Глава первая

От Центрального парка до Мэдисон-авеню счетчик нащелкал всего лишь шестьдесят пять центов, но для меня путь от одного конца города до другого показался длиной в тысячу световых лет. Я ощутил это, когда вошел в здание.

В огромном беломраморном фойе было прохладно. За полукруглой стойкой из оникса стояли две девушки, а за ними — пара охранников. На стене выбиты крупные, четкие буквы золотом:

SINCLAIR BROADCASTING COMPANY

Я подошел к одной из девушек.

— Мне хотелось бы видеть Спенсера Синклера.

Девушка подняла на меня глаза.

— Ваше имя?

— Стивен Гонт.

Она полистала лежавшую перед ней книгу, пробегая глазами список имен.

— Да, мистер Гонт. Вам назначена встреча на десять тридцать.

Я бросил взгляд на настенные часы. Десять двадцать пять.

Девушка обратилась к одному из охранников:

— Мистер Джонсон, не могли бы вы проводить мистера Гонта в кабинет мистера Синклера?

Охранник кивнул, приветливо улыбаясь, хотя его глаза в то же время оценивающе ощупывали меня с ног до головы. Я направился было к лифтам, но он окликнул меня:

— Мистер Гонт.

Я остановился, обернувшись к нему.

Он продолжал улыбаться.

— Нам сюда.

Я последовал за ним по коридору в глубину вестибюля, где находилось несколько лифтов, которые я не заметил раньше. Вытащив из кармана ключ, охранник вставил его в замок. Двери лифта открылись. Он пропустил меня в лифт и, вытащив ключ, последовал за мной. Как только двери закрылись, раздался звонок.

— У вас есть что-нибудь металлическое в кармане? — вежливо спросил охранник.

— Мелочь, наверное.

Он пока не собирался нажимать на кнопку.

— А что-нибудь еще?

Увидев удивление на моем лице, он объяснил:

— Звонок, который вы слышите, показывает, что электронная система обнаружила присутствие металла. Обычно она не реагирует на металлические деньги. Может, у вас есть еще какие-нибудь металлические предметы, о которых вы забыли?

И вдруг я вспомнил.

— А! Только это — серебряный портсигар, который подарила мне подруга. — Я вытащил его из кармана.

Он посмотрел на него несколько секунд и взял в руки. Открыв маленькую дверцу на панели перед ним, он сунул туда портсигар. Звонок тут же оборвался. Охранник вытащил портсигар и протянул мне, виновато улыбаясь.

— Извините, мистер Гонт, но вынужден вас разочаровать. Это всего лишь серебряное покрытие, а не чистое серебро.

Улыбаясь, я сунул портсигар в карман.

— Это меня не удивляет.

Охранник нажал на одну из кнопок. Лифт начал быстро подниматься. Я наблюдал, как над дверью мелькали огоньки этажей, однако цифр никаких не было.

— Как мистер Синклер узнает, до какого этажа он доехал?

— У него есть свой ключ, — с серьезным видом ответил охранник.

Лифт замедлил движение и остановился. Двери открылись. Я вошел в ослепительно белую приемную. Двери закрылись, и в это мгновение ко мне вышла молодая женщина. Невозмутимая блондинка в черном платье.

— Мистер Гонт, сюда, пожалуйста.

Я прошел за ней в небольшую комнату.

— Мистер Синклер примет вас через несколько минут. Вот свежие газеты и журналы. Может, желаете кофе?

— Спасибо, — сказал я. — Черный и один кусочек сахара.

Она вышла, а я уселся в кресло и взял «Уолл-стрит джорнэл». Пробежал глазами вчерашние котировки. «Грейтер Уорлд Бродкастинг» — на восемнадцать и одна восьмая, у «Синклер Бродкастинг» — «Эс-Би-Си» — сто сорок два пункта с четвертью. От Сентрал-Парк-Вест меня отделяла не только тысяча световых лет, но и семьдесят две телевизионные станции, сотня студий и пятьсот миллионов долларов.

Секретарша принесла кофе. Крепкий и горячий, он был подан в чашке из коуапортского фарфора, которую тетушка Пру с гордостью держала бы у себя в буфете.

— Еще пара минут, — улыбнулась она.

— Хорошо, — сказал я. — У меня есть время.

Я посмотрел, как она идет к двери. Двигалась она изящно, и все при ней. «Интересно, — подумал я, — что бы она сделала, если б я лапнул ее за задницу?»

Она вернулась, когда я как раз закончил пить кофе.

— Мистер Синклер ждет вас.

Я последовал за ней, и скоро мы остановились перед массивной дверью, на которой не было ничего, даже таблички. Секретарша открыла дверь, и я вошел в кабинет.

Спенсер Синклер-третий выглядел именно так, как на фотографиях в газетах. Высокий, стройный, с тонким носом, узкими губами, квадратным подбородком, холодными умными серыми глазами. Он выглядел моложе своих лет.

— Мистер Гонт.

Он вышел из-за стола и пожал мне руку. Его пожатие было крепким, но сдержанным.

— Пожалуйста, присаживайтесь.

Я сел в кресло перед столом. Он нажал на кнопку селектора.

— Мисс Кэссиди, позаботьтесь, пожалуйста, чтобы нас не беспокоили.

Он вернулся за стол, мы несколько секунд молча смотрели друг на друга, затем он заговорил:

— Ну вот, наконец мы и встретились. Я много слышал о вас. Похоже, вы обладаете даром заставлять людей говорить о вас.

Я ждал.

— Вам интересно, что именно они говорят?

— Не особенно, — ответил я. — Уже достаточно того, что вообще говорят.

— Вас считают очень энергичным молодым человеком, — сказал он.

Услышав это, я улыбнулся. Если бы он только знал, как он прав. После обеда я должен был встретиться с его дочерью Барбарой, чтобы отвезти ее на аборт.

Он взял со стола листок бумаги и пробежал его глазами.

— Думаю, вы не обидитесь, — сказал он, — я попросил собрать некоторые сведения, касающиеся вас.

Я пожал плечами.

— Вполне понятно. Я сделал то же самое в отношении вас. Для этого мне всего лишь понадобилось просмотреть подшивки «Нью-Йорк Таймс».

«Стивен Гонт, двадцать восемь лет, родился в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс. Отец — Джон Гонт, президент банка. Мать — Энн Рэйли. Родители погибли. Учился в престижных учебных заведениях Новой Англии. Работал один год в рекламном агентстве „Кэньон и Экхардт“, два года в административном отделе „Метро-Голдвин-Мейер“, последние три года занимает пост заместителя президента радиотелевизионной компании „Грейтер Уорлд Бродкастинг“ Гарри Московица. Холост. Социально активен».

Отложив лист бумаги, он посмотрел на меня.

— Одного только не могу понять…

— Чего именно? — спросил я. — Возможно, я сумею объяснить.

— Чем в таком месте может заниматься такой славный парень другой веры?

Я знал, что он имеет в виду.

— Это довольно просто, — ответил я. — Я их субботний гой.

По его лицу было видно, что он не понял, о чем я говорю. Пришлось объяснить подробнее.

— Суббота у евреев — день священный. Они не работают. Поэтому все дела в субботу решаю я. Кстати, мне известно, что точно так же поступаете и вы, и Си-Би-Эс, и Эн-Би-Си, и Эй-Би-Си.

— А вы парень не промах.

— Да, — подтвердил я скромно.

— И вы думаете, мы не сможем вас остановить, если захотим?

Я ухмыльнулся.

— Мистер Синклер, вы и вам подобные пытаются это сделать почти полтора года, но это ни к чему не привело. Вам еще повезло, что мы контролируем только одиннадцать процентов мирового рынка, иначе вам бы пришлось вообще уйти со сцены.

Он уставился на меня.

— Никак не могу понять, нравитесь вы мне или нет.

Я встал.

— Вы деловой человек, мистер Синклер, поэтому не буду отнимать у вас время. Итак, я получил у вас работу или нет?

— Какую работу? — спросил он. — Я и не думал…

— Мистер Синклер, если вы позвали меня просто чтобы посмотреть на парня, который целует вашу дочь перед сном и желает ей спокойной ночи, то зря тратите свое и мое время. На мне целая вещательная сеть, и мне пора возвращаться на свое рабочее место.

— Сядьте, мистер Гонт, — сказал он резко.

Я продолжал стоять.

— Я думал предложить вам пост вице-президента, ответственного за составление программ, но сейчас что-то не уверен.

Я улыбнулся.

— Не беспокойтесь, меня это не интересует. Я уже три года занимаюсь этим.

Он снова посмотрел на меня.

— Так какую работу вы имели в виду? Может, вы хотите занять мое место?

— Не совсем так, — улыбнулся я. — Я хочу быть президентом «Синклер Телевижн».

— Вы шутите! — поразился он.

— Я никогда не шучу в делах.

— Дэн Ричи вот уже десять лет президент Эс-Ти-Ви. А до этого он был президентом «Радиовещательной Компании Синклер» в течение пятнадцати лет. Это один из самых лучших исполнительных работников в этой отрасли. Неужели вы полагаете, что туфли такого человека придутся вам впору?

— А я и не собираюсь их надевать, — ответил я. — Это старые туфли, их уже пора выбросить. Дэн Ричи принадлежит радио, а не телевидению. У вас на высоких постах нет ни одного исполнителя моложе пятидесяти двух лет, а основная часть вашей аудитории находится в возрасте до тридцати, и с каждым годом возрастная планка опускается. Как вы собираетесь что-то донести до них, если они уже давно перестали прислушиваться к тому, что говорят им родители? И я не собираюсь здесь вон из кожи лезть, чтобы убедить кучку стариков в правильности того, что я хочу сделать. Я хочу распоряжаться сам так, как считаю нужным. Больше меня ничего не интересует.

Некоторое время он молчал.

— А я могу быть уверен, что вы прислушаетесь к моему мнению?

— Нет, конечно, — улыбнулся я. — Но вы можете быть уверены, что кое-чье мнение я обязательно приму к сведению.

— Чьё же?

— Аудитории, — сказал я. — В настоящее время Эс-Ти-Ви находится на четвертом месте, уступая трем другим телесетям, а через два года мы будем на первом месте или чертовски близко к нему.

— А если нет?

— Тогда можете повесить на меня всех собак. Но в любом случае хуже не будет, ниже четвертого места мы не опустимся.

Он снова опустил глаза на бумаги, лежащие на столе, и долго молчал. Когда он наконец заговорил, голос его звучал совсем иначе. Теперь со мной говорил отец Барбары.

— Вы собираетесь жениться на моей дочери?

— Это что, одно из условий приема на работу?

Он помялся:

— Нет.

— В таком случае я не собираюсь на ней жениться.

Было заметно, что следующие слова дались ему с трудом:

— Но как быть с ребенком?

Я посмотрел на него. Он сразу вырос в моих глазах на десять пунктов.

— Мы займемся им сегодня.

— А врач хороший?

— Самый лучший, — ответил я. — Частная клиника в Скарсдейле.

— Вы позвоните мне, когда все кончится?

— Да, сэр, — сказал я. — Я обязательно позвоню.

— Бедная Барбара, — он вздохнул. — Она такая хорошая девочка.

Как можно объяснить отцу, что его дочь наркоманка и большую часть своего свободного времени посвящает тому, что накуривается марихуаной до умопомрачения?

— Этот ребенок — ваш?

Я посмотрел ему прямо в лицо.

— Мы не знаем.

Он опустил глаза.

— Если врач скажет, что возможны осложнения, вы ведь не позволите ему это сделать?

— Не позволю, — сказал я. — Возможно, вам покажется странным, сэр, но мне тоже небезразлична Барбара, и я не хочу, чтобы ей было больно.

Он глубоко вздохнул и поднялся, протягивая мне руку.

— Вы приняты. Когда можете приступить?

— Завтра, если вы не против. Я уволился на прошлой неделе и лишь сегодня утром освободил свой письменный стол.

Впервые за все время нашего разговора он улыбнулся.

— Итак, до завтра.

Мы пожали друг другу руки, и я направился к двери. Приоткрыв ее, я обернулся.

— Кстати, на каком мы этаже?

— На пятьдесят первом.

— А на каком этаже кабинет Ричи?

— На сорок девятом.

— Я хочу, чтобы мой был на пятидесятом, — сказал я и закрыл за собой дверь.

 

Глава вторая

Я еще раз нажал на кнопку звонка. Из квартиры доносился рев проигрывателя. Она так и не подходила к двери.

Я толкнул дверь, и она открылась. Едва я вошел, как в нос мне ударил тяжелый, сладковато-едкий дух марихуаны. Здесь было так накурено, что достаточно пройти через комнату, чтобы забалдеть. Я распахнул окна и выключил проигрыватель. Воцарилась непривычная тишина.

— Барбара! — позвал я.

Ответа не было. Затем я услышал ее хихиканье. Я подошел к спальне и остановился в дверях. Она сидела голая на полу, во рту — сигарета с марихуаной. Над ней стоял высокий чернокожий юноша. На его торчащем пенисе висело игрушечное ведерко, наполненное водой.

Он заметил меня раньше ее и сделал отчаянную попытку подхватить ведерко, когда у него пропала эрекция. Ему это удалось, но все же немного воды пролилось на Барбару. Юноша побледнел, а Барбара повернулась ко мне.

— Стив! — В ее голосе звучала укоризна. — Ты напугал его.

— Извини. — Я вошел в комнату.

Юноша шарахнулся назад.

— Вы ее муж? — Его голос дрожал.

Я покачал головой.

— Ее бойфренд?

— Не будь дураком, Рауль, — сказала она резко. — Это просто друг. — Она снова повернулась ко мне и хихикнула. — Ты только что сэкономил мне пятьдесят долларов. Рауль сказал, что если у него упадет раньше, чем через час, то я выиграла.

Я вытащил из кармана две купюры и передал юноше.

— Проваливай.

Думаю, ему понадобилось не больше минуты, чтобы одеться и выскочить из квартиры. Я закрыл за ним дверь и вернулся в спальню.

Она лежала, вытянувшись на кровати.

— Трахни меня, Стив, — сказала она хрипло. — Он завел меня ужасно. У него такой прекрасный черный пенис.

— Одевайся, — грубо сказал я. — Нам пора.

Внезапно она зарыдала. Она уткнулась лицом в подушку, и это приглушило рыдания.

Я сел рядом, поднял ее голову и положил себе на плечо. Она дрожала.

— Я боюсь, Стив, — прошептала она. — Я так боюсь, что просто с ума схожу. Если мне будет больно, я умру, я это знаю. Я не могу терпеть боль.

— Никто тебе не сделает больно, малышка, — я погладил ее по волосам.

— Я все утро думала только об этом, и, если бы Рауль не пришел, я бы, наверно, выпрыгнула из окна. — Она судорожно вздохнула. — Меня, кажется, сейчас вырвет.

Я поднял ее с кровати, потащил в ванную и поддерживал ей голову, пока ее рвало. Когда рвота прекратилась, Барбару снова стала бить дрожь.

Набросив на нее халат, я крепко прижал ее к себе и держал так, пока она не успокоилась.

— Сейчас пройдет, сейчас все будет в порядке, — бормотала Барбара.

Я посмотрел на нее. На фоне бледной кожи глаза ее казались особенно ясными.

— Прими душ и одевайся, а я пока сварю кофе, — сказал я.

Она остановила меня в дверях ванной комнаты, когда я собрался выйти.

— Ты получил работу, Стив?

Я кивнул.

— Я рада, — сказала она.

Я постоял у двери ванной, пока не услышал шум душа, затем прошел в кухню, нашел электрокофеварку и включил ее в сеть.

* * *

Приемные в больницах одинаковы во всем мире. К тому времени, когда спустился врач, я уже выучил наизусть табличку, висевшую на стене.

ГОЛУБОЙ КРЕСТ

Прием больных по страховому полису

Он вошел в комнату в зеленом хирургическом халате. Обведя взглядом ожидающих пациентов, кивнул мне:

— Зайди ко мне, Стив.

Я последовал за ним и оказался в небольшой комнате со стенами, обшитыми дубовыми панелями. Врач плотно закрыл за собой дверь и повернулся ко мне.

— Можешь не волноваться, Стив. С ней все в порядке.

Я почувствовал, как с души свалился камень.

— И никаких проблем?

— Абсолютно никаких, — подтвердил он, закуривая. — Классический случай, как в учебнике. Ей придется полежать до завтра. Домой она может вернуться утром.

— Можно, я позвоню по твоему телефону?

Он кивнул, и я позвонил Спенсеру Синклеру, как и обещал.

Когда я положил трубку, он вопросительно посмотрел на меня:

— Ее отец?

Я кивнул.

— Она боится его, — сообщил он. — Она вообще боязливая девушка. Похоже, что ты — единственный, кому она верит.

— Ну, — сказал я.

— Чего здесь только не услышишь, — сказал он. — Пентотал развязывает язык. Сначала она призналась, что он на нее действует, как марихуана, потом она сказала, что больше не боится, и добавила, что вообще-то она не боится, только когда накурится марихуаны или когда с тобой.

Я промолчал.

— У меня есть хороший психиатр. Если ты уговоришь ее встретиться с ним, возможно, он сумеет ей помочь.

Я посмотрел на него. Я знал Билла с детства, но сейчас впервые подумал о нем как о враче. «Интересно, — подумал я, — что заставляет каждого, без исключения, врача воображать себя Господом Богом?»

— Единственная причина, почему она, возможно, доверяет мне, — сказал я, — это то, что я никогда не лезу в ее дела и никогда не указываю, что ей надо делать.

— Извини, я думал, что ты ее друг.

— Я и есть ее друг. Именно такими, по-моему, и должны быть друзья — не лезть в чужие дела, не критиковать, не направлять, просто быть рядом.

— Но она совсем ребенок.

— Ей двадцать два года, — возразил я, — и она стала взрослой задолго до того, как я познакомился с ней. Как всякий другой, она имеет право выбирать свой собственный путь.

— Даже если это путь саморазрушения?

— Даже если так. — Мгновение я колебался. — Неужели ты не понимаешь, Билл, что я могу ей помочь, только если она меня об этом попросит? В противном случае я буду похож на всех остальных, кого она знала в своей жизни.

Он помолчал, обдумывая мои слова, затем кивнул.

— Может быть, ты и прав.

— Я могу ее видеть?

— Конечно. Она на втором этаже, в двадцатой палате. Но не задерживайся долго, ей надо отдохнуть.

— Хорошо.

— Кстати, — сказал он, — давай решим некоторые формальные вопросы. Она застрахована в «Голубом Кресте»?

Я засмеялся.

— Не знаю, но не думаю. Пришли чек мне, я его оплачу.

Он тоже рассмеялся.

— Спасибо, Билл, — сказал я и начал подниматься по лестнице.

Казалось, она спала, когда я вошел в полузатемненную комнату. Ее черные волосы обрамляли белое худое лицо, под глазами темнели круги. Я стоял и смотрел на нее.

Она открыла глаза, и на белом лице они казались ярко-голубыми. Барбара нежно протянула мне руку.

— Привет, Стив. Я так рада, что ты ждал меня.

Я взял ее руку, хрупкую и прохладную.

— Я же сказал, что подожду. — Я сел в кресло рядом с кроватью. — Ну, как ты себя чувствуешь?

— Немножко болит, — отозвалась она, — но, вообще-то, ничего. Они мне что-то дали, и я только сейчас начинаю отходить. — Она прижалась губами к моей руке. — Ты думаешь, я смогу после этого опять трахаться? Я имею в виду — после этого.

— Ты хочешь назначить мне свидание? — рассмеялся я. — Думаю, могу найти для тебя время где-то на следующей неделе.

— Стив, я не шучу, — серьезно сказала она.

— Я тоже, — сказал я.

Внезапно я почувствовал на своей руке ее горячие слезы.

— В следующий раз оставлю ребенка, Стив. Я чувствую себя такой опустошенной. Я больше никогда не смогу пройти через это.

Я молчал.

— Ты женишься на мне, Стив? — Ее голос был приглушен подушкой. — Обещаю, что буду тебе хорошей женой.

Я взял в ладони ее лицо и повернул к себе. Ее широко открытые глаза смотрели испуганно.

— Сейчас не время говорить об этом, — нежно сказал я. — Тебе пришлось пройти через нелегкое испытание. Давай поговорим, когда ты поправишься.

Она пристально смотрела на меня.

— Я не передумаю.

Я улыбнулся.

— Надеюсь, что нет, — сказал я, наклонился и поцеловал ее в губы. — А сейчас постарайся отдохнуть.

 

Глава третья

Спустившись по ступенькам и пройдя между двух швейцаров, я вошел в ресторан «21». Чак ждал меня у двери.

— Я накрыл столик в уголке, — сказал он, кладя руку мне на плечо. — Джек Савит ждет тебя. Он уже обогнал тебя на два мартини.

— Спасибо, Чак, — поблагодарил я.

— Не за что, дружище, — улыбнулся он, глядя через мое плечо на новых посетителей.

Я прошел через переполненный бар. Подскочивший официант отодвинул мне стул. Джек посмотрел на меня. Его седые, коротко подстриженные волосы хорошо гармонировали с твидовым пиджаком.

— Ну? — спросил он раздраженно.

— Расслабься, — сказал я, усевшись. — У нас все получилось.

— Все-все? — Его голос стал мягким, и в нем проскальзывало удивление. — Именно так, как мы предполагали?

Я кивнул.

— Теперь я президент «Синклер ТВ».

— Боже мой! — воскликнул он. — Неужели?

Официант поставил перед нами два мартини. Джек жестом остановил его.

— Сделай мне двойной, — сказал он, затем ухмыльнулся. — Я правильно научил тебя, как с ним надо вести себя?

Я подвинул к нему стакан.

— Ты был прав.

Пусть думает, что это целиком его заслуга. Он ведь не знал, что у меня в рукаве был припрятан туз. Но я не строил иллюзий. Я получил эту работу лишь благодаря Барбаре. Я выпил, и мне стало легче.

— А вы говорили о деньгах, о контракте, об условиях?

Я покачал головой.

— Зачем? Это уже твоя работа.

— Молодец! — улыбнулся он. — Ни о чем не беспокойся. Мы сделаем все как надо.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся я в ответ. Он был агентом до мозга костей и, как всякий агент, обещал подыскать вам работу, когда вы ее уже получили.

— Черт возьми, а где ты был весь день? — спросил он. — Я получил от тебя записку о встрече здесь, а потом ты куда-то пропал. Сейчас не время ходить по девочкам. Ты хочешь, чтобы я заработал себе язву?

— Никаких девочек, — засмеялся я. — Кое-какие дела, которые не терпели отлагательства.

Еще один мартини появился передо мной словно по мановению волшебной палочки. Я взял стакан и посмотрел на Джека.

— А теперь я хочу, чтобы ты спустил своих ребят и они раскопали бы для меня кое-какую информацию. Мне нужны полные сведения о работающих в телесети: в отделах программ, рекламы, разработок, технических — одним словом, всех, как на Западном, так и на Восточном побережье. Затем то же самое по каждой станции по всей стране. Потом мне понадобится анализ всех программ и соответствующий рейтинг каждой программы как в стране, так и за границей. Но самое главное, мне нужен список всех новых шоу и телепрограмм, которые идут сейчас или которые еще в проекте. И мне нужен полный список, чтобы в него вошла не только компания «Синклер», но и все остальные.

Чувствовалось, что он долго ждал этого момента. Он достал из-за спинки кресла черную папку, сантиметров десять толщиной, с золотыми буквами, выдавленными на обложке. Впервые я увидел их напечатанными, и они поразили меня.

Лично для мистера СТИВЕНА ГОНТА

Президента «Синклер ТВ»

— Я уже обо всем побеспокоился, — ухмыльнулся он. — Здесь все, что тебе нужно. «Уорлд Артистс Менеджмент» знает свое дело. С тех пор как ты на прошлой неделе сказал, что встречаешься с Синклером, я заставил весь отдел собирать эти сведения. Мои ребята ждут указаний и готовы объяснить здесь каждую цифру.

Я улыбнулся.

— Да, видно, я недооценивал тебя.

— Здесь еще кое-что. Я пометил красным карандашом программы, которые, по моему мнению, принесут наибольший доход и которые мы можем купить для следующего сезона.

— Хорошо, — сказал я. — А что в этом сезоне?

В его голосе появились покровительственные нотки.

— Чего уж там! Сейчас октябрь, и у нас не хватит времени купить что-нибудь приличное раньше, чем к следующему сезону. С этим уже ничего не поделаешь.

— Ничего?

— Ты что, шутишь? Ты же прекрасно знаешь, что на этот сезон все раскуплено несколько месяцев назад.

— Я ничего не знаю. Я знаю только то, что я сейчас на виду и представляю прекрасную мишень для каждого, кому не нравится мое появление в компании. К тому же ты знаешь Синклера лучше, чем я. Он рассчитывает на меня.

— Он не ждет от тебя чуда.

— На что спорим?

Он промолчал.

— Как думаешь, почему я получил эту работу? — спросил я. — Потому что предполагается, что я человек, способный творить чудеса. Вспомни, что я сделал для «Грэйтер Уорлд».

Он молча выпил мартини.

— Кто из кинокомпаний сейчас в загоне? — спросил я.

Он хмуро смотрел в свой стакан.

— У них сейчас у всех никудышные дела. Ни одна компания не получит в этом году хороших доходов. Они из кожи вон лезут, чтобы сочинить такой годовой отчет, из которого нельзя понять, что они катятся вниз.

— Ладно, — сказал я. — Я хочу, чтобы завтра утром ты отправился и купил мне столько лучших художественных фильмов, сколько сможешь. Единственное условие, чтобы они все были выпущены после сорок восьмого года.

— Ты шутишь? — слабым голосом сказал он.

Я знал, что он имеет в виду. До сих пор ни одна кинокомпания не предоставляла права показа по телевидению фильмов, снятых после сорок восьмого года. Я продолжал говорить с ним холодно. Пора уже ему понять, кто здесь босс.

— Единственное, где я не шучу, так это в бизнесе.

Это подействовало на Джека так же, как и на Синклера. Его голос слегка изменился.

— Но это будет стоить целое состояние.

— Неважно. Ты ведь знаешь, какими деньгами располагает «Синклер ТВ». Больше ста миллионов.

— А что ты собираешься делать с этими фильмами, когда приобретешь их?

— Буду показывать их в субботу вечером с девяти до одиннадцати. — Я заметил, что он сказал когда, а не если.

— Но это же отказ от всего, что достигнуто телевизионщиками на сегодняшний день. Сначала они показывают свои программы, а художественные фильмы — «на сладкое».

— Да, но это другие телекомпании, а Синклер сейчас сидит по уши в дерьме. Единственное, что у него есть, так это деньги. И я хочу использовать небольшую часть этих денег, чтобы заставить других потесниться.

— Ничего не выйдет, — запротестовал он. — Надо создавать свои собственные программы.

Я знал, что его волнует. На художественных фильмах Джек не будет получать свои десять процентов комиссионных, и ему не хотелось лишить себя чека на крупную сумму, которую он получает каждую неделю.

— Ты прав, — сказал я. — Но все это мы будем делать в следующем году. Ты ведь сам сказал, что сейчас у нас уже нет времени.

— Все просто поднимут тебя на смех.

— Ну и пусть. Мне все равно. Главное — это рейтинг. Думаю, им будет не до смеха, когда опубликуют результаты.

— И когда ты думаешь запустить их? — спросил он.

Я видел, что Джек лихорадочно соображает. Он понял, что здесь пахнет крупными деньгами и что ему удастся отхватить себе куш. Но это было его дело, и меня оно не касалось, лишь бы он делал то, что надо.

— В январе, — ответил я.

— Времени в обрез, и обойдется все это дорого.

— Ты уже говорил это. — Я взял стакан с мартини. — Ты знаешь, какой девиз у кинокомпаний? «Фильмы — это лучшее развлечение». Так вот, я с ними согласен.

— Буду надеяться, что ты прав, — сказал он мрачно, поднося стакан к губам.

— Я знаю, что я прав. А теперь давай закажем ужин, а ты позвони своим ребятам и скажи, что встречаемся у меня в одиннадцать часов.

Он протянул руку к телефону на столе.

— Скажи еще раз свой адрес. Сентрал-Парк-Вест, номер двадцать пять?

— Нет, — ответил я. — Уолдорф Тауэрс, пентхауз «Б».

Я чуть не расхохотался, увидев, как вытянулось его лицо.

— А я и не знал, что ты переехал.

— Сегодня днем перебрался. Мне нравится ходить на работу пешком.

 

Глава четвертая

На этот раз, когда я вошел в вестибюль, все уже знали меня. Обе девушки за стойкой приветливо улыбались.

— Доброе утро, мистер Гонт, — поздоровались они почти хором.

— Доброе утро, — ответил я.

Охранник, который вчера провожал меня наверх, вышел из-за своего стола.

— Доброе утро, мистер Гонт, — сказал он. — Это ключ от вашего лифта. Я покажу, как он действует.

— Спасибо, мистер Джонсон, — ответил я.

Он улыбнулся, довольный, что я запомнил его имя, и я последовал за ним по коридору. Рядом с тем лифтом, на котором мы поднимались в прошлый раз, находился еще один. Джонсон достал из кармана ключ и вставил его в замок, располагавшийся там, где обычно находится кнопка вызова. Он повернул ключ, двери открылись, и я вошел за ним в лифт.

— Вам нужно лишь нажать кнопку «вверх», — сказал он. — Между вестибюлем и вашим этажом лифт не делает остановок. Если пожелаете спуститься вниз, надо нажать на кнопку «вниз».

Я кивнул, затем улыбнулся.

— На этот раз сирены не будет?

— Нет, сэр, — сказал он серьезно. — Сигнализация установлена только в лифте мистера Синклера. В прошлом году, после того как какой-то идиот ворвался к нему с пистолетом…

Я ждал, что он продолжит историю, но он замолчал. Мне стало интересно, что же такое сделал Синклер, что его чуть не убили. Охранник вручил мне ключ.

— Ваших посетителей будут направлять в приемную, которая располагается на сорок седьмом этаже, там есть лифт с сорок седьмого до пятьдесят первого этажа. В нем всегда находится лифтер, остальные же лифты в здании — автоматические. От вашего лифта всего три ключа — один у вас, другой у мисс Фогерти, вашей старшей секретарши, а третий всегда находится в главном вестибюле. — Он нажал на кнопку, и двери снова открылись. — Что вы хотели бы еще узнать?

— На каком этаже мой кабинет?

На его лице промелькнуло удивление.

— Конечно же, на пятидесятом, сэр.

— Спасибо, мистер Джонсон, — сказал я и нажал кнопку «вверх».

Мисс Фогерти уже ждала меня, когда раскрылись двери лифта. Она была высокая, гибкая, лет тридцати, с карими глазами и рыжеватыми волосами, аккуратно стянутыми черной лентой. На ней было простого покроя платье от Диора, черного цвета с золотой булавкой у плеча.

— Доброе утро, мистер Гонт. Я Шейла Фогерти, ваш секретарь номер один.

Я протянул ей руку.

— Доброе утро, мисс Фогерти.

Ее рука была прохладной и слегка влажной. Внезапно я понял, что она волнуется точно так же, как и я, и почувствовал себя свободней. А когда я улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ.

— Сейчас я вам все покажу, — сказала она.

Она повернулась, и я отметил, что у нее красивые бедра, а обтянутые тонкими чулками ноги очень стройные.

— Расположение помещений на этом этаже точно такое же, что и у мистера Синклера, этажом выше.

Я шел за ней по коридору. Все было окрашено в белый цвет, кое-где на стенах висели картины. Чувствовалось, что подбирал их человек со вкусом и средствами. Если я не ошибался, здесь были подлинники Миро и Пикассо.

Она перехватила мой взгляд.

— Все картины — из личной коллекции мистера Синклера. — Она открыла первую дверь. — Это проекционный зал.

Я заглянул вовнутрь. Зал был уютный и роскошный, человек на двадцать пять, с удобными креслами. Я кивнул. Она закрыла дверь и повела меня к следующей комнате.

— Это большой конференц-зал, — продолжала она. Стол тоже был рассчитан человек на двадцать. — Между этим залом и малым конференц-залом находится личная кухня, где всегда дежурит повар. Он может приготовить вам еду, если вы пожелаете поесть у себя в кабинете.

Малый конференц-зал мог вместить человек десять, а в остальном был копией большого.

Мы вернулись к лифту.

— Приемная разделена на три отдельные комнаты, чтобы посетители не видели друг друга. — Она открыла дверь. — Они все совершенно одинаковые.

Они и в самом деле были одинаковыми и похожи на ту приемную, в которой я был этажом выше. Невозмутимая блондинка сидела теперь за столом в приемной. Когда мы подошли ближе, она встала.

— Это мисс Свенсен, она отвечает за прием посетителей, — продолжала мисс Фогерти. — Мисс Свенсен, это мистер Гонт.

Блондинка улыбнулась.

— Рада познакомиться с вами, мистер Гонт.

Я улыбнулся в ответ. Она была точной копией девушки, которую я видел в кабинете Синклера.

— Я тоже очень рад, мисс Свенсен.

Мы прошли через приемную. Мисс Фогерти открыла вторую дверь.

— Это мой кабинет, — сказала она.

В кабинете сидела еще одна девушка. Услышав, как мы вошли, она подняла глаза и, когда мы приблизились, встала.

— Джинни Дэниелс, моя помощница, ваш секретарь номер два. Мисс Дэниелс, это мистер Гонт.

— Счастлива познакомиться с вами, — улыбнулась она. Она была похожа на предыдущую девушку, только волосы темные. У меня промелькнула мысль, что Синклер, вероятно, специально выращивает их где-то для своих нужд.

— Добрый день, мисс Дэниелс, — сказал я. Мы пожали друг другу руки. Ее рука не была влажной, в отличие от руки Фогерти, но и терять ей было меньше, она ведь была всего лишь секретарша номер два.

— В ваш кабинет ведут два входа. — Мисс Фогерти указала на дверь у ее стола. — Это вход из вашего кабинета, а другая дверь прямо из приемной. Ваших посетителей будут впускать через ту дверь, если, конечно, вы не распорядитесь иначе.

Я промолчал.

Она открыла дверь в мой кабинет и пропустила меня вперед. Войдя, я остановился. Это была почти копия кабинета Синклера — те же десять окон с каждой стороны, тот же вид. Одно было другим — кабинет казался новым, будто его никто никогда не использовал.

— Кто занимал этот кабинет раньше? — спросил я. Кто бы то ни был, он исчез, не оставив ни следа.

— Никто, — ответила она. — Не знаю, по какой причине, но этот кабинет всегда пустовал, с тех пор как мы въехали в это здание четыре года назад.

Я мельком взглянул на нее, затем прошел к своему столу и уселся. Синклер, должно быть, очень странный человек. Никто не делает таких кабинетов, чтобы они пустовали.

— Может, хотите чашечку кофе? — предложила она.

— Спасибо. Черный и кусочек сахара.

Она вышла и через мгновение вернулась с подносом. Поставив его на стол, она принялась наливать кофе в чашку, а я смотрел, как она это делает. По крайней мере у Синклера был вкус. Фарфор был веджвудский. Мисс Фогерти взяла кубик сахара серебряными щипчиками и опустила его в чашку.

— Ну как? — спросила она.

Я поднес чашку к губам.

— Отличный, — сказал я.

Она снова улыбнулась.

— В среднем ящике стола вы найдете две папки. В одной из них личные дела мисс Свенсен, мисс Дэниелс и мое. Вы понимаете, конечно, что мы назначены к вам временно. Если у вас есть свой штат или предпочтете кого-то другого, мы все поймем.

— Нет, — сказал я. — По крайней мере мне нравится то, что я вижу, и я не связан никакими обязательствами.

Она улыбнулась.

— А в другой папке находится список имен с указанием должностей ответственных сотрудников. Мистер Синклер настоятельно просил, чтобы вы ознакомились с этим списком, прежде чем придете на встречу в десять тридцать в его конференц-зал, где он вам их представит.

— Спасибо, — сказал я. Фогерти меня устраивала как секретарша, она была тактична, и в ней чувствовался стиль. Она не сказала «представит меня им».

— А теперь, если вы позволите, я объясню, какие устройства здесь имеются. — Она обошла стол, встала рядом со мной, и я почувствовал легкий запах ее духов. — Ваш телефон соединен с десятью внутренними линиями. Выход на внешнюю линию через восьмерку или девятку перед нужным номером. И конечно же, вы можете дать указания нам набрать любой желаемый номер. Еще есть две прямые линии, которые не проходят через коммутатор, это для вашего личного пользования. И, наконец, есть селектор, по которому вы можете связаться с любой из нас.

На стене — три телевизионных экрана. По первому всегда демонстрируется программа нашей телесети, два других принимают все остальные каналы. Нажимая на кнопки пульта рядом с телефоном, вы можете включать и выключать телеэкраны.

На другой стене — встроенный бар, который открывается при помощи этой кнопки. — Она нажала на кнопку, и бар открылся. Там было полно самых разных бутылок. Я одобрительно кивнул.

— Справа от бара дверь, ведущая из приемной. Дверь открывается и закрывается автоматически, посредством кнопки на вашем столе и на столах ваших секретарей. Слева от бара — личная ванная комната, с душем, сауной и маленькая спальня, если вам захочется отдохнуть.

Я встал и, подойдя к ванной, открыл дверь. Все именно так, как она рассказала. Имея такое под рукой, можно и домой не возвращаться.

Я вернулся в кабинет, где в этот момент зазвонил телефон. Фогерти сняла трубку.

— Кабинет мистера Гонта. — Она посмотрела на меня. — Мистер Синклер хочет поговорить с вами.

Я взял трубку из ее руки и обошел вокруг стола. Фогерти вышла из кабинета.

— Слушаю вас, мистер Синклер.

— Одну минуточку, я соединяю, — услышал я голос его секретарши.

Раздался щелчок.

— Вам все понравилось, мистер Гонт?

— Да, спасибо.

Он хохотнул.

— Только не забывайте, кто ваш сосед сверху, когда будете жаловаться на шум. Помните, что вы сами попросили этот кабинет.

Я усмехнулся.

— Не забуду, мистер Синклер.

— Было бы неплохо, если б вы пришли ко мне в кабинет за несколько минут до встречи, назначенной на десять тридцать. Хочу, чтобы вы увиделись с Дэном Ричи до начала.

— Я буду у вас в десять двадцать.

Дэн Ричи был настоящим профессионалом и воспринял увольнение без истерик. Его рукопожатие было крепким.

— Рад с вами познакомиться, Стив, — пробасил он. С минуту он удивленно разглядывал меня, затем повернулся к Синклеру. — У меня создалось впечатление, что он должен быть моложе.

У Синклера было такое же удивленное лицо.

Я улыбнулся им.

— В нашем деле быстро стареешь.

Внезапно Синклера озарило, и в его глазах блеснули веселые искорки и еще что-то, похожее на уважение.

— Это точно, — сказал он. — Иногда это происходит за одну ночь.

Он не знал, что это произошло в восемь часов утра, я как раз принял душ и, выйдя в гостиную, застегивал рубашку.

— Привет, ребята, — сказал я весело. — Как насчет завтрака?

— Вы посмотрите на него, — застонал Джек, лежавший на диване. — Целую ночь мучил нас своими вопросами, потом принял душ и вышел оттуда, как новенький доллар. Как это у тебя получается? Или ты принимаешь стимуляторы?

Я ухмыльнулся.

— Просто я веду правильный образ жизни.

— Просто он молод, — сказал Джо Гриффин, начальник исследовательского отдела. — Он выглядит, как будто еще ни разу не ходил голосовать, и уж тем более не похож на президента ведущей телесети.

Я перевел взгляд на него. Он прав. Моя основная проблема будет в том, что седые головы станут смотреть на меня как на горластого неоперившегося юнца. Я взял телефонную трубку. Единственный способ избежать этого конфликта — это стать таким же, как они. В парикмахерской не было никого, кто мог бы мне помочь, но в салоне красоты такие люди нашлись. Услышав об оплате в пятьдесят долларов, мне сказали, что немедленно пришлют парикмахершу.

Пришла миловидная брюнетка в розовом платье. В руке она несла небольшой чемоданчик со всем необходимым для работы. Непрестанно жуя резинку, она вошла в комнату, удивленно оглядываясь по сторонам.

— Мне сказали, что здесь какая-то сумасшедшая хочет перекраситься под седину.

— Вам сказали правильно, — подтвердил я. — Только речь не о женщине. Это мне нужно покрасить волосы.

Она едва не проглотила резинку.

— Ну хватит, — сказала она. — Вы что, с ума сошли? Я ухожу. Не желаю иметь дело с придурками.

Я вытащил из кармана пятидесятидолларовую купюру и помахал перед ее носом.

— Мне действительно это нужно. Не уходите.

Она посмотрела на меня.

— А зачем вам это? У вас чудесная шевелюра.

— Понимаете, я получил большое назначение, — серьезно сказал я. — А они думают, что я слишком молод для него. Вы же не хотите лишать меня такого шанса, а?

— Нет, — все еще колеблясь, протянула она и оглянулась вокруг. — Я бы не хотела.

— Все, что от вас требуется — прибавить седины моим волосам. Немножко. Только чтобы я выглядел чуть старше.

— Ладно. Думаю, что это можно сделать, — согласилась она.

— Ну так за работу, — сказал я и провел ее в ванную.

Через сорок минут я вышел в гостиную.

— Не могу поверить своим глазам! — воскликнул Джек, вскочив с дивана.

Все сгрудились вокруг меня.

— Ну, что скажете, ребята? — поинтересовался я.

Джек покачал головой.

— Просто класс! — высказался он. — Это вообще-то не делает тебя старше, но придает какой-то уверенный вид. Понимаешь, что я имею в виду?

Я понимал, что он имеет в виду. Седина, которую она мне добавила в волосы, очень гармонировала с моими глазами. Конечно же, я по-прежнему выглядел молодо, но уже не так, как раньше.

— Ладно, — сказал я, направляясь к двери. — Время спускаться в шахту.

— Подожди минутку, — попросил Джек. Он протянул мне блокнот, тот самый. — Может, возьмешь с собой?

Я улыбнулся.

— Ну что вы, учитель! Разве на экзамены можно брать учебники?

В одном я ошибся. Наши кабинеты не совсем похожи. Конференц-зал Синклера был гораздо больше моего. Сейчас за столом сидели двадцать восемь человек. Обойдя стол по кругу, я пожимал руку каждому и старался по именам вспомнить, что я читал о каждом вчера вечером. У меня это получилось. Оказывается, память у меня куда лучше, чем я думал.

Все они были настоящими профессионалами. Я видел, что, хотя все испытующе смотрят на меня, никто не подает виду.

Через десять минут Синклер ушел, сказав, что предоставляет мне возможность поближе познакомиться со всеми. Ричи ушел вместе с ним. В зале воцарилась тишина. Я сел во главе стола. Я был один. Абсолютно один.

Оглядев сидящих за столом, я подумал: как странно, что какая-то мелочь, вроде седых волос, сразу придает тебе вес. Я специально старался говорить тихо, чтобы им приходилось прислушиваться.

— Вы спрашиваете себя, кто я такой, а я спрашиваю себя, кто такие вы. Пока мы не знакомы друг с другом, но спустя несколько месяцев это прояснится само собой. Кому-то я понравлюсь, кому-то нет, но это неважно. Самое главное, чтобы «Синклер Телевижн» выбралась из ямы и заняла достойное место. Самое главное — это рейтинг. Вот критерий, по которому я буду оценивать вас, а вы будете оценивать меня.

Я замолчал. Все смотрели на меня.

— В Вашингтоне, когда к власти приходит новый президент, ему предоставляется право формировать команду по своему усмотрению. Мне это нравится. Это настоящая демократия.

Я видел, как они все напряглись. Они прекрасно понимали, что это самое главное.

— Я хочу, чтобы каждый из вас написал мне заявление об увольнении с тридцать первого января, и чтобы завтра с утра все заявления были у меня на столе.

Послышался общий вздох. Я подождал минуту, пока они переварят услышанное, затем бросил им спасательный круг.

— Мой секретарь подготовит список очередности. В последующие несколько дней я лично встречусь с каждым из вас, и мы обсудим проблемы ваших отделов. Спасибо, джентльмены. — Я встал.

Десять минут спустя, когда я спустился в свой кабинет, разразилась буря. Синклер ворвался ко мне, трясясь от ярости.

— Вы всех уволили! Как, черт возьми, вы собираетесь руководить телесетью?! Один, что ли? Даже вам это не под силу!

Я улыбнулся ему:

— Боги спускаются с Олимпа. — Это его остановило.

Он посмотрел на меня сверху вниз:

— Что вы имеете в виду?

— Мне говорили, что вы никогда не спускаетесь со своего этажа.

Он начал улыбаться. Я продолжал:

— Давайте расставим все по местам. Я никого не увольнял. Я попросил, чтобы они написали заявление об отставке с тридцать первого января, но я ведь не сказал, что приму их отставку.

Он хмыкнул.

— Это здорово встряхнуло их.

— Именно этого я и добивался, — подтвердил я.

— У вас жесткие методы.

— Здесь не место для бездельников. Я отвечал за свои слова, когда говорил, что собираюсь сдвинуть вашу компанию с мертвой точки.

— Ладно, — сказал он после мгновенного колебания. — Играйте по своим правилам. — Он бросил взгляд на часы. — Я заказал отдельный кабинет в «21» для ланча. Хочу, чтобы вы встретились с Советом директоров. Еще я попросил сотрудника, занимающегося связями с общественностью, подготовить пресс-конференцию в пятницу.

— С обедом ладно, — сказал я, — но насчет пятницы — никак. Меня здесь не будет. — Я помолчал, давая ему возможность переварить информацию. — У нас еще будет время провести пресс-конференцию, когда мне будет что сказать. Сейчас мне нечего сообщить им.

— И где же вы будете? — спросил он.

— В Лос-Анджелесе.

— Какого черта вы собираетесь разъезжать, когда нам важно, чтобы вы были здесь?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Я постараюсь сделать так, чтобы все субботние вечера принадлежали только «Синклер Телевижн».

 

Глава пятая

— Мой отец с тобой? — спросила она, как только я вошел в комнату.

Я покачал головой.

— Но ты ведь приехал в его машине, — сказала она обвиняющим тоном.

Я посмотрел на нее. Барбара была одета для выхода. Ее маленькая сумка была собрана и стояла посреди комнаты. Но она не сделала ни одного движения, чтобы поднять ее.

— Он одолжил мне свой лимузин, — сказал я. — Ему кажется, что это гораздо удобней, чем такси.

— Он что, знает?

— Да, — сказал я.

Она сразу как-то сникла. Пройдя через комнату, она вытащила из сумочки пачку сигарет.

— Как же он узнал? Это ты ему сказал?

— Ты ведь сама знаешь, Барбара, — сказал я. — Он все время знал. Он даже знал, что я возил тебя к доктору.

— Черт возьми, — воскликнула она, — он всюду сует своей нос! — Она посмотрела на меня. — Придется уволить эту проклятую служанку. Я уверена, что это она ему все рассказывает. Больше никто об этом не знал, а она постоянно подслушивает.

— Но ведь это твой отец, — возразил я. — Ведь это естественно, что он заботится…

— Ни черта ты не знаешь! — бросила она, в ее голосе звучала злоба. — Ему наплевать на меня и на всех. Что ему надо, так это держать все под контролем. Вот почему моя мать сбежала от него. Но и это его не остановило. Он преследовал ее до тех пор, пока она не покончила с собой. То же он хочет сделать и со мной.

— Успокойся, девочка, — я обнял ее.

Она горько рассмеялась.

— Ты ничего не знаешь. Но подожди, он приберет тебя к рукам. Ты станешь его собственностью и тогда поймешь. Я помню, что он однажды сказал моей матери: «Никто не оставляет Спенсера Синклера, пока я сам этого не захочу».

Она яростно вдавила сигарету в пепельницу.

— Я не хочу возвращаться в свою квартиру.

— Ну хватит, ты уже большая девочка, Я пришел, чтобы увезти тебя отсюда.

Барбара сделала шаг ко мне, ее глаза были широко открыты.

— Разреши мне остаться с тобой, Стив.

— Забудь об этом.

— Пожалуйста, Стив. — Она взяла меня за руку. — Только на несколько дней, пока я не развеюсь. Я не хочу быть одна в квартире.

— Ты с ума сошла, — сказал я. — Следующие несколько дней моя квартира будет похожа на железнодорожный вокзал.

— Я буду хорошей. Я не буду тебе мешать.

— Но почему ты выбрала меня? — поинтересовался я. — У тебя есть и другие друзья.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах появилась боль. Выпустив мою руку, она подошла к своей сумке.

— Ладно, Стив, — прошептала она, — я готова.

Я подхватил ее сумку, и мы вышли к машине. Не думаю, что по дороге до города мы обменялись хотя бы парой слов. Шофер с любопытством разглядывал нас в зеркале. Она явно знала его, но не обращала на него никакого внимания.

Машина остановилась у ее дома на Парк-авеню. Из подъезда сразу же выскочил швейцар, чтобы взять ее сумку. Я вышел из машины вместе с Барбарой.

— Ну как, сейчас лучше? — спросил я.

Она кивнула.

— Не волнуйся и хорошенько отдохни. Я позвоню тебе попозже — узнать, как дела.

— Хорошо, — кивнула она.

Я поцеловал ее в щеку, и Барбара прошла в дом.

Было почти пять часов, когда я вернулся в свой офис. Пришлось отвечать на столько телефонных звонков, подписывать столько документов, что не оставалось ни секунды свободной. Я так замотался, что глянул на часы, только когда позвонил Джек Савит. Было восемь вечера.

— Ты еще работаешь? — засмеялся он. — Показываешь плохой пример.

Я бросил взгляд на стопку бумаг, которые еще надо было просмотреть.

— Ну?

— Мне кажется, я выполнил твое задание.

— Отлично.

— Зайти к тебе?

Я посмотрел на часы.

— Нет. Давай встретимся через пятнадцать минут в «Стэйк Хаус» на Второй авеню.

— Договорились.

Я опустил телефонную трубку и нажал на кнопку звонка. Фогерти вошла в кабинет.

— Соберите все это, — попросил я. — Я просмотрю дома.

Она кивнула. Я прошел в ванную и умылся. В зеркале отразилось усталое лицо с морщинами, которых утром не было. Я усмехнулся. Морщины отлично гармонировали с моими седыми волосами. Интересно, сколько времени продержится седина?

Я смочил полотенце горячей водой и прижал его к лицу. После этой процедуры я почувствовал себя немного бодрее. Отложив полотенце, я еще раз глянул на себя в зеркало; некоторые морщины разгладились, но на белках глаз разбежалась сеточка лопнувших сосудов. Возможно, придется заказать очки.

Фогерти подготовила кейс с бумагами. Кейс был новенький, а на боку поблескивала гравировка с моим именем. Секретарша захлопнула его, заперла на ключ и протянула ключ мне.

— Все в порядке, — сказала она. — Я пометила красным карандашом все, что надо сделать срочно.

Когда я вошел, Джо Бергер стоял у двери.

— Поздравляю, Стив, — улыбнулся он.

— Спасибо, Джо. — Я пожал ему руку и последовал за ним к отдельной кабинке.

Его симпатичная жена Клэр, сидящая за кассой, тоже улыбнулась и поздравила меня, когда мы проходили мимо. Я улыбнулся в ответ и помахал ей рукой.

— Что будем заказывать? — спросил он.

— Я ожидаю Джека Савита.

— Я знаю. Он позвонил и сказал, что опоздает минут на пять.

Это было обычно для Джека, — будет по крайней мере еще пара телефонных звонков, прежде чем он появится.

— Я выпью три-четыре мартини, — сказал я, — затем салат с сыром, отбивную с кровью, вареный картофель со сметаной и все.

— Хочешь совет знатока, Стив?

Я кивнул.

— Тебе пора привыкать к скотчу, это гораздо лучше для желудка. У всех, кого я знаю, язва начиналась с мартини.

Я рассмеялся.

— А может, кока-колу?

— Это еще лучше. Когда мой сын был маленьким, доктор всегда говорил, чтобы я давал ему кока-колу от животика.

— Ладно, Джо, — засмеялся я. — А теперь неси мартини.

Он отошел, качая головой. Джек был верен себе — два телефонных звонка, три выпитых мартини — и он ворвался в ресторан.

Плюхнувшись в кресло напротив, он оглядел стол.

— Это какой по счету?

— Третий, — ответил я, постукивая пальцем по бокалу.

Он поискал глазами официанта.

— Быстро принеси два двойных. — Он повернулся ко мне. — Не думай, что мне хочется выпить. Просто не хочу пользоваться тем, что ты уже нетрезв.

Я ухмыльнулся.

— Для начала неплохо.

Подошел официант с двумя двойными мартини. Я начал было говорить, но Джек жестом остановил меня. Он быстро осушил один бокал и отпил изрядно из второго, затем поставил его на стол.

— Ну что ж, теперь можно и поговорить, — сказал он.

— Как насчет нового задания? — спросил я.

— Это было непросто, — ответил он.

Я молчал. Это ни о чем мне не говорило. Просто, как агент, он набивал себе цену.

— Я купил тебе тридцать шесть фильмов, пять штук от крупных кинокомпаний, остальное — от независимых.

— И сколько из них хороших?

— Примерно четыре из каждых шести, да и остальные два тоже неплохие, по крайней мере не дрянь. — Он допил мартини.

Я кивнул. Он неплохо провернул дело: обычно кинофирмы за каждый хороший фильм, который они предоставляли, норовили навязать четыре никуда не годных.

— Ну, а теперь держись обеими руками за стул, — предупредил он. — Это обойдется тебе в четыреста тысяч долларов за каждый, и через двадцать четыре часа ты должен подтвердить, берешь ты их или нет. И деньги им нужны сейчас, чтобы они могли внести их в отчеты этого года.

Я уставился на него. Цена была в два раза больше обычной. Но я знал, что только поэтому они отдали ему фильмы. Им было необходимо улучшить свои показатели в финансовом отчете за год, иначе держатели акций поднимут страшный вой. Сейчас они больше боялись держателей акций, чем владельцев кинотеатров, которые заставили их подписать договор, запрещавший демонстрацию по телевидению фильмов, вышедших после сорок восьмого года, то есть моложе семи лет. Потому что от держателей акций зависело, полетят они со своих кресел или нет, а владельцы кинотеатров все равно придут к ним за продукцией.

— Ладно, — вздохнул я, — покупай.

Он уставился на меня.

— Ты представляешь, что ты делаешь? Это же больше четырнадцати миллионов долларов!

— Я сказал, покупай.

— Ты что, даже не хочешь узнать, что это за фильмы? Кто в них играет…

— Ты ведь эксперт, Джек. — Мой тон был резким. — Я доверяю твоему мнению. Ты ведь не будешь пользоваться моим незнанием?

— Но ведь это твоя работа, и если фильмы плохие…

Я снова оборвал его. На этот раз мой голос был холоден как лед.

— Вот здесь ты ошибаешься, Джек. Это не моя работа. Если фильмы хорошие, то твоему агентству повезло. Моя работа позволяет мне делать ошибки. Но если ты не угодишь мне, «Уорлд Артистс Менеджмент» не продаст больше ничего Синклеру. И тогда твое агентство пойдет ко дну, потому что всего, что вы получаете от других телесетей, недостаточно, чтобы оплатить ренту и за один этаж вашего офиса.

Он побледнел, а на лбу выступили капли пота. Он долго крутил в руке бокал, не сводя с меня глаз, и наконец сказал:

— Это хорошие фильмы.

— Так чего ж ты волнуешься? — улыбнулся я. — Успокойся, давай поужинаем, я просто умираю с голоду.

Но, как ни странно, у него, похоже, не было аппетита.

* * *

Я вернулся домой в двенадцатом часу и чувствовал, что еще могу сегодня поработать. Открыв кейс, я разложил бумаги на столе в кухне.

Был второй час ночи, когда я кончил их подписывать и добрел до кровати. Глаза горели, и, не успел я закрыть их, как мгновенно уснул. Прошло не более получаса, и зазвонил дверной звонок. Спросонок показалось, что это мне мерещится, и я попытался снова заснуть. Звонок продолжал заливаться. Теперь я совсем проснулся. С трудом поднявшись с кровати, прошел через всю квартиру к входной двери и открыл ее.

Она была закутана в меховое манто, руки сжимали маленькую сумочку, а широко открытые глаза смотрели на меня со страхом.

Я потоптался на месте, затем сделал шаг назад, и Барбара бросилась мне на шею, дрожа и плача.

Я закрыл дверь.

— Ты ничего не сказал о том, что переехал, — всхлипывала она.

Я поддерживал ее.

— Я сначала пошла на твою старую квартиру, а швейцар сказал, куда ты уехал. — Она посмотрела на меня, ее глаза были полны слез. — Ты сердишься на меня, Стив?

Я покачал головой.

Слова так и сыпались из нее градом.

— Я больше не могла. Мне было одиноко. Так одиноко… Я все думала о том, что ты сказал насчет других друзей. И впервые подумала знаешь о чем? Что у меня нет других друзей. Настоящих друзей. Так, приятели, знакомые, вот и все. Я выпила полбутылки виски. Выкурила три сигареты с травкой. Ничего. Тогда решила спать и приняла нембутал. Но когда встала с кровати, чтобы принять четвертую таблетку, поняла, что не засну. Я смотрела на себя в зеркало в ванной и видела лицо своей матери. Я знала, что кончу так же, как и она. Что они придут утром и найдут меня мертвой. Тогда я испугалась и пыталась дозвониться тебе, но мне отвечали, что номер отключен. Я металась в панике. Мне было некуда идти, и я отправилась искать тебя. — Она вытерла глаза рукой. Ее манто распахнулось, и я увидел, что на ней нет ничего, кроме ночной рубашки. — Разреши мне остаться с тобой сегодня. Утром я уйду. Ну пожалуйста.

— Но ты ведь уже здесь, — сказал я. — Давай ложись спать.

Я отвел ее в спальню.

— Умойся, а то у тебя тушь потекла.

Она послушно пошла в ванную. Я погасил в спальне свет и залез в кровать. Слышался шум воды. Скоро дверь ванной открылась, и в потоке света появилась ее фигура.

— Сейчас я выгляжу нормально? — спросила она.

Я не видел ее лица, оно было в тени, но против света сквозь ночную рубашку просвечивал ее силуэт, и я засмеялся. То, что я видел, выглядело нормально.

— Ты выглядишь чудесно.

Она погасила свет в ванной и легла в кровать. Я подвинулся, давая ей место.

— Нет, Стив, — попросила она. — Обними меня.

Я обнял ее, и она положила голову мне на плечо. Минуту она лежала спокойно, затем внезапно села. Быстро скинула через голову ночную рубашку и снова прижалась ко мне.

— Так лучше, — прошептала она. — Я хочу чувствовать твое тело. — Она повернулась и положила мою руку себе на грудь.

Я чувствовал, как ее соски становятся тверже. Во мне начал просыпаться жар. Теперь я не мог заснуть и беспокойно заворочался.

Она принялась ласково гладить меня.

— Ты извини, Стив, — прошептала она. — Мы не сможем трахаться целую неделю.

— Я знаю, — хмуро сказал я. — Давай попытаемся заснуть.

Движения ее руки прекратились. Я закрыл глаза. Через несколько минут она снова заговорила:

— Поцелуй меня разок, Стив.

Я нежно поцеловал ее, и она ответила мне на поцелуй. Закрыв глаза, она прошептала:

— Стив.

— Да?

— Пообещай мне кое-что.

— Что?

— Сначала пообещай. — Она вела себя как ребенок.

— Ладно, обещаю.

— С утра не смотри на меня. Они мне все там обрили, и мне стыдно.

Я тихонько засмеялся.

— Пожалуйста, давай спать.

Я мог этого и не говорить, она уже спала. Я посмотрел на нее. В темноте она казалась такой юной и беззащитной. Я закрыл глаза.

Но тепло и запах женщины не давали мне уснуть. Когда я встал с постели, она даже не шелохнулась. Я прошел в гостиную и в конце концов заснул перед телевизором, когда пытался смотреть какую-то передачу.

 

Глава шестая

Мне было шестнадцать лет и я учился в выпускном классе, когда погибли мои родители. Это был один из тех бессмысленных несчастных случаев, которые происходили во время войны. Согласно правилам светомаскировки все огни автомобилей должны были быть закрашены черным в верхней части, чтобы их нельзя было увидеть с воздуха. Когда идущий навстречу автомобиль поднимался в гору и свет его фар ударил отцу прямо в глаза, он чуть повернул вправо, стараясь избежать столкновения. Этого оказалось достаточно.

Огромный «паккард» съехал с дороги и упал в пропасть глубиной сто метров, перевернулся дважды, ударившись о скалы, и исчез под десятиметровым слоем воды.

— Мужайся, — сказал мне мистер Блэйк, адвокат, когда я, с сухими глазами, сидел в его кабинете после похорон. — Все произошло быстро и безболезненно, они даже не поняли, что случилось.

Я посмотрел на мою тетю Пруденс, сидящую по другую сторону стола. Ее имя никак не соответствовало ее характеру. Много лет назад она переехала из Нью-Бэдфорда в Кейп-Энн. Мой отец редко упоминал о своей младшей сестре, но я слышал о всех ее похождениях.

О том, как она влюбилась в одного художника и поехала за ним в Париж, где он ее бросил и вернулся к своей жене. О других ее романах, про которые постоянно судачили. Наконец она вернулась в Нью-Бэдфорд.

Мой отец не подозревал, что она в городе, пока она не появилась в его конторе в банке. С ней был пятилетний малыш, крепко вцепившийся в ее юбку.

— Привет, Джон, — сказала она.

— Пруденс, это ты? — удивленно спросил мой отец.

Она посмотрела на мальчугана.

— Dit bon jour au monsieur, Pierre, — сказала она.

— Bon jour, — смущенно сказал мальчик.

— Он говорит только по-французски, — объяснила тетя Пруденс.

— Кто это? — спросил отец, глядя на нее.

— Мой сын, — сказала она. — Я усыновила его.

— Ты считаешь, что я в это поверю? — спросил отец.

— Да мне все равно, поверишь ты или нет. Я пришла за своими деньгами.

Мой отец знал, о чем она говорит. Но он был воспитан в старых традициях Новой Англии. Женщинам нельзя доверять деньги, пусть даже они перешли им по наследству.

— Предполагается, что деньги должны лежать в банке до тех пор, пока тебе не исполнится тридцать лет. Таково было завещание отца.

— В прошлом месяце мне исполнилось тридцать, — объявила она.

Наконец отец перевел взгляд с мальчика на нее.

— Значит, тебе тридцать, — сказал он с легким удивлением в голосе. — Значит, тебе тридцать.

Он поднял телефонную трубку и попросил принести ее счет.

— Тяжелые были времена, — пояснил он. — Но мне удалось оставить твой вклад нетронутым и даже немного увеличить его, несмотря на то что ты снимала проценты, как только они набегали.

— Я не сомневалась в тебе, Джон.

Отец уже немного пришел в себя.

— Будет разумнее, если ты оставишь деньги здесь. Сейчас ты будешь получать почти три с половиной тысячи в год одних процентов. На эти деньги можно прекрасно жить.

— Конечно, можно, — согласилась она. — Но я хочу поступить по-другому.

— И как же ты хочешь потратить эти деньги?

— Я их уже истратила, — сказала она. — Я купила маленькую гостиницу в Кейп-Энн. Я все просчитала. Гостиница себя окупает, так что я смогу продолжать заниматься живописью. Мы с Пьером будем прекрасно там жить.

Мой отец пытался отговорить ее, но она резко оборвала его:

— Я хочу, чтобы у Пьера был дом. Ты думаешь, мне удастся сделать это здесь?

И тетя Пруденс уехала в Кейп-Энн. Через несколько лет мы узнали от нашего общего друга, который виделся с ней, что мальчик умер.

— Я так и думал, что это случится, — кивнул мой отец. — Он еще тогда показался мне каким-то слабеньким, к тому же он говорил только по-французски.

— Он был мне двоюродным братом? — спросил я. Тогда мне было около шести.

— Нет, — резко ответил отец.

— Но если это был сынишка тети Пру…

— Он не был ее сынишкой! — рявкнул отец. — Она просто усыновила его, потому что у него не было ни дома, ни родителей. А твоей тете Пру стало жалко его, вот и все.

Тогда этот разговор произвел на меня большее впечатление, чем я думал. Я вспомнил его, когда сидел напротив нее за столом мистера Блэйка. Теперь была моя очередь. Интересно, жалко ли ей меня?

— Стивен?

Я перевел взгляд на мистера Блэйка.

— Да, сэр?

— Ты уже не ребенок, но ты еще не мужчина. Имеется в виду юридически, — сказал он. — Но я думаю, ты сам можешь высказать свое мнение. Твой отец не был богачом, но оставил тебе достаточно, чтобы ты мог закончить школу и колледж. Денег хватит даже на то, чтобы ты мог заняться тем делом, которое тебе по душе. Но проблема в том, где ты будешь жить? Твои родители назначили меня распорядителем имущества, но не назначили опекуна для тебя. Согласно закону, суд может назначить опекуна, пока ты не достиг совершеннолетия.

В этот момент мы с тетей посмотрели друг на друга. Я чувствовал, что меня тянет к ней, и уже не думал о том, какие чувства она испытывает ко мне. Я знал наверняка.

— Мистер Блэйк, — сказал я, продолжая смотреть на тетю, — а разве моя тетя Пруденс…

Воцарилась тишина, и мы с тетей посмотрели на Блэйка. Он улыбался.

— Я рассчитывал услышать от тебя эти слова, Стивен. Тогда вообще не будет никаких проблем. Ведь тетя — твоя ближайшая родственница.

Тетя Пру встала с кресла и подошла ко мне. Она взяла мою руку, и в ее глазах я увидел слезы.

— Я тоже надеялась, что ты так скажешь, Стив.

Внезапно я очутился в ее объятиях и заплакал, а она ласково поглаживала меня по волосам.

— Ну, хватит, Стивен, хватит. Теперь все будет хорошо.

* * *

Спустя месяц начались летние каникулы, и я сразу же отправился к тетушке Пру. День близился к вечеру, но было все еще жарко, когда я вышел из поезда. Со мной вышли несколько пассажиров, но они вскоре разошлись, и я остался стоять один на платформе. Подхватив свою сумку, я направился к маленькому зданию вокзала, размышляя, получила тетя мою телеграмму или нет.

Не успел я дойти до дверей, как на дороге показался потрепанный «плимут», подъехал к вокзалу и остановился возле меня. Из него вышла молодая девушка. Удивленно оглядев меня, она спросила:

— Стивен Гонт?

Я уставился на нее. На ее лице ярко алели румяна, а длинные каштановые волосы спадали на рабочую рубашку, небрежно заправленную в джинсы.

— Да, — кивнул я.

Она облегченно вздохнула.

— Я — Нэнси Викерс, — улыбнулась она. — Тетя послала меня встретить тебя. Она сама сейчас на занятиях. Бросай свою сумку на заднее сиденье.

Она села в машину, и я последовал ее примеру. Девушка умело переключила скорости, и машина тронулась. Она снова посмотрела на меня.

— А ты удивил меня, — сказала она.

— Чем?

— «Поезжай на станцию и встреть моего племянника», — вот что сказала твоя тетя. Я думала, это маленький мальчик.

Я захохотал, польщенный.

— Ну и как доехал? — спросила она.

— Скукотища. Поезд останавливался каждые двадцать минут, пропуская все скорые и экспрессы.

Я вытащил пачку сигарет и протянул ей. Она взяла одну.

— Ты работаешь у моей тети?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, я одна из ее учениц, а еще я натурщица.

— А-а, — протянул я. — Я и не знал, что тетушка Пру дает уроки живописи.

Она поняла меня по-своему.

— Это не так уж и плохо, — сказала она. — Работа натурщицей помогает мне платить за уроки.

— А что ты изучаешь?

— В основном живопись, но еще два урока в неделю по скульптуре. Твоя тетя говорит, что это помогает держать себя в форме.

Взглянув на нее, я ухмыльнулся.

— По тебе непохоже, что ты нуждаешься в помощи.

Она поймала мой взгляд и засмеялась.

— Кстати, сколько тебе лет, ты сказал?

— Я ничего об этом не говорил, — удивился я. — Но если тебе интересно, то семнадцать. — Я прибавил себе год.

— А выглядишь старше, — сказала она. — Ты слишком крупный для своего возраста. Я ненамного старше тебя, мне девятнадцать.

Мы уже выехали за город и свернули налево, на дорогу, которая, казалось, ведет к пляжу. Почти доехав до него, «плимут» резко свернул вправо и поехал к дому.

Дом стоял на невысоком холме возле самой воды и с дороги его было совсем не видно за высокими соснами, стоящими в ряд.

— Вот и приехали, — сказала Нэнси, остановив машину у ворот.

Я выглянул. Дом представлял собой типичный для Кейп-Код коттедж, но больших размеров. На воротах висели две деревянные таблички. На левой было написано:

ГОСТИНИЦА КЕЙП-ВЬЮ ДЛЯ ВЫБРАННЫХ ГОСТЕЙ

Позже я узнал, что здесь это считалось особым шиком: вместо слова «избранный» говорили «выбранный». На правой табличке значилось:

Пруденс Гонт

УРОКИ ЖИВОПИСИ И ЛЕПКИ ДЛЯ КВАЛИФИЦИРОВАННЫХ УЧЕНИКОВ

Потом я понял, что «выбранный» и «квалифицированный» для тетушки Пру означали одно и то же. В ее жилах текла кровь жительницы Новой Англии, и она сама выбирала себе гостей и оценивала своих учеников по их способности платить деньги.

Нэнси наклонилась и открыла дверцу машины с моей стороны. Я почувствовал, как к моей руке прижалась ее крепкая грудь. В этот момент она посмотрела мне в лицо и улыбнулась, не делая никаких попыток выпрямиться. Я почувствовал, как краска заливает мое лицо.

— Это главное здание, — пояснила она, наконец выпрямляясь. — Твоя тетя сказала, чтобы ты сразу занес туда вещи.

Я вылез из машины и вытащил свою сумку.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Не за что, — ответила она. Она снова выжала сцепление, но не спешила трогаться с места. — Студенты живут в небольших коттеджах за главным зданием. Я — в пятом, если тебе что-нибудь понадобится. — Она отпустила сцепление, и машина исчезла за углом дома.

Я подождал, пока машина скроется из виду, и поднялся по ступенькам в дом. В холле было пусто. Я опустил сумку на пол, не зная, куда идти дальше. Из-за ближайшей двери доносились голоса, я открыл ее и вошел.

Голоса внезапно смолкли, и на меня обернулись головы нескольких девушек, стоявших за мольбертами. Но, кажется, я их тогда и не заметил. Единственное, что мне бросилось в глаза, — это обнаженная натурщица на небольшом возвышении перед ними. Я стоял, открыв рот; тогда я впервые увидел голую девушку. Я не знал, что мне делать: то ли уйти, то ли остаться, и был не в состоянии шевельнуться.

— Закрой дверь и садись, Стивен, сквозняк ведь устроил, — раздался саркастический голос тетушки Пру, которая, оказывается, сидела недалеко от возвышения с натурщицей. — Занятия закончатся через несколько минут.

 

Глава седьмая

Ночь была темная и прекрасная. Я перевернулся на спину и смотрел на Нэнси. Она сидела в изголовье кровати, прижав колени к груди. В полумраке я отчетливо видел белую полоску тела, незагоревшую под бикини. Огонек сигареты вспыхнул и осветил ее задумчивое лицо.

— Не будь жадиной, — сказал я. — Поделись добром. — Я взял из ее пальцев сигарету с марихуаной, затянулся и почувствовал себя еще лучше.

Она забрала сигарету. Я постарался как можно дольше задержать дым в легких, затем медленно выпустил его, повернулся и уткнулся лицом в ее тело. Я вдыхал в себя ее запах.

— Это действует на меня гораздо сильнее, — признался я, — сильнее, чем вся марихуана в мире.

Нэнси запустила руки в мои волосы, повернула лицом к себе и долго смотрела так на меня. Не знаю, что она там высматривала, но когда отпустила мои волосы, на ее лице была все та же грустная задумчивость.

— Ты как будто не здесь, Нэнси, — сказал я. — Что случилось?

Минуту она посидела спокойно, затем встала с кровати. Я видел, как ее коричневые соски сморщились от волны прохладного воздуха, когда она подошла к окну и открыла его.

— Я ведь не говорила тебе, что я замужем? — спросила она неуверенно.

— Нет, — ответил я, садясь в кровати.

— А надо было сказать.

— Зачем?

— Тогда бы все было по-другому, — сказала она.

— Как?

— Этого могло не случиться.

С минуту я обдумывал ее слова. Я не понимал ее. Все было так прекрасно.

— Вот и хорошо, что ты мне ничего не сказала.

— Он завтра приезжает…

— Кто? — спросил я.

— Мой муж. Его корабль приходит в Нью-Лондон, и я поеду туда встречать его.

— А-а, — протянул я и добавил: — А когда вернешься?

— Ты не понимаешь, — сказала она. — Я не вернусь обратно. Его перевели на берег, и мы уезжаем в Пенсаколу.

Я молчал. Но Нэнси неправильно истолковала мое молчание.

— Я не хотела тебе ничего говорить. Не хотела делать тебе больно, малыш. Лучше было уехать, ничего не говоря, но я не смогла этого сделать. Извини, Стив.

Я взял сигарету и затянулся. Она почти догорела, и я почувствовал, как губам стало горячо. Нэнси забрала у меня окурок и затушила в пепельнице. Затем взяла мою голову и положила ее между грудей, а я протянул руки и прижал их к щекам. Медленно поворачивая голову, я касался языком то одного, то другого соска.

— Извини, Стив, — она снова крепко прижала к себе мое лицо.

— Ничего, все хорошо.

— Правда, все хорошо? — переспросила она с какой-то странной ноткой в голосе, затем повалила меня на постель и очутилась сверху.

Я чувствовал, как ее жаркая волна изливается на меня, по мере того как она распаляется все больше и больше. Нэнси ни на секунду не останавливалась, неистово взбрыкивая и издавая звуки, словно дикий ночной зверь. Я старался изо всех сил, чтобы остаться в ней. Внезапно она кончила и закричала:

— Дон!

И замерла.

— Мне все равно, как ты называешь меня, — прохрипел я, пытаясь еще глубже войти в нее. — Только не останавливайся.

— Ах ты, сукин сын! — застонала она, вбирая меня в себя. — Вам, мужикам, больше ничего и не надо!

Я крепко сжимал ее в объятиях, и на этот раз кончил вместе с ней. Меня будто накрыла океанская волна.

— Стив! Стив! — Ее ногти царапали мне спину.

Я схватил ее руки и прижал их к своему телу. Мы лежали, тяжело дыша.

— В этот раз ты не перепутала мое имя.

Она со злостью посмотрела на меня. А через секунду мы оба уже умирали от смеха.

* * *

Подойдя к главному корпусу, я увидел, что в кабинете тети Пру горит свет. Глянув на часы, я отметил, что уже начало первого, и начал потихоньку подниматься по лестнице.

— Стивен!

Я обернулся.

— Да, тетя Пру?

Она посмотрела на меня.

— С тобой все в порядке?

— Да, тетя Пру, — кивнул я.

Она постояла в нерешительности, затем повернулась и пошла в свою комнату.

— Спокойной ночи, Стив.

— Спокойной ночи, тетушка Пру, — ответил я и направился в свою комнату.

Через несколько минут в дверь тихонько постучали.

— Открыто! — крикнул я.

— Это я, — сказала тетя Пру. — Можно?

— Конечно. Дверь открыта.

— Я не знала, как поговорить с тобой о… — она запнулась, глядя на меня.

Я тоже осмотрел себя, стараясь понять, куда она смотрит.

По моему плечу и груди тянулись красные полосы. Схватив со стула рубашку, я набросил ее на себя.

— Это ее работа? — В голосе звучала злость.

— Прежде чем я отвечу, тетушка Пру, скажи мне, на кого ты так сердишься?

Она несколько мгновений молча смотрела на меня и печально улыбнулась.

— Наверно, на себя. Я все время представляла тебя маленьким мальчиком и не думала, что ты уже совсем взрослый. — Она присела на край моей кровати. — Но я думаю, что не совершила ошибку, пригласив тебя сюда?

— Я был знаком с девушками до того, как приехал сюда, тетушка Пру.

— Девушек можно знать по-разному, — возразила она. — Не все такие, как Нэнси.

Я промолчал.

— Я давно хотела поговорить с тобой, — неловко сказала она, — но не знала, как начать.

Я сел на стул напротив нее.

— Я слушаю, тетушка Пру.

— Ты знаешь, тебе надо о многом подумать, — сказала она, избегая моего взгляда. — Ты знаешь, у девушек могут быть дети и… там… всякие болезни и… — Она остановилась, увидев блеснувший в моих глазах смех. — Да о чем это я говорю! — смущенно перебила она себя. — Ты и так все об этом знаешь.

— Да, тетушка Пру, — торжественно заявил я.

— Почему же ты не остановил меня?

— Я не знал, что сказать, — признался я и улыбнулся. — Со мной еще никто никогда об этом не говорил.

Она посмотрела на меня.

— Я думаю, тебе надо найти работу на лето. Ничего хорошего не получится, если ты будешь болтаться здесь без дела.

— Прекрасная мысль, — обрадовался я. — Мне и так уже надоело валяться целый день на песке.

— Я поговорила с мистером Леффертсом. Он сказал, что даст тебе работу на радиостанции. Платить он тебе будет немного, зато ты будешь занят.

Вот так это все и началось. Еще не закончилось лето, а я уже занимался составлением программ для радиостанции Леффертса. К тому времени, когда я вернулся в школу, я уже знал, кем хочу стать.

 

Глава восьмая

Телевизор включился, и комната наполнилась звуками, Я проснулся и тупо уставился в него. Канал 7. Я встал и переключил на канал Синклера, затем позвонил вниз, чтобы принесли апельсиновый сок и кофе. Забравшись под горячий душ, я стоял под ним до тех пор, пока не проснулся окончательно. Когда я вышел из ванной, апельсиновый сок, кофе и утренняя газета уже ждали меня на столе. Когда я уходил, Барбара еще крепко спала. Три снотворных таблетки, что она приняла, действовали.

Хотя я пришел рано, Фогерти уже была на месте. Я бросил на ее стол бумаги, которые брал домой. Она вручила мне расписание встреч на сегодня, куда я внес только одно изменение — передвинул встречу с Уайнентом, начальником инженерного отдела, на девять утра, чтобы он был первым.

Это был высокий мужчина с трубкой. Его глаза смотрели на меня из-под очков в стальной оправе.

— Доброе утро, мистер Гонт, — Уайнент положил на мой стол лист бумаги.

Я взял его. Это было заявление об уходе, которое я потребовал от всех вчера. Я посмотрел на Уайнента.

— Я подумал, что раз уж иду сюда, — непринужденно произнес он, — то будет лучше, если я лично принесу вам это заявление.

— Спасибо, — я улыбнулся.

В кабинет вошла Фогерти, неся на подносе две чашки кофе.

— Меня ни для кого нет, — сказал я, когда она выходила. Я отхлебнул кофе и посмотрел на Уайнента. — Мистер Уайнент, что у нас с переходом на цвет?

— Все разработки готовы, — признался он.

— И..?

— Мы ждем.

— Чего?

— Чтоб посмотреть, что из этого выйдет, — смущенно сказал он. — Ведь Эн-Би-Си…

— Меня не интересует Эн-Би-Си, — отрезал я. — Меня интересует Синклер. Чего мы ждем?

— Я инженер, — наконец сказал он. — Не я принимаю решения.

Я улыбнулся.

— Теперь, по-моему, мы начинаем понимать друг друга.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Если б я вам сказал, что сейчас самое главное — перейти на цветное вещание, — как быстро вы смогли бы это сделать?

На его лице появился интерес.

— Я могу перевести на цвет всю телесеть к сентябрю следующего года.

— А сможете вы обеспечить Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес к Новому году?

— Времени осталось мало.

— Знаю.

Он подумал немного, постукивая пальцем по своей трубке, и поднял глаза на меня.

— Если получу «добро» сейчас, то смогу.

— Считайте, что вы его получили, — сказал я. — Вперед.

— Мы перейдем на цветное вещание, но хотите знать, во сколько это нам обойдется?

— Если бы я хотел знать, то спросил бы, — возразил я. — Пришлите мне приблизительные расчеты, и я поставлю на бумагах свою визу.

Он встал и направился к двери. Я окликнул его и протянул ему заявление об уходе.

— Вот еще что, мистер Уайнент.

— Да, мистер Гонт.

— Вы сказали, что все будет готово к Новому году, так?

— Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес — да.

— Ладно. Будем надеяться, что так и будет. А это можете порвать.

Он помедлил секунду, затем улыбнулся.

— Считайте, что я его уже порвал, мистер Гонт.

Дверь за ним закрылась. Я чувствовал, что он выполнит свое обещание. Медленно я разорвал заявление на две части, положил их в конверт и надписал его имя. Позвонив Фогерти, дал ей поручение отнести этот конверт Уайненту.

Так я начал набирать свою собственную команду. И этот человек был в ней первым.

* * *

Джек позвонил около часу дня.

— Я только что звонил в свой офис на том побережье. Все готово. Когда ты сможешь выбраться туда, чтобы подписать бумаги?

— Завтра.

— Чудесно, — засмеялся он. — Как тебе нравится оперативность?

— Прекрати хвастаться, — оборвал я. — Теперь мне нужна не оперативность, а надежность.

— Да ладно, Стив. Ты же знаешь, что я шучу. С этими картинами тебе нужно лишь…

Я прервал его:

— Мне нужно какое-нибудь потрясающее шоу. Что-нибудь такое, чего нет у других телекомпаний. — Я на мгновение задумался. — Найдется какая-нибудь суперзвезда, которая хотела бы выступать у нас час в неделю?

— Ты с ума сошел! — ахнул он. — Все контракты с более-менее приличными артистами подписаны давным-давно.

— Ты хвастался своей оперативностью? Так вот, достань мне звезду, — я бросил трубку.

Телефон тут же зазвонил снова.

— Мисс Синклер, — сказала Фогерти.

Я нажал на клавишу.

— Барбара?

— Я люблю тебя, — призналась она.

— Ты с ума сошла! — засмеялся я.

— Нет! Серьезно, я люблю тебя, — с жаром воскликнула она. — Ты такой надежный, и всегда таким был.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответила она. — У меня здесь все прекрасно.

— Что ты делаешь?

— Сейчас я завтракаю в твоей кровати. Ты не будешь сердиться за крошки в постели? А еще я смотрю телевизор.

Мне стало интересно.

— И что же ты там смотришь?

— Да старый фильм с Жанной Рейнольдс. Господи, как она прекрасно поет!

— Да, — сказал я и нажал на клавишу на своем столе, включив канал Синклера. Ток-шоу: вопрос — ответ. Я нажал другую кнопку, появился другой канал. «Одинокий охотник» — новелла для домохозяек. — По какому это каналу?

— Только не говори папе, что я его смотрю. Это Эй-Би-Си.

Я дважды нажал кнопку, и на экране появилась Жанна Рейнольдс, но ее тут же перебила реклама. Я выключил звук.

— Мне здесь нравится, — сказала Барбара. — Один из официантов даже назвал меня миссис Гонт. Я бы в жизни не вернулась домой.

— Конечно, — усмехнулся я, глядя на экран.

— Когда ты придешь?

— А что?

— Я заказала специальный ужин для нас, — сказала она. — Икра, шампанское, свечи, музыка — все, как полагается. — Она хихикнула. — Я даже заказала одно очень привлекательное неглиже из магазина внизу.

— Ты говоришь как настоящая домохозяйка, — я не отрывал взгляд от экрана. Казалось, чертов рекламный ролик не кончится никогда. — Ты не слишком устала?

— Совсем нет. Кстати, думаю, я подняла твой авторитет здесь на сто процентов.

— При таких ценах в отеле на услуги я обошелся бы и без этого.

— Запиши все в графу расходов, — сказала она. — Скажи папочке, что ты развлекал здесь кого-то очень важного для его телесети, какого-нибудь крупного держателя акций. Кстати, ведь мама оставила мне пятнадцать процентов акций «Синклер Бродкастинг».

— Ну что с тобой поделаешь? Ладно. А теперь я вешаю трубку, мне надо работать.

— Я люблю тебя, — повторила она, и в трубке раздался щелчок.

Я положил трубку в тот момент, когда на экране снова появилась Жанна Рейнольдс. Фильму было лет пятнадцать, и это была одна из первых ее ролей. В свои двадцать пять она играла девятнадцатилетнюю девушку, и в это можно было поверить. Жаль, что она не могла вечно играть девятнадцатилетних.

Время изменило ее. Время, три неудачных замужества, алкоголь, наркотики… Она дошла почти до самоубийства. Складывалось впечатление, что судьба как-то вдруг отвернулась от нее: раз у тебя все так хорошо, получи-ка немного дерьма. И Жанна получила его сполна.

Фильмы забылись. Появились новые девятнадцатилетние девушки. Но, несмотря ни на что, голос у нее остался. Иногда она выступала в ночных клубах; публика все еще любила ее, и люди валили толпами, чтобы посмотреть на нее живьем. Но потом что-то случалось, все разлетелось в прах, и газеты пестрели аршинными заголовками. Она накачивалась и отказывалась выступать, а если и соглашалась, то просто падала на сцене и была не в состоянии петь. Заголовки продолжали появляться. Ведь Жанна до сих пор была звездой. Даже сообщение о ее банкротстве появилось на первых страницах.

Я смотрел на экран. Она все еще была звездой. Я еще не осознал, что собираюсь сделать, когда моя рука потянулась к телефону. Звезда. Не об этом ли я просил Джека?

— Теперь я точно знаю, что ты сумасшедший! — заорал он.

— Кто ее агент?

— У нее нет агента, — ответил он. — С ней никто не хочет связываться. Она подала в суд на всех, с кем работала.

— Ты хочешь сказать, что за десять тысяч долларов в неделю ты не сможешь с ней справиться?

На том конце провода помолчали.

— Считай, что она у тебя, — наконец сказал он. — За десять тысяч в неделю я достану тебе хоть Адольфа Гитлера.

Это были слова настоящего агента. Если бы не все остальное, ему бы просто цены не было. Я так и не попал на ужин, который приготовила Барбара. Вместо этого я тем же вечером вылетел на Западное побережье.

 

Глава девятая

С того дня прошло три месяца. Я подошел к театру на Вайн-стрит, откуда шоу должно было передаваться в эфир. Было без пяти пять по тихоокеанскому времени. Через пять минут в Нью-Йорке будет восемь, и трансляция начнется.

Внутри был самый настоящий сумасшедший дом. От напряжения в воздухе прямо-таки слышались разряды, как удары хлыста жокея на финишной прямой. Я пропустил рабочих сцены, которые несли декорации, и направился за кулисы. Повсюду были расставлены камеры, сновали люди, весь пол был опутан проводами. Режиссер-постановщик что-то шептал в микрофон, прикрепленный к груди.

Я посмотрел в зрительный зал. Он был полон. Занавес еще не поднимали, но все с нетерпеньем смотрели на сцену.

Я наблюдал за зрителями, когда раздался голос из громкоговорителя:

— Три минуты до трансляции. Все по местам!

Я пошел обратно за кулисы. Рабочие установили декорации и спешили покинуть сцену. Камеры занимали свои места.

Продюсер вышел из своей кабинки, проверяя готовность. Он кивнул, но я даже не знаю, заметил ли меня. Вдруг он остановился как вкопанный.

— Где Жанна?

Режиссер-постановщик посмотрел на него, затем оглянулся по сторонам.

— Она же еще минуту назад была здесь!

— Идиот! — завизжал директор. — Теперь ее здесь нет. Ищи ее!

Мимо проходил один из рабочих сцены.

— Я только что видел, как она вернулась в артистическую уборную.

— Приведите ее сюда! Приведите ее сюда! — Продюсер прямо-таки бился в истерике.

— Две минуты до эфира, — раздался голос из динамика.

Режиссер-постановщик сорвал с головы наушники, бросил их на пол и помчался в сторону артистической уборной. Некоторые из его помощников бросились следом за ним, и я тоже.

Режиссер постучал в дверь.

— Мисс Рейнольдс, до эфира две минуты!

Ему никто не ответил.

Он постучал снова.

— Две минуты…

Я протиснулся сквозь толпу и встал перед дверью.

— Ну-ка открывай! — рявкнул я.

Режиссер попытался открыть, затем с виноватым выражением лица повернулся ко мне:

— Я… я не могу, заперто.

Я оттолкнул его в сторону и, отступив чуть назад, ударил ногой в замок. Дверь упала, и я вошел в комнату.

Она стояла, глядя на меня, с полным стаканом в одной руке и бутылкой в другой.

— Вон отсюда! — заорала она. — Я никуда не пойду!

Я выбил стакан из ее руки, когда она подносила его к губам, и бутылку из другой, когда она попыталась спрятать ее за спину.

Перехватив ее руку, я притянул Жанну к себе.

— Отпусти меня, сукин сын! — орала она, пиная меня ногами и злобно вырываясь. — Я хочу выпить!

Я не отпускал ее.

— Никакой выпивки! Мы же с тобой договорились. Ты должна выйти на сцену.

— Никуда я не пойду. — Она плюнула мне в лицо. — Я никуда не собираюсь идти! Ты обманул меня! Они пришли сюда не для того, чтобы слушать, как я пою, они пришли, чтобы съесть меня живьем. Они хотят посмотреть, до какой степени я опустилась.

Ну что ж! Я дал ей пощечину. В маленькой комнате этот звук произвел эффект грома, и Жанна, отлетев, упала на диван возле стены.

— Одна минута до эфира! — захрипело в динамике.

Я подошел и поднял ее с дивана. Она смотрела на меня с ужасом в глазах.

— Нет, ты пойдешь, сука! Я вытащил тебя из сточной канавы не для того, чтобы ты здесь выкидывала свои фокусы! Если ты меня подведешь, тебе придется говорить не со своим адвокатом, а обратиться сразу к гробовщику!

Я еще раз ударил ее по лицу, чтобы она поняла, что я не шучу. Развернувшись, я потащил ее за собой к сцене. Толпа у дверей молча расступилась, пропуская нас.

Когда мы подошли к ступенькам, на экранах мониторов уже появилась заставка, а диктор объявлял:

— «Синклер Телевижн» представляет: Жанна Рейнольдс в прямом эфире!

Она повернулась ко мне, голос ее дрожал.

— Я не могу! Я не могу! Я боюсь!

— Я тоже, — я повернул ее к сцене и дал ей такого пинка под зад, что она вылетела прямо на середину сцены.

Она чудом не упала. Ей хватило времени только выпрямиться и оглянуться. Я ухмыльнулся и поднял вверх большой палец. Она повернулась к зрительному залу, и в этот момент занавес стал подниматься.

Оркестр заиграл мелодию одной из ее песен, но голос Жанны сначала был почти не слышен из-за оглушительной овации. Все знали эту песню «Песня, идущая из сердца». Она пела ее, когда ей было только пятнадцать лет.

Я смотрел на нее и не верил своим глазам. Что бы там с ней ни было, но голос остался прежним. Может, не такой молодой, как раньше, может, не такой сильный, но в нем было очарованье. Красота и боль, грусть и радость. Четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика, она стояла и пела. Когда она вернулась за кулисы, лицо ее блестело от пота, и она почти упала в мои объятия. Я чувствовал, что она вся дрожит, а зал неистовствовал.

— Я им понравилась, — прошептала она, будто не веря этому.

— Они просто обожают тебя. — Я повернул ее к сцене. — Иди и поклонись им.

Она посмотрела на меня.

— Но ведь это увеличит время?

— К черту! — сказал я, подталкивая ее к сцене. — Название нашего шоу «Жанна Рейнольдс в прямом эфире».

Она вернулась на сцену и поклонилась зрителям. Когда она снова подошла ко мне, ее лицо сияло.

— А теперь иди к себе и переоденься, — велел я.

Она быстро чмокнула меня в щеку и поспешила в артистическую уборную. Я посмотрел ей вслед. Я не стал говорить ей, что последний выход не пошел в эфир. Единственное, что телевидение никогда не перебивает, так это рекламные ролики.

Я пошел отыскивать ту парочку, что мы наняли для присмотра за Жанной. Наконец я обнаружил их вдвоем в маленьком просмотровом зале. Она подпрыгивала у него на коленях, и они были так заняты своим делом, что не услышали, как я вошел.

Я быстро подошел к ним, взял ее под руки и поднял.

— Какого черта… — начал было мужчина.

Девушка растянулась на полу. Я стоял и смотрел, как он судорожно пытается застегнуть брюки.

— Где вы были, когда она должна была выходить на сцену? — спросил я.

— Но мы ведь привезли ее в театр, — глупо сказал он.

Девушка поднялась с пола.

— Вы не должны были оставлять ее одну ни на минуту! — рявкнул я.

— Она была в порядке, когда мы привели ее в артистическую, — сказала девушка.

— Была! Вам нельзя было оставлять ее! — заорал я. — Вы оба уволены.

Через двадцать минут я нанял новую пару церберов и четко объяснил, в чем будут заключаться их обязанности. Они кивнули. Они знали, в чем дело. Не в первый раз получали подобную работу, ведь это же был Голливуд.

— После первого шоу сразу отвезите ее отдохнуть, — сказал я.

Первое шоу транслировалось на восточный и центральный часовые пояса, а надо было сделать еще одно — для Западного побережья.

— Привезете ее сюда во вторник на репетиции. И глаз с нее не спускать! Чтобы ни секунды не оставалась одна. Еда, сон, секс — везде вы должны присутствовать, ясно?

Я взглянул на часы: было без четверти шесть. Если поторопиться, то успею на семичасовой рейс в Нью-Йорк.

Я остановился и посмотрел на один из мониторов, стоящих рядом. Она пела с экрана и выглядела просто превосходно.

Внезапно я почувствовал, как устал. Я не знал, на сколько чудес меня еще хватит. Наверно, я смог бы проспать беспробудно целую неделю, но на это не было времени.

Завтра утром мне надо быть в Нью-Йорке, чтобы узнать, какой рейтинг у нас сейчас.

 

Глава десятая

В самолете я принял снотворное, но оно не подействовало. Я никак не мог отключиться, а надо было сделать еще так много. Одно шоу может оказаться удачным, но это не значит, что телесеть сразу будет котироваться по-другому. В голове у меня были почему-то тревожные мысли.

Я не смог бы описать словами, что меня беспокоило. Уж слишком все было легко. Может быть, в этом дело? Подошла стюардесса.

— Чего-нибудь желаете, мистер Гонт?

Я вымучил на лице улыбку.

— Принесите мне еще один двойной мартини.

— Но вы уже выпили один двойной, мистер Гонт, — сказала она. — Согласно правилам каждому пассажиру положено только два раза приносить спиртное.

— Я знаю, — сказал я. — Но вы ведь только один раз принесли мне выпить?

Она помедлила и кивнула. Я посмотрел, как она идет по проходу, и отбросил все мысли о сне. Я открыл кейс, достал бумаги и разложил на столике перед собой.

Мартини был просто замечательный. Закурив, я глубоко затянулся. Как бы мне избавиться от этого гнетущего чувства надвигающейся беды? Я смотрел на бумаги невидящим взглядом.

Внешне все вроде складывалось удачно, расписание программ на осень уже стало вырисовываться, по крайней мере лучше программ у «Синклера» еще не бывало. Может, это был и не первоклассный товар, но самый коммерческий. Я старался приобретать лучшие шоу, с самым высоким рейтингом, но проблема была в том, что таких было недостаточно. Семьдесят процентов программ на осень обязательно должны быть новыми и обеспечить полный отход от старой линии. Это значило, что большая часть руководящих работников должны начать думать по-другому, а на самом деле более половины из них были неспособны на это. Следовательно, мне надо было заменить их и воспользоваться теми заявлениями об увольнении, которые они положили мне на стол.

До этого Синклер мог радоваться доброжелательным откликам критиков. Он гордился, что заработал больше призов «Пибоди», чем какая-либо другая телесеть. Правда, он не мог похвастаться, что у его шоу самые высокие рейтинги, скорее наоборот, они были самые низкие. Новое расписание программ на осень должно было все изменить. Призы призами, но деньги нам тоже нужны.

Пускай теперь критики вопят: куда подевались такие шоу, как «Великие приключения в американской истории»? Сколько раз Вашингтон пересекал Делавэр и кому это интересно? Бах, Бетховен, Брамс, даже если они все сошли бы с небес и вели нашу еженедельную программу «Час симфонической музыки», не смогли бы заставить ни одного зрителя переключиться с таких передач, как «Вороненое дуло» или «Сансет Стрип, 77». «Встречи с классическим театром» полностью проигрывали полицейским и гангстерам, появлявшимся в то же время по другим каналам.

Критики должны удовлетвориться такими программами, как «Поселенцы с Парк-авеню» (о семействе из Кентукки, которое получило большое наследство), «Ребята с небес» (новый вариант детектива, в котором главными героями были пилоты самолета, попадающие в невероятные приключения), и «Охотник за браконьерами» (типичный вестерн).

В запасе у нас было еще немало хороших вещей. Часовая программа, посвященная музыке «кантри», «Белый клык» (история про собаку, типа фильмов про Лесси), и, наконец, «Семья Салли Стар» (любимая мыльная опера всех американцев), которую мы теперь передавали в лучшее вечернее время три раза в неделю в цветном изображении.

С коммерческой точки зрения все было прекрасно, в этом я не сомневался. Мы специально распускали слухи, чтобы они достигали рекламных агентств на Мэдисон-авеню и подогревали интерес. К тому же, у нас уже к этому времени было несколько устных договоренностей, чего еще в истории «Синклер Телевижн» не бывало. Осталось только вовремя представить программы к началу сезона и подписать контракты. И все это начиналось в следующем месяце. Феврале.

Примерно в это время каждая телесеть публикует программы на осень. И тут начинается крысиная гонка за рекламными роликами. А с апреля идет самая настоящая игра в шахматы — перестановки программ, все телесети стараются расставить программные шоу так, чтобы обскакать конкурентов. Обычно Синклер объявлял свою программу последним.

На этот раз все будет по-другому. На этот раз мы будем первыми. Я собирался объявить расписание программ в конце января, таким образом остальным телесетям придется подстраиваться под нас. Мы сможем все распродать, я надеялся на это.

Если же я ошибся, тридцать миллионов долларов полетят коту под хвост. И я туда же. Единственная работа, на которую я могу рассчитывать после этого, — это снова на маленькой радиостанции мистера Леффертса в Рокпорте. И то я сомневался, что он возьмет меня.

Даже второй двойной мартини не ослабил моего напряжения. В Нью-Йорке уже было серое утро, когда мы приземлились, а я так и не смог заснуть.

Джек Савит встречал меня у самолета.

— У нас проблемы, — сказал он, не успев поздороваться.

Я посмотрел на него. Он мог и не говорить мне этого. Ничто другое не могло поднять его с постели в шесть утра в воскресенье, чтобы встретить меня в аэропорту. Внезапно мое напряжение спало. Что бы там ни было, теперь игра пойдет в открытую.

Проблему можно было изложить в двух словах. Дэн Ричи. Я сделал одну большую ошибку. Я оставил его команду нетронутой. Следовало выгнать их в первый же день. Мысленно я дал себе клятву впредь не повторять таких ошибок.

— Когда все началось? — спросил я.

— В среду утром, после того как ты улетел на Западное побережье. Джо Дойл позвонил и сказал, чтобы мы все приостановили. Все сделки будут решаться в офисе Дэна Ричи.

Джо Дойл занимался деловыми связями нашей телесети. Это был крайне способный человек, один из тех, кого я собирался оставить.

— А почему ты не позвонил мне? — спросил я.

— Сначала думал, что ты уже об этом знаешь, — ответил он. — Я знал, что ты там по уши в делах, и решил, что это ты просил Ричи помочь тебе, ведь у него все-таки опыт. Только в пятницу я дозвонился до него и все узнал.

— Что он тебе сказал?

— Он там верещал своим голосочком, что Совет директоров очень озабочен теми финансовыми договорами, которые ты заключил, и они хотели приостановить все, чтобы подробно изучить.

— Что за чушь! — взорвался я. — Совет директоров делает то, что скажет им Синклер.

— Я это знаю, и ты это знаешь, — сказал Джек. — Но мне-то каково! Мне либо надо подписывать, либо все клиенты разбегутся. Не знаю, что он там нашептал Синклеру на ухо.

Я молчал. Чушь какая-то! Синклер никогда бы не разрешил мне действовать с таким размахом, если бы хотел подставить меня. Он знал, что многие из подписанных договоров принесут ему целое состояние.

Было восемь часов, когда я вошел в свою квартиру. Телефон надрывался. Звонил Уайнент. Его голос дрожал от гнева:

— Я думал, что делаю для вас работу…

— Так и есть, — сказал я. — Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес вчера перешли на цветное изображение.

— Так почему же в пятницу меня уволили? — спросил Уайнент.

— Что?.. — Я не мог скрыть удивления.

— Меня уволили, — повторил он. — Дэн Ричи вызвал меня и сообщил, что в моих услугах больше не нуждается. Он сказал, что я делал все неправильно, что я не получил «добро» на цвет. Я возразил, что вы дали мне разрешение, но он заявил, что этого было недостаточно, что я уже давно работаю в компании и пора бы знать, что для таких решений нужно согласие Совета директоров.

— Ладно, — сказал я.

— Так что же мне теперь делать? — спросил он.

— Ничего. Приходите завтра на работу как обычно, я всем займусь.

Я положил трубку и посмотрел на Джека.

— Слышал?

Он кивнул. Его лицо было озабоченным.

— Что ты собираешься делать?

Вместо ответа я поднял телефонную трубку и позвонил Фогерти.

— Вы сможете собрать своих девочек и через час быть в моем кабинете?

— Конечно, — бросила она небрежно, как будто речь шла о воскресной прогулке.

— Хорошо.

— Мистер Гонт, — в ее голосе слышалось волнение.

— Да?

— Я смотрела вчера шоу с Жанной Рейнольдс, она была восхитительна. Поздравляю вас. И фильм с Кларком Гейблом, который показали после шоу, тоже превосходный.

— Спасибо, — сказал я. — Увидимся через час.

Я принял горячий душ и переоделся. Когда я вышел из ванной, Джек пил кофе, изрядно приправленный бренди.

— Попробуй, — предложил он. — Нет ничего лучше, чтобы завестись хоть с самого утра. — Он протянул мне чашку.

Я сделал глоток и едва не обжег горло, но в голове просветлело. Он оказался прав.

— Идем, — сказал я.

— Какой будет сценарий? — спросил он, следуя за мной к лифту.

Я ухмыльнулся:

— Ты что, не знаешь, что против огня надо бороться огнем?

 

Глава одиннадцатая

На ночь я принял снотворное и утром в понедельник проснулся очень поздно. Я намеренно не хотел показываться в офисе до одиннадцати часов. К этому времени там уже творилось нечто невообразимое.

У Фогерти неожиданно обнаружилось чувство юмора.

— По-моему, взрыв достиг восьми баллов по шкале Рихтера, — сказала она, когда принесла мне кофе и почту. — Мистер Синклер ждет вашего звонка.

Я выглянул в окно.

— Такое впечатление, будто идет снег.

Она поняла, что я имею в виду.

— Если он еще позвонит, я скажу, что вы не смогли раздобыть собачью упряжку.

— Уже есть какие-нибудь результаты рейтинга по субботе? — спросил я.

— Скоро должны появиться. У меня первые сводки Эй-Эр-Ай. Похоже, все хорошо.

Сводки лежали у меня на столе, я просмотрел их. Все было более чем хорошо. Если они хоть как-то соответствуют действительности, мы отобрали у остальных телесетей сорок четыре процента зрителей благодаря шоу с Жанной Рейнольдс, сорок один процент первого часа фильма и тридцать восемь процентов второго часа. Это значительный результат. В субботу Синклеру никогда не удавалось набрать больше семнадцати процентов.

Я расслабился. Напряжение постепенно спадало, и настроение улучшилось. Теперь я радовался, что лично позвонил президентам четырех крупнейших рекламных компаний. Это был ловкий прием, но я говорил им чистую правду.

— Я посылаю вам экземпляр нашей программы на осень, — говорил я. — У вас есть двенадцать часов, прежде чем все это попадет в газеты, и еще двенадцать часов, прежде чем об этом узнают остальные компании. После вас я позвоню еще в три крупнейших агентства и сделаю им аналогичное предложение. Я располагаю двенадцатью с половиной процентами лучшего времени со скидкой в десять процентов от исходной цены. Предложение остается в силе до четырех часов завтрашнего дня. После этого вам придется платить по полной цене. Можете изучить расписание. Я думаю, вы согласитесь со мной, что следующей осенью Синклер загребет кучу денег.

Все задали мне один и тот же вопрос:

— Почему вы так уверены в этом?

И всем я дал один и тот же ответ:

— Посмотрите, какой рейтинг будет у нас в понедельник, и если весь субботний вечер не будет наш, забудьте о моем предложении. Но если вы не заключите сделку с Синклером на следующий год, вам предстоят тяжелые объяснения со своими акционерами.

Первый телефонный звонок раздался прежде, чем я успел просмотреть отчеты Эй-Эр-Ай. Звонил Джон Вартлет, президент «Стандарт-Кэссел», один из четырех, которым я звонил накануне.

— Стив, — начал он весело, — я решил даже не ждать результатов рейтинга, я уверен, что ты прав.

Еще бы он не был уверен! Ведь Джон черпал информацию из тех же источников, что и я.

— Спасибо, Джон.

— Да, вот еще что, я хотел бы первым выбирать программы.

— Идет! — согласился я. — Только ты должен купить не менее пятидесяти процентов времени каждой программы.

— Но это же грабеж чистой воды! — воскликнул он. — Но я согласен, если ты дашь мне место в шоу с Жанной Рейнольдс и в фильме.

— Я могу найти тебе место в шоу Рейнольдс и в первом часе фильма только начиная со следующего месяца, а второй час фильма можешь забрать хоть сейчас.

— По рукам! — сказал он.

— Спасибо, Джон. Я скажу, чтобы Джиллигэн позвонил твоим людям и подписал договор. — Я положил трубку. Руки у меня дрожали. Никогда еще в своей жизни я не проворачивал за один час сделку в тридцать миллионов долларов.

Снова зазвонил телефон.

— Мистер Синклер хочет видеть вас, — сухо сообщила Фогерти.

— Скажите ему, что я сейчас занят, — сказал я. — И немедленно вызовите сюда Джиллигэна.

Не успел я положить трубку, как телефон зазвонил снова.

— Мистер Синклер надеется, что вы не будете слишком заняты и посетите специальное заседание Совета директоров сегодня в два тридцать.

— Передайте ему, что я приду, — сказал я. Я протянул руку, намереваясь налить себе еще кофе. Он оказался холодным и невкусным. Я нажал кнопку вызова, и в кабинет вошла Фогерти.

— Посмотрите, не осталась ли в баре бутылочка «Хэннесси»?

Выпив немного бренди, я почувствовал себя лучше. На улице падал снег, я стоял у окна и смотрел, как большие пушистые снежинки, медленно кружась, падают на землю. Вошел Джиллигэн.

— Ты вызывал меня, Стив?

— Да. — Я не обернулся и позвал его: — Подойди-ка, посмотри.

Он подошел к окну и встал рядом со мной.

— Где-то внизу снег падает на людей, — философски произнес я, — но мы даже не видим их.

Его лицо выразило недоумение.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, Боб, что мы живем выше снега? Где-то там, откуда видно, как он падает на людей, но на тебя он никогда не упадет.

Я посмотрел на него. Он не понимал, о чем я говорю. Но тот человек наверху — всё понимал. Синклер знал, что снег никогда не будет падать на него, вот почему он держал всех нас на нижних этажах. Его ничто не могло коснуться. Мы боролись, изо всех сил карабкаясь вверх, но когда все кончалось, он выходил под руку с тем, кто оставался победителем.

В кабинет вошла Фогерти. Она с улыбкой подала мне листок с результатами рейтинга. Я посмотрел на него. Субботний вечер принадлежал нам. Мы обгоняли все остальные телеканалы на восемь пунктов. Я молча протянул листок с цифрами Джиллигэну и вернулся за свой стол.

Едва я опустился в кресло, как телефон стал звонить не переставая. У нас даже не было времени на обед.

Когда я входил в кабинет Синклера, все рекламные агентства уже раскупили свои квоты.

Я опоздал на несколько минут. Дэн Ричи уже сидел рядом с Синклером, на том месте, которое обычно занимал я. Единственное свободное кресло было в конце стола. Я подошел и сел в него.

— Прошу прощения, что задержался, джентльмены, — сказал я. — Но я был по горло занят работой.

— Итак, все в сборе, — сказал Синклер с непроницаемым лицом.

Дэн Ричи готов был взорваться, но начал спокойно:

— Вам знаком пресс-релиз, который лежит перед вами?

Я посмотрел на листок бумаги, затем перевел взгляд на Ричи.

— Конечно, знаком, — ответил я. — Я сам его составлял.

— Вы понимаете, конечно, что вы составили его без одобрения Совета директоров? — Его голос был сух и холоден.

Я посмотрел на Синклера.

— Согласно достигнутому взаимопониманию с мистером Синклером, я как президент «Синклер ТВ» имею право самостоятельно руководить телесетью так, как считаю нужным.

— Но вы же знали, что все ваши действия должны прежде одобряться Советом директоров?

Я кивнул.

— Я знал это. Но я также полагал, что это чисто формальная процедура, так как все мои предыдущие действия были одобрены задним числом. Мне казалось, что впредь это относится ко всему, что я буду делать.

Ричи помолчал, перебирая лежащие перед ним бумаги. Я пытался прочесть что-либо на лице Синклера, но оно было будто высечено из камня.

— Здесь у меня приблизительные расчеты, во что обойдется расписание программ, о котором вы так поспешно объявили, — сказал Ричи. — Вы представляете себе, что это влечет за собой расходы с нашей стороны более чем в сорок миллионов долларов? — Я кивнул. — И что сюда еще надо добавить одиннадцать миллионов, которые потребовались для перехода на цветное вещание?

— Правильно, — ответил я.

— И вы считаете, что подобные траты экономически целесообразны для нашей компании?

— Да. — Я старался отвечать спокойно. — Если бы я так не считал, я бы не стал здесь работать.

— Вы полагаете, что с вашей стороны было благоразумно заявлять об увольнении некоторых высокопоставленных сотрудников нашей компании, даже не посоветовавшись ни с кем?

— Да. Как только я пришел, я сразу же попросил их написать заявления об уходе.

— Но я вам не вручал своего заявления. — Он уже побагровел. — Тем не менее вы объявили о моей отставке.

— Я просто предвидел это, — сказал я.

— Что значит предвидели? — Теперь в его голосе звучала ярость.

Я посмотрел на него в упор и тихо сказал:

— Я уверен, что когда это совещание закончится, у меня на столе будет лежать и ваше заявление об уходе.

Теперь Ричи сильно побледнел, но я не дал ему возможности продолжить. Я оглядел сидящих вокруг стола.

— Я знаю, что вы, джентльмены, люди занятые, поэтому постараюсь быть кратким. Вам известно, что примерная стоимость времени, которое мы продаем рекламным агентствам в этом сезоне, составляет сто шестьдесят миллионов, из которых тридцать процентов, или сорок восемь миллионов, приходится на предварительную продажу. На настоящий момент я продал пятьдесят процентов нашего прайм-тайма на следующий сезон, или, если перевести в цифры, на сто двадцать миллионов. В общей сложности мы надеемся получить двести сорок миллионов долларов. Не буду утомлять вас цифрами и сравнением в процентах к прошлому году. Изменения в программах начались с прошлой недели, после того как мы запустили хорошие старые фильмы и шоу с Жанной Рейнольдс. Уверен, что в текущем году это даст нам еще примерно двадцать миллионов. Это что касается продаж и программ. Теперь о цвете, джентльмены. Время для него пришло, и я думаю, вы согласитесь со мной, что, подожди мы еще пять лет, нам это обошлось бы в два раза дороже, а при нынешних ценах, наоборот, мы сэкономили двадцать процентов.

Я оглядел присутствующих и закончил:

— Все это принесет нам только доход. Что же касается персонала телесети, я уволил только тех, чьи способности давно не представляют никакой ценности для компании.

Все собравшиеся за столом молчали.

Синклер спокойно объявил:

— Предлагаю голосовать. Кто считает правильными действия мистера Гонта, связанные с конструктивными изменениями в нашей политике, прошу поднять руки.

Мои действия были поддержаны единогласно при двух воздержавшихся. Ричи и я.

Голос Синклера был лишен всяческих эмоций.

— Заседание объявляется закрытым.

Не прошло и двух минут, как в кабинете за столом остались лишь двое из приглашенных. Я и Ричи.

Я собрал бумаги и глянул на другой конец длинного стола. Ричи сидел сгорбившись, словно страдая от физической боли, его руки, лежащие на столе, были сжаты в кулаки.

Проходя к двери, я остановился возле него.

— Извините, Дэн.

Он посмотрел на меня, его лицо было серым и усталым.

— Сукин сын! — с горечью сказал он. — Даже не попрощался со мной. — Я ничего не ответил. — Он мне подстроил все это.

— Он подстроил это нам обоим.

Ричи кивнул и быстро заморгал ресницами.

— Если ему это так было нужно, мог бы сам попросить меня об отставке. Не надо было все это устраивать.

Он подошел к окну и посмотрел на падающий снег.

— Теперь я знаю, почему окна в этом здании никогда не открываются. Он предвидел, что у каждого будет такой день. — Он обернулся ко мне. — Я видел, как он проделывал подобное с другими, даже восхищался им, но никогда не думал, что и для меня настанет такой день. — Он улыбнулся, но в его глазах блеснули слёзы. — Я так думал, — повторил он и протянул руку. — Удачи вам, Стив.

Его рукопожатие было крепким.

— Спасибо, Дэн.

 

Глава двенадцатая

Весь день я пил кофе с бренди, только это и спасало меня. А заодно уберегало от лишних мыслей о себе, о Дэне Ричи, о Синклере, о чем угодно, кроме телесети. Наконец пробило девять часов, и я поднялся.

— Ну все, — я посмотрел на Фогерти.

— Да, сэр, — сказала она, как всегда, спокойно и принялась собирать бумаги.

— Фогерти, налейте мне что-нибудь выпить.

— Да, сэр, — она подошла к бару. — Что бы вы хотели?

— Очень сухой мартини, двойной.

Через несколько минут я держал бокал в руке. Мартини был просто превосходным.

— Неужели в школе секретарш читали лекции по барменскому искусству?

Она засмеялась.

— Нет. Просто учили быть хорошими секретаршами.

Я тоже засмеялся.

— Приготовьте себе тоже что-нибудь выпить, Фогерти. Вы заслужили это.

Она покачала головой.

— Нет, спасибо. Я сейчас соберусь и пойду. Теперь из-за снега поезда так плохо ходят.

Я и забыл, что она живет в Дэрьене. Снега выпало столько, что она вообще могла не добраться до дома.

— Если возникнут какие-нибудь проблемы, можете переночевать в отеле и записать это на счет компании.

— Спасибо, мистер Гонт, — сказала она. — Могу еще быть чем-нибудь полезна?

— Да. Приготовьте мне еще один такой же чудесный мартини, прежде чем уйдете. — Я допил то, что оставалось.

Она протянула мне новый бокал.

— Мисс Фогерти, — сказал я, — за такой мартини вы заслуживаете повышения. — Я отпил немного. — С завтрашнего дня вы будете получать на двадцать пять долларов в неделю больше.

— Спасибо, мистер Гонт.

— Вы что, не верите мне, мисс Фогерти? Вы думаете, что я пьян?

— Я так не думаю, мистер Гонт, — запротестовала она.

— Вот это называется верная секретарша, — сказал я. — Мисс Фогерти, я вот что решил.

— Что, сэр?

— Зачем так официально обращаться друг к другу? Зови меня Стив, а я буду тебя звать Шейла.

— Да, мистер Гонт.

— Стив.

— Да, Стив.

— Вот так-то лучше, Шейла. А теперь перейдем к более важным вещам. Я президент или не президент этой телесети?

— Президент, мистер… э-э… Стив.

— Тогда все гораздо проще. Пойдем потрахаемся? — Я отпил еще немного мартини.

В ее голосе зазвучали странные нотки.

— Я думаю, будет лучше отвезти вас домой.

Я гордо выпрямился.

— Ты что, отказываешь мне?

Она ничего не ответила.

— Ты уволена. Как президент этой телесети я увольняю тебя за отказ исполнять свои обязанности.

Она смотрела на меня, не говоря ни слова.

Я сел. Внезапно опьянение прошло.

— Никакого увольнения. Извините, Фогерти.

— Все в порядке, мистер Гонт. Я понимаю. — Она улыбнулась. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Фогерти, — сказал я.

Нет ничего прекрасней, чем первый снег в Нью-Йорке. Все вокруг преображается и становится удивительно неправдоподобным. Я шел через этот белый кубический мир, который мог написать разве что Жорж Брак, останавливаясь только на красный свет. На каждом светофоре выросла белая остроконечная шапка из снега, что делало их похожими на одноглазых циклопов, выполнявших свою работу во время этой пурги.

Я пришел домой весь в снегу.

— Да, ну и погодка, — сказал швейцар, опираясь на лопату.

— Угу. — Я-то вовсе не считал ее плохой, мне ведь не надо было чистить лопатой тротуары.

Первое, что я увидел, войдя в комнату, — это свечи, горящие на столе. Я остановился. Было странное ощущение, что я попал в чужую квартиру, но тут я увидел на столе черную икру и шампанское в серебряном ведерке. Нет, я был дома.

— Барбара! — крикнул я.

Она вышла из спальни, неся в хрустальной вазе одну-единственную розу. Взглянув на меня, она поставила вазу посреди стола.

— Ну как? Тебе нравится?

Я все еще стоял в дверях.

— Это по какому поводу?

— Снег пошел, — пояснила она.

— Я знаю.

— Это первый снег в новом году, — она улыбнулась. — Думаю, мы должны это отметить.

Я посмотрел на нее.

— Конечно.

Я снял шляпу и пальто и повесил в шкаф. Когда я вернулся в комнату, Барбара стояла на том же месте.

— Что-нибудь не так? — спросила она. — Ты выглядишь как-то странно.

— Ничего. Просто устал, — я вздохнул. — Мне надо выпить.

— Я заморозила бутылку водки, — сказала она.

— То, что надо. — Я прошел за ней к бару. Бутылка вся запотела, Барбара налила мне немного в бокал. Я ждал, что она нальет и себе, но она покачала головой.

— Давай!

Это был настоящий жидкий огонь. Я протянул ей пустой бокал, и она снова наполнила его. На сей раз я пил не спеша. Барбара наблюдала за мной.

— Прошло уже три месяца.

Я кивнул.

— Ты никогда не задумывался, что со мной произошло?

Я покачал головой.

— Я полагал, ты сама найдешь свой путь.

— Но ты ведь знал, что я чувствовала себя потерянной.

— Разве мы все чувствуем себя иначе? — возразил я.

Она налила себе водки и подняла бокал.

— Только не ты, — сказала она. — Ты прекрасно знаешь, что тебе нужно. Всегда знаешь. — Она быстро выпила и снова наполнила бокал. — Может, мне не стоило этого делать?

— Почему же не стоило?

— Я знаю, как много ты работаешь, поэтому и старалась не мешать тебе. Я думала, это будет для тебя сюрпризом.

— Конечно, для меня это сюрприз.

Неожиданно на ее глазах выступили слезы.

— Наверное, мне лучше уйти.

— Нет, — возразил я. — Я не смогу съесть все это сам.

Она стояла и смотрела на меня.

— Это единственная причина, почему ты хочешь, чтоб я осталась?

— На улице снега тебе по пояс и ни одного такси.

Она молчала, стараясь что-то прочесть в моих глазах.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Ты что, даже не поцелуешь меня?

Я обнял ее. Ее губы были мягкими и влажными от слез.

— Извини, Стив, — прошептала она. — Извини.

Я прижал ее голову к своей груди.

— Тебе не за что извиняться.

Барбара высвободилась из моих объятий и сдавленным голосом сказала:

— Я хотела предупредить тебя. — Она заплакала. — Я хотела предупредить и рассказать, какой он на самом деле, но ты ведь не стал бы слушать, ты бы мне не поверил.

Я удивился:

— Кто? О ком ты говоришь?

— О своем отце! — выкрикнула она. — Я вчера ужинала у него и слышала, как он говорил кому-то по телефону: «Мы прижмем хвост этому сукину сыну! Он еще узнает, кто на самом деле руководит „Синклер Телевижн“!»

Она прижалась ко мне.

— Не расстраивайся, Стив, — прошептала она. — Ты найдешь себе другую работу и еще покажешь ему.

Я повернул к себе ее лицо.

— Так ты из-за этого пришла сегодня ко мне?

Она кивнула.

— Я не хотела, чтоб ты был один.

— Ты просто прелесть, — я засмеялся. — Меня не уволили, но сегодня я узнал, кто действительно руководит «Синклер Телевижн». Также об этом узнал и твой отец. Это я.

Она в восторге обняла меня.

— Неужели, Стив? Неужели у тебя все получилось?

Я кивнул и взял из ведерка со льдом шампанское.

— Давай откроем, у нас действительно есть повод для праздника.

Она быстро поцеловала меня.

— Открывай!

Я улыбнулся, наблюдая, как Барбара ходит по комнате и выключает лампы. Затем она подошла ко мне. При свете свечей она была очаровательна. Я протянул ей бокал с шампанским.

— Разве так не лучше? — спросила она.

— Гораздо лучше, — согласился я. Мы чокнулись. Шампанское ударило мне в нос.

Но все это ни к чему не привело. Я заснул за столом еще задолго до десерта.

 

Глава тринадцатая

Долго звонил телефон. Не открывая глаз, я протянул к нему руку, но он перестал звонить, прежде чем я коснулся его. Я услышал, как чей-то тихий голос что-то шепчет в трубку, и открыл глаза.

Барбара повернулась ко мне, кладя трубку на рычаг.

— Спи, — ласково сказала она.

— Кто это был? — спросил я.

— Звонили из твоего офиса, — ответила она, — я сказала, что ты еще спишь.

— Из моего офиса? — Я тут же проснулся. — Черт возьми, который час?

— Полдень.

Я уставился на нее.

— Почему ты не разбудила меня?

— Ты был такой уставший. — Барбара улыбнулась. — Спал как ребенок.

Я вскочил с кровати.

— Что ты положила вчера в салат, снотворное, что ли?

Она села рядом со мной.

— Тебе этого не нужно было, ведь ты выпил бутылку водки и две бутылки шампанского.

— Ничего не помню.

— Ты отключился за столом, и мне пришлось позвать прислугу, чтобы перенести тебя в кровать.

— Кофе есть? — спросил я.

— Остался еще, сейчас принесу.

Я отправился в ванную. Когда я вышел оттуда, на подносе уже стояла дымящаяся чашка кофе. Она протянула ее мне, и я стал пить маленькими глотками.

— Это, конечно, поможет, — сказал я, — но мне надо кое-что еще, чтобы прийти в форму. Пойди посмотри в баре, там должна быть бутылка коньяка.

Она смотрела, как я добавляю коньяк в кофе.

— Ты слишком много пьешь.

Я молча зыркнул на нее.

— Ладно, — сказала она. — Мне лучше помолчать.

— Правильно, — одобрил я. — Расслабься.

— Неплохой совет. Почему бы тебе самому ему не последовать? — Она подошла ближе ко мне. — Ты такой измученный.

— У меня столько забот…

— Ты не прав, — сказала Барбара. — Ты не победил его. Он победил тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты пьешь все больше, а трахаешься все меньше. Это верный признак того, что ты стал большой шишкой.

Я молчал.

— А я так старалась, — продолжала она. — Надела новую ночную рубашку, еще ни разу ее до этого не надевала. Но и это не сработало.

Я смотрел, как она прошла в ванную и закрыла за собой дверь. Потом перевел взгляд на чашку кофе в своей руке. Она была права. Прошло уже три месяца. Три месяца с тех пор, как я получил эту работу. Я поставил чашку на поднос. Когда она вышла из ванной, я лежал в постели.

— В чем дело? — спросила она с тревогой в голосе. — Ты плохо себя чувствуешь?

— В жизни не чувствовал себя лучше.

Она подошла и внезапно опустилась на колени возле кровати. Взяв мое лицо в ладони, она осыпала его поцелуями.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — говорила она между поцелуями.

— Ну хватит, — прервал я ее излияния и притянул Барбару к себе. — Иначе ты остынешь.

* * *

Было полтретьего ночи, когда я остановил машину перед домом тетушки Пру. На небе светила полная яркая луна, и ночь казалась днем.

— В доме нет света, — сказала Барбара, когда мы шли по снегу к входной двери. — Ты испугаешь ее, если разбудишь прямо сейчас.

Я достал из потайного места над дверью ключ.

— Уверен, что она только утром узнает, что мы приехали, когда мы спустимся вниз.

— Ты, как всегда, не прав, — сказала тетя Пру, выходя в освещенную прихожую.

Она обняла меня, и я с удивлением отметил, что она не такая уж высокая, какой она казалась мне прежде. Почему-то всегда кажется, что взрослые гораздо выше, чем ты. Я поцеловал ее.

— Как вы сюда добрались?

— На машине из Нью-Йорка.

— В такую метель?

— Снег уже давно не идет, все дороги расчищены.

Она повернулась к Барбаре и протянула ей руку.

— Меня зовут Пруденс Гонт, — сказала она. — Похоже, мой племянник за эти годы совершенно не изменился, он до сих пор забывает, как надо себя вести.

Барбара пожала протянутую руку.

— Барбара Синклер. Очень рада познакомиться с вами. Стивен только о вас и говорил всю дорогу.

— Врал, наверное. — Но я видел, что она довольна. — Вы не замерзли? Давайте я приготовлю вам чаю.

— С ромом, тетушка Пру, — сказал я. — Если ты не забыла свой собственный рецепт.

Утром мы пошли к морю. Снег искрился, и земля казалась усеянной маленькими сверкающими бриллиантами. С покрасневшими от мороза щеками мы вернулись в дом как раз к обеду.

Тетушка Пру стояла у двери.

— Тебе уже тут пять раз звонили из Нью-Йорка, — сказала она.

— И что ты ответила?

— Что тебя здесь нет.

— Прекрасно. Если еще позвонят, скажи им, что ты меня не видела и не слышала.

— Что-нибудь случилось, Стивен? — спросила она.

— Ничего страшного. Я решил немножко отдохнуть.

— А как же твоя работа?

— Подождет.

Через три дня снег нам надоел, поэтому мы поехали в Бостон, а оттуда полетели самолетом на Бермуды. Там мы провели чудесный уикенд, нежась на солнце возле теплого моря. Впервые за три месяца я мог засыпать без снотворного.

С утра в понедельник я был в своем офисе.

Фогерти проследовала за мной в кабинет, неся в руках огромную кипу бумаг, и положила их на мой стол.

— Прекрасный загар у вас, мистер Гонт.

— Спасибо. Я так, позагорал немного. Как тут дела?

Она скорчила гримасу.

— Все были в панике, никто не знал, где вы. И все считали, будто я знаю, но не говорю.

— Представляю, как нелегко вам пришлось.

— Это моя работа. Я сказала, что я ваш секретарь, а не надсмотрщик.

— Умница!

Она указала на бумаги.

— С чего вы хотите начать?

Я посмотрел на принесенную гору бумаг, а потом взял и бросил их в корзину. Затем взглянул на Фогерти.

— Ну, как для начала?

— Чудесно, — согласилась она не моргнув глазом и заглянула в свою записную книжку. — Теперь насчет телефонных звонков. Мистер Савит хотел, чтобы вы позвонили ему, как только появитесь, затем мистер Джиллигэн…

— К черту эти телефонные звонки! — Я встал и направился к двери.

— Куда вы? — вырвалось у нее.

— Наверх, — сказал я.

Синклер ужасно удивился, когда я вошел в его кабинет. Я прошел мимо всех его секретарш.

— Я только что собирался вам звонить, Гонт, — он протянул мне листок бумаги. — Поздравляю.

Я даже не посмотрел на этот листок.

— В субботу вечером все было превосходно, — продолжал он. — На этой неделе у нас было примерно тридцать восемь процентов зрителей. Думаю, что вы были правы.

Я положил листок бумаги на стол, так и не взглянув на него.

— Нет, мистер Синклер, — возразил я. — Это вы были правы.

— Что-то не понимаю, — он нахмурился.

— Я тоже сначала не понимал, но теперь понимаю, — сказал я. — И мне это не нравится. Я не хочу работать у вас.

 

Глава четырнадцатая

Он долго молча смотрел на меня, затем медленно спросил:

— Значит, вот как?

— Значит, вот так! — подтвердил я.

— А могу я узнать, почему?

— Конечно. Но не думаю, что вы поймете.

— А я попробую.

— Мне не нравится, когда меня используют, — сказал я. — Я пришел сюда работать, а не для того, чтобы меня науськивали на кого-то. — Он молчал. — То, что случилось с Дэном Ричи, не должно было случиться. Надо было отнестись к нему по-человечески, не надо было уничтожать его.

— И вы верите в это? — Он усмехнулся.

Я кивнул.

— Дэна Ричи надо было уничтожить, — сказал он спокойно. — Я думал, вы, как никто другой, должны были видеть это. Вы ведь сами сказали, когда пришли сюда, что он уже стар.

— Я не убиваю людей из гуманных соображений, — буркнул я.

В его голосе зазвенел металл:

— Это единственный способ борьбы с раковой опухолью. Надо вырезать ее. Если не сделать этого, человек умрет. Вот так-то. Дэн Ричи был как раковая клетка. Он проработал в компании двадцать пять лет и теперь уже стал никуда не годным. Вы знали об этом, и я знал об этом. Но Совет директоров не знал. Они думали, что он такой, как и раньше. Будьте уверены, все поверили ему, когда он утверждал, что вы расшвыриваете налево и направо деньги компании. Конечно, я мог бы не трогать его, но тогда он никогда бы не понял, что не прав. Был только один человек, который мог сделать это, — вы.

— А если бы я проиграл? — поинтересовался я. — Что бы тогда случилось?

— Вы бы не проиграли. Ведь это я дал вам право тратить эти деньги.

Он нажал какие-то кнопки на столе, и все телеэкраны на стене позади меня ожили.

— Взгляните! — сказал он.

Я повернулся. А он снова принялся нажимать на кнопки. Каналы мелькали на экранах, как в калейдоскопе.

— Вот, — сказал он. — Нет более мощного средства информации, и мы только учимся понимать это. Через пять лет телевидение будет решать, кто будет следующим президентом Соединенных Штатов, через десять лет весь мир будет в нашей власти, через пятнадцать — мы уже будем на Луне.

Он яростно ударил по кнопкам, и все экраны погасли.

— А ты сейчас хочешь уйти, — Синклер перешел на «ты». — Лишь потому, что игра слишком жесткая, а ты слишком мягкотелый, тебе не хочется никого обижать. Все эти игры с рейтингами — детская забава. А когда руководишь телесетью, то управляешь судьбами всего человечества. Ты можешь обратить это во зло, но можешь обратить это во благо. Все зависит только от тебя. Ты один судья. Ты один наверху. И чем больше у тебя зрителей, тем больше у тебя власти. Я думал, ты понимаешь это. Но, может, я и ошибался. — Он помолчал. — Мне не хотелось выступать здесь с речью, — продолжил он после паузы. — Давным-давно во Фригии был так называемый Гордиев узел. Легенда гласила, что тот, кто его развяжет, станет царем. Александр Македонский разрубил его своим мечом. Вот так все просто. Я сделал пятидесятый этаж своим гордиевым узлом. Четыре года он пустовал. Я берёг его для человека, который должен был стать моим преемником. Стоило тебе попросить, и я отдал его тебе только по одной причине — никто до тебя не просил об этом. Я думал, что ты станешь Александром Великим. Он ведь тоже был очень молод.

Синклер поднялся из-за стола и подошел к окну, не глядя на меня.

— Я принимаю твою отставку, — бросил он мне через плечо. — Но прежде чем ты уйдешь, все же прочитай меморандум, который я тебе вручил.

Я молча взял листок бумаги со стола. Это был черновой набросок пресс-релиза.

СПЕНСЕР СИНКЛЕР-ТРЕТИЙ ОБЪЯВИЛ СЕГОДНЯ, ЧТО ОН СТАНОВИТСЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ СОВЕТА ДИРЕКТОРОВ «СИНКЛЕР БРОДКАСТИНГ КОМПАНИ». ОН ТАКЖЕ ОБЪЯВИЛ О НАЗНАЧЕНИИ СТИВЕНА ГОНТА НА ПОСТ ПРЕЗИДЕНТА «СИНКЛЕР БРОДКАСТИНГ КОМПАНИ» И ЕЕ ГЛАВНЫМ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫМ ДИРЕКТОРОМ. ЗА МИСТЕРОМ ГОНТОМ ОСТАЕТСЯ ТАКЖЕ ПОСТ ПРЕЗИДЕНТА «СИНКЛЕР ТЕЛЕВИЖН». МИСТЕР СИНКЛЕР ЗАЯВИЛ, ЧТО…

Я не стал читать дальше.

— Надо было сказать мне об этом раньше.

Он повернулся ко мне, его губы скривились в улыбку.

— А ты не дал мне такой возможности.

— Вы все еще хотите сделать мне такое предложение, после всего, что я тут вам наговорил?

— Я ведь дал тебе меморандум, не так ли?

Я снова посмотрел на листок бумаги. Президент «Синклер Бродкастинг Компани». Это все равно что царить над миром. Я положил листок на стол.

— Нет, — сказал я. — Спасибо, но — нет.

— Почему? — в его голосе звучало удивление.

— Я слишком молод, чтобы умирать, — ответил я, вышел из кабинета и по лестнице спустился к себе.

Было уже восемь вечера, а мы еще не ужинали. Мы лежали в постели. Я провел пальцами вниз по ее спине и сжал ладонью ягодицу, гладкую и упругую.

— Тебе нравится? — спросила Барбара.

— Еще бы не нравится! Обожаю попки! Ты что, об этом не знала?

— Тебе много чего нравится, — засмеялась она и затянулась марихуаной.

Я взял у нее сигарету, перевернулся на спину, тоже затянулся и задержал дым в легких.

— Там, в бутылке, еще осталось шампанское? — спросил я.

— Сейчас посмотрю. — Она села и потянулась к бутылке, стоящей в серебряном ведерке. Наполнив бокал, она подала его мне, затем наполнила свой.

— Вперед, — сказала она.

Шампанское освежило меня. Все было так прекрасно! Шампанское и марихуана, «Дом Периньон» и «Золотая травка из Акапулько». Что может быть лучше!

Я поставил бокал, положил сигарету на столик и потянулся к ней. Она обняла меня. Я нашел ее губы.

— Ты всегда такая горячая, — прошептал я, — внутри и снаружи.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Я стал целовать ее грудь. Зазвонил телефон, но я продолжал целовать ее, опускаясь все ниже и ниже.

— Кто-то звонит, — напомнила Барбара.

— Пускай катится к черту, — ответил я. Но она уже подняла трубку. — Скажи, что я ушел ужинать, — проговорил я, касаясь губами ее золотистых волос.

В ее голосе послышались какие-то странные нотки.

— Пришел мой отец. Он внизу и хочет подняться.

Я взял у нее трубку.

— Да?

— Вас хочет видеть мистер Синклер, сэр, — сообщил портье. — Ему можно пройти?

Я посмотрел на нее. Она кивнула.

— Да.

Положив трубку, я встал с кровати, прошел в ванную, умылся и причесался. Накинув халат, я вернулся в спальню.

Она надела ночную рубашку и продолжала сидеть в кровати. Наклонившись, я поцеловал ее.

— Оставайся здесь, — сказал я. — Я быстро от него отделаюсь и вернусь.

Спенсер Синклер был человеком воспитанным. Он безошибочно чувствовал, как вести себя в любой ситуации.

— Надеюсь, я не помешал?

— Ни в коей мере, — я покачал головой и сделал жест в сторону бара. — Хотите выпить?

— Виски с водой, безо льда.

— Шотландское?

— Конечно, — ответил он.

Я приготовил для него виски, а себе налил бренди. Мы выпили, и он тут же приступил к делу.

— Что случилось сегодня? Я думал, что все объяснил тебе досконально.

— Так оно и было, — подтвердил я. — Все в порядке. Просто я решил, что для меня еще слишком рано, что это чересчур, особенно после того, как выслушал вас. Мне еще столькому надо научиться!

— Все будет хорошо, — заверил он. — Ты все схватываешь на лету.

— Да. Но как бы быстро я ни учился, мне понадобится не меньше двух лет, чтобы я смог взвалить на себя то, что вы хотите переложить на меня.

— Ты по-прежнему хочешь уйти? — спросил он.

— Нет. Не сейчас.

Он внезапно улыбнулся.

— Спасибо. Мне бы меньше всего хотелось, чтобы ты покинул меня.

— Я знаю, — ответил я.

— Ну, в таком случае что же мы будем делать? После ухода Ричи в структуре компании образовалась пустота.

— Я заполню эту пустоту, — сказал я. — С одним условием.

— Каким?

— Вы останетесь президентом и главным исполнительным директором «Синклер Бродкастинг». Вы мне нужны. А если через два года вы не измените своего решения, я займу ваш пост.

Он пристально посмотрел на меня.

— О’кей. Тогда я назначаю тебя исполнительным вице-президентом и президентом телекомпании. Идет?

— Идет, — кивнул я.

— Прекрасно. — Он протянул мне руку. — Я хотел спросить тебя об одной вещи.

— Спрашивайте.

— А что бы ты делал, если бы мы не достигли согласия?

— Я бы особенно не волновался, — бросил я небрежно. — Мне не обязательно вкалывать, чтобы зарабатывать себе на жизнь. — Я услышал, как Барбара вышла из спальни и встала за моей спиной. Тут я не смог удержаться, чтобы не съязвить: — Да! Забыл вам сказать, что на прошлой неделе я женился на одной богатой девушке, чей отец хочет приобщить меня к семейному бизнесу.

Он уставился на меня так, будто перед ним сумасшедший.

— Привет, папа, — сказала Барбара.

Меня просто поразила его выдержка. На какую-то долю секунды в его глазах промелькнуло удивление, но он тут же справился с собой и протянул руки к дочери. Она обняла его, а он, повернувшись ко мне, улыбнулся.

— Поздравляю тебя, сынок. Тебе очень повезло.

— Я это знаю, сэр.

Его улыбка стала еще шире.

— Не надо так формально, теперь ведь мы одна семья. Зови меня папой.

 

Глава пятнадцатая

— Черт возьми! — взорвалась она. — Я даже не могу застегнуть этот лифчик. — Она сердито отбросила его и повернулась к зеркалу. — Ты только посмотри! Боже ты мой!

Я подошел к ней сзади и обнял, положив ладони на каждую грудь.

— Я буду твоим лифчиком.

Барбара посмотрела на мое лицо в зеркале.

— Конечно, тебе нравится, — обвинительным тоном сказала она. — Ты был бы счастлив, если бы я была как корова из рекламных роликов про молоко.

— А что тут такого, если мне нравится, когда грудь большая? Американцы все без ума от большой груди.

Она высвободилась из моих объятий и рывком выдвинула ящик комода. Ящик остался у нее в руках, а его содержимое вывалилось на пол. Она опустилась среди кучи нижнего белья и зарыдала.

Я встал на колени рядом с ней и положил ее голову к себе на грудь.

— Я такая плохая, — всхлипывала она, — ничего у меня не получается.

— Успокойся, — сказал я. — Самое плохое позади, осталось всего несколько месяцев.

— Это длится уже целую вечность! — сказала она. — Почему ты не отговорил меня?

Я пытался. В течение первого года, после того как мы поженились. Но на втором году ее уже ничто не могло остановить, Барбара твердо решила. «У каждой женщины должен быть ребенок, — говорила она. — Для этого мы и созданы».

Но я знал, что не стоит сейчас напоминать ей об этом. Я поднял ее и усадил в кресло.

— Подожди, принесу тебе что-нибудь выпить.

Я приготовил ей крепкий коктейль. Она отпила немного, скривилась и поставила на столик.

— Ужасный вкус! — сказала она. — Дай мне лучше сигарету.

Я прикурил сигарету и протянул ей.

— Мне так плохо, — призналась она. — Никогда еще со мной такого не случалось.

— Выпей, тебе станет лучше.

— Нет травки, а?

— Но ты ведь знаешь, что этого нельзя, Билл сказал, что это плохо для ребенка. Ты ведь не хочешь, чтобы ребенок родился наркоманом?

— Если он врач, это не значит, что он все знает, — огрызнулась она. — Или ты хочешь, чтобы твой ребенок родился алкоголиком? Думаешь, виски лучше?

Я промолчал.

— Одевайся и иди сам, я никуда не пойду. — Она взяла бокал.

— Но ведь ждут нас обоих.

— Придумай что-нибудь. Ну, что меня тошнит или что-нибудь в этом духе. Ты ведь так здорово умеешь придумывать всякие причины, чтобы не являться домой к ужину, так вот и придумай что-нибудь. — Она отпила из бокала. — К тому же я не выношу этого жирного еврея, он напоминает мне свинью.

Я уставился на нее.

— Э! Да ты и ужалить можешь!

— Да я не смогла бы его выносить, даже если б он читал проповеди в церкви Святого Фомы по воскресеньям, — сказала она. — Он хочет только использовать тебя.

— А разве все не этого хотят? — возразил я, повернувшись к зеркалу и завязывая галстук. — Может, это моя работа — быть использованным другими.

— Господи, какая чушь! Ты веришь всему этому дерьму, которое мой отец пытается вбить тебе в голову, о том, что президент телесети — слуга народа.

— Могло быть и хуже, — сказал я, надевая пиджак. — Ну что, ты одеваешься или будешь здесь сидеть весь вечер с сиськами наружу?

За круглым столом в знаменитом ресторане «21» нас было восемь. Сэм Бенджамин со своей женой Денизой, Джек Савит и его знакомая актриса Дженнифер Брэйс, шурин Сэма Роджер Коэн со своей женой, имя которой я никак не мог вспомнить, Барбара и я.

Я посмотрел на сидящих. Сэм развлекался как мог. Сейчас он показывал фокусы — брал стодолларовую бумажку, она исчезала у него в руках, а затем он находил ее сначала в декольте актрисы, потом в портсигаре Барбары. Барбара тоже, кажется, развеселилась, по крайней мере она смеялась больше всех за столом, но, может, она раньше не видела этого фокуса.

Я мысленно улыбнулся. Сэм обожал показывать всякие фокусы. Иногда мне трудно было определить, кто он на самом деле: неудавшийся фокусник, артист или торговый агент, а может быть, и то, и другое, и третье. Я и познакомился с ним примерно при таких же обстоятельствах.

Мы с Джеком как раз закончили обедать в банкетном зале «Уолдорфа» и выходили на Парк-авеню, когда увидели возле Эмпайр-Холла толпу. Затем я заметил четырех детективов из агентства Бринкса с револьверами в руках, за ними шли еще двое охранников, неся большой алюминиевый ящик с двумя огромными сверкающими замками, еще четверо охранников замыкали процессию.

— Что здесь происходит? — спросил я.

— Сейчас узнаю, — Джек быстро повернул к главному входу и спросил что-то у стоящего там человека. Спустя секунду он вернулся обратно.

— Рекламный трюк, — сказал он. — Какой-то новый продюсер пригласил прессу и всех крупных прокатчиков страны, чтобы показать, как надо продавать фильмы.

В толпе были знакомые лица. Одни из самых известных и циничных людей кинобизнеса.

— Должно быть, это чертовски хороший рекламный трюк, раз они пришли.

— Да так и есть, — кивнул Джек. — Этот парень сказал, что в том ящике миллион наличными.

— Это стоит посмотреть.

Никто не задержал нас в дверях: все не сводили глаз с ящика, который стоял теперь на столе.

Я осмотрелся. Вокруг на стенах висели плакаты, на которых было написано одно и то же:

Сэмюэль Бенджамин представляет

ИКАР

фильм стоимостью миллион долларов

Я усмехнулся про себя. По крайней мере, это прокатчик, который не собирается сдаваться перед телевидением и знает, каким языком с ними надо разговаривать. Но это было еще не все. Вокруг висели гигантские цветные плакаты, изображавшие полуголого мужчину, мускулы которого так и играли; одной рукой он прижимал к себе обнаженную девушку, а другой отбивался от многочисленных врагов. На других плакатах был изображен тот же герой, сражающийся с различными злодеями, и всегда рядом с ним была нагая красотка.

— Леди и джентльмены, — заработали акустические системы. Все устремили взгляды на сцену. Тогда-то я впервые и увидел его. Невысокого роста, в ширину такой же, как и в высоту, с черными волосами и красным, потным лицом. На нем был черный костюм и белая рубашка. — Большинство из вас не знают меня, — сказал он. — Меня зовут Сэм Бенджамин, и большинство из вас не знают моего фильма, он называется «Икар». Но я обещаю вам, — тут он вытер лицо белым платком, который и так уже был мокрым от пота, — после сегодняшнего дня вы не забудете ни того, ни другого. — Он сделал жест, и охранники подняли ящик, развернув его к выступающему. Сэмюэль Бенджамин достал из кармана огромный золотой ключ, открыл замки и отступил назад.

Охранники знали, что им следует делать. Они подняли ящик и перевернули его. Пачки купюр посыпались на стол, полетели на пол… Казалось, это никогда не прекратится. У всех вырвался непроизвольный вздох. Я наблюдал за зрителями, они были поглощены этим зрелищем. Он был прав. Они никогда не забудут его.

— Идем, — прошептал я.

Когда мы вышли в вестибюль, Джек повернулся ко мне.

— Этот парень псих. Проделывать такие шутки с миллионом долларов! А если…

Я оборвал его:

— Собери о нем все сведения.

— Ты что, серьезно?

Я кивнул.

— Никогда в жизни не говорил более серьезно.

Совершить подобный рекламный трюк мог только либо тот, кто имел все, либо тот, кто не имел ничего и отчаянно блефовал. Мне было все равно, к какой категории он относился. У этого парня были железные нервы.

То, что я узнал, лишь разожгло мое любопытство. На следующее утро я отправился к нему в контору, чтобы поглядеть, каков же он на самом деле.

У него был небольшой четырехкомнатный офис в одном из зданий Рокфеллеровского центра. Везде сновали люди, повсюду, даже в коридорах, были столы, на полу валялись бумаги. Я стоял посреди того, что, видимо, называлось приемной, и оглядывался по сторонам. Через какое-то время ко мне подошел человек, его лицо выражало озабоченность. Тогда я еще не знал, что это Роджер Коэн, шурин Сэма и его основной источник финансирования.

— Вы прокатчик или что-то продаете? — спросил он.

— Наверное, и то и другое.

— Видите ли, — хрипло сказал он, — я хотел узнать, вы покупаете, продаете или собираете налоги?

— Я покупаю, — ответил я.

На его лице появилась улыбка.

— В таком случае, проходите сюда. Мистер Бенджамин примет вас немедленно.

Сэм разговаривал по телефону, когда я вошел в кабинет. Он поднял глаза и указал мне рукой на кресло. На нем лежали бумаги, и Роджер быстро смахнул их на пол.

— Идет! — сказал Сэм в телефонную трубку. — Пятьдесят процентов расходов по прокату, а я согласен платить за рекламу до тысячи долларов в неделю.

Он положил трубку и протянул руку через стол.

— Сэм Бенджамин меня зовут.

Я пожал его руку. Рукопожатие было крепким.

— Стивен Гонт.

Он пытливо посмотрел на меня.

— Тот самый Стивен Гонт?

Я кивнул.

— И почему вы здесь? — спросил он.

— Вам нужны деньги, — сказал я, — а у нас они есть.

— Не знаю, откуда вы черпаете информацию, — сказал он быстро, — но вы ошиблись. У нас все идет прекрасно.

Я встал.

— Тогда я зря трачу ваше время.

— Минуточку, — остановил он, — не так быстро. Что у вас?

— Я хочу предложить вам двести тысяч за право показа вашего фильма по телевидению.

— Не пойдет. Если об этом узнают, все прокатчики будут бойкотировать меня.

— Деньги сейчас, — сказал я. — А о нашей сделке мы объявим через два года, к тому времени ваш фильм уже сойдет с экранов.

— Чек при вас? — он ухмыльнулся. — Потому что я должен заплатить за аренду сегодня, иначе меня вышвырнут отсюда.

 

Глава шестнадцатая

Мы отказались от машины и решили прогуляться до дома пешком, тем более что стоял теплый летний вечер. Мы не торопясь шли по Пятой авеню, заглядывая в витрины магазинов, ярко освещенных и заполненных спортивной одеждой и туристскими принадлежностями.

Я посмотрел на Барбару.

— Было не так уж и плохо? — спросил я.

— Нет, — коротко ответила она. Казалось, она погружена в свои мысли. Только когда мы свернули на Сорок девятую улицу, она снова нарушила молчание. — Почему ты так носишься с ним?

— Из-за фильмов, — пояснил я. — Он может доставать для нас хорошие художественные фильмы.

— Ну и что? — переспросила она. — Фильмов полно повсюду.

— Конечно, — ответил я. — Но надолго ли хватит этих запасов? Телевидение за одну неделю использует фильмов больше, чем какая-нибудь голливудская студия создает за несколько лет.

— А почему бы тебе самому не заняться съемками фильмов?

— Мы этим и займемся. В свое время. Сейчас наше финансовое положение не позволяет этого. И пока мы на рынке, я хотел бы защитить себя от высоких цен.

— А почему ты думаешь, что он будет продавать тебе фильмы дешевле? Это не тот тип.

Я с уважением посмотрел на нее. Не зря она была дочерью Спенсера Синклера.

— Точно, — согласился я, — но он нуждается в нас. Он тщеславен и хочет создать свою собственную кинокомпанию. И мы ему в этом поможем. Это будет выгодно и ему, и нам.

Мы как раз подошли к дому, вошли в холл и остановились у лифта. Барбара хотела что-то сказать, но, взглянув на лифтера, передумала.

Войдя в квартиру, она сразу же опустилась в кресло.

— Слава Богу, что у нас здесь кондиционированный воздух. Можешь себе представить, как мне жарко с моим весом.

— Ты что-то хотела сказать в лифте, но потом передумала.

— А! — Она закурила. — Я хотела сказать, что на твоем месте я бы не стала ему доверять.

— А почему ты так думаешь?

— Да так. Мне не нравится, как он себя ведет. — Она затянулась, положила сигарету в пепельницу. — У всего какой-то не тот вкус.

— Что ты имеешь в виду?

— Во-первых, в нем нет верности, — сказала она уверенно. — Взять хотя бы его отношение к шурину, Роджеру. Когда мы виделись с ним в первый раз, он относился к Роджеру как к своему партнеру: Роджер то, Роджер сё, Роджер, как ты думаешь? Тогда-то я не понимала, а узнала позже, что Роджер финансировал его все эти годы.

— Ну и..?

— Ты видел, как он относился к нему сегодня? — спросила она. — Будто Роджер его слуга или вообще ничто. Едва он добился минимального успеха, как уже начал относиться к Роджеру с презрением. Стоило только Роджеру открыть рот, Сэм тут же обрывал его. И тот сидел как оплеванный.

— Просто у Сэма было хорошее настроение, — возразил я. — Нужно же ему было немножко повоображать. Не всякая картина приносит доход в три миллиона долларов за двенадцать недель.

— Конечно, — согласилась она. — Но не за счет человека, который полжизни поддерживал тебя.

— Думаю, что он не хотел ничего плохого, — сказал я. — Ты видела, какой «линкольн» он купил Роджеру?

— Да, видела. Но интересно, заплатил ли он Роджеру все деньги, которые должен ему? — Она тяжело поднялась на ноги. — Я вся такая липкая и потная. Пойду приму душ и лягу спать.

Я думал, на этом все и закончилось. Но когда, спустя два часа, я лег в постель, Барбара еще не спала и смотрела телевизор.

— И все же я его недолюбливаю, — проворчала она.

Я уже забыл о нашем разговоре. Весь вечер я провел в гостиной, переключая каналы телевизора.

— О ком ты? — не понял я.

— О Сэме, — ответила Барбара. Она повернулась ко мне спиной. — Помассируй мне спину.

Круговыми движениями я начал поглаживать ее по спине.

— Так?

— Чуть-чуть ниже.

Я сделал, как она просила.

— Так лучше. — Она на секунду замолчала, затем продолжила: — Ты видел, как он вытаскивал стодолларовый банкнот из декольте этой актрисы? Он так далеко засунул руку, что мне показалось, он и грудь ее вытащит наружу, хотя она и не старалась скрыть ее от кого-либо.

Я рассмеялся.

— Если его интересовала грудь, он попал не по адресу!

— Ты тоже туда смотрел, я видела выражение твоего лица. Да и все вы хороши! Вам всем хотелось бы потрахаться с ней, я же видела это.

— Ты просто ревнуешь.

— Еще бы мне не ревновать! Или ты думаешь, что мне должно нравиться, как эти маленькие сучки тычут тебе своими сиськами прямо в лицо, чтобы ты их трахнул? Я не сумасшедшая!

— Меня это не интересует, — сказал я. — К тому же она хотела соблазнить не меня, а Сэма.

Барбара внезапно захихикала.

— Как все это смешно! Он такой грубый, вульгарный. Был момент, когда он думал, что никто не видит, взял ее руку под столом и положил себе на член. По выражению его лица я думала, что он сейчас кончит.

Я засмеялся, продолжая массировать ей спину.

— Ну что ж, неплохо.

Она замолчала, и я хотел убрать свою руку.

— Не останавливайся. Меня это начинает заводить.

— А как, ты думаешь, я должен чувствовать себя? — поинтересовался я.

Она повернулась и положила свою руку мне между ног.

— Эй! — воскликнула она и целиком повернулась ко мне.

— Не шевелись, — попросил я, беря ее за бедра и поворачивая к себе спиной. Я даже не почувствовал, как вошел в нее.

Она застонала.

— Я дышать не могу. Ты мне прямо до горла достаешь.

Я засмеялся и обхватил ладонями ее грудь, затем склонился к ее плечу и языком провел по щеке. Ее напряженные ягодицы терлись о меня. На экране телевизора появилось новое изображение, и я невольно посмотрел туда.

В этот момент она повернула ко мне лицо.

— Черт возьми! Я так и знала, что когда-нибудь это случится, — сказала она. Но сказала это беззлобно, с удовлетворением в голосе, не прекращая попыток помочь мне войти еще глубже. — Я знала, что ты найдешь способ заниматься любовью и работой одновременно.

Я встал с постели и выключил телевизор. Когда я лег обратно, Барбара положила голову мне на плечо.

— Тебе было хорошо? — спросила она.

— Да.

— А то, что я сейчас стала больше?

— Ничего страшного.

Она подняла голову и посмотрела на меня.

— У меня там все, как раньше? Я имею в виду, я не стана шире или…

— Там все стало лучше, — сказал я. — Гораздо плотнее, гораздо горячее и гораздо влажнее.

— Я рада, — она снова опустила голову мне на плечо. — Прости, что я такая зануда, но в последние несколько недель меня все раздражает. Ты поздно возвращаешься с работы, я не могу ходить нормально, такая жара, такой шум в городе. Даже кондиционер не спасает. Если бы я только могла дышать свежим воздухом!

— Нет ничего легче, — перебил я.

— В городе-то? — спросила она. — И куда ты собираешься меня повести? В Центральный парк?

— А не лучше ли поехать в Кейп? — предложил я. — Тетушка Пру будет рада тебя видеть, и тебе будет не так скучно, там всегда что-нибудь происходит.

— А ты?

— Я буду приезжать туда на выходные.

Внезапно мне захотелось, чтобы она поехала туда. Все стало бы значительно проще.

— Я все равно работаю всю неделю и тебя практически не вижу. А так, по крайней мере, мы сможем хоть немного понежиться на солнце.

Но я ошибся. Первые выходные после ее отъезда я провел в Калифорнии. Второй уикенд просидел в офисе, готовя годовой отчет к собранию акционеров, которое должно было состояться в понедельник. А к третьим выходным было уже слишком поздно.

 

Глава семнадцатая

Я только что начал совещание с менеджерами из отдела продаж, когда Фогерти вошла в кабинет.

— Я знаю, что вы просили не соединять вас ни с кем, но это ваша тетя звонит из Рокпорта. Она говорит, что это очень важно.

Я взял телефонную трубку, но не успел сказать ни слова, как тетя Пру начала говорить:

— Барбара больна, Стивен. Я думаю, тебе лучше немедленно приехать.

Во мне все перевернулось.

— Что с ней случилось?

— Мы пока не знаем. Я, как всегда, принесла ей завтрак и нашла ее на полу в луже крови.

— Сейчас с ней все в порядке?

— Ее увезли в больницу, — ответила тетя. В голосе ее звучали слезы. — Приезжай как можно скорее!

В трубке раздались гудки отбоя. Я посмотрел на Фогерти. Я не сказал ни слова, но она все прочитала на моем лице и подняла телефонную трубку. Через два часа я был уже в самолете.

Тетя Пру сидела в приемном покое больницы, когда я вошел туда.

— Ну, как она? — спросил я.

— Барбара потеряла ребенка, — ответила тетя Пру глухим голосом.

— Да плевать я хотел на ребенка! — прямо-таки заорал я. — Как она себя чувствует?

— Я не знаю. Она все еще в операционной.

Я прошел по коридору к посту медсестры.

— Я Гонт, — сказал я. — Я хочу узнать, что с моей женой, ее привезли сюда несколько часов назад.

— Минуточку, мистер Гонт, сейчас я узнаю. — Медсестра подняла телефонную трубку и набрала номер. — Сообщите мне о новой больной, миссис Гонт. — Она послушала несколько секунд и кивнула, затем нажала на рычаг и снова набрала какой-то номер. Посмотрев на меня, она пояснила: — Я звоню в операционную.

Ей ответили.

— Я бы хотела узнать, что там с миссис Гонт? — сказала она в телефонную трубку. — Здесь ее муж. — Она послушала, потом положила трубку и подошла ко мне. — Ее сейчас отвезут в палату, — сказала она профессионально-успокаивающим голосом, который абсолютно на меня не подействовал. — Если вы вернетесь в приемный покой, мистер Гонт, доктор Райэн выйдет к вам.

— Спасибо, — я вернулся к тете Пру.

Через пятнадцать минут к нам вышел врач. Он был знаком с тетей Пру. Он был молод, но лицо было серое и уставшее, а глаза покраснели от напряжения. Он не стал терять времени зря.

— Если вы пройдете со мной, мистер Гонт, я вам все расскажу по пути. — Мы пошли по коридору к лифту. Он нажал на кнопку, и кабина стала медленно подниматься, как это бывает только в больницах. — Состояние вашей жены тревожное, — сказал он ровным голосом. — Когда мы ее обнаружили, она потеряла очень много крови. Очевидно, кровотечение началось ночью, но она проснулась, только когда начал выходить плод. Видимо, она попыталась встать с постели, чтобы позвать на помощь, но от слабости потеряла сознание. Думаю, она пролежала не меньше трех часов, пока ее обнаружили. Просто чудо, что она была еще жива.

Двери лифта открылись, и мы проследовали к палате.

— Какие у нее шансы? — спросил я каким-то чужим голосом.

— Мы делаем все, что можем. Мы перелили ей почти всю кровь. — Он посмотрел мне в глаза. — Я взял на себя смелость вызвать священника, думал, что она католичка.

— Нет, она принадлежит к англиканской церкви. — Я вошел в комнату.

Медсестра, стоявшая возле кровати, обернулась и, увидев нас, отошла в сторону. Я посмотрел на Барбару. Одна трубка от капельницы тянулась к вене на руке, другая к носу. Лицо Барбары было совершенно белым, таких бледных я никогда еще не видел. Подойдя к кровати, я взял Барбару за руку. Через какое-то время она почувствовала мое присутствие, ее веки дрогнули, глаза открылись, губы разжались, но я не услышал ни звука.

Я наклонился к ней.

— Не пытайся говорить, Барбара, — сказал я. — Все будет хорошо.

Ее глаза смотрели на меня, и снова меня поразила голубоватая белизна ее кожи.

— Стив, — еле слышно прошептала она, — мне так жалко ребенка.

— Ничего страшного, — утешил я, — у нас еще будут дети.

Она пытливо вглядывалась в меня.

— Ты действительно так думаешь?

— Конечно! — я постарался улыбнуться. — Как только ты выйдешь отсюда.

На ее лице появилась слабая улыбка.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Я люблю тебя, — сказал я. Она тихонько вздохнула, и губы ее приоткрылись. — Я всегда любил тебя, ты ведь это знаешь.

Но она уже не слышала меня. Я не понял, что она умерла, пока не подошел доктор и осторожно не вынул ее руку из моей.

* * *

После похорон я вернулся в квартиру и закрыл все двери. Я никого не хотел ни видеть, ни слышать.

Первые несколько дней мне пытались дозвониться по телефону, но я не отвечал на звонки. И никому не открывал дверь. На третий день уже никто не звонил, — даже из офиса, все поняли, что это бесполезно.

Я, как бесплотный дух, бродил по квартире. Она была еще здесь. Везде. Запах ее духов в постели, ее одежда в шкафу, ее косметика на полке в ванной.

Телевизор был все время включен, но я даже не смотрел на него. На третий день в нем перегорел предохранитель, но я не обратил на это внимания. Теперь вокруг была тишина. Мертвая тишина. Как в могиле. Как там, где сейчас была Барбара.

На четвертый день раздался звонок в дверь. Я сидел в кресле. Кто бы там ни был, пусть убирается к чертям. Но звонок звонил и звонил не переставая.

Я встал.

— Кто там? — спросил я через закрытую дверь.

— Сэм Бенджамин, — ответил голос.

— Проваливай! — заорал я. — Я никого не хочу видеть!

— Мне надо повидаться с тобой! — закричал он. — Открой эту чертову дверь, иначе я ее выломаю!

Я открыл дверь.

— Ну вот, ты меня увидел, — произнес я и хотел снова закрыть ее.

Но он подставил ногу и всем весом навалился на дверь. Я отступил в сторону.

Отдуваясь, Сэм вошел в квартиру.

— Так-то лучше, — сказал он, закрывая за собой дверь.

— Что тебе надо? — спросил я.

Он посмотрел на меня.

— Пора тебе выбираться отсюда.

Я отошел от него и вернулся в кресло.

— Почему бы тебе не оставить меня в покое?

— Так бы и надо было поступить. Какое я имею к тебе отношение?

— Это правильно, — кивнул я.

— Но ты мне все еще нужен, — сказал он.

— Именно так Барбара и говорила про тебя.

— Правда? — Он удивленно посмотрел на меня. — Она была умней, чем я думал. — Сэм подошел к кухонному столу и посмотрел на грязные тарелки. — Когда ты ел в последний раз?

Я пожал плечами.

— Не помню. Когда я голоден, я звоню вниз, и мне приносят что-нибудь поесть.

— Выпить-то у тебя есть что-нибудь?

— Там, в баре, — махнул я рукой. — Наливай себе сам.

Он подошел к бару, вытащил оттуда бутылку скотча и налил до краев два бокала. Затем подошел ко мне.

— Вот, возьми, тебе надо выпить.

— Мне ничего не надо.

Он поставил мой бокал на стол, а сам стал задумчиво потягивать виски, расхаживая по квартире, Через несколько минут я услышал, как он ходит по спальне, потом все стихло. Я смотрел на стоящий на столе бокал с виски и полностью игнорировал Сэма.

Или пытался игнорировать. Но, когда спустя пятнадцать минут он так и не вышел из спальни, я пошел за ним.

На полу лежал ворох одежды. Сэм вытащил из шкафа еще охапку и бросил ее сверху. Заметив меня, он остановился.

— Какого черта ты здесь делаешь?! — заорал я. — Это же вещи Барбары!

— Я знаю, — сказал он, отдуваясь. — Зачем они теперь тебе нужны? Или ты сам собираешься их носить?

Я начал запихивать все обратно в шкаф. Он вырвал вещи из моих рук и с удивительной силой оттолкнул меня. Я набросился на него, но он схватил меня за запястья и крепко держал.

— Она умерла! — резко сказал он. — Она умерла, и ты должен примириться с этим. Она умерла, и обратно ее не вернешь. Прекрати сам лезть в могилу.

— Я убил ее! — закричал я. — Если бы я не отослал ее в Рокпорт, она была бы жива! Она бы не была одна, когда это случилось!

— Это случилось бы так или иначе, — произнес он тихо. — Каждый умирает в свое время.

— Все-то ты знаешь! — горько заметил я. — Вы, евреи, все знаете! Даже о смерти.

— Да, даже о смерти, — ласково сказал он и отпустил мои руки. — Мы, евреи, шесть тысяч лет живем со смертью, мы научились жить с нею рядом, нам пришлось это сделать.

— Ну и как же вы справляетесь с ней?

— Мы плачем, — сказал он.

— Я забыл, как это делается. Последний раз я плакал, когда был маленьким. Теперь я большой.

— Попробуй поплакать. Это поможет.

— Тебе придется помочь мне, — грубо сказал я.

— Я помогу. — Сэм посмотрел вокруг, взял из шкафа шляпу и надел на голову. Затем встал передо мной.

Я уставился на него. Шляпа была слишком маленькой для его головы, лицо покрыто каплями пота, даже очки запотели. Это выглядело смешно, и я едва не рассмеялся. Но что-то меня остановило.

— На каждых похоронах и раз в году, в День поминовения, мы молимся о всех умерших. Этот обычай называется Каддиш.

— И вы плачете? — спросил я.

— Это всегда помогает, — кивнул он. — Потому что это плач не только о наших умерших близких, но и плач обо всех умерших во все времена.

Он взял меня за руку.

— А теперь повторяй за мной: Yisgadal, v’yiskadash… — Он подождал, пока я повторю за ним эти слова: — Yisgadal, v’yiskadash…

Я увидел, как за стеклами очков на глазах у него появились слезы. Он открыл рот, чтобы говорить, но его голос задрожал.

— Sh’may rabbo…

Я почувствовал, как слезы брызнули из моих глаз. Я поднял руки и закрыл ими лицо.

— Барбара! — зарыдал я.

Я плакал.

Я плакал.

Я плакал.