Вместо того чтобы возвратиться в кухню, Грейс вдруг изменила направление и поднялась наверх. Зайдя в свою спальню, она заперла дверь, хотя никогда не делала этого прежде, даже оставаясь в доме одна. Включив все лампы, она быстро переоделась в спортивный костюм, потом занесла в кладовку стул, залезла на него и пошарила на верхней полке в поисках пистолета, купленного много лет назад, когда они с Грэгом стали жить отдельно. В то время она боялась заснуть и мучилась все ночи напролет от страха и одиночества. Джессика была еще совсем ребенком, и Грейс мерещились взломщики, насильники и убийцы, нападающие на одинокую женщину и ее беспомощное дитя.

Она давно избавилась от этих кошмарных видений, но вот теперь они вернулись.

Пистолет оказался в самом дальнем углу верхней полки, и Грейс пришлось встать на цыпочки, чтобы до него дотянуться. Ее пальцы коснулись холодного металла и ухватились за тонкий ствол. Она извлекла оружие. Это был старый пистолет, автоматический, 22-го калибра, с длинным дулом и выдвижной обоймой.

Прошло почти шесть лет с тех пор, когда она последний раз держала его в руках. С трудом Грейс вспомнила, куда задевала патроны. Они были спрятаны в шерстяном носке в нижнем ящике комода. Достав их оттуда, она зарядила пистолет, потом проверила, пуст ли патронник и поставлено ли оружие на предохранитель. Странно, как вся эта механика запечатлелась в ее памяти.

Отперев дверь спальни, она направилась опять вниз, чувствуя себя гораздо уверенней с пистолетом в руке. По крайней мере, она уже не будет прятать голову в песок перед неведомой опасностью. Она сможет защитить себя и свою дочь, если это потребуется. По дороге Грейс заглянула в комнату Джессики и произвела беглый осмотр. В ней теплилась надежда, что Годзилла проголодался и соблазнился оставленным ему Джессикой яблоком.

Но все было нетронуто. Клетка по-прежнему пустовала. Грейс начала уже подумывать, что Годзилла не вернется в нее никогда. Но где в обжитом и регулярно убираемом доме может долго скрываться хомячок? Рано или поздно она обнаружит следы его пребывания. Какие-нибудь крошки в кладовой, куда он забрался, или другие следы.

Если бы он был мертв, то тогда появился бы запах. Но в доме ничем дурным не пахло.

Грейс пожала плечами, отгоняя плохие мысли, и продолжила свой путь на первый этаж. В доме уже сгустилась тьма – из-за сильного дождя за окнами, – хотя было всего еще четыре часа.

Джессика вернется через час-полтора, и можно будет приняться за ужин и…

Ее рукав зацепился за что-то, и она сбилась с шага, спускаясь по лестнице. Удивившись, Грейс окинула взглядом стенку, увешанную десятками семейных фотографий в простых деревянных рамках. Там были снимки Джессики, начиная буквально с ее рождения, и их совместные фотографии. Ее рукав задел гвоздик, на котором должна была висеть одна из этих фотографий.

Должна была.

Освободив рукав, Грейс медленно проследовала вниз, щелкнула выключателем, и яркий свет залил лестницу и прилегающую к ней стену. Затем она вновь поднялась по ступенькам.

Фотография исчезла. Один из трех снимков, где они были сняты вместе с Джессикой. Размер фотографии был пять на семь дюймов, Грейс хорошо это знала, потому что рамку изготовила сама. Пропало самое нижнее из трех фото. Оно было сделано меньше года назад. Гвоздик, торчащий из стены, оставался единственным доказательством, что там некогда висела фотография.

Как давно она исчезла? Может, кто-либо, какая-нибудь из подруг Джессики – или Кортни – или Пол, – кто-то из них случайно сломал рамку, а потом не решился сказать об этом и спрятал обломки и фотографию? Или Джессика или Пат по какой-то причине убрали ее со стены?

Грейс не могла вспомнить, когда она в последний раз видела снимок. Разумеется, если фотография исчезла давно, Грейс обратила бы на это внимание. А может быть, и не заметила бы пропажи. С уверенностью сказать было трудно. И все же…

Тот, кто оставил торт, он же и забрал фото. Вероятнее всего, так. Грейс похолодела. Ее первый инстинктивный порыв был немедленно позвонить Тони Марино.

Грейс глубоко вздохнула, чтобы как-то унять охватившую ее дрожь. Она опять спустилась по лестнице и стала расхаживать по первому этажу, включая всюду свет и задергивая занавески. Рука ее судорожно сжимала пистолет. Затем она прошла в кухню и сварила себе кофе.

Ну и что в том страшного, что фотография пропала со стены, скажет Марино и скептически пожмет плечами. Любительский снимок ее и Джессики не представляет ценности ни для кого, кроме их двоих. Даже появление торта в запертом доме выглядит гораздо более тревожным событием.

В исчезновении единственной фотографии со стены, почти сплошь увешанной снимками, нет ничего зловещего. Значит, ей нельзя сообщать об этом Марино или кому-нибудь из полицейских.

Сидя за столом, Грейс маленькими глотками отхлебывала кофе и безуспешно пыталась занять себя чтением утренней газеты. Пропажа фотографии могла ничего не значить.

Но ни на одно мгновение Грейс не удалось себя и этом убедить.

Отложив газету, в которой не сумела прочесть ни одной строчки, Грейс позвонила Джекки, но той все еще не было дома. Она спрятала пистолет в шкафчик, откуда могла бы быстро достать его, но где Джессика вряд ли обнаружила бы оружие, и начала готовить ужин.

Когда в половине шестого Джессика вошла в кухню, Грейс стояла у плиты, пробуя, готова ли брокколи. Она была все еще в таком напряжении, что ей с трудом далась улыбка, адресованная дочери.

– Привет, дорогая! Хорошо провела время?

Одного взгляда на личико Джессики было достаточно, чтобы получить ответ на свой вопрос. Ее девочка просто светилась от счастья.

Такой радостно-возбужденной Грейс не видела дочь уже давно. Значит, решение отпустить ее на прогулку было правильным.

– Все было здорово, – охотно отозвалась она.

Волосы Джессики были лишь слегка влажные, из чего Грейс сделала вывод, что дочь недолго пробыла под дождем.

– Что купила?

– Ничего, – рассеянно ответила Джессика. Казалось, что вопрос о возможности сделать какие-то покупки застиг ее врасплох. Как будто ей раньше не приходило в голову, что она могла что-то приобрести для себя во время прогулки в парке, куда женское население городка чаще всего отправлялось именно за покупками в маленьких и недорогих магазинчиках. – Мы только разглядывали, что выставлено в витринах, – добавила она.

– И ты ничего не купила? – удивилась Грейс. Джессика никогда не возвращалась из парка без покупок.

– Разве я обязана там что-то покупать? – Джессика сменила тон. Теперь она вроде бы защищалась.

Итак, Джессика ничего не купила, но вернулась с сияющими глазами. Исходя из прежнего опыта, Грейс могла сделать только один вывод – там был мальчик, который чем-то увлек Джессику.

– А было там что-то интересное? – Грейс деликатно кинула пробный камешек, зная, что прямо поставленный вопрос заставит дочь замкнуться в себе. Возможно, и окольный путь не привел бы к цели. В последний год Джессика так тщательно оберегала все детали своей личной жизни от постороннего взгляда, будто это были какие-то сокровища, о которых даже матери нельзя было знать.

– Ничего выдающегося, – бросила Джессика и принюхалась к аппетитному запаху, витающему в кухне. – А почему ты не одета, между прочим?

– Для чего?

– Разве ты не идешь сегодня собирать деньги в избирательный фонд?

– О боже! – Грейс выронила ложку, которой помешивала в кастрюле, и в панике уставилась на дочь. – Я совершенно забыла…

Джессика посмотрела на часы.

– Линда придет в шесть. За двадцать пять минут ты успеешь одеться и перекусить.

Грейс подняла с полу ложку и сунула ее в раковину.

– Я никуда не пойду. Правда, уже поздно перезванивать Линде, что сегодня она не нужна. Но я заплачу ей и отправлю домой. Мы проведем вечер вдвоем. Я позвоню Джону…

– Это с ним ты собиралась идти собирать пожертвования? Он твой парень? Хорош собой? – Она задавала вопросы с неподдельным интересом.

– Джон Парсон? Пожалуй, про него нельзя сказать, что он мой парень и что он в моем вкусе. Мы коллеги по работе. И то, что я собралась с ним провести вечер, никакого значения для нас обоих не имеет. Так что уберите с лица вашу всезнающую улыбку, мисс. Мы оба поддерживаем Джорджа Лоу на будущих выборах в сенат, а для Джона это первый выход на сбор пожертвований, поэтому…

– Ты не должна подводить своего парня, – заявила Джессика твердо.

– Он не мой парень, и сегодня я никуда не пойду. – Грейс собралась было спросить у дочери про фотографию, но осеклась. Джессика выглядела такой счастливой, зачем же вновь пугать ее. Грейс взяла телефонную книгу, открыла на букву «П» и стала водить пальцем по строкам, ища номер Джона, но такового в книге не оказалось. – Должно быть, у него незарегистрированный номер.

– Вот видишь, ма, ты обязана явиться на встречу. За меня не беспокойся, здесь будет Линда. И вообще, не можешь же ты охранять меня постоянно до конца моей жизни.

Грейс в раздумье глядела на дочь. Не следовало оставлять Джона без поддержки – он был ее коллегой и хорошим другом, а для человека с политическими амбициями, каким он являлся, сегодняшнее мероприятие представлялось необычайно важным. С другой стороны, в Джессике заключалась вся ее жизнь.

– Знакомо ли тебе такое слово, как «чрезмерно»? – спросила Джессика раздраженно. – Ты чрезмерно бдительна, чрезмерно осторожна, чрезмерно назойлива в своей опеке. Не вбивай себе в голову разные глупости. Ничего не случится в твое отсутствие. Если мы с Линдой чего-то испугаемся, то вызовем полицию.

Полицию! Значит, Тони Марино. Грейс подумала о нем, и сразу же ее решение остаться дома было поколеблено. То, что он чем-то привлек ее интерес к себе, было уже плохо. А еще хуже то, что она, постоянно призывая его к себе, вроде бы вешается ему на шею. Он может сделать вывод, что Грейс заманивает его в свою постель. Ей нужно, чтобы какой-то другой мужчина появился в ее жизни. Джон Парсон, например.

Он вполне подходит ей. Достаточно приятной внешности, прилично одевается, остроумен, разведен и имеет хорошую работу. А Марино лишь коп, которого вызывают в случае опасности. Вероятно, он и относится к Грейс, как к истеричной женщине, которой всюду мерещатся преступники. Но он приходит, потому что это его работа.

Если Джон Парсон не так сексуален, как Тони Марино, то это ничего не значит. Секс не должен занимать слишком важное место в жизни тридцатишестилетней матери взрослой дочери. Прошло то время, когда она имела право искать себе самца для постельных утех.

– Мам, кончай возиться с ужином и беги наверх переодеваться.

Джессика как будто видела ее насквозь и поэтому одерживала победу над мятущейся в сомнениях Грейс. Такая воля и решительность, проявленные дочерью, даже понравились Грейс.

– Ты так настаиваешь?

– Не настаиваю, а требую, – нетерпеливо заявила Джессика. Она очень хотела спровадить из дома мать, но Грейс показалось, что Джессика заботится совсем о другом. О том, чтобы у матери не осталось в душе горького осадка после нарушенного обещания.

– Хорошо. Ты обещаешь, что будешь вести себя как следует?

Джессика округлила свои невинные глаза.

– А как же иначе, мам?

– Я вернусь как можно раньше. Ужин съешь вместе с Линдой. Там, куда я иду, меня, надеюсь, покормят.

– Беги принимай душ, а то опоздаешь на свидание, – командным тоном произнесла Джессика.

Когда Грейс принимала душ, раздался звонок в дверь, означавший, что явилась Линда. Пока Грейс вытиралась и сушила волосы – слава богу, что они у нее короткие, – снова раздался звонок.

Неужто это Джон?

Она прошлепала босиком в спальню, торопливо натянула белье и достала из платяного шкафа выбранный накануне наряд. Она остановила свой выбор на шелковом костюме, который надевала лишь однажды. Элегантная сумочка и туфли на высоких каблуках были приготовлены заранее. Легкий макияж, капелька духов, и она была готова. Грейс спустилась вниз.

Одетый в строгий темный костюм и белоснежную рубашку с шелковым галстуком красного цвета, Джон ожидал ее в гостиной, присев на краешек дивана, словно готовый взлететь немедленно и устремиться делать дела. Он опустил стакан с напитком, который держал в руке, – Джессика успела сыграть роль гостеприимной хозяйки – и шумно вздохнул, что должно было означать восхищение.

Ему было сорок пять или чуть больше – рыжая шевелюра еще не поредела, брюшко не появилось, а его улыбка Грейс нравилась.

– Еще одна минутка, и я готова, – сказала Грейс. – Я только попрощаюсь с Джессикой.

– Конечно. Позволь мне сказать, что ты выглядишь на все сто!

– Спасибо.

Линда и Джессика уже поглощали на кухне броколли, приготовленную Грейс.

– Какая ты красивая, мам!

– Ваша дочь права, истинное слово, судья Харт, – поддержала Джессику Линда.

«Господи, жизнь так коротка! Надо стараться брать от жизни все», – промелькнуло в мозгу у Грейс.

– Все телефоны у тебя есть, Линда. – Она снова вернулась с небес на грешную землю. – Соседи, полиция, пейджер Марино, если понадобится…

– Успокойся, мам. И забудь хоть ненадолго о пожарах, «Скорой помощи» и о насильниках. Вся полиция на нашей стороне, не так ли? – с иронией спросила Джессика и потянулась за новой порцией брокколи.

– Я скоро вернусь, – пообещала Грейс, не очень-то рассчитывая, что обещание будет выполнено.

Выполнить его, действительно, оказалось трудно. Сначала был банкет, на котором еда и выпивка были в изобилии.

К десяти вечера ее слегка отяжелевший, но очень сосредоточенный спутник поднялся с места и начал обходить другие столы, заговаривая с мужчинами, которые извлекали из карманов чековые книжки: кто охотно, кто нет – Грейс не очень-то за этим следила. Ей нравилась сама эта праздничная, оживленная процедура, причастность к политике, которая делалась там, наверху, почти в небесах, но на первую ступеньку лестницы, ведущей туда, она как бы вступала.

Но главное удовольствие заключалось в возможности потрепаться с друзьями и коллегами обо всем на свете, не только на юридические темы, за длинным столом, где всего было вдоволь.

Впрочем, Грейс еще до выхода из дома объявила ожидавшему ее Джеку, что она должна вернуться домой к половине одиннадцатого. Когда Грейс повторила эти слова в разгар веселья, Джон был неприятно удивлен.

– Ты всегда исчезаешь со всех вечеринок, прямо как Золушка.

– Золушка исчезала в полночь, выполняя условия феи, а у меня договор с дочерью, – отшутилась Грейс.

– Сколько лет твоей дочурке – шестнадцать, семнадцать?

– Пятнадцать.

– Я тебе сочувствую. В такие годы с ними много проблем.

Грейс не собиралась дискутировать с коллегой на эту болезненную тему. Она поднялась из-за стола, и Джон был вынужден последовать за ней. Они прошли на стоянку, где Джон припарковал машину.

Дождь прекратился, но оставил лужи на асфальте, в которых отражались уличные фонари. Воздух был холодный и сырой. На небе быстро бегущие облака то открывали, то закрывали бледную ущербную луну. Темнота явно выигрывала сражение со светом, оставляя побежденному лишь крохотный кружок освещенного пространства под фонарем.

Грейс устроилась на пассажирском сиденье и украдкой посмотрела на своего спутника. Каждый раз, отправляясь на свидание, она гадала, чем кончится эта встреча.

После развода ее личная жизнь почти сошла на нет, но Грейс не слишком переживала по этому поводу. Провести хороший вечер в приятной компании, а потом расстаться со своим кавалером у порога ее дома – такая концовка редких свиданий вполне устраивала Грейс.

Когда они подъехали, она вышла и быстро застучала каблуками по асфальтовой дорожке, ведущей к теплому уюту дома. Джон не отставал от нее. Грейс вовсе не собиралась приглашать в свою спальню мужчину, когда за стеной была ее взрослая дочь. Джон словно бы прочитал ее мысли.

– Грейс, мы взрослые люди. Я хочу тебя, ты – меня. Твоя дочь уже давно знает, что делают в кровати мужчины и женщины, а ты все боишься задеть ее психику.

Он догнал Грейс и схватил ее запястье, когда она, повернув ключ, открывала заветную дверь в свое убежище.

– Может, смотаемся куда-то еще? – предложил Джон, и его губы потянулись к ее губам.

Как замечательно для женщины быть желанной. Даже от мужчины, которого ты не так уж желаешь, но все-таки он тебе не противен. А Джон ей противен не был.

– Я понял, что ты не так уж горишь желанием пригласить меня к себе, – со вздохом сказал Джон.

– Там Джессика, – пробормотала Грейс, словно оправдываясь.

Тогда, желая поставить хоть какую-то точку в этот вечер, он принялся покрывать ее лицо поцелуями, и Грейс с удивлением почувствовала, что ее тело отзывается на его поцелуи. Джон был очень нежен, даже осторожен, но Грейс мягко отстранилась от него.

– Мне надо идти. Спасибо за приятный вечер.

– Как насчет совместного ленча на будущей неделе? – Джон был раздосадован, но не показал вида.

– Я посмотрю свое расписание. – Грейс еще на шаг отступила от него. – Позвони, и мы договоримся. Спокойной ночи.

– Как скажешь. – Он был поистине великодушен. – Спокойной ночи, Грейс.

Джон отправился к своей машине, захлопнул дверцы, зажег фары и уехал.

Грейс вдруг почувствовала себя усталой. Все, что было на ней надето – и костюм, и туфли, и белье, – неприятно сковывало ее тело. Ей захотелось поскорее сбросить с себя все это.

Грейс уже взялась за верхнюю пуговичку, когда увидела человека, нет, не человека, а черную тень и тлеющий кончик сигареты. Существо это было или видение, но оно не шевельнулось, когда Грейс обратила на него внимание. Лишь пепел упал с алого кончика сигареты, и он засветился ярче уже после новой затяжки.