Конан сидел в большом зале Крэгсфелла, рассеянно лаская лезвие меча тонким бархатистым точильным бруском из тех, какими правят бритвы. Вокруг него сидели старшие воины Эльфрид и почтительно помалкивали, ожидая распоряжений. Эльфрид уже сказала им, чтобы слушались Конана во всем, и никто не собирался возражать предводительнице. Северяне не любили слепо повиноваться. Но киммериец отнюдь не был обыкновенным воином, и они это чувствовали.

Конан еще отдаст все необходимые распоряжения, но пока он был занят собственными мыслями. И для начала всячески ругал себя за то, что не поддался первому и самому верному побуждению и не встал под знамя Эльфрид сразу же, как только она его позвала. Обвинять в этом можно было кого угодно. То ли Хатор-Ка с ее тлетворным колдовством, то ли старого кхитаезу с его играющими в игры Богами. Конан предпочитал вину за собственные поступки возлагать только на себя самого. Виноват - отвечай. Если бы он не был так фантастически глуп и вовремя послушался голоса сердца, сейчас во дворе крепости валялось бы пять смуглых трупов. При мысли о том, что в это самое время где-то плакал насмерть перепуганный ребенок, у киммерийца сердце в груди переворачивалось.

А еще он испытывал жесточайшую ярость. Кодекс чести, которым руководствовался его народ, был, по мнению цивилизованных соседей, не больно-то утонченным. Зато этот кодекс не ведал никаких компромиссов, был прям и справедлив. В каких бы злодействах ни закоснел человек, если у него хватало мужества выйти на открытую битву со своими врагами - он заслуживал гибели в честном поединке. Тот, кто обижал женщин, кто притеснял старых и слабых, удостаивался презрения.

А тот, у кого поднималась рука на ребенка, тем самым становился для Конана злейшим врагом...

Его соплеменники невероятно свирепо резались со своими недругами, но никогда, ни в коем случае не убивали детей, женщин и стариков, не способных защищаться с оружием. Не брали они и рабов, полагая, что перекладывать так называемую грязную работу на других было недостойно настоящих мужчин. Конан знал, что убьет Этцеля и вызволит девочку, если только малышка еще жива. Если это займет слишком много времени и навлечет на него гнев Крома... что ж, пускай будет так.

Его вера в грозного древнего Бога предков не имела ничего общего с изощренной теологией Юга. Он не верил, чтобы Кром стал наказывать за то, что кто-то предпочел выполнить свой долг воина и мужчины. Люди, выстроившие крепость на Имировом Перевале, умрут. Все. Пока ему приходилось дышать с ними одним воздухом, Конан не будет знать отдыха и покоя. Он поднес меч к глазам, посмотрел вдоль краев лезвия и нашел заточку безупречной.

- Вот что мы сделаем! - заговорил он наконец. Остальные нетерпеливо подались вперед, ожидая приказов, побуждающих к решительным действиям. Все они сгорали желанием отстоять жизнь и достоинство своей госпожи. И Конан их не разочаровал.

- Если прятаться за каменными стенами, добра не высидишь, - сказал он. Нападение, может, и удастся отбить, но войну так не выиграть. Мне приходилось служить под началом кое-кого из великих полководцев Немедии... В поединке они, наверное, уступили бы иным нашим северным бойцам, зато только и делают, что размышляют о тайнах искусства выигрывать войны. Каждый из них воюет по-своему, но все сходятся в одном: чтобы выиграть войну, загони врага на его собственную территорию. Это-то мы с вами и сделаем.

Воины одобрительно заворчали. Конан говорил именно то, что они жаждали услышать. Их государыня была отменной воительницей и оборону держала храбро и с немалым искусством. Но вот нападение... нападение было не по ее части. Зато Этцель, хоть и уклонялся от открытых сражений, в нападении как раз преуспел. Воинское совершенство Эльфрид состояло еще и в том, что она отлично сознавала свой недостаток. Она и глаз-то положила на Конана именно потому, что поняла с первого взгляда: это как раз тот человек, который способен повести ее воинство в решительную атаку. И вот наконец полководец был готов приступить к делу.

- Этцель все время рассылает мелкие отряды - грабить окрестные деревни, сказал Конан. - Сегодня мы устроим вылазку и покажем налетчикам, где раки зимуют. Они не привыкли напарываться на вооруженных воинов. Наступим Этцелю на мозоль! Пусть вылезает из каменной норы и дает бой!

- Это сильный вождь, - заметил воин с багровым шрамом на подбородке. - У него больше людей, чем у нас.

- Я видел его, - ответил Конан. - Дряблый мешок жира. Он здоров воевать против мирных крестьян, слабых женщин и беззащитных детей. Настоящим воинам незачем страшиться его.

С этим все согласились. Какому-нибудь стратегу из южной державы умозаключения Конана показались бы полной бессмыслицей. С точки зрения северных воителей, его устами говорила сама мудрость. Они собрали оружие и доспехи и приготовились выехать за ворота. Конан отправился к Эльфрид.

Он нашел предводительницу в главном зале: предвидя осаду, она самолично распоряжалась пополнением запасов съестного. Конан помедлил какое-то мгновение, любуясь ее собранностью и спокойствием. Потом сказал:

- Пойду убивать твоих врагов, госпожа.

Она обернулась к нему. Под глазами у нее залегли темные круги.

- Убьешь ты кого-нибудь или нет, рыцарь, мне все равно, - ответила она. Верни мне мою дочь живой и невредимой, и я вознагражу тебя землями и титулами по твоему выбору. И даже местом на моем ложе, если тебя это влечет.

Конан обиженно ощетинился:

- Я не ищу наград! Я дал слово и исполню то, что пообещал. Я пошел к тебе на службу только потому, что сердце велит мне защитить несправедливо поруганных. А награды...

Эти слова как будто растопили в душе Эльфрид холодный стальной стержень. Она положила руку на его плечо, твердое, словно высеченное из камня.

- Прости меня, друг мой, - сказала она. - Я слишком беспокоюсь за девочку... Настолько, что начинаю обижать настоящих друзей. Не сердись на меня... - Она посмотрела на него снизу вверх, потом взяла в ладони его лицо и заставила немного повернуть голову, словно высматривая некий изъян. - Нет, проговорила она затем. - В тебе действительно нет алчности до славы и земель. Ты в самом деле следуешь зову сердца. Что же касается места на моем ложе... Тут она посмотрела на киммерийца с тем же выражением, какое было у нее на лице, когда она оценивала его как воина, и сказала: - Ты знаешь, с тех пор как погиб мой Ральф, я ни разу еще не желала мужчины. Я ни в ком не видела равного моему павшему мужу. Но, может статься, ты именно тот человек, которого я ждала все эти годы... - Она уронила руки и отвернулась прочь, добавив: - Как бы то ни было, это все дело будущего... Пока все мои мысли - только о моей девочке и о том, что с ней может случиться...

- Только не теряй надежды, моя госпожа, - сказал Конан. - Старая скотина ни в коем случае ее не убьет, ведь тогда ему нечем будет стращать тебя. Какое-то время он не даст и пальцем ее тронуть, и за этот срок я в лепешку расшибусь, а вытащу оттуда малышку. Сегодня я поеду задавать трепку твоим врагам. Оставайся здесь, госпожа, блюди крепость. А пуще всего... - он даже наклонился поближе, подчеркивая важность сказанного, - пуще всего, смотри, никуда не высовывайся со двора! Очень может быть, что Этцель кого-нибудь пришлет торговаться с тобой. Ни в коем случае не слушай никаких предложений! Если хочешь, отруби гонцам головы и насади их на шесты над воротами, но только не верь ни единому их слову. Ни шагу за ворота, пока я не вернусь! Поняла?

Она кивнула, но все же заметила:

- Умом я понимаю: ты прав. Но не берусь поручиться, кто пересилит во мне: воительница или мать...

Конан тоже кивнул:

- Просто сиди дома. Вот все, что от тебя требуется. Если нынешнее дело вообще можно завершить во благо твоей семьи, клянусь, я это сделаю. А ты, если хочешь помочь мне, не вмешивайся ни во что.

- Спасибо тебе, воин, - тихо сказала она. - Я верю тебе. Да пребудет Имир с тобою...

- Моего Бога зовут Кром, - проворчал Конан. - Последнее время я с Ним не больно-то ладил, но, думаю, Он не совсем еще от меня отступился. Станет ли Он помогать, правда, неведомо, но Он как-никак воинский Бог, а значит, наказывает тех, кто ведет себя недостойно!

- Я присмотрю за крепостью, - сказала Эльфрид. - Возвращайся с победой.

Это был именно тот приказ, который Конан намеревался исполнить. Выйдя во двор, он обнаружил воинов Крэгсфелла в полной боевой готовности и без промедления велел садиться в седла. Их набралось менее ста человек, но, по его мнению, этого количества должно было хватить. Он ведь и не собирался разделаться с Этцелем одним ударом, - просто побеспокоить его, заставить чесаться.

Отряд выехал за ворота и направился искать жертву. Насчет того, где ее следовало искать, у Конана были вполне обоснованные предположения Он подробно расспросил Эльфрид и ее людей о том, какие части края подвергались налетам, какие - еще нет. Потом сравнил одно с другим и понял, что можно с хорошей вероятностью предположить, куда придется следующий удар. Скоро оказалось, что киммериец был совершенно прав. Вернулись разведчики и доложили, что видели, как шайка людей Этцеля спускалась с холма, направляясь к беззащитному поселению.

- Давайте-ка немножко удивим этих собак... - сказал Конан, надевая позаимствованный у кого-то шлем с бычьими рогами. За его спиной раздалось дружное рычание: воинам не терпелось задать ненавистным врагам хорошую трепку.

Они вскочили в седла и поехали разыскивать виденных разведчиками. Люди Этцеля едва успели поджечь несколько крайних домов, когда отряд Конана обрушился на них со стороны леса. Кто-то из негодяев с криком обернулся навстречу киммерийцу, пытаясь оборониться зажженным факелом... Мелькнул в замахе громадный меч, и лицо грабителя скрылось в вихре кровавых брызг. Его соратники валились один за другим, сметенные яростным натиском воинов Крэгсфелла Наконец-то разбойники полной мерой расплачивались за долгие годы почти безнаказанных грабежей. И месть была жестока.

- Поехали! - приказал Конан, вытирая клинок. Все нападавшие были мертвы Селяне бежали обратно из леса, плача и громко благодаря воинов, спасших их от расправы. Конан, однако, был вовсе не в настроении подставлять руки для поцелуев. Он только сказал: - Таких шаек, как эта, еще полно на вашей земле. Мы только начали их истреблять.

- Веди же нас! - воскликнул нетерпеливый молодой воин. - Приказывай, вождь! Укажи нам, где они прячутся, а об остальном уж мы позаботимся!

Воинственный пыл юноши заставил Конана мрачно усмехнуться. Он сказал:

- Там, куда я вас поведу, вашим мечам не придется ржаветь в ножнах.

Еще два дня они подкарауливали и безжалостно вырезали бродячие отряды разбойников, посланных Этцелем. Конан про себя уже прикидывал, как по возвращении в Крэгсфелл станет докладывать Эльфрид о своих достижениях. Это доставляло ему удовольствие. Тщательный расчет, помноженный на внезапность, принес замечательные плоды. Им удалось уничтожить в несколько раз больше вражеских воинов, чем было в отряде. Когда Этцель подсчитает потери, ему еще меньше прежнего захочется вступать в открытую схватку. Скорее всего, он всерьез задумается о переговорах.

Утром третьего дня воины Конана вернулись в Крэгсфелл. Все равно ловить по лесам стало некого: Этцель явно отозвал своих головорезов, чтобы не остаться вовсе без войска. Воины, ходившие в поход, позаботились отрезать левое ухо у каждого из убитых и теперь нанизывали их на куканы: будет чем полюбоваться друзьям и родным!

... Они были на расстоянии полета стрелы от крепости, когда Конан нутром понял: что-то не так! Еще несколько шагов, и до него дошло: Эльфрид не вышла навстречу. Почему? До сих пор она первая спешила к воротам и приветствовала новоприбывших. Конан пустил коня галопом и во весь опор полетел вперед.

Он сразу заметил на лицах обитателей Крэгсфелла крайнее беспокойство.

- Где Эльфрид?! - рявкнул киммериец, обращаясь к женщине из числа приближенных.

- Уехала вчера вечером, господин!.. - горестно заламывая руки, ответила та. - С тех самых пор, как ты отправился в поход, она все сидела и размышляла. Она сама не своя была от страха за доченьку. Мы пытались утешить ее, господин, но не сумели. В самый темный час ночи она надела свои воинские доспехи и уехала из крепости, пробравшись подземным ходом...

Конан выругался так, что его мерин начал прядать ушами.

- И что, никто не выскочил перехватить ее?.. - зло спросил киммериец.

- Те, кого ты не взял с собой, сразу сели в седла и погнались за госпожой. Они до сих пор еще не вернулись...

- Надо найти ее, Конан, пока Этцель до нее не добрался, - сказал юный всадник, сидевший рядом с вождем.

- Так-то оно так, - проворчал Конан, - только, боюсь, вовремя нам уже не поспеть. И все же попытаемся! Я знаю наверняка, что Этцель не собирается убивать ее сразу. Может быть, мы еще вызволим ее. в каком бы виде она теперь ни была. Ох, дура, сумасшедшая дура! Неужели не могла выждать еще немножко!..

И он с такой силой стиснул луку седла, что едва не оторвал.

- Трудно ждать хладнокровия от матери, когда ребенку угрожает опасность! урезонила его женщина. - Наверное, госпожа убедила себя, что сможет выторговать у Этцеля жизнь девочки за свою!

- Ладно, болтовней мы все равно ничего не добьемся, - сказал Конан. - На конюшню! Седлайте свежих лошадей! Немедленно выезжаем...

Этцель восседал в тронной палате, посадив маленькую пленницу себе на колени Время от времени он рассеянно поглаживал ее по головке, и каждый раз девочка пугливо съеживалась. Подперев узловатым кулаком подбородок, Этцель предавался размышлениям о своих былых горестях. Приближенные хранили молчание, ожидая, когда он первым что-нибудь скажет.

- Ну и где Эльфрид? - наконец проворчал вождь - Ей следовало бы появиться здесь в первый же день! Какая из нее после этого мать? Никакой заботы о ребенке И как так вышло, что она вдруг взялась давать мне решительный отпор? А откуда, хотел бы я знать, взялся тот черноволосый чужеземец, который встал во главе ее воинов? Кто он такой?

Ему оставалось только рвать собственную бороду. Десятки его людей полегли безвозвратно, угодив в хитроумно расставленные засады. Вместе с ними пропали и лошади, и захваченная добыча. Но что было гораздо хуже - его, Этцеля, выставили дураком. Как бы народ не перестал бояться его. Чего-чего, а этого он ни в коем случае не мог допустить.

- Эльфрид - ведьма, государь, - сказал управитель. - Может быть, она использует заклятие, дарующее ее людям победу?

- Вот именно, - поддержал один из вельмож. - А чужестранец - колдун из Гипербореи, взявшийся ей помогать.

- Дурак! - фыркнул другой вельможа, постоянно соперничавший с ним из-за милостей "короля". - Кто хоть раз видел черноволосого гиперборейца?

- Ну, значит, стигиец! - сказал первый, обменявшись с соперником кинжальным взглядом. - В любом случае ясно, что без нечистой силы не обошлось!

Желавшие добиться благосклонности Этцеля не упускали случая напомнить ему о мнимых колдовских способностях Эльфрид.

Тут у входа в палату произошло какое-то движение, и внутрь, улыбаясь до ушей, широким шагом вошел воин.

- Смотри, мой король, какой подарок мы тебе притащили! - провозгласил он со значительным видом. Следом за ним в палату протолкалось еще двое, и между ними в цепях шла Эльфрид.

Этцель почувствовал, как напряглась от ужаса маленькая девочка, сидевшая у него на коленях. Эльфрид была по-прежнему облачена в воинские доспехи, но поперек спины у нее лежало древко копья, пропущенное под локти. Руки воительницы были связаны спереди, и это заставляло ее выгибать позвоночник, выпячивая грудь. На шее у нее был одет бронзовый ошейник, а с него спускались две цепи, пристегнутые к ножным кандалам. Двигалась она с большим трудом, но голову несла высоко.

Этцель даже приоткрыл рот, не в силах сразу переварить долгожданное наслаждение.

- Приветствую тебя, о Эльфрид! - сказал он наконец. - Давненько нам с тобой не приходилось встречаться Итак, наконец-то ты заглянула ко мне в гости Ты, наверное, и не догадываешься, что за роскошный прием я тебе приготовил!

- Можешь делать со мной что угодно, Этцель, - отвечала она. - Прошу тебя лишь об одном: не заставляй мою дочь на это смотреть.

Ее голос был тверд. Она не признавала себя побежденной.

- Справедливая просьба, государь, - шепнул советник, стоявший у Этцеля за плечом. - Не следует давать людям повода для обвинений в излишней жестокости...

- Что ж, - сказал Этцель, - мне всяко нужна была мать, а не дочь. Уберите отсюда ребенка и хорошенько сторожите!

Маленькая Эльфгива вывернулась у него из-под руки и бросилась было к матери. Какой-то стражник подхватил ее и понес прочь. Девочка отбивалась и отчаянно плакала.

- Успокойся, Эльфгива, - ласково сказала Эльфрид. - Ты должна помнить, что твоя мать умерла как настоящая королева. Отомсти за меня, когда подрастешь.

Этцель заметил направленные на него неодобрительные взгляды и окончательно разгневался: кто это тут собирался испортить ему момент наивысшего торжества?.. Еще не хватало, чтобы женщине начали сочувствовать! Она держалась слишком царственно. Следовало положить этому конец.

- Не задирай нос, распутная сучка, погубительница моего сына! - рявкнул "король". - Пора нам посмотреть, из чего ты сделана!

Он сделал знак стражникам, и они налегли на древко копья, заставляя Эльфрид упасть на колени. Этцель поднялся с трона и подошел к ней. Вытащив кинжал, он принялся по одному перерезать ремни, скреплявшие ее латы. Потом рывком сдернул нагрудные пластины и швырнул их прочь через всю комнату. За пластинами последовали поножи, кольчужный пояс и стеганая подкладка доспехов. Остался только узенький нательный поясок да набедренная повязка. Этцель подцепил поясок ладонью и натягивал его, пока он не лопнул. На белой коже остался багровый рубец. Этцель пнул женщину в спину, и она повалилась на пол. Теперь на ней не было ничего, кроме цепей и веревок.

- Вот так-то лучше! - удовлетворенно проворчал владыка Имирова Перевала. Теперь ясно, каким образом ты свела с ума моего бедного Рорика. Смотри, народ мой!.. Женщина - вождь Крэгсфелла - всего лишь смазливая потаскуха, научившаяся колдовать!

Она лежала в неловкой позе, с прижатым к полу лицом. Но когда она заговорила, ее слова услышали все.

- И ты думаешь, что унизил меня? - сказала Эльфрид. - Ты сорвал с меня одежду, но я по-прежнему - вождь. А ты - опустившийся боров. Долго ли ты просидишь на своем троне, когда люди поймут, как ты поступаешь с высокородными?

- С высокородными!.. - взревел Этцель. - Ты считаешь, что у тебя в жилах благородная кровь? Сейчас посмотрим, что у тебя там на самом деле!..

Он поспешил к трону и вернулся с длинным бичом, хитроумно свитым из черных ремней. Быстрый взмах руки - и бич свистнул в воздухе, обрушиваясь на спину Эльфрид. Воительница судорожно дернулась, но не издала ни звука. Безумно взвыв, Этцель полоснул ее еще дважды. Потом советники схватили своего повелителя за руки.

- Удержи свой державный гнев, о мой король! - прокричал один из них, прокричал намеренно громко, так, чтобы слышали все. - Пусть она умрет согласно обычаю и закону, и притом на глазах у собрания вождей!.. - Советник наклонился поближе и продолжал шепотом, предназначенным одному Этцелю: - Если ее убьет Царственный Бык, тебе ничто не грозит. А если ты запорешь ее насмерть, все соседи объединятся и уничтожат тебя...

Этцелю понадобилось несколько минут, чтобы окончательно успокоиться. Придворные с облегчением следили, как его лицо из синюшно-багрового вновь становилось, по обыкновению, болезненно-бледным.

- Хорошо! - проговорил он затем. - Пускай все будет так, как должно быть!.. - Этцель вновь окинул взглядом нагую окровавленную воительницу и ткнул беззащитное тело носком сапога: - Приковать ее у подножия трона! Буду греть ноги!.. А вы тем временем приготовьте загон для священного ритуала!

Отчаянная скачка продолжалась добрых полдня Потом Конан и его люди наткнулись на небольшую кучку воинов, уныло и отрешенно сидевших возле дороги. Киммериец сразу узнал их: это были те, кого он оставил караулить Крэгсфелл в свое отсутствие. Он натянул поводья и остановил коня. Он знал, что сейчас услышит скверные новости.

Так оно и случилось.

- Мы почти нагнали ее, - удрученно сказал один из бойцов. - Мы так гнали коней, что запалили половину... Мы уже видели госпожу, до нее оставалось не более стрелища, когда она налетела на отряд стражников Этцеля... Мы бросились на них, но у них были свежие кони, и они легко оставили нас позади... Что будет теперь с нашей предводительницей?

- Я лично ни за что не пойду служить старому козлу! - добавив крепкое ругательство, заявил юный воин, мальчик не более семнадцати лет от роду. Лучше пускай меня объявят вне закона, и, клянусь, я не буду знать ни сна, ни покоя, пока не надену голову Этцеля на свой штандарт!

Остальные яростно поддержали его. Несмотря на весь ужас ситуации, Конан не выдержал и улыбнулся. Ему нравилось мужество отчаянных молодцов.

- Оставим это на потом, - сказал он. - Еще не все потеряно. Сначала попробуем выцарапать Эльфрид из застенка. Я уже лазил к Этцелю в крепость, и, скажу вам, ничего неприступного для приличного скалолаза там нет. Ну-ка, есть среди вас лесные следопыты, ползуны по скалам и охотники до вылазок с небольшой поножовщиной?

Вперед, широко улыбаясь, выступило несколько гибких парней. Перспектива решительных действий и, главное, возмездия живо извлекла их из пучины отчаяния.

- Двинемся вечером, - сказал им Конан. - Люди Этцеля будут сторожить дороги, но прочесывать лес у них мозгов не хватит. Отдохните пока. Давайте раскинем лагерь подальше от дороги и выставим стражу. Сегодня ночью мы идем пускать Этцелю кровь!

Подходящее место нашлось почти сразу, и Конан, покинув седло, растянулся на лесной травке. Он заснул почти мгновенно, чтобы проснуться, когда уже светила луна. Поднявшись, он прошел туда, где горел маленький бездымный костер. Добровольцы уже собрались вокруг костерка и деловито мазали друг друга сажей. Конан последовал их примеру.

- Мечей не брать, - наставлял он своих молодцов. - Только кинжалы, ну, может, секиры с короткими рукоятками. Там, внутри, тесновато. Если нам понадобятся мечи, чтобы вырваться вон, что ж, снимем с мертвецов! - Он увидел, как расплылись в довольных улыбках лица: мысль о том, чтобы убивать шакалов Этцеля, поистине грела души бойцов. - Все готовы? - спросил он затем. Ребята ответили короткими кивками, и Конан сказал: - Тогда вперед!

Через лес они двигались быстро, но тихо. Хотя, по меркам Конана, наделенного острейшим слухом, юные воины все-таки безбожно шуршали травой. Киммериец, впрочем, сознавал, что большинство обычных людей не услышало бы ничего, даже стоя в трех шагах. Когда они добрались до крепости, луна стояла высоко. Наверху, на бастионе, Конан заметил двоих стражников и тронул за плечо одного из охотников, того, что клялся нипочем не идти в услужение к Этцелю. Вдвоем они вытащили ножи и аккуратно взяли их в зубы. Потом осторожно поползли вверх.

Прошлый раз, залезая сюда, Конан старательно обходил стражников. Нынче придется их уничтожить, другого выхода не было. Он заметил, что они больше обшаривали глазами дальние подступы, но вниз, на подножие стен, почти не смотрели. Что ж, тем лучше. Конан с юношей прилипли к камням в каких-то пяти футах прямо под ними. Стражники тихо переговаривались. Потом прошаркали удаляющиеся шаги, и голоса стали стихать. Значит, стражники отправились на противоположный край крыши.

Двое лазутчиков тихо перебрались через парапет. Босые ноги не производили ни малейшего шума, ступая по деревянным кровельным доскам. Набедренные повязки, пояса и ножны кинжалов были устроены так, чтобы ни в коем случае не звякнуть, не стукнуть. Два призрака скользнули вперед - и стражники умерли. Две пары безжалостных Рук запрокинули им головы и полоснули по горлу ножами. Находясь как-никак внутри крепости, стражники считали себя в относительной безопасности: ни тот ни другой не стал обременять себя шлемом и латным воротником. За что и поплатились собственной жизнью.

Наскоро вытерев окровавленный нож, Конан вернулся к краю крыши и подал знак остальным. Те незамедлительно присоединились к передовым. Двоим из них Конан велел переодеться в одежду и доспехи убитых и разбираться со стражницкой сменой, если таковая появится. Возможно, им еще придется удирать проторенным путем. Дорогу к отступлению следовало держать открытой.

Остальные направились в глубь крепости.

Конан двигался первым, осторожно, ощупью, прокладывая путь в темноте. В этот ночной час зажженные факелы оставались только в самых больших комнатах. Верхний этаж, по которому пробирались охотники, был разделен бревенчатыми стенами на несколько помещений; деревянные фермы поддерживали над ними общую кровлю. Ловкий человек, способный переползать по стропилам, мог попасть из комнаты в комнату, не спускаясь на пол.

Мужчины с вымазанными сажей лицами, точно стая крыс, двинулись в путь под потолком. Сперва они мало что видели под собой, только слышали храп. Потом Конан заметил впереди отсветы и догадался, что скоро откроется главный зал крепости. Он понял, что не ошибся, когда посмотрел вниз и увидел трон Этцеля. Рядом раздался придушенный вздох, и киммериец поспешно зажал рукой рот юному сообщнику...

Этцель сидел прямо под ними, водрузив ноги на окровавленную спину обнаженной Эльфрид. Ее руки и лодыжки были привязаны к бронзовым кольцам, вделанным в камень тронного возвышения, роскошные волосы, превратившиеся в безобразный колтун, почти скрывали лицо. Трудно было даже сказать, в сознании она или в беспамятстве. По крайней мере, она еще дышала. А вот девочки нигде не было видно.

Конан тщательно осмотрел комнату... У двери торчали два стражника. Из-за двери, которую они караулили, доносились голоса. Конан прислушался: снаружи околачивалось, самое меньшее, еще пятеро. И вообще, там, похоже, располагалась стражницкая: только крикни - прибегут десятка два головорезов. Внезапность, наверное, помогла бы справиться с превосходящим по численности врагом, но одна задача оставалась, похоже, невыполнимой.

Как успеть вытащить Эльфрид?..

Она, по всей видимости, здорово ослабела. Даже если они сумеют выдернуть ее из-под мечей, на крышу ее придется вытаскивать на руках. Уходить в этом случае пришлось бы с яростным боем. А значит, Эльфрид погибнет почти наверняка.

Как ни тяжело было Конану в этом признаться, он не видел возможности выручить Эльфрид, не подвергая ее при этом еще большей опасности...

Он тронул за плечо парня, лежавшего рядом с ним, и принялся потихоньку отползать обратно.

Они уже направлялись наружу, когда юноша, влезавший вместе с Конаном на стену, подобрался к ним по стропилу. Он отчаянно жестикулировал, призывая остальных последовать за собой. Все так же молча они двинулись следом и наконец увидели под собой маленький чулан.

Там сидели за столом двое мужчин, коротавших время при свече за осточертевшей игрой в кости. А в уголке, на охапке соломы, спала маленькая Эльфгива.

На черном от сажи лице Конана возникла ухмылка, больше похожая на хищный оскал. Он оглянулся и увидел на рожах остальных сходное выражение. Наконец-то бойцы могли хоть что-нибудь сделать!.. Они проползли еще немного вперед, оказавшись точно над головами игроков в кости...

Стражники так и не подняли голов. Они даже не успели увидеть смерть, неожиданно свалившуюся сверху. Конан упал на свою жертву, как бесшумная молния. Одной рукой сгреб воина за плечо, другой обхватил челюсть. И одним яростным рывком свернул стражнику голову. Двое воинов Эльфрид соскочили на пол рядом со вторым и до рукоятей всадили в него кинжалы.

Все было кончено в одно мгновение. Эльфгива даже не проснулась. Конан с бесконечной нежностью поднял ее, забрался на стол и передал в заботливые руки, уже тянувшиеся навстречу.

Охотники пробрались по стропилам и вылезли на крышу, которую продолжали "охранять" два их товарища. Спуск со стены оказался занятием посложнее подъема. Особенно если несешь ребенка, который, того гляди, проснется и устроит переполох. Однако все прошло гладко. Луна еще висела над горизонтом, освещая им путь. Маленький отряд благополучно достиг подножия стены и бегом поспешил через лес назад в свой лагерь.

Воины, беспокоившиеся за ушедших, невероятно обрадовались, узнав, что удалось выручить всеобщую любимицу. И уж вовсе никакими словами нельзя передать их ярость, когда все услышали, какому надругательству подверглась мать девочки. Конан отошел к ручейку и стал смывать с себя сажу. Душа у него так и кипела. Жуткая картина неотвязно стояла перед глазами: Эльфрид, нагая, истерзанная, вынужденная униженно валяться под ногами у старой скотины!..

И тогда он дал молчаливую клятву: если будет к тому хотя бы малейшая возможность, он все-таки вызволит Эльфрид. Если же нет, Этцель умрет. Страшной смертью. От его руки.

Ибо негодяй не имел права осквернять собой землю.

Сознание возвращалось к Эльфрид медленно и неохотно. Когда же наконец оно полностью прояснилось, молодая женщина вновь ощутила кругом себя мир, которым правила Боль. В запястья и лодыжки впивались веревки, натянутые так туго, что суставы, казалось, готовы были разойтись. Но хуже всего приходилось спине. От шеи и до самых ягодиц на нее словно бы проливалось расплавленное железо. Эльфрид лежала лицом вниз, прижатая к твердому камню, и щека покоилась в луже ее собственной крови. Каждый миг был для ее тела форменной пыткой, но эта пытка не шла ни в какое сравнение с душевными муками. Что эти стервецы учинили над ее маленькой дочерью? Может быть, уже убили, ибо она была им нужна только как приманка?..

Спина неожиданно взорвалась новым всплеском умопомрачительной боли, и Эльфрид поняла: скотина Этцель действительно грел ноги. Вот он пошевелил ступнями, вминая в тело носки сапог, и боль превзошла все мыслимые пределы. Эльфрид не закричала. Нет уж, такого удовольствия она ему не доставит. Однако по щекам все равно потекли слезы. Не от боли. От ярости.

- Ну что, Эльфрид, радость моя? Проснулась? - заворковал где-то над нею ненавистный голос. - Ну и чудесненько. Когда спишь, нельзя толком страдать... Так на чем бишь мы остановились? Мои приближенные, знаешь ли, не советуют мне больше баловаться с твоим телом. Ты должна быть все еще хорошенькой ко времени жертвоприношения. А не то другие вожди, чего доброго, решат, будто я скверно обращаюсь с благородными дамами. Это плохо, конечно. С другой стороны, ну не удивительно ли, сколько мучений можно причинить человеку, не оставив на коже никакого видимого следа! Берем, например, коровий рог со спиленным концом, вставляем его сама понимаешь куда, потом берем раскаленный железный прут и... Пытка что надо, а ущерба не видно, пока тело не вскроют!

Он говорил и говорил, с упоением расписывая бесконечные непристойности и непотребства, которые ее ожидали. Эльфрид плотно зажмурилась и только скрипела зубами. Она была истинной дочерью Севера, воспитанной на сказаниях о беспощадном возмездии. Но бредни свихнувшегося Этцеля поистине превосходили самые кровавые легенды, какие только ей приходилось слышать!..

Когда же Этцель перешел к описанию ужасов и паскудств, ожидавших маленькую Эльфгиву, - молодая женщина поняла, что вскоре сойдет с ума, и принялась молча звать к себе милосердную смерть.

... И вдруг голос безумца, перечислявшего пытки, прервался: снаружи, за дверью, начался какой-то переполох. Еще миг - и отчаянный взрыв боли вновь заслонил все окружающее: Этцель вскочил на ноги и бросился к выходу. Но потом последовало несколько мгновений относительного покоя... и ни с чем не сравнимое блаженство, ибо Эльфрид услышала бешеный крик своего врага:

- Как?.. Вы что, хотите мне сказать, что девчонка пропала? Что четверо моих стражников мертвы?.. Да как вы, говноеды, посмели этакое допустить?!..

Послышались безошибочно узнаваемые звуки пинков и затрещин. Потом Этцель ворвался обратно в тронный покой.

Эльфрид засмеялась. Засмеялась весело, от всей души, - прямо в лужу крови, натекшую под щекой.

- Спасибо тебе, Конан! - проговорила она. - Спасибо! Если бы я осталась жива, я бы сделала тебя королем. Но теперь, благодаря тебе, я по крайней мере умру счастливой, и плевать я хотела на пытки и боль!.. Спасибо тебе, Конан из Киммерии, за то, что спас мою дочь!..

Она снова расхохоталась. Счастье распирало ее, - счастье, равного которому она, пожалуй, еще не испытывала.

Потом кнут Этцеля обрушился на ее истерзанную спину, и мир снова потонул в багровом водовороте страдания...

Как только начало светать, Конан с воинами отправились по дороге, что вела к крепости Этцеля. Дорога оказалась необыкновенно оживлена, и все путники, как один, направлялись туда же, куда и отряд под водительством киммерийца. Конан поначалу даже решил - уж не люди ли Этцеля устраивают облаву на крэгсфелльцев? - но потом присмотрелся к символам на щитах и понял, что это ехали представители множества разных племен, в основном мелкие вожди с небольшими свитами. Конан со своими легко сошел за еще одну группку в череде многих таких же. Спустя некоторое время он направил коня к одному из всадников - вождю в доспехах отличной работы.

- Прости мое любопытство, но я здесь чужак, - обратился он к незнакомцу. Почему столько блистательных предводителей едут куда-то, можно сказать, вместе?

Вождь с любопытством оглядел могучую фигуру киммерийца.

- Мы едем к нашему собрату-предводителю, Этцелю, - ответил он. - Этцель пригласил нас на великое жертвоприношение Царственному Быку. Хотя... чтоб мне сдохнуть, если я понимаю, с чего бы это ему приспичило. Для Великого Праздника вроде как еще рановато... А впрочем, его право. Он разослал приглашения, и вот мы едем.

Конан спросил с самым невинным видом:

- В чем же оно заключается, ваше жертвоприношение? Вождь передернул плечами.

- Обычно, - сказал он, - Царственному Быку подносят первые плоды нового урожая, но для этого опять-таки еще рановато. Иногда Ему предлагают отборный скот и коней... Лично я думаю, что старый Этцель окончательно свихнулся. Ничего удивительного! Последнее время он ведет себя, точно давно избранный король. Между тем едва ли не у всякого вождя из тех, кто едет по этой дороге, течет в жилах кровь получше, чем у него, а дружина - не меньше, если не больше!

Они миновали ряд высоких кольев, увенчанных черепами быков. Конан спросил вождя, что бы это значило.

- Это черепа Царственных Быков прошлого, - был ответ. - Мы въехали на освященную землю, отведенную для празднества. Внутри этих пределов никто не смеет поднять на другого оружие: подобное будет сочтено святотатством.

Весьма на руку Этцелю, сказал себе Конан. Если людям Эльфрид вздумается совершить отчаянную попытку отбить свою предводительницу, то прорываться пришлось бы с боем. А это навлекло бы на них не только гнев Богов, но и возмездие всех окрестных племен...

Необходимо было срочно придумать подходящий к случаю план. Между тем время стремительно истекало, и Конан отлично это понимал.

Он вполголоса обратился к двоим крэгсфелльцам, ехавшим рядом:

- Передайте всем остальным, чтобы рассеялись в толпе. Когда доберемся до жертвенной площадки, вместе не собираться. Мы не должны давать Этцелю мишени для удара. И еще: непременно держитесь на виду, на глазах у вождей. Насколько я понимаю, Этцель не посмеет открыто напасть, пока мы на священной земле. И пускай за лошадьми присматривают надежные люди: кони могут нам потребоваться в любое мгновение. Очень может быть, что придется удирать не попрощавшись...

Воины кивнули и подались назад, чтобы передать приказ остальным.

Крепость Этцеля уже показалась вдали, когда людская река свернула с большака на тропинку, что вела к роще гигантских деревьев. Едва ли не с каждой ветки свешивались соломенные чучела, стволы опоясывали разноцветные веревки. Посередине рощи обнаружился естественный амфитеатр. Кругом возвышались столбы с черепами быков, обращенными внутрь, к середине амфитеатра. В одном месте были видны врезанные в землю ворота, перекрытые деревянной створкой. А посередине арены красовался недавно вырубленный столб восьми футов высотой, с крепким бронзовым кольцом, приделанным близ макушки.

Пространство вокруг арены постепенно заполнялось. Люди негромко переговаривались: никто не мог взять в толк, что же, собственно, происходит. Многие указывали пальцами на столб: было очевидно, что привязывать к нему собирались не коня и не жертвенного быка. Конан прислушался к разговорам и сделал вывод, что человеческое жертвоприношение совершалось исключительно редко, разве что во времена голода или какого-нибудь стихийного бедствия. Однако прошлые годы выдались погожими и урожайными...

Киммериец пристально высматривал Этцеля, но ни старого вождя, ни кого-либо из его людей покамест не было видно. Конан, впрочем, не сомневался, что все они держались где-то поблизости. Небось рассеялись по ближнему лесу, готовясь отразить нападение воинов Эльфрид или пресечь их побег.

Звук охотничьего рога заставил варвара обернуться. Толпа спускалась по склонам амфитеатра, люди рассаживались на зеленой траве. Конан последовал их примеру и устроился как можно ближе к арене.

Было видно, что здесь потрудилась не только природа, но и руки людей. Кто-то позаботился придать арене ровную овальную форму и углубить ее таким образом, что всюду вокруг получилась отвесная стена высотой футов в десять, выложенная камнем. Войти и выйти можно только через единственные ворота.

Или прямиком по стене...

Вдруг где-то вдали раздался ужасающий рев, мгновенно прекративший в толпе всякие разговоры. Конан прислушался, и рев весьма ему не понравился. Если голос принадлежал быку, то этот бык отличался от обыкновенных, как, скажем, дракон от простого крокодила...

Возобновившиеся было разговоры снова прекратились сами собой: ворота распахнулись, и на арену вступил Этцель. Большинство вождей сидело с другой стороны, и ему пришлось миновать столб. Проходя мимо, он не удержался и любовно похлопал свежее дерево. Потом приблизился к противоположному концу арены, поднял голову и некоторое время молчал, наслаждаясь долгожданным мгновением.

- Три года назад, - наконец начал он гулким, раскатистым голосом, - я уже обращался к этому высокому собранию, предъявляя право мести за гнусное убийство и святотатство... Тогда я получил отказ. Моя обида - дело ничтожное, не стоило бы о ней и говорить, но оскорбления, нанесенного Царственному Быку, спустить я не мог! И вот я собрал вас всех сюда затем, чтобы на глазах у благородных вождей исправить причиненное зло...

Вожди, по-прежнему мало что понимая, принялись взволнованно расспрашивать друг дружку. Этцель же повернулся к воротам:

- Приведите жертву!

Вновь заскрипела высокая створка, и в темном проеме возникла обнаженная женская фигурка. Женщину тянули вперед за веревку, надетую петлей на шею. Толпа зрителей сначала ошарашенно смолкла, потом разразилась бурей негодования: люди узнали Эльфрид. Стражник подвел ее к столбу, пропустил в кольцо конец веревки, связывавшей ее руки, и натянул так, что женщина была вынуждена подняться на цыпочки. Потом притянул ее ноги к столбу...

Вождь, с которым дорогой разговаривал Конан, вскочил на ноги и яростно ткнул в Этцеля пальцем:

- Объясни нам свое поведение, Этцель! Как смеешь ты подобным образом обходиться с женщиной благородного рода? Во имя Имира!.. Если ты не сумеешь доказать нам, что прав, то, клянусь, как только мы выйдем за пределы священной земли, твоя голова окажется у меня при седле!

Толпа вооруженных мужчин одобрительно зарычала: очень многие здесь разделяли чувства вождя.

- Вот именно! - прозвучал чей-то голос. - Если ты уж так помешался на мести за сына, кто запрещал тебе дать ей открытый бой? Ведь три года прошло! Но даже если бы ты и разбил ее в битве, честь обязывала бы тебя подарить ей быструю и достойную смерть! То, что ты творишь, есть попрание наших обычаев!

Этцель поднял обе руки ладонями к зрителям, призывая к тишине.

- Я забочусь не о своей мести, хотя она тоже достойна и справедлива, сказал он, - но о защите чести земного воплощения нашего Прародителя Царственного Быка... - Защитники Эльфрид понемногу замолкали и усаживались: всем хотелось услышать, что он скажет в свое оправдание. И Этцель продолжал: Хотя Эльфрид в момент своего пленения, увы, несколько пострадала, клянусь, ни я, ни кто-либо из моих людей даже пальцем не пошевельнет, чтобы лишить ее жизни. Она будет принесена в жертву Царственному Быку. Но ее сердце не будет пронзено, и древнее каменное лезвие не вспорет ей горло...

Этцелю удалось завладеть вниманием толпы: теперь его слушали не перебивая.

- Скажу вам даже больше, - продолжал он. - Царственный Бык сам совершит все необходимое. Он войдет сюда через эти ворота... - повернувшись, Этцель театральным жестом указал на деревянную створку, - ... и пронзит священными рогами мерзкую ведьму, свершая справедливость Богов!

Теперь его палец указывал на Эльфрид Та беспомощно висела в своих путах, стараясь держать голову как можно выше. Рот у нее был плотно заткнут.

Поднялся и взял слово еще один вождь. Нащечные пластины серебряного с золотом шлема обрамляли суровое, с резкими чертами лицо. Он сказал:

- Пусть у нее вынут изо рта кляп и дадут говорить! Она предводительница и имеет право высказаться в свою защиту!

- Ни в коем случае, господа мои! - закричал Этцель - Это могущественная колдунья! Если позволить ей говорить, она отведет вам глаза и затуманит разум!

Раздались одобрительные голоса: кое-кто был согласен, что Этцель говорит дело.

- Но ведь Царственный Бык обитает глубоко в чаще лесов, - снова заговорил первый вождь - Он появляется здесь только во время Великого Праздника. С чего ты взял, Этцель, будто Он сейчас пожалует сюда и совершит то, что ты нам предсказываешь?

- Он уже идет, - ответствовал Этцель. - Разве ты не слышал, как только что из лесу доносился Его могучий рев? Царственный Бык прослышал о том, что я привел сюда ведьму, и спешит с нею покончить! - И, как бы в подтверждение этих слов, чудовищный рев прозвучал вновь, на сей раз много ближе прежнего. Слышите? Царственный Бык грядет совершить правую месть за причиненное Ему зло!.. За осквернение священного Праздника!.. Он идет совершить Свою волю, ибо кто из смертных мог хотя бы помыслить о том, чтобы гнать и побуждать Его, как если бы Он был обыкновенным животным?..

Кое-кто из вождей собрался вместе обменяться мнениями. Потом тот, что был в серебряном шлеме, подошел к краю арены.

- Что ж, хорошо, Этцель, - сказал он. - Пусть решает Царственный Бык. В конце концов, зачем Ему бросаться на неповинную женщину? До сих пор он склонен был наказывать только мужчин, тревоживших Его коров. Но, во имя обледенелой бороды Имира! Если Он простоит хоть десяток мгновений, не набросившись на Эльфрид, - ты сегодня умрешь!

- А я большего и не прошу, благородные господа мои, - сказал Этцель - Все, что мне нужно, - это дать возможность долгожданной справедливости наконец состояться!

Этого Конан стерпеть уже не мог. Он поднялся во весь свой исполинский рост и раскинул руки, призывая ко вниманию.

- Достойные вожди и вы, храбрые витязи! - прогремел его голос. - Этот человек - лжец и бессовестный трус! Он хочет расправиться с беспомощной женщиной у вас на глазах, а вину за убийство свалить на священного зверя! Это заговор, мерзостный предательский заговор! Не позвольте Этцелю обмануть вас!

- Он сам лжец!.. - закричал Этцель, и голос его сорвался на визг, а на губах выступила пена. - Неужели вы прислушаетесь к словам презренного чужеземца?..

Вождь в серебряном шлеме повернулся к Конану.

- Кто ты такой, - спросил он, - что отваживаешься говорить на собрании предводителей?

- Я - Конан из Киммерии, - раздалось в ответ. - Я - защитник госпожи Эльфрид. Она избрала меня своим рыцарем!

Эльфрид повернула голову: знакомый голос достиг ее слуха. Их глаза встретились, и Конан увидел, как сквозь стоическую маску готовности к смерти пробился робкий проблеск надежды.

- Ты в любом случае опоздал ее выручать, - сказал вождь - Мы уже посоветовались и приняли решение доверить Царственному Быку ее судьбу... или судьбу Этцеля.

- Я готов биться с вашим Царственным Быком! - бросил свой вызов киммериец. - Я утверждаю, что старый подонок нанял боссонских пастухов, и они приучили Быка бросаться на женщин! Я тоже многого не прошу: позвольте мне ее защитить!

Ледяной взгляд вождя обратился на Этцеля.

- Правду ли говорит чужеземец?

- Это ложь! Это ложь, которую внушила ему ведьма! Неужели вы поверите слову чужестранца против слова предводителя одной с вами крови?..

- Я так поверил бы, если речь идет о предводителе вроде тебя, - сказал вождь. - Однако наше решение уже принято. - И он повернулся к Конану: - Как бы то ни было, юноша, тебе следует знать: смертному человеку запрещено поднимать оружие на Царственного Быка.

- Тогда, во имя Крома, я выйду против него безоружным! - прокричал Конан. - И если вам охота убить меня за это - валяйте! Потому что я спущусь на арену прямо сейчас!

Этцель услышал дружный крик зрителей, в котором звучало неприкрытое восхищение, и понял, что следовало срочно менять тактику.

- Господа мои, - сказал он, - я рад буду посмотреть, как этот недоумок повиснет на рогах у Царственного Быка. Да и может ли кончиться по-иному, если мы с вами взываем к Правде Богов? Что ж, пусть черноволосый ублюдок попытает силенку, состязаясь с величайшим зверем северных дебрей...

Он круто повернулся и зашагал к воротам, приостановившись только затем, чтобы еще один раз, последний, плюнуть на неподвижную Эльфрид. Потом молодая женщина осталась на арене одна. И опять прозвучал рев чудовища. Похоже, Бык находился всего в нескольких шагах от входа...

Конан отстегнул меч и кинжал и бросил их в руки одному из воинов Эльфрид, стоявших поблизости. Потом скинул сапоги, чтобы ненароком не поскользнуться, и, торопясь, содрал через голову рубаху. Оставшись в одной набедренной повязке, он вскочил на гребень стены, отгораживавшей арену. По толпе зрителей вновь прошел вздох восхищения, и немудрено: вся фигура киммерийца, украшенная множеством шрамов, казалась выкованной из гибкой пружинистой стали.

Вождь в серебряном шлеме подошел к нему.

- Я желаю тебе добра, юноша, и восхищаюсь твоим дерзким мужеством, сказал он Конану. - Но ты ничего не добьешься, только умрешь вместе со своей госпожой. Ни один человек еще не оставался в живых, выйдя на Царственного Быка без оружия. Даже когда Бык достигает старости и Его ловят для жертвоприношения, дело не обходится без смертей...

- Что ж, - сказал Конан, - если это и есть смерть, которая мне суждена, да будет так. Все лучше, чем смотреть, как унижают и мучают благородную женщину и некому ее защитить!

Вождь по-воински отсалютовал ему и вернулся на свое место. Конан еще постоял, балансируя, на краю стены, потом мягко спрыгнул вниз. Он приземлился у подножия десятифутовой стены, как кот: другие люди с такой легкостью соступают с невысокого порожка. Провожаемый одобрительными криками, Конан вышел на середину арены.

Остановившись возле Эльфрид, он ласково и осторожно вытащил кляп, болезненно распиравший ей рот. Несмотря на мучительные страдания плоти, молодая женщина ответила ему теплой улыбкой.

- Когда я узнала, что ты выручил мою девочку, я думала, что испытываю к тебе благодарность, выше которой уже и придумать ничего невозможно, - сказала она. - Но теперь... Ни у одной женщины еще не бывало подобного рыцаря. И я жалею, Конан, что ты решился на это. Бык убьет нас обоих...

- Не печалилась бы ты заранее, Эльфрид, - сказал киммериец. - Сколько я дрался и с людьми, и со зверями, и ничего, жив пока. И мне почему-то сдается, что я еще не все дела на этом свете переделал. Ну, где там эта зверюга? Посмотрим наконец, кто сильней!

- Тогда поцелуй меня, Конан, - прошептала она. - Сил у меня нынче маловато, но я хочу поделиться с тобой хотя бы немногим...

Конан взял ее лицо в ладони и с яростной нежностью поцеловал измученные губы. И ему показалось, будто сила в его теле, самое меньшее, удвоилась. Потом он отвернулся от Эльфрид и уставился на ворота, скрестив на груди могучие руки. Он был готов биться. Все равно с кем. Со зверем, с человеком, с демоном! Он не отдаст им Эльфрид. И все тут.

И вот снова раздался невообразимый рев, и все пространство ворот заполнила собой жуткая тень!

Конан прищурился, впиваясь глазами в сумрак. Животное выглядело сверхъестественным. Поистине, ни один бык из плоти и крови просто НЕ МОГ уродиться настолько громадным!..

Зверь рысцой выбежал на солнечный свет, и было бы величайшей неправдой сказать, что у Конана не дрогнула душа и не убавилось уверенности в успехе затеянного дела. Царственный Бык вовсе не был обыкновенной домашней скотиной. Его смешно было сравнивать даже со свирепыми быками, которых выращивали в Зингаре специально для бычьих боев на арене. Это был великолепный самец из породы диких лесных быков, прародителей домашнего скота, изредка встречавшихся на Севере. Однажды Конан голыми руками управился с диким киммерийским быком. Наверное, это был родственник Царственного Быка, но родственник младший. Тот киммерийский уроженец достигал в холке футов этак пяти. В Царственном Быке наверняка были все семь...

Какое-то время зверь медлил, поводя налитыми кровью глазами и, видно, соображая, куда же он попал. Он низко пригибал могучую голову, а на загривке виднелся монументальный горб мышц, выглядевших каменно-твердыми. Под лоснящейся шкурой так и перекатывались литые бугры. Бык был полон могучей, первобытной жизненной силы. Его голова была головой настоящего чудовища. Между глазами улеглась бы рука взрослого мужчины от пальцев до локтя. С нижней челюсти свешивалась косматая "борода". И надо всем возносились ужасающие рога. Они сверкали, как полированная слоновая кость, и вились сложным изгибом, точно немедийский боевой лук. Кинжально-острые концы разделяло полных пять футов...

Конан, что было для него весьма характерно, даже в столь отчаянной ситуации исполнился невольного восхищения при виде прекрасного, величественного животного. Он видел, что шелковистую черную шкуру украшало множество шрамов, заработанных в схватках за пастбища, за коров, за право называться Божественным Зверем. "Если у зверей вправду есть свой Бог, подумалось киммерийцу, - то вот Он здесь предо мной во плоти..."

Наконец Бык заметил Конана и Эльфрид, и его ноздри раздулись. Раздалось громоподобное фырканье. Пригнув голову, зверь принялся рыть землю передней ногой. Полетели комья травы и выдранных корешков. Они сыпались во все стороны, взлетали высоко вверх и падали на спину Быку.

Тяжелая голова вновь приподнялась. Бык двинулся с места и пошел вперед, обходя людей по широкой - футов пятьдесят - дуге и поглядывая на них одним глазом. Потом он повернулся и зашел с другой стороны, вглядываясь Другим глазом. Конан сообразил: глаза у Быка были так широко расставлены, что приходилось смотреть ими по очереди, соображая, что же это за такие двуногие существа там, впереди. Пока Бык кружился, Конан опустил руки и тихонько двигался боком, все время оставаясь между зверем и Эльфрид,

... Повисла тишина, мертвая тишина. Люди понимали, что у них на глазах творилась легенда. Герой вышел сражаться с чудовищем, и ставкой служила жизнь прекрасной и смелой женщины. Королевы. Барды, сидевшие среди зрителей, уже складывали стихи. И только один человек был вне себя от бессильного негодования. Этцель жевал усы, не находя себе места. Царственному Быку давно пора было бы запустить страшенные рога в тело ненавистной Эльфрид и разодрать его в кровавые клочья. Киммерийский наемник уже порядком испортил Этцелю удовольствие и заставлял еще больше мучиться ожиданием...

И вот Бык перестал кружиться и повернулся прямо к двоим обреченным. Вновь пригнув голову, он опять начал рыть землю копытом, на сей раз еще яростней. Комья улетали на много локтей назад. Зверь напрягся, готовясь напасть. А потом рванулся вперед, словно черный камень, запущенный из катапульты...

Инстинкт самосохранения властно приказывал Конану отскочить, но это значило бы оставить беззащитную Эльфрид на растерзание. Бык летел на него с неправдоподобной скоростью, и киммериец знал: настал миг предельной опасности. Не зря он провел детство на пастбищах своей родины. Он знал повадки быков. Каждый бык бьет сперва одним рогом, всегда одним и тем же. С какой стороны следовало ждать удара? Слева или справа?.. Ошибиться, отскочив не в ту сторону, - верная смерть...

Потом его коснулось жаркое дыхание животного, и правый рог быстрее всякой стрелы понесся варвару в бок. Конан извернулся, крутанувшись на пальцах левой ноги, и оказался как раз между рогами. Широченный лоб с невероятной силой врезался ему в живот, но Конан успел нагнуться как можно дальше вперед и обхватить руками шею в самом узком месте, сразу за головой. Он сдавил шею Быка, надеясь нарушить Его дыхание. Бык возмущенно взревел и затряс головой, пытаясь сбросить немыслимо наглое существо, которое сперва лишило Его возможности видеть, а теперь еще и душило!

Зверь уперся передними ногами и попытался расплющить человечишку о землю, но не сумел: размах гигантских рогов давал Конану достаточно места. Бык не мог вплотную прижаться лбом к земле. Тогда последовал мощный рывок: напрягая шейные мышцы, Бык вскинул голову вверх.

Руки Конана соскользнули. Он пролетел по воздуху, дважды перевернувшись на лету, и наконец грохнулся прямо на спину. Падение вышло жестоким и наполовину оглушило киммерийца, но он не дал себе ни единого мгновения передышки. Изогнув спину и дернув ногами, он сразу вскочил. Зрители встретили его приветственным криком: многие успели решить, что храбрец расшибся насмерть. Конан же, к величайшему своему облегчению, увидел, что и Бык обернулся посмотреть, что сталось с соперником. Значит, он добился чего хотел. Отвлек Его внимание от привязанной Эльфрид...

Бык рассмотрел вскочившего Конана и развернулся ему навстречу. Вновь опустилась голова, нацелились ужасающие рога. К неописуемому изумлению всех смотревших, киммериец даже не попытался увернуться. Он принял стойку: левая нога впереди, правая далеко сзади, левая рука вытянута вперед, так что пальцы смотрели Быку как раз в середину лба. Правая рука, свернутая в огромный узловатый кулак, замерла на уровне уха... Конан стоял неподвижно, как статуя, и ждал нападения.

И вновь Бык чуть подался назад, взрыл землю копытами... и рванулся вперед со стремительностью, которой трудно было ожидать от столь крупного зверя. Но кулак Конана метнулся вперед прежде, чем излюбленный правый рог пошел по смертоносной дуге. Метнулся настолько быстро, что глаз не мог уследить за движением. Зрители только услышали звук, как будто топор воткнулся в твердое дерево. А Бык почему-то остановился, слегка дрожа. Вновь взлетел кулак киммерийца и врезался в мускулистую шею у основания черепа. Колени Быка подогнулись, и Он... завалился наземь!

Когда-то давно Конан заработал себе множество кружек пива, удивляя товарищей по воинской службе этим двойным ударом. Бывало, приводили на забой волов, и Конан бился об заклад, утверждая, что прошибет животному череп и сломает шею еще прежде, чем оно упадет, и все это одним кулаком. Да. Обыкновенный бык уж точно никогда не поднялся бы. Царственный Бык встал и яростно мотнул головой. У Конана едва хватило проворства уйти от острого конца рога, но ему показалось, будто его хватила поперек тела великанская булава. Он отлетел назад шагов на двадцать, каким-то образом умудрившись устоять на ногах. Он знал: падать ему ни в коем случае нельзя.

Бык продолжал мотать головой. Похоже, после двух невероятных ударов перед глазами у него плавал туман. Конан, таким образом, успел хоть как-то отдышаться и сообразить, что делать дальше. Восторг зрителей невозможно было передать никакими словами. Эльфрид зачарованно следила за своим рыцарем, разрываясь от гордости и страха. Конан, ее защитник, пережил уже две сшибки с Царственным Быком. И выстоял. Выстоял!.. Несмотря на то что оба раза получил удары, которые для большинства обычных людей оказались бы смертельными. А он по-прежнему на ногах и готовился снова совершить чудо...

Что касается Этцеля, к его бессильному нетерпению начало примешиваться некоторое сомнение. Почему этот человек до сих пор жив?.. Неужели его удары в самом деле причинили Быку какой-то ущерб?.. Нет, нет, никогда! Ни один человек в мире не может быть НАСТОЛЬКО силен!..

Этцель заставил себя успокоиться и сесть. В следующей сшибке киммериец уже точно погибнет. А потом настанет черед ненавистной Эльфрид. Это стоило того, чтобы подождать еще немного.

... Конан внимательно наблюдал за Быком, и Тот, утратив первоначальную самоуверенность, смотрел на него не без некоторой опаски. Но вот наконец Бык приступил к ритуальному взрыванию земли. Потом устремился вперед.

А Конан... повернулся и побежал!

Зрители застонали. Итак, мужество киммерийца дало-таки трещину. Все же он оказался простым смертным, таким же, как и они сами. Он бежал, пока не уперся в стену. Тогда он повернулся к Быку, раскидывая руки и словно бы стараясь вжаться спиной в неподатливый камень. Он таращил глаза и казался воплощением смертельного страха...

Этцель хрипло захохотал во все горло:

- Смотрите, смотрите! Трус удирает, как побитая собака!.. Ну, теперь уже скоро...

Вождь в серебряном шлеме повернулся к нему и наградил его презрительным взглядом. Таким же беспредельным презрением дышал и его голос.

- Покажи мне того, кто отважится сойтись с Царственным Быком хотя бы однажды, про два раза я уже и вовсе молчу. Что до меня, думаю, мне и одного раза хватило бы по уши, чтобы струсить! Ну так что с того, если у парня кишка тонка оказалась на третий раз?.. Не смей говорить мне о трусости или мужестве, ты!.. Мерзкий нидинг, вот кто ты такой есть!

Худшего словесного оскорбления, чем "нидинг", на Севере еще не придумали. Это значило - "достойный всяческого поношения". Этцель, однако, был вынужден проглотить свою желчь и смолчать. Всякому возмездию свое время. Сперва он увидит смерть Эльфрид. Потом уже станет разбираться с соперниками...

Эльфрид испытала всю бездну отчаяния, увидев, что ее защитник обратился в бегство. Когда же страшные рога мелькнули совсем близко от его тела, она крепко зажмурилась...

Царственный Бык почти достал киммерийца. ПОЧТИ. Конан начал двигаться в последний миг, когда рога должны были вот-вот коснуться его. Правый рог готов был выпустить ему кишки, когда Конан взлетел на цыпочки и крутанулся. Смертоносное острие просвистело менее чем в дюйме от его плоти. И... врезалось в камень! Послышался треск. Так трещит лук, когда ломается от слишком сильного натяжения. Царственный Бык, пошатываясь, отступил прочь от стены. Три дюйма Его правого рога были начисто отломаны.

Конан осторожно пятился к середине арены, держась к зверю лицом. Арена надрывалась рукоплесканиями и приветственным ревом: зрители наконец-то поняли хитрость, предпринятую киммерийцем, и рискованный, невероятно точный расчет, спасший ему жизнь. Услышав крики восторга, Эльфрид отважилась открыть глаза и исполнилась радости. Конан все еще жив, и события, похоже, развивались по его воле. Если бы она была в состоянии двигаться, она бы, наверное, рухнула наземь и разрыдалась от величайшего облегчения...

Бык между тем зарысил по направлению к Конану. Было видно, что ноги у Него слегка дрожали, а движения утратили былую уверенную мощь. В жизни своей Царственный Бык не знал поражений... какое там! - даже сколько-нибудь длительного сопротивления! Убогое сознание зверя просто не могло осмыслить, каким образом ничтожное крохотное создание умудрялось причинить ему столько боли и беспокойства!..

На сей раз Конан не стал дожидаться атаки. Он сам побежал навстречу Быку побежал легким пружинистым шагом. Зрители ахнули и затаили дыхание. У них уже не было сил изумляться. А вот Бык ошарашенно остановился. Конан дотянулся и ухватил Его за рога. Зверь инстинктивно рванул головой, и киммериец, оперевшись босой ногой о Его лоб, взлетел в воздух. Свернувшись в тугой клубок, он трижды перевернулся и приземлился на ноги как раз напротив Эльфрид.

- Ну что? Я еще жив... - сказал он ей. - А ты как?

- И я жива, - ответила она благодарно. - Чего доброго, еще доживем до заката?..

- Может быть, - усмехнулся Конан. - Хотя об заклад биться не советую...

Вновь повернувшись, он пошел навстречу Быку. Пора было кончать. Бык явно слабел, но и ему, Конану, тоже пришлось нелегко. Любая ошибка могла стать последней. Конан остановился и принялся ждать...

Животное, казалось, сделало те же самые выводы. Царственный Бык с трудом дышал, Его бока тяжело вздымались и опадали. Он как будто собирался с силами для решающей схватки. Вот Он зафыркал, взрыл землю копытом... Потом понесся вперед. Прямо на малюсенького и такого хрупкого с виду человечка.

И вот столкнулись!.. И было ясно, что на сей раз живым уйдет лишь один из двоих.

Конан вновь увернулся от яростного удара правого рога, но отклоняться так далеко, как прежде, не стал. Он знал, что кончиков собственных рогов бык видеть не может. Хотя и со всей уверенностью знает, где они находятся: он ведь беспрестанно поддевает ими землю, деревья и вообще что попадется. Вот и Царственный Бык, нанося этот удар, руководствовался опытом былых схваток. Он успел позабыть, что Его правый рог укоротился на целых три дюйма, и потому промахнулся. Поняв промах, Бык нацелился левым рогом... Но миг промедления дал Конану шанс, на который он и рассчитывал. Подобравшись вплотную, киммериец железной хваткой стиснул оба рога и покрепче уперся в землю ногами...

И вновь над амфитеатром повисло гробовое молчание. Все поняли, что невероятная схватка достигла решающей стадии. Царственный Бык вспахал копытами землю и начал давить вперед, стараясь прижать Конана к стене. Случай направил Его как раз в ту сторону, где расположилось большинство вождей. Ноги Конана оставляли двойную борозду в дерне: Быку приходилось брать с боем каждый дюйм выигранного расстояния. Животное дышало все тяжелее, из пасти вывалился язык. Зверь рвался прижать человека и расплющить его о камень, как муху...

Конан остановил Царственного Быка в двух шагах от стены.

Несколько бесконечно долгих мгновений они стояли замерев, точно бронзовое изваяние. Конан широко раскинул руки, вцепившись в блестящие рога, под кожей отчетливо обрисовались до предела напряженные мышцы, кости и сухожилия готовы были затрещать от сверхчеловеческого усилия. Пот лил с него ручьями: он выкладывался так, как не выкладывался, кажется, еще ни один смертный мужчина. И вот... медленно... медленно... неотвратимо... голова Царственного Быка начала поворачиваться!!!

Левая рука Конана упрямо поднимала один рог, правая пригибала второй к земле. Исполинская голова все больше и больше, дюйм за дюймом, но поворачивалась!

Рога Быка стояли уже почти вертикально, казалось невероятным, чтобы человек либо зверь оказались способны сделать еще хоть какое-то усилие Предел был достигнут; что-то должно было сломаться

И сломалось

Раздался едва различимый хруст, и Конан выпустил рога Царственного Быка, отступая назад Гигантская черная туша безжизненно поникла наземь шея зверя была сломана Один глаз Быка какое-то время еще вращался в глазнице, потом смерть помутила его. Последнее дыхание зверя вырвалось долгим вздохом...

Все! На земле распласталось мертвое тело

Конан качался от изнеможения. Он не слышал бешеных рукоплесканий и восторженных криков Он все еще смотрел на гигантского быка, павшего от его руки Потом... невнятный вопль, в котором не было ничего человеческого, заставил его вскинуть глаза Это кричал Этцель Он указывал пальцем на киммерийца и изрыгал проклятия, столь нечленораздельные, что никто не мог их понять.

Бешеная ярость перекосила лицо победителя. Где-то глубоко внутри все-таки отыскался последний кладезь скрытой энергии. Тигриным прыжком Конан одолел все десять футов стены и оказался на травянистом склоне, занятом зрителями. Могучая рука выстрелила вперед и вцепилась Этцелю в глотку. Глаза полубезумного старого вождя полезли из орбит: он понял, что сам призвал к себе смерть

- Да провались ты в Преисподнюю, гнусный истязатель женщин и детей!.. взревел Конан. - Именем Крома называю тебя мерзостным нидингом! - Подхватив толстяка за пояс, он вскинул его над головой Этцель бился и отчаянно кричал, но никто не посмел остановить Конана, шагнувшего на самый край арены. - И пусть до века гложут тебя демоны еще и за то, что ты заставил меня убить благородного зверя!..

Он сопроводил это последнее проклятие мощным усилием рук. Визжа и извиваясь, Этцель пролетел по воздуху... и угодил как раз на воздетый рог Царственного Быка!

С Тошнотворным звуком рог пробил спину и вышел наружу, проломив грудную кость Этцель увидел добрый фут окровавленного рога, торчавшего у него из груди, и открыл рот, чтобы закричать Но вместо крика изо рта жутким фонтаном ударила кровь. Толчки крови делались все слабее и наконец прекратились совсем...

Конан спрыгнул на арену следом за своей жертвой, но на сей раз колени у него подогнулись, и он тяжело свалился наземь. Как ни велика была его сила, даже она оказалась вычерпана до дна. Ничего! За ним, безумно крича от восторга, на арену посыпались зрители. Они живо изготовили носилки из копий и щитов и сообща взвалили на них Конана. Потом подняли носилки на плечи. Воины Эльфрид уже перерезали ее путы и заботливо укладывали свою предводительницу на такое же импровизированное ложе Подбежавший вождь кутал обнаженное тело роскошным плащом...

- Несите обоих сюда! - кричал другой предводитель, тот, с которым Конан разговаривал по дороге. Носилки поднесли к стене арены, и вождь уставился на них сверху в глубокой задумчивости. - Великое дело совершилось сегодня, сказал он затем. - И, чтоб мне сдохнуть, если я с ходу возьмусь разобраться, что это было такое! То ли героическое деяние, то ли ужасное святотатство! Убит Царственный Бык. Убит один из вождей. Внутри священных пределов пролилась кровь... Как станем судить о случившемся, братья вожди?..

- А что скажет Атрик Законоговоритель? - спросил тот, что носил серебряный шлем

На ноги поднялся седобородый старик и подошел к краю арены. Он посмотрел вниз, на лежащих мужчину и женщину, на труп Этцеля, на тело Царственного Быка. Закрыв глаза, старик некоторое время стоял в глубоком раздумье. Толпа почтительно помалкивала. И вот наконец старец открыл глаза

- Вот вам мое слово, - проговорил он неторопливо. - Этцель - это злая сила, стоявшая за сегодняшними событиями. Жажда мести довела его до безумия и заставила схватить ни в чем не повинную Эльфрид, чтобы попытаться предать ее смерти. А чтобы отвести от себя все подозрения, он пошел даже на то, чтобы принудить Самого Царственного Быка служить своей низменной цели. Это прогневало Богов, и Боги предначертали Царственному Быку безвременную кончину, ибо Он был осквернен вмешательством нечистого человека. Посему Они направили сюда этого могучего рыцаря, дабы он лишил Царственного Быка жизни единственно законным способом: одной силой своих рук, без оружия. Таким образом, чужестранный рыцарь трижды явился орудием Высшего Правосудия. Во-первых, он завершил земной век оскверненного Царственного Быка. Во-вторых, избавил от смерти несправедливо осужденную Эльфрид. И в-третьих, наказал злонамеренного Этцеля. При этом Боги вознаградили и Царственного Быка. За святотатственное обращение и безвременную кончину они дали Ему уже после смерти пронзить Своим рогом источник всех зол - ничтожного Этцеля!.. А что касается этих двоих честных и справедливых людей, да не посмеет никто применить к ним насилия или даже покуситься на оное. Я сказал!

Воины Крэгсфелла, не в силах прийти в себя от сумасшедшего восторга, понесли свою предводительницу и ее рыцаря прочь с арены - скорее домой, в свою крепость, под защиту надежных стен!..

Конан был едва ли наполовину в сознании. И воины, что несли его носилки, слышали, как он в полубреду бормотал нечто загадочное.

- Чтоб тебе пусто было, кхитаеза... - повторял киммериец. - Тебе и твоим Богам со всеми Их игральными досками...

Как следует Конан очнулся уже в Крэгсфелле, на знакомой постели. И обнаружил, что не в состоянии пошевелиться. Он чувствовал себя как человек, ненароком угодивший в мельничные жернова и часок в них покрутившийся. Полежав пластом некоторое время, он попробовал приподнять голову: шейные мышцы заскрипели от непомерного усилия и мгновенно налились болью. Кое-как осмотрев себя, киммериец убедился, что сделался похож на иссиня-черного кушита: все его тело, от пяток до ключиц, было одним сплошным синяком. Уронив голову обратно на подушку, Конан стал вспоминать великие сражения, в которых ему довелось побывать и остаться в живых. Кажется ни одно из них не потребовало такой предельной отдачи сил, мужества и ума, как схватка с Царственным Быком...

Потом вошла женщина и принялась кормить его бульоном. Еще какое-то время спустя ему захотелось съесть что-нибудь посущественней. Он спросил, как там Эльфрид. Женщина рассказала, что предводительница крепко спит и, похоже, до вечера вряд ли проснется.

- А девочка?.. - спросил киммериец.

- Играет в куклы, как будто ничего не случилось! - ответила женщина. Славен будь Имир! Малышка толком и не уразумела, что происходило. Она ведь благополучно проспала все те смертоубийства, которые вы с ребятами ради нее учинили. Ей точно приснился плохой сон, а детские сны, сам знаешь, поутру рассеиваются без следа. И потом, в ее жилах течет кровь воинов! Такого ребенка не очень-то запугаешь!..

На другой день Конан кое-как сполз с постели и погулял немного по спальне. Вечером он даже выбрался в большой зал и сел за стол, на свое место. Крэгсфелльцы только головами качали, увидев, как скоро он поднялся на ноги. Он навестил Эльфрид; молодая предводительница была едва в состоянии разговаривать, сидя на ложе.

Дня через четыре киммериец взгромоздился на лошадь, совершил прогулку в пару миль и понял, что скоро будет совершенно здоров. Тогда он стал все чаще посматривать на север. Он ведь собирался примерно в это время быть уже в Киммерии. По его расчетам, недалек самый крайний срок, когда, выехав отсюда, он еще поспевал вовремя прибыть на склоны Бен Мора...

Накануне того дня, что он наметил себе для отъезда, Конан пораньше завалился под одеяло. Он плотно поужинал, а вот выпил необычно мало. Он уже собирался задуть свечу, когда в дверь комнаты заскреблась чья-то Рука.

Дверь отворилась, и вошла Эльфрид. Конан отметил про себя, что ее походке еще предстояло обрести прежнюю легкость.

На ней было платье из зеленого шелка, купленное у заморийского торговца. Эльфрид подошла к постели и остановилась подле Конана, глядя на него сверху вниз.

Она не стала тратить времени попусту и сразу заговорила о деле.

- Не уезжай, Конан, - сказала она. - Оставайся со мной. Я сделаю тебя королем... Стань мне мужем, и мы родим детей, каких еще не видали в Северных Странах. Сильных, умных, красивых... Я, кажется, говорила тебе, что ни разу не желала мужчины с тех самых пор, как погиб мой Ральф... Но тебе я готова служить весь остаток своих дней...

Конан при всем желании не мог ответить на ее щедрость такой же щедростью. Он только мог, по крайней мере, не мучить ее понапрасну.

- Нет, Эльфрид, я не могу остаться с тобой, - сказал он честно. - На рассвете я должен быть уже в пути. Я поклялся священной клятвой исполнить одно поручение и не могу отказаться. Ты теперь сама знаешь, уважаю ли я данное мною слово. Дни становятся коротки... Завтра я должен уехать, иначе не выполню клятвы...

В голосе Эльфрид прозвенело отчаяние:

- А когда ты исполнишь... это свое поручение... ты и тогда не сможешь вернуться ко мне?

- Не смогу, - ответил киммериец. - Я вырос скитальцем. И не найду успокоения, пока не совершу всего, что мне судьбой предназначено. Мои скитания завершатся не здесь, я это нутром чувствую. Уж я-то узнаю свою судьбу, когда встречу ее... Прости меня, Эльфрид. Я никогда еще не встречал женщины достойней тебя. Только завтра наши пути разойдутся...

Она выпрямилась.

- Что ж... да будет так, - решительно проговорила она. - Я - вождь. Ты герой. Я не стану упрашивать, а ты - уступать, если решил...

Наклонившись, она пальцами загасила свечу. Наступила темнота, и в темноте Конан услышал шуршание шелка. Зеленое платье, сброшенное с плеч, заструилось на пол. Потом Эльфрид скользнула к киммерийцу под одеяло, и их руки встретились.

- Я не так быстро выздоравливаю, как ты, Конан, - прошептала она. - Спина еще болит... так что ты... поосторожнее...

Больше они не разговаривали...