1

Только дураки дают обещания. Из этого следует, что вы можете спокойно назвать меня дураком.

Время от времени мне и самому приходится это признавать. Гончие, которые шли за мной и Дел высоко в горы до Стаал-Уста, были злобными тварями, созданными чьей-то магией. И их создатель отправил гончих по нашему следу. Мы провели в соседстве с ними несколько недель, они играли с нами в собак и овец, собираясь загнать нас куда-то на Север. Когда мы с Дел пришли в Стаал-Уста, гончие начали действовать более решительно. Они напали на поселок на берегу озера и убили больше тридцати человек. Среди убитых были и дети.

Я никогда не считал себя героем, Я танцор меча, человек, который продает свой меч и свое мастерство тому, кто может очень дорого заплатить. Если задуматься, это не такое уж чудесное занятие, для такой грубой работы годится не каждый (некоторые уверенно заявляют, что годятся, но тогда им все объясняет круг). Но в услугах танцора меча нуждаются многие, а я профессионал.

Хотя это совсем не значит, что я герой.

Мужчине, как мне кажется, от природы дано умение о себе позаботиться. Женщине тоже, до тех пор, пока она не сунет свой прекрасный носик в середину чего-то, что ее совсем не касается, а женщины почему-то чаще всего так и поступают. Но вот кто беспомощен и не заслуживает жестокости, так это дети. И поэтому им нужно дать время, чтобы они могли дорасти до того возраста, когда сами смогут решать, жить им или умереть. Гончие украли это время у многих детей из поселка.

Я ничем не был обязан Стаал-Уста, Обители Мечей, которая благодаря Дел попыталась заполучить год моей жизни под предлогом почетной службы. Я ничем не был обязан жителям поселка на берегу озера, не считая того, что они заботились о жеребце. Но ни один из этих людей ничем не был обязан мне, и все же они умерли за меня.

Кроме того, ничто больше не держало меня на острове. Я хотел уехать и даже едва затянувшаяся рана не могла остановить меня.

Никто не возражал. Они хотели, чтобы я убрался не меньше, чем я хотел уехать. На прощание они даже преподнесли мне подарки: одежду, немного драгоценных камней, деньги. Не получил я только одного — нормальный меч.

Для Северянина, обучавшегося в Стаал-Уста, яватма — кровный клинок — вещь святая. Это конечно тоже меч, но создает его древняя магия и сила воли. Создание включает много ритуалов и бесконечных призывов к богам. Будучи Южанином и человеком, не верящим в богов, я наблюдал на всем этим с насмешкой. Хотя в итоге мое незнание и (почти полное) неверие в Северную магию роли не сыграли. Кузнец своим мастерством и магией создал клинок, и Самиэль стал моим.

Но ожил он не полностью. Самиэль жил не так, как жили другие мечи. Как жила Бореал.

По Северным понятиям моя яватма родилась только наполовину, потому что я не призвал ее как положено, не спел, чтобы подчинить себе силу, наполнившую клинок после благословения и точно выполненных древних ритуалов. И все же яватма была чистой, хорошо выкованной сталью, а значит прекрасным и опасным оружием. Чтобы танцевать, мне достаточно было и этого. В помощи магии я не нуждался.

Но сила в клинке жила. Я чувствовал ее каждый раз, когда вынимал меч из ножен. Вкус крови Дел раздразнил клинок, как когда-то яватма Дел заставляла терять головы мчавшихся за нами гончих.

Я не смог оставить меч в грязи на всю ночь. Трудно отказываться от давно вбитых в тебя привычек — несмотря на свою ненависть к этой вещи, я знал, что не могу бросить оружие. Я сходил за мечом и, почувствовав, как лед рукояти сменился теплом, убрал его обратно в ножны. Последнее время даже если мне и удавалось поспать, спал я плохо. Меня беспокоило, что могло случиться, если я все же столкнусь с гончими и мне придется использовать меч. После рассказов Дел и кайдинов Стаал-Уста о яватмах отбиваться кровным клинком мне совсем не хотелось.

Дел заявила напрямик, чтобы я наконец-то понял: «Если завтра ты уйдешь отсюда и убьешь белку, ты напоишь меч ее кровью и он получит привычки белки».

В тот момент эти слова рассмешили меня: клинок с сердцем белки? Но мой смех Дел не развеселил, потому что она не шутила. Тогда я ей не поверил. Теперь я часто вспоминал эту фразу.

В темноте, лежа под одеялом, я тоскливо посмотрел на меч.

— Я от тебя избавлюсь, — прямо сказал я ему, — как только достану другой клинок.

А про себя добавил: «И больше ничьей крови ты не выпьешь».

Человек может ненавидеть магию, но это не значит, что она не коснется его.

Жеребец приготовился встретить меня с присущей ему любезностью, когда я подошел к нему с седлом. Сначала он шарахнулся в сторону, почти выбравшись из-под седла, потом яростно замотал головой и хлестнул меня хвостом. Конский волос бьет сильно, как кнут. Он попал мне в глаз, по щекам немедленно потекли слезы, что дало мне повод применить целый ряд красочных эпитетов, касающихся жеребца, которые тут же пришли мне в голову. На гнедого это не произвело никакого впечатления. Он прижал уши и выкатил глаза, продолжая рыть ямы в земле. И по-прежнему угрожая мне хвостом.

— Скоро я его отрежу, — пообещал я. — А если и дальше так пойдет, я приложу меч не только к твоему хвосту… я воткну его тебе в живот.

Жеребец посмотрел на меня искоса, раздул ноздри и резко повернул голову. Уши прорезали воздух как клинки. Жеребец задрожал.

— Кобыла? — скривился я.

Но гнедой не издавал ни звука, не считая тяжелого дыхания. Жеребец, почувствовавший кобылу, обычно поет любовные песни так громко, что разбудит и мертвого. То же самое происходит при появлении других жеребцов, только звук тогда бывает вызывающим. Сейчас он молчал.

Я воспользовался тем, что гнедой отвлекся, быстро оседлал его, отвязал и сел в седло прежде чем он успел запротестовать. Его странное поведение беспокоило меня и я уже собирался вынуть меч, но передумал. Лучше было позволить жеребцу унести меня от опасности, чем положиться на чужое оружие. Жеребцу я, по крайней мере, мог доверять.

— Ладно, старина, поехали.

Жеребец упрямо стоял на месте, хотя весь дрожал. Я взял повод покороче, ударил гнедого по бокам и для убедительности даже щелкнул языком, но с места мы не сдвинулись.

Я задумался. Беспокоился гнедой не из-за животных, которых я окрестил гончими. Их приближение выдавал особый запах, я не чувствовал его с тех пор, как покинул Стаал-Уста. Значит было что-то другое, и оно находилось совсем близко, вот только что это, понять я не мог. Я не Говорящий с лошадьми, но о лошадиных привычках кое-что знаю и легко отличу, присутствие человека или животного нервирует лошадь. Может волки? Один когда-то пытался пообедать гнедым, но тогда реакция была другой.

— Ну давай, — попросил я, сжимая бока жеребца.

Он дернулся, фыркнул, шарахнулся и наконец-то сорвался с места. Я настойчиво повернул его на восток. Он легко пронесся по открытому пространству и кинулся в редкие деревья, расплескивая лужи и мокрый снег. Он дышал как кузнечные мехи, широко раздувая ноздри.

Гнедой подчинился, но удовольствия я от этого не испытывал. Жеребец мчался скачками, ни с того, ни с сего шарахаясь от веток и теней. Обычно он веселый и энергичный парень, готовый скакать вперед вечно без всяких комментариев, но когда что-то впивается в его задницу, больно становится моей, и его поведение начинает напоминать необъявленную войну.

Самое лучшее в таком случае — долго гнать его, чтобы он успокоился. Я предпочитал именно этот вариант, поскольку он был наиболее безболезненным для жеребца, который за восемь лет успел доказать, что был гораздо надежнее многих людей. Но теперь от его прыжков все сильнее болела рана и это несколько портило мне настроение. Я сильный, но не жестокий, и знаю, какие нежные у жеребца губы, но иногда он сам вынуждал меня на жестокие поступки. И я не выдержал.

Я сел поглубже в седло, передернул повод и от души врезал жеребцу пятками по бокам. Он удивленно подскочил, фыркнул и, изогнув шею, уставился на меня изумленным глазом.

— Все нормально, — ласково уверил его я. — Ты что, забыл, кто из нас начальник?

И тут же вспомнил давно услышанные слова. Кто-то говорил обо мне и жеребце. Говорящий с лошадьми. Северянин. Гаррод. Он сказал, что мы с жеребцом постоянно доказываем друг другу свое превосходство.

Да, так оно и было. Ненавижу предсказуемую жизнь.

Жеребец шумно хлестнул хвостом, мотнул головой так, что зазвенели медные украшения уздечки, а потом перешел со своего любимого аллюра на негнущихся ногах с высоким подкидыванием крупа на определенно более удобный галоп.

Напряжение спало, боль уменьшилась. Я позволил себе вздохнуть.

— Тебе же самому легче, так?

Жеребец решил не отвечать.

На восток и немного к северу. К Ясаа-Ден, поселку, который баюкали высоко в горах белые склоны неподалеку от пограничных земель. Именно из Ясаа-Ден приходило в Стаал-Уста большинство сообщений о смертях, причиной которых были звери. Вока обязан был послать на помощь Северянам танцоров мечей.

За это дело хотели взяться многие, но я, с моим недавно полученным высоким Северным титулом, воспользовался преимуществом ранга и предложил свою помощь. И эту задачу возложили на меня — Южанина, танцора меча, ставшего кайдином и заслужившего этот ранг в формальном поединке.

Я шел за гончими по следам, хотя в морозные дни находить их было трудно. Отпечатки на мокрой земле были четкими, но снег засыпал их, а подтаявшая грязь размывала. Я ехал, наклонив голову в сторону и разыскивая следы, хотя давно уже понял, что звери шли точно на северо-восток, позабыв обо всем, к чему стремились раньше.

Они шли к Ясаа-Ден так же упорно, как раньше преследовали Дел.

Мы спустились с Высокогорий и теперь пробирались опушкой редкого леса. Заснеженные вершины остались позади. Высокогорья, предгорья — все эти слова были непривычны мне, рожденному в пустыне, пока Дел не привезла меня на Север. Всего два месяца назад, хотя мне эти месяцы показались очень долгими. Они тянулись годы, а может и десятилетия. Столько всего случилось за это время.

Я рассматривал потемневшую за зиму траву под копытами жеребца и думал, что зелень появится не скоро. Весна на Север шла осторожно, словно пробуя каждый шаг. Она еще могла лишить землю своей благосклонности и, застенчиво повернувшись спиной, оставить меня на растерзание холоду. Такое уже было около недели назад, когда ветер засыпал мир белой крупой, и я снова затосковал по Югу.

Листьев на деревьях не было, только кое-где я заметил набухшие почки. А вот небо над паутиной черных веток стало ярче, голубее чем обычно, обещая теплую погоду. И даже острые ледяные вершины тянулись к этой голубизне. Обломки треснувших скал валялись на земле огромными пирамидами, время крошило их и разбрасывало камешки. Но и среди них мне удавалось найти следы гончих. Жеребца было слышно издалека. Он грохал железными подковами о камни, и те с хрустом рассыпались.

На Юге весна другая. Она конечно теплее и приходит быстрее, но она слишком коротка. Через несколько недель начинается жара и Пенджа загорается под яростным взглядом солнца. Силы его лучей хватало, чтобы до черноты выжечь кожу человека. Моя запеклась до цвета меди.

Я вытянул руку и посмотрел на нее. Правая рука ладонью вниз. Ладонь широкая, с длинными, сильными пальцами, неровная от выступающих сухожилий. Суставы увеличены, два почти полностью покрывают шрамы. Ноготь большого пальца неправильной формы — я несколько раз попал по нему молотком в шахте, где добывал золото для танзира. Кое-где еще остались въевшиеся в кожу кусочки руды. За месяцы, проведенные на Севере, почти весь мой загар сошел, но несмотря на это я был гораздо темнее, чем большинство рожденных на Севере мужчин и женщин. Выжженная солнцем кожа, бронзово-каштановые волосы, зеленые глаза вместо привычных Северу голубых. Чужой для Севера, как Дел чужая для меня.

Делила. Чужая для всех нас.

Когда дело доходит до женщин, мужчины всегда оказываются дураками. Не имеет значения, насколько вы умны или насколько проницательны, или сколько у вас жизненного опыта. Умение найти способ запудрить вам мозги дается женщине от рождения. И дайте ей только шанс — она это сделает.

Я знал мужчин, которые спали только со шлюхами, не желая связывать себя никакими обязательствами и утверждая, что это лучший способ избежать затруднений. Я знал мужчин, которые женились только потому что не хотели спать со шлюхами. И встречал таких, которые делали и то, и другое: спали и со шлюхами, и с женами (со своими и с чужими).

Я знал мужчин, которые клялись никогда не спать с женщинами: кто-то желая сохранить предписываемую религией чистоту, кто-то предпочитая мужчин. И уж конечно я знал таких, которые не спали с женщинами просто потому что были кастрированы, чтобы верно служить танзиру или кому-то еще, купившему их.

Но я не знал ни одного мужчины, который — пьяный или трезвый — хотя бы раз не проклинал женщину за грехи, реальные или выдуманные. Женщину или даже женщин.

У меня все было по-другому.

Проклинал я не Дел. Я проклинал себя за то, что оказался таким дураком.

Это я доказал раз и навсегда кто из нас лучше.

Сладкая победа с примесью горечи. Свобода, купленная кровью.

Жеребец насторожился, шумно фыркнул и остановился.

Я уловил движение в деревьях — что-то спускалось со скалы. Больше ничего не было видно — только движение. Что-то стекало с каменных костей оракула. А потом я разглядел нервно бьющий хвост, внимательные глаза, оскаленную пасть. И услышал урчание, которое издает только кошка на охоте.

Слишком поздно жеребец попытался спастись бегством. Кошка была уже на нем.

Упали мы оба. Кошка прыгнула, неуклюже опустилась на холку гнедого и от мощного толчка он не удержался на ногах. Я почувствовал как жеребец выгибается и дергается, а потом валится. Времени хватило только на то, чтобы вытащить из левого стремени ногу — на этот бок падал жеребец. Оказавшись под ним, я рисковал переломом.

Я откатился, подавив болезненный вскрик за секунду до того, как гнедой оказался на земле. Я резко выдохнул, тело дернулось от боли, а я уже жадно втягивал в себя воздух. Я забыл о своей ране. Я думал только о жеребце.

Ругая кошку, я с трудом поднялся на ноги. Это был большой, сильный самец. По белой шкуре рассыпались пепельные пятна.

Я поднял камень и швырнул в кошку.

Камень попал в ребра и отскочил. Кошка только зарычала.

Другой камень, другой удар. Я закричал, надеясь хоть этим отвлечь хищника.

Зубы вонзились в лошадиную холку. Жеребец рыл землю задними копытами, визжа от боли и ужаса.

Мои пальцы сжали рукоять.

— Ну, аиды, баска… Не белка, кошка…

И меч в моих руках ожил.

 

2

Голод. Он был голоден.

И ему очень хотелось пить.

Я и раньше чувствовал это в мече. Мне передавались его желания: голод и жажда одинаковой силы. Почти неразделимые, неотделимые друг от друга.

Я чувствовал их в круге. Когда вонзил меч в Дел.

Аиды, баска.

Нет, не думать о Дел.

Жарко. Как жарко…

Лучше думать о жаре, только не о Дел.

Лучше?

Жарко как в аидах, клянусь.

Струйки пота стекали по лбу, рукам, животу. Шерстяная ткань и волосы щекотали влажную кожу.

Кошка. Думай о кошке.

Аиды, как же жарко…

И меч так хочет пить.

Ну, баска, помоги мне.

Нет, Дел здесь нет.

Думай о кошке, дурак.

Думай только о кошке…

Меч в моих руках теплый. Я могу думать только о жажде и необходимости напоить меч кровью.

Пот стекает струйками по всему телу…

В аиды, почему же я?

Трижды проклятое отродье Салсетской козы…

Следи за кошкой, дурак!

В моей голове зазвучала песня.

А могла ли кошка ее слышать?

Аиды, теперь кошка смотрит на меня. Смотрит на меч. Она знает, чего я хочу. Отворачивается от жеребца — бедный жеребец — ко мне…

Аиды, она готова броситься на тебя… подними же меч, дурак… сделай что-нибудь, танцор меча.

Но мне не нужен этот меч. И я не в круге.

Сейчас это неважно, парень из Пенджи. Ты готов встретить кошку?

Готов оживить меч?

Такое бывало и раньше, замедление. Почти полная остановка движения окружающего мира, словно время поджидало меня. Поэтому я и не удивился. Время замедлило свой бег, подарив мне несколько драгоценных секунд, чтобы осмотреться, подумать и принять решение: как лучше оборвать жизнь кошки до того, как она прикончит меня.

Время останавливалось и раньше, но не так, как сейчас.

Я вдыхал запахи крови и гнили, но сильнее было болезненное зловоние страха. Я почувствовал, как все мышцы в животе свело — видимо я потянул полузалеченную рану. Меня беспокоила реакция меча. А потом я услышал визги жеребца и страх исчез.

Медленно, очень медленно, кошка подняла морду и застыла над окровавленной холкой. Кровь и слюна вытекали из пасти, на клыках висели клочья лошадиной шерсти.

В моей голове зазвучала песня. Тихая, доверительная песня, намекающая на могущественные силы.

Жеребец бился под кошкой, его ноги взбивали мокрую землю. Я слышал отчаянные призывы о помощи.

И меч пропел мне обещание: жеребец спасется, если я помогу клинку проснуться.

Но я-то собирался разобраться с кошкой сам, не пользуясь никакой магией. Меч, в конце концов, был мечом. Им можно было пользоваться и не прибегая к помощи непонятных сил.

Но жеребец визжал и бился, а в моей голове звучала песня. Песня мягкая, нежная, но слишком могущественная, чтобы я мог ее игнорировать.

Конечно я был уверен, что не сдамся ей, и на какое-то время мне удалось о ней забыть. Я слишком беспокоился за жеребца, чтобы терять драгоценные секунды на шум, кружившийся в голове. И поэтому, чтобы песня не мешала, я заставил ее замолчать.

Но ненадолго. Я перестал думать о сопротивлении. Перестал сдерживать ее. Я думал только о том, как спасти гнедого.

И поэтому, совершенно невольно, я выпустил ее. В тот момент я позволил яватме проснуться.

Когда я бросился к кошке, шум стал ровным. Нет, не шум: музыка. Нечто гораздо более выразительное чем то, что я обычно называл шумом. Более могущественное чем звук. И я вспомнил мелодию, которую услышал у обрыва недалеко от Стаал-Уста, стоя на коленях перед мечом. Когда музыка Кантеада наполнила мой череп.

Как же они умели петь, Кантеада. Таинственная раса, о которой говорили древние сказания. Существа, которые по словам Дел принесли в мир музыку.

И часть этой музыки они подарили мне в момент Именования.

Ради жеребца, подумал я, можно и рискнуть. Он этого стоит — сколько раз гнедой спасал мою шкуру.

Все это промелькнуло в голове за одну секунду. Одна секунда мне понадобилась, чтобы принять решение.

Кошка соскочила с жеребца. Гнедой тяжело поднялся, пошатнулся и побежал.

Пасть открылась, губы приподнялись, обнажая огромные клыки. Все движения были медленными. Очень медленными. Знала ли кошка, что я пел песню ее смерти?

Белая кошка с радужно-серыми глазами и серебристо-пепельными пятнами на шкуре. Кстати, стоило постараться хотя бы ради шкуры. Ее можно было взять с собой.

…Меч ожил в моих руках…

— Решать, что делать, буду я, — на всякий случай предупредил я его.

Меч был живым.

Кошка оскалилась и взвизгнула.

Меч приглашал ее. Подойди поближе, говорил он, подойди поближе.

И тогда все станет так просто.

Со стороны казалось, что на прыжок кошка не затратила никаких усилий. Я наблюдал за ней улыбаясь, восхищаясь грацией хищника. Смотрел как сгибаются задние лапы, вытягиваются передние. Кошка выпустила когти, открыла пасть, блеснули белые клыки. Расхохотавшись в предвкушении триумфа, я позволил ей поверить, что она победила.

А потом воткнул меч ей в пасть так, что острие вышло из основания черепа.

Восторг. Полный восторг. И полное удовлетворение.

Не мое. Совсем не мое, кого-то другого. Кого-то другого, разве не так? Все эти чувства были не моими, правда?

Что-то внутри меня хохотало. А потом оно зашевелилось, словно медленно пробуждалось чье-то сознание.

Аиды, что же это?

Я вдохнул запах паленой плоти. Решил, что это от кошки. И вдруг понял, что от меня.

Я что-то закричал. Что-то очень подходящее. Что-то очень определенное. Чтобы притупить шок, ярость и боль.

И тут же разжал пальцы, отбрасывая рукоять, которая нагрелась добела.

Аиды, Дел, о таком ты меня не предупреждала.

Я отшатнулся, по-прежнему держа руки вместе и бормоча непристойности. Споткнулся, упал, откатился и раскинулся на спине, боясь коснуться чего-то ладонями. Аиды, как же они болели!

Я вдыхал запах паленой плоти. Не моей, кошки.

Ну и на том спасибо. Хотя мертвая кошка все равно ничего не чувствует.

Я лежал на спине, не переставая ругаться в надежде, что поток ругани хотя бы частично задавит боль. Я бы на все пошел, лишь бы уменьшить это жжение.

Несколько секунд мне понадобились, чтобы справиться с дыханием. Боль уже не так терзала ладони и я открыл глаза, чтобы посмотреть на них. Увидеть их было легко — они застыли в воздухе на концах болезненно сведенных рук. Локти упирались в землю.

Ладони. Не обугленные обрубки. Ладони. И каждая заканчивалась пятью пальцами.

Пот тут же высох. Боль уменьшилась. Я снова начал нормально дышать и решил, что пора было перестать ругаться. Теперь смысла в этом не было.

Все еще лежа на спине, я осторожно пошевелил пальцами. Настороженно прищурился — и сразу забыл о боли и страхе, увидев, что и кожа на руках, и кости под ней остались целыми. Не было никаких волдырей. Самые обычные руки и не следа ожогов, хотя знакомые шрамы и уплотнения у суставов остались. Значит это действительно были мои руки, а не какая-нибудь магическая замена.

Я почувствовал себя лучше и медленно сел, вздрогнув, когда болезненно дернулись внутренности. На всякий случай я снова пошевелил пальцами — никакой боли, никаких судорог. Обычные гибкие пальцы, словно ничего не случилось.

Нахмурившись, я уставился на меч.

— В аиды, что же ты такое?

В голове сам собой возник ответ: яватма.

Аиды, баска, что же мне теперь делать?

Я рискнул подняться. Все тело вроде бы действовало нормально, хотя немного скованно. Через шерстяную ткань я помассировал ноющий шрам пониже ребер и тут же забыл о нем. Все мое внимание переключилось на кошку. На нее и на меч.

Я подошел поближе. Кошку я проткнул очень удачно: через открытую пасть к основанию черепа. Она лежала на боку. Под тяжестью рукояти, опустившейся на землю, ее голова приподнялась.

Две глазницы смотрели на меня. Глаза из них вытекли.

Я и сам не знаю, сколько времени не мог оторваться от этого зрелища. Я не мог даже пошевелиться. Я только смотрел, вспоминая жар рукояти. Когда я обнаружил, что руки целы, я даже решил, что все это мне показалось, но теперь я снова засомневался.

От удара мечом не плавятся глаза. От удара мечом не чернеют усы и не обугливаются рты. Мечи режут, протыкают, колют, разрезают, иногда рубят, если у обладателя меча мало опыта. Но они никогда ничего не плавят и не сжигают.

Может яватмы это делают?

Я снова посмотрел на свои руки. Они не изменились. Смуглые, мозолистые, но целые.

Сгорела только кошка.

Вернее некоторые части ее тела. Те части, которых коснулся меч.

Пустые глазницы почернели. Только теперь я заметил, что крови совсем не было: меч всосал ее в себя.

Аиды, баска, я сделал то, что клялся не делать.

Где-то вдали взвыли звери. Они визжали, как когда-то стая гончих. Гончие всегда выли, когда Дел вызывала к жизни меч.

И в ответ заржал жеребец.

Жеребец…

Я забыл о кошке и мече и побежал к нему. Он стоял недалеко, его сил хватило только на несколько шагов. От тихо ждал и пот стекал по его шкуре.

Пот вместе с кровью.

— Аиды, — пробормотал я, — здорово он тебя прихватил, да?

Жеребец обнюхал меня. Я мрачно откинул темную клочковатую гриву с холки — внизу, на Юге мы стрижем гривы коротко, а Северяне оставляют их длинными — и, хотя седло и защитило жеребца, увидел довольно глубокие раны

— клыки и когти разорвали шкуру. Еще больше рваных ран было на правом плече, за которое кошка цеплялась задними лапами, и несколько царапин рядом. Но в общем можно было сказать, что жеребцу повезло: кошка быстро отвлеклась — на меня или на меч. В Пендже я видел молодых песчаных тигров, которые сваливали лошадей и побольше чем мой гнедой, но заканчивали они эту работу побыстрее, просто перегрызая яремную вену.

Может и эта кошка знала, что делать, но опять-таки, я или меч не дали ей закончить. Что-то похожее на страх скрутило мои внутренности. С этим нужно было как-то справиться и я снова повернулся к жеребцу.

— Ну, старик, теперь мы с тобой вполне подходящая пара, — утешил я его. — Посмотри на мою щеку, а? Может стоит назвать тебя Снежным Котом? Как раз для Песчаного Тигра.

Жеребец недовольно фыркнул.

— Может и не стоит, — согласился я.

Из-за запаха мертвой кошки — вони жженого мяса — жеребец нервничал, и я привязал его к ближайшему дереву, сняв седло, чтобы не нагружать поврежденную спину. Ясно было, что день или два мне на нем ездить не придется, так что оставалось только разбить лагерь.

Когда лошадь это единственное, что стоит между тобой и долгой пешей прогулкой — или смертью — человек учится ценить ее. Главное в пути это здоровье лошади и ее безопасность. Если нам придется провести здесь несколько дней, ничего страшного не случится. Гончие могут и подождать, да и Юг никуда не убежит. Так что я подобрал флягу с амнитом. Кто знает, чем питалась кошка и где бродила, а я не мог рисковать жеребцом. Раны нужно было обработать.

Прежде чем начать, я ласково похлопал жеребца по шее и проверил крепость веревки и узлов.

— Спокойнее, старина. Не хочу врать, будет больно. Только не вымещай все на мне.

Я тщательно прицелился и облил все раны и царапины, до которых смог дотянуться. Возможно это было жестоко, но если бы я занимался этим долго и осторожно, больше одной ссадины я бы не обработал, а жеребец шарахался бы от одного запаха амнита. Таким способом я по крайней мере разобрался почти со всеми ранами сразу.

Пронзительно взвизгнув, гнедой сжался и забил копытами. Лошадь — особенно верховая, с хорошо подкованными задними ногами — страшный зверь, способный на убийство. Я предусмотрительно сделал лишний шаг в сторону, просто для верности, и ухмыльнулся, глядя как он вращает злыми глазами, пытаясь меня разыскать. Когда гнедой наконец-то разглядел меня, рывок в мою сторону и мощный удар задних ног показали мне, какие чувства он ко мне испытывал. Обнаружив, что удар не достиг цели, жеребец раздраженно начал рыть землю.

— Выкопаешь яму — будешь в ней стоять, — предупредил я его. — Представляю, как ты бесишься — я бы на твоем месте вел себя так же — но знаешь, что приятнее чем умирать. Так что лучше стой как обычная старая кобыла и думай, чем бы ты кончил, если бы не эта фляжка, — я прервался, чтобы заглянуть в эту самую фляжку. — По твоей милости я лишился половины амнита, а ведь мог бы все это выпить.

Жеребец злобно покосился на меня.

Я смягчился.

— Знаешь что, старик… я дам тебе еще зерна. От этого тебе должно стать получше.

Я порылся в одной из сумок и вытащил пригоршню зерна. Чтобы предложить его, пришлось рискнуть и подойти к гнедой морде. Но жеребец есть не хотел, он вяло взял зерно зубами, не замечая, что большая часть высыпалась изо рта на землю. Гнедого не интересовала даже молодая трава, которая начала появляться в тех местах, где уже сошел снег.

Что-то сжалось у меня в животе.

— Лучше не злись на меня, — предупредил я, — после того, как я потерял из-за тебя столько амнита, — говоря это, я вспомнил о мече.

Но жеребец не ответил.

Мысль возникла быстрая и четкая. Если сейчас гнедой поднимется на дыбы и врежет мне…

Нет, решил я, глупо скорбеть до беды.

Жеребец беспокойно переступал, железо ударялось о камень. Я не мог просто повернуться и уйти, так что я прислонился к дереву и сделал глоток амнита.

— Ты слишком давно не был на Юге, старина, как и я. Точно также, как и я. Ты такой же Песчаный Тигр, которого вырвали из его пустыни, глотающий снег вместо песка… И лучше тебе побыстрее вернуться домой, пока холод не заморозил все твои суставы.

Часть моих уже замерзла. На Севере быстрее стареют кости. На Юге — кожа.

А в моем случае получается, что старею я и изнутри, и снаружи.

Приятная мысль.

Я отошел от дерева, провел ладонью по позвоночнику жеребца, приглаживая грубую густую шерсть. Гнедой задрожал, ожидая очередную порцию амнита, но я успокоил его несколькими словами. Поверх мохнатого крупа я взглянул на кошку и ее стальной язык.

Я снова вспомнил, что чувствовал — острое желание напоить меч, песню, понятную только ему и мне. Как же я, соблазнившись в момент страха за жеребца, забыл, насколько важна защита и позволил песне вырваться. Тем самым дав клинку свободу.

Ради жеребца.

Стоил ли он этого? Может быть. Мне самому это было не нужно. Я не хотел, чтобы это случилось. Ни теперь. Ни когда-нибудь. Я и без этого испробовал на себе силу яватмы.

— Брось, — вслух сказал я. — Ты сможешь достать другой меч.

Ну, может и смогу. Где-нибудь. Когда-нибудь. А оружие мне нужно было сейчас.

— Брось, — повторил я.

Аиды, хотел бы я бросить.

 

3

Мягкая, тихая песня. Песня только для меня. Обещающая могущество и теряющая силу, когда о ней забывают.

— Забудь это, засыпай, — пробормотал я.

Тихая, печальная песня. Она хотела передать мне свое желание, но была слишком застенчива, чтобы настаивать.

Это я знал.

Жеребец пошевелился, и я проснулся. Я сел, настороженно вглядываясь в темноту и соображая, где же нахожусь. Окончательно проснувшись, я поднялся и пошел к жеребцу, который упорно разгребал копытами грязь.

Ослабевшая шея гнедого опустилась и голова тяжело свисала почти до земли. Гнедой беспокойно переступал с ноги на ногу. Я коснулся его, но он это, кажется, даже не заметил.

И тут я испугался.

Все, что было у меня в жизни это Разящий и гнедой. Разящего я уже лишился.

Тихая, нежная, искушающая песня. Она обещала помогать мне во всем.

И вместе с помощью я должен был получить силу.

Гнедой сжался. Я почувствовал, как напряжены его мышцы, услышал как хрипло он дышит, как тревожно хрустит гравий под подкованными копытами. Жеребец поставил уши, потом прижал их.

— Хей… — начал я, но закончить не успел.

Это ощущение не появлялось уже несколько недель и сначала я даже не понял, что происходит, но потом растерянность прошла и я вспомнил. Трудно забыть единственную причину, которая вводит человека в болезненное состояние.

Не из-за того, что ты заболел. Я болел и раньше, когда получал ранения, когда в детстве у меня была температура, когда на Севере я подхватил то, что называется «простуда». Больным я себя чувствовал и после того, как перебирал акиви, а такое со мной случалось так часто, что я давно уже сбился со счета. Нет, это была болезнь не тела, а души, сопровождаемая страхом.

Но и этим дело не ограничивалось.

Все волоски на руках поднялись, чесался затылок, чесалась кожа на черепе. Я непроизвольно поежился, проклиная себя за дурь, и почувствовал как тошнота сжала мой желудок.

Не просите меня объяснить, что это было. Дел как-то назвала это влечением к магии. Кем, создатель моего меча, говорил, что я чувствителен к сущности магических явлений. Сам я твердо знал только одно — при приближении неизведанных сил ощущение неуюта у меня переходило в болезненное состояние, не сулившее ничего хорошего. А я от природы человек веселый, добрый и открытый — во всяком случае комплексов у меня нет — и мне не очень нравится, когда моя чувствительная душа калечится чем-то непонятным и мрачным, например магией.

Если конечно это она заставляла меня чувствовать себя больным.

А может виной была кошка. Я съел слишком много мяса кошки. Слишком большой кусок Северной кошки попал в Южный живот.

Но жеребец-то кошку не ел, однако тоже выглядел невесело. Или всему виной меч. Из-за него у меня были сплошные неприятности.

Значит снова…

— Гончие, — пробормотал я, вдохнув знакомую вонь.

Я и забыл, каково находиться рядом с ними, видеть белые глаза, сияющие в темноте, вдыхать резкий запах. Гончие как всегда подошли большой стаей — они подавляли одним количеством.

Я поиграл в охотника. Теперь они охотились на меня.

Жеребец тоже узнал их. Он, как и я, когда-то сражался с ними, круша гибкие тела ударами Южного железа, но такие битвы нравились ему не больше чем мне. Мы оба хотели держаться подальше от магии. Жеребец тоже был рожден путешествовать в песках, под Южным солнцем. Мы не хотели сталкиваться с непонятными силами.

Меч остался в ножнах, у костра, рядом с моими одеялами. Вот так и расстаются со старыми привычками, мрачно подумал я. Еще месяц назад, отправившись к жеребцу, я бы обязательно захватил оружие. Из случившегося можно было сделать два вывода: судьба жеребца меня беспокоила больше, чем следовало бы, и Северный меч я ненавидел больше, чем думал. Хотя меч оставался мечом, даже если у него были свои странности, и, как не хотелось мне это признавать, он мог спасти мне жизнь. Правда в этот момент он был бесполезен, потому что я оставил его далеко. Со мной был только нож и рядом не было лошади, на которой я мог бы спастись или атаковать, если дело дойдет до схватки. Теперь мне придется сражаться на земле.

Белые глаза ярко сияли в темноте. Гончие подбирались бесшумно, растворяясь в тенях. Черные и серые на сером и черном. Я не мог сосчитать, сколько их было.

Мне пришло в голову, что несмотря на ранения жеребца, я мог бы попробовать ускакать на нем. Недалеко, чтобы не искалечить его еще больше. Просто подальше, чтобы оставить зверей позади.

Но я шел за гончими не для того, чтобы сбежать, едва столкнувшись с ними. Не такое обещание я давал.

Я втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Ну давайте, — процедил я, — идите ко мне.

Наверное это была явная бравада. Пустые слова. Но почему не попробовать, ведь иногда срабатывает.

Иногда…

Они выползли из теней в серо-красное сияние углей. Звери с мохнатыми гривами и пятнистыми шкурами: что-то от собаки, что-то от волка, что-то от ночного кошмара. Ни капли красоты и ни следа независимости. У них не было своей воли, эти животные подчинялись приказу. Жеребец нервно пританцовывал. Сильный удар копытом расколол камень.

— Идите ко мне, — повторил я. — Значит я подошел совсем близко к логову?

Они налетели всей стаей, как волна грязной воды. Их поток захлестнул лагерь и отхлынул обратно к деревьям.

Отлив унес с собой меч.

Не веря своим глазам, я смотрел на блеск перевязи, сияние лунного света на рукояти. Увидел зубы, сжимавшие ножны. Клинок выскользнул, и я понял, что охраняющая магия, свойственная именному клинку, не одинаково влияет на людей и на магических животных.

Зачем вообще она нужна, мрачно подумал я, если она не действует на гончих.

Две гончие неловко взяли в пасти меч. Одна держала рукоять, другая клинок, деловито рыча друг на друга как две собаки, не поделившие палку. Только эта палка была сделана из стали. Магической, благословенной богами стали.

Другие гончие окружили эту пару как охранники танзира. Звери направились к деревьям, к теням, в которых я уже ничего не смог бы разглядеть.

Аиды, им нужен был меч.

По моей шкале ценностей это совсем немного.

Я чуть не рассмеялся. Если им до такой степени нужна эта трижды проклятая штука, пусть они ее забирают. Я мог обойтись и без яватмы, я и сам мечтал от нее избавиться.

Но я не мог позволить им унести оружие. Звери не смогли бы воспользоваться им, но вот человек, создавший их, мог. И я решил не рисковать, потому что именно этого человека я искал.

Одним плавным движением я вынул охранный свисток из-под шерстяной туники и сжал его губами. Такая крошечная, нелепая игрушка, созданная существами, в которых я и сейчас с трудом верил, хотя видел — и слышал — их сам. Я вспомнил серебристую кожу, пушистые гребешки на головах, проворные пальцы и горла, похожие на лягушачьи. В голове снова зазвучала их музыка.

Музыка была даже в беззвучной трели свистка. Музыка и сила. И поэтому я немного подождал, чтобы гончие убедились в своей победе, а потом свистнул.

Свисток, как всегда, сработал. Гончие уронили меч и умчались.

Я подошел и поднял клинок.

И тут же пожалел, что сделал это.

— На меня нахлынула волна стыда. Стыда, гнева, печали из-за того, что я так небрежно обращался с клинком, который заслуживал уважения. Что же этот меч сделал со мной?

Я рассеянно выплюнул свисток. Это были не мои мысли. Я не сомневался, что мне такое и в голову не пришло бы. Мысли появились откуда-то извне. Чувства появились откуда-то извне.

Я снова отбросил меч. Он глухо ударился о землю. Красноватые отблески углей и белый лунный свет играли на клинке.

— А теперь послушай меня, — сказал я, — может ты и не такой меч, как остальные, но это не дает тебе права диктовать мне, что думать. Это не дает тебе права заставлять меня чувствовать себя виноватым, стыдиться или злиться, или внушать мне что-то еще, слышишь? Магия, шмагия, я знать тебя не хочу, и ты меня не переубедишь. Если бы дело касалось только нас с тобой, я бы отдал тебя гончим… но я не хочу, чтобы ты попал в руки того, кто может выжать из тебя всю твою силу.

Я хотел сказать что-то еще, но не стал, представив как глупо должен был выглядеть со стороны разговор с мечом.

Хотя причина была наверное не в этом. Как я успел выяснить, прежде чем войти в круг многие разговаривают с оружием. Мне стало неуютно от разговора с магическим мечом. Я боялся, что он поймет. Я вытер потные ладони об одежду. Все это мне не показалось. Я действительно чувствовал стыд. И уж совершенно точно, я чувствовал силу, требующую выпустить ее. Сжавшуюся в комок как кошка перед прыжком.

В моей голове зазвучала песня. Тихая, нежная песня, сулящая здоровье, богатство и долголетие с уверенностью божества.

— Яватмы умирают, — хрипло сказал я. — Я видел их смерть дважды. Тебя тоже можно убить и ты не сделаешь нас бессмертными. Не обещай мне того, что дать не можешь.

Мелодия заколебалась, потом затихла. Я наклонился и подобрал меч. Клинок сиял.

— Аиды… — рукоять жадно присосалась к ладони. — Отпусти! — закричал я. — Ты трижды проклятое козье отродье… отпусти меня!

Металл прижимался, ласкался, впитывался. Я снова вспомнил расплавленные глаза в пронзенном сталью черепе.

— Да заберут тебя в аиды! — заорал я. — Что ты хочешь, мою душу?

Или это он пытался поделиться со мной душой?

— На колени, сейчас…

— Аиды, ну аиды… я прилип к мечу… аиды, прилип к мечу…

Сколько это будет продолжаться? Капли пота стекали по коже. В холодном ночном воздухе от меня шел пар.

— Никто никогда не говорил мне… никто никогда не объяснял… никто меня об этом не предупреждал…

А может и предупреждал, а я пропускал мимо ушей.

Пот заливал глаза. Я прищурился, наклонил голову к плечу, вытер мокрые волосы. В ноздри били острые запахи: пота, старой шерсти, грязи и резкая вонь страха.

Я захлебнулся воздухом.

— Что, в аиды, я…

Огонь озарил небо. Вернее я решил, что это огонь. Это было что-то яркое и слепящее. Что-то, что затмило луну и звезды, украсив небосвод яркими лентами. Такой красоты я никогда не видел. Такое и во сне не привидится. Стоя на коленях с мечом в руках — вернее мечом, цеплявшимся на меня — открыв рот и запрокинув голову, я не мог оторвать глаз от великолепия Северных огней. От магии, рожденной небом стали, покрытой созданными богами рунами. Стали, получившей имя после того, как она попробовала человеческой крови.

Стали, прославленной песней. В небе дрожала сияющая завеса. Приглушенное великолепие цветов плавно переливалось и меняло оттенки. Они перетекали друг в друга. Разливались. Менялись местами. Встречались и таяли, превращаясь в другие цвета, яркие, горящие как огонь. И ночь ожила. В моей голову зазвучала песня. Новая, могущественная песня. Ее я не знал. Она шла не из моего меча, он был слишком молод, чтобы так петь. Эту песню создал меч постарше. Меч, который понимал суть силы, привык к ней и умел ею управлять. Меч, рожденный Севером, снегом и ветром, холодной зимой, познавшей яростную баньши-бурю. Меч, который знал мое имя, и чье имя я тоже знал. Самиэль выпал из моих рук.

— Аиды, — прохрипел я, — она жива.

 

4

Я отбросил эту мысль. Немедленно. Собрав все силы. Я не решался позволить себе поверить, что это может быть правдой. Я не мог снова разочароваться, это было бы слишком больно.

Ну баска, баска.

Я заставил себя не думать о ней. Из последних сил. Все дорогу вниз по склону, в темноте. Всю дорогу по завалам камней. Через тени неясно вырисовывающихся деревьев.

Захлебываясь болезненной уверенностью: Дел мертва, я убил ее.

Огонь заполнил весь небосвод. Чистые, живые цвета струились как Южные шелка на ветру. Ничто, кроме Бореал, не в силах был так раскрасить небо. Сталь расчеркивала ночную тьму. Такую красоту могла создать только магия.

Сомнения улетучились как дым, оставив меня без дыхания.

Делила жива.

Я остановился. Перестал скользил. Перестал проклинать себя за глупость. И неуклюже застыл, судорожно цепляясь за дерево. Пытаясь заставить себя дышать. Пытаясь постичь. Пытаясь рассортировать неразбериху чувств, слишком сложных чтобы их понять.

Делила жива.

Ладони сразу стали мокрыми. Я прислонился к дереву и зажмурился, дрожа и выдыхая наконец воздух, который захватил одним глотком. Потом снова вдохнул. Почти захлебываясь. Не обращая внимания на то, что в животе все завязалось узлом, а руки задрожали.

Пытаясь осознать.

Облегчение. Шок. Изумление. Радость. А с ними чувство вины и странный, нарастающий страх. Глубокое отчаяние.

Делила жива.

Боги валхайла, помогите мне. Цвета разлились по небу как полосы мятых шелков: розовый, красный, фиолетовый, изумрудный, были даже желтизна и янтарное золото Юга. И все оттенки синего, от бледно-голубого до почти черного.

Я вытер пот со лба. С трудом выровнял дыхание. Потом, уже немного успокоившись, проследил, где находится источник света, и вышел из деревьев и темноты в мороз, туман и радугу, где миром правила яватма. Чужая сталь, покрытая рунами. Обнаженный клинок в руках Дел.

Делила жива.

Она стояла в хорошо знакомой мне позе, воздавая дань уважения то ли Северу, то ли самой яватме. Широко расставив ноги, твердо. Высоко подняв руки над головой. Удерживая клинок на вытянутых ладонях. Три фута смертоносной стали, ярко сияющей в ночи, фут витого серебра, мастерски превращенного в рукоять, изрезанную узорами и в то же время очень простую, изумительно правильной формы. Простота в обещанной силе, смерть в сдержанных обещаниях.

Вся в белом, Делила. Белая туника, штаны, волосы. Ленты сияния обвивали ее руки, лицо, одежду, пенились вокруг ее лодыжек и растекались по земле. Капли влаги блестели, отражая рожденные мечом яркие переливы. Вся в белом, Делила. Безупречно белая, как чистое, застывшее полотно. Позади нее была ночь, безупречно черная. А в небе горели все цвета мира, явившиеся по призыву магической стали.

Белое на черном и радуга над ними. Сияющий, слепящий свет, от которого хотелось прищуриться.

Привидение, подумал я, призрак. Дух, созданный тенями, которому одолжил свет игривый демон. Хитрая уловка или игра воображения. На самом деле это не Дел. Дел здесь быть не может.

Боги, пусть это действительно будет Дел.

Поднялся ветер. Он летел по открытому пространству, разрывая созданный мечом туман, и нежно прижимался к моему лицу. Как пальцы слепого, как руки любовника. Холодный, зимний ветер, превратившийся в баньши. Он показывал мне всю свою силу. Заставлял почувствовать ее.

Поверь, говорил он мне. Я рожден Бореал, а только один человек в мире управляет ею. Только один человек может вызывать эту силу. Призывать и контролировать ее. Создать меня. Дать мне жизнь в любое время года.

Весна не выдержала яростного натиска Северного ветра и сдалась. Уши и нос замерзали, застывали ноющие суставы. Ветер теребил полы моего плаща, пытаясь сорвать его, отбрасывал волосы с моего лица, забивал бороду инеем, а легкие холодным воздухом.

Дел запела. Тихую, нежную песню. Едва призывая силу.

Она продала свою душу за эту песню, а душой отдала и человечность.

Я повернулся к ней спиной. Я повернулся спиной к ней и к ее силе, к зиме и ветру. Думая о весне. О том, что будет, а не о том, что прошло.

Я вышел из ее света и вернулся в темноту. В мир, который понимал.

Теперь я знал: Делила жива.

А значит я мог разозлиться.

Так я и сделал, когда она наконец-то добралась до моего лагеря. Аиды, шесть недель. И все это время она была жива.

А я думал, что она умерла.

Я думал, что убил ее.

Все эти дни и ночи.

Делила жива.

Я сидел на корточках у огня и грел руки над углями. Мне не было холодно, вызванная Дел зима ушла, но это было хоть какое-то занятие. Мне нужно было смотреть на что угодно, только не на Дел, но я не выдержал и посмотрел на нее, и тяжело сглотнул. Но снова отвернулся со старательно разыгранным равнодушием и тупо уставился на свои руки, которые все время пытались задрожать и все мои силы уходили на то, чтобы эту дрожь не выдать.

Она приехала на темной лошади. Чалый, подумал я, хотя в полутьме трудно было разобрать. Высокий мерин, изящно переступивший через валуны. Жеребец, который в отличие от меня не собирался демонстрировать свою гордость, поднял верхнюю губу и заржал. Жеребцу еще предстояло объяснить мерину, где его место.

Волосы вбирали в себя лунный свет и казались совсем бледными. Лицо, с заострившимися чертами, тоже было бледнее чем обычно. Кожа так плотно обтягивала острые кости, что готова была порваться. Танец и его последствия вытянули из Дел слишком много сил.

Огонь вытек с небосклона как вино из чаши. Клинок отдыхал за спиной Дел в привычной перевязи, склонившись слева направо. Над левым плечом поднималось около фута сверкающей стали.

Бореал, яватма. Кровный клинок певца меча.

Им Дел убила человека, который учил ее владеть оружием. А я почти убил ее.

Делила жива.

Жеребец переступил, ударил копытом, заржал, выгнул шею и поднял хвост. У меня сразу улучшилось настроение. Хотя для жеребца такой танец был лишь слабой тенью обычной реакции на появление собрата, попытка утвердить свое превосходство доказывала, что гнедому уже лучше. Может я зря беспокоился.

О жеребце и о Дел. Она тоже была здесь, передо мной.

С привычным благоразумием Дел остановила мерина, не подъезжая близко к костру. Чалый стоял не так далеко, чтобы жеребец снова ощутил свое одиночество, но и не так близко, чтобы гнедому удалось физически доказать свое превосходство.

Или это был намек на наши с Дел отношения?

Аиды, с этим уже пора покончить. Круг вынес решение.

Вся в белом, Делила. На Юге белый — цвет траура, на Севере — не знаю. Подпоясанная туника, мешковатые штаны, тяжелый плащ. Одежда без всяких украшений, только серебристая вышивка на меховых гетрах, обтягивающих голени, и серебряные шишки на поясе и коричневых кожаных нарукавниках, закрывавших ее руки почти до локтей. Плащ удерживала серебряная фибула. Распущенные волосы покрывали плечи.

И я подумал: я не могу это сделать.

Хотя знал, что начать все равно придется.

— Что на Севере принято предлагать призракам? — легко спросил я.

— Амнит, — ответила она, — если он у тебя есть.

В ее голосе не было ничего нового, только привычный покой. Никаких эмоций. Я надеялся, что держался не хуже.

— Осталась фляга, или две, — я поднял одну флягу с земли и покачал ее: кожаный мешок на перекрученном ремне.

Дел молча сидела в седле и смотрела как крутилась фляга. В слабом свете ее глаза были черными. Слишком черными на слишком белом лице.

Аиды, баска, а что делать теперь?

Не двигаясь, она смотрела на флягу.

Раздумывая, что сказать?

Нет, такие сомнения не для Дел. Она оттачивает слова старательно, как клинок, но использует это оружие не так часто.

Она медленно перевела взгляд на меня.

— Я пришла потому что ты мне нужен.

Глубоко в кишках что-то сжалось.

Дел говорила твердо, но я уже давно знал, что ее голос ничего не выдает.

— Никто больше не будет танцевать со мной.

Ну конечно. Вот в чем дело. Больше ее ничего не волнует. Мы с ней думали о разном.

Рана снова заныла. Я поставил флягу на землю и осторожно выдохнул.

— Да?

— Никто, — повторила она. На этот раз я уловил: боль, гнев, печаль. Всегда сдержанная, всегда скрытная Дел дала волю своим эмоциям.

Во мне начал подниматься гнев. Я заставил себя успокоиться, пока лениво чесал заросший бородой подбородок.

— Но ты думаешь, что я буду.

Соскучившийся мерин замотал головой. Дел не обратила на него внимания. Ее руки, лежавшие на передней луке седла, едва держали конец повода. Она спокойно смотрела на меня.

— Ты Песчаный Тигр, ты Южанин. Ты не уважаешь традиции Севера. Мое бесчестье для тебя ничего не значит, — она помолчала. — В конце концов ты победитель.

Я ответил не сразу, дождавшись, пока уляжется буря переживаний. Победитель. А был ли я им? Я выиграл танец и этим вернул себе свободу. Но победа в одном может вести к поражению в другом. Эта победа мне сладкой не показалась.

Я до боли в глазах вглядывался в пламя костра. Огонь плясал на углях, притягивая взгляд. Я тихо сказал:

— Я чуть не умер.

После недолгой паузы она мягко произнесла:

— Я ближе чем ты подошла к другому миру.

Я резко взглянул на нее. Она смотрела на меня из полутьмы, и я никак не мог разглядеть выражение ее лица. А потом она медленно повернулась и я увидел. Увидел слабость.

Мне захотелось расхохотаться. Мне хотелось заплакать. А потом мне уже ничего не хотелось, только выплеснуть на нее свой гнев.

— Я чуть не убил тебя, Дел. Я вошел в этот круг, надеясь просто выиграть танец, остановить тебя, а в итоге чуть не убил, — я покачал головой. — Теперь все изменилось. Старого не вернешь.

— Кое-что вернуть можно, — спокойно сказала она. — Я не все сделала, моя песня еще не закончена.

— И что осталось? — спросил я. — Выследить Аджани и убить его?

— Да, — просто ответила Дел.

Я поднялся так резко, что натянулась кожа вокруг раны, но меня это не остановило. Не задержало ни на секунду. Я выбрал самую короткую дорогу — прямо через костер к ее мерину. Там я потянулся и схватил Дел за левое запястье, прежде чем она успела среагировать.

Обычно захватить Дел врасплох почти невозможно. Она слишком хорошо меня знает и легко предсказывает мои поступки, но бывают и исключения. И на этот раз я поступил не так, как она ожидала.

Дел испуганно вскрикнула, когда я стаскивал ее с седла, но мой болезненный стон был громче.

Мне было тяжело. Мне было больно. Дел высокая, сильная и быстрая, но рана ослабила ее. Она соскользнула с седла, запутавшись в стременах, плаще и перевязи, и упала, неловко вывернув руки и ноги. Я знал, что ей было больно. Я хотел причинить ей эту боль. В душе оправдывая себя тем, что мне не легче.

Она тяжело свалилась. Мерин фыркнул и отскочил, решив убраться и не принимать участия в дальнейших военных действиях. Я только хмыкнул, когда моя полузалеченная рана запротестовала. Кожа снова стала влажной от пота.

Аиды, как же больно.

Но я совсем не жалел об этом.

Рукоять ее меча ударила меня в подбородок, но не так сильно, чтобы причинить вред. Не так сильно, чтобы я ослабил хватку. Не достаточно сильно, чтобы остановить меня, когда я опрокидывал ее на землю. Я стоял над ней, тяжело дыша и слегка наклонившись вправо, чтобы ослабить натяжение свежего рубца.

— Ты тупая, ненормальная, эгоистичная дура. Ты так ничему и не научилась?

Дел лежала на спине, меч был под ней. Она попыталась дотянуться до ножа.

— Нет, баска, не получится, — я наступил на ее запястье ногой и слегка надавил. Ровно настолько, чтобы она не смогла им пошевелить. Нож блестел в лунном свете рядом с ее пальцами.

— Что… ты собираешься меня убить только потому что я оскорбил тебя? Потому что я назвал тебя дурой? Или эгоисткой? — я засмеялся, глядя на ее гримасы. — Ты дура, баска… тупая, эгоистичная, несмышленая девчонка, помешавшаяся на мести.

Пряди роскошных волос соскользнули с ее горла. Я видел как дернулась кожа, когда Дел тяжело сглотнула. Сухожилия туго натянулись.

— Нет, — резко сказал я и наклонился, чтобы поднять ее с земли.

Она тут же перестала сопротивляться и затихла. Я уже успел испытать на себе результаты уроков ее братьев и не собирался предоставлять ей шанс снова отработать на мне этот прием. Удар, нацеленный в пах, я принял голенью. Получилось больно, но не так, как могло бы. Потом я сгреб в один комок плащ, тунику и кожаную перевязь и, оторвав Дел от земли, наполовину пронес, наполовину проволок ее футов тридцать или сорок и прижал спиной к огромному валуну. Я удерживал ее единственным известным мне способом: надавив на нее всем своим весом. Дел оказалась между мною и камнем. Ей некуда было деваться.

Ни ножа. Ни меча. У нее оставались только слова.

— Ты испуган, — выдохнула она мне в лицо. — Ругай меня, если хочешь… обзывай меня как хочешь. Говори все, что приходит в голову, если тебе от этого легче. Это ничего не меняет. Я вижу страх на твоем лице, в твоих глазах… Я чувствую его в твоих руках, Тигр. Ты напуган до смерти. Из-за меня.

Вот этого я не ожидал.

— Напуган, — меньше горячности, но не меньше уверенности. — Я знаю тебя, Тигр… Ты провел последние шесть недель, истязая себя за то, что сделал. Ведь я права? Каждый день и каждую ночь последние шесть недель ты мучился, боясь, что я умерла, и боясь, что я жива. Потому что если бы я умерла, ты не смог бы жить с этим… зная, что убил свою Северную баску, — только раз она качнула головой. — Нет, не смог бы… Песчаный Тигр не такой безжалостный и бесчувственный убийца, каким хочет казаться. И ты молился — просто на всякий случай — ты молился, чтобы я осталась жива и тебе не пришлось бы ненавидеть себя. И одновременно все эти шесть недель ты боялся, что я останусь в живых. Потому что если бы я выжила и нам довелось бы когда-нибудь встретиться, тебе пришлось бы передо мной объясняться. Тебе пришлось бы сказать мне, почему. Пришлось бы придумать как оправдываться.

Я медленно разжал руки, отвернулся. Сделал два неверных шага от нее. И остановился.

Аиды, баска. Ну почему с тобой всегда так больно?

— Ну вот, Тигр, — безжалостно продолжила она, — вот мы и встретились. Пришло время для объяснений, рассказов, оправданий…

Я резко прервал ее:

— Ты за этим приехала?

— Я сказала тебе, зачем приехала, — отрезала она, ничуть не смутившись. — Никто теперь не будет танцевать со мной, тем более в Стаал-Уста… да и вообще на Севере. Здесь у женщин больше свободы, чем на Юге, но и у нас мало кто из мужчин согласится танцевать с женщиной, тем более серьезно тренироваться. А мне это нужно. Очень. Я потеряла силу, скорость, гибкость… Ты нужен мне, чтобы танцевать. Я должна убить Аджани, а для этого мне нужно быть в хорошей форме.

Я повернулся, собираясь что-то сказать, но все слова вылетели из головы, когда я увидел как она прижимается к камню. На ее лице не осталось красок, совсем никаких, даже губы побелели. Она прижимала одну руку к животу, словно внутренности вываливались и она пыталась их удержать. Она просто висела на камне.

Аиды, баска.

— Не прикасайся ко мне, — резко предупредила она.

Я застыл на полшага.

Она шумно выдохнула.

— Скажи, что будешь танцевать со мной.

Я развел руками.

— А если нет, ты не позволишь мне прикоснуться к тебе? Не позволишь мне поднять тебя на руки — еще секунда и ты рухнешь на землю — отнести тебя к костру, где есть еда и амнит…

— Скажи что согласен, — настаивала Дел, — и мы обойдемся без наглядного доказательства того, что ты не можешь поднять меня на руки, и тогда это не будет беспокоить твое самолюбие пока ты не поправишься.

— Дел, это смешно…

— Да, — согласилась она, — но мы оба в таком состоянии.

— Если ты думаешь, что я войду с тобой в круг после того, что случилось в прошлый раз…

— Просто скажи да! — закричала она, и что-то наконец сломалось. Она прижала обе руки к ребрам и крепко обхватила себя. Она держалась только на широко расставленных ногах и колоссальной решимости. — Если я не пойду за ним… если я не убью Аджани… если я не выполню свою клятву… — она съежилась, длинные пряди свисали, закрывая ее лицо, но мне хватало и прерывающегося голоса. — Мне нужно, нужно… У меня больше ничего не осталось… совсем ничего… ни родителей, ни братьев, никого… даже Калле у меня нет… нет даже моей дочери, — она болезненно, с вскриком втянула воздух. — У меня есть только Аджани. Только его смерть. В этом последние остатки моей чести.

Я на секунду задумался, с кем же она разговаривала, с собой или со мной? Но это было не главным.

— Честь не только в этом… — я собирался все подробно объяснить, но забыл что хотел сказать, кинувшись чтобы подхватить ее — ноги Дел подогнулись и она соскользнула с валуна — и обнаружил, что Дел была права: я не мог поднять ее. Так мы вдвоем и сидели около камня, проклиная каждый свою боль, скрывая ее друг от друга за приглушенными проклятиями и отрицательными ответами на выжатые вопросы.

— Потанцуй со мной, — сказала она. — Хочешь, чтобы я умоляла?

Я выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Я не хочу, чтобы ты умоляла. Не хочу, чтобы ты танцевала. Не хочу, чтобы ты вообще чем-то занималась, пока не поправишься.

Дел сжала одну руку в кулак и слабо ударила себя в грудь.

— Все, что у меня есть… это я сама… если я не убью Аджани…

Я неуклюже повернулся к ней, стараясь не растягивать ноющий рубец.

— Поговорим об этом позже.

— Что ты делаешь? — испуганно спросила она.

— Пытаюсь раскрутить твою повязку, чтобы посмотреть на рану.

— Оставь, — сказала она, — оставь. Заживет и без твоей помощи. Думаешь они позволили бы мне уехать, если бы была опасность, что я умру по дороге?

— Да, — просто ответил я. — Телек и Стиганд? И остальные из вока? Глупый вопрос, баска… Я удивляюсь, как они не выкинули тебя раньше, в тот день, когда я уехал.

— Этим они обесчестили бы Стаал-Уста, — слабо сказала она. — Меня выбрали чемпионом…

— …что означало неминуемую смерть в круге, танцуя со мной, — закончил я. — Телек и Стиганд бросили тебя песчаным тиграм, баска, и это не просто слова. Они были уверены, что ты не переживешь танец. Твоя смерть удовлетворила бы честь Стаал-Уста, а моя победа вернула бы мне год, на который ты меня заложила. На Юге это называется «ждать от одной овцы двух ягнят»… Этого вока и хотел. В результате они избавлялись от нас обоих.

— А Калле оставалась у них, — горько сказала Дел и, отвернувшись от меня, села очень прямо, чтобы повязки не так сильно давили на рану. — И они получили что хотели. Я потеряла дочь, которой возможно судьбой было предначертано разлучиться со мной… Но еще жив ее отец. И я убью его.

— Значит мы вернулись к тому, с чего начали, — я глубоко вздохнул, но, почувствовав боль, тут же начал медленно выдыхать. — Я уже начинал тебе объяснять…

— Я проживу без твоих поучений, — Дел неловко приподнялась, с видимой осторожностью выпрямилась и очень медленно пошла к чалому.

Ее резкий тон меня ошеломил.

— Что?

Она поймала чалого, подвела его к дереву, куда не мог добраться жеребец, и привязала.

— Я искала тебя не для того, чтобы просить совета. Мне нужно танцевать.

Холодно. Совсем как старая Дел, у которой не было времени на человеческие чувства. Круг замкнулся, подумал я. Мы пришли туда, откуда начали. Но не совсем, баска. Я успел измениться. Из-за тебя — или благодаря тебе — я уже не тот человек, каким был до нашей встречи.

 

5

Я сидел на одеяле около костра, почесывая шрамы песчаного тигра, глотая амнит, и думал. Думал, что, в аиды, происходит?

Значит она хотела ехать со мной. Какое-то время. Чтобы танцевать со мной в круге, пока она не будет готова встретиться с Аджани. А значит она бросит меня как только войдет в прежнюю форму.

Следовательно она собиралась использовать меня.

Ну конечно все люди используют друг друга. Тем или иным образом.

Но Дел использовала меня.

Снова.

Снова не подумав обо мне и наплевав на мои чувства. Или она все же подумала и решила, что мне будет лучше без нее. Когда она оставит меня.

Или она просто состряпала глупую сказку, чтобы скрыть настоящую причину, по которой она пошла за мной — причину, которая не имела никакого отношения к Аджани, потому что что этой причиной был я сам.

Нет. Дел я не нужен.

Ее интересуют только собственные проблемы.

Ее одержимость.

А значит Аджани для нее по-прежнему самое важное, а меня она считала просто средством, которое могло помочь ей приготовиться к мести.

Так что мой первый вывод был верен: меня использовали.

Снова.

В душе я знал, что готов был простить ей и это, лишь бы она была рядом. Она снова будет делить со мной постель, а одного этого вполне достаточно, чтобы заставить мужчину позабыть обо всем.

Так я думал раньше. Но теперь все изменилось. Я уже не мог позволить ей низвести меня до средства. Я заслуживал большего.

До сих пор я помнил в мельчайших подробностях как Дел, не задумываясь, оплатила мною год из своего вечного изгнания из Стаал-Уста.

Ну может она конечно и задумалась, но ненадолго, и не вспомнив, что у меня тоже есть право голоса.

И меня это терзало. Так терзало.

Я сидел на одеяле около костра, почесывал шрамы, пил, смотрел по сторонам и ждал Делилу.

Она занималась мерином. Снимала седло, растирала спину, мягко разговаривала с ним. Тянет время? Обманывает? Может быть. А может быть и нет. Дел знает, что делает и почему и не тратит время на что-было-бы-если-бы.

Я рассматривал ее: белый призрак в сиянии углей. Белое приведение среди черных деревьев. Белая-белая Делила. Туника, штаны, волосы. И изредка сверкает серебро. Шишки на поясе и нарукавниках. Две тяжелые фибулы на плаще, по одной на каждое плечо.

И витая рукоять меча, висящего диагонально за спиной.

Аиды, что же мне делать?

Аиды, что же мне не делать?

На оба вопроса ответов не было. Я сидел у костра и пил амнит, ожидая Делилу.

В конце концов она пришла. Притащив с собой кучу упряжи и одеяла, она наконец-то подошла к костру. Ко мне. И наконец-то я смог ответить.

— Нет, — мягко сказал я.

Она запнулась на полшага и застыла.

— Нет? — тупо переспросила она, явно не понимая о чем речь. Она думала о другом.

— Ты спрашивала, буду ли я танцевать с тобой. Я могу ответить тебе на Южном языке, на языке Пустыни, на Северном и даже на Высокогорном, — я криво улыбнулся. — Которое «нет» ты предпочитаешь? Которому ты больше поверишь?

Ее лицо стало белым как лед. И с него на меня смотрели огромные черные глаза.

Я излишне аккуратно поставил на землю флягу.

— А ты думала, что выдрессировала меня? Думала, что я упаду перед тобой брюхом вверх и сдамся, чтобы тебе опять стало хорошо?

Она стояла у костра, сжимая одеяла.

Я старался говорить ровно. Совершенно без эмоций, чтобы она поняла, каково это.

— Пока ты шла за мной, тебе ни разу не пришло в голову, что я могу отказаться. Ты пришла не спрашивать, не просить, а сообщить. «Потанцуй со мной, Песчаный Тигр. Войди в круг», — я медленно покачал головой. — Я признаю, что у тебя серьезные причины желать Аджани смерти. Я знаю что такое месть так же, или даже лучше чем кто-то другой. Но ты потеряла право ожидать от меня выполнения всех твоих желаний. Ты потеряла право даже просить.

Дел молчала очень долго. Слабый свет костра изрезал ее лицо резкими линиями, но никаких переживаний оно не выдало. Совсем никаких.

Я ждал. Круг учит терпению, терпению во многих ситуациях. Но никогда еще ожидание не было таким напряженным. Никогда еще я так не хотел, чтобы тишина закончилась. И никогда не испытывал такого страха, ожидая ответа. Я боялся узнать, каким будет ее решение.

— Ты хочешь, чтобы я уехала? — еле слышно спросила она.

Да. Нет. Не знаю.

Я сглотнул комок в горле.

— Ты была не права, — сказал я ей.

Дел сжимала одеяла.

— Не права, — мягко повторил я. — И пока ты это не поймешь, пока ты это не признаешь, я ничем не смогу помочь тебе. Я просто не хочу тебе помогать.

Она ответила сразу, не задумываясь. Это было объяснение и извинение, абсолютно бесполезное, потому что извиниться за такое невозможно.

— Я сделала это ради Калле…

— Ради себя.

— Ради моих близких…

— Ради себя.

Она сорвалась на крик:

— Ради чести, Тигр…

— Ради себя, Делила.

Полное имя заставило ее вздрогнуть. От резкого движения она поморщилась. Ее защита рушилась ряд за рядом: против боли, против правды, против меня. Последнее, подумал я, было для нее самым важным. Только это еще поддерживало ее.

— У каждого человека есть гордость, — сказал я. — Ты наплевала на мою. Поступишь ли ты также со своей?

Она смотрела на меня в полном изумлении.

— Я наплевала на твою гордость?

Я резко поднялся, забыв о боли, скручивавшей внутренности. За то, что я стащил ее с седла, поплатились мы оба.

— Аиды, Дел, ты что, совсем все забыла? Я был рабом половину моей жизни! Не невинной Северной девочкой, играющей с ножичками и мечами, которую обожала вся родня, а животным для работы. Чулой. Вещью. У меня не было имени, меня не считали человеком, я жил только для того, чтобы прислуживать другим… А что, ты думаешь, я делал по ночам в хиортах женщин?

Такого изумления на лице Дел я еще не видел, но меня это не остановило.

— Думаешь я всегда получал от этого удовольствие? Думаешь только мужчина может использовать женщину? — я откинул с глаз волосы. — Если для тебя это новость, Делила, я скажу — не всегда пользуются женщиной… и не только женщина может чувствовать себя грязной из-за того, что ею попользовались… Не только женщина.

Аиды, я не хотел все это говорить, или хотел, но не так резко. Но я все равно договорил до конца, потому что это нужно было сказать. Потому что все это должно было быть сказано, если мы собирались возродить хотя бы тень наших прежних дружеских отношений. Хотя бы в круге.

Я с трудом справился с голосом.

— Я завоевал свою свободу — и свое имя — вырвавшись из отчаяния и безнадежности, Дел. Покончил с жизнью, в которой я все время чувствовал боль, физическую и душевную… И ты решила забыть все это ради того, чтобы купить себе время. Значит вот кто я для тебя? Средство? Монета, на которую ты могла купить свою дочь? Товар для обмена? Это все, что что ты меня ставишь, Делила?

Она была так напряжена, что вздрагивала. Когда я закончил, короткими, резкими движениями она согнулась, опустила на землю одеяла и упряжь, ухватилась за рукоять своего меча двумя руками и вырвала его из ножен.

На момент, один ошеломляющий, жуткий момент, я подумал, что она собиралась убить меня. Что я зашел слишком далеко, хотя сказал только то, что нужно было сказать.

Но этот момент прошел. Дел баюкала Бореал, ласково прижав ее к груди. Она моргнула, прошептала что-то, затем медленно, преодолевая боль, опустилась на одно колено. Потом на другое.

Дел стояла передо мной на коленях на грязном снегу. Она положила Бореал на землю и обхватила руками грудь, сжав пальцы в кулаки. Поклон был таким глубоким, что Дел коснулась лбом клинка.

На секунду в напряженной тишине она застыла в такой позе, потом поднялась. Ее глаза смотрели на костер. В них была уверенность. Дел знала, что нужно. Ей и мне.

Отрывисто бросая слова, напряженно сглатывая, она заговорила на Северном. Это был диалект, которого я не знал, возможно рожденный Стаал-Уста и древними ритуалами, созданными чтобы сделать недоступной для чужаков тайну яватм. Такие приемы никогда не производили на меня впечатление — я предпочитал простую, понятную речь — но я даже не пошевелился, чтобы остановить ее. Пусть делает что хочет.

Наконец она замолчала. Снова поклонилась, выпрямилась, посмотрела на меня и повторила все на Южном, чтобы я мог понять.

Первые же слова потрясли меня до такой степени, что я тут же приказал ей остановиться.

Она помолчала, тяжело сглотнула и начала снова.

Я выплюнул проклятие.

— Я сказал…

Она повысила голос, чтобы перекричать меня.

— Аиды, Дел, ты думаешь это мне нужно? Увидеть, как ты унижаешься? Я не этого добиваюсь, глупая. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что сделала. Хочу, чтобы до тебя дошло… — но мне пришлось скривиться от отвращения и замолчать, потому что она не слушала.

В конце концов Дел остановилась. Все ритуалы были соблюдены, все требования исполнены. Она была истинной дочерью Стаал-Уста, что бы кто ни говорил. Хотя ее и изгнали из Обители, она завершила ритуал как полагалось.

Дел снова склонилась над Бореал. Потом подняла меч, встала, неуклюже повернулась и пошла к чалому. Несколько раз она споткнулась, с трудом удерживаясь на ногах. Вся ее легкость исчезла, но достоинства она не потеряла.

Дел наплевала на свою гордость. Теперь мы были на равных.

 

6

«Она прорвалась, нанесла удар и вонзила в меня клинок как раз над широким поясом. Я почувствовал холодок стали, легко прорезавшей сначала ткань одежды, потом мое тело. Потом клинок натолкнулся на ребро, зацепил, вошел глубже и добрался до внутренностей. Боли совсем не было, ее заглушили шок и холод, но лед облепил мои кости и застыл в каждом мускуле».

Во сне я дернулся.

«Я откинулся, вырывая из себя клинок. Саму рану я не чувствовал, но внутри меня поднялась буря. Кровь, струящаяся по венам, замерзала».

Я прижал колено к животу, стараясь прикрыть рану; пытаясь отвернуть клинок, который уже пронзил мою плоть.

«Сдавайся! — закричала Дел. — Сдавайся!

От испуга и гнева ее голос прозвучал непривычно резко.

Я хотел сдаться, но не мог. Что-то внутри меня, в моем мече, вползло в кровь, сухожилия и новую, сияющую сталь. Оно не позволило мне сдаться. Оно требовало от меня выигрыша, крови…»

Я проснулся весь в поту, дыша громче кузнечных мехов, как лошадь, скакавшая несколько часов. От костра остались одни угли, но в небе висело полная луна и света было достаточно. Я поискал глазами Дел, и не увидел ничего кроме глубоких теней.

Аиды, может я спал? Может мне все это приснилось?

Я резко сел и тут же пожалел об этом. Глубоко внутри поднялась боль. Видимо во сне я неловко повернулся и снова потянул свежий шрам.

«Меч стонал от желания напиться крови».

Неужели мне все это приснилось? Или что-то действительно было?

Треснула ветка. Что-то двигалось в темноте. Может и не приснилось.

Аиды, только бы это был не сон.

Я вглядывался в темноту так напряженно, что глаза заболели, пытаясь найти ту черту, что отделяет сон от реальности.

— Я заставлю тебя, — выдохнула Дел. — Как-нибудь… — и она пошла на меня, на меня, пробивая мою слабеющую защиту и показывая мне три фута смертоносной яватмы. — Сдавайся! — снова закричала она.

Меч стонал от желания напиться крови.»

Дел не было. Она уехала и я ненавидел себя за это. Ненавидел свой страх и ярость, терзающее меня чувство вины. Я сказал ей то, что нужно было сказать. Я не жалел ни об одном слове. Но ни одно из этих слов не было произнесено с целью прогнать ее.

Я только хотел позволить ей выбрать.

Дел всегда выбирает сама, независимо оттого, насколько важным будет принятое решение или насколько болезненным. Я успел хорошо узнать ее и привык к ее прямоте и уверенности, что главное это закончить дело. Для моей яростной, одержимой Делилы важнее был результат, а не способ его достижения.

А значит она вполне могла уехать, поскольку получила мой однозначный ответ.

Получила ли? Помнится я отказался танцевать с ней только до тех пор, пока она не признает свои ошибки.

А она показала мне ритуал искупления, ожидая, что я прощу ее, и легко поведала о своем бесчестии и о том, чем все это кончилось для меня. Но она так и не сказала, что была не права.

Аиды, до чего же она упряма!

Тихо ругаясь, я откинул с ног одеяла и шкуры, неловко поднялся, снова выругался, и тут из темноты заржал чалый. Я понял, что Дел не уехала. Просто в этот момент ее не было рядом.

Конечно у женщины может возникнуть желание побыть в одиночестве.

А потом я увидел свет.

Аиды, баска, ну чем же ты сейчас занимаешься?

Конечно Бореал. Дел с ней не расстается. Дел редко использует яватму, она не любит устраивать представления, но моменты когда Бореал просыпается, производят незабываемое впечатление. Как сейчас, потому что она засветилась.

Чем же они с Дел занимаются?

Я крупный и тяжелый, но двигаться могу бесшумно. Я научился этому в детстве, в рабстве, как оставаться незаметным и неподвижным, как быть невидимым, спасаясь от лишних порок, от ударов и шлепков. Это умение выработалось само, из чувства самосохранения, и оно служило мне даже на свободе. Оно служило мне даже сейчас.

Я двигался тихо, закутавшись в плащ. Легко скользил сквозь тени, замирая то здесь, то там, пытаясь притвориться стволом дерева — некоторые говорят, что я достаточно высокий для этого. И в конце концов я нашел Делилу. Она стояла на коленях в темноте и пела мечу.

Несмотря на все случившееся с моим мечом пока я убивал кошку, музыка для меня осталась чужой. Я не понимал ее и не понимал песню Делилы, хотя хорошо слышал слова. Эта песня предназначалась только Бореал.

Дел часто поет своему мечу. Северяне вообще часто поют, не спрашивайте меня зачем. На Юге мы просто танцуем, позволяя движениям говорить за себя. Но в Стаал-Уста было принято — нет, считалось необходимостью — петь мечу. Северяне в круге танцевали и пели.

Люди, обладающие яватмами, как Дел, создавали песню, которая пробуждала меч и позволяла управлять его силой.

Дел нежно напевала и Бореал ожила.

Я видел это и раньше. Капля за каплей, бусинка за бусинкой, они бежали по клинку от острия до рукояти, пока сталь не загорелась. Но огонь был непривычно тусклым, приглушенным, словно Дел сдерживала его. Она пела едва слышно, и таким же тихим был ответ.

Во мне пробудилось чувство вины. Я уже не сомневался, что этот ритуал не предназначался для чужих глаз, но я не ушел. Я не мог. Я никогда не доверял магии. Теперь я не доверял Дел.

Где-то в животе вдруг завязался узел. Меня охватило беспокойство. Страх.

Вернутся ли наши прежние отношения? Или мы зашли уже слишком далеко?

Дел пела и меч ожил.

— Помоги мне, — прошептала она. — Ну помоги…

Дел говорила на Северном, но я знал его достаточно, чтобы понять. У меня не было выбора. Я должен был подсмотреть и подслушать.

Дел глубоко вздохнула.

— Дай мне силу — мне нужно быть сильной. Дай мне твердость — мне нужно быть твердой. Не позволяй мне смягчиться, не позволяй мне ослабеть.

Я не знал женщины сильнее Дел.

— У меня есть нужда, — шептала она, — огромная, могучая нужда. Дело, которое должно быть закончено. Песня, у которой должен быть конец. Но сейчас я боюсь.

Свет струился по мечу. Он пульсировал, словно яватма отвечала.

— Дай мне силы, — просила Дел. — Сделай меня снова твердой. Мне нужно закончить песню. Сделай меня такой, какой я должна быть.

Просить о таком легко, но жить с этим тяжело.

А потом, совсем тихо, Дел взмолилась:

— Дай мне силы не обращать внимания на его слова.

Аиды, баска, что же ты с собой делаешь…

Но все уже кончилось. Бореал перестала светиться. Делила получила ответ.

А я возненавидел ее меч.

 

7

Я проснулся от непонятного беспокойства. Оно вырвало меня из сна без сновидений и бросило в реальность. Во внезапное и неприятное осознание.

Какой-то странный запах. Он бил мне прямо в лицо…

Не знаю, что я закричал, но закричал громко и яростно, надеясь хоть этим подавить свой испуг. Признаться в этом не стыжусь, потому что еще не встречал человека, который бы не испугался проснувшись и обнаружив хищного зверя, стоявшего над его головой.

Пока я вылетал из-под одеял, гончая метнулась к моему горлу. Я вдохнул ее запах, почувствовал ее дыхание, увидел белый отблеск глаз. Вытянув обе руки, я попытался ее отбросить.

Гончая снова прыгнула, опять целясь в горло. Смутно я слышал крики Дел по другую сторону костра. Голос ее звучал испуганно и яростно. Я не ответил, не рискнув тратить дыхание на пустые слова, но в душе понадеялся, что ее помощь не ограничится пустыми криками. Дел не обманула моих ожиданий — она выхватила Бореал.

Мой собственный меч был похоронен под скомканными одеялами. Я лежал на промерзшей земле, упираясь головой в камни костра. Гончая могла выгрызть мне горло, угли могли выжечь мне волосы.

Никто не хочет умирать. И тем более лысым.

Тварь не издала ни звука. Звенел только голос Дел, приказавший мне не дергаться.

Я пытался. Ни один человек, знакомый с силой Бореал, не будет с охотой ей подставляться. Я откинулся в сторону и попробовал слиться с землей, но гончая избежала удара. Дел не ошиблась, просто на пути меча оказалась моя голова. Там же были мои руки, вцепившиеся намертво в меховое горло. Больше всего мне хотелось попытаться дотянуться до кинжала, но я не рискнул отпустить гончую. Вместе с возможностью нормально дышать, она получит преимущество.

Я почувствовал, что зубы уже касаются моего горла. Она клацали, хватали, сжимались. Я задыхался от горячей вони гниющего мяса.

Что-то натянулось позади моей шеи. Что-то вроде ленты или веревки. Я не сразу сообразил, что это мое ожерелье — кожаный шнурок с когтями песчаного тигра.

Аиды, зачем гончей мои когти?

Но времени на удивление не было. Я услышал приказ Дел следить за головой, подумал, что этого уж никак не могу сделать, поскольку мои глаза были на этой самой голове, и прищурился, но Дел снова промахнулась, хотя и ненамного. Бореал прошептала что-то мне в ухо, когда сталь пролетела рядом с моей головой.

— Да сделай же что-нибудь, — рявкнул я.

Но зверь уже отпрянул, избежав клинка и, спрыгнув с меня, скрылся в деревьях.

Я лежал на спине. Одна рука торопливо прощупывала горло под шерстяной тканью, выясняя, что же от него осталось. Я яростно оттянул ткань и вздохнул с облегчением, когда мои пальцы не обнаружили ничего, кроме кожи. Ни капли крови, ни царапины, только нормальная целая кожа.

А Дел, совсем позабыв о моем существовании, перешагнула через меня и пошла по следу гончей. Просто на случай, если та решит вернуться, да еще в компании друзей. Идея неплохая, но Дел могла бы сначала подумать обо мне. В конце концов она-то не знала, в каком я состоянии, а я мог истекать кровью, теряя каплю за каплей… или кувшин за кувшином на ее глазах.

Но даже если бы я лежал в луже крови, на Дел это впечатления не произвело бы. Потому что она на меня не смотрела.

Я нащупал шнурок на шее, услышал позвякивание клыков и облегченно вздохнул. Значит меня низвели до несъедобного существа, хотя ничего необычного во мне не было.

Я подождал, пока Дел сделала шага четыре.

— Зря потратишь время, — крикнул я. — Она взяла то, за чем приходила.

Дел повернулась ко мне, держа меч наготове.

— Что значит «за чем приходила»?

Я медленно сел, не переставая растирать кожу на горле. Судя по болезненным ощущениям, она кое-где посинела.

— Свисток, — прохрипел я. — Охранный свисток Кантеада, вот что ей нужно было, — а совсем не когти, хотя Дел я об этом не сказал. Думаю, она все равно бы не поняла, почему я так из-за них волновался.

Дел внимательно осмотрелась. Я-то знал, что зверь ушел, его запах пропал, но Дел ждала с мечом наготове пока не убедилась, что гончих рядом действительно нет. Тогда она подошла ко мне.

— Давай я посмотрю, — сказала Дел.

Ну наконец-то. Но я решил не отказываться, и она опустилась рядом на колени, все еще сжимая Бореал в правой руке.

— Все в порядке. Она даже кожу не поцарапала.

Но пальцы Дел были настойчивы. Она откинула ткань, развела мои руки и внимательно осмотрела мое горло в слабом лунном свете.

Необычно было чувствовать ее так близко после столь долгой разлуки. Я вдыхал знакомый запах, чувствовал знакомые прикосновения, видел знакомое лицо, легкую морщинку меж бровей. Трудно определить, какое чувство возникало между нами в такие моменты.

А были и другие времена, и я слишком хорошо их помнил.

Аиды, баска… слишком много песка выдуло из пустыни.

Не знаю, почувствовала ли Дел, с каким вниманием я рассматривал ее. Она просто осмотрела мое горло, слегка кивнула и убрала руки.

— Ну, — сказала она, — они кое-чему научились. А мы вернулись к тому, с чего начали.

— Не совсем, — пробормотал я. — Слишком много песка выдуло из пустыни.

Дел недоуменно нахмурилась.

— Что?

Я почему-то разозлился.

— Мы не вернулись к тому, с чего начали потому что слишком многое изменилось, — я пошевелился, почувствовал как натянулся шрам, и постарался не скривиться от боли. Дел тоже ничем не выдавала своих страданий. — Ложись спать, Дел. Я посторожу первым.

— Тебе нужно выспаться.

— И мне нужно выспаться, и тебе нужно выспаться, но сторожить будем по очереди, так что можно начать и с меня.

Она хотела запротестовать, но не стала. Дел понимала, что я был прав. И она легла спать по другую сторону костра, завернувшись в шкуры так, что я видел только приглушенное сияние светлых волос.

Я разобрался в своих скомканных одеялах, разложил их, удобно устроился, закутавшись в плащ и шкуры, и приготовился просидеть всю ночь. Мне хотелось дать Дел отдохнуть до рассвета; она бы сделала то же для меня. Беда была в том, что выдержать такое я еще не мог.

Время летело быстро, и в конце концов я решился взглянуть на Дел. Я смотрел на ее светлые волосы, слушал ее ровное дыхание и вспоминал.

Все мышцы были напряжены, а к горлу подкатывал комок. Суставы болели, рана ныла, кожа чесалась. Даже сердце болело. Поэтому я и сжимал зубы так, что они скрипели, угрожая рассыпаться.

Просто скажи ей, дурак. Скажи ей правду.

Сквозь пламя костра я заметил, что она пошевелилась. Ее, как и меня, терзала боль. И внутри, и снаружи.

Я сидел напряженно, и виной тому было не желание, а нечто более могущественное — чувство унижения. Больно и плохо было не только телу, но и духу.

Аиды, дурак, просто скажи ей правду.

Нужно только открыть рот и сказать. Почему же это так трудно?

Ты заставил Дел просить прощения. По меньшей мере она заслуживает объяснений.

Но она ничего не спрашивала, и от этого мне было еще хуже.

Что-то внутри меня дрогнуло. Чувство вины. Сожаление. Раскаяние. Этого достаточно, чтобы сломить мужчину.

А женщина заслуживала слов.

Я пристально вглядывался в темноту. Ночь была тихой, холодный воздух пробирался под шкуры. В постели одному всегда холоднее, но с приближением весны ночи должны были потеплеть. Земля почти сбросила ледяное покрывало.

Ты бежишь от правды, старина.

Женщина заслуживает слов. Они все время звучат у тебя в голове, но ты должен произнести их вслух, чтобы она могла услышать.

Легче подумать, чем сделать.

Я снова взглянул на Дел. Я понимал, что хотя она была неправа — упорно не желая это признавать — не только от нее, но и от меня зависело, сможем ли мы изменить все к лучшему. Мне тоже придется признать свои ошибки, потому что когда дела начинают идти наперекос, нужны двое чтобы все исправить.

Я глубоко вздохнул. Очень глубоко, чтобы голова закружилась, и медленно выдохнул. И наконец открыл рот. Я должен был заставить себя сказать все.

— Я боялся, — с усилием выговорил я. — Я был испуган до смерти. Я вспоминал все твои слова. И поэтому я уехал из Стаал-Уста и оставил тебя.

Я знал, что она не спала, но Дел ничего не ответила.

— Я оставил Обитель по своему желанию, — бесстрастно говорил я. — Меня не выгнали и не попросили убраться. Я был кайдином, согласно всем вашим обычаям, и они не могли просить меня об этом. Я мог остаться. Они бы позволили мне остаться, чтобы узнать, выживешь ты или умрешь… но я не мог. Я видел, как ты лежала там, в круге, и в тебе был мой меч. И я уехал.

Дел не шевелилась.

Я провел языком по пересохшим губам.

— Они отнесли тебя в дом Телека — Телека! — потому что его дом был ближайшим. И еще потому что они были уверены, что ты умрешь, а твоя дочь должна была быть рядом, чтобы слышать поминальные песни по тебе.

Ее дыхание едва заметно участилось.

— Они зашили мне рану — ты довольно чувствительно разрезала мне живот

— и преподнесли подарки, достойные нового ан-кайдина. Я, сказали они, танцевал достойно, а значит заслуживал не только ранга, но и даров. Она подлечили меня и перевезли через озеро, — я болезненно сглотнул. Вспоминать было тяжелее, чем я думал. — Я знал, что ты была еще жива. Когда я уезжал… я знал. Но я думал, что ты умрешь. Я думал, что ты умираешь. Я думал… я был в этом уверен… я просто… И я не мог, я просто не мог… — я не закончил фразу. Во мне уже ничего не осталось, только пустота. — Аиды, Дел… Я отнял столько жизней, но я не мог смотреть как ты умираешь.

Тишина. Я сказал все не так, как хотел. Получился набор несвязных фраз, я а должен был все объяснить. Но я не мог передать словами, что пережил, когда почувствовал, что мой меч входит в ее тело. Как я мог рассказать ей, каково было видеть ее лежащей на утрамбованной земле, как марионетка, разрезанная моим мечом? Как я мог передать свой испуг, свое отчаяние? Рассказать, что в тот момент я бы отдал все, лишь бы оказаться на ее месте?

Как я мог объяснить ей, что был абсолютно уверен, что она умрет, и не в силах был смотреть на это.

И тогда я оставил ее. Хотя она была еще жива. Чтобы в моей памяти она осталась только живой.

Это было важно для меня. Просто необходимо. Как необходимо было сделать кое-что еще, для самого себя.

В полной тишине я сидел и ждал, что сейчас она скажет что-нибудь о моей трусости, бессердечности, о моем решении оставить ее в Стаал-Уста, не зная, выживет она или умрет. Я заставил Дел просить прощения, а теперь сам нуждался в ее прощении.

В конце концов она ответила, но ее голос был непривычно отрешенным.

— Лучше бы ты убил меня. Лучше бы ты покончил с этим. Если бы ты напоил меч моей кровью и призвал его, ты стал бы непобедимым, — Дел слабо вздохнула. — Магия Севера и сила Юга. Их союз не победить, Тигр. С таким человеком никто бы не связался.

Я постарался дышать ровно. Для меня худшее было позади. По крайней мере я на это надеялся.

— Со мной и без магии никто не связывается, — сухо сказал я. — Я такой, каким хочу быть, сейчас, здесь. И магические силы мне не нужны. И уж тем более, если эти силы пробудила смерть человека.

Дел поплотнее завернулась в одеяло, защищаясь от холода. И воздвигая вокруг себя стену, как она это часто делала.

— Лучше бы ты убил меня, — повторила она. — Теперь у меня нет имени. Я — клинок без имени.

Голос выдал ее отчаяние, гнев, горечь, болезненную тоску по стране, которая ей уже не принадлежала; по миру, который должен был закрыться для нее навеки, даже в воспоминаниях.

Я слепо смотрел в темноту.

— И песня, которая не имеет конца?

А вот это подействовало.

— Я закончу ее, — решительно объявила Дел. — Я закончу мою песню. Аджани умрет от моей руки.

Я воспользовался моментом.

— А что потом, Делила?

— Есть Аджани. Только Аджани.

Она была холодной, твердой, непреклонной. Думающей только о своем деле. Меч ответил на ее просьбу.

Но какая часть этой решимости шла от меча, а какая от самой Дел? Насколько каждый из нас несет ответственность за то, что делает, стараясь выжить, проложить свой путь в этом мире?

Как же мы издеваемся над собой ради того, чтобы достичь своей цели?

Очень тихо, я сказал:

— Я не еду на Юг.

Закутавшаяся в одеяла Дел лежала на земле бесформенным, темным комком. После моих слов она быстро откинула одеяла и села.

Луна покрыла ее своими лучами: фигурка непорочного белого цвета на грязно-черной земле. Распущенные волосы растрепались и рассыпались по плечам, прикрывая по бокам ее лицо.

Дел смотрела на меня и хмурилась.

— А я и удивилась, когда мне сказали, что ты направился в Ясаа-Ден. Сначала я даже подумала, что они врут, хотят поиздеваться надо мной — это слишком большой крюк, если бы ты возвращался на Юг — но потом я нашла твои следы и поняла, что это правда, — она покачала головой. — Но почему? Ты начал жаловаться на снег и холод с того момента, как мы пересекли границу.

Я вслушивался в знакомый голос и чувствовал, как тяжело ей давалось это видимое спокойствие.

— Холод мне не нравится и сейчас, — согласился я. — Он мне не нравился еще до того, как мы пересекли границу. Но у меня здесь осталось одно незаконченное дело.

Ее настороженный взгляд в мою сторону мне не понравился. Она слишком устала, слишком запуталась и была слишком одержима Аджани. Меч причинил ей боль, но мужчина ранил ее сильнее.

Дел старалась говорить ровно, чтобы не выдать своих переживаний, но у нее плохо получалось.

— Я думала, ты сразу поедешь на Юг.

— Нет. Пока нет.

— А я считала, что Песчаный Тигр бродит где захочет и никому не подчиняется, — она помолчала. — Я думала, он так привык жить.

Я закрыл глаза, справился с собой и ответил совершенно спокойно:

— Не сработает, Дел. Ты знаешь, как управлять мною, и пользовалась этим многие месяцы, но больше не получится. У меня здесь дело.

— Мне нужно ехать на Юг.

— Кто тебя останавливает? Разве не ты пять лет убилась в Стаал-Уста ради того, чтобы самой добраться до Юга? Разве не ты отправилась на поиски Песчаного Тигра в компании одного только рожденного бурей меча? Разве не ты…

— Довольно, Тигр. Да, я все это делала. И все это сделала. Но я пришла к тебе с просьбой о помощи, мне нужно много тренироваться. Если ты не желаешь помочь…

— Я помогу, — перебил я ее. — Я тебе уже сказал это после того, как ты закончила тот ритуал. Но я не могу повернуть на Юг прямо сейчас. Если ты никак не обойдешься без моей помощи, тебе придется сначала поехать со мной по моему делу.

— Что-то произошло, — подозрительно сказала она. — Телек и Стиганд заставили тебя в чем-то поклясться? Это они дали тебе задание? Или ты пообещал что-то вока ради того, чтобы они ухаживали за мной?

— Нет. Я поеду домой сразу после того, как обнаружу их логово. Я не давал никаких клятв Телеку и Стиганду или обещаний вока. Я должен сделать это для себя, — я помолчал. — Если не хочешь, можешь не ехать.

— Чье логово? — не поняла она. — Этих тварей? Гончих? Тигр, не хочешь же ты сказать…

— Я обещал, Дел. И должен сдержать обещание.

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и от этого лучше я себя не почувствовал. Не знаю ни одного мужчину, которому было бы приятно услышать в лицо, что большую часть своей жизни он и понятия не имел, что такое ответственность. Песчаный Тигр, к которому Дел привыкла, за такое дело не взялся бы, и она растерянно молчала. Но я и не ждал ответа. Все, что она переживала, я легко читал по ее лицу.

— Тигр…

— Поэтому я здесь, в самой середине Северного нигде, Дел. А ты думала почему? Я выслеживаю гончих и пойду за ними до Ясаа-Ден и дальше, куда угодно. Я собираюсь найти волшебника, который их послал.

— И убить его, — закончила она.

— Хотелось бы, — согласился я. — Конечно если он не настолько вежлив, чтобы превратить мои слова в похвальбу.

Она заткнула пряди волос за уши.

— Вот оно что. Ты выслеживаешь гончих, чтобы убить их хозяина, а я выслеживаю Аджани, надеясь на тот же результат. В чем разница, Тигр? Почему ты прав, а я нет?

— Я не хочу сейчас спорить…

— Я и не собираюсь спорить. Я спрашиваю.

— Несколько отличаются причины, — раздраженно сказал я. — Не считая того, что эти твари гнали нас уже не помню сколько месяцев, они еще и убили людей. И среди убитых были дети.

— Да, — согласилась Дел, — а Аджани убил мою родню… и дети там тоже были.

— Аиды, Дел, — я хотел сесть поудобнее, но тут же пожалел, что пошевелился. — Ты преследуешь его из мести, чистой и простой. Я не скажу, что это неправильно — тому, что сделал Аджани, оправдания нет — но, по-моему, ты потеряла ощущение реальности. Тебя сейчас ведет за них ненужная гордость и глупая одержимость, а эти чувства пользы еще никому не приносили.

— Значит ты бы предпочел, чтобы я лежала в постели какого-нибудь мужчины, занималась его домом и рожала ему четырнадцать детей?

Я прищурился.

— Ну, четырнадцать это многовато. Тяжело для женщины, я думаю.

Но Дел не унималась.

— Нет, Тигр, ответь. Ты бы предпочел увидеть меня в постели мужчины, а не в круге? — она учтиво помолчала. — Может быть в твоей постели вместо твоего круга?

— В моей постели я тебя уже видел, — грубовато ответил я, — и в моем круге тоже. Не знаю, что ты получила от первого, но второе чуть не отправило тебя в другой мир.

Я знал, что ей было больно. Я и сейчас порезал глубоко.

— Ты прав, — наконец согласилась она, — ты прав. А насчет первого? Не знаю. Не знаю, что я получила переспав с тобой, даже не знаю, что должна была получить. А теперь в качестве платы за твои труды я опять должна буду спать с тобой?

— Я иду на Север, — ответил я, — или куда угодно за гончими. Ты можешь идти со мной, можешь повернуть в другую сторону. Дело твое. Но если ты пойдешь со мной, платы я от тебя не потребую. Спать со мной ты не обязана, Дел. Тебе стало легче?

Она не сводила с меня глаз.

— Я думала, это будет ценой.

— Плата за тренировки? — я покачал головой. — Когда-то я этого хотел, когда мы только встретились и ты пообещала этим расплатиться, поскольку денег у тебя не было. И ты заплатила, баска, очень щедро заплатила в конце концов… Но только к тому времени я уже не считал это платой, да и ты, думаю, тоже. Так что об этой сделке, наверное, можно забыть, — я пожал плечами. — Если хочешь пойти со мной чтобы готовиться к встрече с Аджани, все ограничится тренировками. После того, что случилось, прежних отношений между нами быть не может.

— Ты не продержишься, — объявила она. — Поход может затянуться на несколько недель, а тебя и на пару дней не хватит.

— Давай поспорим, — предложил я.

Дел широко улыбнулась.

— Я тебя слишком хорошо знаю. С моей стороны было бы нечестно соглашаться на заранее выигранный спор.

— Неужели? Ты это серьезно? Тогда позволь объяснить тебе, почему у меня больше шансов выиграть, — я встретился с ней глазами. — Когда из мужчины делают дурака, ему не всегда хочется лечь в постель с женщиной, которая его до этого довела. Когда мужчину использовали — а он об этом даже не подозревал и не мог воспротивиться — он может и не испытать желание лечь в постель с женщиной, которая сделала это, — я изо всех сил старался говорить ровно. — А когда мужчина объясняет женщине, что же она сделала, а она упорно отказывается признать, что была неправа, его вообще перестают волновать мысли о ночи с ней, потому что в женщине ему нравится не только тело и умение делать что-то в постели. Ему нравятся преданность и честность.

Дел ничего не сказала. Да и сказать ей было нечего.

— За последний год ты умудрилась изжить из себя эти бесполезные качества, так, Делила? Так что наверное теперь уже не имеет значения, что я думаю.

Лицо Дел совсем побелело.

— Тигр…

— Подумай об этом, — сказал я. — И для разнообразия подумай обо мне, а не только о своих клятвах чести, не только о своей одержимости.

Дел медленно приходила в себя. Я сумел застать ее врасплох и надавить на несколько болезненных точек. Не зная, что делать дальше, Дел вернулась к началу разговора.

— А я все равно уверена… все равно уверена, что ты проиграешь.

Я пожал плечами.

— Тогда давай поспорим.

Она оценивающе осмотрела меня.

— И сколько ты поставишь?

Несколько секунд я внимательно разглядывал ее, а потом вынул из ножен мой меч.

Мне сразу стало хорошо. Тепло, хорошо и приятно, словно ласковая женщина обняла меня за шею.

Словно напившаяся крови яватма защищала меня от всех бед.

Все волоски на руках встали дыбом. Все мои силы ушли на то, чтобы выпустить меч. Яватма светилась под лунными лучами.

Дел совсем побелела. Я кивнул, подтверждая ответ на вопрос, который она не смогла задать.

— Теперь ты знаешь, несколько я серьезен.

— Но… ты не можешь. Ты не можешь ставить свой меч.

— Я уже поставил.

Она смотрела на лежащее передо мной оружие.

— И что я с ним буду делать?

— Если выиграешь — а этого не случится — все, что захочешь. Он будет твоим.

— У меня есть свой меч, — ее левая рука поднялась, чтобы потрогать перевязь и рукоять. — У меня есть меч, Тигр.

— Тогда продай его. Отдай, сломай, расплавь, — я пожал плечами. — Мне все равно, Дел. Если выиграешь, делай с ним что хочешь.

Она медленно покачала головой.

— Ты так и не научился уважать то, чего не понимаешь…

Я не дал ей договорить:

— Уважение можно заслужить, баска, но оно не покупается. И даже не вырабатывается, как это принято в Стаал-Уста. Потому что уважение неизвестно чего, это ничто, пустое слово. Пустота, Дел, и ничего больше.

Она снова покачала головой.

— Этот меч был создан для тебя… ты сам создал его…

— Это кусок стали, — резко сказал я.

— Ты завершил ритуалы, просил благословения…

— …и вонзил меч в тебя.

Дел осеклась.

— Ты действительно думаешь, что я буду носить меч, который пытался убить тебя?

Дел посмотрела на Бореал. Вспоминая круг. Вспоминая танец.

— Я могла бы убить тебя, — произнесла она совсем без интонаций.

— Ты пыталась. Из-за меня ты потеряла контроль и ты пыталась. Честно говоря, я этого от тебя и добивался, чтобы ты забыла о своей песне, — я пожал плечами. — Но я не хотел убивать тебя, я не собирался этого делать. Меч меня заставил… кровожадный, злой меч.

— Злой, — эхом откликнулась она.

— Он был злым, — сказал я. — Я чувствовал это. Я слышал это внутри себя.

Что-то в моих словах ее насторожило.

— Но… сейчас он не злой?

Я мрачно улыбнулся.

— Уже нет. Он получил что хотел, как та гончая.

Дел медленно кивнула.

— Значит ты кого-то убил. Тебе пришлось. Ты напоил яватму.

Я задумчиво прищурился.

— Ну… не совсем. Убил кое-кого — да, но ты и представить не можешь кого. И совсем не так, как ты думаешь.

Дел помрачнела и настойчиво спросила:

— Что ты сделал, Тигр?

— Убил кое-кого, — повторил я. — Белого, с серебристыми пятнами, — сам не знаю, почему я ничего не сказал о шкуре, которую засунул в седельную сумку. — Но я не пел.

— Снежный лев, — сказала Дел. — Ты совсем не пел?

— Я танцор меча, Дел, я не певец, или как вы это там называете. Я убиваю людей обычным мечом и при этом не пою.

Дел задумчиво покачала головой.

— Не имеет значения, пел ты вслух или про себя. Действует даже беззвучная песня. Петь могут и немые.

Я хмуро посмотрел на нее.

— Как?

Она улыбнулась.

— Песню можно петь и в тишине. Песня может звучать в душе, хотя никто не будет ее слышать. А для меча главное это душа и чувства.

Я вспомнил о песне, которую слышал, стоя у обрыва над озером. Она звучала в моей голове с того момента, как меч узнал свое имя. Благодаря Кантеада, я был просто не в силах ее забыть.

И она поселилась в моем мече.

— Мне не нужна магия, — объявил я. — Я этого не хочу, Дел.

— Конечно. Но ты ему нужен, — она указала на меч. — Я нашла тебя с помощью своей яватмы, я разрисовала небо мечом — ты видел сияние, огни. Все это от песни, Тигр… и ты мог бы сделать тоже самое.

Вопросов было так много, что я не мог задавать их по одному.

— Зачем ты это сделала? И как ты сумела так быстро меня догнать? Особенно с этой раной… Она должна была приковать тебя к постели еще на пару месяцев, — и вдруг холодок пробежал у меня по спине. — Ты же ничего — магического — не сделала? Не давала никаких обещаний? Не заключала новых пактов? Я знаю твои привычки.

— То, что я сделала, тебя не касается.

— Дел… что ты сделала? — я внимательно смотрел на нее. — Что конкретно ты сделала?

Она плотно сжала губы.

— У меня есть яватма.

Один ответ на любой вкус. Мне он сказал более чем достаточно.

— Значит ты ей спела, так? Попросила помощи у магии? Предложила ей отдать еще часть своей человечности в обмен на колдовские силы?

— То, что я сделала…

— …меня не касается, Дел. Я знаю, знаю… Ты всегда доказывала мне это всеми возможными способами, — я не мог сказать все, что хотел. Для этого пришлось бы открыться и остаться без защиты. — Как ты сделала это? Магией? — я приподнял брови. — С ее помощью ты меня и догнала?

Она задумчиво смотрела в костер.

— В этом нет никакой магии, Тигр. Они сказали мне, что ты поехал в Ясаа-Ден. Я хорошо знаю Север… я срезала путь.

Я ждал. Больше никаких объяснений не последовало и поэтому я спросил:

— А зачем ты разрисовала небо?

Она пожала плечами.

— Надеялась, что ты увидишь и придешь.

Для меня такое признание уже кое-что, а для Дел даже слишком много.

— Но ты сама пришла ко мне, — сказал я. — Я не пошел и ты пришла сама.

Она коснулась рукояти меча, очень мягко.

— Когда я стояла там и увидела тебя, я поняла, что ты уйдешь, что мне придется идти за тобой, — Дел печально улыбнулась. — Мужчина подчиняется своей гордости.

Я помрачнел, с ненавистью ощущая приступ вины.

— Я не понял, какой смысл разрисовывать небо.

Дел слабо засмеялась.

— Может и не понял. Можно было сделать что-то другое. Магии многое подвластно, ты же видел мою яватму.

— Хм.

Дел пожала плечами.

— Ты клялся мне, что никогда не воспользуешься ею, никогда не убьешь, не напоишь ее кровью. Но ты убил, Тигр, и ты создал песню для своего клинка, — она снова взглянула на мой меч. — Нравится тебе это или нет, но в нем есть магия, сила. И если ты не научишься управлять ею, она будет управлять тобой.

Я посмотрел на Бореал, скрывающую в ножнах чудовищную мощь. Я знал, на что она была способна, пробуждаясь по призыву Дел. Если дать ей волю…

Нет, об этом лучше не думать. Думай о чем-нибудь другом.

— У тебя, — сказал я, — песчаная болезнь. Мое время истекло, твоя очередь сторожить.

Дел, онемев от изумления, уставилась на меня, а я лег и закутался в одеяла.

 

8

Легко входить в старый ритм. Мы с Дел бродили вместе достаточно долго, чтобы выработать ежедневное расписание. Все очень просто: один разводит костер, другой готовит еду, вместе мы занимаемся лошадьми. Мы знали, когда они нуждаются в отдыхе, когда отдых нужен нам и где лучше останавливаться на ночлег. Почти все мы делали не переговариваясь, срабатывали старые привычки.

Забыть их было легко. Так же легко вспоминалось, что когда-то мы были вместе. А потом какая-то мелочь напоминала о долгих шести неделях, которые мы провели порознь, и я вспоминал почему.

Мы ехали к Ясаа-Ден по следам гончих. Мы мало говорили друг с другом, потому что не знали, что сказать, по крайней мере я точно не знал. Что думала Дел — знала или не знала — было, как всегда, ее личным делом и, как всегда, совершенно никого не касалось, если только ей не приходило в голову поделиться. В данный момент ей это в голову не пришло.

Она ехала передо мной. Жеребцу это не нравилось, но я сдерживал его. Мне не хотелось затягивать повод рвущегося вперед жеребца, и я поставил его за чалым. Меня вполне устраивало второе место. Вот только жеребец со мной не согласился.

Дел сидела в седле очень прямо. Она всегда держалась прямо, но теперь поза была вынужденной — она просто боялась согнуться из-за раны. Не имело значения, признавала Дел это или нет — и сколько магии она использовала — я знал, что ей было больно. И знал, каких усилий стоило ей продолжать путешествие.

Бореал делила ее спину пополам — от левого плеча до правого бедра, как и мой Самиэль. Я смотрел на Бореал и мысленно желал ей самого худшего, и думал о своем мече. Что он от меня хотел? Что он задумывал заставить меня сделать?

Но снова переведя взгляд на Бореал, я забыл о Самиэле. Я отметил, как спокойно яватма Дел ехала в кожаных ножнах, как отдыхал меч, скрывая смертоносный клинок, пряча благословенную богами сталь, которая пела свою песню, так же как Делила.

И впервые я всерьез задумался, какая часть одержимости Дел была рождена клинком, а не мозгом самой Дел?

Почти все, что я знал о яватмах, рассказали мне Дел и Кем, но даже получив кровный клинок, я почти не слушал их поучений. Только в тот момент, когда меч показал мне, как он жаждет крови, я понял, насколько независимой может быть яватма. А значит Дел могла не в полной мере отвечать за свои поступки. Разве она не просила — сколько раз на моей памяти — помощи Бореал? Ее силы?

Я рассматривал витую рукоять. Неужели Дел намеренно подчинила себя магическому мечу? Неужели ей до такой степени хотелось отомстить?

Дел принесла клятвы. Я и сам в жизни часто клялся, но не так серьезно. По крайней мере не теми клятвами, которые заставляют тебя делать что-то, даже если ты этого уже не хочешь. С Дел все было по-другому. Клятвы Дел не шли ни в какое сравнение с обычными легкомысленными обещаниями. Именно они заставили ее стать танцором меча, бросить ребенка. Они привели ее на Юг, искать похищенного брата.

Они заставили ее разыскивать танцора меча по имени Песчаный Тигр, который знал людей, которых она не знала, и мог объяснить ей, как разыскать их.

Любой человек может переделать себя, подстраиваясь под свои нужды и образ жизни. Я, например, когда-то был рабом, а потом стал свободным человеком и отправился на поиски силы, чтобы отстоять свою свободную жизнь. Жизнь, в которой я сам принимал решения, а не подчинялся требованиям других.

А подчинения от меня требовали многие. Если я нанимался к танзиру, я должен был выполнять его приказы, но бывали случаи, когда я отказывался. Я прожил много лет и жизнь научила меня безжалостно убивать людей, которые заслуживали смерти или пытались убить меня. Долгое время я получал удовольствие убивая, вкладывая в смертельный удар всю свою ненависть к людям, но постепенно я повзрослел и стал относиться ко всему спокойнее. Я был свободным. Никто уже не мог заставить меня снова стать рабом. Больше мне не нужно было убивать.

Вот только в жизни я больше ничему не научился.

Я не мог без танцев мечей, такую жизнь я выбрал по своей воле. Я формально обучался и стал танцором меча седьмого ранга, а таких на Юге очень мало. Я стал смертельно опасным человеком.

Который готов служить своим мечом любому, у кого были деньги.

По природе, все танцоры мечей одинокие души. В конце концов тяжело наемному убийце вести нормальную жизнь. Шлюхи не прочь поспать с нами, пока у нас есть деньги и слава — иногда и репутация хорошая плата — но приличные женщины замуж за таких как мы, обычно не выходят. Потому что человек, который зарабатывает на жизнь мечом, всегда ходит по острию клинка, а женщина, которая собирается прожить долгую жизнь с мужчиной, не захочет сразу терять его.

Конечно бывают и исключения. Танцоры мечей женятся или просто живут с одной женщиной, не пройдя обряда, но это редкость. Большинство всю жизнь одиноки, и умираем мы, не оставляя ни женщины, ни ребенка, которые бы оплакали нашу смерть.

И на то есть причина. Ответственность за дом и семью может лишить танцора меча необходимой собранности.

А я встретил Дел. За последние два месяца в моих глазах она изменилась, она стала другой. Не из-за того, что я узнал о ее дочери, хотя конечно от этого относиться к ней я стал иначе, а из-за того, что она сделала, и что я сделал. Из-за того, какими мы стали.

Преданность — чувство святое. Ее нужно ценить, ею нужно дорожить. Два человека нашей профессии, где преданность так часто покупается, сталкиваются с нею очень редко. Преданность внутри круга это просто абстрактное понятие. Слишком часто в танце кто-то умирает или жертвует гордостью, а это разрушает самую крепкую дружбу. Но несмотря на это, мы с Дел какое-то время знали, что такое преданность. Какое-то время мы жили с ней.

Но мы отреклись от нее в круге Стаал-Уста.

Аиды, баска, чего бы я не отдал за старые дни.

Вот только какие старые дни? Которые я провел с ней? Или без нее?

Без нее мне было легче. Потому что я едва не убил ее.

Поправляя волосы, Дел на секунду повернулась в седле и я увидел ее лицо — тонко очерченный овал, изумительные черты. Боль, клятвы и одержимость сделали из юной плоти маску хрупкой красоты. Холодной, остро отточенной красоты, которая заставляла вспомнить о стекле.

Стекло слишком легко бьется. Как бы не разбилась и Дел.

Я проснулся, едва взошло солнце, и поискал глазами Дел. Я уже поймал себя на том, что занимаюсь этим каждое утро с тех пор, как мы встретились, и это меня раздражало. Но все равно каждое утро я с тревогой искал ее, чтобы успокоиться.

И каждое утро я говорил себе: да, Дел здесь, да, она здесь.

И это совсем не сон.

Хмыкнув, я сел. Попытался потянуть мышцы и размять суставы, не разбудив ее, потому что ни один мужчина не захочет демонстрировать женщине доказательство того, как быстро он стареет, как года берут свою дань. Я медленно поднялся и пошел, тоже медленно, к жеребцу. Я осматривал его каждое утро. Следы от когтей быстро заживали, но шерсть на них отрастала белая. Как и я, жеребец будет носить эти шрамы до смерти.

Мне показалось, что гнедой выглядел повеселее — или присутствие чалого возродило в нем интерес к жизни. Какой бы ни была причина, он все больше напоминал моего старого знакомого гнедого. Очень неприятную личность.

Я провел рукой по крупу жеребца, взъерошив густую зимнюю шерсть. Зима сдавала свои позиции, гнедой это чувствовал и шерсть с него сыпалась клоками.

— Тигр…

Я обернулся. Дел стояла около костра. Одеяла лежали на земле, на ней были привычные белые одежды. Светлые волосы она заплела в косу и перевязала белым шнурком. Она подняла перевязь и ножны и Бореал выскользнула, окунувшись в солнечные лучи и засветившись.

— Потанцуешь со мной, Песчаный Тигр?

Я внимательно посмотрел на нее.

— Ты не в форме, Дел. Еще рано.

— Но когда-то нужно начинать. Я не танцевала слишком долго.

Не знаю почему, но я разозлился.

— Аиды, женщина, у тебя песчаная болезнь! Вряд ли ты сама сможешь атаковать, а уж против моей атаки точно не выстоишь. Или ты думаешь, что я слепой?

— Я думаю, что ты боишься.

Что-то внутри меня дернулось.

— Снова ты за старое.

— И снова, и снова, — она приподняла смертоносную яватму. — Потанцуй со мной, Песчаный Тигр. Окажи честь, подтвердив договор, который мы заключили.

Гордость заставила меня сделать шаг к моему мечу, но только один шаг. Я покачал головой.

— Не сейчас, баска. С возрастом приходит мудрость. Ты не заманишь меня в круг. Эти времена отошли. Я слишком хорошо изучил все твои уловки.

Кончик ее меча слегка дрогнул, потом клинок сверкнул — она перехватила рукоять и вонзила клинок вниз, глубоко в землю.

— Я заманиваю тебя? — переспросила она. — Нет.

И прежде чем я успел остановить ее, Дел встала на колени перед мечом. Руки она сложила на груди, коса соскользнула с плеча и ее кончик доставал до земли.

— Достойный кайдин, — сказала Дел, — поделишься ли ты со мной частью своего умения?

Я смотрел на Северную женщину, почтительно ожидавшую от меня ответа и во мне закипал гнев. Он был таким сильным, что от него кружилась голова.

— Встань, — выдавил я.

Она только склонила голову.

— Поднимись, Делила.

Полное имя заставило ее вздрогнуть, но не заставило подняться.

В конце концов, по опыту зная, что она не уступит, я сам подошел к ней. Она чувствовала, что я рядом — слух у нее был не хуже, чем у меня и она не могла не услышать моей ругани. Но она не поднялась. Она только приподняла голову.

Я протянул негнущуюся руку и схватил Бореал.

— Нет… — подавив вскрик, Дел отшатнулась. Болезнь и боль лишили ее прежней силы и быстроты. В моих руках я держал доказательство этого.

— Да, — сказал я, — мы заключили сделку, баска, и я выполню все, что обещал. Но не сейчас. Еще рано… Мы еще не готовы, — я устало покачал головой. — Может дело в том, что я старею или становлюсь мудрее. А может просто слепая гордость, присущая молодости, заставляет тебя рисковать собой, — я провел рукой по лбу, отбросив мешающие волосы. — Аиды, я не знаю… а может таковы все танцоры мечей. Я когда-то вел себя так же.

Дел ничего не сказала. Она стояла на коленях, опираясь одной рукой о землю, а другой сжимая ребра. Ее щеки покраснели, на жемчужно-белой коже горели малиновые пятна.

Я вздохнул, приставил кончик Бореал к земле и нажал на нее, медленно, чтобы она встала прямо. Потом так же медленно и осторожно я опустился на колени рядом с Дел и начал расстегивать тяжелый пояс.

Глаза Дел расширились.

— Что ты делаешь?

— Хочу тебе кое-что показать, — я отбросил пояс и приподнял складки шерстяной туники. — Смотри, — сказал я, — видишь? Твоя работа, Дел. Чистый, ровный порез мечом. И он болит. Он болит как в аидах и еще долго будет болеть, Дел. Может быть до конца жизни. Потому что я не такой молодой, каким хотел бы быть. Я выздоравливаю не так быстро, как раньше. Раны болят дольше. Я учусь на своих ошибках, потому что эти ошибки постоянно напоминают о себе.

Лицо Дел посерело. Она сосредоточенно смотрела на уродливый шрам. На Юге, на фоне загорелой кожи, он не казался бы таким страшным, но на Севере почти весь мой загар сошел. Ярко-красный на бледно-коричневом — не самое приятное сочетание.

— Мне больно, баска, и я устал. Я хочу только одного: вернуться домой, на Юг, где я смогу согреться под солнцем и не думать больше о Северном снеге. Но я не могу вернуться пока не закончу то, что обещал сделать, и поэтому мне приходится оставаться на Севере.

Дел тяжело сглотнула.

— Я просто хочу танцевать.

Я прикрыл шрам туникой.

— Я не прошу тебя показать твой шрам, потому что прекрасно знаю, как он выглядит. Я сам сделал его, баска… я знаю, каким был удар. Я видел, что он сделал с тобой. Если ты сейчас войдешь в круг, ты не переживешь и одного танца, — я подобрал свой меч, лежавший на земле между нами. — Один раз я чуть не убил тебя, я не стану снова рисковать.

— Слишком долго… — прошептала она.

Скривившись, я поднялся.

— У тебя еще вся жизнь впереди, моя Северная баска. Ты молода, ты поправишься, ты восстановишь свои силы. Ты снова будешь танцевать, Делила… это я тебе обещаю.

— А сколько тебе лет? — вдруг спросила она.

Я нахмурился.

— По-моему я тебе уже говорил.

— Нет. Ты просто говорил, что ты старше меня, — к моему удивлению Делила улыбнулась. — Это я уже знаю.

— Ну… я так и думал, — я раздраженно потер шрамы песчаного тигра. — Не знаю. Я уже совсем не молодой. А какая разница? Для тебя это имеет значение? После всего, что с нами было?

— Тигр, не делай драмы из своего возраста. Я просто хочу знать, в каком возрасте человек может называть себя совсем немолодым.

— А сколько тебе? — парировал я. Ответ я прекрасно знал, но женщины обычно ненавидят такие вопросы.

Дел даже не моргнула и не заколебалась.

— Через три дня будет двадцать один.

— Аиды, — с отвращением сказал я. — Я мог бы быть твоим отцом.

— Ему было сорок, когда его убили, — серьезно сообщила Дел. — Сколько тебе осталось до сорока?

— Слишком мало, — кисло пробормотал я.

 

9

Следующие два дня мы с Дел ехали на северо-восток. В нашей компании здоровым был только чалый; жеребцу, мне и Дел приходилось нелегко. Никому из нас не доставляли удовольствие проблемы со здоровьем, нам не хотелось даже разговаривать о них, и поэтому, принимая во внимание наши раны, почти все время мы держали рты закрытыми.

Хотя конечно все замечали. Я замечал как страдальчески морщилась Дел; Дел замечала, как я скрипел зубами, стараясь подавить невольный стон при резком движении, но мы молчали, потому что любая фраза была бы равносильна признанию в собственной слабости, а на такое ни Дел, ни я не решились бы, назовите это гордостью, высокомерием, глупостью. Только жеребец был абсолютно честен, он не истязал себя бессмысленным притворством, ему было больно и он не стыдился напоминать нам об этом.

Я похлопал гнедого по шее, стараясь не задеть заживающие раны.

— Конечно тяжело, старик… но дальше будет легче, я обещаю.

Чалый покосился на голые ветки. Дел поправила его поводом и повернула голову, чтобы пробормотать через плечо:

— И откуда у тебя такая уверенность? Ты даже не знаешь, куда мы едем.

— В Ясаа-Ден.

— А если там ничего не выяснится?

Снова за старое. Эту тему мы поднимали периодически с той минуты, как отправились в путь. Дел не одобряла мое решение разыскать логово гончих, но поскольку всеми ее поступками управляла ненасытная жажда мести, я заявил, что не рассчитывал на объективную оценку моих действий с ее стороны. Дел погрузилась в высокомерное молчание, как часто поступают женщины, когда мужчины их на чем-то подлавливают и им нечего сказать в ответ.

И до этой минуты она молчала.

При каждом шаге жеребца я покачивался в седле, пытаясь найти положение, в котором не натягивался бы свежий шрам.

— Дел, — кротко начал я, — ты не знала, куда едешь, когда отправлялась на Север искать брата, но я не заметил, чтобы тебя это остановило. Ты отправилась в путь задолго до того, как мы услышали друг о друге — ну может ты и тогда обо мне слышала — а теперь мы вместе едем на Север. Из всего этого можно сделать вывод, что тебе не привыкать ехать неизвестно куда. Считай, что ты просто путешествуешь.

— Когда я искала брата, все было по-другому.

Я мысленно скривился — у нее все всегда по-другому.

Дел рассматривала меня через плечо, сжав губы от боли — видимо когда она повернулась, шрам натянулся.

— А как ты узнаешь, кого или что ты ищешь?

— Придет время — узнаю.

— Тигр…

— Дел, может перестанешь растирать меня в порошок в надежде, что я сдамся? Я уже принял решение и собираюсь сдержать свое обещание, — я помолчал. — С тобой или без тебя.

Молчание. Дел ехала дальше, потом процедила сквозь зубы:

— Конечно не за тобой шли эти гончие.

То ли она хотела бросить вызов, то ли похвастаться, но возразить было нечего. Еще несколько месяцев назад мы поняли, что гончим нужен был меч Дел, или сама Дел, или Дел с мечом.

Но это было давно. Все уже изменилось.

— Теперь и за мной.

Дел остановила мерина, еще сильнее повернулась в седле, что причинило ей боль, но не остановило ее. Она смотрела на меня серьезно.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что теперь они идут и за мной. А зачем, ты думаешь, они украли охранный свисток?

Дел пожала плечами.

— Его создали Кантеада, он магический. Наверное гончих соблазнила заключенная в нем магия, а ты здесь не при чем.

Жеребец потянулся, чтобы вцепиться в круп мерина. Я оттянул его, несильно наказал и отвернул его морду в сторону в надежде, что он заинтересуется чем-нибудь еще, возможно ближайшим деревом.

— Они и до этого приходили в мой лагерь, всей стаей. И пытались забрать мой меч.

— Забрать!

— Украсть, — поправился я. — Я их не интересовал, им нужен был меч.

Дел нахмурилась сильнее.

— Я ничего не понимаю.

— А что тут понимать? — я боролся с жеребцом, который еще надеялся возобновить знакомство своих зубов с крупом чалого. — Раньше им нужен был только твой меч, помнишь? А теперь и мой… после того, как я напоил его. После того, как я убил кошку, — при воспоминании все внутри сжалось. — После того… — я замолчал.

Дел насторожилась.

— После чего?

Меня переполняли воспоминания. Я снова застыл у обрыва над озером, глядя вниз, на Стаал-Китра, Обитель Духов, где Северные воины покоятся в Северной земле, и память о них увековечена курганами и каменными дольменами. Там я вонзил меч в землю.

Сначала он был чистым, а когда я выдернул его, клинок уже покрывали руны.

Холодок пробежал по спине.

— Гончие узнали о нем как только он получил имя.

Дел ждала.

— Да, скорее всего так, — вслух размышлял я. — В начале они шли одной большой группой… я шел по их следу несколько дней… а потом группа разделилась. Одни следы по-прежнему вели вперед, другие пошли назад по кругу… — я нахмурился. — Гончие почувствовали Именование.

Дел подумала и кивнула.

— В именах скрыто могущество, а когда дело касается имен яватм, нужно быть особенно осторожным. Их имена нужно тщательно охранять, — потом выражение ее лица смягчилось. — Но ты и сам это знаешь и никогда, никому не откроешь имя своего меча.

— Я открыл его тебе.

Дел изумленно уставилась на меня.

— Открыл мне имя своего меча? Когда? Ты ничего мне не говорил, никакого имени.

Я хмуро разглядывал уши жеребца.

— Там, у обрыва, над озером. Когда я вытащил его. Я впервые увидел руны, прочитал имя… и сказал его тебе, — я чувствовал себя немного неловко, понимая как глупо все это звучало. — Я и не ожидал, что ты услышишь. Я ведь… даже не был уверен, что ты еще жива, — я запнулся. — Я просто сказал его… там, у обрыва, для тебя, — я помолчал, чувствуя, что говорил несвязно и Дел меня не поняла. — Ты назвала мне имя твоего меча, я решил, что должен сделать тоже самое, чтобы мы были на равных, — я тяжело вздохнул. — Вот и все. Вот почему… чтобы мы были на равных.

Дел молчала.

А я снова переживал те минуты у обрыва.

— Оно было на клинке, — вспоминал я. — Я его прочитал, его имя… в рунах. Как ты и Кем и обещали.

— В рунах, — эхом отозвалась Дел, — но ведь ты не умеешь их читать.

Я открыл рот. И закрыл его.

Мне такое и в голову не приходило. Руны выглядели такими знакомыми, что я об этом и не задумался. Ни разу. Я просто смотрел на них — и знал. Так же как мужчина знает форму своего подбородка и чтобы побриться ему не нужно зеркало; как его тело знает, что делать с женщиной, хотя никто его этому не учил.

Аиды.

Я быстро вынул меч, уложил клинок на переднюю луку и уставился на чужие руны.

Я рассматривал их пока не заболели глаза и не расплылись узоры. Руны, которых сначала на клинке не было. Они не появились, когда Кем давал мне яватму, не появились когда я окунал ее в воду, испрашивая благословения Северных богов.

Их не было, когда я вонзил меч в Северную землю на краю обрыва.

Они появились только когда я вынул яватму из земли.

Дел сидела на своем чалом недалеко от меня. Как и я, она смотрела на клинок, но она улыбалась, хотя и едва заметно, а я просто смотрел.

— Ну, — прервала она молчание, — снова Песчаный Тигр идет своим путем. Создает свою тропу как создал этот меч.

— Ты о чем? — бросил я.

— Помнишь как Кем разрезал твою руку и полил клинок кровью?

Я скривился — мне эта процедура не понравилась.

— Это часть церемонии Именования, обычно в этот момент и появляются руны. Так случилось с моим мечом, и со всеми другими яватмами, — она помолчала, — кроме, конечно, твоей.

Кем действительно говорил нечто подобное, тогда же он сказал что-то о вере, что пока я искренне не поверю в магию яватмы, я не узнаю ее истинное имя. Именно из-за моего неверия в момент Именования и не появились руны.

Но там, на обрыве, боясь даже представить себе мертвую Дел, я поверил. Потому что это меч, а не я, пытался убить ее.

И в тот момент веры меч и открыл мне свое истинное имя, написав его в рунах, которые я не умел читать.

Я сказал что-то очень грубое, очень резкое, насчет того, что конкретно я хотел бы сделать с мечом. Все это доставило бы мне искреннее удовольствие и настоящее облегчение, а заодно и разрешило бы проблемы, которые могли возникнуть в будущем, потому что если бы я сделал это — хотя бы что-то одно из того, что обещал — яватма прожила бы недолго.

— Да, — согласилась Дел, — тяжело принять вторую душу, особенно если это душа создания, которое когда-то было кошкой, а не человеком. Но ты сможешь, — она улыбнулась, как мне показалось немного самодовольно. Я раздраженно подумал, что можно было бы обойтись и без таких ухмылок. — Теперь эта душа знает тебя, она открылась тебе, ты понял, чего она хочет больше всего.

— Убивать, — пробормотал я.

— А разве не этим ты занимаешься? — так же ровно поинтересовалась Дел. — Ведь ты такой же как она.

Я смотрел на клинок. Мерцавшие руны по-прежнему казались знакомыми, но прочитать их я не мог.

Я отвернулся от меча и взглянул в лицо Дел.

— Самиэль, — сказал я ей.

Дел испуганно глотнула воздуха.

— Самиэль, — повторил я, — тогда ты не могла услышать, сейчас можешь. Теперь ты знаешь.

Одними губами она повторила имя. Она посмотрела на меч, и я понял, что она думает о своем, о том, что влекла за собой эта оказанная ей «честь».

Дел повернула лошадь и поехала дальше.

На закате Дел задумчиво наблюдала, как я устраивал на ночь жеребца, скармливая ему пригоршнями зерно и тихо разговаривая с ним. Я привык к этому. Люди, которые много в одиночку ездят верхом, часто разговаривают с лошадьми. Дел и раньше заставала меня за этим занятием, правда обычно все ограничивалось парой фраз. По пути на Север Дел тоже говорила со своим глупым крапчатым мерином. Теперь у нее был чалый, но вряд ли смена лошади заставила ее изменить отношение к подобным беседам.

Когда я вернулся к костру и устроился, завернувшись в шкуры и плащ, она протянула мне флягу и тихо сказала:

— Не многие заботятся о лошади так, как ты.

Я глотнул амнит и пожал плечами.

— Это моя лошадь. Не хуже других, но лучше многих. Он часто помогал мне.

— А почему ты не дашь ему имя?

Я вернул ей флягу.

— Пустая трата времени, баска.

— Но у твоего меча есть имя. У твоего Южного меча было имя, Разящий, а теперь и у Северного меча, — имя яватмы вслух Дел не произнесла. — У тебя много лет не было имени, но ты честно добился его.

Я пожал плечами.

— Все некогда было этим заняться. И честно говоря, я всегда считал это глупостью. Давать имя животному как-то… по-женски, — я ухмыльнулся в ответ на ее гримасу. — А ему имя и не нужно, он меня и так понимает.

— А может это напоминание?

Она задала вопрос достаточно мягко, не вложив в него ничего кроме любопытства. Дел некогда не стремилась заставить собеседника действовать враждебно, на словах или оружием. Вопрос меня только удивил.

Я нахмурился.

— Нет. У меня есть пара хороших напоминаний — шрамы и мое ожерелье, — я вытянул кожаный шнур из-под шерстяной туники и побренчал когтями. — Кроме того, жеребец попал ко мне когда я уже много лет был свободным человеком.

Дел посмотрела на чалого, привязанного на разумной дистанции от жеребца.

— Они даже дали мне лошадь, — сказала она, — лишь бы я побыстрее убралась.

Дел говорила ровно, но я научился улавливать любые оттенки. Рана в ее душе так и не затянулась и будет болеть еще долго.

Я убрал руку с ожерелья.

— Ты поступила правильно.

— Правильно? — она не скрывала горечи. — Я оставила свою дочь, Тигр.

Я привык говорить Дел правду.

— Ты оставила ее пять лет назад.

Она резко обернулась и яростно посмотрела на меня.

— Какое право ты имеешь…

— Ты сама дала мне это право, — спокойно сказал я ей, — когда отдала меня Стаал-Уста — без моего согласия, помнишь? — чтобы выкупить год с Калле. Хотя бросила ее за пять лет до этого.

Я не хотел обвинять Дел. Когда-то она приняла решение и ничего уже не изменишь, но Дел приготовилась к обороне и я понял, что она предпочла бы любые замечания вопросам о мотивах ее поступка. Значит она сама себя от этом спрашивала.

Хотя это не в привычках Дел.

— У меня не было выбора, — твердо объявила она. — Я принесла клятвы, клятвы крови, и недостойно от них отказываться.

— Может и так, — терпеливо согласился я, — и ты занимаешься справедливым делом… но платой за это является потеря Калле и свой выбор ты уже сделала.

Дел не сводила с меня глаз.

— И за это тоже, — тихо сказала она, — Аджани должен поплатиться.

Думаю, мужчина никогда не поймет и не сможет разделить чувств женщины по отношению к ребенку. Мы слишком разные. Я никогда не был отцом — по крайней мере насколько я знаю — и не мог даже представить, что она переживала, но я рос ребенком, не знающим родителей, безымянным рабом без прошлого и будущего. У дочери Дел была семья, хотя и не ее крови, и мне показалось, что девочке было хорошо с ними.

Даже если ее мать с этим не соглашалась.

— С этим покончено, — спокойно сказал я. — Тебя изгнали из Стаал-Уста, но по крайней мере ты жива.

Дел пристально вглядывалась в темноту.

— Я потеряла Джамайла, — тихо заговорила она, — он решил остаться с Вашни. А теперь я потеряла Калле. У меня больше никого нет.

— У тебя есть ты сама. Этого достаточно.

Дел кинула на меня убийственный взгляд.

— Ты невежественный.

Я приподнял брови.

— Неужели?

— Да. Ты ничего не знаешь о родственных связях на Севере, у тебя никогда не было семьи, и ты с такой легкостью обесцениваешь то, что дорого мне.

— Послушай, Дел…

— Я расскажу тебе еще раз, последний, — перебила меня Дел. — Я все подробно объясню тебе, и может тогда ты поймешь.

— Я думаю…

— Я думаю, что тебе лучше помолчать и послушать меня.

Я закрыл рот. Иногда лучше дать женщине высказаться.

Дел перевела дыхание.

— На Севере круги родственников очень тесны. Родственные связи святы… как круг для танцора меча. Иногда, если боги щедры в продлении наших жизней, в одном доме живут по четыре поколения. Когда мужчина женится, женщина приходит в его дом. Если у него нет родни, он приходит к ней — так расширяется круг. А когда болезнь забирает стариков или даже детей, круг снова сужается, чтобы легче было поддержать друг друга, чтобы можно было разделить боль, горе и гнев, не пытаясь выстоять против них в одиночку.

Я молча ждал конца повествования.

Братья, сестры, двоюродные братья, дяди, тети, деды… Дома могут быть огромными. Но всегда они полны песен, полны смеха. Даже когда люди умирают, для них поют, чтобы душа ушла с миром.

Я вспомнил дома в Стаал-Уста. Большие, деревянные постройки, переполненные людьми. Они так отличались от привычных мне хиортов, они были такими чужими.

— Если случается что-то важное, — серьезно продолжила Дел, — родственники всегда делят между собой и беду, и радость. Любовь, свадьбы, рождения. И смерти. И всегда люди поют песни.

Она помолчала, тяжело вздохнула и, нахмурившись, продолжила:

— Отец начинает песню по потерянному ребенку, ее подхватывает мать, потом братья, сестры, тети, дяди, деды… и песня посылает умершему вечный сон. Если умирает муж, начинает жена. Умирает жена, начинает муж. Всегда поются песни, чтобы умерший продолжал жить в другом мире… чтобы не было темноты, а только свет. Свет дня, свет огня… свет звезды в ночи или сияние яватмы. Нужен свет, Тигр, и песня, и страх отступает, — она перевела дыхание. — Но для меня песни уже не будет. По мне некому петь, — она с трудом справлялась с голосом. — И мне уже петь не придется. Нет ни Калле, ни Джамайла.

Нужно было что-то сделать, показать, что я сочувствую, что я понял. Но я не знал, что сказать, как воспринимать сказанное ею, потому что меня переполняло только желание отомстить, острая необходимость пролить кровь.

И я сказал первое, что пришло в голову, потому что эти слова легче всего было произнести, потому что они не требовали сочувствия — в них была только спокойная, смертельная страсть.

— Тогда давай избавим мир от этих гончих, баска, а потом отправим в аиды Аджани.

Дел прищурилась, но ответила также ровно.

— Ты будешь танцевать со мной, Тигр? Войдешь со мной в круг?

Я посмотрел на меч, спокойно отдыхавший в ножнах, и подумал о его силе. А потом вспомнил человека по имени Аджани и женщину, которую когда-то звали Делила.

— В любое время.

Губы разомкнулись. Я знал, что она хотела. Сказать «здесь, сейчас, в эту минуту». Соблазн был велик, но она справилась с собой. Она проявила редкую выдержку.

— Не сейчас, — спокойно ответила она, — и даже не завтра. Может быть послезавтра.

Она знала не хуже меня, что и послезавтра будет рано. Когда-нибудь этот день наступит, но нам снова приходилось ждать.

Или нет.

Я подобрался поближе к костру, подтащил к себе одну из сумок, покопался в ней и, обнаружив пятнистую шкуру, бросил ее Дел.

Дел поймала, развернула мягкий мех, полюбовалась его великолепием и взглядом попросила разъяснений.

— Твой день рождения, — сказал я ей и тут же почувствовал себя неловко. — Мне она вообще-то не нужна.

Пальцы Дел ласкали мех, лица я не видел за распущенными волосами.

— Чудесная шкура, — тихо сказала она. — Такими у нас устилают колыбели новорожденных.

У меня перехватило дыхание.

Я выпрямился.

— Ты на что-то намекаешь?

Дел нахмурилась.

— Нет, конечно… — а потом она поняла, о чем я подумал. Она откинула назад светлые волосы и посмотрела мне в глаза. — Нет, Тигр. Больше никогда.

— Что значит никогда? — начал я и вдруг вспомнил, что некоторые женщины просто не могут иметь детей и пожалел о вопросе. — Я хотел сказать… да ладно, забудь. Я сам не соображаю, что говорю.

— Соображаешь, — очень слабо, но Дел улыбнулась. — Никогда значит, что у мня никогда больше не будет детей. Только Калле. Я сама этого добилась.

— Что значит «добилась»… — начал я, но запнулся и торопливо добавил: — Ладно, забудь.

— Это пакт, — спокойно объяснила она. — Я попросила об этом богов. Чтобы быть уверенной, что смогу выполнить свою клятву. Калле и так задержала меня.

Я хлопнул глазами.

— Но ведь этим нельзя управлять, — я помолчал. — Я чего-то не понимаю?

Дел пожала плечами.

— У меня не было месячных с рождения Калле. То ли повлияли тяжелые роды, то ли это веление богов, ответивших на мою просьбу, не знаю. Просто можешь не беспокоиться, что сделаешь что-то нежелательное.

Вот значит как. Еще одна часть головоломки по имени Делила встала на место.

Только Калле, навсегда. Девочка, которая не принадлежала Дел и никогда уже не будет принадлежать.

Благодаря мне.

Благодаря мечу.

Аиды, баска… что с тобой стало?

Что с нами стало?

Очнувшись от тяжелых мыслей, я потянулся и коснулся ее руки.

— Прости, баска.

Дел слепо смотрела на меня, сжимая лунно-серебристую шкуру, а потом, наконец, улыбнулась.

— Значит признаешь, что проиграл спор?

Я не сразу понял, о чем речь.

— Нет, — кисло сказал я, — от спора я не отказываюсь. А вот ты бы наверняка не обиделась, если бы я признал, что проиграл.

Дел покосилась на меня.

— Я не сплю со своим отцом.

Аиды, она знала, куда ударить больнее.

 

10

— Здесь, — объявила Дел. — Местечко не хуже других, а нам давно пора выяснить, на что мы способны.

Ровный шаг жеребца и тепло полуденного солнца — ну может и не совсем тепло, но по крайней мере уже не тот холод, к которому я привык за зиму — погрузили меня в дремоту и я не сразу сообразил, о чем она говорила. Я открыл глаза и к своему удивлению обнаружил, что Дел слезает с мерина.

— Не хуже других для чего? И на что я должен быть способен? — я помолчал. — Или не способен…

— Может и нет, — согласилась она, — но это давно пора исправить.

Я нахмурился.

— Дел…

— Прошло много времени, Тигр. Через день мы будем в Ясаа-Ден… а нам еще нужно потанцевать.

Так вот о чем она. Я понадеялся, что Дел не заметила как я скривился.

— Мы могли бы еще подождать…

— Мы могли бы подождать, пока не уедем с Севера… но тогда ты нарушил бы свое обещание, — прищурилась, разглядывая меня, и прикрыла глаза ладонью, защищаясь от солнца. — Мне нужно танцевать, Тигр. И тебе тоже.

Ну ладно… Я вздохнул.

— Хорошо. Рисуй круг. Я сначала немного разомнусь.

Мне нужно было напомнить ноющим суставам и застывшим мышцам что такое движение, не говоря уже о танце. Мы ехали на северо-восток уже шесть дней, и я начинал думать, не погорячился ли, пообещав найти логово гончих и их создателя. Боль не покидала меня ни на секунду. Я предпочел бы отсидеться в какой-нибудь маленькой дымной кантине с акиви в чашке и симпатичной Южанкой на колене… нет, тогда бы болело не меньше. Прижать женщину к себе я бы еще смог, но ни на что большее сил не хватило бы, а значит и затаскивать ее на колено не имело смысла.

Аиды, до чего же отвратительно стареть!

Дел привязала мерина к дереву, нашла длинную палку и начала рисовать круг на земле, рассекая пласты мокрой полусгнившей листвы. Я задумчиво наблюдал за ней, непроизвольно отмечая как напряженно она держится. В ее движениях не было и следа прежней легкости и неуловимой грации, ее рана болела как и моя. Как и я, Дел постепенно выздоравливала.

Внутри — не знаю, а снаружи точно выздоравливала.

Дел закончила круг, отшвырнула палку, выпрямилась и посмотрела на меня.

— Идешь? Или ты ждешь от меня ритуального приглашения?

Я хмыкнул, бросил стремена, медленно перекинул ногу через круп гнедого и соскочил. Жеребец предложил подобраться поближе к мерину в надежде несколько раз ущипнуть его или лягнуть, но я сделал вид, что его не понял и привязал гнедого подальше от чалого, который всячески пытался продемонстрировать свои дружеские намерения. Жеребец его настроений не разделял.

Я медленно отстегнул фибулу плаща, скинул тяжелую ткань и перекинул ее через седло. Приятно было освободиться от лишнего веса. Вскоре я надеялся расстаться с ним навсегда. Я знал, что не смогу почувствовать себя свободным пока мы не пересечем границу, где я сменю шерсть и меха на шелк. Но пока мне достаточно было избавиться и от плаща. Я наконец-то вздохнул полной грудью.

Моя рука скользнула к перевязи, которую я носил поверх туники. Пальцы ненадолго задержались на бусинках и бахроме, потом добрались до кожаных ремней, гибких и мягких, напряженно застыли на теплой шерсти. Ножны, отягощенные весом меча, висели наискось за моей спиной. Мой голодный сердитый меч.

— Тигр…

Я закрыл глаза, снова открыл их, повернулся и увидел Дел в круге. От ослепительно белой фигуры исходило сияние. Я понимал, что это яркий солнечный свет отражается от одежд, но где-то в глубине души я испугался. Я вспомнил ту ночь, когда Дел стояла в огнях, которые сама же создала, и ее окружали все цвета мира. Уже тогда у меня мелькнула мысль, что Дел действительно умерла, а это дух. И теперь, увидев ее, сияющую белым огнем, я подумал, а вдруг я действительно убил ее…

Нет. Нет.

Ты просто дурак.

— Тигр, — снова позвала она. Безжалостно, как всегда.

Ты дурак, у тебя песчаная болезнь и мозги локи.

Дел вынула из ножен меч. Бореал слабо светилась.

Она не станет петь, не станет. И я поклялся не петь.

Аиды, баска… я не хочу с тобой танцевать.

Лицо Дел оставалось спокойным. Ровный тон ничего не выдал.

— Войди в круг.

Дрожь пробежала по моей спине. Глубоко в животе что-то дернулось.

Баска, пожалуйста, не заставляй меня.

Она улыбнулась. Сияние клинка ласкало лицо. Оно было добрым, слишком добрым. Дел стала старше, жестче, холоднее, сияние яватмы вернуло ей юность. Бореал сделала ее прежней Дел. Той, какой она была до изгнания. И до Калле.

Что-то щекотало мне шею. Не насекомое. Не выбившаяся прядь волос, упавшая на кожу. Причина была не такой простой.

Что-то напоминало мне о магии, предупреждало меня едва слышным шепотом.

Или это был просто страх, натянувший кожу?

Страх меча? Или Дел?

Аиды. Баска.

— Тигр, — позвала Дел, — ты что, заснул стоя?

Может быть. А может быть я и сейчас сплю.

Я выскользнул из перевязи, обхватил рукоять меча и вытащил клинок из ножен. Прицепил перевязь к седлу и пошел к кругу.

Дел кивнула.

— Это пойдет на пользу нам обоим.

К горлу подступил комок. Дышать было тяжело. Я прикусил губу и почувствовал вкус крови. И вкус страха.

Баска… не заставляй меня.

— Сначала мягко, — предложила она. — Нам обоим еще долго выздоравливать.

Я проглотил комок, кивнул, заставил себя переступить через кривую линию.

Дел слегка нахмурилась.

— С тобой все в порядке?

— Начинай, — выдавил я. — Быстрее начинай.

Она открыла рот. Сейчас сделает замечание, задаст вопрос, отметит промах… Но я ошибся. Она закрыла рот и отошла в сторону. Сжав обе руки на рукояти Бореал, она встала в стойку. Даже это простое движение причинило ей боль, я понял это по тому, как прищурились ее глаза, сжались губы. Но она заставила себя забыть о боли. Расставила ноги, нашла баланс, приподняла кончик клинка и застыла в ожидании.

В настоящем танце мы бы положили мечи на землю в центре круга и встали друг против друга за линией, потом пробежка к мечам и начинается бой. Танец. Схватка, чтобы определить сильнейшего. Иногда она продолжается до смерти, иногда только до сдачи, а иногда в круг входят чтобы показать людям, что такое красивый танец.

Мы с Дел не танцевали. Это была просто тренировка, возможность испытать друг друга, определить, в какой мы форме. Или насколько мы успели забыть, как нужно танцевать.

Я должен был сразиться с гончими. Дел — с Аджани.

А может это одно и тоже?

Она спокойно ждала. Я и раньше видел Дел, ожидавшую танца, сжимавшую меч уверенно и спокойно. Я уже не терялся и не удивлялся, обнаружив в круге женщину, испытывая на себе ее мастерство. Дел долго делала из себя отличного танцора меча и своего добилась.

Капли пота стекали по моему лицу. Кожа чесалась. Я хотел оказаться где угодно, только не здесь.

Дел опустила меч. Коротко. Слегка. Чуть-чуть. Салютуя противнику. Голубые глаза смотрели внимательно, в них не было ни следа страха.

Неужели для Дел совсем ничего не значило, что когда-то она чуть не убила меня?

Неужели для Дел совсем ничего не значило, что я чуть не убил ее?

— Кайдин, — спокойно сказала она, признавая мой Северный ранг и по Северным понятиям оказывая мне честь.

Я поднял меч, встал в позицию. Почувствовал, насколько она знакома — мышцы и плоть сразу заняли привычные места. Почувствовал как заныл шрам на животе, кожа на нем натянулась.

Пот заливал мне глаза. Отчаяние взяло верх и я сдался.

Я опустил меч, отвернулся, вышел из круга и выругался, когда мой живот скрутили судороги.

— Тигр? — растерянно позвала Дел. — Тигр… в чем дело?

— …не могу… — выдавил я.

— Не можешь? — она была белым призраком, выступившим из круга с Бореал в руках. — Что значит «не могу»? Тебе больно? Это из-за раны?

— Я просто… не могу, — я выпрямился, сжимая руками живот, и повернулся к ней. — Не понимаешь? Последний раз, когда мы танцевали, я чуть не убил тебя.

— Но… мы же не танцуем. Мы просто тренируемся…

— Думаешь это имеет значение? — пот пропитывал мою тунику. — Да ты представляешь, каково снова входить с собой в круг два месяца спустя того страшного танца? Ты представляешь, как я себя чувствую, стоя с тобой в круге с этим клинком мясника в руках? — я показал ей Самиэля. — Последний раз эта штука… он… сделал все, чтобы напиться твоей крови… а теперь он еще сильнее, потому что я все-таки напоил его, — я помолчал. — Ты хочешь рискнуть? Хочешь доверить свою жизнь моему умению контролировать его силу?

— Да, — без колебаний ответила она, — потому что я знаю тебя, Тигр. Я знаю твои силы, твою волю. Твою силу воли, которая идет глубоко изнутри… Я никогда бы не засомневалась в тебе.

А стоило бы. И ей, и мне.

Я откинул с глаз влажные волосы.

— Дел, я не могу танцевать с тобой. Не сейчас. А может и никогда не смогу. Потому что каждый раз, когда я буду входить с тобой в круг, я буду снова все вспоминать. Тебя на земле… и твою кровь по всему кругу. Твою кровь на моем мече.

Дел посмотрела на мой клинок, потом на свой. Вспоминая, возможно, что Бореал тоже вся была в крови? И не только кровь Дел тогда пропитывала поверхность круга.

Она глубоко вздохнула, ненадолго закрыла глаза, словно сражалась сама с собой, открыла их и посмотрела на меня.

— Прости, — мягко сказала она. — Я… другая. Так задумано. Я заставила себя не обращать внимания на то, что волнует других. Без этого нельзя. Воспоминания могут заставить свернуть с пути, но… ты должен знать, мне тоже нелегко было вонзить в тебя меч, — она слабо нахмурилась, словно слова не передали всего, что она хотела сказать. — Ты должен знать, я тоже боялась… что ты умер. Что я убила тебя.

— Я не могу, — повторил я. — Не сейчас. Пока не могу. Может не смогу никогда. Я знаю, я обещал. Я понимаю, что тебе нужно с кем-то танцевать, чтобы ты смогла убить Аджани, но… — я вздохнул. — Может тебе лучше повернуть на Юг. Добраться до границы, до Харкихала. Там ты наверняка найдешь кого-нибудь, кто согласится танцевать с тобой. Танцоры мечей на все пойдут за деньги, — я пожал плечами. — Даже согласятся танцевать с женщиной.

— Это пройдет, — тихо сказала она мне. — Может… тебя разозлить?

Я хмыкнул.

— Ты часто меня злишь, баска… но от этого я не кидаюсь выяснять отношения мечами.

— Это пройдет, — снова сказала она.

— Может быть. А может быть и нет. Может… — я осекся.

Дел нахмурилась.

— В чем дело?

В животе что-то перевернулось. Волоски на руках встали. Начали зудеть кожа и мускулы.

— Магия, — бросил я. — Разве ты ее не чувствуешь?

Дел принюхалась.

— Пахнет дымом, — она задумчиво осмотрелась. — Дымом и еще чем-то… Нет, все пропало.

— Это магия, — повторил я, — и она все еще здесь, рядом с нами, баска, клянусь, — только это я и смог сказать, опасаясь очередного магического удара. Через шерстяную ткань я растер пальцами плечо, чувствуя как уменьшается покалывание. — Не гончие… не совсем гончие… что-то другое. Не только они.

Дел смотрела на северо-восток.

— Мы в дне пути от Ясаа-Ден.

— …а в чистом, холодном воздухе запахи переносятся далеко, я знаю. Но это необычный запах.

— Это дым, — снова сказала она и отошла от меня. Как гончая, выискивающая дичь, Дел скользила меж деревьев и теней пока не добралась до открытого пространства, где ветки и стволы не закрывали небо.

— Вон, — показала она, когда я подошел к ней, — видишь?

Я проследил за ее вытянутой рукой. Ничего особенного я не увидел, только крутые склоны гор и острый как клинок край самого высокого пика, заваленный валунами и изрезанный трещинами, то темными, то сияющими в солнечных лучах.

— Облака, — сказал я.

— Дым, — поправила Дел. — Слишком темный для облаков.

Я повнимательнее присмотрелся к пику. Дел была права. То, что я видел, было не облаками, катившимися с пика, а дымом, выходившим откуда-то из склона горы. Дым был то пепельно-серым, то черным, как будто жгли мокрые дрова.

— Ясаа-Ден, — прошептала Дел.

Я нахмурился.

— Тогда эта маленькая горная деревушка гораздо больше, чем мне рассказывали. Здесь дыма достаточно для города размером в половину Пенджи…

Дел прервала меня:

— Нет, это не деревня. Название. Ясаа-Ден.

Я вздохнул.

— Баска…

— Логово Дракона, — сказала она, — вот что означают эти слова.

Я хмуро осмотрел гору.

— Понятно… Теперь я должен поверить в существование драконов?

Дел показала рукой.

— Конечно. Вон он.

— Это гора, Дел…

— Да, — терпеливо согласилась она, — но посмотри на ее форму, Тигр. Посмотри, откуда идет дым.

Я посмотрел. На дым. На гору. И понял, что имела в виду Дел: форма горного пика, грубая, острая и затененная, напоминала голову ящероподобной твари. Можно было разглядеть остроконечный свод черепа, нависающие надбровные дуги, волнистые морщинки кожи дракона, оттянутой с острых зубов. Вот только зубы были каменными, да и остальные части чудовищного зверя были сделаны из камня.

Мифическое чудовище.

— Вот рот, — объясняла Дел, — повыше ноздри… Видишь дым? Он выходит из ноздрей.

Ну, похоже на то. Да, дым был и создавалось впечатление, что выходил он из каменных наростов, которые действительно напоминали рот и ноздри… если уж очень напрячь фантазию.

— Дракон, — с отвращением сказал я.

— Ясаа-Ден, — повторила Дел.

Я хмыкнул.

Дел посмотрела на меня. Пряди светлых волос рассыпались по плечам.

— Разве ты не слышишь это, Тигр?

— Ветер дует и деревья шумят.

Она улыбнулась.

— У тебя совсем нет воображения? Это дракон, Тигр… дракон в своем логове, его дыхание…

Это был ветер, летящий сквозь переплетение деревьев и ничего больше. Он тихонько причитал, отбрасывал волосы с наших лиц, шевелил складки шерсти, разносил по небу дым и запах еще чего-то — чего-то — а не только жженого дерева.

Шею закололо.

— Магия, — пробормотал я.

Дел издала горлом звук, который сильно напоминал сомнение и издевку воедино. Она повернулась и прошла мимо меня к кругу, нарисованному на влажной земле, которой я не доверял.

Как и моему собственному мечу.

 

11

Название вроде Логово Дракона легко приводит людей в восторг, и вы могли бы подумать, что интересней места в мире не найдешь, и ошиблись бы. Ясаа-Ден оказалась ветхой деревушкой, приютившейся на горном склоне. Домики жались друг к другу как в Стаал-Уста, но эти были поменьше, победнее и не так заботливо ухоженные. Над всем местом витала аура ветхости, и если бы я шел только по следу гончих, в деревушке я бы не задержался. Но Северянин, добравшийся до Обители сказал, что постоянные нападения гончих довели жителей деревушки до отчаяния.

Всю дорогу до Ясаа-Ден я осторожно втягивал воздух. Запахов было много и далеко не все они были приятными, но странная вонь не имела отношения к гончим, она несла в себе болезненность, отчаяние и безысходность, и по-прежнему меня смущал запах, который появился впервые когда мы с Дел стояли у круга.

Был уже полдень. Воздух прогрелся и мы решили сбросить тяжелые плащи. Перед въездом в деревню мы привязали их к седлам, выставляя напоказ перевязи. Все жители Ясаа-Ден побросали свои дела и прибежали нас встречать. Северные мечи в Северных перевязях. Значит может быть, только может быть, мы были танцорами мечей, которых послала на помощь Стаал-Уста. Спасителями, которых ждала Ясаа-Ден.

Я привык, что меня рассматривают. Внизу, на Юге, на меня смотрели потому что узнавали. Кто-то хотел нанять меня, кто-то купить мне акиви или послушать мои рассказы; некоторые хотели бросить мне вызов в надежде доказать свое превосходство. А кто-то и не узнавал, а просто хотел познакомиться со мной — такое желание обычно возникало у женщин, хотя не исключено, что людям было просто странно видеть мужчину слишком высокого для Южанина роста, со шрамами песчаного тигра на лице. Так что причин может быть много, а результат один — все меня рассматривают.

На Севере мой рост не привлекал такого внимания, встречались Северяне и повыше меня, но ни у кого здесь не было смуглой кожи и каштановых волос, и конечно пресловутых шрамов песчаного тигра. Поэтому и на Севере на меня смотрели.

Жители Ясаа-Ден тоже не сводили с меня глаз, но вряд ли их удивлял мой рост, цвет кожи или глаз. Они рассматривали меня потому что кто-то выпустил магию на их землю и убивал их, и может быть, только может быть, мы были теми самыми людьми, которые должны были остановить это.

Когда мы доехали до середины деревни, все дома уже опустели и вокруг нас столпились мужчины, женщины, дети, собаки, цыплята, кошки, свиньи, овцы, козы и прочая живность. Нас с Дел качало море обитателей Ясаа-Ден. Нас окружали голубые глаза и светлые волосы. Остальные жители деревни — четвероногие — приветствовали нас своими песнями, которые сливаясь, создавали оглушающий рев. Может Дел и находила что-то привлекательное в этой музыке как знаток песен, но для меня все это было шумом. Как всегда.

Мы остановились, потому что дальше ехать не могли. Люди сжимали нас, и белый снег под их ногами чернел, мешаясь с влажной землей. Потом, словно почувствовав нервозность жеребца и осознав свою грубую настойчивость, они отхлынули, прогнав заодно и животных и освободив нам место. Они заключили нас в живой круг. Эти люди откровенно боялись, что если они расступятся и дадут нам возможность уехать, мы сразу воспользуемся этим.

Дел придержала чалого, чтобы он не задавил ребенка. Мать поймала маленькую девочку и, шепотом ругая ее, оттащила назад. Дел успокоила женщину, сказав, что девочка просто проявила детское любопытство и не причинила вреда.

Уловив в голосе Дел особые нотки, я тревожно посмотрел на ее. Я не сомневался, что она вспомнила о Калле, оставшейся в Стаал-Уста. Дел еще долго будет вспоминать о ней, может быть каждый раз, когда увидит светловолосую, голубоглазую девочку лет пяти. Но Дел придется научиться жить с этим, как пришлось научиться жить с воспоминаниями о тяжелой смерти своих родных. Дел всегда была сильной.

Она посмотрела на меня.

— Это ты обещал помочь им.

Другими словами, она предоставляла право объясняться мне.

Я поерзал в седле. Внизу, на Юге, чтобы заключить сделку, обсудить дело, найти решение проблемы, я с одинаковой легкостью разговаривал с жителями бедных поселений и с танзирами, но там я знал язык и понимал, за что старался. Монета — могущественный стимул.

Вот только Юг был далеко. На Севере я не знал людей, не знал языка — конечно знал, но не очень хорошо — не был знаком с обычаями. А такое невежество может создать массу проблем.

— Они ждут, — тихо напомнила Дел.

Да, они ждали. Все жители деревни. И смотрели на меня.

Придется сделать все, что в моих силах. Я глубоко вздохнул.

— Я ищу логово гончих, — сказал я на Северном с Южным акцентом и вся деревня радостно зашумела.

Шума хватило бы, чтобы разбудить мертвого. Раньше визжали животные, теперь с этим концертом соперничали человеческие крики. И приятнее от этого не стало.

Все, кто мог дотянуться, стали хватать меня за ноги. Сразу сработали рефлексы — рука непроизвольно сжалась на рукояти меча — но я вовремя сообразил, что меня просто хлопали, показывая свою радость и признательность.

Чалого Дел тоже окружили и Дел получила свою долю приветствий. Не знаю, как она все это воспринимала — Дел приехала в Ясаа-Ден не для того, чтобы помогать этим людям, у нее были свои причины, которые ничего общего не имели с гончими. Ее интересовал только Аджани.

Если кто-то и заметил, что я не Северянин, а не заметить это было трудно, никто об этом не обмолвился. Очевидно для этих людей имело значение только то, что Стаал-Уста услышала об их бедах, отозвалась на их мольбы и прислала нас разобраться. Никого не интересовало кто мы. Для них мы были спасителями со стальным спасением в ножнах.

Я осмотрел толпу. Люди ожидали от нас помощи, и я не видел смысла тратить время. Я сразу заговорил о деле.

— Откуда приходят эти звери?

Все как один повернулись к горе, к дракону, возвышавшемуся над их миром. И один за другим они показали. Даже маленькие дети.

— Ясаа, — прошептал кто-то и остальные присоединились к нему. Слово покатилось по деревне.

Ясаа. Перевода мне не потребовалось: дракон. Чушь какая-то. Потому что драконов не существует, даже на Севере, где было много необычного. Драконы — создания мифические, и они не имеют никакого отношения к гончим.

— Ясаа, — прошептал каждый, пока слово не превратилось в шипение. Как дыхание дракона, вырывающееся из открытой каменной пасти.

Потом все снова повернулись ко мне, голубые глаза смотрели с ожиданием, они чего-то хотели. Я должен был что-то делать с драконом?

Я посмотрел на Дел.

— Это смешно, — сказал я на Южном. Чувство такта у меня все же есть. Я забрался так далеко на Север чтобы найти создателя гончих, а не слушать страшные сказки на ночь.

— Ну если это смешно, — легко сказала Дел, — твоя задача упрощается.

— Почему? — подозрительно спросил я.

— А как ты думаешь, почему? — ехидно поинтересовалась Дел. — Они хотят, чтобы ты убил дракона.

Я покосился на гору, похожую на дракона — обычный кусок камня.

— Если это все, что от меня требуется, — сказал я, — легче дела не придумаешь.

Ну признаю, я ляпнул глупость. Жизнь научила меня внимательно относиться даже к смешному на вид противнику, но идея воевать с горой вывела из равновесия даже меня, хотя я человек ко всему привычный. Люди, которые сознательно подчиняют свои жизни религии или сказкам, сами напрашиваются на неприятности. Разве можно подчиняться неизвестно чему? Мы рождаемся, живем, умираем, и боги на нашу жизнь влияют не больше чем драконы.

А я пришел охотиться на гончих.

Когда мы вошли в дом, Дел покачала головой.

— Выбора нет, — сказала она. — Стаал-Уста послала сюда только одного танцора меча — тебя. И наконец-то ты можешь выполнить свое обещание, — она помолчала. — Или я что-то не поняла? Получив ранг кайдина, ты взял на себя обязанность помочь Ясаа-Ден.

Ну, в общем она была права. Я конечно обещал, но я надеялся, что около Ясаа-Ден найду логово гончих. Кроме того, любая работа была для меня спасением. Отправившись в Ясаа-Ден, я оставлял позади то, что сделал с Дел, потому что смириться с ее смертью я мог только не думая о ней. Беда была в том — нет, конечно не беда — что Дел не умерла. А значит я мог обойтись и без этого подвига, мне уже не нужно было бежать от себя.

Люди Ясаа-Ден — и все их животные — довели нас до дома Главы. В самом большом доме деревни обитало всего несколько человек — как сказал нам Глава, половину его семьи погубил дракон.

Я вздохнул, набрался терпения и занялся делом. Мы с Дел устроили лошадей в загоне позади дома — жеребцу загон не понравился, он проверил на прочность расшатанный забор, ударив по доскам подкованными железом копытами, и мне пришлось посоветовать ему следить за своими манерами — потом мы вошли в дом, где я и попытался перевести разговор на гончих, но Глава быстро закрыл эту, по его мнению бессмысленную, тему. Он хотел говорить только о драконе.

Минуту или две я слушал, решив сразу не прерывать его — людям, которых впечатляет собственная власть, надо потакать — а потом намекнул ему, каким долгим было наше путешествие. Глава меня понял. Он вышел из дома, оставив нас одних.

В пустом доме было тихо и я облегченно вздохнул. Не знаю, как бы я пережил ночь в окружении Северян и их животных.

Дом Главы, как и остальные дома в Ясаа-Ден, был построен из дерева. Щели между досками забили глиной, ветками и тряпками, что спасало убежище от сильнейшего ветра и холода, но несмотря на это, в доме было прохладно, хотя в его дальнем конце горел костер. Дым выходил в круглое отверстие в потолке. Через весь дом шел коридор шириной футов в десять, по бокам его ограничивали подпорки для деревянной крыши. За подпорками были разгорожены отделения, в которых и жили люди — маленькие, узкие комнатки, больше похожие на стойла. Хочешь не хочешь, а жизнь в таком доме сближает людей. Дел часто говорила о близости родственников и их глубоком уважении друг к другу, и я наконец-то понял, что было причиной таких отношений. Если бы люди не научились терпеть друг друга, Северные дома были бы залиты кровью.

Дел вошла в ближайшее отделение. Без сомнения, Глава ожидал, что мы выберем другое — его собственное, самое просторное, в дальнем конце дома — но Дел не любила лишние почести. Она развязала свои одеяла, разложила на плотно утрамбованной земле шкуры, села и вытащила из ножен яватму.

Свидетелем этого ритуала я был много раз. Каждый, кто живет мечом и хочет прожить подольше, заботится о клинке. Дел и я провели много вечеров под луной, зачищая и затачивая наши мечи, счищая малейшие засечки или осматривая и поправляя ремни перевязи и ножны. Но теперь, здесь, в этом месте, странно было видеть как Дел вновь занимается мечом. Не спрашивайте меня почему. Просто странно.

Вдали затявкали звери. Я слышал скорбные завывания, которым вторило эхо в горах, жуткие причитания созданных магией гончих, сбегающих с дракона, чтобы пробраться в Ясаа-Ден, скользнуть в плохо прикрытые двери или спрыгнуть в отверстия для дыма в крышах. Я поежился и раздраженно спросил:

— Аиды, и как твои люди могут жить в таком холодном мире? С тех пор, как мы приехали сюда, я не видел ни одного по настоящему теплого дня и ни клочка земле, где бы не было снега. Как вы это выносите, Дел? Снег, холод, вечно тусклые серо-белые дни? Здесь же нет никаких красок!

Она склонилась над мечом. Перевязанная шнурком коса скользила по плечу в такт ее движениям, и я вдруг пожалел о нашем споре. Из-за него нам еще долго придется спать в разных постелях.

Но промучился я недолго — достаточно было вспомнить ее поведение, с которым я не мог смириться, ее объяснения, которые я не мог принять, и все желание пропало бесследно.

— Краски есть, — ответила Дел, не поднимая глаз, — даже зимой. Есть нежные оттенки снега — белый, серый, голубой, розовый. Все зависит от места, формы и времени суток. А красота гор, озер, деревьев, яркие одежды детей, — наконец-то она взглянула на меня. — Краски есть, Тигр. Нужно только захотеть их увидеть.

Я хмыкнул.

— Я предпочитаю Юг. Пустыню. Даже Пенджу. По крайней мере там все ясно.

— Потому что там нет драконов? — Дел не улыбнулась, ее точильный камень пробежал по всей длине клинка. — Но там есть кумфы, ослы, песчаные тигры… не говоря уже о похотливых танзирах, жестоких борджуни и воинственных племенах, таких как Вашни.

Чем дольше стоишь, тем больше ноют колени и сильнее устает спина. Я уронил одеяла и уселся на них, по пути напомнив Дел:

— Это племя стало родным для твоего брата.

— Для того, что от него осталось, — поправила Дел. Точильный камень зазвенел чуть громче чем обычно. — Ты видел, кто он для этого старика.

Да, видел. Меня привлекают женщины, я никогда не испытывал желание лечь в постель с мужчиной, но я сразу понял, какого рода отношения были между братом Дел и вождем Вашни, который приютил мальчика.

Что ж, по крайней мере Джамайл нашел человека, которого полюбил после того, как его лишили языка и мужественности. Человека, который любил его.

— Ты могла забрать его оттуда, — напомнил я ей. — Ведь это ты и собиралась сделать, увезти его с Юга?

— Конечно. И я бы его увезла, но… он решил иначе.

— Вряд ли у него был выбор, Дел. Думаю, он понял, что ему лучше было остаться с Вашни. Они принимают его таким, какой он есть.

— Принимают. Потому что он ПРИНАДЛЕЖИТ старику.

Я понимал, что она хотела сказать, выделяя это слово. На Юге, где женщины ценятся наравне с племенными кобылами и ценными украшениями, мужчина часто ищет более возбуждающего союза с собственным полом, и в кровати, и в делах. А для этого существовала торговля рабами…

Я отвлекся от своих мыслей.

— Может и так, — согласился я. — А может он действительно привык к ним и не хотел расставаться.

Дел перестала затачивать меч.

— А что дальше? — спросила она. — Что случится, когда старик умрет? Джамайл станет рабом нового вождя? Он будет служить новому хозяину как раньше служил старому?

— Этого мы не знаем, — признался я, — и не узнаем, пока не вернемся вниз, на Юг. Там сможем все выяснить.

— Нет, — резко сказала она и добавила поспокойнее, — не надо. Ты прав. Он сделал свой выбор, а я свой, с Калле.

Я ждал продолжения, но не услышал больше ничего кроме приглушенного звона точильного камня о сталь. Тоже песня.

Но я ее понимал.

Мы отдыхали до захода солнца. Потом в дом вошли Глава и несколько жителей деревни и вежливо пригласили нас на ужин. Поскольку нам с Дел больше нечем было заняться — да и есть хотелось — мы согласились.

Если бы мы могли выбирать, мы предпочли бы поесть в доме, и вообще-то на это рассчитывали, но очевидно Северяне приняли первое дыхание весны за знак того, что ночи становятся не холоднее дней. Оказалось, что ужин будет под открытым небом, и усевшись на покрытую шкурами землю, я укутался в плащ так плотно, что едва мог пошевелиться, хотя ради ужина пришло пожертвовать теплом и освободить руки.

Вот что я хорошо умею, так это есть. На предложенную еду никогда не плюют, если конечно ее предложил не враг.

Глава по имени Халвар понимал, какую честь ему оказала Стаал-Уста нашим присутствием и чувствовал себя обязанным самому прислуживать гостям. Пока мы с Дел жевали жареную свинину, хлеб, клубни и запивали все это кружками эля, Халвар расписывал нам историю деревни. Я слушал вполуха, поскольку говорил Глава с акцентом, превращавшим речь на и без того малопонятном Северном в полную неразбериху, и постоянно ссылался на дракона, из чего я сделал вывод, что страсть к мифологии в Ясаа-Ден процветала, а я никогда не интересовался сказками. Дайте мне только отточенный меч из хорошей стали…

— Тигр…

Голос Дел. Я обернулся, вытаскивая изо рта кусок свиной шкурки.

— Что?

Она кинула на меня раздраженный взгляд и сделала изящный жест, который должен был показать мне на всех присутствующих.

— Поскольку завтра мы отправляемся к дракону, деревня Ясаа-Ден хотела бы сложить песню в нашу честь.

— Я не умею петь, — терпеливо напомнил я.

— От тебя этого никто не потребует. Петь будут они, для нас.

Заглотнув последний кусок свинины и смыв его в желудок элем, я пожал одним плечом.

— Пусть поют, если хотят. Ты знаешь мои музыкальные способности.

Дел ловко перешла на другой язык и, сердечно улыбаясь, чтобы порадовать Халвара, сообщила мне на Южном с неизменным Северным акцентом:

— Это честь для нас. И если в тебе есть хоть капля воспитанности, сейчас ты скажешь им какую честь они нам оказывают.

— Я только опасаюсь, что они усыпят нас своей песней, — я глотнул еще эля.

Улыбка Дел пропала.

— Почему ты всегда такой грубый? Эти люди верят в тебя, Тигр… они хотят показать тебе как ценят то, что ты пришел спасти их деревню. Ты — Песчаный Тигр, человек из Южных легенд, а теперь твое имя может войти и в Северные легенды. О тебе будут говорить как о человеке неравнодушном к бедам других, готовом помочь беспомощным и слабым…

Мне пришлось прервать ее, я побоялся, что она зайдет совсем далеко.

— Воззвания к моему самолюбию не помогут.

— А раньше помогали.

Это замечание я пропустил мимо ушей.

— Я просто не могу понять, почему деревня, полная взрослых людей, упорно продолжает рассказывать сказки вместо того, чтобы заниматься серьезными делами, — я мотнул головой в сторону расплывающихся контуров гор. — Это просто куча камней, Дел, ничего больше. Если гончие там, я туда пойду. Но зачем твердить, что там дракон?

Дел вздохнула и тоже сделала глоток. Люди смотрели на нас, мы говорили на Южном, но тему нашего разговора понять было нетрудно.

— Тигр, неужели ты прослушал все, что рассказывал Халвар о появлении Ясаа-Ден?

— Я слушал… но не понял и одного слова из десяти, баска. У него слишком сложный Высокогорный, а я не до такой степени им владею.

Дел слабо нахмурилась.

— Диалект гор. Да, я не подумала. Наверное тебе действительно трудно его понимать. Но это не извиняет твою грубость…

— …по отношению к Главе, который рассказывает сказки? — я покачал головой. — Я ехал сюда не для того, чтобы терять время на глупости, Дел. Все эти рассказчики — вруны — если тебя интересует мое мнение — и за деньги они выдумывают истории, хотя могли бы заниматься чем-то полезным. Конечно сочинять сказки проще. А если за это еще и платят…

— Тигр, — холодный тон Дел заставил меня замолчать. — Мы не говорим о скельдах, которые глубоко почитаемы на Севере, да и откуда тебе знать, легко ли быть скельдом. Что человек, который живет убийством, может знать об искусстве повествования?

Я покосился на нее.

— Ты кажется тоже иногда имеешь дело с убийством.

Не ожидавшая такого выпада Дел замолчала, потом перевела взгляд на Халвара, который терпеливо ждал окончания нашего разговора, и выдавила слабую улыбку, но в ее голосе слабости я не почувствовал.

— Этот человек и жители деревни готовы оказать нам высокую честь, Тигр. Ты выслушаешь песню, ты дождешься ее завершения, а потом поблагодаришь Халвара и всех в Ясаа-Ден за их доброту и щедрость. Понял меня?

— Конечно, — оскорбился я. — За кого ты меня принимаешь? За дурака, который этим утром выпал из козьей повозки?

— Нет, — с прохладцей сказала Дел, — за дурака, который выпал из этой повозки лет тридцать восемь или тридцать девять назад и ударился головой.

— Тридцать шесть! — сам того не ожидая, взорвался я и выругался, когда она слабо улыбнулась и сообщила Халвару, какой честью для нас будет выслушать их песню.

Точнее я думаю, что она это сказала. Никогда нельзя быть уверенным, если разговор ведется на Высокогорном. Он неверный, как и сам Север. Но что бы Дел ни сказала, Халвару это польстило. Он крикнул что-то неразборчивое — мне — и несколько человек кинулись к домам, чтобы вскоре вернуться с барабанами, флейтами, бубнами и другими инструментами, которые я не смог опознать.

Ясно, музыканты. Остальные взяли детей на колени, влюбленные обнялись, все приготовились петь песню.

Солнце скрылось, его поглотили горы. Дракон угрюмо дымил в сумерках, извергая слабое красноватое свечение из глубин его «глотки». Я хмуро рассматривал его, отмечая, что в темноте зверь не превратился во что-то более земное, на что я очень надеялся. Напротив, я уже почти не сомневался, что рядом лежит огромный дракон. Странный запах остался, к нему примешивались другие ароматы — жареной свинины, кислого эля, немытых тел, мокрых детских пеленок, животных, которых надо было запереть, но все равно я его чувствовал. Он спускался с горы, похожей на дракона, укутывая Ясаа-Ден затхлой вонючей пеленой.

Пахло не костром. Дым от каждого дерева разный, но всегда чистый и сладкий. И не навозом — ни от козы, ни от коровы, ни от кого-то другого — а уж я-то эти запахи хорошо знал, я собрал много навоза в те дни, когда был рабом. У него свой, особый запах. Этот был другим.

— Гончие, — вдруг сказал я.

Халвар прервал свое вступление к песне. Дел сердито посмотрела на меня.

— Гончие, — повторил я, прежде чем она успела меня отчитать или сообщить мне, кто я такой. — Вот на что похож этот запах, или вернее вот чем от них пахнет, — я указал подбородком в направлении горы. — От них воняет этим дымом.

Дел нахмурилась.

— Похоже на тухлые яйца? — предположила она.

Я подумал.

— Что-то есть, — согласился я и тут же высказал свое предположение. — Скорее гниющее мясо.

Я сказал это очень тихо, чтобы слышала только Дел. Она, по крайней мере, отреагировала не слишком бурно. Потом Дел снова повернулась к Халвару и очень уважительно сообщила, что мы готовы выслушать долгожданную песню.

Халвар просто горел желанием начать, но оказалось, что кое-что требовалось и от нас. И он задал Дел вопрос.

Лицо Дел изменилось, с него очень медленно сошли все краски и так же медленно расширились ее глаза. Она быстро справилась с собой, но не совсем отошла от потрясения. Дел заговорила с Главой обычным для танцора меча тоном — холодным, деловым. Она и раньше разговаривала так с людьми, но я не ожидал такого по отношению к Халвару. Мне показалось, что он ей понравился.

Я пошевелился под плащом.

— Что-то случилось?

Дел отмахнулась, как будто этот жест должен был все объяснить.

— Баска, ты не одна. Что он спросил?

Дел чуть не удила меня взглядом.

— Он просит назвать имена, — сказала она. — Имена живых родственников. Если завтра мы погибнем, он хочет рассказать об этом нашей родне, чтобы те спели похоронные песни.

Ничего подобного я не ожидал. Я сразу почувствовал себя неуютно.

— Ну-у, — в конце концов протянул я, — видимо в случае нашего провала забот у Халвара будет немного. Сообщать об этом некому.

Дел долго молчала, а когда заговорила, голос ее был очень тихим и ровным. Она отвечала Халвару на Высокогорном, объясняя, как обстоят дела. Я не все понял, но по тому, как менялось его лицо, ясно было, что именно она говорила.

Он внимательно посмотрел на нее, на меня, глубоко вздохнул и заговорил с собравшимися жителями деревни, со взрослыми и детьми.

Дел что-то изумленно зашипела, попыталась прервать речь Главы, несколько раз повторив «нет», но он не сдался. Я уловил слово «честь».

Он выбрал нужное слово. Оно сразу заставило Дел замолчать.

— Что? — раздраженно спросил я.

Дел была натянута как веревка.

— Я сказала ему, — она скрипела зубами. — Я все ему объяснила. Что нет никаких имен, нет родственников. Только Песчаный Тигр и Делила с клинками вместо родни и кругом вместо дома.

Я немного подождал.

— И?

Дел глубоко вздохнула, задержала дыхание и выдохнула. Медленно. Беззвучно.

— Они споют, — сказала она. — Они создадут песню за всех погибших. Песню прощания для тех, у кого нет родственников, которые спели бы за них, когда те умрут, чтобы легче было идти к свету, — Дел тяжело сглотнула. — Как у нас с тобой.

Я услышал первый голос: Халвара. Привилегия Главы. Потом голос женщины, его жены, к ним присоединился другой, и другой, пока не запела вся деревня. Только голоса, ни флейт, ни барабанов, ни бубнов, ни звона колокольчиков. Только голоса.

Их было достаточно.

Плотно завернувшись в плащ, я сидел под усыпанным звездами Северным небом и думал о Юге. О пустыне. О Пендже.

Где женщина родила мальчика — сильного, здорового мальчика — и оставила его умирать в горящих песках под пылающим солнцем.

 

12

Запах становился все сильнее. Ехавший впереди Халвар, по моим наблюдениям, этого не замечал, из чего я сделал вывод, что либо он вообще не чувствовал запахов, либо успел привыкнуть, хотя я сомневался, что можно привыкнуть к этой кошмарной вони. Аиды, да я чувствовал ее на языке. От этого все время хотелось сглотнуть.

Я наклонился над седлом и, убедившись, что не испугаю жеребца, сплюнул. Дважды. Гнедой пошевелил ушами, мотнул головой, но спокойно шел дальше.

Мы упорно подбирались к дракону, постоянно напоминавшему о своем присутствии запахом и дымом. И то, и другое заполняло нос и рот, плотно застревало в легких и вызывало тупую головную боль, что меня раздражало, а заодно и лишало остатков терпения. С того момента, как мы с Дел добрались до Ясаа-Ден, мы не видели ни одной гончей, хотя слышали их постоянно. И дракон исчез. Чем ближе мы подбирались к горе, тем меньше завалы и скалы напоминали жуткое чудовище, камни и земля уже не вызывали суеверного страха. Я убедился, что во всем был прав. Обидно было лишь что никто не хотел разделить со мной радость моей победы.

Пока мы взбирались, Халвар развлекал нас историями о драконе и Ясаа-Ден, вот только ехал я так далеко позади Главы, что не слышал ничего, кроме стука подков о камни. К тому же его горный диалект в сочетании с Высокогорным языком несмотря на все мои старания расшифровке не поддавался. Но если говорить честно, я из-за этого не переживал. Я был доволен тем, что мне удавалось удерживать ритм равномерного шага жеребца и проводил время, изучая окрестности. Подсознательно я ожидал появления гончих. Теперь, когда я лишился охранного свистка Кантеада, шансы немного изменились, но у меня остался меч. И у Дел тоже.

Халвар тоже захватил с собой меч, бронзовый, старый и тупой, толку от которого не было никакого, не говоря уже о том, что Глава не знал, как с ним обращаться. У меня сразу возникло предчувствие, что от Главы будет больше вреда, чем пользы если дело дойдет до драки, но нельзя же было в тяжелый для деревни момент погладить ее Главу по голове и отправить его домой, к папе и маме. Гончие сожрали родственников Халвара, да и вообще, он был слишком хорошим человеком, чтобы так грубо от него избавиться. Ради гордости Главы мы должны были помочь ему продемонстрировать хоть немного смелости и достоинства.

С высот донесся скорбный, стенающий вой, который резко перешел в злобное, раскатистое рычание. Халвар придержал лошадь.

— Мы заехали уже далеко, — сказал он так многозначительно, что даже я все понял. — Я Глава, а не герой. Такие подвиги для танцоров мечей и певцов, обученных в Стаал-Уста.

А Халвар оказался не только милым человеком, но еще и умным.

Мы проехали две трети пути до горы. Широкая дорога постепенно превратилась в тропинку, а потом в узкую канавку подтаявшего снега. Я спросил Халвара зачем, если они так боятся дракона и его гончих, жители деревни забираются так высоко. Минуту Халвар беспомощно смотрел на меня, потом перевел взгляд на Дел.

Она вздохнула.

— Он же все объяснил, Тигр. Пока мы ехали.

Мне не нравится, когда меня заставляют чувствовать себя виноватым.

— Я уже говорил тебе, что плохо его понимаю. Кроме того, кому-то из нас нужно было следить не появятся ли гончие.

Дел ответила не сразу. Она долго смотрела вверх, на пасть, которая по-прежнему изрыгала клубы дыма.

— Гончие не всегда были здесь, — наконец сказала она. — Халвар говорит, что первая появилась месяцев шесть или семь назад. Очевидно она убила одного из жителей деревни, но точно это неизвестно, потому что тело так и не нашли. Постепенно зверей становилось все больше и больше… и все больше людей пропадало. А тропинка здесь проложена потому что живущий в деревне святой предложил умилостивить дракона дарами, и люди начали приходить сюда, чтобы принести подношения. Но дракон так и не смилостивился, люди по-прежнему исчезали. Тогда Глава послал в Стаал-Уста человека с просьбой о помощи, — она помолчала. — И спасать их приехал ты.

Я собирался достойно ответить на ее излишне вежливый тон, который временами доводил меня до бешенства, но Халвар показал на гору и сказал Дел что-то неразборчивое. Мне показалось, что он о чем-то предупредил ее. Как бы там ни было, Дел его слова не понравились. Она ответила Халвару резко, и он покраснел, но, постучав по рукояти своего бесполезного бронзового меча, упрямо повторил свои слова. На этот раз я кое-что уловил. Слово «яватма».

— О чем он? — уже привычно спросил я.

Дел посмотрела на Халвара.

— Он посоветовал нам не вынимать мечи из ножен. Святой объявил, что магия опасна для Ясаа-Ден, потому что дракон питается ею.

— Что? — во мне проснулись подозрения. — А откуда он это узнал?

— Он установил магическую охрану, когда впервые появились гончие, — объяснила Дел, — по крайней мере так говорит Халвар. И охрана вместо того, чтобы защитить деревню, привлекла гончих. И они ее украли.

— Украли кого? Охрану? У него песчаная болезнь? Зачем это гончим?

Дел не улыбнулась.

— А зачем им свисток?

И мой меч? Моя недавно ожившая яватма? Гончие не проявляли к ней ни малейшего интереса, пока я не напоил ее кровью. Их привлекла Бореал, от которой так и воняло кровью и силой.

Я посмотрел на Халвара с большим уважением.

— Скажи, что мы учтем его предупреждение.

Дел уставилась на меня.

— Но Тигр…

— И попроси его присылать кого-нибудь каждый день поить и кормить лошадей. Мы оставим их здесь и дальше пойдем пешком. Я бы отправил их вниз вместе с Халваром, но мне как-то не по себе становится при мысли, что мы останемся совсем без лошадей. Здесь по крайней мере они будут в пределах досягаемости, мало ли что случится, — я снова посмотрел на пасть, дымившуюся в часе ходьбы от нас. — Отчасти в пределах досягаемости.

— Каждый день? — повторила Дел. — И сколько дней ты намерен лазить по горам?

— Два, — спокойно объявил я. — Если к тому времени я не справлюсь с горой, я не стою тех денег, которые они мне заплатят.

— А платить тебе никто не собирается.

Я нахмурился.

— Что?

— Платить тебе никто не собирается.

Я нахмурился сильнее.

— Что значит не собирается? Я так зарабатываю себе на жизнь, баска, еще не забыла?

— Но помощь страждущим — обязанность для человека твоего ранга, кайдина, — выражение лица Дел было самым любезным, но я узнал этот блеск в глазах. — Эти люди не нанимали Песчаного Тигра, и Стаал-Уста не нанимала его. Недавно получивший ранг кайдина внял мольбе деревушки о помощи и поклялся помочь, — она приподняла брови. — Разве тебе не так объяснили?

— Аиды, Дел, ты знаешь, я танцор меча. Я ничего не делаю бесплатно, — я помолчал. — По крайней мере ничего опасного.

— Тогда можешь объяснить это Халвару, Главе деревни, у которой возможно совсем нет денег. Хотя нет, наверное найдется пара медных монет. Но эта деревня одолевает все беды, потому что люди здесь живут землей, скотом, расплачиваются шерстью, молоком и свининой. Вот только такую жизнь ты презираешь, правильно? Если в деле нет золота, серебра или меди оно, по-твоему, не стоит усилий.

Она говорила с такой яростью и таким презрением, что я, растерявшись, остановил жеребца. Это была не та Делила, которую я знал… вернее думал, что знал. Это была прежняя Делила, которая использовала слова как острый клинок пока мы пересекали Пенджу, направляясь в Джулу.

Была ли это та Дел, возвращения которой я хотел, чтобы восстановить старые отношения?

Или у меня началась песчаная болезнь?

Дел придержала чалого, который все еще не потерял надежды подружиться с жеребцом.

— Так что, мы поворачиваем? Ты объяснишь Халвару, что вы просто не поняли друг друга и этим заставишь жителей деревни отдать те несколько монет, что случайно у них оказались? Ты потребуешь с деревни плату, Тигр, ради своей алчности?

Дракон фыркнул дымом. Одна из тварей тявкнула.

— Неплохая речь, — наконец отметил я. — Ты умеешь манипулировать людьми. Вот только жаль, что тебе даже в голову не пришло, что я не собирался требовать с них деньги. Ты слишком легко объявляешь меня низким, бессовестным наемником, не имеющим и представления о честности и стремящимся только к наживе, — я улыбнулся ей с наигранным лицемерием. — Не радуйся и не думай, что это ты уговорила меня… я сделаю то, что считаю нужным. Твое мнение меня не интересует. А ты можешь попробовать догадаться, что именно я собираюсь сделать. И кстати, тебе я бы посоветовал вспомнить твой же совет: не бери на себя больше, чем можешь вынести. Рано или поздно нарвешься на неприятности.

Я слез с жеребца, свел его с тропинки, привязал к молодому дереву и объяснил, что вернусь через два дня, а может и раньше.

Гнедой ткнулся в меня носом, а потом ударил мордой по ребрам. Получилось довольно болезненно и я перестал испытывать сожаление, что гнедого придется оставить. Кроме того, такое обращение требовало должного наказания. Я ударил жеребца в нос и пообещал ему, что сегодня он не получит своей обычной порции зерна.

Конечно Халвара я об этом не предупредил, а значит кто-то жеребца все равно накормит, но гнедой-то об этом не знал. Пусть теперь помучается от таких мыслей до вечера.

Я посмотрел на Дел. Она все еще сидела в седле.

— Ну? Ты идешь?

Дел запрокинула голову и хмуро посмотрела на вершину горы. Светлые волосы, заплетенные в косу и перевязанные шнурком, скользнули по спине. Ее губы разомкнулись, она беззвучно сказала что-то и я задумался, что было у нее на уме. Аджани? Очередная отсрочка?

А может Южный танцор меча, который постоянно проверял есть ли конец ее запасу терпения?

Аиды, она не обязана была идти. Я ее не заставлял. Она могла повернуться и уехать с Халваром вниз по склону к Ясаа-Ден. Или сразу отправиться на Юг, в Харкихал и дальше, может даже в Джулу или к Вашни, у которых остался ее брат. Аиды, да в целом мире не было места, до которого не смогла бы добраться Дел, если бы ей этого захотелось.

Кроме Стаал-Уста.

Дел перекинула ногу через круп и осторожно соскочила, стараясь не тянуть рану. Пройдут дни, может даже недели прежде чем каждый из нас сможет свободно двигаться, не чувствуя скованности и боли. А может мы никогда уже не вернем прежнюю плавность движений, ведь наши клинки разрезали не только плоть, но и мышцы.

А может этим кончу только я — Дел всего двадцать один, молодые поправляются быстрее, легче, без последствий.

Или она больше этого хотела.

Я расстегнул плащ, скатал его и привесил к седлу. Разумеется ближе к вечеру я буду жалеть, что оставил его, но тяжелая ткань и путающиеся складки могли помешать восхождению на гору. Я еще надеялся, что успею покончить с этим делом до того, как от холода готов буду согласиться и на лишний вес.

Надеялся.

Ну, надеяться никто не запрещает.

Дел привязала чалого — так, чтобы гнедой до него не добрался — и перекинулась несколькими фразами с Халваром. Как и я, она сняла плащ и убрала его. Солнечный свет отразился от рукояти ее яватмы. Во взгляде Халвара мелькнуло что-то вроде почтения. Без сомнения, в любой деревне, полной людей, которые верят в драконов, рассказывают на ночь истории о Северных клинках и людях, которые носят их. Теперь неверное появится еще несколько историй о светловолосой женщине, которая умела вызывать баньши-бурю только именем и песней.

— Пошли, — раздраженно сказал я, — зря время прожигаем.

— Дракон тоже, — отметила Дел, когда дым вырвался из «ноздрей» и «пасти». Вместе с дымом над горой пролетел звук: низкий, шипящий рокот, словно дракон рыгнул.

— Стерегитесь огня, — произнес Халвар так, что даже я понял.

Я посмотрел вверх, на вершину горы.

— Если там огонь, кто-то должен следить за ним, — заметил я. — А значит там не только камни и гончие… там должен быть человек.

Халвар как-то странно посмотрел на меня.

— Но какой-то смысл в этом есть, — сказал я, защищаясь. Ненавижу, когда в моих словах сомневаются. — Ты действительно веришь, что наверху дракон, который дышит огнем, и во все остальные бредни?

Халвар не сводил с меня глаз. Потом он посмотрел на Дел, словно надеясь на ее помощь.

— Нет, — спокойно ответила Дел, — в это он не верит… Тигр, мне жаль, что ты не слышал наш разговор… Я не сообразила, как трудно тебе понимать нашу речь. Никто в Ясаа-Ден не верит, что там настоящий дракон. Люди не настолько глупы, чтобы верить в мифические существа. Там живет волшебник, и не просто волшебник. Там Чоса Деи.

— Кто?

— Чоса Деи, — повторила она. — Он легендарный волшебник, Тигр, и о нем наверняка знают даже на Юге.

— Нет, — выразительно сообщил я. — Дел…

— Его не видели уже несколько сотен лет после битвы с его братом, Шака Обре — он тоже волшебник — но Халвар говорит, что деревня соседствует с Чоса Деи почти девяносто лет. Люди считают, что недавно Чоса Деи проснулся и все их беды от этого. Это он «дракон», а не куча камней.

— А ты слышала об этом волшебнике?

— Конечно, — совершенно серьезно ответила Делила. — Я обожала рассказы о нем, когда была маленькой. Я знаю все о Чоса Деи… и о его битве с братом, и как они истратили всю свою магию, пытаясь убить друг друга…

— Вот эта стадия песчаной болезни уже неизлечима, — грубо сообщил я ей. — Ты вот так спокойно заявляешь, будто веришь, что человек из детских сказок живет в этой горе, от скуки гоняя дым по каменным тоннелям?

Дел улыбнулась.

— Нет, — сказала она на Южном, — но сказав об этом Халвару, мы поступили бы грубо. В основе истории деревни лежат рассказы о Чоса Деи.

Я прищурился.

— Тогда что мы здесь делаем?

Она засунула большой палец под ремень перевязи и поправила меч.

— Получивший недавно ранг кайдина обещал помочь, и обещание обязан выполнить.

Я открыл рот, чтобы ответить, конечно грубость. Она бросала мне мои же слова. Но прежде чем я успел что-то сказать, меня прервали.

Тонкий, поднимающийся вой, от которого пошло жуткое эхо, и сгусток зловонного дыма, принесенного теплым ветром.

Не знаю кто там был или что, но оно убивало людей и я должен был это остановить.

— Пошли, — коротко бросил я.

Дел последовала за мной.

Физическая подготовка для танцора меча пожалуй самое важное, ведь если вы не обладаете выносливостью, силой, скоростью, изворотливостью вы рискуете проиграть танец. И чаще всего, рискуя проиграть танец, вы рискуете проиграть жизнь.

А значит танцор меча всегда должен быть в лучшей физической форме.

Конечно если он совсем недавно не был ранен, а это все меняет.

Ну, два месяца конечно не недавно, но по ощущениям мне казалось, что прошло всего два дня, и пока я карабкался, два дня превратились в один, а потом я решил, что меня ранили сегодня, может даже минуту назад. Точно я знал только одно — очень больно забираться на гору.

Я уже понял, что погорячился, решив лезть на вершину горы, где не было воздуха чтобы дышать, да и легкие отказывались работать. Я понял, что глупо было даже думать, будто я справлюсь с кем-нибудь кровным клинком, будь то животное или человек. И уж совсем глупо было брать с собой Дел, которая была не в лучшей форме, чем я Хорошо, когда тебе прикрывают спину

— просто отлично, когда тебе прикрывают спину — но желательно, чтобы делал это здоровый человек.

Мы злились, пыхтели, кашляли, ругались и шипели весь путь по горе. Мы скользили, спотыкались, падали, давились вонью от дыхания дракона. И мечтали оказаться где-нибудь в другом месте, заниматься чем-то совсем другим. Дел, конечно, думала об Аджани, а я мечтал о кантине. О кантине на Юге, где дни теплые и яркие, и где нет гор, на которые надо забираться.

Дракон фыркнул дымом, одновременно раздался грохот, а потом безжалостное шипение плюнуло ветром в наши лица. Ветер растрепал волосы Дел и вонзил горячие пальцы в мою тунику.

Я поскользнулся, выпрямился и через плечо выдохнул вопрос женщине, которая карабкалась за мной.

— Так кто он такой?

— Кто? — Дел тяжело дышала. Она говорила коротко, отрывисто, стараясь не тратить зря дыхание. — Чоса Деи? Волшебник. Судя по рассказам, он был очень могущественным… пока не проиграл…

— Своему брату.

— Шака Обре, — Дел жадно втянула воздух. — О нем и его брате ходит много историй… о великой и могущественной магии… и непомерных амбициях Чоса Деи… Родители всегда рассказывают о нем жадным детям… «Знай меру, не желай слишком многого, или станешь таким, как Чоса Деи, который живет в Горе Дракона…» — она закашлялась.

— И значит все в Ясаа-Ден уверены, что это та самая гора, где живет Чоса Деи.

— Да.

— Кажется они следуют примеру старика и его невероятным амбициям. Разве я не прав? Утверждая, что их деревня стоит на склоне той самой горы, где устроился Чоса Деи, она надеются прославиться. Как Кот Беллин.

Пришла очередь Дел спросить:

— Кто?

— Кот Беллин, — повторил я. — Помнишь глупого мальчишку из Харкихала, который мечтал стать шишкой? Хотел прославиться, — я захватил побольше воздуха. — Паренек с топорами.

Дел наконец-то вспомнила.

— А-а, тот.

— По-моему, Ясаа-Ден похожа на него… — я выплюнул проклятие, когда нога соскользнула с камня. — Разве не глупо выдавать сказку за правду чтобы добиться известности, — я стряхнул грязь с туники и полез дальше.

— А если бы ты жил в Ясаа-Ден, что бы ты делал?

Я задумался.

— Твоя правда.

Дел поскользнулась, уцепилась за камень, отдышалась и снова полезла наверх.

— А кроме того, кому это вредит? Никто не знает, где настоящая Гора Дракона — есть бессчетное количество карт и бессчетное количество гор, названных в честь тюрьмы Чоса Деи — и никто не знает, существовал ли он на самом деле. Он легенда, Тигр. Кто-то верит, кто-то нет.

— А ты, Делила?

Дел издала смешок.

— Я уже говорила, что истории о Чоса Деи и его битве с Шака Обре в детстве могла слушать каждый день. Конечно мне хочется верить, но это не значит, что я верю.

Я задумался, уже не в первый раз, каким было детство Дел. Ее рассказы были обрывочны, но я пытался соединить их.

Я представлял нежную, но энергичную девочку, которая предпочитала игры мальчишек домашним делам. Которой, как единственной дочери, была предоставлена свобода быть мальчиком, хотя бы символически, потому что так, возможно, легче было ее отцу, дядям и братьям. И даже матери, которая понимала, что дочь была в меньшинстве. Никаких юбок, никаких кукол для Дел. Вместо половника ей дали меч.

Как-то я спросил ее, кем бы она была, если бы не стала танцором меча, и она сказала, что возможно вышла бы замуж, рожала бы мужу детей. Но я не мог представить такую Дел, не мог даже вообразить, что она занимается домом, детьми, ухаживает за мужем. Не потому что она этого не смогла бы, просто такой я ее никогда не видел. Я знал только женщину с мечом, принимавшую мужские ухаживания в круге.

Дел была только такой долгих шесть лет, но я не успокаивался. Даже если она об этом не думала, я думал. Я ничего не мог с собой поделать.

Что станет с Дел, когда умрет Аджани?

И что еще важнее: какой станет Дел, когда Аджани будет мертв?

— Тигр… смотри.

Я посмотрел, но ответить не смог. Не хватило дыхания.

— Почти дошли, — выдохнула Дел, вымотанная так же, как и я. — Чувствуешь жар?

Может и жар, если вы Северянин. Для Южанина это просто тепло, легкий ветерок в весенний день. А вот что я почувствовал, так это вонь.

— Аиды, — пробормотал я, — если этот человек такой могущественный волшебник, почему он не может перебраться куда-нибудь, где запахи поприятнее?

— Нет выбора… — выдавила Дел. — Это заклятие… наложенное Шака Обре…

— А-а, ну конечно. Я забыл, — я преодолел последние футы и влез на губу дракона. Меня тут же окутал жар и тошнотворное дыхание чудовища. — Аиды, ну и вонь!

Дел добралась до края и застыла, чтобы перевести дыхание. Тонкие черты лица скривились, когда и ее накрыл запах. На высоте всегда тяжело дышать, а уж если вместо воздуха тебя окружает вонючая смесь, задача становится почти невыполнимой.

Дым выкатывался из пасти. Я собрался с силами и пошел посмотреть на нее поближе.

Снизу гора казалась точной копией дракона. Форма скал и камней, их расположение снизу выглядели совсем по-драконьи, но здесь пасть превратилась в большую вонючую пещеру, уходившую глубоко в гору. Острые «зубы» оказались каменными колоннами, вырезанными дождями и ветром, непрерывно вырывавшимся со стоном из входа в пещеру и выносившим запах разлагающейся плоти и чего-то еще.

Может и у магии есть запах?

— Никаких гончих, — объявила Дел.

Ни гончих. Ни дракона. Ни Чоса Деи.

— Подожди-ка, — пробормотал я, наклоняясь. Я присел на корточки, внимательно осмотрел землю и следы на ней.

— Отпечатки лап, — сказал я. — Ведут прямо в пещеру.

Дел невольно сделала шаг назад. Одна рука потянулась к рукояти, поднимавшейся за левым плечом.

— Но это не логово… — она не закончила.

— Оставь ее в ножнах, — посоветовал я, вспомнив предупреждение Халвара. — И я бы сказал, что это все же логово… если бы верил, что мы столкнулись с настоящими гончими. Я называю их так — гончие аид — только потому что ничего лучше не придумал, но ведь на самом деле они не гончие, и я не думаю, что этим тварям нужно логово, — я пожал плечами. — Хотя, конечно, они могли бы в нем жить.

Мы смотрели друг на друга. Мои рассуждения мне не нравились. И уж совсем не нравилась мне картина, которую я себе представил — она мне показалась довольно отвратительной. Дел ничего не сказала.

Она подошла поближе к входу. Дел не вынимала Бореал, но ее правая рука вцепилась в перевязь и осталась там просто на всякий случай. И не скажу, чтобы я ее за это винил.

— Тигр, ты думаешь…

Окончания я не услышал. Зловонный ветер с ревом вырвался из пещеры, с ним пришло ошеломляюще неприятное предчувствие силы.

Тело чесалось, все волоски на нем поднимались, даже кости пощипывало, а желудок пытался пролезть в горло. Я сжал зубы, чтобы меня не стошнило.

— Дел… аиды… Дел…

— Что случилось? Тигр, в чем дело?

Я отшатнулся от входа в пещеру, стараясь сдержать тошноту, и попытался увлечь за собой Дел, но она и сама потянулась ко мне.

— Не надо, баска… подожди… Разве ты не чувствуешь?

Не знаю, почувствовала она или нет, но Дел вынула из ножен Бореал.

И я тут же упал на колени.

— Я сказал подожди… аиды, баска… Меня сейчас вырвет…

Но не вырвало. На это просто не было времени.

Я поднялся, шатаясь, сделал шаг или два от пещеры и снова повернулся к ней.

— Там, — выдавил я. — Клянусь, оно там…

— Что там, Тигр?

— То, за чем мы охотимся. Волшебник. Демон. Нечто. Я не знаю! Я только знаю, что оно там, внутри. Должно быть там… и нам нужно войти туда.

Дел внимательно посмотрела сначала на пещеру, потом на меня.

— Я знаю, — раздраженно бросил я. — Думаешь мне туда хочется?

Яватма Дел засияла жемчужно-розовым светом. В ответ заревел дракон.

Не знаю, что это было, но на рев дракона это было очень похоже. Конечно может быть это просто ветер вырывался из пещеры, выл, цепляясь за щели и трещины, а потом, вылетая из отверстия, обдавал наши лица вонью.

— Ну пошли, — невесело сказал я, делая шаг к пещере. — Давай с этом покончим.

Я снова почувствовал тяжесть низких каменных сводов и застыл у входа.

— Что? — спросила Дел. Слова затерялись во мраке.

Я молча ждал, но воспоминания меня не покидали.

Дел открыла рот, чтобы снова задать вопрос, но промолчала.

Позади меня поднималось небо. Ничего я так не желал, как развернуться и шагнуть в это небо. Вырваться из темноты. Подняться на спину дракона, в холодный чистый воздух, где солнце будет светить мне в лицо, пусть даже Северное солнце. Дел терпеливо ждала. Где-то ждали и гончие. Моя туника пропитывалась потом. Я откинул волосы с глаз, глубоко вздохнул и сплюнул, проклиная себя за слабость.

— Тебе нужен свет? — спросила Дел.

Я резко посмотрел на нее и увидел в голубых глазах понимание. Она все помнила, хотя сама там не была. Ей довелось увидеть только последствия.

— Нет, — выдавил я.

— Мне стоит только запеть. Моя яватма даст нам свет.

Я посмотрел на Бореал: бледно-серебристая надежда в полумраке. Свет вливался в пещеру с неба позади нас, но слишком быстро его засасывал полумрак. Это придавало пещере сверхъестественную иллюзорность, ощущение присутствия чего-то невидимого. На стенах переплетались тени.

Свет все бы изменил. Но мы не могли себе этого позволить.

— Нет, — объявил я. — Давай не будем приманивать их на магию.

Она помолчала, а потом нерешительно начала:

— Ну ты же не поверил…

— Даже представления не имею, — я чувствовал себя неловко и от этого злился. — Не знаю, что там, но давай не будем его провоцировать.

Дыхание ревело в глотке дракона. Звук оглушал, когда воздух проносился мимо нас к выходу. Рев звучал почти по-драконьи, хотя оба мы знали, что это всего лишь ветер и дым, выносимые или выдуваемые из пещеры на простор.

— Ты уверен, что справишься? — спросила Дел.

— Забудь об этом, — бросил я. Я сделал шаг в темноту и резко остановился. — Оно исчезло.

— Исчезло?

— То ощущение… оно ослабло. Минуту назад я мог чувствовать его языком, а сейчас оно пропало, — я нахмурился, медленно поворачиваясь. — Оно было здесь… здесь… — я показал пальцем вниз, — наполняло пещеру как песок старый колодец… только это был не песок, это была магия, — я покачал головой. — А теперь все пропало.

Ветер пролетел через пещеру. Он принес вонь и далекие завывания гончих.

Я сжал рукоять меча и выпустил клинок на свободу.

— В аиды этих гончих, — я шагнул в темноту.

 

13

Вниз по глотке дракона — примерно так мог бы сказать Халвар. Потолок опускался, стены сближались, тьма стала почти кромешной. Только слабое красное сияние выходило из глубин дракона и освещало наш путь.

Огненное сияние, которое наводило на мысли о крови.

Страх прошел. Постоянное движение позволяло отвлечься, думать о чем-то другом, но полностью уничтожить его я не мог. Страх ждал, пока я о нем вспомню, чтобы снова вырваться на свободу.

Горло перешло в живот — мы оставили позади узкую глотку и вошли в большую пещеру. И застыли, крепче сжав рукояти мечей.

— В аиды, что это?

Дел покачала головой.

— Я думал, ты разбираешься в Северной магии.

— Я знаю о ней кое-что… но в ней я не разбираюсь. Я не знаю, что это.

«Это» было завесой из пламени. Кровавого пламени, которое тянулось от пола до потолка через всю пещеру. Там на Юге вешают кусок ткани, чтобы разделить одну большую комнату на две поменьше. Непрозрачный, слегка вздрагивающий, занавес мерцал в полутьме. Искры загорались и умирали, пульсируя на пламени.

Но пламя было холодным. Приблизившись, мы не почувствовали тепла.

Во мне проснулись подозрения.

— Знаешь, — легко сказал я, — это напоминает мне… это мне очень напоминает… свет Бор… твоего меча, — я вовремя спохватился.

Дел посмотрела на меня с прищуром — промах мне не простили.

— Я не думаю, что это тоже самое.

— Почему? Ты же сама говорила, что не знаешь, что это. Так почему не предположить, что это та же сила…

— Но не из того же источника, — Дел подошла поближе. Красный свет прилипал к ее клинку, изменяя его цвет. Жемчужно-розовая яватма стала янтарно-бронзовой.

Я посмотрел на собственный меч — он не выказывал никакого желания принимать определенный цвет. Я к этому уже привык. Я повидал множество яватм, и каждая светилась по-своему, но моя всегда сияла серебром, как и все меча, за исключением тех, что были рождены Северной магией.

И вдруг я подумал — а может моя яватма не напилась крови? Может я так и не напоил ее?

Хотя с другой стороны, слишком многое говорило за то, что это случилось. Яватма смело проявляла свою силу, даже гончие знали о ней.

Дел хмуро смотрела на занавес.

— Может это что-то вроде охраны? Чтобы задержать людей?

— Но зачем? Что там прятать? Зачем здесь охрана?

Дел вдруг улыбнулась.

— Из-за Чоса Деи, — ответила она. — Это тюрьма злого волшебника.

— А-а, ну конечно. Совсем из головы вылетело, — я прищурился, рассматривая сияющий занавес, и осмотрелся, выискивая какой-нибудь проход.

— Ну вряд ли эту штуку можно как-то обойти… через какой-нибудь тоннель.

Дел только пожала плечами. Как и я, она осматривала пещеру.

Я услышал ропот дракона, обернулся и увидел, что занавес задрожал. Сияние усилилось, а занавес распахнулся. Вырвался горячий дым.

Мы с Дел успели увернуться. Пламя, или что там это было, метнулось к нам, занавес закачался от ветра, потом расползся от рева и дым вырвался из пещеры в тоннель за нашими спинами.

Вонь была такая, что я упал на колени. Я забыл все о горящих занавесах и проходах и сконцентрировался только на дыхании, чтобы мой желудок не выскочил через горло. Дел, наполовину скрытой дымом, судя по звукам было не легче. Она приглушенно шипела, давилась и ругалась на своем ломаном Северном языке. Я поддержал ее на Южном, подмешав несколько выражений на языке Пустыни.

И тут же пожалел об этом. Выругавшись, мне пришлось снова вздохнуть.

— Боги… — выплюнул я. — Этого достаточно, чтобы уложить человека в постель.

— Уголь, — решительно сказала Дел. — Теперь я вспомнила, это запах угля… и что-то еще, что-то напоминающее…

— …гниющее мясо, я тебе об этом уже говорил.

Когда дым улетучился, занавес снова сомкнулся. Дракон заснул или просто задержал дыхание. Я поднялся, пожалел, что нет акиви, чтобы смыть вонючий привкус с языка, поправил мою — теперь омерзительно воняющую — тунику. В одной руке я сжимал меч.

— А что такое уголь?

Дел поднялась, стряхнула грязные крупинки со своей уже не белой одежды и покосилась на занавес.

— Уголь, — повторила она, — это топливо. Он похож на камень, но горит. Мы жили в низинах, где много деревьев, и я только раз видела уголь. Им пользуются в Высокогорьях, там деревья не растут.

— Ну если он так воняет, по-моему лучше замерзнуть.

— Я же говорю, это не только уголь…

Занавес ненадолго распахнулся и выпустил очередную порцию. Ветер с дымом пронеслись через пещеру к тоннелю в глотке дракона. Я выругался, яростно разгоняя дым перед глазами и пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в прорехах пламени.

И от изумления судорожно глотнул вонючую смесь.

— Аиды, я видел людей!

Дел резко посмотрела на меня. Никаких вопросов не требовалось.

— Я видел, — настаивал я, — через занавес… Клянусь, я видел людей. По-моему мужчин. Они чем-то занимались у костра… у настоящего костра, баска… не этого магического занавеса, — я шагнул к «пламени», внимательно разглядывая его. — Когда через него проходит дым, он становится тоньше. Ты сама увидишь, нужно только подождать…

— …а потом войти, — брови Дел выгнулись. — Ты уверен, что это разумно?

— Конечно не уверен. Я не умею предсказывать будущее, баска. Как, в аиды, ты предлагаешь мне узнать, что разумно, а что нет? Но Халвар говорил, что другого входа в дракона нет. У нас есть два магических меча и делать нам больше нечего. Давай покончим с этим, пока мы не задохнулись от вони.

— Я не совсем уверена…

Я остановил ее жестом.

— Слышишь? Рокот… в любой момент занавес может распахнуться… просто используй свою яватму, Дел. Разве она не для этого?

— Это не круг, Тигр… Ты не знаешь…

— Заткнись и используй меч… Дел… давай!

Я коснулся кончиком клинка занавеса холодного пламени, когда пламя стало тоньше и разорвалось, и осторожно пронзил, не зная, какой ответ ожидать. Клинок прошел легко, словно занавес был из воздуха, окрашенного холодного воздуха, который заставили изображать пламя.

Я вонзил меч поглубже и медленно пошел вперед. Почувствовал покалывание в пальцах и руках, потом оно поднялось, обхватив предплечья. Я шагнул в пламя, прикрыл рот и нос от вони, ощутил как занавес скользнул по коже.

Ощущение было странным, но не угрожающим. Я осторожно двигался вперед, чувствуя как приглушаются звуки, гаснет свет. Все стало красным.

— Ты идешь? — неясно бросил я, стараясь не дышать.

Ее голос звучал не лучше.

— Да, Тигр. Иду, — раздраженно сообщила она. Дел говорила так, словно знала, что мы делаем что-то неправильно и считала меня дураком.

Словно она ублажала меня, а в этом она никогда не была сильна. Я хотел ответить, но сил на ответ не было.

Почти прошел… почти. Оно почувствовало, что я вошел.

— Тигр… подожди!

— …аиды…

— Дел!

Дракон поглотил меня.

 

14

Они снова избили меня. Я чувствовал это каждой косточкой.

Я лежал лицом вниз на камне, раскинув руки и ноги. Холодный, твердый камень, вонзающийся в плоть. Он царапал щеку и лоб, врезался в бедро.

Они снова избили меня, как когда-то Салсет.

Я дернулся, втянул воздух, захлебнулся и сглотнул кислый комок в горле. Я лежал очень тихо, чтобы успокоить мой несчастный живот, не давать ему повода возмутиться.

Аиды, но как же больно.

Я прислушался к тишине. Вокруг темно, слышно только чье-то неровное дыхание. Я задержал дыхание — звук исчез. Снова начал дышать и расслабился.

Я осторожно попытался пошевелиться. Мышцы свело, дернулась нога, потом рука, подо мной заскрипел металл. Звон железных оков.

Они снова заковали меня.

Я судорожно рванулся с пола, ударился головой о низкий потолок, застыл, неуклюже опираясь на руки и ноги, потом вжался в стену спиной и неловко сполз по ней, опустившись на камень грудой плоти и костей. Сильно-сильно зажмурился. Я сидел, прерывисто дыша и пытаясь отыскать Песчаного Тигра и остатки его силы воли.

Хотя бы остатки. Они позволили бы мне справиться со страхом, снова загнать его вглубь, хотя бы ненадолго. Чтобы в это время открыть глаза. Первое, что я увидел, это меч на камне: тусклое сияние в тусклом свете.

Меч?

Я тупо уставился на него, потом потянулся к рукояти, зацепил и со скрежетом подтащил к себе. Я неуклюже сел на неровный камень и сжал рукоять обеими руками.

Это был не Разящий.

Не Разящий?

А почему мне оставили меч, если я в шахте Аладара?

Клинок заблестел. Перед глазами все расплывалось. Я тряхнул головой и тут же пожалел об этом — от резкого движения уши наполнил звон.

Аиды, как же больно.

Я прислонился к стене, вытер пот со лба, откинул с глаз влажные волосы. Давно не стриженная борода цеплялась за шерстяную ткань. На мне была шерстяная туника — рабам не дают одежду.

Скалы вокруг меня ждали с безмерным благодушием. Слабый красный свет обмывал стены сиянием и поливал клинок кровью.

Я пошевелился, задержал дыхание и очень осторожно уселся поудобнее. Болели даже уши, наполненные сварливым звоном. Я вдыхал резкий, тошнотворный запах и чувствовал, что от меня пахнет не лучше — страхом и напряжением. Не мешало бы мне помыться. И хорошо бы выбраться отсюда.

Из глубин тоннеля донесся вой.

Я не в шахте Аладара.

Тогда где я… аиды.

Теперь я знаю.

Когти скрежетали по камням. Тяжелое дыхание разносилось по всему тоннелю.

Что-то мне здесь совсем не нравилось.

Завывания неслись в пустоте.

Аиды… где Дел?

Конечно у Аладара… нет, нет, ты не в шахте Аладара, ты даже не на Юге. Ты в драконе, и гончие могут появиться в любую минуту.

Звуки приближались. Я слышал клацанье зубов и рычание.

Определи, с какой стороны они идут, и беги от них.

Я не мог выпрямиться во весь рост, тоннель был низкий. Я бежал согнувшись, сжимая Северный меч и стараясь не споткнуться о сталь. Меч был слишком длинным, чтобы отбиваться им в узком тоннеле. Острие скрежетало о камни. Если я пытался приподнять его, дело кончалось тем, что я ударялся локтем. Приходилось двигаться очень осторожно.

Трудно быть осторожным когда бежишь, спасая свою жизнь. Осторожность может тебя погубить.

Делила, где же ты?

Ты же не позволишь ей снова умереть.

Вой прорезал полумрак. Я не смог разобраться, откуда он шел.

Я ударился головой, прикусил губу, сплюнул кровь и выругался. Почувствовал покалывание в шее, удар страха в живот и врезался в тупик, добравшись до конца тоннеля.

Аиды, как же мне выбраться отсюда? Здесь совсем как в шахте Аладара…

Но о шахте я забыл быстро. Я почувствовал запах гончих.

Конец тоннеля.

Но не конец мира. Тоннель кончался пещерой как раз достаточно большой, чтобы стоять выпрямившись, достаточно широкой для меча. Я встал в стойку, проклиная занывшую рану.

Я не входил в круг после танца с Дел. После того проклятого боя я даже ни разу всерьез не тренировался. Выражение «быть в форме» давно уже ко мне не относилось.

Но раньше бывало и хуже.

Конечно тогда я был моложе…

Гончая ворвалась в пещеру через узкий проход.

Вернее попыталась прорваться. Я отсек ей голову одним ударом.

Схватка с кровожадными хищниками в небольшой пещере имеет свои плюсы. Случись это на открытом солнечном пространстве, я бы потерял все преимущества, потому что каждый раз, когда я убивал гончую, тело падало на пол, передо мной образовывалась куча, закрывавшая вход, и у меня появлялось время, чтобы перевести дыхание, чтобы сэкономить мои убывающие силы.

Изнемогающая от жажды яватма хотела крови.

В конце концов атака прекратилась. Не дождавшись очередного хищника, я опустил меч и понял, что гончих больше нет. По крайней мере в тоннеле. Остальные были где-то в другом месте.

Чуть выровняв дыхание, я глубоко вздохнул, надеясь разогнать туман в голове. Перед глазами плясали искры. Я наклонился, упираясь ладонями в согнутые колени, и начал старательно выравнивать дыхание. Кровь гончих стекала с моих ботинок.

Когда я смог, я выпрямился, осторожно прогнул поясницу, стараясь расслабить мышцы, пытаясь растянуть выпуклый шрам, который грозил снова разойтись от напряжения.

Странное эхо звучало в тоннеле.

Я снова встал в стойку, поморщившись от боли, с яватмой наготове. Передо мной возвышалось заграждение из окровавленных тел. Через проломы и трещины в стенах изгибающихся каменных тоннелей я услышал далекие голоса.

— …сколько я ждал?

Ответил мягкий голос Дел:

— Шестьсот сорок два года.

Молчание, а потом с удивлением:

— Откуда ты знаешь?

— О тебе ходит много историй, Чоса.

Чоса? Чоса Деи? Но он только легенда. Создание из сказок.

— Что еще говорят обо мне?

— Что ты честолюбивый и мстительный.

Ну баска, нашла что сказать.

— А что говорят о тебе?

— Что я похожа на тебя.

Я услышал смешок.

— Но я не женщина, а ты не мужчина, так?

— Я танцор меча, — спокойно ответила она, — и певец меча. Я училась в Стаал-Уста, Чоса… Ты конечно знаешь Стаал-Уста?

— О да, знаю. Конечно знаю. Я многое знаю, так? Я знаю Стаал-Уста, я знаю яватмы, я знаю много чего, так? Я хорошо знаю кто ты. Именно тебя я ждал. Ты мне просто необходима, ты и твоя яватма. Я ждал вас столько лет…

Мой выход, подумал я. Но дорогу закрывали тела гончих.

Я торопливо обтер клинок о мою грязную тунику и положил меч у входа. Не обращая внимания на слизь и вонючую кровь, я хватал и оттаскивал тела, сваливая их одно на другое. Не все они были целыми, куски я отбрасывал в сторону. Я разгреб завал, схватил меч и побежал.

Вот только мне не повезло. В тот момент, когда я перебрался через гончих, голоса растворились в тоннелях и пещерах. Я застыл, чуть согнувшись, чтобы не удариться головой, и прислушался. Тишина. Слышно только мое хриплое дыхание. Ни голоса Дел, ни Чоса Деи.

Но Дел НЕ МОГЛА разговаривать с Чоса Деи.

Я выругался и пошел вперед, проклиная узкий тоннель. Проклиная себя за свой рост. Мечтая обладать силой, способной разнести эту гору на куски и Чоса вместе с ней. Чоса и его гончих.

— …и мне пришлось добыть свисток, так? Мне необходима была его охрана. Мне нужна ВСЯ магия. Этим я и занимаюсь: собираю ее. Магии должно быть много, конечно много, так? А иначе в ней нет смысла. Иначе цели не добиться, так? Магия ничего не стоит, если ее мало.

Я застыл, тяжело дыша, но Дел ничего не ответила, или ее ответ затерялся в лабиринте драконьих внутренностей. Я втянул побольше воздуха и снова побежал. Ботинки со стуком опускались на каменный пол.

— …были средством, не более. Я никогда не пылал страстью к животным, я не сторонник домашних любимцев, но мне нужно было с чего-то начать, так что я придал вид… гончей, ты кажется сказала? Ну значит гончей. Сильной и преданной собаки, готовой умереть по моему приказу. Конечно это было только началом, собирать яватмы тяжело и мне пришлось достать другого человека, а тот, в свою очередь, принес мне еще одного, тоже жителя деревеньки недалеко отсюда, так? А когда я набрал их достаточно, я послал их за яватмами.

Я выбрал левый проход — потолок там был повыше. Я бежал.

Аиды, аиды, баска, в какую же историю ты попала?

Голос жужжал где-то сбоку.

— …нет-нет, не создать. Лучше сказать «переделать». Создать легко. Я переделываю, так? Это только мой дар, магия Чоса Деи. Я беру то, что уже создано и выжимаю его силы. Я очень тщательно переделываю его, а потом изменяю форму так, как это нужно мне.

Я остановился, когда голос затих, растворившись у меня за спиной, словно свечу унесли за поворот тоннеля. Я завертелся на месте. Кончик клинка царапал стену. Позади меня ничего не было, ничего, кроме пустоты.

Ой баска, баска.

Голос загремел так, что эхо унеслось далеко вниз по тоннелю.

— …знаешь, что ты? Ты знаешь, что ты такое?

Я прислушивался на бегу, но ответа Дел не услышал.

— …думаешь тебе лучше не принимать знание? Ты боишься признать правду, так? Я чувствую этот меч по запаху, я ощущаю его вкус… всего меча. Его от меня не спрятать, не помогут ни ножны, ни песня. Ты его не спасешь. Я могу использовать твою песню, переделать то, что ты создашь.

Наконец-то я услышал голос Дел.

— Зачем?

Голос у волшебника был мягким:

— Чтобы переделать охрану, чтобы переделать мою тюрьму, — тон неожиданно изменился — Чоса Деи разозлился. — Чтобы переделать моего брата, который засадил меня сюда!

Тоннель снова разветвлялся. Я прошел развилку, остановился. Впереди была еще одна развилка. Дракон был полон тоннелей и Чоса говорил в каждом.

Ой бака, баска. Как же, в аиды, мне тебя найти?

 

15

Мои колени ударились о камень, клинок зазвенел. Я понял, что падаю. За моей спиной зарычала гончая.

Я сумел вскочить, схватить оружие, обернуться и проткнуть гончую в прыжке. Потом освободил клинок и снова ударил, когда появилась вторая, вылетевшая из красных теней. Позади нее уже была третья.

Кровь полилась ручьем, когда я с размаху пробил грудную клетку и позвоночник, разрубая третью гончую пополам. Я вонзал меч с наслаждением, чувствуя опьянение победы.

Пока не вспомнил слова Чоса, что эти твари когда-то были жителями деревни Ясаа-Ден и танцорами мечей из Стаал-Уста.

Я растерялся. На секунду, только на секунду рукоять скользнула в моей руке, а потом я вдохнул знакомый запах, почувствовал как кровь коркой запекается на моей лице и понял, что если бы промедлил еще немного, эти переделанные люди убили бы меня.

Чоса Деи заполучил Дел. Я ему больше не был нужен, ему уже не нужен был и мой меч. Он получил то, что хотел, то, в чем нуждался, чтобы освободиться из тюрьмы, чтобы найти своего брата и переделать Шака Обре, у которого хватило здравого смысла запрятать Чоса в горах, где он никому и ничему не мог причинить вреда.

И так продолжалось шестьсот сорок два года.

Вернее шестьсот сорок один. Последние шесть месяцев или около того Чоса Деи нашел себе занятие.

А где, мимолетно подумалось мне, сейчас Шака Обре?

Голо Чоса донесся до меня сквозь проломы.

— …и женщина сильнее, да. Требования женщины жестче, у женщины сильнее воля. Женщина, когда она того хочет, более преданна, гораздо более решительна, так? Более сосредоточена на своей цели.

Я едва узнал голос Дел.

— Кое-кто сказал бы более одержима.

— Но… да, конечно! Одержимость необходима, без одержимости нельзя. Одержимость правит, а сострадание вредит, — я услышал смех Чоса. — Теперь я понимаю. Теперь я осознал. Не просто яватма, не просто кровный клинок, не просто оружие танцора меча. Это твоя душа, это вторая ты…

— Нет! — выкрикнула Дел. — Я не просто меч, не просто оружие. В жизни меня ведет не только жажда мести…

Чоса не скрыл удивления.

— А что же может быть сильнее жажды мести, если она так далеко завела тебя? Она сформировала тебя, создала тебя…

— Я сама себя создала. Я создала яватму, а не она меня.

— Она переделала тебя, — поправил Чоса. — С ней ты ведь изменилась, так? Ты стала такой, какой должна была стать, чтобы отомстить. Жажда мести могущественна, — голос волшебника неуловимо изменился. — Назови мне имя твоего меча.

Вот чем Дел никогда не грешила, так это глупостью.

— Чоса Деи, — не задумываясь, ответила она. — Теперь переделывай себя.

Голоса снова затихли. Дел и Чоса пропали.

Аиды, баска… ну крикни что-нибудь, ну дай мне хоть крошечный след.

Голос Чоса зазвучал совсем рядом — снова шутка тоннелей.

— Ты назовешь мне имя, так? Пока у тебя еще две руки и две ноги. Пока у тебя еще две груди…

Я сообщил ему все, что о нем думал, но очень тихо.

Только хриплое дыхание и стук моих ботинок. Я бежал по тоннелю.

Развилка, развилка, развилка. Но свет становился все ярче, а запах все отвратительнее, и угрозы Чоса Деи все жестче. Я слышал скулеж и рычание гончих, хрипы кузнечных мехов…

Мехов?

Свет врывавшийся в тоннель через трещину в стене отразился от моего клинка. Я остановился, обругал уставшие мышцы и протянул руку к трещине. Оттуда шел теплый воздух, дым и красноватый свет.

Я распластался по стене, прижав лицо к трещине. Свет, огонь и дым — от всего этого глаза начали слезиться. Слезы потекли по лицу.

Я выругался и прищурился, пытаясь разглядеть подробности.

И увидел людей, которые поддерживали огонь. Поддерживали огонь в горне. Кузнецом был Чоса Деи.

Камень впился мне в лоб, когда я метнулся ближе, не веря своим глазам. Я решил, что брежу, но картина не исчезала: у Чоса Деи был горн, люди занимались кузнечными мехами. Он крал яватмы и искал яватму Дел, чтобы прорваться сквозь охрану, поставленную Шака Обре.

У Чоса Деи был не просто горн, у него был тигель. Он расплавлял яватмы, переделывал их, чтобы извлечь скрытую в них магическую силу и использовать эту силу для собственных нужд.

А теперь ему нужна была Бореал, ему нужна была баньши-буря и вся необузданная магия Севера, чтобы разбить свои оковы, разрушить гору, чтобы дракон снова мог взлететь…

Я снова услышал голос Чоса.

— …когда-то был могущественным. Все может вернуться, но для этого мне нужно много магии. Я должен возродиться, изгнать слабость, так? Обрести прежние силы, чтобы переделать моего брата.

Ответ Дел затерялся в реве новорожденного пламени, созданного мехами. Я увидел, как оно взметнулось и опало, как прошло через занавес, перед которым когда-то стояли мы с Дел, и наконец понял, где нахожусь.

Мне нужно было просто найти выход из тоннелей в дальнюю часть зала у занавеса, а там я…

Что я там сделаю?

Аиды, не знаю. Отрежу Чоса Деи то, что на Северном языке Дел называла гехетти — если у волшебников они есть — и преподнесу их Дел как трофей.

Если к тому времени она еще будет жива, чтобы их получить.

Если ее не разрежут на куски.

Держись, Делила, Песчаный Тигр уже близ…

Гончие взвыли.

Голос Чоса Деи перекрыл их вой.

— …можно использовать любую песню. Я могу переделать любой меч. Давай попробуем, так?

Ты не позволишь ей снова умереть.

Я бегу. Спотыкаюсь, ругаюсь, кашляю от дыма, щурюсь от света… Свет… Аиды, пол тоннеля провалился, сквозь трещины был виден зал за охранным занавесом Шака Обре.

Я упал на пол тоннеля и заглянул в одну их трещин. Задержал дыхание, чтобы не вдыхать вонь и дым, но из глаз потекли слезы. Я моргнул и картина прояснилась. За момент до того, как снова навернулись слезы, я заметил блеск яватмы Дел, увидел сжимавшийся круг зверей.

И Чоса Деи подо мной.

Если бы я мог уронить меч точно острием вниз, я бы расколол его голову как дыню.

Но я мог и промахнуться, а он бы получил еще одну яватму.

Трудно сказать что-то о человеке если видишь только его макушку и плечи. Глаза могут рассказать многое, так же как и выражение лица, поза. Ничего этого я не видел. Только темные волосы и плечи, окутанные темной тканью.

Но я ясно видел Дел.

Гончие окружили ее. Она не двигалась, стоя в круге как каменное изваяние. В ее руках была Бореал — тонкая черная линия. Сияние горна освещало сталь, отблеск занавеса окрашивал ее в цвет крови.

Дел могла изменить цвет. Ей стоило только запеть…

Но Чоса Деи мог использовать ее песню, и это лишало Дел оружия.

Но Чоса Деи ничего не знал обо мне.

Аиды, что же мне делать?

Чоса Деи заговорил:

— Показать тебе, как я переделываю человека? Как я превращаю его в зверя?

Дел ничего не ответила.

— Думаю, что тебе надо показать.

Мои ноги словно вросли в камень, я смотрел и не верил глазам. Дел стояла в кольце гончих и не могла остановить волшебника. Чоса Деи мог делать все, что хотел, и он подозвал одного человека из тех четверых, которые следили за горном. Человек опустился на колени и Чоса положил ладони на его голову.

Мысленно я кричал, умоляя человека вырваться, бежать, освободиться от Чоса Деи, но он ничего не сделал. Он молча стоял на коленях и безучастно смотрел перед собой, пока Чоса опускал ладони на его голову.

— Нет, — тихо сказала Дел.

Чоса тоже не повысил голоса.

— А я думаю да.

Он переделал человека. Не спрашивайте меня как. Я просто видел, что контуры человеческой фигуры как-то стали меняться, как-то были изменены, плавно и неуловимо, пока нос не вытянулся вперед, челюсть не ушла назад, плечи вдавились, бедра изогнулись — и человек уже не был человеком, а существом в форме зверя.

Засияли белые глаза, хвост вытянулся из-под ягодиц. Он… оно… существо, покрытое шерстью, прижалось к каменному полу и уже ничем не напоминало человека.

— Нет, — повторила Дел, но теперь в ее голосе звучал ужас.

— Переделан, — сказал Чоса. — Теперь он присоединится к остальным, и может быть именно он вцепится тебе в глотку.

Ну аиды… Ну боги…

Я на секунду закрыл глаза, но снова заставил себя смотреть.

Дым валил из горна. Большая часть его прорывалась сквозь занавес, остальная рассеивалась по комнате, выскальзывая в тоннели сквозь трещины, щели и проломы.

Трещины, щели и проломы. Шепча непристойности, я сильнее прижался лицом к щели и поискал глазами пролом побольше. Я нашел его почти сразу, поднялся и пробежал по тоннелю еще шагов двенадцать, где меня поджидала трещина в камне. Мой вход в зал.

Она была самой большой, Я понял это по тому, сколько дыма у нее выходило. Самый большой пролом в потолке пещеры, но все же слишком маленький. Может Дел и удалось бы в него проскользнуть, но мне вряд ли, если только раздеться, намазаться мазью алла…

Плоть спасовала, дух тоже. Идея свалиться вниз без объявления — и предстать перед волшебником в голом виде меня не прельщала. Она сразу не понравилась всем частям моего тела.

Особенно, как сказала бы Дел, моим гехетти.

Так что пришлось идти на компромисс и скидывать только половину одежды.

Я опустился на колени около дыры, положил рядом меч, расстегнул широкий пояс с тяжелыми украшениями, который мог зацепиться за что-нибудь, снял перевязь — не расстегивая пряжки, а стянув ее через руки и голову — и наконец откинул в сторону обе туники. Холодный воздух тоннеля обдул голую грудь и руки и заставил меня поежиться.

Сначала нужно все проверить: я опустил ноги в пролом в скале, оперся локтями и ладонями на обе стороны дыры и осторожно перенес на них вес. Я медленно начал опускаться. Когда дело дошло до грудной клетки, я понял, что если рискну просто свалиться в пролом, спуск будет очень болезненным.

Аиды, как же больно — я приподнялся, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, и выбрался из пролома.

Снова заговорил Чоса.

— Скоро мои звери совсем проголодаются. Назови мне имя меча.

Не сдавайся, Дел. Держись… я делаю что могу.

Осмотрев стенки тоннеля, я заметил несколько острых выступов. Я понимал, что прыгать все равно придется, но был не прочь уменьшить высоту полета. Проще всего было использовать пояс и перевязь, с их помощью спуститься в пролом как можно ниже, а потом спрыгнуть. Я рисковал сломать ногу. Но вообще-то я рисковал столь многим, что такая мелочь как единичный перелом не имела значения.

Я обернул пояс вокруг самого надежного выступа в стене тоннеля и тщательно застегнул его. Потом снял с перевязи ножны, разорвал шов и перевязь превратилась в два длинных ремня. Я пропустил их через пояс, а концы опустил в пролом.

Не слишком удобно, но лучше что-то, чем ничего.

Оставался меч. Мне нужно было обязательно прихватить его с собой при спуске, а из-за лишнего предмета, который некуда было деть, моя попытка могла окончиться плачевно. Я не рискнул привязать меч к телу кусками туники — если я его случайно потеряю, Чоса Деи получит еще одну яватму, а мне бы хотелось, чтобы она побыла со мной, пока не подвернется случай вонзить ее в волшебника.

Все обдумав, я положил меч у края пролома и очень осторожно начал спускаться.

В тоннеле тявкнула гончая.

Я застыл. Я не обрадовался, представив как буду спускаться одновременно отбиваясь от гончих — я предпочитаю бой в равных условиях. Так что я снова вылез из пролома, схватил меч и успел только встать на колени, когда из темноты вылетела первая гончая.

Я начинал уставать от этого. Как мне не хотелось проливать их кровь.

Стоя на коленях, я сражался с гончей. Поза была непривычной и я никак не мог найти баланс и рассчитать силу ударов, но чистая сталь по-прежнему легко рассекала плоть. Капли крови попали мне на грудь и потекли по животу.

И тут у меня появилась идея.

В полумраке я видел все больше сияющих белых глаз, но в какой-то момент звери вдруг развернулись и убежали. Не скажу, что я огорчился.

Я снова положил меч около пролома, потом набрал полные пригоршни крови гончих и облил ею грудь и бока, особенно тщательно натирая плечи.

Аиды, ну и пахнет от меня.

Больше времени терять не стоит…

Я опустил ноги в пролом, лишний раз обмотал ремнем левое запястье и начал спуск.

Бедра прошли легко, хотя штаны едва не зацепились, потом живот весь скользкий от крови — можно было его и не мазать — потом нижние ребра, а вот верхние основательно застряли.

Застряв как пробка в бутылке, сразу начинаешь чувствовать себя очень уязвимым. Ниже пояса я был совершенно беззащитен, хотя все равно я ничего не видел ниже грудной клетки. У ремня была еще слабина. Правую руку я прижал к краю пролома и надавил, пытаясь высвободиться. Кожа на ребрах натянулась и наконец я вырвался, расцарапав бока о каменные зубы. Плечи тоже были ободраны и капли моей крови мешались с кровью гончей. Зато пробку удалось протолкнуть. Я скользнул в пролом, почувствовал как натягиваются ремни, и поморщился от боли, когда петля на левом запястье резко натянулась. Теперь я висел на левой руке — хотел бы я весить немного меньше.

Моя голова опустилась до уровня нижнего края пролома. Я заглянул вниз, пытаясь оценить расстояние. До пола было еще далеко — таких как я, понадобилось бы человек семь, чтобы дотянуться от пола до потолка — а падать придется на камни. Если я не сломаю ногу, у меня еще остается шанс разбить голову.

Меч по-прежнему лежал в тоннеле. Я осторожно начал подтягиваться на левой руке, правой нашаривая край пролома. Мне нужно было только приподняться, захватить меч, держа его вертикально пропустить его в пролом, и можно спокойно падать.

Я посмотрел вниз и увидел Чоса Деи с гончей.

Аиды, он поедал ее! Нет, не поедал… он — аиды, я не знаю… он делал что-то… что-то отвратительное. Он стоял перед ней на коленях, положив ладони на ее голову… он сказал ей что-то, сделал что-то, и гончая начала меняться. Она таяла, другого слова я не подберу. Зверь таял, превращаясь из знакомой формы во что-то еще. Что-то, напоминающее человека, но без человечности. Чоса переделывал гончую. Снова делал из нее человека. С высоты потолка меня чуть не вырвало. До этого момента я и не понимал, чем грозит людям Чоса Деи. Если бы он был на свободе… если ему удастся освободиться… переделав своего брата, что он сделает с остальными? «Собрав» всю магию, не сможет ли он переделать мир? Чоса Деи поднялся, оставив недоделанное существо на полу. Оно судорожно задергалось и умерло.

— Здесь кто-то есть, — сказал он. — Кто-то еще… прячется в тоннелях. Прячется в моей горе, — он обвел взглядом зал. — И у него есть вторая яватма, по всем ритуалам вкусившая крови…

Аиды. Ну, аиды…

— Там! — закричал Чоса и показал точно на меня.

Я увидел как Дел взглянула наверх, увидел множество гончих и понял, как выиграть этот бой.

Я должен переделать Чоса Деи.

Подтянувшись, я просунул в пролом правую руку и ощупал край. Нашел клинок, проследил, где рукоять, обхватил ее и пока я опускался, чтобы снова повиснуть на ремнях, я начал думать о песне. Подо мной толпились гончие, ожидая моего падения. Песня. Думай о песне. О чем-то личном. О чем-то могущественном. О чем-то, что никто не поймет так, как Песчаный Тигр. Я подумал о Юге, о пустыне. Потом вспомнил Пенджу, с ее смертоносными самумами и сирокко, жестокие удары ветра, которые сдирали плоть с костей человека, а кости отшлифовывали до блеска. Я подумал о солнце, песке, жаре и могущественных бурях, носившихся по всей Пендже, беспомощных как козленок, идущий куда поведет хозяин, потому что есть в Пендже сила могущественнее жара и песка. Есть пустынный ветер. Горячий сухой ветер. Ветер, жестокость которого сравнима с жестокостью Чоса Деи. Обжигающие песчаные бури, оставляющие от живых существ только кости. Сирокко и самум, который еще называют самиэль. И откуда-то изнутри поднялась песня. О крови, о жажде, о призыве. О том, как переделать волшебника, который думал, что только яватма Дел обладает великой силой.

Ты ошибся, Чоса. Теперь тебе придется схватиться со мной…

Я освободил левую руку из петли и полетел вниз.

 

16

Я приземлился на извивающиеся тела, состоящие из зубов, когтей и вонючего дыхания, мысленно благодаря их за то, что остановили мой полет.

А потом я вышел из боя, хотя мое тело продолжало сражаться.

Жар — песок — солнце… Порыв самиэля…

Порыв Самиэля, получившего свободу, чтобы он мог освободить гору от хищных тварей и волшебника.

Обжигающее, опаляющее солнце — покрытая волдырями, мокнущая кожа — потрескавшиеся, кровоточащие губы.

Мы с Дел все это пережили. Чоса не переживет.

Пение Салсет, собравшихся чтобы отпраздновать окончание года… пронзительный вой шукара, вымаливающего милость у богов… крики и визги борджуни, настигающих караван… лязг и звон золотых колец Ханджи в носах и ушах…

Музыка, все это музыка, песня пустынной жизни. Музыка Пенджи, музыка моей жизни.

Печальный звон цепей, сковывающих меня в шахте…

Звон зубила о скалу, звук падающей породы, в которой может оказаться золото…

Визг, фырканье и удары копыт жеребца, не согласного с моими намерениями…

Моя, только моя могущественная песня, спеть которую не сможет больше никто.

Всхлипывания мальчика, у которого вся спина горит от побоев, его отчаянные попытки скрыть свою боль, свое унижение…

Об этом знал только я.

Песня голубовато-стального клинка, песня Разящего, дарующего мне свободу, а с ней жизнь, гордость, силу…

И вопль разъяренной кошки, слетающей с каменной пирамиды.

Только я пережил это.

Только я мог пропеть мою жизнь.

Сирокко. Самум. Самиэль.

Сопротивляйся изо всех сил, Чоса Деи, но эту песню ты использовать не сможешь.

Смутно я слышал визги гончих, вой Бореал, обрывки песни Делилы, пока она разрубала плоть и кости.

Смутно я слышал крики Чоса Деи, но не мог разобрать слова. Мою голову заполняла только моя песня.

Я слился с Самиэлем.

Возьми его. Возьми его. Возьми его.

Что-то закричала Дел.

Возьми его — возьми его — возьми его…

Дел кричала на меня.

…возьми его — возьми его…

…переделай его…

— Тигр… Тигр, нет… Ты не понимаешь, что делаешь…

…запой его в свою песню…

— Тигр, это запрещено…

Самиэль рассек ребра.

Плоть, кровь, мускулы и кости. Самиэль хотел все это.

— Тигр… Тигр, не смей!

Самиэль пел свою песню.

А я уже мог только слушать.

Мускулы напряглись, руки и ноги дернулись, голова тоже. Я больно ударился затылком о пол пещеры.

Почему моя голова на полу?

Почему я вообще на полу?

Открыл глаза — увидел потолок пещеры. Увидел несколько потолков и постарался сосредоточиться на одном.

Аиды, что это со мной?

Я сел, тут же понял, что зря это сделал и снова лег.

Аиды. Ну аиды… Что же происходит?

Хотя я из числа тех людей, которые редко доводят свою боль до других, я испустил хриплый стон. А за ним мое любимое ругательство, сопровождаемое рядом менее любимых непристойностей, изливавшихся из меня пока я совсем не выдохся.

К тому времени вернулась Дел.

— Ну, — сказала она, — значит ты выжил.

Я прислушался, бьется ли сердце.

— Ты уверена?

Лицо Дел было перепачкано кровью. В косу вплелись красные ленты.

— Сначала я сомневалась, когда увидела, что ты не дышишь, но потом я ударила тебя кулаком в грудь и ты снова начал дышать.

Я задумчиво потер больное место. Оно было как раз там, где сердце.

— А зачем ты меня ударила?

— Я же сказала, ты не дышал. Ты не должен был все это делать, и я разозлилась, — она пожала плечами. — А это оказывается стоящий прием, удар в грудь.

Я изучил мою покрытую кровью грудь, которая, как выяснилось, болела не в одном месте. В дополнение к ноющим царапинам на ней обнаружились следы зубов и когтей.

— А почему я не дышал?

— Потому что ты вел себя как глупый, тупой, глухой, немой и слепой дурак… человек, который так занят собой, что у него нет времени на окружающих, и он не утруждается обратить внимание на других, когда те пытаются спасти его жизнь, хотя он вроде бы делает все, чтобы лишиться ее. И тебе это почти удалось. Тигр, ты дурак! Чего ты добивался? Бессмысленно жертвовать собой или своим здравым рассудком. Понимаешь? Бессмысленно. А обо мне ты не подумал? Думаешь, я хочу твоей смерти, даже если по твоему мнению этим ты расплатишься за попытку убить меня?

Я смотрел на нее с пола снизу вверх. От ее гнева мурашки бегали по телу.

— Что я сделал? — спросил я.

— Что ты сделал? Что ты сделал?

Я кивнул.

— Да. Что я сделал?

Дел показала.

— Вот.

Трудно было увидеть что-то с пола, поэтому я очень медленно и очень осторожно приподнялся и оперся на локоть, рассматривая то, на что она показала.

Кто-то — или что-то — мертвое. Остатки, разбросанные по полу.

— Я сделал ЭТО?

Дел опустила руку.

— Ты даже не представляешь, что произошло, правильно? Ты действительно не понимаешь, что сделал?

— Я определенно кого-то убил. Или что-то. А что это такое?

— Чоса Деи, — ответила Дел и зловеще добавила: — Вернее его тело. А его дух переселился в другое место.

— Аиды, надеюсь только, что он не здесь. Я бы с ним еще век не встречался, — я наконец-то сел, осмотрел пещеру. — Вижу ты расправилась с гончими.

— Я расправилась. И ты тоже. Какая разница кто, важно лишь, что они мертвы. Думаю, ни одной не осталось, — она пожала плечами. — Но теперь это неважно, потому что… Чоса Деи нет.

Я медленно повел плечами, чувствуя как приятно расслабляются мышцы спины.

— Кажется ради этого мы сюда и пришли. Теперь Ясаа-Ден в безопасности и все яватмы тоже.

— Неужели? — переспросила Дел. — А ты в этом уверен?

— Он мертв, разве не так? Разве это не Чоса Деи?

— Это его тело, — повторила она. — А его душа в твоем мече.

Я снова перестал дышать.

— Где его душа?

— В твоем мече, — отрезала Дел. — А что, по-твоему, ты сделал?

— Убил Чоса Деи, — я помолчал. — Или нет? Я ему разрубил ребра. Теоретически это должно было убить его.

— Речь не об этом. Я говорю о твоей песне.

Холодок пробежал по спине.

— Что?

Глаза Дел сузились.

— Ты пел. Не помнишь? Ты обрушился с потолка в пещеру, в самую середину стаи гончих, и все время ты пел. Без перерыва, — она пожала плечами. — Приятным твое пение не назовешь — у тебя действительно жуткий голос — но дело не в этом. Важно лишь то, что делал ты это намеренно и это сработало. Ты переделал Чоса Деи, но при этом и изменил свой меч.

— Как?

— Ты повторно напоил его, Тигр, — выкрикнула Дел, — как когда-то Терон.

Терон. Мысленно я перенесся на насколько месяцев в прошлое и вспомнил Северного танцора меча, который пришел на Юг, выслеживая Дел. У него тоже была яватма, созданная по всем правилам и по всем правилам напившаяся крови, но Терону этого не хватило и он напоил Северный клинок в теле Южного мага. Этим он изменил стиль своего танца и едва не победил Дел. Едва не победил меня.

— Ну, — в конце концов выдавил я, — я это сделал не нарочно.

Дел развернулась и отошла. Думаю, она все еще злилась, хотя на самом-то деле не понимал почему. Я только что спас ей жизнь. Я только что спас мир.

От этих мыслей я криво улыбнулся, потом заставил себя подняться на ноги и подошел к телу.

Вернее к тому, что осталось от тела. Оно было обуглено, сморщилось, покрылось коркой и сильно уменьшилось по сравнению с первоначальным вариантом. Оно было меньше чем Дел, наверное в половину меня.

Неужели душа занимает так много места?

Странно было смотреть на остатки человека, которого я никогда не видел, но убил. Черты его лица уже нельзя было рассмотреть. Ничто не напоминало человека — на камнях лежала бесформенная масса, и после осмотра у меня на языке остался плохой привкус.

Над клубком спутанной одежды и обожженной плоти поднималась рукоять моей яватмы, дважды напившейся крови. Новой тюрьмы Чоса Деи.

— Я сломаю его, — сказал я. — Я его расплавлю, — я покосился на тигель. — Я расплавлю его в шлак, а себе достану Южный меч.

Дел резко повернулась ко мне.

— Ты не можешь!

— Почему? Я не хочу таскать с собой меч с НИМ внутри.

Лицо Дел побелело.

— Тебе придется таскать его с собой. Ты будешь все время носить его с собой, пока мы не найдем способ очистить меч. Неужели ты ничего не понимаешь? Чоса Деи в нем. Если ты разрушишь меч, ты разрушишь тюрьму. Теперь ты стражник, личный стражник Чоса Деи. Только ты можешь удержать его в тюрьме.

Я чуть не рассмеялся.

— Дел, это смешно. Ты действительно надеешься меня убедить, что Чоса Деи в моем мече и что если я лично не буду охранять его, он вырвется на свободу?

Кровавые пятна выделялись на совершенно белом лице.

— Всегда, — сказала она, — всегда… Всегда ты должен сомневаться…

— Ну ты сама должна признать, что звучит это натянуто, — я пожал плечами. — Ведь ты сама говорила мне, что Чоса Деи просто легенда, существо из сказок.

— Я была неправа, — охотно объявила она.

Я уставился на нее. Вот вам, пожалуйста. Последние две недели я пытался объяснить ей это относительно ее поведения в Стаал-Уста и заставить ее это признать, но у меня ничего не получилось. А теперь, когда дело коснулось Чоса Деи — или не знаю, кто он там — она с готовностью произносит эти заветные слова.

Кожа зудела от пота и засохшей вонючей крови. Я задумчиво почесал через бороду ноющий подбородок.

— Давай разберемся, — предложил я. — Ты думаешь, я проведу весь остаток жизни охраняя тюрьму Чоса Деи?

— Нет, не весь остаток. Мы очистим от него этот меч.

Я нахмурился.

— А как мы это сделаем? И как вообще такое делают?

Дел подняла свой меч.

— Внутри яватмы скрыта сила, — сказала она. — Ты начинаешь управлять ею после того, как напоишь меч кровью и призовешь его. При этом нужно проявить твердость воли. Но меч можно и очистить от магических сил, выплеснуть их, чтобы яватма стала обычным оружием, — Дел пожала плечами. — Магия есть магия, Тигр. У нее своя жизнь. Поэтому когда умер Терон, ты смог использовать его яватму. Меч был опустошен.

Почему-то ее слова мне не понравились.

— То есть ты хочешь сказать, что если я умру, вся магия меча исчезнет, а с ней уйдет из мира и душа Чоса Деи?

Брови Дел выгнулись.

— В этом смысле — да. Но для этого тебе придется умереть. А какой смысл очищать меч, если он тебе уже никогда не понадобится?

Я даже не потрудился на это ответить.

— А другой способ есть?

— Есть. Но в Стаал-Уста этому не обучают.

— А где обучают?

Дел покачала головой.

— Я думаю, для этого нужно найти человека, который понимал бы суть магии яватм. А заодно и знал, кто такой Чоса Деи и какую угрозу он представляет, потому что сам Чоса Деи могущественен. Если ритуал очищения будет проведен неверно, Чоса может освободиться.

— Но тогда у него не будет тела, — напомнил я. — От этого мало что осталось.

Дел пожала плечами.

— Он найдет другое, может даже возьмет твое. К тому времени он будет знать тебя очень хорошо.

Я окоченел.

— Что?

Дел вздохнула и нахмурилась, словно ее раздражало мое невежество.

— Чоса Деи больше не живой, так же как Балдур в моем мече. Но его дух здесь, и его душа, и все то, во что он верил. Ты почувствуешь это, Тигр. Ты почувствуешь его. Пройдет немного времени и ты познакомишься с ним, тебе придется, а он узнает тебя.

Я мрачно посмотрел на нее.

— А он знает, что он в мече?

Дел пожала плечами.

— Даже если не знает, это не имеет значения. Чоса Деи переделывает вещи, изменяя их по своему желанию. Он попытается сделать то же с твоим мечом.

— А если я кому-нибудь отдам его?

Дел криво улыбнулась.

— А напившаяся крови яватма с именем позволит кому-нибудь до себя дотронуться?

— Если я скажу этому человеку имя Самиэля, он сможет.

Дел досадливо пожала одним плечом.

— Да, сможет. Этот кто-то сможет браться за меч. Но он не ты, он не сможет контролировать магию. Он не удержит Чоса Деи.

Я сказал что-то короткое и очень выразительное.

Дел пропустила мое замечание мимо ушей.

— Интересно… — пробормотала она.

— Интересно? Что тебе интересно? Что тебя еще заинтересовало?

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Шака Обре.

— Брат Чоса? Почему ты о нем вспомнила?

— Потому что может быть, только может быть, он смог бы помочь.

— Он просто сказка.

— Чоса Деи тоже считали сказкой.

Я нахмурился, обдумывая ее слова.

— Мне не нужна помощь чародея.

— Тигр…

— Я и сам с этим справлюсь.

Светлые брови выгнулись.

— Неужели?

— Дай мне немного времени, я что-нибудь придумаю. И кстати, давай отсюда выбираться.

Я сделал три шага к занавесу.

— Тигр.

Я обернулся.

— Что?

Дел показала на меч, погребенный в том, что осталось от Чоса Деи.

— А, — я вернулся, наклонился, но не коснулся меча. — Что-то должно случиться?

— Не знаю.

— Спасибо за полезную информацию, — поблагодарил я. — Я думал, ты все знаешь об этой чепухе.

— Я многое знаю об этой «чепухе», — согласилась она. — Но ты сделал то, что до тебя никто не делал.

— Никто?

— Никто. Ан-истойя, отправляющегося в кровное путешествие, всегда сопровождает поручитель, чтобы подобного не случилось.

— Значит это первый опыт.

Дел только кивнула.

Быть лучшим в чем-то всегда приятно. Совсем другое дело быть первым — это может быть опасно, а у меня никогда не хватало нахальства так рисковать собой.

Я глубоко вздохнул, протянул руку…

— Можно я тебе кое-что посоветую? — вмешалась Дел.

Я резко отдернул руку.

— Что?

— Убедись, что ты сильнее, Тигр. Сейчас, в эту минуту. Если Чоса почувствует в тебе слабость, он не замедлит воспользоваться этим.

Я кинул на нее злобный взгляд, потом выпрямился и ударом ноги выкинул меч из обгорелой кучи одежды, костей, плоти.

Сталь клацнула о каменный пол. Ничего не случилось — меч лежал спокойно.

Вот только клинок потемнел.

Нахмурившись, я переступил через останки и осмотрел оружие. Рукоять была такой же как всегда — светлой, сияющей — но клинок стал грязно-серым, темным, а кончик совсем почернел, словно обгорел.

— Ну ладно, — сказал я, — а это почему?

Дел стояла рядом со мной, сжимая свою яватму. Осмотрев мой меч, она перевела взгляд на свой клинок. Вызванный к жизни, он излучал жемчужно-розовое сияние. Ничего похожего на черноту. Да и не одна яватма из тех, что я видел, не была серой.

— Не знаю, — призналась Дел. — Никто не может сказать, каким будет цвет пока яватма его не покажет.

— Значит ты думаешь, что это ее истинный цвет.

Дел слабо вздохнула.

— Наверное. Цвет проявляется сразу после того, как меч напоили и призвали.

— Мне не нравится ни черный, ни серый, я предпочитаю что-нибудь поярче. Что-нибудь поближе к пустынному.

Дел изумленно уставилась на меня.

Защищаясь, я пожал плечами.

— У каждого есть свои слабости. Я не люблю черный и серый.

— Может это из-за того, что яватма второй раз напилась крови?

Я стоял глядя вниз, на серый клинок, руки на бедрах, пожевывая окровавленную губу. Потом, нетерпеливо пожав плечами, я наклонился и поднял его.

Ничего. Совсем ничего. Меч казался холодным и мертвым.

Я нахмурился.

— А что, он…

— Тигр!

В этот момент я уже приземлялся задницей на каменный пол. Приподнявшись, я изумленно уставился на меч, лежавший в трех футах от меня.

По-прежнему серый с черным концом. Но чернота поднялась выше.

Дел прикрывала рот ладонью. После минуты молчания она выдавила сквозь пальцы:

— С тобой все в порядке?

— А тебе пришлось снова бить меня в грудь?

— Нет.

— Ну тогда, надо думать, в порядке, — на этот раз вставать было еще больнее, но я умудрился сделать это с минимумом жалоб. Я постоял секунду или две, пока пещера не перестала кружиться, и мрачно посмотрел на меч.

— Он злой.

— Кто?

— Самиэль. Чоса Деи возмутился. Он не понял, что уже мертв… или как там называется это состояние.

Дел сделала шаг к мечу.

— А он знает?

— Что знает?

— Где Шака Обре?

— В аиды… — я свирепо покосился на нее. — Я сказал, что сам разберусь, баска… без помощи Шака Обре.

— Я просто думала, что это хороший шанс, — заметила Дел.

Я подошел к мечу.

— Ладно, давай выбираться отсюда.

— Как? — спросила Дел. — Ты не помнишь, что случилось, когда мы пытались прорваться сквозь охрану?

Я помнил это очень хорошо. Нелегко забыть, как ты бродил по тоннелям в горе, похожей на дракона.

— Но теперь Чоса Деи мертв, а значит охрана без работы. Кроме того, я думаю, что если бы мы воспользовались Северной магией, о которой ты все время говоришь, мы могли бы выяснить как отсюда выбраться.

— Да, если только ты выяснишь, как поднять твой меч.

Вообще-то все оказалось проще, чем я думал. Пришлось только показать Чоса кто из нас хозяин.

Мы с Дел подошли к занавесу. Тщательно осмотрев его, мы не обнаружили ничего нового. Это была охрана, поставленная Шака Обре, чтобы удержать в тюрьме Чоса Деи. Она выпускала дым, впускала людей и не позволяла Чоса выйти.

Не позволяла выйти нам.

Пот сбегал по моим вискам.

— Давай попробуем, — предложил я, сжимая рукоять обеими руками.

Дел нахмурилась.

— Ты не…

Клинок дернулся. Я тоже.

— Давай. Хватит тянуть.

Дел повернулась, подняла меч, посмотрела на меня. Я тоже прицелился кончиком меча в занавес и вместе мы прошли через него, словно это был обычный шелк.

За нашими спинами охрана рассеялась дымом. Тюрьма была разрушена. Через шестьсот сорок два года Чоса Деи вырвался на свободу. И пока мы не найдем Шака Обре, я не смогу освободиться от него.

 

17

Мы сидели в доме Главы Ясаа-Ден, отдыхая физически и морально. Из уважения к нам все обитатели дома ушли. Помогая друг другу, мы смыли кровь и грязь и переоделись в чистую одежду, которую дали нам Халвар и его жена. Я сидел на мохнатой шкуре, крепко зажмурив глаза, скрестив ноги, и скрипел зубами, а Дел занималась моими ранами, оставленными когтями и камнями, смазывая их травяной пастой.

— Сиди спокойно, — приказала она, когда мои глаза открылись.

— Больно.

— Знаю что больно. Но будет еще больнее если укусы воспалятся. Особенно вот этот.

Она сделала это нарочно. Я дернулся и выругался, а потом выругался еще сильнее — это Дел любезно улыбнулась и добавила мази на укус в самом низу живота. Дел расстегнула пояс моих штанов, обнажив исцарапанную и искусанную кожу, и теперь натирала ее мазью, наслаждаясь моими страданиями.

— Я и сам могу это сделать, — сказал я. — И кстати, этим могла бы заняться и жена Халвара, она предлагала.

— Все в Ясаа-Ден предлагали, Тигр. Ты теперь герой. Эти люди дадут тебе все, что ты попросишь, если смогут достать, — Дел сидела на полу и разглагольствовала. — Ну что, будешь требовать с них те две монеты?

Дел сменила грязные белые одежды на голубые. Нежный голубой оттенял цвет ее глаз. Светлые ресницы, светлые волосы, бледная кожа. Она была изранена и измучена не меньше, чем я, но почему-то взглянув на нее, я бы в это не поверил.

— Нет, — вспыльчиво ответил я. — Я хочу только избавиться от этого меча, чтобы жить спокойно. А в данный момент мне нужна теплая постель и фляга акиви. Поскольку мы на Севере, сойдет и амнит.

— Ты получишь свой амнит, тебе даже предоставят постель. А что касается тепла, то это зависит оттого, сколько женщин ты в эту постель положишь.

Я хмыкнул. На мне было столько ран, царапин и укусов, что я сомневался, смогу ли получить удовольствие от общения с кем-то в постели. Мне бы только прилечь и уснуть.

— Сначала ужин, — напомнила Дел, когда мои глаза начали закрываться.

— Это празднование.

— А они не могут отпраздновать без меня?

— Нет. Тогда им некому будет петь песни о спасении и благодарности.

Я снова хмыкнул.

— Тебе споют.

— Не я убила Чоса Деи.

— Но ты прикончила половину гончих.

— Которые когда-то были жителями этой деревни, — Дел говорила серьезно. — Наверное об этом лучше не рассказывать. Пусть они думают, что их друзья погибли, а не превратились в тварей, которые убивали все больше людей, включая своих родственников, — она откинула волосы с глаз. — Это будет по-доброму.

Это будет ложью, но и ложь бывает во благо.

— Ну тогда давай мне тунику и пошли. У меня уже желудок завывает.

Дел протянула мне мягкую нижнюю тунику из невыкрашенной шерсти. Потом, когда я натянул ее, Дел достала зеленую верхнюю тунику и та зазвенела паутиной бусинок: бронзовых, медных, янтарных.

— Ну это слишком, — пробормотал я. — Он отдал мне лучшую.

— В знак его уважения и благодарности, — Дел умела говорить вежливо когда хотела.

Я растерянно посмотрел на нее.

— Я бы все равно полез на эту гору. Дело не в Ясаа-Ден и не в бедах этих людей. Я преследовал гончих. Если бы они пошли в другое место, я бы отправился за ними.

— Но они не пошли, и ты тоже, — Дел медленно поднялась с пола, стараясь не вздрогнуть от боли. Яватма, как обычно, отдыхала в перевязи у Дел за спиной. — Они ждут нас, Тигр. Мы окажем им честь своим присутствием.

Я нахмурился и осторожно поднялся. Постепенно я разрывал последние связи с Югом. Сначала Разящий, разбитый в танце с Тероном, потом мои Южные шелка, которые я сменил на Северные меха, и наконец моя перевязь, ее я оставил в горе Чоса Деи. Частицы моего прошлого, разбросанные по дороге.

Я поднял меч — ни перевязи, ни ножен у меня не было — и вышел вслед за Дел из дома. В Дел не было ничего, совсем ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бы Юг. Северная баска до костей, независимо оттого, жила она на Севере или Юге. Я менялся. Дел оставалась такой же.

Пора возвращаться домой, сказал я.

Но сказал про себя.

Горячая еда, огненный амнит и теплые пожелания окружающих словно сговорились сделать все, чтобы усыпить меня во время праздничного угощения. Вечерний воздух становился все холоднее и поверх новой шерстяной одежды я накинул две шкуры. Я сидел как меховой бугорок на третьей шкуре и время от времени умудрялся разодрать веки, пока Халвар услаждал слух собравшихся — на Высокогорном — рассказом о моих подвигах.

Вернее наших подвигах, участие Дел не осталось без внимания.

— Не засыпай, — зашипела она с соседней шкуры.

— Я пытаюсь. Аиды, баска… а чего ты ожидала? Разве ты не устала после всего, что случилось?

— Нет, — отрезала она, — я слишком молода для этого.

Я решил не отвечать на ее выпад, поскольку был слишком уверен, что она врет. Может конечно Дел еще не засыпала, но в том, что все у нее болело, я не сомневался. Это было заметно по ее скованным движениям, по неестественной позе.

— И сколько еще нам нужно здесь просидеть?

— Пока не закончится празднование, — Дел вполуха слушала Халвара и разговаривала со мной. — Мы поели и теперь Халвар пересказывает людям все, что услышал от нас. Когда он закончит, все споют песню освобождения, а потом все будут сидеть, вспоминать рассказ Халвара, восхищаться им и пить за твое здоровье, — она помолчала, внимательно рассматривая меня. — Но поскольку стоит на тебя раз взглянуть, и сразу становится ясно, что ты этого не вынесешь, может тебе разрешат уйти.

Я кивнул, подавляя зевок. Это отняло у меня весь остаток сил.

Халвар сказал что-то Дел, глядя на меня. Дел выслушала Главу и из вежливости перевела мне его слова — я уловил может одно слово из двадцати: песня.

Я кивнул.

— Пусть поют. Я слушаю.

Дел бросила на меня неодобрительный взгляд и быстро ответила. Глава усмехнулся, повернулся к жителям деревни, укутанным в теплые меха, и объявил что-то. И снова я увидел как люди побежали за музыкальными инструментами.

Я сидел — вежливая улыбка застыла на лице — и пытался изобразить полную заинтересованность песней. Мое собственное пение хотя и помогло покончить с Чоса Деи, не повлияло на мою нелюбовь к музыке. Музыку я по-прежнему считал шумом, хотя готов был признать, что в этом шуме была определенная система. Я думаю, любителям пение жителей Ясаа-Ден показалось бы приятным.

Дел-то не скрывала удовольствия. Она сидела, завернувшись в белые шкуры, глаза ее пристально смотрели в пространство, она совсем забылась в музыке. Может в грезах она вернулась в детство, где ее родня так же собиралась чтобы спеть. И я вдруг задумался, а пела ли Дел кому-нибудь кроме меча?

Когда песня закончилась, Халвар снова повернулся к нам и что-то сказал. На этот раз даже Дел растерялась.

— Что? — спросил я приподнимаясь.

— Сейчас придет святой, чтобы бросить кости Оракула.

— Старик любит азартные игры?

Дел отмахнулась.

— Нет… Он будет бросать кости так, как делали в древности, чтобы узнать будущее. Это теперь люди бросают их на деньги.

Я хотел выдать еще один комментарий, но появился святой. Он остановился перед нами, поклонился и сел на шкуру, аккуратно разложенную Халваром. Он был ОЧЕНЬ старым, чаще всего такими и бывают святые, чья жизнь наполнена чрезмерным количеством ритуалов. Я вспомнил шукара Салсет

— он тоже был чем-то вроде святого или колдуна — и задумался, похожи ли обычаи Севера на обычаи Юга.

Старик — седой, голубоглазый, дрожащий — видимо чего-то ждал. Какой-то юноша принес низкий треножник и осторожно поставил его перед стариком. На трех ножках лежала тарелка из полированного золота. Ободок, слегка выгибавшийся вверх, покрывали Северные руны.

Я прищурился.

— Ты кажется говорила, что в Ясаа-Ден не найдется и пары медных монет?

— Именно монет, — согласилась Дел. — Это подставка Оракула и блюдо. Они есть в каждой деревне… конечно если их не украли или не выменяли, — Дел пожала плечами. — Старые традиции приносятся в жертву, если от их гибели зависит выживание людей.

Из складок меховой одежды старик вытащил кожаный мешочек и осторожно развязал шнурок. Содержимое мешочка он высыпал на ладонь: пригоршню отполированных камней. Полупрозрачные, жемчужно-белые камешки раскатились по ладони, отливая зеленым, красным и голубым. Один камень был черным, но в глубине его светилось столько цветов, что я не смог в них разобраться.

Я нахмурился.

— Но ведь это не настоящие кости. Это камни. Кости Оракула должны быть из настоящих костей.

— Это кости земли, — сказала Дел. — Им придали форму и отполировали.

Я хмыкнул.

— Может быть, но с такими костями я еще дела не имел.

— Конечно, — согласилась Дел. — В отличие от тех, с которыми ты имел дело эти действуют.

Я открыл рот, чтобы запротестовать — вот еще, новости — но промолчал. Хотя я и не верил в предсказания, я точно знал, что Дел бросит мне в лицо, вздумай я сказать что-то грубое о старике и его камнях. Она напомнит о Чоса Деи, которого и сама считала сказкой, пока он чуть не убил ее.

И я решил не давать ей шанса высказаться.

Старик бросил камни на золотое блюдо. Как и следовало ожидать, они зазвенели и покатились, образовывая случайные узоры. Хотя человек, использовавший камни для предсказания, ни за что бы не назвал получившиеся узоры случайными. Это даже я знал.

Старик бросал камни семь раз, прежде чем заговорил. Произнес он только одно слово.

После которого пришла очередь Дел нахмуриться.

— Джихади, — повторил старик.

Дел взглянула на Халвара, словно меня рядом не было.

— Я не понимаю.

Халвар, озадаченный не меньше чем Дел, покачал головой.

— Джихади, — снова сказал старик и собрал камни в руку.

Все жители деревни растерянно смотрели на святого. Они-то конечно ожидали мудрых слов или обещаний грядущего процветания, а вместо этого святой Ясаа-Ден произнес слово, которое ни один из них не знал.

— Джихади, — спокойно сказал я, — это Южное слово.

— Южное? — Дел нахмурилась сильнее. — Почему? При чем здесь Южное слово?

— Точнее это Пустынный, а не Южный… Видимо это связано с моим присутствием, я ведь Южанин, — я мягко улыбнулся. — Хотя зная, что означает это слово, я сомневаюсь, что оно относится ко мне лично, — я усмехнулся, потом пожал плечами. — Он должно быть имеет в виду что-то другое или кого-то другого. Он стар, в конце концов, а это просто симпатичные камешки.

— Почему? — подозрительно спросила Дел. — Что такое джихади?

— Мессия, — ответил я.

Косы ударили по плечам, когда она резко повернулась к святому. Дел задала вопрос вежливо, но я уловил нотки сомнения. Дел просила разъяснений.

Старик охотно еще раз кинул камни, и снова они застыли, образовав узоры, которые ничего мне не говорили.

Старик изучил их и кивнул.

— Джихади, — повторил он, а потом добавил что-то на Высокогорном, закончив другим Пустынным словом.

— Искандар? — тут же переспросил я. — А какое отношение ко всему этому имеет Искандар?

Дел посмотрела на меня.

— Я даже не знаю, что это такое.

— Старая история, — раздраженно бросил я. — Искандар это место, названное в честь человека, который предположительно был Мессией. Я не знаю, сколько правды в этой сказке… сама представляешь, в какую небылицу может превратиться самая заурядная история, — я перехватил ее взгляд и понял, что она тоже подумала о Чоса Деи. — В любом случае, Искандар — место, где этот самый мессия встретил смерть.

Дел внимательно смотрела на меня.

— Он был убит? Казнен?

Я ухмыльнулся.

— Это было бы слишком романтично. Его ударила по голове собственная лошадь и через десять дней он умер. Поэтому и сомневаются в его подлинности — настоящий мессия не мог умереть из-за такой ерунды, — я пожал плечами. — Вообще-то я об этом мало знаю, я всегда пропускал мимо ушей подобные сказки, но я слышал, что на смертном ложе он обещал вернуться. Все это случилось сотни лет назад. Искандар теперь в руинах, и я не верю в джихади, о котором говорил этот старик.

Дел хмурилась так, что брови сошлись у переносицы.

— Он говорит, что мы отправимся туда.

— В Искандар? — я даже не потрудился скрыть улыбку. — Значит у старика песчаная болезнь.

Дел пожевала губу.

— Если Аджани там…

— Его там нет, я обещаю, баска… От Искандара остались одни руины, там никто не живет. Даже Аджани туда не пойдет, если конечно он не любитель пообщаться с привидениями.

— Тогда почему святой это сказал?

Рассудительно осмотрев собравшихся Северян, я сформулировал ответ в вежливой форме.

— Видишь ли, иногда люди пытаются защитить сделанные ими высказывания настаивая на их правдивости, хотя на самом деле все обстоит совсем по-другому.

— Он не врет, — объявила Дел.

Я даже вздрогнул. Я так старательно подбирал слова, а Дел выложила все напрямик.

— Конечно не врет, — согласился я. — Разве я говорил, что он врет?

— Ты сказал…

— Я сказал, что все люди ошибаются. Надеюсь больше предсказаний не будет? Мы можем идти спать?

Дел повернулась к святому и сказала что-то на Высокогорном. Он тут же бросил камни и прочитал получившийся узор.

— Ну? — вмешался я, не дождавшись перевода.

— Оракул, — сказала она.

— А это кости Оракула…

— Нет, не кости… Оракул. Появился человек, который предсказывает приход джихади, — Дел смотрела куда-то сквозь меня. — Он не мужчина и не женщина, — она нахмурилась. — Этого я не понимаю.

— А никто и не ждал, что ты поймешь, баска. Все продумано: чтобы добиться объяснений, надо заплатить, — я улыбнулся святому, уважительно склонил голову и повторил эти действия в сторону Халвара. — Теперь-то мы можем пойти спать?

Дел не скрывала своего раздражения.

— Тигр, я клянусь… ты стал стариком. Куда ушли времена, когда ты мог просиживать ночами, лакая амнит и рассказывая байки в кантинах.

— Я встретил тебя, — парировал я. — Я связался с тобой и, в аиды, меня лупили больше раз, чем я могу сосчитать, — я медленно поднялся и поплотнее обернул шкуры вокруг плеч. — Такой ответ тебя удовлетворит?

Захваченная врасплох Дел ничего не сказала. Я пошел спать.

Я проснулся в полной темноте и сел, опираясь на руку. Меч, лежавший рядом со мной, светился. Он был красным, как овеваемые ветром угли, и горячим как горн кузнеца. Горячим как огонь Чоса Деи во внутренностях дракона.

— Нет, — четко сказал я и обхватил рукоять.

Я собрал все силы, чтобы отразить атаку, потом меня начало трясти. Виной был не жар меча, а сила, вздымавшаяся в нем. Грубая, враждебная сила, не поддававшаяся контролю.

— Нет, — снова сказал я, поднимаясь на колени. Шкуры с меня упали. На мне не осталось ничего, кроме позаимствованных у Халвара штанов. На Севере я успел понять, что под мехом теплее спать раздетым, но в Ясаа-Ден пришлось изменить привычке. Хотя кроме нас с Дел в доме никого не было, спать голым в чужом жилище казалось мне невежливым.

Сила пробежала по моим ладоням, добралась до локтей, от нее заболели плечи.

— Да провались ты в аиды, — выдохнул я. — Прошлый раз я победил тебя, сделаю это и сейчас.

Было больно. Аиды, как же больно… но я не собирался сдаваться. Я упрямый.

Чоса Деи это не понравилось. Я чувствовал как он в мече проверяет границы своей тюрьмы. Интересно, знал ли он что случилось, где он оказался; понял ли, что он мертв. Для такого человека как Чоса, привыкшего красть и жизни, и магию, ужасом будет обнаружить, что его собственную жизнь, а с ней и умение переделывать вещи, похитили.

Он снова проверил клинок. Я собрал всю силу воли, почувствовал возрастающее любопытство, стремление понять.

И ощутил, как Самиэль пытается вернуть себе магию, которую отбирал у него волшебник.

Сколько еще? Мысли скользили как-то смутно. Сколько еще это будет продолжаться?

Сила заколебалась, потом неожиданно вернулась обратно в меч по моим онемевшим рукам. Я медленно разжал пальцы и опустил оружие. Меня трясло, пот стекал по лицу и ребрам.

Подул ветерок и я понял, что промерз до костей. Дрожа с ног до головы, я снова забрался под шкуры, жадно впитывая остатки тепла. Я прижал мех к подбородку, попытался расслабить мышцы. Дрожь не унималась и я зажал ладони между коленями, ожидая, когда же наступит облегчение.

На мое левое плечо опустилась чья-то рука, хотя я едва мог чувствовать прикосновение через шкуры.

— Тигр… с тобой все в порядке?

Я вздохнул, наполняя воздухом и грудь, и живот, так же старательно выдохнул и попытался ответить ровно.

— Я думал ты еще там, с Халваром и остальными.

— Уже очень поздно, почти рассвет. Я проспала несколько часов.

Часов. Значит она видела, что случилось.

— С тобой все в порядке? — повторила она.

— Оставь меня в покое, — попросил я. — Дай мне заснуть.

— Ты дрожишь. Тебе холодно?

— Иди спать, Дел. Из-за тебя я не могу заснуть.

Грубость подействовала. Рука убралась. Через секунду отошла и Дел, чтобы забраться под свои шкуры, разложенные в трех футах от моих.

Я дрожал, покрывался испариной, старался расслабить руки, которые настойчиво пытались задергаться в судорогах. Я чувствовал как напряжение сжимает плечи, спускается ниже, скручивает спину. Я не хотел биться в судорогах… аиды, как же мне от этого удержаться… Лучше бы меня ударили ножом, по крайней мере такая боль мне знакома.

Собраться, собраться… очень медленно дрожь убывала. Я развел колени, освободил руки и почувствовал как ослабли сухожилия. Страшная боль от подступавших судорог медленно ушла из спины и плеч и наконец-то я смог полностью расслабиться. Облегчение переполнило всего меня.

Я не удержался и вздохнул с облегчением, потом перекатился на левый бок, поправляя шкуры, и обнаружил, что Дел смотрит на меня.

Она сидела на одеялах, скрестив ноги и завернувшись в одну шкуру. В доме было темно, светились лишь тлеющие угли, но бледные волосы и совсем белое лицо отражали этот слабый свет. Я очень хорошо видел ее лицо. И то, что оно выражало.

— Что случилось? — прохрипел я.

Она ответила не сразу, словно в этот момент была где-то далеко. Она просто внимательно, сосредоточенно смотрела на мое лицо.

Я повторил настойчивее:

— В чем дело?

В голубых глазах что-то заблестело.

— Я была неправа, — сказала она.

Я уставился на нее, лишившись дара речи.

— Я была неправа, — повторила она.

И по ее лицу потекли слезы.

— Неправа, — выдавила она. — Все мои причины — ерунда, все извинения

— ерунда. Ради собственного эгоизма я предала твое доверие.

Прошло какое-то время, прежде чем я сумел выдавить сквозь сжавшееся горло:

— Ради Калле…

— Я была неправа, — объявила Дел. — Дочь это дочь, и ради нее можно пожертвовать многим, но использовать тебя так, как это сделала я, превратить тебя в плату… — ее голос сорвался и она тяжело сглотнула. — Я сделала с тобой примерно то же, что Аджани сделал со мной. Он отобрал у меня свободу… а я пыталась отобрать свободу у тебя.

У меня появилось множество ответов и каждый готов был опровергнуть сказанную ею правду, оправдать все ее поступки, чтобы ей стало легче, чтобы она больше не плакала, чтобы я не чувствовал себя виноватым, хотя мне не в чем было себя винить.

Но я не стал ее успокаивать. Поддаться порыву означало бы помочь ей позабыть свою вину.

Я глубоко вздохнул.

— Да, — сказал я, — ты была неправа.

Голос был Дел был совсем пустым.

— Это единственный поступок в моей жизни, которого я должна стыдиться. Я убивала людей, много людей. Людей, которые вставала на моем пути, в круге или вне его. Я не сожалею ни об одной из этих смертей, они были необходимы. Но того, что я сделала в Стаал-Уста, можно было избежать. Я не имела права предлагать им эту сделку. Я не имела права распоряжаться чужой жизнью.

— Ты не имела права, — повторил я.

Дел шумно вздохнула.

— Если ты хочешь, чтобы я ушла, я уйду. Ты закончил свое дело, выполнил свое обещание. Теперь я должна выполнить свое. Мне нужно закончить песню. Ты не обязан преследовать Аджани.

Да, не обязан. И никогда не был обязан. Но я разделял ненависть Дел к этому человеку.

Я представил, каково мне будет снова ехать одному. Только жеребец и я. Никаких женских сложностей, никакой жажды мести, никакой одержимости. Я буду спокойно ездить по Югу, отыскивая работу, и так пройдет остаток моей жизни. Каждый день я буду стареть, сам того не сознавая.

Не будет Северной баски, с которой можно провести время за спором или в круге.

Я прочистил горло.

— Ну, мне все равно нечем заняться.

— После всего, что я сделала…

— Забудем.

Я ответил резко, прямо, небрежно. Этого было достаточно. Мы не умели выражать свои чувства красивыми словами.

Дел поправила шкуры и снова легла на одеяла. Она лежала ко мне спиной, на левом боку.

— Я рада, — сказала она.

Я вспоминал наш разговор и меня переполняли переживания, но я был слишком измучен мечом, а бурные эмоции отнимали слишком много сил. Дел сделала свое признание, Дел выполнила задачу, которую я возложил на нее. Мне оставалось только закрыть глаза и, расслабившись, уплыть. Свалиться в темноту. Вместо боли пришло облегчение, соблазн сна манил, манил, манил…

Приятно было уплывать в сон, застыть на краю вихря… ожидая начала падения…

— Ты не старый, — сказала Дел. Очень тихо, но ясно.

Сон на мгновение отступил. Я улыбнулся и снова потянулся к нему. Возвращаюсь домой, подумал я и соскользнул с края мира.