Габриелла позвонила юристу, ведущему дела ее фирмы, и он сообщил ей имя адвоката по уголовным делам. Она представляла себе этакого солидного законника, одетого с иголочки и готового за нее надрать задницу любому. Ей достался некто Рональд Лоумен — самоуверенный молодой человек с ежиком на голове и в костюме из обычного универмага.

Побеседовав с Габриеллой десять минут в специальном помещении, сильно смахивающем на камеру, он оставил ее одну. Когда адвокат вернулся, от его уверенности не осталось и следа.

— Я только что говорил с обвинителем. Вам собираются предъявить обвинение в нападении с отягчающими обстоятельствами. Они думают, что вам что-то известно об украденной у мистера Хилларда картине Моне, и выйти отсюда они вам не дадут.

— Я ничего не знаю об этой дурацкой картине. Я ни в чем не виновата, — хмуро глядя на нанятого защищать ее адвоката, сказала Габриелла.

— Послушайте, мисс Бридлав, я верю, что вы невиновны. Но нам придется иметь дело с прокурором Блэкберном, с шефом полиции Уокером, с капитаном Лючетти и по меньшей мере с еще одним детективом. И всех их трудно в чем-то убедить. — Он вздохнул и сложил руки на груди. — Легко с ними поладить вам не удастся. Особенно теперь, когда вы знаете, что они подозревают вашего партнера. Если мы откажемся помочь им в расследовании, они предъявят вам обвинение в нападении с отягчающими обстоятельствами. Но в действительности они не хотят этого делать. Им нужен Картер, его личные бумаги и связи. Они хотят по возможности постараться вернуть картину мистеру Хилларду. Они хотят, чтобы вы с ними сотрудничали.

Габриелла понимала, что нужно полицейским, и для объяснения этого ей вовсе не был нужен юрист. Чтобы выйти сухой из воды, она должна участвовать в секретной операции полиции. Ей придется убедить Кевина, что она взяла на работу в качестве помощника своего ухажера. Ей придется держать рот на замке и ничего не замечать, пока детектив соберет улики для обвинения в преступлении ее друга и партнера по бизнесу.

Впервые в жизни убеждения и чаяния Габриеллы не принимались в расчет. Похоже, всем наплевать, что то, о чем ее просят, вступает в противоречие с ее нравственными принципами. По сути ее просят поступиться убеждениями и предать ее друга.

— Я не верю, что Кевин украл что-то.

— Мисс Бридлав, я здесь не представляю интересы вашего Партнера. Я здесь, чтобы помочь вам, но если он виновен, то он втянул вас в серьезное преступление. Вы можете потерять свой бизнес или, по меньшей мере, свою репутацию честной деловой женщины. А если Кевин невиновен, вам нечего терять и абсолютно нечего боятся. Считайте, что помогаете восстановить его доброе имя. Иначе предстоит суд. Если мы обратимся с просьбой о разбирательстве присяжными, вы, вероятно, срока не получите. Но за вами будет числиться приговор за уголовное преступление.

Перспектива приговора за уголовное преступление расстроила Габриеллу. Еще бы, она и в страшном сне не могла представить себя преступницей.

— А что, если я отвечу согласием, а они явятся в магазин, перевернут там все вверх дном и просто уйдут?

Адвокат поднялся и посмотрел на часы.

— Пожалуй, я поговорю с обвинителем еще раз и посмотрю, нельзя ли получить от них еще кое-какие уступки. Им очень нужно, чтобы вы сотрудничали с ними, поэтому, думаю, они уступят.

— Так вы считаете, что я должна подписать договор о сотрудничестве с полицией?

— Вам самой решать, но для вас это было бы лучшим выбором. Вы позволите им несколько дней поработать под прикрытием, и все. Я позабочусь о том, чтобы он оставили ваш магазин в том же состоянии, что и сейчас, или даже в лучшем. За вами останется право голоса на выборах, и вы даже сохраните право обладания своим револьвером. Хотя я бы рекомендовал вам обратиться с просьбой о выдаче разрешения на ношение оружия.

В конце концов Габриелла подписала договор и стала тайным осведомителем. Ей очень хотелось узнать, не присвоят ли ей кодовое имя «Девица Бонд». Еще она дала письменное согласие на проведение обыска в магазине.

Добившись своего, полицейские не стали больше задерживать Габриеллу. Она отправилась домой и постаралась забыться, занявшись доставлявшим ей огромное удовольствие процессом смешивания благовонных масел. Ей нужно было закончить приготовление состава для массажа из базилика и шалфея, но, когда Габриелла попыталась наполнить маленькие голубые бутылочки, у нее ничего не вышло, и она прекратила это занятие. Неудача постигла ее и в наклеивании этикеток.

Мозг и душа явно находились в разладе, и Габриелла попыталась немного расслабиться, чтобы восстановить равновесие. Но перед ее мысленным взором постоянно возникало задумчивое лицо Джо Шенегэна.

Детектив Шенегэн представлял полную противоположность мужчине, с которым Габриелла могла бы встречаться. У него были темные волосы, смуглая кожа и проницательные карие глаза. Полные неулыбающиеся губы. Широкие плечи и огромные руки. Сейчас для нее он выглядел настоящим питекантропом… но несколько дней его внешность казалась Габриелле весьма привлекательной — пока она не решила, что он извращенец. Когда этот крупный и сильный мужчина смотрел на нее из-под своих пушистых черных ресниц, она буквально таяла. От него веяло силой и уверенностью.

А виной всему рост Габриеллы. Он заставлял ее глаза выискивать в толпе самых высоких мужчин. Рост ее составлял пять футов одиннадцать дюймов, хотя она один дюйм всегда убавляла. Сколько Габриелла себя помнила, у нее всегда были проблемы из-за роста. В школе она была самой высокой в классе и, казалось, росла не по дням, а по часам.

Габриелла молилась всем мыслимым богам, чтобы проснуться однажды маленького роста, с небольшой грудью и с ногами покороче. Естественно, этого не произошло, но в последнем классе ребята догнали ее в росте, а кое-кто даже стал назначать ей свидания. Первый кавалер Габриеллы был капитаном школьной баскетбольной команды, но через три месяца бросил ее ради девицы, возглавлявшей группу поддержки. Ради Минди Креншо ростом в пять футов и два дюйма.

Восстановить душевное равновесие Габриелле так и не удалось, и она решила принять теплую ванну. Она добавила в воду смесь лавандового и розового масел. Считается, что подобная смесь способна помочь расслабиться. Габриелла не знала, поможет ли ей эта смесь, но пахла она великолепно. Она легла в ароматную воду и, окутанная теплом, закрыла глаза. В памяти проносились события сегодняшнего дня, и только вид лежащего на земле у ее ног задыхающегося от удара Джо Шенегэна вызвал усмешку на губах Габриеллы. Одного этого воспоминания оказалось достаточно, чтобы она расслабилась, хотя целого часа медитации ей для этого не хватило.

Габриелла не спешила расстаться с этой упоительной картиной и лелеяла надежду, что, возможно, в один прекрасный день ей представится шанс выплеснуть ему в лицо содержимое еще одного баллончика с лаком для волос.

Джо без стука вошел в дом своих родителей через заднюю дверь и поставил клетку для перевозки домашних животных на стол в кухне. Около плиты стояла дверца буфета, а рядом с раковиной лежала дрель. Еще один так и не законченный проект. Отец Джо Дьюи Шенегэн был строителем и своими заработками обеспечивал жене и пятерым детям вполне пристойную жизнь, но в собственном доме никогда ничего не мог доделать до конца. За долгие годы Джо привык, что только после угроз матери нанять кого-то еще работа вдруг оказывалась законченной.

— Есть кто-нибудь дома?! — крикнул Джо, хотя и видел, что обе принадлежавшие его родителям машины стоят перед домом.

— Это ты, Джо? — Голос Джойс Шенегэн был едва слышен сквозь шум гудящих танков и громкой стрельбы — Джо мог побиться об заклад, что по телевизору идет фильм с Джоном Уэйном — его отец обожал их.

— Да, это я. — Он запустил руку в клетку, и Сэм пополз по ней.

Джойс появилась в кухне. Ее седеющие волосы были зачесаны назад и забраны красным обручем. Она бросила взгляд на большого серого попугая, примостившегося на плече сына, и остановилась как вкопанная.

— Я не могу его оставить дома, — начал Джо, прежде чем мать успела выразить свое недовольство. — Ты же знаешь, что он творит, когда обделен вниманием. Я заставлю его дать обещание вести себя на этот раз хорошо. — Он пожал плечами и посмотрел на птицу. — Скажи-ка ей, Сэм.

Попугай заморгал своими черно-желтыми глазами и, переместив вес тела с одной лапы на другую, пронзительно проорал:

— Давай, доставь мне радость!

Джо бросил взгляд на мать и улыбнулся, словно гордый за свое дитя отец.

— Видишь, я сменил его любимую кассету с Джерри Спрингером на кассету с Клинтом Иствудом.

Джойс сложила на груди руки. Ее рост едва достигал пяти футов, но она всегда была царем и Богом в доме Шенегэнов.

— Если он опять станет нецензурно выражаться, ему придется покинуть наш дом.

— Твои внуки научили его этим ругательствам, когда гостили здесь на Пасху, — наябедничал Джо, имея в виду всех десятерых своих племянников и племянниц.

— Не смей обвинять моих внуков в плохом поведении этой птицы! — Джойс вздохнула и опустила руки. — Ты обедал?

— Да, перехватил кое-что по дороге с работы.

— Только не говори, что это опять сочащаяся жиром курица и ужасные куски картофеля. — Она покачала головой. — У меня осталось немного лазаньи и прекрасный зеленый салат. Можешь взять с собой домой.

Как представительницы многих других семей, женщины, носящие фамилию Шенегэн, выказывали свою любовь и заботу посредством кулинарии. Обычно Джо не возражал, за исключением тех случаев, когда все одновременно делали это. Или когда обсуждались его гастрономические пристрастия, словно он десятилетний ребенок и ест только картофельные чипсы.

— Замечательно. — Джо подмигнул Сэму. — Бабушка приготовила тебе лазанью.

— Хм. Поскольку он самое близкое к тому, чего я могу от тебя дождаться вместо внуков, так и быть, пусть ест, — сказала Джойс. — Но ты уж позаботься, чтобы он не сквернословил.

Упоминание о внуках всегда было для Джо сигналом к отступлению. Он знал, что если сейчас не улизнет, то разговор непременно коснется женщин, которые якобы только и делают, что появляются и исчезают из его жизни.

— Сэм исправился, — заверил Джо.

Проскользнув мимо матери, он зашел в комнату, украшенную последними приобретениями миссис Шенегэн на распродаже: пара железных мечей и щит. Джо нашел отца сидящим в любимом кресле с пультом дистанционного управления в одной руке и чашкой чаю со льдом — в другой. Пачка сигарет и зажигалка лежали на прикрепленном к торшеру столике, стоящем между креслом и диваном. Дьюи было за шестьдесят, и в последнее время Джо стал замечать, что с волосами отца творится что-то странное. Они по-прежнему оставались густыми и совсем седыми, но в последний год начали расти вперед, и прическа Дьюи выглядела так, словно сзади на волосы дул сильный ветер.

— Таких фильмов больше не делают, — не отрывая взгляда от экрана, сказал отец. И прежде, чем продолжить, уменьшил звук. — Все эти используемые сейчас спецэффекты совсем не то, что настоящие вещи. Джон Уэйн знал, как драться, чтобы это выглядело красиво.

Как только Джо сел, Сэм соскочил с его плеча и вцепился своими черными чешуйчатыми лапами в спинку дивана.

— Далеко не уходи, — приказал Джо птице и полез за сигаретами. Он зажал «Мальборо» в пальцах, но закуривать не стал. Ему не хотелось, чтобы Сэм вдыхал сигаретный дым.

— Ты снова стал курить? — спросил Дьюи, наконец оторвав взгляд от экрана. — Я думал, ты бросил. Что случилось?

— Норрис Хиллард, — коротко бросил Джо.

Уточнений не требовалось. Весь мир знал об украденной картине Моне. Шенегэн хотел, чтобы об этом знали все. Чтобы причастные к краже люди нервничали. Нервничающие чаще совершают ошибки. И, когда они их сделают, он окажется рядом, чтобы поймать их с поличным. Но Габриеллу Бридлав он не поймает. Пусть она по самые уши увязла в этом деле. Пусть она даже собственноручно вырезала холст из рамы. Ей предоставили право на полный иммунитет не только от обвинения в нападении, но и от последующих возможных обвинений, проистекающих из дела Хилларда. Ее также не станут преследовать за кражи предметов антиквариата. Ее адвокат пусть и молод, но довольно ловок.

— Есть версии?

— Несколько. — Поскольку отец не задавал конкретных вопросов, Джо не стал вдаваться в подробности. — Я хочу взять у тебя дрель и кое-что из инструментов.

Даже если бы мог, и тогда Джо не стал бы рассказывать о своем тайном осведомителе. Он не доверял осведомителям, а его последний казался самым ненадежным из всех, не говоря уж о том, что выходка Габриеллы с револьвером чуть не стоила ему нового понижения в должности.

Уж на этот раз с ним не стали бы миндальничать и переводить в другой отдел. Поэтому он должен принести голову Картера на блюдечке. Ему необходимо восстановить свое реноме. А если нет, то его задвинут столь глубоко в патрульную службу, что он света белого невзвидит. Нет, Джо ничего не имел против коллег, носивших форму. Они находились на передовой и без них он не смог бы делать свое дело, но он проработал слишком долго и сталкивался с таким количеством мерзости, что просто не мог позволить, чтобы какая-то размахивающая револьвером рыжеволосая девица испортила его карьеру.

— Джо, я кое-что приобрела для тебя в выходные, — сообщила Джойс, стремглав проследовав через комнату в заднюю часть дома.

Последним «кое-чем», что мать «приобрела» для него, была пара одинаковых алюминиевых павлинов, которым полагалось висеть на стене. Теперь они лежали у Джо под кроватью рядом с выполненной в технике макраме огромной совой.

— О черт… — простонал он и бросил незажженную сигарету на столик торшера. — Ну зачем она это делает? Я ненавижу все это дерьмо, купленное на распродажах.

— Бесполезно с этим бороться, сынок, это болезнь, — изрек Дьюи, вновь уставившись в телевизор. — Такой же недуг, как алкоголизм. Она не может справиться со своей зависимостью.

Джойс Шенегэн вернулась, держа в руках половину седла.

— Я купила его за пять долларов, — сообщила она и положила останки седла к ногам Джо. — За него просили десять, но я выторговала за пять.

— Я ненавижу все это дерьмо, купленное на распродажах, — прохрипел Сэм и затем надрывно проорал: — Брэ-э-эк.

Взгляд матери переместился от сына к сидящей на спинке дивана птице.

— Пусть он не портит мой диван.

Этого Джо обещать не мог. Он указал пальцем на седло.

— И что мне с ним делать? Найти половину лошади?

— Повесь на стену. — Зазвонил телефон, и Джойс, поспешившая к аппарату, бросила через плечо: — Там с одной стороны есть петли.

— Лучше прибей его к стене гвоздями, — посоветовал отец.

Джо уставился на седло. Под его кроватью уже скоро перестанет хватать места. Послышавшийся из другой комнаты громкий хохот матери напугал Сэма. Он захлопал крыльями, обнажив красные перья под хвостом, затем вспорхнул к телевизору и уселся на верх деревянной клетки, на полу которой находилась имитация гнезда с лежащими в нем яйцами из пластика. Попугай наклонил серую голову, широко раскрыл клюв и довольно точно изобразил телефонный звонок.

— Сэм, не делай этого, — предостерег Джо за секунду до того, как Сэм сымитировал хохот Джойс настолько точно, что по спине поползли мурашки.

— Твоя птица плохо кончит, — высказал предположение Дьюи.

— Похоже на то. — Джо надеялся, что Сэму не придет в голову раздолбить клювом деревянную клетку.

С шумом распахнулась входная дверь, и семилетний племянник Джо Тед вбежал в комнату, за ним следовали тринадцатилетняя Кристи и десятилетняя Сара, племянницы Джо.

— Привет, дядя Джо! — в один голос поздоровались племянницы.

— Привет, девочки.

— Ты привез Сэма? — спросила Кристи.

Джо кивком указал на телевизор.

— Он немного нервничает. Не кричите рядом с ним и не делайте резких движений. И больше не учите его скверным словам.

— Не будем, дядя Джо, — пообещала Сара, посмотрев на него широко открытыми, полными невинности глазами.

— А это что? — показав пальцем на седло, спросил Тед.

— Половина седла.

— А для чего?

Прямо в точку.

— Хочешь его?

— Еще бы!

Сестра Джо Таня вошла в дом и закрыла за собой дверь.

— Привет, папа, — поздоровалась она и повернулась к брату. — Привет, Джо. Вижу, мама отдала тебе седло. Поверишь, она купила его всего за пять долларов.

Таня явно тоже была подвержена болезни покупок на распродажах.

— Кто пукнул? Бр-э-э-к.

— Эй, ребятки, — строго обратился Джо к девочкам, катавшимся по полу от смеха.

— Что смешного? — спросила вошедшая в комнату Джойс, но прежде, чем ей успели ответить, вновь зазвонил телефон. — Сжальтесь надо мной. — Она покачала головой и вновь направилась в кухню, чтобы затем всего через несколько секунд снова вернуться. — Повесили трубку, до того как я успела ответить.

Джо скептически посмотрел на попугая, и его подозрения подтвердились, когда Сэм вскинул голову и вновь послышался телефонный звонок.

— Сжальтесь надо мной, — взмолилась Джойс.

— Мой папа съел жука, — обращаясь к Джо, сказал Тед. — Мы жарили хот-доги, и он съел жука.

— Да, Бен взял его в поход, потому что считает, что девочки и я плохо влияем на него, делаем из него неженку, — уточнила Таня, усаживаясь на диван рядом с братом. — Сказал, что нужно увезти Теда и сделать из него мужчину.

Джо все прекрасно понимал. Он воспитывался вместе с четырьмя старшими сестрами, одевавшими его в свою одежду и мазавшими помадой губы. Когда ему было восемь, проказницы убедили его, что он родился гермафродитом по имени Джозефина. Джо даже не знал, что такое гермафродит, пока в двенадцать лет не догадался заглянуть в словарь. После этого несколько недель он жил в страхе, что у него вырастут большие груди, как у самой старшей сестры, Пенни. К счастью, отец застал его за разглядыванием тела и заверил Джо, что никакой тот не гермафродит. После этого он брал его с собой в походы и на рыбалку и заставлял делать обливания холодной водой.

Сестры никогда не забывали о своей гнусной проделке. Став взрослыми, они любили поддразнивать Джо, а это чертовски его раздражало. Но если бы он хоть на секунду заподозрил, что мужчины, имевшие дело с его сестрами, позволяли себе дурно с ними обращаться, он задал бы хорошую трепку любому из них.

— Кажется, жук сел на хот-дог Теда, и он тогда закричал и отказался есть, — продолжила Таня. — Что само по себе вполне понятно, и я не виню его, после этого Бен схватил жука и съел его, чтобы показать себя настоящим мужчиной. И заявил: «Если я могу съесть жука, то ты можешь съесть хот-дог».

Звучало вполне разумно.

— И ты съел хот-дог? — спросил племянника Джо.

Тед кивнул, и его губы растянулись в улыбке, продемонстрировавшей отсутствие передних зубов.

— А потом я тоже съел жука. Черного.

Джо посмотрел на веснушчатое лицо племянника и тоже улыбнулся. Заговорщицкой улыбкой, значения которой никогда не понять девчонкам.

— Снова повесили трубку, — пожаловалась вошедшая в комнату Джойс.

— Тебе нужен аппарат с определителем номера, — посоветовала Таня. — У нас он есть, и я всегда проверяю, кто звонит, прежде чем ответить.

— Возможно, я тоже куплю, — ответила Джойс, усаживаясь в старое кресло-качалку. Но не успела она опуститься, как вновь прозвучал телефонный звонок. — Это уже не смешно, — вздохнула она, поднимаясь. — Кто-то балуется с телефоном.

— Попробуй кнопку возврата последнего звонка. Я покажу тебе, как это делается. — Таня поднялась и последовала за матерью в кухню.

Девочки забились в новом приступе смеха, а Тед прикрыл рукой рот.

— Да уж, — не отрывая взгляда от экрана телевизора, произнес Дьюи, — эта птица точно накличет беду на свою голову.

Джо переплел пальцы рук на затылке, скрестил вытянутые ноги и впервые с момента кражи картины мистера Хилларда расслабился. Семейство Шенегэн являло собой большую шумную компанию, и, сидя на диване своей матери среди всей этой милой суматохи, Джо чувствовал себя вернувшимся в родной дом. Но это же напомнило ему о его собственном пустом доме на другом конце города.

До последнего времени его не слишком тревожила проблема обзаведения семьей. Джо всегда казалось, что у него на это еще достаточно времени, но роковой выстрел заставил его задуматься о перспективах. Он напомнил Джо, что в жизни мужчины является действительно важным. Собственная семья.

Правда, у него был Сэм, и жить с Сэмом было сродни жизни с забавным и непослушным малышом. Но ходить в походы и разводить костры с Сэмом он не мог. Он не мог есть жуков. У большинства полицейских его возраста были дети, и, отлеживаясь после ранения, когда некуда было девать время, Джо пытался представить, каково это сидеть на трибуне и наблюдать, как твои сыновья бегают по полю, принимая участие в бейсбольном матче своей школьной команды. Представлять своих детей оказалось делом нетрудным. Труднее было набросать портрет жены.

Джо не считал себя привередливым, но благодаря опыту четко знал, чего хочет, а чего нет. Ему не нужна женщина, закатывающая истерики по пустякам вроде ежемесячного юбилея и ненавидящая Сэма. И вегетарианка, проявляющая чрезмерное беспокойство по поводу лишних граммов жира и псевдотолщины своих изящных бедер, не нужна.

Ему хотелось приходить с работы домой, где кто-то ждет его. И чтобы в руках у него не было пакета с ужином из забегаловки на углу. Джо мечтал об обычной женщине, которая крепко стоит обеими ногами на земле. И, конечно, ему хотелось, чтобы секс ей нравился таким, каким он нравится ему. Полным страсти, обязательно полным страсти. Иногда низменным и грязным, иногда, но непременно без запретов. Ему хотелось женщину, не боявшуюся бы касаться его или позволять ему касаться ее. Он хотел смотреть на нее и чувствовать наполняющее его желание. Смотреть на нее и знать, что она испытывает к нему точно такие же чувства.

Джо всегда казалось, что он узнает такую женщину, когда встретит ее. Каким образом это произойдет, он не знал, но не сомневался, что узнает. Возможно, это окажется чем-то сродни нокаутирующему удару между глаз или вспышке молнии, примерно так. И он поймет.

С озабоченным видом Таня вернулась в комнату.

— Последний номер принадлежит приятельнице мамы Бернизе. С какой стати Бернизе заниматься розыгрышами по телефону?

Джо пожал плечами и решил сбить сестру с толку, чтобы настоящему хулигану не попало на орехи.

— Возможно, ей скучно. В самом начале моей работы в полиции некая престарелая дама примерно раз в месяц звонила и сообщала, что кто-то пытается проникнуть к ней в дом и украсть ее бесценных афганских борзых.

— А никто не пытался?

— Черт возьми, нет, конечно. Ты бы видела этих псов… с ног до головы выкрашены в ярко-зеленый, оранжевый и лиловый цвета. От одного взгляда на них можно было ослепнуть. Но она всегда угощала нас пивом и хрустящими хлебцами. Иногда старикам бывает одиноко и они совершают странные поступки, лишь бы просто поговорить с кем-нибудь.

Таня взглянула ему в глаза и еще больше помрачнела.

— Именно это случится с тобой, если ты не найдешь кого-то, кто позаботится о тебе.

Мать и сестры давно пилили Джо по поводу его любовных похождений, но после его ранения стали прилагать просто нечеловеческие усилия, чтобы видеть его создавшим счастливую семью. Они отождествляли брак со счастьем. Им хотелось, чтобы он зажил той же приятной, на их взгляд, размеренной жизнью, что и они, но, вполне понимая их заботу, Джо вместе с тем сходил с ума от нее. Он не осмеливался сообщить им о том, что и сам всерьез задумывается над этим. Если бы он это сделал, они бы его доконали.

— Я знаю одну чудесную женщину…

— Нет, — оборвал сестру Джо, не желавший даже думать об одной из ее подруг. Любая мельчайшая подробность будет тут же известна его семье. Ему тридцать пять лет, но сестры по-прежнему обращаются с ним, как с пятилетним. Так, словно он не сможет найти собственный зад, если они не сообщат ему, что тот находится ниже спины.

— Почему?

— Мне не нравятся чудесные женщины.

— В этом твоя беда. Тебя больше интересует размер бюста, чем личные качества.

— Со мной все в порядке. И размер бюста здесь ни при чем, важна его форма.

Таня фыркнула.

— Тебе предстоит остаться одиноким стариком.

— У меня для компании есть Сэм, и он наверняка переживет меня.

— Птица не в счет, Джо. У тебя сейчас есть подружка? Такая, которую ты мог бы привести познакомится с родственниками? Та, на которой хотел бы жениться?

— Нет.

— Почему?

— Я не нашел нужной мне женщины.

— Если мужчины находят женщин перед смертью, представляешь, что это значит?