1

Рина загнула уголок страницы, медленно закрыла журнал и положила его на белую простыню, которой была накрыта. Из кресла, стоящего рядом с кроватью, донесся голос Элен:

— Тебе что-нибудь нужно, дорогая?

Рина повернула голову и взглянула на нее. На лице Элен была трогательная забота.

— Нет, — ответила Рина. — Который сейчас час? Элен посмотрела на часы.

— Три.

— О, а во сколько обещал прийти доктор?

— В четыре, — сказала Элен. — Тебе действительно ничего не надо?

Рина покачала головой.

— Нет, спасибо, все в порядке.

Она взяла журнал, лениво полистала страницы и снова бросила его на кровать.

— Я хочу, чтобы меня выпустили отсюда.

Элен встала с кресла и наклонилась над Риной.

— Не волнуйся, ты скоро выйдешь, а пока еще надо немножко полечиться. На студии ждут не дождутся твоей выписки, чтобы предложить тебе роль мадам Помпадур.

— Опять вспомнили старую байку. Уже столько раз брались за эту картину, и все без толку. Разжигали ажиотаж, давали большую рекламу, а потом отправляли сценарий пылиться на полку.

— На этот раз все будет по-другому, — серьезно сказала Элен. — Вчера я разговаривала с Берни Норманом, у него новый автор, и Берни сказал, что сценарий великолепен и имеет социальное звучание.

— Социальное звучание? — улыбнулась Рина. — А кто сценарист? Юджин О'Нил?

Элен посмотрела на нее.

— Ты что, знала?

— Нет, не знала, — покачала головой Рина. — Это моя безумная мечта. А что, Норману действительно удалось заполучить О'Нила?

— Да, и как только сценарий будет закончен, Норман пришлет тебе копию.

Рина была поражена. Может, действительно в этот раз Берни настроен серьезно? Она почувствовала возбуждение. О'Нил настоящий писатель, не чета обычным голливудским щелкоперам, у него может получиться серьезная вещь. Внезапно возбуждение прошло и Рина почувствовала себя даже более слабой, чем до разговора. Социальное звучание. С тех пор, как президентом стал Рузвельт, американцы полюбили цветастые фразы.

— Который час?

— Десять минут четвертого, — ответила Элен.

Рина откинулась на подушку.

— Почему бы тебе не пойти выпить кофе?

— Не волнуйся, со мной все в порядке, — улыбнулась Элен.

— Но ты ведь здесь целый день.

— Я хочу быть с тобой, — ответила Элен.

— Иди, — Рина закрыла глаза. — Я вздремну до прихода доктора.

Элен немного подождала и, услышав ровное тихое дыхание, осторожно расправила покрывало. Глаза Рины были закрыты, калифорнийский загар не скрывал синюшной бледности лица. Элен убрала белокурые волосы со лба Рины, быстро поцеловала ее в плотно сжатые губы и вышла.

В соседней комнате находилась сестра.

— Я спущусь вниз выпить кофе, — обратилась к ней Элен. — Мисс Марлоу уснула.

Сестра улыбнулась и ответила с профессиональной уверенностью:

— Не беспокойтесь, мисс Гейлард, сон для нее лучшее лекарство.

Элен кивнула и вышла в коридор. Она чувствовала, как устала, сказывалось напряжение последних нескольких недель, глаза застилала пелена. Выйдя из лифта, она направилась в кафе. Погруженная в свои мысли, она не услышала, как ее окликнул доктор.

— Мисс Гейлард? Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

— Конечно, нет, — ответила Элен, стряхнув задумчивость.

Доктор улыбнулся и распахнул перед ней дверь. Они вошли в кафе и сели за угловой столик. Доктор жестом заказал две чашки кофе.

— А как насчет булочки? — поинтересовался он. — По-моему, вам надо немного поесть. Мне бы не хотелось в вашем лице заполучить еще одного пациента.

— Нет, спасибо, — ответила Элен, — Кофе достаточно.

— Хороший кофе, — сказал доктор, отхлебывая из чашки.

— Рина спит, — произнесла Элен первое, что пришло ей на ум.

— Хорошо, — ответил доктор, разглядывая ее. Его темные глаза сверкнули под стеклами очков. — Есть ли у мисс Марлоу здесь родственники?

— Нет, — машинально ответила Элен. Внезапно до нее дошел смысл вопроса. — Вы думаете... — голос ее задрожал.

— Я ничего не думаю, но в случаях, подобных этому, мы предпочитаем знать имена ближайших родственников.

— Насколько мне известно, у Рины нет родственников.

Доктор удивленно посмотрел на нее.

— А муж?

— Кто? — смешалась Элен.

— Разве она не замужем за Невадой Смитом? — спросил доктор.

— Была, но три года назад они развелись, потом она вышла замуж за Клода Данбара — режиссера.

— Это замужество тоже кончилось разводом?

— Нет, — коротко бросила Элен и сжала губы. — Они прожили чуть больше года, а потом он покончил жизнь самоубийством.

— О! — воскликнул доктор. — Извините, но последнее время я как-то мало следил за светской хроникой.

— Если вам что-нибудь понадобится, вы можете всегда обращаться ко мне. Я ее ближайшая подруга, а также веду ее дела.

Доктор молча посмотрел на Элен. По его глазам, хоть и скрытым за стеклами очков, она догадалась, о чем он думает. Элен гордо вскинула голову. Какая разница, что он думает, какая разница, что думают другие.

— Вы получили результаты анализа крови?

Доктор кивнул.

Сдерживая дрожь в голосе, Элен спросила:

— Это лейкемия?

— Нет, — ответил доктор и, увидев вспыхнувшую надежду в глазах Элен, быстро добавил, — это то, что мы и предполагали, — энцефалит.

Заметив недоуменный взгляд Элен, доктор пояснил:

— Иногда его называют сонной болезнью.

Мелькнувшая было в глазах Элен надежда угасла.

— Но есть ли хоть какой-нибудь шанс?

— Очень небольшой, — ответил доктор, продолжая внимательно разглядывать Элен. — И даже если она останется жива, трудно сказать, что с нею будет.

— Что вы имеете в виду? — хрипло спросила Элен.

— Энцефалит — это вирус, который поражает мозг, — медленно начал доктор. — Через четыре-пять дней ее начнут мучить страшные приступы лихорадки, во время которых вирус будет разрушать мозг. И только по окончании приступов можно будет точно определить, насколько тяжело ее состояние.

— Вы имеете в виду, что она лишится рассудка? — глаза Элен расширились от ужаса.

— Не знаю, — ответил доктор, — возможны различные формы. Может быть, у нее полностью парализует память, когда она не сможет вспомнить даже своего имени. Последствия этой болезни определяются степенью поражения мозга.

Элен охватил страх, она побледнела.

— Дышите глубже, — сказал доктор, — и выпейте воды.

Она выполнила его указания, и бледность постепенно прошла.

— Но разве нельзя что-нибудь сделать? Хоть что-нибудь?

— Мы делаем все, что в наших силах, но мы очень мало знаем об этой болезни, о том, каков ее механизм. Предполагается, что в тропических странах ее переносят насекомые и заражение вызывается их укусами. Но в Америке и в других странах отмечаются случаи заражения этой болезнью без каких-либо видимых причин.

— Мы только три месяца назад вернулись из Африки, где снимали фильм, — сказала Элен.

— Я знаю, — ответил доктор, — мисс Марлоу говорила мне об этом. Тогда-то у меня впервые и закралось подозрение.

— Но ведь больше никто не заболел, а мы все жили в течение трех месяцев в одинаковых условиях.

Доктор пожал плечами.

— Я же объяснил, что мы не знаем точно, чем вызывается эта болезнь.

— И почему это случилось не со мной? Она обязательно должна жить!

Доктор перегнулся через стол и взял Элен за руку.

— Как много раз в жизни я стихал подобный вопрос, но с тех пор, как услышал его впервые, не приблизился к ответу ни на йоту.

— Как вы думаете, ей следует сказать об этом?

Глаза доктора снова засверкали за стеклами очков.

— А что это даст? Оставим ее наедине с мечтами.

* * *

Рина услышала за дверью приглушенные голоса. Она так устала, ослабла и устала. Все вокруг казалось мягким, окутанным дымкой. Интересно, увидит ли она снова тот сон, который только что пришел ей на память. Да, вот он. Ей снова стало хорошо.

Она мягко погружалась в него, все дальше и дальше. Она улыбнулась и прижалась щекой к подушке. Теперь она была во власти сна — сна о смерти, который она видела, когда еще была маленькой девочкой.

 

2

В тени огромных старых яблонь было холодно. Рина сидела на траве, рассаживая кукол вокруг деревянной доски, изображавшей стол.

— Послушай, Сюзи, — обратилась она к маленькой темноволосой кукле, — надо есть спокойно, а не хватать пищу. — Черные немигающие глаза куклы уставились на нее. — Ох, Сюзи, ты опять испачкала все платье, и мне надо снова переодевать тебя.

Рина быстро раздела куклу и принялась стирать ее платье в воображаемой ванне, а потом гладить.

— Больше не пачкайся, — сердито побранила она куклу. — А тебе понравился завтрак, Мэри? — обратилась она к другой кукле, — чтобы вырасти большой и здоровой, надо съедать все до конца.

Иногда Рина бросала взгляд на большой дом. Она была рада, что ее оставили одну — ведь это случалось нечасто, обычно кто-то из слуг звал ее в дом. Потом мама ругала ее и говорила, что ей надо играть не во дворе, а рядом с кухней, в дальнем конце дома.

Но она не любила бывать в кухне — там всегда было жарко и не было травы, одна только грязь. Кроме того, кухня находилась рядом с конюшнями, и оттуда доносился запах лошадей. Рина не понимала, почему мама так волнуется. Вот мистер и миссис Марлоу ничего ей не говорили, когда заставали играющей во дворе. Один раз мистер Марлоу даже взял ее на руки и стал подбрасывать в воздух и своими усами защекотал ее почти до истерики.

Когда же она вернулась с улицы, мама отругала ее и велела отправляться в комнату и не выходить оттуда весь день. Это было самое страшное наказание, так как Рина любила бывать на кухне, когда мама готовила обед. Там вкусно пахло, и все говорили, что у Марлоу еще никогда не было такой замечательной кухарки.

Она услышала шаги и подняла голову. Рональд Марлоу опустился на землю рядом с ней. Она закончила кормить Сюзи и как бы между прочим поинтересовалась:

— Не хочешь ли пообедать?

Он презрительно посмотрел на нее с высоты своих восьми лет.

— Я не вижу тут никакой еды.

— Вот именно не видишь, — ответила Рина и вложила ему в руки тарелку куклы. — Поешь, это очень вкусно.

Он сделал вид, что ест, но через минуту поднялся и сказал:

— Я и вправду хочу есть, пойду поем по-настоящему.

— Там ничего нет, — сказала Рина.

— Почему?

— Моя мама все еще болеет, и готовить некому.

— Что-нибудь найду, — с уверенностью сказал Рональд.

Рина посмотрела ему вслед и вернулась к своим куклам. Уже смеркалось, когда Молли вышла из дома и позвала ее. Глаза девушки были красные от слез.

— Пойдем, крошка, — сказала она, беря Рину на руки. — Мама хочет увидеть тебя.

В комнате находились кучер Питер, служанка с первого этажа Мэри и судомойка Энни. Они стояли вокруг кровати, на которой лежала мать Рины. Еще в комнате находился человек в черном сюртуке, держащий в руках распятие.

Рина тихо стояла возле кровати и смотрела на маму. Мама была такой красивой — лицо белое-белое и спокойное, белокурые волосы зачесаны назад. Рина подвинулась поближе.

Губы матери шевелились, но Рина не могла услышать, что она говорит. Мужчина в черном взял ее за плечи.

— Поцелуй маму, дитя мое.

Она послушно поцеловала маму в щеку, которая показалась ей слишком холодной. Мама улыбнулась, закрыла глаза, потом внезапно открыла и посмотрела перед собой невидящим взглядом. Мужчина в черном быстро отодвинул Рину, наклонился над мамой и закрыл ей глаза.

Молли протянула руки, и священник подтолкнул Рину к ней. Рина обернулась и посмотрела на маму. Теперь она спала. Такой красивой она бывала всегда по утрам, когда Рина, проснувшись, наблюдала за ней со своей половины кровати.

Рина оглядела комнату и присутствующих. Девушки плакали, даже у кучера Питера в глазах стояли слезы.

— Почему ты плачешь? — спросила Рина у Молли. — Разве мамочка умерла?

Слезы ручьем хлынули из глаз девушки, она еще крепче прижала к себе ребенка.

— Бедное дитя, — прошептала она, — мы плачем, потому что любили ее.

Молли взяла Рину за руку и вывела из комнаты. Когда дверь за ними закрылась, Рина посмотрела на нее и спросила:

— А мама завтра вовремя приготовит завтрак?

Молли опустилась на колени, крепко обняла Рину и заплакала:

— О, мое бедное маленькое дитя, моя бедная маленькая сиротка.

Рина посмотрела на рыдающую Молли и тоже заплакала, хотя точно не знала, почему плачет.

Питер пришел на кухню, когда слуги ужинали. Рина посмотрела на него и улыбнулась.

— Мистер Питер, посмотрите, у меня три порции мороженого, — радостно воскликнула она.

— Бедное дитя, — сказала Молли, и в ее глазах снова показались слезы. — Ешь мороженое.

Рина задумчиво посмотрела на нее и поднесла ложку ко рту. Она не понимала, почему девушки каждый раз плачут, разговаривая с ней. Ванильное мороженое было холодным и сладким, Рина снова зачерпнула ложку.

— Я только что разговаривал с хозяином, — проговорил Питер. — Он сказал, что было бы хорошо положить ее в моей комнате над конюшней, а отец Нолан сказал, что мы можем похоронить ее на кладбище святого Тома.

— Но как мы можем это сделать? — вскричала Молли. — Ведь мы даже не знаем, была ли она католичкой. За все три года, которые она провела здесь, она ни разу не ходила к обедне.

— Ну и что с того? — сердито спросил Питер. — Разве она не исповедалась перед смертью отцу Нолану? Разве она не получила от него последнее прощение и не приняла святое причастие? Отец Нолан остался доволен.

Мэри, самая старшая из девушек, кивнула головой в знак согласия.

— Я думаю, что отец Нолан прав, — сказала она. — Может быть, она почему-либо робела ходить к обедне, но важно то, что в конце жизни она все же пришла к церкви.

— Тогда решено, — Питер энергично кивнул головой и направился к двери, потом остановился и оглянулся.

— Молли, возьми ребенка сегодня спать с собой. Я схожу в салун за парнями, они помогут мне перенести ее. Отец Нолан сказал, что пришлет мистера Коллинза обрядить ее, а церковь оплатит все расходы.

— Какой хороший у нас священник, — сказала Мэри.

— Благослови его Господь, — перекрестилась Энни.

— А можно мне еще мороженого? — спросила Рина.

* * *

Раздался стук в дверь, и Молли поспешила открыть ее.

— О, это вы, мадам, — тихо воскликнула она.

— Я зашла взглянуть, как девочка, — сказала Джеральдина Марлоу.

Девушка отошла от двери.

— Хотите войти, мадам?

Миссис Марлоу взглянула на кровать. Рина спала в окружении кукол Сюзи и Мэри, ее лицо обрамляли тонкие белокурые локоны.

— Ну как она?

— Все хорошо, мадам, бедное дитя настолько утомилось, что уснуло мгновенно. К счастью, она слишком мала и ничего не понимает.

Джеральдина Марлоу снова посмотрела на ребенка. Она задумалась о том, что было бы с ее мальчиком, если бы она умерла. Хотя, наверное, все было бы иначе, потому что у него, по крайней мере, был бы отец.

Она вспомнила тот день, когда наняла в услужение мать Рины. Несмотря на то, что она не работала несколько лет, у нее были отличные рекомендации.

— У меня есть ребенок, мадам, — сказала она на своем книжно правильном английском, — малышка двух лет.

— А где ваш муж, миссис Остерлааг?

— Он в плавании, и ни разу не видел девочку. — На секунду она опустила глаза. — Мы поздно завели ребенка, мадам. У финнов не принято жениться в молодом возрасте. Пока это было возможно, я жила на сбережения, а теперь мне снова приходится идти работать.

Миссис Марлоу засомневалась. Двухлетний ребенок мог стать помехой.

— С Риной не будет проблем, мадам, она хороший, тихий ребенок. Спать она может в моей комнате, и я буду платить из своего жалования за ее питание.

Миссис Марлоу всегда хотела иметь дочь, но после рождения сына доктора сказали, что у нее больше не будет детей. Было бы неплохо, если бы ему нашлось с кем играть, — он рос замкнутым.

— Никаких вычетов из вашего жалования, миссис Остерлааг, — улыбнувшись, сказала она. — Сколько, в конце концов, может съесть ребенок?

Это было почти три года назад. Мать Рины оказалась права, с девочкой не было никаких забот.

— Что теперь будет с ребенком, мадам? — прошептала Молли.

Миссис Марлоу повернулась к служанке.

— Не знаю, — ответила она, в первый раз задумавшись над этим. — Мистер Марлоу собирается завтра в город, чтобы отыскать ее родственников.

Служанка покачала головой.

— Он никого не найдет, мадам, — уверенно сказала она. — Я часто слышала, как она говорила, что у нее нет родственников. — Глаза ее наполнились слезами. — Ох, бедное, бедное дитя, теперь ей предстоит отправиться в приют.

Миссис Марлоу почувствовала, как к горлу подступил комок. Она посмотрела на Рину, мирно посапывающую в кровати. На глаза ее навернулись слезы.

— Не плачь, Молли, — строго сказала она. — Я уверена, что девочка не попадет в приют. Мистер Марлоу отыщет ее семью.

— А если нет?

— Тогда мы что-нибудь придумаем.

Миссис Марлоу повернулась и быстро вышла в узкий коридор. Позади послышалось шарканье ног. Она оглянулась.

— Поаккуратнее, ребята, — услышала она голос Питера. Затем из дверей показалась его спина. Миссис Марлоу прижалась к стене, давая парням пройти.

— Извините, мадам, — сказал Питер. — Как это все печально.

Они прошли мимо, распространяя в воздухе легкий, но безошибочно узнаваемый запах пива. Миссис Марлоу засомневалась, правильно ли она сделала, предложив мужу разрешить использовать помещение над конюшней. Поминки могли превратиться в пьянку.

Она стояла и слушала звук тяжелых шагов по лестнице, когда уносили Берту Остерлааг, родившуюся в маленькой рыбацкой деревеньке в Финляндии и нашедшую последнее пристанище в чужой церкви и в чужой земле.

 

3

Войдя в дверь, Гаррисон Марлоу увидел головку жены, склонившуюся над вышиванием. Он тихонько прошел через комнату, подкрался сзади к жене и, наклонившись, быстро поцеловал ее в щеку.

Жена вспыхнула и пролепетала своим восхитительным голоском:

— Ох, Гарри! А если увидят слуги?

— Сегодня не увидят, — рассмеялся он. — Они заняты своей вечеринкой.

— Ты же знаешь, что это не вечеринка. — В голосе жены послышалась укоризна.

Гарри обошел кресло и остановился перед ней, улыбаясь.

— Конечно, они это так не называют, но ирландцы из всего устраивают вечеринку. — Он подошел к буфету. — Выпьешь немного хереса перед обедом?

— Сегодня я бы выпила мартини, если ты не возражаешь, дорогой.

Слегка удивленный, Гарри повернулся к Джеральдине. Когда они проводили медовый месяц в Европе, один бармен в Париже познакомил их с этим новым напитком, и с тех пор это стало как бы условным знаком между ними.

— Конечно, дорогая. — Гарри потянул за шнурок звонка, в дверях появилась Мэри. — Мэри, принеси, пожалуйста, несколько кусочков льда.

Девушка кивнула и исчезла. Гарри вернулся к буфету, достал бутылку джина, бутылку французского вермута и маленькую бутылочку с настойкой из горького апельсина. Пользуясь мерным стаканчиком, он влил в шейкер три порции джина и одну порцию вермута. Затем добавил четыре капли настойки. Лед уже стоял на буфете, и он до краев наполнил им шейкер, затем осторожно закрыл крышку и стал энергично встряхивать сосуд.

Наконец напиток был готов. Он открутил крышку и разлил содержимое шейкера по стаканам. Потом бросил в каждый стакан по зеленой оливке и с одобрением посмотрел на свою работу. Стаканы были налиты ровно до краев, одной каплей больше — и польется через край, одной каплей меньше — и стакан будет неполным.

Джеральдина Марлоу поднесла стакан к губам и восхищенно воскликнула:

— Великолепно.

— Спасибо, — Гарри поднял свой стакан. — Твое здоровье, дорогая.

Поставив стакан на стол, он с любопытством посмотрел на жену. Возможно, это и правда, что женщина расцветает с возрастом и ее желание усиливается. Гарри прикинул в уме: если ему тридцать четыре, то Джеральдине тридцать один. Они были женаты семь лет и, за исключением медового месяца, вели строго размеренную половую жизнь. И вот теперь второй раз меньше чем за неделю. Наверное, действительно с возрастом желание усиливается.

Если это так, то очень хорошо. Гарри любил свою жену и захаживал в публичный дом на Южной улице только потому, что не хотел обладать ею против ее желания. Он снова поднес стакан к губам.

— Ты разузнал что-нибудь о семье Берты? — спросила жена.

Гаррисон покачал головой.

— Здесь у нее нет родственников, возможно, они в Европе. Никто даже не знает, из какого города она приехала.

Джеральдина задумчиво посмотрела на свой стакан.

— Как это ужасно, — тихо сказала она. — Что же теперь будет с ребенком?

Гарри пожал плечами.

— Не знаю, наверное, следует сообщить властям, и ее заберут в сиротский приют.

— Мы не можем допустить этого, — непроизвольно вырвалось у Джеральдины.

Гаррисон удивленно посмотрел на жену.

— Почему? А что мы еще можем сделать?

— А почему не оставить ее здесь?

— Потому что существуют определенные законы. Осиротевший ребенок не имущество, и ты не можешь оставить ее у себя только потому, что так ей будет лучше.

— Но ты можешь поговорить в муниципалитете, — сказала Джеральдина. — Думаю, они предпочтут, чтобы она осталась здесь, чем брать на себя заботу о ней.

— Не знаю, — ответил Гарри. — Возможно, они захотят, чтобы мы в этом случае удочерили ее.

— Какая прекрасная идея, Гарри. — Джеральдина улыбнулась, встала из кресла и подошла к мужу. — Как это я сама не догадалась?

— О чем не догадалась?

— О том, чтобы удочерить Рину. Я так горжусь тобой, ты такой умный, уже все продумал. — Гарри молча уставился на жену. Джеральдина обняла его за шею. — Ведь ты всегда хотел, чтобы у нас в доме была маленькая девочка, разве нет? И наш малыш будет рад иметь сестренку.

Гарри почувствовал мягкое прикосновение жены, и его захлестнула жаркая волна. Джеральдина быстро поцеловала его в губы и сразу отвернула лицо в сторону, ощутив его мгновенную ответную реакцию.

— Я слишком взволнованна, — сказала она, положив голову на плечо мужа. — Как ты смотришь на то, чтобы выпить еще по одному мартини?

* * *

Щегольски одетый, Джим Калахан стоял посередине своего кабинета, разглядывая посетителей. Он в задумчивости погладил подбородок.

— Не знаю, — медленно произнес он, — ваша просьба непростая.

— Но, безусловно, господин мэр, вы можете ее выполнить, — быстро сказала Джеральдина Марлоу.

— Это не так просто, как вы думаете. — Мэр покачал головой. — Вы забываете, что церковь тоже должна сказать свое слово. Ведь ее мать была католичкой, а брать ребенка католички в протестантскую семью непозволительно. Во всяком случае, в Бостоне. Церковь не согласится на это.

Миссис Марлоу обернулась и растерянно посмотрела на мужа. Впервые у него не было ничего общего с тем милым молоденьким выпускником Гарварда, за которого она вышла замуж. Когда он заговорил, в его голосе зазвучали такие сила и настойчивость, которых она никогда не слышала ранее.

— Церкви еще более не понравится, если я докажу, что ее мать вовсе не была католичкой. Они будут выглядеть глупцами, не так ли?

— А у вас есть такие доказательства? — обернулся к Гаррисону Марлоу мэр.

— Да, есть, — ответил тот, доставая из кармана документы. — Это паспорт матери и свидетельство о рождении ребенка. Из них ясно, что обе они протестантской веры.

Калахан взял бумаги и принялся внимательно их изучать.

— Почему же вы, зная об этом, не остановили священника?

— Я только сегодня их получил, а отец Нолан совершил обряд вчера вечером. Да и какое значение это имеет для бедной женщины? Ее похоронили по христианскому обычаю.

Мэр кивнул и вернул бумаги.

— У отца Нолана могут быть неприятности, — сказал он. — Молодой священник допускает такую ошибку. Епископу это совсем не понравится.

— Епископу не обязательно знать об этом, — сказал Марлоу.

Калахан задумчиво посмотрел на него, но промолчал.

— В следующем году намечаются выборы, — продолжил Гарри.

— Как тому и следует быть, — кивнул Джим Калахан.

— Конечно, — согласился Марлоу, — и кандидат обычно нуждается не только в голосах, но и в финансовой поддержке.

— А я не рассказывал вам, как встретился с вашим отцом? — улыбнулся Джим.

— Нет, не рассказывали, но отец сам частенько упоминал об этом. Он не раз говорил мне, как вышвырнул вас из кабинета.

— Это правда, — кивнул Джим. — У вашего отца был бешеный темперамент, его даже принимали за ирландца. Я всего лишь попросил у него небольшую сумму для финансирования предвыборной кампании. Это было двадцать лет назад, тогда я работал в муниципалитете. И знаете, что он мне сказал в ответ? — Марлоу покачал головой. — Он поклялся, что если меня когда-нибудь выберут хоть на должность ловца бродячих собак, то он с семьей уедет отсюда. Ему бы очень не понравилось, узнай он, что вы решили участвовать в финансировании моей предвыборной кампании.

Но Марлоу оказалось не так просто сбить.

— Мой отец — это мой отец, и я его очень уважаю, — твердо заявил он, — но то, что я делаю со своими деньгами, не имеет к нему никакого отношения.

— У вас ведь есть дети? — заметил Джим Калахан.

— Мальчик, — быстро ответила Джеральдина, — ему восемь лет.

— Возможно, что когда-нибудь и женщины будут голосовать, — улыбнулся мэр. — Так что если эта девочка уедет отсюда, я лишусь, по крайней мере, одного голоса.

— Обещаю вам, господин мэр, что если такой день наступит, все женщины нашего дома отдадут свои голоса за вас, — уверила его Джеральдина.

Улыбка мэра стала еще шире.

— Слабость политиков заключается в том, что они всегда идут на сделки, — сказал он.

* * *

На следующий день секретарь мэра Тимоти Келли появился в банковском кабинете Марлоу, где ему был вручен чек на пятьсот долларов. Он предложил Марлоу переговорить с судейскими из муниципального суда. Удочерение было оформлено — быстро, тихо и вполне законно. Уходя, Марлоу оставил судье свидетельство о рождении на имя Катрины Остерлааг.

Взамен в кармане у него лежало свидетельство о рождении его дочери Рины Марлоу.

 

4

Джеральдина Марлоу сидела в парусиновом кресле под большим зонтиком, воткнутым в песок, и медленно обмахивалась веером.

— Не могу припомнить такого жаркого лета, — сказала она. — Сейчас даже в тени, наверное, около сорока. — Ее муж сидел в соседнем кресле, погруженный в «Бостонскую газету», которая приходила к ним с однодневным опозданием. — Ты что-то сказал, Гарри?

Гарри отложил газету и посмотрел на жену.

— Что Вильсон круглый идиот.

— Почему ты так говоришь, дорогой?

Гарри сердито схватил газету.

— Говорит, что поедет в Европу, посетит Лигу Наций, и мир будет обеспечен.

— А я думаю, что это очень хорошо, — мягко возразила Джеральдина. — Нам так повезло, что Рональд слишком молод для армии, в следующий раз все может быть иначе.

— Следующего раза не будет, с Германией покончено навсегда. Да и что они могут нам сделать? Они ведь находятся на другом берегу океана. Мы можем сидеть здесь и спокойно наблюдать, как они будут истреблять друг друга, если надумают начать новую войну.

Джеральдина пожала плечами.

— Тебе лучше сесть поближе под зонтик, ты же знаешь, как ты быстро обгораешь на солнце.

Гарри приподнялся, подвинул кресло и снова погрузился в газету. Внезапно перед Джеральдиной появилась Рина.

— После еды уже прошел час, мама, можно я пойду купаться?

Джеральдина посмотрела на Рину. Она очень выросла за это лето, и трудно было поверить, что ей всего тринадцать.

Рина была высокой для своего возраста и почти догнала брата, которому было уже шестнадцать. Ее волосы, выгоревшие на солнце, были абсолютно белыми, а лицо загорело настолько, что миндалевидные глаза казались на нем яркими пятнами. У нее были длинные красивые ноги, начавшие округляться бедра и налитые груди, выглядывавшие из купальника, который был уже ей явно мал.

— Ну можно, мама? — снова спросила Рина.

— Можно, — кивнула Джеральдина, — но будь осторожна, дорогая, не заплывай слишком далеко, не хочу, чтобы ты утомлялась.

Но Рина уже бежала по пляжу, и Джеральдина улыбнулась ей вслед. Она видела, что Рина не похожа на других девочек и не играет с ними, а плавает наперегонки с братом и его друзьями и часто обгоняет их. Целые дни она проводила на солнце и в воде, совершенно не заботясь о том, чтобы кожа сохраняла мягкость и белизну.

Гаррисон Марлоу снова оторвался от своей газеты.

— Завтра мне надо поехать в город, закончить дела со ссудой Стандиша.

— Да, дорогой, — машинально ответила Джеральдина и задумчиво добавила: — надо что-то делать с Риной.

— С Риной? — переспросил Гарри, — а что с ней?

Жена повернулась к нему.

— А ты разве не заметил? Наша маленькая девочка выросла.

— М-да, но она все равно еще ребенок.

Джеральдина усмехнулась. Об отцах правильно говорят, что они все свое внимание отдают сыновьям, но втайне любят дочерей.

— В прошлом году она уже стала девушкой, — сказала Джеральдина.

Гарри покраснел и уставился в газету. Он понимал, что имеет в виду жена, но они в первый раз открыто заговорили об этом. Гарри взглянул на воду, пытаясь отыскать Рину среди барахтающейся и кричащей ребятни.

— Может быть, позвать ее, опасно заплывать так далеко.

Джеральдина улыбнулась. Бедный Гаррисон, она умела читать его мысли. Конечно же, его беспокоила не вода, а мальчики. Она покачала головой.

— Нет, с ней ничего не случится. Она плавает как рыба. На лице его промелькнуло недовольство.

— Ты не думаешь, что должна поговорить с ней? Может быть, аккуратно что-нибудь объяснить, ну как я поговорил с сыном два года назад.

— Не будь глупцом, Гарри, — рассмеялась Джеральдина. — Мне уже нечего ей объяснять. Когда девочка становится девушкой, с ней можно уже говорить вполне откровенно. Я думаю, что переходный возраст пройдет для нее без каких-либо неприятностей. В ней совсем не чувствуется подростковой неуклюжести, а кожа у нее гладкая и чистая, никаких прыщей и угрей, как у Рони. И все-таки надо с ней что-то делать. По-моему, ей уже пора носить бюстгальтер.

Гарри молчал.

— Я думаю, что у нее грудь уже больше моей, — продолжала Джеральдина. — Надеюсь, она не будет слишком большой, Рина будет очаровательной.

— А почему бы и нет? — улыбнулся Гарри.

Джеральдина ответила улыбкой и взяла его за руку. Они оба поняли, что он имел в виду. Они никогда не думали о Рине иначе как о собственной дочери.

— Ты не будешь возражать, если я поеду в город вместе с тобой? — мягко спросила она. — Было бы здорово остановиться на ночь в отеле.

— Согласен, это будет великолепно, — ответил Гарри, пожимая руку жены.

— Молли присмотрит за детьми, а у меня в городе будет время сделать кое-какие покупки.

— Отлично. Я позвоню в отель и поинтересуюсь, будет ли готов мартини к нашему приезду.

— Развратник, — смеясь, воскликнула Джеральдина.

Рина плыла легко, резко выбрасывая из воды руки, устремив взгляд на качавшийся впереди плот. На плоту находились Рональд и его друг Томми Рандал. Она вылезла из воды прямо у их ног. Мальчики лежали на спине, подставив лицо и грудь жарким лучам солнца. Они заметили Рину, когда она уже вскарабкалась на плот.

Рональд был недоволен тем, что сестра обнаружила их убежище.

— Почему ты не осталась на берегу с девчонками?

— У меня такие же права на это место, как и у вас, — ответила Рина, переводя дыхание и поправляя бретельки тесного купальника.

— Да ладно, — сказал Томми, разглядывая Рину. — Пусть остается.

Рина покосилась на Томми краешком глаза и заметила его пристальный взгляд, устремленный на ее выпирающую из купальника грудь. Именно с этого момента она начала чувствовать себя женщиной.

Теперь и Рональд разглядывал ее с любопытством, которого она никогда не замечала раньше. Инстинктивно она откинула руки в стороны, позволив им разглядывать себя полностью.

В груди начала нарастать какая-то тупая боль, и она, опустив голову, посмотрела на выпирающие соски, которые плотно обтягивал черный шелк купальника. Рина снова взглянула на мальчиков, теперь они уже в открытую глазели на нее.

— Эй, куда вы смотрите?

Друзья обменялись растерянными взглядами и отвернулись. Томми уставился на воду, а Рональд на доски плота.

— Ну? — обратилась Рина к брату. — Рональд покраснел. — Я ведь видела, вы оба смотрели на мою грудь, — заявила она обличительным тоном.

Мальчики снова обменялись быстрыми взглядами. Рональд поднялся.

— Пошли, Томми, — сказал он, — здесь становится слишком тесно.

Он прыгнул в воду, и Томми последовал за ним.

Рина следила за ними, пока они не добрались до берега, затем легла на спину и посмотрела в яркое небо. Она подумала о том, какие странные существа эти мальчишки.

Тесный купальник врезался в тело. Она опустила с плеч бретельки и освободилась от тесного плена. Ее груди были ослепительно белыми на фоне темных рук и шеи, соски покраснели и набухли — такими она их еще не видела. Рина потрогала соски пальцами. Они были твердыми, как маленькие камушки, она ощутила вдруг приятную боль.

Рина принялась массировать их, чтобы прогнать боль, но от медленных касаний в груди вспыхнуло тепло, которое разлилось по всему телу. Она как бы погрузилась в туман и ощутила удовольствие, которого никогда не испытывала раньше.

 

5

Рина стояла перед зеркалом и регулировала бретельки бюстгальтера. Глубоко вздохнув, она повернулась к матери, сидящей позади нее на кровати.

— Смотри, мама, — гордо сказала она, — ну как?

Джеральдина посмотрела на дочь с некоторым сомнением.

— Ты, наверное, застегнула на последний крючок?

— А иначе он режет, — ответила Рина.

Джеральдина согласно кивнула. В следующий раз надо будет купить на размер больше. Кто бы мог подумать, что этот размер уже мал.

Рина повернулась и удовлетворенно оглядела себя в зеркало. Теперь ее внешний вид начинал соответствовать ее внутреннему ощущению. В зеркале она заметила взгляд матери, устремленный на нее.

— Наверное, мне нужен и новый купальник? Старый мал.

— Я тоже об этом подумала — и несколько новых платьев. Может быть, папа отвезет нас в магазин после завтрака, — сказала Джеральдина.

Рина радостно вскрикнула, подбежала к матери и обняла ее за шею.

— Спасибо, мама.

Джеральдина прижала голову Рины к своей груди, поцеловала в белокурую макушку и повернула к себе ее загорелое лицо. Глядя дочери в глаза, она ласково погладила ее по щеке.

— Что происходит с моей маленькой девочкой? — печально спросила она.

Рина поймала руку матери и поцеловала в ладонь.

— Ничего, — ответила она с уверенностью, которая уже становилась неотъемлемой частью ее характера. — Ничего, кроме того, о чем ты сама говорила. Я выросла.

Джеральдина посмотрела дочери в лицо и почувствовала, как пелена застилает глаза.

— Только не спеши, крошка, — сказала она, крепче прижимая к себе голову Рины. — Ведь детство такое короткое.

Но Рина почти не слышала ее, а если и слышала, то не понимала значения слов. Ведь это были только слова, и они не могли сравниться с теми силами, которые пробуждались в ней и напоминали волны, с бешенством разбивающиеся о берег.

* * *

Рональд повернулся и быстро швырнул мяч к передней линии. Нападающий рванулся вперед, вздымая бутсами клубы пыли. Когда пыль рассеялась, все услышали торжествующий крик: «Есть!» Игра была закончена.

Ребята со всех сторон окружили его, дружески хлопая по спине.

— Молодец, Рони, отличный бросок.

Когда толпа рассеялась, они остались вдвоем с Томми и пошли по направлению к пляжу.

— Что ты делаешь после обеда? — спросил Томми.

— Ничего, — пожал плечами Рональд.

— В кинотеатре идет новый фильм.

— Я видел его в Бостоне, — сказал Рони и спросил в свою очередь: — А когда снова приедет Джоан?

— Моя кузина?

— А ты знаешь еще какую-нибудь Джоан? — саркастически заметил Рональд.

— Возможно, в конце недели, — ответил Томми.

— Так, может быть, возьмем ее в кино?

— Замечательная идея, — ухмыльнулся Томми. — Тебе-то хорошо, а мне? Думаешь, приятно сидеть рядом и чувствовать, как вы обжимаетесь? Кого бы мне прихватить?

— Не знаю.

Некоторое время Томми шагал молча, потом вдруг неожиданно щелкнул пальцами.

— Придумал!

— Кого?

— Твою сестру, Рину.

— Рину? — удивился Рональд. — Да ведь она еще маленькая.

— Не такая уж и маленькая, — рассмеялся Томми. — Груди у нее так и выпирают, по-моему, они стали еще больше с тех пор, когда мы видели ее на плоту несколько недель назад.

— Но ведь ей только тринадцать!

— А Джоан только четырнадцать, а прошлым летом, когда ты тискал ее на заднем крыльце, ей было тринадцать.

Рональд посмотрел на друга. Возможно, он и прав. Рина уже выросла.

— Хорошо, — пожал он плечами, — пригласи ее. Но думаю, что из этого ничего не выйдет, мама ее не отпустит.

— Отпустит, если ты попросишь, — уверенно заявил Томми.

— Пойду в душ переоденусь, увидимся на пляже.

— Идет.

* * *

После жары и шумной игры приятно было очутиться в прохладе и тишине дома. Рональд медленно направился на кухню.

— Молли? — позвал он.

Ответа не последовало, и он вспомнил, что сегодня вторник, а, значит, у Молли выходной. Услышав шаги на лестнице, он позвал:

— Мама?

Сверху донесся голос Рины:

— Они уехали в город, обедают там с кем-то.

Рональд вернулся в кухню, открыл холодильник, достал бутылку молока и кусок шоколадного торта. Торт он ел руками, а молоко пил прямо из бутылки. И только закончив еду, вспомнил, что обещал себе не есть сладкого, чтобы кожа стала чистой.

Он услышал, как хлопнула дверь ванной и раздались шаги по направлению к комнате сестры. Интересно, что она делала дома. Обычно в это время она бывала на пляже, в толпе хихикающих глупых подружек.

Наверное, Томми был прав. Она выросла. Уже в том, как она спокойно позволяла им разглядывать себя на плоту, было что-то недетское. Томми был прав также в том, что груди у нее гораздо больше, чем у его кузины. В памяти всплыла картина: Рина, сидящая на плоту и наблюдающая, как они разглядывают ее, мокрые волосы рассыпаны по плечам, полная нижняя губа отвисла.

Он почувствовал, как знакомое тепло разливается по телу, и тихо вскрикнул. Он не должен делать этого, потому что дал слово, что больше не будет. Рональд резко поднялся. В этот раз он не будет делать этого. Положив пустую тарелку в раковину, он вышел из кухни и стал подниматься по лестнице. Сейчас он примет холодный душ, и все пройдет.

Комната Рины была как раз напротив лестницы, и дверь в нее была приоткрыта. Он почти уже поднялся, как в комнате сверкнуло что-то светлое. С замирающим сердцем Рональд опустился на колени. Теперь его глаза были на уровне пола.

Рина стояла перед зеркалом спиной к двери. На ней были только лифчик и трусики. Она повернулась, сняла лифчик, трусики и, держа их в руках, прошла в другой угол комнаты. Вернулась с купальником. Немного покрутившись перед зеркалом, она медленно надела купальник и расправила бретельки. Рональд почувствовал, как на лбу выступил пот. Впервые в жизни он видел девушку совсем обнаженной. Никогда он не думал, что это может быть так красиво и возбуждающе.

На цыпочках он прошел мимо ее комнаты в свою и рухнул на кровать, все еще дрожа от возбуждения. Приятная боль и истома усилились. Рональд попытался взять себя в руки. Он не должен больше этого делать. Если он сейчас сделает это, то уже никогда не остановится. Постепенно он почувствовал себя лучше, вытер рукой пот со лба и поднялся.

Надо уметь контролировать себя и держать в руках. Он почувствовал гордость за свою силу воли. Нужно воздерживаться от соблазнов, тем более от такого, как эти французские картинки, которые он купил в кондитерской в городе.

Рональд быстро выдвинул ящик для белья, вынул планку и взял спрятанные за ней фотографии. Он положил их на столик лицом вниз, решив для себя, что даже в последний раз не будет на них смотреть. Когда он пойдет в душ, то спустит их в туалет.

Он быстро разделся, надел купальный халат, повернулся к зеркалу и взглянул на себя. Лицо его было полно решимости. Как быстро он взял себя в руки. Повернувшись, он вышел из комнаты.

Рональд уже вытирался перед зеркалом, как услышал шаги. Внезапно он похолодел от ужаса — фотографии остались на столике. Накинув халат, он бросился к себе. Но было уже поздно. Когда он вбежал в комнату, Рина стояла у столика, разглядывая фотографии. Она удивленно посмотрела на него.

— Рони, где ты взял эти фотографии? — спросила она как-то нервно.

— Дай их сюда, — потребовал он, подходя к ней.

— Не отдам. — Она повернулась к нему спиной. — Я их еще не досмотрела. — Рина легко увернулась от его рук и забежала за кровать. — Досмотрю и верну.

— Нет, — хрипло крикнул он и прыгнул на кровать, пытаясь поймать ее.

Рина не смогла увернуться, и он схватил ее за плечо. Фотографии выпали из ее рук на кровать, и Рина быстро нагнулась за ними. Пытаясь оттащить ее в сторону, Рональд дернул за бретельку, и она лопнула. Он замер, уставившись на белую грудь, выскочившую из купальника.

— Ты порвал мне бретельку, — тихо сказала Рина, смотря на него и не пытаясь прикрыть грудь.

Он молчал. Улыбаясь, она подняла руку к груди и нежно погладила ладонью сосок.

— Я так же хороша, как эти девушки на фотографиях, правда? — Словно загипнотизированный, он молча наблюдал за ее рукой. — Ну правда ведь? — снова спросила она. — Скажи мне, я никому не расскажу. Почему, ты думаешь, я позволила тебе смотреть на меня, когда была голой?

— Ты знала, что я смотрю? — удивленно спросил он.

— Конечно, глупый, — рассмеялась Рина. — Я видела тебя в зеркале и чуть не лопнула от смеха. Я думала, что глаза у тебя вылезут на лоб.

Он снова почувствовал, как внутри нарастает напряжение.

— Не вижу в этому ничего смешного.

— Посмотри на меня, — сказала Рина. — Мне нравится, когда ты смотришь.

— Так не может быть.

— Почему? Что в этом плохого? Мне-то нравится смотреть на тебя, почему же тебе не посмотреть на меня?

— Но ты ведь никогда не смотрела, — быстро возразил он.

Загадочная улыбка промелькнула на губах Рины.

— Смотрела.

— Ты? Когда?

— Позавчера, когда ты вернулся с пляжа. Дома никого не было, и я подглядывала в окно ванной. Я видела все, что ты делал.

— Все? — слова застряли у него в горле.

— Все, — самодовольно ответила Рина. — Ты забавлялся со своей штукой. Никогда не думала, что она может быть такой большой. Мне казалось, что она маленькая и висячая, как была у тебя в детстве.

Горло сжало словно тисками. Рональд медленно поднялся и хрипло выдавил:

— Тебе лучше уйти.

— А разве ты не хочешь еще посмотреть на меня? — спросила Рина, продолжая улыбаться.

Он молчал.

Рина подняла руку, спустила другую бретельку и вылезла из купальника. Рональд смотрел на ее обнаженное тело и чувствовал дрожь в ногах. Он заметил, как ее взгляд опустился на то место, где распахнулся халат.

— А теперь сними халат и дай мне посмотреть на тебя, — сказала она.

Словно во сне он скинул на пол халат и опустился на колени перед кроватью.

Рина перегнулась через кровать и посмотрела на него.

— Теперь ты можешь делать это, глядя на меня, — с торжеством сказала она.

Он протянул руку и дотронулся до ее груди. Подождав несколько секунд, она резко отбросила его руку.

— Нет, — воскликнула она сердито, — не трогай меня.

Рональд недоуменно посмотрел на нее, его колотила мелкая дрожь.

— Делай это, глядя на меня, а я буду делать, глядя на тебя. Но только не трогай меня.

 

6

Весь фильм Рональд слушал их хихиканье и перешептывание. Даже не видя, он мог себе представить, чем они занимаются. В его воображении мелькали самые различные картины.

Вот Томми предлагает Рине жевательную резинку и, протягивая пакетик, касается ее груди. Рональд беспокойно заерзал в кресле и скосил взгляд в их сторону. Бесполезно, ничего не было видно.

— Дай мне конфету, — раздался из темноты голос Джоан.

— Что? — переспросил Рональд. — Ах да, конечно, — он протянул ей пакет.

Она повернулась, отыскивая его в темноте, и он почувствовал легкое прикосновение ее груди. Но это прикосновение только сильнее напомнило ему о Рине. С несчастным видом он откинулся в кресле.

По пути домой они остановились перед коттеджем Томми.

— Так как вы насчет того, чтобы выпить шипучки? — спросила Джоан. — У нас в холодильнике есть большая бутылка.

Рональд покачал головой.

— Нет, спасибо. Уже почти восемь, а я обещал маме, что мы вернемся до наступления темноты.

Рина молчала.

— Может быть, ты проводишь Рину и вернешься? — снова спросила Джоан.

Рональд покраснел.

— Не думаю. Я немного устал и хочу пораньше лечь спать. Джоан удивленно посмотрела на него, затем медленно повернулась и пошла в дом.

— Спокойной ночи, увидимся завтра на пляже, — сказал Томми.

* * *

До дома они шли молча. Когда подошли к крыльцу, уже почти стемнело, Рональд распахнул дверь перед Риной.

Она прошла внутрь, но, почувствовав, что он не идет за ней, обернулась.

— А ты почему не заходишь?

— Посижу немного во дворе.

— Я тоже, — быстро сказала она, возвращаясь на крыльцо.

Рональд хлопнул дверью, и этот звук был услышан в доме.

— Дети, это вы? — раздался голос Джеральдины.

— Да, мама, — ответила Рина и быстро взглянула на брата. — Сегодня так жарко, можно мы немного посидим на улице?

— Хорошо, но не больше получаса, Рина. Я хочу, чтобы в половине девятого ты уже легла спать.

— Ладно, мама.

Рональд спрыгнул с крыльца и сел в большой шезлонг. Рина устроилась рядом.

— Почему Джоан хотела, чтобы ты вернулся? — внезапно спросила она.

— Не знаю.

— Не люблю Джоан, она эта... ли... лице...

— Лицемерка, — подсказал Рональд, удивляясь проницательности Рины. — А почему ты так думаешь?

— В кино Томми хотел, чтобы я гладила его штуку, и, когда я отказалась, он взял руку Джоан, и она делала это.

— Нет! — невольно вырвалось у него. Хотя, конечно, Рина права, эта маленькая сучка лицемерка.

— А ведь она даже не взглянула на него, — продолжала Рина, — а все время смотрела на экран, и один раз попросила у тебя конфету.

Рональд внимательно посмотрел на сестру.

— Интересно, занимаются они этим сейчас? — задумчиво поинтересовалась Рина.

В его воображении промелькнула эта сцена. Он начал возбуждаться.

— А я не лицемерка, правда? — Рина подвинулась ближе, и Рональд почувствовал ее руку на своем бедре. Рина посмотрела ему в лицо. — Хочешь, мы займемся этим сейчас? — прошептала она.

— Сейчас? — ошеломленно переспросил он, непроизвольно оглядываясь на дом.

— Они не выйдут, — тихо сказала Рина. — Я видела — папа читает газету, а мама вяжет.

— Но... но как? — произнес он заикаясь.

Рина улыбнулась и достала у него из нагрудного кармана носовой платок.

* * *

Джеральдина взглянула на настенные часы. Они показывали половину девятого. Она услышала скрип двери, и в комнату вошла Рина. Глаза дочери сияли, а на лице блуждала счастливая улыбка. Джеральдина улыбнулась в ответ.

— Тебе понравилось в кино, дорогая?

— Все было прекрасно, мама, — восторженно воскликнула Рина. — Так здорово! Хорошо смотреть фильм без всякой малышни, которая носится по кинотеатру на дневном сеансе.

— Еще вчера ты была одной из них, — засмеялась Джеральдина.

Лицо Рины сделалось серьезным.

— Но ведь я уже не такая, мама.

— Конечно, ты уже взрослая.

Рина весело закружилась.

— Правильно, мама, я уже взрослая.

— А теперь иди спать, мисс. Тебе надо отдохнуть.

— Хорошо, мама, — Рина наклонилась и поцеловала мать в щеку. — Спокойной ночи. — Потом она подошла к отцу и тоже поцеловала его. — Спокойной ночи, папа.

Рина выбежала из комнаты, и на лестнице послышались ее быстрые легкие шаги. Гаррисон Марлоу отложил газету.

— Она выглядит такой счастливой.

— А почему бы и нет? Это было ее первое свидание, любая девушка бывает возбужденной после первого свидания.

— Пойдем на улицу, подышим немного свежим воздухом, — предложил Гарри.

Они вышли на крыльцо.

— Рони? — позвала Джеральдина.

— Я здесь, мама.

Она повернулась и увидела, как сын встал с шезлонга.

— Понравился фильм?

— Да, — коротко ответил он.

— С Риной не было хлопот?

— Нет.

— Похоже, что ты не очень рад, что взял ее с собой?

— Все в порядке, мама.

— Иногда, сынок, — сказал отец, — приходится делать то, что не очень нравится. Одна из таких вещей — присматривать за сестрой, но это обязанность брата.

— Я же сказал, что все в порядке, — раздраженно бросил Рональд.

— Рони! — удивленно воскликнула Джеральдина. Сын опустил глаза.

— Извини, папа, — тихо сказал он.

Джеральдина подошла и заглянула сыну в лицо.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила она. — По-моему, у тебя жар, да вон и пот на лбу. Дай-ка вытру. — Она опустила руку в его нагрудный карман. — А где твой платок? Я же сама клала его тебе в карман, когда ты уходил.

На мгновение в его глазах мелькнул какой-то животный страх.

— Наверное, потерял.

Мать дотронулась до его лба.

— Ты уверен, что у тебя нет температуры?

— Думаю, тебе лучше пойти спать, — сказал отец.

— Да, папа. — Рони повернулся, поцеловал мать, пожелал им спокойной ночи и быстро прошел в дом.

— Интересно, что с ним?

— Я знаю, — ответил Гаррисон.

— Знаешь?

— Он просто расстроен. У него были другие планы, а пришлось выступать в роли опекуна младшей сестренки. И он рассержен, что не может сейчас сидеть во дворе у Рандалов и обниматься с кузиной Томми Джоан.

— Гарри, ты несносен.

— Вовсе нет. Поверь мне — я знаю мальчишек. С ним надо быть немного построже, да и с Риной тоже. Ты ей все позволяешь.

— Я знаю, что тебя раздражает. Ты никак не хочешь привыкнуть к мысли, что они выросли. Тебе хотелось бы, чтобы они всегда были маленькими.

Гарри улыбнулся.

— Так или иначе, но это хорошо, что в следующем месяце они вернутся в школу. Баррингтон хорошее место для Рональда.

— Да, — согласилась жена, — а я очень рада, что Рина будет ходить в школу Джейн Винсент. Там из нее сделают маленькую леди.

* * *

Для Рональда это лето было временем боли и страданий, плотских открытий и терзаний, мук совести. Он не мог спать, есть, боялся смотреть на Рину по утрам, и вместе с тем, она постоянно стояла у него перед глазами. Мучительная ревность охватывала его, когда он видел, как она улыбается другим мальчишкам. Сразу же возникали мысли, что она может вести себя с другими так же, как с ним. А кроме того, его угнетал страх, что все раскроется. Он воочию представлял выражение боли и ужаса на лицах родителей, когда они обо всем узнают.

Но когда Рина смотрела на него, улыбалась и обнимала, тяжелые мысли сразу исчезали, и хотелось только одного — просить ее об этом. В своем самоуничижении он лебезил перед ней, валялся в ногах.

Затем вдруг снова возвращался страх. Ведь она была его сестрой, и это было ужасно.

* * *

Он начал чувствовать облегчение, когда это сумасшедшее лето стало подходить к концу. Все кончится, когда он будет далеко от нее, он снова сможет держать себя в руках, подавлять ту дрожь, которую она возбуждала в нем. А когда они вернутся домой через год, все будет по-другому. Он будет другой, и она тоже.

Он скажет ей, что это больше никогда не повторится, никогда. Потому что это ужасно.

Он твердо верил в это, вернувшись в школу после летних каникул.

 

7

— Я беременна, — сказала Рина. — У меня будет ребенок.

Рональд почувствовал тупую боль. Он всегда предполагал, что этим кончится. Даже в то лето два года назад он знал, что так будет. Он посмотрел на нее.

— С чего ты взяла?

Она говорила спокойно, как будто речь шла о погоде.

— У меня задержка, раньше этого никогда не было.

Он посмотрел на свои загорелые руки, темными пятнами выделявшиеся на фоне белого песка.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю, — ответила Рина. Она повернула голову в сторону моря, и ее белокурые волосы сверкнули на солнце.

— Если завтра ничего не будет, придется рассказать маме.

— Ты... ты хочешь рассказать ей о нас?

— Нет, — быстро ответила Рина и, опережая его следующий вопрос, добавила: — я скажу, что это Томми, или Билл, или Джо.

Он вдруг почувствовал ревность.

— А ты с ними тоже?.. — неуверенно спросил он.

Ее темные глаза пристально посмотрели на него.

— Нет, конечно нет, только с тобой.

— А что если она спросит у них и поймет, что ты врешь?

— Не спросит, — уверенно сказала Рина. — Особенно если я скажу, что не знаю точно, кто из них.

Рональд посмотрел на нее. Во многих вопросах она была старше него.

— А что, ты думаешь, мама сделает?

— Не знаю, — пожала плечами Рина.

Она встала и пошла по пляжу к подругам. Рональд повернулся на песке, положил голову на руки и застонал. Это случилось. Где-то в глубине души он всегда чувствовал, что это случится.

* * *

Как всегда летом, они приехали на пляж. Но в этот раз он поклялся себе, что все будет по-другому, и сказал ей об этом.

— Все. Прекратим эти ребячьи глупости. Ты будешь гулять со своими друзьями — я со своими. Мы только наживем неприятности, если не покончим с этим.

Она согласилась, даже пообещала, и он должен признать, что она держала слово. Это он нарушил клятву, и все из-за чертовой бутылки апельсинового сока.

Это случилось в дождливый день, когда они были дома одни. Он вошел в кухню, открыл холодильник, но бутылки апельсинового сока, которую он держал для себя, на месте не оказалось. В ярости он хлопнул дверью холодильника.

Поднявшись по лестнице, он толкнул дверь в ее комнату и, как вкопанный, остановился на пороге, пытаясь осмыслить увиденную картину. Рина лежала на кровати обнаженная, держа в руке бутылку сока. Она пристально посмотрела на него.

Кровь застучала в его висках, тело покрылось липким потом.

— Зачем ты взяла мою бутылку? — спросил он, осознавая всю глупость подобного вопроса.

Рина слегка повернула голову на подушке, ее глаза были полуприкрыты.

— Чтобы выпить, — ответила она, поднося бутылку к губам. — А ты думал для чего?

Сок выплеснулся из бутылки, и оранжевые капельки растеклись по ее груди. Она улыбнулась и протянула ему бутылку.

— Хочешь?

Рональд как во сне подошел к ней, взял бутылку и поднес к губам. Горлышко еще хранило тепло ее губ. Он почувствовал во рту приятный вкус сока и посмотрел на Рину.

— А ты готов, — улыбнулась она, — а ведь говорил, что больше никогда не будешь.

Внезапно он понял, что нарушил клятву, и повернулся, чтобы уйти, но она схватила его за бедро. Он чуть не вскрикнул, вспыхнув от ее прикосновения.

— Ну еще один раз, — прошептала она, — и больше никогда.

Он стоял неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы не упасть от дрожи, охватившей все тело.

— Нет, — хрипло выдавил он.

— Пожалуйста, — прошептала Рина, гладя его по бедру.

Рональд стоял словно парализованный. В нем стала закипать непонятная злоба. Теперь и правда все будет по-другому, он не будет больше унижаться, он проучит ее, и она отстанет.

Он схватил ее за запястье и прижал к кровати. Она смотрела на него спокойно, без всякого страха. Внезапно Рональд прижался губами к ее губам, еще сохранявшим вкус сока, потом стал целовать шею и грудь.

Только теперь она испугалась и стала сопротивляться.

— Нет, — шептала Рина, пытаясь оттолкнуть его, — не трогай меня.

Но Рональд не слышал ее, он чувствовал, как наливается яростью. Ее ногти царапали ему грудь, оставляя кровавые полосы. Он совсем обезумел.

— Хватит дразнить меня, — заорал он и свободной рукой со всего размаха ударил ее по щеке. Удар опрокинул Рину навзничь, глаза ее были полны страха. — Сука, — снова закричал Рональд, выдергивая из брюк ремень. Он закинул ей руки за голову, связав запястья, а конец ремня привязал к спинке кровати. Подняв полупустую бутылку сока, он показал ее Рине.

— Тебя все еще мучит жажда? — Она молча покачала головой. Рональд наклонил бутылку и, смеясь, стал выливать ее содержимое на Рину. — Пей, пей сколько сможешь.

Ей удалось коленом выбить бутылку из его рук. Тогда он схватил ее за ноги, раздвинул их и втиснул между ними свои колени.

— Теперь, моя дорогая маленькая сестренка, это уже не игра, — бешено захохотал он.

— Уже не игра, — напряженно повторила она, смотря ему прямо в глаза. Он снова поцеловал ее в губы и почувствовал, как ее тело начинает расслабляться.

Вдруг острая боль пронзила ее тело, и Рина закричала. Рональд зажал ей рот рукой. Резкая боль снова и снова пронзала ее.

* * *

Рональд повернулся на песке. Все кончено, завтра мама будет знать обо всем. Во всем обвинят его, родители проклянут его и будут правы. И совсем не будет иметь значения, что он не хотел этого. Тень легла на песок, и он поднял глаза.

Над ним стояла Рина, сквозь ее пальцы текла тоненькая струйка песка.

— Что будем делать?

— Не знаю, — тупо ответил он.

Она коснулась его рукой.

— Я не должна была позволять тебе этого, — прошептала Рина.

— Ты не смогла бы остановить меня, я же словно рехнулся. Если бы мы были просто знакомыми, то могли бы убежать и пожениться.

— Я знаю.

— И даже не имеет значения, что мы не родные брат и сестра, вот если бы они, тебя не удочеряли...

— Но они удочерили, — быстро возразила Рина, — и нельзя их за это осуждать. Это не их вина.

Она стала вытирать слезы, медленно катящиеся по щекам.

— Не плачь.

— Не могу, мне страшно.

— Мне тоже, но слезы не помогут. — Он помолчал немного и добавил: — Даже если ты моя сестра, знай, что я люблю тебя. — Рина молчала. — Я всегда любил тебя, и ничего не мог с этим поделать. Все остальные девчонки ничто по сравнению с тобой.

— Мне кажется, все дело в том, что я ревновала тебя к другим девчонкам, не хотела, чтобы ты был с ними. Поэтому я так и поступила. Я не могла позволить другим мальчикам дотрагиваться до себя.

Он крепко сжал ее пальцы.

— Может быть, все еще обойдется?

— Может быть, — как-то беспомощно произнесла она.

Потом они повернулись лицом к морю и молча наблюдали за волнами, которые уносили с собой их детство.

* * *

Рональд сидел у руля небольшой парусной шлюпки и смотрел на мать, устроившуюся на носу. Впереди по курсу шлюпки наплывали тяжелые штормовые облака. Пора было возвращаться. Он начал разворачивать шлюпку.

— Поворачиваем назад? — спросила Джеральдина у сына.

— Да, мама, — ответил он. Странно было видеть мать на борту этой шлюпки, но она сама захотела поехать, как будто чувствовала, что с ним что-то не так.

— Ты был такой молчаливый все утро, — сказала она.

— Мне надо сосредоточиться на управлении, — ответил он и отвернулся, чтобы не встречаться с ее пристальным взглядом.

— Не знаю, что с вами происходит последнее время? Вы оба такие печальные.

Не отвечая, Рональд смотрел на облака. Он подумал о Рине, потом о себе, потом о родителях. Стало так жалко всех, что на глаза навернулись слезы.

— Почему ты плачешь? — услышал он голос матери. — Он почувствовал, как руки матери прижали его голову к своей груди, как в детстве. — В чем дело, что случилось? — мягко спросила она.

— Ничего, — пробормотал он, пытаясь остановить слезы, — ничего.

Джеральдина ласково погладила сына по голове.

— Я ведь вижу, что что-то случилось. Расскажи мне, что бы это ни было, расскажи мне. Я пойму и постараюсь помочь.

— Тут ничто не поможет, — заплакал Рональд. — Ничто и никто.

— Расскажи мне, и мы посмотрим, что можно сделать.

Рональд молчал, глядя на мать с каким-то странным выражением, которого она никогда не замечала у него раньше. Внезапно она почувствовала страх.

— Это... это как-то связано с Риной?

— Да, да! — закричал он. — У нее будет ребенок, мой ребенок, мама. Я изнасиловал ее, и у нее будет от меня ребенок.

— О, нет!

— Да, мама, — лицо его внезапно окаменело.

Слезы брызнули у Джеральдины из глаз, и она принялась вытирать их руками. Этого не могло случиться с ее детьми, нет, только не с ними. Ведь она жила лишь для них. Через несколько минут ей удалось взять себя в руки.

— Нам, наверное, нужно повернуть назад, — тихо сказала она.

— Мы поворачиваем, мама, — ответил Рональд, посмотрев на руль. И вдруг его словно прорвало. — Не знаю, что со мной произошло, — он смотрел на мать глазами, полными боли, голос его дрожал от напряжения. — Оказывается, стать взрослым — это так ужасно, это просто кусок дерьма. — Он замолчал, смутившись своего выражения. — Извини, мама.

— Все в порядке, сынок.

Они сидели молча, а волны резко ударяли в нос шлюпки.

— Ты не должна обвинять Рину, — повысил голос Рональд. — Она еще ребенок, в том, что случилось, виноват только я.

Внезапная догадка прорвала серую пелену, застилавшую ей глаза.

— Рина очень красивая девушка, в нее нельзя не влюбиться.

— Я люблю ее, мама, — тихо сказал Рональд, — и на самом деле она мне не сестра.

Джеральдина молчала.

— Это ужасно, что я так говорю? Я люблю ее не как сестру, а... — он замялся в поисках слова, — по-другому. Это ужасно, мама?

Джеральдина посмотрела на сына с жалостью, которую трудно было объяснить.

— Нет, сынок, — тихо сказала она, — здесь ничем нельзя помочь.

Рональд глубоко вздохнул и почувствовал облегчение. Он, наконец, понял, что мать не осуждает его.

— Что мы будем делать, мама? — спросил он.

Мать посмотрела ему в глаза.

— Прежде всего надо объяснить Рине, что мы все понимаем, иначе бедная девочка сойдет с ума.

Рональд взял руку матери и с благодарностью прижал ее к губам.

— Ты так добра к нам, мама.

Это были последние в его жизни слова. Налетевшая штормовая волна перевернула шлюпку.

* * *

Рина бесстрастно наблюдала за тем, как ловцы омаров вынесли на берег неподвижные тела и положили их на песок. Она посмотрела на Рональда и маму. Внезапная судорога опустила ее на колени рядом с ними. Она закрыла глаза и разразилась страшными рыданиями.

 

8

Маргарет Брэдли лениво посмотрела на тетрадки, разложенные на столе. Они были испещрены каракулями ее учениц. Она сердито оттолкнула их в сторону, поднялась, подошла к окну и выглянула. Как она устала от этой повседневной нескончаемой рутины.

Вглядываясь в опускающиеся вечерние сумерки, она подумала о том, что до сих пор нет письма от Салли. Уже более двух недель от нее не было вестей, а обычно письма приходили регулярно раз в неделю. Может быть, Салли нашла кого-нибудь еще? Другую подругу, с которой делится своими интимными секретами.

Раздался неуверенный стук в дверь.

— Да?

— Для вас заказное письмо, мисс Брэдли, — раздался из-за двери дребезжащий голос привратника Томаса.

Она быстро распахнула дверь и схватила письмо.

— Большое спасибо, Томас, — сказала она, закрывая дверь. Маргарет взглянула на зажатое в руке письмо, и ее охватила радость — это был почерк Салли. Она подошла к столу и торопливо вскрыла конверт.

Дорогая Пегги!

Вчера я вышла замуж...

Стук в дверь был настолько тихим, что она сначала не услышала его, потом он прозвучал несколько громче. Маргарет подняла голову от стола.

— Кто там? — спросила она хриплым голосом.

— Рина Марлоу, мисс Брэдли. Можно к вам на минутку?

Учительница лениво встала из-за стола.

— Подожди немного.

Она прошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало: глаза покраснели и припухли, губная помада размазалась. Выглядела она явно старше своих двадцати шести лет. Маргарет открыла воду, смыла макияж и снова взглянула в зеркало. Десять лет они были неразлучны с Салли, а теперь все кончено.

Приведя себя в порядок, она вышла из ванной, подошла к двери и распахнула ее.

— Входи.

Рина взглянула на лицо учительницы. Похоже было, что та недавно плакала.

— Извините, что беспокою вас, я могу зайти попозже.

Учительница покачала головой.

— Ничего, все в порядке, — она подошла к столу и села. — В чем дело?

Рина тихонько стояла возле двери.

— Я хотела узнать, можно мне не ходить на танцы в субботу?

Маргарет не поверила своим ушам и удивленно уставилась на ученицу. Для всех девочек было страшным наказанием пропустить субботние танцы. Что угодно, только не это. Ведь только на эти танцы было разрешено приходить мальчикам.

— Не понимаю.

Рина опустила глаза.

— Просто я не хочу идти на танцы.

Учительница не могла понять, в чем дело. Ведь не потому же она не хотела идти на танцы, что не нравилась мальчикам. Как раз наоборот. Эта стройная блондинка всегда бывала окружена толпой поклонников. Она была из хорошей семьи, фамилия Марлоу была известна в Бостоне, ее вдовый отец был банкиром.

— Очень странная просьба, объясни причину.

Рина стояла молча, по-прежнему уставившись в пол.

Маргарет выдавила из себя улыбку.

— Подойди сюда, — дружелюбно сказала она. — Расскажи мне, в чем дело, я не намного старше тебя, чтобы не понять.

Рина подняла голову, и учительницу удивил неподдельный страх, застывший в глазах девушки.

Маргарет вышла из-за стола, взяла Рину за руку и подвела к стулу.

— Ты чего-то боишься? — ласково спросила она.

— Я не хочу, чтобы они лапали меня, — прошептала Рина.

— Они? Кто?

— Мальчики. Они хотят прикасаться ко мне, а меня это раздражает. Если бы они просто танцевали и разговаривали, а то они всегда хотят пощупать.

— Какие мальчики? — в голосе учительницы прозвучала строгость. — Мы запретим им приходить сюда.

Внезапно Рина поднялась.

— Мне лучше уйти, — взволнованно сказала она, — я не думала, что все так обернется.

— Подожди, — командным тоном остановила ее учительница.

— А кто-нибудь из них делал что-нибудь еще, кроме как... ну кроме как трогал тебя? — Рина покачала головой. — Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Думаю, ты понимаешь, что все мальчики одинаковы?

Рина кивнула.

— В твоем возрасте я чувствовала то же самое.

— Вы тоже? — спросила Рина. Голос ее прозвучал доверительно. — А я думала, что одна такая. Ни у кого из девочек нет такого чувства.

— Они дуры, — зло выкрикнула учительница, но быстро взяла себя в руки. — Я как раз собиралась пить чай, не хочешь со мной?

— Если вас не затруднит, — замялась Рина.

— Совсем нет, располагайся, чай сейчас будет готов. Маргарет прошла на маленькую кухню, наклонилась над чайником и, к своему удивлению, заметила, что мурлычет под нос.

* * *

— Я думаю, что ей было бы полезно провести лето в Европе, — сказала Маргарет Брэдли.

Гаррисон Марлоу откинулся в кресле и посмотрел на учительницу, сидящую напротив него за обеденным столом. Ее вид вселил в него уверенность. Симпатичная женщина, около тридцати. Строгая, почти мужская одежда подчеркивала ее профессию. У нее не было тех глупых манер, которыми отличались многие современные женщины. Никакой вертлявости — серьезная и деловая.

— Мы с женой часто говорили о поездке Рины в Европу, — начал Гаррисон.

— Считается, что девушка не полностью закончила свое образование, если не провела некоторое время в Европе, — уверенно сказала учительница.

Марлоу кивнул. Он всегда чувствовал ответственность за воспитание дочери. И тем не менее, отчетливо понял это всего несколько месяцев назад, когда, придя домой, застал в гостиной Рину. На ней было темно-синее платье, в котором она выглядела старше своих лет. В полумраке гостиной ее белокурые волосы сверкали.

— Привет, папа.

— Рина! — воскликнул он. — Что ты делаешь дома?

— Я подумала, как тяжело тебе приходить в этот огромный пустой дом и чувствовать себя одиноким. Поэтому я отпросилась на несколько дней из школы.

— А как же твои занятия?

— Я без труда нагоню.

— Но...

— Неужели ты не рад мне, папа? — оборвала его Рина.

— Конечно, рад, — быстро ответил он.

— Тогда почему ты не поцеловал меня? — она подставила щеку.

Гаррисон поцеловал ее, а когда выпрямился, Рина обняла его.

— А теперь я тебя поцелую.

Она поцеловала его в губы и рассмеялась.

— Какие колючие у тебя усы.

— Ты всегда говорила это, еще с тех пор, когда была маленькой девочкой.

— Но я давно уже не маленькая девочка, правда?

В темно-синем платье она выглядела почти женщиной — прекрасной женщиной.

— Думаю, что нет.

Рина повернулась к буфету.

— Тебе, наверное, захочется выпить перед обедом? Гаррисон подошел к буфету. Там стояли бутылки с напитками, а в ведерке был наколот лед.

— А что у нас на обед? — спросил он.

— Я велела Молли приготовить твое любимое блюдо: жареного цыпленка и пирожки с картофелем.

— Отлично, — Гаррисон потянулся за бутылкой виски, но Рина остановила его.

— Разве ты не хочешь мартини? Ты уже давно не готовил его.

Гаррисон слегка замялся и взял бутылку джина. И только повернувшись к столу, он понял, что держит в руках два стакана. Привычка сработала автоматически. Он захотел поставить один стакан назад в буфет.

— Можно мне, папа? Мне ведь уже шестнадцать. У нас многим девочкам родители разрешают выпить коктейль перед обедом.

Он посмотрел на нее, затем отлил половину из одного стакана в шейкер и протянул стакан Рине.

— Великолепно, — сказала она то же самое слово и тем же тоном, как его обычно произносила его жена.

Он почувствовал, как слезы непроизвольно навернулись на глаза, и опустил голову, чтобы Рина не заметила его состояния. Рина потянула его за рукав, он посмотрел на нее и увидел глубокое сочувствие в ее глазах. Гаррисон позволил ей усадить себя на диван рядом с ней.

В этот момент он не был отцом. Он был просто одиноким мужчиной, рыдавшим на груди матери, жены, дочери. Он почувствовал, как молодые сильные руки Рины обняли его за плечи, а пальцы ласково гладили волосы.

— Бедный папа, — шептала она, — бедный папа.

Все кончилось так же внезапно, как и началось. Осталось лишь ощущение прикосновения его щеки к ее упругой груди. Он смущенно поднял голову.

— Я, кажется, сглупил, — извиняющимся тоном произнес Гаррисон.

— Нет, папа, — спокойно ответила Рина. — Впервые в жизни я почувствовала себя взрослой и кому-то нужной.

Он через силу улыбнулся.

— Тебе еще расти и расти.

Вечером после обеда она подошла к его креслу и присела на ручку.

— Я больше не вернусь в школу. Останусь дома и буду вести хозяйство.

— Тебе это быстро надоест, — улыбнулся Гаррисон. — Ты заскучаешь по школе и мальчикам.

— Мальчикам! — гневно воскликнула Рина. — Не хочу иметь с ними никаких дел. Они просто стадо маленьких грубых животных, вечно отирающихся рядом. Терпеть их не могу.

— Неужели? — саркастически спросил Гаррисон. — А каких же мужчин предпочитает ваше величество?

Рина серьезно посмотрела на отца.

— Старшего возраста. Таких, как ты, например, с кем чувствуешь себя в безопасности, чувствуешь, что нужна им. А мальчишки просто-напросто пытаются добиться своего, кичась тем, что они сильный пол.

— Это у них от молодости.

— Знаю, но это и пугает. Они пытаются получить от меня, что хотят, совсем не заботясь обо мне. — Она нагнулась и поцеловала его в макушку. — Тебе так к лицу эта седина. — В голосе ее послышалось сожаление. — Как жаль, что я не могу выйти за тебя замуж. Я так люблю тебя, папа.

— Нет! — резко вскричал он. Настолько резко, что сам удивился своей непроизвольной реакции.

Он поднялся и посмотрел на дочь.

— Дома ты не останешься, завтра же вернешься в школу. Я скажу Питеру, чтобы отвез тебя.

На глазах у Рины появились слезы. Она снова превратилась в маленькую девочку.

— Неужели ты не любишь меня, папа? — заплакала она. — Неужели не хочешь, чтобы я осталась с тобой?

— Конечно же, я люблю тебя, дорогая, — спокойно сказал он. — Но как ты не понимаешь, что мы не можем противопоставить себя окружающему миру.

— Но все, чего я хочу, так это быть с тобой, папа.

— Нет, дитя мое, — настойчиво произнес он. — Я понимаю, что творится у тебя в душе, но когда ты станешь старше, выйдешь замуж и у тебя появятся дети — ты все сама поймешь.

Рина вырвалась из его рук и сердито посмотрела ему в лицо.

— Нет! Я никогда не выйду замуж, у меня никогда не будет детей. Не позволю ни одному мальчишке касаться меня своими грязными руками.

— Рина! — воскликнул потрясенный Гаррисон.

Она молча посмотрела на него и вновь разразилась слезами.

— Отец! — вскричала она рвущимся от боли голосом. — Неужели ты ничего не видишь? Ведь это не я, это ты не понимаешь.

— Рина, дорогая, — он хотел подойти к ней, но она резко выскочила из комнаты, и он услышал удаляющиеся по лестнице шаги и резкий звук хлопнувшей двери.

* * *

Гаррисон вернулся к действительности и снова посмотрел на учительницу, затем на Рину. Глаза дочери радостно сияли.

— Я думаю, мисс Брэдли, — произнес Марлоу официальным тоном, — что если бы мать Рины была жива, то она была бы счастлива доверить нашу дочь такому опытному педагогу.

Маргарет Брэдли быстро наклонилась над тарелкой, чтобы он не смог заметить торжества, блеснувшего в ее глазах.

— Благодарю вас, мистер Марлоу, — скромно ответила она.

 

9

Они стояли на палубе, пока пароход проплывал мимо статуи Свободы, острова Эллис. Постепенно берег совсем скрылся из виду.

— Нравится? — спросила Маргарет Брэдли.

— Это похоже на сон, — воскликнула Рина. Глаза ее сияли.

— А дальше будет еще лучше. Но сейчас давай спустимся в каюту и немного отдохнем перед обедом.

— Но я совсем не устала, — запротестовала Рина.

— Нет, — мягко, но решительно возразила Маргарет. — Мы будем находиться на борту «Левиафана» целых шесть дней, и у тебя будет масса времени все рассмотреть.

Рина кивнула в знак одобрения, и они спустились в каюту. Гаррисон Марлоу никогда не скупился, когда дело касалось его дочери. Каюта была первого класса: две кровати и ванная. Он ни секунды не колебался, когда учительница сказала, что Рине следует обновить гардероб, и тут же выписал чек на тысячу долларов, заверив, что если этого будет мало, пусть она даст ему знать.

В Нью-Йорке они приобрели всего несколько вещей, намереваясь купить остальное в Париже, но Маргарет сделала несколько покупок тайком от Рины и велела доставить их прямо на пароход. Ей не терпелось увидеть выражение лица Рины, когда она увидит эти обновки.

Коробки лежали на кровати, но Маргарет старалась не привлекать к ним внимания, поджидая удобного момента. Она сняла легкое весеннее пальто и уселась в глубокое кресло. Открыв сумочку, достала сигарету, и только прикурив и заметив удивленный взгляд Рины, вспомнила, что та никогда раньше не видела ее курящей.

Она протянула пачку Рине.

— Хочешь?

Рина замялась.

— Бери, ничего страшного. Ты сама увидишь, что большинство европейских женщин курят, они не такие провинциалки, как мы.

Наблюдая, как Рина закашлялась, она рассмеялась.

— Не глотай дым.

Рина подержала дым во рту и медленно выпустила.

— Так?

— Прекрасно, — рассмеялась Маргарет.

— Это так забавно, мисс Брэдли.

Учительница взглянула на нее.

— Теперь, когда мы уже в пути, давай отбросим все формальности. Отныне ты можешь называть меня Пегги. Хочешь первой пойти в ванную?

— Нет, мисс Брэдли, — покачала головой Рина. — Идите вы, если хотите.

— Пегги, — улыбнулась учительница.

— Да, конечно, Пегги.

— Вот так лучше.

* * *

Маргарет смотрела на Рину, вышедшую из ванной и завязывавшую поясок халата. На фоне загоревшей кожи ее белокурые волосы, рассыпанные по плечам, казались серебристыми. Раздался тихий стук в дверь. Рина удивленно вскинула глаза.

— Я заказала ликер, — объяснила Маргарет. — В первый день морского путешествия это хорошая профилактика от морской болезни и, кроме того, полезно для аппетита.

Она взяла из рук стюарда поднос и протянула один бокал Рине.

— Ура! — провозгласила Маргарет, улыбаясь.

— Вкусно, — сказала Рина.

— Рада, что тебе нравится.

Рина поставила свой стакан.

— Наверное, мне надо надеть вечером новый голубой костюм?

— Но ведь обед в первом классе, — ответила Маргарет, — это, можно сказать, официальный прием.

— У меня есть с собой несколько нарядных платьев, могу надеть одно из них.

— Уж не те ли это ужасные платья, в которых ты бывала на школьных танцах?

— Я думала, что они симпатичные, — разочарованно произнесла Рина.

Маргарет рассмеялась.

— Для детей, может быть, но не для молодой леди, путешествующей в Европу.

— Тогда я не знаю, — беспомощно пролепетала Рина.

Маргарет решила, что уже достаточно подразнила ее.

— Коробки, которые лежат на кровати, твои. Я думаю, ты найдешь там, что надеть.

Когда Рина открыла коробки, на лице у нее было именно такое выражение, на которое и рассчитывала Маргарет.

Рина надела открытое блестящее черное платье, и уже через час после их прихода в ресторан глаза всех мужчин были устремлены на Рину.

Маргарет перегнулась через стол и взяла Рина за руку.

— Ты восхитительно выглядишь, дорогая.

Маргарет опустила полотенце и посмотрела на себя в большое зеркало. Она осталась довольна увиденным: маленькие груди и крошечные соски, которые едва ли больше, чем у многих мужчин, прямые ноги, узкие плоские бедра. Она опустила руки на бедра и нежно погладила их. Надела мужские шелковые пижамные брюки с ширинкой и короткую куртку. Волосы Маргарет гладко зачесала назад и заколола. И опять взглянула на себя в зеркало — мало кто смог бы теперь с первого взгляда отличить ее от мужчины.

Довольная собой она, вышла в салон.

— Можешь идти в ванную, Рина.

Рина изумленно посмотрела на нее.

— Мисс Брэдли... Пегги, эта пижама...

— Нравится? — улыбнулась Маргарет. Рина кивнула. — Она сшита из великолепной китайской парчи. Материал мне прислала подруга из Сан-Франциско, а фасон я придумала сама. — Салли всегда отличалась хорошим вкусом, но эта пижама — мой самый любимый подарок.

Рина поднялась из кресла, взяла с комода хлопчатобумажную ночную рубашку и направилась в ванную.

— Подожди, — остановила ее Маргарет. Она подошла к комоду и открыла ящик.

— Я ведь купила тебе несколько новых ночных рубашек.

— Настоящий шелк! — радостно воскликнула Рина.

— Я побоялась, что у тебя с собой только эти ужасные школьные рубашки.

— И они все разного цвета, для каждого дня недели! — продолжала восхищаться Рина. — Не знаю даже, с какой начать!

— Может быть, сегодня надеть белую? — улыбнулась Маргарет.

Рина взяла белую рубашку, направилась в ванную, но остановилась в дверях и обернулась.

— Не знаю, как благодарить тебя, Пегги. Все, что ты делаешь, так прекрасно.

— Я хочу, чтобы тебе было приятно, — счастливо рассмеялась Маргарет. Она так взглянула на Рину, словно ей только что в голову пришла замечательная идея: — Давай отпразднуем сегодняшний день. Пока ты будешь принимать ванну, я закажу бутылку шампанского. Мы устроим для себя маленькую вечеринку.

— Великолепно, — улыбнулась Рина. — Мне всегда хотелось выпить шампанского, но папа не разрешал.

— Путь это останется нашим секретом, — сказала Маргарет, подходя к телефону. — Обещаю, что не скажу ему.

Рина, хихикая, опустила свой бокал.

Маргарет с бокалом в руке откинулась в кресле.

— Над чем ты смеешься?

— Моя ночная рубашка искрит, когда я двигаюсь.

— Это статическое электричество, шелк очень хороший проводник.

— Знаю, — быстро ответила Рина, — еще по школе. — Она провела рукой по ткани. — Такие маленькие голубенькие искорки, ты видишь их?

— Нет.

Рина поднялась.

— Я выключу свет, и тебе будет видно.

Она потушила свет и остановилась перед Маргарет.

— Смотри, — она провела рукой по рубашке. Маленькие искорки засверкали между ее пальцев. Рина взяла бокал, допила шампанское и протянула его Маргарет.

— Можно еще немножко, Пегги?

— Конечно, — ответила та, наполняя ее бокал.

Рина поднесла его к губам и сделала глоток.

— Шампанское — это просто шипучка, сделанная из вина, — серьезно сказала она, — но на вкус гораздо приятнее — не такое сладкое.

— Тебе не кажется, что у нас жарковато? — спросила Маргарет.

— Пожалуй, — согласилась Рина. — Включить вентилятор?

— Нет, — быстро возразила Маргарет. — Мы только устроим сквозняк. Лучше я сниму куртку.

Она почувствовала взгляд Рины на своей маленькой груди и быстро подняла стакан.

— Не возражаешь?

Рина покачала головой, подняла свой бокал и сделала глоток.

— Ты слышишь музыку?

Маргарет кивнула.

— Это оркестр в танцевальном зале, слышишь — это вальс.

— Я люблю танцевать, — сказала Рина и закружилась по каюте. Ночная рубашка развевалась, приоткрывая ее стройные загорелые ноги.

Маргарет поднялась и почувствовала, как у нее заныло под ложечкой.

— Я тоже люблю танцевать. — Она шутливо поклонилась. — Разрешите пригласить вас на танец, мисс Марлоу.

Рина, улыбаясь, посмотрела на нее.

— Но только на этот, мисс Брэдли, остальные все заняты.

Маргарет покачала указательным пальцем.

— Мистер Брэдли.

— О да, конечно, мистер Брэдли, — рассмеялась Рина.

Маргарет обняла Рину за талию. Они рассмеялись, когда на рубашке Рины вновь засверкали искорки. Ощутив через ткань тепло ее груди, Маргарет почувствовала, как у нее задрожали ноги. Крепко обняв девушку, она повела ее в танце. Они провальсировали круг, как вдруг музыка смолкла. Рина посмотрела Маргарет в лицо, та улыбалась.

— Давай еще выпьем шампанского, — сказала Маргарет, вновь наполняя бокалы. — Ты очень хорошо танцуешь, Рина.

— Спасибо, но ты ведешь гораздо лучше мальчиков, которые приходили в школу на танцы. Ты все делаешь очень хорошо. У меня от танца закружилась голова.

— Может, тебе лучше прилечь?

— Да, — согласилась Рина, подошла к кровати и, поставив бокал на столик, легла на белое покрывало.

Маргарет присела рядом с ней.

— Так лучше?

— Комната все еще кружится.

Учительница наклонилась и ласково погладила ее по лбу.

— Закрой глаза.

Рина послушно закрыла глаза. Некоторое время они молчали, и Маргарет продолжала тихонько гладить ее по лбу.

— Уже лучше, — тихо сказала Рина, — головокружение прошло.

Маргарет продолжала молча гладить ее. Рина открыла глаза и посмотрела на нее.

— Еще немного шампанского?

Рина кивнула, отпила из бокала, протянутого ей Маргарет, и вернула его назад.

— Я рада, что мы едем в Европу вместе, — сказала Рина. — У меня никогда не было по-настоящему близкой подружки. Девочки в школе всегда казались мне пустышками, у них разговоры только о мальчиках.

— Большинство из них просто глупые дети. Поэтому я рада, что ты тогда пришла ко мне. Я знаю, что ты не похожа на них, ты старше их.

— С тех пор как Рони погиб, я не могу общаться с мальчиками.

— Рони?

— Мой брат, — объяснила Рина. — Только он и отец мне всегда нравились по-настоящему.

— Он, наверное, был очень хороший?

— Да, — ответила Рина, отвернувшись. — Я думаю, что он был влюблен в меня, а я в него.

— Это ничего не значит, — быстро сказала Маргарет. — Все девочки любят своих братьев.

— Ты знаешь, на самом деле он не был моим братом, ведь меня удочерили.

— А почему ты думаешь, что любила его? — спросила Маргарет, почувствовав ревность.

— Я знаю, и думаю, что он тоже любил меня.

Ревность еще сильнее охватила Маргарет.

— У тебя было с ним что-нибудь?

— Я никому не рассказывала об этом.

— Но мне ты можешь рассказать, я твой друг, и между нами не должно быть секретов.

— А ты не будешь сердиться на меня?

— Я не буду на тебя сердиться, — Маргарет внимательно посмотрела на нее, — расскажи мне.

Подушка приглушила голос Рины.

— Я не позволяла ему дотрагиваться до меня, так как боялась, что что-нибудь случится. Но однажды он зашел в мою комнату, привязал мои руки ремнем к кровати и изнасиловал. Мне было так больно.

— Значит, он не любил тебя, раз причинил боль.

— Нет, любил! — закричала Рина. — Неужели ты не понимаешь, Пегги? Я тоже хотела этого, я все время сдерживала его, а когда он это сделал, поняла, что люблю его. Но они с мамой поехали кататься на шлюпке и погибли. — Рина начала всхлипывать. — Это моя вина, потому что я тоже хотела его. Неужели ты не понимаешь, что это я должна была умереть, а не мама? Она заняла мое место во сне, и теперь я вообще не вижу снов.

— Ты снова будешь видеть сны, — ласково сказала Маргарет, прижимая голову Рины к своей груди.

— Нет, не буду.

— Обязательно будешь, расскажи мне про свой сон, и я помогу тебе.

Рина перестала всхлипывать и вгляделась в лицо Маргарет.

— Думаешь, ты сможешь помочь мне?

— Расскажи, и увидишь.

Рина перевела дыхание.

— Мне снилось, что я умерла и все стоят вокруг моей кровати и плачут. Я поняла, как сильно они любили меня и не хотели, чтобы я умирала. Но было уже поздно, я умерла.

Маргарет начала колотить дрожь. Она встала.

— Закрой глаза, Рина, и мы разыграем с тобой твой сон. Кем я буду?

Рина застенчиво взглянула на нее.

— Может быть, Рони?

— Я буду Рони, — согласилась Маргарет. — А теперь закрой глаза.

Маргарет посмотрела на Рину. Внезапно ее глаза наполнились слезами, ее охватил страх. Рина умерла, она действительно умерла.

— Рина! — хрипло воскликнула она. — Пожалуйста, не умирай. Пожалуйста!

Рина лежала без движения, и она опустилась на колени рядом с кроватью.

— Пожалуйста, Рина. Я не могу жить без тебя. — Маргарет наклонилась и стала покрывать лицо Рины поцелуями.

Вдруг Рина открыла глаза, на ее лице сияла горделивая улыбка.

— Ты по-настоящему плачешь, — прошептала она, гладя Маргарет по щеке, и снова медленно закрыла глаза.

Маргарет медленно начала снимать с нее ночную рубашку.

— Ты так прекрасна, — шептала она. — Ты самая прекрасная женщина в мире, ты слишком красива, чтобы умирать.

Рина посмотрела на нее.

— Ты действительно думаешь, что я прекрасна?

Маргарет кивнула, сняла пижамные брюки и бросила их на пол.

— Тебе только надо взглянуть на меня, чтобы понять, как ты прекрасна. — Она взяла руку Рины и прижала ее к своей груди, потом к животу и бедрам. — Чувствуешь, какое у меня все плоское, как у мужчины.

Она потихоньку прилегла рядом с Риной и стала нежно ласкать ее груди, прижимаясь к ним губами и холодными мягкими щеками.

— Мне так спокойно с тобой, так хорошо, — шептала Рина. — Ты не похож на других мальчиков. Я не хочу, чтобы они дотрагивались до меня, я боюсь их. А тебя я не боюсь.

Застонав от боли, Маргарет повернулась и коленями раздвинула ноги Рины.

— Я люблю тебя, Рина. Пожалуйста, не умирай.

Она прижалась к ее губам, почувствовала обжигающее прикосновение языка и услышала хриплый голос Рины:

— Рони, возьми меня, возьми меня. Я люблю тебя, Рони.

 

10

Рина взглянула на часы, была уже половина третьего.

— Мне действительно надо идти, — сказала она.

— Куда можно спешить после такого ланча? — Жак Дешан развел руками. — Это кощунство. Ну хотя бы выпей ликера перед уходом.

Рина улыбнулась стройному, седеющему адвокату.

— Ноя...

— Ты уже в Париже больше года, — оборвал ее Жак, — и до сих пор не усвоила, что нельзя торопиться после приема пищи. Любые дела могут подождать. Эй! — окликнул он проходящего мимо официанта.

Официант наклонился вежливо и спросил:

— Мсье?

Рина опустилась в кресло, и Жак вопросительно посмотрел на нее.

— Перно со льдом.

— Вы слышали, что сказала мадмуазель? — спросил он у официанта и повторил: — Перно со льдом.

Официант бросил на Рину быстрый оценивающий взгляд, присущий всем мужчинам французам, и сказал:

— Со льдом, мсье, а вам как обычно?

Жак кивнул, и официант удалился.

— Как продвигаются твои уроки рисования, есть прогресс?

Рина рассмеялась.

— Ты ведь все прекрасно знаешь. Боюсь, что из меня никогда не получится художница.

— Но это доставляет тебе удовольствие?

Она повернула голову и посмотрела на улицу. В воздухе носились легкие ароматы мая, только что пришедшего в Париж. Шоферы уже были в рубашках с короткими рукавами, а женщины постепенно освобождались от серых и черных зимних пальто.

— Ты не ответила.

Она повернулась к нему, и в этот момент подошел официант.

— Да, мне это нравится, — сказала Рина, беря свой бокал.

— Но ты не совсем уверена? — настаивал Жак.

— Нет, я уверена, — улыбнулась Рина.

Он поднял бокал.

— Твое здоровье.

— Твое здоровье, — повторила Рина.

— А как твоя подруга? — спросил он, опуская бокал.

— У Пегги все в порядке, — машинально ответила Рина и внимательно посмотрела на него. — Она так добра ко мне, не знаю, что бы я без нее делала.

— Почему? — быстро спросил он. — Ведь ты даже не пыталась. У тебя столько вариантов, ты молода, красива, можешь выйти замуж, родить ребенка, ты даже можешь...

— Стать твоей любовницей, — смеясь, оборвала его Рина.

Жак кивнул и тоже рассмеялся.

— Даже стать моей любовницей, и надо признать, что это не самый худший вариант. Но ты помнишь мои условия.

Рина посмотрела ему в лицо.

— Ты очень добрый человек, Жак, — сказала она, вспоминая тот день, когда впервые услышала об условиях.

Они с Пегги находились в Париже уже несколько месяцев и как раз переехали на новую квартиру, получив от отца разрешение остаться в Париже на год. Пегги взяла Рину с собой на вечеринку, которую устраивал профессор университета, в котором начала работать Пегги.

На вечеринке Рина чувствовала себя очень одиноко. Ее французский был не настолько хорош, чтобы чувствовать себя свободно среди присутствующих, поэтому она отошла в угол. Она перелистывала журнал, когда услышала голос:

— Мисс американка?

Рина подняла голову. Перед ней стоял стройный темноволосый мужчина с тронутыми сединой висками. Он вежливо улыбался.

— Я не говорю по-французски, — улыбнулась Рина.

— Зато я говорю по-английски, — быстро ответил он. — Почему такая хорошенькая девушка сидит в одиночестве с журналом? Кто имел глупость пригласить вас сюда?

— Подруга, — ответила Рина, указывая на Пегги. — Она только что начала работать в университете.

Пегги оживленно беседовала с одним из профессоров. В своем костюме она выглядела очень привлекательной и стройной.

— А кто вас пригласил?

— Никто, — мужчина пожал плечами. — Я пришел сюда в надежде встретить вас.

Рина взглянула на его руки и заметила обручальное кольцо.

— И вы думаете, что я поверю в это? А что скажет ваша жена?

Он рассмеялся.

— Моя жена все поймет. Она не смогла прийти со мной, потому что она очень, очень беременна. — Мужчина сомкнул руки и вытянул их перед животом.

Рина рассмеялась, и в это время за спиной у нее раздался голос Пегги:

— Ты не скучаешь, дорогая?

Спустя несколько недель, когда она была дома одна, раздался телефонный звонок. Жак пригласил ее на ланч. Потом они еще несколько раз встречались за ланчем.

И вот в один из дней, похожий на нынешний, когда они сидели в ресторане, потягивая ликер, Жак внезапно спросил:

— Почему ты так боишься мужчин?

— С чего ты взял? — ответила Рина и почувствовала, что краснеет.

— Так мне кажется. — Рина опустила глаза и молча рассматривала бокал. — Твоя подружка — это не выход.

— Пегги здесь ни при чем. Она для меня не более, чем хорошая приятельница.

Жак понимающе улыбнулся.

— Не забывай, что ты во Франции. В этом нет ничего страшного, мы понимаем такие вещи. Но я не понимаю тебя. Ты ведь не из тех, кому это может подойти.

Рина почувствовала, что лицо ее пылает.

— Не думаю, что это очень любезно с твоей стороны, — сказала она.

— Конечно, — дружески рассмеялся Жак. — Но я не могу спокойно смотреть, как ты пропадаешь.

— Ты предпочел бы, конечно, чтобы я спала с грубыми дураками, которых совсем не интересуют мои чувства? — сердито спросила Рина.

Жак покачал головой.

— Нет, я совсем бы этого не хотел. Я хочу, чтобы ты спала со мной.

— С чего ты взял, что отличаешься от других?

Жак заглянул ей прямо в глаза.

— Потому что я мужчина, а не мальчишка. Потому что я хочу, чтобы тебе было хорошо. Все мальчишки похожи на самцов, думающих только о себе, тут ты права. Но не надо из этого делать вывод, что только женщины знают, как надо любить. Мужчины тоже могут чувствовать.

— Например, ты? — саркастически спросила Рина.

— Например, я. Думаешь, я каждый раз встречаюсь с тобой, чтобы вести интеллектуальные беседы?

— По крайней мере честно, — рассмеялась Рина.

— Да, я большой правдолюбец.

* * *

Через несколько месяцев, дождливым днем, она пришла к нему домой. Все было так, как он обещал. Жак был нежен и ласков с ней, и не причинил никакой боли. Она чувствовала в себе силу, которая вознесла его на вершину блаженства. Силу, которая никогда не обернется злом для нее, потому что она всегда сможет управлять ею.

Она смотрела, как он, стоя перед зеркалом, застегивал рубашку.

— Жак!

— Что, моя сладкая? — он повернулся к ней.

Она протянула к нему руки.

— Иди сюда, Жак.

Он подошел к кровати, нагнулся и ласково поцеловал ее обнаженную грудь.

— Когда мы с тобой занимались любовью, дорогая, твои соски были похожи на две спелые пурпурные сливы, а сейчас они похожи на два маленьких розовых маковых зернышка.

— Все было так, как ты обещал, Жак.

— Я очень рад.

Она взяла его сильные темные руки и посмотрела на них. В глаза ударил блеск золотого обручального кольца. Рина подняла голову и посмотрела ему в лицо.

— Я думаю, что буду твоей любовницей, — тихо сказала она.

— Прекрасно, я надеялся, что ты скажешь это. Поэтому я и снял эту квартиру. Ты можешь переехать сюда прямо сегодня вечером.

— Переехать? — удивленно спросила Рина.

Он кивнул.

— Но если тебе здесь не нравится, я подыщу другую квартиру.

— Но я не могу, как же Пегги?

— А что Пегги? — пожал плечами Жак. — С ней все кончено.

— А разве мы не можем просто встречаться здесь? Я буду приходить сюда, когда тебе захочется.

— Ты хочешь сказать, что не будешь переезжать?

Она покачала головой.

— Я не могу. Что будет с Пегги? Без моей помощи она не сможет снимать квартиру. Да и мой отец если узнает, то убьет меня.

— Однако его не волнует, что ты живешь с этой... с этой лесбиянкой, — с горечью произнес Жак.

— Ты не знаешь моего отца. Там, в Бостоне, у него даже и мыслей подобных возникнуть не могло.

— А кто же, он думал, она такая?

— Кем и была всегда, — ответила Рина. — Моя учительница и компаньонка.

Жак коротко рассмеялся.

— Да, она твоя учительница.

— О, Жак! — с укоризной воскликнула Рина. — Не надо сейчас все портить. Почему мы не можем просто так встречаться?

— Значит, ты не хочешь переезжать?

— Я не могу. Ну как ты не понимаешь? Не могу.

Жак поднялся, подошел к туалетному столику, застегнул последнюю пуговицу на рубашке и повязал галстук.

— Не вижу в этом никакого смысла, — сказала Рина. — В конце концов ты женат. Как ты думаешь, сколько времени ты сможешь проводить здесь?

— Это совсем другое дело, — холодно ответил он.

— Другое? — сердито воскликнула она. — Для тебя это другое дело, а для меня нет?

— Мужчина может изменять жене, а она ему. Но мужчина никогда не изменяет любовнице, и она не должна изменять ему с другим любовником.

— Но Пегги не мужчина!

— Конечно, нет, — улыбнувшись, сказал он. — Она хуже мужчины.

Рина гордо подняла голову и посмотрела на Жака.

— Это твое условие? — тихо спросила она.

Она села на кровати, выпрямив спину, ее обнаженная грудь величественно вздымалась, сквозь кожу проступали ребра. Жак подумал, что никогда в жизни не видел такой красоты.

— Если ты хочешь, то это мое условие, — сказал он.

Рина молчала.

— Сейчас мне трудно все взвесить, — сказала она, посмотрев на Жака. — Дай мне лучше платье.

* * *

Этот странный разговор произошел несколько месяцев назад, но они все еще оставались друзьями. Рина поднесла бокал с перно к губам и осушила его.

— А теперь мне действительно пора, — сказала она. — Я обещала Павану, что буду у него в студии в три.

Жак удивленно поднял брови.

— Паван? Ты что, берешь уроки ваяния?

Рина покачала головой.

— Нет, я позирую ему.

Жак знал, как работает Паван. Для одной скульптуры он использовал множество моделей, стремясь создать идеал. Однако, это ему пока не удавалось.

Рина поймала вопросительный взгляд Жака, обращенный на ее грудь.

— Нет, это не то, что ты думаешь, — рассмеялась она.

— Что же тогда?

— Он говорит, что они слишком большие.

— Сумасшедший, — быстро сказал Жак, — хотя, впрочем, все художники сумасшедшие. И все-таки, что он лепит с тебя?

— Лобок, — сказала Рина, поднимаясь.

Впервые за время их знакомства у Жака не нашлось слов для ответа. Рина рассмеялась.

— Но почему, — наконец выдавил он.

— Потому что это самая высокая горная вершина, которую мечтают покорить мужчины, и в своем старании покорить ее их погибнет больше, чем сорвалось с Эвереста. Он так говорит. — Она улыбнулась и нагнулась к Жаку. — Но мы ведь не скажем ему, что ты уже покорил ее?

Рина быстро поцеловала его в щеку, повернулась и вышла на улицу. Жак следил за ней, пока она не смешалась с толпой, затем окликнул официанта.

— Пожалуй, я выпью еще.

 

11

Поздоровавшись, Рина торопливо прошла мимо консьержки и преодолела три узких лестничных пролета. Она задержалась в студии дольше, чем предполагала, так что оставалось совсем мало времени, чтобы приготовить обед до прихода Пегги.

Рина прошла через маленькую гостиную в кухню, зажгла одной спичкой газовый нагреватель для воды и плиту и убавила пламя до минимума. Затем достала небольшого готового цыпленка, которого только что купила на углу в закусочной, бросила его на сковородку и поставила сковородку на плиту. Быстро нарезала длинный батон, положила его на тарелку рядом с куском сыра и начала накрывать на стол. Через несколько минут все было готово.

Она взглянула на часы. Если вода нагрелась, то, пожалуй, можно успеть принять ванну. Она потрогала бак — вода была чуть теплая, но если не наливать полную ванну, можно обойтись и такой.

Рина вернулась в гостиную, расстегивая на ходу блузку. Послышался звук открываемой двери. Рина обернулась.

— Ты что-то рано сегодня, — сказала она.

Закрывая дверь, Пегги холодно посмотрела на нее. Рина пожала плечами. У Пегги бывали заскоки. Она могла быть веселой, ласковой, и вдруг замыкалась. Потом это пропадало.

— Если хочешь перекусить перед обедом, то на столе вино и сыр, — сказала она, направляясь в ванную.

Пегги схватила ее за плечо.

— Я ведь говорила тебе, чтобы ты больше не встречалась с Дешаном.

Рина посмотрела на нее. Так вот в чем дело. Кто-то видел их в ресторане и рассказал Пегги. Странно, что Пегги не ревновала ее ни к одному из знакомых мужчин, за исключением Жака. Молодые мужчины не пугали ее, но Жак, с его обаятельной улыбкой и висками, тронутыми сединой, всегда расстраивал Пегги.

— Я просто встретила его, и он пригласил меня на ланч. — Ее не пугала ревность Пегги, просто не хотелось ссориться. — Было бы невежливо отказать ему.

— А где ты была весь день? В школе искусств тебя не было, дома тоже. Я звонила в оба места и уже начала волноваться.

— Мне что-то не хотелось идти в школу, — ответила Рина.

Пегги буквально буравила ее взглядом.

— Но в любом случае ты не была у него дома?

— Нет, не была.

— Около четырех его видели — он входил в свой подъезд с блондинкой.

Рина удивленно подняла брови. Да, Жак не терял времени даром.

— Я не единственная блондинка в Париже.

— Он не отвечал на телефонные звонки, — с подозрением сказала Пегги.

— Не могу сказать, что осуждаю его за это, а ты?

— Ты врешь! — Пегги хлестнула Рину по лицу. Рина прижала руку к лицу и посмотрела на подругу. Пегги ударила ее по другой щеке, схватила за плечи и начала трясти. — Я хочу знать правду!

— Я сказала тебе правду, — закричала Рина, набрасываясь на нее с кулаками.

Пегги упала, ошеломленная таким натиском, гримаса боли исказила ее лицо.

— Почему ты так обращаешься со мной, ведь ты знаешь, как я люблю тебя. — Впервые Рину охватило отвращение — сначала к Пегги, потом к себе. Пегги встала на колени и обхватила Рину руками за бедра. — Пожалуйста, пожалуйста, дорогая, не смотри на меня так. Не сердись, прости, я обезумела от ревности.

Щеки у Рины горели и болели. Вдруг она почувствовала страшную усталость.

— Не смей больше никогда делать этого, — слабым голосом сказала она.

— Не буду, не буду, — воскликнула Пегги. — Просто меня преследовала мысль, что этот развратник опять тянет к тебе свои грязные руки.

— Он не развратник, он мужчина, — сказала Рина и посмотрела на Пегги. В ее голосе прозвучало легкое презрение. — Настоящий мужчина, а не подделка.

— Я дала тебе больше, чем все мужчины в мире.

Внезапно Рину ошеломило первое слабое ощущение правды о себе. Холодный испуг охватил ее. Она посмотрела на темноволосую голову, прижатую к ее юбке.

— Это-то и страшно. Ты так стремилась показать мне любовь и научить любви, но это все наносное. Почему ты не можешь научить меня чувствовать любовь, дарить любовь? — Она медленно отстранила Пегги, упала на колени и, уткнув лицо в ее грудь, заплакала.

— Плачь, любимая, плачь, — шептала Пегги. — Выплачь все, что наболело, я всегда буду заботиться о тебе. Для этого и существует любовь.

* * *

Было еще рано, когда Амру Сингх пришел на прием, устроенный Паваном в честь окончания своего скульптурного шедевра. Он прибыл около шести, отвесил почтительный поклон хозяину, вежливо отказался от выпивки и занял свое обычное место у стены в пустой комнате.

Следуя привычке, он снял рубашку, сложил ее и постелил на пол, затем снял ботинки и, оставшись босиком, поставил их на пол рядом с рубашкой. Сделав глубокий вдох, он прислонился к стене и медленно опустился на рубашку, скрестив ноги.

В таком положении он мог, не поворачивая головы, наблюдать за всем, что происходило в комнате, а кроме того, эта поза способствовала беспрепятственному течению мыслей. Он размышлял о многих вещах, но главным образом о тщетности и суетности человеческой жизни. Амру Сингх всегда искал человека, который, поднявшись над собственным тщеславием и амбициями, стремился познать красоту, веками таящуюся в глубине человеческого духа. Но пока он не нашел такого человека, не распознал его.

Он почувствовал в мускулах знакомое напряжение и в то же время покой и комфорт, дыхание стало тихим и неглубоким. Но глаза оставались открытыми. Встреча может произойти в любой из вечеров, может быть, даже сегодня его поискам придет конец.

Но он также чувствовал, что в комнате витает злой дух богини Кали. Внутренним движением плеч он прогонял от себя чувство разочарования. Здесь было слишком много незначительных людей.

В углу за большой софой, на полу, мужчина и женщина совершали половой акт, думая, что скрыты от посторонних глаз. Амру Сингх вспомнил о непристойных позах, вырезанных на стенах храма богини Кали, и почувствовал нарастающее отвращение. Грубое совокупление, которое он наблюдал между высоких ножек софы, нельзя было оправдать священным поклонением злу.

В нише рядом с дверью на пьедестале, освещенная сверху единственной лампой, стояла задрапированная статуя. В своей неподвижности она напоминала труп в саване. Открылась дверь, и вошли два новых гостя. Даже не взглянув на них, Амру узнал их. Белокурая американка со своей темноволосой подругой. В этот момент раздался бой часов, и Паван начал свою речь.

Она ничем не отличалась от его многочисленных выступлений на подобных вечерах, за исключением того, что на этот раз Паван под конец зарыдал. Он был сильно пьян, почти падал, резким жестом он сорвал покрывало. В комнате наступила тишина, все взоры были устремлены на холодную мраморную статую. Она была выполнена в две трети натуральной величины из розово-красного итальянского мрамора, сверкавшего под струящимся светом лампы. Фигурка стояла, приподнявшись на цыпочках, вытянув руки и лицо навстречу своему любовнику — солнцу.

Вдруг тишина рухнула, и все заговорили разом, обсуждая работу и поздравляя скульптора. Все, за исключением одного. Это был Леокади — агент по продаже произведений искусства. Маленький серый человечек с тонкими сморщенными губами менялы.

В конце концов, что бы ни говорили, последнее слово оставалось за ним. Именно он назначал цену, и не имело значения, что работу могли не купить, если цена была слишком высока. Таким образом он давал оценку произведению искусства.

Волнуясь, Паван подошел к нему.

— Ну как, мсье, — спросил он. — Что вы скажете?

Леокади даже не взглянул на скульптора. Он никогда не смотрел на собеседника. Художники утверждали, что он не смотрит им в глаза потому, что паразитирует на них.

— Рынок скульптуры очень слабый, — сказал он.

— Я спрашиваю не о рынке, а о моей работе, — вскричал Паван.

— Она похожа на все ваши предыдущие работы, — уклончиво ответил агент.

Паван повернулся и протянул руки по направлению к статуе.

— Посмотрите на эту грудь, я лепил ее с нескольких моделей, чтобы достичь той гармонии, которую не предоставила им природа. А лицо! Оно совершенно! Обратите внимание на брови, глаза, скулы, нос! — Он внезапно замолчал, уставившись на статую. — Нос... — Принесите мсье бутылку вина. Нос, мсье, — жалобно повторил скульптор. — Почему вы ни чего не говорите про нос?

Леокади молчал. Незачем было говорить Павану, что нос безупречен. Только молчание было способно подкрепить его репутацию.

— Мой резец! — закричал Паван. Он вскарабкался на стул, осторожно поводил резцом по камню и протер поверхность рукавом. Мрамор засиял еще сильнее, скульптор слез со стула и снова посмотрел на статую. Вдруг он закричал, то был вопль отчаяния.

— Плохо! Все плохо! Почему вы не сказали мне, мсье? Почему позволили выставить себя глупцом?

Леокади продолжал молчать. Паван тупо уставился на агента, из глаз его лились слезы. Потом он повернулся и со всей силы швырнул молоток в голову статуи. Мрамор треснул, и осколки головы посыпались на пол. Паван схватил молоток и стал яростно колотить, им по статуе. Сначала отлетели руки, потом плечи, на груди появилась трещина, затем раскололась и грудь. Статуя резко качнулась и рухнула на пол.

Паван опустился на колени, размахивая молотком как одержимый.

— Я любил тебя, — кричал он сквозь слезы, катящиеся по щекам. — Я любил тебя, а ты предала меня. — Наконец он бессильно опустился на пол среди осколков.

Слезы прекратились так же внезапно, как и начались. Паван принялся что-то искать среди мраморных осколков и наконец нашел. Он поднялся на ноги и протянул агенту какую-то деталь.

— Теперь я знаю, где ошибся, мсье, а вы?

Леокади посмотрел на кусок камня. Он недоумевал, что это могло быть, но не сказал ни слова, а только кивнул.

— Хвала Господу! — воскликнул Паван. — Благодарю тебя, Боже, что в припадке глупости и разочарования я не уничтожил эту красоту.

Присутствующие придвинулись поближе, пытаясь разглядеть фрагмент, зажатый в руке скульптора. На вид это был не более чем осколок.

— Что это может быть, — начали перешептываться в публике.

— Глупцы! Неужели вы не узнаете врата, откуда все вы вышли? Не узнаете душу женской красоты? — вскричал Паван.

Он поднялся и злобно оглядел присутствующих. Потом посмотрел на камень, зажатый в руке, и взгляд его засветился нежностью.

— Теперь я вижу свою ошибку. Я буду высекать идеальную женщину вокруг этой маленькой сути! — Он с пафосом оглядел присутствующих.

Леокади вновь взглянул на фрагмент, который был не более чем обыкновенным куском мрамора. Внезапно он вспомнил о полненькой молоденькой египетской принцессе, которая пришла в галерею. Ему все-таки надо было объявить свое веское мнение.

— Тысяча франков, — сказал он.

Паван посмотрел на агента.

— Тысяча франков, — презрительно произнес он.

— Ну полторы, — тихо добавил Леокади.

Но Паван уже ввязался в вековечную борьбу между «художником и торгашом». Он повернулся к друзьям.

— Он предлагает мне всего полторы тысячи.

Скульптор снова посмотрел на агента.

— Двадцать пять сотен, и ни сантима меньше, плюс аванс для создания скульптурного портрета женщины, которая позировала для этой части статуи.

Леокади опустил глаза в пол.

— Как я могу согласиться еще и на аванс, если даже не знаю натуру.

Паван обернулся. Натурщицы вопросительно посматривали друг на друга, пытаясь угадать, с кого скульптор лепил таинственную деталь.

Вдруг Паван вскинул руку.

— Ты! — вскричал он. — Иди сюда.

Все обернулись и посмотрели в направлении его руки. Рина стояла на месте, словно примерзшая. Лицо ее начало наливаться краской. Несколько рук подтолкнули ее к скульптору.

Он схватил ее за руку и повернул к агенту. Тот бросил на Рину молниеносный взгляд и отвернулся.

— Согласен.

Из груди скульптора вырвался крик торжества. Он подхватил Рину на руки и расцеловал в обе щеки.

— Ты будешь жить вечно, моя любимая, — гордо воскликнул он. — Я воплощу твою красоту в камне, и ты обретешь бессмертие!

Рина начала смеяться. Это было какое-то сумасшествие, все они были сумасшедшими. Паван начал громко напевать, вовлекая Рину в безумный танец. Потом он поднял ее на пьедестал, где раньше стояла статуя. Его руки начали срывать с нее одежду. Стремясь удержаться от падения, Рина вытянула руки. Внезапно в комнате наступила полная тишина. Рина стояла на пьедестале обнаженная.

Паван помог ей сойти вниз, набросил на нее кое-какую одежду и проводил к ванной. Одна из натурщиц принесла ей оставшиеся в комнате вещи, и через несколько минут Рина снова появилась перед гостями.

Пегги поджидала ее. Она стала подталкивать Рину к двери, и через несколько секунду дверь за ними захлопнулась.

Внезапно что-то встрепенулось в сознании Амру Сингха. Сквозь тонкую деревянную перегородку он услышал приглушенные голоса.

— Ты что, с ума сошла?

— Это не имеет значения, Пегги.

— А что, если сообщение об этом появится в газетах? Потом его перепечатают на первых полосах бостонских газет!

Рина радостно рассмеялась.

— Я даже представляю заголовки. «Девушка из Бостона признана лучшей кокоткой Парижа!»

— Можно подумать, что ты гордишься этим?

— А почему бы и нет? Это единственное, чего я добилась сама.

— И главное, все мужчины Парижа будут увиваться за тобой. Думаю, что этого ты и добиваешься.

— Возможно. Я начала взрослеть и перестала петь с твоего голоса.

Раздался глухой звук пощечины, и гневный голос Пегги произнес:

— Ты шлюха, дешевая шлюха, и к тебе надо относиться, как к шлюхе.

На мгновение наступила тишина, потом раздался голос Рины:

— Я предупреждала тебя, чтобы ты больше никогда не делала этого.

Снова раздался звук пощечины.

— Шлюха! Сука! Только такой язык ты и понимаешь. — И через мгновение: — Рина!

В этом крике был страх. Амру Сингх подумал, что он напоминает крик дрессировщика тигров, вошедшего однажды в клетку и обнаружившего, что его маленькая кошка превратилась во взрослого зверя.

— Что ты делаешь? Зачем ты сняла туфлю, брось ее!

Раздался сдавленный крик и шум падающего тела, покатившегося по длинной лестнице. И впервые за все время Амру Сингх покинул вечеринку до ухода последнего гостя.

Рина с побледневшим лицом стояла у перил и смотрела вниз.

В руках она все еще держала туфлю с высоким острым каблуком. Он взял туфлю у нее из рук и, наклонившись, надел ей на ногу.

— Я даже, не дотронулась до нее!

— Я знаю, — тихо ответил Амру Сингх.

Неожиданно она прижалась к нему. Он почувствовал, как бешено колотится сердце у нее в груди.

— Он оступилась и упала.

— Ничего никому не говори, — прошептал он приказным тоном. — Говорить буду я.

Дверь отворилась, и на площадку вышли двое гостей. Амру Сингх повернулся к ним, крепко прижимая голову Рины к своей груди.

— Произошел несчастный случай. Позовите доктора.

Он почувствовал, что Рина заплакала. Посмотрев на блестящую белокурую головку, он вздохнул, и в его темных, глубоко посаженных глазах появилось какое-то странное удовлетворение.

Предчувствие не обмануло его. Богиня зла Кали нанесла свой удар. Но в этот раз, как бы она ни старалась, она не получит в жертву это невинное дитя.

 

12

Когда Жак вошел в комнату, Рина стояла на голове, вытянув ноги вверх и прислонив их к стене. Некоторое время он любовался ее стройным телом, плотно обтянутым черным трико, и блестящими белокурыми волосами, рассыпавшимися по полу.

— Что ты делаешь? — мягко спросил он.

— Стою на голове, — улыбнулась Рина.

— Это я вижу, но для чего?

— Амру Сингх говорит, что это очень хорошее упражнение для мозга. Кровь приливает к голове, и мир кажется другим. Он прав, ты просто не представляешь, как замечательно все воспринимается в перевернутом виде.

— А не говорил тебе Амру Сингх, как поцеловать девушку, которая стоит на голове?

— Нет, но я сама придумала. — Она слегка выгнула спину и раздвинула ноги.

Жак громко рассмеялся. Не было никакого сомнения в том, что это было приглашение. Он нагнулся, опустил голову между ее разведенных ног... и поцеловал.

Смеясь, Рина повалилась на пол.

— Рад слышать твой смех, прежде ты мало смеялась.

— Я была не слишком-то счастливой.

— А сейчас ты счастлива? — спросил он.

Рина посмотрела на него смеющимися глазами.

— Очень.

Это была совсем не та девушка, которую он увидел ночью несколько месяцев назад. Он вспомнил тот ночной телефонный звонок.

— Мсье Дешан? — спросил глубокий спокойный голос.

— Да, — ответил он, еще толком не проснувшись.

— Извините пожалуйста, что нарушаю ваш сон, — продолжил голос по-французски с не совсем английским акцентом. — Меня зовут Амру Сингх, я нахожусь здесь с вашей подругой мадмуазель Риной Марлоу. Ей нужна ваша помощь.

— Что-нибудь серьезное? — Жак окончательно проснулся.

— Да. С мадмуазель Брэдли произошел несчастный случай. Она упала с лестницы и погибла, и сейчас полиция находится в затруднительном положении.

— Дайте мне поговорить с мадмуазель Марлоу.

— К сожалению, она не может подойти к телефону, она в шоке.

— Где вы?

— В студии скульптора Павана, вы знаете, где это?

— Да, — быстро ответил Жак, — буду через полчаса. До моего приезда не позволяйте никому разговаривать с ней.

— Я слежу за этим, не беспокойтесь.

Жак не совсем понял, что имел в виду Амру Сингх, пока не увидел пепельное лицо и отсутствующий взгляд Рины. Полицейские поместили ее в маленькой гардеробной.

— Состояние вашей знакомой, похоже, очень тяжелое, мсье, — сказал инспектор, когда Жак представился ему. — Я послал за доктором.

— Вы очень любезны, инспектор. Может, вы расскажете мне, что произошло? Мне позвонил наш общий друг, и я только что приехал.

— Ничего сложного, мсье. Мадмуазель Брэдли упала с лестницы. Нам нужно только допросить мадмуазель Марлоу, которая была единственной свидетельницей.

Жак кивнул. Возможно, что дело сложнее, чем он думал. Иначе зачем Амру Сингх позвонил ему?

— Вы разрешите мне пройти к ней?

— Конечно, мсье.

Жак вошел в маленькую комнату. Рина сидела в небольшом кресле, поддерживаемая сзади высоким мужчиной в чалме.

— Мсье Дешан?

— К вашим услугам, мсье Сингх.

Жак взглянул на Рину. Вряд ли она видела его.

Когда Амру Сингх заговорил, его голос звучал ласково, как будто он разговаривал с ребенком.

— Ваш друг мсье Дешан здесь, мадмуазель.

Рина смотрела на Жака пустыми глазами, не узнавая его. Жак вопросительно посмотрел на индийца, его темные глаза были непроницаемы.

— Я был свидетелем несчастного случая, мсье Дешан. Мадмуазель была в отчаянии, ей казалось, что она виновата в том, что произошло.

— А она действительно не имела к этому отношения?

— Как я уже говорил полиции, — спокойно произнес Амру Сингх, — то, что я видел, доказывает ее непричастность к происшедшему.

— А мадмуазель Марлоу уже давала показания полиции?

— Я подумал, что ей лучше не объясняться с полицией.

— Вы врач?

— Я студент, мсье.

— А как же вам удалось отстранить ее от общения с полицией?

Лицо Сингха было абсолютно бесстрастным.

— Я велел ей не разговаривать с ними.

— И она послушалась?

Сингх кивнул.

— А можно мне с ней поговорить?

— Если вам так угодно. Но думаю, что лучше не сейчас и не здесь. Полиция может неправильно истолковать ее слова.

— Но полиция уже послала за доктором, и если...

— Доктор только подтвердит, что она в глубоком шоке.

И действительно, прибывший доктор подтвердил диагноз. Жак повернулся к инспектору.

— Если позволите, я отвезу мадмуазель Марлоу домой, а завтра днем доставлю ее к вам в кабинет, и если она будет в состоянии отвечать на ваши вопросы, вы снимете показания.

Инспектор согласился.

Жак назвал таксисту адрес Рины.

Рина послушно проследовала за Амру Сингхом в комнату. Жак закрыл дверь. Индиец усадил Рину в кресло.

— А теперь я убираю свое плечо, — тихо сказал он. — Я не могу больше говорить за вас, теперь вы должны говорить сами.

Рина медленно подняла голову. Она заморгала глазами, как будто только что пробудилась от долгого сна. Потом она увидела Жака. Из ее глаз брызнули слезы, и она кинулась в его объятья.

— Жак! Жак! — кричала она. — Я знала, что ты придешь.

Она дрожала всем телом и всхлипывала, с ее уст слетали обрывки фраз.

— Не бойся, — ласково прошептал Жак, гладя ее по голове. — Все будет хорошо.

Он услышал звук закрывавшейся двери и повернул голову. Амру Сингх ушел. На следующий день они явились к инспектору. Оттуда заехали к Рине, собрали ее вещи и перевезли их в квартиру Жака. Спустя два дня, неожиданно зайдя домой, Жак застал там Амру Сингха.

— Амру Сингх мой друг, — сказала Рина.

Жак посмотрел на нее, потом на индийца и быстро протянул руку.

— Если он твой друг, то, значит, и мой тоже.

Индиец улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, и тепло пожал руку Жака. С этого времени они по крайней мере раз в неделю обедали втроем.

* * *

Жак открыл ключом дверь, распахнул ее перед Риной и проследовал за ней в спальню. Рина сбросила туфли и, сев на кровать, принялась растирать ступни.

— Ох, как хорошо.

Жак опустился перед ней на колени и тоже принялся массировать ей ноги.

— Ты сегодня великолепно выглядела.

Рина озорно взглянула на него.

— Господин министр был такого же мнения, — поддразнила она Жака. — Он сказал, что если я надумаю сменить любовника, то он к моим услугам.

— Старый развратник, ему уже все восемьдесят, а все туда же.

Рина поднялась с кровати, сняла платье и села на пол в позе йога, скрестив ноги и сложив руки на груди.

— Что ты делаешь? — удивленно спросил Жак.

— Подготавливаю себя к медитации. Амру Сингх говорит, что пять минут медитации перед сном полностью снимают напряжение в мозгу и в теле.

Жак снял запонки и положил их на столик, наблюдая за Риной в зеркало.

— Я скоро начну ревновать тебя к нему.

— Это будет несчастьем для меня, — серьезно сказала Рина. — Ведь мне придется перестать видеться с ним.

— И ты готова на это ради меня?

— Конечно, я люблю тебя, а он только мой друг и учитель.

— Он также и мой друг, и будет неразумно порвать наши отношения из-за моей шутки, — улыбнулся Жак и начал снимать рубашку. — А чему тебя сегодня обучал твой друг?

— Он сказал, что я скоро избавлюсь от ощущения смерти, которое преследует меня с детских лет.

— Отлично, — сказал Жак, — а каким образом?

— Он показывал мне упражнения йоги для деторождения. Это позволит мне управлять своим телом.

— Не вижу, как это может помочь. Ведь эти упражнения только для тех, кто ждет ребенка.

— Знаю, — ответила Рина.

Что-то в ее голосе заставило Жака взглянуть на нее в зеркало.

— Так с чем же это связано?

— С тобой. Доктор Форне сказал, что я беременна.

Жак мгновенно оказался на полу рядом с Риной и принялся ее целовать, говоря о том, что разведется с женой и что рожать она будет в его родовом поместье на юге Франции.

Рина зажала ему рот рукой, и Жаку показалось, что она вдруг стала старше него.

— Остановись, — мягко попросила Рина. — Ты ведешь себя, как американец, у которого в голове лишь провинциальные глупости. Мы оба знаем, что развод повредит твоей карьере, поэтому не будем больше говорить об этом. Я рожу ребенка, и все будет по-прежнему.

— А если узнает твой отец?

Рина улыбнулась.

— Ему совсем не обязательно знать об этом. Когда я поеду домой погостить, то скажу, что неудачно вышла замуж, и никому до этого не будет дела.

Рина рассмеялась и подтолкнула Жака к ванной.

— Иди полежи в теплой водичке, а то у тебя слишком много впечатлений для одного дня. Кстати, ты принес мне бостонские газеты?

— Они в портфеле.

Жак погрузился в ванну. Теплая вода приятно расслабляла, он чувствовал, как сердце успокаивается и начинает биться в нормальном ритме. Когда он вышел из ванной, Рина была в гостиной. Она сидела за столом, склонившись над газетой. Что-то в ее позе испугало его.

— Рина!

Она повернулась и медленно подняла голову. Он никогда в жизни не видел таких несчастных глаз. Словно у нее отняли последнюю надежду в жизни.

— Жак, у меня не будет ребенка, — отрешенно произнесла Рина.

Слова застряли у него в горле.

— Что?

Из глаз Рины покатились слезы.

— Я должна ехать домой, — прошептала она.

— Почему? — воскликнул Жак.

Она указала на газету. Он подошел к столу и заглянул ей через плечо. Во всю ширину страницы был набран заголовок:

ГАРРИСОН МАРЛОУ ОТДАН ПОД СУД

Представитель пятого поколения бостонских банкиров замешан в преступлении, разорившем банк.

Ниже был помещен портрет Гаррисона Марлоу.

— О, дорогая, — сказал Жак, тронув Рину за плечо. Он с трудом различил ее шепот:

— А я так хотела ребенка.

— У нас еще будет ребенок, когда все закончится и ты вернешься во Францию.

Рина забилась в его объятьях.

— Нет! — закричала она. — Доктор Форне сказал, что у меня больше не будет детей.

 

13

В кабинете губернатора под потолком вращался большой вентилятор, наполняя комнату августовским теплом и влажностью. Худощавый, нервного вида секретарь указал Рине на кресло перед массивным столом.

Она села и посмотрела на молодого человека, стоявшего рядом с губернатором и складывавшего бумаги, которые тот подписывал. Наконец все было закончено, секретарь взял последнюю бумагу и быстро вышел из кабинета, закрыв за собою дверь.

Рина посмотрела на губернатора, нагнувшегося над столом за сигарой, и поймала на себе взгляд его проницательных темных глаз.

— Не возражаете, если я закурю, мисс Марлоу? — Голос губернатора звучал с легкой хрипотцой.

Она покачала головой. Губернатор улыбнулся, достал маленький ножичек и тщательно обрезал кончик сигары. Чиркнув спичкой, он начал раскуривать ее, и желтое пламя спички становилось то больше, то меньше. Когда он бросил спичку в пепельницу, Рина почувствовала приятный запах гаванской сигары. Губернатор снова улыбнулся.

— Одно из маленьких удовольствий, которое я еще могу себе позволить...

Говорил он тихо, как хороший актер, чей шепот можно слышать на балконе. Он перегнулся через стол и тихо, доверительно произнес:

— Вы знаете, я не прочь дожить до ста двадцати пяти дет, но это в том случае, если брошу курить.

В голосе его прозвучала такая убежденность, что Рина на минуту поверила в его слова.

— Я уверена, что доживете, губернатор.

Он удовлетворенно откинулся в кресле.

— Между нами, меня на самом деле не волнует, как долго я проживу. Просто я хочу, чтобы после смерти у меня не осталось врагов, и я думаю, что единственный путь для этого — пережить их всех.

Они рассмеялись, забыв на время о деле, которое привело ее сюда. В губернаторе была какая-то необыкновенная молодость и энергия, которые никак не вязались с его темными блестящими волосами, обильно тронутыми сединой.

Губернатор посмотрел на Рину, снова ощутив неумолимый бег времени, и отложил в сторону дымящуюся сигару. Ему понравилось то, что он увидел: ни следа глупых современных диет, ни коротких мальчишеских стрижек, волосы у мисс Марлоу были длинные и спускались на плечи.

Внезапно он встретился с ней взглядом и понял, что она знает, что он изучает ее. Губернатор улыбнулся без тени смущения.

— Вы были ребенком, когда я утвердил документы о вашем удочерении.

— Мама и папа часто говорили мне, что это стало возможным лишь благодаря вашей доброте, — ответила Рина.

Ее ответ позволил губернатору чувствовать себя свободнее.

Он медленно опустил голову. Конечно, им было трудно сказать ей правду, но все равно она рано или поздно узнала бы ее.

— Тебе теперь восемнадцать?

— В следующем месяце будет девятнадцать, — быстро ответила Рина.

— Ты выросла с тех пор, когда я последний раз видел тебя. — Лицо его стало серьезным. Он взял сигару и осторожно положил ее в пепельницу. — Я знаю, что привело тебя сюда, и сочувствую твоему отцу, оказавшемуся в трудном положении.

— Вы знаете, какие ему предъявлены обвинения? — спросила Рина.

— Да, я просмотрел все документы.

— И вы считаете, что он виновен?

Губернатор внимательно посмотрел на нее.

— Банковское дело то же самое, что и политика. Тут есть много вещей правильных с точки зрения морали, но незаконных с точки зрения закона. И не важно, какую цель человек преследует, оценивается только конечный результат его поступков.

— Вы имеете в виду, что главное — не попадаться?

Губернатор был доволен, что его поняли, потому что любил быстро соображающих людей, любил свободный обмен мнениями. Как жаль, что политики сторонятся этого.

— Все не так просто. Закон не может быть гибким, он существует, чтобы отражать надежды и желания людей, поэтому законы так часто меняют и исправляют. Мы все надеемся, что в конечном итоге эти две параллельные линии: закон и мораль — сольются.

— У людей такого возраста, как мой отец, нет времени ждать этого «конечного итога». И ни у кого нет времени, даже у вас, хотя вы собираетесь дожить до ста двадцати пяти лет.

— К сожалению, принятие решения — это тяжкое бремя любого руководителя. Твой отец взял на себя всю ответственность, когда распорядился выдать эти ссуды. Он оправдывал свой поступок тем, что без них закрылись бы некоторые предприятия и многие люди остались бы без работы, а другие потеряли бы свои вклады и остались бы без средств к существованию. С точки зрения морали, его решение было абсолютно верным. Но с точки зрения закона, все видится по-другому. У банка есть определенная ответственность перед своими вкладчиками, закон учитывает это, и для выдачи подобных ссуд существуют определенные правила. По закону, твой отец не имел права выдавать ссуды без достаточного обеспечения. Конечно, если бы предприятия не закрылись и ссуды были бы погашены, то его называли бы благодетелем и дальновидным бизнесменом. Но случилось обратное, и сейчас те же люди, которые должны были бы благодарить его, требуют его головы.

— А разве не имеет значения, что он потерял все свое состояние, пытаясь спасти банк? — спросила Рина.

— К сожалению, нет, — покачал головой губернатор.

— И вы ничего не можете сделать для него? — упавшим голосом спросила она.

— Хорошие политики никогда не идут против общественного мнения, а сейчас публике нужна жертва. Если твой отец начнет яростно защищаться, то он проиграет, а ему грозит от десяти до пятнадцати лет. И я на своем посту уже не дождусь его досрочного освобождения. — Губернатор взял из пепельницы сигару и начал крутить ее между пальцев. — Если сможешь, убеди отца полностью признать свою вину, чтобы не доводить дело до жюри присяжных, а я договорюсь с судьей, чтобы ему дали от года до трех, скажем, года полтора, а потом освобожу своей властью.

— А если с вами что-нибудь случится?

— Я собираюсь прожить до ста двадцати пяти лет, помнишь? Но даже если меня не будет, все равно отца освободят досрочно.

Рина поднялась и протянула губернатору руку.

— Большое спасибо, что приняли меня. И что бы ни случилось, я не сомневаюсь, что вы доживете до ста двадцати пяти лет.

* * *

Через решетчатую перегородку она увидела приближавшегося отца. Взгляд его был безжизненным, волосы совсем поседели, лицо тоже казалось серым, под цвет тюремной одежды.

— Здравствуй, папа, — сказала Рина, когда он уселся напротив нее на стул.

— Здравствуй, Рина, — вымученно улыбнулся он.

— Все в порядке, папа? — тревожно спросила она. — Они...

— Они относятся ко мне хорошо, — быстро ответил он. — Я работаю в библиотеке, провожу инвентаризацию. Утеряно много книг.

Рина посмотрела на отца. Наверное, он просто шутит. Некоторое время они молчали.

— Я получил письмо от Стэна Уайта, — заговорил наконец отец. — Он предложил за дом шестьдесят тысяч.

Стэн Уайт был адвокатом отца.

— Хорошо, — ответила Рина. — Насколько я знаю, за него больше и не получишь. Сейчас продается много таких больших домов.

— Его хотят купить какие-то евреи, поэтому цена достаточно высокая.

— Все равно он слишком велик для нас, и мы не будем жить там после твоего возвращения.

— Но денег от продажи останется не так уж много, думаю, коло десяти тысяч, после того, как мы рассчитаемся с кредиторами и Стэном.

— А нам много и не надо, — сказала Рина. — Вполне хватит до того времени, когда ты снова начнешь работать.

— Кто захочет теперь иметь со мной дело? — упавшим голосом сказал отец. — Я больше не банкир, я преступник.

— Не говори так, — резко возразила Рина. — Все знают, что ты ничего не взял себе.

— А это еще хуже, — скривился отец. — Одно дело сидеть за кражу, а другое — за то, что ты дурак.

— Я не поеду в Европу, а останусь с тобой дома, и все будет хорошо.

— Я не выполнил свой долг по отношению к тебе.

— Вовсе нет, папа.

— Здесь у меня много времени, чтобы поразмыслить обо всем. Я не спал ночами, ломая голову над тем, как тебе теперь жить.

— Не пропаду, папа, поступлю на работу.

— И что ты будешь делать?

— Не знаю, найду что-нибудь.

— Это не так просто, у тебя ведь нет никакой специальности. — Он опустил глаза. — Я даже отнял у тебя шанс удачно выйти замуж.

Рина рассмеялась.

— Я совсем не думаю о замужестве. Молодые мужчины в Бостоне кажутся мальчишками, и я не обращаю на них внимания. Если уж я и выйду замуж, то за взрослого мужчину, как ты.

— Тебе надо отдохнуть, ты выглядишь усталой.

— Когда ты вернешься домой, мы вместе поедем в Европу. Я знаю одно местечко на Ривьере, где мы сможем прожить целый год меньше, чем за две тысячи долларов.

— Это будет не скоро, а тебе нужно отдохнуть сейчас.

— К чему ты клонишь, папа?

— Я написал своему кузену Фостеру. Они с женой Бетти хотят, чтобы ты приехала к ним погостить. Они пишут, что у них очень хорошо, и ты можешь жить там до моего возвращения.

— Но ведь тогда я не смогу навещать тебя, — сказала Рина, схватив руку отца, лежащую на прутьях решетки.

Он крепко сжал ее пальцы.

— Так будет лучше. Мы оба будем меньше страдать от воспоминаний.

— Но папа... — запротестовала было Рина.

Подошел охранник, и отец поднялся.

— Я уже дал указания Стэну Уайту, — сказал он напоследок, — слушайся меня и уезжай отсюда.

Он повернулся и направился к выходу, а Рина смотрела ему вслед. Глаза ее были полны слез. Она снова увидела его спустя несколько месяцев, когда ехала в свадебное путешествие в Европу. В тюрьму с собой она привела мужа.

— Папа, — робко сказала она, — это Джонас Корд.

Перед Гаррисоном Марлоу стоял человек его лет, а может, и старше, но моложавый и энергичный, что выдавало в нем жителя Запада.

— Что мы можем сделать для тебя, папа? — спросила Рина.

— Мы готовы на все, что в наших силах, мистер Марлоу, — добавил Джонас Корд.

— Нет-нет, спасибо.

Марлоу поймал на себе взгляд глубоко посаженных, пронизывающих голубых глаз.

— Мой бизнес расширяется, мистер Марлоу, — сказал Корд. — Я хотел бы, чтобы вы поговорили со мной перед тем, как станете намечать планы на будущее после освобождения. Мне нужен финансист с вашим опытом.

— Вы очень добры, мистер Корд.

Джонас Корд повернулся к Рине:

— Я понимаю, что тебе хочется побыть одной с отцом. Я подожду на улице.

Рина кивнула, и мужчины попрощались. Некоторое время отец и дочь молча смотрели друг на друга, потом Рина заговорила:

— Что ты о нем думаешь, папа?

— Я в недоумении, ведь он такой же старик, как и я.

Рина улыбнулась.

— Но я же говорила, что выйду замуж за взрослого мужчину. Терпеть не могу мальчишек.

— Но... но ты-то молодая женщина, — воскликнул отец, — и у тебя впереди вся жизнь. Почему ты вышла за него?

— Он очень богатый и очень одинокий.

— Ты хочешь сказать, что этого достаточно? — Вдруг до него дошел смысл предложения, сделанного ее мужем. — А-а, значит, он сможет позаботиться обо мне?

— Нет, папа, — быстро сказала Рина, — я вовсе не поэтому вышла за него.

— Тогда почему? Почему?

— Чтобы он заботился обо мне, — просто ответила Рина.

— Но Рина... — запротестовал Марлоу.

Рина оборвала его.

— Папа, ты же сам сказал, что я не в состоянии позаботиться о себе. Разве не поэтому ты отправил меня из Бостона?

Марлоу нечего было возразить. После нескольких минут Молчания они попрощались. Придя в камеру, он вытянулся на узкой койке и уставился в потолок. Его начал бить озноб, и он закутал ноги одеялом. Когда он упустил ее? Что сделал не так?

Марлоу уткнулся лицом в жесткую соломенную подушку, и горячие слезы покатились у него по щекам. Озноб становился все сильнее. Вечером с температурой сорок его отправили в тюремную больницу, где он через три дня умер от пневмонии. В это время Рина и Джонас Корд находились в открытом море на пути в Европу.

 

14

Боль сосредоточилась в висках, острым ножом врезаясь в сон. Рина почувствовала, как сон ускользает от нее и наступает ужас пробуждения. Она беспокойно шевельнулась, все исчезало, все — кроме нее. Рина задержала дыхание, борясь против возврата к действительности, но это не помогло. Исчез последний теплый след сна — она проснулась.

Открыв глаза, она с недоумением осмотрела больничную палату, но потом вспомнила, где находится. На столике стояли свежие цветы, наверное, их принесли, пока она спала. Рина медленно повернула голову. В большом легком кресле у окна дремала Элен. За окном была ночь, должно быть, она проспала весь день.

— У меня ужасно болит голова, — прошептала Рина, — дайте мне, пожалуйста, аспирин.

Элен подалась вперед и вопросительно посмотрела на нее.

— Я проспала целый день, — улыбнулась Рина.

— Целый день? — с недоумением повторила за ней Элен.

Впервые почти за неделю Рина пришла в сознание.

— Целый день... Пожалуй.

— Я так устала, — сказала Рина. — Стоит мне проспать весь день, как начинает болеть голова. Мне нужен аспирин.

— Я позову сестру.

— Не беспокойся, я сама позову. — Рина попыталась поднять руку, чтобы нажать кнопку, расположенную над головой, но не смогла. — Она опустила взгляд и увидела, что рука вытянута на кровати, а в вену вставлена игла, соединенная длинной трубкой с перевернутой бутылочкой, установленной на стойке. — Для чего это?

— Доктор подумал, что лучше не беспокоить тебя во время сна для еды. — Элен подошла к кровати и нажала кнопку звонка.

В дверях моментально появилась сестра. Она подошла к кровати и, остановившись рядом с Элен, посмотрела на Рину.

— Вы проснулись? — с профессионально-бодрой улыбкой спросила она.

— Мы проснулись, — слабо улыбнулась в ответ Рина. — Вы ведь новенькая, да? Я вас не помню.

Сестра бросила быстрый взгляд на Элен. Она дежурила здесь все время с тех пор, как Рина поступила в больницу.

— Я ночная сестра, — спокойно ответила она, — первый день, как устроилась сюда на работу.

— У меня всегда болит голова, если я просплю целый день, — сказала Рина. — Может быть, вы дадите мне аспирин?

— Я позову доктора, — ответила сестра.

Рина повернула голову.

— Ты, наверное, устала, — сказала она, обращаясь к Элен. — Почему ты не идешь домой отдыхать? Ведь ты пробыла здесь весь день.

— Я совсем не устала.

В палату вошел доктор.

— Добрый вечер, мисс Марлоу. Хорошо отдохнули?

— Слишком хорошо, даже голова разболелась.

Доктор подошел к кровати и взял Рину за руку, щупая пульс.

— Сильно болит? — спросил он, смотря на часы.

— Особенно сильно, когда пытаюсь вспомнить имена. Я ведь хорошо знаю вас и мою подругу, но как зовут, не помню. Стоит начать вспоминать, и боль становится нестерпимой.

— В этом нет ничего необычного, — засмеялся доктор. — Просто есть такая форма мигрени, когда люди забывают даже собственное имя. У вас ведь не так?

— Нет, не так, — ответила Рина.

Доктор достал из кармана офтальмоскоп и склонился над ней.

— Хочу посмотреть ваши глаза, эта штука поможет глубоко заглянуть в них, и, возможно, окажется, что ваша головная боль не что иное, как чрезмерное напряжение глазного нерва. Не бойтесь.

— Я не боюсь. Меня уже однажды так осматривал доктор в Париже. Он думал, что у меня шок, но я просто находилась под гипнозом.

Доктор поднял Рине веко и нажал кнопку на инструменте. Из маленького отверстия показался тонкий луч света.

— Как вас зовут? — как бы случайно спросил он.

— Катрина Остерлааг, — последовал быстрый ответ. — Я же сказала, что головная боль не такова, чтобы я не помнила свое имя.

— А как зовут вашего отца? — спросил доктор, поднося офтальмоскоп к другому глазу.

— Гаррисон Марлоу. Вот видите, это я тоже помню.

— Как вас зовут? — снова спросил доктор, медленно водя инструментом перед глазом.

— Рина Марлоу, — ответила Рина и громко рассмеялась. — Вы шутите, доктор.

— Ну что вы, — улыбнулся он.

Он выключил свет в офтальмоскопе и выпрямился.

В этот момент открылась дверь и два санитара, вкатив в палату большую квадратную машину, остановили ее рядом с кроватью.

— Это энцефалограф, — пояснил доктор. — Он предназначен для измерения электрических импульсов мозга. Очень помогает при определении источника головной боли. Давайте попробуем.

— Он выглядит таким сложным, — сказала Рина.

— На самом деле он очень прост. По ходу дела я буду вам все объяснять.

— Я думаю, вам проще дать мне несколько таблеток аспирина.

Доктор рассмеялся.

— Вы же знаете нас, докторов. Как мы сможем оправдать свои гонорары, если станем прописывать пациенту лишь самые примитивные таблетки?

Рина тоже засмеялась, а доктор повернулся к Элен и незаметным кивком попросил ее выйти. Элен направилась к двери.

— Ты вернешься, да? — спросила Рина.

Элен обернулась. Санитары готовили аппарат, а сестра с доктором хлопотали над Риной.

— Конечно, вернусь, — пообещала Элен и вышла из палаты.

Доктор появился через час. Он сел в кресло напротив Элен, достал из кармана пачку сигарет и предложил Элен. Она взяла сигарету, доктор чиркнул спичкой, дав прикурить ей, а потом прикурил сам.

— Ну как? — спросила Элен.

— Детали будут ясны после расшифровки энцефалограммы, но уже сейчас очевидны признаки разрушения некоторых важных зон.

— Доктор, пожалуйста, говорите так, чтобы я поняла.

— Конечно, — кивнул доктор и вздохнул. — Уже имеются признаки повреждения мозга. Из-за этого мисс Марлоу трудно вспоминать самые простые вещи: имена, места, даты. Чтобы вызвать их из памяти, требуются большие усилия, которые и вызывают сильную головную боль.

— Но разве это не хороший признак? — с надеждой спросила Элен. — Впервые за всю неделю она выглядит почти нормально.

— Я прекрасно понимаю ваши чувства и не собираюсь рисовать вещи в черном цвете. Хочу лишь, чтобы вы поняли — человеческий организм представляет собой обыкновенную машину. Мисс Марлоу держится пока только благодаря выносливости ее организма, ко она перенесла несколько приступов, сопровождавшихся очень высокой температурой, которая разрушает все на своем пути. Когда же температура слегка спадает, даже на небольшой промежуток времени, как сейчас, она приходит в сознание.

— Вы имеете в виду, что она снова впадет в беспамятство?

— Я имею в виду, что температура снова начала подниматься.

Элен поднялась и поспешила к двери.

— Можно мне поговорить с ней, прежде чем она снова уснет?

— Извините, — доктор встал и покачал головой. — Температура начала подниматься через двадцать минут после вашего ухода, и, чтобы облегчить боль, я дал мисс Марлоу снотворное.

— О Боже! — упавшим голосом произнесла Элен. — И сколько же она еще будет страдать?

— Не знаю, — тихо ответил доктор и взял Элен за руку. — Почему вы не позволяете мне отвезти вас домой? Поверьте, что сейчас вы ничем не можете помочь. Она спит.

— Я ... я просто хочу взглянуть на нее.

— Хорошо, только пусть вас не пугает ее внешность. Для того, чтобы снять энцефалограмму, мы были вынуждены постричь ее почти наголо.

* * *

Элен закрыла дверь своего кабинета и подошла к столу, на котором лежали эскизы костюмов для нового фильма. Она должна была их утвердить. Она включила свет и подошла к бару. Достав бутылку, Элен кинула в стакан несколько кубиков льда и залила их виски. Потом вернулась к столу, села и стала рассматривать эскизы, потягивая виски. Она нажала кнопку в ручке кресла, и под потолком загорелась лампа, свет от которой падал прямо на рисунки. Она развернулась в кресле к манекену на возвышении слева от стола и стала представлять, как бы на нем выглядело платье.

На глаза навернулись слезы. Казалось, что перед ней стоит Рина. Свет лампы падает на ее длинные белокурые волосы — те белокурые волосы, что были клочьями разбросаны на подушке рядом с ее стриженой головой.

— Зачем ты сделал это, Господи! — сердито крикнула она в потолок. — Почему всегда гибнет красота, разве в мире мало уродства?

Слезы ручьем лились из ее глаз, и сквозь них она видела Рину, стоящую на пьедестале в блестящем белом шелке.

Это было давно, пять лет назад, а белый шелк был свадебным платьем. Вскоре после этого Рина вышла замуж за Неваду Смита.

 

15

Свадьба предполагалась скромной, но постепенно превратилась в грандиозное рекламное представление, доселе не виданное в Голливуде. И все из-за того, что Дэвид Вулф наконец затащил в кровать рыжеволосую статистку, у которой была небольшая роль в «Предателе». Хотя он был начинающим агентом по рекламе, а эта должность немногим отличалась от должности младшего клерка, и получал всего тридцать пять долларов в неделю, у дамского пола он пользовался успехом. И все благодаря Берни Норману, который приходился ему дядей.

Нельзя сказать, что Дэвид извлекал большую пользу из своего родства, но девушкам этот факт был известен. Откуда им было знать, что Норман предоставил племяннику работу, только чтобы отвязаться от настойчивых просьб родной сестры. И теперь, чтобы избежать назойливости Дэвида, Берни приказал трем своим секретаршам ни в коем случае не допускать его к нему в кабинет.

Девушка что-то говорила. Поначалу Дэвид не слушал ее.

— Что ты сказала? — переспросил он.

— Я хочу попасть на свадьбу Невады Смита.

— Там не будет особого шума.

Она посмотрела на него и произнесла отчетливо:

— Зато там будет много важных людей, которых я больше нигде не встречу.

— Хорошо, что смогу, сделаю, — ответил он. После третьей попытки снять с нее бюстгальтер его осенило. — Йаа! — вдруг завопил он, когда до него дошел смысл задуманного, и выражение блаженства засветилось на его лице.

— Тише, голубчик, ты разбудишь соседей, — прошептала девушка, думая, что он достиг оргазма.

В определенном смысле слова так оно и было.

* * *

Берни Норман гордился тем, что все свое время отдавал студии. Каждое утро в семь часов его длинный черный лимузин, управляемый шофером, останавливался сначала у тяжелых стальных ворот служебного входа, а затем у здания офиса. Берни любил приезжать на службу рано и говорил, что это дает ему возможность до прихода секретарш поработать с корреспонденцией, которой у него было, по крайней мере, в два раза больше, чем у кого-либо еще на студии. Таким образом, весь день оставался свободным для приема посетителей, и Норман заявлял, что его двери всегда открыты для них.

На самом деле он просто-таки изнывал от любопытства, и хотя на студии не принято было говорить об этом вслух, каждый знал, что по утрам он обходит пустые кабинеты, интересуясь содержанием разложенных на столах бумаг... и проникая даже в запертые ящики столов. Поэтому если кто-то хотел, чтобы его соображения или проекты дошли до Нормана, он просто, уходя домой, оставлял бумаги на столе.

Свое любопытство Норман оправдывал стремлением быть в курсе всех событий, происходящих на студии. А как иначе он мог управлять такой большой и сложной организацией?

В это утро он подошел к своему кабинету около восьми — сегодняшняя инспекция несколько затянулась. Он тяжело вздохнул и открыл дверь. Ох, уж эти проблемы...

Норман подошел к столу и похолодел от ужаса. Его племянник Дэвид спал на диване, а на полу рядом валялись разбросанные бумаги. Берни почувствовал, как в нем закипает ярость.

— Какого черта ты спишь в моем кабинете, бездельник! — закричал Берни, тряся племянника за плечи.

Дэвид сел, протирая глаза.

— Я не собирался спать, просто просматривал некоторые документы и, должно быть, задремал.

— Документы! — воскликнул Норман. — Какие документы? — Он быстро поднял один листок и с ужасом взглянул на Дэвида. — Производственный контракт «Предателя», мой личный архив!

— Сейчас все объясню, — быстро сказал Дэвид, окончательно проснувшись.

— Никаких объяснений, — гневно воскликнул Берни и указал на дверь. — Убирайся, чтобы через пять минут тебя не было на студии, иначе я позвоню охранникам и тебя вышвырнут. Ты понял меня? Ты уволен. Уволен. Нам только не хватало на студии воришек и шпионов. И это сын моей родной сестры! Вон!

— Да прекратите, дядя Берни, — сказал Дэвид, поднимаясь с дивана.

— Он говорит мне «прекратите»! Среди ночи его мать звонит мне по телефону и говорит, — он попытался изобразить гнусавый голос сестры: «Дэви еще не пришел домой, уже ночь, а его все нет. Может быть, с ним произошел несчастный случай?» Несчастный случай! Как бы не так. Я сказал ей, что ее малыш Дэви всю ночь трахает рыжую шлюшку со студии. Убирайся!

— А как вы узнали? — Дэвид с интересом смотрел на дядю.

— Узнал? Я знаю все, что происходит на студии. Ты думаешь, я создал бы такое дело, трахаясь по ночам в меблирашках? Нет! Я работал, работал как последняя собака, день и ночь. — Он подошел к столу и, опустившись в кресло, театральным жестом прижал руку к сердцу: — Такой удар с самого утра, и от кого? От родного человека. Какой ужас!

Дядюшка открыл стол и достал пузырек с таблетками; быстро проглотил две штуки и откинулся в кресле, закрыв глаза.

— С вами все в порядке, дяди Берни? — спросил Дэвид.

Норман медленно открыл глаза.

— Ты еще здесь? — спросил он, еле сдерживаясь. — Уходи, и чтоб духу твоего здесь больше не было, — его взгляд остановился на бумагах, разбросанных на полу. — Но сначала прибери за собой.

— Но вы даже не поинтересовались, почему я явился так рано. А ведь меня привело весьма важное дело.

Дядюшка открыл глаза и посмотрел на племянника.

— Если у тебя было что-то важное, мог бы прийти как все. Ты знаешь, мри двери всегда открыты.

— Открыты? — саркастически усмехнулся Дэвид. — Даже если сам Христос появился бы здесь, ваши мегеры не пропустили бы его к вам.

— Не богохульствуй! — Норман предостерегающе поднял руку. — Ты знаешь мое правило: для меня все равны, но если кто-то хочет меня увидеть, он должен прежде сообщить об этом третьей секретарше, та второй, а вторая, в свою очередь, первой. Если первая секретарша найдет, что дело важное, сна сообщает мне, и проситель у меня в кабинете. — Норман прищелкнул пальцами. — Вот так. Но придти ночью и копаться в моих личных бумагах!.. Убирайся!

— Хорошо, — Дэвид направился к двери. Он знал, что бесполезно пытаться что-то объяснить старому ублюдку. — Я ухожу, но знайте, что в тот момент, когда за мной закроется дверь, вы выбросите на улицу миллион долларов.

— Подожди, — окликнул Дэвида дядя. — Похоже, я немного погорячился. Ты говоришь, что хочешь сообщить что-то важное? Ну говори, я слушаю.

— В следующем месяце, перед выходом картины, состоится свадьба Невады Смита и Рины Марлоу.

— И ты думаешь, что сообщил мне что-то новое? Кого это волнует? Они даже не пригласили меня на свадьбу, а кроме того, с Невадой все кончено.

— Возможно, — согласился Дэвид, — но с Риной нет. Вы видели картину?

— Конечно, видел! — воскликнул Норман. — Мы тайком посмотрели ее ночью.

— Вы понимаете, что она станет супер-звездой?

— И что дальше?

— Из газет я знаю, что еще никто не заключил с ней контракт. Вам надо сделать это сегодня, и тогда... — Норман быстро закивал. — Вы скажете, что хотите устроить ее свадьбу, в качестве подарка от студии. Мы заделаем грандиозное зрелище, какого не видывал Голливуд. Это обойдется в пять миллионов.

— Да нам-то что за прибыль? — спросил Норман. — У нас нет ни картины, ни доли в доходах.

— Мы получим премиальные за распространение, не так ли? — уверенно продолжил Дэвид, ободренный вниманием дяди. — Двадцать пять процентов от пяти миллионов составят миллион с четвертью. Вполне достаточно, чтобы покрыть половину издержек по прокату за целый год. А самое замечательное заключается в том, что мы сможем все свои издержки на свадьбу отнести за счет рекламы. Так что нам эта свадьба не будет стоить ни гроша; Корд оплатит все из своей доли дохода. Норман встал, в глазах его блестели слезы.

— Я знал, что кровь должна рано или поздно сказаться, — с пафосом воскликнул он. — Отныне ты работаешь у меня ассистентом. Я передам секретаршам, что двери моего кабинета всегда открыты для тебя. Большего я не мог бы ожидать даже от собственного сына, если бы он у меня был.

— Есть еще кое-какое соображение.

— Какое же? — спросил Норман, снова усаживаясь в кресло.

— Мне кажется, мы должны попытаться заключить контракт с Кордом, чтобы он сделал для нас фильм.

Норман покачал головой.

— О, нет! Здесь и без него хватает психов.

— Но он чувствует кино, это видно по «Предателю».

— «Предатель» — не более чем счастливый случай.

— Совсем нет, — настаивал Дэвид. — Я все время находился на площадке. Он делал все сам, от начала до конца, и если бы не он, Марлоу никогда не стала бы звездой. Я ни у кого не видел такого чутья на женщин.

— Он иноверец, — с неодобрением заметил Норман, — что они понимают в женщине?

— Иноверцы знали о женщинах еще до того, как Адам вывел Еву из Эдема.

— Нет, — возразил Норман.

— Почему?

— Я не хочу иметь дела с подобным типом. Он не удовлетворится только съемками, очень скоро ему захочется влезть в саму кухню. А он не из тех, кто работает с партнерами. — Норман подошел к племяннику. — Но первое твое предложение мне понравилось. Сегодня утром мы получим подпись Рины на контракте, а потом сообщим и о свадьбе. Неваде это не понравится, но он согласится. В конце концов, он вложил в фильм собственные деньги и постарается не упустит шанс.

* * *

Дэвид проследил за тем, чтобы копия кинохроники со свадьбой была отправлена в Лондон, где в настоящее время находился Корд. Когда Джонас вошел в небольшой просмотровый зал, свет моментально погас и зал заполнили звуки торжественной музыки. На экране пошли титры:

КИНОХРОНИКА НОРМАНА.

САМЫЙ ПЕРВЫЙ С САМОЙ ПРЕКРАСНОЙ!

Затем появилась церковь, окруженная огромной толпой нарядно одетых людей. Диктор начал торжественно читать текст:

«Весь Голливуд, весь мир восхищаются волшебным зрелищем бракосочетания двух звезд — Невады Смита и Рины Марлоу, снявшихся в заглавных ролях в новом фильме „Предатель“, представляемом Бернардом Норманом».

Затем в кадре появился Невада, скачущий на белоснежной лошади к церкви в темном ковбойском костюме.

«Этот наездник, — продолжал диктор, — всемирно известный ковбой Невада Смит, прибывший в церковь на своей не менее известной лошади Белоснежка».

Окруженный полицейскими, сдерживавшими ликующую толпу, Невада поднялся по ступенькам в церковь. Вскоре подъехал черный лимузин. Из него вылез Берни Норман, он галантно помог выйти из автомобиля Рине. Некоторое время она стояла, улыбаясь толпе, затем взяла Нормана под руку, и они также направились в церковь.

"А вот и новобрачная, — разливался диктор, — прекрасная Рина Марлоу, звезда, фильма «Предатель», под руку с Бернардом Норманом, известным голливудским режиссером. На мисс Марлоу свадебное платье из кружев цвета слоновой кости, созданное специально для нее Элен Гейлард — известной художницей по костюмам, которая является также автором восхитительных нарядов, в которых вы увидите мисс Марлоу в фильме Бернарда Нормана «Предатель».

Затем на экране появился дом Невады в Беверли-Хиллз. Перед домом был разбит громадный шатер, вокруг которого толпилось множество людей.

«На лужайке роскошного дома Невады Смита в качестве подарка знаменитой супружеской паре рабочие студии Бернарда Нормана разбили великолепный шатер. В нем на праздничный обед соберется тысяча гостей. До сих пор нигде в мире не было установлено столь грандиозного сооружения подобного типа. А теперь давайте поздороваемся с некоторыми из знаменитых гостей».

Камера внедрилась в толпу, и диктор стал называть имена знаменитостей: кинозвезд и газетных обозревателей, которые группами, улыбаясь, позировали перед камерой. Камера переместилась на входные двери дома, из которых появились Невада и Рина. Спустя секунду между ними вырос Норман. В руках у Рины был громадный букет роз и орхидей.

«И снова счастливые новобрачные вместе с их другом, знаменитым режиссером Бернардом Норманом, — заговорил диктор. — Новобрачная собирается бросить свой букет в нетерпеливо ожидающую их толпу».

На следующем кадре Рина бросала букет в визжащих от восторга хорошеньких девиц. Поймала его рыжеволосая девушка с большими темными глазами, которую показали крупным планом.

"Букет в руках мисс Энн Барри, близкой подруги новобрачной. Очаровательная рыжеволосая мисс Барри также исполняет одну из основных ролей в фильме «Предатель». Ее прекрасная игра явилась основанием для подписания контракта между нею и «Норман Пикчерз», — возвестил диктор.

В финальном кадре Норман опять стоял между новобрачными, одной рукой по-отечески обняв Неваду за плечи, а другой — Рину. Под их счастливый смех экран погас.

В зале зажегся свет, Джонас поднялся и с хмурым видом покинул зал. Все нутро его пронизало холодом. Что ж, если Рина захотела этого, то пусть так и будет.

Но ни Джонас, ни все прочие, смотревшие на экран, не могли видеть левую руку Берни Нормана, скрытую телом Рины, в то время, как она тщательно исследовала округлость ягодиц новобрачной.

 

16

Был уже девятый час вечера, когда Элен услышала звук ключа во входной двери. Она отложила в сторону маленькую палитру и вытерла с рук следы краски полой серого рабочего халата. В кабинет вошла Рина.

— Извини, что задержала тебя. Мы до сих пор были на площадке.

— Все в порядке, — улыбнулась Элен. — Мне все равно надо было закончить кое-какую работу. — Она посмотрела на Рину. — Ты выглядишь усталой. Присядь, отдохни немного. Мне сказали в производственном отделе, что ты задержишься, и я заказала кофе и бутерброды.

Рина благодарно улыбнулась.

— Спасибо, — сказала она, усаживаясь на большой диван и снимая туфли. — Я и вправду устала.

Элен подвинула кофейный столик к дивану, открыла небольшой холодильник и достала поднос с бутербродами. Потом открыла большой термос и налила Рине кофе.

Рина поднесла дымящуюся чашку к губам.

— Как хорошо. — Она сделала еще глоток и запрокинула голову на спинку дивана. — От усталости я даже не чувствую голода.

— У тебя ведь совсем не было свободного времени с тех пор, как закончили «Предателя». Три фильма один за другим, а со следующей недели начинаются съемки еще одного. Как ты такое выдерживаешь?

— Я люблю работать.

— Я тоже, — ответила Элен, — но ведь всему есть предел.

Рина не ответила. Прихлебывая кофе, она взяла номер «Варьете» и начала машинально листать его. Внезапно ее внимание привлек заголовок. Она протянула газету Элен.

— Ты видела это?

Элен взглянула на газету. Заголовок был типичным для «Варьете»: ГЛАВНАЯ ДОБЫЧА «ПРЕДАТЕЛЯ» — БИЛЕТНАЯ КАССА.

Текст заметки гласил:

«В течение года мы слышали плач владельцев кинотеатров и жалобы режиссеров на то, что кино переживает глубокий кризис, и вот промелькнул луч надежды. Как стало известно из хорошо информированных источников, доход от менее чем годичного проката фильма „Предатель“ на прошлой неделе превысил пять миллионов долларов. Судя по этой цифре, кинозвезда Рина Марлоу на последующих своих фильмах, которые сейчас показывают в США и о которых остальной мир еще только мечтает, сможет заработать десять миллионов долларов. „Предателя“ прокатывает компания Нормана. Режиссер фильма Джонас Корд — молодой богач, уроженец Запада, более известный своим рекордным перелетом из Парижа в Лос-Анджелес, который состоялся в прошлом году. В главной роли снялся Невада Смит».

Элен подняла взгляд от газеты.

— Я уже видела это.

— Но из заметки следует, что все участники фильма вернули свои деньги!

— Должно быть, так, если Барни не надул их.

Рина улыбнулась. У нее словно гора свалилась с плеч. Наконец-то Невада престанет беспокоиться. Она взяла бутерброд и начала жадно есть.

— Я вдруг почувствовала резкий голод, — сказала она с набитым ртом.

Элен снова наполнила чашку Рины и налила кофе себе. Рина ела без остановки и покончила с бутербродами через несколько минут. Затем взяла сигарету из маленькой коробочки на столе и закурила. Откинувшись на спинку дивана, она выпустила в потолок струйку дыма. Щеки ее слегка порозовели.

— Я чувствую себя намного лучше, сейчас докурю и займемся примеркой.

— Не спеши, — сказала Элен, — у меня есть время.

— Нет-нет, пора приступать. — Рина встала и затушила сигарету в пепельнице. — Я только что вспомнила, что завтра в шесть утра у меня съемки для журнала «Звезды экрана».

В стенном шкафу висели шесть разноцветных цирковых костюмов. Рина сняла один и, повернувшись к Элен, приложила его к себе.

— Они с каждым разом словно усыхают.

— Это личное указание Берни, — улыбнулась Элен. — В конце концов название картины «Девушка на летающей трапеции» обязывает.

Рина сняла платье и влезла в тесный облегающий костюм.

— Ух! — вздохнула она. — Наверное, не надо было есть эти бутерброды.

Элен отошла на несколько шагов, оценивая костюм.

— Встань лучше на подиум, мне нужно кое-что подправить. — Она быстро сделала пометки мелом. — Теперь примерь другой.

Рина принялась расстегивать крючки. Один заклинило.

— Помоги мне, не могу справиться, — попросила она Элен и повернулась к ней спиной. Элен проворно расстегнула крючок, костюм распахнулся, и ее пальцы коснулись обнаженной спины Рины. Ощутив тепло кожи, Элен почувствовала, как кровь застучала у нее в висках, она отпрянула, как будто дотронулась до горячего угля.

Рина спустила костюм на талию и попыталась стянуть его с бедер.

— Боюсь, тебе опять придется помочь мне, — сказала она Элен.

Лицо Элен превратилось в маску.

— Иди назад на подиум, — выдавила она сквозь сжатые губы.

Рина встала на возвышение и повернулась к Элен. Та стала стягивать костюм. Когда она касалась тела Рины, пальцы словно обжигало огнем. Наконец, костюм соскользнул вниз, и Элен почувствовала, как задрожала Рина, когда она нечаянно коснулась ее лобка.

— Тебе холодно? — спросила Элен, отступая назад.

Рина посмотрела на нее и отвела взгляд.

— Нет, — тихо ответила она, вылезая из костюма и протягивая его Элен.

Та потянулась за костюмом и взяла Рину за руку, чувствуя, что не в силах отпустить ее. Она внимательно посмотрела на Рину — сердце ее колотилось.

— Нет, — прошептала Рина, не глядя на Элен. — Пожалуйста, не надо.

Элен была словно во сне. Все вокруг казалось нереальным.

— Посмотри на меня, — попросила она.

Рина медленно повернула голову, их глаза встретились, и Элен вновь почувствовала, как по телу Рины пробежала дрожь.

Она увидела ее набухшие соски, похожие на распустившиеся красные цветы на белом поле.

Элен сделала шаг вперед и уткнулась лицом в мягкие волосы лобка. Так они стояли молча, потом Рина стала тихонько гладить Элен по голове. Элен отступила на шаг, и Рина рухнула в ее объятья.

Горячие слезы катились по щекам Элен.

— Почему? — воскликнула она. — Почему ты вышла за него замуж?

* * *

Как обычно, Невада проснулся в половине пятого, натянул джинсы и спустился в конюшню. Чтобы Рина знала, что его нет, он закрыл дверь между их спальнями.

Конюхи ожидали его, потягивая из кружек дымящийся черный кофе. Неваде тоже налили кружку. Он пил кофе и слушал болтовню конюхов. Кружки опустели, все во главе в Невадой направились в конюшню, заглядывая в каждое стойло. В самом конце находилось стойло Белоснежки. Невада подошел к ней и остановился.

— Доброе утро, — прошептал он. Лошадь положила голову на загородку и посмотрела на Неваду большими умными глазами. Она потянулась к нему в ожидании сахара, который, как она знала, должен был быть у него в руке. Она не ошиблась.

Невада открыл загородку и, войдя в стойло, обнял лоснящиеся, блестящие бока животного.

— Мы потихоньку толстеем, малышка, — прошептал он. — Это потому, что последнее время нам не приходится много работать. Пожалуй, следует немного размяться.

Конюх молча протянул ему большое седло, висевшее на перегородке между стойлами. Невада надел на Белоснежку седло и вывел ее из стойла. Он поскакал к небольшому тренировочному комплексу, который был выстроен у подножья холма. Проезжая мимо дома, он увидел серые остроконечные шпили на крыше. На память ему пришла заметка, которую он прочитал в «Варьете», и губы скривила ироническая улыбка. Он снялся в самой прибыльной картине года, но до сих пор ему никто не предложил следующей роли. Время крупных боевиков прошло, их производство обходилось слишком дорого.

В конце концов, так было не только у него. Микс, Мейнард, Гибсон, Хоулт — все оказались в таком положении. Мейнард попытался бороться и сделал серию халтуры на «Юниверсал», что заняло всего пять дней. Невада видел один из этих фильмов — это было не для него. Пленка потрескавшаяся, звук плохой, порой даже нельзя разобрать текст.

Том Микс поступил иначе. В составе шоу «Дикий Запад» он отправился в Европу и, если верить газетам, потряс европейцев, выступая на своей лошади Тони. Возможно, об этом стоило подумать. У труппы Невады дела шли хорошо, и если он присоединится к ним, возможно, пойдут еще лучше. Был и еще выход — взяться за гитару.

С недавних пор появился новый тип боевика, где ковбой пел под гитару. Одна мысль об этом вызывала у Невады отвращение. Прославился в этом амплуа круглолицый маленький Джин Отри. И все было бы отлично, да, как говорили конюхи, бедняга едва держался на лошади.

Невада снова взглянул на дом. Это была самая большая его глупость стоимостью в двести пятьдесят тысяч. Для обслуживания дома требовалось более двадцати слуг, и они пожирали деньги с жадностью голодных волков. Он быстро прикинул свой доход. На скотоводческой ферме в Техасе начались увольнения рабочих, вызванные всеобщей депрессией в стране. Лицензионный гонорар от продажи игрушки «Невада Смит» и ковбойских костюмов сократился, так как у мальчишек появились новые кумиры. Оставалась только доля в шоу «Дикий Запад» и в ранчо для разведенных, что приносило самое большее две тысячи в месяц, в то время как на одно только содержание дома требовалось шесть тысяч.

Рина предложила разделить расходы, но он отказался, так как считал, что оплачивать счета — это мужское дело. Выплаты за «Предателя» закончились. Не залезая в основной капитал, невозможно было содержать дом. Самым разумным было избавиться от него, хотя при этом он неизбежно понесет убытки. Талберг из «Метро» предложил ему за дом сто пятьдесят тысяч. Если сделка состоится, он, по крайней мере, не будет платить комиссионные за посредничество.

Невада задумался. Нет смысла сидеть у моря и ждать погоды. Он отправится в турне с шоу и продаст дом. Надо только поговорить в Риной, когда она вернется вечером со студии.

Зазвонил телефон, установленный на заборе. Невада спрыгнул с лошади и подошел к нему.

— Да?

— Мистер Смит? — раздался в трубке голос дворецкого.

— Да, Джеймс.

— Миссис Смит хотела бы позавтракать с вами в Солнечной гостиной.

Невада засмеялся. Странно, как эти слуги быстро распознают, кто главный в семье. Джеймс сейчас говорил в той официальной манере, которую сам Невада однажды употребил в разговоре с Риной.

Дворецкий прокашлялся.

— Должен ли я сказать миссис Смит, что вы будете к завтраку, сэр? — спросил он. — Кажется, она ждет фотографов, из журнала «Звезды экрана».

Так вот в чем дело. Невада почувствовал обиду. Впервые за несколько месяцев Рина пригласила его к завтраку, и то лишь для того, чтобы устроить рекламное шоу. Внезапно он застыдился своих мыслей, в конце концов, она не виновата, что последнее время ей приходится работать день и ночь.

— Передай, что я приду, как только поставлю лошадь в конюшню.

* * *

— Еще один снимок, как вы наливаете кофе Неваде, и мы закончим, — сказал фотограф.

Невада подвинул чашку к Рине. Она подняла серебряный кофейник и наклонила его над чашкой. Тут же на ее губах появилась профессиональная улыбка.

Они сделали множество фотографий: Рина жарит яичницу с ветчиной, а он заглядывает ей через плечо в сковородку, они угощают друг друга тостами и так далее. Пусть читатели воображают, что приобщились к домашней жизни звезд.

После того как фотографы собрали аппаратуру и ушли, в гостиной повисло молчание. Первым его нарушил Невада:

— Я рад, что наконец все закончилось.

— Я тоже, — ответила Рина и, посмотрев на стенные часы, добавила: но мне пора. В половине восьмого у меня грим.

Она поднялась. Зазвонил телефон. Она снова села и сняла трубку.

— Да?

До Невады донесся назойливый голос.

— Доброе утро, Луэлла, — улыбнулась Рина. — Нет, ты меня не разбудила, мы с Невадой как раз завтракаем... Да, правильно, «Девушка на летающей трапеции»... прекрасная роль... Нет, Норман решил пригласить Гейбла из «Метро». Он говорит, что Гейбл единственный мужчина, который сможет это точно сыграть... Конечно, Невада. Это так на него похоже. Подожди минутку, я передам ему трубку, и ты сама с ним поговоришь.

Она закрыла рукой микрофон.

— Это Парсонс, — быстро прошептала ока. — Берни объявил вчера, что ты будешь играть в фильме роль каскадера-наездника. Луэлла решила проверить эту новость.

— А в чем дело? — сухо спросил Невада. — Разве «МГМ» не дает ему Гейбла?

— Не глупи, возьми трубку.

— Привет, Луэлла.

В трубке зазвучал до приторности сладкий голос:

— Невада, я думаю, что это прекрасно, что ты снова будешь играть вместе со своей любимой женой.

— Подожди, Луэлла, — рассмеялся Невада. — Не гони. Я ведь не участвую в картине.

— Разве? — У Луэллы перехватило дыхание. Кажется, зрела новая сенсация. — А почему?

— Я уже согласился отправиться в турне с шоу «Дикий Запад» и буду занят, по крайней мере, шесть месяцев. Пока меня не будет, Рина подыщет для нас другие хоромы. Думаю, что мы оба будем чувствовать себя уютнее в доме поменьше.

В голосе Луэллы появились деловые нотки.

— Ты продаешь свой «Хиллтоп»?

— Да.

— Талбергу? Я слышала, что он интересовался.

— Не знаю, уже многие проявляли интерес.

— Дай мне знать, когда решишь окончательно.

— Конечно.

— У вас все в порядке? — въедливо поинтересовалась Луэлла.

— Дорогая, — рассмеялся Невада, — тебе лучше знать.

— Я рада, вы оба такие чудесные люди. Сообщи мне, если будут какие-нибудь новости.

— Непременно.

— Удачи вам обоим.

Невада положил трубку и посмотрел через стол. Да, нескладно получилось, но изменить что-либо было уже невозможно.

Лицо Рины побелело от гнева.

— Ты мог сначала сказать мне, а потом уже всему миру?

— Но когда бы я смог это сделать? — ответил Невада, чувствуя, что тоже начинает злиться. — Мы разговариваем впервые за несколько месяцев. А о картине ты сама должна была мне сказать.

— Берни весь день пытался тебе вчера дозвониться, но ты не подходил к телефону.

— Чушь, — возразил Невада. — Я все время был дома. Он не звонил. Не говоря уже о том, что мне не надо подачек ни от него, ни от тебя.

— Если бы ты хоть раз высунул нос из этой чертовой конюшни, то, может быть, понял, что происходит.

— Я знаю, что происходит, — сердито сказал Невада. — Ты не должна больше сниматься в кино.

— А какой в этом смысл? — с горечью сказала Рина. — Зачем ты вообще обвенчался со мной?

— Или ты со мной? — так же горько спросил Невада.

Они посмотрели друг на друга и вдруг осознали всю правду. Они поженились потому, что поняли, что потеряли друг друга, и таким образом попытались сохранить то, что давно ушло. Эта мысль мгновенно остудила их гнев.

— Извини, — сказал Невада.

Рина посмотрела на кофейник.

— И ты меня извини. Я же говорила, что приношу несчастье и тебе будет плохо со мной.

— Не говори глупостей, твоей вины здесь нет. Это произошло бы в любом случае. Бизнес не стоит на месте.

— Я говорю не о бизнесе, — ответила Рина. — Я говорю о нас с тобой. Ты должен был жениться на другой, которая смогла бы создать тебе семью. А я ничего не дала тебе.

— Не вини себя. Каждый из нас старался на свой лад быть счастливым, но не получил того, чего действительно желал. Мы просто совершили ошибку, вот и все.

— Я не смогу заниматься разводом, пока не закончу картину, — тихо сказала Рина. — Так что я не стану возражать, если ты сам подашь на развод.

— Я могу подождать, — ответил Невада.

Рина взглянула на часы.

— Господи! Я же опаздываю, — воскликнула она. Возле двери она обернулась и посмотрела на Неваду. — Ты по-прежнему мой друг?

Он кивнул, улыбнулся и сказал серьезно:

— Я всегда буду твоим другом.

Рина некоторое время помедлила у двери, и Невада увидел, как на глазах у нее появились слезы. Потом она резко повернулась и выскочила из комнаты.

Он подошел к окну, поднял занавеску и увидел, как Рина выбежала из дома. Шофер захлопнул за ней дверцу, и автомобиль, направляясь к студии, скрылся у подножья холма. Невада опустил занавеску.

Больше Рина в этот дом не возвращалась. В первую ночь она осталась у Элен, а на следующий день переехала в отель и через три месяца оформила в Рино развод.

Теперь все было действительно кончено, за исключением формальностей.

 

17

Дэвид услышал, как в дядином кабинете хлопнула дверь. Он быстро встал, подошел к двери, соединявшей их кабинеты, и открыл ее. Дядя Берни сидел в кресле злой, с красным лицом, и тяжело дышал, пытаясь вытряхнуть на ладонь из перевернутой бутылочки несколько таблеток.

Дэвид быстро налил в стакан воды из графина и протянул его Норману.

— Что случилось?

Берни проглотил две таблетки, отставил в сторону стакан и посмотрел на племянника.

— Почему я вместе со своим братом, а твоим дядей Луи, не занялся шитьем одежды? — Дэвид знал, что на этот вопрос не требуется ответа, поэтому молча ждал продолжения. — Они шьют в день от пятидесяти до ста костюмов. И все тихо, спокойно. Вечером он приходит домой, ужинает, ложится спать. Никаких забот, никаких волнений. Именно так и должен жить человек. Легко, а не как собака, не как я.

— Да что случилось? — снова спросил Дэвид.

— Мало у меня неприятностей, так акционеры сообщают, что мы теряем много денег. Я еду в Нью-Йорк для объяснений. Профсоюз собирается объявить забастовку в кинотеатрах, я сажусь и составляю соглашение, в результате которого кинотеатры все же не закрываются. Потом я получаю известие из Европы, что Гитлер присвоил себе всю нашу германскую собственность: конторы, кинотеатры — все. Эти антисемиты украли у нас свыше двух миллионов долларов. Затем я получил жалобу от гарантов и банкиров, что наши картины непопулярны, и купил на Бродвее, самую популярную пьесу, которая называется «Веснушки». Она настолько экстравагантна, что я даже не понял, о чем она. Потом я принялся искать режиссера, переговорил со всеми в Голливуде и быстро понял, что в этой пьесе никто ничего не понимает. Поэтому я пригласил режиссера, который поставил ее в театре — Клода Данбара, но это стоило мне пятьдесят тысяч. Потом я позвонил Луи и попросил Гарбо, но он рассмеялся мне в лицо и сказал, что у меня не хватит денег. А кроме того, она занята в «Анне Кристи» по сценарию Юджина О'Нила. Я попрощался и позвонил Джеку Уорнеру узнать насчет Бетти Дэвис. Он сказал, чтобы я подождал минутку. Я ждал у телефона десять минут. Этот хитрец думал, что я не знаю, что он делает. А он звонил в Нью-Йорк своему брату Гарри — вот что он делал. Словом, сижу я в Нью-Йорке и жду, пока он поговорит со своим братом, который находится за два квартала от меня. Я хотел сказать Джеку, что мне было бы гораздо дешевле самому позвонить Гарри. Наконец он подошел к телефону, но его переговоры обошлись мне в девяносто пять долларов. «Тебе повезло, — сказал он. — Она свободна до сентября. Ты можешь получить ее за сто пятьдесят тысяч». Сто пятьдесят тысяч! Я сказал ему, чтобы он не делал мне одолжения, ведь самое большее, что она получает за картину — это тридцать-тридцать пять тысяч. Он спросил, сколько я хочу заплатить, и когда я сказал, что пятьдесят, он ответил, чтобы я забыл об этом. Ну, хорошо, тогда я предложил семьдесят пять, а он сто двадцать пять. Наконец, мы сошлись на ста тысячах. И этот двухминутный разговор обошелся мне в сто тридцать пять долларов. Потом я вернулся на Уолл-стрит и объявил гарантам и банкирам, что у нас есть престижная пьеса и замечательные режиссер и актриса. Они были счастливы, поздравили меня, я сел на поезд и вернулся в Голливуд. — Берни перевел дыхание и выпил воды. — Разве этих неприятностей мало для одного человека? — Дэвид кивнул. — Так на тебе, прихожу сегодня утром в кабинет и вижу там эту курву Рину Марлоу. «Рина, дорогая, — говорю я ей, — ты великолепно выглядишь». И ты думаешь, она хотя бы поздоровалась в ответ? Как бы не так. Сунула мне под нос «Репортер» и спросила, правда ли то, что там написано. Я посмотрел и увидел заметку о том, что Дэвис будет сниматься в «Веснушках». «А что тебя так взволновало, дорогая? — спросил я. — Эта роль совсем не для тебя. Я приготовил тебе роль, которая потрясет публику. Шахерезада. Костюмы такие, которые тебе и не снились!..» И знаешь, что она ответила мне?

— Что? — спросил Дэвид.

— После всего, что я сделал для нее, так разговаривать со мной! «Не смей меня лапать! Если я не получу эту роль, то можешь засунуть Шахерезаду в свою жирную задницу». С этими словами она ушла. И как тебе это нравится? А я просто хотел немного успокоить ее. Подумаешь, трахается со всем Голливудом, а мне хамит.

Дэвид кивнул. Ему сплетни про Рину Марлоу тоже были известны. После развода с Невадой она словно сошла с ума. Говорили, что вечеринки в ее новом доме в Беверли-Хиллз представляют собой настоящие оргии. Ходили также слухи, что она живет с Элен Гейлард — художницей по костюмам, но печать об этом молчала, и домыслы оставались домыслами. То, чем она занималась, было ее личным делом.

— И что вы собираетесь делать? — спросил Дэвид.

— А что мне остается? Придется дать ей эту роль. Ведь если она уйдет от нас, мы потеряем в два раза больше, чем теряем сейчас. — Берни закурил сигару. — Я позвоню ей днем и сообщу об этом. Хотя нет. У меня есть другая идея. Ты сам поедешь к ней домой и обо все расскажешь. Не хочу, черт возьми, чтобы это выглядело так, будто я дую ей в задницу.

— Хорошо, — согласился Дэвид и направился в свой кабинет.

— Подожди минутку, — окликнул его дядя. — Ты знаешь, кого я встретил в последний вечер в Нью-Йорке? Твоего друга.

— Моего друга?

— Да, ты знаешь, о ком я говорю. Этого сумасшедшего пилота Джонаса Корда.

— О! — воскликнул Дэвис. Они с Кордом за все время обменялись, может быть, парой слов — не больше, и Дэвид сомневался, помнит ли тот вообще о его существовании. — Как он выглядел?

— Как всегда, — ответил Норман. — Бродяга да и только — в каких-то тапочках, без галстука. Не понимаю, как с ним ведут дела солидные люди. Любого другого уже выставили бы в шею. А все из-за его проклятых денег.

— Вы говорили с ним?

— Конечно. Я прочитал в газетах, что он делает новую картину, и подумал, что, чем черт не шутит, может, он снова попадет в точку. И потом, нам надо поддерживать с ним контакт, чтобы мы могли оплачивать большинство счетов его деньгами. Было два часа ночи, его держали под руки две шлюхи. Я подошел и сказал: «Привет, Джонас». Он посмотрел на меня так, как будто никогда в жизни не видел. «Помнишь меня — спросил я. — Я Берни Норман из Голливуда». «О, конечно», — ответил он. Но по его небритому лицу было трудно определить, действительно ли он меня узнал. «Эти две малышки актрисы, — сказал он. — Но я не скажу тебе их имен, иначе ты сможешь увести их. Теперь, если мне нравится девушка, она заключает контракт с „Корд Эксплоузивз“, и ни у кого не остается шанса сманить ее, как ты, черт возьми, сманил Рину Марлоу». И он, словно бы в шутку, хлопнул меня по плечу — я потом два часа не мог поднять руку. Я, конечно, вежливо улыбнулся. «В нашем бизнесе надо быстрей поворачиваться, а не то будешь веселиться только на чужом празднике, — сказал я. — Но хватит об этом, я хотел поговорить о твоей новой картине, которую, я слышал, ты делаешь. Мы отлично потрудились на тебя в прошлый раз, и, думаю, можем продолжить сотрудничество». Корд предложил поговорить там же, не откладывая, и я согласился. «Подождите меня, — сказал он девицам и потянул меня за руку. — Пошли в мой кабинет». Я удивленно посмотрел на него. «У тебя что, кабинет в отеле „Уолфорд“?» «У меня кабинет в любом отеле Соединенных Штатов», — ответил он.

Мы поднялись на лифте, прошли через холл и подошли к двери, на которой было написано «Для мужчин». Я удивленно посмотрел на него, а он улыбнулся. «Мой кабинет», — сказал он и открыл дверь. Мы вошли, внутри было чисто и пусто. Он сел на стул для смотрителя, и по выражению его лица я понял, что он настроен вполне серьезно. «Я еще не решил, в какой компании буду прокатывать свой фильм, — сказал он. — Все зависит от того, где будут лучшие условия». Я сказал, что это звучит заманчиво, но мне хотелось бы знать, о чем фильм. Он сказал, что фильм о пилотах времен мировой войны, что он приобрел около пятидесяти старых самолетов, которые будут принимать участие в съемках. «А-а, военный фильм, — сказал я. — Подобные картины уже отошли после „На западном фронте без перемен“. Его вряд ли кто будет смотреть. Но поскольку я знаю тебя и мы уже плодотворно сотрудничали, то могли бы и продолжить. Каковы твои условия?» «Накладные расходы студии десять процентов, распространение — пятнадцать процентов со всеми расходами, исключенными из общей суммы перед расчетом премиальных за распространение». «Это невозможно, — возразил я, — мои накладные расходы составляют как минимум двадцать пять процентов». «Это не так, — ответил он, — и сейчас я докажу это с помощью простой арифметики. В соответствии с вашим ежегодным отчетом, накладные расходы за последние несколько лет составляли в среднем двадцать один процент. За это время „Предатель“ составил двадцать процентов вашего дохода. Вычтем это из дохода и получим, что накладные расходы составили тридцать шесть процентов. То же самое относится и к студии. Объемы определяют проценты, и если я учту еще и объемы, то не получу ваших обычных процентов. Поэтому я хочу забрать часть тех денег, которые вы прикарманиваете». «Но это неизбежно, — сказал я, — именно так и идет кинобизнес. Мой совет директоров никогда не согласится на другое». «Согласится, — с улыбкой ответил Корд и добавил: — Мы здесь уже так долго, а вы еще не пописали».

От удивления я подошел к писсуару, а когда обернулся, его уже не было. На следующее утро до отхода поезда я пытался разыскать его, но никто не знал, где он. В его офисе даже не знали, что он в Нью-Йорке, он словно сквозь землю провалился. Настоящий проходимец, поверь мне.

Дэвид улыбнулся.

— Я же говорил вам, что он давно все понял, и вы знаете, что его арифметика верна.

Дядя посмотрел на племянника.

— Думаешь, я не знаю, что она верна? Но неужели же он настолько беден, что я должен вырвать для него кусок хлеба из собственного рта?

* * *

— Будьте добры пройти за мной, — сказал дворецкий, — мисс Марлоу в солярии.

Дэвид кивнул и стал медленно подниматься по лестнице. Дворецкий остановился перед одной из дверей и постучал.

— Прибыл мистер Вулф, мадам.

— Пусть войдет, — ответила Рина.

Дворецкий открыл дверь, и Дэвид зажмурился от яркого калифорнийского солнца. Крыша и стены комнаты были стеклянными. В дальнем углу стояла высокая ширма, из-за которой раздался голос Рины:

— Найди себе что-нибудь выпить в баре, я сейчас.

Он осмотрелся. В углу находился бар и несколько обычных парусиновых шезлонгов. Большой белый ковер покрывал почти весь пол.

Из-за ширмы вышла Элен Гейлард. На ней была белая рубашка с закатанными до локтя рукавами и черные, мужского покроя, брюки, плотно облегавшие узкие бедра, белые волосы зачесаны назад на прямой пробор.

— Привет, Дэвид, давай помогу.

— Спасибо, Элен.

— Сделайте мне тоже мартини, — сказала Рина из-за ширмы.

Элен не ответила.

— А тебе что? — обернулась она к Дэвиду.

— Виски с содовой и немного льда.

Элен проворно приготовила напитки и протянула стакан Дэвиду.

— Ну как?

Дэвид пригубил.

— Прекрасно.

— А мой мартини готов? — прозвучал у него за спиной голос Рины.

Дэвид обернулся. Рина выходила из-за ширмы, запахивая белый махровый халат. Одного быстрого взгляда на ее загорелое бедро хватило, чтобы понять, что под халатом у нее ничего нет.

— Привет, Рина.

— Привет, Дэвид. А где моя выпивка? — спросила Рина у Элен.

— Дэвид пришел по делу, — ответила та, — почему бы тебе не выпить после разговора?

— Не командуй, — резко возразила Рина, — и приготовь мартини. — Она повернулась к Дэвиду. — Мой отец дал мне мартини, когда я была еще ребенком, и я могу пить его, как воду. Похоже, Элен не понимает этого.

— На, — коротко бросила Элен.

Рина взяла стакан.

— Будь.

— Будь, — ответил Дэвид.

Рина отпила половину и подвела его к шезлонгу.

— Садись, — сказала она, усаживаясь в соседний шезлонг.

— Отличный у тебя дом, — вежливо произнес Дэвид.

— Хорош, — согласилась Рина, — мы с Элен испытали много приятных минут, обставляя его. — Она подошла к Элен и погладила ее по щеке. — У Элен просто потрясающее чувство цвета. Тебе надо сказать дяде, чтобы он привлек ее к-работе, я уверена, он будет в восторге.

— Рина, — в голосе Элен прозвучали счастливые нотки, — я уверена, что Дэвид пришел говорить не обо мне.

— Я поговорю с дядей, — вежливо сказал Дэвид, — думаю, Элен великолепно справится.

— Вот видишь? — Рина посмотрела на Элен, а затем снова обратилась к Дэвиду: — Вся беда ее в том, что она слишком скромна. А ведь она одна из самых талантливых людей, которых я когда-либо встречала.

С этими словами Рина протянула Элен пустой стакан.

— Налей.

Дэвид бросил быстрый взгляд на пышную грудь Рины. Если она так пьет, то для поддержания формы одного массажа мало. Рина оборвала его размышления.

— Что, старый ублюдок решил предложить мне роль в «Веснушках»?

Дэвид посмотрел на нее.

— Ты должна понять точку зрения моего дяди, Рина, — быстро сказал он. — Ты самое ценное, что есть у компании, и не должна обижаться на дядю за то, что он не предлагает тебе сниматься в ерундовых картинах.

Рина взяла из рук Элен полный стакан.

— Все дело в том, что он подумал, будто я не смогу сыграть. Он думает, что я годна лишь на то, чтобы ходить полуголой по его указке.

— Он считает, что ты великолепная актриса, Рина, таких, как ты, одна на миллион. Он просто заботится о тебе, вот и все.

— Я сама о себе позабочусь, — сердито возразила Рина. — Так буду я играть или нет?

— Будешь.

— Хорошо, — сказала Рина, отхлебнув из стакана, и поднялась с шезлонга; Дэвид понял, что она уже пьяна. — Передай своему дяде, что в следующий раз я приду к нему без лифчика.

— Он будет счастлив, — усмехнулся Дэвид, отставил стакан и тоже поднялся.

— Думаю, он хочет трахнуть меня, — сказала Рина, покачнувшись.

— А кто не хочет? — рассмеялся Дэвид. — Я не ошибусь, если скажу, что, по крайней мере, шестьдесят миллионов мужчин мечтают об этом.

— Но не ты, — сказала Рина, внезапно посмотрев Дэвиду прямо в глаза.

— Кто это сказал?

— Я, — ответила Рина серьезно, — во всяком случае, ты никогда не набивался.

— Напомни мне как-нибудь об этом.

— А почему не сейчас? — спросила Рина, развязывая пояс. Халат распахнулся, и она предстала перед Дэвидом в полной наготе. Он не мог вымолвить ни слова.

— Иди вниз, Элен, — сказала Рина, не сводя взгляда с Дэвида, — и проследи, чтобы обед был готов вовремя.

Когда Элен проходила мимо Дэвида к двери, он поймал ее взгляд. Проживи он даже до ста лет, он не смог бы забыть этот взгляд, полный боли и страдания.

 

18

Пока Клод Данбар не встретил Рину Марлоу, у него были лишь три привязанности на свете: его мать, он сам и театр — и именно в такой последовательности. Его «Гамлет» в современных декорациях был самой нашумевшей постановкой Шекспира, когда-либо осуществленной на сцене в Нью-Йорке. Но лишь постановка заурядной пьесы «Веснушки» вознесла его на вершину истинной славы.

В спектакле были заняты три актера — два старателя, живших одиноко на краю громадной пустыни, и молодая девушка, потерявшая память и забредшая к ним в лагерь. Жизнь мужчин превратилась в борьбу: младший пытался защитить девушку от посягательств старшего, а когда ему это удалось, не выдержал и сам согрешил с ней.

В пьесе было много диалогов и совсем мало действия, но тем не менее она уже несколько лет шла на Бродвее. Когда Норман позвонил Данбару и сказал о покупке пьесы и о том, что хочет создать по ней кинофильм с его режиссурой, Данбар был настолько удивлен, что согласился без колебаний. И только по прибытии в Калифорнию он услышал, кто будет играть главную роль.

— Рина Марлоу! — воскликнул он. — Но я полагал, что играть будет Дэвис.

Норман ласково посмотрел на него.

— Уорнер надул меня, — сказал он, понижая голос и переходя на доверительный шепот, — и я подумал о Рине.

— Но ведь есть и другие актрисы, мистер Норман? — спросил Клод, слегка заикаясь, как это было всегда, когда он расстраивался. — К примеру, та, что исполняет эту роль на сцене?

— У нее нет имени, — быстро ответил Норман, — а это очень важно. У Рины не было ни одной картины, которая не принесла бы большие доходы.

— Возможно, — заметил Данбар, — но сможет ли она сыграть эту роль?

— В Голливуде нет лучшей актрисы. Вы режиссер. Поезжайте сегодня к ней домой и сами увидите.

— Мистер Норман...

Но Норман уже взял Данбара за руку и подвел к двери.

— Давайте начистоту, мистер Данбар. Дайте девушке шанс, поработайте с ней немного, и если после этого вы все же будете думать, что она не справится, мы посмотрим, что можно сделать.

Норман был так убедителен, что Клод не сумел возразить и опомнился уже в приемной позади закрытой двери под пристальным взглядом трех секретарш. Он покраснел и, чтобы скрыть замешательство, подошел к секретарше, сидящей у самой двери в кабинет Нормана.

— Будьте добры, — сказал он, — сообщите мне адрес мисс Марлоу.

Секретарша улыбнулась.

— Я могу сделать лучше, мистер Данбар, — эффектно сказала секретарша, снимая телефонную трубку. — Я закажу машину, и она отвезет вас.

Перед тем как поехать к Рине, Клод пошел в кинотеатр и посмотрел последний фильм с ее участием. Он смотрел на экран, и его охватывали одновременно и восторг и ужас. Без сомнения, мисс Марлоу была прекрасна, в ней даже было что-то животное, что так импонирует определенному типу аудитории. Но в ней не было того, что ему нужно было для фильма.

Героиня пьесы была подавлена, углублена в себя, напугана. Когда она пыталась воскресить былое, чувствовалось, как она измучена и иссушена жаром пустыни. Желание в мужчинах вызывал только ее пол, а никак не внешность.

Рина на экране манила, она была дерзкой, ее сексуальность выставлялась напоказ. В игре ее не было искусства. И одновременно в ней чувствовалась огромная жизненная сила. Когда она появлялась на экране, его глаза была прикованы только к ней.

Покинув кинотеатр, Клод вернулся в отель, где его должен был ждать автомобиль. Как всегда в тех случаях, когда его одолевали сомнения, он позвонил матери.

— Мама, ты знаешь, кто будет играть главную роль в картине?

— Кто же? — в голосе матери не было обычного спокойствия.

— Рина Марлоу.

— Нет! — резко воскликнула она.

— Да, мама. Мистер Норман сказал, что ему не дали Бетти Дэвис.

— Тогда немедленно возвращайся домой, — твердо сказала мать. — Скажи мистеру Норману, что дорожишь своей репутацией, что тебе была обещана Дэвис и что ты не соглашаешься на эту блондиночку.

— Но я уже пообещал мистеру Норману, что поговорю с мисс Марлоу. Он сказал, что если после разговора с ней я останусь неудовлетворенным, то он подыщет кого-нибудь еще.

— Хорошо. Но помни, что твое честное имя превыше всего. Если она тебя полностью не устроит, немедленно возвращайся домой.

— Да, мама, целую.

— Целую и береги себя, — ответила мать, как всегда при прощании.

* * *

Рина вошла в комнату, где он ожидал ее, с головы до пят затянутая в черное трико. Белокурые волосы зачесаны назад и собраны в пучок, никакой косметики.

— Мистер Данбар, — сказала она без всякой улыбки и протянула руку.

— Мисс Марлоу, — ответил он, пожимая протянутую руку, и удивился силе ее пальцев.

— Давно искала случая познакомиться с вами, слышала о вас много хорошего.

Он вежливо улыбнулся.

— Я тоже много слышал о вас.

Впервые Рина улыбнулась.

— Надеюсь, что слышали, поэтому и приехали сюда в первый же день своего пребывания в Голливуде. Наверное, вам интересно, какого черта я хочу сыграть эту роль в «Веснушках»?

Данбар слегка опешил от ее откровенности.

— Ну что вы, мисс Марлоу, думаю, что вы справитесь, у вас всегда такой успех.

— Да бросьте вы, — Рина опустилась в кресло. — Считается, что я актриса, но теперь я сама хочу это проверить. И только вы, единственный в своем роде режиссер, можете помочь мне понять это.

Клод внимательно посмотрел на нее.

— Вы читали сценарий?

Рина кивнула.

— Вы помните первые слова девушки, когда она является в лагерь?

— Да.

— Прочтите мне их, — сказал Клод, протягивая ей сценарий.

Рина взяла сценарий, но не раскрыла его.

— Меня зовут Мэри. Да, точно. Я думаю, что меня зовут Мэри.

— Вы произносите слова, мисс Марлоу, но вы не задумываетесь над ними. Не чувствуется, что вы делаете большие усилия, чтобы вспомнить свое имя.

Рина молча посмотрела на режиссера, затем встала и подошла к камину. Повернувшись к Клоду спиной, она положила руки на каминную доску. Рина развязала пучок, и белокурые волосы рассыпались по плечам. Она резко повернулась. Когда она заговорила, ее лицо казалось изможденным.

— Меня зовут Мэри, — хрипло прошептала она. — Да, точно. Я думаю, что меня зовут Мэри.

Клод почувствовал, как его руки начали покрываться гусиной кожей. Это происходило с ним всегда, когда он испытывал восторг, глядя на сцену.

* * *

Берни Норман появился лишь в последний день съемок. Он помотал головой, толкнул дверь и вышел на большую сценическую площадку. Ему надо было все тщательно выяснить, прежде чем приглашать этого пижона. Хуже того, перед тем как покупать пьесу, надо было проверить, все ли у этого парня в порядке с головой.

Прежде всего, сроки съемок растянулись еще на месяц. Режиссеру, видите ли, понадобилось еще тридцать дней, чтобы отрепетировать с Риной роль. Норман попытался возразить, но Рина решительно заявила, что не выйдет на съемочную площадку прежде, чем Данбар не скажет, что она готова. Это обошлось в лишних сто пятьдесят тысяч только на заработную плату.

Потом режиссер настоял, чтобы в фильме все было в точности, как в спектакле. Бюджет опять полетел к черту, вылетело еще пятьдесят тысяч. В довершение ко всему Данбар потребовал, чтобы каждое слово в фильме звучало так же отчетливо, как на сцене. Его абсолютно не интересовало, сколько для этого понадобится дублей. Да и почему, собственно, это должно было его интересовать? Ведь он тратил не свои денежки.

Съемки продолжались три месяца и потребовали полутора миллионов. Войдя на площадку, Берни Норман зажмурился от яркого света.

Слава Богу, это была последняя сцена. Девушка утром открыла дверь и обнаружила обоих мужчин мертвыми — младший убил старшего, а затем покончил с собой, когда осознал всю меру своего падения. Единственно, что предстояло сделать девушке — посмотреть на мужчин, немного всплакнуть и удалиться в пустыню. Казалось бы, ничего сложного! Десять минут — и делу конец.

— Все по местам!

Оба актера растянулись на песке перед входом в хижину. Помощник режиссера сверил их позы с фотографиями и внес небольшие изменения: у одного неправильно лежала рука, у другого запачкалась щека.

Норман увидел Данбара и кивнул ему. В наступившей тишине раздались звук хлопушки и голос режиссера:

— Начали!

Норман порадовался. Все в порядке. Дверь хижины медленно отворилась, и на пороге показалась Рина. Взор ее остановился на лежащих у порога мужчинах.

Норман выругался про себя. Неужели у этого шельмеца не хватило ума сделать ей наряд более открытым? Ведь в конце концов действие происходит в пустыне. Так ведь нет. Платье закрывало ее по самую шею, словно стояла зима. Прекрасная грудь, с которой и следовало работать Данбару, была совершенно скрыта.

Камера начала наезжать на Рину, она медленно подняла голову и посмотрела в нее. Прошла минута, еще одна.

— Плачь, черт возьми! — раздался крик Данбара. — Плачь!

Но глаза Рины были пусты.

— Стоп! — заорал Данбар. Переступив через одного из лежащих мужчин, он подошел к Рине. — В этой сцене тебе надо плакать, забыла, что ли? — с сарказмом спросил он. Рина молча кивнула.

Данбар вернулся на свое место у камеры. Рина зашла в хижину и закрыла за собой дверь. Помощник режиссера снова проверил позы актеров и покинул площадку.

— Сцена триста семнадцать, дубль два! — провозгласил ассистент и отскочил от камеры.

Все повторилось, как и в прошлый раз. Глаза Рины были абсолютно сухи. Она резко отошла в сторону.

— Стоп! — закричал Данбар и снова выбежал на площадку.

— Прости, Клод, — сказала Рина. — Я не могу, лучше сделать макияж.

— Макияж! — завопил ассистент. — Принесите слезы!

Норман согласно кивнул. Не было смысла зря тратить деньги. На экране все равно никто не разберет — настоящие слезы или нет, а кроме того, искусственные скатываются по щекам даже более эффектно.

— Не надо макияжа! — крикнул Данбар.

— Не надо макияжа! — повторил его ассистент.

— Это последняя сцена, — обратился Данбар к Рине. — Двое мужчин мертвы из-за тебя, и от тебя требуется всего лишь немного слез. Даже не потому, что тебе жалко их или себя, просто я хочу, чтобы ты дала мне понять, что у тебя есть душа. Совсем немного, только для того, чтобы показать, что ты женщина, а не животное. Поняла? — Рина кивнула. — Хорошо, — взял себя в руки Данбар. — Начнем с начала.

Он вернулся на свое место и наклонился вперед, наблюдая за Риной, выходящей из дверей хижины.

— Ну, вот сейчас, — почти прошептал он, — плачь!

Рина уставилась в камеру. И снова ничего не произошло.

— Стоп! — завопил Данбар. — Да что ты за женщина!

— Ну пожалуйста, Клод, — взмолилась Рина.

Он холодно посмотрел на нее.

— Мы работаем над фильмом уже несколько месяцев. Я тружусь день и ночь только для того, чтобы доказать, что ты актриса. Я сделал все, что мог, и не могу испортить всю картину из-за последней сцены. Ты хотела быть актрисой — пожалуйста, доказывай это. Играй!

Он повернулся к ней спиной и отошел. Норман закрыл лицо руками. И это стоит ему десять тысяч в день! Надо было предвидеть.

— Начали!

Норман раздвинул пальцы рук и посмотрел на площадку. До него донесся тихий голос Данбара, обращенный к Рине:

— Так, так, теперь выходишь, смотришь вниз, на них. Сначала на Пола, потом на Джозефа. Ты видишь в руке Джозефа револьвер и понимаешь, что произошло. Теперь осматриваешься. Да, они мертвы. Может быть, ты и не любила их, но ты жила вместе с ними. Возможно, что на какой-то момент один из них помог тебе вернуть хотя бы кусочек памяти — той памяти, которую ты утратила. И это твой отец, или брат, или, может быть, ребенок, которого ты никогда не имела — это кто-нибудь из них лежит на песке у твоих ног. Ты начинаешь плакать. — Норман постепенно отнимал руки от лица, тяжело дыша и отступая от камеры. Рина плакала. На глазах у нее были слезы. Данбар продолжал шептать: — Ты еще плачешь, но на тебя снова нашло затмение, ты уже не помнишь, почему плачешь. Все! Слезы останавливаются, и твои глаза сухие, теперь ты поворачиваешься и смотришь в пустыню. Где-то там, в этом безбрежном песке, тебя ждет кто-то, кто-то с твоей памятью. Ты найдешь его и снова узнаешь, кто ты. Ты начинаешь медленно уходить в пустыню... медленно... медленно... медленно.

Голос Данбара становился тише по мере того, как Рина удалялась. Это было потрясающее зрелище, даже ее прямая спина взывала к жалости. Норман огляделся. Вся съемочная группа смотрела на Рину, забыв обо всем. Он почувствовал, как на глаза начали наворачиваться слезы. Эта дьявольская сцена проняла даже его.

— Стоп! — раздался хриплый торжествующий голос Данбара. — Снято! — он бессильно откинулся в кресле.

Съемочная площадка превратилась в бедлам, все кричали, аплодировали. Улыбались даже ветераны, многое повидавшие на своем веку. Норман выбежал на площадку и в возбуждении схватил Рину за руку.

— Ты была прекрасна, детка, — сказал он. — Потрясающе.

Рина посмотрела на него. Вид у нее был отсутствующий, но вскоре ее глаза приняли осмысленное выражение. Она посмотрела на Данбара, сидящего в своем кресле в окружении оператора, ассистента и другой публики, потом перевела взгляд на Нормана.

— Ты действительно так думаешь?

— Неужели я сказал бы это, если бы думал иначе, детка? Ты же хорошо меня знаешь. Теперь ты несколько недель отдохнешь, и мы приступим к съемкам «Шахерезады».

Но Рина уже отвернулась от него и смотрела на приближающегося Данбара.

— Спасибо, — сказала она, взяв Клода за руку.

На лице его появилась легкая улыбка.

— Вы великая актриса, мисс Марлоу, — Данбар перешел на официальный тон, так как их совместная работа была закончена. — Было большим удовольствием работать с вами.

— Вы еле держитесь на ногах, — заботливо сказала Рина.

— Немного отдыха и все пройдет, — быстро ответил режиссер. — Пока шла работа над картиной, я толком не спал ни одной ночи.

— Это мы исправим, — дружески успокоила его Рина и позвала: — Элен!

Откуда-то из толпы возникла Элен.

— Позвони Джеймсу и прикажи приготовить гостевую комнату для мистера Данбара.

— Но, мисс Марлоу, — запростестовал режиссер, — я не хочу доставлять вам беспокойство.

— Неужели вы думаете, что я отпущу вас в таком состоянии в неуютный отель?

— И я обещал маме, что позвоню ей сразу по завершении работы.

— Вы сможете позвонить от меня, — рассмеялась Рина, — у меня тоже есть телефон.

Норман схватил Данбара за плечо.

— Тебе лучше послушать Рину, ты нуждаешься в отдыхе. Впереди еще десять недель монтажа. Хотя беспокоиться нечего — это будет великий фильм. Не удивлюсь, если вы оба получите премию Академии.

Конечно, Норман не верил в то, что говорил, но на деле все именно так и случилось.

 

19

Нелли Данбар, шестидесятитрехлетняя, твердая, как библейская скала, женщина, пересекла комнату и посмотрела на сына.

— Ужасное существо, — тихо сказала она.

Нелли уселась рядом с сыном и положила его голову себе на плечо, машинально прикоснувшись рукой к его лбу.

— Интересно, сколько же надо времени, чтобы разглядеть ее истинное лицо? Не женись на ней — так ведь я тебе говорила.

Клод ничего не ответил, да и не было нужды отвечать. Он ощутил тепло материнских рук. Как всегда, в детстве, когда он, обиженный, прибегал из школы домой. Мать знала его. Ему незачем было рассказывать ей о своих неприятностях. Вот и теперь материнский инстинкт заставил ее приехать в Калифорнию после его женитьбы на Рине.

Хрупкий и худощавый, он никогда не был сильным. Интенсивная творческая работа еще больше истощала и утомляла его. В такие моменты мать укладывала его на несколько недель в постель, сама ухаживала за ним: кормила, приносила газеты, читала вслух любимые книги.

Иногда Клод чувствовал, что это самые счастливые дни его жизни — в комнате, которую мать обставила для него в мягких пастельных тонах, он ощущал тепло и уют. Все необходимое было у него под руками, за этими стенами он был надежно укрыт от грязи и подлости мира.

Отца Клод помнил очень смутно, он умер, когда ему было всего пять лет. Смерть отца значительно изменила их образ жизни, их семья не была богатой, но и не испытывала нужды.

— Ты вернешься домой и соберешь необходимые вещи, — сказала мать. — Ночь ты можешь провести здесь, а утром мы подумаем о разводе.

Он поднял голову с плеча матери и посмотрел на нее.

— Но, мама, я даже не знаю, что говорить адвокату.

— Не беспокойся, — просто сказала мать, — я обо всем позабочусь.

Клод почувствовал, что с плеч у него свалился огромный груз. Опять его мама произнесла волшебные слова. Но когда, остановившись перед домом, он увидел автомобиль Рины, то побоялся войти. Его приход мог закончиться очередной сценой, а у него уже больше не было сил. Он взглянул на часы, было почти одиннадцать. Скоро Рина должна была уехать, так как во время ланча у нее было свидание на студии. Клод спустился к подножию холма и зашел в бар. Здесь он мог подождать, пока ее автомобиль проедет мимо.

Он вошел в бар, и хотя в помещении было еще темно и стулья не сняты со столов, в заведении уже сидели несколько посетителей. Клд занял место у окна, через которое ему была видна улица.

Его слегка знобило, но он надеялся, что это не простуда.

— Виски с горячей водой, — сказал он бармену, вспомнив, что именно такое снадобье давала ему мать при первых признаках простуды.

— С горячей водой? — удивился бармен.

— Да, пожалуйста, — кивнул Клод. — Он поднял голову и увидел, что за ним наблюдает одинокий посетитель — молодой человек в желтом приталенном пиджаке. — Да, и пожалуйста, если у вас есть, ломтик лимона, — крикнул Клод вслед бармену.

Он отхлебнул дымящийся напиток и через мгновение почувствовал тепло в желудке. За окном шел дождь. Клод поднес стакан к губам и, к своему удивлению, обнаружил, что он пуст. Вполне можно было заказать еще одну порцию — время у него было. Он точно знал, чем в этот момент занимается Рина. Сидит перед туалетным столиком и делает макияж, добиваясь нужного эффекта. Потом начнет расчесывать волосы.

Рина никогда не приходила вовремя, всегда опаздывала по крайней мере на час, а то и больше. Иногда он злился, ожидая ее. Других, похоже, ее опоздания не трогали — к ним привыкли.

Клод посмотрел на стакан — он снова был пуст. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше и заказал еще одну порцию.

Рина будет удивлена, когда вернется домой и не обнаружит его вещей. Больше его никто не назовет «бабой». Она поймет, каков он на самом деле, когда адвокат представит ей бумаги о разводе. Она поймет, что с ним нельзя так обращаться. И не осмеет посмотреть на него так, как посмотрела в первую брачную ночь — с жалостью и презрением. Но самым страшным было то, что он увидел тогда в ее глазах понимание самых сокровенных секретов своей души, которые он скрывал даже от самого себя.

Он вошел в темную спальню, держа в руках поднос, на котором стояла охлажденная бутылка шампанского и два бокала.

— Вино для моей любимой, — сказал он.

Они начали заниматься любовью, все было нежно и прекрасно. Будучи девственником, он так всегда и представлял себе эти мгновения. Перед ним было прекрасное женское тело — равнодушное и загадочное. Он даже начал сочинять стихи во славу красоты, как вдруг почувствовал, что рука Рины коснулась его плоти.

На какой-то момент Клод буквально похолодел от ее прикосновения, а потом вдруг расслабился. Он почувствовал, как ее тело вздрогнуло, потом еще и еще раз, и его охватило тепло, исходившее от него. Раздался глубокий стон, и Рина потянула его на себя, лихорадочно расстегивая куртку его пижамы. Она уже больше не была нежной, ее больше не заботили его чувства и желания — она была неистовой. Теперь ее пальцы причиняли ему боль, когда она пыталась направить его и буквально вдавить в себя.

Внезапно его охватил ужас, страх перед ее требовательной плотью, жаждущей поглотить его плоть. Почти в панике он вскочил и встал возле кровати, весь дрожа.

Пытаясь закутаться в пижаму, Клод услышал, что ее дыхание стало спокойнее. Раздался шорох простыни, и он посмотрел на Рину. Она лежала на боку, обернув бедра простыней, и смотрела на него. Грудь ее тяжело вздымалась, соски набухли, взгляд, испепелял.

— Так это правда, что о тебе говорят?

Клод почувствовал, как запылали щеки. Конечно, он знал о разговорах, ведущихся за его спиной, но эти люди не могли понять, что он целиком поглощен работой.

— Нет, — быстро ответил он.

— Так что же ты за мужчина?

Он рухнул на колени перед кроватью.

— Пожалуйста, — сказал он, глядя на нее глазами, полными слез, — пожалуйста, ты должна понять. Я женился на тебе, потому что люблю тебя, но я не такой, как все. Мама говорит, что я слишком нервный и легко возбудимый.

Рина не ответила, и он прочел в ее взгляде ужасающее сочетание жалости и презрения.

— Не смотри так на меня, — взмолился он. — В следующий раз все будет в порядке, я успокоюсь. Я люблю тебя, люблю. — Клод почувствовал, как ее рука стала нежно гладить его по голове. Он перестал плакать, схватил гладившую его руку и осыпал ее благодарными поцелуями. — Со мной все будет в порядке, дорогая, — пообещал он.

Но все кончилось, не успев начаться. Вызывающая женственность Рины, ее пугающая сексуальность превратили Клода в импотента.

* * *

— Что вы сказали? — услышал Клод обращенные к нему слова молодого человека в желтом пиджаке. — Извините, я подумал, что вы обратились ко мне.

Клод почувствовал неловкость. Наверное, он заговорил вслух, что часто бывало с ним, когда он задумывался.

— Да, — быстро ответил он, пытаясь скрыть смущение. — День обещает быть пасмурным, не правда ли?

Молодой человек посмотрел в окно, затем снова на Клода.

— Да, — согласился он, — похоже.

Молодой человек имел приятную наружность, возможно, он был актер и зашел сюда выпить пива и переждать дождь. Данбар заглянул в свой стакан — он опять был пуст.

— Разрешите угостить вас, — обратился он к юноше.

— Спасибо, — кивнул тот, — я бы выпил еще пива.

— Бармен! Пиво для молодого джентльмена, а мне повторить, — крикнул Клод.

Они повторяли по третьему разу, когда Данбар заметил автомобиль Рины, удалявшийся в сторону студии. В голову ему пришла мысль попросить молодого человека помочь ему перевезти вещи — все-таки их было порядочное количество. Нажав на звонок второй раз, он вспомнил, что сегодня вторник и слуг в доме нет. Клод достал свой ключ, и они поднялись в его комнату. Он открыл стенной шкаф и достал чемодан.

— Освобождайте пока эти ящики, а я принесу другой чемодан, — сказал он молодому человеку и вышел из комнаты. А когда вернулся, то увидел, что тот держит в руках фотографию Рины с бюро.

— Кто это?

— Моя жена, — хихикнул Клод. — То-то она удивится, когда вернется домой и обнаружит, что меня нет.

— Вы муж Рины Марлоу?

Клод кивнул.

— Но, слава Богу, больше я уже ей не муж.

Молодой человек как-то странно посмотрел на него.

— И куда же вы собрались от такого-то лакомого кусочка?

Клод вырвал у молодого человека фотографию и сердито швырнул ее об стену. Стекло разбилось и мелкими кусочками посыпалось на ковер. Он повернулся и прошел в ванную. Там он снял пиджак, развязал галстук, открыл воду и начал мыть руки. И вдруг звук льющейся воды напомнил ему шум фонтана, когда он в поисках Рины пришел в солярий. Обнаженная Рина лежала на столе, а Элен массажировала ее.

Элен тоже была обнажена до пояса, но, как всегда, в черных облегающих брюках мужского покроя. Ее руки нежно разминали тело Рины.

Рина прикрывала ладонью глаза от солнца. Тело ее отзывалось на прикосновения Элен. Клода удивило, какая плоская у Элен грудь. Рина отняла от лица руку и сказала хрипло:

— Не останавливайся, дорогая. — Затем повернула голову и, увидав Клода, обняла голову Элен и прижала ее к бедру. — Поцелуй меня, любимая, — приказала она, продолжая смотреть на Клода.

Он повернулся и выбежал из комнаты. Вслед ему звучал голос Рины, смешивающийся с журчанием воды в фонтане.

Вспомнив это, Клод закрыл лицо руками — оно было потным, одежда прилипла к телу, по коже пробежали мурашки. Он решил принять душ.

Под теплыми игольчатыми струями душа он разнежился, тепло qt выпитого виски разлилось по всему телу. Он с удовольствием измылился душистым мылом, которое его мама специально заказывала для него в Лондоне.

Выйдя из-под душа, он принялся растирать тело полотенцем. С удовольствием оглядел порозовевшую кожу. Ему нравилось быть чистым. Клод потянулся за халатом, но его не оказалось на привычном месте.

— Будьте добры, принесите мне голубой халат из стенного шкафа, — не задумываясь, крикнул он. Затем достал с полки, флакон одеколона, плеснул в ладони и стал растирать тело. Внезапно что-то заставило его взглянуть в зеркало. Молодой человек стоял в дверях, наблюдая за ним. Халат висел у него на руке. Он снял свой желтый пиджак и остался в грязной белок майке с короткими рукавами. Клод увидел густые черные волосы, покрывавшие руки и грудь молодого человека, и почувствовал отвращение.

— Оставьте его в кресле, — сказал он, закутываясь в полотенце.

На лице молодого человека промелькнула понимающая улыбка, и он вошел в ванную, захлопнув за собой дверь ногой.

* * *

— Убирайтесь отсюда, — сердито воскликнул Клод.

Молодой человек не пошевелился, улыбка его стала еще шире.

— Да прекрати, старик, — сказал он. — Ведь ты привел меня сюда не для того, чтобы я помогла тебе паковать чемоданы, не так ли?

— Убирайтесь или я позову на помощь, — воскликнул Клод, начиная ощущать страх.

— А кто услышит? — рассмеялся юноша. — Я сразу понял тебя, когда ты сказал, что слуг нет дома.

— Вы страшный человек! — закричал Данбар, но в этот момент удар по голове сбил его с ног. С трудом он поднялся на четвереньки. — Пожалуйста, уходите, — прошептал он.

Молодой человек угрожающе занес руку. Клод инстинктивно отпрянул, но парень успел с силой хлестнуть его по лицу. Голова Клода стукнулась об унитаз. Он посмотрел на парня глазами, полными ужаса.

— На самом деле ты ведь не хочешь, чтобы я ушел, правда? — спросил молодой человек, расстегивая черный кожаный брючный ремень. — Ты из тех, кто любит, чтобы его сначала немного помучали.

— Нет!

— Нет? — засмеялся парень, поднимая ремень. — Не пудри мне мозги, я ведь вижу.

Сначала Клод не понял, что он имеет в виду, но, взглянув на себя, оторопел от пришедшей в голову сумасшедшей мысли. Если бы Рина видела его сейчас, она поняла бы, что он мужчина.

Ремень хлестнул его по спине, и тело отозвалось на боль дрожью.

— Хватит, — заскулил он, — пожалуйста, не бей меня больше.

* * *

Клод с трудом поднялся с пола и огляделся. Парень уже ушел, прихватив все деньги, которые были у Клода дома. Он медленно встал под душ и открыл горячую воду. Он почувствовал, как силы возвращаются к нему.

Какая страшная вещь произошла с ним, подумал Клод, вспомнив унижения, которые ему пришлось перенести. Если бы он был сильнее, то показал бы этому негодяю. Клод почувствовал возбуждение, представив, как он вырывает ремень из рук парня и хлещет его до крови. Он ощутил уверенность в себе. И вдруг осознал всю правду.

— О, нет! — закричал он, поняв суть происшедшего. То, что всегда говорили о нем, было правдой. Он единственный не понимал этого, пока его собственное тело не предало его.

В нем вспыхнула ненависть к себе. Не выключая воду, Клод подошел к туалетному столику, открыл аптечку и достал старую опасную бритву, которой всегда пользовался с тех пор, как начал бриться, — бритву, которая свидетельствовала о его мужском звании.

В припадке бешеной ненависти он резко полоснул себя бритвой. Если ему не суждено быть мужчиной, то, по крайней мере, в его силах превратить себя в женщину. Клод снова и снова полосовал тело бритвой, пока обессиленный не рухнул на пол.

— Проклинаю тебя, — зарыдал он, — проклинаю тебя, мама.

Это были его последние слова.

 

20

Дэвид Вулф стоял в дверях ванной, ощущая подступающую к горлу тошноту. Кровь была повсюду: на бело-голубом кафеле на полу и стенах, на белой ванне, на раковине и унитазе.

Трудно было поверить, что всего полчаса назад дверь в его кабинете открылась и вошел дядя с налитым кровью лицом, как всегда бывало, когда он сильно расстраивался.

— Поезжай домой к Рине Марлоу, — сказал Берни Норман. — Только что позвонили из полицейского участка из Беверли-Хиллз. Данбар покончил жизнь самоубийством. И убедись, что ее охраняют. Я не хочу потерять два миллиона.

По пути Дэвид прихватил с собой начальника охраны студии Гарри Ричардса. В прошлом Гарри был сержантом полиции, и у него сохранились дружеские отношения с бывшими коллегами. Они поехали самой короткой дорогой и через двадцать минут были возле дома Рины.

Два санитара в белых халатах уложили израненное тело Данбара на носилки и, накрыв его белой простыней, двинулись к выходу. Дэвид посторонился, пропуская их. Он закурил, и тут из вестибюля внизу раздался страшный крик. Дэвид поспешил к дверям, недоумевая, каким образом Рине удалось сбежать от врачей. Но когда он взглянул вниз, то увидел, что это была не Рина, а мать Данбара, пытавшаяся вырваться из рук двух дюжих полицейских.

— Мое дитя, — кричала она, в то время, как санитары проносили мимо нее носилки, — дайте мне увидеть мое дитя!

Санитары, не обращая на нее внимания, прошествовали со своим грузом к входным дверям. Когда двери открылись, Дэвид увидел толпу репортеров. Он начал спускаться по лестнице. Мать Данбара снова закричала. Она почти вырвалась из рук полицейских и ухватилась за перила.

— Ты убила моего сына, ты, дрянь! — кричала она. Казалось, ее высокий пронзительный голос заполнил весь дом. — Ты убила его, когда узнала, что он возвращается ко мне. — Наконец она окончательно высвободилась и рванулась вверх по лестнице.

— Уберите отсюда эту полоумную старуху, — раздался голос позади Дэвида. Он обернулся. — Наверху лестницы стояла Элен, лицо ее было свирепым. — Уберите ее, — повторила она. — У доктора и так полно забот с Риной, не хватает еще воплей этой сумасшедшей старой суки.

Дэвид встретился взглядом с Ричардсом и кивнул ему. Ричардс быстро подошел к одному из полицейских и что-то прошептал ему на ухо. Полицейские моментально преобразились. Они снова схватили женщину, один из них заткнул ей рот рукой, и они почти волоком вытащили ее из комнаты. Чуть позже стукнула боковая дверь и наступила тишина.

Дэвид снова взглянул наверх, но Элен там уже не было. Он подошел к Ричардсу.

— Я велел ребятам отправить ее в клинику Колтона, — прошептал бывший полицейский.

Дэвид одобрительно кивнул. Доктор Колтон сообразит, что делать. Ему часто приходилось иметь дело с невменяемыми звездами, так что можно было быть уверенным, что матери Данбара не удастся ни с кем переговорить, пока он не успокоит ее.

— Позвони на студию и прикажи прислать сюда несколько твоих людей. Не хочу, чтобы после ухода полиции сюда ворвались репортеры, — сказал Дэвид.

— Уже сделано, — ответил Ричардс, беря его за руку. — Пойдем в гостиную, хочу, чтобы гы познакомился с лейтенантом Стэнли.

Лейтенант Стэнли сидел рядом с телефонным столиком, держа перед собой раскрытый блокнот. Он встал и поздоровался с Дэвидом. Это был худощавый мужчина с землистым лицом и поседевшими волосами, и Дэвид подумал, что он похож скорее на бухгалтера, чем на детектива.

— Ужасный случай, лейтенант, — сказал Дэвид. — Вы уже выяснили, как это произошло?

Лейтенант кивнул.

— Думаю, мы правильно восстановили картину. Без сомнения, он покончил с собой, но меня беспокоит одна вещь.

— Какая?

— Мы проследили весь день Данбара, как это и положено. Перед тем, как он пришел сюда, его видели в баре с каким-то парнем. Расплачиваясь в баре, он достал пачку банкнот, а в доме мы денег не обнаружили. Кроме того, на голове и на спине у него множественные ушибы непонятного происхождения. Бармен довольно хорошо описал этого парня, так что, я думаю, мы скоро задержим его.

Дэвид посмотрел на лейтенанта.

— А что это даст? Если вы уверены, что Данбар покончил с собой, так к чему вам этот парень?

— Некоторые считают, что он избил Данбара для возбуждения, потом совершил гомосексуальный акт и смылся с деньгами.

— И что?

— Данбар не единственный гомосексуалист в нашем районе, — ответил лейтенант, — у нас их целый список. Но большинство из них заняты бизнесом и имеют право на защиту.

Дэвид бросил взгляд на Ричардса. Взгляд начальника охраны ничего не выражал. Снова повернувшись к лейтенанту Стэнли, Дэвид сказал:

— Спасибо, что вы сообщили мне об этом. Я восхищен вашими методами ведения дела. — С этими словами он вышел из комнаты, оставляя Ричардса наедине с лейтенантом. Уже в дверях он услышал шепот Ричардса:

— Послушай, Стэн, если это попадет в газеты, поднимется грандиозный скандал. У студии будут большие неприятности, а с нее хватит и самоубийства.

Дэвид пересек вестибюль и подошел к лестнице. Хорошо, что он взял с собой Ричардса. Теперь он был уверен, что эта история не попадет на страницы газет. Дэвид поднялся наверх вошел в небольшую прихожую, ведущую в спальню Рины. В кресле, скрючившись, сидела Элен. При появлении Дэвида она подняла голову.

— Ну как Рина?

— В отключке, — ответила Элен усталым голосом. — Доктор вкатил ей такую дозу, которая могла бы вырубить лошадь.

— Тебе надо выпить, — сказал Дэвид, подходя к маленькому бару. — Да и мне тоже. Виски?

Элен не ответила, и он налил виски в два стакана. Протянув Элен стакан, Дэвид уселся в кресло напротив нее. Элен выпила виски, и на ее щеках появился легкий румянец.

— Это ужасно, — сказала она. — Дэвид промолчал. Элен снова отхлебнула из стакана. — У Рины была назначена встреча, и мы вернулись домой со студии около четырех. В половине пятого мы поднялись переодеться, и Рина сказала, что, кажется, в ванной Клода шумит вода. У слуг был выходной, поэтому она попросила меня пойти проверить. Так как я долго не возвращалась, она заподозрила неладное и пришла в спальню, когда я уже звонила по телефону в полицию. Я попыталась удержать ее, чтобы она не видела этого ужасного зрелища, но она проскочила-таки в ванную.

Элен поставила стакан и наощупь потянулась за сигаретой. Дэвид взял сигарету, прикурил и протянул ей. Она затянулась, и табачный дым окутал ее лицо.

— Она стояла там и смотрела на него, смотрела на это кровавое месиво и все время повторяла: «Я убила его. Я убила его. Я убила его, как убивала всех, кто любил меня». Затем она начала кричать. — Элен машинально закрыла уши руками.

Дэвид заглянул в свой стакан — он был пуст. Он встал, наполнил стакан и снова опустился в кресло, задумчиво глядя на виски.

— Ты знаешь, — сказал он, — я никак не могу понять, почему она вообще вышла за него замуж.

— В этом-то и вся беда, — сердито ответила Элен. — Никто из вас не пытался понять ее. Для вас она всегда означала или контракт, или деньги в банке, и никого не интересовало, что она представляла собой на самом деле. Я скажу тебе, почему она вышла за него замуж. Потому что жалела его, потому что хотела сделать из него мужчину. Вот почему она вышла за него. И вот почему она теперь лежит в спальне и плачет даже во сне. Она плачет, потому что потерпела неудачу.

Несколько раз прозвонил телефон. Дэвид посмотрел на Элен.

— Я возьму трубку, — сказал он.

— Кто это? — спросил мужской голос.

— Дэвид Вульф, — машинально ответил он.

— Это Джонас Корд, — прозвучало в ответ.

— Мистер Корд, я со студии Нормана...

— Я знаю, — оборвал Дэвид, Джонас. — Я вас помню, вы тот молодой человек, который всегда доставлял неприятности Берни. Я только что услышал обо всем по радио. Как Рина?

— Спит, доктор дал ей успокоительного.

В трубке наступило молчание, и Дэвид даже подумал, что их разъединили. Затем снова раздался голос Корда:

— Вы держите ситуацию под контролем?

— Думаю, что да.

— Хорошо. Продолжайте в том же духе. Если что-нибудь понадобится, дайте мне знать.

— Хорошо.

— Я не забуду того, что вы сделали, — сказал Джонас.

Раздался щелчок, и разговор прекратился. Дэвид медленно положил трубку на аппарат.

— Это был Джонас Корд, — сказал он.

Элен даже не подняла головы.

Он повернулся и в задумчивости посмотрел на телефон. Судя по тому, что он слышал о Корде, тот был не из тех людей, кто тратит время на телефонные звонки для выражения сочувствия. Вероятно, все было гораздо глубже, чем можно было предположить.

* * *

Дэвид снова увидел Рину только через четыре месяца. Он сидел на диване в кабинете дяди, когда она вошла.

— Рина, дорогая! — воскликнул дядя, вставая из-за стола и распахивая объятья. При этом взгляд его придирчиво скользнул по ней — так рассматривают телку-медалистку на выставке скота.

— Привет, Дэвид, — тихо сказала Рина, поворачиваясь к нему.

— Привет, Рина, — Дэвид поднялся. — Ну как ты?

— Великолепно, — ответила Рина. — Разве может быть по-другому после трех месяцев отдыха на природе?

— Твою следующую картину тоже можно считать отпуском, — сказал Норман.

— Давай, старый ублюдок, попудри мне мозги, — улыбнулась ему в ответ Рина.

Норман залился счастливым смехом.

— Вот теперь я вижу, что ко мне пришла моя девочка.

Рина тоже рассмеялась.

— Так что за отпуск? — спросила она.

— Африка! — торжественно воскликнул Берни. — Самый лучший сценарий о джунглях, который я когда-либо читал со времен «Торговца слоновой костью».

— Я знала это, — сказала Рина, оборачиваясь к Дэвиду, — я знала, что когда-нибудь он предложит мне сыграть женщину-Тарзана.

После ее ухода Дэвид сказал дяде:

— Рина выглядит подавленной.

— Ну и что? — рассердился Норман. — Это просто вопрос времени. — Он встал из-за стола и вплотную подошел к Дэвиду. — До собрания акционеров в марте осталось всего шесть месяцев.

— Вы до сих пор не выяснили, кто играет на понижение наших акций?

— Нет, — покачал головой Берни. — Я пытался это выяснить: у брокеров, гарантов, в банках. Никто ничего не знает. Но курс акций падает каждый день. — Он пожевал незажженную сигару. — Я старался скупить все доли, которые мог, но у меня не хватает денег, и я не в состоянии остановить этот процесс. У меня кончились и те деньги, которые удалось занять.

— Может быть, курс поднимется, когда мы объявим об участии Рины в новой картине? Все знают, что она приносит прибыль.

— Я тоже надеюсь на это. Мы всюду терпим убытки, даже в кинотеатрах. — Норман вернулся к креслу и опустился в него. — Наверное, я совершил ошибку. Не надо было их покупать. Для выпуска акций я занял деньги в банках. Фильмы — вот настоящее имущество! Не надо было десять лет назад слушать этих шельмецов с Уолл-стрит. А теперь я продал свою компанию и даже не знаю, кто ею владеет.

Дэвид поднялся.

— Не стоит так волноваться, дособрания еще шесть месяцев, а за это время многое может произойти.

— Да, — мрачно ответил Норман. — Может стать еще хуже.

Дэвид прошел в свой кабинет, уселся за стол и углубился в список недругов, которых Норман нажил за свою жизнь. Список был довольно обширный, но ни у кого из этих людей не было таких денег, которых требовала подобная акция. А кроме того, это, в основном, были люди из кинобизнеса, и они могли отплатить дяде только его же монетой. Таковы были правила игры членов киношного сообщества. Они могли вопить, поливать грязью, но чтобы пойти на такой шаг?..

Вдруг его осенила догадка — Рина. Он взглянул на дверь, и его рука автоматически потянулась к телефону, но он резко отдернул ее. Не было смысла выставлять себя дураком.

В правильности своей догадки он убедился только спустя шесть месяцев, когда Элен поместила Рину в больницу под вымышленным именем после того, как та внезапно заболела сразу после возвращения из Африки, со съемок фильма «Королева джунглей». Он не хотел, чтобы газетчики пронюхали об этом до пуска фильма в прокат.

 

21

— Джонас Корд, — горько произнес Норман. — За всем этим стоял Джонас Корд. Почему ты раньше не сказал мне?

Дэвид отвернулся от гостиничного окна, выходившего на Центральный парк.

— Я точно не знал, только предполагал.

— Как бы там ни было, ты в любом случае должен был сказать мне, — ответил Норман, жуя потухшую сигару.

— И что бы это дало? Доказать я этого не мог, а если бы и мог, у вас все равно не было денег бороться с ним.

Норман вынул сигару изо рта, удивленно посмотрел на нее и сердито швырнул на ковер.

— Что я сделал ему, почему он хочет меня разорить? — Дэвид молчал. — Ровным счетом ничего. Только зарабатывал для него деньги. И для чего ему понадобилось перерезать мне глотку? — Берни вытащил из кармана новую сигару и поднес ее к лицу племянника. — Это будет тебе уроком. Никогда не делай другим добро, никогда не зарабатывай деньги для других — только для себя. В противном случае тебе воткнут в спину нож, сделанный из твоего же собственного серебра.

Дэвид посмотрел на покрасневшее от гнева лицо дяди и вспомнил сцену, имевшую место на собрании акционеров. Норман прибыл туда уверенным в себе. Давно уже он не был таким. Процент голосов был примерно тот же, что и каждый год. Беспокоили только те двадцать пять процентов держателей акций, которые обычно присылали бюллетени голосования. Единственное, что их интересовало, это их дивиденды. Их двадцать пять процентов плюс восемь процентов акций, которыми лично владел Норман, обеспечивали ему тридцать три процента голосов.

На собрании присутствовали те же люди, что и обычно: несколько отошедших от дел бизнесменов, несколько изнывающих от скуки женщин, имевших с десяток акций, директора компаний, которые в этот момент оказались в городе, и чиновники из нью-йоркской конторы. И только после того, как были соблюдены все положенные формальности и Норман предложил выдвигать кандидатуры в совет директоров, он почувствовал, что что-то не так. Во время его выступления Дэн Пирс и еще один мужчина, лицо которого показалось знакомым, но имени которого Норман не смог вспомнить, вошли в зал и уселись в первом ряду.

Первый вице-президент, ответственный за торговые операции, добросовестно зачитал составленный Норманом список кандидатур, второй вице-президент, ответственный за работу кинотеатров, добросовестно поддержал предложенные кандидатуры, третий вице-президент, ответственный за зарубежные операции, добросовестно предложил подвести черту под списком кандидатур. И в этот момент поднялся Пирс.

— Господин президент, — сказал он, — у меня есть еще несколько кандидатур на должности директоров компании.

— Вы не имеете права!.. — воскликнул Норман.

— В соответствии с уставом компании, — начал Пирс, — любой держатель акций имеет право предложить столько кандидатур, сколько имеется директоров.

Норман повернулся к вице-президенту по правовым вопросам.

— Что скажете? — Адвокат нервно кивнул. — Ты уволен, чертов ублюдок, — прошептал Норман и повернулся к Пирсу. — Это незаконно, это просто уловка, чтобы помешать работе компании.

Тогда поднялся сидевший рядом с Пирсом мужчина:

— Предложение мистера Пирса абсолютно обоснованное, — сказал он. — Я лично могу подтвердить его законное право выйти с подобным предложением.

В этот момент Норман вспомнил его имя — то был Макаллистер, адвокат Джонаса Корда. Все встало на свои места.

— Надеюсь, вы можете доказать, что являетесь держателем акций? — спокойно сказал Норман.

— Конечно, — улыбнулся Макаллистер.

— Тогда представьте доказательства. Я имею право требовать этого.

— Безусловно, имеете, — ответил Макаллистер и, подойдя к Норману, протянул ему сертификат на владение акциями.

Берни взглянул на него. Это был сертификат на право владения десятью акциями, оформленный на имя Дэна Пирса.

— Это все, что у вас есть? — невинным голосом поинтересовался Норман.

Макаллистер снова улыбнулся.

— Это все, что требуется для доказательства, — ответил он, пресекая попытку Нормана выяснить, каким количеством акций они владеют на самом деле. — Можем мы вносить свои предложения?

Норман кивнул, и Пирс предложил шесть кандидатур на девять директорских мест. Вполне достаточно, чтобы полностью контролировать деятельность компании. Кроме Пирса и Макаллистера, Норман из предложенных кандидатур не знал никого.

Перед началом голосования Макаллистер предъявил собранию документы на сорок один процент голосов — двадцать шесть на имя Джонаса Корда и пятнадцать на различные брокерские конторы. Все шесть кандидатур, предложенных Пирсом, прошли.

Норман взглянул на своих служащих и, не говоря ни слова, вывел из совета шестерых из них. Таким образом, в правлении из «стариков» остался только он, Дэвид и казначей. Собрание закончилось, и Норман объявил, что заседание совета директоров состоится после обеда, после чего молча вышел из зала. Его обычно красное лицо было белым. В дверях его остановил Пирс.

— Берни, мне хотелось бы поговорить с тобой до собрания директоров.

— Я не разговариваю с изменниками, — холодно сказал Норман. — Иди говори с Гитлером. — С этими словами он вышел из зала.

Дэн Пирс повернулся к Дэвиду.

— Попробуй образумить его. Корд уполномочил меня предложить три миллиона за его акции. Это вдвое больше того, что они стоят. Корд сказал, что если он откажется, то компания превратится в несостоятельного должника и ее акции будут пригодны только для обклеивания стен.

— Посмотрю, что можно сделать, — пообещал Дэвид, поспешив вслед за дядей.

* * *

Вот и теперь дядюшка снова кричал, расхаживая по комнате и грозя борьбой голосов. Он покажет этому сумасшедшему Корду, что Берни Норман отнюдь не дурак, а Корд не сможет руководить компанией, потому что для этого надо что-то иметь в голове.

— Подождите минутку. — Дэвид разозлился. Он уже достаточно наслушался всякой чепухи. Пора уже старику вникнуть в реальное положение вещей. — О какой борьбе голосов вы говорите? И вообще, как вы собираетесь бороться? Бумажками вместо денег? Да и кто, вы полагаете, встанет на вашу сторону? В течение четырех лет компания постоянно несет убытки, самый хороший фильм, который был выпущен за это время, — это «Предатель». Но это не наш фильм, это фильм Корда. А самая популярная на сегодняшний день картина — «Дьяволы в небе». И это тоже картина Корда. И вы думаете, что кто-то поддержит вас и пойдет против Корда?

— Подумать только, и это говорит моя плоть и кровь, — сказал Норман, посмотрев на племянника.

— Бросьте, дядя Берни, родство тут не при чем. Я просто реально смотрю на вещи.

— Реально? — закричал Норман. — Ну что ж, давай посмотрим реально! Кто купил «Веснушки» — картину, которая каких только премий не получила? Кто? Я.

— Да мы же потеряли на этом миллион!

— А разве я виноват? Разве я не предупреждал их? Так нет, им захотелось славы, вот они ее и получили.

— Хватит об этом, дядя Берни. Поезд ушел. Больше это никого не волнует.

— Меня волнует, — возразил Норман. — Это мою кровь пьют, я жертва, которую приносят дьяволу. Но я еще не труп.

Когда я скажу им о картине, которую снимаю с Риной Марлоу в главной роли, то получу необходимые мне голоса.

Дэвид некоторое время смотрел на дядю, потом подошел к телефону.

— Междугородний заказ, пожалуйста, клиника Колтона, Санта-Моника, Калифорния, палата триста девять. — Берни Норман смотрел в окно. — Элен? Это Дэвид. Ну как Рина?

— Плохо, — ответила Элен таким тихим голосом, что он с трудом расслышал ее.

— Что говорит доктор? — В трубке раздалось всхлипывание. — Держись, — сказал он. — Сейчас надо держаться.

— Он сказал, что она умирает, и это чудо, что она еще тянет. Он не знает, почему она до сих пор жива.

Раздался щелчок, и в трубке наступило молчание. Дэвид повернулся к дяде.

— Рина уже больше не снимется ни в одной картине, ни в вашей, ни в чьей-либо другой. Она умирает.

Дядя уставился на него, лицо его побелело. Он рухнул в кресло.

— Боже! А что же будет с компанией? Она была наш последний шанс, без нее нам конец. — Он вытер лицо носовым платком. — Теперь мы не нужны даже Корду.

— Что вы имеете в виду?

— Дурень! — взорвался Норман. — Неужели еще не понял? Может быть, для наглядности нарисовать тебе диаграмму?

— А что я должен был понять?

— Корду плевать на нашу компанию. Ему нужна Рина.

— Рина?

— Конечно. Рина Марлоу. Помнишь мою встречу с ним в отеле «Уолдорф»? Помнишь, я рассказывал тебе, о чем он говорил? Он не назвал мне имя актрисы, потому что я де — утащил у него из-под носа Рину.

Внезапно Дэвиду все стало ясно. Как он раньше не понял? И тот телефонный звонок Корда в день самоубийства Данбара... Он с уважением посмотрел на дядю.

— Что будем делать?

— Делать? Делать? Мы будем держать язык за зубами и пойдем на собрание. Сердце мое будет разбито, но если он предлагает за мои акции три миллиона, то не остановится и перед пятью.

* * *

На этот раз, когда Рина открыла глаза, сон не ушел. Он казался более реальным, чем когда-либо. Несколько минут она лежала неподвижно, разглядывая пластиковую накидку, закрывавшую ее голову и грудь. Потом медленно повернула голову.

Элен из кресла смотрела на нее. Рине захотелось сказать ей, чтобы она не волновалась, что такое уже много раз случалось с ней раньше во сне.

— Элен, — прошептала она. — Элен встала, Рина улыбнулась ей. — Это действительно я, Элен, — прошептала Рина, — и я в своем уме.

— Рина!

Она почувствовала, как рука Элен сжала под простыней ее руку.

— Не плачь, Элен. — Рина повернула голову и попыталась разглядеть календарь на стене, но он был слишком далеко.

— Какой сегодня день?

— Пятница.

— Тринадцатое? — Рина попыталась улыбнуться. Она увидела, как Элен тоже улыбнулась сквозь слезы. — Позвони Джонасу, — тихо сказала Рина. — Я хочу его видеть. — Она закрыла глаза и через некоторое время вновь открыла их.

— Ты сказала ему?

Элен покачала головой.

— В офисе ответили, что он в Нью-Йорке и что они не знают, как связаться с ним.

— Разыщи его, где бы он ни был. — Рина улыбнулась. — Ты больше не обманешь меня. Я слишком много раз играла эту сцену. Позвони ему. Я не хочу умирать, пока не увижу его. — На ее лице промелькнула легкая ироническая улыбка. — В любом случае, здесь никто не умирает на уикенд. Воскресные газеты уже сверстаны.