Трудно сказать, как ей удалось дожить до конца дня. Саманта сидела на отведенном ей месте, но ничего не видела и не слышала. Ей даже не хотелось плакать. Она оцепенела и замерла, не в состоянии понять, как могло такое случиться. Рей, такой нежный и любящий, проведший почти всю ночь в ее постели, не пожелал обменяться с ней ни единым словом, ни единым взглядом. До самого начала заседания он сидел рядом с крашеной куклой Милли и непринужденно болтал.

Это невозможно. Этого не может быть. Обычный кошмар. Необходимо только проснуться, несколько раз говорила она себе, крепко зажмуриваясь. Сейчас я открою глаза и окажусь дома, в своей кровати. Увы, кошмар не рассеялся ни в первый раз, ни во второй, ни в третий... После чего она впала в состояние тупого оцепенения и перестала замечать окружающее.

Бог весть каким чудом ей удалось пережить это заседание, выбраться из зала и отыскать на парковке брошенную тут вчера машину. Несчастная женщина порылась в сумочке и достала ключи, но руки ее так тряслись, что не удержали связку, и она, громко звякнув, упала на землю.

Не успела Саманта нагнуться, как кто-то уже сделал это за нее и протянул ей ключи. Она подняла взгляд – перед ней стоял пожилой мужчина в костюме, вышедшем из моды лет пятнадцать назад, с большой папкой под мышкой.

– Прошу вас, мисс Брукс.

– Кто... кто вы такой? Что вам нужно?

– Нам необходимо поговорить, мисс Брукс. Если не возражаете, я поеду с вами.

– Послушайте-ка, если вы немедленно не оставите меня в покое раз и навсегда, то я завтра же сообщу судье о ваших попытках, ясно?

Старик улыбнулся, внезапно напомнив ей кого-то, хотя она не поняла, кого именно, и приветливо сказал:

– Я не тот, за кого вы меня приняли, хотя, признаюсь, ваша реакция меня радует. Полагаю, моя задача окажется проще, чем я думал. Не бойтесь, мисс Брукс, я не причиню вам зла.

Саманта тяжело вздохнула, грустно улыбнулась, взяла протянутые ей ключи и открыла обе дверцы.

– Вы правы, не причините. Мне уже никто не сможет причинить зла. Ладно, садитесь, – сказала она, запуская мотор. – Так о чем вы хотели говорить со мной? О процессе? Так это...

– И о процессе в том числе, – ответил старик. – Я так понимаю, к вам тоже обращались с попытками повлиять на ваше мнение, верно?

Она окинула его внимательным взглядом.

– Я вас раньше не видела. Вы не входите в наше жюри. Так откуда же тогда знаете, что такие попытки предпринимаются?

– Я знаю человека, которого пытались подкупить, а когда это не удалось, стали угрожать.

– Вот как... И кто же это такой?

– Мой сын. Рей Ирвин.

Саманта с такой силой нажала на тормоз, что старик, не успевший пристегнуться, ударился лбом о стекло.

– Выходите, – сквозь зубы процедила она. – Немедленно. И больше никогда ко мне не приближайтесь. И сынку своему скажите то же самое. Вам должно быть стыдно, что вырастили такого... такого...

Она не смогла закончить, потому что броня тупого безразличия, окутывавшая ее последние четыре с лишним часа, дала трещину и развалилась на части. На глаза навернулись слезы, в горле встал ком. Только не плачь, только не плачь! – приказала она себе. Не позорься перед этим человеком!

– Мисс Брукс, он любит вас. Поверьте, любит до безумия. Он разбудил меня сегодня в три утра, когда вернулся домой, чтобы рассказать об этом. И о многом другом. А потом попросил о помощи. Первый раз в жизни. Знаете, мисс Брукс, у нас с ним последнее время были неважные отношения. Скорее даже плохие. – Старик замолчал, тяжело вздохнул. Украдкой смахнул со щеки слезу и продолжил: – Полагаю, это моя вина. Полностью. И вот мой мальчик, мой единственный сын, обратился ко мне за помощью. Мог ли я ему отказать? Конечно нет. Поэтому я тут и прошу вас выслушать меня.

– Я слушаю, – стиснув зубы, чтобы не разрыдаться, ответила Саманта.

– Но, чтобы вы поняли, мне придется начать издалека. Не возражаете? – Она молча потрясла головой и снова завела заглохший мотор. – Восемь лет назад Рей потерял мать. Мать, которую глубоко и преданно любил, да и сейчас еще любит. Для него это было чудовищным ударом. Во многих отношениях. И повлияло на всю его дальнейшую жизнь. Но дело сейчас не в этом. А в том, как она погибла. У нас сломалась машина, и в тот вечер Марта возвращалась домой пешком от автобусной остановки. Какой-то лихач вылетел из-за поворота, не сбавив скорости, сшиб ее и умчался дальше, даже не притормозив. Марта лежала на том перекрестке, истекая кровью, пока не прибыла «скорая», вызванная бродягой, случайно видевшим происшествие. Она... – Он замолчал и долго сидел, не обращая внимания на текущие по щекам слезы.

Саманта ехала вперед и не пыталась прервать молчание, давая ему возможность успокоиться.

Только через несколько минут старик смог продолжить прерванный рассказ:

– Она была потрясающей женщиной, моя Марта. Все ее любили, все до одного. И вот какой-то подонок с легкостью отнял ее у меня. И у Рея. Она... умерла в «скорой», не доехав до больницы...

– А водителя нашли? – спросила Саманта, начиная понимать.

Старик потряс головой.

– Нет. Вернее, даже и не искали. В полиции слова бродяги сочли недостойными внимания, пьяным бредом и сказали, что им не хватает информации для расследования. Ну то есть сделали какие-то телодвижения, имитируя расследование, но на том все и кончилось. Рей был безутешен, да и я тоже. Теперь простить себе не могу, что с головой погрузился в собственное горе и перестал обращать на него внимание. А парню так нужна была поддержка... Он отдался своей живописи, думаю, именно потому, что Марта считала его способным, даже талантливым, и это было последней ниточкой, связывавшей его с ушедшей матерью. А я, как последний дурак, издевался над ним, говорил, что ему надо заняться настоящим мужским делом, а не этой мазней... Ни черта я не понимал! Ни черта!.. И мы постепенно отдалились друг от друга. Да... – И снова длительная пауза. – Я начал выпивать. Однажды, примерно через полгода после... смерти Марты, Рей пришел ко мне и сказал, что нам необходимо разыскать того бродягу. Что он долго думал и пришел к выводу: полиция знает, кто убил ее, и покрывает негодяя. А я опять высмеял его, сказал, что все это романтические бредни, и снова посоветовал заняться делом... Вот так-то, мисс Брукс...

– Саманта, – тихо откликнулась она, – можно Сэм.

– Хорошо, Саманта. А я Уильям. Ну вот, а дальше хуже. Вскоре меня поперли с работы. Сбережения начали таять. Рей окончил школу, а в колледж пойти ему было не на что. Он нашел какую-то работу и продолжал рисовать как одержимый, тратя практически все, что получал, на холсты и краски. Я злился и пилил его, потом даже пилить перестал. Признаться, я лично ничего не понимаю ни в живописи, ни в рисунке... Кто знает, может, что-то у него и получается... Но его два раза выгоняли с работы, потому что он вечно опаздывал. Свет у него всегда допоздна горит, а молодой организм все же нуждается в отдыхе, вот и результат... – Старик пожал плечами и снова вздохнул. – Когда пришла повестка, его как раз уволили в очередной раз и делать ему больше было нечего. Я как всегда обругал его, но он уже давно перестал обращать на меня внимание. А вчера... то есть сегодня утром он разбудил меня и...

– Что он вам рассказал, Уильям? – с замиранием сердца спросила Саманта, глубоко взволнованная его рассказом.

– Все. И о процессе, и о том, насколько он для него важен, и о том, что он твердо намерен не позволить истории повториться. Он сказал: дать этому Уэстлэнду уйти от наказания для него все равно что заново похоронить мать. И еще, что его пытались подкупить, предлагали деньги за голос в пользу оправдания. А когда он категорически отказался, стали угрожать, сказали, что убьют. Но мой Рей проявил себя настоящим мужчиной, послал их куда подальше, заявил, что ничего не боится. Тогда они сказали, что убьют меня, но он лишь рассмеялся и высказался в том духе, что они ему только услугу окажут.

Саманта ахнула. Она и представить не могла, что Рей способен на такую жестокость и бездушие, но старик тут же прибавил:

– Это не потому, что он настолько плохо ко мне относится. Он решил, что проявление такого безразличия будет лучшим средством защиты для меня. Если они поверят, что я ему абсолютно чужой человек, это отнимет у них рычаг воздействия. Так оно и вышло. Мальчик оказался прав. А потом... потом он полюбил вас, Саманта. Он сам сказал мне об этом. Не только сказал, но и доказал.

– Доказал? Как?

– Сверните на обочину.

Она подчинилась. Уильям положил на колени папку, которую до сих пор держал под мышкой, и раскрыл ее. С листа бумаги на Саманту смотрело... ее собственное лицо. И еще одно... и еще... и еще... На каждом из двадцати с лишним листов была она – смеялась, улыбалась, задумчиво смотрела вдаль, хмурилась и терла лоб, что-то писала...

– Боже мой... – с благоговейным трепетом проговорила она. – Боже мой... Я все время чувствовала, что кто-то на меня смотрит, но думала, мне это только кажется... Так это он...

– Да, Саманта, он. А потом вчера... Ну, вы сами знаете, что было вчера. Вчера мой мальчик превратился в мужчину.

Она залилась краской, но старик, естественно, имел в виду не их любовные утехи, а то, как Рей выступил в защиту чести любимой женщины, затеял бой и победил в нем, поставив на место мерзавца.

– Но когда он ушел от вас, то понял, что снова может стать уязвимым. Его любовь должна оставаться тайной, чтобы никто не смог шантажировать его, угрожая вам. Вы понимаете, Саманта, понимаете? Для него исход процесса чрезвычайно важен. И вы важны. Сами видите... – Он указал на рисунки. – Поэтому он и сказал, что обязан держаться так, словно вы для него по-прежнему посторонний человек. Он очень боится за вас, Саманта. Если вам что-то будет угрожать, он немедленно сдастся. Он еще сказал что-то про дымовую завесу, но я не понял, честно говоря.

– Зато я понимаю, – с нескрываемой радостью в голосе заявила Саманта. Ну конечно, дымовая завеса – это крашеная кукла!

– Ну и прекрасно. Значит, я со своей задачей справился?

– Благодарю вас, Уильям, благодарю от всего сердца. У вас потрясающий сын. Спасибо вам за него.

– Да меня нечего благодарить. Он такой вырос не благодаря, а вопреки мне, – грустно ответил старик. – Так я могу успокоить его?

– Да, Уильям, безусловно. Я все понимаю и буду спокойно ждать окончания суда. Только...

– Только что?

– Мне бы хотелось взглянуть на его картины. Не могли бы вы устроить это для меня?

– Ну, если хотите... вообще-то, он сегодня ночью на работу идет... так что, если будете осторожны... в смысле, убедитесь, что за вами не следят, тогда милости прошу. – Он назвал адрес. – Запомните? На всякий случай лучше не записывать, как считаете?

Саманта согласилась со всем и в половине двенадцатого ночи, чувствуя себя героиней шпионского романа, пробралась к дому и легонько постучала в дверь. Уильям ждал ее и открыл немедленно.

– Привет, Саманта, приятно тебя видеть. Я сказал Рею, что все в порядке. Он счастлив.

– Спасибо, Уильям, вы классный. Вы так мне помогли.

– Я рад, – просто ответил он и проводил ее на третий этаж, где располагалась студия сына.

Она провела там больше часа, а когда спустилась вниз, сказала:

– Вы даже не представляете, Уильям, с кем живете под одной крышей. У Рея настоящий талант. Это... это фантастика... Поверить не могу, что он не учился живописи.

– Ты правда так думаешь, Сэм? Серьезно?

– Абсолютно. – Она вдруг заторопилась. – Мне... мне надо идти. Спокойной ночи, отдыхайте, Уильям.

– Джин, это я, Саманта.

– Саманта? – раздался в трубке сонный голос. – Господи, который час? Что случилось?

– Час сейчас седьмой. А случилось то, что мне необходимо поговорить с тобой. Как можно скорее. Только не по телефону. Я могу приехать?

– Сейчас?! Сэмми, побойся бога!

– Джин, прошу тебя. А Бога я не боюсь. У нас с ним отличные отношения!

На другом конце трубки послышался смешок.

– Ладно, уговорила. Но не раньше чем через полчаса.

Когда Саманта вошла в квартиру своего редактора и хорошей приятельницы, из кухни уже доносился аромат кофе и горячих булочек.

Женщины поцеловались и оглядели друг друга.

– Сэмми, что это с тобой? Ты что, влюбилась?

Саманта залилась пунцовой краской, но все же засмеялась.

– Что, неужели заметно?

– Еще как! Сроду не видела тебя такой. Ты словно светишься изнутри.

– Ладно, признаюсь, влюбилась.

– И кто же он? Я его знаю? Кто-то из наших авторов? Ты с ним на последнем приеме познакомилась, да?

– Успокойся. Нет, не из авторов. Ты его не знаешь. К тому же я на ваши приемы не хожу.

– Ах да, верно. Ну ладно, проходи, садись и рассказывай скорее.

– Подожди, Джин, не спеши. Да и рассказывать пока особенно нечего. Я приехала спросить. Помнишь, ты мне как-то говорила, что, когда была в Чикаго, познакомилась с одной дамой, владелицей художественной галереи?

– Помню, конечно. Элен Стикс. Она как раз примерно через неделю будет проездом у нас в Анджелесе. У нее очередной тур по всей стране, ищет что-нибудь новенькое, оригинальное для следующей экспозиции.

– Не может быть! – ахнула Саманта. – Это судьба!

Она быстро рассказала о том, что увидела на третьем этаже дома Ирвинов, дала Джин их адрес и номер телефона и умолила передать и то и другое Элен.

– Почему бы тебе самой с ней не встретиться?

– Нет, Джин, я не могу. Тому есть ряд причин. Некоторые серьезные. Настолько, что я должна просить, чтобы она не упоминала моего имени. Пожалуйста, Джин, сделай это для меня. Мы с тобой не первый год знакомы, и я никогда ни о чем тебя не просила. Пожалуйста.

– Ну хорошо-хорошо... Не понимаю только, к чему такая таинственность, – пожала плечами Джин, разливая кофе по чашкам.

Саманта взяла теплый круассан, откусила кусочек и застонала от удовольствия. Потом подняла глаза и проговорила:

– Когда придет время, обещаю, что все расскажу. Хорошо, Джин? Честное слово, расскажу, но позже.

– Ну ладно, уговорила. А теперь давай-ка признавайся, как у тебя работа продвигается.