Багровый шар солнца тяжело опустился в серое марево далеких степных облаков. Ворота Согарии закрылись последний раз, чтобы распахнуться вновь лишь тогда, когда последний степной воин исчезнет с согарийской земли. Под звуки труб и удары гонга закрылись тяжелые створки, и огромный засов вошел в железные скобы. Изнутри ворота заложили камнем. Оставили только несколько маленьких проходов, через которые могли выехать один-два всадника, – такие воротца легко было защитить от внезапного нападения.

На вершине стены горожане, призванные на оборону крепости, стояли плечом к плечу с солдатами, державшими наготове кипящее масло и метательные снаряды – достойную встречу недругам, А часовые с самых высоких башен тревожно вглядывались в степь – не покажется ли орда.

В конце концов с одной из башен раздался крик. На вершине невысокого хребта на западе появилась колонна всадников. Потом с юга, на крутой склон, выехал другой отряд, побольше. Но взоры согарийцев были устремлены на север: бесчисленные конники стояли на обрыве, обозначавшем границу степной страны.

Бесчисленные наездники-дикари представляли собой жуткое зрелище, но те из горожан, кто был поумнее и поопытнее, знали, что это еще не самое худшее. Настоящая опасность – невинные с виду толпы рабов-землекопов. Им под силу медленно, скрытно подкопать стены Согарии, наполнить землей рвы, построить лестницы…

Многие согарийцы гадали, что стряслось с отрядом Красных Орлов, покинувших город несколько дней назад во главе с туранским колдуном Хондемиром.

А Хондемир в это время пересекал Голодную Степь. Эта безжизненная земля, где очень редко попадались источники живительной влаги, вполне заслужила свое имя. В согарийском обозе имелось фуражное зерно; не будь его, лошади каждый день разбредались бы на многие версты в поисках корма, и на это уходили бы часы.

Княжна Ишкала ехала в шатком экипаже, печальная и испуганная. Кто знает, какая участь ей уготована? Если только безрассудный влюбленный, Мансур, не попытается спасти ее. Княжна слишком хорошо знала юношу, чтобы поверить, что он покорно, как было приказано, сидит в Согарии и ждет ее возвращения.

Неспокойно было у нее на сердце. Хондемир – человек надменный и холодный. А разговаривая с княжной, он едва давал себе труд соблюдать необходимые правила вежливости. Каждую ночь из его шатра доносились странные звуки. По утрам колдуя выпускал голубя, к ноге которого был привязан маленький запечатанный футляр. Каждый вечер прилетала другая птица, и ее немедленно доставляли в шатер чародея. Никто не знал, что за вести носят эти голуби. Птица-вестник – отнюдь не диковинка. Но как они находят дорогу к движущемуся каждый день войску?

Ишкала высунулась в окошко и помахала рукой капитану Джеку, командиру эскорта. Доблестный офицер подъехал к повозке княжны и отдал честь коротким серебряным хлыстом.

– Да, госпожа?

– Капитан, что вы думаете об этом туранце, Хондемире?

– Думаю, госпожа? – Он нахмурился, будто речь зашла о чем-то бесконечно далеком. – Что я могу о нем думать? Я получил приказ сопровождать Хондемира туда, куда ему угодно будет направиться. Это я и делаю.

– Конечно, – нетерпеливо перебила княжна. – Я понимаю, что вы обязаны повиноваться приказам моего отца. Но, надеюсь, от вас не ускользнуло, что Хондемир посылает почтовых голубей и получает ответы?

Капитан тревожно огляделся:

– Я плохо разбираюсь в колдовстве, госпожа. Пока он не замышляет ничего против князя, я в его дела не вмешиваюсь.

Ишкала молча откинулась на сиденье медленно ползущего экипажа и задернула занавеску. Княжна выросла в прекрасном дворце, и окружавшая ее сейчас обстановка была непривычна. Экипаж – это еще роскошь в сравнении с тем, как приходилось путешествовать остальным согарийцам. В дорогу, к сожалению, нельзя было взять ни одной служанки. И княжну тяготило скорее одиночество, нежели отсутствие расторопной прислуги. Ишкала была девушкой покладистой и не капризной, вполне могла снести трудности дальнего странствия, только вот поболтать было не с кем.

На шестой день пути Ишкала услышала резкие крики солдат, звуки труб и барабанный бой. Много раз наблюдавшая прежде за боевыми учениями, княжна отлично знала, что зов трубы – это тревога. Знак, что враг в пределах видимости. Здесь, в глухой степи, тревога не может быть учебной, солдаты всерьез выстраивались в боевые порядки.

– Что случилось? – спросила Ишкала у Джеку, когда тот подъехал к ее экипажу.

– Дикари, госпожа, – ответил офицер. – Оставайтесь на месте. Мы прикроем вас.

Девушке уже доводилось слышать жуткие истории о кочевниках-гирканийцах, и сейчас ей не верилось, что даже самые храбрые из согарийских воинов смогут надежно защитить от безжалостных степных убийц. Княжна взобралась на козлы повозки, заняв место рядом с возницей. Неподалеку расположился капитан Джеку и его офицеры. Красные Орлы выстроились в четыре ряда. По приказу капитана воины опустили пики в направлении врага.

– Что толку стоять здесь и дожидаться, пока посыплются вражеские стрелы, – рассуждал капитан. – Как только они приблизятся на расстояние выстрела – идем в атаку.

– Стойте! – послышался голос Хондемира. Чародей спешным шагом подошел к Джеку. – Это не гирканийцы.

– Да? – откликнулся капитан, метнув на чародея яростный взгляд. – А кто же это, почтеннейший?

– Это союзники, мои земляки из Турана. Мы уже не на согарийских землях, капитан.

– А почему они присоединились к нам именно здесь? Князь не давал мне на сей счет никаких распоряжений. Это непорядок.

– Порядок, непорядок, только мне эти люди нужны. Почему – пусть вас не заботит. Достаточно того, что это союзники. Они, в случае необходимости, помогут нам против степняков. Надеюсь, вы сможете удержать своих солдат от неподобающих выходок?

Лицо Джеку потемнело, как грозовая туча.

– У моих солдат дисциплина образцовая, сударь. Будьте уверены. Надеюсь, и вы удержите в узде этих туранцев, если они действительно подчиняются вам. У нас с Тураном много лет мир, так что ссориться солдатам вроде бы не из-за чего. И все же, когда мы вернемся в Согарию, мне придется доложить об этих… особых обстоятельствах.

– У князя не будет оснований для беспокойства, – сказал Хонде ми р.

Туранцы находились сейчас на расстоянии полета стрелы и никаких враждебных намерений не выказывали. Они неторопливо подъехали к согарийской колонне ярдов на десять, потом по приказу своего командира остановились. Группа всадников отделилась от туранского отряда и поскакала прямиком к Хондемиру.

– Долгих лет жизни, господин! – издалека поприветствовал чародея один из воинов. – Я и мои товарищи прибыли, дабы сопровождать вас к месту назначения…

– Довольно, Буламб, – прервал его Хондемир. – Пусть твои люди присоединятся к нашим достопочтенным союзникам, согарийцам. Мы идем в одно место в глубине засушливой равнины. Это недалеко отсюда.

Человек по имени Буламб взглянул на Джеку и его офицеров; во взгляде его сквозила оскорбительная ирония.

– Всегда рад встретить… союзников. Жду ваших приказаний.

– Отлично. За час до заката мы разобьем лагерь. Зайди сегодня вечером в мою палатку, – ответил Хондемир.

Туранцы отдали салют и повернули коней назад.

Сейчас Ишкале представился случай разглядеть чужестранцев поближе. Одежда, оружие и упряжь действительно были туранскими. В воинском деле княжна понимала немного, но, кажется, чужаки уступали Красным Орлам и выправкой, и дисциплиной. Они не одевались в какую-то определенную военную форму, не носили знаков различия и больше напоминали самых обыкновенных разбойников, чем настоящих солдат. Численностью туранские всадники на первый взгляд не превосходили, их было примерно столько же, сколько и согарийцев.

Чужаки притащили за собой достаточно внушительный обоз. Они предусмотрительно захватили вдоволь провизии, фуража и бурдюков с водой. Но все равно согарийцы смотрели на незваных пришельцев косо, как всегда глядят настоящие воины на ополченцев, особенно если те так сильно похожи на бандитов.

Ишкала вернулась в экипаж. Увидев скачущего мимо капитана Джеку, княжна вновь позвала его:

– А теперь, капитан, что вы думаете про туранского колдуна? Лицо капитана вытянулось. Он пытался побороть рвущийся наружу гнев.

– Это уже что-то невообразимое! Мало того что он затащил нас в эту глухомань, когда наш город в опасности. Так он еще привел в наш лагерь это… туранское отребье! Не беспокойтесь, госпожа, ваш отец обо всем узнает!

Мансур стоял, опершись на копье, и мрачно смотрел, как враги скапливаются у стен Согарии. Осада вызывала у юноши лишь одно всеобъемлющее чувство – скуку. Меч и старую кольчугу Мансур взял в городском арсенале, а шлем выиграл в кости у часового. Заняв свой пост на городской стене, юноша был в боевом настроении. Это случилось две ночи назад. Возбуждение от новизны происходящего прошло в первую же ночь.

Мансур пытался сложить стихи, где слышался бы звон оружия, ржание боевых коней, голоса серебряных горнов и барабанный бой. Только, к сожалению, здесь, под Согарией, ничего подобного не происходило. За день выпало лишь одно происшествие – мимо пролетела вражеская стрела. Степняки забавлялись, стреляя наугад в укрытых за стенами защитников. А по ночам слышно было, как гирканийские рабы-землекопы подкалывают стены.

А из самой крепости доносилось тяжкое зловоние – слишком много людей и животных скопилось в городе. "Об этой стороне войны древние поэты не писали", – уныло подумал юноша. Осада может продлиться недели, а то и месяцы… Эта мысль была невыносима. Мансур был убежден, что он заслуживает лучшего. Он страстно мечтал сразиться с врагами Ишкалы и вызволить ее. Но как ему теперь избежать бесславной смерти от скуки, как догнать и спасти свою любимую?

Внезапный шум внизу привлек внимание юноши. Он приложил ухо к проему между двумя щитами из толстых прутьев, сооруженными на крепостной стене для защиты от стрел. Шум доносился из одного из проходов в заложенных воротах, кажется, сейчас он был открыт. До ушей донесся глухой стук копыт. Потом этот стук растаял где-то вдали, и наконец Мансур услышал, как вновь закрываются створки прохода. Вернувшись на пост, юноша заметил своему напарнику:

– Еще одного гонца послали искать подкрепление. Как ты думаешь, многие ли минуют живыми вражеские рубежи?

– Держу пари, что нет, – ответил старик ветеран, снова призванный князем на службу.

– Но если кочевники перехватывают наших гонцов, – рассуждал Мансур, почему они не приводят их к стенам и не показывают нам – дескать, смотрите, какие вы простофили?

– Эти дикари – не дураки, – ответил старый воин, сжимая узловатыми пальцами копье. – Мы не знаем, кого они пленили, а кого нет. Им это на руку. И потом – если у нас опустятся руки, мы перестанем посылать гонцов, то у степняков не будет пленных. Как же им тогда добывать сведения о положении в городе?

Мансур кивнул. В голове его начал вызревать план.

– Гонцы, должно быть, бравые ребята. Хорошо бы с ними потолковать люблю храбрецов. Не знаешь, где их можно отыскать?

– Парни из Отряда Гонцов обычно торчат в таверне "Усталый всадник", что у кавалерийских казарм, – ответил старик.

В полночь Мансур сменился. Он отправился не домой, а в таверну "Усталый всадник". Улицы были заполнены беженцами, лежавшими вповалку прямо на мостовой. Мансур спотыкался в потемках – масло в городе экономили, горело лишь несколько уличных фонарей.

Найти трактир оказалось нетрудно: у входа стояла наготове дюжина лошадей. Теперь это стало редким зрелищем. Но здесь, у трактира, лошадей не запускали в загон: вестник должен быть готов в любую минуту по срочному приказу вскочить в седло и поскакать куда велят.

Внутри трактира особого веселья не наблюдалось. Посетители что-то ели и пили по углам, тихо переговариваясь между собой. Мрачная обстановка осажденного города не располагала к тому бесшабашному разгулу, каким всегда отличались городские кабаки. Мансур приметил, что на столе в центре зала, за которым сидело несколько мужчин, лежит шлем с желтыми перьями Отряда Гонцов. Эти люди никогда не бывали по-настоящему в увольнении. Даже сейчас они при оружии – том легком оружии, которое необходимо на их требующей скорости и подвижности службе.

Вскоре Мансур нашел то, что искал. В углу он увидел одинокого воина, мрачно глядевшего на дно своей пустой чаши. Мансур хорошо понимал, что это за человек и в каком он положении: парень, видно, пропивает все, что зарабатывает. Деньги кончились, а взаймы ему больше не дают. Мансур прошел к его столику.

– Извините, сударь, – сказал юноша.

Солдат посмотрел на него налитыми кровью глазами:

– Что? Кто ты? Посыльный из дворца с очередным безумным приказом? Дурацким распоряжением для ребят, которые одни только и приносят пользу городу, пока не свернут себе шеи…

Мансур пропустил мимо ушей воркотню усталого солдата. Она означает лишь, что гонец уже прилично нализался, а это только облегчало Мансуру задачу.

– Простите, что нарушаю ваш отдых, – начал Мансур, – но я наслышан о парнях из Отряда Гонцов. Мне доставит честь, если вы позволите мне угостить вас чашей-другой вина. А я буду рад послушать про ваши подвиги. Я поэт и собираюсь сложить эпическую поэму про войну с дикарями.

При упоминании о выпивке гонец заметно оживился.

– Некому будет слушать твои вирши, когда все закончится, ну да ладно садись… Да, мы лучший отряд во всем войске, все как один – крутые ребята на отборных скакунах. И вот это, – он показал на золотой футляр, висевший у него на поясе, – наша защита в любой дружественной стране. Встречаюсь я, к примеру, с каким-нибудь расфуфыренным герцогом… Конь мой устал, жрать охота, да и горло промочить… Я запросто могу потребовать, чтоб он отдал мне свою лошадь! Все, что он сможет, – это пожаловаться потом князю!

На столе появился кувшин крепкого вина; Мансур щедро наполнил чашу гонца и скупо – свою.

– Рассказывай еще, – потребовал он.

Часа два гонец занимал Мансура рассказами о своих подвигах. В конце концов он истощился и стал повторяться. Наконец он начал клониться вперед и точно долбанулся бы лицом о стол. Однако Мансур поддержал его и помог встать на ноги.

– Пора тебе возвращаться в казарму, дружок, – сказал он. – Дай-ка я помогу тебе.

Никто не шевельнулся, видя, как Мансур чуть не на руках вытаскивает пьяного хвастуна из таверны, Видно, другие гонцы не больно любили этого парня. Мансур и не думал вести его в казарму; вместо этого он зашел в проулок, отделяющий таверну от внутренней стены городских укреплений. Здесь он снял с незадачливого гонца форменную одежду Отряда и надел ее на себя. Только меч и кинжал он оставил свои – такое оружие не было форменным, каждый подбирал его себе по вкусу.

Торопясь, Мансур осмотрел коней, привязанных у таверны. Ему не хотелось, чтобы кто-то из гонцов заметил его сейчас. Наконец он увидел вырезанное на одном из седел имя своего собеседника. Он отвязал лошадь и повел ее под уздцы. Отойдя немного от таверны, он вскочил в седло и осторожно поскакал по переполненным беженцами улицам.

У северных ворот малочисленная стража, увидев желтое перо, учтиво поклонилась всаднику.

– Вторая депеша сегодня? – спросил начальник стражи. – Куда держите путь, господин гонец?

– Сами знаете куда, – с нарочито уверенным видом ответил Мансур.

– Конечно, – кивнул стражник. – В самом деле. Сейчас откроем ворота. Скачите как можно быстрее, а то не минуете заставы дикарей до темноты. А теперь спешитесь, пожалуйста…

– Спешиться? – в замешательстве переспросил Мансур.

– Ну да, должны же мы закутать копыта вашего коня. Здесь у стены сплошные камни, лошадь будет слышно на полмили.

– Конечно, – ответил Мансур, – у меня все в голове перемешалось. Трудно привыкнуть к мысли, что Согария осаждена.

Юноша надеялся, что его легкомысленный тон усыпит подозрения, и все же он чувствовал себя беспокойно, пока часовые надевали на копыта его коня чехольчики из плотно сплетенной соломы.

Наконец они закончили; он вновь забрался в седло и стал ждать, когда они откроют проход в воротах. Лошадь ступала неуверенно, пытаясь сбросить непривычную "обувь". Медленно, стараясь производить как можно меньше шума, они выехали за крепостную стену. Его нервы были напряжены, как струна, и он вздохнул с облегчением, лишь когда все любезности были позади и проход в воротах закрылся.

Он видел вдалеке невысокие костры гирканийского войска. Несколько минут он неподвижно сидел верхом, прислушиваясь; потом двинулся на северо-запад. Мальчиком он часто бывал на дальней ферме, на краю принадлежащих городу возделанных земель, – хозяин фермы был его родичем. Сейчас ферма, конечно, разрушена; но он помнил, что земля там рассечена руслом пересохшей реки. По нему-то и можно будет незаметно пройти мимо вражеских постов.

Через час он был там, где когда-то находилась эта ферма. Осталось найти сухое русло – путь к свободе. Он следил сейчас за дорогой даже больше, чем за стуком копыт своего коня. И тут внезапно слева раздался человеческий голос – его окликали:

– Кто ты? Какого отряда?

Мансур с трудом понимал слова, произнесенные на варварском степном наречии. Ему не хотелось пускаться наутек, прежде чем он найдет лощину, и он не был готов к погоне. В ужасе он стал вспоминать все, что слыхал о кочевниках. Вроде бы они изрядные пьяницы… Мансур намеренно покачнулся в седле и попытался запеть старую пастушью песню.

– Я спросил тебя, кто ты! – резко прозвучал тот же голос. Мансур услышал, как застучали копыта двух лошадей.

– Еще один пьянчужка, – с отвращением произнес другой голос. Дурачина, каган тебе за это задницу оторвет.

Чья-то рука вцепилась в левое плечо Мансура и грубо повернула юношу.

– Да это не…

Но не успел кочевник закончить фразу, как Мансур выхватил меч и с размаху ударил. Клинок вошел в щеку врага и разнес челюсти. Мансур с трудом вытащил меч из черепа гирканийца. Другой степняк устремился на юношу с пикой. Мансур отступил и пропустил врага чуть вперед; затем левой рукой внезапно преградил степняку дорогу древком копья, а правой тем временем полоснул мечом по горлу – так точно, как только может ударить человек, годами осваивавший фехтование. Гирканиец почти бесшумно выпал из седла.

В нескольких шагах от места неожиданной схватки Мансур легко отыскал русло реки. Он с трудом сдерживал радостный вопль. Двумя ударами сразил двух врагов! Какие стихи можно сложить, будь только побольше времени! Юноша пришел в восторг от мысли, что к концу этой войны с гирканийцами он наверняка превратится в непобедимого воителя и все будут с почтением уступать ему дорогу. В столь приподнятом настроении Мансур не слезал с седла всю ночь, упрямо продвигаясь вперед.

К рассвету город был уже далеко, и Мансур рискнул выехать из лощины. Окинув взглядом окрестности, он убедился, что, скорее всего, давно миновал вражеские рубежи. Он стал шарить взглядом по расстилавшейся вокруг равнине. Рано или поздно вернейший из любовников найдет дорогу, протоптанную тысячью копыт…

К полудню Мансур сумел отыскать тропу, по которой ушли Красные Орлы. Тут проезжала его возлюбленная, Ишкала! Да, это повеселее, чем сходить с ума от тоски на стенах осажденного города! То, что по возвращении его наверняка ожидает виселица, не очень беспокоило пылкого поэта. Что-нибудь к тому времени уж наверняка изменится, кривая вывезет. Во всяком случае, Мансур собирался вернуться в родной город прославленным героем, этакой живой картинкой древних легенд.

Гораздо хуже другое: дорожные припасы оставляют желать лучшего. У Мансура имелся большой бурдюк воды и сумка сушеных фруктов и обжаренного зерна. Воды хватит на несколько дней, но если придется делиться с конем самое большее дня на два. Надо найти ручей или источник – а в солончаковой степи это дело не простое. Ну да ладно! Боги всегда заботятся о героях, приходят им на помощь.

Мансур как-то упустил из виду, что большинство героев баллад заканчивают свой путь в могиле. Причем явно раньше срока.