Двойной вес означает цепи на поясе, руках, ногах. Двойной вес это железо настолько тяжелое, что оно волочится следом по земле. Но далеко идти мне не пришлось. Охрана швырнула меня в повозку и мы поехали на Юг, в горы.

Я лежал на деревянном полу, растянувшись насколько позволяли железные цепи. Они звенели каждый раз, когда повозка подпрыгивала на ухабах. Я был избит, изранен, все тело ныло, а горло болело как в аидах. Но боль отступала перед страхом.

Люди считают меня бесстрашным человеком. Мужчиной, который встретит любую опасность не дрогнув и не моргнув глазом (конечно все это вранье, но зачем опровергать легенду, если именно она дает тебе работу). Я всегда молча занимался своим делом и не собирался никого информировать, что да, Песчаного Тигра можно напугать. И теперь, когда я снова столкнулся с рабством, я понял, что в рассказах обо мне была изрядная доля вранья. Я был не храбрее любого другого мужчины. Беда лишь в том, что начинаешь разбираться в себе только когда кошмар, которого ты больше всего боишься, становится твоим ближайшим будущим.

С меня сорвали все, кроме набедренной повязки. Стащили бурнус, пояс, сандалии и перевязь. И что уж меня совсем не удивило, отобрали Разящего. Удивило меня другое: зачем было оставлять когти песчаного тигра.

Толку от них не было конечно никакого. Возможно Аладар счел это еще одной формой возмездия. Ему важно было не только унизить Песчаного Тигра, но и сообщить рабам, с которыми он будет работать день и ночь, кто составит им компанию.

Возможно и так. Аладар произвел на меня впечатление человека, который любил причинять страдания не только телу, но и уму. Он мог попытаться использовать меня как пример другим рабам – всем было известно, какой сильный, храбрый и независимый человек Песчаный Тигр, но видите, и он попался. Посмотрите, он смирился. Он выполняет все, что ему приказано.

Я заставил себя подняться, выслушав дребезг железных цепей и оков, и встал на колени на полу повозки. Меня сопровождала вся дворцовая стража – двадцать воинов. Своего рода комплимент: двадцать человек на одного, закованного в такие тяжелые цепи, что он едва мог дышать, не говоря уже о том, чтобы двигаться.

Конечно у Аладара был богатый опыт и он не сомневался, что я воспользуюсь любой возможностью и попытаюсь бежать. Наверняка он понял, что я хотел вернуться во дворец, найти и освободить Дел. Без сомнения он знал, что я хотел пропороть его шкуру от кишок до глотки любым оружием, которое попадется под руку.

И я это сделаю. Когда сбегу.

Я планировал бегство всю дорогу до шахты. Я пытался не думать о конечном пункте этой поездки и забыть, что снова стал чулой.

Но когда мы добрались до шахты, я понял, что Аладару не о чем было беспокоиться. Мне повезет, если я выживу.

Охрана повела меня в туннель. Они тащили меня глубоко в гору. Коридоры пересекались, изгибались, поднимались, опускались, пересекались, изгибались, пересекались… пока я не запутался. Я понял, что даже не представляю, где нахожусь.

Туннели были заполнены людьми. Замкнутое пространство, набитое до предела беспомощностью и обреченностью существ, которые раньше были людьми, а теперь превратились в грязных животных. Чулы. Руки и ноги для работы. Каждый сгибался под тяжестью железа такого же как на мне, но цепь, обхватывающая пояс, была длиннее футов на десять и присоединялась к другой цепи. Эта лежала вдоль стены, вбитая в породу около каждого человека. Люди располагались через пятнадцать футов, что оставляло каждому из них кусочек пространства для работы. Для жизни. По зловонию в шахте я понял, что ни одного из них никогда не отковывали от стены.

В резком кровавом свете факела я увидел мертвеца. Он лежал на каменном полу: безвольное распростертое тело, которое покинула жизнь. Труп уже начал разлагаться. Я должен был заменить его.

Тело освободили от цепей. Я слышал как они звенели, одна за другой ударяясь о камень. Охранник врезал мне по почке, и я сделал шаг вперед. И тут же отшатнулся. Я не мог заставить себя занять место мертвеца.

Охрана не стала дожидаться, когда я поборю свои страхи. Железо давило на шею, пояс, руки, ноги. Они приковали меня к стене и проверили прочность цепей. Сквозь лязг металла я слышал голос одного охранника. Позевывая от скуки, он монотонно бубнил себе под нос. Интонаций в голосе не было. Он равнодушно повторял давно навязшие в зубах слова.

Я должен был выбивать породу молотком и зубилом. Пустая порода отваливалась в сторону, чтобы добраться до золотоносной руды. Ее вывозили из шахты в деревянных тележках. Любой человек, попытавшийся зубилом выбить свою цепь из скалы или разбить цепи будет выведен из шахты, выпорот и подвешен к столбу на три дня, без воды и еды.

Если я буду работать хорошо, продолжал бубнить охранник, меня будут кормить два раза в день, утром и вечером. Спать я должен на полу у своего места. Воду приносят три раза в день: не больше, не меньше. Работают у них в шахте с рассвета до темна, с перерывами на утреннюю и вечернюю пищу.

Такой, сказал он, будет моя жизнь. До последнего дня. Он бросил молоток и зубило к моим ногам и ушел с другими охранниками, унося с собой факел.

Я стоял, тупо глядя на стену. Все было черным и ядовито-пурпурным. Факелы вставляли в стену через большие промежутки, но только половина из них горела. Я понимал, что постепенно глаза приспособятся, потому что тело может приспособиться ко всему… но я не был уверен, что хотел все это видеть.

Я чувствовал, как по коже стекает пот. Чувствовал, как шевелятся волосы на голове и дрожь сотрясает меня все сильнее и сильнее. В животе все связывалось в узлы, и я ждал, что от острой рези из меня сейчас вывалятся внутренности. Железо звенело. Оно звенело при каждом движении. А я не мог унять дрожь.

Вонь в шахте переполняла легкие: запах нечистот, страха, беспомощности, смерти. И безнадежности.

Я закрыл глаза и прижался лбом к шершавой стене, впившись пальцами в камень. Разум, тело, дух – все погрузилось во тьму. Передо мной было только безумие. Оно заполнило всего меня и я снова стал маленьким, таким маленьким, таким маленьким…

Я заставил себя посмотреть на других. Все они сидели на камнях, прислонившись спинами к стене, и безучастно смотрели на меня. Я был закован так же, как они и конец нас ждал один. Я увидел их израненные мозолистые руки, изуродованные плечи, заглянул в пустые глаза и понял, что они были здесь уже месяцы. Или даже годы.

Ни в одном из них не осталось ни малейшего следа разума. И глядя на них, я понял, что вижу собственное лицо.

Солнце зашло и высосало последний свет из шахты, рассыпав вокруг меня мозаичный узор ночи: квадратики мареново-фиолетового, синего, черного. В этой темноте даже когда я закрывал глаза, я долго видел сияющее пятно факела. Вечернюю еду разнесли незадолго до моего прибытия, теперь люди спали. Я слышал храп, стоны, крики, всхлипывания. И ни на минуту не прекращался звон цепей.

Горло сжалось от страха, и я с хрипом втягивал и выдыхал воздух.

Первые дни я совсем не мог есть, а потом на меня навалилось чувство голода. От тяжелой работы, я отбивал породу и руду и грузил ее на тележки, которые таскали прикованные к ним рабы, все время хотелось есть, но порции не увеличивались. Я засыпал голодным и опустошенным и просыпался через час или два от спазм в желудке и судорог. Когда наступало утро, я был измучен этим сном больше чем работой. Вода была теплой и протухшей и часто вызывала дизентерию, но я пил ее, потому что больше ничего не было. Я спал в грязи на полу шахты, привыкнув делать минимум движений и испражняться в собственном углу как раненое животное. Я понимал, что день за днем опускался, терял рассудок, заболевал. Я знал, что стал чулой. И эта не покидавшая меня ни на момент мысль стерла из памяти годы, которые я провел как свободный танцор меча.

Снова вернулись кошмары, но теперь рядом не было Сулы, чтобы прогнать их. Я жил на дне аид. Воспоминания об исчезнувших днях временной свободы сводили с ума, и я старался о них забыть.

Круг был нарисован в песке. Мечи лежат в центре. Двуручный Южный меч с золотой рукоятью и стальным голубоватым клинком. Двуручный Северный меч с серебряной рукоятью, покрытый рунами, напевающий чарующую песню льда и смерти.

Женщина ждет около круга. Сияют светлые волосы. Голубые глаза кристально чисты. Руки свободно опущены.

Напротив стоит мужчина. Покрытый бронзовым загаром. Темноволосый, зеленоглазый. Высокий. Мощного сложения. Но пока он стоит у круга, ожидая начала танца, тело его меняется. Теряет вес, сущность, силу. Оно тает, пока мужчина не превращается в скелет, плотно обтянутый коричневой кожей.

Он протягивает руку женщине, которая поет песню смерти.

День становится ночью, ночь становится днем.

…деньночьденьночьденьночь…

пока не стало ни дня, ни ночи, ни даже дняночи. Был только человек в шахте и шахта в голове у человека.

Он присел на корточки. Прислонился спиной к стене. Локти лежали на коленях, руки безвольно свисали, на них была опущена голова.

Кто-то позвенел его цепями и он приподнял голову.

Танзир, в золотых одеждах с малиновой вышивкой, выглядел утонченно. Он знал себе цену. В правой руке он держал тонкий изрезанный хитроумными узорами жезл из слоновой кости. Перламутрово-белый.

Короткое движение жезла, и охранник носком сандалии зацепил железную цепь и тряс ее до тех пор, пока прикованный человек не взглянул на него.

Второе движение жезла – факел поднесли поближе. Желтое сияние рассыпавшегося пламени осветило лицо человека, смотревшего на танзира. Танзир присмотрелся и понял, что сидящее перед ним существо уже не было человеком. Он смотрел на заросшего грязью уродливого зверя, одетого в изодранную набедренную повязку. От того, что раньше было человеком, не осталось ничего, кроме кожи и шнуров сухожилий, тянувшихся вдоль тела, которое когда-то было сильным и красивым. Лицо скрывалось под пыльными волосами и спутанной свалявшейся бородой. С этой грязной маски на танзира смотрела пара зеленых глаз, щурившихся от резкого света факела.

– Пусть он встанет, – приказал танзир, и охранник мотнул головой. Мужчина хорошо знал этот знак.

Когда раб поднялся, он оказался высоким, гораздо выше танзира. Но этот рост пугал человека, мешал ему стать незаметным. Он сутулился, словно на его плечи давила невыносимая тяжесть.

Танзир нахмурился.

– Это танцор меча? – недоверчиво спросил он охранника. Тот пожал плечами и сообщил, что насколько ему известно, это и был тот самый человек, которого привезли три месяца назад.

Кончиком жезла танзир поддел шнур, висевший на шее мужчины и понял, что грязные утолщения на шнуре раньше были когтями песчаного тигра.

Удовлетворенный танзир выдернул жезл. Шнур снова упал на грудь мужчине и танзир кивнул.

– Выведите его отсюда. Двойной вес и в повозку. Пора мне снова оказать ему гостеприимство во дворце.

Танзир отослал телохранителей. Он стоял перед женщиной, а она не сводила глаз с мужчины, которого танзир привез из шахты. Он рассказал ей, что случилось с мужчиной в шахте. Он следил за ее лицом, жестами, позой, и видел тоже, что и всегда: достоинство, силу, спокойную гордость и абсолютную замкнутость. За три месяца он не сломил ее.

Но он сломил мужчину, и думал, что увидев это, ему подчинится и женщина. Танзир отвернулся от нее и взглянул на мужчину, стараясь не морщиться от запаха испражнений.

– На колени, – он показал на пол тонким жезлом.

Мужчина медленно опустился на колени. Его ноги были покрыты кровоподтеками и грязью настолько, что нельзя было определить их цвет. В кожу въелась серая грязь и черные крупинки руды. Цепи зазвенели, ударяясь друг о друга и о мозаичный пол, и обернулись вокруг его колен как кольца железной змеи.

Танзир посмотрел на женщину.

– Он выполнит любой мой приказ. Любой.

Женщина спокойно встретила взгляд танзира. Она и не скрывала, что не верила ему.

Танзир взмахнул жезлом.

– Вниз, – приказал он. – Лицом вниз.

Стоящий на коленях мужчина, когда-то молодой, двигался как старик. Он наклонился вперед, медленно положил ладони на узорчатый пол. Сухожилия натянулись под грязной кожей.

Он склонился перед танзиром.

Танзир вытянул вперед ногу.

– Целуй… Целуй чула.

И женщина сломалась. С нечеловеческим криком она прыгнула на танзира как самка песчаного тигра. Одной рукой она пыталась расцарапать ему лицо, а другой потянулась к кинжалу у пояса танзира, вытащила его…

…начала вытаскивать когда мужчина рванулся с пола. Кольцо железной цепи обвило горло танзира.

Мужчина оскалился, показав зубы, но вместо рычания он выговорил одно слово:

– Ключи.

– Где? – потребовала женщина у танзира, и когда он сказал ей, она вытащила ключи из украшенного драгоценными камнями кошелька, висевшего у его пояса.

Казалось, она забыла о железном ошейнике вокруг ее шеи. Вместо этого она начала открывать оковы на его ногах, поясе, шее и наконец, когда он сильнее сжал цепь, обвивающую горло танзира, она открыла оковы на его руках.

Он сбросил цепи. Выскользнул из них как змея выскальзывает из старой кожи. Тяжелое железо упало на пол и несколько плиток треснули.

С железом он стряхнул с себя и плен. Она всматривалась в него, пока не мелькнуло что-то от человека, которого она когда-то знала. Слабый намек на прошлое, но ей хватило и этого. Она робко улыбнулась.

– Тигр?

Я прижал Аладара к ближайшей стене и сжал кинжал, который сунула мне в руки Дел. Коснувшись острием его плотного, скрытого под тканью живота, я оскалил зубы.

– Один коготь остался, танзир. Чувствуешь?

Он смотрел на меня, посерев от испуга, но не сдавался. Он был слишком горд для этого.

Я покосился на Дел. Говорить я почти разучился – три месяца молчания, не считая криков во сне, отучили меня двигать языком – но Дел меня понимала.

– Мечи и ножи. Одежду. Все остальное. Я жду.

Она убежала, оставив меня с Аладаром. Мои силы были на исходе. Я все еще слышал звон цепей, хотя они валялись в стороне. Но звон не умолкал ни на секунду. Цепи звенели непрерывно.

Я жадно втянул в себя воздух и снова оскалился на Аладара.

– Десятилетний мальчик. Пять лет назад. В бараках Омара. Джамайл. Похож на нее, – говорить что-то еще я не рискнул. Он не должен был почувствовать как меня трясло. Аладару ничего не стоило освободиться. Шахта вытянула из меня силу, гибкость, реакцию. Осталась только ненависть.

Дикая убивающая ненависть.

– Ты считаешь, что я знаю каждого раба в Джуле? – поинтересовался он.

Это был довод. Но у меня был свой, и он прижимался к его животу.

– Что с ним случилось?

– Он чула! – зашипел Аладар. – Я покупаю их и продаю… и не слежу за каждым.

Маленький кинжал нельзя было и в шутку назвать настоящим оружием, но сталь была очень острой. Она легко разрезала ткань, и я решил, что кожу она разрежет так же без проблем.

– Я пропорю тебе живот, танзир. И выпущу кишки, чтобы ты мог ими удавиться.

Очевидно он поверил мне. И правильно: я бы это сделал.

– У меня был такой мальчик, – признался Аладар. – Я отдал его три года назад.

– Кому?

– Вашни, – Аладар говорил уверенно. Он еще больше побледнел.

– Я подарил его вождю.

Аиды.

– Ты торгуешь с Вашни?

Никто не вел дел с Вашни. Аладар мог и соврать.

Он тяжело сглотнул.

– Мне нужно было договориться с этим племенем. Мне нужны были горы, шахты, золотоносная руда, а там… там жили Вашни. Я не мог прогнать их, и я… послал им много подарков. Там были чулы, и среди них Северный мальчик. Ему было двенадцать.

Возраст подходил.

– Где они? – прохрипел я.

– Карие глаза Аладара стали черными от гнева и ненависти.

– Езжай на Юг к предгорью. Вашни найдут тебя, даже если ты этого не захочешь.

Теперь я ему верил.

– Имя мальчика?

– Я не знаю, – рявкнул Аладар. – Ты хочешь, чтобы я знал имя каждого чулы?

– Тигр, – позвала Дел.

Я немного повернул голову и увидел, что она снова надела свою тунику и перевязь. Серебряная рукоять поднималась из-за левого плеча. Она держала черный бурнус, сандалии и Разящего, с ножом и перевязью. Через другую руку был перекинут белый бурнус.

Дел бросила все в кучу и вытащила из ножен меч.

– Одевайся, – мягко сказала она, – я присмотрю за ним.

Я отошел. Дел успела заглянуть мне в лицо, когда я повернулся спиной к танзиру. Что-то в ее глазах подсказало мне, что держался я не так хорошо, как надеялся. Кинжал скользнул в мокрой от пота ладони.

Дел прошла мимо меня к Аладару. Я осторожно наклонился, поднял черный бурнус и трясущимся руками прорезал дырку в шве левого плеча для рукояти Разящего. Шов разошелся. Острие меча скользнуло по пальцам, но я даже не почувствовал этого. Руки слишком загрубели.

Только когда я нацепил перевязь, я с ужасом понял, что влез в нее не расстегивая пряжек. Придется делать новые дырки, чтобы перевязь стала меньше, но с этим можно было и подождать.

Я с трудом надел сандалии и перекрутил завязки немыслимыми узлами. Через голову я надел бурнус, радуясь, что могу прикрыть грязную, покрытую рубцами кожу. И тут же волна слабости прошла через все тело, едва не повалив меня на пол.

Я повернулся к Дел. Она не сводила с меня глаз. Я чувствовал как к лицу приливает кровь и пот покрывает все тело. Я держал Разящего в руках, но не поднимал его, чтобы убрать в ножны. Дел медленно повернулась к Аладару и воткнула ему в живот мерцающий радужными рунами клинок.

– Не… – окрик застрял у меня в горле. – Аиды, женщина, я должен был убить его.

Дел не ответила.

– Баска… ты слышишь?

Она молчала.

Я открыл рот, но тут же закрыл его. Сказать было нечего. Я тупо смотрел как Дел вытаскивала клинок. Тело, обвисшее у стены, медленно соскользнуло на пол. Сквозь золото одежд и малиновую отделку проступила кровь.

Дел повернулась ко мне и наконец ответила.

– Я сделала это за тебя, – голос звучал тихо и искренне. – За то, что он сделал с тобой.

Я не мог ее понять. Я видел как двигались мышцы под бледной кожей и понял, что у нее сошел загар. Она снова стала баской с Севера, которую я впервые увидел в кантине.

И очень опасной женщиной.

Мое горло с трудом пропускало звуки.

– Дел… я сам за себя убиваю.

Она посмотрела мне в глаза.

– Не в этот раз, Тигр.

Что-то дернулось у меня в груди. Судорога. Или спазмы.

– Так ты убила ан-кайдина? Так напоила клинок кровью?

Она дернулась как от удара. Ее лицо совсем побледнело. Неужели я настолько шокировал ее своим вопросом? Дел ведь знала, что я был посвящен во все, что случилось с ее мастером меча. Не знал я только всех причин.

Или мой обвинительный тон вызвал у нее такую реакцию?

– Это за тебя, – повторила она.

– Неужели? – проворчал я. – А может за Дел?

Она посмотрела на меч. Кровь стекала по клинку. Она заполняла руны, а капли собирались в лужицу на мозаичном полу.

Ее губы изогнулись, но она не улыбнулась.

Дел боролась с чувствами, которых я не понимал.

– За нас обоих, – она сказала это так тихо, что я не был уверен, правильно ли разобрал слова.

Три месяца врозь. Мы уже ничего не должны были друг другу. Остались позади отношения наемника и нанимателя. Все это ушло в прошлое. Теперь и Дел, и я могли идти своими дорогами.

– Джамайл у Вашни, – сказал я. – Их племя живет в горах.

– Я слышала.

– Поедешь к ним?

Губы сжались.

– Да.

Я кивнул.

Больше я ни на что не был способен.

Дел подняла с пола белый бурнус, вернула меч в ножны за левое плечо – я знал, что она вычистит его позже – и вышла из комнаты.

Но перед этим она избавила тело Аладара от тяжести украшенного драгоценностями кошелька.

Люблю практичных женщин.