Лондон был совсем не похож на то, что представляла себе Кэти. Вместо величавых дворцов, окруженных парками, она увидела скучные серые дома, отделенные от улиц крохотными дворами за изгородями чугунного литья. По мостовым безостановочно грохотали кебы, а крики уличных торговцев не умолкали до самого заката. Все канавы были завалены мусором, но, казалось, никто не обращал ни малейшего внимания на исходившую от них вонь. Опорожнить содержимое ночного горшка с высоты третьего этажа на голову ничего не подозревающего пешехода было среди лондонцев обычным делом. Лондон ее мечты был элегантным, веселым и модным городом. Реальный Лондон был просто грязным.

Заточенная в роскошном доме своей тети Элизабет на Рипли-стрит, Кэти поначалу не находила себе места, потом заскучала и наконец впала в безутешное уныние. Хотя она уже могла претендовать на роль зрелой женщины и даже вдовы, тетя Элизабет запретила ей покидать дом без сопровождения, сочтя это неподобающим. Поздний срок ее беременности не давал Кэти возможности посещать балы, ужины и музыкальные вечера, которыми изобиловал светский сезон в Лондоне. Единственным времяпрепровождением для Кэти служили чинные променады по окрестностям, или поездки в тетином экипаже по парку в компании Марты, или вылазки в близлежащие магазины.

Удовольствие, которое Кэти получала от этих развлечений, скоро поблекло. Надвигающаяся зима с ее стужей сделала пребывание в парке неуютным для каждого, чья кровь привыкла к теплым широтам, а растущий живот не давал ей увлечься модной одеждой. В течение нескольких недель Кэти занимала себя тем, что подбирала приданое для новорожденного, но когда все — до последнего чепчика — было куплено, она не могла найти, чем ей еще заняться. Она

бесцельно слонялась по дому, уныло улыбалась в ответ на попытки сэра Томаса и Марты ее развеселить. Однако решительно отказывалась признать, что ее невиданно скверное настроение имеет что-либо общее с изменой и бегством Джона. В душе она поклялась, что он был закрытой страницей ее жизни.

Сестре сэра Томаса, Элизабет Огасте Мэри Олдли, в замужестве леди Стэнхоуп, меланхолия Кэти казалась пустым капризом. По ее непоколебимому мнению, девушка должна была благодарить Бога за то, что отделалась так легко. Если бы не ее, леди Стэнхоуп, великодушное согласие укрыть племянницу в тени своей безупречной репутации, Кэти оказалась бы изгоем — вопреки всем усилиям сэра Томаса замять это неблаговидное дело. Хотя герцогиня Кентская и отказывалась обсуждать детали поведения леди Кэтрин на борту пиратского корабля, супруги Грэйди были не так щепетильны и охотно делились известными им фактами, которые, впрочем, были щедро сдобрены их фантазией. Одной этой скандальной истории было достаточно, чтобы вдребезги сокрушить репутацию самой добродетельной леди.

Тогда в бой вмешалась леди Стэнхоуп и с ходу опровергла все слухи как совершенную ложь. Ее племянница, говорила леди Стэнхоуп, грозно обводя взглядом своих слушателей, тайно обвенчалась в Лиссабоне с одним американцем. К сожалению, молодой человек заболел лихорадкой и умер через считанные дни после брачной церемонии. И тогда, основываясь на теории, что ничто не рассеет печали вдовы лучше, чем полная перемена обстановки, сэр Томас отправил горюющую дочь в Англию, чтобы она провела лето со своей тетей. Когда «Анну Грир» захватили пираты, Кэти была уже в положении. Узнав об этом, капитан пиратов по-рыцарски предложил будущей матери воспользоваться своей каютой и впоследствии обращался с ней с надлежащим уважением. Сэр Томас разыскал свою дочь в Кадисе после того, как герцогиня и те, недостойные даже упоминания, лгуны были выкуплены. Вот что действительно произошло, по словам леди Стэнхоуп. В свете могли сколько угодно хихикать над этим рассказом, но только за спиной самой леди, которой никто не осмеливался возражать открыто.

Сама Кэти испытывала полное безразличие к слухам, хотя и была благодарна своей тете за ее старания. Она не предвкушала, как будет блистать в высшем свете после рождения ребенка, и вообще не собиралась туда входить. Она сказала отцу, что ее гораздо больше устроило бы удалиться с новорожденным ребенком в загородное

имение. Сэр Томас был потрясен. Он с ужасом предвидел, как весь его сложный план пойдет прахом из-за непредсказуемости женской натуры. Заручившись помощью Марты, он не уставал перечислять своей дочери все те блага, которые выпадут на ее долю, если она займет должное место в обществе, и даже намекнул на возможность второго замужества. Когда Кэти логично заметила, что о втором замужестве не может быть и речи, так как она в действительности не была вдовой, сэр Томас смущенно заявил, чтобы она об этом не беспокоилась. Придет время, и все будет улажено.

Кроме леди Стэнхоуп, Кэти, сэра Томаса и слуг в особняке на Рипли-стрит обитал также человек, носящий титул лорда Стэнхоу-па. Жирный, лоснящийся, краснолицый, он был единственным ребенком овдовевшей леди Стэнхоуп, которая не чаяла в нем души. Она свято верила в непогрешимость суждений Гарольда, и когда Гарольд, сморщив нос, посмотрел на свою кузину и объявил ее дикаркой, леди Стэнхоуп с ним согласилась. Она без устали внушала девушке, что причиной ее падения послужили порочные наклонности ее необузданного характера. Кэти, памятуя о карьере своего отца и тех неприятностях, которые она ему уже причинила, выслушивала тетушкины проповеди с терпеливым смирением. Однако она не видела никаких причин церемониться с Гарольдом и открыто презирала его.

Первое декабря Кэти встретила на шестом месяце беременности. Она чувствовала себя большой и неуклюжей, как готовая отелиться корова, и недовольство своей внешностью, а также общее недомогание делало ее раздражительной и сварливой со всеми, кто попадался ей на глаза. Напряжение в доме выросло до такой степени, что Кэти предпочитала проводить большую часть времени в своей спальне. Это была просторная, изящно обставленная комната с креслами, обитыми атласом, зеркальным туалетным столиком и пышным персидским ковром. Однако недостаток свежего воздуха и моциона сделал девушку бледной и вялой. Ее дни протекали на оттоманке перед камином, где она, отложив в сторону книжку или вязание, невольно погружалась в тоскливые полугрезы, неизменной темой которых был Джон. В конце концов Кэти сумела себя убедить, что если она когда-нибудь и любила его, то теперь ее любовь умерла. И все же она не могла думать об этом без слез.

Всерьез озабоченная ее меланхолией, Марта без конца совещалась по этому поводу с сэром Томасом. Он тоже встревожился. Несмотря на раздувшийся живот, его дочь сильно потеряла в весе и

была неправдоподобно тихой. Сэр Томас начал задумываться, что, возможно, он совершил ошибку. Он знал, что лекарство от ее недуга все еще находится у него в руках, но любое изменение первоначального замысла сэра Томаса должно было произойти незамедлительно, иначе после третьего января что-либо изменить будет уже невозможно: Кэти и в самом деле станет вдовой.

Ньюгейтская тюрьма, как обнаружил сэр Томас во время своего первого из многочисленных визитов туда, была ужасным местом. Для заключенного без влиятельных друзей и без денег и к тому же приговоренного к смерти, это место было кромешным адом. Стражники могли запросто вытащить какого-нибудь пленника в тюремный двор, привязать его к специальному столбу и отхлестать плетями до полусмерти. Небрежно брошенная гинея помогала сделать такое истязание ежедневным. Сэру Томасу не пришлось тратить свои деньги на подкуп стражников, чтобы они урезали пленнику порции пищи. Стандартный тюремный рацион состоял из куска черствого хлеба и кружки мутной воды два раза в день.

Сэр Томас вдоволь насытил свою жажду мести, ежедневно наблюдая за экзекуцией. Он с наслаждением следил за тем, как мужчина, некогда могучего телосложения, на его глазах превращается в обтянутый кожей скелет. Брезгливо воротя нос от тошнотворного запаха, который исходил от немытого тела Джона, сэр Томас с мрачной радостью представлял, как содрогнулась бы от отвращения Кэти, увидь она сейчас своего пирата, в облике которого не осталось ничего от прежнего сокрушителя женских сердец. И все-таки он волновался, не зная, как поведет себя Кэти, если благодаря какому-нибудь нежелательному стечению обстоятельств она узнает, что ее муж был повешен в Тайберне (Место в Лондоне, где совершались публичные казни), а не бежал, как она предполагала. Вдруг она примет это чересчур близко к сердцу?

Однако никакой гнев не мог сравниться с тем диким чувством, которое сам Джонатан Хейл испытывал к сэру Томасу. Сумасшедший блеск загорался в его воспаленных серых глазах, когда они останавливались на ненавистном мучителе, а его спекшиеся губы кривились в зверином оскале. Хотя узник был закован в цепи по рукам и ногам и находился под постоянной охраной вооруженных тюремщиков, сэр Томас старался держаться от него подальше. Но однажды, когда сэр Томас обдуманно упомянул о своих надеждах на блестящее будущее дочери, пират издал не поддающийся описанию вопль и в тигрином прыжке едва не вцепился ему в горло. Сэр Томас чудом успел отскочить, а стражники тем временем обработали Джона дубинками так, что он потерял сознание. Затем они поволокли его к столбу, привязали и, облив ведром холодной воды, чтобы он пришел в себя, вновь начали его избивать. Сообразив, что он может усугубить страдания пирата, если выдаст эти побои за месть своей дочери, сэр Томас доверительно сообщил пленнику, что на ежедневных экзекуциях настояла именно Кэти. При одном упоминании ее имени Джон напустил на себя угрюмую глухоту, но злобный блеск его глаз и подергивание мускула на щеке убедили сэра Томаса, что он прекрасно понял смысл его слов.

Казнь Джона должна была состояться третьего января в семь часов утра. Когда позади осталось Рождество, сэр Томас начал испытывать особенно серьезные сомнения в мудрости принятого им решения. Повесить негодяя недолго, но принесет ли это добро самой Кэти? Вместо того чтобы забыть о своем увлечении через пару часов после приезда в Лондон, она, вопреки предположениям сэра Томаса, чахла с каждым днем. Если бы она действительно любила этого пирата, сэр Томас нашел бы в себе силы поставить счастье дочери превыше собственной карьеры. Однако опытный дипломат до сих пор полагал, что чувства Кэти были недолговечным девичьим капризом, который со временем развеется как дым. По-видимому, он немного ошибся в своем прогнозе, и девушке, для того чтобы излечиться, потребуется больший срок. Но возвращать этого пирата из тюрьмы и пытаться вновь воссоединить его с Кэти было слишком o поздно. Наконец сэр Томас решил, что казнь должна состояться — в интересах всех лиц, вовлеченных в эту историю. Даже сам пират будет приветствовать свою смерть как избавление от невыносимых пыток в Ньюгейтской тюрьме.

Утро нового, тысяча восемьсот сорок третьего года выдалось ясным и очень морозным. Окна девичьей спальни были затянуты причудливыми ледяными узорами. Огонь в камине выгорел до нескольких тлеющих головешек, и в комнате воцарился промозглый холод. Кэти закуталась в толстое атласное одеяло так, что наружу выглядывали только ее глаза и кончик покрасневшего носа. Она собралась было выбраться из постели и поворошить угли в камине, но затем решила повременить. Совсем скоро Марта должна принести ей утренний шоколад: вот она-то и разожжет огонь заново.

В дверь спальни чопорно постучали, и Кэти не удержалась от печальной улыбки. Обычно Марта вела себя так, словно была ее

матерью, а не служанкой, и когда она становилась подчеркнуто официальной, это означало, что ее няня не на шутку обижена. Кэти вздохнула, потому что умиротворить обиженную Марту было не легче, чем уговорить бронзового Будду послать дождь на рисовые поля. Кажется, старушка все еще дулась на ее резкие слова, сказанные прошлым вечером. Видит Бог, она не хотела обижать Марту — это получилось как-то само собой. В последнее время она стала такой нервной и издерганной, что едва узнавала себя.

— Да! — откликнулась она на стук в дверь, обреченно предчувствуя, что ей придется провести большую часть утра за умасливанием своей нянюшки.

Марта вошла в спальню с достоинством, которому позавидовала бы сама королева Виктория.

— Я принесла вам шоколад, миледи.

Сухая форма обращения сказала Кэти более ясно, чем самая гневная диатриба, что Марта чувствует себя глубоко уязвленной. Кэти снова вздохнула. Этим утром она не была расположена решать сложные дипломатические задачи. Обложившись подушками, она устроилась в полусидячем положении — даже это потребовало от нее величайших усилий.

— Пожалуйста, не сердись на меня, — жалобно произнесла Кэти, когда Марта поставила поднос с шоколадом и теплыми круассанами ей на колени. — Ты и папа — единственные друзья, которые у меня, кажется, остались. Если и ты покинешь меня, что же я буду делать?

— Никто и не собирается вас покидать, мисс Кэти, — добрая старушка торопливо откликнулась на печальный надрыв в ее голосе. — Это всегда так бывает. Когда ждешь ребенка, становишься маленько раздражительной, а тут еще этот пират, сердца у него нет! Когда я вижу, как вы изменились, я его убить готова, знать бы только, где его сыскать.

— Марта, пожалуйста! — крикнула Кэти, до крови закусив губу. Любое упоминание имени Джона отзывалось у нее в сердце пронзительной болью. Марта и сэр Томас, как правило, в разговорах тщательно обходили эту тему. И хотя Кэти делала все возможное, чтобы изгнать из своих мыслей его худощавое лицо, зачатый им ребенок все сильнее шевелился внутри нее, не давая девушке забвения и покоя. Образ Джона Хейла начинал преследовать ее и ночью и Днем, словно привидение, обреченное вечно скитаться в недрах ее памяти.

— Прошу прощения, мисс Кэти.

Марта была готова откусить себе язык за то, что нечаянно напомнила Кэти причину всех ее невзгод. Вдруг девушка улыбнулась своей няне с неожиданной теплотой, понимая, что Марте нелегко выносить ее грустный вид.

— Какое платье мне сегодня надеть? — этот вопрос был призван привлечь внимание Марты к более мирским заботам и блестяще в этом преуспел. Марта не могла скрыть радости, видя, что ее подопечная наконец-то проявляет интерес к своей внешности. Обычно она позволяла Марте самой выбрать для нее платье, даже не трудясь взглянуть на стоявшее в углу зеркало, когда ее туалет бывал завершен. Конечно, Марте приходилось признать, что выбор у девушки был небогатый. Выдуманная история ее вдовства заставляла Кэти носить платья черного цвета, которые нельзя было украсить ни ленточкой, ни букетиком цветов. Вдобавок леди Стэн — " хоуп сочла, что молодой безутешной вдове не к лицу носить любые драгоценные украшения, кроме простенького обручального кольца. С неодобрением обводя взглядом мрачное однообразие девичьего гардероба, Марта не удивлялась скверному настроению своей любимицы. Такие наряды вогнали бы в уныние любую молодую барышню.

— Вот это шелковое платье очень милое, — покривив душой, произнесла Марта.

Кэти не дала себя обмануть.

— Для похорон, — проворчала она, свесив ноги с кровати, чтобы Марта помогла ей одеться.

Сегодня был особенный день. От Кзти требовалось произвести впечатление самой высоконравственной и образцовой вдовы. По заведенному обычаю, в новогодний день друзья, родственники и знакомые обменивались визитами. Леди Стэнхоуп постановила, что Кэти — так как в ее нынешнем положении она не могла никуда выезжать — должна была оставаться в гостиной и принимать всех визитеров. Спрятав девушку от гостей, говорила леди Стэнхоуп, они только дадут новую пищу для слухов, и во избежание кривотолков Кэти должна в этот день являть собой ангела во плоти.

Держа в голове наставления леди Стэнхоуп, Марта аккуратно уложила золотистые длинные волосы Кэти в скромный пучок на ее макушке. Бледность девушки и ее манеры настоящей леди должны были говорить сами за себя. Если же кто-то не удовлетворится этими ясными знаками и полезет к леди Кэтрин с бестактными расспросами, Марта планировала как бы случайно опрокинуть на колени этому нахалу чайник с горячей водой. Она решила оставаться рядом со своей хозяйкой на протяжении всего дня, и никто, даже сама леди Стэнхоуп, не смог бы ей помешать сделать так, как она задумала!

— Марта, я выгляжу ужасно! — воскликнула Кэти, рассматривая себя в зеркало. Непривычная прическа делала ее внешность неожиданно кроткой, как у овечки, а бледность лица и рук наводила на мысли о чахотке. Строгое черное платье с рукавами до самых запястий скрывало всякий намек на ее фигуру, но зато подчеркивало выпирающий вперед круглый живот. Кэти едва могла поверить, что девушка, чьи потухшие голубые глаза смотрели на нее из зеркала, была ее собственным отражением.

— Вы выглядите так, как должна выглядеть вдова, — быстро возразила Марта, подхватывая шерстяную шаль, в которую она собиралась закутать Кэти, когда они спустятся в гостиную. Девушке никак не годилось простужаться. Она так истаяла и осунулась, что ее могла унести любая, самая пустячная хворь.

День протекал с тягучей медлительностью. Сидя на неудобном, набитом конским волосом диване, которые как раз вошли тогда в моду, Кэти, несмотря на ноющие конечности, старалась соблюдать чинную неподвижность и вежливо отвечать на вопросы всех любопытных. Марта словно коршун кружила поблизости, ни на минуту не отлучившись из комнаты. В этот день старушка была удивительно неуклюжей, и Кэти даже начала подозревать, что она чем-то заболела. Целых четыре раза она опрокидывала чайник на колени ничего не подозревавших посетителей.

Последние гости ушли в половине пятого. Облегченно вздохнув, Кэти встала с дивана, энергично разминая затекшие ноги. Ее лицо все еще пылало от злости на некоторые адресованные ей ядовитые вопросы. «А как звали вашего дорогого мужа?» — спросила ее одна дама, похожая на летучую мышь. Когда Кэти ответила ей чистую правду, так как не видела смысла в утайке столь фундаментальных фактов, дама многозначительного протянула: «А-а-а!» — как будто она уличила свою юную собеседницу в невероятных масштабов лжи. Она сверкнула глазами-бусинками и уже открыла рот для следующего каверзного вопроса, но в этот момент Марта в очередной раз перевернула серебряный чайник. Герцогиня Фицуотер, а именно ей оказалась эта любопытная дама, немедленно распрощалась, разгневанная так, словно ее облили горячим чаем по злому умыслу. Покачав головой, Кэти слегка улыбнулась. С Марты бы сталось нарочно учинить эту пакость.

Кэти выразила желание поужинать у себя в спальне, соврав, что она утомилась после того испытания огнем и мечом, которое она выдержала в гостиной. На самом деле сегодня она чувствовала себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Но перспектива провести ужин со своей тетушкой и кузеном, выпытывающим у нее, кто был в гостиной с визитом, какие вопросы они задавали и что она отвечала, представлялась Кэти невыносимой. Если бы она думала только о себе, то давно бы послала своих родственников к черту, однако ее отец питал такие радужные надежды относительно ее будущей светской жизни, что Кэти не решалась его разочаровывать.

К несчастью, Кэти выбрала неудачный момент для отступления в спальню. В парадных дверях, топая галошами, стоял Гарольд, а подобострастный Симе помогал ему снять модное пальто. Без помощи дворецкого лорд Стэнхоуп вряд ли сумел бы высвободить свои жирные руки из узких рукавов. Он напоминал Кэти обтянутую лоснящейся кожей сардельку, и она изо всех сил сжала губы, чтобы не прыснуть со смеху, однако ее старания не увенчались успехом. Гарольд услышал приглушенное хихиканье и повернулся в ее сторону. Когда он увидел, что его двоюродная сестра смеется над ним, его крохотные глазки стали еще меньше и почти потонули в жирных складках напоминавшего окорок лица.

— Добрый вечер, кузина, — сказал он со зловещей любезностью и шагнул к ней.

Кэти кивнула головой, надменно давая понять, что услышала его приветствие. Затем она повернулась к нему спиной и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Куда ты убегаешь, кузина? — протянул Гарольд; его напыщенный голос был похож на кваканье жабы. — В последнее время ты стала тихой, как мышка, и я даже не могу поверить, что ты та самая женщина, которая несколько месяцев тому назад купалась в пороке. Впрочем, я забываю о твоем, м-м, состоянии, безусловно добавившем тебе кротости. Когда ты наконец произведешь на свет своего пащенка, твой буйный нрав опять разыграется. Сегодня в клубе мне так и сказал один джентльмен, у которого есть опыт в подобных делах.

Сжав кулачки, Кэти стремительно повернулась к нему. С ее голубых глаз спала пелена апатии. Теперь в них светилась неподдельная ярость. В Лондоне еще не видели такой Кэти. Гарольд рассматривал свою кузину с возрастающим интересом. Было бы весьма забавно иметь ее у себя в доме, после того как она разродится своим ублюдком. В голове у Гарольда начали вырисовываться разные соблазнительные мысли. Например, он мог сделать ее своей любовницей. Как-никак приобретенная кузиной репутация не позволит ни одному джентльмену взять ее в жены. По расчетам Гарольда, ее плоть рано или поздно начнет томиться по мужчине, и тогда он, преданный и любящий кузен, придет к ней на помощь.

— Мой ребенок — не пащенок! — неистово выкрикнула она. Гарольд слегка улыбнулся. Он начинал понимать, как именно

она завоевала себе место флибустьерской одалиски. В постели эта маленькая бестия, должно быть, проявляла не меньший пыл.

— Прошу прощения, если я сказал что-то обидное, кузина, — произнес он, напустив на себя сокрушенный вид, который, как знала Кэти, был насквозь фальшивым.

Не желая показывать Гарольду, что она задета его пошлыми шутками, Кэти повернулась к нему спиной и с достоинством начала подниматься по лестнице. Визгливый смех Гарольда несся за ней по пятам, заставив девушку стиснуть зубы. «Я уеду в деревню», — мрачно пообещала она себе. Даже ради отца она не станет терпеть рядом с собой этого гнусного мерзавца.

Кэти была все еще не на шутку сердита, когда Марта принесла в спальню ужин. От старушки не укрылись колючие искорки, горящие в глазах ее подопечной. Она давно, пожалуй, с того дня, как пираты захватили «Анну Грир», не видела девушку столь оживленной. Это был добрый знак.

Пока Кэти ужинала, няня приготовила ей ванну. У Кэти после долгого перерыва наконец-то разыгрался аппетит, и она без особого труда уплела несколько порций жареной телятины. Отложив вилку в сторону, она почувствовала, как внутри нее слабо ворочается младенец. Кэти улыбнулась и погладила свой живот.

Марта помогла ей раздеться, упрятав ее длинные пряди под специальный шелковый чепец. Кэти ступила в ванну и с некоторым удивлением погрузилась в душистую воду. Помня, что она сама не кидала туда никаких ароматических веществ, Кэти вопросительно взглянула на Марту.

— У роз хороший, приличный запах, — защищаясь, сказала Марта в ответ на ее невысказанный вопрос. Кэти ласково улыбнулась своей нянюшке.

— Ты ведь специально облила герцогиню чаем, а, Марта? — мягко спросила она

— Конечно, нет, мисс Кэти, — чопорно ответила старушка, на миг оторвавшись от перины, которую она взбивала. — Просто у меня разыгралась подагра.

— Лгать грешно, Марта, — добродушно подковырнула ее Кэти, но Марта была слишком обрадована игривым настроением девушки, чтобы обидеться.

Закончив купание, Кэти вышла из ванны и была закутана в теплое полотенце. Марта вытерла ее насухо, а затем накинула на нее нарядную розовую сорочку. В уединении ночной спальни Кэти имела единственную возможность сменить траурную одежду на что-нибудь более пестрое и беззастенчиво этим пользовалась.

Наконец Марта уложила Кэти в постель, со всех сторон подоткнув одеяло. Кэти терпеливо подчинялась ее суетливой заботливости. Вопреки всему, что с ней случилось, Марта продолжала обращаться с ней как с ребенком. Однако неусыпное попечение няни не раздражало Кэти, а, напротив, вселяло в нее покой и безмятежную уверенность.

Когда Марта ушла, задув свечу на столике возле постели, комната погрузилась в мрак, который едва рассеивал призрачный отблеск пылающего в камине огня. Пламя отбрасывало на стены спальни странные танцующие тени. Завороженно следя за их причудливой игрой, Кэти в конце концов уснула.

Она не имела ни малейшего представления, что именно ее разбудило. Может быть, сухой щелчок лопнувшей головешки или тявканье уличной собаки… Сквозь тяжелые от сладкого сна ресницы комната показалась ей незнакомой. Огненные тени на стенах удлинились, а вытканный ими рисунок приобрел неуловимо зловещий вид. Постепенно расширяя глаза, Кэти смотрела на одну из теней, которая, так казалось девушке, медленно приближалась к ее постели. Наконец она поняла, что это была не тень — к ней подкрадывался человек! Его высокая фигура была обрамлена светом угасающего пламени. Кэти открыла рот, чтобы закричать, но из ее горла вырвался только сдавленный писк. В ту же секунду человек склонился над ней, и его большая ладонь с размаху опустилась на ее губы.

Инстинктивно Кэти впилась в его руку зубами, и неведомый насильник, выругавшись, отдернул ее, но прежде чем девушка успела перевести дыхание, он сунул между ее пересохших губ какую-то тряпку.

Господи, что он собирался с ней делать? Для начала он связал ей руки, использовав для этой цели полоску материи, оторванную от простыни. Затем он отбросил в сторону все одеяла и грубым рывком заставил ее встать на ноги. Кэти стояла перед ним, трепеща от страха. Он чиркнул спичкой, зажег свечу, и Кэти изумленно распахнула глаза, когда наконец сумела разглядеть его лицо. Это был Джон! От радости ее сердце подпрыгнуло. Он пришел к ней, пришел спустя несколько месяцев, но пришел! Вдруг Кэти озадаченно нахмурила лоб. Зачем он ее связал? Неужели он не понимает, как она рада его видеть! В конце концов, он был ее мужем.

Кэти рассмотрела его более пристально, и от удивления у нее почти перехватило дыхание. Привлекательные черты его лица были почти полностью скрыты окладистой черной бородой. Кожа отливала восковой желтизной, как во время болезни, а ужасающая худоба свидетельствовала о его крайнем истощении. От него исходил тяжелый запах давно не мытого тела, и Кэти с отвращением сморщила нос. Джон заметил это и медленно улыбнулся, оскалив зубы.

Джон выглядел так, как будто он ее люто ненавидел… как будто он был готов ее убить! Наверное, он где-то подхватил лихорадку, и его рассудок был помрачен горячкой. Это объясняло вдобавок и его до неузнаваемости изменившуюся внешность.

— Вот дьявол, — с присвистом прошептал он. На его скулах яростно перекатывались желваки. Казалось, он из последних сил обуздывает свою рвущуюся наружу сатанинскую злобу. Кэти боязливо поежилась. Почувствовав, как она дрожит, он оскалился еще шире.

— Ты права, что меня боишься… жена. — Последнее слово обожгло Кэти тем зловещим смыслом, которое вложил в него Джон. Может быть, он хотел ей отомстить за то, что его насильно заставили стать ее мужем? Тогда зачем он вообще взялся ее разыскивать? На «Маргарите» он был бы свободным как ветер и мог бы навечно забыть о связывавших их узах.

— Я многие месяцы ждал этой встречи, жена. Начиная с нашего последнего свидания на «Леди Честер». Помнишь? — Он расхохотался, и от этого хохота в жилах у Кэти похолодела кровь. — Ты, наверное, думала, что победила меня? Что ж, ты была права. Почти… — он перевел взгляд на ее округлившийся живот. — Я бы прикончил тебя на месте, если бы не мой ребенок. Я возьму тебя с собой, и ты будешь оставаться у меня до тех пор, пока не родишь. А потом, дражайшая супруга, мы сведем все счеты. Ты будешь страдать так…

Слова слетали с его губ с горячечной торопливостью. Испуганная Кэти была окончательно убеждена, что Джон сошел с ума, и его угрозы диктовались каким-то бредовым наваждением.

— Где твой плащ? — пробормотал он, озираясь вокруг. Ему на глаза попался платяной шкаф, и он нетерпеливо шагнул к нему, потянув за собой Кэти. Споткнувшись, она покорно последовала за Джоном, опасаясь сопротивляться, чтобы не разжечь его маниакальный гнев еще больше.

Он распахнул створки шкафа и на мгновение застыл, пораженный зрелищем мрачного ряда ее траурных платьев. Он шумно выдохнул воздух, словно получив смертельную рану.

— Так исчезают мои последние сомнения, — загадочно пробормотал он и дернул ее за запястье с такой силой, что она бы непременно рухнула на пол, если бы не наткнулась на его костлявое плечо. Он с ненавистью взглянул на Кэти и засунул в шкаф руку, срывая платья с крючков в поисках ее теплого плаща. Наконец он нашел плащ и грубо обмотал его вокруг Кэти. Затем он оторвал ее от пола и подхватил на руки.

— Твое вдовство, дражайшая супруга, оказалось чуточку преждевременным. О чем ты наверняка горько сожалеешь.

Кэти извивалась у него на руках, смертельно испуганная тем, что этот незнакомец, похожий на обитателя преисподней, унесет ее во мрак ночи. Это был не тот человек, которого она когда-то знала и любила! Он ненавидел ее; в его глазах полыхали зарницы адского пламени! Наверное, это просто кошмарный сон .. Кэти молилась, чтобы это оказалось кошмаром, и отчаянно трясла головой в надеж-s де проснуться.

— Лежи тихо! Лежи тихо, сучка, или, клянусь Богом, я…

Он сжал Кэти до хруста в суставах, явно наслаждаясь тем, что| причинял ей боль. Кэти притихла, окончательно уверившись, что он" не был приснившимся ей призраком Внезапно она поняла, как чувствует себя кролик в силке, когда видит приближающегося к нему охотника. Неужели Джон собирался ее убить?

Дверь в спальню со скрипом открылась, и на пол упал дрожащий кружочек света.

— Мисс Кэти? — сказала Марта и сделала несколько шагов внутрь спальни, держа свечу в высоко поднятой руке. Марта увидела, что постель Кэти пуста, и, запнувшись, стала тревожно оглядываться кругом.

— Мисс Кэти? — громко прошептала она.

Кэти было слышно, как около ее уха неровными лихорадочными толчками стучит сердце Джона. Он медленно опустил одну руку себе на пояс, и Кэти поняла, что он нашаривает пистолет. Она попыталась закричать, чтобы предупредить Марту, но сумела выдавить только приглушенный стон сквозь тугой кляп. Этого оказалось достаточно. Марта рывком повернулась в их сторону и, выронив из рук свечу, открыла рот, готовая завопить на весь дом.

— Только пикни, и я ее убью, — хрипло проговорил Джон. Старушка окаменела, крики о помощи застряли у нее в горле.

Она увидела дуло пистолета, прижатое к виску Кэти.

— Подойди сюда.

Марта таращилась на него со все возрастающим ужасом.

— Ты… тот самый пират! — выдохнула она, побелев как бумага.

— Я сказал — подойди сюда! — Джон говорил тихо, но его голос звенел как натянутая струна. Марта торопливо повиновалась. Кэти встретила ее испуганный взгляд. «Не противоречь ему, — безмолвно молилась Кэти. — Делай, что он говорит. Он стал безумцем».

Когда Марта подошла на расстояние вытянутой руки, Джон поставил девушку на ноги, придерживая ее за талию, чтобы она не смогла убежать. Дуло пистолета было теперь направлено на Марту. Продолжая целиться старушке в лоб, Джон протянул свободную руку, чтобы развязать пояс на ее халате. Он ловко соорудил из него петлю, которую накинул прямо на шею Марте. Он повернул ее кругом, спиной к себе и прикрепил другой конец пояса к своему брючному ремню.

— Когда я скомандую, мы тихо, очень тихо начнем выходить из дома. Если хоть одна из вас издаст звук, я пристрелю вас обеих. Понятно?

Кэти кивнула, надеясь, что он сможет разглядеть в темноте ее утвердительный жест. Она не сомневалась в нешуточности его намерений. Он выглядел достаточно сумасшедшим, чтобы сделать именно так, как сказал. Вслед за своей хозяйкой несколько раз мотнула головой Марта. Кэти отчаянно озиралась вокруг, стараясь найти какую-нибудь зацепку, которая могла бы помешать Джону и отсрочить их похищение, покуда они не будут спасены. Однако она не сумела придумать ничего подходящего.

— Пошли! — раздался свистящий шепот над ухом Кэти.

Марта осторожно шагнула вперед, и Джон грубо толкнул Кэти вслед за ней. Она споткнулась об одно из своих смятых платьев, которые Джон вытащил из шкафа и швырнул на пол. Он вполголоса выругался и пинком отбросил его с дороги. Однако оно осталось лежать на полу, как и остальные платья, в беспорядке разбросанные перед шкафом, и это немое свидетельство их похищения немного утешило Кэти. Отец обязательно поймет, что здесь случилось, когда увидит такие следы. Она молилась, чтобы у отца хватило времени выручить их. Джон был явно не в себе, и они с Мартой рисковали жизнью, оставаясь у него в руках.