Комнатка тесна до невозможности. Окон нет, и, насколько я поняла, дверь запирается снаружи. Передо мной миниатюра: кукольных размеров столик из двух кусочков мела, катушки клейкой ленты и лезвия. Малюсенькие люди делают здесь свои странные дела. Мужчина, от которого неприятно пахнет, только что подошел ко мне и нахлобучил на голову наушники. Наушники мучительно жмут.

Не люблю выступать в прямом эфире на радио. Терпеть не могу, просто ненавижу. Я с трудом выношу даже телефонные разговоры, не то что радиоинтервью с кем-то, кого я не вижу и не видела никогда раньше. Мне постоянно кажется, что из-за этого ко мне опять вернется давно излеченное заикание. А еще меня пугает мысль, что люди — у себя дома, в машинах, офисах — будут меня слушать. Больше чем уверена: что бы я ни говорила, никому из них это ни капельки не интересно. Зачем я только согласилась? Что за стечение обстоятельств или цепь событий привели меня сюда; что заставляет покорно сидеть в этом чулане? Мою голову словно стягивает стальной обруч, моя лучшая и любимая блузка пропитывается потом, а я жду непонятных знаков от кого-то или чего-то…

Короткие щелчки в наушниках свидетельствуют о том, что меня подсоединили к далекой радиостанции где-то на другом конце страны. Звучит сентиментальная джазовая мелодия. Я напрягаю слух, ожидая указаний оператора, но вместо этого на фоне треньканья пианино раздается вопль ведущего программы: «Кто следующий?»

Пауза. Шелест бумаг. Я выпрямляю спину — на всякий случай, хотя меня и не видят.

— Э-э… — слышится другой голос, и снова шелестят бумаги. — Мэгги О’Фаррелл.

— Кто?! — рявкает ведущий.

— Писательница.

— Мать вашу, где вы ее откопали? — орет ведущий. — В жизни о ней не слыхал!

Плечи мои опускаются. Какой-то частью мозга я понимаю, что мне надо кашлянуть или другим способом обнаружить свое присутствие, но ведущий продолжает реветь:

— Меня уже тошнит от этих серых ничтожеств, которых вы приводите на передачу! Когда-нибудь у меня в студии будут нормальные гости?

Наушники так нестерпимо жмут, будто мне делают лоботомию. Я тупо смотрю на лезвие, в то время как ведущий распекает продюсера за плохой подбор гостей и требует от него ответа, как называются мои книги, про что они и о чем, черт подери, я собираюсь говорить.

— И вообще, где она сама? — орет он.

— В другой студии, — отвечает продюсер.

Еще одна пауза. Пластинка продолжает крутиться, пианист негромко наигрывает свой мотивчик. Мы слушаем дыхание друг друга. Продюсер, бедняга, откашливается.

— Мэгги, вы здесь?

— Да.

— Вы нас слышите? — без всякого энтузиазма спрашивает он.

— Угу.

Пластинка заканчивается. Ведущий набирает в грудь побольше воздуха.

— А теперь я приготовил для вас особое удовольствие. Сегодня к нам в студию пришла писательница, которая расскажет о своих книгах. Наша гостья — Мэри Фаррелл.