Оливия безучастно водила вилкой по тарелке, передвигая куски с места на место.
— Ты почти ничего не ешь. Не нравится?
Она подняла глаза.
— Ну что ты, все очень вкусно.
— Тогда почему?
— Знаешь, я никак не могу перестать думать об отце, о его сумасшедшей страсти к Присцилле. Как взрослый разумный человек не видел того, что было перед его носом? Не мог же он искренне полагать, что она любит его бескорыстно? Разве такое возможно?
— Милая ты моя. — Он нежно взял ее руку и сжал. — На свете бывает абсолютно все. В том числе и бескорыстная любовь. Даже у людей с тридцатилетней разницей в возрасте. Поверь мне. Я лично знаю несколько таких примеров.
— Ты возвращаешь меня к жизни, Дуэйн, — благодарно сказала Оливия. — Твои слова как глоток свежего воздуха. Приятно знать, что не все люди такие подлецы, как мои мачеха и бывший муж.
— Когда ты окончательно поверишь в это, я буду считать себя по-настоящему счастливым человеком, — серьезно произнес Дуэйн. — А сейчас выпей немного вина и поешь. А то сил не будет, — многозначительно подмигнув, добавил он.
— Сил не будет? Для чего? — непонимающе спросила она, но тут же, прочла ответ в его смеющихся зеленых глазах, покраснела и вздрогнула от возбуждения.
— Догадалась?
— Дуэйн. — Она положила вилку и легко коснулась пальцами его руки. Аппетит пропал окончательно. А с ним и смущение, и ложный стыд. — Давай уедем отсюда. Сейчас.
Он пристально посмотрел ей в глаза, проверяя, правильно ли понял. Кивнул, достал бумажник, положил на стол две купюры, встал и протянул ей руку.
— Идем.
Они торопливо покинули людное кафе и, как только оказались в спасительной темноте ночи, сразу обнялись, изо всех сил прижавшись, друг к другу. Губы их слились в жадном жарком поцелуе.
— До дома ехать не меньше сорока минут, — пробормотал он ей в губы. — А у меня в багажнике есть плед. Что скажешь?
— Я хочу тебя, Дуэйн. Сейчас… — задыхаясь, прошептала Оливия.
— Тогда подожди здесь. — И он исчез в темноте.
А она осталась стоять, испытывая неслыханное головокружение — от желания, от счастья, от потрясения. Еще сегодня утром она была так измучена, так одинока, а теперь… теперь знает, что этот мужчина — красивый, умный, сильный — любит и желает ее. О, Дуэйн, скорее, скорее же, молила она про себя, иди ко мне, возьми меня, сделай своей!
И он словно услышал этот отчаянный призыв, появился, взял ее за руку и потянул за собой к берегу. Там расстелил плед, повернулся к ней, притянул к себе и начал одной рукой расстегивать ее рубашку, покрывая лихорадочными поцелуями каждый дюйм нежного тела. Оливию трясло от возбуждения, она постанывала и извивалась и тоже целовала, целовала и целовала его.
Они раздели друг друга, кое-как пытаясь сдерживать дрожь и нетерпение, и опустились на расстеленный плед, не размыкая объятий. И слились воедино, отдавшись страсти, и любили друг друга яростно и нежно, исступленно и радостно, буйно и ликующе.
А океан с шумом катил и катил свои волны, заглушая крики и стоны упоенных любовников, как верный помощник, как сообщник…
— Я никогда еще не занималась любовью на пляже, — призналась Оливия, когда они лежали, утомленные и удовлетворенные.
— Я тоже, — отозвался Дуэйн, поглаживая ее бедро. — Ты сводишь меня с ума, Олли. Я ради тебя готов на безумства, как мальчишка, влюбившийся первый раз в жизни.
Она тихо засмеялась — как серебряный колокольчик зазвенел.
— На какие безумства?
— Да на любые! А разве, по-твоему, то, что мы сейчас делаем, — это не безумство? Ты, известная художница, и я, адвокат с именем, занимаемся любовью, чуть ли не у всех на глазах. Это настоящее безрассудство.
— Знаешь, мне кажется, что я впервые в жизни так счастлива. По-настоящему, — тихо сказала она, утыкаясь носом ему в плечо и вздыхая. — Если бы это могло длиться вечно…
— Не вижу никаких препятствий, — немедленно ответил он. — Но, полагаю, не обязательно здесь. Как ты относишься к тому, чтобы продолжить в другом месте, где есть настоящая кровать и ванна?
— Прекрасная мысль.
— Тогда поедем?
— Куда?
— Ко мне домой, естественно. Не можем же мы скомпрометировать тебя, отправившись в твой отель. Есть какие-то возражения?
— Только одно, — улыбаясь, ответила Оливия. — Ты говорил, что ехать долго… Не знаю, сможем ли мы столько вытерпеть.
Этого искушения он вынести не мог — снова прижался к ней и впился в сочные губы. Она застонала, но не от боли, а от наслаждения. И от нарастающего возбуждения. Опустила руку, провела по его плоскому животу вниз и обнаружила, что и он готов ко второму раунду любовной битвы. Задыхаясь и дрожа, Оливия ожидала, когда он снова войдет в нее, заполнив всю целиком.
Но неожиданно Дуэйн отстранился.
— Нет, Олли, нет. Придется потерпеть.
Она едва не разрыдалась от досады.
— И это ты называешь безумством?
— Полно, дорогая, полно, — покрывая поцелуями ее лицо, прошептал он. — Никакое безумство не должно повредить тебе. Поверь, я думаю и беспокоюсь только о тебе.
— Обо мне? — возмущенно выкрикнула Оливия. — Обо мне?!
— Да, милая, о тебе. И о деле, где буду представлять твои интересы. Поверь, если нас кто-то увидит в таком виде, то шумихи точно не избежать. — Она затихла, признав справедливость его заявления. А он продолжил целовать и говорить одновременно: — Я ждал тебя всю свою жизнь, мечтал о тебе, тосковал о тебе. Ты снилась мне одинокими холодными ночами. И я не позволю, чтобы теперь, когда я рядом, кто-то причинил тебе хоть малейшее зло. Ты слышишь меня, Олли? Ты веришь мне?
— Да, Дуэйн, слышу. И да, верю. Вот только…
— Что только? — Он беспокойно взглянул на нее.
— Только все-таки сорок минут уж очень долго, — с милой улыбкой произнесла она.
Дуэйн усмехнулся в ответ.
— Постараюсь превратить их в тридцать пять. Идет? Тогда поднимайся. — Он вскочил и протянул ей руку.
Они преодолели тридцать четыре мили, отделяющие кафе от двухэтажного дома в престижном квартале, принадлежащего Картрайту, в рекордно короткое время — за двадцать восемь минут. Что в условиях большого города равносильно чуду.
И остаток ночи был не меньшим, а возможно, даже большим чудом. Мужчина и женщина, соединенные, чуть ли не спаянные воедино жаром взаимной страсти, без устали творили вечное и бессмертное таинство — великое таинство любви.
Оливия потянула носом, приоткрыла один глаз и тут же снова закрыла его.
— Ну-ну, не прикидывайся, я видел, что ты проснулась, — послышался мужской голос.
Дуэйн! Она привстала на кровати и недоверчиво уставилась на него. И тут же все вспомнила — стук в дверь отеля, букет роз, поездку в кафе на берег океана и все, что произошло после, вернее, вместо обеда.
— О, милый, как же я хочу, есть… — томно протянула она, лениво и безуспешно пытаясь прикрыть простыней обнаженную грудь.
— Если хотя бы вполовину так, как я, то придется приготовить еще такую же порцию, — засмеялся Дуэйн, опустил огромный накрытый салфеткой поднос на покрывало и чмокнул Оливию в нос.
Она тут же сдернула салфетку и пискнула от удовольствия. Вот это завтрак! И яйца, и твердая итальянская колбаса, и ароматный французский сыр, и свежие булочки, и хрустящий салат, и два больших стакана сока, и кофейник. Настоящий пир, особенно для дошедших до полного изнеможения любовников, почти всю ночь проведших в пылких ласках.
Оливия схватила булочку, разрезала ее пополам, накрыла ломтиком колбасы, потом листиком салата, затем сыром и все это с восторгом запихнула в рот. Пожевала, проглотила, запила соком и с благоговейным трепетом произнесла:
— Бальзам, настоящий бальзам.
— Давай-давай, не разговаривай. Не теряй времени. Нам еще есть чем заняться.
Еда, приготовленная, казалось, на шестерых, исчезла в течение десяти минут. А спустя еще четверть часа и Оливия, и Дуэйн, обнявшись, снова уснули…
Когда она снова открыла глаза, то обнаружила, что лежит в постели одна. Молодая женщина потянулась, приподнялась на локте и взглянула на часы — одиннадцать двадцать пять. Все тело ныло от приятной усталости. Вставать решительно не хотелось. А Дуэйн? Где же Дуэйн? На смятой подушке рядом с ней лежал листок бумаги. Оливия взяла его.
Олли, любовь моя. Спасибо за дивную, восхитительную ночь. Прости, что не разбудил, но не мог решиться на такую жестокость. Ты так чудесно и сладко спала, милая, что я залюбовался тобой.
Увы, дела зовут. Вынужден ехать на работу. Позвони мне, как проснешься.
Люблю. Целую тысячу раз.
Твой Дуэйн.
Она улыбнулась. Пробежала записку глазами сначала. И снова улыбнулась. «Твой Дуэйн». Никто и никогда не говорил ей таких слов. Впрочем, не от Эндрю же было ждать подобных любовных записок. Даже, в первые годы их совместной жизни он не баловал ее нежностями.
Да что там нежностями… С сексом у них тоже обстояло весьма и весьма неважно. Уже через полгода после свадьбы он начал отделываться от нее разными отговорками: «плохо себя чувствую», «устал на работе как собака», «у меня был чертовски тяжелый день» и тому подобными. Оливия долго не понимала, в чем заключается его работа под звучным названием «ассистент главного помощника режиссера», и удивлялась, от чего он так устает. И только много лет спустя последней, как обычно и бывает с женами, узнала, что Эндрю помогал главному помощнику режиссера спать с теми актрисульками, с которыми не справлялся сам режиссер.
Но зато Дуэйн… О, Дуэйн! Какие удивительные слова он сказал ей перед тем, как повез сюда. «Я ждал тебя всю свою жизнь, мечтал о тебе, тосковал о тебе. Ты снилась мне одинокими холодными ночами». Он не будет ни унижать ее многочисленными изменами, ни изводить постоянными отговорками, ни ссылаться на важность работы. Он будет любить ее! Так же сильно, как и она его! И никогда не изменит, не обидит, не оскорбит. Потому что он — настоящий мужчина, истинный рыцарь. Он сделал ее счастливой женщиной. По-настоящему счастливой. И это в тот ужасный момент, когда вся ее жизнь неожиданно, но окончательно утратила смысл, когда она лишилась последнего близкого человека и потеряла свое ненаглядное ранчо.
Он и только он вернул ей ранчо. И хотя возвратить Джонатана Брэдли к жизни не может никто, Дуэйн отомстит его убийцам, которые ликуют, торжествуя победу, уверенные в своей безнаказанности. И это не пустые слова. Он уже начал действовать, и Эндрю теперь не сможет воспользоваться плодами своего дьявольского плана.
Оливия сладко потянулась.
Что ей теперь делать? Возвращаться в отель или дожидаться его тут? О том, чтобы вернуться домой, где ее ждали дела и работа, думать пока не хотелось.
Всему свое время, в конце концов, решила она. Несколько дней я могу посвятить себе. И ему…
Она лениво протянула руку и набрала номер Дуэйна. Женский голос сурово сообщил ей, что мистера Картрайта в офисе нет.
— А когда он будет? — поинтересовалась Оливия.
— Не могу вам сказать точно. Он выехал на срочную встречу с клиентом. Желаете оставить для него сообщение?
— Да, передайте, пожалуйста, что звонила мисс Брэдли.
— Очень хорошо, мисс Брэдли, непременно. Всего доброго. — И в трубке раздались короткие гудки.
Ну вот, разочарованно подумала молодая женщина, уехал… Так что же все-таки мне делать?
Сначала неплохо было бы умыться, несколько иронично заметил внутренний голос. Уж не собираешься ли ты проваляться целый день в постели?
А почему бы и нет? Оливия повернулась, уткнулась носом в соседнюю подушку и глубоко вдохнула задержавшийся там аромат его тела. О, Дуэйн, любовь моя!
И тут ее осенило. Она приготовит обед! Настоящий парадный обед к его возвращению. И тогда им не придется терять время на поездку в ресторан. Заодно она купит пару новых платьев и какой-нибудь сексуальный гарнитур.
Оливия лукаво усмехнулась в предвкушении сегодняшнего вечера и, напевая что-то легкомысленное, отправилась в ванную. Полчаса, проведенные в горячей воде, пошли на пользу ее утомленному ночью страстных ласк телу. Вымыв голову и завернувшись в два махровых полотенца, Оливия босиком вышла из ванной, услышала конец фразы, произнесенной голосом Дуэйна: «…после звукового сигнала», — потом гудок, а за ним… За ним раздался приятный, но раздраженный женский голос:
— Ду-ду, гадкий мальчишка! Я прождала тебя вчера весь вечер. Где ты таскался, черт бы тебя побрал? Опять новую юбку подцепил? Ха-ха! Если не позвонишь сегодня, берегись. Я ведь могу и разозлиться… Пора бы уже тебе помнить не только о своих удовольствиях, но и об обязательствах!
Молодая женщина бессильно опустилась на пол, изо всех сил зажав уши руками. Господи, не может быть… Не может быть! Второй раз в жизни она влюбилась, влюбилась до беспамятства — и снова в распутника Казанову! Она задыхалась от слез — еще не горя, но ярости и ненависти. Будь ты проклят, Дуэйн Картрайт! За то, что воспользовался мной и моим отчаянным положением. Прикинулся рыцарем-спасителем, а сам… Сам-то всего-навсего жалкий бабник, гоняющийся за каждой хорошенькой мордашкой и не делающий тайн из своих побед…
Представив себе, как он будет расписывать в подробностях их ночи, живописать яркими красками ее страстные стоны и крики, Оливия ощутила, как к горлу подкатила тошнота. Она вскочила — благо, ехидный женский голос уже замолчал — и начала лихорадочно одеваться. Скорее, скорее! Не дай бог, он за чем-нибудь вернется! Прочь отсюда, не медля ни единой секунды! О господи, какая же она идиотка! Жалкая кретинка, вообразившая себе бог знает что, лишь потому, что он наговорил ей столько красивых благородных слов! Забыла красавчика Эндрю? И его дружка Томаса? И их многочисленных коллег? Забыла, что все мужчины подонки и мерзавцы, думающие только о том, как бы залезть еще одной легковерной дурочке под юбку и потом хвастать перед дружками в баре?
Оливия судорожно натянула белье, рубашку и брюки, сорвала с головы полотенце, тряхнула влажными еще волосами. Неважно. Досохнут по дороге. На улице лето. Впрочем, был бы сейчас разгар зимы, ее бы и это не остановило. Схватив сумочку и наскоро причесавшись, Оливия выбежала из дома.
— Такси! Такси!
Ее отчаянный крик был гласом вопиющего в пустыне. На улице — ни одной машины. Она помчалась вперед, ничего не видя перед собой. Слезы застилали глаза, отчаяние мешало думать. Ею вело только одно стремление — оказаться как можно дальше от этого… этого… распутника и постараться забыть обо всем, что с ним связано… Иначе как жить дальше?
— Такси!
Ей повезло — полуразвалившийся «форд», видавший лучшие дни, остановился около нее. Оливия рванула дверцу и буквально упала на заднее сиденье.
— Куда ехать, мэм?
Она молчала.
Шофер, молодой парень лет двадцати пяти, повернулся и внимательно посмотрел на пассажирку.
— Мэм, с вами все в порядке? — тревожно спросил он, оценив мертвенную бледность ее мокрого от слез лица. — Мэм?
Она наконец-то расслышала.
— Да-да, благодарю вас. Отвезите меня, пожалуйста, в отель «Миранда». Знаете, где это?
— На Марвелл-авеню?
— Да. А потом в аэропорт.
— Как вам угодно, мэм. Вы абсолютно уверены, что хорошо себя чувствуете? Может быть…
— Пожалуйста, везите меня в отель, — твердо перебила его Оливия.
Ей казалось жизненно необходимым, как можно скорее убраться из этого проклятого города, вернуться домой и там броситься в спальню и в ее тишине выплакать свое горе.
Оказавшись в своем номере, она тут же начала поспешно заталкивать вещи в сумку, когда на глаза ей попался букет. Белые и бордовые розы в красивой вазе напомнили о том мгновении, когда Дуэйн пришел к ней вчера вечером. Подумать только, и это было меньше двадцати часом назад!.. Тогда его появление было чудом, подарившим ей небывалое ощущение счастья. И во что оно превратилось теперь?
Оливия схватила цветы и в порыве неистовой ярости засунула их в мусорное ведро. Там и только там место фальшивым подношениям от фальшивых людей! Будь ты проклят, Дуэйн Картрайт! Будь проклят!
Спустя час самолет, выполняющий рейс Ф-454 по маршруту Сиэтл, Вашингтон — Миссула, Монтана, поднялся в воздух, унося ее прочь от кошмара в человеческом образе по имени Дуэйн Картрайт.