С этого самого дня в моем сердце горело лишь одно желание: сохранить дружбу и уважение Лоренса Бракнелла и сделать так, чтобы он никогда не почувствовал того, что я встала между ним и его прадядюшкой. Ведь, что и говорить, мое внезапное появление и наша с дедушкой встреча должны были повергнуть его в шок. Ведь Лоренс считал себя ближайшим родственником и наследником сэра Джеймса с тех самых пор, как умер его отец.

Следующая неделя стала для меня ужасно волнительной в этом отношении. Прежде всего, обед у Хенсонов, на который был приглашен и Лоренс, отменили. Какой удар!

Нола приехала ко мне. Мы побродили по округе и поболтали о том о сем — как могут только молодые девчонки. Нола сказала, что по всему району, да и за его пределами тоже, ходят толки, что открылась некая тайна, в результате чего обнаружилось, что я вовсе не Роуланд, а родственница Халбертсонов. Из уважения к Лоренсу, а также потому, что я обещала матери держать рот на замке, я не смогла рассказать Ноле правду. Я разочаровала ее своей необычной сдержанностью и боялась, что это может обидеть подругу. Но меня тянуло к ней, потому что она была моей единственной подругой с тех самых пор, как я окончила школу, тем более что теперь Кристина была очень далеко; ее родители внезапно решили отправиться в Южную Африку и взяли ее с собой. Это навсегда разлучило нас.

Возможно, обед был отменен из-за того, что Лоренс намеренно отказался прибыть в Камберлендское поместье, потому что там он мог встретиться со мной. Прошла неделя со времени нашего последнего разговора, а он все еще сторонился меня. Я думала, не возненавидел ли он меня за родство с его любимым прадядюшкой, и мысль эта разрывала на части мое безнадежно влюбленное сердечко.

Однако все мои тревоги в отношении подруги, к моей величайшей радости, не оправдались. Нола повела себя, как обычно, мило и приветливо, и мы договорились на следующей неделе отправиться по магазинам в Сискейл. Она должна была заехать за мной на машине, кроме того, на каникулы из Кембриджа приезжал ее брат Джереми, и Нола хотела, чтобы мы встретились. Она организует ленч для меня, может, даже в ближайшее воскресенье.

— Джереми такой забавный, думаю, ты ему понравишься. — Подруга, как всегда, была весела и безмятежна.

— Это было бы здорово! — ответила я.

Но никакого интереса к Джереми Хенсону пробудить в себе я так и не смогла. Мне было все равно, понравлюсь я ему или нет. Я не могла думать ни о ком, кроме Лоренса… Лоренс… Лоренс…

Но больше всего я переживала за деда. Каждый раз, когда я пыталась пройти к нему, на моем пути вырастала мисс Форрестер.

— Ты и так изрядно навредила ему, когда пробралась в комнату в мое отсутствие, — заявила она, когда мы впервые скрестили шпаги в коридоре перед его спальней. — И у меня строгое предписание от доктора Вайбурна: беречь его от любого стресса.

Много чего просилось мне на язык, но я предпочла промолчать. Если сэр Джеймс захочет сказать, кем я прихожусь ему, он сам сделает это. Это не в моей власти. Но я не желала, чтобы какая-то там мисс Форрестер запугивала меня.

— Приду повидать сэра Джеймса, как только ему станет лучше, — спокойно ответила я. — Он сам просил меня об этом, мисс Форрестер.

Если взгляд мог бы убивать, то я бы упала замертво под испепеляющим взором этой женщины.

Мои последующие попытки закончились в том же духе. В конце концов мне пришлось обратиться к матери:

— Как там мой дедушка? Я должна знать. Скажи мне, мама! Ты видела его? Какое право имеет мисс Форрестер не пускать меня к нему?

Минутное молчание. Мать выглядела изможденной и, казалось, была уже не так сильна духом, но в этом вопросе заняла сторону мисс Форрестер:

— Пока она остается сиделкой, мы не должны рваться в комнату сэра Джеймса.

— Да мы даже не знаем, жив ли он! — воскликнула я.

— О, Верунчик, что за мелодрама!

— Ну, все равно, мне это не по душе, — нахмурилась я.

— Выброси из головы подобные мысли. Элис Тисдейл только вчера убиралась у него в комнате. И сказала, что он не спал и поговорил с ней.

— Он упоминал обо мне? — жадно поинтересовалась я. Я и в самом деле скучала по этому старику, который так неожиданно оказался моим дедом.

Но мама снова остудила мой пыл:

— Не глупи. Зачем это он будет говорить о тебе со старой Элис?

Но мне показалось, что мать врет — почему, ей лучше знать — и меня не пускают к сэру Джеймсу против его желания.

Я стала дожидаться, когда у Рейчел Форрестер будет выходной. Я все думала, что она выберет: уедет и оставит путь открытым для меня или предпочтет лишить себя выходного и останется дома, лишь бы насолить мне.

В итоге медичка остановилась на последнем.

Одним словом, я не могла приблизиться к дедушкиной спальне. Рейчел всегда была на посту или, в крайнем случае, внимательно наблюдала из своей комнаты, не появлюсь ли я.

Теперь мы больше не разговаривали. Между нами разгорелась безмолвная вражда. Я все никак не могла понять, почему из всех мужчин на свете именно Лоренс влюбился в эту женщину с холодными аквамариновыми глазами, которые могут смотреть с такой ненавистью. В конце концов ситуация стала невыносимой, и я написала записку:

«Милый мой дедушка,

Мне так хочется увидеться с тобой снова, но сиделка не пускает меня к тебе. Пожалуйста, прикажи ей разрешить мне прийти. Мне так много хочется сказать тебе.

Твоя горячо любящая внучка,

Вера Халбертсон».

Однако мне пришлось переписать послание, потому что я вдруг вспомнила, что по закону моя фамилия вовсе не Халбертсон. Я все еще оставалась Верой Роуланд, ведь при рождении меня зарегистрировали под фамилией матери, или, если на то пошло, мифического мистера Роуланда, который, как предполагалось, зачал меня.

Я поставила другую подпись, сложила бумажку до размеров маленького квадратика и отдала его Элис:

— Прошу, сделай кое-что для меня! Вложи это в руку сэра Джеймса, когда в следующий раз будешь убирать у него, ладно, Элис?

— Ну… — протянула она, часто моргая, но тут же приняла условия конспирации и начала по-старчески проказливо хихикать, как будто все это забавляло старушку. Как и все остальные в этом доме, она ненавидела мисс Форрестер и была рада досадить ей.

Теперь я уже твердо решила пробиться к дедушке и поговорить с ним о своем отце. Я была уверена, что воспоминания мамы окрашены болью и страданиями, которые отец причинил ей в свое время.

Я тихонько кралась по ступенькам следом за старой Элис и спряталась за выступом у лестницы, ведущей в покои деда.

Молодчина старушенция! — подумала я. Видно, она все же сумела передать записку сэру Джеймсу, потому что теперь дом наполнился сердитым металлическим голосом мисс Форрестер:

— Извините, но я, как медсестра, обязана придерживаться предписаний доктора, сэр Джеймс. Вы не должны винить меня за то, что я не пускала их к вам. Врач сказал, что никто не должен беспокоить вас.

Я кинулась к дверям спальни и, затаив дыхание, услышала ответ моего деда, может немного слабый и ворчливый:

— Бред… чепуха… пошлите… за ней… сейчас же.

И тут я вошла в комнату.

Старая Элис чистила ковер у комода, стоя на коленях. Дедушка лежал на подушках, с утренней газетой в руках, про которую при виде меня сразу позабыл; и когда я увидела его серебристо-седую голову и старое морщинистое лицо, у меня защемило сердце.

Я оставила без внимания разъяренный взгляд мисс Форрестер. Она развернулась и гордо проследовала из спальни, хлопнув дверью слишком громко для человека, который так печется о спокойствии пациента. Было очевидно, что сиделка в ярости, и я могла бы расхохотаться от радости, потому что совместными с Элис усилиями мы победили ее.

Мой дед был вне себя от счастья и протянул ко мне руки.

— Малышка Хью… — едва слышно прошептал он, но я смогла разобрать его слова, опустилась на колени и обняла его за худые плечи.

— Дедуля, дорогой, милый, милый дедушка! — совсем по-детски обратилась я к нему, и слезы полились из моих глаз, так что мне пришлось уткнуться лицом в подушки. Я чувствовала, как он гладит меня по голове.

— Маленькая Вера. Только представьте себе — у меня есть внучка. Все эти годы я позволял им держать тебя вдали от меня… сомневался… Теперь нет никаких сомнений… ты так похожа на моего мальчика… моего бедного сыночка… до того, как он вырос и стал мужчиной… Он ведь тоже когда-то был хорошим, милым и добрым, но что-то случилось с ним, Вера. Нам этого никогда не понять, но он переменился. Встал на кривую дорожку. Так иногда бывает, моя дорогая.

— Я всегда буду хранить память о нем, — хлюпнула я носом.

— Не надо плакать, милая.

Я рассмеялась, потом снова заплакала и снова засмеялась, вытирая глаза уголком простыни.

Старая Элис, проявив необычайный для людей ее склада такт, засеменила прочь из комнаты, прихватив свои тряпки и веники.

Думаю, мисс Форрестер решила, что если она прервет нас, из этого не выйдет ничего хорошего, поэтому не появлялась, пока дед не позвонил в колокольчик, а это случилось добрый час спустя.

Все это время я просидела у кровати дедушки, радуясь тому, что он выглядит немного лучше, хотя и понимала, что улучшение это временное. Он был неизлечимо болен. Но как же было здорово сидеть вот так рядом с ним и слушать, как он говорит, держась за мою молодую теплую руку своими холодными старческими пальцами.

Он никак не мог свыкнуться с мыслью о моем необычайном сходстве с отцом и то и дело поглядывал то на фото, то на меня.

Однако дед сказал, что я унаследовала твердый характер моей матери. Юная Мод была стойкой и храброй, поведал он мне, и показала беспримерную силу духа и до и после моего рождения.

— Мы оказались не правы, что не признали публично ни ее, ни тебя, но Грейс, моя жена, была категорически против этого, — тяжело вздохнул он. — А после падения, которое приковало ее к постели, она стала просто невыносимой и такой подозрительной! Она всегда хотела стать первой леди Озерного края и ожидала, что сын наш превратится в первого джентльмена. Но увы! После той ужасной ночи ее надежды и амбиции пошли ко дну вместе с ним. И только проблески сознания заставили ее оставить Мод жить здесь, с нами. На самом деле, когда я впервые предложил отослать бедняжку вместе с младенцем, именно твоя бабушка воспротивилась этому. Но она умерла прежде, чем сумела перешагнуть через себя и признать тебя.

— Не важно, я так счастлива, что мы все-таки познакомились с тобой, милый дедушка! — Эмоции так и распирали меня.

— Конечно, — ответил он. — Теперь все изменилось. Я должен попросить своего адвоката прийти ко мне. Хочу, чтобы ты по праву носила имя Халбертсон и обрела свой законный дом. Ты наследница, Вера. Тебе должно перейти все, что досталось бы Хью.

— Нет, нет! Прошу тебя, оставь все как есть. Пусть все достанется Лоренсу!

Дед удивленно уставился на меня:

— Лоренсу? Моему внучатому племяннику? Что тебе известно о нем?

— Я знаю его. Мы много раз встречались. Я… Я думаю, он — просто чудо! — заикаясь, промямлила я.

Мой дед помолчал немного, видно, был ошарашен, потом проговорил:

— Да, он милый мальчик, этот Лоренс. Па него можно положиться. У него в жилах течет кровь моей сестры. Но в нем больше от Бракнеллов, чем от Халбертсонов. Бракнеллы люди неплохие, но уж больно упрямые. С отцом Лоренса невозможно было договориться.

Это совершенно не удивило меня. Очень похоже на того Лоренса, которого я знала. С ним тоже каши не сваришь. Еще тот упрямец. В подбородке и в изгибе губ чувствуется решимость и сила.

— Лоренс — твой законный наследник. Не надо ничего менять, дедушка, — взмолилась я.

Дед рассмеялся:

— Гром меня разрази! Тебе он нравится и все такое?

Я молча опустила голову, чувствуя, как кровь прилила к щекам. Я и так сказала слишком много, но мне было все равно. Я могла положиться на вновь обретенного деда, который уже стал мне ближе, чем моя строгая мать.

Дедушка снова заговорил:

— Ты такая странная. Деньги, поместье, положение в обществе — ничего не значат для тебя?

— Да, конечно, но…

— Тебе нравится этот великолепный старый дом?

— Да, — немного поколебавшись, ответила я.

— Понимаю, — кивнул он, — наверное, считаешь его мрачным и грустным. Боль и сожаление — все эти невеселые события наложили свой отпечаток. Ты чувствуешь это, ты такая нежная девочка. Но как только это место окажется в молодых и веселых руках, все изменится. Призраки прошлого покинут его навсегда.

Что ж, дедушке пора было передохнуть, так что я поцеловала его на прощание и пообещала прийти опять.

— Не позволяй доктору, или сиделке, или кому бы то ни было не пускать меня к тебе, — попросила я напоследок.

— Они больше не будут, обещаю. Ты возвращаешь мне былую радость жизни, малыш.

Я тепло попрощалась с ним, но вышла из комнаты с тяжелым сердцем. Мне и вправду нравился мой дед. Но вот его желание изменить завещание… Нет! Никогда, если это означает — отобрать что-то у Лоренса.

Конечно, кто угодно мог бы счесть меня сумасшедшей; только псих не захочет подняться по золотой лестнице, когда одна нога уже стоит на первой ступеньке. Но моя первая и такая глубокая любовь значила для меня больше, чем все богатство мира.

Столкновения с мисс Форрестер не произошло. Наверное, закрылась у себя и сидела дулась. Но, дойдя до конца коридора, я вовремя оглянулась, чтобы заметить, как она поспешно скрылась в спальне деда. Вероятно, наблюдала и видела, как я ушла. Есть ли у нее в кармане шприц? Собирается ли она дать ему снотворное, как сделала это в ту ночь, когда я так удивила ее? Хочет ли она, чтобы старик умер?

Ужас сковал меня. Я поняла, что должна стать сторожевой собакой и охранять моего милого дедушку. Какими бы сумасшедшими и идиотскими ни были мои страхи, не следовало игнорировать их. Не оставлю его на растерзание мисс Рейчел!

Я решила позвонить доктору Вайбурну и лично справиться о состоянии деда, а также узнать, следует ли его постоянно держать под действием успокоительных лекарств или нет. Воспользоваться телефоном в этом доме я не могла, так что оставалось дойти до деревни и позвонить из автомата.

Утро выдалось чудесным. Я надела сапоги, кардиган и повязала на голову шарф — дул прохладный ветерок. По пути меня терзали смутные мысли относительно дедушки, временами даже охватывала паника. В этом доме была еще одна мрачная загадка, и надо было во что бы то ни стало разрешить ее. Я — дочь Хьюго Халбертсона и могу, если захочу, стать «царицей всех и вся». Эта мысль придавала мне уверенности.

Я оглянулась и посмотрела на башни Большой Сторожки, серые, мрачные и величественные на фоне голубого майского неба. Мне подумалось — в душе я всегда считала его своим домом. Теперь он и вправду мой. Но пусть он останется моим только в душе. Я никогда не отниму его у Лоренса.

Я нашла телефон-автомат на почте Восдейла, однако номер доктора Вайбурна набирала тщетно. Следовало раньше подумать о том, что он может уехать к пациентам, сердилась я на себя, выходя из будки. И тут мне необычайно повезло: я увидела «лендровер» доктора. Он затормозил прямо около меня.

— Доброе утро! — весело сказал он и выбрался из машины, хлопнув дверью.

Я улыбнулась ему в ответ и подумала, что доктор выглядит довольно мило, его красили очки в дорогой роговой оправе на простодушном лице и длинные волосы соломенного цвета. Он был примерно одного возраста с Лоренсом, хотя последний выглядел старше своих лет.

— Как там сэр Джеймс? — поинтересовался доктор Вайбурн.

Его открытость придала мне смелости, я спросила в ответ:

— Как вы думаете, он может поправиться?

— О, всегда есть надежда, мисс… э-э… Роуланд.

— Вы, должно быть, знаете, что я в курсе того, что положение сэра Джеймса более чем серьезное, — произнесла я.

Он удивленно глянул на меня поверх очков:

— Ну, если вы в курсе…

Интересно, подумала я, как бы он отреагировал, если бы я здесь и сейчас открыла ему, что его выдающийся пациент — мой дед? Уверена, его удар хватил бы! Но ничего подобного я не могла себе позволить, зато выдала другую глупость:

— Скажите, пожалуйста, не будет ли с моей стороны слишком неприлично поинтересоваться, как долго он… сколько ему еще осталось?

— Я не могу ответить на такой вопрос.

— Профессиональная этика?

Добродушие доктора Вайбурна испарилось без следа.

— Вовсе нет. Даже если бы и хотел, то не смог бы. Сэр Джеймс — больной человек, но он — борец, и может так случиться, что старик проживет еще немало.

— Разве ему на пользу то, что его постоянно держат под действием седативных препаратов?

Теперь глаза у доктора округлились от несказанного удивления.

— Да вы что! Это уж слишком! Какое право вы имеете обсуждать лечение сэра Джеймса?

Но я, не обращая никакого внимания на его возмущенный тон, продолжала гнуть свое:

— Просто интересуюсь. Ему постоянно делают уколы и усыпляют, в то время как ему хочется посидеть и поговорить.

Черт меня за язык дернул! Понимала ведь, насколько это неприлично. Но если уж что во мне закипало, так обязательно прорывалось наружу. Однако в этот раз я действительно поступила очень опрометчиво — то, что я сказала, могло нанести непоправимый вред.

Доктор Вайбурн явно оскорбился:

— Честное слово, мисс Роуланд, вы меня шокируете. Никто не вправе голословно утверждать такое. Даже и не знаю, чего вы добиваетесь, но вас совершенно не должно касаться, какое лечение получает мой пациент.

— Может, очень даже касается, — бросилась я в бой очертя голову, потому что только теперь поняла, как много мой дед значит для меня, словами этого не выразить. Но что была я — какая-то там Вера Роуланд, по сравнению с самим доктором? Я, словно провинившаяся школьница, стояла перед ним, лихорадочно убирая волосы с разгоряченного лба, и чувствовала себя круглой идиоткой.

— Послушайте меня, — снова заговорил доктор Вайбурн. — Откуда вам знать, что сэру Джеймсу делают слишком много уколов? Это все ваши домыслы, не так ли? Сэр Джеймс принимает таблетки — да и то только при сильных болях, а уколы — крайняя мера. В любом случае я не намерен стоять тут и обсуждать это с вами. Настоятельно рекомендую — займитесь своими собственными делами! Кроме того… — он снова кинул недовольный взгляд поверх очков, — уверяю, сэр Джеймс в очень надежных руках.

Я почувствовала тошноту.

— Имеете в виду эту сиделку?

— Да, имею в виду сестру Форрестер, — высокомерно ответил он.

Я не нашлась что сказать на это. Не могла же я в самом деле разразиться тирадой по поводу своей ненависти к Рейчел Форрестер или поведать Питеру Вайбурну о том, за чем я застала ее ночью, и излить свои тайные страхи. Если бы я так поступила, он подумал бы, что я просто спятила.

Ой, Вера, маленькая идиотка, начала то, что не можешь закончить, — корила я сама себя, беспомощно оглядываясь вокруг.

Питер Вайбурн развернулся и уже было собрался зайти в здание почты, но тут подъехал другой автомобиль, на этот раз «вольво» Лоренса Бракнелла, и доктор задержался.

Все мое тело горело огнем. Потеряв дар речи, я наблюдала, как Лоренс выбирается из машины. Он мне приветливо улыбнулся, и я подумала, как он хорош сегодня утром. Не в офисном костюме, а в узких темно-голубых брючках, голубом свитере, а вокруг шеи повязан шелковый шарф.

— Доброе утро, Вера! — поздоровался он и, завидев доктора, добавил: — Привет, Питер.

Доктор Вайбурн кивнул Лоренсу, а потом посмотрел на меня, в его взгляде читалась озадаченность и подозрительность. О да, уверена, что заставила его поволноваться.

Стоя между двумя этими верзилами, я почувствовала себя маленькой напуганной коротышкой. А ну как доктор Вайбурн сейчас выдаст меня? Ведь он все еще считает именно Лоренса наследником и ближайшим родственником сэра Джеймса. Он ничего не знает обо мне. Сейчас как скажет Лоренсу, что дочка Мод Роуланд, только недавно прибывшая в Большую Сторожку, — сумасшедшая.

Но Питер Вайбурн оказался намного сдержаннее меня. Он перебросился с Лоренсом парой ничего не значащих фраз о чудесном майском утре и красоте гор над Вействотером, потом развернулся и исчез в недрах почтового отделения.

Вздохнув с облегчением, я посмотрела на Лоренса.

— Мне пора, — пробормотала я.

— Куда это ты ходила?

— Надо было позвонить.

Лоренс закурил.

— Имеешь в виду, что все еще не можешь звонить из Большой Сторожки?

— Как? Ведь аппарат заперт в спальне мисс Форрестер.

— Ах да, припоминаю, ты мне говорила. Посмотрим, что можно сделать. Это же просто смешно!

Я заглянула в эти теплые сияющие глаза, которые лишили меня мира и покоя. В тот момент я не могла думать ни о чем, кроме того, как он поцеловал мне руку в последнюю нашу встречу. Постепенно самообладание вернулось ко мне, но такт потерялся где-то по дороге.

— Лоренс, — выдала я, — я ужасно волнуюсь, я просто в замешательстве. Нам надо поговорить. Мне больше не с кем.

Он застыл на мгновение.

— Только не говори, что приберегаешь для меня свои девичьи секреты. А как же Нола?

— Это не девичьи секреты, которыми я могла бы поделиться с Нолой, — рассердилась я. — Все намного серьезнее.

Улыбка сошла с его лица.

— Что случилось, Вера?

— Много чего, и мне просто необходимо выговориться, иначе я точно спячу. Доктор Вайбурн считает, что я уже того.

— Почему это?

У меня все же хватило ума не вываливать на него все факты сразу.

— Думаю, я поступила очень глупо, но мне просто хотелось узнать, как на самом деле чувствует себя мой дед. Я так переживаю за него.

— Ему что, хуже? Я собирался навестить его сегодня.

— Да нет. Мы даже довольно долго беседовали, впервые с того времени, как я была у него, но она все время держит его под действием лекарств и…

— Откуда ты знаешь? — перебил меня Лоренс.

— Я видела ее со шприцем в руках и знаю, что она дает ему снотворное с тех пор, как он узнал меня. Она вознамерилась не пускать меня к нему. — Внезапно голос мой сорвался, и я замолчала.

Лоренс взял меня за руку и прижал ее к себе.

— Спокойней, Вера. Успокойся. Что ты наговорила доктору Вайбурну?

— Просто спросила, зачем сэру Джеймсу столько уколов и хорошо ли это для его здоровья.

Он со всей силы сдавил мою руку.

— И что тот ответил?

— Что сэр Джеймс получает инъекции только в крайнем случае и что я сама не знаю, что говорю, и… что он в надежных руках сестры Форрестер. Он верит в то, что она — великолепная сиделка. Да и ты тоже, — закончила я свою речь, понимая, что все делаю не так.

— Господи! — выдохнул Лоренс, а потом процедил сквозь зубы: — Не сомневаюсь, ты бы заняла первое место на конкурсе идиоток!

— Сама знаю, — буркнула я, — но я должна была что-то предпринять. Настало время кому-нибудь сделать хоть что-то… слишком уж много тайн вокруг, а я вовсе не милая глупышка, чтобы держать меня в неведении или отпихивать в сторону, если я что-то подозреваю.

— Что подозреваешь?

— Не собираюсь больше ничего говорить, — заупрямилась я и постаралась выдернуть руку, которую он сжимал со всей силы. У меня даже пальцы онемели от боли.

— Да уж, ты не «милая глупышка», это точно, — выдохнул он. — Ты как спичка, брошенная в стог сена, не подозревающая, какой можешь породить пожар. О боже, как могут быть опасны невинные, неразумные дети, которые лезут не в свое дело!

— Я не ребенок. Мне двадцать, и я — женщина! — возмутилась я.

Он открыл дверцу машины со словами:

— Забирайся!

— Не хочу!

— Сделаешь, как я велю. Не стоит тебя оставлять без присмотра. От тебя одни проблемы!

— Меня обвиняют в том, что я беспокоюсь за деда? — завела я свое.

— Нет, поздравляю тебя с этим! Вы так проницательны, мадемуазель Мегрэ! Но ты не единственная, кто замечает происходящее вокруг. Как бы то ни было, я не хочу, чтобы именно ты начала размахивать флагом во имя справедливости и добродетели. Ты и не подозреваешь, какое осиное гнездо разворошила!

— Значит, пришла пора просветить меня… — упорствовала я.

Но Лоренс больше не стал со мной спорить.

Он просто затолкал меня в автомобиль, сел на свое место и завел мотор.

Мы на бешеной скорости покидали Восдейл-Хэд.