Дверь спальни широко распахнулась. Девушка сидела на постели, прижимая к подбородку одеяло, и смотрела на огромный силуэт Эсмонда, возникший в дверях и отбрасывающий, благодаря свету свечи, страшную тень на потолок. Она не видела лица мужа, так же как и он ее. Мозг его был одурманен вином. Смеясь и путая слова, он пел приятным баритоном:

Магде стало трудно дышать. Сердце билось в груди сильными толчками. Она прижала ладонь к губам, чтобы не закричать.

Эсмонд приблизился к ней. Без обычного парика граф показался ей совершенно чужим и незнакомым. Он выглядел моложе, но одновременно наводил ужас своим мертвенно-бледным лицом, остановившимся взглядом. Его белый дорогой камзол и красивый жилет были расстегнуты и залиты вином. Шейный платок был развязан. Он резко и настолько близко придвинулся к ней, что она приглушенно вскрикнула и закрыла лицо ладонями.

Он едва не упал на кровать. Крепко схватил ее темные вьющиеся локоны и потянул их к себе. Да так, что она была вынуждена поднять голову и взглянуть на него. Магда часто страдала в своей жизни, но никогда не была унижена так, как сейчас.

Она простонала:

— Я не виновата! Поверьте, я не хотела делать этого…

Он пьяно посмотрел на нее и, отпустив волосы, сказал:

— Моя супруга! Моя красавица-жена! Это наша первая брачная ночь. Почти все гости разъехались, а те, что остались, храпят в своих кроватях. Наконец мы остались одни. По-твоему, это не романтично? Я, наверно, долго заставил себя ждать, моя милая, а?

Магда собрала все свои силы.

— Я никакая не милая, и вы это прекрасно знаете. Вы смеетесь надо мной. Вы, которого я почитала за рыцаря из рыцарей и джентльмена из джентльменов!

— Рыцарь из рыцарей?! — расхохотался он. — С какой стати мне вести себя по-рыцарски с какой-то дешевой мошенницей? Какое право ты имеешь ожидать от меня донкихотства?! От меня, твоей жертвы?!

Ее полуобнаженная грудь вздымалась. Она вынуждена была сидеть на кровати, полностью выпрямившись, так как длинные жестокие пальцы прижимали ее к спинке кровати, и Магда не могла ни опустить голову, ни вырваться. Будучи полностью открытой и подвергаясь его пьяному изучению, она воскликнула:

— Я тоже жертва! О Боже, ну почему вы не оставите меня в покое?!

— Что?! — воскликнул Эсмонд в притворной тревоге. — Неужели моя дорогая супруга против супружеских ласк?! Неужели я женился на той, которой противны мои любовные ухаживания?!

— Вам нравится издеваться надо мной, — сказала она сквозь зубы, и в ту же секунду ее страх перед ним сменился яростью. Магда стала метаться в разные стороны, пытаясь вырваться. — Пустите меня! Завтра я вернусь домой, и вы больше никогда меня не увидите!

— Завтра?! Завтра, равно как и во все последующие дни, ты будешь делать только то, что скажу тебе я, твой господин и хозяин! — мрачно проговорил он. — Ты никогда не уедешь из этого дома. Те, кому известна правда, будут молчать, я позабочусь об этом. Твой отчим врал мне, что твои братья больны оспой? Отлично! У тебя тоже будет оспа! — Граф неприятно рассмеялся. — Мы распространим слух о том, что ты привезла с собой из дома эту болезнь. Пусть те, кто боится этой напасти, принимают уксусные ванны и молятся Богу. Мне плевать! Но ты останешься в этих комнатах, милая моя, до тех пор, пока врач, которому я плачу, не позволит тебе покинуть их. А когда ты выйдешь отсюда, твое лицо будет закрыто вуалью, и те, с кем ты будешь общаться, решат, что это из-за того, что твое лицо пострадало от оспы, и поэтому ты его закрываешь. Конечно, это станет предметом всеобщего обсуждения, и мне станут выражать сочувствие. Учти: Эсмонд Морнбери выдержит жалость, но не снесет насмешек! Никогда! Ты гнусно обманула меня и заплатишь за это тем, что поможешь мне уберечься от позора!

Магда изумленно смотрела на него. Он ослабил немного свою хватку. Она закрыла лицо одной рукой и стала качать головой из стороны в сторону.

— Какая вам от этого будет польза? Зачем идти на такие хлопоты только для того, чтобы удержать меня здесь?

— Разумеется, я пойду на эти хлопоты вовсе не из чувства любви к тебе, а для того, чтобы ни у кого не повернулся язык назвать меня простаком, которого Адам Конгрейл ловко обвел вокруг пальца. Та мерзкая игра, которую ты с отчимом затеяла против меня, будет продолжаться. Но уже под мою диктовку!

Чувствуя необыкновенную слабость, она прошептала:

— Как вам угодно. Я так устала… Теперь мне уже все равно, что со мной будет. Моя судьба в ваших руках…

Ругаясь, он начал мерить шагами комнату, опрокидывая по пути вазы с цветами и расшвыривая осколки ногой.

Вдруг Эсмонд внезапно вернулся к ней, схватил одеяло и изо всех сил рванул на себя. Его мутный взгляд скользнул по девичьему телу, замершему в испуге и почти обнаженному. Магда уткнулась изуродованной щекой в подушку и застонала от отчаяния. Теперь ее увечье стало незаметным. Взору молодого мужа открылась ее нетронутая красота, нежный профиль. При колеблющемся свете свечи она стала казаться необычайно красивой. Эта ее беззащитность, детская трогательная стройность и хрупкость… Все это воззвало к лучшей стороне его натуры, и в какое-то мгновение весь его гнев рассыпался на сотни мелких кусочков. Эсмонд почувствовал себя почти так же беззащитно, как и она. Неподвижно стоял он у постели и смотрел на жену, недоумевая и чувствуя себя глубоко несчастным. Он заметил две большие слезы, которые выкатились из-под ресниц, побежав вниз по щеке, и услышал ее рыдания.

Осторожно накрыв ее одеялом, он сказал:

— Да простит Бог мою жестокость к тебе. Кто бы ты ни была, что бы ты со мной ни сделала, ты все же женщина… Почти что ребенок…

Присев у кровати, он продолжал:

— Ты ведь не можешь быть плохой со всех сторон, правда? Ведь в твоих жилах течет та же кровь, что текла в жилах моей Доротеи, и я ее светлым именем поклялся оберегать тебя. Правда, это было до того, как я узнал истину. Но я не разведусь с тобой. В роду Морнбери еще не было разводов. Ты останешься моей женой, и я не буду тебя больше мучить, хотя ты не сможешь рассчитывать на привязанность и дружбу с моей стороны. Надеюсь, ты понимаешь меня? Ты принесешь свое раскаяние тем, что поможешь сохранить мое имя, которое теперь стало и твоим, незапятнанным и будешь защищать его от насмешек и позора так же, как и я. Завтра я во всем откроюсь доктору Ридпэту, который принимал роды у моей матери, старому другу нашей семьи, и пришлю его к тебе. Если выяснится, что есть хоть единственный шанс, чтобы улучшить твою внешность, я не пожалею на это никаких денег. Это все, что я хотел сказать тебе сегодня.

Он говорил холодно и трезво, уже не чувствовалось, что он пьян. Магда, внимая каждому его слову, повернулась и смотрела на него не мигая. Он не мог не видеть волшебного сияния ее глаз, отливавших золотом при свете свечи и залитых слезами. Всхлипывая как ребенок, она проговорила:

— Я сделаю все, что вы попросите… все, чтобы доказать вам, что я не такая дурная, как вам кажется.

— Это не имеет никакого значения, какая ты на самом деле. Меня интересует только сохранение моей чести и доброго имени.

— Милорд… Эсмонд… — заикаясь, шептала она.

Но он не дал ей времени для оправданий. Граф нервно провел рукой по своей голове. Ему было немного дурно от выпитого, и он смертельно устал. Невозможно поверить, думал Эсмонд, что это моя брачная ночь и что эта всхлипывающая, напуганная до смерти девочка в большой кровати — моя законная супруга.

— Доброй ночи, — вдруг сказал он и повернулся к двери.

— Эсмонд… — позвала она его снова. Всем своим измученным сердцем она стремилась услышать от него хоть одно слово доброты и сочувствия. Но он, молча закрыв за собой дверь, исчез.

Магда покорно прилегла на подушки. С минуту она лежала неподвижно. Ноги ее так закоченели, что ей было трудно унять дрожь.

Когда Эсмонд только вошел, она испугалась, что он собирается насильно овладеть ею, но, кажется, получила отсрочку… Теперь же, умирая от усталости и переживаний, она была не способна заглянуть в будущее. Впрочем, мимолетный проблеск надежды все-таки сверкнул в непроглядной тьме ее отчаяния. По крайней мере, ей позволили остаться здесь и считаться женой Эсмонда. Это вселяло надежду, ибо Магда не вынесла бы возвращения в Уайлдмарш Мэйнор.

Серый унылый рассвет в Морнбери она встретила, так и не заснув и все еще плача. Уснула она ненадолго и была разбужена осторожным стуком в дверь. Вошла миссис Фустиан в полосатом платье и длинном белом переднике. Она принесла поднос с фруктами и чай, серебряную чашку овсянки, кувшинчик сливок, свежего хлеба, желтого масла и меда. Все это разительно отличалось от того, что Магда ела на завтрак в Уаилдмарш Мэйнор. У нее немного кружилась голова, от недостатка сна она чувствовала общую вялость, а глаза от ночных рыданий превратились в щелочки. Впрочем, молодое тело было здоровым, голодным и требовало своего. Девушка попросила миссис Фустиан отодвинуть шторы на окнах, поудобнее устроилась на кровати и откусила булочку. Служанка неуклюже присела в знак приветствия и кисло спросила:

— Ваша светлость желает что-нибудь еще?

Магда вспыхнула. Она была «ее светлость», обручальное кольцо крепко обхватило пальчик. Выражение лица миссис Фустиан, правда, не совсем соответствовало ее обращению, но Магда не обратила на это никакого внимания. Какая неприятная женщина, подумала Магда. Поджав губы, она так смотрела на молодую жену, своего хозяина, что Магда тут же вспомнила о своем несчастье. Она приложила ладонь к поврежденной щеке.

— А… его светлость… граф уже поднялся? — запнувшись, спросила она.

— Да, миледи. Он отправился верхом на утреннюю прогулку.

— А который сейчас час? — испугалась Магда.

Миссис Фустиан ехидно сказала, что уже давно пробило десять.

— Я бы хотела подняться, — попросила девушка.

— Прошу прощения, миледи, — миссис Фустиан вскинула голову. — Но вы не должны вставать с постели. Его светлость распорядился вызвать доктора Ридпэта. Он опасается, что вы все еще не оправились от вчерашнего обморока, и боится, как бы это не было началом серьезной болезни.

Только теперь Магда вспомнила о том, что ей говорил ночью Эсмонд. Покраснев, она опустила взгляд.

— Да, да, я действительно чувствую себя неважно.

Миссис Фустиан еще выше задрала свой подбородок. Она уже много лет служила в этом доме и была преданна хозяевам как собака. Характер у нее был не из легких, и с ней было трудно найти общий язык. Сегодня утром ее вызвали к графу, и тот сказал, что, поскольку миссис Фустиан долгие годы верой и правдой служила его матери, у него нет оснований не доверять ей. Поэтому он просит с вниманием отнестись к его приказу держать всю историю с его женитьбой в тайне. Он попросил ее распространить слух о том, что ее светлость привезла с собой из дома оспу и сейчас тяжело больна. В ее покои запрещается входить всем, кроме сиделки, которую пришлет доктор Ридпэт. Миссис Фустиан надлежит с должным почтением ухаживать за молодой графиней. Ее светлость должна оставаться в своих покоях в течение нескольких недель.

Когда Магда спросила служанку, можно ли послать за Аннет, миссис Фустиан, сдерживая распирающую ее злорадную радость, сообщила, что Аннет в данную минуту уже находится в почтовой карете, которая едет в порт, где и сядет на корабль, отправляющийся во Францию. Француженка рыдала и умоляла вернуть ее в Котсуолдс к хозяину, но Морнбери был неумолим. Он хотел убрать девушку подальше, ибо Аннет слишком много знала. Он послал сэру Адаму записку, в которой говорилось:

«Я распорядился оплатить ваши долги, чтобы леди Конгрейл, получив денежную поддержку, могла вести тот образ жизни, который соответствует благородной женщине ее положения. Все это я делаю при одном условии…»

Это условие, писал он далее, состоит в том, что сэр Адам должен молчать об уродстве Магды и распустить слух о том, что новобрачная подхватила оспу. Если старый негодяй заикнется кому-нибудь об истинном положении дел и о том, как обманул лорда Морнбери, он пожалеет, что родился на этот свет.

Магда помешивала ложкой чай, получая почти детское удовольствие от возможности класть в чашку столько сахара, сколько ей захочется. Она не очень-то расстроилась из-за отъезда Аннет, любовницы отчима. Девушка поняла, что граф не шутил, когда говорил, что она долгое время будет пленницей в этом доме.

Собрав всех слуг, миссис Фустиан сообщила им о том, что ее графиня подцепила оспу и привезла ее в Морнбери. Страшное известие вызвало панику, и этой же ночью пропали двое: поваренок и кухарка. В доме решили, что они сбежали подальше от напасти.

Скоро весь Годчестер уже знал о беде, поселившейся в Морнбери Холл. Люди шептались о роковом невезении молодого графа. С оспой шутки плохи, и вторая избранница графа может последовать за первой.

Соседи, друзья и знакомые Эсмонда горько жаловались на то, что их подвергли риску заразиться, пригласив на свадьбу. Но положение в свете молодого графа было настолько высоким, что все поспешили прислать ему письма с соболезнованиями.

Итак, все шло как надо. Теперь никто не переступит порог Морнбери Холла по крайней мере до февральских снегов.

Утром он навестил свою молодую жену в сопровождении доктора Ридпэта. Седовласый и седобородый старый врач легко согласился помочь графу, которому в свое время помог родиться на свет. Эсмонд очень любил этого старика, и врач платил молодому графу той же монетой.

Перед тем как отвести доктора в спальню Магды, Эсмонд решил еще раз поговорить с ним.

— Не знаком ли вам случайно какой-нибудь умелый хирург, который смог бы сгладить страшные последствия несчастного случая, произошедшего с моей женой? — спросил он.

Доктор Ридпэт наморщил свой длинный и тонкий нос, заморгал водянистыми глазками и ослабил узел шейного платка.

— Несомненно, несомненно, — пробормотал он. — Я наведу необходимые справки у своих лондонских коллег. Познакомлю вашу светлость с… А пока мне бы все-таки хотелось сначала взглянуть на… э-э… пациентку.

Эсмонд повел его наверх. У самой двери он обернулся и добавил:

— Прошу от вас одного: не позволяйте втянуть себя в какой бы то ни было разговор с леди Морнбери. Ограничитесь темой болезни.

Старый врач поклонился.

Магда лежала, откинувшись на подушки, и смотрела прямо перед собой. Нахмурив брови, Эсмонд решил, что его жена, пожалуй, и в самом деле нуждается во врачебном осмотре. Вокруг ее глаз лежали черные тени, и она была бледна как полотно. Их взгляды встретились.

— Доброе утро, дорогая. Я привел нашего всеми любимого домашнего врача, чтобы он осмотрел тебя.

Она не ответила и продолжала хранить мрачное молчание. Когда старый врач присел возле нее и стал задавать свои вопросы, — довольно глупые, — она отвечала только односложно.

Бегло обследовав леди Морнбери, Ридпэт с некоторым удовлетворением пришел к выводу, что это на удивление крепкая и здоровая девушка, главной проблемой которой является всего лишь утомление, что легко поправить хорошим питанием и отдыхом. Ему было в известной степени жаль ее. Она не была похожа на расчетливую мошенницу, скорее, сама являлась жертвой какого-то грязного заговора. Что же касается ее лица, то доктор Ридпэт тщательно и осторожно обследовал изуродованное место.

Пожалуй, можно будет проконсультироваться с Питером Диком, талантливым голландским хирургом. Сейчас он, правда, в Роттердаме, но старый врач чувствовал, что Эсмонд не пожалеет денег и вызовет голландца в Англию, чтобы помочь леди Морнбери.

Наконец доктор Ридпэт поднялся со стула и объявил о том, что он пришлет в Морнбери Холл некую Джемиму Воул — сиделку, к услугам которой он иногда прибегал и полностью доверял.

При этом ресницы Магды дрогнули. Ей было вовсе не по душе этот фарс, но у нее не было выхода. В Котсуолдсе она привыкла к свежему воздуху. Девушка выбегала, чтобы сорвать плоды во фруктовом саду, или пряталась на конюшне, где давала лишнюю охапку сена своей любимой пони, или, наконец, бегала с братьями по полю. Ей вовсе не улыбалась роль затворницы, пусть даже в такой роскошной комнате, без глотка свежего воздуха, будучи чуть ли не прикованной к постели на целый месяц.

— Мне что, необходимо все время лежать, сэр? — спросила она старого врача.

Его брови сдвинулись.

— Возможно, такой необходимости скоро не будет. Время покажет. А пока я прощаюсь с вашей светлостью. Сегодня вечером пришлю мисс Воул, сиделку.

Когда он ушел, Магда, не зная, плакать ей или смеяться, сказала миссис Фустиан.

— Воул! Что за имя! Значит, за мной будет ухаживать мышь? У нас было много мышей, снующих по полям и по нашему дому.

— Вот именно, миледи! Мышь! — пренебрежительным тоном откликнулась миссис Фустиан и гордо вышла из спальни.

Оставшись одна, Магда тут же спрыгнула с постели, накинула на себя свое светло-желтое платье с широкими рукавами и меховой оторочкой и, как любопытный ребенок, начала внимательно обследовать свою золоченую темницу. Прежде ей никогда не случалось видеть что-либо подобное. На стенах висели красивые картины, вызвавшие у Магды восхищение. Как, впрочем, и великолепные, украшенные резьбой панели вокруг камина, и изящные фарфоровые безделушки, стоявшие на каминной полке. Французские золоченые часы в стеклянном футляре поразили ее воображение. Особенно ей понравился маленький золотой маятник, успокаивающе качавшийся из стороны в сторону. Часы тикали тихо и как-то особенно изящно.

Она коснулась богатого атласа штор и почувствовала, как ее босые ноги утопают в мягком ворсе ковра. Магда поразилась видом великолепного умывальника из красного дерева, на котором стоял розово-золоченый фарфоровый туалетный прибор. Присев у туалетного столика с его муслиновой драпировкой, украшенной оборками, она притронулась попеременно ко всем прекрасным флаконам, причесала волосы гребнем и чуть подушилась, легко касаясь своей лебединой шеи.

Затем она прошла в смежный со спальней будуар. Это была небольшая восьмиугольная комната, стены которой были обшиты бледно-голубым атласом. На них висели несколько очаровательных французских акварелей и стояла французская мебель, сделанная из ореха, которую привезли из Парижа, видимо, задолго до войны, чтобы порадовать прежнюю хозяйку дома. Был здесь и секретер с золочеными украшениями. На нем лежала сиренево-серая бумага, как бы ожидая, когда новая леди Морнбери начнет писать письма. Голубое перо и чернила в хрустальном флаконе ждали Магду. Но самое главное — здесь были книги! Она взволнованно подбежала к огромному шкафу и стала жадным взглядом изучать великолепные кожаные корешки. О счастье, подумала она. Здесь было много авторов, которых она не могла найти в библиотеке Уайлдмарш Мэйнор, потому что жадный до денег сквайр в свое время продал самые лучшие книги. Она вытащила с полки какой-то том и стала листать его. За этим занятием ее и застал Эсмонд, тихо вошедший в комнату.

Настроение у него после вчерашней выпивки было скверное. Он чувствовал себя больным и злым, так как не мог примириться с мыслью о том, что все его семейные планы пошли прахом. Если бы все шло, как он мечтал, то уже сегодня они вдвоем ехали бы в Рим, где намеревались остановиться в роскошном палаццо одного из дипломатов-друзей Арчи. Солнце пошло бы на пользу Магде, а вечный Рим отвлек бы его от той скуки, с которой, по его мнению, неминуемо связана любая супружеская жизнь.

Теперь его планы рухнули, а сам он оказался в дураках.

И все же, стоило ему увидеть стройную девичью фигурку в светло-желтом платье, с темными локонами, рассыпавшимися по плечам, книгу в руках, ядовитое приветствие, готовое сорваться с его губ, осталось невысказанным.

— Что это за книга, которая приковала к себе ваше внимание, мадам? — спросил он.

От неожиданности она вздрогнула и резко обернулась, покраснев до корней волос.

— Я… прошу прощения, сэр… Я не слышала, как вы вошли. Это… Это «Дневник» Пеписа, милорд… то есть Эсмонд…

— Пепис? Вы что, получаете удовольствие от такого чтения? — пораженно спросил Эсмонд.

Удивленная отсутствием яда в его голосе, она подняла глаза:

— Здесь он описывает первое мая, сэр. Автор ехал по городу, и «гривы и хвосты лошадей были украшены красными лентами, так же как и новые зеленые поводья…»

Эсмонд поощрительно кивнул. Она прочитала вслух еще два-три абзаца. Ему вспомнились многочисленные письма, присланные в монастырь Магдой. Она, определенно, не относилась к тем молодым девушкам, которые льют слезы над любовными сонетами, а остальную литературу оставляют без внимания. «Дневник» Пеписа! Любопытный она сделала выбор.

— Прошу вас вернуться в спальню, мадам, и ждать там вашу сиделку. Не забывайте о том, что вы тяжело больны.

В ее душе шевельнулся протест.

— Значит, мне нельзя даже передвигаться в пределах своих покоев? Я не больна, и вам это хорошо известно.

— Мадам, мы, кажется, договорились, — нахмурился граф. — Тебе надо некоторое время побыть в роли больной. Если в эту комнату забредет кто-нибудь из слуг и увидит, что ты здесь лазаешь как белка по полкам с книгами, забыв про оспу… Все поймут, что это какая-то игра.

— Это и есть игра, — мрачно сказала она. — Но она почему-то одной мне выходит боком.

— Ты смеешь спорить со мной?

— Меня вынуждали спорить всю мою жизнь. Каждый старался подавить меня, лишить присутствия духа. Что ж, мне не привыкать, — сказала она таким тоном, что Эсмонд удивленно приподнял брови.

Это была необычная девушка, в этом не было никакого сомнения. Он ожидал, что она, как и большинство на ее месте, сейчас снова зарыдает, упадет на колени и станет молить о прощении. Но Магда, похоже, не собиралась вести себя подобным образом. В обычных обстоятельствах на него произвело бы впечатление и приятно изумило такое присутствие духа, но сейчас он был не в том настроении и вознегодовал.

— Мне неинтересно, к чему ты привыкла, а к чему нет, — раздраженно сказал он. — Отныне ты моя жена, хотя это обстоятельство холодит мне душу. Будь добра подчиняться моим распоряжениям без всяких разговоров!

Коснувшись кружева своего воротника, она ответила:

— Вы жестоки и бесчеловечны! Не в пример вашему другу, сэру Арчибальду Сент-Джону.

— В самом деле? Да с чего ты это решила, — ядовито вскричал Эсмонд. — Как смеешь ты в чем-то упрекать меня! Не забывай о том, как ты попала в мой дом!

Она ударилась в слезы.

— Я не хочу строить из себя ту, кем не являюсь!

— В самом деле? Но в твоих посланиях прежде просматривалась благовоспитанность и культура. А ты, как я погляжу, не обладаешь ни тем, ни другим.

— Я хорошо образованна, сэр, хотя жизнь и сделала меня непохожей на благородных и благовоспитанных барышень. Я знаю не меньше, а то и больше вас! — Она сделала нетерпеливый жест в сторону книг. — Но у меня не было условий для благородного воспитания. Мои условия… Вы не можете об этом ничего знать!

— Ты только теряешь время, пытаясь смягчить меня сказками о твоих лишениях.

Магда спрятала лицо в ладонях и перестала сдерживать рыдания.

— Отлично! Держите меня взаперти! В постели! Тогда, может быть, у доктора Ридпэта появится настоящая причина для того, чтобы выписать мне лекарства. Только ему нужно будет явиться уже вместе со священником для совершения последней службы. А потом вы сможете положить меня, как положили мою кузину, в душный склеп и закрыть за мной навечно двери!

Эсмонд побелел.

— Ты не смеешь говорить о ней!

Магда отчаянно махнула рукой и, убежав в спальню, бросилась на кровать, заливаясь слезами.

Эсмонд посмотрел ей вслед и понял пока только одно: в жены ему досталась вовсе не смиренная и кающаяся девица, с которой легко управиться, а настоящая тигрица.

Вдруг он осознал, что сегодня утром ее лицо уже не кажется таким отталкивающим и неприятным, как вчера. Арчи оказался прав. С распущенными волосами и смытой краской на щеках Магда выглядела даже привлекательной, у нее была чудесная фигурка. Ее внешность в определенной степени даже интриговала. А эти глаза! Господи, как они сверкают, когда она бесится!

Он тяжело вздохнул и сказал, глядя в сторону:

— Перестань плакать, ради всего святого! Позже я подумаю над твоей просьбой. А пока… Я умоляю тебя: делай то, о чем я тебя прошу. Я уезжаю вместе с Арчибальдом Сент-Джоном в Лондон, — сказал он, выходя на порог. — Меня не будет несколько дней. Тебе придется плохо, если я узнаю, что ты сделала хоть что-то не так, бросила тень на мое имя!

В ответ он услышал:

— Я больше не сделаю ничего, что рассердило бы вас. До свиданья…

После полудня, перекусив на дорогу, он уехал в столицу в карете Арчи Сент-Джона, взяв своего камердинера.

Сент-Джон получил отпуск в министерстве иностранных дел и собирался отправиться в Эдинбург, чтобы продолжить ухаживание за своей шотландской прелестницей.

— Ты оказался умнее меня, Арчи, — заметил Эсмонд с невеселым смешком, глянув в окно кареты на серое небо. — По крайней мере ты видел лицо невесты до свадьбы. Знаешь, я должен уехать, и надолго. Вернусь только тогда, когда весь этот фарс с оспой закончится, не раньше.

— Ты думаешь, что, оставив жену одну, не потеряешь над ней контроль?

— Она умна и не рискнет причинить мне вред, — неуверенно ответил Эсмонд.

— И куда же ты отправишься?

— Я решил нанести вместе с тобой визит к лорду Честерману и сказать ему, что хочу послужить стране.

Арчи вскинул брови. Джеймс Честерман занимал высокий пост в министерстве иностранных дел и был дальним родственником Эсмонда. Но его удивило внезапное решение друга.

Через Честермана Эсмонд, пожалуй, сможет получить должность в Брюсселе. До сих пор Эсмонду еще ни разу в жизни не приходилось служить, но он был хорошо образован, умен и вполне мог, по мнению Арчи, быть полезным министерству иностранных дел.

После Ремельского сражения герцог Мальборо вполне уютно устроился во Фландрии. Антверпен, Остенде, Дендармонд — все сдались союзникам. Однако в последнее время военные триумфы легендарного генерала были уже не столь многочисленны и блестящи. Всем давно стало ясно, что если Мальборо не сменит тактику, то все фландрийские города один за другим вновь заявят о верности французской короне.

— Знаешь, Арчи, меня всегда интересовала политика. К тому же я знаю французский. Как ты думаешь, смогу я быть полезным?

— Уверен в этом, — с теплотой в голосе отозвался Арчибальд. — Я лично позабочусь о том, чтобы ты попал на аудиенцию к лорду Честерману. Однако не породит ли толки среди знакомых твой стремительный отъезд из дома от молодой жены?

— Мое поведение всегда порождало толки, дорогой мой друг. И мне плевать на них до тех пор, пока не затрагивается моя честь и моя гордость. Что ж, я, конечно, подожду немного, а когда графиня будет уже вне опасности, использую кризис кампании, которую ведет герцог, как предлог для того, чтобы бросить, наконец, праздный образ жизни и заняться полезным делом.

Этим ответом Сент-Джон был вполне удовлетворен. Он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и отдался радостным мыслям о встрече с красавицей Эдисон.