Мечты Мейера Лански о мире, недосягаемом для Службы внутренних доходов, были разбиты повстанцами, спустившимися с гор и с помощью оружия, которое было получено от американских гангстеров — в частности, от соратника самого Лански Сантоса Трафиканте-младшего, — захватившими остров. Че Гевара занял Гавану в первый день 1959 года. Батиста бежал в Нью-Йорк в канун Нового года, увезя с собой 40 млн. долларов. Кастро вступил в город 8 января, а в ночь перед этим Лански бежал оттуда, бросив 17 млн. долларов. Через несколько дней Кастро «отблагодарил» Трафиканте за помощь в подготовке восстания тем, что отправил его в тюрьму, где тот провел целый год.
Некоторое время Вашингтон играл роль настойчивого поклонника, и вначале Кастро отвечал ему взаимностью. Однако мимолетный роман обернулся длительной враждой. Кастро выгнал американцев, захватил контроль над казино и заключил союз с русскими. Лански назначил за голову Кастро вознаграждение в 1 млн. долларов, которое пообещал выплатить после возвращения в Гавану, хотя в глубине души вряд ли рассчитывал на успех. Некоторые из приближенных Лански обвиняли его в том, что в этих бегах он слишком долго ставил не на ту лошадь, но кто мог предугадать, что банда пьяных головорезов устроит целую революцию? Кроме того, Куба всегда служила мафии верой и правдой.
Зализывая раны на Майами, Лански готовился вступить в новую игру. Он уже усвоил некоторые ценные уроки относительно «новой Кубы». Она должна быть маленькой и располагаться достаточно близко к материку, чтобы туристов и игроков из США можно было легко доставлять туда и обратно. Т.е. во многом она должна была походить на «прежнюю Кубу». Кроме того, ею должен был управлять глубоко коррумпированный политический режим, возглавляемый достаточно жадным лидером, который примет мафию с распростертыми объятиями. Но, в отличие от Батисты, у этого тирана должны быть достаточно прочные позиции, чтобы политическая ситуация оставалась стабильной. А деньги мафии должны настолько сильно «пропитать» экономику этой страны, чтобы без них не мог обойтись ни один другой диктатор, пожелавший захватить власть.
Наиболее подходящим местом, на первый взгляд, казалась Доминиканская Республика. Во главе ее стоял генерал Рафаэль Леонидес Трухильо, один из самых кровавых автократов в истории Латинской Америки. С его благословения мафиозо Джо Бонанно уже перекачивал героин через Доминиканскую Республику в Соединенные Штаты, так что с Трухильо, несомненно, можно было иметь дело. Но поскольку Лански и его друзья не очень доверяли Бонанно, они стали искать другого человека, чтобы через него подобраться к Трухильо. Таким человеком стал его бывший зять Порфирио Рубироса.
Неизменно описываемый как «плейбой» — словно это было его служебной характеристикой, — Рубироса в промежутках между охотой на женщин в Палм-Бич и Нью-Йорке, женитьбой на дочери Трухильо, затем на французской актрисе Даниэль Дарье, «табачной наследнице» Дорис Дьюк и наследнице Woolworth Барбаре Хаттон, — а также когда не спал с актрисой За За Габор, — работал у генерала курьером. Именно Рубироса собирал гонорары и комиссионные, причитающиеся Трухильо со сделок, которые его правительство обделывало с американскими предпринимателями. Попутно он познакомился с Фрэнком Синатрой, и тот свел его с Джоном Кеннеди — того же поля ягодой, — который, в свою очередь, интересовался Доминиканской Республикой.
Кеннеди боялся, что русские попытаются захватить еще один карибский остров. Эта тревога, так же как и его нелюбовь к Трухильо, разделялась шефом ЦРУ Алленом Даллесом, доставшимся ему по наследству от президента Эйзенхауэра. Но Кеннеди не знал, пока Даллес не сказал ему об этом, что Бонанно и Трухильо обменивали наркотики на оружие. Эйзенхауэр, когда ему доложили об этом, был взбешен, и ЦРУ одобрило заговор семи приближенных Трухильо, целью которого было убийство доминиканского правителя. Однако в конце мая 1961 года, всего через четыре месяца после прихода в Белый дом, Кеннеди отказался от плана убийства Трухильо.
Сам того не зная, Кеннеди перешел дорогу боссу чикагского «Филиала» Сэму Джанкане. В прошлом «Филиала» и семьи Кеннеди было много общего. Как и многие другие американские гангстеры начала 1960-х годов, во времена «сухого закона» Джанкана со своей братвой и отец Кеннеди, Джо, торговали спиртным. Часть денег, сделанных Кеннеди-старшим на контрабанде виски, была реинвестирована в Чикаго, где Джо в 1945 году купил Merchandise Mart. Эта торговая компания, предположительно крупнейшая в мире, оставалась фундаментом богатства семьи Кеннеди на протяжении 50 лет. Нечего и говорить, что в Чикаго тех дней ни одно предприятие такого размера не могло действовать, не имея особых отношений с определенными людьми. Рабочая сила находилась под контролем городского демократического аппарата. Там, где появлялись «рабочие места для ребят», тут же оказывался профсоюз водителей грузовиков Teamsters Union, а вместе с Teamsters — и «Филиал».
В 1960 году Джанкана занимался организацией президентской кампании Джона Кеннеди. Он не только снабжал Кеннеди деньгами — используя Синатру как посредника, — но и присутствовал при том, как одна из подружек Синатры, Джудит Кэмпбелл, была представлена Кеннеди и быстро стала его подружкой. Джанкана использовал Кэмпбелл как канал для вливания в кампанию еще больших средств.
Во время ноябрьских выборов Джанкана и «Филиал» работали с «кладбищенскими голосами» графства Кук, помогая набивать чикагские избирательные урны бюллетенями, заполненными за умерших людей. Некоторые историки утверждают, что именно эти голоса обеспечили Кеннеди преимущество в Иллинойсе и, в конце концов, привели его к победе над республиканским кандидатом Ричардом Никсоном. Бесспорно, главную роль в этом сыграли политическая машина демократической партии во главе с мэром Ричардом Дэйли и стоявший за его спиной «Филиал». И хотя другие историки заявляют, что голоса, украденные Кеннеди в Иллинойсе, были компенсированы голосами, украденными Никсоном в других штатах, и, следовательно, не сыграли такой уж важной роли, это не опровергает того факта, что Кеннеди стал должником Джанканы.
Убийство Трухильо расстроило планы Джанканы. Финансовое будущее его «Филиала» в большой степени зависело от Лас-Вегаса, и теперь он пытался переместиться в какой-нибудь офшор. Как корпоративный участник экономической жизни Лас-Вегаса, «Филиал» контролировал Sands, Sahara и Riviera. Но Невада, как и Куба, была объявлена «открытым городом», фактически зоной свободной торговли, где любая мафиозная семья могла получать деньги от игорного бизнеса, проституции, наркотиков или вымогательства столько времени, сколько она намеревалась оставаться в бизнесе. И никто не собирался упускать такую возможность. Лански принадлежала часть Thunderbird; кливлендская мафия управляла Desert Inn и Stardust; семья Патриарки из Новой Англии владела Dunes, а за Tropicana стоял тандем Лански — Костелло. Профсоюз Teamsters тоже прекрасно вписывался в картину, имея долю в Caesar’s Palace, Dunes и Fremont. И хотя здесь можно было делать очень большие деньги, слишком уж много народу запускало руки в кассу. Джанкана хотел найти такое место, которое принадлежало бы только Чикаго, поэтому он обратил свой взор на Доминиканскую Республику.
В центре его схемы находился Бобби Бейкер, очень влиятельный человек, которого Джанкана практически посадил себе в карман. Во времена могущественного демократа Линдона Джонсона Бейкера — его ближайшего и самого доверенного друга — называли «сто первым сенатором» и «маленьким Линдоном». Теперь, когда Джонсон стал вице-президентом, Бейкер получил такую власть, что Трухильо платил ему за то, чтобы он представлял его интересы на Капитолийском холме. Платил ему и Джанкана — в расчете на то, что он принудит законопослушные гостиничные сети (главным образом Intercontinental) и авиакомпании (главным образом Pan Am, которая владела Intercontinental) осуществлять инвестиции в Доминиканскую Республику.
Пока Джанкана проворачивал захват «Филиалом» Санто-Доминго, Аллен Даллес и ЦРУ были заняты приготовлением «Операции Мангуст», включавшей планы свержения Кастро, причем по одному из них убийство Кастро должна была осуществить мафия. Когда Джанкана узнал, что от него могут потребовать продемонстрировать свой патриотизм, он позаботился о том, чтобы Кеннеди узнал о его согласии. Но у брата Джона, генерального прокурора Бобби Кеннеди, имелось другое мнение относительно Джанканы. Бобби уже заставил Джанкану понервничать, назвав его в своей вышедшей в 1960 году книге «Внутренний враг» опасным гангстером. Теперь же, узнав, что Джанкана приглядывается к Доминиканской Республике, Бобби выступил против «Филиала» и одновременно попытался оградить Джона от дружбы с приятелем Джанканы Фрэнком Синатрой.
Финансовый скандал вывел из игры Бейкера, разрушив офшорные планы Джанканы. Есть серьезные основания полагать, что именно Бобби натравил на Джанкану ФБР. Агенты следили за каждым шагом чикагского мафиозо, вмешиваясь в его дела в такие моменты, когда он меньше всего нуждался во внимании правоохранительных органов, и серьезно ограничивая его финансовую деятельность. Досталось от Бобби и профсоюзу Teamsters.
Согласно документам из архивов ФБР, Джанкана воспринял все это как личное оскорбление. Нет ни малейшего сомнения в том, что он был сыт по горло министерством юстиции Бобби и его бесконечными угрозами. Еще больше разозлил его разрыв Кеннеди с Синатрой. Возмущали его и бесконечные нападки Бобби на Teamsters. С точки зрения Джанканы, братья оказались нелояльными, а измену он не мог оставить безнаказанной. Вот почему, если вы верите в теорию заговоров — и особенно в то, что Джон Ф. Кеннеди был убит мафией, — вам будет нетрудно поверить и тому, что причиной убийства Кеннеди стало его «предательство».
Мафия могла бы удовольствоваться Доминиканской Республикой, по крайней мере на короткое время, но поезд уже ушел. Поэтому Лански, по-прежнему продолжавший поиски «новой Кубы», стал искать ее в другом месте. К тому времени казино стали открываться уже во многих районах Карибского бассейна, особенно на голландских Антильских островах (Арубе, Бонайре, Кюрасао и Сен-Мартене) и Гаити. Некоторые из них были легальными, однако деятельность большинства оставалась незаконной. Хуже всего в этом отношении обстояли дела на Гаити. Однако, осмотревшись как следует, Лански решил, что наиболее подходящим местом для него были 700 островов и островков, принадлежащих Британии и находившихся всего в 30 минутах лету от Майами: транспортное сообщение было удобным, недвижимость дешевой, доступ легким, политическая система вполне стабильной, а политики — достаточно коррумпированными. И самое главное, дорожка на Багамы была уже протоптана.
* * *
В июле 1944 года представители 44 стран собрались в Бреттон-Вудсе, штат Нью-Гемпшир, чтобы вписать последние строки в соглашение о стабилизации послевоенной мировой экономики. Они создали Международный валютный фонд, зафиксировали цену золота на уровне 35 долларов за унцию, привязали американский доллар к золоту, а обменный курс остальных конвертируемых валют — к доллару. В основе Бреттон-Вудского соглашения лежит предположение о том, что, обеспечивая валютную стабильность, западные державы добиваются сохранения денежных запасов, стабилизации процентных ставок и замедления спада.
Выгоды от этого видели все, особенно Иосиф Сталин. Российский рубль, будучи неконвертируемой валютой, возможно, и являлся для советского диктатора символом финансового суверенитета, но правда заключалась в том, что при импорте товаров или услуг он зависел от стабильности западной экономики вообще и силы американского доллара в частности. И хотя зависимость от доллара могла восприниматься Советами как препятствие на их пути к мировому господству, от нее вряд ли можно было избавиться, потому что Россия была производителем нефти, а нефть является валютным товаром. Сталин имел долларовую выручку, но вот чего он не имел — так это безопасного места, где мог бы держать свои доллары до тех пор, пока не соберется их тратить. В те дни единственными банками, державшими долларовые депозиты, были американские банки, что вынудило Коммунистическую партию СССР занять странную позицию коммерческого клиента своих заклятых капиталистических врагов.
Сталину это не нравилось по двум причинам, причем совсем не идеологическим.
Первая — это царские долговые бумаги. Спустя три десятилетия после Октябрьской революции мир по-прежнему был завален российскими облигациями. Эти облигации не имели стоимости ни с какой точки зрения, потому что так сказали коммунисты. Это были царские долги, и до тех пор, пока мистер Сталин не решился бы признать их, владельцы облигаций не имели возможности получить по ним деньги. Но ситуация могла измениться, если бы кто-то узнал, что советские доллары хранятся в Нью-Йорке. Стоимость облигаций подскочила бы прежде, чем высохли чернила на первом же исковом заявлении.
Второй причиной была «холодная» война. Сталин боялся, что по мере увеличения трений между двумя сверхдержавами Вашингтон поддастся искушению шантажировать Советы арестом русских денег в Штатах.
А теперь расскажем историю, хоть и довольно сомнительную, об одном правителе Абу-Даби, который прятал все свои деньги в подвале королевского дворца. Однажды министр финансов пришел сказать ему, что крысы поедают банкноты, и предупредил, что, если он немедленно не уберет деньги в другое место, от них ничего не останется. Когда правитель Абу-Даби признался, что ему больше некуда положить деньги, министр финансов предложил положить их в банк. Итак, правитель приказал, чтобы деньги были излечены из подвала, погружены на запряженные быками телеги и перевезены в банк. Через неделю правитель призвал министра финансов и потребовал, чтобы тот отвел его в банк и показал ему деньги. Излишне говорить, что банк не держал у себя деньги, а отдал их взаймы другим людям, предприятиям и даже другим банкам. Теперь огорошенному министру финансов предстояла нелегкая задача — объяснить правителю, почему его деньги, хотя и находились в банке, фактически в нем не лежали.
Если у банков не хватает денег, необходимых для немедленной выдачи, если денежных резервов недостаточно и кто-то хочет увидеть свои деньги, у них возникают проблемы с ликвидностью. Чтобы решить ее, банки просят правительство печатать больше денег и ссужать их им со скидкой. Во времена Сталина Федеральная резервная система — американская версия центрального банка — делала это для американских банков, но не была склонна делать то же самое для банков иностранных государств. Теоретически Вашингтон разрешал банкам за пределами США держать доллары сколь угодно долго, если они были способны выполнять довольно строгие требования. Среди прочих вещей от иностранных банков требовалось поддерживать гораздо более высокий уровень ликвидности, чем большинство из них могло себе позволить.
Чего, однако, не мог предвидеть Сталин и на что не рассчитывали сами американцы — так это, что, подписав Бреттон-Вудское соглашение и привязав валюты всего мира к своей национальной валюте, Вашингон тем самым породит монстра с огромным аппетитом на доллары. В период между 1948 и 1951 годами в соответствии с планом Маршалла Европа получила гигантское вливание в 13 млрд. долларов, и европейские центральные банки покупали значительные суммы, чтобы поддержать свои собственные обесценивающиеся валюты. Внезапно за пределами США оказалась колоссальная сумма долларов, ее нужно было куда-то пристроить, и двумя банками, тихонько занявшимися этим, стали Московский народный банк в Лондоне и Banque Commerciale Pour 1'Europe du Nord в Париже. Оба, как выяснилось, принадлежали Советам и обслуживались британскими финансовыми консультантами.
После русского вторжения в Венгрию в 1956 году британские финансовые консультанты Кремля — поддерживавшие связь с финансовыми консультантами двух банков — согласились, что было бы очень разумно переместить российские доллары из лап американцев в Париж. Время, как оказалось, было выбрано удачно, потому что на следующий год, когда Московский народный банк в Лондоне столкнулся с проблемами, вызванными кризисом британского платежного баланса, который, в свою очередь, был порожден Суэцким кризисом, Banque Commerciale Pour 1'Europe du Nord смог ссудить ему достаточно долларов, чтобы обеспечить ликвидность. Телеграфным адресом Banque Commerciale Pour 1'Europe du Nord был Евробанк, а ссуда была описана как «доллары Евробанка», что, в конечном счете, было сокращено до «евродолларов».
Увидев, как можно обеспечивать ликвидность через долларовые кредиты, предоставляемые за пределами Соединенных Штатов, к этому занятию подключилось несколько других международных банков. В то же самое время, гневно прореагировав на Суэцкие события, в которые Вашингтон недвусмысленно посоветовал не вмешиваться британцам, американцы заморозили находившиеся в Штатах долларовые активы всех их участников. Эта акция продлилась недолго, тем не менее возмущенные ею арабские правительства забрали свои деньги из американских банков и разместили их на новом рынке евродолларов, т.е. стали хранить их в Лондоне, с которым, по иронии судьбы, они враждовали из-за Суэцкого канала и который стал центром этого нового рынка.
Сами того не осознавая, русские воткнули нож в Бреттон-Вудскую систему и невольно ускорили ход событий в момент, критический для созревания современного офшорного мира.
* * *
Багамы были местом, где проводили зиму богатые американцы. Много лет назад их облюбовали и рыболовы-спортсмены. Но в середине 1950-х годов туризм на островах совершенно не был похож на то, что мы имеем там сегодня. Для того чтобы он мог развиваться, необходима была инфраструктура, и история развития этой инфраструктуры, включавшая подготовку сцены для прихода мафии, полна самых невероятных событий и действующих лиц, словно сошедших со страниц произведений Деймона Раньяна.
Началось все с мелкого жулика из Балтимора по имени Уоллес Гроувз, который впервые появился на Багамах во время Великой депрессии и прожил там наездами (наиболее длительным периодом его отсутствия были 1941–1944 годы, когда местом его жительства стала американская федеральная тюрьма) большую часть своей сознательной жизни. Его партнером по преступлениям, вечно придумывавшим схемы опустошения местных сокровищниц, был сэр Стаффорд Сэндс, багамский адвокат и влиятельный человек, любимец белого меньшинства в правительстве «ребят с Бэй-стрит». Сэндс, что было весьма удобно, являлся также председателем Совета по развитию, а это естественным образом делало его министром туризма.
Сегодня некоторые багамцы вспоминают его как «не совсем нравственного» человека, однако в действительности Сэндс был глубоко коррумпированной фигурой. Он отличался также расовой нетерпимостью и после прихода к власти правительства черного большинства решил покинуть свою страну и в 1972 году умер в добровольном изгнании в лондонской гостинице Dorchester. И все же его наследие как архитектора современной экономики острова чрезвычайно велико, и сегодня его узкое лицо, наполовину скрытое стеклами очков, смотрит на нас с багамской десятидолларовой банкноты.
Разработанная Сэндсом стратегия вхождения острова в мир XX столетия — при одновременном обеспечении своей собственной финансовой безопасности — предусматривала использование Гроувза в качестве прикрытия. В 1955 году Гроувз подал заявку на получение государственного гранта в виде 50 тыс. акров земли и всевозможных налоговых льгот, плюс к этому ему была обещана дополнительная площадь под строительство административного комплекса порта на о. Большая Багама. Излишне говорить, что схема была одобрена. Но когда Сэндс понял, что самостоятельно с этим грандиозным проектом им не справиться, они с Гроувзом быстро уговорили принять в нем участие таинственного Дэниэла К. Людвига.
Послевоенный финансист, упоминавшийся во всевозможных списках «самых богатых заключенных», Людвиг владел крупнейшим в мире грузовым флотом и, следовательно, имел все средства для обеспечения успеха проекта. Он строил гавань, а Гроувз и Сэндс обустраивали прилегающую территорию. В результате появился Фрипорт, первый в Карибском регионе крупный промышленный центр, и стоянка для круизных судов. Следующим шагом Гроувза и Сэндса было превращение Фрипорта в туристический курорт. К решению этой задачи Гроувз привлек своего канадского друга — криминальную личность по имени Лу Чеслер.
Уроженец Онтарио, Чеслер, имевший кличку «Лось», поскольку весил почти 300 фунтов и удивительно напоминал это животное, заработал свой первый миллион в 1946 году в возрасте 33 лет, спекулируя сомнительными канадскими горнорудными акциями. Он переправил свои деньги во Флориду и, продавая там простакам болота, а для себя приобретая сухую землю, к 1960 году увеличил свое состояние в 50 раз. Попутно он совершил набег на Голливуд, купил Associated Artists, назначил себя председателем совета директоров и посредством различных манипуляций с акциями осуществил ряд преобразований компании, став, в конечном счете, председателем совета директоров Seven Arts. Чеслер научился этому искусству еще в начале 40-х годов у искусного мошенника по имени Джон Пуллман.
Уроженец России, Пуллман провел свои молодые годы в Канаде, эмигрировал в Штаты и, отслужив в американской армии, обосновался в Чикаго и занялся контрабандой виски. В 1931 году он был осужден за нарушение закона Волстеда и отсидел шесть месяцев. В тюрьме Пуллман познакомился с торговцем спиртным из Миннеаполиса по имени Идди Блум. Когда оба они освободились, Блум представил своего нового друга Пуллмана своему старому другу Мейеру Лански, а через несколько лет Пуллман познакомил своего нового друга Лански со своим старым другом Лу Чеслером.
Чеслер и Лански ударили по рукам и провернули несколько операций, наиболее известной из которых стало вливание мафиозных денег в проект строительства международного аэропорта в Майами в 1958 году. Поэтому теперь, когда Гроувз привлек Чеслера к проекту Фрипорта, Чеслер появился там рука об руку с Лански.
Тем временем Пуллман пришел к выводу, что ему больше не хочется быть американским преступником, поэтому он отказался от своего гражданства, чтобы стать канадским преступником. Однако ему не пришелся по вкусу климат Онтарио, и он перебрался в Швейцарию, где сошелся с чрезвычайно загадочной личностью — Тибором Розенбаумом.
Розенбаум, переживший холокост, был то ли агентом израильской разведслужбы «Моссад», то ли бизнесменом, которого «Моссад» привлекла для своих целей. Масштаб его услуг никогда не был и, вероятно, никогда не будет ясен до конца. Известно, что в период времени между окончанием Второй мировой войны и серединой 1948 года Розенбаум перевозил оружие из Чехословакии в Палестину. Сегодня его помнят как одного из тех людей, которые помогли выковать израильскую государственность. Известно также, что большую часть последующих десяти лет Розенбаум провел в самых невероятных местах, в частности в Либерии. Завершив там все свои дела, он перебрался в Женеву. К тому времени Розенбаум был обладателем черного дипломатического паспорта почетного советника Либерии.
В 1959 году, почти наверняка при поддержке «Моссад», Розенбаум создал банк Banque International de Credit (BIC), который впоследствии станет легендарным учреждением по отмыванию денег. Либерийским дипломатическим паспортам также предстояло сыграть свою роль в создании мифов об офшорном мире.
Итак, Пуллман прибыл к Розенбауму в Женеву, в то время как Чеслер на Багамах основал компанию под названием Devco, которая купила землю у Гроувза и Сэндса в обмен на свои акции. После этого Чеслер подчинил Devco двум канадским подставным компаниям и объявил о планах по созданию роскошной гостиницы Lacayan Beach Hotel. Чертежи отеля, постояльцы которого должны были, как предполагалось, проводить большую часть времени на пляже, наслаждаясь прекрасной погодой, включали несколько совершенно неуместных здесь крытых кортов для сквоша.
Несмотря на то что ему не удалось привлечь на курорт Чеслера достаточное число туристов, Сэндс совместно с Чеслером и Гроувзом создал корпорацию под названием Bahamas Amusement. Не успели высохнуть чернила на документах о ее регистрации, как правительство предоставило Bahamas Amusement, частично находившейся в собственности человека, возглавлявшего туристическую деятельность, эксклюзивную лицензию на управление всеми казино на острове сроком на 10 лет. Спустя короткое время соединением нескольких точек на чертежах Lacayan корты для сквоша чудесным образом преобразовались в казино.
Казино, получившее название Monte Carlo, открылось в январе 1964 года, за несколько недель до завершения строительства самого отеля. Его профинансировал Лански, и он же поставил присматривать за ним своего человека, Дино Челлини. Когда жульничество и коррумпированность стали чрезмерными даже для Багамов, отличавшихся удивительной терпимостью к подобным вещам, когда марионетки Сэндса в правительстве «неожиданно осознали», что страна переполнена мафиози, премьер-министр Роланд Симонетте вынужден был принять некоторые меры. Он приказал выслать из страны несколько наиболее одиозных личностей во главе с Челлини. Но приказ об экстрадиции затерялся в бюрократических коридорах, и всем, кроме Челлини, разрешили остаться еще на четыре года, в течение которых им должны были подыскать замену. Лански отправил Дино Челлини в Англию, где тот вместе со своим братом Эдди стал закулисно руководить Colony Club, одним из наиболее известных казино Лондона. В качестве ширмы Дино и Рафт использовали актера
Джорджа Рафта, но в конце концов их все же объявили персонами нон грата и выдворили из Великобритании.
Когда казино Monte Carlo стало приносить прибыль, Джон Пуллман перебрался из Женевы во Фрипорт и открыл там Bank of World Commerce (BWC). Через много лет комиссия по контролю за казино штата Нью-Джерси охарактеризует BWC как место отмывания денег «некоторыми наиболее известными гангстерами страны… через двери которого проходили миллионы долларов, впоследствии реинвестируемые в контролируемые синдикатом проекты на территории Соединенных Штатов».
Деньги, получаемые от казино в Вегасе, теперь смешивались с доходами от казино на Багамах и перемещались через BWC, прибывая, в конечном счете, в BIC в Швейцарии. Для улучшения действия этого механизма Розенбаум открыл во Фрипорте местное отделение BIC под названием Atlas Bank. Затем его внимание привлек африканский континент, и он решил помочь некоторым местным деспотическим режимам перебросить украденные средства на Запад, отмыв их через BIC и Atlas и разместив в Северной Америке. Чтобы не потерять контроль над своим собственным «задним двором», Стаффорд Сэндс открыл в Нассау банк под названием Intra Bahamas Trust Ltd, который был связан с Intra Bank of Beirut, имеющим штаб-квартиру в Ливане и являющимся одним из важнейших международных центров отмывания наркодолларов.
Здесь в игру включается злосчастный Джордж Хаттингтон Хартфорд-второй. Наследник империи продовольственных магазинов A&P, которая в свое время контролировала весь рынок Соединенных Штатов, родившийся с серебряной ложкой стоимостью 90 млн. долларов во рту, Хартфорд стремился и сам чего-то добиться в этой жизни. Ко времени окончания Гарварда в 1934 году он отказался от имени Джордж и заменил приставку «второй» на такие звания, как «коллекционер предметов искусства», «покровитель музеев», «издатель журналов», «автор» и «застройщик». Беда заключалась в том, что большинство его предприятий разорялись, и к концу жизни он лишился значительной части своего состояния.
В начале 1950-х годов Хартфорд открыл для себя пляж Хог-Айлэнд площадью 700 акров, до которого можно было за 10 минут добраться по морю из Нассау. Пляж имел четыре мили в длину и две трети мили в ширину, а свое название получил от диких свиней, в огромном количестве водившихся в тех краях. Как только Хартфорд увидел его, он тут же оформил покупку, даже не подумав о том, что было бы неплохо, чтобы юристы вначале изучили детали 11-миллионной сделки. Хартфорд хотел превратить это место в один из лучших туристических курортов мира. Он переименовал его в Парадайз-Айлэнд, т.е. «Райский остров», и в течение последующих нескольких лет вложил в него еще 19 млн. долларов, рассчитывая, что остров оправдает свое новое название.
На первом месте в его планах было построение комплекса отеля-казино. А его неудача, в первую очередь, было вызвана тем, что он ошибся с выбором юридической фирмы-консультанта. Вместо того чтобы обратиться к Стаффорду Сэндсу, он обратился к честным юристам и, следовательно, в принципе не мог рассчитывать на получение игорной лицензии. Усугубляя свое положение, Хартфорд давал деньги небольшой негритянской Прогрессивной либеральной партии, что в глазах Сэндса и его партии белых «Объединенные багамцы» было равносильно измене.
Столкнувшийся с финансовыми проблемами Хартфорд был обречен на растерзание кружащими над ним стервятниками. Ему пришлось уступить часть своей доли за 750 тыс. долларов. И что самое удивительное, Хартфорд вскоре ни с того ни с сего одолжил 2 млн. долларов тому самому человеку, который купил у него его долю, а в качестве погашения долга согласился принять незарегистрированные акции, которые, как он вскоре обнаружил, невозможно было никому продать. Тогда его новый партнер — тот самый парень, который все еще был должен ему 2 млн. долларов, — предложил ему ссуду в 1 млн. долларов, которая, как оказалось, обеспечивалась еще одним приличным куском акций Парадайз-Айлэнд. Первоначальные гарантии были быстро отозваны, и ссуда была востребована. Доля Хартфорда была продана, и в результате 30 млн. долларов, вложенных в Парадайз-Айлэнд, принесли 28 млн. долларов налоговых убытков.
Группа, которая завладела Парадайз-Айлэнд, называлась Mary Carter Paint. Уже связанная с Гроувзом и Чеслером по Фрипорту, со временем она превратится в Resorts International. С помощью Сэндса именно Mary Carter Paint получила игорную лицензию и теперь наблюдала, как Парадайз-Айлэнд восстает из пепла Хартфорда.
А Лански тем временем ощущал столь знакомый ему холодок политических перемен. Поэтому он последовал примеру Хартфорда и поддержал прогрессивных либералов. Когда черной багамской оппозиции с большим трудом удалось получить власть в 1967 году, Сэндс был отправлен в ссылку, а новый лидер острова — Линден Пиндлинг — начал быстро превращаться в карманного политика великого махинатора Мейера Лански.
* * *
В добрые старые времена Лаки Лучиано руководил сетью, которая контрабандой вывозила турецкий опиум в Ливан, где итальянские химики превращали его в героин, который затем передавался корсиканским контрабандистам, доставлявшим его в Монреаль, где семья Бонанно грузовиками перевозила его через Буффало и Детройт в Нью-Йорк. Когда итальянских химиков посадили, Лучиано переместил центр своей сети в Марсель, где французские химики и корсиканские контрабандисты расширили ее, превратив в крупнейший героиновый картель столетия.
Однако времена менялись, и в бизнес приходили новые люди, принося с собой свежие идеи. Между сицилийскими кланами всегда велись междоусобные войны, и гигантский приток героиновых денег лишь усиливал соперничество и разногласия. Лучиано уже не в состоянии был осуществлять необходимый контроль, и с середины 1950-х и до его смерти в 1962 году междоусобица приняла такие масштабы, что угрожала самому существованию бизнеса. Почти сразу после смерти Лучиано юное поколение восстало против старых лидеров, серьезно ослабив власть мафии по всему миру. Увеличилось число убийств в гангстерской среде. Правоохранительные органы, воспользовавшись возникшим хаосом, начали разрушать старые союзы. Одновременно американцы надавили на турок, заставив тех уничтожить производство опиума, что создало кризис поставок для лабораторий «французской схемы» Лучиано в Марселе.
Запасным плацдармом мафии стала Юго-Восточная Азия. Французы давно обосновались в этом регионе, и вплоть до самого своего изгнания в 1954 году французские и корсиканские банды контрабандой вывозили отсюда в Средиземноморье огромное количество золота, валюты и героина. Теперь, когда более 70% мирового объема опиума выращивалось в странах «Золотого треугольника» — Таиланде, Лаосе и Камбодже, — те же самые французские и корсиканские банды вспомнили о былой дружбе и восстановили старые контрабандные маршруты между Сайгоном и Марселем.
В 1965 году Джон Пуллман отправился в Гонконг, чтобы посмотреть, как там обстоят дела с игорным и банковским бизнесом, а также торговлей наркотиками. С началом войны во Вьетнаме в регион прибыли десятки тысяч охочих до наркотиков американских солдат, создавших совершенно новую клиентскую базу. Излишне говорить, что мафия не собиралась упускать эту возможность. А продемонстрированные ею удивительные способности предвидеть развитие рынка свидетельствовали о способности мафии управлять развитием капитализма.
К тому времени Сантос Трафиканте унаследовал то, что осталось от героинового бизнеса Лучиано. В тот же год, когда Пуллман отправился в Гонконг, Трафиканте — с целью поддержания контроля над принадлежавшей ему долей рынка — послал во Вьетнам одного из своих молодых помощников. Фрэнк Фурчи открывал клубы в Сайгоне и внедрял на военные базы людей, которые управляли движением денег черного рынка и наркотиков. Вскоре жесткая конкуренция заставила неопытного Фурчи отступить, и в 1968 году там появился сам Трафиканте, чтобы подтвердить свою заинтересованность и увеличить инвестиции в этом регионе.
В следующем году в гостинице Continental Palace Hotel в Сайгоне состоялась встреча на высшем уровне. В условиях идущих полном ходом военных действий французские и корсиканские синдикаты обратились к производителям опиума из «Золотого треугольника», чтобы обеспечить себе гарантированные поставки. В течение двух лет было налажено движение героина из «Золотого треугольника» в китайские лаборатории Гонконга, а затем в Чили, Парагвай и далее на север, в Карибский регион.
Багамы в силу своего географического положения были идеальным местом для переправки наркотиков в Соединенные Штаты и использовались в этом качестве уже с 1950-х годов. Начавшись с ямайской марихуаны и парагвайского кокаина, этот процесс усилился с появлением героина из Юго-Восточной Азии и колумбийского кокаина. На многочисленных островах и в бухтах имелись тысячи укромных мест, к тому же сами контрабандисты пользовались покровительством Пиндлинга. Он находился на посту премьера 7 лет до и 19 лет после получения Багамами независимости. В 1984 году он оказался замешан в скандале с коррупцией и наркотиками, который, как и следовало ожидать, не имел никаких последствий. Он был освобожден из-под стражи сразу же после того, как дал объяснения, почему его личные расходы в восемь раз превышали его официальное жалованье. По словам Пиндлинга, его партнеры по бизнесу дарили ему деньги, потому что любили его.
В конце правления Пиндлинг ощутил необходимость восстановить свою репутацию и в прощальной речи произнес такие слова: «Надеюсь, что будущие поколения не сочтут, что я хотел слишком многого». Большинство людей так и не думало, да и до сих пор не думает. И все же это было именно так. Его несомненной заслугой стало освобождение и просвещение народа, однако при этом он в своей деятельности опирался на коррупционеров, торговцев кокаином и других преступников.
* * *
Пиндлинг был манипулятором, продававшимся за грязные деньги. Он подал неприглядный пример остальному офшорному миру, открыв дверь — которая не закрыта до сих пор — множеству воров и мошенников. Однако не многие из этих воров и мошенников выдерживают сравнение с оригинальным эксцентриком, которому пришла пора появиться в нашем повествовании.
Бенно Корнфилд, родившийся в Турции в 1927 году, вырос и получил образование в Бруклине, где его семья сменила свою фамилию на Корнфелд, а сам он стал называться Бернардом, хотя все всегда звали его Бёрни.
Невысокий, плотного телосложения, бородатый и лысый, он был в высшей степени умным, необычайно смешным, чрезвычайно обаятельным человеком и чудесным собеседником. Его отличали приятный характер, который, правда, со временем изменился, а также полное отсутствие привычки следить за временем. Если вы договаривались с ним о ланче, это не означало, что он явится хотя бы к ужину. Кроме того, им владели две всепоглощающие страсти, которые имели демоническую власть над его жизнью: деньги и женщины.
Различными способами создавая один и тот же имидж, они усиливали друг друга, наделяя его аурой человека, невероятно успешного и в одном, и в другом. Но когда вы знакомились с ним поближе, когда вы узнавали его достаточно хорошо, чтобы заглянуть за сияние этого имиджа, становилось очевидным — особенно в конце его жизни, — что по сути он не так уж ценил ни то, ни другое. Хотя он окружал себя трофеями своего успеха, включавшими дюжины прекрасных женщин, это выглядело так, словно он носил бутоньерки, которые носят потому, что так принято, а не из-за любви к цветам. Когда он утратил атрибуты подлинного богатства, когда у него не стало самолетов, яхт, вилл, автомобилей и собственного модельного агентства — игрушек, которых он лишился навсегда, — уменьшилось не только число его женщин.
Неутомимый живчик, Бёрни находился в постоянном движении, никогда не упуская возможности поволочиться — за деньгами или женщинами, — и многие дамы чувствовали себя неловко в его присутствии. Если вы ему нравились, он мог и не приставать к вашей жене, но все равно наступал момент, когда вы начинали подозревать, что он уже забрался к ней в трусы. По той же причине и мужчины обычно находили его компанию тягостной. Если в радиусе 200 ярдов появлялась короткая юбка, с ним уже невозможно было вести серьезный разговор.
Кроме того, он был абсолютным оригиналом, и если вам нравятся абсолютные оригиналы, то не любить Бёрни было невозможно.
На протяжении всей его жизни люди говорили, что он прирожденный торговец, и в этом заключалась его гениальность. Будь это правдой, будь его талант таким простым для определения, его, возможно, сегодня помнили бы как лучшего в истории торговца акциями взаимных фондов. Но если вы хорошо его знали и слышали рассказанные им истории о былых подвигах, становилось ясно, что его подлинный гений заключался в способности анализировать проблемы и затем решать их уникальным способом. В этом ему не было равных.
Окончив Бруклинский колледж, он примерно около года был троцкистом и стремился изменить мир. Однако стоило ему обнаружить, что радикальные социалисты питаются хуже, чем старомодные капиталисты, как он завел дружбу с только что начавшим работать молодым управляющим взаимными фондами по имени Джек Дрейфус.
Бёрни решил, что у американских солдат в Европе имелись деньги, которые они могли потратить. Поэтому с благословения Дрейфуса он направился во Францию, чтобы «впаривать» взаимные фонды солдатам. Это было в середине 1950-х годов. Географическая сфера его деятельности включала все военные базы Европы, но холостяцкая жизнь влекла его в Париж. Там он открыл однокомнатный офис компании, которую назвал Investors Overseas Services (IOS), и набрал служащих из числа бывших американцев, не сумевших найти другой работы. Под его руководством эта группа полукриминальных личностей добилась исключительных успехов, энергично занимаясь продажами, и очень скоро все они стали хорошо зарабатывать.
Не потребовалось много времени и для того, чтобы Бёрни понял, что IOS — больше, чем просто денежная дойная корова, что создаваемую им инфраструктуру можно использовать гораздо лучше, чем просто вылавливая клиентов для Дрейфуса. Для того чтобы делать настоящие деньги, ему нужны были гонорары управляющего, а не комиссионные, поэтому, вместо того чтобы продавать фонды Дрейфуса, он решил продавать свои собственные. В 1960 году он создал International Investors Trust, а затем сформировал взаимный фонд, который держал акции других взаимных фондов, и назвал его Fund of Funds. Он продавал эти инвестиции, безошибочно задавая неотразимый вопрос: «Действительно ли вы хотите разбогатеть?» И поскольку многие люди отвечали «да», он оказался буквально завален их деньгами.
Нечего и говорить, что в IOS крылось гораздо большее, чем то, что он позволял увидеть посторонним. Бёрни превращался в по-настоящему богатого человека, эксплуатируя вожделения среднего класса. До его появления личный банкинг был доступен только очень состоятельным людям. Представители среднего класса во многих странах, в не меньшей степени обеспокоенные защитой своих активов, не имели связей или необходимых средств для покупки финансового убежища.
Именно это и продавал им Бёрни. Вместе с юристом из Гарварда по имени Эдвард Кауэтт, который осуществлял юридическую поддержку всех этих махинаций, он структурировал IOS и свои фонды таким образом, чтобы использовать имеющиеся способы ухода от налогообложения, секретные банковские услуги, лазейки в законах и отсутствие контроля за офшорами. Именно это привело Бёрни на Багамы. Он разместил там свои фонды в подставных компаниях, созданных для того, чтобы не привлекать лишнего внимания. Армии его продавцов заполонили весь мир, вывозя контрабандой целые чемоданы денег из Латинской Америки, Азии и тех европейских стран, где существовал валютный контроль, и затем переправляя их по воздуху на Багамы, где Бёрни размещал их в Atlas Bank Тибора Розенбаума.
В то время как Бёрни рекламировал IOS как инвестиционную компанию и облекал ее в белые одежды, пригласив в совет директоров бывшего губернатора Калифорнии Пэта Брауна, сына Франклина Делано Рузвельта Джеймса Рузвельта и советников управляющего Банком Англии, его настоящий бизнес заключался в вывозе капитала и уклонении от налогообложения.
С Багам Розенбаум перемещал деньги IOS в Женеву, где Бёрни умудрялся давать их взаймы своим же инвесторам, чтобы они могли покупать акции IOS. Это означало, что кто-то, скажем в Бразилии, желавший защитить свои активы, имел доступ к контрабандной услуге, позволявшей вывезти деньги из страны, и мог предъявить налоговому инспектору документы из швейцарского банка, доказывающие, что принадлежащие ему акции IOS — фактически им оплаченные — представляли собой всего лишь залог.
Эта концепция взаимно поддерживающих ссуд быстро стала популярной техникой отмывания денег, используемой колумбийскими наркодилерами. Вслед за Бёрни они на протяжении 1970-х, 1980-х и большей части 1990-х годов сливали деньги, полученные от продажи наркотиков, в офшоры. А потом занимали деньги у самих себя, чтобы покупать недвижимость, и декларировали доход от недвижимости в Боготе, чтобы оправдать свою роскошную жизнь.
Эта несложная система отмывания денег надежно служила Бёрни в течение пяти-шести лет, позволяя ему пожинать плоды строительства глобальной империи. В середине 1960-х годов он, по сообщениям, стоил 1,5 млрд. долларов — вполне достаточно, чтобы наслаждаться жизнью. Это также позволило ему купить Overseas Development Bank (ODB). Его друг Розенбаум был против, утверждая, что Atlas на Багамах и BIC в Швейцарии вполне могли обеспечить решение всех проблем. Но иметь собственный банк означало получить заветную игрушку, а в то время, когда IOS была на подъеме, Бёрни покупал много игрушек. Розенбаум стал его партнером, получив свои 20% в ODB.
Но вот что большинство людей узнало о Бёрни лишь тогда, когда стало слишком поздно, так это то, что его игрушки жили внутри карточного домика. И этому построенному Бёрни домику в 1966 году был нанесен серьезный удар. Бразильцы вмешались в его бизнес, арестовав 13 продавцов IOS и конфисковав документы по более чем 10 тыс. клиентов. Бёрни нанял собственную бригаду коммандос, чтобы вызволить своих продавцов из Бразилии, — что она и сделала, — но правительство уже предъявило IOS обвинение в контрабандном вывозе из страны 100 млн. долларов.
На следующий год швейцарцам также перестало нравиться, как он ведет свои дела. IOS являлась офшорной компанией на Багамах, а вскоре была зарегистрирована и в Панаме. Но Бёрни, проживавший теперь в Швейцарии, пытался убедить людей в том, что IOS имела швейцарское происхождение. Швейцарцы решили, что поскольку из документов о регистрации предприятия на Багамах и в Панаме следовало, что компании управляются из офшора, то совершенно неважно, где он живет в действительности. Они не имели достаточных оснований для возбуждения против Бёрни уголовного дела, однако оказали на него достаточно сильное давление, и он перебрался через границу, во Францию. Впрочем, Бёрни далеко не бедствовал: ему принадлежал замок во Франции, набитый античной мебелью, деликатесами, выдержанными винами и красотками, чьи фотографии украшали страницы журналов. Ему принадлежал и примерно так же оборудованный 40-комнатный дом Дугласа Фэрбэнкса в Беверли-Хиллз.
Через много лет Бёрни скажет, что швейцарцы преследовали его не потому, что он выдавал IOS за швейцарскую фирму, а потому, что банкирам не понравилось, что он сделал офшорные фонды популярными, превратив их в непосредственных конкурентов швейцарских секретных банковских счетов. В этом могла быть доля правды, потому что в 1967 году офшорный мир был наводнен сотнями фондов — имитациями IOS, располагавшими активами примерно в 4 млрд. долларов. Багамы процветали. Как и Панама, которая настолько стремительно превращалась в место для отмывания денег, что кто-то позднее скажет: «Панама — это не страна, это бизнес». Другие юрисдикции также ухватились за возможность продавать подставные компании, помогающие людям прятать активы, и начали регистрировать иностранные банки, при условии, что они не будут принимать вклады от местных жителей.
С увеличением числа предприятий по отмыванию денег, поддерживающих финансовые потоки и занимающихся реинвестициями для незаконной деятельности, неуклонно росла преступность, все изощреннее становились интриги. Гондурас превратился в кокаиновый мост. Гватемала стала убежищем для бандитов, продавая паспорта всем желающим. Коста-Рика и Никарагуа находились под контролем ЦРУ. В парагвайском приграничном городе Сьюдад-дель-Стреснер, который сегодня называется Сьюдад-дель-Эсте, можно было открыто купить и продать все что угодно. Не осталась в стороне и Аргентина, ставшая крупным перевалочным пунктом наркоторговли, откуда кокаин, поступавший из Колумбии, отправлялся на восток — в Африку и Европу, а героин, привезенный из северного Средиземноморья, — на Карибы, в Соединенные Штаты и Канаду. По мере усиления контрабанды наркотиков и расширения незаконной деятельности требовалось «отмывать» все больше денег, что влекло за собой постоянное увеличение числа лондроматов. Рост числа лондроматов означал больший простор для грязных денег, а это, в свою очередь, опять-таки приводило к созданию все новых и новых лондроматов.
И число людей, стремящихся отмыть грязные деньги, казалась бесконечным.
Аллен Джоунс Лефердинк, как-то сказавший: «У меня бывает только два типа дней — счастливые и невероятно счастливые», — был мошенником из Небраски, который обобрал инвесторов в Колорадо, приехал на острова, основал Mutual Funds of America, купил на деньги инвесторов страховую компанию и два офшорных банка, а затем исчез с 15 млн. долларов.
Джером Хоффман основал в Либерии компанию под названием International Investors, превратил ее в два взаимных фонда на Бермудах и исчез с 12 млн. долларов.
Приятель Лански, Эд Левинсон, вместе с другим своим другом, Беном Зигельбаумом, открыл Exchange Bank of Geneva, привлек к участию в нем Идди Блума и Джона Пуллмана, и вскоре на Багамах была создана новая компания Пуллмана и Розенбаума.
Мошенник по имени Кловес Макальпин настолько полюбил схему взаимных кредитов, что для обеспечения ее бесперебойной работы купил себе швейцарский банк. Он пригласил для участия в этой сделке одного из своих друзей — торговца акциями из Детройта по имени Роберт Веско, — и они вместе купили Standard Commerz в Люцерне. Хотя это товарищество оказалось не таким успешным, как обещал Макальпин, оно открыло Веско глаза на офшорный мир и IOS.
Все это время и сам Лански проявлял невероятную активность в управлении собственным банком. Тайно приобретенный в 1958 году, Miami National был не только национальным центром сбора серебряных долларов, используемых в игральных автоматах Лас-Вегаса, он был также трубой для перекачивания грязных денег, возвращающихся с Багам, и денег Teamsters, направляющихся в офшор. Банк финансировал проникновение мафии на рынок недвижимости южной Флориды и взаимодействие с другими местными банками сомнительного происхождения, особенно с крайне подозрительным Bank of Perrine, который, как выяснилось, ЦРУ использовало для различных тайных операций. В дальнейшем следствие установило, что Miami National являлся важным звеном между Teamsters и Чарльзом «Бебе» Ребозо — американцем, проживавшим на Кубе, владевшим Key Biscayne Bank и связанным с кливлендской мафией, которого лучше всего помнят как курьера Ричарда Никсона.
Ребозо и Miami National заключили сделку о покупке Никсоном «зимнего Белого Дома» в Ки-Бискейн, которую провернули через компанию под названием Keyes Realty, которая ранее уже фигурировала в «слушаниях Кефовера» как имевшая связи с организованной преступностью. Перед тем как Keyes продала ее Никсону по цене значительно ниже рыночной стоимости, эта недвижимость уже прошла через руки кубинской «инвестиционной» группы Teamsters и Miami National. Более того, Keyes была связана с инцидентом, получившим название «вторжение в Залив Свиней», в котором непосредственно участвовали кое-кто из ее служащих кубинского происхождения, находившихся в изгнании, и с некоторыми людьми, замешанными в Уотергейтском скандале. Через нее также отмывались деньги, использовавшиеся для финансирования кампании по переизбранию Никсона. Проследив движение денег через Keyes, можно связать Ребозо с Лански, с казино на Багамах и далее — с Resorts International. И совсем не удивительно, что среди акционеров Resorts International оказался Бёрни Корнфелд.
Находясь в зените своей славы, Бёрни имел представительства IOS в 100 странах. На него работало 15 тыс. продавцов, а его средства оценивались в 2,5 млрд. долларов. Это не могло продолжаться бесконечно, но не в его характере было бросать все в то время, когда он все еще оставался лидером.
Однако, подвергшись одновременному нападению бразильцев и швейцарцев, Бёрни не смог поддерживать свой бизнес по вывозу капитала из Латинской Америки, что серьезно сократило его доходы. Он не имел возможности оплачивать свои чудовищные счета и тем не менее не желал менять свой образ жизни. Он посчитал, что сможет решить эти проблемы, сделав компанию публичной. Но это оказалось слишком смелым поступком, и цены на акции IOS некоторое время «прыгали» в широком диапазоне — от 5 до 19 долларов за штуку, — а затем упали ниже 3 долларов. Заявления Бёрни о том, что взаимный фонд, владеющий акциями десятка других взаимных фондов, в десять раз лучше любого из последних, не произвели впечатления на Комиссию по ценным бумагам и биржам, и она обвинила его в нарушении законов о ценных бумагах. Совет директоров IOS выступил против Бёрни и стал давить на него, вынуждая уйти в отставку. Он старался продержаться как можно дольше, но именно это его и сгубило.
Если Бёрни был обаятельным жуликом, то тот, кто пришел ему на смену, оказался отъявленным мерзавцем.
Когда интерес Роберта Веско к Standard Commerz в Люцерне пропал, он огляделся по сторонам и заметил IOS. Совет директоров этой компании как раз искал того, кто бы мог оказать ей помощь, и он каким-то образом убедил их позволить ему это сделать. Оказавшись внутри компании, он, вместо того чтобы спасать ее, попросту украл все активы. В офшорных подставных компаниях исчезло приблизительно 260–300 млн. долларов.
К тому времени в Нью-Йорке Веско уже было предъявлено обвинение в незаконной даче средств на президентскую кампанию Никсона 1972 года. Он не мог вернуться в Штаты, поэтому направился в безопасную Коста-Рику, где нашел защиту у президентов Хосе «Пепе» Фигереса и Даниэля Одубера. Он вложил 13 млн. долларов в радио- и телевизионные станции, газету и гостиницу. Он также приобрел на десятки миллионов долларов коста-риканских облигаций на предъявителя — вполне достаточно, чтобы в любой момент устроить финансовый кризис. Таким образом Веско обеспечил себе безопасное местечко, где всегда мог спать спокойно.
В 1976 году США выдвинули против него новое обвинение, на этот раз в хищении средств IOS на сумму 224 млн. долларов. Через два года новый президент Коста-Рики перестал благосклонно взирать на Веско, и тот обосновался на Багамах, где открыл банк и обеспечил себе право на бессрочное проживание, предоставив некоторым членам правительства Пиндлинга право пользоваться удивительными банковскими счетами — с которых можно бесконечно снимать деньги, не заботясь об их возврате. Щедрость Веско была вознаграждена багамским дипломатическим паспортом.
Дипломатический иммунитет оказался весьма кстати, особенно теперь, когда Веско затеял создать предприятие, которое по-настоящему разозлит американцев. Обосновавшись на принадлежащем ему багамском острове Систерн-Кэй, откуда его нельзя было выдворить, Веско занялся делами вместе со своим соседом, жившим на другом частном острове — Норманс-Кэй. Карлос Ледер был в то время компаньоном занимавшегося контрабандой кокаина Пабло Эскобара. Веско помог Ледеру превратить Багамы в главный перевалочный пункт транспортировки кокаина в Северную Америку. Выступая в роли их консильери, Веско использовал все свои корпоративные навыки и превратил Ледера и Эскобара из второразрядных контрабандистов в предпринимателей, управляющих вертикально интегрированным Медельинским картелем.
Когда Веско, наконец, стал невыносим и для багамцев — а также и для самого Пиндлинга, — он бежал в Никарагуа. Здесь он стал обхаживать некоторых влиятельных панамцев, включая Мануэля Норьегу, которые могли предоставить ему убежище. И они сделали бы это, если бы у Норьеги не было своих собственных проблем. Из Никарагуа Веско направился на Антигуа, где правительство Вере Бёрда за определенную сумму обеспечило его убежищем и паспортом на чужое имя. Бёрд довольно долго сопротивлялся американским требованиям выдать Веско, и тот успел позвонить в Коста-Рику Пепе Фигересу и попросить у него помощи. По просьбе Веско Фигерес лично позвонил Фиделю Кастро, чтобы обсудить возможность предоставления ему убежища. Кастро согласился, но не из уважения к Фигересу, а потому, что Веско готов был заплатить за эту любезность гигантское вознаграждение. Поговаривают, что речь шла о миллиарде долларов, но вряд ли у Веско было так много денег. С другой стороны, даже если он заплатил 10% от этой суммы — а такие деньги у Веско, несомненно, имелись, — это тоже пустяком не назовешь.
Итак, Кастро поселил Веско в резиденции для гостей в Ла-Коронела, самом респектабельном районе Гаваны, и приставил к нему подразделение сил безопасности — как для охраны, так и для того, чтобы держать его на коротком поводке. Веско получил возможность общаться с членами дипломатического корпуса в самом модном гольф-клубе страны, отправить своих детей учиться за границу, в престижную международную школу, устраивать шикарные вечеринки, вкладывать деньги в сахарный и табачный бизнес, построить несколько домов на побережье, торговать кофейными фьючерсами и управлять огромным предприятием по отмыванию денег неподалеку от Кайо-Ларго на юге Кубы. Он использовал свои колумбийские связи, чтобы превратить Кубу в перевалочный пункт транспортировки кокаина, обеспечивая выплату «ренты» братьям Кастро, и панамские — чтобы помогать Фиделю обходить американское эмбарго на кубинские товары. Для этого Веско была разработана схема, по которой сахар отправлялся из Гаваны в Панаму, там перемаркировывался и переоформлялся как панамский сахар, а затем ввозился в Штаты. Та же тактика использовалась и для экспорта кубинских лобстеров. Кроме того, Веско организовал «отмывание» в Панаме американских товаров, которые не могли доставляться на Кубу легально: отсюда они фактически отплывали в Гавану, а в накладных указывался совершенно другой пункт назначения. Максимум, что смогли сделать американцы, — это вновь выдвинуть обвинение против Веско, на этот раз в участии в преступном сговоре с целью контрабанды кокаина в Соединенные Штаты.
Как и следовало ожидать, швейцарцы опять возбудили дело против Бёрни Корнфелда. Пока они изучали документы IOS, он провел в камере предварительного заключения 11 месяцев. Не имея возможности обратиться за помощью к коммандос, которые когда-то освободили его продавцов в Бразилии, Бёрни удовольствовался тем, что заказывал еду в лучших ресторанах Женевы. Его обвинили в хищении 7 млн. долларов, но швейцарцы не смогли доказать этого, и он был оправдан. Большую часть оставшейся жизни Бёрни провел в маленьком домике в Лондоне, не переставая, впрочем, волочиться за юбками. В 1995 году, когда он находился в Израиле, с ним случился удар, и его друзьям пришлось скинуться, чтобы перевезти его в Великобританию. Через несколько недель он умер.
В тот же год Кастро обвинил Веско в том, что тот был «агентом-провокатором» иностранных правительств, которые, однако, не были названы. Веско вместе с племянником Ричарда Никсона Дональдом занялся разработкой чудо-лекарства от рака и артрита. Однако чуда не произошло. Государственный департамент США известили о том, что Куба готова передать им Веско, но и этого не случилось.
Бёрни как-то сказал, что придет день, когда Веско просто переживет свою полезность, и Кастро бесцеремонно отвернется от него. Что и произошло. Кастро упрятал Роберта Веско в тюрьму на 13 лет.
И там, где он оказался после смерти, Бёрни смог посмеяться последним.