В крошечное отверстие в стене едва начали пробиваться слабые лучи солнца, когда в комнату, где я лежал, пришли люди. Среди них был Аббу Бенсир, отложивший свой меч. Он молча ждал около двери, пока остальные открывали кандалы, вынимали кляп, перевязывали засохший порез на правой руке, ставили на скамью еду и кувшин с водой.

Они ушли, плотно прикрыв за собой дверь. Аббу остался. Он стоял, прислонившись к стене, и молча смотрел на меня. Одетый на нем бронзово-коричневый бурнус из плотного шелка и льна, даже в слабом свете излучал необычное металлическое свечение. Ничего подобного я на нем еще не видел. Стоимость этого бурнуса намного превосходила возможности Аббу. Ясно было, что тут тоже не обошлось без Сабры.

Солнце взошло и свет из узкого отверстия осветил комнату. Аббу отошел к другой стене, чтобы не пришлось щуриться.

— Для танца, — сказал он, кивая на еду.

Я сидел на шероховатой скамье и молча продолжал завязывать шнур набедренной повязки.

— Твой меч у нее. Я объяснил ей, что это… она его очень хотела получить и даже заставила Умира привести Дел. Баске это совсем не понравилось, но она убрала его в ножны для нас. Она сказала что-то вроде того, что лучше его коснемся мы, чем какой-то невинный ребенок на улице.

Я не ответил.

— Ты же знаешь, нам давно пора с этим разобраться, — мягко напомнил Аббу.

Я согнул руку в локте, сжал пальцы в кулак, чтобы проверить, не задеты ли мускулы. Как и ожидалось, рана заныла, но кровотечение остановилось, а повязка должна была сдержать его, если мне придется сделать резкое движение. Такая мелочь на могла повлиять на танец.

— Вот так и создаются легенды, Песчаный Тигр. Ты это знаешь. Для всех молодых танцоров мечей ты и есть легенда.

Я наконец-то поднял голову и посмотрел прямо на него. После ночи молчания говорил я хрипло, тем более что рот болел от кляпа.

— Для тебя это так важно?

Плечи Аббу слегка приподнялись под дорогой тканью бурнуса.

— А что у нас еще есть, кроме легенды? Именно ее покупают люди, когда нанимают танцора меча. Человека, мастерство и легенду о нем.

— Ты мог бы попросить, — сказал я. — Мы могли бы танцевать вдвоем, только ради нас, и разобраться в этом раз и навсегда. Можно было обойтись без всего этого.

Он улыбнулся и Южное лицо, почти на десять лет старше моего, покрылось складками. В полумраке седина в черных волосах серебристо светилась. Он был старше, жестче и мудрее. Он имел большее право называться легендой во плоти.

— Ну попросил бы я, ну и что? Однажды я пытался и обнаружил, что ты одержим тем, что Дел объявила Чоса Деи. Мог ли я после этого просить? — он отмахнулся. — А когда ты пришел в себя, у тебя не было времени на настоящий танец согласно кодексу. За тобой гналась Сабра, тебя искали племена, и я понял, что ты никогда уже не сможешь остановиться и никогда не войдешь в круг против меня, и поэтому я должен тебя заставить.

Он стоял спиной к свету, но я различал твердые, бледно-карие глаза, неровный шрам, проходивший через подбородок. Аббу обладал тем, чего я так и не смог добиться: уверенностью в себе. Он умел танцевать и жил только танцем.

Я, конечно, танцевал не хуже, а может даже и лучше — хотя до сих пор мы так это и не выяснили — но уверенности в себе у меня не было.

Я просто никому в этом не признавался.

Аббу ждал молча. Я не сомневался, что он уважал меня: он пришел без оружия, хотя это ничего не меняло. Я пролежал растянутый кандалами всю ночь. Зная реакцию Аббу, можно было уверенно предсказать, что я снова лежал бы на скамье, не успев коснуться его.

Я посмотрел ему в глаза и почувствовал, что он ждет от меня чего-то.

И тогда я все понял.

— Значит это тебе мы обязаны, — объявил я. — Она отставала от нас на день, на два дня пути, а потом вдруг оказалась здесь, поджидая нас у Фоуада.

Он усмехнулся.

— О таких людях, как мы, по Пендже ходит столько легенд, что это портит нам жизнь — наши поступки становятся предсказуемыми. Когда мы узнали, что вы с Дел покинули Кууми, я сказал Сабре — и Умиру, когда мы встретили его в оазисе — что ты направляешься в Джулу. Я не знал, почему, но знал куда. Ты всегда останавливался в одном месте: у Фоуада. Так что я предложил им набрать побольше воды, гнать лошадей, чтобы опередить тебя в Джуле, и там подготовить ловушку.

Я вспомнил искреннее дружелюбие Фоуада, его любезность по отношению к Дел.

— Фоуад?

Аббу дернул плечом.

— Ты даже не представляешь, какой целеустремленной может быть Сабра. Она не похожа на других женщин. Она всегда получает то, что хочет. Джула — ее домейн; она свободна делать все, что взбредет ей в голову с любым человеком, попавшим под ее причуды. Это может быть мужчина, женщина, ребенок. Ты знаешь, каким был Аладар — я слышал, что он сделал с тобой. Так вот: дочь еще хуже. Дочь совсем другая. Фоуад совершил бы непростительную глупость если бы отказал ей.

— Что сделают с Дел?

Аббу пожал плечами.

— Сейчас она у Умира. Он сделает с ней все, что захочет.

Я вглядывался в его лицо. Как он мог? Он ведь знал, любил, желал Дел.

— И тебя это не волнует?

Аббу засмеялся своим хриплым разбитым смехом.

— Ты совсем не веришь в баску? Умир недооценивает ее, а я ее знаю. Он спит с мальчиками, в постели женщины его не интересуют… он хотел получить ее только для пополнения своей коллекции. Коллекционеры обычно бережно обходятся со своими сокровищами, — он прислонился к стене, бездумно потирая зарубку на носу. — Дел не назовешь беспомощной. Долго удерживать ее он не сможет.

— Значит возвращаемся ко мне, — заключил я и сделал глоток воды.

— Здесь все просто, Тигр. Мы танцем.

Я задумчиво кивнул, опуская чашку.

— Сабра упоминала некоторые предосторожности.

Что-то дернулось под одним его карим глазом.

— Она обещала мне танец. Я не просил никаких предосторожностей, мне нужен был шанс покончить с этим согласно кодексу. Ничего больше.

Я хмыкнул.

— У Сабры может быть другое мнение на этот счет.

— Сабра безжалостна, — согласился он. — Она гораздо страшнее Умира, но…

— Но ты доверяешь ей.

Его губы сжались. Он оторвался от стены и обошел меня, по пути бросив короткий взгляд в дырку, которая служила окном. Я слышал его шаги за спиной; хрип ломаного голоса, в котором каждый звук был четким и одновременно необычно напряженным.

— А теперь слушай меня, — приказал он.

Я молчал.

Несколько секунд стояла тишина, потом он заговорил очень тихо, но ясно.

— Сабре нужно показать свою силу всем мужчинам-танзирам и просто всем мужчинам своего домейна. Чтобы они зауважали ее. Ей нужно заставить их подчиниться любыми средствами, потому что она женщина. Она сделает все, что для этого потребуется. Если бы я не вмешался, она могла бы приказать содрать с тебя живьем кожу — ты когда-нибудь видел такое зрелище? — он не ждал от меня ответа. — Человек, тренированный нашим шодо, танцор меча седьмого ранга, заслуживает смерти в круге.

— Не делай мне одолжений, — я поставил чашку. — Когда-то мы могли бы разрешить наш спор в круге и без смертельного исхода.

— Когда-то, — согласился Аббу, — в Искандаре… но вмешалась лошадь. И в Пендже, но тогда вмешался Чоса Деи. А теперь слишком поздно, — я снова услышал его шаги, когда он обошел меня, чтобы посмотреть мне в лицо. В его глазах уже не было веселья, в голосе — насмешки. Он был предельно серьезен. — Я обещаю, смерть будет быстрая, чистая и безболезненная. Ты умрешь достойно.

— ТЫ уверен в себе, — бросил я не задумываясь.

У краев глаз собрались морщинки. Он старался сдержать улыбку.

— Мне нравится твоя бравада, но будь разумен, Песчаный Тигр… Я — Аббу Бенсир.

Я очень тихо объяснил Аббу куда ему надо идти. А потом добавил когда, как быстро и в каком состоянии.

Сначала он сдерживался, а потом улыбнулся.

— На этот раз сталь. Хватит с нас деревянных клинков.

Я посмотрел на шрам на его горле.

— Я чуть не убил тебя тогда. Мне было семнадцать, у меня почти не было опыта… С тех пор прошло двадцать лет. И на столько же лет ты постарел. Ты стал медлительнее. Скованнее. Старше.

— Мудрее, — мягко поправил Аббу. — И Песчаный Тигр уже не такой молодой, каким был когда-то.

Это точно. И он провел ночь, мучаясь от головной боли после отравы в акиви, прикованный к доске с занозами, думая о Делиле.

Я снова посмотрел на его горло.

— А знаешь, Аббу, вот что весело — сколько тебя знаю, мне ни разу в голову не пришло, что ты человек мстительный.

— Не путай меня с Саброй, — раздраженно рявкнул он.

Я посмотрел на него внимательнее.

— Я не собираюсь мстить тебе, — настаивал он. — Что было, то было. Мне до твоих неприятностей дела нет. И до тебя мне дела нет. Я хочу только танцевать.

— Она так хороша в постели? — удивился я.

Аббу расхохотался.

— Старая шутка, Песчаный Тигр.

Я пожал плечами.

— По крайней мере это причина.

— Она… изобретательна. Свободна. Но все равно, все женщины одинаковы, все они похожи друг на друга, — он махнул рукой. — Я объяснил тебе пошел на это. Я танцую для удовольствия, вызова… Ты представляешь, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз танцевал с достойным противником?

— Я от таких мыслей не страдаю, — кисло сообщил я.

— Слишком поздно, — он повернулся, пошел к двери и обернулся. — Еще одно.

Я ждал.

Карие глаза сверкнули в солнечном свете.

— Я старше, как ты и говорил… и старею с каждым днем. У меня есть только одно желание: оставить что-то после себя, когда придется покинуть этот мир. Хотя бы имя, — в хриплом голосе звучали нотки, которых я у Аббу никогда не слышал: раздражение и озлобленность. — Старики слабы духом, они умирают пьяными в грязных кантинах, их мозги размывают грезы хува, иногда они не в состоянии даже подняться с постели, чтобы справить нужду. Я не хочу так кончить. Лучше я умру в круге. Это достойная смерть, — он положил руку на щеколду. — И если это должно случиться, пусть лучше меня убьет Песчаный Тигр, чем какой-нибудь мальчишка, который поймает меня в неудачный день.

Я тупо смотрел как медленно закрывалась за его спиной дверь. Щеколда встала на место. Я хотел назвать его дураком, но потом обдумал его слова, прикинул это на себя и понял, что он прав.

Пусть лучше Аббу убьет меня сегодня, чем потом это сделает Незбет.

Конечно, будь у меня выбор…

Без дальнейших церемоний, я прикончил еду и воду, потом поднялся со скамьи, потянулся и начал разминаться.

Аббу Бенсир. Наконец-то.

Крошечный огонек предвкушения разжег костер у меня в животе.