Создатель меча

Роберсон Дженнифер

ПРОЛОГ

Она не из тех женщин, с которыми можно вести пустые разговоры. Она терпеть не может болтовни и уж совсем не любит извинений и оправданий. Включая и те, что касаются жизни и смерти: моей и ее собственной. Но я все же занимался и тем, и другим, извинялся и оправдывался. Почему-то иначе я не мог.

— Это не моя вина, — объяснял я, — не моя вина. Разве у меня был выбор? Разве ты оставила мне шанс выбирать? — я издевательски ухмыльнулся.

— Нет, конечно нет… не ты… ты не позволила выбирать никому, и уж конечно не мне… Ты просто смотрела на меня так, что я не мог танцевать, а сама подзадоривала напасть на тебя, вонзить в тебя клинок, изрубить тебя, потому что только так можно было объяснить тебе, что ты такой же человек как и остальные, что ты также ранима. Так же хрупка, как любой мужчина или женщина из плоти и крови… и из тебя шла кровь, Дел… как из каждого, как из меня… Из тебя шла кровь, Дел.

Она ничего не сказала. Роскошные светлые волосы сияли в свете костра. Лицо ее было в тени и голубые глаза превратились в черные дыры. В них не было ни смысла, ни выражения. Дел была по-прежнему красива, но я ее не узнавал. Ее изменили переживания, одержимость и боль.

Жеребец, привязанный позади меня к дереву, фыркнул и провел копытом по земле, соскребая тонкий слой слякоти с потемневшей под снегом травы. Гнедой рыл глубже и глубже, пока не раскидал траву и не выкопал яму.

Лошади не могут говорить. Вернее могут, но не так, как люди. Они объясняются ушами, зубами, копытами. И гнедой по-своему говорил мне, что он не хотел есть. Не хотел спать. Не хотел проводить ночь, привязанным к дереву, промерзая до костей под порывами Северного ветра, который никогда

— вообще никогда — не успокаивается. Гнедой хотел уйти. Продолжить путь. Отправиться на Юг, к его родине — пустыне, где даже прохлада редкость.

— Не моя вина, — твердо повторил я. — Аиды, это все ты, баска. Ты и твой рожденный бурей меч… А что ты думала я буду делать? Я танцор меча. Отправьте меня в круг с мечом в руках и я станцую. Чтобы заработать, чтобы покрасоваться, чтобы защитить честь — да мало ли причин для танца, хотя большинство мужчин боятся их называть из страха раскрыть себя… Ну а я не боюсь, Дел. Я знаю одно — ты не оставила мне выбора. Только порезать тебя. Ты шла на меня, держа наготове свой магический меч — так чего же ты ожидала? Я делал то, к чему ты меня вынуждала. То, что было необходимо для нас обоих, хотя и по разным причинам, — я яростно поскреб шрамы на моей правой щеке. Четыре глубоких следа когтей, побелевшие от времени. Их видно было несмотря на бороду. — Я рвался как из аид, стараясь угомонить тебя, заставить покинуть трижды проклятый остров, прежде чем дойдет до чего-то, о чем мы будем сожалеть, но ты не оставила мне выбора. Ты вступила в круг по своей воле, Дел… и ты за это заплатила. В конце концов тебе пришлось понять, как хорошо умеет танцевать Песчаный Тигр, разве не так?

Никакого ответа. Конечно нет, она все еще сомневалась в моем превосходстве. Но мне удалось доказать, кто из нас лучше так, что дополнительных подтверждений не требовалось.

Ругая холод, я плотнее закутался в шерстяной плащ. Каштановые волосы, которые я слишком давно не стриг, падали на глаза, попадали в рот. Они застревали в бороде, хотя я периодически откидывал их назад. Даже капюшон не помогал, ветер срывал его с головы снова, и снова, и снова, пока я не сдался и не оставил его прижиматься к моим плечам.

— Это все ты и твой клинок мясника, — пробормотал я.

Дел по-прежнему молчала.

Я устало потер брови, глаза, щеки. Я устал, слишком устал. Рана в животе болела неослабно, каждым приступом напоминая, что я покинул Стаал-Уста гораздо раньше, чем следовало бы, учитывая, насколько серьезный удар мечом я получил. Рана едва затянулась, но несмотря на это я отправился в путь. Ничто больше не удерживало меня в Стаал-Уста. Ничто и никто.

Между поленьями, сложенными пирамидкой, вились лепестки пламени. Дым клубился, путался, растворялся в воздухе. Ветер уносил его, сообщая о моем присутствии животным, расположившимся в темноте где-то к Северу от места моего ночлега. Я называл их гончие аид. Это название было не лучше и не хуже любого другого.

Я думал, что она заговорит, даже обвинит меня, но она не сказала ни слова. Просто сидела, разглядывая меня, не сводя с меня глаз, положив яватму на обтянутые шерстяной тканью бедра. В темноте на клинке блестели руны, которые я не умел — и не должен был — читать, говорившие о крови и запретной силе. Силе такой могущественной, что больше никто не мог призвать ее и тем более не мог ее контролировать — плотью, волей, голосом.

Эта сила подчинялась только Дел. Это умение было частью ее личной магии, атрибутом певца меча.

Певец меча. Не просто танцор меча, к которым я привык. Что-то делало ее другой. Делало ее чужой.

И это что-то называлось Бореал.

— Аиды, — пробормотал я, не скрывая отвращения, и снова поднял кожаную флягу, чтобы залить в себя еще немного амнита. Я тянул его глоток за глотком, радуясь жжению в животе. Но главным было другое — амнит притуплял чувства. Я ожидал комментария Дел, что этот напиток ничего не излечит, что пьющий человек — марионетка, которой управляет бутылка. И что танцор меча — человек, который живет, продавая свое умение владеть оружием

— теряет силу и реакцию пропорционально количеству выпитого алкоголя.

Ничего этого Дел не сказала.

Я стер капли амнита с губ тыльной стороной ладони, разглядывая смутную тень в свете костра.

— Не моя вина, — сказал я Дел. — Неужели ты думаешь, что я ХОТЕЛ тебя ранить? — я кашлянул, сплюнул и вздохнул слишком глубоко, забыв о полузалеченной ране. Меня чуть не вывернуло наизнанку, тело покрыла испарина, и я еще долго выравнивал дыхание, медленно, старательно вдыхая и выдыхая.

— Аиды, баска…

И тут я запнулся, представив, как этот разговор выглядел со стороны, потому что Дел со мной не было.

Позади меня жеребец копал очередную яму. Он, как и я, был одинок.

Я резко выдохнул, хотя грудь сжалась от боли. Выдох сопровождался набором проклятий, произнесенных в надежде, что их ярость прогонит навалившееся на меня черное отчаяние, хуже которого я в жизни не знал.

Я уронил флягу, поднялся, отвернулся от костра и пошел к встревоженному жеребцу проверить веревку и узлы. Гнедой фыркнул и потерся об меня своей твердой башкой, игнорируя мой болезненный всхлип, ища облегчения так же, как и я. Ночь выкрасила его шкуру в черный цвет.

— Я знаю, — сказал я, — знаю. Вообще-то нам здесь нечего делать.

Гнедой прикусил фибулу плаща: гранат, оправленный в золото. Я отпихнул морду жеребца подальше, чтобы зубы не добрались до моего лица.

— Мы могли бы уже быть на пути к дому, старина.

Просто повернуть на Юг и ехать домой. Забыть о холоде, ветре, снеге. Забыть о гончих.

Когда-нибудь он и забудет. Головы у лошадей устроены не так, как у людей. Они помнят лишь то, чему их обучали. Вернувшись домой на Юг, в пустыню, которую называют Пенджа, он будет вспоминать только крупинки песка под его копытами и опаляющий жар дня. Он забудет и холод, и ветер, и снег. Он забудет гончих. Он забудет даже Дел.

Аиды, хотел бы и я ее забыть. Забыть Дел и ее лицо в тот момент, когда я вонзил ей в живот отточенную сталь.

Меня затрясло. Я резко отвернулся от жеребца и пошел обратно к костру. Там я наклонился, подобрал ножны и перевязь, сжал пальцы на рукояти. В моей руке холодный металл сразу согрелся, ласково и соблазнительно прижимаясь к коже. Скрипнув зубами, я вырвал меч из ножен и на него упал свет костра. Клинок запылал. Свет стекал по мечу как вода, задерживаясь в путанице рун, которые я знал теперь так же хорошо, как и свою яватму.

Дрожь сотрясала все тело. С мечом в руках я подошел к куче массивных валунов, нашел среди них подходящую трещину и вогнал в нее меч. Я проверил, глубоко ли вошел клинок, а потом обхватил рукоять обеими руками и нажал, пытаясь сломать сталь. Раз и навсегда покончить с мечом за то, что он сделал с Дел.

Самиэль запел. Тихую, нежную песню, предназначенную только для меня.

Он был голоден, все еще так голоден, и ему так хотелось пить. Если я сломаю его, он умрет. Хотел ли я этого?

Я сильнее сжал рукоять. Скрипнул зубами. Закрыл глаза…

И чуть наклонив меч, вытащил его из трещины.

Я повернулся и сел, прислонившись к камням и баюкая беспощадную яватму. Меч, который я сам создал.

Я прижался виском к рукояти. Она была прохладной и нежной, словно меч чувствовал мой гнев и успокаивал меня.

— Я кажется старею, — пробормотал я, — а старые люди быстро устают. Сколько мне сейчас… Тридцать четыре? Тридцать пять? — я рассеянно вытянул руку и начал загибать пальцы. — Давай прикинем… Салсет нашли меня, когда мне было полдня от роду… Держали меня… шестнадцать лет? Семнадцать? Аиды, откуда мне знать, — я хмуро вглядывался в темноту. — Трудно следить за временем, если у тебя нет даже имени, — я прикусил губу, раздумывая. — Ну предположим шестнадцать лет с Салсет. Как минимум. Семь лет занятий у шодо, обучение танцу… и уже тринадцать лет я профессиональный танцор меча, — меня как холодной водой окатило. — Мне может быть тридцать шесть!

Не поднимаясь с земли, я внимательно осмотрел себя. Конечно под шерстью я ничего не мог разглядеть, но я и без этого знал, что там скрывалось. Длинные, сильные ноги — и ноющие колени. Они болят когда я много хожу, болят после танца мечей, болят когда я долго сижу в седле, и все благодаря Северному холоду. Я выздоравливаю уже не так быстро, как раньше, и раны напоминают о себе дольше.

Может вот так и начинают терять форму?

Этим дело не ограничивалось. Рана высосала из меня вес и реакцию. Да и сама она была достаточно тяжелой, чтобы уложить любого человека на пару недель. Но я пролежал почти месяц, а не вылечился и наполовину.

Я почесал заросшую бородой щеку и почувствовал под пальцами неровные шрамы. Им было уже очень много лет. Четыре неровные линии, глубоко врезавшиеся в плоть. Много месяцев они были ярко-алыми — чудовищные напоминания о кошке, которая едва не прикончила меня — но я их не стыдился. Даже когда люди меня разглядывали. И уж конечно охотно рассказывал о кошке любопытным женщинам. Потому что шрамы были монетой, которой я расплатился с Салсет за мою свободу. Я прикончил песчаного тигра, который поедал детей, и перестал быть безымянным чулой. Я стал человеком, который назвал себя Песчаным Тигром, чтобы все знали о его победе.

Это случилось так много лет назад. Шрамы на щеке побелели, но раны в памяти так и не затянулись.

Столько лет я был один. Пока Дел не ворвалась в мою жизнь и не сделала из нее посмешище.

Я снова почесал шрамы. Борода. Длинные волосы. Грязь. Шерсть вместо шелка, чтобы спастись от Северного ветра. И чтобы не так ныли раны.

Меч ласково согревал ладони. Покрытый рунами клинок был полон света и обещания силы. Сила текла из острия по стали и поднималась по витой рукояти. Она касалась моих пальцев и едва ощутимо задерживалась в ладони. Мягкая и нежная, как прикосновение женщины. Как прикосновение Дел, даже Дел, в которой было достаточно женского, чтобы становиться мягкой и нежной когда у нее было подходящее настроение. Она прекрасно знала, что это не было проявлением слабости. Она была честной женщиной, Делила, в постели и в круге.

Я швырнул меч через костер в темноту. Блеснула яркая дуга, глухо зазвенел металл, ударившись о промерзшую землю.

— Хотел бы я отправить тебя в аиды, — крикнул я ему. — Ты мне совсем не нужен.

И в темноте, далеко за клинком, залаяла одна из гончих.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Только дураки дают обещания. Из этого следует, что вы можете спокойно назвать меня дураком.

Время от времени мне и самому приходится это признавать. Гончие, которые шли за мной и Дел высоко в горы до Стаал-Уста, были злобными тварями, созданными чьей-то магией. И их создатель отправил гончих по нашему следу. Мы провели в соседстве с ними несколько недель, они играли с нами в собак и овец, собираясь загнать нас куда-то на Север. Когда мы с Дел пришли в Стаал-Уста, гончие начали действовать более решительно. Они напали на поселок на берегу озера и убили больше тридцати человек. Среди убитых были и дети.

Я никогда не считал себя героем, Я танцор меча, человек, который продает свой меч и свое мастерство тому, кто может очень дорого заплатить. Если задуматься, это не такое уж чудесное занятие, для такой грубой работы годится не каждый (некоторые уверенно заявляют, что годятся, но тогда им все объясняет круг). Но в услугах танцора меча нуждаются многие, а я профессионал.

Хотя это совсем не значит, что я герой.

Мужчине, как мне кажется, от природы дано умение о себе позаботиться. Женщине тоже, до тех пор, пока она не сунет свой прекрасный носик в середину чего-то, что ее совсем не касается, а женщины почему-то чаще всего так и поступают. Но вот кто беспомощен и не заслуживает жестокости, так это дети. И поэтому им нужно дать время, чтобы они могли дорасти до того возраста, когда сами смогут решать, жить им или умереть. Гончие украли это время у многих детей из поселка.

Я ничем не был обязан Стаал-Уста, Обители Мечей, которая благодаря Дел попыталась заполучить год моей жизни под предлогом почетной службы. Я ничем не был обязан жителям поселка на берегу озера, не считая того, что они заботились о жеребце. Но ни один из этих людей ничем не был обязан мне, и все же они умерли за меня.

Кроме того, ничто больше не держало меня на острове. Я хотел уехать и даже едва затянувшаяся рана не могла остановить меня.

Никто не возражал. Они хотели, чтобы я убрался не меньше, чем я хотел уехать. На прощание они даже преподнесли мне подарки: одежду, немного драгоценных камней, деньги. Не получил я только одного — нормальный меч.

Для Северянина, обучавшегося в Стаал-Уста, яватма — кровный клинок — вещь святая. Это конечно тоже меч, но создает его древняя магия и сила воли. Создание включает много ритуалов и бесконечных призывов к богам. Будучи Южанином и человеком, не верящим в богов, я наблюдал на всем этим с насмешкой. Хотя в итоге мое незнание и (почти полное) неверие в Северную магию роли не сыграли. Кузнец своим мастерством и магией создал клинок, и Самиэль стал моим.

Но ожил он не полностью. Самиэль жил не так, как жили другие мечи. Как жила Бореал.

По Северным понятиям моя яватма родилась только наполовину, потому что я не призвал ее как положено, не спел, чтобы подчинить себе силу, наполнившую клинок после благословения и точно выполненных древних ритуалов. И все же яватма была чистой, хорошо выкованной сталью, а значит прекрасным и опасным оружием. Чтобы танцевать, мне достаточно было и этого. В помощи магии я не нуждался.

Но сила в клинке жила. Я чувствовал ее каждый раз, когда вынимал меч из ножен. Вкус крови Дел раздразнил клинок, как когда-то яватма Дел заставляла терять головы мчавшихся за нами гончих.

Я не смог оставить меч в грязи на всю ночь. Трудно отказываться от давно вбитых в тебя привычек — несмотря на свою ненависть к этой вещи, я знал, что не могу бросить оружие. Я сходил за мечом и, почувствовав, как лед рукояти сменился теплом, убрал его обратно в ножны. Последнее время даже если мне и удавалось поспать, спал я плохо. Меня беспокоило, что могло случиться, если я все же столкнусь с гончими и мне придется использовать меч. После рассказов Дел и кайдинов Стаал-Уста о яватмах отбиваться кровным клинком мне совсем не хотелось.

Дел заявила напрямик, чтобы я наконец-то понял: «Если завтра ты уйдешь отсюда и убьешь белку, ты напоишь меч ее кровью и он получит привычки белки».

В тот момент эти слова рассмешили меня: клинок с сердцем белки? Но мой смех Дел не развеселил, потому что она не шутила. Тогда я ей не поверил. Теперь я часто вспоминал эту фразу.

В темноте, лежа под одеялом, я тоскливо посмотрел на меч.

— Я от тебя избавлюсь, — прямо сказал я ему, — как только достану другой клинок.

А про себя добавил: «И больше ничьей крови ты не выпьешь».

Человек может ненавидеть магию, но это не значит, что она не коснется его.

Жеребец приготовился встретить меня с присущей ему любезностью, когда я подошел к нему с седлом. Сначала он шарахнулся в сторону, почти выбравшись из-под седла, потом яростно замотал головой и хлестнул меня хвостом. Конский волос бьет сильно, как кнут. Он попал мне в глаз, по щекам немедленно потекли слезы, что дало мне повод применить целый ряд красочных эпитетов, касающихся жеребца, которые тут же пришли мне в голову. На гнедого это не произвело никакого впечатления. Он прижал уши и выкатил глаза, продолжая рыть ямы в земле. И по-прежнему угрожая мне хвостом.

— Скоро я его отрежу, — пообещал я. — А если и дальше так пойдет, я приложу меч не только к твоему хвосту… я воткну его тебе в живот.

Жеребец посмотрел на меня искоса, раздул ноздри и резко повернул голову. Уши прорезали воздух как клинки. Жеребец задрожал.

— Кобыла? — скривился я.

Но гнедой не издавал ни звука, не считая тяжелого дыхания. Жеребец, почувствовавший кобылу, обычно поет любовные песни так громко, что разбудит и мертвого. То же самое происходит при появлении других жеребцов, только звук тогда бывает вызывающим. Сейчас он молчал.

Я воспользовался тем, что гнедой отвлекся, быстро оседлал его, отвязал и сел в седло прежде чем он успел запротестовать. Его странное поведение беспокоило меня и я уже собирался вынуть меч, но передумал. Лучше было позволить жеребцу унести меня от опасности, чем положиться на чужое оружие. Жеребцу я, по крайней мере, мог доверять.

— Ладно, старина, поехали.

Жеребец упрямо стоял на месте, хотя весь дрожал. Я взял повод покороче, ударил гнедого по бокам и для убедительности даже щелкнул языком, но с места мы не сдвинулись.

Я задумался. Беспокоился гнедой не из-за животных, которых я окрестил гончими. Их приближение выдавал особый запах, я не чувствовал его с тех пор, как покинул Стаал-Уста. Значит было что-то другое, и оно находилось совсем близко, вот только что это, понять я не мог. Я не Говорящий с лошадьми, но о лошадиных привычках кое-что знаю и легко отличу, присутствие человека или животного нервирует лошадь. Может волки? Один когда-то пытался пообедать гнедым, но тогда реакция была другой.

— Ну давай, — попросил я, сжимая бока жеребца.

Он дернулся, фыркнул, шарахнулся и наконец-то сорвался с места. Я настойчиво повернул его на восток. Он легко пронесся по открытому пространству и кинулся в редкие деревья, расплескивая лужи и мокрый снег. Он дышал как кузнечные мехи, широко раздувая ноздри.

Гнедой подчинился, но удовольствия я от этого не испытывал. Жеребец мчался скачками, ни с того, ни с сего шарахаясь от веток и теней. Обычно он веселый и энергичный парень, готовый скакать вперед вечно без всяких комментариев, но когда что-то впивается в его задницу, больно становится моей, и его поведение начинает напоминать необъявленную войну.

Самое лучшее в таком случае — долго гнать его, чтобы он успокоился. Я предпочитал именно этот вариант, поскольку он был наиболее безболезненным для жеребца, который за восемь лет успел доказать, что был гораздо надежнее многих людей. Но теперь от его прыжков все сильнее болела рана и это несколько портило мне настроение. Я сильный, но не жестокий, и знаю, какие нежные у жеребца губы, но иногда он сам вынуждал меня на жестокие поступки. И я не выдержал.

Я сел поглубже в седло, передернул повод и от души врезал жеребцу пятками по бокам. Он удивленно подскочил, фыркнул и, изогнув шею, уставился на меня изумленным глазом.

— Все нормально, — ласково уверил его я. — Ты что, забыл, кто из нас начальник?

И тут же вспомнил давно услышанные слова. Кто-то говорил обо мне и жеребце. Говорящий с лошадьми. Северянин. Гаррод. Он сказал, что мы с жеребцом постоянно доказываем друг другу свое превосходство.

Да, так оно и было. Ненавижу предсказуемую жизнь.

Жеребец шумно хлестнул хвостом, мотнул головой так, что зазвенели медные украшения уздечки, а потом перешел со своего любимого аллюра на негнущихся ногах с высоким подкидыванием крупа на определенно более удобный галоп.

Напряжение спало, боль уменьшилась. Я позволил себе вздохнуть.

— Тебе же самому легче, так?

Жеребец решил не отвечать.

На восток и немного к северу. К Ясаа-Ден, поселку, который баюкали высоко в горах белые склоны неподалеку от пограничных земель. Именно из Ясаа-Ден приходило в Стаал-Уста большинство сообщений о смертях, причиной которых были звери. Вока обязан был послать на помощь Северянам танцоров мечей.

За это дело хотели взяться многие, но я, с моим недавно полученным высоким Северным титулом, воспользовался преимуществом ранга и предложил свою помощь. И эту задачу возложили на меня — Южанина, танцора меча, ставшего кайдином и заслужившего этот ранг в формальном поединке.

Я шел за гончими по следам, хотя в морозные дни находить их было трудно. Отпечатки на мокрой земле были четкими, но снег засыпал их, а подтаявшая грязь размывала. Я ехал, наклонив голову в сторону и разыскивая следы, хотя давно уже понял, что звери шли точно на северо-восток, позабыв обо всем, к чему стремились раньше.

Они шли к Ясаа-Ден так же упорно, как раньше преследовали Дел.

Мы спустились с Высокогорий и теперь пробирались опушкой редкого леса. Заснеженные вершины остались позади. Высокогорья, предгорья — все эти слова были непривычны мне, рожденному в пустыне, пока Дел не привезла меня на Север. Всего два месяца назад, хотя мне эти месяцы показались очень долгими. Они тянулись годы, а может и десятилетия. Столько всего случилось за это время.

Я рассматривал потемневшую за зиму траву под копытами жеребца и думал, что зелень появится не скоро. Весна на Север шла осторожно, словно пробуя каждый шаг. Она еще могла лишить землю своей благосклонности и, застенчиво повернувшись спиной, оставить меня на растерзание холоду. Такое уже было около недели назад, когда ветер засыпал мир белой крупой, и я снова затосковал по Югу.

Листьев на деревьях не было, только кое-где я заметил набухшие почки. А вот небо над паутиной черных веток стало ярче, голубее чем обычно, обещая теплую погоду. И даже острые ледяные вершины тянулись к этой голубизне. Обломки треснувших скал валялись на земле огромными пирамидами, время крошило их и разбрасывало камешки. Но и среди них мне удавалось найти следы гончих. Жеребца было слышно издалека. Он грохал железными подковами о камни, и те с хрустом рассыпались.

На Юге весна другая. Она конечно теплее и приходит быстрее, но она слишком коротка. Через несколько недель начинается жара и Пенджа загорается под яростным взглядом солнца. Силы его лучей хватало, чтобы до черноты выжечь кожу человека. Моя запеклась до цвета меди.

Я вытянул руку и посмотрел на нее. Правая рука ладонью вниз. Ладонь широкая, с длинными, сильными пальцами, неровная от выступающих сухожилий. Суставы увеличены, два почти полностью покрывают шрамы. Ноготь большого пальца неправильной формы — я несколько раз попал по нему молотком в шахте, где добывал золото для танзира. Кое-где еще остались въевшиеся в кожу кусочки руды. За месяцы, проведенные на Севере, почти весь мой загар сошел, но несмотря на это я был гораздо темнее, чем большинство рожденных на Севере мужчин и женщин. Выжженная солнцем кожа, бронзово-каштановые волосы, зеленые глаза вместо привычных Северу голубых. Чужой для Севера, как Дел чужая для меня.

Делила. Чужая для всех нас.

Когда дело доходит до женщин, мужчины всегда оказываются дураками. Не имеет значения, насколько вы умны или насколько проницательны, или сколько у вас жизненного опыта. Умение найти способ запудрить вам мозги дается женщине от рождения. И дайте ей только шанс — она это сделает.

Я знал мужчин, которые спали только со шлюхами, не желая связывать себя никакими обязательствами и утверждая, что это лучший способ избежать затруднений. Я знал мужчин, которые женились только потому что не хотели спать со шлюхами. И встречал таких, которые делали и то, и другое: спали и со шлюхами, и с женами (со своими и с чужими).

Я знал мужчин, которые клялись никогда не спать с женщинами: кто-то желая сохранить предписываемую религией чистоту, кто-то предпочитая мужчин. И уж конечно я знал таких, которые не спали с женщинами просто потому что были кастрированы, чтобы верно служить танзиру или кому-то еще, купившему их.

Но я не знал ни одного мужчины, который — пьяный или трезвый — хотя бы раз не проклинал женщину за грехи, реальные или выдуманные. Женщину или даже женщин.

У меня все было по-другому.

Проклинал я не Дел. Я проклинал себя за то, что оказался таким дураком.

Это я доказал раз и навсегда кто из нас лучше.

Сладкая победа с примесью горечи. Свобода, купленная кровью.

Жеребец насторожился, шумно фыркнул и остановился.

Я уловил движение в деревьях — что-то спускалось со скалы. Больше ничего не было видно — только движение. Что-то стекало с каменных костей оракула. А потом я разглядел нервно бьющий хвост, внимательные глаза, оскаленную пасть. И услышал урчание, которое издает только кошка на охоте.

Слишком поздно жеребец попытался спастись бегством. Кошка была уже на нем.

Упали мы оба. Кошка прыгнула, неуклюже опустилась на холку гнедого и от мощного толчка он не удержался на ногах. Я почувствовал как жеребец выгибается и дергается, а потом валится. Времени хватило только на то, чтобы вытащить из левого стремени ногу — на этот бок падал жеребец. Оказавшись под ним, я рисковал переломом.

Я откатился, подавив болезненный вскрик за секунду до того, как гнедой оказался на земле. Я резко выдохнул, тело дернулось от боли, а я уже жадно втягивал в себя воздух. Я забыл о своей ране. Я думал только о жеребце.

Ругая кошку, я с трудом поднялся на ноги. Это был большой, сильный самец. По белой шкуре рассыпались пепельные пятна.

Я поднял камень и швырнул в кошку.

Камень попал в ребра и отскочил. Кошка только зарычала.

Другой камень, другой удар. Я закричал, надеясь хоть этим отвлечь хищника.

Зубы вонзились в лошадиную холку. Жеребец рыл землю задними копытами, визжа от боли и ужаса.

Мои пальцы сжали рукоять.

— Ну, аиды, баска… Не белка, кошка…

И меч в моих руках ожил.

Голод. Он был голоден.

И ему очень хотелось пить.

Я и раньше чувствовал это в мече. Мне передавались его желания: голод и жажда одинаковой силы. Почти неразделимые, неотделимые друг от друга.

Я чувствовал их в круге. Когда вонзил меч в Дел.

Аиды, баска.

Нет, не думать о Дел.

Жарко. Как жарко…

Лучше думать о жаре, только не о Дел.

Лучше?

Жарко как в аидах, клянусь.

Струйки пота стекали по лбу, рукам, животу. Шерстяная ткань и волосы щекотали влажную кожу.

Кошка. Думай о кошке.

Аиды, как же жарко…

И меч так хочет пить.

Ну, баска, помоги мне.

Нет, Дел здесь нет.

Думай о кошке, дурак.

Думай только о кошке…

Меч в моих руках теплый. Я могу думать только о жажде и необходимости напоить меч кровью.

Пот стекает струйками по всему телу…

В аиды, почему же я?

Трижды проклятое отродье Салсетской козы…

Следи за кошкой, дурак!

В моей голове зазвучала песня.

А могла ли кошка ее слышать?

Аиды, теперь кошка смотрит на меня. Смотрит на меч. Она знает, чего я хочу. Отворачивается от жеребца — бедный жеребец — ко мне…

Аиды, она готова броситься на тебя… подними же меч, дурак… сделай что-нибудь, танцор меча.

Но мне не нужен этот меч. И я не в круге.

Сейчас это неважно, парень из Пенджи. Ты готов встретить кошку?

Готов оживить меч?

Такое бывало и раньше, замедление. Почти полная остановка движения окружающего мира, словно время поджидало меня. Поэтому я и не удивился. Время замедлило свой бег, подарив мне несколько драгоценных секунд, чтобы осмотреться, подумать и принять решение: как лучше оборвать жизнь кошки до того, как она прикончит меня.

Время останавливалось и раньше, но не так, как сейчас.

Я вдыхал запахи крови и гнили, но сильнее было болезненное зловоние страха. Я почувствовал, как все мышцы в животе свело — видимо я потянул полузалеченную рану. Меня беспокоила реакция меча. А потом я услышал визги жеребца и страх исчез.

Медленно, очень медленно, кошка подняла морду и застыла над окровавленной холкой. Кровь и слюна вытекали из пасти, на клыках висели клочья лошадиной шерсти.

В моей голове зазвучала песня. Тихая, доверительная песня, намекающая на могущественные силы.

Жеребец бился под кошкой, его ноги взбивали мокрую землю. Я слышал отчаянные призывы о помощи.

И меч пропел мне обещание: жеребец спасется, если я помогу клинку проснуться.

Но я-то собирался разобраться с кошкой сам, не пользуясь никакой магией. Меч, в конце концов, был мечом. Им можно было пользоваться и не прибегая к помощи непонятных сил.

Но жеребец визжал и бился, а в моей голове звучала песня. Песня мягкая, нежная, но слишком могущественная, чтобы я мог ее игнорировать.

Конечно я был уверен, что не сдамся ей, и на какое-то время мне удалось о ней забыть. Я слишком беспокоился за жеребца, чтобы терять драгоценные секунды на шум, кружившийся в голове. И поэтому, чтобы песня не мешала, я заставил ее замолчать.

Но ненадолго. Я перестал думать о сопротивлении. Перестал сдерживать ее. Я думал только о том, как спасти гнедого.

И поэтому, совершенно невольно, я выпустил ее. В тот момент я позволил яватме проснуться.

Когда я бросился к кошке, шум стал ровным. Нет, не шум: музыка. Нечто гораздо более выразительное чем то, что я обычно называл шумом. Более могущественное чем звук. И я вспомнил мелодию, которую услышал у обрыва недалеко от Стаал-Уста, стоя на коленях перед мечом. Когда музыка Кантеада наполнила мой череп.

Как же они умели петь, Кантеада. Таинственная раса, о которой говорили древние сказания. Существа, которые по словам Дел принесли в мир музыку.

И часть этой музыки они подарили мне в момент Именования.

Ради жеребца, подумал я, можно и рискнуть. Он этого стоит — сколько раз гнедой спасал мою шкуру.

Все это промелькнуло в голове за одну секунду. Одна секунда мне понадобилась, чтобы принять решение.

Кошка соскочила с жеребца. Гнедой тяжело поднялся, пошатнулся и побежал.

Пасть открылась, губы приподнялись, обнажая огромные клыки. Все движения были медленными. Очень медленными. Знала ли кошка, что я пел песню ее смерти?

Белая кошка с радужно-серыми глазами и серебристо-пепельными пятнами на шкуре. Кстати, стоило постараться хотя бы ради шкуры. Ее можно было взять с собой.

…Меч ожил в моих руках…

— Решать, что делать, буду я, — на всякий случай предупредил я его.

Меч был живым.

Кошка оскалилась и взвизгнула.

Меч приглашал ее. Подойди поближе, говорил он, подойди поближе.

И тогда все станет так просто.

Со стороны казалось, что на прыжок кошка не затратила никаких усилий. Я наблюдал за ней улыбаясь, восхищаясь грацией хищника. Смотрел как сгибаются задние лапы, вытягиваются передние. Кошка выпустила когти, открыла пасть, блеснули белые клыки. Расхохотавшись в предвкушении триумфа, я позволил ей поверить, что она победила.

А потом воткнул меч ей в пасть так, что острие вышло из основания черепа.

Восторг. Полный восторг. И полное удовлетворение.

Не мое. Совсем не мое, кого-то другого. Кого-то другого, разве не так? Все эти чувства были не моими, правда?

Что-то внутри меня хохотало. А потом оно зашевелилось, словно медленно пробуждалось чье-то сознание.

Аиды, что же это?

Я вдохнул запах паленой плоти. Решил, что это от кошки. И вдруг понял, что от меня.

Я что-то закричал. Что-то очень подходящее. Что-то очень определенное. Чтобы притупить шок, ярость и боль.

И тут же разжал пальцы, отбрасывая рукоять, которая нагрелась добела.

Аиды, Дел, о таком ты меня не предупреждала.

Я отшатнулся, по-прежнему держа руки вместе и бормоча непристойности. Споткнулся, упал, откатился и раскинулся на спине, боясь коснуться чего-то ладонями. Аиды, как же они болели!

Я вдыхал запах паленой плоти. Не моей, кошки.

Ну и на том спасибо. Хотя мертвая кошка все равно ничего не чувствует.

Я лежал на спине, не переставая ругаться в надежде, что поток ругани хотя бы частично задавит боль. Я бы на все пошел, лишь бы уменьшить это жжение.

Несколько секунд мне понадобились, чтобы справиться с дыханием. Боль уже не так терзала ладони и я открыл глаза, чтобы посмотреть на них. Увидеть их было легко — они застыли в воздухе на концах болезненно сведенных рук. Локти упирались в землю.

Ладони. Не обугленные обрубки. Ладони. И каждая заканчивалась пятью пальцами.

Пот тут же высох. Боль уменьшилась. Я снова начал нормально дышать и решил, что пора было перестать ругаться. Теперь смысла в этом не было.

Все еще лежа на спине, я осторожно пошевелил пальцами. Настороженно прищурился — и сразу забыл о боли и страхе, увидев, что и кожа на руках, и кости под ней остались целыми. Не было никаких волдырей. Самые обычные руки и не следа ожогов, хотя знакомые шрамы и уплотнения у суставов остались. Значит это действительно были мои руки, а не какая-нибудь магическая замена.

Я почувствовал себя лучше и медленно сел, вздрогнув, когда болезненно дернулись внутренности. На всякий случай я снова пошевелил пальцами — никакой боли, никаких судорог. Обычные гибкие пальцы, словно ничего не случилось.

Нахмурившись, я уставился на меч.

— В аиды, что же ты такое?

В голове сам собой возник ответ: яватма.

Аиды, баска, что же мне теперь делать?

Я рискнул подняться. Все тело вроде бы действовало нормально, хотя немного скованно. Через шерстяную ткань я помассировал ноющий шрам пониже ребер и тут же забыл о нем. Все мое внимание переключилось на кошку. На нее и на меч.

Я подошел поближе. Кошку я проткнул очень удачно: через открытую пасть к основанию черепа. Она лежала на боку. Под тяжестью рукояти, опустившейся на землю, ее голова приподнялась.

Две глазницы смотрели на меня. Глаза из них вытекли.

Я и сам не знаю, сколько времени не мог оторваться от этого зрелища. Я не мог даже пошевелиться. Я только смотрел, вспоминая жар рукояти. Когда я обнаружил, что руки целы, я даже решил, что все это мне показалось, но теперь я снова засомневался.

От удара мечом не плавятся глаза. От удара мечом не чернеют усы и не обугливаются рты. Мечи режут, протыкают, колют, разрезают, иногда рубят, если у обладателя меча мало опыта. Но они никогда ничего не плавят и не сжигают.

Может яватмы это делают?

Я снова посмотрел на свои руки. Они не изменились. Смуглые, мозолистые, но целые.

Сгорела только кошка.

Вернее некоторые части ее тела. Те части, которых коснулся меч.

Пустые глазницы почернели. Только теперь я заметил, что крови совсем не было: меч всосал ее в себя.

Аиды, баска, я сделал то, что клялся не делать.

Где-то вдали взвыли звери. Они визжали, как когда-то стая гончих. Гончие всегда выли, когда Дел вызывала к жизни меч.

И в ответ заржал жеребец.

Жеребец…

Я забыл о кошке и мече и побежал к нему. Он стоял недалеко, его сил хватило только на несколько шагов. От тихо ждал и пот стекал по его шкуре.

Пот вместе с кровью.

— Аиды, — пробормотал я, — здорово он тебя прихватил, да?

Жеребец обнюхал меня. Я мрачно откинул темную клочковатую гриву с холки — внизу, на Юге мы стрижем гривы коротко, а Северяне оставляют их длинными — и, хотя седло и защитило жеребца, увидел довольно глубокие раны

— клыки и когти разорвали шкуру. Еще больше рваных ран было на правом плече, за которое кошка цеплялась задними лапами, и несколько царапин рядом. Но в общем можно было сказать, что жеребцу повезло: кошка быстро отвлеклась — на меня или на меч. В Пендже я видел молодых песчаных тигров, которые сваливали лошадей и побольше чем мой гнедой, но заканчивали они эту работу побыстрее, просто перегрызая яремную вену.

Может и эта кошка знала, что делать, но опять-таки, я или меч не дали ей закончить. Что-то похожее на страх скрутило мои внутренности. С этим нужно было как-то справиться и я снова повернулся к жеребцу.

— Ну, старик, теперь мы с тобой вполне подходящая пара, — утешил я его. — Посмотри на мою щеку, а? Может стоит назвать тебя Снежным Котом? Как раз для Песчаного Тигра.

Жеребец недовольно фыркнул.

— Может и не стоит, — согласился я.

Из-за запаха мертвой кошки — вони жженого мяса — жеребец нервничал, и я привязал его к ближайшему дереву, сняв седло, чтобы не нагружать поврежденную спину. Ясно было, что день или два мне на нем ездить не придется, так что оставалось только разбить лагерь.

Когда лошадь это единственное, что стоит между тобой и долгой пешей прогулкой — или смертью — человек учится ценить ее. Главное в пути это здоровье лошади и ее безопасность. Если нам придется провести здесь несколько дней, ничего страшного не случится. Гончие могут и подождать, да и Юг никуда не убежит. Так что я подобрал флягу с амнитом. Кто знает, чем питалась кошка и где бродила, а я не мог рисковать жеребцом. Раны нужно было обработать.

Прежде чем начать, я ласково похлопал жеребца по шее и проверил крепость веревки и узлов.

— Спокойнее, старина. Не хочу врать, будет больно. Только не вымещай все на мне.

Я тщательно прицелился и облил все раны и царапины, до которых смог дотянуться. Возможно это было жестоко, но если бы я занимался этим долго и осторожно, больше одной ссадины я бы не обработал, а жеребец шарахался бы от одного запаха амнита. Таким способом я по крайней мере разобрался почти со всеми ранами сразу.

Пронзительно взвизгнув, гнедой сжался и забил копытами. Лошадь — особенно верховая, с хорошо подкованными задними ногами — страшный зверь, способный на убийство. Я предусмотрительно сделал лишний шаг в сторону, просто для верности, и ухмыльнулся, глядя как он вращает злыми глазами, пытаясь меня разыскать. Когда гнедой наконец-то разглядел меня, рывок в мою сторону и мощный удар задних ног показали мне, какие чувства он ко мне испытывал. Обнаружив, что удар не достиг цели, жеребец раздраженно начал рыть землю.

— Выкопаешь яму — будешь в ней стоять, — предупредил я его. — Представляю, как ты бесишься — я бы на твоем месте вел себя так же — но знаешь, что приятнее чем умирать. Так что лучше стой как обычная старая кобыла и думай, чем бы ты кончил, если бы не эта фляжка, — я прервался, чтобы заглянуть в эту самую фляжку. — По твоей милости я лишился половины амнита, а ведь мог бы все это выпить.

Жеребец злобно покосился на меня.

Я смягчился.

— Знаешь что, старик… я дам тебе еще зерна. От этого тебе должно стать получше.

Я порылся в одной из сумок и вытащил пригоршню зерна. Чтобы предложить его, пришлось рискнуть и подойти к гнедой морде. Но жеребец есть не хотел, он вяло взял зерно зубами, не замечая, что большая часть высыпалась изо рта на землю. Гнедого не интересовала даже молодая трава, которая начала появляться в тех местах, где уже сошел снег.

Что-то сжалось у меня в животе.

— Лучше не злись на меня, — предупредил я, — после того, как я потерял из-за тебя столько амнита, — говоря это, я вспомнил о мече.

Но жеребец не ответил.

Мысль возникла быстрая и четкая. Если сейчас гнедой поднимется на дыбы и врежет мне…

Нет, решил я, глупо скорбеть до беды.

Жеребец беспокойно переступал, железо ударялось о камень. Я не мог просто повернуться и уйти, так что я прислонился к дереву и сделал глоток амнита.

— Ты слишком давно не был на Юге, старина, как и я. Точно также, как и я. Ты такой же Песчаный Тигр, которого вырвали из его пустыни, глотающий снег вместо песка… И лучше тебе побыстрее вернуться домой, пока холод не заморозил все твои суставы.

Часть моих уже замерзла. На Севере быстрее стареют кости. На Юге — кожа.

А в моем случае получается, что старею я и изнутри, и снаружи.

Приятная мысль.

Я отошел от дерева, провел ладонью по позвоночнику жеребца, приглаживая грубую густую шерсть. Гнедой задрожал, ожидая очередную порцию амнита, но я успокоил его несколькими словами. Поверх мохнатого крупа я взглянул на кошку и ее стальной язык.

Я снова вспомнил, что чувствовал — острое желание напоить меч, песню, понятную только ему и мне. Как же я, соблазнившись в момент страха за жеребца, забыл, насколько важна защита и позволил песне вырваться. Тем самым дав клинку свободу.

Ради жеребца.

Стоил ли он этого? Может быть. Мне самому это было не нужно. Я не хотел, чтобы это случилось. Ни теперь. Ни когда-нибудь. Я и без этого испробовал на себе силу яватмы.

— Брось, — вслух сказал я. — Ты сможешь достать другой меч.

Ну, может и смогу. Где-нибудь. Когда-нибудь. А оружие мне нужно было сейчас.

— Брось, — повторил я.

Аиды, хотел бы я бросить.

Мягкая, тихая песня. Песня только для меня. Обещающая могущество и теряющая силу, когда о ней забывают.

— Забудь это, засыпай, — пробормотал я.

Тихая, печальная песня. Она хотела передать мне свое желание, но была слишком застенчива, чтобы настаивать.

Это я знал.

Жеребец пошевелился, и я проснулся. Я сел, настороженно вглядываясь в темноту и соображая, где же нахожусь. Окончательно проснувшись, я поднялся и пошел к жеребцу, который упорно разгребал копытами грязь.

Ослабевшая шея гнедого опустилась и голова тяжело свисала почти до земли. Гнедой беспокойно переступал с ноги на ногу. Я коснулся его, но он это, кажется, даже не заметил.

И тут я испугался.

Все, что было у меня в жизни это Разящий и гнедой. Разящего я уже лишился.

Тихая, нежная, искушающая песня. Она обещала помогать мне во всем.

И вместе с помощью я должен был получить силу.

Гнедой сжался. Я почувствовал, как напряжены его мышцы, услышал как хрипло он дышит, как тревожно хрустит гравий под подкованными копытами. Жеребец поставил уши, потом прижал их.

— Хей… — начал я, но закончить не успел.

Это ощущение не появлялось уже несколько недель и сначала я даже не понял, что происходит, но потом растерянность прошла и я вспомнил. Трудно забыть единственную причину, которая вводит человека в болезненное состояние.

Не из-за того, что ты заболел. Я болел и раньше, когда получал ранения, когда в детстве у меня была температура, когда на Севере я подхватил то, что называется «простуда». Больным я себя чувствовал и после того, как перебирал акиви, а такое со мной случалось так часто, что я давно уже сбился со счета. Нет, это была болезнь не тела, а души, сопровождаемая страхом.

Но и этим дело не ограничивалось.

Все волоски на руках поднялись, чесался затылок, чесалась кожа на черепе. Я непроизвольно поежился, проклиная себя за дурь, и почувствовал как тошнота сжала мой желудок.

Не просите меня объяснить, что это было. Дел как-то назвала это влечением к магии. Кем, создатель моего меча, говорил, что я чувствителен к сущности магических явлений. Сам я твердо знал только одно — при приближении неизведанных сил ощущение неуюта у меня переходило в болезненное состояние, не сулившее ничего хорошего. А я от природы человек веселый, добрый и открытый — во всяком случае комплексов у меня нет — и мне не очень нравится, когда моя чувствительная душа калечится чем-то непонятным и мрачным, например магией.

Если конечно это она заставляла меня чувствовать себя больным.

А может виной была кошка. Я съел слишком много мяса кошки. Слишком большой кусок Северной кошки попал в Южный живот.

Но жеребец-то кошку не ел, однако тоже выглядел невесело. Или всему виной меч. Из-за него у меня были сплошные неприятности.

Значит снова…

— Гончие, — пробормотал я, вдохнув знакомую вонь.

Я и забыл, каково находиться рядом с ними, видеть белые глаза, сияющие в темноте, вдыхать резкий запах. Гончие как всегда подошли большой стаей — они подавляли одним количеством.

Я поиграл в охотника. Теперь они охотились на меня.

Жеребец тоже узнал их. Он, как и я, когда-то сражался с ними, круша гибкие тела ударами Южного железа, но такие битвы нравились ему не больше чем мне. Мы оба хотели держаться подальше от магии. Жеребец тоже был рожден путешествовать в песках, под Южным солнцем. Мы не хотели сталкиваться с непонятными силами.

Меч остался в ножнах, у костра, рядом с моими одеялами. Вот так и расстаются со старыми привычками, мрачно подумал я. Еще месяц назад, отправившись к жеребцу, я бы обязательно захватил оружие. Из случившегося можно было сделать два вывода: судьба жеребца меня беспокоила больше, чем следовало бы, и Северный меч я ненавидел больше, чем думал. Хотя меч оставался мечом, даже если у него были свои странности, и, как не хотелось мне это признавать, он мог спасти мне жизнь. Правда в этот момент он был бесполезен, потому что я оставил его далеко. Со мной был только нож и рядом не было лошади, на которой я мог бы спастись или атаковать, если дело дойдет до схватки. Теперь мне придется сражаться на земле.

Белые глаза ярко сияли в темноте. Гончие подбирались бесшумно, растворяясь в тенях. Черные и серые на сером и черном. Я не мог сосчитать, сколько их было.

Мне пришло в голову, что несмотря на ранения жеребца, я мог бы попробовать ускакать на нем. Недалеко, чтобы не искалечить его еще больше. Просто подальше, чтобы оставить зверей позади.

Но я шел за гончими не для того, чтобы сбежать, едва столкнувшись с ними. Не такое обещание я давал.

Я втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Ну давайте, — процедил я, — идите ко мне.

Наверное это была явная бравада. Пустые слова. Но почему не попробовать, ведь иногда срабатывает.

Иногда…

Они выползли из теней в серо-красное сияние углей. Звери с мохнатыми гривами и пятнистыми шкурами: что-то от собаки, что-то от волка, что-то от ночного кошмара. Ни капли красоты и ни следа независимости. У них не было своей воли, эти животные подчинялись приказу. Жеребец нервно пританцовывал. Сильный удар копытом расколол камень.

— Идите ко мне, — повторил я. — Значит я подошел совсем близко к логову?

Они налетели всей стаей, как волна грязной воды. Их поток захлестнул лагерь и отхлынул обратно к деревьям.

Отлив унес с собой меч.

Не веря своим глазам, я смотрел на блеск перевязи, сияние лунного света на рукояти. Увидел зубы, сжимавшие ножны. Клинок выскользнул, и я понял, что охраняющая магия, свойственная именному клинку, не одинаково влияет на людей и на магических животных.

Зачем вообще она нужна, мрачно подумал я, если она не действует на гончих.

Две гончие неловко взяли в пасти меч. Одна держала рукоять, другая клинок, деловито рыча друг на друга как две собаки, не поделившие палку. Только эта палка была сделана из стали. Магической, благословенной богами стали.

Другие гончие окружили эту пару как охранники танзира. Звери направились к деревьям, к теням, в которых я уже ничего не смог бы разглядеть.

Аиды, им нужен был меч.

По моей шкале ценностей это совсем немного.

Я чуть не рассмеялся. Если им до такой степени нужна эта трижды проклятая штука, пусть они ее забирают. Я мог обойтись и без яватмы, я и сам мечтал от нее избавиться.

Но я не мог позволить им унести оружие. Звери не смогли бы воспользоваться им, но вот человек, создавший их, мог. И я решил не рисковать, потому что именно этого человека я искал.

Одним плавным движением я вынул охранный свисток из-под шерстяной туники и сжал его губами. Такая крошечная, нелепая игрушка, созданная существами, в которых я и сейчас с трудом верил, хотя видел — и слышал — их сам. Я вспомнил серебристую кожу, пушистые гребешки на головах, проворные пальцы и горла, похожие на лягушачьи. В голове снова зазвучала их музыка.

Музыка была даже в беззвучной трели свистка. Музыка и сила. И поэтому я немного подождал, чтобы гончие убедились в своей победе, а потом свистнул.

Свисток, как всегда, сработал. Гончие уронили меч и умчались.

Я подошел и поднял клинок.

И тут же пожалел, что сделал это.

— На меня нахлынула волна стыда. Стыда, гнева, печали из-за того, что я так небрежно обращался с клинком, который заслуживал уважения. Что же этот меч сделал со мной?

Я рассеянно выплюнул свисток. Это были не мои мысли. Я не сомневался, что мне такое и в голову не пришло бы. Мысли появились откуда-то извне. Чувства появились откуда-то извне.

Я снова отбросил меч. Он глухо ударился о землю. Красноватые отблески углей и белый лунный свет играли на клинке.

— А теперь послушай меня, — сказал я, — может ты и не такой меч, как остальные, но это не дает тебе права диктовать мне, что думать. Это не дает тебе права заставлять меня чувствовать себя виноватым, стыдиться или злиться, или внушать мне что-то еще, слышишь? Магия, шмагия, я знать тебя не хочу, и ты меня не переубедишь. Если бы дело касалось только нас с тобой, я бы отдал тебя гончим… но я не хочу, чтобы ты попал в руки того, кто может выжать из тебя всю твою силу.

Я хотел сказать что-то еще, но не стал, представив как глупо должен был выглядеть со стороны разговор с мечом.

Хотя причина была наверное не в этом. Как я успел выяснить, прежде чем войти в круг многие разговаривают с оружием. Мне стало неуютно от разговора с магическим мечом. Я боялся, что он поймет. Я вытер потные ладони об одежду. Все это мне не показалось. Я действительно чувствовал стыд. И уж совершенно точно, я чувствовал силу, требующую выпустить ее. Сжавшуюся в комок как кошка перед прыжком.

В моей голове зазвучала песня. Тихая, нежная песня, сулящая здоровье, богатство и долголетие с уверенностью божества.

— Яватмы умирают, — хрипло сказал я. — Я видел их смерть дважды. Тебя тоже можно убить и ты не сделаешь нас бессмертными. Не обещай мне того, что дать не можешь.

Мелодия заколебалась, потом затихла. Я наклонился и подобрал меч. Клинок сиял.

— Аиды… — рукоять жадно присосалась к ладони. — Отпусти! — закричал я. — Ты трижды проклятое козье отродье… отпусти меня!

Металл прижимался, ласкался, впитывался. Я снова вспомнил расплавленные глаза в пронзенном сталью черепе.

— Да заберут тебя в аиды! — заорал я. — Что ты хочешь, мою душу?

Или это он пытался поделиться со мной душой?

— На колени, сейчас…

— Аиды, ну аиды… я прилип к мечу… аиды, прилип к мечу…

Сколько это будет продолжаться? Капли пота стекали по коже. В холодном ночном воздухе от меня шел пар.

— Никто никогда не говорил мне… никто никогда не объяснял… никто меня об этом не предупреждал…

А может и предупреждал, а я пропускал мимо ушей.

Пот заливал глаза. Я прищурился, наклонил голову к плечу, вытер мокрые волосы. В ноздри били острые запахи: пота, старой шерсти, грязи и резкая вонь страха.

Я захлебнулся воздухом.

— Что, в аиды, я…

Огонь озарил небо. Вернее я решил, что это огонь. Это было что-то яркое и слепящее. Что-то, что затмило луну и звезды, украсив небосвод яркими лентами. Такой красоты я никогда не видел. Такое и во сне не привидится. Стоя на коленях с мечом в руках — вернее мечом, цеплявшимся на меня — открыв рот и запрокинув голову, я не мог оторвать глаз от великолепия Северных огней. От магии, рожденной небом стали, покрытой созданными богами рунами. Стали, получившей имя после того, как она попробовала человеческой крови.

Стали, прославленной песней. В небе дрожала сияющая завеса. Приглушенное великолепие цветов плавно переливалось и меняло оттенки. Они перетекали друг в друга. Разливались. Менялись местами. Встречались и таяли, превращаясь в другие цвета, яркие, горящие как огонь. И ночь ожила. В моей голову зазвучала песня. Новая, могущественная песня. Ее я не знал. Она шла не из моего меча, он был слишком молод, чтобы так петь. Эту песню создал меч постарше. Меч, который понимал суть силы, привык к ней и умел ею управлять. Меч, рожденный Севером, снегом и ветром, холодной зимой, познавшей яростную баньши-бурю. Меч, который знал мое имя, и чье имя я тоже знал. Самиэль выпал из моих рук.

— Аиды, — прохрипел я, — она жива.

Я отбросил эту мысль. Немедленно. Собрав все силы. Я не решался позволить себе поверить, что это может быть правдой. Я не мог снова разочароваться, это было бы слишком больно.

Ну баска, баска.

Я заставил себя не думать о ней. Из последних сил. Все дорогу вниз по склону, в темноте. Всю дорогу по завалам камней. Через тени неясно вырисовывающихся деревьев.

Захлебываясь болезненной уверенностью: Дел мертва, я убил ее.

Огонь заполнил весь небосвод. Чистые, живые цвета струились как Южные шелка на ветру. Ничто, кроме Бореал, не в силах был так раскрасить небо. Сталь расчеркивала ночную тьму. Такую красоту могла создать только магия.

Сомнения улетучились как дым, оставив меня без дыхания.

Делила жива.

Я остановился. Перестал скользил. Перестал проклинать себя за глупость. И неуклюже застыл, судорожно цепляясь за дерево. Пытаясь заставить себя дышать. Пытаясь постичь. Пытаясь рассортировать неразбериху чувств, слишком сложных чтобы их понять.

Делила жива.

Ладони сразу стали мокрыми. Я прислонился к дереву и зажмурился, дрожа и выдыхая наконец воздух, который захватил одним глотком. Потом снова вдохнул. Почти захлебываясь. Не обращая внимания на то, что в животе все завязалось узлом, а руки задрожали.

Пытаясь осознать.

Облегчение. Шок. Изумление. Радость. А с ними чувство вины и странный, нарастающий страх. Глубокое отчаяние.

Делила жива.

Боги валхайла, помогите мне. Цвета разлились по небу как полосы мятых шелков: розовый, красный, фиолетовый, изумрудный, были даже желтизна и янтарное золото Юга. И все оттенки синего, от бледно-голубого до почти черного.

Я вытер пот со лба. С трудом выровнял дыхание. Потом, уже немного успокоившись, проследил, где находится источник света, и вышел из деревьев и темноты в мороз, туман и радугу, где миром правила яватма. Чужая сталь, покрытая рунами. Обнаженный клинок в руках Дел.

Делила жива.

Она стояла в хорошо знакомой мне позе, воздавая дань уважения то ли Северу, то ли самой яватме. Широко расставив ноги, твердо. Высоко подняв руки над головой. Удерживая клинок на вытянутых ладонях. Три фута смертоносной стали, ярко сияющей в ночи, фут витого серебра, мастерски превращенного в рукоять, изрезанную узорами и в то же время очень простую, изумительно правильной формы. Простота в обещанной силе, смерть в сдержанных обещаниях.

Вся в белом, Делила. Белая туника, штаны, волосы. Ленты сияния обвивали ее руки, лицо, одежду, пенились вокруг ее лодыжек и растекались по земле. Капли влаги блестели, отражая рожденные мечом яркие переливы. Вся в белом, Делила. Безупречно белая, как чистое, застывшее полотно. Позади нее была ночь, безупречно черная. А в небе горели все цвета мира, явившиеся по призыву магической стали.

Белое на черном и радуга над ними. Сияющий, слепящий свет, от которого хотелось прищуриться.

Привидение, подумал я, призрак. Дух, созданный тенями, которому одолжил свет игривый демон. Хитрая уловка или игра воображения. На самом деле это не Дел. Дел здесь быть не может.

Боги, пусть это действительно будет Дел.

Поднялся ветер. Он летел по открытому пространству, разрывая созданный мечом туман, и нежно прижимался к моему лицу. Как пальцы слепого, как руки любовника. Холодный, зимний ветер, превратившийся в баньши. Он показывал мне всю свою силу. Заставлял почувствовать ее.

Поверь, говорил он мне. Я рожден Бореал, а только один человек в мире управляет ею. Только один человек может вызывать эту силу. Призывать и контролировать ее. Создать меня. Дать мне жизнь в любое время года.

Весна не выдержала яростного натиска Северного ветра и сдалась. Уши и нос замерзали, застывали ноющие суставы. Ветер теребил полы моего плаща, пытаясь сорвать его, отбрасывал волосы с моего лица, забивал бороду инеем, а легкие холодным воздухом.

Дел запела. Тихую, нежную песню. Едва призывая силу.

Она продала свою душу за эту песню, а душой отдала и человечность.

Я повернулся к ней спиной. Я повернулся спиной к ней и к ее силе, к зиме и ветру. Думая о весне. О том, что будет, а не о том, что прошло.

Я вышел из ее света и вернулся в темноту. В мир, который понимал.

Теперь я знал: Делила жива.

А значит я мог разозлиться.

Так я и сделал, когда она наконец-то добралась до моего лагеря. Аиды, шесть недель. И все это время она была жива.

А я думал, что она умерла.

Я думал, что убил ее.

Все эти дни и ночи.

Делила жива.

Я сидел на корточках у огня и грел руки над углями. Мне не было холодно, вызванная Дел зима ушла, но это было хоть какое-то занятие. Мне нужно было смотреть на что угодно, только не на Дел, но я не выдержал и посмотрел на нее, и тяжело сглотнул. Но снова отвернулся со старательно разыгранным равнодушием и тупо уставился на свои руки, которые все время пытались задрожать и все мои силы уходили на то, чтобы эту дрожь не выдать.

Она приехала на темной лошади. Чалый, подумал я, хотя в полутьме трудно было разобрать. Высокий мерин, изящно переступивший через валуны. Жеребец, который в отличие от меня не собирался демонстрировать свою гордость, поднял верхнюю губу и заржал. Жеребцу еще предстояло объяснить мерину, где его место.

Волосы вбирали в себя лунный свет и казались совсем бледными. Лицо, с заострившимися чертами, тоже было бледнее чем обычно. Кожа так плотно обтягивала острые кости, что готова была порваться. Танец и его последствия вытянули из Дел слишком много сил.

Огонь вытек с небосклона как вино из чаши. Клинок отдыхал за спиной Дел в привычной перевязи, склонившись слева направо. Над левым плечом поднималось около фута сверкающей стали.

Бореал, яватма. Кровный клинок певца меча.

Им Дел убила человека, который учил ее владеть оружием. А я почти убил ее.

Делила жива.

Жеребец переступил, ударил копытом, заржал, выгнул шею и поднял хвост. У меня сразу улучшилось настроение. Хотя для жеребца такой танец был лишь слабой тенью обычной реакции на появление собрата, попытка утвердить свое превосходство доказывала, что гнедому уже лучше. Может я зря беспокоился.

О жеребце и о Дел. Она тоже была здесь, передо мной.

С привычным благоразумием Дел остановила мерина, не подъезжая близко к костру. Чалый стоял не так далеко, чтобы жеребец снова ощутил свое одиночество, но и не так близко, чтобы гнедому удалось физически доказать свое превосходство.

Или это был намек на наши с Дел отношения?

Аиды, с этим уже пора покончить. Круг вынес решение.

Вся в белом, Делила. На Юге белый — цвет траура, на Севере — не знаю. Подпоясанная туника, мешковатые штаны, тяжелый плащ. Одежда без всяких украшений, только серебристая вышивка на меховых гетрах, обтягивающих голени, и серебряные шишки на поясе и коричневых кожаных нарукавниках, закрывавших ее руки почти до локтей. Плащ удерживала серебряная фибула. Распущенные волосы покрывали плечи.

И я подумал: я не могу это сделать.

Хотя знал, что начать все равно придется.

— Что на Севере принято предлагать призракам? — легко спросил я.

— Амнит, — ответила она, — если он у тебя есть.

В ее голосе не было ничего нового, только привычный покой. Никаких эмоций. Я надеялся, что держался не хуже.

— Осталась фляга, или две, — я поднял одну флягу с земли и покачал ее: кожаный мешок на перекрученном ремне.

Дел молча сидела в седле и смотрела как крутилась фляга. В слабом свете ее глаза были черными. Слишком черными на слишком белом лице.

Аиды, баска, а что делать теперь?

Не двигаясь, она смотрела на флягу.

Раздумывая, что сказать?

Нет, такие сомнения не для Дел. Она оттачивает слова старательно, как клинок, но использует это оружие не так часто.

Она медленно перевела взгляд на меня.

— Я пришла потому что ты мне нужен.

Глубоко в кишках что-то сжалось.

Дел говорила твердо, но я уже давно знал, что ее голос ничего не выдает.

— Никто больше не будет танцевать со мной.

Ну конечно. Вот в чем дело. Больше ее ничего не волнует. Мы с ней думали о разном.

Рана снова заныла. Я поставил флягу на землю и осторожно выдохнул.

— Да?

— Никто, — повторила она. На этот раз я уловил: боль, гнев, печаль. Всегда сдержанная, всегда скрытная Дел дала волю своим эмоциям.

Во мне начал подниматься гнев. Я заставил себя успокоиться, пока лениво чесал заросший бородой подбородок.

— Но ты думаешь, что я буду.

Соскучившийся мерин замотал головой. Дел не обратила на него внимания. Ее руки, лежавшие на передней луке седла, едва держали конец повода. Она спокойно смотрела на меня.

— Ты Песчаный Тигр, ты Южанин. Ты не уважаешь традиции Севера. Мое бесчестье для тебя ничего не значит, — она помолчала. — В конце концов ты победитель.

Я ответил не сразу, дождавшись, пока уляжется буря переживаний. Победитель. А был ли я им? Я выиграл танец и этим вернул себе свободу. Но победа в одном может вести к поражению в другом. Эта победа мне сладкой не показалась.

Я до боли в глазах вглядывался в пламя костра. Огонь плясал на углях, притягивая взгляд. Я тихо сказал:

— Я чуть не умер.

После недолгой паузы она мягко произнесла:

— Я ближе чем ты подошла к другому миру.

Я резко взглянул на нее. Она смотрела на меня из полутьмы, и я никак не мог разглядеть выражение ее лица. А потом она медленно повернулась и я увидел. Увидел слабость.

Мне захотелось расхохотаться. Мне хотелось заплакать. А потом мне уже ничего не хотелось, только выплеснуть на нее свой гнев.

— Я чуть не убил тебя, Дел. Я вошел в этот круг, надеясь просто выиграть танец, остановить тебя, а в итоге чуть не убил, — я покачал головой. — Теперь все изменилось. Старого не вернешь.

— Кое-что вернуть можно, — спокойно сказала она. — Я не все сделала, моя песня еще не закончена.

— И что осталось? — спросил я. — Выследить Аджани и убить его?

— Да, — просто ответила Дел.

Я поднялся так резко, что натянулась кожа вокруг раны, но меня это не остановило. Не задержало ни на секунду. Я выбрал самую короткую дорогу — прямо через костер к ее мерину. Там я потянулся и схватил Дел за левое запястье, прежде чем она успела среагировать.

Обычно захватить Дел врасплох почти невозможно. Она слишком хорошо меня знает и легко предсказывает мои поступки, но бывают и исключения. И на этот раз я поступил не так, как она ожидала.

Дел испуганно вскрикнула, когда я стаскивал ее с седла, но мой болезненный стон был громче.

Мне было тяжело. Мне было больно. Дел высокая, сильная и быстрая, но рана ослабила ее. Она соскользнула с седла, запутавшись в стременах, плаще и перевязи, и упала, неловко вывернув руки и ноги. Я знал, что ей было больно. Я хотел причинить ей эту боль. В душе оправдывая себя тем, что мне не легче.

Она тяжело свалилась. Мерин фыркнул и отскочил, решив убраться и не принимать участия в дальнейших военных действиях. Я только хмыкнул, когда моя полузалеченная рана запротестовала. Кожа снова стала влажной от пота.

Аиды, как же больно.

Но я совсем не жалел об этом.

Рукоять ее меча ударила меня в подбородок, но не так сильно, чтобы причинить вред. Не так сильно, чтобы я ослабил хватку. Не достаточно сильно, чтобы остановить меня, когда я опрокидывал ее на землю. Я стоял над ней, тяжело дыша и слегка наклонившись вправо, чтобы ослабить натяжение свежего рубца.

— Ты тупая, ненормальная, эгоистичная дура. Ты так ничему и не научилась?

Дел лежала на спине, меч был под ней. Она попыталась дотянуться до ножа.

— Нет, баска, не получится, — я наступил на ее запястье ногой и слегка надавил. Ровно настолько, чтобы она не смогла им пошевелить. Нож блестел в лунном свете рядом с ее пальцами.

— Что… ты собираешься меня убить только потому что я оскорбил тебя? Потому что я назвал тебя дурой? Или эгоисткой? — я засмеялся, глядя на ее гримасы. — Ты дура, баска… тупая, эгоистичная, несмышленая девчонка, помешавшаяся на мести.

Пряди роскошных волос соскользнули с ее горла. Я видел как дернулась кожа, когда Дел тяжело сглотнула. Сухожилия туго натянулись.

— Нет, — резко сказал я и наклонился, чтобы поднять ее с земли.

Она тут же перестала сопротивляться и затихла. Я уже успел испытать на себе результаты уроков ее братьев и не собирался предоставлять ей шанс снова отработать на мне этот прием. Удар, нацеленный в пах, я принял голенью. Получилось больно, но не так, как могло бы. Потом я сгреб в один комок плащ, тунику и кожаную перевязь и, оторвав Дел от земли, наполовину пронес, наполовину проволок ее футов тридцать или сорок и прижал спиной к огромному валуну. Я удерживал ее единственным известным мне способом: надавив на нее всем своим весом. Дел оказалась между мною и камнем. Ей некуда было деваться.

Ни ножа. Ни меча. У нее оставались только слова.

— Ты испуган, — выдохнула она мне в лицо. — Ругай меня, если хочешь… обзывай меня как хочешь. Говори все, что приходит в голову, если тебе от этого легче. Это ничего не меняет. Я вижу страх на твоем лице, в твоих глазах… Я чувствую его в твоих руках, Тигр. Ты напуган до смерти. Из-за меня.

Вот этого я не ожидал.

— Напуган, — меньше горячности, но не меньше уверенности. — Я знаю тебя, Тигр… Ты провел последние шесть недель, истязая себя за то, что сделал. Ведь я права? Каждый день и каждую ночь последние шесть недель ты мучился, боясь, что я умерла, и боясь, что я жива. Потому что если бы я умерла, ты не смог бы жить с этим… зная, что убил свою Северную баску, — только раз она качнула головой. — Нет, не смог бы… Песчаный Тигр не такой безжалостный и бесчувственный убийца, каким хочет казаться. И ты молился — просто на всякий случай — ты молился, чтобы я осталась жива и тебе не пришлось бы ненавидеть себя. И одновременно все эти шесть недель ты боялся, что я останусь в живых. Потому что если бы я выжила и нам довелось бы когда-нибудь встретиться, тебе пришлось бы передо мной объясняться. Тебе пришлось бы сказать мне, почему. Пришлось бы придумать как оправдываться.

Я медленно разжал руки, отвернулся. Сделал два неверных шага от нее. И остановился.

Аиды, баска. Ну почему с тобой всегда так больно?

— Ну вот, Тигр, — безжалостно продолжила она, — вот мы и встретились. Пришло время для объяснений, рассказов, оправданий…

Я резко прервал ее:

— Ты за этим приехала?

— Я сказала тебе, зачем приехала, — отрезала она, ничуть не смутившись. — Никто теперь не будет танцевать со мной, тем более в Стаал-Уста… да и вообще на Севере. Здесь у женщин больше свободы, чем на Юге, но и у нас мало кто из мужчин согласится танцевать с женщиной, тем более серьезно тренироваться. А мне это нужно. Очень. Я потеряла силу, скорость, гибкость… Ты нужен мне, чтобы танцевать. Я должна убить Аджани, а для этого мне нужно быть в хорошей форме.

Я повернулся, собираясь что-то сказать, но все слова вылетели из головы, когда я увидел как она прижимается к камню. На ее лице не осталось красок, совсем никаких, даже губы побелели. Она прижимала одну руку к животу, словно внутренности вываливались и она пыталась их удержать. Она просто висела на камне.

Аиды, баска.

— Не прикасайся ко мне, — резко предупредила она.

Я застыл на полшага.

Она шумно выдохнула.

— Скажи, что будешь танцевать со мной.

Я развел руками.

— А если нет, ты не позволишь мне прикоснуться к тебе? Не позволишь мне поднять тебя на руки — еще секунда и ты рухнешь на землю — отнести тебя к костру, где есть еда и амнит…

— Скажи что согласен, — настаивала Дел, — и мы обойдемся без наглядного доказательства того, что ты не можешь поднять меня на руки, и тогда это не будет беспокоить твое самолюбие пока ты не поправишься.

— Дел, это смешно…

— Да, — согласилась она, — но мы оба в таком состоянии.

— Если ты думаешь, что я войду с тобой в круг после того, что случилось в прошлый раз…

— Просто скажи да! — закричала она, и что-то наконец сломалось. Она прижала обе руки к ребрам и крепко обхватила себя. Она держалась только на широко расставленных ногах и колоссальной решимости. — Если я не пойду за ним… если я не убью Аджани… если я не выполню свою клятву… — она съежилась, длинные пряди свисали, закрывая ее лицо, но мне хватало и прерывающегося голоса. — Мне нужно, нужно… У меня больше ничего не осталось… совсем ничего… ни родителей, ни братьев, никого… даже Калле у меня нет… нет даже моей дочери, — она болезненно, с вскриком втянула воздух. — У меня есть только Аджани. Только его смерть. В этом последние остатки моей чести.

Я на секунду задумался, с кем же она разговаривала, с собой или со мной? Но это было не главным.

— Честь не только в этом… — я собирался все подробно объяснить, но забыл что хотел сказать, кинувшись чтобы подхватить ее — ноги Дел подогнулись и она соскользнула с валуна — и обнаружил, что Дел была права: я не мог поднять ее. Так мы вдвоем и сидели около камня, проклиная каждый свою боль, скрывая ее друг от друга за приглушенными проклятиями и отрицательными ответами на выжатые вопросы.

— Потанцуй со мной, — сказала она. — Хочешь, чтобы я умоляла?

Я выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Я не хочу, чтобы ты умоляла. Не хочу, чтобы ты танцевала. Не хочу, чтобы ты вообще чем-то занималась, пока не поправишься.

Дел сжала одну руку в кулак и слабо ударила себя в грудь.

— Все, что у меня есть… это я сама… если я не убью Аджани…

Я неуклюже повернулся к ней, стараясь не растягивать ноющий рубец.

— Поговорим об этом позже.

— Что ты делаешь? — испуганно спросила она.

— Пытаюсь раскрутить твою повязку, чтобы посмотреть на рану.

— Оставь, — сказала она, — оставь. Заживет и без твоей помощи. Думаешь они позволили бы мне уехать, если бы была опасность, что я умру по дороге?

— Да, — просто ответил я. — Телек и Стиганд? И остальные из вока? Глупый вопрос, баска… Я удивляюсь, как они не выкинули тебя раньше, в тот день, когда я уехал.

— Этим они обесчестили бы Стаал-Уста, — слабо сказала она. — Меня выбрали чемпионом…

— …что означало неминуемую смерть в круге, танцуя со мной, — закончил я. — Телек и Стиганд бросили тебя песчаным тиграм, баска, и это не просто слова. Они были уверены, что ты не переживешь танец. Твоя смерть удовлетворила бы честь Стаал-Уста, а моя победа вернула бы мне год, на который ты меня заложила. На Юге это называется «ждать от одной овцы двух ягнят»… Этого вока и хотел. В результате они избавлялись от нас обоих.

— А Калле оставалась у них, — горько сказала Дел и, отвернувшись от меня, села очень прямо, чтобы повязки не так сильно давили на рану. — И они получили что хотели. Я потеряла дочь, которой возможно судьбой было предначертано разлучиться со мной… Но еще жив ее отец. И я убью его.

— Значит мы вернулись к тому, с чего начали, — я глубоко вздохнул, но, почувствовав боль, тут же начал медленно выдыхать. — Я уже начинал тебе объяснять…

— Я проживу без твоих поучений, — Дел неловко приподнялась, с видимой осторожностью выпрямилась и очень медленно пошла к чалому.

Ее резкий тон меня ошеломил.

— Что?

Она поймала чалого, подвела его к дереву, куда не мог добраться жеребец, и привязала.

— Я искала тебя не для того, чтобы просить совета. Мне нужно танцевать.

Холодно. Совсем как старая Дел, у которой не было времени на человеческие чувства. Круг замкнулся, подумал я. Мы пришли туда, откуда начали. Но не совсем, баска. Я успел измениться. Из-за тебя — или благодаря тебе — я уже не тот человек, каким был до нашей встречи.

Я сидел на одеяле около костра, почесывая шрамы песчаного тигра, глотая амнит, и думал. Думал, что, в аиды, происходит?

Значит она хотела ехать со мной. Какое-то время. Чтобы танцевать со мной в круге, пока она не будет готова встретиться с Аджани. А значит она бросит меня как только войдет в прежнюю форму.

Следовательно она собиралась использовать меня.

Ну конечно все люди используют друг друга. Тем или иным образом.

Но Дел использовала меня.

Снова.

Снова не подумав обо мне и наплевав на мои чувства. Или она все же подумала и решила, что мне будет лучше без нее. Когда она оставит меня.

Или она просто состряпала глупую сказку, чтобы скрыть настоящую причину, по которой она пошла за мной — причину, которая не имела никакого отношения к Аджани, потому что что этой причиной был я сам.

Нет. Дел я не нужен.

Ее интересуют только собственные проблемы.

Ее одержимость.

А значит Аджани для нее по-прежнему самое важное, а меня она считала просто средством, которое могло помочь ей приготовиться к мести.

Так что мой первый вывод был верен: меня использовали.

Снова.

В душе я знал, что готов был простить ей и это, лишь бы она была рядом. Она снова будет делить со мной постель, а одного этого вполне достаточно, чтобы заставить мужчину позабыть обо всем.

Так я думал раньше. Но теперь все изменилось. Я уже не мог позволить ей низвести меня до средства. Я заслуживал большего.

До сих пор я помнил в мельчайших подробностях как Дел, не задумываясь, оплатила мною год из своего вечного изгнания из Стаал-Уста.

Ну может она конечно и задумалась, но ненадолго, и не вспомнив, что у меня тоже есть право голоса.

И меня это терзало. Так терзало.

Я сидел на одеяле около костра, почесывал шрамы, пил, смотрел по сторонам и ждал Делилу.

Она занималась мерином. Снимала седло, растирала спину, мягко разговаривала с ним. Тянет время? Обманывает? Может быть. А может быть и нет. Дел знает, что делает и почему и не тратит время на что-было-бы-если-бы.

Я рассматривал ее: белый призрак в сиянии углей. Белое приведение среди черных деревьев. Белая-белая Делила. Туника, штаны, волосы. И изредка сверкает серебро. Шишки на поясе и нарукавниках. Две тяжелые фибулы на плаще, по одной на каждое плечо.

И витая рукоять меча, висящего диагонально за спиной.

Аиды, что же мне делать?

Аиды, что же мне не делать?

На оба вопроса ответов не было. Я сидел у костра и пил амнит, ожидая Делилу.

В конце концов она пришла. Притащив с собой кучу упряжи и одеяла, она наконец-то подошла к костру. Ко мне. И наконец-то я смог ответить.

— Нет, — мягко сказал я.

Она запнулась на полшага и застыла.

— Нет? — тупо переспросила она, явно не понимая о чем речь. Она думала о другом.

— Ты спрашивала, буду ли я танцевать с тобой. Я могу ответить тебе на Южном языке, на языке Пустыни, на Северном и даже на Высокогорном, — я криво улыбнулся. — Которое «нет» ты предпочитаешь? Которому ты больше поверишь?

Ее лицо стало белым как лед. И с него на меня смотрели огромные черные глаза.

Я излишне аккуратно поставил на землю флягу.

— А ты думала, что выдрессировала меня? Думала, что я упаду перед тобой брюхом вверх и сдамся, чтобы тебе опять стало хорошо?

Она стояла у костра, сжимая одеяла.

Я старался говорить ровно. Совершенно без эмоций, чтобы она поняла, каково это.

— Пока ты шла за мной, тебе ни разу не пришло в голову, что я могу отказаться. Ты пришла не спрашивать, не просить, а сообщить. «Потанцуй со мной, Песчаный Тигр. Войди в круг», — я медленно покачал головой. — Я признаю, что у тебя серьезные причины желать Аджани смерти. Я знаю что такое месть так же, или даже лучше чем кто-то другой. Но ты потеряла право ожидать от меня выполнения всех твоих желаний. Ты потеряла право даже просить.

Дел молчала очень долго. Слабый свет костра изрезал ее лицо резкими линиями, но никаких переживаний оно не выдало. Совсем никаких.

Я ждал. Круг учит терпению, терпению во многих ситуациях. Но никогда еще ожидание не было таким напряженным. Никогда еще я так не хотел, чтобы тишина закончилась. И никогда не испытывал такого страха, ожидая ответа. Я боялся узнать, каким будет ее решение.

— Ты хочешь, чтобы я уехала? — еле слышно спросила она.

Да. Нет. Не знаю.

Я сглотнул комок в горле.

— Ты была не права, — сказал я ей.

Дел сжимала одеяла.

— Не права, — мягко повторил я. — И пока ты это не поймешь, пока ты это не признаешь, я ничем не смогу помочь тебе. Я просто не хочу тебе помогать.

Она ответила сразу, не задумываясь. Это было объяснение и извинение, абсолютно бесполезное, потому что извиниться за такое невозможно.

— Я сделала это ради Калле…

— Ради себя.

— Ради моих близких…

— Ради себя.

Она сорвалась на крик:

— Ради чести, Тигр…

— Ради себя, Делила.

Полное имя заставило ее вздрогнуть. От резкого движения она поморщилась. Ее защита рушилась ряд за рядом: против боли, против правды, против меня. Последнее, подумал я, было для нее самым важным. Только это еще поддерживало ее.

— У каждого человека есть гордость, — сказал я. — Ты наплевала на мою. Поступишь ли ты также со своей?

Она смотрела на меня в полном изумлении.

— Я наплевала на твою гордость?

Я резко поднялся, забыв о боли, скручивавшей внутренности. За то, что я стащил ее с седла, поплатились мы оба.

— Аиды, Дел, ты что, совсем все забыла? Я был рабом половину моей жизни! Не невинной Северной девочкой, играющей с ножичками и мечами, которую обожала вся родня, а животным для работы. Чулой. Вещью. У меня не было имени, меня не считали человеком, я жил только для того, чтобы прислуживать другим… А что, ты думаешь, я делал по ночам в хиортах женщин?

Такого изумления на лице Дел я еще не видел, но меня это не остановило.

— Думаешь я всегда получал от этого удовольствие? Думаешь только мужчина может использовать женщину? — я откинул с глаз волосы. — Если для тебя это новость, Делила, я скажу — не всегда пользуются женщиной… и не только женщина может чувствовать себя грязной из-за того, что ею попользовались… Не только женщина.

Аиды, я не хотел все это говорить, или хотел, но не так резко. Но я все равно договорил до конца, потому что это нужно было сказать. Потому что все это должно было быть сказано, если мы собирались возродить хотя бы тень наших прежних дружеских отношений. Хотя бы в круге.

Я с трудом справился с голосом.

— Я завоевал свою свободу — и свое имя — вырвавшись из отчаяния и безнадежности, Дел. Покончил с жизнью, в которой я все время чувствовал боль, физическую и душевную… И ты решила забыть все это ради того, чтобы купить себе время. Значит вот кто я для тебя? Средство? Монета, на которую ты могла купить свою дочь? Товар для обмена? Это все, что что ты меня ставишь, Делила?

Она была так напряжена, что вздрагивала. Когда я закончил, короткими, резкими движениями она согнулась, опустила на землю одеяла и упряжь, ухватилась за рукоять своего меча двумя руками и вырвала его из ножен.

На момент, один ошеломляющий, жуткий момент, я подумал, что она собиралась убить меня. Что я зашел слишком далеко, хотя сказал только то, что нужно было сказать.

Но этот момент прошел. Дел баюкала Бореал, ласково прижав ее к груди. Она моргнула, прошептала что-то, затем медленно, преодолевая боль, опустилась на одно колено. Потом на другое.

Дел стояла передо мной на коленях на грязном снегу. Она положила Бореал на землю и обхватила руками грудь, сжав пальцы в кулаки. Поклон был таким глубоким, что Дел коснулась лбом клинка.

На секунду в напряженной тишине она застыла в такой позе, потом поднялась. Ее глаза смотрели на костер. В них была уверенность. Дел знала, что нужно. Ей и мне.

Отрывисто бросая слова, напряженно сглатывая, она заговорила на Северном. Это был диалект, которого я не знал, возможно рожденный Стаал-Уста и древними ритуалами, созданными чтобы сделать недоступной для чужаков тайну яватм. Такие приемы никогда не производили на меня впечатление — я предпочитал простую, понятную речь — но я даже не пошевелился, чтобы остановить ее. Пусть делает что хочет.

Наконец она замолчала. Снова поклонилась, выпрямилась, посмотрела на меня и повторила все на Южном, чтобы я мог понять.

Первые же слова потрясли меня до такой степени, что я тут же приказал ей остановиться.

Она помолчала, тяжело сглотнула и начала снова.

Я выплюнул проклятие.

— Я сказал…

Она повысила голос, чтобы перекричать меня.

— Аиды, Дел, ты думаешь это мне нужно? Увидеть, как ты унижаешься? Я не этого добиваюсь, глупая. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что сделала. Хочу, чтобы до тебя дошло… — но мне пришлось скривиться от отвращения и замолчать, потому что она не слушала.

В конце концов Дел остановилась. Все ритуалы были соблюдены, все требования исполнены. Она была истинной дочерью Стаал-Уста, что бы кто ни говорил. Хотя ее и изгнали из Обители, она завершила ритуал как полагалось.

Дел снова склонилась над Бореал. Потом подняла меч, встала, неуклюже повернулась и пошла к чалому. Несколько раз она споткнулась, с трудом удерживаясь на ногах. Вся ее легкость исчезла, но достоинства она не потеряла.

Дел наплевала на свою гордость. Теперь мы были на равных.

«Она прорвалась, нанесла удар и вонзила в меня клинок как раз над широким поясом. Я почувствовал холодок стали, легко прорезавшей сначала ткань одежды, потом мое тело. Потом клинок натолкнулся на ребро, зацепил, вошел глубже и добрался до внутренностей. Боли совсем не было, ее заглушили шок и холод, но лед облепил мои кости и застыл в каждом мускуле».

Во сне я дернулся.

«Я откинулся, вырывая из себя клинок. Саму рану я не чувствовал, но внутри меня поднялась буря. Кровь, струящаяся по венам, замерзала».

Я прижал колено к животу, стараясь прикрыть рану; пытаясь отвернуть клинок, который уже пронзил мою плоть.

«Сдавайся! — закричала Дел. — Сдавайся!

От испуга и гнева ее голос прозвучал непривычно резко.

Я хотел сдаться, но не мог. Что-то внутри меня, в моем мече, вползло в кровь, сухожилия и новую, сияющую сталь. Оно не позволило мне сдаться. Оно требовало от меня выигрыша, крови…»

Я проснулся весь в поту, дыша громче кузнечных мехов, как лошадь, скакавшая несколько часов. От костра остались одни угли, но в небе висело полная луна и света было достаточно. Я поискал глазами Дел, и не увидел ничего кроме глубоких теней.

Аиды, может я спал? Может мне все это приснилось?

Я резко сел и тут же пожалел об этом. Глубоко внутри поднялась боль. Видимо во сне я неловко повернулся и снова потянул свежий шрам.

«Меч стонал от желания напиться крови».

Неужели мне все это приснилось? Или что-то действительно было?

Треснула ветка. Что-то двигалось в темноте. Может и не приснилось.

Аиды, только бы это был не сон.

Я вглядывался в темноту так напряженно, что глаза заболели, пытаясь найти ту черту, что отделяет сон от реальности.

— Я заставлю тебя, — выдохнула Дел. — Как-нибудь… — и она пошла на меня, на меня, пробивая мою слабеющую защиту и показывая мне три фута смертоносной яватмы. — Сдавайся! — снова закричала она.

Меч стонал от желания напиться крови.»

Дел не было. Она уехала и я ненавидел себя за это. Ненавидел свой страх и ярость, терзающее меня чувство вины. Я сказал ей то, что нужно было сказать. Я не жалел ни об одном слове. Но ни одно из этих слов не было произнесено с целью прогнать ее.

Я только хотел позволить ей выбрать.

Дел всегда выбирает сама, независимо оттого, насколько важным будет принятое решение или насколько болезненным. Я успел хорошо узнать ее и привык к ее прямоте и уверенности, что главное это закончить дело. Для моей яростной, одержимой Делилы важнее был результат, а не способ его достижения.

А значит она вполне могла уехать, поскольку получила мой однозначный ответ.

Получила ли? Помнится я отказался танцевать с ней только до тех пор, пока она не признает свои ошибки.

А она показала мне ритуал искупления, ожидая, что я прощу ее, и легко поведала о своем бесчестии и о том, чем все это кончилось для меня. Но она так и не сказала, что была не права.

Аиды, до чего же она упряма!

Тихо ругаясь, я откинул с ног одеяла и шкуры, неловко поднялся, снова выругался, и тут из темноты заржал чалый. Я понял, что Дел не уехала. Просто в этот момент ее не было рядом.

Конечно у женщины может возникнуть желание побыть в одиночестве.

А потом я увидел свет.

Аиды, баска, ну чем же ты сейчас занимаешься?

Конечно Бореал. Дел с ней не расстается. Дел редко использует яватму, она не любит устраивать представления, но моменты когда Бореал просыпается, производят незабываемое впечатление. Как сейчас, потому что она засветилась.

Чем же они с Дел занимаются?

Я крупный и тяжелый, но двигаться могу бесшумно. Я научился этому в детстве, в рабстве, как оставаться незаметным и неподвижным, как быть невидимым, спасаясь от лишних порок, от ударов и шлепков. Это умение выработалось само, из чувства самосохранения, и оно служило мне даже на свободе. Оно служило мне даже сейчас.

Я двигался тихо, закутавшись в плащ. Легко скользил сквозь тени, замирая то здесь, то там, пытаясь притвориться стволом дерева — некоторые говорят, что я достаточно высокий для этого. И в конце концов я нашел Делилу. Она стояла на коленях в темноте и пела мечу.

Несмотря на все случившееся с моим мечом пока я убивал кошку, музыка для меня осталась чужой. Я не понимал ее и не понимал песню Делилы, хотя хорошо слышал слова. Эта песня предназначалась только Бореал.

Дел часто поет своему мечу. Северяне вообще часто поют, не спрашивайте меня зачем. На Юге мы просто танцуем, позволяя движениям говорить за себя. Но в Стаал-Уста было принято — нет, считалось необходимостью — петь мечу. Северяне в круге танцевали и пели.

Люди, обладающие яватмами, как Дел, создавали песню, которая пробуждала меч и позволяла управлять его силой.

Дел нежно напевала и Бореал ожила.

Я видел это и раньше. Капля за каплей, бусинка за бусинкой, они бежали по клинку от острия до рукояти, пока сталь не загорелась. Но огонь был непривычно тусклым, приглушенным, словно Дел сдерживала его. Она пела едва слышно, и таким же тихим был ответ.

Во мне пробудилось чувство вины. Я уже не сомневался, что этот ритуал не предназначался для чужих глаз, но я не ушел. Я не мог. Я никогда не доверял магии. Теперь я не доверял Дел.

Где-то в животе вдруг завязался узел. Меня охватило беспокойство. Страх.

Вернутся ли наши прежние отношения? Или мы зашли уже слишком далеко?

Дел пела и меч ожил.

— Помоги мне, — прошептала она. — Ну помоги…

Дел говорила на Северном, но я знал его достаточно, чтобы понять. У меня не было выбора. Я должен был подсмотреть и подслушать.

Дел глубоко вздохнула.

— Дай мне силу — мне нужно быть сильной. Дай мне твердость — мне нужно быть твердой. Не позволяй мне смягчиться, не позволяй мне ослабеть.

Я не знал женщины сильнее Дел.

— У меня есть нужда, — шептала она, — огромная, могучая нужда. Дело, которое должно быть закончено. Песня, у которой должен быть конец. Но сейчас я боюсь.

Свет струился по мечу. Он пульсировал, словно яватма отвечала.

— Дай мне силы, — просила Дел. — Сделай меня снова твердой. Мне нужно закончить песню. Сделай меня такой, какой я должна быть.

Просить о таком легко, но жить с этим тяжело.

А потом, совсем тихо, Дел взмолилась:

— Дай мне силы не обращать внимания на его слова.

Аиды, баска, что же ты с собой делаешь…

Но все уже кончилось. Бореал перестала светиться. Делила получила ответ.

А я возненавидел ее меч.

Я проснулся от непонятного беспокойства. Оно вырвало меня из сна без сновидений и бросило в реальность. Во внезапное и неприятное осознание.

Какой-то странный запах. Он бил мне прямо в лицо…

Не знаю, что я закричал, но закричал громко и яростно, надеясь хоть этим подавить свой испуг. Признаться в этом не стыжусь, потому что еще не встречал человека, который бы не испугался проснувшись и обнаружив хищного зверя, стоявшего над его головой.

Пока я вылетал из-под одеял, гончая метнулась к моему горлу. Я вдохнул ее запах, почувствовал ее дыхание, увидел белый отблеск глаз. Вытянув обе руки, я попытался ее отбросить.

Гончая снова прыгнула, опять целясь в горло. Смутно я слышал крики Дел по другую сторону костра. Голос ее звучал испуганно и яростно. Я не ответил, не рискнув тратить дыхание на пустые слова, но в душе понадеялся, что ее помощь не ограничится пустыми криками. Дел не обманула моих ожиданий — она выхватила Бореал.

Мой собственный меч был похоронен под скомканными одеялами. Я лежал на промерзшей земле, упираясь головой в камни костра. Гончая могла выгрызть мне горло, угли могли выжечь мне волосы.

Никто не хочет умирать. И тем более лысым.

Тварь не издала ни звука. Звенел только голос Дел, приказавший мне не дергаться.

Я пытался. Ни один человек, знакомый с силой Бореал, не будет с охотой ей подставляться. Я откинулся в сторону и попробовал слиться с землей, но гончая избежала удара. Дел не ошиблась, просто на пути меча оказалась моя голова. Там же были мои руки, вцепившиеся намертво в меховое горло. Больше всего мне хотелось попытаться дотянуться до кинжала, но я не рискнул отпустить гончую. Вместе с возможностью нормально дышать, она получит преимущество.

Я почувствовал, что зубы уже касаются моего горла. Она клацали, хватали, сжимались. Я задыхался от горячей вони гниющего мяса.

Что-то натянулось позади моей шеи. Что-то вроде ленты или веревки. Я не сразу сообразил, что это мое ожерелье — кожаный шнурок с когтями песчаного тигра.

Аиды, зачем гончей мои когти?

Но времени на удивление не было. Я услышал приказ Дел следить за головой, подумал, что этого уж никак не могу сделать, поскольку мои глаза были на этой самой голове, и прищурился, но Дел снова промахнулась, хотя и ненамного. Бореал прошептала что-то мне в ухо, когда сталь пролетела рядом с моей головой.

— Да сделай же что-нибудь, — рявкнул я.

Но зверь уже отпрянул, избежав клинка и, спрыгнув с меня, скрылся в деревьях.

Я лежал на спине. Одна рука торопливо прощупывала горло под шерстяной тканью, выясняя, что же от него осталось. Я яростно оттянул ткань и вздохнул с облегчением, когда мои пальцы не обнаружили ничего, кроме кожи. Ни капли крови, ни царапины, только нормальная целая кожа.

А Дел, совсем позабыв о моем существовании, перешагнула через меня и пошла по следу гончей. Просто на случай, если та решит вернуться, да еще в компании друзей. Идея неплохая, но Дел могла бы сначала подумать обо мне. В конце концов она-то не знала, в каком я состоянии, а я мог истекать кровью, теряя каплю за каплей… или кувшин за кувшином на ее глазах.

Но даже если бы я лежал в луже крови, на Дел это впечатления не произвело бы. Потому что она на меня не смотрела.

Я нащупал шнурок на шее, услышал позвякивание клыков и облегченно вздохнул. Значит меня низвели до несъедобного существа, хотя ничего необычного во мне не было.

Я подождал, пока Дел сделала шага четыре.

— Зря потратишь время, — крикнул я. — Она взяла то, за чем приходила.

Дел повернулась ко мне, держа меч наготове.

— Что значит «за чем приходила»?

Я медленно сел, не переставая растирать кожу на горле. Судя по болезненным ощущениям, она кое-где посинела.

— Свисток, — прохрипел я. — Охранный свисток Кантеада, вот что ей нужно было, — а совсем не когти, хотя Дел я об этом не сказал. Думаю, она все равно бы не поняла, почему я так из-за них волновался.

Дел внимательно осмотрелась. Я-то знал, что зверь ушел, его запах пропал, но Дел ждала с мечом наготове пока не убедилась, что гончих рядом действительно нет. Тогда она подошла ко мне.

— Давай я посмотрю, — сказала Дел.

Ну наконец-то. Но я решил не отказываться, и она опустилась рядом на колени, все еще сжимая Бореал в правой руке.

— Все в порядке. Она даже кожу не поцарапала.

Но пальцы Дел были настойчивы. Она откинула ткань, развела мои руки и внимательно осмотрела мое горло в слабом лунном свете.

Необычно было чувствовать ее так близко после столь долгой разлуки. Я вдыхал знакомый запах, чувствовал знакомые прикосновения, видел знакомое лицо, легкую морщинку меж бровей. Трудно определить, какое чувство возникало между нами в такие моменты.

А были и другие времена, и я слишком хорошо их помнил.

Аиды, баска… слишком много песка выдуло из пустыни.

Не знаю, почувствовала ли Дел, с каким вниманием я рассматривал ее. Она просто осмотрела мое горло, слегка кивнула и убрала руки.

— Ну, — сказала она, — они кое-чему научились. А мы вернулись к тому, с чего начали.

— Не совсем, — пробормотал я. — Слишком много песка выдуло из пустыни.

Дел недоуменно нахмурилась.

— Что?

Я почему-то разозлился.

— Мы не вернулись к тому, с чего начали потому что слишком многое изменилось, — я пошевелился, почувствовал как натянулся шрам, и постарался не скривиться от боли. Дел тоже ничем не выдавала своих страданий. — Ложись спать, Дел. Я посторожу первым.

— Тебе нужно выспаться.

— И мне нужно выспаться, и тебе нужно выспаться, но сторожить будем по очереди, так что можно начать и с меня.

Она хотела запротестовать, но не стала. Дел понимала, что я был прав. И она легла спать по другую сторону костра, завернувшись в шкуры так, что я видел только приглушенное сияние светлых волос.

Я разобрался в своих скомканных одеялах, разложил их, удобно устроился, закутавшись в плащ и шкуры, и приготовился просидеть всю ночь. Мне хотелось дать Дел отдохнуть до рассвета; она бы сделала то же для меня. Беда была в том, что выдержать такое я еще не мог.

Время летело быстро, и в конце концов я решился взглянуть на Дел. Я смотрел на ее светлые волосы, слушал ее ровное дыхание и вспоминал.

Все мышцы были напряжены, а к горлу подкатывал комок. Суставы болели, рана ныла, кожа чесалась. Даже сердце болело. Поэтому я и сжимал зубы так, что они скрипели, угрожая рассыпаться.

Просто скажи ей, дурак. Скажи ей правду.

Сквозь пламя костра я заметил, что она пошевелилась. Ее, как и меня, терзала боль. И внутри, и снаружи.

Я сидел напряженно, и виной тому было не желание, а нечто более могущественное — чувство унижения. Больно и плохо было не только телу, но и духу.

Аиды, дурак, просто скажи ей правду.

Нужно только открыть рот и сказать. Почему же это так трудно?

Ты заставил Дел просить прощения. По меньшей мере она заслуживает объяснений.

Но она ничего не спрашивала, и от этого мне было еще хуже.

Что-то внутри меня дрогнуло. Чувство вины. Сожаление. Раскаяние. Этого достаточно, чтобы сломить мужчину.

А женщина заслуживала слов.

Я пристально вглядывался в темноту. Ночь была тихой, холодный воздух пробирался под шкуры. В постели одному всегда холоднее, но с приближением весны ночи должны были потеплеть. Земля почти сбросила ледяное покрывало.

Ты бежишь от правды, старина.

Женщина заслуживает слов. Они все время звучат у тебя в голове, но ты должен произнести их вслух, чтобы она могла услышать.

Легче подумать, чем сделать.

Я снова взглянул на Дел. Я понимал, что хотя она была неправа — упорно не желая это признавать — не только от нее, но и от меня зависело, сможем ли мы изменить все к лучшему. Мне тоже придется признать свои ошибки, потому что когда дела начинают идти наперекос, нужны двое чтобы все исправить.

Я глубоко вздохнул. Очень глубоко, чтобы голова закружилась, и медленно выдохнул. И наконец открыл рот. Я должен был заставить себя сказать все.

— Я боялся, — с усилием выговорил я. — Я был испуган до смерти. Я вспоминал все твои слова. И поэтому я уехал из Стаал-Уста и оставил тебя.

Я знал, что она не спала, но Дел ничего не ответила.

— Я оставил Обитель по своему желанию, — бесстрастно говорил я. — Меня не выгнали и не попросили убраться. Я был кайдином, согласно всем вашим обычаям, и они не могли просить меня об этом. Я мог остаться. Они бы позволили мне остаться, чтобы узнать, выживешь ты или умрешь… но я не мог. Я видел, как ты лежала там, в круге, и в тебе был мой меч. И я уехал.

Дел не шевелилась.

Я провел языком по пересохшим губам.

— Они отнесли тебя в дом Телека — Телека! — потому что его дом был ближайшим. И еще потому что они были уверены, что ты умрешь, а твоя дочь должна была быть рядом, чтобы слышать поминальные песни по тебе.

Ее дыхание едва заметно участилось.

— Они зашили мне рану — ты довольно чувствительно разрезала мне живот

— и преподнесли подарки, достойные нового ан-кайдина. Я, сказали они, танцевал достойно, а значит заслуживал не только ранга, но и даров. Она подлечили меня и перевезли через озеро, — я болезненно сглотнул. Вспоминать было тяжелее, чем я думал. — Я знал, что ты была еще жива. Когда я уезжал… я знал. Но я думал, что ты умрешь. Я думал, что ты умираешь. Я думал… я был в этом уверен… я просто… И я не мог, я просто не мог… — я не закончил фразу. Во мне уже ничего не осталось, только пустота. — Аиды, Дел… Я отнял столько жизней, но я не мог смотреть как ты умираешь.

Тишина. Я сказал все не так, как хотел. Получился набор несвязных фраз, я а должен был все объяснить. Но я не мог передать словами, что пережил, когда почувствовал, что мой меч входит в ее тело. Как я мог рассказать ей, каково было видеть ее лежащей на утрамбованной земле, как марионетка, разрезанная моим мечом? Как я мог передать свой испуг, свое отчаяние? Рассказать, что в тот момент я бы отдал все, лишь бы оказаться на ее месте?

Как я мог объяснить ей, что был абсолютно уверен, что она умрет, и не в силах был смотреть на это.

И тогда я оставил ее. Хотя она была еще жива. Чтобы в моей памяти она осталась только живой.

Это было важно для меня. Просто необходимо. Как необходимо было сделать кое-что еще, для самого себя.

В полной тишине я сидел и ждал, что сейчас она скажет что-нибудь о моей трусости, бессердечности, о моем решении оставить ее в Стаал-Уста, не зная, выживет она или умрет. Я заставил Дел просить прощения, а теперь сам нуждался в ее прощении.

В конце концов она ответила, но ее голос был непривычно отрешенным.

— Лучше бы ты убил меня. Лучше бы ты покончил с этим. Если бы ты напоил меч моей кровью и призвал его, ты стал бы непобедимым, — Дел слабо вздохнула. — Магия Севера и сила Юга. Их союз не победить, Тигр. С таким человеком никто бы не связался.

Я постарался дышать ровно. Для меня худшее было позади. По крайней мере я на это надеялся.

— Со мной и без магии никто не связывается, — сухо сказал я. — Я такой, каким хочу быть, сейчас, здесь. И магические силы мне не нужны. И уж тем более, если эти силы пробудила смерть человека.

Дел поплотнее завернулась в одеяло, защищаясь от холода. И воздвигая вокруг себя стену, как она это часто делала.

— Лучше бы ты убил меня, — повторила она. — Теперь у меня нет имени. Я — клинок без имени.

Голос выдал ее отчаяние, гнев, горечь, болезненную тоску по стране, которая ей уже не принадлежала; по миру, который должен был закрыться для нее навеки, даже в воспоминаниях.

Я слепо смотрел в темноту.

— И песня, которая не имеет конца?

А вот это подействовало.

— Я закончу ее, — решительно объявила Дел. — Я закончу мою песню. Аджани умрет от моей руки.

Я воспользовался моментом.

— А что потом, Делила?

— Есть Аджани. Только Аджани.

Она была холодной, твердой, непреклонной. Думающей только о своем деле. Меч ответил на ее просьбу.

Но какая часть этой решимости шла от меча, а какая от самой Дел? Насколько каждый из нас несет ответственность за то, что делает, стараясь выжить, проложить свой путь в этом мире?

Как же мы издеваемся над собой ради того, чтобы достичь своей цели?

Очень тихо, я сказал:

— Я не еду на Юг.

Закутавшаяся в одеяла Дел лежала на земле бесформенным, темным комком. После моих слов она быстро откинула одеяла и села.

Луна покрыла ее своими лучами: фигурка непорочного белого цвета на грязно-черной земле. Распущенные волосы растрепались и рассыпались по плечам, прикрывая по бокам ее лицо.

Дел смотрела на меня и хмурилась.

— А я и удивилась, когда мне сказали, что ты направился в Ясаа-Ден. Сначала я даже подумала, что они врут, хотят поиздеваться надо мной — это слишком большой крюк, если бы ты возвращался на Юг — но потом я нашла твои следы и поняла, что это правда, — она покачала головой. — Но почему? Ты начал жаловаться на снег и холод с того момента, как мы пересекли границу.

Я вслушивался в знакомый голос и чувствовал, как тяжело ей давалось это видимое спокойствие.

— Холод мне не нравится и сейчас, — согласился я. — Он мне не нравился еще до того, как мы пересекли границу. Но у меня здесь осталось одно незаконченное дело.

Ее настороженный взгляд в мою сторону мне не понравился. Она слишком устала, слишком запуталась и была слишком одержима Аджани. Меч причинил ей боль, но мужчина ранил ее сильнее.

Дел старалась говорить ровно, чтобы не выдать своих переживаний, но у нее плохо получалось.

— Я думала, ты сразу поедешь на Юг.

— Нет. Пока нет.

— А я считала, что Песчаный Тигр бродит где захочет и никому не подчиняется, — она помолчала. — Я думала, он так привык жить.

Я закрыл глаза, справился с собой и ответил совершенно спокойно:

— Не сработает, Дел. Ты знаешь, как управлять мною, и пользовалась этим многие месяцы, но больше не получится. У меня здесь дело.

— Мне нужно ехать на Юг.

— Кто тебя останавливает? Разве не ты пять лет убилась в Стаал-Уста ради того, чтобы самой добраться до Юга? Разве не ты отправилась на поиски Песчаного Тигра в компании одного только рожденного бурей меча? Разве не ты…

— Довольно, Тигр. Да, я все это делала. И все это сделала. Но я пришла к тебе с просьбой о помощи, мне нужно много тренироваться. Если ты не желаешь помочь…

— Я помогу, — перебил я ее. — Я тебе уже сказал это после того, как ты закончила тот ритуал. Но я не могу повернуть на Юг прямо сейчас. Если ты никак не обойдешься без моей помощи, тебе придется сначала поехать со мной по моему делу.

— Что-то произошло, — подозрительно сказала она. — Телек и Стиганд заставили тебя в чем-то поклясться? Это они дали тебе задание? Или ты пообещал что-то вока ради того, чтобы они ухаживали за мной?

— Нет. Я поеду домой сразу после того, как обнаружу их логово. Я не давал никаких клятв Телеку и Стиганду или обещаний вока. Я должен сделать это для себя, — я помолчал. — Если не хочешь, можешь не ехать.

— Чье логово? — не поняла она. — Этих тварей? Гончих? Тигр, не хочешь же ты сказать…

— Я обещал, Дел. И должен сдержать обещание.

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и от этого лучше я себя не почувствовал. Не знаю ни одного мужчину, которому было бы приятно услышать в лицо, что большую часть своей жизни он и понятия не имел, что такое ответственность. Песчаный Тигр, к которому Дел привыкла, за такое дело не взялся бы, и она растерянно молчала. Но я и не ждал ответа. Все, что она переживала, я легко читал по ее лицу.

— Тигр…

— Поэтому я здесь, в самой середине Северного нигде, Дел. А ты думала почему? Я выслеживаю гончих и пойду за ними до Ясаа-Ден и дальше, куда угодно. Я собираюсь найти волшебника, который их послал.

— И убить его, — закончила она.

— Хотелось бы, — согласился я. — Конечно если он не настолько вежлив, чтобы превратить мои слова в похвальбу.

Она заткнула пряди волос за уши.

— Вот оно что. Ты выслеживаешь гончих, чтобы убить их хозяина, а я выслеживаю Аджани, надеясь на тот же результат. В чем разница, Тигр? Почему ты прав, а я нет?

— Я не хочу сейчас спорить…

— Я и не собираюсь спорить. Я спрашиваю.

— Несколько отличаются причины, — раздраженно сказал я. — Не считая того, что эти твари гнали нас уже не помню сколько месяцев, они еще и убили людей. И среди убитых были дети.

— Да, — согласилась Дел, — а Аджани убил мою родню… и дети там тоже были.

— Аиды, Дел, — я хотел сесть поудобнее, но тут же пожалел, что пошевелился. — Ты преследуешь его из мести, чистой и простой. Я не скажу, что это неправильно — тому, что сделал Аджани, оправдания нет — но, по-моему, ты потеряла ощущение реальности. Тебя сейчас ведет за них ненужная гордость и глупая одержимость, а эти чувства пользы еще никому не приносили.

— Значит ты бы предпочел, чтобы я лежала в постели какого-нибудь мужчины, занималась его домом и рожала ему четырнадцать детей?

Я прищурился.

— Ну, четырнадцать это многовато. Тяжело для женщины, я думаю.

Но Дел не унималась.

— Нет, Тигр, ответь. Ты бы предпочел увидеть меня в постели мужчины, а не в круге? — она учтиво помолчала. — Может быть в твоей постели вместо твоего круга?

— В моей постели я тебя уже видел, — грубовато ответил я, — и в моем круге тоже. Не знаю, что ты получила от первого, но второе чуть не отправило тебя в другой мир.

Я знал, что ей было больно. Я и сейчас порезал глубоко.

— Ты прав, — наконец согласилась она, — ты прав. А насчет первого? Не знаю. Не знаю, что я получила переспав с тобой, даже не знаю, что должна была получить. А теперь в качестве платы за твои труды я опять должна буду спать с тобой?

— Я иду на Север, — ответил я, — или куда угодно за гончими. Ты можешь идти со мной, можешь повернуть в другую сторону. Дело твое. Но если ты пойдешь со мной, платы я от тебя не потребую. Спать со мной ты не обязана, Дел. Тебе стало легче?

Она не сводила с меня глаз.

— Я думала, это будет ценой.

— Плата за тренировки? — я покачал головой. — Когда-то я этого хотел, когда мы только встретились и ты пообещала этим расплатиться, поскольку денег у тебя не было. И ты заплатила, баска, очень щедро заплатила в конце концов… Но только к тому времени я уже не считал это платой, да и ты, думаю, тоже. Так что об этой сделке, наверное, можно забыть, — я пожал плечами. — Если хочешь пойти со мной чтобы готовиться к встрече с Аджани, все ограничится тренировками. После того, что случилось, прежних отношений между нами быть не может.

— Ты не продержишься, — объявила она. — Поход может затянуться на несколько недель, а тебя и на пару дней не хватит.

— Давай поспорим, — предложил я.

Дел широко улыбнулась.

— Я тебя слишком хорошо знаю. С моей стороны было бы нечестно соглашаться на заранее выигранный спор.

— Неужели? Ты это серьезно? Тогда позволь объяснить тебе, почему у меня больше шансов выиграть, — я встретился с ней глазами. — Когда из мужчины делают дурака, ему не всегда хочется лечь в постель с женщиной, которая его до этого довела. Когда мужчину использовали — а он об этом даже не подозревал и не мог воспротивиться — он может и не испытать желание лечь в постель с женщиной, которая сделала это, — я изо всех сил старался говорить ровно. — А когда мужчина объясняет женщине, что же она сделала, а она упорно отказывается признать, что была неправа, его вообще перестают волновать мысли о ночи с ней, потому что в женщине ему нравится не только тело и умение делать что-то в постели. Ему нравятся преданность и честность.

Дел ничего не сказала. Да и сказать ей было нечего.

— За последний год ты умудрилась изжить из себя эти бесполезные качества, так, Делила? Так что наверное теперь уже не имеет значения, что я думаю.

Лицо Дел совсем побелело.

— Тигр…

— Подумай об этом, — сказал я. — И для разнообразия подумай обо мне, а не только о своих клятвах чести, не только о своей одержимости.

Дел медленно приходила в себя. Я сумел застать ее врасплох и надавить на несколько болезненных точек. Не зная, что делать дальше, Дел вернулась к началу разговора.

— А я все равно уверена… все равно уверена, что ты проиграешь.

Я пожал плечами.

— Тогда давай поспорим.

Она оценивающе осмотрела меня.

— И сколько ты поставишь?

Несколько секунд я внимательно разглядывал ее, а потом вынул из ножен мой меч.

Мне сразу стало хорошо. Тепло, хорошо и приятно, словно ласковая женщина обняла меня за шею.

Словно напившаяся крови яватма защищала меня от всех бед.

Все волоски на руках встали дыбом. Все мои силы ушли на то, чтобы выпустить меч. Яватма светилась под лунными лучами.

Дел совсем побелела. Я кивнул, подтверждая ответ на вопрос, который она не смогла задать.

— Теперь ты знаешь, несколько я серьезен.

— Но… ты не можешь. Ты не можешь ставить свой меч.

— Я уже поставил.

Она смотрела на лежащее передо мной оружие.

— И что я с ним буду делать?

— Если выиграешь — а этого не случится — все, что захочешь. Он будет твоим.

— У меня есть свой меч, — ее левая рука поднялась, чтобы потрогать перевязь и рукоять. — У меня есть меч, Тигр.

— Тогда продай его. Отдай, сломай, расплавь, — я пожал плечами. — Мне все равно, Дел. Если выиграешь, делай с ним что хочешь.

Она медленно покачала головой.

— Ты так и не научился уважать то, чего не понимаешь…

Я не дал ей договорить:

— Уважение можно заслужить, баска, но оно не покупается. И даже не вырабатывается, как это принято в Стаал-Уста. Потому что уважение неизвестно чего, это ничто, пустое слово. Пустота, Дел, и ничего больше.

Она снова покачала головой.

— Этот меч был создан для тебя… ты сам создал его…

— Это кусок стали, — резко сказал я.

— Ты завершил ритуалы, просил благословения…

— …и вонзил меч в тебя.

Дел осеклась.

— Ты действительно думаешь, что я буду носить меч, который пытался убить тебя?

Дел посмотрела на Бореал. Вспоминая круг. Вспоминая танец.

— Я могла бы убить тебя, — произнесла она совсем без интонаций.

— Ты пыталась. Из-за меня ты потеряла контроль и ты пыталась. Честно говоря, я этого от тебя и добивался, чтобы ты забыла о своей песне, — я пожал плечами. — Но я не хотел убивать тебя, я не собирался этого делать. Меч меня заставил… кровожадный, злой меч.

— Злой, — эхом откликнулась она.

— Он был злым, — сказал я. — Я чувствовал это. Я слышал это внутри себя.

Что-то в моих словах ее насторожило.

— Но… сейчас он не злой?

Я мрачно улыбнулся.

— Уже нет. Он получил что хотел, как та гончая.

Дел медленно кивнула.

— Значит ты кого-то убил. Тебе пришлось. Ты напоил яватму.

Я задумчиво прищурился.

— Ну… не совсем. Убил кое-кого — да, но ты и представить не можешь кого. И совсем не так, как ты думаешь.

Дел помрачнела и настойчиво спросила:

— Что ты сделал, Тигр?

— Убил кое-кого, — повторил я. — Белого, с серебристыми пятнами, — сам не знаю, почему я ничего не сказал о шкуре, которую засунул в седельную сумку. — Но я не пел.

— Снежный лев, — сказала Дел. — Ты совсем не пел?

— Я танцор меча, Дел, я не певец, или как вы это там называете. Я убиваю людей обычным мечом и при этом не пою.

Дел задумчиво покачала головой.

— Не имеет значения, пел ты вслух или про себя. Действует даже беззвучная песня. Петь могут и немые.

Я хмуро посмотрел на нее.

— Как?

Она улыбнулась.

— Песню можно петь и в тишине. Песня может звучать в душе, хотя никто не будет ее слышать. А для меча главное это душа и чувства.

Я вспомнил о песне, которую слышал, стоя у обрыва над озером. Она звучала в моей голове с того момента, как меч узнал свое имя. Благодаря Кантеада, я был просто не в силах ее забыть.

И она поселилась в моем мече.

— Мне не нужна магия, — объявил я. — Я этого не хочу, Дел.

— Конечно. Но ты ему нужен, — она указала на меч. — Я нашла тебя с помощью своей яватмы, я разрисовала небо мечом — ты видел сияние, огни. Все это от песни, Тигр… и ты мог бы сделать тоже самое.

Вопросов было так много, что я не мог задавать их по одному.

— Зачем ты это сделала? И как ты сумела так быстро меня догнать? Особенно с этой раной… Она должна была приковать тебя к постели еще на пару месяцев, — и вдруг холодок пробежал у меня по спине. — Ты же ничего — магического — не сделала? Не давала никаких обещаний? Не заключала новых пактов? Я знаю твои привычки.

— То, что я сделала, тебя не касается.

— Дел… что ты сделала? — я внимательно смотрел на нее. — Что конкретно ты сделала?

Она плотно сжала губы.

— У меня есть яватма.

Один ответ на любой вкус. Мне он сказал более чем достаточно.

— Значит ты ей спела, так? Попросила помощи у магии? Предложила ей отдать еще часть своей человечности в обмен на колдовские силы?

— То, что я сделала…

— …меня не касается, Дел. Я знаю, знаю… Ты всегда доказывала мне это всеми возможными способами, — я не мог сказать все, что хотел. Для этого пришлось бы открыться и остаться без защиты. — Как ты сделала это? Магией? — я приподнял брови. — С ее помощью ты меня и догнала?

Она задумчиво смотрела в костер.

— В этом нет никакой магии, Тигр. Они сказали мне, что ты поехал в Ясаа-Ден. Я хорошо знаю Север… я срезала путь.

Я ждал. Больше никаких объяснений не последовало и поэтому я спросил:

— А зачем ты разрисовала небо?

Она пожала плечами.

— Надеялась, что ты увидишь и придешь.

Для меня такое признание уже кое-что, а для Дел даже слишком много.

— Но ты сама пришла ко мне, — сказал я. — Я не пошел и ты пришла сама.

Она коснулась рукояти меча, очень мягко.

— Когда я стояла там и увидела тебя, я поняла, что ты уйдешь, что мне придется идти за тобой, — Дел печально улыбнулась. — Мужчина подчиняется своей гордости.

Я помрачнел, с ненавистью ощущая приступ вины.

— Я не понял, какой смысл разрисовывать небо.

Дел слабо засмеялась.

— Может и не понял. Можно было сделать что-то другое. Магии многое подвластно, ты же видел мою яватму.

— Хм.

Дел пожала плечами.

— Ты клялся мне, что никогда не воспользуешься ею, никогда не убьешь, не напоишь ее кровью. Но ты убил, Тигр, и ты создал песню для своего клинка, — она снова взглянула на мой меч. — Нравится тебе это или нет, но в нем есть магия, сила. И если ты не научишься управлять ею, она будет управлять тобой.

Я посмотрел на Бореал, скрывающую в ножнах чудовищную мощь. Я знал, на что она была способна, пробуждаясь по призыву Дел. Если дать ей волю…

Нет, об этом лучше не думать. Думай о чем-нибудь другом.

— У тебя, — сказал я, — песчаная болезнь. Мое время истекло, твоя очередь сторожить.

Дел, онемев от изумления, уставилась на меня, а я лег и закутался в одеяла.

Легко входить в старый ритм. Мы с Дел бродили вместе достаточно долго, чтобы выработать ежедневное расписание. Все очень просто: один разводит костер, другой готовит еду, вместе мы занимаемся лошадьми. Мы знали, когда они нуждаются в отдыхе, когда отдых нужен нам и где лучше останавливаться на ночлег. Почти все мы делали не переговариваясь, срабатывали старые привычки.

Забыть их было легко. Так же легко вспоминалось, что когда-то мы были вместе. А потом какая-то мелочь напоминала о долгих шести неделях, которые мы провели порознь, и я вспоминал почему.

Мы ехали к Ясаа-Ден по следам гончих. Мы мало говорили друг с другом, потому что не знали, что сказать, по крайней мере я точно не знал. Что думала Дел — знала или не знала — было, как всегда, ее личным делом и, как всегда, совершенно никого не касалось, если только ей не приходило в голову поделиться. В данный момент ей это в голову не пришло.

Она ехала передо мной. Жеребцу это не нравилось, но я сдерживал его. Мне не хотелось затягивать повод рвущегося вперед жеребца, и я поставил его за чалым. Меня вполне устраивало второе место. Вот только жеребец со мной не согласился.

Дел сидела в седле очень прямо. Она всегда держалась прямо, но теперь поза была вынужденной — она просто боялась согнуться из-за раны. Не имело значения, признавала Дел это или нет — и сколько магии она использовала — я знал, что ей было больно. И знал, каких усилий стоило ей продолжать путешествие.

Бореал делила ее спину пополам — от левого плеча до правого бедра, как и мой Самиэль. Я смотрел на Бореал и мысленно желал ей самого худшего, и думал о своем мече. Что он от меня хотел? Что он задумывал заставить меня сделать?

Но снова переведя взгляд на Бореал, я забыл о Самиэле. Я отметил, как спокойно яватма Дел ехала в кожаных ножнах, как отдыхал меч, скрывая смертоносный клинок, пряча благословенную богами сталь, которая пела свою песню, так же как Делила.

И впервые я всерьез задумался, какая часть одержимости Дел была рождена клинком, а не мозгом самой Дел?

Почти все, что я знал о яватмах, рассказали мне Дел и Кем, но даже получив кровный клинок, я почти не слушал их поучений. Только в тот момент, когда меч показал мне, как он жаждет крови, я понял, насколько независимой может быть яватма. А значит Дел могла не в полной мере отвечать за свои поступки. Разве она не просила — сколько раз на моей памяти — помощи Бореал? Ее силы?

Я рассматривал витую рукоять. Неужели Дел намеренно подчинила себя магическому мечу? Неужели ей до такой степени хотелось отомстить?

Дел принесла клятвы. Я и сам в жизни часто клялся, но не так серьезно. По крайней мере не теми клятвами, которые заставляют тебя делать что-то, даже если ты этого уже не хочешь. С Дел все было по-другому. Клятвы Дел не шли ни в какое сравнение с обычными легкомысленными обещаниями. Именно они заставили ее стать танцором меча, бросить ребенка. Они привели ее на Юг, искать похищенного брата.

Они заставили ее разыскивать танцора меча по имени Песчаный Тигр, который знал людей, которых она не знала, и мог объяснить ей, как разыскать их.

Любой человек может переделать себя, подстраиваясь под свои нужды и образ жизни. Я, например, когда-то был рабом, а потом стал свободным человеком и отправился на поиски силы, чтобы отстоять свою свободную жизнь. Жизнь, в которой я сам принимал решения, а не подчинялся требованиям других.

А подчинения от меня требовали многие. Если я нанимался к танзиру, я должен был выполнять его приказы, но бывали случаи, когда я отказывался. Я прожил много лет и жизнь научила меня безжалостно убивать людей, которые заслуживали смерти или пытались убить меня. Долгое время я получал удовольствие убивая, вкладывая в смертельный удар всю свою ненависть к людям, но постепенно я повзрослел и стал относиться ко всему спокойнее. Я был свободным. Никто уже не мог заставить меня снова стать рабом. Больше мне не нужно было убивать.

Вот только в жизни я больше ничему не научился.

Я не мог без танцев мечей, такую жизнь я выбрал по своей воле. Я формально обучался и стал танцором меча седьмого ранга, а таких на Юге очень мало. Я стал смертельно опасным человеком.

Который готов служить своим мечом любому, у кого были деньги.

По природе, все танцоры мечей одинокие души. В конце концов тяжело наемному убийце вести нормальную жизнь. Шлюхи не прочь поспать с нами, пока у нас есть деньги и слава — иногда и репутация хорошая плата — но приличные женщины замуж за таких как мы, обычно не выходят. Потому что человек, который зарабатывает на жизнь мечом, всегда ходит по острию клинка, а женщина, которая собирается прожить долгую жизнь с мужчиной, не захочет сразу терять его.

Конечно бывают и исключения. Танцоры мечей женятся или просто живут с одной женщиной, не пройдя обряда, но это редкость. Большинство всю жизнь одиноки, и умираем мы, не оставляя ни женщины, ни ребенка, которые бы оплакали нашу смерть.

И на то есть причина. Ответственность за дом и семью может лишить танцора меча необходимой собранности.

А я встретил Дел. За последние два месяца в моих глазах она изменилась, она стала другой. Не из-за того, что я узнал о ее дочери, хотя конечно от этого относиться к ней я стал иначе, а из-за того, что она сделала, и что я сделал. Из-за того, какими мы стали.

Преданность — чувство святое. Ее нужно ценить, ею нужно дорожить. Два человека нашей профессии, где преданность так часто покупается, сталкиваются с нею очень редко. Преданность внутри круга это просто абстрактное понятие. Слишком часто в танце кто-то умирает или жертвует гордостью, а это разрушает самую крепкую дружбу. Но несмотря на это, мы с Дел какое-то время знали, что такое преданность. Какое-то время мы жили с ней.

Но мы отреклись от нее в круге Стаал-Уста.

Аиды, баска, чего бы я не отдал за старые дни.

Вот только какие старые дни? Которые я провел с ней? Или без нее?

Без нее мне было легче. Потому что я едва не убил ее.

Поправляя волосы, Дел на секунду повернулась в седле и я увидел ее лицо — тонко очерченный овал, изумительные черты. Боль, клятвы и одержимость сделали из юной плоти маску хрупкой красоты. Холодной, остро отточенной красоты, которая заставляла вспомнить о стекле.

Стекло слишком легко бьется. Как бы не разбилась и Дел.

Я проснулся, едва взошло солнце, и поискал глазами Дел. Я уже поймал себя на том, что занимаюсь этим каждое утро с тех пор, как мы встретились, и это меня раздражало. Но все равно каждое утро я с тревогой искал ее, чтобы успокоиться.

И каждое утро я говорил себе: да, Дел здесь, да, она здесь.

И это совсем не сон.

Хмыкнув, я сел. Попытался потянуть мышцы и размять суставы, не разбудив ее, потому что ни один мужчина не захочет демонстрировать женщине доказательство того, как быстро он стареет, как года берут свою дань. Я медленно поднялся и пошел, тоже медленно, к жеребцу. Я осматривал его каждое утро. Следы от когтей быстро заживали, но шерсть на них отрастала белая. Как и я, жеребец будет носить эти шрамы до смерти.

Мне показалось, что гнедой выглядел повеселее — или присутствие чалого возродило в нем интерес к жизни. Какой бы ни была причина, он все больше напоминал моего старого знакомого гнедого. Очень неприятную личность.

Я провел рукой по крупу жеребца, взъерошив густую зимнюю шерсть. Зима сдавала свои позиции, гнедой это чувствовал и шерсть с него сыпалась клоками.

— Тигр…

Я обернулся. Дел стояла около костра. Одеяла лежали на земле, на ней были привычные белые одежды. Светлые волосы она заплела в косу и перевязала белым шнурком. Она подняла перевязь и ножны и Бореал выскользнула, окунувшись в солнечные лучи и засветившись.

— Потанцуешь со мной, Песчаный Тигр?

Я внимательно посмотрел на нее.

— Ты не в форме, Дел. Еще рано.

— Но когда-то нужно начинать. Я не танцевала слишком долго.

Не знаю почему, но я разозлился.

— Аиды, женщина, у тебя песчаная болезнь! Вряд ли ты сама сможешь атаковать, а уж против моей атаки точно не выстоишь. Или ты думаешь, что я слепой?

— Я думаю, что ты боишься.

Что-то внутри меня дернулось.

— Снова ты за старое.

— И снова, и снова, — она приподняла смертоносную яватму. — Потанцуй со мной, Песчаный Тигр. Окажи честь, подтвердив договор, который мы заключили.

Гордость заставила меня сделать шаг к моему мечу, но только один шаг. Я покачал головой.

— Не сейчас, баска. С возрастом приходит мудрость. Ты не заманишь меня в круг. Эти времена отошли. Я слишком хорошо изучил все твои уловки.

Кончик ее меча слегка дрогнул, потом клинок сверкнул — она перехватила рукоять и вонзила клинок вниз, глубоко в землю.

— Я заманиваю тебя? — переспросила она. — Нет.

И прежде чем я успел остановить ее, Дел встала на колени перед мечом. Руки она сложила на груди, коса соскользнула с плеча и ее кончик доставал до земли.

— Достойный кайдин, — сказала Дел, — поделишься ли ты со мной частью своего умения?

Я смотрел на Северную женщину, почтительно ожидавшую от меня ответа и во мне закипал гнев. Он был таким сильным, что от него кружилась голова.

— Встань, — выдавил я.

Она только склонила голову.

— Поднимись, Делила.

Полное имя заставило ее вздрогнуть, но не заставило подняться.

В конце концов, по опыту зная, что она не уступит, я сам подошел к ней. Она чувствовала, что я рядом — слух у нее был не хуже, чем у меня и она не могла не услышать моей ругани. Но она не поднялась. Она только приподняла голову.

Я протянул негнущуюся руку и схватил Бореал.

— Нет… — подавив вскрик, Дел отшатнулась. Болезнь и боль лишили ее прежней силы и быстроты. В моих руках я держал доказательство этого.

— Да, — сказал я, — мы заключили сделку, баска, и я выполню все, что обещал. Но не сейчас. Еще рано… Мы еще не готовы, — я устало покачал головой. — Может дело в том, что я старею или становлюсь мудрее. А может просто слепая гордость, присущая молодости, заставляет тебя рисковать собой, — я провел рукой по лбу, отбросив мешающие волосы. — Аиды, я не знаю… а может таковы все танцоры мечей. Я когда-то вел себя так же.

Дел ничего не сказала. Она стояла на коленях, опираясь одной рукой о землю, а другой сжимая ребра. Ее щеки покраснели, на жемчужно-белой коже горели малиновые пятна.

Я вздохнул, приставил кончик Бореал к земле и нажал на нее, медленно, чтобы она встала прямо. Потом так же медленно и осторожно я опустился на колени рядом с Дел и начал расстегивать тяжелый пояс.

Глаза Дел расширились.

— Что ты делаешь?

— Хочу тебе кое-что показать, — я отбросил пояс и приподнял складки шерстяной туники. — Смотри, — сказал я, — видишь? Твоя работа, Дел. Чистый, ровный порез мечом. И он болит. Он болит как в аидах и еще долго будет болеть, Дел. Может быть до конца жизни. Потому что я не такой молодой, каким хотел бы быть. Я выздоравливаю не так быстро, как раньше. Раны болят дольше. Я учусь на своих ошибках, потому что эти ошибки постоянно напоминают о себе.

Лицо Дел посерело. Она сосредоточенно смотрела на уродливый шрам. На Юге, на фоне загорелой кожи, он не казался бы таким страшным, но на Севере почти весь мой загар сошел. Ярко-красный на бледно-коричневом — не самое приятное сочетание.

— Мне больно, баска, и я устал. Я хочу только одного: вернуться домой, на Юг, где я смогу согреться под солнцем и не думать больше о Северном снеге. Но я не могу вернуться пока не закончу то, что обещал сделать, и поэтому мне приходится оставаться на Севере.

Дел тяжело сглотнула.

— Я просто хочу танцевать.

Я прикрыл шрам туникой.

— Я не прошу тебя показать твой шрам, потому что прекрасно знаю, как он выглядит. Я сам сделал его, баска… я знаю, каким был удар. Я видел, что он сделал с тобой. Если ты сейчас войдешь в круг, ты не переживешь и одного танца, — я подобрал свой меч, лежавший на земле между нами. — Один раз я чуть не убил тебя, я не стану снова рисковать.

— Слишком долго… — прошептала она.

Скривившись, я поднялся.

— У тебя еще вся жизнь впереди, моя Северная баска. Ты молода, ты поправишься, ты восстановишь свои силы. Ты снова будешь танцевать, Делила… это я тебе обещаю.

— А сколько тебе лет? — вдруг спросила она.

Я нахмурился.

— По-моему я тебе уже говорил.

— Нет. Ты просто говорил, что ты старше меня, — к моему удивлению Делила улыбнулась. — Это я уже знаю.

— Ну… я так и думал, — я раздраженно потер шрамы песчаного тигра. — Не знаю. Я уже совсем не молодой. А какая разница? Для тебя это имеет значение? После всего, что с нами было?

— Тигр, не делай драмы из своего возраста. Я просто хочу знать, в каком возрасте человек может называть себя совсем немолодым.

— А сколько тебе? — парировал я. Ответ я прекрасно знал, но женщины обычно ненавидят такие вопросы.

Дел даже не моргнула и не заколебалась.

— Через три дня будет двадцать один.

— Аиды, — с отвращением сказал я. — Я мог бы быть твоим отцом.

— Ему было сорок, когда его убили, — серьезно сообщила Дел. — Сколько тебе осталось до сорока?

— Слишком мало, — кисло пробормотал я.

Следующие два дня мы с Дел ехали на северо-восток. В нашей компании здоровым был только чалый; жеребцу, мне и Дел приходилось нелегко. Никому из нас не доставляли удовольствие проблемы со здоровьем, нам не хотелось даже разговаривать о них, и поэтому, принимая во внимание наши раны, почти все время мы держали рты закрытыми.

Хотя конечно все замечали. Я замечал как страдальчески морщилась Дел; Дел замечала, как я скрипел зубами, стараясь подавить невольный стон при резком движении, но мы молчали, потому что любая фраза была бы равносильна признанию в собственной слабости, а на такое ни Дел, ни я не решились бы, назовите это гордостью, высокомерием, глупостью. Только жеребец был абсолютно честен, он не истязал себя бессмысленным притворством, ему было больно и он не стыдился напоминать нам об этом.

Я похлопал гнедого по шее, стараясь не задеть заживающие раны.

— Конечно тяжело, старик… но дальше будет легче, я обещаю.

Чалый покосился на голые ветки. Дел поправила его поводом и повернула голову, чтобы пробормотать через плечо:

— И откуда у тебя такая уверенность? Ты даже не знаешь, куда мы едем.

— В Ясаа-Ден.

— А если там ничего не выяснится?

Снова за старое. Эту тему мы поднимали периодически с той минуты, как отправились в путь. Дел не одобряла мое решение разыскать логово гончих, но поскольку всеми ее поступками управляла ненасытная жажда мести, я заявил, что не рассчитывал на объективную оценку моих действий с ее стороны. Дел погрузилась в высокомерное молчание, как часто поступают женщины, когда мужчины их на чем-то подлавливают и им нечего сказать в ответ.

И до этой минуты она молчала.

При каждом шаге жеребца я покачивался в седле, пытаясь найти положение, в котором не натягивался бы свежий шрам.

— Дел, — кротко начал я, — ты не знала, куда едешь, когда отправлялась на Север искать брата, но я не заметил, чтобы тебя это остановило. Ты отправилась в путь задолго до того, как мы услышали друг о друге — ну может ты и тогда обо мне слышала — а теперь мы вместе едем на Север. Из всего этого можно сделать вывод, что тебе не привыкать ехать неизвестно куда. Считай, что ты просто путешествуешь.

— Когда я искала брата, все было по-другому.

Я мысленно скривился — у нее все всегда по-другому.

Дел рассматривала меня через плечо, сжав губы от боли — видимо когда она повернулась, шрам натянулся.

— А как ты узнаешь, кого или что ты ищешь?

— Придет время — узнаю.

— Тигр…

— Дел, может перестанешь растирать меня в порошок в надежде, что я сдамся? Я уже принял решение и собираюсь сдержать свое обещание, — я помолчал. — С тобой или без тебя.

Молчание. Дел ехала дальше, потом процедила сквозь зубы:

— Конечно не за тобой шли эти гончие.

То ли она хотела бросить вызов, то ли похвастаться, но возразить было нечего. Еще несколько месяцев назад мы поняли, что гончим нужен был меч Дел, или сама Дел, или Дел с мечом.

Но это было давно. Все уже изменилось.

— Теперь и за мной.

Дел остановила мерина, еще сильнее повернулась в седле, что причинило ей боль, но не остановило ее. Она смотрела на меня серьезно.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что теперь они идут и за мной. А зачем, ты думаешь, они украли охранный свисток?

Дел пожала плечами.

— Его создали Кантеада, он магический. Наверное гончих соблазнила заключенная в нем магия, а ты здесь не при чем.

Жеребец потянулся, чтобы вцепиться в круп мерина. Я оттянул его, несильно наказал и отвернул его морду в сторону в надежде, что он заинтересуется чем-нибудь еще, возможно ближайшим деревом.

— Они и до этого приходили в мой лагерь, всей стаей. И пытались забрать мой меч.

— Забрать!

— Украсть, — поправился я. — Я их не интересовал, им нужен был меч.

Дел нахмурилась сильнее.

— Я ничего не понимаю.

— А что тут понимать? — я боролся с жеребцом, который еще надеялся возобновить знакомство своих зубов с крупом чалого. — Раньше им нужен был только твой меч, помнишь? А теперь и мой… после того, как я напоил его. После того, как я убил кошку, — при воспоминании все внутри сжалось. — После того… — я замолчал.

Дел насторожилась.

— После чего?

Меня переполняли воспоминания. Я снова застыл у обрыва над озером, глядя вниз, на Стаал-Китра, Обитель Духов, где Северные воины покоятся в Северной земле, и память о них увековечена курганами и каменными дольменами. Там я вонзил меч в землю.

Сначала он был чистым, а когда я выдернул его, клинок уже покрывали руны.

Холодок пробежал по спине.

— Гончие узнали о нем как только он получил имя.

Дел ждала.

— Да, скорее всего так, — вслух размышлял я. — В начале они шли одной большой группой… я шел по их следу несколько дней… а потом группа разделилась. Одни следы по-прежнему вели вперед, другие пошли назад по кругу… — я нахмурился. — Гончие почувствовали Именование.

Дел подумала и кивнула.

— В именах скрыто могущество, а когда дело касается имен яватм, нужно быть особенно осторожным. Их имена нужно тщательно охранять, — потом выражение ее лица смягчилось. — Но ты и сам это знаешь и никогда, никому не откроешь имя своего меча.

— Я открыл его тебе.

Дел изумленно уставилась на меня.

— Открыл мне имя своего меча? Когда? Ты ничего мне не говорил, никакого имени.

Я хмуро разглядывал уши жеребца.

— Там, у обрыва, над озером. Когда я вытащил его. Я впервые увидел руны, прочитал имя… и сказал его тебе, — я чувствовал себя немного неловко, понимая как глупо все это звучало. — Я и не ожидал, что ты услышишь. Я ведь… даже не был уверен, что ты еще жива, — я запнулся. — Я просто сказал его… там, у обрыва, для тебя, — я помолчал, чувствуя, что говорил несвязно и Дел меня не поняла. — Ты назвала мне имя твоего меча, я решил, что должен сделать тоже самое, чтобы мы были на равных, — я тяжело вздохнул. — Вот и все. Вот почему… чтобы мы были на равных.

Дел молчала.

А я снова переживал те минуты у обрыва.

— Оно было на клинке, — вспоминал я. — Я его прочитал, его имя… в рунах. Как ты и Кем и обещали.

— В рунах, — эхом отозвалась Дел, — но ведь ты не умеешь их читать.

Я открыл рот. И закрыл его.

Мне такое и в голову не приходило. Руны выглядели такими знакомыми, что я об этом и не задумался. Ни разу. Я просто смотрел на них — и знал. Так же как мужчина знает форму своего подбородка и чтобы побриться ему не нужно зеркало; как его тело знает, что делать с женщиной, хотя никто его этому не учил.

Аиды.

Я быстро вынул меч, уложил клинок на переднюю луку и уставился на чужие руны.

Я рассматривал их пока не заболели глаза и не расплылись узоры. Руны, которых сначала на клинке не было. Они не появились, когда Кем давал мне яватму, не появились когда я окунал ее в воду, испрашивая благословения Северных богов.

Их не было, когда я вонзил меч в Северную землю на краю обрыва.

Они появились только когда я вынул яватму из земли.

Дел сидела на своем чалом недалеко от меня. Как и я, она смотрела на клинок, но она улыбалась, хотя и едва заметно, а я просто смотрел.

— Ну, — прервала она молчание, — снова Песчаный Тигр идет своим путем. Создает свою тропу как создал этот меч.

— Ты о чем? — бросил я.

— Помнишь как Кем разрезал твою руку и полил клинок кровью?

Я скривился — мне эта процедура не понравилась.

— Это часть церемонии Именования, обычно в этот момент и появляются руны. Так случилось с моим мечом, и со всеми другими яватмами, — она помолчала, — кроме, конечно, твоей.

Кем действительно говорил нечто подобное, тогда же он сказал что-то о вере, что пока я искренне не поверю в магию яватмы, я не узнаю ее истинное имя. Именно из-за моего неверия в момент Именования и не появились руны.

Но там, на обрыве, боясь даже представить себе мертвую Дел, я поверил. Потому что это меч, а не я, пытался убить ее.

И в тот момент веры меч и открыл мне свое истинное имя, написав его в рунах, которые я не умел читать.

Я сказал что-то очень грубое, очень резкое, насчет того, что конкретно я хотел бы сделать с мечом. Все это доставило бы мне искреннее удовольствие и настоящее облегчение, а заодно и разрешило бы проблемы, которые могли возникнуть в будущем, потому что если бы я сделал это — хотя бы что-то одно из того, что обещал — яватма прожила бы недолго.

— Да, — согласилась Дел, — тяжело принять вторую душу, особенно если это душа создания, которое когда-то было кошкой, а не человеком. Но ты сможешь, — она улыбнулась, как мне показалось немного самодовольно. Я раздраженно подумал, что можно было бы обойтись и без таких ухмылок. — Теперь эта душа знает тебя, она открылась тебе, ты понял, чего она хочет больше всего.

— Убивать, — пробормотал я.

— А разве не этим ты занимаешься? — так же ровно поинтересовалась Дел. — Ведь ты такой же как она.

Я смотрел на клинок. Мерцавшие руны по-прежнему казались знакомыми, но прочитать их я не мог.

Я отвернулся от меча и взглянул в лицо Дел.

— Самиэль, — сказал я ей.

Дел испуганно глотнула воздуха.

— Самиэль, — повторил я, — тогда ты не могла услышать, сейчас можешь. Теперь ты знаешь.

Одними губами она повторила имя. Она посмотрела на меч, и я понял, что она думает о своем, о том, что влекла за собой эта оказанная ей «честь».

Дел повернула лошадь и поехала дальше.

На закате Дел задумчиво наблюдала, как я устраивал на ночь жеребца, скармливая ему пригоршнями зерно и тихо разговаривая с ним. Я привык к этому. Люди, которые много в одиночку ездят верхом, часто разговаривают с лошадьми. Дел и раньше заставала меня за этим занятием, правда обычно все ограничивалось парой фраз. По пути на Север Дел тоже говорила со своим глупым крапчатым мерином. Теперь у нее был чалый, но вряд ли смена лошади заставила ее изменить отношение к подобным беседам.

Когда я вернулся к костру и устроился, завернувшись в шкуры и плащ, она протянула мне флягу и тихо сказала:

— Не многие заботятся о лошади так, как ты.

Я глотнул амнит и пожал плечами.

— Это моя лошадь. Не хуже других, но лучше многих. Он часто помогал мне.

— А почему ты не дашь ему имя?

Я вернул ей флягу.

— Пустая трата времени, баска.

— Но у твоего меча есть имя. У твоего Южного меча было имя, Разящий, а теперь и у Северного меча, — имя яватмы вслух Дел не произнесла. — У тебя много лет не было имени, но ты честно добился его.

Я пожал плечами.

— Все некогда было этим заняться. И честно говоря, я всегда считал это глупостью. Давать имя животному как-то… по-женски, — я ухмыльнулся в ответ на ее гримасу. — А ему имя и не нужно, он меня и так понимает.

— А может это напоминание?

Она задала вопрос достаточно мягко, не вложив в него ничего кроме любопытства. Дел некогда не стремилась заставить собеседника действовать враждебно, на словах или оружием. Вопрос меня только удивил.

Я нахмурился.

— Нет. У меня есть пара хороших напоминаний — шрамы и мое ожерелье, — я вытянул кожаный шнур из-под шерстяной туники и побренчал когтями. — Кроме того, жеребец попал ко мне когда я уже много лет был свободным человеком.

Дел посмотрела на чалого, привязанного на разумной дистанции от жеребца.

— Они даже дали мне лошадь, — сказала она, — лишь бы я побыстрее убралась.

Дел говорила ровно, но я научился улавливать любые оттенки. Рана в ее душе так и не затянулась и будет болеть еще долго.

Я убрал руку с ожерелья.

— Ты поступила правильно.

— Правильно? — она не скрывала горечи. — Я оставила свою дочь, Тигр.

Я привык говорить Дел правду.

— Ты оставила ее пять лет назад.

Она резко обернулась и яростно посмотрела на меня.

— Какое право ты имеешь…

— Ты сама дала мне это право, — спокойно сказал я ей, — когда отдала меня Стаал-Уста — без моего согласия, помнишь? — чтобы выкупить год с Калле. Хотя бросила ее за пять лет до этого.

Я не хотел обвинять Дел. Когда-то она приняла решение и ничего уже не изменишь, но Дел приготовилась к обороне и я понял, что она предпочла бы любые замечания вопросам о мотивах ее поступка. Значит она сама себя от этом спрашивала.

Хотя это не в привычках Дел.

— У меня не было выбора, — твердо объявила она. — Я принесла клятвы, клятвы крови, и недостойно от них отказываться.

— Может и так, — терпеливо согласился я, — и ты занимаешься справедливым делом… но платой за это является потеря Калле и свой выбор ты уже сделала.

Дел не сводила с меня глаз.

— И за это тоже, — тихо сказала она, — Аджани должен поплатиться.

Думаю, мужчина никогда не поймет и не сможет разделить чувств женщины по отношению к ребенку. Мы слишком разные. Я никогда не был отцом — по крайней мере насколько я знаю — и не мог даже представить, что она переживала, но я рос ребенком, не знающим родителей, безымянным рабом без прошлого и будущего. У дочери Дел была семья, хотя и не ее крови, и мне показалось, что девочке было хорошо с ними.

Даже если ее мать с этим не соглашалась.

— С этим покончено, — спокойно сказал я. — Тебя изгнали из Стаал-Уста, но по крайней мере ты жива.

Дел пристально вглядывалась в темноту.

— Я потеряла Джамайла, — тихо заговорила она, — он решил остаться с Вашни. А теперь я потеряла Калле. У меня больше никого нет.

— У тебя есть ты сама. Этого достаточно.

Дел кинула на меня убийственный взгляд.

— Ты невежественный.

Я приподнял брови.

— Неужели?

— Да. Ты ничего не знаешь о родственных связях на Севере, у тебя никогда не было семьи, и ты с такой легкостью обесцениваешь то, что дорого мне.

— Послушай, Дел…

— Я расскажу тебе еще раз, последний, — перебила меня Дел. — Я все подробно объясню тебе, и может тогда ты поймешь.

— Я думаю…

— Я думаю, что тебе лучше помолчать и послушать меня.

Я закрыл рот. Иногда лучше дать женщине высказаться.

Дел перевела дыхание.

— На Севере круги родственников очень тесны. Родственные связи святы… как круг для танцора меча. Иногда, если боги щедры в продлении наших жизней, в одном доме живут по четыре поколения. Когда мужчина женится, женщина приходит в его дом. Если у него нет родни, он приходит к ней — так расширяется круг. А когда болезнь забирает стариков или даже детей, круг снова сужается, чтобы легче было поддержать друг друга, чтобы можно было разделить боль, горе и гнев, не пытаясь выстоять против них в одиночку.

Я молча ждал конца повествования.

Братья, сестры, двоюродные братья, дяди, тети, деды… Дома могут быть огромными. Но всегда они полны песен, полны смеха. Даже когда люди умирают, для них поют, чтобы душа ушла с миром.

Я вспомнил дома в Стаал-Уста. Большие, деревянные постройки, переполненные людьми. Они так отличались от привычных мне хиортов, они были такими чужими.

— Если случается что-то важное, — серьезно продолжила Дел, — родственники всегда делят между собой и беду, и радость. Любовь, свадьбы, рождения. И смерти. И всегда люди поют песни.

Она помолчала, тяжело вздохнула и, нахмурившись, продолжила:

— Отец начинает песню по потерянному ребенку, ее подхватывает мать, потом братья, сестры, тети, дяди, деды… и песня посылает умершему вечный сон. Если умирает муж, начинает жена. Умирает жена, начинает муж. Всегда поются песни, чтобы умерший продолжал жить в другом мире… чтобы не было темноты, а только свет. Свет дня, свет огня… свет звезды в ночи или сияние яватмы. Нужен свет, Тигр, и песня, и страх отступает, — она перевела дыхание. — Но для меня песни уже не будет. По мне некому петь, — она с трудом справлялась с голосом. — И мне уже петь не придется. Нет ни Калле, ни Джамайла.

Нужно было что-то сделать, показать, что я сочувствую, что я понял. Но я не знал, что сказать, как воспринимать сказанное ею, потому что меня переполняло только желание отомстить, острая необходимость пролить кровь.

И я сказал первое, что пришло в голову, потому что эти слова легче всего было произнести, потому что они не требовали сочувствия — в них была только спокойная, смертельная страсть.

— Тогда давай избавим мир от этих гончих, баска, а потом отправим в аиды Аджани.

Дел прищурилась, но ответила также ровно.

— Ты будешь танцевать со мной, Тигр? Войдешь со мной в круг?

Я посмотрел на меч, спокойно отдыхавший в ножнах, и подумал о его силе. А потом вспомнил человека по имени Аджани и женщину, которую когда-то звали Делила.

— В любое время.

Губы разомкнулись. Я знал, что она хотела. Сказать «здесь, сейчас, в эту минуту». Соблазн был велик, но она справилась с собой. Она проявила редкую выдержку.

— Не сейчас, — спокойно ответила она, — и даже не завтра. Может быть послезавтра.

Она знала не хуже меня, что и послезавтра будет рано. Когда-нибудь этот день наступит, но нам снова приходилось ждать.

Или нет.

Я подобрался поближе к костру, подтащил к себе одну из сумок, покопался в ней и, обнаружив пятнистую шкуру, бросил ее Дел.

Дел поймала, развернула мягкий мех, полюбовалась его великолепием и взглядом попросила разъяснений.

— Твой день рождения, — сказал я ей и тут же почувствовал себя неловко. — Мне она вообще-то не нужна.

Пальцы Дел ласкали мех, лица я не видел за распущенными волосами.

— Чудесная шкура, — тихо сказала она. — Такими у нас устилают колыбели новорожденных.

У меня перехватило дыхание.

Я выпрямился.

— Ты на что-то намекаешь?

Дел нахмурилась.

— Нет, конечно… — а потом она поняла, о чем я подумал. Она откинула назад светлые волосы и посмотрела мне в глаза. — Нет, Тигр. Больше никогда.

— Что значит никогда? — начал я и вдруг вспомнил, что некоторые женщины просто не могут иметь детей и пожалел о вопросе. — Я хотел сказать… да ладно, забудь. Я сам не соображаю, что говорю.

— Соображаешь, — очень слабо, но Дел улыбнулась. — Никогда значит, что у мня никогда больше не будет детей. Только Калле. Я сама этого добилась.

— Что значит «добилась»… — начал я, но запнулся и торопливо добавил: — Ладно, забудь.

— Это пакт, — спокойно объяснила она. — Я попросила об этом богов. Чтобы быть уверенной, что смогу выполнить свою клятву. Калле и так задержала меня.

Я хлопнул глазами.

— Но ведь этим нельзя управлять, — я помолчал. — Я чего-то не понимаю?

Дел пожала плечами.

— У меня не было месячных с рождения Калле. То ли повлияли тяжелые роды, то ли это веление богов, ответивших на мою просьбу, не знаю. Просто можешь не беспокоиться, что сделаешь что-то нежелательное.

Вот значит как. Еще одна часть головоломки по имени Делила встала на место.

Только Калле, навсегда. Девочка, которая не принадлежала Дел и никогда уже не будет принадлежать.

Благодаря мне.

Благодаря мечу.

Аиды, баска… что с тобой стало?

Что с нами стало?

Очнувшись от тяжелых мыслей, я потянулся и коснулся ее руки.

— Прости, баска.

Дел слепо смотрела на меня, сжимая лунно-серебристую шкуру, а потом, наконец, улыбнулась.

— Значит признаешь, что проиграл спор?

Я не сразу понял, о чем речь.

— Нет, — кисло сказал я, — от спора я не отказываюсь. А вот ты бы наверняка не обиделась, если бы я признал, что проиграл.

Дел покосилась на меня.

— Я не сплю со своим отцом.

Аиды, она знала, куда ударить больнее.

— Здесь, — объявила Дел. — Местечко не хуже других, а нам давно пора выяснить, на что мы способны.

Ровный шаг жеребца и тепло полуденного солнца — ну может и не совсем тепло, но по крайней мере уже не тот холод, к которому я привык за зиму — погрузили меня в дремоту и я не сразу сообразил, о чем она говорила. Я открыл глаза и к своему удивлению обнаружил, что Дел слезает с мерина.

— Не хуже других для чего? И на что я должен быть способен? — я помолчал. — Или не способен…

— Может и нет, — согласилась она, — но это давно пора исправить.

Я нахмурился.

— Дел…

— Прошло много времени, Тигр. Через день мы будем в Ясаа-Ден… а нам еще нужно потанцевать.

Так вот о чем она. Я понадеялся, что Дел не заметила как я скривился.

— Мы могли бы еще подождать…

— Мы могли бы подождать, пока не уедем с Севера… но тогда ты нарушил бы свое обещание, — прищурилась, разглядывая меня, и прикрыла глаза ладонью, защищаясь от солнца. — Мне нужно танцевать, Тигр. И тебе тоже.

Ну ладно… Я вздохнул.

— Хорошо. Рисуй круг. Я сначала немного разомнусь.

Мне нужно было напомнить ноющим суставам и застывшим мышцам что такое движение, не говоря уже о танце. Мы ехали на северо-восток уже шесть дней, и я начинал думать, не погорячился ли, пообещав найти логово гончих и их создателя. Боль не покидала меня ни на секунду. Я предпочел бы отсидеться в какой-нибудь маленькой дымной кантине с акиви в чашке и симпатичной Южанкой на колене… нет, тогда бы болело не меньше. Прижать женщину к себе я бы еще смог, но ни на что большее сил не хватило бы, а значит и затаскивать ее на колено не имело смысла.

Аиды, до чего же отвратительно стареть!

Дел привязала мерина к дереву, нашла длинную палку и начала рисовать круг на земле, рассекая пласты мокрой полусгнившей листвы. Я задумчиво наблюдал за ней, непроизвольно отмечая как напряженно она держится. В ее движениях не было и следа прежней легкости и неуловимой грации, ее рана болела как и моя. Как и я, Дел постепенно выздоравливала.

Внутри — не знаю, а снаружи точно выздоравливала.

Дел закончила круг, отшвырнула палку, выпрямилась и посмотрела на меня.

— Идешь? Или ты ждешь от меня ритуального приглашения?

Я хмыкнул, бросил стремена, медленно перекинул ногу через круп гнедого и соскочил. Жеребец предложил подобраться поближе к мерину в надежде несколько раз ущипнуть его или лягнуть, но я сделал вид, что его не понял и привязал гнедого подальше от чалого, который всячески пытался продемонстрировать свои дружеские намерения. Жеребец его настроений не разделял.

Я медленно отстегнул фибулу плаща, скинул тяжелую ткань и перекинул ее через седло. Приятно было освободиться от лишнего веса. Вскоре я надеялся расстаться с ним навсегда. Я знал, что не смогу почувствовать себя свободным пока мы не пересечем границу, где я сменю шерсть и меха на шелк. Но пока мне достаточно было избавиться и от плаща. Я наконец-то вздохнул полной грудью.

Моя рука скользнула к перевязи, которую я носил поверх туники. Пальцы ненадолго задержались на бусинках и бахроме, потом добрались до кожаных ремней, гибких и мягких, напряженно застыли на теплой шерсти. Ножны, отягощенные весом меча, висели наискось за моей спиной. Мой голодный сердитый меч.

— Тигр…

Я закрыл глаза, снова открыл их, повернулся и увидел Дел в круге. От ослепительно белой фигуры исходило сияние. Я понимал, что это яркий солнечный свет отражается от одежд, но где-то в глубине души я испугался. Я вспомнил ту ночь, когда Дел стояла в огнях, которые сама же создала, и ее окружали все цвета мира. Уже тогда у меня мелькнула мысль, что Дел действительно умерла, а это дух. И теперь, увидев ее, сияющую белым огнем, я подумал, а вдруг я действительно убил ее…

Нет. Нет.

Ты просто дурак.

— Тигр, — снова позвала она. Безжалостно, как всегда.

Ты дурак, у тебя песчаная болезнь и мозги локи.

Дел вынула из ножен меч. Бореал слабо светилась.

Она не станет петь, не станет. И я поклялся не петь.

Аиды, баска… я не хочу с тобой танцевать.

Лицо Дел оставалось спокойным. Ровный тон ничего не выдал.

— Войди в круг.

Дрожь пробежала по моей спине. Глубоко в животе что-то дернулось.

Баска, пожалуйста, не заставляй меня.

Она улыбнулась. Сияние клинка ласкало лицо. Оно было добрым, слишком добрым. Дел стала старше, жестче, холоднее, сияние яватмы вернуло ей юность. Бореал сделала ее прежней Дел. Той, какой она была до изгнания. И до Калле.

Что-то щекотало мне шею. Не насекомое. Не выбившаяся прядь волос, упавшая на кожу. Причина была не такой простой.

Что-то напоминало мне о магии, предупреждало меня едва слышным шепотом.

Или это был просто страх, натянувший кожу?

Страх меча? Или Дел?

Аиды. Баска.

— Тигр, — позвала Дел, — ты что, заснул стоя?

Может быть. А может быть я и сейчас сплю.

Я выскользнул из перевязи, обхватил рукоять меча и вытащил клинок из ножен. Прицепил перевязь к седлу и пошел к кругу.

Дел кивнула.

— Это пойдет на пользу нам обоим.

К горлу подступил комок. Дышать было тяжело. Я прикусил губу и почувствовал вкус крови. И вкус страха.

Баска… не заставляй меня.

— Сначала мягко, — предложила она. — Нам обоим еще долго выздоравливать.

Я проглотил комок, кивнул, заставил себя переступить через кривую линию.

Дел слегка нахмурилась.

— С тобой все в порядке?

— Начинай, — выдавил я. — Быстрее начинай.

Она открыла рот. Сейчас сделает замечание, задаст вопрос, отметит промах… Но я ошибся. Она закрыла рот и отошла в сторону. Сжав обе руки на рукояти Бореал, она встала в стойку. Даже это простое движение причинило ей боль, я понял это по тому, как прищурились ее глаза, сжались губы. Но она заставила себя забыть о боли. Расставила ноги, нашла баланс, приподняла кончик клинка и застыла в ожидании.

В настоящем танце мы бы положили мечи на землю в центре круга и встали друг против друга за линией, потом пробежка к мечам и начинается бой. Танец. Схватка, чтобы определить сильнейшего. Иногда она продолжается до смерти, иногда только до сдачи, а иногда в круг входят чтобы показать людям, что такое красивый танец.

Мы с Дел не танцевали. Это была просто тренировка, возможность испытать друг друга, определить, в какой мы форме. Или насколько мы успели забыть, как нужно танцевать.

Я должен был сразиться с гончими. Дел — с Аджани.

А может это одно и тоже?

Она спокойно ждала. Я и раньше видел Дел, ожидавшую танца, сжимавшую меч уверенно и спокойно. Я уже не терялся и не удивлялся, обнаружив в круге женщину, испытывая на себе ее мастерство. Дел долго делала из себя отличного танцора меча и своего добилась.

Капли пота стекали по моему лицу. Кожа чесалась. Я хотел оказаться где угодно, только не здесь.

Дел опустила меч. Коротко. Слегка. Чуть-чуть. Салютуя противнику. Голубые глаза смотрели внимательно, в них не было ни следа страха.

Неужели для Дел совсем ничего не значило, что когда-то она чуть не убила меня?

Неужели для Дел совсем ничего не значило, что я чуть не убил ее?

— Кайдин, — спокойно сказала она, признавая мой Северный ранг и по Северным понятиям оказывая мне честь.

Я поднял меч, встал в позицию. Почувствовал, насколько она знакома — мышцы и плоть сразу заняли привычные места. Почувствовал как заныл шрам на животе, кожа на нем натянулась.

Пот заливал мне глаза. Отчаяние взяло верх и я сдался.

Я опустил меч, отвернулся, вышел из круга и выругался, когда мой живот скрутили судороги.

— Тигр? — растерянно позвала Дел. — Тигр… в чем дело?

— …не могу… — выдавил я.

— Не можешь? — она была белым призраком, выступившим из круга с Бореал в руках. — Что значит «не могу»? Тебе больно? Это из-за раны?

— Я просто… не могу, — я выпрямился, сжимая руками живот, и повернулся к ней. — Не понимаешь? Последний раз, когда мы танцевали, я чуть не убил тебя.

— Но… мы же не танцуем. Мы просто тренируемся…

— Думаешь это имеет значение? — пот пропитывал мою тунику. — Да ты представляешь, каково снова входить с собой в круг два месяца спустя того страшного танца? Ты представляешь, как я себя чувствую, стоя с тобой в круге с этим клинком мясника в руках? — я показал ей Самиэля. — Последний раз эта штука… он… сделал все, чтобы напиться твоей крови… а теперь он еще сильнее, потому что я все-таки напоил его, — я помолчал. — Ты хочешь рискнуть? Хочешь доверить свою жизнь моему умению контролировать его силу?

— Да, — без колебаний ответила она, — потому что я знаю тебя, Тигр. Я знаю твои силы, твою волю. Твою силу воли, которая идет глубоко изнутри… Я никогда бы не засомневалась в тебе.

А стоило бы. И ей, и мне.

Я откинул с глаз влажные волосы.

— Дел, я не могу танцевать с тобой. Не сейчас. А может и никогда не смогу. Потому что каждый раз, когда я буду входить с тобой в круг, я буду снова все вспоминать. Тебя на земле… и твою кровь по всему кругу. Твою кровь на моем мече.

Дел посмотрела на мой клинок, потом на свой. Вспоминая, возможно, что Бореал тоже вся была в крови? И не только кровь Дел тогда пропитывала поверхность круга.

Она глубоко вздохнула, ненадолго закрыла глаза, словно сражалась сама с собой, открыла их и посмотрела на меня.

— Прости, — мягко сказала она. — Я… другая. Так задумано. Я заставила себя не обращать внимания на то, что волнует других. Без этого нельзя. Воспоминания могут заставить свернуть с пути, но… ты должен знать, мне тоже нелегко было вонзить в тебя меч, — она слабо нахмурилась, словно слова не передали всего, что она хотела сказать. — Ты должен знать, я тоже боялась… что ты умер. Что я убила тебя.

— Я не могу, — повторил я. — Не сейчас. Пока не могу. Может не смогу никогда. Я знаю, я обещал. Я понимаю, что тебе нужно с кем-то танцевать, чтобы ты смогла убить Аджани, но… — я вздохнул. — Может тебе лучше повернуть на Юг. Добраться до границы, до Харкихала. Там ты наверняка найдешь кого-нибудь, кто согласится танцевать с тобой. Танцоры мечей на все пойдут за деньги, — я пожал плечами. — Даже согласятся танцевать с женщиной.

— Это пройдет, — тихо сказала она мне. — Может… тебя разозлить?

Я хмыкнул.

— Ты часто меня злишь, баска… но от этого я не кидаюсь выяснять отношения мечами.

— Это пройдет, — снова сказала она.

— Может быть. А может быть и нет. Может… — я осекся.

Дел нахмурилась.

— В чем дело?

В животе что-то перевернулось. Волоски на руках встали. Начали зудеть кожа и мускулы.

— Магия, — бросил я. — Разве ты ее не чувствуешь?

Дел принюхалась.

— Пахнет дымом, — она задумчиво осмотрелась. — Дымом и еще чем-то… Нет, все пропало.

— Это магия, — повторил я, — и она все еще здесь, рядом с нами, баска, клянусь, — только это я и смог сказать, опасаясь очередного магического удара. Через шерстяную ткань я растер пальцами плечо, чувствуя как уменьшается покалывание. — Не гончие… не совсем гончие… что-то другое. Не только они.

Дел смотрела на северо-восток.

— Мы в дне пути от Ясаа-Ден.

— …а в чистом, холодном воздухе запахи переносятся далеко, я знаю. Но это необычный запах.

— Это дым, — снова сказала она и отошла от меня. Как гончая, выискивающая дичь, Дел скользила меж деревьев и теней пока не добралась до открытого пространства, где ветки и стволы не закрывали небо.

— Вон, — показала она, когда я подошел к ней, — видишь?

Я проследил за ее вытянутой рукой. Ничего особенного я не увидел, только крутые склоны гор и острый как клинок край самого высокого пика, заваленный валунами и изрезанный трещинами, то темными, то сияющими в солнечных лучах.

— Облака, — сказал я.

— Дым, — поправила Дел. — Слишком темный для облаков.

Я повнимательнее присмотрелся к пику. Дел была права. То, что я видел, было не облаками, катившимися с пика, а дымом, выходившим откуда-то из склона горы. Дым был то пепельно-серым, то черным, как будто жгли мокрые дрова.

— Ясаа-Ден, — прошептала Дел.

Я нахмурился.

— Тогда эта маленькая горная деревушка гораздо больше, чем мне рассказывали. Здесь дыма достаточно для города размером в половину Пенджи…

Дел прервала меня:

— Нет, это не деревня. Название. Ясаа-Ден.

Я вздохнул.

— Баска…

— Логово Дракона, — сказала она, — вот что означают эти слова.

Я хмуро осмотрел гору.

— Понятно… Теперь я должен поверить в существование драконов?

Дел показала рукой.

— Конечно. Вон он.

— Это гора, Дел…

— Да, — терпеливо согласилась она, — но посмотри на ее форму, Тигр. Посмотри, откуда идет дым.

Я посмотрел. На дым. На гору. И понял, что имела в виду Дел: форма горного пика, грубая, острая и затененная, напоминала голову ящероподобной твари. Можно было разглядеть остроконечный свод черепа, нависающие надбровные дуги, волнистые морщинки кожи дракона, оттянутой с острых зубов. Вот только зубы были каменными, да и остальные части чудовищного зверя были сделаны из камня.

Мифическое чудовище.

— Вот рот, — объясняла Дел, — повыше ноздри… Видишь дым? Он выходит из ноздрей.

Ну, похоже на то. Да, дым был и создавалось впечатление, что выходил он из каменных наростов, которые действительно напоминали рот и ноздри… если уж очень напрячь фантазию.

— Дракон, — с отвращением сказал я.

— Ясаа-Ден, — повторила Дел.

Я хмыкнул.

Дел посмотрела на меня. Пряди светлых волос рассыпались по плечам.

— Разве ты не слышишь это, Тигр?

— Ветер дует и деревья шумят.

Она улыбнулась.

— У тебя совсем нет воображения? Это дракон, Тигр… дракон в своем логове, его дыхание…

Это был ветер, летящий сквозь переплетение деревьев и ничего больше. Он тихонько причитал, отбрасывал волосы с наших лиц, шевелил складки шерсти, разносил по небу дым и запах еще чего-то — чего-то — а не только жженого дерева.

Шею закололо.

— Магия, — пробормотал я.

Дел издала горлом звук, который сильно напоминал сомнение и издевку воедино. Она повернулась и прошла мимо меня к кругу, нарисованному на влажной земле, которой я не доверял.

Как и моему собственному мечу.

Название вроде Логово Дракона легко приводит людей в восторг, и вы могли бы подумать, что интересней места в мире не найдешь, и ошиблись бы. Ясаа-Ден оказалась ветхой деревушкой, приютившейся на горном склоне. Домики жались друг к другу как в Стаал-Уста, но эти были поменьше, победнее и не так заботливо ухоженные. Над всем местом витала аура ветхости, и если бы я шел только по следу гончих, в деревушке я бы не задержался. Но Северянин, добравшийся до Обители сказал, что постоянные нападения гончих довели жителей деревушки до отчаяния.

Всю дорогу до Ясаа-Ден я осторожно втягивал воздух. Запахов было много и далеко не все они были приятными, но странная вонь не имела отношения к гончим, она несла в себе болезненность, отчаяние и безысходность, и по-прежнему меня смущал запах, который появился впервые когда мы с Дел стояли у круга.

Был уже полдень. Воздух прогрелся и мы решили сбросить тяжелые плащи. Перед въездом в деревню мы привязали их к седлам, выставляя напоказ перевязи. Все жители Ясаа-Ден побросали свои дела и прибежали нас встречать. Северные мечи в Северных перевязях. Значит может быть, только может быть, мы были танцорами мечей, которых послала на помощь Стаал-Уста. Спасителями, которых ждала Ясаа-Ден.

Я привык, что меня рассматривают. Внизу, на Юге, на меня смотрели потому что узнавали. Кто-то хотел нанять меня, кто-то купить мне акиви или послушать мои рассказы; некоторые хотели бросить мне вызов в надежде доказать свое превосходство. А кто-то и не узнавал, а просто хотел познакомиться со мной — такое желание обычно возникало у женщин, хотя не исключено, что людям было просто странно видеть мужчину слишком высокого для Южанина роста, со шрамами песчаного тигра на лице. Так что причин может быть много, а результат один — все меня рассматривают.

На Севере мой рост не привлекал такого внимания, встречались Северяне и повыше меня, но ни у кого здесь не было смуглой кожи и каштановых волос, и конечно пресловутых шрамов песчаного тигра. Поэтому и на Севере на меня смотрели.

Жители Ясаа-Ден тоже не сводили с меня глаз, но вряд ли их удивлял мой рост, цвет кожи или глаз. Они рассматривали меня потому что кто-то выпустил магию на их землю и убивал их, и может быть, только может быть, мы были теми самыми людьми, которые должны были остановить это.

Когда мы доехали до середины деревни, все дома уже опустели и вокруг нас столпились мужчины, женщины, дети, собаки, цыплята, кошки, свиньи, овцы, козы и прочая живность. Нас с Дел качало море обитателей Ясаа-Ден. Нас окружали голубые глаза и светлые волосы. Остальные жители деревни — четвероногие — приветствовали нас своими песнями, которые сливаясь, создавали оглушающий рев. Может Дел и находила что-то привлекательное в этой музыке как знаток песен, но для меня все это было шумом. Как всегда.

Мы остановились, потому что дальше ехать не могли. Люди сжимали нас, и белый снег под их ногами чернел, мешаясь с влажной землей. Потом, словно почувствовав нервозность жеребца и осознав свою грубую настойчивость, они отхлынули, прогнав заодно и животных и освободив нам место. Они заключили нас в живой круг. Эти люди откровенно боялись, что если они расступятся и дадут нам возможность уехать, мы сразу воспользуемся этим.

Дел придержала чалого, чтобы он не задавил ребенка. Мать поймала маленькую девочку и, шепотом ругая ее, оттащила назад. Дел успокоила женщину, сказав, что девочка просто проявила детское любопытство и не причинила вреда.

Уловив в голосе Дел особые нотки, я тревожно посмотрел на ее. Я не сомневался, что она вспомнила о Калле, оставшейся в Стаал-Уста. Дел еще долго будет вспоминать о ней, может быть каждый раз, когда увидит светловолосую, голубоглазую девочку лет пяти. Но Дел придется научиться жить с этим, как пришлось научиться жить с воспоминаниями о тяжелой смерти своих родных. Дел всегда была сильной.

Она посмотрела на меня.

— Это ты обещал помочь им.

Другими словами, она предоставляла право объясняться мне.

Я поерзал в седле. Внизу, на Юге, чтобы заключить сделку, обсудить дело, найти решение проблемы, я с одинаковой легкостью разговаривал с жителями бедных поселений и с танзирами, но там я знал язык и понимал, за что старался. Монета — могущественный стимул.

Вот только Юг был далеко. На Севере я не знал людей, не знал языка — конечно знал, но не очень хорошо — не был знаком с обычаями. А такое невежество может создать массу проблем.

— Они ждут, — тихо напомнила Дел.

Да, они ждали. Все жители деревни. И смотрели на меня.

Придется сделать все, что в моих силах. Я глубоко вздохнул.

— Я ищу логово гончих, — сказал я на Северном с Южным акцентом и вся деревня радостно зашумела.

Шума хватило бы, чтобы разбудить мертвого. Раньше визжали животные, теперь с этим концертом соперничали человеческие крики. И приятнее от этого не стало.

Все, кто мог дотянуться, стали хватать меня за ноги. Сразу сработали рефлексы — рука непроизвольно сжалась на рукояти меча — но я вовремя сообразил, что меня просто хлопали, показывая свою радость и признательность.

Чалого Дел тоже окружили и Дел получила свою долю приветствий. Не знаю, как она все это воспринимала — Дел приехала в Ясаа-Ден не для того, чтобы помогать этим людям, у нее были свои причины, которые ничего общего не имели с гончими. Ее интересовал только Аджани.

Если кто-то и заметил, что я не Северянин, а не заметить это было трудно, никто об этом не обмолвился. Очевидно для этих людей имело значение только то, что Стаал-Уста услышала об их бедах, отозвалась на их мольбы и прислала нас разобраться. Никого не интересовало кто мы. Для них мы были спасителями со стальным спасением в ножнах.

Я осмотрел толпу. Люди ожидали от нас помощи, и я не видел смысла тратить время. Я сразу заговорил о деле.

— Откуда приходят эти звери?

Все как один повернулись к горе, к дракону, возвышавшемуся над их миром. И один за другим они показали. Даже маленькие дети.

— Ясаа, — прошептал кто-то и остальные присоединились к нему. Слово покатилось по деревне.

Ясаа. Перевода мне не потребовалось: дракон. Чушь какая-то. Потому что драконов не существует, даже на Севере, где было много необычного. Драконы — создания мифические, и они не имеют никакого отношения к гончим.

— Ясаа, — прошептал каждый, пока слово не превратилось в шипение. Как дыхание дракона, вырывающееся из открытой каменной пасти.

Потом все снова повернулись ко мне, голубые глаза смотрели с ожиданием, они чего-то хотели. Я должен был что-то делать с драконом?

Я посмотрел на Дел.

— Это смешно, — сказал я на Южном. Чувство такта у меня все же есть. Я забрался так далеко на Север чтобы найти создателя гончих, а не слушать страшные сказки на ночь.

— Ну если это смешно, — легко сказала Дел, — твоя задача упрощается.

— Почему? — подозрительно спросил я.

— А как ты думаешь, почему? — ехидно поинтересовалась Дел. — Они хотят, чтобы ты убил дракона.

Я покосился на гору, похожую на дракона — обычный кусок камня.

— Если это все, что от меня требуется, — сказал я, — легче дела не придумаешь.

Ну признаю, я ляпнул глупость. Жизнь научила меня внимательно относиться даже к смешному на вид противнику, но идея воевать с горой вывела из равновесия даже меня, хотя я человек ко всему привычный. Люди, которые сознательно подчиняют свои жизни религии или сказкам, сами напрашиваются на неприятности. Разве можно подчиняться неизвестно чему? Мы рождаемся, живем, умираем, и боги на нашу жизнь влияют не больше чем драконы.

А я пришел охотиться на гончих.

Когда мы вошли в дом, Дел покачала головой.

— Выбора нет, — сказала она. — Стаал-Уста послала сюда только одного танцора меча — тебя. И наконец-то ты можешь выполнить свое обещание, — она помолчала. — Или я что-то не поняла? Получив ранг кайдина, ты взял на себя обязанность помочь Ясаа-Ден.

Ну, в общем она была права. Я конечно обещал, но я надеялся, что около Ясаа-Ден найду логово гончих. Кроме того, любая работа была для меня спасением. Отправившись в Ясаа-Ден, я оставлял позади то, что сделал с Дел, потому что смириться с ее смертью я мог только не думая о ней. Беда была в том — нет, конечно не беда — что Дел не умерла. А значит я мог обойтись и без этого подвига, мне уже не нужно было бежать от себя.

Люди Ясаа-Ден — и все их животные — довели нас до дома Главы. В самом большом доме деревни обитало всего несколько человек — как сказал нам Глава, половину его семьи погубил дракон.

Я вздохнул, набрался терпения и занялся делом. Мы с Дел устроили лошадей в загоне позади дома — жеребцу загон не понравился, он проверил на прочность расшатанный забор, ударив по доскам подкованными железом копытами, и мне пришлось посоветовать ему следить за своими манерами — потом мы вошли в дом, где я и попытался перевести разговор на гончих, но Глава быстро закрыл эту, по его мнению бессмысленную, тему. Он хотел говорить только о драконе.

Минуту или две я слушал, решив сразу не прерывать его — людям, которых впечатляет собственная власть, надо потакать — а потом намекнул ему, каким долгим было наше путешествие. Глава меня понял. Он вышел из дома, оставив нас одних.

В пустом доме было тихо и я облегченно вздохнул. Не знаю, как бы я пережил ночь в окружении Северян и их животных.

Дом Главы, как и остальные дома в Ясаа-Ден, был построен из дерева. Щели между досками забили глиной, ветками и тряпками, что спасало убежище от сильнейшего ветра и холода, но несмотря на это, в доме было прохладно, хотя в его дальнем конце горел костер. Дым выходил в круглое отверстие в потолке. Через весь дом шел коридор шириной футов в десять, по бокам его ограничивали подпорки для деревянной крыши. За подпорками были разгорожены отделения, в которых и жили люди — маленькие, узкие комнатки, больше похожие на стойла. Хочешь не хочешь, а жизнь в таком доме сближает людей. Дел часто говорила о близости родственников и их глубоком уважении друг к другу, и я наконец-то понял, что было причиной таких отношений. Если бы люди не научились терпеть друг друга, Северные дома были бы залиты кровью.

Дел вошла в ближайшее отделение. Без сомнения, Глава ожидал, что мы выберем другое — его собственное, самое просторное, в дальнем конце дома — но Дел не любила лишние почести. Она развязала свои одеяла, разложила на плотно утрамбованной земле шкуры, села и вытащила из ножен яватму.

Свидетелем этого ритуала я был много раз. Каждый, кто живет мечом и хочет прожить подольше, заботится о клинке. Дел и я провели много вечеров под луной, зачищая и затачивая наши мечи, счищая малейшие засечки или осматривая и поправляя ремни перевязи и ножны. Но теперь, здесь, в этом месте, странно было видеть как Дел вновь занимается мечом. Не спрашивайте меня почему. Просто странно.

Вдали затявкали звери. Я слышал скорбные завывания, которым вторило эхо в горах, жуткие причитания созданных магией гончих, сбегающих с дракона, чтобы пробраться в Ясаа-Ден, скользнуть в плохо прикрытые двери или спрыгнуть в отверстия для дыма в крышах. Я поежился и раздраженно спросил:

— Аиды, и как твои люди могут жить в таком холодном мире? С тех пор, как мы приехали сюда, я не видел ни одного по настоящему теплого дня и ни клочка земле, где бы не было снега. Как вы это выносите, Дел? Снег, холод, вечно тусклые серо-белые дни? Здесь же нет никаких красок!

Она склонилась над мечом. Перевязанная шнурком коса скользила по плечу в такт ее движениям, и я вдруг пожалел о нашем споре. Из-за него нам еще долго придется спать в разных постелях.

Но промучился я недолго — достаточно было вспомнить ее поведение, с которым я не мог смириться, ее объяснения, которые я не мог принять, и все желание пропало бесследно.

— Краски есть, — ответила Дел, не поднимая глаз, — даже зимой. Есть нежные оттенки снега — белый, серый, голубой, розовый. Все зависит от места, формы и времени суток. А красота гор, озер, деревьев, яркие одежды детей, — наконец-то она взглянула на меня. — Краски есть, Тигр. Нужно только захотеть их увидеть.

Я хмыкнул.

— Я предпочитаю Юг. Пустыню. Даже Пенджу. По крайней мере там все ясно.

— Потому что там нет драконов? — Дел не улыбнулась, ее точильный камень пробежал по всей длине клинка. — Но там есть кумфы, ослы, песчаные тигры… не говоря уже о похотливых танзирах, жестоких борджуни и воинственных племенах, таких как Вашни.

Чем дольше стоишь, тем больше ноют колени и сильнее устает спина. Я уронил одеяла и уселся на них, по пути напомнив Дел:

— Это племя стало родным для твоего брата.

— Для того, что от него осталось, — поправила Дел. Точильный камень зазвенел чуть громче чем обычно. — Ты видел, кто он для этого старика.

Да, видел. Меня привлекают женщины, я никогда не испытывал желание лечь в постель с мужчиной, но я сразу понял, какого рода отношения были между братом Дел и вождем Вашни, который приютил мальчика.

Что ж, по крайней мере Джамайл нашел человека, которого полюбил после того, как его лишили языка и мужественности. Человека, который любил его.

— Ты могла забрать его оттуда, — напомнил я ей. — Ведь это ты и собиралась сделать, увезти его с Юга?

— Конечно. И я бы его увезла, но… он решил иначе.

— Вряд ли у него был выбор, Дел. Думаю, он понял, что ему лучше было остаться с Вашни. Они принимают его таким, какой он есть.

— Принимают. Потому что он ПРИНАДЛЕЖИТ старику.

Я понимал, что она хотела сказать, выделяя это слово. На Юге, где женщины ценятся наравне с племенными кобылами и ценными украшениями, мужчина часто ищет более возбуждающего союза с собственным полом, и в кровати, и в делах. А для этого существовала торговля рабами…

Я отвлекся от своих мыслей.

— Может и так, — согласился я. — А может он действительно привык к ним и не хотел расставаться.

Дел перестала затачивать меч.

— А что дальше? — спросила она. — Что случится, когда старик умрет? Джамайл станет рабом нового вождя? Он будет служить новому хозяину как раньше служил старому?

— Этого мы не знаем, — признался я, — и не узнаем, пока не вернемся вниз, на Юг. Там сможем все выяснить.

— Нет, — резко сказала она и добавила поспокойнее, — не надо. Ты прав. Он сделал свой выбор, а я свой, с Калле.

Я ждал продолжения, но не услышал больше ничего кроме приглушенного звона точильного камня о сталь. Тоже песня.

Но я ее понимал.

Мы отдыхали до захода солнца. Потом в дом вошли Глава и несколько жителей деревни и вежливо пригласили нас на ужин. Поскольку нам с Дел больше нечем было заняться — да и есть хотелось — мы согласились.

Если бы мы могли выбирать, мы предпочли бы поесть в доме, и вообще-то на это рассчитывали, но очевидно Северяне приняли первое дыхание весны за знак того, что ночи становятся не холоднее дней. Оказалось, что ужин будет под открытым небом, и усевшись на покрытую шкурами землю, я укутался в плащ так плотно, что едва мог пошевелиться, хотя ради ужина пришло пожертвовать теплом и освободить руки.

Вот что я хорошо умею, так это есть. На предложенную еду никогда не плюют, если конечно ее предложил не враг.

Глава по имени Халвар понимал, какую честь ему оказала Стаал-Уста нашим присутствием и чувствовал себя обязанным самому прислуживать гостям. Пока мы с Дел жевали жареную свинину, хлеб, клубни и запивали все это кружками эля, Халвар расписывал нам историю деревни. Я слушал вполуха, поскольку говорил Глава с акцентом, превращавшим речь на и без того малопонятном Северном в полную неразбериху, и постоянно ссылался на дракона, из чего я сделал вывод, что страсть к мифологии в Ясаа-Ден процветала, а я никогда не интересовался сказками. Дайте мне только отточенный меч из хорошей стали…

— Тигр…

Голос Дел. Я обернулся, вытаскивая изо рта кусок свиной шкурки.

— Что?

Она кинула на меня раздраженный взгляд и сделала изящный жест, который должен был показать мне на всех присутствующих.

— Поскольку завтра мы отправляемся к дракону, деревня Ясаа-Ден хотела бы сложить песню в нашу честь.

— Я не умею петь, — терпеливо напомнил я.

— От тебя этого никто не потребует. Петь будут они, для нас.

Заглотнув последний кусок свинины и смыв его в желудок элем, я пожал одним плечом.

— Пусть поют, если хотят. Ты знаешь мои музыкальные способности.

Дел ловко перешла на другой язык и, сердечно улыбаясь, чтобы порадовать Халвара, сообщила мне на Южном с неизменным Северным акцентом:

— Это честь для нас. И если в тебе есть хоть капля воспитанности, сейчас ты скажешь им какую честь они нам оказывают.

— Я только опасаюсь, что они усыпят нас своей песней, — я глотнул еще эля.

Улыбка Дел пропала.

— Почему ты всегда такой грубый? Эти люди верят в тебя, Тигр… они хотят показать тебе как ценят то, что ты пришел спасти их деревню. Ты — Песчаный Тигр, человек из Южных легенд, а теперь твое имя может войти и в Северные легенды. О тебе будут говорить как о человеке неравнодушном к бедам других, готовом помочь беспомощным и слабым…

Мне пришлось прервать ее, я побоялся, что она зайдет совсем далеко.

— Воззвания к моему самолюбию не помогут.

— А раньше помогали.

Это замечание я пропустил мимо ушей.

— Я просто не могу понять, почему деревня, полная взрослых людей, упорно продолжает рассказывать сказки вместо того, чтобы заниматься серьезными делами, — я мотнул головой в сторону расплывающихся контуров гор. — Это просто куча камней, Дел, ничего больше. Если гончие там, я туда пойду. Но зачем твердить, что там дракон?

Дел вздохнула и тоже сделала глоток. Люди смотрели на нас, мы говорили на Южном, но тему нашего разговора понять было нетрудно.

— Тигр, неужели ты прослушал все, что рассказывал Халвар о появлении Ясаа-Ден?

— Я слушал… но не понял и одного слова из десяти, баска. У него слишком сложный Высокогорный, а я не до такой степени им владею.

Дел слабо нахмурилась.

— Диалект гор. Да, я не подумала. Наверное тебе действительно трудно его понимать. Но это не извиняет твою грубость…

— …по отношению к Главе, который рассказывает сказки? — я покачал головой. — Я ехал сюда не для того, чтобы терять время на глупости, Дел. Все эти рассказчики — вруны — если тебя интересует мое мнение — и за деньги они выдумывают истории, хотя могли бы заниматься чем-то полезным. Конечно сочинять сказки проще. А если за это еще и платят…

— Тигр, — холодный тон Дел заставил меня замолчать. — Мы не говорим о скельдах, которые глубоко почитаемы на Севере, да и откуда тебе знать, легко ли быть скельдом. Что человек, который живет убийством, может знать об искусстве повествования?

Я покосился на нее.

— Ты кажется тоже иногда имеешь дело с убийством.

Не ожидавшая такого выпада Дел замолчала, потом перевела взгляд на Халвара, который терпеливо ждал окончания нашего разговора, и выдавила слабую улыбку, но в ее голосе слабости я не почувствовал.

— Этот человек и жители деревни готовы оказать нам высокую честь, Тигр. Ты выслушаешь песню, ты дождешься ее завершения, а потом поблагодаришь Халвара и всех в Ясаа-Ден за их доброту и щедрость. Понял меня?

— Конечно, — оскорбился я. — За кого ты меня принимаешь? За дурака, который этим утром выпал из козьей повозки?

— Нет, — с прохладцей сказала Дел, — за дурака, который выпал из этой повозки лет тридцать восемь или тридцать девять назад и ударился головой.

— Тридцать шесть! — сам того не ожидая, взорвался я и выругался, когда она слабо улыбнулась и сообщила Халвару, какой честью для нас будет выслушать их песню.

Точнее я думаю, что она это сказала. Никогда нельзя быть уверенным, если разговор ведется на Высокогорном. Он неверный, как и сам Север. Но что бы Дел ни сказала, Халвару это польстило. Он крикнул что-то неразборчивое — мне — и несколько человек кинулись к домам, чтобы вскоре вернуться с барабанами, флейтами, бубнами и другими инструментами, которые я не смог опознать.

Ясно, музыканты. Остальные взяли детей на колени, влюбленные обнялись, все приготовились петь песню.

Солнце скрылось, его поглотили горы. Дракон угрюмо дымил в сумерках, извергая слабое красноватое свечение из глубин его «глотки». Я хмуро рассматривал его, отмечая, что в темноте зверь не превратился во что-то более земное, на что я очень надеялся. Напротив, я уже почти не сомневался, что рядом лежит огромный дракон. Странный запах остался, к нему примешивались другие ароматы — жареной свинины, кислого эля, немытых тел, мокрых детских пеленок, животных, которых надо было запереть, но все равно я его чувствовал. Он спускался с горы, похожей на дракона, укутывая Ясаа-Ден затхлой вонючей пеленой.

Пахло не костром. Дым от каждого дерева разный, но всегда чистый и сладкий. И не навозом — ни от козы, ни от коровы, ни от кого-то другого — а уж я-то эти запахи хорошо знал, я собрал много навоза в те дни, когда был рабом. У него свой, особый запах. Этот был другим.

— Гончие, — вдруг сказал я.

Халвар прервал свое вступление к песне. Дел сердито посмотрела на меня.

— Гончие, — повторил я, прежде чем она успела меня отчитать или сообщить мне, кто я такой. — Вот на что похож этот запах, или вернее вот чем от них пахнет, — я указал подбородком в направлении горы. — От них воняет этим дымом.

Дел нахмурилась.

— Похоже на тухлые яйца? — предположила она.

Я подумал.

— Что-то есть, — согласился я и тут же высказал свое предположение. — Скорее гниющее мясо.

Я сказал это очень тихо, чтобы слышала только Дел. Она, по крайней мере, отреагировала не слишком бурно. Потом Дел снова повернулась к Халвару и очень уважительно сообщила, что мы готовы выслушать долгожданную песню.

Халвар просто горел желанием начать, но оказалось, что кое-что требовалось и от нас. И он задал Дел вопрос.

Лицо Дел изменилось, с него очень медленно сошли все краски и так же медленно расширились ее глаза. Она быстро справилась с собой, но не совсем отошла от потрясения. Дел заговорила с Главой обычным для танцора меча тоном — холодным, деловым. Она и раньше разговаривала так с людьми, но я не ожидал такого по отношению к Халвару. Мне показалось, что он ей понравился.

Я пошевелился под плащом.

— Что-то случилось?

Дел отмахнулась, как будто этот жест должен был все объяснить.

— Баска, ты не одна. Что он спросил?

Дел чуть не удила меня взглядом.

— Он просит назвать имена, — сказала она. — Имена живых родственников. Если завтра мы погибнем, он хочет рассказать об этом нашей родне, чтобы те спели похоронные песни.

Ничего подобного я не ожидал. Я сразу почувствовал себя неуютно.

— Ну-у, — в конце концов протянул я, — видимо в случае нашего провала забот у Халвара будет немного. Сообщать об этом некому.

Дел долго молчала, а когда заговорила, голос ее был очень тихим и ровным. Она отвечала Халвару на Высокогорном, объясняя, как обстоят дела. Я не все понял, но по тому, как менялось его лицо, ясно было, что именно она говорила.

Он внимательно посмотрел на нее, на меня, глубоко вздохнул и заговорил с собравшимися жителями деревни, со взрослыми и детьми.

Дел что-то изумленно зашипела, попыталась прервать речь Главы, несколько раз повторив «нет», но он не сдался. Я уловил слово «честь».

Он выбрал нужное слово. Оно сразу заставило Дел замолчать.

— Что? — раздраженно спросил я.

Дел была натянута как веревка.

— Я сказала ему, — она скрипела зубами. — Я все ему объяснила. Что нет никаких имен, нет родственников. Только Песчаный Тигр и Делила с клинками вместо родни и кругом вместо дома.

Я немного подождал.

— И?

Дел глубоко вздохнула, задержала дыхание и выдохнула. Медленно. Беззвучно.

— Они споют, — сказала она. — Они создадут песню за всех погибших. Песню прощания для тех, у кого нет родственников, которые спели бы за них, когда те умрут, чтобы легче было идти к свету, — Дел тяжело сглотнула. — Как у нас с тобой.

Я услышал первый голос: Халвара. Привилегия Главы. Потом голос женщины, его жены, к ним присоединился другой, и другой, пока не запела вся деревня. Только голоса, ни флейт, ни барабанов, ни бубнов, ни звона колокольчиков. Только голоса.

Их было достаточно.

Плотно завернувшись в плащ, я сидел под усыпанным звездами Северным небом и думал о Юге. О пустыне. О Пендже.

Где женщина родила мальчика — сильного, здорового мальчика — и оставила его умирать в горящих песках под пылающим солнцем.

Запах становился все сильнее. Ехавший впереди Халвар, по моим наблюдениям, этого не замечал, из чего я сделал вывод, что либо он вообще не чувствовал запахов, либо успел привыкнуть, хотя я сомневался, что можно привыкнуть к этой кошмарной вони. Аиды, да я чувствовал ее на языке. От этого все время хотелось сглотнуть.

Я наклонился над седлом и, убедившись, что не испугаю жеребца, сплюнул. Дважды. Гнедой пошевелил ушами, мотнул головой, но спокойно шел дальше.

Мы упорно подбирались к дракону, постоянно напоминавшему о своем присутствии запахом и дымом. И то, и другое заполняло нос и рот, плотно застревало в легких и вызывало тупую головную боль, что меня раздражало, а заодно и лишало остатков терпения. С того момента, как мы с Дел добрались до Ясаа-Ден, мы не видели ни одной гончей, хотя слышали их постоянно. И дракон исчез. Чем ближе мы подбирались к горе, тем меньше завалы и скалы напоминали жуткое чудовище, камни и земля уже не вызывали суеверного страха. Я убедился, что во всем был прав. Обидно было лишь что никто не хотел разделить со мной радость моей победы.

Пока мы взбирались, Халвар развлекал нас историями о драконе и Ясаа-Ден, вот только ехал я так далеко позади Главы, что не слышал ничего, кроме стука подков о камни. К тому же его горный диалект в сочетании с Высокогорным языком несмотря на все мои старания расшифровке не поддавался. Но если говорить честно, я из-за этого не переживал. Я был доволен тем, что мне удавалось удерживать ритм равномерного шага жеребца и проводил время, изучая окрестности. Подсознательно я ожидал появления гончих. Теперь, когда я лишился охранного свистка Кантеада, шансы немного изменились, но у меня остался меч. И у Дел тоже.

Халвар тоже захватил с собой меч, бронзовый, старый и тупой, толку от которого не было никакого, не говоря уже о том, что Глава не знал, как с ним обращаться. У меня сразу возникло предчувствие, что от Главы будет больше вреда, чем пользы если дело дойдет до драки, но нельзя же было в тяжелый для деревни момент погладить ее Главу по голове и отправить его домой, к папе и маме. Гончие сожрали родственников Халвара, да и вообще, он был слишком хорошим человеком, чтобы так грубо от него избавиться. Ради гордости Главы мы должны были помочь ему продемонстрировать хоть немного смелости и достоинства.

С высот донесся скорбный, стенающий вой, который резко перешел в злобное, раскатистое рычание. Халвар придержал лошадь.

— Мы заехали уже далеко, — сказал он так многозначительно, что даже я все понял. — Я Глава, а не герой. Такие подвиги для танцоров мечей и певцов, обученных в Стаал-Уста.

А Халвар оказался не только милым человеком, но еще и умным.

Мы проехали две трети пути до горы. Широкая дорога постепенно превратилась в тропинку, а потом в узкую канавку подтаявшего снега. Я спросил Халвара зачем, если они так боятся дракона и его гончих, жители деревни забираются так высоко. Минуту Халвар беспомощно смотрел на меня, потом перевел взгляд на Дел.

Она вздохнула.

— Он же все объяснил, Тигр. Пока мы ехали.

Мне не нравится, когда меня заставляют чувствовать себя виноватым.

— Я уже говорил тебе, что плохо его понимаю. Кроме того, кому-то из нас нужно было следить не появятся ли гончие.

Дел ответила не сразу. Она долго смотрела вверх, на пасть, которая по-прежнему изрыгала клубы дыма.

— Гончие не всегда были здесь, — наконец сказала она. — Халвар говорит, что первая появилась месяцев шесть или семь назад. Очевидно она убила одного из жителей деревни, но точно это неизвестно, потому что тело так и не нашли. Постепенно зверей становилось все больше и больше… и все больше людей пропадало. А тропинка здесь проложена потому что живущий в деревне святой предложил умилостивить дракона дарами, и люди начали приходить сюда, чтобы принести подношения. Но дракон так и не смилостивился, люди по-прежнему исчезали. Тогда Глава послал в Стаал-Уста человека с просьбой о помощи, — она помолчала. — И спасать их приехал ты.

Я собирался достойно ответить на ее излишне вежливый тон, который временами доводил меня до бешенства, но Халвар показал на гору и сказал Дел что-то неразборчивое. Мне показалось, что он о чем-то предупредил ее. Как бы там ни было, Дел его слова не понравились. Она ответила Халвару резко, и он покраснел, но, постучав по рукояти своего бесполезного бронзового меча, упрямо повторил свои слова. На этот раз я кое-что уловил. Слово «яватма».

— О чем он? — уже привычно спросил я.

Дел посмотрела на Халвара.

— Он посоветовал нам не вынимать мечи из ножен. Святой объявил, что магия опасна для Ясаа-Ден, потому что дракон питается ею.

— Что? — во мне проснулись подозрения. — А откуда он это узнал?

— Он установил магическую охрану, когда впервые появились гончие, — объяснила Дел, — по крайней мере так говорит Халвар. И охрана вместо того, чтобы защитить деревню, привлекла гончих. И они ее украли.

— Украли кого? Охрану? У него песчаная болезнь? Зачем это гончим?

Дел не улыбнулась.

— А зачем им свисток?

И мой меч? Моя недавно ожившая яватма? Гончие не проявляли к ней ни малейшего интереса, пока я не напоил ее кровью. Их привлекла Бореал, от которой так и воняло кровью и силой.

Я посмотрел на Халвара с большим уважением.

— Скажи, что мы учтем его предупреждение.

Дел уставилась на меня.

— Но Тигр…

— И попроси его присылать кого-нибудь каждый день поить и кормить лошадей. Мы оставим их здесь и дальше пойдем пешком. Я бы отправил их вниз вместе с Халваром, но мне как-то не по себе становится при мысли, что мы останемся совсем без лошадей. Здесь по крайней мере они будут в пределах досягаемости, мало ли что случится, — я снова посмотрел на пасть, дымившуюся в часе ходьбы от нас. — Отчасти в пределах досягаемости.

— Каждый день? — повторила Дел. — И сколько дней ты намерен лазить по горам?

— Два, — спокойно объявил я. — Если к тому времени я не справлюсь с горой, я не стою тех денег, которые они мне заплатят.

— А платить тебе никто не собирается.

Я нахмурился.

— Что?

— Платить тебе никто не собирается.

Я нахмурился сильнее.

— Что значит не собирается? Я так зарабатываю себе на жизнь, баска, еще не забыла?

— Но помощь страждущим — обязанность для человека твоего ранга, кайдина, — выражение лица Дел было самым любезным, но я узнал этот блеск в глазах. — Эти люди не нанимали Песчаного Тигра, и Стаал-Уста не нанимала его. Недавно получивший ранг кайдина внял мольбе деревушки о помощи и поклялся помочь, — она приподняла брови. — Разве тебе не так объяснили?

— Аиды, Дел, ты знаешь, я танцор меча. Я ничего не делаю бесплатно, — я помолчал. — По крайней мере ничего опасного.

— Тогда можешь объяснить это Халвару, Главе деревни, у которой возможно совсем нет денег. Хотя нет, наверное найдется пара медных монет. Но эта деревня одолевает все беды, потому что люди здесь живут землей, скотом, расплачиваются шерстью, молоком и свининой. Вот только такую жизнь ты презираешь, правильно? Если в деле нет золота, серебра или меди оно, по-твоему, не стоит усилий.

Она говорила с такой яростью и таким презрением, что я, растерявшись, остановил жеребца. Это была не та Делила, которую я знал… вернее думал, что знал. Это была прежняя Делила, которая использовала слова как острый клинок пока мы пересекали Пенджу, направляясь в Джулу.

Была ли это та Дел, возвращения которой я хотел, чтобы восстановить старые отношения?

Или у меня началась песчаная болезнь?

Дел придержала чалого, который все еще не потерял надежды подружиться с жеребцом.

— Так что, мы поворачиваем? Ты объяснишь Халвару, что вы просто не поняли друг друга и этим заставишь жителей деревни отдать те несколько монет, что случайно у них оказались? Ты потребуешь с деревни плату, Тигр, ради своей алчности?

Дракон фыркнул дымом. Одна из тварей тявкнула.

— Неплохая речь, — наконец отметил я. — Ты умеешь манипулировать людьми. Вот только жаль, что тебе даже в голову не пришло, что я не собирался требовать с них деньги. Ты слишком легко объявляешь меня низким, бессовестным наемником, не имеющим и представления о честности и стремящимся только к наживе, — я улыбнулся ей с наигранным лицемерием. — Не радуйся и не думай, что это ты уговорила меня… я сделаю то, что считаю нужным. Твое мнение меня не интересует. А ты можешь попробовать догадаться, что именно я собираюсь сделать. И кстати, тебе я бы посоветовал вспомнить твой же совет: не бери на себя больше, чем можешь вынести. Рано или поздно нарвешься на неприятности.

Я слез с жеребца, свел его с тропинки, привязал к молодому дереву и объяснил, что вернусь через два дня, а может и раньше.

Гнедой ткнулся в меня носом, а потом ударил мордой по ребрам. Получилось довольно болезненно и я перестал испытывать сожаление, что гнедого придется оставить. Кроме того, такое обращение требовало должного наказания. Я ударил жеребца в нос и пообещал ему, что сегодня он не получит своей обычной порции зерна.

Конечно Халвара я об этом не предупредил, а значит кто-то жеребца все равно накормит, но гнедой-то об этом не знал. Пусть теперь помучается от таких мыслей до вечера.

Я посмотрел на Дел. Она все еще сидела в седле.

— Ну? Ты идешь?

Дел запрокинула голову и хмуро посмотрела на вершину горы. Светлые волосы, заплетенные в косу и перевязанные шнурком, скользнули по спине. Ее губы разомкнулись, она беззвучно сказала что-то и я задумался, что было у нее на уме. Аджани? Очередная отсрочка?

А может Южный танцор меча, который постоянно проверял есть ли конец ее запасу терпения?

Аиды, она не обязана была идти. Я ее не заставлял. Она могла повернуться и уехать с Халваром вниз по склону к Ясаа-Ден. Или сразу отправиться на Юг, в Харкихал и дальше, может даже в Джулу или к Вашни, у которых остался ее брат. Аиды, да в целом мире не было места, до которого не смогла бы добраться Дел, если бы ей этого захотелось.

Кроме Стаал-Уста.

Дел перекинула ногу через круп и осторожно соскочила, стараясь не тянуть рану. Пройдут дни, может даже недели прежде чем каждый из нас сможет свободно двигаться, не чувствуя скованности и боли. А может мы никогда уже не вернем прежнюю плавность движений, ведь наши клинки разрезали не только плоть, но и мышцы.

А может этим кончу только я — Дел всего двадцать один, молодые поправляются быстрее, легче, без последствий.

Или она больше этого хотела.

Я расстегнул плащ, скатал его и привесил к седлу. Разумеется ближе к вечеру я буду жалеть, что оставил его, но тяжелая ткань и путающиеся складки могли помешать восхождению на гору. Я еще надеялся, что успею покончить с этим делом до того, как от холода готов буду согласиться и на лишний вес.

Надеялся.

Ну, надеяться никто не запрещает.

Дел привязала чалого — так, чтобы гнедой до него не добрался — и перекинулась несколькими фразами с Халваром. Как и я, она сняла плащ и убрала его. Солнечный свет отразился от рукояти ее яватмы. Во взгляде Халвара мелькнуло что-то вроде почтения. Без сомнения, в любой деревне, полной людей, которые верят в драконов, рассказывают на ночь истории о Северных клинках и людях, которые носят их. Теперь неверное появится еще несколько историй о светловолосой женщине, которая умела вызывать баньши-бурю только именем и песней.

— Пошли, — раздраженно сказал я, — зря время прожигаем.

— Дракон тоже, — отметила Дел, когда дым вырвался из «ноздрей» и «пасти». Вместе с дымом над горой пролетел звук: низкий, шипящий рокот, словно дракон рыгнул.

— Стерегитесь огня, — произнес Халвар так, что даже я понял.

Я посмотрел вверх, на вершину горы.

— Если там огонь, кто-то должен следить за ним, — заметил я. — А значит там не только камни и гончие… там должен быть человек.

Халвар как-то странно посмотрел на меня.

— Но какой-то смысл в этом есть, — сказал я, защищаясь. Ненавижу, когда в моих словах сомневаются. — Ты действительно веришь, что наверху дракон, который дышит огнем, и во все остальные бредни?

Халвар не сводил с меня глаз. Потом он посмотрел на Дел, словно надеясь на ее помощь.

— Нет, — спокойно ответила Дел, — в это он не верит… Тигр, мне жаль, что ты не слышал наш разговор… Я не сообразила, как трудно тебе понимать нашу речь. Никто в Ясаа-Ден не верит, что там настоящий дракон. Люди не настолько глупы, чтобы верить в мифические существа. Там живет волшебник, и не просто волшебник. Там Чоса Деи.

— Кто?

— Чоса Деи, — повторила она. — Он легендарный волшебник, Тигр, и о нем наверняка знают даже на Юге.

— Нет, — выразительно сообщил я. — Дел…

— Его не видели уже несколько сотен лет после битвы с его братом, Шака Обре — он тоже волшебник — но Халвар говорит, что деревня соседствует с Чоса Деи почти девяносто лет. Люди считают, что недавно Чоса Деи проснулся и все их беды от этого. Это он «дракон», а не куча камней.

— А ты слышала об этом волшебнике?

— Конечно, — совершенно серьезно ответила Делила. — Я обожала рассказы о нем, когда была маленькой. Я знаю все о Чоса Деи… и о его битве с братом, и как они истратили всю свою магию, пытаясь убить друг друга…

— Вот эта стадия песчаной болезни уже неизлечима, — грубо сообщил я ей. — Ты вот так спокойно заявляешь, будто веришь, что человек из детских сказок живет в этой горе, от скуки гоняя дым по каменным тоннелям?

Дел улыбнулась.

— Нет, — сказала она на Южном, — но сказав об этом Халвару, мы поступили бы грубо. В основе истории деревни лежат рассказы о Чоса Деи.

Я прищурился.

— Тогда что мы здесь делаем?

Она засунула большой палец под ремень перевязи и поправила меч.

— Получивший недавно ранг кайдина обещал помочь, и обещание обязан выполнить.

Я открыл рот, чтобы ответить, конечно грубость. Она бросала мне мои же слова. Но прежде чем я успел что-то сказать, меня прервали.

Тонкий, поднимающийся вой, от которого пошло жуткое эхо, и сгусток зловонного дыма, принесенного теплым ветром.

Не знаю кто там был или что, но оно убивало людей и я должен был это остановить.

— Пошли, — коротко бросил я.

Дел последовала за мной.

Физическая подготовка для танцора меча пожалуй самое важное, ведь если вы не обладаете выносливостью, силой, скоростью, изворотливостью вы рискуете проиграть танец. И чаще всего, рискуя проиграть танец, вы рискуете проиграть жизнь.

А значит танцор меча всегда должен быть в лучшей физической форме.

Конечно если он совсем недавно не был ранен, а это все меняет.

Ну, два месяца конечно не недавно, но по ощущениям мне казалось, что прошло всего два дня, и пока я карабкался, два дня превратились в один, а потом я решил, что меня ранили сегодня, может даже минуту назад. Точно я знал только одно — очень больно забираться на гору.

Я уже понял, что погорячился, решив лезть на вершину горы, где не было воздуха чтобы дышать, да и легкие отказывались работать. Я понял, что глупо было даже думать, будто я справлюсь с кем-нибудь кровным клинком, будь то животное или человек. И уж совсем глупо было брать с собой Дел, которая была не в лучшей форме, чем я Хорошо, когда тебе прикрывают спину

— просто отлично, когда тебе прикрывают спину — но желательно, чтобы делал это здоровый человек.

Мы злились, пыхтели, кашляли, ругались и шипели весь путь по горе. Мы скользили, спотыкались, падали, давились вонью от дыхания дракона. И мечтали оказаться где-нибудь в другом месте, заниматься чем-то совсем другим. Дел, конечно, думала об Аджани, а я мечтал о кантине. О кантине на Юге, где дни теплые и яркие, и где нет гор, на которые надо забираться.

Дракон фыркнул дымом, одновременно раздался грохот, а потом безжалостное шипение плюнуло ветром в наши лица. Ветер растрепал волосы Дел и вонзил горячие пальцы в мою тунику.

Я поскользнулся, выпрямился и через плечо выдохнул вопрос женщине, которая карабкалась за мной.

— Так кто он такой?

— Кто? — Дел тяжело дышала. Она говорила коротко, отрывисто, стараясь не тратить зря дыхание. — Чоса Деи? Волшебник. Судя по рассказам, он был очень могущественным… пока не проиграл…

— Своему брату.

— Шака Обре, — Дел жадно втянула воздух. — О нем и его брате ходит много историй… о великой и могущественной магии… и непомерных амбициях Чоса Деи… Родители всегда рассказывают о нем жадным детям… «Знай меру, не желай слишком многого, или станешь таким, как Чоса Деи, который живет в Горе Дракона…» — она закашлялась.

— И значит все в Ясаа-Ден уверены, что это та самая гора, где живет Чоса Деи.

— Да.

— Кажется они следуют примеру старика и его невероятным амбициям. Разве я не прав? Утверждая, что их деревня стоит на склоне той самой горы, где устроился Чоса Деи, она надеются прославиться. Как Кот Беллин.

Пришла очередь Дел спросить:

— Кто?

— Кот Беллин, — повторил я. — Помнишь глупого мальчишку из Харкихала, который мечтал стать шишкой? Хотел прославиться, — я захватил побольше воздуха. — Паренек с топорами.

Дел наконец-то вспомнила.

— А-а, тот.

— По-моему, Ясаа-Ден похожа на него… — я выплюнул проклятие, когда нога соскользнула с камня. — Разве не глупо выдавать сказку за правду чтобы добиться известности, — я стряхнул грязь с туники и полез дальше.

— А если бы ты жил в Ясаа-Ден, что бы ты делал?

Я задумался.

— Твоя правда.

Дел поскользнулась, уцепилась за камень, отдышалась и снова полезла наверх.

— А кроме того, кому это вредит? Никто не знает, где настоящая Гора Дракона — есть бессчетное количество карт и бессчетное количество гор, названных в честь тюрьмы Чоса Деи — и никто не знает, существовал ли он на самом деле. Он легенда, Тигр. Кто-то верит, кто-то нет.

— А ты, Делила?

Дел издала смешок.

— Я уже говорила, что истории о Чоса Деи и его битве с Шака Обре в детстве могла слушать каждый день. Конечно мне хочется верить, но это не значит, что я верю.

Я задумался, уже не в первый раз, каким было детство Дел. Ее рассказы были обрывочны, но я пытался соединить их.

Я представлял нежную, но энергичную девочку, которая предпочитала игры мальчишек домашним делам. Которой, как единственной дочери, была предоставлена свобода быть мальчиком, хотя бы символически, потому что так, возможно, легче было ее отцу, дядям и братьям. И даже матери, которая понимала, что дочь была в меньшинстве. Никаких юбок, никаких кукол для Дел. Вместо половника ей дали меч.

Как-то я спросил ее, кем бы она была, если бы не стала танцором меча, и она сказала, что возможно вышла бы замуж, рожала бы мужу детей. Но я не мог представить такую Дел, не мог даже вообразить, что она занимается домом, детьми, ухаживает за мужем. Не потому что она этого не смогла бы, просто такой я ее никогда не видел. Я знал только женщину с мечом, принимавшую мужские ухаживания в круге.

Дел была только такой долгих шесть лет, но я не успокаивался. Даже если она об этом не думала, я думал. Я ничего не мог с собой поделать.

Что станет с Дел, когда умрет Аджани?

И что еще важнее: какой станет Дел, когда Аджани будет мертв?

— Тигр… смотри.

Я посмотрел, но ответить не смог. Не хватило дыхания.

— Почти дошли, — выдохнула Дел, вымотанная так же, как и я. — Чувствуешь жар?

Может и жар, если вы Северянин. Для Южанина это просто тепло, легкий ветерок в весенний день. А вот что я почувствовал, так это вонь.

— Аиды, — пробормотал я, — если этот человек такой могущественный волшебник, почему он не может перебраться куда-нибудь, где запахи поприятнее?

— Нет выбора… — выдавила Дел. — Это заклятие… наложенное Шака Обре…

— А-а, ну конечно. Я забыл, — я преодолел последние футы и влез на губу дракона. Меня тут же окутал жар и тошнотворное дыхание чудовища. — Аиды, ну и вонь!

Дел добралась до края и застыла, чтобы перевести дыхание. Тонкие черты лица скривились, когда и ее накрыл запах. На высоте всегда тяжело дышать, а уж если вместо воздуха тебя окружает вонючая смесь, задача становится почти невыполнимой.

Дым выкатывался из пасти. Я собрался с силами и пошел посмотреть на нее поближе.

Снизу гора казалась точной копией дракона. Форма скал и камней, их расположение снизу выглядели совсем по-драконьи, но здесь пасть превратилась в большую вонючую пещеру, уходившую глубоко в гору. Острые «зубы» оказались каменными колоннами, вырезанными дождями и ветром, непрерывно вырывавшимся со стоном из входа в пещеру и выносившим запах разлагающейся плоти и чего-то еще.

Может и у магии есть запах?

— Никаких гончих, — объявила Дел.

Ни гончих. Ни дракона. Ни Чоса Деи.

— Подожди-ка, — пробормотал я, наклоняясь. Я присел на корточки, внимательно осмотрел землю и следы на ней.

— Отпечатки лап, — сказал я. — Ведут прямо в пещеру.

Дел невольно сделала шаг назад. Одна рука потянулась к рукояти, поднимавшейся за левым плечом.

— Но это не логово… — она не закончила.

— Оставь ее в ножнах, — посоветовал я, вспомнив предупреждение Халвара. — И я бы сказал, что это все же логово… если бы верил, что мы столкнулись с настоящими гончими. Я называю их так — гончие аид — только потому что ничего лучше не придумал, но ведь на самом деле они не гончие, и я не думаю, что этим тварям нужно логово, — я пожал плечами. — Хотя, конечно, они могли бы в нем жить.

Мы смотрели друг на друга. Мои рассуждения мне не нравились. И уж совсем не нравилась мне картина, которую я себе представил — она мне показалась довольно отвратительной. Дел ничего не сказала.

Она подошла поближе к входу. Дел не вынимала Бореал, но ее правая рука вцепилась в перевязь и осталась там просто на всякий случай. И не скажу, чтобы я ее за это винил.

— Тигр, ты думаешь…

Окончания я не услышал. Зловонный ветер с ревом вырвался из пещеры, с ним пришло ошеломляюще неприятное предчувствие силы.

Тело чесалось, все волоски на нем поднимались, даже кости пощипывало, а желудок пытался пролезть в горло. Я сжал зубы, чтобы меня не стошнило.

— Дел… аиды… Дел…

— Что случилось? Тигр, в чем дело?

Я отшатнулся от входа в пещеру, стараясь сдержать тошноту, и попытался увлечь за собой Дел, но она и сама потянулась ко мне.

— Не надо, баска… подожди… Разве ты не чувствуешь?

Не знаю, почувствовала она или нет, но Дел вынула из ножен Бореал.

И я тут же упал на колени.

— Я сказал подожди… аиды, баска… Меня сейчас вырвет…

Но не вырвало. На это просто не было времени.

Я поднялся, шатаясь, сделал шаг или два от пещеры и снова повернулся к ней.

— Там, — выдавил я. — Клянусь, оно там…

— Что там, Тигр?

— То, за чем мы охотимся. Волшебник. Демон. Нечто. Я не знаю! Я только знаю, что оно там, внутри. Должно быть там… и нам нужно войти туда.

Дел внимательно посмотрела сначала на пещеру, потом на меня.

— Я знаю, — раздраженно бросил я. — Думаешь мне туда хочется?

Яватма Дел засияла жемчужно-розовым светом. В ответ заревел дракон.

Не знаю, что это было, но на рев дракона это было очень похоже. Конечно может быть это просто ветер вырывался из пещеры, выл, цепляясь за щели и трещины, а потом, вылетая из отверстия, обдавал наши лица вонью.

— Ну пошли, — невесело сказал я, делая шаг к пещере. — Давай с этом покончим.

Я снова почувствовал тяжесть низких каменных сводов и застыл у входа.

— Что? — спросила Дел. Слова затерялись во мраке.

Я молча ждал, но воспоминания меня не покидали.

Дел открыла рот, чтобы снова задать вопрос, но промолчала.

Позади меня поднималось небо. Ничего я так не желал, как развернуться и шагнуть в это небо. Вырваться из темноты. Подняться на спину дракона, в холодный чистый воздух, где солнце будет светить мне в лицо, пусть даже Северное солнце. Дел терпеливо ждала. Где-то ждали и гончие. Моя туника пропитывалась потом. Я откинул волосы с глаз, глубоко вздохнул и сплюнул, проклиная себя за слабость.

— Тебе нужен свет? — спросила Дел.

Я резко посмотрел на нее и увидел в голубых глазах понимание. Она все помнила, хотя сама там не была. Ей довелось увидеть только последствия.

— Нет, — выдавил я.

— Мне стоит только запеть. Моя яватма даст нам свет.

Я посмотрел на Бореал: бледно-серебристая надежда в полумраке. Свет вливался в пещеру с неба позади нас, но слишком быстро его засасывал полумрак. Это придавало пещере сверхъестественную иллюзорность, ощущение присутствия чего-то невидимого. На стенах переплетались тени.

Свет все бы изменил. Но мы не могли себе этого позволить.

— Нет, — объявил я. — Давай не будем приманивать их на магию.

Она помолчала, а потом нерешительно начала:

— Ну ты же не поверил…

— Даже представления не имею, — я чувствовал себя неловко и от этого злился. — Не знаю, что там, но давай не будем его провоцировать.

Дыхание ревело в глотке дракона. Звук оглушал, когда воздух проносился мимо нас к выходу. Рев звучал почти по-драконьи, хотя оба мы знали, что это всего лишь ветер и дым, выносимые или выдуваемые из пещеры на простор.

— Ты уверен, что справишься? — спросила Дел.

— Забудь об этом, — бросил я. Я сделал шаг в темноту и резко остановился. — Оно исчезло.

— Исчезло?

— То ощущение… оно ослабло. Минуту назад я мог чувствовать его языком, а сейчас оно пропало, — я нахмурился, медленно поворачиваясь. — Оно было здесь… здесь… — я показал пальцем вниз, — наполняло пещеру как песок старый колодец… только это был не песок, это была магия, — я покачал головой. — А теперь все пропало.

Ветер пролетел через пещеру. Он принес вонь и далекие завывания гончих.

Я сжал рукоять меча и выпустил клинок на свободу.

— В аиды этих гончих, — я шагнул в темноту.

Вниз по глотке дракона — примерно так мог бы сказать Халвар. Потолок опускался, стены сближались, тьма стала почти кромешной. Только слабое красное сияние выходило из глубин дракона и освещало наш путь.

Огненное сияние, которое наводило на мысли о крови.

Страх прошел. Постоянное движение позволяло отвлечься, думать о чем-то другом, но полностью уничтожить его я не мог. Страх ждал, пока я о нем вспомню, чтобы снова вырваться на свободу.

Горло перешло в живот — мы оставили позади узкую глотку и вошли в большую пещеру. И застыли, крепче сжав рукояти мечей.

— В аиды, что это?

Дел покачала головой.

— Я думал, ты разбираешься в Северной магии.

— Я знаю о ней кое-что… но в ней я не разбираюсь. Я не знаю, что это.

«Это» было завесой из пламени. Кровавого пламени, которое тянулось от пола до потолка через всю пещеру. Там на Юге вешают кусок ткани, чтобы разделить одну большую комнату на две поменьше. Непрозрачный, слегка вздрагивающий, занавес мерцал в полутьме. Искры загорались и умирали, пульсируя на пламени.

Но пламя было холодным. Приблизившись, мы не почувствовали тепла.

Во мне проснулись подозрения.

— Знаешь, — легко сказал я, — это напоминает мне… это мне очень напоминает… свет Бор… твоего меча, — я вовремя спохватился.

Дел посмотрела на меня с прищуром — промах мне не простили.

— Я не думаю, что это тоже самое.

— Почему? Ты же сама говорила, что не знаешь, что это. Так почему не предположить, что это та же сила…

— Но не из того же источника, — Дел подошла поближе. Красный свет прилипал к ее клинку, изменяя его цвет. Жемчужно-розовая яватма стала янтарно-бронзовой.

Я посмотрел на собственный меч — он не выказывал никакого желания принимать определенный цвет. Я к этому уже привык. Я повидал множество яватм, и каждая светилась по-своему, но моя всегда сияла серебром, как и все меча, за исключением тех, что были рождены Северной магией.

И вдруг я подумал — а может моя яватма не напилась крови? Может я так и не напоил ее?

Хотя с другой стороны, слишком многое говорило за то, что это случилось. Яватма смело проявляла свою силу, даже гончие знали о ней.

Дел хмуро смотрела на занавес.

— Может это что-то вроде охраны? Чтобы задержать людей?

— Но зачем? Что там прятать? Зачем здесь охрана?

Дел вдруг улыбнулась.

— Из-за Чоса Деи, — ответила она. — Это тюрьма злого волшебника.

— А-а, ну конечно. Совсем из головы вылетело, — я прищурился, рассматривая сияющий занавес, и осмотрелся, выискивая какой-нибудь проход.

— Ну вряд ли эту штуку можно как-то обойти… через какой-нибудь тоннель.

Дел только пожала плечами. Как и я, она осматривала пещеру.

Я услышал ропот дракона, обернулся и увидел, что занавес задрожал. Сияние усилилось, а занавес распахнулся. Вырвался горячий дым.

Мы с Дел успели увернуться. Пламя, или что там это было, метнулось к нам, занавес закачался от ветра, потом расползся от рева и дым вырвался из пещеры в тоннель за нашими спинами.

Вонь была такая, что я упал на колени. Я забыл все о горящих занавесах и проходах и сконцентрировался только на дыхании, чтобы мой желудок не выскочил через горло. Дел, наполовину скрытой дымом, судя по звукам было не легче. Она приглушенно шипела, давилась и ругалась на своем ломаном Северном языке. Я поддержал ее на Южном, подмешав несколько выражений на языке Пустыни.

И тут же пожалел об этом. Выругавшись, мне пришлось снова вздохнуть.

— Боги… — выплюнул я. — Этого достаточно, чтобы уложить человека в постель.

— Уголь, — решительно сказала Дел. — Теперь я вспомнила, это запах угля… и что-то еще, что-то напоминающее…

— …гниющее мясо, я тебе об этом уже говорил.

Когда дым улетучился, занавес снова сомкнулся. Дракон заснул или просто задержал дыхание. Я поднялся, пожалел, что нет акиви, чтобы смыть вонючий привкус с языка, поправил мою — теперь омерзительно воняющую — тунику. В одной руке я сжимал меч.

— А что такое уголь?

Дел поднялась, стряхнула грязные крупинки со своей уже не белой одежды и покосилась на занавес.

— Уголь, — повторила она, — это топливо. Он похож на камень, но горит. Мы жили в низинах, где много деревьев, и я только раз видела уголь. Им пользуются в Высокогорьях, там деревья не растут.

— Ну если он так воняет, по-моему лучше замерзнуть.

— Я же говорю, это не только уголь…

Занавес ненадолго распахнулся и выпустил очередную порцию. Ветер с дымом пронеслись через пещеру к тоннелю в глотке дракона. Я выругался, яростно разгоняя дым перед глазами и пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в прорехах пламени.

И от изумления судорожно глотнул вонючую смесь.

— Аиды, я видел людей!

Дел резко посмотрела на меня. Никаких вопросов не требовалось.

— Я видел, — настаивал я, — через занавес… Клянусь, я видел людей. По-моему мужчин. Они чем-то занимались у костра… у настоящего костра, баска… не этого магического занавеса, — я шагнул к «пламени», внимательно разглядывая его. — Когда через него проходит дым, он становится тоньше. Ты сама увидишь, нужно только подождать…

— …а потом войти, — брови Дел выгнулись. — Ты уверен, что это разумно?

— Конечно не уверен. Я не умею предсказывать будущее, баска. Как, в аиды, ты предлагаешь мне узнать, что разумно, а что нет? Но Халвар говорил, что другого входа в дракона нет. У нас есть два магических меча и делать нам больше нечего. Давай покончим с этим, пока мы не задохнулись от вони.

— Я не совсем уверена…

Я остановил ее жестом.

— Слышишь? Рокот… в любой момент занавес может распахнуться… просто используй свою яватму, Дел. Разве она не для этого?

— Это не круг, Тигр… Ты не знаешь…

— Заткнись и используй меч… Дел… давай!

Я коснулся кончиком клинка занавеса холодного пламени, когда пламя стало тоньше и разорвалось, и осторожно пронзил, не зная, какой ответ ожидать. Клинок прошел легко, словно занавес был из воздуха, окрашенного холодного воздуха, который заставили изображать пламя.

Я вонзил меч поглубже и медленно пошел вперед. Почувствовал покалывание в пальцах и руках, потом оно поднялось, обхватив предплечья. Я шагнул в пламя, прикрыл рот и нос от вони, ощутил как занавес скользнул по коже.

Ощущение было странным, но не угрожающим. Я осторожно двигался вперед, чувствуя как приглушаются звуки, гаснет свет. Все стало красным.

— Ты идешь? — неясно бросил я, стараясь не дышать.

Ее голос звучал не лучше.

— Да, Тигр. Иду, — раздраженно сообщила она. Дел говорила так, словно знала, что мы делаем что-то неправильно и считала меня дураком.

Словно она ублажала меня, а в этом она никогда не была сильна. Я хотел ответить, но сил на ответ не было.

Почти прошел… почти. Оно почувствовало, что я вошел.

— Тигр… подожди!

— …аиды…

— Дел!

Дракон поглотил меня.

Они снова избили меня. Я чувствовал это каждой косточкой.

Я лежал лицом вниз на камне, раскинув руки и ноги. Холодный, твердый камень, вонзающийся в плоть. Он царапал щеку и лоб, врезался в бедро.

Они снова избили меня, как когда-то Салсет.

Я дернулся, втянул воздух, захлебнулся и сглотнул кислый комок в горле. Я лежал очень тихо, чтобы успокоить мой несчастный живот, не давать ему повода возмутиться.

Аиды, но как же больно.

Я прислушался к тишине. Вокруг темно, слышно только чье-то неровное дыхание. Я задержал дыхание — звук исчез. Снова начал дышать и расслабился.

Я осторожно попытался пошевелиться. Мышцы свело, дернулась нога, потом рука, подо мной заскрипел металл. Звон железных оков.

Они снова заковали меня.

Я судорожно рванулся с пола, ударился головой о низкий потолок, застыл, неуклюже опираясь на руки и ноги, потом вжался в стену спиной и неловко сполз по ней, опустившись на камень грудой плоти и костей. Сильно-сильно зажмурился. Я сидел, прерывисто дыша и пытаясь отыскать Песчаного Тигра и остатки его силы воли.

Хотя бы остатки. Они позволили бы мне справиться со страхом, снова загнать его вглубь, хотя бы ненадолго. Чтобы в это время открыть глаза. Первое, что я увидел, это меч на камне: тусклое сияние в тусклом свете.

Меч?

Я тупо уставился на него, потом потянулся к рукояти, зацепил и со скрежетом подтащил к себе. Я неуклюже сел на неровный камень и сжал рукоять обеими руками.

Это был не Разящий.

Не Разящий?

А почему мне оставили меч, если я в шахте Аладара?

Клинок заблестел. Перед глазами все расплывалось. Я тряхнул головой и тут же пожалел об этом — от резкого движения уши наполнил звон.

Аиды, как же больно.

Я прислонился к стене, вытер пот со лба, откинул с глаз влажные волосы. Давно не стриженная борода цеплялась за шерстяную ткань. На мне была шерстяная туника — рабам не дают одежду.

Скалы вокруг меня ждали с безмерным благодушием. Слабый красный свет обмывал стены сиянием и поливал клинок кровью.

Я пошевелился, задержал дыхание и очень осторожно уселся поудобнее. Болели даже уши, наполненные сварливым звоном. Я вдыхал резкий, тошнотворный запах и чувствовал, что от меня пахнет не лучше — страхом и напряжением. Не мешало бы мне помыться. И хорошо бы выбраться отсюда.

Из глубин тоннеля донесся вой.

Я не в шахте Аладара.

Тогда где я… аиды.

Теперь я знаю.

Когти скрежетали по камням. Тяжелое дыхание разносилось по всему тоннелю.

Что-то мне здесь совсем не нравилось.

Завывания неслись в пустоте.

Аиды… где Дел?

Конечно у Аладара… нет, нет, ты не в шахте Аладара, ты даже не на Юге. Ты в драконе, и гончие могут появиться в любую минуту.

Звуки приближались. Я слышал клацанье зубов и рычание.

Определи, с какой стороны они идут, и беги от них.

Я не мог выпрямиться во весь рост, тоннель был низкий. Я бежал согнувшись, сжимая Северный меч и стараясь не споткнуться о сталь. Меч был слишком длинным, чтобы отбиваться им в узком тоннеле. Острие скрежетало о камни. Если я пытался приподнять его, дело кончалось тем, что я ударялся локтем. Приходилось двигаться очень осторожно.

Трудно быть осторожным когда бежишь, спасая свою жизнь. Осторожность может тебя погубить.

Делила, где же ты?

Ты же не позволишь ей снова умереть.

Вой прорезал полумрак. Я не смог разобраться, откуда он шел.

Я ударился головой, прикусил губу, сплюнул кровь и выругался. Почувствовал покалывание в шее, удар страха в живот и врезался в тупик, добравшись до конца тоннеля.

Аиды, как же мне выбраться отсюда? Здесь совсем как в шахте Аладара…

Но о шахте я забыл быстро. Я почувствовал запах гончих.

Конец тоннеля.

Но не конец мира. Тоннель кончался пещерой как раз достаточно большой, чтобы стоять выпрямившись, достаточно широкой для меча. Я встал в стойку, проклиная занывшую рану.

Я не входил в круг после танца с Дел. После того проклятого боя я даже ни разу всерьез не тренировался. Выражение «быть в форме» давно уже ко мне не относилось.

Но раньше бывало и хуже.

Конечно тогда я был моложе…

Гончая ворвалась в пещеру через узкий проход.

Вернее попыталась прорваться. Я отсек ей голову одним ударом.

Схватка с кровожадными хищниками в небольшой пещере имеет свои плюсы. Случись это на открытом солнечном пространстве, я бы потерял все преимущества, потому что каждый раз, когда я убивал гончую, тело падало на пол, передо мной образовывалась куча, закрывавшая вход, и у меня появлялось время, чтобы перевести дыхание, чтобы сэкономить мои убывающие силы.

Изнемогающая от жажды яватма хотела крови.

В конце концов атака прекратилась. Не дождавшись очередного хищника, я опустил меч и понял, что гончих больше нет. По крайней мере в тоннеле. Остальные были где-то в другом месте.

Чуть выровняв дыхание, я глубоко вздохнул, надеясь разогнать туман в голове. Перед глазами плясали искры. Я наклонился, упираясь ладонями в согнутые колени, и начал старательно выравнивать дыхание. Кровь гончих стекала с моих ботинок.

Когда я смог, я выпрямился, осторожно прогнул поясницу, стараясь расслабить мышцы, пытаясь растянуть выпуклый шрам, который грозил снова разойтись от напряжения.

Странное эхо звучало в тоннеле.

Я снова встал в стойку, поморщившись от боли, с яватмой наготове. Передо мной возвышалось заграждение из окровавленных тел. Через проломы и трещины в стенах изгибающихся каменных тоннелей я услышал далекие голоса.

— …сколько я ждал?

Ответил мягкий голос Дел:

— Шестьсот сорок два года.

Молчание, а потом с удивлением:

— Откуда ты знаешь?

— О тебе ходит много историй, Чоса.

Чоса? Чоса Деи? Но он только легенда. Создание из сказок.

— Что еще говорят обо мне?

— Что ты честолюбивый и мстительный.

Ну баска, нашла что сказать.

— А что говорят о тебе?

— Что я похожа на тебя.

Я услышал смешок.

— Но я не женщина, а ты не мужчина, так?

— Я танцор меча, — спокойно ответила она, — и певец меча. Я училась в Стаал-Уста, Чоса… Ты конечно знаешь Стаал-Уста?

— О да, знаю. Конечно знаю. Я многое знаю, так? Я знаю Стаал-Уста, я знаю яватмы, я знаю много чего, так? Я хорошо знаю кто ты. Именно тебя я ждал. Ты мне просто необходима, ты и твоя яватма. Я ждал вас столько лет…

Мой выход, подумал я. Но дорогу закрывали тела гончих.

Я торопливо обтер клинок о мою грязную тунику и положил меч у входа. Не обращая внимания на слизь и вонючую кровь, я хватал и оттаскивал тела, сваливая их одно на другое. Не все они были целыми, куски я отбрасывал в сторону. Я разгреб завал, схватил меч и побежал.

Вот только мне не повезло. В тот момент, когда я перебрался через гончих, голоса растворились в тоннелях и пещерах. Я застыл, чуть согнувшись, чтобы не удариться головой, и прислушался. Тишина. Слышно только мое хриплое дыхание. Ни голоса Дел, ни Чоса Деи.

Но Дел НЕ МОГЛА разговаривать с Чоса Деи.

Я выругался и пошел вперед, проклиная узкий тоннель. Проклиная себя за свой рост. Мечтая обладать силой, способной разнести эту гору на куски и Чоса вместе с ней. Чоса и его гончих.

— …и мне пришлось добыть свисток, так? Мне необходима была его охрана. Мне нужна ВСЯ магия. Этим я и занимаюсь: собираю ее. Магии должно быть много, конечно много, так? А иначе в ней нет смысла. Иначе цели не добиться, так? Магия ничего не стоит, если ее мало.

Я застыл, тяжело дыша, но Дел ничего не ответила, или ее ответ затерялся в лабиринте драконьих внутренностей. Я втянул побольше воздуха и снова побежал. Ботинки со стуком опускались на каменный пол.

— …были средством, не более. Я никогда не пылал страстью к животным, я не сторонник домашних любимцев, но мне нужно было с чего-то начать, так что я придал вид… гончей, ты кажется сказала? Ну значит гончей. Сильной и преданной собаки, готовой умереть по моему приказу. Конечно это было только началом, собирать яватмы тяжело и мне пришлось достать другого человека, а тот, в свою очередь, принес мне еще одного, тоже жителя деревеньки недалеко отсюда, так? А когда я набрал их достаточно, я послал их за яватмами.

Я выбрал левый проход — потолок там был повыше. Я бежал.

Аиды, аиды, баска, в какую же историю ты попала?

Голос жужжал где-то сбоку.

— …нет-нет, не создать. Лучше сказать «переделать». Создать легко. Я переделываю, так? Это только мой дар, магия Чоса Деи. Я беру то, что уже создано и выжимаю его силы. Я очень тщательно переделываю его, а потом изменяю форму так, как это нужно мне.

Я остановился, когда голос затих, растворившись у меня за спиной, словно свечу унесли за поворот тоннеля. Я завертелся на месте. Кончик клинка царапал стену. Позади меня ничего не было, ничего, кроме пустоты.

Ой баска, баска.

Голос загремел так, что эхо унеслось далеко вниз по тоннелю.

— …знаешь, что ты? Ты знаешь, что ты такое?

Я прислушивался на бегу, но ответа Дел не услышал.

— …думаешь тебе лучше не принимать знание? Ты боишься признать правду, так? Я чувствую этот меч по запаху, я ощущаю его вкус… всего меча. Его от меня не спрятать, не помогут ни ножны, ни песня. Ты его не спасешь. Я могу использовать твою песню, переделать то, что ты создашь.

Наконец-то я услышал голос Дел.

— Зачем?

Голос у волшебника был мягким:

— Чтобы переделать охрану, чтобы переделать мою тюрьму, — тон неожиданно изменился — Чоса Деи разозлился. — Чтобы переделать моего брата, который засадил меня сюда!

Тоннель снова разветвлялся. Я прошел развилку, остановился. Впереди была еще одна развилка. Дракон был полон тоннелей и Чоса говорил в каждом.

Ой бака, баска. Как же, в аиды, мне тебя найти?

Мои колени ударились о камень, клинок зазвенел. Я понял, что падаю. За моей спиной зарычала гончая.

Я сумел вскочить, схватить оружие, обернуться и проткнуть гончую в прыжке. Потом освободил клинок и снова ударил, когда появилась вторая, вылетевшая из красных теней. Позади нее уже была третья.

Кровь полилась ручьем, когда я с размаху пробил грудную клетку и позвоночник, разрубая третью гончую пополам. Я вонзал меч с наслаждением, чувствуя опьянение победы.

Пока не вспомнил слова Чоса, что эти твари когда-то были жителями деревни Ясаа-Ден и танцорами мечей из Стаал-Уста.

Я растерялся. На секунду, только на секунду рукоять скользнула в моей руке, а потом я вдохнул знакомый запах, почувствовал как кровь коркой запекается на моей лице и понял, что если бы промедлил еще немного, эти переделанные люди убили бы меня.

Чоса Деи заполучил Дел. Я ему больше не был нужен, ему уже не нужен был и мой меч. Он получил то, что хотел, то, в чем нуждался, чтобы освободиться из тюрьмы, чтобы найти своего брата и переделать Шака Обре, у которого хватило здравого смысла запрятать Чоса в горах, где он никому и ничему не мог причинить вреда.

И так продолжалось шестьсот сорок два года.

Вернее шестьсот сорок один. Последние шесть месяцев или около того Чоса Деи нашел себе занятие.

А где, мимолетно подумалось мне, сейчас Шака Обре?

Голо Чоса донесся до меня сквозь проломы.

— …и женщина сильнее, да. Требования женщины жестче, у женщины сильнее воля. Женщина, когда она того хочет, более преданна, гораздо более решительна, так? Более сосредоточена на своей цели.

Я едва узнал голос Дел.

— Кое-кто сказал бы более одержима.

— Но… да, конечно! Одержимость необходима, без одержимости нельзя. Одержимость правит, а сострадание вредит, — я услышал смех Чоса. — Теперь я понимаю. Теперь я осознал. Не просто яватма, не просто кровный клинок, не просто оружие танцора меча. Это твоя душа, это вторая ты…

— Нет! — выкрикнула Дел. — Я не просто меч, не просто оружие. В жизни меня ведет не только жажда мести…

Чоса не скрыл удивления.

— А что же может быть сильнее жажды мести, если она так далеко завела тебя? Она сформировала тебя, создала тебя…

— Я сама себя создала. Я создала яватму, а не она меня.

— Она переделала тебя, — поправил Чоса. — С ней ты ведь изменилась, так? Ты стала такой, какой должна была стать, чтобы отомстить. Жажда мести могущественна, — голос волшебника неуловимо изменился. — Назови мне имя твоего меча.

Вот чем Дел никогда не грешила, так это глупостью.

— Чоса Деи, — не задумываясь, ответила она. — Теперь переделывай себя.

Голоса снова затихли. Дел и Чоса пропали.

Аиды, баска… ну крикни что-нибудь, ну дай мне хоть крошечный след.

Голос Чоса зазвучал совсем рядом — снова шутка тоннелей.

— Ты назовешь мне имя, так? Пока у тебя еще две руки и две ноги. Пока у тебя еще две груди…

Я сообщил ему все, что о нем думал, но очень тихо.

Только хриплое дыхание и стук моих ботинок. Я бежал по тоннелю.

Развилка, развилка, развилка. Но свет становился все ярче, а запах все отвратительнее, и угрозы Чоса Деи все жестче. Я слышал скулеж и рычание гончих, хрипы кузнечных мехов…

Мехов?

Свет врывавшийся в тоннель через трещину в стене отразился от моего клинка. Я остановился, обругал уставшие мышцы и протянул руку к трещине. Оттуда шел теплый воздух, дым и красноватый свет.

Я распластался по стене, прижав лицо к трещине. Свет, огонь и дым — от всего этого глаза начали слезиться. Слезы потекли по лицу.

Я выругался и прищурился, пытаясь разглядеть подробности.

И увидел людей, которые поддерживали огонь. Поддерживали огонь в горне. Кузнецом был Чоса Деи.

Камень впился мне в лоб, когда я метнулся ближе, не веря своим глазам. Я решил, что брежу, но картина не исчезала: у Чоса Деи был горн, люди занимались кузнечными мехами. Он крал яватмы и искал яватму Дел, чтобы прорваться сквозь охрану, поставленную Шака Обре.

У Чоса Деи был не просто горн, у него был тигель. Он расплавлял яватмы, переделывал их, чтобы извлечь скрытую в них магическую силу и использовать эту силу для собственных нужд.

А теперь ему нужна была Бореал, ему нужна была баньши-буря и вся необузданная магия Севера, чтобы разбить свои оковы, разрушить гору, чтобы дракон снова мог взлететь…

Я снова услышал голос Чоса.

— …когда-то был могущественным. Все может вернуться, но для этого мне нужно много магии. Я должен возродиться, изгнать слабость, так? Обрести прежние силы, чтобы переделать моего брата.

Ответ Дел затерялся в реве новорожденного пламени, созданного мехами. Я увидел, как оно взметнулось и опало, как прошло через занавес, перед которым когда-то стояли мы с Дел, и наконец понял, где нахожусь.

Мне нужно было просто найти выход из тоннелей в дальнюю часть зала у занавеса, а там я…

Что я там сделаю?

Аиды, не знаю. Отрежу Чоса Деи то, что на Северном языке Дел называла гехетти — если у волшебников они есть — и преподнесу их Дел как трофей.

Если к тому времени она еще будет жива, чтобы их получить.

Если ее не разрежут на куски.

Держись, Делила, Песчаный Тигр уже близ…

Гончие взвыли.

Голос Чоса Деи перекрыл их вой.

— …можно использовать любую песню. Я могу переделать любой меч. Давай попробуем, так?

Ты не позволишь ей снова умереть.

Я бегу. Спотыкаюсь, ругаюсь, кашляю от дыма, щурюсь от света… Свет… Аиды, пол тоннеля провалился, сквозь трещины был виден зал за охранным занавесом Шака Обре.

Я упал на пол тоннеля и заглянул в одну их трещин. Задержал дыхание, чтобы не вдыхать вонь и дым, но из глаз потекли слезы. Я моргнул и картина прояснилась. За момент до того, как снова навернулись слезы, я заметил блеск яватмы Дел, увидел сжимавшийся круг зверей.

И Чоса Деи подо мной.

Если бы я мог уронить меч точно острием вниз, я бы расколол его голову как дыню.

Но я мог и промахнуться, а он бы получил еще одну яватму.

Трудно сказать что-то о человеке если видишь только его макушку и плечи. Глаза могут рассказать многое, так же как и выражение лица, поза. Ничего этого я не видел. Только темные волосы и плечи, окутанные темной тканью.

Но я ясно видел Дел.

Гончие окружили ее. Она не двигалась, стоя в круге как каменное изваяние. В ее руках была Бореал — тонкая черная линия. Сияние горна освещало сталь, отблеск занавеса окрашивал ее в цвет крови.

Дел могла изменить цвет. Ей стоило только запеть…

Но Чоса Деи мог использовать ее песню, и это лишало Дел оружия.

Но Чоса Деи ничего не знал обо мне.

Аиды, что же мне делать?

Чоса Деи заговорил:

— Показать тебе, как я переделываю человека? Как я превращаю его в зверя?

Дел ничего не ответила.

— Думаю, что тебе надо показать.

Мои ноги словно вросли в камень, я смотрел и не верил глазам. Дел стояла в кольце гончих и не могла остановить волшебника. Чоса Деи мог делать все, что хотел, и он подозвал одного человека из тех четверых, которые следили за горном. Человек опустился на колени и Чоса положил ладони на его голову.

Мысленно я кричал, умоляя человека вырваться, бежать, освободиться от Чоса Деи, но он ничего не сделал. Он молча стоял на коленях и безучастно смотрел перед собой, пока Чоса опускал ладони на его голову.

— Нет, — тихо сказала Дел.

Чоса тоже не повысил голоса.

— А я думаю да.

Он переделал человека. Не спрашивайте меня как. Я просто видел, что контуры человеческой фигуры как-то стали меняться, как-то были изменены, плавно и неуловимо, пока нос не вытянулся вперед, челюсть не ушла назад, плечи вдавились, бедра изогнулись — и человек уже не был человеком, а существом в форме зверя.

Засияли белые глаза, хвост вытянулся из-под ягодиц. Он… оно… существо, покрытое шерстью, прижалось к каменному полу и уже ничем не напоминало человека.

— Нет, — повторила Дел, но теперь в ее голосе звучал ужас.

— Переделан, — сказал Чоса. — Теперь он присоединится к остальным, и может быть именно он вцепится тебе в глотку.

Ну аиды… Ну боги…

Я на секунду закрыл глаза, но снова заставил себя смотреть.

Дым валил из горна. Большая часть его прорывалась сквозь занавес, остальная рассеивалась по комнате, выскальзывая в тоннели сквозь трещины, щели и проломы.

Трещины, щели и проломы. Шепча непристойности, я сильнее прижался лицом к щели и поискал глазами пролом побольше. Я нашел его почти сразу, поднялся и пробежал по тоннелю еще шагов двенадцать, где меня поджидала трещина в камне. Мой вход в зал.

Она была самой большой, Я понял это по тому, сколько дыма у нее выходило. Самый большой пролом в потолке пещеры, но все же слишком маленький. Может Дел и удалось бы в него проскользнуть, но мне вряд ли, если только раздеться, намазаться мазью алла…

Плоть спасовала, дух тоже. Идея свалиться вниз без объявления — и предстать перед волшебником в голом виде меня не прельщала. Она сразу не понравилась всем частям моего тела.

Особенно, как сказала бы Дел, моим гехетти.

Так что пришлось идти на компромисс и скидывать только половину одежды.

Я опустился на колени около дыры, положил рядом меч, расстегнул широкий пояс с тяжелыми украшениями, который мог зацепиться за что-нибудь, снял перевязь — не расстегивая пряжки, а стянув ее через руки и голову — и наконец откинул в сторону обе туники. Холодный воздух тоннеля обдул голую грудь и руки и заставил меня поежиться.

Сначала нужно все проверить: я опустил ноги в пролом в скале, оперся локтями и ладонями на обе стороны дыры и осторожно перенес на них вес. Я медленно начал опускаться. Когда дело дошло до грудной клетки, я понял, что если рискну просто свалиться в пролом, спуск будет очень болезненным.

Аиды, как же больно — я приподнялся, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, и выбрался из пролома.

Снова заговорил Чоса.

— Скоро мои звери совсем проголодаются. Назови мне имя меча.

Не сдавайся, Дел. Держись… я делаю что могу.

Осмотрев стенки тоннеля, я заметил несколько острых выступов. Я понимал, что прыгать все равно придется, но был не прочь уменьшить высоту полета. Проще всего было использовать пояс и перевязь, с их помощью спуститься в пролом как можно ниже, а потом спрыгнуть. Я рисковал сломать ногу. Но вообще-то я рисковал столь многим, что такая мелочь как единичный перелом не имела значения.

Я обернул пояс вокруг самого надежного выступа в стене тоннеля и тщательно застегнул его. Потом снял с перевязи ножны, разорвал шов и перевязь превратилась в два длинных ремня. Я пропустил их через пояс, а концы опустил в пролом.

Не слишком удобно, но лучше что-то, чем ничего.

Оставался меч. Мне нужно было обязательно прихватить его с собой при спуске, а из-за лишнего предмета, который некуда было деть, моя попытка могла окончиться плачевно. Я не рискнул привязать меч к телу кусками туники — если я его случайно потеряю, Чоса Деи получит еще одну яватму, а мне бы хотелось, чтобы она побыла со мной, пока не подвернется случай вонзить ее в волшебника.

Все обдумав, я положил меч у края пролома и очень осторожно начал спускаться.

В тоннеле тявкнула гончая.

Я застыл. Я не обрадовался, представив как буду спускаться одновременно отбиваясь от гончих — я предпочитаю бой в равных условиях. Так что я снова вылез из пролома, схватил меч и успел только встать на колени, когда из темноты вылетела первая гончая.

Я начинал уставать от этого. Как мне не хотелось проливать их кровь.

Стоя на коленях, я сражался с гончей. Поза была непривычной и я никак не мог найти баланс и рассчитать силу ударов, но чистая сталь по-прежнему легко рассекала плоть. Капли крови попали мне на грудь и потекли по животу.

И тут у меня появилась идея.

В полумраке я видел все больше сияющих белых глаз, но в какой-то момент звери вдруг развернулись и убежали. Не скажу, что я огорчился.

Я снова положил меч около пролома, потом набрал полные пригоршни крови гончих и облил ею грудь и бока, особенно тщательно натирая плечи.

Аиды, ну и пахнет от меня.

Больше времени терять не стоит…

Я опустил ноги в пролом, лишний раз обмотал ремнем левое запястье и начал спуск.

Бедра прошли легко, хотя штаны едва не зацепились, потом живот весь скользкий от крови — можно было его и не мазать — потом нижние ребра, а вот верхние основательно застряли.

Застряв как пробка в бутылке, сразу начинаешь чувствовать себя очень уязвимым. Ниже пояса я был совершенно беззащитен, хотя все равно я ничего не видел ниже грудной клетки. У ремня была еще слабина. Правую руку я прижал к краю пролома и надавил, пытаясь высвободиться. Кожа на ребрах натянулась и наконец я вырвался, расцарапав бока о каменные зубы. Плечи тоже были ободраны и капли моей крови мешались с кровью гончей. Зато пробку удалось протолкнуть. Я скользнул в пролом, почувствовал как натягиваются ремни, и поморщился от боли, когда петля на левом запястье резко натянулась. Теперь я висел на левой руке — хотел бы я весить немного меньше.

Моя голова опустилась до уровня нижнего края пролома. Я заглянул вниз, пытаясь оценить расстояние. До пола было еще далеко — таких как я, понадобилось бы человек семь, чтобы дотянуться от пола до потолка — а падать придется на камни. Если я не сломаю ногу, у меня еще остается шанс разбить голову.

Меч по-прежнему лежал в тоннеле. Я осторожно начал подтягиваться на левой руке, правой нашаривая край пролома. Мне нужно было только приподняться, захватить меч, держа его вертикально пропустить его в пролом, и можно спокойно падать.

Я посмотрел вниз и увидел Чоса Деи с гончей.

Аиды, он поедал ее! Нет, не поедал… он — аиды, я не знаю… он делал что-то… что-то отвратительное. Он стоял перед ней на коленях, положив ладони на ее голову… он сказал ей что-то, сделал что-то, и гончая начала меняться. Она таяла, другого слова я не подберу. Зверь таял, превращаясь из знакомой формы во что-то еще. Что-то, напоминающее человека, но без человечности. Чоса переделывал гончую. Снова делал из нее человека. С высоты потолка меня чуть не вырвало. До этого момента я и не понимал, чем грозит людям Чоса Деи. Если бы он был на свободе… если ему удастся освободиться… переделав своего брата, что он сделает с остальными? «Собрав» всю магию, не сможет ли он переделать мир? Чоса Деи поднялся, оставив недоделанное существо на полу. Оно судорожно задергалось и умерло.

— Здесь кто-то есть, — сказал он. — Кто-то еще… прячется в тоннелях. Прячется в моей горе, — он обвел взглядом зал. — И у него есть вторая яватма, по всем ритуалам вкусившая крови…

Аиды. Ну, аиды…

— Там! — закричал Чоса и показал точно на меня.

Я увидел как Дел взглянула наверх, увидел множество гончих и понял, как выиграть этот бой.

Я должен переделать Чоса Деи.

Подтянувшись, я просунул в пролом правую руку и ощупал край. Нашел клинок, проследил, где рукоять, обхватил ее и пока я опускался, чтобы снова повиснуть на ремнях, я начал думать о песне. Подо мной толпились гончие, ожидая моего падения. Песня. Думай о песне. О чем-то личном. О чем-то могущественном. О чем-то, что никто не поймет так, как Песчаный Тигр. Я подумал о Юге, о пустыне. Потом вспомнил Пенджу, с ее смертоносными самумами и сирокко, жестокие удары ветра, которые сдирали плоть с костей человека, а кости отшлифовывали до блеска. Я подумал о солнце, песке, жаре и могущественных бурях, носившихся по всей Пендже, беспомощных как козленок, идущий куда поведет хозяин, потому что есть в Пендже сила могущественнее жара и песка. Есть пустынный ветер. Горячий сухой ветер. Ветер, жестокость которого сравнима с жестокостью Чоса Деи. Обжигающие песчаные бури, оставляющие от живых существ только кости. Сирокко и самум, который еще называют самиэль. И откуда-то изнутри поднялась песня. О крови, о жажде, о призыве. О том, как переделать волшебника, который думал, что только яватма Дел обладает великой силой.

Ты ошибся, Чоса. Теперь тебе придется схватиться со мной…

Я освободил левую руку из петли и полетел вниз.

Я приземлился на извивающиеся тела, состоящие из зубов, когтей и вонючего дыхания, мысленно благодаря их за то, что остановили мой полет.

А потом я вышел из боя, хотя мое тело продолжало сражаться.

Жар — песок — солнце… Порыв самиэля…

Порыв Самиэля, получившего свободу, чтобы он мог освободить гору от хищных тварей и волшебника.

Обжигающее, опаляющее солнце — покрытая волдырями, мокнущая кожа — потрескавшиеся, кровоточащие губы.

Мы с Дел все это пережили. Чоса не переживет.

Пение Салсет, собравшихся чтобы отпраздновать окончание года… пронзительный вой шукара, вымаливающего милость у богов… крики и визги борджуни, настигающих караван… лязг и звон золотых колец Ханджи в носах и ушах…

Музыка, все это музыка, песня пустынной жизни. Музыка Пенджи, музыка моей жизни.

Печальный звон цепей, сковывающих меня в шахте…

Звон зубила о скалу, звук падающей породы, в которой может оказаться золото…

Визг, фырканье и удары копыт жеребца, не согласного с моими намерениями…

Моя, только моя могущественная песня, спеть которую не сможет больше никто.

Всхлипывания мальчика, у которого вся спина горит от побоев, его отчаянные попытки скрыть свою боль, свое унижение…

Об этом знал только я.

Песня голубовато-стального клинка, песня Разящего, дарующего мне свободу, а с ней жизнь, гордость, силу…

И вопль разъяренной кошки, слетающей с каменной пирамиды.

Только я пережил это.

Только я мог пропеть мою жизнь.

Сирокко. Самум. Самиэль.

Сопротивляйся изо всех сил, Чоса Деи, но эту песню ты использовать не сможешь.

Смутно я слышал визги гончих, вой Бореал, обрывки песни Делилы, пока она разрубала плоть и кости.

Смутно я слышал крики Чоса Деи, но не мог разобрать слова. Мою голову заполняла только моя песня.

Я слился с Самиэлем.

Возьми его. Возьми его. Возьми его.

Что-то закричала Дел.

Возьми его — возьми его — возьми его…

Дел кричала на меня.

…возьми его — возьми его…

…переделай его…

— Тигр… Тигр, нет… Ты не понимаешь, что делаешь…

…запой его в свою песню…

— Тигр, это запрещено…

Самиэль рассек ребра.

Плоть, кровь, мускулы и кости. Самиэль хотел все это.

— Тигр… Тигр, не смей!

Самиэль пел свою песню.

А я уже мог только слушать.

Мускулы напряглись, руки и ноги дернулись, голова тоже. Я больно ударился затылком о пол пещеры.

Почему моя голова на полу?

Почему я вообще на полу?

Открыл глаза — увидел потолок пещеры. Увидел несколько потолков и постарался сосредоточиться на одном.

Аиды, что это со мной?

Я сел, тут же понял, что зря это сделал и снова лег.

Аиды. Ну аиды… Что же происходит?

Хотя я из числа тех людей, которые редко доводят свою боль до других, я испустил хриплый стон. А за ним мое любимое ругательство, сопровождаемое рядом менее любимых непристойностей, изливавшихся из меня пока я совсем не выдохся.

К тому времени вернулась Дел.

— Ну, — сказала она, — значит ты выжил.

Я прислушался, бьется ли сердце.

— Ты уверена?

Лицо Дел было перепачкано кровью. В косу вплелись красные ленты.

— Сначала я сомневалась, когда увидела, что ты не дышишь, но потом я ударила тебя кулаком в грудь и ты снова начал дышать.

Я задумчиво потер больное место. Оно было как раз там, где сердце.

— А зачем ты меня ударила?

— Я же сказала, ты не дышал. Ты не должен был все это делать, и я разозлилась, — она пожала плечами. — А это оказывается стоящий прием, удар в грудь.

Я изучил мою покрытую кровью грудь, которая, как выяснилось, болела не в одном месте. В дополнение к ноющим царапинам на ней обнаружились следы зубов и когтей.

— А почему я не дышал?

— Потому что ты вел себя как глупый, тупой, глухой, немой и слепой дурак… человек, который так занят собой, что у него нет времени на окружающих, и он не утруждается обратить внимание на других, когда те пытаются спасти его жизнь, хотя он вроде бы делает все, чтобы лишиться ее. И тебе это почти удалось. Тигр, ты дурак! Чего ты добивался? Бессмысленно жертвовать собой или своим здравым рассудком. Понимаешь? Бессмысленно. А обо мне ты не подумал? Думаешь, я хочу твоей смерти, даже если по твоему мнению этим ты расплатишься за попытку убить меня?

Я смотрел на нее с пола снизу вверх. От ее гнева мурашки бегали по телу.

— Что я сделал? — спросил я.

— Что ты сделал? Что ты сделал?

Я кивнул.

— Да. Что я сделал?

Дел показала.

— Вот.

Трудно было увидеть что-то с пола, поэтому я очень медленно и очень осторожно приподнялся и оперся на локоть, рассматривая то, на что она показала.

Кто-то — или что-то — мертвое. Остатки, разбросанные по полу.

— Я сделал ЭТО?

Дел опустила руку.

— Ты даже не представляешь, что произошло, правильно? Ты действительно не понимаешь, что сделал?

— Я определенно кого-то убил. Или что-то. А что это такое?

— Чоса Деи, — ответила Дел и зловеще добавила: — Вернее его тело. А его дух переселился в другое место.

— Аиды, надеюсь только, что он не здесь. Я бы с ним еще век не встречался, — я наконец-то сел, осмотрел пещеру. — Вижу ты расправилась с гончими.

— Я расправилась. И ты тоже. Какая разница кто, важно лишь, что они мертвы. Думаю, ни одной не осталось, — она пожала плечами. — Но теперь это неважно, потому что… Чоса Деи нет.

Я медленно повел плечами, чувствуя как приятно расслабляются мышцы спины.

— Кажется ради этого мы сюда и пришли. Теперь Ясаа-Ден в безопасности и все яватмы тоже.

— Неужели? — переспросила Дел. — А ты в этом уверен?

— Он мертв, разве не так? Разве это не Чоса Деи?

— Это его тело, — повторила она. — А его душа в твоем мече.

Я снова перестал дышать.

— Где его душа?

— В твоем мече, — отрезала Дел. — А что, по-твоему, ты сделал?

— Убил Чоса Деи, — я помолчал. — Или нет? Я ему разрубил ребра. Теоретически это должно было убить его.

— Речь не об этом. Я говорю о твоей песне.

Холодок пробежал по спине.

— Что?

Глаза Дел сузились.

— Ты пел. Не помнишь? Ты обрушился с потолка в пещеру, в самую середину стаи гончих, и все время ты пел. Без перерыва, — она пожала плечами. — Приятным твое пение не назовешь — у тебя действительно жуткий голос — но дело не в этом. Важно лишь то, что делал ты это намеренно и это сработало. Ты переделал Чоса Деи, но при этом и изменил свой меч.

— Как?

— Ты повторно напоил его, Тигр, — выкрикнула Дел, — как когда-то Терон.

Терон. Мысленно я перенесся на насколько месяцев в прошлое и вспомнил Северного танцора меча, который пришел на Юг, выслеживая Дел. У него тоже была яватма, созданная по всем правилам и по всем правилам напившаяся крови, но Терону этого не хватило и он напоил Северный клинок в теле Южного мага. Этим он изменил стиль своего танца и едва не победил Дел. Едва не победил меня.

— Ну, — в конце концов выдавил я, — я это сделал не нарочно.

Дел развернулась и отошла. Думаю, она все еще злилась, хотя на самом-то деле не понимал почему. Я только что спас ей жизнь. Я только что спас мир.

От этих мыслей я криво улыбнулся, потом заставил себя подняться на ноги и подошел к телу.

Вернее к тому, что осталось от тела. Оно было обуглено, сморщилось, покрылось коркой и сильно уменьшилось по сравнению с первоначальным вариантом. Оно было меньше чем Дел, наверное в половину меня.

Неужели душа занимает так много места?

Странно было смотреть на остатки человека, которого я никогда не видел, но убил. Черты его лица уже нельзя было рассмотреть. Ничто не напоминало человека — на камнях лежала бесформенная масса, и после осмотра у меня на языке остался плохой привкус.

Над клубком спутанной одежды и обожженной плоти поднималась рукоять моей яватмы, дважды напившейся крови. Новой тюрьмы Чоса Деи.

— Я сломаю его, — сказал я. — Я его расплавлю, — я покосился на тигель. — Я расплавлю его в шлак, а себе достану Южный меч.

Дел резко повернулась ко мне.

— Ты не можешь!

— Почему? Я не хочу таскать с собой меч с НИМ внутри.

Лицо Дел побелело.

— Тебе придется таскать его с собой. Ты будешь все время носить его с собой, пока мы не найдем способ очистить меч. Неужели ты ничего не понимаешь? Чоса Деи в нем. Если ты разрушишь меч, ты разрушишь тюрьму. Теперь ты стражник, личный стражник Чоса Деи. Только ты можешь удержать его в тюрьме.

Я чуть не рассмеялся.

— Дел, это смешно. Ты действительно надеешься меня убедить, что Чоса Деи в моем мече и что если я лично не буду охранять его, он вырвется на свободу?

Кровавые пятна выделялись на совершенно белом лице.

— Всегда, — сказала она, — всегда… Всегда ты должен сомневаться…

— Ну ты сама должна признать, что звучит это натянуто, — я пожал плечами. — Ведь ты сама говорила мне, что Чоса Деи просто легенда, существо из сказок.

— Я была неправа, — охотно объявила она.

Я уставился на нее. Вот вам, пожалуйста. Последние две недели я пытался объяснить ей это относительно ее поведения в Стаал-Уста и заставить ее это признать, но у меня ничего не получилось. А теперь, когда дело коснулось Чоса Деи — или не знаю, кто он там — она с готовностью произносит эти заветные слова.

Кожа зудела от пота и засохшей вонючей крови. Я задумчиво почесал через бороду ноющий подбородок.

— Давай разберемся, — предложил я. — Ты думаешь, я проведу весь остаток жизни охраняя тюрьму Чоса Деи?

— Нет, не весь остаток. Мы очистим от него этот меч.

Я нахмурился.

— А как мы это сделаем? И как вообще такое делают?

Дел подняла свой меч.

— Внутри яватмы скрыта сила, — сказала она. — Ты начинаешь управлять ею после того, как напоишь меч кровью и призовешь его. При этом нужно проявить твердость воли. Но меч можно и очистить от магических сил, выплеснуть их, чтобы яватма стала обычным оружием, — Дел пожала плечами. — Магия есть магия, Тигр. У нее своя жизнь. Поэтому когда умер Терон, ты смог использовать его яватму. Меч был опустошен.

Почему-то ее слова мне не понравились.

— То есть ты хочешь сказать, что если я умру, вся магия меча исчезнет, а с ней уйдет из мира и душа Чоса Деи?

Брови Дел выгнулись.

— В этом смысле — да. Но для этого тебе придется умереть. А какой смысл очищать меч, если он тебе уже никогда не понадобится?

Я даже не потрудился на это ответить.

— А другой способ есть?

— Есть. Но в Стаал-Уста этому не обучают.

— А где обучают?

Дел покачала головой.

— Я думаю, для этого нужно найти человека, который понимал бы суть магии яватм. А заодно и знал, кто такой Чоса Деи и какую угрозу он представляет, потому что сам Чоса Деи могущественен. Если ритуал очищения будет проведен неверно, Чоса может освободиться.

— Но тогда у него не будет тела, — напомнил я. — От этого мало что осталось.

Дел пожала плечами.

— Он найдет другое, может даже возьмет твое. К тому времени он будет знать тебя очень хорошо.

Я окоченел.

— Что?

Дел вздохнула и нахмурилась, словно ее раздражало мое невежество.

— Чоса Деи больше не живой, так же как Балдур в моем мече. Но его дух здесь, и его душа, и все то, во что он верил. Ты почувствуешь это, Тигр. Ты почувствуешь его. Пройдет немного времени и ты познакомишься с ним, тебе придется, а он узнает тебя.

Я мрачно посмотрел на нее.

— А он знает, что он в мече?

Дел пожала плечами.

— Даже если не знает, это не имеет значения. Чоса Деи переделывает вещи, изменяя их по своему желанию. Он попытается сделать то же с твоим мечом.

— А если я кому-нибудь отдам его?

Дел криво улыбнулась.

— А напившаяся крови яватма с именем позволит кому-нибудь до себя дотронуться?

— Если я скажу этому человеку имя Самиэля, он сможет.

Дел досадливо пожала одним плечом.

— Да, сможет. Этот кто-то сможет браться за меч. Но он не ты, он не сможет контролировать магию. Он не удержит Чоса Деи.

Я сказал что-то короткое и очень выразительное.

Дел пропустила мое замечание мимо ушей.

— Интересно… — пробормотала она.

— Интересно? Что тебе интересно? Что тебя еще заинтересовало?

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Шака Обре.

— Брат Чоса? Почему ты о нем вспомнила?

— Потому что может быть, только может быть, он смог бы помочь.

— Он просто сказка.

— Чоса Деи тоже считали сказкой.

Я нахмурился, обдумывая ее слова.

— Мне не нужна помощь чародея.

— Тигр…

— Я и сам с этим справлюсь.

Светлые брови выгнулись.

— Неужели?

— Дай мне немного времени, я что-нибудь придумаю. И кстати, давай отсюда выбираться.

Я сделал три шага к занавесу.

— Тигр.

Я обернулся.

— Что?

Дел показала на меч, погребенный в том, что осталось от Чоса Деи.

— А, — я вернулся, наклонился, но не коснулся меча. — Что-то должно случиться?

— Не знаю.

— Спасибо за полезную информацию, — поблагодарил я. — Я думал, ты все знаешь об этой чепухе.

— Я многое знаю об этой «чепухе», — согласилась она. — Но ты сделал то, что до тебя никто не делал.

— Никто?

— Никто. Ан-истойя, отправляющегося в кровное путешествие, всегда сопровождает поручитель, чтобы подобного не случилось.

— Значит это первый опыт.

Дел только кивнула.

Быть лучшим в чем-то всегда приятно. Совсем другое дело быть первым — это может быть опасно, а у меня никогда не хватало нахальства так рисковать собой.

Я глубоко вздохнул, протянул руку…

— Можно я тебе кое-что посоветую? — вмешалась Дел.

Я резко отдернул руку.

— Что?

— Убедись, что ты сильнее, Тигр. Сейчас, в эту минуту. Если Чоса почувствует в тебе слабость, он не замедлит воспользоваться этим.

Я кинул на нее злобный взгляд, потом выпрямился и ударом ноги выкинул меч из обгорелой кучи одежды, костей, плоти.

Сталь клацнула о каменный пол. Ничего не случилось — меч лежал спокойно.

Вот только клинок потемнел.

Нахмурившись, я переступил через останки и осмотрел оружие. Рукоять была такой же как всегда — светлой, сияющей — но клинок стал грязно-серым, темным, а кончик совсем почернел, словно обгорел.

— Ну ладно, — сказал я, — а это почему?

Дел стояла рядом со мной, сжимая свою яватму. Осмотрев мой меч, она перевела взгляд на свой клинок. Вызванный к жизни, он излучал жемчужно-розовое сияние. Ничего похожего на черноту. Да и не одна яватма из тех, что я видел, не была серой.

— Не знаю, — призналась Дел. — Никто не может сказать, каким будет цвет пока яватма его не покажет.

— Значит ты думаешь, что это ее истинный цвет.

Дел слабо вздохнула.

— Наверное. Цвет проявляется сразу после того, как меч напоили и призвали.

— Мне не нравится ни черный, ни серый, я предпочитаю что-нибудь поярче. Что-нибудь поближе к пустынному.

Дел изумленно уставилась на меня.

Защищаясь, я пожал плечами.

— У каждого есть свои слабости. Я не люблю черный и серый.

— Может это из-за того, что яватма второй раз напилась крови?

Я стоял глядя вниз, на серый клинок, руки на бедрах, пожевывая окровавленную губу. Потом, нетерпеливо пожав плечами, я наклонился и поднял его.

Ничего. Совсем ничего. Меч казался холодным и мертвым.

Я нахмурился.

— А что, он…

— Тигр!

В этот момент я уже приземлялся задницей на каменный пол. Приподнявшись, я изумленно уставился на меч, лежавший в трех футах от меня.

По-прежнему серый с черным концом. Но чернота поднялась выше.

Дел прикрывала рот ладонью. После минуты молчания она выдавила сквозь пальцы:

— С тобой все в порядке?

— А тебе пришлось снова бить меня в грудь?

— Нет.

— Ну тогда, надо думать, в порядке, — на этот раз вставать было еще больнее, но я умудрился сделать это с минимумом жалоб. Я постоял секунду или две, пока пещера не перестала кружиться, и мрачно посмотрел на меч.

— Он злой.

— Кто?

— Самиэль. Чоса Деи возмутился. Он не понял, что уже мертв… или как там называется это состояние.

Дел сделала шаг к мечу.

— А он знает?

— Что знает?

— Где Шака Обре?

— В аиды… — я свирепо покосился на нее. — Я сказал, что сам разберусь, баска… без помощи Шака Обре.

— Я просто думала, что это хороший шанс, — заметила Дел.

Я подошел к мечу.

— Ладно, давай выбираться отсюда.

— Как? — спросила Дел. — Ты не помнишь, что случилось, когда мы пытались прорваться сквозь охрану?

Я помнил это очень хорошо. Нелегко забыть, как ты бродил по тоннелям в горе, похожей на дракона.

— Но теперь Чоса Деи мертв, а значит охрана без работы. Кроме того, я думаю, что если бы мы воспользовались Северной магией, о которой ты все время говоришь, мы могли бы выяснить как отсюда выбраться.

— Да, если только ты выяснишь, как поднять твой меч.

Вообще-то все оказалось проще, чем я думал. Пришлось только показать Чоса кто из нас хозяин.

Мы с Дел подошли к занавесу. Тщательно осмотрев его, мы не обнаружили ничего нового. Это была охрана, поставленная Шака Обре, чтобы удержать в тюрьме Чоса Деи. Она выпускала дым, впускала людей и не позволяла Чоса выйти.

Не позволяла выйти нам.

Пот сбегал по моим вискам.

— Давай попробуем, — предложил я, сжимая рукоять обеими руками.

Дел нахмурилась.

— Ты не…

Клинок дернулся. Я тоже.

— Давай. Хватит тянуть.

Дел повернулась, подняла меч, посмотрела на меня. Я тоже прицелился кончиком меча в занавес и вместе мы прошли через него, словно это был обычный шелк.

За нашими спинами охрана рассеялась дымом. Тюрьма была разрушена. Через шестьсот сорок два года Чоса Деи вырвался на свободу. И пока мы не найдем Шака Обре, я не смогу освободиться от него.

Мы сидели в доме Главы Ясаа-Ден, отдыхая физически и морально. Из уважения к нам все обитатели дома ушли. Помогая друг другу, мы смыли кровь и грязь и переоделись в чистую одежду, которую дали нам Халвар и его жена. Я сидел на мохнатой шкуре, крепко зажмурив глаза, скрестив ноги, и скрипел зубами, а Дел занималась моими ранами, оставленными когтями и камнями, смазывая их травяной пастой.

— Сиди спокойно, — приказала она, когда мои глаза открылись.

— Больно.

— Знаю что больно. Но будет еще больнее если укусы воспалятся. Особенно вот этот.

Она сделала это нарочно. Я дернулся и выругался, а потом выругался еще сильнее — это Дел любезно улыбнулась и добавила мази на укус в самом низу живота. Дел расстегнула пояс моих штанов, обнажив исцарапанную и искусанную кожу, и теперь натирала ее мазью, наслаждаясь моими страданиями.

— Я и сам могу это сделать, — сказал я. — И кстати, этим могла бы заняться и жена Халвара, она предлагала.

— Все в Ясаа-Ден предлагали, Тигр. Ты теперь герой. Эти люди дадут тебе все, что ты попросишь, если смогут достать, — Дел сидела на полу и разглагольствовала. — Ну что, будешь требовать с них те две монеты?

Дел сменила грязные белые одежды на голубые. Нежный голубой оттенял цвет ее глаз. Светлые ресницы, светлые волосы, бледная кожа. Она была изранена и измучена не меньше, чем я, но почему-то взглянув на нее, я бы в это не поверил.

— Нет, — вспыльчиво ответил я. — Я хочу только избавиться от этого меча, чтобы жить спокойно. А в данный момент мне нужна теплая постель и фляга акиви. Поскольку мы на Севере, сойдет и амнит.

— Ты получишь свой амнит, тебе даже предоставят постель. А что касается тепла, то это зависит оттого, сколько женщин ты в эту постель положишь.

Я хмыкнул. На мне было столько ран, царапин и укусов, что я сомневался, смогу ли получить удовольствие от общения с кем-то в постели. Мне бы только прилечь и уснуть.

— Сначала ужин, — напомнила Дел, когда мои глаза начали закрываться.

— Это празднование.

— А они не могут отпраздновать без меня?

— Нет. Тогда им некому будет петь песни о спасении и благодарности.

Я снова хмыкнул.

— Тебе споют.

— Не я убила Чоса Деи.

— Но ты прикончила половину гончих.

— Которые когда-то были жителями этой деревни, — Дел говорила серьезно. — Наверное об этом лучше не рассказывать. Пусть они думают, что их друзья погибли, а не превратились в тварей, которые убивали все больше людей, включая своих родственников, — она откинула волосы с глаз. — Это будет по-доброму.

Это будет ложью, но и ложь бывает во благо.

— Ну тогда давай мне тунику и пошли. У меня уже желудок завывает.

Дел протянула мне мягкую нижнюю тунику из невыкрашенной шерсти. Потом, когда я натянул ее, Дел достала зеленую верхнюю тунику и та зазвенела паутиной бусинок: бронзовых, медных, янтарных.

— Ну это слишком, — пробормотал я. — Он отдал мне лучшую.

— В знак его уважения и благодарности, — Дел умела говорить вежливо когда хотела.

Я растерянно посмотрел на нее.

— Я бы все равно полез на эту гору. Дело не в Ясаа-Ден и не в бедах этих людей. Я преследовал гончих. Если бы они пошли в другое место, я бы отправился за ними.

— Но они не пошли, и ты тоже, — Дел медленно поднялась с пола, стараясь не вздрогнуть от боли. Яватма, как обычно, отдыхала в перевязи у Дел за спиной. — Они ждут нас, Тигр. Мы окажем им честь своим присутствием.

Я нахмурился и осторожно поднялся. Постепенно я разрывал последние связи с Югом. Сначала Разящий, разбитый в танце с Тероном, потом мои Южные шелка, которые я сменил на Северные меха, и наконец моя перевязь, ее я оставил в горе Чоса Деи. Частицы моего прошлого, разбросанные по дороге.

Я поднял меч — ни перевязи, ни ножен у меня не было — и вышел вслед за Дел из дома. В Дел не было ничего, совсем ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бы Юг. Северная баска до костей, независимо оттого, жила она на Севере или Юге. Я менялся. Дел оставалась такой же.

Пора возвращаться домой, сказал я.

Но сказал про себя.

Горячая еда, огненный амнит и теплые пожелания окружающих словно сговорились сделать все, чтобы усыпить меня во время праздничного угощения. Вечерний воздух становился все холоднее и поверх новой шерстяной одежды я накинул две шкуры. Я сидел как меховой бугорок на третьей шкуре и время от времени умудрялся разодрать веки, пока Халвар услаждал слух собравшихся — на Высокогорном — рассказом о моих подвигах.

Вернее наших подвигах, участие Дел не осталось без внимания.

— Не засыпай, — зашипела она с соседней шкуры.

— Я пытаюсь. Аиды, баска… а чего ты ожидала? Разве ты не устала после всего, что случилось?

— Нет, — отрезала она, — я слишком молода для этого.

Я решил не отвечать на ее выпад, поскольку был слишком уверен, что она врет. Может конечно Дел еще не засыпала, но в том, что все у нее болело, я не сомневался. Это было заметно по ее скованным движениям, по неестественной позе.

— И сколько еще нам нужно здесь просидеть?

— Пока не закончится празднование, — Дел вполуха слушала Халвара и разговаривала со мной. — Мы поели и теперь Халвар пересказывает людям все, что услышал от нас. Когда он закончит, все споют песню освобождения, а потом все будут сидеть, вспоминать рассказ Халвара, восхищаться им и пить за твое здоровье, — она помолчала, внимательно рассматривая меня. — Но поскольку стоит на тебя раз взглянуть, и сразу становится ясно, что ты этого не вынесешь, может тебе разрешат уйти.

Я кивнул, подавляя зевок. Это отняло у меня весь остаток сил.

Халвар сказал что-то Дел, глядя на меня. Дел выслушала Главу и из вежливости перевела мне его слова — я уловил может одно слово из двадцати: песня.

Я кивнул.

— Пусть поют. Я слушаю.

Дел бросила на меня неодобрительный взгляд и быстро ответила. Глава усмехнулся, повернулся к жителям деревни, укутанным в теплые меха, и объявил что-то. И снова я увидел как люди побежали за музыкальными инструментами.

Я сидел — вежливая улыбка застыла на лице — и пытался изобразить полную заинтересованность песней. Мое собственное пение хотя и помогло покончить с Чоса Деи, не повлияло на мою нелюбовь к музыке. Музыку я по-прежнему считал шумом, хотя готов был признать, что в этом шуме была определенная система. Я думаю, любителям пение жителей Ясаа-Ден показалось бы приятным.

Дел-то не скрывала удовольствия. Она сидела, завернувшись в белые шкуры, глаза ее пристально смотрели в пространство, она совсем забылась в музыке. Может в грезах она вернулась в детство, где ее родня так же собиралась чтобы спеть. И я вдруг задумался, а пела ли Дел кому-нибудь кроме меча?

Когда песня закончилась, Халвар снова повернулся к нам и что-то сказал. На этот раз даже Дел растерялась.

— Что? — спросил я приподнимаясь.

— Сейчас придет святой, чтобы бросить кости Оракула.

— Старик любит азартные игры?

Дел отмахнулась.

— Нет… Он будет бросать кости так, как делали в древности, чтобы узнать будущее. Это теперь люди бросают их на деньги.

Я хотел выдать еще один комментарий, но появился святой. Он остановился перед нами, поклонился и сел на шкуру, аккуратно разложенную Халваром. Он был ОЧЕНЬ старым, чаще всего такими и бывают святые, чья жизнь наполнена чрезмерным количеством ритуалов. Я вспомнил шукара Салсет

— он тоже был чем-то вроде святого или колдуна — и задумался, похожи ли обычаи Севера на обычаи Юга.

Старик — седой, голубоглазый, дрожащий — видимо чего-то ждал. Какой-то юноша принес низкий треножник и осторожно поставил его перед стариком. На трех ножках лежала тарелка из полированного золота. Ободок, слегка выгибавшийся вверх, покрывали Северные руны.

Я прищурился.

— Ты кажется говорила, что в Ясаа-Ден не найдется и пары медных монет?

— Именно монет, — согласилась Дел. — Это подставка Оракула и блюдо. Они есть в каждой деревне… конечно если их не украли или не выменяли, — Дел пожала плечами. — Старые традиции приносятся в жертву, если от их гибели зависит выживание людей.

Из складок меховой одежды старик вытащил кожаный мешочек и осторожно развязал шнурок. Содержимое мешочка он высыпал на ладонь: пригоршню отполированных камней. Полупрозрачные, жемчужно-белые камешки раскатились по ладони, отливая зеленым, красным и голубым. Один камень был черным, но в глубине его светилось столько цветов, что я не смог в них разобраться.

Я нахмурился.

— Но ведь это не настоящие кости. Это камни. Кости Оракула должны быть из настоящих костей.

— Это кости земли, — сказала Дел. — Им придали форму и отполировали.

Я хмыкнул.

— Может быть, но с такими костями я еще дела не имел.

— Конечно, — согласилась Дел. — В отличие от тех, с которыми ты имел дело эти действуют.

Я открыл рот, чтобы запротестовать — вот еще, новости — но промолчал. Хотя я и не верил в предсказания, я точно знал, что Дел бросит мне в лицо, вздумай я сказать что-то грубое о старике и его камнях. Она напомнит о Чоса Деи, которого и сама считала сказкой, пока он чуть не убил ее.

И я решил не давать ей шанса высказаться.

Старик бросил камни на золотое блюдо. Как и следовало ожидать, они зазвенели и покатились, образовывая случайные узоры. Хотя человек, использовавший камни для предсказания, ни за что бы не назвал получившиеся узоры случайными. Это даже я знал.

Старик бросал камни семь раз, прежде чем заговорил. Произнес он только одно слово.

После которого пришла очередь Дел нахмуриться.

— Джихади, — повторил старик.

Дел взглянула на Халвара, словно меня рядом не было.

— Я не понимаю.

Халвар, озадаченный не меньше чем Дел, покачал головой.

— Джихади, — снова сказал старик и собрал камни в руку.

Все жители деревни растерянно смотрели на святого. Они-то конечно ожидали мудрых слов или обещаний грядущего процветания, а вместо этого святой Ясаа-Ден произнес слово, которое ни один из них не знал.

— Джихади, — спокойно сказал я, — это Южное слово.

— Южное? — Дел нахмурилась сильнее. — Почему? При чем здесь Южное слово?

— Точнее это Пустынный, а не Южный… Видимо это связано с моим присутствием, я ведь Южанин, — я мягко улыбнулся. — Хотя зная, что означает это слово, я сомневаюсь, что оно относится ко мне лично, — я усмехнулся, потом пожал плечами. — Он должно быть имеет в виду что-то другое или кого-то другого. Он стар, в конце концов, а это просто симпатичные камешки.

— Почему? — подозрительно спросила Дел. — Что такое джихади?

— Мессия, — ответил я.

Косы ударили по плечам, когда она резко повернулась к святому. Дел задала вопрос вежливо, но я уловил нотки сомнения. Дел просила разъяснений.

Старик охотно еще раз кинул камни, и снова они застыли, образовав узоры, которые ничего мне не говорили.

Старик изучил их и кивнул.

— Джихади, — повторил он, а потом добавил что-то на Высокогорном, закончив другим Пустынным словом.

— Искандар? — тут же переспросил я. — А какое отношение ко всему этому имеет Искандар?

Дел посмотрела на меня.

— Я даже не знаю, что это такое.

— Старая история, — раздраженно бросил я. — Искандар это место, названное в честь человека, который предположительно был Мессией. Я не знаю, сколько правды в этой сказке… сама представляешь, в какую небылицу может превратиться самая заурядная история, — я перехватил ее взгляд и понял, что она тоже подумала о Чоса Деи. — В любом случае, Искандар — место, где этот самый мессия встретил смерть.

Дел внимательно смотрела на меня.

— Он был убит? Казнен?

Я ухмыльнулся.

— Это было бы слишком романтично. Его ударила по голове собственная лошадь и через десять дней он умер. Поэтому и сомневаются в его подлинности — настоящий мессия не мог умереть из-за такой ерунды, — я пожал плечами. — Вообще-то я об этом мало знаю, я всегда пропускал мимо ушей подобные сказки, но я слышал, что на смертном ложе он обещал вернуться. Все это случилось сотни лет назад. Искандар теперь в руинах, и я не верю в джихади, о котором говорил этот старик.

Дел хмурилась так, что брови сошлись у переносицы.

— Он говорит, что мы отправимся туда.

— В Искандар? — я даже не потрудился скрыть улыбку. — Значит у старика песчаная болезнь.

Дел пожевала губу.

— Если Аджани там…

— Его там нет, я обещаю, баска… От Искандара остались одни руины, там никто не живет. Даже Аджани туда не пойдет, если конечно он не любитель пообщаться с привидениями.

— Тогда почему святой это сказал?

Рассудительно осмотрев собравшихся Северян, я сформулировал ответ в вежливой форме.

— Видишь ли, иногда люди пытаются защитить сделанные ими высказывания настаивая на их правдивости, хотя на самом деле все обстоит совсем по-другому.

— Он не врет, — объявила Дел.

Я даже вздрогнул. Я так старательно подбирал слова, а Дел выложила все напрямик.

— Конечно не врет, — согласился я. — Разве я говорил, что он врет?

— Ты сказал…

— Я сказал, что все люди ошибаются. Надеюсь больше предсказаний не будет? Мы можем идти спать?

Дел повернулась к святому и сказала что-то на Высокогорном. Он тут же бросил камни и прочитал получившийся узор.

— Ну? — вмешался я, не дождавшись перевода.

— Оракул, — сказала она.

— А это кости Оракула…

— Нет, не кости… Оракул. Появился человек, который предсказывает приход джихади, — Дел смотрела куда-то сквозь меня. — Он не мужчина и не женщина, — она нахмурилась. — Этого я не понимаю.

— А никто и не ждал, что ты поймешь, баска. Все продумано: чтобы добиться объяснений, надо заплатить, — я улыбнулся святому, уважительно склонил голову и повторил эти действия в сторону Халвара. — Теперь-то мы можем пойти спать?

Дел не скрывала своего раздражения.

— Тигр, я клянусь… ты стал стариком. Куда ушли времена, когда ты мог просиживать ночами, лакая амнит и рассказывая байки в кантинах.

— Я встретил тебя, — парировал я. — Я связался с тобой и, в аиды, меня лупили больше раз, чем я могу сосчитать, — я медленно поднялся и поплотнее обернул шкуры вокруг плеч. — Такой ответ тебя удовлетворит?

Захваченная врасплох Дел ничего не сказала. Я пошел спать.

Я проснулся в полной темноте и сел, опираясь на руку. Меч, лежавший рядом со мной, светился. Он был красным, как овеваемые ветром угли, и горячим как горн кузнеца. Горячим как огонь Чоса Деи во внутренностях дракона.

— Нет, — четко сказал я и обхватил рукоять.

Я собрал все силы, чтобы отразить атаку, потом меня начало трясти. Виной был не жар меча, а сила, вздымавшаяся в нем. Грубая, враждебная сила, не поддававшаяся контролю.

— Нет, — снова сказал я, поднимаясь на колени. Шкуры с меня упали. На мне не осталось ничего, кроме позаимствованных у Халвара штанов. На Севере я успел понять, что под мехом теплее спать раздетым, но в Ясаа-Ден пришлось изменить привычке. Хотя кроме нас с Дел в доме никого не было, спать голым в чужом жилище казалось мне невежливым.

Сила пробежала по моим ладоням, добралась до локтей, от нее заболели плечи.

— Да провались ты в аиды, — выдохнул я. — Прошлый раз я победил тебя, сделаю это и сейчас.

Было больно. Аиды, как же больно… но я не собирался сдаваться. Я упрямый.

Чоса Деи это не понравилось. Я чувствовал как он в мече проверяет границы своей тюрьмы. Интересно, знал ли он что случилось, где он оказался; понял ли, что он мертв. Для такого человека как Чоса, привыкшего красть и жизни, и магию, ужасом будет обнаружить, что его собственную жизнь, а с ней и умение переделывать вещи, похитили.

Он снова проверил клинок. Я собрал всю силу воли, почувствовал возрастающее любопытство, стремление понять.

И ощутил, как Самиэль пытается вернуть себе магию, которую отбирал у него волшебник.

Сколько еще? Мысли скользили как-то смутно. Сколько еще это будет продолжаться?

Сила заколебалась, потом неожиданно вернулась обратно в меч по моим онемевшим рукам. Я медленно разжал пальцы и опустил оружие. Меня трясло, пот стекал по лицу и ребрам.

Подул ветерок и я понял, что промерз до костей. Дрожа с ног до головы, я снова забрался под шкуры, жадно впитывая остатки тепла. Я прижал мех к подбородку, попытался расслабить мышцы. Дрожь не унималась и я зажал ладони между коленями, ожидая, когда же наступит облегчение.

На мое левое плечо опустилась чья-то рука, хотя я едва мог чувствовать прикосновение через шкуры.

— Тигр… с тобой все в порядке?

Я вздохнул, наполняя воздухом и грудь, и живот, так же старательно выдохнул и попытался ответить ровно.

— Я думал ты еще там, с Халваром и остальными.

— Уже очень поздно, почти рассвет. Я проспала несколько часов.

Часов. Значит она видела, что случилось.

— С тобой все в порядке? — повторила она.

— Оставь меня в покое, — попросил я. — Дай мне заснуть.

— Ты дрожишь. Тебе холодно?

— Иди спать, Дел. Из-за тебя я не могу заснуть.

Грубость подействовала. Рука убралась. Через секунду отошла и Дел, чтобы забраться под свои шкуры, разложенные в трех футах от моих.

Я дрожал, покрывался испариной, старался расслабить руки, которые настойчиво пытались задергаться в судорогах. Я чувствовал как напряжение сжимает плечи, спускается ниже, скручивает спину. Я не хотел биться в судорогах… аиды, как же мне от этого удержаться… Лучше бы меня ударили ножом, по крайней мере такая боль мне знакома.

Собраться, собраться… очень медленно дрожь убывала. Я развел колени, освободил руки и почувствовал как ослабли сухожилия. Страшная боль от подступавших судорог медленно ушла из спины и плеч и наконец-то я смог полностью расслабиться. Облегчение переполнило всего меня.

Я не удержался и вздохнул с облегчением, потом перекатился на левый бок, поправляя шкуры, и обнаружил, что Дел смотрит на меня.

Она сидела на одеялах, скрестив ноги и завернувшись в одну шкуру. В доме было темно, светились лишь тлеющие угли, но бледные волосы и совсем белое лицо отражали этот слабый свет. Я очень хорошо видел ее лицо. И то, что оно выражало.

— Что случилось? — прохрипел я.

Она ответила не сразу, словно в этот момент была где-то далеко. Она просто внимательно, сосредоточенно смотрела на мое лицо.

Я повторил настойчивее:

— В чем дело?

В голубых глазах что-то заблестело.

— Я была неправа, — сказала она.

Я уставился на нее, лишившись дара речи.

— Я была неправа, — повторила она.

И по ее лицу потекли слезы.

— Неправа, — выдавила она. — Все мои причины — ерунда, все извинения

— ерунда. Ради собственного эгоизма я предала твое доверие.

Прошло какое-то время, прежде чем я сумел выдавить сквозь сжавшееся горло:

— Ради Калле…

— Я была неправа, — объявила Дел. — Дочь это дочь, и ради нее можно пожертвовать многим, но использовать тебя так, как это сделала я, превратить тебя в плату… — ее голос сорвался и она тяжело сглотнула. — Я сделала с тобой примерно то же, что Аджани сделал со мной. Он отобрал у меня свободу… а я пыталась отобрать свободу у тебя.

У меня появилось множество ответов и каждый готов был опровергнуть сказанную ею правду, оправдать все ее поступки, чтобы ей стало легче, чтобы она больше не плакала, чтобы я не чувствовал себя виноватым, хотя мне не в чем было себя винить.

Но я не стал ее успокаивать. Поддаться порыву означало бы помочь ей позабыть свою вину.

Я глубоко вздохнул.

— Да, — сказал я, — ты была неправа.

Голос был Дел был совсем пустым.

— Это единственный поступок в моей жизни, которого я должна стыдиться. Я убивала людей, много людей. Людей, которые вставала на моем пути, в круге или вне его. Я не сожалею ни об одной из этих смертей, они были необходимы. Но того, что я сделала в Стаал-Уста, можно было избежать. Я не имела права предлагать им эту сделку. Я не имела права распоряжаться чужой жизнью.

— Ты не имела права, — повторил я.

Дел шумно вздохнула.

— Если ты хочешь, чтобы я ушла, я уйду. Ты закончил свое дело, выполнил свое обещание. Теперь я должна выполнить свое. Мне нужно закончить песню. Ты не обязан преследовать Аджани.

Да, не обязан. И никогда не был обязан. Но я разделял ненависть Дел к этому человеку.

Я представил, каково мне будет снова ехать одному. Только жеребец и я. Никаких женских сложностей, никакой жажды мести, никакой одержимости. Я буду спокойно ездить по Югу, отыскивая работу, и так пройдет остаток моей жизни. Каждый день я буду стареть, сам того не сознавая.

Не будет Северной баски, с которой можно провести время за спором или в круге.

Я прочистил горло.

— Ну, мне все равно нечем заняться.

— После всего, что я сделала…

— Забудем.

Я ответил резко, прямо, небрежно. Этого было достаточно. Мы не умели выражать свои чувства красивыми словами.

Дел поправила шкуры и снова легла на одеяла. Она лежала ко мне спиной, на левом боку.

— Я рада, — сказала она.

Я вспоминал наш разговор и меня переполняли переживания, но я был слишком измучен мечом, а бурные эмоции отнимали слишком много сил. Дел сделала свое признание, Дел выполнила задачу, которую я возложил на нее. Мне оставалось только закрыть глаза и, расслабившись, уплыть. Свалиться в темноту. Вместо боли пришло облегчение, соблазн сна манил, манил, манил…

Приятно было уплывать в сон, застыть на краю вихря… ожидая начала падения…

— Ты не старый, — сказала Дел. Очень тихо, но ясно.

Сон на мгновение отступил. Я улыбнулся и снова потянулся к нему. Возвращаюсь домой, подумал я и соскользнул с края мира.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

— Тигр, — сказала Дел, — ты свистишь.

— Нет.

— Сейчас нет. Но только что ты свистел.

— У меня нет привычки свистеть, баска… свист слишком напоминает музыку.

— Свист и есть музыка, — отметила она. — Именно этим ты и занимался.

— Послушай, — терпеливо сказал я, — я никогда не напеваю, не мурлыкаю, не насвистываю. Я не занимаюсь ничем, что хотя бы отдаленно связано с музыкой.

— Потому что у тебя нет слуха. Но это не значит, что ты не можешь делать что-то подобное. Чаще всего люди не любят чем-то заниматься только из-за того, что делать это не умеют, — она помолчала. — Как например в твоем случае.

— А почему я должен свистеть? Я никогда этого не делал.

— Потому что благодаря Кантеада и твоей яватме ты стал лучше понимать, какую силу скрывает музыка… и может быть потому что ты счастлив.

Да, я был счастлив. Я был счастлив постоянно с того момента, как услышал признание Дел, и стал еще счастливее с тех пор, как высокогорья сменились предгорьями, а предгорья пограничными землями. И часа не пройдет, как мы навсегда оставим Север.

Но я и не подозревал, что от радости даже начал свистеть.

Я глубоко вздохнул и удовлетворенно выдохнул.

— Чувствуешь какой воздух, баска… хороший, чистый. И между прочим теплый… Больше никаких отмороженных легких.

— Да, — согласилась она, — больше никаких отмороженных легких… Теперь мы сможем дышать Южным воздухом и то, что не отморозили сжечь.

Я только усмехнулся, кивнул и поехал дальше. Хорошо было снова на жеребце съезжать с холмов в заросшие кустарником пограничные земли между Севером и Харкихалом. Было так хорошо, что я даже не обращал внимания на угрюмое молчание Дел или сухую иронию ее тона когда она все же заговаривала. Я думал только об одном — с каждым шагом мы приближались к границе, к дому. К теплу, солнцу и песку. К кантинам и акиви. Ко всему тому, что я так хорошо изучил за последние двадцать с лишним лет моей жизни, как только сумел выбраться в этот мир.

— Смотри, — показал я, — вот и граница, — не ожидая ответа, я сжал бока жеребца и гнедой галопом пролетел то небольшое расстояние, которое еще отделяло меня от Юга. Я заставил жеребца пройти каменную пирамиду, потом развернул его и остановил, поджидая Дел. Ее мерин преодолевал ту же дистанцию пристойным шагом.

Или это было неохотой, а не пристойностью?

— Давай, Дел, — позвал я. — Грунт хороший, пусть твой чалый пробежится.

Но она заставила его идти. Точно до пирамиды. Там она его остановила, соскочила на землю и обернула повод вокруг каменного выступа. Не сказав ни слова, Дел отошла в сторону и повернулась ко мне спиной, глядя точно на Север.

А-а. Снова за свое.

Я нетерпеливо наблюдал как она вынимает меч, кладет клинок и рукоять на ладони, потом поднимает меч над головой, словно предлагая его своим богам. И я снова вспомнил ночь, когда Дел создала палитру всех цветов мира и раскрасила небо радугой. Ночь, когда я понял, что она не мертва, что я не убил ее.

Нетерпение спало. Дел прощалась со своим прошлым и настоящим. Нет больше Стаал-Уста, нет Калле, нет знакомой жизни. Насколько я был счастлив снова видеть Юг, настолько ей тяжело было расставаться с Севером. Хотя ее и выгнали из Обители, которую Дел считала своим домом.

Жеребец переступил, протестуя против бездействия. Я задержал его, натянув поводья и посоветовав потерпеть. Для разнообразия он обратил внимание и на мои пожелания, но развернул голову настолько, насколько мог развернуть ее, посмотрел в сторону все еще невидимого Харкихала и заржал. С чувством.

— Я знаю, — сказал я ему. — Подожди еще пару минут… Ты же можешь подождать, даже если тебе это не нравится.

Гнедой помотал головой, потанцевал и махнул хвостом. А ведь я уже давно собирался его отрезать. Я вспомнил об этом сразу, как только концы жесткого конского волоса хлестнули меня по бедру.

— Продолжай в том же духе, — предложил я. — Вот отрежу тебе твои гехетти, что тогда будешь делать?

Дел вернулась к чалому, сняла повод с камня и повела мерина ко мне. Она по-прежнему сжимала рукоять обнаженного меча и кажется убирать меч не собиралась.

Я нахмурился, придержал жеребца, заметив, что он уже готов поприветствовать чалого укусом, хотел задать вопрос, но Дел меня опередила.

— Пора, — просто сказала она.

Мои брови приподнялись.

— Что пора?

Солнечный свет отразился от клинка Бореал.

— Пора, — повторила Дел, — встретиться в круге.

Последний раз на эту тему мы говорили три недели назад, незадолго до того, как добрались до Ясаа-Ден. Дел не вспоминала о тренировках, а я радовался. И надеялся, что буду радоваться этому вечно.

Я посмотрел на рукоять моей собственной яватмы, спокойно ехавшей около моего левого колена в позаимствованных ножнах, прикрепленных к седлу. Халвар был настолько щедр, что отдал мне ножны, в которых держал свой старый бронзовый меч. Я взял их неохотно. Это были только ножны, а не ножны-с-перевязью, к которым я привык, но меч нужно было в чем-то везти. Я не мог тащить с собой голый клинок.

— Нет, — сказал я.

Лоб Дел прорезали морщинки.

— Ты еще боишь…

— Ты не знаешь этот меч.

Она посмотрела на рукоять, обдумала мои слова, тихо вздохнула и героически попыталась проявить терпение.

— Мне нужно тренироваться, Тигр. И тебе тоже. Если мы хотим что-то зарабатывать на жизнь пока будем искать Аджани, нам нужно снова войти в форму. Нам нужно танцевать в круге, чтобы восстановить согласованность, силу, выносливость…

— Я знаю, — сказал я, — и ты совершенно права. Но я не войду с тобой в круг пока Чоса в этом мече.

— Но ты можешь контролировать силу меча, ты можешь сдерживать его, я это видела. И не только в ту ночь в доме Халвара, но и несколько раз по дороге…

— …и именно из-за того, что я узнал за эти несколько раз сейчас я отказываюсь, — объявил я. — Этот меч нелегко было сдерживать и до того, как я повторно напоил его кровью Чоса Деи… ты действительно думаешь, что я рискну тем минимальным контролем, которым над ним обладаю ради тренировки с тобой? — я покачал головой. — Чоса Деи нужен был твой меч, он хотел выдавить магию из твоей яватмы, изменить ее, переделать для своих целей, и я чувствую, что он не отказался от своих намерений.

Дел даже не удалось скрыть испуг.

— Но как он может… — не закончив фразу, она покачала головой. — Он в мече, Тигр.

— И ты, не зная на что он способен, действительно хочешь рискнуть, позволив ему встретиться с Бореал?

— Я не думаю… — она замолчала, нахмурилась, пристально посмотрела на рукоять Самиэля, поднимавшуюся около моего левого колена, жестом признала мою правоту. — Может быть. Может если твой и мой мечи когда-нибудь встретятся, Чоса украдет магию моей яватмы, а потом… — она снова замолчала. Я почувствовал, что наконец-то она все поняла. — Если он соединит твою и мою магию, что может произойти? Каким человеком он может стать?

Я покачал головой.

— Нельзя даже представить, что может случиться. Твоя яватма отличается от других, баска, ты и сама об этом знаешь, хотя мало говоришь. Я понял это, посмотрев на другие кровные клинки. Теперь я знаю как из делают и что происходит у них внутри, — я пожал плечами. — Ты напоила свою яватму кровью Балдура и завершила ритуалы, закрепив свои пакты с богами, перед которыми так благоговеешь. Потом ты спела свою песню о нужде и мести, которые кроме тебя никто не мог прочувствовать, — я пристально посмотрел на нее. — Я думаю, от этого твоя яватма стала сильнее любого кровного клинка.

Дел ничего не сказала. Тишина была яснее ответа.

— Когда я повторно напоил ее, — я коснулся рукояти моей яватмы, — когда я наконец-то призвал ее по всем правилам, как ты и объясняла, я спел о своем, о вещах, которые близки и понятны только мне, как и ты когда-то. Поэтому мой меч, как и твой, тоже отличается от других яватм, только в нем Чоса Деи, а не пакты с богами, — я покачал головой. — Я еще не понял все это до конца и может никогда не пойму, но я знаю, что жар и холод нельзя соединить. Они не прекратят войну, пока один из них не победит. Наверное это касается и наших мечей.

— Но произошла ошибка… — взволнованно сказала Дел. — Этого не должно было случиться… в Стаал-Уста нас учат, что повторно поить меч запрещено.

— Но мне выбирать не пришлось, разве не так?

— Конечно… я не виню тебя, — Дел все еще хмурилась. — Я думаю о причине, почему меч может выпить крови только один раз. Представь танцора меча, который раз за разом будет поить свою яватму. Он сможет «собирать» силу своих врагов как Чоса Деи собирал магию, переделывая вещи, — Дел посмотрела на мой меч. — Такой мужчина — или такая женщина — может забыть о чести и обещаниях и стать наркоманом, только вместо наркотика ему нужно будет постоянно убивать и поить меч, чтобы получить еще силы.

— Ты хочешь сказать, что только обычай удерживает танцоров мечей с яватмами от того, чтобы не напоить меч каждый раз, когда совершается убийство?

— Обычай, — кивнула Дел. — И честь.

Я не смог подавить смешок.

— Ничего себе контроль! Значит любой танцор меча, больной и уставший от всех ваших обычаев и кодекса чести, мог бы стать отступником? Разъезжать по Северу и Югу и раз за разом поить свою яватму?

— Никто не осмелится..

— Почему нет? — прервал я ее. — Что его остановит? Какая серьезная причина, кроме вбитой привычки его от этого удержит?

— Танцор меча, который осмелился бы на такое, был бы формально осужден вока и объявлен изгоем, — уверенно сказала Дел, — клинком без имени. На него была бы наложена повинность меча Стаал-Уста и любой танцор меча должен был бы наказать его, бросив ему вызов.

Я поцокал языком в ответ на ее слова в притворном отчаянии.

— Какая ужасающая перспектива, баска. Страшно так, что хочется нырнуть в постель и с головой залезть под одеяло.

К ее лицу прилила кровь.

— Только из-за того, что на Юге ни у кого нет чести или никто не желает знать, что такое ответственность…

— Дело не в этом, — вмешался я, — я говорю о другом. Эти мечи опасны. К магии, которая превращает нормальный меч в вещь, наполненную силой и способную высасывать душу из человека, нельзя относиться легкомысленно. В злых руках яватма может стать разрушительным оружием, — я сардонически улыбнулся. — И все же, несмотря на такую угрозу, ан-кайдины Стаал-Уста продолжают раздавать их, — я поерзал в седле. — Не слишком мудро, Делила.

— Только кайдины получают яватмы, или те, кто достигнув вершины мастерства выбирают путь танцоров мечей, — она пожала плечами. — К моменту выбора в чести ан-истойя уже никто не сомневается, поэтому они и получают высокий ранг. Они проходят отбор. За годы обучения кодекс чести Стаал-Уста входит в их кровь. И к яватмам относятся совсем не легкомысленно, Тигр. Вока не даст кровный клинок, пока не убедится, что он — или она — знает, как нужно обращаться с силой, и не будет уверен, что ан-истойя не нарушит кодекс чести.

— Дел, — мягко сказал я, — у меня есть яватма.

Удар попал в цель. Дел долго смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Потом она раздраженно отмахнулась.

— Да, есть, но только потому что ты доказал, что достоин ее.

— Достоин? Разве не я напоил меч повторно?

Она открыла рот, чтобы ответить, но не нашла что сказать. Она нахмурилась сильнее и морщины на лбу пролегли глубже. Всегда тяжело видеть как превращаются в ничто убеждения с которыми человек прожил всю жизнь. Я, например, с детства привык не верить в магию.

— Дел, — спокойно сказал я, — я не собираюсь поить ее снова, если это тебя беспокоит. И я постараюсь никогда больше не вызывать эту штуку к жизни — я танцор меча, а не волшебник. Я просто хочу объяснить, насколько опасно раздавать такую силу свободно или с очень небольшими ограничениями. Честь это одно, баска — и я не сомневаюсь, что она высоко ценится в Стаал-Уста — но не все в мире понимают ее ценность. Большинство людей — а может и каждый — ни на минуту не задумаются, использовать ли преимущество, имеющееся под рукой, если речь идет о жизни и смерти.

Дел смотрела на меня снизу вверх.

— Значит ты думаешь, что я забуду о чести ради того, чтобы убить Аджани?

Я ухмыльнулся.

— Я думаю, что ради его смерти ты сделаешь все, что понадобится, потому что мстишь ему ВО ИМЯ ЧЕСТИ, а это уже контролю не поддается.

Она слегка пожала одним плечом.

— Может быть. А может и нет. Но то, как я убью Аджани не имеет никакого отношения к твоему нежеланию войти со мной в круг.

Я вздохнул.

— Имеет, но кажется сейчас ты этого все равно не поймешь. Давай просто будем считать, что я, будучи Южанином с полным отсутствием чести или совести, не имею ни малейшего представления, на что способен этот меч. И к тому же, в дополнение ко многим другим причинам, я не хочу танцевать с тобой.

— Чоса Деи, — пробормотала она.

Я постучал по рукояти.

— Он здесь, баска… и он начинает злиться.

Дел перевела взгляд на меч в своей руке.

— Но мне нужно танцевать, — сказала она. — Из-за этого я тебя и искала.

Она порезала глубоко. Прямо через плоть, мускулы, брюшную стенку, до внутренностей. Четыре недели я старался не думать о личном, потому что мы были заняты охотой на гончих, но теперь порез открылся. Теперь снова стало больно.

И еще больнее, потому что я помнил то, что она сказала мне в доме Халвара.

— Ну тогда, — справившись с собой, выдавил я, — почему бы тебе не отправиться вперед, в Харкихал. Это всего миль двадцать к Югу. Там ты наверняка найдешь кого-нибудь, кто тебе поможет.

Дел долго смотрела на меня. О чем она думала, я так и не понял. Для женщины двадцати одного года — едва достигшей двадцати одного — она мастерски скрывала свои чувства.

Дел быстро убрала меч в ножны, повернулась к чалому и вставила ногу в стремя. Сев в седло, она подобрала повод.

Аиды, подумал я, она уезжает. После всего, что мы пережили, когда все наконец-то утряслось, она действительно собирается уехать…

Дел подвела чалого к моему гнедому.

— Я соврала, — просто сказала она.

Аиды, баска… Теперь я не знал, что делать.

— С самого начала я врала.

— Насчет чего? — слабо спросил я.

— Насчет танца. И насчет того, почему я ехала за тобой.

— Да?

Дел кивнула.

— Ты из тех людей — или был из тех — кто легко относится к женской привязанности, женскому признанию в восхищении, женской необходимости в тебе. Своим равнодушием ты легко мог бы ранить женщину, которая предложила бы тебе то, что для нее самой драгоценно — правду о своих чувствах. Ты бы не оценил ее признания.

— Я бы не оценил?

— Не только ты, любой мужчина, — поправилась она. — И ты когда-то был таким. Я таким тебя помню.

— Но теперь я изменился?

Она безучастно смотрела на меня.

— Со мной это не так важно. У меня есть меч.

Я ухмыльнулся, но спрятал ухмылку под лукавым выражением лица.

— Значит ты говоришь — если я правильно тебя понял — что поехала искать меня не только ради танца?

— Нет.

Ответ мне не понравился. Я нахмурился.

— Нет это ты поехала искать меня не только ради танца или нет это я не прав.

Она улыбнулась. Искренне, широко улыбнулась.

— Я поехала искать тебя, чтобы танцевать с тобой — да. Ведь ты — Песчаный Тигр. Но это не главное. Я поехала из-за тебя. Ты нужен мне, Тигр, и теперь я сказала это вслух. Я надеюсь, ты отнесешься к моему признанию с уважением.

Эти слова кое-что для меня значили. Они значили для меня очень много, но не мог же я сказать об этом Дел. Есть вещи слишком личные.

— Ну, значит я могу считать, что ты привязалась ко мне? Что я тебе нужен?

Дел повернула лошадь на Юг.

— Не бери на себя слишком много, Тигр. Можешь нарваться на неприятности.

В Харкихале было тепло. Легкий ветерок бросал песок в наши лица и на зубах скрипела грязь, но я не жаловался. Я окончательно убедился, что вернулся домой.

А вот Дел это не нравилось. Она провела чалого через ворота, стерла с губ грязь и отряхнула шерстяную тунику, шепча что-то на Высокогорном. Что-то относительно пыли и песка, своем нежелании их видеть и кажется что-то насчет своей надежды помыться.

Но у нас были дела и поважнее.

— Перевязь, — напомнил я и поехал вниз по улице.

Харкихал — местечко, которое привлекает танцоров мечей. Это пограничный городок, где, как и полагается, сливаются две культуры, и не всегда мирно. Следовательно здесь всегда найдется работа для тех из нас, кто готов защищать, нападать или возвращать, в зависимости от желания нанимателя. А там, где есть танцоры мечей, есть и те, кто кует мечи, и те, чье мастерство связано с мечами.

Человека, которого я искал, рекомендовали мне три разных танцора мечей в трех разных кантинах. Никогда не стоит торопиться с выбором предметов снаряжения, от которых может зависеть твоя жизнь. Я потратил некоторое время расспрашивая посетителей кантин, а заодно выпил несколько чашек акиви, просто чтобы напомнить языку что это такое. Дел ни разу не пожаловалась, но я чувствовал, как нарастает ее нетерпение. Она хотела расспросить об Аджани, но я ее отговорил. Сначала мне нужно было достать нормальную перевязь и меч, чтобы быть готовым к любым неприятностям.

Хотя в конце концов терпение Дел все же истощилось и она сообщила мне, что учитывая количество акиви, которое я в себя залил, мне повезет, если я сумею удержаться на ногах, а о танце я в ближайшее время могу и не думать.

— А я и не хочу танцевать, — парировал я. — Нам с тобой нужно держаться подальше от круга. Ну зачем проявлять враждебность?

— Мы хотим убить человека, так что вряд ли нам удастся держаться подальше от круга.

— ТЫ хочешь убить его. Аджани не моя проблема. Моя проблема в этот момент найти человека, который сможет дать мне именно то, что я хочу. В смысле перевязи.

Что заставило меня спросить третьего танцора меча, а когда в ответ я услышал уже знакомое мне имя, мы пошли к нему.

Он оказался типичным Южанином: каштановые волосы, карие глаза, смуглая кожа. На нем была обычная одежда торговца — тонкая туника, мешковатые штаны, хитон и никаких украшений. Значит в отличие от некоторых мастеров он не стремился произвести впечатление своей внешностью. Скорее он гордился своим умением.

Он стоял позади стола. Лавка была маленькая, битком набитая слоями кож, деревянными брусками, подносами, заваленными веревками, ремнями и инструментами. Он увидел как мы с Дел входим через занавешенную дверь и приветливо кивнул. Кивок лишь в малой части предназначался Дел, мастер приветствовал меня — он был Южанином. Будь я Северянином, он все равно отнесся бы ко мне с уважением и не обратил внимания на Дел.

Я остановился у стола и посмотрел мастеру в глаза.

— Это очень особый меч.

Джуба улыбнулся. Эти слова он, конечно, слышал много раз от бессчетного количества танцоров мечей, которые жили своими клинками. Вот только на этот раз мои слова были значительным приуменьшением.

— Очень особый, — повторил я, — и требует особого внимания, — я положил меч в ножнах на стол перед Джубой и предупредил: — Не прикасайся.

И снова Джуба улыбнулся. Не снисходительной улыбкой или улыбкой неверия — он слишком давно имел дело с танцорами мечей, чтобы так открыто показать свои сомнения. В его улыбке скользнуло тонкое признание — пусть посетитель говорит что пожелает. Решать будет Джуба.

Над устьем ножен Халвара поднималась только рукоять — яркая, витая сталь без лишних украшений. В мече не было ничего примечательного.

— Яватма, — сказал я и карие глаза Джубы расширились. — Что мне нужно, — продолжил я, — это настоящая перевязь танцора меча моего размера и диагональные ножны. Ножны, разумеется, широкие — дюймов десять у края — чтобы когда я вынимал меч, клинок выходил бы свободно. В ножнах он должен сидеть плотно — терпеть не могу когда меч бренчит — но выходить он должен легко. Чтобы не было никаких зазубрин и засечек.

Джуба слегка кивнул.

— Древесина кадда, — сказал он. — Легкая, но очень твердая. А внутри слой замши. Снаружи обтяну шкурой осла, потом оберну по спирали ремнем со стальной лентой для прочности, — он помолчал. — Нужны украшения?

Некоторые танцоры мечей любят привешивать монетки, кольца или осколки драгоценных камней к ножнам, чтобы показать, насколько они удачливы. Некоторые даже с удовольствием снимают что-то с проигравшего — живого или мертвого — как трофей. Я всегда думал, что такие люди сами напрашиваются на неприятности. Хотя должен признать, что немного найдется воров, которые рискнули бы связаться с человеком, зарабатывающим на жизнь мечом. Правда я не встречал бандита, который бы не готов был на все, лишь бы избавить жертву от богатства, а значит танцор меча, который напьется или расслабится с хитроумной девчонкой из кантины, или просто растеряет остатки мозгов, сам напрашивается на грабеж.

Я покачал головой.

— Да, — сказала Дел. — Можешь скопировать это?

Дел ждала за моей спиной так тихо, ничего не говоря ни Джубе, ни мне, что я почти забыл о ее присутствии. Но теперь она вышла вперед и попросила у Джубы глиняную пластинку и стило. Джуба положил пластинку на стол и задумчиво начал разглядывать нарисованный Дел узор.

— Вот, — закончив, показала она. — Ты можешь вырезать это на ножнах? От наконечника до устья… вот так, изгибаясь, по кругу, по кругу… Можешь это сделать?

Джуба и я еще раз взглянули на пластинку. Дел аккуратно вывела руны на необожженной глине и сдула пыль. Контуры были замысловатыми и четкими, ничего подобного я в жизни не видел.

Хотя нет, видел. На клинке Самиэля.

Джуба нахмурился и посмотрел на меня.

— Тебе это нужно?

В его голосе прозвучало сомнение. Он был, в конце концов, Южанином, а Дел — женщиной с Севера… но он получал деньги, выполняя любые капризы клиентов, и он предоставил мне право выбирать.

Я покосился на Дел. Он снова погрузилась в молчание, но я чувствовал как она напряжена. Дел не просила меня согласиться, я сам должен был принять решение, но она очень хотела, чтобы Джуба перевел руны на ножны.

Что, в аиды…

— Да. Скопируй их.

Джуба пожал плечами и кивнул.

— Я должен измерить тебя и меч, — сказал он. — Но если ты не позволишь мне коснуться его…

— Я помогу, — кивнул я. — Измерь сначала меня, потом мы займемся мечом.

Он работал быстро и умело, оборачивая ремешок то так, то сяк вокруг меня, завязывая узлы и отмечая нужные места. Когда он закончил, я увидел только кожаный шнур, сплошь покрытый узлами, но Джуба знал их язык.

Потом он посмотрел на меч.

Я вынул оружие из ножен Халвара, отбросил ножны в сторону и клинок сверкнул. Чернота у острия поднялась еще на три пальца, словно я окунул меч в черную краску. Свет стекал по рунам как вода.

Джуба жадно глотнул воздух. От вожделения его глаза потемнели. Я заметил, как дернулись его пальцы.

— Яватма, — повторил я. — Ты думал, Песчаный Тигр лжет?

Я сказал это не без умысла. Не для того, чтобы похвастаться, хотя конечно свое имя я называю с удовольствием, а просто чтобы убедиться, что мастер понимает, кто пришел к нему за перевязью. Если танцор меча, такой как Песчаный Тигр, останется доволен, Джуба мог значительно улучшить свою репутацию и во сто крат расширить свое дело. А если Тигру произведение Джуба не понравится, с Джубой будет покончено.

Этими словами я еще раз напоминал, что за оружие лежит на столе. Я чувствовал желание Джубы коснуться меча, попробовать поднять его, но я слишком хорошо помнил боль от прикосновения Бореал, когда взял ее, не зная ее имени.

— Измеряй, — предложил я. — Если понадобится его передвинуть, скажешь мне.

Джуба быстро вытащил кожаный шнур и измерил меч, завязав несколько узлов. Я поворачивал меч по его указаниям и держал за Джубу шнур, когда нужно было коснуться меча. Закончив, Южанин кивнул.

— Все будет отлично, я обещаю. Сделаю как ты сказал.

— И не забудь руны, — настойчиво напомнила Дел.

Джуба взглянул на нее во второй раз. Теперь он действительно ПОСМОТРЕЛ на нее и увидел, кто перед ним. Он заметил Северную красоту, независимость, гордые манеры.

И он снова отвернулся, поскольку был Южным дураком.

— Сколько времени ты мне даешь? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Чем быстрее, тем лучше. Я не люблю носить меч в руке, и не выношу таскать его у пояса.

Кто бы сомневался. Все профессиональные танцоры мечей носили свое оружие в перевязи-с-ножнами, и я не собирался менять обычай и рисковать выставить себя дураком.

Джуба задумался. Я торопил его и он мог бы повысить плату. Именно на такой случай я и назвал свое имя. Оно должно было подействовать.

— Два дня, — предложил он.

— Завтра вечером, — сказал я.

Джуба задумался.

— Не хватит времени, — объяснил он. — У меня много работы, сейчас все едут в Искандар. Для меня большая честь сделать лучшую перевязь и ножны для Песчаного Тигра, но…

— Завтра вечером, — повторил я. — А что с Искандаром?

Джуба пожал плечами, уже копаясь в горе кож.

— Говорят, скоро придет джихади.

Я хмыкнул.

— Такие слухи ходят каждые лет десять, — я поднял ножны и убрал меч. Дел почти наступала мне на пятки, когда я выходил из лавки.

— Ты слышал? — заговорила она, как только мы оказались на улице. — Он упомянул Искандар и джихади… и ты все еще утверждаешь, что это чушь, хотя сообщает тебе об этом Южанин.

— От Искандара ничего не осталось, там только руины, — упрямился я. — Какой смысл туда ехать?

— А если там должен появиться мессия?

— По Югу ходит много разных слухов, баска. Предлагаешь всем верить?

Дел не ответила, но упрямо сжала губы.

— А теперь, — решил я поменять тему, — надеюсь ты расскажешь мне, что означают эти руны.

Дел пожала плечами.

— Просто руны. Украшение.

— Сомневаюсь, баска. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты была чересчур аккуратна, я даже занервничал. Я хочу знать, что это за руны. Что они говорят и для чего служат?

Дел молчала. Я отошел еще на несколько шагов от лавки Джубы, резко остановился, повернулся, чтобы посмотреть ей в лицо и едва не наступил ей на ногу. Видимо Дел сразу поняла, что мне было не до шуток.

— Это предупреждение, — сказала она, — и охрана. И еще я написала там твое имя и твое положение… твой Северный ранг.

— Я Южанин.

Дел отнеслась к моему заявлению спокойно.

— И Южный тоже, — кивнула она. — Седьмой ранг. Я ничего не забыла.

— Ты забыла спросить меня, нужно ли мне все это на моих ножнах.

Дел расстроилась.

— Ты же сам говорил, какой опасной может стать яватма, оказавшись в злых руках. Это ведь ты говорил, что даже Северянин, если он решит, что достаточно силен, может позабыть кодекс чести Стаал-Уста ради источника могущественной силы.

— А при чем здесь мой меч?

— Эти руны будут тебя защищать, — спокойно сказала она. — Если такой танцор меча захочет значительно увеличить свои силы, он постарается украсть твою яватму.

— И эту руны… — я помолчал. — Эти руны защитят меня?

— Да.

— Но никто не сможет коснуться моего меча, не зная его имени. Дел, разве этой защиты недостаточно?

Дел посмотрела мне в глаза.

— Ты пьешь, — тихо сказала она. — Сегодня ты уже выпил и будешь пить еще, чтобы отпраздновать свое возвращение домой. Я к этому уже привыкла, — Дел пожала плечами. — Человек, который много пьет, часто сам не знает, что делает и говорит.

— И ты думаешь, что я могу выболтать кому-нибудь имя меча и тем самым позволить ему — или ей — коснуться моей яватмы, воспользоваться ею. Может даже напоить ее кровью, если этот человек будет знать, как это делается?

— Чоса Деи уже не сказка, — холодно сообщила Дел. — Он жив и люди со временем узнают об этом. Ты сам признался, что не знаешь, на что способен твой меч. А теперь подумай, что если враг получит и меч, и Чоса Деи? Представляешь, к чему это приведет?

— Чоса Деи освободится, — мрачно сказал я.

— Не только, — Дел нахмурилась и ее лоб изрезали морщины. — Человек, жаждущий получить мастерство и силу, может сделать кое-что похуже. Он может напоить клинок в ТЕБЕ.

Честно говоря, такое мне и в голову не приходило. Но вот теперь я задумался, сильно, мрачно разглядывая яватму в ножнах.

Я рискую собой. Собой, как источником силы и мастерства. Такой «достойный враг» многих может заинтересовать.

Аиды, но я же Песчаный Тигр… и не имеет значения, кто и что думает обо мне. У меня отличная репутация — что соответствует действительности — и если кто-то захочет сделать свой кровный клинок посильнее, конечно он будет искать меня.

— А начертив на ножнах эти руны, мы не сообщаем всем заинтересованным лицам, что я хорошая цель?

Дел покачала головой.

— Да, руны называют твое имя и твой ранг, но этим они служат тебе и охраной. Прочитав их, только дурак рискнул бы связаться с твоим мечом.

Она меня не убедила.

Дел не сдалась.

— Чоса Деи пойдет на все, чтобы освободиться. Каждый, кто попытается использовать этот меч, будем сам напрашиваться на смерть… или на более страшный конец. Этим человеком овладеют.

— Как локи, правильно? — я покачал головой. — Я думал, что навсегда забуду эти кошмары после того, как Кантеада загнали локи в круг… а теперь Чоса…

Дел засунула прядь светлых волос на левое ухо.

— Хорошо, что только Северяне, обученные в Стаал-Уста, понимают силу яватм и умеют пользоваться ими… На Юге мало кто слышал о яватмах, так что вряд ли кто-то из Южан попытается украсть твой меч.

И то верно. От такой мысли я почувствовал себя немного лучше.

— Значит… ты думаешь, что Северные руны оградят меня от встреч с бесчестными Северянами, — я ухмыльнулся. — Ты мне, кажется, кто-то говорила, что все Северяне БЛАГОРОДНЫЕ.

Дел не заметила иронии.

— Аджани — Северянин, — напомнила она.

— Но он не танцор меча.

— И не благородный человек, — горько заметила Дел. — Думаешь, он стал таким из-за своего невежества и глупости? Ты думаешь, он мог спокойно пройти мимо тайных знаний? А ты бы не захотел еще лучше владеть мечом, если бы знал, что тебя хотят убить?

— Дел…

— Думаешь, он такой глупый, что пропустит мимо ушей рассказ о том, как пьет кровь кровный клинок? Или не воспользуется шансом украсть яватму у кого-то вроде Песчаного Тигра — человека, который в дополнение к высшему Южному рангу имеет еще и ранг кайдина? Ты думаешь…

— Дел…

Она закрыла рот.

— Хорошо, ладно, — согласился я, надеясь этим ее успокоить. — Да, я все понял. Нет, я не возражаю. Аджани не глупый и не невежественный. Правильно? Теперь мы можем ехать дальше? — я оттянул шерстяную ткань. — Может мы куда-нибудь сходим и обменяем эту тяжесть на набедренную повязку и бурнусы?

— Ты не знаешь его, — убежденно сказала она. — Ты не знаешь Аджани.

Конечно я его не знал. И не мог узнать, пока Делила не найдет его.

Я вздохнул, положил большую ладонь на ее плечо и направил ее вниз по улице.

— Пошли, баска. Давай избавимся от шерсти. После этого мы сможет отправиться на поиски тех, кто может знать, где бродит Аджани.

— И больше никаких задержек, — объявила она. — НИКАКИХ задержек.

Она ждала шесть лет и терпение ее было на исходе. Винить Дел за это я не мог.

— Я обещаю, — сказал я, — мы его найдем.

Дел посмотрела мне в лицо. В ее глаза стоило посмотреть — голубые-голубые, прекрасные, беспощадные.

И глядя в эти глаза, я вспомнил, что сказал ей Чоса Деи в пещере. Даже Дел тогда вспомнила о своих клятвах и не нашла, что возразить.

«Одержимость необходима, без одержимости нельзя. Одержимость правит, а сострадание вредит».

Она уселась на мое колено и провела пальцами по шрамам, оставленным песчаным тигром.

— Ну, — промурлыкала она. — Наконец-то ты пришел.

Я открыл один глаз.

— А я должен был прийти?

— Да. Все говорили, что ты придешь, и вот ты здесь.

Я открыл другой глаз: картина не изменилась. Черноволосая красавица с карими глазами, устроившаяся на моем колене, прижималась ко мне, чтобы продемонстрировать пышные прелести, едва прикрытые свободной легкой рубашкой.

— Я Кима, — сообщила она, улыбаясь. — А ты — Песчаный Тигр.

Я прочистил горло.

— Точно, — я чуть поерзал, пытаясь найти положение поудобнее. Кима весила немало, а у меня все тело еще белело после мучительной прогулки по горе Чоса. — А кто говорил, что я приду?

Кима махнула рукой.

— Все, — объявила она, — и другие девочки. Мы даже поспорили, кто первой подцепит тебя.

Девочки кантин пользуются дурной славой из-за привычки постоянно на что-то ставить и из-за своей вульгарности. Но если вам до отчаяния необходима женщина после долгого путешествия по Пендже, вы особо не церемонитесь. В ответ на пустую болтовню мужчины обычно кивают, не интересуясь ничем, кроме физических прелестей этих Южанок. Глядя на Киму, я нахмурился.

— А почему я должен был прийти?

— Потому что все танцоры мечей идут сюда, — она прижалась к моей груди, пристроив макушку под моим подбородком. — Я знаю таких как ты, Песчаный Тигр… вас ведет соблазн денег, он выгоняет вас из пустыни.

Ну да, время от времени. И честно говоря, чаще чем время от времени. Это стиль нашей жизни — трудно жить без денег.

Я потянулся за Киму, умудрился нащупать чашку и осторожно поднес ее ко рту. Я успел сделать три глотка до того, как чашку перехватила Кима.

— И сколько ты выиграла, «подцепив» меня?

Она захихикала низко и хрипло.

— А я еще не выиграла. Я должна провести с тобой ночь.

Я сидел — с Кимой — в углу кантины за столом в маленькой нише. Не люблю садиться в середине зала, в таком положении неудобно наблюдать за всей кантиной. Но дайте мне столик в углу, в нише — и я счастливый человек.

Сейчас несчастным я не был, хотя бывали и более счастливые времена. В голову лезли мысли о Дел — она пошла заказывать комнату в гостиницу, расположенную выше по улице. Что бы она подумала о Киме?

Кима снова провела пальцами по шрамам, скользнув ногтями по бороде. Другая рука опустилась ниже, потом еще ниже… Я выпрямился так резко, что Кима чуть не слетела на пол.

— Прости, — пробормотал я, увидев, что она пролила акиви на рубашку.

Кима хотела оскорбиться, но до нее вовремя дошло, что мокрая рубашка выставляет ее прелести в очень соблазнительном свете, и она снова прижалась ко мне.

— Сначала сын, теперь отец. Он моложе, но ты больше.

Я рассеянно хмыкнул, пытаясь протянуть руку, чтобы налить еще акиви в опустевшую чашку, и только тут до меня дошел смысл ее слов.

— Что?

Она улыбнулась, кончиком языка коснулась моих шрамов и надула губки, когда я отстранился.

— Твой сын, — сказала она. — Он тоже был здесь.

— Но у меня нет сына.

Кима пожала плечами.

— Он сказал, что он твой сын.

— У меня нет сына, — я спихнул ее с колена. — Ты уверена, что он назвал мое имя?

Она стояла надо мной, прижав ладони к бедрам. Мокрая ткань обтягивала грудь.

— Так ты пойдешь со мной в постель или нет?

Ответить мне помешал холодный голос Дел.

— Не заставляй ее ждать, Тигр, ты можешь испортить ей настроение, — Дел помолчала. — А может я говорю глупость: у таких, как она, что-нибудь зависит от настроения?

Кима резко обернулась и оказалась лицом к лицу — ну, не совсем лицом к лицу, Дел на голову выше — с холодной жестокой правдой: когда Дел в комнате, других женщин не существует. Тут дело в росте, цвете волос, в мече. В грации и ощущении опасности. И во многом другом.

Кима не была дурой, она сразу все поняла и решила сражаться по-своему, поскольку честно соперничать с Дел не могла.

— Он берет МЕНЯ в постель! И я выиграю спор.

Дел прохладно улыбнулась.

— Любой ценой.

— Подождите минутку, — вмешался я, предчувствуя беду. — Сейчас меня совершенно не интересует, кто кого берет в постель, с этим можно будет разобраться и потом… Вот что я хочу узнать немедленно, так это…

Дел прервала меня.

— Раньше ты такое не откладывал.

Я грохнул о стол полную чашку. Акиви потекло по моей руке.

— Послушай, баска…

Кима осмотрела Дел с головы до ног.

— Ты не наша. Что ты здесь делаешь? Нам не нужны чужаки, и ты его не получишь.

Дел улыбнулась шире.

— Я его уже получила.

Иногда женщины вызывают у меня отвращение… Я поднялся, оттолкнув стул с такой силой, что он с грохотом ударился о стену, и посмотрел Дел прямо в глаза — для меня это не проблема.

— Ты можешь минуту помолчать? Я пытаюсь кое-что выяснить.

Дел оценивающе осмотрела Киму.

— Пять монет, не больше, — объявила она.

— Речь не об этом… — начал я, но разъяренная Кима разразилась руганью.

К этому времени скандалом заинтересовались все, сидевшие в кантине. Я слышал, что пошли разговоры о ставках — которая из женщин победит и которая достойнее победы.

От этого у меня возникло желание резко развернуть Дел, чтобы все увидели, кто она — споры были бы разрешены еще до того, как заключены — но выставлять Дел на обозрение я не хотел. Я не мог обращаться с ней как у украшением.

И кроме того, за такое Дел могла и убить.

Я повернулся к Киме.

— Ты сказала…

— Иди к ней! — орала Кима. — Думаешь меня это волнует? Думаешь ты этого стоишь? У меня были танцоры мечей лучше, чем ты! У меня были танцоры мечей больше, чем ты…

— А откуда ты знаешь? — заинтересовалась Дел.

Я выругался.

— Можешь ты просто… Дел, подожди… Кима! — но она уже скрылась, умчавшись в другой конец кантины. Мне оставалось только снова повернуться к Дел.

— Ты представляешь, что сейчас сделала?

— Если ты хотел с ней…

— Дело не в этом! — я провел рукой по волосам, пытаясь справиться с голосом. — Она говорила что-то о парне, который выдает себя за моего сына.

— Твоего сына? — брови Дел приподнялись. Она зацепила ногой табуретку и вытащила ее из-под стола. — Я не знала, что у тебя есть сын.

— У меня нет… Аиды, баска, давай об этом забудем. Давай просто посидим и выпьем.

Дел покосилась на мою чашку.

— Выпить ты уже успел.

Я поднял стул и уселся.

— Ты нашла комнату?

— Да. Две комнаты.

Я прищурился.

— Две? Почему?

— Чтобы тебе было легче. Чтобы ты мог выиграть спор.

— В аиды этот спор, — я расстроился. После того, как Дел признала, что была неправа, я снова начал чувствовать влечение к ней, и уже подумывал, не пора ли нам забыть о споре. Вообще-то он был глупостью и я не видел смысла продолжать этот фарс. В конце концов, мы были здоровыми людьми с нормальными наклонностями, и прошло уже довольно много времени с тех пор, как мы в последний раз делили постель.

Дел улыбнулась.

— Ты так легко сдаешься?

— Спор был важен пока устраивал нас обоих.

— Мы правильно поступили, — торжественно заявила Дел.

— Мне все равно. Давай забудем о нем.

Лицо Дел соответствовало ее тону.

— Нельзя. Думаю, нам лучше спать в разных комнатах, и не только из-за спора… Мне нужно побыть одной, мне нужно время, чтобы собраться.

— Собраться? — я нахмурился. — Я тебя не понимаю.

— Чтобы убить Аджани, — сказала она. Я так и не понял, в чем дело.

— Ну и что? Ты найдешь его и убьешь, ради этого мы сюда и приехали. Ты мечтала об этом целях шесть лет.

Дел нахмурилась.

— Несколько месяцев назад все было бы очень просто, но теперь… — она помолчала, посмотрела на стол, изрезанный ножами и мечами, и с гримасой отвращения смахнула на пол щепки. — Теперь я другая. Задача та же, но я стала другой, — она избегала моего взгляда. — Я изменилась.

— Дел…

Веки со светлыми ресницами приподнялись. Голубые глаза наконец-то взглянули на меня.

— Было время, когда это не потребовало бы от меня усилий. Тогда месть была для меня всем миром, только о ней я и думала, только о ней мечтала, она должна была стать такой сладкой…

Она говорила с таким надрывом, что я боялся пошевелиться.

— Но ты изменил меня, Тигр. Ты случайно вошел в мою жизнь и заставил меня мыслить иначе, иначе чувствовать, — ее губы слегка сжались. — Я этого не хотела. Я никогда этого не хотела, и я чувствую смущение, я чувствую рассеянность… а рассеянность может быть опасной.

Рассеянность может быть смертельной.

— И поэтому я попрошу богов и меч помочь мне. Помочь собраться, чтобы я могла закончить свое дело, не мучаясь ненужными размышлениями.

Я внимательно посмотрел на нее.

— Ты пыталась сделать это и раньше? В ту ночь, когда мы снова встретились?

Кровь прилила к ее лицу.

— Ты видел?

— Видел, — и я этим не гордился. — Дел, я не знал, что и думать. Я даже представить не мог, чем ты занимаешься там, в деревьях, с магическим мечом. И я пошел посмотреть.

Дел мое признание настроения не улучшило.

— И я снова попрошу меч, — объявила она, — снова и снова, если будет нужно. Я должна вернуть себе собранность.

— Если ты собираешься выжать из себя остатки человечности чтобы легче было убить Аджани, я думаю дело того не стоит.

Голубые глаза сверкнули, губы плотно сжались.

— Я поклялась.

Я вздохнул.

— Ладно. Сдаюсь. Делай что хочешь, — я подозрительно покосился на нее. — Но если ты просто не хочешь спать со мной, не притворяйся. Ненавижу, когда женщина притворяется.

— Я никогда этого не делаю.

Никогда не делала: это правда. Но это не значит, что такие женские игры ей не знакомы.

Я подвинул к ней кувшин.

— Выпей.

Дел присвоила мою чашку.

— У тебя действительно есть сын?

— Я же говорил тебе, баска: насколько я знаю — нет.

— Да, я помню… но ты не уверен.

— Я не собираюсь обсуждать это… по крайней мере с тобой, — я отобрал у нее кувшин и большими глотками выпил акиви прямо из горлышка.

Дел потягивала свою долю.

— Но это не исключено, — заметила она.

Я хмуро посмотрел на нее.

— Да, не исключено. У меня может быть несколько сыновей, у меня может быть множество сыновей, ну и что? Ты предлагаешь всех их разыскивать?

— Нет, но очевидно у кого-то из них возникло желание разыскать тебя,

— Дел покосилась на Киму, которая уже сидела на колене очередного клиента.

— Он знает, кто ты для него, и хвастает тобой в кантинах.

Я задумался. Может если бы у меня был знаменитый отец, и я бы им хвастался, но мне самому не нравилось быть предметом хвастовства. Одно дело когда тебя расхваливают, и совсем другое когда незнакомый человек объявляет тебя своим родственником. Очень близким родственником.

Дел пила акиви маленькими глотками.

— Хозяин гостиницы запросил дорого. Я стала угрожать, чтобы мы уедем, а он посоветовал идти куда хотим, потому что и его гостиница, и все гостиницы в Харкихале переполнены из-за Оракула. Все едут сюда.

Я с трудом отвлекся от мыслей о сыне.

— Что?

— Оракул, — повторила Дел. — Помнишь, что говорил святой в Ясаа-Ден?

— А, это, — я отмахнулся. — Нет смысла ни нам, ни кому-то еще ехать в Искандар, пришел Оракул или нет.

Дел изучала свою чашку.

— А люди едут, — сказала она.

— Ты кажется сказала, что все собираются в Харкихале.

— Сначала в Харкихале, — согласилась она. — Ты знаешь, где Искандар?

— Где-то там, — я махнул рукой в северо-восточном направлении.

— Не совсем там, — Дел повторила мой жест, но направлении было ближе к северу. — Хозяин гостиницы сказал, что Харкихал — последнее большое поселение перед Искандаром, и люди останавливаются здесь, чтобы купить запасы в дорогу.

— От Искандара остались одни руины.

— Поэтому люди и запасаются, там ведь ничего не купишь.

Я допил акиви и поставил кувшин на стол.

— И, я полагаю, этот болтливый хозяин гостиницы верит в Оракула и в мессию.

Дел пожала плечами.

— Не знаю, во что он верит, но он сказал мне, что люди едут в Искандар.

Я скривился.

— Потому что, видите ли, снова к нам приходит Джихади.

Дел крутила в руке чашку, наблюдая как двигаются ее пальцы.

— Людям нужно многое, Тигр. Некоторым нужна религия, другим — мечты, рожденные травой хува. Я не хочу рассуждать, что хорошо, что плохо, что правильно, а что нет, только людям что-то НУЖНО, чтобы выжить, — спокойно говорила она. — Я, после того, что сделал Аджани, нуждалась в мести. Эта нужда помогала мне жить, — она оторвала взгляд от чашки и посмотрела мне в глаза. — И у тебя тоже была нужда. Поэтому ты и выжил в рабстве. Поэтому ты не умер в шахте Аладара.

Я долго не отвечал, а когда ответил, не сказал ничего ни о себе, ни о месяцах, проведенных в шахте.

— Значит ты считаешь, что людям нужен Оракул. Потому что им нужен джихади.

Дел пожала одним плечом.

— Мессия это особый вид волшебника, разве нет? Ведь он может совершать чудеса, исцелять больных, поднимать парализованных. Он может даже вызвать дождь, чтобы напоить землю, иссушенную годами засухи.

Я ухмыльнулся.

— Ради этого он и придет?

Дел поерзала на табуретке.

— Когда я шла к гостинице, на улице я слышала разговоры об Оракуле. Когда я возвращалась той же дорогой, люди говорили о джихади, — Дел пожала плечами. — Оракул предсказал приход человека, который превратит песок в траву.

— Песок в траву? Песок в ТРАВУ? — я нахмурился. — Зачем, баска?

— Чтобы люди могли жить в пустыне.

— Люди и сейчас могут жить в пустыне. Я живу в пустыне.

Дел слабо вздохнула.

— Тигр, я просто пересказываю тебе то, что слышала. Разве я говорила, что во все это верю? Я сказала, что верю в оракулов или джихади?

Дословно такой фразы не было, но говорила она так, словно была почти убеждена.

Я пожал плечами и вдруг обнаружил, что мы с Дел уже не одни. У нашего стола стоял мужчина. Сразу видно, что Южанин — темноволосый, темноглазый, загорелый, лет сорока, показывающий все свои зубы в дружеской улыбке. По-моему нескольких зубов у него не хватало.

— Песчаный Тигр? — спросил он.

Я слабо кивнул. Настроение у меня было паршивое.

Его улыбка стала шире.

— Так я и думал! После его рассказов тебя трудно не узнать, — мужчина коротко поклонился, покосился на Дел и тут же снова перевел взгляд на меня. — Может я прикажу принести еще акиви? Ты окажешь мне честь, позволив купить тебе еще кувшин.

— Подожди, — предложил я. — Кто тебе обо мне рассказывал?

— Твой сын, конечно. Он все знает о тебе… — мужчина слабо нахмурился. — Хотя он ничего не говорил о бороде.

Борода меня не волновала, только мой «сын». Стараясь говорить спокойно, я спросил:

— А как его зовут? Мой «сын» назвал тебе свое имя?

Мужчина задумался и покачал головой.

— Нет, не назвал. Сказал только, что он детеныш Песчаного Тигра, и долго рассказывал нам о твоих приключениях.

— Приключениях, — прошипел я. — Я и сам начинаю ими интересоваться, — я поднялся и отпихнул стул. — Спасибо за предложение, но я должен идти, у меня назначена встреча. Может поговорим завтра вечером.

Мужчина не скрыл разочарования, но настаивать не стал. Он убрался с моей дороги и пошел к своим приятелям за другой столик.

Дел, не поднимаясь со стула, проводила его взглядом и улыбнулась.

— Значит та красавица выиграла пари.

— Какая красавица… а-а, нет, — мрачно сказал я. — Я иду в гостиницу. А ты?

— Уже устал? Но ты выпил всего ОДИН кувшин акиви, — Дел плавно поднялась. — В Ясаа-Ден было то же самое. Может годы берут свое? — она задвинула табуретку под стол. — Или тебя подкосила новость о твоем сыне?

— Нет, — резко сказал я, — все дело в мече.

Дел вышла из кантины передо мной и ступила на темную улицу.

— А почему из-за этого меча ты должен чувствовать себя уставшим?

— Потому что этого хочет Чоса Деи.

Дел показала рукой:

— Нам сюда, — и добавила, когда мы отошли от кантины. — Значит становится все хуже…

Я пожал плечами.

— Ну скажем так. Чоса наконец-то понял, в какого рода тюрьме он оказался.

— Тебе нужно быть сильнее, Тигр. Тебе нужно быть бдительным.

— Что мне нужно, баска, так это избавиться от Чоса Деи, — я обошел лужу мочи. — Ну где эта гостиница с болтливым хозяином?

— Сюда, — показала Дел и свернула с улицы. — Я сказала, что ты заплатишь.

— Я заплачу! Почему я? А у тебя нет денег?

Дел покачала головой.

— Я заплатила повинность меча Стаал-Уста. У меня ничего не осталось.

Я прикусил язык. Я и забыл о повинности меча, о деньгах, которые нужно было отдать Стаал-Уста за несправедливо оборванную жизнь. Вока забрал у Дел все: деньги, дочь, привычный мир. А я чуть не забрал ее жизнь.

Мы вошли в гостиницу и позвали хозяина. Он появился из-за тонкой перегородки, взял мои деньги, кивнул в знак благодарности и тепло поприветствовал меня.

— Какая честь, иметь гостем Песчаного Тигра.

Я пробормотал что-то подобающее и добавил еще несколько монет.

— Утром я хочу помыться. И вода должна быть горячей.

— Я сам за этим прослежу, — я повернулся спиной к хозяину и услышал.

— Я дал тебе ту же комнату, что и твоему сыну. Я подумал, что тебе это будет приятно. Ему тоже нравилась горячая вода.

Я застыл.

— Брось, — сказала Дел.

— Я не…

— Брось, Тигр, — и она подтолкнула меня к комнате.

Боясь пошевелиться, я сидел в горячей воде. Скрючился я так, что подбородок упирался в колени. Поза не самая удобная — единственная бочка в гостинице, предназначенная для подобных целей, оказалась очень маленькой — но я утешал себя тем, что мог хотя бы намокнуть. Ну, не весь конечно, отмокали очень немногие части меня, остальное нужно было мыть руками.

Дел вошла не постучав с большим свертком в руках.

— Хорошо смотришься, — отметила она и пряча улыбку — правда не особенно стараясь — предложила мне перебраться в бочку побольше. — Честно говоря, эта тебе маловата.

Я мрачно покосился на нее.

— Я бы и сам предпочел побольше, я люблю большие бочки, но другой не нашлось.

Дел уселась на край грозившей развалиться кровати, созерцая мою стесненную позу.

— Если бы тебе понадобилось быстро из нее выбраться, думаю, ты застрял бы основательно.

— А я никуда не спешу. Я, знаешь ли, моюсь, — я поскреб чесавшееся ухо. — А что ты здесь делаешь? Ведь ты вроде бы сняла две комнаты, чтобы мы побыли врозь, или я чего-то не понял?

Дел не обратила внимания на насмешку.

— Я принесла тебе одежду, — сказала она и бросила на кровать сверток.

Я попытался выпрямиться — не смог.

— Какую одежду? — подозрительно спросил я, представив, что мне опять придется нацепить шерсть. — Чем ты занималась, Дел?

— Покупала все, что нужно в дорогу, — ответила она, — в том числе и одежду, Южную одежду. Набедренная повязка — вот — и бурнус. Видишь?

Я видел. Замшевая набедренная повязка, красно-коричневый хитон с кожаным поясом и шелковый бурнус скучного оранжевого цвета, который одевают сверху. И еще пара мягких кожаных ботинок для верховой езды.

— Как ты узнала, какие мне покупать?

— Я знаю, что ты храпишь; я знаю, что ты пьешь; я знаю, что ты не прочь провести время с девочками из кантин… Я многое о тебе знаю, — Дел позволила шелку соскользнуть с ее руки. — Ты ведь будешь бриться?

— Да, собирался. А что? Ты предлагаешь мне оставить этот кошмар?

Она покачала головой.

— Ты уже так много времени с бородой, что я забыла, как ты выглядишь без нее.

— Слишком много времени, — пробормотал я. — Слишком много времени, слишком много волос, слишком много шерсти… — я попытался сесть поудобнее и чуть не содрал кожу на спине о край бочки. — Ты же кажется говорила, что у тебя нет денег. Как ты все это купила?

— Я сказала, что ты заплатишь, — Дел непринужденно пожала плечами. В ответ я яростно зашипел. — Владельцы лавок знают тебя, Тигр. Делая у них покупки, ты оказываешь им честь. Они сказали, что будут просто счастливы подождать, пока ты заплатишь… даже если ждать придется до вечера.

— Баска, но у меня не так много денег… и сейчас их уже меньше, чем было вчера, — я поерзал и яростно зашипел, когда в задницу вонзилась острая щепка. — Ты не можешь расхаживать по Харкихалу, от моего имени обещая всем заплатить. У меня деньги могут кончиться.

Дел пожала плечами.

— Не сомневаюсь, что ты выиграешь еще. Каждый день сюда прибывают танцоры мечей… Я думаю, большинство, если не все, будут счастливы встретиться с Песчаным Тигром в круге.

— Я не в форме, чтобы встречаться с кем-то… ох, — я выругался, вырвал занозу и изменил позу. В конце концов мне удалось вытянуть из-под себя ноги и перевесить их через край. Прохладная вода плеснулась через мой живот.

Дел изучила мою позу.

— С тебя капает на пол.

— Ничем не могу помочь, мне колени свело, — теперь я сидел поудобнее и с удовольствием провел куском коричневого мыла по грязной груди. — Значит ты думаешь, что мы можем выиграть немного денег? Хотя мы оба не в форме?

— Мы бы давно были в форме, если бы ты согласился войти в круг, — Дел вежливо улыбнулась. — Сколько раз я тебя об этом просила.

— Нет, — я заскреб мылом еще энергичнее, волос зацепился за ноготь и я вырвал его. — Ой… Дел, ты не возражаешь? Я могу помыться в одиночестве?

Дел встала, выскользнула из перевязи, положила ее на кровать.

— Если ты намерен избавиться от бороды, — сказала она, — лучше я тебе помогу. Ты себе горло перережешь.

— До сих пор не перерезал… я брил это лицо дольше, чем ты живешь на свете.

Дел приподняла одно плечо.

— Я привыкла брить отца. Он был ненамного старше тебя, — без моего разрешения — и игнорируя мою тихую ругань — она подошла к стулу около бочки и взяла мой недавно наточенный нож. — Намыль лицо, — предложила она.

Аиды, ну какой смысл спорить по пустякам. Я покорно намылился и откинул голову, как и было приказано. Попытался не морщить лицо, когда Дел прижала лезвие к моей коже.

— Сиди тихо, Тигр, — потом, когда я застыл. — А эти шрамы еще болят?

— Шрамы песчаного тигра? Нет, уже нет, — я помолчал. — Но если ты их порежешь, думаю, что могут заболеть.

— Я не собираюсь их резать, — рассеянно пробормотала Дел. Она сосредоточенно сбривала бороду между двумя шрамами, а я чувствовал что сильно рискую. — Они становятся белее и тоньше с годами, — отметила Дел. — Представляю, как раньше они болели.

— Как в аидах, — согласился я, — правда тогда мне было не до них. От кошачьих когтей досталось не только лицу, а когти этих кисок парализуют жертву. От яда я был полумертв пару недель. Мне повезло, что я выжил.

— Ты выжил благодаря Суле.

Да, благодаря Суле. Благодаря женщине племени Салсет, которая не дала мне умереть. Она пошла против воли шукара и всего племени, которые решили, что лучше позволить непокорному чуле переселиться в другой мир. Потому что все они знали, что убив песчаного тигра, я завоевал свободу.

Я пошевелился. Имя Сулы вызвало воспоминания, которые я предпочел бы забыть.

— Ты закончила?

— Еще и половины не сделала.

Ее коса свисала с плеча. Пушистый кончик щекотал мою грудь.

И мне вдруг, в одну секунду, неожиданно, стало трудно дышать. Я поежился, начал выпрямляться, но тут же снова нырнул пониже.

— Дел, ты думаешь…

— Не дергайся.

Она и не представляла, как это было трудно, учитывая обстоятельства.

— Ты говорила, что не будешь притворяться, играть в женские игры…

Она прищурила голубые глаза.

— Что?

— Игры, — рявкнул я в расстройстве. — А как, по-твоему, это называется?

— Я тебя брею.

— Верни мне нож, — я наклонился вперед, поймал ее запястье и вырвал у нее нож левой рукой. — Если ты думаешь, что я, прожив тридцать пять или тридцать шесть лет — или не знаю, сколько там — не изучил ваши женские трюки, ты моложе, чем я думал.

Что, вообще-то, не делало меня счастливее. Я сидел в остывшей воде и смотрел на Дел, сжимая мокрый нож с мыльной пеной и клоками бороды.

Дел стояла надо мной, уперев руки в бедра.

— Если ты думаешь, что я взяла две комнаты, а потом решила тебя подразнить…

От расстройства я не справился с собой.

— Это обычно для женщин!

— Для некоторых может быть, но не для всех. И уж конечно не для меня.

Я яростно поскреб затылок.

— Может и нет, может ты не нарочно, но это не меняет того…

— …что ты себя не контролируешь?

Я уставился на нее.

— Ты МОГЛА БЫ принять это как комплимент.

Она подумала.

— Могла бы.

— Ну и что? Могу я спокойно побрить собственное лицо?

Кто-то постучал в дверь.

— Пошел вон, — пробормотал я, но Дел повернулась ко мне спиной и пошла открывать.

На пороге стоял незнакомый Южанин. Меч он носил в перевязи.

— Песчаный Тигр? — спросил он.

Я слабо кивнул. Мечтая, чтобы в этот момент меч был у меня в руке, а не лежал на стуле, и понимая, что в голову лезут какие-то глупости. А о чем еще можно думать сидя голым в бочке? Разве только о собственной уязвимости. Незнакомец ухмыльнулся, показав безупречно белые зубы.

— Меня зовут Набир, — сказал он. — Я хотел бы потанцевать с тобой.

Набир был молод. Очень молод, лет восемнадцати. И я готов был поспорить, что колени у него не болели.

— Поговорим завтра, — отмахнулся я.

Глубокая морщина прорезала его лоб.

— Завтра меня здесь не будет. Завтра я поеду в Искандар.

— Искандар, Искандар! Что все забыли в этом Искандаре? — рявкнул я.

Такой вспышки Набир от меня не ожидал и откровенно растерялся.

— Оракул говорит, что джихади…

— …появится в Искандаре, это я знаю. Об этом, по-моему, все уже знают, — я хмуро посмотрел на мальчика. — Но тебе-то что? Ты не похож на религиозного фанатика.

— Конечно, — он сделал быстрый, рассеянный жест. — Я — танцор меча, поэтому я туда и еду.

Я яростно поскреб шрамы, радуясь, что хоть наполовину избавился от бороды.

— Зачем молодому, предположительно неглупому танцору меча ехать в Искандар? Там нечего делать.

— Все туда едут, — сказал он. — Даже танзиры.

Я безучастно посмотрел на Дел и эхом отозвался:

— Танзиры?

— Аджани, — решительно сказала Дел.

Нахмурившись, я взглянул на Набира. Он терпеливо ожидал.

— Ты сказал, что все едут… Танцоры мечей, танзиры, кто еще?

Он пожал плечами.

— Конечно все секты, даже Хамида и кеми. И говорят, даже некоторые племена: Ханджи, Талариан, и другие, я думаю. Они хотят сами увидеть Оракула и услышать его предсказания.

— Это угроза, — пробормотал я. — Танзиры его убьют, если он не будет работать на них, — я выпрямился и махнул Набиру рукой. — Иди в ближайшую кантину — забыл название — и выпей за меня, — я прищурился. — И скажи Киме, что это я тебя послал.

— Ты войдешь со мной в круг? — настаивал Набир. — Ты окажешь мне честь, согласившись танцевать со мной.

Я повнимательнее вгляделся в его лицо — молодое, еще не сформировавшееся, и осмотрел его перевязь — новую, желтую, поскрипывающую при каждом движении.

— Приходи через год, — сказал я ему, — а сейчас иди выпей.

Дел закрыла за ним дверь и повернулась ко мне.

— Он молод, юн, неопытен. Может ему стоило бы с тобой потренироваться? По крайней мере ты его не покалечишь, а другие танцоры могут. Просто чтобы принять его в члены своего сообщества.

— Я не могу так рисковать, баска. Я войду в круг только с мастером, с кем-то, кто сможет бросить вызов в танце Чоса Деи.

Невысказанный ответ Дел витал в воздухе. Я покачал головой.

— И этот кто-то не ты.

— Значит нужно найти этого кого-то, — сказала она, — а может лучше несколько таких кого-то. Ты совершенно не в форме. Если придется танцевать до смерти…

— Я не так глуп, чтобы сейчас наниматься убить кого-то. И кроме того…

— Иногда выбирать не приходится.

— …и кроме того… — я улыбнулся, — ты тоже не в форме.

— Да, — спокойно согласилась Дел, — но я буду танцевать как только найду противника.

Дел подошла к моей кровати.

— А что… что теперь? — заинтересовался я.

— Глупо терять время, — Дел надела перевязь и направилась к двери. — Догоню Набира… Нет, не поднимайся. Тебе еще половину лица брить.

— Он еще мальчик! — закричал я ей вслед, неуклюже плескаясь в бочке.

— Он ненамного моложе меня, — ласково успокоила меня Дел.

Дел была права, оказалось, что она действительно хорошо меня знает. Набедренная повязка подошла идеально, так же как и мягкие ботинки для верховой езды — я всегда был неравнодушен к сандалиям, но ботинки оказались очень удобными — и скучный оранжевый бурнус прекрасно сидел поверх подпоясанного пустынного хитона. Я снова стал Южанином.

Но на свой прекрасный Южный вид я любовался недолго. Едва закончив одеваться, я схватил меч в позаимствованных ножнах и выбежал из гостиницы, крикнув по пути хозяину, что бочка освободилась и желающие могут ею воспользоваться. Хозяин начал что-то говорить, но я был уже на улице.

Нетрудно найти танцора меча, особенно в пограничном городке, таком как Харкихал, все жители которого процветают за счет ставок, сделанных во время танцев. Достаточно подойти к месту наибольшего скопления народа, преимущественно мужчин с мечами, и вы обнаружите то, что ищете.

Найти Дел труда не составило — такие женщины, как она, всегда привлекают внимание. Дел спокойно стояла в центре человеческого круга — собрания мужчин и женщин, ожидавших начала танца. Кто-то аккуратно рисовал круг в земле, стараясь, чтобы линия везде была одинаковой глубины. Вообще-то в танце физический круг не был нужен — танцор меча всегда держит границы круга в голове, а нарисованный быстро стирают песок и ветер — но создание круга это часть ритуала.

Лицо у Дел было умиротворенным и спокойным, и такой же была поза. Дел очень высокая для женщины — высокая даже для Южных мужчин — и держится она всегда с достоинством. Даже спокойно стоя около круга она привлекала внимание всех, пришедших посмотреть на танец. Особенно удивлял людей Северный меч, устроившийся в ножнах за спиной. Я поискал глазами Набира и обнаружил, что он ожидает по другую сторону круга. По лицу я понял, что он полон надежд и даже не пытается скрыть своего Южного высокомерия. Он не сомневался, что победит Северную женщину. Я только удивился, как Дел вообще смогла уговорить его танцевать с ней.

Хотя когда ты молод, горд и неопытен, ты готов танцевать с кем угодно. Набир, конечно, думал, что танцуя против женщины, он не уронит своего достоинства. Он легко победит ее в присутствии пришедших посмотреть на это зрелище танцоров мечей, некоторые из которых были его героями.

Мне было почти жаль его.

Я отбросил все предубеждения и быстро, вдумчиво оценил их шансы. Набир был ниже Дел пальца на четыре, что скорее всего ему не льстило. У него не было той жесткой собранности, которая приходит только с годами и с опытом. Этот танец был для него не первым, но танцевал он еще очень мало. Мальчик только начинал свою карьеру. Ему было лет семнадцать, восемнадцать. Ну от силы девятнадцать, и это было главным, потому что в таком возрасте человек не задумываясь входит в круг с любым противником и ожидает только победы.

Я — танцор меча седьмого ранга. Семь лет я полностью посвятил изучению танца. Вообще-то семь лет занятий еще не гарантирую получение ранга. Далеко не все ученики, даже подающие надежды, доходят и до четвертого. Набир, судя по возрасту, не мог проучиться больше двух, ну максимум трех лет, и вряд ли успел получить даже третий ранг, потому что ранг, хотя его часто называют годом, к смене сезонов, называемой тем же словом, никакого отношения не имеет. «Год» ученика заканчивается только когда ученик поднимается на следующую ступень мастерства; а на каждую ступень можно потратить гораздо больше времени, чем календарные двенадцать месяцев.

Я получил седьмой ранг за семь лет — хорошее сочетание. Этим я гордился, об этом непременно упоминали во всех историях обо мне. А теперь, глядя на Набира, я удивился, какие у него-то причины стать танцором меча. На человека, распаленного ненавистью и могучей жаждой свободы, он не похож, подумал я. Я рвался к свободе не только физической, но и духовной, моральной. Только обретя ее, я стал Песчаным Тигром.

С которым Набир так хотел встретиться.

Уже не в первый раз я пожалел, что у меня нет настоящей перевязи. Я стоял, держа меч в руке, среди других танцоров мечей с традиционной амуницией, и чувствовал себя чужаком. Мне чего-то не хватало. И дело было не в том, что по ножнам-с-перевязью узнавали танцора меча — эти ножны были символами нашей профессии — просто с ними было удобно. Гораздо удобнее носить меч за спиной, чем таскать его в руке.

Круг замкнулся. Я хотел подойти к Дел и сказать ей, что она просто дура, подхватившая песчаную болезнь, но передумал. Перед танцем это может ее отвлечь, и если она проиграет, достанется мне. А она могла проиграть. Хотя всю дорогу Дел кричала — тихим и спокойным голосом, конечно — что в ее возрасте выздоравливают за считанные дни, нанесенная мною рана причиняла ей боль. Аиды, Дел была в ужасной форме! Ей повезет, если она протянет в круге подольше, чтобы показать людям приличное зрелище.

Хотя вообще-то она танцевала не одна. С ней была Бореал.

Кто-то подошел ко мне. Мужчина с перевязью — танцор меча. От него пахло травой хува, акиви и приятным визитом в постель Кимы или кого-то еще, похожей на нее.

— Итак, Песчаный Тигр, — произнес он, — пришел посмотреть на разгром.

Я узнал его голос — низкий, дребезжащий, полузадушенный, сорвавшийся в давние времена на страшных звуках. Он не притворялся. Голос Аббу Бенсира не был богат интонациями с тех пор, как кусок дерева в форме меча чуть не раздробил его горло двадцать с лишним лет назад. Он выжил только потому что его шодо — мастер меча — разрезал трахею, чтобы воздух мог проходить в легкие.

А в это время новый ученик шодо в ужасе смотрел на то, что сделал с танцором меча шестого ранга.

— Ты о каком разгроме? — спросил я. — О том, который должен начаться в круге, или о том, на который ты напрашиваешься?

Аббу ухмыльнулся.

— А ты уверен, что я буду танцевать с тобой?

— Рано или поздно, — объявил я. — Может твое горло и зажило — почти что — но гордость не заживет никогда. Я чуть не убил тебя по твоей собственной вине — шодо предупредил тебя, что я неловок — но ты его не послушал. Ты хотел только шлепнуть бывшего чулу мечом по заднице, чтобы он не забывал, кем когда-то был.

— И продолжал оставаться, — спокойно закончил Аббу. — Ты еще долго был чулой, Песчаный Тигр… К чему это отрицать? Все эти семь лет ты пытался избавиться от стыда… и я не знаю, удалось ли тебе это, — он поджал запачканные травой хува губы. — Я слышал, в прошлом году тебя поймали работорговцы и бросили в шахту танзира… Как ты это пережил?

Я постарался говорить ровно.

— Ты пришел посмотреть танец или подышать мне в лицо вонью хува?

— А, танец… Посмотреть, как мальчик унижает женщину, которой не место в Южном круге, — Аббу пожал плечами и сложил руки на груди. — Она просто восхитительна, с такой одно удовольствие переспать, но подобрать мужское оружие и войти в мужской круг — явная глупость. Северная баска проиграет. Надеюсь только, что она при этом не пострадает — не хотелось бы, чтобы порезали эту нежную кожу. Хотя тогда я бы ей посочувствовал… — он ухмыльнулся и темные брови намекающе приподнялись. — Я покажу ей несколько трюков с мечом — в постели и вне ее.

Я прожил на Севере четыре или пять месяцев, до этого я почти год ездил с Дел по Югу — срок достаточный, чтобы кое-что о себе узнать. Я успел понять, что мне не нравится высокомерие Южных мужчин. Я уже не разделял уверенности Аббу, что женщина, подходящая для постели, не сможет войти в круг.

Хотя, конечно, не каждая женщина. Другой такой как Дел не было. Жизнь заставила ее выбрать круг и меч.

И я ее за это не винил. Я посмотрел на Дел. Она была не в форме. Она давно не танцевала. Но она по-прежнему была Дел.

Я покосился на Аббу Бенсира.

— Рискнешь поставить?

— На что? — он посмотрел на меня с искренним неверием и сузил бледно-карие глаза. — Что ты знаешь о мальчике? Он настолько хорош? Или настолько плох?

Никаких вопросов о женщине. Отлично. Чтобы сделать честную ставку, врать я не мог.

Я приподнял одно плечо.

— Он пришел ко мне этим утром и попросил со мной потанцевать. Я отказался. Тогда он согласился на женщину. Вот и все, что мне известно.

Аббу нахмурился.

— Женщина вместо Песчаного Тигра… — он покачал головой. — А, все равно. Я поставлю. Сколько ты предлагаешь?

— Все, что есть, — я похлопал по кошельку у пояса. — Я уже подумывал, не пора ли мне искать работу, Аббу, так что здесь не много.

— Хватит, чтобы заплатить за носовое кольцо Ханджи? — Аббу полез в собственный кошелек и вытащил кольцо из чистого Южного золота, расплющенное в овал.

На меня сразу нахлынули воспоминания: Дел и я в круге, наш танец перед Ханджи, племенем, которое поедало тела своих врагов и превыше всего ставило мужскую гордость и честь. Победа Дел — нечестная победа, так как решающий удар был нанесен коленом в очень уязвимое место — привела к тому, что мы стали почетными гостями в религиозном ритуале под названием жертвоприношение Солнцу. Нас оставили в Пендже без еды, воды и лошадей, и мы едва не погибли.

Но стоило ли содержимое моего кошелька носового кольца Ханджи?

— Нет, — честно ответил я. Я никогда не врал, если дело касалось денег. Так легко можно нажить врагов.

Аббу поджал губы и пожал плечами.

— Ну значит в другой раз… Хотя у тебя еще остался гнедой жеребец?

— Жеребец? — повторил я. — Да, он у меня, но на него я не ставлю.

Светло-карие глаза оценивающе посмотрели на меня.

— К старости становишься сентиментальным, Песчаный Тигр?

— Я на него не ставлю, — спокойно повторил я. — Но я могу предложить тебе кое-что ценное… то, чего ты ждал более двадцати лет, — я улыбнулся, когда краска начала заливать его смуглое лицо. — Да, Аббу, я встречусь с тобой в круге если женщина проиграет.

— Если женщина проиграет… — он чуть не открыл рот от изумления. — У тебя песчаная болезнь? Ты хочешь проиграть? — он подозрительно прищурился.

— Почему ты ставишь на женщину?

Я кивнул в сторону круга, где Дел и Набир склонились в центре, чтобы положить мечи на землю.

— Почему бы тебе не посмотреть и не выяснить самому?

Аббу проследил за моим взглядом. Как и я раньше, он быстро оценил Набира как потенциального противника. Но вот Дел Аббу мог оценить только как партнера по постели.

А мне это было на пользу.

Аббу покосился на меня.

— Мы не друзья, ты и я, но я никогда не считал тебя дураком. Ты не отказываешься? Ставишь на женщину?

Я вкрадчиво улыбнулся.

— Ну кому-то надо поставить и на женщину, иначе ставки будут бессмысленны.

Аббу пожал плечами.

— Значит тебе так хочется со мной потанцевать…

Я не ответил. Набир и Дел сняли обувь и перевязи и приготовились войти в круг. В этом танце они должны были показать свое умение, мастерство владения клинком. Это и есть истинный танец, где танцуют ради самого танца и никто не погибает. Шодо никого не учат выходить в мир и убивать. Они учат мастерству владения мечом и красоте танца. Потом, танцуя в круге до смерти, мы извращаем суть танца. Хотя этим многие из нас зарабатывают себе на жизнь в стране, разделенной на сотни крошечных домейнов, управляемых сотнями принцев пустыни. Человек — существо вольное, он всегда борется за свободу.

Аббу Бенсир говорил искренне — мы никогда не были друзьями. Когда меня приняли учеником, он был танцором шестого ранга, уже успевшим к кому-то наняться. Из чувства признательности Аббу согласился выполнить просьбу учителя и потренироваться со мной на деревянных мечах, но он оказался настолько глуп, что забыл об осторожности, слишком уверовав в свое мастерство. Он был старше меня и самодовольнее. И едва не умер из-за этого.

С тех пор время от времени мы встречались, как часто встречаются танцоры мечей на Юге. Мы вели себя совсем как две собаки, узнающие силу и решительность одна в другой. Мы ходили кругами и оценивали друг друга. Но никогда не входили в круг. Аббу был признанным мастером, хотя и лишенным воображения. Я, после семи лет ученичества и более двенадцати лет профессиональных занятий танцами, утвердил свою репутацию грозного и непобедимого противника. Я был больше, сильнее и быстрее в стране шустрых людей среднего роста. Я не проиграл еще ни одного танца до смерти, на которые меня вызывали.

Аббу, конечно, тоже.

И поэтому он очень хотел со мной сразиться. Теперь я стоил его внимания.

— Она великолепна, — пробормотал Аббу.

Я не мог не согласиться.

— Но слишком высокая.

Смотря для кого.

— И слишком жесткая, а должна быть мягкой.

Сильная, а не слабая.

— Она создана для постели, а не для круга.

Я оторвался от танца и покосился на Аббу.

— Предпочтительно твоей постели?

— Лучше моей, чем твоей, — ухмыльнулся Аббу Бенсир. — Я скажу тебе, стоит ли она того.

— Очень великодушно с твоей стороны, — пробормотал я, — если можно так выразиться.

Может он и ответил, но танцоры уже мчались к центру круга. Аббу, как и я, смотрел внимательно, оценивая позы, удары, стиль. Этого не избежать, когда смотришь чужой танец. Ты ставишь себя в круг и думаешь, как бы ты поступил, критикуя танцующих, кивая или качая головой, тихонько ругаясь и насмешливо комментируя, иногда вознаграждая их похвалой. Всегда предсказывая победителя и состояние, в котором выберется из круга побежденный.

Танец начался и мой желудок сжался. Разумом я понимал, что несмотря ни на что Дел была лучше — гораздо лучше — но я видел, что она еще не оправилась от раны. Она танцевала медленно, скованно, неуклюже, от ее изумительного изящества не осталось и следа. Клинок наносил удары открыто и резко, что было непривычным для женщины, чей талант заключался в тонкости. В ее движениях не было уверенной силы, которую так часто не замечали мужчины, привыкшие к грубой физической мощи в противнике. Она не показала Набиру ничего от той Делилы, которую я когда-то знал, но тем не менее я не сомневался, что она легко с ним расправится. Я сразу понял это.

И смог вздохнуть с облегчением.

Аббу наблюдал за танцем.

— А мальчишка дурак.

— Потому что танцует с женщиной?

— Нет. Потому что легко сдается. Видишь, как он уступает ей? Видишь, как он позволяет ей вести танец? — Аббу покачал головой. — Он боится поранить ее и отдает ей круг. Он отдает ей танец. И все из-за того, что она женщина.

— А ты бы не отдал? — спросил я, когда клинки зазвенели. — Ты уверен, что смог бы забыть, кто перед тобой и танцевать как танцор с танцором?

Аббу мрачно посмотрел на меня.

Я кивнул.

— Так я и думал.

— А ты? — не выдержал он. — Что бы ты сделал, Песчаный Тигр? Конечно, ты сам провел полжизни как женщина…

Я сильно сжал его запястье.

— Если не будешь осторожен, — тихо начал я, — наш танец начнется прямо сейчас. И на этот раз я тебе вскрою глотку сталью, а не деревом.

Рев толпы затих. Это не было ответом на наше с Аббу выяснение отношений, просто танец закончился. Значит Дел выиграла. Если бы победа досталась Набиру, толпа бы восторженно ревела. Дел они вознаградили только тишиной, потому что были потрясены.

Аббу, выругавшись, высвободил запястье.

— Ты болен, — прошипел он, — думаешь я этого не заметил? Ты похудел и даже глаза у тебя больные. Ты не тот Песчаный Тигр, чей танец я видел восемнадцать месяцев назад. Ты стар, болен или ранен. Одно из трех, Тигр?

— он помолчал. — А может все вместе?

Я показал ему все свои зубы.

— Если я болен — поправлюсь, если ранен — вылечусь, а если я стар, то ты старше. Посмотрись в зеркало, Аббу. Твоя жизнь на твоем лице.

Я не преувеличивал. На его смуглом лице резко выделялись рот и глаза. В темно-каштановых волосах уже появилась седина, нос был сломан по меньшей мере раз, а может и больше. Через переносицу шла глубокая зарубка, которая в годы моего ученичества была оставлена сделанным в Пендже кинжалом. Я знал, что Аббу было уже далеко за сорок — для нашей профессии он уже старик. И он не выглядел ни на год моложе.

Но я вообще-то тоже. Пустыня добротой не отличается.

Дел в круге сказала что-то Набиру, скорее всего попыталась деликатно его утешить, пообещала победы в будущем — она никогда не старается унизить мужскую гордость, если конечно сам мужчина на это не напрашивается. А Набир не напрашивался. Еще несколько минут назад он был уверен в своей победе, но я знал и другого танцора меча, который чувствовал то же, получая свой меч голубоватой стали, благословенный шодо. И который проиграл первый же танец опытному танцору, не пожелавшему потерять несколько минут и утешить уязвленного самонадеянного парня. Я заслуживал проигрыша. И я проиграл.

Теперь то же самое случилось с Набиром.

Как и я когда-то, он тяжело переживал поражение. Теперь оставалось только подождать и посмотреть, научит ли Набира чему-то этот проигрыш или он разрушит его дух. По мнению зрителей, Набир был опозорен — проиграть танец женщине! — но если он умен, в следующем танце он дважды подумает, прежде чем окончательно оценить соперника. Слишком много изменчивости в танце, так почему не может измениться и пол противника? И если Набир не научится к этой изменчивости приспосабливаться, он будет убит в первом же танце до смерти.

Мальчишка угрюмо отвернулся от Дел и она вышла из круга. Голубая шерстяная туника и штаны пропитались потом — ей нужно было переодеться во что-то Южное. Она вытерла пот со лба и поправила растрепавшиеся волосы. Двигалась она скованно, неуверенно. Она наклонилась, подняла перевязь и ботинки, подождала, пока разойдется толпа. Дел раскраснелась и немного дрожала. Видно было, что она устала. Но насколько устала, Дел сумела скрыть ото всех, кроме меня.

Я был так рад окончанию танца, что больше ни о чем не думал.

— Мальчишка оказался дураком, — объявил Аббу.

— Да.

— А я дурак, что рисковал, поставив на него.

Я улыбнулся.

— Да.

Аббу вытащил кольцо.

— Я плачу долги, Песчаный Тигр. Я не хочу, чтобы обо мне ходили дурные слухи.

— Теперь мне не придется их распространять, Аббу.

Он кисло посмотрел на меня, отдал кольцо и поискал глазами Дел.

— А она может многому научиться, если ею всерьез займется мужчина.

Мужчина ею уже занимался. Даже не один. Северяне, ан-кайдины из Стаал-Уста. И бандит по имени Аджани. Но я ничего не сказал об этом Аббу Бенсиру, потому что он бы не понял.

— Ну, не знаю, Аббу. По-моему она уже многое умеет.

— Она может танцевать лучше. Быстрее, плавнее… — он сделал выразительное движение рукой. — Конечно она женщина с женскими недостатками, но у нее есть талант. Она достаточно высокая и сильная… — он покачал головой. — Хотя конечно глупо учить женщину. Глупо даже пытаться.

— Почему?

Аббу презрительно отмахнулся.

— Шодо на нее прикрикнет, и она разрыдается. Бросит меч при первой же царапине. Или встретит мужчину и потеряет к танцу весь интерес. Она будет готовить еду, следить за хиортом, вынашивать детей. Она забудет о мече.

Я приподнял брови, изображая удивление.

— А разве женщина не для этого? Готовить еду, следить за хиортом, рожать мужу детей…

С тем же хмурым лицом Аббу резко посмотрел на меня.

— Конечно, конечно для этого… Но неужели ты настолько слеп, Тигр? Ты видишь женщину и не видишь ее мастерство? Когда я впервые увидел твой танец — настоящий танец, а не ту тренировку, когда ты чуть не убил меня — я понял, каким ты станешь, хотя тогда ты проиграл. Я уже знал, что теперь в Пендже будет греметь не только мое имя, — он дернул одним плечом. — Я готов был поделиться, я не возражал, потому что я не слепой дурак. Потому что я узнаю талант с первого взгляда, даже если этим талантом одарена женщина.

Со мной говорил не тот Аббу Бенсир, которого я помнил. Тот человек всегда был уверен в своем таланте и технике, тогда он действительно был выдающимся танцором и его технике стоило поучиться. И еще он умел устраивать представление из своего появления, с разбитым носом и дребезжащим голосом. Аббу был хрупким и невысоким, как большинство Южан. Сколько я его помнил, всегда он претендовал на положение повыше и хотел править людьми.

А вот чего Аббу не хватало, так это человечности и ума, и уж конечно недостаток этих качеств проявлялся когда Аббу общался с женщинами. Он был, в конце концов, Южанином, и знал только девочек из кантин или глупых служанок, прислуживавших танзирам и купцам.

Ему еще не приходилось встречать женщину, которая была бы достойна держать меч. Я сомневаюсь, что такое вообще когда-то приходило ему в голову, как и мне до встречи с Дел. Но познакомившись с Дел, я изменился. Могла ли она так же повлиять и на Аббу Бенсира?

Ну, может он и мог исправиться, но я ему в этом помогать не собирался. Пусть лучше остается самодовольным Южным кобелем.

— Я узнаю талант, когда вижу его, — сказал я. — Я чувствую его. Ты забыл, что я поставил на нее?

— Ты сделал это только для того, чтобы позлить меня, — объявил Аббу.

— Мы с тобой как масло и вода, Песчаный Тигр… и наши отношения никогда не изменятся, — он посмотрел как расходится толпа и перевел взгляд на меня. — У тебя теперь есть кольцо, Песчаный Тигр, а я пойду за женщиной.

Он повернулся и прошел рядом ко мне. Легкая черная ткань его хитона заструилась за его спиной. Аббу носил перевязь и ножны. Рукоять Южного меча сверкала в солнечном свете. Это был старый, благородный меч, о котором сложили уже много легенд. Я смотрел как он уходит, как удаляется от меня плавной походкой вполне довольный своей жизнью мужчина. Мужчина, который — я был уверен — не испытывал никаких сомнений на свой счет. И насчет женщины, к которой он шел.

Пока я шел к кантине, Аббу Бенсир успел припереть Дел к стенке. Ну, не в прямом смысле, конечно. Просто она сидела в углу, а он сел рядом с ней.

Дел устроилась спиной к стене, как обычно садился я. Это позволило ей сразу заметить мое приближение, но сообщать об этом Аббу она не стала, благодаря чему он, сидевший ко мне спиной, ничего не заподозрил. Я воспользовался своим преимуществом и застыл позади него. Изучая ЕГО подход.

— …ты могла бы танцевать гораздо лучше, — доверительно сообщал он,

— с моей помощью, конечно.

Дел ничего не ответила.

— Ты должен признать, — продолжил он, — как это необычно, встретить женщину с твоими способностями и желанием. Здесь, на Юге…

— …с женщины приравниваются к рабам, — Дел не улыбнулась. — Почему я должна идти в рабство?

— Ты будешь не рабыней, а ученицей.

— Я уже была истойя и ан-истойя.

Он растерялся.

— Я — Аббу Бенсир. Любой Южный танцор меча может сказать тебе кто я и как танцую. ЛЮБОЙ Южный танцор меча… Меня знают все.

Впервые с момента моего появления Дел посмотрела на меня.

— Ты его знаешь?

Аббу сел прямо и медленно повернул голову. Увидев меня, он помрачнел и едва заметным знаком предложил мне удалиться, после чего снова повернулся к Дел.

— Спроси любого, но не его.

Я ухмыльнулся.

— Но я же тебя знаю. И знаю, как ты танцуешь.

— Ну и как? — с прохладцей спросила Дел.

Аббу покачал головой.

— Он не даст тебе правдивого ответа. Мы старые соперники в круге. Он хорошо обо мне не отзовется.

— А ты лгун, — любезно сообщил я. — Я скажу ей правду, Аббу: ты выдающийся танцор меча, который может многому научить, — я помолчал. — Но я лучше.

Дел с трудом удалось скрыть улыбку. Аббу только сердито посмотрел на меня.

— Этот стол уже занят, — заметил он.

— Госпожа пришла сюда первой. Может она будет решать?

Дел сделала нетерпеливый жест: такие игры ее всегда раздражали.

Я вытащил табуретку, сел и обезоруживающе улыбнулся Аббу.

— Ты успел выложить ей свой план?

— План? — безучастно повторил он.

Я посмотрел на Дел.

— Он собирается сделать несколько комплиментов относительно твоего мастерства, ведь женщины такие легковерные создания… Он скажет тебе то, что ты, по его мнению, хочешь услышать, даже если сам он будет с этим не согласен… потом он войдет с тобой в круг, просто чтобы у тебя не пропал интерес, — я ухмыльнулся. — А потом отведет тебя прямо в постель.

Бледные глаза Аббу заблестели.

— Это не сработает, — сообщил я ему. — Я уже пытался.

— И попытка сорвалась, — объявила Дел.

Аббу, человек неглупый, нахмурился. Он посмотрел на Дел, на меня и потребовал обратно свое кольцо.

— На каком основании? — удивился я.

— Ты выиграл обманом. Ты знал эту женщину.

Я пожал плечами.

— А я и не говорил, что я с ней не знаком. Не пройдет, Аббу. Я предложил сделать ставки. Ты согласился. Кольцо было выиграно честно, — я улыбнулся. — И оно мне пригодится, у меня уже накопились долги.

Дел внимательно взглянула на меня.

— Ты ставил?

— На тебя.

— На выигрыш.

— Конечно на выигрыш. Ты меня принимаешь за дурака?

Аббу выругался под нос.

— Это я дурак.

— Потому что захотел учить женщину? — в голосе Дел снова появились холодные нотки. — Или потому что поставил не на того?

К столу подошла Кима с кувшином.

— Акиви, — объявила она и грохнула кувшин на стол.

Аббу Бенсир с вызовом посмотрел поверх края кувшина на Дел. Я знал этот прием — Аббу, хотя мне ненавистно это признавать, пользовался успехом у женщин — но я не испугался. Такой тип мужчин никогда не интересовал Дел. Аббу был слишком самонадеянным, слишком резким, слишком уверенным в своем превосходстве, основанном только на его принадлежности к сильному полу.

И самое главное, он был слишком Южным.

— Чему ты можешь научить меня? — спросила Дел.

Я ударил ее под столом ногой.

Аббу задумался.

— Ты высокая, — сказал он, — и сильная. Длина руки у тебя, пожалуй, такая же как у любого мужчины, за исключением Песчаного Тигра конечно. Но ты бы танцевала лучше, если бы наносила не такие широкие удары, они должны быть более изящными, — он потянулся через стол и потрогал левое запястье Дел. — У тебя достаточно сил — я это заметил — чтобы поддерживать короткие удары, но ты этим не пользуешься. Ты танцевала слишком открыто, поэтому на ответы у тебя уходило больше времени и у противника появилась возможность прорвать твою оборону. Сегодня победило не твое мастерство, а неопытность мальчика, — Аббу улыбнулся. — В танце со мной ты бы лишилась единственного преимущества.

А он хорошо разобрался в стиле танца Дел. Его замечание насчет коротких ударов клинком мне совсем не понравилось. Я понял, что он точно оценил ее. Обычно в танце удары Дел действительно более плотные и сдержанные, но сейчас она была не в форме и не могла использовать привычную технику.

Если что и могло произвести впечатление на Дел, так это мужчина, оценивший ее умение, а не красоту.

— Хватит о танце, — резко сказал я. — У нас на столе пропадает хорошее акиви, — я поднял кувшин и начал разливать акиви по чашкам, принесенным Кимой.

Аббу покосился на меня. Когда поворачивался в профиль, его нос был уродливой карикатурой, но это накладывало на него печать богатого жизненного опыта. В отличие от Набира, он не был мальчиком на пороге мужественности, он переступил эту черту много лет назад. Аббу смотрел на мир внимательными, быстрыми глазами борджуни, хотя занимался танцами мечей, а не грабежами.

Что он думал обо мне, я не знал. Я был выше, тяжелее и моложе, но Аббу точно подметил — я не успел обрести былую гибкость и силу, и это было заметно. Хотя конечно заметно только для опытного танцора меча, умевшего соединять воедино наблюдения по мелочам.

Аббу развалился на стуле и глотнул акиви.

— Ну, — лениво сказал он Дел, — а этот большой пустынный кот рассказывал тебе о наших приключениях?

— Приключениях? — тупо отозвался я. Мы с Аббу, насколько я знал, только изредка могли поделить одну кантину.

Дел, разумеется, сказала нет.

Конечно этого он и добивался. Ловким движением пальца Аббу оттянул край хитона и продемонстрировал бледный шрам на горле, оставленный ножом шодо.

— Мой знак чести, — сообщил он, — подаренный мне не кем иным, как Песчаным Тигром.

Брови Дел приподнялись.

— Это было в самом начале его карьеры, — со знанием дела завел рассказ Аббу, — и уже тогда Юг должен был насторожиться и понять, что близок момент рождения новой знаменитости в танцах мечей.

— Эта «близость» растянулась надолго, — кисло заметил я. — На обучение у меня ушло семь лет.

— Да, но этот случай сказал о многом тем из нас, кто может увидеть настоящий талант, — он помолчал. — Тем немногим из нас.

— Неужели? — с прохладцей спросила Дел.

— О да, — сказал Аббу. — Он был неуклюжим семнадцатилетним мальчишкой. Руки и ноги у него были слишком большие — а мозги маленькие — но потенциал у него был. Я понял, каким он станет… если его врожденная покорность и годы, проведенные чулой, не заставят его снова вернуться к рабскому существованию.

Веки Дел не дрогнули.

— Аббу Бенсир, — мягко сказала она, — когда идешь, смотри куда наступаешь.

Аббу не был дураком. Он тут же изменил тактику.

— Но я пришел не для того, чтобы говорить о Песчаном Тигре, которого ты, несомненно, знаешь лучше чем я, — его глаза вспыхнули. — Я пришел предложить свои услуги как шодо, хотя бы ненадолго. Думаю, тебе это пойдет на пользу.

— Может и на пользу… — протянула Дел и резко повернувшись ко мне, посмотрела мне в глаза. — Если ты еще раз ударишь меня…

Я прервал ее, повысив голос:

— Аббу, а ты не собираешься ехать в Искандар как все остальные?

— Рано или поздно поеду. Хотя мне кажется, что все это чушь, эти разговоры о джихади. — Аббу пожал плечами и хлебнул еще акиви. — Сам Искандар, как говорится в легендах, обещал вернуться и принести Югу процветание, превратить песок в траву. Пока я не вижу никаких признаков надвигающегося всеобщего благополучия, — Аббу покачал головой. — Я думаю, что какой-то глупец просто развлекается, строя из себя оракула… или это фанатик, который хочет привлечь к себе внимание. Он конечно поднимет племена — и как я слышал, они уже выступили — но ни один здравомыслящий не обратит на него внимания.

— Кроме танзиров, — я пожал плечами, когда Аббу нахмурился над своей чашкой. — Они не поверят в предсказания Оракула, но если хоть немного поработают мозгами, быстро поймут, что этот Оракул — и предсказанный джихади, если он появится — могут лишить их власти.

— Восстание, — задумчиво сказал Аббу. — За веру.

— Вера толкает людей на невозможное, — отметил я. — Прикрой свои желания святым указом и даже убийство будет свято.

— Я не понимаю, — вмешалась Дел. — Все, что вы говорили о вере правильно, но при чем тут весь Юг?

Я пожал плечами.

— Юг состоит из сотен пустынных домейнов. Домейном может править любой человек достаточно сильный, чтобы удержать власть. Он приходит, утверждает свое господство и называет себя танзиром, чтобы придать хоть немного блеска. И правит.

Дел прищурилась.

— Так легко?

— Так легко, — подтвердил Аббу своим дребезжащим голосом. — Конечно каждому, кто решится на такое, надо иметь много верных людей… или много наемников, готовых поддержать его за золото, — Аббу ухмыльнулся. — Я и сам помогал нескольким таким танзирам.

— Но ты никогда не пытался получить собственный домейн? — вкрадчиво поинтересовалась Дел.

Аббу пожал плечами.

— Легче взять деньги и уехать, а потом вступить в армию следующего пустынного бандита, который мечтает стать танзиром.

Дел взглянула на меня.

— А ты этим занимался?

— Никогда, — отрезал я. — Я нанимался защищать танзира уже правившего в каком-то домейне, но никогда не вмешивался в дворцовые перевороты и не устанавливал ни чью власть.

Дел задумчиво кивнула.

— Значит танзирами не рождаются… Принцем можно стать только при поддержке вооруженных людей.

— Танзиром можно родиться, если семья правит в домейне достаточно долго и некоторые из этих пустынных «царств» существовали по несколько веков и правили ими древние династии. Домейны передавались потомкам…

— …которые должны были быть достаточно сильными, чтобы удержать его, — закончила Дел.

— Конечно, — проскрипел Аббу. — Сколько раз бывало, что власть в таких домейнах переходила к мальчишкам, которые по молодости просто не могли управлять силами, необходимыми для защиты от узурпаторов, — он улыбнулся. — На юге много желающих расширить свой домейн, а это самый легкий способ.

— Украсть, — сказала Дел.

— ВСЕ домейны были когда-то украдены, — отрезал Аббу. — Много лет назад Юг никому не принадлежал, он просто был. А потом люди, достаточно сильные, выбрали себе домейны по вкусу… так и пошло, пока землю не разделили от моря до Северной границы, и с запада до востока.

— Разделили, — повторила Дел. — А свободной земли совсем не осталось?

Аббу пожал плечами.

— Домейны существуют там, где земля хоть чего-то стоит, где есть вода, или поселение, или оазис, или горы, в общем так, где можно жить. То, что никому не нужно — свободно.

— Пенджа, — сказал я. — Никто не правит в Пендже, кроме племен может быть… но они уважают свою землю. Они не делят ее и не цепляются за нее. И они не подчиняются никому, никаким самозваным танзирам. Они бродят по пустыне вслед за ветром.

— Как танцоры мечей, — Дел поставила свою чашку на стол. — Значит Оракул, который может объединить племена, представляет угрозу для танзиров?

— Если он решит поднять племена — да, — согласился Аббу.

— Но Оракул только глашатай, — напомнил я. — Настоящая угроза это джихади. Потому что если окажется, что пророчество правдиво — песок превратится в траву — весь Юг станет стоящей землей. Каждый человек будет сам себе танзиром и эти принцы, правящие сейчас в домейнах, лишатся власти.

— Значит они попытаются убить его, — заключила Дел. — Независимо оттого, кто он и зачем пришел. Даже если все это ложь, танзиры его убьют. Просто на всякий случай.

— Возможно, — согласился я.

Аббу улыбнулся.

— Сначала им нужно найти его.

— Искандар, — напомнила Дел. — Разве не там он должен появиться?

Аббу пожал плечами.

— Так говорит Оракул.

— И ты поедешь туда, — отметила Дел.

Аббу Бенсир засмеялся.

— Не ради Оракула, не ради джихади. Я иду туда ради танцев, ради денег.

Дел нахмурилась.

— Денег?

Аббу кивнул.

— Там, где собираются люди, будут ставки, а где будут танзиры, будет работа. Легче найти и то, и другое в одном месте, чем бродить по всему Югу.

— На Севере это называется кимри, — вспомнил я. — Правда на Юге кимри бывают очень редко… Но Аббу прав. Все, кто поверит Оракулу, пойдут в Искандар. Туда же отправятся танзиры и танцоры мечей.

— И бандиты? — спросила Дел.

— Да, и борджуни, — согласился Аббу. — И даже шлюхи, такие как Кима.

— Я хочу в Искандар, — сказала Дел.

— Какая разница, где собирать слухи об Аджани, — вздохнул я.

Но Дел не смотрела на меня. Она не сводила глаз с Аббу.

— И еще я хочу, чтобы ты учил меня.

Я чуть не захлебнулся акиви.

— Дел…

— Завтра начнем, — отрезала она.

Аббу Бенсир просто улыбнулся.

— Почему? — спросил я, остановившись в дверном проеме. — Что ты пытаешься доказать?

Дел, в ее крошечной комнате в гостинице, спокойно посмотрела на меня и уселась на край дощатой кровати, чтобы снять ботинки и меховые гетры.

— Ничего, — сказала она, разматывая кожаные завязки.

— Ничего? НИЧЕГО? — я уставился на нее. — Ты знаешь не хуже меня, что Аббу тебя ничему не научит.

— Конечно, — согласилась она, стягивая гетру с ботинка.

— Тогда почему…

— Мне нужно тренироваться.

Я стоял у двери и смотрел как она снимала ботинок. Закончив с правым, она взялась за левый, снова начала с гетр. Ее правая ступня покраснела по бокам, а сверху была совсем белой.

— Значит, — сказал я, — ты хочешь использовать его как партнера для тренировки.

Дел раскрутила завязку.

— Он действительно так хорошо, как говорит?

— Да.

— Он лучше чем ты?

— Нас нельзя сравнивать.

— Ты оставил ему тот шрам на горле?

— Нет.

Она немного приподняла голову.

— Значит он лжец.

— И да, и нет. Этот шрам работа не моих рук, но получил его Аббу из-за меня.

Дел наконец-то взглянула на меня.

— И после этого он вполне по-дружески к тебе относится. Многие на его месте пылали бы жаждой мести, а он нет.

Я пожал плечами.

— Мы никогда не были врагами. Мы просто соперники.

— Я думаю, он уважает тебя. Он понимает, что у тебя есть свое место на Юге — среди всех танцоров мече — а у него свое.

— Он признанный мастер клинка, — сказал я, — имя Аббу Бенсира вошло в поговорку среди танцоров мечей, и ни у кого не хватит глупости заявить ему в лицо, что это не так.

— Даже у тебя?

— Никогда не относил себя к дуракам, — я помолчал. — Ты действительно собираешься тренироваться с ним?

— Да.

— Ты могла бы попросить…

— …тебя? — Дел покачала головой. — Я тебя просила. Несколько раз.

— Но я буду танцевать, — защищаясь, сказал я, — только не с яватмой. Мы найдем деревянные мечи для тренировки…

— Стальные, — отрезала Дел.

— Баска, ты знаешь, почему я не хочу…

— Не хочешь и не надо, — Дел стащила гетр с ботинка. — Поэтому я использую Аббу Бенсира.

— Но он думает, что будет ОБУЧАТЬ тебя…

— Он может думать что угодно, — Дел стянула ботинок. — Когда мужчина отказывается делать то, о чем его просят, на его место всегда можно найти другого. Если Аббу Бенсир будет думать, что обучает легковерную Северную баску и это удовлетворит его самолюбие, пусть его. Я буду тренироваться и снова войду в форму, — Дел посмотрела на меня. — И тебе не мешало бы заняться тем же.

Я помолчал, хотя признавал правоту ее слов.

— И как долго это будет продолжаться?

— Пока я не начну танцевать как раньше.

Раздражение перевалило через край.

— Ему нужно только затащить тебя в постель.

Дел поднялась и начала расстегивать перевязь.

— Я хочу вымыться, и если ты по-прежнему считаешь, что я хочу подразнить тебя, лучше уйди.

Один из сыновей хозяина гостиницы успел выкатить бочку из моей комнаты. Бочка была разумеется пустой, а значит Дел заплатила за чистую воду. Но денег-то у нее не было.

Я уже кипел.

— За это тоже плачу я?

Дел кивнула.

Я мрачно уставился на нее.

— По-моему я постоянно плачу, а тебе все обходится даром.

— Неужели? — бледные брови Дел приподнялись. — А твои вежливость и щедрость зависят от того, сколько ночей я проведу с тобой в постели?

Я отошел в сторону, позволяя мальчику вкатить бочку. Едва дождавшись пока он поставит ее и выйдет из комнаты, я опять повернулся к Дел.

Я стоял перед ней, не зная что делать, когда она отвернулась от кровати и наши взгляды встретились. Без ботинок Дел была ниже чем обычно, но это не принизило ее в моих глазах.

Я постарался выровнять дыхание.

— Это не выход.

Дел сжала зубы.

— А я не ищу выход, — отрезала она. — Мне нужно закончить песню.

Я постарался говорить ровно.

— Сколько человек ты убила за свою жизнь?

Она прищурилась.

— Я не знаю.

— Десять? Двадцать?

— Не знаю.

— Хотя бы примерно, — настаивал я.

Она помолчала и процедила сквозь зубы:

— Наверное около двадцати.

— А сколько в круге?

— В круге? Ни одного. Я убивала только защищаясь, — она подумала и добавила: — Или защищая других. Иногда и тебя.

— А некоторым ты мстила. Бандитам, которые были с Аджани. Ты убила несколько его человек, так? Месяцев шесть назад.

— Да.

— А какая-нибудь из этих смертей требовала от тебя такой собранности и сосредоточенности?

Дел плотно сжала зубы.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Ты пытаешься меня убедить, что не стоит вести себя так, так концентрироваться на одном убийстве… Ты думаешь, что если мне уже приходилось убивать, то одной смертью больше…

Я покачал головой.

— Дело не в этом. Знаешь, Дел, мне кажется, что ты наказываешь себя. Ты заставляешь себя думать только о мести и подавлять все человеческие чувства, считая себя виновной перед родственниками, ведь ты осталась жива, а они погибли.

Сын хозяина грохнул ведром, полным воды, протаскивая его через дверь. Я почувствовал, что Дел хочет ответить, что ответ готов, но присутствие постороннего заставило ее замолчать. Момент прошел.

— Желаю хорошо отдохнуть, — бросил я, разворачиваясь, — а я пойду оплачивать твои долги.

Дел молча следила как Южанин выливал воду в бочку. Если она и посмотрела мне вслед, было уже слишком поздно. Я был вне комнаты, вне гостиницы и вне себя.

Я нашел его только в третьей кантине. Может он смущался или робел, а может просто хотел выпить в тихом, спокойном месте, где не задыхаешься от запаха хува и не слышишь пьяных криков, как в кантине где работала Кима.

Но я нашел его. И обнаружив его, я застыл в полутьме дверного проема, наблюдая за ним.

Я решил, что Набир был привлекательным парнем. Он еще подрастет, наберется сил, опыта и будет достойным соперником каждому, входящему в круг. Может уже сейчас с ним приятно было провести вечер за кувшином акиви, но я был не в духе проверять это. Настроение у меня было хуже, чем обычно, и все из-за той же женщины, которая доставила неприятности и ему.

Набир сидел за столом в дальнем углу зала, прислонившись спиной к стене. Он запрокинул голову, но в поза не была ленивой и расслабленной. Он хмурился. Черные волосы обрамляли симпатичное, но ничем не выдающееся лицо. Темные брови сходились у переносицы — мысленно он издевался над собой. У Набира был широкий нос с небольшой горбинкой, больше похожий на мой, чем на нос Аббу, который напоминал — когда-то очень давно — клюв хищной птицы. Некоторые пустынные племена считают, что нос с горбинкой указывает на доблесть человека, его талант воина — не спрашивайте меня, с чего они это решили, но для них это естественно, как для Ханджи уродовать себя носовыми кольцами, а для Вашни носить ожерелья из фаланг человеческих пальцев.

На столе перед Набиром лежали перевязь и меч, это их он так свирепо и разглядывал. Рядом стоял кувшин с выпивкой и чашка, но Набир не сделал ни глотка. Он просто сидел, хмурился, дулся и раздумывал, а не бросить ли ему эти танцы.

Я прошел через зал и приостановился, когда он поднял взгляд при моем приближении. Во взгляде мелькнуло узнавание, удивление, темно-карие глаза расширились. Набир подался вперед так торопливо, что чуть не опрокинул стул, что нанесло еще один удар по его гордости.

Я жестом предложил ему сесть, когда он начал подниматься, а сам устроился на свободном стуле.

— Ну, — сказал я, — с танцами покончено?

Он с яростью взглянул на меня и тут же опустил глаза. Он не мог смотреть мне в лицо.

Я продолжил дружеским тоном:

— В начале всем трудно. Ты не знаешь, согласится ли кто-нибудь танцевать с тобой, а поэтому боишься и спрашивать. Однажды ты набираешься мужества попросить известного мастера, танцора меча седьмого ранга — ты не сомневаешься, что проиграешь ему, а значит поражение будет не таким обидным — он отказывается. Ты уходишь, раздумывая, будет ли когда-нибудь кто-нибудь вообще с тобой танцевать, не считая недавних учеников, которые тоже только начинают, и в этот момент к тебе приходит женщина и предлагает тебе танец, — я уселся поудобнее. — Сначала ты оскорблен — танцевать с женщиной! — а потом вспоминаешь, что видел эту женщину с Песчаным Тигром, она носит меч и ходит в перевязи, как и ты. Ты замечаешь, что она высокая, сильная и родилась на Юге, и думаешь, что ей бы следовало сейчас в каком-нибудь хиорте готовить еду и растить ребенка, и ты решаешь поставить ее на место. Во имя твоего с трудом завоеванного меча и колючей Южной гордости ты принимаешь приглашение женщины, — я помолчал. — И ты проигрываешь.

— Я стыжусь, — прошептал он.

— Ты проиграл только по одной причине, Набир. По одной, — я наклонился над столом и налил акиви в его чашку. — Ты проиграл потому что она выиграла.

Его ресницы дрогнули. Он быстро взглянул на меня, потом снова уставился на отложенные в сторону меч и перевязь.

Я выпил акиви.

— Ты проиграл из-за мужской надменности и самоуверенности.

Он нахмурился.

Я решил высказать ему все напрямик.

— Она выиграла потому что танцевала лучше.

Его загорелое пустынное лицо залила краска.

— Как женщина может быть лучше…

— …мужчины? — я пожал плечами. — Может причина в том, что она взяла в руки меч раньше тебя, вернее раньше начала формально обучаться. И она, как и ты, играла деревянным мечом, когда была ребенком.

Он скрипнул зубами.

— Я — танцор меча второго ранга.

Я глотнул еще акиви и кивнул.

— Этим можно гордиться, но вот что я хочу у тебя спросить: почему ты ушел, получив всего второй ранг? Их же семь, ты знаешь.

Темные глаза сверкнули.

— Я готов был покинуть учителя.

— Ты устал от дисциплины, — отметил я, — и все время слышал песню монет, которые переходили в руки других танцоров, хотя могли быть твоими.

Он помрачнел.

— В моем уходе нет бесчестья. Некоторым хватает и года занятий.

Я кивнул.

— И все они быстро умирают.

Он поднял подбородок.

— Потому что принимают приглашение танцевать до смерти.

— Такое случится и с тобой.

Набир покачал головой. Темные волосы упали на откинутый капюшон бурнуса цвета индиго.

— Я не дурак. Я понимаю, что не готов к этому.

— Но только так и можно получить настоящие деньги, — я пожал плечами в ответ на его внимательный взгляд. — Танзиры очень щедро оплачивают убийство.

— За такую работу…

— …ты не возьмешься. Конечно. А что ты будешь делать, когда к тебе придет танцор меча с вызовом на танец до смерти?

Его глаза расширились.

— Ко мне?

— Да, к тебе. Сначала ты будешь служить этому танзиру… — я махнул левой рукой, — потом тому танзиру… — взмах правой рукой, — и наконец кто-то решит, что от тебя пора избавиться навеки. И вот танцор меча, такой как я или Аббу Бенсир, или Дел, получит деньги и пригласит тебя в круг, где танец должен будет закончиться смертью.

— Я могу отказаться, — предложил Набир, сразу растеряв всю свою уверенность.

— Можешь. Даже несколько раз. Но тогда ты прославишься как трус, и больше ни один танзир не наймет тебя, — и пожал плечами. — Убивай или умри.

Набир мрачно посмотрел на меня.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Ну, может быть потому что мне противно видеть как ты бросаешь дело, в котором мог бы стать мастером, — я сделал еще глоток акиви. — Все, что тебе нужно, это немного практики.

Он прищурился.

— С… тобой?

— Со мной.

— Но… я для этого слишком плохо танцую.

Знал бы он, как я танцую из-за этой раны. Но об этом я ему говорить не стал.

— Ты ведь сам просил меня танцевать с тобой. Или я что-то не понял?

— Но я не сомневался, что проиграю. Я просто думал… — он вздохнул.

— Я надеялся, что если меня увидят в круге с Песчаным Тигром, меня запомнят. Я знал конечно, что проиграю, но я проиграл бы Песчаному Тигру. Ты всегда побеждаешь.

— И на тренировке ты тоже проиграешь, — отметил я, — но по крайней мере чему-то научишься, — да и я вспомню, что такое танец. — Ну, значит начнем завтра?

Набир медленно кивнул.

— А как… — он замолчал, подумал и все же решился спросить. — А эта женщина… она настоящий танцор меча?

Я ухмыльнулся.

— Если ты страдаешь оттого, что твоя репутация — и гордость — получила слишком болезненный удар, можешь успокоиться. Дел побеждала и меня.

— ТЕБЯ?

— Только на тренировках, конечно, — я поднялся и поставил на стол его чашку. — Спасибо за акиви. Встретимся рано утром.

Он взлетел с табуретки.

— Песчаный Тигр…

— И кстати… это тебе не понадобится, — я показал на клинок. — Принеси деревянные мечи.

— Деревянные? — недоверчиво переспросил он. — Но я не занимался с деревянными мечами с первого года…

— Я знаю, я тоже, и по сравнению с тобой это было очень давно, — я пожал плечами. — Мне бы не хотелось увлечься и пропороть тебе живот, а деревянным мечом я могу сломать только несколько ребер, — я ухмыльнулся в ответ на его ошарашенное выражение лица. — Теперь иди и найди себе женщину

— хотя бы ту симпатичную маленькую девчонку из кантины через дорогу, которая так тебя разглядывала — и забудь о Северных басках.

— Она прекрасна, — выпалил Набир.

Я не стал выяснять, которую из женщин он имел в виду. Я и раньше видел такое выражение лица.

— Первый урок, — сказал я, — не думай об этом. Когда ты в круге — даже с женщиной, — я помолчал, — даже с такой женщиной как Дел — ты должен думать о танце и только о танце.

— Женщине не место в круге.

— Может быть, — я был не в настроении приводить ему какой-нибудь аргумент из набора, которым располагала Дел, наш разговор затянулся бы. — Но если уж тебе снова придется танцевать с женщиной, ты же не захочешь умереть только потому что у нее груди вместо твоих гехетти?

— Гех… — Набир догадался и задумался. Через минуту он кивнул.

— Я попробую не думать о женщинах и не видеть женщину. Я попробую делать так, как ты.

Аиды, хотел бы я, танцуя с Дел, не думать о ней. Я мог видеть только женщину. Как Аббу Бенсир. Как Набир. Как остальные мужчины, которые видели ее в круге или танцевали с ней.

Потому что тогда я смог бы забыть о крови.

Мы встретились на пустыре на окраине города. Я не хотел привлекать внимание любопытных ради мальчика и ради самого себя — зачем миру знать, что Песчаный Тигр забыл что такое танец и начинает с азов?

— Рисуй круг, — сказал я.

Темные глаза Набира расширились.

— Я?

Я важно кивнул и объяснил:

— Высокий ранг дает право сваливать на других скучные занятия, такие например, как раскапывание грязи.

Он развел руками.

— Нет… я только хотел сказать… Я думал, что ты сделаешь это сам, чтобы не было ошибки.

— Ну, не так уж трудно нарисовать круг, — заметил я. — Думаю, танцор меча второго ранга сможет с этим справиться.

Я добился чего хотел: Набир вспомнил, что и у него есть ранг, хотя и низкий. Если бы с нами занимался ученик первого ранга, Набир мог бы перепоручить это дело ему.

Но мы были вдвоем, и поэтому Набир взял деревянный меч и спросил меня, какой круг рисовать.

— Для разминки, — ответил я. — Нет смысла начинать танец, если не умеешь правильно двигаться, — мне бы освоиться и в круге для разминки семи шагов в диаметре. — Потом мы перейдем в круг для тренировки, а потом в полный круг для танца… когда я решу, что ты готов.

— Но… — начал было он возражать, но замолчал. Значит из его головы не до конца выветрилось, что такое дисциплина на уроке.

— Я знаю, — кивнул я. — Ты хотел сказать, что вчера танцевал в полном круге. Ну и что? Ты же проиграл, так что будем делать по-моему.

Набир вспыхнул, кивнул и начал аккуратно рисовать в земле круг. Он знал размеры не хуже меня: семь широких шагов в диаметре — круг для разминки, десять — для тренировки, пятнадцать — для танца. У него была твердая рука, благодаря чему линия не сильно виляла. Это несложное дело изучают в первый год обучения: создание ровного круга. Если ученик хочет чего-то добиться, он должен точно знать, где границы круга. Вроде бы нетрудно, но это только на первый взгляд.

Набир закончил и выжидающе посмотрел на меня, не выпуская из рук пыльного клинка.

— Сандалии, — напомнил я, — или ты хочешь дать мне дополнительное преимущество?

Он снова покраснел. Я понимал, как он себя чувствовал — неужели он сам так ничего и не вспомнит? — но нянчиться с ним не собирался. Он должен был забыть, что перед ним великий танцор меча, иначе он просто не сможет заниматься.

Хотя, признаю, такое отношение мальчика мне льстило. Всегда приятно видеть, что на кого-то производит впечатление твое мастерство.

Пусть даже не на Дел.

Набир снял сандалии и бросил их около круга, рядом с его бурнусом, кремовым хитоном и поясом. В одной набедренной повязке, он вдруг оказался тощим Южным пареньком. Темная кожа плотно обтягивала кости, и когда он двигался, видно было как ходят сухожилия. Хотя занятия танцами сделали свое дело: кое-где уже проступали мышцы.

Я задумался и полюбопытствовал:

— А из какого ты племени?

Он напрягся. Щеки Набира медленно краснели, а глаза загорались.

— А это имеет значение? — спросил он и я почувствовал его враждебность. Оставалось только равнодушно пожать плечами.

— В общем-то нет. Я спросил из любопытства. Я знаю много племен, но никак не могу понять, к какому ты принадлежишь. Я не сомневаюсь, что ты родился в пустыне и…

— Да, — оборвал он меня, — но у меня нет племени, Песчаный Тигр… того, которое признало бы меня, — его челюсти напряженно сжались. — Я метис.

— Я часто встречал метисов и среди них было много отличных парней, — я ухмыльнулся. — Да я и сам… может быть. Аиды, ты хотя бы это знаешь.

Набир смотрел на меня через старательно нарисованный круг.

— Ты не знаешь, чистокровный ты или метис?

— И такое бывает, — сухо ответил я. — Может пора заняться делом?

Набир кивнул.

— Что сначала?

— Работа ног.

— Но я занимался этим почти два года назад!

— И ничему не научился, правильно? — ядовито осведомился я и помягче добавил: — Или может ты просто подзабыл.

В своих расчетах я не ошибся. Мои слова заставили мальчика заткнуться.

Такое элементарное занятие как отработка передвижений по кругу пошло на пользу нам обоим. Правильная работа ног лежит в основе танцев мечей, это часть фундамента, который должен быть надежным, если ты собираешься хоть чему-то научиться и заниматься дальше. Неловкость в круге может позволить себе только человек, который не хочет долго жить, и поэтому не стоит жалеть о времени, потраченном на элементарные упражнения, если в будущем эти несколько часов в день, проведенные за отработкой движений в круге, могут спасти тебе жизнь.

Я был уже очень опытным танцором меча, когда перестал включать в ежедневные занятия отработку передвижений в круге. Дел и я, до нашего танца в Стаал-Уста, тренировались вместе каждый день, или почти каждый. Работой ног в отдельности мы не занимались, потому что для нас за много лет она стала привычной, она была естественной частью тренировки, но Набиру было далеко до Дел. Чтобы сделать из него настоящего танцора меча, занятия с ним нужно было начинать с элементарного, с самых основ.

Ну, если можно так сказать. СТОЛЬКО времени я конечно не мог на него потратить. Я танцор меча, а не шодо; лишних лет на учеников у меня не было. Аиды, да и лишних дней не было. Дел наверняка заявит, что мы отправляемся в Искандар как только почувствует, что тренировки с Аббу ей больше не нужны.

А значит из практических занятий с Набиром я должен был вытянуть все, что мог. И из этого, в свою очередь, легко было сделать вывод, что тренироваться я должен был с большими нагрузками чем те, к которым я привык когда был здоров.

Когда в конце концов я решил, что на сегодня хватит, пот с нас обоих тек ручьями. Харкихал — пограничный городок, от него несколько дней пути до пустыни, весна только начиналась, а даже на Юге в начале весны прохладно, но мы взмокли так, что я задыхался от запаха пота. Мне снова нужно было мыться.

Он стоял в центре круга, удовлетворенно кивая и пошатываясь от усталости. Мокрые волосы прилипли к черепу, а у шеи с завитков стекали капли.

— Хорошо, — выдохнул он, — хорошо.

Ну может ему и было хорошо. А у меня все болело.

— Теперь я вспоминаю некоторые замечания шодо, он бросал их вскользь, а я пропускал мимо ушей. Он говорил, что есть большая разница между царапиной на ребрах и разрезом в боку.

Ему легче, подумал я. А я три месяца назад получил и то, и другое. И от одного и того же меча.

Я только кивнул. Я стоял, положив руки на бедра, сжимая в одном кулаке деревянный меч, и пытался выровнять дыхание.

— Что ж, Песчаный Тигр, это новый… истойя?

Дребезжащий мужской голос, это явно не Дел. Я резко повернулся и тут же пожалел об этом. Рядом с кругом стоял Аббу Бенсир. Около него лежала моя одежда и Северная яватма в покрытых рунами ножнах из дерева кадда и кожи.

Значит в промежутке между вчера и сегодня он успел выучить Северное слово. Он-то конечно ожидал, что я пойду в контратаку, и я очень постарался сдержаться.

— Новый меч, новая перевязь, — спокойно закончил я.

— Бедный старина Разящий… — Аббу покачал головой. — Сильный, должно быть, был удар. В конце концов, не часто чуле удается завоевать свободу, и уж совсем чудо, что такой чула получает меч, благословенный шодо… И увидеть этот меч разбитым… — Аббу снова покачал головой.

Краем глаза я заметил, как Набир напрягся, услышав слово чула. Я выразительно приподнял одно плечо.

— Новый меч лучше.

— Правда? — Аббу Бенсир посмотрел на рукоять, поднимавшуюся над устьем ножен. — Сразу видно, что Северный. А я-то думал, что человек, рожденный в пустыне, такой как ты, никогда не прикоснется к чужому мечу.

— Все мы меняемся, — равнодушно заметил я. — Мы становимся старше, немного мудрее… мы учимся не судить о людях и предметах по месту рождения, языку, полу…

— Правда? — ухмыльнулся Аббу. — Должен признать, что ты прав. Да, Песчаный Тигр, женщина гораздо лучше, чем я ожидал, но все же я многому могу обучить ее.

— Подожди пока она разогреется, — я показал ему зубы. — А еще лучше, подожди пока она запоет.

Аббу этого не услышал, он рассматривал мои ребра. Перед тренировкой, как и Набир, я снял хитон и бурнус и остался в одной набедренной повязке, которая не скрывала ни один из шрамов, заработанных за девятнадцать лет занятий танцами и ни один из рубцов, полученных за шестнадцать лет рабства. И ни один из следов когтей песчаного тигра, который своей смертью выкупил мою свободу.

Но все это Аббу видел и раньше — в круге танцор меча носит только набедренную повязку. История моей жизни не была секретом и скрыть я ничего не мог даже если бы захотел, потому что каждый шрам говорил за себя.

Все их он видел и раньше. Аббу рассматривал то, что появилось совсем недавно: уродливый, багровый рубец, оставленный Бореал.

Он быстро взглянул мне в лицо.

— Вижу, — задумчиво заметил он.

— Позволь мне догадаться, — сухо сказал я. — Ты собираешься пригласить меня в круг.

Аббу покачал головой.

— Нет. Когда мы встретимся, ты будешь тем человеком, которого я видел восемнадцать месяцев назад. Я не хочу пользоваться твоей слабостью после… этого, — он нахмурился и черные брови сошлись у переносицы. — Не многие пережили бы такое.

— Очень великодушно с твоей стороны, — сообщил я.

Пришла очередь Аббу показать зубы.

— Да уж, — и он снова нахмурился и посмотрел на зажившую рану. — Ты был на Севере, — сказал он. — Все говорили, что ты ушел на Севере.

— Да, на Севере, — я пожал плечами, — ну и что? Я не знаю ни одного танцора меча, который долго жил бы на одном месте.

Аббу неопределенно махнул рукой.

— Конечно… Но я слышал рассказы о Северной магии… и Северных мечах… — он внимательно и хмуро посмотрел на меня. — Сталь РЕЖЕТ, — тихо добавил он, — она не сжигает. От нее не появляются волдыри. Она не сжигает кожу.

Она не сожгла, она заморозила. И в этом мне повезло. Баньши-укус Бореал вырвал из меня кусок такой величины, что в получившуюся дыру легко вошел бы кулак, но ледяная сталь заморозила кровь и внутренние ткани, спасая меня от невосполнимой потери крови. Яватма не задела жизненно важных органов, хвала валхайлу. Проткни меня Дел обычным Южным клинком, даже не задев жизненных центров, я бы до смерти истек кровью в круге.

— Ну и что? — снова спросил я. — Рана заживет.

— Ты не понимаешь? — упорствовал Аббу. — Если меч мог сделать это в круге…

— Нет, — прямо сказал я, не оставив места сомнению. — Пусть круг останется таким, каким мы его знаем.

— Танцор меча с клинком, способным на такое, получил бы хорошую плату золотом, драгоценностями, шелками… — Аббу пожал плечами. — Да он сам мог бы назначать цену.

— А может и получить собственный домейн? — я ухмыльнулся. — Поверь, Аббу, оно того не стоит.

Он снова посмотрел на мои вещи: на рукоять чужого меча, на чужие руны, обхватывающие ножны от широкого устья до отделанного медью наконечника.

— Яватма, — выдохнул он, старательно выговаривая каждый слог. — Она произнесла это слово. Только один раз, но сказала так, что не забудешь. — Аббу отвернулся от меча и заставил себя посмотреть мне в глаза. — Как один танцор меча другого, как ученик, обучавшийся у того же шодо, я прошу разрешения познакомиться с твоим мечом.

Это было высокопарное формальное обращение; ритуал, выполняемый каждым танцором меча, который хотел коснуться чужого оружия. Может мы и были убийцами, чаще всего против этого нечего было возразить, но настоящий танцор никогда не забывал, что такое этикет. И кое-кто из нас его даже выполнял.

Набир, который из собственного понятия о вежливости остался в круге, чтобы не мешать двум опытным танцорам вести разговор, теперь подошел поближе. Он уже встречался с обнаженным клинком Дел. Думаю, у него было прав не меньше, чем у Аббу расспросить меня о Северном оружии.

— А вы с Дел тренировались со сталью? Своими собственными клинками?

Аббу удивленно посмотрел на меня.

— Конечно.

— Значит ты видел ее яватму.

— Видел, но не трогал, — он криво улыбнулся. — Что-то в ней… не позволило мне это.

Я покосился на Набира. Мальчик не сводил глаз с рукояти, сверкавшей в солнечных лучах. Сам клинок был спрятан в покрытые рунами ножны.

Вздохнув, я вышел из круга, уронил деревянный меч для тренировки на кучку шелка, подобрал перевязь, знаком подозвал Набира и Северная сталь выскользнула под лучи Южного солнца. Я бросил перевязь и ножны, а потом показал клинок во всю длину, уложив его на левую руку, а правой держа рукоять.

Солнечный свет стекал по рунам как вода. Чистое сияние слепило.

Только в одном месте оно меркло.

— А что с ним случилось? — спросил Набир. — Почему кончик обуглился?

Обуглился. Хотел бы я, чтобы он обуглился… Но выражение Набир подобрал точное: клинок выглядел так, будто около пяти дюймов его побывали в пожаре.

Ну, можно сказать, что и побывали. Только огнем был Чоса Деи.

— Такой же как у нее, — уверенно заключил Аббу и, подумав, кивнул. — Значит это правда. В Северных мечах действительно скрыта магия.

— Не во всех. В мече Дел — да, уж можешь мне поверить. А этот… с ним еще не все ясно, в этом тоже можешь поверить мне на слово.

— Можно? — Аббу протянул руку.

Я ухмыльнулся.

— Ему бы это не понравилось.

— Ему это кому? — уточнил Аббу. — Кому бы не понравилось?

— Ему. Мечу.

Аббу уставился на меня.

— Ты хочешь сказать, что этот меч что-то чувствует?

— В некотором роде, — я отодвинул рукоять, заметив, что рука Аббу уже готова ухватиться за нее. — Ну-у… Я не давал тебе разрешения, — я быстро наклонился, подобрал перевязь, убрал в ножны меч, а перевязь повесил на сгиб левой руки. — Поверь мне на слово, Аббу… лучше тебе этого не знать.

Его лицо побагровело, зрачки расширились так, что бледно-карие глаза стали черными.

— Ты оскорбляешь меня этим идиотским…

— Я не собирался наносить тебе оскорбление, — перебил я его. — Поверь, Аббу, тебе действительно лучше не знать.

— Я и так уже знаю слишком много, — рявкнул он. — Я знаю, что ты ездил на Север и отморозил себе мозги, и там же из тебя вытащили кишки, — Аббу одарил меня презрительным взглядом и еще раз посмотрел на шрам от меча Дел. — И у меня есть дела поважнее, чем стоять здесь и слушать, как ты несешь бред.

— Так не слушай, — спокойно предложил я, чем не исправил его настроения.

Аббу пробормотал что-то себе под нос на языке Пустыни, который я понимал — и говорил на нем — не хуже, чем он, потом развернулся на пятках и умаршировал прочь. Черный хитон заструился за его спиной.

Я вздохнул.

— Ну ладно, все остались живы. Наша взаимная любовь не уменьшилась.

Набир со странным выражением лица смотрел как я наклонился, чтобы подобрать деревянный клинок, ботинки, хитон и пояс. Дождавшись, пока я закончу рассортировывать вещи, он спросил:

— Это правда?

— Что правда?

— Это, — он кивнул на мой меч. — Он живой?

Я не засмеялся только потому что понял, какую обиду нанес бы этим Набиру. Я изо всех сил старался не улыбнуться.

— Внутри этого меча волшебник, — серьезно сказал я.

Набир долго молчал, а потом кивнул.

— Я так и думал.

Я уже открыл рот, но не нашел, что сказать. Я пытался не расхохотаться — слишком уж серьезно и по-деловому отнесся Набир к моему заявлению.

В конце концов я выдавил безобидную улыбку, при этом торопливо отворачиваясь от круга. От Набира.

— Верь не всему, что слышишь.

— Дело не в словах, — сказал он. — Я это видел.

Я просто окаменел. А потом медленно обернулся.

— Видел?

Набир кивнул.

— Ты очень хотел убедить Аббу, что врешь. Ты знал, что он тебе не поверит, так и получилось. Он ушел, решив, что ты дурак или у тебя песчаная болезнь, а что еще думать о человеке, который говорит, что его меч живой, — Набир пожал плечами. — Я тоже слышал твои слова, но я заметил, что ты при этом делал, — он улыбнулся. — Или вернее что ты не делал.

Теперь он МЕНЯ заинтриговал.

— И что же я не делал?

— Ты так и не позволил ему коснуться меча, — тихо сказал Набир.

Я равнодушно пожал плечами.

— Мне просто не нравится, когда другие трогают мой меч.

— А можно мне?

— Нет. По той же причине.

Темные глаза Набира смотрели твердо.

— Ученик — шодо, я с уважением прошу…

— Нет, — повторил я, понимая, что он меня поймал. — Мы не настоящие ученик и шодо, поэтому формальное обращение не действует.

Черты его молодого лица можно было назвать даже грубыми. На Юге есть племена, ведущие очень дикий образ жизни, и это отражается на их внешности. Может Набир и был рожден метисом, но в нем чувствовалась присущая Пендже свирепость. И она сильно изменяла его.

— Если формальное обращение не действует, — спокойно сказал он, — я больше не танцую с тобой.

— Не танцуешь?

— Нет. Это ТЕБЕ нужно танцевать со мной, — Набир улыбнулся с обманчивой невинностью. — Ты помогаешь не мне, Песчаный Тигр, ты помогаешь себе. Ты медлительный, скованный и неловкий из-за раны, и ты боишься, что уже никогда не сможешь танцевать с такими, как Аббу Бенсир. И если ты не можешь…

— Хорошо, — перебил я его, — ты прав. Да, я не в форме. Я медлительный, скованный и неловкий, и все мое тело болит как в аидах. Но я ЗАСЛУЖИЛ боль, Набир… заслужил медлительность, скованность, неуклюжесть, а у тебя все это просто от рождения.

Это был не комплимент. Но Набир нанес слишком глубокую рану, избавляясь от своего страха передо мной.

— Значит, — мягко начал он, — ты решил заточить затупившийся клинок и новый точильный камень и снова получить острие.

— А тебе не все равно? — спросил я. — Ты ведь тоже извлекаешь из этого пользу.

Набир кивнул.

— Да, но ты бы мог спросить и меня.

Я слабо вздохнул.

— Мог бы. Но ты поймешь, когда доживешь до моих лет, что гордость может толкнуть человека на странные слова и поступки.

— Ты Песчаный Тигр, — сказал он с выразительной простотой и этим заставил меня застыдиться.

— Я был рабом, — тихо заговорил я. — Ты слышал, что сказал Аббу: чула. И я был чуть младше тебя, когда получил свободу. Поверь мне, Набир, эти годы не прошли бесследно и не забылись, хотя я уже много лет свободен.

— Конечно, — очень мягко согласился он.

Я тяжело вздохнул и потер лоб, скрытый под мокрыми волосами.

— Послушай, — сказал я. — Дело в том, что я не могу назвать тебе имя моего меча, а пока ты не знаешь имя, ты не можешь его коснуться. Мне жаль, Набир… но я повторю тебе то же, что услышал от меня Аббу: лучше тебе всего этого не знать.

— Значит в этом секрет? В его имени?

— Частично — да, — согласился я. — Остальное я не расскажу, — я отвернулся. — Ты идешь? Выпьем акиви?

Он подошел ко мне, хмуро глядя себе под ноги, и с усилием выдавил:

— А я действительно медлительный, скованный и неуклюжий?

Я подумал не соврать ли, но обманывать Набира не хотелось. Он заслуживал правды.

— Да. Но все изменится, — я ухмыльнулся. — Еще несколько кругов со мной, и ты будешь бесспорным наследником Песчаного Тигра.

Улыбка Набира была вялой, но теплой.

— Это не так уж плохо.

— Если не приводит к неприятностям, — я хлопнул его по спине. — А как тебе та девочка из кантины?

Набир воздержался от ответа. Значит либо красавица понравилась ему так, что он слов не находил, либо у него не хватило мужества.

Ну ладно, пусть пройдет время… молодая мужественность бывает и неуклюжей.

Набир кинул на меня тревожный взгляд поверх наших клинков.

— Она не выйдет за меня замуж.

Произведенный фразой эффект удивил даже Набира. Я выпрямился из низкой стойки и, нахмурившись, опустил меч.

— Кто не… — я моргнул. — Та девчонка из кантины?

Набир кивнул и тоже опустил свой деревянный меч. Глаза его стали свирепыми.

Интересное он выбрал время, подумал я, чтобы поделиться горем. Тренировка была в самом разгаре, уже два дня мы занимались в круге в десять шагов.

— Зачем она тебе? — спросил я.

Набир выпрямился. По его смуглой коже стекали капли пота.

— Я люблю ее.

Я открыл рот, но ничего не сказал. Я раздумывал, как бы потактичнее обсудить ситуацию с мальчиком, чья колючая племенная гордость — метис он или нет — иногда требовала вежливого и осторожного обхождения. Не из-за того, что я опасался его внезапной атаки — если бы дело зашло так далеко — просто я не хотел ранить его чувства.

Я провел предплечьем по лбу, убирая падавшие на глаза волосы.

— Я не хочу обидеть тебя, Набир… она у тебя первая?

Он сразу напрягся и объявил:

— Нет. Конечно нет. Я уже много лет мужчина.

Я терпеливо ждал. Наконец его взгляд изменился.

— Да, — едва выдохнул он.

Вот значит как. Это многое объясняло.

— Перерыв, — предложил я.

Набир вышел вслед за мной из круга, принял из моих рук флягу и сделал несколько глотков, пока я опускался на шелковый бурнус, валявшийся на песке. Я отложил в сторону деревянный клинок и поставил локти на согнутые колени.

— Значит ты с ней переспал, — лениво сказал я, — и тебе это понравилось. Очень понравилось.

Набир так и не сел. Он кивнул, крепко сжимая флягу.

— Ничего особенного в этом нет, — я покосился на него. — Но жениться на ней не обязательно.

— Я хочу.

— Но ты не можешь жениться на каждой женщине, с которой переспишь.

Ему конечно даже в голову не приходило, что и другие могут доставить ему такое же удовольствие. Он обнаружил магию в женском теле — и в своем собственном — и подумал, что теперь так и пройдет — с ЭТОЙ Южанкой — остаток его жизни.

Бедный мальчик.

— А она не хочет, — выдавил он.

А вот это просто благословение божье. Но я спросил, потому что Набир ждал вопроса.

— Почему нет?

Он плотнее сжал челюсти.

— Потому что я метис. Потому что у меня нет племени.

А точнее потому что у него мало денег и еще меньше перспектив. Но вслух я этого не сказал.

— Взгляни на это дело иначе, — предложил я. — Теряет она, а не ты.

— Если бы я мог вернуться в племя… — он не закончил. — Если бы я смог доказать, что достоин их, они бы забыли о моей нечистой крови.

— Кто они?

Набир нахмурился, наклонившись, чтобы подать мне флягу.

— Старейшины.

— Какого племени?

Набир покачал головой.

— Не могу сказать. Ты и без того знаешь слишком много.

А мне не хотелось терять время на разгадывание прошлого Набира или предсказание его возможного будущего. Я почесал шрамы песчаного тигра.

— Ну, — вздохнул я, — значит это их потеря. Между прочим, ты не забыл, что мы не закончили заниматься?

— Если бы я был достоин своего племени, она согласилась бы, что я достоин ее, — упрямился он. — Она так сказала.

Скорее всего она сказала первое, что пришло в голову, лишь бы он отстал. Хотя может она и не врала: девочки из кантин, не потерявшие надежд на лучшую жизнь, обычно мечтают о мужчине с широкими плечами и сильными мышцами, а не о мальчишке с нечистой кровью, которому нечего предложить кроме себя. Для шлюхи, которая продавала себя каждую ночь мужчинам всех родов, внимания Набира — и его присутствия в постели — было недостаточно. Она уже знала, что встречались мужчины и получше.

Просто пока они проходили мимо.

Я глотнул воды и закрыл флягу.

— Вообще-то танцору меча не рекомендуется думать о женитьбе, Набир. Это тупит острие.

— Ни у тебя, ни у меня нет острия, — он ухмыльнулся, поднимая клинок.

— Видишь? Тупое дерево.

Я улыбнулся.

— Все еще надеешься уговорить меня взять настоящие мечи?

— Мой шодо говорил, что настоящий танец не станцуешь с деревянным мечом. Чтобы развить настоящее чувство танца нужен риск. Без риска ничему не научишься.

Ну да… Но шодо Набира и в кошмарном сне не могла привидеться моя яватма.

— Может и так, — согласился я, — но сейчас я предпочитаю дерево.

Набир смотрел мимо меня.

— Это она, — мрачно сказал он.

Южанка из кантины? Я обернулся. Нет. Дел.

Она наконец-то сменила Северную шерсть на Южные шелка. Ярко-синий бурнус струился за спиной, капюшон лежал на плечах. Солнце успело осветлить ее волосы, а кожа чуть порозовела. Еще несколько дней и кожа станет кремово-золотистой, а волосы совсем побелеют.

Дел мягко шла по песку, рукоять яватмы сияла за левым плечом. С начала занятий с Аббу Бенсиром она стала двигаться свободнее, словно этот шаг к достижению цели — к встрече с Аджани — придал ей сил. Я порадовался перемене, хотя причина ее меня беспокоила. Если бы Дел согласилась тренироваться со мной на деревянных клинках, как Набир, я бы так же занимался с ней. Аиды, я бы помог ей лучше, чем Аббу.

Дел остановилась около круга.

— Из всех моих знакомых танцоров Тигр единственный, кто практикует танец сидя на земле.

Глаза Набира расширились: как я мог такое терпеть?

— Неправда, — спокойно сказал я. — Набир может подтвердить, что я ему врезал по макушке больше раз, чем могу сосчитать. Я решил дать ему передышку.

Набир нахмурился: я соврал. Дел заметила, как изменилось ее лицо и криво улыбнулась, сразу сообразив, в чем дело. Но она ничего не сказала, критически разглядывая деревянный клинок в руках Южанина.

— А КОГДА-НИБУДЬ вы собираетесь перейти на сталь?

Набир открыл рот.

— Пока нам итак хорошо, — ответил я за него. — Ты знаешь не хуже меня, что основы лучше изучать с деревянным мечом.

— Ему не нужны основы… По крайней мере сталь тут не при чем. С деревянными мечами нет риска, а не рискуя, ничему не научишься.

Я кисло посмотрел на нее, а Набир повернул голову, чтобы взглянуть на меня.

— Я тебе уже все объяснил, — напомнил я. — А если уж говорить о риске, то как насчет риска, которому подвергнется этот мальчишка если я возьму свой меч?

— Ну и что? — спокойно ответила Дел. — Тебе нужно научиться контролировать его, а Набиру нужны занятия.

Набир прочистил горло.

— Мне бы хотелось заниматься со сталью.

— Тогда давай попробуем, — Дел легко выскользнула из бурнуса и шелковая ткань растеклась по песку. Под бурнусом Дел носила кремовую тунику из мягкой кожи и пояс, туника едва доходила до середины бедер. Когда я увидел Дел впервые, на ней было надето что-то похожее, и хотя в этой тунике не было ничего непристойного — она надежно скрывала все женские прелести — материала на нее ушло гораздо меньше, чем на ночную рубашку любой Южанки.

Набир, видевший Дел только в Северной тунике, штанах и ботинках, тут же уставился на нее. Руки и ноги у Дел длинные, и короткая туника выставляла напоказ Северную плоть. Очень много Северной плоти, покрывавшей изысканные Северные кости.

Я видел Дел в тунике, штанах и ботинках так долго, что и вспоминать не хотелось, и тоже не сводил с нее глаз. Правда при этом я не впал в шоковое состояние, как Набир. Да, впечатление она производила, но что толку.

Набир тяжело сглотнул.

— Я уже танцевал против тебя.

— И проиграл, — сказала она. — Посмотрим, чему Тигр научил тебя?

Она начала расстегивать перевязь, собираясь бросить ее на бурнус как только вынет меч. Я поднялся.

— Я против, Дел.

Она уже не улыбалась.

— Он может решать за себя.

— Да, это мое дело, — тут же влез Набир.

Я не обратил на него внимания. Разговор шел между мною и Дел.

— Ты делаешь это чтобы подтолкнуть меня? Ты пытаешься заставить меня взяться за яватму.

— Ты не можешь прожить всю жизнь в страхе перед своим мечом, — отрезала она. — Я не отрицаю, он опасен, но тебе нужно научиться им управлять. И лучше сделать это сейчас, чем в танце до смерти или в момент опасности, когда малейшее колебание тебя прикончит.

Набир нахмурился.

— Я не понимаю…

— А тебе и не надо, — рявкнул я. — К тебе это не имеет отношения.

— Тогда к чему…

— К этому, — я наклонился, поднял перевязь и вытащил меч. — Все дело в нем, Набир. В кровном клинке, в именном клинке, в яватме. И еще в Чоса Деи. Его душа в этом мече.

— И твоя тоже, — ровно добавила Дел. — Ты думаешь только Чоса Деи вошел в этот меч когда ты повторно напоил его? Ты запел в него и самого себя, Тигр, и Чоса Деи. И эта частичка тебя в мече, в союзе с твоей собственной решимостью и силой, справится со всеми попытками Чоса Деи вырваться из тюрьмы.

— Чоса Деи, — эхом повторил Набир.

Я резко повернулся к нему.

— Ты знаешь Чоса Деи?

— Конечно, — он пожал плечами. — Из рассказов как Юг стал Югом.

Пришла моя очередь нахмуриться.

— Каких рассказов?

Он снова пожал плечами.

— Когда я был маленьким, мне рассказывали, что Юг и Север были едины. Что не было пустыни, была только земля, покрытая травой. Но Чоса Деи завидовал своему брату — я забыл его имя — и попытался обокрасть его.

— Шака Обре, — пробормотал я.

Набир растерянно посмотрел на меня.

— Что?

— Так звали его брата, — я махнул рукой. — Продолжай.

— Чоса Деи завидовал. Он мечтал заполучить то, чем обладал его брат — Шака Обре? — а когда Шака Обре отказался подчиниться, Чоса все украл.

— Да что он украл?

Набир пожал плечами.

— Юг. Чоса принадлежал Север, но он хотел получить и Юг. Ему всегда нужно было то, чем обладал его брат. Он испробовал множество заклинаний, но безрезультатно, а потом он научился отбирать силу у предметов и переделывать их, — Набир нахмурился, вспоминая. — Вот тут Шака Обре забеспокоился и окружил свою землю охраной. Он был уверен, что Чоса Деи не осмелится уничтожить то, чего так желал. Но он ошибся. Чоса готов был рискнуть уничтожением страны. Он решил, что если сам не получит Юг, то пусть и брат его лишится.

— Но у него ничего не получилось, — задумчиво сказала Дел: она тоже что ли знала конец?

Я решил опередить их обоих.

— Дальше все понятно, — вмешался я. — Чоса попытался захватить Юг, в дело вступила охрана Шака Обре, и после этой битвы земля была опустошена и превратилась в бесплодную пустыню… по крайней мере большая его часть, — я не верил ни одному слову из этой сказки. — Но если все это правда, почему Шака Обре не вернул Югу прежний вид?

— Он хотел, — продолжил историю Набир, — но Чоса был так зол, что наложил заклятие на брата и запер его где-то.

— Это Чоса заперли, — объявил я, словно это доказывало лживость всей истории.

— Я не знаю, — раздраженно сказал Набир, — я пересказываю только то, что слышал. Шака Обре заточил брата в горе, похожей на дракона, и поставил охрану. А когда он закончил, сработало заклятие Чоса и Шака Обре тоже был заключен в тюрьму.

Я смотрел то на Дел, то на Набира. Лица у них были одинаковые.

— Ну почему, — не выдержал я, — эти истории знают все, кроме меня? Северяне, Южане, это кажется не имеет значения. Кто вам все это рассказал?

— Все, — пожала плечами Дел. — Отец, дяди, братья… Все об этом знали.

Я посмотрел на Набира.

— А тебе?

— Мать, — быстро ответил он, — до того, как… — он не закончил.

Мне было не до его переживаний.

— А мне никто об этом не рассказывал.

— Никто не рассказывает сказки рабам, — мягко заметила Дел.

Конечно, поэтому они ничего и не знают.

Вот вам последствия отсутствия детства.

Я подтолкнул Набира и сам вошел в круг.

— Хорошо, — сказал я, — ладно. Если ты так хочешь увидеть настоящую сталь, я тебе это устрою. Но ты рискуешь своей жизнью.

Набир колебался только секунду, потом он наклонился, поменял деревянный меч на стальной, снова выпрямился и вошел в круг.

Он безоговорочно мне доверял.

— Ты — Песчаный Тигр.

Я дурак, подумал я. Стареющий дурак с песчаной болезнью.

Который знает только те истории, которые создает сам.

Меч ударил меня по коленям. Не меч Набира, мой меч.

— Видишь? — закричал я Дел, тихо наблюдавшей за нашей тренировкой.

Набир, отступивший сразу как только мой меч отправился в самостоятельное путешествие, застыл у самой линии внутри круга. Я видел как ему хотелось выйти, но понимал, что он этого не сделает. Законы танца успели войти в его кровь.

— Видела, — кивнула Дел. — Я видела, что ты ПОЗВОЛИЛ ему сделать это.

— Позволил! Позволил? У тебя песчаная болезнь? — я неуклюже поднялся, едва не упал, послал проклятие ноющим коленям и с яростью уставился на нее. — Я не позволял ему это делать, Дел. Я спокойно занимался с Набиром, а через секунду оказался на песке. У меня выбора не было.

— Посмотри на него, — сказала она.

Я посмотрел. Меч как меч. Каким был — таким остался, по крайней мере с тех пор, как я повторно напоил его в горе.

Потом я пригляделся и понял, что кое-что действительно изменилось. Чернота поднялась. Она поглотила почти половину клинка.

А мне не нужен был черный меч.

Я сильнее сжал рукоять.

— Нет, — сказал я и все свои силы до капли послал в меч. Я заставлю его измениться, я сделаю это своей волей.

Вообще-то я чувствовал себя дураком. Что толку ВООБРАЖАТЬ как ты побеждаешь Северного волшебника, заключенного в мече? Разве это сила? Я не умел призывать демонов или создавать руны, не умел собирать магию людей и предметов. Я умел только танцевать.

— Пой, — тихо сказала Дел.

— Пой, — повторил я с издевкой.

— В песне ключ. Она всегда управляла мечом. Так ты и победил Чоса.

Победил я, между прочим, не только песней, я еще вонзил в волшебника клинок. Но теперь все изменилось. Убивать мечом было некого.

Про себя я заворчал, но одновременно начал сочинять песенку, глупую песенку, повторить которую потом не смог бы, она быстро забылась. Просто дурацкая песенка о Песчаном Тигре с Юга, который оказался сильнее волшебника… там было много подобной ерунды, но она сработала. Чернота отступила и застыла на кончике клинка.

— Это уже кое-что, — одобрила Дел, а я пошатнулся. — Пока достаточно.

Я прищурился, потер глаза, попытался рассмотреть расплывавшуюся Дел.

— У меня голова кружится.

— Ты призывал силу, — деловым тоном сообщила Дел. — К силе нельзя обратиться просто так, не заплатив за это. Ты выходишь из круга таким же свежим, каким выходишь?

Не сказал бы. Я задыхался от запаха пота.

— Голова кружится, — повторил я, — и пить хочется… и есть.

Набир так и стоял у самого края круга. Он не сводил глаз с меча.

— А может он что-нибудь сделать? — спросил Южанин. — Что-нибудь необычное?

Я посмотрел вниз, на клинок.

— Вот что он точно может сделать, так это заставить человека чувствовать себя смертельно больным… Аиды, мне нужно выпить.

Дел бросила мне мою перевязь.

— Тебе всегда нужно выпить.

Хмуро посмотрев на нее, я убрал меч в ножны. Новая перевязь тяжело гнулась и поскрипывала. Мне еще предстояло провести много вечеров, втирая масло в ремни.

— Накинь что-нибудь на себя, — хмуро посоветовал я Дел, — и пошли, достанем что-нибудь поесть.

Дел взглянула на Набира.

— Ты идешь?

Он покачал головой.

— Я пойду к Ксенобии.

— Огонь любви, — ответил я на удивленный взгляд Дел.

Она следила как Набир собирал свои вещи, пока я подбирал свои.

— Я не знала, что у него кто-то есть.

— Уже два дня. Девчонка из кантины. Он хочет на ней жениться.

— Жениться!

— Именно это я и сказал, — я прижал к себе локтем шелк, флягу и деревянный меч и повернулся к Харкихалу. — Она у него первая и он развлекает себя любовью, — я ухмыльнулся, увидев, что Набир перешел на рысь. — Почему столько мальчиков и девочек влюбляются в первого, кто затащит их в постель?

— Я — исключение, — холодно сообщила Дел.

Конечно. Стоит только вспомнить Аджани.

— Пошли, баска, — вздохнул я. — Тебе нужно выпить.

В кантине было тесно и шумно. Зеленовато-серый дым хува кружился водоворотами в сгустках лучей, оставляя зловонные следы. К запахам кислого вина, акиви, тушеной баранины примешивался аромат дешевых духов, вонь немытых человеческих тел и острый запах Южного песка. В кантине было столько мужчин, что местные красавицы могли не ссориться. Работы хватало на всех и они охотно использовали оба способа получить с посетителей деньги.

Вокруг каждого стола плечом к плечу сидели одетые в бурнусы мужчины. Мечи лежали рядом с ними, болтались у поясов, свисали с перевязей. Если бы какому-нибудь танзиру понадобилась армия, он легко набрал бы ее не сходя с места.

— Все забито, — пробормотала Дел.

— Не все. Только столы, — я пробился через группу мужчин около двери, направляясь к окну. На меня Южане не обратили внимания, лишь некоторые чуть подвинулись, освобождая дорогу. Но когда к ним подошла Дел, все замолчали. Конечно не все в кантине — она была слишком переполнена, чтобы в одном конце зала видели, что происходит в другом — но группа у двери сразу прекратила разговор.

Я кинул взгляд через плечо. Пять ртов были невоспитанно открыты. Когда первый шок прошел, вся пятерка заулыбалась, а Дел шагнула в их кольцо.

Обычно в таких случаях люди расступаются, давая человеку пройти — хоть зачатки воспитания, но они у Южан есть — только очевидно эта компания составляла исключение. Дел сделала шаг ко мне, и мужчины сомкнулись вокруг нее.

Аиды, баска, да уберись ты куда-нибудь оттуда!

Сомневаюсь, что они собирались причинить ей вред. Может пару раз ущипнуть или пощупать, что же скрывается под одеждой. Не знаю, на какую реакцию они рассчитывали, только Дел застала их врасплох. Она разбиралась с мужчинами по-мужски.

Одновременно раздалось несколько проклятий, кто-то закричал от боли, кто-то яростно зашипел, и Дел вышла из кольца, чтобы присоединиться ко мне у окна.

Я заметил лишь слабый отблеск стали, когда она убирала нож в ножны. Позади нее двое мужчин наклонились, чтобы потереть голени, а один изучал торчавшие из сандалий пальцы — Дел носила ботинки. Все пятеро посмотрели на нее.

— Здесь? — спросила Дел, разглядывая окно.

— Стена толстая, — я засунул в отверстие в стене одежду, флягу и деревянный меч. — Окно можно использовать как стол.

Дел кивнула. В кирпичных стенах кантины шириной почти в фут были пробиты окна. В такой глубокой выемке мог устроиться человек.

Дел осмотрела кантину.

— Нужно было сразу взять еду и выпивку. Теперь снова придется пробиваться.

— Не придется. Местная служанка с радостью нам поможет, — я поймал за локоть симпатичную Южанку, сидевшую на чьем-то колене, и подтащил ее к себе.

— Акиви, — потребовал я, — кеши и тушеную баранину, — я посмотрел на Дел. — И вина для госпожи, у нее благородные вкусы, — прежде чем девчонка успела запротестовать, я шлепнул ее по заднице и затолкнул в толпу.

Выражение лица Дел стало на редкость вежливым.

— Если ты сделаешь такое еще раз, я отправлю тебя стоять с этими.

— С какими этими?

С той компанией у двери.

Я посмотрел, понял, что она имела в виду пятерку у входа, и хмуро покосился на Дел.

— А что я сделал?

— Ты обращался с женщиной как с грязью.

Я чуть рот не открыл.

— Я просто отправил ее выполнять ее работу. Этим она тоже иногда занимается.

Дел сжала губы.

— Ты мог сделать то же самое, не унижая ее.

— Ну Дел, брось…

— Может так ты поймешь лучше: ты обращался с ней как с рабыней.

Я рассердился — в конце концов я сам был рабом.

— Я не сделал ничего…

— Сделал, — отрезала Дел. — И если ты этого не видишь, ты слепой.

— Я всего лишь… — но закончить мне не удалось. Я почувствовал, что позади меня кто-то стоит и тут же этот кто-то хлопнул меня по спине.

— Песчаный Тигр! — закричал он. — Ты когда сюда приехал?

Аиды, а ведь было больно. Я повернулся, чтобы сказать какую-нибудь грубость, но только изумленно прищурился.

— Я думал, ты давно мертв!

— Аиды, нет! Хотя был на грани, — он ухмыльнулся, посмотрел на Дел и пихнул меня локтем под ребра. — Я бы показал тебе шрам, Песчаный Тигр, но боюсь смутить баску.

— Да, могу в обморок упасть, — безупречно вежливым голосом предупредила Дел.

Я запоздало вспомнил, что они не знакомы.

— Дел, это Рашад, мой старый Друг. Рашад, это Дел, мой новый друг.

— Понимаю почему, — он подарил ей свою лучшую улыбку, продемонстрировав большие, очень белые зубы, окаймленные тяжелыми рыжими усами, свисавшими до подбородка. — С Севера, да? Я сам наполовину Северянин.

Это можно было понять с первого взгляда. Рашад жил на Границе, а родился в предгорье, рядом с Искандаром. У него были светло-рыжие волосы и темно-синие глаза. Светлую кожу, обгоревшую до желто-красного цвета, щедро забрызгали веснушки. Он был тяжелее меня и шире в плечах, и почти не уступал мне ростом. Дел была ниже Рашада всего на палец.

— Возвращаешься в родные места? — поинтересовался я. — Насколько я знаю, твой дом недалеко от Искандара. Сделал крюк в надежде подзаработать?

Рашад ухмыльнулся. У него это хорошо получалось и он продолжал очаровывать Дел.

— Это у меня в крови, Тигр. К тому же я не осмелюсь вернуться домой без денег. Моя мать вышвырнет меня из нашей хибары.

Мать Рашада была постоянной темой для шуток среди всех танцоров мечей, знакомых с Рашадом. Судя по его рассказам, она была великаншей, способной выбить из него мозги одним щелчком. Правда ходили слухи, что кто-то однажды видел ее и говорил, что Рашад был не совсем точен — мать была ему едва ли по локоть. Этому никто не удивился, Рашад был известен своей привычкой преувеличивать. Это у него было показное и пока вреда никому не причинило, хотя как-то раз подвело его очень близко к смерти.

Я посмотрел на Дел.

— Его мать — Северянка. Поэтому он так отличается от Южан.

Дел приподняла брови.

— Так вот откуда у него такое обаяние.

Что тут же заставило Рашада зареветь в поисках служанки, чтобы вознаградить тонкое чутье Дел. Я сказал, что служанка уже в пути, и Рашад снова уселся на окно.

— Я приехал из Джулы, — сообщил он. — Там новый танзир, Аладара-то убили. Я там немного поработал, но потом Вашни заволновались и я решил отправиться домой. Нет смысла лишаться жизни только ради того, чтобы их черноглазые женщины сделали себе украшения из моих костей.

О смерти Аладара я знал, я сам присутствовал при этом и видел, как Дел вонзила в него клинок.

— А что случилось у Вашни?

Рашад пожал плечами.

— Появился этот парень, Оракул. Он все обещает, что скоро придет джихади и вернет Юг племенам. Вашни всегда были суеверными, а услышав такое, задумались, не стоит ли помочь исполнению предсказания. Они убили несколько человек, одного там, другого здесь. Ничего серьезного, но все убитые были чужеземцами. Ну знаешь… всякие со светлыми волосами, с голубыми или зелеными глазами… Те, кто по мнению Вашни выглядят не по-Южному. Думаю, они считают, что если племена собираются править Югом, для начала им нужно избавить его от всего чужого, — Рашад пожал плечами и пригладил правую половину усов. — Я решил, что слишком похож на Северянина и поехал домой.

— Джамайл, — безучастно сказала Дел.

Рашад нахмурился.

— Кто?

— Ее брат, — объяснил я. — Он живет с Вашни.

Рашад нахмурился еще сильнее.

— А что Северянин делает у Вашни?

— Неважно, — мрачно сказала Дел. — Ты уверен, что они убивают всех чужеземцев?

— Я знаю, что были такие случаи. Что там творится сейчас, я не знаю. Слышал только, что из-за Оракула все племена поднялись, — синие глаза Рашада смотрели серьезно. — Скажу откровенно, баска… если твой брат у Вашни, шансов у него почти нет. Они серьезно относятся к религии.

— Они убьют его, — горько прошептала Дел. — Они сделают все, что им прикажет этот одержимый локи Оракул.

Рашад небрежно приподнял плечо.

— Ты сама ему скажи, что о нем думаешь. Он направляется в Искандар.

— Оракул? — переспросил я. — Откуда ты знаешь?

— Слухи. Хотя в этом есть смысл. Оракул предсказывал, что джихади объявится в Искандаре, думаешь он сам не захочет при этом присутствовать? Хотя бы для того, чтобы подтвердить свое заявление.

Я не ответил. Наконец-то появилась служанка, принесла миски с мясом и кеши и два кувшина акиви. Стараясь ничего не уронить, она осторожно пробиралась сквозь толпу и сквозь зубы бормотала «извините». Заметив ее, Дел сразу потянулась, чтобы помочь.

— Заплати ей побольше, — приказала она, когда я потянулся к кошельку.

Я нахмурился, обнаружив, как глубоко рука ушла в кошелек.

— Легко ты разбрасываешься моими деньгами.

— Таковы все женщины, — весело заметил Рашад. — Видел бы ты с какой скоростью моя мать тратит деньги, которые я ей посылаю.

Дел поблагодарила служанку и удивленно посмотрела на Рашада.

— Ты посылаешь матери деньги?

— Если бы не посылал, она бы мне давно уши оборвала. Или того хуже: усы, — Рашад оскалился. — Тебе, баска, нужно познакомиться с моей матерью. Она тоже смелая.

— Не нужно, — вмешался я, заметив интерес в глазах Дел. Может он был вызван рассказами о Северянке, но я не хотел рисковать, если это из-за Рашада. — Выпей акиви. Дел предпочитает вино.

Дел предпочитала вообще не пить.

— Ты знаешь человека по имени Аджани? Он Северянин, не житель Границы, но бывает и там, и на Севере.

— Аджани, Аджани, — забормотал Рашад. — Имя знакомое… Говоришь Северянин?

— Во всем, — ровно сказала Дел, — кроме привычек. Он блондин с голубыми глазами, очень высокий… И он с наслаждением убивает людей. Тех, кого не может выгодно продать работорговцам.

Глаза Рашада стали внимательными. Он посмотрел на Дел и наконец-то увидел ее. Ее и меч.

— А ты когда-нибудь была в Джуле? — странным голосом спросил Рашад.

Скажи нет, мысленно предупредил я.

Дел сказала да.

Аиды, сейчас он все сопоставит.

Рашад медленно кивнул. Я видел, что он все понял.

— Восемнадцать месяцев — или около того — назад Аладар правил Джулой. Богатым он был человеком, Аладар. Наживался на золоте и рабах. И так бы и жил по сей день, если бы раб не убил его, — Рашад смотрел на меня. — Никто не знает имен. Говорят только, что в момент убийства с Аладаром были Северянка и Южанин. Мужчина со шрамами на лице, зачем-то привезенный из шахты Аладара.

Я пожал одним плечом.

— У многих есть шрамы.

Рашад развел четыре пальца и провел ими по одной щеке.

— У многих есть шрамы, но не у многих они такие.

— Ну и что из этого следует? — резко спросила Дел.

Рашад опустил руку.

— Для меня — ничего, — ровно сказал он. — Я не предаю друзей. Но другие могут.

Холодок пробежал по моей спине.

— Зачем? Если Аладар мертв, какая разница новому танзиру, чем кончил его предшественник?

— Новый танзир — дочь Аладара.

— ДОЧЬ Аладара? — выдавил я. — Как может ЖЕНЩИНА унаследовать домейн?

— Спасибо, — сухо сказала Дел.

Я отмахнулся.

— Не сейчас. Рашад, объясни.

Рашад кивнул.

— Конечно, но она достаточно богата, чтобы купить людей, и достаточно сильна, чтобы ими управлять, — он слабо улыбнулся. — Такая женщина не для меня.

— Женщина… — протянул я. — Все меняется.

— И к лучшему, — отметила Дел и сделала глоток вина.

— А может и нет, — я нахмурился, тупо глядя на миску остывающего кеши, а потом пожал плечами. — Ну ладно, это ненадолго. Может сейчас они и берут ее деньги, но скоро их терпение иссякнет. Рашад не выдержал, правильно? А ведь он воспитан не в Южных принципах, он боится своей матери.

— Я уважаю мать. И тебе бы тоже следовало ее уважать: она больше похожа на мужчину чем ты.

— Они от нее избавятся, — задумчиво продолжил я. — Они забудут о клятвах верности и продадут ее кому-нибудь, или один из них заберет ее себе, а потом другой попытается ее отобрать, — я покачал головой. — Джута будет залита кровью.

— Понял, почему я уехал? — спросил Рашад. — Сначала Вашни начали убивать, а теперь вот-вот начнется война за власть в Джуле. Я лучше поеду повидаться с матерью.

— И в центре всего этого Джамайл, если он еще жив, — Дел вздохнула и потерла лоб. — Тигр, ну сколько это будет продолжаться? Сначала мучиться из-за Аджани, а теперь еще Джамайл. Что мне делать?

— Ехать в Искандар, — сказал я. — Это единственное решение.

Губы Дел изогнулись.

— В чувствах нет логики, — с горечью сказала она.

А вот в этих словах, подумал я, было больше правды чем во всем, что Дел когда-либо говорила. Особенно по отношению к ней самой.

Что-то обрушилось на мою голову.

— Вставай, — потребовал знакомый голос. — Мы едем в Искандар.

Я лежал на животе на грозящей развалиться кровати, уткнувшись лицом в комок одежды, который должен был изображать подушку. Моя левая рука скрывалась под этим комком, сверху меня покрывала легкая простыня. Я попытался снова уйти в сон.

Непонятный предмет на моей голове не исчез. Не открывая глаз, я протянул руку, нащупал седельную суму, стащил ее с головы и бросил около кровати.

— Счастливого пути, — пробормотал я.

Дел моего юмора не оценила.

— На это нет времени. Аджани может быть уже в Искандаре.

— Аджани может быть где угодно. Аджани может быть в аидах, — я освободил левую руку. — Я надеюсь, что Аджани в аидах, тогда мы могли бы о нем забыть.

Дел подобрала сумки.

— Прекрасно, — объявила она. — Я еду с Аббу.

Дел никогда не угрожает. Как она сказала, так и сделает. До сих пор исключений не было.

— Подожди… — я приподнялся, щурясь на яркий дневной свет, посмотрел на нее, одновременно пытаясь вспомнить свое имя. Вкус во рту был такой, будто всю ночь я жевал старую набедренную повязку. — Дай мне минуту, чтобы прийти в себя, баска.

Минуту она мне не дала.

— Встретимся на конюшне, — объявила Дел и захлопнула за собой дверь.

Ну аиды.

Аиды.

Почему она всегда так со мной поступает после весело проведенных ночей?

Клянусь, она планирует это. Она планирует это и выжидает. Она знает, как мне тяжело в такие минуты.

С усилием я повернулся и сел. Совершенно точно — дверь по-прежнему была закрыта. Дел ушла.

Я сидел на краю кровати, уткнувшись лицом в ладони и растирая кожу. Мне нужно было поесть и выпить акиви, но я знал, что Дел не даст мне время ни на то, ни на другое. Она не задержится ни на минуту.

— Ты бы мог остаться, а потом ее догнать, — предложил я.

Да. Мог. Я знал, куда она поедет.

И я знал, кто мог поехать с ней.

Аиды, аиды, аиды.

Ненавижу таких, как Аббу.

Я воспользовался ночным горшком, потом нашел кувшин с водой, плеснул себе в лицо, намочил волосы, надеясь, что хотя бы от воды станет легче. Мокрые пряди прилипли к шее, с них падали капли и скатываясь щекотали плечи, грудь, живот.

Лучше я себя не почувствовал, только мокрее.

Я сердито посмотрел на дверь и потянулся к хитону, перевязи и бурнусу.

— А чего ты ожидала? Я просидел с Рашадом всю ночь…

Поскольку Дел отсутствовала, она не ответила. Что ж, оно и к лучшему. Дел бы высказалась, мне тоже пришлось бы ответить, и в итоге мы потеряли бы уйму времени, споря из-за ничего и пытаясь доказать свою правоту.

Более глупого занятия не придумаешь.

Я наклонился, чтобы надеть ботинки, купленные мне Дел.

— Ты действительно глуп, — пробормотал я. — Сейчас ты спокойно мог бы пойти в кантину и посидеть так со страстной Южной красоткой на колене и кувшином акиви на столе. Или мог бы наняться к какому-нибудь танзиру защищать его дочку с влажными глазами — легкая и хорошо оплачиваемая работа. Или сидеть над костями Оракула с Рашадом и вытягивать из него деньги. Или мог бы спать, — один ботинок я надел и взялся за другой. — А чем ты вместо этого занимаешься? Собираешься ехать в Искандар ради мести жестокосердной, язвительной баски…

…которую я я очень хотел заманить к себе в постель.

Я покосился на дверь.

— Предупреждаю, Аджани: если она тебя не убьет, это сделаю я.

Дел я нашел около конюшни. Рядом с ней стоял чалый. Я сразу понял, что происходит.

— Он никуда не денется, — успокоил я Дел. — Он стоит на одном месте уже несколько сотен лет.

Дел нахмурилась.

— Искандар, — подсказал я.

Дел нахмурилась сильнее, но заговорила о другом.

— Я пыталась его оседлать, но к нему и близко не подойдешь.

Его. Понятно, кого она имела в виду.

— Это потому что надо знать тонкости, — я прошел мимо Дел в конюшню, взял упряжь и пошел к стойлу — конечно если это можно было назвать стойлом. От него мало что осталось. — Ну парень, — начал я, — и чем ты здесь занимаешься?

Жеребец, привязанный к толстому бревну, врытому в землю, ответил яростным танцем. Во все стороны полетели куски досок. Стойло было усыпано щепками.

— А-а, — сказал я. — Я понял.

Конюх тоже все понял. Он прибежал на конюшню сразу как только узнал, что хозяин жеребца вернулся. Я выслушивал его обличительную речь пока она мне не надоела. Поскольку мне еще надо было оседлать жеребца и привесить сумки, я решил не терять время, тем более что терпение мое убывало катастрофически быстро.

— Сколько? — спросил я.

Конюх принял мой вопрос за приглашение повторить весь поток жалоб. Я прервал его на середине, потянувшись к ножу.

Конюх побелел и открыл рот. А когда я наклонился у левой передней ноги жеребца, чтобы проверить, не попали ли камни и грязь в подкову и вычистить стрелку кончиком ножа, Южанин побагровел.

— Сколько? — повторил я.

Конюх назвал цену.

— Слишком дорого, — отрезал я. — За эти деньги ты смог бы купить вторую конюшню. Он конечно кое-что разнес, но не на такую сумму.

Конюх снизил цену.

Я позволил жеребцу опустить левое копыто и перебрался к правому.

— А ведь я могу оставить его здесь…

Третья названная цена меня вполне устраивала. Я кивнул и отдал деньги.

Дел терпеливо поджидала меня, сидя на лошади. Увидев нас, чалый фыркнул. В ответ жеребец приподнял верхнюю губу и возвестил о своем господстве, наступая мне на пятки в попытке поднять хвост и затанцевать. Вести в поводу заигравшую лошадь не самое приятное занятие: с одной стороны, рискуешь оглохнуть от рева, с другой лишиться ног, а настроение у меня было не самое лучшее.

К тому времени у Дел тоже.

— Ты знаток тонкостей, — заметила она, когда я врезал жеребцу по носу кулаком.

— Надо же чем-то привлечь его внимание.

— Тебе это удалось, — кивнула Дел. — Сейчас он тебя укусит.

Вовремя она заметила. Ну, и у лошадей бывает плохое настроение.

Я вставил левую ногу в стремя и начал приподниматься. Жеребец повернул голову и не отхватил кусок моей ноги только потому что я успел заметить приближение огромных зубов и шлепнул гнедого по морде. Он попытался повторить этот прием дважды и дважды попадал на удар. На третий раз мне это надоело и я вскочил в седло с земли, без помощи стремян.

— Ну сейчас попробуй, — предложил я.

Он мог и воспользоваться предложением, такое бывало, но не стал — за что я был гнедому очень благодарен. Было у меня предчувствие, что выиграет он.

— Ты закончил? — спросила Дел.

Прежде чем я успел ответить — хотя ответа она не ждала — ко мне подошел конюх.

— Я заметил шрамы… Ты Песчаный Тигр?

Я кивнул, подбирая повод.

Ухмылка конюха продемонстрировала мне, сколько зубов у него не хватало.

— Я продал лошадь твоему сыну.

— Моему СЫНУ… — я мрачно уставился на него. — Какую лошадь, куда он поехал и как он выглядит?

— По одному вопросу, Тигр. Ты смущаешь бедного человека, — заметила Дел.

Конюх начал с того, что было ему ближе — с лошади.

— Он купил старую серую кобылу, белая проточина на морде, три белых чулка. Очень мягкая. Кобыла для женщины, но он сказал, что такая ему и нужна.

— Куда он поехал?

— В Искандар.

Куда же еще?

— Как он выглядит?

Южанин пожал плечами.

— Не высокий, не низкий. Лет восемнадцать или девятнадцать. Каштановые волосы, голубые глаза. Говорит на Южном с акцентом.

— С каким акцентом?

Конюх только пожал плечами.

— Но он сказал тебе, что он мой сын.

— Да, сын Песчаного Тигра, — Южанин ухмыльнулся. — У него нет шрамов, но он носит ожерелье из когтей.

— И меч? — мрачно спросил я.

Конюх нахмурился, задумался и покачал головой.

— Только нож. Меча у него нет.

— Он носит ожерелье, но не носит меч, и ездит на старой серой кобыле,

— я покосился на Дел. — Если он действительно поехал в Искандар, мы хотя бы будем знать, кого искать.

— Ты будешь его искать? — искренне удивилась она.

— Думаю, что найти его будет нетрудно, он не стесняется распространяться о своем родителе — хотя это и ложь.

— А почему ты так уверен, что это ложь? — каким-то странным тоном спросила Дел.

— Он слишком взрослый, — отрезал я. — Если мне тридцать шесть, а ему восемнадцать или даже девятнадцать, значит мне было… — я запнулся.

— Восемнадцать, — закончила Дел. — Или семнадцать.

А не такой уж он взрослый.

— Поехали, — предложил я. — Нечего время терять.

Когда мы наконец-то выехали из Искандара, я немного успокоился. Трудно быть не в духе, когда Южное солнце согревает ласковыми лучами лицо, которое столько месяцев скрывалось под бородой. Странно было чувствовать себя гладко выбритым, странно было снова носить шелка и странно было пребывать в таком хорошем настроении.

И было просто замечательно, что все так странно.

— Знаешь, — начал я, — прошлой ночью ты могла бы меня предупредить, что собираешься уезжать. Я бы попрощался с Рашадом и сказал Набиру, что занятий больше не будет…

— Набир знает. Я ему сказала.

— Да? И когда ты успела?

— Прошлой ночью. Ты и Рашад набрались акиви и пытались выиграть друг у друга последние деньги… Зашел Набир, и я его предупредила, — Дел пожала плечами. — Он сказал, что тоже приедет, если сумеет уговорить Ксенобию бросить работу и поехать с ним.

— Ксенобия, — пробормотал я.

— И Аббу я предупредила, он тоже заходил.

Я резко повернулся к ней.

— Аббу? Я его не видел. Когда он приходил? Прошлой ночью? В нашу кантину?

— Я же сказала, ты ничего не соображал после акиви, — Дел отмахнулась от мухи. — Потом я ушла…

— Ушла, — эхом отозвался я. — Ты уходила? Когда? Зачем? — я нахмурился. — С ним?

— Сегодня у тебя столько вопросов.

— По-моему я имею право их задавать.

— Да? Почему?

— Просто имею, — я нахмурился, ее резкий тон мне совсем не понравился. — Кто знает, в какие неприятности ты могла попасть вот так сбежав с Аббу. Ты не знаешь, что он за человек, баска.

— Он очень похож на тебя, — Дел подняла руку, увидев, что я уже готов был запротестовать. — Нет… он похож на того тебя, которого я когда-то встретила. Должна признать, ты изменился. Ты уже не тот самодовольный дурак.

— Мне сразу стало легче, — сухо сказал я. — А в постели он тоже похож на меня?

— Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы.

— Аиды, ты хочешь сказать, что между вами что-то было? — я дернул повод и жеребец остановился. — Ты говорила, что тебе нужно побыть одной, и я просто шутил… Так ты провела эту ночь с Аббу?

В голосе Дел зазвенел лед.

— Я не врала. Мне действительно нужно побыть одной и сосредоточиться. Ты думаешь, я так старалась избавиться от твоего общества чтобы отправиться в постель к Аббу?

Я задумался.

— Не знаю. Больше я ни в чем не уверен.

— Между нами ничего не было.

Мне немного полегчало — мне намного полегчало при мысли, что Аббу ничего не получил. Огорчало меня только одно — Дел все же куда-то ходила с ним.

— Нравится тебе это или нет, но тебе придется признать, что у меня есть право беспокоиться.

— Нет, — отрезала Дел. — Это не твое дело.

— Почему не мое дело? — рассердился я. — Последние — сколько, восемнадцать месяцев? — мы делили и постель, и работу, а теперь ты заявляешь, что твои дела меня не касаются?

— Тебя не касается с кем я сплю, — заявила Дел. — Так же как меня не касается, с кем проводишь ночи ты.

— Ну почему же, можешь спросить, — я пожал плечами. — Последний раз я спал с другой женщиной… Это была… — я нахмурился. — Аиды, видишь, до чего ты меня довела? Даже вспомнить не могу.

— Эламайн, — сухо сказала Дел.

Да, Эламайн…

Дел заметила как изменилось мое лицо.

— Да, — кивнула она. — Эламайн. Та самая Эламайн.

Как я мог ее забыть? Может ли вообще мужчина ее забыть? Ненасытную женщину с умением за гранью возможного, невероятной выносливостью и воображением, равного которому не имел никто.

— Конечно из-за нее тебя чуть не убили, — напомнила Дел.

Видение исчезло.

— Хуже, — сказал я — с чувством.

— Что может быть хуже чем… А-а, помню. Тебя чуть не кастрировали.

Я поерзал в седле.

— Давай не будем вспоминать эту историю. И между прочим, а чего ты ожидала? Ты меня к себе не подпускала, почему я не мог переспать с Эламайн?..

— …учитывая, что она тебя ни о чем не спрашивала, — Дел улыбнулась.

— Тигр, ты можешь думать, что это тайна, но все женщины об этом знают. Я понимаю, к какому типу женщин относится Эламайн… или относилась — Хаши мог ее и убить — и как она опробовала на тебе все свои чары. У таких женщин есть особая сила, ни один мужчина не может противостоять ей, — Дел откинула за плечи растрепавшиеся волосы. — Вас так легко свернуть с пути… вы можете обо всем забыть, увидев женщину, которая…

— …расскажет историю о том, как борджуни на Севере убили ее семью и продали брата в рабство, — я улыбнулся. — Тебе это ничего не напоминает, баска?

— Я не об этом, Тигр.

— Конечно. Ты хотела сказать, что женщины типа Эламайн завлекают бедных дураков в свои постели. Я знаю. Не буду даже отрицать, я тоже этому поддавался, — я пожал плечами. — Ты использовала другой метод, но результат оказался таким же.

Дел ответила не сразу. Она повернула чалого мордой ко мне. Ей пришлось осадить его, чтобы он снова не попытался наладить дружеские отношения с жеребцом. Когда чалый успокоился, Дел твердо встретила мой взгляд и чуть приподняла голову.

— А что бы ты делал? — спросила она. — Что бы ты делал, если бы я не нашла тебя в той кантине?

— Что бы делал?

— Да, что делал, — повторила она. — Ты сказал, что я свернула тебя с пути, как могла это сделать Эламайн. Свернула от чего? Не пустила тебя к чему?

— Ну, если бы я не встретил тебя в той кантине, Ханджи не принесли бы меня в жертву Солнцу, я не провел бы три месяца в рабстве в шахте Аладара, я бы не лишился Разящего и не связался бы с этим Северным мечом, в который к тому же попал Чоса Деи…

— Я спросила не об этом.

— Всего этого НЕ случилось бы.

— Ты уходишь от вопроса.

— Нет. Ничего подобного, — я пожал плечами. — Аиды, я не знаю. Я — танцор меча. Я работаю, мне платят деньги. Наверное этим я бы и занимался. Я ответил на твой вопрос?

— Да, — сказала она, — ответил. — Дел отогнала другую муху. Или ту же самую. — Ты однажды спросил меня, что я буду делать, когда Аджани будет мертв? Когда я закончу песню.

— Да, спрашивал. И насколько я помню, ты так и не ответила.

— Потому что я не рискнула заглядывать так далеко в будущее. Если я задумаюсь о том, что случится после смерти Аджани, я могу потерять собранность, расслабиться, а я не могу позволить себе это… — Дел махнула рукой. — Поэтому я об этом и не думаю. Но ты свободен и я спрашиваю тебя: ты когда-нибудь задумывался, что будет с тобой дальше?

— Ни один танцор меча не потратит ни минуты на фантазии о том, что случится в следующем году, следующем месяце, на следующей неделе. Аиды, да иногда даже нельзя думать о следующем дне. Только о следующем танце. Танцор думает о танце, баска, потому что ради танца он живет.

Дел твердо смотрела мне в глаза.

— А когда закончится твой танец?

— Я не могу ответить на этот вопрос, — раздраженно сказал я. — Я даже не понимаю его смысла.

— Понимаешь. Ты все понимаешь. Ты не тупой, ты только притворяешься, когда хочешь спрятаться от правды.

Я ничего не ответил.

Дел слабо улыбнулась.

— Это нормально, Тигр. Я поступаю так же.

— Не в твоих привычках притворяться тупой. Ты никогда не строила из себя дуру.

— Нет, — ее рот странно скривился. — Я привыкла притворяться холодной и уверенной. Внушать себе, что я жестокая, и так прятаться от правды.

Бывают моменты, когда я ненавижу Дел.

Этот момент к таким не относился.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Голос Дел прозвучал издалека.

— Тигр… что с тобой?

Смысла фразы я не понял. Какая-то путаница слов. Нет, даже не слов. Звуков.

— Тигр… с тобой все в порядке?

Я чувствовал себя… необычно.

— Тигр!

Аиды, баска… что-то неладно… что-то неладно со мной… что-то неладно с…

Я остановил жеребца, соскочил на землю, вытащил меч из ножен, потом сделал несколько шагов назад, к куче камней мимо которой мы только что проехали, нашел подходящую щель и вставил в нее меч.

Вернее вставил рукоять, а острый кончик поднялся в воздух.

— Тигр… — начала Дел, но не закончила. Она заставила чалого прыгнуть между мной и мечом.

Сильный толчок откинул меня назад. Я упал, а потом медленно сел, пытаясь сообразить, что же произошло.

Дел развернула чалого. Лицо у нее было основательно испуганным.

— Тобой овладели локи? — закричала она.

Ну это вряд ли. Только почему я сижу на земле, а не в седле?

Дел молчала. Ее мерин беспокоился, раскапывая камешки и грязь. Я слышал клацанье камня о камень, стук подков по утрамбованной земле, бряцанье удил.

И увидел меч, торчавший из камней.

— Аиды, — прохрипел я.

Дел ничего не сказала. Она внимательно смотрела как я поднимаюсь, стряхиваю пыль с бурнуса, делаю шаг к мечу… В тот же миг чалый снова оказался между мною и моей яватмой.

Застыв на полшага, я инстинктивно вытянул руку, защищаясь от лошади.

— Что ты пытаешься…

— Удержать тебя от самоубийства, — ровно ответила Дел. — Ты думал я не скажу это вслух?

— Я бы никогда…

— Ты только что пытался. Или тебя заставили.

Я изумленно уставился на нее. Когда первый шок прошел, я взглянул поверх крупа чалого на меч, терпеливо поджидавший жертву.

Я НЕ МОГ. Я не мог. Такого я бы ни за что не сделал. Я выжил в аидах не для того, чтобы проститься с жизнью по доброй воле, а уж тем более отправить себя в другой мир собственной рукой.

— Дай мне пройти, — сказал я.

Дел сдерживала мерина.

— Дай мне пройти, — повторил я. — Я пришел в себя, баска.

Она странно посмотрела на меня и позволила мерину сделать несколько шагов вперед. Я услышал шипение стали, выскользнувшей из ножен, и мне в голову пришла интересная мысль: попробует ли Дел убить меня, чтобы удержать меня от самоубийства?

Но почему-то я не засмеялся. Особенно глядя на меч.

Я осторожно приблизился к нему — ничего не почувствовал. Ни страха, ни мрачного предчувствия, ни желания нанести себе вред. Просто легкое любопытство, чего же хотела эта штука?

Клинок поднимался над камнями.

Я наклонился, обхватил пальцами выступавшую из камней рукоять, стараясь держаться подальше то клинка, вынул меч и взял его как положено, двумя руками.

Чернота снова поднялась по клинку. На этот раз она коснулась рун.

— Он не хочет туда ехать, — выпалил я.

— Что? — удивилась Дел.

— Оно… он… не хочет туда ехать, — я хмуро смотрел на меч, потом поднял глаза и встретил взгляд Дел. — Чоса Деи хочет на Юг.

Дел плотно сжала губы.

— Скажи ему, что мы поедем на Север.

— На северо-восток, — поправил я. — И он точно знает, какой дорогой мы едем… потому что все это он устроил, — я помолчал. — В общем, это одна из причин. И еще он хочет выбраться из меча. Подчинить себе мое тело.

Дел убрала Бореал в ножны и подвела мерина поближе.

— Клинок снова почернел.

— Частично, — я повернул клинок, разглядывая обе его стороны. — А как ты думаешь, что случится, когда он весь станет черным?

— Ты действительно хочешь это выяснить? — нехорошим голосом поинтересовалась Дел.

Я резко посмотрел на нее.

— Ты знаешь?

— Нет. Но я бы не рисковала ради того, чтобы выяснить.

— Да и я тоже, — пробормотал я. — Пора снова показать ему, кто из нас хозяин.

Как и раньше, я сжал обеими руками рукоять. Прошлый раз мне пришлось спеть песенку, чтобы поставить Чоса Деи на место. Я вспомнил ее и она снова наполнила мою голову. Несколько секунд я не думал ни о чем, кроме уверенности в своем превосходстве над Чоса. Это было так же верно, как превосходство гнедого жеребца над чалым мерином.

Когда я открыл глаза, с меня тек пот. Песня в моей голове умерла. Руны очистились.

— Немного отступила, — выдохнул я. — Каждый раз чернота поднимается все выше.

— Будь всегда настороже, — посоветовала Дел.

— Настороже, — пробормотал я. — Это ты будь настороже.

Ее лицо куда-то поплыло.

— С тобой все в порядке? — тревожно спросила она.

Я добрался до жеребца. Гнедой лениво обшаривал губами землю и успел вымазать всю морду.

— Она спрашивает, все ли со мной в порядке. А я и сам не знаю, хорошо ли это, если со мной все в порядке. После каждого выяснения отношений с этим мечом я чувствую себя так, словно постарел лет на десять, — я вдруг застыл, ухватившись за стремя, и резко повернулся к Дел. — Ведь это не так, да?

— Что не так?

— Я не постарел лет на десять или двадцать?

Дел критически осмотрела меня.

— Не сказала бы. Ты выглядишь как обычно… Я бы дала тебе лет шестьдесят.

— Не смешно, — бросил я и запоздало понял, что вложил в эту фразу слишком много чувства. — Ладно, ладно… Только не надо меня по всем винить. Кто знает, на что способен Чоса Деи, даже в этом мече.

— Никто не знает, — признала Дел. — Успокойся, Тигр, ты не постарел. Ты выглядишь даже лучше, чем неделю назад — тренировки тебе на пользу. Тебе бы следовало почаще заниматься.

— Занимался бы, если бы была возможность, — пробормотал я. — Может в Искандаре…

Я повернулся к жеребцу, который поприветствовал меня, ткнувшись мордой мне в лицо и фыркнув. Когда гнедой фыркает, слюна летит во все стороны, на этот раз к ней примешивалась грязь, которую жеребец успел подобрать с земли.

Я выругался, стер грязные потеки с лица и шеи и обозвал жеребца дюжиной нельстивых Южных кличек. Гнедой слышал их и раньше и поэтому даже ухом не повел. Мне оставалось только поймать повод, вставить левую ногу в стремя, с усилием приподняться и шлепнуться в седло. Устроившись, я внимательно посмотрел на Дел.

— Ну хорошо, — сказал я, — сдаюсь. Чем быстрее мы вытащим Чоса Деи из меча, тем счастливее я буду… и если для этого придется разыскать Шака Обре, мы это сделаем.

Дел как-то странно посмотрела на меня.

— На это могут уйти месяцы, — заметила она, — а может и годы.

Я стиснул зубы и кивнул.

— Знаю. А что, в аиды, мне остается? Бороться с этой штукой весь остаток жизни?

— Думаю, тебе следует осознать, какого рода обязательство ты сейчас на себя берешь, — спокойно сказала Дел.

Я уставился на нее.

— Этот меч только что пытался заставить меня вырезать самому себе кишки. Теперь это личное дело.

На лбу Дел появились морщины.

— Шака Обре это только имя, Тигр… Его трудно будет найти.

Я вздохнул.

— Но мы же нашли Чоса Деи, найдем и Шака Обре, чего бы нам это не стоило.

Дел вдруг широко, искренне улыбнулась.

— Ты что? — насторожился я.

— Ты сейчас говоришь совсем как я.

Я задумался, вспомнил сколько лет Дел искала Аджани и каких жертв ей это стоило.

Теперь пришла моя очередь.

Дел подвела чалого ко мне.

— Сколько еще до Искандара?

— Судя по рассказам Рашада, еще день пути. Завтра вечером должны быть уже в Искандаре, — я проследил взглядом за дорогой, извивающейся среди низкорослых деревьев и высокой спутанной травы.

— Знаешь, а было бы совсем неплохо, если бы джихади оказался настоящим. Может он смог бы справиться с моим мечом.

— Ты и сам прекрасно справляешься со своим мечом, — раздраженно заметила Дел. Помолчав, она добавила: — Главное, Тигр, это желание сделать что-то.

Я долго смотрел на нее, потом поерзал в седле и неожиданно для самого себя сказал:

— А знаешь, я буду просто счастлив, когда узнаю, что Аджани мертв.

Мои слова застали Дел врасплох.

— Почему?

— Потому что может быть тогда ты вспомнишь, каково это, быть человеком.

— Я… — она открыла рот, чтобы возмутиться, но замолчала.

— ИНОГДА ты об этом вспоминаешь, — согласился я, — а потом снова становишься жестокосердной и рассудительной сукой.

Я повернул жеребца и поехал по дороге. Через несколько секунд Дел последовала за мной.

Тишина иногда может сказать больше чем слова.

Как я слышал, Искандар был древним городом. Его построили задолго до того, как появился Харкихал. К руинам не ездили уже много лет и дорога была проложена всего несколько месяцев назад, после предсказания Оракула. Со временем она снова исчезнет, ее сотрут ветра и дожди и земля стряхнет с себя следы пилигримов, стекавшихся в Искандар чтобы увидеть джихади, но многим еще предстоит пройти по этой дороге.

Рашад дал четкие указания, но как выяснилось, мы могли обойтись и без них. Дорога была хорошо наезжена, люди постоянно выходили из Харкихала в Искандар, а нам не хотелось искать попутчиков.

В конце концов мы съехали с дороги. Темнело, становилось прохладнее и мой желудок начал жаловаться. Мы с Дел переехали холм и обнаружили уединенное местечко, вполне подходящее для небольшого лагеря. Мы хотели переночевать без случайных спутников — кто знает, чего ожидать от незнакомых людей.

— Обойдемся без костра, — предложил я, слезая с жеребца.

Дел просто кивнула. Она стащила со спины чалого седло, потник, сумы и сверток шкур и одеял, свалила все это в одну кучу и снова вернулась к мерину, устраивать его на ночь.

Много времени на это не потребовалось. Разобравшись с лошадьми, мы расстелили одеяла и выпили воды из фляг. Солнце медленно опускалось за горизонт, все дела были переделаны, оставалось только лечь спать. Но спать нам не хотелось.

В бледном свете полной луны я сидел на шкуре, накрыв колени одеялами, и втирал масло в жесткие ремни перевязи. Со временем кожа разомнется и будет плотно прилегать к телу, но до тех пор каждый вечер мне придется выполнять один и тот же ритуал.

У меня было свое дело, а у Дел свое. Она вынула из ножен Бореал, достала точильный камень, масло и тряпку — для изысканно нежной заботы.

Дел заплела волосы в косу, и наконец-то они не скрывали ее лицо. В лунном свете оно стало совсем белым с черными пятнами теней.

Вниз по клинку и снова наверх: влекущее шипение. Потом шепот шелка по стали.

Дел склонила голову, осматривая всю длину клинка. Светлые ресницы опустились, скрывая от меня глаза. Толстая светлая коса спадала с покрытого шелком плеча и покачивалась в такт движениям. Вниз по клинку, потом снова наверх: соблазн заострившейся стали.

И вдруг я не выдержал и спросил:

— О чем ты думаешь?

Дел слабо вздрогнула. Она была где-то очень далеко.

Я тихо повторил вопрос:

— О чем ты думаешь, баска?

Дел скривила губы.

— О Джамайле, — мягко сказала она. — Я вспоминаю, каким он был.

Я видел Джамайла только раз. Он был уже не тем человеком, каким знала его Дел.

— Он был… малышом, — заговорила она. — Ничем не отличался от остальных детей. Он был самым младшим в семье — на пять лет моложе меня. Он так хотел, чтобы его считали мужчиной, а все обращались с ним как с ребенком.

Я улыбнулся, представив это.

— По-моему, это естественно.

— Он хотел быть взрослым. Он брал пример с моего отца, братьев, потом с меня. Он говорил, что станет таким же смелым… таким же сильным… Он поклялся стать настоящим мужчиной.

У меня не было детства, я не знал, каково это, жить в семье. Я не мог представить, что чувствовал бы Джамайл, окажись он на моем месте, что сказал бы он, желая успокоить сестру.

— Они схватили нас вместе, — продолжила Дел. — Мы прятались под повозкой и старались стать совсем маленькими, незаметными… но борджуни подожгли повозку и мы побежали, и тут же одежда Джамайла загорелась, — голос Дел сорвался, лицо скривилось. — На нем все горело, но он не кричал. Он засунул пальцы в рот и прикусил их так, что потекла кровь. Мне пришлось толкнуть его, чтобы он упал. Он покатился по земле, а я старалась сбить пламя… тогда нас и поймали.

Мои руки застыли на перевязи. Руки Дел продолжали затачивать клинок, но я сомневаюсь, что она это сознавала.

— Он весь был обожжен, — говорила она, — но им было наплевать. Ожоги были тяжелыми, но не смертельными, и они поняли, что смогут на нем заработать. Только об этом они и думали: сколько заплатят за Джамайла Южные работорговцы.

Нет, они думали не только об этом. Была еще Делила — пятнадцатилетняя красавица Северянка — но о себе Дел не рассказывала. Ее волновал только Джамайл. Важна была судьба только ее брата и семьи.

Дел не считала, что сама она стоит такой одержимости.

Ой баска, баска. Если бы ты только знала…

— Но он выжил, — продолжила Дел. — Ему было тяжелее, чем мне: он провел столько лет в рабстве, его сделали евнухом, лишили языка. И пережил он все это чтобы достаться Вашни, — Дел глубоко вздохнула. — А теперь мне остается только сидеть здесь и думать, жив он или давно мертв.

— Ты этого не знаешь.

— Не знаю. Поэтому мне и больно.

Рука Дел ровно водила точильный камень. Бореал тихонько напевала песню обещаний.

— Не мучай себя напрасно, — сказал я. — Может Джамайл сейчас в полной безопасности у Вашни.

— Они убивают чужеземцев, а он настоящий Северянин.

— Северянин? Или был им? — я пожал плечами, а Дел наконец-то отвела взгляд от меча. — Когда мы нашли его, он провел уже пять лет на Юге, из них два года с Вашни. Может его давно считают за своего. К тому же старик любил его, об этом тоже не забудут.

— Старики, — тихо сказала Дел, — быстро теряют силы, а с ними и свою власть.

— Не всегда.

— Но все старики умирают.

Я покачал головой.

— Дел, успокоить тебя я не смогу. Да, возможно он уже мертв, но наверняка ты утверждать не можешь.

— Вот я и думаю: узнаю ли я когда-нибудь что с ним? Или проведу остаток жизни так и не выяснив, остался ли в этом мире еще кто-то моей крови?

— Поверь, — грубовато сказал я, — от таких мыслей не умирают.

Рука Дел сильнее сжала клинок.

— Ты говоришь это потому что я жестокосердная и рассудительная сука?

Растерявшись, я резко посмотрел на нее. Меня удивил не столько вопрос, сколько грубый тон, которым он был задан.

— Нет, — честно ответил я. — Я говорю это исходя из собственного опыта.

— Из собственного? — тупо переспросила она.

Я кивнул.

— Ты забыла кто я? У меня нет ни матери, ни отца… ни братьев, ни сестер. У меня нет ни малейшего представления, жив ли еще кто-нибудь моей крови. Я не знаю даже что это за кровь.

— Твои родители жили на Границе, — сказала Дел. — Или они были чужеземцами.

Я выпрямился.

— Почему ты так решила?

Дел пожала плечами.

— Сложением ты похож на Северянина, а цвет кожи ближе к Южному. Конечно он не такой темный и черты лица не такие грубые. В тебе есть что-то и от Юга, и от Севера. Такие пары живут обычно на Границе, — Дел улыбнулась, оценивающе осматривая меня. — Или твои родители приехали из других земель. Ты никогда об этом не задумывался?

Сколько раз задумывался. Каждый день моего рабства. Каждую ночь, когда спал в навозе. Никому в этом не признаваясь, даже Суле и Дел. Потому что признавшись, я выставил бы напоказ свою слабость, а слабые долго не живут.

— Нет, — громко сказал я, чтобы остаться сильным.

— Тигр, — Дел отложила в сторону меч. — Тебе никогда не приходило в голову, что Салсет могли соврать?

— Соврать? — я нахмурился. — Ты о чем?

Она села, скрестив ноги, и сцепила пальцы на коленях.

— Ты всю жизнь был совершенно уверен, что тебя бросили в пустыне умирать. Что тебя оставили мать, отец… так ты рассказывал.

— Мне так сказали.

— Кто тебе сказал? — спросила Дел.

Я нахмурился.

— Салсет. Ты сама все знаешь. О чем этот разговор?

— О лжи. Об обмане. О боли, которую причиняли специально, чтобы заставить мальчика-чужеземца страдать.

Что-то дернулось у меня в животе.

— Дел…

— КТО тебе это сказал, Тигр? Ведь не Сула, правильно?

— Нет, — быстро ответил я. — Сула никогда не поступала жестоко. Она была моим… — я замолчал.

— Да. Она была твоим спасением.

Я судорожно стиснул перевязь и выдавил:

— И что дальше? При чем здесь Сула?

— Когда ты узнал, что ты не Салсет?

Я этого не помнил.

— Я всегда знал об этом.

— Потому что тебе это сказали.

— Да.

— КТО сказал тебе? Кто сказал это первым? Кто внушил тебе это так, что ты не мог даже сомневаться?

— Дел…

— Взрослые?

— Нет, — я раздраженно мотнул головой. — Взрослые меня не замечали пока я не подрос так, что смог работать. Мне говорили об этом дети, всегда дети… — к горлу подступил комок и я не смог закончить. Слишком хорошо я помнил мучительные дни моего прошлого, ночные кошмары детства.

Я вспомнил и задумался. Могли ли они врать?

Я застыл. Все было так внезапно, странно, четко, как в танце, когда легкое движение выдает все намерения противника. Все мои чувства обострились. Я знал только кто я, где, кем я стал. И еще я знал, что очень больно было дышать.

Дел неподвижно сидела рядом со мной и ждала.

— Дети, — повторил я, чувствуя, что весь мой мир превращается в хаос.

— Дети часто поступают жестоко, — тихо сказала Дел.

— Они говорили… — я замолчал, не осмелившись произнести это вслух.

Дел подождала и закончила за меня:

— Они говорили, что ты не был нужен родителям и тебя оставили умирать в пустыне.

— Все так говорили, — рассеянно пробормотал я. — Начал один, потом подхватили остальные.

— И ты никогда не задавал вопросов.

Я больше не мог сидеть здесь. Я больше вообще не мог сидеть. Как я мог просто оставаться на месте… Я отложил в сторону перевязь, неуклюже поднялся, сделал несколько шагов, остановился и слепо уставился в темноту. И из последних сил обернулся, чтобы возразить.

— НЕКОМУ было задавать вопросы. Кого я мог спросить? Что я мог спросить? Я был чулой… Чулы не задают вопросов… Чулы вообще не разговаривают, потому что за любое слово их бьют.

— Там была Сула, — тихо напомнила Дел.

Что-то рвалось из меня. Гнев. Безумие. Боль, которую я никогда не чувствовал, потому что научился не замечать ее, а теперь воспоминания придали ей сил.

— Мне было пятнадцать, — я не знал, как объяснить, чтобы Дел все поняла, увидела, осознала, — пятнадцать лет, когда я познакомился с Сулой. К тому времени я уже боялся спрашивать. Мне было все равно, кто я…

— Это ложь, — быстро сказала Дел.

Оказывается отчаяние может резать как клинок.

— Аиды… баска, ты просто не понимаешь, — я запустил негнущиеся пальцы в волосы. — Ты просто не можешь понять.

— Не могу, — согласилась она.

Я повернулся к Дел и почувствовал, что мне больно смотреть на нее, больно думать о том, что она сказала. А еще больнее было признать ее возможную правоту.

— Зря ты это сделала, — выдавил я. — Не нужно было, баска. Лучше бы ты оставила эту историю в покое… лучше бы ты оставила МЕНЯ в покое… Ты понимаешь, что натворила?

— Нет.

— РАНЬШЕ я знал, кто я. Я знал всю историю своей жизни. Счастлив я от этого конечно не был — да и кто будет счастлив, понимая, что родители бросили его как ненужную вещь? — но по крайней мере я не мучился неизвестностью. Мне было что ненавидеть. Я не задумывался, правду мне сказали или соврали.

— Тигр…

— А ты все уничтожила, — крикнул я. — И у меня совсем ничего не осталось.

Несколько секунд Дел изумленно рассматривала меня, потом глубоко вздохнула.

— Разве ты не хочешь узнать правду? А если тебя не бросали?

— Ты спрашиваешь, хотел бы я узнать, что моих родителей убили борджуни? Или может быть сами Салсет? А потом забрали меня как трофей?

Дел вздрогнула.

— Я не это…

Я снова повернулся к ней спиной и уставился в темноту, пытаясь разобраться в себе. Дел все сломала, перемешала. Мне нужно было восстановить свой мир, найти новые правила игры.

Пришла моя очередь вздохнуть.

— И что мне теперь делать? Что мне делать, Дел? Дойти до песчаной болезни мучаясь, как же узнать правду?

— Нет, — хрипло ответила она. — Что это за жизнь?

Я повернулся к ней.

— Это твоя жизнь, — сказал я. — Ты наказываешь себя своей жизнью. Мне наказать себя моей?

Дел отпрянула, тяжело дыша.

— Я только хотела дать тебе хоть немного мира.

Весь гнев во мне вдруг пропал. С ним ушла горечь, оставив после себя пустоту.

— Я знаю, — прошептал я, — знаю. Может ты правильно поступила, баска. Я еще не разобрался.

— Тигр, — тихо сказала она, — мне жаль.

Луна осветила ее лицо. Мне было по-прежнему больно смотреть на нее.

— Ложись спать, — посоветовал я. — Я пойду проверю жеребца и тоже лягу.

Жеребец стоял всего в четырех шагах от нас. Он спокойно спал и прекрасно мог обойтись и без моего визита.

Но Дел ничего не сказала.

Искандар рассыпался как игрушечный городок. Солнце и дожди с легкостью разрушали глиняные постройки, дома медленно превращались в пыль, грязь, глину и горки сланца, из которых и были когда-то построены.

— Вот глупость, — сказал я. — Тысячи людей по одному слову неизвестного фанатика оставляют дома и отправляются в разрушенный город, хотя прекрасно знают, что здесь нет даже воды.

Дел покачала головой.

— Вода есть — смотри, как много зелени. И потом, неужели джихади не обеспечит людей водой, если уж он решил появиться именно здесь?

Говорила Дел сухо и иронично, точно копируя мои интонации когда речь заходила о появлении мессии. Дел, в отличие от меня, человек верующий — по крайней мере она серьезно относится к религии — и до сих пор она не проявляла нетерпимости по отношению к предсказанию Оракула. Мало того, она регулярно укоряла меня за мной цинизм и советовала уважать взгляды других, даже если они расходились с моими собственными.

Но теперь, увидев Искандар, Дел не думала о вере и религии. Все ее мысли были только об Аджани, о предстоящем убийстве.

И о клятвах, данных ее богам, далеким от Искандара.

— А где Граница? — спросил я. — Ты это должна знать.

В таких тонкостях Дел разбиралась лучше меня. В Стаал-Уста ее обучали тому, что она называла география — науке, изучающей где что находится. Я много путешествовал по Югу и хорошо знал его, но Дел могла рассказать даже о тех местах, где она никогда не была.

— Граница? — повторила она.

— Да, Граница. Ну знаешь, такая линия, она разделяет Юг и Север.

Дел подарила мне взгляд, который ничего не говорил. А значит говорил он о многом.

— Граница, — с прохладцей сказала она, — неразличима.

— Что Граница?

— Неразличима. Я не могу сказать, где она проходит. Местность… пересеченная.

Жеребец споткнулся. Я поднял ему голову поводом, поддержал, и он спокойно пошел дальше.

— Что значит пересеченная?

Дел провела рукой.

— А ты осмотрись. Минуту назад мы ехали по пустынному песку, сейчас мы на Северной траве, еще минута и вокруг пограничный кустарник, а потом мы можем оказаться на отшлифованных ветром камнях.

— Правда?

— Правда. Одно дело ехать из Джулы и Стаал-Уста и видеть, как постепенно изменяется земля… и совсем другое, когда все меняется десять раз на одном месте.

Я вообще-то на это не обращал внимания, но после слов Дел начал осматриваться и понял, что мир вокруг нас действительно все время менялся. Даже температура не оставалась постоянной. Почти летняя жара плавно переходила в пограничный морозец, а потом воздух снова согревался.

Петляющая дорога обогнула край плато. Слева от нас поднимались предгорья Севера, справа, за плато, тянулись пограничные земли, поросшие жестким кустарником, далеко за горизонтом они переходили в пустыню. Ниже нас, где-то на северо-востоке, раскинулось другое плато, поменьше. В его центре, на холме, стоял город Искандар.

Он ничем не напоминал привычные пограничные крепости на вершине гор или города пустыни. Искандар не окружала высокая стена. Улицы и аллеи города были завалены обломками рассыпавшихся зданий. Прочно стояли только основания, заросшие травой.

Наверное когда-то эти руины были величественными творениями человеческой гордости. Прошли годы, люди вернулись в город, а от величественности ничего не осталось.

Город был наполнен пустынным сбродом. Всюду глаз натыкался на повозки, фургоны, лошадей, ослов и несчетное количество человеческой скотины, приведенное чтобы тащить вещи. Большинство людей устроились в городе, заполнив все щели, но многие поставили свои хиорты не доезжая до Искандара, создав небольшое поселение жителей пустыни, не желавших мешаться с городской толпой.

Мы остановили лошадей на краю плато. Дорога вела вниз, но на нее мы не смотрели. Мы не сводили глаз с города.

— Племена, — сказал я, кивнув на хиорты.

Дел нахмурилась.

— Откуда ты знаешь? Все люди одинаковые.

— Нет, когда подходишь ближе. Похож я на Ханджи? — я кивнул на Искандар. — Племена не строят городов, они не будут в них жить. Племена путешествуют с фургонами и повозками, ненадолго расставляя хиорты когда хотят отдохнуть. Видишь? Вон их палатки, стоят недалеко от города.

— Но поселившись в одном месте, они по сути создали свой город.

— У них нет выхода, — я пожал плечами в ответ на ее взгляд. — Никогда еще так много племен не собирались вместе. Обычно даже случайная встреча кончается кровопролитием. Но сейчас они пришли по зову Оракула. Они будут терпеть друг друга пока не утрясется вопрос с джихади.

Дел смотрела на древний город.

— Думаешь Салсет там?

Меня как будто ударили в живот.

— Может быть.

— Они бы пошли ради джихади?

Я вспомнил шукара. Магия старика давно ослабла, иначе ОН убил бы кошку, а я бы лишился единственной возможности спастись. Среди Салсет магия считается частью религии. Если заклинания не действовали, значит боги отвернулись от племени. Много лет назад они отвернулись от шукара, иначе как же мог простой чула сделать то, что не удалось приближенному богов?

Я подумал о вопросе Дел. Привел бы шукар племя в Искандар? Только в том случае, если бы мог извлечь из этого выгоду, если бы он решил, что это укрепит его репутацию. Если старик был еще жив.

Год назад я с ним встречался.

— Может быть, — сказал я, — а может и нет. Это от многого зависит.

— Ты мог бы снова увидеть Сулу.

Я подобрал повод.

— Хватит прохлаждаться, поехали. Я уже вдоволь налюбовался окрестностями.

Терять время действительно не стоило, но выразиться я мог и повежливее.

Дел повернула чалого и поехала вниз по тропинке, вьющейся у края плато. Вниз, потом к холму, наверх, и мы в Искандаре.

Где может наконец-то Дел найдет Аджани.

Жеребец одолел последний подъем и вынес меня на плато, где развалины Искандара тянулись к небу. Тропинка превратилась в широкую дорогу со следами повозок и фургонов. Дорога вилась среди деревьев и зарослей кустарников, потом разветвлялась на пять дорог поуже, которые вели к пяти частям города, где они снова разбегались. До самого Искандара шли лишь две или три тропинки, остальные скрывались среди хиортов и фургонов.

Что заставило меня сделать некоторые выводы.

— В чем дело? — спросила Дел и подвела чалого поближе к жеребцу.

Я ошеломленно смотрел на хиорты. Они стояли между краем плато и городом и от этого границы города расплывались.

— Племена, — наконец вспомнил я о ее вопросе. — Их слишком много и они очень разные.

— У каждого есть право приехать сюда.

— Я не об этом. Я думаю, к чему это приведет.

— Если действительно появится джихади…

— …он будет опасен, — я заставил жеребца обойти стоявшую на дороге козу. — Представляешь, какая сила окажется у него в руках?

Дел тоже объехала козу.

— А если он использует ее во благо?

Я насмешливо фыркнул.

— Ты встречала человека, который, получив власть, использовал бы ее во благо? — я покачал головой. — По-моему, такого не бывает.

— Если я и не встречала, то это ничего не доказывает. Может мессия и подаст пример.

— ЕСЛИ он появится.

Хиорты стояли вдоль дороги. Я вдыхал едкий запах ослиной мочи, козьего молока и сыра, легкие забивало зловоние, возникающее там, где слишком много людей — слишком разных обычаев — живут слишком близко друг к другу.

А мы еще не въехали в город.

На нас никто не обращал внимания. Я не знаю, сколько жили здесь племена, но этого времени хватило, чтобы двое незнакомцев их не заинтересовали. В Пендже половина из собравшихся племен убили бы нас на месте или взяли в плен. Здесь наше присутствие никого не волновало. Люди смотрели и отворачивались.

Спокойно отворачивались от Дел.

Я нахмурился.

— Здесь должно быть много Северян.

— Почему… а-а, понятно, — Дел осмотрелась. — Наверное они в самом городе.

— Туда мы и едем, — я кивнул. — Рано или поздно все узнаем, баска. Наверное даже рано — мы почти на месте.

Мы проехали мимо последних хиортов и повозок и оказались в самом Искандаре. Ни стен, ни ворот, ни охраны. Только прямые улицы, ведущие в город.

В город с новыми жителями.

Куда ни кинь взгляд, везде были Южане. Потом я заметил несколько жителей Границы и компанию светловолосых Северян, возвышавшихся над толпой. Козы, овцы, собаки, свиньи беспорядочно сновали по улицам Искандара.

Я не удержался от ухмылки.

— Вот уж не думаю, что такое место привлечет долгожданного джихади.

— Здесь воняет, — заметила Дел.

— Потому что никто не собирается здесь долго жить. Им все равно. Они позаимствовали город… и оставят его вместе с джихади.

— Если джихади отсюда уйдет.

Я повел жеребца по узкой аллее.

— А ему здесь нечего делать. От Искандара остались одни руины. Думаю, джихади предпочтет обитаемый город.

— Он мог бы сделать Искандар обитаемым… Тигр, куда мы едем?

— За информацией, — ответил я. — А добыть ее можно только в одном месте.

— Вряд ли здесь есть кантина, — сухо заметила Дел.

— Скорее всего есть, — не согласился я, — но мы едем не туда. Потерпи немного, сама увидишь.

И вскоре она увидела, потому что мы приехали. Конечно не в кантину. Я нашел сразу и колодец, и базар.

Колодец всегда находится в центре города. К нему приходят все жители, потому что без воды не проживешь. В городе без танзира у колодца бывают и бедные, и богатые, к нему ведут все дороги.

И поэтому вокруг колодца раскинулся базар. Одним нужно было что-то купить, у других было что продать. Даже в Искандаре.

— Как их много, — воскликнула Дел.

Больше, чем я ожидал. Палатки прижимались друг к другу, заполняя всю площадь, и тянулись в прилегающие аллеи. Продавцы зазывали прохожих, жалобный вой флейт наполнял воздух, уличные акробаты жонглировали шариками и били в барабаны. Дети бродили в толпе в надежде отыскать пару монет или отводили покупателей к палаткам торговцев, щедро плативших за каждого клиента.

— Точно, — сказала Дел, — похоже на кимри.

Север далеко, а на Юге кимри не бывает.

Я остановил жеребца и осмотрел переполненную площадь.

— Нет смысла пробиваться на лошадях, — сказал я. — Пойдем пешком… эй! — мой крик остановил мальчика, пытавшегося пробраться мимо жеребца. — Эй, парень, — позвал я тише, — ты здесь давно?

— Шесть дней, — ответил он на пустынном.

Я кивнул.

— Значит успел здесь обжиться.

Мальчик для пробы улыбнулся. Темные волосы, темная кожа, светлые глаза. Полукровка, подумал я. Но определить родителей не смог.

— Где можно устроиться на ночлег? — спросил я.

Глаза мальчика расширились.

— Где угодно, — ответил он. — Здесь много-много домов. Комнат гораздо больше, чем людей. Устраивайтесь где хотите, — он заметил рукоять моего меча. — Ты танцор? — спросил он.

Я кивнул в подтверждение.

— Тогда ты захочешь танцевать, — мальчик махнул рукой. — В том конце города круги и танцоры.

— И много их там?

— Много, — кивнул он. — Они приезжают каждый день и танцуют. Стараются произвести впечатление на танзиров.

— А где танзиры?

Мальчик улыбнулся.

— В домах, где есть крыши.

Ну конечно. Искандар строили так давно, что деревянные перекладины в домах давно должны были сгнить. Крыши могли остаться только у построек этажа в два. Такие дома танзиры и заняли.

Сила на их стороне.

От мальчишек часто можно узнать то, что не узнаешь от взрослых.

— А сколько их? — спросил я. — Сколько приехало танзиров?

Он пожал плечами.

— Пока немного, но за ними пришли танцоры мечей… и многих танзиры нанимают, — глаза мальчика сверкнули. — Ты легко найдешь работу.

Что-то он недоговаривал.

— А ты не знаешь, зачем им так много танцоров?

Мальчик пожал плечами.

— Защищаться от племен.

В том, что он говорил, был смысл. Племена и танзиры друг друга недолюбливали. Если обещанный мессия собирался помочь племенам — а именно такой вывод можно было сделать из слов Оракула — танзиры не могли спокойно наблюдать за происходящим.

Я выкопал монетку в кошельке и бросил мальчику. Он поймал ее, снова ухмыльнулся и посмотрел на Дел. Бросив несколько слов на языке Пустыни, он повернулся и побежал на площадь.

Тоже ухмыляясь, я сжал коленями бока жеребца и мы поехали прямо через базар к окраине города, туда, где по словам мальчика, были круги.

— Что он сказал? — спросила Дел. — Ты знаешь, о чем я.

Я засмеялся и посмотрел на нее через плечо.

— Он сказал, что у меня хороший вкус, потому что я выбрал отличную баску.

— Но этому мальчику не больше двенадцати!

Я пожал плечами.

— На Юге взрослеют рано.

Нелегко было пробиваться через площадь. Прилавки стояли вплотную, проходы между рядами извивались, заканчивались тупиками или заворачивали назад. Дважды я разворачивал жеребца, пока наконец не нашел дорогу. По узким улочкам снова на плато.

Мы выехали из города, как мне показалось точно напротив того места, где расположились племена. С этой стороны Искандара не было ни хиортов, ни повозок, только лошади, постели и круги.

— Больше похоже на войну, — заметил я, — чем на встречу джихади.

Дел остановила мерина рядом с моим жеребцом и окинула взглядом плато.

— На несколько войн одновременно, — согласилась она. — Разве у вас так много танзиров?

Я медленно покачал головой.

— Я не понимаю, что происходит.

— А в чем дело?

— Танзиры действительно нанимают целую армию… армию танцоров мечей. Обычно каждый танзир действует сам по себе — нанимает людей, чтобы воевать с соседом и уничтожить его — они никогда ничего не делают сообща. Изначальный принцип существования пустынного домейна — каждый сам за себя… И просто очень странно, что так много танзиров собрались вместе и вместе нанимают людей.

Дел пожала плечами.

— Это нам чем-то грозит?

— Может быть, — неохотно сказал я. — Может и грозит.

В кантине Харкихала Аббу сказал, что благодаря джихади танцорам мечей не придется бродить по всему Югу в поисках работы и денег, и то, и другое можно получить в одном месте. Хотя это и не по-Южному, но удобно и конечно многие танцоры поняли свою выгоду и пришли в Искандар.

— Мы могли бы разбогатеть, — задумчиво сказал я. — Если с умом выбрать танзира, можно стать очень богатыми.

— Я пришла не ради богатства. Мне нужно убить человека.

— А ЕСЛИ ты найдешь его, — тихо начал я, — что ты будешь делать? Вызовешь его на танец?

— Он недостоин такой чести.

— А, значит ты просто подойдешь и вырежешь ему кишки?

Выражение лица Дел не изменилось.

— Еще не знаю.

— Тогда может подумаешь?

Дел перевела взгляд на меня.

— Я думала шесть лет. Теперь я буду действовать.

— Но ты не сможешь просто подойти и убить его, — я поерзал в седле и перенес вес на руки, упираясь в переднюю луку седла. — Судя по твоим рассказам, не только у тебя должны быть к нему счеты. Думаю, многие мечтают отправить его в другой мир, а значит вряд ли он ходит без охраны. Если все, что ты говорила правда, вряд ли он даже мочится один.

— Я найду способ, — ровно сообщила Дел.

Я снова опустился в седло.

— А может сначала поедим? Или подумаем, где нам остановиться?

Дел вытянула руку, показывая на плато.

— Остановиться можно там.

— А я вот подумывал, не найти ли нам комнату. Может крыши у нее и не будет, но мы же не танзиры. И дождь вроде бы не собирается.

Дел машинально посмотрела на небо. Над нами поднималась чистая, сияющая голубизна. Нигде не было ни облачка. Но я не забывал, что мы приехали в пограничную страну, в странную страну, где все было неправильно, где перемешивались растения, климат, люди.

— Песчаный Тигр! Тигр! Дел!

Я оглянулся, нахмурился, осмотрел круги, но не увидел ни одного знакомого лица.

— Там, — Дел показала рукой в другом направлении. — Это не… Алрик?

Алрик?

— А-а… точно, он, — Северянин, который помогал нам в Русали, ближайшем к Джуле домейне. Я прищурился.

Алрик шел к нам, приветственно махая рукой. С ним была невысокая полная женщина, в впереди бежали две девочки. На одной руке Алрика сидела третья. По крайней мере мне показалась, что и это девочка — с детьми сразу не разберешься.

Дел соскользнула с седла.

— У Лены еще один ребенок.

Я остался на жеребце.

— И глядя на нее, можно догадаться, что скоро снова будет пополнение.

Малышки кинулись к Дел, она наклонилась, чтобы обнять их. Про себя я удивился, что они ее помнили. Им было года по три и четыре — или четыре и пять, кто знает этих детей? — а мы с Дел прожили с ними недолго. Алрик пригласил нас в свой дом когда меня по глупости ранили. Но Дел прекрасно ладит с детьми и даже за такое короткое время девочки успели влюбиться в нее.

Я смотрел, как они наперебой лезли в объятия Дел. Она улыбалась, смеялась, обменивалась с ними Южными приветствиями. Я боялся, что ей будет больно, что она увидит в них Калле, но Дел сияла. В ее глазах была только радость.

Пока Дел обнималась с малышками, подошли Алрик и Лена и я обнаружил, что за прошедшее время Дел не изменилась: она опять была на последних месяцах беременности. А поскольку разница в возрасте старших дочерей составляла всего год, я начал подозревать, что Лена и Алрик с удовольствием и пользой проводили вместе ночи.

Лена была типичной Южанкой, Алрик — Северянином. Дочери выросли похожими на отца и на мать. От матери они получили черные волосы и смуглую кожу, а от отца высокие скулы и ярко-голубые глаза. Я не сомневался, что со временем они станут просто красавицами.

Алрик ухмыльнулся.

— Я так и думал! — сказал он. — Я говорил Лене, что это вы, но она не поверила. Она сказала, что Дел давно должна была взяться за ум и найти себе Северянина вместо Южного осла.

— Она так сказала? — я опустил голову и посмотрел на Лену, а она показала мне белые зубы. — Значит ты думаешь, что Дел была бы богаче с другим Алриком?

Лена похлопала себя по большому животу.

— Сильный крепкий Северянин — вот что нужно женской душе, — черные глаза сверкнули, — и телу тоже.

Алрик расхохотался.

— Хотя до сих пор этому Северянину удавались только девочки, — он положил ладонь на Ленин живот. — Может здесь мальчик.

— А если нет? — спросил я.

Алрик ухмыльнулся шире.

— Будем продолжать, пока не получится.

Я ждал комментария Дел. Ей, конечно, было что сказать, но девочки что-то взахлеб рассказывали ей, и она не стала на нас отвлекаться.

Лена махнула рукой на Искандар.

— Идем… У нас дом в городе, недалеко отсюда. Вы поживете с нами, места хватит на всех. Можем вместе подождать джихади.

Я посмотрел на Алрика.

— Из-за него вы и пришли?

Северянин поудобнее взял ребенка.

— Все шли в Искандар, даже танзиры. Я подумал, что может стоит и мне пойти, посмотреть танцы, — он мотнул головой и направлении кругов. — И как видишь, танцоров мечей здесь в избытке. Можно заработать или найти танзира, которому нужны твои услуги. Сам видишь, сколько ртов мне приходится кормить. Лишних денег у нас не бывает.

Три голодных рта, и скоро появится четвертый. Не удивительно, что Алрик приехал в Искандар. Вот только как решилась на это Лена. Очень скоро ей рожать.

Лена угадала мою мысль.

— Ребенок, рожденный рядом с джихади, будет благословлен на всю его жизнь.

— Или ее, — любезно добавил Алрик. Возможность появления еще одной дочери его кажется не беспокоила.

За время, что мы не виделись, он почти не изменился — остался таким же большим Северянином, танцором мечей. Я смотрел на него — улыбающегося, веселого, открытого, дружелюбного — и сам себе удивлялся, вспоминая, что чувствовал, когда впервые увидел его. Как был уверен, что он охотится за Дел. Я не доверял ему пока мы не начали тренироваться в круге, нарисованном в аллее, недалеко от дома. В танце сразу узнаешь человека.

— Алрик, — вдруг сказал я, — а как ты сейчас танцуешь?

— Неплохо, — Северянин посмотрел на меня с удивлением. — А что?

— Как насчет нескольких занятий? В память о старых временах.

Северянин ухмыльнулся, показав большие зубы. У Алрика все было большое.

— Я всегда проигрывал тебе, — сказал он, — но после вашего ухода я много тренировался. Может мне удастся с тобой справиться.

Я посмотрел на круги.

— Пойдем выясним?

— Не сейчас, — вмешалась Лена. — Сначала вы пойдете к нам, поедите, отдохнете, расскажете свои новости, а мы расскажем свои, — она искоса взглянула на Алрика. — Танцевать и пить будете потом.

Девочки цеплялись за руки Дел. Чалый спокойно стоял за ее спиной.

— Мы вам благодарны, — улыбнулась она, — и с радостью принимаем ваше предложение.

Вообще-то я удивился. Я думал, что Дел сразу отправится выяснять, здесь ли Аджани или собирается ли он сюда приехать. Но очевидно мои слова заставили ее задуматься. Убийство такого человека нужно было тщательно спланировать.

— Идем, — позвала нас Лена и пошла к Дел и девочкам.

Алрик взглянул на Дел поверх покрытой черным пухом головки ребенка, улыбнулся и, покосившись на меня, сказал что-то на Северном. Подбородок Дел приподнялся, она ответила коротко на том же языке и уже на Южном попросила девочек проводить ее к их дому. Потянув Дел за руки, малышки повели ее к городу. Чалый побрел за ними.

— Что это вы обсуждали? — поинтересовался я у Алрика.

— Я спросил ее, по душе ли пришелся свободолюбивой женщине с Севера Южный мужчина, — голубые глаза сверкнули. — Я говорил как старший брат, заботящийся о благополучии сестры.

— Разумеется, — сухо согласился я. — И что сестра ответила старшему брату?

— Дословно на Южный это не переводится. Северное ругательство, — ухмылка Алрика стала шире. — И одновременно совет не лезть не в свои дела.

— Хороший совет. Хотя Дел могла бы ответить и поподробнее.

— Пошли поедим, — кисло сказал я.

Алрик посмотрел на меня с фальшивым простодушием и предложил:

— Хочешь подержать ребенка?

Теперь уже мне предоставилась возможность использовать непереводимую Южную ругань.

Белозубая улыбка стала шире.

— А здесь ходят слухи, что ты тоже отец.

Жеребец наступил мне на пятки. Поскольку я резко остановился, это было неудивительно.

— Отец? А, это… — я раздраженно пихнул жеребца локтем в нос и он сделал шаг назад. — Ты видел его?

Алрик подсадил ребенка повыше на большое плечо и направился к городу.

— Твоего сына? Нет. Просто слышал, что в кантинах появлялся мальчик — вернее парень — который представлялся как сын Песчаного Тигра.

— Врет, — прошипел я, подстраиваясь под широкий шаг Алрика, — насколько мне известно.

— А если не врет?

Я задумался и пожал плечами.

— Не знаю.

— Не знаешь? Ты не знаешь? Странный ответ, — ребенок прихватил прядь светлых волос и изо всех силенок дернул. Алрик мягко высвободил волосы. — Ты не хочешь иметь сына? Ведь в его жилах течет твоя кровь.

Какая кровь? Чья? Может это кровь убийц-борджуни?

— У меня и без него забот хватает.

Алрик сдержанно усмехнулся.

— Мужчина должен оставить сына. У мужчины должна быть семья, родственники, чтобы было кому спеть по нему песни.

— Северянин, — пробормотал я.

— А если ты встретишь его в круге?

Я застыл.

— Он танцор меча? Мой с… этот парень?

Алрик слабо нахмурился и пожал плечами.

— Я услышал о нем около кругов и решил, что он должен танцевать, но может это и не так. Может он танзир.

Мой сын — танзир. Значит он мог меня нанять.

— Нет, — объявил я. — Не может быть.

— Какая разница, ты же все равно ничего уже не изменишь, — Алрик пожал плечами и широкими шагами вошел в город.

Дом, который Алрик нашел для Лены и девочек, был большим — четыре комнаты — но крыша его давно рухнула, в половина стены в одной из комнат рассыпалась. В этой комнате Алрик поставил лошадей — тяжеловоза и своего гнедого мерина с плешивой мордой. Еще одну комнату занимал сам Алрик с детьми, а две остались свободными. Одну из них он и предложил нам.

Я всегда предпочитал уединение, но бывают ситуации, когда присутствие людей идет на пользу. Кого только в городе не было, и неприятности могли начаться в любую минуту. Воры, конечно, будут охотится за чужим добром, старые враги наверняка сцепятся, а если обещанный джихади так и не появится, разочарование может довести людей до бешенства — начнутся убийства и погромы. Приняв все это во внимание, я решил, что нам лучше держаться вместе, и мы с Дел остались в доме Алрика.

Лена отправила двух девочек — Фенку и Фабиолу, не спрашивайте меня кто из них кто — помочь Дел разобрать наши вещи. Я задумался, не стоит ли им помочь, но потом решил, что Дел приятно было проводить время с малышками, хотя пользы от них было мало, и остался с Алриком у костра распить флягу акиви. Лена готовила еду.

Алрик вытер губы ладонью.

— Так вы нашли брата Дел?

Я принял флягу.

— Нашли. И оставили.

— Мертв?

— Нет. Он с Вашни.

Алрик поморщился.

— Все равно, что мертв значит. Не очень гостеприимное племя.

Я приподнял бровь.

— Тот меч ты отобрал у Вашни, да? Клинок с рукоятью из человеческой бедренной кости?

Алрик кивнул.

— Я с ним больше не танцую. Достал Южный меч. Неприятно брать в руки рукоять из кости человека, которого ты никогда не знал… или знал.

— Значит у тебя новый меч, — я задумчиво кивнул. — Что ж, мечи тоже смертны.

— Я заметил, — Алрик посмотрел на перевязь, лежавшую около моей ноги.

— Разящего больше нет?

Я взял у Лены горячую булку и подул на нее, чтобы остудить.

— Сломался в танце после того, как мы уехали из Джулы, — я еще раз подул, потом откусил. Хлеб был слоистый, вкусный, просто замечательный. От него поднимался пар. — Как и ты, я достал другой.

— Но у тебя яватма.

Слово это Алрик произнес странным тоном. Я посмотрел на него, потом на меч в ножнах, потом снова на Алрика и вспомнил, что именно Северянин первым рассказал мне о яватмах, о кровных клинках и рангах, принятых на Севере.

— Яватма, — согласился я. — Дел водила меня в Стаал-Уста.

Светлые брови поползли вверх, потом вниз.

— И поскольку у тебя кровный клинок, я делаю вывод, что ты кайдин?

— Я Южанин, — сказал я, — танцор меча седьмого ранга. Мне не нужны причудливые названия.

— Но ты носишь яватму.

Во мне поднималось раздражение. Я торопливо проглотил горячий хлеб и запил его акиви.

— Поверь мне, Алрик, я бы отдал ее тебе, если бы это было возможно, но эта трижды проклятая штука мне не позволит.

Алрик улыбнулся.

— Если ты войдешь в круг с кровным клинок в руках, победа тебе обеспечена, — Алрик задумался и добавил: — Только Дел может танцевать с тобой на равных.

— Нет, — выпалил я.

— Но у нее тоже есть яватма…

Я покачал головой.

— Дело не в этом. Мы с Дел однажды танцевали и больше никогда вместе не войдем в круг.

Алрик широко ухмыльнулся.

— Значит ты проиграл.

В другое время замечание Северянина задело бы меня.

— Никто не проиграл и никто не выиграл. Мы оба чуть не погибли, — я выпил и продолжил, прежде чем Алрик успел задать вопрос. — Можешь не сомневаться, я не возьму в круг этот меч. Здесь точно не возьму. Я хочу танцевать только ради танца, и пользоваться при этом яватмой нечестно.

Алрик пожал плечами.

— Тогда не пой. Пока ты не призовешь яватму, она обычный меч.

— Не совсем, — я взял у Лены вторую булку. — Ты не все знаешь. Меч напоили не соблюдая ритуалы и в первый, и во второй раз.

— Во второй! — глаза Алрика расширились. — Ты повторно напоил свой клинок?

— У меня не было выбора, — пробормотал я, надкусывая булку. — Теперь эта штука как заноза в заднице и танцевать с ней я не собираюсь. Пусть полежит здесь, а я достану Южный меч.

— Я тут видел кузнеца, — вспомнил Алрик. — В Искандаре так много танцоров мечей, что нужно быть дураком, чтобы пройти мимо такой возможности. Кузнеца зовут Сарад. Его кузня рядом с кругами.

— Завтра я к нему зайду, — кивнул я. В этот момент в комнату вошла Дел с девочками.

Легкая морщинка пересекала ее лоб, хотя держалась Дел спокойно. Девочки побежали помогать матери, а Дел тоже села к костру.

— Что-то случилось? — встревожился я.

Морщинка не разгладилась.

— Ты ничего не чувствуешь? Погода меняется. Странное ощущение…

Мы с Алриком осмотрелись, оценивая привкус дня, хотя это и странно звучит.

— Стало прохладнее, — заметил Алрик. — Ну, не буду спорить. Я слишком долго жил на Юге, могу и не чувствовать Северную погоду.

— Это Граница, — напомнил я, пожимая плечами. — Здесь все время то жарче, то холоднее.

— Жарко было час назад, — отрезала Дел, — а сейчас похолодало. Значительно похолодало. И мне это не нравится.

Я посмотрел на отсутствующую крышу, от которой остались только несколько длинных деревянных балок, не успевших сгнить и рухнуть. Из их обломков на полу Алрик и разложил костер, на котором Лена готовила еду. Все четыре комнаты были примерно в одинаковом состоянии, в них свободно гуляли все стихии. Над своей комнатой Алрик привесил пару одеял, но защитить от дождя они бы не смогли.

Дел покачала головой.

— И кости ноют.

Я наивно выгнул брови.

— Может стареешь?

— Один из нас точно стареет, — заявила Дел, покосившись на меня.

— Ешьте, — Лена протянула нам глиняные миски с бараниной и ломти хлеба. — Племена пригнали с собой столько скота, что баранины здесь в избытке, и торговцев много. В Искандаре можно прожить несколько месяцев.

Можно, но я сомневался, что эта история затянется на несколько месяцев.

— Я могла бы поставить силки, — предложила Дел. Фелка и Фабиола тут же выразили горячее желание сопровождать ее.

Я насторожился, заметив в происходящем что-то знакомое, но еще непонятное, а потом вспомнил, как несколько месяцев назад Дел тоже решила поставить силки, а светловолосый мальчик с Границы предложил свою помощь — Массоу, сын Адары, в чье тело вселился Северный демон, едва не погубивший нас.

Локи. Одного этого слова было достаточно, чтобы заставить меня поежиться. Хвала богам за Кантеада, которые запели локи в круг-ловушку и освободили жителей Границы.

— Обязательно сделаем это, но не сейчас, — пообещала Дел малышкам. — Я боюсь, что надвигается гроза.

Лена прижала ребенка к груди.

— По крайней мере самой маленькой не нужно беспокоиться, где достать еду.

— Мне вообще-то тоже, — сообщил Алрик с озорным блеском в глазах.

Порыв ветра ворвался в комнату, рассыпая пригоршни пыли. Ветер был холодный, влажный, предупреждавший о перемене погоды. За месяцы, проведенные на Севере, я успел близко познакомиться с ним.

Дел посмотрела на меня.

— Будет дождь.

Что ж, мы на Границе. День езды отсюда к Югу, и при слове «дождь» люди там только растерянно разведут руками.

— Может быть, — я сделал еще глоток амнита.

— Будет дождь, — повторила Дел ни к кому не обращаясь.

Алрик посмотрел наверх, на два одеяла, привязанные к гнилым доскам, и на сгущающиеся тучи.

Лена поежилась. Рожденная и выросшая на Юге, она не верила в дождь или не хотела его признавать.

— Может стоит поискать дом с крышей?

Светлые волосы Алрика мотнулись по плечам, когда он покачал головой, не отрывая взгляда от неба.

— Таким людям, как мы, дома с крышами не положены… В них живут танзиры.

— Во всех? — удивился я. — Здесь не так много людей — и не может быть так много танзиров. Пока еще.

Алрик пожал плечами.

— Я искал. Все подходящие дома уже заняты. Мы заняли лучшее, что смогли найти.

Я отложил в сторону флягу.

— Ладно… Пойду пройдусь, я хочу осмотреться. Заодно выясню, нет ли поблизости дома получше. Если действительно будет гроза, к ней надо подготовиться.

Алрик тоже поднялся.

— А я пойду к торговцам. Куплю еще несколько одеял и какие-нибудь шкуры… Попробуем соорудить что-то вроде крыши.

Дел покачала головой в ответ на мой немой вопрос.

— Я останусь. Помогу Лене.

Я даже не стал скрывать своего удивления. Вот уж не ожидал, что Дел возьмется за женские дела, которыми ей заниматься не суждено, как часто с болью она мне заявляла. Но Дел — человек отзывчивый. У Лены руки — и живот

— были заняты детьми, а Дел никогда не отказывает в помощи, если в силах ее предложить.

Меня ее решение устраивало. Узнай Дел, что я собираюсь купить меч, она сразу начала бы возражать.

В одиночестве я направился к кругам. Пока я шел, ветер усилился. Он прорывался в узкие аллеи, обвивался вокруг углов, пытался стащить с меня бурнус. Очередной порыв забил мне глаза песком и я остановился.

— Песчаный Тигр? Тигр!

Я обернулся и прищурился. Из полуразвалившегося дверного проема выходил Северянин. Светлые косы свисали до пояса, верхнюю губу пересекал шрам.

— Гаррод, — сказал я, еще не до конца поверив.

Он ухмыльнулся и подошел ко мне. Голубые глаза возбужденно блестели.

— Вот уж не думал, что увижу тебя снова. После прощания у Кантеада вы с Дел отправились на Север, — Гаррод посерьезнел, вспомнив причину нашего похода в Стаал-Уста. — Дел утрясла свои неприятности?

— И да, и нет, — ответил я. — А ты что здесь делаешь? Искандар никогда не назывался Кисири.

Гаррод пожал плечами, засунув большие пальцы за широкий пояс. Длинные косы качнулись, цветные бусинки в них зазвенели.

— Да, мы отправились в Кисири. Проехали почти половину дороги, и тут услышали об Искандаре, что все люди идут туда. Тогда я еще ничего не знал ни об Оракуле, ни о мессии, но по дороге я подобрал несколько лошадей. Я живу торговлей и мне захотелось пойти туда, где можно купить или продать. Только дурак закрыл бы глаза на такую возможность, а дураком я никогда не был.

Может он и не дурак, если успел измениться. Во время нашего путешествия я не знал, что о нем думать. Гаррод был Говорящим с лошадьми — человеком, умевшим общаться с животными. Он считал этот дар своеобразной магией. Гаррод утверждал, что понимает животных и общается с ними как с людьми. Я ему не верил, но признавал, что в лошадях он разбирался — когда-то он сделал несколько точных замечаний о моем жеребце.

— Значит ты все-таки оставил Адару и ее детей, — такого я от Гаррода не ожидал. Он поклялся довести жителей Границы до Кисири, но ведь любой человек может и передумать.

Гаррод ухмыльнулся.

— Ну, я пошел с ними… а потом у меня уже не было выбора. Так получилось, — и Гаррод позвал Киприану.

Вскоре она вышла из дома, за ней появилась Адара, и наконец Массоу.

Я прищурился в тупом изумлении, чувствуя, что не в силах пошевелить языком. Жители Границы растерялись не меньше меня, но обрадовались больше. Мне было неловко: я никак не мог забыть, что этими людьми когда-то овладели демоны.

Зеленоглазая Адара с бронзовыми волосами вспыхнула, отчего ее волосы показались мне бледнее, зато глаза засияли. Она держалась необычно скованно, почти смущенно, и, тут же ощутив неудобство, я вспомнил, что когда-то Адара рассчитывала на мою привязанность. Мне нужна была только Дел, и Адара сдалась, но наш разговор не забыла.

Массоу, светловолосый и голубоглазый, как и его сестра, успел подрасти. Ему уже исполнилось десять, Киприане было шестнадцать.

И Киприана ждала ребенка.

Я понял, что имел в виду Гаррод, когда говорил, что у него нет выбора. Женщина может привязать к себе мужчину.

Как и ее мать, Киприана покраснела, но по другой причине. Выяснить почему тоже было нетрудно: она подошла к Гарроду и переплела пальцы на его поясе. Светлые волосы Киприаны были перевязаны сзади, и я заметил, как округлилось ее лицо. Я снова смотрел на Северные черты, которые когда-то напоминали мне Дел — молодую, нежную Дел. Дел до встречи с Аджани.

Гаррод положил руку на ее плечо.

— Теперь мы родня.

— Вижу, — сухо сообщил я.

— А Дел здесь? — сразу приступил к делу Массоу.

— Здесь, — кивнул я. — Через две улицы отсюда.

Глаза мальчика загорелись.

— Вы могли бы жить с нами, — предложил он.

— Конечно, — кивнула Адара. — Места много, видишь? — и она показала на дом.

— Мы с друзьями, — объяснил я.

Гаррод пожал плечами.

— Приводи и их.

— У них три ребенка и скоро будет четвертый.

Говорящий с лошадьми снова ухмыльнулся.

— А у нас скоро будет первый.

Киприана вспыхнула.

— Места хватит на всех, — спокойно сказала Адара. — Просто признайся, что вы хотите жить одни. Мы поймем.

Адарой управляли чувства. Она не забыла как предлагала мне себя, а я отказался, хотя понимал ее: вдову, чей муж уже ничего не мог из-за плохого здоровья. Адаре пришлось набраться мужества, чтобы заговорить со мной на эту тему, а я постарался отказать как можно мягче. Потом локи овладели телами жителей Границы и их поведение резко изменилось.

Адара ничего не забыла, но я нравился ей по-прежнему и от этого она смущалась еще сильнее.

Я посмотрел на дом, раздумывая, не стоит ли привести остальных.

— А крыша есть?

Гаррод покачал головой.

— Все дома с крышами заняли танзиры.

— Я это уже слышал, — я взглянул на сереющее небо. — Похоже приближается гроза.

— Но ведь так тепло, — не поверила Киприана.

— Нет, похолодало, — не согласился с сестрой Массоу.

Гаррод принюхался к ветру и нахмурился.

— Пахнет холодом. Почти снегом.

— Снегом! — изумилась Адара. — А ты не забыл, что мы жили недалеко отсюда? Мы знаем местный климат. На Границе снега не бывает.

— Чем-то пахнет, — поддержал я Гаррода. — Хорошо, что не гончими.

Гаррод все еще хмурился.

— Пойду-ка я посмотрю на лошадей.

Киприана замешкалась и спросила:

— А жеребец еще у тебя?

— Конечно.

— А-а, — выражение ее лица изменилось. Жеребцу Киприана не нравилась. Он вообще враждебно относился к жителям Границы с того момента, как в них вселились локи.

— Он стал спокойнее, — соврал я.

— Он меня укусил, — напомнил Массоу.

— Да, но у него были причины. Меня он тоже кусал, а в меня никогда не вселялись локи.

Адара покраснела сильнее.

— Хотела бы я забыть об этом.

— Ты тут не при чем, — сказал я. — Мы с Дел это понимаем и ни в чем вас не виним.

— Мы могли убить вас.

Если бы только убить. Но вслух я этого не сказал.

— Забудь, — посоветовал я. — Не мучай себя этим.

— Могу я увидеть Дел? — спросил Массоу.

Как всегда, прежде чем ответить я посмотрел на Адару. Я еще не забыл те времена, когда она боялась подпускать к нам детей. Адара, догадавшись о моих сомнениях, торопливо кивнула, словно стараясь рассеять все мои воспоминания о былой враждебности.

— Конечно ты можешь пойти, но только если тебя пригласят.

— Дел не будет возражать, — сказал я. — Думаю, она тебе обрадуется.

— Я хочу пойти сейчас, — объявил мальчик.

— Через две улицы третий дом налево.

— Едва дослушав, Массоу умчался.

Киприана пробормотала что-то насчет неотложного дела к Гарроду и ушла. Адара улыбнулась мне и откинула растрепавшиеся от ветра волосы с глаз.

— Ты выглядишь немного уставшим. Может что-нибудь выпьешь или поешь?

— Только что поел, — так неловко я никогда еще себя не чувствовал. — Сколько вы здесь пробудете?

— Пока Гаррод не решит уехать, — Адара тут же пожала плечами, почувствовав, как зависимо это прозвучало. — Он добрый человек и хорошо обращается с Киприаной. Они заботятся друг о друге. Нам легче вчетвером. А потом я смогу помочь с ребенком.

Я улыбнулся.

— Первый внук.

— Да, — глаза Адары засияли. — В нем кровь Кесара.

Адара похоронила мужа по дороге от Границы к Кисири. Она была сильной женщиной. Такой же сильной как Дел, только по-своему. Другие на Границе не выживали. Ветер поднял в воздух песок и у меня появилось оправдание.

— Лучше войти в дом, — сказал я, прищурившись.

Адара рассеянно кивнула и тревожно посмотрела мне в лицо, словно искала ответ.

Я не знал, что она увидела, не понимал, чего она хотела, я мог только ждать.

Наконец, почувствовав мою растерянность, Адара слабо улыбнулась и осторожно взяла меня за руку. Ладони у нее были мозолистыми, но прикосновение нежным.

— Ты хороший человек, — мягко сказала она. — Мы тебя никогда не забудем.

Она повернулась к дому и пошла, а я стоял и смотрел как мягко покачивались ее бедра, как развевались юбки, блестели бронзовые волосы. И я услышал как женский голос превратился в мягкую песню.

Не спрашивайте меня почему. Я никогда не любил музыку. Но в этот момент что-то во мне пробудилось и, подчинившись этой силе, я пошел за ней.

Я шагнул в дверь и Адара испуганно обернулась. Песня оборвалась. Одну руку Адара прижала к горлу. Она стала вдруг очень уязвимой, и я не выдержал.

— Ты в порядке? — спросил я. — Может я чем-то могу помочь?

Адара тяжело сглотнула.

— Не задавай таких вопросов, — попросила она. — Ты можешь получить не тот ответ, на который рассчитываешь.

Я уставился на трещину в стене.

— Все ушли, — сказала Адара, и я собрал все силы, чтобы взглянуть на нее.

— Нет, я просто хотел… — я замолчал. — Они могут неправильно понять, и тогда всем будет неловко.

Адара слабо улыбнулась.

— Ты прав.

Тени наполняли комнату, смягчая черты ее лица. Не знаю, как насчет снега, а дождь мог начаться в любую минуту. Небо потемнело.

— Я остался, чтобы кое-что сказать тебе, — с усилием начал я.

Адара побледнела.

Это было тяжелее, чем я думал. Я не умел серьезно разговаривать с женщинами, обсуждать их личные проблемы. Исключение составляла только Дел, но и с ней подобные беседы давались мне с трудом. Мы думали по-разному. Но глядя на Адару, я испытывал острое желание помочь.

Я глубоко вздохнул.

— Конечно это не мое дело, но я все равно скажу.

— Да, — выдохнула она.

— Такой женщине как ты нужен муж. Ты слишком долго была одна. Дел может не согласиться… может она скажет, что часто женщине лучше без мужчины. Может бывают и такие женщины, но ты не из них.

— Нет, — она уже едва слышно шептала.

— Тебе нужно изменить свою жизнь. Я знаю, что Гаррод вам помогает, но тебе нужно не это. Тебе нужен твой мужчина, человек, о котором ты могла бы заботиться, который заботился бы о тебе.

Адара молчала.

Я решил идти до конца.

— Я просто хочу, чтобы ты поняла, что и у тебя есть шанс. Здесь, в Искандаре. Здесь много мужчин.

Короткий, выразительный жест был яснее слов.

— Я уже не девочка. У меня двое детей, — добавила она, когда я открыл рот, чтобы возразить.

— Киприана уже устроила свою жизнь. Массоу взрослеет, ему нужен отец. Мальчик он сообразительный и не будет ничего удивительного, если какой-нибудь мужчина возьмет и тебя, и его.

Адара долго смотрела на меня, смотрела задумчиво или оценивающе. Потом она на секунду закрыла глаза, снова взглянула на меня и осторожно облизнула губы.

— Лучше уходи, — выдавила она.

От неожиданности я застыл.

— Что?

Ее губы задрожали.

— Я не это хотела услышать… совет найти другого мужчину… Не от тебя… Только не от тебя…

Вот этого я не хотел. Значит я сделал только хуже. Для нас обоих: Дел так долго не позволяла мне приблизиться к ней, что присутствие Адары я ощущал всем телом. Я не сторонник воздержания, я не хотел Адару… но мне нужна была женщина.

Не любая женщина. Мне нужна была Дел.

Адара натянуто улыбнулась.

— Я не думала, что смогу сказать это, но лучше, чтобы ты знал: я не хочу быть заменой.

Меня как ледяной водой окатило. Ветер метался по комнате, играя шелками одежд, отбрасывая волосы с лица. Я стоял и смотрел на гордую женщину.

Я хотел коснуться ее, но не стал. Я понимал, что этим сделал бы ей только больнее.

— Для кого-то ты обязательно станешь единственной, — сказал я и быстро вышел из дома.

Сарад-кузнец смотрел на меня одним черным глазом. Второй, слепой, глаз скрывался под складками изуродованного века. Длинные черные волосы были заплетены в косу и перевязаны шнурком. Сарад носил охровый бурнус и кожаный пояс, украшенный покрытыми эмалью медными дисками.

Выслушав меня, кузнец широко улыбнулся. Он сидел, скрестив ноги, на одеяле, перед ним лежали мечи. Сталь угрюмо светилась в угасающих лучах солнца.

— Отличные мечи, — сказал Сарад. — Я, конечно, могу сделать и получше… но на это уйдет время. Тебе не к спеху?

И да, и нет. Я разумеется мог подождать, пока Сарад сделает для меня клинок, но все это время пришлось бы использовать яватму.

Сидя на корточках перед Сарадом, я вспоминал Кема, кузнеца Стаал-Уста. На создание Самиэля при моей помощи у него ушло несколько дней. Хотя Кему пришлось выполнять множество ритуалов и он не торопился. Сарад тоже торопиться не будет — если конечно он хотел выковать хороший меч — но он не потеряет и несколько дней, выполняя магические ритуалы.

Мечи, который разложил передо мной Сарад, мне нравились. Они удобно ложились в ладони и я успел испытать шесть клинков, выполняя простые и сложные удары. У двух был отличный баланс, но их размеры мне не совсем подходили. Я провел больше половины жизни, пользуясь мечом, выкованным специально для меня, и мне не хотелось танцевать с клинком, сделанным для любого, имеющего деньги, чтобы купить его.

Но еще меньше мне хотелось танцевать с Чоса Деи, мечтавшим вырваться из плена моей стали.

Сарад указал на мечи:

— Я с радостью предложу Песчаному Тигру лучшее, что у меня есть по приемлемой цене.

Я покачал головой.

— Лучшего здесь нет, хотя ты можешь его создать.

Черный глаз сверкнул.

— Конечно. Настоящий танцор меча, такой как ты, умеет ценить истинное мастерство. Я могу сделать для тебя совершенный меч, нужно только время.

Я подобрал один из двух мечей, наиболее подходивших мне, и осмотрел его. Сталь была чистой и гладкой, с тонкими, отточенными краями. Вес был подходящий, подходящая гибкость, подходящая рукоять. Оружие удобно устроилось в руках.

— Этот, — наконец решился я.

Сарад назвал цену.

Я покачал головой.

— Слишком дорого.

— Я продаю его вместе с ножнами… видишь? Я известный мастер, Песчаный Тигр…

— Но это не лучшее твое произведение. Там много я не дам.

Сарад помолчал, подумал, насколько популярнее он станет среди танцоров мечей если Песчаный Тигр будет танцевать с его оружием, и снизил цену.

Я отсчитал монеты.

Сарад принял их.

— Тебя уже нанял танзир?

— Пока нет. А что?

Кузнец небрежно махнул рукой.

— Я слышал, танзиры набирают танцоров мечей.

— Я тоже это слышал, — я подумал и хмуро посмотрел на кузнеца. — А ты знаешь, зачем танзирам такая армия?

Сарад пожал плечами.

— Ходят слухи… о племенах и джихади, — кузнец осторожно осмотрелся, а потом снова повернулся ко мне. — Я думаю, дело в том, что танзиры боятся. Они объединяются перед лицом могущественного врага и ищут наемников, чтобы дать ему бой.

Я помрачнел.

— Если эти слухи верны, значит танзиры верят, что джихади пришел — или скоро появится. А я всегда считал, что единственный бог танзиров — их собственная жадность.

Сарад снова пожал плечами.

— Я же говорю, это только слухи, — кузнец помолчал, задумчиво разглядывая меня. — А я был уверен, что такого человека как Песчаный Тигр будут искать многие, и он найдет работу едва доехав до Искандара.

Я убрал в ножны только что купленный меч, раздумывая как бы поудобнее привесить его к перевязи, сделанной для другого меча.

— Я приехал сегодня утром.

— Значит ты задержался, — улыбнулся Сарад. — Твой сын здесь уже неделю.

Я насторожился.

— Где сейчас этот тип?

Сарад пожал плечами.

— Бродит по городу. Он часто приходит к кругам, смотрит танцы, потом идет в кантины.

— В какие кантины?

Сарад махнул рукой:

— В ту, в эту. И в кантину через улицу. Вообще-то здесь кантин много. Танцоры мечей любят выпить.

Я поднялся.

— По-моему мне уже давно пора пообщаться с «моим сыном».

— Он будет рад, — поддержал меня Сарад. — Он очень гордится тобой.

Я ухмыльнулся и ушел.

Судя по рассказам людей, видевших его, «мой сын» ездил на старой серой кобыле с белой проточиной на морде и тремя белыми чулками на ногах. У него были темные волосы и голубые глаза. Ему было не больше девятнадцати. Меча он не носил, но показывал всем ожерелье из когтей. И еще — с его языка не сходило мое имя. Я был уверен, что имея такое подробное описание, найти его будет нетрудно.

Только он как сквозь землю провалился.

А его знали многие. Я зашел в три кантины, о которых говорил Сарад, потом еще в две. Вообще-то это были не привычные мне Южные кантины, а старые полуразвалившиеся здания, куда предприимчивые торговцы привезли бочки с выпивкой, а теперь продавали акиви и амнит по завышенной цене. Но никто вроде бы не возражал. В таком месте — или местах — люди собирались чтобы поговорить или найти работу.

«Моего сына» видели все без исключения, от каждого я слышал уже привычное мне описание, но имени его никто не знал. Всем он представлялся как детеныш Песчаного Тигра.

Меня эта история начинала раздражать. Каждый мог заявить, что он мой сын, поскольку опровергнуть это было невозможно, а потом совершать бесчестные поступки, тем самым нанося непоправимый вред моей репутации, а я приложил немало усилий, чтобы добиться своего положения. На это ушли годы. А теперь какой-то мальчишка, выдающий себя за моего сына, без моего ведома присваивает мои заслуги себе.

Нежных чувств я к нему не испытывал.

Даже если он действительно был моим сыном.

Безрезультатно обегав несколько кантин, я сдался, но предупредил всех, чтобы мне показали его, если его физиономия мелькнет где-то недалеко от меня.

Что дало всем повод посмеяться: взрослый мужчина — Песчаный Тигр — потерял своего собственного сына.

Я пошел домой и всю дорогу посылал проклятья человеку, который претендовал на мою кровь, а следовательно и на мое имя. Меня это раздражало. Мое имя было МОИМ, и заплатил я за него дорого. Я не хотел делить его. Даже с собственным сыном.

Я проснулся из-за жеребца. Было очень поздно и очень темно. Все спали, завернувшись в одеяла, чтобы спастись от ночного холода. Алрик в другой комнате негромко храпел в объятиях Лены.

Дел спала у стены в собственной постели, а я лежал у стены напротив.

Жеребец упорно бил копытами по старым кирпичам и фыркал. Еще несколько минут — и он всех перебудит. А поскольку мне не очень хотелось извиняться за лошадь, которой было все равно, я решил его угомонить.

Я вздохнул, откинул одеяла и медленно поднялся. Импровизированная крыша Алрика провисла на гнилых балках, но пока сдерживала порывы ветра. Не пропускала она и свет, и мне пришлось прищуриться, чтобы хоть что-то разглядеть в темноте.

Выбравшись из-под одеял, я сразу же замерз. Вот стоило мне сказать, как хорошо вернуться домой, где так тепло, как снова пришлось ехать на Север. Но я заставил себя об этом не думать — а заодно порадоваться, что лег спать одетым — и пошел к жеребцу.

Чалый Дел был привязан в одном из углов комнаты, отведенной Алриком под конюшню. Мерина тоже разбудил шум, но он стоял тихо. Жеребец, привязанный так, чтобы не достал чалого, однако не успокаивался и упорно пытался выгнать мерина из комнаты.

Шкур и одеял на крышу для конюшни не хватило, но светлее от этого не было. Небо затянули облака и сквозь влажный мрак я не смог разглядеть ни луну, ни звезды. Ветер бил мне в лицо и забирался за ворот туники. Я положил ладонь на теплый круп жеребца, потом подошел к его морде и пообещал оторвать ему гехетти если он не успокоится, одновременно пытаясь понять, что же встревожило гнедого.

Виной был не чалый. Жеребец его не любил, но относился к нему терпимо

— за время нашего путешествия гнедому пришлось смириться со спутником. И вряд ли дело было во вьючной лошади Алрика — старой спокойной кобыле. Жеребец уже доказал, что ею он не интересуется, а значит причиной было что-то совсем другое. Что-то, чего я не замечал.

Ветер пробирался в комнату через трещины в стенах, разбрасывая грязь и колючие крупинки песка. Жеребец заложил уши.

Я успокаивающе провел рукой по его шее.

— Полегче, старина, это просто ветерок. Из-за него стена потихоньку разваливается. Брось жаловаться на ерунду.

В полутьме слабо сиял один глаз. Уши были по-прежнему прижаты.

Я вспомнил о Гарроде. Он мог узнать, в чем дело, «поговорив» с жеребцом.

Со мной гнедой не разговаривал.

Хотя нет, разговаривал. Он сильно ударил передней ногой и опустил ее в опасной близости от моих пальцев.

— Эй, поосторожнее, старина, или я тебе отрежу…

Легко изогнулась шея, повернулась голова и гнедой сжал зубы на моем пальце.

Я выругался и врезал ему в глаз, чтобы получилось поощутимее. Я боялся, что гнедой прикусит сильнее и я лишусь пальца. Получив в глаз напоминание, кто есть кто, жеребец ослабил хватку и я вытащил руку из его пасти.

И начал всерьез ругаться.

Я благоразумно сделал шаг от жеребца, чтобы он меня не достал, и уставился на палец. Он был ужасен.

Я поругался еще немного, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы, потом постарался вытянуть руку — и прокушенный палец тоже — и несколько раз повторить, что мне совсем не больно.

Я чуть сжал ладонь — пальцу это не понравилось.

Я прошелся по кругу, представляя, что сделаю с жеребцом как только боль уймется. На несколько секунд я даже пожалел, что я не женщина, тогда бы не пришлось стыдиться слез. Я конечно не расплакался, но подумал, что слезы принесли бы хоть небольшое, но облегчение. Остановила меня только мысль о том, что я не один — мужчина не должен позволять себе слабость, рискуя быть увиденным друзьями.

— Покажи, — тихо сказала она.

Я резко обернулся, снова выругался и заявил, что со мной все в порядке.

— Хватит врать, — отрезала она. — И хватит строить из себя настоящего мужчину. Признай, что палец болит.

— Да, болит, — выдавил я не раздумывая. — Очень болит. Но от жалоб легче мне не станет.

— Он сломан?

— Не знаю.

— Ты смотрел?

— Да, но не рассматривал.

Дел подошла поближе.

— Покажи.

Рука дрожала, палец не хотел, чтобы его трогали.

— Я осторожно, — пообещала Дел.

— Всегда так говорят.

— Брось, дай посмотрю, — она сжала мое запястье.

— Не трогай, — вырвалось у меня.

— Я только посмотрю, трогать не буду. Конечно если он сломан, нужно будет соединить кости…

— Не думаю, что он сломан. Жеребец прикусил не сильно.

Дел щурилась в полутьме, пытаясь рассмотреть палец.

— Но кровь идет.

— Кровь можно смыть… ой!

— Прости, — сказала она.

Дел склонила голову. Светлые волосы скрывали ее лицо. Они мягко спадали ей на плечи, скользили по груди. Я не мог увидеть выражение ее лица. Я только слышал ее голос, вдыхал знакомый запах, ощущал прикосновение ее рук.

И тут же почувствовал влечение.

Аиды, баска… сколько же это будет продолжаться?

— Дождь начинается, — Дел подняла голову, рассматривая небо через отсутствующую крышу. Ее губы разомкнулись, волосы скользнули на спину, и я увидел безупречное лицо, ставшее таким хрупким за годы одержимости. За месяцы полной собранности.

И я вдруг вспомнил Адару, которая была бы счастлива, приди я к ней, но которая не была заменой. Да и какая женщина могла заменить Дел?

— Начинается, — напряженно повторил я.

Моя ладонь неспокойно лежала на плече Дел, и капли дождя стекали по ее волосам, мешаясь с розовыми каплями моей крови из прокушенного пальца. Руке хотелось коснуться ее губ, погладить щеки, зарыться в светлые волосы…

Дел тяжело сглотнула.

— Лучше перебраться под крышу.

Я даже не моргнул, когда струйки воды побежали по моему лицу.

— Да, наверное лучше.

Дел смотрела на меня. Ни она, ни я не шевелились.

Дождь пошел еще сильнее. Мы стояли.

Голос у меня срывался.

— Есть места поприятнее.

Дел молчала.

— Есть места посуше.

Дел молчала.

Меня переполнило отчаяние и я не выдержал.

— Лучше уходи, — хрипло сказал я. — Я не знаю, сколько еще смогу уважать твою драгоценную собранность.

Дел коснулась моего лица, и я почувствовал как дрожит ее рука.

Делила… не надо…

В темноте ее глаза были совсем черными.

— В аиды мою собранность.

К рассвету мы снова были в постели, только теперь уже в одной, расстелив одеяла и шкуры в прохладе влажного утра и пытаясь укрыться от ветерка, забиравшегося под мокрые одеяла.

— Сколько же я этого ждал, — пробормотал я. — А мы не можем забывать о твоей собранности почаще?

Дел, вытянув волосы из-под моего плеча, чуть скривила губы.

— Ты уже свернул с пути. Я же говорила, мужчина не может ни на чем сосредоточиться если рядом женщина.

Меня ее замечание не задело, потому что она к этому не стремилась. Я посчитал это приятной отсрочкой.

— Неужели из-за меня ты лишилась своей драгоценной собранности?

— Прошлой ночью — конечно. Но сегодня я все исправлю.

— Исправишь?

— Да, — легко сказала она. — Я попрошу помощи у меча.

Сам не знаю почему, но я заволновался.

— Баска… ты же этого не сделаешь?

— Конечно сделаю.

Я повернулся на бок, чтобы между нами было место и я мог видеть ее лицо.

— Ты хочешь сказать, что собираешься опять содрать с себя всю человечность, которую только недавно вернула?

Брови Дел удивленно выгнулись.

— А ты хочешь сказать, что я должна обо всем забыть из-за единственной ночи с мужчиной?

Я поскреб небритую щеку.

— Ну, я-то полагал, что это будет не единственная ночь. Пусть например, много единственных ночей сольются так, что мы их уже не сможем разделить.

Дел задумалась.

— Возможно, — уступила она.

Я уже приготовился запротестовать, но не стал. Не смог. Я увидел веселый блеск в ее глазах.

Аиды, неужели она оттаяла…

Но веселье быстро угасло.

— Тигр, прошлую ночь я не забыла, но я и не могу забыть то, ради чего сюда приехала.

Я вздохнул, потянулся, почесал лоб.

— Знаю. Мне очень хочется попросить тебя выбросить из головы Аджани, но наверное это было бы нечестно.

— Я бы тебя никогда о таком не попросила.

Ну, может не о таком..

— Но ты же пыталась продать меня Стаал-Уста на год.

Я почувствовал как Дел напряглась.

— И сколько еще лет ты убудешь мне об этом напоминать?

Я лежал, не дыша. Не из-за ее голоса, в котором был и стыд, и страдание, и раздражение. И не из-за ее позы, которая выдавала глубоко скрытую боль. И не из-за самих слов.

— Лет, — тихо повторил я.

— Да, лет, — она действительно была раздражена. — Ты будешь это вспоминать раз в год? Или раз в неделю?

Я тяжело сглотнул.

— Наверное раз в год.

— Почему? — она еще не понимала и поэтому сорвалась на крик. — Разве я не признала, что была неправа?

— Раз в год, — повторил я, — чтобы знать, что этот год мы прожили вместе.

Дел лежала очень тихо. Она тоже не дышала.

— Ой, — все, что сказала она после долгого молчания. Дел поняла смысл моих слов.

Перспектива была пугающей, но она влекла.

Я больше не один.

Вообще-то можно было поспорить и сказать, что я давно уже был не один, с той самой минуты, как мы с Дел впервые сошлись в кантине, не считая пары случаев, когда нас насильно разлучали, но до этого момента мы ни разу не задумывались о нашем будущем. Танцоры мечей никогда этого не делают.

А вот мужчина и женщина должны.

Что навело меня на другие мысли.

— Интересно, он… — я замолчал.

Дел пошевелилась под одеялами.

— Что тебе интересно и кто он?

— Действительно ли он мой сын?

Дел улыбнулась.

— А ты бы обрадовался?

Я задумался.

— Не знаю.

— Тигр! СЫН.

— А ты думаешь очень приятно обнаружить, что у тебя есть взрослый сын, а ты столько лет даже не подозревал о его существовании? И если он действительно есть, то появился он из-за ночи с женщиной, которую ты даже не помнишь.

— У тебя их было так много? — сухо поинтересовалась Дел.

— Да.

Она долго смотрела на меня, потом снова опустила голову и уставилась на светлеющее небо.

— Ну, сын есть сын. И не должно иметь значения, как он появился.

— А для тебя не имело значения как появилась Дел?

Реакция на мои слова могла быть самой разнообразной: Дел могла меня ударить — от души, могла меня обругать — я научил ее многим полезным выражениям, могла даже просто подняться и уйти — верный способ прервать нежелательный разговор. Вообще Дел умела с честью выходить из сложных ситуаций.

Но она лежала тихо и спокойно.

Она только тяжело вздохнула.

— Калле для меня никогда не была Калле, — сказала Дел после долгого молчания. — Она была поводом, извинением, она оправдывала боль, помогала ненавидеть.

— И это помогло тебе отказаться от нее.

— Да. Чтобы выполнить свои клятвы.

— Которые ты дала до того, как узнала, что ждешь ребенка.

Дел нахмурилась.

— Да. Я поклялась сразу после того, как убили моих близких, обгорел Джамайл… после того, как Аджани изнасиловал меня. Да разве имеет значение когда? Клятвы произнесены. Справедливость должна быть восстановлена. Честь достойна борьбы за нее.

Как и Дел, я рассматривал небо.

— Ты отказалась от своего ребенка. Почему я должен принимать моего?

После долгого напряженного молчания Дел отвернулась.

— Мне нечего тебе ответить.

— А ответа и нет, — сказал я и подвинувшись к Дел, обнял ее.

Я приготовился выслушать все, что скажет Дел о мече, когда обнаружит его, но ее слова меня озадачили.

— Меч сломан, Тигр.

Я отвернулся от одеял, разложенных на полу в надежде что солнце высушит их. Только солнца не было. Небо по-прежнему покрывали облака.

— Что?

— Меч сломан, — повторила Дел.

— Быть не может, — я перешагнул через одеяла и застыл около новых ножен. Они лежали там, где я их оставил: на шкуре рядом с Самиэлем.

Дел держала в руках половину клинка.

— Плохая сталь, — предположила она.

Я покачал головой.

— Сталь хорошая, я в этом уверен. Я тщательно проверял.

Дел пожала плечами. Южный клинок, будучи простым, немагическим оружием, ее не интересовал.

— Простая сталь может не выдержать сильный удар. Против кого ты танцевал? Против Алрика?

— Дел, я не танцевал. Я не входил в круг. Я купил этот меч вечером и даже не успел с ним размяться.

— Значит плохая ковка.

— Я бы никогда не купил плохой меч и ты это не знаешь, — я даже не скрывал, что нервничаю. До сих пор беспокойство мне внушали только Северные яватмы, но этому мечу я доверял свою жизнь — или собрался доверить. Я внимательнее осмотрел клинок. — Рукоять и эта половина вполне нормальные… Давай посмотрим остальное.

Я поднял ножны, перевернул их наконечником вверх и вытряхнул остатки клинка. Сталь упала на половину с рукоятью, издав печальный, неприятный звон.

Дел жадно глотнула воздух.

— Черный, — безучастно отметил я.

— Как твоя яватма.

Мы встретились взглядами всего на секунду, а потом я уже хватал перевязь, хватал ножны, сжимал рукоять и вытаскивал яватму.

Самиэль был целым. Самиэль не изменился. Сталь сияла ярко и чисто — только чернота поднялась почти на треть клинка.

— Увеличилась, — сказал я. — Он опять почернел.

Дел угрюмо молчала.

Я посмотрел на сломанный клинок и догадался:

— Чоса переделал его.

Дел опустилась рядом со мной на колени, пристально вглядываясь в яватму.

— Но он пойман в твой меч.

— Он переделывает вещи, — напомнил я. — Ты не понимаешь? Новый меч был для него угрозой. Он хочет, чтобы я оставался с ним. Он боится, что меня убьют.

Дел старалась говорить спокойно, но я чувствовал, что она волнуется.

— Тигр, я думаю, у тебя…

— Песчаная болезнь? Нет, — в этом я почему-то был уверен, только не спрашивайте почему. Я просто знал это, где-то в такой глубине души, до которой никто не мог докопаться. — Я начинаю понимать. Кажется скоро я хорошо буду знать его.

— Тигр…

Она осеклась под моим взглядом.

— Ты сама говорила, что он познакомится со мной. Почему бы мне не познакомиться с ним?

— Хочешь потанцевать? — загремел голос неожиданно вошедшего в комнату Алрика. — У кругов делают ставки… можно неплохо заработать.

Мы с Дел посмотрели на Северянина, потом одновременно взглянули на меч.

Думая о Чоса Деи.

— Когда? — громко спросил я каждого, кто мог знать. — Когда должен появиться этот джихади?

Дел и Алрик не сразу поверили в вопрос. Они обменялись взглядами и посмотрели на меня, пожав плечами.

— Я знаю не больше чем ты, — напомнила Дел.

Я покосился на Алрика, застывшего в проходе между нашими комнатами.

— Ты здесь дольше.

— Скоро приедет Оракул, — ответил он. — Думаю, он должен прибыть первым. Поскольку это он предсказывает приход джихади, он наверняка захочет повторить предсказание в Искандаре, чтобы его слышали не только племена.

Что-то в его словах заставило меня насторожиться.

— Племена, — ухватился я за слово. — Ты говоришь, что все предсказания этого Оракула только для племен?

Алрик пожал плечами.

— Думаю, его предсказания касаются каждого, ведь он говорит о судьбе всего Юга. Но появляется он только среди племен, — Северянин помолчал и добавил: — Или это они идут за ним.

Я вспомнил как совсем недавно в присутствии Дел обсуждал с Аббу Бенсиром племена, танзиров, джихади.

— Я не знаю, что здесь правда, а что просто старания честолюбца прославиться, — медленно сказал я. — Хотя если бы он только стремился к власти, он пошел бы к танзирам. Он правят Югом… или по крайней мере большей его частью.

— Но у них нет совести, — заметил Алрик. — Танзиров все время подкупают и продают. Власть в домейне может смениться за одну ночь.

— А на Юге есть еще люди с совестью, — ровно сказал я. — Их единственная забота — не умереть, жить по-своему. Они ничем не обязаны танзирам, им нет дела до мирных переговоров и войн. Они просто живут, получая силу из родной земли.

— Племена, — согласился Северянин.

— Я давно должен был все понять, — кивнул я. — Я же вырос в таком племени.

Дел покачала головой.

— А я уже ничего не понимаю.

Я нахмурился, думая, как лучше объяснить Северянам, что происходит на Юге.

— Племена — это маленькие кусочки Юга. Разные расы, разные обычаи, разные верования. Поэтому никто и не может править Пенджей… Племена разобщены, их трудно контролировать. Так что танзиры довольствуются кусочками земли, которую могут держать под контролем, и слабыми людьми… А племена предоставлены сами себе.

Дел кивнула.

— Ты говорил что-то вроде этого Аббу.

— А вот теперь я заинтересовался, вдруг танзиры не имеют никакого отношения к этой истории с джихади? А если ставка в игре — племена? — я пожевал нижнюю губу. — Племена, объединившись, численно превзойдут всех остальных Южан. Никто даже приблизительно не знает, сколько их — они живут по всему Югу и нигде не задерживаются надолго. Поэтому с ними и невозможно вести дела, даже если они сами согласятся.

Дел снова кивнула.

— И что из этого следует?

— Представь, что ты стремишься к абсолютной власти. Найди самый верный способ получить ее раз и навсегда, не рассчитывая на помощь танзиров?

Дел не теряла времени.

— Объединить племена.

Я кивнул.

— Вот тебе и объяснение, почему так много танзиров покидают свои домейны и едут в Искандар. Не из-за джихади, и не из-за племен. Они нанимают танцоров мечей, чтобы защитить Юг.

Алрик покачал головой.

— Это невозможно, — сказал он. — Я, конечно, Северянин, но живу на Юге уже много лет. Я не думаю, что найдется сила, способная объединить племена, хотя все твои рассуждения и похожи на правду.

Пришла моя очередь покачать головой.

— Тут главное — найти цель, — возразил я. — Взывая к каждому племени в отдельности, нужно найти для всех племен общую цель.

— В этом поможет религия, — ровно закончила Дел.

— Правильно, — согласился я. — Религия, лишенная веры, это средство заставить многих подчиниться воле единиц. Неужели вы не понимаете? Прикажите человеку что-то сделать, и если ваша идея ему не понравится, он откажется. Но скажите ему, что это веление бога, и он побежит выполнять приказ.

— ЕСЛИ он верит, — предостерег Алрик.

— Не знаю как ты, — продолжил я, — а я — человек не религиозный. Я никогда не понимал, какой смысл поклоняться богу или богам, если мы сами отвечаем за собственные жизни. Рассчитывать на кого-то, кого ты даже не знаешь, просто глупо. Но многие со мной не согласятся. Они живут, подчиняясь воле богов, они говорят с богами, советуются с ними, просят их помочь, — я посмотрел на Дел. — Они произносят клятвы именами этих богов, а потом посвящают свои жизни выполнению таких клятв.

Дел покраснела.

— Мои дела — моя забота, — отрезала она.

— Конечно, — согласился я, — с этим я не спорю. Я просто объясняю, что у племен много предрассудков. Если коза принесла двойню, год должен быть щедрым. А когда примета не сбывается, ЕСЛИ она не сбывается, винить надо что-то еще, — я вздохнул и потер шрамы. — Если найдется человек, который придумает, что нужно всем племенам, и объединит их, он получит власть над всем Югом — вот что вы должны понять.

Алрик нахмурился, размышляя над моими выводами — думая о танзирах, которые в этом случае захотят убить джихади, избавиться от Оракула и нанять танцоров мечей, чтобы выиграть священную войну.

Дел покачала головой.

— Ну и что? А может Югу будет лучше, если к власти придет один человек и сотни домейнов превратятся в единую страну?

— Никто не может предсказать, что взбредет в голову этому человеку, — упрямился я. — К тому же, если на его сторону перейдут племена, больше никому не понадобятся танцоры мечей, и мы останемся без работы, — я заметил, как издевательски скривилась Дел. — Ну хорошо, а если племена решат, что только они достойны жить на Юге? Что остальные оскверняют Юг? А если этот джихади объявит священную войну и скажет, что мы враги, которых нужно уничтожить?

— Он этого не сделает, — уверенно заявила Дел. — Он не прикажет убивать сотни мирных людей.

— Вашни убивают чужеземцев, — тихо напомнил Алрик.

Дел побледнела.

— Если песок превратится в траву, — сказал я, — стоимость Юга заметно возрастет.

Дел нахмурилась, но не сдалась.

— Но если Юг так изменится, изменится и жизнь племен. Захотят ли они этого? Ты сам говорил, что они довольны жизнью.

— Довольны, — согласился я. — Но я знаю, что ради бога — или богов — люди часто совершают очень странные поступки.

Алрик медленно кивнул.

— Кеми, например. Ты знаешь много мужчин, которые по своей воле отказались бы от любых контактов с женщинами?

— Я знаю о кеми, — с отвращением в голосе сказала Дел. — Одно дело не спать с женщинами… а другое, заявлять, что мы недостойны даже мужского взгляда или что наши прикосновения оскверняют. Кеми зашли слишком далеко.

— Они проповедуют учение Хамида слишком дословно, — согласился я. — Насколько мне известно, ни в одном его манускрипте не написано, что женщина это грязь и что мужчина должен вытирать об нее ноги. Если ты поговоришь с настоящим последователем Хамида — а не с фанатиками кеми — тебе расскажут, что все это выдумки.

— И значит их вера истинна? — Дел смотрела на меня удивленно.

— Нет, я просто хотел доказать, что вера рождает фанатиков, а фанатиками легко управлять.

Дел кивнула.

— Если человек становится фанатиком. Но есть много нормальных людей, которые верят в своих богов, и эта вера помогает им, поддерживает, а иногда дает силы выжить.

Я посмотрел на перевязь Дел, лежавшую рядом с моей, на витую рукоять магического меча.

— Ты поклоняешься ЕМУ. Он дает тебе силы выжить?

Дел даже не моргнула.

— Яватма выполняет все свои обещания, — отрезала она.

Алрик вмешался в разговор:

— Если ты не ошибся с выводами, мы должны что-то сделать.

Я хотел ответить, но Дел заговорила прежде чем я успел открыть рот.

— А что если Оракул не самозванец? Ты хочешь пойти против мессии?

— В данную минуту, — сказал я, — я хочу пойти к кузнецу купить новый меч.

Алрик покачал головой.

— У меня есть меч Вашни. С радостью одолжу его тебе, — и пошел в другую комнату за мечом.

Дел дождалась, пока Алрик вышел, и объявила:

— А ты дурак, Тигр. Ты бежишь от своей яватмы, а тебе нужно научиться управлять ею.

— Точно, бегу, — резковато согласился я и наклонился, чтобы поднять кровный клинок. — Вот, бери. Ты выиграла спор, меч теперь твой.

— Тигр, нет…

— Ты выиграла, баска. Ты говорила, что я не выдержу, и оказалась права, — я вложил меч в ее руки. Дел ничего не грозило — она знала имя яватмы.

Дел сжала пальцами острый клинок так, что суставы побелели.

Я нахмурился.

— Поосторожнее, баска. Так можно пальцы порезать.

Но Дел не ответила. Ее глаза стали огромными и черными, а с лица сошли все краски.

— Баска? — я вспомнил о сломанном мече Сарада. — Слушай, дай я…

— Он хочет меня… — прошептали одни губы.

Я вцепился в меч.

— Отпусти, Дел… Отпусти…

— Бореал, — прошептала Дел.

Я застыл. Я просто превратился в камень.

— Он хочет нас обеих…

Одной рукой я быстро сжал рукоять меча, а другой сильно ударил Дел в грудь.

Дел упала, отпустив меч, неуклюже опрокинулась на свою постель и посмотрела на меня с ужасом.

Не из-за того, что я ударил ее — она все поняла — а из-за того, что она узнала. Из-за того, что почувствовала.

— Ты должен убить его, — сказала она.

— Как я могу…

— Убить, — повторила Дел. — Ты должен освободить меч, избавиться от Чоса Деи, ты должен…

— Я знаю, — кивнул я, — знаю. По-моему я сам тебе об этом говорил.

Дел приподнялась, привела себя в порядок, но так и осталась сидеть на влажной земле рядом с одеялами.

— Он хочет меня, — очень тихо сказала она. — Ты понимаешь, о чем я?

Я понял, и мысль эта была так отвратительна, что к горлу подкатил кислый комок.

— Убей его, — повторила Дел, — пока он не сделал мне хуже.

Дел моя идея не понравилась.

— За ним нужно следить, — сказала она. — Его нельзя оставлять одного ни на минуту.

Я продолжал заворачивать яватму в одеяло, вздрагивая, когда задевал за ткань распухшим пальцем. Осмотрев его утром, мы определили, что обошлось без перелома, но болел мизинец как в аидах. Дел сделала плотную перевязку, но боль от этого не уменьшилась.

Я положил сверток к стене и поднялся.

— Я не возьму его с собой, у меня есть меч Вашни. Пусть полежит здесь.

— Ты видел, на что он способен…

— Но ты касалась его. Не надо его трогать, и ничего не случится.

— Девочки…

— Лена их хорошо воспитала. Они не войдут сюда, потому что им не разрешили входить, а они достаточно умны, чтобы не навязываться.

Но Дел я не убедил.

— С ним нужно обращаться очень осторожно.

Я вздохнул.

— Конечно. А почему, ты думаешь, я спрашивал вас о джихади?

Глаза Дел расширились.

— Но ты же не веришь…

— Сейчас я готов попробовать что угодно. Может этот мессия и обычный самозванец, но почему не предложить ему попробовать? Танзиры потребуют доказательств его божественности… Чтобы убедить их, ему придется совершить несколько чудес. Почему не попросить его вылечить мой меч?

— Потому что, скорее всего, он не сможет это сделать.

— Может и не сможет, а может сможет, — я пожал плечами. — Почему не попробовать?

Дел хмуро покосилась на меня.

— Ты сам на себя не похож, Тигр.

— Почему? Потому что не хочу соглашаться с тобой или из-за своего желания попросить джихади помочь?

— Я и не вспомню, когда ты со мной соглашался, так что я не об этом. Я имела в виду последнее. Ты всегда заявлял, что любая религия это чушь.

— Я привык говорить то же самое о магии и смотри, до чего меня это довело, — я продел руки в перевязь и пристроил в ней позаимствованный у Алрика меч Вашни. — Слушай, баска, я не говорю, что верю в богов — и не думаю, что смогу когда-нибудь поверить — но кто знает, может джихади, если он настоящий, не просто мессия?

— Не просто мессия? Ты о чем?

— Ну знаешь, чтобы превратить песок в траву одного божественного обаяния маловато, — я ухмыльнулся. — Может он волшебник… может он Шака Обре.

— Джихади? — изумленно переспросила Дел.

— Да. Разве Шака Обре когда-то не правил Югом? Кто сделал страну зеленой и цветущей? Если он действительно создал Юг, почему у него не могло возникнуть желание возродить этот мир?

— Чоса Деи наложил на него заклятие.

— А он наложил заклятие на Чоса Деи. Но теперь Чоса свободен — в некотором роде — может и Шака освободился. Он мог бы появиться как джихади. Может он и есть тот человек, о котором рассказывал Оракул.

Дел задумалась.

— Если он…

— …тогда он у меня в долгу, — закончил я.

Дел скептически приподняла бровь.

— И ты думаешь, что из благодарности он проявил бы к тебе особую благосклонность?

— Еще немного и Чоса Деи уничтожил бы охрану. Кто знает, сколько яватм он успел собрать и сколько магии из них вытянул. Появись мы на несколько дней позже, получи он твой меч — и он бы вырвался. Пусть лучше сидит в моей яватме, чем бродит на свободе. На месте Шака Обре я был бы очень мне благодарен.

Дел слабо вздохнула.

— Смысла в этом не больше, чем в остальных предположениях.

— А если этот джихади не Шака Обре, какая разница? Может он все же сумеет освободить мою яватму.

Дел посмотрела на меч, скрытый под складками плотно закрученного одеяла.

— Он должен умереть, — твердо сказала она.

— Я был уверен, что ты согласишься… как только поймешь мою мысль, — я поправил перевязь и повернулся к двери. — Какие у тебя планы на сегодня?

— Выяснить хоть что-нибудь об Аджани.

Меня как в живот ударило.

— Но, надеюсь, не найти его самого?

Дел покачала головой.

— Сначала мне нужно побольше узнать о нем, выяснить, кто он сейчас. Я видела его шесть лет назад и в общем-то так и не узнала, я думала только о том, что он сделал, — Дел пожала плечами. — Я осторожно прослежу за ним, а потом поговорю с ним моим мечом.

— Но ты же не собираешься… снова просить меч вернуть тебе собранность? ТЕПЕРЬ?

Дел широко улыбнулась.

— Ты получил прошлую ночь, разве нет?

— Мы оба получили прошлую ночь, и, должен признаться, я жду продолжения.

Улыбка тут же пропала. Дел снова стала спокойной, сдержанной, серьезной.

— Продолжение будет… если я выиграю.

Я не рискнул испытывать свое терпение, пробиваясь через толпу на лошади, и уж совсем не представлял, что стал бы делать, если бы жеребец решил расчистить себе свободное пространство. Кроме того, когда твоя голова на одном уровне с головами остальных, легче прислушиваться к болтовне, а я хотел узнать последние новости об Оракуле или джихади. Так что я смешался с толпой.

Побродив по аллеям, улицам и базару, я кое-что выяснил. Оракул, по слухам, упрямо продолжал предсказывать скорое появление джихади. Конечно «скорое» понятие относительное — из слов Оракула выходило, что ожидание могло растянуться и на год — но я искренне сомневался, что у кого-то хватит терпения так долго ждать.

Услышал я и о других предсказаниях Оракула. Он рассказывал, каким будет мессия, говорил, что этот человек недавно вернул себе силу. Оракул утверждал, что мессию узнают сразу — он человек многих талантов и твердо решил сделать Юг таким, каким он был в древности.

Не удивительно, что танзиры волновались.

Я подошел к окраине города, где расположились племена, с тяжелым сердцем. Обычно к каждому племени можно найти подход — если они не настроены именно против вас — торговля, обмен, переговоры. Но некоторые племена, такие как Ханджи и Вашни, были настроены враждебно ко всем и их всегда старались избегать, хотя бывали случаи, когда уклониться от такой встречи было невозможно, например в Пендже, где племена, кочевники по природе, бродили где хотели. Я смотрел на хиорты и никак не мог поверить, что так много разных племен уживались вместе. Игра шла по каким-то незнакомым мне правилам.

От этого визита я ничего не ждал. Во-первых, Салсет могли остаться в Пендже, а во-вторых, даже если они пришли сюда, со мной могли общаться как с пустым местом — все взрослые отлично помнили, чем я был, и ни один из них не позволил бы мне забыть об этом.

И уж конечно не позволил бы этого шукар, у которого были свои причины ненавидеть меня. Хотя он мог и умереть. Если бы я знал, что старик умер, мне было бы легче.

Но он был жив.

Я нашел Салсет случайно. Растолкав коз, овец, ослов, детей, собак и цыплят, бродивших между фургонами и хиортами, я уже подошел к городу и остановился на несколько секунд раздумывая, не пойти ли к другому племени, но тут что-то заставило меня развернуться и я увидел знакомый хиорт.

Салсет расположились рядом с сине-зелеными палатками Талариан. Поскольку Талариан были гораздо многочисленнее, не удивительно, что Салсет рядом с ними терялись. Я пошел к хиорту шукара.

Он сидел на одеяле перед открытым пологом. Седые волосы поредели, а зубов у него почти не осталось. Покрытые пленкой глаза старика слепо смотрели на мир. В нем едва теплилась жизнь, но он узнал меня с первого слова.

— Мы дали вам лошадей, — прошипел он. — Мы заботились о твоей больной женщине, мы дали вам воду и еду. Тебе нечего больше требовать от нас.

— Я могу потребовать гостеприимства, его вы обязаны оказать каждому. Это обычай Салсет.

— Не учи МЕНЯ обычаям Салсет! — его голос дрожал от старости и гнева, а не от страха. — Это ты забыл наши обычаи и добился помощи незамужней женщины.

Я тоже разозлился.

— Ты знаешь не хуже меня, что Сула решала сама. Она была свободной, не связанной ни с одним мужчиной. Женщины Салсет живут с кем хотят пока не примут в свой хиорт избранного ими мужа. Ты просто ревнуешь, старик — она предпочла чулу и отказала шукару.

— Ты заставил ее сказать, что это ТЫ убил зверя.

— Я убил его, — ровно сказал я, — ты тоже это знаешь… Но ты никак не хочешь признать, что чула преуспел там, где ты провалился, — взглянув на поношенную одежду и старый хиорт, я понял, что шукара преследуют неудачи. Когда-то он был очень богатым человеком. — Ты уже не владеешь магией? Разве боги отвернулись от тебя?

Я понимал, что старик, сидящий передо мной, скорее всего не проживет и года, и не хотел говорить с такой горечью и надрывом, но я не мог забыть, какой была моя жизнь с Салсет. Я не обязан был с ним любезничать. Я не должен был ему ничего, кроме искренности. Я ненавидел старика.

— Жаль, что ты не умер от яда, — прошептал он. — Еще день, и ты бы сдох.

— И я благодарен Суле, — заметил я и понял, что мое терпение истощилось. — Где ее хиорт, шукар? Скажи где Сула. Обычаи Салсет обязывают тебя помочь гостю.

Он покусал сморщенные губы, показав оставшиеся зубы, коричневые от ореха беза, и плюнул мне под ноги.

— Когда придет джихади, Юг навеки избавится от тебя и таких, как ты.

Шукар подтвердил мои подозрения, но о джихади я с ним разговаривать не стал.

— Где Сула, старик? Мне не до тебя.

— А мне не до ТЕБЯ. Ищи Сулу сам, — покрытые пленкой глаза прищурились. — И надеюсь, тебе доставит удовольствие то, что ты увидишь, потому что случилось это по твоей вине!

Я не стал терять время, задавая ненужные вопросы или пытаясь разобраться в неопределенном заявлении старика. Я сразу пошел искать Сулу.

А когда я нашел ее, я понял, что она умирает. Я чувствую смерть когда она близко.

— Сядь, — пригласила Сула, когда я застыл у входа.

Я сел. Я почти упал. Я не мог произнести ни слова.

Сула улыбнулась хорошо знакомой улыбкой.

— А я думала, позволят ли боги мне снова увидеть тебя.

День был серым и угрюмым. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь плотные облака, рисовали охровую паутину на оранжевых стенках ее хиорта. Свет обмывал все, что скрывал хиорт сиянием желтым как старая кость, и от этого смотреть на Сулу было жутко.

Передо мной лежала моя третья Сула. Первую я узнал когда ей только исполнилось двадцать. Стройная, нежная девушка с типичными для Салсет чертами: широкое подвижное лицо, глубокая переносица, черные волосы такие густые и тронутые солнцем, что днем они отливали красным, а по ночам казались мне черным шелком.

Второй Суле было лет сорок. Она уже начинала стареть и лишилась прежней красоты, но у нее остались щедрость и доброта, в которых я так нуждался. Она спасла Дел и меня, когда у нас уже не осталось надежды. Она вырвала из смертоносных объятий Пенджи. А теперь эта женщина умирала на моих глазах.

Со дня нашей встречи прошло чуть больше года, но третья Сула сильно похудела. От нее осталась только смуглая кожа, натянутая на хрупкие кости. Гладкие волосы потеряли блеск, черные глаза наполнились болью, а глубокие морщины выдавали ее страдания. В хиорте пахло смертью.

Из последних сил я выдавил ее имя.

Не знаю, что она увидела на моем лице, но ее это тронуло и она заплакала.

Я взял ее руку в свою, сверху положил другую. Женщина, сделавшая меня мужчиной, лежала почти мертвая в хиорте Салсет.

Я тяжело сглотнул.

— Что это за болезнь?

Сула снова улыбнулась.

— Старый шукар говорит, что это не болезнь. Он сказал, что в меня вселился демон, и это наказание. Демон живет там, в моей груди, и поедает мое тело, — одной рукой Сула коснулась своей левой груди.

— За что? — спросил я. — Что ты сделала?

Сула подняла палец.

— Много лет назад я приняла молодого чулу, который уже вырос и стал мужчиной. А когда он убил песчаного тигра — когда он завоевал свободу — я добилась, чтобы он получил ее. За это я и наказана. За это в меня вселился демон.

— Ты же в это не веришь…

— Конечно нет. Старый шукар ревнует. Он так и не добился меня… и не простил, — Сула слабо махнула рукой. — Это его наказание: он говорит людям о демоне, и они боятся приходить ко мне…

— Никто…

— Никто, — прошептала она. — Мне приносят еду и воду — не могут же они позволить мне умереть от голода — но никто мне не помогает. Они боятся, что демон переберется в них.

— Старый дурак никак не успокоится. Он лжец…

— Он всю жизнь был шукаром, — Сула вздохнула и пошевелилась на подушках, — а теперь он лишился даже этого.

— Лишился… — повторил я, не поверив ушам. — Как?

— Его магия уже не помогала. После твоего ухода он уже ничего не мог сделать для племени. А когда появился Оракул, пришел другой шукар, моложе, сильнее, — в черных глазах Сулы застыла печаль. — Старик теперь только наблюдает, а молодой говорит о силе.

— Полученной от джихади.

Сула слабо кивнула.

— Оракул обещает, что Юг будет принадлежать племенам, и не нужны уже будут долгие переезды от одного оазиса к другому. Песок превратится в траву, а по земле потечет вода.

Я баюкал ее руку в моей.

— Ты хочешь, чтобы Юг изменился?

Сула очень устала. Я едва слышал ее голос.

— В жизни я не знала ничего, кроме пустыни… жара, песок, солнце. Разве плохо тосковать по траве? Молить богов послать земле много воды?

— Если цена этого война — то плохо, — я помолчал. — Ты хочешь пить?

Сула подняла руку, я осторожно опустил ее на одеяло.

— Ты не все понимаешь, — прошептала Сула. — Только ты, из всех людей…

— О чем ты…

Она улыбнулась, но очень грустно.

— Почему ты остался с нами?

— Остался? — я нахмурился. — Пришлось. У меня не было выбора.

— Почему ты не убежал?

— Из-за воды, — сразу ответил я. — Воды, которую я мог унести, не хватило бы чтобы выбраться из пустыни. Пенджа убила бы меня. С вами по крайней мере я был жив, и у меня оставалась надежда.

Негнущиеся пальцы сжали мою ладонь.

— Если бы Юг был цветущим и прохладным, никто не смог бы удержать рабов. Было бы только легко убежать и скрываться, не опасаясь умереть от жажды.

Однажды я убежал. Меня поймали. В качестве наказания меня привязали к столбу, врытому в песок, и весь день простоял там без глотка воды. Всего в десяти шагах раскинулся лагерь, но люди не обращали на меня внимания. Они хотели заставить меня понять, что я обязан Салсет своим спасением, что только благодаря им я еще жив.

Тогда мне было девять лет.

Глубокий вдох дался мне с трудом.

— Мне нужно кое-что узнать. Ты уже многое рассказала мне… но может быть ты знаешь — что готовят племена?

Сула сжимала мою руку.

— Скоро начнется священная война.

— Но все они поклоняются разным богам!

— Не имеет значения. Мы пойдем за джихади.

— И ЭТОГО он хочет? Уничтожить Юг?

— Возродить его. Превратить песок в плодородную землю, — голова Сулы перекатилась по подушке. — Я простая женщина… меня не пускают на совет, но я слышала, что джихади объединит все племена. Оракул обещал это.

— Значит однажды этот человек появится, просто махнет руками и объявит, что все должны дружить? А потом пошлет племена убивать остальных Южан? — я покачал головой. — Мессии обычно миролюбивы.

— Молодежь не хочет мира, — Сула продолжала говорить с закрытыми глазами. — Они слушали Оракула, но услышали только то, что хотели услышать. Он говорит, что Юг вернется к племенам, а они думают, что для этого нужно убивать. Они не могут представить себе мирную жизнь с танзирами. Но они не задумываются, как изменится земля… Земля будет кормить нас, а вода сама придет к племенам, и уже не придется искать ее, — Сула прерывисто вздохнула. — Оракул ничего не говорит о войне, но они его не понимают.

— Ты слышала его? Оракула?

— Он побывал в нескольких племенах. Его слова разносят по всему Югу.

— И люди принимают его, не задавая вопросов, так легко верят его словам?

Сула покачала головой.

— Они верят тому, во что хотят верить. Оракул рассказывает о джихади, который превратит песок в траву. Человеку достаточно выйти в Пенджу, и он будет рад любой надежде.

Сула была права. Я бывал в Пендже. Аиды, да я там родился.

И тут я вспомнил.

— Сула, — я подсел поближе, — мне нужно кое-что узнать… я хотел спросить… это насчет того, как я попал к Салсет…

Глаза Сулы стекленели.

— …говорят, что Север и Юг были едины… ими владели два брата…

— Чоса Деи, — сказал я, — и Шака Обре.

— …и что когда закончилась последняя битва, одна половина была оставлена на запустение…

— Это все охрана Шака Обре. Чоса Деи уничтожил их.

— …и пройдут сотни лет, и братья вернут себе свободу, чтобы снова оспорить право на страну… снова соединить две половины, чтобы создать единое целое…

— Сула, — резко сказал я, — джихади это Шака Обре?

Ее губы едва шевелились.

— …только немного помощи… совсем немного помощи…

— Сула?

— Позволь мне умереть без боли…

— Сула… — я склонился над ней. — Сула, пожалуйста, скажи мне правду… Салсет нашли меня? Или они меня украли?

Сула нахмурилась. Смуглое лицо исказилось от боли.

— Украли?

— Мне сказали… они всегда говорили… — я замолчал и попробовал снова: — Мне нужно знать, как я попал к Салсет?

Из глаз Сулы покатились слезы.

— Я слышала, что они тебе говорили… дети… как они насмехались над тобой…

— Сула, это правда? Меня оставили в Пендже? Бросили, чтобы я умер?

Ее рука сжимала мою. Губы едва шевелились.

— Тигр… хотела бы я знать…

Это было последнее, что она могла мне дать. У нее больше ничего не осталось, и она умерла.

Я долго сидел, сжимая ее руку.

Мать. Сестра. Любовница. Жена.

Она не была передо мной в долгу, но отдала мне все, что имела.

Мужчина заступил мне дорогу. Я остановился, потом шагнул в сторону. Он снова встал передо мной.

Не обычный Южанин. Вашни.

— Не сейчас, — четко выговорил я на языке Пустыни.

— Темные глаза сверкнули, но он не пошевелился, не сказал ни слова, не сделал ни знака, что собирается отойти.

Еще трое подошли ко мне со спины — это уже не случайность.

День был серым. Скучный солнечный свет едва пробивался сквозь тяжелые облака. Земля размокла от дождя.

На Вашни были надеты только короткие кожаные килты с поясами. Ни ботинок, ни сандалий, зато много украшений из человеческих костей. Под дождем тела Вашни были гладкими и блестящими, как покрытая маслом бронза. Косы, обернутые мехом и перевязанные ремешками, свисали до пояса. Нагрудные пластинки из костей постукивали в ритме дыхания.

У меня были нож и меч. Я не коснулся ни того, ни другого.

На плечах тяжелым грузом лежала усталость. Я не мог ввязываться в драку сразу после смерти Сулы.

— Если вы решили перебить всех чужеземцев, почему надо начинать с меня? Всего в десяти шагах отсюда город, полный самых разных людей.

Воин, стоявший передо мной, улыбнулся — если Вашни вообще умеют улыбаться. Просто он оскалил зубы, показавшиеся мне слишком белыми на очень темном лице. На языке Пустыни воин говорил легко и быстро.

— Твое время еще придет, Южанин… пока мы оставляем тебе жизнь.

— Очень великодушно, — одобрил я. — Так что вам от меня надо?

— Меч, — коротко ответил он. Позади меня трое одновременно вздохнули.

Аиды, как же они узнали о Самиэле? Я еще никого не убил, никто не видел его магию. Только Дел и я знали о разбитом мече и его почерневшей половине. Вашни, насколько мне было известно, не интересовались никаким оружием, кроме их собственного, с опасным изогнутым клинком и рукоятью из человеческой бедренной кости.

Я медленно покачал головой.

— Меч мой.

Румянец покрыл щеки воина, а черные глаза загорелись.

— Никто, кроме Вашни, не может носить меч Вашни.

Вашни… да, меч Вашни. Тот, что висел в моей перевязи.

Вашни отличаются от остальных племен, они не судят чужаков только по своим законам. Вашни не поедают людей как Ханджи, и не убивают безоружных. Но они умеют провоцировать нападение, считая достойным убить врага в поединке.

Потом они срезают с тела плоть, мускулы, внутренности и раздают части еще влажного скелета своим женщинам на украшения.

Смерть Сулы вывела меня из равновесия настолько, что я готов был выхватить меч и сразиться один против четверых, мне нужно было выместить на ком-то злобу. Я понимал только одно: Вашни не имели права вмешиваться в мою жизнь, хотя бы их толкал на это обычай племени.

После того, как Сула…

Я заставил себя не думать о ней. Я понимал, что протест или даже любое слово Вашни воспримут как оскорбление, а мне не хотелось становиться чьим-то нагрудным украшением.

— Забирай, — ровно сказал я.

Он сделал знак рукой. Я стоял неподвижно. Чьи-то руки прикоснулись к рукояти, зашипел клинок, вес за моей спиной уменьшился — на мне осталась только перевязь.

В черных глазах Вашни промелькнуло презрение.

— Воин Вашни никогда не отдаст свое оружие, — объявил он.

Я скрипнул зубами.

— Мы уже выяснили, что я не воин Вашни. И я не вижу смысла защищать оружие, которое мне одолжили, и тем более умирать за него.

Воин подозрительно нахмурился.

— Одолжили?

— Мой меч сломался. Мне дали этот.

— Вашни никогда не одалживают свое оружие.

— Одалживают, если они мертвы, — бросил я. — Считай, что меч мне одолжили навечно.

Такого ответа воин не ожидал. Вашни привык видеть перед собой трусливых, запуганных людей, готовых сдаться. Я был настроен не так. Воин долго рассматривал меня сквозь сетку дождя, потом взглянул за мою спину на своих соплеменников. Одна его рука задержалась у ножа — было ли оскорбление достаточным, чтобы он мог бросить мне вызов? Или он будет провоцировать меня и дальше?

Глубоко внутри меня рос гнев. Я заставил себя вспомнить, где нахожусь: хиорты племени Вашни стояли рядом, всего в паре шагов; земля размокла от дождя, ноги будут скользить; меча нет; Вашни четверо, я один; город в десяти шагах; вокруг цыплята, собаки, козы…

И вдруг я забыл обо всех оскорблениях.

— Откуда ты приехал?

Воин гордо поднял голову.

— Вашни живут повсюду, — отрезал он. — Весь Юг принадлежит нам.

Я фальшиво улыбнулся.

— Но пока он не совсем вам, может ответишь на вопрос?

Воин задумался.

— Сначала ответишь ты, — объявил он. — Зачем тебе это?

— Вашни, живущие в горах недалеко от Джулы, «приютили» моего знакомого. Мне интересно, может ты знаешь его?

Воин сплюнул в грязь.

— Меня не интересуют чужеземцы.

— Он Северянин, — упрямо продолжал я, — светловолосый, с голубыми глазами… По приказу прежнего танзира Джулы его кастрировали и отрезали ему язык, — я небрежно пожал плечами, чтобы не выдать своего беспокойства

— Вашни умеют пользоваться любым проявлением слабости. — На Севере его звали Джамайл. Сейчас ему шестнадцать.

Черные глаза не моргая оценивающе смотрели на меня.

— Мальчик тебе родственник?

Я мог сказать нет и не соврал бы, но иногда ложь только на пользу, и я ответил:

— У меня кровная связь с его сестрой.

Родня. Такой простой, незамысловатый ключик к секретам Вашни. Он заставит воина действовать вопреки его желанию.

Вашни снова посмотрел поверх моего плеча на остальных. Хотел он того или нет, он должен был сказать мне все, что знал. Вашни свирепое, жестокое племя, но как у всех, и у них есть слабости. Вашни питали глубокое уважение к родственным связям. Они не терпели внебрачных детей или полукровок, но истинные родственные связи или кровные связи брали верх даже над гордостью.

Воин смотрел на меня со злобой.

— Был такой мальчик, — наконец признался он.

— Северянин? Шестнадцать лет?

— Ты верно описал его.

Я заставил себя говорить ровно.

— Ты сказал «был»?

Тактичностью Вашни не обладают, они никогда не пытаются смягчать удары.

— Северянин мертв. Это священная война, Южанин — мы должны очистить Юг от грязной крови, чтобы подготовиться к встрече с джихади.

Лучше не думать о Джамайле или Дел. Меня переполнило презрение к этим людям.

— И это вам приказывает Оракул?

Я ожидал, что он оскорбится и начнется драка, но воин только улыбнулся.

Улыбка была открытой, искренней, по-настоящему искренней. Потом он повернулся и ушел в дождь.

Как я скажу Дел? Как, в аиды, я ей скажу?

Сулы больше нет, чула. Спасения больше нет.

Как я осмелюсь сказать ей об этом?

Как ты отплатил Суле за все, чем она для тебя была и что для тебя сделала?

Я не могу просто войти в нашу комнату и сказать: «Твой брат мертв, баска».

Ты не можешь пойти к богам валхайла и попросить их вернуть Сулу.

Это ее убьет. Или толкнет на самоубийство; она сразу пойдет к Аджани.

Как сказать бездетной женщине, что она все же родила сына?

Ведь она только сейчас начала понимать, что жить можно не только ради мести.

Как сказать мертвой женщине, что это она дала тебе жизнь?

Стоит ли ее свобода такой цены?

Стоит ли моя свобода такой цены?

Что-то было не так. Я почувствовал это как только приблизился к дому, который мы с Дел делили с Алриком и его родней. Возникло ощущение, звук… Толпа гудит по-особому, когда собирается чтобы посмотреть на смерть.

Слишком много смертей, подумал я. Сначала Сула, потом Джамайл. Кто умирал сейчас?

Люди хотели увидеть смерть. Я выбивался из сил, прорываясь сквозь толпу к дому, а потом мне пришлось остановиться.

О боги… аиды…

Волосы у меня встали дыбом, в животе забурлило — улицу наполнял запах магии.

Аиды… нет…

Кто-то взял мою яватму.

Нет… моя яватма взяла кого-то.

Но я же убрал ее. Я завернул ее, спрятал…

И кто-то украл ее. А теперь она крала его.

Его ноги зарылись в грязь. Он лежал на спине и дергал ногами, потому что клинок вошел в его живот и, пробившись через ребра выглядывал из плеча.

Показывая почерневший кончик с каплями крови.

Никто так не убивает. Чистый удар через ребра, через живот, разрезавший внутренности. Но никто не протыкает мечом ребра как женщина ткань иголкой.

Только Чоса Деи.

Он лежал на спине под дождем и ноги его месили грязь. Он пытался вырвать часть себя, чтобы разорвать чудовищный стежок.

Почему он был еще жив?

Потому что Чоса Деи нужно было тело.

Я пробился через толпу и опустился около него на колени. Его глаза увидели меня, узнали. Они умоляли помочь.

Я медленно покачал головой. Я говорил ему, что это за меч. Он сам рассказывал мне о Чоса Деи.

— Зачем? — только и спросил я.

Его голос прерывался от боли.

— Она говорила, что я ей не нужен… Ксенобия говорила…

— Она стоит того, чтобы умереть за нее?

— Они бы не позволили мне… не позволили… они говорили, что я полукровка…

И я все понял.

— Вашни, — мрачно сказал я. — В тебе половина крови Вашни.

Набир не смог даже кивнуть. Расширившиеся черные глаза сосредоточенно смотрели в одну точку.

— Мой брат, — выдавил он. — Мне нужен мой брат, так? Я должен переделать моего брата.

— Набир! — я схватил его за руку. — Оставь его, Чоса!

— Я должен переделать моего брата.

— Но я здесь, Чоса. Ты не сможешь вырваться.

Набир судорожно месил ногами грязь.

— Я знал, какой он, я знал… с этим мечом они могли бы меня… с этим мечом она бы меня… меч Песчаного Тигра…

Крови было совсем мало. Чоса Деи забирал ее.

— Набир…

— Я споткнулся… он заставил меня споткнуться… он сразу забрал мои ноги…

Я тут же обернулся. Набир по-прежнему месил грязь, но не ногами. Грязное месиво покрывало обрубки, в которые превратились ступни.

— …и я упал… и он повернулся… я с ним не справился, он повернулся…

— Набир…

— Чоса Деи. Или ты не знаешь, кто я?

Я положил ладонь на рукоять, почувствовал силу его ярости.

— Ты не знаешь меня?

Я слишком хорошо его знал.

— Прости, — прошептал я, — прости… У меня нет выбора, Набир.

— Я верну ему ноги…

— Нет, Чоса. Слишком поздно.

— Я переделаю тебя!

— Нет, не сможешь, пока я держу меч.

— Тебе не нужен этот меч…

Я сжал рукоять двумя руками.

— Ты не сможешь забрать его…

Тело Набира выгнулось дугой.

— Самиэль! — закричало оно. — Меч зовут Самиэль!

Он был еще жив, но я знал, что должен убить его.

— Набир, — тихо сказал я, — прости…

И вынул смертоносную иглу.

От Набира почти ничего не осталось. Тем, что осталось овладел Чоса Деи.

— Сам… Сам… Самиэль…

С последним вздохом полилась кровь.

Аиды, как же больно.

Я понимал, хотя очень смутно, что вокруг собралась толпа. Люди видели только полумертвого мужчину на земле и другого мужчину около него, сжимавшего окровавленный меч. Они слышали протяжный, высокий вопль, похожий на стон кошки. Они не знали, что его издала сталь. Они не знали, что это кричал Чоса Деи. Люди просто любовались необычной, эффектной смертью Южанина.

Кругом были лица: Алрик, мелькнула Лена с девочками — она затаскивала их обратно в дом, Гаррод с косами, пробивавшийся ко мне сквозь толпу, Адара, безуспешно уговаривавшая Массоу уйти, и много, много незнакомых людей.

Вот только Дел нет. Где же Дел…

Чоса Деи был зол. Чоса Деи был очень зол и он даже не пытался это скрыть.

Я не удивился, но он рвался из меча.

Я стоял на коленях в кровавой грязи, капли дождя стекали по спине, а я не знал, что делать. Хотел бы я быть сильным. Хотел бы я знать, как переделать мою изуродованную яватму.

Меч раскалился. Под холодным дождем от стали шел пар.

Я дрожал. Я дрожал вместе с ним, пытаясь подавить яростную силу, которая хотела вырваться из меча. Чоса Деи заглядывал во все уголки в надежде найти слабое место и разбить магию, которая удерживала его в стали. Я очень хорошо знал, что случится если я сдамся, позволю ему освободиться. Если он вырвется из меча, он будет только сущностью, лишенной формы. Чтобы добиться своего, ему понадобится тело. Он попытался забрать тело Набира. Он заберет мое, если я позволю ему.

Дождь смывал грязь, очищал клинок… Вот только чернота дошла почти до рукояти.

Если Чоса Деи доберется до нее…

Нет.

Мои кости болели. Они ныли. Кровь билась горячо и жарко, слишком горячо и слишком жарко, и ударяла мне в голову. Я боялся, что череп вот-вот лопнет.

Самиэль визжал. Меч хотел избавиться от Чоса.

Если бы мы могли объединиться…

Свет вспыхнул у меня в голове.

Иди в аиды, Чоса… Тебе со мной не справиться.

От клинка шел пар.

Тебе со мной не справиться…

Дождь прекратился, грязь начала подсыхать, над землей под моими ногами поднялся пар.

Если ты хочешь песню, я спою… я не умею, но спою… я сделаю все, что нужно, Чоса… чего бы это не стоило… ты не получишь мой меч… ты не получишь меня…

Засохшая грязь начала трескаться.

Я поднялся с колен и выпрямился. Крепко сжимая рукоять. Глядя как чернота ползет вверх, подбирается к пальцам.

Я — Южанин, Чоса, и ты сейчас в моей стране.

Поднялся ветер.

Ты действительно думаешь, что можешь победить?

Ветер истошно завывал.

Это моя страна…

Горячий, сухой ветер.

Ты здесь не нужен.

Ветер из Пенджи.

— Я не хочу, чтобы ты вернулся в мою страну…

Ветер проносился по аллеям, трепал шелка бурнусов, срывал самодельные крыши, высушивал глаза и рты.

Уходи, Чоса. Возвращайся в свою тюрьму.

Сухая грязь ломалась и крошилась и ветер уносил ее из города на Север.

Возвращайся ко сну, Чоса… Ты мне не противник…

Чернота стекала вниз по мечу и снова застыла на кончике.

Нет, Чоса… вон…

Чоса Деи не подчинился.

Нет, Чоса… вон…

Чоса еще немного отступил… а потом огненная буря поглотила меня.

Придя в себя, я услышал голоса.

— Накройте его, — сказал кто-то.

— Но он весь горит, — запротестовал другой голос.

— У него солнечный ожог, он сейчас замерзает.

Солнечный ожог? Откуда у меня солнечный ожог? Весь день шел дождь.

Я поежился под одеялом.

— Как бы заставить его выпустить этот меч?

— Ты рискнешь ЕГО коснуться?

— Посте того, что я видел? Нет.

— Я тоже.

Люди говорили о своем.

Меня разговор не заинтересовал и я спокойно вернулся в темноту.

Через какое-то время голоса появились снова и я попытался понять смысл произносимых ими слов.

— …что они говорят об Оракуле… Думаешь это правда?

Ответил Алрик. Я уже начал различать говоривших.

— Многие пришли ради этого… увидеть Оракула и джихади.

— Но говорят, что он уже совсем близко, — это была Адара.

— Совсем? — иронично уточнил Гаррод.

— Он может прийти в любой день. Может даже завтра.

Лена говорила поспокойнее.

— Мне кажется, что он уже здесь, но прячется среди племен.

— А зачем ему прятаться? — удивился Гаррод. — Люди хотят его видеть.

— Танзиры хотят его убить, — резко ответил Алрик, — вернее хотят, чтобы он был убит. И кроме того, зачем святому Оракулу мозолить людям глаза задолго до того, как все готово?

— Что значит «все готово»? — растерянно переспросила Адара.

Гаррод понял.

— Если джихади не выдумка, для красоты действия Оракул должен появиться здесь незадолго до мессии. Если он прибудет слишком рано, всем быстро надоест ждать.

— Всем уже надоело, — заметил Алрик. — Танзиры — которым возможно надоело больше всех и которые почти всем рискуют — уже начинают бросать вызовы друг другу. Они ставят танцора против танцора и делают ставки… Я сегодня был у кругов, пытался найти работу. Там тоже говорят об Оракуле, конечно ставят на него, на то, каким он окажется. Ходят слухи, что он не мужчина и не женщина, — в голосе Алрика появилось беспокойство. — Как только я буду уверен, что с Тигром все в порядке, вернусь туда.

— А как он? — спросила Адара.

Я и сам хотел бы это знать.

А потом возник голос Дел, отвечающий на торопливые сообщения Массоу в соседней комнате.

— Что значит он болен?

Я приоткрыл один глаз, увидел Лену, Гаррода, Адару и Дел, расталкивающую их, чтобы подобраться ко мне. Глаз снова закрылся.

— Это все меч, — сказал ей Алрик. — Он сделал с ним что-то.

Дел опустилась на колени и я почему-то сразу понял, что лежу на шкурах в комнате, которую выделил нам Алрик.

Дел откинула одеяло.

— Сделал с ним что?

Алрик покачал головой.

— Не могу сказать точно, что случилось… Думаю, никто этого не знает, но это был меч. Яватма и Тигр. По-моему они боролись.

Я снова приоткрыл глаз.

— Это Чоса Деи, — тихо сказала Дел, и ее лоб покрыли морщины. Пальцы нежно и ловко ощупали меня. — Тигр, ты меня слышишь?

Я открыл другой глаз.

— Конечно слышу. Я всех вас слышу… теперь.

— Что случилось?

— Я не знаю.

Дел прижала тыльную сторону ладони к моей щеке.

— У тебя ожог, — заметила она. — И погода резко изменилась.

Я моргнул.

— Шел дождь.

Дел подняла руку и показала куда-то наверх.

Я проследил за ее пальцем, понял, что крыша из шкур и одеял свалилась

— или была сорвана, поскольку у балок болтались обрывки — и увидел чистое небо — голубое, яркое небо, залитое лучами Южного солнца. Никакого дождя, никаких облаков, никакого ветра. Было очень тихо, а моя кожа горела от прикосновения солнечных лучей.

Я слабо пошевелился. Правой руке было тяжело, и я понял, что все еще сжимаю рукоять меча.

— Что, в аиды… — начал я, хмуро посмотрев на Дел.

Вместо нее ответил Алрик.

— Ты его не отпустил, а коснуться меча никто не осмелился.

Конечно, это ведь яватма.

И тут я все вспомнил. И заставил себя сесть.

— Аиды! Это был Набир!

— Был, — серьезно подтвердил Гаррод. — Но теперь уже все равно, кем он был. Он мертв.

Я посмотрел на меч. Медленно, очень медленно разжал сведенные пальцы и положил яватму на одеяло.

— Он переделал ноги Набира… — я тяжело сглотнул и понял, что голова у меня кружится, а в желудке все бурлит. — А потом он вошел в мальчика. Сначала вонзил меч, потом вошел сам… Он чуть не получил то, что хотел.

— Я не понимаю, — растерянно произнесла Адара.

Дел едва кинула на нее взгляд через плечо и снова повернулась ко мне.

— Помнишь локи, Адара?

— Да.

— Что-то очень похожее Тигр запер в своем мече.

— Не локи, — сказал я. — Эта штука похуже.

— Хуже не бывает, — поежилась Адара.

Гаррод удивленно приподнял брови.

— Ты тоже видела, что сделал Тигр… и что оно сделало с Тигром.

Я заволновался.

— А ЧТО оно сделало с Тигром?

Гаррод был краток.

— Попыталось тебя сжечь, а ты ему не позволил… Ты его заморозил, если можно так сказать, — Говорящий с лошадьми ухмыльнулся. — В это время тучи и разошлись, грязь высохла, выглянуло солнце.

— Это был самум, — хрипло сказала Лена.

Самум или самиэль.

Я взглянул на Дел. Мы долго смотрели друг на друга и молчали.

Лена взволнованно начала рассказывать:

— Этот парень появился когда Алрик ушел к кругам, и сказал, что ищет Песчаного Тигра. Я объяснила, что тебя нет, что ты ушел ненадолго, а он спросил, какой меч у тебя был, — Лена пожала плечами. — Я ответила: меч Вашни Алрика. И он ушел.

— Чтобы вернуться позже, когда Лена и девочки ушли из дома, — мрачно закончил Алрик. — Разве можно украсть яватму?

— Гордый мальчишка пытался произвести впечатление на свою первую женщину, а изгнанник-полукровка Вашни пытался купить разрешение вернуться домой, — я потер щеку о плечо и чуть не застонал от боли. Дел не ошиблась: у меня был солнечный ожог. — Может это он сказал воинам, что у меня меч Вашни. Он знал, что пока я буду разбираться с ними, он сможет украсть яватму, — я вздохнул. — Мне жаль Набира, но я не виновен в его смерти. Я его предупреждал.

Дел посмотрела на обнаженный клинок.

— Тигр, чернота опять поднялась.

Да, черной была почти половина клинка.

— Опустилась, — поправил я. — Она почти касалась рукояти, — я осмотрелся, увидел перевязь и протянул руку, чтобы достать ее, но Дел предугадала мое желание и сама подала мне ножны. Я убрал меч и положил перевязь на землю.

— Ты думаешь… — начал я, но спросить уже ничего не смог.

— Тигр? Тигр… — испуганно закричала Дел.

— Что случилось? — вскрикнула Адара.

Судороги корчили все мое тело. Пальцы ног, икры, бедра, потом они поднялись к животу, груди, дошли до спины. Мускулы грудной клетки спутались, стянув кожу на плечах. Боль поднялась до шеи и я стиснул зубы.

Аиды, вот это боль.

— Что случилось? — повторила Адара.

— Последствия общения с магией, — быстро объяснила Дел. — Такое случалось и раньше… это пройдет. Лена, у тебя есть трава хува? Если нет, не могла бы ты послать за ней Алрика? Нужно заварить чай, он поможет.

— У меня есть, — сказал Гаррод и ушел вместе с Адарой и Массоу.

Не знаю, найдется ли человек, которому приятно слушать как его обсуждают, словно он где-то далеко. Но поскольку в общем-то я и был далеко

— в комнате лежало только мое дергающееся тело — я не стал возмущаться. Меня всего скрутило в узлы и я только пытался вдыхать и выдыхать, заставляя двигаться сведенную судорогой диафрагму.

Алрик, уловив кивок Дел, вывел Лену и девочек из комнаты.

— Баска… я не могу… дышать…

Дел отложила в сторону мои ножны и подсела поближе.

— Я знаю. Попытайся расслабиться. Попробуй отвлечься.

— САМА бы попробовала.

— Я знаю, — очень мягко повторила она.

Мне стоило больших усилий выдавить целое предложение.

— А с тобой такое случалось?

Дел была занята, пытаясь размять самые сильные спазмы. Обидно было только что сводило у меня все тело, а рук у Дел всего две.

— Не так сильно, — ответила она. — Я неважно себя чувствовала, когда в первый раз призвала яватму, а потом никогда ничего похожего на это… Ничего хуже я еще не видела.

Ну конечно, всегда и во всем я первый.

— Знал бы я, что это за мечи… — я осекся и заскрипел зубами. — Аиды… больно…

— Я знаю, — снова сказала она. — Наверное это из-за Чоса Деи… если бы дело было только в яватме, ты бы так не мучился. Я не знаю, что ты сделал, но с магией такой силы до тебя никто не сталкивался. И теперь ты расплачиваешься за это.

— Я и сам не знаю, что я сделал, — аиды, как же больно. Пот стекал по моему телу, жаля обожженную кожу. — Я просто… я не мог позволить Чоса Деи получить тело Набира… получить мое тело…

Дел разминала мне шею. Боль была острой.

— Ты изменил погоду, Тигр. Ты вызвал бурю, — уверенно сказала она.

— Откуда ты знаешь? — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Тебя же здесь не было.

— Моим мечом я вызываю баньши-бурю, которая известна только на Севере. Твоя буря — самиэль… горячий, пустынный ветер, дующий из Пенджи,

— Дел помолчала. — Ты еще ничего не понял? В твоем мече вся сила Юга. Сила, мощь, магия… Твой меч — это сам Юг, так же как мой — Север.

Мне потребовалось время, чтобы понять ее.

— И с каких пор — ой!.. тебе это стало ясно?

— С того момента, как ты призвал меч в горе Чоса Деи.

— Так что же ты до сих пор… ой! Аиды, баска, полегче…. Ты послала Гаррода за хува?

— Да.

— Хува — наркотик.

— Да.

— У меня в голове все перепутается.

— Когда ты напиваешься акиви, у тебя тоже все путается в голове… А вот и Гаррод. Сейчас Лена заварит чай.

Лена заварила чай. Дел добавила в него хува, а я все это время покрывался потом и дергался. К тому времени, когда они наконец-то закончили, я был готов на все, что угодно, лишь бы избавиться от боли.

— Выпей, — Дел принесла чашку. — Будет горько, мы заварили второпях и настоять не было времени, но все равно пей. Он поможет.

Горько это было мягко сказано. Чай был ужасным.

— Когда подействует?

— Он очень крепкий, так что скоро. Попытайся расслабиться, Тигр.

— По-моему, я забыл как это делается.

Дел массировала мои плечи.

— Потерпи еще немного.

— Я потерпел. Я долго терпел. А потом, когда я уже потерял надежду, чай подействовал.

— Баска…

— Я здесь, Тигр.

— Комната вращается…

— Я знаю.

— А ты паришь в воздухе…

— Знаю.

— И я парю в воздухе…

— Знаю.

Боль немного отступила. Облегчение наполнило мое сознание, но я не позволил ему войти. Я боялся позволить ему войти. Если оно войдет и не задержится, я этого не переживу.

Я сонно пробормотал:

— Он переделал ноги Набира.

— И пытался переделать тебя.

— Ему нужно было тело Набира.

Ее руки по-прежнему разминали мои ноющие мышцы.

— Теперь понимаешь, Тигр, почему ты всегда должен быть настороже? Почему ты ни на минуту не можешь оставить его, или продать, или спрятать, или отдать кому-то? Почему ты должен охранять этот меч?

Я не ответил.

— Ты прав, нам нужно искать Шака Обре. Наверное кроме него никто не сможет тебе помочь… Он единственный, кто знает Чоса Деи настолько, чтобы победить его.

Я связал все воедино и пришел к определенным выводам.

— Еще несколько таких стычек, и Чоса хорошо изучит меня… Ему нужно мое тело.

— Ты очень сильный, ты с ним справишься… Он не сможет победить тебя.

Слова давались мне с трудом.

— Ты не знаешь, баска… он чуть не победил сегодня…

— Но не победил. Ты остановил его. Ты боролся и одолел его. Так уже было, так будет и дальше.

Боль уходила и по частям уносила с собой мое сознание.

— Мне нужно избавиться от… него.

— Значит нужно освободить меч, соблюдая все ритуалы.

— Шака Обре, — пробормотал я. — Может джихади… может джихади…

Дел слабо улыбнулась. Сквозь свои ресницы я видел, как смягчились напряженные Северные черты.

— Если у джихади будет на это время.

— Аиды… чай… крепкий…

Судороги прекратились. Я позволил чувству облегчения наполнить мое сознание. Я весь отдался ему, оно могло забрать меня всего… и его дар был сродни блаженству.

— Лучше… лучше… — я вяло скользил в никуда и хува затуманивала мне голову, и поэтому я сказал то, что не хотел говорить. — Я спрашивал Сулу. Я просил ее рассказать правду, — неразборчиво бормотал я.

Пальцы Дел замедлили движение, потом продолжили разминать мои мышцы.

— И что она сказала?

Трудно было оставаться в сознании.

— Она не знала… она сказала, что не знала…

Пальцы Дел нежно погладили мою кожу.

— Мне очень жаль, Тигр.

Язык распух.

— А потом… она умерла. Она умерла.

Пальцы застыли.

Веки были слишком тяжелыми, поднять их я не мог.

— Мне тоже жаль, баска…

— Меня-то что жалеть.

— Нет… это из-за… из-за Джамайла, — мир ускользал.

— Джамайл! Что ты… — она осеклась.

Слова дались еще тяжелее.

— Я не… мне жаль. Я хотел… — мир вокруг меня медленно растекался.

Дел молчала.

Я шел по краю клинка. Еще… один… шаг…

— Я не… я не хотел так… — я облизнул сухие губы. — Я хотел, чтобы все было по-другому…

Дел была неподвижной как скала.

Еще один крошечный шаг…

Я почти потерял связь с миром.

— Мне… жаль… баска…

Скала, наконец, пошевелилась. Дел легла рядом со мной. Я почувствовал, как ее щека прижимается к моему блаженно расслабленному плечу.

Уже… так… близко…

Она положила ладонь на мое сердце, словно хотела чувствовать его биение.

— Дел…

Наши ноги переплелись.

— Мне тоже жаль, — прошептала она. — Нас обоих.

…через край…

…и вниз…

Лицо Дел совсем побелело.

— Тигр, это серьезно.

Подумав, я кивнул.

— Поэтому я об этом и заговорил.

— Если все узнали его имя…

— Не по моей вине, баска. Его сказал Набир.

— Но… откуда он узнал? — она сама же отмахнулась от вопроса прежде чем успела его закончить. — Это понятно. Он узнал имя от Чоса Деи. Чоса перебрался в него… и у яватмы уже не было секретов.

— Ты хочешь сказать, что если я проткну кого-то своим клинком, этот человек узнает все о силе яватмы?

— В момент смерти — да, — сухо ответила Дел. — Но вряд ли ему это пригодится.

— Я случайно подслушал, — объявил Алрик от двери. — Хотя это неважно, я тоже слышал вчера слова мальчишки, — Северянин пожал плечами. — Если вы волнуетесь из-за того, что всем стало известно имя яватмы, можете успокоиться.

Дел хмуро посмотрела на него.

— Ты Северянин. Ты должен знать…

— Поскольку я Северянин, я знаю, — Алрик покачал головой. — Именные клинки здесь неизвестны. Если о них и слышали, то очень немногие. А люди, которых я видел вчера в толпе, были Южанами по большей части. Для них имя меча — не тайна, они и не подозревают, что зная имя, могут безнаказанно касаться яватмы Тигра, и даже если бы они знали, сомневаюсь, что рискнули бы, — лицо Алрика помрачнело. — Тебя здесь вчера не было, ты не видела, что он устроил.

— Но я видела к чему это привело, — Дел не успокоилась. — Южане может и не угроза, но там были Северяне…

— …и они тоже слышали, — Алрик снова кивнул. — Но даже на Севере мало кто верит в магические мечи. Яватмы скорее легенды. Человек, который всерьез не занимался танцами мечей, вряд ли знает что-то о кровных клинках.

— Аиды, — тихо сказал я, — что бы я не отдал за Южный меч.

— И не мечтай, — непреклонно заявила Дел, — пока Чоса Деи жив.

— Что это значит? — разозлился. — А если я пойду и куплю другой меч?

— Как тот, от Сарада-кузнеца? — я уловил в ее голосе нотки презрения.

— Как тот, что ты позаимствовал у Алрика?

Я ей не ответил.

Дел вздохнула.

— Ты так ничего и не понял? Он не позволит тебе пользоваться другим мечом. Он сломает его, как и первый.

Алрик кивнул и добавил:

— Или позаботится, чтобы его у тебя забрали, как меч Вашни, который я тебе дал.

— Может Чоса тут не при чем, это Набир… наверное это он пошел к Вашни и рассказал о мече, надеясь этим купить их расположение, — я стряхнул шелушащуюся кожу с предплечья. По какой-то непонятной причине ожог пропал очень быстро, а обгоревшая кожа сошла на два дня раньше, чем обычно. — Я не могу рисковать другим Набиром. Я не могу рисковать другим… поединком.

— Другой бурей, ты хотел сказать, — губы Алрика изогнулись в улыбке.

— Я не знаю, Тигр… ты здорово справился. Если бы я мог вызывать самум каждый раз, когда захочу…

— Я не хочу, — отрезал я. — Я хочу только одного: вернуться к тому образу жизни, которую вел раньше. Наниматься к танзирам, делать ставки…

— Не получится, — сказала Дел. — Эта жизнь для тебя закончилась.

Алрик удивленно приподнял брови.

— А может и нет. Я уже говорил тебе, не тебе правда… у кругов делают ставки. Танзиры нанимают танцоров, а танцоры стараются себя показать. Некоторые танзиры ставят своих танцоров в круг и получаются аиды. Некоторые сводят счеты и тогда танцуют всерьез.

Я покачал головой.

— Танцевать я сейчас не в состоянии, у меня все болит.

— Скоро пройдет, — бросил Алрик, равнодушно пожав плечами.

— Уверен? — я мрачно покосился на свои руки. — Я уже не мальчик.

— Ради аид! — закричала Дел. — Тебе же всего тридцать шесть!

Всего. Она сказала «всего».

Очень великодушно с ее стороны.

Алрик прислонился к стене у дверного проема.

— Я бы поставил на тебя немалую сумму, — признался он.

— На меня или на мой меч?

На лице Алрика появилась по-Северному широкая ухмылка.

— На вас обоих.

— Не знаю, Алрик, — в сомнении я покачал головой. — Я не уверен, что теперь кто-нибудь рискнет поставить хотя бы монету на танец с моим участием. Столько людей видели вчерашнее… — я не закончил.

— У тебя песчаная болезнь, — весело сообщил Алрик. — Да ты знаешь, сколько людей отдадут последнее всего лишь за надежду увидеть как ты снова оживишь свой меч?

Я скривился.

— Может ты и прав. Люди по природе кровожадны, наверное такое зрелище им бы понравилось. Но сколько танцором мечей рискнули бы войти в круг, где их ждет одержимый меч? У меня не будет противников.

Алрик торопливо выпрямился и отошел в сторону, когда огромный живот Лены появился между ним и стеной.

— Тигр, — позвала она, — тебя хотят видеть.

— Видеть?

Лена кивнула.

— Он спросил тебя.

Несколько секунд я задумчиво смотрел на Дел, потом собрал ноющие мускулы, подтащил к себе перевязь и заставил себя подняться. Туман от хува в голове рассеялся, но после судорог все тело болело.

— Прислать его сюда? — спросила Лена.

— Нет, я выйду. Надо же выбраться из дома на солнышко, — и я посмотрел на небо — Алрик не успел подвесить сорванные ветром одеяла и шкуры.

Снаружи день был таким же безмятежным, а у дома меня поджидал человек, одетый в яркие шелка. На его пальцах весело сверкали безделушки.

— Господин Песчаный Тигр, — услышал я и тут же увидел счастливую улыбку.

Несколько секунд я не мог прийти в себя от изумления, а потом от души хлопнул по пухлому плечу.

— Сабо! А ты что здесь делаешь?

Евнух искренне улыбался.

— Меня послали за тобой.

Моя ответная ухмылка пропала.

— За мной? за МНОЙ? Ну не знаю, Сабо. Последние раз, когда за мной посылали, я попал в дрожащие руки Хаши… а потом меня чуть не кастрировали.

Сабо опустил глаза.

— Это не повторится, — тихо сказал он. — Мой господин Хаши, да озарит солнце его голову, умер два месяца назад. Можешь не опасаться возмездия.

Хотелось бы надеяться, что так. Хозяин Сабо, танзир Саскаата, оказался человеком очень негостеприимным. Конечно он мог призадуматься о возмездии, потому что прибывшая к нему невеста была уже не невинна, и наверное он имел право… если забыть о том, что никто уже не помнил когда Эламайн была девственницей — если вообще когда-то была — и так называемое возмездие было вызвано просто злобой ревнивого старика. Тем не менее из-за этого я чуть не стал евнухом. Мы с Дел сбежали от Хаши только благодаря Сабо.

Круглое лицо евнуха снова расплылось в улыбке.

— Теперь у меня новый хозяин.

— Да? Кто?

— Сын Хаши. Эснат.

— Эснат?

— Эснат… Господин Эснат.

Я почтительно кивнул.

— А господин Эснат похож на своего отца?

— Господин Эснат дурак.

— Да, значит он в Хаши. Извини: в господина Хаши.

— Мой господин Хаши, да озарит солнце его голову, был старым, ожесточившимся человеком, а господин Эснат просто дурак.

— Тогда почему ты служишь ему? Ты же никогда не был дураком.

— Потому что госпожа меня попросила, — вежливо объяснил Сабо.

У меня сжался желудок.

— Госпожа, — зловеще повторил я, — надеюсь ты говоришь не о…

— …Эламайн, — закончил он, — да озарит солнце ее голову.

— И другие части ее тела, — я пожевал нижнюю губу. — Значит я не ошибусь, если сделаю вывод, что это Эламайн послала за мной?

— Нет. Посылал господин Эснат.

— Зачем?

— Эламайн попросила.

Я решил сразу все прояснить.

— Я по-прежнему с Дел, Сабо.

Евнух улыбнулся.

— Значит ты сохранил здравый смысл… и хороший вкус.

— Но… ты не понимаешь? Я не могу пойти к Эламайн.

— Эламайн это не интересует.

— Дел? Ее-то конечно. Но я не настолько глуп, Сабо.

— Госпожа хочет тебя ВИДЕТЬ.

— А потом она захочет увидеть ВСЕГО меня.

— Раньше тебя это не останавливало, — простодушно удивился Сабо, рассматривая меня бледно-карими глазами.

Я почувствовал себя неуютно.

— Ну да… может и не останавливало…

— Скажи ей об этом сам, — предложил Сабо и вдруг лицо его засияло. — А-а, Северная баска… за озарит солнце твою голову!

Дел, остановившись у двери, посмотрела на небо и объявила:

— Уже озарило.

Я покосился на нее, вспомнил о приглашении Эламайн и понял, что мне нечего ответить.

Дел улыбнулась.

— Не заставляй… госпожу… ждать.

Я облизнул губы и буркнул:

— Тебя бы тоже к ней не тянуло, будь ты на моем месте.

Дел улыбнулась шире.

— Многообещающее начало, Тигр.

Я бы Дел такого не сказал.

Я равнодушно пожал плечами и предложил:

— Слушай, Дел, а ты не хочешь с ней поболтать? В конце концов две женщины…

Дел мрачно покачала головой.

— Я лучше пойду к кругам… по крайней мере ТАМ я знаю правила игры.

Я хотел ответить, но кое-что вспомнил.

— Подожди, ты же ходила выяснять, где Аджани.

— Ходила, — во взгляде Дел тут же появилось безразличие.

— И выяснила?

Дел пожала плечами.

— Это может подождать, — сказала она.

— Может и может, но будет ли? — я покачал головой. — Я знаю тебя, баска… Ты мне ничего не скажешь, а потом одна пойдешь к Аджани.

Дел улыбнулась.

— Иди к Эламайн, — мягко посоветовала она.

— Дел…

— Иди.

— Я скоро вернусь, — неуверенно пообещал я.

— И возможно я еще буду здесь, — вежливо сообщила она.

Аиды, до чего же с ней бывает трудно.

Я посмотрел на Сабо, заметил изумление в его глазах и понял, что больше не могу тянуть, не выдавая себя.

Ты взрослый человек, напомнил я сам себе, а Эламайн обычная женщина.

Аиды, какой же я дурак.

Кажется у Эсната есть компания.

Эламайн конечно была одна.

— Привет, Тигр, — промурлыкала она.

Аиды, где же Дел.

А потом я удивился своим мыслям. В конце концов, я был взрослым мужчиной, привыкшим принимать решения самостоятельно, без женских подсказок. Я прекрасно обхожусь без чужих советов, предложений и приказов. Я и сам мог выбрать свою дорогу в этом мире и идти по ней с женщиной или без, а поэтому мне вовсе не нужно было думать о Дел чтобы продержаться.

Эламайн сбросила бурнус.

— Помнишь ту ночь? — прошептала она.

Аиды, аиды, аиды… Где же Дел, когда она мне так нужна?

— Какую ночь? — уточнил я. — В фургоне? Или в камере Хаши?

Эламайн надулась. Ради разобиженной Эламайн можно было на себе вывезти весь песок из Пенджи.

Только мне этого не хотелось.

Эламайн устроилась в доме с крышей — Эснат все же был танзиром, а Эламайн вдовой танзира. Комната, в которой она жила, была увешана и устлана коврами и шелками. Эламайн лежала, опираясь локтем о толстые подушки, наваленные на пушистые ковры. Стоя на этом великолепии, очень хотелось прилечь.

Золотые глаза Эламайн смотрели печально.

— И ты винишь в этом меня?

Золотые глаза, черный шелк волос, гладкая, смуглая кожа — женщина, созданная для постели.

Женщина, любившая проводить время в постели.

Я изо всех сил старался не смотреть в глубину хитрого изгиба ее хитона, спадавшего с плеч.

— Эламайн, а разве ты не имела отношение к случившемуся? Разве не ты предложила Дел в качестве подарка Хаши, чтобы он отдал меня тебе?

Веки опустились, длинные черные ресницы прикрыли глаза.

— Я не хотела терять тебя.

— Может и так, но ты выбрала довольно неудачный способ удержать меня или я неправ? Из-за этого меня чуть не кастрировали.

Эламайн резко выпрямилась.

— А вот это уже не моя вина! Откуда я знала, что Хаши будет так раздражен?

Раздражен. Интересное она выбрала словечко: раздражен. Я бы подобрал выражение посильнее, учитывая наказание, которое избрал для меня Хаши за то, что я переспал с женщиной, которая спала с кем хотела — и этим славилась. Хаши знал это не хуже других.

— Теперь ты проводишь ночи в постели Эсната? — полюбопытствовал я.

— Конечно, — по-деловому согласилась Эламайн. — Хаши мертв… Мне же нужно было как-то вернуть себе положение.

— Сыновья не часто женятся на женах отцов.

— А мне не нужно выходить за него замуж, Тигр. Мне достаточно спать с ним. Эснат… — она запнулась.

— Дурак? — подсказал я.

Одной изящной ручкой Эламайн сделала жест небрежного согласия, потом протянула руку ко мне.

— Я надеялась, что найду тебя в Искандаре. Иди ко мне, Тигр. Пусть снова разгорится то, что когда-то вспыхнуло между нами.

Вот вам и уверения Сабо.

— Я не могу, Эламайн.

Шелк соскользнул ниже.

— Почему? Разве я стала старой и толстой?

Ответ она и сама знала. Эламайн была не толще чем полтора года назад, когда я помог спасти ее караван от борджуни. Конечно она стала немного старше, но на внешности это не отразилось. Эламайн по-прежнему была прекрасной и желанной женщиной.

А я сделал не из камня.

Я торопливо прочистил горло.

— Сабо сказал, что ЭСНАТ послал за мной.

Эламайн снова надулась.

— Да, потому что я попросила.

— Об этом Сабо тоже сказал, но я решил прийти. Это у тебя единственное дело ко мне, Эламайн… или есть что-то еще?

Эламайн перестала дуться. Ее взгляд потерял соблазнительность и стал совсем другим. Эламайн думала.

А такая женщина, как Эламайн, решившая призадуматься, может доставить очень много неприятностей.

— У тебя кто-то есть, — тут же объявила она.

— Может быть, — осторожно согласился я. — А может я не в настроении…

Эламайн не дала мне закончить.

— Ни один мужчина еще не был «не в настроении» любить меня, — бросила она. — Со мной такого не бывает.

Ситуация приобрела совсем другой оттенок.

Теперь мне стало любопытно: женщин легко сбить с толку.

— Серьезно? — удивился я. — Никто? Никогда? Независимо от обстоятельств?

— Конечно серьезно, — Эламайн моего веселья не разделяла. — Ни один мужчина — НИ ОДИН — не говорил мне такое.

— И тебе так тяжело пережить мой отказ?

Ее щеки порозовели. Нежные, смуглые щеки.

— А как бы ты себя чувствовал, если бы проиграл танец мечей?

— Мы говорим не о танце мечей, Эламайн… Мы говорим о твоих развлечениях с мужчинами. Это разные вещи.

— Это почти одно и то же, — отрезала она, — и не только в привычном пошлом смысле.

— Эламайн…

Она поднялась, поправила струящиеся шелка и подошла ко мне, мягко ступая по толстым коврам.

— У тебя кто-то есть, — повторила она. — Иначе такой мужчина, как ты, не отказался бы.

Я заинтересовался.

— Такой мужчина как я? И что это за мужчина?

— Ты такой же как все. Мужчины никогда не отказываются.

А Эламайн была права, хотя мне это и не польстило.

— Мы настолько предсказуемы?

— Почти все вы, — согласилась она. — Ни один мужчина из тех, кого я встречала — не считая Сабо и других евнухов — ни разу не отказался развлечься с женщиной. И ты такой же.

Мне нечего было возразить.

— И ни один мужчина, — продолжила Эламайн, — еще не отказал мне. Даже женатые, даже те, кого ждали невесты.

Конечно нет. От такой не откажешься.

Эламайн нахмурилась.

— Кроме тебя.

— Я не слепой, — улыбнулся я ей. — Я даже не глухой. И уж конечно я не евнух.

— Но ты отказываешься?

Я вздохнул.

— Эламайн…

— Потому что есть кто-то еще.

Я решился и отрезал:

— Да. Есть.

Морщинка прорезала ее лоб и тут же исчезла.

— Когда ты спасал мой караван, с тобой была женщина, Северянка… Это ведь не она? Женщина, которая считает себя мужчиной?

Я прочистил горло.

— Во-первых, Дел не считает себя мужчиной. Она и не хочет быть мужчиной, зачем ей это? Она прекрасная женщина… — я помолчал. — Настоящая женщина во всем.

За всю свою жизнь Эламайн так не удивлялась.

— Да она ростом почти с тебя! Она гораздо выше меня!

— Я люблю высоких женщин, — ляпнул я, потом вспомнил, где нахожусь и кого Эламайн могла позвать в любой момент, а именно влиятельного танзира, и торопливо добавил: — Ну, невысокие мне тоже нравятся.

— У нее же белые волосы, она похожа на старуху.

— У нее не белые волосы, она просто блондинка, а здесь, на Юге, волосы выгорают. И уж конечно она не старая: она на несколько лет моложе тебя.

Ой! А вот этого говорить не стоило.

Эламайн с радостью в глазах уставилась на меня.

— Я видела ее, Тигр. Она похожа на мужчину с женской грудью.

К сожалению я расхохотался.

Руки Эламайн уперлись в бедра.

— Это так. Она здоровая. И она носит меч… Ты и сам знаешь, что это значит.

Большого усилия мне стоило подавить смех.

— Нет, Эламайн, не знаю. Может ты мне расскажешь?

— Значит она ненавидит мужчин. Значит она хочет убивать их. И может быть, она хочет убить тебя.

— Иногда, — согласился я. — А один раз ей это почти удалось.

Золотые глаза прищурились.

— Ты дразнишь меня, — возмутилась Эламайн.

Я ухмыльнулся.

— Немного. И ты этого заслуживаешь. Ты еще не поняла, что не всем мужчинам нравится слушать женское мурлыканье.

Эламайн игриво приподняла бровь.

— Я бы предпочла услышать мурлыканье Песчаного Тигра.

Я улыбнулся.

— Не в этот раз.

— Но раньше ты для меня мурлыкал.

— Это была раньше.

Эламайн озадаченно нахмурилась и обиженно спросила:

— Она настолько хороша?

— Мы с тобой говорим о разном, — попробовал я объяснить.

— Неужели?

— Но ты все равно не поймешь.

Эламайн долго думала, потом улыбнулась — как умеет улыбаться только Эламайн — откинула на спину шелковистую, черную как сажа занавесь распущенных волос и сделала легкий шаг вперед, чтобы прижаться всем своим телом к моему. А прижиматься Эламайн умела.

— Значит, — хрипло прошептала она, — мне придется постараться.

Аиды, ну как тут сопротивляться…

Я успел сделать всего четыре шага от двери, когда из аллеи вышел незнакомый мужчина и встал у меня на дороге. Стройный, молодой, волосы цвета пыли выбивались из-под слабо намотанного тюрбана. Бывший когда-то белым бурнус покрывали пятна грязи. Подбородок незнакомца был усыпан прыщами, глаза у него были карие, а движения нерешительные.

— Песчаный Тигр? — спросил он. Когда я кивнул, он оживился. — Я Эснат.

Эснат, Эснат. От чувства вины мне стало жарко. А может просто напомнил о себе ожог.

— Эснат, — ответил я — признаю, ответ из разряда тупых.

Он кажется решил не возражать.

— Эснат, — согласился он. — Я — танзир Саскаата.

Эламайн спит с ЭТИМ?

Ну, Эламайн конечно все равно.

Я прочистил горло.

— Мне говорил Сабо.

— Да, я просил его сказать тебе это.

Не таким представлял я потомка Хаши. Эснат ничем не напоминал своего отца. Он был слишком вежливым и робким для человека, облеченного такой властью. Значит, печально подумал я, управляет домейном Эламайн, а он только думает, что управляет.

Об Эламайн я вспомнил некстати.

— Итак, — сказал я, — чем могу помочь?

Эснат посмотрел мимо меня на дверь, отчего мне стало еще жарче, а потом предложил пойти за ним.

Сначала я хотел отказаться. В конце концов, я только что от Эламайн, и кто знает, что может сделать Эснат — он все же сын Хаши, хотя по его виду этого не скажешь.

Но он держался по-прежнему робко и доброжелательно. Он был очень скромным человеком — или очень умным.

Я остался там, где стоял.

— В чем дело? — потребовал я.

Эснат остановился, вернулся на несколько шагов, снова обеспокоенно посмотрел на дверь и прошептал:

— Ты пойдешь? Я не хочу, чтобы она слышала.

Я не двинулся.

— Почему?

Он сердито уставился на меня карими глазами. Это было первое живое выражение, которое я увидел на его лице.

— Потому что, здоровый дурак, я не могу готовить заговор на глазах у всего Искандара.

Здоровый дурак, вот как? Ну, по крайней мере эта фраза уже напоминала танзира. Или доказывала, что он считал себя танзиром.

Увел он меня недалеко, только за угол, где Эснат забился в дверной проем. Таким образом я остался на улице, но поскольку я еще не имел никакого отношения к заговору, вряд ли мне стоило прятаться.

Эснат быстро осмотрел улицу.

— Хорошо, — наконец решился он. — Я послал за тобой потому что…

— ЭЛАМАЙН послала за мной.

Он только кивнул — Эснат не хотел терять время.

— Да, да, конечно она… Мне ты тоже нужен, но проще позволить ей думать, что это она управляет домейном, — Эснат говорил деловым тоном, точно таким же, каким Эламайн рассказывала о положении Эсната. — И я знаю, что она хотела… А теперь послушай, чего я хочу.

Я насторожился.

Заметив это, Эснат улыбнулся.

— Вот этого я и хочу, — сказал он.

Я застыл.

— Чего ты хочешь?

— Тебя, — спокойно объявил он. — Я хочу тебя нанять.

Я немного расслабился. Сейчас… Аиды, совсем расслабляться рано.

— Зачем я тебе понадобился? — удивился я.

— Из-за твоего меча, — веско сообщил Эснат.

Я родился не вчера.

— Извини, — сказал я, — о каком мече мы говорим?

Эснат тупо уставился на меня, потом понял и изумился.

— Не об ЭТОМ, дурак… Мне нужно нанять человека, который знает все штучки танцоров мечей.

Как же мне хотелось, чтобы он перестал называть меня дураком. Особенно учитывая, что все вокруг называли так его — а я сомневался, что у нас было что-то общее.

— Штучки танцоров мечей, — повторил я. — И что это за штучки?

Эснат посмотрел мне в глаза.

— А ты не знаешь?

Я начал подозревать, что мы говорили загадками и каждый о своем. Пора было высказываться напрямик.

— Так что я должен для тебя сделать?

— Помочь мне завоевать женщину.

— Я думал, что ты уже спишь с Эламайн.

— Не ЭТУ женщину… Женщину, на которой я смогу жениться.

Я ухмыльнулся.

— Тогда отошли Эламайн.

Эснат рассмеялся и покачал головой.

— Нет, еще рано… Эламайн мне нужна. Пока. И кроме того, не каждая женщина вроде Эламайн согласится лечь в постель с таким мужчиной как я.

Ну, не настолько же он плох… а может и настолько. Но все же…

— Ты танзир, Эснат… Ты можешь получить любую женщину, — вспомнив о Дел, я торопливо поправился. — Почти любую.

— Купить могу любую, да… даже Эламайн, — Эснат улыбнулся, но как-то невесело. — Но жениться я хочу не на Эламайн. Мне нужна Сабра.

Я кивнул.

— И значит я могу тебе помочь. Как?

— Танцем конечно.

Я постарался набраться терпения.

— Эснат, мой танец не поможет тебе жениться на этой женщине.

— Конечно поможет, — заверил он меня. — Она узнает, что я настроен серьезно, — Эснат помолчал, разглядывая мое озадаченное лицо. — Не понимаешь? Когда мужчина хочет произвести впечатление на женщину, он сражается с ее поклонниками. Кто выигрывает — получает женщину. Ну а я танзир, мы не берем в руки оружие. Глупо рисковать своей жизнью, если можно выставить вместо себя танцора меча.

Ситуация начала проясняться.

— О танце ты уже говорил.

— И этот танец я доверю тебе. Ты привлечешь внимание Сабры и заставишь ее задуматься обо мне. Она запомнит меня.

Может танзиры так и женятся. В любом случае, причины не должны были меня интересовать. Моим делом был танец.

— Сколько ты заплатишь?

Эснат назвал цену.

— У тебя песчаная болезнь! — воскликнул я.

— Нет. Я серьезно.

Я уставился на него.

— Столько за женщину?

— А разве женщина этого не стоит?

А я думал, что только Дел одержимая.

— Ты много ставишь, — сказал я. — А если я проиграю? Тогда ты потребуешь мои гехетти?

— Твои гех… — он расхохотался. Я его веселья не разделял. — Нет-нет, этим увлекался мой отец. Твои гехетти останутся при тебе, Песчаный Тигр… Мне хватает евнухов.

— А если я проиграю? — повторил я. — Ты предлагаешь мне много, если я выиграю. А если проиграю?

Эснат перестал улыбаться.

— Не проиграешь, — сказал он. — Я видел твой меч.

Я начал понимать.

— А ты не такой уж дурак.

Глаза Эсната сверкнули.

— Пусть они считают меня дураком. Мне так легче. Они ничего не ожидают от меня, а мне не приходится терять время и силы на налаживание мирных отношений. Я могу делать что хочу, а я хочу Сабру, — Эснат пожал плечами. — Таких мужчин как я, женщины не замечают, это ясно с первого взгляда. Я не обольщаюсь.

— Ну, не так уж…

— Ты добр, Песчаный Тигр, — он подал плечами, широкие рукава бурнуса опустились и скрыли руки. — Такая красавица как Сабра, меня не заметит пока я не найду способ заставить ее взглянуть на меня. Деньгами ее не покоришь, она и сама богата, и мне нужна помощь. Мне нужно заставить ее заметить меня, увидеть то, что я могу предложить, — Эснат посмотрел за мое левое плечо. — Меч, — сказал он, — даст мне преимущество. Слухи о нем наполнили весь Искандар, каждый танзир мечтает заполучить его и тебя. И если я найму человека, который носит этот меч… — Эснат радостно улыбнулся, — Сабра обратит на меня внимание.

Мужчины делали и большее ради меньшего.

— А ты все рассчитал, — вдруг понял я. — Ты использовал Эламайн как приманку. Ты был уверен, что я прибегу к ней, и ты купишь мою службу прежде чем кто-то другой успеет сделать мне предложение.

— Я научился наносить удары первым, — кивнул Эснат, — поступать неожиданно. У меня есть чутье… на магические мечи.

— Ты не мог почувствовать этот меч.

— Конечно я не в этом смысле, — рассудительно согласился он. — Я привык быть настороже… Так ты принимаешь мое предложение?

Он предлагал мне привычную работу, хотя вместо меча у меня была одержимая яватма, которую я не хотел брать в руки. Танцую я отлично и часто нарочно затягиваю танец, наслаждаясь каждым движением, хотя мог бы выиграть почти мгновенно. Если я не буду призывать яватму и быстро выбью противника из круга, я получу огромные деньги.

Но мне нравился Эснат и я покачал головой.

— Я все понял, но ты предлагаешь слишком много.

Эснат внимательно посмотрел на меня.

— Ты считаешь, что не стоишь этих денег?

Я пожал плечами.

— Дело не в том, сколько я стою. Просто ты предлагаешь слишком много, а я не хочу разорить тебя. Что тогда останется для Сабры?

Эснат ухмыльнулся.

— Выигрывая в одном, проигрываешь в другом.

Аиды, смешно. Но если он так думал…

— Хорошо, — согласился я. — Я принимаю твои условия. Ты своего добился.

Эснат счастливо улыбнулся.

— Я пошлю вызов. Танец через два дня.

Разговор был окончен. Я повернулся, чтобы уйти.

Голос Эсната остановил меня:

— А как тебе приманка?

Я не потрудился обернуться.

— Спроси у Эламайн, — бросил я через плечо.

Прогулка по многолюдному базару Искандара вселила в меня чувство тревоги. В аллеях и на улицах по-прежнему толкались люди, но ощущение было другим. Что-то изменилось.

Сначала, пробиваясь сквозь толпу, сборища у лотков и оживленно беседующие группы, я решил, что народу стало еще больше и в этом причина моего беспокойства, но пробившись к центру города понял, что дело было не в количестве, а в настроении. Я почти ощущал переполнявшие людей переживания: предвкушение, нетерпение, усталость от ожидания. Я растерянно осмотрел и понял, что пропустил.

Из города ушли племена. Еще вчера все было не так. Люди пустыни ходили по улицам и занимались тем же, чем и остальные Южане: смотрели, разговаривали, покупали. Но теперь племен не было.

— Что-то мне это не нравится, — пробормотал я, проталкиваясь к дому Алрика.

Рядом кто-то заговорил об Оракуле, сомневаясь в его божественности, собеседник не согласился, разгорелся спор. Я не стал задерживаться, чтобы узнать кто кого убедил.

Кто-то обсуждал джихади и перемены, обещанные Югу, говорили, что мессия сможет объединить Южные племена, а потом превратить песок в траву.

Я шел и качал головой — верят же люди в такую чушь.

Выбравшись наконец с базара, я отправился к Дел, чтобы рассказать ей об Эснате и предстоящем танце. Но в доме Алрика Дел не оказалось.

Увидев меня, Лена оторвалась от котла и мисок.

— Недавно приходили какие-то люди. Искали тебя.

— Кто такие?

— Сказали, что они от танзира Хаджиба. Он хочет нанять тебя.

Я покачал головой.

— Не знаю такого.

Лена внимательно посмотрела на меня и тихо добавила:

— Они сказали, что их хозяин слышал о мече…

Началось. Всем нужна была сила.

— Где Дел?

— Пошла к кругам. У нее там танец.

Предчувствие возникло сразу и полоснуло как нож.

— Она обещала дождаться меня.

— Этого она не говорила, — ухмыльнулась Лена. — Она сказала, что возможно еще будет здесь.

Я хмуро покосился на нее и пожаловался:

— Это нечестно. Женщины всегда друг друга защищают.

— Эламайн тоже? — уточнила Лена с ехидной улыбочкой на губах.

Я прищурился.

— Она тебе рассказала об Эламайн?

— Немного, — улыбка Лены не изменилась. — Но я и сама встречала подобных женщин.

У меня уже не было времени ни на Эламайн, ни на подобных женщин.

— Ладно, это ерунда… — и тут мне пришло на ум такое, что я перешел на крик: — Аиды, она бы этого не сделала! А может сделала? А? — я уставился на жену Алрика. — Она бы не бросила вызов Аджани не предупредив меня?

Лена обернулась и спросила:

— А почему бы тебе не сходить и не проверить?

Но ответа она не услышала, потому что я уже бежал по улице.

Он высокий. У него светлые волосы. Я его никогда не видел.

Аиды, баска… ты сказала, что не будешь… не с ним — он недостоин круга… ты сама говорила, что он недостоин танца… ты обещала этого не делать…

А может у нее танец не с Аджани?

Только бы не с Аджани.

Как всегда, она собрала толпу. Как и следовало ожидать, большинство зрителей были танцорами мечей, среди которых мелькали танзиры и простые люди, Южане и несколько Северян.

Не дразни его, баска… Заканчивай быстрее.

Все внутренности скрутились в узел. Ладони чесались, требуя меча. Глаза хотели закрыться, но я не позволил им этого сделать. Я заставил себя смотреть.

Он не был мастером танца, но двигался неплохо. Хотя в его ударах не было должной собранности — они были широкими и открытыми — руки у него были сильными и он мог причинить ей вред, если бы случайно прорвался сквозь защиту. Правда в этом я сомневался: Дел таких случайностей не допускает.

Поторопись, баска. Я облизнул сухие губы и почувствовал, как пот стекает по рукам и спине. Ну баска, пожалуйста.

Я снова вспомнил Стаал-Уста, круг, танец, который нам пришлось танцевать перед вока, на глазах у дочери Дел. Тогда все желали мне поражения.

Кроме женщины, которая делила со мной круг.

Тогда я не чувствовал себя беспомощным. Использованным — да. Обманутым — конечно. Но не беспомощным. Я был уверен, что Дел никогда не дойдет до убийства. Так же как и я сам. И мы сдержали себя, потому что убить пытались не мы — вырвалась яватма, изнывающая от жажды, требующая крови.

А теперь я был беспомощен. Я стоял в толпе, наблюдая за танцем Дел, и испытывал только страх. Я не думал ни о ее мастерстве, ни о гибких движениях, ни о безупречных ударах. Я боялся.

Неужели теперь я буду так мучиться каждый танец Дел?

Кто-то подошел и сказал мне в ухо:

— А хорошо я обучил баску.

Я не обернулся, мне это было не нужно. Я узнал дребезжащий голос, знакомую надменность.

— Она сама себя обучила, Аббу. С помощью Стаал-Уста.

— И тебя, полагаю, — Аббу заулыбался под моим резким взглядом. — Ну что ж, отрицая твое мастерство, я усомнился бы в своем, мы ведь учились у одного шодо.

Я снова повернулся к кругу. К Дел вернулись быстрота, гибкость, легкость. Ее удары были короткими и уверенными, но она не пыталась убить противника.

Я нахмурился.

— Значит это не Аджани?

Удивленный Аббу посмотрел на человека в круге.

— Аджани? Нет, это не он. Этого я не знаю.

Я резко повернулся к нему.

— Ты знаком с ним?

— С Аджани? Да. Он бывает по обе стороны Границы, — Аббу пожал плечами. — Человек многих талантов.

Я застыл. «Человек многих талантов» — где-то я уже слышал эту фразу. Она была как-то связана с джихади. Оракул говорил, что…

Но это могло и подождать.

— Он здесь? Аджани?

— Может и здесь, — Аббу пожал плечами.

Я совсем забыл о танце.

— Аббу, он здесь? В Искандаре?

Аббу Бенсир посмотрел мне в глаза и понял, что я говорил серьезно.

— Может быть, — повторил он. — Я его еще не видел, но это не значит, что его здесь нет… Но и не значит, что он здесь.

— Но ты бы узнал его, если бы увидел?

Аббу нахмурился.

— Да. Я же сказал тебе, что знаком с ним.

— Как он выглядит?

— Он Северянин. Блондин. Голубые глаза… Он даже выше тебя и мощнее. Думаю, немного старше, хотя моложе меня, — Аббу ухмыльнулся. — Хочешь пригласить его танцевать? Он не танцор меча.

— Я знаю, кто он, — отрезал я, мрачно наблюдая за Дел.

Аббу тоже вспомнил о танце.

— Если я увижу его, я скажу, что ты его ищешь… Все, она выиграла. И никакого позора в этом нет.

Клинки зазвенели в последний раз. Северянин, открывший защиту, был вытеснен из круга, а значит проиграл танец. Он стоял у разорванной линии и в полном изумлении смотрел на Дел…

Которая, как всегда, вела себя сдержанно, не выражая радости от своей победы.

Мое облегчение было почти осязаемо.

— Мне он не нужен, — сказал я, — и ничего ему не говори.

Аббу задумался.

— Старые счеты?

Танец кончился и теперь я мог уделить все внимание Аббу.

— Я же сказал: хватит об этом.

Аббу задумчиво потер перебитую переносицу.

— Я плохо знаю этого Северянина, — сказал он. — Пару раз встречались, вот и все.

Уточнение Аббу меня не интересовало. Даже если он врал, они с Аджани были друзьями и Аббу собирался доложить ему о нашем разговоре, предупреждение не могло спасти Аджани. Мы с Дел все равно найдем его.

Дел спокойно вытирала меч, а меня вдруг прорвало.

— Вот как бы ты назвал человека, — начал я, — который нападает на мирные караваны и убивает беззащитных людей, оставляя в живых только тех, кого с выгодой можно продать в рабство. Похищает Северных детей, потому что они еще не могут сопротивляться и цена на Южных рынках рабов на них выше.

Аббу внимательно посмотрел на Дел. Бездонные темные глаза скрывали все его мысли. Он долго молчал, а потом заговорил безразличным голосом:

— Как бы я назвал ЕГО, не имеет значения. Важно как назвать ее.

— И как, Аббу? — насторожился я.

— Она — танцор меча, — хрипло сказал он и скрылся в толпе.

Я повернулся, собираясь подойти к Дел, но меня остановила рука, опустившаяся мне на плечо.

— Песчаный Тигр! — радостно закричал обладатель руки. — А я и не знал, что у тебя есть сын. Почему ты мне ничего не сказал? И такой прекрасный рассказчик — мальчик просто рожден быть скалдом.

Рыжие волосы, голубые глаза, висячие усы.

— Рашад, — тупо произнес я и тут до меня дошло. — Где он?

Рашад показал большим пальцем.

— В той кантине. Как раз сейчас поглощен рассказом о своем отце, величайшем танцоре меча Юга… Я, конечно, не стал спорить, мальчик так гордится тобой, но он мог бы вспомнить, что ты на Юге не один. Есть еще я и, в конце концов, Аббу Бенсир…

— …и конечно твоя мать, — вмешался я и быстро нашел глазами Дел. Она все еще неторопливо вытирала меч. — В той кантине говоришь? Ну, думаю пора мне встретиться со своим сынком, — я вдохнул побольше воздуха и заорал: — Дел!

Она услышала меня, повернулась и прошла через круг. Дел раскраснелась, а светлые волосы на висках слиплись от пота, но больше ничто не выдавало ее усталости.

— В чем дело? — спросила она очень тихо, чтобы я понял, как надрывался.

У меня не было времени на выяснение отношений.

— Пошли. Рашад говорит, чтобы этот дурак, который шляется и заявляет всем, что он мой сын, в той кантине, — я махнул рукой в соответствующем направлении.

Дел проследила за моим жестом.

— Иди вперед, — предложила она. — Я тебя догоню как только получу выигрыш.

— А это не может подождать?

— Когда выигрываешь ты, почему-то не может.

Рашад подарил Дел сияющую улыбку.

— Выиграла танец, да? Такая хрупкая девочка?

Дел, которая была не очень хрупкой, знала, к чему вел Рашад, но поскольку он ей нравился — не спрашивайте меня что она в нем нашла — она была меньше чем обычно настроена на спор.

— Я выиграла, — согласилась она. — Может и ты со мной потанцуешь?

Синие глаза Рашада расширились.

— Против тебя? Никогда! Не прощу себе, если переломаю эти нежные кости.

Дел показала ему зубы.

— Кости у меня очень крепкие, — сообщила она.

— Кости обсудите в другое время, — вмешался я. — Вы идете со мной?

— Нет, — сказала Дел. — По-моему, мы договорились. Иди вперед. Я догоню.

Рашад сделал величественный жест.

— А я покажу ей дорогу.

Аиды, пусть делают что хотят. Я пошел на встречу с сыном.

Кантина была маленькой. Она находилась на окраине города, а значит владелец ее вряд ли был богатым человеком. К сгнившим балкам были привязаны одеяла, в тени которых посетители могли выпить.

Я остановился у двери, выискивая моего сына.

Темные волосы, голубые глаза, лет девятнадцать или двадцать. Судя по лошади, плохо ездит верхом. Не носит меч, вместо него пользуется языком, да еще так, что до добра это не доведет.

Не так уж много примет, но я думал, что этого должно хватить, учитывая, что в кантине сидело всего несколько человек.

Стульев не было. По комнате были расставлены второпях сбитые табуретки и скамьи. В самом центре кантины, на табуретке, спиной к двери — до добра эта привычка не доведет — сидел мужчина. Новые посетители кантины его не интересовали. Вокруг него собрались благодарные слушатели, и он увлекся собственным рассказом.

Голос был молодой, с акцентом. Парень наслаждался вниманием окружающих.

— …и вот так я тоже убил огромную кошку, совсем как мой отец, Песчаный Тигр — ЕГО, конечно, все вы знаете — и я отметил свою победу, вырвав у кошки когти и сделав из них ожерелье, — рука потянулась к шее и чем-то коротко позвенела. — Это была впечатляющая и очень символичная встреча огромной кошки и детеныша Песчаного Тигра — по крови — и когда я наконец-то увижусь с отцом, я с гордостью покажу ему когти и расскажу о своем подвиге. Он тоже будет горд.

Слушатели закивали как один: конечно Песчаный Тигр будет горд.

Только гордости я не испытывал. А был я… был… Аиды, не знаю, что я переживал. Я сам не мог в себе разобраться.

— Конечно, — добавил парень, — мне не подпортили лицо, как ему.

Люди засмеялись.

И это мой сын? Я задумался. Мог ли я породить этот рот?

Я медленно пошел вперед и, не произнося не слова, остановился за спиной парня. Видел я только темно-каштановые волосы до плеч, ярко-зеленый бурнус и подвижные изящные руки. Он тоже загорел, но солнце отметило его по-другому, кожа была светлее чем моя. И чужой акцент, странно коверкающий Южные слова.

Чего ждать?

Я постарался вдохнуть поглубже.

— Там, откуда я пришел, — спокойно начал я, — человек не объявляет кого-то своим отцом если в этом не уверен.

Он начал поворачиваться на табуретке и я увидел молодое, открытое лицо.

— А я уверен… Я — сын Песчаного Тигра, — темные глаза внезапно расширились — он узнал, хотя и поздно.

— Уверен? — уточнил я.

Парень поднялся простым, гибким движением, начала которого я даже не уловил.

— А ты знаешь, — закричал он, — сколько я этого ждал?

Я большой и сильный, меня трудно сбить с ног, особенно если бьет человек гораздо слабее меня, но за мной стояла табуретка и когда его кулак врезался в мою челюсть, я сделал шаг назад, чтобы удержать равновесие, и наткнулся на табуретку.

Упал я красиво и унизительно.

На глазах у Дел.

Я сел, поправил ножны с перевязью и выругался. Не обращая внимания на оживившуюся публику, я огляделся в поисках парня, но тот уже успел сбежать, а Дел по-прежнему стояла у двери.

Появление Дел дало мне одно преимущество: теперь все пялились на нее, а не на меня.

— Отцовство, — прокомментировала она, — иногда болезненно.

Я поднялся, выпутав ноги из табуретки, и отпихнул шаткое сооружение в сторону.

— Этот врун… он не мой сын… Он просто обманщик! — я хмуро посмотрел на Дел. — ТЫ видела, кто он!

— Да, — согласилась Дел.

— Я его убью, — пообещал я.

— Убьешь собственного сына? — удивился один из присутствующих.

Я свирепо уставился на него.

— Он не мой сын. Он даже не Южанин.

Мужчина пожал плечами.

— Ты тоже не похож на Южанина, — он тут же поправился. — Может только наполовину, или на четверть. Но ты не настоящий Южанин. В тебе много разных кровей намешано.

Не знаю почему, но я обиделся. Обычно моя внешность или мнение окружающих обо мне меня не заботят. На мастерство танцора меча не влияет место рождения или его происхождение. Танцевал я отлично и выигрывал: за выигрыш мне и платили.

Я свирепо уставился на собеседника.

— По крайней мере я здесь вырос. Пенджа — мой дом. А этот мальчишка — чужак. Он врет, наживается на моей славе, использует мое имя, чтобы привлечь к себе внимание.

Южанин пожал плечами.

— Ничего странного в этом нет.

Ничего странного. Ничего странного. Ну я ему устрою «ничего странного».

— Тигр, — спокойно позвала Дел, — стоит ли из-за этого ввязываться в драку?

Нет. Не здесь. И не с этим Южанином. Мне нужен был Кот Беллин.

— Шишка, — с отвращением пробормотал я и вышел из кантины.

— Ты злишься на него? Или ты разочарован? — спокойно спросила Дел.

Мы сидели в старой комнате рассыпавшегося дома, временно ставшего кантиной. Крыша дома давно обвалилась и комнату освещала полная луна. Нормальных столов в кантине не было и то, на чем мы сидели табуретками я бы тоже не назвал — кто-то в спешке сбил доски и притащил всякий хлам, чтобы было на что сесть и куда поставить акиви. В похожей кантине я нашел Беллина.

Выдававшего себя за моего сына.

А я точно знал, что он врет. Хотя я и мог иметь сына его возраста, вряд ли им был Беллин. Да и не думаю, что хотя бы одна женщина с которой я спал, могла утверждать, что Песчаный Тигр — отец ее ребенка. Если у Песчаного Тигра был детеныш, бродивший по Югу, он и представления не имел, кто зачал его.

Он ничего не знал о своем отце.

Я вздохнул.

— Не знаю.

Дел слабо улыбнулась.

— Тебя это беспокоит, да? Ты уже начал задумываться, каково это, иметь сына… представил, что почувствуешь, увидев собственное бессмертие

— ведь человек продолжает жить в ребенке, — Дел пожала плечом, избегая моего взгляда. — Я пережила все это, увидев Калле, но я была готова к встрече, я знала, что у меня есть дочь. У тебя все по-другому.

По-другому. Можно и так сказать.

Я снова вздохнул, сделал глоток и поставил чашку на стол. Огненного вкуса акиви я не почувствовал — мысли мои были заняты другим.

— Зря он это сделал, баска. Так врать нельзя. Если ему очень хотелось прославиться — стать шишкой — он мог бы найти другой способ, а не пользоваться чьим-то именем.

— Или воспользоваться чьим-то именем, главное чтобы не твоим.

Я начал злиться.

— Я всего в жизни добивался сам… — резко бросил я, — и я не позволю никому пользоваться моим именем. И уж конечно не этому вруну.

— Может у него была причина.

— Этот чужеземный клещ делает все, что ему в голову придет не задумываясь, помнишь? — раздраженно рявкнул я. — Ему нужна слава. И для начала он решил позаимствовать мою.

— У тебя ее более чем достаточно, мог бы и поделиться, — сухо заметила Дел.

— Дело не в этом. Дело в том, что он разъезжает по Югу и в аиды знает сколько уже месяцев рассказывает аиды знают скольким людям что он мой сын,

— я понял, что давно сорвался на крик и постарался успокоиться. — Мне это не нравится.

Дел глотнула вина.

— Если найдешь его, сам ему об этом сообщишь.

— Я его найду, — пообещал я. — Он от меня не спрячется.

Губы Дел слегка изогнулись.

— Кажется за последние несколько недель он сильно облегчил тебе задачу. Но вряд ли ты его снова найдешь, если он сам не захочет встретиться с тобой.

— Я его найду, — упрямо повторил я.

— Ну, Песчаный Тигр, — закричал кто-то от двери, — я слышал, что через день ты танцуешь.

Я посмотрел: к нашему столу шел Рашад.

— Об этом уже знает весь Искандар?

Значит Эснат не терял времени и успел сообщить о своей любви.

Рыжеволосый Рашад ухмыльнулся.

— Конечно весь. Кто же откажется посмотреть на танец Песчаного Тигра,

— Рашад сел на пол и прислонился к осыпавшейся стене. Покрытая веснушками рука жестом потребовала акиви.

— Я думаю поставить.

Я пожал плечами.

— Пока ставить не на что… У меня нет противника.

Рашад широко улыбнулся и в тени рыжих усов блеснули белые зубы.

— А может я соглашусь.

Я даже не моргнул.

— Твоей матери это не понравилось бы.

— Почему?

— Матерям обычно не нравится смотреть как их дети проигрывают.

— Ха! — Рашад и раньше играл в эту игру. — Я бы на твоем месте не был так уверен в выигрыше, Песчаный Тигр… Ходят слухи, что ты уже не тот танцор меча, каким был когда-то.

Я сделал умеренный глоток и спокойно поинтересовался:

— Неужели?

Рашад дождался кувшина акиви, плеснул немного в чашку и только тогда продолжил:

— Конечно. Об этом весь Искандар знает. По слухам Песчаный Тигр не танцевал уже много месяцев. Он потерял скорость, силу… он уже не тот. Из-за раны, я слышал… порез еще не зажил.

Я лицемерно улыбнулся.

— Ты разговаривал с Аббу. И что еще хуже, ты ему поверил.

— Но ты же знаешь Аббу Бенсира, — пожал плечами Рашад. — В общем-то он стал таким из-за танца здесь, — Рашад выразительно постучал по голове.

— Ты знаешь, что он пережил.

— Пусть Аббу говорит, что хочет, — я выпил еще акиви. — Мы с тобой прекрасно знаем, что такое слухи. Сколько раз мы слышали как стар и медлителен кто-то — или как молод и не обучен — и обнаруживали, что ошибались? — я ухмыльнулся, показав такие же белые как у него зубы. — Похоже кто-то — Аббу Бенсир может быть? — хочет, чтобы ставки были для него повыгоднее.

Рашад с готовностью кивнул.

— И может ему это удастся — я бы тоже не назвал тебя здоровым, — он многозначительно ухмыльнулся. — Да, я знаю, что такое слухи… Например столько говорят об Оракуле и джихади…

Я вздохнул.

— Что нового?

— Говорят, что этот Оракул покажется здесь в ближайшие дни. Завтра или послезавтра.

— Это давно обещают.

— Утверждают, что все решится за три дня, — Рашад выпил акиви. — Думаю, все это ерунда, хотя, конечно, на наших кошельках это отразится.

— Почему? — удивилась Дел. — Какое Оракул — или джихади — имеет отношение к деньгам?

— Похоже будет война, — Рашад прислонился к стене и начал расчесывать усы пальцами. — Разве вы не заметили перемен? Все племена здесь, а воинов нет… говорят, что все соплеменники собрались в предгорьях встречать этого Оракула, а потом они собираются привести его в Искандар и здесь он назовет джихади.

Я задумчиво кивнул.

— Да, я заметил как все изменилось. Танзиры нанимают танцоров.

— И убийц, — добавил Рашад и мельком показал зубы. — Я никогда этим не занимался, но и мне предлагали.

— И кто предлагал? — насторожился я.

— Какой-то танзир просил меня помочь прикончить Оракула, — Рашад махнул рукой. — Говорил он, конечно, не напрямик, но смысл разговора был в этом.

Я протер глаза — они слезились от песка.

— Я подозревал, что может дойти до этого. Танзиры не позволят ему жить… особенно если из-за этого так волнуются воины. Его попытаются убить прежде чем он успеет причинить большой вред.

Дел неодобрительно покачала головой.

— Но это приведет к войне.

— Может и будет несколько драк… — Рашад равнодушно пожал плечами, — но если Оракула с ними не будет, племена ни за что не объединятся. Они закончат междоусобицей.

— И победой танзиров, — согласился я. — Значит танзиры нанимают танцоров мечей, чтобы расширить свою охрану на случай нападения племен.

— Похоже на то, — Рашад еще выпил. — Но я не убийца. Я сказал людям танзира, что готов наняться танцевать, а не убивать святого пророка. Это их не заинтересовало, поэтому работы у меня до сих пор нет.

Дел посмотрела на меня.

— А у тебя работа есть, — напомнила она.

— Я нанялся ТАНЦЕВАТЬ, — отрезал я. — Поверь, баска, чего я точно не сделаю, так это не ввяжусь в священную войну или в побоище. Я готов рисковать собою в круге — поскольку в общем-то это не риск, — это я добавил для Рашада. — Но я не наймусь никого убивать. И тем более Оракула.

Синие глаза Рашада блеснули.

— Человек многих талантов.

— Что? — не поняла Дел.

— Ну, это говорят о джихади и еще я слышал, что к нему недавно вернулась какая-то сила. Поскольку никто не знает, каким будет джихади, люди подхватывают каждую новость.

Я посмотрел на Дел.

— А знаешь, этими же словами Аббу описывал Аджани.

— Аббу… — Дел сразу забыла об Оракуле, джихади и племенах. — Значит Аббу знает Аджани. Он был в его банде? Ездил с ним по обе стороны Границы?

— Не думаю, баска.

— Почему ты так уверен? Я танцевала с ним и кое-что узнала о нем. Аббу мог бы быть…

— …кем угодно, только не борджуни, — закончил я. — Он не убийца, он не стал бы торговать детьми. Он сказал, что знает Аджани, но они не дружат. Ты каждого случайного знакомого считаешь другом? Или врагом?

Рашад, не обладавший талантом вести переговоры, не почувствовал опасности.

— Я не враг, баска… Я скорее друг, — весело рассмеялся он.

— Ты знаешь Аджани? — резко оборвала его Дел.

Рашад изумленно уставился на нее. Все его веселье пропало.

— Его я не знаю. Я слышал кое-что о нем. Кем он тебе приходится?

Дел ответила коротко и ясно:

— Человеком, которого я собираюсь убить.

— Но баска… — начал Рашад, изумленно выгнув брови.

— Не надо, — четко сказал я.

Рашад долго соображает, но в конце концов и до него доходит.

— А-а, — наконец протянул он и заговорил о другом. — Ты танцевала с Аббу Бенсиром?

— Тренировалась, — отрезала она.

Я ухмыльнулся.

— ОНА это так называет. Спроси Аббу, и он скажет тебе, что обучал ее.

— Аббу не стал бы обучать женщину, — Рашад задумчиво смотрел на Дел.

— Хотя я бы попробовал. Тебе еще нужен шодо?

— Мне нужен Аджани, — холодно сообщила Дел.

Я поставил на стол кувшин акиви.

— А я думаю, тебе нужно…

Но я не закончил. Что-то помешало.

Сначала я не понял, в чем дело. Мы услышали странный звук, он наполнил кантину. В первый момент я подумал о гончих, но тут же отмел эту мысль. Звук был другой, даже если забыть о том, что все гончие погибли в горе Чоса Деи на Севере.

Рашад беспокойно пошевелился, подался вперед от стены, чтобы сидеть поудобнее и освободить место для меча. Он сделал это не думая: старые привычки живучи.

— Что, в аиды, это такое?

Я покачал головой. Дел не двинулась.

Звук затих и снова возник. Все в кантине молчали. Люди сидели неподвижно и слушали.

Это был высокий, пронзительный вой. Он эхом отражался в предгорьях, потом поднимался на плато и долетал до города.

— Племена, — решительно объявил я, когда звук изменился.

Звук поднялся на такую высоту, что оглушал. Сотни голосов слились в ликующем завывании.

Рашад сосредоточенно смотрел в одну точку.

— Аиды, — потрясенно выдохнул он.

Дел взглянула на меня.

— Ты знаешь нравы племен.

Дел приглашала меня все объяснить, но я сам не понимал, что происходит.

— Могу только догадаться, — наконец сказал я. — Видимо это связано с Оракулом. Это восхваление… или подготовка к атаке.

— Безрассудство, — пробормотал Рашад. — Им придется подниматься по тропе. Плато легко защитить.

Я покосился на него.

— А кто разбил лагерь у начала этой тропы?

— Племена, — пробормотала Дел. — Но их очень мало.

— Мы даже не представляем, сколько их. Некоторые воины приходили сюда каждый день, но жили неизвестно где. Здесь обосновались только их семьи… и несколько мужчин для защиты.

Рашад кивнул.

— Чтобы все выглядело обычно.

Я поднялся и ногой задвинул табуретку.

— Думаю, лучше нам вернуться. Я боюсь, что Алрик еще у кругов и Лена одна с детьми.

Когда мы начали вставать, вой затих. Тишина была жуткой и тревожной. Немного помедлив, все в кантине поднялись и пошли к двери.

— Надо идти домой, баска, — сказал я. — У меня нехорошее предчувствие… Что-то должно случиться.

Дел вышла за мной на улицу.

И оно случилось. Оно терпеливо ожидало, пока мы не дошли до дома, который делили с Алриком, давая нам передышку, а потом ему надоело. Время ожидания кончилось.

Дел и я услышали это прежде чем увидели. Грохот копыт, потом яростные крики. Где-то улицах в четырех от нас.

— Базар, — догадалась Дел, вынимая из ножен Бореал. В лунном свете клинок был белым.

Я вынул свою яватму, с отвращением коснувшись рукояти.

На площади у колодца собрались люди. Они жались друг к другу в тени пустых лотков и ветхих зданий, не понимая, что происходит, и не зная, что им делать. В центре площади собрались несколько жителей пустыни. Их было немного — я насчитал шестерых, все на лошадях. Мы значительно превосходили их числом.

На седьмой лошади тоже был всадник, но необычный. Этот человек был мертв.

— Кто они? — спросила Дел.

— Двое Вашни, один Ханджи, Талариан и даже двое Салсет.

— Ты знаешь их?

— Салсет? Я их не знаю. А они не знали чулу.

Толпа заволновалась. Один Вашни продолжил свою речь, показывая на тело, потом резко начал жестикулировать. Происходившее видимо не доставляло ему удовольствия.

— Что он говорит? — спросила Дел. Говорил Вашни на языке Пустыни, примешивая диалект Пенджи.

— Он нас предупреждает. Нет, не нас, он предупреждает танзиров. Этот человек — мертвый — пробрался к месту их сбора и попытался убить Оракула, как и предсказывал Рашад. Теперь Вашни говорит танзирам, что все они дураки, что Оракул будет жить, чтобы показать нам джихади, как и обещал, — я помолчал, слушая. — Он говорит, что они не хотят войны. Они хотят вернуть то, что их по праву.

— Юг, — мрачно сказала Дел.

— И песок, который должен превратиться в траву.

Вашни перестал кричать. Он сделал жест и его друзья перерезали веревки, удерживающие тело на лошади. Тело упало лицом вниз, его грубо перевернули и сорвали с него то, во что оно было завернуто, чтобы показать, что осталось от человека.

Должно быть я вскрикнул. Дел резко посмотрела на меня.

— Ты знаешь его?

Я кивнул.

— Он танцор меча. Не очень хороший — и не очень умный — но все равно, я знал его, — я глубоко вздохнул. — Он этого не заслужил.

— Он пытался убить Оракула.

— Глупый, глупый Мараб, — прошептал я и взял Дел за руку. — Пошли, баска. Послание доставлено.

— А танзиры послушаются?

— Нет. Просто теперь им придется искать убийцу среди своих людей. Ни один танцор меча уже не возьмется за это. Странно, что Мараб согласился.

— Может ему нужны были деньги.

Я скривился.

— Вряд ли ему теперь удастся их потратить.

Едва мы с Дел шагнули в тень, снова застучали копыта. Я знал что происходит не оборачиваясь: воины уезжали, оставив мертвого Мараба, погибшего из-за жадности и глупости. Кто-то должен был похоронить его, а вокруг тела собрались зеваки.

В провалах дверей темнота была плотной и глубокой. Мы с Дел шли осторожно, тихо, обходя закоулки, где могла притаиться засада. Глупо подставляться ни за что. Мы полагались на осторожность и мечи.

Но меч не очень помог, когда что-то пролетело мимо моего лица и воткнулось в дерево притолоки в двух футах от меня.

— Прости, — произнес знакомый голос. — Я только хотел потренироваться.

Ему бы следовало быть осторожнее. Голос не только выдал имя говорившего, но и место, где он скрывался. И я быстро пошел к нему.

Он ухмыльнулся и шагнул на улицу из темноты. В каждой руке он держал по топору. Третий застрял в дереве.

— Топор, — спокойно сказала Дел, изучая засаженное острие, а я занялся те, кто этот топор кинул.

— Знаю, — легко ответил я и приподнял его подбородок клинком.

— Подожди, — попросил Беллин.

— Это ты подожди, — предложил я. — Что, в аиды, по-твоему ты делаешь?

— Тренируюсь, — с хитрецой в голосе объявил он.

— Тренировка окончена, — два удара клинком по рукам и топоры вывалились. — Нет, — ровно сказал я, когда он сделал движение, собираясь поднять их.

В лунном свете его лицо было совсем молодым. Слишком молодым и слишком симпатичным. Беллин уже не улыбался.

— Я знал, что делал.

— Я хочу знать одно: зачем?

Он спокойно посмотрел на меня, не пытаясь поднять руки, чтобы рассмотреть порезы.

— Потому что я все продумал, — ответил он. — И потому что ты это ты.

Дел вырвала топор из дерева и принесла мне.

— Он мог тебе нос отхватить, — сообщила она.

Кот Беллин улыбнулся.

— Я хотел привлечь ваше внимание.

Я прищурился — его поведение мне совсем не нравилось — потом протянул левую руку, ухватил его за одежду у горла и прижал к стене.

— Ты дурак, — сказал я. — Завравшийся, распустившийся дурак, которому повезет, если он останется жив. Мне бы следовало тебя отшлепать — тремя футами Северной стали.

Чувствуя как мой кулак стискивает под его подбородком одежду, Беллин заметно упал духом, но раскаяния в его голосе я не услышал.

— Я был вынужден ударить тебя в кантине.

— Да? И что тебя вынуждало?

— Если бы я не сделал этого, они начали бы подозревать меня.

— Кто они? — спросил я.

— Моя компания.

— Значит это они заставили тебя ударить меня? Трудно в это поверить.

— Ты их не знаешь, — Беллин попытался сглотнуть. — Если ты уберешь руку от моего горла, я может быть смогу дышать… и тогда я постараюсь объяснить.

Я отпустил его.

— Объясняй, — приказал я, а Беллин постарался удержаться на ногах.

Он осторожно потер горло, потом поправил бурнус.

— Такие истории лучше слушать за кувшином акиви, — сообщил он.

Я приподнял клинок.

— Или свисая с трех футов стали.

Беллин посмотрел поверх моего плеча на Дел, слабо улыбнулся, увидев топор в ее руке, и снова взглянул на меня.

— Это была твоя идея.

— МОЯ идея… — я сделал шаг вперед, заставив Беллина попятиться. Стоял он перед дверным проемом и не встретив спиной сопротивления, чуть не упал. Я последовал за ним, за мной вошла Дел.

— Моя идея, шишка? — переспросил я.

— Да, — Беллин остановился. — Мои топоры… — жалобно протянул он.

Мы с Дел стояли и смотрели на него.

Ничего не дождавшись, Беллин вздохнул, энергично почесал затылок, отчего сразу заболели его порезанные руки и спутались волосы, и снова взглянул на меня.

— Ты говорил, что я смогу поехать с вами если найду Аджани.

— И ты нашел? — тут же шагнула вперед Дел. — Или это очередная шутка?

— Это не шутка, — уверил он нас. — Вы знаете, сколько месяцев я его искал?

— Я искала его дольше, — бросила Дел. — Что с Аджани?

Беллин вздохнул. Да, на вид ему нельзя было дать больше девятнадцати или двадцати. Любой с первого взгляда понимал, что Беллин приехал на Юг издалека. Я знал о нем немного, только то, что он искал славы и у него был хорошо подвешен язык. Я искренне удивился, обнаружив, что он все еще жив, что за год, прошедший после нашей встречи, никто не убил его.

Хотя если вспомнить, как он бросал топоры…

— Мы ждем, — мрачно напомнил я.

Беллин энергично кивнул.

— После встречи с вами я отправился искать Аджани. Вы сами поставили это условие — я решил его выполнить.

Топор в руке Дел сверкнул.

— Не тяни время, шишка, — сказала она.

Взгляд Беллина задержался на топоре. Он подумал каково это, умереть от собственного оружия — по крайней мере я думал, что он об этом думал. Но Беллин тут же продолжил:

— Глупо было просто бродить по городам, которым нет счета, и выспрашивать у всех где Аджани, — объяснил Беллин, хотя Дел с ее прямотой только этим и занималась. — Нужно было придумать что-то похитрее. Ум, хитрость, немного изобретательности, — на лице Беллина расцвела улыбка. — И я понял, что мне нужен человек, умеющий красиво говорить и ко времени сложить историю.

— Сын Песчаного Тигра, — пробормотал я.

Беллин кивнул.

— А кем я был до этого? Чужаком? Чужеземцем, которого все гнали. Разве кто-то раскроет перед таким душу или распустит язык? И я придумал историю, самую лучшую, которую мог придумать. — Беллин коснулся темной линии на его шее — когти зазвенели. — Я заявил, что я твой сын, и люди потянулись ко мне.

— Зачем? — хрипло спросила Дел. — Зачем тебе все это? Мы же тебе объяснили, что ты нам не нужен.

Грубо, но искренне. Но Беллин только пожал плечами.

— Я подумал, что если помогу вам, может вы еще передумаете. О вас знает весь Юг, может и я бы тогда прославился.

— Да, твое имя уже известно, — мрачно согласился я, — только ты украл славу у меня.

— Только так я мог стать своим для Южан, — широко ухмыльнулся Беллин.

— Я им нравлюсь.

Мы с Дел многозначительно молчали.

Беллин прочистил горло.

— Я представлялся твоим сыном и сразу выделялся из толпы. Я привлек внимание к себе. У меня появились козыри и я смог начать игру. Я был уверен, что Аджани увидит меня или ему расскажут обо мне, — Беллин пожал плечами. — И в конце концов я получил что хотел: меня нанял Аджани… И вы получили что хотели… и даже больше, чем вы ожидали.

— В чем дело, шишка? — спросила Дел.

— Аджани — джихади.

— Что? — выдавил я.

Дел удалось сказать побольше.

— Если ты хоть немного поработаешь мозгами, ты поймешь, что эта чушь…

Беллин просто улыбнулся.

— Не имеет значения, что думает каждый из вас. Важно лишь то, что думает большинство.

Слова Беллина заставили нас замолчать. Тут было над чем призадуматься.

Потом Дел разозлилась.

— Мне все равно, кем он себя считает. Я знаю, кто он… Я знаю, что он сделал.

— Но это важно, — оборвал ее Беллин. — Ты не понимаешь? Аджани объявит себя джихади. Он заставит людей поверить в это, а если они поверят, он действительно будет джихади, потому что люди сделают его мессией.

— Ты же не хочешь сказать… — я помолчал, вспоминая все, что случилось с того момента, как мы впервые узнали о джихади. — Ты хочешь сказать, что всю эту историю придумал Аджани? Он выдумал Оракула и все остальное?

— Это невозможно, — быстро сказала Дел. — Он не смог бы вовлечь в эту авантюру племена. Ему бы не поверили.

Беллин пожал плечами.

— Я ничего не знаю об Оракулах и джихади — я чужеземец, помните? — но я знаю, что Аджани хочет подчинить себе весь Искандар.

— Не получится, — я покачал головой. — Ты знаешь, сколько здесь людей? Племена, танзиры, танцоры мечей… Он не сможет обмануть всех… Глупо на это рассчитывать.

Беллин вздохнул.

— У него есть наемники, чтобы распространять слухи. Я — один из них. Мы ходим по улицам, фраза здесь, намек там, и заставляем людей задуматься. Это Аджани решил сказать, что Оракул прибудет через два дня, чтобы указать джихади…

Дел поняла и кивнула.

— …и он укажет на Аджани.

Я только покачал головой.

— Ну это уж слишком. Поднять весь Юг… Человек не может в один прекрасный день просто решить, что он хочет быть мессией, и заставить всю страну поверить в это. Так не бывает.

— Конечно бывает, — засмеялся Беллин. — Религия — странная штука. Очень странная, и Аджани это знает. Он понял, что если один сильный человек соберет вокруг себя честолюбивых людей, он сможет создать новую религию или стать королем. Ему нужна только группа верных последователей, готовых выполнить любые приказы. Потом он пошлет их распространять слухи,

— Беллин махнул рукой. — Он уже это сделал и сейчас мы обрабатываем толпу.

— Сула, — вспомнил я. — Она говорила… джихади должен превратить песок в траву.

Беллин только пожал плечами.

— А разве настоящий мессия не пообещал бы что-то подобное?

Это было невозможно. Не сам план. Он был гениален, но как же Аджани удалось собрать так много людей, готовых помочь ему стать мессией?

— Он обычный борджуни. Негодяй, рожденный на Севере. Он умеет только убивать, похищать детей и продавать их в рабство. И ты хочешь уверить нас, что люди полюбят такого человека, поверят в него и пойдут за ним?

Беллин внимательно посмотрел на меня.

— Ты видел Аджани? — спросил он.

— Я его видела, — холодно сказала Дел.

Беллин развел руками.

— Тогда тебе должно быть все ясно.

— Ясно что? — выпалила она. — Как приятно ему издеваться над людьми?

Беллин и глазом не моргнул.

— Ты должна знать, что он за человек.

— Расскажи мне, — предложил я. — Я-то ничего не знаю.

Беллин выразительно махнул рукой.

— На жаргоне жителей приморья таких людей называют мусарреа. Это переводится примерно как «человек, который сияет очень ярко», как самая большая звезда на небе. Я плавал по морю, мы называли эту звезду Путеводная и прокладывали по ней курс, — Беллин нахмурился, взглянув на наши лица. — Не понимаете? Он сияет ярче всех. Он пламя, а мы бабочки… Аджани привлекает нас, а неосторожных пламя сожжет до смерти.

Мне нечего было сказать, но Дел Беллин не убедил.

— Аджани убийца, — отрезала она. — Он убил всех моих близких и продал моего брата в рабство. Я была там, я знаю, что говорю.

Беллин внимательно смотрел на нее. Дел говорила спокойно, он от этого не менее убедительно.

— И больше никто об этом не знает. А когда Аджани объявит себя джихади, никто уже в это не поверит.

Я взглянул на Дел и мне стало больно. Я видел как ей хотелось назвать Беллина вруном, опровергать все, сказанное им, потому что окажись это правдой, Аджани становился всемогущим. Дел провела шесть лет своей жизни, готовя для него тюрьму, уверяя себя, что рано или поздно отомстит ему. Тогда он был просто Аджани. Человеком, который разрушил ее жизнь.

Теперь он становился кем-то другим. Тюрьма была разрушена. Играть приходилось по правилам, которых Дел не знала.

Мне было больно смотреть на нее. Она мучительно пыталась осознать услышанное. Дел приходилось начинать бой с Аджани до того, как они встретились.

Я вернул меч в ножны и буркнув:

— Схожу за топорами, — вышел на улицу.

Когда я вернулся, Беллин сидел на земле, прислонившись спиной к потрескавшейся кирпичной стене. Дел молча мерила шагами комнату: светлая, черноглазая кошка, заключенная в клетку.

Я вернул Беллину топоры. Он уже держал топор, который отдала ему Дел.

— Ты уверен? — спокойно спросил я. — Ты в этом совершенно уверен?

В приглушенном лунном свете Беллин казался совсем мальчишкой.

— Я знаю не все, только то, что он нам сказал, — топоры звякнули, когда Беллин легко собрал их в одну руку. В отличие от знакомых мне тяжелых огромных топоров эти имели хороший баланс и были такими же смертельно опасными. — Я пират. Я умею распознать удачу и схватить ее. Меня в жизни выручает быстрый ум и еще более быстрый язык — ты это уже знаешь, — Беллин широко улыбнулся. — Я научился видеть сущность под кожей. А у Аджани кожа очень тонкая.

— Продолжай, — я опустился на землю рядом с ним.

Беллин вздохнул.

— Теперь я скажу то, чего не знаю, но о чем догадываюсь. Я провел на Юге несколько месяцев и, думаю, успел кое-что узнать о Южных порядках, — он кинул быстрый взгляд на Дел, застывшую в тени в четырех шагах от нас. — На Юге властью обладают только танзиры.

— Это естественно, — сказал я. — Все об этом знают.

— А может Северянин претендовать на домейн?

Я подумал и ответил:

— Наверное нет. Даже если бы ему удалось набрать людей, чтобы завоевать домейн, его никогда не признали бы танзиром. Пришел бы другой Южанин, привел с собой наемников и Северянин лишился бы домейна… а может и жизни.

Дел вышла из тени.

— Он борджуни, — холодно объяснила она. — Он много лет убивал и грабил. Что ему еще надо?

Беллин пожал плечами.

— Аджани уже под сорок.

Удар попал в цель. Я задумчиво потер шрам, вздохнул и согласился:

— Да, пора менять образ жизни. Самое время заняться чем-то посерьезнее, — хмурясь, я поднялся и расхаживая по комнате, начал выкладывать свои рассуждения. — Хорошо. Будем считать, что Аджани честолюбив — мы знаем, что так оно и есть; скажем, он еще жаден — это мы тоже знаем; и допустим у него талант воодушевлять людей и управлять ими — в это мы верим с твоих слов. А теперь давайте предположим, что он хочет не просто получить домейн. Ему нужно все. Или по крайней мере большая часть.

— «Давайте предположим», — эхом отозвался Беллин с оттенком согласия.

Я продолжил, не замедляя шага.

— Но как это сделать? Убив врага. В нашем случае врагов, — я помолчал. — Мы знаем, что убийство для Аджани не в новость, он привык убивать — но ему нужно оружие. Особое оружие, которому никто не сможет противостоять. И я говорю не о мече.

— Люди, — догадалась Дел.

— Люди, — согласился я. — Столько людей, чтобы танзиры сразу сдались.

— Ему нужны племена, — продолжила Дел, — но он знает, что объединить их невозможно, они не выступят вместе даже против танзиров — ты не раз об этом говорил.

Я кивнул.

— И поэтому он использует религию. Племена невероятно суеверны… Он объявляет себя мессией, перед которым племена будут благоговеть, потому что услышал от него то, что хотят услышать: обещание превратить песок в траву, — я резко перестал шагать. — И если он так неотразим, как рассказывает Беллин, они подчинятся всем его приказам, даже начнут священную войну.

— Но он простой человек, — отчаянно выкрикнула Дел.

— Он сияет очень ярко, — мягко заметил Беллин.

Все молчали, а потом я сказал то, что и так было ясно:

— Эта новость все меняет.

Дел упрямо покачала головой.

— Я все равно убью его.

— Тогда лучше сделай это быстро и без предупреждения, — сухо предложил я.

— Я не убийца, Тигр, — разозлилась она. — Я делаю все при дневном свете. Мне нечего скрывать.

— Прекрасно, — одобрил я. — Вперед, баска, и ты начнешь священную войну.

— Но ведь нет мессии! — в отчаянии закричала Дел. — Нет джихади! Все это ложь!

— Ты слышала, что сказал Беллин? Или ты просто не поняла? — я ткнул пальцем в будущую шишку. — Не имеет значения, что мы знаем или думаем… Главное — во что верят люди. Если ты убьешь джихади, твоей крови им не хватит. Они начнут резню.

— Тигр…

— Ты этого хочешь?

— А ты хочешь, чтобы я просто уехала из Искандара?

— После всех твоих клятв? — я покачал головой. — Нет. Я хочу, чтобы ты все обдумала.

— Я уже все обдумала, — отрезала Дел и повернулась к Беллину. — Где Аджани?

— Где-то в предгорьях. Точно я не знаю.

— Но ты же работаешь на него, — Дел подозрительно прищурилась.

Беллин пожал плечами.

— Я должен был приехать в Искандар и распространять слухи. Аджани встречался с нами недалеко от Харкихала и объяснил, что делать. Потом он уехал, чтобы подготовить свое божественное появление.

— Ты можешь узнать, где он? — спросил я.

— Он будет здесь через день или два.

— Тигр задал вопрос, — сказала Дел. — На этот раз он говорит дело.

Как мило было с ее стороны признать это.

Беллин выпрямился и засунул топоры под рубашку. За поясом они скрывались в складках ткани.

— Могу попробовать, — задумался он. — Но Аджани прячется, он не хочет, чтобы его нашли. Он будет скрываться, пока не придет время появиться джихади.

Я вспомнил о воинах, собравшихся в предгорьях. Похоже они знали, где он. Может он был с ними.

И я снова увидел мертвого Мараба, с содранной кожей и отрезанными гехетти.

Не хотел бы я так расплатиться за неудавшуюся попытку убить Аджани.

— Что-нибудь придумаем, — пообещал я.

Беллин ухмыльнулся.

— Сын Песчаного Тигра тоже постарается.

Дел молчала всю дорогу до дома. Я не мог придумать, что бы сказать, как вырвать ее из этой тишины, да и мне самому было не до разговоров. Слишком многое нужно было обдумать.

Аджани джихади? Невозможно.

И все же в словах Беллина был смысл. Если все это было правдой, клятвы Дел могли доставить нам много неприятностей.

И она это знала.

В дом мы не вошли, потому что Дел остановилась около двери и вдруг, судорожно сцепив руки, вжалась в осыпающуюся стену.

— Шесть лет, — простонала она. — Уже шесть лет они мертвы… Шесть лет я мертва, — Дел покатала голову по стене, тщетно пытаясь отогнать страшные воспоминания. — Мессия, мессия… Да как он может?

— Дел…

— Он мой. Только мой. Ради этого я и выжила, только поэтому я жива… поэтому я не сдалась.

— Я знаю, Дел…

Она не слушала.

— Всю дорогу до Стаал-Уста я кормила себя ненавистью, мечтала о мести, обещанной мне Северными богами. Тогда мне нечего было есть, но я не чувствовала голода, потому что у меня была ненависть… когда у меня не было воды, мне не хотелось пить, потому что всегда меня поила ненависть…

— Дел замолчала, словно услышав со стороны свою истерику — Дел всегда боялась давать волю своим чувствам.

Справившись с голосом, она продолжила:

— И когда я узнала, что у меня будет ребенок, я тоже жила ненавистью… она заставила меня выжить. Она не дала мне умереть. Боги не позволили мне умереть, чтобы я могла исполнить свои клятвы. Ребенок был свидетелем этого, хотя я еще не знала о нем.

Я молчал.

Дел посмотрела на меня.

— Ты понимаешь, что такое ненависть. Ты жил ею, как и я… Ты ел и пил ее, ты спал с ней… но ты не позволил ей поглотить тебя. Ты не позволил ей подменить тебя, — Дел спрятала лицо в ладонях. — Я изувечена. Я неправа. Я не женщина, не человек и даже не танцор меча. Я только ненависть… Она сожрала все во мне.

И снова я услышал Чоса Деи: «Одержимость правит, а сострадание вредит».

Дел запустила пальцы в волосы, убирая со лба светлые пряди. Ее лицо кривилось от отчаяния.

— Если Аджани у меня заберут, от «меня» ничего не останется.

Мне было больно, но я заставил себя говорить твердо.

— Значит в итоге ты решила позволить ему выиграть. После шести лет, после всех этих клятв…

— Ты не пони…

— Я очень хорошо понимаю, Делила. Ты сама говорила, я тоже жил ненавистью. Я знаю ее вкус, запах, много лет я не расставался с ней ни на минуту. И я знаю, насколько она соблазнительна, как она старается овладеть тобой… и с каким удовольствием берешь помощником вместо человека.

Лицо Дел совсем побледнело.

— Все, что я делала, я делала ради этой ненависти. Я выносила дочь и бросила ее… Я обучалась в Стаал-Уста… Я убила много людей… — Дел тяжело перевела дыхание. — Я пыталась отнять свободу у дорогого мне человека, а потом чуть не убила его.

Я растерялся и не сразу придумал, что сказать, а потом промямлил:

— Ну не убила же. Я ведь выжил.

Взгляд Дел не изменился.

— А если бы он не выжил, я бы не позволила себе тратить время на переживания. Я бы заставила себя забыть о боли и идти вперед, искать Аджани… одна, как раньше. Женщина, живущая ненавистью, одержимая… — голос сорвался, но Дел нашла в себе силы продолжить. — Почему ты здесь, Тигр? Почему ты не бросишь меня?

Я хотел коснуться ее, но не стал. Я хотел ей все сказать, но не смог. Я не умею объясняться. Такой танец мечей нас с Дел танцевать не научили. Мы умели танцевать только в круге, с оружием в руках.

Мне пришлось пожать плечами и небрежно бросить:

— А я думал, это ты меня никак не бросишь.

Дел не улыбнулась.

— Ты не клялся. Ты не обязан искать Аджани.

Я лениво поддал ногой камень и он укатился в темноту. Проводив его взглядом, я подошел к Дел и прислонился к стене.

— Знаешь, клятвы не всегда нужны. Иногда все просто идет своим чередом.

Дел посмотрела на меня и глубоко вздохнула.

— Из-за тебя мне так тяжело.

Я разглядывал темноту аллеи.

— Ты боишься?

— Аджани? Нет. Я ненавижу его так сильно, что страха не чувствую.

— Нет. Ты боишься того, что будет потом.

Дел закрыла глаза.

— Да, боюсь, — тихо сказала она. — Боюсь, что не почувствую того, что должна почувствовать.

— Что именно баска?

— Радость. Успокоение. Наслаждение. Восторг, — Дел открыла глаза и заговорила с горечью. — То, что чувствует человек, проведя ночь с любимым человеком или убив ненавистного врага.

Я хмуро уставился в землю.

— Когда я был мальчишкой, — начал я, — я поклялся убить одного человека. Я действительно собирался это сделать. В моей душе была только ненависть. Как и ты, я жил ею. Я ею питался. Каждую ночь я ложился с нею спать и повторял звездам: я убью его. Я был совсем мальчишкой. Дети часто произносят клятвы, но редко их выполняют. Я от своих слов отступать не собирался… и эта клятва помогла мне продержаться, пока в лагерь не пришел песчаный тигр и не загрыз детей. Эта клятва заставила меня взять самодельное копье и самому пойти в Пенджу убивать песчаного тигра. Я решился на это потому что знал, если я убью зверя, племя обязано будет выполнить любую мою просьбу. И тогда я бы попросил.

— Свободу, — пробормотала Дел.

Я медленно покачал головой.

— Возможность убить шукара.

Дел резко повернулась ко мне.

— Старика?

— Этот старик больше других старался заставить меня почувствовать, что я живу в аидах. Только он и заставил меня выжить.

— Но ты его не удил.

— Нет. Три дня я был без сознания. За меня говорила Сула. Она сказала, что я хочу получить свободу, — я пожал плечами. — А я хотел убить шукара и этим освободиться — не физически, а морально. Я мог представить только такую свободу.

— А вместо этого Салсет тебя прогнали.

— Я был свободен идти куда пожелаю. Чула умер.

— Что ты говоришь, Тигр?

— Что в конце концов я победил. Больше всего старик хотел, чтобы я умер, а не ушел… А я его обманул.

— Тигр…

Я заставил себя говорить спокойно.

— Иногда мы стремимся не к тому, что нам действительно нужно. А мы этого не понимаем.

Дел не ответила.

Она прислонилась к стене, как и я долго молчала и смотрела в темноту, и наконец заговорила:

— Ты думаешь, я не права?

Я криво улыбнулся.

— Не имеет значения, что я думаю.

— Имеет, — сказала она и повернулась ко мне. — Мне всегда было важно знать, что ты думаешь.

— Всегда?

— Ну, может не сразу… Когда мы встретились, ты был невыносимым, настоящим самоуверенным Южанином, — Дел даже улыбнулась. — Я думала, что тебя обязательно придется ударить по голове, чтобы вбить в нее хоть немного ума… или может кастрировать, чтобы ты начал думать мозгами, а не тем, что у тебя ниже пояса.

— Ты даже не представляешь, что можешь сделать с мужчиной, Делила, когда он впервые видит тебя. Поверь мне, ни один человек — ни один нормальный мужчина — не может думать о чем-то другом.

— Никогда к этому не стремилась, — поморщилась Дел. — Это ноша, а не дар.

— Мило, — лениво сказал я. — А я-то никогда не считал это ношей.

Дел покосилась на меня.

— Тщеславие тебе не к лицу.

— Мне все к лицу.

— Даже Чоса Деи?

Я нахмурился: игра закончилась.

— Он ко мне не имеет никакого отношения, — мрачно сообщил я. — Он не часть меня. Он даже не часть меча. Он просто паразит.

— Но паразит смертельно опасный. Теперь ясно, что мессия не Шака Обре… — Дел помолчала. — Я до сих пор не могу поверить. Аджани — мессия.

Я пожал плечами.

— Он одержим убийством. Может в этой истории с джихади не все подстроено Аджани — ведь первым Оракула и джихади упомянул святой из Ясаа-Ден — а Аджани состряпал план уже потом, услышав о приходе мессии.

Дел покачала головой.

— Не могу поверить, что человек, которого я знала и тот, с кем познакомился Беллин, одно и то же лицо.

Я нерешительно посмотрел на Дел, но все же заговорил:

— А ты уверена, что знаешь, какой он человек? Ты помнишь только жестокость и убийства… ты видела как Аджани и его люди вырезали всю твою семью, ты видела Джамайла в огне, ты страдала от… ухаживаний Аджани. Тебе было всего пятнадцать и в этом кошмаре ты не могла правильно оценить человека, разобраться в нем. Тебя переполняли чувства — а они плохие советчики.

— Зато они помогают забыть обо всем и сосредоточиться только на поиске убийцы, — отрезала Дел.

— И мы вернулись к тому, с чего начали, — я отошел от стены. — А может и нет.

— Может и нет? Тигр, что ты…

— Пошли, — сказал я, направляясь вниз по улице. — Мне надо поговорить с одним человеком.

— Сейчас? Уже поздно…

— Пошли, баска. Дело неотложное.

Эламайн конечно была уверена, что я пришел к ней. Пока не увидела Дел.

— Эснат, — коротко потребовал я.

Сабо, поприветствовавший нас в дверях, сразу отправился за хозяином, а Эламайн осталась стоять в центре комнаты, закутанная в шелк волос, стекавших по ее ночной рубашке из-под которой виднелись изящные ножки. Оторваться от них было трудно, и я подумал, что взгляд Южанина волнует любая часть тела женщины поскольку обычно все эти прелести скрыты под бурнусом.

— Эснат? — повторила она.

— Он нужен мне по делу, — сообщил я. — Ты спокойно можешь идти спать.

Эламайн покосилась на Дел и снова взглянула на меня.

— Я пойду, — прошептала она, — но только с тобой.

— Не теряй время, — предложила Дел. — Он мужчина, Эламайн, а не домашний котик… и я, в отличие от тебя, считаю, что у него больше здравого смысла и чистоты чем ты ему выделяешь. Можешь липнуть к нему и хитрить, на него это не подействует.

Золотые глаза Эламайн расширились.

— А кто липнет? Кто хитрит? Я не скрываю, чего хочу в отличие от тебя с твоими желаниями… Ты носишь мужское оружие…

Закончить Эламайн не успела — в комнату вошел Эснат.

Он видимо спал и Сабо разбудил его. Увидев нас, Эснат привел в порядок одежду и легкое движение бровей выдало его удивление по поводу присутствия в комнате Эламайн. Тонкие волосы цвета пыли не скрывал тюрбан, как при нашей первой встрече, и они свисали до узких плеч. Прыщей на подбородке стало еще больше, и только тут я окончательно понял, что согласился танцевать за этого человека чтобы он мог произвести впечатление на женщину.

Но сейчас Южная вежливость была ни к чему.

— Давай начистоту, — потребовал я. — Зачем ты сюда приехал?

Сабо, Эснат и Эламайн изумленно уставились на меня. Такого вопроса они не ожидали.

— Зачем? — повторил я. — Саскаат далеко отсюда, это маленький домейн. С чего бы вам отправляться в долгий путь к Искандару? Зачем, если уж на то пошло, вообще решили танзиры сюда приехать? В чем дело?

Взгляд Эсната изменился. Я понял, что близок к цели.

— Не заставляй меня терять время, — настаивал я. — Ты настоящий танзир и человек неглупый, хотя тебе удается убеждать в обратном Эламайн и остальных. Маскарад окончен, Эснат. Мне нужна правда. Тогда и я кое-что скажу тебе.

Эснат осмотрелся, показал рукой на подушки и опустился на ближайшую, пока мы с Дел решали, куда бы присесть.

— Из-за Оракула, — спокойно сказал он.

Эламайн, открывшая рот чтобы возмутиться, быстро его закрыла. Ее лоб прорезала тонкая морщинка. Ответ Эсната Эламайн озадачил: она-то верила, что они приехали в Искандар по совсем другой причине.

Эснат раздраженно махнул рукой.

— Эламайн, сядь. Нет смысла отсылать тебя спать, ты все равно подслушаешь у двери. Так что сядь и держи рот закрытым, может чему-то научишься, — Эснат взглянул на Сабо. — Ты тоже останься, Сабо. Ты знаешь этого человека лучше, чем я.

Эламайн села. Сабо сел. Эснат снова повернулся ко мне.

— Вы его боитесь, — сказал я. — Его предсказания о приходе джихади пугают каждого танзира, ведь они могут сбыться.

Эснат кивнул.

— Оракул поднял племена. Когда пошли слухи, что он предсказывает появление джихади здесь, в Искандаре, мы не обратили на это внимания. А племена его поддержали и все вышли из Пенджи. Тут мы заволновались.

— Значит вы пришли сюда, чтобы убить Оракула прежде чем он покажет джихади.

Эснат покачал головой.

— Я не хочу убивать его. Я боюсь, что тогда ситуация выйдет из-под контроля. Есть еще танзиры, которые думают так же. Мы хотим избежать священной войны и не начинать ее убийством Оракула. Мы пришли в Искандар, чтобы убедить остальных.

— А остальным война выгодна?

Эснат пожал плечами.

— Хаджиб и его сторонники уверены, что ее не избежать. Они думают, что только смерть Оракула успокоит племена. Без вождя, объединяющего их, они снова вспомнят о племенной вражде, — Эснат почесал подбородок, оставив на нем красные полосы. — Они уже собрали целую армию и до сих пор продолжают нанимать танцоров. Они считают, что смогут подавить восстание еще до его начала, — Эснат скривился. — Эти люди привыкли к абсолютной власти, они и представления не имеют, что такое вера, как она объединяет людей… даже пустынные племена.

Хаджиб. Хаджиб. Где-то я слышал это имя… Потом я вспомнил. Лена говорила о танзире, который хотел встретиться со мной. Теперь я знал зачем.

— Но ты же понимаешь, — сказал я, — ты и еще несколько человек, чем все это кончится.

— Кровавой бойней, — не задумываясь, ответил Эснат.

— И ты не хочешь доводить до этого.

— Нет, это погубит Юг, — Эснат нахмурился, скользнув взглядом по Сабо, Эламайн, Дел. — Племена не будут представлять для нас угрозы если останутся такими, какими были многие десятилетия: замкнутыми, независимыми. Пусть мирно бродят по Югу. Но если они объединятся с единой целью, пойдут сражаться за веру, они станут самым опасным врагом, какого только можно приобрести. Они с радостью погибнут за своего джихади, уверенные, что это святая смерть… Такая война уничтожит Юг. Для нас — для каждого — лучше оставить все так, как есть.

— Племена могут не согласиться.

Эснат пожал плечами.

— Ты и сам знаешь, что они довольны своей жизнью… не появись Оракул, они бы ни за что не вышли из пустыни.

— Они верят, что джихади превратит песок в траву, — тихо сказал я.

— Глупость, — отмахнулся Эснат. — Мы разумные люди и понимаем, что это невозможно.

— А магия, — напомнила Дел.

Эснат посмотрел на нее, быстро оценил с кем имеет дело и улыбнулся.

— У тебя своя магия, баска, есть она и у Песчаного Тигра. Но ты же должна понимать, какая сила нужна, чтобы изменить весь Юг. Вряд ли сейчас в мире найдется такая магия, если она вообще когда-нибудь была.

— Хватит о магии, — буркнул я. — Сейчас нужно подумать о другом, — я поерзал на подушке, раздумывая, с чего бы начать. — Эснат, что бы ты сказал, ты и твои сторонники, если бы узнал, что джихади не существует?

— Что наши мысли схожи, — усмехнулся танзир. — Но что в этом толку? Хаджибу и его людям все равно, есть джихади или нет.

Я чуть подался вперед.

— А если я скажу тебе, что за священной войной стоит один человек, но он не настоящий джихади? Обычный человек, как ты и я, но очень умный. Он потихоньку заставляет племена поверить, что он джихади, чтобы они завоевали для этого человека Юг.

Глаза Эсната расширились.

— Обычный человек?

— Обычный Северянин, обладающий даром убеждения.

Ошеломленный Эснат не сводил с меня глаз, раздумывая, к чему могло привести мое заявление.

— Но ведь тогда… — Эснат не закончил. — Это невозможно.

— Разве? Подумай. Один человек нанимает другого и предлагает ему объявить себя «Оракулом». Он отправляет наемника к разным племенам, предварительно объяснив, что говорить, и Оракул сообщает, что джихади превратит песок в траву, чтобы племенам легче было жить. Джихади отдаст племенам весь Юг.

Эснат молчал.

— Проходит время, и уже сами племена разносят слух по Пендже и по всему Югу. Так потихоньку Оракул засеивает землю, семена прорастают и в конце концов дадут плоды.

— Один человек, — прошептал Эснат.

— Его зовут Аджани, — сказал я. — Он борджуни с Севера. Говорят выдающаяся личность.

Помрачневший Эснат потер подбородок.

— Хаджиб не станет слушать, — пробормотал он. — Мы пытались с ним поговорить, но его люди нас не слушают. Они злы и могущественны, и не хотят даже думать о компромиссе, если можно решить дело войной, — Эснат тревожно посмотрел на меня. — Они хотят войны, Тигр. И им нужно, чтобы она началась и закончилась в Искандаре, подальше от их домейнов.

— В опасности будут не только домейны, — добавил я. — По Пендже и сейчас тяжело проводить караваны из-за борджуни и враждебно настроенных племен, а если племена поднимут настоящее восстание, они могут перерезать пути караванов. Этим они уничтожат домейны не врываясь в них с оружием, — я покачал головой. — Некоторые, конечно, выживут, но маленькие города, живущие торговлей, погибнут. А Саскаат? Ты кормишь людей тем, что привозят караваны, правильно?

— Конечно. Саскаат живет торговлей.

— Значит что?

— Значит что… — задумчиво повторил он. — А что делать, если остальные танзиры не захотят слушать? Мы же не можем разогнать их по домам, хотя это было бы лучшим выходом.

— Брось им вызов, — вдруг предложила Дел.

Эснат внимательно посмотрел на нее.

— Что значит «брось вызов»?

— Мы на Юге или нет? — спокойно поинтересовалась Дел. — Танзиры здесь часто решают споры танцем мечей. Для этого нанимают двух танцоров. Все решается оружием и все подчиняются танцу.

— Это Южная традиция, — поддержал я. — Она может помочь.

Эснат уставился на нее.

— Мы уже пытались убить Оракула.

— Если Оракул существует, — добавил я. — Может Аджани уже освободил его от обязанностей и отпустил. А если он уже объявил себя джихади — или собирается сделать это в ближайшее время — его наверное окружает охрана, — я покачал головой. — Сегодня мы видели чем кончил человек, поднявший руку на Оракула. Можно представить чем закончится попытка убить джихади. Вряд ли танзиры найдут еще одного желающего рискнуть.

— Но есть и другие способы. Хаджиб не успокоится.

Я покачал головой.

— Успокоится, если решение вынесет танец мечей. Он обязан будет подчиниться и оставить в покое Оракула и джихади. Если твои сторонники и сторонники Хаджиба согласятся доверить решение танцу, война закончится раньше, чем начнется.

— ЕСЛИ мы выиграем, — напомнил он.

— Риск есть всегда, — согласился я. — Если выиграет Хаджиб, мы уже не сможем повлиять на ход событий, тебе не удастся воспротивиться их планам даже если они захотят залить кровью всю Пенджу.

— Но если они проиграют, мы сможем отослать их по домам, — закончил он.

— И возможно предотвратить тысячи смертей, — добавил я.

Эснат нахмурился.

— Но племена… Кто знает, что они сделают.

— Никто не знает. Но если эта история придумана Аджани и все танзиры разойдутся по домам, Аджани лишится преимущества. Если танзиры уйдут, вряд ли Аджани сможет заставить племена пройти вместе по всему Югу, чтобы захватить все домейны. Племена быстро перессорятся. Как я понял, идея завлечь в Искандар как можно больше танзиров принадлежала Аджани. Когда танзиры вместе, их можно контролировать. Танзиры разойдутся по Пендже — и ищи их. Почти как с племенами.

Эснат напряженно изучал нас.

— Он стравливает нас.

— А мы спутаем ему планы. Мы заставим танзиров уйти. Если твоя сторона выиграет танец и все танзиры разойдутся по домам — половина битвы будет выиграна без оружия, не считая нескольких минут в круге, — я пожал плечами. — А может и вся война.

Эснат задумался.

— Если те, кто поддерживает меня, согласятся, нам придется подобрать подходящие слова, найти обращение, которое заставит других танзиров принять вызов.

— Пусть это будет формальный вызов лично Хаджибу, — предложил я. — Если он считает, что способен командовать армией, его гордость не позволит ему отказаться. Я могу продиктовать тебе принятые в таких случаях фразы. Он не сможет не принять вызов.

Эснат продолжил, легко превращая мое предложение в план.

— …потом нанять танцора меча, достойного такого танца и готового рискнуть, потому что риска не было бы только если бы мы нашли танцора, который не мог бы проиграть… — карие глаза насторожились. — Ты согласен, Песчаный Тигр?

Я ухмыльнулся. Я не из тех, кто поворачивается спиной к удаче. Особенно такой золотой как эта.

— Ты уже нанял меня танцевать, чтобы произвести впечатление на женщину и пообещал очень щедрое вознаграждение…

Эснат не потрудился выслушать меня до конца.

— В качестве платы, — объявил он, — ты получишь домейн.

— Ты можешь найти ему домейн? — изумленно выдохнула Эламайн.

Эснат улыбнулся.

— Я многое могу.

— Но… целый домейн?

Он выгнул брови цвета пыли.

— Я думаю, это достойная плата за спасение Юга.

Эламайн посмотрела на меня. Потом на Эсната.

Сабо просто ухмыльнулся.

Да озарит солнце его голову.

Позже — вернее уже очень поздно — я сидел в нашей комнате, размышляя о своем будущем, и лениво почесывал коленную чашечку. Видимо чесал я ее громко, потому что Дел перевернулась на бок и посмотрела на меня.

— Тигр, ты не хочешь поспать?

— Нет. Мне многое нужно обдумать. Интересно, каким танзиром я буду?

— Будешь? — с иронией переспросила она. — А ты самоуверен.

— Почему нет? Я лучший танцор на всем Юге.

— Который не танцевал несколько месяцев.

— Я танцевал с Набиром.

— Ты тренировался с Набиром.

— Кроме того, у меня есть этот меч.

— Который ты поклялся не использовать в танце.

Я решил не отвечать. Кажется на каждую мою фразу у Дел был заготовлен ехидный ответ.

А значит мы вернулись к привычным отношениям.

Я сидел у стены. Дел лежала завернувшись в одеяла рядом со мной, видны были только волосы, бледно сияющие в свете луны. В соседней комнате храпел Алрик. Вернувшись от Эсната, я попытался заснуть, но не смог — я был слишком взволнован.

Я — танзир. Танцор меча, ставший танзиром. Человек с такой судьбой, ребенок, рожденный неизвестно кем и оставленный умирать в пустыне. Раб, гнувший спину на Салсет. И наконец убийца. Человек, живущий мечом.

Я — танзир. От этой мысли я чуть не рассмеялся.

Я вытянул ноги и, помассировав колени, осторожно напряг мышцы. Что-то громко щелкнуло, и я вздохнул с облегчением — колени снова легко сгибались. Они были очень нужны мне для танца. Жаль, что нельзя сделать их помоложе.

Дел, голова которой лежал рядом с моими ногами, откинула одеяло.

— Звук ужасный, — сонно пробормотала она.

— Слышала бы ты как у меня трещат остальные суставы.

— А у меня трещат по-другому.

— У тебя еще ничего трещать не должно, годы не те, — очередное напоминание о моем возрасте, хотя Дел это должно было польстить — обычно женщинам нравится слышать о своей молодости. — И лучше тебе подольше не слышать такие звуки.

— У меня палец щелкает, — Дел продемонстрировала. — Я его сломала в Стаал-Уста.

— Аиды, я ломал пальцы рук и ног столько раз, что все и не вспомнить,

— я посмотрел на забинтованный мизинец, который пытался отгрызть гнедой. — Не считая этого. Это я помню.

— Обошлось без перелома, — напомнила Дел и перекатилась на спину. — Может и хорошо, что ты получишь домейн. Наверное тебе пора осесть. Больше никаких путешествий, никаких танцев, никаких переломов.

Осесть. Такое мне в голову еще не приходило. Я думал только о том, что получу как танзир: деньги, собственный дом, конюшню для жеребца, слуг, чтобы готовить и убирать, акиви в любое время, может даже гарем.

Я покосился на Дел.

Нет, наверное обойдусь без гарема.

Я сполз по стене и улегся, завернувшись в одеяла. Дел лежала совсем рядом, ее волосы запутались в моей щетине. Я убрал их, потом подвинулся поближе к ней и подумал, сколько же лет я прожил один, держа все чувства и желания в себе.

И снова возник вопрос.

— Баска, а что ты собираешься делать когда Аджани будет мертв?

— Спросишь меня об этом когда он будет мертв.

— Дел…

— Утром я иду его искать. Завтра вечером ты сможешь задать мне этот вопрос.

Она говорила решительно и я понял, что больше от нее ничего не добьюсь. Дел закрыла глаза.

— Баска…

— Спи, Тигр. В твоем возрасте нужно много отдыхать.

Я долго лежал в мрачной тишине, придумывая подходящий ответ, но когда придумал, обнаружил, что Дел уже спала.

Мне оставалось только лежать, широко открыв глаза, разглядывая темное небо, а в голову лезли самые неприятные мысли о женщине, отдыхавшей рядом со мной, и о храпящем Алрике, и о спящей Лене и девочках.

Почему люди, которые так легко и быстро засыпают, думают, что это естественно?

Это просто нечестно.

Если бы я был танзиром, я бы никому не позволил спать пока я сам не усну.

Если бы я был танзиром?

Аиды… А ведь это возможно.

Если мне удастся выиграть танец.

Я пошел посмотреть круг, там он меня и нашел.

Слова, которые он произнес, были ритуальным обращением.

— Меня послали сообщить тебе, что мой господин Хаджиб принимает формальный вызов господина Эсната. Его доверенный танцор меча встретит тебя в круге когда солнце достигнет своей высшей точки.

Времени оставалось совсем немного, солнце давно взошло.

— Хорошо ли господин Хаджиб понял вызов? В случае моей победы он и его последователи должны незамедлительно покинуть Искандар и вернуться в свои домейны.

— Он хорошо понял вызов. Мой господин Хаджиб клянется, что не прольется ни капли крови если ему и идущим за ним танзирам придется покинуть город. Он спрашивает в ответ, понимает ли господин Эснат вызов и свои обязательства в случае твоего проигрыша?

— Господин Эснат хорошо понимает вызов. В случае моего проигрыша он и его последователи присоединятся к сторонникам Хаджиба.

Простые условия, все честно. Танец не до смерти, достаточно предложить противнику сдаться.

Ритуал был завершен. Дальше можно было поговорить без формальностей.

— Что ты думаешь о кувшине акиви? — предложил я.

Он улыбнулся.

— Не стоит.

Я смотрел на Аббу — морщины глубоко прорезались на его смуглом лице — и вспоминал, что чувствовал, когда едва не раздробил ему горло.

— Вот жалость, — спокойно сказал я. — Мы могли бы приятно провести время, рассказывая длинные истории.

Аббу улыбнулся шире.

— Думаю, еще не зайдет солнце, как появится новая, самая интересная история о нас. Ее будут пересказывать по всему Югу.

Я покачал головой.

— Это танец не для тебя. Что они тебе обещали?

— Любой танец для меня, ты же знаешь, Песчаный Тигр, — Аббу ухмыльнулся. — А что касается платы… они дадут мне домейн.

Я прищурился.

— Тебе тоже?

Поседевшие брови Аббу удивленно изогнулись.

— Я вижу, домейны пользуются популярностью, — заметил он. — Интересно, может нам обещали один городок?

— Они бы такого не сделали.

— Почему? Ты доверяешь своему танзиру?

— А ты своему? Сначала он пытался нанять МЕНЯ.

— Не для этого танца.

— Нет. Ему был нужен убийца.

— Понятно, — Аббу потер нос. — Думаю после этого танца убийца уже не понадобится. Ты подал идею?

Я нахмурился.

— С чего ты решил?

— Ты жил с Салсет, ты знаком с племенами. Я готов поспорить, что ты против войны. Ты ведь понимаешь, насколько все это грязно.

— Грязно, — задумчиво повторил я. — Ты точно подметил.

— Мне вообще-то все равно. Для меня племена как паразиты, вытягивающие воду из наших ртов, а поскольку воды и так мало, лучше от них избавиться.

— Значит ты будешь стараться выиграть этот танец, чтобы не лишиться возможности зарезать несколько воинов?

— Я стараюсь выиграть каждый танец, Песчаный Тигр. Но я должен признать, ни одного танца я еще не ждал с таким нетерпением.

— Наконец-то, — сказал я.

— Наконец-то, — согласился он.

Добавить было уже нечего и мы разошлись.

Я сидел на улице в тени, прислонившись к стене. Солнце поднималось все выше. Когда оно достигнет высшей точки, мы пойдем к кругу.

Массоу посмотрел на меня.

— Сегодня ты умрешь? — спокойно спросил он.

Потрясенная Адара уставилась на сына. Я жестом успокоил ее.

— Это честный вопрос, — сказал я, — и я не в обиде на Массоу за него. Мальчик просто любопытен.

Зеленые глаза Адары снова смотрели на мою руку, которой я держал точильный камень.

— Это не его дело…

— В его годы я мог бы задать такой же вопрос, — если бы мне позволили задавать вопросы. — Нет, Массоу, я не умру. Мы будем танцевать не до смерти. Танец закончится когда кто-то признает свое поражение.

Массоу задумался.

— Хорошо. Но лучше бы танцевала Дел.

Сам не знаю, почему меня это задело.

— Дел?

— Да. Она танцует лучше.

Дел, которая стояла прислонившись к стене недалеко от нас, улыбнулась и тут же попыталась скрыть улыбку под маской равнодушия.

Я кинул на нее сердитый взгляд и снова посмотрел на мальчика.

— Когда ты видел мою тренировку, я был не в лучшей форме.

— Сейчас ты тоже не в лучшей форме, — сухо заметила Дел.

— На Аббу меня хватит.

— Уверен? — спросил заглянувший в комнату Алрик. — Аббу Бенсир хороший танцор.

— Я тоже не совсем плохой.

— Раньше ты танцевал лучше, — сообщила Дел.

— Я уже встречался с Аббу в круге, это из-за меня он теперь еле хрипит.

— Вы танцевали с деревянными мечами, — снова вмешалась Дел.

Я перестал затачивать меч.

— Хорошо, в чем дело? Вы хотите, чтобы я проиграл? Почему вы так стараетесь убедить меня, что я самонадеян и только?

Дел улыбнулась.

— Самонадеянностью ты всегда отличался, — заметила она. — Но мне не нравится твое упорное нежелание признать, что ты еще не готов танцевать.

— Дел, я здоров…

— Этого мало для танца, — Дел выпрямилась и отошла от стены. — Я не хочу, чтобы ты шагнул в круг в полной уверенности, что перед тобой никто не выстоит. Он прекрасно танцует, Тигр — я сама с ним тренировалась. Ты тоже отличный танцор, я это знаю, но если ты будешь льстить себе, ты проиграешь еще до того, как начнется танец.

— Я не думаю, что покончу с ним одним ударом, Дел. Я не новичок в танцах.

Дел посмотрела мне в глаза.

— Сколько раз ты получал ранения в круге?

— Больше, чем могу сосчитать.

— Сколько раз ты получал серьезные ранения в круге?

Я пожал плечами.

— Раза два или три. Со всеми это случается.

— А сколько раз после этого ты был близок к смерти?

— Ну ладно, — сказал я, — только один раз. Ты знаешь это не хуже меня.

— И с тех пор ты всерьез не танцевал.

Сам того не замечая, я перешел к обороне.

— Я не боюсь, если ты об этом.

Дел не улыбнулась.

— Боишься, — тихо сказала она.

— Дел…

— Я видела, Тигр. Я была в круге, помнишь? Последний раз, когда ты пытался танцевать, страх заставил тебя выйти из круга.

— Я боялся за тебя! — закричал я, совсем позабыв о Массоу, Адаре и Алрике. — Танцевать мне не страшно! Ты даже не представляешь, каково мне было видеть тебя лежащей на земле с этим мечом, застрявшим в твоих ребрах. Ты не знаешь, что я пережил. Когда я вошел в круг тогда, по дороге к Ясаа-Ден, я снова вернулся в Стаал-Уста. Перед моими глазами стоял наш танец и я боялся, что все повторится.

Дел вынула Бореал.

— Тогда потанцуй со мной сейчас, — предложила она.

— Сейчас? У тебя песчаная болезнь? Кроме того, ты кажется собиралась встретить с Беллином, помнишь? Он должен рассказать тебе об Аджани.

— Нет, — холодно сказала она, — это подождет. Тебе нужно разогреться. Мышцы будут работать легче… и колени перестанут болеть.

— Отлично, — воскликнул Массоу прежде чем Адара успела приказать ему замолчать.

Аиды, аиды, аиды. Я не хочу.

Скажи баске нет.

Не так легко это сделать.

Учитывая, что она права.

Я начисто вытер клинок и посмотрел на солнце. У меня еще оставалось немного времени.

— Алрик?

Он кивнул.

— Я буду судьей.

Адара, что-то сердито бормоча, утащила Массоу к другому концу аллеи. Он конечно протестовал, но она держала сына крепко. Утих Массоу только после обещания матери увести его домой если он не замолчит.

Нам с Дел не нужен был круг и мы не стали тратить время на его создание. Мы стояли молча, оценивая друг друга и думая каждый о своем.

Что было в голове у Дел не знаю, а мои мысли были невеселыми.

— Танцуйте, — сказал Алрик.

Аиды, но я не хочу…

Слишком поздно, Тигр. Делать нечего, остается только танцевать.

Делать нечего, остается только петь.

Нет, не петь…

Удержать Чоса Деи…

Северная сталь зазвенела. Звук наполнил аллею.

Легче, думал я, легче…

Клинок Дел сверкнул, в тени и на свету, разрезая на части солнце, и дневной свет померк перед сиянием магической стали.

Боги, как же она танцует…

Но я тоже могу.

Без моего ведома мои ноги начали двигаться. Я чувствовал благодарность мускулов, которых так долго не пускали в круг. Быстро вернулась собранность — я не замечал ни аллею, ни солнце, ни зрителей. Я видел только Дел. Я слышал только Дел. Шелест ее ног по земле, плач ее стали, громкое дыхание.

Это был настоящий танец, где две идеально подобранные половины наконец-то сошлись и образовали совершенное целое. Это был танец жизни, смерти, непрерывности, особый мир в пределах семи шагов. Все остальное исчезло. Все остальное не имело значения. Нет ничего прекраснее хорошего танца с достойным противником.

Ради танца я и живу.

Да, баска, покажи мне как надо танцевать.

А потом, в какую-то секунду, мой спящий меч проснулся. Чоса Деи пробудился. Я почувствовал как он начал двигаться в клинке, не знаю уж где он там обитал. Он осторожно проверял прочность своей тюрьмы и я понял для чего.

Я растерялся так, что позабыл о танце. Он проснулся, но я же не пел. Я даже не думал о пении.

Но Чоса Деи было все равно. Он уже не спал.

Ой, баска, баска…

Дел почувствовала как изменился меч, как вонь магии наполнила воздух, и отдернула свой клинок, отступив на два шага.

— Контролируй его! — закричала она. — Не выпускай его! У тебя есть сила: используй ее.

Я чувствовал как это… как он пытается покинуть меч, забраться по клинку до рукояти, чтобы коснуться моих рук. Если ему это удастся, я пропал, потому что плоть слишком слаба. Он чуть не забрал Набира — он уже забрал Набира — он переделал Набиру ноги.

— Что же он сделает со мной?

Я стоял в аллее, сжимая кровный клинок, панически не зная, что делать, как сражаться с ним, как победить его, чтобы он не расправился со мной.

— Сдерживай его! — приказала Дел. — У тебя есть сила: используй ее.

Власть, говорила она. Сила.

Клинок чернел.

Используй ее, сказала она. Используй.

А я знаю, как это сделать?

Аиды, конечно знаю. Я — Песчаный Тигр.

Никто не победит меня.

Даже Чоса Деи.

— Да! — закричала Дел. — Получается!

Должно быть я все делал правильно.

Самиэль, прошептал я, но только мысленно. Набир произнес это имя вслух. Из-за Набира оно теперь известно всем.

Или виноват был Чоса Деи?

Самиэль, повторил я, но беззвучно.

И передо мной возникло лицо Дел, блестящее от пота и смеющееся.

— Я говорила, что ты сможешь, а ты не верил!

Я задыхался. Легкие работали как кузнечные мехи. Ребра болели: наверное я опять потянул шрам. Пальцы сжимали рукоять так, что суставы побелели.

— Все кончилось? — тупо спросил я, глядя на свою яватму. — Мне удалось?

Дел кивнула и улыбнулась еще шире.

— Ты загнал его обратно, Тигр. На этот раз обошлось без самума, без жара. Ты все сделал сам, только силой вот отсюда, — Дел протянула руку к моему сердцу, — изнутри. И этой силы у тебя в избытке.

Я мрачно посмотрел на клинок.

— Но он все еще черный. Кончик. Чоса Деи не ушел.

Дел кивнула.

— Конечно. Выгнать его ты не можешь, но ты победил. Потом мы обязательно очистим меч. Это нужно сделать осторожно, точно соблюдая все ритуалы.

А для этого нам нужна была магия. Нам нужен был Шака Обре.

— Тигр, — позвал Алрик, выходя из дома. — Тигр, ты не мог бы подойти? Твой жеребец разволновался. Еще немного, и он весь дом разнесет.

Теперь и я услышал удары копыт о стену и визги.

— Это все магия, — обреченно пробормотал я. — Он ненавидит ее не меньше чем я.

Я убрал в ножны побежденный мною меч и пошел к жеребцу. Гнедой действительно пытался разнести дом. Он выбивал из стены куски кирпичей и давил их в пыль.

— Все кончилось, — попробовал я его успокоить, — можешь расслабиться. Я уже убрал меч, — я перешагнул через порог, входя в «конюшню». — Тебе отсюда не убежать, так что можешь ус…

Мощные задние копыта взлетели в воздух и одно из них врезалось мне в голову.

Голоса.

— Алрик… вытащи его оттуда.

— Не могу, Дел. Жеребец оборвал растяжку… Он не позволит мне приблизиться.

Поток невразумительных слов на языке, который я не знал или просто забыл.

Тот же мужской голос:

— Я знаю, Дел, знаю… Но как я могу вытащить его, если жеребец не дает подойти?

Ответил женский голос: испуганный, злой, нетерпеливый.

— …нужен Говорящий с лошадьми, — потом резко: — Приведите Гаррода!

Детский голос:

— Я сейчас.

— Быстрее, Массоу, быстрее!

Я лежал на спине в грязи.

Почему я лежал?

Я попытался сесть, но не смог. Тело только слабо дернулось.

Снова женский голос:

— Тигр, не шевелись! Не пытайся двигаться.

Глаза не открывались.

Звуки расплывались.

— Тигр, не двигайся, или он снова…

Что он снова?

— Кровь идет?

— Не вижу.

Почему у меня должна идти кровь?

Резко:

— Не смей, Дел! Не хватало тебе лечь рядом с ним.

— Я не могу оставить его там, Алрик. Жеребец его растопчет.

Рядом со мной что-то двигалось. Что-то непонятное. Оно тяжело дышало, тяжело ступало, ходило вокруг меня.

Новый голос:

— Где… а-а. Разойдитесь.

— Тигр, не шевелись.

Не волнуйся, вряд ли я смогу.

— Поговори с ним, Гаррод. Нам нужно подойти к нему, чтобы вытащить Тигра.

Тишина, только рядом кто-то шаркает. Рот был забит пылью. Я чувствовал ее, она покрывала коркой мое лицо. Я попытался поднять руку, чтобы смахнуть эту пыль, но не смог. Рука только дернулась. Шарканье прекратилось. Я почувствовал запах пота и страха. Кто-то боялся.

— Можно, — сказал спокойный голос.

Руки. Они коснулись меня, подняли и потащили.

Аиды, не тащите меня, у меня голова отвалится…

— Сюда, — приказал кто-то и меня отпустили.

— Он жив?

Аиды, да. Почему я должен умереть?

Что-то опустилось на мою грудь.

— Да, — в голосе было облегчение, — да, жив.

Я попытался открыть глаза и попытка увенчалась успехом.

Правда легче мне от этого не стало. Картинка никак не желала останавливаться.

— Баска… — слабо прошептал я. — Дел, что случилось?

— Жеребец пытался проломить тебе череп.

— Он бы не…

— Ему это почти удалось.

Ко мне тут же вернулась память.

— Аиды… — выдохнул я, — танец…

— Тигр… Тигр, и не пытайся…

Мне удалось сесть и отбросить удерживающие меня руки.

— Мне нужно идти… танцевать, — выдавил я и сжал руками голову.

— Ты никуда не пойдешь, — быстро сказала Дел.

Превозмогая боль, я простонал:

— Аббу будет ждать… Все будут ждать…

— Ты даже встать не можешь.

Я не мог даже моргнуть.

— Слишком многое зависит от танца… Они согласились, все танзиры.. если я не приду на танец, Хаджиб и его сторонники победят… будет война… аиды…

Меня окружал только серый туман. Я застыл на острие, не зная, в какую сторону упаду.

— Тигр…

Я заставил себя очнуться.

— …должен встать, — пробормотал я. — Кто-нибудь, помогите встать…

— Отложи танец, — сказала Дел. — Хочешь я договорюсь?

— Они не… уже нельзя… поздно… — аиды, даже думать было больно, еще больнее было говорить. — Я не сдам этот танец.

Дел смотрела на меня с тревогой.

— Когда тебя увидят в таком виде, сразу станет ясно, что танца не будет.

— Неважно… Аббу объявят победителем и мира уже не будет…

Дел убрала свою руку с моей и холодно предложила:

— Ну, если ты должен это сделать, поднимайся и иди. Не трать время на жалобы.

Я наклонился вперед, упал на локоть, попытался подобрать ноги — это у меня получилось со второй попытки — и наконец встал…

Чтобы снова упасть. Сначала на колени, потом на бок, опираясь на локоть. Я закрыл глаза, сжал зубы, попытался собраться. Я беззвучно молил боль и тошноту отступить.

— Я договорюсь, — сказала Дел.

Моя одежда пропиталась потом. Борясь с тошнотой, я выдохнул:

— Ты не сможешь… баска, ты не сможешь… Они объявят, что я проиграл, у них есть право… Аббу победит и Хаджиб победит… мы не можем потерять последний шанс…

— Мы не можем потерять тебя.

— …тошнит, — прошептал я.

— Тебе врезали копытом по голове, — напомнила Дел. — Чего же ты ожидал?

Может немного сочувствия… но нет, не от Дел. Слишком многого я захотел.

А потом появился другой голос, дребезжащий, мужской, он говорил что-то о танце.

В комнату вошел человек. Я растерянно прищурился. В горле застрял кислый комок, мысли путались.

— А-а, — протянул Аббу, — нашел повод вывернуться, — он осмотрел всех собравшихся и снова взглянул на меня. — Я пришел узнать, что тебя задержало, все уже собрались и ждут, — Аббу улыбнулся. — Твой господин Эснат уже готов объявить о сдаче, но я решил сходить и узнать в чем дело. Это, конечно, нарушение правил… но мне очень хочется потанцевать. Я ждал этого танца столько лет.

Всех моих сил хватило только на то, чтобы приподнять голову. В глаза тут же больно ударил солнечный свет, а комната закружилась быстрее.

— Я сейчас приду, — прошептал я. Солнце сияло точно над головой.

Аббу Бенсир засмеялся.

— Ты примешь на его место другого танцора? — с угрозой в голосе спросила Дел.

— Баска…

Дел даже не взглянула на меня.

— Примешь?

— …Юг, — невнятно пробормотал я. — Думаешь Аббу или кто-то другой согласится танцевать с женщиной?

Дел не сводила глаз с Аббу.

Прежде всего он был Южанином: старые привычки живучи. Но каждый человек может измениться, если у него есть на то серьезные причины.

Аббу Бенсир улыбнулся.

— Мне нужен Песчаный Тигр, но наш танец может и подождать. Ты не обесчестишь круг.

Дел коротко кивнула.

Аббу посмотрел на меня.

— В другой раз, Песчаный Тигр, — сказал он. — Сначала я расправлюсь с твоей баской.

— Иди, — холодно предложила Дел.

Аббу Бенсир ушел.

— …не можешь, Дел… Дел, — я тяжело вздохнул. — Тебе нужно найти Аджани, — серый туман густел. — Тебе нужно встретиться с Беллином, узнать где Аджани… Баска, ты должна… ты столько ждала…

Дел опустилась рядом со мной на колени, коснулась моего виска и отняла окровавленные пальцы. Такого взгляда у нее еще никогда не было.

Я прищурился сквозь туман.

— Ты должна найти Аджани.

— В аиды Аджани, — бросила она.

— Дел… подожди… остановись…

Но Дел не стала ждать.

Дел не остановилась.

Он опустился на колени около меня. Я посмотрел ему в глаза.

— Я умираю? — спросил я. — Вы от меня что-то скрываете?

Алрик улыбнулся.

— Нет. Просто ты плохо себя чувствуешь. Вот, — Северянин протянул мне флягу. — Выпей немного, будет легче.

Я сделал глоток.

— Аиды, это же акиви.

— Быстрее придешь в себя. Я знаю, как-то раз мне врезали над ухом… это несколько лишает равновесия.

— Поэтому я все время куда-то падаю?

— Может поэтому, а может потому что ты от природы неуклюжий.

Я осторожно коснулся больного места. Алрик был прав: мне тоже досталось прямо над ухом. Ухо распухло, кровь на нем запеклась коркой и болело оно как в аидах.

Было очень тихо.

— А где все? — спросил я. — Куда они ушли?

— Смотреть танец. Они хотят поставить на Дел.

— Аиды… это мой танец.

— Сейчас ты не сможешь танцевать.

— Может это поможет, — я выпил еще акиви и попытался остановить вращавшуюся комнату. — Мне нужно идти. Думаешь я буду спокойно сидеть здесь, пока она там танцует?

— Этого я от тебя, конечно, не ожидал, но вряд ли тебе захочется, чтобы я тебя туда нес.

Я сделал еще глоток, заставил себя подняться, постоял пошатываясь и поинтересовался:

— А почему тебя два?

Алрик тоже встал.

— Меня два? — переспросил он.

— Да.

Алрик отобрал у меня флягу.

— По-моему тебе лучше лечь в постель.

— Сначала я должен узнать, как там Дел.

— Тигр…

— Мне нужно узнать, что с Дел.

Алрик вздохнул и подставил мне плечо.

— Мы никогда не доберемся до круга, — сообщил он.

Каждое слово требовало немалых усилий.

— Конечно доберемся, — пообещал я.

— Тогда может покажешь мне дорогу?

— Сначала покажи мне, где дверь.

Алрик повел меня к двери.

К тому времени, когда мы выбрались из города и дошли до кругов, я уже готов был сдаться и лечь, но я заставлял себя двигаться.

— Аиды… — выдавил я, — столько людей…

Они толпились у круга. Позади нас остался город и рассыпающиеся стены домов, на которых сидели желающие посмотреть танец. Люди толкались у окон вторых этажей и собирались на ветхих крышах. Другие стояли вдоль линии, прочерченной в трех шагах от круга для танца, чтобы в азарте толпа не прорвала линию круга и не вошла внутрь.

Я покачнулся, рука Алрика поддержала меня.

— А чего ты ожидал? Это танец двух лучших танцоров мечей Юга — хотя танцуешь и не ты — и от него зависит судьба страны.

Солнечный свет слепил, и я прищурился.

— А где Эснат? Он должен быть здесь. Ни он, ни его друзья, ни Хаджиб не пропустят танец.

— Думаю, они предпочтут смотреть из города.

Кто-то толкнул меня. Потеряв равновесие, я чуть не упал, и только рука Алрика меня удержала.

— Все кружится, — пробормотал я.

Зря я выпил акиви. А может зря позволил ударить себя по голове. Вот так одна неприятность влечет за собой другую. Я видел лица, слышал голоса, чувствовал давление толпы, но все это было где-то очень далеко от меня.

Я болезненно поморщился — что-то билось у меня в голове.

— Где Дел? Ты ее видишь?

— Нет. Перед нами толпа.

— Тогда давай подойдем поближе. Мне нужно увидеть Дел.

— Тигр… подожди.

Но я никого не ждал. Я не мог ждать. Я знал, что где-то впереди была Дел.

Каждый шаг давался с трудом, голова кружилась, а люди стояли стеной. Я спотыкался, почти падал, в спину мне посылали проклятия, но я пробивался к кругу, а Алрик шел за мной. Несколько раз нас пытались остановить, но мы с Алриком большие и сильные, долго удерживать нас не могли.

В конце концов мы прорвались и чуть не упали за линию. Кто-то начал возмущаться моей напористостью, но несколько танцоров мечей узнали меня и люди расступились. Я наконец-то смог нормально дышать.

Ладно, признаю: я собирался выставить Дел из круга, предъявив свои права на танец — в конце концов он и был моим. Но едва я шагнул к линии — чуть не упав лицом вниз — кто-то объявил начало танца.

— Подождите… — вскрикнул я.

Слишком поздно.

Это был настоящий танец. Оба меча лежали в центре круга. Аббу стоял ко мне спиной и загораживал от меня Дел. Дел не могла меня видеть, но даже если бы она меня заметила ничего не изменилось бы. Танец начался. Теперь для Дел был важен только человек в круге.

Они бросились к центру круга, наклонились, выпрямились. Мечи сверкнули, столкнулись, взвизгнули и снова столкнулись.

Толпа загудела.

Аиды, как же болела голова.

— С тобой все в порядке? — спросил Алрик. — Ты совсем побелел.

Я не потрудился оглянуться. Я знал, где стоял Алрик: справа от меня.

— Тигр, ты…

— Все нормально, — отрезал я, — нормально… не отвлекай меня.

Танец я скорее угадывал, чем видел. Аббу был по-прежнему спиной ко мне. Он танцевал, как и принято на Юге, в набедренной повязке.

Толпа гудела. Люди обсуждали мужчину и женщину и спорили, кто выиграет.

На Юге верят в мужчин.

Я прищурился и расставил ноги пошире, чтобы не упасть.

— Следи за его ударами, — пробормотал я. — Баска… следи за его ударами…

— Она хорошо танцует, — попытался успокоить меня Алрик.

— Она позволяет ему вести танец.

— Дел знает, что делает.

Аббу раздвоился. Я провел рукой по глазам.

— Ей нужно атаковать.

Клинки зазвенели и взвизгнули.

— Баска… отгони его. Веди его в мою сторону.

Он сделал шаг и наконец-то я увидел ее. Дел танцевала в короткой светлой туники. Ученица Стаал-Уста смотрела на Аббу холодно и безжалостно. Она не хотела убивать его, но ей нужно было заставить его сдаться, а для этого она должна была доказать, что может его убить, иначе Аббу сдаваться откажется.

Он должен поверить, что Дел без колебаний вонзит в него клинок.

Дел танцевала безупречно, но Аббу не уступал ей.

— Ну же, баска, следи за ним… не позволяй ему приближаться…

Дел провела его через круг. Люди, стоявшие за моей спиной, отступили, опасаясь попасть под удар, но я не испугался. Я знал, что ни один из танцоров не разорвет линию.

— Вот так, баска, хорошо… — танец снова расплылся, я моргнул. — Аиды, не сейчас…

Пора Аббу Бенсиру ответить. Я уже готов был вместе с ним шагнуть вперед.

Рука Алрика легла на мое правое плечо.

— Это не твой танец, — напомнил Северянин.

Кто-то толкнул меня под левый локоть — человек подошел ко мне, двигаясь по краю внешнего круга, и вышел на клочок пространства, выделенного зрителями Алрику и мне. Я пошатнулся и чуть не упал, а кое-как устояв, провел рукой по глазам.

— Все двоится…

— Это акиви, — сказал Алрик. — Лучше бы я дал тебе воды.

Я был пьян. Перед глазами все расплывалось, шум становился то громче, то тише, от него болела голова. Мир растекался. Растекался даже Алрик.

— Стой на одном месте, — попросил я Северянина, когда он подошел ко мне слева. — Давай, баска… танцуй…

Над кругом сгустился туман. От песни стали болеть уши.

— Что происходит? — вдруг спросил Алрик.

Я посмотрел направо, подождал, пока картинка застынет.

— Может ты перестанешь подходить ко мне то слева, то справа, — попросил я.

— Что это за звук? — не слушая меня, спросил Алрик.

Я слышал только песню стали. От нее раскалывалась голова.

Дел пробила защиту Аббу и задела его локоть. Аббу отпрянул, но было уже поздно: первую кровь пролила женщина.

— Уже лучше, баска… лучше…

— Что это за звук? — упрямо повторил Алрик.

Я слышал звон стали, скрип и скрежет клинков. Что его удивляло?

— Давай, баска… расправься с ним…

— Тигр… ты только посмотри.

Я видел только танец. Двое двигались в круге: мужчина и женщина. Оба отличные танцоры, подчинившиеся ритму, известному только им, со страстью, которую никто больше не мог с ними разделить.

Давай, баска…

— Тигр!

Кричал Алрик. Я отвлекся от танца, от Дел, и осмотрелся.

Через круг от нас, за спиной Дел толпа вдруг расступилась.

К кругу шли Вашни.

Вашни. Вашни?

— Тигр, — повторил Алрик.

Танец продолжался. Звон стали наполнял воздух.

Вашни запели.

Сначала тихо, потом громче. Их завывание завораживало, оно поглотило песню мечей, гул толпы, оно заполнило весь мир.

Я потер глаза и пожаловался:

— Слишком громко…

Алрик снова стоял слева от меня. Он опустил голову и улыбнулся мне странной торжествующей улыбкой. Он улыбался мне, глядя на меня сверху вниз, хотя я всегда считал, что мы были одного роста.

— Подожди, — начал я, но мир снова стал серым.

— Тигр, Тигр…

Голос Алрика прозвучал справа.

— Вас двое, — простонал я. — Вы все время меняетесь местами…

Дел танцевала, но в круг никто уже не смотрел.

— Оракула! — закричал кто-то. — Покажите нам Оракула!

Завывание оборвалось. Вашни разделились и разошлись, образовав широкий проход.

— Оракул, — услышал я. Слово понеслось по толпе и превратилось в низкое гудение.

Я прищурился, разглядел волосы, глаза, кожу, и устало выдавил:

— Снова Алрик. Как ты ТАМ оказался?

— Что? — изумленно переспросил Алрик.

— Там, — пытался объяснить я. — Ты то там, то справа, то слева. Тебя же не трое, или я чего-то не понимаю?

Но Алрик меня не слушал.

— Северянин, — выпалил он.

Северянин? Кто Северянин?

О чем он говорит?

Дел и Аббу танцевали. Грозная песня стали пробивалась сквозь гул и крики.

Но людей не интересовал танец. Они ждали джихади.

Так много людей. Там много Алриков.

Я посмотрел направо: Алрик.

Посмотрел налево: Алрик.

Через круг: Алрик.

Аиды, должно быть у меня была песчаная болезнь.

— Акиви, — пробормотал я. — Из-за него у меня в голове все перепуталось.

Голова кружилась.

Я снова посмотрел через круг.

— Алрик, это ты? — я повернулся и посмотрел на стоявшего слева. — Или это ты? Нет, ни тот, ни другой… Тогда кто же это?

Алрик, стоявший слева, взглянул на меня пронзительными яркими голубыми глазами. Нет, это был не Алрик. Алрик улыбался по-другому, у Алрика были другие глаза, он не умел пронзать взглядом.

Эти глаза были холодными, почти ледяными. Они ждали чего-то.

— Оракул, — повторил Алрик — Алрик справа от меня — подражая остальным.

Я уставился через круг. Там стоял светловолосый, голубоглазый Северянин: Алрик не ошибся. Он был похож и на Алрика, и на Дел. Может для меня все жители Севера на одно лицо…

И я открыл рот.

— Аиды, это же Джамайл.

— Кто? — спросил откуда-то Алрик.

— Брат Дел. Но Вашни сказали, что он мертв!

— На мертвого он, по-моему, не похож. Скорее он напоминает Оракула.

Оракула? Это Оракул?

В круге, в танце, мечи визжали, звенели и скрипели.

— Подожди, — сказал я, — подожди… Я не… этого не может… Он не может быть Оракулом… У Джамайла нет языка!

Джамайл открыл рот и заговорил.

Тогда рот открылся у меня.

— Я не сплю? — тупо спросил я. — Или жеребец меня все же убил?

Алрик не ответил.

— Дел! — закричал я. — Дел!

Но Дел танцевала, а ее брат стоял у нее за спиной.

— Аиды, баска, разве ты не слышишь? Это твой брат говорит!

Ее брат… говорит?

Вспыхнул жемчужно-розовый клинок, взвизгнула магическая сталь.

— У него нет языка, — прошептал я.

Аиды, святой Ясаа-Ден не ошибся. Немой, не мужчина, не женщина. Ну баска, посмотри на него.

Песня стали наполняла воздух, подчеркивая слова Оракула. Он поднял руку, чтобы показать.

— Джихади! — закричал кто-то. — Он показывает джихади!

Люди бросились вперед, чтобы увидеть джихади. Меня толкали так, что я едва держался на ногах. Рука слева поддержала меня, вторая рука легла на мою перевязь — Алрик стоял справа от меня.

Алрик был СПРАВА.

— Джихади! — ликующе взвыла толпа, когда Оракул поднял руку.

Человек слева от меня рассмеялся. Это был дикий, торжествующий хохот, полный удивления и радости. Этот хохот пугал.

— Сколько денег я потратил на фальшивого Оракула, а теперь настоящий выбирает меня… — стоящий слева сильнее сжал мою перевязь. — Теперь мне нужно только это…

Я все понял, когда повернулся к нему, но было слишком поздно.

Аджани не терял времени. Одной рукой он обхватил рукоять и, оттолкнув меня, выхватил из ножен мою яватму. Я чуть не упал.

Глаза у Аджани были бледные, льдистые. Он стоял и смотрел, как я шатался, как я боролся, как разгонял туман перед глазами, как открыл рот, чтобы остановить его…

Аджани улыбнулся.

— Самиэль, — прошептал он. И клинок ожил.

Аиды… Аджани.

Аджани с Самиэлем.

Аджани с Чоса Деи.

Он показывал на меня.

Я услышал проклятие Аджани, заглянул в глаза Аджани и удивился, как я мог перепутать его с Алриком?

— Благодарю, — сказал Аджани, — ты мне помог.

Я глубоко вздохнул, чувствуя, что теряю сознание.

— Ты не знаешь, что держишь в руках. Ты не понимаешь, что это за меч.

Говорил Аджани ровно и не к месту мягко.

— Понимаю, Южанин. Я много слышал о нем… Мои люди видели, что ты сделал и запомнили слова мальчишки, — улыбка была короткой, но искренней.

— Я знаю, что такое яватма и какую власть над ней дает знание имени. Яватма очень пригодится человеку, только что объявленному джихади.

Я постарался говорить спокойно.

— Надеюсь, что твои люди ничего не забыли тебе рассказать. Ты должен знать, что она может сделать… что она может сделать с тобой…

Люди расступились и мы оказались в центре человеческого кольца.

Аджани поднял меч и на миг я задумался, что почувствую, когда Чоса Деи наконец-то получит мое тело, что останется от меня, когда он — в моем теле — разорвет Аджани на куски.

Интересно было бы узнать. Но я предпочитал оставаться собой. Позади меня закричал Алрик. Я понял только одно слово: борджуни. Я стоял и смотрел на Аджани, сжимавшего рукоять моей яватмы.

А потом песня Делилы разрушила наш круг.

Ну баска, пришло твое время.

Дел пела громко. Круг наполнился Северным светом, таким ярким, что даже Аджани прищурился.

Я вежливо показал пальцем на приближавшуюся женщину и учтиво сообщил Аджани:

— Тут кое-кто хочет тебя видеть.

Когда Аджани обернулся, Дел уже стояла рядом с ним.

Я понимал, как она должна была устать после танца с Аббу, но перед Дел стоял Аджани и усталость была забыта. Дел могла лежать на смертном ложе и поднялась бы с него ради Аджани.

Чтобы прикончить его.

Дел погнала его назад, обратно, в толпу. Толпа раздалась, а потом снова сошлась, окружив меня и Алрика. Люди говорили об Аджани и о женщине, которая пыталась убить его.

Аиды, они поверили! Они думали, что он джихади!

А значит, если Дел убьет его, толпа ее разорвет.

— Не убивай его, — прошептал я. — Баска, будь осторожнее. Думай, что делаешь.

Я не ожидал ответа. Дел и не ответила.

Они убьют ее. Они ее разорвут.

Баска, не убивай его.

Если я не доберусь до Джамайла… но я уже знал, что не доберусь. Меня толкали со всех сторон и все мои силы уходили на то, чтобы удержаться на ногах. Но даже если бы я мог идти, Вашни убили бы меня за попытку приблизиться к их Оракулу до того, как я успел бы произнести хотя бы слово. Все перепуталось: Оракул указал мессию, а женщина пыталась его убить.

Родная сестра Оракула.

Джамайл, помнишь меня?

Нет. Он видел меня лишь раз.

Джамайл, помнишь свою сестру?

Джамайла отделяли от сестры сотни Южан: танзиров, танцоров мечей, жителей пустыни. Даже Оракул не смог бы пробиться сквозь толпу теперь, когда джихади был объявлен.

Джамайл никого уже не интересовал. Он выполнил свою миссию.

Толпа сжимала круг. Аиды, Дел, где же ты?

Круг вдруг разомкнулся.

— Тигр, ложись…

Рука Алрика ухватила меня за перевязь и пригнула к земле, потом его меч взлетел и чьи-то внутренности вывалились на землю.

Что?

Что происходит?

Это Алрик прикончил одного из борджуни Аджани, ставшего теперь телохранителем самого джихади.

Аиды… как все не ко времени. Голова у меня болела, глаза почти ничего не видели.

Рядом с моей головой появились чьи-то ноги, я откатился в сторону, выругался, когда кто-то наступил мне на пальцы, и пожалел, что у меня не было меча.

Передо мной шла битва. Алрик сражался один.

Аиды, где же Дел?

И словно в ответ на мой вопрос вспыхнул свет. Я услышал свист бури, в воздух взлетела пыль, я понял, что яватмы замыкали круг. Мечи создавали магическую преграду из света, жара и холода.

— Мне нужен меч, — пробормотал я, с трудом поднимаясь на ноги.

В круге выл ветер. Аджани сражался моим мечом.

— Тигр! Тигр, обернись!

Я обернулся и поймал меч. Старый, хорошо знакомый мне клинок. Я уставился на него в тупом изумлении, а из толпы мне ухмылялся Аббу.

— Ты мой, — закричал он, — они тебя не получат, — и исчез.

Все больше друзей Аджани — борджуни — подбегали к нам. Мы с Алриком давно уже сбились со счета, они намного превосходили нас числом. Но мы умели танцевать, а они привыкли убивать безоружных.

Времени у нас не было. Еще немного и племена доберутся до круга, в котором танцевали Дел и Аджани. В магический круг нельзя было войти пока пели мечи, но рано или поздно танец закончится и тогда они достанут ее. Ее убьют, если она выиграет танец.

Еще немного, и охранники Аджани расправятся с Алриком и со мной. Но мы продолжали бороться, потому что оставалась надежда на чудо.

И удача вспомнила о нас.

— Пригнись, — предложил знакомый голос. Я не стал уточнять детали и пригнулся. Метко брошенный топор расколол череп моему противнику.

Беллин засмеялся.

— Тренировка, — сказал он.

Теперь мы сражались втроем. Дел танцевала в круге.

Давай, Делила, прикончи его.

В круге полыхнуло пламя, люди начали кричать.

Сначала я не увидел в этом ничего страшного — наверное сторонники Аджани попытались проникнуть в круг и получили отпор — но потом понял, что дело было не в магии мечей.

Чоса Деи хотел вырваться на свободу. Расплачиваться за его пребывание в плену пришлось бы многим.

Может даже Дел.

Ну нет, баска, с тебя хватит. Ты уже платила.

Аджани что-то закричал, но я не понял что именно. Словно тяжелый молот пытался проломить мне череп изнутри, перед глазами все плыло, но кричал Аджани страшно.

Он произнес имя Шака Обре.

Аджани никогда не слышал о Шака Обре.

Я убил еще одного борджуни.

— Держи его, баска, держи.

Бореал взвизгнула. Ледяной ветер вырывался из круга, развевая Южные шелка, от него покрывались инеем волосы и брови. Все, кто еще в силах был двигаться, кинулись прочь.

Я глубоко вздохнул и выдернул клинок из тела.

— Вызови бурю, баска…

В безумном стремлении спастись люди падали друг на друга, пар от их дыхания поднимался в воздух плотным облаком.

В круг вошла зима. Лето уничтожило ее. Порыв горячего ветра опалил лица и я прикрыл глаза рукой.

Раскаленно-белый Самиэль взвизгивал. Я уже не мог вдыхать огненный воздух.

Люди, еще минуту назад готовые растерзать нас, застыли, парализованные страхом. Даже борджуни Аджани прекратили атаку.

Аджани в круге.

С Дел.

Аиды, баска, что с тобой?

Крики затихли, свет померк и в круге вспыхнули две радуги, хотя дождя не было, а воздух был таким горячим, что обжигал горло.

Аджани тихо вскрикнул, Дел наступала на него. Шаг назад, еще, еще. Бореал дразнила Самиэля. Жемчужно-розовый клинок скрещивался с черным.

— Ну потанцуй, — пригласила Дел. — Потанцуй со мной, Аджани.

Назад, назад, назад. Он пытался отбиваться, но не мог.

Я видел оскаленные зубы, напряженное лицо, страх в льдистых глазах. Он боялся не Дел, а того, что почувствовал в мече.

Он был человеком огромной силы, и не только физической. У него была сила воли, но он не знал Самиэля. Он не встречал Чоса Деи…

— Вот этого тебе не одолеть, — пробормотал я.

Аджани что-то закричал. На его шее натянулись сухожилия.

Из круга вырвался жар. Неподалеку загорелась крыша из одеял, потом другая, люди закричали и побежали кто куда. Искандар был в огне.

Ветер летел по улицам, разнося лепестки пламени. На людях загорались бурнусы.

— Нет, — отрезала Дел.

Вызванная Бореал баньши-буря с воем вырвалась из круга, разрывая завесу пламени Самиэля. По зову Дел пришла зима. Дождь со снегом сильнее огня.

Все изменилось за несколько секунд. Баньши-буря пронеслась над Искандаром и улетела. Я вымок и замерз, но досталось всем, даже борджуни Аджани.

Едва утихла буря, атака возобновилась. Мы отбивались. Рядом со мной сражался Алрик, за моей спиной Беллин беседовал со сторонниками Аджани, окружившими нас. Он знал каждого из них и весело выкрикивал приветствия в их испуганные лица. Мы с Алриком слушали и запоминали — нам нужно было знать всех своих врагов.

Баска, мысленно позвал я, продержись еще немного, я иду.

Ребра пронзила острая боль. Я отбил меч, вонзил клинок в живот борджуни и снова вырвал оружие, чтобы повернуться к следующему противнику, но ошибся и проскочил мимо него. Я пошатнулся, попытался удержаться на ногах, но меня поглотили жар, холод и свет, и вся палитра мира.

Баска, баска, я иду — хочу я этого или нет.

Я выругался и понял, что луже в круге. Я больно ударился о землю и меч выпал из рук.

Аиды, голова болит… мир снова поглощает серый туман…

В круге свирепствовала буря. Шел горячий дождь, от земли поднимался пар, дыхание вырывалось изо рта со свистом, как зимой, кончик носа и мочки ушей сразу замерзли.

Бореал сияла всеми цветами Севера. Самиэль был черным.

Возникла новая мысль: если Чоса Деи получит тело Аджани, Дел придется загнать Чоса в свой меч.

Но Дел не собиралась ждать, пока Чоса соберется с силами.

Я лежал на земле и смотрел на Дел. Она была сама ненависть, ярость, одержимость. Дел вспоминала все, что сделал Аджани, во что он превратил ее жизнь, вспоминала человека, который довел ее до края, где равновесие так шатко и его очень легко потерять. Все эти шесть лет Дел шаталась на краю, глядя в бездонную пропасть. Слишком дорого заплатила она за случившееся.

Еще одна плата ничего не изменит. И одновременно изменит все.

Долгая песня Делилы тогда закончится.

Ветер визжал. Он застревал на клинках и рвался, надрываясь в яростном порыве. Я рассматривал исцарапанное лицо Аджани: он был типичным Северянином. Выше меня и шире в плечах, с пышной гривой волос, таких же светлых и густых как у Дел, зачесанных назад с высокого лба. По-мужски Аджани был так же великолепен как дел по-женски. Беллин отметил точно: Аджани сиял очень ярко.

Он сиял слишком ярко: Чоса Деи смотрел из его глаз.

Бледные, пронзающие глаза светились порочным огнем в предчувствии свободы.

Пора уничтожить его, баска — пока он не расправился с нами.

Дел перестала петь, опустила меч и застыла, ожидая.

Ожидая… Ожидая чего?

Или ее ослепило его сияние?

Нет, только не Делилу. Этот человек создал ее как я создал свой меч. В крови, страхе и ненависти.

Аджани оскалил зубы.

— Мы снова встретились, — сказал он. — Пора кончать наше знакомство, так?

Дел, как и я, не сводила с него глаз. Северные черты расплывались. Тонкий нос, линия подвижного рта, высокие скулы — их контуры медленно растекались, уродуя лицо. Аджани переделывали.

Аиды, баска, убей его!

Дел выбила клинок из его рук. Кончик ее яватмы уперся в его горло.

— На колени, — едва переводя дыхание, прохрипела Дел. — Ты заставил моего отца встать на колени.

Баска, это не Аджани.

Мой меч лежал на земле. Мой чистый, серебристый меч из Северной стали.

Меч, из которого вышел Чоса Деи.

Баска… подожди…

— Дел… — выдавил я.

Аджани оскалил зубы. Чоса Деи смотрел из его глаз.

— Ты знаешь, кто я?

— Я знаю, кто ты.

Аджани откинул со лба волосы. Черты его лица изменялись. Он стал податливым, мягким, он мог растаять как воск.

— Я сказала: на колени, — снова потребовала Дел.

У круга стояли сотни людей, парализованных страхом. Они ожидали конца боя. Я лежал на земле и тяжело дышал, пытаясь разогнать туман в голове и перед глазами. Я думал: если я смогу добраться до меча…

Но Аджани стоял слишком близко к клинку. Ему достаточно было наклониться. Если он наклонится…

— Дел… — снова прохрипел я и лишился последних сил.

Аджани не вставал на колени. Чоса Деи не позволял ему это.

— Я — сама власть, — объявил он. — Ты думаешь, что можешь победить меня? Ты думаешь, я исполню твое приказание после того, как так долго ждал исполнения моего?

Аиды, ему не нужен меч. Ему хватит своего умения.

Аиды, баска… убей его… не играй с этим человеком… даже ради твоей гордости, не играй…

Аджани развел руки. Он изменился, стал подтянутым, стройным, сильным. Я рядом с ним казался хилым мальчишкой. Его великолепие соперничало с великолепием Дел.

— Ты знаешь, кто я?

Не знаю как Дел, а я не понял, который из мужчин задал этот вопрос.

Дел взяла рукоять по-другому. Меч ударил сверху вниз и перерезал сухожилие.

Аджани упал, этого она и добивалась. Его поза ничем не напоминала позу сломленного человека, но Дел было достаточно им того, что он уже не возвышается над ней — и надо мной, когда я, пошатываясь, умудрился подняться на ноги.

Он сиял очень ярко.

— Давай, — прошептал я.

Дел начала петь.

Чоса Деи вселился в тело, но Аджани не сдался. Он был рожден на Севере и понял, что случилось. Я увидел это в его глазах — в еще человеческих глазах Аджани, хотя лицо его уже растекалось. Он ссутулился перед мечом с кровавым ожерельем на шее. Бореал хотелось пить, она уже попробовала его крови.

Дел пела песню о близких ей людях, которых потеряла: отец, мать, братья, дяди, тети. Так много убитых родственников. Остались только двое: Джамайл и делила. Мужчина, который уже не сможет зачать ребенка, и женщина, которая уже не сможет ребенка выносить.

Дел убьет Аджани. Но она не победит.

Делила закончила песню. Она стояла и смотрела на него. Чувствовала ли она себя обманутой из-за того, что Аджани был не один? Из-за того, что убить ей придется не только врага, за которым она столько лет охотилась?

Чоса Деи был не глуп. Он потянулся, коснулся меча, сжал слабые пальцы на рукояти, поднял меч с земли и чернота натекла на клинок: лучше меч, чем мертвое мясо.

Светлые волосы, мокрые от пота, спутались. Великолепное Северное лицо снова отвердело. Чоса Деи ушел.

Аджани откинул волосы со лба. В одной руке он держал почерневшую яватму, но не пытался воспользоваться ею. Бореал целовала его горло. Аджани просто смотрел на женщину, владевшую Бореал, прародительницей бурь.

— Кто ты? — спросил он.

Дел не потрудилась ответить.

— У тебя есть дочь, — сказала она.

И снесла ему голову.

Тело упало на землю. Дел, освободившаяся наконец-то от груза мести, покачнулась и ноги у нее подогнулись.

Аиды, баска, не теряй сознание… только не сейчас.

Дел попыталась подняться, но не смогла. Изнеможение и переживания лишили ее сил. Она только тяжело дышала, цепляясь за свой меч.

Аиды, Тигр, а ты что стоишь?

Круг исчез. Он пропал сразу после того, как уснула магия. Теперь любой легко мог до нас добраться.

Дел убила Аджани. Люди считали его джихади.

Я услышал завывания, крики разъяренных танзиров, звон Южной стали.

— Прости, Эснат, — пробормотал я. — Думаю, войну Хаджиб получит.

Только Самиэль мог помочь… Пока борджуни не добрались до Дел.

Первым к нам подбежал Беллин.

— Не трогай его! — закричал я.

Он подхватил клинок и едва я сделал неуверенный шаг — я в тот момент был не лучше Дел — меч полетел ко мне. Я подхватил его в воздухе.

Южане зашевелились, закричали — они увидели обезглавленного джихади, женщину с мечом и Песчаного Тигра со своей яватмой. И еще молодого чужеземца с топорами.

Беллин ухмыльнулся.

— Сделай что-нибудь, — крикнул он. — Ты вроде умел обращаться с этой штукой.

Сделать что-нибудь?

Ну хорошо.

Может спеть?

Толпа надвигалась на нас, но я разрезал воздух клинком и люди отпрянули. За мной стоял Алрик, дразня воздух кончиком меча в предвкушении новой битвы.

Алрик, Беллин и я. И Дел, но она лежала и не пыталась подняться. Нам удалось остановить толпу, но это ненадолго. Нам нужна была чья-то помощь.

Помочь мог Самиэль, достаточно было только запеть.

Запеть. Ненавижу пение. Но как еще вызвать магию?

Беллин жонглировал топорами. Этот номер производил впечатление не только на меня. Люди смотрели с какой легкостью чужеземец обращался с оружием и дружно шагнули назад, когда Беллин обошел меня и Дел, ограждая нас от нападения завесой из стали.

— Просто любопытно, — отметил он, — почему ты решил запеть? Интересное ты выбрал время, не говоря уже о том, что у тебя ни голоса, ни слуха.

Я продолжал петь, хотя мысленно согласился, что ни каждый рискнул бы назвать это пением.

— Яватма, — сказал Алрик, словно это слово давало ответ на все вопросы. Кто-то может и понял бы, но Беллин был чужеземцем.

— Подними Дел, — приказал я и снова вернулся к песне. Самиэлю она вроде бы нравилась.

Позади нас, где-то очень далеко, послышался вой — приближались племена.

Мы пошли к городу. Аиды, если они до нас доберутся, нас прикончат меньше чем за минуту. Конечно мы с Самиэлем будем отбиваться, но рано или поздно скажется численный перевес, и мы проиграем.

Беллин, всегда готовый помочь, стал мне подпевать. Голос у него был получше моего, но он не знал мою песню.

Самиэль, кажется, не возражал.

— Алрик, Дел с тобой?

— Да, Тигр… Пошли, надо торопиться.

— Тигр? — слабо позвала Дел. — Тигр, это был Джамайл…

Вой нарастал. Мы шли слишком медленно, нужно было что-то придумать.

Ладно, сказал я мечу, давай посмотрим, что ты умеешь.

Я поднял Самиэля в воздух над головой, держа его на раскрытых ладонях, как делала это Делила, и запел от всей души — громко и очень фальшиво — и тогда пришла огненная буря. Она выскользнула из клинка, прошла по моему телу, растеклась по земле. Я послал ее во все стороны, она отогнала всех: танзиров, племена, борджуни.

И от магии бывает польза, подумал я.

Я призвал порыв ветра, горячего, сухого, рожденного в самом сердце Пенджи. Он поднял песок, закрутил и бросил колючие крупинки в людей.

Племена — а может и не только племена — должны были понять, что это. На Юге это называли самиэлем и безропотно уступали его силе. Бессмысленно сражаться с самой пустыней, когда она восстает против людей.

— Расходитесь по домам! — закричал я. — Тот, кого убили, не джихади! Он был Северянином — такого джихади вы ждали?

Под ударами песка люди отшатнулись. Племена, борджуни, танзиры — самиэлю все равно, кто перед ним.

— Расходитесь по домам! — закричал я.

Вой бури усилился.

— Пора, — сказал я остальным, когда с отчаянными криками толпа разбежалась.

Я разорвал бурю, создав узкий тоннель, и мы быстро вошли в него.

Гаррод ждал нас с лошадьми: с жеребцом и чалым мерином Дел.

— Уезжайте, — торопливо сказал он. — Здесь вода и провизия. Не теряйте время.

При мысли о том, что сейчас мне придется сесть на лошадь и куда-то ехать, мне стало совсем плохо. Особенно возмутилась моя голова.

— Он меня выкинет или опять попытается пробить мне череп, — простонал я.

— Нет, я с ним поговорил. Он все понимает.

Большей глупости в жизни не слышал, подумал я. Объяснять лошади человеческие проблемы.

А, аиды, какая разница? Если Гаррод пообещал, что гнедой будет вести себя прилично… Я отпихнул влажную морду, ткнувшуюся в меня поисках утешения.

Дел убрала в ножны свой меч.

— Джамайл, — тихо сказала она.

И я принял решение.

— Я снова начинаю думать, что у тебя песчаная болезнь, — бросил я. — Джамайл — Оракул. Кто посмеет причинить ему вред?

— Я думала, что он мертв.

— Радуйся, что ошиблась. Поехали.

Гаррод протянул Дел повод.

— Не теряй времени, — настаивал он. — Я могу задержать других лошадей, но их слишком много, надолго сил у меня не хватит…. Песчаная буря задержит погоню, но не остановит. Как только к людям вернется мужество, они бросятся за вами. Вам нужно их опередить. Быстро уезжайте.

Дел запрыгнула на чалого и, глядя на меня, подобрала повод.

— Так ты едешь? — поинтересовалась она.

Я понял намек, убрал в ножны меч, добрел до жеребца, который фыркал, пританцовывал и рыл копытами землю, и плюхнулся в седло.

— Как отсюда выбраться?

— Туда, — показала Дел, а Алрик шлепнул жеребца по крупу.

— А как же я? — закричал Беллин. — Мне можно поехать? Я нашел для вас Аджани!

Я придержал жеребца.

— Думаю, чтобы стать знаменитым, есть способы получше, чем поездка с женщиной, которая убила джихади. И уж конечно побезопаснее. Мертвому все равно, бедняк он или шишка.

— Верно, — охотно согласился Беллин. — Лучше я останусь твоим сыном ты достаточно стар для этого.

На прощание я довольно грубо обозвал Беллина и послал жеребца догонять чалого.

Копыта наших лошадей прогрохотали по улицам древнего города без всякого уважения к его обитателям. Гаррод был прав: теперь, когда я успокоил песчаную бурю и мы с Дел уехали, ничто не мешало толпе начать охоту. Хотя я и пытался объяснить, что Аджани не был джихади, люди, поверив ходившим по Искандару слухам и неверно истолковав жест Джамайла, не захотели меня слушать. Толпа, жаждущая крови, не поверит никому, даже Оракулу, который попытается им все объяснить.

Через город, мимо цветных хиортов, на край плато и вниз по крутой тропинке. Чем дальше от города мы уезжали, тем тише становились крики. Искандар остался позади.

Мы ехали так долго и быстро, как только могли. Зная, что нам нужно оторваться от погони. Только когда пограничные каньоны сменились предгорьями и хребтами, заросшими низкорослым кустарником, Дел предложила остановиться. Я отказался, но Дел сказала, что судя по моему виду я упаду с жеребца даже если он чихнет.

Я старался держать голову очень прямо.

— Даже если он моргнет.

— Можешь ехать за мной?

— Только не очень быстро.

Дел свернула с тропинки. Осмотревшись, я понял, что мы оставили Искандар далеко позади и были уже рядом с Харкихалом.

Мы спустились с холма, добрались до зарослей невысоких, раскидистых деревьев и укрылись в их тени. Дел слезла с чалого.

— Тебе помочь? — спросила она и, не дожидаясь моего ответа, потянулась, чтобы поймать повод жеребца.

— Помочь в чем? — поинтересовался я, осторожно цепляясь за стремя из боязни упасть.

Дел покачала головой.

— Посиди где-нибудь. Я займусь лошадьми.

И мы разошлись. Потом Дел, нагруженная одеялами, флягами и седельными сумками, подошла ко мне.

Мы поели, попили, расстелили одеяла и улеглись. Мы смотрели на небо и думали о том, что случилось, что мы сделали.

Я долго прислушивался к дыханию Дел.

— Ну вот все и кончилось, — тихо сказал я.

Дел молчала.

— Ты спела песню для своих близких, ту, которую обещала спеть, и получила кровный долг у того, кто убил твою родню.

Дел ничего не сказала.

— Твоя песня окончена, баска. Ты отлично ее спела.

Дел глубоко вздохнула.

— Ты говорила, что я могу спросить тебя когда Аджани будет мертв… — я подождал несколько секунд. — Что ты теперь будешь делать?

Дел печально улыбнулась.

— Спроси меня об этом утром.

— Баска…

— Спроси утром, — мягко повторила она, — а потом спроси меня следующим утром, и следующим… — Дел потерла глаза, такие же уставшие и грязные как мои. — Задавай мне этот вопрос каждый день и может быть однажды я отвечу, потому что буду знать. Но к тому времени это уже не будет иметь значения, потому что пройдут годы и я забуду, почему не могла решить, как же буду жить после смерти Аджани. Все уже будет ясно.

Сложное рассуждение, подумал я. Но с расспросами можно было и подождать.

Я облегченно вздохнул. Как же хорошо было просто лежать.

— Суматошный день, — заметил я.

Дел только хмыкнула.

Солнце медленно опускалось за горы.

— Кто выиграл танец?

Я почувствовал, что Дел пошевелилась.

— Никто не выиграл. Танец не закончился.

Я попытался рассердиться.

— Ты хочешь сказать, что лишила меня шанса получить домейн? Стать танзиром?

Дел равнодушно пожала плечами.

— Из тебя бы получился плохой танзир.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю и все.

Пришла моя очередь хмыкнуть.

— Может ты и права.

— А вот из меня получился бы отличный танзир.

— Ты женщина, баска.

— И что?

— Мы на Юге. Не забыла?

— Дочь Аладара — танзир.

— Надолго ли?

Дел вздохнула.

— Наверное ты прав. Юг слишком отсталый.

Солнце опускалось все ниже.

— Раньше я думал, где бы достать новый меч, а теперь думаю, где бы достать новую лошадь.

Дел ухмыльнулась.

— Старая будет возражать.

— Пусть возражает сколько хочет, мне все равно. Не буду же я дожидаться, пока она растопчет мой череп только потому что ненавидит магию.

— Ты тоже когда-то ненавидел ее.

— И до сих пор ненавижу, но я не пытаюсь проломить голову каждому, кто использует ее.

— Ты не привык думать о последствиях.

— Это было давно, баска, — я хмыкнул.

— Несколько часов назад.

Я вздохнул.

— О чем мы вообще спорим?

— Мы не спорим, мы тянем время.

— Зачем нам тянуть время?

— Чтобы не обсуждать, что делать дальше.

— А что делать дальше?

— Идти на Север?

— Нет.

— На Юг?

— Придется. Нужно найти Шака Обре.

Дел ответила не сразу, а когда заговорила, меня насторожил ее тон.

— Ты уверен, что этого хочешь?

— У меня нет выбора. Как еще я могу освободить меч?

— Ты почти без труда его сдерживаешь, ты научился.

Я нахмурился и перекатил голову по одеялу, чтобы взглянуть на нее.

— Ты хочешь искать Шака Обре?

— Я просто думаю, что будет слишком тяжело его найти, — Дел говорила медленно, осторожно подбирая слова. — Его имя окутано тайной… он — сказочный персонаж.

— Чоса Деи тоже был сказочным персонажем, но от этого он не менее реален. Я могу это подтвердить.

Дел вздохнула и поправила тонкое одеяло, покрывавшее ее ноги.

— Это нелегко, Тигр.

— А жизнь вообще нелегкая… А что ты имеешь в виду?

— Нелегко искать человека. Я искала и очень хотела найти… но от этого было не легче.

— Ты считаешь, что у меня ничего не получится.

— Нет. Просто ты берешься за очень трудное дело.

— А мне выбирать не приходится. Я так устал от Чоса Деи, что мне очень хочется найти его брата.

Дел вздохнула.

— Не знаю, что и делать. Нас будет искать весь Юг, мы убили джихади. Нас будут выслеживать везде. Мы лишили Юг человека, который должен был превратить песок в траву.

— Человека, который, как они думали, был джихади.

Дел помолчала и вдруг рассмеялась.

— А Джамайл здорово придумал. Мне бы такое и в голову не пришло.

— Что придумал Джамайл?

— Показать на Аджани. Он наверное знал, что кто-нибудь обязательно попытается убить его… если не я, тогда танзиры. Джамайл все равно бы отомстил.

Я хмыкнул.

— Он показал не на Аджани. И даже не на Алрика. Я знаю, я там был.

— На кого же еще он показывал? Я все видела, Тигр.

— Я тоже, баска.

— Ну если это не Аджани и не Алрик… — Дел откинула одеяла. — У тебя песчаная болезнь!

— Нет, баска.

Тишина говорила о многом.

— Он бы этого не сделал, — наконец сказала Дел. — Ты и сам знаешь, что он этого не делал. Зачем ему это?

Я решил не отвечать.

Дел не сводила с меня глаз.

— Жеребец ударил тебя сильнее, чем я думала.

Я зевнул.

— Может из меня и получился бы плохой танзир, но думаю, что на джихади я потяну.

Тишина стала еще выразительнее.

— Ты можешь превратить песок в траву? — ехидно осведомилась Дел.

Я снова зевнул.

— Да, только завтра.

— Он показывал не на тебя, — упрямо сказала Дел. — Он показывал на Аджани, а ты стоял рядом с ним. Я все видела, Тигр. Джамайл показывал на Аджани.

Я просто лежал и сонно жмурясь улыбался.

— Поклянись своим мечом, — приказала она.

Я ухмыльнулся.

— Которым?

— Стальным мечом, Тигр. Не будь пошляком.

Я протянул руку и обхватил витую рукоять.

— Клянусь Самиэлем: Джамайл показал на меня.

Я знал, что она собиралась предупредить меня не произносить имя меча вслух, но услышав его, Дел поняла, насколько серьезна клятва.

Дел глубоко задумалась и осторожно заметила:

— Ты бы не стал произносить фальшивую клятву на яватме.

Дел не знала, что и думать. Она никак не могла поверить мне.

После очередного зевка, я выдавил:

— Да, баска. Я знаю, что этого делать не стоит, — я помолчал. — Хочешь, чтобы я поклялся на твоем мече?

— Нет, — отрезала она.

Я поплыл ко сну. Край был очень близко, мне оставалось сделать последний шаг и соскользнуть за горизонт вместе с солнцем…

Дел снова легла и долго молчала.

Я просто плыл, смутно ощущая ее близость, и от этого мне становилось спокойнее. Наши ноги и локти соприкоснулись.

Мой висок коснулся ее плеча.

Почти во сне, я подумал: хорошо так засыпать…

Дел повернулась на бок и, прижавшись ко мне, мягко прошептала мне в ухо:

— А танцоры-мечей-ставшие-джихади проводят ночи в женских объятиях? Или они дают обет безбрачия?

Я приоткрыл один глаз.

— Не сегодня, баска. У меня голова болит.

Солнце перевалило через край и, смеясь, я нырнул вслед за ним.

Содержание

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Название книги

Создатель меча

Роберсон Дженнифер

Содержание