На следующее утро я жду Виолетту у ее шкафчика. Когда она, торопясь, выходит из-за угла, я атакую ее очередной порцией вопросов, включая тот, есть ли у нее на теле какой-нибудь боди-арт. Если они все принадлежат к некой группе, было бы логично, что у них у всех одинаковые татуировки или, по крайней мере, какие-то их вариации. В этот момент я кажусь себе очень умной.

— Боди-арт? — переспрашивает она, отрывая ниточку от подола хлопкового девчачьего платья с цветочным рисунком. Из-под него виднеются синие колготки и ботинки с многочисленными кнопочками. Ее наряды становятся все более и более авангардными.

— Татуировка, — говорю я. — Или пирсинг. Или татуировка.

Она по-прежнему выглядит озадаченной, и я начинаю сомневаться в своих умственных способностях. Несмотря на это, я все-таки указываю на колченогую бабочку на открытой лодыжке какой-то девочки, пытающейся откопать книгу в своем шкафчике. — Что-то вроде этого.

— О нет, — отвечает она. — Я бы никогда не стала рисовать на себе насекомых.

— Это не обязательно должны быть насекомые, это может быть что угодно. Звезда, например.

Ее лицо проясняется:

— У Невилла есть что-то такое!

Мое сердце начинает биться быстрее.

— А еще у кого-то из твоих знакомых?

— Да! — отвечает она, бросаясь к шкафчику и вытаскивая оттуда журнал. Она пролистывает его и находит фотографию певицы Рианны. — Вот здесь, — говорит она, показывая на пятнышко под ее ухом. — Мне кажется, это сделано с большим вкусом.

— Я имела в виду кого-то, кого ты знаешь лично. Может быть, Марисабель?

Она отрицательно качает головой:

— Не, ни у кого. Но это была очень содержательная статья. У меня такое чувство, будто я сама знакома с Рианной, — настаивает она и затем уходит на урок, не закрыв дверцу своего шкафчика. В надежде найти там ключ к разгадке, я заглядываю внутрь, но обнаруживаю только гору журналов и ничего больше. «По крайней мере, теперь у меня есть помноженное на четыре подтверждение того, что они здесь не по академическим причинам», — думаю я, разочарованно захлопывая шкафчик. Итак, они не являются членами клуба «Татуировка месяца», но Невилл определенно попел себя очень странно, когда я спросила его про татуировку. Как все это связано?

В течение следующих двух уроков я пытаюсь придумать хотя бы одну теорию, которая не казалась бы безнадежно глупой, но с наступлением обеда у меня появляются другие дела. Сегодня пятница, а значит, мистер Амадо захочет увидеть черновики наших статей. А мне до сих пор нечего сказать про Влада и Марисабель. Я решаю в очередной раз обдумать вопросы в надежде запастись мужеством для повторной атаки. Отыскав свободное место в углу столовой, я достаю блокнот и открываю его на страничке с моими вопросами типа «Какую книгу ты бы взял с собой на необитаемый остров?» или «Какие пять песен на первом месте в твоем плейлисте?». Я раздумываю, стоит ли добавить вопросы, которые вертятся у меня в голове: «Являетесь ли вы главой какого-либо культа?» или «Если бы вы оценивали уровень своего психоза по десятибалльной шкале, какой балл вы бы себе поставили? Десять?».

Я грызу колпачок ручки и смотрю на листок линованной бумаги, пытаясь придумать эвфемизм для замены слова «психоз». Вдруг на стол падает чья-то тень. Обычно в таких ситуациях я притворяюсь невоспитанной, пока незваный гость не уйдет, но сейчас это представляется невозможным, потому что гость садится рядом и начинает барабанить пальцами по столу.

— Вы не возражаете? — спрашиваю я, не поднимая глаз.

— Учитывая то, что ты велела мне прийти сюда, чтобы поговорить, — да, я возражаю, — отвечает голос, акцентируя свои слова ударами пальцев по столу. — В любом случае, почему ты здесь прячешься? Тут пахнет моющими средствами и кетчупом.

Я вскидываю голову. Джеймс сидит напротив меня. Ему очень идет его темно-зеленая футболка и самоуверенная усмешка. Темная челка лихо опущена на одну бровь.

— Ручка во рту выглядит очень соблазнительно, кстати, — замечает он.

Я резко вытаскиваю ручку изо рта, скрипнув зубами.

— Что ты здесь делаешь?

— Отдает приказы и тут же о них забывает. Классно.

— Я не думала, что ты воспримешь это всерьез.

— Оказалось, что довольно скучно сидеть дома весь день. — Он перегибается через стол, чтобы сунуть нос в мой блокнот. — Что ты пишешь?

— Проект по журналистике. Важный, — отвечаю я, надеясь, что на этом разговор окончится. Я все еще пытаюсь перебороть чувство ностальгии, которое испытываю, снова сидя в столовой за одним столом с Джеймсом Хэллоуэлом.

— Круто, — говорит он и затем обводит взглядом пустые места вокруг меня. — Вижу, ты все такая же одиночка.

— Я никогда не была одиночкой.

— Конечно, — отвечает он. — У тебя куча друзей. Просто они невидимые — невидимые друзья, которым ты приказала сидеть на другой стороне песочницы.

В голове проносится смутное воспоминание о том, как я приказывала Крошке Питу дать мне больше места, но я отгоняю эту мысль прочь.

— Может быть. Неважно, — говорю я. — Пожалуйста, могу я вернуться к своему делу?

— Точно. Проект по журналистике. — Он поворачивает голову и вслух читает четвертый вопрос. — «Если бы вы были животным, то каким?» Bay! Нужно предупредить Кэти Курик, чтобы она следила за тылами.

Да, я и сама знаю, что последний вопрос притянут за уши. Я вычеркиваю его и прошу Джеймса заткнуться.

— Мне нужно провести интервью с новенькими, и остались только эти двое. — Я указываю на него ручкой. — А с тобой, между прочим, тоже кое-кто хочет провести интервью.

Он достает из кармана смятый комок клейких листочков.

— Так вот что это такое. Они были засунуты в мой шкафчик.

Он бросает их на стол. Я сразу же узнаю размашистый почерк Линдси. На синем листочке, упавшем на мой блокнот, написано очень вежливое: «Джеймс, пожалуйста, дай мне знать, когда мы могли бы встретиться. Я хочу задать тебе несколько вопросов». Ярко-розовый, лежащий на моей папке, черными маркерными буквами взывает: «ПОЖАЛУЙСТА, ПОГОВОРИ СО МНОЙ». Судя по всему, Линдси катится по той же скользкой академической дорожке, что и я. По крайней мере, она, судя по всему, тоже хочет любыми средствами найти свой последний объект и успокоиться.

Джеймс здесь, в школе. Это означает окончание проекта для Линдси. А окончание проекта для Линдси означает, что она будет лидировать в рейтинге мистера Амадо. Я своими руками вырыла себе яму. Я оглядываю столовую в поисках ярко-рыжих волос и замечаю Линдси за одним из круглых центральных столиков, нагнувшуюся над стопкой плакатов с толстым красным маркером в руке. Если только нам удастся пережить этот обед без того, чтобы она взглянула в мою сторону, это будет настоящий успех.

— Чувак! — вопит кто-то. — Ты вернулся!

Повернув голову, я обнаруживаю Джеймса и Дэнни Бауманна в самом разгаре сложного ритуала приветствия кулачками. Сделав последний выпад, Дэнни плюхается на стул напротив меня. Много воды утекло с тех пор, когда я в последний раз сидела так близко от него; карамельный загар на его шее до сих пор оказывает на меня гипнотизирующее воздействие.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он Джеймса. — Ты переехал в четвертом классе или типа того.

— В восьмом, — отвечает Джеймс. — Почти угадал. Как дела?

В былые времена они с Джеймсом играли вместе во всех спортивных командах, и по меньшей мере три раза в неделю я, возвращаясь домой, обнаруживала их на лужайке — они то ли кидали друг другу мяч, то ли пытались отнять его друг у друга. Это никогда не было очевидно. А что очевидно, так это то, что Джеймс, похоже, не так уж счастлив видеть своего давно утраченного друга.

— Потихоньку, — отвечает Дэнни. — Я полностью прошел игру «Halo 2». На Легендарном уровне.

— Это потрясающе.

Дэнни гордо кивает:

— Да, знаю. А почему ты сидишь здесь в одиночестве? Все знают, что в этом углу воняет. Эй, Аманда! Угадай, кто здесь? — кричит он через всю столовую и затем поворачивается к Джеймсу. — Она точно захочет снова с тобой встречаться.

— Круто, — отвечает Джеймс. — Вообще-то сейчас я разговариваю с Софи, но я могу заглянуть к тебе позже.

Дэнни наконец замечает меня. Повисает неловкое молчание. Он моргает. Я бодро улыбаюсь и изображаю приветственный жест, о котором я буду жалеть всю свою оставшуюся жизнь.

— Ладно, чувак, — говорит он, поднимаясь. — Но мы должны потусоваться с тобой. Поиграть чуток в «Halo» по старой памяти.

— Конечно.

Они снова исполняют кулачный ритуал. Я жду, пока Дэнни окажется на безопасной дистанции и снова усядется за свой стол.

— Ты мог уйти посидеть с ними, — говорю я, хотя какая-то часть меня нелепо радуется, что он остался на месте.

— Я пришел, чтобы поговорить с тобой, а не с Дэнни Бауманном, — замечает он. Наши взгляды встречаются, и я чувствую, как у меня теснит в груди. Но, отведя на мгновение глаза, я вижу кое-что, отчего у меня теснит в груди еще сильнее: Линдси Аллен с восторженным лицом, широким шагом направляющаяся к нам.

Схватив блокнот, я лихорадочно запихиваю под него все клейкие листочки, которые она оставила в шкафчике Джеймса.

— Помоги мне, — умоляю я.

— Что...

— Приветик! Кто это? — прервав Джеймса, нетерпеливо спрашивает Линдси. Она протягивает руку, похожая в этот момент на маленького дипломата. — Я Линдси. Дай мне знать, если тебе понадобится экскурсия по школе. За это отвечает Ученический совет.

— Тед, — выпаливаю я, пока Джеймс не успел ничего сказать. — Его зовут Тед. Он приехал из Теннеси. И ненавидит экскурсии.

Меня изучают две пары глаз, но мой взгляд надолго задерживается только на зеленых глазах Джеймса. Наконец он перегибается через стол и пожимает ей руку.

— Меня зовут Тед, — говорит он, изображая легкий акцент. — И у меня аллергия на экскурсии.

Либо Линдси рассержена его отказом посмотреть на Доску почета, либо она не купилась на его историю.

— Правда? В последние дни я провела много времени в комитете по посещаемости, и я не видела твоего имени ни в одной из анкет новых учеников.

— Мы переехали очень внезапно. Мои родители то надолго оседают в горах Аппалачи, то вдруг срываются с места и уезжают работать на «Гугл». — Джеймс пожимает плечами. — Что тут поделаешь?

— Ясно. Так из какого ты, говоришь, города?

— М-м-м... из Колумбуса.

Линдси недоверчиво прищуривается и явно старается вспомнить, правда ли в Теннеси есть город Колумбус. «Нэшвилл, — хочется закричать мне. — Почему ты не выбрал Нэшвилл? Или Мемфис? Черт возьми, Джеймс, пора уже выучить столицы штатов!» Хотя вряд ли это сделало бы наш обман менее очевидным.

— Тед случайно не сокращенное от Джеймс? — осведомляется она.

— Нет.

Очевидно, что Линдси не представляет, как бороться с объектом интервью, совершенно нерасположенным к сотрудничеству. Она, нахмурившись, смотрит в пол и потом переводит взгляд на меня. Ее сверкающие от злости глаза полны разочарования и обиды за предательство.

— Увидимся на журналистике, Софи. Мистер Амадо удивится, узнав, что он не заметил нового ученика, — убийственно холодным тоном говорит она и уходит прочь.

Я чувствую себя слизняком — одним из тех гигантских, на которых останавливаются посмотреть семьи, путешествующие в мини-вэнах на летних каникулах. До сих пор я ковырялась в своей тарелке, но теперь отодвигаю ее в сторону, так что несколько ломтиков картошки-фри падают через край.

— Ну и что все это значит? — будничным тоном небрежно осведомляется Джеймс.

— Ничего, — бормочу я в ответ.

— Ты только что придумала для меня альтернативную личность. Не то чтобы я против, но она получилась какая-то дурацкая. Тед. Из Теннеси.

Я вздыхаю. Придется мне признаться.

— Это та девушка, которая хочет взять у тебя интервью.

— Я догадался, — говорит Джеймс и затем гордо выпячивает грудь. — Как мило, что ты так обо мне заботишься.

— Мечтать не вредно, — парирую я, не особенно веря в свои слова. — Дело вот в чем. Она мой конкурент на место главного редактора, и ей осталось взять интервью только у тебя. Мне не хватает еще двух интервью, а если она закончит сегодня, то мне остается только сдаться прямо сейчас. Я веду себя глупо, по-детски и мелочно. Знаю, знаю. Но я не понимаю, почему Влад и Марисабель не могут просто поговорить со мной! — восклицаю я, в отчаянии ударяя кунаком по столу.

Джеймс ничего не отвечает. Я пытаюсь разгадать выражение его лица, волнуясь, что он теперь будет считать меня ужасным человеком. Эта мысль лишает меня присутствия духа почти так же, как мысль о том, что Линдси теперь считает меня настоящей стервой. Но когда он наконец открывает рот, я слышу совсем не то, что ожидала услышать:

— Тебе осталось взять интервью у Влада и Марисабель?

Облегчение от того, что он меня не осуждает, заставляет меня на одном дыхании признаться ему во всем.

— Да. Но мало того, что они не хотят говорить со мной, — они меня пугают до ужаса. Они не обычные ученики. Вчера я подслушала очень странный разговор. Влад встречается с моей сестрой. И, возможно, со своей сестрой тоже.

Джеймс встревожено смотрит на меня.

— Софи, держись от них подальше. И скажи Кэролайн, чтобы делала то же самое.

Его горячность меня поражает.

— Но почему?

— Неважно почему, — резко отвечает он. Прежде чем я успеваю выразить свое возмущение по поводу этих угроз, он с решительным видом наклоняется вперед. — Что, если я заставлю их ответить на вопросы? К тому же у тебя они уже написаны.

— Это очень мило с твоей стороны, — говорю я. — Но почему ты думаешь, что они уделят тебе больше внимания, чем мне?

Повисает долгая пауза.

— Потому что я их знаю.

— Ты имеешь в виду, что познакомился с ними сегодня утром?

— Нет, я хочу сказать, что учился с ними в моей предыдущей школе, — произносит он быстро — слишком быстро — и при этом смотрит куда угодно, но только не на меня.

Пару секунд я просто тупо на него пялюсь.

— Ты хочешь сказать, что они твои друзья? — спрашиваю я.

— Нет! — резко отвечает он. — Я не хочу иметь с ними ничего общего.

— Но я не понимаю, — упорствую я. — Шесть человек из твоей старой школы приезжают вслед за седьмым в твой родной город, и это все никак не связано? Смешно! Слишком много совпадений. Они что-то замышляют, я знаю это. Недавно...

Джеймс хватает меня за руку, и я замолкаю от изумления. Я чувствую прикосновение его пальцев, сильных, но холодных, к тыльной стороне моей ладони.

— Софи, — говорит он тихо, но настойчиво. — Ты должна мне верить, когда я говорю тебе, что пора остановиться. Я не шучу. Я не хочу, чтобы ты была втянута во все это. Пусть случится то, что должно случиться, а потом я просто хочу вернуться к тому, что было. К тому, что было раньше — до того, как я переехал, до того, как мои родители...

— Джеймс, что ты делаешь? Почему ты держишь ее за руку?

Голос Виолетты прорывается сквозь гул смеха и столовой. Он всегда был довольно писклявым, но теперь переходит в визг, звеня от недоверия и напряжения. Она обеими руками судорожно сжимает подол своего платья. Я вырываю ладонь из руки Джеймса и в смятении засовываю ее под стол.

— Виолетта, — начинаю я, но она перебивает меня, с каждым словом приходя во все большее отчаяние.

— Мне говорили, что если я оставлю тебя в покое, то ты образумишься, — кричит она с безумно бегающим взглядом. — Мне говорили, что если я найду свои собственные увлечения, тебя привлечет мое новое «я», моя уверенность в себе. Мне так сказали. Мне сказали так! А теперь ты строишь глазки девчонке, которая одевается как крестьянка — хуже того, как крестьянин, — и целуется на первом свидании. Она потаскушка, Джеймс.

Слово «потаскушка» привлекает некоторое внимание общественности, но сейчас мне на это наплевать. Так вот оно что. Джеймс и есть тот загадочный мальчик Виолетты. Я перевожу взгляд на Джеймса и вступаю в ряды ожидающих ответа. Помолчав немного, он запускает в волосы пальцы и испускает раздраженный вздох:

— Виолетта, я тебе уже говорил. Мне жаль, что я сделал тебе больно. Поверь, если бы я мог повернуть все — все, что было, — назад, я бы сделал это. Но ты должна отпустить меня.

— Но я не могу, — восклицает она, прижимая руки к сердцу. — Я люблю тебя.

Чувствуя, что все это ничем хорошим не закончится, я пытаюсь выступить в роли миротворца.

— Виолетта, — мягко говорю я. — Мы с Джеймсом не...

— Замолчи, — шипит она. — Это ты виновата в том, что я так запуталась. Ты и твои дурные советы.

От злобы, написанной у нее на лице, у меня замирает сердце. Я кошусь на ее сжатые кулаки, размышляя, придется ли мне сегодня участвовать в честной столовской драке. Но вместо того чтобы броситься на меня, она прикладывает руку ко лбу и начинает клониться в сторону.

— Кажется, мне нехорошо, — произносит она и обрушивается на пол.

Нас окружает толпа, и мне становится нечем дышать. Вздохнув, Джеймс склоняется над ее распростертым телом и слегка похлопывает ее по щеке.

— Виолетта, вставай. Я знаю, что ты не способна падать в обморок.

Ее веки подрагивают. Джеймс как раз собирается похлопать ее по второй щеке, когда мисс Кейт, сегодняшняя дежурная по столовой, прорывается к нам через толпу.

— Что здесь происходит? — грохочет она. — Немедленно отойдите и дайте девочке немного пространства. Сейчас зазвенит звонок. — Она указывает на потолок, и звонок ей подчиняется, видимо, слишком напуганный, чтобы ослушаться. — Слышите? Марш на урок. Прекратите таращиться.

Кольцо зевак начинает распадаться, ученики расходятся группками по двое-трое. Когда мисс Кейт склоняется над Виолеттой, Джеймс встает и подходит ко мне. Еще не совсем оправившись от потрясения, я собираю вещи и поворачиваюсь к нему, чтобы задать один из многих, очень многих вопросов, но он мягко подталкивает меня к двери:

— Пойдем.

— Но Виолетта...

— Она в порядке. Ну, по крайней мере, физически. Тебе лучше уйти отсюда. — Когда мы оказываемся в коридоре, он выпускает мою руку и смотрит на блокнот, который я прижимаю к груди, как бронежилет. — Тебе все еще нужны ответы на эти вопросы?

— Ну, да.

— Отлично. — Он выхватывает у меня блокнот, вырывает две странички с вопросами для Влада и Марисабель и сует блокнот обратно мне в руки. — Достану их для тебя к следующему уроку, — говорит он, уходя.

— Но...

— Если захочешь вернуть долг, можешь сегодня подбросить меня до дома, — кричит он через коридор. — Буду ждать у твоей машины. Когда ты заканчиваешь?

— В шесть, — отвечаю я, все еще наполовину ошеломленная.

— Хорошо. Ну, увидимся. — Он на секунду останавливается и награждает меня взглядом, значение которого я не могу понять. — И поговорим, — бросает он и исчезает за углом.