1

Дэвид Вулф вошел в свою комнату в отеле, не раздеваясь плюхнулся на кровать и уставился в темный потолок. Казалось, что эта ночь длиной по крайней мере в тысячу лет, хотя он точно знал, что всего лишь начало второго. Он устал и в то же время не устал, был в приподнятом настроении и в то же время подавлен, чувствовал себя победителем и в то же время ощущал горечь поражения.

Появилась возможность для осуществления его тайных надежд и планов. Но почему же тогда им овладевали такие противоречивые чувства? Раньше этого никогда не было, раньше он твердо знал, чего хочет. Значение имел только наикратчайший путь от идеи до результата.

* * *

Наверное, все дело в Корде, да, именно в нем. Иных причин для сомнений не было. Интересно, с другими он обращался в такой же манере? Дэвид все еще был под впечатлением, которое произвел на него Корд, когда вернулся с побережья.

С собрания директоров прошло пятнадцать дней, две недели, в течение которых компания находилась в панике и буквально разваливалась у Дэвида на глазах. В его ушах еще слышались перешептывания нью-йоркского отделения, он помнил их испуганные, полные тревоги взгляды, которые они бросали на него, когда он проходил по коридору. Но он ничего не мог поделать с этим, ему нечего было им сказать. Компания находилась в подвешенном состоянии и нуждалась в инъекции, которая бы вдохнула в нее новые жизненные силы.

И вот, наконец, Корд снова сидел в своем кабинете. На столе перед ним стояла наполовину пустая бутылка виски. Но это был не прежний Корд, а лишь его пустая оболочка. Он похудел, осунулся, на щеках появились морщины. И только взглянув в его глаза, можно было понять, что это не просто физическая перемена, это перемена сути.

Сначала Дэвид не мог понять, в чем дело, но вдруг почувствовал, как одинок этот человек. Он казался пришельцем с другой планеты. Все они — Дэвид, Пирс и Макаллистер были для него чужеземцами, с которыми он будет общаться до тех пор, пока не достигнет своей цели. Когда же цель будет достигнута, он снова вернется в свой мир, в котором живет в одиночестве.

Покидая кабинет Корда и спускаясь в лифте, они все трое молчали, и это молчание длилось до тех пор, пока внизу в вестибюле они не смешались с толпой людей, спешащих на ночное шоу. Молчание нарушил Макаллистер.

— Думаю, что нам надо найти спокойный уголок и поговорить.

— Внизу есть мужской бар, он еще открыт, — предложил Пирс. Бар действительно был открыт, официант принес выпивку.

Макаллистер поднял свой стакан.

— За удачу. — Они повторили его тост и, выпив, поставили стаканы на стол. Макаллистер оглядел своих собеседников. — Итак, с этой минуты все ложится на наши плечи, — сказал он в своей обычной официальной манере. — Надеюсь, что сумею внести свой вклад в дело, но я адвокат и почти ничего не знаю о том, как делаются фильмы. Пока я хочу предложить вам план реорганизации компании, который Джонас одобрил буквально перед заключением сделки.

До этого момента Дэвид даже не представлял, насколько дальновидными оказались планы Джонаса: изъятие из обращения старых акций, выпуск новых, выпуск привилегированных акций с целью погашения долгов и долговых обязательств, обеспеченных закладной на имущество компании, включая студию, кинотеатры; и плюс к этому — рабочий капитал в миллион долларов.

Следующий вопрос, который осветил Макаллистер, касался их заработной платы. Дэвиду и Дэну Пирсу предлагался семилетний контракт с начальным жалованием в шестьдесят пять тысяч долларов в год и ежегодным повышением на тринадцать тысяч на весь срок действия контракта. Кроме этого, возмещение всех расходов и премиальные в размере двух с половиной процентов от дохода, выдаваемые в акциях либо наличными.

— Ну вот и все об этом, — сказал Макаллистер. — Есть вопросы.

— Звучит заманчиво, — сказал Дэн Пирс. — Но какие гарантии, что Джонас не уволит нас, когда миллион кончится? У нас таких гарантий нет, а у него есть акции и облигации.

— Ты прав, — согласился Макаллистер, — у вас нет таких гарантий, но и у него нет гарантий, что его акции будут что-нибудь стоить, если вы разорите компанию. Как мне представляется, все будет зависеть от вас самих.

— Но если расчеты Дэвида верны, — продолжил Дэн, — то уже в середине съемок фильма у нас не будет денег на заработную плату. Не знаю, какой бес вселился в Джонаса. Нельзя делать миллионные фильмы, не имея денег.

— А кто сказал, что нам надо делать миллионные фильмы? — тихо спросил Дэвид.

Внезапно ему все стало ясно. Он понял, что сделал Джонас. Вначале Дэвид расстроился, что его не назначили руководить студией. Но Корд рассек весь бизнес, как нож масло. На самом деле, студия была просто фабрикой, выпускающей продукцию компании. В руках Вулфа были хозяйственные вопросы, торговля, кинотеатры, а именно отсюда и приходили деньги. Деньги всегда определяли политику студии, а он как раз будет управлять финансами.

— За миллион мы можем сделать десять фильмов и получим от первого доход, когда в производстве будет только пятый.

— Только не я, — быстро сказал Дэн. — Я не опущусь до того, чтобы гнать халтуру. Пусть этим занимается «Репаблик» или «Монограм».

— «Колумбия», «Уорнерз» и «РКО» не так щепетильны, как ты, — в голосе Дэвида вдруг появились твердые нотки.

— Это их дело, — огрызнулся Дэн. — Я обязан заботиться о своей репутации.

— Не мели чепуху, — взорвался Дэвид. — В этом бизнесе имеет значение только успех. И если в кассе появились деньги, то никого не волнует, как ты этого добился. Все киношники знают, что ты подбил Корда купить компанию, чтобы стать режиссером. И если ты уйдешь, тебе с репутацией вообще придется распроститься.

— А кто говорит об уходе?

Дэвид расслабился в кресле, его охватило доселе неведомое ему чувство власти. Теперь он понял, почему дядя Берни так упорно не хотел уходить со своего поста. Он пожал плечами.

— Ты слышал, что сказал Корд? Если не сможешь ты, то сможет кто-нибудь другой.

Некоторое время Пирс смотрел на Дэвида, потом перевел взгляд на Макаллистера. Лицо адвоката было бесстрастным.

— Спасибо за напоминание, — проворчал Дэн, — но мне ведь надо время, а что вы пока будете делать?

— Думаю, что компания продержится до того времени, когда ты развернешь свою производственную программу, — ответил Дэвид.

— Каким образом? — с интересом спросил Макаллистер.

— Завтра я сокращу персонал на сорок процентов.

— Довольно круто, — сказал Макаллистер. — Но сможете ли вы тогда работать?

Дэвид посмотрел адвокату прямо в лицо и понял, что это еще одна проверка.

— Сможем, — тихо ответил он.

— Таким путем не приобретешь друзей, — вставил Пирс.

— Это меня меньше всего волнует, — твердо сказал Дэвид. — Мне нет необходимости завоевывать популярность. И это только начало. Пусть я причиню неприятности многим людям, но компания выживет.

Некоторое время адвокат внимательно смотрел на него, затем в его глазах промелькнула улыбка. Макаллистер повернулся к Дэну.

— Ну, что ты думаешь?

Дэн улыбался.

— Похоже, что все в порядке, иначе зачем бы Джонас оставлял его?

Макаллистер полез в портфель.

— Вот ваш контракт, — сказал он Дэвиду. — Джонас хотел, чтобы вы подписали его сегодня.

Дэвид посмотрел на адвоката.

— А Дэн?

Макаллистер улыбнулся.

— Дэн подписал свой в день собрания директоров.

На какое-то мгновение Дэвида охватила злость. Это все было игрой, они пропустили его через пресс, чтобы посмотреть, что произойдет. Он перевел дыхание. А какая, собственно, разница? Он взял протянутую адвокатом ручку.

Это было только начало. Они все еще были посторонними, и пройдет много времени, прежде чем они узнают компанию так, как знал ее он. Но тогда уже нынешние подробности не будут иметь значения.

Дэвид подписал контракт и с этого момента вступил в должность.

* * *

Дверь между его комнатой и дядиной отворилась, и темноту прорезал свет.

— Ты здесь, Дэвид?

Он сел на кровати, опустил ноги на пол и включил лампу рядом с кроватью.

— Да, дядя Берни.

Норман вошел.

— Ну, ты видел его? — спросил он.

Дэвид кивнул, достал сигарету, закурил.

— Видел. Он выглядит ужасно, смерть Рины потрясла его.

Старик засмеялся.

— После того, что он сделал со мной, жалости к нему я не испытываю. — Он вынул сигарету и сунул ее в рот незажженную. — Он предложил тебе работу, нет?

Дэвид кивнул.

— Что за работа?

— Вице-президент.

Дядя удивленно поднял брови.

— Действительно? — с интересом спросил он. — А кто президент?

— Дэн Пирс. Он будет делать фильмы, а я заниматься хозяйством, торговлей, кинотеатрами.

— Мой мальчик, я горжусь тобой, — широко улыбнувшись, старик положил руку Дэвиду на плечо. — Я всегда говорил, что твой день настанет.

Дэвид удивленно посмотрел на дядю. Такой реакции он не ожидал. Скорее можно было ожидать обвинения в предательстве.

— Вы?

— Конечно, я, — с пафосом воскликнул Норман. — А что еще я мог ожидать от сына моей сестры?

— Но я думал...

— Думал? — спросил старик, все еще улыбаясь. — Какая разница, что ты думал? Теперь все в прошлом, и нам надо держаться вместе. Я научу тебя, как делать деньги, которые тебе и не снились.

— Делать деньги?

— Конечно, — ответил Берни, понижая голос до доверительного шепота. — Если ты будешь всем заправлять, то никто не поймет, в чем дело. Завтра я сообщу всем поставщикам, что наша прежняя сделка остается в силе. Но теперь ты будешь получать двадцать пять процентов от навара.

— Двадцать пять процентов?

— А что? — раздраженно спросил Берни. — Тебе мало двадцать пять процентов?

Дэвид промолчал.

— Ладно, твой дядя Берни не скряга. Хорошо, пятьдесят процентов.

Дэвид потушил сигарету в пепельнице, поднялся и медленно подошел к окну.

— В чем дело? — раздался позади голос дяди. — Тебя и пятьдесят процентов не устраивает? За тобой должок, если бы не я, ты никогда не получил бы эту должность.

Дэвид ощутил во рту горечь. Он повернулся и посмотрел на старика.

— Я вам должен? — сердито спросил он. — Уж не за то ли, что вы выжимали из меня все соки, платя жалкие тридцать пять долларов в неделю. Каждый раз, когда я заводил разговор о прибавке, вы кричали, что компания терпит большие убытки, а на самом деле ежегодно миллион долларов утекал в ваш собственный карман.

— Это совсем другое дело, — сказал Норман, — ты ничего не понимаешь.

Дэвид рассмеялся.

— Я все понимаю, дядюшка Берни, и у меня есть основания так говорить. И теперь вы хотите, чтобы я оставил все как есть?

— Конечно. Неужели ты перейдешь на сторону этого фашиста и выступишь против собственной плоти и крови? — воскликнул старик, наливаясь злобой.

Дэвид посмотрел на него.

— Я не перехожу ни на чью сторону, — тихо сказал он. — А вам следует уяснить, что это больше не ваша компания.

— Но ведь ты руководишь компанией.

— Верно, — кивнул Дэвид, — я руковожу компанией, я, но не вы.

— Значит, теперь все будет доставаться только тебе? — в голосе Нормана появились обвинительные нотки. Дэвид молча повернулся к нему спиной. Некоторое время в комнате стояла тишина, потом снова раздался голос Берни: — Тогда ты даже хуже него, — раздраженно бросил дядя. — Он хоть, по крайней мере, не обкрадывает собственную плоть и кровь.

— Оставьте меня, дядя Берни, — сказал Дэвид, не оборачиваясь. — Я устал и хочу спать.

Он услышал, как старик прошел в свою комнату и в сердцах хлопнул дверью. Дэвид прислонился лбом к стеклу. Так вот почему старик не захотел вернуться в Калифорнию сразу после собрания директоров. Непонятно почему, но ему вдруг захотелось плакать.

С улицы донесся звон колокольчика. Дэвид выглянул в окно. Звук колокольчика усилился, когда карета скорой помощи свернула с Пятьдесят девятой улицы на Пятую авеню. Он отвернулся и отошел вглубь комнаты. В ушах все еще стоял звук колокольчика. Этот звук сопровождал его всю жизнь.

Когда он сидел рядом с отцом на жестких деревянных козлах фургона, то казалось, что он слышит только один звук — звон колокольчика.

 

2

Когда тощая лошадь плелась вдоль ручных тележек, расположенных по обе стороны Ривингтон-стрит, Дэвид слышал ленивый перезвон колокольчиков, подвешенных к фургону позади него. Изнуряющее летнее солнце пекло голову. Он слегка придерживал пальцами вожжи, так как не было нужды управлять лошадью. Она сама выбирала путь по запруженной людьми улице.

— Покупаю, продаю старую одежду, — нараспев кричал отец, и его голос долетал до окон, которые пустыми, невидящими глазами смотрели на этот голодный мир.

— Покупаю, продаю старую одежду!

Со своего места Дэвид видел отца, который, сойдя на тротуар с развевающейся бородой, внимательно следил за окнами, ожидая знаков зайти. Этот пожилой человек обладал чувством собственного достоинства. На нем была широкополая черная шляпа, длинный черный сюртук, полы которого распахивались на ветру, и рубашка с накрахмаленным, но слегка помятым воротничком. Большой узел галстука располагался прямо под кадыком. На его бледном лице не было ни капельки пота, тогда как Дэвид буквально истекал им от жары. Казалось, что черное одеяние отца защищает его от солнечных лучей.

— Эй, мистер старьевщик!

Отец отошел к сточной канаве, чтобы лучше рассмотреть кричавшего, но Дэвид первый заметил старую женщину, подающую знаки из окна пятого этажа.

— Это миссис Саперштейн, папа.

— Думаешь, я не вижу? — проворчал отец. — Да, миссис Саперштейн!

— Это вы, мистер Вулф? — крикнула женщина.

— Да, — прокричал он в ответ. — Что у вас есть?

— Поднимайтесь, я вам покажу.

— Мне не нужны зимние вещи, кто их купит?

— А кто говорит о зимней одежде? Поднимайтесь и посмотрите.

— Привяжи лошадь вон там, — сказал отец, указывая на свободное место между двумя тележками, — и пошли, принесем вещи.

Дэвид кивнул. Отец перешел улицу и скрылся в доме. Дэвид взял лошадь под уздцы, подвел ее к пожарному крану и привязал, затем взял мешок, закинул его за спину и поспешил за отцом.

Он прошел через темный холл, поднялся по неосвещенной лестнице и, остановившись перед дверью, постучал. Дверь сразу открылась. В дверях стояла миссис Саперштейн, ее длинные седые волосы были накручены на бигуди.

— Входи, входи.

Дэвид вошел в кухню и увидел отца, сидящего за столом, перед ним стояла тарелка с печеньем.

— Хочешь чаю, Дэвид? — спросила старушка, подходя к плите.

— Нет, спасибо, миссис Саперштейн, — вежливо ответил он.

Она взяла с полки над плитой небольшой красный чайник, тщательно отмерила две чайных ложки заварки и бросила их в кипящую воду. Чайные листочки моментально развернулись и забегали по поверхности кипящей воды. Когда она наконец налила чай через ситечко в стакан и поставила его перед отцом он был почти цвета черного кофе.

Отец взял из сахарницы кусочек сахара, зажал его между зубов и отхлебнул чай. После первого же глотка он удовлетворенно воскликнул:

— Ах!

— Хорош, не правда ли? — улыбнулась миссис Саперштейн. — Это настоящий чай, как у нас на родине, а не те помои, которые они пытаются всучить нам здесь.

Отец кивнул и снова поднял стакан. Когда он опустил его, он был пуст — и с процедурой гостеприимства было покончено. Пора было переходить к делу.

— Ну, миссис Саперштейн?

Но миссис Саперштейн еще не была готова к разговору о делах. Он посмотрела на Дэвида.

— Какой хороший мальчик Дэвид, — начала она. — Он напоминает мне моего Говарда в этом возрасте.

Она взяла с тарелки печенье и протянула Дэвиду.

— Возьми, — предложила она, — это я сама испекла.

Дэвид взял печенье и засунул в рот, оно было черствым.

— Возьми еще, — предложила мисс Саперштейн, — ты такой худенький, тебе надо больше есть.

Дэвид покачал головой.

— Миссис Саперштейн, — сказал отец, — я занятой человек и уже поздно. У вас есть что-нибудь для меня?

Старушка кивнула.

— Пойдемте со мной.

Вулф проследовал за ней по узкому коридору. В одной из комнат на кровати лежали мужские пиджаки, платья, рубашки, пальто и несколько пар обуви в бумажных мешках.

Он подошел к кровати и оглядел вещи.

— Но это же зимняя одежда, — раздраженно сказал он. — И ради этого я карабкался на пятый этаж?

— Но ведь они совсем новые, мистер Вульф. Мой сын Говард и его жена носили их всего один сезон. Они хотели отдать это Армии спасения, но я заставила привезти вещи ко мне.

Отец молча сортировал одежду.

— Мой сын Говард живет в Бронксе, — гордо сказала старушка, — в новом доме на Грэнд Конкорс. Он у меня врач.

— Два доллара за всю кучу, — объявил отец.

— Мистер Вулф! — воскликнула миссис Саперштейн. — Но это стоит, по меньшей мере, двадцать долларов.

Отец пожал плечами.

— Я покупаю эти вещи только для того, чтобы передать их в фонд помощи иммигрантам. Это все же лучше, чем в Армию спасения.

Дэвид прислушался. Фраза отца о Фонде помощи иммигрантам не обманула его. Он знал, что вещи никогда не попадут туда. После того, как мама их тщательно вычистит и выстирает, они будут сданы в магазин подержанной одежды на Восточном Бродвее.

— Десять долларов, — сказала миссис Саперштейн. Ее амбиции поуменьшились, и она скинула цену. — Меньше я взять не могу, иначе даже не окупится бензин, истраченный на то, чтобы привезти их сюда из Бронкса.

— Пять долларов и ни цента больше.

— Шесть, — сказала старушка, сверля отца взглядом, — по крайней мере хоть бензин оправдать.

— Метро пока еще работает, — ответил отец. — Почему я должен платить, если вашему сыну хочется разъезжать на автомобиле?

— Пять с половиной.

Отец посмотрел на миссис Саперштейн, пожал плечами и полез под свой длинный черный сюртук. Он вытащил кошелек, который был привязан к брючному ремню длинным шнурком, и открыл его.

— Пять с половиной, — сказал он, — но видит Бог, я теряю на этом собственные деньги.

Он кивнул Дэвиду и стал отсчитывать деньги в протянутую руку миссис Саперштейн. Дэвид сложил всю одежду в пальто и завязал рукава. Закинув узел на плечо, он стал спускаться по лестнице. Подойдя к фургону, закинул вещи и отвязал лошадь.

— Привет, Дэви.

Дэвид обернулся на голос. Перед ним стоял высокий парень и улыбался.

— Я целый день разыскиваю тебя.

— Мы были в Бруклине, — ответил Дэвид. — Отец подойдет через минуту.

— Тогда давай побыстрее о деле. Можешь заработать десять долларов, если сегодня ночью пригонишь фургон в одно место. Надо перевезти кой-какой груз.

— Но сегодня пятница.

— Именно поэтому. На улицах будет пусто, и никто не поинтересуется, чем мы занимаемся. А полицейские нас не тронут, когда увидят, что это зарегистрированный фургон старьевщика.

— Я постараюсь, — сказал Дэвид. — Во сколько?

В девять за гаражом Шоки. Идет твой старик, пока.

— С кем это ты разговаривал? — спросил отец.

— Так, один приятель.

— Изидор Шварц?

— Да, это Остроносый.

— Держись подальше от него, Дэвид, — строго сказал отец. — Он нам не нужен. Негодный бездельник, один из тех, кто крутится у гаража Шоки. Они воруют все, что попадается под руку.

Дэвид кивнул.

— Отведи лошадь в конюшню, я иду в синагогу. Передай маме, чтобы ужин был готов к семи.

* * *

Эстер Вулф надела платок и подошла к свечам. Она поднесла к ним спичку, и свечи загорелись желтым огоньком. Эстер аккуратно загасила спичку и положила ее в блюдце на столике. Когда свечи разгорелись, она начала молиться.

Прежде всего она помолилась за своего сына, своего любимого Додика, который появился в ее жизни тогда, когда они с мужем уже потеряли надежду иметь детей. Затем она помолилась Иегове, чтобы он послал ее мужу успехов в делах, ведь ее Хаим служил в синагоге во славу Господа.

Когда они впервые встретились на родине, он был студентом-талмудистом. Она помнила его молодым худощавым человеком с бледным лицом и первыми мягкими завитками темной бороды. Помнила его темные блестящие глаза, когда он сидел за столом в их доме, макая кусочки печенья в вино.

Когда они поженились, Хаим вошел в дело ее отца. Потом начались погромы и преследования евреев. Они выходили на улицу только под покровом ночи, торопливо, словно мелкая лесная живность, хоронящаяся от хищников. Или сидели в подвалах, за запертыми окнами й дверьми, как цыплята, пытающиеся спрятаться при приближении мясника.

Так продолжалось до той самой ночи, когда она уже больше не смогла терпеть такое положение. Эстер с громким криком вскочила на ноги с тюфяка, на котором они с мужем спали. В памяти ее сохранилось письмо, полученное от брата Бернарда, живущего в Америке.

— Неужели мы так и будем жить в норах, ожидая, пока придут казаки? — крикнула она. — Неужели мой муж хочет, чтобы я родила ребенка и пустила его в этот страшный мир? Даже Иегова не стал бы зачинать детей в подвале.

— Тише, — хрипло прошептал Хаим. — Не поминай имя Господа всуе. Молись, чтобы он не оставил нас.

Она тихо рассмеялась.

— Он уже оставил нас, он тоже бежит от казаков.

— Замолчи, женщина, — грубо оборвал ее Хаим.

Эстер посмотрела на другие тюфяки, лежащие на полу темного подвала. Она с трудом различила бледные, испуганные лица родителей. В этот момент послышался топот лошадиных копыт, по запертой двери начали стрелять.

Ее отец вскочил.

— Скорее, дети, — прошептал он, — здесь есть задняя дверь, вы проберетесь огородами, и они не заметят вас.

Хаим взял Эстер за руку и потянул к задней двери. Вдруг он остановился, поняв, что родители не идут за ними.

— Что же вы, — прошептал он, — быстрее, у нас нет времени.

Отец молча стоял в темноте, обняв жену за плечи.

— Мы не пойдем, — сказал он. — Будет лучше, если они найдут здесь кого-нибудь, а то станут искать в огородах.

Шум над их головами усилился, пули начали пробивать дверь. Хаим подошел к тестю.

— Тогда мы тоже останемся и встретим их, — спокойно сказал он, поднимая с пола тяжелую палку. — Они увидят, что евреи так легко не умирают.

— Идите, — тихо сказал отец. — Мы отдали тебе свою дочь, и, в первую очередь, ты должен позаботиться о ее безопасности, а не о нашей. Твоя храбрость просто глупа. Разве евреи за все эти тысячелетия смогли бы выжить, если бы не спасались бегством?

— Но... — запротестовал Хаим.

— Идите, — прошептал старик, — идите быстрее. Мы уже старые, мы прожили свою жизнь, а вы молоды и ваши дети должны получить свой шанс.

* * *

Через несколько месяцев они оказались в Америке. Но только почти через двадцать лет Господь наградил их ребенком...

И наконец, она помолилась за брата Бернарда, который имел свое дело в далеком месте, которое называлось Калифорния и где круглый год было лето. Она помолилась, чтобы у него все было в порядке и чтобы он не пострадал от индейцев. Ведь она видела это в фильмах, когда ходила в кинотеатр по пропуску, который Бернард прислал ей.

Закончив молитву, она вернулась в кухню. На плите кипел суп, и густой, осязаемый запах цыпленка висел в воздухе. Эстер взяла ложку, открыла крышку кастрюли и стала аккуратно собирать жир с поверхности бульона, сливая его в банку. Позже, когда жир застынет, его можно будет мазать на хлеб или добавлять в пищу. Она услышала, как хлопнула входная дверь, и узнала знакомые шаги.

— Это ты, Додик?

— Да, мама.

Эстер отложила ложку и повернулась навстречу сыну. Ее сердце всегда наполнялось гордостью, когда она смотрела на него — высокого и стройного.

— Папа пошел в синагогу, — сказал Дэвид. — Он придет домой в семь.

Мать улыбнулась.

— Хорошо. Иди мой руки, ужин готов.

 

3

Когда Дэвид направил лошадь на узенькую дорожку, ведущую к гаражу Шоки, навстречу ему выскочил Остроносый.

— Это ты, Дэвид?

— А кто, ты думаешь, это может быть? — саркастически бросил Дэвид.

— Мы уж и не знали, приедешь ты или нет. Сейчас почти десять.

— Я не мог выбраться, пока мой старик не уснул, — сказал Дэвид, направляя фургон за гараж.

Через минуту вышел Шоки, сверкая лысиной. Он был среднего роста, с широкой грудью и длинными руками, свисавшими почти до колен.

— Ты что-то долго добирался, — недовольно пробурчал он.

— Но ведь я здесь, не так ли?

Шоки промолчал и повернулся к Остроносому.

— Начинайте грузить бочонки, а он вам поможет.

Дэвид спрыгнул с козел и прошел за Шоки в гараж. При свете единственной лампочки, горевшей высоко под потолком, он увидел длинный ряд тускло сверкавших металлических бочонков. Дэвид присвистнул.

— Здесь их, пожалуй, штук сорок будет.

— А он умеет считать, — сказал Шоки.

— Это четыреста фунтов. Боюсь, старушка Бесси не потянет.

Шоки посмотрел на него.

— Но ведь прошлый раз потянула.

— Нет, — возразил Дэвид, — в прошлый раз было только тридцать бочонков, и то Бесси еле тащила, я думал, она вот-вот рухнет. А если она и впрямь свалится? Хорош я останусь с мертвой лошадью и двумястами галлонов алкоголя в фургоне. Что я скажу своему старику?

— Всего один раз, — сказал Шоки, — я обещал Дженуарио.

— А почему бы тебе не воспользоваться одним из своих автомобилей?

— Не могу, — ответил Шоки, — агенты ФБР следят за автомобилями, а на фургон старьевщика они не обратят внимания.

— Я могу взять самое большее двадцать пять бочонков.

Шоки посмотрел на него.

— Ты загоняешь меня в угол. Хорошо, в этот раз я заплачу тебе двадцать долларов.

Дэвид молчал. Двадцать долларов — это больше, чем его отец зарабатывал за неделю. А ведь ему приходилось ездить с фургоном шесть раз в неделю, в дождь и солнце, в летнюю жару и в зимний холод — каждый день, за исключением суббот, которые отец проводил в синагоге.

— Двадцать пять, — сказал Шоки.

— Хорошо, попробую.

— Тогда начинайте грузить, — Шоки взялся за бочонок.

Дэвид сидел на козлах, а старая Бесси медленно тянула фургон. Он направил лошадь к обочине, пропуская полицейский автомобиль.

— Что ты тут делаешь ночью, Дэви? — спросил один из полицейских, высовываясь из окна.

Дэвид бросил осторожный взгляд вглубь фургона. Бочонки лежали под брезентом, а сверху было накидано тряпье.

— Я слышал, что на заводе неплохо платят за ветошь, — ответил он. — Думаю, удастся подзаработать.

— А где твой отец?

— Сегодня же пятница.

— А-а, — сказал полицейский и внимательно посмотрел на Дэвида, — он знает, что ты уехал?

Дэвид молча покачал головой.

Полицейский рассмеялся.

— Все вы, ребята, одинаковы.

— Мне надо успеть вернуться, пока он не хватился, — сказал Дэвид, натянул вожжи, и лошадь тронулась. Полицейский снова окликнул его, Дэвид остановил фургон и оглянулся.

— Передай отцу, чтобы подыскал одежду для девятилетнего мальчика. Мой Майкл уже вырос из старой.

— Передам, мистер Дойл.

Когда Дэвид подогнал фургон к платформе, Остроносый и Шоки уже поджидали его. Дженуарио стоял на платформе и наблюдал за разгрузкой.

Внезапно из темноты появилось несколько детективов с револьверами.

— Стоять!

Дэвид похолодел от ужаса, застыв с бочонком в руках. Первой мыслью было бросить бочонок и бежать, но он не мог оставить Бесси и фургон. Как он объяснит их отсутствие отцу?

— Опусти бочонок, парень, — сказал один из детективов.

Дэвид медленно поставил бочонок на землю и повернулся лицом к полицейским.

— К стене!

— Ну что, Джо, не удалось? — спросил детектив подошедшего Дженуарио.

Дэвид смотрел на улыбающегося Дженуарио. Похоже, что его совсем не огорчило происшедшее.

— Пройдемте в помещение, лейтенант, — спокойно сказал он. — Уверен, что мы уладим это недоразумение.

Лейтенант проследовал за Дженуарио в здание, и Дэвиду показалось, что они совсем ушли, но через десять минут они вернулись. Оба улыбались.

— Все в порядке, ребята, — сказал лейтенант. — Видно, мы ошиблись. Мистер Дженуарио мне все объяснил. Пошли.

Детективы исчезли так же быстро, как и появились. Дэвид только разинул рот от удивления.

* * *

Когда они возвращались в конюшню, Остроносый сидел рядом с Дэвидом на козлах.

— Я же говорил тебе, что все схвачено, — сказал Остроносый.

Дэвид покачал головой. Схвачено или нет, но с него хватит, такие переделки не стоят даже двадцати пяти долларов.

— Я завязываю, — сказал он Остроносому. — Все, больше ни разу.

— Испугался? — рассмеялся Остроносый.

— Да, черт возьми, испугался. На жизнь можно зарабатывать и более простыми способами.

— Если знаешь какими, расскажи мне. У Шоки полная квартира китаяночек. Он сказал, что мы можем сегодня развлечься с ними.

Дэвид промолчал.

— Там будет Син Лу, — сказал Остроносый. — Ну ты знаешь, та самая малышка танцовщица, которая бреет лобок.

Дэвид замялся, чувствуя нарастающее возбуждение.

* * *

Большие часы, выставленные в витрине гастрономического магазина Голдфарба, показывали час ночи, когда Дэвид свернул за угол и пошел по своей улице. Около дверей своего дома он заметил полицейский автомобиль и толпу людей.

Дэвида охватил страх. Наверное, что-то случилось, и полиция приехала арестовывать его. Первая мысль была — броситься назад, но какая-то сила толкнула его к дому.

— Что произошло? — спросил он у мужчины, стоявшего с краю.

— Не знаю, — ответил тот. — Слышал только, как полицейский говорил, что там кто-то умер.

Распихивая толпу, Дэвид пробрался в дом. Он взбежал по лестнице на второй этаж и услышал крик.

Мать стояла в дверях, а двое полицейских держали ее за руки.

— Хаим, Хаим!

У Дэвида бешено заколотилось сердце.

— Мама, — позвал он, — что случилось?

Мать смотрела на него невидящими глазами.

— Я послала за доктором, а приехала полиция, — сказала она и посмотрела в сторону туалета.

— Хаим, Хаим! — снова закричала она.

Дэвид проследил за ее взглядом. Дверь кабинки была распахнута, отец сидел на унитазе, прислонившись к стене. Глаза и рот открыты, на седую бороду тоненькой струйкой стекала слюна.

— Хаим! — закричала мама, — ты ведь шутил со мной, ты не собирался умирать.

 

4

— Разве это моя вина, что его отец умер до того, как он закончил школу? — сердито спросил дядя Берни. — Пусть работает вечерами.

Дэвид сидел на краешке стула и молча смотрел на мать.

— Я не прошу милостыню, Берни, — сказала она. — Дэвиду нужна работа — вот все, о чем я прошу.

Норман повернулся и с подозрением посмотрел на племянника.

— Может, ты хотел бы работать вице-президентом в моей компании, а?

Дэвид с возмущением вскочил со стула.

— Я ухожу, мама, оказывается все, что говорили о нем, правда.

— Говорили обо мне? — вскричал дядя. — Что говорили обо мне? Дэвид посмотрел на него.

— Мне говорили о вас в синагоге, что вы не приехали на похороны, потому что боялись раскошелиться.

— А как я мог приехать из Калифорнии за один день? У меня что, есть крылья?

Дэвид направился к двери.

— Подожди минутку, Дэвид, — тихо сказала мать и повернулась к брату. — Когда тебе перед войной понадобилось для твоего дела пятьсот долларов, от кого ты их получил? — Она выдержала паузу и сама ответила на свой вопрос: — От твоего бедного шурина, старьевщика Хаима. Он дал тебе деньги, а ты ему клочок бумаги. Этот клочок до сих пор у меня, но когда же мы получим деньги?

— Бумага? Что за бумага?

— Она у меня. Хаим положил ее в ящик в тот вечер, когда дал тебе деньги.

— Дай я посмотрю, — сказал Берни. Он начал припоминать. Это был сертификат, гарантирующий его шурину пять процентов акций компании Нормана. Он совсем забыл об этом, но толковый адвокат докажет, что эта бумага стоит больших денег.

Сестра вышла в другую комнату и вернулась с документом. Он поблек и пожелтел, но дата была видна четко: 7 сентября 1912 г. Это было четырнадцать лет назад, как быстро пролетело время.

Он посмотрел на сестру.

— Не в моих правилах принимать на работу родственников, это может помешать бизнесу.

— А кто будет знать, что он твой племянник? — спросила Эстер. — И кто будет стараться работать для тебя, как не твоя родная плоть и кровь?

Норман поднялся.

— Хорошо, я возьму его. Это против моих правил, но может быть, ты и права. Кровь крепче воды. На Сорок третьей улице, рядом с рекой, у нас есть склад. Там он и будет работать.

— Спасибо, дядя Берни, — поблагодарил Дэвид.

— И не вздумай болтать, что ты мой племянник. Услышу хоть одно слово — уволю.

— Я никому не скажу, дядя Берни.

Норман с сертификатом в руках направился к двери. На пороге он обернулся, сложил его и сунул в карман.

— Я возьму эту бумагу с собой, — сказал он сестре. — Когда вернусь в офис, пошлю тебе чек на пятьсот долларов плюс по три процента за каждый год.

На лице сестры промелькнуло беспокойство.

— Ты уверен, Берни, что сможешь заплатить? — быстро сказала она. — Можешь не торопиться. Если Дэвид будет работать, мы обойдемся.

— Какая разница, смогу или нет? — великодушно произнес Норман. — Пусть кто-то попробует сказать, что Берни Норман не держит свое слово.

* * *

Это было грязное серое здание старой фабрики рядом с Гудзоном, переделанное под склады. На заднем дворе располагались два грузовых лифта, а рядом с главным входом три маленьких пассажирских, которых едва хватало для перевозки служащих, спешащих к восьми утра на работу и в шесть вечера с работы.

Здание было поделено между пятью арендаторами. Цокольный этаж занимала компания по продаже автомобильных деталей, второй — торговая парфюмерная фирма, третий — небольшая студия звукозаписи, четвертый — «Генри Франс Компани», крупнейший в мире производитель дешевых презервативов и противозачаточных средств. Пятый и шестой этажи принадлежали «Норман Пикчерз».

Дэвид пришел рано. Он поднялся на лифте на шестой этаж и медленно прошел по широкому коридору между деревянными и металлическими стеллажами. В конце коридора рядом с окнами стояло несколько столов.

— Привет! — крикнул Дэвид. — Есть здесь кто-нибудь?

Звонкое эхо прокатилось по пустому помещению. На одном из столов стояли часы, показывавшие половину восьмого.

Хлопнула дверь лифта, и через коридор к Дэвиду подошел седой мужчина.

— Мне показалось, что здесь кто-то кричал? — спросил он.

— Мне нужен начальник, я по поводу работы.

— А-а, ты тот самый?

— Что вы имеете в виду? — смутился Дэвид.

— Новичок, — ответил лифтер, — племянник старого Нормана.

От удивления Дэвид не произнес ни слова.

— Еще никого нет, — сказал лифтер, — все приходят к восьми.

Двери лифта закрылись, и кабина поехала вниз. Дэвид задумался. Дядя Берни велел никому не говорить об их родстве. Так откуда это известно лифтеру? И знает ли об этом дядя Берни?

Он остановился перед большой яркой афишей, на которой красными буквами было написано: «Вильма Бьянки и Род Ла Рок», и изображена женщина, лежащая на софе в приподнятом выше колен платье. Рядом с ней стоял симпатичный темноволосый мужчина и смотрел на нее влюбленным взглядом. Последний штрих к афише был сделан, наверное, кем-то из служащих склада. К брюкам мужчины был приколот молочно-белый презерватив, а рядом от руки было написано: «Подарок от Генри Франса».

Дэвид усмехнулся и принялся шагать по коридору, рассматривая стеллажи. Там были афиши и щиты с рекламой кинофильмов. Дэвид отметил, что все они, как близнецы, похожи друг на друга. Отличие было лишь в именах актеров и названиях кинофильмов.

Снова послышался шум лифта и шаги по коридору. Дэвид обернулся в ожидании. Высокий, худощавый мужчина со светло-рыжими волосами и озабоченным взглядом подошел к упаковочным столам и молча посмотрел на Дэвида.

— Я Дэвид Вулф, мне нужен начальник, я по поводу работы.

— Я начальник, — сказал мужчина, усаживаясь за один из столов. — Меня зовут Вагнер, Джек Вагнер.

Дэвид протянул руку.

— Рад познакомиться с вами, мистер Вагнер.

Мужчина посмотрел на протянутую руку. Его рукопожатие было вялым и безразличным.

— Ты племянник Нормана, — в его голосе сквозило подозрение.

Внезапно Дэвид понял, что мужчина волнуется, может быть, даже больше, чем он сам. Интересно, почему? Неужели его так обеспокоило это злополучное родство?

— Никто об этом не должен знать, кроме меня, — сказал Вагнер. — Садись сюда, — он указал на стул рядом со столом, взял лист бумаги и протянул его Дэвиду. — Заполни это заявление. В графе, где спрашивается, работают ли родственники в компании, поставь прочерк.

— Да, сэр.

Вагнер поднялся и ушел, а Дэвид принялся заполнять анкету. Снова захлопали двери лифта, и вошло несколько человек. Проходя к упаковочным столам, они украдкой взглядывали на Дэвида и принимались подготавливать рабочие места. Дэвид продолжал трудиться над анкетой. В восемь часов прозвучал звонок, и здание наполнилось шумом. Начался рабочий день.

Когда Вагнер вернулся, Дэвид протянул ему заявление, которое тот внимательно просмотрел.

— Хорошо, — сказал он, положил заявление в ящик и снова ушел.

Вернувшись, он начал что-то обсуждать с мужчиной, работавшим за первым упаковочным столом. Дэвиду показалось, что они говорят о нем, он занервничал и закурил. Вагнер обернулся и нахмурился.

— Здесь нельзя курить, — крикнул он Дэвиду, — ты что, читать не умеешь?

— Извините, — ответил Дэвид, оглядываясь ь поисках урны. Урны нигде не было. Внезапно он почувствовал, что все прекратили работу и наблюдают за ним. Лоб его покрылся капельками пота.

— Можешь курить в туалете, — крикнул Вагнер, указывая в сторону задней части склада. Дэвид прошел по коридору в туалет. Ему вдруг захотелось справить нужду, и он подошел к унитазу.

Дверь туалета отворилась, и позади Дэвида раздался голос.

— Ты кто такой?

Дэвид обернулся и увидел старика, который улыбался во весь рот, полный золотых зубов.

— Ты сын Хаима Вулфа, — сказал он на идише.

Дэвид кивнул.

— А я Исаак Марголис, я знал твоего отца.

— Вы работаете здесь? — спросил Дэвид.

— Конечно. А ты думал, что я забрался в такую даль только для того, чтобы пописать? — старик перешел на доверительный шепот. — Это очень хорошо, что дядя устроил тебя сюда. Но могут быть неприятности.

— Неприятности?

Старик кивнул и продолжил также шепотом:

— Теперь они заволнуются, так как слишком долго валяли дурака. Тебе надо будет только следить за бирками.

— За бирками?

— Да. Я делаю три упаковки в день, а у них на это уходит неделя. Мне-то нечего волноваться, а вот остальным придется побеспокоиться насчет своей работы.

Наконец Дэвид все понял. Мужчины боятся его, боятся из-за работы.

— Пусть не волнуются, — сказал он, — я не собираюсь отнимать у них работу.

— Не собираешься? — с подозрением спросил Марголис.

— Нет. Меня приняли, потому что у меня будет своя работа.

В глазах Марголиса промелькнуло разочарование, сменившееся интересом.

— Ты хороший парень, — сказал он, — конечно, ты не будешь ни у кого отнимать работу. Я передам им.

Он повернулся и пошел к выходу, но в дверях остановился и снова с любопытством посмотрел на Дэвида.

— Ты напоминаешь мне своего дядю. Старик никогда не позволяет левой руке знать то, что делает правая.

Дверь за ним захлопнулась, и Дэвид швырнул сигарету в писсуар. Посередине коридора он встретил Вагнера.

— Ты знаешь, как работает вилочный подъемник?

— Это которым поднимают тюки?

— Да, именно его я и имел в виду.

— Конечно, — кивнул Дэвид.

Вагнер бросил на него недоверчивый взгляд.

— Хорошо. Внизу на платформе упаковки с рекламными листками, пятьсот тысяч. Подними их наверх.

 

5

Грузовой лифт спустился на нижний этаж, и тяжелые двери открылись перед платформой. Рядом с платформой стояло несколько автомобилей, и люди сновали взад и вперед, разгружая и загружая их. Вдоль платформы были сложены коробки и прочие материалы.

Дэвид повернулся к лифтеру.

— Где груз, который я должен поднять?

Лифтер пожал плечами.

— Спрашивай у бригадира, я только управляю лифтом.

— А который из них бригадир?

Лифтер указал на грузного мужчину в майке, из-под которой на груди и на руках выбивались черные волосы. Лицо его было красным, что изобличало в нем любителя спиртного.

— Чего тебе? — спросил бригадир.

— Мистер Вагнер послал меня поднять рекламные листки.

— Вагнер, говоришь, а где Сэм?

— Какой Сэм?

— Ну Сэм, клерк, который обычно получает их.

— Откуда я, черт возьми, знаю, — сказал Дэвид, чувствуя нарастающую злость.

Бригадир посмотрел через голову на лифтера.

— Они что, не могут поручить Сэму это дело? — крикнул он.

— Я видел, что Сэм работает наверху за упаковочным столом, — ответил лифтер.

Бригадир повернулся к Дэвиду.

— Вон там, — показал он, — у стены.

Листки были уложены на деревянные поддоны в связки по тысяче штук, по сто двадцать пять тысяч на каждом поддоне. Дэвид подкатил подъемник к одному из поддонов и подсунул в него вилку. Он всем телом навалился на рукоятки, но у него не хватило сил даже слегка оторвать поддон от земли. Дэвид обернулся. Бригадир, улыбаясь, наблюдал за ним.

— Не поможете ли вы мне чуть-чуть?

Мужчина рассмеялся.

— У меня свое дело. Передай Норману, что он принял на мужскую работу мальчишку.

Дэвид почувствовал наступившую вдруг тишину и оглянулся. На лице лифтера блуждала усмешка, улыбались и водители автомобилей. Краска залила его лицо. Он разозлился. Они все заодно. Они ждут, что племянник босса ударит в грязь лицом. Дэвид вытащил их кармана сигарету и прикурил.

— Не кури на платформе, — сказал бригадир, — если хочешь курить, иди на улицу.

Дэвид посмотрел на него и медленно направился на улицу. Позади него раздался взрыв хохота и голос бригадира:

— Пожалуй, мы отбили охоту вкалывать у этого маленького еврейского ублюдка.

Дэвид завернул за угол здания. Конечно, все они заодно. В том числе Вагнер, который не очень-то был рад ему. Он специально дал ему работу, с которой он не мог справиться.

Дэвид посмотрел на другую сторону улицы. Там находился гараж. Внезапно ему в голову пришла замечательная идея. Дав механику пятьдесят центов, он вернулся с большим гидравлическим автомобильным домкратом. Осторожно вставив домкрат под поддон, он взялся за ручку и медленно поднял поддон. Меньше чем за пять минут все поддоны были загружены в лифт.

— Все в порядке, — сказал он лифтеру, — поднимайте.

Дверь лифта закрылась и Дэвид улыбнулся, вспомнив изумленное лицо бригадира. Мужчины за упаковочными столами тоже с удивлением воззрились на загруженный лифт.

— Подожди минутку, — сказал один из них лифтеру, — нужно спросить у Вагнера, куда это?

Дэвид подошел к столу начальника и обернулся к коллегам:

— А где Вагнер?

— Курит в туалете, — ответил Марголис.

Дэвид направился в туалет, где Вагнер с сигаретой в руке болтал с кем-то из работников склада.

— Мистер Вагнер?

Вагнер вздрогнул и удивленно обернулся.

— Ну, в чем дело, Дэвид? — сердито спросил он. — Ты не можешь поднять груз? — Конечно же, начальник был со всеми заодно. Дэвид усмехнулся про себя. А дядя Норман говорил, что их родство останется тайной. — Ну? — раздраженно повторил Вагнер. — Если не можешь, так и скажи.

— Груз уже наверху, я просто хотел спросить, куда его положить.

— Уже наверху? — изумился Вагнер. В его голосе уже не было той самоуверенности, которая звучала минуту назад.

— Да, сэр.

— Отлично, — сказал он и бросил сигарету в писсуар. — Его надо отправить на пятый склад, я тебе покажу, где это.

Дэвид закончил разгружать поддоны примерно в половине одиннадцатого. Сняв последнюю пачку, он выпрямился. По телу струился пот. Выстиранная мамой рубашка была пыльная и грязная. Дэвид вытер лоб рукавом и подошел к столу начальника.

— Что я должен делать дальше?

— Там точно пятьсот стопок?

Дэвид кивнул.

Начальник протянул ему бумагу.

— Тогда подпиши накладную.

Дэвид взял накладную: «Пятьсот пачек по десять долларов», — прочитал он и подумал: «Дорогая бумага».

В это время зазвонил телефон. Начальник взял трубку.

— Склад! Да, мистер Бонд, только что привезли. Принеси экземпляр, — сказал Вагнер Дэвиду, прикрывая рукой трубку.

Дэвид кивнул и побежал на склад. Вытащив несколько листков из пачки, он вернулся. Вагнер взял листок и произнес в трубку:

— Нет, мистер Бонд, они одноцветные.

На другом конце раздался вопль, и на лице Вагнера появилось выражение испуга.

— Нет, это те, которые мы получили, — Вагнер прочистил горло. — Но ведь предполагалось, что они будут двухцветные.

Дэвид посмотрел на листки. Какая разница, одноцветные они или двухцветные?

— Мистер Бонд приказал выкинуть их, — сказал Вагнер, медленно опуская трубку.

— Выкинуть? — удивленно переспросил Дэвид.

Вагнер кивнул и поднялся.

— Тащи их вниз, нам понадобится место на складе. После обеда привезут новые.

Дэвид пожал плечами. Он не понимал, как можно выкинуть бумагу, если за нее еще даже не заплатили? Однако его это не касалось.

— Хорошо, — сказал он.

В половине первого Дэвид спустился вниз с первым поддоном. Его окликнул бригадир:

— Эй! Куда это ты с ними? Для них нет места. Иди к Вагнеру и скажи, пусть гонит пять долларов, если хочет, чтобы я пристроил его барахло.

Дэвид снова почувствовал, как в нем закипает злоба. Поднявшись наверх, он сказал Вагнеру:

— Бригадир требует пять долларов.

— Да, конечно, — ответил начальник, — я совсем забыл.

Он вынул из стола небольшой ящик, открыл его и достал бумажку в пять долларов.

— Вы действительно собираетесь отдать ему пять долларов? — недоверчиво спросил он, глядя на банкноту. — Вагнер кивнул. — Но ведь это хорошая газетная бумага, мой отец собирал ее целыми днями. Она стоит десять центов сто фунтов. За эту кипу в любом приемном пункте дадут пятьдесят долларов.

— У нас нет времени возиться с этим. Передай деньги и забудь про это.

Дэвид уставился на начальника. Выбрасывать бумагу стоимостью пятьсот долларов, даже не заплатив за нее, и не попытаться вернуть хотя бы пятьдесят долларов — этого он не мог понять. Более того, еще приплатить пять долларов, чтобы ее выкинули. Дэвид перевел дыхание.

— У меня есть час для завтрака, сэр? — спросил он Вагнера.

— Конечно, как и у всех, — ответил начальник.

— А могу я прямо сейчас воспользоваться своим перерывом?

— Ты можешь воспользоваться им сразу, как закончишь с этими листами.

— Ими-то я и хочу заняться в свой перерыв.

— Дело твое, но перерыв дается для завтрака.

— Разрешите позвонить? — Дэвид кивнул на телефон. Вагнер разрешил, и Дэвид позвонил Остроносому в гараж Шоки. — Как быстро ты можешь быть здесь с автомобилем? — спросил он, вкратце изложив дело.

— Через двадцать минут, Дэви, — ответил Остроносый, и после небольшой паузы добавил: — Но Шоки говорит, что с тебя десять долларов за автомобиль.

— Договорились, — быстро ответил Дэвид.

— Тогда жди.

— Хорошо, буду внизу.

Во время телефонного разговора Вагнер беспокойно смотрел на Дэвида.

— Я не хочу никаких неприятностей, — нервно сказал он. Дэвид задумался. Если они и впрямь испугались его появления здесь, то пусть и дальше боятся.

— Неприятности еще предстоят вам, мистер Вагнер, если дядя Берни узнает, что вы выкинули на ветер пятьдесят долларов, да еще и заплатили за это пять долларов, — сказал он.

Вагнер побледнел, на лбу у него выступили капельки пота.

— Не я ввел такое правило, — быстро сказал он, — я просто выполняю приказания начальника отдела закупки.

— Тогда вам не о чем беспокоиться.

Вагнер положил банкноту в ящик, ящик в стол и запер его.

Потом встал.

— Пожалуй, я пойду завтракать, — сказал он.

Дэвид уселся в кресло начальника и закурил, игнорируя запрещающую надпись. Рабочие за упаковочными столами, не таясь, смотрели на него, а он на них. Через несколько минут они один за другим потянулись на завтрак. Вскоре в помещении остался лишь Марголис. Старик оторвался от упаковки, которую обвязывал, и обратился к Дэвиду:

— Попомни мое слово, ты зря это затеял. Этот бригадир Тони, он ведь казак. Попроси дядю, пусть он даст тебе другую работу.

— Хватит и того, что я просил его об этой. Если я сейчас начну ныть, то вообще останусь ни с чем.

Старик подошел к Дэвиду вплотную и спросил резким голосом:

— А ты знаешь, куда они пошли? Они все? Думаешь, на завтрак? Нет. Они пошли вниз, на улицу, смотреть, как Тони будет убивать тебя.

Дэвид задумчиво посмотрел на дымящуюся сигарету.

— Неужели пять долларов стоят этого? — Он получает мзду с каждого, кто от него зависит, и не позволит тебе отнять у него этот кусок, иначе он потеряет все.

— Тогда он просто негодяй, — разозлился Дэвид. — Я выполню свою работу, а он пусть собирает взятки с кого хочет.

Дэвид поднялся и, швырнув сигарету на пол, раздавил ее каблуком. Во рту появился какой-то странный привкус. Как глупо он попался в ловушку, которую ему подстроили. Но отступить он уже не мог, даже если бы и захотел. Если он уклонится от драки, то это дойдет до дяди, и тоща он потеряет работу.

Остроносый ждал его внизу.

— Где машина? — спросил Дэвид.

— На улице, я прихватил пару кастетов, обычный и с шипами.

— Дай мне с шипами.

Остроносый вытащил из кармана кастет г шипами. Дэвид переложил его в свой карман.

— Как мы обойдемся с этим парнем? — спросил Остроносый. — Продемонстрируем ему китайский прием?

Это был обычный трюк, которым пользовались в китайском квартале. К жертве подходили спереди и сзади, и в девяти случаях из десяти он не угадывал, откуда наносился удар.

Дэвид покачал головой.

— Нет, весь смысл в том, чтобы я справился с ним один.

— Да этот парень убьет тебя, он почти в два раза больше.

— Если будет совсем плохо, ты мне поможешь.

— Если будет совсем плохо, то я смогу только помочь похоронить тебя.

Дэвид улыбнулся.

— В таком случае пошли счет за похороны моему дяде Берни. Ну, пошли!

 

6

Внизу царило напряженное ожидание. Марголис был прав, все на фабрике уже знали о том, что должно произойти. Собрались даже девушки из косметической фирмы «Генри Франс Компани».

Было жарко, и Дэвид чувствовал, как под одеждой струится пот. На платформе было полно людей. Они разговаривали я жевали бутерброды. При появлении Дэвида разговоры и бутерброды были разом забыты.

Наступила гнетущая тишина. Дэвид оглядел толпу и различил в ней упаковщиков из их склада. Когда он проходил мимо, они отвернулись. Внезапно его пронзила боль. Это было безумие, он ведь не был героем, зачем ему это надо? Неужели стоило так цепляться за эту работу, если его могли здесь убить?.. Но когда он увидел бригадира, то забыл обо всем. Обратной дороги не было.

Повсюду царил закон джунглей: на улицах Ист-Сайда, в лавках старьевщиков, расположенных вдоль реки, и даже на складе на Сорок третьей улице. И повсюду был свой маленький король, всегда готовый драться за свое королевство, потому что некоторые только и ждут момента, чтобы занять «трон».

Мысль эта в мгновение промелькнула в мозгу Дэвида и придала ему уверенность и силу. Видно, так устроен весь мир — ведь и его дядя, стоящий надо всеми, был своего рода королем. Интересно, сколько бессонных ночей провел он в тревоге за свою империю.

Короли испытывают больший страх, чем простые люди, потому что им есть что терять, и их всегда преследует мысль, что в один прекрасный момент все может кончиться. Но короли тоже люди, и время властно над ними, годы подрывают их силу и ум, и им приходит черед умирать. Так будет с бригадиром, так будет с дядей Берни. И займет их место он, Дэвид, потому что он молод.

— Подгоняй машину, — шепнул он Остроносому. Остроносый пошел через улицу к тому месту, где стояла машина. Дэвид подсунул большой домкрат под ближайший деревянный поддон, качнул рукояткой, и поддон приподнялся над землей. Когда подъехала машина, поддон находился уже над краем платформы.

Остроносый вышел из машины.

— Нужна помощь, Дэвид?

— Справлюсь.

Он переместил домкрат в кузов машины и выгрузил поддон, уголком глаза косясь на бригадира. Тот не двигался. В мозгу промелькнула слабая надежда. Может, он был не прав? Может быть, все были не правы? Дэвид погрузил на машину все поддоны. Теперь-то уж драться было не из-за чего.

Вдруг по толпе пробежал легкий шум. Дэвид оглянулся. Рядом стоял бригадир и молча смотрел на него. Дэвид хотел убрать домкрат, но бригадир наступил на него своим тяжелым ботинком. Дэвид попытался выдернуть домкрат, но бригадир толкнул его, и рукоятка домкрата вырвалась из рук Дэвида. По толпе пробежал нервный шум.

— Ну ты, еврейчик, — сказал бригадир спокойным ровным голосом, — если хочешь, чтобы машина уехала, плати пять долларов. Не заплатишь — она с места не сдвинется.

Дэвид сжал кастет в кармане и, почувствовав ледяную прохладу металла, надел его на руку.

— Кое-что у меня для тебя есть, — сказал он, надвигаясь на бригадира.

— Сейчас ты получишь сполна, еврейчик, — сказал бригадир, оборачиваясь к толпе.

Именно в этот момент Дэвид и ударил его. Когда кастет врезался в лицо бригадира, Дэвид почувствовал острую боль в руке. Из горла бригадира вырвался сдавленный крик — кастет рассек ему щеку, словно переспелую дыню.

Бригадир развернулся и бешеными глазами уставился на Дэвида, его голова дернулась и откинулась на борт грузовика. Дэвид почувствовал, как набухают виски. Это должна быть быстрая драка, иначе бригадир убьет его. Он тряхнул головой, приводя мысли в порядок. Бригадир сделал шаг в его сторону. С силой оттолкнувшись от борта машины, Дэвид нанес еще один удар. Однако этот удар не достиг цели, он пришелся во вскинутую руку бригадира, но все же отбросил его к краю платформы. Дэвид снова ударил, и бригадир, оступившись, рухнул с платформы на землю.

Прислонившись к большому гидравлическому домкрату, Дэвид посмотрел вниз. Бригадир вставал на четвереньки, он поднял голову и посмотрел на Дэвида. По рассеченной щеке текла кровь, губы были плотно сжаты.

— За это я убью тебя, еврейский ублюдок, — прохрипел бригадир.

— Вы сами хотели этого, мистер, — сказал Дэвид, берясь за ручку домкрата.

Бригадир вскрикнул, когда тяжелый домкрат рухнул на него. Он лежал на земле лицом вниз, а на его спине, как первобытный монстр, возвышался домкрат. Дэвид выпрямился, перевел дыхание и посмотрел на толпу. Люди с бледными и перепуганными лицами начали расходиться. Остроносый залез в машину и, выглянув из кабины, посмотрел на лежащего бригадира.

— Ты думаешь, что шлепнул его? — спросил он, обращаясь к Дэвиду.

Тот пожал плечами и сунул кастет Остроносому.

— Тебе лучше убраться отсюда.

Остроносый кивнул, и машина выехала на улицу. Дэвид все еще стоял на платформе, когда подошел Вагнер с полицейским.

— Что здесь произошло? — спросил полицейский у Дэвида.

— Несчастный случай, — ответил тот.

Полицейский посмотрел на лежащего бригадира.

— Вызывайте скорую помощь, — быстро сказал он, — и помогите мне снять эту штуку.

Дэвид повернулся и пошел к грузовому лифту. Поднявшись наверх, он прошел в туалет вымыться, и в это время услышал звук колокольчика кареты скорой помощи. Дверь позади него открылась. В дверях стоял Марголис с полотенцем в руках.

— Я подумал, что тебе понадобится это, — сказал старик.

— Спасибо, — ответил Дэвид и, намочив полотенце горячей водой, положил его на лицо. Это помогло расслабиться, он закрыл глаза. Звук колокольчика скорой помощи затих.

— Ты в порядке? — спросил старик.

— В полном порядке.

Раздались удаляющиеся шаги старика, и дверь захлопнулась. Дэвид снял полотенце с лица и посмотрел в зеркало. Не считая небольшой шишки на лбу, он выглядел вполне прилично. Ополоснув лицо холодной водой, он вытерся и, оставив полотенце на крючке, вышел в коридор.

Рядом с лестницей стояла девушка, одетая в синий рабочий халат с эмблемой Генри Франса на кармане. В лице ее было что-то знакомое, наверное, он видел ее внизу. Девушка широко улыбнулась, обнажив не очень красивые зубы.

— Это правда, что ты племянник старого Нормана?

Дэвид кивнул.

— Фрэдди Джонс, заведующий студией фоторекламы, предложил мне позировать для афиш.

— Да?

— У меня фотографии с собой. Хочешь посмотреть?

— Конечно.

Она улыбнулась и достала из кармана несколько фотографий. Дэвид просмотрел их. Этот Фрэдди, или как там его, понимал толк в фотографиях. Без улыбки, а тем более без одежды девушка выглядела гораздо лучше.

— Нравятся?

— Да.

— Возьми себе.

— Спасибо.

— Может быть, тебе удастся при случае показать их дяде, — быстро сказала девушка. — Многие фотомодели начинают с этого. — Дэвид кивнул. — Я видела, что произошло внизу. Наконец-то Тони получил по заслугам.

— Тебе он не нравился?

— Он никому не нравился, — ответила она, — но все его боялись. Полицейский спрашивал меня, что произошло, но я сказала, что это был несчастный случай, что на него свалился домкрат.

Дэвид заглянул девушке в глаза, они были холодными и сверкали.

— Ты молодец, — сказала она, — ты мне нравишься.

Девушка вынула из кармана и протянула Дэвиду небольшую коробочку, похожую на коробочку из-под аспирина, но с надписью: «Генри Франс Де Люкс».

— Не беспокойся, они отличные, — сказала она, — самые лучшие, которые мы выпускаем, и такие тонкие, что через них можно читать газету. Я лично проверяла их и сворачивала.

— Спасибо.

— Ну ладно, тебе пора. Пока.

— Пока.

Дэвид открыл коробочку. Девушка была права, через них можно было читать газету. Под презервативами лежал клочок бумаги, на котором черным карандашом было написано имя Бетти и номер телефона.

Когда Дэвид вернулся на рабочее место, Вагнер уже сидел за своим столом.

— Тебе здорово повезло, — сказал он. — Доктор сказал, что у Тони сотрясение мозга и сломано несколько ребер, ну и на щеку наложили двенадцать швов.

— Это ему повезло, — ответил Дэвид, — ведь это был несчастный случай.

— Из гаража напротив потребовали десять долларов за домкрат.

— Я отдам их завтра.

— Не надо, — быстро возразил Вагнер, — я уже заплатил.

— Спасибо.

Начальник внимательно посмотрел на Дэвида.

— Мне хотелось бы, чтобы сегодняшнего утра не было, я предпочел бы начать все сначала.

Дэвид ответил ему прникновенным взглядом, улыбнулся и протянул руку.

— Меня зовут Дэвид Вулф, — сказал он. — Я по поводу работы. Мне надо видеть начальника.

Вагнер взглянул на протянутую руку и поднялся.

— Я и есть начальник, меня зовут Джек Вагнер. Давай я познакомлю тебя с ребятами.

Когда Дэвид повернулся в сторону упаковочных столов, все мужчины улыбались ему. Он больше не был чужим. Они стали друзьями.

 

7

Берни Норман вышел в свой Нью-йоркский офис. Было десять часов утра. Глаза его сверкали, а щеки порозовели от морозного утреннего воздуха.

— Доброе утро, мистер Норман, — сказала секретарша, — хорошо доехали?

Он улыбнулся, прошел в свой кабинет и открыл окно, вдыхая свежий морозный воздух. Здорово! Не то, что в Калифорнии. Затем он подошел к столу, достал из увлажнителя большую сигару и медленно ее раскурил, наслаждаясь ароматом. Даже сигары в Нью-Йорке лучше. Если бы у него было время, он отправился бы завтракать в ресторан Ратнера.

Берни сел за стол, положил перед собой отчеты и стал просматривать их. Время от времени он удовлетворенно кивал. В Норман-театре, его главном детище на Бродвее, дела улучшились, когда там стали и ставить спектакли, и прокатывать фильмы. Он просмотрел еще несколько отчетов и остановился на отчете Парк-театра. За последние два месяца недельный доход сорок две тысячи. Наверное, здесь какая-то ошибка, этот кинотеатр никогда не приносил более трех тысяч. Обычный третьеразрядный кинотеатр на нечетной стороне Четырнадцатой улицы.

Норман углубился в отчет. Его внимание привлекла статья «Премиальные работников». Премиальные, в среднем, составляли триста долларов в неделю. Берни схватился за телефон. Не иначе как кто-то сошел с ума. Он никогда не разрешал выплату таких премиальных. Наверняка весь отчет составлен неправильно.

— Слушаю, мистер Норман, — раздался голос секретарши.

— Передайте Эрни, чтобы немедленно приволок сюда свою задницу.

Он положил трубку. Эрни Холи был казначеем. Сейчас все выяснится. Вошел Холи, он носил очки с толстыми стеклами.

— Как дела, Берни, — спросил он, — как добрался?

Норман швырнул ему отчет.

— В чем дело с Парк-театром? Ты, ублюдок, можешь мне объяснить?

— С Парк-театром? — смутился Холи. — Дай посмотрю.

Норман откинулся в кресле, попыхивая сигарой.

— Здесь нет никаких ошибок, — сказал Холи.

— Нет? — саркастически поинтересовался Берни. — Думаешь, я не знаю, что со времени открытия этот кинотеатр никогда не приносил более трех тысяч в неделю? Меня не проведешь.

— Сумма дохода в отчете указана правильно, Берни. Наши бухгалтера тщательно ее проверяли.

— А что это за премии работникам? — Норман уставился на Холи. — Двадцать четыре тысячи долларов за последние два месяца! Ты думаешь, я тронулся? Я никогда не разрешал ничего подобного.

— Именно ты и разрешил, Берни, — ответил Холи. — Это те самые двадцать пять процентов премиальных, которые мы утвердили, чтобы поднять доходы после рождественского спада.

— Но ведь мы установили норму дохода для каждого кинотеатра, — рявкнул Норман. — Сколько мы установили для Парка?

— Три тысячи.

Берни снова заглянул в отчет.

— Это какой-то трюк, — сказал он. — Таубман обворовал вас, а если нет, то каким образом доход внезапно подскочил до сорока двух тысяч?

— Таубман сейчас не управляет кинотеатром, он слег в больницу с аппендицитом сразу после Рождества.

— Но на отчете его подпись.

— Это просто резиновый штамп, такой есть у всех управляющих.

— А кто же тогда управляет кинотеатром, кто этот мудрец который выбил нас из трех тысяч?

Холи замешкался.

— Мы оказались в трудном положении, Берни. Таубман внезапно заболел, и у нас не было человека заменить его.

— Не юли, говори прямо, — рявкнул Норман.

— Твой племянник Дэвид Вулф, — с неохотой ответил казначей.

Норман театральным жестом обхватил руками голову.

— Ох! Я должен был предвидеть это.

— Но что же нам было делать? — Холи нервно закурил. — К тому же, у парня все получилось здорово. Он наладил связи с близлежащими магазинами и продавал их дешевые рекламные товары перед сеансами, а также дважды в неделю распространял рекламные листки. Еще в кинотеатре стали устраивать так называемые семейные просмотры по понедельникам и средам. Для семьи билет стоил семьдесят пять центов, и представь себе, это заработало. Продажа леденцов и кукурузных хлопьев возросла в четыре раза.

— А во что нам обошелся этот бизнес?

Казначей снова смутился.

— Конечно, это слегка увеличило наши производственные расходы, но конечный результат стоил этого.

— Ну, и на сколько увеличились расходы?

Холи взял отчет и прочистил горло.

— Где-то на восемь, восемь с половиной тысяч в неделю.

— Где-то на восемь, восемь с половиной тысяч в неделю, — язвительно повторил Норман. Он поднялся и свирепо посмотрел на казначея. — На меня работает банда жуликов. Для дела общее повышение дохода не имеет особого значения, а для него — конечно. Он кладет себе в карман лишних три сотни в неделю.

Берни подошел к окну. Через открытое окно на него пахнуло морозным воздухом, и он в ярости захлопнул его. Какая отвратительная погода, не то что теплая и солнечная Калифорния.

— Я бы этого не сказал, — раздался голос Холи. — При общем увеличении дохода, включая торговлю, мы получаем еженедельно чистыми на сто пятьдесят долларов больше.

Норман обернулся.

— Он тратит в неделю девятьсот долларов наших денег, чтобы заработать себе триста. Может быть, надо поблагодарить его за то, что и нам перепадает сто пятьдесят?

Норман снова уселся за стол.

— Не понимаю, в чем дело, но каждый раз, когда я приезжаю в Нью-Йорк, мне преподносят очередной сюрприз. — Он швырнул сигару в корзину для бумаг, достал из увлажнителя новую и принялся жевать ее. — Полтора года назад я приехал в Нью-Йорк и что обнаружил? Проработав на складе меньше года, он заработал тысячу долларов, продавая утильные рекламные листки, и две тысячи — продавая грязные фотографии, которые печатал на нашей фотобумаге и в нашей же лаборатории. А эта оптовая торговля презервативами во всех наших офисах по всей стране? Еще хорошо, что я вовремя остановил его, иначе бы мы все угодили за решетку.

— Но ты должен отметить, Берни, что у склада дела шли хорошо как никогда, — сказал Холи, — введенная там система обеспечила будущие заказы.

— Ха! — воскликнул Норман. — Ты считаешь, что он думал о нас, когда проворачивал все это? Не будь глупцом! Его заработная плата была семнадцать долларов в неделю, а на работу он ездил на «Бьюике» стоимостью двадцать три тысячи. — Берни чиркнул спичкой, поднес ее к сигаре и стал прикуривать. Выпустив клуб дыма, он бросил спичку в пепельницу. — Итак, я забираю его на студию помощником режиссера. По крайней мере буду спокойно спать. А то, видали фокусы? Он крутит компанией, как ему заблагорассудится, и зарабатывает денег больше, чем вице-президент.

— Так может быть, так и надо сделать? — Холи внимательно посмотрел на Нормана.

— Как так?

— Назначить его вице-президентом, — сказал Холи.

— Но... но он ведь совсем мальчишка.

— В прошлом месяце ему исполнилось двадцать один. Он хваткий парень, такого хорошо иметь в своей команде.

— Нет! — решительно возразил Норман и, откинувшись в кресле, задумчиво посмотрел на казначея. — Сколько сейчас он получает?

— Тридцать пять в неделю, — быстро ответил Холи.

Норман кивнул.

— Оформи его перевод на студию, там он будет у меня на глазах, и я буду застрахован от очередных неприятностей.

— Я займусь этим прямо сейчас, Берни, — сказал Холи, поднимаясь.

Норман посмотрел вслед удаляющемуся казначею и взял телефонную трубку. Он позвонит сестре и скажет, чтобы она не беспокоилась — все расходы по переезду в Калифорнию он возьмет на себя. И тут он вспомнил, что у нее нет телефона и она пользуется телефоном кондитерской, расположенной на первом этаже. Он положил трубку. Тогда он навестит ее после завтрака, она никуда не выходит, она всегда дома.

Берни почувствовал доселе незнакомую ему гордость. Его племянник отличный парень, несмотря на свои безумные идеи.

И если его умело направлять, чего никогда не делал его отец, то кто знает, что из него может выйти. Похоже, парень далеко пойдет.

Он улыбнулся и взял отчет. Сестра была права. Кровь крепче воды.

 

8

Гарри Ричардс, начальник охраны студии, находился в проходной, когда Невада подъехал на машине к главным воротам. Он вышел из проходной и широко раскинул руки.

— Мистер Смит! Рад снова видеть вас.

Невада улыбнулся в ответ, довольный теплым приемом. Они пожали руки.

— Я тоже рад видеть тебя, Гарри.

— Сколько воды утекло, — сказал Ричардс.

— Да, семь лет прошло. — Последний раз Невада был на студии в тысяча девятьсот тридцатом году, как раз после выхода «Предателя». — У меня встреча с Дэном Пирсом.

— Он ждет вас в старом офисе Нормана. — Невада кивнул, включил скорость, и Ричардс шагнул в сторону. — Думаю, все будет в, порядке, мистер Смит, как в старые добрые времена.

Невада улыбнулся и поехал по направлению к административному корпусу. По крайней мере, одно на студии осталось без изменений — здесь не было секретов. И теперь все вокруг знали все, а он знал только то, что было в телеграмме Дэна, которую он нашел на столике в прихожей, когда вернулся с ранчо: «Есть важное предложение по поводу фильма. Немедленно свяжись со мной. Дэн Пирс.»

Он читал телеграмму, и тут в гостиную вошла Марта, прямо с кухни — поверх платья у нее был надет передник.

— Завтрак готов, — сказала она.

Невада протянул ей телеграмму.

— У Дэна есть предложение ко мне.

— Наверное, у них трудности, — тихо сказала она, — иначе зачем было разыскивать тебя через столько лет.

Он пожал плечами.

— Да вроде не должно. Джонас — это не Берни Норман. Хотя, может быть, кое-что изменилось с тех пор, как он купил студию.

— Надеюсь, что так, — сказала Марта, вздохнув, — не хочу, чтобы они снова использовали тебя в своих целях. — Она повернулась и пошла на кухню.

Невада посмотрел ей вслед. Именно это и нравилось ему в Марте — твердость и преданность. Она жила только для него и ни для кого больше. Во всяком случае, так было два года назад, когда они поженились. Вдова Чарли Доббза была именно той женщиной, на которой ему давно следовало жениться. Он прошел за ней в кухню.

— Мне все равно надо ехать в Лос-Анджелес, чтобы уладить в банке вопрос о покупке тысячи акров земли. Заодно зайду к Дэну и узнаю, что он задумал.

— Конечно, — согласилась Марта, ставя на стол кофейник.

Невада налил себе кофе.

— Знаешь что? — вдруг сказал он. — Мы поедем вместе, остановимся в «Амбассадоре» и вспомним старые времена.

Марта посмотрела на Неваду. В глубине его, глаз сверкнул огонь. Она знала, что так бывало, когда он брался за какое-нибудь новое дело. И совсем не ради денег. По общепринятым понятиям, Невада был богатым человеком. Все приносило ему деньги: шоу «Дикий Запад», которое до сих пор использовало его имя, богатое ранчо в Рино, где он был компаньоном ее покойного мужа, и скотоводческое ранчо в Техасе, где они жили в настоящее время. Конечно, дело было не в деньгах. Он отверг предложение в миллион долларов за право геологических разработок на его земле. Там нашли нефть, но Невада не захотел, чтобы землю портили буровыми установками.

Это был тот огонь, который загорался в его глазах, когда он ходил по улицам и мальчишки узнавали и окружали его. Но теперь у них были другие герои, а ему не хватало этого. Этого и еще Джонаса.

В конце концов, все дело было, наверное, в Джонасе. Джонас был для него сыном, которого он был лишен. Все остальное просто заменяло ему сына — даже она. Марте стало жалко его.

— Ну так как? — спросил Невада, глядя на нее.

Все ее существо наполнилось нежностью к нему. Так бывало всегда, даже много лет назад, когда они были молодыми, и он приехал из Техаса на ранчо в Рино, где она жила с Чарли. Измученный, раненый, скрывающийся от закона, затравленный, с глазами, полными одиночества. Даже тогда она чувствовала особую доброту по отношению к нему. Марта улыбнулась.

— Думаю, поездка будет чудесной, — сказала она почти весело.

* * *

— Это крысиные бега да и только, — сказал Дэн. — Мы больше не делаем фильмы, мы просто фабрика, у которой есть месячный план по выпуску фильмов.

Невада откинулся в кресле и улыбнулся.

— Похоже, ты прав, тем более, что и выглядишь ты совсем неважно.

— Мои обязанности убивают меня, но ведь это работа.

Невада внимательно посмотрел на Дэна. Тот действительно похудел и осунулся.

— Но, черт возьми, чтобы жить, надо работать.

Дэн воздел руки к небу.

— Я так и знал, Невада, что не услышу от тебя слова сочувствия.

Они рассмеялись. Дэн опустил взгляд. Когда же он вновь посмотрел на Неваду, лицо его было серьезным.

— Тебя, конечно, интересует, почему я послал тебе телеграмму?

— Именно поэтому я здесь.

— Я надеялся, что ты приедешь, — сказал Пирс. — Когда у нас начались эти разговоры, я первым делом подумал о тебе.

— Спасибо, — сухо бросил Невада. — Но в чем все-таки дело?

Глаза Дэна округлились.

— Невада, мальчик мой, — запротестовал он, — разве так разговаривают старые друзья? Ведь я был твоим агентом. Кто ввел тебя в мир кино?

— А кто продал мое шоу, — улыбнулся Невада, — когда появилась возможность содрать побольше деньжат с шоу «Буффало Билл»?

Дэн отмахнулся.

— Это было так давно, удивляюсь, как ты вообще вспомнил об этом.

— Только чтобы все поставить на свои места, Дэн. Ну, что ты задумал?

— Ты знаешь, как теперь продаются фильмы? — спросил Пирс и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Авансом вперед на целый год. Столько-то фильмов "А", столько-то фильмов "Б", столько-то приключенческих, столько-то мистики и ужасов, столько-то вестернов. При заключении сделки обычно бывает готово около десяти процентов фильмов, остальные мы срочно доснимаем. Вот что я имел в виду, говоря о крысиных бегах. И это большая удача, если нам удается опережать сроки контрактов.

— А почему вы не создаете резерв для проката? — спросил Невада. — Возможно, таким образом можно было бы решить проблему.

Дэн улыбнулся.

— Конечно, но у нас нет резерва денег. Мы всегда ждем выручку от текущего проката, чтобы начать снимать следующий фильм. Настоящий замкнутый круг.

— Я до сих пор не услышал твоего предложения, — сказал Невада.

— Я как раз и собрался перейти к нему. Думаю, что могу говорить с тобой, как с другом. — Невада кивнул. — Джонас посадил нас на скудный бюджет, — сказал Дэн. — Я не жалуюсь, возможно, он и прав. В конце концов, в прошлом году мы не понесли убытков, и это впервые за последние шесть лет. В этом году отдел торговли предполагает продать четырнадцать вестернов.

— Звучит неплохо, — вставил Невада.

— Но чтобы сделать их, у нас нет денег. Правда, банк может дать нам ссуду, но в том случае, если ты будешь сниматься в них.

— Ты думаешь? — спросил Невада.

Пирс кивнул.

— Я лично говорил с Морони. Он считает, что это великолепная идея.

— И сколько он обещал тебе?

— По сорок тысяч на фильм.

— На весь фильм? — рассмеялся Невада.

Дэн кивнул.

— Спасибо, парень, — Невада поднялся.

— Подожди минутку, Невада, — остановил его Дэн, — я еще не закончил. Неужели ты думаешь, что я пригласил тебя, чтобы дать тебе заработать доллар? — Невада медленно опустился в кресло. — Я знаю, как ты относишься к этой скороспелой халтуре, но поверь мне, сейчас все будет иначе. У нас на дальней площадке все еще стоят декорации от «Предателя», слегка приведем в порядок, и будут как новые. В работе будет весь мой персонал. Ты сможешь выбирать любого директора и оператора, то же самое со сценаристами и режиссерами. Вот видишь, как я о тебе забочусь, мой мальчик.

— Все это хорошо, — сказал Невада, — но за что я буду работать? За спасибо и табак?

— Я же говорил, что у меня есть предложение. Я велел своим бухгалтерам просмотреть все бумаги и найти выход, чтобы ты заработал деньги и не платил эти чертовы рузвельтовские налоги.

— Было бы неплохо, — кивнул Невада.

— Мы будем платить тебе по десять тысяч за фильм, — сказал Дэн, — то есть по пять тысяч в неделю, потому что каждый фильм будет делаться за две недели. Выплата заработной платы будет отложена до получения первой прибыли, потом мы передаем тебе права на фильм на семь лет, твоим будет все: негативы, копии и прочее. Затем, если захочешь, мы выкупим у тебя фильм назад. Таким образом, твой капитал увеличивается.

На лице Невады не дрогнул ни один мускул.

— Ты говоришь прямо как Берни Норман, — сказал он. — Наверное, все дело в кабинете.

Пирс улыбнулся.

— Разница заключается в том, что Норман старался надуть тебя, а я нет. Я просто хочу, чтобы фабрика работала качественно.

— Какой материал мы будем использовать для сценариев?

— Я не хотел смотреть его до нашего разговора, — быстро ответил Дэн. — Ты же знаешь, я всегда полагался на твое чутье в этом отношении.

Невада улыбнулся. Из ответа Пирса было ясно, что он еще и не думал о сценариях.

— Главное, создать сериал с такими характерами, в которые поверили бы люди, — сказал Невада.

— Именно об этом я и думал, — воскликнул Дэн. — Я предполагал, что твой герой будет из серии в серию участвовать в новых приключениях. Ну ты понимаешь, все эти беспроигрышные трюки с погонями и стрельбой.

— Нет, это не по мне, — Невада покачал головой. — Это всегда выглядит фальшиво. Этим занимаются Джин Отри и Рой Роджерс из «Репаблик». А кроме того, не думаю, что кто-то поверит в меня в таком качестве, во всяком случае в мои седые волосы.

— Мы всегда можем выкрасить их в черный цвет.

— Спасибо, но это уже не мой стиль.

— Поверь, все будет в лучшем виде.

— Мне надо немного подумать, посоветоваться с Мартой. Я сообщу тебе свое решение. — Невада поднялся.

— Я слышал, ты снова женился, — сказал Дэн. — Прими мои самые сердечные поздравления.

— Да, кстати, а как Джонас? — уже у двери спросил Невада.

Впервые за все время их беседы Пирс замялся.

— Думаю, что у него все в порядке.

— Думаешь? — переспросил Невада. — А разве ты не видишь его?

— Последний раз мы встречались в Нью-Йорке два года назад, когда покупали компанию.

— И с тех пор ты его не видел? — недоверчиво спросил Невада. — Он что, ни разу не появлялся на студии?

Дэн опустил глаза, он выглядел смущенным.

— Никто не видел его с тех пор. Иногда, если повезет, удается поговорить с ним по телефону. Сам он тоже сюда приезжает, но всегда ночью, когда здесь никого нет. О его визитах мы узнаем по оставленным запискам.

— А если какие-то срочные дела?

— Звоним Макаллистеру, и он сообщает Джонасу, что мы хотим связаться с ним. Иногда он звонит, но чаще передает Макаллистеру указания, как поступить.

Внезапно Невада почувствовал, что нужен Джонасу.

— Я не могу принять решения, пока не переговорю с Джонасом, — сказал он Дэну.

— Но я же говорю: никто не знает, где он.

— Ты хочешь, чтобы я работал с тобой? — спросил Невада.

Пирс посмотрел на него.

— Но его вообще может не быть в стране, мы месяцами не имеем от него никаких известий.

— Я могу подождать, — сказал Невада, открывая дверь.

 

9

— Ты останешься на ужин, Додик?

— Не могу, мама, — ответил Дэвид, — я только забежал проведать тебя.

— Что ж, у меня все как всегда: беспокоит артрит, не слишком сильно, но и не слишком слабо — как всегда.

— Тебе бы надо почаще выходить на солнце, а то ты видишь его здесь столько же, сколько живя в Нью-Йорке.

— Зато у меня есть сын, — сказала миссис Вулф, — пусть даже я очень редко вижу его, пусть даже он живет в отеле. И все-таки когда он раз в три месяца забегает ко мне, я надеюсь, что он останется со мной.

— Ну хватит об этом, мама, ты же знаешь, как я занят.

— Твой дядя Берни каждый вечер приходил домой.

— Сейчас другое время, мама. — Он не мог сказать ей, что ее брат пользовался в Голливуде славой дневного дамского угодника. Да и тетя Мэй убила бы его, если бы он не явился ночевать домой. Она охраняла его лучше, чем правительство охраняло Форт-Нокс.

— Ты здесь уже неделю и только второй раз навещаешь меня, даже ни разу не остался на ужин...

— Я скоро приду к тебе на ужин, мама, обещаю.

Мать внимательно посмотрела на него.

— Во вторник вечером, — вдруг сказала она.

— Во вторник? Почему во вторник?

На ее лице появилась загадочная улыбка.

— Я кое-кого пригласила в гости, хочу, чтобы ты познакомился.

— Ах, мама, очередная девушка?

— А что плохого в том, чтобы познакомиться с симпатичной девушкой? — строго спросила мать. — Она очень хорошая девушка, Дэвид, поверь мне. Из обеспеченной семьи, закончила колледж.

— Но мама, я не хочу знакомиться ни с какими девушками, У меня для этого нет времени.

— У тебя нет времени? — запротестовала мать. — Тебе уже тридцать, пора жениться на хорошей девушке из хорошей семьи, а не проматывать жизнь, бегая по ночным клубам с этими свистушками.

— Это работа, мама, я должен показываться с ними.

— Ты всегда прикрываешься делами. Так ты придешь на обед или нет?

Дэвид посмотрел на мать и пожал плечами.

— Ну хорошо, мама, я приду, но не забывай, что мне придется рано уйти, у меня много работы.

Мать удовлетворенно улыбнулась.

— Хорошо, не опаздывай, ровно в семь.

Когда он вернулся в отель, его ждала записка с просьбой позвонить Дэну Пирсу. Дэвид взялся за телефон.

— В чем дело, Дэн? — спросил он.

— Ты не знаешь, где Джонас?

— Это имя кажется мне знакомым, — рассмеялся Дэвид.

— Не до шуток, малыш, — сказал Дэн, — все очень серьезно. Мы получим Неваду для этих вестернов только в том случае, если Джонас поговорит с ним.

— Ты действительно думаешь, что Невада возьмется за это? — спросил Дэвид. Лично он в этом сомневался. В деньгах Невада не нуждался, а его отношение к «халтуре» всем было известно.

— Возьмется, но только после разговора с Джонасом.

— Мне и самому бы надо с ним поговорить. Правительство снова начинает проводить антитрестовскую политику.

— Знаю, — ответил Дэн, — у самого на шее профсоюзы. Сколько я еще смогу ладить с ними? Спорить бесполезно, они просмотрели прошлогодний отчет и отлично поняли, что в следующем году ожидается прибыль.

— Думаю, лучше поговорить с Макаллистером и все согласовать. Два года без собрания это, по-моему, многовато.

Но Макаллистер тоже не знал, где находится Джонас. Когда Дэвид положил телефонную трубку, он почувствовал уже знакомое разочарование. Приходилось работать в каком-то вакууме. Вся их деятельность, по сути, состояла в заключении бесконечной череды мелких сделок.

Интересно, почему Джонас относится к ним, как к пасынкам, в отличие от других своих компаний. «Корд Эркрафт» стремительно превращалась в крупнейшую в стране самолетостроительную фирму, «Интерконтинентал Эрлайнз» уже была крупнейшей авиакомпанией, «Корд Эксплоузивз» и «Корд Пластикс» успешно конкурировали с Дюпоном.

Когда Джонас купил у Нормана компанию, вопрос состоял лишь в том, чтобы выжить. Рано или поздно Джонасу придется обратить на них внимание, если он собирается оставаться в кинобизнесе. Необходимо двигаться вперед, таков закон развития любой деятельности. Остановка равносильна смерти.

Дэвид старался делать все, что в его силах. Он гордился тем, что компании удалось выжить. Но, чтобы развиваться, нужно большее дело. Сделки или фильмы — не важно что. Лично он предпочитал сделки. Они были менее рискованными, чем крупномасштабные фильмы. Дисней, Голдвин и Боннер искали новые каналы сбыта своей продукции. Они делали крупные фильмы, которые сами финансировали, и соответственно получали большие доходы. В настоящее время Дэвид ждал ответа от своих агентов, направленных к Диснею и Голдвину. Сам он имел встречу с Морисом Боннером. Но одобрить подобные сделки мог только Джонас и никто другой.

* * *

— Вас спрашивает мистер Ирвинг Шварц, — раздался в селекторе голос секретарши.

— А что ему надо? Я не знаю никакого Ирвинга Шварца.

— Он сказал мне, что знает вас, мистер Вулф, и еще добавил, что он Остроносый.

— Остроносый! — воскликнул Дэвид и рассмеялся. — Так бы сразу и говорили. Соедините. — В трубке раздался щелчок переключателя. — Остроносый! — крикнул Дэвид. — Ну как ты, черт возьми?

В трубке послышался тихий смех.

— Все в порядке, Дэви, а ты?

— Отлично, хотя и работаю как собака.

— Знаю, слышал о тебе много хорошего. Парни могут гордиться, что один из их соседей поднялся так высоко.

— Не так уж и высоко. Работа как работа.

— Но очень важная работа.

— Для меня да, — ответил Дэвид и спросил, желая сменить тему разговора: — Ну а как ты? Что делаешь?

— У меня все в порядке, теперь я живу здесь. У меня дом в Голдуотер Каньон.

Дэвид чуть не свистнул. Дела у его друга действительно шли хорошо. Дома в Голдуотер Каньон стоили минимум семьдесят пять тысяч.

— Здорово, — сказал Дэвид, — но все же далековато от Ривингтон-стрит.

— Конечно. Хотелось бы увидеться, Дэви.

— Я бы с удовольствием, но, черт возьми, вынужден торчать здесь день и ночь.

— Я знаю, что ты очень занят, Дэви, — в голосе Остроносого появились настойчивые нотки. — Поверь, я не стал бы беспокоить тебя по пустякам.

Дэвид задумался, значит, это не просто дружеский звонок. Но что за важное дело может быть у Остроносого к нему?

— А почему бы тебе не приехать на студию? Позавтракаем вместе, я тебе тут все покажу.

— Это не совсем удобно, Дэви. Нам надо встретиться в таком месте, где бы нас никто не увидел.

— Тогда у тебя дома?

— Тоже не подходит, — ответил Остроносый. — Я не доверяю слугам. По этой же причине не годится и ресторан. Нас могут подслушать.

— А по телефону мы не можем поговорить?

— Телефону я тем более не доверяю, — рассмеялся Остроносый.

— Подожди минутку, — Дэвиду пришла в голову отличная мысль. — Вечером я обедаю у мамы, приходи туда, пообедаем вместе. Она живет в Парк Аппартментс в Вествуде.

— А что, неплохо. Она все еще готовит суп с клецками и жиром?

— Конечно, — рассмеялся Дэвид. — А от мацы у тебя разопрет живот как, от тонны кирпичей, и ты подумаешь, что никогда и не уезжал из дома.

— Договорились, во сколько?

— В семь.

— Буду в семь.

Дэвид положил трубку, недоумевая, что Остроносому понадобилось от него. Однако долго раздумывать над этим ему не пришлось, так как вскоре в кабинет вошел Дэн — раскрасневшийся, возбужденный, вспотевший.

— Тебе звонил сейчас парень по фамилии Шварц?

— Да, — удивленно ответил Дэвид.

— Ты будешь с ним встречаться?

— Да, сегодня вечером.

— Слава Богу, — Дэн рухнул в кресло и вытер лицо носовым платком.

Дэвид недоуменно посмотрел на него.

— Но тебя почему так волнует, что я собираюсь встретиться с парнем, с которым вместе вырос?

Дэн уставился на него.

— А ты разве не знаешь, кто он?

— Знаю. Он жил в соседнем доме на Ривингтон-стрит, и мы вместе ходили в школу.

Дэн хохотнул.

— Твой друг из Йст-Сайда прошел большой путь. Его прислали сюда полгода назад, когда начались неприятности у Брауна. Он представитель профсоюза и в то же время большой человек в Синдикате на Западном побережье. — От удивления Дэвид не мог выговорить ни слова. — Надеюсь, что ты договоришься с ним, потому что, видит Бог, я пытался, но мне не удалось. А если и ты не договоришься, то у нас будет недельный простой. Мы на пороге самой большой чертовой забастовки. Они закроют студию, кинотеатры, остановят все работы.

 

10

Дэвид осмотрел стол, накрытый на пять человек.

— Ты не говорила, что к обеду ожидается большая компания, — обратился он к матери.

Мать, возившаяся у плиты, не обернулась.

— Порядочная девушка не может прийти в первый раз к молодому человеку без родителей.

Дэвид подавил в себе возмущение. Да, пожалуй, будет даже хуже, чем он ожидал.

— Между прочим, мама, поставь еще один прибор. Я пригласил на обед старого друга.

Мать бросила на него недовольный взгляд.

— Пригласил сегодня?

— Так надо, мама, дела. — Зазвенел звонок. Дэвид посмотрел на часы, было ровно семь. — Я открою, — быстро сказал он, — это, наверное, Остроносый.

Он открыл дверь и увидел невысокого седоволосого мужчину лет пятидесяти и женщину примерно того же возраста. Позади них стояла молодая девушка. Мужчина улыбнулся и протянул руку.

— Вы, наверное, Дэвид, а я Отто Штрассмер.

— Здравствуйте, мистер Штрассмер, — сказал Дэвид, пожимая протянутую руку.

— Это моя жена Фрида и дочь Роза.

Дэвид улыбнулся женщинам. Миссис Штрассмер, кивнув, сказала несколько слов по-немецки, после чего поздоровалась и девушка. Что-то в ее голосе заставило Дэвида вглядеться в нее повнимательнее: она была среднего роста и, насколько он успел заметить, стройная. Темные волосы кудряшками спадали на лоб над глубокими серыми глазами с длинными ресницами. Она выглядела недовольной, и Дэвид понял, что она, как и он, не слишком жаждала этого обеда.

— Кто там, Дэвид? — крикнула мать из кухни.

— Прошу прощения, проходите, пожалуйста, — быстро сказал Дэвид, отступая в сторону. — Это Штрассмеры, мама.

— Проводи их в гостиную, — крикнула мать, — выпивка на столе. Дэвид закрыл дверь.

— Разрешите я помогу вам снять пальто, — обратился он к девушке.

Она кивнула, и он помог ей раздеться. На ней были простые блузка и юбка, перетянутая в талии широким кожаным ремнем. Дэвид, уже имевший достаточный опыт, очень удивился, когда понял, что грудь девушки под шелковой блузкой не стеснена бюстгальтером.

Мать девушки опять сказала что-то по-немецки. Роза перевела взгляд на Дэвида.

— Мама говорит, что вы с папой можете пойти выпить.

Говорила она с акцентом, но не с таким сильным, как у отца.

Миссис Штрассмер пошла на кухню, а Дэвид с мистером Штрассмером в гостиную.

На кофейном столике в гостиной стояла бутылка виски и стаканы. Виски было марки «Олд Оверхолт», что удивило Дэвида. Обычно этот напиток предназначался лишь для особых торжеств, вроде дней рождения, обручений, свадеб и тому подобного. Дэвиду не нравился ни вкус, ни запах этого виски, но мистер Штрассмер был другого мнения. Взяв бутылку, он сказал Дэвиду:

— Отличный шнапс.

Дэвид, улыбнувшись, забрал у него бутылку.

— Неразбавленное или с водой? — спросил он, откупоривая виски.

С давних пор существовало правило, что если бутылку открыли и не допили, то на стол она уже больше не попадает, и Дэвиду всегда было интересно, куда деваются открытые недопитые бутылки. Как выяснилось, они хранились в темном шкафу, дожидаясь дня своего освобождения.

— Неразбавленное, — ответил Штрассмер с некоторым трепетом, как показалось Дэвиду.

Дэвид налил ему виски.

— Извините, — сказал он, — себе я добавлю немного воды.

Как раз в этот момент в комнату вошла Роза, неся на подносе графин с водой.

— Я подумала, что вам это может понадобиться, — сказала она, улыбнулась и, поставив поднос на столик, ушла.

Дэвид разбавил свое виски водой и повернулся к Штрассмеру. Маленький немец поднял стакан.

— Ваше здоровье.

— Ваше здоровье, — ответил ему Дэвид.

Штрассмер залпом выпил свою порцию, слегка закашлялся и посмотрел на Дэвида увлажнившимися глазами.

— Ах! Отлично.

Дэвид кивнул и сделал глоток из своего стакана. Вкус был ужасный, даже с водой.

— Еще? — вежливо спросил он.

Отто Штрассмер улыбнулся. Дэвид наполнил его стакан, и маленький немец сел рядом с ним на диван.

— Значит, вы Дэвид, — сказал он, — много слышал о вас.

Дэвид снова улыбнулся и кивнул. Ну и вечерок предстоит, подумал он. Похоже, что к концу обеда скулы свернет от этих вежливых улыбок.

— Да, — продолжил мистер Штрассмер, — я много слышал о вас и уже давно хотел познакомиться с вами. Дело в том, что мы с вами работаем на одного и того же человека.

— На одного и того же человека?

— Да, на Джонаса Корда. Только вы — в кинобизнесе, а я — в производстве пластмасс. Мы познакомились с вашей матерью в прошлом году в синагоге. А когда разговорились, выяснилось, что моя жена Фрида приходится троюродной сестрой вашему отцу. Обе семьи из Силезии. — Мистер Штрассмер выпил и снова закашлялся. — Мир тесен, не так ли?

— Да, мир тесен, — согласился Дэвид.

Позади раздался голос матери:

— Ну, уже пора садиться за стол. Где же твой друг?

— Он должен быть с минуты на минуту, мама.

— Ты сказал ему, что в семь часов? — спросила она. — Дэвид кивнул. — Так где же он? Неужели он не знает, что если наступило время есть, то надо есть, иначе все остынет.

В это время раздался звонок в дверь, и Дэвид облегченно вздохнул.

— Вот и мой гость, — сказал он, направляясь к двери.

Перед Дэвидом стоял высокий, симпатичный молодой человек, ничем не напоминавший худого темноглазого мальчишку. Вместо вытянутого, острого носа, за который он и получил свое прозвище, Дэвид увидел тонкий, почти орлиный нос, замечательно сочетавшийся с крупным ртом и узким подбородком.

Остроносый улыбнулся, заметив на лице Дэвида изумленное выражение.

— Я пошел в клинику и исправил его, а то, согласись, нехорошо гулять по Беверли-Хиллз с истсайдским носом. — Он протянул руку. — Рад тебя видеть, Дэвид.

Дэвид пожал протянутую руку, она была твердой и теплой.

— Входи, — сказал он, — мама уже беспокоится. Обед готов.

Они вошли в гостиную. Мистер Штрассмер поднялся с дивана, а мать с сомнением посмотрела на Остроносого. Дэвид огляделся. Розы в комнате не было.

— Мама, — спросил он, — ты помнишь Ирвинга Шварца?

— Здравствуйте, миссис Вулф, — сказал Остроносый.

— Помню ли я Исаака Шварца? Конечно помню, но что случилось с твоим носом?

— Мама! — запротестовал Дэвид.

Остроносый улыбнулся.

— Все в порядке, Дэвид. Я исправил его, миссис Вулф.

— Интересно, как ты дышишь таким маленьким носом? Ты работаешь? — требовательно спросила мать Дэвида, — или все еще ошиваешься со шпаной возле гаража Шоки?

— Мама! — быстро сказал Дэвид. — Ирвинг теперь живет здесь.

— Так ты теперь Ирвинг, — сердито сказала мать. — Изменить нос тебе было мало, ты изменил еще и имя. А чем тебе не понравилось имя, которое тебе дали родители, а?

Остроносый рассмеялся и посмотрел на Дэвида.

— Я понял вас, миссис Вулф, но поверьте, со мной все в порядке, просто имя Ирвинг легче произносить.

— Ты учился в той же школе, что и мой Дэвид, так почему же тебе трудно произносить свое имя?

— Ну же, миссис Вулф, — сказал Остроносый, — Дэвид обещал мне суп с клецками. Я больше не могу ждать, весь день ходил голодный в ожидании вашего обеда.

Миссис Вулф снова недоверчиво посмотрела на него.

— Если будешь себя хорошо вести, можешь приходить на суп с клецками каждую пятницу.

— Постараюсь, миссис Вулф.

— Хорошо, пойду посмотрю, не остыл ли он.

Когда Дэвид представлял Шварца Штрассмеру, в гостиную вошла Роза. Она остановилась на мгновение в дверях, а потом сказала:

— Мистер Шварц? Рада вас видеть.

Ирвинг посмотрел на нее и протянул руку.

— Здравствуйте, доктор. Не предполагал, что вы знакомы с моим другом Дэвидом.

Роза пожала протянутую руку.

— Мы познакомились сегодня.

— Именно доктор Штрассмер и исправила мой нос, — сказал Ирвинг Дэвиду. — Она крупнейший специалист своего дела. Ты знаешь, что именно она оперировала в прошлом году Линду Дэвис?

Дэвид удивленно посмотрел на Розу. Вряд ли кто-нибудь сказал бы, что она врач. А операция Линды Дэвис, действительно, наделала много шума. Лицо актрисы было изрезано осколками в результате автомобильной катастрофы. Но когда через год она вновь появилась перед камерой, следы практически были незаметны.

Внезапно Дэвид обнаружил, что мистер и миссис Штрассмер как-то нервно поглядывают на него. Улыбнувшись Розе, он сказал:

— Доктор, именно с вами я и хотел бы поговорить. Что вы посоветуете делать, если в желудке ужасная пустота?

Роза с благодарностью посмотрела на него, напряжение было снято.

— Думаю, что вам помогут несколько клецок.

— Клецки? Кто говорит о моих клецках? — раздался голос матери Дэвида, с важным видом стоящей в дверях. — Рассаживайтесь все, суп уже на столе и остывает.

 

11

Когда обед был закончен, Роза взглянула на часы.

— Прошу извинить меня, но мне надо съездить в больницу взглянуть на пациента, — сказала она.

— Если хотите, я могу вас отвезти, — предложил Дэвид.

— Не стоит, я на машине.

— Ну, тогда хотя бы позвольте составить вам компанию, — вежливо сказал Дэвид.

Ирвинг тоже поднялся.

— Пожалуй, и мне пора. — Он повернулся к миссис Вулф. — Спасибо за вкусный обед, он напомнил мне дом.

— Веди себя хорошо, Исаак, — улыбнулась она, — и можешь еще приходить.

— Мы ненадолго, — сказала миссис Вулф Роза.

— Идите. Вы, дети, всегда спешите, — ответила та и перевела взгляд на родителей Розы. — Нам, старикам, есть о чем поговорить.

* * *

— Извини, Ирвинг, — сказал Дэвид, когда он, Остроносый и Роза вышли из дома на улицу. — У нас так и не нашлось времени поговорить. Может быть, перенесем разговор на завтра?

— Мы можем поговорить прямо сейчас, — спокойно сказал Ирвинг. — Уверен, что доктору мы можем доверять, не так ли, мисс Роза?

— Я могу подождать в машине, — предложила та.

— Да нет, все в порядке, — остановил ее Дэвид и повернулся к Ирвингу. — Я наверное выглядел глупцом, когда ты вчера позвонил, но трудовыми отношениями у нас занимается Дэн Пирс.

— Все нормально, Дэвид, я так и предполагал.

— Дэн сказал, что нам грозит забастовка, надеюсь, ты понимаешь, что мы не можем допустить этого. Забастовка разорит нас.

— Знаю, — ответил Ирвинг, — и стараюсь помочь. Но я ничего не смогу поделать, пока мы не заключим соглашение.

— А почему вдруг создалась такая ситуация? По-моему, нет причин для забастовки. Сейчас как раз преодолеваются последствия увольнений периода депрессии.

— Да, — кивнул Ирвинг, — работники студии не хотят бастовать, но их подталкивают к этому коммунисты, они трубят на каждом углу о больших заработках кинозвезд и администрации. И многие, слушая их, думают, почему бы и им не отхватить немного от этого пирога. Коммунисты все время держат рабочих в напряжении.

— А что насчет Бьефа и Брауна?

— Они были свиньями, — жестко сказал Ирвинг. — Хотели иметь и там и тут. Поэтому мы и свалили их.

— Вы свалили их? — недоверчиво спросил Дэвид. — А я думал, они сами попались.

— А откуда, ты думаешь, власти получили документы для возбуждения этого дела? Не на улице же нашли.

— Похоже, что вы пытаетесь использовать нас, чтобы загасить пожар, который сами же и раздули, — сказал Дэвид, — а вину за все сваливаете на коммунистов.

— Возможно, в этом и есть доля правды, — улыбнулся Ирвинг. — Но коммунисты очень активны в профсоюзах. А сейчас подписаны новые соглашения с профсоюзом директоров картин и с профсоюзом сценаристов, предусматривающие значительное повышение заработной платы. И коммунисты попытаются занять повсюду ключевые позиции. Теперь они взялись за ремесленников, а ты знаешь, каковы эти ремесленники. Они думают, что если коммунисты делают что-то для профсоюзов, то смогут сделать и для них. На носу выборы в профсоюз ремесленников, и если мы ничего не предпримем в самое ближайшее время, то окажемся в роли сторонних наблюдателей. Если это произойдет, то ты быстро поймешь, что с ними гораздо тяжелее вести дела, чем с нами.

— Так ты предлагаешь нам определить, с кем предпочтительнее вести дела: с вами или с коммунистами. А что об этом думают члены профсоюза? Неужели им нечего сказать?

В голосе Ирвинга зазвучало безразличие:

— Большинство из них тупицы, смотрят в рот тому, кто больше пообещает. — Он достал из кармана пачку сигарет. — Как раз сейчас они склоняются в сторону коммунистов.

Ирвинг прикурил и, когда убирал зажигалку обратно в карман, она тускло сверкнула золотом, а откинувшаяся пола пиджака обнажила черную рукоятку револьвера, висевшего в плечевой кобуре.

Вот как оно получилось — золотые зажигалки и револьверы. И два парня из нью-йоркского Ист-Сайда, стоящие в теплый весенний вечер под небом Калифорнии и говорящие о деньгах, власти и коммунизме.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил Дэвид.

Ирвинг швырнул сигарету в урну.

— Коммунисты требуют повышения заработной платы на двадцать пять центов в час и тридцатипятичасовую неделю. Нас устроит повышение на пять центов сейчас и на пять центов в будущем году, и рабочая неделя тридцать семь с половиной часов. — Он посмотрел Дэвиду прямо в глаза. — Дэн Пирс сказал, что решение этого вопроса не в его власти и что он не может связаться с Кордом. Я ждал три месяца, больше ждать не могу. Начнется забастовка — потеряете вы и потеряем мы, но вы потеряете больше. А выиграют от этого только коммунисты.

Дэвид колебался. Для заключения подобного соглашения у него было власти не больше, чем у Пирса, но уже не оставалось времени, чтобы дожидаться Джонаса. Понравится это Джонасу или нет, но он примет решение.

— Договорились, — выдохнул Дэвид.

Ирвинг улыбнулся, обнажив белые зубы, и легонько похлопал Дэвида по плечу.

— Отлично, парень, — сказал он. — Я так и думал, что не составит большого труда убедить тебя. Завтра стачечный комитет встретится с Пирсом. Пусть сделают заявление. — Он повернулся к Розе. — Извините за доставленное беспокойство, доктор. Рад был увидеть вас.

— Все в порядке, мистер Шварц.

Дэвид и Роза посмотрели вслед Ирвингу, который перешел улицу и сел в кадиллак с откидывающимся верхом. Он завел мотор и, посмотрев на них, крикнул:

— Эй! А знаете что?

— Что? — спросил Дэвид.

— Как сказала бы твоя мама, вы составляете хорошую пару.

Дэвид посмотрел вслед удаляющемуся автомобилю, потом повернулся к Розе. Ему показалось, что она слегка покраснела. Он взял ее за руку.

— Моя машина на другой стороне улицы. — Почти всю дорогу до госпиталя Роза молчала. — Вас что-то беспокоит, доктор? — спросил Дэвид.

— Ну вот, теперь и вы, — ответила она. — Все называют меня доктором, а мне хочется, чтобы вы называли меня Роза.

Дэвид улыбнулся.

— О чем вы задумались, Роза?

Она перевела взгляд на приборный щиток.

— Ведь мы приехали в Америку, чтобы скрыться от них.

— От кого от них? — спросил Дэвид.

— Они такие же, как и в Германии, — раздраженно сказала она. — Фашисты. Гангстеры. Они действительно одинаковы и говорят те же самые вещи. Иди с нами, иначе попадешь к коммунистам. С нами проще, поэтому ты должен иметь дело с нами. Но что будет, когда вы обнаружите, что они все отняли у вас. Именно так они и действуют в Германии — спасают всех от коммунистов.

— Вы думаете, что мой друг Ирвинг Шварц фашист?

Роза посмотрела на Дэвида.

— Нет, ваш друг не фашист, — серьезно ответила она, — но им тоже движет жажда власти. Ваш друг очень опасный человек. Он носит револьвер, вы знаете об этом?

— Я видел, — кивнул Дэвид.

— Интересно, что бы он сделал, если бы вы отказались? — мягко сказала Роза.

— Да ничего. Остроносый не стал бы вредить мне.

Он снова поймал на себе взгляд ее серых глаз.

— Нет, я не имею в виду револьвер, — быстро сказала она. — Против вас у него есть другое оружие, экономическое оружие, способное развалить ваше дело. И все же мужчина не будет носить револьвер, если рано или поздно не собирается применить его.

Дэвид остановил машину перед больницей.

— А как, вы думаете, я должен был поступить? Отказаться от соглашения с Ирвингом и разрушить все, для чего работал все эти годы? Обмануть надежды вкладчиков? Выгнать служащих на улицу в поисках работы? Это я должен был сделать? Разве я виноват в том, что у наших служащих не хватает мозгов выбрать достойных представителей и следить, чтобы в профсоюзе велась честная игра?

Роза внезапно наклонилась и накрыла своими руками его руки, лежащие на руле. Руки у нее были сильными и теплыми.

— Конечно, это не ваша вина, — быстро сказала она. — Вы поступили правильно.

По длинной лестнице спустился привратник и открыл дверцу машины.

— Добрый вечер, доктор Штрассмер.

— Добрый вечер, Портер, — сказала Роза, выпрямилась и посмотрела на Дэвида. — Не хотите зайти посмотреть, где я работаю?

— Я не хочу мешать вам. Если не возражаете, я подожду в машине.

Роза улыбнулась и внезапно сжала его руку.

— Пожалуйста, пойдемте, мне будет приятно. Ведь не сердитесь же вы на меня за то, что я попыталась влезть в ваши дела?

Дэвид рассмеялся, и Роза, вытащив его за руку из машины, повела его вверх по больничной лестнице.

* * *

Дэвид стоял в дверях и смотрел, как Роза осторожно подняла маску с лица ребенка, затем протянула руку и взяла у сестры тампон.

— Будет немножко больно, Мэри, — сказала она, — но ты не двигайся и не разговаривай. Хорошо? — Девочка кивнула. — А теперь тихонько, очень тихонько, — голос Розы звучал тихо, успокаивающе, а руки быстро обрабатывали губы девочки тампоном. Дэвид увидел, что глаза девочки наполнились слезами, он подумал, что она дернет головой, но этого не произошло.

— Очень хорошо, — сказала Роза, и сестра взяла у нее тампон. — Ты храбрая девочка. — Сестра снова наложила на лицо ребенка маску. — Завтра утром мы снимем маску и ты сможешь пойти домой.

Девочка взяла со столика, стоящего рядом с ее кроватью, блокнот и карандаш, что-то быстро написала и протянула блокнот Розе. Та прочитала и улыбнулась.

— Завтра утром, после того, как снимем маску.

Дэвид увидел, как в глазах девочки мелькнули искорки радости. Роза повернулась к нему, и они вместе вышли в коридор.

— Теперь мы можем вернуться к твоей маме, — сказала Роза.

— Какая хорошенькая девочка, — сказал он, когда они ждали лифт.

— Да.

— А что с ней случилось?

— Заячья губа, девочка с ней родилась, — в голосе Розы прозвучали горделивые нотки, — а теперь она будет как все, и когда она будет играть с детьми, никто не будет дразнить ее или смеяться.

Дверь лифта отворилась, и они шагнули в кабину. Дэвид нажал кнопку, дверь закрылась. Он обратил внимание, что Роза все еще держит в руках записку. Дэвид взял листочек с детскими каракулями и прочитал: «Когда я смогу разговаривать?»

Он посмотрел на Розу.

— Вы должны испытывать удовлетворение.

Роза кивнула.

— Пластические операции — это не только исправление носов и подтяжка морщин у кинозвезд. Самое главное, что они помогают людям жить нормальной жизнью, как, например, в случае с Мэри. Вы просто не представляете, насколько сильно любое отклонение сказывается на психике ребенка.

Пока они шли через вестибюль, Дэвид все больше преисполнялся уважением к Розе. Около дверей привратник приложил руку к фуражке и сказал:

— Я пригоню машину, сэр, — и отправился на стоянку.

В это время перед ними остановился роскошный лимузин. Дэвид достал из кармана пачку сигарет и предложил Розе. Роза взяла сигарету, и в этот момент хлопнула дверца лимузина и раздался голос:

— Ты хотел видеть меня, Дэвид?

Дэвид резко обернулся, чуть не выронив зажигалку. В темноте он сначала различил белое пятно рубашки, а потом и голову человека, вылезавшего из лимузина. Это был Джонас Корд. Дэвид невольно взглянул на Розу и удивился странному выражению ее глаз. Он подумал, что это испуг, и взял ее за руку.

— Все в порядке, Дэвид, можешь взять Розу с собой, — сказал спокойно Джонас.

 

12

Роза откинулась на сиденье в углу лимузина. Она посмотрела на Дэвида, сидящего рядом, потом на Джонаса. В матине было темно, но в этот момент свет от уличного фонаря упал как раз на его лицо.

— Как отец, Роза?

— Все в порядке, мистер Корд, он часто вспоминает о вас.

— Передай ему мои наилучшие пожелания, когда увидишь, — улыбнулся Джонас.

— Обязательно, мистер Корд.

Автомобиль выехал на шоссе и набрал скорость. Роза бросила взгляд в окно. Они удалялись от Лос-Анджелеса в сторону Санта-Барбары.

— Макаллистер сказал, что ты хотел меня видеть, Дэвид.

Роза почувствовала, как Дэвид заерзал на сидении, потом наклонился вперед.

— Мы действуем только в рамках своей компетенции, Джонас, если вопрос выходит за эти рамки, то требуется ваше одобрение.

— Выходит за рамки? — голос Джонаса звучал равнодушно. — Я доволен положением дел. Вы значительно снизили производственные издержки, и теперь можно ожидать прибыль.

— Но профсоюзы требуют повышения заработной платы, иначе грозят забастовкой. Это повышение съест всю прибыль.

— Повысьте заработную плату, — безразличным тоном бросил Джонас, — они не должны бастовать.

— Я уже так и сделал, — ответил Дэвид.

Наступила тишина. Хотя Роза и не видела лиц Дэвида и Джонаса, она переводила взгляд с одного на другого.

— Уже сделал? — тихо спросил Джонас, и в его голосе появились ледяные нотки. — Я думал, что переговоры с профсоюзами входят в компетенцию Дэна.

— Так и было до сегодняшнего вечера, — сказал Дэвид, и хотя его голос звучал не совсем уверенно, это было не от страха, а от неловкости ситуации. — Однако теперь вопрос грозит затронуть благополучие компании. А это уже мое дело.

— Но почему Дэн сам не уладил его?

— Потому что вы ни разу не ответили на его послания. Он считал, что не может заключить соглашение без вашего одобрения.

— А ты посчитал иначе?

— Да.

— Почему же ты думаешь, что твои решения не нуждаются в моем одобрении? — Лед в голосе Джонаса стал еще более ощутимым.

Роза услышала щелчок зажигалки, и пламя, на секунду осветив лицо Дэвида, погасло. В темноте мерцал только огонек его сигареты.

— Если бы вы захотели, чтобы компания обанкротилась, то сказали бы мне об этом два года назад, — сказал он.

Джонас никак не отреагировал на такой ответ и спросил:

— Зачем ты еще хотел меня видеть?

— Правительство снова взялось за антитрестовскую кампанию. Они хотят, чтобы кинотеатры были отделены от студий. Некоторое время назад я отсылал вам данные по этому вопросу, теперь надо принять решение.

— Я уже дал в связи с этим распоряжения Макаллистеру. — В голосе Джонаса по-прежнему не было никакой заинтересованности. — Мы можем дождаться окончания войны, а потом получить хорошую цену за кинотеатры. После войн обычно возрастают цены на недвижимое имущество.

— А что если не будет войны?

— Будет, — уверенно произнес Джонас, — она начнется в ближайшие годы. У Гитлера нет выхода, ему надо воевать, иначе рухнет то мнимое благополучие, которое он принес Германии.

Роза почувствовала, как к горлу подступил комок. Она знала, что это неизбежно, но где-то в глубине души надеялась, что ошибается. А вот Джонасу все было ясно. Никаких эмоций, один плюс один равняется два. Война. И тогда на земле не останется места, где можно будет скрыться. Германия будет править всем миром. Даже отец говорит, что Германия опередила весь мир и понадобится столетие, чтобы догнать ее.

Она посмотрела на Дэвида. Как наивны американцы. Неужели они действительно верят, что война их не коснется? Как он может сидеть здесь и рассуждать о делах с таким видом, как будто в мире ничего не происходит? Ведь он еврей. Неужели он не чувствует, что тень Гитлера нависла уже и над ним?

— Пока мы держались только за счет сокращения собственных расходов, — снова раздался голос Дэвида, — и не создали никакого нового источника реальных доходов.

— Поэтому ты и встречался с Боннером?

Впервые за время разговора в голосе Дэвида прозвучало удивление.

— Да. Поэтому.

— Ты думаешь, что вправе вести подобные переговоры без предварительной консультации со мной? — тихо спросил Джонас.

— Примерно год назад я посылал вам записку с просьбой разрешить переговорить с Зануком. Но ответа так и не дождался, а Занук подписал контракт с «Фокс».

— Если бы я хотел этих переговоров, то дал бы тебе знать, — резко сказал Джонас. — С чего ты взял, что Дэн справится хуже Боннера?

Некоторое время Дэвид колебался, потом погасил сигарету и сказал:

— Я ничего не имею против Дэна, он доказал, что является отличным администратором и руководителем студии. Он разработал программу, позволяющую студии работать с максимальной эффективностью, но ему не достает творческой жилки, которая есть у Боннера или Занука. Ему не хватает способности родить идею и лично воплотить ее в грандиозный фильм. — Он посмотрел на Джонаса. В этот момент они проезжали мимо уличного фонаря, и его свет на мгновение осветил лицо Джонаса. Глаза его были закрыты, лицо ничего не выражало. — Наличие творческой жилки как раз и отличает настоящего режиссера от руководителя студии, которым и является Дэн. Эта жилка заставляет его верить, что он может создавать картины лучше других, и дает ему возможность доказать это людям. Мне кажется, что в тех двух фильмах, которые вы сделали, гораздо больше творчества, чем в пятидесяти картинах Дэна, которые он сделал за два года.

— Что дальше? — спросил Джонас, игнорируя лесть, прозвучавшую в словах Дэвида.

— Второй вопрос касается денег. Для создания хороших фильмов Дэну нужны деньги, для того чтобы сделать два или три больших фильма, требуется пять миллионов. Вы денег давать не хотите, а Боннер сам финансирует фильмы. Он будет делать четыре фильма в год, и наши инвестиции будут минимальными, только перерасход. Что бы ни случилось, мы вряд ли проиграем. А его контроль за другими фильмами только поможет нам.

— А ты не подумал о том, что будет с Дэном? — спросил Джонас.

— Дэн это ваша забота, а не моя, — вздохнул Дэвид. — Я отвечаю за компанию, — он помялся. — Для Дэна найдутся другие дела.

— Понятно, два начальника в одном деле не нужны.

Дэвид промолчал.

— Хорошо, договаривайтесь с Боннером, но с Дэном улаживать дела будете сами. — Слова Джонаса резко, словно нож, прорезали темноту. Он повернулся к шоферу. — Отвези нас назад, к машине мистера Вулфа, Робер.

— Хорошо, мистер Корд.

— Я виделся с Невадой. — Джонас снова повернулся к своим спутникам. — Он будет делать для нас сериал.

— Отлично, мы сейчас же займемся отбором сценариев.

— Не надо, мы уже это решили. Я предложил ему в качестве главного героя использовать Макса Сэнда из «Предателя».

— Но ведь в конце «Предателя» герой скачет в горы умирать.

Джонас улыбнулся.

— Мы решили, что он не умрет, а останется в живых, изменит имя и уверует в Бога. Остаток своей жизни он использует для помощи людям, применяя револьвер только в качестве последнего довода. Неваде это понравилось.

Конечно, Неваде должен был понравиться такой сюжет, подумал Дэвид. Любой актер, играющий в вестернах, не упустил бы шанс построить на этом сериал. Именно это он и имел в виду, когда говорил о творческой жилке. У Джонаса она действительно была.

Автомобиль остановился перед больницей. Джонас перегнулся через сидение и открыл дверцу.

— Выходите, — тихо сказал он.

Разговор был закончен.

* * *

Какое-то время они наблюдали за удаляющимся черным лимузином. Потом Дэвид открыл дверцу своей машины, и Роза, взглянув на него, сказала:

— Сегодняшний вечер богат событиями, не так ли?

— Очень богат, — кивнул Дэвид.

— Вам нет нужды отвозить меня обратно, я могу взять такси. Я все понимаю.

Он посмотрел на ее серьезное лицо и улыбнулся.

— А может, нам поехать куда-нибудь выпить? Роза колебалась всего секунду.

— У меня коттедж в Малибу, — сказала она, — не так далеко. Если хотите, можем поехать ко мне. — Они добрались до коттеджа за пятнадцать минут. — Не обращайте внимания на беспорядок, — сказала Роза, вставляя ключ в замок. — У меня просто не хватает времени на домашние хлопоты.

Она зажгла свет, и Дэвид прошел за ней в большую гостиную. Мебели в гостиной было мало: диван, несколько стульев, два небольших столика с лампами. Возле одной стены был камин, другая стена, выходившая в океану, была стеклянной Перед ней стоял мольберт с незаконченной картиной, написанной масляными красками. На полу возле мольберта лежали рабочий халат и палитра.

— Что будете пить? — спросила Роза.

— Виски, если есть.

— Есть. Садитесь, я приготовлю лед и стаканы.

Дэвид подождал, пока она вышла в другую комнату, и подошел к мольберту. На картине был изображен закат солнца над Тихим океаном — ярко-красное, желтое, оранжевое полыхание над почти черной водой. Позади послышался звон льда о стекло. Он обернулся, Роза протянула ему стакан.

— Ваша работа? — спросил Дэвид.

Роза кивнула.

— Я дилетант, как, впрочем, и в игре на фортепьяно. Но таким образом я расслабляюсь, это скрашивает для меня сознание того, что я не гений.

— Мало кто гениален, — сказал Дэвид, — но вы великолепный врач.

— Хотелось бы думать. И все-таки я знаю, что я недостаточно хороший врач. То, что вы говорили сегодня, очень верно.

— Что вы имеете в виду?

— Вы говорили о творческой жилке, о возможности человека создать то, что не может создать никто другой. Великий врач или хирург должен быть именно таким. — Роза пожала плечами. — Я хороший ремесленник, не более.

— Вы не должны судить себя так строго.

— Это не строго, это справедливо. Я училась у действительно гениальных людей, поэтому знаю, о чем говорю. Мой отец тоже гений в своей области. Он может делать с пластмассами и керамикой то, чего не может никто в мире. Зигмунд Фрейд, который дружит с моим отцом, Пикассо, с которым я познакомилась во Франции, Бернард Шоу, который читал лекции у нас в колледже в Англии, — они гении. И всех их объединяет одно: они создают то, что до них никто не мог создать. — Роза покачала головой. — Нет, я точно знаю: я не гений.

Дэвид посмотрел на нее.

— Я тоже.

Отвернувшись к окну, он посмотрел на океан. Роза подошла ближе и встала позади него.

— И я знаю некоторых гениев, — сказал Дэвид. — Дядя Берни основал «Норман Пикчерз». Он один проделал работу, для которой сейчас требуется десять человек. Джонас Корд тоже гениален, но, правда, я не уверен, в какой именно области. Очень жаль, что он умеет так много.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Отец говорил о нем примерно то же самое.

— Печально, не правда ли? — спросил Дэвид. — Два негениальных человека стоят и смотрят на Тихий океан.

В глазах Розы промелькнули веселые искорки.

— Этот океан тоже единственный в своем роде.

— Громадный, — торжественно произнес Дэвид, — или, как говорят некоторые гении, самый большой в мире. — Он поднял стакан. — Давайте выпьем за это. — Они выпили, и он снова повернулся к океану. — Он теплый, в нем даже, наверное, можно купаться...

— Я думаю океан не станет возражать, если два заурядных человека искупаются в нем.

Дэвид посмотрел на Розу и улыбнулся.

— Вы серьезно?

— Конечно, — рассмеялась Роза. — Плавки вы найдете в ящике в кладовке.

* * *

Дэвид вышел из воды и лег на простыню. Повернувшись на бок, он смотрел на Розу, идущую по пляжу. Он перевел дыхание. Она была так женственна, что он почти забыл, что она еще и врач.

Роза опустилась рядом с ним и набросила на плечи полотенце.

— Не думала, что вода такая холодная.

— Вода отличная, — рассмеялся Дэвид и достал сигарету. — Когда я был мальчишкой, мы купались в доках на Ист-Ривер, но это было совсем другое. — Он зажег сигарету и протянул ее Розе.

— Ну как вы чувствуете себя? — спросила Роза.

— Как раз то, что надо, — кивнул он. — Разом развязались все узлы.

— Хорошо, — сказала она, затянулась и вернула сигарету Дэвиду.

— Вы знаете, Роза, — робко начал Дэвид, — когда мама позвала меня на обед, чтобы познакомить с вами, я не хотел идти.

— Знаю, — сказала она, — я и сама не хотела. Думала, вы настоящий разгильдяй.

Дэвид обнял ее, на губах у нее была океанская соль. Его рука нашла ее грудь под купальником. Дэвид почувствовал, как соски набухли под его рукой. Роза положила руку ему на бедро. Он снял с нее купальник и, бросив на песок, прижался лицом к ее груди. Ее руки сомкнулись вокруг его шеи, потом одна рука неистово скользнула по телу, нашла член и помогла ему войти в нее. Голос Розы был хриплым и настойчивым:

— Не бойся, Дэвид, я уже не девушка.

 

13

Войдя в дом, Роза сразу прошла в спальню. Она взглянула на часы, стоящие на ночном столике. Сейчас должны были передавать шестичасовые вечерние новости. Она включила приемник, и комнату наполнил голос диктора: «Сегодня гордость германской армии — „лис пустыни“ Роммель впервые ощутил вкус песка пустыни, когда в разгар песчаной бури Монтгомери начал теснить его войска к Тобруку. Вполне понятно, что плохо подготовленные итальянские войска, прикрывавшие фланги Роммеля, не выдержали массированной атаки и капитулировали. Потеряв прикрытие флангов, Ром-мель был вынужден начать отступление к морю. Сегодян в Лондоне премьер-министр Уинстон Черчилль заявил...»

Роза выключила радио. Военные новости, ничего, кроме военных новостей. Сегодня ей не хотелось их слушать. Она посмотрела в зеркало на свое обнаженное тело, прижала ладони к животу. Он показался ей тяжелым. Она повернулась боком и снова взглянула в зеркало. Живот по-прежнему был ровным и плоским. Но совсем скоро он начнет полнеть и округляться. Она улыбнулась про себя, вспомнив удивление, прозвучавшее в голосе доктора Мейера:

— Доктор, вы же беременны!

— А я и не сомневалась, доктор, — рассмеялась Роза.

— Хорошо, — произнес он, заикаясь, — хорошо.

— Не расстраивайтесь так, доктор, — сказала она, — как известно, подобное случается со многими женщинами.

Ее удивило чувство гордости и счастья, внезапно охватившее ее. Она никогда не думала, что испытает его. Мысль о ребенке прежде пугала ее. То не был страх физической боли. Она боялась, что беременность оторвет ее от работы, нарушит привычную жизнь. Все оказалось совсем иначе. Ее распирала гордость, она была счастлива. Это было именно то, что могла сделать только она. Пока в истории медицины не было случая, чтобы ребенка родил мужчина.

Роза набросила халат, прошла в ванную и включила воду. Машинально бросила в воду ароматическую соль. Ванная наполнилась приятным запахом. Роза чихнула и, прижав руки к животу, громко рассмеялась. Плод еще даже не сформировался, а ей уже хотелось разговаривать с ребенком. Она посмотрела на свое лицо в зеркало. Кожа была чистой и розовой, глаза сверкали. Роза снова улыбнулась. Впервые в жизни она чувствовала себя по-настоящему счастливой, чувствовала себя женщиной.

Роза осторожно залезла в ванну и села в теплую воду. Долго она размываться не будет. Ей надо быть возле телефона. Около семи будет звонить Дэвид из Нью-Йорка. Ей хотелось услышать радость в его голосе, когда она сообщит ему эту новость.

* * *

Дэвид посмотрел на лежащий перед ним гроссбух в кожаном переплете. В этом году доход составил шесть миллионов, в прошлом — около двух. Цифры показывали, как правильно он поступил, заключив контракт с Боннером три года назад.

Правда, большая часть денег достанется Боннеру, но он имеет на это право. Почти весь доход поступил от его больших фильмов, которые он сам ставил и финансировал. Если бы только Дэвиду удалось убедить Джонаса вложить в дело некоторую сумму, когда это предлагал Боннер, то доход мог бы составить десять миллионов.

Дэвида тревожило еще одно обстоятельство. В прошлом году Корд реализовал на рынке значительное количество акций компании. Он покрыл первоначальные вложения и все еще владел двадцатью тремя процентами акций. Обычно наличие такого количества акций обеспечивало контроль над компанией, но акции кто-то скупил, и теперь повторялась история, происшедшая некогда с дядей Берни. Только теперь Джонас оказался по ту сторону баррикады.

Однажды к Дэвиду явился брокер по фамилии Шеффилд. О нем говорили, что он является главой мощного синдиката, вложившего в их компанию значительные средства. Дэвид вопросительно посмотрел на него и предложил сесть.

— Почти год мы пытаемся встретиться с мистером Кордом, чтобы обсудить наши общие проблемы, — сказал Шеффилд. — Но никто не знает, где он и как с ним можно связаться. Мы даже не получили ни одного ответа на наши письма.

— Мистер Корд очень занятой человек.

— Знаю, — быстро ответил Шеффилд. — Мне раньше приходилось иметь с ним дело, и должен сказать, что он довольно странный человек. — Шеффилд достал из кармана золотой портсигар, осторожно достал сигарету, прикурил и убрал портсигар в карман. Затянувшись, он выпустил клуб дыма в сторону Дэвида. — Нашему терпению наступил конец. У нас значительные вклады в вашу компанию.

— Мне кажется, что вкладчикам в плане доходов не на что жаловаться, — сказал Дэвид, — особенно в этом году.

— Похвальная преданность, мистер Вулф, — сказал Шеффилд и улыбнулся. — Но мы оба понимаем, о чем идет речь. Моя группа вкладчиков хотела профинансировать определенные фильмы, что должно было удвоить наши доходы. Мистер Корд не захотел. Мы хотели разработать справедливую схему Деления акций и доходов для основных представителей администрации. Мистер Корд не захотел. И, наконец, мы не желаем, чтобы компания несла некоторые расходы, например, по содержанию отеля «Бульвар Парк».

Да, этот отель ни для кого уже не был тайной. Его называли кремом Корда. Все началось два года назад, когда Джонас попытался снять с девицей номер в отеле, но ему отказали. Тогда, используя в качестве крыши свою компанию, он арендовал несколько этажей в здании отеля на окраине Беверли-Хиллз. В тот день, когда было подписано соглашение об аренде он дал указание на студию подписать контракты с девицами.

Ну и кавардак устроили эти девицы, когда заселялись в отель под изумленным взглядом управляющего. Газеты в тот день писали, что ни одна из них не сможет заработать за год столько, сколько будут стоить ее апартаменты в месяц.

С тех пор прошло два года, а аренда была заключена на четырнадцать лет, что стоило компании больших денег. Вскоре администрация отеля пожелала расторгнуть арендное соглашение, но Джонас не захотел. Постепенно большинство девиц съехало, и теперь много номеров пустовало, но Джонас время от времени присылал туда новеньких, у которых, по его мнению, были актерские способности.

Дэвид откинулся в кресле.

— Мне, конечно, не следует объяснять вам, что это оплачивается не за счет компании? — сказал он.

Шеффилд усмехнулся.

— Мы не будем возражать, если мистер Корд будет лично оплачивать подобные службы. Но дело в том, что он проявляет очень мало интереса к делам самой компании. Он не посетил ни одного заседания правления.

— Мистер Корд приобрел контрольный пакет акций, — подчеркнул Дэвид, — и его нельзя рассматривать как обычного служащего.

— Это-то понятно, — сказал Шеффилд, — но вы уверены, что он еще контролирует компанию? Возможно, что у нас сейчас больше акций, чем у него, и мы можем вмешаться в управление компанией.

— Буду рад передать ваши соображения мистеру Корду.

— В этом нет необходимости. Судя по его отказу на нашу просьбу о проведении собрания, мы убеждены, что он не заинтересован во встрече с нами.

— В таком случае, почему вы пришли ко мне? — спросил Дэвид, понимая, что предварительный разговор закончен. Пора было переходить к делу.

— Мы чувствуем, — Шеффилд наклонился вперед, — что успех компании зависит непосредственно от вас и проводимой вами политики. Мы очень ценим ваши способности и хотели бы, чтобы вы заняли достойное вас место главного администратора.

— Он замял сигарету в пепельнице. — Безусловно, у вас будет полная власть и соответствующее денежное вознаграждение.

Дэвид посмотрел на Шеффилда, который предлагал ему весь мир на серебряном блюдце.

— Весьма лестно, — осторожно произнес он. — А что если я предложу вам оставить все как есть? Что если я уговорю мистера Корда принять некоторые ваши предложения? Это удовлетворит вас?

— При всем моем уважении к вашей искренности — нет, — покачал головой Шеффилд. — Понимаете, мы твердо убеждены, что Корд тормозит развитие компании.

— И если я не перейду на вашу сторону, вы развяжете войну голосов?

— Не думаю, что дойдет до этого. Я уже говорил вам, что мы владеем значительным количеством акций. Некоторые брокеры обещали нам еще пять процентов. — Он достал из кармана бумагу и протянул ее Дэвиду. — Это обязательство мистера Боннера продать нам его акции пятнадцатого декабря, то есть на следующей неделе, в день ежегодного собрания держателей акций. Это принесет нам еще десять процентов, так что всего у нас будет тридцать восемь процентов. Даже без ваших пяти процентов у нас более чем достаточно акций, чтобы контролировать компанию. При голосовании мистер Корд получит не более тридцати процентов.

Дэвид взял бумагу. Да, обязательство было составлено по всем правилам, внизу стояла подпись Боннера. Он молча протянул бумагу назад Шеффилду. Внезапно ему вспомнился склад Нормана, где он начинал работать. Король должен умереть... Но сейчас-то речь шла не о бригадире Тони, а о Джонасе. До этого момента Дэвид никогда не задумывался о том, что подобное возможно — Джонас казался ему непотопляемым.

Но все изменилось. Джонас споткнулся. И теперь Шеффилд приглашал Дэвида пойти с ними, чтобы он стал королем. Дэвид глубоко вздохнул. А почему бы и нет? Ведь он мечтал об этом с самого первого дня работы на складе.

* * *

Роза отложила газету на кровать и взяла сигарету. Она взглянула на часы, было начало девятого, значит в Нью-Йорке начало двенадцатого. Сейчас должен позвонить Дэвид. Если он задерживается, то обычно предупреждает. А вдруг с ним что-то случилось? Вдруг он лежит раненый на нью-йоркской улице за три тысячи миль отсюда, а она узнает об этом, когда будет слишком поздно?

Она набрала номер отеля. Трубку долго не снимали, потом раздался тихий голос Дэвида:

— Привет.

— С тобой все в порядке, Дэвид?

— Да.

— Я волновалась, почему ты не звонишь?

— У меня сейчас важная встреча.

— А ты один? Ты в спальне?

— Да, — тихо ответил он, — я в спальне.

— Ты сидишь на кровати?

— Да.

— А я лежу на кровати. — Она ждала, что он задаст обычный вопрос, но, не дождавшись, сказала сама. — У меня все по-прежнему. Ох, Дэвид, я так скучаю без тебя. Я хочу, чтобы ты сейчас был возле меня.

Она услышала в трубке звук чиркнувшей спички.

— Я уеду отсюда в конце недели.

— Я не могу ждать, Дэвид, а ты?

— Тоже.

— Приляг на минутку на кровать, Дэвид, — прошептала Роза, — я хочу, чтобы ты чувствовал меня так же, как я тебя.

— Роза...

— Дэвид, — оборвала она его, — я вижу тебя, сильного и стройного, я чувствую, как ты вдыхаешь в меня жизнь. — Роза закрыла глаза, между бедер разлилось тепло. Роза слышала в трубке его дыхание. — Дэвид, — прошептала она, — я не могу ждать.

— Роза! — хрипло произнес он, — я...

— Ты не сердишься на меня за то, что я такая жадная?

— Нет.

Роза перевела дыхание.

— Я рада, у меня для тебя есть прекрасная новость, дорогой.

— А нельзя подождать до завтра? — быстро спросил он. — У меня очень важная встреча. — Роза молчала, не зная, как поступить. — Ну вот и хорошо, дорогая, до завтра.

Не успела она ответить, как в трубке раздался щелчок. Роза в замешательстве посмотрела на телефонную трубку, потом медленно положила ее на рычаг. Потом взяла сигарету, которая дымилась в пепельнице. Едкий дым защекотал в горле. Роза сердито потушила сигарету, уткнула лицо в подушку и затихла.

Я не должна была звонить ему, подумала она, он сказал, что занят. Она встала с кровати, прошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. На глаза навернулись слезы и начали скатываться по щекам. Роза медленно опустилась на колени, прижалась лбом к холодной ванной и закрыла лицо руками.

Неужели это и значит быть женщиной?

 

14

Морис Боннер сел в кровати и посмотрел оценивающим взглядом на девушку в кресле. Девушка была обнаженной и прекрасной. Полные крепкие груди, плоский живот, длинные стройные ноги. Когда она повернулась к столику, чтобы взять сигарету, он заметил, как на спине у нее заиграли мускулы.

Она была прекрасна. Не в обычном смысле слова, а прекрасна, как может быть, но никогда не бывает проститутка.

— Боже, какой ты безобразный, — сказала она, посмотрев на него.

Он улыбнулся, обнажив неровные зубы на вытянутом лошадином лице. Девушка не сообщила ему ничего нового. Боннер не заблуждался на свой счет, он видел себя в зеркало каждый день. Он откинул простыню и поднялся с кровати.

— Прикройся, — сказала девушка, швырнув ему полотенце. — С отвислым членом ты выглядишь, как обезьяна.

Морис обернул полотенце вокруг бедер.

— Тебе совсем не было хорошо? — Девушка промолчала. — Но хотя бы денежная сторона тебя устроила?

— Устроила, — равнодушно ответила девушка.

Боннер вернулся к кровати и присел на край.

— Значит, я для тебя просто очередной Джон?

Она посмотрела на него.

— Похоже, ты парень не промах. Хочешь правду?

— Конечно, только правду, — улыбнулся Морис.

— Вы все для меня одинаковы, — сказала девушка, глядя ему прямо в лицо.

— Неужели ты никогда ничего не чувствовала?

— Конечно чувствовала, — ответила она, — я же человек. Но только не с клиентами, этого я допустить не могу. Они платят мне за хорошую работу. — Она погасила сигарету в пепельнице. — Если мне хочется получить удовольствие, я уезжаю на неделю на ранчо, которые сдают на праздники замужним женщинам. И там всегда находится какой-нибудь бездельник ковбой, который думает, что может доставить мне удовольствие. И он доставляет, потому что мне не надо угождать ему. А Джоны за все платят.

— А разве ты не обманываешь Джонов?

Девушка улыбнулась.

— А ты чувствуешь себя обманутым?

— Нет, — сказал Морис и быстро добавил, — но я не предполагал, что ты играешь.

— Я не играла, — сказала девушка, беря новую сигарету, — я работала. Это моя работа. — Боннер промолчал. Девушка прикурила сигарету и снова обратилась к нему: — Вот, например, ты съел хороший обед. После этого ты рассказываешь друзьям, что отлично пообедал. Мало того. Ты не только расскажешь об этом, но даже сообщишь, где тебе удалось так пообедать. Теперь друзья и сами могут пойти туда. Верно? — Он кивнул. — То же самое и со мной. У тебя есть друг, на этот раз это Ирвинг Шварц. Вы потягиваете джин, он смотрит на тебя и говорит: «Сегодня ночью у меня был лакомый кусочек. Великолепный. Дженни Дентон. Можешь ей позвонить». Ты приходишь и кладешь на стол деньги. Ты взлетаешь и падаешь, наполняешься воздухом, словно воздушный шар, и паришь над миром. Держу пари, что у тебя давно не получалось три раза за ночь. Ну что, ты все еще считаешь себя обманутым?

Морис рассмеялся, ощутив себя молодым и сильным. Она была права. Давно уже, лет двадцать, он не чувствовал себя так хорошо. Он поднялся, и полотенце упало на пол.

Дженни рассмеялась.

— А ты, оказывается, моложе, чем я думала. Однако уже полночь.

— Ну и что?

— Договор был две бумажки до полуночи. Ты заплатил. Если хочешь остаться до утра, гони еще бумажку. Это включает завтрак.

— Хорошо, договорились.

Дженни поднялась и улыбнулась.

— Тогда пошли.

Он прошел за ней в большую ванную, где в пол была утоплена громадная квадратная мраморная ванна. Под окном возле стены стоял топчан.

— Сядь сюда, — сказала Дженни, указывая на топчан.

Морис присел на край, наблюдая как она достала аптечку, вынула из нее безопасную бритву, тюбик крема для бритья и помазок. Затем налила в стаканчик воды и намылила помазок.

— Ложись, — сказала она, опуская помазок в стаканчик и взбивая пену.

— Что ты собираешься делать?

— А как ты думаешь? Я собираюсь побрить тебя.

— Я брился вечером.

Она рассмеялась.

— Глупый, я говорю не о лице. — Она протянула руки и прижала его спиной к топчану. — Я хочу посмотреть, как ты будешь выглядеть без этого волосяного покрова.

— Но...

— Лежи спокойно, — резко сказала Дженни, начиная наносить помазком пену на его грудь. — Не бойся, не порежу. Мне часто приходилось заниматься этим, когда я работала в больнице.

— Ты работала в больнице?

Она кивнула.

— Когда мне было двадцать лет, я закончила школу медицинских сестер.

— А почему ты ушла из больницы?

Он почувствовал прикосновение бритвы к груди. Дженни повернулась и сполоснула бритву под струей воды.

— Шестьдесят пять долларов в месяц, по восемнадцать часов в день. — Дженни снова повернулась к нему и принялась намыливать другую сторону груди. Когда лезвие коснулось живота, Боннер засмеялся.

— Щекотно.

Она снова сполоснула бритву.

— А теперь спину и плечи.

Он повернулся на живот и уткнулся лицом в сложенные руки. В воздухе витал легкий запах крема, лезвие легко касалось его тела. Морис закрыл глаза. Вскоре Дженни похлопала его по плечу, и он открыл глаза. Она достала из шкафчика кусок мыло и протянула ему.

— А теперь прими горячую ванну и вымойся.

Горячая вода приятно покалывала тело, мыло пахло жасмином. Когда он, довольно улыбаясь, вылез из ванны, лицо его раскраснелось.

Дженни завернула его в большую банную простыню.

— Вытирайся и возвращайся на топчан, — сказала она.

Морис быстро вытерся и растянулся на топчане. Дженни достала из шкафчика небольшой ручной массажер, включила в розетку и принялась медленно массировать его тело. Казалось, что одно лишь жужжание массажера расслабляет его мускулы.

— Лучше, чем в турецких банях, — сказал он.

— Это и есть турецкая баня, — сухо ответила Дженни, выключила массажер и протянула Морису полотенце. — А теперь полежи несколько минут.

Он увидел, как она подошла к мраморной ванне, открыла воду и тщательно отрегулировала ее температуру. Когда ванна заполнилась примерно сантиметров на десять, она закрыла воду.

— Все в порядке, вставай. — Морис сел на топчан, полотенце упало на пол. — А ты знаешь, — сказала Дженни, — без этих волос ты выглядишь не так уж плохо. — Она закрыла дверь ванной, чтобы он мог посмотреть на себя в зеркало, занимавшее всю дверь.

Морис расплылся в улыбке. Она была права. Он как будто помолодел лет на двадцать, тело было чистым и белым. Ему даже показалось, что он чуть похудел.

Дженни улыбнулась ему в зеркало.

— И вправду хорош. А теперь иди в ванну. — Морис сел в ванну. Температура воды была чуть-чуть выше температуры тела. — Ложись, — сказала Дженни, — я сейчас приду.

Морис растянулся в ванне. Дженни вернулась, неся в одной руке большую бутылку шампанского, а в другой — маленький флакончик. Она поставила бутылку на пол, открыла флакончик и капнула в воду несколько капель. Ванная мгновенно наполнилась легким запахом жасмина. Отставив пузырек в сторону, она взяла бутылку шампанского.

Опытным движением Дженни сняла фольгу, раскрутила проволоку. Пробка вылетела, и вино полилось сквозь ее пальцы.

— Ты забыла стаканы, — сказал Морис, наблюдая за ней.

— Не будь глупцом, только дураки пьют эту дрянь. Это для ванны, гораздо лучше любого пенистого средства. — Сказала Дженни и начала выливать содержимое бутылки в ванну.

Вино пузырилось, приятно пощипывало кожу, освежая ее. Дженни поставила пустую бутылку на пол и достала из шкафчика сигаретницу. Взяла сигарету, зажгла ее. Морис почувствовал легкий запах марихуаны. Дженни затянулась и протянула ему сигарету.

— Держи, две затяжки, не больше.

Морис покачал головой.

— Нет, спасибо, я не балуюсь этой дрянью.

— Я просто хочу, чтобы ты немного расслабился.

Он взял сигарету из ее рук и глубоко затянулся. Ему даже не надо было выдыхать дым, тело впитало его, словно губка. Морис с интересом оглядел себя. В теле возникла какая-то легкость, оно было чистым и сильным. Дженни залезла в ванну. Он затянулся еще раз и почувствовал, что парит.

— Хватит, — сказала она, вынула у него изо рта сигарету и бросила ее в урну.

— Это какое-то сумасшествие, — улыбаясь, сказал Морис, наблюдая, как она ложится в воду рядом с ним.

— Конечно, — сказала Дженни, положив голову ему на грудь, слегка покрытую водой. Он удивился, когда она начала легонько покусывать его. — Конечно, — повторила Дженни и, улыбаясь, посмотрела на Мориса. — Бутылка шампанского стоила мне двадцать долларов.

* * *

Он так и не смог точно вспомнить, когда ему в голову пришла эта идея. Возможно, она пришла к нему во сне, но это не имело значения. Идея созрела, когда он утром спустился к завтраку.

Услышав звук его шагов на лестнице, Дженни подняла голову от стола.

— Доброе утро, мистер Боннер. Проголодались?

Морис улыбнулся, оценивающе взглянув на стол.

— Умираю от голода, — ответил он, удивляясь своим словам. Уже долгое время он обходился на завтрак стаканом сока и чашкой кофе.

Он заметил, как Дженни нажала ногой кнопку под столом. На кухне, в задней части дома, раздался звон колокольчика.

— Выпейте пока сок, ваш завтрак будет готов через минуту.

Морис уселся за стол напротив Дженни и поднял большой стакан томатного сока, который стоял в ведерке со льдом.

— Твое здоровье.

Он с одобрением оглядел девушку. При ярком утреннем свете на ее лице совсем не было видно морщин, глаза ясные, губы слегка подкрашены, светло-каштановые волосы зачесаны назад и собраны в хвост. Из-под белой, спортивного типа блузки с короткими рукавами выглядывали загорелые руки.

Открылась дверь, и в комнату вошла грузная мексиканка с большим подносом, содержимое которого она поставила на стол. Убрав пустой стакан, она поставила перед Боннером большую тарелку и удалилась со словами:

— Кофе сейчас будет готов.

— Ухаживайте за собой, мистер Боннер, — сказала Дженни. — На блюдах с желтыми крышками вареные яйца, омлет, жареный картофель, на блюдах с зелеными крышками ветчина, мясо, копченая рыба и почки.

Морис положил себе ветчины. В этот момент вернулась мексиканка с кофейником, горячими рогаликами и тостами. Он посмотрел на свою тарелку. Ветчина была именно такая, какую он любил. Дженни положила себе мясо.

— Черт возьми, ты устроила великолепный стол, — сказал Морис, когда мексиканка наливала ему кофе.

Дженни улыбнулась.

— В этом доме нет ничего дешевого.

Мексиканка обошла стол, наполнила чашку Дженни и удалилась на кухню.

— У тебя такой вид, как будто ты сегодня утром играла в теннис, — сказал Морис.

— Именно этим я и занималась, — кивнула Дженни. — Каждое утро я по два часа играю в теннис.

— А где ты играешь?

— В Бель Эр. Мой постоянный тренер — Фрэнки Гарднер.

Морис удивленно поднял брови. Фрэнки Гарднер был одним из лучших профессионалов в стране, его услуги стоили дорого, как минимум двадцать пять долларов в час.

— Он тоже твой клиент?

— Я не играю с клиентами, это мешает делу. Просто, как все, покупаю его время.

— Почему?

— Люблю тренироваться, это помогает сохранять форму.

— А ты никогда не думала заняться чем-нибудь другим?

— Что ты имеешь в виду? Я же говорила тебе, что я дипломированная медицинская сестра.

— Я не об этом. Ты никогда не пробовала сниматься в кино?

Дженни весело рассмеялась.

— Я ведь родилась в Калифорнии, мистер Боннер, и видела, что происходит с молоденькими девушками, которые крутятся возле кино. Даже с более привлекательными, чем я. Они становятся или продавщицами гамбургеров или дешевыми пятидолларовыми проститутками, работающими на улице.

— Это я знаю, — серьезно сказал он. — А ты знаешь, кто я?

— Конечно, мистер Боннер, я ведь читаю газеты. Вы один из крупнейших режиссеров Голливуда.

— Значит, я понимаю, о чем говорю. А?

— Возможно, — улыбнулась Дженни, — но я знаю себя и знаю, что я не актриса.

— Вчера вечером ты говорила другое.

— Я имела в виду мою работу. А потом, вы же видите, как я живу. Пройдет много времени, пока я смогу зарабатывать в кино тысячу в неделю.

— Как знать? У нас есть отличный сценарий, но уже пять лет мы не можем подобрать актрису на главную роль. Он был написан для Рины Марлоу. Но я думаю, что ты справилась бы с этой ролью.

— Вы сошли с ума, — рассмеялась Дженни. — Рина Марлоу была на экране суперженщиной. Я и мизинца ее не стою.

— В тебе есть что-то, что напоминает мне ее, — сказал Морис серьезно.

— Я слышала, что она была сумасбродна. Так, может быть, это?

— И это тоже, — сказал он, наклоняясь к Дженни, — но я имею в виду другое. Приходи завтра на студию, и мы устроим пробу. Если не получится, сразу забудем об этом. Если же получится и тебя одобрит один человек, ты будешь получать две тысячи в неделю.

— Две тысячи? — Дженни посмотрела с недоверием на Боннера. — Вы шутите?

Морис покачал головой.

— Я никогда не шучу, если разговор идет о деньгах.

— И я тоже, — серьезно сказала Дженни. — Кто тот человек, который должен одобрить пробу?

— Джонас Корд.

— Тогда лучше сразу забыть об этом. Насколько я слышала от других девушек, он натуральный псих.

 

15

Ирвинг прошел за Дэвидом в гостиную как раз в тот момент, когда Роза начала мыть посуду.

— Никогда не видел ее такой хорошенькой, — сказал он, усаживаясь в кресло перед камином.

— Да, — кивнул Дэвид.

Ирвинг посмотрел на него.

— Тебя что-то тревожит, Дэвид?

— Так, дела... — уклончиво ответил Дэвид.

— Может быть, это то, о чем я слышал?

Что-то в голове приятеля насторожило Дэвида.

— А что ты слышал?

— Говорят, они прижали твоего парня, — тихо сказал Ирвинг.

— А что ты еще слышал?

— Новая команда хочет сделать тебя главным, если ты перейдешь на их сторону. Они также говорят, что Боннер уже продался. — Дэвид молчал. Он не мог поверить, что Джонас не знает о том, что происходит. Но, возможно, так оно и было. — Почему ты молчишь, Дэвид? Ведь ты не просто так пригласил меня.

— Ты догадлив.

Ирвинг пожал плечами.

— У нас есть акции, — небрежно бросил он. — Мне звонили ребята и говорили, что к ним обращались брокеры. Они спрашивали меня, как им поступить.

— Много акций?

— По всей стране тысяч восемьдесят — девяносто. Мы посчитали, что дела у вас идут хорошо, и вложили деньги.

— А ты... то есть твои ребята, — поправился Дэвид, — уже решили, как поступить?

Эти акции могли сыграть важную роль. Они составляли более трех процентов от двух с половиной миллионов имеющихся акций.

— Нет, — ответил Ирвинг, — мы слишком консервативны. Но нам нравится влезать туда, где есть деньги. А обещания Шеффилда звучат заманчиво: полное финансирование, увеличение доходов в два раза.

Дэвид кивнул и в задумчивости сунул сигарету в рот. Но она так и осталась незажженой. Почему Джонас не отвечает на его послания? Трижды он пытался связаться с ним, и каждый раз никакого ответа. Необходимо найти его. В последнем месте, где Дэвид пытался отыскать его, сказали, что он за границей. Если это так, то к тому времени, когда он вернется, все будет кончено.

— Что ты собираешься делать, Дэвид? — мягко спросил Ирвинг.

— Не знаю, — ответил Дэвид, — я не знаю, что делать.

— Ты можешь пустить всена самотек, и пусть неудачник плачет.

— Я понимаю, — сказал Дэвид. Он наконец чиркнул спичкой и прикурил. — Корд не уделяет много внимания студии, мы как бы отошли на второй план. Но я знаю, что он умеет делать фильмы, у него настоящее чутье для кинобизнеса. Поэтому он и купил компанию. Он не такой, как Шеффилд со своей бандой. У них на уме только банкиры, брокеры, цифры, им на все плевать, кроме расходов и доходов и ведомостей баланса.

— Но у банкиров и брокеров все карты на руках, — сказал Ирвинг, — только глупец может их игнорировать.

— Конечно, — почти в ярости сказал Дэвид, теребя в руках сигарету.

Ирвинг помолчал некоторое время, потом улыбнулся.

— Вот что я тебе скажу, Дэвид. Я соберу все наши голоса и отдам тебе. Ты сам решишь, как их лучше использовать при голосовании.

— Ты действительно так сделаешь? — Дэвид был поражен.

— Думаю, что у меня нет выбора. — Рассмеялся Ирвинг. — Разве ты не возил для нас виски из гаража Шоки?

— А вот и кофе, — раздался голос Розы, вошедшей в гостиную с подносом.

— Боже! — воскликнул Ирвинг. — Да это шоколадный торт!

— Я сама его испекла. — Роза довольно рассмеялась.

* * *

Ирвинг откинулся на спинку дивана.

— Ох, доктор! — сказал он, отдуваясь.

— Еще кусочек?

— Я уже съел три. Если съем еще один, то вам придется делать пластическую операцию на моем животе, чтобы придать ему первоначальную форму.

— Тогда выпейте еще кофе, — предложила Роза и, наполнив его чашку, начала собирать тарелки из-под торта.

— Я хотел тебя вот о чем спросить, Дэвид, — сказал Ирвинг. — Ты когда-нибудь слышал о девушке по имени Дженни Дентон?

— Дженни Дентон? Нет. — Дэвид покачал головой.

— Я совсем и забыл, что ты уже не вращаешься в обществе, — сказал Ирвинг, бросив взгляд на Розу.

— А в чем дело? — спросила Роза. — Я знаю Дженни Дентон.

— Вы? Откуда вы ее знаете, доктор?

— Четыре года назад девушка с таким именем работала в больнице медицинской сестрой.

— Среднего роста, темноглазая, длинные светло-каштановые волосы, хорошая фигура и завлекательная походка.

— Вы имеет в виду «сексуальная»? — рассмеялась Роза.

— Да, именно это я и имел в виду, — кивнул Ирвинг.

— Ну и что насчет этой девушки? — спросил Дэвид.

— Дженни, пожалуй, самая дорогая проститутка в Лос-Анджелесе. У нее шестикомнатный дом на холмах, и если тебе хочется увидеть ее, то прийти можно, только если тебе назначено. Она никогда не пойдет в отель. У нее имеется список клиентов, и прежде чем попасть к ней, можно прождать две-три недели. Он работает только пять дней в неделю.

— Если вы рекомендуете моему мужу, — оборвала его с улыбкой Роза, — то лучше остановиться.

Ирвинг рассмеялся.

— Похоже, что на прошлой неделе Морис Боннер посетил ее, и она обслужила его по высшему классу. А на следующий день Дженни появилась на студии для кинопробы. Он снял на цветную пленку несколько сцен по старому сценарию, который был у него под рукой. Он решил, что пробы удались. Он одел ее в белое шелковое платье, и она выходила из большого бассейна на двенадцатой площадке, демонстрируя свои прелести. Через два дня эта проба уже считалась наилучшей лентой для домашнего просмотра. Боннер получил на нее больше заявок, чем Селзник на «Унесенные ветром».

Дэвид знал только один сценарий, где была такая сцена.

— А ты не понишь название сценария? — спросил он. — Может быть, «Грешница»?

— Возможно.

— Если это так, то это сценарий, который написали Корду специально для Рины Марлоу незадолго до ее смерти.

— Меня не интересует, для кого он был написан, — улыбнулся Ирвинг, — ты должен посмотреть эту пробу. Ты ахнешь. Я просмотрел ее дважды, и так поступили все, кто был со мной в проекционной.

— Я посмотрю ее завтра, — сказал Дэвид.

— Мне бы тоже хотелось посмотреть, — подала голос Роза.

Дэвид взглянул на нее и улыбнулся. Впервые она проявила интерес к кино.

— Приходи завтра в студию к десяти и вместе посмотрим.

— Если бы у меня завтра не было бы важной встречи, я бы тоже пришел, — сказал Ирвинг.

* * *

Дэвид завязал пояс пижамной куртки, уселся в кресло, стоящее рядом с окном, и посмотрел на океан.

Он слышал плеск воды в ванной и голосок Розы, замолкнувший, когда она начала мыть лицо. Он вздохнул.

Позади раздался звук открываемой двери, и Дэвид обернулся. Роза стояла в дверях и задумчиво смотрела на него.

— Ты хочешь что-то сказать мне? — улыбнулся Дэвид. — Ну давай.

— Нет, Дэвид, — ответила она. — Жена обязана слушать, что говорит ее хозяин и господин.

— Я не чувствую себя хозяином и господином.

— Что-нибудь не так, Дэвид?

— Не знаю, — ответил он и начал рассказывать ей всю историю, начиная со встречи с Шеффилдом в тот самый вечер, когда она позвонила. Она подошла к нему и прижала его голову к своему животу.

— Бедный Дэвид, — сочувственно прошептала она. — Так много проблем.

Он повернулся к ней.

— Я должен принять решение. Как, ты думаешь, я должен поступить?

— Как бы ты ни поступил, Дэвид, нам все равно будет хорошо.

— Нам?

Она медленно улыбнулась, чувствуя мощь своей недавно обретенной женской силы. Тихим и счастливым голосом она сказала:

— У нас будет ребенок.

 

16

После темноты проекционной солнечный свет резал глаза. Они молча шли к кабинету Дэвида, расположенному в одном их административных зданий.

— О чем ты думаешь, Дэвид, — тихо спросила Роза. — Эта кинопроба заставила тебя пожалеть о женитьбе?

Дэвид посмотрел на нее и рассмеялся. Он открыл дверь, и они прошли мимо секретарши в кабинет. Дэвид уселся за свой стол. Роза устроилась в кожаном кресле перед столом. Лицо Дэвида все еще сохраняло задумчивое выражение. Она взяла сигарету.

— Что ты думаешь об этой пробе? — спросил он.

— Теперь мне понятно, почему она сводит с ума всех мужчин, — улыбнувшись, ответила она. — Ее вид в мокрой облегающей одежде, когда она выходит из воды, и вправду самое впечатляющее зрелище, которое я когда-либо видела.

— Забудь об этой сцене. Лучше скажи, что ты вообще думаешь о ней?

— Она была прекрасна. У меня сердце кровью обливалось, когда Иисуса волокли на крест, а она ползла за ним по грязи, пытаясь поцеловать его ноги. — Роза немного помолчала. — Это были настоящие слезы или макияж?

— Настоящие, — ответил он, — при пробах никогда не пользуются бутафорскими слезами.

Дэвид почувствовал, как груз свалился с его плеч. Сама не ведая того, Роза подсказала ему ответ. Как и все, он был заворожен сценой крещения, не обратив внимания на другое.

Он положил перед собой несколько листков бумаги и начал писать. Роза встала, обогнула стол и, заглянув ему через плечо, прочитала: «Джонас. Я думаю, что настало время вернуться к кинобизнесу. Мне надо связаться с тобой. Дэвид».

Дэвид потянулся к телефону.

— Соедините меня с Макаллистером в Рино, — сказал он в телефонную трубку и, посмотрев на Розу, улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и вернулась в кресло.

— Привет, Мак, — в голосе Дэвида звучали сила и уверенность. — Ты должен ответить мне на два вопроса, — Роза почувствовала гордость. Она была рада, что пришла на студию. Она открыла в муже новые для себя черты, о которых не знала раньше. — Первый. Могу ли я подписать контракт с актрисой от имени «Корд Эксплоузивз»? У меня есть достаточно важные причины, чтобы не заключать этот контракт со студией. Очень важные причины. И второй вопрос. У меня есть пленка, и я хочу, чтобы Джонас посмотрел ее как можно быстрее. Можешь ты передать ее ему? — Выслушав ответ Ма-каллистера, он сказал: — Нет, только это. Через два часа пленка будет в твоем кабинете в Лос-Анджелесе. Спасибо, Мак. До свидания.

Дэвид положил трубку на рычаг и снова поднял ее.

— Мисс Вильсон, соедините меня с Джес Ли и зайдите ко мне.

В кабинет вошла секретарша и остановилась в дверях.

— Джес, — сказал Дэвид в телефонную трубку, — у меня есть записка. Я хочу, чтобы вы немедленно сфотографировали ее и вмонтировали в конец пленки с кинопробой Дженни Дэн-тон. — Он прикрыл микрофон рукой и сказал секретарше, указывая на записку, лежащую на столе: «Отнесите ее в лабораторию Джес Ли». Она молча взяла бумагу и удалилась. — Я знаю, что это потрясающая проба, Джес, — снова заговорил Дэвид в трубку. — Сделайте копию с пробы с моей запиской и немедленно отправьте ее секретарю Макаллистера в «Корд Эркрафт». Она должна быть там к полудню.

— Ты решился? — спросила Роза.

Дэвид кивнул.

— Я затеял большую игру. Если я ошибся, то уже будет неважно, кто выиграет. Потому что я проиграю.

Роза улыбнулась.

— В любом важном деле наступает такой момент. Во время операции тоже. Представь, что ты хирург, у тебя в руках скальпель, а перед тобой лежит пациент. Теоретически ты можешь выбрать любое решение, но ты должен выбрать единственное — правильное. И ты его выбираешь. И не имеет значения, как складываются обстоятелъсва и что диктуют учебники. Ты должен идти своим путем. — Она посмотрела на мужа и снова улыбнулась. — Ведь именно это ты и делаешь сейчас, Дэвид? Идешь своим путем?

Дэвид посмотрел на Розу, удивляясь ее внутреннему чутью. — Да, — решительно сказал он. — Я иду своим путем.

Дэвид никогда не размышлял подобным образом, но она была права. Он идет своим путем.

* * *

Дженни сидела за столом в гостиной и выписывала чеки по счетам, когда у входной двери раздался звонок. Она услышала, как мексиканка протопала к двери, нахмурилась и посмотрела на стол.

Сердясь на себя, Дженни подумала, что сваляла дурака, согласившись на эту кинопробу. Надо было сообразить это сразу, как только Джон раскрыл свой рот. А теперь над ней смеется весь Голливуд. По крайней мере, уже четыре Джона позвонили ей и с сарказмом поздравили с кинопробой. Они уже посмотрели ее.

Дженни знала, что она не актриса. Так какого черта она позволила вовлечь себя в эту авантюру? Она считала себя умнее и верила, что никогда не вступит на этот путь. А вот оказывается вступила, как все остальные.

Она должна была понять, стоя перед камерой, что это не для нее. Но она прочитала сценарий. Мария Магдалина. Сначала она чуть не померла со смеха, совершенно не заботясь о том, что подумает о ней Боннер. Но потом история тронула ее, что-то перевернулось в ней. Временами она плакала перед направленной на нее камерой, а этого с ней не случалось уже с тех пор, когда она была маленькой девочкой. Ну и пусть смеются, она и сама бы посмеялась, если бы речь шла о ком-нибудь, другом. Шлюха плакала о шлюхе. И вот прошла уже неделя, а от Боннера не было никаких известий.

Позади послышались шаркающие шаги мексиканки, а затем прозвучал ее голос:

— К вам сеньор Вулф, мадам.

Вулф? Она не знала человека с такой фамилией. Может быть, это новый человек из полиции? Они говорили, что в этот раз за деньгами придет новый человек.

— Что ему сказать? — спросила служанка.

— Пусть войдет, — ответила Дженни. Она быстро убрала в стол пачку счетов, и через секунду в комнату вошла мексиканка в сопровождении молодого человека.

Дженни холодно посмотрела на вошедшего и поднялась с кресла.

— Вас прислал Боннер?

— Нет. Между прочим, он даже не знает, что я здесь.

— А-а, — она поняла, зачем он пришел. — Вы видели пробу?

Дэвид кивнул.

Тон Дженни стал еще более холодным.

— Тогда можете идти, все приемы у меня расписаны. — Легкая улыбка пробежала по его губам. Это еще более разозлило Дженни. — И передайте мистеру Боннеру, чтобы он прекратил показывать эту пленку по всему городу. Иначе ему придется пожалеть об этом.

Дэвид рассмеялся, но потом сказал совершенно серьезным тоном:

— Я уже сделал это, мисс Дентон.

— Уже? — Она почувствовала, что злость проходит. — Такие вещи могут помешать моей работе.

— Я подумал, что вы бросили свою работу, — тихо сказал он.

— Что вы имеете в виду? — удивилась Дженни.

— Боюсь, что вы не поняли меня, — сказал Дэвид, доставая из кармана визитную карточку и протягивая ей. Это была дорогая визитная карточка с гравировкой. Дженни прочитала: «Дэвид Вулф», и ниже в углу — «вице-президент». Далее следовало название компании, в которой работал Боннер. Теперь она вспомнила, кто был этот молодой человек. Она читала о нем в газетах. Блестящий молодой человек, вундеркинд. Дженни внимательно посмотрела на него. На лице ее промелькнула легкая улыбка.

— Вы будете играть роль Марии Магдалины? — спросил Дэвид.

Внезапно Дженни занервничала.

— Не знаю, — как-то неуверенно проговорила она, — я думала, что Боннер просто пошутил.

— Возможно, он и пошутил, — быстро ответил Дэвид, — я не знаю, о чем он думал. Но я не шучу. Мне кажется, вы можете стать кинозвездой. — Он помолчал несколько секунд. — Моя жена тоже так думает. Дженни вопросительно посмотрела на него, — Роза Штрассмер. Она знала вас еще четыре года назад, когда вы работали в больнице.

Глаза Дженни засверкали.

— Вы имеете в виду доктора Штрассмер? Ту самую, которая делала пластическую операцию Линде Дэвис? — Дэвид кивнуд. — В тот день я как раз дежурила в хирургии, — сказала она. — Ваша жена была великолепна.

— Спасибо, но все же скажите, вы будете сниматься в роли Марии Магдалины?

Дженни вдруг захотелось этого больше всего в мире.

— Да.

— Я надеялся, что ваш ответ будет именно таким, — сказал он, доставая из кармана сложенный лист бумаги. — Сколько Боннер собирался платить вам?

— Две тысячи в неделю.

В руке Дэвида появилась ручка, и он стал что-то писать на бумаге.

— Минутку, мистер Вулф, — быстро сказала Дженни. — Я понимаю, что Боннер просто шутил. Вряд ли вы должны платить мне так много.

— Может быть, он и шутил, а я нет. Он сказал две тысячи, значит вы столько и будете получать. — Дэвид закончил писать и протянул контракт Дженни. — Прочитайте внимательно.

Она посмотрела на печатный бланк, где от руки были вписаны ее имя и сумма заработной платы.

— Я должна это подписать?

— Думаю, что да. Контракты легко подписываются, но совсем не легко расторгаются.

Дженни откинулась в кресле и стала внимательно читать документ.

— Но ведь это Контракт с «Корд Эксплоузивз».

— Обычная практика для нас. Ведь владельцем компании является Корд.

Она закончила читать, взяла ручку, быстро поставила свою подпись и протянула контракт Дэвиду.

— Ну и что мы теперь будем делать? — спросила она, улыбаясь.

Дэвид убрал бланк в карман.

— Прежде всего мы поменяем ваше имя.

— Почему?

— Оно знакомо слишком многим людям, — сказал он, — впоследствии это может помешать.

Дженни задумалась, а потом рассмеялась.

— Мне на это наплевать, а вам?

— А мне нет.

Дэвид оглядел комнату.

— Это ваша собственность или вы арендуете свою квартиру? — спросил он.

— Арендую.

— Хорошо. Заприте ее и уезжайте куда-нибудь в пустыню. Может быть, в Палм-Спрингс. И кроме меня никто не должен знать, где вы находитесь.

— Хорошо, — согласилась Дженни, — и что дальше?

— Ждите. Ждите пока мы не свяжемся с вами.

 

17

— Извини, Дэвид, — сказал Пирс, поднимаясь из кресла. На лице его была улыбка, но глаза смотрели холодно. — Я ничем не могу помочь тебе.

— Почему?

— Потому что я продал свои акции год назад.

— Шеффилду? — спросил Дэвид.

Пирс кивнул.

— Но почему ты не связался с Джонасом?

— Потому что мне не хотелось этого, — резко сказал Дэн. — Он и так достаточно использовал меня. Я устраивал его все эти годы, пока выполнял грязную работу или гнал производство. Но когда дела пошли хорошо и настало время браться за серьезные вещи, он пригласил Боннера.

— Ты тоже хорошо попользовался им. Ты разбогател только благодаря деньгам Джонаса. И когда пришел Боннер, ты понял, что ты просто агент, а не режиссер. Это поняли все.

— Это потому, что у меня никогда не было шанса доказать, что я режиссер, — невесело усмехнулся Дэн. — Теперь настала его очередь немного попотеть. Посмотрим, как ему это понравится. — Дэн резко направился к двери, но когда вновь обернулся к Дэвиду, казалось, что его злость прошла. — Держи со мной связь, Дэвид. Если предложишь что-нибудь стоящее, то я смогу договориться с Трейси и Гейбл из «Метро».

Дэвид кивнул, и агент удалился. Уставившись в стол, Дэвид с раздражением подумал, что бизнес бизнесу рознь. Дэн договаривался с актерами, и это была его работа. Джонаса Корда это не касалось. Но продажа акций компании — это совсем другое дело.

Он медленно поднял телефонную трубку.

— Да, мистер Вулф?

— Позвоните Боннеру и передайте, что я хотел бы с ним встретиться прямо сейчас.

— В вашем кабинете или в его?

Дэвид улыбнулся. Если следовать обычному протоколу-, то Боннер должен придти к нему. Просто удивительно, как быстро реагирует персонал студии на малейшие перемены. Никто еще не знал точно, что должно произойти, но секретарша уже пустила пробный шар, прощупывая прочность его позиции.

— В моем кабинете, — твердо сказал Дэвид, опуская трубку.

* * *

Боннер пришел в его кабинет спустя сорок пять минут. Не так плохо, учитывая важность занимаемой им должности. Не слишком долго, чтобы это могло показаться грубостью, но и не слишком быстро, чтобы это могло показаться угодливостью. Он прошел к столу и сел.

— Извини, что побеспокоил тебя, Морис, — вежливо сказал Дэвид.

— Все в порядке, Дэвид, — так же вежливо ответил Боннер. — Я должен был закончить утреннее производственное совещание.

— Хорошо, значит у тебя есть немного времени?

Боннер взглянул на часы.

— Как раз на это время у меня назначено собрание сценаристов. Дэвид улыбнулся.

— Сценаристам не привыкать ждать. — Боннер с любопытством посмотрел на него. Он непроизвольно сунул руку под рубашку и почесал грудь. — Чешется? — осведомился Дэвид.

— А ты слышал эту историю? — спросил Морис. Дэвид кивнул. Боннер усмехнулся и принялся откровенно чесать грудь. — Конечно, несколько неприятно, но это стоило того. Тебе надо как-нибудь навестить Дженни. Девочка заставит твою старую скрипку зазвучать, как «Страдивари».

— Не сомневаюсь. Я видел пробу.

Боннер посмотрел на Дэвида.

— Я хотел спросить тебя, почему ты уничтожил все копии?

— Я вынужден был так поступить, — ответил Дэвид. — «Грешница» является нашей собственностью и принадлежит лично Корду. А ты ведь знаешь его. Не хочу, чтобы возникли неприятности. — Боннер молча смотрел на него. Дэвид решил, что нет смысла ходить вокруг да около. — Шеффилд показал мне твое обязательство продать ему акции, — сказал он.

Морис кивнул и сразу перестал чесаться.

— Я предполагал, что он так поступит.

— Но почему? Если ты хотел продать акции, то почему не поговорил с Кордом?

— А какой в этом смысл? — спросил Боннер, немного помолчав. — Я даже никогда не видел этого человека. Если он настолько невежлив, что не удосужился встретиться со мной за эти три года, что я работаю на него, то я не вижу смысла говорить с ним. А кроме того, мой контракт заканчивается в следующем месяце, и никто не предлагал мне его возобновить. Макаллистер даже не заикался об этом. — Он снова начал чесаться.

— А почему ты не пришел ко мне? — мягко спросил он, закурив. — Ведь это я привел тебя сюда.

Боннер смущенно отвел взгляд.

— Конечно, Дэвид. Я должен был поговорить с тобой. Но все знают, что ты ничего не можешь сделать без одобрения Корда. К тому времени, когда ты с ним свяжешься, мой контракт закончится, и я буду выглядеть глупцом в глазах всех киношников.

Дэвид глубоко затянулся. Все они одинаковы в своей грубости, жестокости и в своей какой-то детской дурацкой гордости. Боннер принял его молчание за предложение подать в отставку.

— Шефилд сказал, что позаботится о нас, — быстро сказал он. Мы оба нужны ему, Дэвид, ты это знаешь. Он сказал, что когда возьмет верх, то будет финансировать фильмы, установит новую систему распределения доходов.

— У тебя есть его обещания в письменном виде?

Боннер покачал головой.

— Конечно нет. Он не может заключить со мной контракт, пока не будет руководить компанией. Но он дал слово, а он серьезный человек, не то что Корд, который мечется туда сюда, как мячик для гольфа.

— Разве когда-нибудь Корд нарушил свое слово по отношению к тебе?

— Нет, но у него просто не было случая. У меня заключен контракт, и сейчас он подходит к концу, и я не собираюсь предоставить ему шанс нарушить свое слово.

— Ты прямо как мой дядя, — заметил Дэвид. — Он слушал людей, подобных Шеффилду, и занялся акциями и облигациями, вместо того чтобы делать фильмы. И в результате потерял свою компанию. Теперь ты увлекся тем же самым. Шеффилд не может предложить тебе контракт, потому что еще не является владельцем компании, а ты даешь ему письменное обязательство, которое поможет ему прибрать компанию к рукам. — Дэвид поднялся, голос его звучал зло. — А что ты, чертов глупец, будешь делать, когда, придя к власти, он скажет тебе, что не может сдержать свое обещание?

— Но мы нужны ему, чтобы управлять компанией. Если не я, то кто будет делать ему фильмы?

— Именно так и думал мой дядя Берни, — с сарказмом заметил Дэвид. — Но компания продолжает работать без него и будет работать и без нас. Шеффилд всегда найдет кого-нибудь, кто будет руководить компанией. Шери из «МГМ» ждет подобной вакансии, Мэтти Фокс из «Юниверсал» бросится на эту должность, словно утенок в воду. Так что у него не будет недостатка в кандидатурах. — Дэвид резко опустился в кресло. — Ты все еще думаешь, что он не обойдется без нас?

Лицо Мориса было бледным.

— Но что я могу сделать, Дэвид? Я ведь подписал обязательство. Если я откажусь, Шеффилд может подать в суд.

Дэвид медленно достал из кармана сигарету.

— Насколько я помню, в документе говорится, что ты обязуешься продать ему все свои акции, которыми владеешь, пятнадцатого декабря?

— Да, верно.

— А если случится так, что к этому моменту ты будешь являться владельцем всего одной акции? Если ты продашь ему эту акцию, ты ведь сдержишь свое слово?

— Но пятнадцатое декабря уже на следующей неделе. Кто за это время успеет купить акции?

— Джонас Корд.

— Но если ты не успеешь с ним связаться? Ведь это четыре миллиона. А если я пущу их на биржу, это собьет цену.

— Я прослежу, чтобы ты получил свои деньги. — Дэвид перегнулся через стол. — И знаешь что, Морис, — мягко добавил он, — ты прямо сейчас можешь начать составлять новый контракт.

* * *

— Четыре миллиона! — воскликнул Ирвинг. — А где, черт возьми, ты думаешь, я могу взять такие деньги?

Дэвид посмотрел на приятеля.

— Думай, Остроносый, это очень важно.

— А если Корд скажет, что ему не нужны эти акции? — спокойно спросил Ирвинг. — Что тогда прикажешь мне делать с ними? Использовать в качестве туалетной бумаги? — Он пожевал сигару. — Ты мой друг, но мне не нравятся подобные сделки.

— Не такая уж она и плохая.

— Не уговаривай, — сердито бросил Ирвинг, — на моей работе нельзя ошибиться.

— Извини, Ирвинг, я не имел права просить тебя об этом. — Дэвид повернулся и направился к двери.

Голос Ирвинга остановил его.

— Эй, подожди минутку, куда ты собрался? — Дэвид посмотрел на него. — Разве я определенно отказал тебе? — спросил Ирвинг.

* * *

Огромная грудь тети Мэй ходила ходуном от возмущения.

— Дядя Берни был для тебя как родной отец, — проговорила она своим резким скрипучим голосом. — А разве ты был для него сыном? Разве ты оценил все, что он сделал для тебя? Ты даже ни разу не поблагодарил его, пока он был жив. — Она вынула из кармана носовой платок и принялась промокать глаза. На ее пальце засверкал бриллиант в двенадцать каратов. — И только благодаря Господу твоя тетя не доживает последние дни в доме для престарелых.

Дэвид откинулся на спинку неудобного жесткого кресла. В большой пустой комнате громадного дома было холодно. Он передернул плечами. Однако, Дэвид не знал точно, от чего его знобит: от холода, или просто этот дом так влиял на него.

— Может быть, вы хотите, чтобы я развел огонь, тетя?

— Тебе холодно, Додик? — спросила тетя Мэй.

Он пожал плечами.

— Я подумал, что вы мерзнете.

— Мерзну? — переспросила тетя. — Твоя бедная старая тетушка часто мерзнет. Только экономя свои гроши, я могу позволить себе жить в этом доме.

Дэвид взглянул на часы.

— Уже поздно, тетя, мне пора идти. Так вы отдадите мне голоса?

Тетя Мэй посмотрела на племянника.

— А почему я должна отдать тебе голоса? Отдать голоса чтобы помочь этому проходимцу, который украл компанию у твоего дяди?

— Никто не воровал у него компанию, дядя Берни все равно бы ее потерял. Ему повезло, что он нашел такого человека, как Корд, который помог ему так легко выкрутиться.

— Повезло? Из всех акций, которыми он владел, мне осталось только двадцать пять тысяч. А куда делись остальные? Скажи мне, куда они делись?

— Дядя Берни получил за них три с половиной миллиона.

— Ну и что? — запротестовала тетя Мэй, — они стоили в три раза дороже.

— Они ничего не стоили, — ответил Дэвид, теряя терпение. — Дядя Берни обкрадывал компанию, и вы знаете об этом. Эти акции не стоили даже той бумаги, на которой были напечатаны.

— А-а, теперь ты называешь своего дядю вором, — сказала тетя, величественно поднимаясь с кресла. — Вон! — вскричала она, указывая на дверь. — Вон из моего дома!

Дэвид посмотрел на нее и направился к двери. Внезапно он остановился, словно вспомнив что-то. Однажды дядя Берни пытался именно с такими словами выставить его из своего кабинета. Но тогда Дэвид добился своего. А тетушка Мэй была гораздо жаднее своего мужа. Он обернулся.

— Да, действительно, у вас только двадцать пять тысяч акций, которые составляют всего один процент от общего количества. Сейчас они кое-что стоят. Но кто-то из нашей семьи должен защищать ваши интересы. Отдайте голоса Шеффилду и посмотрите, что из этого выйдет. Но если вы сделаете это, я не буду защищать ваши интересы, и эти акции опять ничего не будут стоить.

Тетушка посмотрела на него.

— Это правда?

Он понял, что в голове у нее завертелась счетная машина.

— Правда, все до последнего слова.

Она глубоко вздохнула.

— Тогда пошли, я подпишу тебе голоса. — Она направилась в кабинет. — Твой покойный дядя, мир его праху, говорил мне, чтобы я всегда советовалась с тобой. Он говорил, что у тебя светлая голова.

Тетушка выложила бумаги на стол, взяла ручку и подписала. Дэвид сунул их в карман пиджака.

— Спасибо, тетя Мэй.

Она улыбнулась. Дэвид удивился, когда тетя взяла его за руку и погладила ее почти нежно.

— У нас с дядей никогда не было детей, — сказала она с дрожью в голосе. — Он действительно считал тебя собственным сыном. — Она быстро заморгала глазами. — Ты не знаешь, как он гордился тобой, когда читал о тебе в газетах, даже после того, как ушел из компании.

Дэвид почувствовал жалость к этой старой одинокой женщине.

— Я знаю, тетя Мэй.

Она попыталась улыбнкуться.

— А какая хорошенькая тебя жена. Почему ты не приведешь ее ко мне на чай.

Внезапно Дэвид обнял старушку и поцеловал в щеку.

— Приведу, тетя Мэй, скоро.

* * *

Когда он вернулся на студию, Роза ждала его в кабинете.

— Я позвонила, и мисс Вильсон сказала мне, что ты задержишься. Я подумала, что будет здорово, если я заеду за тобой и мы вместе пообедаем.

— Отлично, — сказал он, целуя ее в щеку.

— Ну как дела?

Дэвид тяжело опустился за стол.

— Тетя Мэй отдала мне свои голоса.

— Это значит, что у тебя уже девятнадцать процентов голосов?

— В этом не будет никакого толка, если Джонас не поддержит меня. Ирвинг сказал, что если Джонас не купит акции, то он будет вынужден продать их Шеффилду.

Роза поднялась.

— Ну что ж, ты сделал все, что мог, — деловым тоном сказала она. — Пошли обедать.

Дэвид встал, и в этот момент в кабинет вошла секретарша.

— Телеграмма из Лондона, мистер Вулф.

Дэвид развернул телеграмму. Она гласила:

«Начало съемок „Грешницы“ назначается на первое марта. Корд». Он протянул было телеграмму Розе, но тут в кабинет снова вошла секретарша.

— Еще одна телеграмма, мистер Вулф.

Дэвид быстро распечатал ее и, пробежав глазами, испытал чувство огромного облегчения.

«Макаллистер выдаст все необходимые средства для борьбы с Шеффилдом», — говорилось во второй телеграмме. Как и первая, она была подписана «Корд». Он передал обе телеграммы Розе. Она прочитала их и посмотрела на мужа сияющими глазами.

— Мы победили! — воскликнула она, и в этот момент дверь снова открылась.

— Ну что еще, мисс Вильсон? — раздраженно спросил Дэвид. Девушка в нерешительности остановилась в дверях.

— Простите за беспокойство, мистер Вулф, но только что пришла еще одна телеграмма.

— Хорошо, не стойте там, давайте ее сюда. Это нам обоим, — сказал он, протягивая телеграмму Розе. — Прочти.

Роза посмотрела на телеграмму, потом на Дэвида. На лице ее сияла улыбка. Дэвид прочитал телеграмму, зажатую в ее руке: «Желаю счастья! Надеюсь, что у вас будут двойняшки!»

Эта телеграмма была подписана «Джонас».