Нравы в Акадии были строгие, и до сих пор Солей знала только одну женщину, о которой у них в деревне шептались, что она развратница, водит к себе мужчин. Тоже вдова, тоже бездетная, только гораздо старше, чем мадам Кормье или Одетта, как хозяйка предложила называть себя. Надо признать, их новая хозяйка была до чрезвычайности привлекательная женщина, а уж как она Франсуа стала обхаживать! Ресницами хлопает, глазками стреляет — а на них с Селест никакого внимания! Нацелилась на него, как паучиха: того и гляди, в паутину — и сожрет. Подлинно что "черная вдова"!
А он-то, дурак, уши развесил! И вовсе не против того, что она то пальчиком до его руки дотронется, то ему прямо в ухо что-нибудь прощебечет — так, ерунду какую-то. А когда еду подавала — кстати, жаловалась, как ей плохо без мужчины в доме, а откуда тогда свежее мясо? — прижалась грудью, как будто случайно, к его плечу. Ну этого-то Франсуа не мог не заметить: вон, даже покраснел.
Какое бесстыдство! А кстати, судя по всему, мужчина тут совсем недавно был. Вон шапка под скамейкой валяется, а вот чья-то трубка, даже еще не выбитая. А топор в сенях, а аккуратная поленница дров во дворе! Да она сала и топора-то никогда в руках не держат!
Как бы невзначай Солей спросила хозяйку, давно ли она без мужа.
— Да уж больше года, как преставился, бедняжка! — почти весело ответила Одетта, тряхнув кудрями.
Понятно. Шапку с трубкой за это время давно уже убрала бы. Значит, не муж.
Нет, на угощение было грех жаловаться, хоть она всячески извинялась: мол, чай из еловых иголок, подвоза нет, да и денег тоже, плохо без мужа…
Франсуа глянул на нее с сочувствием, и Солей захотелось лягнуть его ногой под столом, но не дотянешься. Она встала и проговорила, подражая сладенькому голоску вдовушки:
— Оленина очень вкусная. Попробую соблазнить Селест, может, поест немножко.
— Наверное, нелегко это вам было — так расстараться! — заметил Франсуа.
Одетта дернула плечиком: о чем там, мол, говорить! Улыбка, которой она его при этом одарила, могла бы, наверное, растопить все сосульки на окнах. Неудивительно, что Франсуа прямо-таки впялился в нее, как будто бабы никогда в жизни не видел!
Селест сумела сесть и даже сама поела, хотя это ее очень утомило. Ее взгляд остановился на Одетте.
— Красивая женщина, правда?
— Очень, — сквозь зубы процедила Солей, удивляясь, ну как можно быть такими глупыми?
Легли спать. Франсуа и Селест быстро заснули. Вдруг Солей услышала стук в дверь. Появившаяся из своего алькова вдовушка — как была, раздетая, — на цыпочках скользнула к двери и, приоткрыв ее, прошипела:
— Тсс! Сегодня нельзя. Я же тебе говорила, дубина!
Послышалось какое-то несвязное бормотание — видно, мужчина был под мухой. Ну, теперь все ясно! Неудивительно, что эти Годе так восприняли известие, что они переселяются к мадам Кормье. Неужели Франсуа ничего не понимает? Храпит себе как ни в чем не бывало…
Селест, во всяком случае, быстро разобралась, что представляет собой их хозяйка. На третий день она уже начала вставать и вот, сидя около печки за штопкой — обносились они все страшно — и прислушиваясь к щебетанию Одетты в своем алькове, которая как раз попросила Франсуа приколотить ей там какую-то полку, чем он сейчас и занимался, — Селест бросила на Солей многозначительный взгляд:
— По-моему, такой дамы, как мадам Кормье, мы еще не встречали…
— Давай-ка поправляйся быстрее, а то Франсуа из этой паутины уже никогда не выпутается, — сразу взяла быка за рога Солей.
Из-за занавески раздался смех; смеялись оба — видно, работа не очень пыльная. Селест удивленно приподняла бровь:
— Ты думаешь, ей Франсуа нужен… как мужчина?
Солей кратко поведала Селест о своих наблюдениях и о том, что слышала ночью.
Селест облизала пересохшие губы:
— Да зачем он ей нужен, такой молодой? Она для него старовата, да и вообще… Грех это!
— Ну, знаешь! Его, конечно, в строгости воспитывали, но он же мужчина! А такая, как она, в два счета окрутит! Тут-то никто на ней не женится!
— Ты что, хочешь сказать, что она за него замуж собирается?
В соседней комнатушке уж слышался хохот. Солей с беспокойством поглядела на занавеску.
— Это только догадки, но сама посмотри, как она себя ведет. А кстати, Франсуа — завидная партия. Симпатичный, сильный. Добытчик. А ей уже пора себе прочную опору искать. Муж — это понадежнее, чем эти… гости.
Селест не поверила:
— Это все твое воображение, Солей!
Раздался грохот и снова веселый смех.
— Ну вот, надо все сначала, месье, — послышался игривый голосок Одетты.
— Так что ты собираешься делать?
— Я? Я всего лишь его сестра. Что я могу?
— Он такой… неопытный, — как-то жалобно произнесла Селест. — Он ничего не замечает.
— Думаешь, он поверит, если ему мы об этом расскажем? — сухо осведомилась Солей.
— Ах, если бы Антуан здесь был! Он всегда его слушался…
— Антуана нет. А Франсуа, кстати, все это время без него вполне обходился, — Солей подавила желание заплакать, которое всегда возникало, когда она вспоминала о пропавших родственниках. — Не уверена, что, появись здесь Антуан, он опять стал бы главным. Но насчет Франсуа ты в одном права — он неопытный… с женщинами. А женщина ему нужна. Подруга…
Она вспомнила о Реми и испугалась за себя: сейчас разревется!
Селест помрачнела.
— Я понимаю. Каждому кто-то нужен, — она тоже посмотрела на занавеску. Неужели повесить полку — это такое забавное предприятие? — Антуана я потеряла навсегда. А с Франсуа у меня… так странно все…
— Ну а как? — мягко спросила Солей.
— Сама не знаю… Да нет, вроде знаю… Ты же помнишь, мы все с ними веселились, я была влюблена — то в одного, то в другого. А потом…
— Потом ты выбрала Антуана…
— А может быть, он меня выбрал. У Франсуа все только шуточки да шуточки. Даже никогда меня не поцеловал — не то, что Антуан… — ее голос смягчился. — А Франсуа такой добрый. Он так возился со мной… после Гран-Пре. Лапочка.
— Он же тебя любит! — сказала Солей прямо.
— Да что ты! Он бы о любой так же заботился. А тут вроде как невеста брата…
— Верно, но все-таки он тебя любит! И думаю, всегда любил, просто не хотел мешать вам с Антуаном.
Голос Селест был едва слышен.
— Ты ошибаешься, Солей! Он даже никогда не пытался обнять меня — разве только в шутку, да вот на волокушу клал и снимал. Правда, он никогда этого не показывал…
— Да потому что он уверен: ты все еще об Антуане думаешь, ты Антуана любишь. А как ты?..
Селест покраснела.
— Конечно, я думаю об Антуане, вспоминаю его. И маму с папой. И всех, — она задохнулась, перевела дыхание. — Но я, наверное, просто не знала, что такое любовь — такая, как между мужчиной и женщиной. Думала, что люблю Антуана, потому что мне с ним весело было, хорошо. Но теперь вижу: он был просто мальчишка, а я глупая девчонка. А Франсуа стал настоящим мужчиной. И знаешь, то, что я к нему чувствую, — это не то, что я чувствовала к Антуану.
— Если он тебе нужен, — произнесла Солей тоном умудренной жизнью замужней женщины, — так сделай кое-что?
— Что? — беспомощно спросила Селест.
— Скажи ему все.
— Сказать что? Что я его люблю? Солей, я не могу так! Он мне не дал ни малейшего повода подумать, что он ко мне так же относится. А что, если я ошибаюсь? Если он относится ко мне просто как… к сестре, другу…
— Он тебя любит! — настаивала Солей. — Что, думаешь, я не разбираюсь, в каком случае и как мужчина на женщину смотрит? — Голос у нее сорвался, она смахнула слезы с глаз. — Слушай, что я скажу!.. Да когда же они хихикать кончат?.. Если ты не хочешь, чтобы она Франсуа на себе женила или в постель затащила — а этого ведь тебе не хочется? — ты уж постарайся как-нибудь привлечь к себе его внимание, а то поздно будет!
— Но если он меня любит, он на ней не женится и… в постель к ней не полезет, — возразила Селест.
— Ну, знаешь, мужики, они иногда могут и переспать с бабой, на которой вовсе не собираются жениться, — поделилась с ней житейской мудростью Солей. — А потом и женятся! Селест, Бога ради!..
Тут ей пришлось замолчать: из-за занавески появились наконец двое голубков. Взгляд, которым их встретила ее подружка, о многом сказал Солей.
"Торопись, Селест, не медли!" — досказала она про себя.