Глава 1

Колокола на высоком шпиле церкви Святой Терезы прозвонили восемь часов, утреннюю мессу. Дети, выстроившись в колонну по два, ждали начала занятий. Только что спустились сестры. За мгновение до их прихода во дворе стоял сильный шум, но сейчас царила тишина. Мы вошли в школу и поднялись по винтовой лестнице в классные комнаты. Мальчики сидели на одной стороне, а девочки — на другой.

— Начнем день с молитвы, дети мои, — сказала сестра Анна.

Мы сложили руки на партах и склонили головы. Я не упустил возможности бросить шарик из жеваной бумаги в Джерри Коуэна. Шарик прилип к его шее. Это было так смешно, что я чуть не покатился со смеху. Когда молитва закончилась, Джерри огляделся по сторонам, но я притворился, что читаю учебник.

— Фрэнсис! — обратилась ко мне сестра Анна.

Я виновато встал. На какую-то долю секунды мне стало страшно, что она все заметила, но сестра лишь попросила написать на доске день и число. Я вышел к доске, взял из ящика огромный кусок мела и вывел большими буквами: «Пятница, 6 июня 1926 года».

Потом повернулся к учительнице.

— Хорошо, Фрэнсис. Садись.

Душное и жаркое утро тянулось ужасно медленно. Еще несколько недель, и начнутся каникулы. В школу я ходил, как на каторгу. В свои тринадцать я был выше и крепче большинства ребят. Летом Джимми Кеуф обещал мне работу. Я должен буду собирать ставки на скачки и смогу зашибать кучу бабок, может, даже баков десять в неделю. Плевать я хотел на эту школу!

Во время обеда, когда другие дети побегут домой, я поднимусь в столовую приюта, где питались мы, дети-сироты. Наш обед состоял из стакана молока, сэндвича и маленького пирожного. Возможно, мы даже питались лучше большинства детей, живущих по соседству. После обеда возвращались в школу. Во второй половине дня заниматься было особенно тяжело.

Господи, какая жара! Можно, конечно, сбегать искупаться в доках на Пятьдесят четвертую улицу, но я вспомнил недавний скандал.

По-моему, я установил мировой рекорд по прогулам, ставя его шесть недель подряд. Я научился перехватывать письма, в которых сестры из школы жаловались брату Бернарду на мои прогулы. Брат Бернард руководил приютом Святой Терезы. Я сам писал им, что плохо себя чувствую, и подделывал его подпись. Это продолжалось до тех пор, пока одна из сестер не пришла в приют и не узнала правду. В тот вечер я вернулся после напряженного дня, проведенного в кинотеатрах. Я посмотрел целых четыре фильма. В холле меня ждали сестра Анна и брат Бернард.

— Вот он, негодяй! — вскричал брат Бернард и угрожающе двинулся ко мне. — Сейчас я ему покажу, как болеть. Где ты шлялся? — Чем больше он злился, тем сильнее в его речи слышался валлийский акцент. В конце даже трудно было понять, что он говорит.

— Работал, — ответил я.

— Работал? Ах ты лгун! — Он ударил меня по лицу, и моя рука метнулась к щеке.

— Фрэнсис, Фрэнсис, как ты мог это сделать? — печально поинтересовалась сестра Анна. — Я так на тебя надеялась.

Я не ответил. Брат Бернард ударил меня еще раз.

— Отвечай учительнице!

Я сердито посмотрел на них, из меня сами собой полились гневные слова:

— Мне надоело все это... надоела школа, надоел сиротский приют! Здесь хуже, чем в тюрьме. У заключенных в тюрьме даже больше свободы, чем у меня! Что я сделал, чтобы меня упрятали за решетку и запирали на ночь? В Библии говорится, что правда дарит свободу. Вы учили меня любить Господа, потому что он так много нам дал! Вы начинали каждый день с благодарных молитв. Вы благодарили его за то, что мы родились в тюрьме! — Моя грудь судорожно вздымалась и я почти плакал.

В уголках глаз сестры Анны заблестели слезы, даже брат Бернард замолчал. Сестра Анна обняла меня и прижала к себе.

—Бедный Фрэнсис! Неужели ты не понимаешь, что мы хотим помочь тебе? — спокойно проговорила она. — Ты поступил плохо, очень плохо!

Я зашевелился в ее объятиях. Попытался поднять руки и вытереть глаза, но руки запутались в платье и каким-то образом очутились на груди сестры Анны. Я затаил дыхание. Она стояла спиной к брату Бернарду, и он не мог видеть, что я делаю. Сестра Анна смутилась. Я невинно смотрел ей в лицо.

— Ты должен дать слово, что никогда больше не будешь этого делать, — строго сказала она.

Интересно, что она имеет в виду: прогулы или?..

— Обещаю.

Когда сестра Анна повернулась к брату Бернарду, на ее бледном лбу блестели капли пота.

— Фрэнсис уже достаточно наказан, брат. Теперь он будет вести себя хорошо. Он дал слово. Я пойду молиться за спасение его души. — Она отвернулась от брата Бернарда и направилась к двери.

Несколько секунд брат Бернард молча смотрел на меня, затем пошел в столовую.

— Иди поужинай.

Я был большим парнем и все понимал. Сегодня я решил не идти купаться и вернулся в школу мучить сестру Анну. По ее взглядам я понял, что она не забыла тот вечер в приюте. Тогда я осознал, что сестры тоже женщины.

Когда я вернулся в школьный двор, еще была большая перемена. У ворот проходила шумная игра в мяч. Я увлекся и очнулся, только оказавшись на земле. Один парень подставил ногу, а Джерри Коуэн толкнул. Джерри расхохотался.

— Что смешного, черт побери? — рассердился я.

— Это тебе за шарик. Думал, я не заметил? — продолжал хохотать он.

— О'кей, — произнес я, вставая. — Квиты. Мы сели на бордюр и принялись наблюдать за игрой. Так мы и сидели до начала занятий — Джерри Коуэн и я, сын мэра Нью-Йорка и сирота из приюта Святой Терезы, которые милостью Божьей ходили в одну приходскую школу и были близкими друзьями.

 

Глава 2

Сколько себя помню, всегда жил в приюте. Жизнь там не такая уж и плохая, как все думают. Нас хорошо кормили, одевали и учили. Меня не очень беспокоило отсутствие родительской ласки. Среди других черт характера я был щедро наделен самостоятельностью и независимостью, которые большинство детей приобретают значительно позже.

Я вечно где-то подрабатывал и занимал деньги другим ребятам, которые по идее должны были занимать мне. Я знал, когда им выдают деньги на карманные расходы, и всегда возвращал свои бабки. Около двух недель назад я занял двадцать центов Питеру Санперо. Раз он просто смылся, потом ответил, что на мели, но сегодня я собирался вернуть свои двадцать центов.

После занятий я остановил Пита и двух его приятелей на школьном дворе.

— Эй, Пит, как насчет моих двадцати центов? — поинтересовался я.

Питер считал себя крутым парнем и думал, что знает ответы на все вопросы. Он был чуть ниже меня, но значительно шире в плечах и тяжелее.

— А что насчет твоих двадцати центов? — издевательски переспросил он.

— Я хочу получить их. Я занял тебе бабки, а не подарил.

— Да пошел ты со своими двадцатью центами! — прогнусавил Санперо и повернулся к друзьям. — Знаете, чего я терпеть не могу в этих сиротках из приюта? Мы содержим для них школу, а они ведут себя словно хозяева. Я тебе отдам твои двадцать центов, когда захочу и когда они у меня будут!

Я начал злиться, но не потому, что меня обозвали сироткой. Плевать! Меня часто называли сиротой. Я не был похож на Маккрери, который очень переживал, когда его обзывали сироткой. Брат Бернард часто говорил: «Дети, вы самые счастливые! Все мы Божьи дети, но вас Господь любит больше всех, потому что он единственный ваш родитель». Нет, когда меня называли сиротой, я не злился. Но я никому не собирался позволять водить себя за нос.

Я бросился на Питера Санперо. Он сделал шаг в сторону и заехал мне в челюсть. Я упал.

— Ах, ты вшивый итальяшка!

Он бросился на меня сверху и ударил кулаком в лицо. Я почувствовал, как из носа потекла кровь, и двинул Питу коленом в пах. Его лицо побелело, и он начал сползать с меня. Я освободил одну руку и ударил его по шее прямо под подбородком. Он скатился с меня и замер. Питер держался одной рукой за пах, а другой за бок и тихо стонал.

Я встал и нагнулся над ним. Кровь из разбитого носа капала прямо ему на рубашку. Достал из кармана горсть мелочи, отсчитал двадцать центов и показал его друзьям.

— Видите, я беру только свои двадцать центов? Если хотите, с вами будет то же самое, что с ним!

Они молча смотрели, как я пошел, вытирая кровь из носа, потом подняли своего друга.

Я отправился в бильярдную Джимми Кеуфа. Кеуф в зеленых очках сидел за стойкой.

— Что стряслось, малыш? — рассмеялся он.

— Ничего особенного, мистер Кеуф, — гордо ответил я. — Просто один тип подумал, что может не вернуть мне долг, но он ошибся.

— Молодец, Фрэнки. Никогда не позволяй водить себя за нос. Как только ты это сделаешь, тебе крышка! Пойди умойся и подмети здесь. — Я слышал, как он сказал кому-то: — Когда-нибудь этот парень добьется многого. Ему только тринадцать, а он уже собирает ставки лучше меня.

В туалете воняло табаком и мочой. Я встал на унитаз и открыл окно. Затем вымыл руки и лицо и вытерся концом рубашки. Вернувшись в бильярдную, принялся за работу.

Работа у Кеуфа являлась самым радостным моментом моего дня. Начинал я с уборки. В комнате стояли восемь бильярдных столов, из-под которых я должен был выметать мусор. Затем очень аккуратно, чтобы не повредить фетр, чистил столы щеткой и натирал дерево до блеска. После этого готовил холодное пиво и содовую. Это было время сухого закона, и пиво хранилось в подвале. Когда кто-нибудь из посетителей хотел выпить, он обращался к Кеуфу, а если тот был занят, то посылал вниз меня. Иногда Джимми держал пару бутылок под стойкой.

Около четырех по телефону начинали сообщать результаты скачек, и я записывал их на черной доске, стоящей в углу. Еще я собирал шары и выполнял поручения посетителей. Например, иногда бегал за сэндвичами. Под рукой всегда старался держать ящик со щетками на случай, если кто-нибудь захочет почистить обувь.

За эту работу я обычно получал три бака в неделю, а вместе с чаевыми выходило от шести до восьми. Когда начнутся каникулы, Джимми обещал отправить меня собирать мелкие ставки. Он сказал, что на этом можно иметь десять-пятнадцать баков в неделю. В полседьмого мистер Кеуф передавал мне все записки со ставками, и я садился за подсчеты. К семи бежал на ужин в приют, а после уж — а возвращался еще на час-другой. Джимми Кеуф почему-то никогда не разрешал мне оставаться в бильярдной допоздна.

На следующий день вместо Питера Санперо в школу пришла его мать. Она разговаривала с сестрой Анной, бросая в мою сторону уничтожающие взгляды. Сестра Анна отослала ее к старшей сестре. Минут через двадцать из канцелярии пришла секретарша.

— Урок будет вести Мэри Петере, — сообщила сестра Анна. — Фрэнсис, пошли.

Мы отправились в кабинет старшей сестры. Там уже сидели брат Бернард, старшая сестра и миссис Сан-перо.

— Если вы не можете контролировать таких хулиганов, отошлите их туда, где им место... — Миссис Санперо замолчала, увидев меня.

— Иди сюда, Фрэнсис, — велела старшая сестра.

Я подошел.

— Ты знаешь, что мне сейчас о тебе рассказали? Что ты подрался с Питером и сильно его избил. Почему ты это сделал? — почти ласково поинтересовалась старшая сестра.

— Он занял у меня двадцать центов и не хотел отдавать. И еще он обозвал меня сироткой. — Я знал, что старшая сестра не любит, когда нас обзывали.

— Фрэнсис, ты должен научиться контролировать свои эмоции. Слова не приносят никакого вреда. Вспомни, Иисус велел подставлять правую щеку, когда тебя бьют по левой. Я хочу, чтобы ты извинился перед миссис Санперо.

Извинение мне ничего не стоило, поэтому я подошел к ней и сказал:

— Извините, миссис Санперо. Я не хотел драться с Питом.

Мать Пита промолчала. Я вернулся к старшей сестре.

— Фрэнсис, в качестве наказания я попросила брата Бернарда не выпускать тебя из приюта после занятий следующие две недели, — сообщила она.

— Две недели! — растерялся я. — Вы не можете это сделать... не можете.

— Почему это не можем? — грозно переспросил брат Бернард.

— Потому что Джимми Кеуф возьмет на мое место кого-нибудь другого, — объяснил я.

— Значит, ты работаешь у, Кеуфа, — произнесшей, кивая головой. — А скажи мне, пожалуйста, чем ты там занимаешься?

— Убираю и бегаю по поручениям.

— Убираешь, значит? Ничего, у нас тоже найдется уборка!

— Возвращайся в класс, — сказала старшая сестра.

— Пойдем, Фрэнсис, — позвала меня сестра Анна.

Мы молча вышли. На лестнице она остановилась и взяла меня за руку. Сестра Анна стояла на две ступеньки ниже, и наши лица находились на одном уровне.

— Не расстраивайся, Фрэнсис. — Ее глаза смотрели прямо в мои. — Все будет в порядке.

Я импульсивно поцеловал ее руку.

— Я люблю вас, — горячо пробормотал я. — Вы единственный справедливый человек, который понимает меня. Я люблю вас!

Она сжала мою руку и поднялась ко мне. В глазах сестры Анны заблестели слезы.

— Бедный ребенок, — прошептала она и поцеловала меня в губы.

В ту же секунду сестра Анна поняла, что я уже не ребенок, что я оставил детство далеко позади. Она выпрямилась и резко вздохнула. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза, затем она отвернулась, нагнула голову, и мы пошли в класс.

 

Глава 3

Обманывать брата Бернарда оказалось нетрудно, и через два-три дня я легко научился это делать. Я просто говорил ему после ужина, что иду спать, а сам выбирался на улицу через окно спальни. Ночью возвращался таким же способом, и все было в порядке.

В один из этих дней я познакомился с Силком Феннелли.

Мистера Феннелли знали все в нашем районе. Он занимался всем: выпивкой, азартными играми, тотализатором, рэкетом. Его очень уважали и боялись. Я видел его иногда мельком, когда он заглядывал к Кеуфу по делам. Феннелли всегда приводил с собой своих парней. Он был крут, жесток и отличался острым умом. Силк не боялся ни Бога, ни черта! Он стал моим кумиром.

Иногда, рано придя в бильярдную, я брал ящик со щетками и выходил на улицу подработать. В тот день я зашел в спикизи на углу Бродвея и Шестьдесят пятой улицы. В спикизи всегда можно было найти клиентов.

С предложением почистить обувь я принялся обходить посетителей.

— Убирайся, — заорал толстый бармен, на лысом черепе которого сверкали капли пота. — Сколько раз вам повторять — не приставайте к посетителям? Пошел вон, пока я тебя не вышвырнул!

Я молча направился к двери. Какой-то тип выставил ногу, и я упал на колени. Ящик слетел с плеча. Банки с кремом разбились о кафельный пол, и вокруг расплылись черные и коричневые пятна. Несколько секунд я растерянно стоял на коленях, пока вокруг расползался крем.

Внезапно меня подняла с пола жирная, похожая на свиной окорок, рука. Бармен крепко держал меня за шиворот.

— Пошел отсюда! — бушевал он. — Пока я тебя не... — Он так разозлился, что начал заикаться. Толстяк, брызгая слюной, поволок меня к двери.

У самой двери я очнулся и вырвался.

— Отдайте ящик! — закричал я. — Я хочу забрать свой ящик!

— Пошел! Убирайся! Я отучу тебя совать сюда свой нос! Чтобы я тебя здесь больше не видел!

— Не уйду без ящика! — Я прошмыгнул под его рукой и начал собирать и заталкивать в ящик щетки, банки и тряпки.

Бармен схватил меня, когда я начал уже вставать, и ударил наотмашь по лицу. В ушах зазвенело.

— Я вас, гадов, отучу шляться по барам! — прорычал толстяк. Он опять ударил меня и схватил за шею, да так крепко, что я не мог пошевелиться.

Я безуспешно попытался лягнуть его.

— Отпусти его, Тони, я хочу почистить обувь, — раздался спокойный размеренный голос из одной из кабин.

Мы оба повернулись. Одна рука бармена застыла в воздухе, а другая — по-прежнему держала меня за шиворот. Я даже не знал, кто из нас двоих больше удивлен. В кабине сидел стройный, приятной наружности мужчина лет тридцати пяти-сорока. Одна его рука с полусжатыми пальцами лежала на столе, другая игралась перочинным ножиком на цепочке, прикрепленной к жилету. На нем был темно-серый костюм, элегантная шляпа и лакированные черные туфли. Полузакрытые серые глаза пристально смотрели на нас, над красивыми губами темнела тоненькая ниточка усов. Белые, сверкающие зубы и орлиные черты лица завершали портрет Силка Феннелли.

— Хорошо, мистер Феннелли, — пробормотал толстяк, откашливаясь. Он отпустил меня и вернулся к стойке.

Я вытер лицо рукавом и поплелся к кабине, волоча по полу ящик. С Феннелли сидели еще двое, молодой, хорошо одетый мужчина и красивая женщина.

— Я не могу почистить вам обувь, мистер, — сообщил я.

— Почему? — удивился Силк Феннелли.

— Весь черный крем вывалился на пол.

Он вытащил из бумажника пятидолларовую банкноту, протянул мне и сказал:

— Тогда сбегай и купи!

Я взглянул на бумажку, потом на Силка и, не сказав ни слова, бросился к двери. Помощник бармена уже начал мыть пол. Выбегая из бара, я услышал слова спутника Феннелли:

— Пятьдесят против ста, что он не вернется, Силк.

— Заметано, — рассмеялся Силк.

— По-моему, он в первый раз видит столько денег, — улыбнулась дама.

— Вероятно, ты права, — согласился Силк Феннелли. — Я в его возрасте тоже не видел таких денег.

Дальнейшего разговора я не слышал. Когда я вернулся, они уже ели. Я положил сдачу на стол и сказал:

— Извините, что заставил вас ждать, но в магазине не оказалось сдачи, и мне пришлось разменять пятерку.

Я опустился на колени и начал чистить его туфли. Молодой человек достал из бумажника несколько купюр и протянул Силку, который взял их, даже не пересчитав.

— Это тебе урок. Не спорь со знатоком.

Я закончил чистить один башмак и постучал по нему, чтобы мистер Феннелли поменял ноги. Он поставил на ящик другую ногу и спросил:

— Как тебя зовут, сынок?

— Фрэнсис Кейн. Можете называть меня Фрэнки. Все друзья зовут меня Фрэнки.

— Значит, я твой друг, сынок? Будь осторожнее. Дружбу нельзя так легко заслужить. Это очень серьезное дело.

— Не пойму, о чем вы говорите, — смутился я. — По-моему, вы хороший человек. — Я закончил чистить и встал.

Спутник Феннелли и женщина тоже поднялись.

— Нам пора, Силк. До встречи.

— Пока! — попрощался мистер Феннелли, вставая.

Когда они ушли, я поинтересовался:

— Ну что, мистер Феннелли, получили?

— Что ты имеешь в виду?

— Пари. Я все слышал. Он заплатил?

— Так ты все слышал, значит! — рассмеялся Силк Феннелли.

— Да, я не дурак. Я прекрасно знаю, что к чему.

— Ну-ка присядь, — мистер Феннелли опять рассмеялся. — Съешь сэндвич. Откуда ты такой сообразительный взялся?

— Из сиротского приюта Святой Терезы.

— О'кей, итак ты знаешь, что к чему, — сказал он мне, как равному. — Что-то мне твое лицо кажется знакомым. Где я тебя мог видеть? В одной из игральных комнат?

Он говорил о нескольких магазинчиках в нашем районе, которые превратил в детские игральные комнаты. Все говорили, что мистер Феннелли сделал большое дело, что теперь дети не будут болтаться на улице. В этих заведениях стояли всевозможные бесплатные игры, и те, в которых необходимо было думать, и те, в которых требовалась удача. В других местах эти игры стоили от десяти центов до четвертака. После определенного возраста дети должны были платить, но все считали, что мистер Феннелли сделал большое дело. Он был большой шишкой, и жители района уважали его за благотворительность.

— Нет, — ответил я. — Я работаю у Джимми Кеуфа.

Силк Феннелли подозвал официанта, и я заказал ростбиф и стакан пива.

— Ты еще слишком молод, чтобы пить пиво, — заметил Феннелли и велел принести содовую.

Он наблюдал за мной. Я ел быстро и уже через несколько минут закончил.

— Спасибо, мистер Феннелли, — поблагодарил я, вставая.

— О'кей, малыш, — улыбнулся он. — Я когда-то чистил обувь, как и ты. — Он достал пачку банкнот и протянул одну мне.

— Спасибо, сэр, — с жаром поблагодарил я, увидев, что это пятерка. Такие люди, как мистер Феннелли, любят, когда их благодарят. Им это доставляет большое удовольствие, а мне ничего не стоит. Я знал, что с Силком Феннелли следует вести себя вежливо. Поэтому я поблагодарил, его еще раз и вышел на улицу.

На углу околачивался Рей Каллахан, у ног которого стоял ящик. Рей был хорошим парнем. Его старик сильно закладывал, и они жили на пособие по безработице. Рею приходилось подрабатывать чисткой обуви. Он относил баки своей старухе, которая прикладывалась к бутылке не реже мужа.

— Привет, Фрэнки!

— Привет! Как дела?

— Не очень, — ответил он. — Всего сорок центов за весь день.

Когда я помахал у Рея перед носом пятеркой, у него глаза полезли на лоб.

— Господи! — пробормотал он, раскрыв рот. — Откуда у тебя такие бабки?

— Надо знать нужных клиентов! — рассмеялся я и все рассказал.

— Везет же некоторым!

Мы пошли по улице. Начало темнеть, и в окнах загорелся свет.

— Если тебе нечего делать, пошли ко мне, — предложил Рей.

Я знал, что при мне родители не будут его бить за то, что он так мало заработал.

— О'кей, пошли.

Едва мы вошли в подъезд, как сразу услышали крики сверху.

— Господи, когда же они угомонятся? Да, наверное мне сегодня не избежать порки, — печально заметил он.

Я промолчал, и мы начали подниматься по лестнице. На первой площадке из двери вышел мужчина и торопливо спустился вниз. Он оставил дверь слегка приоткрытой, и из квартиры донесся женский голос:

— Это ты, Рей?

— Да. — Рей остановился и повернулся ко мне. — Это Мэри Кассиди. Я хожу для нее в магазин.

— Не сбегаешь за несколькими бутылками пива? — спросила женщина, подходя к двери.

— Конечно, Мэри. — Каллахан поставил ящик со щетками на пол, взял у нее мелочь и, попросив меня подождать, побежал вниз.

— Зачем ждать на площадке? — спросила мисс Мэри. — Занеси ящик и подожди здесь.

Я молча внес ящик, и она закрыла дверь.

— Посиди, пока не вернется Рей. — Хозяйка показала на стул.

Я сел. Мэри вышла в соседнюю комнату и вернулась с банкой. Она наполнила ее водой и опять скрылась. Через несколько минут Мэри Кассиди вышла в прихожую накрашенная.

— Еще не вернулся?

— Нет, мэм.

Сейчас я ее хорошенько разглядел. Довольно высокая, недурна собой, когда накрасит синевато-зеленые глаза. Особенно мне понравились слегка вьющиеся белокурые волосы. Я так пристально смотрел на нее, что она слегка покраснела, а на лбу выступили бисеринки пота. Интересно, подумал я, знает ли Рей, что его Мэри проститутка? Наверное, с ней здорово трахаться! Как бы к ней подъехать — вдруг она согласится... со мной? Я еще ни разу не спал с женщиной.

Пятерка в кармане придала мне смелости.

— У меня есть пара баков, — сообщил я.

— Ну и что? — Мэри с любопытством посмотрела на меня. У нее был слабый ирландский акцент.

Я не знал, что ответить, и многозначительно посмотрел ей прямо в глаза. Пауза затянулась.

— Ты ведь еще мальчик, — заметила мисс Кассиди.

— Мне пятнадцать, — соврал я. Соврать оказалось легко, потому что я почти убедил себя, что мне действительно пятнадцать.

— Ты занимался этим раньше?

Ее груди казались большими и красивыми.

— Конечно! Много раз! — выпалил я.

— Ну ладно, пошли. — Она провела меня в спальню. Около кровати мисс Кассиди повернулась ко мне. — Давай деньги.

Дрожащей рукой я протянул два бака. Она сунула их под подушку, сняла через голову платье и легла на кровать:

— Ну давай!

Я снял брюки. От страха дрожали колени. Я улегся и попробовал, но ничего не получилось — слишком нервничал.

Мэри нетерпеливо проговорила:

— Быстрее! Я не собираюсь лежать с тобой весь день, с минуты на минуту может вернуться Рей.

Бесполезно, я слишком волновался. Она попыталась помочь мне, но и у нее ничего не вышло. В конце концов мисс Кассиди встала. Когда она отвернулась, я быстро достал из-под подушки два доллара и спрятал в карман рубашки. Я не собирался платить за то, что не случилось! Мэри не заметила, что я забрал деньги. Через несколько секунд, не сказав ни слова, она набросила на меня полотенце и оделась сама.

Я встал и натянул штаны. Мэри не сводила с меня насмешливого взгляда. Мы вышли в гостиную.

— Приходи, когда подрастешь, малыш! — рассмеялась Мэри Кассиди. — У тебя еще нос не дорос заниматься мужскими делами.

Я гневно уставился на нее. От лица отхлынула кровь. Когда я выходил из себя, я всегда сильно бледнел. Страшно захотелось треснуть ее ящиком со щетками. Мэри, наверное, почувствовала мою ярость. Ее глаза испуганно расширилась, и она сделала шаг назад.

— Не надо... — начала говорить мисс Кассиди, когда дверь открылась, и в квартиру вошел Рей с сумкой в руке.

— Я принес пиво, Мэри, — сообщил он.

Я еще раз взглянул на Мэри Кассиди, которая не сводила с меня взгляда. Затем забросил на плечо ящик и вышел на лестничную площадку.

Рей что-то у нее спросил, и она рассмеялась. Потом они подошли к двери. Мисс Кассиди дала Рею десятицентовую монетку за услугу. Она начала закрывать дверь, но остановилась и сказала Каллахану:

— Вот десять центов твоему дружку за то, что он подождал тебя. — Она бросила мне монету и закрыла дверь.

Я поймал ее в воздухе и бросил обратно, но дверь уже закрылась.

— Дешевка! — закричал я и, не глядя на Рея, побежал вниз.

 

Глава 4

До каникул оставалось всего пятнадцать дней. Я с нетерпением ждал лета, чтобы идти работать к Кеуфу и делать настоящие бабки.

Мы вышли из юколы с Джерри Коуэном. Когда я пошел с ним, он удивился.

— Я думал, тебя не выпускают, Фрэнки.

— Вчера был последний день.

— Какие планы на сегодня?

— А что?

— Ничего. Просто так спросил.

Несколько минут мы шли молча, затем Джерри поинтересовался:

— Фрэнки, не хочешь съездить со мной летом в деревню?

— Брось шутить!

— Я не шучу! — Его голубые глаза серьезно смотрели на меня. — Я уже разговаривал с папой. Он велел как-нибудь привести тебя, чтобы все обсудить.

— Ерунда все это! Меня никогда не отпустят из приюта.

— Отпустят, если попросит отец. Ты знаешь, кто он?

Да, я знал его отца. Все знали Коуэна-старшего, постоянно улыбающегося мэра Нью-Йорка. Каждый день в газетах можно было увидеть его фотографии с гвоздикой в петлице и ослепительной белозубой улыбкой, на которых он пожимает руки участникам какой-нибудь конференции фермеров. Да, старик Джерри мог делать почти все, что хотел. Он был мэром Нью-Йорка.

Когда мы дошли до бильярдной, я остановился. Внутри было темно. Я представил лето в бильярдной Кеуфа среди ароматов пива и мочи из туалета и лето в деревне с Джерри. Наверняка, у него там роскошная берлога со слугами и всем остальным. Представил, как буду купаться в озере. Я еще никогда не купался в озере. Наверное, это потрясающе! По крайней мере так говорили ребята, которые купались в озерах. Пару раз я, правда, ездил на Кони Айленд, но в основном купался в доках на Пятьдесят четвертой улице. Вот черт! Лето в деревне, наверное, сказка. Я повернулся к Джерри.

— Нет, Джерри, спасибо. Они... я имею в виду... я здесь буду работать все лето. Не могу отказаться. Нужно подзаработать к осени немного деньжонок. К тому же я терпеть не могу деревню. У меня там всегда... депрессия!

Джерри странно посмотрел на меня и расхохотался. Он был не дураком и все понимал. Странные у меня друзья! С Джерри Коуэном дружить было непросто, потому что он был... необычным. Не пойму, что ему во мне нравилось, но, если бы я мог заглянуть в будущее, если бы я знал, что Джерри и я... Нет, об этом поговорим позже, когда придет время. По-моему, и так плохо, что мы помним прошлое, но было бы значительно хуже, если бы мы знали будущее.

— Как хочешь, — заявил Джерри. — Но все равно как-нибудь зайди поужинать.

Я обратил внимание, что он сказал «поужинать», а не «поесть», как всегда говорил я.

— Хорошо. — Я неловко переминался с ноги на ногу. Может, поблагодарить его еще раз? Затем подумал: «Какого черта! Я уже поблагодарил его», а вслух сказал: — Пора на работу.

Я дождался, пока он скроется за углом, потом заглянул в бильярдную. Часы на стене показывали только четверть четвертого. Моя работа начиналась в четыре, а посетители собирались еще позже. Джимми разговаривал с каким-то типом и не заметил меня, поэтому я вышел из бильярдной и решил до четырех погреться на солнышке на ступеньках соседнего дома и помечтать о поездке с Джерри за город.

Я закурил и услышал какой-то шум на противоположной стороне улицы. Несколько знакомых мальчишек приставали к какому-то парню, оказалось, к еврею. Я лениво наблюдал за представлением. Они окружили его и забрасывали градом оскорблений и насмешек.

— Ну, как, нравится быть недочеловеком?

— Убийца Христа!

— Недоносок еврейский!

Парень напряженно замер. Его лицо оставалось спокойным, в глазах застыла ненависть. Ребята угрожающе надвигались. Еврей уронил книгу, прижался к стене и поднял кулаки. Это был блондин с голубыми глазами и тонкими чертами лица, чуть ниже меня ростом.

— Я могу побить любого из вас в честном бою, — наконец бесстрашно объявил он.

Они только расхохотались во все горло и придвинулись ближе.

— Ты не сможешь побить даже наши башмаки! — проговорил один из них.

Я встал и перешел улицу. На это стоило посмотреть.

— Привет, Фрэнки! — поздоровался один из парней.

— Здорово, Вилли!

— Давай вздуем этого еврейчика!

— Нет, — не согласился я. — Ты же слышал, он может побить любого из нас. Неужели вы спустите ему это? С ним должен драться кто-то один. — Парни с сомнением посмотрели на меня. — Ну, кто будет драться? — Ответа не последовало. — О'кей, тогда драться буду я.

Круг разомкнулся, и я вошел в него. Блондин оценивающе смотрел на меня.

Я сжал кулаки. Он шагнул вперед и широко размахнулся. Я легко увернулся и сделал шаг назад. Парень абсолютно не умел драться. Он принялся гоняться за мной и попробовал нанести несколько ударов, которые я легко блокировал. Зрители начали подбадривать меня.

— Врежь ему, Фрэнки!

— Набей ему морду!

Я отступал, пока не очутился на краю тротуара, и только тогда вспомнил, что я так и не выплюнул сигарету. Я решил оставить ее как доказательство уверенности в своей победе. Противник нанес очередной удар, но вновь промахнулся. Он уже начал тяжело дышать. Я понимал, что еврей не сомневается в поражении, но почему-то даже не пытается смыться. Я притворился, что поскользнулся, и выплюнул сигарету. Когда поднял глаза, он все еще ждал меня. Я шагнул вперед, врезал ему поддых и следом в челюсть. Еврей полетел на землю, а парни завопили:

— Дай ему, дай!

Он попробовал встать, но потом решил остаться лежать. Я опустил руки. Вилли закричал:

— Давай швырнем его в канаву!

Парни начали надвигаться, но я преградил им путь.

— Я побил его! — объявил я. — Оставьте его в покое!

Они сразу поняли, что я не шучу, и растерянно переглянулись.

— О'кей, — сказал я. — Повеселились, а теперь проваливайте!

Когда парии скрылись за углом, я присел на тротуар рядом с евреем и предложил ему сигарету, но он покачал головой. Я закурил. Несколько секунд мы молчали, потом он медленно сел.

— Спасибо, — пробормотал парень.

— За то, что двинул тебе по морде? — рассмеялся я.

— За то, что я так дешево отделался. Эта банда...

— А, брось... Они неплохие ребята. Просто хотели немного посмеяться. Они не имели в виду ничего плохого.

— Немного посмеяться! — сухо повторил он, встал и с трудом нагнулся за книгой.

Я смотрел на него снизу вверх.

— Тебе нужно научиться драться, если собираешься сшиваться в нашем районе.

Парень промолчал, но по тому, как он поджал губы, я понял, что он запомнит совет.

В этот момент я заметил идущего по улице в нашу сторону отца Куинна и вскочил на ноги.

— Привет, Фрэнсис, — поздоровался он.

— Здравствуйте, святой отец! — Я приложил кончики пальцев к виску, как бы отдавая честь.

— Ты что, дрался с этим мальчиком, Фрэнсис?

— О нет, сэр, мы вовсе не дрались, — опередил меня блондин. — Просто Фрэнсис учил меня боксу.

— Будь осторожнее с этим «боксером», — посоветовал отец Куиин, разглядывая его. — Он порой забывается. — Затем спросил тоном, каким обычно разговаривал с пропустившими мессу: — Как тебя зовут, сын мой? Я не помню, чтобы видел тебя в церкви.

— Я еврей, — спокойно ответил парень. — Меня зовут Мартин Кэбелл.

— А... так ты, должно быть, сын Джо Кэбелла?

— Да, сэр.

— Я знаю твоего отца. Он хороший человек. Передавай ему привет.

— Спасибо, сэр.

— Ну ладно, ребята, мне пора. Помните, что я сказал: никаких драк. — Он сделал несколько шагов, потом остановился. — Фрэнсис, лучше вытащи сигару из кармана, пока она не прожгла дырку в твоих брюках. — И пошел дальше.

Я вытащил сигарету из кармана. Мне казалось, что он не видел, как я сунул ее в карман. Мы с Мартином посмотрели друг на друга и расхохотались.

— По-моему, нормальный мужик! — заметил Кэбелл.

— Да, парень что надо! Мы пошли по улице.

— Живешь где-нибудь поблизости? — спросил я.

— Да. У отца аптека на углу Пятьдесят девятой и Бродвея. Мы живем на Сентрал Парк.

На углу Девятой авеню я посмотрел на часы, которые стояли в витрине ювелирного магазина, и увидел, что уже пятый час.

— Мне надо бежать, а то опоздаю на работу.

— Приходи после работы в аптеку, — предложил Мартин. — Выпьем содовой.

— Приду. До встречи.

Отойдя на несколько шагов, я побежал. Лучше не опаздывать и не злить Кеуфа.

 

Глава 5

В бильярдной никого не было. Наверное, сегодня нет скачек. Я быстро убрался и принялся подсчитывать вчерашние ставки.

Около половины шестого заглянули несколько человек за выигрышами, и меня послали вниз за пивом. Когда я вернулся, Силк Феннелли разговаривал с Кеуфом. Взглянув на меня, мистер Феннелли медленно поздоровался:

— Привет, Фрэнки!

— Привет, мистер Феннелли! — Я обрадовался, что на меня обратил внимание такой большой человек.

Закончив разговаривать с Джимми, мистер Феннелли подошел ко мне.

— Не почистишь мне обувь, малыш?

— Сию минуту, сэр!

Я бросился в подсобку за ящиком. Туфли Силку Феннелли я вычистил на совесть — тер до тех пор, пока не увидел в них свое отражение.

Феннелли остался доволен. Он дал мне полдоллара и полюбопытствовал, не выбрасывали ли меня в последнее время из баров? Я рассмеялся. Когда к нам подошел Джимми Кеуф, мистер Феннелли все рассказал, и они долго хохотали.

Я отложил ящик в сторону и продолжил подсчеты. Подошли Кеуф с Феннелли и заглянули мне через плечо.

— Он у тебя что, бухгалтер? — спросил Феннелли у Кеуфа.

— Угу, — кивнул Джимми, — и чертовски неплохой! Отлично знает арифметику.

— Работай хорошо, малыш, — улыбнулся мне мистер Феннелли, — и когда-нибудь станешь важным человеком.

Силк попрощался и вышел. Он сел в машину, и та отъехала от бильярдной.

Большой человек, думал я. Слова Феннелли продолжали звучать у меня в ушах. Точно, я стану самым большим воротилой в игорном бизнесе Нью-Йорка. Только сам играть не буду. Буду вести дела, как Силк Феннелли — грязную работу поручу шестеркам, а сам буду только рубить капусту. Куплю лимузин, да побольше, чем у мистера Феннелли...

Так в мечтах и пролетели несколько часов. Когда я вышел на улицу, начался дождь. Возвращаться на ужин в приют не хотелось, и я направился на Бродвей. Когда добрался до аптеки Кэбелла, весь вымок. Мартин меня ждал.

— Рад, что ты пришел, — сказал он. — Хочешь содовой и чего-нибудь сладкого?

Он подвел меня к полкам, и я выбрал шоколад. Потом мы принялись болтать. Он оказался на год моложе меня, но учился в том же классе. Через несколько минут к нам подошла красивая девушка лет пятнадцати.

— Поторопись, Мартин, а то опоздаем к ужину.

Я подумал, что это, наверное, сестра, и не ошибся. Мартин познакомил нас.

— Фрэнки, это моя сестра Рут.

— Привет! — поздоровался я.

— Рада познакомиться, — улыбнулась Рут.

У нее были белокурые волосы, короткая стрижка, как у мальчишки, и голубые, как у брата, глаза. Как и Мартин, при разговоре она смотрела прямо в глаза. Рут училась в шестом классе. Она оказалась на полголовы ниже меня, и когда Мартин спросил, сколько мне лет, я ответил, что почти шестнадцать, стараясь произвести на нее впечатление.

Мартин рассказал о драке. Рут как-то странно посмотрела на меня и отошла. Меня удивила перемена в ней, но я не сказал ни слова.

— Женщины очень странные, — объяснил Мартин Кэбелл. — Не обращай внимания. Помнишь, ты говорил днем о драках? У меня есть дома боксерские перчатки. Можешь научить меня драться?

— Сегодня?

— Конечно. После ужина. Поужинай и приходи.

— Ничего не получится. Я живу в сиротском приюте. Если вернусь ужинать, меня потом не выпустят.

— А... — Он на мгновение нахмурился, затем улыбнулся. — У меня идея. Подожди минуту. — Он скрылся в подсобке. Через стеклянную перегородку я видел, как он разговаривает с отцом, показывая на меня пальцем. Мистер Кэбелл что-то сказал, и Мартин вернулся. — Я все устроил. Поужинаешь у нас, а потом покажешь, как надо драться.

Сначала идти не хотелось, но потом я согласился.

Мать Мартина куда-то ушла, и нас троих — меня, Мартина и Рут — накормила служанка лет двадцати двух. Ее звали Джули. Она была франко-канадкой и разговаривала со смешным акцентом. Джули села есть с нами. Быстро поужинав, мы перешли в гостиную и сели у радиоприемника. Я всего третий раз в жизни слушал радио, и мне было интересно. Через час после ужина Мартин позвал меня в кабинет отца, а Рут осталась в гостиной почитать.

В кабинете стояли шкафы с книгами, кушетка и несколько стульев. Мы отодвинули стулья к стене и надели перчатки.

— Поднимай лапы, — велел я. — Впереди левая, правая позади, рядом с подбородком... Вот так. — Я принял боевую стояку. Кэбелл сделал то же самое. Я критически оглядел Мартина и выдвинул его левую слегка вперед, а правый локоть чуть опустил и приблизил к боку. — О'кей. Теперь бей меня.

— Я не хочу причинить тебе боль, — запротестовал он.

— Не бойся, не причинишь.

Он опустил левую и размахнулся правой. Я блокировал удар и вошел в ближний бой.

— Нет, не то! — заявил я. — Сильно раскрываешься. Когда ты опустил левую, я мог приблизиться и ударить. Вот так, видишь? — Я сделал ложный замах. — Короткий прямой левой держит противника на расстоянии.

— Понятно. — Но через несколько секунд он все забыл и опять опустил левую.

Я позволил ему пару раз промазать, потом предупредил:

— Не опускай левую.

Мы вновь начали боксировать. В этот момент открылась дверь, и я машинально оглянулся. В кабинет вошла Рут. Мартин ударил меня в плечо. Я автоматически нанес удар правой прямо ему в глаз, и он сел на пол.

Рут бросилась к брату и со злостью посмотрела на меня.

— Что ты наделал, подлец!

Я так растерялся, что не мог ничего ответить.

— Он не виноват. Рут, — объяснил Мартин. — Я сам напросился в ученики.

— Посмотри на свой глаз! — в ужасе вскричала она. — Он у тебя уже стал разноцветным.

Да, действительно, завтра будет отличный фингал.

— Мартин, мне очень жаль, — наконец вымолвил я, помогая ему встать на ноги. — Я не хотел.

— Я такой плохой боксер, что ты ни при чем, — рассмеялся Кэбелл.

Услышав шум, в кабинет заглянула Джули и посоветовала:

— Приложи к глазу холодное полотенце, чтобы он не распух.

— О'кей, — сказал Мартин, снимая перчатки. — Скоро состоится второй урок. — У двери он повернулся ко мне. — Подожди здесь. Я вернусь через несколько минут.

Он с сестрой вышел из комнаты, и через несколько секунд из ванной донесся шум воды.

Джули подняла с пола перчатки Мартина.

— Можно попробовать?

— Валяй. Все равно они не мои.

— Очень неудобные, — заметила девушка, надевая перчатки.

— Ничего. К ним быстро привыкаешь.

— Отец всегда говорил, что я должна была родиться мальчишкой, — призналась Джули. — Я всегда была сорвиголовой.

Я промолчал.

— Покажи, как надо драться. Только не по-настоящему. Я имею в виду, покажи самое основное.

— Ладно, — буркнул я.

— Только не бей меня, — быстро добавила Джули. — Я очень боюсь боли... особенно здесь. — Она дотронулась до груди.

— Хорошо, ударишь меня несколько раз и хватит, — хрипло сказал я.

Джули приняла смешную стойку и несколько раз попыталась ударить меня. Я увернулся и вошел в клинч. Она сжала локтями мои руки и прижала их к своим бокам. Я почувствовал возбуждение.

— Ты очень сильный, — прошептала Джули, прижимаясь ко мне. Она оказалась чуть выше меня. У нее были черные волосы, полные губы и веселые глаза. Мы замерли на секунду и внезапно поняли, что в дверях стоит Рут. Я немедленно отпрянул, покраснел и неуклюже объяснил:

— Она тоже захотела, чтобы я показал, как дерутся. Я чувствовал, как уши становятся пунцовыми.

— Ну вылитый Танни, — съязвила Рут. — Тебя зовет Мартин.

Я снял перчатки и пошел за Рут. Мартин лежал на кровати, приложив к глазу холодное полотенце.

— Извини, Фрэнки. Приходи завтра в аптеку, и мы проведем второй урок.

— Хорошо, Мартин. Мне жаль, что я попал тебе в глаз. До завтра! — Я вышел из комнаты.

Рут проводила меня до двери.

— Спокойной ночи, Рут, — попрощался я, выходя из квартиры.

— Спокойной ночи. — Она начала закрывать дверь, но потом остановилась. — Сделай мне одолжение!

— Конечно. Какое?

— Держись подальше от моего брата. Ты грязный, дешевый, плохой парень, и ты только испортишь его! — гневно проговорила Рут и захлопнула дверь.

Я медленно пошел по коридору.

— Тссс, — раздался шепот. Из соседней двери выглядывала Джули.

Я с удивлением оглянулся на дверь, из которой меня только что выпустила Рут.

— Иди сюда! — яростно зашептала девушка, маня рукой.

Я очутился на кухне, которая, оказывается, имела второй выход. Джули провела меня в маленькую комнату и закрыла дверь.

— Это моя комната, — прошептала она. — Только тише.

Черт, от волнения я не мог говорить, лишь глупо пялился на нее. Девушка выключила свет, обняла и поцеловала меня. Я почувствовал, как ее язык пробежал по моем губам и попытался пробраться ко мне в рот. Моя руки погладили тело Джули, и она упала на маленькую кровать.

— Ты очень сильный, — прошептала Джули. — Не делай мне больно. — Но через несколько минут она уже умоляла: — Сделай мне больно, пожалуйста! Сделай мне больно!

Ушел я в полночь. Идя по грязным и мокрым улицам, с гордостью думал, что я настоящий мужчина, но увы, ошибался. Мне ведь еще не было четырнадцати лет, и я просто был слишком высоким для своего возраста.

 

Глава 6

В субботу утром Кеуф оставил меня в бильярдной одного, а сам поехал на вокзал провожать жену и сына, которые уезжали на все лето в деревню.

Я расставил столы, приготовил холодное пиво, подмел пол, почистил туалет и отполировал витрину, в которой Джимми держал сигареты. Потом решил помыть окна. Чтобы никто не мог заглянуть в бильярдную, окна были до середины закрашены черной краской. На каждом маленькими черными буквами было написано: «Бильярд». Я намочил их, а потом вытер насухо губкой, прикрепленной к длинной швабре.

Когда я мыл последнее окно, к бильярдной подошли Джерри Коуэн и Рей Каллахан.

— Да ты прирожденный мойщик окон! — вскричал Рей.

— Да, в этом деле есть свои маленькие секреты, — гордо откликнулся я. — Нужно уметь работать губкой. — Я как раз закончил вытирать последнее окно, взял ведро со шваброй и пошел в бильярдную. — Заходите. Кеуфа нет.

Ребята вошли в зал и с интересом огляделись но сторонам. Они впервые попали сюда, потому что детям в бильярдные вход был запрещен.

— Можно мы сыграем, Фрэнки? — попросил Рей Каллахан.

— Нельзя. Детям запрещено играть в бильярд. Видел объявление? — Я показал на объявление, висящее над кассой. «Дети не допускаются». — Нас могут закрыть, если увидят, что вы играете.

— Пошли после обеда искупаемся, — предложил Джерри.

— Отлично! Зайдите за мной. Если народу будет мало, Джимми меня отпустит.

— Ладно, — сказал Коуэн. — Мы зайдем по пути в доки. День выдался жарким. Джимми вернулся с вокзала в хорошем настроении, насвистывая: «Моя жена уехала за город. Ура! Ура!» Посетителей не было, и он разрешил мне отлучиться на пару часов.

Мы втроем отправились к докам на Пятьдесят четвертой улице. На противоположной стороне стоял Кэбелл, и я позвал его. Он подошел к нам. Я познакомил его с Джерри и Реем и пригласил купаться.

— Я с удовольствием, если ребята не возражают, — ответил он.

— Конечно, не возражают, — заверил его я. — Чем больше народу, тем веселее.

Людей в доках оказалось полно. Я увидел несколько знакомых парней. Пит Санперо купался со своей шайкой, но он не разговаривал со мной, и я решил тоже не обращать на него внимания. Мы разделись и прыгнули в воду. Недалеко от доков в море сбрасывали канализацию, поэтому вода у берега была теплой и грязной. Но если нем! ого отплыть, можно было покупаться в чистой и прохладной воде. Мы немного поплавали, и я сказал:

— Жаль, что нельзя перелететь отсюда на берег. Опять придется плыть через эту грязь.

— Если поедешь со мной за город, будешь купаться в настоящем озере, — откликнулся Джерри.

Над головой пролетел самолет. Мы закричали ему вслед, а Рей сказал:

— Интересно, это не Рикенбакер?

— Да ну! — расхохотался я. — Если это Рикенбакер, то он должен быть ангелом. Рикенбакер же разбился!

— Ничего подобного, — крикнул Мартин. — Он жив. Он единственный, кому удалось сбить немецкого асса фон Рихтофена.

— Да уж, в Америке лучшие в мире самолеты, — заметил Каллахан. — И американские летчики самые лучшие.

Мы перевернулись на спину и принялись наблюдать, как по Гудзону плывут корабли и баржи. Потом выбрались на берег и легли загорать. Мы лежали нагишом, потому что доки находились вдали от оживленных улиц. Солнце пекло так сильно, что я накрыл лицо рубашкой.

На меня упала тень, и кто-то сказал:

— Эй, ребята, идите сюда! Хотите посмотреть на еврея?

Я услышал шаги.

— Господи! — раздался другой голос. — Вот смех!

И все рассмеялись.

— Эй, еврей! — произнес первый голос. — Покажи нам все остальное! — После минутной паузы меня грубо пнули ногой, и тот же голос добавил: — Я с тобой разговариваю.

Я медленно снял рубашку и сел. Джерри, Мартин и Рей сидели рядом и смотрели на меня. Мартин надел брюки, так что говорили обо мне. В детстве мне сделали обрезание. Я поднялся и посмотрел в лицо незнакомому парню.

— Меня зовут Фрэнсис Кейн, — медленно сказал я. — И я не еврей. Что-нибудь еще нужно?

— Верно! — крикнул один из парней. — Он из приюта Святой Терезы.

Я сделал шаг к обидчику.

— Ладно, прости, — извинился тот. — Просто терпеть не могу евреев. Если бы здесь оказался еврей, я бы мигом сбросил его в воду.

Не успел я открыть рот, как Мартин выступил вперед.

— Ну я еврей, — спокойно сообщил он. — Давай, сбрасывай меня.

Парень оказался чуть выше Мартина, который стоял спиной к воде. Он неожиданно бросился вперед, но Мартин ловко увернулся, и парень сам полетел в воду. За мной расхохотались все остальные.

Я наклонился над краем дока и крикнул:

— Ну что, не по зубам еврей?

Он принялся ругаться, на чем свет стоит, и попытался вылезти из воды, но был так взбешен, что не сумел ухватиться за перекладину, и упал в воду. Все опять расхохотались. В этот момент кто-то крикнул:

— Женщина!

И те из нас, кто были без трусов, попрыгали в воду. Позже, когда она ушла, мы выбрались на берег и оделись.

— Мне нужно возвращаться на работу, — сказал я.

У дверей бильярдной Джерри сказал:

— Не забудь, завтра утром ты должен прийти к нам и познакомиться с моим отцом.

Кеуф, весь потный, стоял за стойкой. Увидев меня, он крикнул:

— Принеси из подвала пиво. Такая жара, что ребята умирают от жажды.

 

Глава 7

В воскресенье бильярдная не работала. Мне пришлось проторчать в церкви всю мессу, потому что я помогал у алтаря. После мессы я обычно возвращался в приют обедать и уходил до вечера. Иногда шел в кино, иногда поиграть в мяч, но в это воскресенье я пообещал Джерри Коуэну после мессы зайти к ним.

Отец Джерри был мэром Нью-Йорка, великим демократом, другом народа, веселым парнем, который со всеми подряд здоровался за руку и целовал всех детей. Он мне не нравился. Неприязнь зародилась еще до того, как мы познакомились с Джерри. Тогда мистер Коуэн был олдермэном от нашего района и выступил с речью в приюте Святой Терезы в честь Дня Благодарения. Он произнес отличную речь, которую никто из нас так и не понял. Да нам, честно говоря, было наплевать на его речь, мы переваривали праздничную индейку. Тогда мне было около девяти. Коуэн послал меня в кабинет директора за сигарами. Когда я принес ему сигары, он протянул здоровенный сверкающий четвертак.

— Это тебе за то, что ты хороший мальчик.

— Спасибо, — пробормотал я и, вспомнив слова учителя, бросил монету в ящик для пожертвований.

— Молодец! — одобрительно заметил мистер Коуэн. — Как тебя зовут, малыш?

— Фрэнсис Кейн, сэр.

— Фрэнсис, вот еще пять долларов для вашей церкви. А сейчас скажи, что тебе хочется больше всего на Рождество?

— Электрический поезд, сэр.

— У тебя будет электрический поезд, мальчик. У меня сын примерно такого же возраста, как и ты, и он тоже хочет поезд. У вас у обоих будут электрические поезда. — Он улыбнулся, а я сунул пятерку в ящик.

Я с нетерпением считал дни до Рождества. Рождественским утром однако в столовой под елкой никакого электрического поезда не оказалось. Может, он еще не приехал, подумал я. Мне даже в голову не могло прийти, что мистер Коуэн способен забыть о своем обещании. Но день прошел, а поезда так и не было.

До позднего вечера я продолжал надеяться и только ночью в спальне расплакался в подушку. Меня услышал брат Бернард. Он подошел ко мне и участливо спросил:

— Что стряслось, Фрэнсис?

Рыдая, я сел и все рассказал. Он спокойно выслушал меня и утешил:

— Фрэнсис, не стоит плакать из-за таких мелочей. Это мы, кто не может тебе дать даже половину того, что ты хочешь, должны плакать. К тому же, — брат Бернард был не только сентиментальным, но и рассудительным человеком, — весь декабрь олдермэн Коуэн провел во Флориде. Наверное у него было много дел, и он забыл о тебе... А теперь ложись спать, малыш. — Брат Бернард встал. — Завтра утром тебе понадобятся силы, потому что мы пойдем в Сентрал Парк кататься на санях. Посмотри в окно.

Я выглянул в окно и увидел большие белые хлопья. Слезы мигом высохли, и я лег спать. Брат Бернард вышел из комнаты и кого-то встретил в коридоре. Я услышал, как он сказал:

— Мне плевать, когда политики не выполняют обещаний перед своими избирателями, но когда эти мошенники разбивают сердца маленьких детей, это уж слишком.

Свет в коридоре погас. С того дня я возненавидел олдермэна Коуэна со всей силою, на которую способно детское сердце.

Когда мы познакомились с Джерри, как раз перед избранием его отца мэром Нью-Йорка, я не совсем понимал, как мне себя с ним вести. Джерри оказался приятным и общительным парнем. Он так и не понял, наверное, что истинная причина его перевода из частной школы в приходскую кроется в политике. Он мне нравился, но я не знал, стоит ли ненавидеть сына за грехи отца?

Я решил найти ответ на этот вопрос самым простым способом — с помощью драки. Когда стало ясно, что силы равны, я сказал:

— Ну и черт с ним! Ты мне нравишься.

Конечно, Джерри не понял, что я имею в виду. Может, даже подумал, что я просто псих. Он протянул руку и ответил:

— Я рад. Ты мне тоже нравишься.

Мы стали хорошими друзьями. С тех пор прошел год, и вот теперь он хочет познакомить меня со своим стариком. Я никогда не рассказывал ему, за что не люблю его отца, вернее, даже не рассказывал, что не люблю его. Я надеялся, что Джерри забудет об этой идее с обедом, но черта с два — к концу мессы он ждал меня у дверей церкви.

— Готов, Фрэнки? — улыбнулся он.

— Угу, — буркнул я.

— Чего же мы тогда ждем? Пошли.

Дверь открыл дворецкий.

— Здравствуйте, мистер Джерри! — поздоровался он.

— Где отец, Роберт?

— Он ждет вас в библиотеке.

Я пошел за Джерри в библиотеку, где нас ждали его родители. На лице Коуэна-старшего по-прежнему блуждала та же самая вечная улыбка. Меня поразило, что Джерри, когда улыбается, очень похож на отца, и в то же время он обладал чувственным ртом и мягкостью матери.

— А вот и наш сын! — воскликнул отец Джерри. — Мы без тебя не садились за стол.

— Спасибо, отец. — Джерри показал на меня. — Это мой друг Фрэнки, о котором я тебе говорил.

Коуэны посмотрели на меня. Неожиданно я вспомнил, что у меня вся рубашка и брюки в латках.

— Рад с тобой познакомиться, Фрэнки, — проговорил мэр, подходя ко мне и протягивая руку.

Я не помню, что ответил. В библиотеку вошел дворецкий и объявил, что обед подан. Мы направились в столовую.

В центре большого квадратного стола стояла огромная ваза с цветами. Приходилось или заглядывать под цветы, или привставать, чтобы увидеть собеседника. Около тарелки лежало страшно много ножей, вилок и ложек. Я решил все делать, как Джерри, и кажется, обошлось. На десерт подали мороженое. После обеда мы вернулись в библиотеку.

— Джерри хочет, чтобы ты поехал с ним за город, — обратился ко мне мистер Коуэн.

— Я вам очень благодарен за приглашение, сэр, но, к сожалению, я не могу поехать.

— Не можешь? — удивился мэр. — Из-за приюта?

— Нет, сэр. Просто я нашел работу на все лето и не могу ее бросить.

— Но в деревне тебе будет намного лучше, чем в душном городе, — заметила миссис Коуэн.

— Да, мэм, знаю. — Я не хотел обижать ее, потому что она мне сразу понравилась. — Но мне нужно к осени покупать одежду. В сентябре я иду в среднюю школу, и немного бабок... денег будет очень кстати. Я хочу быть... ну, знаете, немного похожим на остальных... не жить все время на подаяние. Извините, мэм, я не хотел нагрубить вам.

— Ты вовсе не нагрубил мне, Фрэнки. По-моему, ты очень хороший мальчик.

Я не знал, что ей ответить. Через несколько минут родители Джерри куда-то ушли, и мы поднялись к нему в комнату. Некоторое время сидели, ничего не делая, потом он предложил:

— Давай поднимемся на чердак. У меня там комната для игр.

Большой электрический поезд сразу бросился мне в глаза. Вот это да, подумал я: мосты, тоннели, стрелки, три паровоза.

— Вот это вещь! — восхищенно произнес я.

— Отец купил мне его три года назад перед тем, как мы уехали во Флориду. Хочешь поиграть?

Я с минуту с восхищением рассматривал поезд, затем непроизвольно сделал шаг вперед, но внезапно что-то меня остановило. По крайней мере, он не забыл о своем собственном сыне, быстро мелькнула мысль.

— Нет, — ответил я слегка дрожащим голосом. — Здесь слишком жарко. Пошли купаться!

 

Глава 8

С осени я собирался учиться в средней школе. Джерри мечтал о школе имени Джорджа Вашингтона, и я решил учиться с ним. Мартин тоже собирался в эту школу. Нельзя сказать, что я рвался в школу — я просто считал ее неизбежным злом. Как только исполнится семнадцать, сразу брошу школу, стану букмекером и... разбогатею, думал я.

Церемония окончания учебы в школе Святой Терезы прошла просто и тихо. Мы все с родителями, учителями и друзьями собрались в актовом зале. Нам прочитали три речи и раздали аттестаты.

Когда прозвучало мое имя, я поднялся на сцену и принял аттестат из рук монсиньора, специально приехавшего к нам на эту церемонию. Потом вернулся на свое место и сел среди ребят своего класса. Когда выдали последний аттестат, ребята начали смеяться и гордо показывать аттестаты.

Я, единственный, оказался в эту минуту один. Вокруг Джерри и его родителей собралась толпа. Джерри не мог видеть меня за людьми и поэтому не позвал меня. Через несколько минут я заскучал и начал пробираться к выходу. Неожиданно кто-то похлопал меня по плечу, и я оглянулся. Передо мной стояли улыбающийся брат Бернард и отец Куинн.

— Поздравляю! — прогремел брат Бернард.

Отец Куинн тоже поздравил. Неожиданно я улыбнулся и почувствовал на ресницах слезы. К горлу подступил комок.

Брат Бернард проницательно посмотрел на меня. Порой мне казалось, что он может читать мои мысли.

— Думал, мы не придем? — Он не дал мне времени ответить и продолжил: — Разве мы могли пропустить выпуск одного из наших парней, святой отец, как вы думаете?

— Ни в коем случае, — поддержал его отец Куинн. — Мы очень гордимся тобой, Фрэнсис.

Наконец я заговорил, но каким-то чужим голосом:

— Спасибо вам, спасибо!

Брат Бернард положил руку мне на плечо, и мы направились к дверям. Настроение у меня сразу улучшилось. На улице отец Куинн пожал мне руку, вновь пожелал удачи и пошел в церковь, а мы с братом Бернардом отправились в приют.

Мы молча вошли во двор. Внезапно он остановил меня, протянул руку и хрипло сказал:

— Фрэнки, у меня для тебя подарок.

Я глупо уставился на коробочку, лежащую у него на ладони.

— Это тебе. Бери.

В коробочке лежали часы, на которых играли лучи солнца. Они показались мне самыми красивыми часами в мире. Дрожащими пальцами я надел их.

— Нравятся?

— Нравятся? — весело переспросил я. — В жизни не видел ничего красивее!

Он улыбнулся, взял меня за руку, и мы вошли в большое серое здание.

 

Глава 9

Это было первое лето, когда мне пришлось столько времени проводить с незнакомыми людьми. Я научился сходиться с ними, шутить, не обижаться на не очень удачные остроты. Этим летом я научился многому, и самым главным моим учителем оказалась Джули.

Вечером после вручения аттестатов меня пригласил к себе Мартин поужинать. Его родители куда-то ушли. Я пришел рано. Он ждал меня в дверях.

— Может, пока немного побоксируем? — предложил Кэбелл.

Я согласился.

Примерно через час Джули сунула голову в кабинет и объявила:

— Ужин готов.

Мы сняли перчатки. Я помыл руки, а Мартин захотел принять душ. Поэтому я отправился на кухню один.

— Где Мартин? — спросила Джули.

— Сейчас придет. Он принимает душ.

На ней было новое платье, застегивающееся на боку, немного тесноватое, и если бы не взрослая походка, Джули можно было бы принять за девчонку.

— Как бокс? — Она подошла ко мне и взяла за руки.

— Нормально.

— А другие уроки? — медленно улыбнулась девушка.

— Какие другие уроки? — не понял я.

— Вот эти. — И она обняла меня.

Я крепко прижал Джули, с наслаждением обнимая ее теплое тело. Казалось, ее теплота переходит ко мне. Я поцеловал ее в губы, и она закрыла глаза. Когда Джули их открыла, они затуманились.

— Поцелуй меня сюда. — Она наклонила голову и показала на шею.

— Зачем?

— Затем, что мне это нравится, глупый. Тебе тоже понравится. Разве ты меня не любишь?

— Любовь — детская ерунда, — смутился я.

— Детская ерунда? — Она в притворном изумлении уставилась на меня. — А сколько вам лет, мистер Рип ван Винкль?

— Скоро будет шестнадцать.

— Я на четыре года старше тебя и не считаю любовь детской ерундой. Поцелуй меня. — Я поцеловал ее в шею. Сначала было смешно, потом стало приятно. Она положила мою руку к себе на грудь, мягкую и теплую. Мои пальцы чувствовали, как твердеет сосок. Джули прошептала мне на ухо, и мне показалось, что она говорит сама с собой: — В тебе что-то есть. Фрэнки, чего я не могу понять. Меня дети никогда так не заводили. Но ты... ты не такой, как остальные. Ты похож на мужчину, такой же жестокий, практичный и эгоистичный. И в то же время у тебя, как у ребенка, мягкий и нежный рот. Ты сильный, но любил меня очень нежно, как ребенок. Скажи, что ты любишь меня.

Я потряс головой, крепко прижавшись губами к ее шее.

— Скажи, — приказала Джули. — Скажи: «Джули, я люблю тебя».

Я молча поцеловал ее в губы. Из ванной, что-то насвистывая, вышел Мартин, и мы отпрянули друг от друга. Я взглянул на Джули. Она показалась мне прекрасной — сверкающие глаза, слегка припухшие от моего поцелуя губы.

— Я заставлю тебя сказать это... позже, — яростно прошептала она, когда Мартин входил на кухню. Я весело рассмеялся.

— Что смешного? — поинтересовался Кэбелл.

— Ничего, — как пьяный, ответил я.

Мы сели ужинать. Минут через десять пришла Рут.

— Извини, что опоздала, Джули. В клубе выбирали нового президента. — Она села за стол и взглянула на меня. — И ты здесь?

— Да, — спокойно ответил я. Сейчас ничто не могло омрачить моей радости. — Ты против?

Джули принесла Рут тарелку. Она посмотрела на нас с Рут и сразу заметила неприязнь между нами. Мне показалось, что в глубине глаз Джули прячется смех.

После ужина мы некоторое время сидели в гостиной. В полдевятого я попрощался. Меня опять провожала Рут.

— Вижу, ты не послушался моего совета, — холодно проговорила она.

— Не лезь не в свое дело! — сердито ответил я.

Мои слова так изумили Рут, что она шумно вздохнула. У двери я оглянулся. В ее глазах блестели слезы, и я машинально дотронулся до ее руки.

— Извини.

— Не прикасайся ко мне! — гневно воскликнула девушка, вырывая руку. — Я в тебе все ненавижу. Ты не такой, как остальные парни. В тебе столько жестокости и порочности. Мне кажется, ты развращаешь всех, с кем общаешься... даже моего брата.

Я молча вышел в коридор. Около соседней двери меня ждала Джули.

— Почему так долго? Я думала, что ты уже никогда не выйдешь.

— Потому. — Я вошел в ее комнату и поцеловал ее сначала в губы, а потом в шею, куда она просила. Расстегнул платье и сунул руку внутрь. Прохладная девичья кожа возбуждала. Я подтолкнул Джули к кровати, но она начала сопротивляться.

— Сначала скажи: «Я люблю тебя».

Я крепко обнял ее и погладил бедра. Колени девушки подогнулись, и она повисла на мне. Но когда я вновь подтолкнул ее к кровати, она напряглась.

— Нет! Скажи сначала: «Я люблю тебя».

Я сжал Джули в объятиях, но ее губы упрямо сомкнулись.

— Я люблю тебя, Джули, — хрипло прошептал я и повел ее к кровати.

 

Глава 10

— Это совсем нетрудно, — втолковывал мне Джимми Кеуф. — Твоя территория отсюда до Шестьдесят четвертой улицы. Я предупредил ребят о твоем приходе. Тебе нужно только собирать ставки, аккуратно записывать их и приносить мне до начала скачек. Если видишь, что не успеваешь, обязательно позвони. Будешь получать половину того, что останется после выплаты выигрышей. Я кивнул. Мы уже не раз говорили об этом.

Я с нетерпением ждал начала работы, давно приготовил блокнот, пару карандашей в две программки. Я направился к выходу.

— Не забывай, ты должен принимать ставки только на те скачки, которые я одобрю! — крикнул Джимми мне вслед. — И смотри — звони, если будешь не успевать к началу скачек.

— Хорошо, Джимми.

На улице, несмотря на одиннадцать часов, стояла жара. Значит, после обеда будет невыносимо. Я раскрыл список с адресами. Первая остановка — гараж на углу Десятой авеню и Шестьдесят третьей улицы, в котором необходимо найти какого-то Кристи.

В гараже царила приятная прохлада. Большой негр мыл машину.

— Где Кристи? — спросил я.

— Я Кристи. Что нужно?

— Я от Джимми Кеуфа.

Он опустил шланг.

— Программка есть?

— Конечно. — Я протянул программку скачек.

— Эй, Джо, пришла программка! — крикнул Кристи.

Мне понравилось, что он назвал меня программкой. Наконец я занимаюсь чем-то важным. Из полумрака показался Джо. Пару секунд он с любопытством смотрел на меня, затем подошел к напарнику, и они принялись изучать программку. Я прислонился к машине. Наконец Кристи подозвал меня. Я подошел к ним, сел на подножку и достал карандаш с блокнотом.

— На одну и ту же? — спросил Кристи у Джо.

— Угу, — буркнул тот.

— О'кей, парень, — повернулся ко мне негр. — Завтра твой босс вылетит в трубу! — Они расхохотались. — Вот наши ставки. Значит, пятьдесят центов на Докета и Красную Розу в двойном размере.

— По-моему, неплохо, — похвалил я, как специалист.

— Да, мы должны неплохо заработать, а то три последних раза проигрывали. Не забудь поставить полтинник на Красную Розу. — Кристи замолчал.

— Все? — поинтересовался я.

— На сегодня все! — рассмеялся негр. — Завтра принесешь мешок с бабками. Тебе придется попотеть. — Он вернул программку.

— Если мешок будет слишком тяжелым, я позвоню вам, и вы приедете на грузовике.

— С удовольствием, малыш! — Кристи расхохотался и протянул два доллара, которые я аккуратно спрятал в карман.

— До завтра, ребята! — попрощался я и вышел из гаража.

Я направился на склад на Шестьдесят второй улице. У большой грузовой платформы стояли два грузовика. Рядом ели сэндвичи и курили несколько грузчиков. Я подошел к парню, жующему большой маринованный огурец.

— Не знаете Ала Эндрю?

— Вон тот около дверей лифта, — ответил он, показывая огурцом на высокого человека.

— Спасибо. — Я направился к лифту.

— Ал Эндрю?

Он кивнул.

— Я от Джимми Кеуфа.

— Иди сюда. Я не хочу, чтобы босс нас видел.

Мы прошли в туалет, и я дал ему программку. Эндрю расстегнул штаны и зашел в кабину.

— Черт, сегодня мне что-то никто не нравится! — сообщил он через несколько минут.

— В каждой скачке есть победитель! — пошутил я.

— Все равно мне никто не нравится! Я проигрывал всю прошлую неделю.

— Может, сегодня вам повезет, — подбодрил его я.

— Возможно, — с сомнением произнес он. Еще через пару минут Эндрю добавил: — Знаешь что — поставь доллар на Ловкача во втором заезде.

— Что-нибудь еще? — спросил я, записывая ставку.

Он еще несколько минут изучал программку, словно хрустальный шар, потом покачал головой и вернул. Ал Эндрю полез в карман за деньгами, но не смог достать их. Тогда встал и, придерживая штаны одной рукой, второй достал из кармана доллар. Когда протянул бумажку, штаны упали на пол. Я спрятал доллар и направился к выходу.

— До завтра!

Эндрю не ответил. Он искал туалетную бумагу.

После склада я зашел в соседнюю аптеку, где собрал три доллара. Из ресторана вышел с почти семью баками. Дальше парикмахерская, кондитерская, еще несколько гаражей и мастерских, обувной магазин, опять ресторан. Мне оставалось заглянуть в последнее место — меблированные комнаты. Дверь открыла девушка-негритянка.

— Мисс Нил дома? — спросил я, заглядывая в бумажку.

— Ага, дома. Что-то ты слишком молод, чтобы спрашивать мисс Нил. — Она отвела меня на второй этаж и остановилась перед закрытой дверью. — Мисс Нил?

— Войдите.

Я вошел. В большой комнате сидели несколько женщин в кимоно и домашних халатах.

— Я мисс Нил, — сказала высокая темноволосая женщина, вставая. — Что тебе нужно, мальчик?

— Меня прислал Кеуф. — Я огляделся по сторонам. Все верно, я попал в публичный дом.

— Программку принес?

Я дал им программки. Пока они их изучали, я переминался с ноги на ногу. Наконец кто-то предложил мне присесть. Я сел у окна. В этом заведении я собрал целых девятнадцать баков. Часы, которые мне подарил брат Бернард, показывали почти два. Нужно торопиться в бильярдную, а то можно опоздать к началу скачек. Всю дорогу назад я бежал.

— Как дела, малыш? — приветствовал меня Джимми Кеуф.

— Неплохо. — Я выложил на стойку все деньги.

Когда мы их пересчитали, оказалось, что я собрал пятьдесят один доллар. Я отдал ему деньги и принялся за уборку. День пролетел быстро. Вечером я сделал окончательные подсчеты. С учетом выигрышей Джимми заработал двадцать два с половиной доллара. Моя доля составляла половину — одиннадцать с четвертью.

Одиннадцать долларов двадцать пять центов, радостно думал я, возвращаясь на ночь в приют. Раньше я и за неделю столько не зарабатывал. Я еще никогда не имел столько денег в кармане. Нет, это лучше, чем лето за городом.

 

Глава 11

К концу недели я заработал пятьдесят один доллар. Вместе с шестью долларами за уборку мой недельный заработок составил пятьдесят семь долларов. Большинство жителей нашего района зарабатывали намного меньше. У меня впервые оказалось столько денег. Я поглощал в огромных количествах сладости, гамбургеры и кока-колу. Впервые в жизни у меня все время в кармане лежала капуста. Все знакомые ребята не отходили от меня ни на шаг. Я давал взаймы, всех угощал и быстро превратился в важного человека.

После воскресной мессы мы договорились с Джули поехать купаться. Она пришла на вокзал с небольшой сумкой.

— А где твой купальный костюм? — поинтересовалась девушка, когда мы сели в электричку.

— На мне.

— Как же ты будешь возвращаться? — рассмеялась она. — Ведь они будут мокрыми.

— Я об этом и не подумал, — растерялся я.

— Ничего, глупый, так уж и быть — я понесу их в сумке. — Электричка остановилась на Тайм Сквер, и вагон заполнила толпа бегущих от жары на остров горожан.

В маленьком купальном домике около Стиплчейз мы сняли шкафчики. Я чуть не забыл деньги в одежде. По пути на пляж купил белый пояс, который надевался поверх трусов и имел кармашек для денег. К морю я спустился раньше Джули. Через несколько минут показалась она в потрясающем красном купальнике. Когда Джули разулась, она стала чуть ниже меня. Мне очень понравилось, что она похожа на девчонку примерно моего возраста. Вода оказалась замечательной. Мы немного поплавали, затем легли на песок загорать. Стояла страшная жара.

Совсем белая Джули моментально обгорела. Моя же кожа после купаний в доке стала бронзовой.

— Как работа? — поинтересовалась Джули.

— Неплохо. На этой неделе я заработал пятьдесят один бак.

— Пятьдесят один бак? — недоверчиво переспросила она.

— Угу. Хочешь посмотреть? — Я вытащил из пояса пачку долларов.

— Спрячь. Я тебе верю. Я спрятал деньги.

— Что собираешься с ними делать?

— Не знаю. Наверное, куплю кое-какую одежду. Мне надоело вечно носить чьи-то обноски. Хочется хоть раз в жизни иметь что-то свое. — Я достал сигареты. Джули взяла одну, и мы закурили.

— Открой счет в банке, — посоветовала она, глубоко затягиваясь. — Когда-нибудь эти деньги тебе пригодятся по-настоящему... ну когда поступишь в колледж, например.

— Плевать я хотел на колледж! Я стану букмекером и буду зарабатывать настоящие бабки. А ты будешь моей девчонкой!

— Правда, Фрэнки? — нежно спросила она.

— Конечно. — Джули была такой хорошенькой, что я хотел поцеловать ее прямо на пляже, но вокруг было слишком много народу.

За день до отъезда в деревню Джерри Коуэн зашел ко мне в бильярдную.

— Жаль все-таки, что ты не едешь со мной, Фрэнки.

— Не могу. Работа...

— Понимаю. Но если передумаешь, обязательно напиши. Отец привезет тебя.

— Хорошо, — пообещал я. — Счастливого отдыха!

— Тебе тоже! — пожелал он, с сомнением оглядываясь по сторонам.

— Увидимся в сентябре.

Мы пожали друг другу руки, и Джерри ушел. В этот миг я завидовал ему больше, чем когда-либо раньше. Как здорово иметь все, что хочешь, подумал я и вернулся к уборке туалета.

Я послушался совета Джули и открыл счет в банке на углу Бродвея и Шестьдесят третьей. К концу второй недели там уже лежало около семидесяти долларов. Вчера удалось собрать целых восемьдесят монет, но они, правда, уйдут на погашение выигрышей. Меня это не беспокоило. Никуда эти ребята не денутся, все равно отдадут свои денежки. Выигравшие считали себя счастливчиками, ставили еще больше и очень скоро все спускали.

По дороге я встретил Мартина и Рея, которые шли купаться. Они позвали меня с собой, но я отказался. Мартин пригласил вечером к себе, и я пообещал заглянуть, если буду свободен. К ним присоединились еще несколько парней, и они вместе направились к докам. Первым в моем списке значился гараж, около которого играли в стикбол. Я несколько минут наблюдал за игрой, а когда ко мне отлетел мяч, бросил его обратно. Один из игроков крикнул:

— Хочешь сыграть, Фрэнки?

— Нет, спасибо.

Я вошел в гараж.

— Эй, Кристи! Где ты?

— Привет, Фрэнки! — поздоровался негр, вылезая из-под машины. Его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Тебе повезло, — улыбнулся я. — Ты выиграл двадцать один бакс.

Я отсчитал ему деньги. Подошел Джо, и я дал ему программку. На этот раз они поставили целых шесть долларов вместо обычных двух.

Несмотря на то, что в финансовом отношении день оказался очень удачным, на душе скребли кошки. Возвращаясь в бильярдную, я заглянул в док, где купались ребята, и с завистью стал смотреть, как они ныряют, плавают, загорают. Очень хотелось тоже прыгнуть в воду, но меня ждала работа.

— Готов поспорить, что ты хочешь искупаться, Фрэнки! — раздался за спиной голос Силка Феннелли.

— Нет, сэр... я хочу сказать...

— Все в порядке, малыш, — улыбнулся он. — Я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Ты хочешь быть с ними — купаться, играть в мяч, бросать кости, но не можешь. На тебе лежит ответственность... за самого себя. Эти ребята не заглядывают дальше сегодняшнего дня, но ты не такой. Ты хочешь чего-то добиться в жизни. Ты станешь большой шишкой и узнаешь, что за все приходится платить, хочется тебе этого или нет. И тебе самому придется решать, чем расплачиваться. Я сам когда-то был таким же, как ты.

— Да, мистер Феннелли, я теперь отличаюсь от них.

— Ты молодец. — Феннелли по-дружески положил руку мне на плечо. — Куда сейчас?

— К Кеуфу.

— Забирайся в машину. Мне все равно нужно к нему по делам. Заодно почистишь мне обувь.

Мы сели в машину. Мне было очень приятно, когда мы остановились у бильярдной и я вышел из машины с таким важным человеком. Мистер Феннелли поинтересовался моими делами и похвалил меня.

Я отдал Джимми записи и деньги. Затем достал ящик со щетками и почистил обувь Феннелли.

— Парень молодец! — сказал мистер Феннелли Кеуфу.

— Умница! — гордо согласился Джимми Кеуф, словно говорил о собственном сыне.

Когда Силк Феннелли захотел заплатить полбакса, я отказался.

— Бери, малыш — настаивал он.

— Давайте бросим его, — предложил я. — Выигравший получает доллар.

— Идет. Ты что выбираешь? — спросил он, подбрасывая монету в воздух.

Я смотрел, как она летит, переворачиваясь, и у самого пола сказал:

— Решка!

Я выиграл. Силк Феннелли забрал полдоллара и дал мне доллар.

— Ты не пропадешь. Фрэнки, — заметил он.

— Да, сэр. Спасибо, — поблагодарил я, засовывая доллар в карман.

— Принеси нам пару бутылочек пива. Фрэнки! — рассмеялся Джимми.

Я сбегал в подвал за двумя холодными бутылками и открыл их. Они быстро выпили пиво, и Феннелли спросил у Кеуфа:

— Ну как, рассчитаемся за прошлую неделю?

— Конечно, Силк. Ты же меня знаешь, я всегда плачу вовремя. — Джимми отсчитал из пачки шестьсот долларов. Мистер Феннелли, не считая, сунул их в карман.

Я отправился за шваброй и начал мыть кафельный пол около стойки. Было жарко. Я сиял рубашку и швырнул ее в угол. По моему лицу тек пот, и я часто вытирал его ладонью. Когда мистер Феннелли проходил мимо, он махнул рукой. Я отдал ему честь так же, как отцу Куинну.

 

Глава 12

Шло лето, обычное нью-йоркское лето, жаркое, душное, вытягивающее все соки. Люди возвращались по вечерам домой усталые и раздраженные. Из открытых настежь окон доносился шум, на улицах до поздней ночи кричали дети, парки и пляжи были переполнены. Самой популярной темой в газетах стали прогнозы погоды.

Обычное нью-йоркское лето, но для меня оно было необычным. Мне оно нравилось. Впервые в жизни я чувствовал себя свободным. К концу августа на моем счету лежало семьсот долларов. У меня была своя девушка; два новых костюма, питался я в ресторанах, в карманах не переводились деньги. Я мог пойти, куда хотел, и делать, что хотел. И взрослые, и дети с уважением смотрели на меня. Я стал важным человеком и жил на широкую ногу. В конце лета все чаще начали приходить мысли о школе. Зачем учиться? Я и так зарабатывал много денег. Но с другой стороны, я понимал, что без школы не обойтись. Очень хотелось собирать ставки и осенью. Может, попроситься в утреннюю смену, чтобы быть свободным после обеда? Сейчас, вспоминая друзей из школы и приюта, я думал о них свысока.

Вечером двадцать второго августа, в субботу, Джимми Кеуф рассчитался со мной за прошедшую неделю, и я сунул в карман восемьдесят четыре доллара. В бильярдной стоял шум. У нас закончилось пиво и прохладительные напитки, и скоро большинство посетителей начнет расходиться по домам.

— Устал, — пожаловался Кеуф. — Наверное, закроемся сегодня пораньше. Хочу успеть на поезд и съездить проведать жену.

— Сказать, что закрываемся?

Джимми кивнул.

— Закрываемся! — громко крикнул я. — Закрываемся!

Через несколько минут бильярдная опустела. Кеуф пересчитал выручку и сунул ее в карман.

— Пошли, — сказал он.

Пока Джимми запирал дверь, к бильярдной подъехала машина Феннелли.

— Что так рано, Джимми? — улыбнулся мистер Феннелли, подходя к нам.

— Хочу проведать жену, — объяснил Джимми Кеуф.

— Молодец. Для меня что-нибудь есть?

— Конечно, Силк. Ты же меня знаешь. — Он вытащил из кармана пачку денег, перетянутую толстой резинкой.

Они стояли в дверях, и мне пришлось отойти назад, чтобы уступить место. При этом я стоял лицом к бильярдной.

Неожиданно за спиной взревел мотор. Феннелли и Кеуф испуганно уставились куда-то поверх моей головы. Я же не почувствовал ничего необычного. Джимми побледнел я уронил деньги.

Я нагнулся за ними и сказал:

— Разве можно быть таким неаккуратным с?..

В этот момент раздались выстрелы. Я быстро выпрямился. Джимми Кеуф, прижав руки к животу, сползал на землю, прислонившись к двери. Силк Феннелли схватился за грудь. Он начал медленно падать, и руки безжизненно повисли. На меня брызнула кровь. Только после этого я абсолютно машинально, ни о чем не думая, бросился бежать. Пробежав пару кварталов, остановился перед домом Мартина.

Я мигом поднялся наверх и позвонил в кухонную дверь. Только сейчас до меня начало доходить, что произошло. Все это время я бежал чисто инстинктивно, ни о чем не думая. Гулко колотилось сердце, я ловил ртом воздух и никак не мог отдышаться.

Джули открыла дверь. Я вбежал в кухню и захлопнул дверь.

— Фрэнки, это ты? — удивилась девушка. Увидев кровь на моей рубашке, она испуганно воскликнула: — В чем дело? Что случилось?

Я молча прошел через кухню в ее маленькую комнату и, тяжело дыша, бросился на кровать. Джули вошла в комнату и закрыла дверь.

— Что случилось, Фрэнки? Ты ранен? — Ее глаза расширились от страха.

— Нет, — я сел, — они застрелили моего босса и мистера Феннелли.

— Они? Кто они?

— Не знаю. Я убежал! — Я встал, и только тут до меня дошло, что я держу в руке деньги Джимми. Я сунул их в карман и осторожно подошел к окну. «Интересно, не увязались ли они за мной?» — спросил я самого себя.

— Бедный ребенок! Да ты дрожишь, как осиновый лист. — Джули крепко обняла меня.

— Ничего я не дрожу, — солгал я и прижался лицом к ее груди.

Она была такой теплой, такой безопасной, что я не хотел шевелиться. Неожиданно меня начала бить дрожь, и я ничего не мог с собой поделать. Через несколько секунд я весь дрожал, и моя рубашка моментально вся взмокла от пота. Я стоял в объятиях Джули, трясся и стучал зубами, как ребенок...

Джули усадила меня в кресло и пошла на кухню принести мне что-нибудь выпить. Никто не видел, как я прибежал сюда, думал я. Конечно, они охотились за Феннелли, а до меня им нет никакого дела. Кеуф видел их, поэтому его пришили. Я их не видел, поэтому меня не тронули. Копы захотят меня допросить, но ведь я ничего не видел. Со мной все будет в порядке до тех пор, пока я буду молчать. Никто и пальцем до меня не дотронется, пока я не открою рта... Что делать с бабками? Я вытащил деньги и пересчитал. В пачке оказалось шестьсот пятьдесят три бака. Я сунул их обратно. В комнату вернулась Джули с чашкой кофе.

— Выпей кофе! — велела она. — Сразу полегчает.

— Мне уже и так легче, — благодарно улыбнулся я и взял чашку. Я не могу уйти в этой рубашке. Она вся в крови. — Я снял рубашку и протянул Джули. — Выброси ее в мусоропровод и принеси рубашку Мартина.

Девушка молча взяла рубашку и вышла из комнаты. На кухне хлопнула дверца мусоропровода. Потом Джули отправилась в комнату Мартина. Через минуту она вернулась с рубашкой, которая оказалась мне немного мала.

Пора уносить ноги, подумал я.

— Спасибо, Джули. Я пойду, пока никого нет.

— Можешь не торопиться. Все, кроме мистера Кэбелла, уехали на уик-энд за город. А мистер Кэбелл возвращается не раньше часа, когда закрывается аптека.

Я не спеша поужинал и около девяти вернулся в приют. Пробрался в здание через черный ход. Все уже спали. Я разделся и лег. Я так устал, что уснул, едва моя голова коснулась подушки.

Утром подскочил раньше всех и помчался за газетами. «Дейли Ньюс» поместила на первой странице большой заголовок: «Нападение на Феннелли», а сама статья находилась на второй странице. Я раскрыл газету. В правом верхнем углу виднелась фотография Силка Феннелли, а под ней короткая заметка:

«В Нью-Йорке опять начинается война между гангстерами. Силк Феннелли, известный босс игорного бизнеса и рэкетир, был тяжело ранен, а Джеймс Кеуф убит неизвестными бандитами. Кеуф получил две пули в сердце, а Феннелли одну в грудь, а вторую — в пах. Нападение произошло вчера вечером около бильярдной Джеймса Кеуфа. Полиция разыскивает мальчика, который работал у Кеуфа и который, возможно, был свидетелем нападения. Феннелли, как заявили врачи Рузвельтовской больницы, находится в тяжелом, но не критическом состоянии. Следуя законам гангстеровского кодекса чести, он лишь сказал: „Я понятия не имею, кто хотел застрелить меня, потому что никогда не сую нос в чужие дела“. Полиция начала расследование. Читайте новости в наших следующих номерах».

Я опустил газету. Похоже, мистер Феннелли предупреждал меня держать язык за зубами. Я позавтракал и пошел в церковь помогать прислуживать у алтаря. Беспокоиться пока было не о чем.

 

Глава 13

Прошла неделя. Меня никто не искал, и я постепенно успокоился. Я опять мог безбоязненно выйти на улицу. В газетах писали, что состояние Феннелли улучшается я что через три недели его выпишут из больницы. Бильярдную закрыли, и я потерял работу, но не унывал. Деньги Джимми положил на другой счет. Пока у меня есть деньги, беспокоиться не о чем. Несколько раз мы встречались с Джули, но ни разу не обсуждали то, что произошло в субботу вечером.

Однажды утром брат Бернард заглянул в спальню.

— Фрэнсис, загляни ко мне после завтрака.

— Хорошо, сэр.

В его кабинете собрались старшая сестра, отец Куинн и незнакомый мужчина, похожий на копа.

Я, постарался скрыть испуг.

— Вызывали, сэр? — обратился я к брату Бернарду.

— Да, Фрэнсис. Это инспектор Бучалтер из комиссии по делам благотворительности. — Инспектору Бучалтеру он сказал: — Это тот мальчик, о котором мы говорили.

Я ждал. С минуту в комнате царила тишина, потом старшая сестра сказала:

— Фрэнсис, ты хороший мальчик. Я наблюдаю за тобой с самого детства. Сейчас я хочу тебе кое-что сказать. Я говорю это, только потому что должна. Фрэнсис, ты никогда не задумывался, что хорошие люди встречаются не только среди католиков?

— Нет, мэм, — осторожно ответил я.

— Видите? — воскликнул отец Куинн и заулыбался. — Я же вам говорил!

— Если бы кто-нибудь сказал тебе, что ты принадлежишь к другой вере, что бы ты сделал? — медленно спросила старшая сестра.

С моих губ слетел едва слышный вздох облегчения. Значит нападение ни при чем.

— Я бы не поверил, мэм.

Все гордо заулыбались и радостно заговорили:

— Хороший мальчик! Примерный католик!

— Фрэнсис, ты совсем не помнишь своих родителей? — спросила она более естественным голосом.

Вопрос показался мне глупым. Старшая сестра прекрасно знала, что я попал в приют в грудном возрасте.

— Нет, мэм, — вежливо ответил я.

— Мистер Бучалтер пытается разыскивать родителей и родственников наших детей, — продолжила она. — Время от времени он просматривает все дела, надеясь найти что-нибудь новое. Выслушай его.

— Видишь ли, Фрэнсис, — смущенно начал мистер Бучалтер, — все произошло совсем недавно. Когда ты закончил школу Святой Терезы, мне вновь прислали твои документы. — Инспектор говорил почти извиняющимся тоном. — Прежде чем наши дети идут в среднюю школу, мы на всякий случай еще раз просматриваем их дела. Короче, мы установили, что у тебя есть родственники — дядя, брат твоей матери, которая умерла при родах. Недавно он написал нам о своей сестре, которая приехала в Нью-Йорк, как раз, когда ты родился. Он в точности описал кольцо твоей матери. Мы хранили его и хотели подарить тебе, когда ты подрастешь. Кольцо дешевое, но очень необычное. Сейчас дядя хочет, чтобы ты жил с ним. Закон на его стороне. Мы решили, что он вполне достойный и ответственный человек. У него двое детей. Он даст тебе кров и будет о тебе заботиться.

— Но, Фрэнсис, он не такой, как мы, — быстро добавил отец Куинн. — Он ие верит в нашего Бога.

— Не верит в нашего Бога? — удивленно переспросил я и вопросительно посмотрел на священника.

— Да, Фрэнсис, — печально подтвердил он. — Он не католик.

Я ничего не мог понять.

— По всей вероятности, — сообщил брат Бернард, — ты переедешь к нему, как только уладятся некоторые формальности. Но не забывай, чему тебя здесь учили, Фрэнсис. Не забывай, что святая церковь приютила и воспитала тебя. И всегда оставайся добрым католиком, что бы ни говорили люди.

— Хорошо, брат Бернард, — кивнул я, ничего не понимая.

— Твой дядя ждет тебя в коридоре. Хочешь увидеть его? — мягко поинтересовалась старшая сестра.

— Да, мэм, — машинально ответил я. В голове лихорадочно метались мысли. У меня есть семья. Я не сирота. У меня есть семья, родственники.

— Входите, мистер Кайн, — пригласил инспектор, выглядывая в коридор.

В комнату вошел высокий, почти шести футов роста, слегка лысый широкоплечей мужчина с красным лицом.

Его мягкие карие глаза были затуманены. Глядя на него, я вспомнил чьи-то слова, будто некатолики после смерти отправляются в ад, но почему-то мне было наплевать. Я готов отправиться в ад, если кто-нибудь будет смотреть на меня с такой любовью, нежностью и желанием понравиться.

Он улыбнулся, и в комнате сразу стало светлее. Потом по-дружески протянул руку, и между нами словно пробежал электрический ток.

— Значит, ты Фрэнки! — громко произнес мой дядя слегка дрожащим голосом.

— Да, сэр. — Мой голос тоже дрожал, и в моих глазах тоже блестели слезы. В сердце вспыхнула любовь. Теперь я не сомневался, что, несмотря ни на что, этот человек мой родственник, что в наших венах течет одна кровь.

И только через несколько минут до меня дошло, что его фамилия произносится «Кайн», а не «Кейн».

Спустя несколько дней я узнал, что он еврей.

 

Глава 14

Говорят, что новости какими-то таинственными путями путешествуют по свету. Не прошло после этого разговора я нескольких часов, как все в приюте знали, что у меня нашелся родственник. Меня засыпали вопросами, на которые я отвечал, как мог. Что я мог ответить? Я и сам почти ничего не знал. В тот день я с трудом дождался вечера, чтобы пойти и рассказать все Джули.

Сначала, правда, я выяснил по телефону, есть ли кто дома, и только потом пошел.

Джули впустила меня на кухню. Я не обратил внимания на ее усталый вид и начал взволнованно рассказывать. Она села на стул, а я — на кровать.

— Очень рада за тебя. Ты заслуживаешь лучшей жизни, — сказала Джули каким-то вялым и безжизненным голосом.

— Что-то голос у тебя не очень радостный.

Джули подошла к окну и отвернулась. После минутной паузы она сообщила сухим тоном, какой я слышал у нее в первый раз:

— Я уезжаю домой. Фрэнки.

— Почему? — Она не успела ответить, как я продолжил: — Не уезжай! Что бы ни случилось, я буду к тебе приходить.

— Чтобы бесплатно трахнуться?

— Нет. Ты мне нравишься! Ты ведь знаешь, ты столько раз заставляла меня говорить это.

— Я нравлюсь тебе не больше любой другой девчонки, которая тебе даст, — холодно проговорила Джули. — Мы больше никогда не увидимся.

Я с минуту молча смотрел на ее спину, потом спросил:

— Все равно я хочу знать причину, Джули!

Девушка повернулась ко мне лицом.

— Ну что ж, если хочешь, пожалуйста! От тебя нет никакого толка. Ты не можешь мне ничего дать. Ты бы даже не смог на мне жениться, если бы я забеременела! Мне остается только учить тебя. Летняя четверть закончена! Будь хорошим мальчиком. Повеселился, а теперь уходи!

Я подошел к Джули и взял ее за руку, но она грубо вырвалась.

— Но, Джули...

— Убирайся, Фрэнки!

К горлу подкатил ком, и я направился к двери.

— Прощай, Джули!

Она не ответила. Я вышел на кухню и закурил. В ее комнате заскрипела кровать, и послышался плач.

На улице еще светило солнце, но мне было не до веселья. Я даже замерз. Пошел в парк и бросился на траву. Смотрел на небо ничего невидящими глазами, а в ушах звенело: Джули! Джули! Джули!

* * *

Я написал Джерри Коуэну письмо, и он ответил, что очень рад за меня. Через неделю наступил день моего отъезда. После обеда за мной должен приехать дядя. Все вещи я собрал в две картонные коробки, которые снес в кабинет брата Бернарда.

Наверх возвращаться не хотелось. Из спортивного зала доносились крики, и я решил посмотреть, что там происходит. Но в этот миг зазвонил звонок, на обед, и я пошел в столовую. Сел за стол и склонил голову, пока брат Бернард читал молитву. У меня возникло странное ощущение, что я впервые попал сюда. Вокруг находились незнакомые безразличные лица. От белого мрамора стола веяло холодом.

Я дотронулся до него пальцами и нащупал место, где когда-то нацарапал ключом свое имя. Буквы были шершавыми, и я удивился, как мне вообще это удалось. Я поставил автограф много лет назад и сейчас даже забыл, когда именно. Есть не хотелось. Интересно, как меня встретят тетя и кузины? Тут же мелькнула мысль — а может, остаться?

Посреди обеда я попросил у брата Бернарда разрешения уйти из-за стола. Наверное, он понимал, что со мной происходит, и поэтому отпустил.

Я вышел во двор. В этом дворе я бегал, играл, стоял в колонне перед звонком на занятия. Во дворе было пусто, но внезапно я услышал голоса детей. Перед моим мысленным взором они бежали играть в мяч или перетягивать канат, оставив книги на партах. Я взглянул на колокольню церкви Святой Терезы, словно ожидая услышать звон колоколов.

Рядом показалась тень. Я опустил голову и увидел брата Бернарда.

— Растерялся, Фрэнсис? — Это было скорее заявление, чем вопрос. Я кивнул.

— Понимаю. Я много лет наблюдал за тобой, еще с тех пор, как ты был малышом. Помню твои первые шаги, смешное выражение лица, когда ты упал и попытался встать. Ты никогда не плакал, Фрэнсис. Только упрямо поджимал губы и опять вставал. Я помню, как ты болел. Я старался объяснить тебе жизнь. На моих глазах происходило чудесное превращение ребенка в красивого и сильного парня, и я гордился тобой. Я пытался быть тебе матерью и отцом — старался смягчать разочарование от жизни, помогать высоко держать голову, не падать духом в трудную минуту. Я знал тебя лучше всех, лучше самого тебя. Но существуют определенные вещи, которые я не мог тебе объяснить, которые ты должен был узнать сам. Я наблюдал за тобой. Я видел, как они образуют взрослые морщинки в уголках твоего рта, бросают тени на глаза. Здесь я, к сожалению, ничем не мог тебе помочь. Оставалось лишь надеяться, что у тебя все будет в порядке, что эти вещи не причинят тебе большого вреда. Тем не менее, меня никогда не покидало ощущение, что я мог бы дать тебе значительно больше.

— О нет, брат Бернард! Вы всегда чудесно ко мне относились. Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы сделали.

— Не меня ты должен благодарить, Фрэнсис, а церковь, — улыбнулся брат Бернард. — Мы научили тебя здесь многому хорошему, но больше тебе приходилось учиться за этими стенами, Фрэнсис. — Он показал рукой на улицу. — Мы живем здесь тихо и спокойно и постепенно отвыкаем от борьбы. В этих стенах мы можем помогать тебе не сходить с истинного пути, но когда ты уйдешь... Кто там сможет помочь тебе? Кто приютит и защитит от людской глупости? Нет, Фрэнсис, боюсь, мы многое упустили. Мы сами должны учиться жизни за этими стенами с вами вместе. — Он достал платок и высморкался. — Ну ладно, хватит хныкать! Фрэнсис, ты попрощался с отцом Куинном, старшей сестрой и учительницей? Мы будем скучать по тебе.

— Я тоже буду скучать, сэр. Мы попрощались утром.

— Молодец! — Мы направились к зданию. — Мы еще увидимся перед твоим отъездом. — И он вошел в приют.

— Брат Бернард! — позвал я.

— Что, сын мой?

— Быть евреем это смертный грех? — выпалил я. Его лицо смягчилось.

— Нет, сын мой, — медленно и спокойно ответил брат Бернард. — Многие из нас забывают, что Иисус был евреем.

— Но брат Бернард, если я еврей, я не смогу приходить в церковь, не смогу исповедоваться, просить отпущения грехов, а после смерти буду гореть в аду.

Он подошел ко мне и взял за руку.

— Фрэнсис, — очень тихо сказал брат Бернард, — как бы нам не хотелось думать, что небеса принадлежат католикам, это не так. На небесах рады всем хорошим людям, независимо от веры, к которой они принадлежат. Мне очень хочется думать, что рай открыт для всего человечества. Будь хорошим человеком, Фрэнсис, люби своих ближних, твори добро и можешь не бояться ада. — Брат Бернард улыбнулся. — Понял, сын мой?

— Да, сэр. Кажется, понял.

— Ну и хорошо! Сейчас мне нужно идти. Обед, наверное, уже заканчивается. — Он взъерошил мои волосы и скрылся в здании.

Изо всех дверей во двор повалили дети.

Я решил войти в приют через спортзал. Несколько парней, среди которых был и Пит Санперо, играли в баскетбол.

Я захотел попрощаться с ним и предложить забыть старые обиды.

Увидев меня, они перестали играть. Я сразу почувствовал что-то неладное, и по спине забегали мурашки, но я уже давно научился не выдавать своих чувств. Я подошел к Питу и протянул руку.

— Давай все забудем. Пит.

Он не сводил взгляда с моего лица, не обращая внимания на протянутую руку.

— Конечно, давай, — согласился он и заехал мне прямо в челюсть.

Какой-то парень подставил ногу, и я полетел на пол. Меня схватили несколько рук, да так крепко, что я даже не мог пошевельнуться. Сначала, правда, я так удивился, что и не помышлял о защите. Пит Санперо склонился надо мной.

— Сукин сын, еврей, — прорычал он. — Пробрался в нашу школу, не сказав никому ни слова! — Он больно пнул меня в бок, затем нагнулся и ударил в лицо.

Мне удалось освободить одну руку и ухватить его за рубашку. Он отпрянул и в то же время вновь ударил меня. Я повис на Санперо, и вставая, он поднял и меня. Освободив вторую руку, я вцепился ему в горло. Пит отлетел к стене. Остальные парни принялись колотить меня сзади по спине и шее, но я не обращал на них ни малейшего внимания. Впервые в жизни я дрался, забыв в ярости обо всем на свете. Сначала я сдавил ему горюю, потом принялся методично бить головой о стенку. Пит колотил меня в живот. Из носа и рта у меня потекла кровь. Остальные навалились сзади, и мы покатились по полу. Послышался треск разрываемого пиджака и рубашки, но мне было наплевать. Единственное, что я хотел — это убить Питера Санперо. Сейчас я уже бил его головой о цементный пол. Неожиданно меня схватили за плечи сильные руки и оттащили от Пита. Наступила тишина. Меня крепко держал брат Бернард. Пит продолжал лежать на полу.

— Кто все это начал? — строго спросил брат Бернард.

Его глаза гневно сверкнули.

— Питер сказал, что пришло время преподать урок этому вонючему еврею, — выпалил один из парней и тут же прикусил язык.

Не отпуская меня, брат Бернард сказал:

— Идите все к себе. — Затем он повернулся к Санперо. — Чтобы больше я тебя здесь не видел. Этот зал только для воспитанников приюта.

Он держал меня за плечо, пока они выходили. Когда мы остались одни, он отпустил меня и нежно посмотрел в лицо.

— Не обижайся на них, Фрэнсис. Им еще многому предстоит научиться.

Я молча смотрел на него и тяжело дышал. Сильно ныл бок, из носа капала кровь.

— Пойди умойся, — мягко сказал брат Бернард. — Тебя ждет дядя. К сожалению, ты уже сложил вещи, так что тебе не во что переодеться.

Я зашел в уборную и умылся. Брат Бернард стоял рядом и держал в руке бумажное полотенце. Мы молча поднялись в его кабинет.

Там уже сидел дядя с женщиной, наверное, моей тетей. Вероятно, я представлял из себя ужасную картину — весь пиджак и рубашка изорваны в клочья и перепачканы кровью. Лицо женщины побледнело.

Когда я направился к ним, резко закололо в боку и груди, в ушах зазвенело. Мне показалось, что я падаю, а вокруг вращаются лица: брат Бернард, дядя, тетя. Пит, Мартин, Реймонд, Джерри с отцом. Рут, сестра Анна, отец Куинн, Джимми Кеуф, Силк Феннелли, Джули.

Веки словно налились свинцом. Наконец после долгих усилий я открыл наполненные слезами глаза. Я лежал в какой-то белой комнате. Надо мной склонились дядя, тетя и брат Бернард. Краешком глаза я заметил медсестру, которая вышла из комнаты. Интересно, что делает медсестра в моей комнате? Я попытался открыть рот, но брат Бернард прижал палец к губам.

— Тише, мальчик. Ничего не говори. Ты в больнице Рузвельта. У тебя три сломанных ребра, так что лежи тихо.

Я опустил голову на подушку и посмотрел на стену. На календаре большими буквами было написано: «Первое сентября, 1925 года».

Так прошел мой последний день в приюте Святой Терезы.