Хелен даже не пыталась забыть Кристофера.

Она постоянно о нем думала. Казалось, весь мир сговорился против нее, заставляя ее помнить. Куда бы она ни пошла, это оказывалось именно то место, где она бывала с Кристофером. Даже музыка, которую она слышала, всегда была той, что они слушали вместе. Когда она читала новую книгу, многие слова и абзацы вызывали в памяти его замечания, а как часто ей хотелось обсудить с ним что-то из прочитанного! В кинотеатрах шли фильмы, напоминавшие ей эпизоды их встреч, или в них играли актеры, внешне походившие на Криса…

Они всегда были вместе — Хелен и Кристофер. Строили планы на будущее. Бедные, еще ничего не добившиеся в жизни художники, они были богаты своей любовью и полны энтузиазма. Взаимопонимание, общие друзья, которые были такими же безденежными и трудолюбивыми, как и они сами, смех над одними шутками — все это исчезло со смертью Кристофера.

Она думала о нем и сейчас, идя рядом с дядей в отель «Ритц» на ленч. Это был ленч в честь ее дня рождения. Сегодня Хелен исполнилось двадцать два. Этот праздник ничего теперь не значил для нее, но дядя Джордж настоял на «небольшой пирушке», и Хелен пришлось согласиться, чтобы не обидеть его.

В ресторане, за столом, девушка пыталась улыбаться и быть веселой. Она любила дядю, как своего отца. Последние пять лет его дом был для нее родным.

Прошло шесть месяцев со дня смерти Кристофера, три из которых Хелен провела в Суссексе вместе с леди Пилгрим, его матерью, сердце которой было так же разбито, как и ее собственное. Другие три безуспешно пробовала вернуться к повседневной жизни. Теперь она искала работу, надеясь, что работа и время станут наилучшими противоядиями от горя.

Хелен бесцельно разглядывала зал. Внезапно ее внимание привлекла группа за соседним столиком. Это было странное трио: элегантная молодая женщина лет тридцати, щеголеватый, слегка располневший крупный мужчина в роговых очках и с черными усиками и маленькая, худенькая девочка лет десяти, в обществе этой нарядной пары и в шикарной обстановке «Ритца» выглядевшая совсем неуместно. Именно ребенок заинтересовал Хелен.

Девочка была одета в темно-зеленую школьную форму, зеленую фетровую шляпу, украшенную желтой лентой, и кремовую блузку с полосатым галстуком. Все это выглядело совершенно новым. Ее нельзя было назвать хорошенькой: рыжие волосы, заплетенные в две короткие косички, костлявые руки и золотая пластинка на зубах. Она сидела сгорбившись, и вся ее поза говорила об удрученном состоянии. Больше всего Хелен поразило, что девочка явно плакала — тихо, но безутешно, то и дело поднимая к глазам скомканный носовой платок. Она ничего не ела. Пару раз Хелен видела, как женщина наклонялась к ней и опускала ладонь на ее руку, как будто успокаивая. Затем она расслышала ее слова:

— Пэтти, дорогая, попытайся утешиться и поешь. Ты даже не позавтракала сегодня. Тебя в поезде станет тошнить, если в желудке у тебя будет пусто.

Веселые слова, сказанные веселым голосом. Но девочка только покачала головой и горько вздохнула:

— Нет, спасибо.

Угощение перед ней так и осталось нетронутым.

Женщина, очевидно, ее мать, оставила наконец попытки утешить ребенка и заговорила с мужчиной. Он показался Хелен раздраженным и отвечал спутнице только кивками или короткими междометиями, не обращая никакого внимания на ребенка. Девочка тоже не смотрела на него, но время от времени бросала умоляющие взгляды на мать.

Хелен глубоко посочувствовала девочке. Начинался сентябрь, вновь открывались школы, и, видимо, бедная малютка возвращалась сегодня в пансион, а здесь — ее последний ленч в кругу семьи. Хелен хорошо помнила, какой пыткой для нее самой были эти школьные месяцы, и ей не требовалось большого воображения, чтобы понять мучения ребенка. Она не раз испытывала подобное и считала, что лишь немногие родители понимают, через что приходится проходить их детям на пути к знаниям. Многие говорят — школа, особенно вдалеке от дома, дисциплинирует и приучает к самостоятельной жизни, а это хорошо для ребенка. Но Хелен и Кристофер договорились, что собственных детей они никогда не отправят в пансион.

Хелен не очень интересовал мужчина, но чем больше она наблюдала за ним, тем увереннее думала, что он не может быть отцом Пэтти. Она совсем не походила на него. Да и он, если бы это была его дочь, наверняка постарался бы пошутить с ней, чтобы хоть как-то развлечь ее. Но он игнорировал девочку и поминутно смотрел на свои часы.

Хелен, обладавшая яркой фантазией, решила, что мужчина — отчим ребенка, женщина пытается умиротворить его, а ребенок на самом деле не нужен никому из них.

— Тебе давно пора прекратить рыдания, дорогая, — снова услышала Хелен слова женщины. — Семестр пролетит очень быстро — до Рождества всего три месяца.

Хелен вдруг захотелось подбежать к несчастной, безутешной фигурке, обнять ее и отдать ей все тепло сердца. Так сильно страдавшая в последнее время, она не могла видеть боль и страдания другого, наблюдать за этой маленькой девочкой, охваченной острой тоской по дому еще до того, как она попрощалась с матерью.

— Пойди умойся, — продолжала между тем женщина, — а я присоединюсь к тебе через несколько минут. Мы с Найджелом только закончим пить кофе.

«Итак, я права, — подумала Хелен, — он не отец, раз она называет его Найджелом».

Она следила, как одинокий ребенок бредет через зал огромного ресторана, и внезапно ее охватило импульсивное желание последовать за ним и поговорить. Хелен пробормотала дяде извинения и встала. Через минуту она уже была в залитой мягким светом женской комнате, где девочка, сняв шляпу, плескала холодной водой в покрасневшее лицо.

Хелен сделала вид, что пришла помыть руки. Бросив взгляд на девочку, она сказала:

— Я ненавижу есть, где много народу, а ты?

Девочка подняла голову. Некоторое время печальные голубые глаза с припухшими веками и рыжеватыми ресницами недоверчиво и даже с подозрением рассматривали девушку. Затем она сдержанно ответила:

— Да, я тоже.

— В такой солнечный денек гораздо приятнее было бы отправиться на пикник, правда?

Пэтти продолжала рассматривать незнакомку.

— Да, хорошо бы, — ответила она со вздохом.

— Возвращаешься в школу?

Задав этот вопрос, Хелен заметила, как сжались тонкие пальцы девочки.

— Да.

Хелен не стала делать попыток приукрасить школьную жизнь, она просто сказала, как мог бы сказать один ребенок другому:

— Это так отвратительно, правда? Всегда испытываешь тошноту, возвращаясь туда. Никто никогда не понимал, почему я так сильно плачу, когда начинается семестр.

Выражение облегчения появилось на лице Пэтти.

— Никто и меня не понимает, — призналась она, — и от этого мне еще хуже. Я даже не могу есть.

— Это хорошая школа? — спросила Хелен. — Если, конечно, школа вообще может быть хорошей.

— Нет, она премерзкая, — проворчала Пэтти.

— Такой и моя была, — кивнула с гримасой отвращения Хелен. — Но мне постоянно твердили, какая она славная, как мне там хорошо и что мне просто посчастливилось в ней учиться.

— О-о! — воскликнула Пэтти, выпуская из рук полотенце. Ее, как магнитом, потянуло к Хелен, сумевшей понять ее. — И мне тоже это постоянно твердят. По крайней мере, мама, а дядя Найджел с ней соглашается. Я думаю, это он заставил маму послать меня туда.

Хелен обняла девочку за худенькие плечики, для которых школьный блейзер был слишком велик.

— И где находится твоя ужасная школа? — спросила она с улыбкой.

— В Бексхилле. Школа святого Киприана.

Внезапно сдержанность Пэтти исчезла. Наружу выплеснулся поток слов, как будто ребенок почувствовал, что может доверять Хелен. Она рассказала, что ее зовут Патриция Вейд, но папа звал ее Пэтти. Папа был необыкновенным. Он был врачом, и они жили в деревне, которую Пэтти обожала. Она обожала и отца. Но год назад у него был сердечный приступ, и он умер, хотя был еще молодым. С этих пор жизнь Пэтти изменилась. Старый дом был продан, мама сняла квартиру в Лондоне, затем появился дядя Найджел. Его зовут мистер Кресланд, и он совсем не ее дядя, а друг мамы. И мама сказала, что собирается за него замуж. Папа обещал, что никогда не отправит ее, Пэтти, в пансион. Но дядя Найджел убедил маму в обратном. Он собирается занять место папы в их семье, а это ужасно! Он ее не любит, она знает это. Однажды Пэтти слышала, как мама просила его «быть помягче с ребенком».

Хелен внимательно слушала трагическую историю, и ей еще сильнее хотелось утешить девочку. Она позволила Пэтти выговориться и сказала:

— Не беда, Пэтти. Все не так плохо, как ты думаешь. Скоро наступит Рождество…

— Но папы на нем уже не будет, — прервала ее девочка.

Хелен не могла смотреть в искаженное от горя лицо. Как ей было знакомо это чувство безнадежности, когда ты встречаешь праздник без того, кого любишь больше всех на свете.

— Есть еще одно, — добавила Пэтти. — Мама собирается нанять мне на каникулы какую-то гувернантку, чтобы она присматривала за мной. Потому что мама хочет больше времени проводить с дядей Найджелом! — Нижняя губа девочки задрожала. — Думаю, он тогда уже будет жить с нами.

Хелен умышленно не стала этого обсуждать. Она просто пожала Пэтти руку и сказала:

— Может, гувернантка окажется очень славной.

Пэтти бросила на девушку доверчивый взгляд:

— Как мне хотелось бы, чтобы она была такой же, как вы! О, а вы не могли бы стать моей гувернанткой на каникулы?.. — Девочка робко засмеялась, уставилась смущенно в пол и добавила: — Наверно, это ужасно глупо… Я даже не знаю вашего имени.

— Меня зовут Хелен Шоу, и у нас с тобой много общего: я тоже потеряла недавно того, кого сильно любила, и тоже не очень жду Рождества.

Худенькая рука девочки судорожно вцепилась в руку Хелен.

— О, правда? Вы тоже? Ну, пожалуйста, возьмитесь присматривать за мной! Это было бы так хорошо! О, пожалуйста!

Эти слова послужили для Хелен толчком. До последней минуты ей и в голову не приходила мысль о подобной работе. Но теперь она подумала: а почему бы и нет? Она любила детей и не видела ничего неприятного в том, чтобы за ними присматривать, особенно за таким ребенком, как эта Пэтти.

В это время в дамскую комнату быстро вошла мать Пэтти.

— Ты готова, дорогая? — начала она и остановилась, увидев рядом с дочерью незнакомую белокурую девушку в твидовом костюме, которую Пэтти держала за руку.

— Надеюсь, вы ничего не имеете против? — Хелен застенчиво улыбнулась женщине. — Мы с Пэтти немного поболтали.

Миссис Вейд подошла ближе, принеся с собой тонкий аромат турецкой сигареты, которую держала в длинных нервных пальцах с острыми ногтями, покрытыми красным лаком. Хелен решила, что в ней, должно быть, есть примесь итальянской или испанской крови: у нее были красивые черные, густо окаймленные длинными ресницами глаза и точеное, как будто высеченное из белого мрамора лицо. Тонкие ярко-красные губы выдавали вспыльчивый и нервный характер. Из-под шляпы со страусиными перьями, от которой словно веяло воздухом Парижа, выбивались тициановские рыжие волосы. Хелен про себя отметила, что рыжеватый оттенок волос Пэтти объясняется цветом волос ее матери. Женщина была само очарование в разговоре с Хелен, но девушка чувствовала, что за этим шармом нет тепла и все это лишь искусственная ширма.

— Как мило с вашей стороны проявить заботу о моей маленькой девочке. Бедный ангелочек всегда так расстраивается перед отъездом в школу, но как только туда попадает, сразу забывает обо всем. Она обожает школу, правда, Пэтти?

Пэтти хранила молчание, но ее пальцы еще крепче сжали руку Хелен.

— Нам надо поспешить, Пэтти, — добавила миссис Вейд. — Найджел пошел заказать такси. Ты не можешь опоздать на поезд.

Хелен бросила взгляд на девочку. Выражение полного отчаяния вновь появилось на лице Пэтти. Она внезапно бросилась к матери и обняла ее за шею:

— О, мамочка, я хочу, чтобы именно эта леди присматривала за мной во время каникул! Мамочка, пожалуйста, пусть это будет она!

— Пэтти… в самом деле… — пробормотала растерянно Хелен.

— Ну, мамочка, почему не она? Она такая чудесная и…

— Подожди, дорогая, подожди! Остановись на минутку! — со смехом перебила ее мать.

Поспешно припудрившись и подкрасив губы, она взглянула на отражение Хелен в зеркале. Симпатичная, немного худенькая, в дешевом твидовом костюме. И что за ужасная фетровая шляпа! Но у нее приятный голос и, очевидно, хорошее воспитание. Интересно, как Пэтти умудрилась познакомиться с ней и так сблизиться за несколько минут?

Действительно, ребенок стал ужасно бестактным и трудным. Она очень любила свою бедную маленькую Пэтти, но с тех пор, как умер Томми, это стало нелегко… Денег мало, а нужно платить по школьным счетам, одевать ее и, главное, себя, стараясь придерживаться того уровня жизни, к которому она привыкла. Конечно, сердцем она понимала, как ребенок ненавидит пансион, и иногда даже чувствовала угрызения совести и раскаяние, но что она могла поделать? Все говорили, что Пэтти нужно пойти в школу, что ей не следует оставаться в лондонской квартире без друзей-ровесников.

Кроме того, был еще Найджел, в которого она так сильно влюбилась и который имел деньги и мог дать ей все, что она хотела. Она пару раз пыталась спорить с ним по поводу Пэтти, но это оказалось мучительно. Найджел терпеть не мог детей… Она собиралась сделать для дочери все возможное… но только собиралась, поскольку главнее всего для нее были ее собственные интересы и эгоистические прихоти.

Но она действительно намеревалась нанять на каникулы гувернантку. Рита Вейд закрыла сумочку из кожи ящерицы — подарок Найджела, который он привез из-за границы, и повернулась к Хелен:

— Боюсь, моя дочь немного импульсивна и поставила вас в неловкое положение, — сказала она улыбаясь. — Вы ее действительно не знаете?

За Хелен ответила Пэтти и от волнения даже похорошела. Хелен подумала, что из этого гадкого утенка со временем может вырасти такая же красавица, как и ее мать.

— О, мамочка, я уже довольно хорошо знаю мисс Шоу. У нас с ней был серьезный разговор! Я ее уже обожаю и хочу, чтобы она жила с нами.

Пэтти посмотрела на девушку с такой мольбой, что Хелен почувствовала бы себя преступницей, если бы не ответила на этот трогательный крик детской души. Не размышляя больше, она повернулась к миссис Вейд и сказала:

— Думаю, это мне тоже понравилось бы… Я сейчас ищу работу. Я люблю иметь дело с детьми. Конечно, я понимаю, что совершенно не знакома вам, но могу представить рекомендации. И если вы захотите увидеть меня, когда будете менее заняты…

Хелен остановилась, удивленная собственной безрассудной смелостью, и вспыхнула. Пэтти поддержала девушку потоком умоляющих восклицаний, крепко обнимая мать. Миссис Вейд с трудом высвободилась и, добродушно смеясь, открыла сумочку, достала визитку и протянула ее Хелен.

— Хорошо-хорошо! Посмотрим, дорогая, — сказала она дочери и повернулась к Хелен: — Вот мой адрес. Если вы сможете, загляните ко мне завтра утром, часов в одиннадцать, мисс… э-э-э… Шоу. Кажется, Пэтти прониклась к вам горячей любовью. Мы с вами тоже могли бы подружиться.

Хелен улыбнулась и убрала визитку в сумочку.

— Я обязательно завтра зайду, миссис Вейд.

Пэтти бросилась к Хелен и прошептала:

— О, мисс Шоу, обещайте, что поговорите с мамой! Я не буду так сильно расстраиваться из-за семестра, если буду знать, что увижу вас дома на Рождество!

Хелен поцеловала раскрасневшееся детское личико и почувствовала, как ее глаза обожгли незнакомые слезы нежности и жалости. Ей вдруг пришло в голову, что девочке не хватает настоящего понимания, ласки и теплого общения, раз она так сильно привязалась к чужому человеку, который всего лишь сказал ей несколько ободряющих слов.