Эта стерва лупит по мячу изо всех сил. Она меньше меня, но куда подвижнее. Ее подачи так и сыплются, а я не могу их отбить.
Я уже почти успокоился после эпизода с «порше». От Давида никаких известий. Я много думал и решил попробовать вновь завоевать сердце Лены. Все сначала. На время отложил расследование и посвятил себя другой цели. Только из любви к ней я вновь присоединился к клану любителей бега. Бегаю утром и вечером. Эти долгие пробежки в одиночестве позволяют мне думать о книге. Еще я записался в клуб культуристов. Поднимаю штангу и мечтаю о гибком, мускулистом теле, которое однажды я внезапно продемонстрирую Лене. Я выпиваю за день литры воды, как будто хочу промыть себя изнутри. Ем только зеленые овощи. Исключительно. Рано ложусь спать. Избегаю Матильду.
Если я не ошибаюсь, номер «3» теннисного корта означает, что он сегодня не только для спортивных состязаний. Делаю попытку сближения. Мари – лучшая подруга Лены. А также прекрасная теннисистка. Она живет одна с двумя детьми в огромной квартире в центре города после того, как выставила мужа за дверь. Я не знаю, почему мы встречались так часто. Конечно, из-за Лены, ей всегда надо было рассказать Мари кучу разных новостей. Когда мы приходили к ней, они забирались на диван и часами щебетали, листая каталоги. Не считая тех моментов, когда Ги, муж Мари, начинал переключать телевизор в поисках передач о машинах, все шло прекрасно. Я мог попивать виски в свое удовольствие, подливая сам себе. Это была одна из целой серии уступок Лене. Она упрекала меня, что я сижу взаперти в своем кабинете и мы никуда не выходим вместе.
Итак, мы наносили визиты к Ги и Мари. Они также приходили к нам изредка, значительно реже, ввиду того, что их квартира была куда больше нашей. А также из-за денег. Отец Ги был нотариусом, а родители Мари содержали магазин модной одежды в центре города. Еще и из-за того, что запас виски у них всегда был намного больше нашего. Все могло так и продолжаться, если бы однажды Мари не выставила Ги за дверь. Это было настоящим ударом для нас. Особенно для Лены: она была свидетельницей на их свадьбе. Все случилось три месяца назад. Мари прибежала к нам в четвертом часу утра с малышами Фредериком и Олимпией на руках. Женщины оставили детей мне, а сами закрылись в ванной. Я уложил малышей в нашу постель и пошел к себе в кабинет. Слушал их разговор через цепь «Б», через приемник, провод которого был проведен и в ванную. Мари, хохоча, рассказывала:
– Ты представляешь, этот подонок поднял на меня руку! Посмел! Завтра же пойду к врачу и зарегистрирую следы побоев на шее.
Лена спросила:
– А как с Пьером?
– Как только он оставит свою жену, а я получу развод, мы будем жить вместе.
Мари не мой тип женщины. Несмотря на ярко-зеленые глаза и короткую майку, оставляющую обнаженным плоский мускулистый живот с красивым пупком, она не вдохновляет. Мужчины, толпящиеся за стеклом, должны приложить немало усилий, чтобы увидеть ее маленькие груди под майкой.
– Ты уже весь вспотел. Хочешь передохнем? – спрашивает Мари.
– Да нет, все в порядке, просто жарко, – отвечает высокий тип в цветастых шортах и взмокшей майке.
– Может, мне не бить так сильно?
– Делай, как обычно.
Мне трудно собраться, каждый раз я опаздываю на секунду за ее мячами. Насмешки наблюдателей-здоровяков действуют мне на нервы. Тем не менее я предлагаю партию.
– Если хочешь, я отдам тебе подачу, – говорит Мари.
Типы за стеклом усмехаются. Особенно маленький толстяк в блестящем костюме, главарь этой банды. Подаю. Легко поданный мяч тут же падает за спиной партнерши. Очко. Я ничего не выиграл. Вытираю пот под повязкой и готовлюсь отразить удар. Но недостаточно быстро, и Мари одним щелчком загоняет мяч, который падает в десяти сантиметрах от стены.
– Красивый удар, – говорю я, возвращаясь на площадку. Ее подача. Принимаю устойчивую позу, чтобы отразить ракетную атаку. Ракетная атака – не то слово…
– Черт, я не ожидал, что он прилетит отсюда, – говорю я. – Снова твоя.
И этот я тоже пропустил. Итак, два – один.
Мари даже не смотрит на меня. Настоящая спортсменка, твердая, без особой душевной тонкости. При счете восемь – один она посылает свечу, и я с трудом ее отбиваю. Не везет. Мужики аплодируют. Чертовы придурки!
– Итак, заканчиваем?
– Ну, если ты устала. Я могу продолжить, если хочешь…
Берем полотенца и отправляемся в сауну. Она – в женское отделение, я – в мужское.
Стрелка термометра колеблется около ста градусов. Я истекаю потом. Литрами. Пахнет сосновым деревом, мне нравится этот запах. Нас здесь двое. Друг против друга. Я и этот маленький толстяк, снявший свою блестящую одежду.
– Здорово она вас разделала, эта красотка.
Не отвечая, пристально смотрю на него. Неужели он не чувствует моего раздражения, даже ненависти? Мне жжет спину, но я зачерпываю воду и плещу на раскаленные камни, надеясь омрачить его сияющую физиономию. Мы в настоящей преисподней. Но держимся. Стрелка показывает сто десять градусов. Между ним и мной идет настоящая борьба. Я способен выносить страдания, как и жару, стараюсь использовать приемы йоги, которым меня учил Этьен. Покинуть свое тело. Не ощущать внешних раздражителей. Толстяк почесывает нос. Сгорбившись, сижу на лавке напротив. Стрелка пересекает сейчас сто двадцать градусов. Невозмутим. Быстро плещу еще один ковш и тотчас выскакиваю. Захлопываю за собой тяжелую дверь. Он победил, паршивец! Два поражения за один час! Нет, это невозможно вынести. Толстяк презрительно улыбается за дверным стеклом с молчаливым, всепонимающим видом.
– Дай ему в рожу, – шепчет мой двойник.
– Да, разбей-ка ему башку, – поддакивает Матильда.
Резко закрываю дверь. Смотрю на него через дверное стекло. Поворачиваю выключатель термометра на щитке. До конца. Стрелка быстро достигает ста тридцати градусов. Он кашляет. Сто сорок градусов. Он встает и пытается открыть дверь. Сто пятьдесят! Он нервничает, кричит: «Не будь идиотом!» Делаю вид, что не слышу. Подставляю ногу к двери. Стекло становится горячим. Сто шестьдесят! Толстяк весь в поту. Его рот открывается, как у задыхающейся рыбы. Сто шестьдесят пять! Барабанит в дверь. Больше не барабанит. Подыхай, ничтожная тварь! Убираю ногу. Сто семьдесят градусов. Поворачиваю выключатель термометра в обратную сторону. За мутным запотевшим стеклом я вижу копченый окорок на белом полотенце. Ухожу…
Растянувшись в шезлонге, Мари в ожидании меня потягивает апельсиновый сок. Три типа в шортах крутятся вокруг нее.
– Долго ты там парился!
Я весь красный и скорчившийся. Эта сауна меня доконала. За сорок девять минут, пока я выпил четыре апельсиновых сока, эта наставница Лены рассказала мне все: имя своего адвоката, размеры своего нового любовника, проблемы с уходом за детьми, склоки с разводом, отвратительный характер жены нового любовника, которая не дает развод. Все! Кроме главного. Об этом она помалкивает. Я не знаю ни нового адреса Лены, ни адреса Давида. Я умираю от нетерпения. Но Мари добавляет все новые детали своего никчемного существования. Я смог только дважды открыть рот. Чтобы заказать сок. В третий раз мне удалось спросить:
– А как Лена?
– Что Лена? – грубо обрывает она меня.
– Как она поживает?
– Спроси у нее!
– У меня нет возможности сейчас сделать это…
– Она возвращается к жизни. Если бы ты любил ее как следует, ничего бы не случилось.
Расцениваю это как оскорбление. Любить как следует… Что знает о настоящей любви эта теннисистка, холящая свои прелести, чтобы пойти спать с женатым директором банковского агентства? У меня огромное желание разбить физиономию этой шлюхе, но сдерживаюсь. Стратегически такой ход был бы сейчас не очень удобен. Я просто опускаю глаза.
– Надеюсь, Лена счастлива. Она все еще с Давидом? – спрашивает красный тип в серой одежде.
– Думаю, да. Она часто выходит в свет, она даже возобновила свою политическую деятельность. Это все, что я могу тебе сказать, – бросает мне Мари.
– Как, она снова ходит на собрания?
– Да, она посещает собрания социалистической партии, по-моему, даже вступила в нее.
Мари доканывает меня. Еще куда ни шло, что Лена помогает политическим беженцам – она всегда старалась быть полезной, но что может делать нормальная девушка со здоровым духом и телом в социалистической партии?
– Ты считаешь, я мешал ей?
– Да нет, ты – хороший парень, но твоя голова вечно занята чем-то другим. В конце концов Лене это надоело. Понимаешь?
У Мари снова ласковый голос. Она хочет сделать мне комплимент. Неудачный.
– Успокойся, мы часто говорим с ней о тебе. Она тебя очень ценит, – продолжает Мари.
Я завожусь еще больше. Ценит… Какое противное словечко! Какое-то ничтожное. Отреагировать? Задушить ее? Стукнуть головой о стенку? Расколоть стакан об ее лоб? Разбить ей череп? Выпустить ее мозги и перелить в стакан? Посмотреть на дыру в ее черепе?
Я как раз в полной медитации, когда врываются два типа в белой одежде. Они бегут к мужской раздевалке. Выходят с носилками, на которых лежит маленький толстяк. Вытянувшийся, с открытым ртом.
– Он умер? – спрашиваю я.
– Нет, получил серьезный тепловой удар, – просветил меня врач. – Его нашли на полу в сауне. Он не мог открыть дверь.
Спрашиваю у Мари телефон Лены. Она уверяет, что не знает. Лжет, конечно.
– Если она захочет, чтобы мы как-нибудь вечерком посидели, просто как старые друзья, я согласен.
– Я передам, – говорит Мари, улыбаясь.
Целуемся на прощание. Идем к нашим машинам. Она – к своей «чероки», я – к своей. Мне надоела моя машина. Я мечтаю о «ягуаре». Я заплачу за нее сразу. У продавца будет обалдевший вид. Он подумает: «Как такой молодой парень может заплатить за столь дорогую машину?» А я буду по-королевски щедр. Витаю в облаках. Светофор переключился на красный. «Мерседес» впереди резко тормозит. Я – нет. Разъяренный тип выскакивает из машины, но в это время я теряю сознание.
В больнице рентгенолог ставит диагноз: перелом правого запястья и легкая травма черепа. Он оставляет меня на ночь в госпитале в палате рядом с забинтованной мумией. Первое, что я слышу, когда эта мумия просыпается:
– Подонок!
Делаю вид, что не слышу, но он повторяет:
– Подонок, я убью тебя!
Под повязками я узнаю маленького толстяка, красного, очень красного… Он изрыгает:
– Ты разом поднял температуру и заблокировал дверь.
– Не понимаю, – бормочу я. – Вы ошибаетесь.
Ложусь. Толстяк ругается. Всю ночь он ругается. Я с трудом засыпаю. Даже в своем несчастье толстяку повезло. Его боль физическая, поверхностная и излечимая.
Он под капельницей, так что я ничем не рискую…