Яркая голубизна июня сменилась позолотой июля, а Стивен все еще не выздоровел. В раны попала инфекция, и несколько недель он был серьезно болен. Мэри преданно ухаживала за ним. Сердце ее было объято тревогой. По ночам она вставала, дежурила возле его кровати, ворчала на него, когда он пробовал двигаться.

Она забыла, что такое робость, застенчивость. Она снимала с него мокрые рубашки, когда жар, казалось, выжимал всю влагу из его исхудавшего обессиленного тела. Она мыла его теплой водой, затем прохладной водой, чтобы снизить температуру. Она бинтовала его раны, как ее научил доктор, и почти не спала по ночам, ухаживая за ним.

Часто приходила леди Хелен и отсылала Мэри, желая сама позаботиться о пасынке. Только в эти часы Мэри отдыхала. Теперь она доверяла этой женщине больше, чем когда бы то ни было раньше.

Как только Кристофер услышал обо всем, что случилось, он примчался к ним верхом, Он осыпал Стивена упреками, в ярости от того, что тот не дал ему возможности участвовать в произошедших событиях.

После этого приехали в экипаже леди Хелен и Георгиана и опять поселились в замке. «Но лишь на время», — сказала Георгиана с какой-то новой для нее твердостью в голосе. Она вкусила всю прелесть положения хозяйки собственного дома и ни за что не хотела отказываться от нее.

Семья была дружна, как никогда раньше. Пока Мэри ухаживала за мужем, Георгиана руководила слугами. Леди Хелен помогала им обоим с необычайной кротостью, мягкостью, в которую Мэри едва могла поверить. А Кристофер на это время взял на себя дела Стивена. Ежедневно он ездил осматривать фермы, поля, решал все проблемы.

И их труды были наконец вознаграждены. Стивен уже мог вставать на несколько часов в день. Как только разрешил доктор, Мэри начала выводить его в сад, и он лежал там в шезлонге, наслаждаясь свежим воздухом и сиянием солнца. Некоторое время он был так слаб, что едва мог поднять безвольно висящую руку. У Мэри при виде этого щемило сердце, и она была готова накричать на кого-нибудь, чтобы скрыть слезы.

Бонни выполняла свои обязанности с невиданным воодушевлением. Миссис Рэмзи ходила улыбающаяся и что-то мурлыкала себе под нос. Двух слуг и трех конюхов уволили за то, что они тайно помогали Бэссету. Остальные были вполне надежными, как сказал Уэнрик, который, как казалось, знал гораздо больше, чем осмеливался говорить.

Вся округа как будто освободилась от опутывающих ее ужасных щупальцев страха. Мистер Эшвуд, хозяин гостиницы, был послан поговорить с Мэри. Он рассказал ей все, что люди знали или о чем-то догадывались. Бакалейщик мистер Джонс стал ее надежным союзником. Он заверял ее, что все они теперь ее верные слуги на всю жизнь за то, что она для них сделала.

Мистер Эшвуд сказал:

— Бэссет многие годы создавал и укреплял свою власть. Могли ли мы подумать, что новому хозяину будет небезразлично, что с нами происходит! Что у него ни спроси, он все пожимает плечами да отворачивается. Было известно, что к его столу подают контрабандные вина, что он курит контрабандный табак. Могли ли мы точно знать, что у него за характер? Но вы, леди Мэри, вы с самого начала были не такая, как все. Вы заботились о нас, мы это чувствовали и говорили между собой о том, что могут произойти перемены.

— Эх, если б вы сразу мне все рассказали, — без упрека в голосе сказала она. — Я понимаю, вы боялись. Только Джереми Шоу отважился говорить об этом.

— Да, он сильный человек, умеет за себя постоять, — сказал мистер Эшвуд. — Но ему тоже угрожали, и мы не были уверены, что его в конце концов не сломят. Мы видели и сильных людей, которые уступали, когда угрожали их женам и детям.

Как то раз в середине июля, когда Стивен лежал в саду, пришел какой-то старый моряк. Он приехал из деревни вместе с бакалейщиком, на переднем сиденье рядом с ним, как когда-то Мэри. С гордо поднятой головой он прошел в сад. Левый рукав его был пуст и покачивался на ветру. По его глазам Мэри поняла, что он не уверен, желанный ли он гость.

Она встретила этого человека возле куста роз.

— Добро пожаловать, мистер Паркс. Мистер Эшвуд сказал, что вы хотите видеть лорда Стивена. — И, приветливо улыбнувшись ему, она взяла гостя за руку.

— О да, — ответил он, глядя вперед, туда, где лежал в шезлонге Стивен, — Я сказал, что хочу поговорить с моим капитаном. Мы вместе сражались на «Смелом», мадам… то есть миледи.

— Да, я слышала. Пойдемте.

И она подвела его к Стивену, который уже пытался встать, но из-за слабости это ему не удавалось.

— Нет, нет, ложитесь, ложитесь, — запротестовал седой моряк. — Ваши раны, должно быть, болят так же, как болели мои пару лет назад.

— Я помню тебя, Паркс, — сказал Стивен, улыбаясь и протягивая слабую руку. — Ты дрался как два дьявола. Мне было очень жаль расставаться с тобой.

— Мне — не меньше, — ответил тот.

Он наконец сел, и они начали разговаривать. Мэри оставила их и, придя часа два спустя, была удивлена, увидев, что они все еще предаются воспоминаниям, а у Стивена улучшился цвет лица и засверкали глаза.

Увидев ее, моряк тут же встал.

— Ой, однако, засиделся я тут у вас, — извиняющимся тоном сказал он. — Я вообще-то собирался зайти минут на пять… Но прошло уже, по-моему, больше.

— Приходи еще, — сказал Стивен. — Нам еще о многом нужно поговорить. Я так и не узнал, что произошло в ту ночь в Лиссабоне. Жаркая, должно быть, была драка, судя по состоянию тех, кто возвращался.

— О да, битва была что надо, — сказал Паркс, собираясь уходить, с явной неохотой. Слегка покачиваясь, он пошел вдоль кустов роз к выходу, где мистер Джонс терпеливо ждал его в повозке.

Слухи распространялись по округе. Приходили разные люди, иногда по двое сразу. Приходили обычно после обеда, когда Стивен сидел в саду. Несколько раз заходил Джереми Шоу. Сначала он чувствовал себя неловко, но со временем становился все более открытым и дружелюбным. Разговоры с ним касались проблем, связанных с фермами, и Мэри подумала, что его, похоже, прислали к ним как представителя.

Приходили люди из деревни, с ферм, старые флотские знакомые Стивена, забегавшие, по их словам, чтобы шепнуть ободряющее словцо. Сначала не уверенные, захочет ли он говорить с ними, постепенно они чувствовали себя свободнее, обсуждали разные проблемы.

Закончился июль, и в августе Стивен наконец был в состоянии и ходить. С Кристофером у них было много долгих разговоров, и было решено, что тот вернется в Пенхерст и будет управлять им. «Георгиана спит и видит собственный дом, в котором она будет хозяйкой!» — сказал Кристофер, да и ему самому, как оказалось, было не менее приятно получить в свое полное распоряжение несколько акров земли. В его манере вести себя появилась какая-то целеустремленность.

Однажды днем они все вместе сидели в саду и пили чай. Стивен решительно отказался от шезлонга и сидел на стуле. Мэри разливала чай, Георгиана разносила тарелки. Леди Хелен важным голосом заметила, что отнюдь не возражает против того, чтобы ее обслуживали, потому что она все утро болтала с женой приходского священника и ужасно устала.

Георгиана осмелилась засмеяться. Ее лицо посветлело, приобрело какой-то новый оттенок, и в ее манере поведения стало больше уверенности, подумала Мэри.

— Ой, мама, вы ведь так любите посплетничать. Как вы можете от этого устать?

— Мы попробовали разрешить все проблемы сразу, — с сожалением в голосе сказала леди Хелен. Все засмеялись.

— Смейтесь, смейтесь! Но это действительно довольно утомительное занятие.

— О, у нас ведь куча нерешенных проблем в Пенхерсте, — поддразнивающим тоном сказал Кристофер. — Мама, когда решишь все проблемы здесь, можешь начинать в нашем новом доме. Тебе надо только придумать, как бы пооригинальнее это сделать!

— Негодный мальчишка, — нежно сказала леди Хелен. — С каждым днем ты все больше становишься похож на отца. Ну а Стивен, конечно, пошел в свою мать…

Теперь уже засмеялась Мэри. Все повернулись и посмотрели на нее.

— Да нет, не в мать, — с воодушевлением сказала она. — Он точная копия своего отца — такой же упрямый, своенравный, властный и сильный.

Тут она густо покраснела и склонилась над чашкой под лукавым взглядом Стивена.

— Может быть, вы и правы, дорогая, — неожиданно сказала леди Хелен, кивая своей седовато-белокурой головой. — Если вспомнить, как он отослал нас отсюда безо всяких объяснений! У меня сердце сжимаюсь при мысли о том, что он может быть таким холодным и суровым. Но мне следовало бы знать, что он похож на своего отца и думает о нас больше, чем о себе.

— А я все никак не могу простить тебя, Стивен, — сказал Кристофер, вытягивая длинные ноги. — Я пропустил такую первоклассную драку! Если бы я был здесь, ты, скорее всего, не получил бы этих ран!

— Да, но вместе со мной дралась моя прекрасная шотландская жена, — шутливо сказал Стивен, с улыбкой глядя на Мэри.

Она подняла глаза, увидела его улыбку и, смутилась.

— Слышала бы ты ее речь перед теми людьми! Это было грандиозно! Если бы она была помощником на моем корабле, мы выиграли бы все битвы в два раза быстрее!

— Да, у Мэри сильный характер, — отметила леди Хелен, — Ты сделал правильный выбор, Стивен. Ты бы никогда не чувствовал себя счастливым со слабовольной, покорной женой.

— Да, но я намерен укротить ее, — дерзко сказал он. — Она все еще слишком упряма, чтобы угодить моему вкусу!

Мэри еще сильнее покраснела. Ее взволновала неожиданная похвала леди Хелен, а в шутливой угрозе Стивена крылись перспективы на будущее, о которых она не осмеливалась и думать.

Последний раз они разговаривали по душам еще до ее спешного отъезда из замка. С тех пор они не были близки. Он был слишком слаб и болен, чтобы нуждаться в чем-либо, кроме ухода за собой.

Какие же чувства он на самом деле к ней испытывает? Во время их последнего откровенного разговора она спросила его о том, не надоела ли ему, и он не отрицал этого. Краска сошла с ее лица, и она вдруг почувствовала усталость и тревогу.

Георгиана тактично сменила тему и завела со Стивеном и Кристофером разговор о проблемах, связанных с Пенхерстом. Мэри молча слушала и думала о том, как они все изменились. Они стали… дружелюбными. Откровенными. Как будто все нашли свое настоящее место в жизни и теперь могли разговаривать как союзники, а не как враги.

— Ты намерен нанять управляющего? — спросил Кристофер некоторое время спустя. — Бэссет ведь действительно делал огромную работу. Не представляю, как один человек может со всем этим справиться. И, кроме того, есть еще дальние усадьбы.

Стивен поморщился.

— Должно пройти какое-то время, прежде чем я опять смогу кому-либо доверить все это, — с. какой-то неприязнью сказал он.

Леди Хелен задумчиво произнесла:

— Сын одного моего друга, лорда Кристофера, сейчас распродает свое имущество. Он весьма опытный человек и очень тоскует по земле. Он потерял на войне ногу. Пожалуй, он смог бы… он человек чести, хотя у него нет денег…

— Хм, Кардриф. О нем я не думал, — сказал Стивен, будто бы размышляя о чем-то. — Насколько я помню, их дед просадил все состояние на азартных играх. Может быть, и внук такой же…

— Ничего подобного, — сказал Кристофер. — Не притрагивается к картам, гордый, как Люцифер. Я давно его знаю и ручаюсь за него, Стивен.

— Я приглашу его и поговорю с ним. Значит, он интересуется землей?

— Помешан на этом. Постоянно пропадает на охоте, на рыбалке. Землю щупает пальцами, — сказал Кристофер. — Я собирался свозить его в Пенхерст, чтобы он взглянул на земли возле моря. Возможно, он сможет что-нибудь придумать.

Они серьезно и доброжелательно обсуждали этот вопрос. Когда чаепитие закончилось, Мэри встала, чтобы пойти взглянуть на кусты роз.

— Куда ты, Мэри? — спросил Стивен со своего места.

— Розы. Мне кажется, белые на следующий год надо пересадить. Садовник сказал…

— Подойди сюда.

Мэри остановилась. Она повернулась и вопросительно посмотрела на него. Почему он говорит с ней таким настойчивым, повелительным тоном?

Не двинувшись с места, она спросила:

— У тебя болит голова, Стивен? Я думала, рана уже зажила. Сейчас я принесу мазь…

— Иди сюда, Мэри, — сказал он еще более холодным тоном и нахмурился.

Она прикусила губу.

— Чего ты хочешь?

— Мэри, если ты заставишь меня повторить в третий раз, ты пожалеешь об этом!

Она сердито посмотрела на него и неохотно подошла. Он властно протянул руку. Когда она оказалась достаточно близко, он притянул ее к себе. Она стояла рядом с его стулом и смотрела на него сверху вниз.

— Ты все такая же упрямая, моя Мэри? — нежно спросил он. — Когда же ты научишься повиноваться?

Она внимательно взглянула на него, пытаясь определить, не шутит ли он. Она не была уверена. Пристально, робко смотрела она на него. Неожиданно он посадил ее к себе на колени. Она попыталась встать, но он крепко обвил ее руками.

— Сиди, — приказал он. — Я хочу поговорить с тобой. Каждый раз, когда я начинаю с тобой разговаривать, ты вдруг вспоминаешь про какую-нибудь ерунду, которую надо сделать, и убегаешь. Нет, теперь я тебя не отпущу!

— Твое плечо опять начнет болеть, — сказала она, поворачиваясь, чтобы ослабить объятие. Ее сердце глухо колотилось.

— Я хочу поговорить с тобой, — уже спокойнее сказал он, не отпуская ее. Он немного повернул Мэри, чтобы лучше видеть ее лицо. Она опустила голову.

— Посмотри на меня, моя дорогая. В тот день, когда я велел тебе покинуть замок и ехать в Лондон, ты сразу же подчинилась. Почему?

— Почему… сэр? — слабым голосом спросила она. — Вы велели мне…

— Но ты никогда так быстро не выполняла мои распоряжения, — с иронией в голосе сказал он, и ехидная улыбка появилась на его губах. — Так почему же ты уехала? Я ожидал долгих споров. Вместо этого ты сразу же подчинилась и уехала в Лондон, чтобы добиться развода… Все как я велел! Почему, Мэри?

Она отчетливо вспомнила тот день. Сейчас, сидя у него на коленях и думая об этом, она снова почувствовала ту душевную боль, то страдание, которое испытала, осознав, что вдруг надоела ему, что он устал от нее.

— Почему же, Мэри? — опять спросил он.

Она подняла голову, посмотрела в его карие глаза и тут же снова отвернулась.

— Видите ли… сэр… — неуверенно произнесла она. — Я думала… я почувствовала… в общем… что надоела вам… А я не из тех, кому можно просто так сказать, что… надоела…

— Ты мне надоела? — ласково спросил он. — Кто сказал, что ты мне надоела?

— Вы сказали! — решительно ответила она. — Вы сказали, что… я надоела вам… что все кончено…

— Никогда я такого не говорил. Ты задала вопрос, а я ответил, что ты можешь думать все, что захочешь. Я не говорил, что ты надоела мне. А ты подумала… и тебе это причинило боль?

Она молчала, отвернувшись, то краснея, то бледнея. Он нетерпеливо снова встряхнул ее.

— Моя Мэри, я люблю тебя. Может быть, тебя надо отшлепать и отругать, чтобы ты сказала мне то же самое? Да? Мне отшлепать тебя? Или мне следует зацеловать тебя до такой степени, чтобы твое лицо смягчилось, как это бывает, когда мы с тобой любим друг друга, чтобы ты растаяла, и мы стали единым целым? Надо мне это делать?

Она затаила дыхание, затем уткнулась лицо ему в плечо, стиснув руками его локти.

— Нет, — раздался ее приглушенный голос.

— Что — нет?! Не нужно заниматься любовью, чтобы ты призналась мне в любви? — прошептал он ей на ухо и страстно поцеловал. — Мэри… Скажи мне, что любишь меня, иначе мы будем заниматься любовью прямо сейчас, здесь, в саду — прекрасное зрелище для тех, кому взбредет в голову взглянуть в окно! Я уже устал от твоих уверток! Скажи мне… Или…

— А ты… любишь меня? — прошептала она, обхватив руками его шею. Она все еще не могла поверить в это, ей казалось, что это сон, хотя ее сердце неистово билось рядом с его сердцем.

— Нет, сначала ты, — властно приказал он и, сжав ее лицо руками, приблизил к своему. Легкая улыбка торжества появилась на его губах, раньше целовавших ее так часто… но все же недостаточно. — Говори… Сейчас же!

— Я… люблю… тебя… Стивен, — наконец прошептала Мэри. И не успела она договорить, как он крепко поцеловал ее.

— Ну наконец-то! Я уж думал, что ты никогда этого не скажешь. Ну и упрямая же ты жена, право слово! Мэри, я полюбил тебя в тот самый первый день, когда увидел тебя в дверях моего кабинета. Тебя, с твоим усталым лицом, измученными глазами, взъерошенными рыжими волосами… и с этим высоко поднятым упрямым шотландским подбородком, с маленькими стиснутыми кулаками… Я сразу же полюбил тебя — девушку с непреклонным характером, сильной волей, живым умом и к тому же такую милашку… — Он шептал эти слова ей в губы, между поцелуями.

— О… нет! Ты не полюбил меня… сразу… Ты был резок и холоден… — удалось произнести ей. — Ты… вообще не любил меня… Ты был… груб со мной…

— Ну вот, опять ты споришь, не повинуешься. Как же мне приручить тебя? — шутливо сказал он, и она услышала биение его сердца, а потом и почувствовала это грудью, когда он прижал ее к себе. — Я знаю только один способ, как покорить тебя… и сейчас, дорогая моя, я этим и займусь!

— Это как? — Она, вызывающе встряхнула головой.

Он засмеялся и, наклонившись, прошептал ей на ухо, каким образом намеревался покорить ее. Но в движениях его рук теперь уже чувствовалась нежность, он бережно прижимал ее к себе, и она радостно слушала как бешено бьется его сердце от любви к ней. Теперь она это твердо знала.

Как прекрасно, думали они, — обрести наконец счастье после стольких испытаний!