А Арман тем временем проезжал через Мужен по пути в Канны. Он жил в ветхом домике на тихой улочке сразу за рынком — уже два года снимал там комнатенку.

Навстречу ему вышла хозяйка, мадам Турвиль, — вдова лет семидесяти, с крупным бюстом и большим животом, хлопотливая и чрезвычайно заботливая кумушка. Обычно она ходила в черном платье, которое было в моде лет тридцать назад, и никаких украшений не носила, кроме крупной золоченой брошки со стеклом на воротнике. Ее выкрашенные в черный цвет волосы были взбиты в пирамиду из кудряшек. У нее были едва заметные черные усики и маленькие черные глазки-бусины. Ее визгливый голос не умолкал, постоянно призывая Колетт служанку, которая вечно сбивалась с ног от ее указаний, работая почти на рабских условиях, и все ради месье Армана. Наградой для Колетт была возможность мельком видеть его, а его улыбка утром или вечером, когда она приносила ему поднос с едой в комнату, была для нее дороже всех наград. Арман всегда был добр и спокоен, Колетт его обожала. Мадам Турвиль тоже души в нем не чаяла и брала за комнату не очень дорого, хотя постоянно твердила: «Ах, жизнь нынче такая дорогая». Она вкусно и сытно кормила его и очень гордилась тем, что он не съехал из ее ветхого домика после того, как получил прибавку к жалованью и мог позволить себе более приличные апартаменты.

В этот вечер у мадам Турвиль были новости для постояльца.

— Месье Арман, в моей гостиной вас дожидается молодая дама. Я пыталась ее убедить, что вы поздно придете и очень заняты, но она никак не хочет уходить.

— Меня дожидается? Молодая дама? — изумился Арман.

Мадам подалась вперед и перешла на заговорщический шепот:

— Это та самая девушка, с которой вы раньше встречались, месье, ваша старая знакомая. Поэтому я впустила ее. Я знала, что вы ей не обрадуетесь, — но что я могла сделать?

Арман залился краской и вид у него был слегка смущенный. Он прекрасно понял, о ком идет речь. Это наверняка Ивонна… Они не виделись уже полгода. В последний раз встречались перед Рождеством — тогда он сказал ей, что считает за лучшее расстаться, пока она не слишком к нему привязалась. Он чувствовал, что она ему не подходит, и твердо знал, что никогда не заставит себя сделать ей предложение.

Ивонна умела быть веселой и обворожительной, она была красива, хотя довольно дурно воспитана. Но все равно ее красота не могла сравниться с редкостной, безупречной красотой Рейн Оливент. Ивонна была на три года старше Рейн. У нее были свои достоинства — хорошая фигура, огненно-рыжие волосы и белая алебастровая кожа, которая так идет рыжим. Арман несколько раз рисовал ее голову и плечи, но никогда ему это не удавалось как следует — Ивонна ни минуты не могла усидеть на месте. Она была легко возбудима и беспокойна; в ней не чувствовалось ни капли той удивительной безмятежности, которая позволяла Рейн позировать для портрета так, словно она была профессиональной моделью.

Но зачем он опять понадобился Ивонне? Армана раздосадовал этот визит. Ему было крайне тяжело переносить истерики Ивонны, когда она цеплялась за его ноги, умоляя не бросать ее. А сегодня, в предвкушении сказочного вечера наедине с Рейн, ему меньше всего хотелось еще одного скандала. Однако, открыв дверь в гостиную своей хозяйки, Арман постарался проявить вежливость и сделать вид, что рад видеть старую знакомую.

— Как поживаешь? — спросил он и, церемонно склонившись над ее рукой, едва прикоснулся к ней губами.

— Привет, Арман, как дела? — проворковала Ивонна.

Он сказал, что у него все хорошо, выразил надежду, что у нее тоже, поинтересовался ее здоровьем и предложил бокал вина. Она отрицательно качнула головой и отказалась присесть на стул, который он ей пододвинул. Один беглый взгляд на бывшую подругу заставил Армана насторожиться — она поразительно изменилась. Ему когда-то нравилось, что она просто одевается и почти совсем не пользуется косметикой. Но сейчас перед ним стояла очень модно одетая молодая женщина с изысканной прической и тщательно наложенным макияжем. Зная о скромном положении Ивонны, он поразился ее дорогому виду, Вдруг взгляд его нечаянно упал на ее левую руку — на безымянном пальчике сверкнуло обручальное кольцо. В этот момент он испытал огромное облегчение.

— Ивонна, ты вышла замуж? Что ж, для меня это сюрприз. Ты ничего мне не сказала, и я не видел объявления в газетах…

Она смотрела на него, не моргая. Знакомый напряженный, какой-то голодный взгляд. В прежние времена ему иногда становилось не по себе от этого взгляда, но тогда он жалел ее, потому что бедняжка много работала, с трудом добывая свой кусок хлеба. И она была так искренне к нему привязана… Но под конец это выражение ее лица стало казаться ему крайне отталкивающим, даже пугающим.

— Я тебе не писала, потому что ты мне не велел, — ответила она.

— Ах вот как? — немного смутился Арман.

— А в местных газетах не было объявления о свадьбе, — продолжала Ивонна, — потому что через день после того, как ты разбил мне сердце, Сказав, что между нами все кончено, я уехала из Канн в Париж.

— Да, я очень давно тебя не видел. — Чуть поразмыслив, он добавил: — Ты же знаешь, я не хотел разбивать тебе сердце, Ивонна. Вспомни, ты первая сказала, что видишь во мне не просто друга, а я тебя сразу предупредил, что не могу ответить взаимностью…

Ее улыбка превратилась в оскал.

— О, совершенно верно, мой милый Арман. Оглядываясь назад, я вижу, что во всем виновата сама. Ты всегда был со мной предельно честен и вел себя как рыцарь. И тем не менее, мое сердце разбито.

Ему стало неловко, и он нетерпеливо взглянул на часы.

— Я очень рад тебя видеть, Ивонна, но у меня назначена встреча, очень важная…

— Хочешь поскорее от меня избавиться, да? Все тот же старый добрый Арман, — усмехнувшись, перебила она.

— Нет, правда, дорогая, — в его больших темных глазах мелькнуло недовольство, — ты ведь пришла не для того, чтобы упрекать меня за прошлое?

— Нет, не для этого.

— И к тому же — ты теперь замужем, и надеюсь, счастлива. Может быть, как-нибудь в один прекрасный день я буду иметь честь познакомиться с твоим мужем.

— Пьер умер, — сказала она спокойно.

Армана бросило в жар, и он смутился еще больше прежнего.

— Так скоро? Прими мои глубокие соболезнования… — начал было он.

Ивонна перебила его все тем же ровным голосом. В ее спокойствии Арману почудилось что-то зловещее. По прошлому опыту он знал, что оно предвещает бурю. Он видел, как женщина закусила нижнюю губу, и понял, что она взволнованна. К тому же он чувствовал, что ей не терпится взять реванш за прошлое — она затаила на него обиду. Она очень переменилась, и к худшему, потому что в ней не осталось той юношеской грусти и задумчивости, которые когда-то так трогали его, вызывая желание обогреть и защитить ее. Новая Ивонна была взрослой и деловой, в ней появились уверенность и смелость, которые были ему неприятны. Он слушал и хмурился, пока она рассказывала про свое недолгое замужество.

Ивонна получила вызов в Париж, где ей предложили место парикмахера в салоне некоего месье Пьера Тиболя, который был намного старше нее. Он влюбился в нее с первого взгляда и женился, а четыре месяца спустя погиб в автомобильной аварии в окрестностях Версаля. Таким образом, судьба Ивонны переменилась. Она оказалась молодой вдовой с капиталом, владелицей шикарного салона-парикмахерской на улице Риволи. Уже через неделю Ивонна оставила там управляющего, а сама поехала в свой родной город, чтобы открыть отделение в Каннах. Она, которая когда-то была бедна, теперь с удовольствием тратила деньги. В родном городе ее приняли с почетом, дела пошли успешно.

В этом месте своего повествования Ивонна подошла ближе к Арману.

— Как видишь, в двадцать три года я вдова со средствами — могу позволить себе повести тебя на ужин и танцы в отель «Амбассадор», мой милый, если хочешь.

— О, ты очень добра, и я рад нашей встрече, — забормотал молодой человек, — но, видишь ли… — Он вдруг смешался и замолчал.

Ивонна посмотрела на него долгим, испытующим взглядом и сказала:

— Значит, за те долгие месяцы, что мы не виделись, Ты не стал любить меня больше. И ты по мне, я вижу, совсем не скучал? На самом деле ты совсем не рад меня видеть и тебе не интересно узнать, что я теперь богата и могу предложить тебе намного больше, чем ты — мне?

Сердце у него упало. Меньше всего на свете он готов был к такого рода отношениям с Ивонной. Он снова горько пожалел о том дне, когда началось их знакомство, и решил, что лучше всего быть кратким и честным. Боль, которую причиняет правда, не идет ни в какое сравнение с теми бедствиями, которые может наделать ложь (стоит только вспомнить случай с Клиффордом Калвером и Рейн!).

Безо всякого вступления он сообщил Ивонне, что очень польщен ее визитом и ценит ее предложение, однако ничто не может возродить их связь. При этих его словах ярко накрашенное лицо женщины исказилось, превратившись в отталкивающую маску. Арман вдруг догадался — без малейшего тщеславия, — что Ивонна по-прежнему любит его.

— Ради нашей прежней дружбы, Арман, ты не можешь просто так взять и выставить меня вон.

— Так будет лучше, — неловко заметил он.

Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и негромко проговорила.

— Не знала, что ты умеешь быть жестоким. Надо думать, у тебя появилась другая женщина. На самом деле я даже знаю…

— Ничего ты не знаешь, — резко оборвал он ее.

Она вздрогнула, вынула из сумочки шифоновый носовой платок и прикоснулась к губам.

— Нет, знаю. Сегодня утром я заходила в салон, где раньше работала, к девочкам. И они мне рассказали, что ты каждый День ездишь к старой герцогине: де Шаньи. Говорят, ухаживаешь за ее внучкой. Вот и причина твоего поведения.

Арман был бледен и ужасно зол. Симпатия, которую он когда-то питал к этой девушке — или жалость, — моментально испарилась. Он понял, что замужество и богатство совершенно извратили ее характер, который и раньше-то не был ангельским.

— Не выношу слухов и никогда не занимаюсь сплетнями, к тому же я не намерен обсуждать с тобой свою личную жизнь, — сурово заявил он. — Прошу тебя, уходи, Ивонна.

Она внезапно разразилась громким смехом.

— Ага, ага! Так значит, это правда! Ты рассердился на меня, потому что я попала в самую точку. Ах, я знаю все о мадемуазель Оливент. Видишь, даже знаю, как ее зовут! Неделю назад она приходила в наш салон стричься — ее обслуживал Антуан, мой старый приятель. Он мне все рассказал.

— Прошу меня простить, Ивонна. У меня есть другие дела. Доброй ночи, — перебил ее Арман ледяным тоном и, развернувшись, вышел из гостиной.

Вслед ему донесся ее голос, почти переходящий в крик:

— Ты еще обо мне вспомнишь, Арман, я не какая-то нищая девчонка, как раньше, чтобы так бросаться мной! Я остаюсь в Каннах до осени! Мы с тобой еще увидимся, можешь не сомневаться, — и с твоей английской мадемуазель тоже…

Арман уже ничего не слышал. Закрыв за собой дверь своей комнаты, он осторожно наблюдал сквозь жалюзи, как Ивонна садится в роскошный серый «ситроен» и уносится прочь.

На душе было гадко и тяжело. Однако в семь вечера он, в гораздо более приподнятом настроении, готов был ехать в Канделлу. В легком сером костюме, в своей лучшей шелковой рубашке, с тщательно подобранным темно-красным галстуком, он отправился к Рейн.

Она уже ждала его спокойная и красивая, в коротеньком сером шелковом платье с белыми горошинами по подолу, с обнаженными плечами. В ушах у нее были серьги с жемчугом, на шее — жемчужное ожерелье. Арман принес ей небольшую ветку кустовых красных роз и был счастлив увидеть, что она тут же, отломив один цветок, приколола его к платью.

В машине по дороге в Канны Рейн бодро болтала, но молодой человек чувствовал, что в этой веселости крылась нервозность.

— Надо молить Бога, чтобы Клифф оказался дома… Молитесь же, Арман… — то и дело повторяла она.

Он кивал и думал, что девушка слишком предается надежде, рискуя быть разочарованной. Его мучили ее случайные фразы, которые подтверждали, как мало он на самом деле для нее значит — только друг и союзник. Несносная Ивонна не имела никаких оснований ревновать его к Рейн…

Рейн же щебетала без умолку — ах, какой он замечательный друг, и как она рада, что бабушка их познакомила… они с Клиффордом многим ему обязаны… как приятно поговорить с ним о Клиффорде… он такой чуткий и отзывчивый — она не скупилась на комплименты и похвалы. У Армана же в конце концов вспыхнули уши, а сердце стало биться медленными мучительными толчками. Все тело его трепетало от ее слов. Она сидела, пожалуй, слишком близко к нему, ее обнаженная рука касалась его плеча, а аромат от ее волос щекотал ему ноздри.

Они проехали через Мужен — небольшую деревушку, приютившуюся на вершине холма, похожую на зачарованный средневековый город, совершенно прелестный, с мощенными булыжником улочками, маленькими домиками из серого камня и с чудесным фонтаном на рыночной площади. Потом они снова помчались вниз, к морю. Синие волны отсвечивали бликами томного угасающего солнца, когда они свернули к вокзалу возле набережной Круазетт.

В этот час — когда спадала дневная жара — все кафе были переполнены весёлой нарядной публикой. В гавани пришвартовались несколько великолепных яхт, а перед казино выстроилась целая вереница блестящих дорогих машин. Залы были полны. Канны славились своими игорными столами для богатых. Арман и Рейн не были здесь новичками.

Сегодня Арман решил повести девушку в маленький очаровательный ресторанчик на тихой улочке, с великолепной кухней и винами, где можно было спокойно посидеть и поговорить.

— А потом, если захотите, пойдем в кино или прогуляемся по набережной, — сказал он.

— Спасибо, Арман, вы такой добрый. Но сначала позвольте мне заказать разговор с Лондоном. — В серых глазах Рейн появился многозначительный намек, который был ему — увы! — слишком понятен.

«О, как она ему верна, — печально подумал он. — И вся ее преданность, и любовь, и устремления — все это отдано недостойному. Бедная, несчастная, прекрасная Рейн!»

Арман решил, что удобнее будет звонить из большого отеля. Пока оператор вызывал Лондон, они сидели в просторном прохладном вестибюле «Метрополя» и потягивали «Сан-Рафаель» — любимый коктейль Рейн. Арман тоже заказал его себе. Он нервно курил, поджидая служителя, который должен был позвать Рейн К телефону.

С Лондоном соединили на удивление быстро. Рейн вскочила, Арман — вслед за ней.

— Хотите, пойду с вами? — спросил он.

— Нет, не надо, подождите лучше здесь! — выпалила она, взглянув на него огромными глазами с расширенными зрачками.

Арман видел, что девушка дрожит от возбуждения. Она исчезла, а он присел на стул и залпом допил свой коктейль, затем вытер взмокший лоб.

В телефонной будке Рейн ожидал первый удар — Клиффорда не было дома. Она поговорила с его тетей. Та, видимо, действительно не знала, кто такая Рейн, но честно выложила ей всю известную ей информацию. Девушка узнала, что мать Клиффорда серьезно больна, что он мечется между офисом и ее постелью. У миссис Калвер и раньше были проблемы со здоровьем, но в какой-то момент она пошла на поправку и врачи дали ей надежду, а теперь, услышав, что она снова слегла, Рейн не находила себе места от беспокойства. Она подумала, что Клиффорд не писал ей из-за этого. Она знала, как сильно он привязан к матери. Он делал для нее все, что мог. «Бедный, бедный, — думала девушка, у него столько работы, да еще эта болезнь…»

— А вы, случайно, не знаете, получал ли он мои письма? — с надеждой спросила Рейн. Этого мисс Калвер не знала. — А где он сейчас? Где, по-вашему, мне его найти?

Ответ тети прозвучал как гром среди ясного неба:

— Он сейчас в Норвегии. Уехал на рыбалку.

— На рыбалку? В Норвегию? — глупо переспросила Рейн. «Нет, этого не может быть, — говорила она себе. — Он не мог просто так взять и уехать, если у него появилось свободное время, он должен был прилететь ко мне…» Ладони у нее вспотели, а сердце билось так, что было больно.

И тут тетушка, сама того не зная, нанесла завершающий удар:

— Клиффа пригласили какие-то люди по фамилии Фицбурн. Не знаю, когда он вернется, но я скажу ему, что вы звонили. А как ваше имя?…

— Не надо, — проговорила Рейн внезапно севшим голосом. — Не надо, не говорите, что я звонила. Спасибо вам, до свидания.

Она положила трубку. На мгновение все поплыло у нее перед глазами. Мысли были в полном хаосе. Значит, Клиффорд уехал на рыбалку с Фицбурнами! И Лилиас с ним! Ну конечно, Лилиас…

Рейн едва стояла на ногах. Колени у нее ослабли. Ей было дурно. Сквозь стеклянную дверцу кабинки она успела заметить идущего навстречу ей Армана — на лице у него была тревога.