1
Мори не виделся с Максом много лет и встретился вновь уже после того, как тот поменял имя.
Они расстались, пожав друг другу руки, на железнодорожной станции в Миссури: двое молодых мужчин двадцати шести лет от роду. Макс дал Мори сто долларов, из тех, что остались у него после прошлогоднего ограбления банка, вскочил на лошадь и ускакал. Мори сел на поезд до Канзас-Сити и начал свой долгий путь на восток.
На жизнь он зарабатывал главным образом мошенничеством. Ничего другого делать он просто не умел. Мори кочевал по Миссури и Канзасу, перебирался на другой берег реки, в Иллинойс и Индиану. Использовал старые способы надувать простаков и изобретал новые. Он опять продавал фальшивые страховые полисы, но удирал до того, как его деятельность начинала внушать подозрения. Он играл в карты в Канзас-Сити, Сент-Луисе, Чикаго. Но игроки там были посильнее, чем в Техасе, поэтому и прибыль едва покрывала расходы.
Он печатал каталоги и бланки заказов и продавал все, от часов на железнодорожных вокзалах до баскетбольных мячей, прося задаток в десять процентов. Он продавал оптом в магазины и ходил от дома к дому, а собрав несколько сотен долларов, скромно покидал пансион и уезжал первым же поездом.
Но наибольший доход приносила ему торговля автомобилями. Он покупал новенький «шевроле» или «форд» за четыреста долларов, перегонял его на пятьдесят или шестьдесят миль в какой-нибудь маленький городок, давал знать, что он — представитель завода, который может дать скидку в сорок процентов, и продавал автомобиль какому-нибудь счастливчику за двести пятьдесят долларов. Потом объявлял, что готов продать автомобили всем желающим. При условии, что он получит задаток: ему же надо выкупать их на заводе. Собрав пятьсот долларов, он возвращался к дилеру, обретавшемуся в пятидесяти или шестидесяти милях, и покупал второй автомобиль. Когда автомобиль получал второй покупатель, доверие к Мори возрастало, следовательно, все новые люди несли ему деньги. Строилась пирамида. Он собирал деньги и привозил автомобили. А в один прекрасный момент исчезал вместе с деньгами.
Но всему хорошему приходит конец. И в 1913 году десятками газет, выходящих в маленьких городках, была перепечатана статья, разоблачающая этот нехитрый способ добывания денег из воздуха. Вот тут Мори решил, что пора двигать домой, на Манхаттан.
Он ушел из дому в шестнадцать лет, а вернулся пятнадцатью годами старше и пятьюдесятью мудрее, со шрамами на спине и лиловыми кругами на щиколотках, отметинами плэкумайнской тюрьмы, которые ему предстояло нести всю оставшуюся жизнь. Кстати, иной раз они приносили пользу. Когда он первый раз раздевался при женщине, она, увидев их, обычно восклицала: «Мори? Откуда это у тебя? Ты был на юге? Не следовало тебе ездить туда. Что они с тобой делали? Только не показывай их матери». А потом ублажала его по высшему разряду. Как иначе могла она вести себя с храбрецом, побывавшим на юге.
Появление Мори не осталось незамеченным. Мори вернулся с юга. Возможно, привез с собой много денег, облапошив тамошних дундуков. Нет? Да, с этими гоями каши не сваришь. Во всяком случае, он вернулся в хорошем костюме, с отличной головой, толковый малый. Такому всегда найдется дело.
При его габаритах в мордовороты путь ему был заказан. Он брал другим — умом. И умел считать. Да еще был честен. Ну… ему можно было доверять. Короче, Мори начал принимать ставки. А потом его поставили над теми, кто принимал ставки. Он заработал много денег. Получил все, о чем мог только мечтать: красивую одежду, комфортабельную квартиру, женщину, если возникало такое желание… Хорошие это были годы.
А потом… Христианам достало ума ввести «сухой закон» в стране, граждане которой все равно находили способ пропустить рюмку-другую. Создавалась новая сфера человеческой деятельности. Букмекерство сразу стало мелочевкой. И Морис Коуэн вовремя это просек.
Включился в новое дело. Потом увяз в нем по самые уши. Контрабанда с судов или через канадскую границу — это же семечки. Спиртное надо изготовлять прямо в Штатах! Сделать джин, сварить пиво — пустяк. Под силу каждому. Разумеется, туда, где крутятся настоящие деньги, тянутся воры, желающие снять сливки. Чтобы деньги шли, куда им положено, нужен доверенный человек, который может вести учет… или мухлевать с цифрами, если на то будет желание хозяина.
Вот и нашлась работа для Мори. С цифрами он был в большой дружбе.
Начал он в Нью-Йорке. Но на торговлю спиртным уже положили глаз итальянцы. Выходцы из Сицилии. Мори решил поискать другое место. По стране он поездил достаточно. И понимал, что с его способностями он нигде не пропадет. В двадцать втором году Мори поехал в Детройт поговорить с человеком, прозванным Огненная Голова за шапку рыжих волос. Они поладили, и Морис Коуэн стал членом Пурпурной банды.
Престиж. Все слышали о Пурпурной банде. В Детройте и Толидо человек, который заведовал финансами Пурпурной банды, становился знаменитостью. Неожиданно у всех возникло желание познакомиться с сорокалетним Морисом Коуэном. Как у мужчин, так и у женщин.
Мори назначал ставки в тотализаторе, определял, сколько шло в доход, а сколько на выплаты. Он обнаружил, что один из букмекеров жульничает. Доложил Огненной Голове, и букмекер исчез в озере Сент-Клэр.
Мори считал поступившие галлоны алкоголя и баксы. Он никогда не знал или говорил, что не знает, что случалось с парнями, у которых дебет не сходился с кредитом. Одно, впрочем, он знал наверняка: более он их никогда не видел. Он никогда не допускал ошибок в расчетах. За ним установилась репутация честного человека, ничего не кладущего в свой карман. Разумеется, он мухлевал с цифрами, но только для того, чтобы «обуть» других людей, а Пурпурную банду — никогда.
Беда заключалась в другом: все равно он занимался мелочевкой. Да, он покупал отличные костюмы. Носил туфли из лучшей кожи. Его шелковые воротнички стоили по двадцать пять центов каждый. Серые шляпы делались из самого дорогого фетра. Каждое утро он брился у парикмахера. Дважды в неделю подравнивал волосы. Жил в роскошной квартире и слушал музыку по шестиламповому радиоприемнику, работавшему не от батареек, а от сети. Он курил сигары и пил настоящее виски, доставляемое из Канады. Ездил он на «шевроле» выпуска двадцать шестого года.
Мелочевка. Он не мог купить дом в пригороде. Не мог купить «кадиллак» или «паккард», на которых ездили другие. Не мог провести отпуск во Флориде или отплыть на яхте в Европу. Он покупал женщин, когда хотел, но чувствовал, что не может постоянно содержать ни одну из них.
А самое худшее, он получал приказы, то есть единственная ошибка означала для него верную смерть. В лучшем случае от пули на улице. Его любили. Естественно. Он был хорошим мальчиком. Мальчиком на побегушках.
О, они могли взять его в долю. Но только за деньги. Причем всю сумму требовалось внести сразу, а не по частям.
В двадцать седьмом году его сделали управляющим в ресторане на шоссе между Детройтом и Толидо, неподалеку от границы с Огайо. Назывался ресторан «Часы». Приходя туда, клиент мог выпить, пообедать, поиграть в карты и удалиться с девушкой в номера наверху. Обставили ресторан по высшему разряду, даже застелили пол коврами. Так что и клиентура была соответствующая. Заглядывали туда Гарри Дохерти и Уилл Хэйз, соответственно генеральный прокурор и главный почтмейстер при президенте Гардинге. Они приходили в «Часы», так как знали, что могли доверять Мори Коуэну, управляющему. Хэйз нынче занимался цензурой кинофильмов, отвечая за моральное благополучие нации. Его сексуальные пристрастия были, как говорится, из ряда вон, так что Мори не удавалось убедить своих девушек подняться с ним в номер второй раз, какие бы деньги он им ни предлагал.
В «Часах» Мори стал зарабатывать больше. Наконец-то купил «паккард». Но он оставался наемным работником.
В Толидо в те времена работал очень неплохой театр миниатюр. Мори не пропускал ни одной новой постановки. И вот, как-то раз выйдя на улицу после представления, он обратил внимание на рекламу нового вестерна. В главной роли снимался симпатичный ковбой. Звали его Невада Смит. Даже на афише лицо показалось Мори знакомым.
Он посмотрел фильм. Макс Сэнд! Безусловно. Невада Смит был Максом Сэндом!
Мори сразу же написал ему письмо. Разумеется, Макс Сэнд в нем не упоминался. Мори скромно спрашивал, помнит ли Невада Смит своего старого друга Мориса Коуэна.
2
Макс помнил. Три или четыре недели спустя Мори получил ответ. Невада Смит обещал вскоре побывать в Детройт и заехать к нему.
Своими пальто из верблюжьей шерсти и шляпой из белого фетра мужчина напоминал гангстера. Но на этом сходство заканчивалось. Мужчина был высок ростом, строен, покрыт ровным загаром. Макс Сэнд!
Мори поспешил ему навстречу.
— Макс… — прошептал он, пожимая вошедшему руку. — Невада Смит. Поздравляю. Я рад, что ты своего добился.
Невада огляделся:
— Похоже, и тебе грех жаловаться.
Мори пожал плечами:
— Ну… Пойдем. Выпьем за встречу. Что тебе налить?
В тот вечер Мори рассказал Неваде, сколь деликатное у него положение и чем чреват любой неверный шаг. А заодно поинтересовался у давнего друга насчет денег для покупки доли в «Часах».
— Ты хочешь, чтобы тебе принадлежала часть заведения, — констатировал Невада.
Мори кивнул.
— Сколько это будет стоить?
Мори пожал плечами. По меркам двадцать девятого года двадцать тысяч долларов были огромной суммой. Мори поклялся, что вернет их. Их хватило, чтобы купить «Часы», не часть, а целиком.
3
Мори выплатил Неваде все двадцать тысяч, хотя на это ушло пятнадцать лет. А двумя годами после получения ссуды он оказал Неваде одну услугу, о которой тот, возможно, и не узнал.
Невада ждал Мори на платформе. В Техасе Мори бывать доводилось, а вот в Калифорнии — нет. Его встретили ослепительное солнце и удушливая жара. Невада усадил его в роскошный «дюзенберг» с откидным верхом. Они уселись на заднее сиденье, и под палящими лучами солнца шофер помчал их по обсаженным пальмами улицам к голым холмам, утыканным роскошными особняками.
У Невады дом был без особых архитектурных излишеств, но тем не менее чувствовалось, что принадлежит он кинозвезде.
Невада познакомил Мори с женой. Чувствовалось, что ей в этом доме как-то не по себе. Ровесница Невады, смуглолицая, пухленькая, она всем своим видом показывала, что жизнь в роскоши для нее внове и она не знает, как себя вести. Она, похоже, понятия не имела, что такое купальный костюм, а потому плавала в бассейне за домом голой, пока Мори и Невада сидели в шезлонгах у бортика и говорили о давно ушедших днях.
После обеда, когда женщина помыла посуду и ушла спать, Невада и Мори с сигарами и виски расположились в гостиной. Невада рассказал Мори о случившейся с ним неприятности.
— Помнишь Толстяка Эрбакла? — спросил Невада.
— Конечно. Его обвинили в изнасиловании.
— Да. Потом выяснилось, что он ни в чем не виноват, но карьера его рухнула.
— Не хочешь ли ты сказать…
— Вот-вот, — буркнул Невада. — Я этой девушки в глаза не видел. Но ее мать заявляет, что она беременна, а я — отец ребенка. Девушке к тому же пятнадцать лет. Черт, даже если они ничего не докажут, а эта история попадет в газеты, Неваде Смиту уже не сняться ни в одном фильме.
— У меня такое ощущение, что они хотят что-то на этом поиметь.
— Естественно. Они уже попросили денег.
— Какое бесстыдство, Макс. Как ее зовут?
— Эмили. Эмили Уайт. А мамашу — Руби Уайт.
Мори покачал головой.
— Какое бесстыдство, — повторил он.
На следующее утро Мори позвонил в пять-шесть мест, давая знать, что казначей Пурпурной банды в городе и хочет поговорить с ответственным человеком по личному делу. Естественно, в Лос-Анджелесе нашлись люди, желающие помочь представителю Пурпурной банды.
Тремя днями позже, когда он и Невада сидели за столиком в «Браун дерби», Мори позвали к телефону. Звонивший подтвердил, что Руби Уайт действительно угрожает подать на Неваду Смита в суд. Ей уже мало признания отцовства. Она намерена обвинить Неваду в изнасиловании своей несовершеннолетней дочери. Точно так же она угрожала и Френсису Башману. Тот предпочел откупиться от нее.
— Хотите, чтобы мы с ней разобрались? — спросил собеседник Мори.
— Я был бы вам очень признателен.
— Считайте, что вопрос решен.
На следующее утро газеты сообщили об автокатастрофе с фатальным исходом. Руби Уайт выпила перед тем, как сесть за руль, и на береговой автостраде вошла в поворот, не сбросив скорость. Ее «бьюик» пробил ограждение и слетел с обрыва в океан. Руби и ее дочь погибли.
Мори не рассказал Максу о том телефонном разговоре. Если Макс и догадался, то тоже оставил свои мысли при себе. Поезд ушел, а Макс не любил говорить о том, что уже невозможно изменить.
4
Суббота считалась в «Часах» самым хорошим днем. Люди приходили рано и засиживались допоздна. Треть продаваемых за неделю виски и пива раскупалась в субботу. Именно в этот вечер девушки зарабатывали большую часть недельной выручки.
В субботу, 30 ноября 1931 года, перед самой полуночью в кабинет Мори зашли трое.
— Лживый жиденыш! — воскликнул один. — Будешь знать, как обманывать.
И началось избиение. Никакого сопротивления он оказать не смог. Они ушли, оставив Мори лежащим на полу без сознания. Ему сломали нос, челюсть, скулу и два ребра.
Только через шесть дней детективы смогли допросить его в больничной палате.
— Говори, Коуэн, кто это сделал?
Мори покачал головой.
— Не знаю, — процедил он сквозь зубы.
Проволока, стягивающая челюсти, не позволяла раскрыть рта.
— Все ты знаешь!
Мори вновь покачал головой:
— Нет.
— Омерта, значит, — пробурчал детектив.
Копы уже начали осваивать итальянский язык. Они говорили о Черной руке и использовали слово omerta, когда имели в виду закон молчания.
Мори попытался улыбнуться:
— С чего мне молчать?
— Ты мог научиться их штучкам. Полагаю, уже научился.
Разумеется, он знал, кто его избил. Не понимал Мори другого: за что?
Это ему объяснил Огненная Голова, когда пришел навестить его. Рыжеволосый сел на кровать, взял Мори за руку.
— Это ошибка. Нам сказали, что ты продаешь пиво, сваренное кем-то еще. Это ложь, теперь мы все выяснили. Поздно, конечно, но выяснили. Мы загладим свою вину, Мори. Мы о тебе позаботимся.
Мори кивнул и криво улыбнулся.
— Хорошо, — пробормотал он.
— И ты не раскрыл рта, — добавил Огненная Голова.
Потом улыбнулся, вспомнив, почему Мори не может раскрыть рта.
— Ты понимаешь, о чем я? Ты ничего не сказал копам. Мы это не забудем, Мори. Такое забывать не принято. Всегда останутся люди, которые будут это помнить. Тебя не бросят.
Огненная Голова сказал правду. С тех пор Мори стал всеобщим любимчиком. Его же незаслуженно избили, а он не выдал тех, кто это сделал. Огненную голову скоро арестовали и приговорили к пожизненному заключению. Пурпурную банду разгромили. Но люди, которые помнили о благородстве Мори, остались. И ему всегда приходили на помощь.
5
От одного, правда, его уберечь не смогли. Детективы из Толидо сильно рассердились. Они знали, кто избил Мори. И давно хотели засадить этих громил за решетку, но доказательств их вины собрать не могли. Вот и теперь человек, которого они избили, не желал давать показания.
И в другую субботу, 23 января 1932 года, в «Часы» ворвались агенты местного отделения Федерального управления, контролирующего выполнение закона о запрещении торговли спиртными напитками. Мори вывели из Дверей в наручниках и препроводили в тюрьму округа Лукас. За много лет работы «Часы» не трясли ни разу, но детективы Толидо потребовали провести там проверку. Закон по-прежнему запрещал торговлю спиртным. За это редко кого сажали за решетку, дело шло к отмене «сухого закона», но иной раз такая зацепка приходилось очень кстати, если хотелось вставить палки в колеса какому-нибудь политику или наказать такого, как Морис Коуэн.
В холодный февральский день Мори, опять в наручниках, дрожащего от страха, ввели в каменные ворота печально знаменитой тюрьмы штата Огайо. Ему было восемнадцать, когда его привезли в тюрьму под Плэкумайном, молодого и полного сил. Теперь, в пятьдесят, он не знал, протянет ли за решеткой три года.
Как и в Плэкумайне, первый день был самым худшим. Начальник тюрьмы полагал, что вновь прибывшего надобно встречать так, чтобы тот, взрослый мужчина, заплакал. Шесть или семь часов Мори провел в чем мать родила. До того как получить тюремную одежду, новички помылись в душе, побывали у врача и дантиста, у них сняли отпечатки пальцев, их сфотографировали, прочитали лекцию о внутреннем распорядке. И перед каждой дверью им приходилось томительно ждать. Наконец, уже в тюремной одежде, их строем провели через двор в лабиринты гигантской тюрьмы. Покормили в столовой. А затем распределили по камерам.
Сравнивая тюрьму в Огайо с луизианской, Мори отмечал, что в чем-то ему было легче, а в чем-то труднее. В ножные кандалы заключенных не заковывали, но собирали их в команды и строем водили из тюремного блока в столовую, на работу, обратно в столовую и назад, в камеры. Только с пропуском, подписанным охранником, заключенный мог в одиночку появиться во дворе, направляясь в лазарет, библиотеку, часовню.
Учитывая возраст Мори, никто не испытывал желания взять его «жены», так что к нему не приставали. И он уже не был единственным евреем на всю тюрьму. Наоборот, их хватало с лихвой, и по воскресеньям рабби читал желающим проповедь в тюремной часовне. Работал Мори на маленькой фабрике, где заключенные изготовляли пластины под автомобильные номера. Шесть часов в день он сидел на жесткой скамье, засовывая пластины в конверты из плотной коричневой бумаги.
Носил он куртку из грубой, колющейся материи, синие джинсы, такие большие, что ему приходилось их подворачивать, шапку и черные башмаки, которые тачали прямо в тюрьме. По правилам куртка застегивалась на все пуговицы. Шапку разрешалось снимать только в камере.
Жили они вчетвером в камере, рассчитанной на двоих. В любой момент охранник мог заглянуть в дверной глазок, в отличие от Луизианы, где на ночь заключенные оставались предоставленными самим себе. Заключенным запрещалось заниматься онанизмом, а потому спать они должны были, положив руки на одеяло. Если охранник замечал, что кто-то убирал руки под одеяло, он колотил в дверь дубинкой, требуя, чтобы тот вытащил руки. Одного из сокамерников Мори застукали мастурбирующим и на десять дней упекли в карцер.
Спустя какое-то время Мори понял, что переживет эти три года. Другое дело, хотелось ли ему этого. Недели и месяцы уходили один за другим, монотонные, потраченные зря, безвозвратно утерянные. Он страдал не от жестокости других заключенных, а от железной дисциплины, отсутствия всякой личной жизни и спартанской аскетичности, действующей даже на тех, кто и на свободе не числился в сибаритах.
Огненная Голова начал отбывать пожизненное заключение. Мори несколько раз видел его, но не смог перемолвиться ни словом, потому что их камеры находились в разных секторах, а работали они в разных командах.
Отсидев год, Мори предстал перед комиссией по досрочному освобождению. Комиссия его прокатила, полагая, что он гангстер. Кроме того, детективы Толидо рекомендовали оставить Мори в тюрьме до конца срока.
Потому-то он и изумился, когда год спустя, в тридцать четвертом, его освободили условно. Комиссия сочла, что негоже держать в тюрьме человека, осужденного по уже отмененному закону.
Выйдя на свободу, Морис Коуэн так и не отметился в полицейском участке. Он сразу поехал в Детройт. Пурпурной банды более не существовало, но это не означало, что освобожденное ею место осталось пустым. В честь Мори устроили званый ужин, где и объявили, что он назначается управляющим нового роскошного ресторана во Флинте. Да и как иначе могли встретить Мори, который не болтал лишнего и даже отсидел два года в тюрьме штата Огайо за то, что держал рот на замке.
Мори тоже было, что объявить. С этого момента, сказал он своим друзьям, его зовут Моррис Чандлер.
6
Звонок Макса порадовал его. Он всегда с удовольствием помогал давнему другу.
За все эти годы они виделись довольно редко. После Флинта Мори работал в разных уголках страны. Восемь лет управлял отелем в Саратога-Спрингсе в сезон скачек, перебираясь на зиму в отель в Форт-Лодердейле. Макс побывал и там и там.
Постепенно сицилийцы прибирали преступный мир под свой контроль. Чандлера это не беспокоило. Новые боссы еще больше уважали человека, не болтающего лишнего. Для них это был вопрос чести, других они просто не терпели. Разумеется, Мори не мог войти в «семью», но его знали как честного и смелого человека, которому можно доверять.
Мори встречался со многими из них. Счастливчик Лучано, самый удачливый. Френк Костелло. Алберт Анастасиа. Джо Профаччи. Карло Гамбино. Френк Нитти. Не все были сицилийцами. Мюррей Хэпмфри из Чикаго. Мейер Лански. Багси Сигел.
Макс не хотел с ними знаться. Близко не подходил к заведениям Мори, если там был кто-то из них.