— По-моему, — сказала герцогиня де Шаньи, это нужно отпраздновать. Моя мигрень почти прошла. И сегодня я даю ужин для нас троих. Пришли ко мне Элен. Проследи, чтобы шампанское поставили на лед. Поужинаем втроем, а потом вы, молодежь, можете ехать в Канны. Я очень счастлива. Очень, очень счастлива!

Рейн с Арманом стояли у изножья кровати герцогини в большой прохладной спальне, окна которой были зашторены от солнца. Адрианна де Шаньи сидела, опираясь на подушки, — она казалась маленькой и хрупкой в белом атласном пеньюаре и с кастильским кружевом на голове, но ее прекрасные темные глаза блестели слезами радости. Она улыбалась и переводила взор с внучки на своего архитектора, к которому успела искренне привязаться.

— Уже много лет я так не радовалась, — добавила она. — Надо будет послать телеграмму твоей матери, милая Рейн.

— Это будет здорово, — откликнулась та.

Арман подошел ближе к постели герцогини.

— Вы оказали мне большую честь, мадам герцогиня. Я чувствую себя недостойным. Пока у меня не так много средств и нет того положения в обществе, которого заслуживает Рейн, но я уверен, что со временем смогу сделать для нее больше.

Герцогиня одарила его ослепительной улыбкой:

— Вы сделаете очень много и добьетесь успеха в искусстве, Арман. А деньги пусть вас не беспокоят. У моей внучки будет все, что ей нужно. Она получит в наследство Канделлу и поместье после моей смерти.

— Я не желаю об этом слышать, — быстро заявил Арман.

— Да, думаю, вы говорите искренне, — с нежностью кивнула старуха.

— Ну конечно, он такой неисправимый романтик, — вставила Рейн.

— В любом случае ты получишь от меня в подарок двадцать миллионов франков в день твоей свадьбы, моя дорогая, — заявила герцогиня.

У Армана невольно вырвалось восклицание:

— Даже не знаю, хочу ли я жениться на такой богатой девушке! Я хотел бы сам обеспечивать свою жену, — неловко признался он.

— Деньги пока можно положить в банк — возьмете, когда они вам понадобятся, — утешила его герцогиня.

Арман поцеловал ей руку.

— Благодарю вас от всего сердца за ваше доверие и за огромную честь, которую вы мне оказали, дав согласие выдать за меня Рейн.

Девушка пошла с ним к выходу. Он хотел и ей поцеловать руку, но она обняла его за шею и притянула к себе его счастливое сияющее лицо.

— Я правда очень, очень тебя люблю, — шепнула она.

— Будь счастлива — вот все, чего я прошу, — сказал он, быстро поцеловал ее и ушел.

Вздохнув, Рейн вернулась к герцогине и присела на краешек постели.

— Ну, вот все и решилось, бабуля.

— Он мне сказал, что у него есть кольцо с сапфиром и бриллиантом, которое когда-то принадлежало его матери, и бабушке, и прабабушке, он хранит его для своей невесты, и сегодня вечером вручит тебе, — мечтательно сказала герцогиня. Затем, одарив внучку долгим взглядом, прибавила: — А как у вас это все вышло? Ты что, вдруг влюбилась в него, деточка?

Рейн опустила ресницы. Ее лицо стало непроницаемым.

— Арман мне всегда нравился.

— Ну, нравился… это не совсем подходящее слово для описания чувств к жениху.

— Но он мне очень дорог… и потом, я буду ему верна.

— Но не то чтобы ты была в него безумно влюблена?

Рейн смущенно поерзала, встревоженная этими вопросами.

— Ну, нет, наверное, не то чтобы безумно. Но я полюблю его — со временем.

— Это надо понимать так, что тот англичанин все еще живет в твоём сердце?

Рейн поджала губы и попросила:

— Бабушка, давай больше не будем о нем говорить.

Герцогиня тоже вдруг почувствовала себя неловко, вспомнив свои ухищрения и перехват писем. Тем не менее она ощущала небывалый подъем духа от того, как обернулось дело. Она не могла бы быть более счастливой, даже если бы ее внучка выбрала себе в женихи самого титулованного аристократа Франции. Ни один другой мужчина из тех, кого она знала, не сможет любить Рейн крепче и заботиться о ней лучше, чем Арман. К тому же Он, как никто, способен оценить доставшийся ему во владение монастырь. Тот, который он сам реставрировал. Старуха догадывалась, что внезапное решение Рейн объявить о помолвке с Арманом Вызвано тем, что она решила твердо забыть про Клиффорда, вычеркнуть его из своей жизни и начать все заново с молодым человеком, к которому искренне привязалась. Ну что ж, со временем она оценит и полюбит Армана. В этом-то герцогиня де Шаньи нисколько не сомневалась. Она раскрыла объятия и приняла в них свою обожаемую внучку.

— Благослови тебя Господь, милая моя. Мы отпразднуем сегодня на славу, а твоя мама прилетит первым же самолетом, вне себя от радости.

— Бабушка, я могу из Канн позвонить маме и сказать, чтобы она завтра же поместила объявление в «Таймс», — предложила Рейн.

Герцогиня задумчиво покусала губы. Девочка хочет, чтобы объявление увидел тот англичанин, стало быть, у этой скоропалительной помолвки есть все же свои скрытые причины.

Пришла Элен, чтобы принять заказ на ужин. С этого момента началась суета — старинный дом, дремавший в томном полуденном полусне, проснулся и ожил.

Между тем, запершись у себя в спальне, Рейн раскрыла ставни и стояла, вдыхая опьяняющий аромат нагретых солнцем герани и голубой лаванды, которые так сладко благоухали в это время года. Как чудесно жить в Провансе, думала она. Томный юг никогда еще не казался ей таким блаженным. Она помолвлена с романтичным, красивым молодым человеком, который ее обожает. Ей не придется возвращаться в Лондон, по крайней мере надолго, и жить с матерью. А через несколько дней все в Лондоне, в том числе кузина Дженнифер и Лилиас Фицбурн, прочтут в газете объявление о ее помолвке. И Клиффорд уже не сможет похвастаться, что разбил ее сердце.

Рейн вдруг захлопнула ставни, вернулась в полумглу комнаты и с размаху бросилась на постель, прижавшись горячей щекой к прохладной подушке. В голове ее лихорадочно проносились мысли: «Нет, я не должна так поступать. Нельзя выходить замуж за Армана только для того, чтобы насолить Клиффорду. Я не должна забывать о том, что желаю счастья Арману. В прошлом я была слишком эгоистична… Люди, которые думают только о себе и делают то, что нужно им, никогда не бывают счастливы… Арман такой добрый и славный. Я стану такой женщиной, какой он хочет меня видеть».

Она встала и подошла к высокому резному шкафу из кедра, открыла дверцу и принялась выбирать, что бы ей надеть сегодня вечером. Она остановилась на кружевном белом платье, в котором была на балу у Дженнифер, когда они впервые встретились с Арманом. С особенной тщательностью сделав макияж, она покрыла ногти лаком нежно-розового цвета и послала Элен в сад принести ей две розы, чтобы прикрепить их к поясу, Арман любил сравнивать ее с розой.

Рейн решила, что сегодня вечером будет веселиться. Арман преподнесет ей обручальное кольцо, и тогда уже они будут помолвлены по-настоящему. Настроение ее почему-то слегка испортилось при этой мысли, но она продолжала наряжаться, напевая легкую провансальскую песенку, которую услышала здесь несколько лет назад. Как раз когда она закончила одеваться, к ней постучалась Элен и вошла в комнату, неся в руках огромную позолоченную корзину с невероятным букетом красных роз; восхитительные влажные бутоны красовались на крепких длинных стеблях, утопавших во мху. Загорелое крестьянское лицо Элен сияло. С вольностью служанки, много лет проработавшей в доме, она ткнула пальцем в сторону Рейн:

— О-ля-ля! Смотрите, что вам прислал месье. Ах, лямур, лямур! — и рассмеялась.

Рейн с восхищением и сладким трепетом смотрела на красивую корзину, которую Элен поставила на столик возле окна. В цветах она нашла открытку:

«Тебе, царица моего сердца, которая прекраснее и дороже всех роз на свете. Обожающий тебя,

Арман».

Девушка нервно рассмеялась и, закусив нижнюю губку, покружилась перед Элен в вечернем платье, расправляя юбку, как балерина.

— Какая вы красавица! Сегодня вы так прелестны, мадемуазель! — воскликнула Элен, захлопав в ладоши.

— Скажи бабушке, что я сейчас спущусь, — велела ей Рейн. Она открепила розочки, которые уже успела приколоть к поясу, отрезала пару бутонов из тех, что прислал ей Арман, и украсила ими платье.

«Я обязательно буду счастлива. Обязательно…» — повторяла она про себя, сбегая по старинной широкой лестнице. Спустившись, Рейн зашла в столовую посмотреть, все ли готово к ужину. На стол были выставлены роскошные серебряные приборы, тонкий фарфор с ручной росписью, тончайшее венецианское стекло. Высокие восковые свечи в античных серебряных с позолотой канделябрах ждали, когда их зажгут. В серебряных ведерках стыло во льду шампанское. «Будет весело и торжественно», — думала Рейн, и в эту минуту вспомнила о матери, с чуть большей нежностью, чем всегда. Что говорить — она только и делала, что огорчала и разочаровывала свою бедную маму. Жаль, что ее не будет сегодня на этом праздничном ужине. «Впрочем, — злорадно усмехнулась про себя Рейн, — Мама все равно в душе будет считать, что ее зять мог бы родиться в более состоятельной и родовитой семье. Она из тех, кому невозможно угодить, — такие люди всегда останутся чем-нибудь недовольны».

В столовую вошла Элен:

— Мадемуазель, вас там спрашивает какой-то господин. Он приехал из Ниццы. Я сказала ему, что вы заняты, но он говорит, что у него важное дело и что он не займет много времени.

Рейн приподняла свои длинные юбки и сделала несколько танцевальных па.

— А кто это, Элен? Кто-то из друзей герцогини?

— Нет, мадемуазель, я его не знаю, никогда раньше не видела. Он англичанин.

Но и тогда Рейн лишь пожала плечиками — она не представляла, кто бы мог спрашивать ее в такой час. Очень много народу, знакомые и друзья герцогини, заезжали к ним в Канделлу по дороге из Лондона в Париж или обратно.

Ничего не подозревая, она вышла в холл. Но на пороге замерла, словно ее пригвоздили к полу. В лице ее не было ни кровинки. Глядя в высокое окно на мерцающие огоньки горной деревушки чуть ниже Канделлы, к ней спиной стоял не кто иной, как Клиффорд Калвер. Он повернулся, затушил сигарету и с улыбкой пошел навстречу девушке.

— Привет, Рейн. Ты, наверное, не ожидала меня увидеть?