Миновало несколько минут.
— Я совсем не та, что была одиннадцать лет назад, — тихо произнесла Долорес.
— Я уже спрашивал тебя и хочу снова задать этот вопрос: ты вправду тогда сказала, что не любишь и не любила меня? Видишь ли, это совсем не в твоем характере так менять свое мнение… Ты столько раз раньше говорила, что я небезразличен тебе… больше чем просто небезразличен…
Она смутно улыбнулась.
— Помнишь, мы собирались снять дешевую квартирку неподалеку от Артистического колледжа в Мадриде? Я хотела брать уроки игры на фортепиано и композиции, а ты… Впрочем, к чему теперь вспоминать это?
— О да. К чему? Ведь ты не поехала…
— Пожалуйста, Лехандро, пойми, у меня были серьезные причины. Но тогда я не могла сказать тебе о них. Я пообещала никому ничего не говорить. Однако теперь это уже не имеет никакого значения.
— Я хочу, чтобы ты сказала мне. Мне необходимо знать. — Слова Алекса прозвучали как приказ.
— Ты помнишь наш последний день?
— Безусловно. До мельчайших подробностей, — тут же ответил он.
Долорес едва заметно вздрогнула.
— Ты просил меня, уговаривал, умолял, обещал и клялся, но я… я выстояла, хотя, если честно, отчаянно хотела уступить обеим твоим просьбам. Но не уступила…
— И почему же? Говори! — Алекс настаивал, категорически отказываясь бросать эту тему.
Он желал получить ответ на вопрос, терзавший его все эти долгие годы. Почему она отвергла его? Почему не уехала с ним, как собиралась? Испугалась его домогательств? Поняла, что не любит? Или…
Долорес вздохнула.
— Помнишь сеньору Меленнер, медсестру в нашей больнице? Так вот, незадолго до нашего предполагавшегося отъезда я пошла на прием к врачу. — Она грустно усмехнулась. — Хотела, чтобы он посоветовал мне какое-нибудь противозачаточное средство… чтобы у нас с тобой сразу не возникло осложнений… Итак, пока я ждала своей очереди, вышла сеньора Меленнер и, увидев меня, подошла поздороваться. Мы с ней немного поболтали о том о сем, а потом она вдруг и говорит:
— Мне так жаль твоего папу, Лола. Поверь, очень жаль…
Я уставилась на нее во все глаза, и тут она поняла, что допустила ошибку. Оказывается, за две недели до нашего с ней разговора папа проходил обследование. Тогда-то и выяснилось, что он тяжело болен. Врач пригласил маму и все рассказал ей, но она мне ни словечком не обмолвилась. Понимала, что я, если узнаю, то не уеду… Ну, что я могу добавить? Мама оказалась права. Да и как мне было оставить ее со смертельно больным мужем и двумя младшими детьми?
Она пожала плечами и замолчала.
Алекс сидел не шевелясь. За те тысячи и тысячи раз, что он вспоминал о Долорес и думал о причинах ее категорического отказа, ему ни разу в голову не пришло подобное объяснение.
Наконец он выдавил:
— Черт побери, Лола, и ты не могла тогда мне этого рассказать? Объяснить все как есть? Чтобы я не натворил того, что натворил… Чтобы мы не потеряли целых одиннадцать лет жизни…
— О, Лехандро, — с невыносимой грустью отозвалась Долорес, — неужели ты не понимаешь, почему я так поступила?
Он покачал головой.
— И почему я не отдалась тебе тогда, хотя, признаюсь, так хотела… О, если бы только знал, как я хотела!..
Алекс снова покачал головой.
— Ты — порядочный человек, Лехандро, ты бы ни за что не уехал, если бы знал то, что знала я. Ты почел бы своим долгом помочь мне, всем нам в трудной ситуации. Верно? Поэтому я и не поддалась, только поэтому… А чтобы убедить тебя покинуть Пескадеро, несмотря на мой отказ, мне и пришлось сказать тебе те обидные и горькие слова. Вот так-то, Лехандро… — повесив голову, печально закончила она.
Алекс выслушал ее признание со смешанными чувствами, хотя преобладало, безусловно, облегчение.
Он схватил ее за руку, заставил взглянуть ему в глаза.
— Значит, ты все же любила меня. Любила и солгала, чтобы я уехал!
Она высвободилась и тихо произнесла:
— Мы были так молоды… Мы оба влюбились не друг в друга, а в любовь. Что мы о ней знали? Особенно я… Я была так наивна…
— Говори за себя, Лола! — яростно выкрикнул он. — Для тебя это, может, и было чем-то романтически непонятным, но я… Я любил тебя! Всем сердцем!
— Да-да, — иронически усмехнулась она. — Настолько, что тут же занялся любовью с Магдален. Настолько, что трусливо удрал после этого, не повидавшись со мной, и ни разу не написал.
Он наклонился к ней.
— Господи, Лола, ну как же ты не понимаешь? Говорю же тебе: не любовью я с ней занимался. Не любовью! Скорее изливал свою ненависть! И я не мог встретиться с тобой после того, что ты мне сказала. Я столько лет потом зализывал раны!.. Своими короткими словами ты разбила мое сердце…
— Ты даже не попрощался…
— Черт! Да не мог я, не мог!
Ему отчаянно хотелось, чтобы она посмотрела на него и увидела, что он говорит искренне. Но она смотрела вдаль и думала о чем-то своем, неизвестном ему.
— Я не пытаюсь оправдать свое поведение, — продолжил Алекс, не дождавшись никакой реакции. — Я просто объясняю тебе, почему совершил то, что совершил.
— Знаешь, Лехандро, когда я сказала, что не поеду с тобой, мне и в голову не приходило, что ты вот так исчезнешь из моей жизни, — тихо произнесла Долорес. — Ведь мы столько лет дружили… Ну, до того, как…
Он ответил с горьким смешком:
— Ты разбила мне сердце, Лола, отвергла мою любовь. Неужели ты всерьез полагала, что после этого я буду писать письма, рассказывая о погоде и о достопримечательностях?
Она вскинула голову и упрямо заявила:
— Теперь это уже не имеет никакого значения. Отец и мама все равно скоро умерли, так что, если бы даже я тогда и уехала с тобой, мне пришлось бы вернуться. А ты, Лехандро… — Долорес внимательно посмотрела ему в глаза, словно в душу заглянула. — Ты бы вернулся тогда со мной?
— Безусловно, — не задумываясь ни на мгновение, ответил он.
— Ну, вот видишь… Я так и думала…
— Ты в одиночку принимала серьезные решения, которые касались нас обоих… Тебе не кажется, что ты слишком много взяла на себя?
— Не только нас, но еще и Марибель, — поправила Долорес. — Но нет, мне не кажется. Я сделала так, как считала лучшим для всех.
— Нет! Не для всех! Возможно, для тебя, но не для меня. И тем более не для Марибель. Она меня, родного отца, терпеть не может. И я готов ее понять!
— Успокойся, она примет тебя. Дай ей только немного времени, — заверила его Долорес, надеясь, что она права. — Ты, впрочем, никогда не был образцом терпеливости.
— Так же, как и ты. И не спорь!
— Ну хорошо. Как скажешь. Давай не будем ссориться из-за Марибель.
— Не будем, — успокаиваясь, согласился Алекс. Он не мог понять эту женщину. Не мог, и все тут! Такая страстная, почти яростная и одновременно такая рассудительная…
— Ты был единственным моим настоящим другом, — задумчиво продолжила она. — И мне бы хотелось, чтобы ты продолжал оставаться им и теперь.
— Другом, который мечтает о том, чтобы ты принадлежала ему? Ну нет, эту ошибку я уже совершил однажды.
— Нет, Лехандро, не эту. Ты влюбился в меня. Это-то и было твоей настоящей ошибкой.
Странные слова… Что они значат? Что она хочет сказать ему? Повторить, что не любила его? Что сделать? Как сломать этот чертов барьер?
И Алекс сказал ей правду, истинную правду.
— Я никогда и никого в жизни не любил так, как тебя, Лола…
У нее голова пошла кругом. Она столько раз видела его фотографии в иллюстрированных журналах — красивый, уверенный в себе бизнесмен с такими же красивыми, уверенными в себе, разодетыми и осыпанными драгоценностями женщинами. И он говорит ей, что ни одну из них не любил так, как ее, простую девчонку из крошечного захолустного городка на Богом забытом острове, Долорес Орнеро?!
— Ты не веришь мне, да? — внезапно охрипшим голосом спросил Алекс.
— Не знаю.
Алекс почувствовал, как его сердце мучительно сжалось. Ей удалось снова ударить его в то же самое место. И оно по-прежнему болело. Эта женщина готова второй раз причинить ему ту же невероятную боль. Неужели он ей позволит? Что же он за идиот такой?
Он сглотнул свои чувства, встал и буркнул:
— Давай немного пройдемся.
Долорес коротко кивнула.
Алекс потянулся за пустой корзиной, она сделала то же самое движение в это же мгновение. Их руки соприкоснулись, по пальцам пробежало нечто очень напоминающее разряд электрического тока, и… Со сдавленным стоном он толкнул ее на землю, сам упал сверху и впился в ее рот.
Долорес ответила на его поцелуй — горячо и страстно, без сомнений и малейшей сдержанности. Сладостный ее язык заплясал внутри его рта, возбуждая и зажигая и без того кипящую кровь. Огонь побежал по его жилам, лишая остатков самоконтроля и побуждая к обладанию этой женщиной. Но где-то в самых тайных глубинах души он не хотел делать этого.
Приподнявшись на локте, Алекс вгляделся в прекрасное пылающее лицо, медленно обвел пальцем контур щеки, подбородка, погладил приоткрытые губы.
— Боже, Лола, твоя красота поражает меня каждый раз, как я вижу тебя, — задумчиво произнес он.
Глаза ее немедленно наполнились слезами.
— Когда ты так смотришь на меня, мне трудно дышать, — беспомощно прошептала Долорес в ответ и притянула его к себе.
С гулко бьющимся сердцем Алекс начал целовать и ласкать ее губы, гладить черные рассыпавшиеся волосы. Потом, словно невзначай, повел пальцами по шее, по плечу… Она не оттолкнула его руку, напротив, выгнулась ему навстречу и дрожащими пальцами начала освобождать край футболки из-под пояса брюк.
Он перестал контролировать себя в тот момент, когда ощутил прикосновение ее ладони к своей груди, одним движением сорвал с себя футболку, спустил бретельку купальника с ее плеча и припал губами к восхитительно твердой ягоде соска. Долорес выкрикнула что-то неразборчивое и, скользнув рукой по его телу вниз, нашла то, что искала, и задохнулась, ощутив всю силу вызванного ею желания.
— Я хочу тебя, хочу, Лехандро — лихорадочно прошептала Долорес, пытаясь расстегнуть молнию на его брюках. — Возьми меня… сейчас…
Собрав воедино остатки разума, силы воли и Бог знает чего еще, он откатился в сторону и, с трудом дыша, сказал:
— Нет, Лола, нет. Мы не можем. Мне… нечем предохраняться… Тебе наверняка тоже…
Она ошеломленно взглянула ему в лицо, словно не понимая, о чем идет речь. Потом тряхнула головой.
— Черт, я даже не подумала об этом… Господи, какая глупость! Обычно я проявляю больше здравомыслия.
Переход от неземного блаженства к суровой реальности оказался слишком стремительным. Алекс едко спросил:
— Обычно? Ты имеешь в виду — с другими твоими любовниками?
Долорес заставила себя усмехнуться.
— Побойся Господа! Ты что, видел выстроившихся у моих дверей страстных воздыхателей?
Он резко сел.
— Хочешь сказать, что…
— Я ничего не хочу сказать! — огрызнулась Долорес. — Тебя не касаются подробности моей личной жизни!
Ага, значит, у нее есть секреты, которые она желает сохранить таковыми. Изо всех сил стараясь дышать ровно, Алекс произнес:
— Я специально ничего не взял с собой. Нам с тобой пока еще слишком рано думать о постели. О, конечно, я признаю, что один поцелуй воспламеняет нас обоих в мгновение ока. Но что из этого?
— Я искренне польщена твоим признанием, — иронично заявила она.
— Ну, хватит, Лола, брось. Я пытаюсь вести себя как положено порядочному мужчине.
Она отвернулась и натянула купальник. Потом схватила футболку и кинула ему.
— Одевайся. И не искушай меня больше, Алекс Парагон. Потому что… такая уж я идиотка, что все еще хочу на тебя наброситься…
— Мой черед быть польщенным? — насмешливо поинтересовался он, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы вернуться с того самого опасного края, за которым скрывалось неведомое.
Один взгляд на нее — и он пропал. Превратился в податливый воск в ее изящных пальчиках.
— Идем, — решительно сказала Долорес и вскочила с земли. — Пора возвращаться.
Алекс не стал возражать — он был эмоционально вымотан до предела. Он доставил Долорес на Пескадеро, проводил до дому, но зайти наотрез отказался. В его нынешнем состоянии встреча с Сантосом и тем более — с Марибель казалась непосильной задачей. Вернувшись в отель, он провел остаток вечера, безучастно глядя в экран телевизора. Ему было отнюдь не весело. Долорес не любит и никогда не любила его, Марибель с трудом мирится с его присутствием…
Что толку иметь кучу денег, если они не в состоянии купить ему единственное, необходимое для счастья, — любовь этих двух женщин? Весь следующий день Алекс не выходил из номера, занимался скопившимися за это время делами и размышлял, пытаясь выработать план дальнейших действий. И к вечеру его осенила гениальная идея.
— Отец Карраджо, здравствуйте.
— Благослови тебя Бог, сын мой. — Престарелый священник воздел руки, призывая милость Господню на его заблудшее чадо, потом просиял и похлопал Алекса по плечу. — А я уж думал, ты не зайдешь ко мне. Рад тебя видеть, Лехандро, рад. Ты пришел исповедоваться или…
— Нет, святой отец, я хотел бы просто побеседовать с вами, спросить совета.
— Что ж, идем ко мне. Угощу тебя лимонадом. — Они направились по мощеной дорожке к небольшому дому, где жил священник. — Слышал, твоя мама умерла. Царство ей небесное. — Отец Карраджо перекрестился и продолжил расспросы: — А как отец поживает?
Усадив гостя за стол в чистой и прохладной гостиной и подав ему стакан ледяного напитка, священник приготовился слушать.
Слегка запинаясь, Алекс начал:
— Отец Карраджо, вы, конечно, знаете, что Марибель Орнеро — моя дочь? — И, получив подтверждающий кивок, продолжил: — Я совершил тяжкий грех, святой отец, очень тяжкий, но не намеренно. Я больше всего на свете хочу исправить причиненное мною зло, хочу стать ей отцом. Но она… она недвусмысленно заявила, что не нуждается во мне.
Старик вздохнул, отпил глоток лимонада, потом, тщательно взвешивая слова, ответил:
— Я дам тебе совет, сын мой. Не обращай внимания на ее враждебность. Это возрастное. Девочка всю свою сознательную жизнь мечтала об отце, поверь мне.
— Она сама говорила вам?
— Пойми меня правильно, Лехандро, я не могу повторить тебе то, что узнал на исповеди. К тому же Марибель не любит обсуждать эту тему. Но у меня есть глаза и жизненный опыт. И они говорят, что тебе надо немного потерпеть. Она признает тебя, обязательно. Уже бы признала, если бы не была такой же упрямой, как и ее отец. — Он усмехнулся.
— Хотелось бы верить…
— Да уж поверь. Мне очень жаль, что у вас с Долорес так все получилось. Я знаю, почему она осталась. Но даже если бы тогда все сложилось иначе, она все равно бы вернулась домой после смерти матери. И ты, я уверен, последовал бы за ней. — Священник покачал головой. — И ничего бы хорошего из этого не вышло. Через год, максимум через два ты возненавидел бы и Долорес, и Ариэллу с Сантосом. Тебе здесь было бы тесно и душно, сынок, ты по праву принадлежишь большому миру.
— Да вы настоящий психолог, святой отец, — усмехнулся Алекс.
— Священнослужитель обязан разбираться в психологии людей даже лучше, чем психолог. Требования профессии. Если ты действительно хочешь стать настоящим отцом для Марибель, подумай о своих отношениях с Долорес. Именно здесь лежит решение всех ваших проблем.
— Но… — Алекс запнулся, но все же признался: — Она не любит меня, отец Карраджо. И никогда не простит.
— Выслушай меня, мой мальчик, выслушай внимательно, а потом уж поступи, как сочтешь лучшим. Лола только и мечтает о том, чтобы вырваться с острова. Но она человек ответственный и благополучие дочери ставит превыше всего. Она до сих пор остается здесь из-за нее. Из-за того, что здесь ее дом, ее школа, ее семья и друзья. По крайней мере, так она считает. Подумай о том, как убедить их обеих уехать отсюда. Это мой тебе совет. А теперь прости, мне надо готовиться к вечерней службе. До свидания, мальчик мой. Желаю удачи. Иди с Богом.
И Алекс Парагон, одним движением брови приводящий в ужас совет директоров, покорно поднялся со стула и покинул мудрого служителя Господня, размышляя над его словами. Как, черт побери, ему самому не пришло в голову такое простое решение? Пора прекратить терзать себя вопросами «любит — не любит» и перейти к практической стороне дела.
Взглянув на часы и убедившись, что Долорес может быть дома, он направился туда и сразу понял, что не ошибся. Изнутри доносились звуки фортепиано.