«Мы победили потому, что нас вёл к победе наш великий вождь и гениальный военачальник, Маршал Советского Союза Сталин!», – провозгласил Жуков во время Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 года. Через четыре дня был опубликован указ о присвоении Сталину звания генералиссимуса. Первым, кто удостоился такого ранга в России, был Александр Суворов, великий царский военачальник времён наполеоновских воин(?).

На Потсдамской конференции, однако, Сталин говорил Черчиллю, что желает, чтобы к нему обращались, как к маршалу. Сталин не любил мундир генералиссимуса и продолжал носить свою маршальскую форму всякий раз, когда появлялся на публике. Но титул генералиссимуса принял. «Если мы разгромили гитлеризм», – сказал Г.Ф. Александров, начальник советской пропаганды, на митинге в память Ленина в январе 1946 года, «то это потому, что во главе советского народа был великий главнокомандующий, генералиссимус Сталин».

Сталин обычно дистанцировался от своего личного культа, доходившего почти до обожествления. В высшей степени уверенно можно сказать, что он видел политическую выгоду обожествления своего имиджа, но, в противоположность обычным диктаторам, не заблуждался, считая, что это действительно правда. Как известно, он ругал своего сына Василия, старавшегося использовать значимость своей фамилии: «Ты не Сталин, и я не Сталин. Сталин, это советская власть. Сталин, это то, что в газетах и на портретах, не ты, даже не я!»

Но впоследствии, после Великой победы над нацистской Германией, Сталин был соблазнён собственной пропагандой. В марте 1947 года например, он позволил опубликовать свою переписку с полковником Разиным, инструктором военной академии имени Фрунзе, который задал вопрос, останется ли действительной ленинская положительная оценка Клаузевица, великого немецкого военного стратега девятнадцатого века.

Сталин ответил, что Ленин не был экспертом в военных делах (не то, что его преемник, разумеется), и взгляды Клаузевица на стратегию устарели ввиду развития военных технологий. Сталин отверг культовое содержание письма Разина написав, что панегирик его имени огорчителен, но закончил свою реплику, введя недосказанное сравнение самого себя с великим военным деятелем прошлого, который понял важность контрнаступления в войне».

Концепция контрнаступления опиралась на идею поглощения вражеской атаки и затем на переход к массированной контратаке, обеспечивающей решающую победу. Это была одна из ключевых идей в раннем послевоенном обсуждении уроков Великой патриотической войны, и это послужило объяснением, и оправданием поражений Красной Армии, и отступлений в первые годы войны.

После публикации сталинской переписки с Разиным концепция контрнаступления стала даже наиболее разработанной в советской истории войны, по принципу, что лучше рассказать так, чем обойти молчанием военные катастрофы 1941-1942 годов, представить поражения Красной Армии и отступления, как часть тщательно расчитанной стратегии изгнания противника.

Апогей культа сталинского военного гения наступил после публикации в 1951 году книги маршала Климента Ворошилова «Сталин и вооружённые силы СССР», обширной хроники о советском диктаторе. В главах о Великой патриотической войне советские военные успехи были представлены, как единоличная заслуга Сталина. Ворошилов сделал заключение, что победа Красной Армии в войне явилась триумфом сталинской военной науки и гениального руководства великого Сталина.

Сталинские генералы признали умаление своей роли в сравнении со «светочем», подтвердив тем самым лояльность. Единственным исключением был Жуков, осчастливленный похвалой Сталина, но не собиравшийся молчать о собственном вкладе и успехах на посту заместителя Верховного командующег. Конечно, после войны звезда Жукова сверкала ярко. В 1945-1946 годах он служил командующим группы советских войск в оккупированной Германии.

В марте 1946 года Жуков был отозван в Москву и назначен командующим всеми сухопутными войсками. Но вскоре после возвращения домой он пал жертвой интриги, обвинённый в том, что превозносил собственную руководящую роль в ходе войны и притязал на все главные наступательные операции, включая те, в которых участия не принимал. Положение Жукова осложнялось тем фактом, что назначение его на новый пост стало результатом подковёрного конфликта с другими генералами, оттиравшими друг друга в сложившейся послевоенной иерархии в Красной Армии.

Куда бОльший вред принёс арест в апреле 1946 года генерала А.А. Новикова, прежнего главы Красной авиации и близкого друга Жукова. Новиков был арестован, как соучастник так называемого «дела авиаторов» – чистки советской авиационной промышленности вследствие обвинений, что в ходе войны военные самолёты выпускались низкого качества. Жуков напрямую не был вовлечён в дело, а его громадный престиж и служба в военное время вместе со Сталиным означали, что для привлечения его к ответственности вместе с Новиковым, и заключения в тюрьму шансы были невелики.

Но в июне 1947 года Жуков был понижен до командующего Одесском военным округом и затем, в феврале 1947 года, выведен из кандидатов в члены Центрального Комитета партии, как занимающий антипартийную позицию. Это последнее событие подсказало ему мысль написать Сталину, попросив о личной встрече, чтобы «разъяснить» клевету, распространённую о нём. Через несколько дней Жуков написал пресмыкательское письмо с восхвалениями советского вождя, в котором он признавался, что в ходе войны был эгоцентричен, нетактичен и непочтителен в общении со своими коллегами из состава высшего командования, включая Сталина.

Несмотря на письмо, содержавшее просьбу Жукова поверить ему, Сталин даже не потрудился ответить. Жуков остался в опале, и в 1948 году был переведён даже на более низкий пост командующего Уральским военным округом. На выпущеном в 1949 году плакате, изображавшем Сталина и его генералов, планирующих и разрабатывающих великое контрнаступление под Сталинградом, для Жукова места не нашлось. С другой стороны, он сохранил звание маршала, и это стало знаком для реабилитации в начале 1950-х.

В июне 1951 года Жуков сопровождал Молотова в составе делегации, отправлявшейся в братскую Польшу, и произнёс речь в Варшаве о польско-советском единстве, в которой провозгласил Сталина мудрым военным, и политическим вождём. В 1952 году Жуков был восстановлен в кандидатах в члены Центрального Комитета. Другим советским генералам повезло меньше. В декабре 1946 года генерал Гордов, который командовал Сталинградским фронтом в 1942 году, и генерал Рыбальченко, его начальник штаба в Приволжском военном округе, были сняты за диссидентские высказывания о Сталине. Оба были арестованы и позднее расстреляны.

Сталинское обращение с Жуковым после войны было типичным брутальным пренебрежением при любом признаке, или проблеске нелояльности. Это делалось также для поддержания авторитета, если сталинский заместитель Верховного командующего, спаситель Ленинграда и Москвы, освободитель Польши, завоеватель Берлина, командующий парадом Победы 1945 года, мог впасть в немилость, то ясно, что могло произойти с другим.

Но это был не просто вопрос сохранности генералов на их постах. Сталин хотел определить послевоенную роль для военных, которые должны были сознавать своё значение, но не угрожать ни ему, ни доминированию коммунистической партии в советском обществе. Он сделал это в указе, опубликованном в феврале 1946 года к 28-й годовщине создания Красной Армии. Хотя Сталин превозносил победу Красной Армии и понесённые жертвы, он указал, что война не могла быть выиграна без полной поддержки советского народа, и руководства коммунистической партии.

Главной задачей Красной Армии в мирное время, сказал Сталин, было обеспечение мирной реконструкции страны и содействие восстановлению государственной экономики, и военной мощи. Он закончил обычной здравицей: «Да здравствует победоносная Красная Армия». Но общий тон послания был очевиден: военным не придётся купаться в лучах военной славы, или расчитывать на особый статус в советском обществе.

Чтобы подчеркнуть полный контроль над Вооружёнными Силами, Сталин сохранил за собой пост наркома обороны и назначил политического комиссара Николая Булганина своим заместителем. В 1947 году Булганин сменил Сталина на посту министра обороны и был произведён в маршалы. В 1949 году маршал Василевский стал министром обороны, но за Булганиным остался полный контроль над военной промышленностью.

Принятие Сталиным военного обличья в ходе войны и после неё было лишь одной из сторон его менявшегося публичного идентитета. Другой гранью стало формирование его имиджа международного государственного деятеля. После войны Сталин не присутствовал ни на одной международной коннференции, но продолжал принимать поток иностранных дипломатов и политиков, и договариваться с ними напрямую. В ходе ранних послевоенных лет он был очень заметен на дипломатических приёмах, церемониях подписания договоров и давал целый ряд интервью по международным вопросам.

Наиболее поразительной особенностью послевоенного образа Сталина, с дипломатической точки зрения, была его полная идентичность с лидерами народных демократий Восточной Европы. В то время, как Сталин часто заявлял о серьёзном желании наладить послевоенное сотрудничество с Британией и США, постоянный поток совещаний, встреч, и коммюнике с коммунистическими союзниками в Восточной Европе демонстрировал совершенно другое: значение Великого Альянса резко понизилось в сравнении с возникающим советским блоком.

После войны Сталин был поглощён главным образом международной политикой, наполнявшей его жизнь вместе с экономикой день за днём. Сталинская практика невмешательства в экономические дела в военное время значительно изменилась. Использование властного подхода привело к развитию бюрократии, административных процедур и технократической целесообразности.

Советские партийные и государственные органы извлекли огромную пользу из отхода Сталина от предвоенной методики постоянных кризисов, и внезапных изменений, когда стимулом к успеху служили репрессии, и террор, и перехода к повседневной рутине, профессионализации, и разрастающемуся бюрократизму. При новом экономическом порядке средний слой технических работников, управленцев и гос. чиновников стал создавать внутри системы сталинского послевоенного режима собственный устойчивый, и безопасный мирок со всем необходимым для жизни.

В то время, как личные сталинские послевоенные приоритеты формировались на глазах военного и дипломатического руководства, приоритетом страны была реконструкция, и переход к социальному, и экономическому режиму мирного времени. Послевоенные внутренние процессы были задуманы для восстановления нормальной социальной и экономической жизни. Это стало весьма важной задачей для страны, которая была не только опустошена и травмирована войной, но и испытала десятилетний период национального подъёма в 1920-х, и 1930-х годах.

В октябре 1945 года Сталин уехал в отпуск на Чёрное море, в первый из серии продолжительных послевоенных отпусков, которые означали, что он отлучался из Москвы более, чем на 5 месяцев в конце каждого года. Стали сказываться последствия войны и возраст – ему было 66 лет. Он продолжал тяжёлую работу даже в отпуске, но менее интенсивно в сравнении с военным временем. Новый рабочий ритм Сталина означал, что он стал перекладывать часть своих обязанностей на подчинённых, что дало ему больше времени и досуга.

Действительно, наиболее поразительной чертой сталинских послевоенных отношений с коллегами по политбюро был непочтительный тон в общении. Он был всегда грубым, жестоким и невоспитанным, но теперь бранил своих товарищей в запугивающей манере старшего менеджера, имеющего дело с младшими клерками, не выполняющими свои обязанности как следует. Как указал Александр Верс, в конце 40-х годов Сталин приобрёл репутацию «сердитого старика», что достаточно подтверждается сталинской послевоенной перепиской с членами политбюро, которые были абсолютно мелкими персонажами в сравнении с товарищами его ближнего круга.

 

Послевоенная реконструкция.

Отсутствие Сталина в Москве осенью 1945 года означало, что прочтение речи, посвящённой 28-й годовщине большевистской революции выпадало Молотову. Одной из главных тем его речи были последствия войны. Согласно Молотову, «немецко-фашистское вторжение» разрушило 1710 городов и 70.000 деревень, 6 миллионов зданий; уничтожено, или повреждено 31850 промышленных предприятий; разрушено, или разграблено 98000 колхозных ферм; 25 миллионов человек стали бездомными. Эти суровые цифры были необходимы для понимания ущерба, нанесённого стране войной, и тяжести восстановления.

Согласно подсчётам Марка Харрисона, война обошлась Советскому Союзу в 25% его имущественных активов, при этом погибло 14% предвоенного населения. Молотов не привёл цифр людских потерь, но официальная советская цифра была 7 миллионов убитых. На самом деле безвозвратные потери были значительно выше, и дополнительно погибло от 15 до 16 миллионов гражданских лиц. Получивших физические увечья и психологические травмы насчитывалось более 10 миллионов.

Осоложняло задачу послевоенного восстановления то, что в западных пограничных районах Белоруссии, Украины и балтийских государств, на территориях, присоединённых к СССР только в 1939-1940 годах, не была завершена советизация, прерванная войной. Этому мешало и проведение антиповстанческой кампании против десятков тысяч националистических партизан. На западной Украине, например, по ориентировочным оценкам, антикоммунистические партизаны за период с 1945 по 1951 год убили 35000 человек, советских военных и партийных работников.

В Литве 100.000 человек принимали участие в борьбе, чтобы помешать установлению коммунистической власти. В отместку советская власть уничтожила, посадила в тюрьмы и депортировала десятки тысяч сопротивляющихся. С другой стороны, в местах обитания этнических групп подозреваемые в нелояльности были мишенью для преследований и депортаций. В ходе войны НКВД депортировал 2 миллиона поволжских немцев, крымских татар, казаков, чеченцев и ряд других тюркских народов в восточные районы СССР.

Основной причиной было то, что эти этнические группы были коллективными пособниками врага. Но депортации не прекратились после победы. Среди сотен тысяч послевоенных жертв депортаций были прибалты, финны, греки, молдаване, украинцы, белоруссы. Другой поток этнической миграции возник при изменениии границы между Польшей и СССР, в результате чего 2 миллиона поляков, живших в Белоруссии и на Украине, и полмиллиона украинцев, русских, белоруссов, и литовцев переселились в противоположных направлениях.

Одним из наиболее неотложных приоритетов для режима была интеграция в советское общество миллионов возвратившихся с войны ветеранов. Между 1945 и 1948 годами 8 миллионов советских солдат были демобилизованы. Все они должны были получить жильё, работу и войти в социальную, культурную, и политическую жизнь. Многие так называемые фронтовики были членами коммунистической партии, так как 6 миллионов военнослужащих вступили в партию, и к концу войны 2/3 из числа членов ком. партии были люди, принятые во время войны.

После войны большинство в партии составляла хорошо образованная молодёжь. Больше, чем до войны стало представителей интеллектуальных профессий. В партии доминировали мужчины, женщин было от 14,5 до 18,3% от общего числа. После войны молодые образованные мужчины-фронтовики играли основную роль в жизни партии. Как следствие этого сдвига поколений, склонность к политической и идеологической активности сместилась к управленческой, и технической компетентности. И роль партии свелась к государственному и экономическому управлению более, чем в 30-х годах, когда ограничивались популистскими кампаниями контроля над бюрократией.

Эта деполитизация не полностью произошла в советском партийном руководстве, которое предпринимало шаги, чтобы противопоставить процессу ряд кампаний по политическому и идеологическому обучению, что отражало изменение сталинского стиля руководства после войны. Все, руководители и подчинённые, применяли опыт военного времени, разрешавший бОльшую индивидуальную, и групповую самостоятельность в решении местных проблем, и достижении указанных целей различными путями.

Демобилизация началась в июне 1945 года со старших возрастов. К концу 1945 года около 5 миллионов военнослужащих было демобилизовано. Ветеранам обеспечили новую одежду, питание и транспорт до дома, и денежное довольствие. Возвратившиеся имели право поступить на прежнюю работу, но многие сотни тысяч переселились в различные места, включая большое количество крестьян, отправившихся в города, тем самым добавив проблем с обеспечением жильём и спросом на рабочие места.

В сентябре 1945 года военные действия официально завершились, и власть перешла к гражданской администрации, и гражданским судам. 4 сентября ГКО (Государственный комитет обороны) был упразднён и его экономические функции переданы Совету Народных комиссаров. Внутри Совета произошли различные структурные изменения. Реорганизация достигла пика в 1947 году с введением «секторных» бюро с ответственностью в различных областях экономики. В марте 1946 года комиссариаты были преобразованы в министерства, и народные комиссары стали министрами. Изменения были утверждены мартовским (1946 года) Пленумом Центрального Комитета, первым с января 1944 года. На Пленуме председательствовал Сталин, который объяснил изменение в номенклатуре следующим образом:

«Название Народный Комиссар… отражало период нестабильности, период гражданской войны, период революционного перелома… Этот период закончился. Война показала, что наш общественный порядок очень силён и не соответствует такому названию, которое относилось к периоду нестабильного социального порядка, который изменился и стал нормальным… Пришло время изменить наименование «народный комиссар» на «министр». Народ это хорошо поймёт, так как комиссары сейчас везде. Это конфузит людей. Нужно знать, кто есть кто.» (Смех в зале.)

В октябре 1945 года был издан указ о выборах в Верховный Совет. Выборы были проведены в феврале 1946 года. Через месяц новоизбранный Верховный Совет принял следующий пятилетний план. Первоначальной целью восстановления экономики было достижение довоенного уровня производства 1940 года, хотя бы только ценой продолжения ограничений жизненных стандартов и обеспечения дисциплинарного режима работы. Рацион питания военного времени сохранялся до декабря 1947 года. Одновременно проводился поток реформ, которые радикально сократили ценность рубля и изъяли излишек наличности в экономике до уровня, максимально снижавшего инфляцию.

Голод и кризисное положение с продуктами питания в 1946-1947 годах вызвали значительное изменение облика режима. Летом 1946 года случилась засуха, урожай «сгорел», а последовавшая зима была исключительно тяжёлой. Поставки продуктов питания по ленд-лизу, которыми кормили треть населения в ходе войны, прекратились в 1945 году. Объединённые нации смогли предоставить только ограниченную помощь. Германия и другие бывшие враждебные государства выплачивали репарации, но этот источник был очень слаб. В результате от одного до полутора миллионов советских людей умерли от голода или вызванных голодом болезней.

Как показал Дональд Файлзер, лишения в ранний послевоенный период дали парадоксальный эффект укрепления сталинского режима. С одной стороны, население было истощено повседневной борьбой за выживание, оно не имело ни времени, ни энергии для организации социального протеста и пассивно отнеслось к удару судьбы, лишившей их надежды на здоровье, и свободное будущее после войны. С другой стороны, улучшение условий жизни в поздние сороковые и ранние пятидесятые годы обеспечило режиму кредит доверия. Улучшилось распределение помощи народу, что создало видимость окончательной нормализации.

 

Выборы 1946 года.

Наиболее важным признаком политической «нормализации» стало проведение выборов в Верховный Совет. Это предоставило населению шанс вынести свой вердикт режиму, и изменениям, произошедшим в ходе войны. Хотя коммунистическая партия была единственной, и на каждый избирательный округ приходился только один кандидат, и тот представлял партию, по словам Елены Зубковой: «атмосфера выборов», это было «нечто, подобное национальному празднику», и «демонстрацией, что люди доверяют власти реально, а не только делают вид».

Согласно официальной статистике было зарегистрировано 101.717.686 избирателей, 99,7% из них приняло участие в выборах. На этих выборах 818.955 человек вычеркнули имя номинального кандидата в бюллетене и, тем самым, высказали недоверие. В странах прибалтики общее число воздержавшихся и высказавшихся отрицательно было наиболее высоким, составив, например, в Литве до 10%. Нет сомнения, что уровень инакомыслия был значительно выше везде в СССР, как и при любых свободных выборах.

Но мнение большинства показало, что народная поддержка сталинского режима была сразу после войны очень высока. Сталин привёл страну к великой победе, и советский народ глядел в будущее оптимистично, несмотря на огромную проблему послевоенного восстановления. Интеллигенция надеялась, что послевоенное смягчение сталинского режима в области культуры будет продолжено. Культ личности был абсурдным, но пропаганда в течении многих лет внедрила его в сознание людей. Среди большинства народа он был самой почитаемой, авторитетной и выглядевшей наиболее великодушной фигурой.

Кампания выборов в Верховный Совет достигла кульминации 9 февраля 1946 года. Сталин лично выступил перед избирателями своего московского избирательного округа, с великой помпой, в зале Большого театра оперы и балета. Сталин начал свою речь с идеологически ортодоксальной точки зрения, что вторая мировая война произошла из-за экономических противоречий капитализма и империализма.

Хотя война столкнула фашистские государства с миролюбивыми странами, такими, как Британия и США, она также вовлекла в конфликт и СССР, и вызвала создание советско-западного альянса, что придало войне освободительный, и антифашистский оттенок. Сталин отметил много проблем, поставленных войной перед советской социальной системой, указав, что «советская социалистическая система оказалась действительно народной системой, пользующейся громадной поддержкой».

Война также продемонстрировала, по словам Сталина, успех советской системы, как многонационального государства, в котором сочетались дружба и сотрудничество между составляющими его народами. Сталин высоко оценил роль коммунистичесой партии в подготовке страны к войне, которая придала приоритет тяжёлой промышленности в строительстве национальной обороны. Говоря о будущем, Сталин отметил задачу нового пятилетнего плана в увеличении производства повышении жизненного уровня населения. В заключении он сказал об отношениях между коммунистической партией и беспартийными.

В прошлом коммунисты относились к беспартийным с недоверием, так как они находились под буржуазным влиянием. Сейчас, однако, коммунисты и беспартийные являются членами сильной советской социальной системы: «Живя вместе в одном общем коллективе, они сражались вместе для укрепления могущества нашей страны. Вместе они сражались и проливали кров(ь)… ради свободы и величия нашего отечества. Вместе они ковали победу над врагами нашей страны. Единственное различие между ними – партийность, одни являются членами партии, другие нет. Но это формальное отличие. Важно то, что они имеют общую цель».

 

Кампания против Запада.

В сталинской речи, посвящённой выборам, отражена вера в силу и будущность советской системы. Сходные сантименты высказывались и в предвыборных речах основных сталинских приближённых. Однако, в рассуждениях раннего послевоенного периода не предсказывалось ничего хорошего: считалось, что роль СССР в достижении победы не будет признана за границей в достаточной степени, что будут предприняты международные усилия, чтобы лишить Советский Союз плодов победы. Наиболее ясной речью такого рода во время предвыборной кампании была речь Георгия Маленкова, заместителя Сталина (по партаппарату):

«В истории много случаев, когда победы уходили из рук победителя. Этого с нами не случится. Мы должны, в первую очередь, консолидировать и дополнительно усилить наше советское социалистическое государство… И мы должны помнить, что наши друзья будут уважать нас до тех пор, пока мы будем сильны».

В своей предвыборной речи Андрей Жданов, сталинский идеологический начальник, предупреждал, что «даже среди миролюбивых наций есть реакционные элементы, которые враждебны Советскому Союзу… вы знаете, что наша политика мира и безопасности… не всегда приветствуется. Мы не ждём благодарности от всех, но мы будем особо бдительны». Жданов вернулся к этой теме в ноябре 1946 года, когда произносил речь по поводу очередной годовщины революции. Он также резко прокомментировал трактовки Советского Союза и советского народа в западной прессе:

«Читаю и удивляюсь, как быстро русские изменились. Когда проливалась наша кровь на полях сражений, они восхищались нашей храбростью, мужеством, высокой моралью и безграничным патриотизмом. И сейчас, когда мы пожелали, при сотрудничестве с другими нациями, получить равные права в международных делах, они начали обвинять нас в злоупотореблениях и клевете, очернять, и ругать нас, говоря в то же время, что у нас невыносимый, и подозрительный характер».

То, что говорил Жданов публично, столь же жёстко излагалось Советами при международных переговорах. В конце войны Совинформбюро, правительственный пропагандистский орган, подготовил серию документов о своей активности и о западных контрдействиях. Согласно Совинформу, идёт война между советской и западной пропагандой за границей, борьба весьма тяжёлая, поскольку реакционные круги на западе ведут массированную антикоммунистическую клеветническую кампанию.

В этой антисоветской кампании, поддержанной и спонсируемой информационными агентствами Англии, и США, особенно вредную роль играют социал-демократические элементы в рабочем движении. Подобные темы освещались в закрытом издании Центрального Комитета «Вопросы внешней политики». Статья за статьёй указывали на возрождение и рост реакционных кругов в западных странах, на развивающуюся борьбу между про- и анти-советскими силами, особенно внутри европейского рабочего движения.

Большинство подобных анализов было опубликовано в «Новом времени» (Послевоенный наследник издания «Война и рабочий класс») и во всей советской прессе. В марте 1946 года Сталин лично вмешался в драку, опубликовав длинный ответ на речь Черчилля про «железный занавес», где изобразил британского экс-премьера, как антибольшевистского реакционера, который является сторонником войны с СССР. Советскому народу хватило маленькой подсказки в этой полемике. Как отметил чехословацкий коммунист Зденек Млинер, учившийся в Советском Союзе после войны:

«Фундаментальным посылом было то, что Советский Союз, решив судьбу человечества в ходе войны, понёс громадные потери. И, таким образом, получил право на особое уважение всех наций. Этот народ рассматривает любую критику, как оскорбление памяти погибших. В этом они едины со своим правительством, однако критикуют их совсем по другому вопросу».

В ответ на западное возросшее возмущение Советами и подозрительность, в России развернулась ура-патриотическая, и националистическая кампания, подчёркивавшая уникальное достоинство СССР. Последствием этой кампании явились сталинские претензии на место, которое должен занимать СССР, как победитель, в послевоенном мире. Сталин расчитывал на значительно бОльшее признание и уступки со стороны своих партнёров по Великому Альянсу, чем в действительности получил.

Особенно раздражало Сталина отстранение СССР от послевоенной оккупации Японии, и признаки того, что Британия, и США нарушают договорённости Ялты, и Потсдама по советской сфере влияния в Восточной Европе. Сталин ответил жёстким подходом к переговорам с англо-американцами, обругав их тесное сотрудничество по любым вопросам, назвав его «подобострастным» (лакейским – со стороны англичан?). Более всего пострадал от этого Молотов, чаще контактировавший с иностранцами и наделавший достаточно ошибок. В ноябре 1945 года, например, Сталин покритиковал Молотова, допустившего публикацию речи Черчилля в СССР:

«Я думаю, публикация черчиллевской речи, восхваляющей Россию и Сталина… это ошибка. Черчилль нуждался в этом панегирике, чтобы успокоить свою виноватую совесть и замаскировать враждебное отношение к СССР, и, особенно, замаскировать тот факт, что он, и его ученики в лейбористской партии являются организаторами англо-американо-французского блока против СССР. Мы только помогаем этому джентльмену, публикуя речи такого рода.

У нас достаточно много функционеров высокого ранга, которые впадают в дурацкий восторг, когда хвалят черчиллей, трумэнов, барнсов… На мой взгляд, такой настрой является ошибочным… Тяжёлую борьбу придётся вести с пресмыкательством перед иностранцами. Но если мы продолжим публиковать речи, подобные этой, мы только будем культивировать пресмыкательство и низкопоклонство. Я не упомянул тот факт, что советские вожди не нуждаются в похвалах иностранных лидеров. Лично меня это раздражает».

Возможно, как полагают некоторые, что вспышки, подобные этой, планировались Сталиным для поддержания дисциплины среди коллег из Политбюро, и для подтверждения своего превосходства над ними после войны. Однако, Сталинское негодование выглядит подлинным, и сомнительно, что он чувствовал угрозу иначе, нежели Молотов. Война укрепила сталинскую диктатуру внутри политбюро, и его роль в достижении победы Советами неоспорима с политической точки зрения.

Если элемент расчёта в сталинской кампании против низкопоклонства перед западом и присутствовал, то это было вызвано его беспокойством о влиянии на советское общество контактов с капиталистическим миром. Война и Великий Альянс открыли Советский Союз для потока иностранного политического, культурного, и экономического влияния, и это дало великие надежды на продолжение процесса в мирное время. Летом 1944 года, например, советский писатель Всеволод Вишневский представил яркую картину культурного сосуществования после войны:

«Когда окончится война, жизнь станет очень приятной. Великая литература возникнет, как результат нашего опыта. Расширятся контакты с западом. Все смогут читать, что им нравится. Будут обмены студентами, заграничные поездки советских граждан облегчатся».

В конце войны Сталин был уверен в советской системе и своей власти, но это не означало, что он отказался от собственных предвоенных взглядов, что классовая борьба продолжится при социализме, или от опасения негативного влияния на советский народ капиталистического воздействия. Именно это вызвало суровое обращение с советскими гражданами и военнопленными, репатриированными из оккупированной нацистами Европы.

Все вернувшиеся подверглись допросам в транзитных лагерях НКВД. Около 4 миллионов было репатриировано. Из них 2.660.906 были отпущены домой, 801.152 были возвращены в вооружённые силы, 608.095 были зачислены в рабочие батальоны министерства обороны, 272.867 были признаны виновными в различных проступках и преступлениях, и переданы для исполнения наказания в НКВД, 89.468 оставались в транзитных лагерях, как обслуживающий персонал, при проведении процесса репатриации до начала 50-х годов.

Процесс расследования был спланирован так, чтобы с корнем вырвать предателей и шпионов. Беспокоило то, что около миллиона советских граждан служили в армиях стран Оси в ходе войны, половина в военных формированиях, остальные, как гражданские служащие – считалось, что часть из них была захвачена немцами в плен, или вывезена для рабского труда. Для офицеров высокого ранга попадание в плен признавалось допустимым только после тяжёлого ранения, при котором они уже не могли сражаться. Но главной целью создания транзитных лагерей было не выявление и наказание предателей, но проверка лояльности граждан, возвращающихся из-за рубежа.

 

Ждановщина.

Летом 1946 года сталинская кампания против западного капиталистического влияния приняла новый радикальный поворот, когда ЦК партии принял указ, нанёсший удар по ленинградским журналам «Звезда» и «Ленинград» за публикации, «культивирующие дух, враждебный советскому народу, низкопоклонство перед модернистской буржуазной культурой запада». Через два дня, 16 августа, Жданов произнёс речь на заседании ленинградского отделения союза писателей, осудив сатирика Михаила Зощенко и поэтессу Анну Ахматову.

Зощенко позорил советских людей, описывая их, как «лентяев и моральных выродков, полных, и примитивных дураков». На Ахматову было указано, как на индивидуалистку, которая представляет собой «смесь монашки и шлюхи». Без лишних разговоров обоих писателей изгнали из союза, в то время, как редколлегия «Звезды» была реорганизована, а журнал «Ленинград» закрыт совсем.

В сентябре 1946 года ЦК издал постановление об идеологически невыдержанных фильмах, включая вторую часть «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна, который был назван искажающим прогрессивную роль грозного царя в российской истории. Культурная чистка прошлась по театрам и музыке. В феврале 1948 года композитор Шостакович был раскритикован, как антисоветский формалист. Годом позже советская театральная критика была обвинена в отсутствии патриотизма. Главным форумом для этих обвинений служил новый журнал «Культура и жизнь», издававшийся ждановским департаментом.

Этот разворот в культурной политике, известный, как ждановщина, был инициирован и отдирижирован Сталиным, который проверял, и редактировал все главные публичные заявления на эту тему. Сталинские мотивы стали ясны из одного рассказа Жданова в августовской речи 1946 года:

«Некоторые наши литераторы считают себя не учителями, а учениками (и)… угодливо сползают к раболепному тону перед филистёрской иностранной литературой. Пристало ли это нам, советским патриотам, которые построили советскую систему, в сотни раз лучшую и более высокую, чем любая буржуазная система? Пристало ли нашей передовой советской литературе… раболепствовать перед филистёрской буржуазной литературой запада с её узкими взглядами?»

В своих мемуарах Константин Симонов рассказал об эпизоде, произошедшем в мае 1947 года, когда он, вместе с несколькими чиновниками из союза писателей, беседовал со Сталиным, желая обсудить выплаты роялти, но советский вождь заговорил о недостаточном воспитании интеллигенции в духе патриотизма. «Если вы возьмёте нашу среднюю интеллигенцию – научную интеллигенцию, профессоров и докторов, они конечно не имеют развитого чувства советского патриотизма. Они заражены неоправданным восхищением зарубежной культурой… Эта старая традиция берёт начало при Петре Великом… пресмыкаться перед иностранщиной, перед дерьмом».

Hе только артисты подвергались критике за низкопоклонство. В 1947 году прошло публичное обсуждение книги об истории западной философии под председательством начальника пропаганды. Он обвинил авторов в недооценке русского вклада в историю философии и отсутствие ссылок на идеологический разрыв марксизма с западной традицией. Жданов не объяснил, почему в таком случае книга получила Сталинскую премию после публикации в 1946 году.

Другим советским интеллектуалом, подвергшимся нападкам в 1947 году был Евгений Варга. Его грехом была публикация книги, в которой утверждалось, что радикальные изменения в характере капитализма в результате войны увеличивают роль государства в управлении экономикой, и что эти изменения повышают уровень трансформации западных государств в сторону социализма.

Когда книга была опубликована в 1946 году, взгляды Варги вполне соответствовали концепции Сталина о послевоенной народно-демократической Европе, вставшей на путь социально-экономических реформ и мирной политической борьбы. Но возникновение атмосферы холодной войны в 1947 году поставило Варгу в тяжёлое положение оппонента в коммунистической партии и советской академии с началом критики его книги. В конце концов Варга публично покаялся в своих неортодоксальных взглядах, но его исследовательский институт и журнал, где он публиковался, были закрыты.

В естествеенных науках кампания против пагубного западного влияния приняла своеобразную форму «суда чести». Первыми жертвами этого процесса стали учёные-медики Нина Клюева и её муж Григорий Роскин. Летом 1946 года их лабораторию посетил новый посол США Уолтер Беделл Смит. Впоследствии Клюева и Роскн направили копию рукописи своей книги по лечению злокачественных опухолей для получения учёной степени доктора наук в США. В начале 1947 года это привлекло внимание Сталина.

По его инициативе правительство издало резолюцию по формированию судов чести во всех центральных аппаратах советского государства для проверки наличия антипатриотических, антигосударственных и антисоциальных действий тамошних чиновников, и работников. Во исполнение постановления суд чести министерства здравохранения проверил случай Клюевой и Роскина, действовали ли они корректно, или нет, передав секреты советской медицинской науки иностранцам. В своём представлении суду чести Жданов указал, что двое учёных действовали индивидуалистически и без согласования с вышестоящими.

Но обвинений в преступных действиях Клюевой и Раскину не предъявлялось. Решением так называемого суда чести было указано, что этот случай должен стать политическим и идеологическим уроком опасности сношения с иностранцами. (Этот судебный процесс прошёл публично, перед аудиторией в 800 человек). Цнтральный Комитет дал закрытый циркуляр для членов партии: «О деле профессоров Клюевой и Роскина». Документ критиковал «раболепие и пресмыкательство перед иностранцами», призвав «воспитывать советскую интеллигенцию в духе советского патриотизма», и предостерегая против «низкопоклонства, и раболепия перед западной буржуазной культурой».

Патриотический императив был очевиден также в так называемом деле Лысенко. Трофим Лысенко, советский биолог, специализировавшийся на растениеводстве, полагал, что на пробретение новых свойств растений может влиять наследственность и окружающая среда. Его взгляды привели к конфликту с советскими генетиками, которые утверждали, что наследование, это функция генов, а не влияние изменений окружающей среды, или научных манипуляций над природой.

Продолжительные дебаты между этими двумя фракциями в советской биологии закончились неожиданным разворотом событий в аперле 1948 года, когда Юрий Жданов, сын Андрея, стоявший во главе научной секции ЦК, выступил с лекцией, критикующей взгляды Лысенко. Лысенко написал Сталину жалобу. Результатом было официальное одобрение позиции Лысенко, давшее дорогу публикации в «Правде» материалов конференции от июля-августа 1948 года, где излагались взгляды Лысенко и были разгромлены генетики, критиковавшие его. Лысенко возможно был слабым учёным, но ловким политиком, и постарался выставить свою позицию, как «советскую», в противоположность «западной» науке, и «материалистическую, пргрессивную, и патриотическую биологию» противопоставил «реакционной, схоластической, и иностранной» биологии.

Лысенко стал триумфатором, так как Сталин поддержал его взгляды и высказал порицание Юрию Жданову за проталкивание своего личного мнения на наследственность в ходе дебатов по генетике. «В партии у нас нет персональных мнений, или персональных точек зрения», – говорил ему Сталин. «Есть только взгляды партии». Сталин поддержал взгляды Лысенко потому, что они во всём совпали с его собственными, с марксистской философией, призывавшей к радикальной трансформации мира.

В соответствии с этими взглядами советская пресса в октябре 1948 года анонсировала «Великий сталинский план преобразования природы», проект массовой высадки деревьев, засевания травой и создания 44.000 новых прудов, и водохранилищ. «Капитализм», – писала «Правда»: «не способен не только планировать преобразование природы, но и предотвращать грабительское использование её богатств».

В речи на выборах в феврале 1946 года Сталин сказал, что он был «уверен, что если мы поможем нашим учёным, то они вскоре превзойдут достижения заграничной науки». Двумя годами позже тон публичных рассуждений сместился к триумфальным заявлениям, что советские, и конечно русские достижения превосходят западные. «За всю историю великий русский народ обогатил национальную и мировую технику выдающимися открытиями, и изобретениями», – провозглашал обозреватель газеты «Правда» в январе 1949 года. Причиной, вызвавшей этот комментарий, стала сессия советской академии наук, посвящённая истории российской науки.

В том же месяце, в «Комсомольской правде» (газета молодых коммунистов) можно было прочесть заголовок: «Самолёт – российское изобретение». Согласно автору этой статьи:

«Невозможно найти хотя бы одну область, где русские люди не проложили бы новых дорог. А.С. Попов изобрёл радио. А.Н. Лодыгин создал лампу накаливания. И.К. Ползунов построил первую в мире паровую машину. Первый паровоз изобрели Черепановы… Крепостной крестьянин Фёдор Блинов полетел над русской землёй на самолёте тяжелее воздуха, созданном гениальным Александром Фёдоровичем Можайским за 21 год до братьев Райт».

Эта цитата показывает русификацию советской патриотической кампании. На всех официальных cталинских портретах исчезли все признаки его грузинского происхождения. Классический послевоенный портрет Сталина в полной парадной форме стал моделью для всех остальных. Сталин также предложил оказывать особое внимание русскому народу и его культуре, как бастиону против запада. 110-я годовщина смерти Пушкина отмечалась с большой помпой в 1947 году. В сентябре 1947 года было опубликовано поздравление, посвящённое 800-летней годовщине основания города Москвы:

«Величие Москвы состоит не только в троекратном освобождении нашей страны от иностранного угнетения – от монгольского ига, от польско-литовских интервентов и от французского вторжения. Величие Москвы состоит прежде всего в том факте, что она стала базисом объединения раздробленной России в единое государство с одним правительством, с одним вождём». В 1950 году Сталин опубликовал серию статей в «Правде» по марксизму и лингвистике (языкознанию), в которых защищал особые преимущества русского языка.

 

Возврат репрессий.

Ждановщина усилилась с ухудшением советско-западных отношений. Начало кампании против запада было инспирировано недовольством Сталина отношениями с Британией и США, и беспокойством о проникновении западного влияния в советское общество. Культурная чистка 1946-1947 годов совпала с опасением Москвы, что будущему «великого альянса» угрожает рост влияния анти-советских сил в западных странах.

Развитие советского и русского ура-патриотизма совпало с началом холодной войны в 1947-1948 годах, и с началом идеологического соперничества с западом. Окончательно, в конце 40-х и начале 50-х годов, когда холодная война достигла своего пика, советская внутренняя политика развернулась к ксенофобии. Гражданам запретили контактировать с иностранцами, западные журналисты, работавшие в Москве, стали подвергаться грубой цензуре, иностранный туризм строго ограничили даже для советских чиновников, драконовские наказания были введены за предательствоо и выдачу государственной тайны.

В результате вернулся изоляционизм и менталитет осаждённой крепости, который характеризовал советское общество в 30-х годах. В этом контексте Сталин организовал новую волну судебных процессов, арестов и репрессий. Уровень сталинского послевоенного террора не достиг уровня и интенсивности ежовщины 1937-1938 годов, но это был горький удар по надеждам интеллигенции, что с победой начнётся эра либерализации.

На уровне руководства наиболее известным событием было так называемое «ленинградское дело» 1949 года. Повторная чистка ленинградского руководства последовала за обвинением, что оно дистанцировалось от Центрального Комитета и действовало самостоятельно. В оборот попал Наколай Вознесенский, глава государственной планирующей организации, Госплана. Он имел личные связи с ленинградскими вождями и попал под огонь при проведении заседания Совета Министров всвязи с недостоверностью информации, и утерей секретных документов государственной важности.

Арестованным очень быстро были предъявлены обвинения в шпионаже. Ленинградские вожди были арестованы в августе 1949 года, а Вознесенский в октябре. В закрытом суде в Ленинграде, годом позже, всех признали виновными и расстреляли. Репрессии захватили чиновников среднего уровня в Ленинградской области, и более 200 человек были в результате приговорены к смерти, тюремному заключению или ссылке.

Истинные мотивы этой сталинской чистки остались неизвестны, но видимо он действительно был раздражён независимостью, выказанной ленинградскими вождями, и наказал их, как пример для других партийных лидеров, которые могли бы соблазниться на самостоятельные действия. Возможно также, что Сталин беспокоился о предложениях и планах, исходящих от ленинградцев, создать российскую компартию, аналогичную национальным партиям в других советских республиках. Такое движение всегда встречало сопротивление в советской коммунистической партии, так как существовала опасность поощрения великорусского шовинизма.

Сталин всегда предпочитал русский национализм и патриотизм, подготовленный так, чтобы он оставался под строгим контролем. В случае с Вознесенским сыграл роль элемент каприза Сталина, «бросившего его волкам». Вознесенский считал себя одним из сталинских доверенных лиц по экономическим делам. Когда Сталин решил, что Вознесенский злоупотребляет доверием и поставляет вводящую в заблуждение информацию, он был исключён из партии и передан в руки службы безопасности, невзирая на его жалкие уверения в вечной лояльности.

Очень маловероятно, что Сталин считал Вознесенского и других шпионами, и предателями. Скорее всего, как и в 1930-х годах, Сталин вероятно думал, что он, как и другие, мог переметнуться во враждебный лагерь, если не предпринять превентивных мер. Такая фантазия стала плодом холодной войны с западом и активизации западных разведок, действовавших посредством шпионских, и саботажных операций. На западной Украине и в прибалтийских странах они действовали совместно с местными силами сопротивления советскому правлению.

Опасение западного проникновения было даже более сильным при чистке еврейского антифашистского комитета (JАFС). Этот комитет был одним из ряда антифашистских организаций, созданных Советами в ходе Великой патриотической войны. Их работой были поездки для организации поддержки СССР среди советских евреев и евреев за границей. Комитет, возглавлявшийся Соломоном Михоэлсом, знаменитым актёром и театральным директором, включал много выдающихся советско-еврейских артистов, интеллектуалов, и учёных.

Комитет организовал (публичные) поездки в Москву, сбор средств за границей. Спонсировал еврейские издания, помогал евреям, попавшим в трудное положение после стремительного вторжения нацистов. В Советском Союзе он организовывал поддержку еврейской культуры и идентичности, предавал гласности факты об уничтожении евреев нацистами, проталкивал образование Еврейской Советской Социалистической Республики в Крыму.

В результате его активности за границей, члены комитета развили широкое сотрудничество с еврейскими организациями, включая сионистские, работавшие над образованием государства Израиль. После войны Михоэлс выступал за развитие JАFС в прогрессивную организацию, действующую за рубежом в поддержку Советского Союза. В аппарате коммунистической партии, однако, планировали свернуть комитет после войны. Недовольство аппаратчиков заключалось в том, что внутри организации важную роль в ходе войны играли националисты и даже сионисты.

Комитет, как указывали критики, освещает жизнь евреев в СССР, но не культуры других национальностей, таких, как русская, и не выказывает достаточную степень советского патроитизма. Комитет энергично опровергал эти утверждения, подвергающие сомнению его лояльность Советскому Союзу. В январе 1948 года, однако, Михоэлс был убит в Минске, официально в результате дорожного происшествия, но вероятно подстроенного советскими секретными службами.

В марте 1948 года к событиям добавился зловещий поворот всвязи с представлением Сталину доклада Абакумова, главы советского министерства безопасности, утверждавшего, что «лидеры еврейского антифашистского комитета, будучи активными националистами про-американского направления, в сущности проводят антисоветскую националистическую кампанию». После приведения многочисленных примеров, подтверждающих его вывод, Абакумов в заключение подчеркнул, что его министерство обнаружило ряд американских и английских шпионов среди недавно арестованных еврейских националистов.

Несмотря на это ужасное предупреждение начальника службы безопасности, Сталин не предпринял немедленных действий по закрытию комитета. Некоторые аналитики предполагают, что комитету покровительствовал Жданов до своей смерти в августе 1948 года, но другие объясняют эту сдержанность влиянием послевоенного альянса Сталина с сионистами.

После войны фактически развился альянс между Советским Союзом и нарождающимся государством Израиль, хотя формально он оформлен не был. Главным советским мотивом был собственный интерес, однако существовали и некоторые симпатии вследствие бедствий, которые случились с европейским еврейством по вине нацистов. Советы не доверяли арабскому национализму, так как он идентифицировался с британским и американским влиянием, и они видели в сионизме полезное противопоставление западному влиянию на Среднем Востоке.

Московский предпочтительный выбор для решения палестинской проблемы основывался на учреждении независимого государства, которое будет отвечать интересам как евреев, так и арабов. Однако, когда наступил решающий момент, Советы были готовы голосовать за раздел Палестины на еврейское и арабское государства. Речь Андрея Громыко в ООН от мая 1947 года объявляла советскую позицию, которая почти что была учебником сионистской пропаганды:

«В ходе последней войны еврейский народ перенёс исключительное горе и страдания… Евреи на территориях, где хозяйничали гитлеровцы, подверглись почти полному физическому уничтожению. Большое количество выживших евреев Европы было изгнано из своих стран, своих домов и лишилось крыши над головой… Опыт прошлого показывает,… что западно-европейские государства были в состоянии предоставить адекватную помощь для еврейского народа, для защиты его прав и, что очень существенно, для жизни… Этот непростительный факт… объясняет стремление евреев образовать собственное государство. Будет несправедливо не принять это во внимание и отказать в праве еврейскому народу реализовать это стремление».

После образования Израиля в мае 1948 года последовало быстрое установление дипломатических отношений с Советским Союзом. В сентябре первый посол из Тель-Авива прибыл в Москву. Голда Мейерсон (более известная, как Голда Мейер, позднее ставшая премьер-министром Израиля) сообщила домой 12 сентября, что 20.000 человек отпраздновали декларацию об образовании Израиля в московской синагоге. 6 октяря Мейерсон сообщила, что на Рош Хану (еврейский новый год) огромная толпа окружала большую синагогу в Москве и, что на улице её встретили громовыми приветствиями и возгласами на иврите.

Другие сообщения от неё свидетельствуют о развитии контактов между израильским посольством и JАFС. По всей вероятности эти события повлекли разворот Сталина против JАFС. Ни при каких условиях он не стал бы поддерживать независимую политическую активность. Только те проявления национализма и патриотизма, которые были разрешены, одобрялись, и спонсировались советским государством.

В ноябре 1948 года Политбюро окончательно приняло решение распустить JAFС, как центр антисоветской пропаганды, который регулярно поставлял антисоветскую информацию зарубежным разведагентствам. Хотя резолюция уточняла, что «никто не будет арестован», прошло немного времени до того, как ведущих членов JАFС взяли в оборот. Среди этих обвиняемых в еврейском национализме, сионизме и шпионаже был С.А. Лозовский, бывший заместитель комиссара по иностранным делам, который имел несчастье отвечать за деятельность JАFС после войны, несмотря на то, что он лично содействовал закрытию комитета.

На суде Лозовский, политическая карьера которого, как большевика, включала руководство секцией рабочих профсоюзов в Коминтерне, отказался от своих признаний и решительно отверг обвинения, выдвинутые против него. Статус Лозовского и красноречие повлияли на судью Александра Чепцова, который попытался повторно расследовать дело JАFС. Даже после, испытывая давление, чтобы приговорить Лозовского и 12 других к смертной казни (один из обвиняемых умер в тюрьме, в то время, как другие были признаны виновными и приговорены к 3,5 годам заключения в трудовой лагерь с последующими пятью годами ссылки), Чепцов обжаловал решение суда и просил смягчить приговор – нечто немыслимое для сталинского суда в 30-х годах.

Одним из активистов JAFC была Полина Жемчужина, еврейка, жена Молотова. Её арестовали вместе с другими в январе 1949 года, но советские следователи в конце концов решили выделить дело из основного суда над JAFC, и её приговорили к ссылке в Казахстан. Когда вопрос об исключении его жены из партии был поднят на Политбюро, Молотов воздержался, но вскоре отрёкся, и согласился на сталинскую просьбу развестись с ней. (Оба не воссоединились после смерти Сталина).

Наказанием Молотова было увольнение в марте 1949 года с поста министра иностранных дел, но это было лишь видимостью. Он продолжал играть центральную роль в формировании советской внешней политики и оставался членом комиссии политбюро по иностранным делам. Прежний заместитель министра иностранных дел Андрей Вышинский, став министром, часто советовался со своим предшественником. Среди других важных задач, стоявших перед Молотовым в тот период, была подготовка сталинской корреспонденции военного времени с Черчиллем, Рузвельтом, Трумэном и Эттли для публикации.

Чистка и репрессии JAFC стали составной частью советской кампании против «безродного космополитизма», главной темой которой стала комбинация интернационализма с советским патриотизмом и уважением к русской культуре. Хотя евреи не были конкретной её целью, но кампания против космополитизма частично коснулась и их в контексте яростной антисионистской пропаганды, которая достигла кульминации всвязи с разрывом советских дипломатических отношений с Израилем в 1952 году.

Кампания против сионизма и его, якобы, связей с западным империалистическим саботажем, и шпионской активностью в СССР вскоре распространилась на весь советский блок. В ноябре 1952 года 14 бывших лидеров коммунистической партии Чехословакии, включая генерального секретаря Рудольфа Сланского, были осуждены в Праге, как члены антигосударственной подпольной группоровки, связанной с сионистами. Одиннадцать из четырнадцати обвиняемых, включая Сланского, были евреями. Трое обвиняемых получили пожизненное тюремное заключение. Oстальные были казнены, среди них и Сланский.

Личное отношение Сталина к евреям продолжает оставаться предметом споров, но наличие очевидных фактов, представленных Жоресом Медведевым, показывает, что он не был антисемитом, но враждебно относился к сионизму и еврейскому национализму, которые рассматривал, как предательство по отношению к своей власти. Официально советское государство было противником всех форм расизма, включая антисемитизм, и Сталин сделал много публичных заявлений на эту тему.

На его родине, в Грузии, не было еврейских гетто, и доминировала традиция ассимиляции евреев. Это была основная политика Сталина после его прихода к власти в СССР. Сталина окружали чиновники-евреи, или чиновники с еврейскими взглядами, и он продолжал чествовать еврейских писателей и артистов даже в разгар антисионистской кампании в начале 50-х годов. В декабре 1952 года Сталин сделал следующее показательное заявление на пленуме Центрального Комитета:

«Мы достигли больших успехов, бОльших, чем наши враги, пытающиеся навредить нам. Но наши люди, забывая об этом, становятся самодовольными, неосмотрительными и самонадеянными.

Всякий еврейский националист, есть агент американской разведки. Еврейские националисты думают, что наша нация будет рабом США. Они хотят разбогатеть, стать буржуями таким способом. Они считают себя обязанными американцам, они сотрудничают с ними.

Среди врачей много евреев-националистов».

Как показывает эта цитата, сталинская политика, враждебная сионизму и еврейскому национализму, имела тенденцию принимать этническое измерение: евреи считались врагами из-за их политических взглядов, но все евреи были политически подозрительны, так как их раса пока не доказала обратного. Это было очевидно из «дела врачей», упомянутого Сталиным, последнего мифического заговора, разоблачённого его секретной полицией.

Так называемое «дело врачей», как стали называть этот заговор, началось в июле 1951 года, когда начальник следственного управления генерал-полковник Рюмин М.Д. написал Сталину о своих подозрениях, что доктор Яков Этингер, «подтверждённый еврейский националист», признался, что в 1945 году использовал прикрытие медицинского лечения для убийства А.А. Щербакова, кандидата в члены Политбюро.

Рюмин дополнительно утверждал, что Этингер вовлёк в широкий террористический заговор ряд других врачей. Также Рюмин утверждал, что его начальник Абакумов вмешался в ход допроса Этингера и закрыл дело. (В действительности Этингер умер в ходе допроса, проводимого Рюминым в марте 1951 года, и видимо поэтому, чтобы выгородить себя, он решил обвинить Абакумова.)

Сталин отреагировал созданием комиссии, возглавляемой Маленковым, чтобы расследовать утверждения Рюмина. В члены комиссии включили и Берию, предшественника Абакумова на посту министра государственной безопасности. Комиссия быстро дала заключение, что Абакумов виновен. 13 июля 1951 года Центральный Комитет выпустил «закрытое» письмо партийным организациям, объявив, что Абакумов снят с должности и исключён из партии за развал следствия по признанию Этингера.

Письмо дополнительно указывало, что в январе 1951 года члены еврейской антисоветской молодёжной организации были арестованы, но Абакумов скрыл их террористический заговор от правительства. Абакумова вскоре арестовали, и его министерство подверглось чистке, при этом более 40.000 человек потеряли работу.

В ноябре 1951 года чиновники гос. безопасности подали дополнительный рапорт Центральному Комитету по делу врачей, утверждая, что Жданов, который умер от сердечной недостаточности в 1948 году, и другие лидеры коммунистов, пали жертвой заговора медиков-убийц. Годом позже этот «заговор» расцвёл в крупномасштабную конспирологическую теорию. 4 декабря 1952 года Центральный Комитет партии сделал заявление, что группа врачей, работавшая на британскую и американскую разведки, создала заговор, чтобы использовать процесс лечения для укорачивания жизни членов руководства партии и правительства.

Только некоторые из обвиняемых врачей были евреями, и раскрытый предполагаемый заговор был охарактеризован Центральным Комитетом скорее, как капиталистический, и империалистический, чем сионистский. Однако, когда информация о заговоре была опубликована в газете «Правда», на еврейский шпионаж там указывалось прямо. В статье «Правды», откорректированной лично Сталиным до публикации, заявлялось, что врачи, завербованные американской разведкой, входили в еврейскую буржуазную националистическую организацию и получали инструкции по организации убийств советских вождей от Михоэлса, «хорошо известного еврейского буржуазного националиста».

Сотни советских врачей были арестованы в 1952-1953 годах. Среди них основной группой были 27 докторов и их жён, включая 17 евреев, вовлечённых в заговор против высших советских лидеров. К счастью, все выжили и были оправданы после смерти Сталина. Казнённые члены JАFС были посмертно реабилитированы также, как и схваченные по ленинградскому делу.

Джонатан Брент и Владимир Наумов, написав «Заговор врачей: последний сталинский великий преступный заговор», нарисовали картину замысла великой манипуляции, предрекавшей окончательное создание условий для последней катастрофической конфронтации, в которой все врачи советского диктатора были бы ликвидированы. Другими словами, Сталин имел ввиду повторение Великого Террора 1930-х годов. Только в это время он хотел окончательно завершить работу.

Брент и Наумов развели лирику о сталинских талантах великого заговорщика: «Сталин, которого нигде не видно. Мы выжидаем, делаем предположения, выискиваем мотивы, но в конце концов его так и не находим, и нет пути к пониманию его, как личности». Это была вера в хитрость и предусмотрительность Сталина, которых никогда не было. Ленинград, JАFС и дело врачей показывают уровень восприятия Сталиным окружающего мира, и собственной системы, где ему постоянно мерещатся преступные заговоры против его власти.

Пока репрессии устрашают народ, внушая ему пассивность и податливость, они также дают результат ввиде убийств и посадок в тюрьмы самых талантливых, и лояльных слуг системы. В декабре 1952 года, например, Сталин уволил А.Н. Поскрёбышева, личного секретаря, работавшего с ним много лет, «за утерю секретных документов», и приказал арестовать собственного охранника. Одной из последних жертв Сталина стал Иван Майский, которого арестовали 19 февраля 1953 года, как иностранного шпиона, и не выпускали из тюрьмы 2 года.

Составным элементом репрессий довольно высокого уровня в СССР после войны были этнические депортации, кампании против повстанцев в западных пограничных районах, сортировка вернувшихся военнопленных и трудовые мобилизации. Советский режим также заключал в тюрьмы большое количество граждан за уголовные преступления, хотя в 1945 году Сталин амнистировал миллион обычных преступников во время празднования Победы.

Политзаключённые были исключены из числа амнистированных, но по послевоенной тенденции значительно снизилось число арестов по подозрению в контрреволюционных преступлениях. В 1946 году число осуждённых за политические преступления было 123.249, а в 1952 году их было только 28.800. В 1946 году было 2.896 политических казней и 1612 в 1952 году. Эти цифры не сравнимы с миллионами арестованных и сотнями тысяч расстреляных политических заключённых в 30-х годах.

Несмотря на Ленинград, JАFС и дело врачей, послевоенный советский режим был в периоде ухода от системы, основанной на чистках и терроре. Этот анализ подтверждает факт, что, даже при поднятой вокруг иностранных шпионов истерии в начале 50-х годов, только несколько сот человек были арестованы. Более того, одновременно с относительно ограниченными репрессиями развилось сворачивание наиболее экстремальных аспектов Ждановщины.

Так называемая «шлюха-монахиня», поэтесса Ахматова, была реабилитирована, и её публикация снова разрешена. В литературе и театре наблюдалась реакция против сверхполитизации, и отрицания ценности изображения драмы, и сложностей человеческой жизни. Как утверждал Тимоти Данмор, широко восхваляемая культурная оттепель после сталинской смерти в действительности началась, хотя и не очень решительно, в начале 50-х годов.

Сейчас известна бОльшая часть правды о ГУЛАГе – громадной системе карательных трудовых лагерей бериевского министерства внутренних дел. В последние годы сталинского правления установилась тенденция превращения рабского труда заключённых в обычную гражданскую рабочую силу, стимулируемую экономическими мерами. Когда умер Сталин, ворота ГУЛАГа открылись, и вся система была быстро демонтирована. Но предварительные шаги в этом направлении были сделаны ещё при его жизни.

 

XIX съезд партии.

Симптоматичным процессом перехода от поздней эры Сталина к пост-сталинскому времени стал XIX-й съезд партии, проходивший в октябре 1952 года. Это было первое собрание такого рода после 1939 года и последнее при господстве Сталина. Согласно уставу партии съезд должен был собираться каждые три года. Было невозможно организовать съезд в ходе войны, но его планировали на 1947, или 1948 год, с главной целью – принять новую программу партии и новый устав.

Съезд задержался вероятно потому, что Жданов, который руководил разработкой новой прораммы партии, заболел и умер. После смерти Жданова Сталин был занят более важными делами, такими, как «ленинградское дело» и ухудшающееся международное положение, и созвал партсъезд, когда позволила его повестка дня. Политбюро, которому «повелел» Сталин, приняло резолюцию отложить съезд до лучших времён. Обсуждение устава партии оставалось в повестке дня, но идея пересмотреть программу партии была отброшена.

Обсуждение пятилетнего плана на 1951-1955 годы также имело место. Существенно, что главный политический доклад поручили зачитать Маленкову, а не Сталину. Работу по представлению пятилетнего плана поручили М.З. Сабурову, сменившему Вознесенского в Госплане. Вопрос об изменении партийных правил доверили Никите Хрущёву, который был назначен секретарём Центрального Комитета в 1949 году. Молотову поставили задачу открыть съезд, а Ворошилову выступить с речью при закрытии.

Отсутствие Сталина в перечне главных выступающих вероятно отражало ухудшение его здоровья – ему было около 73 лет во время подготовки к созыву съезда и оставалось шесть месяцев до того момента, когда инсульт прикончит его. Выступление на съезде было встречено восторжественными аплодисментами, но он сделал только одно краткое вступление перед обсуждением в форме приветствия делегатам братских зарубежных коммунистических партий.

Однако, Сталин не был пассивен при подготовке съезда. Накануне конгресса он опубликовал брошюру под названием «Экономические проблемы социализма в СССР». Он, главным образом, разъяснял в ней работу экономических законов в социалистической экономике. Сталинская публикация была обсуждена на съезде. Все важные речи съезда были проверены и отредактированы Сталиным. Он уделил особое внимание докладу Маленкова, который был детально отредактирован советским диктатором.

Более интересен тот факт, что доклад Маленкова был также направлен другим членам Политбюро для комментариев. Сталинское слово было конечно последним, но доклад Маленкова был по существу продуктом коллективных размышлений всех советских вождей. Что и не удивительно. Часть его доклада была посвящена международной экономике и политическому развитию после окончания войны, особенно продолжающемуся кризису в капиталистических странах, и советской борьбе за прочный мир.

На практике наиболее важными оказались изменения партийных правил. Название партии было изменено со Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) на Коммунистическую партию Советского Союза. Пост Генерального секретаря был упразднён, и Сталин стал одним из первых секретарей партии (другим был Хрущёв). Политбюро было заменено президиумом, более многочисленным, с 25-ю полными членами и 11-ю кандидатами в члены. Сразу после съезда было также учреждено Бюро Президиума, меньшее по численности. Заседания партийных структур низших уровней также были отрегулированы с целью введения элементов демократии в партию и увеличения уровня, и степени контроля над чиновниками.

Не ясно конечно, чего Сталин надеялся достичь этими изменениями, но на Октябрьском 1952 года пленуме ЦК, собравшемся после съезда, он объяснил, как нужно понимать нововведения и внедрение новых кадров в высшую партийную верхушку. Он также пояснил сложность и опасность международного положения, и покритиковал Молотова, и Анастаса Микояна, своих давних традиционных министров, назвав их трусами и капитулянтами. Несмотря на это оба заняли важные ответственные должности в правительстве, хотя их политическое значение упало и они были исключены из сталинского ближнего круга на те последние недели жизни, что оставались советскому диктатору.

Сталинская атака на Молотова и Микояна возможно была связана с цитатой из заявления о товарищах на политбюро, записанной в мемуарах Хрущёва: «Вы, как слепые котята. Без меня империалисты передушат вас». Если Сталин так говорил и думал, то ему некого порицать, кроме самого себя. Культивируя круг бездеятельных руководителей, он не видел для себя преемника, и выказал слабое доверие в способности своих коллег, попытавшись заменить себя коллкетивным руководством. Это, однако, обернулось тем, что сталинизм без Сталина оказался жизнеспособным, и реконструированный послевоенный режим продержался около сорока лет после его смерти.

Преобразования во внутренней сталинской политике стали результатом послевоенных изменений в мире. Советский Союз вышел из войны победителем, стал доминирующей силой в Европе и важным игроком в послевоенном мирном урегулировании. Но СССР понёс в войне огромные и разрушительные потери. На его западных границах начались бунты против советских порядков. Рост патриотизма и национализма вызвал сложности с коммунистической идентичностью государства. Сталин также был разочарован тем, что его партнёры по великому Альянсу не собирались ничего делать для обеспечения безопасности, в которой нуждался СССР для закрепления достигнутой победы.

Сталин понял, что необходимо закрыть страну от иностранного влияния, и его внешняя политика стала более резкой. Начало холодной войны в 1947 году подтвердило наихудшие опасения Сталина, и он интенсифицировал кампанию против запада на внутреннем, и внешнем фронтах. Но всвязи с поляризацией международной политики и развалом великого альянса он думал и о других опасностях.

Поэтому в конце 40-х годов Сталин предпринял попытку перейти от конфронтации холодной войны к поиску новой «разрядки» с западом. Но международная ситуация оставалась напряжённой, и это не способствовало смягчению советской внутренней политики. Послевоенные сталинские репрессии в отношении партийных и государственных чиновников достигли своего пика в начале 50-х годов. Это делалось согласно его убеждениям, что могущество социалистической системы вырастет, если начать борьбу с врагами.

Сталинское указание, что классовая борьба усилится при социализме, не соответствовало убежениям остального советского руководства, и они отбросили этот идеологический догмат сразу после смерти Сталина. Но пока Сталин был жив, ни о каких изменениях не могло быть и речи. Во внутренней политике, как и во внешней, Сталин был генералиссимусом. Те советские руководители, кто служил под его руководством, боролись за своё положение, преследуя и защищая собственные интересы, но основную политическую линию определял Сталин, который также принимал и все главные решения.

Война послужила углублению и усилению сталинской власти, и он оставался признанным всеми, и несменяемым хозяином. За рубежом дело обстояло по-другому. На международной арене он выглядел мощным соперником Америки, и возникновение антисоветского западного блока, по сталинскому мнению, увеличивало внешнюю угрозу при сложной внутренней ситуации. Сталин стремился сохранить прежние отношения с западом, что снижало напряжённость холодной войны и установило прочный мир с его бывшими западными союзниками.