Мы надолго замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Он допил виски. Я предложил еще, но он отказался.

Спрашиваю, как он себя чувствует.

– Гораздо лучше. Но голова болит по-прежнему.

– Я дам вам аспирин.

Он возражает, говорит, «что и так уж меня замучил».

– Мне это не составляет никакого труда, – говорю я. – Может, снимете плащ? Вам будет удобней.

Вдруг у меня замирает сердце: он направляется к двери.

– Вы хотите уйти?

– Да, я покину вас, мосье, не хочу злоупотреблять вашим терпением. Думаю, я в состоянии передвигаться. От виски мне стало лучше.

Я кидаюсь к нему, хватаю за руку.

– Куда же вы пойдете? Без денег, без документов?

Он смотрит на меня собачьим, обезоруживающим взглядом. От этого взгляда у меня наворачиваются слезы. Я встряхиваюсь. Надо следить за собой, нельзя размягчаться.

– Снимайте-ка плащ! – говорю я тоном, не терпящим возражений. – Похоже, о вас давно некому позаботиться. Расслабьтесь, сядьте в кресло. Подумаем, как быть дальше.

Чувствую, как он податлив, словно воск. Лепи, что хочешь!

Неловкими движениями он стягивает с себя плащ. Я помогаю ему, бросаю плащ на одно из кресел. Пока незнакомец усаживается, достаю из ящика письменного стола аспирин.

Рядом с коробочкой аспирина стоит пузырек гарденала. Обычно я употребляю его в большом количестве. Незаметно вынимаю из пузырька две таблетки и зажимаю мизинцем в ладони: добавив их к аспирину, могу быть уверенным, что мой гость прекрасно проведет ночь. Желательно, чтоб он спал покрепче и не просыпался на каждый шорох.

– Не знаю, как вас благодарить, – он сидит, обхватив голову руками, с совершенно беспомощным видом, мне кажется даже, он расплакался.

– Я привык к встречам с незнакомыми людьми, – тихо произношу я, приблизившись к его креслу. – Они являются частью моего ремесла.

– Вы имеете в виду встречи в ваших романах? – он приподнимает голову.

Я объясняю, что для писателя персонажи его книги вначале всегда незнакомцы, которых следует опасаться. Постепенно мы их приручаем, и в итоге они становятся нам ближе лучших друзей.

– Напрасно они пытаются от нас ускользнуть. Мы срываем с них маски, изучаем, исследуем, пока не проникнем в малейшие их секреты.

– Ну, что ж, – говорит незнакомец, – мне лишь остается пожелать быть одним из них! Может, вы и с меня сорвете маску. Раз у вас есть опыт...

Именно об этом я и думаю. Объявляю моему гостю, что, в самом деле, вероятно, смогу ему помочь. Лучше, чем кто бы то ни было, лучше, чем врач, лучше, чем полиция. Ибо, разумеется, я сразу же подумал о враче и о полиции. Только знаю я их!

– Для них вы будете еще одним случаем, занесенным в картотеку среди сотен других. Вас попросят зайти еще и еще. Вы будете ждать месяцами. Или же застрянете в какой-нибудь клинике.

Я говорю это не в порядке упрека: что эскулапы, что полицейские перегружены работой. Служа всем, они забывают о каждом в отдельности.

И потом надо безумно любить свое дело. Свет прозрения вспыхивает лишь в умах, вдохновленных страстью.

Я продолжаю развивать свою мысль. Кружу вокруг моего гостя как оса. Воодушевляюсь все больше.

– Мне кажется, я буду защищать ваше дело самопожертвованно. Это святое дело: правда о человеке. Я проявлю настойчивость, и, право же, не стоит мне ставить это в заслугу, ибо ваша история меня потрясла. Поймите меня: я как будто начинаю писать новую книгу! Вы – персонаж! Мой персонаж!

И сам уж не знаю, что говорю. Не слишком хорошо, по крайней мере. А это опасно. Но незнакомец ничего не замечает. Как ему заметить? Наоборот, вижу, он прямо исполнен благодарности, растроган.

– В самом деле, – шепчет он, – вы согласны мне помочь?

В его глазах светится надежда.

– Да, мы попытаемся пройти вашу жизнь, словно поплывем вверх по реке, возвращаясь к истокам, – заявляю я с апломбом психоаналитика.

Мне нравится это: «словно поплывем вверх по реке...» Надо бы запомнить, чтобы записать.

Тем временем мой утративший память гость млеет от радости.

– Ах, мосье! Я вдруг почувствовал себя не таким уж потерянным, не таким беззащитным! Этот свет, который неудержимо притягивал меня... ваш свет... я не обманулся!... Мне кажется, утративших память, как и слепых, направляет какое-то шестое чувство.

Это тоже надо не забыть. Вообще, начиная с определенного момента, надо бы все записывать. Черт побери! Я чувствую себя в отличной форме! Скоро уложу его спать и сяду за работу. Мне знакомо это состояние, знаю, теперь буду трудиться до зари.

Растворяю аспирин и гарденал в воде, добавляю немного сахара и протягиваю стакан гостю.

– Выпейте! Это успокоит боль и поможет уснуть.

Он, морщась, пьет.

– Спать! – говорит он. – Я только и делаю, что сплю! То есть, у меня чувство, будто я сплю, будто все это кошмарный сон.

Он допивает лекарство, и я забираю у него стакан.

– Поспать, конечно, было бы неплохо, но где? – спрашивает он.

– Да здесь. Зачем усложнять?

Ну все, готово! Я нажал кнопку. Ту, что приводит в действие пружины Приключения. Я поставил на карту судьбу этого человека и, быть может, свою судьбу. И последствия моего поступка необратимы. Мы не можем вернуться назад, ни он, ни я.

Я мог не произносить эту фразу, не пригласить его, и все было бы по-другому. Ощущение, будто я воплощаю замысел своего романа в жизнь, достигает высшей точки. Ибо так же, как в литературном произведении, я волен решать, как поступит мой персонаж. Но, когда решение принято, вся книга, включая слово «конец», подчинена ему.

Я медленно подхожу к двери, ведущей в комнату для гостей, и приоткрываю ее.

– Тут есть кровать, есть туалетная комната, – говорю я. – Вам будет удобно.

Незнакомец послушен. Я с самого начала знаю – его надо лишь слегка подтолкнуть. Он в таком жалком состоянии, что не может оказать серьезного сопротивления чьей-то твердой воле.

– Я бы должен был отказаться, – говорит он, – но у меня не хватает духу. Я так устал. И потом, скажу вам, от одной только мысли снова очутиться на улице в этой темноте, в этом тумане... Мне кажется, я не дожил бы до утра...

– Вот видите, я прав! Отдохнете как следует ночь и завтра, быть может, во всем разберетесь. Взгляните на вашу комнату.

Моя рука по-прежнему на ручке двери; вижу, он послушно встает. Я упиваюсь властью, которую приобрел над его действиями.

Когда он уже в метре от меня, в голову приходит одна мысль.

– Погодите! – говорю. – Думаю, мы можем сейчас же узнать, откуда вы прибыли.

Он удивлен.

– Ведь не мог ваш пароход прийти ниоткуда?

– Вы полагаете? – он скрипуче хихикает. – Мне кажется, я сошел на берег с корабля-призрака.

– Ну, в привидения я не верю!

Устремляюсь к письменному столу.

Снимаю трубку, набираю номер. Как это я раньше не подумал. Слышу гудок, характерный щелчок, чей-то голос.

– Алло? Управление порта?

– Да, мосье, – отвечают мне сердито.

– Я хотел бы получить у вас справку. Примерно полчаса назад в порт пришел пароход, что это за судно и откуда?

– "Корнуэй" из Ньюхавена, мосье.

Я благодарю и вешаю трубку.

– Вы прибыли из Ньюхавена! – торжествующе сообщаю я незнакомцу.

– Ньюхавен? А где это?

Черт возьми! Его в самом деле надо всему учить. Говорю, что Ньюхавен – английский порт в Сассексе, на берегу Ла-Манша, и что существует регулярная линия Ньюхавен – Дьепп.

– Итак, мосье, вы приехали из Англии. Это начало – завеса над вашим прошлым чуть-чуть приподнялась.

Похоже, ж озадачен.

– Из Англии? Но не думаете же вы, что я англичанин?

– Нет, – смеюсь я. – У вас нет ни малейшего акцента. И рыжих усов. К тому же у вас не слишком цветущий вид. Англичане всегда производят впечатление людей, спустившихся с высоты двух тысяч метров над уровнем моря. Неизменная трубка, которую они курят с победоносным видом, и цвет лица, как у вождя краснокожих!... Нет, все говорит за то, что вы франц. И еще...

Улыбаясь, подхожу к нему и провожу рукой по лацкану пиджака.

– Эта пустая петлица...

– А французы носят что-нибудь в петлице? – простодушно интересуется он.

– О! Массу вещей! Орденские ленты, знаки отличия, гвоздики...

Тут я опускаю взгляд и замечаю у него на пальце обручальное кольцо. Оно сверкает, внезапно бросаясь в глаза.

– Да вы женаты! Вот и еще одна указующая нить!

Правой рукой он хватается за левую, на которой кольцо, и рассматривает его сияющими глазами.

– Ну да, в самом деле! Я женат! Но это очень заметная деталь!

Он приходит в страшное возбуждение.

– Раз я женат, жену встревожит мое исчезновение. Она будет меня разыскивать! Меня найдут!

Придется все-таки остудить его пыл.

– Это справедливо в том случае, если у вас все еще есть жена.

Он тут же мрачнеет. Потрясающе – могу вылить на него ушат холодной воды. Когда мне заблагорассудится!

– Да, действительно, – говорит он, – ведь я могу быть и вдовцом.

– Или просто не живете с женой. Или разведен. Знаете, вариантов того, как могут сложиться отношения между мужчиной и женщиной, великое множество...

По правде говоря, это обручальное кольцо мне не нравится. Я вовсе не хочу, чтобы в затеянную мной увлекательнейшую игру вмешалось третье лицо. Только я один должен держать в руках все нити. Однако, что бы я ни говорил, кольцо означает какую-то связь. Парень прав: возможно, где-нибудь в этот час мечется какая-то женщина в поисках своего исчезнувшего спутника жизни. Досадно! Очень досадно! Однако у меня здесь не проходной двор. Хватит и этого дикаря. Кстати, ему давно пора устраиваться на новом месте.

Беру его за руку и подталкиваю к комнате. Чтобы в нее попасть, надо миновать маленькую прихожую; так что в те редкие моменты, когда в доме бывает людно, комната изолирована от постороннего шума. Обращаю внимание гостя на это преимущество.

– Когда мне необходим настоящий отдых, я сплю здесь.

Это неправда. Такого никогда не бывало. Я лгу ради собственного удовольствия. И еще потому, что мне кажется, будто, услышав от меня эту деталь, он проникнется большим доверием.

– Вот увидите, здесь вы очень быстро восстановите силы, я уверен.

У него вырывает восторженный возглас, когда он видит туалетную комнату и оборудованный там душ. В его глазах я читаю детскую радость. Откуда же он свалился, чтобы восторгаться таким образом?

– Сейчас же помою руки, – говорит он в возбуждении, – они у меня жутко грязные.

– На полочке умывальника вы найдете одеколон.

Я покидаю его. Не мешает, чтобы он побыл немного один, почувствовал необходимость моего присутствия, подобно собаке, которая, едва удалившись от хозяина, ищет знакомый запах.

Как только я возвращаюсь в гостиную, мой взгляд останавливается на его плаще. Смотрю на дверь – я нарочно оставил ее приоткрытой, чтобы слышать, если он войдет.

Снова гляжу на плащ. Он меня завораживает. Этот порок появился у меня недавно – меня интересуют чужие вещи. Мне кажется, они что-то скрывают. А мне необходимо знать. Это превратилось в болезнь: я должен произвести обыск и достиг в этом деле ловкости карманника.

Быстро запускаю руки в карманы плаща и вздрагиваю. Я чувствую под рукой холодный тяжелый предмет. Мне кажется, я угадал, какой. Вынимаю его. Да, моя догадка верна. Это револьвер. Оружие, которым, по-моему, пользуются полицейские, калибр 7,65, примерно так.

Внезапно у меня в голове возникает ассоциация, я бросаюсь к письменному столу. Кладу револьвер на бювар рядом с фотографией Пюс. На столе справа лежит кипа газет. Нужную мне газету нахожу сразу же под «Фигаро литерер» – вечерний выпуск местной ежедневной газеты. Надо поторопиться: кидаю взгляд на первую страницу газеты. Нет, я не ошибся.

У меня всего несколько секунд, чтобы разрядить револьвер. Я разбираюсь в оружии – изучал в те времена, когда создавал образ полицейского инспектора. Быстро проделываю операцию и кладу обойму в карман брюк. Наконец, в один прыжок снова оказываюсь у плаща и возвращаю револьвер на место.

– Чудесно! – говорит он, принюхиваясь к запаху одеколона, исходящему от его вымытых рук. – Я уже чувствую себя другим человеком. Теперь можно ложиться, не буду вам мешать. Я только хотел еще раз поблагодарить.

Он начинает мне действовать на нервы со своей чрезмерной вежливостью.

Его лицо спокойно, он расслабился. Чего нельзя сказать обо мне – все мои мускулы напряжены, я делаю усилие, чтобы улыбнуться.

– Знаете, я всегда ложусь очень поздно, – говорю ему, солгав в очередной раз. – Но, думаю, что вам сон необходим. Отдыхайте. И завтра спите допоздна.

– Вы позволите пожать вам руку? – говорит он.

Я смотрю на него с внезапно возникшим непреодолимым отвращением. Но какую же доверчивость выражает его взгляд!

Определенно я должен научиться владеть собой. Покончить со своими колебаниями, которые внимательному глазу могут многое открыть.

Мои движения излишне резки, когда я, выполняя его просьбу, протягиваю ему руку.

– Спокойной ночи, мосье, – мило произносит он. Он уже почти у дверей, когда я окликаю его:

– Вы забыли плащ.

– Я забываю решительно все, – произносит он с жалкой улыбкой.

Беру плащ с кресла и протягиваю ему.

– Спасибо, – благодарит он.

И в этот момент я приступаю к атаке. Видимо, мой взгляд не слишком любезен, ибо он приходит в смущение еще до того, как я произношу первое слово.

– Я тут кое о чем подумал, – говорю я ему. – Как вам удалось пройти таможню?

– Пройти таможню? – повторяет он удивленно.

– Ну да, таможню в Дьеппе. Вы прибыли из Англии. В этом случае вам нужен паспорт или хотя бы удостоверение личности, чтоб пройти таможню. Вы сказали мне, что у вас с собой нет никаких документов.

Внезапно он начинает с потерянным видом озираться по сторонам. Я жесток – и вот он снова беззащитен.

– Да, да, вы правы, – лепечет он.

– Я знаю, что прав, – говорю сухо. – Итак, как вы обошлись без документов?

– Я же сказал вам, что ничего не помню, – в его голосе звучит испуг.

– Да, правильно. Но что касается таможенников, они-то не утратили память! Они, разумеется, потребовали от вас удостоверение личности. А вы наверняка им его предъявили, раз уж находитесь здесь!

– В самом деле, наверняка, – повторяет он растерянно.

Смотрю ему прямо в глаза и не отступаю:

– Итак, где же оно, это удостоверение личности?

– У меня его нет! – он почти кричит. – Я же сказал вам, что мои карманы пусты.

– В самом деле, пусты?

– Если б у меня был с собой паспорт или удостоверение личности, я бы их все-таки обнаружил!

Он принимается судорожно шарить по карманам.

– У меня нет... у меня нет документов?

– А в плаще вы посмотрели?

Я пожираю его взглядом, подстерегая малейшее движение. Но он не дрогнул. Он выдерживает мой взгляд. Хотя не может не знать, что в кармане его плаща лежит револьвер.

– Да, посмотрел, – следует ответ. – Ничего.

Или он совершенно утратил память, или дьявольски хитер. Лучше не обострять ситуацию, замять разговор.

– Есть только одно объяснение, – говорю я. – Вы потеряли документы по пути сюда.

Он хватается за эту возможность, явно испытывая огромное облегчение.

– Наверняка так. Мне было ужасно плохо. Вы видели, когда я пришел...

Я дружески хлопаю его по плечу, советую больше не мучиться. Если паспорт был и если этот паспорт выпал из кармана, его найдут. И это было бы очень неплохо. Ведь в паспорте многое указано. Имя, возраст, адрес, профессия, национальность и даже дети. Все наше прошлое в нескольких словах. «Улисс» выслушивает мой краткий комментарий с непонятным выражением в глазах.

– Да, все будет очень просто, когда его найдут, – шепчет он.

Вдруг мне приходит в голову мысль дать ему имя Улисса. Ведь надо, в конце концов, как-то его окрестить. Не стану же я называть его «Господин X». Ему не на выборах выставляться.

Почему Улисс? Так, в порыве вдохновения. Может, потому, что кажется, будто он возвратился из «долгого путешествия».

Ну, я теперь знаю, что делать, и больше не отвлекаюсь. Отправляю Улисса в его комнату. Пока он мне не нужен. У меня слишком много дел.

Оставшись один, вынимаю из кармана револьверную обойму и долго ее изучаю. На самом деле меня интересует не обойма. Я играю с ней, как играл бы со взрывчаткой. Еще никогда мой ум не работал так, уж не знаю, есть ли у меня талант, но начинаю верить в свою гениальность.

В голове у меня зреет величественный и чудовищный замысел. Вот и готов мой роман – есть начало, середина и развязка. Абсолютно неожиданная развязка.

Я сажусь за стол. Теперь мне действительно надо многое записать. В сложном механизме, изобретенном мной, играет роль малейшая деталь. Идут в счет даже запятые.

В этот глубокий ночной час я – словно на гребне тьмы на полдороги от уходящего к рождающемуся дню; не царское ли место для разума, стремящегося к безраздельной власти?

Вокруг меня все в точности так, как я описываю в романе: «Необъятный сон. Покинутый город».

Бодрствую лишь я один, повелитель Дьеппа. В тишине безжизненного города складывается, наконец, моя сокровенная песнь, она – словно органная музыка, звуки которой заставляют трепетать мое сердце.

Ощущение счастья пронизывает всего меня, вплоть до кончиков ногтей. Пюс была права, сказав, что я найду «свою месть». Она сверкает в моем сознании, как большой черный бриллиант.

Я берусь за перо, и теперь оно легко и неутомимо скользит по бумаге.

«Один человек, однако, бодрствовал здесь. Человек, с которым у него было свидание, хоть тот его и не слышал голос, будто приглушенный страхом: „Кто там?“ Наконец, дверь открыли, и перед неизвестным появился тот, к кому он шел – дьеппский буржуа...»

Вдруг я инстинктивно приподнимаю голову и в трех метрах от себя вижу Улисса. Он появился бесшумно, и мне эта его манера совершенно не нравится. А что бы произошло, не подними я головы?

Но Улисс улыбается своей невинной улыбкой. Он уже успел снять пиджак и остался в рубашке.

– Прошу прощения, – говорит он, делая шаг вперед.

– Да, слушаю вас.

– Знаете, я упустил из виду элементарнейшую вещь. Таковы люди, страдающие амнезией: они забывают обо всем, даже о хорошем воспитании. Видите, я не поинтересовался даже, женаты ли вы...

Я чувствую себя, как человек, которому нанесли удар прямой в челюсть.

– Ничего страшного, – произношу равнодушным тоном.

Я стараюсь выиграть время. Я должен был предвидеть, что, в конце концов, он задаст мне этот вопрос.

– Нет, дорогой друг, – говорю неожиданно, – я не женат.

– Ну и хорошо! Знаете, меня это устраивает, – радуется он. – Мне было бы очень неловко беспокоить хозяйку дома. А так, между мужчинами, никаких церемоний, гораздо проще.

Вдруг я с ужасом вспоминаю про фотографию Пюс на письменном столе. Видел ли он ее? И может ли увидеть с того места, где стоит?

Незаметно бросаю взгляд на портрет и вижу, что он на три четверти повернут ко мне. Облегченно вздыхаю – портрет ему не виден.

– Ну, больше я вам не мешаю, – говорит Улисс. – Спокойной ночи.

Он исчезает. Кажется, обошлось. Немедленно хватаю фотографию и прячу ее в один из ящиков стола, откуда она нескоро появится вновь. Ящик запираю, а ключ кладу в карман.

Теперь мне предстоят чудесные минуты. Я – словно паук, висящий в пространстве на кончике паутинки. Паутина еще не сплетена, но нити готовы.