Германское нападение на Советский Союз началось 22 июня 1941 года. Вторжение произошло на всём 1000-мильном участке, где были развёрнуты 152 германские дивизии, поддержанные 12 финскими на севере и 14 румынскими на юге. Позже 3,5-миллионное нашествие было поддержано армиями Венгрии и Италии, испанской «Голубой дивизией», контингентами из Хорватии и Словакии, и добровольцами, набранными во всех странах оккупированной нацистами Европы.

Атакующие силы были организованы в 3 группы армий: группа армий Север, атаковавшая из Восточной Пруссии и наступавшая вдоль балтийского побережья по направлению на Ленинград; группа армий Центр, наступавшая по направлению на Минск, Смоленск и Москву; группа армий Юг – ударила на Украину и её столицу Киев.

Стратегическая цель нападения была поставлена в директиве Гитлера от 18 декабря 1940 года: «Германский вермахт должен нанести поражение Советской России в ходе одной кампании… Основные войска Красной Армии, сосредоточенные в западной России, должны быть уничтожены в смелой операции вторжения, методом глубоких и быстрых охватов танковым авангардом, таким образом отход боеспособных элементов в глубину России будет предотвращён. Окончательной целью операции является установление оборонительного барьера против России по общей линии Волга – Архангельск». Кодовое наименование вторжения, операция «Барбаросса», названо в честь Фридриха I (Рыжебородого), императора, в 12-м веке освободившего христианские земли от мусульманского контроля. 22 июня Гитлер заявил, что хочет атаковать СССР, чтобы предотвратить удар против рейха. После этого нацистские пропагандисты представляли германскую кампанию в России, как оборонительный крестовый поход против безбожной большевистской империи, угрожавшей европейской цивилизации.

Нацистское идеологическое обоснование операции Барбаросса определило вид войны, планируемой Германией против России – война на уничтожение и истребление, Vernichtungskrieg. Не только Красная Армия, но и весь советский коммунистический режим должен быть уничтожен. Развивая это определение, на нацистский взгляд, СССР можно определить, как иудо-большевистское государство – коммунистический режим под еврейским контролем, уничтожение которого необходимо, как и истребление еврейских кадров, которые управляют советским государством. Нацистско-расистская идеология также определяла славянские народы Советского Союза, как низшую расу – «untermenschen», или недочеловеков. Но немецкое отношение к славянам было скорее более эксплуататорским, чем специфически геноцидоидальным. Как Гитлер сказал позднее о славянах: «Наш руководящий принцип гласит, что существование этих народов оправдывается только их экономической эксплуатацией в наших интересах».

Идеологическая и расистская война, которую хотел Гитлер вести против России, была включена в военные приготовления операции Барбаросса. Как Гитлер объяснял своим генералам 30 марта 1941 года: «Война против России будет такой, что её нельзя будет вести по-рыцарски; борьба идеологических и расовых отличий будет вестись с беспрецедентной, немилосердной, неумолимой суровостью».

В марте 1941 года был заключён договор между вермахтом и СС об Einsetzgruppen – специальных группах, следующих за германской армией в России для уничтожения иудо-большевистских чиновников, активистов и интеллектуалов. 13 мая Гитлер издал указ, абсолютно освобождающий немецких солдат от ответственности за зверства, которые они возможно совершат в России. А несколькими днями позже вермахт издал «Руководство о поведении сражающихся сил в России»:

1. Большевизм, есть моральный враг национал-социалистского немецкого народа. Германская борьба имеет целью уничтожение идеологии и её сторонников.

2. Борьба требует безжалостных и энергичных действий против большевистских агитаторов, партизан, саботажников, евреев и полной ликвидации любого активного и пассивного сопротивления.

3. Максимальная бдительность по отношению ко всем членам Красной Армии, даже пленным – можно ожидать предательских методов борьбы. Азиатские солдаты Красной Армии особенно загадочны, непредсказуемы, коварны и жестоки. (Cтр.85)

6 июля вермахт издал «Руководство по обращению с комиссарами». Это был позорный «приказ о комиссарах», который обрекал на смерть комиссаров – политических офицеров Красной Армии, которые «будучи захвачены в бою, должны расстреливаться на месте».

Идеологическая основа ведения войны с Россией помогает объяснить, почему Германия надеялась уничтожить Красную Армию в ходе единственной молниеносной кампании. Немецкие военные планы относительно Красной Армии составлялись с учётом значительного её ослабления в ходе предвоенных чисток и политической слабости сталинского режима. «Вы только толкните дверь ногой, и вся красная система обрушится.» – говорил Гитлер. Далёкие от того, чтобы ожидать серьёзного сопротивления в России, немцы думали, что они придут, как освободители для бОльшей части советского народа.

В первые дни операции Барбаросса казалось, что предсказания Гитлера о быстрой и лёгкой победе полностью осуществятся. В первый день военно-воздушные силы нанесли удары по 66 аэродромам противника и уничтожили 900 самолётов на земле, и 300 в воздухе. В следующие дни немцы завоевали господство в воздухе во всём пространстве зоны сражений. 3 июля генерал Франц Гальдер, начальник штаба немецкой армии, записал в дневнике: «…по моему мнению кампания в России будет выиграна в течении двух недель». За три недели Советы потеряли три четверти миллиона солдат, более 10 000 танков и 4000 самолётов. За три месяца немцы взяли Киев, окружили Ленинград и достигли ворот Москвы.

Немцы применили ту же тактику, что и в Польше, и во Франции. Ударные клинья танковых дивизий пробивали дорогу через оборону противника и окружали советские войска, заходя с тыла. За немецкими танками шли пехотные дивизии, имевшие задачу уничтожать окружённые вражеские войска и оборонять захваченные территории. В июне, ликвидировав котёл под Минском, немцы захватили 400 000 пленных. В июле котёл под Смоленском – 300 000 пленных. И в сентябре под Киевом – 500 000 пленных. В октябре под Брянском и Вязьмой были окружены, и взяты в плен другие полмиллиона, или даже более, советских солдат. К концу 1941 года немцы взяли 3 миллиона советских пленных. К февралю 1942 года два миллиона из них умерло, главным образом от голода, болезней и «дурного обращения». В дополнение, немцы просто расстреливали тех пленных, которых заподозрили в том, что они были коммунистами. К концу войны на восточном фронте было расстредяно 160 000 захваченных «комиссаров».

Судьба советских военнопленных ожидала многих советских граждан, особенно еврейской национальности. Около миллиона советских евреев было перебито в 1941-42 годах. Главным инструментом этих массовых убийств были группы СС. Изначально спецгруппы (Einsatzgruppen) предназначались для уничтожения евреев-мужчин. Однако в августе 1941 года Гиммлер, глава СС, издал приказ на полное уничтожение евреев – мужчин и женщин, родителей и детей, старых и молодых, больных и здоровых. Иллюстрацией изменения политики был расстрел 30 000 евреев в Бабьем Яру, овраге возле Киева, в конце сентября 1941 года.

Причины этого перехода от селективного убийства евреев-мужчин к массовым убийствам всех евреев вызвали широкую дискуссию среди историков холокоста. Это, казалось, было связано с расширением немецкой антипартизанской тактики. Советские партизанские действия в тылу оккупационных немецких армий начались с первых дней войны. Они часто инициировались, инспирировались и поддерживались отступающими частями Красной Армии, уходящими от окружения. Немцы отвечали, как в Греции, Югославии и Польше – сжиганием деревень, и казнями заподозренных в помощи партизанам. В сентябре 1941 года вермахт издал приказ, что от 50 до 100 «коммунистов» будут уничтожаться за каждого немца, убитого при нападении партизан.

Существовала тесная связь между антипартизанской тактикой вермахта и антиеврейской кампанией СС. Все евреи были заклеймены, как коммунисты и партизаны, и все партизаны считались евреями. «Еврей является большевиком и партизаном». «Евреи есть партизаны. Партизаны есть евреи». Это были немецкие лозунги, дающие двойное оправдание для массовых убийств советских евреев и легитимизхации суровых, и всеохватывающих антипартизанских мероприятий. Массовые убийства в Бабьем Яру, например, были показательными в ответ на убийство нескольких немецких офицеров при взрыве бомб замедленного действия (или управляемых), оставленных при отступлении Красной Армии в центре Киева.

Несмотря на видимые успехи, ход войны не следовал в нужном немцам направлении. Не везде советская оборона рушилась. Некоторые позиции держались по несколку недель и даже месяцев. В Брестской крепости на границе с оккупированной Польшей 3000 советских солдат сражались до последнего человека, держались несколько недель против штурмующих 20 000 немцев. Одесса, советский морской порт на Чёрном море, держалась против атак 4-й румынской армии около 10 недель от августа до октября 1941 года. Аналогично, порт Севастополь выдержал много стремительных атак до лета 1942 года. В то время, как миллионы советских солдат были взяты в плен, многие десятки тысяч других, самостоятельно, малыми группами, взводами, батальонами, бригадами и целыми дивизиями выходили из окружения, и присоединялись к войскам Красной Армии. Советские массовые контратаки вынуждали немцев отходить и перегруппировываться во многих случаях. Советская оборона Киева задержала наступление немцев на западе Украины на месяц. Сражение в смоленском регионе в июле-августе 1941 года задержало наступление немцев на Москву на два месяца. Сильные контратаки под Ленинградом помешали намерениям Гитлера захватить и сровнять с землёй второй по значению город Советского Союза. Жестокость сражений задушила первоначальные надежды немцев на лёгкую войну. 11 августа генерал Гальдер начал сомневаться: «В начале войны мы расчитывали, что против нас будет 200 вражеских дивизий. Но сейчас мы имеем 360. Эти дивизии плохо обучены и вооружены, в нашем понимании этого слова, и их тактические качества неудовлетворительны. Но они существуют. Если мы уничтожим дюжину русских дивизий, то появится другая дюжина».

Цена, заплаченная за немецкие победы, была очень высока. В первые три недели войны немцы потеряли 100 000 человек, более 1700 танков и самоходных орудий, и 950 самолётов. В июле они теряли по 1700 человек в день. В августе общие потери были около 180 000 человек. Это не сравнтмо с астрономическим советскими потерями, но они были значительно больше, чем немцы теряли ранее. За всю кампанию в Западной Европе в 1940 году общие потери немцев составили только 150 000 человек, включая 30 000 убитых. С критической точки зрения, вопреки эффектному продвижению, в России вермахту не удалось достичь стратегических целей. Ленинград был осаждён, но не взят. Немецкое наступление на юге достигло Ростова-на-Дону, ворот на Кавказ и к нефтяным полям Баку, но «не хватило пороху», и в конце ноября город был освобождён русскими.

Последним шансом Гитлера победить в войне в ходе одной кампании был захват Москвы. В немецком наступлении на советскую столицу в октябре 1941 года участвовало более 70 дивизий – миллион человек, 1700 танков, 14000 артиллерийских орудий и около 1000 самолётов. Наступление группы армий Центр было остановлено в 20 милях от Москвы. 5 декабря Красная Армия, прорвав фронт под Москвой, оттеснила немцев на 40-50 миль от города. Это было первое поражение вермахта во второй мировой войне. Это был сигнал, что операция «Барбаросса» провалилась, и что Гитлер получил длительную войну «на истощение» на восточном фронте. «Русская кампания 1941 года была серьёзным поражением Германии».

В декабре 1941 года европейская война превратилась в глобальную. После за японского нападения на Пёрл-Харбор 7 декабря США вступили в войну с германским союзником на Дальнем Востоке, и гитлеровская декларация об объявлении войны Америке от 11 сентября привела США на европейский театр военных действий. Это окончательно завершило формирование американо-британско-советской коалиции, которая начала складываться летом 1941 года. В этих новых обстоятельствах Гитлер начал подсчитывать ресурсы, в которых он нуждался для поддержания глобальной войны против коалиции. Его пристальный взгляд упал на нефть, промышленность и сырьё Украины, южной России, и Кавказа.

 

Сталинская реакция на немецкое нападение.

«Рассказ» о сталинской реакции на операцию Барбаросса повествует, что он был в шоке, удивлён немецким нападением, отказывался поверить, что это случилось и, затем, впал в депрессию, и не хотел встречаться со своими коллегами по Политбюро. Как и многие другие истории о Сталине, эта берёт начало в хрущёвской секретной речи на 20-м съезде партии в 1956 году:

«Было бы неправильно забыть, что, что после первых поражений на фронте Сталин посчитал, что это конец. В одном из разговоров в те дни он сказал: «Всё, что сделал Ленин, мы просрали». После этого Сталин долгое время не руководил военными операциями и пререстал вообще что-либо делать. Он вернулся к активной деятельности только когда несколько членов политбюро пришли к нему и сказали, что необходимо принять ряд мер для приведения в порядок ситуации на фронте».

Хрущёв, который находился в Киеве, когда началась война, сочинил историю в своих мемуарах, что Берия говорил ему, что Сталин смирился с поражением и заперся на своей даче в отчаянии.

Другая версия об этом частном инциденте приведена в мемуарах Анастаса Микояна, сталинского министра торговли. Согласно Микояну, члены политбюро приехали на сталинскую дачу и сказали своему спрятавшемуся вождю, что они хотят образовать Государственный Комитет Обороны, в который хотят его включить. Инициаторами этого действа были Берия и Молотов. Однако, как заявляют Рой и Жорес Медведевы, это неправдоподобная история. Молотов и Берия были наиболее близкими членами сталинского круга и не стали бы бросать вызов так прямолинейно. По свидетельству Якова Чадаева, возвращаясь к микояновской истории, члены политбюро приехали повидать Сталина на его дачу, и Молотов попросил его вернуться к работе. Однако чадаевское мнение об этом инциденте не является мнением очевидца, но основано на слухах. Чадаевский прямой репортаж в мемуарах о Сталине во время первых нескольких дней войны создаёт впечатление, что поведение диктатора было крайне противоречивым: он, с одной стороны, сильный и решительный, с другой – молчаливый и спотыкающийся. К тому же, в интервью 1992 года Чадаев сообщил следующее, в ответ на вопрос о сталинском поведении в первые месяцы войны: «В дни кризиса, в критической ситуации на фронте, Сталин контролировал себя в целом очень хорошо, демонстрировал уверенность и спокойствие, и великую работоспособность». Другие мемуары свидетельствуют, включая ответ Молотова на вопрос об эпизоде на даче: «Сталин был в очень взволнованном состоянии. Он не ругался, но и не был совершенно спокоен. Я бы не сказал, что он потерял голоау. Он страдал, но не показывал вида. Несомненно, это был для него самый трудный момент. Говорить, что он не страдал, неверно. Но он не показывал, каково ему было на самом деле… Как обычно, он работал днём и ночью, и никогда не терял голову, или дар речи. Как он вёл себя? Как обычно, достойно». Согласно Жукову: «Сталин был очень волевым и не трусом. Только однажды я видел его несколько подавленным. Это было в конце дня 22 июня 1941 года, когда его надежда, что войны удастся избежать, была разбита. После 22 июня 1941 года и всю войну Сталин твёрдо руководил страной…». Когда Лазаря Кагановича, другого члена политбюро, спросили, правда ли, что Сталин растерялся в момент начала войны, он ответил: «Это ложь!» Молотов и Каганович были твердолобыми сторонниками Сталина, тогда как Хрущёв и Микоян были ренегатами, и в 50-х годах начали антисталинскую борьбу. Жуков был «репрессирован» Сталиным после войны, потом восстановлен, и участвовал вместе с Хрущёвым в устранении Берии, но был затем отстранён Хрущёвым.

Возможно лучшая информация о сталинской реакции на немецкое вторжение, это свидетельства современников о его действиях в первые дни войны. Согласно записям в его дневнике, когда началась война, Сталин беседовал с членами военного совета и политическими вождями. В первые дни войны от Сталина требовалось много решений. В день начала войны он подписал 20 различных декретов и приказов. 23 июня он учредил Ставку (главную квартиру) Главнокомандующего, включавшую политиков и военных, под председательством наркома обороны Тимошенко, для надзора за стратегическим управлением войной. 24 июня было приняты решения учредить совет по эвакуации, для организации эвакуации людей и материалов из зоны военных действий, и создать Советское информационное бюро (Совинформ) для координирования и руководства военной пропагандой. 29 июня Сталин выпустил срочную директиву о партийных и государственных организациях во фронтовой зоне, приказав им защищать до последней капли крови каждый дюйм советской земли. Снабжение и тыловые территории Красной Армии должны быть полностью защищены, и все предатели, и паникёры должны немедленно привлекаться к суду военного трибунала. Партизанские отряды должны быть сформированы на оккупированной врагом территории и, в случае отступления армии, должна применяться тактика выжженой земли. Врагу не должны доставаться дороги, железнодорожные пути, заводы, склады с продовольствием, ничего, чем может воспользоваться враг. Эта инструкция базировалась на тексте выступления Сталина по радио с обращением к советским людям, прозвучавшего несколькими днями позже.

22 июня день начался в сталинском кабинете в 5.45 утра, когда Молотов вернулся со встречи с Шуленбургом с известием об объявлении Германией войны. Одним из первых решений было то, что Молотов, раньше Сталина, выступил по радио в полдень с обращением к народу. Согласно Молотову, Сталин решил подождать, пока ситуация не прояснится, прежде, чем выступать со своей речью перед страной. Молотовские наброски речи были отредактированы Сталиным весьма существенно. Он значительно расширил содержание речи. Первое, Молотов сообщал, что говорит от имени Сталина, и затем призывал к необходимости сплотиться вокруг Сталина. Второе, ясно заявил, что Советский Союз не нарушал пакт о ненападении с Германией никоим образом. Третье, Молотов сделал ударение на том, что война против Советского Союза начата не немецкими рабочими, крестьянами, или интеллигенцией, а немецкими фашистами,, которые также поработили Францию, Польшу… и другие страны. Четвёртое, Молотов сравнил гитлеровское вторжение в Россию с наполеоновским и призвал к патриотической войне в защиту отечества. Сталинские исправления были очень велики, составляя большинство достопамятных направлений выступления. Это включало оборот речи, появившийся в молотовском обращении и ставший затем одним из главных пропагандистских лозунгов во время войны: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Другим ранним визитёром сталинского кабинета в этот день был лидер Коминтерна Георгий Димтров, который записал в своём дневнике:

«В 7.00 утра я был вызван в Кремль… Поразительное спокойствие, решимость, доверие Сталина и всех других… Коминтерн сейчас явно не способен к действиям. Партии на местах принимают меры для защиты СССР. Ставить вопрос о социалистической революции невозможно. Советский народ начинает патриотическую войну против фашистской Германии. Фашизм, который поработил много народов и склонен порабощать далее, должен быть разгромлен».

В сталинском кабинете в этот день был заместитель комиссара иностранных дел Андрей Вышинский, который отвечал за развитие дипломатических отношений. Он принёс некоторые хорошие новости. Из лондона Майский передал по телеграфу заверения секретаря министерства иностранных дел Антона (Энтони) Идена, что Британия будет сражаться, и что вопрос о сепаратном мире с Германией не ставится. Слухи о миссии Гесса опровергнуты. Иден также информировал Майского, что Черчилль будет говорить в этот вечер по радио о немецком нападении и об англо-советских отношениях. Речь Черчилля по радио принесла Сталину значительное облегчение:

«Небыло бОльшего противника коммунизма, чем я, за последние 25 лет. Я не буду говорить ни слова из того, что могу сказать об этом. Но всё это растаяло перед представлением, что сейчас разворачивается. Прошлое с этими преступлениями, глупостями и трагедиями сгорело… Мы имеем одну цель и «билет в один конец», бесповоротное намерение уничтожить Гитлера, и его нацистский режим. Ничто не свернёт нас с этого пути, ничто… Из этого следует, что мы окажем любую помощь России (какую можем) и русским людям… Если Гитлер воображает, что его нападение на Советскую Россию разъединит цели, или ослабит усилия Великих Демократий, которые приняли решение о его уничтожении, то он жестоко ошибается… Его вторжение в Россию есть не более, чем прелюдия к попытке вторжения на Британские острова… Опасность для России есть опасность для нас и опасность для США… в любых сражениях вместе с русскими будут сердца всех свободных людей, и народов на каждом полушарии Земли».

США оставались демонстративно нейтральными, но оказывали большую помощь Британии. На пресс-конференции в Белом доме 24 июня Рузвельт объявил, что эта политика будет распространена на Советский Союз. 12 июля Британия и Советский Союз подписали договор о совместных действиях в войне против Германии, и обещали, что никогда не вступят в сепаратные переговоры с Гитлером о перемирии, или о мирном договоре. В конце июля Рузвельт прислал своего личного представителя Гарри Гопкинса в Москву для переговоров со Сталиным об американской помощи Советам в военных действиях. В начале августа два государства обменялись нотами, в которых США обещали помощь СССР военными материалами. В конце сентября лорд Бивербрук, британский министр снабжения, прибыл в Москву с Авереллом Гарриманом, представителем Рузвельта по ленд-лизу в Лондоне, для подписания формального договора об англо-американской помощи России.

Но наиболее важные события и решения происходили на фронтах. В первые часы 22 июня Тимошенко и Жуков выдали директиву о неожиданном нападении Германии. Приграничным округам Красной Армии было приказано привести свои силы в полную боевую готовность и рассредоточить, и замаскировать авиацию до окончания 22 июня. В то же время командирам было приказано не отвечать на «провокационные действия». После беседы в Кремле со Сталиным вторая директива была выдана Тимошенко и Жуковым к 7.15 утра. Отвечая на немецкие воздушные и артиллерийские удары, войскам запрещалось пересекать границу без специального приказа. В 9.15 вечера Тимошеко и Жуков выдали третью директиву, приказывающую Северо-Западному и Западному фронтам Красной Армии атаковать, окружить, и уничтожить группу армий Север, и Юго-Западному фронту окружить, и уничтожить группу армий Юг. Красной Армии на Северном и Южном фронтах (уважая границы Финляндии и Румынии) было приказано оставаться в обороне. Западному фронту сдерживать группу армий Центр на направлении Варшава-Минск, координируя наступательные действия с Северо-Западным фронтом. Эта директива была дана в соответствии с предвоенными планами контрнаступательных действий на случай войны. Это показывает, что Сталин и высшее командование уверенно расчитывали, что Красная Армия будет способна справиться с немецким нападением и выполнить собственную стратегическую задачу, включая начало эффективного контрнаступления на немецкую территорию. Действительно, согласно третьей директиве Красная Армия должна была по расчётам достичь первоначальных целей в Восточной Пруссии и южной Польше в течении двух дней. В соответствии с этими расчётами Жуков немедленно отправил Киеву приказ надзирать за наступательной операцией Юго-Западного фронта, где масса советских войск была сосредоточена в ожидании основных сил немецкого вторжения на Украину. Шапошников, начальник ген. штаба, и Кулик, начальник советской ариллерии, должны были выехать для помощи Западному фронту. Генерал Штеменко отмечал в своих мемуарах спокойствие и доверие, лежавшие в основе их первоначальных действий: «Атмосфера в ген. штабе была напряжённой, деловой. Никому из нас не приходило в голову, что неожиданная тактика Гитлера даст ему временное преимущество». Оба начальника и их подчинённые действовали с обычным доверием. Вера в победу была присуща генералам советского (разлива?) образца. В Москве многие люди были изумлены тем, что немцы бросили вызов своим нападением, и тысячные толпы шли добровольцами в армию, и народную милицию (ополчение?).

Когда советское контрнаступление 23-25 июня провалилось, и вермахт прорвался на всех фронтах, стало очевидно, что ген. штаб недооценил силу начавшегося немецкого вторжения. Как отметил Жуков в своих мемуарах:

«Мы прозевали неожиданное наступление, начатое внезапно всеми наличными силами, которые были развёрнуты заранее на всех важнейших стратегических направлениях. Короче, мы полностью не смогли разгадать сущности удара. Ни нарком, ни я лично, ни мои предшественники В.М. Шапошников и К.А. Мерецков, как и высшие офицеры ген. штаба, не расчитывали, что противник сконцентрирует такое громадное количество сил, и моторизованных войск, и в первый день войны введёт их в действие ввиде компактных ударных группировок на всех стратегических направлениях, с целью нанесения мощных клиновых ударов».

Для Сталина ужасающее осознание того, что не всё идёт по плану, пришло после доклада, что Минск, столица Белоруссии, захвачен немцами. Согласно Жукову (вернувшемуся в Москву после провала контрнаступления Юго-Западного фронта), Сталин дважды посетил наркома обороны 29 июня, чтобы высказать своё мнение о ситуации, развивающейся на Западном фронте. 30 июня не только Минск был захвачен, но и бОльшая часть четырёх советских армий была окружена западнее белорусской столицы, и «(советский) западный фронт прекратил своё существование, как организованная сила». В этот же день Сталин издал приказ о создании Государственного Комитета Обороны(ГКО), который сам и возглавил.

Формирование ГКО было объявлено Сталиным в выступлении по радио от 3 июля. Согласно некоторым сообщениям Сталин говорил нерешительно и прерывисто (он никогда не был великим публичным оратором), но, как отмечено в тексте, опубликованном в тот же день всеми советскими газетами, это было бравурное выступление. Сталин начал свою речь с приветствия: «Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Воины нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, мои друзья!» Сталин подчеркнул громадную опасность, нависшую над страной, заключавшуюся в том, что враг уже захватил огромные районы советской территории. Как переломить ситуацию? – спрашивал Сталин. «Реальность такова, что войска Германии, развязав войну, были полностью отмобилизованы, и 170 дивизий перешли советские границы, и обрушились на СССР в состоянии полной боевой готовности… тогда как советские войска находились в состоянии мобилизации и передвигались к границам». Был ли советско-германский пакт ошибкой? Нет, сказал Сталин. Он позволил выиграть время и пространство для подготовки к войне, и поставил Германию в положение агрессора. Сталин подчеркнул, что это будет патриотическая война по защите не только советской системы, но и национальной культуры, и национального существования русских, украинцев, белоруссов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев, и других народов СССР. Наравне с антифашистской темой Сталин настойчиво подчёркивал, что война будет одновременно борьбой за освобождение Европы от немецкого господства, совместно с Британией и США. Сталинский тон был твёрдым и уверенным. Он отрицал непобедимость Германии, указывая, что только Советский Союз оказывает ей серьёзное сопротивление. «Товарищи, наши силы неисчислимы. Высокомерный враг получит жестокий урок». Реакция народа на речь Сталина была сдержанной, но в целом положительной, особенно в Москве, где партийные и политические донесения отметили роль его речи в подъёме морального духа, и вдохновении патриотического энтузиазма.

Речь закончилась на бравурной ноте, однако военная ситуация менялась от плохого к худшему. К середине июля Красная Армия потеряла 28 дивизий, а другие 70 лишились половины своего состава и снаряжения, и немцы прорвались на 300-600 километров вглубь России от линии границы.

 

Преодолеть катастрофу.

В своей политической карьере Сталин сталкивался с многими непредвиденными и опасными ситуациями: революцией 1917 года, гражданской войной, коллективизацией сельского хозяйства, индустриализацией, с охотой на врагов народа в 30-х годах, предвоенным кризисом и, наконец, с крахом советских оборонительных планов. Его реакция на этот последний провал была типична: реорганизация, репрессии, смена персонала и концентрация власти в собственных руках в бОльшей, и бОльшей степени.

Гос. комитет обороны (ГКО) стал вершиной сталинской системы власти в ходе войны. Председателем ГКО стал Сталин. Это дало ему возможность направлять и контролировать все аспекты советской военной деятельности. В состав ГКО были включены нарком иностранных дел Молотов, начальник органов безопасности Лаврентий Берия, член политбюро Георгий Маленков и маршал Ворошилов – сталинские старые военные друзья. Хотя политбюро партии существовало в формальном смысле во время войны, оно собиралось редко, и ГКО стало высшим коллективным органом советского управления. В подчинении ГКО находился Совет народных комиссаров и различные министерства, и ведомства.

10 июля Ставка, или Главная квартира главнокомандующего была преобразована в Ставку Высшего Командования со Сталиным во главе. 8 августа она была переименована в Ставку Верховного Главнокомандующего, и Сталин стал Верховным Командующим вооружённых сил. Поддержанная Генеральным штабом Ставка отвечала за военную стратегию и планирование, организацию, и подготовку больших операций.

Высшим уровнем советской военной организации являлся наркомат обороны. Сталин был наркомом обороны с июля 1941 года. НКО состоял из направлений – артиллерии, вооружений, авиастроения, ПВО, связи, резервов, тыла, обучения, военной разведки и контрразведки, и пропаганды, которые функционировали, как органы ГКО. Эффект этой реорганизации был в формальном объединении в руках Сталина контроля и управления всеми военными действиями Советов. Сталинский личный контроль над военными действиями страны был гораздо шире и гораздо полнее, чем у любых других военных руководителей во второй мировой войне. На практике конечно Сталин концентрировался на принятии военных решений. Он наблюдал и выдавал множество решений в отношении других областей государственной деятельности, но стремился передать инициативу, и ответственность доверенным подчинённым, таким, как Берия (внутренняя безопасность), Николай Вознесенский (экономика), Микоян (снабжение), и Лазарь Каганович (транспорт). Только в международной политике принятие решений непрерывно и детально, как и в военной области, оставалось за Сталиным, а Молотов был сталинским ближайшим помощником, с которым Сталин общался чаще, чем с кем-либо в ходе войны.

Реорганизация вооружённых сил была весьма решительной. 10 июля пять фронтов Красной Армии (Северный, Северо-Западный, Западный, Юго-Западный и Южный) были преобразованы в три многофронтовых стратегических «направления». Маршал Ворошилов принял командование Северо-Западным направлением, маршал Тимошенко Западным направлением и маршал Будённый Юго-Западным направлением. 15 июля Ставка издала директиву, упраздняющую большие механизированные корпуса, сформированные годом раньше, и ввела дивизионы, реально обладавшие танками для поддержки пехоты. Направлениям было приказано расформировать большие неуклюжие армии и заменить их меньшими, и более подвижными полевыми армиями, имевшими не более пяти, или шести дивизий. Директива также предусматривала формирование нескольких высокомобильных кавалерийских частей для ударов по врагу, дезоргавнизации немецкого командования и систем связи, и уничтожения линий снабжения.

16 июля отдел политической пропаганды наркомата обороны был реорганизован в Главное Политическое управление Красной Армии (ГПУ РККА). Одновременно был восстановлен в вооружённых силах институт военных комиссаров. Это означало, что политические офицеры опять будут иметь право «вето» на командирские решения и будут действовать, как заместители командиров на всех уровнях вооружённых сил. 20 июля Сталин и новый глава ГПУ Лев Мехлис издали директиву, обязывавшую всех политических комиссаров действовать по обстановке, и возлагавшую на них особую ответственность за поддержание дисциплины в вооружённых силах, и разрешавшую строго наказывать трусов, дезертиров, и паникёров. Директива запрещала отступление без письменного приказа и возлагала персональную ответственность на комиссаров по обеспечению этой политики. Эта директива была одной из серии изданных Сталиным, отражавших его взгляд, что первоначальные поражения и отступления Красной Армии вызваны отчасти недисциплинированностью, особенно командиров. 17 июля ГКО решил образовать специальный отдел (Особый отдел) НКВД (народный комиссариат внутренних дел), предназначенный для борьбы со шпионами и предателями в Красной Армии, и имевший полномочия казнить дезертиров на месте. 16 августа Сталин издал приказ N'270 – директиву всем вооружённым силам уничтожать трусов и дезертиров на месте, и гласящую, что любой командир, демонстрирующий «робость» во время боя, должен быть немедленно отстранён. Части, попавшие в окружение, по инструкции должны сражаться до последнего человека. Сталин объявил, что впредь с этого момента члены семей трусов, дезертиров и предателей подлежат аресту. 12 сентября Сталин приказал фронтовым командирам сформировать заградительные отряды для остановки бегущих в тыл солдат Красной Армии и для ликвидации паникёров, и дезертиров. Интересно, что Сталин особо оговаривает, что эти формирования должны поддерживать тех солдат, которые отказываются поддаваться панике и боятся окружения.

Сталинская решимость внедрить суровый дисциплинарный режим в вооружённых силах была продемонстрирована наказанием командования злосчастного Западного фронта, который потерпел катастрофическое поражение под Минском. Были арестованы генерал Дмитрий Павлов, командующий фронтом, и ряд его офицеров. В резолюции ГКО от 16 июля говориться, что аресты произведены открыто, чтобы дать урок другим высшим офицерам, которые нарушают дисциплину. После ареста в начале июля Павлов был обвинён в антисоветском заговоре, также, как и Тухачевский в 1937 году. Но когда трибунал приговорил его к смерти 22 июля, он обвинялся в трусости, преступной халатности и отступлении без приказа. Другая группа высших командиров, павшая жертвой сталинского гнева, была из состава Красных Воздушных Сил. Их арестовали и расстреляли за то, что они допустили уничтожающую атаку люфтваффе на советские аэродромы 22 июня 1941 года. Среди этих арестованных генералы Проскуров, Птахин, Рычагов и Смушкевич были расстреляны без суда в октябре 1941 года. Также жертвой сталинских репрессий чуть не стал начальник Ген. штаба Мерецков, арестованный, когда Павлов под пытками назвал его соучастником антисоветского заговора. Возможно Мерецков был подвергнут жестокому допросу в НКВД, но освобождён без обвинений и в сентябре возвращён на свою старую должность в Ленинграде, где он оставался представителем ставки до окончания войны в 1945 году.

Вместо Павлова командующим Западным фронтом стал генерал А.И. Ерёменко. Когда фронт был преобразован в Направление в середине июля, Ерёменко остался командующим фронтом, Тимошенко был сделан командующим Западного направления, а Шапошников назначен начальником Ген. штаба. В конце июля Шапошникова вызвали в Москву, где он и сменил Жукова на посту начальника Ген. штаба. Жуков стал командовать двумя резервными армиями, формируемыми в тылу Западного направления в центральном секторе около Москвы. Новый пост Жукова имел важное значение. Он должен был начать главное контрнаступление против группы армий Центр в районе Смоленска. Жуков писал в своих мемуарах: «Операция под Ельней была моей первой самостоятельной операцией, первой проверкой моих оперативных способностей в великой войне с гитлеровской Германией». Операция началась в середине августа, и к началу сентября войска Жукова освободили город, и очистили порядочный кусок территории от немцев. В советской прессе успех под Ельней был превознесён, как великая победа. Для иностранных корреспондентов было организовано посещение полей сражений.

Наступление под Ельней было первым из серии операций Красной Армии в смоленском регионе летом 1941 года. Город был взят немцами в середине июля, но жестокие сражения в районе Смоленска продолжались. Оборона советских войск блокировала продвижение немцев к Москве на расстоянии менее 200 километров от неё. Однако Ставка не рассматривала сражение под Смоленском, как оборонительное. Её стратегией оставалось наступление и нанесение контрударов, контратак, и контрнаступлений, подобных ельнинскому. Часто определяют задним числом эту стратегию, как успешную. Немцев задержали под Смоленском на два месяца, и тяжёлый опыт вермахта убедил Гитлера отложить продвижение на Москву, и перевести войска на более лёгкие, как тогда казалось, цели: Ленинград на севере, и Киев на юге. Психологическое превосходство над Красной Армией споткнулось, хотя в ряде случаев группе армий Центр удалось продвинуться весьма значительно. Но цена этих успехов была весьма высока. 100.000-я армия Жукова, например, потеряла треть своего состава под Ельней. И когда немцы возобновили своё наступление на Москву в конце сентября, Красная Армия оказалась не в состоянии их остановить, и потеряла отвоёванные такой дорогой ценой несколькими неделями ранее территории. Общие потери Красной Армии за два месяца сражений с немцами в смоленском сражении составили полмиллиона убитых и пропавших без вести, и четверть миллиона раненых.

Этот пример понесённых Советами потерь при наступлении, которое принесло лишь небольшой успех, часто повторялся на Восточном фронте летом 1941 года. Эта стратегия, которую обычно критикуют, позволила сделать главный вывод, что наступательные операции дают бОльший эффект и обходятся дешевле, и что временами отход выгоднее, чем сражение до последнего человека. Особенно яростно обвиняют Сталина, которого проклинают, как вдохновителя попыток неудачных наступлений летом 1941 года. Однако доктрина наступательных действий не была персональным детищем Сталина, или его ответственностью, но частью стратегических традиций и военной культуры Красной Армии. Сталин принимал это не потому, что это было стратегией, или было созвучно его политике и идеологии. Сталин был прежде всего волюнтаристом, полагающим, что для человека всё возможно. Военные цели, которые он поставил Красной Армии, определялись экономическими и политическими целями, которых он хотел достичь. «Нет крепостей, которые не смогли бы взять большевики», – таков был лозунг, выдвинутый Сталиным. И он постоянно требовал максимального выполнения того, что определялось политическими решениями (обычно выдвигаемыми им самим). К несчастью сталинские военные командиры были не более способны обсуждать и понимать его глобальные расчёты, чем его экономические, и политические кадры (которые «решают всё») обсуждать, и понимать поражения военных. Как отметил Давид Гланц: «Ставка совершенно неправильно понимала возможности своих собственных сил и вермахта… Это было врождённое преувеличение первого и преуменьшение второго. Как следствие, Ставка планировала своим силам нереальные задания. Результатом были предсказуемые бедствия… Неправильное понимание Ставкой того, что эти силы могут свершить, приводило к эффектному поражению».

Сталин полностью разделял это неправильное представление и, как Верховный командующий, нёс бОльшую часть ответственности за гибельные последствия такой практики. Как подчёркивал Тейлор (A.J.P. Taylor), сталинская приверженность наступательной доктрине «привела советские армии к более великим катастрофам, чем у других известных армий». Было много случаев, когда сталинская личная настойчивость приводила к тяжёлым советским потерям. Наиболее известный пример этого – поражение под Киевом в сентябре 1941 года.

Так как Юго-Западный фронт обладал наибольшим количеством дивизий, включая танковые, то он и добился бОльших успехов в торможении немецкого наступления после 22 июня 1941 года, чем его коллеги в центре и на севере России. Однако, в начале августа группа армий Юг подошла к Киеву, и военные «советники» стали убеждать Сталина, что нужно оставить украинскую столицу. 18 августа, однако, Сталин и Ставка издали директиву, что Киев не должен быть сдан врагу. В конце августа Красная Армия отошла к линии обороны вдоль реки Днепр, и Киев оказался на конце длинного уязвимого выступа. В этот момент генерал Гейнц Гудериан, известный немецкий танковый командир, и его 2-я танковая армия были отделены от группы армий Центр, и направлены на юг, чтобы атаковать Юго-Западный фронт с тыла, и угрожать окружением советских сил в Киеве, и вокруг него. Ставка наблюдала это продвижение, но Сталин был уверен, что свежесформированный Брянский фронт под командованием Ерёменко был в состоянии справиться с угрозой. 24 августа произошёл телеграфный разговор с Ерёменко, в котором Сталин спросил его, какие нужно выделить дополнительные силы его фронту для уничтожения мерзавца Гудериана. Ерёменко ответил: «Что касается этого мерзавца Гудериана, то нет сомнений, что мы постараемся выполнить задачу, поставленную вами по его уничтожению». 2 сентября, однако, Сталин засомневался и отправил Ерёменко следующее послание: «Ставка не довольна вашей работой… Гудериан и его группа должны быть разбиты вдребезги. Если этого не случится, то все ваши заверения об успехах ничего не будут стоить. Мы ожидаем вашего доклада об уничтожении группы Гудериана». Согласно Василевскому, 7 сентября военный совет Юго-Западного фронта запросил разрешение на отвод части сил к реке Десна для защиты своего правого фланга от наступления Гудериана. Василевский и Шапошников пошли к Сталину с этим предложением, намереваясь убедить его, что сдача Киева и отход восточнее Днепра сильно запаздывают. «Беседа была жёсткой и бескомпромиссной», – отмечает Василевский. «Сталин упрекал нас говоря, что (подобно маршалу Будённому) мы пошли по линии наименьшего сопротивления – отступать, вместо того, чтобы бить врага».

9 сентября Сталин утвердил частичный отвод, но «простое упоминание о необходимости оставить Киев», писал Василевский, «приводило Сталина в ярость, и он моментально терял контроль над собой. Мы очевидно не имели достаточно власти, чтобы устоять перед этой вспышкой неконтролируемой ярости, или (? ума, чтобы?) как следует понять нашу ответственность за надвигающуюся катастрофу». В телефонном разговоре с Шапошниковым 10 сентября Будённый, командующий Юго-Западным направлением, указал на провал сил Ерёменко по выполнению задачи и сказал, что без подкреплений он будет вынужден приказать отходить. Будённый попросил Шапошникова передать его мнение Верховному Командующему, но на следующий день он получил телеграмму со сталинской директивой: «Военный совет Юго-Западного фронта считает, что в ситуации, которая возникла, необходимо позволить общий отход фронта в тыл… Отсрочка отступления Юго-Западного фронта приведёт к потере войск и снаряжения. Запрашиваемое разрешение на отступление из района Киева безусловно поможет Юго-Западному фронту избежать окружения со всеми войсками и снаряжением». Позже в этот же день Сталин говорил с Кирпоносом, командующим Юго-Западным фронтом, и сказал ему: «Вы предлагаете отвести войска… Мы видим опасность…». Он приказал Кирпоносу прекратить думать об отступлении и направить все силы на борьбу с врагом. Сталин также принял в тот день решение отстранить Будённого от командования Юго-Западным направлением и назначить Тимошенко на его место. 13 сентября начальник штаба Кирпоноса подал рапорт Шапошникову заявив, что катастрофа произойдёт через пару дней. Приведённый в ярость Сталин продиктовал ответ лично:

«Генерал-майор Тупиков прислал паническое донесение… в Генеральный штаб. Ситуация напротив, требует, чтобы командиры всех степеней без исключения проявили ясный ум и сдержанность, но один запаниковал. Все войска на фронте должны понять необходимость упорно сражаться не оглядываясь назад. Каждый должен непоколебимо выполнять прказы товарища Сталина».

Несмотря на сталинские призывы, конец наступил быстро. 17 сентября Ставка окончательно дала команду оставить Киев и отходить на восточный берег Днепра. Это было так мало и так поздно. Клещи немецкого окружения восточнее Киева уже сомкнулись. Четыре советские армии, 43 дивизии, целиком попали в окружение. Юго-Западный фронт потерял три четверти миллиона человек, включая 600 000 убитых, пленных, или пропавших без вести в ходе битвы за Киев. Среди погибших были Кирпонос и Тупиков.

Одним из уцелевших в киевской катастрофе был генерал Иван Баграмян, начальник оперативного отдела Кирпоноса, который пробивал путь отхода из окружения. В своих мемуарах Баграмян делает предположение, что причиной того, что Сталин так неистово старался оборонять Киев, была беседа с эмиссаром Рузвельта Гарри Гопкинсом о том, что Красная Армия в состояни удерживать линию обороны от Киева до Москвы и Ленинграда. В разговоре с Гопкинсом в конце июля Сталин доверительно высказался, что немцы устали и утратили наступательный дух. Сталин говорил Гопкинсу, что, так как прошли проливные дожди, немцы не будут в состоянии провести значительные операции после 1 сентября, и в любом случае фронт стабилизируется к 1 октября. Но месяц был долгим сроком для Восточного фронта, и в начале сентября Сталин писал Черчиллю, что фронт дестабилизирован прибывшими свежими вражескими силами. Он призывал Черчилля открыть второй фронт либо на Балканах, либо во Франции, что отвлечёт 30-40 дивизий противника с Восточного фронта. Это был не первый случай, когда Сталин призывал Британию открыть второй фронт, но этот призыв был значительно более сильным, чем предыдущие. Когда Черчилль информировал его, что нет возможности открыть второй фронт в 1941 году, Сталин предложил перевезти 25-30 дивизий в СССР для сражений на советской земле.

Хотя фактор престижа несомненно играл роль, Киев был историческим местом зарождения Российского государства, как и столицей Украины. Главная причина катастрофы, как предположил Василевский в своих мемуарах, то, что Сталин недооценивал угрозу немецкого окружения и переоценивал возможности своих собственных войск бороться с этой опасностью.

Иван Мудсли комментировал немецкое окружение под Киевом, как «великий триумф в войне на востоке и великую катастрофу для Красной Армии». Но сражение под Киевом не было полной катастрофой для Сталина. Это также дорого стоило Гитлеру (10 дивизий и 100 000 человек потеряно, соглано Василевскому). И пока Гудериан был занят на юге, группа армий Центр не могла продвигаться на Москву. Следом за этой победой под Киевом немцы продвинулись на восточную Украину, в Крым и к Ростову-на-Дону по основному направлению на Кавказ. Немцы заняли Ростов-на-Дону в ноябре 1941 года. Но они были вынуждены покинуть город, а в Крыму оборона Севастополя продлилась до июля 1942 года.

С точки зрения сталинского верховного командования киевский эпизод продемонстрировал, что оптимизм советских военных командиров не сменился пессимизмом. Это показало, с какой лёгкостью Сталин навязывал собственные желания своим генералам, и трудность для них попытаться дать ему совет так, чтобы их мнение было учтено. Перспективы на выживание для Красной Армии становились туманными, если Сталин не научится принимать решения получше, или выбирать лучшие советы.

 

Сражение под Ленинградом.

Конечным итогом операции Барбаросса можно считать битву под Москвой в октябре-ноябре 1941 года. Но когда немцы только вступили в Россию, главной их целью был захват Ленинграда. Только после захвата Ленинграда группой армий Север немецкие силы можно было сосредоточить против Москвы. Сначала всё шло по плану. Советская оборона на литовской границе была легко прорвана, и предпринятое Ставкой контрнаступление 23-24 июля против группы армий Север провалилось. Спустя три недели немцы продвинулись на 450 километров на широком фронте и оккупировали бОльшую часть балтийского региона. После этого скорость нмецкого продвижения начала уменьшаться с 5 километров в день в июле до 2,2 км в августе и 1,4 км в сентябре. В середине августа Советы попытались провести контрнаступление в районе Старой Руссы у Новгорода. Оно также провалилось, но часть войск немцев из группы армий Центр пришлось передать для усилениия группы армий Север. Сталинский ответ на планы его фронтовых командиров провести контрнаступление показывает, что он научился осторожности:

«План операции не реален в настоящее время. Необходимо принять в расчёт только те силы, которыми вы располагаете и, следовательно, вы должны расчитывать только на ограниченные действия… Ваши планы о темпах продвижения по 15 км в день очевидно превышают ваши возможности. Опыт показывает, что в ходе наших наступлений враг намеренно отходит перед нашими ударными группами. Затем, в то время, как создаётся видимость быстрого и лёгкого наступления, он скоординированно перегруппировывает свои силы на флангах нашей ударной группы с целью последующего окружения её, и отрезания от главной линии фронта. Поэтому я отдал приказ не продвигаться вперёд в ходе наступления… Необходимо подготавливать операцию с повышенной секретностью… так, чтобы враг, как это часто случается, не раскрыл нашего плана до начала операции и не смог сорвать наше наступление».

После провала советского контрнаступления в районе Старой Руссы немцы продолжали наступать, и в начале сентября группа армий Север достигла окраин Ленинграда. В этот момент, однако, Гитлер поставил главной целью Москву и решил, что вернее, чем брать Ленинград штурмом, город нужно окружить, и уморить голодом. Поддержанные постоянными финскими атаками Ленинграда с севера, немцы были уверены, что город падёт скорее раньше, чем позже. 22 сентября Гитлер издал директиву по Ленинграду: «Фюрер решил стереть город Пертербург с лица земли. Я не заинтересован в дальнейшем существовании этой огромной популяции после поражения советской России… Мы предлагаем полностью блокировать город и стереть его артиллерийским огнём всех калибров, и непрерывной бомбардировкой с воздуха».

Для Сталина угроза Ленинграду была даже более опасной, чем крушение советской обороны на Украине. Если Ленинград падёт, будет открыта дорога для флангового удара немцев на Москву, Советский Союз лишится важнейшего центра оборонной промышленности, а психлогическое влияние взятия нацистами колыбели большевистской революции будет катастрофическим. Беспокойство Сталина о ситуации в Ленинграде отразилось в обострении отношений с тамошними партийными «вождями». Ленингадским партийным боссом был член политбюро А.А. Жданов, несомненный сторонник Сталина, талантливый, энергичный и инициативный. Через день после образования ГКО он создал свою версию комитета обороны в Ленинграде. Позже, 20 августа 1941 года, Жданов образовал военный совет обороны Ленинграда, чьей основной задачей было подготовить улицу за улицей, дом за домом для обороны города. Со Сталиным не советовались, чем он был не доволен. В телеграмме Жданову он писал:

«1. Вы образовали военный совет для обороны Ленинграда. Вы должны понимать, что военный совет может быть сформирован только правительством, или выбран Ставкой… 2. Ни Ворошилов (командующий Северо-Западным направлением), ни Жданов не состоят в этом военном совете… Это некорректная и вредная политика. Рабочие дают понять, что Жданов и Ворошилов не участвуют в обороне Ленинграда, умывают руки и доверяют оборону другим… 3. В вашем постановлении военного совета вы предлагаете избирать батальонных командиров (рабочих формирований). Это некорректно организационно и вредно политически… 4. Согласно вашего постановления… оборона Ленинграда будет осуществляться только рабочими батальонами… Мы думаем, что оборона Ленинграда должна прежде всего осуществляться артиллерией».

Жданов телеграфировал в ответ, что совет ограничен в своих функциях и полномочиях, и что он и Ворошилов взяли на себя общее руководство обороной Ленинграда. Но Сталин повторил, что они не правы, поступив таким образом, и есть опасения, что они снова могут повторить ошибки. Жданов допускал, что предложение выбирать командиров может быть ошибочным, но опыт показывает, что рабочие формирования сменяют командиров, которые не справляются со своими обязанностями. Сталин настаивал, однако, что распространение выборности на всю армию приведёт к анархии. 24 августа ГКО приняло решение о военном совете в Ленинграде, включив Жданова и Ворошилова в его состав. 26 августа ГКО принял решение послать комиссию с особыми полномочиями по Ленинграду для проверки обороны города и возможности эвакуации его предприятий и населения. Комиссия, возглавляемая Молотовым, прибыла в Ленинград 27 августа. Двумя днями позже она рекомендовала эвакуировать 250.000 женщин и детей из города, и ещё 66 тысяч с территорий вблизи линии фронта. Она также предложила срочно депортировать 96000 челвек немецкой и финской национальности из региона.

Сталин остался недоволен действиями командующего Ленинградским фронтом генерала М.М. Попова, так же, как и Жданова, и Ворошилова. 29 августа он телеграфировал Молотову в Ленинград:

«Я опасаюсь, что Ленинград будет потерян безмозглыми дураками. Что Попов и Ворошилов делают? Они не докладывают нам о мерах, предпринимаемых ими против опасности. Они заняты поиском путей отхода. Я только так могу истолковать их намерения… Это чисто крестьянский фатализм. Я ничего не могу понять. Вы думаете открыть дорогу немцам на этом важнейшем направлении? Всерьёз? Что это за человек, Попов? Что Ворошилов делает? Как он помогает Ленинграду? Я пишу это потому, что обеспокоен недостаточной активностью ленинградских командиров… Возвращайтесь в Москву. Не задерживайтесь».

В этот же день Северо-Западное направление было упразднено, и командования Северо-Западного направления и Ленинградского фронта объединены. 5 сентября Ворошилов был назначен командующим нового Ленинградского фронта, и Попов стал его начальником штаба. Однако Ворошилов вскоре был освобождён от командования, и 11 сентября Ставка назначила Жукова на его место.

ЖУковский метод обороны Ленинграда состоял в организации контратак и установлении драконовской дисциплины. 17 сентября он издал приказ по организации обороны ленингадского южного сектора: «Всех командиров и политработников, и солдат, которые покинут указанную линию обороны без письменного приказа от фронтового, или армейского руководства, расстреливать немедленно». Сталин целиком поддержал дух ибукву жуковских суровых приказов. 20 сентября он послал Жукову и Жданову одобрение их приказа войсковым командирам:

«Говорят о том, что в то время, как наступление на Ленинград немецких мерзавцев продолжается, среди наших войск есть люди, которые говорят, что старики и старухи, жёны, и дети обращаются с просьбой к большевикам сдать Ленинград и восстановить мир.

Это говорит о том, что народ считает питерских большевиков неспособными использовать оружие против этих отдельных лиц. Я полагаю, что если мы имеем таких людей среди большевиков, мы должны уничтожить их, так как они боятся немецких фашистов.

Мой ответ, отбросить сантименты, но разбить вдребезги врага и его сообщников, стиснув зубы, не боясь боли, и смерти. Война неумолима, необходимо уничтожить тех, кто демонстрирует слабость и колебания…

Бить немцев и их стронников, кто бы они ни были, делать это, не взирая ни на что».

В конце сентября 1941 года фронт вокруг Ленинграда стабилизировался. Город был полностью окружён и осаждён немецкими, и финскими войсками (позднее и испанской «Голубой дивизией»). Но снабжение по воздуху и через Ладожское озеро оставалось возможным. Великая драма началась. Более миллиона советских солдат погибло при сражениях в ленинградском регионе. За три года осады 640.000 граждан умерло от голода, 400.000 пропали без вести в ходе операции. Как указывал Иван Мудсли, осада Ленинграда была главным образом тяжела для женщин. Большинство мужчин было в Красной Армии, или в народном ополчении. У немцев был опыт многих случаев прорыва городской обороны и слома обороны при сопротивлении, но никогда не было такого, как в 1941 году. Осада стала главной проверкой для Жданова и коммунистической партии. Всеобщая народная мобилизация в комбинации с безжалостностью создали легенду о героическом Ленинграде.

С точки зрения стратегии, осала сковала большое количество войск противника (треть вермахта в 1941 году) и помогла обороне Москвы. Особенно важным был успех контр-наступления под Тихвином в ноябре-декабре 1941 года, который обезопасил Москву от немецкого окружающего манёвра с северо-запада. Но трения между Сталиным и ленинградскими товарищами продолжали возникать время от времени. Например, в телеграфном общении со Ждановым 1 декабря 1941 года Сталин начал саркастически высказываться: «Весьма странно, что товарищ Жданов не чувствует необходимости подойти к аппарату, чтобы просить нас о взаимном обмене информацией в такое трудное для Ленинграда время. Если московские коллеги не будут вызывать на переговоры по аппарату, это приведёт к тому, что тов. Жданов забудет о Москве и московских товарищах… Может случиться, что Ленинград тов. Жданова однажды исчезнет из СССР и окажется в Тихом океане». Как показывет эта цитата, элементы московско-ленинградского соперничества в сталинских отношениях со Ждановым несомненно присутствовали, но более важной была неизбывная забота Сталина об обороне Москвы, переходящая в навязчивую идею. Как он позже сказал Жданову при переговорах: «Не теряйте времени, не только каждый день, но и каждый драгоценный час. Враг собирает все свои силы на фронте под Москвой. Все другие фронты имеют удобный случай для атаки противника, включая ваш фронт».

 

Cталин спасает Москву.

Битва под Москвой началась с двух катастроф для Сталина. В начале октября немцы поймали в капкан 7 советских армий в массовом окружении под Вязьмой и Брянском. Были окружены Брянский, Западный и Резервный фронты, оборонявшие подходы к Москве. Были потеряны 64 стрелковых дивизии, 11 танковых бригад и 50 артполков. Потери в людях достигли миллиона, включая около 700.000 захваченных немцами в плен. Давид Гланц сказал: «Катастрофа… Красной Армии, произошедшая в октябре, также, как и в июне, августе, и сентябре, почти «очень уважаема». Катастрофа частично была результатом немецкого превосходства в силах. Армии группы Центр имели миллион солдат, 1700 танков и штурмовых орудий, 1400 пушек, и миномётов, и 950 самолётов. Им противостояли 3 советских фронта, имевших 800.000 солдат, 6808 орудий и миномётов, 782 танка и 545 самолётов. Советские силы были также ослаблены наступательными действиями в августе и сентябре, и не имели времени, чтобы окопаться как следует, и создать эшелонированную оборону. Как всегда были операционные ошибки. Но, возможно, немцы сражались и маневрировали лучше (и это «простая» правда), и вместе с превосходством в людях, и в средствах, это привело их к победе. В любом случае немецкий успех означал для советской столицы, что она прямо и непосредственно находится под угрозой.

Сталин отреагировал на ухудшение военной ситуации вызовом Жукова из Ленинграда в Москву 5 октября, и 10 октября назначил его командующим Западным фронтом. 5 октября Ставка приказала сформировать 10 резервных армий восточнее Москвы. В ходе московской битвы около 100 дивизий были перемещены на центральный сектор фронта, включая 9 с Дальнего Востока, так как Сталин был уверен, что Япония не присоединится к немецкому вторжению на этой стадии.

Не смотря на эту концентрацию сил, были составлены планы частичной эвакуации советской столицы, которая начала выполняться 15 октября. Среди первых эвакуировались в Куйбышев, расположенный в 500 милях на юго-восток от Москвы на реке Волге иностранные дипломаты и журналисты, персонал наркомата иностранных дел и наркомата обороны. Большинство сотрудников Ген. штаба переместилось в Арзамас, находившийся между Москвой и Куйбышевом. Берия приказал составить план взрыва главной части города, если возникнет такая необходимость. Это были меры предосторожности, и они вовсе не означали, что Москва будет захвачена немцами, но они вызвали вспышку диких слухов и общую панику среди части населения, которое начало спасаться бегством из столицы по собственному решению. Нервы были успокоены радиообращением от 17 октября А.А. Щербакова, московского партийного вождя, который заверил граждан, что Сталин остаётся в столице. Ситуация стабилизировалась после резолюции ГКО от 19 октября, которая объявила об осадном положении, о введении комендантского часа и передачи обеспечения безопасности в городе в руки бериевского НКВД. Несмотря на всё это, писали о так называемом «большом драпе» огромного большинства обычных московских жителей, оставшихся «непоколебимыми» перед лицом неминуемой немецкой угрозы столице. Среди защитников советской столицы в октябре-ноябре 1941 года были 5 дивизий добровольцев, которые были плохо обучены и плохо экипированы, и которые понесли экстремально высокие потери во время сражения с немцами. Другие полмиллиона гражданских лиц в московском регионе помогали на строительстве оборонительных сооружений вокруг города.

Когда Жуков принял меры по обороне города, планировалась оборонительная линия, которая проходила через Можайск в 75 милях западнее Москвы. Но Жуков также составил планы оборонительных позиций вплоть до города. В конце октября немцы стремились прорвать, или обойти можайскую линию и устремиться на Москву с северо-запада и с юго-запада, так же, как и прдвинуться в центре. В начале ноября вермахт находился в 50 милях от советской столицы, но не мог совершить решающий прорыв. Это был момент, когда Сталин сделал собственный, возможно решающий вклад в защиту Москвы от немцев. Это было ежегодное празднование годовщины большевистской революции, традиционно отмечаемое речью партийного вождя и военным парадом на Красной площади. Согласно Жукову, 1 ноября Сталин спросил его, позволит ли ситуация на фронте нормально провести торжество? Жуков ответил, что немцы не в состоянии начать большое наступление в следующие несколько дней. Однако, так как существовала опасность немецкой бомбардировки, традиционный митинг накануне годовщины был проведён в метро на станции Маяковская.

Сталин воспользовался случаем и сделал мастерское представление. С врагом у ворот Москвы, он смог отрешиться от серьёзной опасности. Действительно, он откровенно признал все территориальные потери. Но Сталин указал, что стратегия блицкрига вермахта провалилась и спросил, почему «молниеносная война» достигла успеха в Западной Европе, но не в Советском Союзе? Для этого, сказал Сталин, есть три причины. Первая: провал попытки втянуть Великобританию и США в антибольшевистскую коалицию. Вторая: немцы расчитывали на дестабилизацию и ненадёжность советского фронта – на классовые, и этнические противоречия, ведущие к быстрой дезинтеграции СССР. Третья: немцы недооценили силу Красной Армии и её способность к восстановлению морального духа, и ведению эффективной оборонительной войны на собственной земле. Взглянув на причины «временных неудач» Красной Армии, Сталин высветил два фактора: отсутствие второго фронта в Европе и недостаток танков.

Затем он обратился к политике и идеологии «гитлеровских захватчиков». Они не националисты или социалисты, сказал Сталин. Факт, что «режим Гитлера является копией реакционного режима, который существовал в царской России. Хорошо известно, что гитлеровцы подавляют права рабочих, права интеллектуалов и права наций так же легко, как царский режим подавлял их, и что они организовали средневековые еврейские погромы так же, как царский режим организовывал их. Гитлеровская партия, есть партия врагов демократической свободы, партия средневековой реакции и (антисемитских) средневековых погромов». Сталин подчеркнул, что «немецкие заговорщики хотят войны на истребление народов СССР» и осветил, в частности, угрозу истребления «великой русской нации» и её культуры. Сталин опроверг нацистские притязания на любые параллели между Гитлером и Наполеоном, кроме может быть того, что император действительно хотел уничтожить Москву до отступления армии из России.

Согласно Сталину: «Наполеон сражался против армии реакции и объединялся с прогрессивными силами, тогда как Гитлер… объединяется с силами реакции и сражается с прогрессивными силами». Это утверждение было частью сталинских аргументов, что немецкий тыл был не стабилен и являлся объектом сопротивления прогрессивных сил, как в Германии, так и в оккупированной нацистами Европе. Но что предрекает действительную гибель Гитлеру, отметил Сталин, так это американо-британо-советская коалиция, могущественная экономика альянса, которая выиграет «войну моторов»: «Война будет выиграна той стороной, которая обеспечит преимущество в производстве моторов». Сталин заключил определение борьбы с Гитлером, как справедливую войну, борьбу за освобождение «порабощённых народов Европы» так же, как и Советского Союза.

На следующий день, 7 ноября 1941 года, Сталин обратился к войскам, участвовавшим в параде на Красной площади. Ситуация была серьёзной. Сталин сказал им, что советский режим видел даже бОльшие трудности в прошлом:

«Вспомните 1918 год, когда мы праздновали первую годовщину Октябрьской революции. Три четверти страны было в руках иностранных интервентов. Украина, Кавказ, центральная Азия, Урал, Сибирь и Дальний Восток были временно потеряны для нас. Мы не имели союзников. Мы не имели Красной Армии… Заканчивались еда, вооружение… 14 государств выступили против нашей страны. Но мы не унывали, мы не отчаялись. В огне войны мы выковали Красную Армию и превратили нашу страну в военный лагерь. Дух великого Ленина воодушевлял нас… И что случилось? Мы изгнали интервентов, вернули наши потерянные территории и добились победы».

В заключение Сталин вернулся к патриотической теме, призывая прежнюю Россию бороться с иностранными захватчиками:

«Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте достойны этой миссии. Берите в пример мужественные образы наших великих предков – Александра Невского (который победил шведов), Дмитрия Донского (который бил татар), Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского (которые изгнали поляков из Москвы), Александра Суворова и Михаила Кутузова (русского героического генерала наполеоновских воин) – которые будут вдохновлять вас в этой войне. Пусть знамя победы великого Ленина будет вашей путеводной звездой».

В последующие годы было много комментариев по поводу специфического русского патриотического содержания этой речи. Александр Верс, например, писал: «Сталинская Святая Русская речь». Однако, как Верс также отмечает, патриотизм Сталина не представлял собой ничего нового. Он долго позиционировал себя, как националиста, как государственного строителя и государственного защитника. Особенно, когда русская патриотическая тема была актуальна и когда везде отношение к советской системе и СССР улучшилось из-за дружеского отношения к русскому народу. Что было действительно поразительно в этой речи, так это полное отсутствие упоминания советской коммунистической партии большевиков. Сталин не отбросил коммунистическую партию, отнюдь нет, партия осталась ключевым инструментом для военной мобилизации страны. Но умолчание о партии в сталинской речи указывало, что он видит патриотическую сплочённость, простирающуюся дальше, чем сплочённость вокруг коммунистической идеи.

Сталинская речь была напечатана в советской прессе и распространена в вооружённых силах. Речь была переведена и ввиде листовок использовалась для ведения пропаганды за линией фронта среди немцев, итальянцев, финнов, венгров, румын, и испанцев. В последующие дни советские военные цензоры просмотрели миллионы писем, отправляемых на фронт и с фронта, и докладывали о значительном подъёме настроения. Из Ленинграда НКВД доносил, что «речь тов. Сталина и парад 7 ноября на Красной площади широко обсуждались среди рабочих… Рабочие, служащие и интеллигенция говорили, что речь тов. Сталина вдохновляет, и разъясняет каждому ближайшие перспективы войны. Неисчислимые резервы и силы Советского Союза гарантируют полное уничтожение немецкого фашизма. Цель Америки и Англии, говорил Сталин, ускорить победу над немецко-фашистскими захватчиками. В то время невозможно было точно оценить сталинский вклад в победу в сражении под Москвой, зато хорошо была видна разница между победой и поражением.

В середине ноября немцы продолжили наступление на столицу и в некоторых местах уже могли отчётливо наблюдать центр города. Советская оборона прогнулась, но держалась в критических точках, таких, как город Тула на юго-западе от Москвы. Исход был неизвестен до самого конца, когда резервы Ставки, имевшиеся в наличиии, заткнули прорывы в обороне и остановили немецкое наступление. Эти резервы, изначально предназначавшиеся в качестве авангарда для главного контрнаступления, были развёрнуты преждевременно для обороны. В начале декабря немецкое наступление постепенно выдохлось. Истощение немецких войск, трудности снабжения всвязи с длительностью доставки и суровая зимняя погода сыграли свою роль, но решающим фактором были свежие резервы Ставки. Эти резервы были достаточны не только для защиты столицы, но и для наступления, и Жуков был готов его предпринять.

 

В наступлении.

Жуков представил Сталину свой план контрнаступления под Москвой 30 ноября, и операция началась через 5 дней. План Жукова предусматривал атаку противника с флангов севернее и южнее Москвы, и затем движение на запад от советской столицы. Сталин был в приподнятом настроении (in ebullient mood) в начале контрнаступления. «Русские уже бывали в Берлине дважды, и они будут там в третий раз», – сказал он Владиславу Сикорскому, лидеру польского правительства в изгнании, 3 декабря 1941 года.

В середине декабря немцы были отброшены на 100-200 миль от Москвы на широком фронте. 16 декабря командующий группой армий Центр фельдмаршал Фёдор фон Бок (фон Козёл) запросил у Гитлера разрешение отвести войска. Гитлер отказал и отдал приказ от 18 декабря «стойко обороняться», запрещающий отступать, и настаивающий на фанатичном сопротивлении советскому наступлению, на действии, которое может спасти вермахт от полного разгрома. В результате советское контрнаступление было задержано и остановлено на половине пути между Москвой и Смоленском.

В то время, как немцы окапывались на своей оборонительной позиции, Ставка разработала более амбициозный проект: начать общее наступление на восточном фронте. Стратегической целью этой операции было окружение группы армий Центр и освобождение Смоленска, уничтожение группы армий Север и деблокада Ленинграда, и выбивание группы армий Юг с Украины, и освобождение Крыма. То есть разгром вермахта и нанесение завершающего победного удара в ходе одной стратегической операции, аналогичной операции Барбаросса. Хронология подготовки этого грандиозного проекта сложна, но казалось, что советские планы начали исполняться. Подготовительные мероприятия заверщились в середине декабря. В это же время элементы планируемого контрнаступления начали осуществляться, однако главные усилия не начинались до января 1942 года.

Принято приписывать этот грандиозный план Сталину. Джон Эриксон, например, называет его «первым сталинским стратегическим наступлением». Учитывая пристрастие Сталина к гигантским прожектам и триумфальное освещение советской прессой успешного московского контрнаступления – немецкого первого крупного поражения в войне, нетрудно представить Сталина формулирующим и продвигающим такой план. Однако очевидно, что Сталин и не отказался от идеи стратегического контрнаступления, даже если не он её предложил. Это была подготовка благоприятной возможности компенсировать провал ранее предпринимавшихся усилий взять в свои руки стратегическую инициативу и, если будет успех, разгромить немецкое нашествие.

Сталинская уверенность в будущей операции очевидна из беседы 16 октября с Антоном Иденом, британским секретарём министерства иностранных дел:

«Сейчас мы находимся в поворотной точке. Немецкая армия выдохлась. Её командование хотело закончить войну до зимы и не сделало необходимых приготовлений для зимней кампании. Немецкая армия сегодня плохо одета, плохо накормлена и её моральный дух упал. Они начали чувствовать напряжение. Тем временем СССР подготовил большие резервы и недавно пустил их в действие. Это приведёт к фундаментальным изменениям на фронте… Наши контратаки постепенно разовьются в контрнаступление. Мы намерены следовать подобной политике в течении всей зимы… Тяжело предположить, как долго мы будем продвигаться в ходе нашего наступления, во всяком случае до весны… Мы продвигаемся и будем продолжать продвигаться на всех фронтах».

Иден был в Москве, чтобы обсудить условия англо-советского альянса и послевоенного сотрудничества. Сталин хотел уже начать говорить о заключении договора о послевоенном мире также, как и о послевоенном союзе, о чём уже дискутировал с Бивербруком и Гаррманом в конце сентября 1941 года. В последствии он поднимал эти вопросы в переписке с Черчиллем, который согласился отправить Идена В Москву для всестороннего обмена взглядами. В Москве Иден столкнулся со многими радикальными предложениями, которые Британия считала преждевременными. Это будут два англо-советских договора, говорил Сталин, один о военной взаимопомощи в ходе войны и другой об урегулировании послевоенных проблем. Ко второму договору должен быть приложен секретный протокол по реорганизации европейских границ после войны. Согласно советским предложениям, в предлагаемом протоколе границы СССР устанавливались на момент июня 1941 года (т. е. включали республики прибалтики, западную Белоруссию и западную Украину, Бессарабию, и Буковину).

Польша должна будет получить компенсацию за свою территориальную потерю восточной части за счёт экспансии на немецкие территории западнее. Финляндия должна передать территорию Петсамо в состав СССР. Чехословакия, Греция, Албания, Югославия будут восстановлены, как независимые государства. Как награду за поддержание нейтралитета, турки получат Додеканейские острова, часть болгарской территории и, возможно, часть сирийских территорий. Немцы будут ослаблены разоружением и расчленением на несколько мелких политических единиц. Британия заключит союзы с Бельгией и Голландией, и получит военные базы в Западной Европе, тогда как СССР будет иметь базы в Финляндии и Румынии. Окончательно это будет послевоенный альянс в Европе для защиты мира.

В сравнении со сферой влияния в Восточной Европе, которую Сталин действительно установил в 1945 году, это вполне умеренные предложения – в сущности восстановление европейского статус-кво, наказание враждебных государств (прежде всего Германии) и повышение британской, и советской безопасности. В беседе с Иденом, однако, Сталин пояснил, что его главным и ближайшим приоритетом было британское понимание территориальных целей СССР, достигнутых после нацистско-советского пакта. Как он сказал Идену: «Очень важно ддля нас знать, станем ли мы «сражаться» с Британией по вопросу западных границ на мирной конференции».

Со сталинской точки зрения война выглядела так, как если бы она заканчивалась через несколько месяцев. Когда война действительно закончится, трудно было предвидеть. Поверив в военный успех, Сталин пытался максимально укрепить своё положение после наступления конца войны. Но Иден сопротивлялся сталинским требованиям говоря, что ему необходимо проконсультироваться с Черчиллем и кабинетом, и что американцы также имеют интересы, которые необходимо учесть. Иден покинул Москву 22 декабря 1941 года, но до апреля 1942 года Британия не давала формального ответа на сталинское предложение, ограничиваясь серией рассуждений о военном времени и послевоенном сотрудничестве, которые не отрицали, но и не подтверждали по существу советские требования.

22 апреля Сталин писал Черчиллю, что он предлагает послать Молотова в Лондон, чтобы обсудить различия между советской и британской позициями. Прибыв в Лондон 20 мая, Молотов, согласно инструкциям, упорно вновь заявлял советскую позицию. затем произошла курьёзная вещь. Молотов внезапно согласился принять британскую позицию по договору об альянсе на военное время, что заключалось не более, чем в неопределённых обязательствах на послевоенное сотрудничество. Молотовский первоначальный ответ на британские предложения, о которых он телеграфировал в Москву был таким: это «пустая декларация», и она должна быть отброшена. 24 мая, однако, Сталин приказал изменить линию:

«Мы принимаем «наброски» договора, представленные вам Иденом. Мы не считаем его пустой декларацией, но рассматриваем, как важный документ. Он не достаточен для решения вопроса безопасности границ, но это не плохо. Возможно это развязывает нам руки. Вопрос о границах, более, или менее требующий гарантий для безопасности наших границ в той, или иной части нашей страны будет решён с помощью силы».

Быстрое изменение сталинской политики было вызвано ухудшением военной ситуации. В декабре он задумывался о послевоенном мировом порядке, теперь его приоритетом было укрепление англо-советского альянса и получение обязательств от Британии и Америки открыть второй фронт в Европе в 1942 году, что должно было облегчить положение на восточном фронте.

Сталин уверенно считал 1942 год годом победы. В начале января Ставка перегруппировала свои силы и подготовила удар, планируя в ходе контрнаступления сокрушить немецкие позиции на всём протяжении восточного фронта. 10 января Сталин выдал своим командующим следующую директиву:

«После того, как Красная Армия добъётся успеха в разгроме немецких войск в достаточной степени, она должна продолжать контрнаступление и преследовать отступающих на запад немцев. Как только начнётся наше наступление, немцы перейдут к обороне… Немцы постараются тем самым сдержать наше наступление до весны. Затем, собравшись, они начнут снова наступление против Красной Армии… Наша задача – не дать немцам передышки, гнать их на запад непрерывно, истощить их силы и резервы до весны, когда мы будем иметь свежие резервы, тогда как немцы не будут иметь более резервов, это будет полное поражение нацистских сил в 1942 году».

Советское наступление обеспечило достижение некоторых локальных целей, но провалилось на более важных. Февраль стал началом конца наступления. 23 февраля, в 24-ю годовщину образования Красной Армии, Сталин издал «приказ дня» (очевидно «Приказ ко дню Красной Армии») для всех войск. Главной политической темой приказа было заявление, что Красная Армия ведёт «не хищническую, не империалистическую, но патриотическую войну, войну освободительную, справедливую войну». Сталин сделал ударение на том, что Советский Союз не ставит цели уничтожения немцев, или разрушения немецкого государства:

«Опыт истории показывает, что гитлеры приходят и уходят, но немецкий народ и немецкое государство остаются». Сталин подчеркнул, что имея антирасистский мандат советское государство и Красная Армия громят агрессоров «не потому, что их Германия зачинщик, но потому, что они хотят поработить наше отечество». По военным вопросам Сталин был вполне уверен и утверждал, что Советы перехватили инициативу, и что «не далёк день, когда Красная Армия… изгонит ненавистного врага… и красные знамёна будут снова гордо реять над всей советской землёй». Однако он не сделал предсказания победы в 1942 году, но избрал вместо этого идею, что война будет выиграна «постоянно действующими факторами: стабильностью тыла, моральным духом армии, численностью и качеством войск, экипировкой армии, организаторскими способностями командного состава армии» – всё это указывает, что война будет выиграна достаточно скоро.

В марте 1942 года массированное советское наступление стало тормозиться «распутицей» – весенней грязью. В апреле Ставка заявила, что наступление завершено и Красная Армия переходит к обороне. Но планы уже были подготовлены для начала Советами контрнаступления летом 1942 года. Ощутив вкус победы под Москвой в декабре 1941 года, Сталин и его генералы были решительно настроены захватить инициативу снова и заставить немцев перейти к обороне. Гитлер, однако, имел собственные идеи, и вермахт уже планировал и готовился к следующей кампании блицкрига в России.

К концу 1941 года Красная Армия потеряла около 200 дивизий в сражениях и понесла ошеломляющие потери – 4,3 миллиона человек убитыми. Намного больше человек и дивизий (?) было потеряно в напрасном контрнаступлении в начале 1942 года. Но советский режим выжил в гитлеровской войне на уничтожение, поднялся и отбросил немецкое вторжение. Сталин был уверен, что высшая точка поворота в войне достигнута. Но главную проверку советская система и Сталин, как военный вождь, прошли успешно.