Что касается Солей, то у нее никаких сомнений не было. Она никогда даже не подозревала, как это здорово: шагать рядом с высоким, сильным мужчиной, который несет ее корзину. Он пришел, значит, все это всерьез.
Даниэль, умница, сделала все, как надо, обогнала их, ушла вперед, дав знак, что подождет их на подходе, чтобы выглядело так, будто они все время были втроем.
Обычно этот привычный путь казался Солей нудно-бесконечным, но сегодня она думала по-иному: идти бы так и идти, хоть до самого океана.
— Далеко? — спросил он, будто прочитав ее мысли.
— Мили три. Но вы же привычны к длинным переходам.
— Да уж, — согласился он, перекидывая корзину в другую руку. — Я не слишком быстро иду?
Она посмотрела, где солнце.
— Они нас не ждут раньше полудня.
Он замедлил шаг.
— Давайте тогда не спешить. Я вот думал…
— О чем? — прервала она затянувшееся молчание.
— Да вот, будете ли вы такая же… красивая, волнующая…
У нее что-то сжалось в груди.
— Ну и как?
— Вы знаете, иначе не спросили бы.
— Я простая деревенская девушка. Я как раз спрашиваю то, чего не знаю. Всякие хитрости, уловки — это для парижанок или для этих, из Луисбурга. Вы там давно, месье?
— Шесть месяцев в этот раз. Никогда столько времени в четырех стенах не проводил. А холодно там как — в лесу гораздо теплее! Даже летом подует с океана — бр-р!
"Он похож на Луи, — подумала она. — Такой же уверенный, знающий, взрослый". Эта мысль придала ей смелости.
— Зачем же вы там так долго пробыли, если в лесу лучше?
Он ответил не сразу, посмотрел на нее, остановился.
— Ранен был. Там госпиталь, врачи, кровь пускают. Хотя я лично предпочел бы пуойнов — это так микмаки своих знахарей называют. Отличные целители. Да и теплее у них.
— Серьезная рана, наверное, если шесть месяцев?
— Любой пуойн вылечил бы быстрее. В следующий раз постараюсь встретить медведя поближе к вигвамам, а не к форту.
— Медведя! Пресвятая богородица!
— Верно, лучше уж было не встречаться, ну его, а то всю красоту мне испортил!
Точно! Как это она раньше не заметила? Несколько неглубоких шрамов на левой щеке, вон еще один начинается под подбородком… Она подняла руку и, сама не сознавая, что делает, провела по шраму вниз в вырезе его рубашки — там уже курчавились шерстистые волоски.
— Дальше похуже будет, — произнес он деланно безразличным тоном, но она почувствовала, как он весь напрягся от ее прикосновения.
— Пресвятая дева Мария! — выдохнула она опять, поспешно отдергивая руку, как будто от раскаленной сковороды. С ней тоже творилось что-то неладное, никогда доселе не испытанное: дыхание стало прерывистым, сердце билось как бешеное, что-то сладко ныло внизу живота. А ведь он ждет, что она скажет; ему, наверное, важно услышать, что эти оставленные зверем следы вовсе не портят его.
— Хвала господу, что он спас вас, — произнесла она наконец и, опять-таки не думая о всяких приличиях, распахнула на нем рубашку. Да, тут даже через завитки волос видны следы большой раны. Она зарубцевалась, но все равно — ужас! Кончиками пальцев Солей осторожно провела по шрамам. Напряжение в ее теле сделалось уже непереносимым, на глазах выступили слезы.
Она не помнила, как так получилось, что ее руки поднялись и она обхватила его за шею. Но она навсегда запомнила момент, когда он нежно прикоснулся ладонью к ее щеке. Они постояли так несколько секунд; тела их были далеко друг от друга. Господи, она видит этого человека второй раз в жизни, а как будто знает его всю жизнь! Он мог бы сделать с ней сейчас все, что захотел бы: у нее не нашлось бы сил сопротивляться.
Но Реми просто опустил руку, вздохнул, сделал шаг назад и взглянул на солнце.
— Надо торопиться, а то вопросы всякие задавать начнут. Не стоит сердить их… А ты не против, кстати, встречаться?
Значит, он не считает ее бессовестной нахалкой? Ой, а вдруг Даниэль все видела? Скажет или не скажет маме?
В вихре этих разрозненных мыслей Солей сумела все-таки выдать вполне разумный и внятный ответ:
— Вовсе нет, месье. Пала, я думаю, не будет против тоже.
— Ну да, он уж, наверное, отчаялся такую страшненькую дочку замуж выдать…
— Это точно! — и они оба рассмеялись.
А вот и Даниэль, на лице написано нескрываемое любопытство.
— Что это вы так долго?
— Вовсе и не долго! — возразила Солей и обменялась заговорщицким взглядом с Реми.
— Они, наверное, там уже с голоду умирают. Папа наверняка захочет узнать, почему это мы так задержались. — Воображение Даниэль явно разыгралось.
Между тем Эмиль был озабочен совсем не тем, что обед запаздывает. Он вряд ли даже заметил это. Его буквально ошарашило то, что минуту назад сказал ему Луи.
— Ты шутишь! Уехать из Гран-Пре? Оставить семью? Нет, обе семьи! Ты что, о Мадлен забыл?
Луи знал, что разговор будет трудный. Даже заранее пытался проговорить про себя все, что могло бы, как он считал, убедить отца. Тщетно. Но все равно — надо продолжать.
— Я взрослый, папа. Я отвечаю за свою семью и ее будущее. А здесь для нас будущего нет.
— Мы здесь с 1648 года! Больше ста лет! Мне это досталось от дяди и отца, и я передам все вам, сыновьям!
Эмиль смотрел на своего первенца в полнейшем отчаянии. Как бы ни был привязан он к земле, а дети, его плоть и кровь, оставались все-таки на первом месте. Луи это знал. Ему было больно, но он знал, что прав.
— Извини, папа, но сразу после жатвы мы двинемся.
Если бы это были Антуан с Франсуа иди даже Пьер, можно было бы надеяться переубедить их. Но с Луи это безнадежно. Раз он что решил, его с места не сдвинешь. Когда ему было столько лет, как теперь Марку, он отказался есть вареную капусту — и до сих пор до нее не дотрагивается!
Комок застрял у Эмиля в горле. Он не мог вымолвить ни слова.
Луи положил руку ему на плечо.
— Папа, с твоим благословением мне было бы легче.
Лицо Эмиля исказилось.
— За этим-то дело не станет, сынок…
Тут раздался веселый голос Пьера:
— Обед идет! Что на сегодня, Солей?
Младшие тоже побросали косы и двинулись навстречу приближавшейся троице. За ними трусил дед, не выпуская из рук грабли, — он тоже помогал семье по силе возможности.
Эмиль при виде постороннего досадливо поморщился — самое время! — однако взял себя в руки.
— А, месье Мишо! Удачно, что вы тут случились, помогли дочкам…
Реми поднял корзину, демонстрируя ее тяжесть:
— Для женщин и впрямь тяжеловато, месье Сир. Но я не против в хорошей компании…
Эмиль постепенно приходил в себя, и ему все более ясно представлялся смысл появления здесь этого парня. Достаточно было посмотреть на Солей: глаза сверкают, на губах бродит улыбка, лицо раскраснелось…
"Вот и ее скоро потеряю", — подумал Эмиль. Но ее он никогда не отпустит. Барби пока не знает о Луи с Мадлен; узнает — ему еще тяжелее будет: он всегда и за жену переживает. На все воля божья, — как-то безнадежно размышлял Эмиль. — Но чем я заслужил его гнев?" Эмиль перекрестился и решил, что смирение в данном случае — это единственное, что ему остается.
* * *
Солей сразу поняла, что Луи сказал все отцу. По их лицам это было видно. Что ее поражало — так это то, что другие братья, судя по всему, ничего не замечали. Впрочем, так бывало и раньше.
Все толпились вокруг корзины, накладывают себе еду, делят хлеб, смех, шутки… Особенно насчет нее с Реми, но того не так-то легко пронять. Вон Франсуа предложил ему побороться в валках, а Реми спросил:
— Сейчас или после еды?
Все засмеялись, а Франсуа предпочел отступить.
— Лучше через год, месье. Я тогда наберу побольше веса!
— Ешь! — оборвал Эмиль. — Да за работу! Глупости подождут!
Близнецы переглянулись. Что это с отцом? Луи молчал. Пусть отец свыкнется с этой новостью, тогда он выскажет пару слов в его поддержку.
Солей не могла дождаться конца обеда: быстрее бы снова остаться с ним наедине! Даниэль опять вперед можно послать… На сей раз старшая сестра ошиблась: от Даниэль отделаться не удалось. Не обращая внимания на яростные взгляды сестры, она шагала рядом и стрекотала как сорока.
— Как в Луисбурге, месье?
— Холодно, народу много. И туман, туман. Такого, как там, нигде больше не встретишь…
Даниэль завращала глазищами. "Вот нахалка", — подумала Солей.
— Мы столько слышали о доме губернатора. Говорят, он очень большой: комнат пятьдесят, если не больше!
— Большой, — согласился Реми. Его забавляло невинное кокетство Даниэль. Пройдет год, другой, красавица будет не хуже сестры. — Но, полагаю, такой же холодный, как все там. Конечно, он покрасивее, чем казармы или госпиталь; к тому же дрова не сам губернатор рубит, а солдаты, так что там, наверное, получше топят.
— А вы внутри были? — поинтересовалась Даниэль, по-прежнему не воспринимая сигналы Солей.
— Да нет, не случалось. Чай с губернатором не пил. — Он засмеялся, заметив разочарование на лице Даниэль. — Но заглядывал через открытые двери.
— Ну и как, красиво?
Реми подумал перед ответом. Черт, мысли путаются, стоит ему на Солей взглянуть.
— Наверное, зависит от того, что считать красивым. Там в одной комнате видел — на полу ковер, фон — бежевый, по нему цветы розовые, листва зеленая да еще что-то вроде снопа золотого. Полы все воском натерты, отполированы, наверное, кто зайдет в грязных сапогах, сразу расстреляют. На окнах занавески золотистого цвета и шнуры такие же, а в люстрах столько свечей и хрусталя, что ярче солнца, пожалуй, ночью светятся…
— А мебель какая? — не унималась Даниэль, даже за локоть его схватила.
— Непрочная какая-то, — неодобрительно бросил Реми. — Ножки стульев такие тоненькие, сесть страшно, а сиденья из какой-то парчи, испачкаешь, если дотронешься. Ну, зеркала везде, картины на стенах висят…
— Не понравилось? — Даниэль не могла в это поверить. Он ее наверняка разыгрывает.
Реми между тем ответил вполне серьезно:
— По-моему, настоящий дом — это не каменные стены; через них тепло уходит, а влага остается, плесневеет все. Сколько ни топи, углы не согреешь; потолки высокие — все тепло туда поднимается, а что же остается людям?
Раздражение на сестру у Солей прошло. Ведь Реми ей, старшей, говорит все, к ней обращается…
— Когда-нибудь и у меня будет дом, — продолжал Реми. — Небольшой, уютный, бревенчатый, без сквозняков, с прочными стульями, светлыми одеялами, на печке чтобы всегда еда стояла… Жена, дети… Чтобы удобно было. А что в ней толку, в красоте? Чтобы дом встречал меня радостью, когда из леса выхожу, и жена чтобы так же…
Губы Солей дрогнули.
— Да, если ты не губернатор, то это разумный подход.
— А вы — очень разумная девушка! — со значением произнес Реми.
— Очень! — подтвердила она. "Пока это не касается одного человека — Реми Мишо!" — едва не вырвалось у нее.