В конце концов я заползаю в кровать, но спится мне плохо. Во сне я вижу мигающие картинки, похожие на черно-белый ужастик. Сначала я в пещере, отгоняю от волос летучих мышей, а потом отбиваюсь от пауков, прыская на них краской из баллончика. В заключение я оказываюсь рядом с серебристо-черным волком на ветреной, поросшей вереском пустоши. Он приглашает меня на танец. Я отказываюсь. На отказ он отвечает тем, что начинает грызть мои ноги.

Я открываю глаза. Выло бы неплохо, если бы мой мозг относился к происходящему более серьезно.

За ночь похолодало, и хотя ливень немного ослабел, по крыше все еще барабанят тяжелые капли. Завернувшись в старый шерстяной платок, я вылезаю из кровати и, дрожа, иду по холодным доскам пола к открытому окну. Протиснувшись за стол, я хватаюсь за разбитую раму и тяну ее вниз.

Внезапно из темноты появляется чья-то рука. Я отпрыгиваю назад и вижу, как за подоконник хватаются четыре пальца. Споткнувшись о стул, я с грохотом лечу на пол, запутываясь ногами в своем платке. Пока я лихорадочно пытаюсь освободить ноги, вслед за кистью появляется вся рука, затем голова и все туловище. Тело закрывает собой оконный проем, заслоняя уличный свет.

У меня есть два варианта. Бежать вниз, спасаясь от несущегося по пятам бешеного вампира, или броситься вперед, захлопнуть окно и надеяться на то, что стекло в сочетании с сеткой устойчиво к ударам кулаков. Но пока что незваный гость даже не пытается проникнуть в окно. Для убийцы он не очень-то тороплив. Закрыв окно, я смогу выиграть время. Бормоча, как мантру: «Захлопнуть и запереть, захлопнуть и запереть», я резко встаю и бросаюсь к окну. Схватившись за раму, я изо всех сил тяну ее вниз, пока не раздается долгожданный щелчок.

Мой марш-бросок оказывается более эффективным, чем я ожидала. Напуганный моим внезапным появлением, злоумышленник теряет свою хватку и отпускает раму с одной стороны. Откачнувшись назад наподобие створчатой барной двери, он одной рукой цепляется за верхнюю оконную раму, а ногой балансирует на внешнем бетонном карнизе. Остальные его конечности болтаются в воздухе. Его лицо заливает яркий свет уличного фонаря, и я вдруг обнаруживаю, что смотрю в лицо Джеймса — очень раздраженное и очень злое лицо Джеймса.

В течение одной безумной секунды я испытываю облегчение; если уж выбирать из двух зол, то он, безусловно, меньшее зло. Хотя, если бы я была поставлена перед выбором, я бы предпочла утонуть, а не быть съеденной змеями.

Не успеваю я обдумать свои дальнейшие действия, как Джеймс начинает двигаться — и очень странно двигаться. Он раскачивается взад-вперед, пока не приобретает достаточный импульс, чтобы снова поставить вторую ногу на карниз. Вернув себе устойчивость, он садится на корточки, становясь похожим на необычайно проворную горгулью. Еще одна причина почувствовать свое превосходство.

— Впусти меня, — просит он. Его голос приглушается стеклом.

Он промок до нитки. Зеленая рубашка плотно, как вторая кожа, прилипла к плечам, а с носа стекают капли воды. Я ощущаю приступ симпатии, но тут же приказываю себе забыть об этом. Уж лучше испытывать приступы симпатии, сидя в одиночестве, чем превратиться в зомби со стертой памятью.

— Я не очень хочу подвергнуться стиранию памяти, спасибо, — говорю я через стекло. С каждым моим словом на стекле появляются и тут же исчезают маленькие облачка пара.

— Я не собираюсь стирать тебе память! — восклицает он. — Я просто хочу объясниться.

Прищурившись, он хмуро смотрит на меня.

— Не пойми меня превратно, — говорю я, — но ты кажешься немного рассерженным. Почему я должна тебе верить?

— Потому что я обещаю тебе не делать этого.

Должно быть, я все еще смотрю на него скептически, потому что он подносит ладонь к окну, нажимая на него с такой силой, что на стекле отпечатывается след линии сердца:

— Я клянусь.

Я оценивающе смотрю на его глаза и прочие части тела, пытаясь в его жестах разглядеть сигналы, говорящие о неискренности. Но их нет. Разрываясь от сомнений, я кусаю себе губы. «Вот оно, — думаю я, — настал тот момент, когда ты можешь сделать очень мудрый или очень глупый выбор».

— Софи, — снова умоляет он, видя мои колебания. — Ты знаешь меня с самого детства. Ты должна верить мне. Я по-прежнему... ну же, пожалуйста.

В голове у меня мелькают воспоминания о наших разговорах на прошлой неделе. Все это казалось таким обычным — всего лишь прежний Джеймс и прежняя Софи. Не успев обдумать все это как следует, я наполовину открываю окно.

Да, я собираюсь сделать очень глупый выбор.

— Послушай, — говорю я и наклоняюсь к окну, чтобы быть уверенной, что стекло не помешает ему хорошо меня слышать. — Ты можешь войти — но только попробуй сделать резкое движение, и я клянусь тебе, я побегу вниз за чесноком. Марси покупает его врассыпную. Он уже нарезан, кстати, если это имеет какое-то значение.

Джеймс расплывается в улыбке, которая была бы более уместной на лице человека, выигравшего в лотерею, чем на лице того, кому я только что угрожала продуктами питания. Ни секунды не колеблясь, он рывком поднимает сетку. Если бы он хотел вломиться без спросу, это препятствие отняло бы у него ровно 0,42 секунды — неутешительная мысль. Вслед за этим его рука тянется к окну, но я барабаню в стекло, останавливая его.

— Мне нужно словесное обязательство.

Он послушно повторяет за мной слова клятвы: ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в мой разум. В конце клятвы он поднимает руку и изображает бойскаутский салют.

— Салют был немного излишним, — замечаю я, до конца открывая раму. Я повожу рукой в приветственном жесте. — Джеймс, теперь ты можешь войти.

— Черт, Софи, это фантастика. Я правда надеюсь, что в один прекрасный день у меня будут такие же хорошие манеры, как у тебя.

Нагнувшись, он пролезает в окно и закрывает его за собой.

— Я думала, я должна пригласить тебя внутрь.

— Нет, вовсе нет, — возражает он и затем, нагнувшись, встряхивает мокрыми волосами.

Я отпрыгиваю в сторону, чтобы не попасть под импровизированный душ.

— Я совершенно уверена, что...

— Нет, ты не уверена. — Выпрямившись, он оценивающе смотрит на меня, как будто вдруг увидел меня в новом странном свете. — Сколько фильмов про вампиров ты видела?

Немало, если честно. Оглядываясь назад, я понимаю, что должна была закричать: «Вампир!» в первый же учебный день. Впредь надо вести себя мудрее.

— Не так уж много, — ворчу я. — А по поводу приглашений существует давняя традиция.

— Ну, традиция в данном случае ошибается. И, кроме того, если ты думала, что мне нужно приглашение, чтобы войти, почему ты так психовала у окна?

Это ценное, но не очень-то приятное замечание.

— Я не психовала. Я просто подумала, что ты — соседский извращенец. Я ему нравлюсь. Очень, — добавляю я. Его лицо начинает расплываться в улыбке. — Ну что еще?

— Ты надела платок специально для меня?

— Чего?

Он показывает на мои плечи:

— Платок.

Я опускаю глаза. В какой-то момент всего этого кошмара я, оказывается, сочла нужным повязать на плечи шерстяной платок. О боже.

— Ну, я иногда надеваю его, — пожимаю я плечами, развязывая узел на шее, надеюсь, в достаточно небрежной манере. Я смущенно пересекаю комнату и сажусь на кровать, по-турецки скрестив ноги, так чтобы ему не был виден даже кончик моего мизинца.

— Тебе не обязательно все время сидеть там, — говорит он, характерно поднимая бровь, что всегда заставляло меня завидовать ему, когда я пыталась разыграть законченного негодяя. — Я не кусаюсь.

Смелая шутка, если вспомнить последние события.

— Долго ты ждал, чтобы сказать мне это?

— С тех пор, как приехал домой, — отвечает он, пристраиваясь на полу возле ножки стола.

— Как мило.

В комнате воцаряется тишина. Я откидываю голову к стене, продолжая следить за Джеймсом краешком глаза. Он поджал колени к груди и положил на них руки с видом человека, настроенного на долгую беседу.

— Знаешь, ты не думай, что у тебя теперь есть свободный доступ сюда. Если ты правда хочешь, чтобы я тебе верила, ты должен рассказать мне все. Тебе придется ответить на все мои вопросы, независимо от того, насколько глупыми или назойливыми они тебе покажутся.

— Хорошо, — без колебаний отвечает он.

— Я не шучу, — говорю я, глядя ему прямо в глаза. — Без отговорок.

— Ладно.

— Что ж, отлично, — лукаво отвечаю я. — Что ты сделал со шлепкой, которую украл в третьем классе? Я так и не нашла ее у тебя во дворе.

С невозмутимым видом он отвечает:

— Я вырыл яму и закопал ее под качелями.

— Ты серьезно?

— Ага. Вот этими самыми руками, — добавляет он. — Соседская собака все это время наблюдала за мной. После этого я несколько недель отмывал грязь из-под ногтей.

— О'кей. Как ты стал вампиром?

Он пару раз моргает.

— Используешь тактику внезапного нападения, да?

— Это лучший способ получить честные ответы, — говорю я. — А что? Ты, значит, идешь на попятную?

— Нет. Но не могла бы ты сначала ответить на мой вопрос?

Если вопрос касается моей группы крови, я об этом пожалею.

— Ну? — недоверчиво произношу я.

— Что тебя больше беспокоит? — спрашивает он, наклоняясь ко мне. — То, что я вампир, или то, что я сижу здесь, в твоей комнате, глубокой ночью? Потому что мне, если честно, кажется, что скорее второе.

Он улыбается во весь рот. В любое другое время, при любых других обстоятельствах, я бы почти подумала, что он...

— Ты что, заигрываешь со мной? — ошарашено спрашиваю я. — Сейчас?

Мне кажется, я вижу, как по его лицу промелькнуло разочарование. Впрочем, это могла быть просто тень.

— Ну пожалуйста! — спокойно говорит он. — Мне просто любопытно. И кроме того, я думал, что все эти вампирские штучки очень сексуальны. Я просто хотел убедиться, что ты не начнешь хихикать и кокетливо накручивать локон на палец.

— Думаю, ты в безопасности. Во-первых, вампиры утрачивают часть своего очарования, когда один из них решает пообедать твоей шеей, а во- вторых, я до сих пор не могу до конца понять, зачем ты вернулся. Так что говори, — приказываю я, нахмуривая брови, когда в ответ на свою речь не слышу ничего, кроме молчания. — Я помогу тебе начать. В некотором царстве, в некотором государстве повстречал я как-то раз кое-кого с очень острыми зубами и...

— Ладно, — прерывает меня Джеймс. — Это не так-то просто, знаешь ли. То, о чем я сейчас расскажу, — не самые приятные моменты в моей жизни. После того как умерли мои родители, мне было... тяжело.

— Это правда был пожар? — спрашиваю я, приготовившись услышать историю о том, что пожар был просто прикрытием, а также о полуночных нападениях вампиров и кровавых отпечатках ладоней на белых простынях. Но, к моему удивлению, Джеймс издает невеселый смешок.

— Да. Просто один из несчастных случаев, о которых все читают в газетах и забывают через три дня. Все, кроме тех, с кем это действительно случается.

Непросто представить себе, что в то самое время, когда я проклинала ежедневные унижения, которые приходится терпеть новеньким в средней школе, он пытался выжить, после того как вся его жизнь внезапно потеряла опору. Представив себе внезапное сиротство Джеймса, я снова натягиваю на плечи платок, завернувшись в него, как мумия. Джеймс снова надолго замолкает, но на этот раз я не тороплю его.

— Как бы то ни было, — продолжает он настолько внезапно, что я подпрыгиваю на месте, — после того, как погибли родители, нужно было решить, что делать со мной. Бабушка с дедушкой умерли задолго до моего рождения, а у родителей не было ни братьев, ни сестер. Если бы они предоставили меня самому себе, я бы действовал на свой страх и риск, но мне было шестнадцать, и по закону они должны были отправить меня в приемную семью.

«Приемная семья» — звучит так... тоскливо.

— Это были хорошие люди?

— Пожалуй. Они жили на старой отремонтированной ферме, с гектарами полей вокруг. Сюзанна разводила немецких овчарок, а Ян большую часть времени возился со старыми тракторными деталями. В школу меня отвозил древний сельский автобус — тогда, когда я туда ходил.

— Когда ходил?

— Ну да. Я прогулял, наверное, половину уроков, но экзамены я все-таки сдал. С трудом, — фыркает он и переводит на меня взгляд. — Знаешь, когда ты счастлив, сложно представить себе, как можно ни о чем не заботиться. Но меня тогда ничего не волновало. Ни я сам, ни мое будущее, ни кто-то еще. Иногда я представлял себе, как все было бы, если бы мы никогда не переезжали, если бы мы по-прежнему жили рядом с тобой и твоей семьей и если бы мы с тобой по-прежнему тратили большую часть времени на изобретение изощренных издевательств друг над другом. Я не спал допоздна, представляя себе наши разговоры по пути из школы, во дворе, по телефону... — говорит он и сконфуженно смотрит на меня. — Это было глупо — у меня были другие друзья, да и мы с тобой не так-то много разговаривали после шестого класса.

Я не знаю, что на это сказать. Мне кажется, что я тоже должна открыть ему что-то личное — например, что, когда он поцеловал меня в гамаке, я только притворялась спящей. Что в тот день, когда они переехали, я плакала. «Или, — шепчет мой внутренний голос, — ты можешь сесть рядом с ним. Это хороший знак душевной близости». Этот тихий голос прав, и то, с каким выражением Джеймс продолжает смотреть на меня, заставляет меня решиться оказать ему более существенную поддержку, чем просто пара шуточек. Перебравшись через кучу одеял, я придвигаюсь к краю кровати и сползаю на пол. Теперь нас разделяет очень небольшое расстояние, но даже эти жалкие шесть футов кажутся мне футбольным полем. Должна ли я броситься к нему, обняв за плечи, или достаточно наклониться к его лицу с сострадающим выражением лица а-ля Опра Уинфри?

Я все еще борюсь сама с собой, уставившись вниз с таким интересом, словно сижу на Эвересте, и размышляю, как во всю эту историю вписываются вампиры, когда Джеймс подает голос:

— Теперь удобно? — осведомляется он со странной ухмылкой, словно говорящей о том, что он точно знает, о каких глупостях я сейчас думала.

— Кровать слишком мягкая, — торопливо отвечаю я, отчего его ухмылка становится еще шире. Но он снова улыбается, а это прекрасно. Видимо, все, что я должна сделать, чтобы ему стало лучше, по умолчанию встроено в мой социальный идиотизм. — Мне очень жаль, Джеймс.

Он снова пожимает плечами.

— Это не твоя вина.

— Но это все равно не объясняет, откуда взялись клыки. Ставлю на некую подружку с той стороны загробного мира.

Он уклончиво отвечает:

— Возможно.

— Ты хочешь сказать, что есть несколько вариантов? — спрашиваю я, подавляя желание ударить себя в грудь. Откуда взялся этот взрыв эмоций? Как будто кто-то без моего ведома сменил обои на рабочем столе, поставив картинку «ревнивая подружка». Откашливаясь, чтобы избавиться от всего этого, я стараюсь ответить что-нибудь более спокойное. — Я имею в виду, единственный логичный вариант — это Виолетта.

— У меня были и другие подружки, если что.

— Я не говорю, что единственная девушка, которая находит тебя привлекательным, — это та, у которой серьезные проблемы с зависимостью. Я просто хочу сказать, что последнюю неделю мы с Виолеттой были лучшими подружками, и она рассказала кое-какие подробности, которые только теперь, кажется, начинают проясняться. И еще то, как она влетела в столовую, увидев, что мы разговариваем.

— Ладно, да, это была Виолетта.

— Ты проиграл спор? Не там поставил галочку в опросе? Потому что она вроде как немного странная.

— Смешная шутка, — замечает он. — Так я уже говорил, что ферма Сюзанны и Яна была в глуши, так? В радиусе пяти миль было, наверное, всего три дома. В двух из них жили пожилые пары на пенсии. А третий, закрытый, был необитаем. По крайней мере, так все думали.

— Тупицы-тупицы-тупицы.

— Да, тупицы-тупицы-тупицы. Спасибо.

— Без проблем.

— Через пару недель после того как я переехал, я стал гулять по окрестностям. Иногда я отправлялся на прогулку посреди ночи: вылезал из окна и спускался по дереву, как в кино. Однажды ночью я зашел дальше, чем когда-либо, — я просто делал все, чтобы забыть про реальность, — и наткнулся на один из этих старых, бестолково построенных сельских домов с верандой. На секунду, всего на секунду, мне показалось, что это наш старый дом. Или этот дом, — говорит он, бросая взгляд на потолок. — Но, честно говоря, на этот он был похож только размером. Но и этого оказалось достаточно, чтобы я попробовал войти внутрь.

— Взлом с проникновением. Потрясающе, — говорю я, радуясь, когда мои слова вызывают у него улыбку. А улыбка лучше грусти, в этом нет сомнений.

— Внутри все было совсем не таким ветхим, как я ожидал, — продолжает он, — а напротив стены стоял старый диван. Повсюду валялись газеты. Старые, пожелтевшие. А в дальнем углу было сложено что-то — мне показалось, что это куча веток, — говорит он.

Акцент на «мне показалось» вызывает у меня легкое недомогание. Мне даже почти не хочется уточнять, что же это было. Почти.

— Дай угадаю. Это были не ветки?

— Нет, — отвечает он без всякого выражения. — Не ветки. Кости и мех животных — множества животных. И всего этого было больше, чем осталось бы от животных, которые заползли погреться и потом умерли на месте. Я повернулся и побежал к двери, и тут увидел Виолетту, которая стояла, обняв руками столбик веранды, и улыбалась. Знаешь, я, кажется, даже сказал: «Привет». Она была похожа на куклу, особенно в одном из этих платьев.

— Любая девушка будет похожа на куклу, если утянуть талию до размеров бутылочного горлышка, — раздраженно замечаю я и тут же чувствую себя глупо, когда Джеймс смущенно смотрит на меня.

— Как бы то ни было, — говорит он. — Виолетта взяла меня за руку и сказала, что она рада со мной познакомиться.

— А потом утащила тебя в сарай и укусила, так? — продолжаю я, гордясь тем, как любезно я помогаю ему заполнять пробелы в рассказе. Пять с плюсом мне. Я жду знака подтверждения, подергивания уголков рта, движения ресниц, кивка головы — чего угодно. Но ничего не происходит. — Так? — повторяю я.

Джеймс с неожиданным интересом изучает свои шнурки.

— Ты что, издеваешься? Ты хочешь сказать, что это произошло не той ночью? Ты хочешь сказать, что ты вернулся?

— После смерти родителей я не мог смириться с обычным течением жизни, — говорит он прежде, чем я успеваю спросить, как он мог быть таким идиотом. — И хотя я жил в другом месте с другими людьми, я все равно чувствовал то же самое. Сюзанна каждый вечер готовила ужин в то же время, что и моя мама. Она даже использовала те же самые рецепты из журналов. Каждое утро я просыпался под одно и то же тупое щебетание птичек и каждый день надевал одну и ту же одежду. И все-таки все это напоминало мне о том, насколько теперь все по-другому, насколько все ужасно. Но в Виолетте все было другим. И она, и ее жизнь, и все остальные. Это напоминало то чувство, когда забываешься за книгой или фильмом. Это было спасение.

— Но неужели их безумная странность не заставила тебя насторожиться?

Он награждает меня испепеляющим взглядом.

— Не считай меня таким дураком. Но ведь вампиры находятся за пределами возможного, так? И, кроме того, что-то я не заметил, чтобы ты подняла шум, увидев вампиров в столовой.

— Верно. Но, с другой стороны, я не видела их коллекцию костей.

— Логично, — соглашается он. — На самом деле мне было плевать. Я чувствовал себя как во сне, и происходило все как во сне. Однажды ночью Виолетта спросила меня, хочу ли я, чтобы все это длилось вечно. Я сказал «да». Она укусила меня, приказала мне укусить ее, и к тому времени я настолько утратил связь с действительностью, что послушался. Проснувшись, я подумал: «Ага, теперь, по крайней мере, все никогда не будет по-прежнему». — Он откидывает голову назад. — Это был самый идиотский поступок в моей жизни. Ты не сможешь винить меня сильнее, чем я сам виню себя.

— Ты не мог просто покрасить волосы в фиолетовый и на этом остановиться? — безнадежно спрашиваю я. Когда я представляю себе одиночество и горе, толкнувшие его на это, у меня сжимается горло. Я придвигаюсь немного ближе к нему, чтобы дать ему понять, что я ценю его откровенность. Когда я замираю рядом с ним, он приподнимает одну бровь.

— Ого! Это лучшая сентиментальная история, которая есть у меня в запасе. Что еще должен сказать парень, чтобы заставить тебя придвинуться совсем близко?

Поскольку я ничего не отвечаю, он сам рывком придвигается, преодолев всю дистанцию между нами. Я с пересохшими губами смотрю на тот дюйм, что разделяет теперь наши колени.

— Ты знаешь, что вся твоя кровь сейчас прилила к щекам? — спрашивает он. — Они пылают.

Я резко поднимаю голову и машинально трогаю себя за другие части тела, которые действительно едва теплые.

— Какая разница. Здесь слишком темно, чтобы увидеть это, — с напускной храбростью говорю я.

— Темнота не имеет значения. Это одно из преимуществ моего нового состояния.

— Что?

— Я могу видеть тепло тела, тепло лужи крови. И сейчас твои щеки горят, как два гигантских маяка, — он показывает пальцем на мое лицо, как будто я не знаю значения слова «щеки».

— Я легко краснею, — отговариваюсь я.

— Ага, — говорит он, явно мне не веря. Кажется, наступил идеальный момент для того, чтобы снова сменить тему разговора.

— Итак, какие еще сверхспособности у тебя есть? — спрашиваю я. — Если скажешь, что рентгеновское зрение, я застрелюсь.

Он не отвечает. Видно, что он чувствует себя ' неловко после моего вопроса — он сидит прямо и раскачивается из стороны в сторону. Похоже, мне снова придется поиграть в разгадывание загадок.

— Если судить по Владу, то я бы сказала, что у тебя есть сила убеждения.

— В определенной степени, — осторожно отвечает он.

— И ты стал сильнее?

— Да.

— И у тебя обостренные чувства.

— Да.

— И ты искришься в солнечных лучах.

Он как будто бы собирается ответить «да», но потом вдруг удивленно смотрит на меня.

— А что?

— Ты... м-м-м... искришься? — пробую я снова. Он по-прежнему смотрит недоуменно, и я сбивчиво начинаю объяснять: — Я имею в виду, я помню, что видела тебя на солнце, и никакого сверкания вроде не было. Но тебе, наверное, нельзя долго находиться на солнце?

Кто-то должен вмешаться и сделать универсальными знания о вампирах, немедленно.

Он продолжает смотреть на меня так, словно я только что сообщила ему, что в свободное время люблю жевать траву.

— Солнечный свет не убивает нас, но он делает нас слабее. Как и использование любого нашего дара, — говорит он, и в последнем его слове отчетливо слышится сарказм. — Чем больше мы их используем, тем больше нам нужно...

— Нужно что? — тороплю я его.

— Тем больше нам нужно пить, — отвечает он.

Мой желудок сжимается. Я, конечно, знала,

что вообще-то вампиры пьют кровь. Но ведь это Джеймс. Джеймс! Он любит красные лакричные палочки и сэндвичи с бананами и арахисовым маслом. Я знаю это потому, что он всегда крал их из моей коробки с завтраком и подкладывал на их место записки, на которых было написано: «Джеймс: 1, Софи: О».

Повернувшись, я смотрю на него в лунном свете. Он опять занялся изучением своих шнурков, но я вижу, как он косится на меня уголком глаза. Мой мозг подсовывает мне картинки, на которых он с оскаленными клыками склоняется над рядами белых шей и хватает кроликов в лесу. На этих картинках он одет в плащ с красной подкладкой и фрак с узкими фалдами, а вовсе не в футболку и джинсы, как сейчас.

Я бессознательно подношу руку к шее. Две колотые ранки затянулись рубцами, твердыми и изогнутыми, как крошечные черепашьи панцири. Возможно, мне следует начать волноваться.

— Да, — мрачно произносит Джеймс. — Я правда пью кровь. Но я никогда не буду пить твою кровь. И никогда — кровь кого-то живого. Это слишком опасно. И... ну, ты понимаешь. Неправильно.

Его слова удивляют меня — я не думала, что произнесла что-то вслух. Я смущенно смотрю на него.

— М-м-м... да. Мы можем в некотором роде читать мысли, когда мы близко от человека. Иногда. Время от времени. Нам нужно прикасаться к человеку, если мы хотим проникнуть глубже. Но все это идет рука об руку со стиранием памяти, о котором нам как раз стоит поговорить.

Я знаю, что должна воскликнуть что-то вроде: «Да! Стирание памяти! Объясни, пожалуйста, подробно и в деталях!» Но сейчас я чувствую только, что хотела бы спрятаться под кроватью и оставаться там до самой смерти. Итак, это произошло той первой ночью в его дворе, потом сегодня в столовой, а потом...

— Сейчас, — любезно подсказывает Джеймс.

Я срываюсь с места быстрее, чем кто-либо когда-либо срывался с места, и не останавливаюсь, пока не упираюсь спиной в дверь спальни. Теперь нас разделяет, по меньшей мере, двенадцать футов.

— Ой, да ладно тебе, — говорит он. — Я не обращал внимания ни на что постыдное. Хотя было приятно узнать, что кто-то считает мои руки красивыми. — Уголки его рта начинают подергиваться. — Ну, мои и Дэнни Бауманна.

О господи. Все, что касается Дэнни Бауманна, я надеялась унести с собой в могилу. Впрочем, мои фантазии ограничивались тем, как мы встречаемся на двадцатой встрече выпускников, и он совершенно потрясен моим самообладанием и жизненным опытом, и в итоге я провожу остаток жизни, любуясь им, а потом нас хоронят вместе. Получается, что и при таком раскладе я уношу его с собой в могилу. Что и требовалось доказать.

— Это не смешно, — произношу я, обретя наконец дар речи. — Это вторжение в личное пространство. Прекрати.

— Я бы прекратил, если б мог, — говорит он. — Это просто происходит. Говорят, что, когда становишься старше, можно научиться это контролировать — другие вампиры умеют, — но прошел всего год, и пока что оно только набирает силу. — Он трет глаза с неожиданно усталым видом. — Я рад, что это произошло, потому что нам нужно подумать о том, что произойдет в понедельник. Влад будет ожидать, что ты не помнишь ничего о том, что случилось сегодня в лесу. Если ты выкажешь хоть малейшую толику недоверия, он что-то заподозрит, и я не могу предсказать, что он тогда сделает. Если ты не замечала, — криво усмехается он, — от него можно ожидать чего угодно.

— И что же я должна делать? Не думать?

— Нет. Но, судя по тому, что ты потащилась в лес за четырьмя голодными вампирами, сегодня вечером ты и так не слишком себя этим утруждала.

Я поднимаю палец.

— Ладно. Во-первых, я не знала, что они вампиры — я просто думала, что они участники какого-то странного культа. И во-вторых, — добавляю я, поскольку первый пункт сейчас звучит уже совсем не так разумно, — оскорбления не помогут мне удержать мою шею в целости и сохранности. Серьезно, что я должна делать?

— Есть вещи, которые затрудняют наше восприятие.

— Какие, например?

— Я замечал, что если люди полностью сконцентрированы на чем-то, то я ничего не слышу. Проявляются только бессвязные мысли, которые выбиваются из размеренного потока сознания. — Он останавливается, и какая-то новая эмоция мелькает на его лице. — Ты правда собираешься продолжать прятаться в углу?

— А ты можешь слышать меня отсюда?

— Очень слабо.

— Тогда да, — говорю я. Он, немного насупившись, отводит глаза в сторону. Пусть я не умею читать мысли, но я вижу, что он явно обижен. Я чувствую себя виноватой. Особенно учитывая то, что он сидит здесь и рассказывает все это только затем, чтобы помочь мне не стать десертом Влада.

Зная, что позже я об этом пожалею, я пересекаю комнату и сажусь рядом. Наши колени снова разделяет всего несколько дюймов.

— Ладно, давай потренируемся. Попробуй сказать, о чем я думаю, — говорю я, но он уже, опустив глаза, посматривает на мои ноги.

— Что это? Танцующие изюминки?

— Киты. И я хотела бы сейчас сосредоточиться на советах и рекомендациях по защите сознания от вампиров, а не на моей пижаме.

— Справедливо, — соглашается он и затем наклоняется ближе, так что я вижу зелень его глаз. Меня неожиданно отвлекает его нижняя губа — она по-настоящему красиво очерчена. А вокруг уголков рта у него веснушки. Не помню, чтобы я видела их раньше.

— Это потому, что вряд ли ты так близко смотрела на мой рот, когда нам было восемь, — говорит он.

Я откидываюсь назад.

— Я была не готова!

— Прости. Это не та ситуация, которую можно разыграть на «раз-два-три-поехали!».

Я указываю рукой назад.

— Черт. Просто... отойди вон туда.

— Что?

— Ты говоришь, что должен находиться близко, чтобы что-то услышать. А поскольку я все-таки смогу заметить, как Влад приближается ко мне, у меня будет, по меньшей мере, две-три секунды на то, чтобы начать концентрироваться. Так что отойди к книжному шкафу и потом приближайся ко мне. — Видя, что он не двигается с места, я добавляю: — Можешь начинать прямо сейчас.

Он неохотно встает и переходит к дальней стене, а я начинаю размышлять, на чем бы мне сосредоточиться. Я могу выбрать любую тему вроде погоды или почему я ненавижу слово «острый», но это еще не значит, что я смогу спрятать свои мысли, когда это будет действительно необходимо.

Я вскакиваю на ноги, и он начинает приближаться. Я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться на тех вещах, которые я никогда ни за что не произнесла бы вслух: «Джеймс, то, что теперь твой любимый напиток — кровь, не беспокоит меня даже вполовину так сильно, как должно беспокоить. А еще ты стал по-настоящему симпатичным».

Открыв глаза, я вижу перед собой его подбородок. Джеймс глядит на меня с настойчивым вниманием и еще чем-то, чего я не могу определить.

— Сработало, — говорит он через пару мгновений. — Ничего, кроме неясных помех.

— Правда?

— Ага. Абсолютно пусто. О чем ты думала?

— Э-э-э... так, о всяких глупостях, — отвечаю я, глядя на него снизу вверх. Когда он успел стать таким высоким?

— В десятом классе, — говорит он и тут же с досадой морщится. Жалкие запасы мужества, которое придал мне мой успех, начинают улетучиваться.

— Ну и что мне делать? — спрашиваю я.

— Избегай Влада. И точка.

— Но у меня с ним английский! Правда, он сидит впереди, а я сзади, но...

— Ничего, все будет в порядке, — говорит он примерно так же обнадеживающе, как врач, только что уронивший инструменты в открытую сердечную полость пациента. — Как я уже говорил, Влад достаточно опытный, так что он не будет читать мысли, если только не начнет активно это делать. Просто постарайся не подпускать его слишком близко.

Осознав, насколько близко я сейчас от Джеймса, я отступаю назад и сажусь на край кровати.

— А как насчет Виолетты? Она тоже в моей группе по английскому.

— Виолетта редко использует свои способности. Это истощает, а она считает, что пить кровь — не очень женственно. Кроме того, у нее достаточно своих тараканов в голове, чтобы волноваться о чьих-то еще.

— Жестоко говорить так про свою девушку.

— Бывшую девушку, — быстро поправляет он. — Если что.

— Прекрасно.

Джеймс подмигивает, что выглядело бы очень мило, не будь он таким мерзавцем.

— Не понимаю, почему ты злишься.

— Возможно, мне просто кажется, что ты мог бы быть немного добрее к девушке, разделившей с тобой вечную жизнь.

Он запускает руки в волосы — жест, который я быстро расшифровываю как «меня-бесит-твой-психоз».

— Вечную жизнь, которая мне не нужна, — с нажимом говорит он. — Девушка, с которой я не хочу быть. Если уж быть до конца честным, то я хочу...

Я прерываю его.

— Стоило подумать об этом прежде, чем она подарила тебе несмываемую метку вампира. А поскольку это уже случилось, то что плохого в вечной жизни? Я имею в виду, может быть, теперь стоит обратить внимание на хорошие стороны?

— Помимо головных болей от солнца, необходимости пить кровь и безумной компании? — восклицает он, и в первый раз с начала разговора он начинает злиться, по-настоящему злиться.

— И сверхспособностей, — продолжаю перечислять я, — и чтения мыслей, и крутизны, и...

— Я не хочу больше об этом говорить! — он резко прерывает меня, подходя к окну и выглядывая наружу. — Я вообще не понимаю, как мы до этого договорились. Давай поговорим о чем-то другом.

Он прав. Пора сменить тему.

— Ладно, — говорю я. — Что Влад здесь делает?

Пару мгновений Джеймс изучающе смотрит на меня.

— Влад ищет девушку, — наконец отвечает он.

— Я это уже поняла, — с трудом скрывая нетерпение, говорю я. — И что эта девушка делает? Летает?

— Нет.

— Он хочет выпить ее кровь?

Джеймс пожимает плечами.

— Не могу сказать, что он всегда посвящает нас в свои планы.

До сих пор Джеймс был для меня открытой книгой и смотрел мне прямо в глаза дольше, чем мог выдерживать мой бедный дрожащий желудок. Но теперь он сознательно закрывается от меня. Я смотрю на то, как он притворяется, что смотрит в окно на свой двор, и тут меня осеняет, что я помню эту позу со времен нашего детства; эта поза говорит о том, что Джеймс что-то скрывает.

— О чем ты пытаешься умолчать? — спрашиваю я.

Он резко поворачивается ко мне, но вместо ответа идет через комнату к доске, висящей над комодом. Наклонившись к ней, он указывает на фотографию, пришпиленную к ее углу.

— Это те занятия по карате, с которых тебя выгнали? Эта маленькая сердитая девочка — ты?

Похоже, сегодня мне уже не удастся ничего из него вытянуть.

— Уже поздно, и я совершенно измучена, — говорю я, и это действительно так. Мои веки наливаются тяжестью, а подушка на кровати с каждой минутой кажется мне все более мягкой и притягательной. Как гигантский пушистый зефир, набитый зефирным пухом.

— Ты меня выгоняешь? — удивленно спрашивает Джеймс.

— Ты, похоже, сказал все, что хотел.

Раздражение искажает его черты.

— Я не знал, что я здесь только для предоставления информации.

— Это не так! Просто дело в том, что я устала, сегодня в лесу на меня напали вампиры, а их вожак хочет убить меня, как только освободится на минутку от разыгрывания самого популярного человека в мире. Так что я просто хотела бы снова заснуть и забыть об этом хотя бы ненадолго, — заканчиваю я, понимая, что пока что я совершенно не справляюсь с последним пунктом.

Джеймс пару секунд просто смотрит на меня.

— Влад не самый популярный человек в мире, — наконец говорит он.

— Что?

— В мире вампиров он совсем не популярен. В сущности, он изгой. Персона нон грата. Если бы существовали вампирские рестораны, на них бы висели таблички с надписью «Не входить с осиновыми колами или Владом».

Если бы Джеймс сказал, что свободными вечерами Влад заворачивается в целлофан и поет попсовые песни перед зеркалом, я и то не была бы так удивлена. Учитывая его склонность задирать нос и изображать из себя самого крутого парня на свете, я предполагала, что он находится на вершине некой вампирской пищевой цепи.

— Но почему? — недоумеваю я.

Джеймс садится на стул у письменного стола, откидывается на спинку и смотрит мне в глаза, которые сейчас слишком широко распахнуты, чтобы казаться невинными.

— Ты все еще хочешь, чтобы я ушел?

Браво, Джеймс, браво. На один короткий миг я задумываюсь, почему он так сопротивляется тому, чтобы пойти домой, хотя еще давным-давно Марси говорила, что, если бы он бывал здесь немного чаще, она бы его усыновила.

— Ты можешь остаться, — говорю я.

— Отлично, — отвечает он, потягиваясь и устраиваясь поудобнее. — Мир вампиров основан на иерархии. Возьми весь идиотизм средней школы, помножь на восемнадцать, добавь полный перечень психов и получишь нечто очень близкое к тому, на что похожа жизнь в вампирском обществе. Существуют сотни вампирских семей, и каждая из них точно знает, кто по рангу выше или ниже их.

— Вампирские семьи? Как брат и сестра? — спрашиваю я, вспомнив о Марисабель. Возможно, они действительно в каком-то смысле брат с сестрой.

— Вроде того. Когда ты становишься вампиром, ты рождаешься заново с именем того, кто тебя им сделал, и ты довольно сильно завязан на это имя. Ты можешь жениться на ком-то из внешнего мира, но это случается очень редко — на деле большинство вампиров скорее согласятся сжечь себя, чем вступить в неравный брак.

— Ставлю пятьдесят долларов на то, что фамилия Влада на самом деле — не Смитсон.

— У Влада нет имени. Вампиром его сделал Безымянный. Таких — тех, кто был создан вне системы, — воспринимают в вампирском обществе как паразитов.

— Значит... значит, вы все — Безымянные.

— Почти все. То есть те из нас, которых создал Влад.

— Хорошо. Но что это фактически значит? Вас не выбирают в игре в вышибалы?

— Скорее то, что у нас вообще нет прав. В лучшем случае нас игнорируют, в худшем — убивают. Вот почему большинство Безымянных скрываются. Они — те, кто прячется в пустых домах и выбирается наружу только по ночам.

Другими словами, делают именно то, что делал Джеймс, пока я не заманила его обратно в полные захватывающих событий коридоры школы Томаса Джефферсона. Я смотрю на Джеймса, ожидая увидеть на его лице подтверждение моей догадки, но он, похоже, никак не связывает эти факты между собой.

— Влад не похож на того, кто скрывается.

— Он не так уж долго это делал — но, видимо, когда он только стал вампиром, он околачивался слишком близко от законных семей, и многие из них хотели его убить. Но потом он состряпал эту схему с «Данаей» и до сих пор над ней работает.

Я наклоняюсь ближе, взволнованная тем, что мы наконец подходим к тому, о чем у меня, кажется, уже есть смутные догадки.

— «Даная», — говорю я. — Я знаю, что Невилл — часть этого, но что это такое?

— Как ты узнала, что Невилл — часть этого?

— У него есть татуировка с буквой «Д». Я видела.

Джеймс, похоже, не в восторге от этого признания, но, немного помолчав, он продолжает:

— Я не так уж много об этом знаю, только то, что это что-то вроде тайного вампирского сообщества с членами по всему миру. У нас есть официальные вампирские суды, но в действительности за все ниточки дергают члены «Данаи». Это что- то вроде элитной мафии.

— Но ведь это значит, что Невилл не может быть Безымянным. Почему он тогда якшается с Владом?

— Он уверяет, что члены «Данаи» заинтересованы в том, к чему приведут поиски Влада. Влад, разумеется, в восторге. Он думает, что, если найдет эту девушку, его примут в члены организации.

— Это странно.

— Да, но для Влада все это в порядке вещей.

— Нет, я имею в виду то, что Невилл — представитель этой организации. Потому что во время нашего интервью мне показалось, что он их ненавидит. Он сказал, что хотел бы удалить татуировку, — говорю я и затем встряхиваю головой. Мы уходим в сторону. Все, что мне действительно нужно узнать, это почему наличие девушки поможет преодолеть социальные барьеры. Но когда я спрашиваю Джеймса, почему все так интересуются ее поисками, он снова медлит. Интересно, что заставляет его держать рот на замке именно тогда, когда разговор касается этой темы?

— Думаю, я пойду спать, — говорю я, изображая зевок.

Джеймс улыбается.

— Я вижу твой пупок, — замечает он, и я немедленно опускаю руки к животу, смущенная такой откровенной попыткой схитрить. Повисает неловкая тишина, но потом он смягчается. — Я на самом деле не так уж много знаю о ней, — говорит он. — Влад говорил нам только то, что считал нужным. Я знаю, что у нее есть что-то вроде родимого пятна в форме звезды.

— Ты издеваешься надо мной. Звезды? — переспрашиваю я. Это больше подходит для игрушки — Моего Маленького Пони, чем для человека.

Но Джеймс кивает головой и подтверждает, что да, это звезда.

— И еще я знаю, что она вроде как легенда в мире вампиров, — продолжает он. — Я слышал, что есть определенные поверья, связанные с ее кровью.

— Например?

Он снова колеблется.

— Некоторые говорят, что она может сделать вампиров устойчивыми к солнечному свету, другие говорят, что ее кровь — афродизиак. А кто-то говорит, что она может снова сделать вампира человеком. Вот так. Это все, что я знаю.

Я недоумеваю, почему он так неохотно рассказал мне это, но я рада, что он это сделал.

— Спасибо, — говорю я. — У нас не так много информации, но если Влад имеет дело с таким же небольшим количеством подсказок, то, думаю, нам все удастся.

— Удастся что?

— Опередить Влада. Найти девушку и предупредить ее об опасности — что бы он там ни собирался с ней сделать.

Я встаю, чувствуя покалывание в ногах от такого долгого сидения на полу. Отпихнув пальцами ног ноги Джеймса, я достаю оставшийся с десятого класса альбом выпускников из нижнего ящика стола.

— Влад отказался от Кэролайн, так что на очереди осталось еще всего лишь три сотни девочек из средней школы. Знаешь, возможно, у Влада есть какая-то тайная причина, по которой он ищет ее среди популярных девочек. Он очень быстро нацелился на Кэролайн, — говорю я и потом осознаю, что я болтаю, не спрашивая совета у того, кто гораздо лучше меня осведомлен о делах вампиров. — Как ты думаешь?

Джеймс молчит. Обернувшись, я вижу, что он смотрит на меня с таким виноватым и пристыженным видом, что мне ничего не остается, как спросить его, что не так.

— А что, если позволить Владу найти ее? — тихо предлагает он.

— Не понимаю.

Он не отвечает, просто продолжает смотреть на меня. И тут я все понимаю.

— Ты думаешь, что ее кровь поможет тебе стать прежним, — не веря своим словам, произношу я.

— Это всего одна девушка, — замечает он, но я слышу в его голосе неуверенность, которая говорит о том, что он уже долго спорил об этом сам с собой. — Мы даже не знаем, что они с ней сделают.

По-моему, нетрудно предположить, что они вряд ли подарят ей сертификат на бесплатные покупки в торговом центре! Думаю, все, что планирует Влад, почти наверняка окажется опасно для ее здоровья. И ты это знаешь, — говорю я, — иначе не сидел бы в сторонке. Ты не хочешь принимать участие в поисках, но будешь рад снять сливки, если она найдется.

В следующую секунду Джеймс уже стоит, хотя я не успела заметить, как он поднимался. Только что он сидел на стуле у письменного стола, а сейчас уже стоит рядом со мной и гневно смотрит на меня.

— С каких это пор ты заботишься о своих одноклассниках, Софи? — спрашивает он. — Сегодня ты на моих глазах предала единственную подругу, которая, кажется, у тебя была. И ради чего? Ради дурацкого проекта по журналистике?

— Послушай, — говорю я. — Я действительно об этом сожалею. И в мире, не населенном психами, это не привело бы к тому, что она в итоге оказалась в лесу со стаей голодных вампиров.

— Но оно привело.

— Прекрасно. В понедельник я выйду на сцену и позволю всем закидать меня камнями. — Я понижаю голос, собираясь вернуться от обвинений к убеждениям. — Но ты, ты позволяешь кому-то подвергаться опасности, прекрасно зная, что эта опасность существует. И на самом деле ты надеешься, что этот кто-то не избежит опасности.

— И что я, по-твоему, должен делать? Оставаться таким, как есть?

Я жду, пока затихнет эхо от его слов.

— Это твой выбор, — отвечаю я, болезненно морщась от того, как жестоко звучат эти слова.

— Это была ошибка! И да, возможно, я смотрел слишком много передач про сверхъестественные явления, когда не мог спать после смерти родителей, но вполне возможно, что у Влада действительно есть причина искать ее здесь. Может быть, это шанс начать все сначала. Может быть...

— Ты сам-то понимаешь, что говоришь? — спрашиваю я, но потом заставляю вести себя более дипломатично. — Я понимаю, что ты очень расстроен, и мне жаль, но за твою ошибку не должен расплачиваться кто-то другой.

— Хватит, — рявкает он. — Я все понял.

Эта грубая реплика заставляет меня замолчать. Повисает напряженная тишина, и потом я говорю:

— Так ты мне поможешь?

— Помогу тебе остановить Влада? Нет.

— Тогда, думаю, тебе стоит уйти, — заявляю я, стараясь, чтобы мой голос был более твердым, чем мое решение.

На этот раз Джеймс не возражает. Он смотрит в окно, и в этот миг я готова отдать все за способность читать мысли. Но я не делаю этого, поэтому я просто пересекаю комнату, открываю дверь и выглядываю в короткий коридор, ведущий к лестнице.

— Будь особенно осторожен, когда будешь проходить мимо комнаты родителей: у Марси чуткий сон, — говорю я. — Но когда дойдешь до комнаты Кэролайн, можешь уже не волноваться. Она способна сладко спать на ралли гигантских грузовиков, — шепотом добавляю я, но когда я поворачиваюсь, чтобы проверить, все ли он понял, комната пуста, а окно открыто. Джеймс ушел.