ПРОЛОГ

Февраль, 1810 год

Граф Уикхэм обвел взглядом пышную зелень, ожидая появления добычи. Слуга, прятавшийся в кустах, махнул рукой, подавая сигнал. Граф вскинул ружье и прижал приклад к плечу. Грянул выстрел, и в жарком воздухе райского острова Цейлона раскатилось гулкое эхо. Но ружье графа было тут ни при чем.

Мужчина, наблюдавший эту сцену с вершины холма, расположенного в четверти мили от места происшествия, не веря своим глазам, увидел, что Уикхэма бросило вперед. Казалось, графа пнул в спину чей-то гигантский сапог. Молодой человек ничком упал наземь, из раны хлынула кровь. Тонкая льняная рубашка тут же окрасилась в алый цвет. Слуги, застывшие на месте и потрясенные не меньше наблюдателя, опомнились и с воплями бросились к хозяину.

Но было слишком поздно.

У мужчины, ставшего свидетелем этой драмы, невольно вырвался крик ужаса. Лошадь шарахнулась под ним, испуганная шумом. Подзорная труба, с помощью которой мужчина следил за происходящим, дрогнула, потеряла фокус, но он еще успел заметить какое-то движение в небольшой роще позади этой кровавой сцены. Головорез, совершивший убийство, не выпуская из рук винтовку, продрался сквозь густые заросли, вскочил на неказистую лошаденку и пришпорил ее.

Невольный свидетель убийства, все еще не осознавший до конца того, что произошло, не сомневался, что роковой выстрел мог сделать только спасавшийся бегством бандит.

Графа Маркуса Уикхэма – молодого, красивого, богатого – убили на его глазах.

Потрясение еще не успело смениться скорбью. Мужчину охватил гнев, исторгнувший из его груди град ругательств; его сердце преисполнилось жаждой мести. Он резким движением сложил подзорную трубу и вонзил каблуки в бока лошади.

Помочь Маркусу он был уже не в силах, но еще можно было помешать уйти от возмездия его убийце.

 

1

– Мисс Габби, мне очень жаль, но я принес вам плохие новости.

«Очень жаль… Слишком мягко сказано», – подумала леди Габриэлла Бэннинг. Судя по виду Джима Даунса, переплывшего океан и проделавшего немалый путь сушей, весть была поистине ужасной. Его карие глаза, подернутые слезами, печально смотрели в расширившиеся от дурного предчувствия глаза молодой женщины. Сгорбленный старый дворецкий Стайверс осторожно, стараясь не мешать им, закрыл дверь.

Одежда Джима покрылась грязью и пропахла потом. Джим сжимал в руках изрядно измявшуюся шляпу. Его одежда, сильно износившаяся за время путешествия, была влажной; казалось, лившему за окнами дождю не будет конца. Сапоги и брюки Джима перепачкались глиной. В обычных условиях этот человек, служивший ее семье всю свою жизнь, никогда не посмел бы предстать перед ней в таком виде. То, что он не стал дожидаться утра и даже не удосужился переодеться, говорило само за себя.

Габби инстинктивно приготовилась к худшему. Ее губы плотно сжались, спина напряглась, и молодая женщина величественно выпрямилась. Она сидела за массивным письменным столом в углу кабинета управляющего имением, куда вернулась после обеда, чтобы разобрать счета. До сих пор ее заботило только одно: как сэкономить несколько шиллингов, урезав расходы на и без того скудное хозяйство.

От слов Джима у Габби сжалось сердце, и она тут же забыла про финансовые трудности семьи. Тем не менее она попыталась сохранить присутствие духа. Единственными признаками внезапно овладевшей ею тревоги были напряженная поза и мертвая хватка, которой пальцы сжали перо. Поняв это, Габби положила ручку рядом с чернильницей и опустила бледные тонкие руки на открытую книгу расходов.

Снаружи грянул такой раскат грома, что этот звук проник даже сквозь толстые, как у крепости, стены Го-торн-Холла. Пламя в очаге внезапно вспыхнуло; не приходилось сомневаться, что порыв ветра позволил потокам дождя проникнуть в каминную трубу. Внезапный грохот и последовавшая вслед за ним вспышка света показались Габби зловещим предзнаменованием. Она с трудом подавила дрожь. «Что случилось? – подумала она, не сводя глаз с Джима. – О боже, чего мне ждать?»

– Ты видел моего брата? – Почти всю жизнь ей приходилось скрывать свои чувства, и это приучило Габби хранить бесстрастность в любых ситуациях. Тон молодой женщины был холодным как лед.

– Мисс Габби, граф мертв.

Джим, прекрасно понимавший, что это значит для семьи, теребил в руках свою видавшую виды шляпу. Пятидесятилетний, с короткими седыми волосами и острыми чертами лица, он сохранил худую, жилистую фигуру жокея, кем действительно был когда-то. Сейчас Джим, ссутулившийся под тяжестью дурных новостей, которые он должен был сообщить хозяйке, казался еще меньше ростом, чем обычно.

Молодая женщина шумно выдохнула, ей казалось, что боль, пронзившая ее, никогда не утихнет. Габби ждала отказа в своей просьбе, может быть, даже резкого выговора за то, что осмелилась на такую дерзость (конечно, если Маркус был характером похож на их отца), но только не этого. Ее единокровный брат, Маркус Бэннинг, который после смерти их общего отца, последовавшей полтора года назад, стал седьмым графом Уикхэмом, был старше Габби всего на шесть лет. Два месяца назад, когда стало ясно, что новый граф не торопится вернуться в Англию, чтобы вступить в права наследства, она послала Джима с письмом на далекий остров Цейлон, где была расположена чайная плантация матери Маркуса. Именно там брат прожил большую часть своей жизни. В письме Габби постаралась как можно более кратко описать их бедственное положение и попросила у Маркуса разрешения (а вместе с ним и денег) на то, чтобы отвезти в Лондон их сестру Клер, которой предстоял дебют в высшем обществе.

Честно говоря, особой надежды на успех Габби не питала, но она не могла сидеть сложа руки. Клер скоро должно было исполниться девятнадцать, и Габби с содроганием представляла себе сестру женой деревенского эсквайра Катберта, туповатого вдовца средних лет, владельца соседнего имения (который был самым настойчивым из кавалеров Клер), а тем более супругой помощника сельского священника Освальда Престона. Оба, хотя и по разным причинам, так и увивались за Клер. Если при жизни шестого графа Уикхэма и того и другого не слишком привечали в Готорн-Холле, то теперь они стали там частыми гостями. Клер была добра к ним, поскольку доброта являлась неотъемлемой частью ее натуры, но Габби приходила в ужас при мысли о свадьбе сестры с тучным эсквайром или ханжой Освальдом.

– Мой брат мертв? – медленно повторила Габби, как будто смысл сказанного еще не дошел до ее сознания. – Джим, ты уверен в этом?

Вопрос был напрасный. В обычных условиях она никогда бы его не задала. Джим не стал бы говорить ей страшные вещи, если бы у него была хоть тень сомнения.

Лицо слуги приобрело еще более несчастное выражение, хотя казалось, что это уже невозможно.

– Да, мисс Габби. Совершенно уверен. Я был неподалеку, когда его светлость встретил свою кончину. Он отправился с друзьями охотиться на тигра, и зверь выскочил из укрытия, когда никто этого не ожидал. Кто-то в панике выстрелил, и пуля поразила его светлость. Он умер мгновенно. Ничего нельзя было сделать.

– О боже… – Габби закрыла глаза, внезапно почувствовав себя совершенно опустошенной.

Все эти месяцы она надеялась на приезд единокровного брата и одновременно смертельно боялась этой встречи. Она видела Маркуса всего лишь раз в жизни. С прибытием нового графа все должно было измениться, в том числе положение самой Габби и ее младших сестер. Габби надеялась, что изменения будут к лучшему, но жизнь приучила ее к тому, что чаще случается наоборот.

Неужели сестер ждет та же судьба, которая постигла ее саму? Ничего хуже Габби представить себе не могла. Отец, презиравший всех женщин на свете, то запугивал дочь, то не обращал на нее внимания и не проявлял ни малейшей любви к собственному ребенку; несмотря на отцовское богатство, она вечно нуждалась в деньгах, причем до такой степени, что нечего было подать на стол; ее лучшие годы уходили, и она прозябала в огромном и пустынном Готорн-Холле, не имея ни малейшей надежды на замужество и материнство.

Внезапно Габби стало ясно, что бывает судьба и хуже: полностью лишиться дома и дохода, который позволял им жить хотя и скудно, но, по крайней мере, сводить концы с концами; быть вынужденными покинуть Готорн-Холл и самим зарабатывать себе на жизнь – если очень повезет, то в качестве гувернанток или компаньонок.

Габби попыталась хладнокровно обдумать эту возможность и поняла, что Бет слишком мала и для того и для другого. А Клер… Кто же наймет в гувернантки Клер, красота которой столь ослепительна, что заставляет оглядываться на нее каждого встречного даже тогда, когда она просто идет по улицам Йорка, ближайшего из крупных городов? Ни одной женщине благородного происхождения и в голову не придет предложить Клер работу.

Когда Габби осознала сложность ситуации, в которой они оказались, ее бросило в дрожь. Двадцатипятилетняя старая дева с заурядной внешностью, да еще и охромевшая в результате несчастного случая, происшедшего с ней в возрасте двенадцати лет, она была единственной из трех сестер, кто мог рассчитывать на получение работы. Но даже если ей несказанно повезет и она сумеет найти себе место, позволят ли ей взять с собой сестер?

Едва ли. Почти наверняка нет. Особенно если потенциальная работодательница увидит Клер.

Что же делать? Габби так растерялась, что обычное здравомыслие покинуло ее. Внезапно эсквайр Катберт и мистер Престон стали казаться ей маяками в бурном море. Если придется выбирать, то Клер наверняка предпочтет выйти замуж, а не скитаться по свету в поисках ночлега и пропитания.

«Подожди, – твердо сказала себе Габби, пытаясь справиться с растущим страхом. – Еще слишком рано паниковать. Должны быть и другие варианты».

И тут ее осенило. Известие о смерти брата не успело дойти до Англии.

– У него осталась семья? Сын? – Габби с тревогой и надеждой всматривалась в лицо Джима.

– Мисс Габби, его светлость был холост и, насколько я знаю, бездетен. Думаю, если бы он вернулся в Англию и вступил в наследство, то нашел бы себе здесь достойную невесту.

– Да.

Габби постаралась унять волнение и сосредоточиться. Какая бы судьба ни ждала ее и сестер, были вещи, которые требовалось сделать немедленно. Например, составить список людей, которых следовало известить о смерти графа Уикхэма. Габби пришлось делать это после недавней кончины отца, так что опыта ей было не занимать. Во-первых, нужно будет поставить в известность мистера Челлоу, старшего поверенного отца; во-вторых, двоюродного брата Томаса…

Эта мысль заставила Габби похолодеть.

Со смертью Маркуса титул и все имущество перейдет к ближайшему родственнику по мужской линии, достопочтенному Томасу Бэннингу, сыну покойного кузена отца. Ее отец ненавидел Томаса, а Томас, его ужасная жена, проглотившая аршин леди Мод, и две дуры-дочери с наслаждением отвечали ему тем же. Габби видела эту семейку раз пять-шесть за всю свою жизнь, в последний раз на похоронах отца. По отношению к ней и сестрам Томас с трудом соблюдал приличия, а его жена и дочери не делали и этого.

Отныне она, Клер и Бет оказывались во власти Томаса. Поняв это, Габби похолодела. Отец, бывший убежденным женоненавистником, ничего не завещал трем своим дочерям. К ужасу Габби, это выяснилось только после его смерти. У сестер не было ни денег, ни собственного дохода. Они целиком и полностью зависели от щедрости – или отсутствия оной – нового графа.

Габби уже не в первый раз подумала, что покойный отец отправился прямиком в ад.

Хотя грешно было так думать о собственном родителе, она ничего не могла поделать. Отец заслужил геенну огненную, ибо даже после смерти продолжал приносить несчастье тем, кого должен был любить и о ком надлежало заботиться.

«Может быть, Томас позволит нам остаться в Готорн-Холле», – без особой надежды подумала Габби. Может быть, леди Мод доставит удовольствие, если «смесь святого Матфея» (как она пренебрежительно называла Габби и ее сестер, потому что все они были от разных матерей, поочередно сменявших друг друга в роли графини Уикхэм) окажется у нее на положении бедных родственников.

Но тут Габби снова подумала о Клер и поняла, что даже этой слабой надежде сбыться не суждено. Мод не подпустит Клер к своим дочерям-уродинам на пушечный выстрел.

– Мисс Габби, его светлость написал вам письмо.

Слова Джима вывели Габби из задумчивости.

– Письмо? – Молодая женщина сама удивилась тому, как ровно и бесстрастно звучит ее голос.

– Его светлость написал письмо вечером накануне… накануне своего ухода. Утром он отправился на охоту, шел по следу тигра. Он был в джунглях один, если не считать этих язычников, его туземных слуг. Его светлость позвал меня в свою палатку и дал мне это для передачи вам. – Джим порылся в кожаной сумке, висевшей у него на боку, вынул слегка помятый, запачканный лист бумаги и вручил его хозяйке.

Габби взяла его, сломала печать и развернула. На листке, который играл роль конверта, было всего несколько строчек, написанных крупным, уверенным почерком. Однако внутри оказался еще один запечатанный листок. Габби отложила его в сторону.

Письмо гласило:

«Дорогая Габби!

То, что я знаю о нашем отце, и дошедшие до Цейлона слухи заставляют меня считать, что ты, по крайней мере, преуменьшаешь трудности, с которыми столкнулась после его смерти. Я прошу прощения за то, что не занялся этим делом раньше. Охотно признаю, что не подумал о материальном положении своих сестер. Настоящим письмом я разрешаю тебе отправить нашу сестру Клер в Лондон для дебюта в наступающем сезоне. Сделай все как можно лучше и распорядись выделенной суммой так, как считаешь нужным. С этой целью прилагаю письмо, которое тебе следует передать нашим поверенным, господам адвокатам Челлоу, Мейсеру и Сейдону, вместе с моими наилучшими пожеланиями. Обстоятельства складываются так, что я скоро покину Цейлон и уже с удовольствием предвкушаю путешествие в Англию. Не пройдет и нескольких недель, как я встречусь с вами в Лондоне. С нетерпением жду продолжения нашего знакомства, а также возможности познакомиться с Клер и малышкой Бет.

Искренне твой Уикхэм».

Габби, не сводившая глаз с письма, почувствовала, как их застилают слезы. Брат был очень любезен, настроен дружелюбно и, судя по письму, собирался позаботиться о своих единокровных сестрах, несмотря на то что видел Габби лишь однажды. Маркус приезжал в Готорн-Холл, когда ей было одиннадцать лет. Естественно, подробности того старого визита почти изгладились из ее памяти. Теперь от единокровного брата остались только смутные воспоминания и жалкий клочок бумаги.

Это было тяжело, но Габби уже привыкла к мысли, что такова жизнь.

Другое письмо действительно было адресовано господам Челлоу, Мейсеру и Сейдону. Габби повертела сложенный листок в пальцах и снова посмотрела на Джима.

– Габби, Габби, неужели вернулся Джим?

Дверь библиотеки распахнулась, и в комнату без стука ворвалась леди Элизабет Бэннинг, живая рыжеволосая пятнадцатилетняя девушка, еще не утратившая детской округлости. Как и Габби, она носила строгий траур, хотя его официальный срок давно истек. Все объяснялось очень просто: денег на новые платья у сестер не было. После смерти их отца мистер Челлоу неохотно дал согласие на приобретение траурных нарядов за счет средств, которыми распоряжался, однако добавил, что по закону он не имеет права расходовать эти деньги без разрешения нового графа, которому они теперь принадлежат. Он сказал, что даже выплата мизерного жалованья слугам, которой раньше распоряжалась Габби, стала поводом для споров между адвокатами. В конце концов партнеры сошлись на том, что до вступления в права наследства нового графа все должно идти по-прежнему, если только они не получат письменных указаний об обратном.

– Ох, Джим, это и в самом деле ты! Что сказал наш брат? – Карие, как у спаниеля, глаза Бет тут же отыскали Джима. Это избавило Габби от необходимости отвечать на первый вопрос сестры. Бет устремилась к ним и засыпала Джима вопросами. – Ты нашел его?

Отдал ему письмо Габби? Что он сказал? Можно нам ехать? Ехать в Лондон?

– Извини, Габби. Я пыталась остановить Бет, но ты же знаешь, какая она, – со вздохом сказала леди Клер Бэннинг, войдя в комнату следом за сестрой.

Даже черное траурное платье не могло приглушить ослепительную красоту этой девушки. У нее были точеные черты лица, фарфорово-белая кожа, огромные золотисто-карие глаза с пушистыми ресницами и шелковые иссиня-черные кудри, изящно рассыпавшиеся по хрупким плечам. Кроме того, она обладала идеальной фигурой, стройной, очень женственной.

– Бет не может усидеть на месте ни минуты.

«Если бы Клер смогла дебютировать в свете, у нее не было бы отбоя от выгодных женихов», – с болью в сердце подумала Габби. Самое печальное заключалось в том, что средство, которое могло бы обеспечить будущее Клер – будущее, которого она заслуживала и на которое могла рассчитывать по праву рождения, – было под рукой.

Маркус дал разрешение отправить Клер в Лондон. И практически выдал Габби carteblanche [2] на получение необходимых для этого сумм.

Но Маркус был мертв. Присланные им письма превратились в никчемные листы бумаги. Как только кузен Томас узнает, что он стал графом Уикхэмом, сестрам придется сказать спасибо, если их не вышвырнут из Готорн-Холла.

Язык Габби словно налился свинцом. То, что она была обязана сообщить сестрам, было слишком жестоко. Она оттягивала эту неприятную минуту, но не могла же она молчать вечно. Если бы Маркус прожил еще хотя бы три месяца, пока не состоится дебют Клер…

– Ради бога, Джим, не молчи! Ты нашел нашего брата или нет?

Бет, как веселый щенок, прыгала вокруг человека, который учил ее и сестер ездить верхом, охотиться, ловить рыбу и всячески наслаждаться щедротами природы. За долгие годы сестры привыкли относиться к Джиму скорее как к наперснику и другу, чем как к слуге, хотя правила этикета не одобряли столь дружеских отношений с простым грумом.

Лицо Джима стало еще более несчастным.

– Да, мисс Бет, нашел, но…

Он беспомощно посмотрел на Габби. Не сводя глаз с зажатого в руке письма, старшая сестра сделала глубокий вдох и приготовилась сообщить страшную новость.

В этот момент Бет увидела письмо, мгновенно очутилась рядом и с радостным криком выхватила его у Габби.

– Бет, подожди… – запротестовала Габби.

Она протянула руку, намереваясь забрать письмо, но младшая сестра ускользнула от нее с победной улыбкой. Габби понимала, что должна сказать правду, но оттягивала эту тяжелую минуту.

– Бет, неужели тебе ни капельки не стыдно? – сердито спросила Клер, садясь в кресло у камина и делая вид, что ее ничуть не интересует содержание письма, с которым жадно знакомилась младшая сестра. – Ты стала настоящей разбойницей. Ведешь себя хуже всякого мальчишки…

– Зато я не сломаю себе шею, заглядывая в каждое попавшееся зеркало, – парировала Бет, оторвавшись от письма и сердито покосившись на обидчицу. Затем она уткнулась в листок, мечтательно улыбнулась и снова посмотрела на Клер. – Клер, твой дебют в свете все-таки состоится! Брат разрешает нам ехать в Лондон!

Клер резко выпрямилась. Ее глаза расширились, щеки залил румянец.

– Бет, неужели это правда? – Она уставилась на старшую сестру. – Габби…

Девушка отчаянно боялась поверить своему счастью.

«О господи, сейчас у меня разорвется сердце, – подумала Габби, глядя на Клер. – Как я скажу ей, что теперь это невозможно?»

В это мгновение раздался треск, похожий на громкий хлопок в ладоши; затем огонь в камине вспыхнул жарче и ярче прежнего, приковав к себе всеобщее внимание. Отсвет пламени окрасил руки Габби в зловещий красный цвет. Она заметила это, потому что смотрела на письмо поверенным, которое все еще прикрывала ладонями. Габби не сомневалась, что на ее лицо лег тот же адский отблеск, полностью соответствовавший случаю.

Потому что именно в этот момент ее посетила чудовищно-грешная мысль…

– Читай сама.

Бет сунула письмо Клер, взгромоздилась на ручку кресла и стала следить за сестрой. На лице девочки были написаны ликование и ожидание.

Дочитав письмо до конца, Клер принялась его перечитывать. Две девичьи головки – одна рыжая, другая черная как смоль – склонились над листком бумаги, и сестры, перебивая друг друга, начали вслух перечитывать уже знакомые строки.

Пока сестры строили планы на будущее, Габби приняла решение. Она с легким удивлением обнаружила, что все же не лишена фамильных черт. У всех Бэннингов была в крови капля авантюризма, страсть к азартной игре. Настала ее очередь бросить кости. Худенькая женщина среднего роста, облаченная в платье из черного бомбазина, с непокорной гривой каштановых волос, собранных в аккуратный пучок на затылке, встала из-за стола. Ее бледное лицо с прямым маленьким носом, решительным ртом и надменным подбородком внезапно озарила яростная решимость, в обычно спокойных серых глазах вспыхнул огонь. Легкой походкой, давно научившись искусно скрывать хромоту, Габби обогнула стол и подошла к Джиму.

– Ты уже говорил о несчастном случае кому-нибудь? Говорил с кем-нибудь на корабле или после высадки в Англии? – спросила молодая женщина так тихо, чтобы было слышно только ему.

Тем временем сестры снова углубились в чтение письма. Перечитав его, должно быть, уже в десятый раз, девушки посмотрели друг на друга и возбужденно защебетали. Это зрелище окончательно добило беднягу Джима. Шепот Габби стал настойчивее:

– Я спрашиваю, кто еще знает о смерти брата?

Слуга и хозяйка были примерно одного роста, и их глаза находились почти на одном уровне. Джим пристально посмотрел на Габби, еще не понимая, куда она клонит.

– В Англии никто не знает, мисс Габби. Боже упаси! Разве я стал бы говорить с незнакомцами о семейных делах? Ни на корабле, ни в других местах. Думаю, на Цейлоне кое-кто знает о случившемся, но это главным образом туземцы.

– Тогда я хочу попросить тебя о большой услуге, – быстро пробормотала Габби, боясь передумать. – Притворись, что ты оставил брата сразу же, как только получил эти письма, и не был свидетелем его смерти. Сделай вид, будто думаешь, что граф все еще жив, находится на Цейлоне и собирается прибыть в Англию сразу же, как только покончит с делами.

При виде решительного лица хозяйки у Джима расширились глаза, а губы вытянулись так, словно он хотел присвистнуть.

– Мисс Габби, я, конечно, сделаю это. Сами знаете, для вас я готов на все. Но правда рано или поздно выйдет наружу. Так всегда бывает. И что мы тогда будем делать? – Джим смотрел на нее с сомнением и тревогой.

– Хуже, чем сейчас, уже не будет, а лучше – почти наверняка, – решительно сказала Габби. – Все, что нам нужно, это немного времени и немного удачи.

– Габби, неужели ты не рада? Мы едем в Лондон! – восторженно воскликнула Бет, спрыгнула с ручки кресла, бросилась к старшей сестре и заключила ее в объятия. – У Клер будет настоящий дебют, и мы столько всего увидим. Ох, Габби, я никогда нигде не была, кроме Йоркшира!

– Никто из нас не был, – поддержала Бет Клер. Ее глаза сияли.

Она присоединилась к сестрам; было видно, что только положение взрослой молодой леди мешает ей уподобиться Бет и запрыгать от радости.

– Лондон станет лекарством для всех нас. – Габби высвободилась из объятий Бет и сумела изобразить вполне правдоподобную улыбку. Она покосилась на Джима и увидела, что слуга смотрит на нее с таким ужасом, словно у хозяйки внезапно выросли рога и хвост.

– Значит, мы сможем купить себе несколько новых платьев?

Клер никак не могла поверить, что все так счастливо разрешилось. Она любила красивые наряды и при каждом удобном случае рассматривала картинки в таких журналах, как «Леди мэгэзин», которые при жизни отца были в их доме под запретом, однако иногда все же попадали в руки девушки. Клер не была слишком тщеславной, но прекрасно сознавала свою красоту, и такие вещи, как последние фасоны платьев или модные прически, казались ей очень важными. Она страстно хотела дебютировать в свете, однако понимала, что в данных обстоятельствах шансов на это почти нет. Надо отдать Клер должное: девушка была готова к тому, что ее мечты не сбудутся. И вот теперь…

Теперь выяснилось, что дебют все-таки состоится. А Габби, прекрасно знавшая, как она рискует, тем не менее бурно обрадовалась тому, что может предоставить сестре такую возможность.

– Конечно, сможем, – сказала Габби, избегая смотреть на Джима. Она махнула рукой на осторожность и добавила: – Более того, у каждой из нас будет полный новый гардероб.

Снова раздался громкий треск, и в камине вспыхнул огонь, заставив Габби испуганно вздрогнуть. Сестры возбужденно обсуждали неслыханную удачу, а Габби нервно покосилась на взбесившийся очаг.

Намерения молодой женщины были бескорыстными, но почему же она не могла избавиться от чувства, будто только что заключила сделку с дьяволом?

 

2

Две с небольшим недели спустя древняя карета графа Уикхэма, кренясь и раскачиваясь, тащилась по размытым дорогам в Лондон. Стайверс и экономка миссис Бакнелл с лакеем и горничной были посланы вперед несколько дней назад, чтобы подготовить фамильный особняк на Гросвенор-сквер, пустовавший больше десяти лет, и нанять дополнительных слуг, необходимых для ведения хозяйства. Джим, продолжавший вполголоса ворчать на Габби, когда та оказывалась рядом, ехал на облучке рядом с кучером Джоном, нахлобучив шляпу на глаза, чтобы спастись от измороси.

Клер и Бет оживленно болтали под присмотром Туиндл, пожилой гувернантки, которая появилась в Готорн-Холле одновременно с матерью Клер и осталась там после кончины хозяйки. Габби, сидевшая рядом с Клер на потертом плюшевом сиденье, которое, несмотря на все усилия, продолжало попахивать затхлостью, принужденно улыбалась и смотрела в окно на остававшиеся позади вересковые пустоши и болота.

Пропитанная влагой земля, серое небо и непрекращающийся дождь были знакомы ей так же, как окрестности Готорн-Холла, и, как с удивлением открыла для себя молодая женщина, так же дороги ей. Она не знала другого дома, но приходилось признать: судя по всему, будущее и ее, и сестер требовало их присутствия в другом месте.

После импульсивного решения воспользоваться моментом она провела много бессонных ночей и испытала сильнейшие угрызения совести. Габби знала, что поступила нехорошо, но если бы ее нерешительность заставила сестер страдать, это было бы еще хуже. Она успокаивала свою совесть тем, что притворяться всю жизнь не придется. Если не произойдет никакой неожиданности, в результате которой ее замысел рухнет, едва Клер выйдет замуж, как она «получит весть» о смерти Маркуса, и обман закончится сам собой. В конце концов, ничего плохого она не делала. Просто пыталась выиграть немного времени, чтобы завязать светские знакомства…

– Габби, нога не болит? – спросила Клер, пользуясь тем, что Бет завязала оживленную дискуссию с Туиндл о достопримечательностях Лондона, которые было прилично посетить очень юной леди.

По мнению Туиндл, к таковым относились амфитеатр Эстли и зверинец. Однако «Ковент-Гарден» исключался начисто.

– Мисс Бет, откуда вы знаете о существовании этого места? Я не могу не подумать…

Вопрос Клер был просто формальностью. За долгие годы она привыкла к физическому недостатку Габби, который они с Бет таковым не считали: поврежденная нога была такой же неотъемлемой частью старшей сестры, как непокорные волосы, напоминавшие конский хвост.

– С чего ты взяла? Разве я нахмурилась? – спросила Габби, стараясь ничем не выдать обуревавших ее чувств. – Нога в порядке. Просто я думаю о том, что нужно будет сделать в первую очередь по прибытии в Лондон.

– Габби, как ты думаешь, тетя Сэлкомб согласится помочь Клер? – тревожно нахмурившись, спросила Бет, прервавшая свою беседу с Туиндл. Хотя Бет была слишком молода для балов, раутов и вечеров в признанных бастионах «хорошего тона», это не мешало ей принимать близко к сердцу предстоящий дебют Клер.

– Не могу сказать наверняка, но надеюсь на это. В конце концов, когда мне самой исполнилось восемнадцать, она предлагала мне свое содействие. Собственных детей у нее нет, и она готова была с удовольствием представить племянницу в свете. Ты ей такая же племянница, как и я, но у тебя намного больше возможностей произвести впечатление в столице, – сказала Габби, подмигнув Клер.

Она предусмотрительно не стала добавлять, что, предвкушая лондонский сезон, строила радужные надежды. Но отец в один миг вернул ее с небес на землю и сказал, что его сестра Августа явно рехнулась и не понимает, что ее старшая племянница калека и опозорится в бальном зале прямо в ее присутствии.

Габби не знала, что именно граф ответил сестре, но приглашение было отвергнуто и больше никогда уже не повторялось. Сначала девушка была уничтожена, но по прошествии нескольких лет начала считать, что это было к лучшему. Она не могла оставить одиннадцатилетнюю Клер и восьмилетнюю Бет наедине со взбалмошным отцом даже на несколько месяцев светского сезона. Так же, как и покинуть их навсегда после замужества, которое являлось конечной целью этого заветного времяпрепровождения.

Отец никогда не позволил бы ей забрать сестер с собой – что в Лондон, что в дом мужа. Если Мэтью Бэннинг чем-то владел, то владел полностью. Даже в том случае, если нисколько не ценил свою собственность.

– Мисс Габби, леди Сэлкомб – птица очень высокого полета, – предупредила Туиндл.

Гувернантке, до переселения в Готорн-Холл прожившей в Лондоне несколько лет, было известно положение в свете множества знатных особ.

– Что ж, если тетушка не захочет помочь, нам придется обойтись без нее, – с наигранной беспечностью ответила Габби.

Хотя она не знала лондонских обычаев, но понимала, что помощь леди Сэлкомб имела для успеха Клер в свете решающее значение. Из Габби, считавшей себя старой девой, да еще с физическими недостатками, могла получиться идеальная компаньонка сестры. Дочери графа – даже такого чудака и отшельника, как лорд Уикхэм – имели право занять определенное положение в обществе. Но она представляла себе Лондон лишь по книгам, рассказам Туиндл и наблюдениям за гостями отца, обычно не слишком изысканными. Конечно, без помощи леди Сэлкомб они кое-как управились бы, но с гораздо меньшим успехом, чем с помощью тетушки.

Кроме того, в дальнем уголке ее мозга притаился страх. Время, которое Габби удалось обманом выкроить у судьбы, следовало использовать полностью: второго сезона у Клер не будет.

– А нет ли у нас других родственников – на случай, если тетя Сэлкомб откажет? – с любопытством спросила Бет.

– Ты имеешь в виду, кроме кузена Томаса и леди Мод? – Когда Бет скорчила брезгливую гримасу, Габби улыбнулась. – Думаю, есть, но я предпочитаю начать с леди Сэлкомб. Сами знаете, она является – или слывет – одним из столпов общества.

Габби попыталась сменить тему разговора, вслух восхитившись деревней, мимо которой они проезжали. Она пыталась скрыть от сестер, да и всех остальных, кроме Джима, не только весть о смерти Маркуса и авантюрности их путешествия. Клер и Бет не следовало посвящать в природу сложных отношений с многочисленной родней.

Конечно, у самой Габби были собственные достаточно светские родственники по линии матери, но едва ли они стали бы помогать дебюту Клер.

Они никогда не были в Готорн-Холле и не проявляли ни малейшего интереса ни к самой Габби, ни к ее сестрам.

Дело заключалось в том, что у всех детей Мэтью Уикхэма были разные матери, которые сильно отличались друг от друга по общественному положению. Мать Маркуса, Элиза де Меланкон, прибыла в Лондон с Цейлона, надеясь на прекрасную партию. Она была признанной красавицей, имела безупречное происхождение и считалась богатой наследницей. Ее брак с графом Уикхэмом на первый взгляд выглядел идеальным, однако после двух ужасных лет, прожитых с мужем, прекрасная молодая графиня забрала сына и сбежала обратно на Цейлон.

После ее смерти, случившейся через несколько лет, граф снова посетил Лондон в поисках невесты. На этот раз его жертвой стала мать Габби, леди София Хендред, обладавшая хорошим происхождением, но не имевшая ни красоты, ни богатства; она умерла при родах через три года после появления на свет Габби.

У матери Клер, Марии Дайсарт, была красота, но не было ни знатного происхождения, ни богатства; она попалась графу на глаза во время поездки на воды в Бат и не успела оглянуться, как оказалась замужем за вдовцом. Бедняжка прожила ровно столько, чтобы произвести на свет Клер, и умерла от болезни, которую тогда называли упадком сил.

А вот мать Бет была дочерью священника из глухой деревни. К счастью для легионов существовавших тогда незамужних леди, вскоре после того как бывшая мисс Болтон упала со ступенек Готорн-Холла и сломала себе шею, граф свалился с лошади и остался до конца жизни прикованным к креслу на колесиках. Больше ни одна графиня не почтила Готорн-Холл своим присутствием, и роль хозяйки дома пришлось взять на себя Габби. Она же стала приемной матерью своим единокровным сестрам и умело справлялась с этой ролью.

– Клер, подумать только, через год в это время ты можешь быть замужней леди! – восхищенно сказала Бет, совсем по-детски подпрыгнув на сиденье.

Учитывая, что карета и так подскакивала на ухабах, это движение казалось излишним, но Бет не могла сидеть спокойно: они же ехали в Лондон!

– Я много думала об этом, – призналась слегка смущенная Клер и посмотрела в глаза Габби. – Сказать по правде, я… я не уверена, что вообще хочу замуж. Во-первых, я не хочу оставлять вас, а во-вторых… я боюсь, что этот джентльмен может оказаться таким… ну, таким, как папа.

Эта откровенность заставила остальных пассажиров кареты на мгновение потерять дар речи. Первой, как всегда, пришла в себя Габби.

– Ты не обязана выходить замуж за первого встречного! – решительно сказала она, хотя при мысли о том, что ее отчаянный план может оказаться тщетным, по спине Габби побежали мурашки.

Такой исход не приходил ей в голову; Габби надеялась лишь на то, что доброе сердце и потрясающая красота Клер привлекут к ней множество не только достойных, но красивых и обаятельных мужчин. Если же нет… ладно, там видно будет.

– А что касается сходства твоего будущего мужа с папой… ну, я не думаю, что очень многие джентльмены, – в смысле, богатые джентльмены – так же относятся к своим женам и детям, как относился он. На твоем месте я бы не стала слишком переживать.

– В самом деле, – с чувством сказала Туиндл. – Поверьте мне, в этом отношении его светлость не имел себе равных.

– Кроме того, после твоего замужества может случиться так, что мы с Габби и Туиндл останемся с тобой, – улыбаясь, добавила Бет. – Так что из-за расставания тоже можешь не расстраиваться.

Габби, зная по собственному опыту, как разительно могут отличаться мечты от действительности, снова сменила тему разговора.

Ночь они провели в Ньюарке, наутро продолжили путь и на закате увидели предместья Лондона. Карета поднялась на холм, и внезапно город распростерся перед ними как на ладони. Сбившись в кучку у окна, они любовались шпилями и островерхими крышами домов и серебряными петлями Темзы, сверкавшей в лучах заходящего солнца.

Однако к тому времени, когда они после множества сводящих с ума задержек миновали мост и оказались на улицах, переполненных экипажами всех фасонов и размеров, стемнело, и Габби возблагодарила небо за то, что взошла луна. Скорость продвижения неумолимо замедлилась, и вскоре, забыв про усталость, путешественницы отдались лицезрению достопримечательностей большого города.

Снова прилипнув к окну, они с изумлением следили за заполнявшими улицы толпами. Недавно установленные газовые фонари освещали желтоватым светом нависшее над городом дымное небо. Девушкам, выросшим в деревне, Лондон сначала показался совершенно другим миром, но потом они поняли, что пешеходы здесь большей частью грязные и оборванные, а у тех, кто передвигался верхом или в ехавших навстречу экипажах, лица были хмурыми и озабоченными. Сквозь стенки кареты начали проникать отвратительные запахи, заставившие девушек сморщить носы и посмотреть друг на друга с ужасом.

Причина вскоре выяснилась: по краям дороги тянулись узкие сточные канавы, переполненные нечистотами. Неопрятные строения по обе стороны дороги стояли так близко друг к другу, что казались фасадом одного бесконечного здания. Однако через нерегулярные промежутки их рассекали узкие темные переулки, в которых зловещего вида личности исчезали, как крысы в норах. Заметив одного особенно мерзкого типа, Клер вслух выразила общее мнение, что жалкий вид их кареты и выцветший герб на дверях едва ли привлекут к себе внимание разбойников.

Однако когда они достигли более фешенебельного Мейфэра, при виде которого Туиндл вознесла хвалу господу, толчея на улицах уменьшилась, да и движение стало не таким оживленным. Наконец карета резко остановилась на мощенной булыжником улице неподалеку от особняка Уикхэмов.

К тому времени луна поднялась высоко, а на улицах почти не осталось народа. Обитательницы кареты устали, были голодны, разбиты, а Клер совершенно укачало. Когда Джим открыл дверь, Габби, сидевшая с краю, с наслаждением вдохнула свежего воздуха и спустилась по ступенькам, держась за руку верного слуги.

– Слава богу, приехали. Еще немного, и нас всех вывернуло бы наизнанку, – сказала она.

Подарив хмурому слуге улыбку, Габби вышла на темную извилистую улицу и невольно запахнула плащ. Апрельский вечер был неожиданно прохладным; впрочем, возможно, оно было и к лучшему. По крайней мере, дождь прекратился, хотя на улице еще стояли лужи, в лунном свете казавшиеся черными.

– Мисс Габби, еще не поздно отказаться от вашей безумной затеи, – заговорщицким шепотом предупредил Джим.

На мгновение их взгляды скрестились. «Самое худшее в слугах, которые знают и воспитывают тебя с колыбели, это то, что они позволяют себе говорить что и когда вздумается», – с досадой отметила Габби. Даже тогда, когда их высказывания приводят хозяев в ярость.

– Нет, поздно, Джим, я уже приняла решение, так что оставь меня в покое, – так же вполголоса ответила она.

– Попомните мои слова, мисс, ничем хорошим это не кончится, – упрямо ответил Джим, но был вынужден замолчать, потому что на ступеньках кареты появилась Бет.

Габби смерила слугу мрачным взглядом, а затем осмотрелась по сторонам, ожидая, пока из кареты выйдут сестры и Туиндл. На каждом углу площади горели газовые фонари. Их мерцающее сияние, к которому добавлялся яркий свет луны, достаточно хорошо рассеивало тьму.

Чуть дальше по булыжнику стучали колеса тележки, и пирожник довольно безнадежно выкрикивал: «Пирожки с мясом! Пирожки с мясом!» Другая карета, более новая и намного более удобная, чем их собственная, проехала мимо. Занавески были откинуты, и внутри Габби увидела элегантных леди и джентльмена. На газоне в центре площади двое оборванных мальчишек беседовали с человеком, державшим фонарь; Габби надеялась, что это сторож.

– Клер, ты слишком взрослая, чтобы блевать в карете! – сказала в открытую дверцу экипажа Бет, уже стоявшая на улице.

Ее возмущенный тон заставил Габби улыбнуться. Не обратив внимания на ворчание сестры, она осмотрела особняк Уикхэмов и осталась довольна увиденным. Судя по всему, Стайверс и миссис Бакнелл неплохо поработали, – по крайней мере, снаружи. Дом, стоявший заколоченным несколько лет, если и отличался от своих соседей, то в лучшую сторону. Казалось, за ним хорошо ухаживали.

– В следующий раз сядешь напротив Туиндл! – предупредила Бет, становясь рядом с Габби и с отвращением отряхивая подол верного платья.

Появившаяся в дверях Клер выглядела бледной и жалкой, как нарцисс после бури.

– Мне действительно очень жаль, Бет, – извинилась она.

– Мисс Бет, вы же знаете, что мисс Клер ничего не может с собой поделать, так что оставьте ее в покое. А что касается вас, то я не раз говорила вам, что употреблять просторечные выражения молодой леди не пристало, – сурово сказала появившаяся следом Туиндл.

Тем временем Клер выходила из кареты, опираясь на руку Джима.

– Если хотите знать мое мнение, то ходить в грязном платье молодой леди пристало еще меньше, чем употреблять просторечные выражения! – парировала Бет.

Пока Джим и Туиндл суетились вокруг продолжавшей извиняться Клер, Габби, не желавшая участвовать в ссоре между сестрами, снова осмотрела дом.

Она с гордостью отметила, что фасад дома производит внушительное впечатление: кирпичный особняк Уикхэмов, украшенный каменной лестницей с чугунной решеткой, имел четыре этажа. За несколько дней Стайверс и миссис Бакнелл проделали поразительную работу. Все блистало чистотой – от медного молотка на дверях и выметенных ступенек до безукоризненно вымытых окон.

Но самым удивительным было то, что с обеих сторон входной двери сияли лампы, а во всех комнатах особняка горел свет. Хотя шторы были опущены, свет пробивался сквозь них; создавалось ощущение, что в доме идет прием.

– Кажется, Стайверс хорошо подготовился к нашему приезду, правда? – с восхищением сказала Бет, прерывая размышления Габби.

Тем временем кучер Джон начал снимать с крыши багаж, отвязывая веревки и сбрасывая вещи прямо на землю. Джим поручил Клер заботам Туиндл и поспешил ему на помощь. Он начал принимать свертки и складывать их в кучу.

– Осторожнее! Там духи и румяна мисс Клер! – тревожно крикнула стоявшая позади Туиндл.

Джон ответил что-то неразборчивое, после чего послышался стук и негодующие возгласы Туиндл.

– Да, Стайверс изрядно потрудился, – согласилась Габби, решив, что на будущее следует приказать дворецкому экономить свечи.

Учитывая обстоятельства, она не собиралась бросать деньги на ветер. Впрочем, до сих пор Стайверс не отличался щедростью.

Слегка сбитая с толку, Габби начала подниматься по лестнице. Ступеньки всегда давались ей с трудом, и она не спотыкалась только потому, что шла медленно и осторожно. Следом шла Бет; замыкала шествие Клер, которую вела под руку Туиндл.

Дверь открылась еще до приближения Габби. На них уставился незнакомый лакей, – несомненно, один из нанятых Стайверсом. Холл за его спиной был освещен так же, как зал дворянского собрания в Йорке, где за несколько месяцев до смерти отца Клер дважды была на танцах под присмотром Габби.

– Добрый вечер, – сказала Габби, добравшись до конца лестницы и заставив себя улыбнуться лакею. – Как вы, несомненно, догадываетесь, я – леди Габриэлла Бэннинг. Это мои сестры, леди Клер и леди Элизабет. А это – мисс Туиндлсхэм.

– Да, миледи, мы ждали вас весь день. – Слуга поклонился, сделал шаг назад и настежь распахнул дверь. – Миледи, послать кого-нибудь за вашими вещами?

– Да, спасибо, – ответила Габби, проходя мимо него в холл.

Ее ошеломило царившее в доме тепло. Хотя в доме не жили десять лет, это было незаметно. Мраморный пол блестел; люстра сияла; высокое зеркало справа отражало нежно-кремовые с зеленоватым обои, которые почему-то ничуть не выцвели, а стрельчатая рама зеркала (так же, как и рамы картин, украшавших стены) сверкала так, словно ее только что позолотили. Восточный красно-синий ковер под ногами был таких ярким, словно его расстелили здесь всего день назад. Перила крутой широкой лестницы, уходившей направо, были отполированы до блеска.

Как ни старалась Габби, она не могла уловить и намека на запах пыли или плесени. К аромату весенних цветов, стоявших в вазах мейсенского фарфора, добавлялся запах мебельного воска и… Жаркого? Конечно, нет. Никоим образом Стайверс не мог так точно рассчитать время их прибытия.

Снимая перчатки, Габби слегка нахмурилась: ей почудился звук голосов. Казалось, они доносились из-за двери слева; судя по всему, там находилась столовая.

– Мисс Габби, мисс Бет, мисс Клер, добро пожаловать!

Навстречу им торопился Стайверс; лицо дворецкого, обычно мрачное и неподвижное, освещала широкая улыбка.

– Мисс Габби, прошу прощения. Я стоял на страже весь день и хотел открыть вам дверь лично, но меня позвали на кухню, чтобы уладить маленький спор. Повар его светлости, – ну, вы же знаете этих французов – понятия не имеет, что такое настоящая английская кухня. Но мне удалось быстро уладить недоразумение! Надеюсь, что его заморские яства не обожгут вам небо, мисс Клер, – с отеческой интонацией добавил он.

– Стайверс, ты превзошел сам себя. Хвалю, – сказала Габби, а Клер что-то еле слышно пробормотала в ответ на заботу о ее слишком чувствительном желудке.

Тревога Габби становилась все сильнее: было ясно, что произошло нечто неожиданное. Она хмуро посмотрел на Стайверса.

– Какой еще повар его светлости? Ты что, взял взаймы чужого повара?

Вопрос был наполовину шутливым, но от радостной улыбки, появившейся на лице старого дворецкого, у Габби сжалось сердце. За всю свою службу – которая началась еще до ее рождения – Стайверс ни разу не выглядел таким жизнерадостным.

– Нет, мисс Габби. Повар приехал вместе с его светлостью из заморских стран. Его светлость, ваш брат, граф Уикхэм вернулся с Цейлона. Он здесь, мисс Габби!

Габби лишилась дара речи и тупо уставилась на дворецкого.

– Уикхэм? Здесь? Стайверс, о чем ты говоришь? – спросила она, когда смогла пошевелить языком.

Неожиданно высокие резные двери раскрылись, и вскоре холл заполнился нарядными, оживленно переговаривающимися людьми.

– Мы опоздаем на спектакль! – пожаловалась яркая блондинка в желтом платье с умопомрачительным декольте, улыбаясь мужчине, который держал ее под руку.

Он был высок, хорошо сложен, черноволос, безупречно одет и возглавлял со своей спутницей пеструю компанию.

– Милорд… – окликнул его Стайверс и деликатно кашлянул.

Черноволосый мужчина поднял взгляд. Увидев вновь прибывших, он застыл на месте. Гости сделали то же самое. Внезапно Габби ощутила себя под прицелом множества глаз. Понимая, как жалко они выглядят после долгой поездки, в вышедших из моды, измявшихся в дороге траурных платьях, молодая женщина готова была провалиться сквозь землю. Но потом она опомнилась. Что эти чужие люди делают в ее доме?

Она выпрямилась, расправила плечи и вопросительно подняла брови.

На мгновение она встретилась взглядом с черноволосым мужчиной. Из-под густых черных бровей на нее смотрели темно-синие глаза. Казалось, ему было слегка за тридцать. Кожа незнакомца была очень смуглой, как будто он провел много времени под жарким, тропическим солнцем. Мужественное, красивое лицо с точеными чертами, широкие плечи, стройные ноги. Рубашка с рюшами, черный сюртук с длинными фалдами, жилет из серебристой парчи, черные панталоны до колен и шелковые чулки…

– Ах, так вы наконец прибыли! – любезно сказал он, как будто хорошо знал и ждал их. Потом незнакомец избавился от своей дамы и сказал: – Леди и джентльмены, прошу дать мне время поздороваться с сестрами.

Когда он шагнул навстречу, Габби уставилась на него во все глаза.

– Габриэлла, верно? – спросил он с легкой улыбкой, взял ее онемевшую руку и поднес к губам. – Добро пожаловать в особняк Уикхэмов. Надеюсь, ваша поездка была не слишком утомительной.

 

3

«Внешность у нее неброская, но неординарная, и гонора не отнимешь», – подумал он. Высокомерие Габриэллы раздражало его; конечно, она дочь графа, но уже не первой молодости, обладает мальчишеской фигурой, одета с головы до ног в черное, непослушные волосы растрепаны и, в отличие от красавицы, которую он держал под руку, настолько неприметна, что даже такой любитель женщин, как он, не стал бы смотреть на нее во второй раз.

Он решил сбить с нее спесь и мог поздравить себя с успехом: для этого хватило нескольких слов. Когда он поднес ее руку к губам, она выглядела такой потрясенной, словно получила пощечину. Ее губы дрогнули, но из них не вырвалось ни звука. Глаза расширились так, что стали напоминать блюдца. Изящная рука, которой он коснулся губами, внезапно стала холодной как лед… или труп. Кстати, о трупах: от ее лица на мгновение отхлынула кровь, и оно стало мертвенно-бледным.

Реакция Габриэллы была чрезмерной, хотя неожиданное присутствие брата в Лондоне должно было изрядно удивить ее. Он едва удержался, чтобы не нахмуриться. Не слишком ли чрезмерна эта реакция? А вдруг она знает?

«Нет, – успокоил он себя. – Разве что она ясновидящая. Откуда ей знать?»

След, который привел его сюда, не был известен никому, кроме него самого и очень немногих посвященных. Он преследовал убийцу Маркуса до самого Коломбо, а потом потерял. Инстинкт привел его в порт. Там он снова почуял след, следовал по нему до самого Лондона и, в конце концов, нашел то, что искал.

Труп головореза разлагался в комнате отвратительной ночлежки, обитатели которой три дня не замечали вони. Было ясно, что кто-то добрался до наемного убийцы первым. Этот «кто-то» и был тем, кого он искал. Человеком, который приказал убить Маркуса.

В письме, заставившем его отправиться на Цейлон, Маркус писал: «Приезжай немедленно. Хочешь верь, хочешь нет, но я нашел». Он не слишком верил этому, однако поехал. И опоздал. Маркуса убили на его глазах.

Ему оставалось только одно: отыскать человека, который отдал приказ об устранении его друга. Он решил, что лучший способ сделать это – самому стать Маркусом в надежде, что заказчик, убедившись в неудаче покушения, повторит попытку. Однако до сих пор ничего не получалось. Безуспешно объездив весь Лондон, он неохотно признал, что разыскиваемый им человек достаточно умен, чтобы залечь на дно.

А теперь приехали сестры Маркуса, и старшая из них смотрела на него так, словно он привидение, явившееся с того света. Но она не могла знать, что он не Маркус. Если только у нее, конечно, не было шпионов на Цейлоне.

И все же он осторожно изучал ее, чувствуя в ней потенциальную угрозу. Ее удивление при виде брата было преувеличенным. Она была одета в траур по случаю смерти близкого родственника. Но если бы траур был недавним, она не совершила бы поездку в Лондон, единственной целью которой (если верить учтивой миссис Бакнелл и менее словоохотливому, но заслуживавшему доверия Стайверсу) было введение сестры в высшее общество. Большей помехи его планам нельзя было себе представить. Присмотревшись как следует, он понял, что ее наряд не только вышел из моды, но и сильно износился. Следовательно, ее тяжелая утрата была довольно давней.

Так чем же объяснялась столь острая реакция на его присутствие? Может быть, Габриэлла относилась к тому типу женщин, которых выводит из себя малейшее отклонение от привычного?

Нет, ее волевой подбородок говорил об обратном.

– М-маркус? – с запинкой выдавила она. Ее голос был тихим и неожиданно низким.

– Дорогая сестра, неужели я действительно застал тебя врасплох? – непринужденно спросил он, отпустив ее руку и глядя в широко раскрытые глаза молодой женщины.

Их радужки были такими же серыми и холодными, как нескончаемый английский дождь. Это порадовало его: сия типичная английская леди не могла обладать особой проницательностью. Она видела в нем лишь то, что было снаружи: старшего брата, главу семьи, мужчину, державшего в руках ее будущее, упавшего с неба и, возможно, готового вмешаться в жизнь ее самой и младших сестер. Если так, то ее изумление объяснялось страхом и становилось более понятным. Ясно одно: она носит траур не по Маркусу Бэннингу, седьмому графу Уикхэму. Иными словами, не по нему самому.

Слегка успокоившись, он взглянул на спутниц Габриэллы. За ее спиной скромно держались три особи женского пола и смотрели на него с удивлением и интересом. Худая пожилая женщина рассматривала его прищуренным взглядом колючих глаз. Видимо, это была гувернантка, привыкшая защищать своих молодых хозяек. Опиравшаяся на ее руку умопомрачительно красивая девушка, при виде которой он широко раскрыл глаза, пока не вспомнил о правилах хорошего тона, не могла быть никем, кроме Клер. А широко улыбавшаяся совсем юная леди с волосами морковного цвета – наверняка Элизабет.

Ну конечно.

– Маркус, это действительно ты?

Непосредственная Элизабет вприпрыжку устремилась к нему навстречу, раскинув руки. Однако добраться до «брата» она не успела: Габриэлла, к которой вернулось если не самообладание, то здравый смысл, быстро схватила девочку за руку. Остановленная, но рвущаяся к новоявленному родственнику, Элизабет широко улыбалась ему.

– Действительно, – ответил он, взял ее за руки и ответил улыбкой на улыбку.

Габриэлла с явной неохотой отпустила локоть сестры, и он едва удержался, чтобы не бросить на Габби еще один пристальный взгляд.

– А ты, я полагаю, Элизабет?

– Да. Но запомни, для тебя я просто Бет!

– Стало быть, Бет.

Все еще улыбаясь, он выпустил ее руки и посмотрел на третью сестру. Он не видел Габби, но чувствовал, что та нахохлилась как наседка, готовая клюнуть обидчика.

– А ты – Клер.

Красавица смущенно улыбнулась ему. О боже, да она просто прелесть! Смириться с мыслью, что она его сестра, будет нелегко.

– Да.

Продолжая улыбаться Клер как добрый дядюшка, он обратил внимание на служанку. Упорный взгляд Габриэллы заставлял его чувствовать себя все более неуютно. Он решил, что лучше всего не обращать внимания на ее необычное поведение. Проследив за его взглядом, Габриэлла слегка повернулась и тем же низким, но уже уверенным голосом представила ему незнакомку:

– Это мисс Туиндлсхэм, заботившаяся о нас много лет.

Он поклонился.

– Мисс Туиндлсхэм, добро пожаловать в особняк Уикхэмов.

– Благодарю вас, милорд.

Выражение лица Туиндл смягчилось. Гувернантка жеманно улыбнулась, и он почувствовал, что выдержал некое испытание. Клер тоже продолжала улыбаться ему, а малышка Бет просто светилась радостью. Единственной новоявленной родственницей, недовольной его появлением, оставалась Габриэлла, продолжавшая хмуро и настороженно следить за ним.

Он, насколько мог радушнее, улыбнулся ей. Оставалось надеяться, что эта улыбка хорошо передает его братские чувства.

– Маркус, вы не хотите представить меня своим сестрам?

Рядом с ним очутилась Белинда и вновь взяла его под руку. Жена лорда Уэйра, дряхлого пэра Англии, безвыездно жившего в своем девонширском поместье, она ежегодно приезжала в Лондон, где ее всюду принимали, несмотря на страсть к азартным играм и неприкрытое кокетство с представителями противоположного пола. Он встретил Белинду вскоре после прибытия, познакомившись с ней за ломберным столом. В ту же ночь она стала его любовницей. Но властность этой женщины начинала ему претить. Кроме того, ее зрелая красота явно уступала юной прелести Клер.

Однако эта мысль не отразилась на его бесстрастном лице.

– Леди Уэйр, позвольте представить вам леди Габриэллу, леди Элизабет, леди Клер Бэннинг и мисс Туиндлсхэм.

Габриэлла, проявив врожденное умение разбираться в людях, подала Белинде два пальца и пробормотала что-то неопределенное, но было видно, что подобное знакомство ничуть не льстит ей. Младшие сестры улыбнулись и протянули руки, а мисс Туиндлсхэм сделала книксен.

Он завершил представление, небрежно указав рукой на остальных гостей:

– Это леди Алисия Монтень, миссис Эрмитедж, лорд Денби и достопочтенный мистер Пул.

Обмен приветствиями прервал Стайверс, который после короткой беседы с лакеем почтительно остановился за спиной хозяина.

– Да, Стайверс?

– Милорд, кареты поданы.

Тот кивнул:

– Спасибо. – А затем, обратившись к гостям, которые напоминали стаю любопытных павлинов, окруживших четырех ворон, громко сказал: – Если мы не хотим пропустить вечерний спектакль, нам пора ехать. Габриэлла, Клер, Бет, поговорим завтра утром. Не сомневаюсь, что Стайверс прекрасно позаботится о вас.

Попрощавшись с сестрами и мисс Туиндл, любители театра разобрали свои шляпы, накидки, плащи и трости. Затем дверь открылась, и они устремились на улицу, где, несмотря на апрель, царил пронизывающий холод. В последний раз оглянувшись на сестер через плечо, он заметил, что Габриэлла, стоявшая в окружении остальных, продолжает следить за ним. На мгновение их взгляды встретились, а потом тяжелая дверь особняка со стуком захлопнулась.

Но даже когда он оказался в карете рядом с благоухающей Белиндой, выражение лица Габриэллы не выходило у него из головы. Прошло несколько минут, прежде чем он вспомнил, где видел похожий взгляд.

Воспоминание было не из приятных и относилось ко времени кампании на Пиренейском полуострове. Перед ним предстало лицо молодого солдата, раненного в грудь осколком картечи. Через несколько секунд юноша упал и умер, но в то мгновение его взгляд выражал не боль или ужас, как можно было предположить, а величайшее недоумение.

Именно это и было в глазах Габриэллы, следившей за тем, как он исчезает в ночи. Величайшее недоумение.

 

4

– Ну, должна сказать, – с энтузиазмом произнесла Бет, обернувшись к сестрам, когда за веселой компанией захлопнулась дверь, – что наш брат – просто картинка! Вы когда-нибудь видели мужчину с таким лицом и фигурой?

– Как бы там ни было, я очень удивилась, обнаружив его здесь. Правда, он писал, что присоединится к нам в Лондоне через несколько недель. Вообще-то он действительно очень хорош собой. И приветлив, – задумчиво сказала Клер, обращаясь к Габби. – Как ты думаешь, мы сможем немедленно заказать одно-два новых платья? Я видела, как леди Уэйр и остальные смотрели на нас. Мы выглядели жалкими провинциалками. А какое на ней платье! Просто глаз не отвести! Как ты думаешь, этот фасон пойдет мне?

– Только если ты хочешь выглядеть как манекен с витрины модной лавки! – фыркнула Габриэлла. Теперь, когда ее «покойный брат» оказался вне поля зрения, к ней вернулось присутствие духа.

– Такое платье не годится для юной леди, дебютирующей в свете, – подтвердила Туиндл. – А что касается вас, мисс Бет, то разве я не советовала вам воздерживаться от просторечных выражений? Что подумают люди, если услышат, как вы разговариваете?

– Мисс Габби, мисс Клер, мисс Бет, Стайверс только сейчас сказал мне, что вы приехали!

В холл торопливо вышла миссис Бакнелл, маленькая и пухленькая, как булочка. Ее цветущее, но некрасивое лицо расплылось в улыбке, несмотря на возмущенный тон.

– Ну неудивительно ли, что его светлость оказался здесь? Сначала я думала, что он отошлет нас со Стайверсом назад, потому что его светлость уже расположился здесь по-холостяцки. Но едва он услышал, что вы собираетесь приехать в город для дебюта мисс Клер в свете, то велел нам остаться и подготовить дом к вашему приезду. Как видите, мы это и сделали, – щебетала она. – Вы все выглядите измученными, а особенно вы, мисс Клер. Думаю, вам следует подняться наверх, потребовать горячей воды и умыться с дороги. Мисс Габби, как вы смотрите на то, чтобы накрыть ужин в гостиной? А то столовая еще не убрана после обеда, который давал его светлость. Или лучше принести еду вам в комнаты?

Наконец Габби пришла в себя, тепло поздоровалась с экономкой и ответила на ее вопросы.

– Что касается мисс Клер, то ей следует как можно скорее лечь, – решительно заявила Туиндл и увлекла свою подопечную к лестнице.

Миссис Бакнелл, что-то бормотавшая о тяготах дороги, не совместимых с хрупким телосложением, пошла следом, чтобы лично показать бедняжке отведенную ей комнату. Туиндл оглянулась на свою младшую воспитанницу.

– Мисс Бет, я оставляю вас на попечение мисс Габби. Решайте сами, ложиться вам или нет, но позвольте напомнить, что Лондон никуда не убежит. Утром он все еще будет стоять на своем месте.

Бет умоляюще посмотрела на Габби.

– Если я сейчас лягу, то не усну ни на секунду! Клер, не могу поверить, что ты сможешь лечь в постель в первый вечер нашего приезда!

– Я бы не стала этого делать, но у меня болит голова, а желудок ведет себя просто недостойно, – извиняющимся тоном сказала Клер, поднимаясь по лестнице.

– Конечно, Клер, ложись, – напутствовала сестру Габби. – А ты, Бет, тоже ступай наверх и вымой руки и лицо. Я приду, как только поговорю со Стайверсом. Если хотите, через три четверти часа мы перекусим в гостиной. Миссис Бакнелл, принесите нам какие-нибудь холодные закуски. После этого я тут же отправлюсь в постель. Если вы хотите завтра посмотреть Лондон, то советую вам сделать то же самое. Иначе вы будете весь день сонными, как медведи перед спячкой.

Бет скорчила недовольную гримаску, но послушно отправилась следом за Клер и Туиндл. Когда они отошли подальше, Габби повернулась к дворецкому.

– Стайверс, он и в самом деле был здесь, когда вы прибыли? – вполголоса спросила она. Стайверс посмотрел на нее с удивлением:

– Мисс Габби, вы имеете в виду его светлость?

– Да… его светлость. Он уже жил в особняке, когда вы приехали?

– Ну да, мисс Габби. Его лакей по имени Барнет сказал, что его светлость прибыл в страну две недели назад, приехал прямо в Лондон и собирался впоследствии посетить Готорн-Холл.

Должно быть, лицо выдало владевшие Габби чувства, потому что дворецкий тревожно спросил:

– Что-то не так, мисс Габби?

Она лихорадочно размышляла. Все ее планы, надежды, споры с Джимом и бессонные ночи оказались ни к чему. Маркус был жив, здоров, находился в фамильном особняке Уикхэмов и, судя по всему, радовался их приезду.

Невероятно… Как Джим мог допустить такую ошибку? Возможно, ее брат был только легко ранен и уже поправился? Но Маркус совсем не был похож на человека, недавно оправившегося от ран. Вид у него был такой, словно он вообще не болел ни разу в жизни.

Что-то тут не сходилось.

– Нет, все в порядке, Стайверс, – солгала она и даже умудрилась улыбнуться. – Просто я удивилась, встретив здесь брата, только и всего.

– В самом деле, мисс Габби, мы с миссис Бакнелл тоже удивились, но то, что граф вернулся из дальних краев и занял свое законное место, это настоящее счастье. Разве не так?

– Да, конечно, – улыбнувшись через силу, ответила Габби и пошла к лестнице.

Уже взявшись рукой за перила, она обернулась:

– Джим с кучером отправились на конюшню, верно? Ты не мог бы сообщить Джиму, что мне нужно срочно поговорить с ним? Отведи его туда, где мы сможем остаться с глазу на глаз. Я подойду позже.

– Да, мисс Габби.

Стайверс давно привык к тому, что молодые хозяйки секретничают с грумом, и ничуть не удивился такому поручению. Он поклонился и ушел. Габби, у которой голова шла кругом, поднималась по лестнице, пытаясь вспомнить все детали первого и последнего визита брата, когда отец по неизвестной причине вызвал своего наследника в Готорн-Холл. Маркус был угловатым юношей лет семнадцати, не слишком высоким, с черными волосами и бледной кожей. Но какого цвета были его глаза?

Конечно, синего. Разве она не видела эти глаза всего четверть часа назад? Глаза не меняются.

Но все остальное изменилось значительно. Неужели юноша, которого она с трудом помнила, вырос и превратился в высокого, статного, поразительно красивого мужчину?

Видимо, да. Случается и невозможное. Он был тихим и довольно застенчивым. Это она помнила. Педантичным. И очень тосковал по дому. Во время нескольких бесед он рассказывал ей о любимом деде и желании скорее вернуться домой. Габби помнила, что завидовала ему. У него был любимый дед и уютный дом, куда можно вернуться, даже если этот дом находился на каком-то языческом острове, как выражался ее отец.

Затем кто-то приехал за братом и увез его из Готорн-Холла. Вот и все. Если она и спрашивала домашних, куда уехал Маркус и почему, то ответов не помнила. Скорее всего, вопросов она не задавала. Отец не принадлежал к тому типу людей, к которым можно приставать с лишними вопросами.

Да и с любыми другими тоже.

– Мисс Габби, если не возражаете, я размещу вас в покоях графини. Вам будет прислуживать Мэри. Мэри, это леди Габриэлла. Хорошенько заботься о ней.

Слова миссис Бакнелл заставили Габби очнуться от воспоминаний и поднять глаза. Экономка открыла дверь. Рядом с ней стояла молоденькая горничная. Она потупила взгляд и сделала книксен. Девушка была стройная, веснушчатая, светловолосая и явно не знала, чего ей ждать от этой строгой на вид леди. Габби ободряюще улыбнулась и вслед за экономкой и горничной прошла в отведенные ей апартаменты.

Покои графини состояли из двух комнат. Первая представляла собой просторную спальню, элегантно декорированную в розовых и кремовых тонах. Стены были обтянуты кремовым камчатным полотном, розовый балдахин и покрывало на широкой кровати с четырьмя резными столбиками украшала бахрома. Шторы на двух узких окнах были из той же ткани. В камине уютно горел огонь; в Грторн-Холле отапливать спальни стали только после смерти отца.

Во второй комнате, которую миссис Бакнелл назвала гардеробной, было огромное зеркало, трельяж с заманчивым набором всевозможных флаконов и баночек, а также несколько высоких шкафов. Перед одним из них стоял ее сундук, еще не распакованный. В дальнем углу комнаты находилась дверь с шестью панелями, окрашенными в кремовый цвет, и хрустальной ручкой. Она была закрыта.

Заметив ее взгляд, устремленный на дверь, миссис Бакнелл пояснила:

– Это вход в покои его светлости. Поскольку эти апартаменты были самыми просторными и почти не требовали переделки, я решила поместить вас здесь, решив, что вы не будете возражать против соседства с братом. Надеюсь, я поступила правильно?

Габби в этом сильно сомневалась, однако заверила миссис Бакнелл, что все в порядке, и сумела наконец избавиться от словоохотливой экономки, когда принесли лохань с горячей водой. С помощью Мэри Габби быстро вымыла лицо и руки, причесалась и вышла из комнаты. Она надеялась спуститься раньше Бет, чтобы успеть поговорить с Джимом и постараться понять, что же произошло на самом деле.

Стайверс уже ждал ее. Он словно бы материализовался прямо из воздуха, едва Габби спустилась на первый этаж.

– Я провел Джима в библиотеку, мисс Габби. Будьте добры, следуйте за мной, – ответил он на ее молчаливый вопрос.

Габби благодарно кивнула и пошла за дворецким. Оказавшись в комнате с высоким потолком, обитой панелями и уставленной книжными шкафами, она удостоверилась, что Стайверс удалился и плотно закрыл за собой дверь, а потом подошла к Джиму, который с хмурым видом стоял у камина, сложив руки за спиной.

– Ты слышал, что мой брат в Лондоне? – тихо спросила она. – Объясни, если можешь, как это могло случиться? – сказала Габби, глядя ему в глаза.

Джим, расстроенный не меньше ее самой, покачал головой.

– Это невозможно, мисс Габби. Я совершенно уверен, что это невозможно. Его светлость граф Уикхэм был застрелен насмерть на этом своем острове. Я видел это собственными глазами.

Габби секунду помолчала.

– Может быть, он был всего лишь ранен?

– Мисс Габби, он был мертв, – упрямо повторил старый слуга. – Прошу прощения за такие подробности, но пуля пробила грудь его светлости насквозь. Мисс Габби, я могу отличить живого от мертвого. Я не какой-нибудь новичок, чтобы допустить ошибку в подобных делах.

Габби не знала, что и думать.

– Джим, должно быть, ты ошибся. Если же нет, то человек, называющий себя моим братом, либо призрак, либо самозванец.

Лицо Джима еще больше помрачнело.

– Мисс Габби, я не верю в призраков.

– Я тоже. – Подумав о второй возможности, Габби поежилась, несмотря на то, что в комнате было тепло. – Но самозванец… Это абсурдно. Он знает наши имена. И мое, и Клер, и Бет.

При воспоминании о том, что сначала он назвал сестру Элизабет, Габби слегка нахмурилась. Когда брат приезжал в Готорн-Холл, он играл с крошкой Бет и называл ее уменьшительным именем. В письме Маркус также называл свою младшую сестру Бет. А ее саму этот человек назвал Габриэллой, хотя много лет назад пользовался именем Габби…

Но само по себе это ничего не значило. В конце концов, прошло много лет. Теперь он был взрослым и сохранил а сестрах лишь туманные воспоминания.

Так же, как и она о нем.

– Как выглядит его светлость? – нарушил молчание Джим.

«Ну конечно, – с облегчением подумала Габби. – Джим видел ее брата последним и без труда узнает его».

– Он высок, хорошо сложен, с черными волосами и синими глазами. Очень красивый.

Джим выглядел озадаченным.

– Ну, насчет красоты не знаю. Думаю, это должны решать леди. Но что касается остального… довольно похоже.

– Раз так, – значит, это Маркус. Габби испытала неимоверное облегчение. Если ее брат чудесным образом спасся, прибыл в Лондон и не собирается мешать дебюту Клер, ее тревогам настал конец. Письмо, уже отосланное ею мистеру Челлоу, остается в силе. Ей не придется никого обманывать; с замужеством Клер можно не торопиться…

– Мисс Габби, кем бы ни оказался этот джентльмен, он не может быть его светлостью. Разве что его труп встал из могилы и бродит по земле, – упрямо стоял на своем Джим.

Мрачные слова Джима положили конец бурлившей в Габби радости. Молодая женщина посмотрела слуге в глаза. С какой стати она позволила себе надеяться, что это будет легко? Судя по ее опыту, ничто в жизни не дается даром.

– Ты должен увидеть его собственными глазами, – сказала она. – Это единственный способ узнать правду.

– Да. Именно так я и подумал.

– Он уехал и вернется поздно.

– С вашего позволения, мисс Габби, я подожду здесь, пока не услышу, что он приехал. Потом выйду в холл и незаметно присмотрюсь к нему, – предложил Джим.

– Я буду ждать вместе с тобой.

Джим покачал головой:

– В этом нет нужды, мисс Габби. Ложитесь спать, а утром я все вам расскажу.

– Я не смогу сомкнуть глаз, пока не узнаю правду, – возразила Габби.

Тут в холле послышались голоса. Спустившаяся по лестнице Бет спрашивала, пришла ли ее сестра.

Габби вздохнула:

– Мне нужно идти. Я прикажу Стайверсу принести тебе поесть. А когда Бет уйдет спать, вернусь.

– Думаю, спорить бесполезно, – недовольно пробурчал Джим.

– Да, – кивнула Габби. – Именно так. С этими словами она вышла из библиотеки и присоединилась к Бет. Они съели холодный ужин, а потом отправились знакомиться с домом. Девочку восхищало все – от элегантной гостиной и ухоженного сада до конюшен, располагавшихся на заднем дворе. Габби говорила меньше, но особняк произвел сильное впечатле-ние и на нее.

Когда Бет наконец отправилась спать, а Габби притворилась, что собирается сделать то же самое с целью избавиться от Мэри, Стайверса и остальных слуг, буквально наводнявших дом, миновала полночь. Привыкшая раздеваться самостоятельно (горничная, по необходимости обслуживающая всех трех сестер, осталась в Готорн-Холле), она сняла с себя ночную сорочку, аккуратно застегнутую Мэри, и облачилась в платье, которое отличалось от только что снятого лишь одним, а именно чистотой. Затем Габби снова собрала распущенные волосы в обычный узел на затылке, спустилась по лестнице и бесшумно проникла в библиотеку.

Джим не удивился, но и не слишком обрадовался ее приходу. Четверть часа прошла в тихом, но оживленном споре о целесообразности ее присутствия. Наконец Джим сдался.

Потом они принялись ждать, сидя по разные стороны камина. Ждать пришлось долго. Прошел час, за ним второй, третий… Часы на камине пробили четыре раза. Габби, сидевшая в кожаном кресле с высокой спинкой, отчаянно боролась со сном, когда отчетливый в предутренней тишине стук копыт заставил ее встрепенуться.

Джим тоже резко выпрямился. Услышав далекий щелчок захлопнувшейся двери и приглушенный звук шагов по коридору, они обменялись красноречивыми взглядами. А затем одновременно встали. Габби первой устремилась к двери библиотеки.

 

5

Высокая темная фигура то ли графа Уикхэма, то ли какого-то самозванца пересекла темный холл и взяла зажженную свечу, специально оставленную на столе. Плащ с капюшоном развевался и делал плечи мужчины еще более широкими.

Внезапно из гостиной справа появилась другая темная фигура, чуть более высокая и гораздо более мощная, осторожно прикрывавшая ладонью пламя своей свечи. Удивленный Уикхэм остановился. Фигура присоединилась к нему, и они начали переговариваться так тихо, что напрягшая слух Габби ничего не разобрала.

– Это Барнет, лакей его светлости. Я уже видел его на кухне, – пробормотал Джим на ухо Габби.

Они осторожно спустились по лестнице и застыли в ее густой тени. Габби, прижавшись спиной к оштукатуренной стене, затаила дыхание. Вид двух мужчин, тихо разговаривавших под покровом ночи, показался ей зловещим. Впервые она была готова поверить, что человек, называвший себя ее братом, может оказаться самозванцем, участником какого-то подлого заговора.

– Это Уикхэм или нет? – прошептала она и ощутила, что по спине побежали мурашки.

Ответ мог иметь роковые последствия. Она молила господа, чтобы Джим признал свою ошибку, чтобы Маркус был жив и здоров и в настоящий момент беседовал в холле с каким-то гигантом. Это позволило бы ей успокоиться и насладиться заслуженным сном.

– Мисс Габби, я продолжаю утверждать, что этот человек не может быть его светлостью, – покачал головой Джим. – Я еще не присмотрелся как следует, но что знаю, то знаю: его светлость мертв.

Они сделали еще несколько шагов вперед, надежно защищенные тенью лестницы и темнотой, царившей в этом конце холла. Тьму нарушали только два колеблющихся язычка пламени, превращая мужские фигуры в размытые контуры и исполняя вечно меняющуюся симфонию света и тени. Узнать человека при таком освещении невозможно, сообразила Габби и выругала себя за глупость. Нужно было заняться этим при свете дня, а не в темноте, при неверном пламени свечей.

Будь она поумнее, уже давно лежала бы в теплой постели…

Падение произошло так внезапно, что она не успела даже ахнуть. Габби пробиралась вдоль стены, опираясь о нее ладонью и не сводя глаз со своей цели, но зацепилась за что-то носком туфли, – очевидно, за край ковра или ножку столика, мимо которого проходила. Больная нога подломилась, и молодая женщина упала ничком.

– Кто здесь? – басом спросил кто-то, когда она с шумом приземлилась на мраморный пол.

К счастью, Габби успела выставить руки и смягчить удар. Джим хрипло выругался и, забыв обо всем, устремился к ней на помощь. Сильные руки бережно взяли Габби за плечи, а участливый голос спросил, не ушиблась ли она.

Но хозяйка не обращала на него внимания. Расширившимися от ужаса глазами Габби смотрела на мужчин, которые снизу, с холодного мраморного пола, казались пугающе огромными и грозными.

Обе свечи одновременно поднялись вверх, и Габби с Джимом оказались в круге света. Габби заморгала, постаралась разглядеть в этом пламени лица мужчин, но не увидела ничего, кроме блеска глаз. Затем она опустила взгляд и не сдержала испуганного возгласа при виде дула пистолета, направленного прямо на нее.

– Ба, да это Габриэлла! – с явным удивлением протянул ее предполагаемый брат.

Теперь его тон разительно отличался от прежнего львиного рыка. Пистолет тут же исчез в кармане его просторного плаща. Затем Уикхэм – если это действительно был он – поставил свечу на стол и неторопливо двинулся к ним. Слуга шел за ним, продолжая держать свечу, чтобы лучше осветить место происшествия.

Габби, стараясь, не обращать внимания на боль в различных частях тела, попыталась сесть. Собрав все свое достоинство, она одернула юбку и постаралась прикрыть ноги. Она понимала, что выглядит жалко и нелепо. Шпильки выпали, и по лицу рассыпались длинные каштановые пряди. Ладони саднило от неожиданного удара о пол, ушибленные колени ломило, левое бедро и левая нога ныли от боли.

Оставалось надеяться, что у нее ничто не сломано.

Потом она посмотрела снизу вверх, отыскивая взглядом лже-Уикхэма и его лакея. Но тут же мысли о собственном физическом состоянии и плачевном внешнем виде улетучились из ее головы. Уикхэм смотрел на нее и Джима с недобрым прищуром. Лакей, стоявший за его спиной, напоминал сложением кулачного бойца и смотрел на них с неприкрытой угрозой.

– Соблаговолите сказать, зачем это вам понадобилось бродить по дому в разгар ночи? – Тихий и вкрадчивый голос лже-Уикхэма был страшнее крика.

Габби посмотрела ему в глаза и почувствовала, что у нее пересохло во рту.

Действительно, зачем ей понадобилось бродить по дому в разгар ночи?

Не успела Габби придумать правдоподобную ложь, как глаза мужчины угрожающи прищурились.

– Ты шпионила за мной, сестра?

От его неестественно дружелюбного тона по спине Габби побежали мурашки.

Молодая женщина призвала на помощь всю свою решимость.

– Зачем мне это, – ответила она, стараясь сдержать дрожь в голосе.

Но не успела произнести еще хоть слово, как Джим выпрямился и прикрыл Габби собой, как верная и храбрая комнатная собачка, решившая защитить свою хозяйку от пары голодных волков.

Габби уныло подумала, что у комнатной собачки шансов на успех было бы значительно больше.

– Подлец, она тебе такая же сестра, как и я! Ты не милорд Уикхэм! Кому это и знать, как не мне? Милорд Уикхэм мертв! – гневно воскликнул Джим.

Габби застыла на месте, вновь увидев пистолет, молниеносно выхваченный из кармана и теперь нацеленный на Джима.

– Нет! Нет! – воскликнула она, боясь, что сейчас произойдет убийство.

Джим совершил ошибку, которая могла стать роковой. «Что ты наделал, дурень?» – едва не застонав, подумала Габби. Джим машинально взял ее за локоть и помог встать, не сводя глаз с направленного на него пистолета. Молодая женщина выпрямилась, не обращая внимания на боль в ноге, взялась за плечо Джима, чтобы сохранить равновесие, и очаровательно улыбнулась человеку с пистолетом.

– Конечно, Джим шутит. Маркус, разве у тебя нет чувства юмора? Наступила напряженная пауза. Джим напрягся, но сдержался и промолчал, слишком поздно сообразив, что не следовало в разгар ночи бросать вызов самозванцу и его подручному. Дуло наведенного на него пистолета не дрогнуло. И тут Габби пришло в голову: если Джим сказал правду, то им грозит большая опасность. Смертельная опасность.

Слишком поздно. Исправить ошибку было невозможно. Оставалось надеяться, что ее слова заставят их смягчиться. Если же нет, то никто не придет им на выручку: сестры и Туиндл спят крепким сном двумя этажами выше, а слуги находятся на самом верху. Они с Джимом беззащитны и находятся во власти самозванца.

– Ничего не выйдет, дорогая, – вкрадчивый голос лже-Уикхэма заставил ее похолодеть от страха, – так что можешь не стараться. Увы, лгунья из тебя никудышная. – Он невесело хмыкнул, не сводя с нее глаз. – Вопрос в другом: что теперь делать?

В свете свечи его глаза казались черными. Пистолет чуть приподнялся, и у Габби похолодело под ложечкой. Джим протянул руку, крепко прижал хозяйку к себе; пальцы Габби впились в его плечо…

Негромкий звук взведенного курка прозвучал в тишине, как удар грома.

А затем Габби, не сводившей глаз с дула, пришла в голову мысль, от которой владевшее ею напряжение сразу ослабело.

– Ладно, кем бы вы ни были, комедия окончена, – дерзко сказала она, снова пытаясь понять, сможет ли больная нога выдержать вес ее тела. Казалось, что сможет. Габби решила довериться своему ощущению, сняла руку с плеча Джима, выпрямилась и сурово посмотрела в глаза самозванца. – Перестаньте размахивать пистолетом. Пугать нас бесполезно. Я прекрасно знаю, что нам с Джимом ничто не грозит.

Стоявший рядом Джим бросил на хозяйку недоумевающий взгляд, но Габби не обратила на это внимания. Лже-Уикхэм смотрел на нее с любопытством.

– В самом деле? – Его пальцы любовно погладили блестящий металл. – Это еще почему?

Габби заметила, что курок все еще взведен, а дуло продолжает смотреть на Джима. И все же она знала, что не ошиблась.

– Выстрел разбудит весь дом, – спокойно ответила она. – Вы знаете это не хуже меня. Два окровавленных трупа в холле неминуемо вызовут вопросы, ведь вы не успеете спрятать тела и стереть следы крови до того, как сбегутся люди. Потом вам придется как-то объяснить наше исчезновение. Нас начнут искать, и за вами установят слежку, которая, как я догадываюсь, вам вовсе не нужна.

На мгновение их глаза встретились.

– Да, мадам, чего-чего, а хладнокровия вам не занимать, – сказал он даже с ноткой некоторого восхищения.

Несмотря на протестующий шепот подручного, стоявшего за его спиной, самозванец снова спрятал пистолет в карман.

– Итак, Габриэлла, вы всерьез полагаете, что я не стану стрелять в вас из-за опасения разбудить обитателей дома и необходимости избавиться от, как вы выразились, окровавленных трупов?

– Понятия не имею, – ледяным тоном ответила Габби. – Мне нет до этого дела.

– Мерзавцы, завтра утром по вашему следу пойдут сыщики! – с облегчением сказал Джим, видимо, решив, что убранный пистолет и непринужденный тон, которым самозванец ответил на вызов Габби, свидетельствуют о том, что враг готов пуститься в бегство. – На вашем месте я бы немедленно смотался отсюда. Вам ведь не хочется болтаться на виселице?

Габби невольно подумала, что провоцировать противника не стоило. Лже-Уикхэм смерил Джима взглядом от седой макушки до пяток; казалось, что все остальное, находившееся между этими двумя точками, значения не имело.

– Знаете, вы оба начинаете меня утомлять. Я не могу допустить, чтобы вы разнесли эту дурацкую сплетню по всему Лондону. – Его тон был задумчивым. Самозванец скрестил руки на груди и прищурился.

– Капитан, позвольте мне заняться этими тварями! – прорычал гигант, стоявший за его плечом. – Не сомневайтесь, я без труда избавлюсь от пары трупов!

– Что ж, не возражаю, – ответил самозванец, саркастически улыбнувшись Габби.

Джим тут же закрыл хозяйку собой и вынул из внутреннего кармана куртки пистолет, о существовании которого Габби и не подозревала. Она с испугом следила за тем, как Джим направил пистолет на их противников. На лице старого слуги было написано насмешливое выражение человека, которому пришли четыре туза в покере; правда, ему пришлось закинуть голову, чтобы посмотреть в глаза двум высоким мужчинам.

– Эй вы, каналья, держитесь подальше от мисс Габби! – сквозь зубы произнес он. – Мисс Габби, возвращайтесь в эту комнату с книгами и заприте дверь на замок. Я сам займусь ими…

Кулак самозванца мелькнул так быстро, что Габби едва успела заметить это, и с хрустом врезался в челюсть Джима. Седая голова запрокинулась, и грум рухнул на пол. Пистолет выпал из его руки и заскользил по мраморному полу. Барнет усмехнулся и поднял его.

Мгновение Габби с ужасом смотрела на бесчувственное тело своего защитника, распластавшееся у ее ног. Потом она гневно уставилась на псевдобрата, который с потрясающим хладнокровием растирал пальцем левой руки костяшки правой. Его подручный одобрительно хмыкнул и спрятал пистолет Джима в карман. В Габби пробудился гнев.

– Вот теперь я вижу вас во всей красе! – высокомерно вскинув подбородок, сказала она, неловко присела, убедилась, что Джим хоть и без сознания, но дышит, и посмотрела на нависшего над ней мужчину. – Кем бы вы ни были и чего бы ни добивались, этот фарс подошел к концу. Если вы немедленно не уберетесь отсюда вместе со своей ручной обезьяной, я закричу так, что сюда сбежится весь дом!

– Габриэлла, не стоит обещать то, чего вы не сможете сделать, – насмешливо ответил тот.

– Вы так думаете? – отрезала Габби и открыла рот.

В ту же секунду лже-Уикхэм бросился на нее как ястреб, одной рукой обхватил за талию, а второй зажал рот. Габби, успевшая лишь слабо пискнуть, отчаянно вырывалась, но тщетно. Самозванец оторвал ее от пола» прижал спиной к себе и стиснул ладонью оба ее запястья.

– Держите ее крепче, капитан.

Барнет подошел вплотную и одобрительно кивнул. Тем временем Габби из последних сил боролась за жизнь.

– Сейчас мы посмотрим, как она закричит.

– Отпустите меня! – хотела крикнуть Габби, но раздалось лишь неразборчивое мычание.

Ладонь самозванца крепко зажимала ей рот, длинные пальцы больно впивались в щеки. Она не могла ни кричать, ни дышать. Могла только лягаться, что и делала, несмотря на боль в ноге. «Как жаль, что на мне туфли без каблуков!» – с сожалением подумала она, пиная лодыжки фальшивого Маркуса с наслаждением, на которое считала себя неспособной. Потом она изловчилась и вонзила в ненавистную ладонь зубы. Солоноватый вкус вражеской крови доставил ей огромное удовлетворение.

– О черт! – прошипел он, отдернув руку.

Габби втянула в легкие побольше воздуха и приготовилась оглушительно крикнуть. Но он молниеносно заткнул ей рот чем-то кожаным, подавив вопль в зародыше.

Застигнутая врасплох, Габби закашлялась и попыталась выплюнуть душивший ее кляп.

– Так-то лучше, Габриэлла, – мрачно сказал лже-Уикхэм, поднимая Габби повыше и глядя ей в глаза.

Молодая женщина, крепко прижатая к груди самозванца, яростно извивалась в его руках, пытаясь вытолкнуть кляп и потея от гнева и страха. Но силы Габби подходили к концу: она задыхалась. Ноги, пинавшие пустоту, бессильно повисли в воздухе, сопротивление ослабело, а потом и вовсе прекратилось. Ладони самозванца крепко сжимали ее руки и ноги; она с отчаянием понимала, что не сможет вырваться на свободу.

– Унеси его и посторожи, а я тем временем что-нибудь придумаю, – приказал самозванец Барнету, кивнув на лежащего без сознания Джима. – Пока что мне крайне необходимо потолковать с сестрой… с глазу на глаз.

 

6

Не желая прикасаться к его плечу, Габби напрягла шею и высоко подняла голову. Тем временем он нес ее по темному коридору, словно перышко, хотя Габби им вовсе не была. Самозванец был настолько сильнее, что бороться с ним физически было смешно. Он сделает с ней все, что захочет, а она не сумеет воспрепятствовать этому. Собственная беспомощность бесила ее. И слава богу. Злиться лучше, чем бояться. Страх рождает слабость…

Хотя темнота мешала понять выражение лица псевдо-Маркуса, Габби видела его глаза и пыталась выразить взглядом то, что мешал сделать отвратительный кляп.

Спасти ее могло только одно: трезвая голова.

– Догадываюсь, что вы устроили свой маленький набег из библиотеки, – сказал он, увидев пробивавшийся из-под двери тонкий луч света.

«Даже не запыхался», – гневно подумала Габби, с трудом втягивая в себя воздух. Сердце колотилось как бешеное. Виной тому были удушье, усталость и, как ни прискорбно, страх.

Он остановился у дверей и сумел повернуть ручку, не ослабив своей мертвой хватки. Потом внес Габби в библиотеку и захлопнул дверь ногой.

– Значит, вы со слугой сидели здесь в засаде и поджидали меня? Это было не слишком умно, не находите?

Поскольку он знал, что ответить Габби не может, вопрос был чисто риторическим. Огонь уже догорал, но пространство перед камином освещали слабые отблески пламени. Самозванец посадил ее в то же кожаное кресло с высокой спинкой, в котором она сидела раньше. Сжав ее запястья широкой ладонью, он опустился на корточки и пристально посмотрел на свою пленницу. Широкие плечи лже-Маркуса заслоняли остальную часть комнаты. Его классически правильное лицо было так близко, что Габби захотелось отстраниться. Взгляд синих глаз пронизывал ее насквозь; рот сжался в тонкую прямую линию.

Отрицать не приходилось: он был поразительно красивым мужчиной. Однако это нисколько не уменьшало ее ненависти. Габби выпрямилась, вздернула подбородок и ответила ему откровенно враждебным взглядом.

Он с укором продолжил:

– Вам следовало держать свои сомнения при себе, а потом поделиться ими с мистером Челлоу или его клерками. Наброситься на меня в компании со старым грумом мог только недоумок.

Хотя сама Габби считала так же, его слова только подлили масла в огонь. То, что она вовсе не собиралась набрасываться на него, не утешало; они столкнулись только в результате ее случайного падения. Хотя она провела бессонную ночь, раздумывая над обстоятельствами появления в Лондоне предполагаемого брата, итог превзошел все ее ожидания. Маски были сброшены.

– Следовательно, – продолжил ее мучитель насмешливым тоном, отчего Габби захотелось выцарапать ему глаза, – положение, в котором вы очутились, является результатом вашей собственной глупости.

Он улыбнулся ей. Эта улыбка была самодовольной и издевательской. Габби мучительно захотелось пнуть его в лодыжку, находившуюся совсем рядом, но она сдержалась: туфли были слишком мягкими, и ей самой было бы больнее. Излить свой гнев следовало как-то по-другому.

Чтобы не поддаваться искушению, она решила сосредоточиться на чисто физических ощущениях. У камина было жарко; возможно, потому что она и без того вспотела от борьбы. Высокий воротник и длинные рукава ее кашемирового платья только усугубляли дело, довершал мучения локон, щекотавший ей нос. Она тряхнула головой, пытаясь отбросить в сторону выбившуюся из прически прядь, но та тут же вернулась на прежнее место.

Конечно. Как всегда.

Она досадливо поморщилась, уставилась на своего похитителя и не поверила собственным глазам. Тот не сводил пристального взгляда с ее раздвинутых кляпом губ. Габби перестала дышать и вдруг подумала, что ей следует бояться не только смерти…

– Если вы попытаетесь кричать, я тут же верну его на место, – предупредил самозванец и, к великому облегчению Габби, вынул кляп изо рта.

Она сначала закашлялась, а потом сделала глубокий вдох, до отказа наполнив легкие.

Облизывая пересохшие губы, Габби увидела, что кляпом послужила светлая кожаная перчатка, потемневшая от ее слюны. Псевдо-Маркус посмотрел на перчатку с явным отвращением, бросил ее на ближайший стол, после чего снова перевел взгляд на Габби. Его лицо было так близко, что Габби заметила вертикальную складку между широкими черными бровями, тонкие морщинки у глаз и темную щетину, пробивавшуюся на щеках и подбородке. На его коротко остриженных черных волосах играли отсветы оранжевого пламени. То же пламя отражалось в его синих глазах.

– Вы решили задушить меня на досуге? – храбро спросила Габби, хотя распухший язык повиновался ей с трудом.

Он рассмеялся, но в этом звуке не было ничего приятного.

– Не искушайте меня, дорогая. Сами понимаете, вы для меня большая помеха. Первым делом я задам вам несколько вопросов, а вы на них ответите. Причем правдиво.

Он слегка сжал ее запястья, показывая, что не шутит. Габби ощущала исходящие от него сильный запах виски и легкий аромат табака. Судя по беспокойному блеску глаз, ее тюремщик был слегка под хмельком. Назвать его пьяным было нельзя, но Габби имела горький опыт общения с подвыпившими мужчинами и узнавала их с первого взгляда.

Она презрительно поджала губы и бросила:

– Конечно, вам трудно в это поверить, но некоторые имеют привычку говорить правду. – Теперь язык уже сносно слушался ее.

Он саркастически улыбнулся.

– Намекаете на то, что вы сами относитесь как раз к таким людям?

– Конечно, я… – тут она запнулась. – Что вы хотите этим сказать?

– И дураку понятно, что вы морочите людям голову.

Габби раскрыла глаза от удивления.

– Я морочу голову? Ну, это уж слишком. Я не желаю слышать обвинения во лжи от человека, который притворяется моим несчастным покойным братом.

– Ага… – Его улыбка стала шире. – Тогда возникает интересный вопрос: вы знали, что Уикхэм мертв, но тем не менее решили совершить поездку в Лондон, послали своих слуг подготовить особняк к вашему приезду и собрались ввести сестру в высшее общество, хотя вам надлежало оставаться в Йоркшире и носить глубокий траур. Признаюсь, вы меня заинтриговали.

Габби смерила его убийственным взглядом. Следовало отдать этому мерзавцу должное: он был сообразителен.

– Ничего странного. Я едва знала брата и не ощущала необходимости носить по нему траур… – Она поняла, что оправдывается, высокомерно вздернула подбородок и продолжила: – Я не собираюсь отчитываться перед вами в своих поступках!

– О, тут вы ошибаетесь. Понимаете, как бы там ни было, но теперь Уикхэм – это я. Рискну предположить, что вы – и, конечно, ваш слуга – единственные, кто знает обратное. Складывается очень щекотливая ситуация, сестренка.

Габби умолкла и на мгновение задумалась. Он все еще держал ее за обе руки. Теперь пальцы «брата» лишь слегка обхватывали ее запястья, но вырваться было нечего и думать. Они могли в любую секунду стать настоящими железными оковами. А массивное тело «Маркуса» надежно перекрывало ей путь к бегству. Она посмотрела самозванцу в глаза. Тот больше не улыбался. Его прищуренные глаза потемнели, губы плотно сжались.

Он выглядел жестоким, беспощадным и способным на все, вплоть до убийства. На долю секунды Габби ощутила себя совершенно беззащитной и ужасно испугалась. Все внутри задрожало; по коже побежали мурашки. Она чувствовала себя такой же беспомощной только раз в жизни…

Нет. Не сметь вспоминать! Не сметь! Теперь она совсем другой человек. В тот день она поклялась себе, что больше никогда в жизни не испугается мужчины.

Габби выпрямилась, не обращая внимания на руки, державшие ее запястья, на сильное тело, преграждавшее ей дорогу, на грозившую ей смертельную опасность, и решительно посмотрела ему в глаза.

– Если вы немедленно оставите этот дом и не станете больше выдавать себя за моего покойного брата, я не стану обращаться в полицию и никому не скажу о вашем обмане. Даю честное слово.

На мгновение их взгляды скрестились. Затем он насмешливо фыркнул и резко встал. Ее руки были свободны. Осознав это, Габби с горечью подумала, что ее удары повредят этому человеку не больше, чем укус комара. Самозванец нагнулся к ней и схватил за горло. Он не сжал пальцы, но позволил Габби почувствовать их силу. А потом неторопливо поднял ее подбородок.

Его пальцы были длинными и теплыми. Они охватывали ее шею как широкий тугой воротник; этот жест говорил сам за себя. Габби широко раскрыла глаза. Ее сердце безудержно заколотилось, от лица отхлынула кровь.

Вцепившись в ручки кресла, чтобы не схватить его за запястья – а Габби была уверена, что именно этого он и ждет, – она сделала глубокий вдох. Если он захочет задушить ее, она не сможет этому помешать. Ее единственная надежда – смекалка.

– Давайте договоримся раз и навсегда: вы полностью в моей власти. – Его улыбка была отвратительной.

Пальцы самозванца по-прежнему сжимали ее шею, глаза пронизывали насквозь. Молодая женщина отвечала ему бесстрашным взглядом, а сама отчаянно искала выход из положения. Любой выход.

Пола его просторного плаща коснулась ее ноги, на колено легло что-то тяжелое.

«Пистолет!» – вспыхнуло в мозгу Габби. Если она сумеет достать пистолет, он запоет совсем по-другому…

– Мужчина, который угрожает женщине, достоин презрения, – холодно сказала она, осторожно запуская руку в карман плаща.

Карман, подбитый шелком, был глубоким. Пистолет был твердым, гладким, тяжелым, но Габби обрадовалась ему, как божьему благословению.

– Тем не менее… – начал он, но тут же осекся.

Еще не вынув пистолет из кармана его плаща, Габби взвела курок. Щелчок был громким, и ошибиться в этом характерном звуке было невозможно. Выражение задумчивого удивления, появившееся на его лице, в другой ситуации рассмешило бы ее. Габби вытащила пистолет, ткнула дуло в ребра самозванца и улыбнулась.

Их взгляды встретились. Мгновение никто из них не мог вымолвить ни слова.

– Немедленно отпустите меня, – наконец решительно сказала Габби.

Лже-Уикхэм опустил взгляд и удостоверился, что угрожающий ему предмет действительно является его собственным пистолетом, а потом медленно и с явной неохотой убрал пальцы с ее горла.

– Отлично. А теперь отойдите. Медленно. И держите руки так, чтобы я могла их видеть.

Самозванец выполнил приказ, выпрямился и сделал три шага назад. Его движения были осторожными, глаза смотрели в глаза. Выпавший из прически локон все еще мешал Габби. Она освободила одну руку и заправила его за ухо.

– Должен предупредить вас, что у этого пистолета очень тонкая нарезка, – любезно произнес он. Габби мрачно улыбнулась.

– Тогда молите бога, чтобы я не нажала на спусковой крючок. Будьте любезны, еще один шаг назад… Достаточно.

Молодая женщина слегка подалась вперед, села на край кожаного кресла, уперлась ногами в ковер и, держа пистолет обеими руками, прицелилась ему в грудь. Самозванец стоял в метре от нее, стиснув зубы, подняв руки к плечам и повернув их ладонями вперед. Полы его плаща распахнулись, обнажив безукоризненно белую рубашку, черные панталоны и серебристый жилет. Его глаза мрачно блестели. Он дал провести себя женщине и был этим крайне недоволен.

Габби ничего не могла с собой поделать: довольная улыбка расползалась по ее лицу.

– Как поступают с такими мерзавцами, как вы? – вслух спросила она, наслаждаясь в корне изменившейся ситуацией. – Пристреливают на месте или при первой возможности отдают в руки полиции?

– Конечно, вы можете поступать, как вам нравится, но сначала хорошенько подумайте, – заметил самозванец. – Если вы во всеуслышание объявите, что я не ваш брат, я буду вынужден сообщить полиции, что настоящий граф Уикхэм мертв. Боюсь, это может повредить вам.

Габби нахмурилась. Угроза была более страшной, чем он подозревал.

– Сэр, если вы умрете, то ничего никому не расскажете, – язвительно напомнила она.

– Совершенно верно, но я не верю, что вы способны стать убийцей. Напоминаю, за это преступление вешают.

– Застрелить человека, который целился в другого из пистолета и грозил задушить его, это не убийство! – злобно возразила она.

Лже-Уикхэм пожал плечами.

– Вы не будете возражать, если я опущу руки? Они немного затекли…

Он сделал это, не дожидаясь разрешения, тряхнул руками, восстанавливая кровообращение, потом скрестил их на груди и насмешливо ответил:

– Конечно, это будет решать суд, но даже если вас в конце концов признают невиновной, это уже не будет иметь никакого значения. Подумайте о скандале. Едва ли вы хотите, чтобы о вашей семье пошла дурная слава.

Габби поджала губы и после долгой борьбы с самой собой пришла к выводу, что в его словах что-то есть. Более того, он был пугающе прав. Если она хотела найти Клер подходящего мужа, поднимать шум не следовало.

Она мрачно усмехнулась.

– Спасибо за предупреждение. Если я застрелю вас, то постараюсь скрыть это.

Брови самозванца поползли вверх.

– Это вызовет те же проблемы, о которых вы недавно любезно напомнили мне: вам придется спрятать… э-э… окровавленный труп. Унести мой труп в одиночку вам явно не по силам. Я гораздо тяжелее вас. – Он смерил ее оценивающим взглядом и широко улыбнулся. – Барнет, ты как раз вовремя. Теперь нужно…

Окончания фразы Габби не услышала. Она инстинктивно обернулась и, конечно, не увидела никакого Барнета, потому что дверь библиотеки оставалась закрытой. Чтобы понять это, ей понадобилась доля секунды. Раздосадованная тем, что попалась на удочку, молодая женщина вновь повернула голову, но было уже поздно. Воспользовавшись моментом, самозванец рванулся к ней, крепко схватил за руку и попытался вырвать пистолет.

Потом Габби долго ломала себе голову, пытаясь понять, собиралась ли она нажимать на крючок, но это так и осталось тайной. Что-то оглушительно грохнуло, и пистолет резко дернулся в сторону.

Лже-Уикхэм вскрикнул, пошатнулся и схватился рукой за бок. Мгновение, казавшееся вечностью, они смотрели друг другу в глаза: Габби испуганно, самозванец удивленно.

– О боже, вы выстрелили в меня! – наконец сказал он.

 

7

Она смотрела на него так, словно ждала, что он вот-вот рухнет на пол и умрет. Испуганное выражение ее лица заставило его криво улыбнуться, хотя он продолжал крепко прижимать ладонь к тому месту, куда угодила пуля. Как бы ей ни хотелось этого, он не умрет. Насколько он знал, над тазовой костью нет никаких жизненно важных органов.

Однако кровотечение было сильным. Он чувствовал, что по ладони струится теплая кровь. Как ни странно, больно не было. Во всяком случае, пока. Он почувствует боль только тогда, когда пройдет шок.

«Сестра» застала его врасплох. Подобное случалось с ним редко. До сих пор ему удавалось выжить только благодаря осторожности. Но кто мог ждать, что у этой высокомерной старой девы, типичной английской леди, хватит духу бросить ему вызов, наставить на него его собственный пистолет и нажать на спусковой крючок?

Только не он.

Самое забавное заключалось в том, что, проводив Белинду после театра домой и отклонив предложение остаться у нее на ночь, он обошел все злачные места города в надежде стать удобной мишенью и выманить убийцу из его логова. Там его действительно могли застрелить, и он всю эту проклятую ночь был настороже.

Но по иронии судьбы это случилось, когда он пришел в дом, где мог чувствовать себя в полной безопасности, однако столкнулся с созданием более опасным, чем все лондонские бандиты, вместе взятые.

С созданием, которое теперь смотрело на него, широко раскрыв серые глаза и раздвинув губы. С хрупким созданием, которое (как он с удивлением понял, когда нес ее по коридору) не было лишено женских чар. Кажется, она готова устремиться к нему на помощь? Смешно…

У него было множество причин не делать этого, и все же эта женщина начинала вызывать у него жгучий интерес.

– Вы выстрелили в меня, – недоверчиво повторил он, не сводя с нее глаз.

Потом шок ослабел, и рану стало саднить. Приступ боли оказался таким сильным, что он едва удержался на ногах.

 

8

– Вы сами виноваты. Не нужно было отнимать у меня пистолет. О боже милосердный, это кровь!

В этот момент он отнял руку от бока, взглянул на нее, и Габби увидела, что его ладонь окрасилась в ярко-красный цвет. Глаза молодой женщины, все еще сидевшей на краю кожаного кресла, расширились от страха. Разряженный пистолет, выпавший из ее онемевших пальцев, лежал на ковре. В воздухе сильно пахло порохом.

– Боитесь, что вам придется прятать мой окровавленный труп?

Эта шутливая фраза, сопровождавшаяся слабой улыбкой, ничуть не успокоила Габби. Застыв на месте, она следила за тем, как лже-Уикхэм вынимает из панталон рубашку и поднимает ее край. При этом частично обнажился мускулистый торс, не менее смуглый, чем его лицо. Он спустил панталоны на несколько сантиметров, обнаружил рваное окровавленное отверстие в левом боку над тазовой костью, осмотрел его, опустил рубашку и вновь прижал ладонь к ране.

– Что, плохо? – Габби так хотелось услышать в ответ что-нибудь обнадеживающее.

– Ничего серьезного. Пуля прошла сквозь мякоть.

Однако он начинал ощущать последствия ранения. Свободная рука «Маркуса» нащупала спинку стула из полированного красного дерева и вцепилась в нее. Он скривился, сделал шаг назад и тяжело оперся о стул. Хотя с момента выстрела прошло всего несколько секунд, Габби с ужасом увидела, что его лицо посерело.

– Нужно послать за врачом.

Габби пришла в себя, встала и, не обращая внимания на больную ногу, шагнула к нему. Чрезвычайность ситуации заставила ее забыть то, что случилось до выстрела. Самозванец побелел как полотно, его глаза сузились от боли. Габби посмотрела на ладонь, которой «брат» зажимал рану. Плащ и полы его сюртука были откинуты, пальцы плотно прижимали край жилета и рубашку к ране. Сквозь них пробивалась кровь.

– Сейчас поищу что-нибудь, чтобы остановить кровотечение…

Он насмешливо фыркнул:

– Вы сделали все, чтобы убить меня, а теперь собираетесь лечить? Если хотите помочь, то снимите с меня плащ. Он мне чертовски мешает.

У него начиналась одышка. Габби послушно потянулась к воротнику тяжелого плаща; тем временем лжеМаркус вынул из рукава левую руку. Помогая ему вынуть правую, Габби услышала в коридоре топот и машинально оглянулась на дверь.

Видимо, «брат», на лбу которого проступила испарина, услышал то же самое. Он стиснул зубы и посмотрел на молодую женщину.

– Похоже, вы были правы, когда говорили, что шум выстрела переполошит весь дом. Ну что, Габриэлла? Будем мы хранить секреты друг друга или нет?

Ответить она не успела.

В этот момент дверь библиотеки распахнулась настежь. В комнату ворвался Джим, на запястье которого болтался кусок веревки. Его по пятам преследовал разъяренный Барнет, сжимавший отнятый у слуги пистолет. Судя по всему, угрозы на Джима не действовали, и это сбивало Барнета с толку. Кроме того, оба были красными, взъерошенными, а у Барнета был подбит глаз. Судя по этому да еще по их тяжелому дыханию и беспорядку в одежде, между ними шла нешуточная борьба.

– Мисс Габби! Мисс Габби! Слава богу, вы живы. Если бы этот ублюдок причинил вам вред…

Джим застыл на месте, умолк и уставился на них во все глаза. Бледный, покрытый испариной самозванец привалился к спинке стула и зажимал кровоточащую рану рукой. Стоявшая рядом Габби, явно живая и здоровая, держала в руках его тяжелый плащ. Только тут до него дошло истинное положение вещей.

– Капитан, только не говорите мне, что эта малышка сумела подстрелить вас! – ахнул Барнет, который, как и Джим, прирос к месту и широко открыл глаза.

Затем он прицелился в Габби, и молодая женщина инстинктивно прижалась к самозванцу.

– Убери пистолет, Барнет, – с досадой сказал Уикхэм.

– Тем более что он не заряжен, – торжествующе добавил Джим, устремляясь к Габби.

– Так вот почему ты… – Барнет осекся, мрачно посмотрел на Джима, сунул пистолет в карман и заторопился к раненому, успев по дороге сердито покоситься на Габби. – Черт побери, мисс, могу сказать только одно: вам не следовало это делать!

– Если мисс Габби выстрелила в него, – значит, негодяй заслужил это! – с жаром ответил Джим, вступаясь за хозяйку. Потом грум освободился от веревки и отбросил ее в сторону. – Жаль, что она не убила его!

– Замолчи, Джим! – вмешалась Габби, боясь, что вражда между двумя слугами разгорится снова.

Однако Барнет ограничился тем, что бросил на Джима гневный взгляд. Затем, не обращая внимания на противника, гигант подошел к хозяину, присел на корточки, приподнял на нем одежду и осмотрел рану.

– Ох, капитан, и как это вас угораздило? Должно быть, вы еще беспечнее, чем я думал, если позволили этой маленькой мисс продырявить себя.

– Кому мисс Габби, а кому леди Габриэлла! – огрызнулся Джим, обняв Габби за талию и пытаясь увести ее.

– Перестань, Джим. Ты же видишь, что я не могу уйти… – рассеянно ответила молодая женщина.

– Еще как можете, – с трудом возразил самозванец. – Он мужественно терпел боль, которую причинял ему Барнет, пытавшийся остановить кровь полой рубашки. – Поверьте мне, Барнет сможет сделать все необходимое. Осталось только прийти к соглашению, после чего вы можете быть свободны. Кто мы, мэм? Враги или союзники?

– Правила хорошего тона не позволяют мне бросать человека в подобном состоянии! – сердито ответила Габби.

Выражение его лица было непроницаемым.

– К слову сказать, правила хорошего тона не позволяют и стрелять в человека. Так что не морочьте мне голову этикетом.

Габби ахнула:

– Вы грозили задушить меня!

– Вы прекрасно знали, что я никогда бы этого не сделал.

Он поморщился: очевидно, Барнет коснулся самого больного места. На мгновение Габби захотелось поаплодировать лакею.

– Никогда бы не сделали? – вспыхнула она, но зрелище своего поверженного противника, бледного, окровавленного, обессиленного, заставило ее вспомнить о более важных вещах. – В данный момент это не имеет никакого значения. Нужно послать за врачом.

Самозванец покачал головой:

– Говорят вам, Барнет сделает все необходимое. Выкладывайте, что вы решили.

– Капитан, мисс права, – неожиданно поддержал ее Барнет. – Вам нужен врач.

– Барнет, мне не нужны ни эти чертовы костоправы, ни их забота. Кроме того, перестань называть меня капитаном. Ты нас выдашь, – сквозь зубы произнес самозванец.

На его когда-то безукоризненной рубашке расплывалось алое пятно; кровь медленно, но верно пропитывала серебристо-серый жилет. Если бы не стул, раненый не устоял бы на ногах.

– Нам нужно послать не за врачом, а за полицией, – сказал Джим, со злобной радостью глядя на Барнета. – Ну ты, здоровенный олух, я предупреждал, что эта ночь вам дорого обойдется!

Барнет сжал кулаки и обернулся к обидчику, держа окровавленную полу хозяйской рубашки как знамя.

– Послушай, драчливый недомерок, у меня еще достаточно сил, чтобы свернуть шею и тебе, и твоей леди. Советую не забывать об этом!

– Отставить, Барнет! – резко бросил самозванец. Барнет нехотя подчинился, что-то буркнул и снова занялся раной.

– Ну, теперь пеняйте на себя, мерзавцы! – с довольным видом сказал Джим, когда до них донесся топот ног и взволнованные голоса. Правда, разобрать слова было трудно. – Скоро вы окажетесь в Олд Бейли, а оттуда отправитесь в тюрьму, где просидите до скончания лет!

– Сначала я сверну тебе башку! – свирепо ответил Барнет.

– Мы здесь, в библиотеке! – громко крикнула Габби, стараясь, чтобы ее услышали в холле.

Ей ответил хор испуганных голосов. Казалось, к ним устремилась целая толпа.

– Не бойтесь, капитан, я не дам им увести вас!

Встревоженный Барнет снова поднялся на ноги.

– Успокойся, Барнет. – Самозванец отстранил своего подручного и посмотрел на Габби. – Ну вот, время пришло. Габриэлла, мы будем хранить секреты друг друга или нет?

Габби поджала губы и встретила его взгляд. Глаза «Маркуса» потемнели и сузились от боли, потный лоб покрылся морщинами. Жилет был закапан кровью, по рубашке сбегала алая струйка, а на полу образовалась небольшая, но неуклонно увеличивавшаяся лужица. Стоявший за его спиной Барнет смотрел на дверь и рычал, как загнанный в угол зверь.

– Конечно, нет, – покачала головой Габби.

Ее пугала даже мысль об этом. Молчать она не собиралась. Это было бы не только не верно, но и опасно. Самозванец мог наброситься на нее в любую минуту. Даже если он не сумел бы сделать это сам по причине плачевного состояния, то ему ничего не стоило поручить Барнету избавиться от нее и Джима – единственных, кто знал о подмене.

Она не могла согласиться делать вид, что этот грозный незнакомец – ее брат Маркус, граф Уикхэм. По сравнению с этим преступлением ее прежний замысел выдать сестру замуж казался невинным, как детская игра. Участвовать в мошенничестве такого масштаба она не желала.

Услышав этот ответ, самозванец хотел что-то сказать, но тут на пороге вырос Стайверс. Он был в штанах с подтяжками, надетых прямо на ночную рубашку, на босых ногах красовались туфли с развязанными шнурками. Старик осторожно заглянул в комнату и пришел в ужас при виде открывшейся его глазам картины.

За его спиной толпились Клер, Бет, Туиндл, миссис Бакнелл и несколько слуг. Все были в ночных рубашках, поверх которых было накинуто что попало. Они перешептывались, подталкивали друг друга и заглядывали в комнату через плечо старого дворецкого.

– Пойдемте, капитан. Я уведу вас отсюда, – пробормотал Барнет.

Гигант попытался перекинуть руку хозяина через плечо. Казалось, теперь он помышлял только о бегстве. Однако самозванец сделал нетерпеливый жест, не сводя глаз с Габби.

– Какая жалость, что вам с сестрами придется пропустить сезон, – с искренним сожалением произнес «Маркус», говоря намеренно тихо, чтобы было слышно только им четверым. – Кажется, траур по брату положено носить год, не так ли? А потом… Не сомневаюсь, что ваше положение сильно изменится.

Габби уставилась на него. Она была обязана сказать во всеуслышание, что этот человек – шарлатан. Он ранен и не сможет сбежать даже с помощью Барнета. А потом понесет заслуженное наказание…

Но при этом будут наказаны она и сестры, которые подобной участи не заслужили. Как только разнесется весть о смерти Маркуса, новым графом по праву станет кузен Томас, а она сама, Клер и Бет будут всю жизнь считаться бедными родственницами. И то если сильно повезет.

И тут до нее дошла неопровержимая правда: признать этого человека графом Уикхэмом – кем бы и чем бы он ни был – для нее и сестер куда выгоднее, чем позволить унаследовать титул кузену Томасу.

Конечно, если этот самозванец не убьет ее и Джима еще до того, как этот авантюрный план принесет свои плоды.

Теперь все зависело от нее. Габби долго смотрела в глаза самозванца. Что выбрать? Честь и правду или обеспеченное будущее?

Первое означало бедность не только для нее самой, но и для сестер.

– Конечно, вы мерзавец, – процедила Габби, по-прежнему не сводя с него глаз.

Сначала она продала душу дьяволу, когда решила утаить весть о смерти Маркуса, а теперь этот дьявол явился к ней в дом, требуя соблюдения условий сделки. Если она думала, что у нее есть выбор, то сильно ошибалась. На самом деле выбора не было.

– Маркус, вы должны позволить нам послать за врачом, – громко произнесла Габби, по-прежнему не отводя глаз.

Приветствуя ее решение, самозванец еле заметно улыбнулся и слегка кивнул. Стоявший рядом с ним Барнет подозрительно покосился на молодую женщину. А Джим ахнул и попытался протестовать:

– Мисс Габби… что разве… мисс Габби?..

Габби отвела взгляд от лица самозванца (нет, теперь Уикхэма, напомнила она себе), заглянула в глаза Джима, который начал что-то бормотать, и покачала головой.

– Молчи! – гневно прошептала она ему. Поняв, что к чему, Джим подчинился, но скорчил при этом такую гримасу, словно проглотил горькое лекарство. Потом он демонстративно сжал губы и бросил на Барнета взгляд, исполненный лютой ненависти, которую грум берег для потенциальных конокрадов.

Однако времени для тайных переговоров уже не было.

– Милорд, прошу прощения за вторжение, но меня разбудил раздавшийся в доме звук, похожий на выстрел.

Хотя напирающая сзади толпа домочадцев и слуг чуть не втолкнула Стайверса в комнату, старый дворецкий сумел сохранить не только равновесие, но и достоинство.

– Габби, что случилось?

Вперед пробралась Клер и заговорила одновременно со Стайверсом. Кружевной чепец, завязанный под подбородком, чтобы не портить прическу, и старенькая зеленая шаль, накинутая поверх ночной рубашки, не мешали ей выглядеть, как всегда, красавицей. Шедшая за ней Бет, завернутая в синее камчатное покрывало, резко остановилась и уставилась на Уикхэма.

– У Маркуса кровь! – сказала она.

Тут все вновь прибывшие посмотрели на Уикхэма, дружно ахнули и окаменели. А потом одновременно ринулись вперед, окружили его и стали взволнованно переговариваться. При этом Габби чуть не сбили с ног.

– Ох, Маркус! – пробормотала Клер и вцепилась в руку Габби.

Теперь кровь Уикхэма капала прямо на ковер, поскольку рубашка пропиталась насквозь.

– Милорд! – всплеснула руками испуганная Туиндл, осознав размеры катастрофы. – О боже, милорд, вы бледны как смерть! Вот, вот, возьмите и зажмите рану!

Гувернантка сорвала с завитых седых кудрей ночной чепец и сунула его Барнету. Лакей принял его с отвращением, однако сложил белую льняную ткань, встал на колени и прижал его к ране.

– Еще бы ему не быть бледным. Посмотрите, какую огромную дыру в нем проделали, – мрачно пробормотал один из недавно нанятых слуг.

– Милорд, нужно немедленно вызвать стражу. Только скажите нам, кто это сделал! – воскликнула миссис Бакнелл и испуганно осмотрела комнату, словно ждала, что где-то в темном углу прячется разбойник.

– Боюсь, я сам виноват. Небрежно обошелся с оружием, – сказал Уикхэм, обращаясь ко всем сразу. Его голос оказался неожиданно сильным. – Стыдно признаться, но я оставил его в кармане плаща. Думал, что пистолет не заряжен, но когда я стал вынимать его, раздался выстрел.

– Стайверс, ты сам видишь, что его светлость ранен. Я как раз хотела отправить за тобой Джима, – с привычной деловитостью сказала Габби. Следовало отдать распоряжения и положить конец панике. – Нужно немедленно послать за врачом. Ты наверняка знаешь, к кому обратиться.

– Да, мисс Габби.

Хотя Стайверс был потрясен зрелищем окровавленного хозяина, но ответил как положено и даже отвесил короткий поклон. Затем он сделал знак одному из слуг и вместе с ним вышел в коридор.

– Я уже говорил, что врач мне не нужен. Барнет сам сделает все необходимое, – заявил Уикхэм, но уже без прежней убежденности.

– Не будь идиотом, – лаконично ответила Габби, передавая плащ слуге.

Неподчинение тому, что он считал приказом, заставило Уикхэма поджать губы. Однако он промолчал. Габби увидела его пепельное лицо и поняла, что у «брата» просто нет сил спорить.

– Может быть, Барнет и сумеет оказать тебе первую помощь, но осмотреть рану должен хирург.

Услышав свое имя, гигант поднял голову и с опаской посмотрел на Габби.

Уикхэм продолжал молчать. Барнет на долю секунды замешкался, а потом проворчал:

– Думаю, вы правы, мисс.

– Для тебя – леди Габриэлла! – рявкнул Джим.

Габби бросила на грума суровый взгляд, молча приказывая ему придержать язык.

Собравшиеся невольно посмотрели на Габби, ожидая дальнейших приказаний. Мокрый от пота Уикхэм продолжал цепляться за стул; лужа крови у его ног все увеличивалась.

– Барнет, помоги его светлости добраться до покоев и уложи его. Хирург скоро будет. Ты, Фрэнсис, – обратилась Габби к лакею, который приехал с ними из Готорн-Холла, – поможешь Барнету. Миссис Бакнелл, будьте добры принести наверх чистые полотенца и горячую воду. Я постараюсь остановить кровь до приезда врача.

Габби, привыкшая командовать слугами, говорила властно. Все, к кому она обращалась, тут же брались за дело.

– Мисс Клер, мисс Бет, я думаю, будет лучше, если мы вернемся к себе. Не стоит мешать людям, занятым делом, – сказала Туиндл.

– Я ни за что не усну… – Суровый взгляд гувернантки заставил Бет осечься.

– Габби, как ты здесь оказалась? И Джим тоже? – подозрительно спросила Клер, которую Туиндл подталкивала к двери.

Ответить Габби не успела. Слуги дружно ахнули.

– У него обморок, – пробормотал Барнет.

Габби оглянулась и увидела, что Уикхэм действительно, потерял сознание. Его лицо посерело, глаза закрылись, тело безвольно привалилось к груди Барнета. Гигант придержал хозяина за талию, затем изловчился и поднял его на руки, как ребенка.

Испуганный лакей заглянул Уикхэму в лицо, а потом растерянно посмотрел на Габби.

– Мисс, я… – запинаясь, выдавил он.

– Отнеси его светлость наверх, – хладнокровно распорядилась она.

Барнет с облегчением кивнул и шагнул к двери, неся бесчувственного Уикхэма. Двинувшаяся следом Габби посмотрела на остальных через плечо и добавила:

– Миссис Бакнелл, пожалуйста, принесите то, что я просила. Джим, ты можешь мне понадобиться. Остальным лучше всего вернуться к себе и лечь спать.

 

9

Врач прибыл только на рассвете. Сквозь плотно задернутые шторы начинали проникать первые солнечные лучи, на улице слышался стук колес и колокольчик булочника. Зашевелились слуги, недавно отправленные спать. Босой и раздетый до пояса Уикхэм, панталоны которого были расстегнуты и слегка спущены, чтобы открыть рану, лежал навзничь на огромной кровати с красным балдахином, занимавшей всю середину комнаты; его черноволосая голова покоилась на мягких подушках. Хотя лицо «Маркуса» продолжало оставаться слегка пепельным, по контрасту с белыми простынями кожа графа казалась бронзовой.

Резная кровать из красного дерева была огромной, но он занимал на ней удивительно много места.

Даже недвижимый и раненый, он выглядел очень грозно. Габби невольно вздрогнула, вспомнив, какой беспомощной она была, когда эти большие ладони сомкнулись на ее шее.

Она снова подумала о том, что затеяла опасную игру… Но выхода не было. Иначе под угрозой оказались бы все, кто был ей дорог.

Тем более что в данный момент опасность грозила не столько ее жизни, сколько скромности. Ситуация, в которой она оказалась, была довольно неловкой. Перед смертью отца она долго ухаживала за ним, а временами ее звали на помощь, когда с кем-то из арендаторов Готорна приключалась болезнь или несчастный случай, так что мужское тело Габби приходилось видеть не раз. Но за долгие годы она привыкла к положению старой девы и никак не ожидала, что окажется рядом с полуобнаженным и очень привлекательным незнакомцем.

Габби изо всех сил пыталась не замечать обнаженные широкие плечи, грудь, поросшую курчавыми черными волосами, мускулистый живот, но все же не могла сосредоточиться. Не прикасаться к жестким волосам на груди, не обращать внимания на теплую, гладкую кожу, обтягивавшую тугие мускулы, не ощущать слабого запаха мускуса было невозможно. И все же она приказала себе отвести глаза. В данный момент он был всего лишь ее пациентом.

Поэтому Габби осторожно присела на край кровати и принялась хладнокровно и уверенно останавливать кровь, потеря которой, по ее мнению, грозила Уикхэму сильнее всего. Она наложила на рану толстый слой корпии, накрыла полотенцами и прижала сверху обеими руками, стараясь смотреть только на свои ладони и повязку под ними. Это была уже вторая повязка за час. Первая промокла очень быстро.

Господи, сколько крови! Много ли ее осталось?

– Мэм, если вы хотели меня помучить, вам это удалось…

Уикхэм, очнувшийся через несколько минут после того, как его положили на кровать, смотрел на нее насмешливо. Его голос звучал слабо, но в нем ощущалась саркастическая нотка. «Маркус» свел брови на переносице и заерзал, явно пытаясь избавиться от ее забот.

– От вашего лечения мне больнее, чем от самой раны.

– Лежите спокойно, – резко сказала Габби. – Чем больше вы двигаетесь, тем сильнее вредите себе.

– Прошу прощения, но я хорошо помню, что именно вы проделали во мне дырку, и нахожу ваши возражения не слишком убедительными.

– Подумайте сами. Если вы умрете под именем графа Уикхэма, я окажусь в том же положении, в которое меня поставила смерть настоящего брата.

– Ага… – Он слегка улыбнулся, хотя и с трудом. – В таком случае я могу смело доверить вам свое бренное тело.

– Мне очень жаль, но действительно можете.

– Ой!

Это восклицание вырвалось у него, когда Габби переместила руку и надавила на то место, где сквозь прокладку вновь начала пробиваться кровь. Ее ладонь ощущала что-то теплое и пульсирующее…

– Почему бы вам просто не перевязать рану, вместо того чтобы на нее давить? – Габби с силой нажала на прокладку, и он снова беспокойно заерзал. – Чертовски больно!

– Вы это заслужили, – ледяным тоном парировала она, продолжая зажимать рану.

Он скорчил гримасу и со свистом втянул в себя воздух.

– Серьезно? Конечно, вы с наслаждением загнали бы мне иголки под ногти или вздернули на дыбу.

Уикхэм посмотрел на своего подручного, который беспомощно топтался рядом с кроватью.

– Барнет, принеси мне чего-нибудь выпить. Во рту сухо как в пустыне.

– Есть, кап… э-э… милорд.

Когда Барнет ушел выполнять поручение, кто-то негромко поскребся в дверь. Джим, хмурившийся с того момента, ксзгда Габби назвала самозванца своим братом, пошел открывать. Грум обменялся с кем-то несколькими словами, а потом распахнул дверь.

– Врач прибыл, – угрюмо сказал он.

Когда в комнату вошел тучный седовласый доктор с пухлым саквояжем, Габби заметила за его спиной встревоженные лица Стайверса, миссис Бакнелл и других. Казалось, в коридоре у дверей графской спальни собралась вся прислуга. Учитывая обстоятельства – мало ли что человек может сболтнуть в бреду? – у постели Уикхэма следовало находиться только ей, Джиму и Барнету.

– Что это? Вода? – возмущенно спросил Уикхэм и сплюнул, воспользовавшись тем, что Габби отвлек приход врача. – Я хочу вина или виски. Убери это и принеси мне то, что действительно можно пить!

Барнет, который бережно придерживал голову хозяина, пока тот подносил к губам стакан, едва успел спасти хрупкую посудину от падения на пол. В результате голова Уикхэма опустилась на подушку куда быстрее, чем поднялась с нее.

– Черт побери, Барнет, ты что, хочешь убить меня?

– Никак нет, кап… э-э… милорд.

Тем временем врач подошел к кровати, потер руки и поклонился Габби.

– Я доктор Ормсби, миледи. А сейчас позвольте посмотреть, что мы имеем. Мне сказали, что это огнестрельная рана… Да. Простите меня, но я должен взглянуть…

Габби молча встала и освободила место.

– Убирайтесь! Я не хочу, чтобы вы меня искалечили! – Уикхэм злобно уставился на врача, который в этот момент поднимал прокладку, собираясь заглянуть под нее.

Удивленный Ормсби вздрогнул, выронил полотенце и отпрянул.

– Милорд…

– Не будь ребенком, – вмешалась Габби. – Конечно, врач должен осмотреть рану. Меня не удивляет, что ты боишься боли, но иногда приходится терпеть.

Уикхэм перенес свой гнев на нее.

– Я не боюсь боли!

– Оно и видно, – фыркнула молодая женщина. Было видно, что Уикхэму хочется чем-нибудь швырнуть в нее.

– Ладно, – сквозь зубы процедил он, обращаясь к доктору. – Раз так, делайте что положено. Но только осторожно.

Габби внимательно следила за действиями доктора. Ормсби осторожно поднял прокладку и ощупал живот и тазовую кость раненого. Когда доктор снова поднял глаза, Уикхэм был намного бледнее, чем раньше, и обливался потом. Хотя с его губ не сорвалось ни звука, Габби не сомневалась, что осмотр оказался болезненным.

Впрочем, она его не жалела. В конце концов, этот человек угрожал убить ее и Джима, не говоря обо всех остальных его прегрешениях.

– Пуля осталась в ране, – наконец заявил Ормсби, выпрямляясь и обращаясь к Габби. – Для ее удаления придется сделать операцию.

Лицо Уикхэма исказилось гневной гримасой.

– Я не дам резать себя какому-то коновалу!

– Вот, милорд. Это джин. – У кровати появился Барнет и протянул хозяину серебряную фляжку.

Уикхэм с благодарностью посмотрел на своего верного оруженосца и кивнул. Барнет вложил фляжку в ладонь хозяина, приподнял ему голову, и граф выпил.

– Это сильно облегчит дело, – одобрительно сказал Ормсби.

– Я уже сказал, что не буду… – прорычал Уикхэм. Он снова лежал на подушках, прищурив глаза и выпятив подбородок.

Габби, которой хотелось прикрикнуть на него, поджала губы и напомнила себе, что от его выздоровления многое зависит.

– Если пуля застряла в ране, ее нужно удалить, иначе вы не поправитесь, – лаконично сказала она.

– В таком случае рана непременно загноится, – подтвердил врач, засучивая рукава. – Горячая вода есть?

Габби кивком указала ему на кувшин и лохань.

– Отлично.

– Выбора у вас нет, – сказала она Уикхэму.

Он смотрел на Габби несколько секунд, явно напоминая, что случившееся – целиком ее вина. Потом перевел взгляд на Ормсби и коротко кивнул:

– Ладно. Но только аккуратнее, черт побери!

Врач наклонил голову:

– Я всегда аккуратен, милорд.

Когда Ормсби велел Джиму придвинуть к кровати маленький столик и начал раскладывать свои устрашающие инструменты, Барнет снова протянул хозяину фляжку. На этот раз Уикхэм припал к ней надолго. А потом снова посмотрел на Габби.

– Тебе пора уйти, – сказал он.

Хотя Габби отчаянно хотелось отомстить этому фальшивому лорду, она не ощущала никакого желания присутствовать при операции, а потому кивнула. Но Ормсби оглянулся и покачал головой:

– Миледи, мне понадобится помощь. Конечно, если вы предпочитаете прислать кого-нибудь из горничных…

– Вам поможет Барнет, – прорычал Уикхэм и снова глотнул из фляжки.

Врач красноречиво посмотрел на Габби.

– Черт побери, не стройте рожи у меня за спиной! Если вы в-возражаете против Барнета, скажите об этом п-прямо… – Язык у Уикхэма слегка заплетался; видимо, во фляжке действительно было что-то очень крепкое.

Ормсби поморщился:

– Милорд, может случиться так, что вашему слуге – а я вижу, что он парень сильный – придется держать вас покрепче. Скальпель не должен скользить.

Мысль об этом привела Уикхэма в ужас.

– Только попробуйте! Если скальпель соскользнет, можете быть уверены: последствия будут самыми неприятными.

Гримаса на лице Уикхэма была столь устрашающей, что бедняга-доктор попятился. Тут вмешался Барнет и молча протянул хозяину флягу.

– Весьма своевременное предупреждение, – вполголоса сказал врач Габби, когда Уикхэм снова надолго присосался к горлышку. – Ваш муж… гм-м… очень сильный человек.

– Он мне не муж.

Ормсби посмотрел на нее с удивлением. Видимо, он считал, что ни одна леди не имеет права находиться в спальне мужчины – тем более полуголого, – если тот не является ее мужем.

– Это мой брат.

Голос Габби прозвучал слишком резко. Наверно, потому что она снова была вынуждена лгать. «Ничего, привыкнешь», – сказала она себе. В ближайшем будущем бессовестный мошенник, лежащий в кровати, будет оставаться ее братом.

– М-милая сестра, я все же прошу тебя уйти из комнаты.

Уикхэм услышал ее слова и теперь искренне забавлялся. Не приходилось сомневаться, что содержимое фляжки оказало на него действие: щеки графа слегка разрумянились, руки и ноги раскинулись в стороны.

– Твой слуга… как его… ах да, Джим… тоже сумеет оказать помощь. Я не ж-желаю, чтобы ты была свидетельницей этого… с-свежевания туши.

– Едва ли, милорд, это возможно, – ответил расстроенный Ормсби. – Вы должны знать, что… – «Милорд» смерил его таким взглядом, что врач громко сглотнул. – Дело в том, что… – Он понизил голос и посмотрел на Габби. – Миледи, учитывая, что ваш брат мужчина крупный и, видимо, не из слабых, боюсь, что… ну, вы сами понимаете… Один слуга может его не удержать.

Габби посмотрела на Уикхэма. Тот подозрительно косился на них, но был занят тем, что осушал фляжку Барнета. Конечно, ее место мог бы занять любой слуга, но стоило ли это делать?

Если правда обнаружится, это погубит и ее, и Уикхэма.

– Ступай! – злобно сказал «брат», опустив фляжку.

– Мне лучше остаться, – решительно ответила Габби и многозначительно посмотрела ему в глаза.

Либо Уикхэм понял намек, либо смирился со своей участью. Во всяком случае, спорить он не стал.

Закончив приготовления, врач посмотрел на Барнета и кивнул. Мрачный Барнет отложил фляжку и грузно опустился на край кровати.

– Зажмите это зубами, милорд, – сказал он и начал скатывать в пальцах льняной носовой платок, пока тот не превратился в тугой жгут.

Хотя Уикхэм был уже пьян, это не помешало ему понять слова слуги. Он скорчил гримасу, но послушно открыл рот. Барнет вставил ему жгут в зубы, а затем обхватил руками предплечья и грудь хозяина.

То, что последовало далее, было очень неприятно. Ормсби пытался нащупать пулю; Уикхэм корчился и сквозь платок утробно рычал от боли. Как и предсказывал Ормсби, сил одного Барнета не хватило. Пришлось привлечь Джима. Тот неохотно уселся на лодыжки Уикхэма и прижал его колени к матрасу.

Когда пулю извлекли, Габби была измотана так же, как и сам Уикхэм.

– Ха! Вот она! – Ормсби торжествующе поднял в воздух окровавленный свинцовый шарик неправильной формы, а затем бросил его в подставленную Габби лохань.

Уикхэм, в критический момент застонавший и выгнувший спину, несмотря на объединенные усилия Барнета и Джима, вздрогнул всем телом и рухнул на матрас. Из оставленного Ормсби отверстия ударила кровь. Врач хмыкнул и начал ее останавливать. Уикхэм, голова которого покоилась на плече Барнета, выплюнул изжеванный платок.

– Кажется, сейчас меня вырвет, – пробормотал он.

Джим слез с лодыжек Уикхэма, Барнет поддержал ему голову, и «милорда» действительно стошнило. Габби едва успела подставить лохань.

 

10

Когда Габби вышла из графской спальни, у нее от усталости кружилась голова и подкашивались ноги. Ормсби прижег рану, присыпал ее порошком базилика, перевязал, оставил кучу снадобий, которые следовало принимать в разное время и в разных дозах, и отбыл, пообещав зайти позже.

Уикхэм, измученный операцией и все еще не очнувшийся от действия скверного джина, задремал. Барнет выразил желание остаться с хозяином, пока тот не выздоровеет. Джим вслед за Габби вышел в коридор – слава богу, пустынный. Видимо, слуги отправились следом за Ормсби, сгорая от желания узнать новости о самочувствии хозяина.

– Если у тебя есть что сказать – а я вижу, что есть, – то поговорим позже. Сейчас я слишком устала, – проворчала Габби.

На челюсти Джима, поросшей седой щетиной, красовался синяк. Только теперь Габби вспомнила об ударе, который нанес ему Уикхэм. Джим был маленьким, но задиристым и злопамятным.

– Мисс Габби, сами знаете, далеко не каждая леди способна устроить такой шум. – Джим говорил тихо, но от этого его слова звучали еще более мстительно. – По этой парочке виселица плачет. Вы правильно сделали, что выстрелили в мерзавца. Он…

– Можешь думать что угодно, но держи язык за зубами, – резко прервала его Габби. – Кем бы ни был этот человек, он представляет для нас меньшую опасность, чем кузен Томас.

– Конечно, мистер Томас идиот, но он не станет убивать нас в собственной постели, – возразил Джим. – А эти мерзавцы заслуживают если не виселицы, то каторги. Если бы вы позволили мне сходить на Боу-стрит…

Он осекся, заметив, что по коридору идет Мэри с лоханью горячей воды. При виде Габби Мэри сделала книксен.

– Доброе утро, Мэри.

– Доброе утро, мэм. Миссис Бакнелл подумала, что вам может понадобиться горячая вода, мэм, – сказала Мэри.

– Прекрасно. Спасибо, Мэри. Отнеси лохань в мою спальню. Я сейчас приду.

Дождавшись ухода служанки, Габби вновь посмотрела на Джима.

– Если обнаружится, что этот человек не Уикхэм, он сообщит всем, что Маркус мертв, – быстро сказала она. – После этого титул перейдет к кузену Томасу. А ты сам знаешь, что, как только Томас станет графой, все мы – я, сестры, ты и остальные слуги – окажемся на улице. Поверь мне, я выбрала меньшее из двух зол.

Джим насупился и покачал головой:

– Мисс Габби, если вы так решили, я умолкаю. Но думаю, что вы совершаете большую ошибку. Эти разбойники…

По лестнице поднялась горничная, тащившая обеими руками ведро с углем. Плечи бедняжки сгибались от тяжести. Джим умолк на полуслове. Воспользовавшись этим, Габби пошла к своим покоям.

– Я ложусь спать, – сказала она Джиму, когда девушка прошла мимо. – И советую тебе сделать то же самое.

– Сомневаюсь, что смогу закрыть глаза, пока дом полон разбойников и мерзавцев, – с горечью ответил Джим. – Но, если меня утопят в сточной канаве, кто будет защищать вас?

– К счастью, пока никто из нас в защите не нуждается. Им не до того. Один ранен, а второй вынужден ждать его выздоровления. – Сделав этот оптимистический вывод, Габби потянулась к дверной ручке.

– Ага, верно. Но если они решат, что в их положении избавиться от свидетелей важнее, чем лечить раны, то нам крышка. Мисс Габби, я буду держать ушки на макушке, и вы делайте то же самое. Этим канальям нельзя доверять ни на грош.

Когда Габби наконец вошла в спальню и поручила себя заботам Мэри, мрачное предупреждение Джима еще звучало в ее ушах. Потом измученная молодая женщина легла в постель и через несколько минут уснула мертвым сном.

– Ты разбудишь ее. Уходи сейчас же.

– Но уже почти полдень, – недовольно прошептала Бет.

– Она очень устала, – тихо и спокойно ответила ей Клер.

– Габби никогда не спит так долго.

– Ее редко будят выстрелом в разгар ночи.

– Фу! Габби вовсе не кисейная барышня, чтобы после этого спать целый день. Нас с тобой тоже разбудили ночью, но мы уже встали. Я уверена, что она не захочет пропустить наш первый день в городе.

– Просто тебе не терпится посмотреть достопримечательности Лондона, – возразила Клер.

Веки Габби медленно поднялись, и она увидела стоявших у кровати сестер. Клер держала Бет за руку и пыталась оттащить ее в сторону. Бет огрызалась и сопротивлялась. Конечно, они не имели представления, что их старшая сестра не спала всю ночь.

– Перестань пихаться! – возмутилась Клер.

– И почему это Туиндл ругает за просторечия только меня? – покачала головой Бет. – Потому что при ней ты так не разговариваешь?

– Пойдем отсюда, – с достоинством сказала Клер, поборов искушение ответить в тон сестре. – Пусть Габби спит. Мы можем поездить по магазинам завтра.

– По магазинам? – чуть не завопила Бет. – Ну, если ты считаешь, что это самое лучшее времяпрепровождение, то я думаю по-другому. Я…

– Я проснулась, – прервала их Габби.

Она потянулась, открыла глаза и легла на спину. Шторы были плотно задернуты, и в спальне царил полумрак. Однако пробивавшиеся в окна свет и уличный шум красноречиво говорили о том, что давно наступил день. На мгновение измученная Габби забыла обо всех неприятностях: они действительно в Лондоне!

– Видишь, что ты наделала? – укоризненно сказала Клер младшей сестре. – Зачем ты помешала Габби спать?

– У меня слишком много дел, чтобы позволить себе спать весь день. Который час? – спросила Габби, протирая глаза.

– Двенадцатый! – Тон Бет был таким возмущенным, словно Габби совершила святотатство. Действительно, их отец, долгие годы страдавший бессонницей, будил всех своих домочадцев на рассвете. Хотя он умер больше года назад, но вскоре выяснилось, что старые привычки живучи.

– Так поздно? – ахнула Габби и знаком велела Бет раздвинуть шторы.

Когда Бет сделала это и в комнату хлынул яркий солнечный свет, старшая сестра заморгала, борясь с остатками сна, села и откинулась на спинку кровати. Боль во всем теле напомнила ей о бурных событиях минувшей ночи. Сильнее всего ныли бедро и голень.

Вспомнив, что причиной этого стало падение с лестницы, Габби поморщилась. К этому воспоминанию добавилось еще одно, куда более неприятное: в соседней комнате лежал мужчина, выдававший себя за ее брата. Более того, мужчина, который запугивал ее, угрожал ей и в которого она выстрелила, имея для этого все основания. Опасный человек, в тайну которого она была посвящена…

Эта мысль заставила Габби вздрогнуть. Ей повезло: в спальню пришли сестры, а не подручный этого разбойника, который мог бы задушить ее в постели.

Но страхи следовало отложить до другого времени. В данную минуту мужчина, лежавший в соседней комнате, был неопасен. Избавиться от него можно только одним способом: как можно скорее выдать Клер замуж за достойного человека. Потом ситуация в корне изменится, и мерзавцу придется исчезнуть.

– Смотри, как она устала, – укоризненно сказала Клер. – Бет, тебе нужно научиться думать о других.

Девочка надулась, но промолчала.

– Клер, Бет права. Мне действительно не хотелось бы пропустить наш первый день в городе, – быстро сказала Габби, предотвращая ссору.

– Что, съела? – ехидно спросила Бет, обращаясь к Клер.

Клер, на мгновение забыв о своем положении молодой леди, показала ей язык.

– Кто-нибудь, позвоните в колокольчик. Я должна встать. Во-первых, мы должны нанести визит леди Сэлкомб – если не сегодня, то как можно скорее. Иначе тетя приедет к нам сама…

Габби посмотрела на сестер. Обе были облачены в такие же вышедшие из моды траурные платья, как то, которое предстояло надеть ей самой. Это следовало немедленно исправить. Когда Клер будет надлежаще экипирована, представлена обществу, помолвлена и выдана замуж, она, Габби, сможет перевести дух. Молодую женщину не оставляло ощущение, что она сидит на бочке с порохом, готовой взорваться в любой момент.

– Клер, тебе нужна новая одежда. Да и всем нам тоже. В этих платьях ходить стыдно. Клер с жаром кивнула. А вот у Бет слова сестры вызвали недовольство:

– Только не говори, что мы весь день будем ездить по магазинам!

Габби откинула покрывало и спустила ноги на пол, не обращая внимания на боль в бедре и колене.

– Именно это мы и сделаем.

К тому времени, когда Габби оказалась полностью одета, ей удалось успокоить Бет, пообещав показать ей лондонские достопримечательности, как только все трое будут прилично одеты. Чего в данный момент о них сказать было нельзя. Бет, пялившаяся в окно на нарядных пешеходов (причем, по выражению Клер, делавшая это чрезвычайно вульгарно), вынуждена была с этим согласиться.

Затем Габби пришлось ответить на настойчивые расспросы Клер о том, каким образом они с Джимом успели оказаться первыми на месте происшествия. Естественно, ответ был лживым от начала до конца.

Когда сестры покинули комнату Габби и направились к лестнице, они столкнулись с Бариетом. Хмурый слуга вышел из дверей с подносом, на котором стояли нетронутые чашка с бульоном и бокал эля. Габби ограничилась коротким кивком, но Бет спросила:

– Как себя чувствует Маркус?

– Не слишком хорошо, – тревожно ответил Барнет. – Слаб, как котенок, и ничего не ест. Сами видите.

– Я не стану пить эти помои! – ответил ему слабый, но воинственный голос Уикхэма. Барнет беспомощно посмотрел на Габби.

– Мисс, вы сами слышали… Доктор Ормсби пока не велел давать ему ничего, кроме жидкого.

– Может быть, если это сделаем мы… – начала Клер, потянувшись к подносу.

– Габриэлла! Это ты? Иди сюда! – тоном, не терпящим возражений, велел Уикхэм.

Габби насупилась. Она хотела не обращать на наглого мошенника никакого внимания, но такая несвойственная ей черствость наверняка вызвала бы удивление сестер. В конце концов, раненый приходился им «братом».

– Габриэлла!

– Дай сюда, – лаконично сказала Габби и забрала у Клер поднос, оказавшийся удивительно тяжелым. – Спальня больного – неподходящее место для вас с Бет. Ступайте вниз и велите Стайверсу подавать ленч. Я приду через несколько минут.

– Габби… – заныла Бет и заглянула в комнату сквозь приоткрытую дверь.

Однако покои графа были устроены таким образом, что ей были видны только обитые золотистой парчой кресла, стоявшие у камина.

– Ступайте, – решительно ответила Габби и повернулась к двери.

– Мисс, конечно, вы можете отнести это обратно, но мне было велено принести с кухни несколько хороших кусков мяса и, может быть, пудинг. Ка… то есть его светлость откусит мне голову, если я ослушаюсь приказа.

– Мне он голову не откусит, – ответила Габби с уверенностью, которой вовсе не испытывала. Барнет посмотрел на нее с уважением, пропустил Габби и плотно закрыл дверь.

Она осталась наедине с человеком, которого следовало бояться. Эта мысль заставила Габби замешкаться. Она помедлила и посмотрела на кровать, чувствуя себя не лучине, чем пророк Даниил, брошенный на растерзание львам.

 

11

Она выглядела маленькой, беззащитной и напуганной, как младший офицер в комнате, полной генералов. Смотревшие на него глаза были широко открыты, лицо побледнело. «Отлично», – с удовлетворением подумал псевдо-Уикхэм. Он надеялся напугать ее. Хотел напугать ее. Напугать так, чтобы ей и в голову не пришло рассказать о нем правду ни одному живому существу.

По его мнению, то, что он был прикован к постели нанесенной ею раной, грозило ему катастрофой. Во-первых, он не мог заставить ее соблюдать условия сделки. Мог только надеяться, что собственные интересы заставят ее держать язык за зубами.

Но эта надежда была хрупкой. Теперь, когда она и ее слуга знали об обмане, канат, по которому он ходил с тех пор, как занял место Маркуса, превратился в скользкую шелковую нитку.

Раньше ему приходилось остерегаться лишь встречи с человеком, который знал либо Маркуса, либо его самого. Поскольку Маркус всю жизнь прожил на Цейлоне и был в Лондоне лишь однажды, да и то много, лет назад, а он сам сначала тоже жил на Цейлоне, после чего переехал в Индию, вероятность разоблачения казалась ему не слишком большой. И все же он чувствовал себя так, словно шел по болоту.

После событий прошедшей ночи болото превратилось в хлябь, и он очень боялся, что утонет в ней.

– Подойди, – скомандовал он. Габби, словно перед ним стоял кто-то из его солдат.

Ее спина напряглась, подбородок вздернулся, и брови надменно выгнулись. Несмотря на убогое черное платье, выглядевшее так, словно оно было сшито для женщины вдвое старше и выше ростом, она выглядела знатной леди. А он, судя по выражению ее лица, был чем-то вроде пыли под ее ногами.

Если бы он чувствовал себя чуть лучше, то наверняка улыбнулся бы.

– Пожалуйста, дорогая Габриэлла, подойдите ко мне, – вкрадчиво сказал он, не дав ей повернуться и уйти. Похоже, до этого было совсем недалеко. – Я хочу кое-что сказать вам.

– Что еще?

Тон Габби был нелюбезным, и все же она подошла к кровати. У самозванца возникло подозрение, что она сделала это не потому, что подчинилась его воле. Просто поднос оказался слишком тяжелым.

– Собираюсь напомнить вам о нашей сделке. Она снова напряглась и ледяным тоном ответила:

– Обойдусь без ваших напоминаний. Я держу свое слово.

– Запомните, вы не должны говорить об этом никому.

– Вы всерьез думаете, что я раструблю об этом на весь свет? Ничего подобного я делать не собираюсь. – Было видно, что радости по этому поводу она не испытывает. – Но знайте: согласившись на этот обман, я упала в собственных глазах.

– Зато выросли в моих. Эта мысль вас не утешает?

– Нисколько.

Она со стуком поставила поднос на прикроватный столик; при этом ложка задребезжала, а бульон расплескался. Лже-Уикхэм покосился на поднос и нахмурился.

– Я велел Барнету отправить это обратно на кухню и принести что-нибудь съедобное. – Его тон снова стал резким. Более резким, чем хотелось ему самому.

– Барнет просто выполнял указания доктора, – сердито ответила ему Габби.

Шторы на высоких окнах, выходивших во двор, были открыты, и ее лицо освещал яркий солнечный свет. Серые глаза, прозрачные, как дождевая вода, точеный профиль камеи… Он еще ночью, неся Габриэллу на руках, заметил, что она более женственна, чем кажется на первый взгляд. Несоответствие между тем, какой она хотела выглядеть и какой была на самом деле, казалось ему поразительным.

– Эта бурда убьет меня вернее, чем нанесенная вами рана, – язвительно сказал псевдо-Маркус, удивляясь тому, что смотрит на нее с удовольствием. Ее лицо, освещенное солнцем, стало виноватым. Именно этого он и добивался. Отлично. Пусть пожалеет о том, что проделала в нем дырку. Это ему на руку.

– И тем не менее ничего другого вы не получите, пока не разрешит доктор Ормсби, – сурово сказала Габби.

Внезапно самозванец заподозрил, что он ошибся и выглядит совсем не так грозно, как ему кажется. Лежит в кровати, словно немощный, больной, небритый, наверняка бледный, в ночной рубашке, прикрытый до талии простыней… Да, тут не до приказов. Едва ли Габриэлла испытывала перед ним страх. Она смотрела на него так, словно была гувернанткой, а он – капризным мальчишкой, вверенным ее заботам.

– Вы сможете съесть это сами?

– Я не ребенок, и не вздумайте кормить меня с ложки, – прищурившись, сказал он. – Конечно, смогу. Если захочу.

– Тогда докажите это, – с вызовом ответила Габби. Она подняла поднос, поставила его на колени раненому, подбоченилась и посмотрела на него, как маршал на рядового. – Ну же, возьмите ложку.

Он почувствовал, что сопротивление его ослабевает.

– Я не собираюсь…

– Не можете, правда? Ну да, поднять ложку тяжелее, чем запугивать беспомощных людей!

Он сжал губы, хотя прекрасно знал, что его провоцируют, и все же клюнул на крючок. Но самое страшное заключалось не в этом. Когда он зачерпнул бульон и поднес ложку ко рту, рука задрожала и бульон пролился на поднос.

– Я помогу.

Габби неохотно забрала у него ложку и погрузила ее в чашку. Предательница-рука бессильно упала на матрас. Молодая женщина села на край кровати, взяла ложку и поднесла ее ко рту раненого.

Он не знал, что делать – смеяться, злиться или быть благодарным за то, что с ним обращаются, как с упрямым ребенком. И догадывался, что его лицо выражает все эти чувства одновременно.

– Откройте рот.

Судя по тону, эта женщина привыкла командовать так же, как он сам. Он послушался, удивляясь собственной кротости, и она умело влила бульон ему в рот. Ароматная солоноватая жидкость оказалась удивительно вкусной, и он понял, что голоден. Самозванец охотно проглотил бульон, но не хотел, чтобы Габриэлла догадалась об этом. Тем временем она поднесла к его рту вторую ложку.

– Я хотела спросить… Как вы узнали, что мой брат мертв?

Этот негромкий вопрос застал его врасплох. Он закашлялся, с трудом проглотил бульон и посмотрел на Габби с опаской.

– Я мог бы спросить то же самое у вас, – ответил самозванец, когда к нему вернулся дар речи.

– Охотно отвечу. Во всяком случае, вам. Я послала к Маркусу Джима. Он передал брату письмо и был там… когда это случилось.

– В самом деле?

Странно, что он не заметил там белого слугу. Но он в приступе скорби и гнева погнался за убийцей, а Джим, скорее всего, остался на месте преступления. В послании Маркуса было написано: «Я нашел то, что ты ищешь». Он искал это давно, и стремление найти пересилило даже его желание вернуться на место происшествия.

Маркус был мертв; сомневаться в этом не приходилось. Он мог сделать только одно: искать убийцу. Убийство полностью доказывало правоту Маркуса и было далеко не единственным преступлением этого мерзавца, добраться до которого можно было только одним способом – идя по свежему следу.

И все же лже-Маркус очень боялся, что этот след не приведет никуда. Так же, как многие следы, по которым он шел в последние месяцы. Попытка выдать себя за другого была жестом отчаяния. Если бы убийца не совершил ошибки, прибегнув к последнему средству, скорее всего, поиски так и остались бы безрезультатными. Это было то же, что искать иголку в стоге сена.

– Ну? – Габриэлла смотрела на него с нетерпением.

У его губ застыла последняя ложка золотистой жидкости. Он сделал глоток и почувствовал себя намного лучше. Еда явно шла ему на пользу… Конечно, ее вопрос останется без ответа. Он ни при каких обстоятельствах не сможет рассказать, что именно привело его в лондонский особняк Уикхэмов.

– У вас очень… зовущие губы, – вместо этого мечтательно сказал он, откинувшись на подушки и прикрыв отяжелевшие веки.

Насмешка была плохой благодарностью за заботу, но возымела свое действие: изумленная Габриэлла смотрела на него, распахнув глаза и приоткрыв рот. Его улыбка стала еще шире.

– На десерт я буду представлять себе их вкус. Что скажете?

Она рывком поднялась на ноги. Посуда зазвенела, и самозванец испугался, что эль прольется на кровать. Он быстро схватил бокал, довольный тем, что теперь для этого хватило сил, и посмотрел в ее полыхавшие серебром глаза.

– Вы мерзкий тип, вульгарный и распутный! – сквозь зубы сказала она. – А я еще жалела вас! Нужно было дать вам умереть от кровотечения!

Затем она повернулась и с достоинством пошла к двери. Самозванец с улыбкой смотрел ей вслед, наслаждаясь зрелищем изящных бедер, покачивавшихся под слишком просторным платьем. Она была вовсе не такой плоской, как ему показалось на первый взгляд.

 

12

Когда Габби присоединилась, к сестрам, она все еще дымилась от гнева. Подумать только, она жалела его, кормила с ложки и испытывала от этого удовольствие! Дура, какая же она дура! Но этот человек обладал такими чарами, что мог бы выманить черепаху из ее панциря. И она стала его жертвой. Одной из многих.

Нет, это больше не повторится.

– Чего хотел Маркус? – спросила Бет, сидевшая с ней рядом.

Застигнутая врасплох, Габби долго молчала. Затем заставила себя забыть о случившемся, сменила выражение лица и придумала правдоподобный ответ:

– Он спрашивал, как мы устроились. Я заверила его, что все в порядке.

У Бет был такой вид, словно она хотела спросить еще что-то. Клер тоже была готова присоединиться к разговору. Чтобы придать их мыслям новое направление, Габби быстро спросила Туиндл, где в Лондоне находятся лучшие магазины готового платья. Уловка помогла: Клер и Туиндл начали с жаром обсуждать эту тему. Время от времени к ним присоединялась Бет. Стайверс тоже внес свою лепту. Пока дамы подкреплялись, он опросил прислугу. Объединенными усилиями ответ был найден, и вскоре сестры, сопровождаемые Туиндл, отправились в город.

Девушкам, выросшим в глуши, казалось чудесным все, что попадалось на глаза. С одной стороны просторных улиц высились музеи, громадные здания с красивыми фасадами. С другой раскинулись обширные пространства, поросшие зеленью. Если верить путеводителю, который Бет достала из сумочки, это были Гайд-парк и Грин-парк. Повсюду толпились люди. Улицы были заполнены пешеходами, всадниками и экипажами.

Когда они достигли Бонд-стрит, которую и слуги, и путеводитель называли лучшим местом для приобретения элегантных товаров, даже Габби не смогла остаться равнодушной к роскошным витринам. Что же касалось Бет, то Клер пришлось попросить младшую сестру закрыть рот, дабы не выглядеть полной деревенщиной.

Сначала, сознавая убожество своих нарядов, они побаивались входить в самые изысканные магазины. Там было полно леди из высшего света, одетых по последней моде, и рядом с ними Габби чувствовала себя как пуританка, по ошибке попавшая во дворец короля Георга. Но шелк, атлас, муслин и кисея, красовавшиеся на витринах, были такого умопомрачительного качества и расцветок, а фасоны платьев такими очаровательными, что девушки сами не заметили, как очутились внутри. Получили удовольствие все, даже Бет.

Когда они вошли в магазин мадам Ренар, лучшей в городе модистки, то настолько углубились в беседу о нарядах, что даже не поняли, где они находятся. Когда после случайно оброненной Клер реплики одна из высокомерных помощниц мадам поняла, что эти три плохо одетые, облаченные в черное провинциалки являются сестрами графа Уикхэма, только что прибывшими в город для дебюта в свете, к ним вышла сама мадам Ренар, заранее предвкушавшая для себя немалую выгоду.

За оставшийся день перед ними промелькнуло столько тканей и узоров, что даже Габби едва не потеряла голову. Мадам сразу догадалась, что главное внимание следует уделить леди Клер. Маленькая, похожая на птичку женщина с гривой неправдоподобно черных волос и пронзительными черными глазами, мадам Ренар с первого взгляда поняла, что успех этой красавицы в свете пойдет на пользу ее собственной репутации. Беседуя с одной из помощниц, она признала, что другие сестры дают меньше простора ее фантазии, однако в старшей, хотя она и не первой молодости, есть черта столь же редкая и ценная, как красота. Мадам назвала эту черту изюминкой.

Что же касалось младшей сестры – увы, пухлой, как пудинг, – оставалось надеяться, что время магически изменит ее фигуру. Во всяком случае, она надеялась, что оказала знатным клиенткам большую услугу, посоветовав леди Габриэлле, старшей сестре и будущей компаньонке Клер, также приобрести побольше новых нарядов. Это не помешает и леди Элизабет; хотя она еще слишком молода, чтобы искать себе выгодного жениха, однако ей придется посещать приемы и принимать у себя друзей и подруг, которые, несомненно, скоро появятся. Поэтому ей также понадобится обширный гардероб, – конечно, более скромный и подобающий девушке ее возраста.

Когда празднество высокой моды осталось позади, мадам посоветовала сестрам посетить кафе-мороженое Гюнтера. Утомленные, но счастливые, сестры чисто по-женски наслаждались новыми нарядами. Мадам, у которой от количества заказанного кружилась голова, была несказанно довольна щедростью своих клиенток. Траурные платья, которые она предложила выбросить, молодые леди пожелали отдать на благотворительные цели. Еще несколько заказов мадам Ренар пообещала прислать на следующий день, а весь остальной гардероб доставить в течение недели.

– Попомните мое слово: едва эта красавица займет свое место в свете, как новые заказчицы повалят к нам валом. Иначе можете не называть меня модисткой, – с удовлетворением сказала мадам помощнице, когда леди покинули ее магазин.

Помощница подтвердила, что так оно и будет.

Через три четверти часа сестры Бэннинг доели мороженое и согласились отложить покупку таких необходимых мелочей, как ленты, веера, перчатки, чулки, зонтики и шляпки, на следующий день.

– Ну, – с удовлетворенным вздохом сказала Бет, когда они сели в карету и поехали домой, – должна сказать, что это было неплохо. Лондонские магазины – не чета Йоркским.

– Еще бы! Мы потратили такую сумму, о которой раньше не могли и» мечтать, а фасоны здесь такие, что дух захватывает, – ответила Клер и с тревогой посмотрела на сидевшую напротив Габби. – Как, по-твоему, Маркус не упадет в обморок, когда получит счет? Боюсь, что мы немного увлеклись. Я не собиралась покупать столько платьев. А ты?

– А еще перчатки, белье, шляпки, шали и эти красивые ботинки с кнопочками! – взахлеб перечисляла Бет. Когда девочка посмотрела на себя в зеркало и увидела, что новое платье ей к лицу, ее нелюбовь к магазинам сильно уменьшилась.

– А заказывать новые наряды для меня и вовсе не следовало, мисс Габби, – сказала Туиндл, не меньше Клер взволнованная тем, что они потратили целое состояние. – Я уже говорила, что моего гардероба вполне достаточно. Его светлость может не пожелать платить за то, чтобы какая-то гувернантка выглядела, как герцогиня. И будет совершенно прав.

– Чушь! – насмешливо фыркнула Бет. – Все, что вы выбрали, было серым, коричневым и ужасно степенным… Хотела бы я видеть герцогиню в таком наряде!

– Мисс Бет, цвет и фасон выбранных мною платьев полностью соответствует моему возрасту и положению, а когда их подгонят по фигуре, они будут намного наряднее того, что у меня было за всю мою жизнь.

– Увы, Туиндл, то же самое можно сказать о каждой из нас, – подтвердила Клер.

– Потому что папа был настоящим скупердяем! – воскликнула Бет. Потом она закусила нижнюю губу и встревоженно посмотрела на Габби. – Ты не думаешь, что наш брат унаследовал эту черту? Что мы будем делать, если он прикажет все отправить обратно?

– Наш брат, – решительно ответила Габби, жалея, что ей напомнили об этом ужасном человеке, – только обрадуется, если мы будем выглядеть как можно лучше.

Ее нисколько не волновало, что подумает этот разбойник, когда увидит астрономический счет. Хотя они тратили не совсем свои деньги, но имели на них куда больше прав, чем он.

Впрочем, если быть честными до конца, все эти деньги до последнего фартинга принадлежали кузену Томасу. Но Габби твердо решила не думать об этом. Теперь поздно разбираться, на что она имеет право, а на что нет. Она сделала выбор и отступать не собирается. Клер должна получить то, чего она заслуживает, вот и все. Едва ли при данных обстоятельствах «Уикхэм» станет заглядывать в ее кошелек. Пусть скажет спасибо, что не гниет в тюрьме. Тем более что счетов он и в глаза не увидит. Она распорядилась отправлять их непосредственно мистеру Челлоу.

Габби отогнала назойливые мысли, улыбнулась и сказала:

– Клер, это желтовато-коричневое платье очень тебе к лицу.

– Еще бы! Разве ты не видела, как на нее смотрели два джентльмена, проходившие мимо? Клер, должна сказать, что у тебя множество недостатков, но красива ты ослепительно! – сказала Бет так, словно речь шла о непреложном законе мироздания. В ее тоне не было и намека на зависть.

– Недостатков? У меня? – Клер надменно задрала нос, а потом посмотрела на Бет сверху вниз и засмеялась. – Ты и сама очень хорошенькая, а этот зеленый оттенок придает твоим волосам цвет меди!

– Ты серьезно? – обрадовалась Бет и довольно разгладила складки платья из оливкового муслина. – Как ты думаешь, может быть, сделать их немного темнее? Морковно-рыжие волосы – это настоящее проклятие!

– Скажи спасибо, что у тебя нет веснушек, – ответила ей Клер.

Бет согласилась с этим, и весь остаток пути сестры провели в оживленной беседе.

Вернувшись домой, они обнаружили кузена Томаса, ждавшего их в гостиной. Увидев их, высокий, худой, лысый, длиннолицый и вечно чем-то взволнованный, Томас вскочил с дивана.

Хотя их последняя встреча была не слишком теплой, а в данных обстоятельствах ей совсем не хотелось его видеть, Габби улыбнулась кузену и пожала ему руку. Клер и Бет последовали ее примеру и сделали то же самое.

После обмена обычными любезностями кузен Томас перешел прямо к делу:

– Я слышал – сама знаешь, слухом земля полнится, – что Уикхэм прибыл с Цейлона, чтобы занять свое место главы семьи, и что он каким-то образом умудрился получить огнестрельную рану. Скажи, пожалуйста, насколько это верно?

Габби с отчаянием подумала, что лживость стала ее второй натурой. Но это было не так. Она испытывала мучительные угрызения совести, когда признала, что лже-Уикхэм в данный момент находится наверху и что он получил легкую рану во время случайного выстрела. Если бы не слова Клер и Бет, по простоте душевной подтвердивших сказанное, кузен Томас мог бы догадаться, что она лжет. Поняв это, Габби мысленно поклялась, что впредь не даст застать себя врасплох. Она увязла во лжи настолько, что отступать некуда.

Когда кузен Томас ушел, заверив, что леди Мод и его дочери посетят их, как только вернутся в город после поездки к родным, Габби взяла себя в руки и написала записку леди Сэлкомб, извещая, что она с сестрами прибыла в Лондон и просит позволения нанести ей срочный визит.

Вскоре после вечерней трапезы Габби, смертельно уставшая от событий двух последних дней и нескончаемой болтовни Клер и Бет, отправилась к себе в спальню. Но, как ни странно, усталость не заставила ее уснуть. Голень и бедро мучительно ныли; боль от падения явно усугублялась тем, что сегодня она много ходила пешком. Кроме того, ей мешали слабые звуки, доносившиеся из соседней комнаты, и сознание того, что от двух опасных типов ее отделяет лишь запертая дверь.

Узнав у Стайверса, что доктор Ормсби приезжал и что милорд еще далек от выздоровления, она рассудила, что ждать нападения пока не приходится, – во всяком случае, со стороны «милорда». И все же предупреждения Джима продолжали звенеть у нее в ушах. Стоило Габби закрыть глаза, как ей чудилось, что огромный Барнет пробирается в спальню, чтобы задушить ее подушкой.

В конце концов она встала, вылила воду из стоявшего на комоде стеклянного кувшина и поставила его на ручку двери, отделявшей ее покои от покоев графа. В качестве последней предосторожности она положила в постель каминную кочергу, после чего сумела уснуть. И проснулась глубокой ночью от грохота, с которым кувшин полетел на пол. Габби резко выпрямилась, замигала, уставилась туда, откуда донесся звон, и с ужасом увидела на фоне двери в смежную гардеробную огромную мужскую фигуру, направлявшуюся к ее кровати. Габби ахнула, широко раскрыла глаза и начала рыться в смятых простынях, разыскивая кочергу.

 

13

Будь это состязание по бегу, она наверняка оказалась бы победительницей. Габби, сердце которой колотилось как бешеное, схватила кочергу, перебралась на другую сторону кровати и вскочила прежде, чем Барнет (она узнала великана) успел ее схватить. Затем подняла над головой тяжеленную кочергу обеими руками и повернулась лицом к вторгшемуся:

– Стойте на месте! Стойте, или я закричу!

Голос Габби срывался. Честно говоря, она не была уверена, что сможет закричать. Во рту так пересохло от страха, что она с трудом шевелила губами.

– Мисс! Мисс, это я, Барнет.

Если слуга лже-Уикхэма и слышал ее угрозу, это его не остановило. Огромный и грозный, он не бросился на нее очертя голову, а обошел кровать и заставил Габби, у которой волосы встали дыбом от страха, попятиться в угол.

– Убирайтесь отсюда, или я ударю вас…

Но было слишком поздно. Барнет оказался рядом, и Габби при всем желании не могла размозжить ему голову, потому что гигант рассеянно поймал железный брус и зажал его в огромном кулаке.

Молодая женщина ахнула.

– Мисс, капитану плохо. Вы должны помочь мне.

Она прижималась спиной к холодной стене и со страхом смотрела на нависшего над ней великана, который без труда завладел ее единственным оружием. Цепляясь за ручку кочерги, отчаявшаяся Габби обвела комнату глазами. Неужели под рукой не окажется ничего подходящего?

– Мисс, пожалуйста. Он не в себе, а я не хочу звать кого-нибудь другого, потому что капитан может наболтать лишнего.

Барнет не находил себе места от беспокойства, переминался с ноги на ногу и то и дело косился на дверь соседней спальни. Поняв причину стремительного вторжения Барнета, Габби тут же успокоилась. Он не угрожал ей, а взывал о помощи.

– Мисс, пойдемте со мной. Пожалуйста. Я не могу оставить его ни на минуту.

– Так вам нужна моя помощь? – на всякий случай решила уточнить Габби.

Спальня освещалась лишь углями, догоравшими в камине. Она видела очертания огромной фигуры. Барнет стоял так близко, что у Габби, задравшей голову, затекла шея. Его рука продолжала безотчетно сжимать кочергу. Поняв, что вырвать ее не удастся, Габби отпустила ручку.

Ответом ей стали слабый стон и несколько приглушенных звуков, донесшихся из покоев графа.

– Да. Он сводит себя в могилу, – с отчаянием в голосе сказал Барнет.

Затем он бросил кочергу на кровать и попятился к двери. Габби заметила, что он без ботинок, и машинально отметила, что лакей может порезать ноги об осколки стекла. Но перед тем как исчезнуть в гардеробной, Барнет оглянулся и повторил:

– Пойдемте, мисс!

На всякий случай подобрав кочергу, Габби сняла со спинки кровати халат, последовала за Барнетом и осторожно переступила через разлетевшиеся по полу осколки. В двери со стороны Уикхэма торчал ключ. Только тут Габби поняла, насколько легко было к ней войти.

Она правильно сделала, что устроила эту простую ловушку.

Увиденное Габби зрелище заставило ее застыть на пороге и широко раскрыть глаза. Спальня была освещена стоявшими на тумбочке свечами и ярким пламенем камина. В комнате было тепло – куда теплее, чем в ее собственной; в воздухе витал острый запах лекарств. Уикхэм, ничем не напоминавший чудовище, дерзко оскорбившее ее утром, навзничь лежал в кровати. Его руки и ноги были привязаны к столбикам кровати обрывками одежды. На нем не было ничего, кроме льняной ночной рубашки, задравшейся выше коленей.

Несмотря на все старания, Габби не могла не заметить, что ноги у него длинные, мускулистые и покрыты темными волосами.

«У вас очень зовущие губы». Эти слова сами собой прозвучали у нее в ушах. Отвратительный человек. Как он смел сказать ей такое? Она должна была ненавидеть его. И ненавидела. Ненавидела! Вот только его слова почему-то не выходили у нее из головы.

– Маркус! Проклятие, Маркус! О боже, слишком поздно… – Уикхэм бредил и метался, стараясь разорвать путы, которые привязывали его к кровати.

– Кто он? – Этот вопрос вырвался у Габби сам собой, пока она с ужасом смотрела на метавшееся тело. Было ясно, что он знал ее брата. Знал брата и знал о его смерти. Она метнула взгляд на Барнета и гневно спросила: – Кто вы такие?

– Капитан, все кончено. Не мучайте себя больше.

Не обращая внимания на ее, слова, Барнет склонился над кроватью и прижал плечи хозяина обеими руками, тщетно пытаясь успокоить его.

– Вы привязали его. – Габби поняла, что в данный момент ответа не получит, и смирилась с этим. На самом деле она вовсе не надеялась, что Барнет просветит ее.

– А что мне было делать? Он не понимает, где находится. И пытается встать, – ответил Барнет. Великан выглядел неважно – небритое, землистое от переутомления лицо украшал синяк под глазом. – Когда этот чертов – прошу прощения, мисс, – врач был здесь в последний раз, он видел, что у капитана горячка, однако только пустил ему кровь и оставил какое-то лекарство. Но от этой дряни никакого толку, а… – Барнет продолжал что-то говорить, но его слова перекрыл крик Уикхэма:

– Ах, Маркус! Я должен был… Нет, нет.. Я приехал сразу, как только смог… – Теперь Уикхэм вырывался изо всех сил. Он бился в путах, дугой выгнув туловище.

– Не надо, капитан! – Барнет всей тяжестью налег на метавшегося хозяина и прижал к матрасу, продолжая разговаривать с ним, как с норовистой лошадью или непослушным ребенком. – Все в порядке. Тихо, тихо…

Затем он с мольбой посмотрел на Габби. Та положила кочергу, надела халат, завязала пояс и подошла к кровати. С первого взгляда ей стало ясно, что Уикхэм плох. Он был скорее серым, чем бледным; на щеках и подбородке пробивалась густая щетина; черные волосы слиплись от пота; полумесяцы пушистых ресниц дрожали; губы двигались, не произнося ни звука.

Неужели она кормила его бульоном только сегодня утром?

– Ему стало намного хуже, – негромко сказала она.

– Да. Боюсь, что это ваших рук дело, мисс, – проворчал Барнет, продолжая бороться с Уикхэмом.

Габби ощутила укол совести. Так ли уж нужно было стрелять в этого человека? Но потом она вспомнила его угрозы, прикосновение пальцев к шее и велела себе опомниться. Да, было нужно.

– Конечно, мне очень жаль, что ваш хозяин в таком состоянии, но вы прекрасно знаете, что он сам виноват.

Голос Габби стал решительнее. Бичевать себя не имело смысла. Тем более что кто-то должен был сохранять голову на плечах.

Барнет бросил на нее укоризненный взгляд.

– Он весь горит, мисс. Эти коновалы сказали, что следует ожидать повышения температуры, но, мне кажется, тут что-то другое.

Габби кивнула.

– Тс-с… Все хорошо, – сказала она человеку, лежавшему на кровати.

Потом Габби убрала с лица Уикхэма пряди длинных черных волос и положила ладонь на его лоб, горячий как печь. Казалось, прикосновение прохладной женской руки проникло сквозь туман, окутавший сознание раненого, потому что он перестал метаться, замигал и открыл глаза. На мгновение Габби погрузилась в глубину его синих глаз.

– Консуэла, – прошептал Уикхэм так тихо, что она затаила дыхание, чтобы его расслышать. – Я пришел бы к тебе, но сейчас не могу. Я слегка… нездоров.

Габби отдернула руку так, словно он ее укусил. Веки Уикхэма снова опустились. Он тяжело вздохнул, уронил голову набок и, казалось, уснул.

– Он сам не знает, что говорит, мисс, – извиняющимся тоном произнес Барнет, у которого покраснели кончики ушей. Потом он осторожно отпустил Уикхэма и сел на край кровати. – Одно слово – бредит.

– Нужно сбить жар. – Габби решила не обращать внимания ни на слова хозяина, ни на извинения слуги. – Наверно, следует послать за врачом.

Барнет покачал головой.

– Нельзя, мисс. То, что он говорит, не предназначено для чужих ушей. Он может выболтать не только собственные тайны – в чем тоже не было бы ничего хорошего, – но и… другие вещи, которые не должны выйти наружу.

Он поднялся и встал рядом с кроватью. Габби скрестила руки на груди и посмотрела ему в глаза.

– Какие другие вещи. Кто он, Барнет? Я имею право знать.

Казалось, Барнет заколебался.

– Вы называете его капитаном, – стояла на своем Габби. – Значит, он человек военный. Кроме того, ясно, что он знал моего брата. А теперь вы говорите про какие-то тайны. Мне было бы гораздо легче, если бы я знала правду. Иначе я могу представить себе самое худшее. Например, что вы сбежали из тюрьмы или сумасшедшего дома.

На усталом лице Барнета, словно высеченном из гранита, появилась слабая улыбка.

– Мисс, даю вам слово, все не так плохо. Но это дело капитана, а не мое. Если он захочет, то расскажет вам остальное.

– О боже, как жарко… Проклятое солнце. Как жарко… – Уикхэм снова начал метаться и бредить. – Воды. Пожалуйста, воды…

– Сейчас будет вода, – пообещала Габби. Несмотря на благие намерения, она вновь положила руку на пылающую щеку раненого, пытаясь вывести его из забытья, а потом посмотрела на Барнета. – Без врача нам не обойтись.

Барнет встретил ее взгляд, хотел что-то сказать, но только молча кивнул. Габби помогла слуге влить в рот Уикхэма несколько ложек воды, а потом ушла в себе в спальню. Там она дернула за шнур колокольчика и велела сонной Мэри послать лакея за Ормсби.

Спустя несколько минут она отправила второго лакея за ночевавшим на конюшне Джимом: вполне могло случиться так, что сил Барнета вновь не хватило бы. Затем Габби оделась, хотя едва начинало светать. Вспомнив про оставшиеся траурные платья, привезенные с собой из Йоркшира, она велела зевавшей Мэри принести их. Будет в чем ухаживать за раненым…

Джим появился еще до прихода Ормсби, и Барнет впустил грума в покои графа. Слуги обменялись враждебными взглядами и застыли на месте, как два злобных пса. Однако после резкого приказа Габби подошли к кровати и встали с противоположных сторон.

Габби коротко объяснила Джиму случившееся, но тот продолжал мрачно коситься на угрюмого Барнета. Едва он успел задать Габби несколько тихих тревожных вопросов, как прибыл Ормсби.

– Рана загноилась, – после короткого осмотра заявил врач. – Не стану скрывать, мадам, что положение вашего брата серьезное. И все же я не теряю надежды, – быстро добавил он, увидев выражение лица Габби и услышав сдавленный стон Барнета. – Если будут соблюдаться мои письменные предписания, он поправится. Каждые два часа рану следует обрабатывать с помощью теплых припарок из порошка, который я оставлю. Лекарство давать строго в определенное время, без пропусков. Он должен как можно больше пить, находиться в тепле и покое.

– Я прослежу за этим, – ответила Габби, потому что врач обращался именно к ней.

Ормсби пустил Уикхэму кровь, чтобы, как он выразился, «освободить скверные жидкости, вызывающие жар». Затем под присмотром врача Уикхэму влили в рот первую порцию лекарства, после чего Ормсби обработал рану и сменил повязку. При этом тело раненого обнажилось, и смущенная Габби ушла в угол комнаты, где начала готовить вино, смешанное с водой.

– …сколько крови. О боже, Маркус! Маркус…

Видимо, очистка раны была болезненной, потому что Уикхэм наполовину очнулся, мучительно вскрикнул и стал вырываться из пут. Джим и Барнет помогали врачу. Уикхэм метался и кричал, и Барнета начали одолевать дурные предчувствия. Тревога Габби становилась сильнее с каждой минутой. Больной мог наговорить лишнего.

– Проклятие, эта маленькая ведьма выстрелила в меня! – наконец пробормотал Уикхэм, и молодая женщина виновато вспыхнула. А когда он еще раз упомянул про Маркуса и кровь, Габби утешила себя тем, что врач, незнакомый с их семьей, не поймет значения сказанного.

Однако она ошиблась.

– Прошу прощения, леди Габриэлла, – сказал Ормсби, собирая свои инструменты и готовясь уйти. – Э-э… мне казалось, что его светлость зовут Маркусом.

В жилах Габби похолодела кровь, но она сумела сохранить спокойствие.

– Вы правы, – сказала она, борясь с желанием спросить, какое ему до этого дело.

– Но он, не переставая, бредит о Маркусе, которого не то ранили, не то убили… – Увидев взгляд Габби, он нахмурился и осекся. – Впрочем, это не имеет значения. Мне просто пришло в голову… Не обращайте внимания.

– Лучшего друга моего брата тоже звали Маркусом. К сожалению, несколько месяцев назад этот человек погиб в результате несчастного случая. Мой брат был свидетелем этого.

Было необходимо подавить подозрения врача в зародыше.

– О, тогда все ясно, – с облегчением сказал врач. Габби заставила себя улыбнуться и проводила Ормсби до дверей спальни.

– Мы чуть не попались, – сказал Барнет, когда Ормсби ушел.

По иронии судьбы, теперь, когда в комнате остался лишь узкий круг посвященных, Уикхэм, измученный болезненной процедурой, умолк и, казалось, уснул. Укоризненно глядя на Габби, Барнет продолжил:

– Разве я не предупреждал вас, что капитан может выдать нас? Не знаю, как вы, а с меня за это время сошло семь потов.

– Олух, при чем тут «нас»? – возмущенно сказал Джим, стоявший по другую сторону кровати. – Речь идет только о вас, двух преступниках. Моя бедная хозяйка помогает вам лишь по своей доброте.

– Замолчи, коротышка, а то… – Барнет сжал кулаки.

– Прекратите! – Габби смерила забияк грозным взглядом. – Больше никаких ссор! Нравится вам это или нет, но теперь мы должны быть заодно, если не хотим крупных неприятностей. Барнет, когда вы спали в последний раз?

Чуть смягчившийся Барнет задумчиво нахмурил брови:

– Я немного подремал на стуле. Как раз перед тем, как разбудил вас, мисс.

– Тогда вы окажете мне большую услугу, если ляжете. И вернетесь через восемь часов.

– Мисс, но… – Барнет быстро покосился на мирно спавшего Уикхэма.

– До вашего возвращения с ним буду либо я, либо Джим. По-моему, ясно, что ухаживать за больным можем только мы трое. Вы правы, в бреду он может наговорить лишнего. Поэтому не следует доверять его заботам человека, который не… не знает ситуации.

Джим напрягся и посмотрел на хозяйку, как на сумасшедшую.

Барнет мрачно посмотрел на Джима и ответил:

– Мисс, если вы не станете возражать, то я не уйду. Хотя благодарен вам за заботу о моем здоровье.

– Стану возражать! – бросила Габби. – Будьте добры делать то, что вам велят. Должна сказать, ваше здоровье меня мало волнует. Мне нужно, чтобы ваш хозяин выжил.

Барнет встревожился.

– Мисс, но…

– Вы не сможете ухаживать за ним, если будете падать с ног от усталости. Идите. Вы смело можете оставить его на наше с Джимом попечение.

– Да, мисс, – ответил смирившийся Барнет.

– Ступайте.

Барнет попятился к двери, не сводя глаз с хозяина. Потом он круто повернулся и угрожающе посмотрел на Джима:

– Если в мое отсутствие с ним что-нибудь случится…

– Ступайте! – прервала его Габби. Понимая, что возражать бесполезно, Барнет повиновался и вышел из спальни.

– Так ему и надо! – торжествующе выпалил Джим, когда они остались одни.

– Джим, если ты не хочешь, чтобы у меня началась истерика, перестань враждовать с Барнетом. Разве ты не понимаешь, что мы зависим от него и этого человека, – спросила Габби, кивнув в сторону неподвижного Уикхэма, – так же, как они зависят от нас?

 

14

Прошло два дня, но состояние раненого не улучшалось. Кожа вокруг раны воспалилась и припухла, жар не спадал, повязки пропитывались гноем и кровью. Уикхэм был без сознания и продолжал бредить.

«Возможно, оно и к лучшему», – подумала Габби, в который раз за последние три часа прижимая к его боку дымящуюся припарку. По крайней мере, он не сознает того, что с ним делают. Ее скромность страдала. Если бы Уикхэм был в сознании и мог следить за ней, она просто не смогла бы за ним ухаживать, вот и все.

Она еще не овладела искусством обрабатывать рану и в то же время прикрывать тело больного так, чтобы это было прилично. Хотя переодевал своего капитана в чистое белье Барнет, временами ночная рубашка задиралась до талии. Габби снова и снова прикрывала интимные части его тела, но раненый беспокойно метался и сбрасывал одеяло. При этом его плоть бесстыдно обнажалась, но Габби старательно отводила взгляд, подавляя свое природное любопытство.

Она все время повторяла себе, что именно из-за нее этот мужчина испытывает такие страдания.

Прикладывая больному припарку, она старалась смотреть только на рану. Но и этого было вполне достаточно, чтобы тревожить ее мысли… и чувства. К вящей досаде Габби, она обнаружила, что вид мускулистого торса Уикхэма оказывает на нее странное действие. Достаточно было одного вида собственных рук, прикасавшихся к красивому смуглому мужскому телу, как у нее учащались пульс и дыхание.

В таких случаях она быстро отводила взгляд и пыталась придать своим мыслям более достойное направление. Однако беда заключалась в том, что этот мошенник казался ей привлекательным мужчиной. Хотя Габби пыталась бороться с собой, но в глубине души знала, что это правда.

Увы, уход требовал постоянных прикосновений к больному. Как ни старалась Габби победить свое подсознание, однако эти прикосновения доставляли ей наслаждение. Стыдясь самой себя, она сделала открытие: его живот был твердым и упругим, смуглая кожа на ощупь была теплой и гладкой. От пупка тянулась вниз, куда она не дерзала смотреть, полоска темных волос, расширявшаяся внизу. Случайно ей довелось узнать, что эти волосы куда мягче, чем те, что покрывали грудь.

Внезапно воображение последовало за руками и взглядом, и Габби ощутила непреодолимое желание погрузить пальцы в эти заросли.

«Как тебе не стыдно!» – выругала себя молодая женщина, отдернув руки от безвольного тела своего подопечного и от греха подальше сложив их на коленях. Во всем были виноваты волнение и усталость, иначе она не позволила бы, чтобы в ее подсознании возникали столь недостойные образы.

«У вас такие зовущие губы»…

Уикхэм что-то пробормотал и повернул к ней голову. Затем его веки затрепетали, и на одно короткое мгновение Габби подумала, что она произнесла эти слова вслух, а он очнулся как раз вовремя, чтобы услышать это. Но когда его ресницы вновь опустились, она с облегчением поняла, что ошиблась. В ней говорило чувство вины. Уикхэм по-прежнему был без сознания.

– Ты законченный мерзавец, – упрямо пробормотала Габби. – И я не чувствую никакой вины за то, что выстрелила в тебя.

Однако она сама знала, что это неправда. А если этот человек умрет, она будет чувствовать себя убийцей. Стоит начаться заражению крови или продолжиться лихорадке, и никакой, даже самый сильный, организм не выдержит…

Нет, об этом лучше не думать.

Внизу пробили часы. Час ночи. Все родные и слуги спали. Держать их на дистанции от спальни Уикхэма было очень трудно. Легче всего было справиться с сестрами. Габби просто сказала, что зрелище больного Уикхэма не годится для их девичьих глаз. Объяснить слугам, почему их не допускают в спальню, оказалось сложнее. В конце концов Габби была вынуждена заявить, что не доверит им ухаживать за хозяином. Такое серьезное дело по плечу лишь ей самой, Джиму и Барнету.

Ответом ей стало множество обиженных взглядов.

Накануне Габби, боявшаяся за нарушение кровообращения Уикхэма, велела Барнету отвязать больного от кровати. Реакция организма последовала незамедлительно: раненый спокойно уснул. Габби решила, что это произошло благодаря избавлению от пут.

– Жарко… – отчетливо сказал он и снова сбросил одеяло.

Мгновение Габби смотрела на него, затаив дыхание. Неужели он пришел в себя? После того как она сменила Барнета, у их подопечного несколько раз проявлялись проблески сознания.

Однако раненый снова затих и, кажется, уснул. Через несколько секунд в спальне слышались только его тихое посапывание и потрескивание углей.

Обведя взглядом комнату, в которой ярко горел камин, Габби поняла, что в спальне действительно очень тепло. Ей и самой было жарко. Траурное платье с высоким воротником и длинными рукавами внезапно показалось ей тесным. Габби вытерла вспотевшую шею и заправила непокорный локон в скромный пучок на затылке. Потом промокнула пот со лба и начала обмахиваться лежавшим на коленях полотенцем. В душной комнате смешалось множество разных эапахой, в том числе запах горчицы, входившей в состав припарок, и менее острый, но не менее сильный запах разгоряченного мужского тела.

На тумбочке стоял подсвечник с тремя свечами, распространявшими аромат воска. Габби заметила, что свечи начинают догорать. Она слегка приподнялась и по очереди задула свечи. Дополнительного освещения не требовалось; достаточно было пламени камина. Свечи давали совсем немного света, можно было прекрасно обойтись без них. Габби так часто обрабатывала рану, что сумела бы это сделать даже в полной темноте.

– …бриэлла, – внезапно сказал раненый, и Габби быстро повернулась к нему.

Он действительно произнес ее имя или просто бормочет во сне?

– Вы очнулись? – резко спросила она.

Ответа не последовало.

Впрочем, Габби его и не ждала. Глаза больного были закрыты, он дышал глубоко и спокойно. «Наверно, ему стало легче», – подумала Габби, осторожно сменяя очередную повязку. Лицо Уикхэма пылало не так, как прежде, и ворочался он меньше.

«Еще час, и меня сменит Джим», – со вздохом подумала она. Хотя Джим был недоволен решимостью хозяйки помогать, как он выразился, «отъявленному злодею», но выполнял свои обязанности с мрачным усердием. Конечно, он будет ворчать, браниться и осыпать ее новыми предостережениями, с этим ничего не поделаешь. И все же Габби радовалась его предстоящему приходу.

Во-первых, она устала до изнеможения. Во-вторых, чувствовала раздражение, о причине которого не хотела думать. Полуобнаженный, беспомощный мужчина, к которому она прикасалась, был незнакомцем, преступником; более того, он оскорблял ее, угрожал ей и решился на насилие. Но Уикхэм был ослепительно красив и невероятно мужествен. Если вдуматься, то в его физической притягательности не было ничего странного, и все же Габби была недовольна собой. Во всяком случае, сильно смущена.

Его голова металась по подушке, растрепанные волосы казались особенно черными на фоне белой наволочки. Он начал что-то бормотать, но так тихо, что Габби не могла разобрать ни слова.

Она инстинктивно посмотрела на рот Уикхэма, пытаясь понять слова по движению губ. Запекшие от жара губы были красивыми – твердыми, решительными, разве что чуть тонковатыми. За последние два дня она достаточно насмотрелась на эти губы, силой вливая в них бульон, лекарство или питье. «У вас такие зовущие губы».

«У тебя тоже», – подумала она. Что будет, если она прижмется губами к этим красивым губам?

Когда эта мысль сформировалась в ее мозгу с той же неотвратимостью, с какой облака собираются в грозовую тучу, Уикхэм пошевелился и открыл глаза. Застигнутая врасплох, Габби вздрогнула, как будто у нее над ухом выстрелили из пушки.

Какое-то мгновение она всматривалась в его синие глаза, но взгляд раненого был бессмысленным. Через секунду его веки опустились вновь.

Она облегченно вздохнула. Чтобы избавиться от непрошеных мыслей, Габби решила заняться делом. Она осторожно дотронулась до припарки, убедилась, что та совсем остыла, и сняла повязку с раны. Молодая женщина швырнула тряпку в лохань, поставленную специально для этой цели. Сейчас она сядет у камина, подождет прихода Джима и почитает принесенную книгу.

Может быть, книга отвлечет ее и помешает ей беззастенчиво пялиться на Уикхэма.

Стараясь как можно скорее исполнить свои обязанности, Габби присыпала рану оставленным Ормсби порошком из лечебных трав и начала накладывать повязку, пропуская бинт под спину. Просовывать руки под его тело было трудно, но если она этого не делала, Уикхэм неизменно срывал повязку.

Очевидно, отзываясь на прикосновение, он снова зашевелился – на сей раз сильнее, чем раньше, – и, конечно, сбросил покрывало. При этом он явственно произнес:

– Пожалуйста…

Но Габби, понятия не имевшая, о чем он просит, продолжала накладывать повязку, стараясь как можно скорее закончить свое дело.

– Пожалуйста… – повторил он хрипло, но разборчиво.

Габби ничего не смогла с собой поделать. Она подняла взгляд. Его веки трепетали, но глаза были закрыты. Уголки красивых губ слегка приподнялись, словно раненый силился улыбнуться.

«Наверно, он хочет пить», – подумала Габби.

На тумбочке стоял полупустой стакан; каждый час больному следовало давать несколько чайных ложек воды. Закончив перевязку, она собиралась напоить его снова, а потом посидеть у камина и почитать.

– Как ты мне надоел, – пробормотала она себе под нос и бросила на Уикхэма суровый взгляд, которого тот, конечно, не видел.

Ее руки продолжали тем временем свое дело. Наконец Габби сделала последний оборот и завязала концы куска ткани бантиком.

Очевидно, он все же что-то сознавал, потому что ощупью нашел руку Габби и сжал ее. Рука Уикхэма была горячей, большой и сильной. Габби вновь посмотрела ему в лицо. Неужели он хочет что-то сообщить? Вполне возможно. Сказать наверняка было трудно. Во всяком случае, его глаза были по-прежнему закрыты.

Тем не менее встревоженная Габби позволила ему сжать свою руку, поднять ее… и опустить на самую интимную часть тела.

Габби ахнула, отдернула руку и отскочила от кровати проворнее, чем кот от откупоренной бутылки имбирного пива. Только что испытанное ощущение шокировало и напугало ее – этот орган шевелился и увеличивался в размерах!

Против воли Габби с боязливым любопытством уставилась на этот придаток между ног раненого. Теперь он был огромным и стоял перпендикулярно туловищу. О боже, она касалась его!

Габби отступила еще на шаг и поспешно вытерла руку о подол.

Его глаза оставались закрытыми, выражение лица было безмятежным. Рука, которую она оттолкнула, не считаясь с беспомощным состоянием больного, бессильно свесилась с кровати.

Габби напомнила себе, что он сделал это бессознательно. Он был в горячечном бреду.

Слава тебе, господи! Ее дыхание успокоилось, пульс выровнялся. Габби собрала остатки смелости, отвела глаза и потянулась к одеялу, чтобы укрыть своего подопечного…

Он молниеносно схватил Габби за запястье и дернул к себе. Она не удержалась на ногах и ахнула, упав на больное бедро. Не успела Габби опомниться, как оказалась лежащей навзничь под тяжелым мужским телом, придавившим ее к матрасу.

 

15

Она лежала под ним, теплая, мягкая и пахнущая… ванилью. Он жадно вдыхал этот запах, зарывшись лицом в ее шею.

Габриэлла… Он знал, кто она такая. Об этом хранились сведения в самом далеком уголке незамутненного сознания.

Ее запах был опьяняющим. Как и близость ее стройного, изящного, упрямо напрягшегося тела.

Он задвигался, плотно прижался бедрами к ее бедрам, ожидая, что она вот-вот начнет вырываться и прикажет немедленно отпустить ее.

Но пока этого не произошло, он решил воспользоваться моментом. Прильнул губами к жилке, бившейся на нежной шее под ухом, и на мгновение замер, ощущая бешеный пульс, вторивший его собственному.

Что бы она ни думала – а он не собирался размышлять над этим, – ее тело отвечало ему. Оно постепенно расслабилось, воспламенив чувства Уикхэма. Дыхание участилось. Когда Габриэлла втягивала в себя воздух, он ощущал прикосновение ее маленьких упругих грудей.

Он взял в рот мочку нежного уха и начал легонько посасывать ее.

Ее руки стиснули его плечи, ногти впились в кожу. Она задвигалась под ним и испустила негромкий стон. Уикхэма бросило в жар.

Охватившее его желание было таким сильным, что причиняло боль. Он хотел сжимать ее, стонущую и обнаженную, в объятиях, целовать с неистовой страстью, заставить обхватить ногами его талию.

Хотел овладеть ею.

Конечно, это было невозможно. Он знал это даже в бреду.

Да, он не мог получить все, что хотел. До такой степени его решимость не простиралась. Но получить кое-что было можно.

Рука Уикхэма потянулась к ее груди.

Габриэлла удивленно ахнула. Судя по тону, это прикосновение понравилось ей почти так же, как ему самому.

Кто это сказал, что благими намерениями вымощена дорога в ад?

 

16

Его ухо находилось как раз перед ее губами, небритое лицо прижималось к чувствительному месту между шеей и плечом, и придавленной к матрасу тяжелым мужским телом Габби казалось, что на нее рухнула гора.

Она ничего не могла с собой поделать. От прикосновения горячих влажных губ у нее участилось дыхание. Ощущение было… ощущение было…

Чудесное.

То, что он делал, заставляло звучать внутри струну, о существовании которой она и не догадывалась. За двадцать пять лет ни один мужчина не ласкал ее так. Ее вообще не целовал ни один мужчина, и она ничуть не жалела об этом. Честно говоря, Габби считала, что лично ей, как и большинству леди, несвойственны животные инстинкты, которые, как она убедилась на собственном опыте, были присущи большинству представителей мужского пола.

Когда она была моложе и еще надеялась на брак, то интересовалась некоторыми подробностями исполнения супружеских обязанностей. Кое-что было ей известно; как-никак она выросла в деревне. Эти обязанности казались ей в лучшем случае довольно обременительными. Она считала их ценой, которую женщина благородного происхождения должна платить за возможность обзавестись мужем, а со временем – детьми.

И ей никогда не приходило в голову, что физическая сторона брака может быть… приятной.

«Не приятной, – поправила себя Габби с присущей ей болезненной щепетильностью, вонзая ногти в его мускулистые плечи. – Божественной».

Только этим словом можно было определить охвативший ее трепет. Вырвавшиеся из плена чувства теперь руководили ею, и Габби замерла в неподвижности, отдавшись этому, новому для себя ощущению. Она дала себе секунду, только секунду, чтобы насладиться мгновением, повториться которому, судя по всему, было не суждено.

Щетина Уикхэма царапала ее нежную шею; горячие губы касались кожи. Жадный рот нашел мочку ее уха, начал сосать и покусывать ее. Ее губы приоткрылись, Габби со свистом втягивала в себя воздух.

Ощущение было очень странное, но опьяняющее. Дрожь начиналась там, где его губы творили свое волшебство, и пронизывала ее до кончиков пальцев. Тяжесть, прижимавшая ее к кровати, теперь казалась ей не такой уж неприятной. Габби испытывала… Она не сразу подобрала подходящее слово. Возбуждение. На самом деле ее тело казалось созданным для него. Габби сама не понимала, почему это открытие так удивило ее. Сильное мужское тело било сотворено самой природой, чтобы оплодотворять более нежное женское и дарить ему наслаждение.

А затем потрясенная Габби почувствовала, что он вталкивает свое… свое налившееся силой древко в самую интимную часть ее тела.

«Слава богу, – отрешенно подумала она, словно речь шла о ком-то постороннем, – что я полностью одета. Иначе… иначе…»

Расшитый бисером красный балдахин, на который она упорно смотрела, превратился в туманное пятно. Ритмичное давление мужской плоти заставляло Габби испытывать неведомые прежде ощущения.

Ей становилось жарко. По-настоящему жарко. Жарче, чем был он сам, а его тело горело как печка.

С ее губ сорвался еле слышный звук, и Габби с ужасом поняла, что это самый настоящий Стон.

Потрясенная, Габби замигала, плотно сжала губы, чтобы это не повторилось, и осознала, что в своем первом и единственном в жизни чувственном опыте она не сумела удержать над собой контроль.

«Пора остановиться», – решительно сказала она себе. Повинуясь не столько желанию прекратить это волшебное действо, сколько усилию воли, она резко повернула голову и освободила мочку из плена его губ.

Но тут же горячие губы Уикхэма прильнули к ее шее. Она испустила короткий, судорожный вздох. Веки затрепетали и уже были готовы опуститься, но Габби заставила себя широко раскрыть глаза и уперлась руками в широкие плечи Уикхэма. Настало время выбираться из этого неожиданного водоворота наслаждения, пока ее не утянуло на дно.

Он переместил тяжесть своего тела на неповрежденный бок; видимо, то был инстинктивный ответ на боль. Теперь Уикхэм не лежал на ней всей тяжестью, и Габби могла бы легко освободиться.

Если бы хотела этого.

Мысль была предательская, шокирующая, и Габби ее поспешно отогнала. Конечно, она хочет этого. И сейчас освободится.

Сейчас…

Габби сделала глубокий вдох. Если ей удастся сдвинуть его еще немного…

Теперь внимание самозванца переместилось на ее грудь. Она опустила глаза и увидела длинные смуглые пальцы, лежавшие на лифе ее траурного платья из черного кашемира. Никогда в жизни она не видела ничего более развратного.

Габби хотела возмутиться, стряхнуть его руку, но вместо этого притихла и затаила дыхание.

Он ласкал ее грудь, сжимал, мял, как комок теста, а потом прижал к ее соску кончик большого пальца.

Ей это понравилось. Еще как понравилось! Казалось, грудь напряглась и увеличилась. Он потер затвердевший сосок, а потом зажал его между большим и указательным пальцем и начал теребить, заставив набухнуть. Тело ее стало чужим и непослушным, а потом ей вдруг стало горячо и мокро.

Пришедшая в ужас, Габби поняла, что ее ляжки оросила какая-то жидкость.

Это возбуждало и одновременно пугало ее. Уикхэм слегка сжал руку, и очарованная Габби сделала открытие: ее грудь была создана для его ладони. Смуглые пальцы начали описывать на ее груди дразнящие круги. Концентрические круги становились все уже и уже; было ясно, что их конечной целью является сосок. Когда Уикхэм добрался до острого пика, заметного, несмотря на несколько слоев ткани, тело Габби охватила сладкая дрожь.

Это было восхитительно. Так восхитительно, что у нее сами собой поджались пальцы ног, обтянутые тонкими шерстяными чулками. Так восхитительно, что она тяжело задышала и стиснула зубы, пытаясь удержаться от нового постыдного стона. К затопившей ее изнутри огненной лаве добавилась сладкая тянущая боль.

Он снова слегка сместился и просунул свое колено между ее коленями. Подол платья задрался ей на бедра, их ноги переплелись. Она чувствовала жар его сильного тела даже сквозь одежду.

Лже-Уикхэм удобно устроился между ее ног так, словно делал это всегда. Внезапно Габби ощутила приступ страха. Это было нехорошо, она знала это. Часть мужского тела проникла между ее ног и… и… О боже милосердный, что он делает? Рука Уикхэма оставила ее грудь, медленно и чувственно скользнула по телу Габби, лаская его, а потом потянула подол ее платья.

Подол поднимался дюйм за дюймом; тут Габби наконец восстановила присутствие духа и начала вырываться по-настоящему.

– Мне нравится, как ты покачиваешь бедрами, – отчетливо сказал он ей на ухо.

Пораженная тем, что человек, пребывающий в бессознательном состоянии, может произнести такую законченную фразу, Габби застыла на месте.

К ее ужасу, Уикхэм поднял голову, и она уставилась в его мерцающие темно-синие глаза.

– Вы очнулись… – В голосе Габби от негодования даже появилась хрипотца.

– А разве вы сомневались в этом?

Он улыбнулся медленной, чувственной улыбкой, от которой у Габби дрогнуло сердце. А затем – прежде чем она успела ударить его, потребовать отпустить и сделать одну из тысячи вещей, которые она обязана была сделать, – опустил голову и прижался губами к ее груди.

Габби ощущала жар его рта сквозь платье и сорочку. Этот огонь сжигал ее, тело дрожало в ожидании чего-то еще более потрясающего. С ее губ сорвался еще один унизительный стон. Спина Габби инстинктивно выгнулась, руки сами собой обхватили затылок лже-Уикхэма и крепко прижали его рот к груди.

Смертельно испугавшись ответа собственного тела, Габби очнулась. Нельзя, нельзя позволить, чтобы это продолжалось!

Она начала отчаянно сопротивляться и уперлась руками в его плечи, пытаясь вырваться. Когда это не помогло, она извернулась, как черная гадюка, и сильно укусила его в плечо.

 

17

– Уй!

Он вскрикнул, откатился в сторону и прижал рукой раненый бок. Негромкий стук и сдавленный возмущенный возглас заставили его оглянуться. Видимо, Габби свалилась с кровати и приземлилась на четвереньки. Ее растрепанная каштановая макушка плыла у него перед глазами, покачиваясь вверх и вниз, как пробка в полосе прибоя.

– Вы могли бы сказать что-нибудь вроде «отпустите меня».

– А вы бы послушались?

Серые глаза Габриэллы гневно смотрели на него поверх матраса. Тонкие темные брови сошлись на переносице.

Как ни странно, но ни боль во всем теле, ни неизбежная слабость и головокружение не мешали ему быть довольным собой.

– Конечно, послушался бы. За кого вы меня принимаете?

Уикхэм хорошо видел ее лицо, выражение которого говорило само за себя. Ответ был бы для него не слишком лестным.

– Мисс Габби!

Дверь спальни распахнулась без предупреждения.

Уикхэм поднял глаза, увидел бесцеремонно вторгшегося Джима и нахмурился. Слава богу, что этот человек не вошел на пять минут раньше. Габриэлла была бы безнадежно скомпрометирована, а это никак не входило в его расчеты.

Слуга закрыл дверь, подошел к кровати и уставился на Габби, не обращая внимания на Уикхэма. Она с трудом поднялась на ноги и быстро провела рукой по рассыпавшимся в беспорядке волосам, из которых выпали шпильки.

– Что с вами? – встревоженно спросил грум.

– Все в порядке. Просто я… потеряла равновесие.

Она тяжело опиралась о заднюю спинку кровати и говорила с трудом, едва переводя дух. Впрочем, он и сам слегка запыхался и чувствовал себя не лучше Габби. Под ужасным черным платьем скрывался настоящий клад. Это открытие несказанно возбуждало Уикхэма.

– Я не слышал стука и не давал вам разрешения войти, – высокомерно обратился он к Джиму. Потом покосился на себя и с облегчением убедился, что скомканная простыня прикрывает его тело.

– Стало быть, вы очнулись? – Джим смерил его уничтожающим взглядом.

– Да, – подтвердила Габриэлла, не дав ему открыть рот.

Ее голос звучал так уверенно, словно последние пять минут она сидела у камина за вышиванием, а не металась в его постели. Она холодно посмотрела сначала на него, а потом на слугу.

«Увы, – иронически подумал Уикхэм, – с краской на щеках справиться куда труднее».

Она отвернулась, но старик уставился на него во все глаза и скривил губы. Уикхэму, лежавшему навзничь, это не понравилось. Он уперся локтями в матрас и попытался сесть.

И тут же ощутил приступ адской боли. Казалось, что к боку прикоснулись раскаленной добела кочергой. Какого черта?..

Он стиснул зубы, пытаясь не вскрикнуть, снова рухнул на матрас и со свистом втянул в себя воздух. Боль продолжала полосовать напрягшееся тело как нож. Уикхэм закрыл глаза, на его лбу проступил пот.

Снова поднять веки ему удалось не сразу. Сделав это, он увидел, что Габриэлла и ее помощник стоят у кровати и смотрят на него сверху вниз. Джим, скрестивший руки на груди, разглядывал его без всякого удовольствия, а Габриэлла – с опаской.

– Вам нельзя двигаться. Может начаться кровотечение, – строго сказала она.

– Вы выстрелили в меня, – вспомнил он. – Ночью… в библиотеке…

– Вы это заслужили, – ответила Габби. Джим с жаром закивал, подтверждая ее слова.

– О боже, я чувствую себя так, словно попал под почтовую карету! – простонал самозванец и тут же пожалел об этом. Учитывая реакцию аудитории, лучше было не жаловаться. Обычно он вел себя более стоически, но сейчас боль совсем измотала его.

– Вы были очень больны.

Джим покосился на хозяйку, услышав в ее голосе явственный холодок. Поняв, что ее поведение вызовет ненужные вопросы, она заставила себя сменить выражение лица.

– Как долго?

Несколько медленных глубоких вдохов сделали свое дело. Боль стала терпимой.

– Идет третий день.

Тон выдавал ее. Сомневаться не приходилось – миледи была настроена враждебно. То ли потому, что ее тело отвечало ему, то ли потому, что он знал, что ее тело откликнулось на его ласки. Полной уверенности у Уикхэма не было, но если бы он держал пари, то поставил бы на второе.

– И вы ухаживали за мной?

В этих словах таился намек, и он не смог удержаться от улыбки, хотя продолжать беседу становилось все труднее. Язык не слушался, шевелился с трудом, голос звучал хрипло. К этому добавлялось головокружение, начинавшееся тогда, когда он пытался оторвать голову от подушки. Хотя боль в боку больше не грозила ему обмороком, но ощущалась довольно сильно. Нечто подобное было с ним только однажды: когда во время боев на Пиренейском полуострове подстреленная под седоком лошадь упала ему на ногу, сломав ее в трех местах. Повреждения были такими сильными, что сначала хирург хотел ампутировать голень. Его спас только решительный отказ позволить это, а потом, когда он потерял сознание, собачья преданность Барнета.

Вспомнив об этом, он подозрительно посмотрел на стоявших рядом.

– Что вы сделали с Барнетом? Он не оставил бы меня по собственной воле.

Стараясь не делать резких движений, раненый коснулся повязки и поморщился от боли.

– Я отправила его спать. Он выбился из сил. Так что вам придется смириться с этим. – Голос Габриэллы звучал сварливо; это было местью за его недавнюю улыбку.

– Значит, вы сумели завоевать его доверие? Поздравляю. В данных обстоятельствах это немалое достижение.

Он осторожно обследовал повязку на ране, затем немного полежал, собираясь с силами для новой попытки сесть, и посмотрел на Габриэллу. Интерес лже-Уикхэма вызвало еле заметное влажное пятно на ее груди, маленький черный кружок на темном фоне, не понятный непосвященному. Но он был посвященным и испытал острое наслаждение, когда у Габриэллы расширились глаза.

Заметив его взгляд, она все поняла и скрестила руки на груди.

– Как говорится, нужда заставит. – Ее глаза прищурились, тон стал ледяным.

Джим быстро закивал. Забавно, что лицо слуги теперь было более дружелюбным, чем лицо хозяйки… если можно сказать, что гадюка дружелюбнее кобры.

– Мы ухаживали за вами по очереди, – сообщил грум. – И устали до смерти, особенно мисс Габби. По моему разумению, вы этого не заслуживаете.

– Но почему вы? Почему не слуги? – спросил он Габриэллу, не обращая внимания на грума.

– Потому что вы были без сознания, бредили и болтали то, что не предназначено для чужих ушей. Я решила, что слугам не следует знать все ваши секреты.

Настал ее черед улыбаться. Эта улыбка была очень ехидной и намекала на то, что сама Габриэлла в его секреты посвящена.

Он улыбнулся в ответ, но с большим трудом.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны. Если бы они – или кто-нибудь другой – узнали все мои секреты, – многозначительно подчеркнул Уикхэм, – вероятно, мне пришлось бы убить их.

Это возымело свое действие: улыбаться Габби перестала. И она, и Джим возмущенно уставились на самозванца.

– Ну ты, мерзавец, постыдился бы угрожать тому, кто спас тебе жизнь! Если бы мисс Габби не…

– Хватит, Джим. От таких людей не приходится ждать благодарности.

Презрение, прозвучавшее в голосе Габриэллы, напомнило ему, что иногда она бывает очень надменной. А от этого воспоминания было рукой подать до другого – что временами от надменности не остается и следа. Так было, когда он овладел ее рукой, губами, а потом ласкал ее грудь.

Будь они наедине, он не преминул бы сказать об этом.

Их взгляды встретились. Должно быть, Габриэлла угадала направление его мыслей, потому что ее щеки начали напоминать цветущие розы.

– Вода есть? – резко спросил он.

В его намерения не входило смущать Габриэллу на глазах у слуги. Если бы он продолжал дразнить ее, Джим мог бы обо всем догадаться. Кроме того, он действительно хотел пить. Его язык напоминал кусок кожи, а в горле так першило, словно он наглотался песка.

– Да, конечно.

Он обрадовался, увидев, что досада Габриэллы не уменьшила ее заботливости. Она пошла к столику и одновременно сказала Джиму, обернувшись через плечо:

– Пожалуйста, подложи ему под голову подушку, чтобы удобнее было пить.

Мгновение мужчины красноречиво смотрели друг на друга. «Плевать мне на тебя», – говорил взгляд старого слуги. Уикхэм терпеть не мог принимать помощь, а тем более от людей, которые смотрели на него так, словно с наслаждением свернули бы ему шею, как фазану. Чувство непривычной беспомощности не доставляло ему никакого удовольствия. Однако пить, лежа на спине, тоже было неудобно.

И все же компромисс был достигнут. Джим, бормоча что-то неразборчивое, но явно нелицеприятное, потянулся за подушкой, а раненый послушно приподнял голову. Когда вторая подушка легла на первую и слуга выпрямился, они снова посмотрели друг на друга с такой же неприязнью.

– Подбрось угля в камин. Огонь догорел, – сказала Габриэлла и сменила Джима у кровати. Она неуклюже примостилась на краю, набрала в ложку воды и осторожно поднесла ее ко рту Уикхэма.

– Это у вас хорошо получается, – вкрадчиво пробормотал он, вспомнив, как она кормила его бульоном.

Искушение подразнить ее было слишком велико. Габриэлла гневно стиснула губы, сдерживая раздражение, и продолжала делать свое дело.

Утолив жажду, он поймал ее запястье и задержал руку, сжимавшую пустую ложку. Кожа Габриэллы была шелковистой, а кости такими тонкими, словно их выдули из стекла.

Запястье напряглось, окаменело, и Габриэлла с опаской посмотрела ему в глаза.

– Спасибо за заботу, – сказал он так тихо, что Джим ничего не услышал.

Габриэлла не просто смутилась; в ее глазах мелькнул страх.

Ее реакция его несказанно удивила. Кончиками пальцев Уикхэм ощутил, что у нее участился пульс.

Невольно посмотрев на ее рот, он увидел, что губы Габриэллы слегка раскрылись и с трудом втягивают воздух. Уикхэм смутно помнил, что уже называл эти губы зовущими.

Если это было верно тогда, то теперь – верно вдвойне.

В тот же миг ее рот плотно сжался. Подняв глаза, Уикхэм понял, что она тоже помнит об этом. Она резко встала и освободила запястье.

– Пожалуйста, – холодно ответила Габриэлла и отвернулась, не добавив к сказанному ни слова.

Она поставила стакан на столик, положила ложку и повернулась к Джиму:

– Я иду спать. Спокойной ночи.

А затем молча исчезла в соседней спальне. Он хмуро следил за тем, как она осторожно закрыла за собой дверь.

Спустя мгновение щелкнул замок, возвестивший о том, что дверь заперта.

Оставшись наедине с Джимом, он недовольно посмотрел на старого грума и сказал:

– Можешь позвать Барнета.

 

18

В тот вечер Уикхэму стало намного легче. Большую часть времени он спал, но когда бодрствовал, то чувствовал, что силы постепенно возвращаются к нему. Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки.

Эту весть, обрадовавшую весь дом, Габби узнала от Барнета, после чего решительно заявила, что «брат» больше не нуждается в ее помощи. Уикхэм был слишком опытным сердцеедом, а она оказалась слишком чувствительной к его чарам. Оставалось только одно; держаться от него как можно дальше.

Теперь, когда жизни пациента больше ничто не угрожало, она воспользовалась этим как предлогом, чтобы отказаться от дежурств у его постели. Раненый пришел в себя, и уход за ним можно было без опаски поручить слугам. Согласно словам Барнета, его светлость больше не бредил, так что разглашения секретов отныне можно было не опасаться.

Хотя Уикхэм по-прежнему лежал пластом, от посетителей не было отбоя. Видимо, раньше они воздерживались от визитов, опасаясь расстроить и без того опечаленных домочадцев. Судя по всему, весть о несчастье с графом облетела все лондонское высшее общество со скоростью света. От леди Сэлкомб пришла записка, предписывавшая племянницам явиться к ней в назначенный час через три дня. Визитные карточки оставляли десятки людей; у двери особняка выстроилась целая очередь. Поскольку сам Уикхэм был недоступен, принимать посетителей приходилось Габби.

Одним из первых стал лорд Денби, заявивший о своей тесной дружбе с раненым. Он явился в тот день, когда Габби сложила с себя обязанности сиделки. Вежливо осведомившись о самочувствии больного, лорд четверть часа открыто флиртовал с Клер.

Вскоре тем же занялись достопочтенный мистер Пул, лорд Генри Рейвенби и сэр Барти Крейн. Эти господа явились без предупреждения, но Габби, помнившая, что конечной целью ее махинаций является выгодное замужество Клер, которое освободило бы ее от всяких обязательств перед лежавшим наверху мошенником, оказала им всем гостеприимство, на которое был способен особняк Уикхэмов.

Чуть менее любезно была встречена леди Уэйр, которая вплыла в гостиную сразу после того, как вышеперечисленные господа ушли, посылая Габби и Клер воздушные поцелуи, словно давним друзьям. Означенная дама присоединилась к кружку избранных леди, поахала насчет несчастного случая с графом, а потом начала с жаром излагать последние светские сплетни.

Хотя она пробыла в доме не больше предусмотренной этикетом четверти часа, после ее ухода Габби испытала абсолютно не соответствовавшее случаю облегчение. Виновато в этом было не столько вызвавшее восхищение Клер платье гостьи из небесно-голубого шелка, явно созданное специально для того, чтобы демонстрировать грудь (то, что грудь у нее великолепная, вынуждена была признать даже Габби), сколько записка, которую леди Уэйр сунула ей в руку перед уходом.

– Это наверняка доставит бедняге Уикхэму удовольствие, – с многозначительной улыбкой сказала леди Уэйр.

Габби, не сумевшая придумать вежливого предлога для отказа, приняла запечатанное послание и заставила себя улыбнуться в ответ, поборов яростное желание смять billetdouce [5] в кулаке.

Но еще большее раздражение вызвало у нее то, что, передав записку Стайверсу с указанием вручить ее адресату, она никак не могла избавиться от сладкого запаха духов, которым было пропитано письмо. Габби долго терла пальцы мылом, полностью сменила одежду, но слащавый запах по-прежнему преследовал ее.

Возможно, сам Уикхэм был в этом не виноват, и все же список его прегрешений стал длиннее.

В последующие два дня их посетили весьма лестные визитеры: оставили свои карточки леди Джерси (видимо, старая подруга их тетушки) и сопровождавшая ее графиня Ливен. Взволнованная Туиндл сообщила, что эти дамы являются патронессами «Альмака», самого фешенебельного женского клуба, и что с ними нужно держаться как можно вежливее.

– Понимаете, там принимают только избранных особ, – сказала она Габби и Клер, которые с благоговейным страхом рассматривали коллекцию визитных карточек. – Этот клуб в просторечии называют «ярмаркой невест». Если девушку там отвергают, это сказывается на ее шансах выйти замуж самым роковым образом. Стоит только патронессам посмотреть на вас косо, как… Но, конечно, вам это не грозит. В вас, мисс Клер, а также в мисс Габби и мисс Элизабет нет ни одного изъяна.

– Туиндл, может быть, вы и правы, но мне кажется, что стоит тетушке остаться недовольной, как леди Джерси и подобные ей перестанут быть столь любезными, – возразила Габби, усталая после очередной бессонной ночи. Кроме того, у нее слегка болела голова, однако все это было пустяками по сравнению с необходимостью заручиться поддержкой тетушки.

Поэтому ровно в четыре часа назначенного дня Габби и Клер поднимались по ступенькам дома леди Сэлкомб на Беркли-сквер. Поскольку Бет еще не выезжала, ее избавили от участия в экспедиции, за что она была безмерно благодарна сестрам. Однако культурная программа, разработанная Туиндл и предусматривавшая посещение какого-то затхлого музея с мраморными греческими статуями, девочку разочаровала.

Бет недовольно пробурчала, что эти статуи могут любого вогнать в краску, что они дурацкие, разбитые и что лично ей все это неинтересно. После чего Туиндл прочитала ей еще одну лекцию о том, что молодым леди не пристало пользоваться просторечиями и что они обязаны объясняться на классическом английском языке. После чего Бет надулась и уехала в довольно мрачном настроении.

Габби, рассказавшая Клер эту историю по дороге, еще улыбалась, когда им открыл дверь лакей и сообщил, что тетушка ожидает их в гостиной.

Она продолжала улыбаться, пока сестры шли по лестнице. Рассказывая о стычках Бет с Туиндл, Габби надеялась отвлечь Клер: сестра, впервые шедшая к тетушке, трепетала от страха. Это отчасти помогло. Клер улыбнулась, но по-прежнему была бледна.

«И все же более очаровательной девушки в этом сезоне в Лондоне не будет», – с-гордостью подумала Габби. От сестры в платье из лимонно-желтого муслина, отделанном под грудью золотыми лентами, и прелестной соломенной шляпке нельзя было отвести глаз.

Однако важная пожилая леди, которая при виде девушек, вошедших в гостиную, встала, отложила вышивку и смерила обеих критическим взглядом, очевидно, думала иначе.

– Ну, – сказала она ворчливым баритоном, настолько похожим на голос их покойного отца, что Габби слегка вздрогнула, – думаю, я должна считать себя польщенной, что вы наконец соблаговолили сообщить мне о своем приезде.

 

19

Увидев расширившиеся от страха глаза Клер, Габби вздернула подбородок. Чем бы ни обернулся этот визит, она не желала, чтобы их запугивали. Достаточно и того, что этим всю жизнь занимался отец.

– Добрый день, тетя, – холодно сказала Габби, протягивая руку.

На ней было платье из ярко-оранжевой тафты, голову украшала белая кружевная шляпка, и она знала, что тоже выглядит неплохо, хотя, конечно, до Клер ей далеко.

Августа Сэлкомб прищурила маленькие глазки и еще раз оглядела племянниц. Она не была красавицей даже в юности, а сейчас (на вид ей было уже за шестьдесят) относилась к тому типу женщин, которых называют «боевой топор» – ростом в добрых шесть футов, с мужеподобной фигурой, угловатым большеносым лицом и седыми косами, короной уложенными на макушке. Словно стремясь подчеркнуть цвет волос, она надела платье из светло-серого люстрина, бывшее модным несколько лет назад.

– Что ж, я рада, что по крайней мере ты не полное ничтожество. И что тебе хватило ума одеться соответственно возрасту. Судя по тому, что мне приходится видеть, это искусство в наши дни почти утеряно.

Произнеся этот двусмысленный комплимент, она пожала руку Габби, а затем начала буравить глазами Клер. Бедняжка Клер задрожала как осиновый лист и инстинктивно сделала книксен. Леди Сэлкомб громко хмыкнула.

– Девочка, ты похожа на свою мать. Та была красавица, но глупа как пробка. Иначе она не вышла бы замуж за Уикхэма. – Тетушка Августа издала короткий смешок. – Будем надеяться, что ты окажешься умнее. – Она снова посмотрела на Габби. – Ты тоже похожа на свою мать, но если у Софии и было какое-то подобие характера, лично я никогда этого не замечала. Однако у тебя он, кажется, есть. Ну что ж, садитесь.

Сестры сели, и им тут же подали чай. Леди Сэлкомб поднесла к губам чашку из тонкого фарфора и посмотрела на Габби.

– Я слышала, что Уикхэм ранил сам себя. Экая глупость! Это правда?

Габби изложила версию происшедшего, предназначенную для посторонних, и леди Сэлкомб неодобрительно фыркнула.

– Вот олух! Неужели и у этого мозги набекрень? В конце концов, теперь он глава нашей семьи, а если он действительно такой простофиля, то еще наделает дел. Ну ладно… Судя по тому, что я слышала, он малый красивый, но мерзавец порядочный: пробыл в городе две недели, а навестить тетку так и не удосужился. Что ты об этом думаешь, а? – спросила она, осуждающе глядя на Габби.

– Мэм, я бы не хотела отвечать за грехи брата, – спокойно ответила Габби, прихлебывая чай. Леди Сэлкомб засмеялась.

– Слушай, Габриэлла, а ты мне нравишься! Твой папаша… ну ладно, о мертвых плохо не говорят, но ты должна знать, что мы никогда, не ладили. Я даже не ездила на его похороны. Наверно, ты читала письмо, которое он прислал мне, когда я предложила ввести тебя в свет. Чушь какая! Ну ладно… – Леди Сэлкомб покачала головой, потом нахмурилась и смерила Габби взглядом от пят до макушки. – Он написал, что ты калека.

– Неправда, Габби не калека! – вступилась за сестру Клер.

Зная, как она напугана (Клер никогда не отличалась смелостью), Габби слегка улыбнулась ей, а потом снова посмотрела на тетку.

– Я хромаю, мэм.

– Я этого не заметила.

– Это бывает заметно только тогда, когда Габби устает или долго ходит пешком. Обычно она не хромает. – Щеки Клер, бросившейся на защиту сестры, разрумянились.

Леди Сэлкомб пристально посмотрела на Клер.

– Значит, у тебя есть язык? Я уже начинала сомневаться. А где же ваша третья? Я думала, у Мэтью было три дочери.

– Бет осталась с гувернанткой. Ей всего пятнадцать лет.

– Гм-м… Я бы с удовольствием посмотрела на нее.

– Мы будем счастливы принять вас у себя на Гросвенор-сквер, – любезно ответила Габби.

– Пожалуй, я так и сделаю. Сами знаете, мой Сэлкомб умер десять лет назад, а детей у меня нет. Если не считать вас обеих, вашей сестры и брата, моими ближайшими родственниками являются Томас и его девочки. Но если вы с ними знакомы, то знаете, что это не та родня, с которой хочется проводить время. Учитывая это, я хотела бы познакомиться с вами четверыми поближе.

– Вы окажете нам большую честь, мэм, – с улыбкой ответила Габби.

Леди Сэлкомб поставила чашку и бросила на Габби проницательный взгляд.

– Я не люблю ходить вокруг да около и никогда не любила, так что можешь быть со мной откровенной. Вы приехали в Лондон, чтобы устроить будущее?

Габби тоже опустила чашку.

– Да, мэм. Именно так.

Леди Сэлкомб смерила взглядом смутившуюся Клер, а затем снова обратилась к Габби:

– Что ж, если я еще не выжила из ума, это ей легко удастся. Найти мужа для тебя будет труднее, но надежду терять не надо. Может быть, найдется какой-нибудь вдовец с детьми. Ты любишь детей?

Клер широко раскрыла глаза и издала звук, который Габби приняла за сдавленный смешок. Но когда леди Сэлкомб нахмурилась, у Клер хватило ума сделать вид, что она закашлялась.

– Да, мэм, – быстро ответила Габби, отвлекая внимание тетушки от допущенной Клер промашки. – Я люблю детей, но вовсе не собираюсь искать себе мужа. Мы приехали в Лондон, чтобы выдать замуж Клер.

– Угу, как же… Моя дорогая, все женщины ищут мужей. Таков закон природы. Но ближе к делу. Я так понимаю, что вы приехали ко мне с целью попросить представить тебя и сестру в свете?

Габби хотела подойти к этой теме как можно тактичнее. Но неожиданно оказалось, что леди Сэлкомб к такту не привыкла. Спасение заключалось в одном: быть такой же прямой, как она сама.

– Да, мэм.

И тут леди Сэлкомб улыбнулась. Казалось, над мрачным пейзажем взошло солнце и принесло тепло, на которое никто не надеялся. Краем глаза Габби заметила, что Клер задумчиво рассматривает тетушку. Должно быть, сестра заметила ее взгляд, потому что тут же посмотрела в другую сторону.

– У тебя есть голова на плечах, – одобрительно сказала леди Сэлкомб Габби, которая, в отличие от Клер, сумела сохранить безмятежное выражение лица. – Редкое качество для девушки. Терпеть не могу нынешних барышень – такие мямли!

Эти слова сопровождались хмурым взглядом в сторону Клер.

– Ладно, сделаем. Я введу вас обеих в свет. При условии, что вы будете меня слушаться. Салли Джерси обеспечит вам рекомендации для вступления в «Альмак». Она сказала, что собирается вскоре навестить вас. Я рада, что вам хватило ума заехать ко мне еще до ее визита. Теперь вы сможете сказать ей, что находитесь под моим покровительством. Чтобы вы смогли дебютировать, Уикхэму придется дать бал. Это потребует немалых усилий с моей стороны – не ради ваших прекрасных глаз, юные мисс, а ради блага семьи. Не считая того, что я смогу как следует поразвлечься. – В ее глазах появилась лукавая искорка. – В этом сезоне Мод вводит в высшее общество свою дочь – как ее… Не то Дездемона, не то еще какое-то идиотское имя. Увидев такое, она просто позеленеет!

Тетушка Августа жизнерадостно кивнула в сторону Клер. Намек заставил девушку вспыхнуть. Габби улыбнулась леди Сэлкомб:

– Спасибо, мэм. Мы с благодарностью принимаем ваше предложение, правда, Клер? Вы слишком добры. Но что касается бала, который должен устроить Маркус…

– Я сказала, что вы должны во всем слушаться меня! – воинственно ответила тетушка. – Если я говорю «бал», – значит, будет бал. Причем настоящий, а не абы как. Я сама поговорю с Маркусом.

Представив себе, как леди Сэлкомб принуждает «племянника» устроить бал для его невольных «сестер», Габби улыбнулась. Она все еще улыбалась, когда поднялась на ноги. Время, отведенное для визита, давно прошло.

– Он не сможет отказать вам, мэм. Как и никто на свете. Я в этом уверена.

Клер тоже встала; вслед за ними поднялась и леди Сэлкомб.

– Не люблю лести, – сказала она, сурово посмотрев на Габби. – Хотя ты права. Все считают, что убеждать я умею. Ну ладно… Откладывать дело в долгий ящик не стоит. Сезон уже начался. Сегодня вечером я заеду за вами, и мы поедем в оперу. Если хотите, можете взять с собой свою младшую. После этого все узнают, что вы в городе и находитесь под моим покровительством. А завтра молоток проделает в вашей двери дыру. Что еще, что еще?.. Габриэлла, будь добра сменить прическу. Я пришлю к тебе кого-нибудь. А ты, Клер, должна освоить искусство светской беседы. Поверь мне, неумение связать два слова в наши дни считается большим недостатком. Но, похоже, вы обе в карман за словом не лазите. Кстати, можете называть меня тетей Августой.

– Сочтем за честь, мэм, – искренне ответила Габби и послушно приложилась к подставленной ей морщинистой щеке.

Клер молча последовала ее примеру и быстро удалилась, выслушав напоследок совет «к следующей встрече непременно развязать язык».

Когда сестры покинули особняк на Беркли-сквер, в их ушах еще звенело обещание тетушки заехать за ними в девять часов вечера.

– Ужасная женщина! – выдохнула Клер, когда они благополучно добрались до кареты. – При одной мысли, что она будет с нами, мне хочется утопиться!

– Можешь не обращать на нее внимания, – рассеянно ответила Габби. – Но я считаю, что нам крупно повезло. С ее помощью ты без труда завоюешь Лондон.

– Габби, я ее боюсь. Она так напоминает мне папу, что в ее присутствии я лишаюсь дара речи.

Габби очнулась от дум, посмотрела на сестру и признала, что сходство, увы, действительно есть. К сожалению, Клер всегда была слишком чувствительной к грубости, а леди Сэлкомб – то есть тетушка Августа – мягкостью не отличалась.

– У нее нет власти над нами. И она за нас не отвечает. Тебе нечего ее бояться, Клер.

– За нас отвечает Уикхэм, правда?

Казалось, эта мысль утешала сестру. Габби, никогда не думавшая об этом, тут же испугалась. Страшная правда состояла в том, что для всего света самозванец, в данный момент лежавший в соседней спальне, являлся их опекуном и имел право распоряжаться их жизнями.

Вскоре они добрались до Гросвенор-сквер. Войдя в дом, Габби и Клер разошлись по своим спальням. Габби, все еще находившаяся под впечатлением слов Клер, шла по коридору, на ходу снимая перчатки.

Не успела она дойти до дверей спальни, как из комнаты Уикхэма донесся сдавленный крик. Сдавленный женский крик. Габби замерла на месте и прислушалась. Все стихло. Хорошо вышколенная прислуга молчала.

И все же ей не послышалось.

Неужели этот человек настолько порочен, что набрасывается на горничных? Или настолько не уважает чужую собственность, что посмел принимать у себя в спальне леди Уэйр? Неужели он сейчас предается тому, что хотел навязать ей?

При свете дня? В особняке Уикхэмов?

Габби не могла этого вынести. Она была обязана знать, что происходит. Если это бедная беспомощная горничная, ее нужно выручить. Если это леди Уэйр или кто-нибудь того же пошиба, то ни один благородный человек не потерпит этого у себя в доме. Чем раньше она поставит эту дрянь на место, тем лучше.

Но тут Габби напомнила себе, что человек, лежащий в спальне графа, не относится к благородным. И к джентльменам тоже: это она знала по собственному опыту.

Однако для всех остальных он продолжал оставаться графом Уикхэмом.

Не успела она решить, что делать в таких обстоятельствах, как из-за двери снова донесся сдавленный крик. У Габби расширились глаза. Кажется, женщине затыкают рот?

Неужели он действительно насилует кого-то из горничных?

Растерянная и озадаченная, Габби подкралась к двери спальни. Потом обвела глазами коридор, убедилась, что ее никто не видит, наклонилась и прижала ухо к гладкой деревянной панели.

Сомневаться не приходилось, в спальне находились два человека: мужчина и женщина. Она явственно слышала два голоса, хотя и не могла разобрать слов. Конечно, мужской голос принадлежал самозванцу. Вопрос заключался в другом: кто эта женщина и что он с ней делает?

Ее воображение лихорадочно заработало. Уикхэм что-то сказал и засмеялся. Габби стала жадно ждать продолжения. Если ответ женщины будет нормальным, – значит, этой твари, кем бы она ни была, ничто не грозит. Тогда можно будет просто уйти и сделать вид, что ничего не было.

В конце концов, как бы ни возмущала ее распущенность этого человека, едва ли она имела право разоблачать того, кто для всех, кроме нее и Джима, являлся хозяином этого дома.

Поняв это, Габби заскрежетала зубами.

Тут подала голос собеседница Уикхэма. Габби прислушалась, и волосы у нее встали дыбом.

Она знала этот голос так же, как свой собственный.

Женщиной, находившейся в спальне Уикхэма, была Бет.

 

20

К счастью, дверь была не заперта. Узнав голос говорившей, Габби повернула ручку и быстро вошла в покои графа.

Бет… если он что-то сделал с Бет… Она была готова к худшему.

Не успев выпустить ручку, Габби остановилась как вкопанная и уставилась на кровать.

Бет сидела на краю огромного матраса спиной к двери. Ее рыжие локоны, схваченные белой лентой на макушке, рассыпались по плечам. Она наклонилась вперед, подобрав под себя ногу. Изысканное платье из желтого муслина задралось, обнажив обтянутое белым чулком круглое колено. Девушка внимательно вглядывалась в игральные карты, разложенные на покрывале.

– Бет! – с трудом выдавила Габби. Услышав голос сестры, Бет оглянулась, оторвавшись от карт.

– Привет, Габби, – бросила она, рассеянно помахала ей рукой и вновь вернулась к картам. – Ты видела тетушку?

Габби, убедившись, что с сестрой все в порядке, с трудом перевела дух. Уикхэм поднял голову и заговорщицки подмигнул ей. Вспомнив обстоятельства их последней встречи, Габби вспыхнула. Эта хитрая бестия использовала ее… а она позволяла. Точнее, испытывала от этого наслаждение.

Решив не показывать виду, насколько ее пугает близость Уикхэма, она вздернула подбородок и ответила ему ледяным взглядом.

– Так ты видела нашу тетушку? – с нарочитой любезностью спросил Уикхэм.

Однако Габби не дала себя провести. Она знала, что ее дразнят.

– Конечно, видела, – хладнокровно ответила она, довольная тем, что голос ее слушается. – Она очень сердита. Собиралась завтра приехать и отругать тебя за то, что ты так и не удосужился нанести ей визит.

– К несчастью, я прикован к постели и еще не могу принимать посетителей, – высокомерно ответил он. – Так что тетушке придется приберечь свой пыл до другого раза.

– Ты принял меня, – рассеянно напомнила Бет, продолжая изучать карты. – И Габби, кстати, тоже.

– Да, но вы мои сестры, а это совсем другое дело. Кроме того, на самом деле я не принимал никого из вас, хотя, конечно, был рад вашему приходу. Вы обе… э-э… прибыли сами.

Габби смерила его испепеляющим взглядом. Глаза Уикхэма насмешливо блеснули, и застигнутая врасплох молодая женщина на мгновение – о, только на мгновение – вновь ощутила чары этого человека. Она едва не забыла, что перед ней сидит мошенник. Подлец был слишком красив…

Эта мысль подействовала на нее как ушат холодной воды. Габби пришла в себя и сердито нахмурилась. Он сидел на кровати, опершись на подушки, и держал в руке раздвинутые веером карты. Слава богу, вид у Уикхэма был вполне приличный. На нем был синий халат, надетый поверх ночной рубашки. Нижнюю часть его тела прикрывало покрывало.

Для человека, совсем недавно находившегося на пороге смерти, Уикхэм выглядел совсем неплохо; за это он должен был благодарить свою кожу, смуглую от природы. Черные волосы, отросшие за время болезни, небрежно падали на лоб; трехдневная щетина придавала ему поистине пиратский вид.

– Габби, я тебе нужна? – спросила Бет, не отрываясь от карт.

– Бет, дитя мое, боюсь, что ты льстишь себе. Габби ворвалась в мою спальню, потому что волновалась за меня. – Глаза Уикхэма смеялись, и Габби поняла, что он прекрасно знает, что было у нее на уме, когда она ворвалась в комнату. – Спасибо за заботу, сестра.

Габби ответила ему сердитым взглядом, а потом переключилась на Бет:

– Бет, дорогая, что ты делаешь?

Этот вопрос был продиктован тем, что сестра сменила позу. Ничуть не заботясь о приличиях, Бет легла поперек кровати, подперла щеку рукой и начала подсчитывать разложенные перед ней карты.

– Маркус учит меня играть в пикет, – ответила она, неправильно поняв вопрос. – Это очень хитрая игра. Я уже проиграла кольцо, медальон и почти все деньги, оставшиеся после вчерашнего посещения магазинов. Он не до такой степени джентльмен, чтобы проиграть мне нарочно, и берет все взятки.

Бет кивнула в сторону, и Габби увидела ее сокровища, уютно лежавшие в выемке изголовья.

– Я заранее предупреждал, чтобы ты не ждала от меня милости. – Уикхэм смотрел на Бет с легкой улыбкой.

– Да, но я не поверила, что ты говоришь серьезно. В конце концов, я твоя младшая сестра.

– Верно. Ты должна была напомнить об этом раньше. Тогда я подсказал бы тебе, что под дамой лежит семерка. У тебя была бы терция и взятка.

Бет посмотрела на нужную карту и вскрикнула от досады:

– Так нечестно! Ты должен был сказать! Отдавай мой медальон! Ты выиграл его нечестно!

Девушка схватила медальон и вновь надела его себе на шею. Уикхэм посмотрел на нее с улыбкой. Габби удивило добродушие, с которым Уикхэм поддразнивал Бет. Если бы она не знала правды, то никогда не приняла бы его за беспринципного шарлатана.

Но делать было нечего. Она сама поддержала обман и признала в нем графа Уикхэма, любящего старшего брата.

– Я думала, что вы с Туиндл ездили в музей, – резко сказала сестре Габби, недовольная таким поворотом событий.

– Ездить-то мы ездили, но музей оказался закрыт, – рассеянно ответила Бет, на секунду оторвавшись от карт. – Ты можешь себе представить? А когда мы пошли гулять в парк, Туиндл подвернула лодыжку, и нам пришлось вернуться домой. Как только мы приехали, она поднялась к себе в спальню и стала парить ногу. Делать было нечего, и я решила проведать Маркуса. Он мне очень обрадовался. Тебе тоже было ужасно скучно, правда?

Она посмотрела на Уикхэма, ища поддержки.

– Он рассказывал мне про Цейлон.

– В самом деле? – спросила Габби, довольная тем, что Бет поймала самозванца с поличным.

– Конечно, – надменно ответил он.

Когда Бет вновь вернулась к картам, Уикхэм поверх ее головы посмотрел на Габби.

– Конечно, я для вас человек новый, но был вправе ждать, что сестры в конце концов заинтересуются моей тамошней жизнью.

Прозвучавшая в его голосе насмешливая укоризна на Габби не подействовала. Однако Бет посмотрела на Уикхэма с сочувствием.

– Просто мы не привыкли к мысли о том, что у нас есть брат, – объяснила она. – Но я думаю, что мы скоро приноровимся к этому.

– А я скоро… э-э… приноровлюсь к тому, что у меня есть сестры, – серьезно ответил он.

Бет кивнула с таким видом, словно они заключили международный пакт.

Однако Габби, следившая за тем, как Уикхэм играет чувствами девочки, задыхалась от бессильной злобы.

– Бет, вставай сейчас же! Неужели ты не понимаешь, что сидеть на кровати в спальне мужчины неприлично? – Голос раздосадованной Габби прозвучал резче, чем следовало.

Бет, собиравшая карты, бросила на нее рассеянный взгляд.

– Ох, Габби, не надо быть такой щепетильной. Ты помешана на приличиях еще сильнее, чем Туиндл. В конце концов, Маркус – наш брат.

Габби посмотрела на сестру, открыла рот… и тут же закрыла его. Ответить было нечего. Правда уничтожила бы их всех.

Уикхэм внимательно следил за ней. Когда Бет снова занялась картами, он негромко сказал:

– Это совершенно безобидно.

Встретив его взгляд, Габби невольно успокоилась.

Внезапно Бет довольно вскрикнула и подняла глаза.

– Маркус, у меня кварта!

Уикхэм посмотрел в свои карты.

– Неплохо. Как ни обидно проигрывать новичку, но похоже, что на сей раз взятка твоя.

Бет захлопала в ладоши от радости. Уикхэм снисходительно улыбнулся, опустил руку, вынул монету из кучки, лежавшей у его локтя, и передал девочке.

Габби задумчиво смотрела на эту пару. Сестра удобно устроилась на его кровати, подобрав под себя обе ноги.]Она сидела достаточно близко от Уикхэма, чтобы при каждом движении касаться его ног, укутанных покрывалом. Если бы в такой позе застали людей, не связанных родственными отношениями, это имело бы катастрофические последствия.

«Ситуация была не слишком приличной даже для брата и сестры, которыми они вовсе не являются», – решительно напомнила себе Габби. Но Бет не обращала на ее предупреждения никакого внимания. Габби продолжала считать Уикхэма негодяем высшей марки, но перестала подозревать его в гнусных намерениях по отношению к Бет. И все же не следовало позволять Бет чувствовать себя в его постели, как дома.

– Бет, пора готовиться к обеду. Тебе придется позаботиться о наряде, потому что вечером мы поедем в оперу.

Это сообщение подействовало на девушку, как красная тряпка на быка.

– В оперу? Правда?

Бет, никогда не бывавшая в театре, едва ли любила оперу, но была рада любой возможности насладиться соблазнами большого города. Она восхищенно посмотрела на Габби.

– Вот здорово!

Уикхэм, напротив, слегка нахмурился.

– Нельзя ездить в оперу без спутника или компаньонки. А я знаю, что мисс Туиндлсхэм пойти с вами не сможет.

Габби торжествующе улыбнулась и едва удержалась, чтобы не показать ему язык. Этот мерзавец еще смеет говорить о правилах приличия. Какая наглость!

– Уверяю, я достаточно стара, чтобы служить компаньонкой своим сестрам.

– В самом деле? И сколько же тебе лет?

– Ей двадцать пять. Маркус, разве ты этого не помнишь? – удивленно спросила Бет, оторвавшись от карт.

– Увы, иногда память мне отказывает, – моментально нашелся Уикхэм.

– Габби двадцать пять, Клер в июне будет девятнадцать, а мне недавно исполнилось пятнадцать.

– Постараюсь запомнить. – Он снова посмотрел на Габби. – Как бы там ни было, твой возраст здесь ни при чем. Вы не можете выезжать одни. Опера – не то место, где молодые леди могут появляться без сопровождения.

Его тон намекал на близкое знакомство с оперой, но Габби понимала, что дело тут не в любви к музыке. Отец и его гости часто привозили в Готорн-Холл женщин, не слишком скрывая свои намерения, и Габби хорошо знала, что опера была главным местом, где джентльмены – или те, кто стремился за них сойти, – обзаводились любовницами.

Она поджала губы.

– Если так, то нам очень повезло. Нас будет сопровождать тетя. Не сомневаюсь, это избавит нас от внимания тех, кто не является джентльменом. – Габби улыбнулась ему. – Прошу прощения, но мне нужно навестить Туиндл. Бет, я уверена, что Уикхэм устал и нуждается в отдыхе. Не забудь, он поправляется после тяжелого ранения. – Знаю, знаю!

Бет нетерпеливо помахала ей рукой, и Габби пришлось уйти. Бросив на Уикхэма еще один суровый взгляд, она вышла в коридор.

«Ситуация усложняется», – мрачно подумала молодая женщина.

Когда Габби согласилась участвовать в этом фарсе, ей и в голову не приходило, что ничего не подозревающие сестры будут относиться к этому мошеннику как к родному брату. И что самозванец дерзнет сыграть эту роль. Судя по всему, волнений ей предстояло много, но Габби не могла придумать, как их избежать.

Она прошла к себе в комнату, где уже ждала Мэри. Чтобы переодеться и привести себя в порядок, много времени Габби не понадобилось. Она посмотрела на себя в зеркало и состроила гримасу. Значит, тетушка считает, что ей нужно сменить прическу? Что ж, возможно, она так и сделает.

Спустя полчаса, выразив Туиндл сочувствие и сделав ей холодный компресс на распухшую лодыжку, она вернулась и обнаружила, что дверь в комнату Уикхэма по-прежнему слегка приоткрыта. Приближалось время обеда. Если Бет еще тут, то она вполне заслужила нагоняй.

Габби поджала губы, заглянула в комнату… и увидела Клер, демонстрировавшую Уикхэму свое розовое шелковое платье.

Устремившись на выручку к другой сестре, Габби заметила, что Уикхэм смотрит на красавицу Клер совсем не так, как недавно смотрел на Бет. Этот взгляд заставил ее ощетиниться.

 

21

«Находясь рядом с Бет, волк мог рядиться в овечью шкуру. Но теперь, когда в его спальне присутствовала Клер, он снова превратился в чудовище, которым был с самого начала», – гневно подумала Габби.

– Клер, дорогая, что ты здесь делаешь? – Как ни старалась Габби говорить спокойно, ей это плохо удалось.

Уикхэм приветствовал ее дьявольской улыбкой.

– Знаешь, Габби, у Бет появилась блестящая идея! – воскликнула оживленная Клер. – Вместо того чтобы оставлять Уикхэма одного, мы можем пообедать у него в комнате. Бет вернется сразу же, как только переоденется.

Габби попятилась. Это было неожиданно. И не слишком приятно. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы сестры проводили с этим законченным мерзавцем больше времени, чем диктовалось острой необходимостью. Тем более что Клер грозила серьезная опасность. Судя по опыту Габби, их «брат» был не только нераскаявшимся преступником, но и отчаянным волокитой.

Габби решительно покачала головой.

– Нет, – лаконично сказала она тоном, которым пользовалась, выполняя обязанности хозяйки дома. – Боюсь, что это невозможно. Мы будем обедать в столовой, как обычно. Не сомневаюсь, что Уикхэм проживет без нашей компании.

Увидев удивленно расширившиеся глаза Клер, Габби начала искать предлог, который мог бы объяснить причину несвойственной ей властности.

– В конце концов, он еще не совсем оправился. Не стоит переоценивать его силы. Кроме того, не следует доставлять дополнительные трудности слугам, – добавила она так, словно это имело решающее значение.

Уикхэм улыбнулся.

– Я уже дал разрешение на это, – с преувеличенной любезностью ответил он. – И велел Стайверсу накрыть стол у меня в комнате. А обо мне можешь не волноваться. Соседство сестер во время приятной семейной трапезы повлияет на мое здоровье куда лучше, чем еда в одиночестве.

Габби уставилась на него; самозванец выдержал ее взгляд с таким самообладанием, словно действительно был графом Уикхэмом. И тут до Габби дошел весь ужас содеянного. Признав в этом мошеннике своего брата, она признала его право распоряжаться не только домом, но всем вообще. В том числе Готорн-Холлом. Остальными имениями. Ее сестрами, законным опекуном которых он теперь являлся.

И ею самой.

Габби едва не вскрикнула. Она была готова рвать на себе волосы. Дура, попала в собственную ловушку! О боже, что она наделала?

Этот негодяй мог отдавать любые приказания, а она не смела шевельнуть и пальцем, чтобы помешать ему.

Разве что сказать правду. Но это обернулось бы для нее такой же катастрофой, как и для него.

Впрочем, если не считать двух коротких эпизодов, трапеза прошла приятно, несмотря на сомнения Габби.

Первая сложность возникла, когда Клер спросила, не слишком ли досаждает Уикхэму боль от раны.

С помощью Барнета Уикхэм перебрался в удобное кресло с высокой спинкой, приставленное двумя слугами к маленькому квадратному столику. Стол, накрытый белоснежной скатертью, был сервирован фарфором, хрусталем и серебром, отражавшими пламя свечей. Клер, еще больше похорошевшая от компании, в которой чувствовала себя свободно, разрумянилась в тон платью и полностью поддалась чарам «брата». Она сидела по правую руку от Уикхэма, много смеялась и ловила каждое сказанное им слово. Сидевшая слева Бет, которую белое муслиновое платье делало совсем юной, хихикала и болтала без умолку. Когда девочка смотрела на Уикхэма (а это было очень часто), в ее глазах горело преклонение перед героем.

Габби в платье из тонкого серо-голубого крепа сидела напротив своего врага, ревниво наблюдала за тем, как он очаровывает ее сестер, и чувствовала себя выбитой из колеи. К чести Уикхэма, он был одинаково внимателен к обеим, хотя и смотрел на Клер с чуть большей благосклонностью, Габби была уверена, что любой менее проницательный и настороженный наблюдатель ничего не заметил бы.

Она была единственной, с кем Уикхэм обращался по-другому. Во время обеда он сказал Габби всего несколько слов, а когда изредка смотрел в ее сторону, в его глазах не было и намека на тепло и дружелюбие, которые «брат» расточал Клер и Бет. Впрочем, это ее вполне устраивало. Он знал свое место. Мерзкий обольститель мог очаровать юных девушек, но завоевать ее, Габби, ему не удастся. Похоже, он догадывался об этом и даже не делал попыток.

Поэтому во время трапезы Габби казалась островком молчания в море веселья. Она говорила, когда требовалось, улыбалась сестрам, когда они смотрели на нее, и со все возраставшей досадой слушала, как этот наглый враль остроумно отвечал девушкам, засыпавшим его вопросами о жизни на Цейлоне. Она упрямо не хотела замечать, как красил Уикхэма смех, как выгодно подчеркивал цвет его волос и глаз синий халат, как широки его плечи, заполнявшие все просторное кресло.

Должно быть, молчание Габби выводило Уикхэма из себя, потому что к концу обеда он стал отвечать ей все более частыми и недружелюбными взглядами. Когда Клер спросила Уикхэма о ране, он откинулся на спинку кресла, повертел в пальцах бокал и ответил, явно пытаясь отомстить Габби за то, что она не смотрела ему в рот, как остальные сестры.

– Сказать по правде, – промолвил он, улыбаясь Клер, но при этом косясь на Габби, – меня куда больше беспокоит плечо, укушенное неким созданием, которое опрометчиво забралось ко мне в постель.

Это небрежно брошенное замечание заставило Габби окаменеть. Она прилагала неимоверные усилия, чтобы не выдать себя. Перед ее мысленным взором тут же возникли события, которые предшествовали этому укусу. «Хвастун! Хам! Нахал!» – без слов сказал короткий взгляд, брошенный ею на мерзавца. А затем, к ужасу Габби, она густо покраснела. Воспоминание оказалось слишком ярким. Пытаясь справиться со смущением, она взяла бокал и сделала глоток. Легкое ароматное вино показалось ей совершенно безвкусным.

Глаза Уикхэма блеснули, на губах заиграла удовлетворенная улыбка. Габби, взбешенная своей беспомощностью, поняла, что он отомстил ей намеренно.

– Ты имеешь в виду клопа? – невинно спросила Бет и посмотрела на Габби, молившую небо, чтобы заливший ее щеки яркий румянец сошел за отсвет пламени камина. – А разве они здесь есть? Я не замечала.

– Да, клопа.

Уикхэм еще слегка улыбался, но его глаза, направленные на разгневанную и испуганную Габби, откровенно смеялись. Добавляя к обиде оскорбление, он потер укушенное ею плечо.

– Причем клоп был очень злобный. Клопы – очень хищные создания.

– Нужно будет приказать миссис Бакнелл проветрить простыни! – с ужасом воскликнула Клер и тоже уставилась на Габби.

Той волей-неволей пришлось обуздать гнев. Давать ему волю было опасно.

– Я уверена, что Уикхэм ошибся. Миссис Бакнелл очень расстроилась бы, узнав, что кто-то сомневается в ее способности вести хозяйство. В домах, которыми она управляет, клопов не бывает. – Она посмотрела в глаза Уикхэму. – Наверно, ты принял за укус клопа что-то другое. Возможно, случайно поцарапал сам себя, когда метался в бреду.

– Возможно, – коварно улыбнувшись, согласился он.

Габби с гневом и облегчением убедилась, что он не собирался позорить ее перед сестрами. Наоборот, хотел, чтобы о его бесчестных поступках и ее не менее бесчестных ответах знали только они оба. Чтобы продолжать мучить ее с глазу на глаз. Так же, как маленький мальчик мучает жука, тыча его булавкой.

Ей удалось повернуть беседу в более спокойное русло. Клер отчаянно хотелось говорить о модах, полученных ими лестных приглашениях и о том, что дочь кузена Томаса Дездемона тоже дебютирует в этом году. Бет пришла в восторг от парка, в котором они с Туиндл успели погулять, и посоветовала сестрам безотлагательно посетить его.

– Самое лучшее время для этого – от пяти до шести часов вечера, – заметил Уикхэм.

Габби, которая от души надеялась, что болтовня сестер о том, что представляет интерес только для женщин, быстро наскучит ему, уже немного расслабилась, но тут Уикхэм бросил на нее насмешливый взгляд, а затем переключился на Клер.

– Когда я поправлюсь – от души надеюсь, что это случится через несколько дней, – то сам отвезу вас в парк. В тот день, когда со мной произошел несчастный случай, я купил новый парный двухколесный экипаж, но еще не сумел его опробовать.

– Это будет чудесно! – с улыбкой воскликнула Клер, а Габби вновь попыталась скрыть свое недовольство. Тем временем Клер посмотрела на младшую сестру. – Бет сможет поехать с нами и показать то злосчастное место, на которое они пытались забраться, когда Туиндл подвернула ногу.

– На самом деле туда пыталась забраться я, – неохотно призналась Бет. – Туиндл хотела остановить меня. Она сказала, что я могу упасть.

– И вместо этого упала сама. Это доказывает, что благие намерения никогда не вознаграждаются по заслугам, – пробормотал Уикхэм.

Судя по выражению лица Клер, девушка не сомневалась, что Бет будет такой же желанной участницей этой прогулки, как и она сама. Габби бросила на него ликующий взгляд, без слов говоривший «вам мат!», отодвинула стул и поднялась.

– Уикхэм, обед в узком семейном кругу прошел очень мило, но нам пора идти, – с подчеркнутой любезностью сказала она и посмотрела на сестер. – Вы не забыли, что леди Сэлкомб – то есть тетя Августа – приедет за нами к девяти часам? Через три четверти часа встретимся внизу.

Она направилась к дверям. Тем временем Бет чистосердечно просила у Уикхэма прощения за то, что они оставляют его в одиночестве. Когда Габби задержалась на пороге, Уикхэм окликнул ее:

– Габриэлла!

Она обернулась и недоуменно подняла брови.

– Ты тоже подвернула ногу? Мне показалось, что ты хромаешь.

Габби помертвела так, словно получила пощечину. Почему она приняла так близко к сердцу, что Уикхэм заметил ее тщательно скрываемую хромоту? Думать об этом не хотелось. И все же она расстроилась. Обманывать себя не имело смысла. Пытаться притворяться совершенством было так же бесполезно, как мечтать научиться летать. Слава богу, что она сохранила способность передвигаться. Хромота лишила ее будущего, и с этим нужно было смириться, как с неизбежным фактом.

И все же, видя вопросительный взгляд Уикхэма, она невольно вспомнила слова отца, пришедшие из далекого прошлого: «Бедная девочка, кому ты теперь нужна? Было бы лучше для всех, если бы ты сломала себе шею».

Хотя с тех пор прошло много лет, хотя ее отец уже полтора года лежал в могиле, но эти слова все еще ранили ее. Так же, как взгляд Уикхэма, пытавшегося выяснить причину ее не слишком грациозной походки, заметившего ее физический недостаток и указавшего на него.

Однако давние слова отца не смогли лишить ее присутствия духа. И Уикхэм тоже не узнает, какую боль причинил ей его вопрос.

Габби вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза:

– Я прихрамываю почти всю жизнь. В двенадцать лет я сломала ногу, и она неправильно срослась.

– Маркус, разве ты не знал, что Габби хромая? – поразилась Бет.

Конечно, девочка считала хромоту такой же естественной для сестры, как серые глаза, но это жестокое определение заставило Габби внутренне съежиться. Одним из многих достоинств Бет была беспощадная прямота. В этом были свои преимущества и свои недостатки.

– Габби не хромая! – возразила Клер, сердито глядя на младшую сестру. – Просто у нее слабая нога. Настоящие хромые ходят с палкой, или передвигаются в инвалидном кресле, или… постоянно нуждаются в чьей-то помощи. – Она посмотрела на Уикхэма. – Уверяю тебя, иногда Габби слегка прихрамывает, но передвигается без всякого труда.

Габби посмотрела на Клер и ласково улыбнулась. Сейчас перед ее глазами стояла не поразительно красивая юная леди, а пятилетняя малышка со спутанными волосами. Клер первой прибежала к ней после несчастного случая, наклонилась над ней и держала ее за руку, пока не подоспел кто-то из горничных. Габби старалась не думать об этом, но всегда знала, что это несчастье оказало на Клер сильное впечатление.

– Не говори глупостей, Клер! Я не сказала ничего обидного. Габби мне такая же сестра, как и тебе.

– Только полная дуреха может думать, что человеку не обидно, когда его называют хромым! – Клер поднялась так стремительно, что стул со скрипом проехал по полу.

Бет тоже вскочила.

– Ну, ты…

– Хватит! – Уикхэм прервал готовую разгореться ссору так властно, словно делал это всю жизнь. Потом он посмотрел на Габби. В этом взгляде не было и намека на жалость, и Габби слегка – только слегка – перевела дух.

Он продолжил:

– Похоже, мир полон совпадений. У меня тоже повреждена нога. Сломалась в трех местах, когда на нее упала лошадь. Я лечился целую вечность, но в дождливую погоду она все еще ноет.

– А моя болит только тогда, когда с ней что-нибудь происходит. Например, если я падаю на поврежденную ногу или если на нее падает что-нибудь тяжелое. После этого она ноет несколько дней.

Это было сказано с вежливой улыбкой, но мрачный взгляд Габби говорил о том, что виноватым в ее нынешнем состоянии она считает Уикхэма.

Ответная улыбка красноречиво говорила о том, что ее намек поняли.

После этого Габби обернулась к сестрам:

– Дорогие мои, если мы не поторопимся, то опоздаем. Не стоит заставлять тетю ждать.

После этого напоминания Клер и Бет начисто забыли про ногу Габби и быстро вышли из комнаты.

– Спокойной ночи! – сказал им вслед Уикхэм.

Габби на мгновение задержалась, дернула шнурок колокольчика, вызвала лакеев и велела им убрать стол, после чего направилась к двери.

– Габриэлла…

Габби остановилась, оглянулась и увидела, что Уикхэм стоит; держась за спинку кресла. Она интуитивно шагнула к нему, собираясь уговорить сесть и не переоценивать собственные силы. Но тут же напомнила себе, что он больше не ее подопечный, и только вопросительно подняла брови.

– Возможно, в один прекрасный день мы с вами сможем показать друг другу свои шрамы.

На первый взгляд эта тихо сказанная фраза казалась простой любезностью. Габби понадобилось несколько секунд, чтобы понять заключавшийся в ней похотливый намек. Затем молодая женщина возмущенно выпрямилась и широко раскрыла глаза.

Он насмешливо улыбнулся, и это сделало свое дело.

– Вы мерзкий развратник! – прошипела Габби. – Держитесь подальше от меня и моих сестер!

Затем она повернулась и гордо вышла из комнаты.

И лишь много позже, когда Габби сидела в ложе тети рядом с Клер и Бет (которые оживленно переговаривались, любуясь открывшейся внизу картиной), до нее дошло, что вызывающая грубость Уикхэма была намеренной и оказалась очень полезной. Она перестала чувствовать себя «бедной, никому не нужной девочкой», как назвал ее отец, и вспомнила о собственном достоинстве.

 

22

«Мои тщательно составленные планы полетели к черту», – мрачно подумал Уикхэм, медленно расхаживая по комнате. Одной из целей этой прогулки было желание как можно скорее восстановить силы. Вынужденное пребывание в четырех стенах, когда на счету была каждая секунда, сводила его с ума. А причиной постигшего его позорного фиаско была Габриэлла. Едва он увидел ее уродливое черное платье и высоко задранный нос, как понял, что с ней будет трудно. Но не подозревал, до какой степени.

Она разоблачила его, бросила ему вызов, выстрелила в него, возбудила, а потом заставила почувствовать себя виноватым.

Если бы он знал, что ее хромота – следствие увечья, то никогда не заговорил бы об этом. Но, увы, он не знал. Заметив напряжение, с которым она шла по комнате, Уикхэм на мгновение испугался, что в этом виноват он. Может быть, он что-то повредил ей, когда тащил по коридору в ту первую ночь? Или позже, когда она упала с его кровати?

Эта мысль очень расстроила его. Что бы ни случилось, он не хотел причинять Габриэлле боль. И все же причинил, когда привлек внимание к ее хромоте, большую часть времени незаметной. Увидев ее окаменевшее лицо, он решил отвлечь Габриэллу и применил единственный способ, который пришел ему в голову. Разозлить ее. Результат не замедлил себя ждать.

– Эй, капитан, что мне с этим делать?

Барнет, менявший постельное белье, поднял одну из надушенных записочек Белинды. Лакей принес эту записку, когда ее доставили, и Уикхэм, лежавший в кровати, быстро пробежал надушенный листок глазами. Когда в комнату без предупреждения ворвалась Бет, он сунул записку под одеяло и напрочь забыл о ней.

– Положи в ящик вместе со всеми остальными, – сказал он, пожав плечами.

Белинда была его постоянным корреспондентом. Он был уверен, что лишь страх перед Габриэллой мешал леди Уэйр лично посетить выздоравливающего. Перспектива посетить больного джентльмена в его спальне и утешить страждущего возбуждала порочную Белинду. Остановить ее могло только постоянное присутствие хозяйки дома, обладавшей грозным характером, манерами герцогини и глазом ястреба.

– Постель готова, капитан. – Барнет расправил покрывало и выпрямился, ожидая дальнейших приказаний.

Уикхэм скорчил гримасу.

– Видеть ее не могу! Если я пролежу еще немного, то ослабею, как новорожденный котенок. Барнет, эта надутая маленькая ведьма чуть не прикончила меня!

Барнет, убиравший со столика пустые стаканы, смерил его недовольным взглядом.

– Капитан, вы не должны говорить так о мисс Габби. Она ни в чем не виновата. Вы сами так запугали бедняжку, что ей пришлось выстрелить.

Уикхэм остановился как вкопанный и уставился на своего помощника.

– Она что, околдовала тебя?

– Прошу прощения, капитан, но я говорю то, что думаю. Мисс Габби – настоящая леди, и мне не нравится, когда о ней говорят непочтительно. – Сурово отчитав хозяина, Барнет начал ставить стаканы на поднос.

– Да, высокомерия ей не занимать.

Поняв, что слова Барнета не столько рассердили, сколько позабавили его, Уикхэм возобновил осторожную прогулку по комнате.

– Знаешь, кто она такая? Чирей на королевской заднице, вот кто.

Барнет повернулся и пошел к двери, смерив Уикхэма осуждающим взглядом.

– Беда с вами, капитан. Женщины вас разбаловали, и вы забыли, что с ними следует быть добрым.

– Я не собираюсь быть добрым с женщинами, которые в меня стреляют, – парировал Уикхэм.

Барнет вынес поднос за дверь, потом вернулся и шагнул к нему с явным намерением уложить в постель. Уикхэм остановил его жестом.

– Я сам лягу, когда захочу. Уходи и возвращайся утром.

Барнет остановился и нахмурился.

– Капитан, но…

– Ступай, предатель. – Увидев его обиженное лицо, Уикхэм едва заметно улыбнулся: – Это просто к слову. Мы так давно знакомы, что сомневаться в твоей преданности не приходится. Так что можешь защищать свою «мисс Габби» сколько влезет.

Барнет еще немного поворчал, но в конце концов позволил убедить себя. Оставшись в одиночестве, Уикхэм с отвращением посмотрел на кровать, сделал несколько шагов по комнате, а затем сел у огня и начал читать книгу, обнаруженную на каминной полке. Книга была дрянь, но спуститься в библиотеку и взять то, что больше соответствовало его вкусу, было ему не по силам. Уикхэм не понимал, каким образом этот роман мог попасть в его спальню. Он предпочитал серьезную литературу: книги по истории, военному делу и мемуары.

Ах, вот оно что… Перелистав том, он обнаружил на титульной странице имя Габриэллы, написанное четким каллиграфическим почерком. Ему следовало догадаться. Именно такие книги привлекают женщин. По крайней мере, большинство женщин. Он не ожидал, что Габриэлле нравятся любовные истории, но если судить по ее литературным вкусам, это было именно так.

Он прочитал несколько страниц, посмеиваясь над вычурным слогом и пышными описаниями чувств героев, которые, по-видимому, доставляли ей удовольствие. Затем в коридоре послышались безошибочно узнаваемые шаги и стук двери. Должно быть, опера закончилась.

Он невольно прислушался к голосу Габриэллы, разговаривавшей со своей горничной. Голос был нежным и музыкальным. До тех пор, пока его хозяйка не впадала в гнев. Тогда он становился холодным и острым, как кинжал. Эта мысль заставила Уикхэма улыбнуться. Таким тоном она чаще всего разговаривала именно с ним.

Конечно, он сам был виноват в этом. Габриэлла вызывала жгучее желание дразнить ее, и он не мог противиться соблазну.

Она жадно глотала наживку.

Голоса в ее комнате стихли. Наверно, она осталась одна и легла в постель. Ему пришло в голову, что Габриэлла могла хватиться своей книги. Уикхэм задумчиво улыбнулся. Ему захотелось доставить роман лично. Конечно, он боролся с собой, твердил, что увлечение «сестрой» – несусветная глупость, но искушение было слишком велико.

Он осторожно поднялся, взял книгу и шагнул к двери, соединявшей их покои. Но тут же застыл как вкопанный, услышав скрежет ключа в замке.

Заинтригованный, Уикхэм напряженно следил за тем, как повернулась ручка. Дверь открылась, и на пороге показалась Габриэлла в розовом халате поверх белой ночной рубашки с низким вырезом. Молодая женщина набросила на плечи ярко-синее стеганое одеяло, полностью скрывавшее фигуру. Видимо, ради этого оно и было использовано. Волосы Габриэллы были зачесаны назад и собраны в небрежный пучок, нисколько ее не украшавший.

При виде Уикхэма ее глаза сначала расширились от удивления, а потом сердито прищурились.

Уикхэм ждал ее слов с нетерпением, которого не испытывал уже давно.

Она не ожидала, что Уикхэм окажется так близко. Застигнутая врасплох, Габби быстро пришла в себя и приготовилась к битве. Решимость, созревшую в ней во время оперы, не должно было поколебать то, что он стоял в трех футах от нее, а не лежал в кровати в беспомощной позе. Она выскажет Уикхэму все, что в ней накипело.

– Добрый вечер, Габриэлла.

Растрепанный, небритый и все же поразительно красивый, Уикхэм возвышался над ней как башня, внушая невольный трепет. Габби нехотя признала, что преимущество не на ее стороне. Она слишком привыкла к зрелищу раненого, беспомощно лежащего в кровати.

Уикхэм приветствовал даму учтивым поклоном, прижав руку к груди, но впечатление портил насмешливый блеск его глаз. Габби нахмурилась. Он явно потешался над ней. Наверно, она допустила ошибку, позволив ему заговорить первым, но делать было нечего. Их злосчастная связь слишком далеко зашла. Нужно было положить этому конец. Ошибка могла дорого стоить им обоим.

– Если этот фарс будет продолжаться, то мы должны кое о чем договориться, – без предисловий сказала Габби, прямо глядя ему в глаза.

– В самом деле? – вежливо поинтересовался Уикхэм, но Габби показалось, что он продолжает смеяться над ней. – О чем же?

– Во-первых, зарубите себе на носу: я во всеуслышание объявлю вас самозванцем, если вы не будете держаться как можно дальше от моих сестер, особенно от Клер. – Заявление было безапелляционное и обсуждению не подлежало.

– Ах, от Клер… – Его губ коснулась легкая мечтательная улыбка. – Редкостная красавица. Бриллиант чистой воды.

Лицо Габби потемнело.

– Не думайте, что я шучу.

– Стало быть, вы объявите на весь мир, что я не ваш брат? Может выйти большая неловкость. Интересно, как вы объясните, почему поначалу признали меня?

– Ради счастья Клер я пойду на любой скандал! – гневно ответила Габби.

– Серьезно? – Уикхэм не сводил с нее глаз. Уголки его рта слегка приподнялись. – Может быть, обсудим этот вопрос сидя? Благодаря вашему неосторожному обращению с пистолетом я теперь устаю быстрее, чем раньше.

Габби кивнула, чувствуя, что он постепенно становится хозяином положения.

– Ладно.

– Кстати говоря, вы оставили у меня свою книгу.

Уикхэм протянул ей последний роман сэра Вальтера Скотта, потом подошел к огню и сел в одно из стоявших у камина кресел.

Габби молча взяла «Деву озера» и двинулась следом. Ей мешало волочившееся по полу одеяло, в которое Габби решила завернуться из соображений скромности. Мысль о том, что Уикхэм увидит ее в ночном одеянии, смущала ее. Особенно после случившегося… «Не сметь вспоминать!» – приказала себе Габби. Воспоминания вызовут в ней стыд, а это ослабит ее и без того шаткую позицию.

Габби села напротив и положила книгу на колени.

– Спасибо. Я не могла вспомнить, где ее оставила. Ну что, мы, надеюсь, поняли друг друга? Если вы хотите продолжать притворство без помех с моей стороны, то должны оставить Клер и Бет в покое.

– Вы кое-что не учли, – задумчиво сказал Уикхэм, откинув голову на спинку плюшевого кресла. Блеск его глаз Габби не понравился. – Теперь, когда весь свет считает меня графом Уикхэмом, вам будет трудно доказать обратное. Кроме того, я вынужден напомнить, что, если вы все же сумеете это сделать, вас объявят соучастницей преступления, поскольку вы в сговоре со мной морочили голову законному графу больше недели.

Габби вспыхнула от негодования.

– Ни в какой сговор я с вами не вступала! Еще чего!

– Не вступали? – Он вежливо улыбнулся. – Поймите, я вас не осуждаю. Из сведений, полученных мною от Клер и Бет – главным образом от очаровательно-непосредственной Бет, – а также из подслушанных Барнетом разговоров слуг следует, что после смерти отца вы оказались в очень трудном положении. Фактически все было оставлено вашему брату. Вам с сестрами не определили никакого содержания. Иными словами, вы целиком и полностью зависите от милости брата. Его наследником должен стать кузен, который относится ко всем вам без особой любви. Я правильно излагаю события?

– А если и да, то что из этого? – Габби выпрямилась в кресле и посмотрела на Уикхэма с отвращением.

– А то, моя дорогая, что это объясняет, почему вы не разоблачили мой маленький маскарад. Вы нуждаетесь во мне больше, чем я в вас. – Уикхэм очаровательно улыбнулся, и Габби захотелось бросить книгу прямо в его сверкающие белые зубы.

– На вашем месте я бы не была в этом так уверена.

– А я уверен. Так что можете перестать грозить мне разоблачением. Это не поможет. Постарайтесь утешиться тем, что я питаю к Клер и Бет исключительно братские чувства. – Внезапно в его глазах снова вспыхнула насмешливая искорка. – Во всяком случае, к Бет – несомненно.

Молодая женщина резко поднялась на ноги. Одеяло соскользнуло, и Габби ухватила его одной рукой, не давая упасть. В другой руке она держала забытую книгу. Когда их взгляды встретились, глаза Габби метали молнии.

– Кто вы такой? У вас есть имя, надеюсь? Я хочу его знать. Так же, как цель, ради которой вы выдаете себя за моего брата. Если, конечно, это не роскошная жизнь, которой вы явно не заслуживаете.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Наконец Уикхэм небрежно ответил:

– Не вижу причины удовлетворять ваше любопытство.

Эта наглая фраза вывела Габби из себя.

– Сэр, вы нахал!

– Охотно это признаю.

Его спокойный тон заставил Габби задрожать от гнева.

– Вы оставите Клер в покое!

Уикхэм посмотрел на нее с любопытством, засмеялся и покачал головой.

– Зачем же так сердиться, Габриэлла? Вы не можете отпугнуть меня от своей красавицы-сестры, но можете – вполне можете – добиться этого с помощью подкупа.

Габби подозрительно прищурилась.

– Подкупа? – не веря своим ушам, переспросила она.

Уикхэм кивнул. Его глаза смеялись, но голос звучал совершенно серьезно.

– Поцелуй. Такова цена того, что я не буду посягать на вашу сестру.

 

23

– Что?

– Вы меня слышали.

– Нет!

Габби была вне себя. Ее лицо, выражавшее гнев и смущение, стало такого же цвета, как волосы Бет. Он равнодушно пожал плечами.

– Дело ваше. Раз так, я буду с удовольствием предвкушать продолжение знакомства с Клер. Вы сами понимаете, что положение «брата» дает мне для этого множество возможностей. Это невинное дитя охотно остается наедине со мной в моей спальне и…

– Вы… вы развратник! – с трудом выдавила Габби.

– Можно было выразиться и покрепче.

– Вы не останетесь с ней наедине. Я предупрежу ее…

– И скажете, что я ей не брат? – продолжал насмехаться над ней самозванец. – Сомневаюсь, что она вам поверит. Клер из тех девушек, которые верят во все лучшее… в отличие от ее старшей сестры.

– Можете не сомневаться, я расскажу ей всю правду!

– И при этом будете продолжать надеяться сохранить тайну? Перестаньте, Габриэлла. Вы все прекрасно понимаете. Она непременно проболтается, и мы с вами сядем в лужу.

– Тогда дайте мне слово, что оставите ее в покое, – потребовала Габби без особой надежды на успех.

– Дам. За один поцелуй. Причем в губы. Никаких братских поцелуев в щеку.

Габби придерживала одеяло и смотрела на Уикхэма с беспомощным гневом. От чего ушли, к тому и пришли… При свете камина глаза Уикхэма казались почти черными. Казалось, он чрезвычайно доволен собой.

– Неужели поцеловать меня так трудно? Вспомните о риске, которому вы подвергаете своих сестер. Я бы сказал, что по сравнению с этим один поцелуй – пустяк.

– Нет!

– Как пожелаете.

Ответить было нечего. «У вас такие зовущие губы». Эти слова сами собой вспыхнули в ее мозгу.

Габби отвернулась н закусила нижнюю губу. Поцелуй. Один поцелуй ради спасения Клер. Раз – и все. В конце концов, он сам сказал, что это сущий пустяк. Габби с досадой поняла, что ее беспокоит что-то совсем другое. То, что ей самой хочется поцеловать его. Хочется с той самой минуты, как он произнес эти роковые слова.

Она может это узнать. От нее требуется только одно: заключить еще одну сделку с дьяволом.

Искушение было непреодолимым. Габби ощущала себя Евой, жадно и испуганно взирающей на райское яблоко.

– Один поцелуй, а петом вы дадите мне честное слово, что не подойдете к Клер на пушечный выстрел?

– Даю вам честное слово, что буду обращаться с Клер так, словно она действительно моя сестра, – торжественно пообещал он. – Но не могу обещать, что буду держаться от нее как можно дальше, потому что в обозримом будущем нам всем придется жить под одной крышей.

Габби задумалась. Условие казалось приемлемым, но…

– Откуда я знаю, что вы сдержите обещание? У преступников нет чести.

Он улыбнулся, и эта улыбка не сулила Габби ничего хорошего.

– Вы – соучастница моего преступления. Так что придется поверить.

– Я не… – Габби осеклась.

Ответить насмешнику было нечем; протестовать не имело смысла. Она такая же обманщица, как и он. Что ни говори, а самозванец прав: они действительно соучастники.

Мысль была убийственная.

– Ну? – Он поднял брови. – Что вы решили? Я не собираюсь сидеть здесь и препираться с вами всю ночь. У меня есть более приятные способы провести время. Например, составить план обольщения вашей средней сестры.

Габби окаменела.

– Вы мерзкое животное! Он хмыкнул:

– Вполне возможно, но это к делу не относится. Вопрос вот в чем: согласны ли вы поцеловать меня? Ради блага сестры?

Габби бросила на Уикхэма уничтожающий взгляд, поняла, что пристыдить его ей не удастся, выпятила губы… а потом наклонилась и поцеловала его.

Быстро коснулась губами его рта и отпрянула. Вот и все. Так просто… и так пресно?

Она едва ощутила теплую поверхность его губ. Никакого взрыва эмоций не последовало. О господи, оказалось, что целоваться с мужчиной совсем неинтересно.

Габби, довольная собственной смелостью и испытывавшая облегчение от того, что все позади, посмотрела на него с легкой улыбкой.

– Ну, вот и все, – сказала она. – Условия сделки выполнены.

Он засмеялся, протянул руку и, не дав Габби опомниться, схватил ее за запястье. К удивлению Габби, ее пальцы, державшие одеяло, разжались сами собой.

Края разошлись в стороны, и одеяло бесшумно упало на пол.

Без него она почувствовала себя обнаженной, хотя ее тело прикрывали халат и ночная рубашка. Уикхэм прекрасно знал, что скрывалось под ними. Габби не могла избавиться от этой мысли. Она попыталась вырвать запястье и инстинктивно прикрыла грудь свободной рукой.

Уикхэм заметил этот жест и посмотрел на нее с насмешкой.

– Что вы делаете? Сейчас же отпустите меня!

– О нет, – покачав головой, ответил он. – Еще рано. Вы не расплатились. Это мимолетное соприкосновение губ похоже на поцелуй, как моська на слона.

– Вы дали слово. – Она застыла на месте. Габби по собственному опыту знала, что вырываться бессмысленно. Она только будет выглядеть еще более смешной и жалкой. – Я так и знала, что вы его не сдержите.

– Это вы дали слово, – напомнил он. – А правило такое: не дал слова – крепись, дал слово – держись.

А затем без предупреждения дернул запястье так, что Габби мгновенно очутилась в его объятиях. Руки Уикхэма сомкнулись вокруг нее как тиски, и Габби с ужасом поняла, что сидит у него на коленях.

– Отпустите меня!

Между ее бедром и животом Уикхэма очутилась книга сэра Вальтера Скотта. Испуганная Габби попыталась воспользоваться ею как оружием и ткнуть Уикхэма в ребра.

– Ай-яй-яй, – укоризненно сказал он, парируя удар локтем. – Неужели вы хотите пустить всю свою работу насмарку и снова ранить меня? Ну что за кровожадное создание!

Он вырвал у нее книгу без всяких усилий. Негромкий стук, с которым «Дева озера» упала на пол, только усилил стремление Габби обрести свободу. Лишившись своего единственного оружия, она сильно ткнула Уикхэма локтем в грудь, услышала болезненный выдох и бешено рванулась. Но Уикхэм прижал ее руки к бокам и удержал на месте. Габби оказалась в плену. Пытаясь сохранить остатки достоинства, она отказалась от дальнейшей борьбы. Просто сидела в кольце его рук и дрожала от гнева.

– Жаль, что я не застрелила вас насмерть!

– Самое печальное в жизни то, что мы учимся на своих ошибках, – философски заметил наглец.

– Ублюдок! – Слово, которым она никогда не пользовалась, как нельзя лучше выражало ее чувства.

– Это не поможет, Габриэлла, – спокойно ответил Уикхэм.

Чтобы посмотреть ему в глаза, Габби пришлось закинуть голову. При этом она оперлась затылком о его мускулистое предплечье, твердое как камень. Не заметить это было невозможно.

Но это только подлило масла в огонь.

– Я знала, что вам нельзя доверять, – с горечью сказала она.

– Напротив. Это вы не соблюдаете условия сделки. – Его ответная улыбка была почти нежной и заставила Габби затаить дыхание.

Он действительно был дьявольски красив. Именно дьявольски. Придумать более подходящее слово было невозможно.

– Я поцеловала вас. Что еще?

Его лицо было так близко, что Габби могла бы пересчитать каждый волосок в щетине, покрывавшей его щеки и подбородок. Она видела морщинки, окружавшие глаза самозванца, когда тот улыбался. Видела смешливые искорки, плясавшие в глубине его синих глаз.

И эти искорки решили все. Внезапно Габби поняла, что ее дразнят. Страх, вспыхнувший в ту секунду, когда этот предатель привлек ее в свои объятия, бесследно исчез. Но это не значило, что Габби перестала сердиться. Она злилась на то, что Уикхэм силой посадил ее к себе на колени и продолжает удерживать. Кроме того, она терпеть не могла, когда над ней смеялись.

– Так целуют старую незамужнюю тетку на смертном одре. Это не в счет.

– Так я целую всех. – Габби ничуть не покривила душой.

Уикхэм чуть не рассмеялся.

– Что вы знаете о поцелуях? Готов поспорить на все свое состояние, что до сих пор вы ни разу не целовались с мужчиной.

Глядя снизу вверх в эти смеющиеся глаза, Габби сделала потрясающее открытие: ее гнев начал потихоньку исчезать. Уяснив это, она упрямо сказала:

– Пари будет беспроигрышное, потому что, как я понимаю, никакого состояния у вас нет. Все, что здесь есть, принадлежит графу Уикхэму, а вы – не он.

Он пропустил ее шпильку мимо ушей и вернулся к интересовавшей его теме.

– Габриэлла, скажите мне правду. Вы никогда еще не целовались с мужчиной, верно?

Габби ощетинилась и оторвала затылок от его предплечья.

– С чего вы это взяли?

– С того, что женщина так мужчину не целует. Я имел в виду совсем другой поцелуй…

– В нашей сделке не оговаривалось, каким должен быть поцелуй, – ответила Габби сердито, задрав нос в буквальном смысле этого слова.

Теперь она прижималась к его груди; руки Уикхэма еще сжимали ее предплечья и талию, но уже не так крепко, как раньше. При желании она могла бы освободить руки, однако это желание исчезло. Несмотря на неприличную позу, она чувствовала себя почти уютно; хуже того, получала удовольствие, перебрасываясь с ним словами.

– Вы согласились, что если я один раз поцелую вас в губы, что я и сделала, то вы будете относиться к Клер так, словно она действительно ваша сестра. Я свою часть сделки выполнила. Теперь ваш черед.

– Габриэлла…

Он улыбался, смотрел на нее с прежней нежностью, и этот взгляд заставил ее замереть на месте.

– Гм-м?..

– Если вы хотите, чтобы я выполнил свою часть сделки, то должны поцеловать меня так, как мне хочется. Иначе сделка будет недействительна.

Их взгляды встретились. Сердце Габби затрепетало в груди, кровь запульсировала в висках.

Этот человек был опасен. Он участвовал в мошенничестве, угрожал ее жизни и обращался с ней так, что женщина благородного происхождения стыдилась бы себя до самой смерти.

И все же… достаточно было просто вдохнуть в себя воздух, чтобы запах этого человека свел ее с ума. Достаточно было опереться на его сильное плечо, чтобы почувствовать себя в безопасности. Достаточно было прижаться к его теплой, широкой груди, чтобы потерять остатки сил.

Конечно, сидеть на коленях у мужчины стыдно. Может быть, простолюдинки и могут позволить себе такое, но никак не настоящие леди. Или леди тоже могут? Как бы там ни было, Габби не представляла себе ничего подобного даже в самых смелых своих мечтах.

И все же… ей это нравилось. Честно говоря, больше чем нравилось. Она могла бы сидеть так часами.

Что будет, если она поцелует его так, как ему хочется? Что будет, если она узнает, как именно женщина целует мужчину?

Если она не узнала этого за двадцать пять лет, то второй такой возможности ей не представится. Она навеки останется старой девой. Любовь минует ее стороной. Ни один рыцарь не прискачет за ней на белом коне, чтобы посадить в седло и умчать в сказочные дали.

«Ну что, ты действительно хочешь узнать, как целуют мужчину? – обратилась она к себе. – Тогда пользуйся моментом. Это твой последний шанс».

И тут Габби поняла, что очень хочет этого.

– Ладно, – преодолев остатки сомнений, сказала она. За бодрым тоном скрывался трепет. – Говорите, что от меня требуется.

 

24

– Сначала обнимите меня за шею.

Габби посмотрела в его смеющиеся синие глаза. Потом проглотила слюну, подняла руки и довольно робко обвила ими шею мужчины. Ее пальцы ощутили гладкую шелковую парчу халата. Под ними бугрились мускулами широкие плечи и спина. Потом пальцы Габби коснулись его коротких вьющихся волос на затылке и сами собой погрузились в них.

– Правильно, – удовлетворенно заметил ее наставник.

– А что теперь? – спросила Габби с трудом, потому что у нее самой перехватило дыхание.

– Нагнитесь вперед, прижмитесь губами к моим губам и приоткройте рот.

Габби нахмурила брови.

– Зачем?

– Что – зачем?

– Зачем открывать рот?

– Чтобы я мог проникнуть в него языком.

– Что?! – вскинулась Габби. Уикхэму пришлось схватить ее за руки, чтобы удержать на месте.

– Отступать поздно, – предупредил он.

– Вы… проникнете в мой рот языком? – испуганно прошептала она.

– Угу. А вы проникнете языком в мой.

– О боже милостивый… – Габби рассердилась, хотя блеск его глаз свидетельствовал, что ее снова дразнят. Однако, вглядевшись пристально, она поняла, что Уикхэм совершенно серьезен. – Боюсь, что я не смогу этого.

– Еще как сможете. Перестаньте ломаться, Габриэлла, я не хочу уговаривать вас всю ночь. Вы согласились на сделку. Поэтому делайте то, что вам говорят, и целуйте меня.

Габби снизу вверх посмотрела в его красивое лицо, находившееся всего в нескольких сантиметрах от ее собственного, на синие глаза, которые за время этой беседы потемнели, как предгрозовое небо, и на переставшие улыбаться чувственные губы.

У нее колотилось сердце. Ладони стали влажными. Он собирался проникнуть языком в… Шокированная Габби не смогла додумать мысль до конца. На что это будет похоже?

Наконец решившись, она вцепилась в полы его халата и наклонилась. Груди Габби коснулись его груди; их чувствительные соски тут же заныли. Уикхэм отпустил ее руки, положил ладони на ее талию и замер в ожидании. Габби не сразу догадалась, в чем дело. Сделка предусматривала, что инициатива должна исходить от нее.

Она крепко прижалась к его груди и потянулась к губам.

Это прикосновение было таким же коротким и робким, как прежнее. Габби ничего не могла с собой поделать. Она провела губами по его рту, мельком ощутив тепло его губ и прикосновение небритой щеки, а потом отпрянула.

Затем их взгляды встретились. Выражение синих глаз было непроницаемым.

– Плохо, Габриэлла. Попробуйте еще раз. Но теперь не забудьте открыть рот, – грудным голосом промолвил он.

Габби ощущала его теплое дыхание. Если она чуть придвинется, то почувствует движение его губ.

От этой мысли по ее венам побежало обжигающее тепло.

– Нет, я… не могу.

Но Габби не отстранилась. Наоборот, ее пальцы еще крепче сжали ткань его халата.

Он ласкал и целовал ее грудь, гладил живот, задирал ей юбку… Это воспоминание едва не заставило ее потерять сознание. Тело Габби охватило пламя. Ей отчаянно хотелось, чтобы он сделал это снова. Поняв это, Габби мучительно покраснела.

Поцелуй, которого он от нее добивался, не мог закончиться по-другому.

– Можете. Прижмитесь губами к моим губам, а потом просуньте язык мне в рот, – терпеливо повторил ее наставник.

Габби судорожно втянула в себя воздух. Спасения не было, но она и не хотела спасения. По-прежнему изо всех сил цепляясь за халат Уикхэма, она подняла лицо и прижалась к его рту. Потом, вспомнив, что ей говорили, закрыла глаза и осторожно высунула язык.

И наткнулась на его сжатые губы. Как только она прикоснулась к ним, губы раскрылись. Габби набралась храбрости и просунула в них язык.

Его рот был влажным, обжигающим и слегка отдавал вкусом бренди и сигары. Язык Уикхэма прикоснулся к ее языку, столкнулся с ним, а потом дерзко и властно проник в ее рот. Габби затаила дыхание.

Она и представить себе не могла, что можно так целоваться. Это потрясало, ошеломляло и очаровывало.

Его рука обхватила ее затылок. Потом он сменил позу и положил ее голову на свое плечо. Габби чувствовала себя совершенно беспомощной, но самое ужасное заключалось в том, что это ей очень нравилось.

Его губы двигались, настойчиво требуя ответа, язык изучал отдаленные уголки ее рта. Габби, сидевшая у Уикхэма на коленях и обнимавшая его за шею, наслаждалась своими ощущениями так же, как гурман наслаждается видом и вкусом экзотического блюда. Она стыдливо коснулась языком его языка и почувствовала, что Уикхэм перестал дышать.

Было приятно знать, что поцелуй подействовал не только на нее.

А затем она ощутила, что ладонь Уикхэма легла на ее грудь.

Настала ее очередь затаить дыхание. Хотя грудь прикрывали два слоя ткани – ночная рубашка и халат, ощущение было таким острым, что Габби затрепетала. Сосок уткнулся в его сильную жаркую ладонь так, словно просил к себе внимания; тело, помнившее его прикосновения, желало большего. В паху что-то сжалось, заныло, а потом запульсировало в уже знакомом ей ритме.

Уикхэм провел пальцем по ее соску, прижал его, и тело Габби тут же откликнулось на эту ласку.

Ее переполняли непередаваемые ощущения. Она потеряла способность мыслить и могла только чувствовать. Габби стиснула его шею и исступленно ответила на поцелуй, наслаждаясь прикосновением мужской руки к своей груди. Она задрожала всем телом, выгнула спину и поняла, что между ног снова стало горячо и мокро…

Ее ляжки ощутили прикосновение мужской плоти, твердой и горячей от желания. Не в силах справиться с собой, она заерзала, и член Уикхэма дерзко прижался к тому самому месту, куда так стремился проникнуть.

Ей хотелось ощутить его внутри… Поняв это, Габби издала негромкий стон, затихший в глубине его рта.

Уикхэм оставил ее губы и начал покрывать мелкими, частыми поцелуями ее подбородок. Габби широко раскрыла глаза. Умом она понимала, что условия сделки полностью выполнены. Но сделка ее больше не интересовала.

Видимо, Уикхэм тоже забыл об их уговоре, потому что начал целовать ее шею. Его рот был горячим и влажным, а рука, ласкавшая ее грудь, умелой и сильной…

Когда Уикхэм вынул ее грудь из низкого выреза ночной рубашки, Габби перестала думать о чем бы то ни было. Ее глаза оставались открытыми ровно столько, чтобы с замиранием сердца увидеть собственную белоснежную плоть, бесстыдно выставленную чужому взору. До сих пор ни один мужчина не видел ее наготы…

И вдруг Габби отчаянно захотелось, чтобы он смотрел на нее, целовал, ласкал… Он поднял голову, сверху вниз посмотрел на женскую грудь и приподнял ее на ладони, словно любуясь ее совершенством.

На фоне ее белой кожи рука Уикхэма казалась совсем смуглой. Она была теплой, слегка шершавой и…

Голова Уикхэма резко опустилась. Габби чуть не ахнула, догадавшись, что он собирается поцеловать ее обнаженную грудь. Сначала ее нежной кожи коснулись теплые губы, потом небритый подбородок, а через несколько секунд он втянул ее сосок в свой обжигающе жаркий рот.

У Габби голова пошла кругом. Она никогда прежде не ощущала ничего подобного. Когда язык Уикхэма коснулся ее соска, она сдавленно вскрикнула, вонзила ногти в его плечи и начала следить за тем, как он сосет ее грудь, словно младенец. Это было стыдно и порочно, и все же ее тело охватило пламя.

Она никогда не мечтала о том, что мужчина будет ее ласкать или хотя бы захочет сделать это. Это было настоящее наваждение.

А она даже не знала его имени.

Эта мысль, пришедшая из отдаленного уголка мозга, который отвечал за самосохранение, заставила ее очнуться.

Он был опытным обольстителем и умело пользовался ее телом. Позволив это, она стала такой же потаскушкой, как женщина, которая согревала постель ее отца.

– Нет! – выдохнула Габби, едва услышав собственный голос.

Она начала сопротивляться, отталкивать голову Уикхэма от своей груди, вырываться и не поверила себе, когда это удалось. Едва Габби попыталась просунуть руку между его губами и своей грудью, как Уикхэм поднял голову и посмотрел на нее. Его глаза и щеки пылали так, что Габби испугалась.

– Нет! – снова сказала она, на сей раз более решительно. Их взгляды встретились.

Он сжал губы, прищурился… и отпустил ее.

Габби тут же вскочила и дрожащими руками поправила ночную рубашку.

Уикхэм остался сидеть, положив руки на подлокотники кресла и откинув голову на его спинку. На его лице застыло загадочное выражение. Встретив его взгляд, Габби задрожала от ужаса.

Боже, что она наделала? Позволила совершенно незнакомому мужчине посадить ее к себе на колени, целовать и ласкать ее обнаженную грудь. И даже не могла сослаться на то, что он сделал это силой. Потому что это была неправда. Можно было отказаться целовать его, но беда заключалась в том, что она сама хотела этого. И Клер была тут ни при чем.

Ее одежда была в беспорядке; волосы, в которых за несколько минут не осталось ни одной шпильки, рассыпались по плечам. Что он о ней думает? Габби вспыхнула от стыда, сообразив, что выглядит девицей легкого поведения, потаскушкой, шлюхой.

Да. Она вела себя с ним именно так.

Но сейчас она не желала думать об этом. Если Уикхэм поймет, до какой степени ей стыдно, она умрет от унижения.

Поэтому Габби сделала глубокий вдох и вздернула подбородок.

– Думаю, теперь вы не будете спорить, что условия сделки выполнены, – гордо и холодно сказала она.

Затем Габби повернулась к нему спиной, с достоинством вышла из комнаты, закрыла и заперла за собой дверь. А потом юркнула в свою холодную, одинокую постель.

 

25

Как и предсказывала леди Сэлкомб, на следующий день их осадили визитеры: некоторые видели их в опере, а остальные просто слышали, что они там были. Среди них было несколько дальних родственников, в том числе Хендреды, кузины Габби, и Дайсарты, родня Клер. Одними из последних явились жена кузена Томаса леди Мод Бэннинг с двумя дочерьми – Дездемоной и Тисби. Тисби успешно дебютировала год назад и теперь была достопочтенной миссис Чарльз Фоули.

Когда Стайверс доложил о вновь прибывших, Габби, которая вместе с Клер была в гостиной и развлекала гостей, приехавших раньше, встала, чтобы поздороваться с родственниками.

– Леди Мод Бэннинг, достопочтенная миссис Фоули и мисс Бэннинг.

Несмотря на давнюю неприязнь между двумя семействами, Габби улыбнулась, обменялась легкими поцелуями с. леди Мод и ее дочерьми и представила их другим гостям; впрочем, выяснилось, что все они уже знакомы. После нескольких минут общей светской беседы пришедшие ранее откланялись. Образовались две группы: Габби и леди Мод сели в кресла у высоких окон, выходивших на площадь, а Клер, Дездемона и Тисби устроились на диване у камина.

Габби смотрела на трех девушек и злорадно ликовала. Леди Мод была хрупкой блондинкой и когда-то считалась красавицей. Ее дочери тоже были блондинками, одна пшеничной, другая льняной, и унаследовали от матери стройную фигуру. К несчастью, все остальные черты достались им от отца – кузена Томаса: у обеих были бледно-голубые глаза навыкате и скошенные подбородки. У «льняной» Дездемоны было круглое лицо и прискорбная склонность к веснушкам; напротив, лицо Тисби было таким длинным, что напоминало морду лошади. Клер не было равных в любой компании. Но в окружении блеклых, белобрысых кузин ее яркая красота сияла как маяк в штормовую ночь.

– Ну, должна признаться, я никогда не думала, что ты можешь так выглядеть, – недовольно сказала леди Мод, кисло изучая простое, но изящное платье Габби из лазурно-голубого крепа.

Благодаря стараниям парикмахера, присланного тетей Августой утром, непокорные кудри Габби были подстрижены и уложены самым тщательным образом. Парикмахер счел, что ее типу лица больше всего подходит узел на макушке с несколькими обрамляющими лицо завитыми локонами. И платье, и прическа были безукоризненными, и жене кузена было не к чему придраться.

– Благодарю, – сдержанно ответила Габби, хотя тон леди Мод был еще менее лестным, чем ее слова.

Пытаясь найти тему для беседы с особой, которая никогда не скрывала своей неприязни к дочерям покойного графа, она снова посмотрела на оживленно беседующих девушек.

– Кузен Томас говорил мне, что вы гостили у родителей мужа Тисби.

– О да! Они милейшие люди. Ежегодный доход Чарльза – ее мужа – составляет восемь тысяч фунтов, так что брак оказался очень выгодным, несмотря на отсутствие титула. Хотя для Моны я хотела бы несколько большего.

Она самодовольно посмотрела на младшую дочь, но нахмурилась, увидев рядом с ней Клер.

– Значит, Тисби можно поздравить, – сказала Габби. – И я не сомневаюсь, что вскоре смогу поздравить и Дездемону.

– Да, конечно. Твоя сестра довольно миленькая, – вынуждена была признать леди Мод. – Если бы не темные волосы – которые, к несчастью, сейчас не в моде – и недостаточно благородные предки по материнской линии, она могла бы иметь успех в обществе.

– Я все же надеюсь, что так и будет, – непринужденно ответила Габби, без труда распознав ревность, и ответила оскорблением на оскорбление: – Кстати, Дездемона сегодня тоже неплохо выглядит.

Впрочем, ее последняя реплика не была лишена искренности. За время, прошедшее с их последней встречи, Мона действительно похорошела.

«Возможно, – со внезапной искоркой злобы подумала Габби, – леди Мод поливает дочь тем самым лосьоном от веснушек, о котором когда-то говорила Туиндл, старавшаяся защитить своих воспитанниц».

Леди Мод явно гордилась своей дочуркой.

– Да, она просто расцвела. – Леди Мод снова смерила взглядом сидевшую на диване троицу. – Моим девочкам очень идут бледные расцветки и скромные фасоны. Учитывая, что они еще так молоды.

Хотя слова леди Мод сопровождались ее фирменной вялой улыбкой, было ясно, что это еще одна шпилька в адрес Клер, чье лимонное муслиновое платье с высокой талией по сравнению с пастельными нарядами кузин казалось ярким и веселым, как луч солнца. Пышные короткие рукава и низкий вырез обнажали немалую часть ее белоснежной кожи, но никто не назвал бы этот фасон неприличным. Тем более что платья Дездемоны и Тисби обнажали ничуть не меньше. Просто их кожа была не такой безупречной.

Габби снисходительно покивала, и несколько минут они с леди Мод говорили на нейтральные темы. Затем кузина улыбнулась, как заговорщица, и понизила голос:

– Кажется, я должна поздравить тебя с удивительной переменой обстоятельств, происшедшей после нашей прошлой встречи. Просто чудесно, что этот Уикхэм позволил вам приехать в Лондон и устроить Клер дебют. Кажется, он еще не совсем оправился после несчастного случая? Мы были просто шокированы, когда узнали, что он ранил себя случайным выстрелом. Нас это очень близко касается, – в конце концов, Томас является наследником Уикхэма, – поэтому я настоятельно советовала бы ему не быть таким неуклюжим. – Она любезно улыбнулась, искренне считая, что удачно сострила. – Надеюсь, он выздоравливает?

– Да, конечно. – Габби не хотела думать о том, чем для нее закончилось затянувшееся выздоровление самозванца. Как, впрочем, и о нем самом. – Спасибо, ему намного лучше.

– Ты должна благодарить небо за то, что этот милый юноша не унаследовал от несметно богатого кузена Мэтью его скупость. Уверяю, дорогая, я не сказала бы этого никому, кроме тебя. Если мне говорили правду, то Маркус удивительно щедр. Это верно, что Уикхэм устраивает для Клер бал, хозяйкой на котором будет Августа Сэлкомб?

– Верно, – с улыбкой ответила Габби, разглядев за небрежным тоном леди Мод зависть к несметно богатому, как считали все, покойному графу Уикхэму. Кроме того, она поняла истинную цель этого, на первый взгляд, бескорыстного визита. Леди Мод и ее дочери явно напрашивались на приглашение. – Если тетя Августа постарается, то этот бал станет гвоздем сезона. А она обещала постараться. Кстати говоря, вы непременно получите на него приглашение.

– А я в этом и не сомневалась. Разве мы не родня? – едва скрывая раздражение, спросила леди Мод. – Было бы очень странно, если бы нас не пригласили на бал, устраиваемый нашим кузеном. – Она испустила злой смешок, затем снова посмотрела на девушек и повысила голос: – Ну, нам пора, предстоит навестить еще несколько домов. Тисби, Мона, поцелуйте своих кузин и попрощайтесь!

Когда они ушли, Клер закатила глаза.

– «Поцелуйте своих кузин», – передразнила она приторно-слащавый тон леди Мод, заставив Габби рассмеяться. – Если ты не забыла, в Готорн-Холле они шарахались от нас, как от прокаженных. Неужели она думает, что мы это забыли?

Габби улыбнулась и покачала головой:

– Ты не находишь, что леди Мод лезет из кожи вон, набиваясь нам в друзья? Конечно, можно их отвадить, но это не пойдет нам на пользу. Люди они неприятные, и все же родственников не выбирают. Если ты улыбнешься им и будешь вежливой, от тебя не убудет.

– Тогда в их присутствии мне придется держать язык за зубами, – с гримасой сказала Клер и пошла наверх, где присоединилась к более юным леди, оживленно болтавшим с Бет в бывшей детской.

«Честно говоря, – подумала Габби, – Клер была бы куда счастливее, если бы играла и смеялась с девочками, а не сидела в гостиной со взрослыми». Однако сестра ни за что не созналась бы в этом. Несмотря на свои восемнадцать лет, Клер была еще ребенком.

Габби нужно было решить, что надеть на предстоявший прием. Одна из подруг тети Августы устраивала музыкальный вечер, на который Габби и Клер пригласили утром, прислав записку с посыльным. Она еще не привыкла менять наряды по нескольку раз на дню. Это было достаточно утомительно. Как и необходимость провести весь вечер в беседах с немолодыми дамами – подругами тети.

Конечно, сыграло свою роль и то, что предыдущую ночь она провела без сна. Стоило Габби закрыть глаза, как перед ней вставало лицо Уикхэма. Она пыталась отдохнуть, но тело настойчиво напоминало о себе, требовало своего.

«У вас такие зовущие губы».

О боже, он добился своего!

«Нельзя позволить, чтобы это случилось еще раз», – сурово сказала себе Габби. Впредь она постарается держаться от Уикхэма как можно дальше.

После ухода Клер Габби еще несколько минут оставалась внизу, перебирая визитные карточки, оставленные за это утро.

Когда следом за Стайверсом в гостиную вошел очередной визитер, она стояла у камина. Спрятаться было некуда.

– Мисс Габби, вас желает видеть герцог Трент, – замогильным голосом произнес Стайверс.

При звуке имени, которое Габби надеялась больше никогда не слышать, холодок пробежал по ее спине. Охваченная страхом, молодая женщина подняла глаза, собираясь попросить Стайверса сказать, что ее нет дома. Но герцог, вошедший следом за дворецким, уже приближался к ней.

При виде худого бледного лица, которое много лет являлось ей в кошмарных снах, комната закружилась, и на одно ужасное мгновение Габби показалось, что сейчас она упадет в обморок.

 

26

– Габби! – наклонив голову, воскликнул Трент. – Боже, как ты выросла! Может быть, теперь я должен называть тебя леди Габриэлла?

Подчинившись властному жесту Трента, Стайверс поклонился и вышел. Габби хотела попросить его остаться, но не успела раскрыть рта.

Конечно, если бы Стайверс знал всю правду, он ни за что не ушел бы… Но старику известно только то, что Трент был давним другом ее отца. Одним из многих друзей, которых Стайверс очень не одобрял. Оставшись наедине с человеком, которого она смертельно ненавидела и боялась большую часть своей жизни, Габби попыталась восстановить присутствие духа.

– Ваша светлость, я предпочитаю, чтобы вы не называли меня никак, – ледяным тоном сказала она.

Живший в ней ребенок хотел убежать и спрятаться, но взрослая женщина презирала этого хищника и не могла позволить себе проявить слабость.

– Прошу прощения за откровенность, но я удивлена тем, что вам хватило дерзости явиться сюда.

Трент хихикнул и подошел ближе. Теперь, когда Габби полностью овладела собой и чувствовала себя в безопасности, она видела перед собой тщедушного коротышку, всего на несколько сантиметров выше ее самой. Его волосы, когда-то отливавшие золотом, стали седыми и тонкими, лицо покрывали морщины; казалось, оно давно не знало солнечного света. Его нос напоминал ястребиный клюв, проницательные глаза прикрывали тяжелые веки. В руке Трент держал ту же самую (она была в этом уверена) трость с серебряной рукояткой.

Скорее всего, он прихватил эту трость нарочно, направляясь с визитом к ней.

– Габби, ты меня обижаешь. Честное слово. Разве мы не старые друзья? Я был уверен, что встречу теплый прием. Когда вчера вечером я увидел вас с Клер в опере, у меня возникло жгучее желание возобновить столь приятное и давнее знакомство.

Как ни пыталась Габби держать себя в руках, от этих слов у нее задрожали колени. Молодая женщина перенесла тяжесть тела на здоровую ногу, боясь, что больная подведет ее в самый неподходящий момент. Внезапно ей стало трудно дышать. Она стиснула кулаки и обнаружила, что ладони стали холодными и влажными.

«Но обстоятельства изменились, – решительно напомнила себе Габби. – Отец мертв. У Трента больше нет надо мной власти».

– Я не желаю возобновлять это знакомство ни под каким видом. Пожалуйста, уйдите и больше здесь не появляйтесь.

Трент улыбнулся. Она прекрасно помнила эту улыбку. Его тонкие губы растягивались в неприятном оскале, и лицо становилось еще больше похожим на посмертную маску. Он смотрел на нее хищным немигающим взглядом ястреба, выслеживающего добычу.

– Кстати, я должен сделать тебе комплимент. Ты стала очень хорошенькой. В тебе появилась изюминка. А Клер – настоящий бриллиант, которым мог бы гордиться любой коллекционер.

Габби ничего не могла с собой поделать. В мозгу вспыхнуло воспоминание, от которого по телу пробежала дрожь омерзения. Она слегка попятилась, и глаза Трента победно сверкнули.

Она не сводила глаз со стоявшего перед ней человека и не слышала шагов, донесшихся из коридора. Однако трудно было не заметить высокого широкоплечего мужчину, без предупреждения выросшего на пороге гостиной.

– Маркус! – с облегчением воскликнула Габби и протянула ему руку.

Он быстро перевел взгляд с ее лица на лицо гостя, который повернулся и стал лениво рассматривать его в монокль. Уикхэм тут же напрягся, нахмурился и шагнул к ней.

– Представь меня, – лаконично велел он, проходя мимо Трента так, словно его не существовало, взял руку молодой женщины и продел ее в свой согнутый локоть.

Касаться его теплых пальцев было очень приятно. Еще приятнее было ощущать его силу. Мгновение Уикхэм всматривался в ее лицо сверху вниз.

Встретив взгляд его темно-синих глаз, Габби почувствовала неимоверное облегчение. Она сделала глубокий вдох. Достаточно было одного присутствия Уикхэма, чтобы к ней вернулась решимость. Да, этот человек самозванец, обманщик, коварный соблазнитель, но он сможет защитить ее от Трента. Защитить их всех. В этом она не сомневалась.

Габби расправила плечи и посмотрела на герцога.

– В этом нет необходимости.

Трент шагнул вперед и протянул Уикхэму руку. Хищная улыбка с его лица исчезла, а вместе с ней и ястребиный взгляд. Теперь Трент был просто худым, элегантно одетым стариком, державшимся с достоинством богатого и знатного человека, но совершенно безобидным. По сравнению с высоким и мощным Уикхэмом он казался просто замухрышкой.

– Я Трент, старинный друг вашего отца.

Уикхэм обменялся с ним рукопожатиями, но руку Габби не выпустил и посмотрел на гостя без улыбки.

– Увы, я был очень мало знаком с собственным отцом.

Герцог слегка улыбнулся.

– Я знаю. Вам следует понять, что мы с вашим отцом почти всю жизнь были закадычными друзьями.

Габби инстинктивно сжала предплечье Уикхэма. Уикхэм посмотрел на нее и нахмурился. Не понимая, что именно происходит, он сразу же встал на ее сторону.

– Его светлость уже уходит, – сказала Габби напряженным, звенящим голосом, мало похожим на ее собственный, и посмотрела герцогу в глаза.

Трент больше не мог причинить ей вред, и Габби хотела, чтобы он это понял.

– В самом деле, – сказал он и снова улыбнулся. – До встречи, Габби. Всего наилучшего, Уикхэм.

Затем Трент изящно поклонился и ушел.

Когда звук его шагов стих, Габби отпустила руку Уикхэма, подошла к дивану и села. Ничего другого ей не оставалось. Ноги могли подломиться в любой момент.

Как ни пыталась Габби с помощью рассудка избавиться от самого грозного из своих старых страхов, это ей никак не удавалось.

Уикхэм встал рядом, скрестил руки на груди и задумчиво посмотрел на нее сверху вниз. Габби, все еще старавшаяся взять себя в руки, подняла глаза и заметила, что Уикхэм тщательно одет. На нем были начищенные до блеска ботфорты с кисточками, белые панталоны, плотно обтягивавшие стройные ноги, и элегантный синий камзол, как видно, сшитый у лучшего портного.

– Что вы делаете внизу? – промолвила Габби, довольная тем, что теперь ее голос звучит почти как обычно. – Вам еще рано разгуливать по дому.

– Не хотите рассказать, чем этот человек так напугал вас? – спросил он так, словно ее вопроса не существовало.

Габби сделала еще один глубокий вдох. Избавившись от Трента, она почувствовала себя намного лучше и даже немного стыдилась собственной бурной реакции. В конце концов, теперь, когда ее отец умер, достаточно было просто попросить Трента уйти.

– С чего вы взяли, что я испугалась?

Уикхэм насмешливо хмыкнул:

– Хотя бы с того, что, когда я вошел в гостиную, вы искренне обрадовались этому. Впервые за все время нашего знакомства.

– Я действительно впервые обрадовалась вам, – призналась Габби.

Уикхэм задумчиво посмотрел на нее и улыбнулся.

– Еще немного, и от вашей лести у меня закружится голова.

Габби засмеялась и внезапно почувствовала, что почти успокоилась. Герцог – часть ее безрадостного прошлого. В настоящем ему места нет. Глупо реагировать на него так, будто она снова стала беспомощным ребенком.

– Так что привело вас в гостиную в самый подходящий момент? – чуть более непринужденно спросила она.

– Стайверс послал меня к вам на выручку. Когда я спустился по лестнице, он стоял в центре холла и едва не плакал. Увидев меня, старик попросил присоединиться к вам в гостиной. Что я и сделал. Осталось только выяснить зачем.

Габби улыбнулась ему с искренней благодарностью.

– Спасибо.

– Так вы расскажете, почему испугались старого друга вашего отца?

Не успела Габби открыть рот, как на пороге вырос Стайверс и предупредил о своем появлении, деликатно кашлянув.

– Ваш экипаж подан, милорд.

– Спасибо, Стайверс. – Уикхэм повернулся к не успевшему уйти дворецкому: – Принеси плащи мне и леди Габриэлле.

– Да, милорд. – Стайверс поклонился и вышел. Габби удивленно посмотрела на Уикхэма.

– Судя по вашему виду, дорогая, свежий воздух нужен вам не меньше, чем мне, – сказал он, не дав ей открыть рта. – Я повезу вас в Гайд-парк, где вы сможете помахать ручкой своим знакомым. А я тем временем продемонстрирую всем и каждому, что еще не умер.

Габби поднялась с дивана, но укоризненно покачала головой:

– Подождите минутку. Вы еще слишком слабы для прогулки. Вы едва спустились по лестнице. Управлять экипажем вам пока не по силам. Неужели вы забыли, что еще не оправились от раны?

– Именно поэтому я поеду в экипаже, а не верхом. Да, я еще не окреп как следует, но это неважно. Поверьте мне, когда я выберусь из четырех стен, мне станет легче. Иначе я просто сойду с ума.

– Милорд, мисс Габби, ваши вещи. – На пороге снова появился Стайверс.

Через несколько минут она завязала ленты под подбородком, позволила лакею Фрэнсису надеть на нее ротонду, натянула перчатки и вышла на крыльцо. Стоял солнечный весенний день; на небе не было ни облачка. Воздух – прохладный и свежий – был наполнен запахом зелени. Она сделала глубокий вдох и обрадовалась тому, что в такой погожий день выбралась из дома. Затем улыбнулась и с привычной осторожностью начала спускаться по ступенькам.

У тротуара их ждал нарядный черный двухколесный экипаж, запряженный парой серых рысаков. Рядом стоял Джим, поглаживал морду ближайшей лошади и тихо бормотал ей в ухо. Увидев хозяйку, он хотел что-то сказать, но тут же заметил Уикхэма и сдержался.

– Привет, Джим, – с притворной беспечностью сказала Габби.

Как ни смешно, осуждающий взгляд слуги заставил ее ощутить чувство вины. Как и следовало ожидать, Джим нахмурился, недовольный тем, что Уикхэм держит ее под руку.

– Здравствуйте, мисс Габби, – проворчал он и нахмурился еще сильнее, когда она забралась в экипаж.

Уикхэм сел рядом с ней и взял вожжи.

– Отойди в сторону, – велел он Джиму и взял хлыст.

Джим неохотно выполнил приказ, а затем, когда серые налегли на постромки, вскарабкался на запятки.

– Ты нам не нужен, – обернувшись, бросил Уикхэм.

Джим спрыгнул на мостовую и хмуро посмотрел им вслед.

– Ваш грум меня не одобряет, – чуть заметно улыбнувшись, сказал Уикхэм.

Габби убедилась, что Уикхэм хорошо умеет править, когда он ловко проехал между тяжело нагруженной телегой и неуклюжим четырехместным ландо. Серые были чистокровными рысаками, норовистыми и требовавшими твердой руки.

Габби засмеялась:

– Вы считаете это странным? Я сама вас не одобряю. Будьте добры, объясните, как вы сумели уговорить его ухаживать за вашими лошадьми, если он смотрит на меня так, словно я братаюсь с врагом, хотя я всего лишь поехала с вами кататься?

Уикхэм покосился на нее и пожал плечами:

– Что я могу сказать? Он любит лошадей больше, чем не любит меня. Барнет говорит, что Джим следит за серыми лучше, чем мать за новорожденными близнецами.

– Конечно, вы только что их купили. И экипаж тоже. – Вспомнив, на какие средства он все это приобрел, Габби едва заметно нахмурилась. – Похоже, вы не привыкли церемониться с чужими деньгами.

Его чувство юмора осталось прежним:

– Не больше, чем вы, дорогая. Поверьте, я имею представление о ваших расходах. Челлоу держит меня в курсе. А деньги, которые вы тратите, принадлежат вам не больше, чем мне.

Конечно, он был прав. Габби ничего не оставалось, как промолчать. Значит, Челлоу сообщает ему о ее расходах? Ее досада росла, пока Габби не поняла, что поверенный, как и все остальные, принимает самозванца за настоящего графа Уикхэма. Если бы сидевший рядом мошенник и в самом деле был Маркусом, она была бы счастлива отчитаться ему в каждом потраченном шиллинге.

Колеса экипажа застучали по булыжнику Мейфэра, и вскоре показались ворота Гайд-парка. Приятный ветерок колыхал голубые павлиньи перья, украшавшие ее шляпку и щекотавшие щеку. Она рассеянно сдвинула шляпку на затылок и провела по щеке рукой в перчатке.

– Я вижу, что деньги были потрачены не напрасно, – добавил Уикхэм, с лукавой улыбкой следя за ее усилиями. – Эта шляпка делает вас очаровательной.

Габби посмотрела на него смущенно и слегка испуганно. Она ожидала от этого человека чего угодно, только не дешевых комплиментов.

– Вы пытаетесь отвлечь меня, – придя в себя, буркнула она. – Вот только не пойму, с какой целью. Его улыбка увяла.

– Давайте заключим с вами еще одну сделку… – начал Уикхэм, но Габби широко раскрыла глаза и посмотрела на него с таким испугом, что он сразу умолк.

– Ни за что на свете, – выпалила она и покачала головой. А потом, слишком поздно сообразив, что выдала себя с головой, попыталась улыбнуться, избегая его взгляда.

И все же слова Уикхэма – явно неумышленные – заставили ее покраснеть до корней волос. В мозгу Габби вспыхнули мельчайшие подробности того, что произошло между ними предыдущей ночью. Она просто не могла их забыть.

До появления Трента Габби не приходило в голову, что что-то способно отвлечь ее от этих мыслей. Но приход герцога испугал ее так, что она приняла Уикхэма за своего друга и защитника. Теперь она вспомнила, что сидела у Уикхэма на коленях, целовала его и узнала, что его лукаво улыбающиеся губы имеют вкус бренди и сигары; вспомнила чувство стыда, охватившее ее в тот момент, когда она поняла, что этот авантюрист без роду и племени имеет право считать ее легкой добычей, потому что она позволила ему ласкать ее обнаженную грудь…

– Если вы покраснеете еще сильнее, на вас загорятся волосы. – Это ленивое замечание заставило ее поднять глаза.

– Я… вы… – Впервые язык подвел ее. Она запиналась, мямлила и не знала, что ответить.

Когда Уикхэм посмотрел ей в глаза, Габби внезапно ощутила себя безвольной игрушкой в его руках.

 

27

– Не будьте дурочкой, Габриэлла, – бодро сказал Уикхэм. – Краснеть от стыда глупо. В том, что мы делали, не было ничего стыдного. Это был только поцелуй, вот и все.

Но она ничего не могла с собой поделать. Несмотря на все старания, внезапно перед глазами Габби предстала черноволосая голова Уикхэма, припавшая к ее обнаженной груди. При этом воспоминании Габби затопила удушливая волна. Она прижала руки к щекам и закрыла глаза.

– Давайте не будем говорить об этом, – сдавленным голосом попросила она.

Уикхэм хмыкнул; этот звук заставил Габби открыть глаза и гневно посмотреть на него.

– Я не собирался смущать леди. Но поцелуй – совершенно обычная вещь. И очень приятная.

Габби ничего не ответила, только плотно сжала губы.

Уикхэм насмешливо прищурился:

– Если вы этого еще не поняли, придется продолжить обучение. Перестаньте, Габриэлла. Сознайтесь: вам нравилось целовать меня. Нравилось, когда я целовал вашу…

– Если вы скажете еще одно слово, я выпрыгну из экипажа. Клянусь! – Габби схватилась за дверцу экипажа и бросила на Уикхэма убийственный взгляд.

– Хорошо, не буду, – неожиданно легко уступил он.

Габби насторожилась, но увидела, что они въезжают в ворота парка. Наверно, он хотел дать ей возможность прийти в себя перед возможной встречей с кем-нибудь из знакомых. Они миновали ворота и стали огибать обширный зеленый газон. Габби отвернулась и подставила пылающие щеки ароматному ветерку.

– Ну вот, теперь на ваших щеках очаровательный румянец, – подбодрил ее Уикхэм. Габби бросила на него хмурый взгляд:

– Не дразните меня!

Он засмеялся.

В парке им встретились другие экипажи – несколько фаэтонов и разномастных повозок. Попадались и всадники, рысью скакавшие вдоль обочин. Время от времени Уикхэм прикасался к шляпе, здороваясь со знакомыми, а Габби махала рукой. Но он не остановился, хотя кое-кто окликал их и делал попытку заговорить. Наоборот, подхлестнул лошадей и вновь заговорил со своей спутницей только тогда, когда толпа осталась позади.

– Вы так и не сказали мне, почему испугались Трента.

Габби думала, что он забыл об этом. И совершенно напрасно. Следовало знать, что этот человек не забывает ничего. На мгновение она заколебалась, но история была слишком горькой и пробуждала слишком печальные воспоминания.

– Трент – очень неприятный человек, – наконец заговорила Габби. – Когда мы были маленькими, он часто приезжал к нам. Потом это случалось реже, однако он регулярно навещал отца до самой смерти. В последний раз я видела его на похоронах. После этого я отказала ему от дома. Слугам было приказано не принимать его. И до сегодняшнего дня он не появлялся.

– Но это не объясняет причины вашего страха. – Он слегка ослабил вожжи, объезжая слишком медленно ехавший экипаж. Лошади прибавили шаг, и накидка Уикхэма затрепетала на ветру.

– Он один из немногих людей на свете, которых я считаю воплощениями дьявола.

Габби снова ощутила холодок под ложечкой, появлявшийся каждый раз, когда она думала о Тренте. Она покачала головой, показывая, что не хочет говорить об этом, и попыталась сменить тему:

– Если уж рассказывать о своей жизни, то теперь ваша очередь. Для начала вы могли бы сказать, как вас зовут.

– Если я назову свое имя, вы можете проговориться и выдать меня, – коварно улыбаясь, ответил он. – В данный момент я Уикхэм. Честно говоря, я начинаю привыкать к этому имени. В жизни графа есть свои приятные стороны.

– Особенно для отпетого мошенника, – саркастически пробормотала Габби.

Уикхэм посмотрел на нее и широко улыбнулся:

– Кто бы говорил! Ладно, не будем ссориться. Мало кому из знакомых мне женщин хватило бы смелости дергать судьбу за усы. Это одна из присущих вам черт, которые вызывают мое восхищение.

Ответить Габби не успела. Они догнали старомодную карету. Сидевшая в ней леди отчаянно замахала им.

– Это тетя Августа! – воскликнула Габби. – Придется остановиться.

Уикхэм остановился рядом с каретой. Когда Габби представила «брата» леди Сэлкомб и ее подруге, миссис Далримпл, началась непринужденная светская беседа. Сначала Уикхэм выслушал выговор за то, что не нанес тетушке визита сразу после приезда в Лондон, но вскоре получил отпущение грехов.

– Я понимаю, адресов у тебя хватает, – слегка смягчившись при виде красивого племянника, сказала тетя Августа.

После этого речь зашла о подробностях предстоящего бала. Беседа продолжалась, пока их экипажи не стали мешать общему движению. Тут Уикхэм извинился перед тетушкой и поехал дальше.

Останавливаться пришлось еще не раз. Сначала их задержала леди Сайленс Джерси с компаньонкой по имени миссис Брук. Она с любопытством осмотрела Уикхэма и попросила рассказать о приключившемся с ним несчастье. Рассказ был лживым от начала до конца, но забавным. Слушательницы вдоволь посмеялись, а потом вспомнили сходный случай, происшедший с дядюшкой леди Сайленс. Когда они расстались, в ушах Габби еще звучало обещание леди Джерси найти ей поручителей для вступления в клуб «Альмак».

– Очаровательная пара, не находите? – напоследок услышала Габби слова леди Джерси, обращенные к ее спутнице. – А ее младшая сестра – бриллиант чистой воды. Никто не станет возражать против вступления в клуб племянника и племянниц Августы Сэлкомб.

– Кажется, Клер обеспечен успех. – Габби откинулась на спинку кожаного сиденья и улыбнулась. Тем временем экипаж вновь достиг ворот Гайд-парка.

– А как же вы? Разве вас не привлекает возможность поучаствовать в «ярмарке невест»? – с любопытством спросил Уикхэм.

Габби засмеялась. Уикхэм был прав, прогулка стала для нее лучшим лекарством. Воспоминание о визите Трента вновь отправилось в дальний уголок сознания. А Уикхэм… Хотя она ни на минуту не забывала о недостатках этого человека, союз с ним был куда приятнее соперничества. И становился приятнее с каждой минутой.

– Тетя Августа сообщила, что я могу рассчитывать только на вдовца с детьми. – При этом она состроила уморительную гримасу, заставившую Уикхэма улыбнуться. – Причем, судя по ее тону, за очень старого вдовца с кучей детей. Так что, сами понимаете, мысль об участии в «ярмарке невест» меня не слишком вдохновляет. Я прекрасно знаю, что мое время ушло. Теперь я гожусь лишь в компаньонки Клер.

– Ну да, совсем старушка, – насмешливо ответил он. – А как же быть мне? Не забывайте, я старше вас на восемь лет.

Габби посмотрела на него, приподняв брови.

– Значит, вам тридцать три года? Мое досье пополняется. Тридцатитрехлетний капитан, который каким-то образом был знаком с моим братом. Осталось обратиться к королеве фей и узнать ваше имя.

Ответить Уикхэм не успел. На аллее, которая вела к воротам, появились два всадника, заметили их и замахали руками. Всадница в модной зеленой амазонке оказалась леди Уэйр.

Габби перестала улыбаться, невольно прищурилась и обменялась несколькими словами со спутником Белинды, лордом Хендерсоном, краем глаза следя за тем, как Уикхэм подносит к губам руку своей любовницы. Он целовал ее пальцы дольше, чем позволяли приличия, а затем, не выпуская руки Белинды, начал негромкую беседу. Габби старалась узнать, о чем они говорят, но не расслышала ни слова.

Впрочем, не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться об их интимных отношениях. Даже если бы Уикхэм поцеловал леди Уэйр в губы при всем честном народе, он не смог бы скомпрометировать ее сильнее.

Когда они распрощались с собеседниками и выехали за ворота парка, Габби мысленно внушала себе, что этот человек – развратник. Если бы она не клюнула на его красивое лицо и располагающие манеры, ничего этого не случилось бы. Ну ладно… Теперь она будет умнее и не даст заманить себя в сети.

– Почему вы замолчали? – спросил Уикхэм, пробираясь между экипажами.

– В самом деле? Просто у меня разболелась голова, – ответила она первое, что пришло на ум. Он смерил Габби пристальным взглядом:

– Что-то очень внезапно.

Габби пожала плечами:

– Головная боль всегда подкрадывается незаметно.

– Если бы я был тщеславен, то сказал бы, что ваша головная боль началась сразу после нашей встречи с леди Уэйр и ее спутником.

Смущенная его проницательностью, Габби взяла себя в руки и бросила на Уикхэма надменный взгляд:

– Если вам в голову могла прийти такая мысль, – значит, вы действительно тщеславны.

Он усмехнулся так, словно ответ Габби рассеял все его сомнения.

– Признайтесь, Габриэлла, вы ревнуете.

– Вы сошли с ума!

– Белинда – мой друг.

Услышав столь наглую ложь, Габби невольно фыркнула.

– Проститутка она, вот кто!

– Ай-яй-яй, Габриэлла, не ожидал услышать от вас такие слова. Вы меня шокируете, дорогая, – сказал он, дразня Габби взглядом.

– Вы не имели права кокетничать со своей возлюбленной у меня на глазах. Я понимаю, что вы не можете похвастаться воспитанием, но джентльмен никогда не будет строить глазки любовнице в присутствии своей сестры. Даже мнимой.

– Я не строил глазки Белинде, – спокойно возразил он.

Габби только испустила негодующий смешок. К этому времени они достигли Гросвенор-сквер, и Уикхэм придержал лошадей.

– Называйте это как вам угодно, но я прошу впредь не делать ничего подобного на глазах у публики. Пока Клер не выйдет замуж, наше имя должно оставаться безукоризненным.

– Габриэлла, вы очаровательная маленькая злюка.

Догадавшись, что он посмеивается над ней, Габби вышла из себя. Когда Уикхэм остановился перед домом, ее глаза метали искры.

– А вы, сэр, похотливое животное, и я с наслаждением избавилась бы от вас, если бы могла!

Больше всего на свете ей хотелось выпрыгнуть из экипажа и удрать без оглядки. Однако больная нога удерживала Габби на месте. Уикхэм остановил лошадей, спрыгнул и подошел к двери экипажа. Но вместо того чтобы подать ей руку, как требовали правила хорошего тона, он на глазах у застывшего в дверях лакея Фрэнсиса, слуг и прохожих взял Габби за талию.

Когда ноги Габби коснулись земли, она тряслась от гнева.

– Нет, не избавились бы, – негромко сказал Уикхэм, глядя на нее сверху вниз. – Для этого я вам слишком нравлюсь.

Затем он отпустил ее. Габби плотно сжала губы: присутствие публики мешало ей высказать этому человеку все, что она о нем думает. С достоинством королевы она повернулась к нему спиной и начала величаво – другого слова не подобрать – подниматься по ступенькам.

Фрэнсис закрыл за ними дверь. В довершение беды, первым, кто попался ей на глаза, был Джим. Он вырос как из-под земли, смотрел на нее с укором и готов был сказать что-то осуждающее.

– Не желаю ничего слышать! – бросила она. Это было сказано тихо, но яростно.

Увидев ее лицо, Джим потерял дар речи. Габби бросила на него еще один испепеляющий взгляд, со свирепым видом сорвала с себя перчатки и поднялась по лестнице к себе, чтобы подготовиться к вечернему приему.

Когда поздно вечером раздался стук в дверь, соединявшую покои графа и графини, он не застал Габби врасплох. Она только что легла в постель и догадывалась, что Уикхэм дожидался ухода горничной. Габби сложила руки на груди и мрачно поклялась, что откроет ему дверь только после дождичка в четверг.

Впрочем, делать это ей и не пришлось. Она услышала скрежет ключа в замке, скрип открывающейся двери и негромкие шаги. К счастью, Габби была до подмышек укрыта стеганым одеялом. Бесцеремонно забравшись в ее спальню, Уикхэм посмотрел на кровать и увидел обращенный на него гневный взгляд.

 

28

– Как вы посмели войти в мою спальню без предупреждения?

Габби села и прижала к груди одеяло, прикрывая ночную рубашку из тонкого белого батиста. Теперь ее волосы на ночь были заплетены в косу, потому что парикмахер, присланный тетей Августой, объяснил, что спать со шпильками вредно.

Уикхэм, освещенный лишь пламенем камина, насмешливо улыбнулся. Босой, в коричневом парчовом халате, накинутом поверх ночной рубашки, он чувствовал себя в ее спальне совершенно непринужденно.

«Всего несколько дней назад в его присутствии я ощущала угрозу, а теперь не боюсь ни капельки, – подумала Габби. – Наоборот, с наслаждением оторву ему голову».

– Я подумал, что вы можете хватиться своего романа, когда захотите почитать на сон грядущий. – Он неслышно подошел к кровати и протянул Габби злосчастную «Деву озера».

Вспомнив, при каких обстоятельствах она забыла нетленное творение сэра Вальтера, Габби мучительно покраснела.

– Отдайте мне книгу, ключ и больше никогда, никогда не входите в мою спальню без позволения!

– Вы меня обижаете, Габриэлла. Я был уверен, что вы скажете мне спасибо.

Это чудовище смеялось над ней! Габби надулась и вырвала у него учтиво протянутую книгу.

– Все! Вы выполнили свою задачу. А теперь отдайте ключ и уйдите!

– Эта коса делает вас ровесницей Бет. Вам можно дать лет пятнадцать. – Глаза Уикхэма смеялись.

– Убирайтесь из моей комнаты!

– Или вы закричите?

Несносный человек. Он прекрасно знает, что кричать она не станет.

– Или я попрошу Мэри отныне спать в моей комнате, – с достоинством ответила Габби. Он поднял брови:

– Неужели вы не поблагодарите меня за книгу?

– Нет!

– Раз так, мне придется сделать вот что…

Не успела Габби опомниться, как он наклонился, обхватил ее затылок и страстно поцеловал в губы.

Габби ахнула. Воспользовавшись этим, Уикхэм просунул в ее губы язык. На мгновение она застыла как загипнотизированная, но образ леди Уэйр еще не изгладился из ее памяти. С ней Уикхэм так обращаться не стал бы! Она гневно высвободилась и наотмашь ударила его.

– Ой!

Он отступил на шаг, поднес руку к ушибленному подбородку, но ничуть не огорчился. Наоборот, широко улыбнулся.

– Габриэлла, вы слишком кровожадны, – укоризненно сказал он.

– Убирайтесь из моей комнаты! – Забыв про одеяло, она встала на колени и замахнулась для следующего удара. Уикхэм отступил и рассмеялся.

– Полегче, полегче!

Габби зарычала и запустила в него книгой. Но он вовремя пригнулся. «Дева озера» пролетела над его плечом и ударилась в стену.

Уикхэм поцокал языком:

– Ай-яй-яй, как нехорошо! А меня учили, что настоящая леди всегда спокойна, мила и никогда не повышает голоса.

Взбешенная, Габби посмотрела на тумбочку, схватила ближайшее, что было под рукой, – медный прибор для подрезания фитиля, – и запустила им в мерзавца. За прибором последовала щетка для волос. Уикхэм отступил, прикрыл голову рукой и засмеялся.

Габби спрыгнула с кровати, вооружилась хрустальными настольными часами и бросилась в атаку. Но нужды в этом уже не было: враг отступил.

– Спокойной ночи, мой кровожадный клопик! – напоследок сказал он.

Когда заскрежетавшая зубами Габби ворвалась в гардеробную, готовая проломить наглецу голову, в замке повернулся ключ.

Подлый трус заперся в своей спальне.

Дрожа от гнева, Габби подперла ручку двери спинкой стула и вновь легла в постель.

Следующие две недели пролетели незаметно. Сезон был в разгаре, и от сестер требовалась лихорадочная активность. Приемы, танцы, обеды, завтраки, прогулки в парке, визиты…

Клер и Бет успели обзавестись подругами – симпатичными незамужними леди своего возраста. У Габби тоже появилось много знакомых, и все же она чувствовала себя белой вороной в любом обществе. Для кружка девушек она была слишком стара, а молодые матроны говорили только о своих мужьях и детях, и это казалось Габби нестерпимо скучным. Впрочем, она не жаловалась. У нее появился собственный поклонник – весьма почтенный вдовец с детьми, преданность которого казалась ей очень забавной.

Но самое главное заключалось в том, что Клер пользовалась огромным успехом. Каждый день их гостиная ломилась от кавалеров, отчаянно боровшихся за право сесть на диван рядом с красавицей; она получала столько букетов и корзин с цветами, что Габби не знала, куда их ставить.

Приготовления к балу, назначенному на пятнадцатое мая, шли полным ходом. Кроме того, были получены обещанные рекомендации для вступления в «Альмак», и они готовились к первому посещению клуба. В образовании Клер обнаружился чувствительный пробел:

хотя благодаря Туиндл и посещениям балов в Йорке девушка умела неплохо танцевать, но не успела освоить вальс. Туиндл переехала в Готорн-Холл вместе с матерью Клер еще до появления этого танца и не могла научить ему своих подопечных.

– Конечно, ты можешь не танцевать вальс, пока не получишь разрешения патронесс, – сказала тетя Августа, узнав об этом прискорбном упущении. – Но если одра из них, – например, леди Джерси или миссис Драммонд-Баррелл – представит тебе подходящего партнера, а ты не сможешь принять его приглашение, потому что не знаешь па, тебя назовут деревенщиной. Уверяю тебя, на свете нет ничего страшнее. Нужно немедленно пригласить учителя танцев.

Поэтому накануне долгожданного дебюта Клер в клубе для августейших особ Габби, Клер, Бет, Туиндл и мистер Гриффин, молодой учитель танцев с безупречной репутацией (после четырех уроков отчаянно увлекшийся своей воспитанницей), собрались в бальном зале, расположенном в задней части дома.

Туиндл села за пианино и начала играть бравурную мелодию, выбранную мистером Гриффином. Клер под неусыпным оком учителя танцевала с Бет, которая неохотно исполняла роль кавалера. Габби стояла у дверей, наблюдая за сестрами, кружившимися по комнате.

Правда, эти круги часто прерывались: либо Клер забывала, что должна подчиняться Бет, либо Бет наступала сестре на ноги. Мистер Гриффин следил за их перемещениями, тактично не обращая внимания на укоры, которыми сестры осыпали друг друга как пулями, и чередовал похвалы с критическими замечаниями.

Музыка была красивая, магическая, опьяняющая, и Габби безотчетно покачивалась ей в такт. Она поняла это только тогда, когда услышала над ухом голос Уикхэма:

– Что, Габриэлла, вам не хватило партнера?

Габби вздрогнула и обернулась. Уикхэм, бесшумно вошедший в открытую дверь, стоял у нее за спиной.

С тех пор как она выставила его из своей спальни, они виделись лишь мельком. Габби редко бывала дома; видимо, он тоже. Она приезжала только для того, чтобы немного поспать, и не знала, возвращался ли Уикхэм. Во всяком случае, никаких звуков из-за двери не доносилось. Габби ни за что в этом не призналась бы, но иногда она лежала в постели и чутко прислушивалась. Подставлять стул под ручку она давно перестала; было ясно, что он больше не собирается вторгаться в ее спальню. Конечно, спальня леди Уэйр куда заманчивее…

Уикхэм улыбался с таким видом, словно видел ее насквозь, и эта улыбка бесила Габби еще сильнее, чем мысли о его любовнице.

«Негодяй!» – подумала она и смерила Уикхэма презрительным взглядом.

Его черные волосы теперь были коротко подстрижены и зачесаны назад по самой последней моде. Уикхэм был чисто выбрит; решительный подбородок плохо сочетался с лукаво приподнятыми уголками рта. Широкие плечи обтягивал идеально сшитый бутылочно-зеленый сюртук. Рубашка была белоснежной, кремовые панталоны безукоризненными, в ботфорты с кисточками можно было глядеться как в зеркало. Хотя он не был графом, но выглядел куда более щеголевато, чем все ее аристократические знакомые, вместе взятые.

Увы, все это она заметила с первого взгляда. Габби вздернула подбородок, отвернулась и сделала вид, что не обращает на него внимания. Однако, к собственной досаде, поняла, что это невозможно.

– Если так, я был бы рад предложить вам свои услуги.

– Спасибо, – лаконично ответила Габби, смерила его ледяным взглядом и снова отвернулась. – Но я не танцую.

 

29

– Глупости, – ответил Уикхэм и привлек ее к себе.

Габби невольно шагнула вперед и прижалась к его груди. В ответ на ее сердитый взгляд Уикхэм улыбнулся.

– Я хромая! – сопротивляясь, прошипела она.

Злясь на то, что ей пришлось признаться в этом, и чувствуя себя униженной, Габби уперлась в его грудь обеими руками и оттолкнула. Но тщетно: Уикхэм держал ее мертвой хваткой.

– Я не дам вам упасть, – пообещал он.

Потом крепко обхватил ее стройную талию, сжал руку и начал двигаться в такт музыке, негромко считая шаги, чтобы облегчить ей задачу. Поскольку устраивать сцену на глазах у сестер и посторонних она не хотела, оставалось только подчиниться насилию. Габби высоко подняла голову; от гнева на ее скулах проступили красные пятна. Глаза молодой женщины полыхали, губы крепко сжались от усилия скрыть свой физический недостаток.

Ни за что на свете она не хотела показаться неуклюжей. Особенно ему.

– Вы все еще хотите оторвать мне голову. – лукаво спросил он. – Не забудьте, что на нас смотрят. Улыбайтесь.

Габби обвела глазами зал и обнаружила, что остальные с интересом наблюдают за ними, хотя и продолжают свое дело. Вспомнив, что Уикхэм играет роль ее брата, которого она обязана любить, Габби заставила себя улыбнуться.

– Молодец, девочка, – с усмешкой похвалил он, не обращая внимания на ее убийственный взгляд, и заставил сделать поворот.

Изо всех сил держась за его плечо и откинувшись на крепкую руку, Габби выполнила па и почувствовала, что подол платья вихрем закружился вокруг ее ног. Она сделала открытие: если опираться на пол пяткой больной ноги, все получается неплохо. Конечно, до изящества Клер ей далеко, но, по крайней мере, она не ударит в грязь лицом.

– Вы всегда действуете так грубо? – сквозь зубы спросила Габби, продолжая деланно улыбаться.

– Только тогда, когда мне нужно настоять на своем.

– Хвастун! – прошипела она сквозь зубы.

– А вы злюка, – с улыбкой парировал он.

– Странно, что вас до сих пор не убили. Мне ужасно хочется сделать еще одну попытку.

– Ай-яй-яй, вы опять забыли, что нужно улыбаться.

Повинуясь музыке, он сделал еще один поворот. Габби мельком увидела их отражение в высоких зеркалах и заморгала от удивления. Оказалось, что они прекрасно смотрятся вместе. Конечно, Уикхэм оставался самозванцем, неизвестно откуда свалившимся им на голову, однако он был высок, элегантен и прекрасно сложен. Конечно, до его красоты Габби было далеко, но в объятиях Уикхэма она казалась хрупкой и изящной, а платье из светло-зеленого муслина и высокая прическа делали ее почти красавицей.

Она с изумлением поняла, что впервые в жизни довольна собой.

Причем не только внешностью. Она танцевала! Конечно, с трудом, но раньше ей и в голову не приходило, что это возможно. Сначала Габби слегка запиналась и остро ощущала это, но с каждым па ее уверенность в себе росла. Она знала, что Уикхэм действительно не даст ей упасть.

– Ну вот, теперь вы танцуете, – сказал Уикхэм, когда музыка кончилась и они остановились. – И, кстати говоря, очень мило.

К ним подбежали смеющиеся Клер и Бет и захлопали в ладоши. Туиндл повернулась на своем стульчике, тоже захлопала. Бедный мистер Гриффин, не имевший представления, что стал свидетелем маленького семейного чуда, растерянно улыбался вместе со всеми. Конечно, сестры и Туиндл знали, что Габби никогда не танцевала. Спрашивать, умеет ли она танцевать и не хочет ли научиться, никогда даже не приходило им в голову. Это был факт, вот и все. Но сейчас, увидев, как Габби кружится в объятиях Уикхэма, улыбающаяся, раскрасневшаяся, они были безмерно рады.

– Это было чудесно, – с трудом промолвила Габби, когда Уикхэм отпустил ее.

– Ради этого и существуют братья, – учтиво ответил он. Каменному выражению его лица противоречили лукаво поблескивавшие глаза.

Габби ответила ему мрачным взглядом, но тут ее отвлекли сестры.

– Раз уж ты здесь, потанцуй с Клер, ладно? – взмолилась Бет, с надеждой глядя на Уикхэма. – Она мне все ноги оттоптала!

– Ничего я не оттоптала! – огрызнулась Клер и злобно посмотрела на Бет.

Потом она положила ладонь на руку Уикхэма и кокетливо улыбнулась ему. Габби почувствовала укол зависти. Клер была потрясающе хороша. Все мужчины влюблялись в нее с первого взгляда. Вместе с Уикхэмом они составляли просто идеальную пару.

Габби с досадой поняла, что до. сих пор никогда не завидовала Клер.

– Я действительно хочу, чтобы ты потанцевал со мной, – с очаровательной прямотой сказала Клер Уикхэму. – Мистер Гриффин не может быть моим партнером, потому что он должен следить за моими па, а правда состоит в том, что Бет оттоптала мне ноги. Кроме того, глупо танцевать с собственной сестрой.

– Танцевать с собственным братом не лучше, – сдержанно ответил Уикхэм. – Прошу прощения, но у меня назначена встреча, на которую я не могу опоздать.

В ожидании его ответа Габби затаила дыхание. Она поняла это только тогда, когда Уикхэм ушел.

В тот вечер сестры Бэннинг отправились на прием к лорду и леди Эшли. После приема были танцы, с которых они вернулись в два часа ночи. Несмотря на уроки, полученные у Уикхэма, Габби сидела с компаньонками и прогуливалась под руку со своим почтенным кавалером, мистером Джеймисоном. Как всегда, она не танцевала, а вот Клер удавалось присесть только во время вальсов. Однако даже в эти мгновения вокруг нее собирался рой поклонников, сгоравших от желания принести даме мороженое или лимонад. Некоторые менее видные собой девушки и их мамаши начинали неприязненно коситься на Клер.

Когда кучер тети Августы привез их домой, Клер отчаянно зевала, прикрывая рот рукой, и тут же ушла к себе. Поняв, что Уикхэм, уехавший из дома после урока ранцев, еще не вернулся, Габби взяла в холле свечу и осторожно поднялась по лестнице. После того как Мэри уложила ее в постель, Габби долго лежала в темноте. Она очень устала, но уснуть никак не могла.

Наконец до Габби дошло, что она прислушивается к шагам в коридоре. Уикхэм так и не пришел; во всяком случае, она этого не слышала. Наконец усталость взяла свое, и она уснула.

Наутро она проснулась с красными глазами и вспомнила, что этот несносный человек снился ей всю ночь.

Они увиделись только днем. Когда Габби вернулась из «Пантеона», где они с Бет и Туиндл совершали очередные покупки, в холле ее встретил Стайверс и сообщил, что милорд желает срочно поговорить с Гафби и ждет ее у себя в кабинете.

Габби была одна; Бет и Туиндл отправились в Грин-парк, чтобы обойти озеро. Предыдущая попытка закончилась тем, что Туиндл подвернула ногу; к счастью, теперь травма прошла. Габби удивленно подняла брови, но отдала Стайверсу покупки, сняла перчатки и накидку и отправилась к «милорду». До сих пор Уикхэм никогда не передавал ей таких просьб; одного этого было достаточно, чтобы почувствовать любопытство… и страх.

Дверь его кабинета была закрыта. Она постучала и получила разрешение войти. Уикхэм сидел за большим письменным столом у окна, курил сигару и просматривал разложенные перед ним бумаги.

Увидев Габби, он поднялся. Лицо у него было хмурое. Это было так не похоже на Уикхэма, что Габби встревожилась.

– Что случилось? – резко спросила она. Уикхэм жестом велел ей закрыть дверь. Габби послушалась и почувствовала, что у нее участился пульс.

– Садитесь.

Уикхэм был без сюртука, в рубашке с закатанными рукавами и вышитом золотом жилете. Это зрелище могло бы прийтись по душе любой женщине, но при виде его лица Габби охватило дурное предчувствие.

– Вас разоблачили! – ахнула она, застыв на месте и приготовившись к самому худшему. Уикхэм скорчил гримасу.

– Вы хотели сказать, нас разоблачили, не правда ли? – Он покачал головой. – Насколько я знаю, нет. Может быть, все же присядете? Пока вы стоите, я тоже не могу сесть.

– Тогда что же? – Избавившись от одного страха, Габби тут же испытала другой. Повинуясь жесту «хозяина», она села.

Уикхэм обошел письменный стол, примостился на его уголке, покачивая ногой в ботфорте, затянулся сигарой и задумчиво посмотрел на Габби.

– Надеюсь, вам не мешает дым? – очень вежливо спросил он.

– Нет, не мешает… Будьте добры, скажите, о чем идет речь.

Уикхэм затянулся еще раз. Дым окутал его лицо, и Габби инстинктивно сморщила нос.

– Сегодня у меня просили вашей руки.

– Что?!

– Мистер Джеймисон. Кажется, очень достойный джентльмен. Все сделал честь по чести и пообещал заботиться о вас.

– Вы смеетесь надо мной…

– Ничуть. – Он снова выдохнул дым. – Мы даже обсудили его финансовые дела. Они внушают уважение. Поздравляю вас со столь быстрым успехом.

– Но я не хочу выходить замуж за мистера Джеймисона. Во-первых, ему пятьдесят лет; во-вторых, у него семеро детей. Надеюсь, вы ему отказали?

Он долго смотрел на Габби, а потом промолвил:

– Отказал.

– Слава богу!

И только тут до Габби дошло, что предложение мистера Джеймисона должно было ее обрадовать. Человек он был очень милый, и любая незамужняя женщина на ее месте непременно вышла бы за него даже в том случае, если бы он был вдвое старше, а детей у него было вдвое больше. Тетя Августа наверняка сочла бы это выгодной партией. До приезда в Лондон Габби сказала бы «да» только ради того, чтобы жить нормальной жизнью и иметь собственных детей. Даже если бы не знала о смерти Маркуса. Неужели что-то изменилось?

Уикхэм снова затянулся, отчего кончик сигары раскалился докрасна, и выпустил струю дыма, обвившую его черноволосую голову. Габби уставилась на него во все глаза.

Как можно было смотреть на какого-то толстого, плешивого вдовца, если она не видела никого, кроме этого человека?

Дьявола во плоти.

– Почему вы так смотрите на меня? – На хмуром лице Уикхэма мелькнула досада.

– Мне следовало… следовало принять предложение мистера Джеймисона, – помертвевшим голосом сказала Габби. – Это решило бы все наши проблемы. Мои, Клер и Бет. Вместо того чтобы рассчитывать на замужество Клер, мне следовало сделать это самой. Сейчас, когда мне представилась такая возможность. Тогда мы были бы обеспечены. Что бы ни случилось потом…

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– На самом деле я не отказал ему. Просто сказал, что вы примете решение сами, – наконец отрывисто сказал Уикхэм.

Внезапно у Габби сжалось сердце. Выбора у нее не было. Мир, в котором она жила эти недели, был построен на песке, и Габби знала это. Рано или поздно кто-нибудь узнает» что настоящий граф Уикхэм мертв, и тогда ее беззаботной жизни придет конец. Стоящий перед ней хмурый и задумчивый человек вернется туда, откуда пришел, а она и сестры останутся ни с чем.

Ради них и ради себя самой она должна была сделать все, чтобы этого не случилось.

– Я обязана принять это предложение. – Слова давались с трудом, голос звучал сдавленно. Она смотрела на человека, к которому успела привыкнуть, и понимала, что их связь тоже построена на песке. На самом деле этого человека не существовало.

– Вы могли бы поступить по-другому.

– Нет, – покачала, головой она. – Не могу. Даже если бы я думала, что мне представится другая возможность, я не посмела бы ею воспользоваться.

– Зачем вам жертвовать собой? Вы поверите мне, если я пообещаю, что вы и сестры будете обеспечены и без этого?

Габби истерически рассмеялась.

– Вам? Я даже не знаю, кто вы такой! В один прекрасный день вас разоблачат, бросят в тюрьму, отправят на виселицу или… или вы просто растаете в клубах дыма.

– Документы, лежащие на моем столе, должны положить конец несправедливости вашего отца и либо выделить долю вам и сестрам при выходе замуж, либо обеспечить всем троим пожизненный доход, если вы этого не сделаете. Бумаги составил Челлоу по моей просьбе. От меня требуется только одно – подписать их.

На мгновение в груди Габби затрепетала надежда. Пожизненный доход независимо от решения выйти замуж… Они будут обеспечены. Все ее тревоги исчезнут. Ей не придется выходить за мистера Джеймисона…

– Это такая же фикция, как все остальное. – Правда ударила ее как пощечина. – Вы забыли, что вы не Уикхэм? Ваша подпись будет подделкой. Если… нет, когда все выяснится, деньги у нас отберут, и мы окажемся не в лучшем положении, чем сейчас, после смерти Маркуса!

– Говорите тише.

Из коридора донеслись шаги, а затем кто-то нетерпеливо постучал в дверь. Габби вздрогнула и затравленно оглянулась, как олень, почуявший приближение охотника. Уикхэм нахмурился, слез со стола и открыл дверь, не спрашивая, кто там.

В комнату влетела Бет и схватила Габби за руку.

– Ох, Габби, как здорово! Мы только что приехали, а на улице играет шарманка и танцует очаровательная маленькая обезьянка. Пойдем скорее! И ты тоже, Маркус!

Габби тяжело вздохнула и поднялась. Говорить было не о чем. Сестра выглядела такой счастливой, что у Габби заныло сердце. Будущее Бет и Клер зависело от нее. Если она выйдет замуж за мистера Джеймисона, они будут в безопасности. Надеяться на что-то другое глупо. «Что-то другое» так же нематериально, как воздух и лунный свет.

– Габриэлла… – Голос Уикхэма заставил ее остановиться. Габби оглянулась и почувствовала, что боль в груди усилилась. Уикхэм вынул изо рта сигару и посмотрел ей в глаза. Он был высоким, сильным, и Габби не верилось, что перед ней всего лишь тень. – Поверьте мне.

Он уже говорил это. Вот только когда? Габби на мгновение задумалась и вспомнила. Когда она заключила вторую сделку с дьяволом. За поцелуй.

При мысли о том, что случилось потом, у нее задрожали губы. Несколько секунд она смотрела на него с тоской. В конце концов, он сдержал слово и вел себя с Клер как джентльмен…

Но теперь на кону стояло слишком многое. Будущее ее и сестер.

– Не могу, – сказала она, повернулась к нему спиной и вслед за Бет вышла из кабинета.

 

30

Клуб «Альмак» – поразительно скучное место. Такой вердикт вынесла Габби, сидя рядом с тетей Августой, которая разговаривала с матроной в алом тюрбане по имени миссис Чалмондли. Улучив момент, Габби оторвалась от бокала с лимонадом и обвела взглядом помещение. Сами по себе комнаты были просторными, но в присутствии толпы казались маленькими и удивительно запущенными. Угощение состояло из чая, лимонада или оршада, хлеба с маслом и черствых пирожных. Главным развлечением были танцы, второе место занимали сплетни.

Кроме того, здесь было несколько залов для игры в карты – главным образом в вист. За ломберными столами сидели по преимуществу титулованные вдовы и такие джентльмены, которые были готовы удовлетвориться лежалым товаром. Повсюду звучали голоса и смех вперемежку с музыкой; шум стоял такой, что не было слышно ближайшего соседа. Высокие окна были закрыты намертво, и в комнатах стояли жара и духота.

Все это Габби выносила только ради Клер. Сестра в белом муслиновом платье, перехваченном под грудью серебряными лентами, и с такими же лентами в собранных на макушке волосах лучилась счастьем и, без сомнения, была здесь первой красавицей. Матери других девушек, пользовавшихся меньшим успехом, с завистью следили за тем, как Клер то и дело меняет партнеров по танцам; среди этих матерей была и леди Мод, приехавшая сюда с дочерью.

Дездемона, как Клер и большинство остальных дебютанток, была в белом, но этот выбор оказался явно неудачным. Бесцветная от природы, в белом платье она казалась настоящей молью. Мать выбивалась из сил, подыскивая ей партнеров. Надо отдать леди Мод должное, большей частью ей это удавалось. Когда мать терпела неудачу, Дездемона сидела в сторонке и злобно косилась на Клер. Заставая дочь за этим занятием, леди Мод чувствительно тыкала ее локтем в ребра и заставляла улыбаться.

Поскольку сама Габби к девицам на выданье не относилась (и была этому искренне рада), она была избавлена от необходимости отдавать предпочтение белому цвету. На Габби было скромное платье из лилового крепа, соответствовавшее не только цвету ее глаз и волос, но и возрасту.

Клер уже заслужила одобрение патронесс. Леди Джерси, заторопившаяся навстречу прибывшим сестрам и явно считавшая их своими протеже, смотрела на Клер с благосклонной улыбкой, что удивляло многих, знавших острый язык Сайленс. А еще более грозная леди Сефтон дошла до того, что провозгласила Клер «прекрасно воспитанной мисс» и даже посоветовала популярному в этом сезоне маркизу Тиндейлу, стройному и улыбчивому молодому человеку, непременно пригласить эту девушку на вальс.

– Бедняга просто умолял, чтобы я представила его, – вполголоса сказала леди Сефтон тете Августе, когда Клер кружилась по комнате в объятиях маркиза. – Гусей, это будет отличная партия. Ты должна постараться. Как-никак доход маркиза составляет двадцать тысяч фунтов в год.

– Леди Габриэлла, могу я предложить вам бутерброд?

Реплика выросшего как из-под земли мистера Джеймисона заглушила ответ тети Августы. Габби, не подозревавшая о его присутствии, заставила себя любезно улыбнуться. Если она собирается выйти за этого человека замуж, то должна быть как минимум вежливой.

От бутерброда она отказалась, но пригласила мистера Джеймисона сесть рядом. Когда он опустился на стул, раздался подозрительный скрип, заставивший Габби заподозрить, что этот человек носит корсет, дабы скрыть склонность к полноте. Однако она тут же отмела эту мысль и начала развлекать кавалера. Вскоре они мило беседовали о его доме в Девоншире, – кстати, весьма просторном – и изобретенном мистером Джеймисоном способе получения максимальных урожаев овса. И лишь когда речь зашла о его детях, мистер Джеймисон деликатно намекнул, что хотел бы сделать ей предложение.

– Знаете, они все очень хорошие, – серьезно сказал он, перечислил их имена и о каждом рассказал что-то забавное. – Бедняжки, им не хватает для полного счастья только одного – матери. Понимаете, трое младших – это девочки. Отцу-одиночке с ними трудно.

Габби догадывалась, что ее склоняют к положительному ответу, и легко согласилась с тем, что дети действительно чудесные.

– Я надеюсь, что вы говорите искренне, – сказал мистер Джеймисон, тепло посмотрев ей в глаза. – Потому что… ну… не сомневаюсь, что брат уже рассказал вам о моем сегодняшнем визите.

Дело стремительно приближалось к развязке, и Габби ощутила холодок под ложечкой. Она рассеянно отвернулась и мельком увидела стройную фигурку Клер, мелькавшую среди танцующих. Зрелище смеющейся сестры, бойко отплясывавшей с очередным кавалером, было именно тем средством, которое позволило ей восстановить пошатнувшееся присутствие духа.

Она может сделать это для Клер и Бет. А когда лунный свет исчезнет и над головой снова засияет яркое солнце, станет ясно, что она сделала это и для себя самой.

– Рассказал, – подтвердила Габби и снова улыбнулась мистеру Джеймисону, надеясь, что он припишет эту крошечную заминку ее скромности и застенчивости, а вовсе не нежеланию принимать его предложение.

– Я от души надеюсь, что вы согласитесь стать моей женой, – вполголоса сказал мистер Джеймисон, завладевая ее рукой и глядя ей прямо в глаза.

Габби смотрела на его толстые пальцы в веснушках и боролась с желанием отдернуть руку. Затем она решительно подняла подбородок, встретила его взгляд и улыбнулась. Мистер Джеймисон продолжил:

– Вас может удивить, что я принял это решение после столь недолгого знакомства, но я уверен в правильности своего выбора. Вы именно та леди, которой я мог бы доверить воспитание моих детей. Вы достаточно молоды, чтобы справиться с ними, и в то же время достаточно зрелы, чтобы не увлекаться приемами и танцами; вы добры и, по моим наблюдениям, обладаете необычно трезвым умом. Кроме того, я сам… скажем так… я нахожу вас очень привлекательной.

Мистер Джеймисон сказал это с таким неподдельным жаром, что Габби не могла не откликнуться, и ее улыбка на мгновение стала искренней.

Но тут же увяла, когда она представила себе свою первую брачную ночь.

Время думать об этом было самое неподходящее.

– Благодарю вас, – сказала она и вновь заставила себя улыбнуться.

– Глянь-ка, а вот и Уикхэм! Я просила его приехать, но уже почти одиннадцать, и я едва не махнула на него рукой. Ну до чего же хорош, мерзавец!

Голос тети Августы, прозвучавший над ухом, заставил Габби поднять глаза. В дверях действительно стоял Уикхэм. Он был в элегантном вечернем костюме и осматривал зал, продолжая оживленно беседовать с джентльменом, видимо, пришедшим вместе с ним.

– Думаю, он самый красивый из Бэннингов, – тоном оракула заявила леди Сефтон, сидевшая по другую руку от тети Августы. – Конечно, кроме леди Клер. Просто потрясающие брат с сестрой. – Она понизила голос и сказала тете Августе, не сомневаясь, что в этом шуме никто другой ее не услышит: – Догадываюсь, что младшая сестра тоже далеко не красавица.

Наступившая в этот момент тишина позволила Габби услышать и понять оскорбительный намек на нее саму. Однако она и глазом не моргнула. Внешность Уикхэма действительно была под стать красоте Клер.

Габби заметила множество женских голов, повернувшихся в его сторону. Дамы что-то шептали друг другу на ухо, а затем смотрели на вновь пришедшего слишком долго, чтобы это можно было приписать простому любопытству. Поняв, что она ничем не отличается от прочих, Габби взяла себя в руки и решительно повернулась к мистеру Джеймисону.

– Приехал ваш брат, – сказал тот, одной фразой разрушив ее благие намерения.

Джеймисон отпустил ее руку, посмотрел в сторону, и Габби поняла, что он побаивается Уикхэма. Конечно, на стороне мистера Джеймисона было преимущество возраста, но родовитостью он сильно уступал Уикхэму, а что касается внешности, то тут не могло быть никакого сравнения. Джеймисон быстро сказал:

– Я приду за ответом завтра, если мы с вами сможем встретиться в более подходящей обстановке. Конечно, мне не следовало делать вам предложение на глазах у такого количества людей, но уверяю вас: мои чувства таковы, что я просто не смог сдержаться.

Габби, ожидавшая неминуемой встречи с Уикхэмом, сидела как на иголках, но сама не сознавала этого. Она любезно улыбнулась и кивнула своему кавалеру. Слава богу, исполнение приговора откладывалось.

Хотя она не поднимала глаз, но все же ощутила его приближение. Когда Уикхэм остановился рядом, ее обдало жаром. Потом он что-то сказал, и ей пришлось поднять глаза. Уикхэм маячил над ней. Он приветливо улыбнулся тете Августе и леди Сефтон, обменялся рукопожатиями со вставшим при его появлении мистером Джеймисоном, а потом сверху вниз посмотрел на Габби.

– Что, Габриэлла, получаешь удовольствие? – с ленивой улыбкой спросил Уикхэм.

– Огромное, – с достоинством ответила она.

Он засмеялся и переключился на мистера Джеймисона.

Мужчины разговаривали несколько минут, не обращая на нее никакого внимания; тем временем Габби что-то отвечала на редкие реплики тети Августы, которых толком не слышала, и пыталась сохранить любезное выражение лица. Этот человек пришел сюда специально, чтобы помучить ее. Именно помучить; более точного слова нельзя было подобрать. Она чувствовала, что Уикхэм стоит на расстоянии вытянутой руки, хотя и не смотрела на него.

Внезапно он снова оказался совсем рядом. Она была вынуждена поднять глаза. Хитрый взгляд и дразнящая улыбка Уикхэма заставили Габби насторожиться, но она была бессильна предотвратить то, что случилось потом.

– Габриэлла, следующий танец мой. У Габби испуганна расширились глаза. Она поняла, что музыканты начали играть вальс.

– Леди Габриэлла не танцует, – решительно заявил мистер Джеймисон, не дав Габби открыть рта.

– О, все зависит от партнера, – беспечно ответил Уикхэм. – Мы с ней привыкли друг к другу.

– Моя дорогая, если ты можешь танцевать, ради бога, танцуй, – прошептала ей на ухо тетя Августа. – Пусть все увидят. Это очень важно.

Габби поджала губы, но делать было нечего. Леди Сефтон подбодрила ее улыбкой:

– Поторопитесь, леди Габриэлла, или упустите свой шанс. За такого партнера, как Уикхэм, дамы готовы убить друг друга. Правда, он ваш брат, так что обойдется без кровопролития. Ну, с богом!

– Габриэлла, ты заставляешь меня ждать, – с улыбкой сказал Уикхэм и протянул ей руку.

Не желая на глазах у публики ссылаться на хромоту (тем более что на мерзавца Уикхэма это все равно не подействовало бы), Габби улыбнулась, приняла его руку и покорно встала. Под благосклонными взглядами тети Августы и леди Сефтон и на глазах слегка нахмурившегося мистера Джеймисона они двинулись к середине зала.

– Вы чудовище. Я не хочу танцевать. Тем более на публике. Как вы смеете заставлять меня? – прошипела Габби.

– Габриэлла, вы имеете право танцевать. Помяните мое слово, не следует выходить замуж за человека, который этого не понимает.

Уикхэм взял ее руку и обнял за талию.

– Что вы об этом знаете? – Внезапно Габби посмотрела на него с ужасом. – Вы случайно не женаты?

Он усмехнулся:

– Увы, вы опять ревнуете. Нет, не женат. Габриэлла, перестаньте хмуриться. Люди подумают, что мы ссоримся.

– Мы действительно ссоримся, – сквозь зубы сказала Габби, делая первое па.

Тем не менее она улыбнулась. Как ни странно, танец доставлял ей удовольствие. Его рука обвила ее талию; плечо, за которое она держалась, было широким и сильным. Габби знала, что с Уикхэмом ей ничто не грозит, что он не даст ей упасть, что она может уверенно и спокойно следовать за ним. Музыка опьяняла, и Габби с удивлением поняла, что ей действительно весело.

– Габриэлла, вы рождены для танцев. – Уикхэм закружил ее на месте. – Вы довольны, правда? У вас блестят глаза, вы разрумянились и очень мило улыбаетесь мне.

– Вы отвратительны, – не слишком убедительно ответила Габби. Ее разоблачали глаза.

– А вы прелестны. Только не злитесь, – серьезно посоветовал он. – Вы слишком легко краснеете.

Зная, что ее щеки действительно полыхают (это было проклятием всех женщин с нежной кожей), Габби попыталась отвлечься и стала следить за другими парами. К счастью, никто не обращал на них особого внимания. Но скоро все ее мысли и чувства вновь сосредоточились на партнере. Близость его сильного тела, уверенные движения, гордый поворот головы… Его красиво очерченные губы улыбались…

– Не морочьте мне голову, – с достоинством сказала Габби, стараясь попадать в такт его шагам и опираться на пятку больной ноги.

«Только очень наблюдательный человек поймет, что я хромая», – подумала она и внезапно поняла, что уметь танцевать чудесно. И почему она никогда не училась? Потому что до сих пор у нее не было причины хотеть этого.

«Причина» улыбалась ей так чарующе, что у Габби перехватило дыхание.

– Думаете, я вам льщу? Клянусь, нет. Попробую продолжить. Прекраснейшая Габриэлла, цвет ваших глаз напоминает цвет камешков, искрящихся на дне прозрачного пруда. Цвет волос – осенние листья. Губы… ну вот, вы опять краснеете. Это надо прекратить, иначе все в зале станут гадать, о чем мы говорим.

Ощутив, что ее щеки вновь залил румянец, Габби сердито прищурилась.

– Я не буду краснеть, если вы не будете меня дразнить.

– А почему вы думаете, что я вас дразню?

Он перестал улыбаться. Должно быть, лицо отразило ее чувства, потому что глаза Уикхэма внезапно потемнели, как море в грозовую полночь.

 

31

Прозвучал последний бравурный аккорд, пары сделали пируэт и остановились. У Габби кружилась голова – то ли от танца, то ли от близости партнера. Уикхэм поднес ее руку к губам и долго не отпускал.

– Я считаю вас самой красивой женщиной в этом зале, – негромко сказал он.

Габби потеряла дар речи, когда услышала эти слова. Она подозрительно взглянула на Уикхэма, но он был серьезен как никогда.

– Габриэлла, клянусь, Джеймисон не стоит вашего мизинца, – еще тише сказал он.

Окружавшие их пары расходились по местам. Ощутив чье-то нечаянное прикосновение, Габби подняла глаза, увидела любопытный женский взгляд, вернулась к действительности и с опозданием поняла, что они приковывают к себе внимание. Она величественно выпрямилась и подняла подбородок, пытаясь мысленно отдалиться от Уикхэма.

– Думаю, вам следует проводить меня к тете. – Ее голос был ровным и удивительно холодным.

Видимо, Уикхэм тоже понял, что на них смотрят, потому что без возражений сделал то, о чем его просили. Оба сохраняли молчание. Габби против желания покосилась на Уикхэма и увидела, что он слегка нахмурился. Рядом с тетей стоял Джеймисон и ждал Габби, как преданный пес. Мысленно сравнив двух мужчин, Габби пришла к выводу, нелестному для мистера Джеймисона. Она выпустила руку Уикхэма и подошла к Джеймисону, решительно напомнив себе, что есть сущность и видимость и что сущностью является именно мистер Джеймисон.

Уикхэм сказал несколько предусмотренных этикетом учтивых слов, а затем поклонился и отошел в сторону. Как только он удалился, подошла леди Мод и села на место, освобожденное, леди Сефтон.

Габби опустилась на стул и начала обмахиваться веером. Увидев, что Уикхэм пригласил танцевать сначала Клер, а потом ее вспыхнувшую от радости подругу, она расстроилась, но попыталась не показать виду. Ей нет до него никакого дела. Пусть танцует с кем хочет.

Габби приготовилась до конца вечера выслушивать рассказы мистера Джеймисона о его замечательных детях, но этот достойный джентльмен словно язык проглотил. Заметив пару его косых взглядов, Габби нахмурилась. Ее худшие опасения подтвердились, когда во время перерыва между танцами леди Мод злобно блеснула глазами и громко сказала:

– Габби, я вижу, тебя можно поздравить. Ты нашла в Уикхэме… э-э… очень любящего брата.

Габби могла гордиться собой. Неожиданно прозвучавшая реплика не заставила ее покраснеть. Она лишь беспечно рассмеялась в ответ.

– Действительно, нам с Клер и Бет несказанно повезло. Уикхэм – самый добрый человек на свете. Он вырос на Цейлоне, не имеет ни малейшего понятия об английской чопорности и очень тепло к нам относится.

Леди Мод была разочарована. Габби с облегчением поняла, что тема закрыта. Если у мистера Джеймисона и были какие-то вопросы, то после ее ответа леди Мод он слегка приободрился.

Тем временем Уикхэм подошел к леди Уэйр, и Габби стиснула зубы. Судя по всему, вечер предстоял долгий и мучительный.

Наконец мистер Джеймисон извинился и ушел играть в карты; леди Мод увела одна из ее подруг. Едва они оставили ее наедине с тетушкой, как леди Сэлкомб наклонилась и прошипела ей на ухо:

– О чем он думал, когда целовал тебе руку? Такой жест никак не назовешь братским. Придется поговорить с ним. Мне нет дела до того, что он воспитывался за границей. Люди смотрели на вас во все глаза. Ничего странного, я сама страшно удивилась.

Встретив осуждающий взгляд тети, Габби принялась лихорадочно соображать, что ответить.

– Он просил прощения, – как можно более небрежно, сказала она. – Мы поссорились. Понимаете, он возражает против моего брака с мистером Джеймисоном.

Тетя Августа уставилась на нее во все глаза и открыла рот:

– Хочешь сказать, что мистер Джеймисон просил твоей руки?

Габби кивнула, внезапно почувствовав себя последней дрянью. Теперь ей и вовсе расхотелось принимать предложение. Однако отступать было некуда. Поставив в известность тетушку, она сожгла за собой мосты.

– Дорогая, то, на что я надеялась, случилось! А почему Уикхэм возражает? – Было видно, что тетя Августа не на шутку встревожилась.

– Думаю, он считает, что мистер Джеймисон слишком стар для меня. Но как бы он к этому ни относился, я решила принять предложение.

Внезапно тетя широко улыбнулась и сжала руку Габби:

– Умница, девочка! Уикхэм ничего не понимает в таких делах. Ну ничего, скоро я вправлю ему мозги. Ясно, что ему еще учиться и учиться. Это еще не официальное предложение, так что пока я никому не скажу ни слова. Но ты молодец, Габриэлла! Я очень тобой довольна.

Габби знала, что тетя права; брак с мистером Джеймисоном был для нее выгодной партией. Однако это ничуть, не утешало. Она чувствовала себя несчастной, но причиной этого был вовсе не будущий пожилой супруг и его семь детей.

Настоящая причина стояла рядом со своей избранницей, была шести футов ростом, дымила сигарой и щурила потрясающие синие глаза. Прикосновение Уикхэма обжигало; от его поцелуев кружилась голова; ничто на свете не могло заменить его объятий. Габби окончательно поняла это во время танцев и с гордостью вспомнила, что неплохо справилась с этим делом.

Лунный свет и воздух… Пустота.

Ее будущее – это мистер Джеймисон. А Уикхэм – она так и не знала его настоящего имени – лишь глупая девичья мечта.

«Мечта, грозящая всему, что я так стараюсь добиться, – сурово напомнила себе Габби. – Больше никаких танцев, никаких поцелуев». Сегодня вечером приличное общество посмотрело на них коео. Стоит только распространиться слухам, как все пойдет прахом. Она обязана прекратить сплетню. Не только ради себя, но и ради сестер.

Для этого нужно порвать все отношения с Уикхэмом.

Когда случится неизбежное и его разоблачат, она, Клер и Бет будут в безопасности.

Видимо, Уикхэм тоже почуял опасность, потому что больше не подошел к ней. Он еще дважды танцевал с леди Уэйр, однажды с Дездемоной и еще раз с женщиной, имени которой Габби не знала.

А потом растворился в толпе, и она его больше не видела. «Наверно, уехал», – подумала она, не зная, радоваться этому или огорчаться. Зато вновь возник мистер Джеймисон и с опаской осведомился, не хочет ли Габби потанцевать с ним. Когда Габби искренне ответила ему, что нет, на лице почтенного джентльмена отразилось облегчение. Он сел рядом и беседовал с Габби, пока наконец не настало время разъезда.

Мистер Джеймисон уже отбыл. Габби, Клер и тетя Августа стояли в вестибюле, дожидаясь своей кареты. И тут, с Габби случилось второе неприятное событие за вечер.

С трудом сдерживая зевоту и думая о предстоящем замужестве, она стояла в тени украшавших прихожую пыльных пальм. Ее спутники находились чуть поодаль, беседуя со знакомыми, также ждавшими экипажей.

Чья-то рука в перчатке коснулась ее предплечья, не прикрытого накинутой на плечи шалью. Габби с улыбкой обернулась и застыла на месте, увидев немигающий взгляд непроницаемых глаз герцога Трента. На нем были плащ и шляпа, в руках – неизменная трость с серебряной ручкой. Видимо, Трент тоже покидал клуб. Неужели он провел в «Альмаке» весь вечер? Странно, что она его не видела. Возможно, он играл в карты или сидел где-то в углу, следя за танцующими. При мысли о том, что он так долго был совсем рядом, Габби бросило в дрожь.

– О чем задумалась, Габби? – с улыбкой спросил он. – О хорошем или плохом?

Габби осмотрелась и поняла, что их никто не видит. Клер стояла спиной и смеялась шутке подруги; тетя Августа и миссис Далримпл прогуливались чуть поодаль и о чем-то шептались.

– Что, временно лишилась защитников? – Трент заметил ее испуганный взгляд и улыбнулся еще шире. – Никто из них не сохранил тебе верность до конца. Даже твой слишком заботливый братец. Для меня эти очень кстати.

– Мне нечего сказать вам, – ледяным тоном ответила Габби.

Это было единственным, на что она оказалась способна. Инстинкт подсказывал, что следует повернуться и уйти, однако Габби с ужасом обнаружила, что ее не слушаются ноги; казалось, они приросли к земле.

– Габби, ты не забыла про расписку, правда? Конечно, нет. Она все еще у меня, и я непременно ею воспользуюсь. Причем очень скоро. В этом ты можешь не сомневаться.

– У вас нет власти надо мной.

Габби попыталась справиться с голосом, но он тоже плохо повиновался ей. Очевидно, присутствие Трента парализовало ее тело, волю и разум.

Он шагнул к ней…

И в это мгновение у дверей остановилась карета леди Сэлкомб.

– Скоро, Габби.

Когда тетя Августа наконец обернулась, в воздухе еще витало эхо зловещего шепота. Трент закутался в плащ, прошмыгнул мимо Габби, спустился по ступенькам и исчез в ночи, как вампир, от которого ничем не отличался.

Габби прилагала все Силы, чтобы не думать о нем, но тщетно. Сомневаться не приходилось: Трент угрожал ей.

Она не сказала об этой встрече ни Клер, ни тетке. Габби была слишком взволнована болезненными воспоминаниями и не хотела расстраивать Клер. Судя по всему, сестра не видела Трента.

Дорога до дома казалась бесконечной. Клер буквально светилась от счастья. В ответ на расспросы тетушки она призналась, что маркиз действительно был очень мил, что она танцевала с ним целых два раза и что о» обещал завтра нанести ей визит.

Габби была рада оживленной болтовне сестры, потому что за всю дорогу не промолвила ни слова. Но когда Мэри уложила ее в постель и Габби осталась в темноте одна (действительно одна во всем крыле дома, потому что спальня Уикхэма, как обычно, была пуста), молодая женщина испытала множество неприятных чувств: недовольство предстоящим обручением, запретную, но щемящую тоску по Уикхэму и ужас, который она скрывала годами.

Больше не сдерживаясь, Габби плакала, пока не уснула.

 

32

«Я слегка сегодня перебрал, – недовольно подумал он, ставя свечу на стол и сбрасывая с себя плащ. – Пьян не пьян, но дешевое пойло дает себя знать».

Необходимость необходимостью, однако он уже слишком стар, чтобы проводить ночи за игрой. На первых порах такая жизнь обладала прелестью новизны.

Но сейчас он посетил все злачные места, игорные дома и тайные притоны, а каков результат? Никакого, кроме пачки выигранных денег в кармане и головной боли. Ни то, ни другое не было его целью. Кроме того, игра становилась слишком рискованной. Чем дольше он притворялся Маркусом, тем больше становилась вероятность разоблачения.

Если объект охоты находился здесь, в Лондоне, то этот человек был дьявольски осторожен. Какого черта он выжидает?

Барнет, ушедший в порт и еще не вернувшийся, хотя шел пятый час утра, пытался добыть нужную информацию у типов, которые рыскали по глухим переулкам во мраке ночи. Его целью были отверженные из отверженных, исчезавшие при первом шорохе или направленном на них взгляде. Но Барнету повезло не больше, чем ему самому. Иными словами, не повезло вовсе.

Нельзя заниматься этим бесконечно, думал он, садясь на кровать и сбрасывая сапоги.

Ситуация, рискованная с самого начала, быстро ухудшалась. Все оказалось куда сложнее, чем он предполагал. И причиной большинства этих сложностей были Габриэлла и ее сестры.

Что бы ни случилось, он не хотел причинить им вред. Ни физический, ни моральный, ни материальный. Его все сильнее тревожило их будущее. Как бы там ни было, он отвечал за них.

Он снял сапоги и в одних чулках подошел к камину, где хранился запас бренди и сигар. Он был на взводе; требовалось закончить дело, чтобы, наконец, обрести равновесие. Он налил бренди в бокал и рассеянно заметил, что мерцающий свет камина превратил жидкость в оранжевую ртуть. Затем сунул сигару в рот, зажег ее и сел у камина, перемежая затяжки глотками бренди.

Кстати, чертовски хорошего бренди. Следовало признать, что в положении графа Уикхэма были свои преимущества.

Физически он смертельно устал, но его мозг не знал отдыха. Мысли его вернулись к тому, над чем он бился уже несколько дней. Было ясно, что нельзя носить эту маску бесконечно. В один прекрасный день он столкнется с тем, кто знает его или знал Маркуса, и тогда все будет кончено. Либо сделает ход его противник, и события понесутся со скоростью победителя ежегодных скачек в Аскоте. Пока этого не случилось, ему нужно уладить дела.

Точнее, три дела. Его «сестры».

Бет. Очаровательная девочка, умеющая любить, не рассуждая. Она первой признала в нем брата, а он, не отдавая себе в этом отчета, так вжился в роль, что теперь действительно испытывал к ней братские чувства. Он не мог позволить себе обидеть Бет.

Клер, красавица Клер. Он с первого взгляда понял, что еще никогда не встречал такой женщины. Она была юной Венерой, способной поставить на колени любого мужчину. Стоило посмотреть на нее, как на ум приходили свечи, спальни и прохладные простыни. Но потом он понял, что эта девушка добра, немного застенчива, беззаветно предана своим сестрам и наивна, как любая восемнадцатилетняя мисс.

Кроме того, он с удивлением понял, что его не тянет к невинным бутонам, даже самым прекрасным. Он по-прежнему восхищался внешностью Клер, как и всякий мужчина, но теперь его восхищение было беспристрастным. Когда Уикхэму пришла в голову нечестная мысль воспользоваться страхом Габриэллы, чтобы добиться от нее поцелуя, у него и в мыслях не было обольщать Клер. Он искренне полюбил эту девушку и от души желал ей счастья. Иными словами, чувствовал себя ее старшим братом и защитником.

И наконец Габриэлла. Она была сюрпризом, джокером в колоде, капризом судьбы. Причем жестоким капризом. Высокомерная недотрога, старая дева с острым язычком, не бывшая красавицей даже в расцвете молодости, она заинтриговала его с самого начала. Кто бы мог подумать, что он дойдет до такого состояния, когда при одном ее виде у него будет ныть в паху?

Только не он. Он знал, что это смешно, и с удовольствием посмеялся бы над собой. Но неприятная правда состояла в том, что он, самый отчаянный сердцеед в армии Веллингтона, готов был пройти огонь и воду, лишь бы оказаться в ее спальне. Сознания того, что сейчас она спит, отделенная от него лишь тонкой дверью, было достаточно, чтобы скрежетать зубами и изо всех сил бороться с искушением.

Соль шутки заключалась в том, что она сама желала его. В этом он не сомневался. Когда он прикасался к ней, ее ответ был пылким и непосредственным. О том же говорили ее глаза. Он не был ни дураком, ни зеленым новичком и прекрасно знал, что означает этот взгляд.

Он мог лечь с ней в постель когда угодно. Он знал это, как собственное имя.

Но она леди и наверняка девственница. А он хоть и не граф, но все же джентльмен и обязан относиться к этому с уважением. Нельзя просто соблазнить ее, а потом исчезнуть.

Однако остаться он не мог.

И в этом заключалась вся сложность. Он хотел ее до безумия и был вынужден одурманивать себя бренди, потому что без этого не мог уснуть. Подумать только, что она лежит в постели за дверью, ключ от которой лежит у него в кармане! Но он не имел права овладеть ею, потому что ничего не мог предложить взамен.

А она заслуживала большего. Гораздо большего.

Джеймисон. Он вспомнил плотного, лысого кавалера Габриэллы и нахмурился. Приступ острой неприязни к этому человеку удивил его. Но затем он понял причину этой неприязни и горько посмеялся над собой.

Неужели он, с юности избалованный женским вниманием, ревнует Габриэллу к толстому пятидесятилетнему вдовцу с семью детьми?

Это было смешно и глупо, но мысль о том, что Габриэлла выйдет замуж за другого и будет принадлежать ему, сводила его с ума.

Он не кривил душой, когда говорил Габриэлле, что она заслуживает большего. Но тогда чего же – или, точнее, кого же – она заслуживает?

Человека без имени, роду и племени, который оставит ее, как только сделает свое дело?

То, что Джеймисон по сравнению с ним просто бедняк, дела не меняет…

Он налил себе еще бренди, откинулся на спинку кресла, вытянул длинные ноги и продолжал пить и курить, надеясь довести себя до беспамятства. И все же мысли о Габриэлле не оставляли его. Как ни абсурдно (а он был еще достаточно трезв, чтобы понимать абсурдность своего поведения), но эта женщина действительно была причиной всех его бед. Она была гвоздем в стуле с тех пор, как он увидел ее. И оставалась этим гвоздем до сих пор.

Сегодня вечером он сказал Габриэлле, что она красивее всех женщин на этом балу. Не следовало этого говорить. Он лучше других знал, что люди, играющие с огнем, в конце концов сгорают. Ее стройная фигура, бледная кожа и холодные серые глаза возбуждали его сильнее, чем знойные чары женщин, с которыми он обычно предавался страсти. Достаточно было вспомнить Белинду: он не делил с ней ложе несколько недель. И не собирался в дальнейшем, несмотря на то, что она явно ждала этого. Другую любовницу он тоже не завел, хотя еще никогда так долго не обходился без женщины. Во всяком случае, после наступления зрелости.

Но та единственная женщина, которую он желал, была ему недоступна. Этого не позволяла честь.

«Что в ней особенного?» – хмуро подумал он, вылив в бокал остатки бренди и залпом выпив. Может быть, то, что временами она смотрит на него, как королева на уличного попрошайку? Или ее острый язык? Или предательский румянец? Или искры, вспыхивающие в глазах, когда она смеется?

Или ее смелость? Она была храбрее любого мужчины, которого ему доводилось встречать. Судьба обходилась с Габриэллой жестоко, но она бросала судьбе вызов и не уступала ей. И ему тоже не уступила, хотя он изо всех сил пытался напугать ее. Она оказалась достаточно храброй, чтобы приехать в Лондон, когда любая другая женщина осталась бы в Йоркшире оплакивать бедного покойного брата и ждать, пока другие решат ее будущее. Достаточно храброй, чтобы всерьез думать о браке с человеком, который сделает ее несчастной, потому что не видела другого способа обеспечить себя и сестер. Достаточно храброй, чтобы высоко держать голову и танцевать, несмотря на больную ногу.

Он знал героев армии Веллингтона, у которых не было и половины храбрости этой женщины.

Поняв, что его не влечет к юным красавицам вроде Клер, он сделал и другое открытие: его привлекают ум, смелость и страстность. Именно такой была Габриэлла.

Он изнывал от желания так, что прошедшие недели казались ему вечностью. И все же в первую очередь ему хотелось защитить Габриэллу. Он старался чаще напоминать себе, что окружающие считают их братом и сестрой, но забывал об этом при одном взгляде на нее.

Сегодня вечером он поцеловал ей руку после окончания танца, вызвав маленький скандал. Чтобы не подливать масла в огонь, пришлось сменить полдюжины партнерш, которые были ему ничуть неинтересны. Иначе сплетни и пересуды вспыхнули бы как лесной пожар.

Что бы ни случилось, он не хотел причинить Габриэлле боль. И не хотел, чтобы ее причинил кто-нибудь другой.

Нет, он не позволит ей выйти замуж за Джеймисона. Он не может остаться с ней, но может обеспечить ее. И сделает это для нее, Клер и Бет еще до того, как навсегда исчезнет из их жизни.

Он заметил, что сигара догорела до мундштука. И что бутылка почти пуста. Нетвердо держась на ногах, он погасил сигару, допил остатки бренди и начал расстегивать жилет.

Нужно лечь в постель. Если он не уснет сейчас, когда так пьян, что кровать кажется ему маленькой, словно он смотрит на нее в обратную сторону телескопа, то не уснет никогда.

Он справился с жилетом, взялся за пуговицы рубашки, действуя медленно и неуверенно, потому что после выпитого пальцы были неуклюжими, и вдруг услышал странный звук, донесшийся из соседних покоев.

Его пальцы застыли на месте. Он нахмурился и посмотрел на дверь.

И тут Габриэлла снова вскрикнула.

 

33

Трент был рядом, в темноте, бил ее тростью, собираясь… собираясь…

Габби, не открывая глаз, продолжала кричать. Громко. Душераздирающе.

– Габриэлла! Габриэлла, ради бога, проснитесь!

Сильные руки сжимали предплечья Габби, трясли ее, заставляя очнуться от владевшего ею кошмара. Она замигала, увидев маячившую над ней темную фигуру, и инстинктивно съежилась. Ее сердце колотилось, готовое выскочить из груди.

Фигура была мужская, темная и угрожающая, слабо освещенная догоравшими в камине оранжевыми углями. Пальцы, сомкнувшиеся на ее предплечьях, тоже были мужскими. Ее лица касалось теплое дыхание с запахом бренди.

В следующее мгновение Габби узнала его. Она узнала бы его в самом дальнем и темном углу ада. Это был ее собственный дьявол, пришедший за ее душой.

– Ах, это вы, – судорожно вздохнув, сказала Габби. Ее напрягшиеся мышцы постепенно расслабились. Как ни странно, теперь, когда кошмар закончился, ее начало трясти.

– Да, я, – ответил он. – Не бойтесь, Габриэлла, я сумею защитить вас.

Его голос был тихим, низким и успокаивающим. Этот голос, так же как само его присутствие, запах бренди, который ей нравился, и запах сигар, который был ей не по вкусу, заставили ее понять, что бояться действительно нечего.

Она сделала сначала один глубокий вдох, потом второй, пытаясь справиться с дрожью. Но, видимо, эта дрожь гнездилась глубоко в подсознании, потому что никакие усилия воли не помогали.

– Вы дрожите.

– Я знаю… Но ничего не могу с собой поделать.

Габби сделала еще один глубокий вдох. Она находилась в безопасности, была укрыта одеялом и тряслась так, что стучали зубы. Она стиснула кулаки и приказала себе не дрожать. Увы, это не помогло.

– Вам не холодно? – мягко спросил он. Габби покачала головой. Перед ее глазами все еще стояло лицо Трента…

– Дурной сон?

Она вздрогнула.

– Обнимите меня, – прошептала Габби, стыдясь самой себя.

– Габриэлла…

Ответ не заставил себя ждать. Уикхэм откинул одеяло, лег рядом, вытянулся и привлек ее к себе. Сильные руки обвили ее талию. Кончилось тем, что голова Габби оказалась у него на груди. Она слегка подвинулась, чтобы видеть лицо Уикхэма, и вцепилась в его рубашку.

Его глаза мерцали в темноте. Теперь она различала его черты, но с трудом. Он хмурился. Брови сошлись на переносице, красивые губы сурово сжались.

– Вы кричали, – сказал ой.

– Правда?

– Как баньши.

Вспомнив свой сон, Габби вздрогнула, и объятия Уикхэма стали еще крепче.

– Я рада, что вы меня услышали.

Силы оставили Габби. Кошмар напугал ее, и она цеплялась за Уикхэма как утопающий за соломинку. Она закрыла глаза и прижалась к нему еще крепче. Теплое сильное тело Уикхэма влекло ее как магнит. Казалось, она снова стала маленькой девочкой, одинокой, испуганной и беззащитной…

Наконец рука, комкавшая его рубашку, расслабилась. Габби пригладила ткань и поняла, что рубашка расстегнута почти до талии. Привлеченная теплом его обнаженной кожи, Габби положила ладонь на эту мускулистую грудь и принялась перебирать пальцами курчавые волосы.

Он молчал и лежал неподвижно. Габби открыла глаза и увидела свою хрупкую белую руку на фоне вьющихся черных волос. Затем сквозь тонкую ткань ночной рубашки ощутила его сильное тело и поняла, что Уикхэм полностью одет: на нем были панталоны, рубашка и чулки.

– Наверно, я должен предупредить вас, что слегка пьян, – осторожно сказал Уикхэм и остановил руку, продолжавшую поглаживать его грудь.

Габби подняла глаза:

– Угу. От вас пахнет, как от винокурни.

– А от вас пахнет… ванилью.

Его губ коснулась легкая улыбка. Уикхэм смотрел на нее сверху вниз; его глаза превратились в щелочки, отражавшие свет догоравших углей. Его ладонь легла на пальцы Габби, не давая им двигаться, но и не отстраняя.

– Так пахнет мое мыло. Перед сном я приняла ванну.

Он не ответил. Ладонь Габби ощущала ритмичное биение его сердца. Сама она лежала в кольце его рук и чувствовала не только запах бренди и сигар, но и едва уловимый мускусный аромат мужского тела.

Ее дрожь прекратилась. Причин было две: тепло и спокойствие от его присутствия.

– Расскажите мне свой кошмар.

Его голос был тихим, но очень властным.

Она тяжело вздохнула, отвлеклась от приятных ощущений, вызванных близостью его тела, инстинктивно сжала пальцы и коснулась ногтями обнаженной груди Уикхэма. Он поморщился. Габби решила, что причинила ему боль, и извинилась, снова погладив его грудь.

– Габриэлла…

Она тряхнула головой, стремясь, чтобы кошмар просто исчез, как это случалось прежде, и не желая воплощать свой ужас в слова.

– Это как-то связано с Трентом?

Габби вздрогнула и подняла на него расширившиеся глаза. Руки Уикхэма напряглись, снова привлекли ее к себе.

– Как вы… почему вы так подумали?

Рука Уикхэма погладила ее затылок, нащупала косу и начала играть ее кончиком, в который была вплетена голубая лента.

– Слуги – это бездонный колодец информации. Когда я понял, что вы боитесь Трента, то попросил Барнета расспросить их. Трент имеет какое-то отношение к вашей сломанной ноге, верно?

Габби едва сдержала удивление. Ей казалось, что это для всех осталось тайной.

– Говорите. – На сей раз это была не просьба, а приказ.

Какое-то мгновение Габби колебалась. Она не могла говорить о случившемся, просто не могла. Этого не знал никто. Ни сестры, ни Туиндл, ни Джим. Все эти годы она хранила события той ночи в тайне, и они являлись ей в кошмарах. Правда, с годами кошмары становились менее частыми и наконец почти прекратились. Сегодняшний стал первым после смерти отца. И, конечно, был вызван ее встречей с Трентом.

И тут она поняла, что есть человек, которому можно довериться. Не родственник, обремененный семейными отношениями, не сестры, которых эта история может только испугать и расстроить. А Габби так хотелось разделить эту тяжесть с надежным человеком.

Она могла поделиться с ним своим бременем без всяких последствий. Как будто разговаривая с самой собой.

– Он… я… мой отец… мне было двенадцать лет, – запинаясь, начала Габби, не поднимая на него глаз. – Мой отец устраивал… приемы. Знаете, в последние годы он был прикован к креслу и редко покидал Го-торн-Холл. К нему приезжали его друзья. Это была беспутная публика: знатные люди и их любовницы. Они пили, играли в азартные игры и… ну, я думаю, можно не говорить, что происходило потом.

– Догадываюсь, – сухо ответил Уикхэм.

– Так вот, однажды вечером отцу не повезло. Он проиграл весь доход от поместья. Думаю, проиграл бы и само поместье, если бы оно не было майоратом. В пятом часу утра пришел слуга, разбудил меня и сказал, что меня срочно хочет видеть отец. Я даже не успела одеться, просто накинула на ночную рубашку халат и побежала со всех ног, решив, что отец при смерти. Он был в своих покоях на третьем этаже; в то время отец уже редко спускался вниз. Ничего страшного с отцом не произошло. Он сидел за столом с Трентом и играл в карты. И только через несколько минут до меня дошло, что на кону стою ясама.

С губ Уикхэма сорвался какой-то нечленораздельный звук, и его объятия стали крепче. Габби тяжело вздохнула и продолжила рассказ:

– Было видно, что отец проигрался дотла. Перед Трентом лежала куча денег и расписок. Несколько минут они не обращали на меня внимания. Потом отец кивком подозвал меня и повернул лицом к Тренту. «Годится?» – спросил он. Я была слишком мала, чтобы понимать происходящее, но взгляд Трента меня смутил. Я слегка испугалась, но тут отец напугал меня еще сильнее. Я стояла, не понимая, что происходит. Наконец Трент кивнул. Отец что-то написал на листе бумаги, злорадно сказал: «Двадцать тысяч фунтов против одной маленькой девственницы» – и бросил записку Тренту.

Они сыграли, и отец проиграл. А потом он уехал. Колеса его инвалидного кресла страшно скрипели…

Габби закрыла глаза. События той давней ночи ожили с новой силой.

– Мне до сих пор слышится скрежет ключа в замке. Я оказалась запертой, наедине с Трентом…

Уикхэм что-то едва слышно пробормотал. Габби сделала паузу, пытаясь совладать с голосом… и не смогла продолжить рассказ.

Под ее ухом гулко билось сильное мужское сердце. Слава богу, что она сохранила способность дышать.

 

34

– Ублюдок пытался вас изнасиловать. – Это не было вопросом. Голос Уикхэма звучал хрипло.

Габби почувствовала, что его пальцы сжались в кулаки и стиснули ткань ночной рубашки.

– Он велел мне раздеться, – срывающимся голосом продолжила Габби. – Он не сомневался в том, что я послушаюсь. Когда я отказалась, он схватил меня. Я вырвалась и бросилась к двери, но он ударил меня тростью – той самой, с которой ходит сейчас, – и сбил с ног. А потом бил снова и снова. Я сумела вырваться во второй раз и поднялась с пола. Когда он погнался за мной, я… выпрыгнула в окно. До земли было далеко. Я почувствовала… помню, была чудесная звездная ночь, очень теплая для сентября. На мгновение я почувствовала, что лечу, а потом упала на каменную террасу. Я потеряла сознание и сломала ногу. Потом… когда я очнулась, мне было очень больно и страшно. Слишком страшно, чтобы звать на помощь, но в конце концов я это сделала. Никто не пришел, пока не рассвело. А потом Клер увидела меня из окна детской и бегом спустилась по лестнице.

Поделившись своей тайной, Габби испытала невероятное облегчение.

– Господи, кем же был ваш отец? – сдавленно спросил Уикхэм.

– Чудовищем. Он ненавидел нас, всех и каждую. Потом он обвинял меня, потому что его долг Тренту так и остался неоплаченным. Думаю, он снова предлагал меня герцогу, но я больше не представляла для Трента интереса, потому что осталась… калекой. – Последнее слово она произнесла чуть слышно.

Уикхэм негромко выругался, не побоявшись шокировать Габби, а потом прижал ее к себе и начал укачивать как маленькую, нежно поглаживая по голове и спине. Его губы коснулись сначала лба Габби, потом виска, щеки…

Но прежде чем забыться в его объятиях, она должна была рассказать еще кое-что.

Габби сделала глубокий вдох, решившись идти до конца:

– Он… почему-то теперь, когда мы приехали в Лондон… он снова заинтересовался мной. Вчера вечером… он был в «Альмаке». Он сказал… сказал, что расписка все еще у него. Сказал… что придет получить по счету. Скоро…

Несмотря на все ее усилия, голос снова сорвался.

Обнимавшие ее руки внезапно стали стальными. Теплая упругая грудь, на которой лежала голова Габби, напряглась и окаменела. Дыхание стало более глубоким, как у человека, который пытается сдержать гнев.

Внезапно Габби вспомнила свое первое впечатление от этого человека: он мог быть очень опасным.

– Вчера вечером Трент угрожал вам? – Его голос звучал удивительно бесстрастно.

Габби кивнула и с усилием сглотнула. Она не могла издать ни звука.

– Не переживайте из-за этого. Я убью его, – сказал он так спокойно, словно речь шла о завтрашней прогулке.

У Габби расширились глаза. Наверно, он шутит… Но интуиция подсказывала ей, что это не шутка. Она похолодела от страха, представив себе, что Уикхэм пытается убить Трента, а вместо этого погибает сам.

– Нет! Нет, пожалуйста, не надо! Трент очень могуществен. Он несметно богат и… Кроме того, он связан с мерзкими людьми. Я не хочу, чтобы вы пострадали. Пожалуйста…

Наступила пауза.

– Габриэлла…

Она почувствовала, что объятия Уикхэма стали не такими крепкими, тело слегка расслабилось, а дыхание успокоилось.

– Да?

– Вы знаете, что это самая приятная вещь, которую я от вас слышал?

Несмотря на сумбур в чувствах, Габби сумела расслышать в его голосе шутливую нотку. Он смотрел на нее сверху вниз, и глаза его лукаво поблескивали. Уголок рта едва заметно приподнялся. Она достаточно хорошо знала этого мужчину и понимала, что неожиданный приступ веселья не означает отказа от намерения убить Трента. Было ясно, что он недооценивал угрозу, которую представлял собой герцог.

Пальцы Габби снова легли на его грудь. Внезапно ее руки стали ледяными. В прямом столкновении с Трентом Уикхэм мог иметь преимущество, но открытого столкновения не будет. Этому дьяволу не нужно действовать своими руками; имея такие деньги и такое могущество, ему достаточно просто выразить желание, чтобы Уикхэма не стало, и оно будет выполнено.

– Уй! Вы делаете мне больно, – пожаловался Уикхэм. Он нежно положил руку на ее ладонь и заставил пальцы разжаться.

– Я не должна была вам рассказывать, – с отчаянием пробормотала Габби. Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Не вмешивайтесь в это дело, понятно? Он убьет вас. Он может приказать…

– Габриэлла, – прервал Уикхэм, продолжая гладить ее руку, – не бойтесь за меня. Слава богу, я могу позаботиться о себе. Трент не причинит мне вреда. Даже если он сумеет уйти от меня живым, то больше никогда не подойдет к вам. Я позабочусь об этом. Так что можете без боязни поручить это дело мне.

– Вы ничего не понимаете! – в отчаянии возразила Габби. – Трент не будет действовать своими руками. Просто прикажет кому-то убить вас, щедро заплатит ему, и это будет сделано. Пожалуйста, пожалуйста, пообещайте мне, что не станете вмешиваться!

– Вы должны поверить мне, – безмятежно ответил Уикхэм, продолжая поглаживать ее руку. Габби чуть не заплакала:

– Если вы считаете себя непобедимым, то вы настоящий олух. Даже я сумела подстрелить вас! Его улыбка стала шире.

– В свое оправдание могу сказать только одно: я не ожидал, что такая добропорядочная леди способна нанести мне предательский удар.

Нежелание принимать ее слова всерьез выводило Габби из себя.

– Трент не остановится ни перед чем, – упрямо ответила она, с тревогой глядя ему в лицо. – Убить вас ему так же легко, как прихлопнуть муху.

– Габриэлла… – Уикхэм смотрел на нее с интересом. – Если бы я был тщеславен, то решил бы, что вы заботитесь о моей безопасности, потому что неравнодушны ко мне.

Габби, ошеломленная этим замечанием, уставилась на него. Неравнодушна…

Эта мысль прежде не приходила ей в голову, но теперь все стало на свои места. Да, он прав. Она неравнодушна к нему… Неравнодушна? Не то слово. За время их знакомства она мало-помалу привыкла к нему, стала относиться как к близкому другу и даже больше. Хотя Габби знала – нет, была уверена, – что он может исчезнуть так же неожиданно, как появился, но сегодня ночью, лежа в его объятиях, она понимала, что противиться волшебству лунного света невозможно.

«Я люблю его», – подумала она, не сводя с Уикхэма широко открытых глаз.

– Я даже не знаю вашего имени, – прошептала испуганная Габби, не обращая внимания на голос рассудка, возмущенного столь вопиющей глупостью.

– Ник, – ответил он, не отводя взгляда. – Меня зовут Ник.

И, не тратя больше слов, осторожно привлек ее к себе и прильнул к губам Габби.

 

35

Его рот был твердым, теплым и ласковым. Он нежно целовал Габби, пока кровь, струившаяся по ее жилам, не превратилась в огненную лаву.

Габби закрыла глаза, приоткрыла губы и безропотно вверила ему себя.

Ник. Не так уж много она теперь знает о нем. К тому же совсем не обязательно, что это его настоящее имя. Но она поняла, что это неважно. Она будет принадлежать этому мужчине, кем бы он ни был, пока он хочет этого. Ее тело знало это инстинктивно, разум, застигнутый врасплох, смирился.

Она не думала о том, что хорошо, а что плохо, не думала, что ставит под угрозу будущее, за которое так отчаянно боролась. Думала только о Нике и о чувствах, которые он в ней вызывал.

«Ник», – снова подумала она, затем произнесла это имя вслух, обвила руками его шею и ответила на поцелуй. Внезапно его губы стали требовательными. Он повернулся, положил Габби навзничь, лег на нее сверху и оперся на локти. Твердое, мускулистое бедро раздвинуло ее ноги, ночная рубашка задралась, и Габби задрожала от возбуждения.

Он целовал Габби так, словно изголодался по вкусу ее губ. Язык Ника скользнул в ее рот и вступил в поединок с ее языком. Сначала Габби отвечала ему стыдливо, но постепенно отдалась природным инстинктам и последовала зову тела. Ласки, которыми они одаряли друг друга, становились все более дерзкими.

Его рот имел вкус бренди и сигар, и Габби не могла им насытиться. Его колючий подбородок покалывал ее кожу, и Габби нравилось это ощущение. Его руки обхватывали ее лицо и не давали прервать поцелуй. Она прильнула к Нику и бесстыдно прижалась грудью к его груди, желая стать с ним одним целым. Ее бедро ощущало твердое и упругое доказательство его желания.

– Габриэлла… – дрогнувшим голосом сказал он. Габби открыла глаза и всмотрелась в его лицо. Ник. Ее ослепительно красивый Ник…

– Габриэлла, я…

– Тс-с… – прошептала Габби и попыталась снова привлечь его к себе.

Она не хотела ни говорить, ни слушать. Хотела только целовать, целовать до изнеможения. Его поцелуи палили огнем, сводили с ума…

– Габриэлла, послушай…

Он продолжал сопротивляться ее рукам, а когда Габби сама начала искать его губы, отвернулся в сторону. Его глаза, блестевшие во тьме как черные бриллианты, изучали ее лицо.

– Я уже говорил тебе, что слишком много выпил и могу потерять над собой контроль, как в прошлый раз. Вряд ли мне удастся сдержать себя. И если я сейчас же не уйду из твоей постели, то не смогу уйти вовсе.

И все же, несмотря на предупреждение, он не отводил взгляда от ее рта, его рука продолжала водить пальцем по ее нежным губам, а восставшая плоть касалась бедра Габби, доказывая силу его желания.

Габби смотрела на него снизу вверх. Ее губы раскрылись сами собой, инстинктивно отвечая на прикосновение. Она сходила по нему с ума, тянулась к нему каждой клеточкой своего тела, отчаянно жаждала его.

Что бы ни случилось, какими бы ни были последствия, отступать поздно. Она больше никогда не ощутит того, что ощущает с ним.

– Я не хочу, чтобы ты уходил из моей постели. – Как ни странно, ее голос звучал очень ровно. Глаза Ника сузились.

– Ты сама не знаешь, что говоришь. Завтра… – хрипло пробормотал он.

Габби ласкала его шею и погружала пальцы в густые шелковистые волосы.

«Он пытается сопротивляться и все же тянется к моим губам», – думала она.

– Мне все равно, что будет завтра, – прошептала она, подняла голову и сама прильнула к его рту.

– Габриэлла! – гортанно простонал он, ощутив прикосновение ее губ.

А потом сдался. Руки Ника, словно обретя наконец свободу, стали ласкать ее груди, поглаживать живот и бедра. Габби ахнула, негромко вскрикнула и стала извиваться всем телом, помогая Нику снять с нее ночную рубашку. Потом она лежала обнаженная и дрожала, пока он через голову снимал свою крахмальную сорочку, а затем судорожно освобождался от панталон и чулок. Ноги Габби раздвинулись в стороны, едва их коснулись его колени. Горячая мужская плоть коснулась ее промежности, двинулась вперед и проникла в Габби, заставив ее застонать.

Этот звук вынудил Ника остановиться. Он оторвался от ее губ и напряженно замер.

– Не будем торопиться, – сказал он ей на ухо.

Этого жаркого шепота хватило, чтобы Габби снова потянулась к его губам.

Его возбужденная плоть, томимая желанием, касалась ее ляжки, но Ник не делал попытки овладеть Габби. Вместо этого он снова прильнул к ее рту. Руки Габби обвились вокруг его шеи, и она с жаром ответила на поцелуй.

– Ты прекрасна.

Он поднял голову и нежным движением отвел локоны, упавшие ей на лицо.

– Ты тоже.

Ник благодарно улыбнулся и поцеловал ее в кончик подбородка. Потом его губы скользнули по шее Габби, спустились ниже, начали целовать и ласкать нежные груди. Тело Габби изнывало от наслаждения. Ее сердце гулко стучало, пульс убыстрялся с каждой секундой, дыхание было таким частым, словно она пробежала несколько миль.

Когда Габби бесстыдно подставила грудь под жаркие поцелуи, мужская рука двинулась дальше и скользнула в запретное пространство между ее бедрами. Там было горячо и влажно, там сконцентрировалась странная, томительная боль. Когда пальцы Ника коснулись курчавых волос на лобке, Габби застонала. Затем они спустились еще ниже и дотронулись до места, которое отчаянно жаждало мужской ласки, хотя сама Габби об этом не догадывалась. Они нащупали крошечный бугорок, про существование которого Габби не знала, и начали поглаживать его. Тело Габби так остро отреагировало на его прикосновение, что она вскрикнула.

А потом его пальцы проникли внутрь.

Габби перестала дышать, напряглась и вонзила ногти в его плечи. Осторожное проникновение сначала одного пальца, а затем двух породило в ней целый шквал не изведанных ранее ощущений. Она ахнула, а затем выгнулась навстречу его руке, желая чего-то большего. Ее бедра конвульсивно задвигались. Внезапно Ник окаменел и мгновение лежал совершенно неподвижно.

– Боже всемогущий, – хрипло прошептал он. – Что ты делаешь со мной…

Отяжелевшие веки Габби с трудом поднялись, и она посмотрела ему в глаза. Эти глаза почернели от страсти и опалили ее огнем.

Пальцы Ника все еще оставались внутри ее тела. Он медленно вынул их, а затем ввел снова, продолжая следить за лицом Габби.

– Тебе нравится?

– Да, – выдохнула она, вцепившись в его плечи и потеряв остатки стыда. Ее тело дрожало и извивалось, умоляя, требуя, взывая. – О да…

Ник, казалось, только и ждал этого. Ее короткое «да» прозвучало для него сигналом к решительным действиям.

Он убрал руку, оперся на локти и подался немного вперед. Ноги Габби сами собой раздвинулись, чтобы принять его. Бедра Ника скользнули между ее ляжками, и его член вновь проник туда, куда так неудержимо стремился.

Первый болезненный толчок заставил Габби вздрогнуть. Ее бедра трепетали, тело пылало. Она хотела… она хотела…

Он слегка отпрянул, а затем вновь двинулся вперед.

Габби вскрикнула, и его рот вновь жадно припал к ее губам. Ее руки гладили его спину. Она обнаружила, что его кожа покрылась испариной. Мышцы Ника напряглись; он проникал в нее все глубже, пока не встретил преграду.

Ее девственность.

«Ты отдаешь ему свою девственность», – прошептал еле слышный внутренний голос. Однако Габби поняла, что не стала бы останавливать Ника, даже если бы могла это сделать.

Затем его мышцы вновь напряглись; казалось, Ник собирался с силами. Внезапно он сделал мощный рывок и одолел преграду.

Ощутив внезапную резкую боль, Габби вскрикнула и впилась ногтями в его спину.

– Прости, – прошептал он, не отрываясь от ее губ.

Смотревшие на нее глаза превратились в угольно-черные щелки. Он проникал все глубже, растягивая и наполняя ее, пока Габби не почувствовала, что еще немного – и она разорвется пополам.

– Мне больно… – выдавила она, когда худшее осталось позади.

– Я знаю. – Он нежно поцеловал ее в уголок рта. – Потерпи, сейчас все пройдет. Я… о боже, Габриэлла…

Она не сопротивлялась, однако стоило ему медленно задвигаться, как ее мышцы инстинктивно напряглись. Ник вспотел так, словно весь день работал под палящими лучами солнца. Он перенес тяжесть тела на вытянутые руки и продолжал неторопливо двигаться взад и вперед.

Как он и обещал, боль вскоре прошла, но волшебство момента оказалось утраченным.

Однако стоило ему склонить голову и начать целовать ее груди, одновременно двигаясь в ее теле, как удивленная Габби снова испустила стон. Казалось, этот негромкий звук заставил его потерять над собой власть. Он застонал в ответ, и Габби ощутила, что по спине, которую она обнимала, прошла дрожь. Внезапно его движения изменились. Они больше не были осторожными. Ник вонзался в нее все яростнее, глубже и чаще. Его дыхание стало хриплым, тяжелое мужское тело вдавило ее в матрас.

Он превратился в ненасытного хищника, а она – в его добровольную жертву. Сила его страсти ошеломила и немного напугала Габби. Если бы на месте Ника был кто-то другой, она стала бы вырываться. Однако она продолжала тихо лежать, обнимая покрытое испариной тело того, кто только что сделал ее женщиной.

Внезапно Габби подумала: «Если я испытываю такие чувства с мужчиной, которого люблю, то что было бы с другим?» При мысли о том, что это мог бы проделывать с ней мистер Джеймисон, она вздрогнула от отвращения.

Видимо, это заставило Ника окончательно утратить власть над собой. Он пробормотал ее имя, зарылся лицом в ее шею и вонзился в нее так глубоко, что она невольно застонала. Потом Ник на мгновение застыл, сжигая ее своей плотью, и впился пальцами в нежную кожу ее бедер. Спустя мгновение он застонал, его тело в последний раз напряглось и обмякло.

Габби лежала и смотрела в потолок, обхватив руками широкие плечи, прижимавшие ее к матрасу. Этот мужчина весил добрую тонну. Он был горячим, потным и ничем не напоминал принца из девичьей мечты. Она хотела его – вот и получила то, что хотела.

Впредь придется быть осторожнее в желаниях.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Она попыталась улыбнуться, но тщетно. Ник нахмурился, скатился с Габби и привлек ее к себе. Сильная рука обвилась вокруг ее талии и помешала отодвинуться как можно дальше.

Видимо, Ник догадался о ее чувствах. Он поднял руку Габби, вяло лежавшую на его груди, и прижался губами к узкой ладони. А потом, не отпуская руки, заглянул ей в глаза.

– Если хочешь, можешь оторвать мне голову. Я согласен, – предложил он и потер ее руку о свою шершавую щеку.

Как ни странно, это заставило ее улыбнуться. Правда, улыбка получилась слабой, но искренней. Габби снова подумала, что безумно любит этого человека. За что? За многое. В том числе и за смешливые искорки в глазах.

– Не хочу, – решительно ответила она. – Во всяком случае, сейчас.

Ника не совсем удовлетворил такой ответ.

– А что ты думаешь о своем первом сексуальном опыте?

Она замешкалась с ответом и покраснела. Неужели люди могут говорить о таких вещах? Габби не имела об этом представления. Но если он спрашивал, – значит, могут. Впрочем, в таких обстоятельствах соблюдать видимость приличий не имело смысла. Он был обнаженным, она тоже, они лежали в постели, она прижималась к нему, была влажной от его пота, и он делал с ней то, что она даже и представить себе не могла. Так что претензии на скромность можно было оставить для более подходящего момента.

– Это было… приятно.

Выбранное ею слово весьма бледно описывало яркие ощущения ее тела, но ничего более подходящего она не смогла придумать.

Ник засмеялся и снова поцеловал ее в ладонь. Потом встал с кровати, подхватил изумленную Габби на руки и понес ее в свою спальню.

 

36

– Что ты делаешь? – спросила сбитая с толку Габби, машинально обняв его за шею.

Она лежала с ним в постели обнаженная; это было достаточно безнравственно. Но то, что ее в таком виде куда-то несли, было еще хуже. Она, видела каждый дюйм своего тела от шеи до самых пяток: маленькие белые груди, увенчанные розовыми сосками, еще припухшими от недавних ласк; тщательно изученный Ником лобок, поросший рыжеватыми волосами; стройные бедра на фоне его смуглой мускулистой руки; левое бедро, пересеченное двумя еле заметными белыми шрамами шириной с ее мизинец, оставшимися на память о переломах, полученных в ту страшную ночь.

– Мне нужно выкурить сигару и сделать пару глотков бренди, чтобы прояснилось в голове. А затем, моя девочка, нам придется обстоятельно поговорить.

Это прозвучало многообещающе.

Ник осторожно опустил ее на край кровати, быстро поцеловал в губы, подал кувшин с водой, лохань, полотенце и тактично отвернулся.

Габби принялась приводить себя в порядок, удивляясь, что все это происходит с ней и наяву. Она только что лишилась девственности, моется в спальне мужчины, чье подлинное имя недавно узнала, а сам он, совершенно голый, стоит в двух шагах от нее. Он, судя по всему, ничуть не стеснялся этого. Впрочем, стесняться ему было нечего – тем более, что врожденной скромностью Ник не отличался. Широкие плечи, гладкие мускулы и длинные сильные ноги делали его идеалом мужской красоты, по сравнению с которым бледнела любая древнегреческая статуя.

Габби испытывала удовольствие, изучая взглядом это мужское тело, которое она сначала узнала на ощупь.

– Ник… – неуверенно сказала Габби, закончив вытираться, пригладив распущенные волосы и надев его парчовый халат, весьма кстати висевший на задней спинке кровати.

Он тут же повернулся, держа в одной руке бокал с бренди, а в другой зажженную сигару, и бросил на нее вопросительный взгляд. Теперь она сидела в изголовье кровати, уютно подобрав под себя ноги. Вымывшись и приобретя более-менее приличный вид, Габби почувствовала себя не в пример лучше.

Однако вид обнаженного мужчины спереди заставил ее потерять дар речи.

И затаить дыхание.

Габби знала, что у него широкие плечи и рельефные мускулы. Знала, что клин вьющихся волос на груди превращается в полоску, пересекающую его плоский живот. Знала его мужскую плоть, обычно мирно дремавшую в поросли черных волос. Знала свежий багровый рубец на левом бедре (в конце концов, это было делом ее рук). Знала и другой шрам в виде зигзага молнии, казавшийся бледным на смуглой коже правого бедра.

Она не знала только одного: собственной реакции на вид его обнаженного тела. У Габби широко раскрылись глаза и пересохло во рту.

– Что? – переспросил он, не услышав продолжения.

Габби смутилась, поняв, что его заставили обернуться ее слова. Увы, она сама забыла, что именно сказала. Ах да, она произнесла его имя: Ник.

– Я просто хотела проверить, откликнешься ли ты, – не сдержав язвительности, сказала она. – Наверно, трудно помнить, кто ты такой, если у тебя много имен.

Он хмыкнул, сделал глоток бренди и опустил бокал. Потом сунул сигару в рот и шагнул к ней во всем блеске своей наготы.

– Что я вижу? Мы снова злимся? А мне-то казалось, что женщина в такие минуты испытывает нечто особенное. – Он вынул сигару изо рта, подошел к кровати и потушил окурок в стоявшей на столике пепельнице. – Клянусь, Ник – мое настоящее имя.

– Ник… А как дальше?

Габби не знала, что и думать. За время их беседы состояние его тела радикальным образом изменилось. Казалось, Ник горит желанием начать все сначала… Неужели мужчины могут заниматься этим больше одного раза за ночь? Видимо, да. Но она не могла. Или, по крайней мере, не хотела. Именно это и следовало дать ему понять.

Он улыбнулся уголком рта и присел на край кровати.

– Интересно, почему женщины никогда не бывают довольны? Я говорю тебе, что меня зовут Ник, а ты спрашиваешь, как дальше. Я занимаюсь с тобой любовью, а ты говоришь, что это было неплохо. Габриэлла, «неплохо» – это не то слово, которое в такой ситуации нравится слышать мужчине. Думаю, если мы сделаем еще одну попытку, то добьемся лучшего результата.

– Подожди. – Видя, что он собирается поцеловать ее, Габби уперлась ладонью ему в грудь. – Я…

Он взял Габби за запястье и удержал ее руку. Она ощущала мерное биение его сердца сквозь курчавые волосы, теплую кожу и слой упругих мышц.

Они посмотрели друг другу в глаза. Угли в камине его спальни тоже догорали, но их света было достаточно, чтобы различать точеные черты и упорный взгляд Ника.

– Как бы осторожно это ни делалось, в первый раз женщина обычно не получает удовольствия, – спокойно сказал он. – Вдобавок я был не совсем трезв и потерял контроль над собой. Мне следовало быть осторожнее, но я слишком хотел тебя и просто не смог сдержаться. Прости меня.

– Ник… – Какая женщина не растаяла бы при виде этих неправдоподобно синих глаз? – Это не твоя вина. Ты предупреждал меня. А я не послушалась.

– Ты жалеешь?

Он снова поднес к губам ее руку и поцеловал тыльную сторону ладони. От тепла этих губ по спине Габби побежали мурашки.

– Нет. – Она была искренне уверена, что говорит чистую правду. – Нет, не жалею.

– Ты самая прекрасная женщина, которую мне доводилось встретить, – глухо сказал он и опустил кисть Габби, но не освободил ее. – Я скорее отрублю себе правую руку, чем еще раз обижу тебя. – Он замолчал, а когда заговорил снова, его голос звучал насмешливо. – Кстати, я замерз, а ты надела мой халат. Как насчет того, чтобы вместе лечь в постель и поговорить? Даю слово, я буду делать только то, что тебе захочется. А за это ты сможешь спрашивать меня обо всем, что взбредет в голову.

Габби подозрительно покосилась на него. Она уже знала по опыту, чем кончаются сделки с ним. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке…

Так оно и вышло. Согласившись лечь с ним в постель, но категорически отказавшись снять халат, Габби покоилась в его объятиях. Одеяло укрывало их обоих. Ей было тепло, удобно и уютно. Разнежившаяся, Габби следила за тем, как Ник лениво наматывает на палец ее непослушный локон, разматывает его, а потом начинает все сначала.

– Как твоя фамилия? – прозвучал ее первый вопрос.

Он бросил на Габби взгляд, в котором одновременно были насмешка и досада.

– А что, от этого многое изменится?

– Попробуй – узнаешь.

Он засмеялся и поцеловал ее в кончик носа.

– Всему свое время.

– Ты сказал, что я могу спрашивать о чем угодно, – напомнила Габби.

Ее рука лениво покоилась на его широкой груди. Хотя одеяло доставало ей до подбородка, Ник оставался укрытым лишь до талии. Заботливая Габби хотела укрыть и его, но Ник нарочно спустил одеяло. Впрочем, ее это вполне устраивало. Его широкие плечи, грудь, поросшая черными волосами, и мускулистые руки казались ей чрезвычайно привлекательными.

– Конечно, сказал. – Ник посмотрел на нее с лукавой улыбкой. – Но не обещал ответить.

– Обманщик…

Ничего другого Габби не ожидала, но в наказание легонько дернула его за волосы.

– Уй! – Ник отпустил локон Габби, поймал ее запястье и заставил разжать пальцы. – Я вижу, кровожадная злючка снова взялась за свое!

– Я становилась кровожадной только тогда, когда ты этого заслуживал, – сурово ответила Габби и посмотрела на их соединенные руки.

Прикосновение к груди Ника доставляло ей удовольствие, в то время как некоторые другие части его тела она находила менее привлекательными. Его кожа была такой теплой, а мышцы такими твердыми… Она провела по ним пальцем.

Ник тяжело вздохнул, выпустил ее руку и спустил одеяло еще ниже, обнажив живот и воспаленный шрам от нанесенной ею раны.

– Я думала, тебе холодно, – нахмурилась Габби.

Он еле заметно улыбнулся.

– Уже нет.

Она без труда поняла его.

– Ты ведь не… не хочешь заняться этим снова, правда? – Ее голос звучал слегка испуганно.

– Должен признаться, такая мысль приходила мне в голову.

– А мне нет, – решительно заявила она. Ник засмеялся.

– Габриэлла, – сказал он вкрадчивым тоном, – тебе нравится прикасаться ко мне, правда?

Габби подняла взгляд. Поскольку в данный момент она гладила его грудь, отпираться было бесполезно.

– Я… Да, наверно.

– Тогда почему ты этого не делаешь?

У нее расширились глаза:

– Что ты имеешь в виду?

– Мне нравится, когда ты гладишь мою грудь. Нравится ощущать на своем теле твои руки. Если позволишь, я покажу тебе и другие места, которые жаждут твоего прикосновения.

Подозрительный взгляд Габби заставил его усмехнуться.

– Ты смотришь на меня, как муха на паука. Радость моя, я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Если тебе что-то не нравится, скажи об этом прямо, и мы тут же остановимся.

Ласковое «радость моя» убедило ее. Так же, как смешливые искорки в глазах.

– Чего ты хочешь?

– Ничего страшного.

Просто ему нравятся ее прикосновения, вот и все.

– Вот чего.

Он провел ее ладонью по своей груди и плоским соскам, которые под ее пальцами затвердели. Потом спустил руку ниже, на плоский мускулистый живот. Его кожа была слегка шершавой и отличалась от ее собственной, нежной и шелковистой. Габби поняла, что испытывает удовольствие и что она с радостью ласкала бы его всю ночь.

Когда Габби по собственному почину погрузила палец в его пупок, Ник отпустил ее руку. Она вспомнила, что хотела сделать это еще тогда, когда их кожу разделял слой ткани… Наконец Габби вынула палец и робко погладила живот Ника.

– Не останавливайся, – попросил он, когда Габби на мгновение залюбовалась контрастом между ее тонкими белыми пальцами и его смуглой кожей.

Ник по-прежнему поддразнивал ее, но теперь его голос звучал слегка хрипловато. Посмотрев на него, Габби с испугом поняла, что должна спуститься еще ниже. Ладонь Ника снова легла на ее руку и повлекла ее вниз. Габби не сопротивлялась. Он сбросил ногами одеяло, обнажив цель их путешествия.

Когда Габби увидела эту цель, по ее спине побежали мурашки. О боже, ничего удивительного, что она причинила ей такую боль! Даже дураку было понятно, что их размеры не совпадают. Эта штука была предназначена для куда более крупной женщины.

Когда Габби высказала это ему, он расхохотался.

– Надеюсь, это будет компенсацией за твое «неплохо»!

Она недоуменно заморгала:

– Что?

– Ничего, Габриэлла. Все, я умолкаю. Прикоснись ко мне. Пожалуйста.

Защиты от «пожалуйста» она не знала. Когда ладонь Ника заставила ее сомкнуть пальцы на его напряженной плоти, Габби едва не отдернула руку. Это было так… чуждо.

Когда Ник был в бреду и сделал то же самое, его член была намного меньше. Или ей так показалось, потому что прикосновение было совсем недолгим? Сейчас он был огромным, толстым и горячим, со слегка влажной гладкой бархатистой головкой. Габби слегка сжала его. Интересно, что из этого выйдет?

Ник с шумом втянул в себя воздух. Габби посмотрела ему в лицо и застыла как зачарованная. Его подбородок напрягся, на лбу выступил пот, губы слегка раздвинулись, зубы плотно сжались, а глаза превратились в щелки.

– Я сделала тебе больно? – испугалась она, готовая отдернуть руку.

– Нет, – с трудом выдохнул он. – О нет! Это… приятно.

– Правда?

Заинтригованная Габби села и снова сжала пальцы. Ник испустил гортанный звук, напоминавший стон и рычание одновременно.

– Ты можешь… сделать вот так.

Ладонь Ника снова легла на ее руку и без слов показала, как доставить ему удовольствие. Габби встала рядом с ним на колени и повторяла урок, пока Ник не остановил ее. Внезапно он схватил ее за запястье и отвел руку в сторону.

Габби вопросительно уставилась на него.

– Достаточно.

Ник едва дышал. Несколько минут он просто лежал с закрытыми глазами, держа ее за руку. Наконец его веки поднялись. Затем он встретил ее взгляд, лукаво улыбнулся и сел.

– Габриэлла…

Он был очень близко. Габби сидела на корточках; тем не менее ее макушка не достигала его подбородка.

– Гм-м?

– Позволишь показать тебе еще кое-что?

На сей раз ей было скорее интересно, чем страшно.

– Что?

Он все еще держал ее запястье. Другая рука Ника легла ей на шею. Какое-то мгновение он просто поглаживал ее нежную кожу. А потом наклонил голову и прижался губами к ее губам.

 

37

Когда Габби осознала, что они опять лежат, что Ник как-то умудрился снять с нее халат и разместился между ее ногами, снова собираясь совершить то же самое, она вновь сгорала от страсти. Оставалось только обнять его и приготовиться испытать боль, о которой она только что вспомнила.

Он отвлек ее поцелуем в губы, потом начал целовать груди, живот и бедра. Затем потрясенная Габби почувствовала, что язык Ника проник в нее, ахнула, задрожала, и ее тело свела сладостная судорога.

Поняв, что Габби изнывает от наслаждения, Ник двинулся вперед. Ее забывчивое тело, жаркое и влажное, горело огнем и неистово желало того, кто разжег этот огонь.

«Он слишком большой», – вспомнила Габби, ощутив прикосновение к промежности. Она широко открыла глаза, хотела попросить Ника остановиться, но его губы уже зажали ей рот. Затем он двинулся вперед, растянул ее, наполнил собой… но боли не было.

Произошло маленькое чудо.

– Все в порядке? – спросил он, подняв голову и посмотрев на Габби сверху вниз.

– Да.

Очевидно, в ее голосе прозвучало легкое сомнение, потому что Ник, лицо которого исказилось от страсти, слегка улыбнулся.

– Доверься мне, – сказал он.

Как ни странно, Габби его послушалась. Ник замер и не двигался. Просто ждал, и все. Последствия оказались поразительными. Габби слегка двинула бедрами, пытаясь понять, чем это кончится. Ник снова улыбнулся, на сей раз шире, и прижался губами к чувствительному месту под ее ухом. Однако двигаться не торопился. Не в силах справиться с собой, Габби снова качнула бедрами, после чего ее ляжки и живот словно лизнули язычки пламени. Когда она вздрогнула и застонала от наслаждения, руки Ника обхватили ее ляжки, приподняли их и развели в стороны.

– Обними ногами мою талию, – сказал он ей на ухо.

Габби судорожно вздохнула, но подчинилась и поняла, что дрожит от ожидания. И тут он задвигался. Каждое неторопливое сильное проникновение заставляло ее вскрикивать, выгибать спину и вонзать ногти в его спину.

– Ну что, довольна? – глухо спросил он.

Но Габби его не слышала; в ушах стоял звон. Она с трудом втягивала в себя воздух, кричала и тонула в море ощущений, о существовании которых и не подозревала. По венам струился жидкий огонь, грозивший сжечь ее дотла. Почувствовав ее ответ, Ник задвигался быстрее. Он вонзался в нее все глубже и неистовее. Но теперь Габби была рада этому и жадно отвечала ему. Его рука скользнула между их телами, нащупала сердцевину ее страсти, и Габби окончательно потеряла голову.

– Ник… Ник… Ник! – вскрикнула она, когда мир взорвался, превратившись в огненный фейерверк.

Тело свело судорогой. Она впивалась пальцами в его плечи, дрожала и сквозь зубы втягивала в себя воздух; ее кровь бурлила от наслаждения.

Объятия Ника стали крепче; он вонзился в нее еще раз, и все кончилось.

Когда Габби наконец вернулась на землю и открыла глаза, она увидела, что лежит навзничь рядом с Ником, что он смотрит на нее, опершись на локоть, а на его губах играет ленивая, самодовольная улыбка.

– Ну, что скажешь теперь? Это лучше, чем «неплохо»?

Вопрос был риторическим. Судя по выражению лица Ника, он прекрасно знал ответ.

– Ничего не скажу. Ты и так зазнался.

Ник засмеялся, наклонил голову и поцеловал ее:

– Ничего, настанет день, когда ты это скажешь, – уверенно пообещал он. Потом широко зевнул, привлек ее к себе и мгновенно уснул.

Почувствовать обиду Габби не успела, потому что тут же уснула сама.

Проснулась она в собственной постели. По спальне неслышно ходила Мэри, растапливавшая камин и убиравшая комнату. Сквозь шторы проникали лучи рассветного солнца. Габби потянулась, поняла, что спит обнаженной, и только тут вспомнила события прошедшей ночи. Она спала с Уикхэмом… нет, с Ником. Теперь он Ник. Ее Ник. Она с наслаждением пустилась во все тяжкие, отдала подлому мошеннику, в имени которого не была уверена, самое ценное, что у нее было, и за одну ночь неслыханного блаженства отказалась от мистера Джеймисона и надежд на обеспеченное будущее.

Но самое удивительное заключалось в том, что она ничуть об этом не жалела.

Габби снова потянулась и почувствовала, что между ног слегка саднит, а груди стали необычайно чувствительными. Вспомнив причину этого, она мечтательно улыбнулась, глядя в потолок. Ник. Она отдалась Нику.

– Прошу прощения, мэм. Я не хотела будить вас, – смущенно сказала горничная, выметавшая пепел из камина.

– Все в порядке, Мэри.

Габби улыбнулась девушке и вдруг ощутила укол тревоги. А вдруг Уикхэм… нет, Ник оставил здесь следы своего пребывания, – например, панталоны или чулок? Она обвела глазами ковер и не обнаружила ничего постороннего.

Конечно, сесть было нельзя. Следовало лежать в постели, укрытой одеялом до подбородка, иначе Мэри увидела бы, что она спит голой. Это считалось предосудительным само по себе. Даже если бы на полу спальни не была раскидана мужская одежда. Хуже могло быть только одно: если бы в ее комнате обнаружили спящего джентльмена. Или если бы ее застали в его постели.

Где она и находилась еще примерно час назад.

В памяти Габби сохранилось смутное воспоминание о том, как Ник нес ее обратно. Слава богу, что он вовремя проснулся. Видимо, тогда же он забрал свою одежду, подумала Габби, Ник был кем угодно, только не растяпой.

Подумав о других недостатках этого человека и поняв, что они не мешают ей безумно любить его, Габби почувствовала себя счастливой, как никогда в жизни.

– Мэри, приготовь мне ванну. И принеси завтрак.

– Мэм, но вставать еще рано, – неуверенно ответила Мэри. – Всего половина восьмого. Правда, вы не первая. Милорд тоже проснулся и уехал.

Габби широко раскрыла глаза.

– Милорд… ты имеешь в виду лорда Уикхэма? – До нее дошло, что называть человека на людях одним именем, а наедине другим может представлять собой большую сложность. Она едва не выдала Ника. О боже, ситуация усложнялась с каждым днем. – Он ушел из дома?

– Да, мэм. С час назад. И взял с собой мистера Барнета. Барнет сам седлал лошадей. Ваш Джим очень сокрушался по этому поводу, когда сегодня утром пришел на кухню. Говорил, что мистеру Барнету нечего делать на конюшне.

Габби уставилась на горничную во все глаза. Ник и Барнет куда-то уехали верхом… Если бы это была простая утренняя прогулка после бурно проведенной ночи, он бы не взял с собой Барнета. Или взял бы?

Ей в голову пришла ужасная мысль. А вдруг он – боже избави! – решил бросить вызов Тренту?

У нее помутилось в голове.

– Мэри, спустись на кухню и принеси мне завтрак. Только поскорее.

Он не вернулся ни днем, ни вечером. Габби сослалась на головную боль и почти все это время провела в своей комнате, прислушиваясь к малейшему шороху. Но Ник так и не приехал.

Приезжал мистер Джеймисон и уехал, не слишком огорченный известием о том, что Габби нездорова и не может его принять. Но он был не единственным посетителем. Об этом сообщили Клер и Бет, в перерывах между визитами забегавшие проведать сестру. Их навестила дюжина джентльменов и примерно столько же дам; это говорило о явном успехе в обществе.

– Завтра тебе придется спуститься и принять мистера Джеймисона, – сурово заявила тетя Августа, поднявшаяся к ней исключительно ради того, чтобы сообщить рецепт ячменного отвара, успешно снимающего головную боль. – Кроме того, я хотела поговорить о вчерашнем чудачестве Уикхэма. Мне очень жаль, но пришлось принять срочные меры, чтобы замять дело. У Мод Бэннинг всегда был злой язык. Кроме того, она невзлюбила тебя, а Клер тем более. Не сомневаюсь, что сплетню пустила она. Правда, поверили ей лишь очень немногие, среди которых нет ни одного умного человека. И все же тебе следует как можно скорее обручиться с мистером Джеймисоном. Сама понимаешь, у девушки твоего возраста выбор не слишком велик.

Габби согласилась с этим; тетя Августа приписала отсутствие энтузиазма с ее стороны последствиям головной боли и отбыла с чистой совестью.

Когда на следующее утро выяснилось, что Ник так и не вернулся, Габби чуть не сошла с ума от страха. Она не спала всю ночь, прислушиваясь к малейшему шуму. И даже дважды входила в графские покои на случай, если пропустила его приход. Но хозяина не было, и Габби все больше укреплялась в мысли, что Трент ранил или убил его.

Ничто другое не могло задержать Ника. Разве он мог просто скрыться после ночи, которую они провели вместе, не сказав ей ни слова?

Слишком взволнованная, чтобы думать о чем-то другом, Габби послала за Джимом.

– Вы хотите, чтобы я выяснил, в городе ли этот подлец, недостойный своего титула? – недоверчиво спросил Джим. Как и Стайверс, Джим давно знал Трента и терпеть его не мог, хотя Габби никогда не говорила, что герцог является причиной ее увечья. – Если не секрет, зачем вам это понадобилось?

– Затем… затем, что Трент нанес мне оскорбление. Я рассказала об этом Уикхэму, и он поклялся убить герцога. Вчера рано утром он ушел из дома и до сих пор не вернулся.

– Мисс Габби, мне сдается, что вы напрасно посвящаете этого самозванца в свои личные дела, – хмуро ответил Джим.

– Джим, пожалуйста, сделай то, о чем тебя просят.

Видимо, в голосе Габби слышалась владевшая ею тревога, потому что Джим посмотрел на нее с мрачным любопытством.

– Он окончательно улестил вас своими гладкими речами, верно? Мисс Габби, не стоит вам водить с ним компанию. От него одни неприятности.

– Джим…

– Ладно, иду. Но скажу прямо: напрасно вы о нем беспокоитесь. Скорее всего, он замыслил новое жульничество и решил убраться отсюда.

Когда Джим вернулся и сообщил, что Трент жив и здоров, по-прежнему находится в Лондоне и что, судя по рассказам слуг и грумов, ни Уикхэма, ни Барнета рядом с герцогом не было, Габби чуть не стало дурно.

Причин для отсутствия у Ника было множество, причем одна хуже другой.

Сославшись на усталость после вчерашнего приступа головной боли, Габби отказалась сопровождать Клер и Бет и сразу после ленча поднялась наверх. Она сознавала, что ведет себя недостойно, но все же решила войти в спальню Уикхэма… то есть Ника. А вдруг ей удастся обнаружить то, что позволит выяснить причину его поспешного отъезда?

Отъезда без всякого предупреждения.

Именно это тревожило Габби больше всего.

Она прошла в дверь, разделявшую их покои, чувствуя себя преступницей. Обычно в это время дня слуги выполняли свои обязанности в других частях дома, и все же Габби было бы неприятно, если бы ее застали роющейся в вещах Уикхэма. Ее могли неправильно понять…

Как ни странно, в его покоях было очень уютно. В гардеробной лежала расческа с несколькими застрявшими в зубьях блестящими черными волосками. В углу стояли начищенные до блеска ботфорты с кисточками. На спинке кресла висели шейные платки. Испытывая чувство вины, Габби выдвигала ящики, просматривала их содержимое, но не нашла ничего, кроме запонок и обычных безделушек, которые был обязан иметь каждый светский человек.

В спальне было еще меньше личного. На каминной полке лежали складная подзорная труба и коробка с сигарами, на столике у камина стояла бутылка бренди, а на комоде лежала книга, посвященная военной истории.

Ничто не говорило о том, кто он и чем занимается; ничто не говорило о том, где он может быть.

Чувствуя себя еще более виноватой, Габби выдвинула единственный ящик прикроватной тумбочки.

Первым, на что она обратила внимание, был запах. Густой, душный и сладкий запах увядающих роз. Она сморщила нос и едва не улыбнулась. Такой запах не мог нравиться Нику. И все же, он казался ей смутно знакомым. Габби слегка нахмурилась, посмотрела на пачку тщательно сложенных листков и все поняла.

Так пахли надушенные записочки леди Уэйр.

 

38

Читать чужие письма непозволительно. Габби знала это, знала, что должна задвинуть ящик и уйти из комнаты. Но это было выше ее сил.

Она развернула одну из записок и начала читать.

Кроме недвусмысленных объяснений в любви, там содержались эротичные описания того, что топcher [9] Уикхэм уже делал с леди Уэйр, и того, что ему еще предстояло сделать.

Когда Габби ознакомилась с содержанием всех шести записок, она почувствовала себя так, словно ей нанесли смертельный удар. От ее лица отлила кровь, живот свело судорогой. Казалось, что ее вот-вот стошнит.

Кое-что из описанного она познала на собственном опыте. Mon cher Уикхэм обучил этому и ее саму.

– Миледи!

Голос Мэри, донесшийся из соседней комнаты, заставил ее поднять голову. Габби положила последнюю записку на место, задвинула ящик и неторопливо вернулась к себе.

Она больше не боялась, что ее застанут в спальне Уикхэма. Она вообще больше ничего не боялась. В ушах Габби звучало слово, небрежно брошенное им в ту незабываемую ночь, когда она позволила соблазнить себя человеку, которого Джим называл отпетым мошенником. Это было слово «завтра». Таким своеобразным способом он предупредил ее, что завтрашний день наступит.

И этот день наступил.

А она еще боялась за него! Дура, набитая дура! Нет, хуже: никому не нужная старая дева, вешающаяся на шею уставшему от нее любовнику! Конечно, он и не собирался предупреждать ее, когда почему-то ушел из дома вместе с Барнетом. Эта ночь была для нее всем на свете. А для него – всего лишь приятным приключением в женском обществе, которое он позволял себе почти каждую ночь. Пустяк, ничего особенного… Однако от этой мысли у нее разрывалось сердце.

– Ох, мэм, вы здесь!

Габби машинально прошла в свою спальню. Заметив ее, Мэри сначала улыбнулась, а затем нахмурилась.

– У миледи опять болит голова? – сочувственно спросила она. – Вы побледнели.

– Ты что-то хотела, Мэри? – спросила Габби, удивившись тому, что ее голос звучит хладнокровно и уверенно. Она чувствовала себя раненой – нет, уничтоженной. К счастью, годы жизни с отцом приучили ее не показывать миру своих слез.

– Миледи, прибыли мистер Джеймисон и леди Сэлкомб. Они велели мне подняться и сообщить о своем визите. Миледи, сказать им, что вы нездоровы?

Габби тяжело вздохнула. Визит мистера Джеймисона означал только одно: он хочет сделать ей официальное предложение.

Она будет дурой, если отвергнет его. Слава богу, что ей хватило времени опомниться.

– Нет, Мэри. Сейчас я приду. Помоги мне вымыть руки и причесаться.

Габби вымыла руки, и Мэри помогла ей подколоть волосы. Потом Габби спустилась на первый этаж. Однако спастись от аромата увядающих роз было невозможно. Как она ни терла руки, запах духов леди Уэйр намертво пристал к ее коже.

На следующий вечер состоялся бал в честь дебюта Клер. Хотя вокруг шли лихорадочные приготовления под руководством тети Августы, Габби чуть не забыла об этом событии. Если бы Клер силой не загнала ее в гардеробную, а Мэри не заставила свою хозяйку принять ванну, одеться и причесаться, Габби сослалась бы на нездоровье и осталась наверху. Тем более что это было недалеко от правды. Она три дня почти ничего не ела, а не спала вовсе.

Уикхэм так и не вернулся. Он исчез без предупреждения и отсутствовал уже три дня.

Когда Габби спустилась, тетя Августа схватила ее за руку, отвела в угол и прошипела ей на ухо:

– Я убью этого мальчишку!

Леди Сэлкомб была в платье из пурпурного атласа. На ее шее красовалось внушительное бриллиантовое колье, в седых волосах покачивались три пера страуса.

Габби, на которой было желтое бальное платье, отделанное золотистым кружевом, знала, что величественная тетка и красавица Клер затмевают ее, но была только рада этому.

– Он здесь хозяин. Что скажут люди, если увидят, что его нет на балу?

Она обвела глазами Габби и Клер, стоявшую рядом с сестрой и напоминавшую сказочную принцессу. На Клер было белое платье с блестками, шею украшала нитка жемчуга.

– Вы обе выглядите так, как положено. Габриэлла, пощипли щеки. Ты слишком бледна.

По лестнице уже поднимались первые гости.

Бал имел огромный успех. Возбуждение нарастало с каждой минутой. Здесь собрался весь Лондон: леди в экстравагантных бальных платьях и бриллиантах, джентльмены в элегантных вечерних костюмах. Тетя Августа, несколько раз случайно услышав слово «сногсшибательно», не скрывала своей радости; она знала, что высшей похвалы быть не может. На отсутствие Уикхэма никто не обратил внимания, поскольку тетушке хватило ума объяснить его смертью дальней родственницы по материнской линии. Казалось, неблаговидное поведение Габби с собственным братом тоже было забыто.

– И все же ты должна объяснить мне, каким образом Уикхэм сумел исчезнуть, не сказав никому ни слова, – с осуждением сказала тетя Августа, убедив мистера Джеймисона принести ей бокал пунша. – Ну ладно. Было бы чудесно, если бы мы немедленно объявили о твоей помолвке, но, увы, сделать это без Уикхэма нельзя. Придется дождаться его возвращения.

«Если он вернется», – подумала Габби, ощущая тоскливую тяжесть, не проходившую с тех пор, как она прочитала послания леди Уэйр. Она всегда знала, что этот человек – бабник (не говоря о прочем), и все же, как последняя идиотка, воображала, что их связь станет для него чем-то особенным. Влюбиться в него было непростительной глупостью, но луже всего было то, что Габби не могла избавиться от этого чувства, сидевшего в ее сердце как заноза. Надеяться на скорое избавление от этой занозы не приходилось, но зато теперь она знала цену этому человеку. Он – обаятельный мошенник. Ни больше ни меньше.

А ей нужно жить и заботиться о сестрах.

Мистер Джеймисон будет ей хорошим, надежным мужем. Ничего лучшего она не заслуживает.

Вчера Габби приняла его предложение, прекрасно зная, что недостойна этого человека. Ну что ж, она постарается искупить свою вину, став ему хорошей женой.

Это самое меньшее, что может сделать для человека лгунья и мошенница, скрывшая от жениха свое недостойное поведение.

– Я думаю, это все. Как только мы поздороваемся с ними, сможем присоединиться к гостям, – сказала тетя Августа, заметив, что количество гостей у подножия лестницы стремительно уменьшается.

Слуги, дежурившие в холле, уносили последние плащи и накидки. Из-за закрытой парадной двери доносился стук колес отъезжавших карет.

Поздоровавшись с только что прибывшими, Габби приняла руку, предложенную мистером Джеймисоном, и направилась в бальный зал. Клер, освобожденная от обязанности встречать гостей, кружилась по залу, весело отплясывая кадриль. Габби заметила, что ее партнером был маркиз Тиндейл, смотревший на Клер с восхищением. Их окружало несколько пар; большинство гостей стояло вдоль стен.

Несчастные дебютантки, которых никто не пригласил танцевать, сидели в углу; их белые платья хорошо выделялись на фоне пестрых нарядов компаньонок. Среди них была и Дездемона. Рядом сидела леди Мод с каменным лицом; принужденно улыбаясь, она беседовала со своей соседкой справа. Габби от души пожалела незадачливую кузину, поклялась как можно скорее найти ей достойного кавалера и обвела глазами зал.

Комната была просторной, но в ней становилось все жарче, хотя вечер только начинался. Высокие окна, выходившие в сад, были открыты настежь, тонкие шторы шевелил легкий ветерок. Зал освещали дюжины свечей в позолоченных подсвечниках. Еще больше их горело в сверкающих хрустальных люстрах. Повсюду стояли цветы и зелень; все это великолепие отражали вделанные в стены зеркала. Нанятый на вечер оркестр играл замечательно. Воздух наполняли чарующая музыка, смех и веселые голоса.

Габби обходила зал под руку с мистером Джеймисоном. Он представил ее своей сестре и нескольким друзьям. Габби беседовала со своими знакомыми, слышала поток комментариев, связывавших ее с мистером Джеймисоном, но не обращала на это внимания, зная, что распространение сплетен – любимое занятие высшего общества. В общем, все шло своим чередом, пока музыканты не заиграли вальс.

В памяти Габби тут же вспыхнула картина того, как она танцевала с Ником.

– Не хотите ли?.. – галантно предложил мистер Джеймисон, указывая на пространство для танцев.

Габби улыбнулась ему. Мистер Джеймисон не был виноват в том, что она очертя голову влюбилась в красивого мерзавца, вместо того чтобы благодарить судьбу, пославшую ей хорошего, доброго человека.

– Я и в самом деле не танцую, – с улыбкой сказала она, и Джеймисон, на лице которого отразилось облегчение, повел ее в буфет.

 

39

Три дня, проведенные в седле, смертельно утомили Ника. Барнет, рысью скакавший рядом, был не в лучшем состоянии. Подъехав к дому со стороны сада, они одновременно услышали музыку и посмотрели друг на друга.

– Черт побери, я совсем забыл про этот трижды проклятый бал в честь дебюта Клер!

– Тогда, капитан, вам следует быть в полной боевой готовности. – Видимо, эта перспектива очень радовала Барнета. – Мисс Габби снимет с вас голову. А тут еще леди Сэлкомб. Она планировала эту операцию более тщательно, чем Наполеон планирует свои кампании. Тетушка съест вас и выплюнет косточки!

– Барнет, ты на чьей стороне? – устало поинтересовался Ник.

Широкая улыбка старого вояки его ничуть не обрадовала. В довершение картины на конюшне им попался Джим. При их виде грум прищурился.

– Никак, вернулись? – без всяких признаков почтения спросил он, когда Ник спрыгнул с лошади и отдал ему поводья.

Когда то же самое сделал Барнет, грум проворчал что-то нелестное.

– Как поживают дамы? – спросил Ник, потому что это его интересовало и потому что этого старого дурака следовало терпеть ради Габриэллы.

– Припеваючи, – ответил Джим, хмурый вид которого разительно не соответствовал словам.

Он повел лошадей в стойло, но вдруг обернулся к Барнету:

– Отведешь свою скотину сам! – Он сунул Барнету поводья. – Я тебе не слуга, черт побери! – Он выпятил подбородок и покосился на Ника. – И вам тоже, если на то пошло. Потому что вы не он.

– Старый болван, – сказал Барнет, когда Джим увел лошадь Ника. – Капитан, будь я проклят, если в ближайшее время не набью ему морду.

– Не набьешь, – коротко ответил Ник, – потому что это не понравится мисс Габби.

Барнет недовольно фыркнул и повел свою лошадь в стойло.

Оставшись в одиночестве, Ник быстро зашагал к дому. Он старался держаться в тени кустов и шел прямо через газон, а не по извилистой тропе, выложенной плитками, пытаясь держаться подальше от пятен света, пробивавшегося из окон бального зала, где звучали музыка, смех и веселые голоса.

Ему хотелось добраться до своих покоев поскорее и незамеченным. Он не мылся с самого отъезда и чувствовал, что воняет, как ведро с трехдневным мусором. Кроме того, он ни разу не брился и не менял белье. По мнению Ника, в данный момент он напоминал графа меньше всех на свете.

Однако он был почти уверен, что наконец нашел то, что искал. Ник собирался отсутствовать максимум до вечера, но события развивались непредсказуемо. В конце концов решение головоломки упало на него с неба, но на это ушло не полдня, а целых три.

Сейчас ему хотелось только одного: как можно скорее увидеть Габриэллу.

Что бы ни случилось дальше, было ясно одно: Габриэлла принадлежала ему. Лишив ее девственности, он взял на себя определенные обязательства, хотя узаконить их связь будет довольно трудно. Ничего, подробности они уточнят потом.

Слегка улыбаясь, он вошел в заднюю дверь и стал подниматься по черной лестнице, шагая через две ступеньки. Вопрос заключался в том, сильно ли она соскучилась по нему.

Если ему повезет, как обычно, ответ будет состоять из одного слова: «очень». Он собирался дать ей возможность доказать это в самом ближайшем будущем.

– Маркус! Маркус!

Он удивленно поднял голову. Бет, облаченная в белое платье, сидела на верхней лестничной площадке, поставив на нижнюю ступеньку ноги в черных туфельках. Сначала Ник не мог понять, что она здесь делает. Потом он увидел у ее ног тарелку и улыбнулся: малышка явно наведалась на кухню.

– Где ты был?

Бет вскочила, широко улыбнулась, спустилась к нему и неловко обняла одной рукой. Он тоже обнял ее, обрадовавшись девочке так, словно она действительно была его младшей сестрой, потом отпустил ее и слегка ущипнул за подбородок.

– Ты пропустил бал в честь Клер. Тетя Августа страшно разозлилась, а Габби расстроилась. Во всяком случае, так мне кажется. Она говорит, что у нее болит голова. – Внезапно Бет сморщила носик и подозрительно уставилась на Ника. – Что это за запах?

Нику пришлось улыбнуться, хотя предыдущая фраза девочки его сильно заинтересовала.

– Думаю, так пахнет от меня. Не обращай внимания. Так ты говоришь, что Габриэлла заболела?

– Так она говорит. – Бет смотрела на него очень серьезно. – Но я думаю, что она расстроилась, потому что приняла предложение мистера Джеймисона. Знаешь, он ей ни капельки не нравится.

– Что?! – Ник застыл на месте как пораженный молнией.

Она грустно кивнула:

– А ты не знал? Когда я спросила, Габби ответила, что твое разрешение ей не требуется. Но я думала, что ты знаешь.

– Я знал, что Джеймисон собирается сделать ей предложение, – осторожно ответил он, пытаясь не забывать, что они с Бет говорят об их общей сестре. Он так устал, что плохо соображал и не мог вспомнить все переплетения паутины обмана, которую был вынужден соткать. – Мне казалось, что она собирается ему отказать.

Бет покачала головой:

– Она согласилась.

– Ты уверена?

Девочка кивнула.

– Когда?

– Вчера. Он пришел и сделал ей предложение. Она ответила «да». Тетя Августа хотела сообщить об этом на сегодняшнем балу, но не смогла, потому что тебя не было… – Голос Бет сорвался, и девочка подняла на него хмурый взгляд. – Но ведь ты вернулся, правда?

Если ты передумаешь и спустишься в бальный зал, то сможешь сделать объявление.

– Черта с два! – забывшись, бросил он. Но Бет восприняла это как должное.

– Вот и я так думаю. Держу пари, что на самом деле Габби вовсе не хочет выходить за него. Может быть, ты сможешь ее остановить. Меня она не слушает.

– Я сделаю все, что в моих силах. – Ник двинулся дальше и по дороге дернул рыжий локон Бет. – Спасибо за то, что предупредила меня.

– Я рада, что ты вернулся, – сказала она вслед.

Ник добрался до лестничной площадки и прошел по коридору к своим покоям.

Барнет явился через четверть часа. К тому времени Ник успел принять ванну, приготовленную одним из слуг, надеть черные вечерние панталоны, белые шелковые чулки и выбрить одну щеку.

– Лакей у меня что надо, – подняв глаза, язвительно сказал он.

– Не срывайте на мне зло, капитан. Я не виноват, что, пока нас не было, мисс Габби нашла себе другого ухажера.

Барнет полез в шкаф за хозяйским сюртуком, вынул его, встряхнул и повесил на спинку стула.

– Так ты тоже слышал об этом? – Утаить что-нибудь от Барнета было невозможно. Не стоило и пытаться.

– Так болтают на конюшне. И на кухне тоже. Говорят, что она хочет как можно скорее сыграть свадьбу.

Лезвие соскользнуло, и Ник чертыхнулся. По его щеке потекла струйка крови. Барнет испустил странный звук – нечто среднее между смехом и кашлем, и Ник свирепо покосился на него.

– Ничего себе афронт, правда? Обычно женщины лезут вон из кожи, чтобы заполучить вас.

Ник стер с лица остатки мыла и отбросил полотенце.

– Не лезь не в свое дело! И подай мне рубашку.

Облаченный в вечерний костюм, Ник начал спускаться по парадной лестнице, довольно быстро, но все же не забывая о том, что он граф. Он почти достиг подножия, махнул рукой вышедшему навстречу Стайверсу, как вдруг его внимание привлек не то легкий шорох, не то какое-то движение. Он посмотрел в ту сторону.

В гостиной находилась Габриэлла. С Джеймисоном. Судя по тому, что видел Ник, они были одни. Толстый старый дурак сжимал ее в своих объятиях.

И целовал.

На мгновение Ник застыл как вкопанный. В его груди боролись за первенство гнев, оскорбленное самолюбие и жаркое первобытное чувство, очень похожее на ревность. В конце концов все они объединились. Подбородок Ника напрягся, глаза засверкали.

Пытаясь держать себя в руках, он шагнул к обнявшейся паре.

 

40

– Черт побери, что здесь происходит?

Так Габби узнала, что он вернулся. Ее голова повернулась столь стремительно, что заболела шея. Какое-то мгновение с нее было достаточно, что он жив и здоров.

Она не сводила с него глаз. На Нике был безукоризненный черный вечерний костюм, идеально облегавший его статную фигуру. Его черные волосы были зачесаны набок, красивое мужественное лицо казалось суровым и даже гневным. Глаза напоминали бурное море и опасно блестели. Ошибиться было невозможно: он действительно сердился.

Ее первой мыслью было то, что на свете нет никого красивее Ника.

А второй: я бы с наслаждением свернула ему шею.

Мистер Джеймисон, явно испуганный близостью человека, гневно смотревшего на них, разжал объятия и убрал руки с такой скоростью, что Габби покачнулась. Чтобы сохранить равновесие, ей пришлось схватиться за спинку ближайшего стула. Решив, что в этом тоже виноват Ник, она бросила на него ответный свирепый взгляд.

– Сэр… э-э… милорд… моя невеста и будущая жена… э-э… – Мистер Джеймисон краснел и запинался как школьник, напрочь забыв о том, что он преуспевающий пятидесятилетний землевладелец.

– Габриэлла, – не обращая внимания на Джеймисона, спросил Ник, в голосе которого звучало крайнее возмущение, – ты целовала его?

Габби улыбнулась и вздернула подбородок.

– Да, – звонко и холодно ответила она. – Несомненно.

Мгновение они смотрели друг на друга молча.

– Знаете, тут нет ничего плохого, – снова вылез со своими оправданиями мистер Джеймисон. – Ваша сестра приняла мое предложение. Гм-м… Она выходит за меня замуж. Милорд, у вас нет повода для огорчения, хотя я прекрасно понимаю ваше желание защитить сестру…

– Мистер Джеймисон, – любезно сказала Габби, – возможно, нам следует вернуться в зал.

– О да, конечно. Если это доставит вам удовольствие.

Он протянул руку, и Габби приняла ее. Бросив на Ника последний уничтожающий взгляд, она собиралась пройти мимо.

– Габриэлла!

Чтобы остановить ее, Нику пришлось всего лишь протянуть руку. Габби покосилась на длинные смуглые пальцы, обхватившие ее хрупкое белое предплечье, а затем встретила его взгляд. Ее глаза метали искры.

– Можно тебя на два слова?

– Нет, – дерзко ответила она и вырвалась.

Поскольку ее другая рука лежала на сгибе локтя мистера Джеймисона, Габби практически выволокла беднягу из комнаты. Ник шел за ними; она затылком ощущала его горячее дыхание.

– Леди Габриэлла, – запротестовал мистер Джеймисон, лицо которого было еще более несчастным, чем его тон, – ваш брат… Возможно, вам следует… я бы не хотел, чтобы вы с ним поссорились. В конце концов, он ваш опекун.

– Он мне не опекун, – сквозь зубы сказала Габби. Потом она опомнилась и добавила: – Я совершеннолетняя.

– Но все же…

К тому времени они добрались до зала, и Габби заставила себя улыбнуться, Ник, шедший следом, перешагнул порог и вдруг куда-то исчез. Быстро оглянувшись, Габби увидела, что он пожимает руку лорду Денби, а мистер Пул и сэр Барти Крейн ждут своей очереди. Его левый фланг прикрывали леди Алисия Монтень и миссис Эрмитедж, а тетя Августа, заметившая племянника издалека, прервала беседу со знакомой и плыла к нему как корабль вод всеми парусами.

– Ха-ха! – довольно сказала Габби и направила мистера Джеймисона к Дездемоне, которая снова сидела среди компаньонок.

Рано или поздно Ник до нее доберется, но за это время можно успеть вооружиться.

– Рискну заметить, что вы слишком резки с лордом Уикхэмом. Честно говоря, я думал, что вы с ним в очень хороших отношениях. Мне даже казалось, что… – Тут мистер Джеймисон осекся. – Но теперь вижу, что вы поссорились. Если так, мне очень жаль. Может быть, вы найдете способ помириться с ним? Надеюсь, его удастся убедить сегодня же сообщить о нашей помолвке. Понимаете, чем скорее это случится, тем скорее мы сможем пожениться.

Однако его попытка повлиять на ход событий сочувствия у Габби не встретила. Едва она успела сесть, как к ней подбежала сестра.

– Маркус вернулся! – весело сообщила раскрасневшаяся Клер, воспользовавшаяся перерывом между танцами. За ней как пьяный шел мистер Ньюбери, именно так действовала на мужчин близость Клер. – Ты уже говорила с ним? Он сказал тебе, где был?

Не успела Габби ответить, как Клер помахала «брату». Ник помахал ей в ответ, затем извинился перед собравшимися вокруг и зашагал к ним. Увидев это, Габби разозлилась на Клер, что бывало крайне редко.

– Мы так рады видеть тебя! – воскликнула Клер, когда Ник подошел ближе.

Она улыбнулась, встала на цыпочки и чмокнула его в смуглую щеку. Он взял Клер за руки, заставил повернуться на месте и восхитился ее платьем.

– Ослепительна, как всегда, – с улыбкой признал он.

– Спасибо.

Габби поймала себя на том, что ревнует, и вновь принужденно улыбнулась.

– Мы волновались за тебя, – продолжала щебетать Клер. – А Габби больше всех. Ты не должен был уезжать, не предупредив нас.

Ник искоса посмотрел на Габби.

– Ты права.

Оркестр заиграл вновь.

– О боже, где мистер Ньюбери? Следующий танец его! – воскликнула Клер. – Ах, вот вы где, мистер Ньюбери… Маркус, Габби, мистер Джеймисон, прошу прощения. Поговорим позже.

С этими словами она вновь устремилась к центру зала.

– Потанцуем, Габриэлла? – Ник стоял прямо перед Габби и мрачно смотрел на нее сверху вниз.

– Я не танцую, – резко сказала она.

Чтобы смотреть ему в глаза, Габби приходилось задирать голову. Ей это не нравилось. «Нечестно быть таким высоким», – подумала она с внезапным раздражением.

– Глупости! – нетерпеливо ответил он. Мистер Джеймисон, стоявший рядом и во все глаза смотревший то на Ника, то на Габби, покачал головой.

– Нет, леди Габриэлла действительно не танцует. Я приглашал ее несколько раз, и она всегда отвечала одно и то же: «Я не танцую!».

Глаза Ника прищурились.

– Ты действительно хочешь танцевать? – спросила Габби, прежде чем он успел уничтожить мистера Джеймисона несколькими тщательно выбранными словами.

– Да, хочу.

Габби. улыбнулась и повернулась к сидевшей слева Дездемоне. Их разделяло пустующее кресло, и Габби пришлось протянуть руку, чтобы привлечь внимание кузины.

– Уикхэм только что сказал, что ему хочется танцевать, – громко сказала Габби, перекрывая шум музыки. – Конечно, я не могу, но ты…

– С удовольствием, – быстро сказала Дездемона и встала.

Попавший в ловушку, Ник бросил убийственный взгляд на Габби, но тут же улыбнулся и протянул Дездемоне руку. Габби смотрела им вслед и довольно улыбалась.

– Не хотите закусить? – спросила она мистера Джеймисона.

Буфет был устроен в столовой; именно там ей хотелось оказаться до возвращения Ника.

– Если хотите, я принесу вам бокал пунша. – Джеймисон поднялся; он был явно сбит с толку.

– Я пойду с вами.

К несчастью, на полпути их перехватила тетя Августа.

– Уикхэм вернулся! Разве это не счастливое предзнаменование? – Пурпурные перья на ее голове возбужденно раскачивались. – А что я говорила? Он вовсе не собирался пропускать бал в честь Клер! Я уговаривала его сегодня же объявить о твоей помолвке с мистером Джеймисоном. Он сказал, что сделает это сразу же после разговора с тобой, если убедится, что ты действительно этого хочешь. Габриэлла, должна сказать: тебе очень повезло, что у тебя такой внимательный брат. Большинство братьев совсем не такие.

– Так вот почему он хочет поговорить с вами! – Джеймисон кивнул и заметно успокоился. – Вы должны сделать это при первой возможности. – Он посмотрел на тетю Августу. – Леди Сэлкомб, я думал обвенчаться в июне, но сначала хотел узнать ваше мнение…

Они тут же заговорили о преимуществах и недостатках летних свадеб. Казалось, эта тема живо интересовала обоих; Габби же она была совершенно безразлична.

Внезапно Габби, стоявшая чуть поодаль от них, спиной ощутила чей-то упорный взгляд. Она оглянулась и увидела направлявшегося к ней Ника. Его синие глаза грозно смотрели на Габби. Она собралась с силами, вызывающе вздернула подбородок и ответила ему мрачным взглядом.

– Перестаньте сверкать глазами, на нас смотрят, – вполголоса сказала она, когда Ник остановился рядом.

Его улыбка больше напоминала оскал.

– Если вы будете злить меня, я устрою такое зрелище, которого вы никогда не видели. Клянусь вам.

Тут мистер Джеймисон оглянулся и заметил их.

– О милорд! Мы с леди Сэлкомб только что гадали, не согласитесь ли вы сегодня же объявить о моем обручении с леди Габриэллой…

Оркестр заиграл вальс.

Ник посмотрел на нее, и Габби сразу поняла, что последует дальше.

– Мой танец, Габриэлла, – сквозь зубы бросил он и обнял ее за талию так крепко, что вырваться из этих объятий можно было только силой, да и то едва ли. Затем Ник посмотрел на мистера Джеймисона и кивнул ему. – Я сообщу вам о своем решении.

А затем буквально поволок Габби на середину зала.

 

41

– Думаю, ты должна объясниться, – резко сказал он, начав танец.

Габби, не ожидавшая от Ника такой наглости, на мгновение лишилась дара речи.

– Ничего я тебе не должна! – ледяным тоном отрезала она, когда пришла в себя. – Кажется, ты забыл, что мне не брат!

– Нет, – мрачно сверкая глазами, возразил он. – Что-что, а это я не забыл.

Поняв намек, Габби отчаянно смутилась. Для этого было достаточно одного его слова. До каких пор он будет вгонять ее в краску? Это сводило ее с ума.

– Ты свинья, – сквозь зубы процедила она.

– Зачем ты целовала Джеймисона?

– А почему бы и нет? Мы собираемся пожениться в июне.

Рука Ника напряглась, и он сделал крутой поворот. Габби волей-неволей пришлось вцепиться в его широкое плечо. Краем глаза она заметила закружившийся волчком кружевной подол собственного платья. Габби так разозлилась, что забыла обо всем на свете. Только теперь она поняла, что танцует почти без усилий; больная нога инстинктивно принимала на себя вес тела и сама распределяла его.

– Черта с два! – Его тон был почти любезным, но глаза угрожающе потемнели.

– Ты ревнуешь, – недоверчиво сказала она. – Ревнуешь меня к мистеру Джеймисону.

А потом засмеялась. В глазах Ника сверкнуло холодное пламя.

– А если и так? – спустя секунду гневно спросил он. – Кажется, я имею на это право. Или мне только показалось, что несколько ночей назад ты обнаженной лежала в моей постели? Если так, то прошу прощения.

Габби открыла рот, а затем со стуком закрыла его. Гнев заливал ее как лава.

– После чего ты исчез на три дня, не сказав мне ни слова! – парировала она и улыбнулась Нику, как голодный крокодил.

– Значит, ты решила обручиться с Джеймисоном, чтобы проучить меня. Так?

– Ты льстишь себе.

– Габриэлла, ты действительно переживала из-за меня? – Выражение его лица стало насмешливым. – Клер не ошиблась?

У Габби напряглась спина. Ник держал ее мертвой хваткой. Если бы она могла вырваться из его объятий, то сделала бы это и ушла.

Но об этом было нечего и думать. Они находились в середине зала, окруженные десятками вальсирующих пар. На них смотрели сотни внимательных глаз.

– Ты так думаешь? – не менее насмешливо спросила она. – Ничего удивительного. Мы давно выяснили, что ты чересчур тщеславен.

– Радость моя, эта маленькая вспышка гнева вызвана тем, что ты сходишь по мне с ума.

Издевательская нотка, прозвучавшая в его голосе, заставила Габби почувствовать себя так, словно ее раздели догола и выставили на всеобщее обозрение. Ей хотелось умереть на месте, провалиться сквозь землю, растаять, как масло на солнце, раствориться в воздухе, сделать что угодно, лишь бы оказаться как можно дальше от этого человека. Обвинение было совершенно справедливым, но слова Ника больно задели ее. Как он мог? Как он мог насмешливо называть Габби «радость моя» после того как лишил ее девственности, бросил, не сказав ни слова, и…

Она вспомнила надушенные записки леди Уэйр. Не приходилось сомневаться, что эта дама тоже сходила по нему с ума.

Как, очевидно, и многие другие.

Эта мысль была нестерпимой.

– Меня от тебя тошнит, – ледяным тоном сказала Габби.

Не успев сообразить, что делает, она подняла руку и сильно ударила Ника по лицу.

Звук пощечины прозвучал в бальном зале как выстрел, перекрыв музыку, болтовню и смех. Ник остановился как вкопанный и поднес руку к щеке. Габби отчетливо видела след своих пальцев; сначала он был белым, а потом начал стремительно краснеть.

Она вспомнила о многочисленных гостях только тогда, когда услышала странный звук. Габби обернулась и поняла, что они с Ником привлекли к себе всеобщее внимание. Ближайшие к ним пары застыли на месте и уставились на них. Потом остановились и другие, пытаясь понять, что случилось. Даже те, кто стоял по краям зала, начали вытягивать шеи и присматриваться.

Габби мельком увидела Клер. На лице сестры застыло ошеломленное выражение. Тетя Августа, находившаяся в другом конце зала, смотрела на них с ужасом. Стоявший рядом с тетей мистер Джеймисон открыл рот.

Звук, который она услышала, был вздохом удивления, вырвавшимся одновременно у множества людей.

Только что она уничтожила все. В том числе себя и, возможно, Клер.

Не глядя на человека, который стал причиной этого, Габби резко повернулась и вышла из зала.

– Габриэлла!

Ник. Конечно, он не оставит ее в покое.

Она не хотела его видеть. Ни сейчас, ни потом.

Добравшись до холла, она повернула и спустилась по черной лестнице.

Габби не смогла бы объяснить, как она очутилась в саду. Это был настоящий шок. Спасительный шок, защищавший ее от тех чувств, которые сейчас она не смогла бы вынести.

«Все пропало. Я все испортила…»

Она потеряла все, включая Ника, потеряла из-за собственной глупости. Впрочем, ничего этого и не было, напомнила себе Габби. То, что появилось у них после приезда в Лондон, было взято взаймы обманом. И сегодня пришла пора отдавать долги.

Как и сам Ник, все остальное – приемы, наряды, украшения, свидетельства принадлежности к высшему обществу – было соткано из воздуха и лунных лучей.

Печальный конец был предрешен с самого начала. Странно было только одно: что он не настал раньше.

Она шла в тени, старательно обходя прямоугольники света, вырывавшегося из окон бального зала, и потирая озябшие обнаженные руки; ночь была слишком прохладной для ее наряда. Подол ее платья развевал легкий ветерок. Музыка звучала по-прежнему, до нее доносились голоса и смех.

Можно было не сомневаться: бдительная тетя Августа предпринимает лихорадочные усилия, чтобы прикрыть fauxpa [10] племянницы.

Габби снова посмотрела на дом. А затем из тени неожиданно высунулась чья-то рука и схватила ее за предплечье. Габби вздрогнула и обернулась, решив, что Ник все-таки настиг ее.

Однако от увиденного у нее отнялись ноги, во рту пересохло от страха.

Дуло пистолета было направлено ей в сердце; за ним маячило знакомое ненавистное лицо.

– Милая Габби, кажется, у нас состоялась еще одна неприятная встреча при лунном свете.

 

42

Габби узнала Трента только тогда, когда ее окликнул Ник.

– Габриэлла!

Пальцы герцога напряглись и крепко стиснули ее руку. Боль заставила Габби ахнуть.

– Молчать! – прошипел Трент, рванул ее, прижал к себе спиной, обхватил горло предплечьем и сдавил его так, что Габби едва дышала.

Она схватила его за руку и вонзила ногти в рукав тонкой шерстяной пелерины. Теперь дуло пистолета было направлено ей в висок. Она не могла произнести ни звука. В ушах зазвенело, стало трудно дышать.

– Габриэлла!

Ник шел прямо к ней. То ли он что-то услышал, то ли его вел инстинкт. Тент затащил Габби в тень высокого куста. Серебряная луна освещала только дорожки сада, и Ник шел по одной из них. В лунном свете его высокая фигура казалась черным контуром. Габби судорожно втягивала в себя воздух, но внезапный страх за него заставил ее затаить дыхание.

– Габриэлла!

Теперь он видел ее. Или, по крайней мере, что-то заметил: возможно, лунный свет отразился от золотистого кружева, которым было обшито ее платье. Однако Трента он не видел и не понимал, что идет навстречу опасности.

Ник сменил направление и двинулся в ее сторону. Габби попыталась крикнуть, не смогла и почувствовала себя приманкой в капкане.

– Габриэлла, ради бога… – начал он.

– Ага, – удовлетворенно сказал Трент, толкнул ее вперед, и они оба очутились на освещенном пятачке. Рука герцога все еще обвивала ее шею; пистолет прижимался к ее голове.

Ник остановился как вкопанный. Он посмотрел на Габби, а потом перевел взгляд на Трента. Внезапно его глаза стали черными и блестящими, как кусочки агата.

– Отпустите ее.

Трент засмеялся.

– Мой мальчик, должно быть, вы шутите.

– Вам не уйти.

– Отчего же? Думаю, с такой заложницей, как Габби, это мне вполне по силам.

Дуло прижалось к ее виску с такой силой, словно он хотел проткнуть ей череп. Габби застонала, но Трент напряг руку, и этот негромкий звук тут же пресекся. Тут она. вспомнила, что Трент всегда был жесток. Страдания других доставляли ему наслаждение.

Габби задрожала. Внезапно ей стало очень холодно. Но она не имела права давать волю слепому ужасу.

– Если вы причините ей вред, я убью вас. – Голос Ника был спокойным и серьезным.

– Вы угрожаете мне, капитан? О, прошу прощения. Теперь вы майор, верно?

Хватка Трента слегка ослабела, и Габби судорожно втянула в себя воздух. Затем рука герцога напряглась снова. Это была настоящая пытка, и Габби не сомневалась, что Трент мучает ее нарочно.

– Поздравляю с повышением. Габби, ты ведь знаешь, что это не твой брат, правда? Конечно, знаешь. Но знаешь ли ты, кто он на самом деле? Майор Николас Дивейн, начальник контрразведки армии Веллингтона. Гроза шпионов.

В его последней фразе звучала злоба. Габби широко раскрыла глаза и уставилась на Ника. Так, значит, он работает на правительство? Она ошиблась в нем с самого начала.

– А вы – моя последняя добыча. – В невозмутимом голосе Ника звучала угроза.

– Примите мои комплименты. У вас нюх ищейки. Я был уверен, что хорошо замел следы. Я следил за вами с тех пор, как вы прибыли в Лондон. Должен признаться, притворившись Уикхэмом, вы сделали очень ловкий ход. Мне понадобилось несколько недель, чтобы убедиться, что настоящий Уикхэм действительно мертв, как и было задумано.

– Это вы его убили.

Трент пожал плечами. Теперь, когда его отвлек Ник, Габби снова могла дышать.

– Я не хотел этого. Сами понимаете, сын моего друга Мэтью и все прочее… Но болван из адвокатской конторы переслал новому графу Уикхэму вместе с другими документами запечатанное письмо, которое Мэтью оставил своему наследнику. Письмо, изобличавшее меня как французского шпиона. Именно благодаря этому старик прожил так долго. У Мэтью было много недостатков, но он не предавал свою страну. Он разрешил мне использовать Готорн-Холл для встреч с нужными людьми только потому, что был на краю финансовой пропасти. Понимаете, место было очень уединенное. К тому же Мэтью проиграл мне крупную сумму, а платить ему было нечем. Но он написал письмо и сообщил об этом мне. Конечно, как только письмо попало в руки сына Мэтью, я решил вернуть его. Думаю, Маркус владел им… э-э… не больше недели.

– Хотите сказать, что вы велели выкрасть это письмо из дома Маркуса, а его самого убить на тот случай, если Уикхэм успел ознакомиться с его содержанием?

Трент улыбнулся:

– Правильно. Конечно, тогда я не был уверен в этом. Но, судя по всему, он действительно прочитал письмо, иначе нас с вами здесь не было бы. Меня сбивает с толку одно: откуда он знал о вашем существовании? Вы ведь так тщательно законспирированы, что правду о вас знают считанные люди. Даже в армии. Я горжусь тем, что отношусь к немногим посвященным.

– Маркус был моим двоюродным братом. Наши матери – сестры. Мы оба выросли на Цейлоне. Мой отец был военным, а его отец – графом. В юности наши пути разошлись, но мы все время поддерживали связь. Неужели вы думали, что я не отомщу вам за его смерть?

– Вот оно, – удовлетворенно сказал Трент. – В цепи ваших рассуждений было слабое звено. Как всегда. Вы надеялись, что я приму вас за Уикхэма, пережившего покушение и прибывшего в Лондон, не так ли? И думали, что я нападу на вас без предварительной проверки?

– Надежда всегда есть.

– И последний вопрос. Кто меня выдал?

– Вы сами. – Ник нехорошо улыбнулся. – Вам не следовало угрожать Габриэлле. Это была ваша роковая ошибка.

Трент засмеялся, а затем осмотрелся по сторонам.

– Должен сказать, что наше знакомство доставило мне большое удовольствие. Но, увы, мне пора. Знаете, я приходил сюда не за Габби. Я собирался убить вас. Но она – мой приз. Мэтью обещал ее мне много лет назад, а я всегда прихожу за своим добром.

Он начал пятиться, увлекая за собой Габби. Молодая женщина вцепилась в его руку, пытаясь высвободиться, но тщетно. Она задыхалась; дуло пистолета больно упиралось в ее висок. Несмотря на холод, она вспотела от страха за себя и за Ника.

Габби боялась, что время для бесед закончилось.

Оружие было только у Трента; едва ли он собирался оставлять их в живых. Она догадывалась, что Трент хочет увести Ника подальше от дома, а потом застрелить его. Сердце безудержно колотилось; она хватала ртом воздух и спотыкалась на каждом шагу, пытаясь замедлить отступление Трента, но он оказался удивительно сильным.

Если Ник и понимал замысел Трента, то не подавал виду. Он шел за ними шаг в шаг, старался держаться к Габби как можно ближе и сосредоточил внимание на ее похитителе. В лунном свете его лицо казалось совершенно бесстрастным. Глаза Ника, превратившиеся в кусочки черного льда, не отрывались от лица герцога.

– Знаете, Трент, вам не уйти. Двор окружен. – Голос Ника звучал почти любезно. Трент хмыкнул.

– Не морочьте мне голову.

– Я говорю совершенно серьезно. Со вчерашнего утра за вами установлена слежка. По ту сторону ограды вас ждет дюжина моих людей.

– Сильно сомневаюсь, майор.

– Отпустите Габриэллу, и тогда мы с вами поторгуемся.

Габби заметила, что в голосе Ника появились металлические нотки. Это был не тот обаятельный, насмешливый Ник, которого она знала. Он говорил так же холодно и беспощадно, как Трент. Эта мысль заставила ее вздрогнуть. И одновременно дала надежду.

Если кто-то и мог остановить Трента, то это был Ник.

Габби поняла, что герцог тащит ее к восточному углу сада, где была калитка.

При мысли о том, что вскоре она останется с Трентом наедине и окажется полностью в его власти, Габби вновь охватил ужас.

«Нет, – сказала она себе, – нет». Она должна доверять Нику.

Очень скоро Нику придется что-то предпринять, иначе погибнет либо один из них, либо они оба. Когда Габби поняла это, уверенность в скором спасении была поколеблена.

– Майор, конечно, я могу ошибаться, но думаю, что все козыри у меня на руках.

– Вперед, Барнет! – рявкнул Ник.

Сердце Габби екнуло от надежды и страха. И лишь потом она вспомнила, что Ник уже прибегал к этой детской уловке.

 

43

Ник рванулся к Габриэлле, и в ту же секунду грянул выстрел. На таком близком расстоянии он прозвучал оглушительно. Пуля бессильно просвистела над его ухом. Вместе с Габби он упал на землю, успев извернуться, чтобы принять удар на себя.

Как и ожидал Ник, выстрел был направлен в него, а не в Габриэллу. Слава богу, он не ошибся в расчетах. При мысли о том, что было бы, если бы Трент повел себя по-другому, Ника затрясло.

Его люди выскочили из засады и окружили Трента. Они были хорошо обучены, действовали спокойно и умело. Трент пытался сопротивляться, но его быстро одолели и связали.

Из дома вышло несколько гостей, явно привлеченных звуком выстрела. Они с любопытством смотрели туда, откуда доносился шум.

Ник все еще лежал на земле и сжимал в объятиях теплое, нежное тело Габриэллы. Его миссия была закончена; остальное могли доделать подчиненные. Он искал Трента несколько месяцев, с тех пор, когда стало ясно, что шпион, имеющий доступ к самым секретным документам правительства, сообщает врагу о перемещениях армии Веллингтона. По иронии судьбы, Ник вышел на Трента благодаря Габриэлле. Иначе он не обратил бы на него внимания. Но, заинтересовавшись прошлым герцога, Ник получил информацию, которой ему не хватало, и убедился, что Трент – именно тот человек, которого он искал.

Однако сейчас он думал только о Габриэлле.

Обнаженные руки Габби обвивали его шею с такой силой, словно она не хотела его отпускать, нежные груди крепко прижимались к его груди, лицо уткнулось в его плечо. И дрожала она почти так же, как он сам.

– Ох, Ник… – У нее срывался голос.

Он крепко прижимал ее к себе, целовал в ухо – единственное, до чего мог дотянуться губами, – и вдыхал нежный запах ванили.

– Ты цела?

Казалось, ее дрожь немного уменьшилась. А его почти прекратилась. Причина заключалась в ней. Сегодня вечером он испытал такой страх за нее, какой еще не испытывал никогда в жизни.

– Да. А ты?

– Тоже. Если не считать того, что я потерял десять лет жизни, боясь, что он успеет выстрелить в тебя, прежде чем я доберусь до него.

– А я боялась, что он выстрелит в тебя.

Начало было многообещающим. Ник провел рукой по ее спине. Кружевное платье оставляло обнаженными ее плечи и большую часть Лопаток.

– Габриэлла…

– Гм-м?

– Посмотри на меня.

Габби беспрекословно повиновалась. В лунном свете ее глаза карались таинственными темными озерами. Она доверчиво смотрела на него, слегка приоткрыв губы. Стараясь отвлечься от этого зрелища, он заглянул Габриэлле в глаза.

– Помнишь, что я сказал до того, как ты дала мне пощечину?

Она нахмурилась и сдвинула брови.

– Конечно, помню.

– Насчет того, что ты сходишь по мне с ума?

Она нахмурилась еще сильнее и слегка надменно ответила:

– Ты мог бы этого не повторять.

Ник невольно улыбнулся. Именно это врожденное высокомерие заставило его обратить на нее внимание. Потом он с удивлением понял, что ему нравятся гордость и смелость этой женщины. Тем более что они были присущи созданию со стройным телом, фарфоровой кожей и глазами цвета дождя…

– Смеешься? – зловеще спросила она.

– Я сказал так только потому, – поспешно ответил Ник, боясь, что Габриэлла снова разозлится на него, – что, к собственному изумлению, понял, что сам без ума от тебя. – Закончив фразу, Ник понял, что никогда в жизни не был искреннее и правдивее.

Ее глаза расширились, дыхание замерло. Руки, все еще обнимавшие его шею, напряглись. Она откинула голову и посмотрела ему в глаза.

– Ник… – с дрожащей улыбкой пробормотала она. Остальное досказали ее глаза. – Я очень люблю тебя.

Слава богу, что он лежал спиной к прибывавшей толпе. Они лежали на густой подстриженной траве, в тени высокого куста, и сжимали друг друга в объятиях. Подол ее желтого платья задрался, полуобнаженные груди крепко прижимались к его груди, но он не испытывал ни малейшего желания что-то менять.

Подумав об этом, Ник улыбнулся и пришел к выводу, что толпа, хлынувшая из бального зала, все же является уважительной причиной для того, чтобы встать и поднять ее. Если их с Габриэллой застанут в таком виде, скандал будет неслыханный. Что скажут люди, если увидят, что граф Уикхэм лежит в траве и целуется с собственной сестрой, которая не далее как полчаса назад залепила ему пощечину на глазах у почтеннейшей публики?

Плевать ему на это. Он продолжал целовать ее.

– Капитан! Капитан! – тревожно окликнул его Барнет.

Услышав голос помощника, Ник огляделся по сторонам, увидел кравшегося к нему незнакомца и вскочил, как кошка. Человек в черном, с маской на лице мог быть только убийцей. Ник стремительно принял боевую стойку.

Барнет бежал к ним как рвущийся к финишу конь, но все случилось слишком быстро. Дивейн тихо выругался, пригнулся и повернулся лицом к врагу. Он был безоружен. Слава богу, что Габриэлла у него за спиной…

Это была его последняя связная мысль. Пистолет выстрелил, и что-то твердое ударило его в грудь. Ник опустил глаза и увидел, что в середине его жилета появилось ярко-красное пятно.

Он застонал.

Стоявшая позади Габриэлла вскрикнула.

Он все еще глупо смотрел на расплывавшееся пятно, когда подоспели его люди, схватили убийцу и повалили его на землю. Барнет добрался до них мгновением позже.

– Капитан! Капитан!

Ник с недоверием посмотрел на своего преданного оруженосца.

– Только не сейчас, – слабеющим голосом сказал он. – Я еще не готов. Здесь Габриэлла…

– Ах, капитан!

Колени Ника подогнулись, и Барнет крепко обхватил командира. Последнее, что Ник успел заметить, это его люди, окружившие Трента и незнакомца в маске. Они растворились, как тени в ночи…

– Нет… – едва слышно прошептал он.

– Ник! – сквозь шум в ушах донесся до него отчаянный крик Габриэллы. – Ник! Ник!

– Уведи ее отсюда, – выдохнул он.

А затем испустил последний судорожный вдох и затих. Его призывала тьма.

Через пятнадцать минут, после того как Барнет силой увел бившуюся в истерике Габриэллу, а отряд Ника исчез, спешно вызванный врач объявил столпившимся вокруг гостям, что Маркус Бэннинг, седьмой граф Уикхэм, мертв.

 

44

Как назло, июнь в том году выдался холодный. Но это не имело никакого значения: все равно большую часть времени Габби проводила под открытым небом. Она одевалась потеплее и гуляла, без конца гуляла по вересковым пустошам. Гуляла так много, что начинала ныть нога, но это ее не останавливало. Гуляла до изнеможения, несмотря на то, что по утрам бедро приходилось растирать мазями. Несмотря на то, что ее хромота усиливалась. Гуляла, потому что эти часы были единственными часами покоя. Время от полуночи до рассвета занимали кошмары и тревожные, беспокойные сны.

Она была рада, что сумела на несколько дней вернуться в Готорн-Холл, в котором прожила всю свою жизнь. Кузен Томас – ныне восьмой граф Уикхэм – позволил сестрам вернуться в их бывший дом, чтобы забрать вещи. Затем Готорн-Холл должен был перейти в его полное распоряжение. Через три дня им предстояло убраться отсюда.

Несмотря на скандал, тетя Августа предложила Габби, Клер и Бет жить с ней. А скандал был грандиозный. Мистер Джеймисон взял свое предложение назад; с Габби порвали многие люди, которых она считала своими друзьями; где бы она ни очутилась, на нее смотрели с осуждением и шептались за ее спиной. Винить было некого: весь великосветский Лондон считал, что она состояла в недостойной связи с братом.

Габби ничего не рассказала даже сестрам, хотя Клер и Бет были единственными, кто сомневался в ее кровосмесительном романе. На следующий день после смерти Ника к Габби пришел Барнет, которого сопровождал высокий чин из министерства обороны. Они попросили ее в интересах государственной безопасности никому не открывать имени человека, убитого в ту ночь, и Габби согласилась не делать этого.

Ник умер, но никто не знал этого. Сестры, тетя, слуги – короче, все, кроме Джима, – думали, что Габби оплакивает брата Маркуса, с которым она, по всеобщему мнению, состояла в преступной любовной связи. Это было бы смешно, если бы после гибели Ника она не впала в черное отчаяние.

Габби не могла делиться скорбью с теми, кто был ей дорог. Поэтому она в одиночку бродила по пустошам и горевала.

– Мисс Габби, скоро стемнеет. Вам пора возвращаться.

Габби оглянулась и улыбнулась Джиму. Она знала, что старый грум переживает из-за нее. Теперь он говорил с хозяйкой мягко, но его взгляд был столь же угрюмым только тогда, когда Габби сломала ногу и стало ясно, что она на всю жизнь останется калекой. Он привык следить за ней, не показываясь на глаза. Но когда начинало темнеть или если Габби оказывалась рядом с болотом или другим нехорошим местом, старый грум вырастал как из-под земли. Габби знала об этом и была благодарна ему за верность.

Клер и Бет тоже заботились о ней. Когда Габби оказывалась в их компании, то изо всех сил старалась вести себя разумно. Конечно, они тоже оплакивали человека, которого считали Маркусом, но все же не так горько, как это делала она.

Габби оплакивала не обаятельного, но малознакомого брата. Она скорбела по человеку, которого любила.

Похороны Ника снились ей по ночам. В Вестминстерском аббатстве собралось около тысячи людей. То ли чтобы отдать ему последние почести, то ли чтобы посплетничать вволю. Впрочем, Габби не было до этого дела.

Но главным кошмаром стала жизнь после его похорон. Ее мир превратился в пепел и был заселен тенями. Она чувствовала себя так, словно внутри что-то разорвалось, – может быть, сердце? – и никогда не срастется.

Но этого никто не знал.

– Не знаю, как вы, а я замерз.

Габби обернулась, заставила себя улыбнуться Джиму, оперлась на его руку, и они направились к дому. Холодный ветер доносил до них запах дрока. В пруду отражалось закатное солнце. Выросший вдалеке Готорн-Холл казался холодным и мрачным. Так же холодно и мрачно было у нее на душе.

Она поднялась по вытертым ступеням и вошла в дом. Шедший следом Джим тут же свернул на кухню. Услышав ее шаги, в холл вышли Клер и Бет. Должно быть, сестры сидели в передней гостиной и ждали ее возвращения. В камине горел огонь.

– Держу пари, ты замерзла, – сказала Бет фальшиво-жизнерадостным тоном, следя за тем, как Габби вешает плащ на стойку у дверей и кладет перчатки на круглый стол в середине холла.

Потом она взяла сестру за руку и повела ее в гостиную. Добравшись до камина, Габби благодарно стиснула пальцы Бет и протянула озябшие руки к огню.

Пламя горело ярко, но это не помогало. Габби была уверена, что больше никогда не сумеет согреться по-настоящему.

– Тебе не следовало уходить так надолго.

– Габби, ты совсем исхудала.

Клер, вошедшая следом, смерила сестру взглядом и нахмурилась. Все они вновь были в черном, нося траур по покойному брату. Габби знала, что в глухом черном платье выглядит как призрак, но ей это было безразлично.

Теперь ей все было безразлично. Нет, неправда. Она переживала за сестер. И ради них заставила себя улыбнуться.

– Ну что, вы закончили паковать старую одежду для благотворительного общества? – деланно бодрым тоном спросила Габби.

Она не хотела, чтобы Клер и Бет пали духом так же, как пала она.

– С чего ты взяла, что она кому-то понадобится? – решительно спросила Бет. – Это настоящие тряпки!

Они немного посмеялись над этим, а потом Клер подошла к окну.

– Знаешь, – сказала она, взяв в руку шелковую штору и рассматривая ее в лучах тусклого света, – они все посеклись. Наверно, их тоже следует снять и пожертвовать бедным.

– Ты забыла, что нам велела леди Мод? Забрать из дома только те вещи, которые принадлежат нам самим, – иронически сказала Габби. – Я думаю, лучше оставить шторы на своих местах. Иначе она обвинит нас в воровстве.

– Кто-то едет!

Клер отодвинула штору и с любопытством посмотрела в окно. Габби и Бет присоединились к ней. Гости в Готорн-Холле были такой редкостью, что на них смотрели открыв рот.

За окном почти стемнело; они видели лишь неясные очертания закрытой кареты, запряженной парой лошадей, и одинокого кучера на передке.

– Ты ведь не думаешь, что это раньше срока приехал кузен Томас? – спросила Бет, облекая в слова пугающую мысль, которая пришла в голову им всем.

Карета подъехала к крыльцу, и кучер осадил лошадей. Затем дверь кареты открылась.

– Какой-то джентльмен, – сказала Клер, хмуро следя за вышедшим из нее человеком. Потом она обернулась к сестрам: – Как вы думаете, кто это может быть?

– Сейчас выясним.

Не сговариваясь, они устремились в холл. Габби не могла тягаться в скорости с сестрами. Она едва добралась до порога, а Бет уже открыла дверь.

Мужчина поднимался на крыльцо с таким видом, словно был здесь хозяином. На нем был плащ, отороченный мехом бобра. Лицо человека скрывал капюшон, в спину ему светило заходящее солнце, так что сказать наверняка можно было только одно: он высок ростом.

Но в его походке было что-то…

Габби широко открыла глаза. Когда мужчина вошел в холл и оказался на свету, ее сердце неистово заколотилось.

– Ник… – Сначала она просто прошептала это, прижав дрожащие руки к груди. А затем радостно крикнула: – Ник!

Она бросилась бежать еще до того, как мужчина снял капюшон.

Задыхаясь, плача и смеясь одновременно, Габби бросилась в его объятия. Руки мужчины подхватили ее, оторвали от пола, сжали так, что она чуть не задохнулась, закружили в воздухе и снова поставили на место.

Габби посмотрела в смеющиеся синие глаза, которых больше не чаяла увидеть, а затем у нее подкосились ноги.

– Ник, – прошептала она и обвила руками его шею.

А он наклонил голову и поцеловал ее.

Это был долгий, жадный поцелуй, поцелуй страстных любовников… Когда Дивейн наконец поднял голову, Габби не удивилась, увидев, что Клер и Бет смотрят на них с растерянностью. Не покидая его объятий, Габби обернулась к сестрам, но Ник ее опередил:

– Клер, Бет, как вы теперь, несомненно, догадываетесь, я не ваш брат. Меня зовут Ник Дивейн.

– Слава богу, – искренне сказала Клер.

Бет отчаянно закивала в знак согласия.

А потом обе девушки бросились к нему. Продолжая одной рукой обнимать Габби, Ник по очереди обнял их. Потом снова сверху вниз посмотрел на Габби. Она прижималась к нему, обеими руками обнимала за талию и не могла отвести от него глаз. В ней бурлило счастье, чудесное сказочное счастье, согревавшее ее от макушки до пальцев ног, прежде напоминавших сосульки. Случилось чудо из чудес. Ник не умер. Он приехал за ней.

Дивейн снова поцеловал ее, она обхватила руками его шею и пылко ответила на поцелуй.

Когда Ник сумел поднять голову, на его губах блуждала улыбка. Габби мечтательно улыбнулась ему в ответ, все еще держась за его шею и не обращая ни малейшего внимания на присутствие сестер. Она чувствовала себя так, словно очнулась от долгого мучительного кошмара…

– Я вижу, ты соскучилась по мне, – с довольным видом сказал он, обернулся и пинком захлопнул дверь, сквозь которую проникал холодный воздух.

Она заморгала. Сейчас, когда Габби была уверена, что перед ней не призрак и не создание ее больного воображения, сотканное из воздуха и лунных лучей, она начала понемногу приходить в себя.

– Соскучилась?! – не веря своим ушам, спросила она, когда поняла, что это вопрос. В ней закипел гнев. – Ах ты подлец, мерзавец, мошенник! Я думала, что ты умер.

Она ткнула Ника кулаком в плечо и стала вырываться из его объятий.

Он улыбнулся ей.

– Габриэлла…

– Ты понимаешь, что я вынесла? – Она пришла в ярость, на лице проступили багровые пятна. – Я думала, что ты умер!

– Мне очень жаль. Я…

– Тебе очень жаль! – крикнула она, дрожа от гнева.

Глаза Габби застлала кровавая пелена. Когда Габби обернулась, Клер и Бет, смотревшие на них как зачарованные, инстинктивно попятились. На столе рядом с перчатками лежала книга в кожаном переплете. Габби схватила ее и швырнула в него. Улыбающийся Ник нырнул за спинку стула, и книга ударилась о стену.

– Тебе жаль? И ты думаешь, что этого достаточно? Подлец, я присутствовала на твоих похоронах!

За книгой последовал кожаный футляр для карт. Ник снова пригнулся, а затем с улыбкой двинулся к ней, уклоняясь от новых метательных снарядов.

 

45

– Я ничего не мог поделать, – возразил Ник, уворачиваясь от метко пущенных щипцов для снятия нагара с фитилей. – Габриэлла, остановись на минутку и выслушай меня.

Габби обвела блуждающим взглядом появившегося на сцене Барнета, а также привлеченных шумом Джима, миссис Бакнелл, Стайверса и толпу слуг.

– А ты! – Она показала дрожащим пальцем на Барнета. – Ты позволил мне думать, что он мертв! Нет, прямо сказал мне, что он мертв. Ты привел ко мне чиновника из министерства обороны. Ты был на его похоронах и плакал!

Барнет попятился к двери, в которую только что вошел.

– Приказ, мисс, – испуганно пролепетал он.

– Ах, приказ! – возопила Габби, отыскивая взглядом очередное орудие мести.

– Не нужно ничего кидать в Барнета, – насмешливо сказал Ник, почти добравшийся до цели. – Тем более что это сержант Джордж Барнет, долгие годы бывший моей правой рукой и действительно получавший приказы. Кстати, как и я сам.

Он сделал короткий рывок и схватил Габби за руки. Она бросила на него свирепый взгляд.

– Как ты мог так обойтись со мной? Ты знаешь, что это такое? Я думала, ты умер.

И тут Габби громко разрыдалась, дав волю слезам, которые давно жгли ей глаза. Ник перестал улыбаться. Внезапно ощутив угрызения совести, он нагнулся и подхватил Габби на руки так легко, словно она была пушинкой.

Габби еще не забыла, как он силен.

Она обхватила руками его шею, зарылась лицом в плечо и заплакала так, словно у нее разрывалось сердце.

– Тс-с, Габриэлла… Прости меня, – сказал он ей на ухо. Казалось, на этот раз Ник говорил искренне. Видя, что Габби продолжает рыдать, он добавил: – Нам нужно остаться наедине. Есть комната, где мы могли бы спокойно поговорить? Желательно с камином.

Но Габби ничего не слышала и дрожала всем телом.

– Несите ее сюда, капитан, – раздался голос Джима.

Как ни странно, грум почти не ворчал. Когда Ник нес ее по коридору, Габби подняла глаза и увидела, что Джим открывает им дверь кабинета управляющего имением. Потом Габби опять затрясло. Не в силах справиться с собой, она снова зарылась лицом в шею Ника, заливая слезами его плащ.

– Спасибо, Джим, – сказал Ник.

Ответ Джима был чистосердечным:

– Капитан, никогда не думал, что смогу сказать это, но я рад видеть вас. Раньше я не видел мисс Габби в таком состоянии. Она была совсем плоха.

Ник внес ее в кабинет, и Габби услышала, что за ними закрылась дверь. Мгновение спустя Ник сел у камина и посадил ее к себе на колени.

– Габриэлла…

Он поцеловал ее в подбородок. Его губы были теплыми, а бакенбарды колючими. Как ни странно, знакомые ощущения заставили ее зарыдать еще сильнее.

– Радость моя, не плачь. Пожалуйста. Мне очень жаль. Им пришлось инсценировать мою смерть. Я знал, что рано или поздно они это сделают, но не ожидал, что это случится именно в тот момент. Убийца был не настоящий; им переоделся один из моих людей. Он выстрелил в меня пузырем, наполненным свиной кровью. Барнет прижал нужную точку на моей шее и вырубил со скоростью света. Остальное было делом техники.

– Ты позволил мне думать, что тебя убили! – сквозь всхлипывания повторила Габби.

– Я ловлю шпионов, и все же я солдат. Я получил приказ не рассказывать об этом никому, даже тебе. У меня не было выбора. Я приехал сразу же, как только смог. – Он провел губами от ее подбородка до уха и добавил: – Пойми, я не мог притворяться графом Уикхэмом до конца моих дней. Иначе как бы я предложил тебе руку и сердце?

Вполне естественно, что после таких слов Габби перестала плакать и выпрямилась. Затем она несколько раз шмыгнула носом, вытерла мокрые щеки и бросила на Ника подозрительный взгляд, заставив его улыбнуться.

– Ты действительно хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

– Да, хочу.

Она нахмурилась.

– Я не желаю выходить замуж за солдата.

Его улыбка стала шире.

– Раз так, тебе повезло. Я только что вышел в отставку. И Барнет тоже.

Габби нахмурилась еще сильнее.

– А на что ты будешь содержать семью? – Его глаза замерцали.

– Кажется, пришла пора сказать тебе, что я очень богатый человек. Я собираюсь купить имение – если хочешь, можешь выбрать его сама – и перевезти туда тебя, твоих сестер и тех слуг, которые захотят остаться с нами. У меня долго не было дома; думаю, настало время обрести его вновь.

– Тетя Августа уже предложила нам кров, – сказала Габби, надменно подняв подбородок.

– Тогда выбирай: либо тетя Августа, либо я.

Габби опустила глаза, слегка помешкала, а потом вновь посмотрела на Ника.

– А как быть с леди Уэйр?

Он свел брови.

– С Белиндой? А что с ней такое?

– Тебе следует знать, что я случайно видела некоторые из ее… э-э… писем.

В голосе Габби послышались гневные нотки. В глубине души она отчаянно боялась его ответа. Ни за что на свете Габби не смогла бы делить Ника с любовницей. Для этого она слишком любила его. Или лучше делить его с любовницей, чем остаться у разбитого корыта? Нет, она этого не вынесет…

– Габриэлла, ты читала адресованные мне письма? – Тон Ника был суровым. Габби виновато кивнула.

– Я боялась, что ты попал в беду. И пыталась найти что-нибудь, что помогло бы мне понять, куда ты исчез.

Ник пристально посмотрел на нее и вдруг усмехнулся.

– Жаль, что в тот момент я не видел твоего лица! Записки Белинды довольно откровенные.

– Поверь мне, я хорошо это знаю, – сухо ответила Габби.

Он насупил брови, потом его озарила догадка:

– Так вот почему ты приняла предложение Джеймисона! Ты ревновала меня к Белинде.

Габби сердито покосилась на него:

– А ты ревновал меня к мистеру Джеймисону!

– В самом деле? Пожалуйста, не напоминай об этом. – Ник улыбнулся, взял руку Габби, поднес ее к губам и поцеловал. Внезапно взгляд Ника стал серьезным. – Ладно, Габриэлла, признаю: в прошлом у меня было множество женщин. Но я даю тебе слово. Если ты примешь мое предложение, то будешь у меня единственной до конца моих дней.

Мгновение Габби задумчиво смотрела на него. Затем улыбнулась.

– Ты сам знаешь, что я люблю тебя.

– Это значит «да»?

– Да. О да…

Ник крепко прижал ее к себе. Габби обвила руками его шею и поцеловала со всей нежностью и страстью, накопившимися за несколько недель. Когда он наконец поднял голову, Габби заглянула в его синие глаза и поняла, что наконец нашла свою судьбу.

– Я люблю тебя, – негромко сказал Ник. – И буду доказывать силу своей любви всю жизнь.

– Ник… – Потрясенная до глубины души, переполненная любовью, Габби поняла, что впервые в жизни не может найти нужных слов. Вместо этого она снова поцеловала его.

Когда Габби пришла в себя, уже стояла глубокая ночь и все домочадцы давно спали в своих постелях. Они с Ником лежали на ковре у камина, а их ложем стал его плащ. Ник лежал навзничь, подложив руку под голову, а его широкая грудь служила Габби подушкой.

Громкий треск, внезапно донесшийся из камина, нарушил ее сон.

Несколько секунд Габби сонно мигала, пытаясь понять, что ее разбудило. Тут громко треснул еще один уголек. Габби широко раскрыла глаза. А потом улыбнулась.

В конце концов, именно у этого камина она заключила сделку с дьяволом. Сейчас этот дьявол лежал рядом в образе сильного, красивого мужчины.

Габби провела рукой по его груди, вгляделась в красивое, такое родное лицо. Он не пошевелился.

Огонь нетерпеливо взметнулся вверх, но Габби больше не обращала на него внимания.

Теперь дьявол принадлежал ей, и она не собиралась с ним расставаться. Она даже собиралась выйти за него замуж.

Ее рука скользнула по его животу вниз, нашла то, что искала, и у Габби лукаво заблестели глаза. Если она немного помучает дьявола, это пойдет ему только на пользу.