В течение трех дней Магда страдала от надзора надоедливой сиделки Воул. Испытывала ее терпение и миссис Фустиан, которая была прирожденной тюремщицей. Казалось, им доставляет какое-то особенное удовольствие заверять ее постоянно в том, что она больна оспой, должна лежать спокойно и покорно исполнять все предписания врача. Несмотря на все ее мольбы, окна держались закрытыми, а в камине постоянно пылал настоящий пожар. В огонь кидали горькие ароматические травы, которые наполняли комнату сильнейшим запахом, вызывавшим у Магды кашель. Эти ароматы пробивались в коридор и галерею, спускались вниз и достигали носов прислуги, которая получала тем самым убедительное доказательство того, что жена графа должным образом лечится от напасти.
Бедная Магда задыхалась в своей душной комнате. Наступили поистине черные дни и ночи в ее жизни. Ей даже уже хотелось, чтобы приехал Эсмонд и разрушил своим появлением губительную монотонность здешнего бытия. В первые же дни охранницы отобрали у нее все книги, которые она успела перенести в спальню из будуара. А дверь в соседнюю комнату миссис Фустиан заперла на ключ и положила в карман своего передника.
Сиделке Воул удивительно подходила ее фамилия, думала Магда: маленькая женщина-мышка с седеющими волосами, остреньким носиком и любопытными маленькими глазками. Она постоянно что-то жевала — кусочки пирога или даже просто хлеб.
Обе женщины, ставшие ближайшими подругами, часами шептались либо в углу спальни, либо за ее дверью, что сводило Магду с ума. Нет, про Воул нельзя было сказать, что она отличалась особой зловредностью. Просто она постоянно и немилосердно докучала девушке. С утра до вечера только и слышалось — графине нужно раздеться и помыться, ее светлость должна пить много травяного чая и все те лекарства, которые ей прописал доктор. А как их пить, если Магду пробивал от них страшный пот и туманилось сознание? Порой девушка с тревогой и страхом начинала подозревать, что ее поят опием, ибо после принятия лекарства она сразу впадала в напоминающую транс дрему, а просыпалась всегда с головной болью, затрудненным дыханием и распухшим, шершавым языком. Усердные сиделки пытались держать тяжелый атласный балдахин у ее кровати всегда задернутым, но Магда воспротивилась этому настолько резко и яростно, что они не решились настаивать. Когда она ослабевала и становилась более покорной, они оставляли ее в покое. Магда чувствовала, что их усердие доконает ее.
Единственным развлечением явилось наспех набросанное письмо, которое как-то пришло с почтовой каретой из Страуда. Это было послание от матери, в котором она сообщала, что ее жизнь в Уайлдмарш Мэйнор стала потихоньку налаживаться.
«Сэр Адам вернулся домой не в самом хорошем настроении, однако он наконец-то оставил меня в покое, за что я неустанно благодарю Бога. Похоже, он получил какую-то сумму денег, и это воодушевило и порадовало его. Я возношу благодарственные молитвы Создателю нашему за тебя, дитя мое. Будь благословенна! Отчим твой сейчас в Лондоне. У нас в его отсутствие, слава Богу, мир и покой. Мне даже стало легче выносить проказы моих шумных мальчиков, которые приносят тебе заверения в самой искренней любви и присоединяются к моей надежде о скорой встрече…»
Когда Магда окончила читать письмо, то почувствовала облегчение, и у нее появилось чувство оправданности своей муки: по крайней мере она не зря приносит свою жертву. Она также почувствовала признательность Эсмонду, в которой ей было как-то стыдно признаться, за то, что он пощадил сэра Адама и тем самым спас ее несчастную семью.
Она часто неподвижно стояла у окна, касаясь лбом стекла и тоскливо глядя вниз, любовалась красотой террас, рассматривала статуи и колонны, засыпанные снегом.
Магде страстно хотелось выйти на свежий воздух, прогуляться по дорожкам парка, где она замечала несколько раз неуловимую тень пятнистого молодого оленя, который, показавшись на долю секунды, тут же исчезал.
Но шли дни и ночи, и она постепенно начала терять ощущение времени.
Эсмонд планировал вернуться в Морнбери к концу недели, но все вышло иначе. После разговора с лордом Честерманом граф остался в Лондоне еще на некоторое время для дальнейших встреч. Известия, приходившие из Голландии от Мальборо, были малоутешительными. Англия нуждалась сейчас в полезных людях, и Эсмонду обещали в ближайшее время предоставить важный пост в Брюгге.
Он почти позабыл о своих домашних проблемах и удовольствовался тем, что послал в Морнбери Холл человека за новостями. Слуга вернулся в Лондон и передал господину слова миссис Фустиан о том, что «с ее светлостью нет никаких проблем и хлопот». Это вполне удовлетворило Эсмонда, и он, выкинув из головы все остальное, стал думать только о войне и политике. Обстоятельства несчастного своего брака уже не терзали его.
Домой он приехал в начале февраля. Стоял трескуче-холодный, но солнечный день.
Войдя на порог и не успев расстегнуть свое длинное дорожное платье, он был атакован двумя что-то бессвязно лопочущими, перепуганными женщинами. Одна была миссис Фустиан, а другая — невзрачная особа, которую он прежде никогда не видел. Это сиделка, присланная доктором Ридпэтом, догадался он.
Обе говорили одновременно:
— О, милорд, тут нашей вины нет. Мы держали дверь на запоре. Ее светлость, очевидно, сумела вы браться через окно. Мы делали все, как вы велели, но ее светлость оказалась очень упрямой и непокорной женщиной. Нас охватил ужас, когда мы узнали… Но послать человека в погоню не решились до вашего приезда. Мало ли какие поползут слухи…
Это известие подействовало на Эсмонда, словно ведро ледяной воды. Он закричал так, что обе женщины в страхе отшатнулись.
— Будь вы обе прокляты! Я предупреждал, что за ней нужен глаз да глаз!
— Я сделала все, что могла, — захныкала сиделка Воул. — Но я оказалась в затруднительном положении, милорд. Ее светлость не всегда вела себя спокойно… Сегодня утром она спустилась по стене…
— Спустилась по стене?! — зарычал Эсмонд вне себя от ярости. — Да как же вы не уследили?!
Обе напуганные женщины в один голос заявили, что ее светлость убежала еще до рассвета, когда они спали.
Эсмонд глянул на высокие голландские часы, стоящие в холле. Полдень. Это означало, что Магда находится в бегах уже в течение нескольких часов.
Он остановил камердинера, который переносил графский багаж из кареты в дом.
— Оставь это и помоги мне. Быстро мой костюм для верховой езды и сапоги!
Спустя пару минут граф был готов к погоне.
Выйдя во двор, он посмотрел на окна спальни своей покойной матери. Вся стена дома заросла от фундамента до крыши ползучим растением. В свое время он решил было срубить его, но потом пожалел. Проклятье, безумная девчонка, очевидно, спустилась именно здесь, цепляясь за эти голые стебли. Да, ничего не скажешь, ловко! Против воли он ощутил в душе что-то похожее на восхищение…
Он почти побежал к конюшне. Еще издали он увидел, что дверцы стойла, в котором стояла Джесс, распахнуты настежь. Подойдя ближе, он увидел, что его серой любимицы и след простыл. Кровь бросилась Эсмонду в лицо, и он разразился целой лавиной страшных проклятий в адрес беглянки.
Эсмонда стали терзать мрачные предчувствия. Никто, кроме него, никогда не садился на Джесс. Впрочем, никому это и не пришло бы в голову. Это была не только самая быстроногая лошадь, но и очень нервное, горячее создание, обращаться с которой надо было крайне осторожно. Она знала только Эсмонда, и если бы на нее сел чужой человек, лошадь могла стать очень опасной.
Эта сумасшедшая наверняка сама расшиблась и переломала Джесс ноги. Вот этого я ей никогда не прощу, кипя от злости подумал граф. Он вскочил на гнедого жеребца и, слегка коснувшись его атласных боков, понесся в погоню. Эсмонд твердо решил не возвращаться, не найдя беглянку. Или хотя бы ее тело…
На дороге, ведущей в Годчестер, он не увидел никого, кроме пары фермеров, которые тащились в фургонах на рынок. Он повернул в чащу, но вынужден был остановиться. Лошадь стала осторожно выбирать путь по замерзшим кочкам. Под копытами похрустывал ломкий ледок. Вокруг стояла тишина, изредка нарушаемая безумными криками вспугнутых ворон. Ни одного следа. Тревога в его сердце росла. Он выехал на дорогу, ведущую в Лондон. Навстречу ему попался лишь почтовый дилижанс и карета с прекрасными лошадьми. Он узнал экипаж генерала Коршэма, рядом с которым сидела мадемуазель Леклер. Эсмонд почти забыл о Шанталь. Она помахала ему муфтой в знак приветствия и взглянула на него так, как будто просила остановиться и поговорить. Он вежливо поклонился в седле, но проскакал не останавливаясь. Черт бы побрал всех женщин сразу, думал он, будь они все прокляты, а особенно его женушка!
Он метался по дорогам уже больше часа, но не обнаружил никаких следов и повернул к дому. У огромных железных ворот Морнбери Холла он остановился, взял коня за повод и в последний раз огляделся.
Вдруг до него донесся отдаленный стук копыт.
Через минуту он увидел ее…
Она летела к нему на Джесс, несясь бешеным галопом. На долю секунды он почувствовал облегчение, увидев свою любимую кобылу целой и невредимой. Все ближе и ближе приближалась всадница. О Боже, как она несется! Он никогда не видел ничего подобного!
Эсмонд заметил, что Магда одета в костюм для верховой езды, который принадлежал его матери. Он сразу узнал его, так как мать позировала в нем художнику, писавшему ее портрет верхом на лошади. Костюм после смерти графини был заботливо убран в кедровый сундук, стоящий в спальне. Эта сумасшедшая Магда каким-то образом нашла его. Кажется, он ей в самую пору… а эта трогательная маленькая бобровая шапочка с пером… Но больше всего его потрясло то, что она сидела на лошади, расставив ноги, как мужчина, выставляя напоказ свои длинные грубой вязки шерстяные чулки.
Ее темные волосы были подвязаны сзади ярко-красной лентой, и слава Всевышнему, мрачно подумал он, она догадалась закрыть лицо вуалью.
Эсмонд схватил лошадь под уздцы.
— Проклятье! Как ты посмела взять мою лошадь?!
Она соскочила на землю и подняла вуаль. Он увидел как разрумянились ее щеки от скачки и горят глаза.
— Ругайтесь, милорд, если вам угодно. Накажите меня, но я все-таки на воле! Еще немного, и ваши мерзкие старухи уморили бы меня в душной комнате под пуховым одеялом. Они заставляли меня пить какую-то отраву, еще немного, и я сошла бы с ума.
Пришлось искать путь спасения, и я нашла его! — задыхаясь, проговорила она.
Эсмонд заботливо пробежал рукой по Джесс, проверил ее мышцы и холку, погладил, успокоил.
— Если я узнаю, что ты нанесла Джесс какую-нибудь траму…
— Ничего я ей не сделала, — прервала его Магда обидчиво. — Я дала ей поразмяться. Она давно в этом нуждается. Ваша Джесс начинает жиреть.
Эсмонд уставился на нее во все глаза.
— Откуда ты знаешь…
— Ей дают слишком много овса, — добавила Магда, хмуро глядя на своего мужа.
Неожиданно для себя Эсмонд запрокинул голову и расхохотался. Нет, с ней не соскучишься!.
— Мне сказали, что ты ушла из дома еще до завтрака. Где тебя носило?
— По окрестностям. Где-то в десяти милях отсюда я сделала привал и дала Джесс отдохнуть часок-другой, — пожав плечами, ответила Магда. — Я не знаю местных названий, но могу сказать одно: по сравнению с Котсуолдсом здесь приятно носиться верхом. Земля очень ровная…
— С моей лошадью ты обращалась, как я погляжу, не очень-то хорошо. Загнала совсем.
Магда опять пожала плечами.
— Я же говорю, что она утратила форму.
Эсмонд снял свою шляпу и согласился.
— Что ж, зерно истины в твоих словах, наверное, есть. Меня слишком часто не бывает дома, и Джесс застаивается в конюшне.
— Тогда разрешите мне выезжать на ней! — просияв, воскликнула Магда. — Она такая славная, так хорошо чувствует седока! Никогда еще мне не встречалась такая удивительная кобылица!
— Ты права, Джесс — королева среди лошадей, — неохотно согласился с женой Эсмонд. Но, согласись, ты не имела никакого права взять ее без разрешения. К тому же она не любит чужих.
Магда повернулась к лошади и прижалась своей изуродованной щекой к ее влажным ноздрям.
— Я ей понравилась. Стоило мне шепнуть ей на ухо пару нежных словечек и угостить ее сахаром, который я стянула с подноса, когда мне вчера вечером накрыли ужин, Джесс стала моей подружкой. Она позволяла мне делать с собой все, что я захочу.
— Ты сама ее оседлала?
— А вы думаете, мне помогали слуги? — улыбнулась Магда.
Эсмонд был потрясен. Он просто не верил своим глазам. Магда прижималась обезображенной стороной лица к лошади и казалась почти красавицей. Любой, кому оказалось под силу в одиночку оседлать Джесс, приручить ее и скакать с такой скоростью, был способен пробудить в сердце Эсмонда восхищение.
Собрав свою волю в кулак, он сказал:
— Разрешу ли я тебе впредь ездить на Джесс — еще большой вопрос. Но я позабочусь о том, чтобы ты отныне имела возможность выезжать на прогулки.
Она едва не задохнулась от радости:
— Правда?!.. О, благодарю, благодарю вас, Эсмонд!
Словно устыдившись своей слабости, он торопливо добавил:
— Но ты взяла на себя слишком много, твое неповиновение принесло мне много хлопот. Будь добра закрой лицо, и, как только поставим лошадей на конюшню, ты тут же вернешься к себе в комнату!
— Вы очень рассердились на меня?
Он избегал встречаться со взглядом ее огромных глаз.
— Я сделаю так, чтобы вы смогли выезжать, мадам, — повторил он холодно.
Возле конюшни они спешились, Магда погладила Джесс по чуткому бархатному носу и прошептала:
— Милая моя красавица… Прощай… Спасибо тебе за то счастье, которое ты мне подарила. И за свободу…
Подойдя к двери, Эсмонд стал яростно дергать шнур звонка. Двери открыл лакей. Граф тут же послал за миссис Фустиан.
Краснолицая и мрачная женщина приблизилась к нему осторожно, отвешивая свои неуклюжие поклоны и что-то бормоча в свое оправдание. Он резко оборвал ее:
— Все улажено, я тебя ни в чем не упрекаю.
Но учти, что впредь ее светлости нужно будет каждый день дышать свежим воздухом и совершать прогулки. Не дай Бог в ее покоях будет хоть еще один раз душно!
Миссис Фустиан ошеломленно смотрела на своего хозяина. Граф тем временем швырнул на ближайший стул кнут и продолжил:
— Графиня очень молода и совершенно здорова. Лежать в постели целыми неделями… Как вам могло прийти в голову! Попроси сиделку помочь графине одеться. Отныне ее светлость может свободно передвигаться в пределах своих покоев и делать то, что ей вздумается. Позаботься также о том, чтобы слуги решили, что это я пригласил сегодня утром ее светлость на прогулку.
— Да, милорд, слушаюсь… — все еще не оправившись от изумления, повторяла миссис Фустиан.
— Пошли за доктором Ридпэтом, — приказал Эмонд. — Я выясню у него, как долго еще следует ее светлости пребывать в одиночестве и когда она сможет, закрытая вуалью, появиться в свете.
— Позвольте спросить, вы надолго вернулись домой, милорд?
— Только на неделю, собираюсь за границу. На войну.
Миссис Фустиан всплеснула руками. Граф уезжает за границу? На войну?!.. Вот так новость!..
Поднявшись к себе в комнату, Магда сняла костюм для верховой езды и маленькую бобровую шапочку. Ей было жалко снимать этот наряд. С большой неохотой она убрала костюм обратно в сундук и снова надела опротивевшее ей платье. Постылая сиделка суетилась вокруг нее, морщилась и что-то ворчала по поводу здоровья.
Магда, воодушевленная сегодняшним побегом и разговором с мужем, обернулась к ней и крикнула:
— Оставь меня одну, ради всего святого!
В этот момент Эсмонд, постучавшись, вошел в спальню жены. Он все еще не переоделся и выглядел уставшим и встревоженным. Жестом выгнав сиделку и оставшись с Магдой наедине, он сказал ледяным тоном:
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь трогал вещи моей матери. Я любил ее, и мне это неприятно.
Магда опустила глаза. Против воли у нее вдруг выступили слезы.
— С вашей стороны, сэр, я, конечно, не могу рассчитывать ни на любовь, ни на почтение…
— Не забывай, что ты, несмотря ни на что, все же моя жена, — сказал он. — Тебе будет оказываться то внимание и уважение, на которое графиня Морнбери вправе рассчитывать.
— Спасибо и на этом, — прошептала она и украдкой смахнула с носа слезу.
Он заметил этот ее жест, и он его позабавил.
— Как ты вышла из дома?
— Спустилась вниз по стеблям! Я больше не стану вылезать из окна, — прошептала она.
Он подошел к окну и глянул вниз.
— Ты могла разбиться до смерти. Растение могло не выдержать твоего веса.
— Я не так уж много вешу, — сказала она.
Он обернулся и внимательно посмотрел на нее.
Ее голова была опущена. Только теперь, когда волосы были вымыты, он заметил седую прядь, которая вплеталась в темные локоны и извилистым ручейком пробегала от макушки к чистому лбу.
— Не вздумай больше красить и завивать свои волосы.
— Как вам будет угодно. — Скажите, милорд, разве моя смерть не вызвала бы у вас облегчения? Магда вскинула голову. — Она бы с лихвой компенсировала те неприятности, которые были бы у вас от этой постыдной свадьбы…
Неожиданно ему стало стыдно. Он увидел выражение горя и тоску на ее нежном, покрытом рубцами лице. Совсем ребенок. Более мягко он сказал:
— Нет, Магда. Не надо преувеличивать. Я не желаю тебе смерти.
— Значит, наши желания расходятся, — прошептала она. — Я восприняла бы ее, как избавление.
— О чем ты? — спросил он удивленно.
Она не ответила, а только спрятала лицо в ладонях.
Он подошел к ней и коснулся рукой волос. Легко-легко, одними кончиками пальцев.
— Перестань! Плакать — только время попусту терять. Что сделано, того уж не поправишь.
От его ласковых слов она зарыдала в голос:
— Я не могу жить, чувствуя только ненависть и презрение!
— Я не ненавижу тебя и не презираю.
— Ненавидите! Ненавидите! — совсем по-детски возразила она сквозь плач. — И презираете! Я знаю!
— Говорю тебе, ты ошибаешься!
Господи, как ему надоели эти бесконечные слезы и дурацкие упреки! А здесь действительно душно, подумал он. Комната была наполнена едкой вонью горьких трав, настой которых сиделка Воул бережливо выливала на бревна в камине. Быстро подойдя к одному из окон, он распахнул его.
— Должен согласиться с тобой, что в твоей комнате дьявольски тяжелый воздух. Тебе, несомненно, нужно больше гулять, — пробормотал он.
Она не ответила, сидела на краешке своей огромной кровати и тихонько продолжала плакать. Эсмонду показалось, что это не пристыженная мошенница, а всего лишь одинокий несчастный ребенок, который не в силах самостоятельно справиться со своим горем. Он уже сделал шаг, чтобы положить ей руку на плечо, но остановился. Нет, проклятье, он не покажет ей своей слабости.
— Боюсь, в дальнейшем ты нечасто будешь иметь удовольствие видеть своего мужа, дорогая. Так что ты должна без подсказок вести себя, как графиня Морнбери. Я уезжаю.
Она вскинула голову.
— Почему… куда… вы уезжаете? — обреченно спросила она.
— За границу. Через неделю, — сурово ответил он.
Затем он вкратце рассказал ей о своей встрече с Честерманом в министерстве иностранных дел и о том, что его отправляют к герцогу Мальборо во Фландрию. Слезы тут же высохли на ресницах Магды. Она слушала графа молча, сидела на кровати прямо и неподвижно, боясь пошевелиться.
— Ты, конечно, ничего не понимаешь в иностранных делах, — продолжал граф, — но ситуация создалась нешуточная. Король Швеции надумал сойтись с Францией, а это очень опасный враг, ибо он является одним из военных гениев.
Неожиданно заговорила Магда:
— Я знаю. По вечерам я читала газеты сэру Адаму. На мой взгляд, самое главное сейчас для герцога Мальборо в том, чтобы не допустить поддержки Германии со стороны короля шведского.
Изумленный Эсмонд повернулся к девушке.
— Откуда ты это знаешь?
— В случае, если планы шведского монарха увенчаются успехом, мне будет понятно, к чему это приведет, сэр.
— Да, — согласился ошеломленный Эсмонд. — Французы и так уже одержали в Испании слишком много побед.
— Вы говорите, что отправляетесь во Фландрию. Но разве Брюгге и Гент не являются сейчас самыми опасными точками на карте? — спросила Магда, позабыв о своих личных бедах.
Она питала настоящую страсть к картам, любила изучать их вместе с мистером Беконом, учителем братьев, слушать его рассказы об исторических событиях, как давних, так и современных.
Эсмонд не привык к тому, что с женщинами, которые, казалось, не знают ничего другого, как падать в обмороки и флиртовать направо и налево, можно вести такие серьезные разговоры. Граф слушал Магду, как громом пораженный. Он не прерывал ее и спорил с ней, как мужчина может спорить с мужчиной. Если она допускала какую-то неточность, он мягко поправлял ее. Его изумил и приятно поразил ее четкий анализ сложившейся ситуации и глубина знания предмета. Молодой муж начал осознавать, что эта необычная девушка, пожалуй, не теряла даром времени в своем глухом Котсуолдсе, а набиралась знаний.
Наконец он сказал:
— Я присоединюсь к герцогу в Брюгге. Да, действительно, это, как ты говоришь, опасное местечко. Неприятности могут возникнуть в Ауденарде, куда будет направлен возможный удар французов против нас. Но я не буду находиться на поле сражения, ибо я не солдат.
— Вы, однако, как и другие джентльмены, прикрепленные к военным штабам, можете в один прекрасный момент быть отрезанными от своих войск внезапной отсекающей атакой противника.
Нет, это было уже слишком. Он не удержался от восторженного смеха.
— Боже мой! Ты говоришь, как любящая жена, которую тревожит безопасность мужа и господина. Давай лучше обойдемся без лицемерия.
Магда зарделась и отвернулась. Неужели я действительно лицемерю, подумала она. Хочу ли я, чтобы Эсмонд уехал из Морнбери Холла на войну? Что там ни говори, она его жена. Жена? Она еще мечтала о человеке, которому могла бы открыть свою душу, подарить безграничную любовь. О, почему, почему, с тоской спрашивала она себя, у меня нет такого лица, которое он мог бы поцеловать, до которого ему было бы не противно дотронуться? За что Господь так покарал меня? Знать о том, что она для него физически отвратительна, было непереносимо.
— Когда вы… уезжаете?
— Я уже говорил: через неделю.
— Каковы будут ваши пожелания относительно меня?
Он стоял напротив камина, глядя на потрескивающие поленья, и постукивал пальцами по каминной полке.
— Ты, разумеется, останешься здесь и будешь вести себя, как и положено нормальной жене в отсутствие супруга. Когда врач скажет, что ты окончательно поправилась, можешь совершать регулярные верховые прогулки или кататься в карете. Все слуги должны выполнять твои желания.
— Миссис Фустиан недолюбливает меня, — пожаловалась Магда. — Может, ей не надо прислуживать мне?
— Мою мать она вполне устраивала, поэтому старуха останется с тобой, — холодно ответил Эсмонд. — У доктора Ридпэта есть на примете один голландский хирург, который мог бы осмотреть тебя. Ты покажешь ему свое… э-э… лицо… Он закашлялся и нахмурился еще больше, почувствовав неловкость, оттого что вновь напомнил ей об уродстве. — Я очень прошу тебя встретиться с этим врачом и сделать все, что, с его точки зрения, поможет уменьшить последствия несчастного случая. Магда прошептала, опустив глаза:
— Хорошо.
— На людях ты будешь закрываться вуалью. Пусть все думают, что это из-за оспин.
— Как вам будет угодно.
— Приложи все усилия к тому, чтобы избегать моих друзей. Если кто заедет в Морнбери Холл, слуги должны будут передать ему, что ты еще слаба и не принимаешь гостей.
— Значит, я снова обречена на одиночество? Вы лишаете меня людей, с кем я могла бы перекинуться словом?
— Ты поставила меня в сложное положение, Магда, а сейчас требуешь развлечений. Не рано ли? Тебе нужно занять свой досуг вышивкой, клавикордами и нашими книгами. Морнбери Холл славится прекрасной библиотекой.
— Я люблю читать, но вышивала в своей жизни мало и в музыке почти ничего не понимаю.
— Значит, ты научишься и тому и другому. Я устрою так, чтобы ты могла брать уроки у учителя музыки и белошвейки, — уже нетерпеливо произнес он. — Каждая благородная женщина твоего положения просто обязана быть мастерицей в таких вещах. Ты праздно жила, дорогая, в своем Страуде, а воспитание твое оставляет желать лучшего.
Магда не стала отвечать, а только с горечью вспомнила, как вынуждена была работать от зари до зари, выполняя самую черную работу по дому. Она не могла говорить о таких вещах с этим человеком, что он мог понимать? В его расспросах она не заметила ни малейшего намека на доброе участие или сочувствие. Мимолетное удовольствие, которое они оба получили от обсуждения военных и политических дел, уже бесследно улетучилось. Единственный человек, с которым ей разрешено разговаривать, покидает ее. Магда так посмотрела в глаза графу, что он не выдержал.
— Желаю вам хорошо провести день, мадам, — бросил он через плечо.
— И вам того же, — вздохнув отозвалась она.
Когда он ушел, она села в кресло и закрыла глаза. Через несколько минут, очнувшись от своих дум, она вдруг резко дернула шнурок звонка. Когда в комнату вошла сиделка Воул, Магда сидела на кровати, выпрямив спину. На щеках ее блестел лихорадочный румянец, было видно, что Она возбуждена.
— Я хочу, чтобы ты немедленно принесла сюда грелку и чашку горячего супа, — приказала Магда. — После этого задерни шторы и убирайся.
— Но как же мыться, миледи?.. — начала было сиделка.
— Делай, что приказано! — оборвала ее Магда таким зверским тоном, какого не позволяла себе никогда в жизни.
Сиделка несколько секунд смотрела на Магду вытаращенными от изумления глазами, потом выбежала вон. Первым делом она навестила миссис Фустиан и рассказала ей о состоянии молодой хозяйки.
— Делай, что она говорит, — посоветовала с гримасой недовольства миссис Фустиан. — Иначе потеряешь хорошую работу. А что касается этой уродины, которая обманом вселилась в наш дом… Чума на ее голову, вот что я скажу.
Но никто теперь не смел перечить леди Морнбери, и все ее пожелания мгновенно исполнялись.