— Любовь моя, — прошептал ей на ухо Реми, и Солей, шевельнувшись, свернулась во сне клубочком, чтобы дольше сохранить тепло его тела.

Реми нежно гладил ее лицо, пытаясь разбудить.

— Пора идти домой. Я не хочу, чтобы твой отец догадался, что ты провела ночь в копне сена с мужчиной, которому запретили жениться на тебе.

— Мне все равно, — сказала Солей, просыпаясь. Было холодно, несмотря на то что Реми набросал на них сена. Больше всего ей хотелось остаться здесь навсегда и лежать, прижавшись к нему, но он заставил ее подняться.

— Отец будет беспокоиться, — настаивал Реми. — И если он узнает о том, что произошло сегодня ночью, то убьет меня.

— Только не папа, — сонно проговорила Солей. — Папа не способен на убийство.

— Это только потому, что никто прежде не соблазнял его прекрасную дочь. Вставай, уже пора!

— Ты не соблазнял меня, — возразила Солей. Она рывком поднялась, отряхивая сено, и поежилась от холода, пытаясь справиться с застежками на одежде. — Я сама захотела быть с тобой.

Посмеиваясь, Реми отвел в стороны её пальцы и принялся застегивать сам.

— Послушай, разреши мне. Так мы прокопаемся до самого рассвета. Я не привык спать так долго. Вот уже и небо светлеет на востоке. Нам надо спешить.

— Я не хочу идти домой, — рука Солей скользнула под его рубашку, наслаждаясь прикосновением к его коже, игрой мускулов под ней. — Я хочу остаться с тобой. Возьми меня с собой, Реми.

— Не могу, любимая, ты же знаешь, что не могу. Верь мне! Я вернусь весной, и тогда мы поженимся, как и хотели. Отпразднуем свадьбу вместе с твоей семьей и пригласим всю деревню. Ведь именно об этом мы мечтали с тобой, а не так, на ходу, как сегодня ночью.

Солей судорожно вздохнула, проглотив комок в горле. Она понимала, что он прав. Уж если ее тело не смогло заставить Реми изменить решение, то что могут сделать слова?

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, затем легонько оттолкнул от себя.

— До свидания, мадемуазель Солей! — в голосе его было столько нежности! И он ушел, прежде чем она смогла что-нибудь возразить ему.

Солей вдруг почувствовала, что замерзает. Уже не было слышно его шагов, легких и быстрых. Он шел с ловкостью человека, чувствующего себя в лесу как дома, не нарушая своим появлением покоя зверей и птиц.

Ей снова захотелось плакать, но она сдержала себя. Только сейчас к ней пришло ощущение вины. Она провела ночь в объятиях Реми, постигла тайны его худощавого, сильного тела и поняла, на что способно ее собственное… Сейчас не имело значения ни то, что она до сих пор ощущала боль — хоть Реми заверил, что все быстро пройдет, — ни то, что она ослушалась отца. Солей знала много пар, зачавших ребенка до объявления о помолвке, и не боялась навлечь на себя позор.

Для горячих и темпераментных жителей Акадии в этом не было ничего зазорного. Ребенок! Солей внезапно остановилась, глотая ртом воздух. Что, если она понесла с первого же раза? "Ну и пусть, — подумала Солей, снова припустившись бежать, так как уже светало, — если это случилось, значит, так тому и быть".

Больше всего на свете ей хотелось иметь ребенка от Реми, даже если она и не сможет назвать его своим мужем. Нет, он обязательно вернется, прежде чем малыш появится на свет.

Солей шла быстро, а потом почти побежала; отец обычно просыпался, как только начинало светать, и, несмотря на всю ее недавнюю браваду, ей не хотелось, чтобы он увидел ее вот такой: сено в волосах и на одежде. Нет, только не сейчас! Она не хотела, чтобы гнев и боль отца разрушили все то прекрасное, что произошло этой ночью у них с Реми.

Солей ощутила внезапную тревогу, когда, приблизившись к дому, ощутила запах дыма. Что, если кто-нибудь уже встал и разводит огонь в очаге? Она осторожно потянула ручку двери, которая никогда не запиралась на засов, и тихонько вошла в дом. Дверь, ведущая в кухню, бесшумно подалась под ее рукой, и Солей с облегчением услышала храп отца.

В камине тлели красные угольки. От чугуна шел слабый запах подгоревшей каши. Никто еще не вставал. Солей крадучись прошла через общую комнату и направилась к себе. Даниэль сразу же проснулась.

— Где ты пропадала все это время? — спросила она, и Солей зажала ей рот рукой.

— Где, по-твоему, я могла быть, дурочка? — прошептала она ей прямо в ухо. — Тише, а то разбудишь кого-нибудь.

— Ты что, была с Реми все это время? — Даниэль стала наконец говорить шепотом, хотя Солей предпочла бы, чтобы она вообще молчала.

— Да, конечно! Успокойся! Я все расскажу тебе потом.

Солей разделась и нырнула в теплую постель, благодаря Бога за то, что на этот раз сестра оставила ее в покое. Но заснуть ей так и не удалось. Прошло совсем немного времени, и дом начал просыпаться. Послышалось, тихое бормотанье, покашливание, шлепанье босых ног об пол.

Солей лежала в полумраке за занавеской.

— Благодарю тебя, пресвятая дева, — прошептала она и поднялась.

* * *

Несмотря на то что у нее был наметанный глаз, Барби была слишком занята, чтобы заметить перемену в поведении своей старшей дочери. А тихо всхлипывающая Мадлен была занята подготовкой к предстоящему отъезду — укладывала вещи. И только Даниэль, сгорая от любопытства, улучила наконец-то момент и, когда они шли к ручью за водой для стирки, задала вопрос, который прямо жег ей язык:

— Где вы провели ночь?

— В поле, — ответила Солей с вызовом, — но не надейся, что я тебе что-нибудь расскажу.

— Ты… — Даниэль осторожно подыскивала слова. — Реми любил тебя?

— Есть вещи, о которых не болтают, — с достоинством ответила Солей.

— Он любил, он любил тебя? — не унималась Даниэль. — Это же видно по твоему лицу, ты как-то особенно улыбаешься. Солей, на что это похоже? Ну, расскажи мне, пожалуйста. Мама не хочет говорить со мной о таких вещах, считает, что я еще ребенок, что мне еще расти и расти.

— Ты и есть ребенок. Ты еще слишком мата, чтобы знать такие вещи.

— О, ты тоже так считаешь! Ненавижу тебя! — Даниэль остановилась. — Ты идешь так, так… как будто тебе трудно ходить.

Солей старалась идти как обычно, но это удавалось ей с трудом, так как каждый шаг причинял боль. Не хватало только, чтобы это бросалось в глаза.

— Немного, но это скоро пройдет. Даниэль широко раскрыла глаза.

— Наверное, ужасно больно, когда… когда делаешь это?

Солей пыталась казаться невозмутимой, но в то же время еле сдерживалась, чтобы не поделиться с кем-нибудь переполнявшим ее ликованием.

— Чуть-чуть, — ответила она наконец.

— У тебя была кровь? Это так же, как рожаешь ребенка?

— Я никогда не рожала, откуда мне знать, как это бывает? Хотя не думаю, что это похоже. И хватит об этом. Послушай, если ты будешь так таращиться на меня, все наши догадаются об этом, а мне бы не хотелось. Сейчас мы принесем воду и поставим ее на огонь, а потом я собираюсь сказать маме, что мне нужно навестить Селест Дюбеи. Должна же я рассказать моей лучшей подружке о помолвке, хотя свадьбу и отложили до весны. А если ты скажешь кому-нибудь хоть слово, смотри у меня…

— Я никому ничего не расскажу, — обиделась Даниэль. — Вы все считаете меня ребенком.

Барби без возражений отпустила Солей. Тем более что все ее мысли были заняты предстоящим отъездом сына и невестки.

— Луи говорит, что они уедут завтра на рассвете.

— Знаю, я вернусь и помогу тебе с ужином. Селест хлопотала на кухне и приветствовала подругу с радостным изумлением.

— Заходи, я приготовлю тебе чай. Мама пошла к мадам Трудель посмотреть новорожденного. Ты уже видела его?

— Нет, — Солей села и принялась за горячий чай с медом. Она колебалась, не зная, с чего начать разговор, но Селест опередила ее:

— Я слыхала, что Реми очень выручил вас с уборкой сена. Он даже ночевал там, чтобы не ходить туда-сюда к Труделям и обратно, — ее глаза выражали живой интерес.

— Да, и он сделал мне предложение.

Селест прямо ахнула и уронила нож, которым крошила овощи. Она крепко обняла подругу.

— Солей, господи! Я видела, что он просто обалдел от тебя. Я поняла это, когда он выбрал тебя на танцах!

— Ну да, конечно! — сказала Солей, прихлебывая чай. — Папа совсем не в восторге от него. Он хочет, чтобы мы подождали до весны.

Селест была поражена.

— Но почему? О, Солей, какая жалость! Как Реми воспринял это?

— Он сказал, что отец прав. Он ушел сегодня утром на рассвете и сказал, что вернется весной. — Она храбрилась, но губы у нее дрожали.

Селест забыла о своей готовке, опустилась на ближайшую скамью и взяла Солей за руки.

— Он ушел? Уже? О, Солей, твое сердце, наверное, разбито?

— Я так боюсь, мне никогда не было так страшно, никогда, — призналась Солей. — Но что делать, папа против. Он говорит, что Реми не крестьянин, не рыболов, а охотник, уходит надолго и далеко. Если бы он согласился помогать папе обрабатывать землю, тогда мы обвенчались бы сразу.

Селест недоумевала.

— Но почему? Почему вам нужно ждать до весны? Ведь вой отец не запретил вам жениться.

— Он надеется, что, если мы не будем долго видеться, я передумаю. Вдруг появится кто-то, кто займет место Реми, какой-нибудь человек, которому не надо будет скитаться, и он с удовольствием останется в Гран-Пре. Тогда мне не придется куда-либо уезжать! Но этого не случится, — твердо сказала Солей. — Не будет никого другого! Я чувствую себя так, как будто мы уже женаты!

У Селест мгновенно изменилось выражение лица.

— Так вы с ним… — В отличие от Даниэль она не стала ничего выспрашивать, но Солей не собиралась от нее что-либо скрывать. Ведь Селест была ее лучшей подружкой и знала о ней гораздо больше, чем сестра.

— Да, — тихо призналась Солей, одновременно плача и смеясь. — Поклянись, что никому не расскажешь! Мы провели всю ночь вместе, и это было чудесно. И когда он вернется весной, мы попросим отца Кастэна обвенчать нас сразу же, как только будет объявлено о нашей помолвке.

Селест слушала, изумленно раскрыв рот.

— О, это так романтично! Он вернется, ведь правда? Он обещал тебе вернуться?

— Да, конечно, — Солей была уверена в этом. — Он сказал, что любит меня, и знает, что я тоже люблю его.

В это время в дом вошел Жорж Дюбеи, страшно раздосадованный тем, что его дочь болтает, вместо того чтобы готовить ужин.

— Вы уже закончили с сеном, папа? — спросила Селест, быстро принимаясь за дело.

— Если бы закончили, твои братья были бы уже здесь, — ответил Жорж, немного смягчившись, так как Селест налила ему чаю, отрезала толстый ломоть хлеба и подала плошку с мясом. Жорж учтиво обратился к гостье: — Как дела у ваших, мадемуазель?

— Папа надеется сегодня все закончить. Осталось только убрать сено в сарай, пока не пошли дожди.

Жорж был старше Эмиля Сира. Его мускулистые плечи согнулись под тяжестью прожитых лет и той ответственности, которая тяжелым бременем лежала на нем. Пятеро сыновей были хорошими работниками, но все женаты, и нужно было кормить много ртов.

— Жаль, что Луи собрался уезжать, ведь он был хорошей опорой Эмилю.

— Да, — прошептала Солей.

— Я не думаю, что Луи прав, если верит, что англичане прогонят нас с нашей земли. Это было бы чертовски глупо с их стороны. Ведь договор подписан на многие годы. Кроме неприятностей, это ничего им не принесет. Солдаты в казармах Гран-Пре заносчивы и глупы, но, по правде говоря, обходятся с нами хорошо, — он вздохнул и продолжал есть.

Солей сидела молча, а Селест торопилась бросить в чугунок остатки овощей. Только после ухода Жоржа они смогли продолжить разговор. Но имя Реми больше не упоминали. Вместо этого Селест завела разговор об Антуане.

— Он будет на танцах, ты не знаешь?

Солей очнулась от своих мыслей и улыбнулась.

— Так, значит, это Антуан? Ты выбрала именно его?

— Ну, я не знаю. Они как два ячменных зерна, и очень трудно выбрать кого-то одного. Но Антуан всегда придумывает что-нибудь смешное или неожиданное, и мне кажется, я ему нравлюсь. — Она помедлила, затем спросила: — А тебе так не кажется?

— Не знаю, что и сказать. У близнецов никогда ничего не поймешь. Они редко бывают серьезными. Но сейчас, когда закончится уборка, останется больше времени для всяких других дел. Сказать по правде, я не думаю, что им вообще кто-то может нравиться.

Они поболтали еще немного, и Солей стала собираться.

— Я обещала помочь приготовить ужин — прощальный, потому что Мадлен и Луи рано утром уезжают. Боюсь, нам всем будет очень трудно без них. И Реми вернется не скоро, — глаза Солей увлажнились, и она быстро направилась к двери. — Мы увидимся на следующих танцах.

"Только как я смогу после Реми танцевать с парнями, которых знаю всю свою жизнь?" — подумала Солей.

Уже явно чувствовалось приближение зимы, невыносимо холодной, долгой и тоскливой.