1

Когда Дани была совсем маленькой и не хотела оставаться в темноте, она смотрела на меня, стоя в своей кроватке, и говорила тоненьким голоском: «Папа, выключи ночь.» Я зажигал ночничок в ее комнате, после чего она закрывала глазки и засыпала, спокойная и довольная, в окружении доброго и знакомого мира.

Как бы мне хотелось, чтобы сегодня это можно было сделать так же легко, как и тогда. Но под руками у меня больше не было выключателя, которым можно было бы потушить ночь. После решения жюри я убедился в этом.

Гордон сел в свою машину и уехал, а я смотрел ему вслед. Повернувшись, я еще раз бросил взгляд на здание суда, а затем побрел к стоянке на Голден Гейт-авеню, где оставил свою машину.

В голове у меня крутилась старая песенка: «Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай упал со стены…»

В первый раз я понял, как должна себя чувствовать вся королевская рать, которая «не может Шалтая, не может Болтая собрать». Как идиоты. Первым делом они должны были не дать ему упасть. И я не должен был дать Дани упасть.

Может быть, это было моей ошибкой. Я вспомнил, как вчера сидел в ее каморке в помещении суда для несовершеннолетних и пытался объяснить, почему не приезжал к ней. Теперь я понимал, как это выглядело. Даже если это было правдой – а я знал, что так оно и было – я видел, что в это трудно было поверить.

И несмотря на сигарету, которой Дани так умело затягивалась, она все еще ребенок. Во что она верила? Я не мог сказать этого. Но знал, что она хотела верить в меня, что она хотела доверять мне. И все же она не была уверена, что может мне довериться. Я уже ушел от нее и уходил снова.

Ничего этого не было сказано. Во всяком случае, этими словами. Но я видел, что она думала об этом, это чувствовалось и в ее мыслях, и в ее словах. Она была уже слишком взрослой, чтобы прямо сказать мне об этом, и слишком юной, чтобы скрывать. Так много мы должны были сказать друг другу, так много узнать друг от друга, но у нас просто не было для этого времени.

Когда пришло время прощаться, невысказанные слова стояли между нами, как облако.

– Я завтра приду к тебе.

– Нет, – сказала она. – Они не пускают посетителей в течение недели. Но я увижу тебя во вторник. Мисс Спейзер сказала мне, что будет слушание.

– Я знаю.

– Мама придет? Я кивнул.

– И твоя бабушка тоже будет. – Наклонившись, я поцеловал ее. – А ты будь хорошей девочкой и ни о чем не беспокойся, котенок.

Внезапно она обхватила меня руками за шею и плотно прижалась щекой к моему лицу.

– Теперь я ничего не боюсь, папа, – жарко зашептала она. – Теперь, когда ты опять дома.

И лишь когда я вышел на свет дня, то понял, что она имела в виду. Но я не приехал сюда, чтобы остаться дома. Я только посетил его.

Было уже около четырех, когда я вернулся к себе в мотель. На телефоне мигал красный огонек вызова. Я снял трубку. Как только я связался с оператором, он погас. Я назвался и дал номер комнаты.

– Вам звонила мисс Хайден. Она просила, чтобы вы связались с ней, как только придете. Это очень важно.

– Благодарю. – Нажав рычаг, я тут же набрал номер, который дал мне оператор. Ответила горничная, но старая леди тут же подошла к телефону.

– Ты один у себя? – спросила она настороженным голосом.

– Да.

– Мне необходимо тут же увидеться с тобой.

– В чем дело?

– Я не хотела бы говорить об этом по телефону, – сказала она. – Но верь мне, Люк, это очень важно, иначе я не беспокоила бы тебя. – У нее был какой-то странный голос. – Можешь ли ты приехать к обеду? Я позабочусь, чтобы мы были лишь вдвоем с тобой.

– Во сколько?

– Можешь к семи?

– Хорошо. Буду.

– Спасибо, Люк.

Закончив разговор, я скинул с себя одежду. Горячий душ помог избавиться от напряжения, в котором у меня застыли все мышцы. Я попытался представить, что нужно от меня старой леди, но так ничего и не придумал. Если она считает, что меня будет беспокоить ее завтрашнее присутствие в суде, то ей не стоит волноваться. У меня все равно нет выбора.

Несмотря на то, что вечер был лишь слегка прохладен, когда горничная провела меня в библиотеку большого дома, в камине бушевало пламя. Старая леди сидела в одном из кресел лицом к огню.

– Налей себе, Люк.

– Спасибо. – У буфета я плеснул себе бурбона, добавив туда кубик льда и немного воды, после чего повернулся к своей теще. – Ваше здоровье.

– Спасибо.

Виски, ожегшее горло, было крепким и нежным. Давно уже я не пробовал такого бурбона. Я неторопливо сделал еще глоток. Опрокидывать такой напиток одним махом было кощунством.

– Итак? – спросил я.

Старая леди подняла на меня глаза.

– Горничная ушла? Я кивнул.

– Посмотри, закрыта ли дверь.

Я проверил двери. В соседней комнате никого не было.

– Что за тайны? – повернулся я к ней.

Она молча открыла сумочку. Вынув оттуда конверт, она протянула его мне, хотя адресован был лично ей. Я бросил вопросительный взгляд.

– Читай.

Поставив бокал с бурбоном, я открыл письмо. Оно было напечатано на машинке, на листе обыкновенной белой бумаги.

«Дорогая мисс Хайден,

вы не знаете меня, но я был приятелем Тони в течение долгого времени. Несколько недель назад он передал мне пачку писем, которые, как он сказал, очень важны для него и попросил сохранить их. Он сказал также, что у него большие неприятности с вашей дочерью, и, когда придет время рассчитываться с ней, эти письма обеспечат все, что ему причитается. Я просмотрел некоторые из них. Они от вашей дочери и от вашей внучки, последнее из которых написано всего лишь пару месяцев назад. Они могут представить большой интерес для полиции и еще больше заинтересовать газеты, так как ясно, что обе они были влюблены в Тони. Но Тони ныне мертв, а я меньше всего хочу добавлять хлопот к тем, которые уже свалились на вас. Так что, если вы заинтересованы в получении этих писем, не позже, чем в четверг, поместите в «Экзаминер» такое объявление: «Возвращайся домой, все забыто. Тетя Сесили». В таком случае я первым делом свяжусь с вами прежде, чем письма попадут еще куда-нибудь. Но помните – никаких законников или копов, а то сделка не состоится.»

Подписи не было. Я посмотрел на нее.

– Ну и что ты думаешь? – спросила она.

– Должно быть, это какой-то сумасшедший. Я слышал о людях, которые писали такие письма.

– А я так не думаю, Люк. Я позвонила Норе и спросила у нее, писала ли она какие-нибудь письма Риччио, и она подтвердила. Я спросила ее об их содержании, а она ответила, что это не мое дело. Затем я спросила ее, известно ли ей, что Дани тоже писала ему письма, а она жутко разозлилась и наорала на меня.

Типично для Норы. Если она сталкивается с чем-то, что ей не нравится, она старается всеми силами избежать этой встречи.

– Вы считаете, в этих письмах что-то есть?

– Возможно, и нет, – сказала она. – Но я хотела бы начисто исключить такую возможность.

– Это всего лишь дешевый шантаж. Если вы даже и выложите деньги, у вас все равно не будет уверенности, не оставили ли они парочку писем для очередного шантажа. Я бы предоставил разбираться в этом деле полиции.

– Тебе мало того, что было в газетах? Еще надо?

Я посмотрел на нее.

– Разве вы не сделали все, и даже более того, чтобы защитить репутацию имени Хайденов? – с сарказмом бросил я ей. – Неужели вы думаете, что после всех нориных делишек, она будет благоухать как роза? Неужели вы считаете всех такими идиотами, которые не догадываются, что происходило в ее доме?

– Нет. Люди далеко не глупы. А вот ты глупец! – Она резким движением сунула конверт обратно к себе в сумочку.

– Меня больше не волнует, что они говорят или пишут о Норе. Тут я больше ничего не могу сделать, да и, откровенно говоря, и не хочу пытаться. Но, должно быть, ты недостаточно внимательно прочитал письмо.

– Я прочел его.

– Прочел ты строчки, где говорится, что там есть письмо от Дани и что она тоже была влюблена в Риччио? – вспылила она.

– Я прочел. Но не обратил на них особого внимания. Кроме того, Дани ведь еще сущий ребенок.

– Тогда ты еще более глуп, чем я думала. Дани по годам в самом деле девочка, но ты присмотрелся к ней как следует? Она уже вполне развита физически и стала становиться такой, когда ей исполнилось одиннадцать лет. Она с головы до ног походит на свою мать. Нора обрела свой первый сексуальный опыт, когда ей едва исполнилось тринадцать лет, а первый аборт сделала сразу же после пятнадцати. До того, как она вышла за тебя замуж, я знала, что она сделала еще два!

Я уставился на нее.

– И вы все это знали?

Глаза ее наполнились слезами.

– Знала, – еле слышно сказала она. – Но надеялась, что все это останется в прошлом, когда она выйдет за тебя замуж. Что она станет постарше и поймет, какой была идиоткой.

– Но вы по-прежнему стоите за нее горой. Вы защищаете ее.

– Я ее мать, – просто сказала старая леди. Во всем ее облике было гордое чувство собственного достоинства. – На самом деле репутация фамилии Хайден меньше всего заботила меня. Меня волновала только моя дочь. О ней, а не о репутации семьи я заботилась. О Дани. Я не хотела, чтобы на нее раньше времени свалились все беды. Я не хотела, чтобы она была, как ее мать. Я хотела помочь ей.

– Нора говорила, что я даже не отец Дани, – сказал я.

– Я знаю, что говорила Нора. Думаю, что достаточно стара, чтобы выложить теперь всю правду. Если ты ее выдержишь.

– Попробуйте и убедитесь.

Она в упор посмотрела на меня.

– Думаю, что даже Нора толком не знает, ты ли отец Дани или нет. Я ничего не ответил.

– Так что видишь, – мягко продолжила она, – все зависит от тебя. От того, как ты относишься к Дани.

Я допил бурбон и снова налил. Лед растаял и прекрасный вкус виски уже был разбавлен водой. Все возвращается на круги своя. В субботу Харрис Гордон намекал на то же самое, может быть, несколько по-иному, но в сущности, он говорил о том же. О том, отец ли я ей или нет.

Повернувшись к буфету, я подбавил себе виски. Я думал о ребенке, которого я любил, не думая о том, что в один прекрасный день скажет мне Нора. Затем я вспомнил малышку, с которой играл на борту катера в Ла Джолле, после того, как Нора сообщила мне, что я не ее отец. Я знал, что любил этого малыша сильно и преданно, потому что она была просто ребенком. И сейчас так же, как тогда.

Я повернулся к своей бывшей теще.

– Думаю, что звание отца дается не только в силу законов природы, – сказал я, – но и в силу любви.

Ее старые, но все еще блестящие глаза вспыхнули.

– Только любовь и требуется, Люк. Все остальное, в сущности, не имеет значения.

Отпив маленький глоток, я сел.

– Итак, что мы будем делать с этим письмом?

– Я уже дала объявление. Оно появится в четверг. Сегодня понедельник. У нас остается три дня, чтобы выяснить, откуда пришло письмо и кто стоит за ним.

– Два дня. Завтра и в среду. Сегодня день почти завершен, а добрую часть завтрашнего мы проведем в суде. Я даже не знаю, с чего начать. И вообще ничего не знаю о Риччио. Даже кто были его друзья.

– Это может знать Сэм Корвин.

– Сэм? – с удивлением переспросил я.

Я совершенно забыл о нем. Странно, что я его не вспомнил. Примерно через год после нашего развода, они с Норой поженились. После того, как я привозил Дани, гостившую у меня, я несколько раз встречал его в доме. Он всегда был вежлив и дружелюбен.

– Да, Сэм. Бедный Сэм. Он знал, что представляла собой Нора, когда женился на ней, но надеялся, что сможет заставить ее измениться. Но, думаю, после того, как она встретила Риччио, Сэм сдался. Это из-за Риччио Сэм развелся с ней и был вынужден пойти на раздел имущества.

– Должно быть, в таком случае Сэм настроен против нее? – предположил я.

– Он был настроен против обоих.

Дверь за ее спиной открылась, и в библиотеку вошла горничная.

– Обед подан, мэм.

Мы поднялись, и старая леди улыбнулась мне.

– Не предложите ли мне руку, Люк?

Я улыбнулся ей в ответ.

– Почту за честь.

 

2

Стоянка была забита, и мне пришлось оставить свою машину в нескольких кварталах отсюда. С улицы до центрального входа вела дорожка, изгибающаяся меж аккуратно подстриженных кустов, которые приводил в порядок садовник в комбинезоне. Когда я прошел мимо него, то увидел, как под лучами утреннего солнца на лбу его блестели капельки пота.

На стеклянной двери в обрамлении золотых листьев была надпись крупными буквами:

ШТАТ КАЛИФОРНИЯ

ГРАФСТВО САН-ФРАНЦИСКО

Молодежный суд

Департ. инспекции

Совет по делам молодежи

Войдя, я оказался в большом холле, заполненном репортерами и фотографами. Блеснуло несколько вспышек, и меня окружили журналисты. Но они уже не были так напористы, как в первый день.

– Можете ли вы что-нибудь сказать нам относительно планов защиты вашей дочери, полковник Кэри?

Я покачал головой.

– Нет, не могу. Насколько я разбираюсь в законах этого штата, тут нет такого понятия, как суд над несовершеннолетним. Просто это заседание будет первым из слушаний о режиме содержания.

– Будете ли вы пытаться получить опеку над дочерью?

– Решение зависит от суда. Не сомневаюсь, что первым делом будут учитываться интересы моей дочери.

– Вы видели ее?

– Я посещал ее в воскресенье днем.

– Была ли с вами ее мать?

– Нет, она плохо себя чувствовала.

– Посещала ли вообще мать своего ребенка?

– Не знаю. Но мне известно, что она отправила ей передачу.

– Вы знаете, что в ней было?

– Одежда, книги, печенье.

– О чем вы говорили со своей дочерью?

– Ни о чем особенном. Как обычно говорят отец с дочерью.

– Рассказала ли она вам что-нибудь о событиях пятницы вечером?

Я посмотрел на человека, который задал этот вопрос.

– Мы вообще не говорили на эту тему.

– Выяснили вы что-нибудь, что может пролить свет на происшедшее?

– Нет, – ответил я. – Кроме того, что мне довелось услышать на рассмотрении дела у коронера, я ничего не знаю. Не сомневаюсь, что большинство из вас тоже там были. А теперь, если вы будете настолько любезны…

Они раздались, пропуская меня.

Молодежный суд располагался слева от центрального входа. Следуя за указателем, я прошел по длинному коридору и повернул за угол. Еще один указатель показал, что я должен спуститься. Открыв стеклянные двери, я вошел в зал Молодежного суда.

Он был невелик и в дальнем его конце находилась приподнятая платформа. Перед местом для судьи располагался длинный стол с несколькими стульями вокруг него. Чуть в стороне, неподалеку от скамеек, была конторка со стулом. Стены были выкрашены в привычный официальный охряно-коричневый цвет, а вдоль длинной стены протянулись четыре окна. Все остальное пространство было занято стульями и скамейками.

Пока я рассматривал зал, из дверей за креслом судьи вышел какой-то человек и остановился, увидев меня.

– Здесь ли будет слушаться дело Даниэль Кэри? – спросил я.

– Да, но вы пришли слишком рано. Суд начнется не раньше девяти часов. Вы можете подождать в зале ожидания. Вас вызовут.

– Благодарю вас.

В зале ожидания было несколько скамеек. Я посмотрел на часы. Было тридцать пять минут девятого. Я закурил.

Через несколько минут появился еще один мужчина. Посмотрев на меня, он тоже закурил и расположился рядом.

– Судьи еще нету?

Я отрицательно покачал головой.

– Черт возьми, – сказал он. – Ручаюсь, что мне это обойдется в зарплату за полдня. Каждый раз, как я сюда являюсь, это мне влетает в копеечку. Они никогда не берутся за мое дело раньше второй половины дня.

– У вас тут ребенок?

– Ага, – мотнул он головой. Пепел с сигареты упал на грязную рабочую куртку. Он не обратил на это внимания. – Они притащили сюда мою девку. Она всего лишь шлюха, вот и все. Говорил я им, что когда она в следующий раз окажется у них, пусть они и оставят ее себе. Но нет, каждый раз мне вручают ее обратно.

Он уставился на меня.

– Слушай, а я тебя откуда-то знаю, – сказал он. – Я тебя мог тут раньше видеть?

– Нет. Я тут в первый раз.

– Браток, ты тут еще будешь бывать. Они будут таскать тебя и таскать, пока не уговорят забрать свое потомство домой. Как они со мной поступают. Ей только пятнадцать с половиной лет, говорят они. Вы должны предоставить ей возможность жить нормальной жизнью, они говорят. Ну, и что получается? Через пару дней ее уже вытаскивают из мотеля, где она обслуживает всех клиентов за пять долларов с каждого. Копы взяли ее, и вот я опять здесь.

Он прищурился от сигаретного дыма.

– А ты уверен, что мы раньше не виделись?

Я кивнул.

Он еще несколько секунд присматривался ко мне, а потом щелкнул пальцами.

– Так я тебя знаю! Я видел тебя в газетах. Ты тот мужик, девчонка которого прикончила приятеля своей мамаши!

Я ничего не ответил.

Наклонившись ко мне, он заговорил доверительным шепотом.

– Ну не сучка ли? Что за дети пошли нынче! Слушай, а тот парень с ней тоже занимался? Ни капельки не удивлюсь, если так оно и было. В газетах и половины правды не говорят.

Я с силой сжал кулаки, но потом заставил пальцы разжаться. Не имело смысла выходить из себя. Нужно привыкать к таким вещам. Я почувствовал, как сдавило сердце. Дани тоже придется привыкать. И это хуже всего.

Вошли еще две женщины. Они походили на мексиканок, и оживленно болтали по-испански. Увидев нас, они внезапно замолчали и, подойдя к скамейке, сели. Та, что помладше, оказалась беременной.

Еще через несколько секунд появилась цветная женщина, а затем пришли мужчина с женщиной. Лицо у нее было опухшим и исцарапанным, а под глазом красовался синяк. Мужчина попытался взять ее за руку и усадить рядом с собой, но она сердито вырвала руку и расположилась у дальней стены. Она не смотрела на него.

Цветная женщина заговорила с одной из мексиканок.

– Думаешь, они вернут тебе девчонку обратно, милашка? Беременная женщина вскинула руки в классическом жесте незнания.

– Понятия не имею, – сказала она с легким испанским акцентом.

– Считай, что тебе повезло, если они решат оставить ее у себя, милашка. Уж я-то знаю. Если она будет здесь, это обойдется тебе всего в сорок баков в месяц за ее содержание. А если заставят взять ее домой, она будет тебе обходиться не меньше, чем в семьдесят. А это уже деньги, радость моя.

Беременная пожала плечами. Она что-то сказала по-испански другой женщине и они оживленно заспорили. Женщина с синяком под глазом начала тихонько плакать.

В зале понемногу начали скапливаться люди, и скоро все скамейки были заняты. Остальные заполнили коридор. В пять минут десятого появился Харрис Гордон в сопровождении Норы и ее матери. Я встал встретить их.

Харрис Гордон посмотрел сквозь стеклянную дверь.

– Однако полно народу.

– Похоже, что не только у нас неприятности, – сказал я. Он понимающе взглянул на меня.

– Люди в беде редко остаются одни. Подождите здесь. Я попробую найти секретаря и выясню, когда судья собирается заняться нашим делом.

Он исчез в коридоре. Я повернулся к Норе.

– Как ты себя чувствуешь? – вежливо спросил я.

Она кивнула, не сводя с меня глаз, дабы убедиться в отсутствии саркастической усмешки.

– Теперь все в порядке. После вчерашнего суда я вернулась домой и сразу же свалилась в постель. Я была совершенно без сил.

– Могу себе представить. Тебе нелегко пришлось.

– Но я справилась. Я не хотела говорить ничего лишнего. Я с трудом заставила себя принести присягу, но ведь у меня все равно не было выхода, не так ли?

– Совершенно верно. Выхода у тебя не было. Вернулся Гордон.

– Долго ждать нам не придется, – сказал он. – Наше дело третье по счету. Первые два займут не более пятнадцати минут каждое, сказал секретарь.

Я снова закурил и прислонился к стене. Дверь из зала суда открылась, и я услышал чью-то фамилию. Повернувшись, я увидел, как поднялись две мексиканки. Дверь за ними закрылась.

Их дело заняло у суда не больше десяти минут. Когда они выходили, беременная женщина плакала. Секретарь назвал другую фамилию. Поднялся мужчина, что пришел сразу же за мной.

Он тоже вышел минут через десять, и на лице его ясно читалось удовлетворение. Направившись к лестнице, он остановился передо мной.

– На этот раз они сказали, что ее необходимо оставить. Для ее же блага. Я посоветовал им запереть ее и забросить ключи!

Я ничего не ответил. Повернувшись, он затопал по лестнице. За спиной я услышал голос секретаря.

– Кэри.

Покинув зал ожидания, мы зашли в помещение суда. Секретарь указал, что мы должны сесть вдоль длинного стола напротив места судьи, и одарил нас утомленным взглядом.

– Вы здесь в первый раз?

Мы кивнули.

– Судья на минутку вышел. Он сейчас будет.

Едва он успел сказать это, как дверь за его спиной открылась.

– Всем встать! – объявил секретарь. – Суд идет! Доводится до всеобщего сведения, что Молодежный суд штата Калифорния, графства Сан-Франциско под председательством досточтимого судьи Самуэля Э. Мерфи приступает к слушанию.

Судья был высоким человеком, лет шестидесяти с лишним. У него были густые седые волосы, а сквозь стекла очков в роговой оправе проницательно смотрели голубые глаза. На нем был мятый коричневый пиджак, белая рубашка и строгий черный галстук. Он кивнул секретарю.

Тот встал и подойдя к двери с правой стороны, открыл их.

– Даниэль Кэри.

Войдя, Дани остановилась и огляделась. Увидев нас, она сорвалась с места. Нора полуприподнялась, и они обнялись.

– Мама! – плакала Дани. – Мамочка, с тобой все в порядке?

Я не расслышал, что шептала ей Нора. В этот момент я отвернулся. Я не мог поверить, что Нора и наполовину была захвачена теми же чувствами. В дверях появилась еще одна фигура. Это была мисс Спейзер, инспектор по надзору. Она остановилась, глядя на Нору и Дани.

Я посмотрел на судью. Он тоже наблюдал за происходящим. Мне показалось, что эта сцена была как-то важна для него и поэтому он очень внимательно следил за ней.

С той же стороны открылась другая дверь и вошел офицер в форме, шатен среднего роста. Нашивка с сине-золотым щитом на его плече говорила, что он из офиса шерифа графства Сан-Франциско. Закрыв двери, он прислонился к ним.

Оставив Нору, Дани кинулась целовать бабушку, а затем повернулась ко мне. Глаза ее сияли. Она поцеловала меня в щеку.

– Папочка, и мама пришла. Мамочка пришла!

Я улыбнулся ей.

– Я же тебе говорил, что она придет.

Войдя в зал суда, мисс Спейзер села у края стола.

– Садись со мной, Дани.

Дани разместилась рядом с ней и посмотрела на Харриса Гордона.

– Здравствуйте, мистер Гордон.

– Здравствуй, Дани. Судья откашлялся.

– Нам предстоит очень необычное слушание. Так что я хотел бы знать, кто тут присутствует. Представьтесь, пожалуйста.

– Разрешите мне, ваша честь?

Судья кивнул.

– Прошу вас, мистер Гордон.

– Слева от меня Нора Хайден, мать девочки. Справа – мисс Сесилия Хайден, ее бабушка со стороны матери. Рядом с ней полковник Люк Кэри, отец ребенка.

– Вы выступаете, как защитник интересов девочки?

– Да, ваша честь, – подтвердил Гордон. – А также как законный советник семьи.

– Понимаю. Не сомневаюсь, что все вы знакомы с мисс Мариан Спейзер, инспектором по надзору, которая занимается этим делом?

– Знакомы, ваша честь.

– Тогда, я думаю, мы можем начинать. – Он поднял к глазам лист бумаги, лежащий на его столе. – Вечером в прошедшую пятницу, отдел полиции, действовавший на основании раздела номер 602 Закона о молодежном суде штата Калифорния, задержал Даниэль Нору Кэри, несовершеннолетнюю, и передал ее инспектору по надзору. Основанием послужил тот факт, что вышеупомянутая несовершеннолетняя совершила убийство, преступив тем самым законы штата Калифорния. С того времени, за исключением первой ночи, когда по совету врача для сохранения ее здоровья несовершеннолетняя была вверена заботам мистера Гордона, адвоката, она, в соответствии с законом, содержится в специальном исправительном заведении для несовершеннолетних.

Также мы должны выслушать заявление, поданное отделом по надзору о порядке дальнейшего содержания несовершеннолетней в заключении на то время, которое инспекция сочтет достаточным для исследования всех фактов жизни несовершеннолетней, что позволит ей окончательно предстать перед судом.

Положив бумагу, судья посмотрел на Дани. Голос у него был мягким и вежливым. – Несмотря на все, что я сказал, Даниэль, это не суд, не разбирательство уголовного дела. Ты здесь потому, что совершила противозаконный поступок, очень противозаконный, но мы здесь собрались не для того, чтобы наказывать тебя. Мы хотим, если удастся, помочь тебе, чтобы в дальнейшем ты никогда больше не совершала таких дел. Ты это понимаешь, Даниэль?

На бледном, как полотно, лице Дани выделялись лишь ее большие испуганные глаза.

– Думаю, да, – помедлив, сказала она.

– Я рад, что ты это понимаешь, Даниэль. Для тебя важно уяснить, что, хотя ты не подлежишь уголовному преследованию за свои действия, ты не можешь избежать определенных последствий за свой неправомерный поступок. Закон обязывает меня проинформировать тебя об этих последствиях и правах, которыми ты обладаешь перед судом. Ты следишь за моей мыслью?

– Да, сэр.

– Данный суд обладает властью взять тебя из дома и поместить в молодежное исправительное заведение штата, пока ты не достигнешь соответствующего возраста. Или направит в больницу для наблюдения за твоим поведением. Мы даже можем поместить тебя в специальный интернат, если сочтем, что твое возвращение в семью или к кому-либо из родственников не пойдет тебе на пользу. Во всяком случае, пока ты под юрисдикцией данного суда, ты будешь находиться под надзором, так что, с кем бы ты ни жила, тебе придется поддерживать контакты с офицером по надзору до тех пор, пока суд не сочтет возможным освободить тебя от этой обязанности или же пока ты не достигнешь соответствующего возраста. И я бы хотел, чтобы ты это помнила. Любое решение суда будет продиктовано не стремлением наказать тебя, а только тем, что, по его мнению, будет служить твоим интересам. Ты понимаешь это, Даниэль?

Дани кивнула. Она уставилась в стол перед собой. Я видел, как она нервно ломала пальцы.

– Во время слушания дела, – продолжал судья, – ты, конечно, имеешь право обращаться к своему советнику. Ты имеешь право вызывать своих свидетелей, задавать свидетелям любые вопросы, ответы на которые, как ты считаешь, могут пойти тебе на пользу. Ты понимаешь, Дани?

– Да, сэр.

– Я обязан так же сообщить твоим родителям, что у них есть такие же права относительно вызова свидетелей, обращения к адвокату и перекрестного допроса.

– Итак, мы открываем слушание с обращения инспектора по надзору. Мисс Спейзер, не будете ли вы так любезны изложить суду ваши соображения в пользу дальнейшего содержания несовершеннолетней под надзором.

Инспектор встала. Она говорила спокойным ясным голосом.

– Есть две причины для данного решения, ваша честь. С одной стороны, характер ее поступка свидетельствует о гораздо более глубоком эмоциональном потрясении, перенесенном ребенком, чем это удалось установить в ходе предварительных психологических и психиатрических исследований. Для благополучия девочки мы хотели бы более тщательно обследовать ее, для чего надо соответствующее время и условия. Во-вторых, нам нужно время для изучения ее окружения и условий жизни в семье, что позволит представить соответствующие рекомендации относительно ее дальнейшей жизни.

Она села.

Судья повернулся к нам.

– Есть ли у вас какие-либо возражения по поводу данного заявления?

Поднялся Харрис Гордон.

– Нет, ваша честь. Мы с глубоким уважением относимся к опыту и знаниям инспекции по надзору, которые, по нашему мнению, позволят ей соответствующим образом оценить все факторы, имеющие отношение к данному делу.

– Благодарю вас за выраженное доверие, мистер Гордон. Мы постараемся не обмануть ваших ожиданий. – В голосе судьи явно проскользнула насмешка. Он знал, что Гордон не может сказать ничего иного, что у него нет выбора. Такие заявления всегда удовлетворялись.

Помолчав несколько секунд, он продолжил.

– Суд постановляет, что прошение отдела по надзору в отношении Даниэль Кэри, несовершеннолетней, подлежит удовлетворению, и с настоящего времени она будет находиться под юрисдикцией данного суда, пока не будет принято окончательное решение. Назначаю дату полного всестороннего слушания данного дела через неделю, начиная с сегодняшнего дня. К тому времени, надеюсь, будут присутствовать все стороны и передо мной будут все доказательства и результаты исследований. Также надеюсь, что все планы и предположения относительно порядка содержания данного ребенка, которые должны способствовать его благополучию, будут представлены мне в письменном виде, не позже, чем за двадцать четыре часа перед началом слушания. – Он осторожно стукнул молотком по столу.

Посмотрев на Дани, он снова обратился к ней с тем мягким и добрым голосом, который совершенно не походил на только что прозвучавшие официальные интонации.

– Ты все поняла?

Дани кивнула.

Судья посмотрел на инспектора по надзору.

– Прежде, чем вы заберете Даниэль обратно, вы можете пройти с ней и ее родителями в мой кабинет, мисс Спейзер.

Кивнув, инспектор встала. Мы тоже поднялись.

– Благодарю вас, ваша честь, – сказал Гордон. Судья кивнул, и мы проследовали за мисс Спейзер.

 

3

Судейские апартаменты состояли из двух комнат, в меньшей из которых размещался его секретарь, а в большей – он сам. В нее-то и привела нас мисс Спейзер. Вдоль одной стены стояли полки с юридическими книгами и справочниками, а другая была увешана фотографиями и дипломами в рамках. Небольшой письменный стол и несколько стульев дополняли обстановку.

– Устраивайтесь поудобнее, – тактично предложила мисс Спейзер. – Я на несколько минут выйду в свой кабинет и сразу же вернусь.

Когда за ней закрылась дверь, Нора повернулась к Дани.

– Ты похудела. И почему ты не надела то прелестное платьице, что я тебе прислала? Какое впечатление, по-твоему, ты должна была произвести на судью? Он может подумать, что мы настолько не заботимся о тебе, что даже не могли одеть соответствующим образом. Откуда на тебе эти ужасные вещи? Я никогда раньше не видела их на тебе.

Я наблюдал за Дани. На лице ее появилось странное, терпеливо-снисходительное выражение. Переждав, пока завершится норина вспышка, она ответила ей с легкой ноткой сарказма в голосе.

– Здесь не школа мисс Рандольф, мама. Я должна носить то же, что и остальные девочки. Тут тебе дают такую одежду.

Нора уставилась на нее.

– Я уверена, что если бы ты попросила, тебе позволили бы носить собственные вещи. Наверно, они так поступают потому, что у большинства остальных нет своей одежды.

Дани не ответила. Я вынул сигареты. Она посмотрела на меня. Я кинул ей пачку, и она молча поймала ее.

– Дани! – ужаснулась Нора.

– Ох, да успокойся, Нора, – с раздражением сказала старая миссис Хайден. – Аудитории больше нет, так что можешь не выступать. Ты отлично знаешь, что она курит. Я сама столько раз просила положить этому конец. Но ты сказала, что не видишь тут никакой беды. – И она посмотрела на Дани. – Иди ко мне, ребенок.

Дани подошла к ней.

– Да, бабушка.

– Они хорошо к тебе относятся?

– Да, бабушка.

– Еды хватает? Дани улыбнулась.

– Более, чем достаточно. Хотя есть мне не хочется.

– Ты должна есть, чтобы у тебя были силы. Мы не хотим, чтобы ты заболела, когда все кончится.

– Я не заболею, бабушка.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе послала? Дани покачала головой.

– Ничего, спасибо, бабушка. Старая леди поцеловала ее в лоб.

– Делай, как судья говорит, Дани. Будь хорошей девочкой, не спорь ни с кем, и мы скоро заберем тебя отсюда.

Дани кивнула. В глазах ее была какая-то странная мудрость, словно она лучше этой старой женщины знала, что должно случится с ней. Но смолчала. Вместо этого она повернулась ко мне:

– У тебя по-прежнему стоит в Ла Джолле та лодка?

– Нет, Дани, – покачал я головой.

– Как плохо. А я хотела бы снова поплавать на ней.

– Может быть, когда-нибудь и поплаваешь, Дани. Когда выйдешь отсюда.

Она снова кивнула, но я видел, что она не верит моим словам.

– Одна из надзирательниц сказала, что видела фото твоей жены в газете. Она говорит, что твоя жена очень красивая. – Она посмотрела мне в глаза. – В газете говорится, что она не смогла приехать с тобой потому, что ждет ребенка.

– Это верно, Дани.

– Когда?

– Теперь уже очень скоро, – сказал я. – И доктор сказал, что ей лучше бы не трогаться с места.

– Значит, в газетах, в самом деле, написали правду. Я очень рада, – ее лицо осветилось улыбкой.

– Правда, – улыбнулся я ей в ответ. – Неужели ты думаешь, что какая-нибудь иная причина, кроме этой, помешала бы ей приехать?

Краем глаза Дани посмотрела на Нору. Та тщательно красила губы, всем своим видом показывая, что наши разговоры наводят на нее тоску.

– Не знаю, – тихо сказала Дани. – Сначала я подумала, что она не приехала потому, что ненавидит меня.

Я засмеялся.

– С чего тебе пришла в голову такая идея? Опять она искоса глянула на Нору.

– Не знаю. Так просто.

Открылась дверь, и появилась мисс Спейзер. В коридоре я заметил надзирательницу.

– Теперь ты должна покинуть нас, Дани.

– О'кей, – раздавив в пепельнице окурок, она поцеловала меня. – Пока, папа.

Поцеловав бабушку, она подошла к матери. Нора обняла ее, заглянув ей в глаза.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, Дани, не так ли?

Дани кивнула.

– Больше, чем кто-либо другой?

Она снова кивнула.

– Как я тебя люблю, дорогая?

Я видел, что они принялись за игру, которой часто занимались раньше. И я не мог сказать, значила ли она что-нибудь для Норы на самом деле или нет.

– Больше всех, мамочка.

Нора посмотрела на меня, дабы убедиться, что я слышал этот ответ. Я засмеялся. Повернувшись, Дани удивленно взглянула на меня. Должно быть, в самом деле есть такая штука как телепатия, потому что в этот момент я был уверен, что она знает, почему я засмеялся. Повернувшись, она, поцеловала мать.

– Пока, мама.

Нора посмотрела на меня. Лицо ее пылало, искаженное гневом. Она начала было что-то говорить, но, закусив губу, замолкла.

– Так как все здесь, – спокойно начала мисс Спейзер, закрыв дверь за Дани, – я хотела бы договориться о встречах с вами. Они позволят нам заметно упростить дело. – Подойдя к письменному столу, она села. – Могу ли я навестить вас завтра днем, мисс Хайден?

– Лучше бы в четверг, – отозвалась Нора. – Прислуги не будет, и мы сможем поговорить наедине. У нас будет достаточно времени для беседы.

– Было бы куда лучше, если бы дома присутствовала и прислуга, – сказала мисс Спейзер. – Я хотела бы и с ними поговорить о Дани.

Нора посмотрела на Гордона.

– Не знаю, – несколько растерялась она. – Я не очень одобряю идею говорить со слугами о моих делах. Мне кажется, что они с удовольствием займутся сплетнями. Многого вы от них не узнаете…

– Это моя работа: как можно больше выяснить о вашей дочери, мисс Хайден. Могу вас заверить, что я буду предельно сдержана.

Нора снова посмотрела на Гордона. Тот кивнул. Она повернулась к инспектору.

– Можете ли вы прибыть ко мне завтра утром?

– Днем мне было бы удобнее. Я договорилась утром побывать в школе мисс Рандольф.

– Тогда в среду днем, – нетерпеливо согласилась Нора. – В два часа.

– В два часа меня вполне устроит. – Мисс Спейзер посмотрела на мать Норы. – Вас устроит четверг?

Старая леди кивнула.

– В девять утра не слишком ли рано для вас?

– Я рано поднимаюсь, – ответила она. Мисс Спейзер повернулась ко мне.

– Какое время устроило бы вас, полковник Кэри?

– Любое. Как вам удобно.

– Я не знаю ваших планов, полковник Кэри. Мне известно, что ваша жена беременна. Не знаю, может быть, вы захотите вернуться в Чикаго и прилететь только на слушание дела. Предоставляю решать вам.

Я хотел дождаться конца разбирательства, надеясь, что в моем дальнейшем присутствии не будет необходимости. Но ждать больше теперь не имело смысла. Я понял, что мне надо остаться. Мне придется сегодня позвонить Элизабет и сказать, что не смогу вернуться, как предполагал.

– Я буду на месте, мисс Спейзер, – сказал я. – Назначайте время.

– Спасибо, полковник Кэри. В пятницу, в четыре часа, у вас в мотеле.

– Отлично.

– Теперь мы можем уйти? – спросила Нора.

– Только еще одна вещь, мисс Хайден.

– Да?

– Судья попросил меня с вашего разрешения получить копию решения по бракоразводному процессу между вами и полковником Кэри.

– Да это просто смешно! Не вижу никакого смысла копаться в моем прошлом. Дани была совсем ребенком, когда мы развелись, – взорвалась Нора.

– Суду нужна вся информация, которая имеет отношение к благополучию вашего ребенка. Думаю, вы с этим согласитесь. Вы же знаете, что суд имеет право затребовать такие документы. Так что не лучше пойти навстречу?

– Вы угрожаете, что будете держать мою дочь у себя, пока не получите этих документов? – ледяным тоном спросила Нора.

Но мисс Спейзер не так легко было запугать. Она спокойно посмотрела на Нору.

– Я ни в коей мере не запугиваю вас, мисс Хайден, – тихо сказала она. – Я только информирую вас о правах, которыми обладает суд. Если вы хоть в какой-то мере думаете о благополучии дочери, вы будете сотрудничать с судом. Я точно излагаю суть дела, мистер Гордон?

– Вполне, мисс Спейзер. – Харрис Гордон повернулся к Норе. – Пока за Дани отвечает данный суд. Это означает, что она находится в абсолютной его власти. Полагаю, вы согласитесь на просьбу судьи.

– А я-то думала, что вы мой адвокат! – сердито вскинула голову Нора. – Но в суде вы лишь соглашались с судьей. А теперь вы поддерживаете эту… эту женщину! Неужели я должна оставаться здесь и подвергаться таким унижениям? Мы обязаны оставаться в этом идиотском суде? Разве они понимают, как надо обращаться с такими людьми, как мы, после того как общаются со всякой швалью? Мы можем обратиться в какую-нибудь более высокую инстанцию?

– Дани несовершеннолетняя. Это единственный суд, который по закону обязан заниматься ею.

С горящими от злобы глазами Нора уставилась на него.

– В таком случае, на черта вы мне нужны!

– Я не звонил вам, мисс Хайден, – со сдержанным достоинством ответил Гордон. – Звонили мне вы. И в любое время, когда я был вам нужен, я был к вашим услугам.

Нора еще несколько секунд смотрела на него, а затем резко развернулась.

– О, да черт с ним со всем! Делайте, что хотите. Мне плевать! Она пулей вылетела из кабинета, хлопнув дверью.

Гордон повернулся к инспектору.

– Я должен извиниться за моего клиента. Это ужасная ситуация заставила ее выйти из себя.

– Понимаю, мистер Гордон.

– Копия решения по разводу в моем офисе. Если вы несколько задержитесь, я подготовлю ее для вас.

– Благодарю вас, мистер Гордон. – Мариан Спейзер встала. – Ну что ж, тогда все будет в порядке.

Мы направились к дверям. Первой – старая леди, затем Гордон, а за ним я. Голос инспектора остановил меня.

– Полковник Кэри, могу ли я на минутку задержать вас? Повернувшись, я подошел к ней.

– Да, мисс Спейзер?

Она слегка улыбнулась.

– Я рада, что вы решили остаться, полковник. И я уверена, что Дани будет просто счастлива. Она была уверена, что вы не сможете.

– Я был бы последней дрянью, если бы это сделал. Даже чужой человек не в состоянии бросить ребенка в такое время.

Она с интересом посмотрела на меня, а затем опустила глаза.

– Я тоже так думаю, полковник.

Когда я вышел, бывшая теща ждала меня на заднем сидении «роллс-ройса». Она махнула мне, и я подошел к ней.

– Где Нора? – спросил я.

– Ушла, не дождавшись меня. – Она посмотрела на шоссе. – Где ты поставил машину?

– В нескольких кварталах отсюда.

– Влезай. Мы подкинем тебя.

Я оказался рядом с ней, и огромный лимузин величественно влился в поток движения.

– Ты звонил Сэму Корвину?

– Нет. Я предполагал связаться с ним сегодня днем.

– Выглядишь ты подавленным, – проницательно заметила она. – Мисс Спейзер сказала тебе что-то такое, что она не хотела сообщать нам?

Я посмотрел на нее.

– Нет. С какой стати ей так поступать? Просто она сообщила мне, что Дани будет рада узнать, что я остаюсь.

– Так оно и есть. Ты еще не говорил об этом своей жене?

– Нет.

– Думаешь, это ее рассердит? – спросила старая леди, но не стала дожидаться моего ответа. – Я старая дура. Конечно, она расстроится. Я бы так и сделала. Со дня на день ждать ребенка и оставаться дома одной.

Огромный «роллс» повернул за угол. И не только в этом дело, подумал я. Хватит ли у меня денег оставаться тут.

– Могу ли чем-нибудь помочь тебе? Возможно, я могла бы поговорить с ней и объяснить, как важно твое присутствие.

– Нет, спасибо. Не сомневаюсь, что Элизабет и так все поймет, – покачал я головой.

Распахнув дверцу, я вышел. Старая леди наклонилась ко мне.

– Позвони мне вечером, дай знать, удалось ли тебе что-то выяснить.

– Позвоню.

Проводив глазами ее отплывающую машину, я сел в свою и двинулся в мотель.

Созвониться мне удалось только к полудню.

– Привет, – сказал я. – Никак я оторвал тебя от ленча?

– Конечно, – ответила Элизабет. – Как у тебя дела?

Я начал было рассказывать ей о коронерском расследовании, но она остановила меня.

– Я только что прочитала о нем в газете. Что они решили относительно Дани?

Я предельно кратко изложил ей положение дел. Затем рассказал ей о письме. Когда я кончил, наступило молчание.

– Элизабет, – спросил я, – ты меня слышишь?

– Я слышу тебя, – голос у нее был очень тихим.

– С тобой все в порядке?

– Все нормально, – тихо ответила она. – Я никогда в жизни не чувствовала себя так хорошо. Мне очень нравится быть одной. Насколько я понимаю, ты хотел бы остаться до следующей недели?

Я сделал глубокий вдох.

– Если с тобой все в порядке, я действительно хотел бы.

– Ты считаешь, тебе удастся чего-то добиться? – спросила она.

– Если я сейчас уеду, Дани будет думать, что я опять ее бросил.

– Но ты не бросал ее! – с силой сказала Элизабет. – Разве ты ей этого не объяснил?

– Объяснил. Но она все еще ребенок. Не думаю, что она поняла хоть половину из моих слов. – Я потянулся за сигаретой. – Просто она верит мне и полагается на меня.

– Как и я, – сказала Элизабет. – Как, по-твоему, я себя чувствую? Когда все соседи провожают меня взглядами и спрашивают, как ты там? Они, как и я, читают газеты. Они знают, что ты каждый день видишься с ней!

Я понял, кого она имела в виду.

– Это глупо.

– Неужто? – спросила она. – Ты уверен, что Дани – единственная причина, по которой ты хочешь остаться?

– Конечно, уверен, – заорал я. – Черт возьми, какие еще могут быть причины?

– Тебя это письмо обеспокоило не из-за Дани, – возразила она. – Ты уже говорил мне, что с ней ничего не смогут сделать. Она под защитой закона. Ты пытаешься спасти Нору. И если ты будешь честным сам с собой, ты согласишься со мной!

Я услышал, как на другом конце положили трубку. Я связался с оператором и сказал, что меня прервали, после чего снова услышал, как звонит телефон.

– Алло, – голос у нее звучал, словно она только что плакала.

– Элизабет, – сказал я. – Прости меня. Я сделаю все, чтобы тут же вернуться домой.

– Нет, не возвращайся, – буркнула она. – Ты должен оставаться там, пока не покончишь со всеми этими проклятыми делами.

– Но… – запротестовал я. Она прервала меня.

– Нет. Нет, ты останешься там, пока не распутаешь, что там происходит. Я не хочу, чтобы, когда ты вернешься домой, за тобой тянулся какой-нибудь след. Я хочу увидеть нормального мужа, а не то изможденное привидение, каким ты был в Ла Джолле.

– Что с деньгами? – спросил я.

– Не беспокойся. Только что пришел твой чек с остатком денег. На сто сорок долларов, так что неделю мы продержимся. И я в любом случае выручу пару сотен за свое кольцо, если надо будет.

– Элизабет, – у меня перехватило горло. Я услышал, как она фыркнула.

– Ну, что еще?

– Элизабет, я люблю тебя.

 

4

У галереи «Скааси-Корвин» было свое собственное здание на Пост-стрит. Это было узкое старомодное строение, как сандвич, зажатое между своими высокими соседями, фасад которого, тем не менее, блестел новенькой облицовкой средиземноморского камня. У входа вас встречала тяжелая стеклянная дверь, по обеим сторонам которой – небольшие витрины, врезанные в кирпич. В них на фоне синего бархата, как драгоценные камни, стояли небольшие абстрактные скульптуры из потемневшей бронзы, которые в желтом неоновом свете отливали красным золотом. Имя художника было напечатано небольшими черными буквами на белой карточке, а надпись на дверях была в окаймлении солидных золотых листьев.

СКААСИ-КОРВИН

Токио, Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лондон, Париж

Открыв двери, я вошел внутрь. Молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой «а ля Ван Дейк» встретил меня и обратился с акцентом, вполне соответствующим английскому покрою его пиджака:

– Чем могу быть вам полезен, сэр?

– У меня встреча с мистером Корвином.

– Лифт слева от вас, сэр. Его кабинет на четвертом этаже.

– Благодарю вас, – сказал я, направляясь к лифту. Дверь открылась, едва я подошел к ней.

– На четвертый этаж, будьте любезны.

– Четвертый этаж, – повторил лифтер, закрывая двери. – Благодарю вас, сэр.

Посмотрев на него, я тут же устыдился своего шестидесятидолларового костюма на трех пуговицах. Даже мальчишка-лифтер демонстрировал английский покрой.

Выйдя, я оказался в шикарной приемной. За столом сидел очередной Ван Дейк.

– У меня назначена встреча с мистером Корвиным.

– Будьте любезны, ваше имя.

– Люк Кэри. Он кивнул.

– Благодарю. Присаживайтесь, я посмотрю, освободился ли мистер Корвин.

Сев, я взял журналы со столика причудливой формы, что располагался рядом с диваном. Это был «Реалите». Годится. Но журнал был на французском. Так что мне осталось лишь разглядывать картинки.

Я перевернул страницу. На ней была изображена Бриджит Бардо на борту яхты в Сан-Тропезе. Я тщательно рассмотрел ее. Журнал, который может позволить себе публиковать снимки ББ в бикини, не должен быть плохим. На страницу упала тень. Я поднял глаза.

– Полковник Кэри? – спросила привлекательная молодая блондинка.

Я кивнул.

– Мистер Корвин ждет вас. Прошу вас следовать за мной.

Я встал. Эта девушка знала, какое она производит впечатление, когда идет перед вами, и старалась изо всех сил. Она была даже лучше, чем фотография в журнале.

– Спасибо, – и я прошел через дверь, которую она придержала для меня.

Кабинет Сэма походил на внешность дома, только был еще лучше. Панели розового дерева. Два Матисса, плещущих красками; одноглазая женщина Модильяни в прелестных миндальных тонах, картина Пикассо, которая, как мне показалось, висит вверх ногами. И бронзовая скульптура Норы «Женщина в сетях», которая обеспечила ей премию Элиофхайма, стояла в углу на небольшом пьедестале под ярким светом специальной лампы.

Из дверей в дальнем конце комнаты появился Сэм. Он двинулся навстречу мне.

– Люк! – И протянул мне руку.

Я принял его руку. Мне понравилось его рукопожатие: твердое, но не излишне пылкое и подчеркнуто дружелюбное. Я оценил его поведение.

– Как поживаешь, Сэм?

– Достаточно неплохо. Потерял часть шевелюры, но это в общем-то все. – Он посмотрел на меня. – А ты неплохо выглядишь.

– От хорошей жизни, – отреагировал я на его комплимент. – От нее и от отличной женщины рядом.

– Я рад. – Он обошел стол и сел. – Присаживайся, Люк.

Я развалился в кресле напротив.

– Я был просто потрясен, узнав, что случилось с Дани.

Я ничего не ответил, но, думаю, он и не ожидал моей реакции.

– Мне нравилась эта малышка, – сказал он. – Обаятельный ребенок. Мне очень жаль, что с ней так случилось. Хотя у меня было такое ощущение, что рано или поздно произойдет нечто подобное.

– Почему ты так считаешь? Он пожал плечами.

– Нора.

– Ты знаешь Риччио? – спросил я.

– Да. – Он улыбнулся, но улыбка получилась кривая. – Я их и познакомил.

– Как это произошло? Он засмеялся.

– Ты видел моих ребят?

– В тех еще пиджаках и вандейковского вида? Он кивнул.

– Конечно, видел. Не могу тебе рассказать, какое я испытал облегчение, увидев, наконец, твою секретаршу.

Он снова засмеялся.

– Идея Скааси. Действует наповал.

– Какое все это имеет отношение к Риччио?

– Когда пять лет назад я открыл это заведение, Риччио был парнем номер один. Он к тому же был очень смышленным. Женщины, которые, в основном, и покупают предметы искусства, прямо обожали его.

– Он тоже был в стиле Ван-Дейка и все такое прочее?

– У него был высокохудожественный вид. Что-то вроде ухоженного битника.

– Понимаю.

– Нора это тоже поняла, – мрачно кивнул Сэм. – Он носил брюки в итальянском стиле, такие узкие в бедрах, что они напоминали балетные рейтузы. Нора глаз не могла от него оторвать. – Он открыл пачку сигарет на столе и подтолкнул ее мне. – Ну, ты знаешь, как это бывает. Как песня. Если Норе что-то надо, она это обязательно получит. – Он откровенно посмотрел на меня. – Только в тот раз я подумал, что Нора хочет получить куда больше, чем предлагает сама.

– Поясни свою мысль, – сказал я, беря сигарету. – Что ты имеешь в виду?

– Он был столь же отвратителен, как и она. Он хотел прибрать к рукам все, что ходит на двух ногах. Пару раз он едва не вляпался в неприятности с покупательницами, но ему всегда удавалось выскользнуть.

– Почему же ты держал его?

– Он был хорошим работником. Лучшим продавцом из всех, кто у нас был.

– Как ты его встретил? Сэм уставился на меня.

– К чему все эти вопросы о Риччио?

– Я хочу кое-что узнать о нем, – сказал я. – И у меня нет никого, кроме тебя. Может быть, у меня появились бы аргументы для суда.

– Понимаю, – медленно кивнул он. – Это непросто. Но игра стоит свеч.

– Поэтому я и пытаюсь. Что ты о нем знаешь? Были ли у него какие-то друзья, которых ты знал?

Подумав, он снял телефонную трубку.

– Принесите мне личное дело Тони Риччио.

Через секунду открылась дверь и вошла секретарша Сэма. Положив на стол перед ним досье, она глянула на меня и вышла. Я обратил внимание, как Сэм проводил ее глазами.

– Так и пышет здоровьем, – заметил я. – И весьма. Думаю, не удивился узнав, что ты сорвал этот плод.

Засмеявшись, он открыл личное дело.

– До того, как перейти к нам, Тони работал у Арлин Гатли. Когда она стала сотрудничать с нами, он тоже перешел к нам.

– Она по-прежнему работает на вас?

– Она погибла два года назад. В авиационной катастрофе.

– Ох, я и не знал. Так как насчет его приятелей?

– Никого не припоминаю. Он занимался, главным образом, домами. Никогда не слышал, чтобы он по-настоящему дружил с кем-то.

– В таком случае, что ты знаешь о его семье?

– Они живут здесь, в Сан-Франциско. У его отца рыбная лавочка. Кажется у его брата имеется судно.

– У тебя есть их адрес?

Откуда-то из-за спины он достал стопку листиков и написал на верхнем из них адрес. Оторвав листок, он протянул его мне.

– Хотел бы помочь тебе чем-то более существенным.

– Есть еще кое-что. Но, если не хочешь, можешь мне ничего не говорить.

– Что именно?

– Нора и Риччио. Миссис Хайден рассказала мне, что ты как-то загнал ее в угол. Как это получилось?

Он помедлил несколько секунд.

– Я понимал, что к чему все клонится. Получить фотографии было только вопросом времени. Она дико возмущалась, но наконец сдалась.

– Они у тебя остались? Он покачал головой.

– Я вернул их Норе, когда между нами все стало окончательно ясно. Я не хотел, чтобы у меня оставалось хоть что-то от нее. Мне и без того хватало воспоминаний.

Я промолчал.

Он посмотрел на меня.

– Это была честная сделка. Я не притронулся к тому, что на самом деле было ее. Мы разделили только то, что было нашим общим.

– Я не осуждаю тебя.

– Надеюсь, тебе что-то удастся. Я помню Дани, когда она была еще совсем маленькой девочкой. Когда ты не смотрел на нее, у нее появлялось на лице выражение заброшенности.

– Я этого не хотел. Но Нора добилась своего.

– Я не знал этого, – удивился он. – Нора рассказывала мне, что в один прекрасный день ты вдруг объявил ей, что не будешь больше приезжать.

– В стиле Норы, – посмотрел я на него.

– Понимаешь, я-то думал, что все знаю, но… – Он бросил свою сигарету и тут же закурил другую. – Была одна вещь, которую я никогда не забуду.

– Что именно?

– Это случилось примерно лет пять назад. Дани должно было исполниться десять лет, и она как-то обмолвилась, что хочет устроить день рождения. Нора вышла из себя. Она стала говорить девочке, чтобы та перестала подчеркивать ее возраст, что она достаточно взрослая, чтобы понимать, что если она будет так много говорить о своем возрасте, то это ставит ее мать в очень неудобное положение. Дани ничего не понимала. Она посмотрела на Нору и спросила: «Так ты не хочешь, чтобы я выросла, мамочка?»– Нора начала ей отвечать, но потом заметила, что я наблюдаю за ними, и резко выскочила из комнаты.

Он затянулся сигаретой.

– Честно говоря, я считал, что Нора ревнует Дани. К ее молодости. К тому, что она растет. Ко всему, что было с ней связано. Но тут я ничего не мог сделать. Нора всегда недвусмысленно подчеркивала, что я не ее отец и не имею права вмешиваться.

Он опустил глаза в стол, а затем опять взглянул на меня.

– Наверно, ты хочешь спросить, почему же я, так много зная о ней, все же женился на Норе?

– Да, пару раз я думал об этом.

– Может быть, ты и не поймешь меня, – тихо сказал он. – Я был художественным критиком в газете небольшого городка. Что бы там ни говорили, с точки зрения искусства, Сан-Франциско – небольшой город. И я нашел нечто великое. Это случается один раз в жизни. И то, если повезет. И если ты счастливчик. Я открыл Нору Хайден, и, как бы там ни было, в своей области она была одним из величайших талантов. Ее работы дышали правдой. В них было так много искренности, что тебя не покидала мысль, что она полностью выкладывается в своем творчестве, ничего не оставляя для себя и всех прочих человеческих существ. Я знал, что она собой представляет. Но надеялся, что мне удастся изменить ее. Я считал, что та правда, которая видна в ее работах, рано или поздно проявится и в ней самой. Но я оказался неправ. Совершенно неправ.

– В каком смысле, Сэм?

Он взглянул на меня.

– Я любил ее, – просто сказал он. Затем мрачно усмехнулся. – Но теперь эта любовь ушла. И кроме несколько картин на стенах и пары скульптур, от нее ничего не осталось. И все же кое-что ты приобретаешь. Как бы плоха она сейчас не была, у тебя всегда будет возможность сказать себе, что все же она была.

Я понял, что он имел в виду. Я поднялся.

– Ты был более, чем любезен, Сэм.

Он тоже встал.

– Я хотел бы хоть чем-то помочь Дани.

– Я уверен, что она была бы очень рада, Сэм.

Он протянул руку.

– Передай ей, что я ее люблю.

– Обязательно, Сэм, – сказал я. – Спасибо.

После прохлады и полумрака, что царили в галерее, солнечный свет резанул мне глаза, когда я вышел на Пост-стрит, забитую народом. По телу сразу же потекли струйки пота, и я нырнул в прохладу ближайшего бара, где заказал бутылку пива. Пара туристов, вошедших вместе со мной, тоже заказали пива.

– Иисусе, ну и жара, – сказал один из них.

– Еще бы, человече, – откликнулся другой, поднося ко рту бокал, увенчанный пеной. – Но подумай, как жарятся ребята, что торчат на том камне посреди залива. Ручаюсь, что в такой жаркий день они бы отдали все, что угодно, за бутылку пива.

Посмотрев на них, я подумал о камне, который они имели в виду. Алькатрац. Были и другие одинокие скалы. И на одной из них была моя дочь. Совсем еще ребенок.

Я попытался представить себе, как она спасается от жары в такой палящий полдень. Подумал, удалось ли мисс Спейзер что-либо выяснить относительно нее. То, что я, скорее всего, никогда не узнаю. И никто не узнает.

 

5

Мариан Спейзер узнала эти туфли еще до того, как подошедший подал голос. Они были так отполированы, что можно смотреться в них, как в зеркало, но она знала, если их владелец приподнимет ногу, подошва слегка отстанет, являя миру белые носки. Оторвавшись от записей, раскиданных по столу, она подняла голову.

– Ага! Никак тихая добрая Мариан решила сыграть шуточку с Робин Гудом, в столь жаркий день скрывшись в спасительной тени Шервудского леса?

Она хмыкнула.

– Садись, Ред, пока ты не пролил кофе на мои бумаги. Хорошо, что я знаю тебя вдоль и поперек. Даже ноттингемский шериф не понял бы ни слова на том английском, которым ты пользуешься.

Он стоял над ней, ухмыляясь во весь рот, его голубые глаза были прищурены, а рыжие волосы торчали во все стороны. В обеих руках он держал по чашке с кофе.

– Похоже, ты готова сделать передышку, – сказал он, ставя перед ней одну из них.

– Спасибо.

Он огляделся. Кафе было почти пустым.

– Им надо тут что-то решительно менять, а то они вылетят в трубу, торгуя только кофе.

За одним из столов в компании девочки и ее матери сидела другая инспектор по надзору. Девочке было около пятнадцати лет; у нее было мрачное лицо и явные признаки беременности. Мать что-то безостановочно говорила инспектору, которая только терпеливо кивала головой.

Мариан представляла, в чем женщина старалась убедить инспектора. Она сама уже не раз слышала подобные речи.

– Я ничего не знала… я даже не подозревала… Моя дочь… это все те ребята, которые…

Каждый раз было одно и то же. Дети попадают в беду, и только тогда родители неизменно спохватываются. Конечно, они никогда ничего не видят. Они, как правило, вечно страшно заняты. Некоторые из них в самом деле работают дни напролет. Другие – нет, но и в том и в другом случае кончается одним и тем же – Молодежным судом.

– Где ты болтался весь день? – спросила она, собирая бумаги в аккуратную стопку.

Ред шумно отхлебнул кофе.

– А где же я мог быть, по твоему мнению? Носился в поисках этой паршивой маленькой шестерки.

Мариан знала, кого он имеет в виду – шестнадцатилетнего мальчишки, родители которого отдали его в военное училище в надежде, что там сделают из него мужчину, после того, как шесть месяцев назад он попал в сети полицейской облавы. Четыре дня назад они получили сообщение, что мальчишка сбежал из училища.

– Нашел его?

– Нашел. Там, где он и должен был быть. В сортире шикарного бара на Норт-Бич.

– Не понимаю, почему тебе потребовалось на это четыре дня.

– Ты хоть представляешь, сколько там подобных заведений? – возмутился он. Увидев ее улыбку, он снова опустился на стул. – Тебе надо было посмотреть, в каком виде я нашел мальчишку. На нем еще была школьная форма. Казалось, он спал в ней, не снимая, все четыре дня. Увидев меня, он закатил истерику. Стал орать, лягаться и царапаться. Мне пришлось вызывать по рации машину, чтобы доставить его на место. – Он весело улыбнулся. – И тем не менее, день у меня прошел неплохо. Мне пришлось объясняться не менее пяти раз и один раз с женщиной. Тут я достиг полного успеха. Она, должно быть, решила, что я настоящий педик.

– Ты сообщил его родителям? Ред кивнул.

– Они будут завтра. – Он пожал плечами. – Такова жизнь. Мальчики становятся девочками.

– Бедный парень. – Это было одно из тех дел, которые не нравились никому из них. Они чувствовали, что их вмешательство совершенно бесполезно. По сути, они не могли предложить ничего конструктивного. Единственное, что они могли сделать, – направить ребенка к психиатру. Но случалось, что и те были бессильны.

– Ты трудолюбивая маленькая пчелка. Чем ты сейчас занята? Делом Хайден?

– Фамилия девочки Кэри.

– Я знаю. Но все газеты называют эту историю делом Хайден. Из-за матери, которая в этом городе считается большой шишкой. – Он опять с шумом отхлебнул кофе. – А что с ребенком?

Мариан задумчиво посмотрела на него.

– Толком я и сама не знаю. У меня еще не было возможности собраться с мыслями. Она не похожа на большинство других детей, с которыми мне приходилось сталкиваться.

Он вопросительно вскинул брови.

– И каким образом ты пришла к этому выводу? Лишь по предварительным данным?

Она кивнула.

– Дай-ка взглянуть.

Она наблюдала за ним, пока он пробегал глазами первый листик. Это был отчет врача, который обследовал ее. Каждая девочка, которую к ним доставляли, должна была пройти медицинское освидетельствование до того, как ее отправляли в камеру. Дани прошла через врача в прошлую субботу, но психометрические тесты не были сделаны до понедельника, потому что на уик-энд все закрывалось.

У Мариан было ощущение, что, общаясь с Дани, она не уловила нечто чрезвычайно важное, но конкретно не могла сказать, что именно. Ред неслучайно считался отличным специалистом. Он работал офицером по надзору уже много лет. Может, ему и удастся выловить то, что может помочь.

Окончив читать отчет медика, он с едкой насмешкой взглянул на нее.

– Рад убедиться, что, по крайней мере, хоть эта девочка нормальная. Она понимала, что он имел в виду. «Девственная плева полностью дефлорирована и разрывы хорошо зажили, так что не представляется возможным определить время дефлорации. Тем не менее, имеются следы раздражения стенок влагалища и легкая припухлость клитора, что говорит о возможном высоком уровне сексуальной активности в период, непосредственно предшествовавший обследованию».

– Я начинаю думать, что в Сан-Франциско вообще нет четырнадцатилетних девственниц. – Посмотрев на нее, он ухмыльнулся. – Для истории, – Мариан, ты еще была девственницей в четырнадцать лет?

– Кончай свои шуточки, Ред. И не надо, чтобы работа мешала твоей объективности. Хорошие дети редко к нам попадают.

– Кто он был? Ну, тот тип, которого она убила? Она уставилась на него.

– Не говорит. Как только заходит разговор о нем, она замолкает. Не отвечает и все. Взгляни на ее психометрию, и сам все поймешь.

Она увидела, как его брови поползли кверху, когда он проглядывал результаты. Она понимала, чем объясняется его реакция.

– У малышки коэффициент интеллектуальности до 152-х.

– Совершенно верно. Мы столкнулись с экстраординарным уровнем интеллекта и воспитания. Поэтому-то так трудно и понять, что произошло. Читай дальше.

Он молча продолжил изучение записей. Быстро пробежав несколько страниц, он отложил их.

– Она дурачит нас. Не могу понять, в чем дело? Почему?

– Именно это я и чувствую. Ты прочел, что она сказала психиатру в конце обследования? Что она сама, по своей воле, признает неправильность своих действий, что понимает их недопустимость, что она не отказывается обсуждать все, что имеет отношение к ее неправильным действиям, но не собирается говорить о том, что не имеет отношения к этим темам. Все остальное касается только ее лично, и она не чувствует необходимости вторгаться в эту область, поскольку не имеет отношения к ее поступку.

– Потрясающе. Мариан кивнула.

– Где-то до этого уик-энда она еще контролировала себя. Очень плохо, что мы не можем вытянуть из нее, когда она в субботу пришла домой. Она была очень взвинчена и в нервном состоянии.

– Ты считаешь, что кто-то сможет добиться у нее ответа?

.– Единственный, с кем она виделась, был ее отец. Ему никогда не приходило в голову ничего подобного. Для него она продолжает оставаться маленькой девочкой. В последний раз, когда он видел ее, Дани было примерно лет восемь, и, пока он не поймет, что она выросла, думаю, он так и не сможет себе представить, что она стала взрослой во всех смыслах.

– Что он собой представляет?

– Смахивает на симпатичного вежливого человека.

– С таким послужным военным списком? – В голосе Реда звучало недоверие.

– В этом-то и парадокс. Но я чувствую себя какой-то виноватой перед этим бедным мужиком. По его одежде видно, что он не очень-то преуспевает, но примчался из Чикаго выяснить, не может ли он чем-то помочь. Оставил жену, которая со дня на день ждет ребенка, и он разрывается на части. Он хочет сделать что-то толковое, но не уверен, что правильно понимает в сегодняшних обстоятельствах смысл этого понятия.

– А что такое мисс Хайден?

– Нора Хайден четко представляет, что ей надо. Всегда и всюду. Возможно, она и отличная художница, но в то же время она и настоящая сука. Мне искренне жаль ребенка, которому довелось жить с ней все эти годы. Должно быть, ей не легко пришлось.

– Чувствуется, что ты ее не особенно любишь.

– Думаю, что да. Но это ничего не меняет в основной проблеме, которую надо решать. Как нам добраться до этого ребенка и заставить ее открыться?

– Порой лучше всего оставить ее в покое. Может, когда она начнет хоть чуть больше доверять нам и увидит, что мы хотим ей помочь, она станет откровеннее.

– Это сработало бы, будь у нас время. Но Мэрфи дал нам всего лишь неделю. У меня ощущение, что на него здорово давят, и он хочет скорее разделаться с этим делом и не собирается предоставлять нам законные пятнадцать дней.

Она налила себе еще кофе. Теперь он остыл, но Мариан все равно выпила его.

– У меня удивительно странное чувство, что в этом деле мы и ни на йоту не приблизились к правде. Учитывая самообладание, которое демонстрирует эта девочка, я просто не могу поверить, что она совершила убийство.

– Тогда кто же, по-твоему, его совершил? Мать?

– Как мне кажется, вполне возможно.

– Но все свидетельствует против тебя. Ты же читала все показания. Ты была на расследовании у коронера и еще раз выслушала всех. Они единогласно показывают на девочку.

– Так оно и есть, но словно бы я вошла к себе домой, вижу, что все вроде бы на месте и все же чувствую – что-то тут не так. Слишком все в порядке. И, кроме того, есть только один очевидец.

– Мать? Она кивнула.

Ред задумчиво посмотрел на нее.

– Не упускай из виду, что неприязнь к матери может завести тебя в тупик. Много раз я убеждался, как глупы бывают родители. Я бы с куда большей охотой поносил бы их, чем ребенка. Но, как правило, это не приносит результатов.

Встав, он пошел по кухне и вернулся еще с двумя чашками кофе.

– Где сейчас девочка?

– У психиатров. Возможно, сегодня Дженингс сможет заняться ею.

– Салли Дженингс отличный специалист. Если ей не удастся размотать ее, это ни у кого не получится.

– Остается лишь надеяться. Кстати, пора брать ноги в руки. Судья Мэрфи хочет, чтобы я взглянула на решение суда о разводе родителей. Мне придется забежать в офис их адвоката.

Мариан отодвинула стул.

– Как Анита и мальчики?

– Как обычно. Анита решила пойти работать часть дня, чтобы стало полегче с деньгами, но я сказал, что только через мой труп. Я слишком насмотрелся, что бывает с ребятами, у которых работают оба родителя.

Она сочувственно кивнула. Порой она искренне удивлялась, как некоторые женатые мужчины могут жить на свою зарплату. Она понимала, почему обувь Реда вечно выглядит так, словно она уже месяца два нуждается в починке.

Он вздохнул.

– Стиви, старший, просто достал нас с мотороллером. Он говорит, что у всех ребят есть в школе.

– И ты собираешься купить его?

– Если мне удастся найти подержанный, долларов за пятьдесят. – Он уставился в стол. – Порой я сам себе кручу голову. Таких лишних денег нет и не предвидится.

– Может, тебе повезет, Ред.

– Буду держать кулаки на счастье. Но порой я просто пугаюсь.

– Что ты имеешь в виду?

– Стиви хороший парень и все такое, но я не перестаю думать обо всем, без чего ему приходится обходиться. Ты понимаешь меня. Может быть, ничего хорошего нет в том, что так много знаешь.

Она кивнула.

– Порой ночью я просыпаюсь, – продолжал он, – от того, что мне снится такая сцена: я сижу за письменным столом, ко мне приводят мальчишку, и я вижу, что это Стиви. И когда я спрашиваю его, почему он это сделал, он говорит мне: «А чего ты ждал, папа? Что я так и буду вечно жить, веря, что луна сделана из зеленого сыра?»

Несколько секунд она смотрела на него. Эти беды преследовали каждого из них. Они и знали и понимали слишком много. Она по-дружески положила руку ему на плечо.

– Тебе достался длинный и тяжелый день. Почему бы тебе не пойти отдохнуть домой?

Он с благодарностью погладил ее по руке.

– Стоит ли? – усмехнулся он. – И Анита до полусмерти перепугается, решив что я заболел или со мной что-то случилось.

 

6

Диплом в рамочке на густо занавешенной стенке говорил, что его обладатель получил степень магистра психологии в Висконсинском университете. Имя в дипломе было выписано строгими готическими буквами – Салли Дженингс. Выдан в июне 1954 года.

Салли Дженингс было тридцать восемь лет, когда она его получила. За спиной было уже пятнадцать лет работы в инспекции по надзору, пока она, упорно занимаясь, прогрызала путь к своей цели. Когда ей удалось скопить денег, она взяла отпуск без содержания на два года и занялась дипломом. И прошло еще два года, прежде чем в ее бывшем отделе открылась вакансия.

У нее было молодое лицо, его совсем не старила седина в волосах, мягкая манера обращения и глубокое понимание детей, с которыми ей приходилось иметь дело. В большинстве случаев они чувствовали, как она к ним относится, и отвечали доверием. Но порой встречались и те, кому удавалось устоять под ее мягким, но неуклонным нажимом. Вот как в этот раз.

Она посмотрела на Дани, сидящую по другую сторону стола. Девочка сидела молча, со спокойным лицом, аккуратно сложив руки на коленях. Салли сразу же заметила, что она тщательно ухаживает за ногтями. Взяв сигарету, она увидела, как глаза девочки следят за ее рукой.

– Хочешь закурить, Дани? – вежливо спросила она, протягивая пачку.

Дани заколебалась.

– Все в порядке, Дани. Тут ты можешь курить. Дани взяла сигарету и зажигалку.

– Спасибо, мисс Дженингс.

Психолог закурила сама и откинулась на спинку кресла. Выпустив клуб дыма, она наблюдала, как он медленно поднимался к потолку.

– Мне нравится смотреть на сигаретный дымок, – рассеянно сказала она. – Словно облачко в небе меняет формы и очертания.

– Мы с девочками так играли в школе мисс Рандольф. Мы называли их Мгновенный Роршах.

Салли Дженингс посмотрела на Дани. В глазах девочки блеснула веселая искорка и тут же исчезла.

– Вы бы удивились, узнав, о чем говорят некоторые девочки. Некоторые из них уже все знают.

– Для своего юного возраста ты довольно много знаешь о психологии.

– Кое-что читала. В свое время мне хотелось заняться ею, но потом я передумала.

– А почему, Дани? Мне кажется, что ты была бы отличным специалистом.

– Не знаю. Может быть, потому, что мне не нравится копаться в мыслях других людей. Или, возможно, потому, что временами мне вообще не хочется ни в чем копаться.

– Ты считаешь, что я лезу к тебе в душу, Дани? Дани посмотрела на нее.

– Но это же ваша работа, не так ли? – откровенно спросила она. – Вы должны понять, почему я дергаюсь, скажем так.

– Это только малая часть того, что я хотела бы уяснить для себя, Дани. Самая малая. Главное – понять, смогу ли я найти способ помочь тебе.

– А если я не хочу помощи?

– Думаю, так или иначе мы все равно помогаем друг другу. Неважно, сознаем мы это или нет.

– Вам тоже нужна помощь? – удивилась Дани.

– Думаю, да. Порой бывает, что я чувствую себя совершенно беспомощной.

– И тогда вы обращаетесь к психологу? Салли Дженингс кивнула.

– За последние пару лет мне приходилось несколько раз обращаться к психоаналитику. Но еще до этого я понимала, что должна досконально разбираться в себе самой, иначе не смогу как следует делать свою работу.

– И как часто вы у него бывали?

– По крайней мере, раз в неделю. Порой и чаще, если у меня было время.

– Мама говорит, что те, кто обращается к психоаналитикам, – больные люди. Она говорит, что это предрассудок, идущий от римской католической церкви.

Салли Дженингс снова посмотрела на Дани.

– Ты считаешь, что твоя мама всегда права?

Дани, не отвечая, смотрела на нее. По глазам девочки психолог поняла, что та отгородилась от нее стеной. Она сразу же сменила тему разговора.

– Врач, который обследовал тебя, говорил мне, что ты жаловалась на боль в грудях. Они уже давно болят у тебя?

Дани молча кивнула.

– Как давно?

Дани медлила с ответом.

– Ведь я не лезу к тебе в душу. Это чисто медицинский вопрос.

– В этом есть что-то плохое? – встревожилась Дани.

Салли видела, как руки девочки невольно метнулись к груди, и ей показалось, что на какую-то долю секунды она поняла причину беспокойства девочки.

– Нет, ничего страшного. Дело в том, что просто врач хочет все уяснить для себя.

– Когда я впервые почувствовала, что они начинают у меня расти, я решила бинтовать грудь. Когда они начали у меня болеть, я перестала это делать. С тех пор они у меня так и болят.

Салли засмеялась.

– Почему ты решила так поступать? Это же очень старомодно. Девочки уже много лет так не поступают.

– Я слышала, как моя мама говорила на эту тему с моими подругами. Она им рассказывала, что так делают гейши в Японии, чтобы выглядеть моложе и не стареть.

– Разве ты не хочешь вырасти, Дани?

– Конечно, хочу, – сразу же ответила Дани.

– Тогда почему же ты так делала? – повторила Салли. Девочка не ответила. – Не потому ли, что ты решила, будто это может понравиться матери?

По тому, как расширились глаза девочки, она увидела, что ее предположение попало в точку. Она заставила себя не поддаваться жалости и продолжила разговор.

– В этом причина, не так ли, Дани? Ты бинтовала груди так, что они начали болеть потому, что думала обрадовать твою мать, если ты не будешь расти? Почему ты так думала, Дани? Мать как-то сказала тебе, что ты заставляешь ее чувствовать себя старой, ибо ты растешь?

Внезапно девочка зарыдала, закрыв лицо руками. Психолог осторожно взяла у нее из пальцев сигарету и положила в пепельницу.

– Многие матери не хотят, чтобы их дети вырастали, Дани. Они хотят, чтобы те вечно оставались детьми, потому что это заставляет их чувствовать себя более значительными, более полезными, более молодыми.

– Мама любит меня, – всхлипнула Дани сквозь пальцы. – Моя мама любит меня.

– Конечно, любит, Дани. Но и любовь порой не мешает матерям делать те или иные ошибки.

Девочка подняла глаза, не вытирая слез, которые блестящими каплями бежали у нее по щекам.

– Я… мне бы не хотелось больше говорить, мисс Дженингс. Могу я вернуться к себе?

Молча посмотрев на нее, Салли кивнула.

– Конечно, Дани, – сказала она, нажимая у себя на столе сигнал вызова надзирательницы. – Мы продолжим наш разговор завтра.

Сквозь стеклянную стенку своего кабинета она наблюдала, как Дани шла по коридору. Она устало вздохнула. Позади у нее был длинный день. И почти ничего не удалось сделать. Может, завтра дела пойдут лучше.

Звуки музыки пробились в ее маленькую комнатку и сквозь закрытую дверь. Ноги сами собой стали отбивать ритм. Через несколько минут, подхваченная волной синкопов, Дани открыла двери и вышла в коридор. Теперь музыка стала громче, и в поисках ее источника Дани оказалась в большом зале, где перед телевизором собрались девочки.

Музыка прервалась, и экран заполнила веселая гладкая физиономия Дика Кларка. Его раскованный голос свободно лился из динамиков.

– Добро пожаловать на Американскую Эстраду! И для начала, чтобы раскачаться, первым номером будет единственное и неповторимое исполнение Чаби Чеккерсом его бессмертной «Давай опять кружиться!».

Захваченная зрелищем, Дани следила, как камера переместилась на заполненную народом танцплощадку. Большинство из ребят носили спортивные куртки, и девушки, под стать им, были одеты столь же небрежно и свободно. После нескольких секунд молчания, когда все стояли в ожидании, из динамика грянула мелодия. Хрипловатый голос певца, скандировавшего ритм, наполнил комнату.

Несколько девочек разделились на пары и принялись танцевать перед телевизором. С дальнего конца комнаты за ними наблюдала надзирательница, невольно отстукивая ногой ритм.

– Ты танцуешь твист, Дани?

Дани повернулась. Это была девочка, которая сидела рядом с ней за обедом. Она кивнула.

– Да, Сильвия. Девочка улыбнулась.

– Как насчет того, чтобы показать им?

Дани улыбнулась в ответ.

– Давай.

Поймав ритм, девочки опустили плечи, округлив их, и придали лицам каменно-невозмутимое выражение. Вращаясь на одном месте, словно приклеенные к пятачку пространства, они не смотрели друг на друга. Каждая не поднимала глаз выше колен партнерши.

После нескольких минут молчания, в течение которых они проверяли искусство друг друга, стали разговаривать.

– У тебя отлично получается, – сказала Сильвия.

– Хотя не так хорошо, как у тебя.

– Я люблю танцевать, – призналась Сильвия. – Этим я и хотела бы заниматься. Стать про. Танцовщицей.

– Да ты уже и сейчас отличная про.

Сильвия гордо улыбнулась. Она была чуть выше Дани, примерно на год старше, со светло-каштановыми волосами и голубыми глазами.

– Давай попробуем другие заходы.

– О'кей.

– Халли-галли.

Улыбнувшись, Дани подстроилась под ее па.

– А теперь мэдисон. – Дани закружилась вокруг нее, а потом они поменялись местами.

Сильвия громко рассмеялась.

– А теперь мы пришибем их ватусси!

Музыка, чувствовалось, близилась к финалу, и девочки стали плести кружева быстрых шажков, родившихся в джунглях. До последней секунды, пока музыка не взмыла кресчендо и не замер последний звук голоса певца, Дани не прекращала движения.

Тяжело переводя дыхание, девочки остановились, глядя друг на друга.

– Мне жутко нравится, – вздохнула Сильвия.

– Как и всем, – согласилась Дани.

Снова заиграла музыка. Сильвия посмотрела на Дани.

– Давай еще раз?

Дани покачала головой.

– Из-за сигарет не хватает дыхания. На этот раз я передохну.

Сильвия улыбнулась.

– У меня есть лишний никель для коки. Поделимся.

– Спасибо. – Дани могла бы и сама купить для себя напиток, но это было бы невежливо. Она приобретет следующую.

Подойдя к автомату, Сильвия вернулась с бутылочкой «Кока-Колы». На соседнем столике было несколько соломинок. Две из них она сунула в бутылочку и села.

– Давай присаживайся.

Расположившись так, чтобы им был виден экран телевизора, они стали сосать коку. Пошла реклама, и они следили за ней с еще большим вниманием, чем за номерами самой программы.

– Рекламу жвачки дают обычно в конце.

Снова появился Дик Кларк и зазвучала музыка. Сильвия повернулась к Дани.

– Сегодня у тебя опять копались в мозгах?

Дани кивнула.

– И кто тебе тянул жилы? Дженингс?

– Да.

– Она еще не так плоха, с ней можно иметь дело. Но есть еще один старик, главный тут. Когда он смотрит на тебя своими рыбьими глазами, прямо мороз дерет по коже.

– Я его не знаю, – сказала Дани.

Несколько минут они следили за танцорами на экране. Камера вплотную приблизилась к одной паре. Юноша был высок и симпатичен, волосы его торчали высоким коком по последней моде. На девушке был свободный свитер и юбка. Заметив, что камера смотрит на них, они выдали небольшое представление.

– А парень в самом деле симпатичный. Похож на моего дружка.

– Он чуть смахивает на Фабиана.

– Мой парень как две капли воды похож на Фабиана, – гордо сказала Сильвия. – На это я первым делом и клюнула. Я думаю, что Фабиан самый замечательный.

– А мне больше нравятся Рикки и Френки Авалон. Они еще и петь могут, когда танцуют.

– Как и Элвис. Но я не об их голосах говорю. У Фабиана он тоже есть. Ему стоит только взглянуть на меня, и я уже вся плыву. – Она взглянула на Дани. – А у тебя есть дружок?

– Нет.

– Но хоть был?

Дани покачала головой.

– Не по-настоящему. Ничего серьезного.

– А разве тот парень не был твоим дружком? Ну, тот, которого… Дани покачала головой.

– А я думала, что был, – сказала Сильвия. – Потому что они тебя сунули к нам. Вишенок они держат в другом домике. Ты хочешь сказать, что у тебя был кто-то другой?

– Я не хочу говорить об этом.

Сильвия откинулась на спинку стула.

– А я своего потеряла.

– Где он?

Сильвия ткнула пальцем в направлении окна.

– Там, у ребят.

– Как он сюда попал?

– Они зацепили нас вдвоем. Риччи угнал машину, чтобы покататься. Мы поехали в Голден Гейт-парк. И копы нас там и накрыли.

– Я чего-то не понимаю. Почему они к вам прицепились? Сильвия расхохоталась.

– Пошевели мозгами. Я же тебе сказала, что Риччи угнал машину. Кроме того, утром там были только мы вдвоем и на заднем сидении занимались, сама знаешь чем. – Она допила коку. – Ребята, это было как во сне! Ну, ты знаешь, как это бывает, точно? – Она вздохнула. – Мы опустили верх у машины, луна, музыка из приемника. Мы там прямо уже стояли на ушах, когда нас зацапали эти «неприкасаемые». Вот тогда уж пошло черт-те что.

– Я возьму еще коку, – поднялась Дани.

Когда она вернулась обратно к столу, Сильвия смотрела на молодого певца, который делал приглашающие жесты.

– На самом деле он не поет, – сказала Сильвия. – А только шевелит губами под пластинку.

– Откуда ты знаешь?

– Ты что, не следишь за оркестром? Кроме того, идет сильное эхо. Это только в студии для звукозаписи получается. – Она всмотрелась в лицо певца, поданное крупным планом. – Но он милашка, хотя не такой, как Фабиан. Ты сегодня получала письма?

Дани покачала головой.

– Нет, я ни от кого не жду.

– А другие получают. Я все жду письма от Риччи, но так пока и не получила. Он передал, что пишет мне каждый день. – В голосе ее была печаль. – Тебе не кажется, что эти перехватывают их, а?

– Не думаю.

– Если до завтра я от него ничего не услышу, я умру!

– Не волнуйся, услышишь, – успокоила ее Дани. Девочки замолчали, приникнув к коке.

 

7

Я подошел на Пристань незадолго до наплыва покупателей. Хозяева тщательно чистили лотки и прилавки, артистически раскладывая в колотом льду распростертые клешни крабов, обрамляли выкладку товаров яркими стеклянными подносами с только что сваренными розовыми креветками. Здесь же располагались лотки со свежевыпеченным грубым хлебом, и в воздухе витал аромат рыбного рынка.

Я прошел мимо Морского Музея. Рыболовецкие боты уже были пришвартованы до утра, и набегающие волны слегка покачивали их. Вдоль Пристани располагалось множество лавочек. Прилавок одной из них, почти в середине был покрыт выцветшим брезентом. На нем крупными буквами было слово «РИЧЧИО».

Я остановился. Человек, раскладывавший по соседству крабов, коротко бросил мне:

– Сегодня они закрыты.

– Вы не знаете, где я мог бы найти их?

Бросив очередного краба, он подошел ко мне.

– Вы репортер?

Я кивнул.

– Они на похоронах. Церемония состоится сегодня утром. Вы пришли взять интервью у членов семьи?

– Определенным образом.

– В мальчишке не было ничего хорошего, – разговорился он. – Никогда не помогал своим в лавке. Не хотел пачкать руки рыбой, как его братья. Считал себя выше этого. Я говорил его отцу, что он плохо кончит.

– Где будут проходить похороны? – спросил я.

– У Масконьяни.

– Где это?

– Вы знаете, где «Бимбо»? – спросил он.

Я снова кивнул.

– На другой стороне улицы, примерно в квартале вниз.

– Спасибо.

Я двинулся к машине. Мне удалось припарковаться недалеко от похоронной конторы. Она была из белого камня с мраморным фасадом. Открыв двери, я вошел внутрь.

Постояв в темноватом фойе, пока глаза не привыкли к полумраку, я подошел к указателю на стене. Моментально за спиной у меня вырос человек в темном костюме.

– Чем могу служить, сэр? – приглушенным голосом спросил он.

– Риччио?..

– Вот сюда, пожалуйста.

Я проследовал за ним до лифта. Он нажал кнопку, и дверь открылась.

– Не знаю, здесь ли еще семья. Возможно, они уже отбыли, но вы можете оставить свою фамилию в книге у дверей. Помещение А.

– Благодарю вас.

Дверь лифта закрылась. Когда она снова открылась, выпуская меня, я обнаружил, что помещение А было как раз по другую сторону коридора.

Я заглянул в приоткрытую дверь. Под аркой в дальнем конце зала стоял гроб, заваленный цветами. Толстый ковер приглушал мои шаги. Встав в стороне, я огляделся.

Вот я и нашел человека, которого убила моя дочь. С первого взгляда казалось, что он просто спит. Похоронное бюро поработало на славу.

Он был красив, с густыми черными волосами, откинутыми с высокого лба. Нос у него прямой и крупный, а линия рта говорила о жестокости и чувственности. Ресницы у него были длинными, как у девушки. Я почувствовал, как во мне поднимается жалость к нему. Ему, должно быть, было не больше тридцати с лишним.

За спиной я услышал глубокий вздох, переходящий в стон. Удивившись, я обернулся.

В алькове сбоку от арки сидел маленький хрупкий старичок на небольшом стуле с прямой спинкой. Хотя мне пришлось пройти мимо, я не заметил сидящего. Он посмотрел на меня, и в зрачках его отразилось пламя свечей.

– Я его отец, – невнятно пробормотал он. – Вы знали моего сына? Я отрицательно покачал головой, подойдя к нему.

– Примите мои соболезнования, мистер Риччио.

– Grade, – с трудом вымолвил он, пока его усталые глаза изучали меня. – Мой Тони, он не такой плохой мальчик, как они говорят, – прошептал он. – Просто ему много надо было.

– Я верю вам, мистер Риччио. – Никто из нас не является таким плохим, как о нем могут сказать люди.

Из-под арки донесся голос.

– Папа! С кем ты там говоришь?

Повернувшись, я увидел стоящих под аркой молодых мужчину и женщину. Мужчина очень походил на человека в гробу, хотя черты лица у него были грубее и проще. Женщина была в черном платье такого непроглядного черного цвета, которое носят только итальянки на похоронах. Волосы ее были покрыты длинной шалью, а на опухшем усталом лице проглядывали следы красоты.

– Это другой мой сын, Стив, – представил старик. – И невеста моего Тони, Анна Страделла.

Молодой человек изумленно вгляделся мне в лицо.

– Папа! – хрипло сказал он. – Ты знаешь, кто это такой?

Старик поднял голову.

– Он отец девчонки! Ты не имеешь права говорить с ним. Ты же помнишь, что сказал адвокат.

Старик уставился на меня, затем повернулся к сыну.

– Какая моя дело, что сказал адвокат? Я видел лицо этого человека, когда он стоял у гроба. И на нем была та же печаль, что в моя сердце.

– Но, папа, – запротестовал молодой человек, – адвокат сказал – не говорить с ним, если мы будем подавать в суд. Это может помешать нашему делу!

Мистер Риччио поднял руку.

– Стоп! – твердо сказал он, и на лице его появилось странное выражение достоинства. – Потом пусть дерутся адвокаты. А сейчас мы равны с ним, два отца, дети которых навлекли на них печаль и позор.

Он повернулся ко мне.

– Садитесь, мистер Кэри. И простите моего мальчика. Он еще слишком молод.

– Благодарю вас, мистер Риччио.

Молодой человек сердито отвернулся от нас и вышел из комнаты. Девушка осталась стоять, наблюдая за нами. Я взял два стула, стоящих вдоль стены, и один предложил ей. Помедлив, она села. Я занял другой.

– Примите мое сочувствие, мисс Страделла.

Она молча кивнула. На ее бледном лице выделялись только глаза.

– Это была ваша малышка? – спросил мистер Риччио. – Как она? Я не знал, что ему ответить. Имел ли я право сказать ему, что с ней все в порядке, когда его сын лежит в гробу рядом с нами? Он понял, что я чувствую.

– Бедная ребенок, – посочувствовал он. – Она всего лишь дитя. – Он посмотрел мне в лицо. – Почему вы пришли, мистер Кэри?

– Посмотреть на вашего сына. – Я увидел, как расширились его глаза. – Не для того, чтобы проклинать его, – заторопился я, – но чтобы выяснить кое-что относительно моей дочери.

– Не смущайтесь, мистер Кэри. Вы имеете полное право стараться помочь своей дочери.

– Спасибо, что вы понимаете меня, мистер Риччио.

– И что же вы хотели бы узнать?

– Были ли у вашего сына какие-то близкие друзья?

Он пожал плечами.

– Друзья? – переспросил он. – Нет. У него не было друзей. Его другом могла быть Анна, на которой он собирался жениться. Его братья, Стив и Джон, – они тоже могли считаться его друзьями. Но никто из них ему не был нужен. Он хотел лишь попасть в высшее общество.

Старик горько усмехнулся, и глаза его затуманились воспоминаниями.

– Когда Тони был совсем маленьким, он говорил мне: «Пап, пап, посмотри наверх. Вон туда, на Ноб-хилл. Когда-нибудь я буду там жить. Вон там наверху, где ты больше не будешь пахнуть рыбой!» Я смеялся. – «Тони, – говорил я. – Иди учи свои уроки. Играй в бейсболл, как все хорошие мальчики. Может быть, когда-нибудь ты будешь как Ди Маджио и купишь своему папе большой ресторан на Пристани. А пока перестань мечтать.» Но Тони вечно мечтал. Когда он кончил школу, то не захотел стать вторым Ди Маджио. Он хотел быть артистом. Он отпустил бороду и стал шляться по кафе. Каждый день он приходил домой поздно и спал до полудня. Он не выходил в море на лодке, как его братья. У него были такие нежные руки. Когда ему было двадцать лет, он получил работу у торговца искусством. У такой толстой леди. Через год он перешел на другую. Куда больше. Рядом с «Гампом».

Как-то в один день он подошел к моему прилавку с красивой леди. «Это жена моего босса», – сказал он. Они ели креветок, клешни крабов и смеялись, как дети. Потом они ушли. А чуть позже я прочел в газете, где было о боссе и о его жене, что они развелись. Я беспокоился о работе моего Тони, но как-то он приехал ко мне в новой машине. Дорогой. Не в американской. В иностранной.

«Папа! – Сказал он. – Все в порядке. Теперь я работаю на жену босса. Она та еще штучка. У нее много денег. И ты знаешь, где я живу?»

«Нет, – сказал я. – А где ты живешь, Тони?»

Он показал мне наверх.

«Вон там наверху, папа, – сказал он. – Как раз на Ноб-хилл, где, как я всегда говорил, и буду жить. И знаешь, папа, все так и стало. Там наверху совершенно не пахнет рыбой!»

Старик посмотрел на гроб, а потом снова на меня.

– И с тех пор Тони больше не пах рыбой. Он вообще больше ничем не пахнет.

Я сидел, застыв в молчании, а потом поднялся.

– Вы были очень любезны, мистер Риччио, что поговорили со мной. Прошу прощения, что обеспокоил вас в такие минуты.

Старик поднял голову и кивнул мне, но по глазам было видно, что он уже где-то далеко отсюда. Он смотрел на гроб, и губы его шевелились.

– Я буду молиться за вашу дочь, – сказал он, – как и за моего сына. Я повернулся к девушке.

– Мисс Страделла.

Она смотрела на старика, но тот по-прежнему не отрывался от гроба. На лице его жили только глаза.

– Подождите меня снаружи! – шепнула она.

Кивнув, я вышел, миновав младшего брата, ждавшего в первой комнате. Он вспыхнул, когда я проходил мимо него, и направился в альков. Я не стал дожидаться лифта, а спустился по лестнице и вышел на улицу.

Теперь мне предстояло ждать, и я прислонился к машине. Когда она вышла, я увидел, что она, озираясь, ищет меня.

– Мисс Страделла! – позвал я.

Она торопливо направилась к машине. Оказавшись рядом со мной, она через плечо оглянулась на похоронную контору.

– Лучше залезем в машину. Стив с отцом могут выйти каждую минуту. Не хочу, чтобы видели, как я разговариваю с вами!

Я открыл дверцу, и она оказалась в салоне. Я обошел автомобиль и, сев в него, включил двигатель.

– Куда?

– Куда угодно, – нервничая, ответила она. – Куда угодно, но только подальше отсюда.

Я влился в уличное движение и развернул обратно в сторону Эмбаркадеро. Мы проехали не меньше полумили, прежде чем она снова заговорила. Голос у нее был хриплый и напряженный.

– Вы ищите письма?

Я бросил на нее удивленный взгляд. Мне не приходило в голову, что это может быть так просто.

– Они у вас?

Она не ответила.

– Шантаж – это очень грязное дело, – сказал я. – За него можно на много лет оказаться в тюрьме.

– У меня их нет, мистер Кэри. Но я знаю, у кого они. – На глаза ее навернулись слезы. – Будь проклят Тони и душа его в аду! – с силой произнесла она. – Я не должна была слушать его. Я должна была сжечь эти проклятые письма, как только он их мне дал!

Я завернул за угол и выключил двигатель.

– У кого они?

Она прижала к глазам носовой платок.

– У моего брата.

– Где он? Я хочу поговорить с ним.

– Не знаю. Я отдала их ему в пятницу вечером. И с тех пор я его не видела.

– Вы передали ему письма?

– Да. Он обманом выманил их у меня. В половине одиннадцатого он пришел ко мне домой и сказал, что Тони просит вернуть их. Конечно, я передала ему. Я была только рада избавится от них. А в одиннадцать я услышала новости по телевизору и поняла, что он собирается делать.

– Как вы это поняли?

Она посмотрела на меня.

– Лоренцо точно такой же, как Тони. Вечно ищет, как бы получить большие деньги. Он был у меня, когда Тони вручил мне эту пачку. И слышал, что Тони говорил о них. Я хотела сжечь их, но Тони мне не позволил. «Эти письма – наш страховой полис», – сказал он. Он считал, что, когда для него придет время избавиться от старухи, эти письма гарантируют ему столько денег, что их хватит нам на весь остаток жизни.

– Тони всегда говорил мне что-то такое. Он был вечно занят этим. Вечно хотел прокручивать какие-то большие дела. Завтра, вот завтра все будет. Когда он стал работать у вашей жены, то сказал, что это только вопрос времени. Он не может выносить ее, говорил он. Даже когда она притрагивается к нему, его, мол, мутит, но она сходит с ума по нему, и, когда придет время, у него будут деньги. Всегда только деньги. Он приходил ко мне, чтобы отдохнуть от нее.

– Вы читали эти письма?

Она покачала головой.

– Нет. Когда он дал их мне, они были в большом коричневом конверте, запечатанном.

– Он что-нибудь говорил вам о моей дочери?

– Нет. Хотя, минуточку. Да, говорил. Как-то раз, примерно год назад. Он сказал, что девочка растет не по дням, а по часам, и, если мать не обратит на это внимания, в семье появится настоящая красавица. И старухе это не понравится.

– Он ничего больше не говорил?

– Нет, больше ничего.

– Знает ли кто-нибудь еще о письмах, кроме вас и вашего брата? Его братья?

– Тони дрался с братьями, как кошка с собакой. Они считали его никуда не годным типом, а он называл их ничтожествами. Он никогда им ничего не говорил.

Я вынул сигарету и закурил.

– Ренцо звонил вам? – спросила она.

– Нет. Он написал моей бывшей теще. Он сказал, что прочел письма и что, если она хочет получить их, то должна выложить приличную сумму. – Я посмотрел на нее. – Где живет ваш брат? Может быть, мы его там найдем?

Она засмеялась.

– Неужто вы думаете, что я не пыталась? Я ходила туда и искала его. Его хозяйка сказала, что он уехал в пятницу поздно вечером. И она не знает, куда он делся.

– У него есть какая-то подружка? Она покачала головой.

– Вокруг него вечно крутились девки, но никого из его девиц я не знаю. Когда умерла мама два года назад, Ренцо куда-то переехал. Я его видела только, когда ему были нужны деньги.

– Вы живете одна? – спросил я.

Она кивнула и снова начала плакать.

– Я всегда думала, что в один день Тони придет ко мне домой. Он и пришел домой, подумал я, но не так, как она хотела.

– Простите, мисс Страделла.

– Не стоит извиняться. Я плачу не из-за Тони. Все было давным-давно. Я все знала, хотя его отец ни о чем не догадывался. Теперь, может быть, Стив станет разговорчивее. Пока Тони был жив, он не осмеливался и рта открыть.

Я вспомнил о пылающем негодованием молодом человеке, которого видел в похоронном бюро. Я подумал, что между ними что-то есть, судя по тому покровительственному виду, с которым он держал ее под руку.

– Уверен, что так и будет. Она опять вытерла глаза.

– Что вы собираетесь делать с Ренцо?

– Ничего, – сказал я, – если до среды мне не удастся найти его и получить обратно письма.

– А если не удастся? Голос у меня охрип.

– В среду миссис Хайден встретится с ним. Когда они будут обмениваться письмами и деньгами, я буду на месте с полицией.

Она замолчала, размышляя над моими словами.

– Где я могу найти вас завтра утром?

– Я буду разъезжать. Лучше я вам позвоню.

– Хорошо. – Она вынула маленький блокнотик из сумочки и нацарапала номер телефона. Оторвав страничку, вручила ее мне. – Тут мой домашний телефон. Звоните мне часам к четырем. Я попробую разыскать для вас Ренцо.

 

8

– Ну, и что ты думаешь, Салли? – спросила Мариан Спейзер, ставя на стол два стакана с кофе. – Девочка в самом деле не в себе?

Психолог сдвинула крышечку с пластикового стаканчика и отпила глоток черного кофе.

– Конечно, она страшно взвинчена. В противном случае она бы не была здесь. А вот насколько – об этом пока трудно судить. Но если ты спросишь, носит ли ее возбуждение агрессивный характер, имеется ли у нее склонность, скажем, к паранойе, я отвечу – не думаю. Во всяком случае, исходя из того, что мне пока удалось уяснить. Конечно, вполне возможно, что эти качества могут со временем проявиться.

– Она по-прежнему отказывается рассказывать?

– Говорит она, во всяком случае, не очень много. Хотя кое-что мне удалось понять.

Мариан вопросительно взглянула на нее.

– Немного. Но, в конце концов, с этого можно начинать. Похоже, Дани очень нуждалась в доказательствах любви со стороны своей матери.

– Иными словами, она испытывала чувство вины перед ней. Психолог улыбнулась.

– Давай, Мариан. Ты лучше меня знаешь, как делать подобные выводы. Ребенок неизбежно испытывает определенное чувство вины перед родителями.

– Я имею в виду чувство вины за конкретное действие.

– Ты хочешь сказать, что на самом деле Дани чувствует себя виноватой перед матерью за то, что лишила ее любовника?

– Да. Сначала в сексуальном смысле, а потом и в физическом, убив его.

Салли Дженингс закурила и отпила еще глоток кофе.

– Конечно, в том что ты говоришь, есть определенная правда. Но из нее не обязательно делать такие выводы. Мы пытаемся понять нечто основное, что таится в душе Дани и к чему она старается нас не допустить. Если мы сможем это вытянуть из нее, то мы поймем, по какому пути двигаться.

– Судья Мэрфи передал мне копию решения по бракоразводному процессу ее родителей.

– Ну? – Брови Салли поползли вверх. – И что же ты там обнаружила?

– Ничего особенного. Ты же знаешь, как решаются такие дела. Все обговорено еще до обращения в суд. Но там есть кое-что. В самом конце слушания мать Дани пыталась лишить полковника Кэри права на свидания с дочкой.

– В данном случае это вполне нормально. Каждый родитель ревнует к другому.

– Но она представила совершенно прелестное обоснование. Она сказала, что на самом деле полковник Кэри не отец Дани.

Психолог на несколько минут задумалась.

– Что ты думаешь, Салли?

– Не об этом. Такое меня не удивляет. Когда супруги встречаются в суде, тут уж ничему не надо удивляться. Я думаю, знает ли об этом Дани.

– Ты считаешь, она знает?

– У детей есть свои способы, которыми они добираются до самых больших секретов. И если она это знает, то мы совершенно не на том пути. – Салли посмотрела на инспектора. – Если бы только она раскрепостилась. Тогда я, по крайней мере, знала бы, что посоветовать.

– А если она этого не сделает?

– Ответ ты знаешь так же хорошо, как и я, Мариан. Придется послать ее в Перкинс на три месяца для обследования.

Мариан ничего не ответила.

– Больше я ничего не смогу сделать. Мы не можем позволить себе упустить малейший шанс. Мы должны быть уверены, что ребенок не страдает глубоким нервным расстройством, что у нее нет параноидальных проявлений, прежде чем мы решимся предоставить ей то, что хоть отдаленно напоминает нормальную жизнь.

По голосу психолога Мариан поняла, что та несколько раздосадована.

– Может, тебе и повезет. Может, сегодня она начнет разговаривать.

– Надеюсь, – раздраженно бросила Салли. – Когда ты встречаешься с матерью Дани?

– Сегодня днем. Так что мне лучше двинуться.

Мариан проследовала за дворецким по большому холлу, мимо великолепной полуокруглой мраморной лестницы ей предстояло пройти в другое крыло дома. Прекрасный дом, подумала она, ничем не напоминающий те жилища, которые ей доводилось посещать во время других расследований. Все вокруг говорило о художественном вкусе ее владелицы.

В конце коридора дворецкий открыл двери.

– Прошу вас, мадам. Мисс Хайден ждет вас.

Мастерская была большой и светлой, а стена, выходящая на северную сторону, была вся из стекла. Сквозь нее Мариан видела гавань. Бей-бридж и за ними Окленд.

Держа в руках газовую горелку, из носика которой вырывалось пламя, Нора работала у окна. Лицо ее было закрыто тяжелой защитной маской и темными очками. На ней был выцветший испятнанный комбинезон и толстые перчатки. Она посмотрела на Мариан, когда та вошла.

– Через минутку я освобожусь, – приглушенным голосом из-под маски предупредила она.

Кивнув, Мариан остановилась, рассматривая ее. Нора работала с тонкими полосками металла, быстро приваривая их к каркасу из арматуры. Очертания скульптуры оставались для Мариан столь неопределенными, что она затруднялась определить замысел скульптора. Повернувшись, она стала осматривать мастерскую.

На столах стояли статуэтки и скульптуры в разной стадии готовности. Все носило на себе следы прикосновения человеческой руки. На длинной стене красовалась серия фотографий и рисунков в рамках. Подойдя, Мариан стала рассматривать их.

Среди набросков был большой этюд углем статуи «Умирающего человека», ныне находившаяся в Музее Гугенхейма в Нью-Йорке. Рядом с ним – фотография «Женщины в сетях», за которую Нора получила премию Элиофхайма. Еще выше – снимок гигантского настенного барельефа «Спокойствие – это мир женщины», приобретенного Объединенными Нациями. Были наброски вперемешку со снимками и других работ, но Мариан узнала только эти три.

Услышав за спиной металлический звук, она повернулась. Нора выключила горелку. Из носика ее вырвался синеватый язычок, который, трепыхнувшись, исчез. Она подняла маску на голову и стянула перчатки.

– Простите, что задержала вас, мисс Спейзер. Но есть вещи, которые не могут ждать.

Мариан не ответила. Она ждала следующих вопросов. Неизбежных в данной ситуации. Например, как Дани? Но они не последовали.

Вместо этого Нора принялась снимать маску, и ее пальцы оставили черный след на щеке.

– Я с головой ушла в работу. Все эти дела чертовски выбили меня из расписания.

– Постараюсь не слишком долго задерживать вас.

Нора посмотрела на нее, и Мариан подумала, уловила ли она сарказм, прозвучавший в ее словах.

– Мы можем попить чаю, пока разговариваем. – Нора нажала кнопку на стене рядом со своим рабочим местом.

Почти сразу же дворецкий открыл двери.

– Да, мэм.

– Мы хотим чаю, Чарльз.

Кивнув, он исчез. Нора расположилась на небольшом уютном диване, рядом с которым стояли кофейный столик и несколько стульев. Мариан села напротив нее.

– Предполагаю, что вы хотите услышать от меня рассказ о Дани. Мариан кивнула.

– Честно говоря, я не знаю, что и говорить. – Нора взяла сигарету из ящичка на столике. – На самом деле Дани совершенно обыкновенный ребенок.

Мариан не уловила, сказала ли Нора эти слова с осуждением или с оправданием. Звучали они так, словно она признавалась в своей неудаче.

– Слово «обыкновенный» может означать совершенно разное понятие по отношению к тому или иному ребенку, – возразила она. – Мы же в ходе наших обследований выяснили, что Дани высокоинтеллектуальная и тонко чувствующая девочка.

– Неужто? Приятно слышать.

– Кажется, вы удивлены.

– В некоторой степени, – призналась Нора. – Но могу предположить, что мало кто из родителей по настоящему осведомлен о способностях своих детей.

Мариан на это ничего не ответила. Родители, которые интересуются своими детьми, осведомлены обо всем.

– Расскажите мне, как вообще Дани вела себя дома. Я знаю, как она себя чувствовала в школе.

Нора с любопытством посмотрела на Мариан.

– Вы утром уже были у мисс Рандольф? Мариан кивнула.

– Кажется, ей там очень нравилось. Похоже, что ее очень любили. И учителя и одноклассники Дани – все в голос говорят о ней как об очень хорошей девочке.

Она не добавила, что по мнению тех, с кем она разговаривала, казалось странным, что Дани не проявляла большого интереса к обычным для девочек занятиям. Она пользовалась репутацией одиночки. Дани предпочитала бывать в компании тех, кто был старше ее, хотя на вечеринках и на танцах она вела себя достаточно непринужденно.

– Я рада это слышать, – сказала Нора.

Вошел дворецкий, и, пока он сервировал столик, обе молчали. Когда Чарльз, поклонившись, вышел, Нора искоса посмотрела на Мариан.

– С чего мне начать?

– С чего хотите. Чем больше мы будем знать о Дани, тем лучше будем вооружены, чтобы помочь ей.

Нора кивнула.

– Здесь, в доме, Дани вела совершенно обыкновенную жизнь. Еще несколько лет назад у нее была няня, которая воспитывала ее с детства. Затем Дани решила, что она уже достаточно большая, и я отпустила няню.

– Это она так решила? – спросила Мариан. – Вы имеете в виду Дани.

– Да. Она почувствовала, что больше не ребенок.

– И кто тогда присматривал за ней?

– Дани всегда могла быть предоставлена сама себе. Виолетта, это моя горничная, следила за ее одеждой и за моей. Кроме этого, Дани не нуждалась в каком-то особом внимании.

– Часто ли она бывала вне дома? – спросила Мариан. – Я имею в виду, со своими сверстниками, мальчиками и девочками?

Нора задумалась.

– Не могу припомнить. Но вы же понимаете, что я очень занята. Я не могла ходить за Дани по пятам. Помню, как я злилась на свою мать, когда она вечно спрашивала меня, где я была. И я не хотела, чтобы Дани испытывала те же чувства по отношению ко мне. Как-то, несколько месяцев назад, она пришла с вечеринки и я спросила ее, как там было. Она ответила, что очень хорошо, но когда я стала расспрашивать подробнее, она отделалась самыми общими словами. Танцевали и играли. Затем она как-то странно посмотрела на меня и раздраженно сказала: «Ну, ты же знаешь, мама. Детские игры. Все это было так глупо и по-ребячески, что я просто устала от них.» Я понимала, что она имеет в виду. В ее возрасте я чувствовала то же самое.

– Какие у нее были отношения с мистером Риччио? – спросила Мариан.

Нора с интересом посмотрела на нее.

– Отличные, – быстро ответила она. Слишком быстро, подумала Мариан. В голосе ее появился какой-то надлом. – Она очень любила Рика. Она всегда любила моих друзей больше, чем своих.

– Вы имеете в виду друзей мужского пола?

Поколебавшись, Нора кивнула.

– Думаю, что да. Поскольку я занимаюсь таким творчеством, у меня немного друзей-женщин.

– Как вы думаете, Дани могла пользоваться определенной привязанностью со стороны мистера Риччио?

И снова она чуть помешкала.

– Вполне возможно. Дани всегда привлекала внимание мужчин. Я помню, как она была привязана к моему второму мужу. Когда в доме появился Рик, она, вполне возможно, перенесла эти чувства и на него. Мне кажется, под этим скрывалось желание иметь отца.

Мариан кивнула.

– Вы же знаете, что ее отец прекратил посещать ее, когда Дани исполнилось восемь лет. Она очень переживала из-за этого. И уже не подсчитать, сколько я раз пыталась объяснить ей причины, по которым он не может приезжать.

– Мне было бы любопытно узнать о них, – сказала Мариан. – В самом деле, как он изложил причины, по которым прекратил визиты сюда?

– В сущности, я не могу назвать их. В то время он много пил. Мы и развелись из-за его непомерного пьянства. Год от года становилось все хуже и хуже. Он пил все основательнее и жил на катере, который снимал в Ла Джолле. Предполагаю, что со временем для него стало обременительно ездить в Сан-Франциско, чтобы повидаться с Дани.

– Понимаю. И что вы сказали Дани?

– Что ее отец очень занят и не может бросить работу, чтобы приезжать к ней. Что еще я могла ей сказать?

– Упоминала ли когда-либо Дани какого-нибудь мальчика или мальчиков, к которым она испытывала бы интерес?

Нора покачала головой.

– Не думаю.

– Может быть, какого-нибудь человека? Мужчину?

Мариан показалось, что лицо Норы слегка побледнело.

– К чему вы клоните, мисс Спейзер?

Мариан спокойно наблюдала за ней.

– Я пытаюсь выяснить, с кем Дани могла быть в сексуальных отношениях?

Лицо Норы теперь покрылось глубокой бледностью.

– Вы хотите сказать…? Мариан кивнула.

– Господи! – Несколько секунд Нора молчала. – Она же не…

– Нет, она не беременна.

Нора испустила вздох облегчения. Она даже выдавила из себя улыбку.

– Слава Богу хоть за это.

Мариан заметила, что в уголках ее глаз блеснули слезинки. В первый раз она почувствовала какую-то жалость к женщине, сидящей напротив нее.

– Вы считаете, что это мог быть мистер Риччио? – спросила она.

– Нет, – резко ответила Нора. Затем она заколебалась. – Я имею в виду… я не знаю, что и думать. Это известие просто потрясло меня.

– Так всегда бывает.

Теперь голос у Норы звучал почти нормально.

– Так я и предполагала. Но всегда потрясает, когда становится ясно, что твой ребенок растет куда быстрее, чем тебе кажется.

Она неплохо восприняла эту новость, подумала Мариан. Без истерик, без сетований и проклятий. Просто как факт – ребенок вырос.

– Она часто оставалась наедине с мистером Риччио?

– Думаю, что да. Ведь, кроме того, он и жил здесь.

– Но вы имели представления, что между ними существуют какие-то отношения?

– Нет, – с полной определенностью опровергла Нора. – Никоим образом. – Она посмотрела на Мариан, и в глазах ее легкой тенью мелькнула тревога. – А что… Дани что-то рассказывала?

Мариан покачала головой.

– Дани ничего не говорит. И это одна из причин, почему с ней так трудно. Дани вообще ни о чем не хочет говорить.

Она заметила, как прямо на глазах на щеки Норы стал возвращаться румянец.

– Еще чаю, мисс Спейзер? – спросила Нора, и голос ее снова обрел вежливые интонации.

– Нет, благодарю вас. Нора наполнила свою чашку.

– Что, по вашему мнению, ждет Дани?

– Трудно сказать, – ответила Мариан. – Решать суду. В данный момент есть шанс, что ее пошлют в Перкинс для наблюдений. Психиатру здесь ничего не удается вытянуть из нее.

– Но Дани не больна!

– Конечно, нет, – сразу же отреагировала Мариан. – Но она убила человека. Это может говорить о параноидальных наклонностях. – Она внимательно наблюдала за Норой.

– Да это просто смешно! Дани не более неуравновешенная, чем я! Вот это вполне вероятно, про себя подумала Мариан. Почти сразу она почувствовала угрызения совести. Она не имеет права упускать из виду такое признание.

– Я пришлю к ней врачей по моему собственному выбору, – внезапно сказала Нора.

– Это ваше право, мисс Хайден. Может, это и пойдет на пользу. Вполне возможно, что врач, которого вы сами выберете, легче завоюет доверие Дани.

Нора поставила чашку с чаем, и Мариан поняла, что беседа окончена.

– Есть ли еще какая-нибудь информация, которой я могу снабдить вас, мисс Спейзер?

Мариан отрицательно качнула головой.

– Не думаю, мисс Хайден. – Она поднялась. – Только еще одно.

– Да?

– Могу ли я увидеть комнату Дани?

Нора кивнула.

– Я попрошу Чарльза показать ее вам.

Мариан, следуя за дворецким, прошла по полукруглой мраморной лестнице.

– Как мисс Дани, мэм? – из-за плеча спросил Чарльз.

– С ней все в порядке.

Пройдя марш лестницы, они направились через холл. Чарльз остановился перед дверью.

– Вот это комната мисс Дани.

Он открыл перед Мариан дверь, и та вошла. Когда Чарльз последовал за ней, из интерфона на стене донесся голос Норы.

– Чарльз.

– Да, мэм.

– Не могли бы вы попросить Виолетту показать мисс Спейзер комнату Дани? У меня есть поручение для вас.

– Сию секунду, мэм. – Дворецкий двинулся к двери как раз в ту секунду, когда в них появилась цветная горничная. – Вы слышали, что сказала мадам?

Виолетта кивнула.

– Да, сэр.

Поклонившись, Чарльз оставил их. Горничная закрыла за ним дверь. Мариан, озираясь, стояла в центре комнаты.

Она производила прекрасное впечатление. На небольшом возвышении у дальней стены стояла кровать с пологом на четырех ножках. У противоположной стены располагалась установка, которая включала в себя телевизор, стерео и приемник. Мариан не сомневалась, что имеется и пульт управления, которым Дани могла воспользоваться, лежа в кровати.

Портьеры были из ярко-желтого шелка того же цвета, что и покрывало на кровати. У окна стоял письменный стол, на котором лежали несколько книг и стояла портативная машинка. Был также туалетный столик, вешалка и несколько стульев.

Мариан повернулась к горничной.

– Разве у Дани не было никаких картин или вырезок на стенах? Горничная покачала головой.

– Нет, мэм. Мисс Дани не нравились такие вещи.

– А что там? – спросила Мариан, показывая на дверь в противоположной стене.

– Там туалет. А ее ванна за другой дверью.

Мариан открыла дверь туалета и заглянула в него. Свет зажегся сразу же, как только приоткрылась дверь. Здесь в несколько рядов висели платья, а на вращающейся подставке стояли туфельки. Она закрыла дверь и услышала как со щелчком выключился свет.

– Где Дани хранила свои личные вещи?

– Вот тут, в гардеробе.

Мариан открыла верхний ящик и заглянула в него. В нем тоже все было аккуратно сложено – платочки и шарфики лежали в отдельном отсеке. То же самое было и в других ящиках. Лифчики, трусики, чулки.

Мариан подошла к письменному столу и открыла ящик. Карандаши, ручки, бумаги – все аккуратно и в полном порядке. Она удивилась, вспоминая, какой обычно у подростков царит беспорядок в личных вещах. Здесь ничего не напоминало комнату девочки-подростка. Она посмотрела на горничную.

– Ее комната всегда содержалась в таком виде?

Горничная кивнула.

– Да, мэм. Она была очень аккуратной. Она не любила, если в ее вещах был беспорядок.

– А что здесь у нее было? – показала Мариан на центральный ящик стола.

– Она говорила, что тут ее сундук сокровищ. И всегда держала ящик закрытым.

– У вас есть ключ от него?

Девушка отрицательно мотнула головой.

– А у ее матери?

– Нет, мэм. Мисс Дани всегда держала ключ при себе.

– Вы знаете, где он может быть?

Девушка, поколебавшись, кивнула.

– Дайте его мне, пожалуйста.

Горничная по-прежнему медлила.

– Мисс Дани это не понравится. Мариан улыбнулась.

– С ней все в порядке. Можете обратиться к мисс Хайден.

Горничная еще несколько секунд стояла на месте, борясь с сомнениями, а потом подошла к изголовью постели и засунула руку под подушку. Оттуда она вынула ключик, который протянула Мариан.

Мариан открыла ящик. Он был набит рисунками и фотографиями. На стенках для них не нашлось места, но все же они были у Дани. Она быстро просмотрела их. Здесь были фотографии ее отца, снятые в те годы, когда он еще носил форму. Среди фотографий матери была и обложка «Лайфа», датированного 1944 годом. Попадались и снимки Дани, на которых она была одна со своими родителями и на борту катера. Мариан даже смогла прочитать название судна: «Девочка Дани».

Второе отделение было полно газетными и журнальными вырезками о ее матери. Дани аккуратно подобрала их, составив хронологическую канву истории карьеры своей матери.

В третьем отделении было то же, что и во втором. Только на этот раз предметом внимания был отец. Мариан, просмотрев вырезки, убедилась, что девочке пришлось посвятить этой коллекции немало времени. Многие вырезки были датированы временем еще до ее рождения.

Нижний ящик на первый взгляд был наполнен разным барахлом. Несколько сломанных игрушек. Остались с детства. Потасканный и изорванный мягкий медвежонок, у которого не хватало одного стеклянного глаза. И футляр зеленой кожи. Мариан вытащила его и открыла.

В нем находилась единственная фотография, восемь на четырнадцать, очень красивого улыбающегося молодого человека. Черными чернилами наискосок через угол снимка была надпись. «Моей девочке с любовью». И подпись – «Рик».

Когда Мариан поднесла к глазам фотографию, рассматривая ее, она заметила под ней небольшой металлический футляр. В глаза ей бросились крупные буквы: «САМЫЕ ЛУЧШИЕ В АМЕРИКЕ».

Ей не надо было открывать его, чтобы познакомиться с содержимым. Она навидалась таких изделий. Похоже, это было излюбленной вещичкой всех подростков. Они могли их купить практически в каждом общественном туалете страны, бросив в автомат пятидесятицентовую монету.

 

9

Когда Дани вошла в ее маленький кабинет, Салли Дженингс оторвалась от письменного стола.

– Садись, Дани. – Она пододвинула ей пачку сигарет. – Я освобожусь через несколько минут. Только закончу один отчет.

Дани взяла сигарету и закурила. Она сидела, глядя, как перо психолога стремительно движется по желтым разлинованным листам. Через несколько минут она устала наблюдать за этим занятием и перевела взгляд на окно. День уже клонился к вечеру, и яркий круг солнца, опускавшегося к горизонту, уже стал приобретать оранжевый оттенок. Внезапно ей захотелось оказаться там, снаружи.

Она смутно припомнила, какой сегодня день. Ей казалось, что она потеряла всякое представление о времени. Она посмотрела на календарь на стене. Среда. Она попала сюда в субботу, значит, она здесь уже пятый день. А ей казалось, что она тут давным-давно.

Устало потянувшись на стуле, Дани посмотрела на небо. Как хорошо было бы оказаться на свободе. Она попыталась представить себе, как сейчас на улицах. Наверно, они заполнены гуляющими; одна за другой летят машины; ей даже показалось, что она чувствует жар раскалившегося за день тротуара под своими подошвами. Ей страшно захотелось выйти на улицу. Но она не может. Из этих стен ей никуда не деться. Окна маленькие и высокие, под самый потолок.

Она снова посмотрела на мисс Дженнингс, но та по-прежнему, сосредоточенно сдвинув брови, что-то писала. Дани подумала, сколько ей так сидеть, пока психолог не обратит на нее внимание. Она снова посмотрела на небо. По нему ползли легкие облачка, подсвеченные оранжевым светом заходящего солнца. Ей вспомнились такие же облака в Акапулько. Высоко в небе они плыли над утесом, с которого в ночной тьме, держа в руках зажженные факелы, в море прыгали мальчишки.

Один из них оказался рядом с ней. Он улыбнулся, глядя на нее, и на смуглом лице ярко блеснули белые зубы. Она улыбнулась ему в ответ. Рик разозлился.

– Не смей вести себя подобным образом с этими мокроспинниками. Она невинно взглянула на него широко распахнутыми глазами, от чего он обычно еще больше злился. Она знала, что в таких случаях она больше, чем обычно, напоминала свою мать.

– А почему бы и нет? – спросила она. – Он такой симпатичный мальчик.

– Ты не знаешь эту публику. Они не то что другие ребята. Они будут приставать к тебе. Они не догадываются, что ты еще ребенок.

Она нежно улыбнулась.

– Но в самом деле, Рик, почему?

Дани видела, как его глаза скользнули по ее белому купальнику. Он побагровел. Она знала, что вызвало такую его реакцию. Дани уже не раз замечала, что он смотрит на нее такими глазами. – Почему бы и нет, Рик?

– Потому что ты выглядишь совсем не как ребенок, вот почему, – сердито отрезал он. – Тебе не дашь твоих тринадцати лет.

– А на сколько я выгляжу, Рик?

Она заметила, как оценивающе смотрит он на нее.

– Как взрослая девушка. Семнадцати, может, восемнадцати лет. Она улыбнулась ему, а потом повернувшись, снова подарила улыбку мальчишке, что, как она знала, разозлит Рика еще больше. В эту минуту подошла ее мать.

– Черт побери, Рик. Скааси требует, чтобы я сегодня же вечером вылетела в Сан-Франциско подписывать те контракты.

– Ты обязана?

– Мне надо.

– Я пойду укладывать вещи, – вскочил Рик.

– Нет, вам не стоит ехать. Вы с Дани можете остаться тут. Завтра к ленчу я вернусь.

– Я поеду с тобой в аэропорт.

Дани тоже встала.

– И я поеду, мама.

Когда, проводив самолет, они вернулись из аэропорта, то зашли в лавочку с сувенирами, одну из ловушек для туристов, где продают все что угодно: от дешевых драгоценностей до крестьянских юбок и блузок. Дани через витрину уставилась на одну из юбок.

– Нравится? – спросил Рик.

Они зашли внутрь, и он купил ей юбку и рубашку. Сегодня вечером она наденет их к обеду, а волосы распустит по плечам в стиле мексиканского мальчика-пажа.

Она увидела, как он вытаращил глаза, увидев ее, в таком виде.

– Тебе нравится? – спросила она.

– Просто здорово. Но…

– Но что?

– Твоя мать. Что она подумает?

Дани рассмеялась.

– Матери это ни в коем случае не понравится. Матери хотелось бы, чтобы я вечно оставалась ребенком, но у нее это не получится.

Они пошли обедать, и официант спросил, не хочет ли она коктейль, словно она в самом деле была взрослой. А потом, когда стал играть оркестр, она попросила Рика потанцевать с ней.

Это было фантастично. Не то, что танцевать с мальчиками из класса. Ей нравился идущий от него запах: легкий аромат одеколона и виски. Она прижалась к нему. Ей нравились его сильные руки, обнимавшие ее. Она глубоко вздохнула. И, слушая латиноамериканские ритмы, сделала чувственное движение бедрами.

Внезапно он, выругавшись, сбился с шага и резко отпрянул от нее.

– Думаю, нам лучше сесть.

Она покорно позволила отвести себя к столу. Рик заказал еще виски и выпил их одним глотком.

Помолчав несколько секунд, она сказала:

– Не смущайся. Я замечала, когда ты танцевал с матерью, с тобой случалось то же самое.

Он с любопытством посмотрел на нее.

– Порой мне кажется, что ты слишком много видишь.

– А я рада, что это случилось. Теперь знаю: я действительно выросла.

Он покраснел и посмотрел на часы.

– Уже после одиннадцати. Тебе пора спать.

Она лежала, вытянувшись на кровати, и слушала ночные звуки, доносящиеся из-за окна. Сквозь распахнутые створки доносилось все, чем живет ночью богатая тропическая природа: щебетанье птиц, скрежет цикад, вскрики каких-то животных. Затем она услышала, как в его комнате зазвонил телефон. Через несколько минут опять наступила тишина.

Вскочив с кровати, она прошла через гостиную к дверям, которые вели в его комнату. Секунду она постояла, прислушиваясь. С другой стороны не доносилось ни звука. Она осторожно повернула ручку и вошла. В темноте она видела открытую дверь и комнату ее матери. Она подошла к его постели.

– Это мама звонила?

Когда он повернулся к ней, простыня сползла ему до пояса.

– Да.

– Что ей было надо?

– Ничего. Она сказала, что завтра возвращается.

Она еще ближе подошла к его кровати и посмотрела на него сверху вниз.

– Это она тебя проверяет. И слава Богу, что ты был на месте.

– Я делаю то, что мне нравится, – рассердился он.

– Ну да, – согласно кивнула она. – Конечно.

– Не думаешь, что тебе было бы лучше пойти к себе в постельку?

– Мне не хочется спать.

– Ты не должна быть здесь. Под простыней на мне ничего нет.

– Знаю. Я это вижу даже в темноте.

Он сел на кровати, и она видела, как играли мускулы на его груди и руках, когда он двигался.

– Не будь дурочкой. Ты еще ребенок, – голос у него слегка охрип. Придвинувшись еще ближе, она села на край кровати.

– Когда днем тот мальчишка смотрел на меня, ты так не думал. Ты ревновал.

– Ничего подобного.

– И когда мы танцевали, ты тоже не считал меня ребенком. – Она распахнула пижаму. Его глаза, как притянутые магнитом, не могли оторваться от ее грудей. Она улыбнулась. – Так я в самом деле выгляжу, как ребенок?

Не в силах вымолвить ни слова, он уставился на нее. Она засунула руку под простыню. Он перехватил ее.

– Что ты делаешь? – сдавленным голосом спросил он.

– Чего ты боишься? – с вызовом посмотрела она на него. – Мать никогда не узнает.

Он смотрел ей прямо в глаза, когда она поднесла его руки к своим грудям.

– Тебе будет больно, – прошептал он.

– Я знаю. Но только в первый раз.

Казалось, он был не в состоянии пошевелиться.

– Ты еще хуже своей матери!

Засмеявшись, она внезапно запустила обе руки под одеяло.

– Не будь дураком, Рик. Я не ребенок уже, и знаю, что ты любишь меня. Я видела, как ты на меня смотрел.

– Я так смотрю на многих девушек. Ее пальцы нежно ласкали его.

– Дани, – голос мисс Дженингс ворвался в ее воспоминания. – Дани.

Она повернулась к психологу.

– Да, мисс Дженингс.

Седоволосая женщина улыбнулась.

– Ты где-то далеко отсюда. О чем ты думала?

Дани почувствовала, как краска заливает ей лицо.

– Я… думала, как хорошо было бы оказаться на свободе.

Психолог внимательно посмотрела на нее. У Дани появилось ощущение, что каким-то образом психолог догадалась, о чем она сейчас думала, и покраснела еще больше.

– Вы бы тоже так считали, если бы вам пришлось сидеть тут все время!

Салли Дженингс кивнула.

– Могу себе представить, – задумчиво сказала она. – Но я не должна тут сидеть. И ты тоже.

– Я не должна быть тут так долго! Только до следующей недели. А потом я вернусь домой.

– Ты в самом деле веришь в это, Дани?

Дани уставилась на нее. В первый раз ее стали одолевать сомнения.

– Так мне все говорили.

– Кто? – Голос у мисс Дженингс был спокоен и мягок. – Твои родители?

Дани не ответила.

– Вижу, что ты не обратила особого внимания на то, что говорил судья Мэрфи. Это не зависит от твоих родителей. Решать твою судьбу будет только судья. Он может и оставить тебя здесь, и послать в Перкинс для наблюдений, а так же отправить домой. Только ему решать, что лучше для тебя.

– Он не может вечно держать меня здесь, – возразила Дани.

– Почему ты так считаешь, Дани? – спросила мисс Дженингс. – Разве причина, по которой тебя доставили сюда, не достаточна, чтобы и дальше держать тебя здесь?

Дани уставилась в пол.

– Я не это имела в виду, – мрачно сказала она.

– Откровенно говоря, ты считаешь, что сможешь убедить судью Мэрфи отпустить тебя домой. Все, кто попадают сюда, говорят то же самое. – Мисс Дженингс потянулась за сигаретой. – Ты должна доказать ему своим поведением, что, если он отпустит тебя домой, ты больше не будешь причинять никаких хлопот.

Она пошелестела бумагами на столе.

– Я только что закончила досье на девочку, которая уже несколько раз была здесь. На этот раз судья поступил с ней довольно решительно. Она не доказала, что ей можно доверять. – Она посмотрела на Дани. – Думаю, ты знаешь ее. Она была в соседней с тобой комнате.

– Вы имеете в виду Сильвию?

Мисс Дженингс кивнула.

– За что? – спросила Дани. – Она же такая хорошая девочка.

– Может быть, для тебя она и в самом деле такая. Но она вечно попадает в неприятности.

– Ее единственная неприятность в том, что мальчишки сходят от нее с ума.

– Это лишь одна из ее неприятностей, – улыбнулась мисс Дженингс. – Сильвия неразборчива в связях. Она тут в третий раз. Каждый раз ее находят с другим мальчиком и каждый раз выясняется, что она подбивает ребят угнать машину, чтобы покататься. Она беззаботно относится не только к своему моральному облику, но и оказывает плохое влияние на всех, с кем сближается.

– И что с ней сделают?

– Скорее всего, ее направят в исправительное заведение, пока ей не исполнится восемнадцать лет.

Дани промолчала.

– Я пыталась помочь ей. Но она не дала мне такой возможности. Она уверена, что все знает сама. Но ведь это не так, не правда ли?

– Думаю, что нет, – призналась Дани.

Сдвинув в сторону стопку бумаг, мисс Дженингс положила перед собой другую стопку, расположив их так, что Дани могла видеть текст.

– Я получила отчет от мисс Спейзер, – сказала она, нажимая коленом вмонтированную в ножку стола кнопку включения магнитофона. – Сегодня она побывала в школе мисс Рандольф, а затем побеседовала с твоей матерью.

– Да? – вежливо поинтересовалась Дани.

– И учителя, и твои одноклассники проявляют большое участие к твоей судьбе. Они говорят, что у тебя со всеми хорошие отношения.

– Очень мило.

– Твоя мать была очень удивлена, узнав, что у тебя были сексуальные отношения с мистером Риччио.

Дани поперхнулась от возмущения.

– Кто это сказал?

– Но это правда, не так ли?

– Это неправда! – возразила Дани. – Кто бы это ни сказал, он лжец!

– Тогда что нам делать вот с этим? – Мисс Дженингс вынула из ящика стола плоский металлический футляр. – Это было найдено в твоем столе под фотографиями.

Дани подняла на нее глаза.

– Это все Виолетта! – сердито выпалила она. – Она знала, где я держу ключ.

– Кто такая Виолетта?

– Горничная моей матери. Она вечно все вынюхивает и шпионит за мной!

– Ты не ответила на мой вопрос, Дани, – резко прервала ее мисс Дженингс. – Если это не мистер Риччио, так кто же тогда?

– Почему вообще кто-то должен быть? – возразила Дани. – Только потому, что у меня нашли эти штучки?

– Ты кое о чем забываешь, Дани. Когда ты прибыла сюда, тебя обследовал врач. – Она взяла очередной лист бумаги. – Хочешь, чтобы я прочитала тебе ее заключение?

– Не стоит, – насупилась Дани. – Это могло случиться и от верховой езды.

– Тебе лучше знать. Это одна из самых старых отговорок. – Она наклонилась вперед. – Я всего лишь пытаюсь помочь тебе, Дани. Я не хочу, чтобы судья отсылал тебя, как Сильвию.

Дани молча смотрела на нее.

– Расскажи мне, что произошло? Он изнасиловал тебя? – Она серьезно смотрела на Дани. – В таком случае, расскажи мне все. Это поможет судье понять причины твоего поступка. И он учтет их, когда будет выносить решение.

Несколько мгновений Дани колебалась, глядя в глаза психолога.

– Да, – наконец призналась она тихим голосом. – Он изнасиловал меня.

Салли Дженингс, не отвечая, внимательно смотрела на нее.

– Ну? – спросила Дани. – Разве это не те слова, что вы хотели от меня услышать?

Психолог откинулась на спинку стула, не в силах скрыть раздражение на лице.

– Нет, Дани. Я хотела, чтобы ты мне рассказала правду. Но ты скрываешь ее. Ты врешь. – Она снова нажала кнопку, на этот раз остановив запись. – И если ты врешь мне, я не могу помочь тебе.

Дани опустила глаза.

– Я не хочу говорить об этом, мисс Дженингс. Я даже не хочу вспоминать ни о чем, что было раньше. Я просто хочу все это забыть.

– Так легко не получится, Дани. Единственный путь избавиться от того, что тебя мучает, это откровенно выложить все и прямо посмотреть в лицо действительности. И тогда ты поймешь, и почему ты так поступила, и что нужно делать, чтобы это никогда больше не случилось в твоей жизни.

Дани не ответила.

Психолог надавила кнопку вызова надзирательницы.

– Хорошо, Дани, – устало сказала она. – Можешь идти.

Дани встала.

– Завтра в это же время, мисс Дженингс?

– Не думаю, Дани. Мне кажется, что нам больше ничего не удастся выяснить. И в дальнейших беседах нет никакого смысла, не так ли?

– Я тоже так думаю, мисс Дженингс.

– Конечно, если ты захочешь еще поговорить со мной, я буду на месте.

– Да, мисс Дженингс.

В стеклянную дверь постучали. Психолог встала.

– Удачи тебе, Дани.

– Спасибо, мисс Дженингс. – Направившись к дверям, Дани остановилась и повернулась. – Мисс Дженингс?

– Да, Дани?

– О Сильвии, – сказала Дани. – А вы не думаете, что она никогда не попала бы в беду, если бы у всех ее знакомых ребят были свой собственные машины?

Мисс Дженингс с трудом подавила невольную улыбку. Многим подросткам с отклоняющимся поведением такой подход кажется наилучшим решением. Дать всем по собственной машине.

– Не думаю, – возразила она, придав лицу самое серьезное выражение. – Видишь ли, Сильвия вообще склонна к неправильному поведению. Если бы не машины, которых она заставляла ребят угонять, было бы что-то другое. В действительности же Сильвии необходимы были доказательства, что они достойны ее благосклонности. Она понимала, что если они совершат подобный поступок, то и ее поведение не будут воспринимать, как что-то плохое. Таким образом она пыталась оправдать сама себя.

– Понимаю, – Дани задумчиво посмотрела на психолога. – Прежде чем меня тут не будет, смогу ли я еще повидаться с вами?

– В любое время, Дани, – ответила мисс Дженингс. – Я всегда на месте.

 

10

Варварский берег, как его принято было называть, представлял собой лишь россыпь грязно-серых зданий, которые ныне используются под склады и маленькие мастерские. Разбросанные между ними тут и там, ютятся различные ночные клубы, которые ведут отчаянную борьбу за существование, торгуя грехом и потускневшим блеском прошлых дней. Лучшие из них расположены на одном уровне с уличными магазинами, и в них играет джаз. На какой-то дикой смеси чикагского и нью-орлеанского стилей.

Они привлекают «аффисионадос» и мальчиков из колледжей, мечтательно слушающих диковинные звуки, в которых, как они уверены, заключены новые формы искусства. Худшие же кабаки имитируют обвитые плющем берлоги на Норс-Бич или напоминают второразрядные забегаловки.

«Денежное Дерево» относилось к этой последней категории. Остановившись перед ним, я посмотрел на часы. Было уже около полуночи. По обе стороны от входа красовались длинные узкие фотографии. На обоих было изображено одно и то же. Грузная, оплывшая пожилая женщина в тугом вечернем платье с блестками, как минимум, на четыре размера меньше того, что было бы нужно ее затянутой в корсет фигуре, и с полным ртом золотых коронок. Над фотографиями сияли огромные буквы: «ВНУТРИ ВАС ЖДЕТ МОД МАККЕНЗИ!»

Если бы я был на бирже увеселительных заведений, такая фотография могла бы привлечь меня в последнюю очередь. Но я был в совсем другом месте. Здесь работала Анна Страделла, и я договорился с ней встретится по окончании последнего представления. Она была фотографом в этом клубе.

– Заходи, приятель, – пригласил меня швейцар. – Представление начинается.

Я посмотрел на него.

– Наверное, я так и сделаю.

Прищурившись, он подмигнул мне.

– Если ты нервничаешь из-за того, что придется сидеть в темноте, скажи своему официанту, что Макс попросил его позаботиться о тебе.

– Спасибо, – поблагодарил я, заходя внутрь.

Если на улице был сумрак, то здесь просто сплошная тьма. Не было видно даже собственных рук. Из темноты выплыл белый пластрон на груди старшего официанта.

– Вы предварительно заказали место, сэр?

Я усмехнулся про себя, заметив целый ряд пустых столов с белыми скатертями.

– Нет. Но ничего страшного. Я посижу у бара.

– Простите, сэр, – вежливо возразил официант, – бар обслуживает клиентов только по субботам и воскресеньям. Но у меня есть прекрасный столик как раз впереди.

У них не было ничего другого, кроме прекрасных столиков впереди.

Заняты были, максимум, столов десять из шестидесяти. Он придержал стул, пока я усаживался, и остановился по обок в ожидании чаевых. Я сунул ему мелочь, и он испарился. Возможно, он и огорчился, но все же это лучше, чем ничего.

За спиной у меня возник официант, и я заказал бурбон. Без воды. Они и так подливают ее в бутылку. Отхлебнув виски, я огляделся. Анны Страделлы нигде не было видно.

Как она и говорила, я позвонил ей сегодня днем.

– Вы нашли своего брата? – спросил я.

– Еще нет. Хотя, думаю, что сегодня вечером что-то буду знать.

– Тогда я попозже позвоню вам.

– Я буду дома очень поздно. Может, вам лучше бы найти меня на работе. К тому времени, если я получу какую-то информацию, мы могли бы сразу начать действовать.

– О'кей. Где мне найти вас?

– В «Денежном Дереве». Это ночной клуб на…

– Я знаю, где он, – прервал я ее, не в силах скрыть удивления в голосе.

– Я фотограф в клубе. Работаю по договору. А от пяти до восьми в обеденное время в одном из ресторанчиков на Пристани. С девяти я в клубе.

– Когда начинается последнее представление?

– Сегодня вечером их будет всего два. В десять и в полночь. Последнее закончится сразу же после часа.

– Тогда я вас и подхвачу.

– Хорошо. Но вам лучше было бы войти внутрь. К тому времени, если я ничего не узнаю, то сразу же дам вам знать и не буду вас задерживать.

– О'кей.

– И не поручайте машину швейцару. Они сдерут с вас доллары невесть за что. Настоящие жулики. У следующего квартала хватит места для парковки.

– Спасибо.

Положив трубку, я набрал номер своей бывшей тещи.

– Она еще не знает, где он. Мы договорились о встрече попозже, и если она к тому времени найдет брата, то сразу же отвезет меня к нему.

– Утренние газеты вот-вот появятся. И в них будет мое объявление. Он поймет, что мы готовы на сделку.

– Что вы предлагаете делать? – спросил я.

– Мне нужны эти письма. Если удастся, договорись с ним. Мы никоим образом не можем позволить, чтобы они попали в чужие руки.

– Они уже в чужих руках.

– Только, ради Бога, не сделай, чтобы стало еще хуже.

– Не сделаю.

– Чем ты занимаешься завтра днем?

– Понятия не имею, – признался я.

– Приедут Нора и Гордон. Мы должны составить для Дани план, как вести себя в суде. Будет также доктор Боннер. Думаю, что и ты хотел бы присутствовать.

– Во сколько?

– В половине четвертого.

– Я буду.

– Ты позвонишь мне сегодня вечером? Звони, как бы это ни было поздно.

– Позвоню.

Мне пришлось еще полчаса любоваться на Мод Маккензи. К тому времени в помещении появилось еще несколько сосунков, и зал теперь был полон на треть.

Мод Маккензи как две капли воды походила на свое изображение у входа. Выйдя в белый круг света, она оглядела зал, сосчитала посетителей, а затем, сев за пианино, объявила, что это как раз то, что ей нравится – работать для небольшой теплой компании. В ее возрасте ни на что больше рассчитывать она не могла.

Аудитория расхохоталась, но я видел, что Мод Маккензи была разочарована. Должно быть, она получала процент со сбора, и сейчас ей приходилось выступать практически даром.

Но она сразу же взяла быка за рога и затянула песню о добрых старых временах, когда она бродила по этим местам в крытом фургоне. Я смотрел на этот оплывший мешок с жиром, обливающийся потом, и думал, как жаль, что она в те времена не попала в руки индейцам.

– Не хотите ли приобрести свой великолепный снимок, сэр? Обернувшись, в отблесках света со сцены я увидел Анну Страделлу, которая выглядела, словно героиня из итальянского фильма. Впечатление дополнял туго облегавший костюм. Накладные плечи, низкое декольте, узкая талия и широкие манящие бедра. Прямо «Сладкая жизнь». Вторая София Лорен.

Я, было, отрицательно покачал головой.

Она улыбнулась.

– Давайте я вас сфотографирую. – Затем быстро шепнула: – Мой босс смотрит на нас. Мне нужен повод разговаривать с вами.

– О'кей, – подхватил игру я. – Но чтобы самого высокого качества. Улыбнувшись, она приникла к камере. Подняв ее, она прищурилась в видоискатель, а затем склонилась ко мне. Я понял, что эта итальянская девочка может делать не только спагетти.

– Чуть повернитесь со стулом, – громко сказала она, заставив меня сдвинуться влево. Она снова посмотрела в видоискатель. – Вот так лучше.

Отступив на несколько шагов назад, она подняла камеру. После вспышки перед глазами у меня поплыли зеленые и красные круги. Она вернулась к моему столику.

– На обороте снимка я напишу, где вы должны будете встретить меня, – шепнула она.

– Вы нашли его?

Кивнув, она выпрямилась. Глаза ее блеснули, и я, скорее всего, почувствовал, чем увидел, что к нам кто-то подошел.

– Отлично, сэр. Минут через пятнадцать все будет готово. И она отошла от моего столика. Я смотрел ей вслед. Вот уж меньше всего ожидал, что она занимается такой работой, когда впервые увидел ее в похоронном бюро. Но тогда я вообще ни о чем не догадывался.

– Еще виски, сэр? – спросил официант.

Подняв глаза, я кивнул. Какого черта, там все равно наполовину воды. Остальная часть представления была не лучше песни, которой она открывалась. У Мод Маккензи не было ничего общего ни с Перл Вильямс, ни с Болл Барт, если не считать того, что она так же хрипела. Но посетителям, казалось, до этого не было никакого дела. Они ели, не обращая на нее внимание. Я подумал, что все же здесь лучше, чем щелкать переключателем телевизора в своем мотеле.

Было уже без четверти два, когда я подогнал машину к 800-му кварталу на Джексон-стрит и остановился под фонарем. Выключив двигатель, я вытащил снимок и еще раз посмотрел на него. Учитывая обстоятельства съемки, он был совсем неплох. Я перевернул его. Надпись была сделана мягким карандашом, который фотографы используют для ретуширования. Торопливо нацарапанные слова гласили: «Квартал 800 на Джексон-ст.»

Бросив снимок на сидение, я закурил. Она появилась через десять минут, выскочив из такси на углу. Услышав, как хлопнула его дверца, я посмотрел в зеркало заднего вида.

Она сразу же заметила мою машину и направилась к ней. Перекинутая через плечо на длинном ремешке, сбоку у нее болталась камера, которая при каждом шаге била ее по бедру. Перегнувшись через спинку, я открыл дверцу машины.

– Что вам удалось выяснить? – сразу же спросил я, как только она села в машину.

Глаза у нее были встревоженные.

– Мне это не нравится, мистер Кэри. В этом деле не только Ренцо. Может быть, нам лучше вообще не вмешиваться…

– Вы узнали, где он находится? – нетерпеливо прервал я ее.

Она кивнула.

Я включил двигатель.

– Тогда двинулись. Куда?

– Ренцо над салуном рядом с Клифф-хаус.

Я переключил сцепление и мы поехали. Я посмотрел на нее. На лице ее по-прежнему сохранялось тревожное выражение.

– Что за тайны?

– Говорю вам, в это замешан не только мой брат. К делу имеют отношение несколько весьма значительных личностей.

– Вы хотите сказать, он решил, что эта операция непосильна для него одного? – насмешливо спросил я.

– Да. Он обратился к своему приятелю, который также был хорошим другом Тони.

– Что это за парень?

– Чарли Кориано.

Я снова посмотрел на нее. Теперь лицо ее было бесстрастным. Если она права, мальчишка, значит, затеял большую игру. О Чарли Кориано было известно, что он имел отношение к самым изощренным формам рэкета в Сан-Франциско. Конечно, доказать это никому не удавалось, и вполне можно было предположить, что он всего лишь обчищает шоферов такси. Но репутация у него была довольно зловещая.

– Откуда вы это узнали?

– На работе. Мне сказала одна из девушек.

– А ей как это стало известно?

– Она подружка одного из ребят Кориано.

– Чего она ради разоткровенничалась с вами?

Она посмотрела на меня.

– Она думает, что и я имею отношение к этой истории. Та компания, в которой я работаю, принадлежит Кориано.

– Так у кого же письма? У Кориано или у вашего брата?

– Не знаю.

– Что ж, есть только один способ выяснить.

– Мне не хочется, чтобы пострадал брат.

– Это уж от него зависит, – сказал я. – Друзей я ему не выбирал. Как давно я не был в этих местах. С тех пор как возил Дани в Сутро, где она играла с механическими автоматами. Я запомнил, как она в их компании сходила с ума от радости. Я подрулил к свободному месту на стоянке и огляделся.

Ничего тут не изменилось. Те же самые стойки с «горячими собаками», лавочки с пиццой и дешевые бары. Только теперь «горячие собаки» и пиво стоили куотер, а не дайм.

Она показала на салун.

– Первым делом мы заглянем туда. Ренцо порой туда заходит.

Я проследовал за ней. Было уже поздно, и в баре толпилось не так уж много народа. Пара стойких алкоголиков никак не могла оторваться от стаканов, да несколько ребят тянули пиво.

Потирая тряпкой стойку, к нам приблизился бармен.

– Привет, Анна.

– Здравствуй, Джонни. Ренцо был тут вечером?

Бармен быстро скользнул по мне взглядом и снова обратил свое внимание на Анну.

– Был, но пораньше. А теперь ушел куда-то.

– Спасибо, Джонни. – Она повернулась уходить, но он окликнул ее.

– Мне очень жаль Тони. Он был отличный парень. Он мне всегда нравился.

– Спасибо, Джонни, – пробормотала она.

Я вышел вслед за ней.

– Куда теперь?

– По этой дорожке надо обойти здание и подняться по лестнице наверх.

Я сделал шаг, но ее рука остановила меня.

– Давайте не пойдем, – сказала она, глядя мне в глаза. – Бармен предупредил нас.

– Почему вы так считаете?

– Он дал мне это понять, когда заговорил о Тони. Я знаю, что он его ненавидел. Как-то они подрались, и он чуть не убил его.

Я посмотрел на нее.

– Это заведение тоже принадлежит Кориано?

Она кивнула.

– Может быть, оставим их в покое и пусть все идет своим чередом. – Она продолжала держать меня за руку. – Вы прекрасный человек. И мне бы не хотелось видеть вас в беде.

– В их руках будущее моей дочери. Если не хотите, можете не идти со мной. Подождите в машине.

– Нет, – нервничая, не согласилась она, вцепившись в ремешок, на котором висела камера. – Я пойду с вами.

Я оценивающе посмотрел на нее.

– Почему бы вам не оставить это имущество в машине. Нет смысла таскать с собой такую тяжелую камеру.

– Здесь вокруг воруют, что угодно, – сказала она. – А она обошлась мне в двести долларов.

 

11

Деревянная лестница поднималась вдоль задней стенки дома. Наши шаги отдавались по ней гулким эхом. Из-под деревянной двери пробивалась полоска света. Я постучал.

За дверью раздались шаги.

– Кто там?

Я бросил взгляд на Анну.

– Это я, Анна, – сказала она. – Впусти меня, Ренцо.

Я услышал сдержанное проклятие, и дверь стала приоткрываться.

– Черт возьми, как ты меня разыскала? – раздался хриплый голос. Тут он увидел меня и попытался захлопнуть дверь.

Я вставил ногу в проем и резко толкнул двери. Он отлетел в комнату. Недоуменно мигая, Ренцо уставился на меня черными глазами. У него были те же правильные черты лица, как у его сестры, но только казалось, что они ему не принадлежали. На нем были тугие узкие брюки и рубашка с распахнутым воротом.

– Что за тип?

– Ренцо, это мистер Кэри, – объяснила Анна. – Он пришел за письмами.

Из задней комнаты донесся женский голос.

– Милый, кто там?

– Моя сестра с приятелем.

– Ах, с приятелем. Я сейчас приведу себя в порядок.

– Не торопись, – мрачно сказал он и посмотрел на меня. – О каких там письмах она тут толкует?

Ногой я захлопнул дверь за спиной.

– Те письма в коричневом конверте, которые она дала тебе в ту ночь, когда был убит Тони.

– Какая-то ерунда. Я и знать ничего не знаю ни о каких письмах.

Я глянул на стол за его спиной. На нем лежал экземпляр утреннего выпуска «Экзаминера».

– Ты знаешь, о каких письмах я говорю. О тех самых, о которых ты написал миссис Хайден. – В углу комнаты я увидел пишущую машинку. – Вот на этой машинке.

Из задней комнаты вышла девушка. У нее были ярко-рыжие волосы и коротенькое кимоно, туго перепоясанное по талии.

– Так познакомь же меня со своим приятелем, милый. Он посмотрел на нее, а потом опять на меня.

– Я никогда не писал никаких писем на этой машинке. Сунув ее под мышку, я направился к дверям.

– Эй! – вскрикнула девушка. – Что вы собираетесь делать с моей машинкой? Куда вы ее тащите?

Я посмотрел на Лоренцо.

– Полиция займется ее шрифтом, – сказал я. – И если не ошибаюсь, наказание за шантаж от десяти до двадцати лет.

– Говорила тебе, чтобы ты не прикасался к моей машинке! – завопила на него девушка.

– Заткнись! – он повернулся ко мне. – Минутку. Так вы покупаете их?

– Может быть. – Я поставил машинку на стол.

Он с хитрецой посмотрел на меня.

– Вас послала старая леди?

– Откуда же я узнал бы о них, если не от нее?

– Сколько она готова выложить?

– Зависит от того, что у тебя на руках, – отрезал я. – Мы не покупаем кота в мешке.

– Они сейчас у Маккоя.

В голову мне внезапно пришла мысль.

– Значит, ты не единственный, кто пытается заниматься вымогательством.

– Вы хотите сказать, что есть еще и другие? – Он слегка растерялся.

– Твое письмо было четвертым, которое мы получили. Он явно стал волноваться.

– И откуда нам знать, что ты не врешь? – спросил я. – Первым делом мне их надо увидеть.

– Но вы же не думаете, что я такой дурак держать здесь письма? В этом деле у меня есть напарники. И мы держим их в надежном месте.

Я снова взял машинку.

В таком случае я поговорю с твоими напарниками, когда они явятся сюда с товаром.

– Да подождите же! Я так и думал, что-то такое случится. И на всякий случай взял пару писем из конверта.

Я опустил машинку.

– Наконец, ты начинаешь что-то соображать. Покажи-ка их мне. Ренцо повернулся к девушке.

– Накинь что-нибудь на себя, спустись вниз и попроси у Джонни тот конверт, который я ему дал.

– Не стоит утруждаться. – Я посмотрел на Анну, которая молча стояла рядом, наблюдая за происходящим. – Вы не против?

Она покачала головой. Ее брат фыркнул.

– Сколько он тебе платит за эти услуги, Анна? Должно быть, ты успела заработать неплохие деньги.

– Я вообще ей ничего не плачу, сопляк. Она хочет лишь спасти тебя от тюрьмы.

Анна вышла. Ренцо повернулся ко мне.

– В ногах правды нет. Присаживайтесь и можете даже вздремнуть.

– Нет, спасибо.

Подойдя к буфету, он вынул из него бутылку.

– Принеси-ка льда, бэби, – обратился он к девушке.

– Сам принеси, – злобно отрезала она. Ренцо пожал плечами.

– О, эти женщины, – с отвращением сказал он. Зайдя в закуток, который служил кухонькой, он открыл морозильник. Вытащив оттуда несколько кубиков льда, он бросил их в стаканы. Затем, вернувшись в комнату, плеснул в низ виски и сел за стол напротив меня.

– Да, Тони ловко все это провернул. Я не ответил.

Он отпил из своего стакана.

– Он все прибирал к рукам. Мою сестру. Вашу бывшую жену. Вашу дочь. Он ночь не мог спать спокойно, если не получал того, что ему хотелось.

Я сдерживался изо всех сил. Надо было привыкать слушать такие разговоры.

– Ваша девчонка прямо с ума сходила по нему. Подождите, пока вы не глянете в эти письма. От них такой жар идет, что бумага шипит. Должно быть, он поднатаскал ее как следует, и она прямо и выкладывала на бумагу, чего она хочет от него, когда они будут вместе.

Я стиснул зубы. Что я ожидал услышать здесь – испанские баллады?

– Да и ваша жена была не хуже, – продолжал он. – Хотя она не выкладывала все начистоту, как девчонка. Но на самом деле она ее ревновала. В одном из писем она так и говорит, что убьет его, если увидит, что он с ней заигрывает. Так и получилось, точно?

Я по-прежнему ничего не отвечал.

– И моя дура-сестрица. Так и ходила кругами, ожидая, пока Тони вернется к ней. – Он расхохотался. – Он являлся только, когда ему хотелось поесть спагетти и развеяться в старом добром итальянском доме. Словно он уставал от всех тех волшебных штучек, которыми пользовался там, наверху. Как ему порой хочется просто картошки с мясом, говорил он мне. Ну, в самом деле иногда вся эта икра и лангусты поперек глотки встают, точно, парень.

Я услышал шаги по деревянной лестнице снаружи. Ренцо тоже услышал их. Он приветственно поднял стакан.

– Вот идет удача.

Я услышал звук открывающейся двери, но не успел повернуться. Острая боль взорвалась у меня в затылке, и я головой вперед полетел навстречу тьме, которая рухнула на меня с потолка.

Глаза резанула резкая вспышка света. Они следовали одна за другой, и я смутно чувствовал, что меня толкают и переворачивают. Застонав, я попытался перевернуться, но вокруг снова сгустился туман, и я не мог прорваться сквозь него. Затем блеснула еще одна вспышка, и все прекратилось. Осталась только боль в голове.

Холодные брызги заставили меня очнуться. Открыв глаза, я потряс головой. Надо мной стояли Джонни и Лоренцо. Я же, совершенно голый, полусидел на кровати.

Услышав шорох одежды, я повернулся, хотя боль рикошетом опять ударила мне в голову. Девушка с оранжевыми волосами накидывала на себя кимоно.

Мне надо было справится с болью. Закрыв глаза, я резко открыл их. Вроде бы помогло. И только теперь я начал понимать, что произошло. Как только ко мне вернется дар слова, мне придется вступить в неравную схватку.

– Твоя одежда на стуле, – сказал Ренцо. – Мы выйдем, пока ты оденешься.

Закрыв за собой двери, они покинули комнату. Я сел на постели, слыша невнятные звуки их голосов из-за закрытой двери. Потерев шею, я покрутил головой. Болела она чертовски. Нет, на Микки Спиллейна это не походило. Не было никаких сумасшедших эротических основ. Одна лишь дьявольская боль.

Я сполз с кровати и заковылял в ванную. Включив холодную воду, я сунул голову под струю. Она колола меня как иглами, но ей удалось совершить чудо. Постепенно боль начала отступать. Прикоснувшись к затылку, я нащупал там шишку размером с небольшое яйцо. Слава Богу, что у меня такой крепкий череп.

Переключив струю на горячую, а потом опять на холодную, я добился того, что боль в плечах и голове окончательно прошла. Сдернув с крючка грязное полотенце, единственное, которое я смог найти, я насухо вытерся. Затем принялся одеваться.

Когда я вернулся в спальню, вся компания сидела вокруг стола за выпивкой.

– Похоже, тебе надо хлебнуть, – сказал Ренцо. Плеснув виски в стакан, он толкнул его мне.

Взяв его, я отпил виски. Тепло прояснило мне мозги, и я стал чувствовать себя куда лучше.

– Где Анна?

– Я отослал ее домой, – ответил Ренцо. – Свое дело она сделала. – Он бросил мне фотографию. – Хорошая работа, не так ли?

Взяв снимок, я посмотрел на него. Он был сделан «Полароидом», из которого через десять секунд выползает карточка. Теперь я припомнил, что кофр, который тащила с собой Анна, был слишком маленьким для камеры, которой она пользовалась в клубе. На снимке было то, что и следовало ожидать. Я был совершенно голым, как и девушка с рыжими волосами. Мы были в классической восточной позе. Я кинул снимок обратно.

– На мой вкус, она несколько костлява. И что теперь?

– Садись и подожди. Мы ждем еще одного приятеля. Я сунул снимок в карман.

– Не думаю, что вам это что-то даст. Так что мы продолжим наши игры.

Я направился к дверям, и Джонни, буфетчик, торопливо вскочил на ноги. Я двинулся к нему.

– Не хотел бы я быть на твоем месте, – предупредил Ренцо. – Он был чемпионом Тихоокеанского побережья в легком весе.

Я сделал еще шаг вперед, и Джонни встретил меня прямым правой, таким размашистым, словно хотел достать до Лос-Анжелеса. Нырнув, я легко ушел от него. Вы не можете провести столько времени на стройплощадке, общаясь с работягами, без того, чтобы кое-что не почерпнуть от них.

Я позволил его руке пройти над моим плечом и приемом дзюдо перехватил ее в локте. Он согнулся, и я врезал его по боковой поверхности шеи самым лучшим ударом каратэ, который когда-либо у меня получался. Он рухнул как подрубленный. Мой старый инструктор мог бы гордиться мной.

Я повернулся как раз, чтобы успеть встретить кинувшегося на меня Лоренцо. Он нарвался на удар, который отбросил его к стене, где он и остался лежать, скорчившись. Девушка стала вопить, когда я ладонью врезал ему по шее.

– Итак, где остальные письма?

В глазах Ренцо теперь плескался ужас. Он потряс головой.

Я легонько ткнул его в кадык. Как раз, чтобы он слегка поперхнулся.

– Стоит мне ткнуть тебя чуть посильнее, и ты будешь лежать среди тех же цветочков, что и твой герой Риччио.

– У меня их нет, – хрипло выдохнул он. – Я отдал их Кориано. Я угрожающе вскинул руку.

– Честное слово!

– Снимки, – сказал я.

– Они у Джонни. – Ренцо так и колотило от страха. Я отпустил ему оплеуху, и он мешком сполз на пол. Когда он со стоном приподнялся, девушка кинулась к нему.

– Ренцо, мой бэби! Он ушиб тебя?

Я повернулся к Джонни. Он уже начал шевелиться. Благодаря Бога за то, что не убил его, я перевернул его на спину. Встав рядом с ним на колени, я обшарил карманы Джонни. Едва я нашел снимки, как дверь за моей спиной отворилась.

Первое, что я увидел, повернувшись, было дуло 38-го калибра. Оно было нацелено мне прямо в живот и казалось мне пятидесятимиллиметровой пушкой. Следующее, на что я обратил внимание, был коренастый маленький человечек, бусинки глаз которого утонули в складках жира.

– Если вы не возражаете, пожалуй, я взял бы эти снимки, – произнес он.

Молча я протянул ему пачку фотографий.

– Просто положите их на стол и отойдите к стене.

С пушкой спорить как-то трудновато. Я сделал то, что мне было сказано.

– Теперь повернитесь, поднимите руки и упритесь ими в стену. Вы понимаете, что я имею в виду. Как в телевизоре.

Я понял, что он имел в виду.

По звукам его шагов я понял, что он подошел к столу. Раздалось шуршание бумаги.

– Теперь вы можете повернуться, полковник.

– Вы Кориано? – спросил я, поворачиваясь.

Он кивнул. Посмотрев на Джонни, он перевел взгляд на Лоренцо и дружелюбно улыбнулся.

– Позабавились с моими мальчиками?

– Они охотно пошли мне навстречу, – сказал я.

– Сплошные задницы и ни капли мозгов, у обоих из них. Но теперь это неважно. Относительно писем я уже договорился с вашей бывшей супругой.

Отодвинув стул, он сел.

– Вы должны понимать, что никакой личной неприязни тут у меня нет, полковник. Чисто деловое мероприятие.

Я посмотрел на этого пухлого маленького человечка. Сидя здесь, он выглядел настолько самодовольным, что я не мог устоять перед искушением вывести его из равновесия.

– Сколько она вам дала?

Он небрежно махнул револьвером.

– Двадцать пять штук.

– Вы продешевили. Старая леди отвалила бы вам сотню грандов. Несколько секунд он смотрел на меня тяжелым взглядом, а потом пожал плечами.

– Такова жизнь, – философски заметил он. – На бирже, случается, мне везет точно так же. Продаю акции, а они тут же лезут вверх.

– Как насчет снимков? – спросил я.

– Это страховка, полковник. Для меня и для этой леди, что купила письма. – Он посмотрел на них. – Хорошее зрелище, не так ли?

Я двинулся к дверям. Кориано по-прежнему не спускал с меня глаз, как и Ренцо с подружкой. Единственный, кто не обращал внимания ни на что, был Джонни, по-прежнему лежавший ничком на полу. Я грустно покачал головой, словно выражая сочувствие всем присутствующим, и вышел.

Моя машина стояла на том же месте, где я ее оставил. Взявшись за ручку двери, я услышал голос Анны.

– Мистер Кэри?

Я влез в машину, оказавшись рядом с ней.

– С вами все в порядке?

– Хочу надеяться, что да.

– Я ничем не могла помочь, мистер Кэри. – Она начала плакать. – Они заставили меня. Когда я спустилась вниз, в баре был Кориано.

– Конечно, Анна. Конечно. – Я потрепал по кожаной сумке, лежавшей между нами. – И у вас случайно оказался с собой «Полароид»?

– Это верно. Кориано увидел камеру и подал им эту идею. Он сказал, что это удержит вас от мысли бежать в полицию. Но я старалась каждый раз снимать вас с закрытыми глазами, так что в крайнем случае вы можете утверждать, что были без сознания.

Я повернулся и взглянул на нее. Утверждать, что я был без сознания? Черт возьми! На снимках я выглядел, словно в экстазе закатил глаза.

– Мне пришлось это сделать, мистер Кэри, – серьезно сказала она. – В противном случае, Кориано никогда бы не дал мне работы.

– Ладно, Анна, – сказал я. – Теперь скажите мне, где вы живете, и я подвезу вас.

Когда, доставив ее на место, примерно через час я оказался у себя в комнате, на телефоне мигал красный сигнал вызова. Мне только что звонила старая леди и хотела, чтобы я тут же связался с ней. Я набрал ее номер.

Ее резкий голос дал мне понять, что она так и не ложилась.

– Ну, Люк, – сразу спросила она меня. – Ты их получил?

– Нет.

– Что ты хочешь этим сказать? – гневно потребовала она от меня ответа.

– Покупать было нечего. Нора добралась до них раньше нас.

– Нора? – с нескрываемым удивлением спросила она.

– А кто же еще?

Она хмыкнула.

– Я должна была предусмотреть такую возможность. Нора не хотела, конечно, чтобы эти письма попали нам в руки. Ну что ж, по крайней мере, можно больше не беспокоиться.

– Конечно, – сказал я, кладя трубку. Наконец-то со мной никого не было. Сил у меня хватило только раздеться и доползти до кровати. Мне досталась долгая ночь.

 

12

Надзирательница открыла дверь к Дани.

– Пришла твоя мать и хочет увидеться с тобой. Дани соскочила с кровати.

– Где она?

– Ждет в кафе.

Миновав железную решетку, Дани проследовала за надзирательницей по коридору, после чего они на лифте спустились вниз. Только что пробило три часа, и кафе было почти пустым. Рядом с матерью сидели мисс Дженингс и какой-то незнакомый человек.

Нора подставила щеку, и Дани поцеловала ее.

– Здравствуй, дорогая.

Дани посмотрела на мисс Дженингс и на незнакомца.

– Здравствуй, мама. Здравствуйте, мисс Дженингс.

Психолог встала.

– Добрый день, Дани. Ну что ж, мне пора возвращаться к себе, – сказала она, обращаясь к остальным.

Они кивнули, прощаясь, и мисс Дженингс покинула их.

– Не стой, как столб, Дани, – с легким раздражением сказала Нора. – Садись.

Дани послушно села.

– Что ей было надо?

– Ей ничего не надо было. Мы хотели поговорить с ней.

– О чем? – с подозрением осведомилась Дани.

– О тебе. Похоже, что тебе угрожают большие неприятности. Несколько секунд Дани пристально смотрела на свою мать, а потом перевела взгляд на мужчину.

– Кто это? – в упор задала она вопрос.

– Дани! – воскликнула потрясенная Нора. – Как ты себя ведешь? Что за манеры?

– Только не здесь, мама. – В голосе Дани были нетерпеливые нотки. – Здесь некогда заниматься хорошими манерами. Кто он?

Нора выразительно посмотрела на незнакомца.

– Это доктор Вайдман, Дани. Я попросила его обследовать тебя.

– Зачем?

– Для твоего же собственного блага! Им никак не удается выяснить, что с тобой происходит.

– Еще один из тех, что полощет мозги?

– Он психиатр, Дани, – оборвала ее Нора.

– Я не хочу с ним разговаривать.

– Ты должна! – продолжала настаивать Нора.

– Почему, мама? Ты в самом деле думаешь, что дело только во мне?

– Не важно, что я думаю, Дани. Это они так считают. Они могут надолго посадить тебя.

Дани по-прежнему не отрывала глаз от лица матери.

– А мне важно, что ты думаешь, мама. Так ты в самом деле считаешь, что дело только во мне?

Нора отвела глаза и с трудом перевела дыхание.

– Конечно, нет, дорогая, – сказала она. – Но…

– Тогда я не буду с ним разговаривать.

Врач встал. Он улыбнулся.

– Не думаю, что у вас есть причины для огорчений, мисс Хайден. Мисс Дженингс пользуется превосходной репутацией как специалист, и вы вполне можете полагаться на ее мнение. – Он повернулся к Дани. – И вам не помешает, юная леди, если вы хоть чуть больше будете доверять мисс Дженингс. Самое худшее, чего вы можете ждать от нее – это помощи.

Он коротко поклонился и оставил их.

Они продолжали сидеть, молча глядя друг на друга.

– У тебя есть мелочь, мама? Я хочу взять коку.

Нора отсутствующим взглядом посмотрела на нее. Дани знала, что в такие минуты мать думает о чем-то другом. Тогда у нее менялось лицо.

– Дай мне мелочи, мама, – вежливо напомнила она.

Нора открыла сумочку.

– Как ты думаешь, мне тут дадут чашку кофе?

– Конечно, мама.

Встав, Дани направилась на кухню.

– Эй, Чарли! Не могу ли получить у тебя чашку кофе для матери?

В дверях появилось лоснящее черное лицо.

– Ясное дело, Дани.

Дани отнесла кофе матери на столик и пошла за своей кокой. Когда она, вернувшись, села, Нора закурила. Дани выразительно посмотрела на нее, и Нора неохотно пододвинула ей пачку сигарет. Дани взяла одну и тоже закурила.

– А я думала, что ты никогда не верила в промывание мозгов, мама.

– Я и сама не знаю, во что сейчас верить.

Дани с любопытством посмотрела на мать. Это было на нее не похоже. Обычно Нора никогда и ни в чем не сомневалась. Отпив кофе, Нора сморщилась.

– Не то что дома, мама, – усмехнулась Дани.

– В самом деле, – согласилась Нора. Она посмотрела на дочь. – Еда здесь такая же отвратная?

– С едой все нормально.

– Я видела письма, которые ты писала Рику, – тихо сказала Нора. – Почему ты мне не рассказала о них?

Дани почувствовала, как горячая волна охватила ее с головы до ног, и лицо густо залилось краской.

– Я не думала об этом. Я забыла.

– Если бы они кому-нибудь попали в руки, были бы большие неприятности. Я… я и не догадывалась, что это так давно тянулось у вас, – подбирая слова, выдавила Нора.

У Дани перехватило горло. Она молча смотрела на мать. Нора опять опустила глаза.

– Так когда это началось у вас?

– В тот раз в Акапулько. Помнишь, тебе надо было улететь в Сан-Франциско? Вот тогда все и началось.

– Ты должна была все рассказать мне, Дани. Что он с тобой сделал?

– Он ничего со мной не делал, мама, – твердо сказала Дани. – Это я сделала с ним.

На глазах у Норы показались слезы.

– Но почему, Дани, почему?

– Мне этого хотелось, мама. Я так устала изображать маленькую девочку.

Она замолчала, глядя на мать и затягиваясь дымом сигареты.

– Думаю, что на эту тему не стоит больше говорить, мама, не так ли?

Нора покачала головой.

– Да, в самом деле.

Так много они должны были сказать друг другу, но Дани не могла говорить с ней, и Нора не могла открыться перед ней так же, как и перед своей собственной матерью. Каждое поколение было островом, который существовал сам по себе.

Она сделала еще одну попытку.

– Дани, – серьезно сказала она, – поговори, пожалуйста, с мисс Дженингс. Она сможет помочь тебе… и нам.

– Я не буду рисковать, мама. С ней ты никогда не можешь остановиться там, где тебе хочется. Одно слово тянет за собой другие и не успеешь оглянуться, как она вытянет всю правду о том, что случилось той ночью. А я не хочу, чтобы кто-то знал об этом больше того, что знаешь ты.

Нора посмотрела на свою дочь. Вот оно и пришло, подумала она. Единственное, что их теперь объединяет – это чувство общей вины. Дани посмотрела на настенные часы. Было уже половина четвертого.

– Мне пора возвращаться, – поколебавшись, соврала она. – У меня уроки.

Нора кивнула. Дани обошла вокруг стола и поцеловала мать в щеку. Нора порывисто обняла ее.

– Не волнуйся, мама. Все будет нормально. Нора выдавила улыбку.

– Конечно, будет, дорогая. Я увижусь с тобой в воскресенье. Она смотрела вслед надзирательнице, которая, встав, проводила Дани по коридору, пока закрывшаяся дверь не скрыла их из виду. Теперь она уставилась в пепельницу. Ее сигарета еще дымилась. Нора медленно потушила ее и потянулась за сумочкой. Вынув оттуда маленькое зеркальце, она чуть подкрасилась и, встав, вышла.

– У тебя очень красивая мать, Дани, – сказала надзирательница, сопровождавшая Дани.

Дани посмотрела на нее. Эти слова все говорят, когда видят ее мать, но она знает, какие чувства охватывают их, когда они видят ее. «Что за прелестный ребенок», – говорят они. Но она-то знает, что они на самом деле чувствуют.

Оказавшись у себя, Дани закрыла за собой дверь. Какое-то время она стояла, глядя на исписанную стену, а потом вытянулась на кровати.

Красивая и талантливая. Такова ее мать. Ей это не досталось. Она вспомнила, сколько раз, пробираясь в студию, когда матери не было дома, она пыталась копировать те прекрасные вещи, что лепила мать. Но из-под ее рук выходила только какая-то корявая нескладица, и она уничтожала ее, чтобы ее произведения никому не попались на глаза.

Она не могла удержаться от беззвучных слез. Когда они прекратились, она поднялась с кровати и посмотрела на себя в зеркало. Ее мать выглядела красивой и после рыданий. С чистыми глазами, с бледной матовой кожей. Не то, что она – глаза заплыли и покраснели, лицо опухло.

Из посылки, что передала ей мать, она вытащила бумажное полотенце и оторвала кусок. Прижав его к лицу, она ощутила пахнущую мятой прохладу и влажность, смягчившую пылающую кожу.

Она вспомнила, как Рик поддразнивал ее за то, что она так любила это ощущение. Она всегда таскала с собой в сумочке эти салфетки. Как-то после близости, когда он с закрытыми глазами лежал рядом с ней, она вытащила одну, решив освежить его.

Но когда она прикоснулась салфеткой к нему, он подскочил.

– Ради Бога, малыш, что ты делаешь?

– Я только хотела, чтобы ты себя лучше чувствовал, – сказала она. Он засмеялся и притянул ее к себе так, что она оказалась над ним.

Она почувствовала, как его легкая щетина царапала ей горло.

– Слушай, ты прямо сумасшедший ребенок! – Затем он положил ее на спину, и его руки скользнули по ее телу, делая те волшебные вещи, из-за которых она не могла жить без него.

Слезы снова навернулись ей на глаза, и она смахнула их. Плакать теперь не имеет смысла. Теперь ничего уже не изменишь. Когда раньше ей бывало так плохо, как сейчас, она всегда прибегала к нему. Он улыбался и ласкал ее, после чего хандра ее безвозвратно исчезала. Но больше этого не будет.

Она тщательно подсчитала дни. Сильвию увезли вчера. Значит, сегодня пятница. Рика уже, наверно, похоронили. Интересно, послала ли мать цветы.

Скорее всего, нет. Скорее всего, что так, насколько она знает ее. Мать уже забыла его. Кроме того, в глубине души она затаила непреходящую ревность к нему.

Она вспомнила, как разгневалась ее мать, когда нашла ее в комнате Рика. Она орала на него, и ее ногти оставили кровавые следы на его голом плече. Она думала, что мать убьет его.

– Нет! Мама, нет! – кричала она.

Мать поволокла ее, совершенно голую, по холлу и швырнула в комнату. Дани помнила, как она лежала, скорчившись на полу, рыдая и дрожа всем телом, пока их яростные крики сотрясали дом.

Нет, теперь-то она уверена, что никаких цветов мать не послала. Но в то же время она не сомневалась, что мать отнюдь не забыла Рика. Глаза у нее были сухие и горели. Она взяла еще одну бумажную салфетку и прижала к лицу. Затем, скомкав, бросила ее в мусорную корзину.

Внезапно на нее навалилось ощущение ужасного одиночества. Словно эта скомканная салфетка была какой-то тоненькой нитью, связывавшей ее с прошлым, и вот она, нить эта, порвалась. Только Рик пытался понять ее, но теперь у нее никого нет. Никого. Она снова стала плакать.

Салли Дженингс посмотрела на часы. Было уже половина шестого. Она с возмущением окинула взглядом свой письменный стол. Здесь скопилось столько бумаг, с которыми ей предстоит разбираться. Она стала аккуратно складывать их в атташе-кейс. Может, вернувшись домой из театра, она успеет просмотреть хоть часть из них.

Она так давно хотела пойти на эту пьесу, и, кажется, ей выпал на долю тот редкий день, когда ничего не сможет помешать ей. Времени у нее было в обрез – успеть домой, переодеться, потом опять спешить в нижний город, и она едва сможет что-то перехватить перекусить перед началом пьесы.

Кто-то осторожно постучал в двери.

– Да, – нетерпеливо отозвалась она.

Первым делом ей бросилась в глаза за матовым стеклом двери белая форма надзирательницы, но вошла Дани. Она остановилась на пороге.

– Мисс Дженингс, – тихим, еле слышным голосом спросила она, – не могла бы я поговорить с вами?

Несколько секунд психолог смотрела на нее. Она видела, что ребенок плакал, и сейчас в глазах ее были такая тоска и безнадежность, которые ей не приходилось видеть у Дани.

– Конечно, девочка.

Дани увидела открытый дипломат.

– Если вы спешите, мисс Дженингс, я могу прийти и утром. Салли Дженингс захлопнула дипломат и поставила его на пол рядом со столом.

– Нет. В сущности, я хотела остаться и поработать тут вечером.

– Я не хотела бы мешать вам.

Мисс Дженингс улыбнулась ей, и, когда она улыбалась, было видно, что она еще очень молода.

– Вот что я тебе скажу. А что, если мы вместе поужинаем в кафе? Будет так здорово поболтать с кем-нибудь за едой.

Дани из-за плеча посмотрела на надзирательницу, по-прежнему ждущую в коридоре.

– А вы… вы думаете, что мне разрешат пойти с вами?

Салли Дженингс сняла трубку и набрала номер старшего инспектора по надзору. Закрыв рукой микрофон, она шепнула:

– Думаю, что мне удастся все организовать.

Может быть, ей показалось, что в глазах Дани мелькнуло благодарность и облегчение, но во всяком случае выражение тоски исчезло с ее лица. Она тут же решила, что пьеса, на которую она давно мечтала попасть, никуда от нее не уйдет.

 

13

– В первый раз я поняла, что люди не вечно будут рядом с тобой, когда отец перестал приезжать ко мне, – Дани посмотрела на мисс Дженингс, сидящую по другую сторону стола. Они только что вернулись с кафе. – И знаете, что я хочу сказать? Когда ты маленькая, тебе кажется, что ты – центр всего мира, но, вырастая, понимаешь, что это не так. Целый месяц я плакала каждый день. А потом стала привыкать к этой мысли.

Дядя Сэм, то есть мистер Корвин, был очень хорошим. Мама вышла за него замуж после того, как развелась с папой. Думаю, он чувствовал какую-то вину передо мной. Он все хотел обращаться со мной, как мой папа. Водил в сады и зоопарк. Но он не был папой. Когда я бывала с папой, я видела, что он не думает ни о чем и ни о ком, кроме меня.

А с дядей Сэмом все было по-другому. Он очень старался, но я была всего лишь частью того, о чем он все время думал. Но я все равно любила его. И вот настал день, когда и он исчез. Я помню, как это было.

Дани помолчала, глядя на дымок сигареты, которую держала в пальцах.

– Продолжай, Дани, – подтолкнула ее психолог. – Значит, ты помнишь тот день. А что заставило тебя запомнить его?

Бело-синий автобус с аккуратными буквами «Школа мисс Рандольф» на дверце, подрулил к обочине и остановился. Водитель в аккуратной серой форме выскочил и распахнул двери. Дани с развевающимися длинными черными волосами, в белой блузке и плиссированной темно-синей юбке, цвета которых ярко вспыхнули под солнцем, стремглав вылетела из машины. По ступенькам она взбежала к двери.

– Счастливого отдыха на уик-энде! – крикнул ей вслед водитель. Она одарила его широкой улыбкой из-за плеча.

– И тебе тоже, Аксель.

Бросив книжки в холле на столик и схватив табель, она промчалась по коридору в мастерскую.

Настежь распахнув двери, она влетела в мастерскую с криком:

– Мама! Мама! Я получила «А» по истории искусства!

Она успела обежать мастерскую, размахивая табелем, пока не поняла, что в студии никого нет. Она попыталась заглянуть в маленькую комнатку, примыкавшую к мастерской.

Дверь ее была закрыта. Она тихонько постучалась.

– Мама! Мама, ты здесь?

Ей никто не ответил.

Она осторожно заглянула внутрь. Комната была пуста. Она медленно закрыла дверь. Странно. Обычно в это время дня ее мать работала.

Она вернулась в холл. Взяв книги со столика, она поднялась наверх к себе. Из комнаты дяди Сэма как раз вышел Чарльз.

– Добрый день, мисс Дани.

Она подняла на него глаза.

– А где мама?

Дворецкий несколько смутился.

– Она вышла, мисс Дани.

– Она сказала, когда вернется? – Дани протянула табель. – Я получила «А» по истории искусства. И хотела, чтобы она поглядела.

– Просто великолепно, мисс Дани, – теперь тон у дворецкого изменился. – Нет, мадам не сказала, когда она вернется.

– А-а, – разочарованно протянула Дани. Направившись в свою комнату, она остановилась и обернулась. – Скажите, когда она придет, Чарльз. Я хочу ее видеть.

– Конечно, мисс Дани.

Когда Дани вошла в комнату, мисс Холман развешивала одежду в гардеробе. На лице ее появилась широкая улыбка, когда она увидела девочку.

– Вот и ты! А я уж заждалась тебя! Ну, что ты получила?

Дани улыбнулась.

– А как ты думаешь?

– Дай посмотреть, – сказала ее старая гувернантка. – Не могу дождаться!

Играя, Дани спрятала табель за спину.

– Не дам, пока ты не выполнишь своего обещания!

– А я уже спекла тебе пирог.

– Ну тогда ладно! – И Дани протянула ей табель.

– Сейчас, только одену очки. Я так волнуюсь, что даже читать не могу!

Она обнаружила очки в кармане передника и, водрузив их на нос, быстро посмотрела табель.

– О, Дани! – воскликнула она. – У тебя «А» по истории искусства! Гувернантка обняла Дани.

– Я так горжусь тобой, – и она расцеловала Дани в обе щеки. – И твоя мать будет гордиться, когда увидит твои оценки.

– А где мама? В мастерской ее нет.

То же самое выражение, которое она заметила, встретившись с Чарльзом, появилось и на лице гувернантки.

– Твоей маме пришлось внезапно уехать по делам. Она вернется к понедельнику.

– А! – У матери то и дело случались неожиданные деловые поездки в конце недели. Она взяла у гувернантки свой табель. – Надеюсь, она успеет вернуться, чтобы подписать табель. В понедельник мне надо возвращаться в школу.

– Не сомневаюсь, что успеет. А теперь почему бы нам не спуститься на кухню и не попросить Кукки дать нам молока с пирогом? И устроим маленькую вечеринку – только мы втроем.

Дани взглянула на пожилую женщину, которая так обрадовалась ее приезду. Она уже устала от вечеринок в ее обществе. Как было бы хорошо, если бы для разнообразия хоть на одной из них появилась и ее мать.

– Мне что-то не хочется.

– Делай, что тебе говорят, – с наигранной серьезностью приказала ей мисс Холман. Она понимала, о чем сейчас думает Дани.

– О'кей. – Повернувшись, Дани вышла. В холле она столкнулась с Чарльзом и дядей Сэмом. Каждый тащил по несколько чемоданов.

– Дядя Сэм! – воскликнула Дани, кидаясь к нему.

Бросив чемоданы, он подхватил ее. Чарльз продолжал спускаться по лестнице со своим грузом.

– Да, Дани?

– Я получила «А» по искусству!

– Это великолепно, Дани.

У дяди Сэма был такой голос, что она внимательно посмотрела ему в лицо. Он выглядел усталым и грустным. Она глянула на багаж.

– Ты тоже уезжаешь на уик-энд? Ты встретишься с мамой?

– Да, я уезжаю, Дани. Но с мамой я не встречусь.

– А я то думала, если ты увидишь ее, то передай ей, что… Чувствовалось, что его одолевали какие-то другие мысли.

– Что передать ей, Дани?

– Что я получила «А» по искусству.

– Я не увижу ее, Дани.

– Ты вернешься в понедельник?

Несколько секунд он молча смотрел на нее, а потом осторожно опустил ее на пол.

– Нет, Дани, я не вернусь в понедельник. Я вообще не вернусь.

– Никогда? – удивилась она.

– Да. Я уезжаю отсюда.

Внезапно на глазах ее выступили слезы. Вот и он, как папа… Уехал и с тех пор так и не приезжал к ней.

– Почему? Ты нас больше не любишь?

Он увидел слезы на ее глазах и услышал грусть в голосе девочки. Он взял ее за руку.

– Нет, Дани, не так. К тебе это не относится. Но порой дела идут не так, как хотелось бы. Мы с твоей мамой решили развестись.

– Как мама и папа?

Он кивнул.

– Это значит, что ты больше не будешь приезжать ко мне? – Она заплакала в голос. – Теперь никто не будет приезжать ко мне.

Он неловко обнял ее.

– Я бы очень хотел видеться с тобой, Дани. Но не смогу.

– Почему не сможешь? – спросила она. – Мать Сюзи Колтер разводилась пять раз и все ее папы приезжают к ней. Я знаю, потому что она сидит рядом со мной и всегда показывает подарки, которые они ей привозят.

– Твоей маме это не понравится.

– Тогда почему она не может уехать, если разводится? – гневно спросила Дани. – Почему всегда должен уезжать папа?

– Не знаю.

Импульсивно она кинулась к нему на шею.

– Не уезжай, дядя Сэм! Мне будет ужасно плохо без тебя! Улыбнувшись, он прижался к ней щекой.

– И мне без тебя, Дани. Ты большая девочка и должна понять, что надо уезжать, а я тебе всегда буду посылать подарки. И ты сможешь показывать своей подружке, чтобы она знала: папа присылает подарки не только ей.

– Хорошо, – подумав, согласилась Дани. Она поцеловала его в щеку. – Но мне все равно будет тебя не хватать.

Сэм тоже поцеловал ее и выпрямился, подняв свой багаж.

– Я должен спешить.

Она проводила его до выхода.

– Ты тоже поедешь в Ла Джоллу и будешь жить на яхте, как мой папа?

Он засмеялся.

– Нет, Дани. Какое-то время я буду жить в Нью-Йорке.

– Если бы ты жил на яхте, – разочарованно сказала она, – мы могли бы поплавать под парусом.

Он снова засмеялся.

– Я не такой хороший моряк, как твой папа.

Стоя у дверей, Дани видела, как Чарльз укладывал багаж в такси. Дядя Сэм наклонился и снова поцеловал ее.

– Прощай, Дани.

Когда машина двинулась, она помахала ему.

– Пока, дядя Сэм! – крикнула она и не зная, что еще сказать, добавила. – Желаю тебе хорошо провести время!

Задумавшись, она, войдя в дом, побрела на кухню. Чарльз, Кукки и миссис Холман ждали ее. Здесь были все, кроме Виолетты, горничной ее матери. Когда мать уезжала, Виолетта никогда не оставалась в доме.

– Мама и дядя Сэм развелись, – объяснила она. – А дядя Сэм будет жить в Нью-Йорке.

Миссис Холман поставила на стол шоколадный пирог.

– Ну, как он тебе нравится?

– Просто потрясающе, – но восторга в ее голосе не слышалось.

– Садись за стол, и я отрежу тебе кусок, – сказала Кукки. Дани послушно заняла место за столом. Кукки отхватила большой ломоть и придвинула к ней тарелку вместе со стаканом молока. Затем она нарезала пирог и для остальных, и все расселись. Дани видела, что все ждали от нее первой оценки, чтобы приступить к пирогу. Она отломила кусок вилкой.

– Просто объедение, – пробормотала она с полным ртом.

– Не подавись, Дани.

Они все приступили к пирогу.

– В самом деле очень вкусно, миссис Холман, – сказал Чарльз.

– Ну и успокойся, – рассмеялась Кукки.

– Ну, конечно, и твои пироги очень вкусны, Кукки, – поправился Чарльз, помня, что хорошую кухарку не так легко найти в наши дни.

– Почему они развелись? – внезапно спросила Дани. Присутствующие, смутясь, посмотрели друг на друга. Решилась ответить миссис Холман.

– Мы не знаем, дитя мое. Это не наше дело.

– Потому что мама такая симпатичная и у нее много друзей? Они не ответили.

– Я слышала, как несколько дней назад мама ссорилась с дядей Сэмом. Дядя Сэм сказал, что сыт по горло и его мутит от ее постельных партнеров. Я знаю, что дядя Сэм и мистер Скааси партнеры, но не знала, что у мамы тоже есть партнеры. Почему мне это не было известно?

– Это не наше дело, дитя мое, – серьезно сказала миссис Холман. – И не твое. Просто ешь пирог и пусть тебя беспокоят только те вещи, которые имеют к тебе отношение.

Несколько минут Дани ела молча, а затем снова подняла глаза.

– Дядя Сэм сказал, что будет слать мне подарки, а я покажу их Сюзи Колтер и скажу, что она не единственная, которой папы шлют подарки.

Через две недели ей исполнилось десять лет, и из Нью-Йорка пришла огромная посылка. Она была заполнена подарками. Дядя Сэм сдержал свое слово. Она стала лучше чувствовать себя. Но она все равно потеряла его.

Когда школа кончилась, мама взяла ее на лето пожить на ранчо около озера Тахоэ. Она сказала, что это ей необходимо, чтобы получить развод, но Дани ничего не поняла. Ей тут было очень хорошо. Каждое утро она ездила верхом и каждый день купалась в озере. Здесь был и Рик. Он был новым менеджером у мамы. Должно быть, и он был одним из тех партнеров, из-за которых, как она слышала, мама ссорилась с дядей Сэмом, потому что как-то она видела его утром, выходящим из маминой спальни.

Но Рик ей нравился. Он любил заниматься тем же самым, что и она. Он ездил верхом вместе с ней и учил ее кататься на водных лыжах. И он много хохотал. Не то, что дядя Сэм, который никогда вообще не смеялся. Мать порой говорила, что Рик такой же ребенок, как и она.

Мама не любила ездить верхом или проводить время на воде. Она говорила, что такое времяпрепровождение плохо действует ей на кожу и она легко может обгореть. Вместо этого большую часть времени она проводила в комнате, которую оборудовала себе под мастерскую. Вечером она приводила себя в порядок, и они с Риком отправлялись в Рено. Потом мама спала допоздна. Но Рик каждое утро вставал пораньше, чтобы они могли покататься верхом. Обычно он называл ее Хлыстик.

В то время он носил усики. Узенькие, не толще, чем карандашная линия, которые доходили до углов рта. С ними он выглядел таким симпатичным, как Кларк Гейбл. Как-то она сказала об этом матери, и мама почему-то разозлилась. Она сказала Рику, чтобы он тут же избавился от этих глупых усиков.

Дани стала плакать. Она и сама не знала, почему заплакала.

– Не сбривай их! – просила она. – Пожалуйста, не сбривай!

– Перестань вести себя, как маленькая идиотка! – гаркнула на нее мать.

Рассердившись, Дани повернулась к ней.

– Ты требуешь от него сбрить усики только потому, что я сказала, что они мне нравятся! Ты не хочешь, чтобы я кого-нибудь любила или чтобы кто-нибудь любил меня! – Она повернулась к Рику – Скажи ей, что ты их не сбреешь!

Рик посмотрел на нее, а потом на ее мать. Он медлил с ответом.

Тогда ее мать улыбнулась. Это была очень странная улыбка, которая появлялась у нее на лице, когда она хотела заставить вас сделать то, что вам не хотелось.

– Ты свободен в своих действиях, Рик, так что решай сам. Но смотри, не переборщи.

Постояв несколько секунд, Рик повернулся и пошел к себе в комнату. Когда через несколько минут он вышел, усиков у него уже не было.

Дани уставилась на него. Он как-то странно изменился. На том месте где были усики, осталась смешная белая полоска. Больше он не походил на Кларка Гейбла. Она разразилась слезами и убежала к себе в комнату.

После этого Рик больше не ездил с ней верхом. И не брал ее с собой на катер покататься на водных лыжах. Правда, это уже не имело значения, потому что каникулы подходили к концу. На оставшееся время лета мать послала ее в лагерь.

 

14

Услышав легкий стук в дверь, Нора оторвалась от работы.

– Войдите.

Дверь в мастерскую приоткрылась, и на пороге застыла миссис Холман.

– Не могу ли я переговорить с вами, мадам? – вежливо спросила она.

Нора кивнула.

– Конечно. – Она положила комок глины и вытерла руки. Гувернантка неловко вошла в мастерскую. Она очень редко бывала здесь.

– Я хотела бы поговорить с вами о Даниэль.

Замолчав, она бросила взгляд на Рика, который стоял поодаль.

– Что с Даниэль? – спросила Нора.

Миссис Холман опять посмотрела на Рика. Рик понял намек.

– Оставлю вас наедине. – Он вышел в другую комнату, оставив дверь открытой.

– Ну? – спросила Нора.

Пожилая гувернантка по-прежнему чувствовала неловкость.

– Даниэль растет.

– Конечно, – удивилась Нора. – Это очевидно для всех.

– Она больше не ребенок. Она быстро становится молодой леди. Нора молча смотрела на нее.

– И я хочу сказать, – борясь со смущением, продолжала гувернантка, – что некоторые вещи объяснить ей не так легко.

– Какие вещи? – раздраженно спросила Нора. – Я уверена, что она не нуждается в том, чтобы ей объяснили некоторые жизненные явления. Это достаточно успешно делают в школе мисс Рандольф.

– В этом-то все и дело! – Воскликнула миссис Холман. – Она знает.

Нора кивнула.

– Конечно, знает. Она и должна знать.

– Она знает, – повторила гувернантка. – И видит.

Несколько секунд Нора молчала.

– К чему вы клоните, миссис Холман?

Гувернантка не могла поднять на нее глаза.

– Даниэль видит, что происходит в доме. И она разбирается в том, что знает. Вообщем, для девочки это не очень хорошо – видеть у себя в доме такие вещи.

– Вы хотите сказать мне, как я должна себя вести в своем собственном доме?

Гувернантка тут же замотала головой.

– Нет, мисс Хайден. Я просто рассказываю вам о вашей дочери. То, что она видит и что она знает – это слишком много для восприятия такой девочки, как она. Она пытается понять все, что происходит вокруг нее. – Она спокойно встретила взгляд Норы. – И я больше не могу объяснять ей, что все, что попадается ей на глаза, на самом деле не существует.

– Не думаю, что вы должны об этом заботиться, миссис Холман, – холодно сказала Нора.

На лице пожилой женщины появилось упрямое выражение.

– В какой-то мере, вы правы, мисс Хайден. Но я нянчила Дани со дня ее рождения. И я не буду чувствовать себя спокойно, если не скажу вам, как это волнует Дани.

– Благодарю вас, миссис Холман, – тем же холодным голосом сказала Нора. – Но прошу вас не забывать, что я мать Дани со дня ее рождения. И ответственность за нее лежит на мне, а не на вас.

Гувернантка взглянула на нее.

– Да, мисс Хайден. – Повернувшись, она вышла из мастерской. Когда за ней захлопнулась дверь, из другой комнаты вышел Рик.

– Ты слышал, что она говорила? – спросила Нора. Рик посмотрел на нее.

– Этой старухе пора уматывать отсюда.

– В некотором смысле она права. Дани растет. – Нора шлепнула на скульптуру комок глины. – И мы должны быть более осторожны.

– Осторожны! – взорвался Рик. – Как мы можем быть осторожны? Попробуй только выбраться из дома ранним утром, чтобы вернуться в комнату над гаражом, и держу пари, что половина соседей будет знать, чем я занимаюсь.

Нора расхохоталась.

– Попробуй не так грохотать, когда закрываешь двери.

– Сама попробуй! Особенно, когда идет дождь и все скользит. Я промок до костей.

Нора покончила с глиной.

– Но все же нам надо что-то делать с этим.

– Мы можем пожениться, – сказал Рик. – И тогда придет конец всей этой музыке.

– Нет, – Нора посмотрела на него. – Мы не подходим для брака. Я уже дважды пыталась, и я знаю. И, откровенно говоря, ты годишься на это не больше, чем я.

Подойдя, он обнял ее.

– Но друг с другом мы еще не пробовали, бэби. Теперь все может быть по другому.

Она оттолкнула его.

– Перестань обманывать самого себя. Ни ты, ни я не принадлежим к тем типам, которые будут спокойно сносить узы. Мы очень похожи. Нам обоим время от времени надо что-то новенькое.

– Только не для меня, бэби. Я могу быть очень счастлив только с тобой.

Она выскользнула от его объятий.

– А что ты будешь объяснять своим друзьям, когда уже не сможешь освобождаться по вечерам ни по вторникам, ни по четвергам? Особенно той маленькой итальяночке, фотографу в клубе, которая так вкусно делает для тебя спагетти по вечерам? Что ты ей скажешь после того, как она столько времени ждет, чтобы ты женился на ней?

Побагровев, он смотрел на нее.

– Ты знаешь о ней? Нора улыбнулась.

– Я все знаю о тебе. Я не такая дура. – Она пожала плечами и взяла сигарету. Подождав, пока он поднес ей огонек, она продолжила. – Но по сути, меня это не волнует. Пока я получаю то, что мне нужно, ты можешь делать все, что захочешь.

Лицо его начало расплываться в медленной улыбке.

– И я получаю все, что мне нужно. Верно, бэби?

Он потянулся к ней, и на этот раз она не стала избегать его объятий. Он отобрал у нее сигарету и положил ее в пепельницу. Затем он жадными ищущими губами впился в ее губы.

Она не закрывала глаз, глядя ему в лицо.

Он прижал ее спиной к столу и запустил ей руки под юбку.

– Окно, – предупредила она, показывая на стеклянную стену, рядом с которой они стояли.

– Черт с ним, я просто не могу ждать. И пусть соседи сдохнут от зависти.

Когда Дани вернулась домой из лагеря, на станции ее встретил Чарльз. Она огляделась. Обычно с ним приезжала и миссис Холман.

– А где Нанни?

Собирая ее вещи, Чарльз старался не встречаться с Дани глазами.

– Разве вы не знаете, мисс Дани? Миссис Холман ушла.

Дани внезапно остановилась.

– Нанни ушла от меня?

Чарльз смутился.

– Я думал, что вы знали, мисс Дани. Она нашла себе другую работу.

– Это мама ее уволила? – Дани побледнела от гнева.

– Не знаю, мисс Дани. Это случилось сразу же после того, как вы уехали в лагерь. – Он распахнул перед ней дверцу машины.

– А ты знаешь, где она сейчас работает? – спросила девочка.

Чарльз кивнул.

– Я хочу, чтобы ты отвез меня туда.

Чарльз замялся.

– Не знаю. Ваша мама…

– Я хочу, чтобы ты отвез меня туда! – настойчиво потребовала Дани. – И сейчас же.

– Мисс Дани! Ваша мама очень рассердится на меня.

– Я не скажу ей. Вези меня!

Дани села на заднее сидение, и Чарльз захлопнул дверцу. Сев за руль, он сделал еще одну попытку переубедить ее.

– Мисс Дани…

Внезапно в голосе девочки появились те же ледяные нотки, что и у Норы.

– Если ты не отвезешь меня туда, я специально скажу матери, что ты меня возил.

Они подъехали к группе новых строений в Сан-Франсис-Вуд. Нанни как раз вышла на прогулку, толкая перед собой маленькую коричневую детскую коляску. Дани выскочила из машины, когда та еще не остановилась.

– Нанни! – крикнула она, кинувшись к няне. – Нанни! Женщина остановилась и прищурилась от лучей солнца. Ей пришлось приставить одну руку козырьком к глазам.

– Дани?

Наконец она увидела бегущую к ней девочку и широко раскинула руки, чтобы обнять ее.

– Дани! – воскликнула она не в силах скрыть слез, выступивших у нее на глазах. – Дани, mein Kind!

Дани тоже плакала.

– Почему ты оставила меня, Нанни? Почему ты бросила меня? Няня безостановочно целовала ее в обе щеки, покрывая поцелуями ее лицо.

– Моя маленькая девочка! Дай мне посмотреть на тебя. Какая ты стала большая, как ты загорела!

Дани уткнулась лицом в ее пышную грудь.

– Ты должна была сказать мне, – всхлипывала она. – Ты не должна была просто так оставлять меня!

Внезапно старая няня поняла, что Дани имела в виду. Подняв голову, она посмотрела на Чарльза. Тот еле заметно покачал головой.

Она сразу же поняла, что он хотел ей сказать. Она повернулась к ребенку.

– Ты уже большая девочка. Такая большая, что тебе уже не нужна няня.

– Ты все равно должна была сказать мне, – продолжала всхлипывать Дани. – Это неправильно.

– Я ведь занимаюсь только с маленькими детьми, Дани, дитя мое. Я нужна малышам.

– Ты нужна мне. Вернись вместе со мной домой. Гувернантка медленно покачала головой.

– Не могу, Дани.

– Почему ты не можешь?

Мисс Холман коснулась коляски.

– Потому что теперь я нужна вот этому ребенку, – просто сказала она.

– Ты нужна мне больше, чем ему. Ты всегда была со мной.

– А теперь настало время, когда ты должна обходиться без меня. Теперь ты большая девочка. Что мне делать-то, кроме того, как сидеть и смотреть, когда ты прибегаешь и убегаешь? Ты теперь и сама позаботишься о себе. Разве ты не провела без меня все лето? И какая разница, что теперь ты будешь дома?

– Но я люблю тебя, Нанни.

Гувернантка снова прижала ее к себе.

– И я люблю тебя, моя маленькая Дани.

– Тогда возвращайся вместе со мной домой.

– Нет, Дани, – твердо сказала пожилая женщина. – Я не могу вернуться с тобой. Твоя мама была права. Она сказала, что рано или поздно это должно произойти.

– Моя мама? Значит, я была права! Она все же уволила тебя!

– Рано или поздно, Дани, – грустно улыбнулась гувернантка, – это должно было случиться. Тебе уже двенадцать лет. Ты почти молодая леди. Скоро к тебе будут приходить мальчики. Ты будешь ходить на вечеринки и на дни рождения к ним. Зачем тебе нужна старая няня, которая будет крутиться вокруг тебя? У тебя будет своя собственная жизнь.

– Это мама тебя уволила? – упрямо спросила Дани.

– Мы сошлись на том, что так будет лучше всего. Твоя мама была очень любезна. Она уплатила мне за год вперед.

– И все же ты должна была сказать мне, – настаивала Дани. – Ты моя няня, а не ее.

Старая няня помолчала.

– А теперь, я думаю, тебе лучше поехать домой. Твоя мама будет беспокоиться, не понимая, куда ты делась. Кроме того, у нее есть для тебя великолепный сюрприз.

– Мне не нужны ее сюрпризы, – отмахнулась Дани. – Я могу приходить навещать тебя? Хотя бы изредка, я хочу сказать. То есть, если ты не сможешь приходить ко мне?

Миссис Холман обняла ее и прижала к себе.

– Конечно, Дани. Каждую среду я свободна. Я могла бы тебя встречать после школы.

Дани расцеловала свою старую няню в обе щеки.

– Мне будет тебе ужасно не хватать.

– И мне тебя тоже, – миссис Холман с трудом сдерживала слезы. – А теперь иди, а то у Чарльза будут неприятности.

Они снова расцеловались, и Дани медленно побрела к машине. Почти всю дорогу домой она молчала. Когда они почти приехали, она перегнулась на переднее сидение.

– Что за сюрприз приготовила для меня мама?

– Не могу говорить. Ваша мама взяла с меня слово, что я буду держать его в секрете.

Но, в конце концов, она все же выпытала его у Чарльза.

В мастерской у матери была какая-то деловая встреча, и она оставила записку, чтобы ее не беспокоили. В сопровождении Чарльза, который тащил ее вещи, Дани поднялась по лестнице и повернула к своей комнате.

– Не сюда, мисс Дани. А вот в эту сторону. – Повернувшись, Чарльз двинулся в другую сторону холла, а не туда, где находилась ее комната и помещение матери.

Она последовала за ним.

– Это и есть сюрприз?

Он кивнул, когда они остановились перед дверями бывшей гостиной. Широким жестом он распахнул двери.

– Только после вас, мисс Дани.

Комната была вдвое больше ее прежней. Все в ней было новенькое, с иголочки – от блестящего покрывала на кровати до встроенной в стену стереоустановки и телевизора. Здесь также был большой стенной шкаф, точно, как у мамы, и новая ванна с гардеробной.

– И телевизором и стереоустановкой можно управлять, лежа на кровати, – гордо сказал Чарльз.

– Очень красиво, – равнодушно кивнула Дани. Она оглядела комнату. – А где моя шкатулка с сокровищами?

– Она не подходила к новой обстановке, и поэтому ваша мама приказала отнести ее на чердак.

– Принеси ее.

– Да, мисс Дани.

– А что в моей старой комнате?

– Ваша мама устроила в ней кабинет для мистера Риччио. А старая комната миссис Холман теперь стала ее спальней.

– Ага, – сказала Дани. Она была уже достаточно большой, чтобы понимать, почему это было сделано. Девочки в лагере то и дело шептались, что происходит между мужчиной и женщиной, которые располагаются в соседних комнатах.

Чарльз занес в комнату ее вещи.

– Я пришлю Виолетту помочь вам распаковаться.

– Мне не нужна ничья помощь.

– Нет, нужна, – раздался голос ее матери из открытых дверей. – Ты же ведь, конечно, не можешь сама все разложить.

Дани повернулась к матери.

– Я сама все укладывала, – упрямо настаивала она, – и мне не нужна помощь Виолетты.

Нора посмотрела на нее. Она чувствовала, что-то случилось. Посмотрела на Чарльза. Тот кивнул.

– Разве так надо встречать свою мать после того, как ты все лето не видела ее? Иди сюда и дай мне посмотреть на тебя.

Нора слегка наклонилась, чтобы Дани поцеловала ее в щеку. Дани послушно исполнила привычный обряд. Чарльз вышел из комнаты, прикрыв за собой двери.

– Почему ты уволила Нанни? – сразу же спросила она.

– И это первое, что ты можешь мне сказать после того, как я из кожи вон лезла, чтобы сделать тебе такую комнату? По крайней мере, ты могла бы сказать мне, как тебе нравится комната.

– Очень хорошая. – Тон ее голоса говорил, что это ее меньше всего волнует.

– И телевизором и проигрывателем можно управлять с постели.

– Знаю. Чарльз уже показал мне.

Дани упрямо ждала ответа на свой вопрос, а Нора была полна столь же упрямого желания не отвечать ей на него.

– Ты выросла. Ты уже почти с меня ростом. Какой у тебя рост, кстати?

– Пять футов и полтора дюйма.

– Повернись-ка, – сказала мать. – Дай посмотреть на тебя. Дани послушно повернулась на пятках.

– Ты растешь и несколько в другом смысле. Ты уже почти молодая девушка.

– Я ношу лифчик тридцать второго номера, – с ноткой гордости в голосе сказала Дани. – Но у меня слишком широкие бедра. Так как я расту, девочки говорят, что на следующее лето мне уже понадобится тридцать четвертый номер.

– Молодые девушки не должны говорить о таких вещах, – с легким раздражением перебила ее Нора. – Я пришлю Виолетту помочь тебе разложить вещи.

– Мне не нужна Виолетта, – мрачно сказала Дани. – Мне нужна Нанни.

Вспылив, Нора повернулась к ней.

– Ну так вот – Нанни тут больше нет. И если тебе не нужна Виолетта, справляйся сама.

– Тогда мне никто не нужен! – вскинулась Дани. Глаза у нее увлажнились. – Почему ты не сказала мне, что собираешься увольнять Нанни? Почему ты все держала в тайне?

– Я не держала в тайне! – рассердилась Нора. – Ты уже большая девочка. И тебе не нужна няня, чтобы вытирать тебе носик.

Дани заплакала.

– Ты должна была сказать мне.

– Перестань вести себя, как ребенок! Я ничего не должна была тебе говорить. Я поступаю так, как считаю правильным!

– Ты всегда это говоришь! Так ты говорила, когда ушел папа. Так ты говорила, когда ушел дядя Сэм. Каждый раз, как ты видишь, что кто-то любит меня больше, чем тебя, ты отсылаешь его. Вот почему ты так делаешь!

– Заткнись!

В первый раз в жизни мать ударила Дани по лицу. Девочка схватилась за щеку и полными ужасами глазами посмотрела на свою мать.

– Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Когда-нибудь ты кого-то полюбишь и я заберу его у тебя! И тогда увидишь, как тебе это понравится!

Нора опустилась на колени перед своей дочерью.

– Прости, Дани, – шепнула она. – Прости, я не хотела так делать!

Несколько секунд Дани смотрела ей в глаза, а потом повернулась и кинулась в ванную.

– Уходи! Оставь меня одну! – крикнула она из-за двери. – Я ненавижу тебя! Я… ненавижу тебя, – еле закончила она.

Салли Дженингс, сидевшая по другую сторону стола, посмотрела на нее. Глаза девочки были красны от слез, которые оставили блестящие полоски на щеках. Салли пододвинула к ней коробку с бумажными «Клинексами».

Дани взяла один из них и вытерла лицо, с благодарностью взглянув на психолога.

– Я не хотела. Я в самом деле не хотела. Просто тогда я не могла иначе говорить с матерью. Если бы я стала рыдать или орать или биться в истерике, она бы просто не обратила бы на меня внимания.

Салли кивнула. Она посмотрела на часы.

– Думаю, что пока с нас хватит, Дани, – мягко сказала она. – Иди к себе и постарайся заснуть.

Дани встала.

– Хорошо, мисс Дженингс. Я вас увижу в понедельник?

Психолог отрицательно покачала головой.

– Боюсь, что нет, Дани. У меня есть кое-какие дела в клинике. И я там буду весь день.

– А во вторник слушание дела. Значит, я больше не успею с вами поговорить.

Салли кивнула.

– Верно. Но пусть тебя это не беспокоит, Дани. Мы найдем возможность пообщаться.

Она видела, как надзирательница сопровождала девочку по коридору. Опустившись на стул, она потянулась за сигаретой. Закурив, она выключила магнитофон. Теперь, по крайней мере, она знает, с чего начинать. Как порой непосильна бывает эта работа. Вечно не хватает времени как следует разобраться хотя бы в одной жизни.

 

15

Подойдя к окну, я выглянул наружу. Утренний туман по-прежнему густой пеленой затягивал улицы. Я нетерпеливо закурил и, повернувшись, взглянул на телефон. Может, стоит еще раз связаться с Элизабет. Но затем я отчетливо представил себе положение дел. Ответа я не дождусь. Она просто не снимает трубку. Ну и дурак же я. Не должен был я посылать ей тот снимок.

Когда я рассказал ей обо всем, Элизабет застыла у телефона.

– С ума сойти, – сказала она. – Чего Нора таким путем собирается добиться?

– Не знаю. Возможно, для нее это, как сказал тот тип, страховка, а может, она захочет пустить их в ход против меня. Поэтому я и послал тебе снимок.

– Не посылай мне таких вещей, Люк. Я не хочу даже видеть их. Избавься от них.

– Не могу, – сказал я. – Я должен был послать его тебе. Если бы он не был фальшивкой, я не стал бы этого делать. Ты же понимаешь. Я послал его авиапочтой, заказным. Ты можешь и не открывать конверт. Просто спрячь его в надежное место.

– Ты слишком многого от меня хочешь. Ты же знаешь, что я не смогу не взглянуть на него.

– Ну так взгляни, – сказал я, – и убедись, за какого идиота ты вышла замуж.

Несколько секунд она молчала.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты никогда не уезжал отсюда.

– Сейчас слишком поздно думать об этом.

Она снова помолчала.

– С тобой все в порядке?

– Да.

– Точно?

– Точно. Мы оба ждем, когда ты вернешься.

Было утро четверга. Отправив письмо, я позвонил ей на следующий день, когда, по моим расчетам, она должна была получить его. Как только я услышал ее голос, я понял, что мне достанется. Он звучал так, словно она только что плакала.

– Немедленно возвращайся домой!

– Но, Элизабет, – запротестовал я. – Осталось всего лишь несколько дней до начала слушания.

– Меня это не волнует. Немедленно же возвращайся домой!

– Ты видела снимок?

– Снимок не имеет к этому никакого отношения!

– Говорю же тебе, что он фальшивка.

– Даже в этом случае, – всхлипнула она, – ты не должен был выглядеть таким довольным, черт возьми!

– Элизабет, ну будь же умницей.

– Я уже достаточно долго была умницей. А теперь я хочу быть просто женщиной. Я не хочу больше с тобой разговаривать. Сообщи телеграммой, когда ты вернешься!

И она повесила трубку. Я тут же перезвонил ей. Но в течение всего часа, что я сидел у телефона, мне отвечал лишь сигнал «занято». Она, должно быть, не повесила трубку. Затем позвонили из холла, что меня ждет мисс Спейзер, и я спустился к ней.

Мы побеседовали в кафе.

– Как Дани? – первым делом спросил я, когда официантка поставила перед нами кофе.

– Куда лучше, – сказала она. – Последнее несколько дней она значительно охотнее идет на контакт.

– Рад слышать это. Она посмотрела на меня.

– И все же она очень больная девочка.

– Почему вы так считаете?

– Причину своих тревог она таит глубоко в душе. И мы еще не докопались до истинной сути. Есть в ней кое-что, чего мы просто не понимаем.

– Например? – спросил я. – Может быть, я мог бы помочь.

– Будучи ребенком, была ли она склонна к вспышкам возбуждения, взрывам гнева, к яростной реакции, когда ее что-то раздражало?

Я отрицательно покачал головой.

– Насколько помню, нет. Как правило, она вела себя совершенно противоположным образом. Когда ее что-то волновало, она замыкалась. Главным образом, или у себя в комнате, или у няни. В другом случае, она могла делать вид, что ничего не произошло.

– Вела ли она себя с вами подобным образом?

Я рассмеялся.

– В этом не было необходимости. Дани и так могла обвести меня вокруг пальца.

– По отношению к матери?

Я помедлил.

– Я очень прошу рассказать мне, – посмотрела она на меня. – Я не хочу, чтобы у вас создавалось впечатление, будто я излишне настойчива или же толкаю вас на неблагородные поступки. Но сейчас, на этом этапе, нам важна любая кроха информации.

– В сущности, Нора никогда не оскорбляла ее, – сказал я. – Дани, главным образом, страдала больше от пренебрежения ею, чем от излишней опеки.

– Часто ли вы с мисс Хайден ссорились при ребенке? Взглянув на нее, я улыбнулся.

– Наши отношения носили весьма цивилизованный характер, по крайней мере, со стороны Норы. Мы существовали в обстановке непрестанной холодной войны. Она никогда не перерастала в открытые конфликты.

– Что заставило вас прекратить посещение дочери?

– Так мне было сказано.

– Мисс Хайден? Я кивнул.

– В решении суда особо не оговаривалось ваше право посещать ребенка. Вы не пробовали подать иск, когда мисс Хайден запретила вам приезжать?

– Я был не в том положении, чтобы что-то предпринимать. Я был полностью сломлен.

– И что вы тогда сделали?

Я посмотрел ей прямо в глаза.

– Стал пить, – просто сказал я.

– Вы не пробовали объяснить своей дочери, почему не приезжаете к ней?

Я покачал головой.

– Что с этого было бы толку? Все равно ничего бы это не изменило. Мисс Спайзер не ответила. Помолчав несколько секунд, она снова обратилась ко мне.

– Вчера я видела вашу бывшую тещу. Предполагаю, вы осведомлены о ее планах относительно Дани?

– Да.

Я был на той встрече, когда шло их обсуждение. За то короткое время, что было в ее распоряжении, старая леди сотворила просто чудеса. Должно быть, это обошлось ей в немалую сумму, но Дани была переведена в другую школу, пользовавшуюся великолепной репутацией заведения, где умели обращаться с детьми, у которых есть проблемы в жизни. Доктор Вайдман, известный детский психолог, уже успел связаться со школой и был готов взять на себя ответственность за восстановление здоровья девочки.

– Вы были согласны? – спросила мисс Спейзер.

– Я думаю, что это самое лучшее решение.

– Вы не возражаете, если Дани будет под опекой бабушки?

– Нет. Мне это кажется единственно правильным решением. Миссис Хайден отличается исключительным чувством ответственности. Она приложит все силы, чтобы у Дани было все, что ей необходимо.

– Не сомневаюсь, что так и будет, – мрачно согласилась мисс Спейзер. – Но ведь, если все, что вы мне рассказали, соответствует истине, то же делала и ее мать.

Я понял, что она хотела сказать. Нора предоставляла Дани все, в чем та, по ее мнению, нуждалась, и все же ничего не удалось предотвратить.

– Миссис Хайден сможет уделять Дани куда больше внимания. У нее нет никаких интересов вне дома, в отличие от Норы.

– Вы знаете, конечно, полковник, что ваша дочь не девственница. Вполне возможно, что она была в определенных отношениях с человеком, которого убила.

– Я так и предполагал, – откровенно признался я.

– Мисс Хайден утверждает, что она и не догадывалась. На это мне было нечего сказать.

– У нас сложилось впечатление, что Дани смутно представляет себе моральную сторону сексуальных отношений. И насколько нам удалось выяснить, мать в этом смысле представляла для нее не самый лучший пример.

– Думаю, мы оба понимаем это, – сказал я. – Это одна из причин, по которой я чувствую, Дани будет куда лучше жить у бабушки.

Она посмотрела на меня.

– Возможно, вы и правы. Но пока мы не очень убеждены в этом. Если бабушке не удалось добиться успеха в воспитании собственной дочери, как она сможет воспитывать внучку? – Она допила свой кофе. – Может, для ребенка лучше всего вообще избавиться от этого окружения.

Она встала.

– Спасибо за беседу, полковник.

В холле она остановилась.

– Но есть еще две вещи, которые пока представляют для меня загадку.

– Что именно?

– Почему Дани убила его, если она его любила?

– И другая?

– Если она в самом деле убила его, почему, как мы не пытаемся, не можем найти и следов того, что у Дани был настолько взрывной темперамент, который в припадке гнева мог толкнуть ее на убийство? – Она помедлила. – Если бы только у нас было время.

– Чем бы оно вам помогло?

– Тогда, прежде чем рекомендовать лекарство, мы могли бы выяснить причину заболевания, – пояснила она. – Мы работаем на перегонки со временем. Мы предлагаем систему действий и надеемся, что мы не ошибаемся. Но если нам не удастся выяснить причины, то мы должны будем рекомендовать отправить ребенка в Перкинс для тщательного изучения. Мы должны быть уверены.

Проводив ее, я вернулся к себе. Снова попытался дозвониться до Элизабет, но на мои звонки никто не отвечал. Наконец я бросил эту затею и вышел на улицу, где в ресторанчике напротив мотеля заказал сосиски с капустой и кружку пива.

В воскресенье я поехал к Дани. У нее, похоже, было хорошее настроение.

– На этой неделе мама дважды приходила ко мне. Ты разминулся с ней. Она сказала, что они устроили, чтобы я могла жить у бабушки, когда выйду отсюда. Оба раза она приходила с доктором Вайдманом. Ты его знаешь, папа?

– Встречал.

– Типичный полоскальщик мозгов. Мне кажется, маме он нравится.

– Почему ты так считаешь? Она смущенно улыбнулась.

– Он типа мамы. Ну, ты понимаешь, говорит много и ничего не остается. Об искусстве и все такое прочее. Я засмеялся.

– Как насчет коки?

– Давай.

Я вручил ей мелочь и смотрел, как она идет к торговому автомату. Было занято лишь несколько столов. Здесь все походило на День Родителей в обыкновенной школе, а не в исправительном заведении.

О том, что это не так, говорили лишь надзирательница у входа и решетки на окнах. Вернувшись, Дани поставила на стол две бутылки с кокой.

– Тебе нужна соломинка, папа?

– Нет, спасибо. Я выпью просто так. – Подняв бутылку ко рту, я сделал глоток.

Зажав в губах соломинку, она посмотрела на меня.

– Когда я так делаю, мама говорит, что это вульгарно.

– Твоя мать – большой специалист по вульгарности, – не сдержавшись, ответил я и тут же пожалел о своих словах. С минуту мы помолчали.

– Ты по-прежнему так же пьешь, папа? – внезапно спросила Дани. Я с удивлением посмотрел на нее.

– С чего это ты вдруг задаешь мне такие вопросы?

– Просто я кое-что вспомнила, – сказала она. – Как от тебя пахло, когда ты приезжал ко мне. Да ничего. Просто я вспомнила, вот и все.

– Нет, больше я не пью.

– Ты пил из-за мамы?

Я задумался. Как было просто сказать, что да, из-за нее. Но это была бы не вся правда.

– Нет. Причина была не в этом.

– Тогда почему же, папа?

– Причин была целая куча. Но главным образом потому, что я хотел убежать от самого себя. Я не хотел признаться самому себе, что потерпел поражение, что все потерял.

Дани молча обдумала мои слова. Наконец она нашлась с ответом.

– Но ведь ты же не все потерял, папа. У тебя оставалось судно.

Я улыбнулся, увидев, как проста ее логика. Но определенным образом она была права. Ведь она не знала всех моих попыток.

– Я был архитектором. Я хотел стать строителем, но у меня не получилось.

– Но ты и теперь строитель. Так было сказано в одной из газет.

– На самом деле это не так. Я работаю на стройке… прорабом.

– Я хотела бы быть строителем, – внезапно сказала она. – Я бы строила очень счастливые дома.

– Как бы ты этого добилась?

– Я бы не стала строить дом для семьи, пока они не убедились, что счастливы вдвоем и хотят жить вместе.

Я улыбнулся ей. Что правда, то правда. Она нашла единственное основание, на котором можно что-то строить. Но кто даст гарантии в прочности фундамента? Бог?

– Поскольку мы уже добрались до истины или, по крайней мере, можем сделать какие-то выводы, – как можно небрежнее сказал я, – не объяснишь ли ты мне кое-что?

Она с любопытством взглянула на меня.

– Например, папа?

– Чьим на самом деле приятелем был Риччио? Твоим или мамы? Она помедлила с ответом.

– Мамы.

– Но ты… – Теперь настала моя очередь искать слова.

Она откровенно встретила мой взгляд.

– Они тебе уже сказали, в каких мы были с ним отношениях?

Я кивнул.

Она уставилась на свою бутылку с кока-колой.

– Все так и было, папа.

– Но почему, Дани? – спросил я. – Почему именно с ним? Почему не с кем-то другим?

– Ты же знаешь маму. Ей нравится быть пупом земли. Вот поэтому я и хотела доказать ей, кто она такая.

– И доказала? – спросил я. – Поэтому ты и убила его?

Она отвела глаза в сторону.

– Я не хотела, – тихо сказала она. – Это был несчастный случай.

– Ты ревновала свою мать? Поэтому?

Она покачала головой.

– Я не хотела бы говорить об этом, – сказала она упрямо. – Перед тем, как меня сюда привезли, я все рассказала в управлении полиции.

– Пока ты не выложишь им всю правду, Дани, – сказал я, – они могут не отпустить тебя жить к бабушке.

Она по-прежнему не смотрела на меня.

– Они не могут держать тут меня вечно. Когда мне минет восемнадцать, им придется отпустить меня. Это-то я знаю точно.

– Три с половиной года сидеть под замком – это большой срок в любом возрасте.

– А ты-то что волнуешься? – Она с вызовом посмотрела на меня. – В следующий четверг все кончится, ты вернешься домой и, скорее всего, никогда больше меня не увидишь. Как и было.

– Но я действительно волнуюсь, Дани. Поэтому я и здесь. Я же объяснял тебе, почему не мог приехать раньше.

– Все вранье! Если хотел, то приехал бы. – Она снова уставилась на бутылку. Что она высматривает в этой коричневой жидкости, которая была еле видна сквозь зеленое стекло?

– Теперь-то тебе легко приезжать и говорить мне такие вещи, – тихо продолжила она. – Правильные вещи всегда легко говорить. Но куда труднее их делать.

– Я знаю, Дани. И первым готов признать, что делал ошибки.

– Ладно, папа. – Она подняла глаза и вдруг я увидел, что маленькой девочки больше не существует. Передо мной сидела юная женщина.

– Все мы делаем ошибки. Давай бросим эту тему. Я сказала, что не хочу больше говорить об этом. Это моя жизнь, и никакие твои слова ничего не могут изменить в ней. Тебя слишком долго не было.

Она была не права и в то же время правда была за ней. Нет в жизни чистого белого или совершенно черного цвета.

– У тебя был кто-то еще? Другие мальчики, я имею в виду?

Она покачала головой.

– Нет.

– Ты не врешь мне, Дани? Она в упор посмотрела на меня.

– Нет, папа. Не вру. Ни с кем другим я не могла это делать. Я и пошла на это только потому, что хотела доказать матери, но появилось и кое-что другое.

– Что появилось?

Глаза у нее были чистыми и ясными, и в них была печаль.

– Я любила его, папа, – прошептала она. – И он тоже любил меня. Мы хотели уехать и пожениться, как только я подрасту.

Поднявшееся солнце наконец разогнало туман. Я рассеянно отошел от окна и взял газету, открыв ее на страничке увеселений. Решив, было, пойти в кино, я убедился, что видел все фильмы, которые шли в городе. Оставалось включить телевизор. Но через десять минут я его выключил. Я принадлежал к какому-то промежуточному поколению, и ничего из того, что город днем мог мне предложить, меня не устраивало. Для одного поколения я был слишком стар, для другого – слишком молод.

Так что, когда зазвонил телефон, я подскочил к нему. Может быть, Элизабет перестала психовать.

– Полковник Кэри?

– Да.

– Это Лоренцо Страделла. Помните те два письма, за которыми мы посылали Анну?

– Что с ними?

– Ну, вообщем-то они по-прежнему у меня.

– Так зачем ты мне звонишь? Ты же знаешь, кто их купил.

– Это верно. Но она уже расплатилась. И я думаю, что эта парочка вам бы пригодилась.

– Не интересуюсь, – отрезал я. – Предложи их мисс Хайден.

– Минутку! Не вешайте трубку.

– Жду.

– Я не могу предлагать их ей. Я хотел бы заключить с вами сделку. Внезапно я все понял. Конечно, он не может предложить их Норе. Та расскажет Кориано. А тому не нравится, когда его мальчики проявляют излишнюю самостоятельность. Можно попытаться.

– О'кей, но я не имею дело с мелкой сошкой. Скажи Кориано, чтобы он связался со мной. Таким образом я буду знать, что ничего больше не вынырнет.

Я оказался прав в своем предположении.

– Обойдемся без Кориано. Сделка только между мной и вами.

– Кориано это не понравится.

– Я их отдам так дешего, что ему и знать не стоит.

– Что значит «дешего»? – спросил я.

– За пять сотен.

– Пока, Чарли, – сказал я и повесил трубку. Я как раз успел закурить, когда он снова позвонил мне.

На этот раз он говорил куда спокойнее.

– А что вы считаете «дешего»?

– Пятьдесят баков.

– Вот это уж в самом деле дешего.

– Ты говоришь с весьма небогатым человеком. Я из той части семьи, которой ничего не досталось.

– Для вас я сброшу. Две с половиной.

– Сотня, и кончим на этом.

Ренцо молчал, и я понял, что он размышляет.

– Больше они не стоят.

– Будь по-вашему.

– Тащи их.

– Не так быстро. Вы крутой тип. Может, у вас там копы.

– Не будь идиотом.

– Вечером одиннадцать часов будьте у себя. Я подошлю кого-нибудь с ними.

– Ладно, – сказал я.

– Только помните. Без всяких штучек. Деньги на бочку – и вы получаете письма.

Телефон замолчал, и я повесил трубку. Подойдя к столу, я выписал чек на сто долларов. Затем, спустившись вниз, я разменял его на наличные. Пока кассир считал деньги, я не разнимал скрещенных пальцев. Не хватало только, чтобы в кассе не оказалось денег на покрытие чека.

 

16

Когда я поднялся к себе, на телефоне мигал красный огонек вызова. Звонила Нора и хотела, чтобы я тут же перезвонил ей. Я набрал ее номер.

– Чарльз, это мистер Кэри, – представился я. – Мисс Хайден на месте?

– Минутку, сэр. Я переключу на нее. После щелчка я услышал ее голос.

– Люк?

– Да, – сказал я. – Что ты хотела?

– Я хотела поговорить с тобой. Можешь ли ты приехать к обеду?

– Не думаю. Это будет не очень хорошо выглядеть.

– Да не будь ты таким старомодным. Не съем я тебя. Я хочу поговорить с тобой относительно Дани.

– Что с ней?

– Поговорим за обедом.

Я заколебался. Хороший обед совсем не повредит мне. Кроме сосисок с капустой во рту у меня ничего не было.

– Во сколько?

– Приезжай пораньше, на коктейль. Около семи, устраивает?

– До встречи. – Положив трубку, я всю дорогу ломал себе голову, что, черт возьми, могла означать эта спешка.

Когда в семь часов я позвонил у дверей, Чарльз практически сразу же открыл мне.

– Добрый вечер, полковник.

– Добрый вечер, Чарльз.

Словно бы я никогда и не покидал этот дом.

– Мадам в библиотеке. Вы знаете, как туда пройти, – с вежливой улыбкой сказал он.

– Знаю, – сдержанно ответил я.

Постучав в дверь библиотеки, я вошел. С большого дивана у стены поднялась Нора. Почти одновременно с ней, запоздав на долю секунды, встал и доктор Вайдман. Она подошла ко мне с протянутой рукой.

– Я так рада, Люк, что ты смог прийти.

Я знал этот тон ее голоса. В нем были и теплота, и дружелюбие, словно между нами никогда ничего не было. На публике она всегда пускала в ход эти светские интонации.

По-прежнему держа меня за руку, она повернулась к доктору.

– Ты помнишь доктора Вайдмана? Он был у матери.

– Как мог я забыть его? Особенно после слов Дани. Неужто мне предстояло быть посаженным отцом?

– Как поживаете, доктор? – Так или иначе мне пришлось бы протянуть ему руку, если бы Нора не держалась бы за нее.

Он слегка поклонился.

– Рад снова видеть вас, полковник. Наконец, Нора отпустила мою руку.

– В баре для тебя стоит непочатая бутылка бурбона. Ты по-прежнему предпочитаешь это виски?

Я кивнул. Она была в своем репертуаре. Я подошел к бару.

– Налить вам? – машинально спросил я, словно у себя дома.

– Нет, спасибо. Мы с доктором предпочитаем мартини.

Я повернулся взглянуть на них. Это был один из тех намеков, которыми Нора тонко давала понять доктору, что он ее интересует. Сама она предпочитала шотландское виски, но, встречая нового мужчину, сразу же уясняла две детали – его любимые сигареты и напиток.

Мы выпили. Лишь усевшись, я понял, что невольно занял место за своим столом в своем же старом кресле. Отпив еще глоток, я поставил бокал на стол.

– Ничего не изменилось, – заметил я, оглядывая комнату.

– Не было причин менять, Люк, – быстро сказала Нора. – Она всегда была твоей комнатой.

Ее слова удивили меня. Обычно к таким вещам Нора относилась без всякой сентиментальности.

– А я бы на твоем месте все тут переставил, – возразил я. – Чтобы избавиться от неприятных воспоминаний.

Она улыбнулась.

– Мне ни от чего не надо избавляться. Допив свой бокал, доктор Вайдман встал.

– Ну что ж, я должен идти, Нора.

– Вы уверены, что не можете остаться к обеду, доктор? Он с сожалением покачал головой.

– Я обязан вернуться к себе в офис. У меня в восемь часов прием. Нора поставила стакан и встала.

– Я провожу вас.

Вайдман повернулся ко мне. На этот раз мы все же обменялись рукопожатием.

– Был рад увидеть вас, полковник.

– До свиданья, доктор.

Проводив их взглядом, я снова расположился за столом, рассеянно открыв один из ящиков. В нем лежали старые синьки. Вытащив их, я пригляделся к ним. Это был один из домов моего первого проекта.

Прошло столько лет, а мне показалось, будто все было только вчера. Я пригляделся к чертежу. Все же то был хороший дом. И если бы я строил его сегодня, то почти ничего не стал бы менять в нем.

Нора стояла в дверях, наблюдая за мной.

– Видишь, ничего в самом деле не изменилось, Люк. Я даже ничего не вынула из ящиков.

– Вижу, – я засунул чертеж обратно и задвинул ящик. – А теперь скажи мне, зачем ты все-таки пригласила меня на обед?

Улыбнувшись, она закрыла дверь.

– Это может подождать и до после обеда. На полный желудок куда легче объясняться с человеком.

Она подошла к столу и остановилась, глядя на меня сверху вниз.

– Я всегда говорила, что комната должна принадлежать настоящему человеку. Порой, когда тебя не было, она мне казалась совершенно пустой.

– Брось, Нора. – Я улыбнулся, смягчая резкость своих слов. – Публики нет. К подобным глупостям ты всегда относилась без всяких сентиментов.

Она внезапно рассмеялась.

– У нас не осталось никаких иллюзий, не так ли, Люк?

– Думаю, что нет, – покачал я головой.

Она взяла свой стакан. Несколько секунд внимательно его разглядывала, затем со стуком поставила его.

– Будь джентльменом, Люк. Смешай-ка мне шотландское с содовой. Понять не могу, как люди пьют это идиотское мартини. Пахнет, как дешевые духи.

Поднявшись, я приготовил ей напиток, а Нора снова расположилась на диване. Отпив глоток, она кивнула.

– Это куда лучше.

Я тоже взял выпивку. Откинувшись на спинку стула, я призывно приподнял стакан. Она сделала то же самое. Мы выпили.

– У доктора Вайдмана такое интересное лицо. Тебе не кажется, Люк?

Я сделал неопределенный жест.

– Ты знаешь, как его зовут?

– Нет.

– Исидор. Можешь себе представить? Исидор. В наши дни. Мог бы сменить имя.

– Может быть, оно ему нравится.

– Не думаю, – задумчиво сказала она. – Но он слишком горд, чтобы признаться в этом. Я подметила одну особенность у всех еврейских врачей. Они очень горды.

– У них есть для этого причины.

– Они так и носятся со своей религией. И знаешь, что еще я подметила у них?

– Что?

– У них у всех такие печальные глаза, – сказала она. – Как у Христа.

Открылась дверь и в библиотеку вошел Чарльз.

– Обед подан, мадам.

Стол был выше всяких похвал. Он начался с салата из крабов с листьями латука, распростертых среди колотого льда, с острым горчичным соусом, непревзойденным мастером приготовления которого был Чарльз. После этого был кьйопино, нечто вроде сан-францисского буйабеса, больше напоминавшего густую рыбную похлебку, чем суп, в котором было чуть ли не все, чем может одарить Тихий океан. Основательный кусок ростбифа, приготовленного на решетке, хорошо прожаренный сверху и с кровью внутри. И наконец величественный пирог из консервированных персиков с шоколадным мороженым, именно таким, какое мне всегда нравилось. Я с благодарностью посмотрел на Чарльза, наливавшего мне кофе.

Он улыбнулся. Он-то помнил, как я любил консервированные персики. Сначала он ужаснулся моему плебейскому вкусу и приказал доставлять специально для меня огромные свежие персики. Но спустя какое-то время он оставил свои старания и покупал только консервированные персики. Он также помнил, что после обеда я любил выпить большую кружку кофе, а не изысканную чашечку.

– Потрясающий обед, Нора.

– Рада, что он тебе понравился, Люк, – улыбнулась она.

Он мне в самом деле понравился. Я уплетал за обе щеки, а она, как обычно, еле клевала то, что было у нее на тарелке.

– Думаю, что достаточно хорошо знаю тебя, и надеюсь, что ты не будешь против, если я спущусь на кухню и поблагодарю Кукки.

Нора встала из-за стола.

– Иди. И возвращайся в мастерскую, где мы попьем кофе с коньяком.

Я зашел на кухню. Кукки с раскрасневшимся лицом, как обычно, хлопотала у плиты. Только густая седина, высыпавшая в ее волосах, напоминала мне о прошедшем времени.

– Полковник Кэри! – обрадованно воскликнула она.

– Кукки! Я не могу уйти, не сказав вам, что обед был просто потрясающим.

– Я любила готовить для вас, полковник. У вас всегда был отличный аппетит. – Лицо ее омрачилось. – Только одного нам не хватает. Я бы так хотела, чтобы и мисс Дани была здесь.

– Может быть, скоро она будет дома, – мягко сказал я.

– Вы в самом деле так думаете, полковник?

– Я надеюсь, Кукки.

– Я тоже надеюсь. Если бы только в тот день мы были дома, может, ничего бы и не случилось.

Я уже двинулся уходить, но тут же повернулся к ней.

– Вас в тот день не было дома?

– Нет, сэр. Обычно выходной день у нас в четверг. Но так как мисс Хайден была в Лос-Анжелесе и собиралась вернуться только в пятницу вечером, мистер Риччио отпустил нас и на пятницу.

– Я этого не знал.

– Я поехала в Окленд навестить свою сестру и не возвращалась допоздна. Когда уже все кончилось. Я посмотрел на Чарльза.

– А вы?

– Я вернулся к шести часам, – сказал он. – Мисс Хайден уже была дома.

– Что насчет Виолетты?

– Виолетта пришла через несколько минут после меня.

– Значит, вы должны были слышать ссору, – предположил я. Чарльз покачал головой.

– Нет, сэр. Никому не хотелось холодной закуски, которую я приготовил, так что мы с Виолеттой оставались на кухне. А отсюда ничего не слышно, что происходит в доме.

Он был прав. Припомнив расположение помещений в доме, я прикинул, что кухня и помещения для прислуги действительно находятся в отдалении. Нора всегда говорила, что ничто не раздражает, как разговоры под звяканье тарелок, которые моют на кухне.

Улыбнувшись, я повернулся обратно к кухарке.

– И все же обед был восхитителен, Кукки. Огромное спасибо. Она улыбнулась мне в ответ.

– Благодарю вас, полковник.

Коньяк и кофе уже стояли на столике для коктейлей, который расположился в центре своеобразного уголка отдыха у задней стенки мастерской. Нора, утонувшая в кресле, улыбалась мне, когда я вошел. Я понял, что она готова приступить к делу.

– Как прошла встреча? – спросила она. – Кукки, небось, была рада увидеть тебя?

– Все было словно Неделя Доброго Старого Дома. – Прикрыв двери, я сел напротив нее.

Разлив коньяк по бокалам, она протянула один из них мне. Обхватив ладонями его выпуклые бока, я повращал напиток, чтобы согреть его, и вдохнул аромат. Букет был богатым и теплым, и от него защипало в носу.

Нора внимательно наблюдала за мной.

– Ну? – спросил я.

Подняв свой бокал, она отпила небольшой глоток. Когда она заговорила, голос у нее был хрипловатым.

– Я хотела бы, чтобы ты помог вернуть Дани в тот дом, откуда она родом.

Мне показалось, что гора пошла к Магомету.

– Почему именно я? – наконец спросил я. Голос у нее по-прежнему был хриповат.

– Потому что мы сможем справиться с этим только вместе. Ты и я. Мы сможем вернуть Дани домой.

Я отпил коньяк.

– Ты забыла одну вещь. Я тут больше не живу.

– С этим мы можем справиться, – мягко сказала она.

Я сидел, глядя на нее, и внезапно мне стало отчетливо ясно, что она совершенно не изменилась. Законы, по которым она жила ныне, были такими же, как и всегда. Для нее имело значение лишь то, что ей хотелось. Для нее было неважно, что она рушит чьи-то судьбы, причиняет кому-то боль и страдания.

– Ну-ну, – пробормотал я.

– Подумай об этом. Дани будет куда лучше с нами, чем с моей матерью, и уж, конечно, куда лучше, чем в одном из этих исправительных заведений. Гордон считает, что, если мы будем действовать руку об руку, нам это удастся. Доктор Вайдман оценит ситуацию с точки зрения психологии, и суд будет вынужден согласиться.

– Неплохая идея, если бы я по-прежнему был один. Но это не так.

– Ты говорил, что твоя жена из тех женщин, которые все понимают. Она должна понимать, как ты относишься к Дани, иначе она не отпустила бы тебя сюда. Мы можем так все организовать, что она останется вполне довольна. Ей никогда в жизни не придется больше беспокоиться о деньгах!

– Не трать попусту слов, Нора, – перебил я ее. – Это невозможно. Поставив на столик бокал, я встал. Склонившись в кресле, она схватила меня за руку и, подняв голову, уставилась мне в лицо.

– Люк.

Я смотрел на нее сверху вниз. От ее пальцев, вцепившихся мне в руку, словно било электрическим током. Я не проронил ни слова и спокойно стоял, глядя на нее.

– Помнишь, как мы были с тобой, Люк? – мягко спросила она.

– Помню.

Она еще сильнее сдавила пальцы.

– Это может вернуться, Люк. Никогда ни с кем у меня не было так, как с тобой.

Я чувствовал себя, словно под гипнозом.

– Нет.

– Мы снова можем быть счастливы.

Я яростно одернул руку, но злился я больше на себя, чем на нее. Мне не стоило выходить из себя, и Нора была такой же, как всегда.

– Нет, – хрипло повторил я. – Ничто не может повториться. И в прошлом, какое бы оно ни было, мы чурались правды. Мы закрывали глаза на действительность. И я не могу возвращаться, чтобы жить рядом с ложью.

– Так оно и было, Люк! Мы не должны были так жить. Но ты не понимаешь, что теперь у нас не осталось никаких иллюзий? И мы сможем все устроить наилучшим образом.

– Не будь такой идиоткой, Нора!

– У меня есть моя работа, – продолжала ворковать она, по-прежнему глядя на меня. – У тебя – твоя. Я говорила с братцем Джорджем. Он сказал, что с удовольствием возьмут тебя обратно. И что самое главное, у нас есть дом, куда Дани может вернуться.

Она откинулась на спинку стула, отвела глаза от меня и, когда она вновь заговорила, голос был совсем другим.

– Ты так плакался над судьбой дочери, – резко бросила она мне, – о том, как ты ее любишь, как много ты хотел бы сделать для нее. А теперь, когда у тебя есть возможность действительно что-то сделать для нее, ты и пальцем не хочешь пошевелить!

Господи, я только сейчас стал многое понимать. Элизабет давно все поняла, и поэтому-то она и сказала, что хочет моей поездки домой, чтобы я наконец избавился от призраков, которые так долго терзали меня. Она, видно, предвидела, что у нас состоится и такой разговор, когда мне придется выбирать между ею и Дани.

И я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Она все знала, и все же отпустила меня. Это было больше того, что любой мужчина может требовать от своей жены.

Я посмотрел на Нору, и мне показалось, что я в первый раз по-настоящему вижу ее. Сэм Корвин был прав, когда говорил, что единственное, чем она по-настоящему была увлечена, было ее искусство. Кроме него, для Норы никого и ничего не существовало.

– Я приехал помочь Дани, – тихо сказал я. – Но не для того, чтобы разрушать чью-то жизнь.

– До чего благородно. И теперь, насколько я понимаю, ты будешь изливаться мне, как ты любишь свою жену!

Я задумчиво посмотрел на нее. Внезапно я улыбнулся. Она сама все обрекла в слова.

– Это верно, Нора, – подтвердил я. – Я в самом деле люблю ее.

– И что же, как ты думаешь, останется от ее любви, после того, как она увидит те снимки, которые я ей послала?

Я ждал этого. И ничего не ответил.

– И какая тогда у тебя будет причина отказывать мне?

– Самая убедительная в мире. Я не люблю тебя, вот и все. После таких слов любовь не может больше существовать. Она умирает. Она сгорает, уничтожая саму себя в пламени слов, полных ненависти и взаимных обвинений.

Ее разрывает на части гнев и насилие. Но и после взрыва от нее остаются останки, терзая сердце и память воспоминаниями о несбывшихся надеждах, о чувствах и страстях, которые так и не принесли плодов. И затем, когда звучат простые, словно бы сказанные ребенком, слова, она умирает окончательно.

Исчезают все призраки, испаряется чувство вины. Все встает на свои места, как и должно быть. Что бы ты ни сделал.

Направляясь обратно в мотель, я опустил окна в машине. Свежий ночной воздух охладил даже ненависть, которую я старался изгнать из души. Теперь Нора ничего не значила для меня. Больше ничего не значила.

 

17

Вернувшись в мотель в четверть одиннадцатого, я сразу же направился к себе в номер. Ровно в одиннадцать часов раздался стук в дверь. Я открыл ее.

С испуганным выражением на лице в дверях стояла Анна Страделла. Я сделал шаг назад.

– Входите, Анна, – сказал я, пропуская ее. – Почему он послал именно вас?

– Он подумал, что если тут будут полицейские, вы не передадите меня им.

– Не стоит так боятся. Тут никого нет.

В глазах ее появилось выражение облегчения.

– Я и не думала, что меня встретят полицейские.

– Вы принесли письма?

Молча она открыла сумочку, вынула оттуда письма и вручила их мне.

– А что, если я скажу, что у меня нет денег? Она пожала плечами.

– Это не имеет значения.

– Что же вы скажете своему брату?

Она повернулась ко мне лицом, и я увидел, что глаза ее полны скрытой боли.

– Я ничего не должна ему говорить. Прежде, чем взять у него письма, я вручила ему сто долларов.

– Почему вы это сделали? – спросил я.

– Потому что хотела, чтобы вы получили их. Мы и так причинили вам достаточно бед.

Она заплакала.

Я стоял, глядя на нее.

– Анна, прошу вас, не надо. У меня есть деньги.

– Я не из-за этого плачу. – По щекам у нее обильно текли слезы, и тушь на глазах оставляла темные подтеки. – Все так запуталось!

– Что именно? – спросил я. – Из-за чего вы плачете?

– Из-за Стива. Сегодня он попросил меня выйти за него замуж. И я не знаю, что ему ответить.

Я улыбнулся. Я так и не научусь по-настоящему понимать женщин.

– А я-то думал, что этого-то вы и хотели.

– Я хочу этого, – она высморкалась в «Клинекс», который вытащила из сумочки.

– Тогда в чем же проблема? Он же знал о своем брате.

Она посмотрела на меня.

– Да, он знал о Тони. Но он не знал кое-чего другого.

– О чем же еще он должен был знать?

– О том, что было известно Тони. О том, что приходится делать девушкам, которые работают на Кориано.

Я перевел дыхание.

– Вы хотите выйти за него замуж?

Она кивнула.

Я положил ей руку на плечо.

– Тогда не раздумывайте. Все остальное не имеет значения. Она подняла на меня глаза.

– Вы в самом деле так считаете?

– Он любит вас, иначе не просил бы выйти за него. И это главное. Она начала улыбаться.

– А теперь идите в ванную и умойтесь. Я позвоню портье и попрошу его прислать кофе. Оно необходимо нам обоим.

Зайдя в ванную, она закрыла за собой двери. Я созвонился с соответствующей службой мотеля и, сев в кресло, принялся просматривать письма.

Первым я открыл послание от Дани. Мне стало не по себе, когда я читал его. Такое письмо мог написать только ребенок, но то, о чем она писала, ребенок не должен был знать. Это было именно то письмо, которое имел в виду Лоренцо.

Кто-то постучал в двери. В этом мотеле прекрасно работает обслуживание, подумал я. И открыл двери.

Передо мной предстала Нора. Я застыл на месте, уставившись на нее.

– Могу ли я войти? – спросила она, проходя мимо меня в комнату. – Я пришла извиниться, Люк. – Она вынула конверт из сумочки. – Вот все твои снимки. Я не использовала их.

Машинально я взял конверт. Я так и не успел вымолвить хоть слово, как открылась дверь ванны, и оттуда вышла Анна.

В руках она держала полотенце, которым стерла грим с лица.

– Принесли кофе, мистер Кэри? – спросила она и, увидев Нору, запнулась.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, а затем Нора резко повернулась ко мне. Выражение, с которым она зашла в номер, исчезло с ее лица. Теперь оно было одновременно озадаченным, гневным и обиженным.

– Я должна была бы лучше знать тебя, – холодно сказала она. – А я уж в самом деле начала было верить во все, что ты говорил.

Я взял Нору за руку, чтобы остановить ее.

– Нора.

Она грубо стряхнула мою руку и посмотрела мне прямо в лицо.

– А теперь ты можешь заткнуться. Ты не господь Бог. Ты только пытаешься говорить от его имени!

И за ней захлопнулась дверь.

– Простите, мистер Кэри. Я вечно во все влезаю…

Я продолжал смотреть на захлопнувшуюся дверь. Мне никогда раньше не доводилось слышать, чтобы Нора извинялась бы за что-нибудь. Никогда. Наконец я перевел взгляд на конверт в руке. В нем были снимки. Я сунул пакет в карман.

Снова раздался стук в дверь. На этот раз пришла горничная. Я расплатился за кофе и наполнил чашки.

– Вот, – сказал я, протягивая одну из них. – Выпейте. И вы себя будете лучше чувствовать.

Затем я вернулся к столу. Анна села по другую сторону от меня, и в ее больших глазах читалась печаль. Я вынул письмо Норы, доставшееся мне от Ренцо.

Внезапно мне показалось, что в комнате никого больше нет. Я видел только строчки письма, которое рассказало мне все. Все недостающие детали. Все ответы на те вопросы, которые я тщетно искал. И чтобы окончательно убедиться, я перечел последний абзац.

«А теперь, мой дорогой, когда мы окончательно назначили День Благодарения днем нашей свадьбы, хотела бы тебя предостеречь относительно кое-чего. Я женщина властная и ревнивая, и если поймаю тебя на том, что ты хотя бы бросил взгляд на другую женщину, я вырву тебе сердце и разрежу его на мелкие кусочки. Так что будь осторожен.

Со всей любовью,

Нора».

Откуда-то издалека донесся голос Анны.

– Что случилось? – спросила она. – Вы стали бледным, как полотно! Я поднял глаза от письма. Виски мне сжимала тугая боль, но когда я увидел сочувствие во взгляде Анны, она стала отпускать меня.

– Со мной все в порядке, – пробормотал я. – Ничего страшного. Теперь все стало на свои места. Все части и куски головоломки.

Спрямились мучительные повороты и исчезла изощренная ложь. Теперь я знал правду о том, что произошло между Норой и Дани, и я был единственным, кроме них, кому она открылась. Теперь оставалась только одна проблема.

Осталось только доказать суду, что моя дочь не совершала убийства. И что убийцей была ее мать.