Гирканийское войско неслось по степи, как грозовая туча по небу, окутывая тьмой все на своем пути. Штандарты с конскими хвостами дрожали на ветру. Был слышен лишь стук копыт да редкие отрывистые выкрики командиров, отдающих приказы своим десяткам, полусотням, сотням, полутысячам и тысячам.

Кочевники останавливались, только чтобы напоить коней. Спали прямо в седлах, передавая поводья товарищу. Все, кроме коней, одежды и оружия, степняки оставили на попечение рабов. Шатры, боевые трофеи и прочее добро все это доставят следом, на вьючных животных. Всего за два дня добралось войско от Согарии до Курганов Спящих.

Вперед вышли шаманы. Они трясли своими костяшками и били в бубны, моля у предков, богов и Предвечного Неба погибели для врагов и милости для гирканийского войска. Они громко завывали, некоторые кружились в диком танце, потрясая амулетами. С того времени как Конан с приятелями пустил шаманам кровь, ряды безумных шарлатанов вновь успели пополниться.

Воины молча смотрели на шаманские ритуалы. Дело предстояло серьезное, и они не веселились, как перед обычной битвой. Здесь не будет ни добычи, ни особой славы – только бы очистить святое место и страшно отомстить врагам-святотатцам.

Перед войском и пляшущими шаманами стоял одинокий скакун – крепкий быстроногий жеребец. Бартатуя вышел вперед и одним махом оседлал жеребца. На липе кагана застыла маска лютой ярости.

Он надел шипастый шлем кхитайской работы, по краям отороченный роскошным черным мехом. Потом взглянул на Курганы, и воины с боевыми криками и поднятыми штандартами поскакали к валу.

Рядом с Бартатуей ехало еще несколько вождей. В их глазах сверкала Такая же ярость, как и у предводителя орды.

– У них там два разных войска, Учи-Каган, – сообщил тысячник-ашкуз. Смотри, они стоят поодаль друг от друга. Те, кто одеты получше, – это согарийские Красные Орлы. Остальные – какой-то сброд. Видно, присоединились к Орлам совсем недавно. Туранцы, если я правильно разобрал их значки.

– Они и есть, – кивнул Бартатуя. – Хондемир сам оттуда родом. Только больше он своей родины не увидит. Интересно, – обернулся он к подчиненным, что они здесь делают?

– Какая разница? – пожал плечами вождь восточных степняков, тот, что давал советы на случай мора. – Всех перебьем! Их дело умрет вместе с ними, что бы они ни задумали.

– Хорошо бы все же выяснить, – сказал Бартатуя, – потому что, не ровен час, когда-нибудь в будущем другие люда задумают что-то в таком же духе. Второй раз скакать сюда мне недосуг. Нет уж, оставим кого-нибудь в живых и выпытаем.

– Только не Хондемира! – воскликнул каган будини, трогая амулет на шее. – Проклятие умирающего колдуна пострашнее обычных чар. Его надо убить быстро.

– Ну так и быть по сему, – согласился Бартатуя, – хотя мне будет жаль, если Хондемир умрет быстро и легко.

– Ничего, мы им еще припомним, – ощерился вождь с востока. – Будет день – мы возьмем и Туран. Тут-то мы покараем туранцев за подлость их сородичей!

– И согарийцев тоже, – прибавил вождь герулов. – Подумать только поганая нога согарийского воина коснулась гирканийских святынь! Хорошо, что курганы нашего племени далеко в северных степях, их не так-то просто отыскать.

– Да уж, – откликнулся Бартатуя, – Согария заплатит… Я обещал. Город сровняем с землей, на его месте будут пастись овцы. Никто не уцелеет – ни мужчина, ни женщина, ни ребенок. Камни сбросим обратно в каменоломни и засыплем землей. Сады вырубим. Поля зарастут травой. Через много лет чужестранец спросит: "Где же та Согария, о которой поют в песнях? " – и никто не сможет показать ему места.

Остальные одобрительно загудели. Это была настоящая месть, как понимали ее гирканийцы.

– Когда атакуем, Учи-Каган? – спросил вождь с Востока. Он прищурясь посмотрел на солнце. – Еще не поздно…

– Нет! – ответил Бартатуя. – Мы не успеем подготовить воинов. Здесь будет битва, к которой они не приучены. Многие ли из нас в своей жизни сражались на мечах и пиках в пешем строю?

– Ну так нападем ночью, – сказал каган герулов. – У нас будет несколько часов, чтобы отдать нужные приказы. В темноте согарийцы и туранцы не смогут использовать свое преимущество в рукопашном бою.

– Нет уж! – воскликнул каган будини. Он решительно покачал головой, так что его каштановые косы откинулись назад. – Только не ночью! Иначе мы, будини, с вами не пойдем. Если воин убит ночью и у него нет коня, его душа не сможет добраться до плодородных лунных пастбищ. Если зрящая во тьме конская душа не пронесет душу всадника через бездны, она так и сгинет во мраке! Сражайтесь днем, если рассчитываете на будини, Бартатуя сжал зубы он решил ничего не говорить до срока. "Вот опять, – думал он, – союз племен рушится из-за несходства обычаев, из-за воспоминаний о старинных распрях".

– Атаковать будем днем, – проговорил он в конце концов. – За ночь люди и кони отдохнут, а мы успеем обдумать план битвы.

– Но лошади нам в бою не понадобятся! – возразил герул. "Вот это, подумал Бартатуя, – самое тяжелое в участи Учи-Кагана. Надо уметь приспосабливаться к чужому способу мыслить. Недостаточно самому продумать поход или битву. Нет, придется объяснять очевидные вещи тем, чья служба сейчас нужна".

– Эти люди, – сказал он, – сейчас смотрят на нас так же, как мы на них. Они видят наше численное превосходство. В любой миг они могут пуститься в бегство. Наши кони скакали два дня и две ночи без отдыха, а у них лошади свежие, выгулявшиеся на могилах наших предков. – Бартатуя сурово посмотрел на своих полководцев. – Если они попытаются уйти, сегодня или будущей ночью, им придется прорываться через наш строй. На усталых лошадях мы их можем не догнать, лучше пустить в ход стрелы. Помните – эти люди знают путь к Курганам Спящих. Ни один враг, ни один! – не должен уйти живым и унести с собой тайну.

– Ясно! – хором ответили вожди.

Гирканийские воины разбивали маленькую палатку – только такой шатер удалось взять с собой в стремительной скачке от стен Согарии. Хозяйка шатра, закутанная в черный плащ, стояла рядом.

Лакшми ступала неловко, каждый шаг давался ей с трудом. Никогда еще ей не приходилось скакать сорок восемь часов подряд. Тело превратилось в комок боли. Такое ощущение, что ее долго били прутьями и пытали на дыбе. Нежная кожа на бедрах и ягодицах теперь стала сплошной ноющей ссадиной.

Пожалуй, месяца притираний и освежающих ванн не хватит, чтобы восстановить былую красоту! Но не это беспокоило сейчас Лакшми. Она долго ждала этой минуты, долго готовилась к ней. Теперь ловко заверченная интрига должна принести ощутимые плоды. В ближайшие часы все решится…

Предстоит самое сложное. Конечно, измученное тело молило об отдыхе, но времени на отдых нет. Там, на Курганах, скрывается Хондемир. Надо встретиться с ним, узнать, далеко ли он продвинулся в своем колдовстве. От этого зависят ее действия в ближайшие несколько часов.

Притязания Лакшми были просты и одновременно необъятны. Ей хотелось править миром! Она могла бы вершить это через Хондемира или через Бартатую. Учи-Каган, казалось бы, обладал всем необходимым: дикий воин, мечтающий покорить вселенную и обладающий для того достаточной волей и даром правителя. И средство для битвы у него подходящее – лучшие конники и стрелки в гирканийской степи. А главное – необузданная любовь к прекрасной наложнице делала кагана послушным орудием в умелых руках.

Но опыт подсказывал Лакшми: власть над таким мужчиной уменьшится, как только начнет увядать красота. Вендийке нужен был союзник, который поможет укрепить влияние на Учи-Кагана, и союзником этим был Хондемир. Колдун силой своей магии хочет получить власть над Бартатуей, а сам он во власти Лакшми такой же беззащитный перед ее красотой, как сам каган. Она не должна порывать с колдуном, пока не выведает все его секреты. А уж там карты будут у нее в руках. Сделав Учи-Кагана и Хондемира своими рабами, она станет через них управлять всем миром. Она не будет зависеть от своей красоты, которая всегда была для нее лишь орудием. Красота – вещь преходящая, ее ценят только слабодушные глупцы. Власть – единственная стоящая вещь, и Лакшми собиралась собрать в своих руках всю власть, какая только есть в мире.

Когда палатка была готова, хозяйка вошла внутрь – поесть и подготовиться к ночной прогулке. Она была слишком опытна, чтобы ставить все на одну карту. Если колдун потерпит поражение, она должна остаться любовницей Бартатуи. Появится другой колдун, и он откроет ей тайну вечной власти над душой царя. К тому времени она будет женой величайшего правителя вселенной, и ей придется защищать свое положение от соперниц помоложе.

В шатре было жарко, и Лакшми вынула из-под своего черного плаща защитные подушечки. В дороге они отчасти спасали кожу, но сейчас стало уж слишком жарко. Лакшми позвала слуг – на большинстве из них были лишь набедренные повязки и дорожные сандалии.

Красотка потребовала воды. Слуги принесли от источника несколько кожаных бурдюков и закрытую флягу. Вода, конечно, тепловатая и мутная, но здесь, в глухой степи, даже такая – величайшая роскошь. Умываясь, Лакшми обдумывала свои действия на ближайшую ночь: во-первых, выпытать у Бартатуи планы атаки Курганов; во-вторых, когда совсем стемнеет, надо попытаться встретиться с Хондемиром. Дальше планы строить нельзя – все зависит от того, что скажет колдун.

Закончив свой походный туалет, Лакшми отерла лицо шелковым полотенцем и надела легкую одежду. Жемчужными нитями она не опоясалась – во время ночного визита к Курганам они могут наделать слишком много шума. Под набедренную повязку женщина спрятала кинжал в тонких бронзовых ножнах. По краям лезвие было тупым, зато острие отточено, как игла, и смазано змеиным ядом из Кхитая. Однажды, для пробы, Лакшми кольнула им верблюда. Животное умерло в считанные минуты. Таких орудий у хитрой красотки было предостаточно; они возмещали ее относительную физическую слабость.

Навестив все кланы и племена, объяснив им расстановку сил в завтрашней битве, Бартатуя прошел в шатер к своей возлюбленной. Лакшми разложила перед ним скудное походное угощение – лепешки, сыр и сушеные фрукты.

– Как ни печально, господин мой, – вымолвила она, – это все, что я могу тебе предложить. Конечно же, это не трапеза, достойная Учи-Кагана, будущего правителя мира.

Он сел рядом с любимой наложницей, восхищаясь, как всегда, ее неземной красотой, на которой как бы И не сказался долгий и тяжелый путь.

– Неважно. Я всегда делил все тяготы со своими людьми. А сейчас показать им, что я – один из них, что я не пользуюсь особыми привилегиями, когда предстоит настоящая битва. Мне это не в тягость. Когда я объединял племена в единый народ, единое войско, мне доводилось целые дни проводить без пищи. Степь – хозяин суровый и беспощадный. Кто не сумеет приспособиться к ней, долго не протянет. Завоюем чужие земли – все, что создали другие, будет нашим, а пока надо терпеть. Это отличная школа, и она хорошо нас закалила.

– Но ведь это будет нетрудная битва, да? – спросила Лакшми. – Что может горстка воинов против величайшего войска в мире?

– В каком-нибудь другом месте – ничего, – сказал Учи-Каган. – Будь это обыкновенная битва, мы забросали бы этих шакалов стрелами и вдоволь посмеялись бы. Но старые законы запрещают нам стрелять возле святилища. Придется оставить коней и луки и биться пешими. А у многих моих людей даже щитов нет, и меч для них – только орудие, чтобы добить убегающего врага, если жалко стрелы. Латы у нас легкие, а у некоторых племен и вовсе никаких нет. У согарийцев же – отличные стальные кольчуги. И у туранцев тоже. Учи-Каган покачал головой. – Нет, мы, конечно, победим. Иначе быть не может – нас больше, и наш боевой дух выше, ведь мы защищаем могилы предков. Но цена! Мы никогда не были многочисленным народом, как другие. Наша сила не в числе, а в скорости и в искусной стрельбе из лука. В этой стычке – лучше сказать, в этой битве – погибнет много, много отменных стрелков, которые были бы бесценны в настоящей войне. И при этом мы не завоюем ни пяди земли! Так нелепо, так бесполезно, и все из-за этого проклятого колдуна!

– Ну, – заметила Лакшми, – тебе нечего бояться, если ты сохранишь свое положение среди гирканийского народа. В конце концов, твои воины возьмут себе жен и наложниц в завоеванных племенах. Они народят множество сильных сыновей взамен тех, что полягут здесь. Господин мой станет единственным правителем под Предвечным Небом. Ни один колдун не сможет это оспорить. Это испытание, которое послали тебе боги, дабы ты показал свое боевое искусство всему миру. – Она наполнила вином и подала кагану его любимый череп-кубок. Как же ты собираешься действовать?

– Вал, – сказал Бартатуя, – это не крепостные стены. Можно атаковать в одном месте, а можно – сразу по всему фронту. Но если мы слишком растянем наши ряды, мы только усилим преимущества врага. Придется покрыть очень большой участок земли до того, как противник окажется в пределах досягаемости наших стрел.

– А почему не атаковать ночью? Они не так быстро заметят вас…

– Это было бы неплохо, – нахмурился каган, – да вот в чем беда – многие племена не могут сражаться ночью из-за своей веры.

"Да, Хондемиру эти сведения пригодятся", – подумала Лакшми.

– Значит, атака будет на рассвете – и в одной точке?

– В двух. Курганы возводились в соответствии со сторонами света. Север – дурная сторона, оттуда приходят злые духи. Вход на Курганы – с юга. На рассвете мы подъедем к северному склону настолько близко, насколько можно, потом спешимся, чтобы атаковать. Но основные силы сосредоточатся на юго-востоке. Когда враги большей частью отойдут к северному валу, с юга мы нанесем главный удар. Если этот план будет удачен, мы сможем одержать победу, хотя и с большими потерями.

– Если войском командует мой господин, – льстиво проворковала Лакшми, снова наполняя чашу, – поражение невозможно.

Вскоре Бартатуя покинул шатер, сказав Лакшми, что проведет остаток ночи с вождями и командирами. Для них, объяснил он, важно видеть своего правителя накануне битвы. Лакшми умело разыграла отчаяние. Но как только каган ушел, она с облегчением вздохнула и стала готовиться к собственному ночному путешествию.

Прикрыв лицо черным плащом, Лакшми выскользнула из шатра. Никто не заметил ее – все внимание было привлечено к Курганам, Учи-Каган приказал никто из врагов, узнавших тайну священного места, не должен пройти гирканийские посты живым. Лакшми двинулась вдоль раскинувшегося бивака степняков.

Неожиданно из ночного сумрака выступил человек в темной одежде:

– Я здесь, госпожа.

– Ты сделал все, что нужно, Баязет?

– Да, госпожа. Здесь есть ход, неподалеку. Я добился, что мой командир поставил меня именно на этот пост. Если ты будешь идти тихо, тебя не заметят и ты подойдешь к самому валу.

– Молодец, – сказала она. – Скажи мне, Баязет, а тебе-то, как другим, не обидно, что иноземцы осквернили святое место? – Если у этого человека есть сомнения, надо знать это сейчас. Лучше убить его, пока он ее не предал.

– Я не ашкуз, – ответил воин, вспыхнув. – Мне нет дела до святынь Бартатуи и его племени. Я только хочу отомстить за своего господина, Кахлага, предательски убитого Учи-Каганом. – Этот титул Баязет произнес с особым сарказмом.

– Отлично, – ответила Лакшми. – Смотри не забудь об этом. Они так были заняты своим делом, что не заметили: вслед за ними к проходу на Курганы проскользнули еще два темных человеческих силуэта.

Сонные часовые мгновенно вскочили на ноги, увидев приближающиеся к ним черную, похожую на призрак фигуру. Они подняли пики. Незнакомец откинул покрывало – это была прекрасная молодая женщина.

– Скажите своему господину, что Лакшми здесь, – проговорила красавица.

Часовой позвал командира.

– Господин Хондемир велел пригласить вас, госпожа, – сказал он. Его серебристый шлем блестел при свете факелов. – Я отведу вас к нему.

Они прошли по притихшему лагерю. Даже отпетые бродяги, пришедшие по зову Хондемира, в ночь перед большой битвой не бражничали. Командир привел женщину к подножию огромного кургана. Окинув взглядом высящиеся вокруг могильники, Лакшми увидела, что этот курган – величайший из всех.

– Теперь надо забраться наверх, – сообщил командир. – Господин Хондемир на вершине. Наши люди трудились там весь день, помогая ему в его приготовлениях. После заката он запретил подниматься наверх всем, кроме вас, когда вы придете.

Лакшми кое-как сумела вскарабкаться на вершину кургана, который оказался даже огромней, чем представлялось снизу. Ноги у красотки и так устали от долгой скачки, теперь же молодая женщина чуть не падала от изнеможения. Однако нельзя показываться на глаза Хондемиру в мгновения слабости. Лакшми постояла немного на месте и собралась с силами. А потом двинулась вперед твердой, уверенной походкой, хотя все тело, с головы до пят, нестерпимо ныло.

– Я здесь, Хондемир, – проговорила она спокойно и решительно.

– Я вижу, – ответил маг. Выглядел он необычно: красный плащ, пропитанный кровью кхитайских драконов, серебряные а золотые нити, короткий покров из кожи, святой триста лет назад с принцессы из Заморы, плененной и принесенной в жертву туранским магом.

– Ты принесла то, что мне нужно?

– Да, этого должно хватить. – Она достала из-под полы плаща шелковую сумочку и маленький стеклянный сосуд. Хондемир взял все это у нее и повернулся к небольшому сооружению, находившемуся на кургане, рядом с высоким металлическим шестом, на котором при лунном свете красовались раздуваемые ветром конские хвосты и скалился череп какого-то неведомого животного.

Сооружение напоминало маленький алтарь, сделанный из дерева и кожи. По углам алтаря свисали ремни, украшенные странными рисунками, похожими на те, что красовались на плаще Хондемира. Лакшми смотрела в восхищении – здесь сосредоточились такие колдовские силы, каких она и вообразить себе не могла. Фигурки, изображенные на ремнях, казалось, диковинным образом извивались и корчились прямо у нее на глазах.

Вокруг кургана Лакшми увидела огни туранско-согарийского лагеря. Дальше в степи мерцали бесчисленные костры гирканийской орды. Их было столько и горели они так ярко, что у женщины перехватило дыхание.

– Вот почему ты не позволяешь своим людям подниматься сюда ночью, сказала она. – Да, такое зрелище и сильного человека приведет в отчаяние!

– Есть и другие причины, – ответил Хондемир. – Сейчас это место уже укрыто чарами. Никому не позволено ступать сюда, кроме меня, тебя и княжны Ишкалы. Звезды уже на положенных местах. Луна в нужной фазе, и все светила сфокусированы в этом песте. Завтра ночью я получу великую Силу. Когда я рассеку священным кинжалом грудь княжны и вырву ее трепещущее сердце, все наши планы осуществятся. Каган будет в моей власти, Лакшми. Когда отгремит битва и утихнет вызванная ею неразбериха, я буду подлинным полководцем сильнейшего в мире войска, а вскоре стану царем Турана. – Он благосклонно улыбнулся: – А ты, дорогая, разделишь со мной трон. Конечно, не а качестве царицы. Туранцы никогда не признают своей царицей вендийскую куртизанку. Ты будешь моей главной наложницей.

– Разумеется. – Женщина улыбнулась так соблазнительно, как только могла. – Не мне мечтать о положении царицы, да и не хочу я все время торчать на виду. Однако я надеялась, что уже сегодня смогу принять участие в твоем таинстве. До завтрашней ночи ты можешь не дожить. Гирканийская орда в ярости, они никогда не простят, что иноземцы осквернили их святое место. Даже без коней и луков они в состоянии вас всех перерезать.

Чародей вновь высокомерно улыбнулся:

– Не беспокойся. Мои бойцы опытны и лучше владеют оружием, чем гирканийцы. Да и не всем степнякам есть дело до святилища. Только каган и его ашкузы почитают Курганы Спящих. Сейчас кочевники, может, и храбрятся, но только чтобы показать кагану свою верность. А когда они останутся завтра в поле пешие, когда им придется драться на мечах, – тут они будут не так храбры. Конным и с луками им цены нет. А пешие, с мечами, они больше похожи на тупое стадо.

Лакшми вспомнила резкие слова Баязета.

– Может, ты и прав.

– Да, прав. И я буду царем Турана. Это судьба.

В этот момент, глядя на него, стоящего на вершине кургана в Причудливых и величественных одеждах, Лакшми готова была в это поверить.

– Я выпытала у Бартатуи план завтрашней битвы, – проговорила она. – Ты выслушаешь меня?

– Пойдем в шатер. Расскажешь подробности моим командирам.

Они спустились с кургана. Туранских командиров Лакшми не боялась: Бартатуе они ее не выдадут. Если Хондемир просчитался и завтра победят гирканийцы, ни одного врага в живых не останется. Даже если кто-то уцелеет и будет допрошен, хитрая наложница сумеет позаботиться, чтобы пленник умер раньше, чем проговорится об измене.

Они миновали костер. У огня сидели несколько воинов, тихо беседуя, правя и смазывая оружие. Почти бессознательно, под влиянием инстинкта и привычки, Лакшми прислушалась к их словам.

– Вот идет хозяин, – сказал один, пробуя на ощупь острие длинного кривого кинжала. – Он сказал, что ночью дикари нападать не будут. Похоже на то.

– Да, – отозвался сардонический голос, – уж надеюсь, Конан-киммериец нынче ночью не заявится.

Лакшми почувствовала, как ледяные щупальца сжимаются вокруг ее сердца. Она с трудом понимала грубый диалект туранских бродяг, но знакомое имя схватило ее за горло, как гирканийский аркан.

– Конан! Киммериец! Откуда твои люди знают о нем? – воскликнула Лакшми негромко, но страстно.

Хондемира как молнией ударило.

– Конан из Киммерии? Почему это имя тебя так взволновало?

– Скажи мне! – взмолилась женщина.

– Ну… это просто последняя кровавая байка… Прошлой ночью этот парень забрался в наш лагерь. Что-то разнюхивал здесь. С ним был еще второй, но тот назвать себя не удосужился. Их попытались схватить, но Конан расшвырял наших воинов, как лев – гиен, Он уложил десятерых, а потом исчез невесть куда. Вот из него и сделали пугало, наполовину для шутки конечно.

– Как он выглядел и откуда пришел? – Лакшми решила, что рассказанное Хондемиром правдой быть не может.

– Те, кто уцелел, говорят, что он огромного роста, с черными волосами до плеч, а глаза – серые, по крайней мере так им показалось при свете факелов. Он был измазан черной краской, чтобы не опознали в темноте. Я думаю, он из согарийского лагеря. Хотя их командир утверждает, что у них такого нет. Ну врет, конечно. Откуда ему еще взяться? Не из голой же степи! А ты откуда его знаешь?

– Это мой враг, – медленно проговорил женщина. – Выскочка, который втерся в доверие к кагану. Он совал нос, куда не надо, и я подстроила ему ловушку, чтобы спасти себя и укрепить мои отношения с шаманами. Его привязали голым к столбу и уже занесли над ним нож для жертвоприношений… Но дружки освободили наглеца, и они все вместе ушли от погони. – Лакшми поежилась, хотя ночь была теплая. – Это он. Все приметы совпадают. Рост, глаза, волосы… Я припомнила, что он мазался черной краской, когда ходил на разведку по приказу кагана. Кроме того, он несравненный боец на мечах. Ничего странного, что твои бродяги не справились с ним.

Хондемир пожал плечами:

– Ну и что. Он мог примкнуть к согарийскому отряду. Предложить службу капитану Джеку, в том числе в качестве шпиона. Не бойся, сейчас он не опасен. Если после битвы он уцелеет, я отдам его тебе на забаву. Не стоит огорчаться по таким пустякам!

– Хорошо, если так, – вздохнула Лакшми. – Может, это просто совпадение. – Чувство тревоги, однако, не отпускало ее. – Идем в шатер! Мне надо успеть в гирканийский лагерь до рассвета.

– Зачем? – спросил Хондемир. – Оставайся со мной. Ты сделала все, что необходимо, и теперь я наверняка смогу получить власть над разумом и душой Бартатуи.

– Нет, я должна вернуться. Кто знает, вдруг что-то изменится в их планах? – На самом деле Лакшми не до конца верила в успех туранского мага.

Он опять пожал плечами:

– Твое дело. Может, это и лучше, если ты отсидишься во время боя в безопасном месте и присоединишься к нам потом. – Он посмотрел на полную луну, висевшую в небе подобно огромному черепу. – Ну а завтра после заката все будет кончено.