Когда разразилась война, Ямани был в Женеве.

— Первое время мы не знали, кто начал боевые действия. Мы были обеспокоены. Когда мы узнали, что инициатива принадлежала Египту и Сирии, нас охватил энтузиазм. Мы с нетерпением ожидали исхода событий.

Сопоставив факты, Ямани пришел к выводу, что Фейсал был целиком посвящен в египетские военные планы.

В августе 1973 г. Садат посетил Саудовскую Аравию и провел с королем длительную конфиденциальную беседу. В прошлом после встреч такого рода Фейсал обычно сообщал Ямани, какие вопросы на них обсуждались. Нередко он просил у Ямани совета; иногда просто рассказывал, о чем шла речь.

На этот раз король был явно встревожен. Но не сказал Ямани ни слова.

Согласно принятому у саудовцев протоколу, Садата во время его пребывания в стране сопровождал Хишам Назер, бывший тогда министром планирования. Направляясь по окончании беседы во дворец, который был предоставлен ему как гостю, Садат признался Назеру: «После бесед с королем Фейсалом я чувствую, что с моих плеч сняли часть тяжелого бремени».

Спустя две недели Ямани зашел к королю сообщить, что на следующий день улетает на конференцию в Сан-Франциско.

Фейсал не сказал ни слова. Он внимательно смотрел на Ямани, как бы раздумывая, говорить или промолчать.

— Завтра мне нужно улетать, — повторил Ямани.

— Когда ты вернешься? — спросил король.

— Как только кончится конференция, — ответил Ямани.

Фейсал вновь замолчал.

Видя, что король чем-то озабочен, Ямани спросил:

— Ехать мне или оставаться?

После чрезвычайно долгого раздумья Фейсал сказал:

— Езжай. Но возвращайся как можно скорее.

Это был первый случай за все годы их дружбы, когда Фейсал вел себя подобным образом.

На следующий день после отлета Ямани король вызвал к себе своего сына Сауда.

— Когда возвращается Заки? — спросил он принца.

— Не знаю, — ответил Сауд. — Хочешь, я пошлю ему телеграмму или позвоню: спрошу, когда он собирается вернуться?

Фейсал и в этот раз очень долго размышлял, а затем сказал:

— Нет, не нужно.

Это опять-таки был первый случай за все годы их дружбы, когда Фейсал вел себя подобным образом.

Сразу же по возвращении Ямани Сауд рассказал ему о беспокойстве, которое испытывал отец. Ямани немедленно отправился к королю.

— Я вам зачем-то нужен? — спросил он Фейсала.

— Нет, — ответил Фейсал. — Пока еще нет. Может быть, несколько позже.

Через несколько дней после возвращения из Сан-Франциско Ямани собрался отправиться в Вену, чтобы председательствовать на совещании комитета министров: речь должна была идти о пересмотре соглашений, заключенных в Тегеране и Триполи.

По своему обыкновению, он зашел к королю, чтобы поставить его в известность о предстоящем отъезде.

— Пошли кого-нибудь другого, — неожиданно сказал Фейсал.

Ямани объяснил, что его нельзя заменить никем, так как на совещании комитета может председательствовать только министр.

— Если я не приеду, — напомнил он королю, — могут подумать, что Саудовская Аравия не желает пересмотра соглашений, и это окажет самое нежелательное влияние на ход переговоров.

Согласившись с его доводами, Фейсал кивнул:

— Ладно, езжай.

Но Ямани понял, что королю очень не хочется его отпускать.

— Фейсал хотел, чтобы я оставался дома. Он знал, что в ближайшем будущем должно произойти нечто очень важное.

Зять президента Насера доктор Ашраф Марван («ныне бизнесмен, живущий в Лондоне») возглавлял в то время египетскую разведку и был единственным свидетелем беседы Садата и Фейсала.

— Нам представлялось необходимым информировать о наших намерениях короля Фейсала, потому что это был самый уважаемый, самый влиятельный лидер в регионе Персидского залива, — говорит Марван. — Мой тесть когда-то вел войну против Фейсала в Йемене, они были врагами. Но это обстоятельство не мешало президенту Насеру относиться к Фейсалу с уважением. И для президента Садата было вполне естественным посвятить саудовского короля в наши планы. Но, когда начнется война, он не сказал. Не из страха, что саудовцы поставят в известность американцев, а те, в свою очередь, предупредят израильтян. Вовсе нет. Просто у нас не было причин вдаваться в какие-либо подробности: мы лишь хотели сообщить, что собираемся начать войну. Садат сказал Фейсалу, что это произойдет скоро, очень скоро, — но не сказал, когда именно.

После того как торжество в стане арабов обернулось новым унижением, Ямани понял: приближается момент, когда от Саудовской Аравии потребуются решительные действия.

— Арабы, особенно палестинцы, всегда предлагали использовать нефть в качестве политического оружия, средства наказать Запад. Я знал, что арабские экспортеры хотят встретиться и решить, как вести себя дальше. Нужно было хорошо подготовиться к этой встрече, что-то изобрести.

Ямани провел в Вене две строго секретные встречи со своими коллегами. Один из них до сих пор служит в министерстве нефти; другой — египтянин, работающий в Кувейте. Он изложил свою точку зрения обоим. Если арабы собираются использовать нефть как инструмент для воздействия на Запад, сказал Ямани, то наиболее эффективной мерой было бы немедленное и резкое уменьшение совокупного уровня добычи. А затем можно будет каждый месяц снижать его еще на 5%. Замысел Ямани состоял в том, чтобы создать определенный климат, влияющий на мировое общественное мнение, и дать мировому сообществу время для более внимательного рассмотрения спора между арабами и израильтянами.

— Я беседовал с ними в абсолютно конфиденциальной обстановке и могу ручаться, что оба не рассказывали о содержании нашего разговора никому другому. Представляете, каково было мое изумление, когда за два дня до встречи министров в Кувейте я открыл «Интернэшнл геральд трибюн» и прочитал там слово в слово все, о чем говорил в венской гостинице? Выходит, у меня в номере были установлены подслушивающие устройства.

— Но кто это сделал?

— Не знаю, — отвечает Ямани.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

Ямани пожимает плечами:

— Какое это имеет значение?

Слежка за Ямани ведется уже долгие годы, и он, по-видимому, до некоторой степени к ней привык. С конца 70‑х гг. в команду, обеспечивающую его безопасность, входит эксперт по подслушивающим устройствам.

Он не склонен думать, что электронный шпионаж существует только на Западе «в отличие, скажем, от Ближнего Востока», но убежден, что подслушивание распространено в западных странах гораздо шире, чем полагает большинство людей. По признанию Ямани, он всегда держится настороже, когда приезжает в Соединенные Штаты.

Особенно часто подслушивание ведется в гостиницах, ибо там его легче всего организовать.

Охранникам Ямани случалось находить скрытые микрофоны и передающие устройства в самых разных местах — от стенных шкафов до громадных цветочных букетов, которые присылал ему в знак уважения какой-либо менеджер. Один случай был особенно неприятным: кто-то установил в соседнем здании лазерное подслушивающее устройство, наведя его луч на окна номера, в котором остановился Ямани; устройство это, по-видимому, не было как следует отрегулировано, и всю ночь оконные стекла тряслись и гудели, не давая Ямани спать. В другой гостинице, которую Ямани не хочет называть, жучки, как выяснилось, вмонтированы в стену стационарным образом.

Когда ему приходится обсуждать по-настоящему секретные вопросы по гостиничному телефону, он прибегает к помощи портативного скремблера — поскольку ничто не прослушивается так легко, как внутренние коммутаторы.

Ямани убежден, что лучшее оружие, которое можно противопоставить любому типу слежки, — это бдительность.

— Я знал, что радикально настроенные арабские страны — Ирак, Ливия, Алжир и Сирия — собираются выдвинуть предельно деструктивные лозунги, — продолжает Ямани. — И изложил Фейсалу свой план: немедленное снижение совокупного уровня добычи на 10% и последующее ежемесячное снижение на 5%. Я сказал, что это расшевелит Запад, но в то же время не принесет ему серьезного вреда. По моему мнению, этих мер вполне достало бы, чтобы создать в наших отношениях с Западом новый климат. Король сразу же со мной согласился. Помню, и минуты не прошло, как дал положительный ответ.

Правитель государства, которое считало себя лидером мусульманского мира, Фейсал никогда не оставлял сомнений ни в своих антисионистских чувствах, ни в глубокой приверженности к исламу. Он был призван защищать не только священные города Мекку и Медину, но и третью величайшую святыню ислама — иерусалимскую мечеть Аль-Акса, «Купол над скалой». А мечеть эта находилась в руках израильтян.

Война сплотила арабов духовно. Кроме того, арабские страны осознали, что объединяет их и нефть, которой они торгуют на мировом рынке. План использования нефти в качестве оружия казался в новой ситуации особенно перспективным.

И Фейсал, и Ямани хорошо понимали: если нефтяное оружие почему-либо не сработает, престижу арабов будет нанесен тяжелый урон. Игра была сопряжена с немалым риском.

Фейсал опасался также, что равнодушие американцев к делу арабов может подтолкнуть некоторых экстремистски настроенных арабских лидеров к сближению с русскими. А возможное появление на Ближнем Востоке коммунистического плацдарма страшило его гораздо больше, чем произраильская позиция американцев.

Все эти факторы оказали более или менее серьезное влияние на характер встречи Фейсала с председателем «Арамко», которая произошла 3 мая 1973 г. Во время визита вежливости, который Фрэнк Юнгерс нанес Фейсалу, король изложил ему свои взгляды на американскую политику в ближневосточном регионе.

— Фейсал указал, что Саудовская Аравия больше не в состоянии оказывать нам поддержку в одиночку, — вспоминает Юнгерс. — Он лишь мимоходом коснулся обычной темы антиарабского заговора, но подчеркнул: сионисты, равно как и коммунисты, вот-вот доведут дело до такой ситуации, когда американцам уже не удастся защитить свои интересы на Ближнем Востоке… Необычной в этой встрече, столь отличавшейся от наших предыдущих бесед, была не столько трактовка израильско-сионистско-коммунистической проблемы, сколько обоснованное и четкое требование решительных мер, которые изменили бы ход событий.

Ныне совершенно очевидно, что Фейсал находился в заблуждении, которое было характерно и для остальных арабских лидеров в период до октября 1973 г.

Как указывают многие историки, до октябрьской войны саудовцы были убеждены, что Америка может решить израильскую проблему одной фразой. Они думали, что Соединенным Штатам достаточно сказать Израилю: «Больше не получите ни цента», — и все тут же уладится.

Они честно верили в возможность этого «простого» решения.

Отказ Америки произнести всего лишь одну фразу воспринимался с недоумением: получалось, американцы не просто поддерживают Израиль в его борьбе с арабами, но вдобавок и отказывают в какой-либо помощи арабам.

В октябре 1973 г. они начали прозревать.

К моменту, когда нефтяной кризис достиг максимальной остроты, саудовцы наконец осознали, что проблема Израиля, арабских земель и палестинцев является для Америки не чисто внешней, но, в значительной степени, и внутренней проблемой.

— Фейсала, естественно, тревожило поведение американцев, — комментирует события тех дней Ямани. — Он несколько раз говорил мне об этом после моего возвращения из Вашингтона. Помню, примерно месяцем позже я проводил в Женеве встречу с ближневосточными директорами американских нефтяных компаний, которые входили в «Арамко». Фейсал, как раз возвращавшийся из Парижа в Саудовскую Аравию, сделал в Женеве остановку. И я организовал для американцев встречу с королем. Фейсал тогда сказал им буквально следующее: передайте вашему правительству, что если оно будет бездействовать, если не приложит усилий, чтобы урегулировать ближневосточный конфликт, то американским интересам будет нанесен ощутимый урон.

Иными словами, Фейсал угрожал американцам национализацией.

— Нет-нет, я так не считаю, — возражает Ямани. — Он просто предупредил их: не думайте, что наше терпение безгранично. Он держался очень дружественно. Он сказал: «Пожалуйста, доведите до сведения вашего правительства в Вашингтоне: мы считаем себя вашими друзьями и хотим сохранить эту дружбу. Но ситуация на Ближнем Востоке с каждым днем приближается к критической точке. Вашингтон должен предпринять такие шаги, которые позволили бы нам и дальше строить нефтяную политику на дружественной основе. В противном случае прошу не обижаться». Он сказал только это, ничего больше.

Ну конечно, только это. Или что-то в этом роде.

Встреча состоялась 23 мая 1973 года. Американцев представляли Юнгерс («Арамко»), Эл Декрейн («Тексако»), С. Дж. Хедлунд («Экссон»), Г. С. Мозес («Мобил») и Джонс Мак-Квин («Сокал»). В числе саудовцев был принц Султан, часто путешествовавший вместе с королем.

Секретные записи, сделанные после беседы, свидетельствуют, что Фейсал сказал следующее: «Уважение к американским интересам на Ближнем Востоке, как и прочность позиции Саудовской Аравии в арабском мире, тают с каждым днем. Поскольку правительство в Соединенных Штатах отказывает Саудовской Аравии в действенной поддержке, нам грозит изоляция среди наших арабских друзей, а Его Величество не желает с этим мириться… Вы рискуете потерять все, что имеете».

Над нефтяными концессиями нависла явная угроза.

Во всяком случае, так сочли американцы, которые приняли следующее совместное решение: «Мы считаем нужным: 1) информировать общественность Соединенных Штатов о ее подлинных интересах в регионе (в настоящее время американцы введены в заблуждение «карманными» средствами массовой информации); 2) информировать правительство Соединенных Штатов».

Ситуация самым прямым образом затрагивала коммерческие интересы «Арамко», и с четырьмя совладельцами произошло то, что происходит с любым человеком, когда становится очень жарко.

Их прошиб пот.

Спустя неделю Декрейн, Хедлунд, Мак-Квин, Мозес и Джонстон («Арамко») уже курсировали по кабинетам Белого дома, государственного департамента и министерства обороны. Они прибыли в Вашингтон, чтобы ознакомить официальных лиц с монологом короля Фейсала.

Несмотря на «общее внимание, проявленное к информации, и признание, что проблема действительно существует», из официального отчета, составленного «Арамко», видно, что в Вашингтоне «всерьез усомнились, что со стороны Саудовской Аравии неизбежно последует решительная акция и что для ее предотвращения нужны какие-либо дополнительные меры — кроме тех, что уже предпринимаются».

Почему же так случилось? Начать надо с того, что представителям нефтяных компаний не удалось повидать настоящих тузов. Они не попали ни к Киссинджеру, ни к президенту. Во всех ведомствах, где они побывали, с ними беседовали чиновники средней руки.

Руководитель ближневосточного отдела государственного департамента заявил, что представленная ими информация опровергается сведениями, которыми располагает его отдел.

Военный советник Белого дома объяснил им, что при Насере Саудовская Аравия ощущала гораздо больший нажим со стороны Египта и успешно ему противостояла, а теперь, когда этот нажим не так велик, и подавно не дрогнет.

Исполняющий обязанности министра обороны — временный заместитель Джеймса Шлезингера — заверил посетителей, что Фейсал нуждается в Америке и что их страхи лишены оснований.

В ЦРУ им сказали: «Фейсал блефует».

«По мнению некоторых официальных лиц, — говорилось в заключении доклада «Арамко», — Его Величество поднял ложную тревогу, угроза существует только в его воображении. Поэтому правительство Соединенных Штатов не может и не будет принимать каких-либо срочных мер для разрешения арабо-израильского конфликта».

В июне ливийцы национализировали «Банкер хант ойл компани», и Анвар Садат назвал эту акцию «началом сражения против американских интересов на Ближнем Востоке».

Потом последовало заявление правителя эмирата Абу-Даби:

— В грядущей судьбоносной битве мы без колебаний применим нефтяное оружие.

Потом с заявлением выступил вице-президент совета революционного командования Ирака:

— Вооруженный конфликт может стать запалом, который подожжет нефть.

И наконец, сделал свое заявление государственный департамент США:

— Саудовские угрозы не беспокоят правительство Соединенных Штатов.

Чтобы довести до сведения американцев точку зрения Фейсала — или, по меньшей мере, умиротворить саудовцев, — «Мобил» купила большую рекламную площадь в «Нью-Йорк таймс» и опубликовала заявление, в котором говорилось: Америка зависит от саудовской нефти, но американо-саудовские отношения постоянно ухудшаются, и так будет продолжаться до тех пор, пока Соединенные Штаты не предпримут по-настоящему эффективных шагов для установления мира на Ближнем Востоке. Если этого не будет сделано, предупреждали авторы заявления, «главным критерием решений, принимаемых Саудовской Аравией, могут стать политические факторы».

Одновременно «Сокал» разослала всем своим акционерам письмо, где подчеркивалось: «В большинстве стран арабского мира утверждается мнение, что Соединенные Штаты отвернулись от арабского народа».

27 августа менеджер «Арамко» встретился с Ямани в Дахране, чтобы обсудить недавнее интервью Фейсала и настойчивое стремление короля повлиять на политику Соединенных Штатов. В секретном докладе, подводившем итоги этой встречи, указывалось: «Ответы Его Величества на вопросы, поставленные «Ньюсуик», были написаны Ямани».

Далее в докладе говорилось: «Король чувствует свою личную ответственность за происходящее и понимает, что нефть сейчас может стать весьма эффективным оружием. Кроме того, он находится под постоянным давлением арабского общественного мнения и арабских лидеров, прежде всего Садата. Его терпение на пределе, и он часто проявляет нервозность».

Желая показать, насколько Фейсал озабочен сложившейся ситуацией, менеджер «Арамко» сообщал, что король попросил Ямани регулярно представлять ему подробные отчеты о текущем состоянии дел «Арамко», планах расширения добычи и о возможном воздействии сокращения нефтедобычи на потребителей в США.

Он поинтересовался, в частности, каков может быть эффект, если объем нефти, добываемый «Арамко», сократится на два миллиона баррелей в сутки.

— Это совершенно беспрецедентно, — говорит Ямани, — раньше король никогда не вдавался в такие детали.

Менеджер «Арамко» сообщал и о том, что в Саудовской Аравии есть лица, которые «ради собственной выгоды» пытаются уверить Соединенные Штаты, будто Саудовская Аравия не приведет свои угрозы в исполнение. «Эти лица — группа Фахда». В Соединенных Штатах также есть люди, которые вводят в заблуждение Никсона, преуменьшая серьезность намерений Саудовской Аравии. Тут Ямани упомянул Киссинджера. «Именно поэтому, — сказал он, — король в своих интервью и публичных заявлениях старается исключить всякие сомнения в возможном исходе событий».

2 сентября Фейсал дал интервью телесети Эн-би-си.

— Нас серьезно беспокоит, что Соединенные Штаты не вносят коррективы в свою политику на Ближнем Востоке и продолжают поддерживать Израиль, — сказал король. — Это делает уязвимыми наши позиции в арабском мире и, как следствие, оказывает влияние на наши отношения с американскими друзьями.

Когда представитель Эн-би-си спросил, намеревается ли Саудовская Аравия сократить экспорт в Соединенные Штаты, Фейсал ответил со всей откровенностью:

— Та безоглядная поддержка, которую Америка оказывает сионизму, и ее антиарабская политика предельно осложняют для нас дальнейшее снабжение Соединенных Штатов нефтью.

Тремя днями позже, на пресс-конференции, президент Никсон, отвечая на заявление Фейсала, сказал, что неправильно увязывать в одно политику, которую США проводят по отношению к Израилю, и арабскую нефть:

— Наша политика не является ни произраильской, ни проарабской. Мы скорее настроены проарабски, чем произраильски, потому что у арабов есть нефть, а у Израиля ее нет.

6 октября, в день начала войны, Фейсал направил Никсону послание, в котором призвал оказать нажим на Израиль и заставить его уйти с оккупированных территорий. Никсон не сделал этого, напротив: он поставил израильтянам новое оружие и боеприпасы, компенсируя все, что те потеряли за первые три дня военных действий.

12 октября Фейсал направил Никсону второе послание, на этот раз предупредив его, что Саудовская Аравия не сможет оставаться в стороне, если Соединенные Штаты и дальше будут помогать Израилю вести войну против арабов.

На следующий день Никсон приказал приступить к снабжению Израиля по воздушному мосту.

15 октября Фейсал совершил последнюю попытку. Он велел министру иностранных дел отвезти Никсону третье послание, в котором предлагал американцам сделать какой-нибудь примирительный жест, отчасти заглаживающий уже причиненный вред, — такой жест еще мог бы спасти позиции Саудовской Аравии в ближневосточном регионе.

Прием саудовского министра был запланирован на 16 октября.

Но в это время Белый дом получил информацию от том, что Советы заключили с арабами широкомасштабное соглашение о поставке оружия. Опасаясь, что появление на Ближнем Востоке русского форпоста поставит под угрозу региональный баланс сил и снабжение Соединенных Штатов нефтью, Никсон и Киссинджер сочли главной задачей Америки восстановление равновесия на поле боя. Как только израильтяне вновь обретут силу и окажутся в состоянии остановить продвижение арабов, рассудили президент и государственный секретарь, Америка вмешается в спор и положит конец боевым действиям. Тогда, и только тогда, — уже в мирных условиях — Соединенные Штаты смогут приступить к поиску решения проблемы.

Белый дом в одностороннем порядке перенес встречу с саудовским министром иностранных дел на 17 октября.

Фейсал воспринял это как личное оскорбление.

Но все же не терял надежды и разрешил своему министру провести в Вашингтоне пресс-конференцию. Он хотел удостовериться, что президент правильно представляет себе позицию Саудовской Аравии.

Однако Соединенные Штаты в ту пору переживали нелегкие времена. Среди американцев усиливалось недовольство арабами и их главными пособниками — русскими, которые оказывали арабским странам всевозможную закулисную поддержку. Было это справедливым или нет, но многие отождествляли тех и других, видя в них одну шайку. А там, где хоть чуточку пахло возможностью советского вмешательства, не оставалось места для рассуждений об «умеренных арабах» и «арабах-экстремистах». И на пресс-конференции саудовского министра эти настроения прорвались наружу. Дошло до того, что один из возражавших ему журналистов сказал:

— Нам не нужна ваша нефть. Можете ее пить, если хотите.

— Хорошо, — ответил министр. — Посмотрим.

После этого Фейсал сказал Ямани:

— Приступай к делу.

Прежде всего надо было собрать министров ОПЕК.

Они встретились 16 октября в Кувейте, в отеле «Шератон». Совещание продолжалось всего лишь несколько часов. Объявив о недействительности тегеранских соглашений, Ямани и Амузегар вместе с остальными членами картеля проголосовали за увеличение цены на нефть до 5,12 доллара за баррель.

В тот же день неарабские делегаты покинули отель, предоставив ОАПЕК действовать в свой черед.

Утром 17 октября делегация Ирака потребовала полной национализации всего американского имущества на Ближнем Востоке.

Совещанию надо было решить три совершенно разных вопроса: во-первых, о поднятии цен, во-вторых, о сокращении добычи членами ОАПЕК и, в-третьих, об эмбарго.

Ямани был, как никогда, исполнен решимости втолковать радикалам, в первую очередь представителям Ирака, почему нельзя просто взять да и национализировать все, что принадлежит американцам.

— Мы должны были убедить их, что предлагаем лучшее из возможных решений. Сами понимаете, как жаркие дискуссии разгорелись на совещании.

Делегаты спорили до хрипоты и плохо себя сдерживали.

— Увы, все шло обычным порядком, — вздыхает Ямани, еще раз замечая, что сам он, к сожалению, никогда не теряет самообладания.

— Почему «к сожалению»?

— Потому, что это подчас бывает очень кстати. Не всегда, конечно. Но иной раз это разряжает обстановку.

В тот день радикалы стояли на своем, требуя прекращения всяких поставок американцам.

Стоял на своем и Ямани.

Всем, кто сидел за столом заседаний, было ясно, что любая акция, предпринятая арабами, не возымеет эффекта, если в ней не примет участия Саудовская Аравия.

Но и Ямани было ясно, что любые демарши арабских государств, рядом с которыми нет Саудовской Аравии, не произведут никакого впечатления на Запад.

А этого он не хотел.

Посвятив предобеденные часы беседам с представителями Кувейта и других стран залива, Ямани заручился их поддержкой. Затем он сосредоточил усилия на слабейшем звене в цепочке радикалов — делегации Алжира.

Почти весь остаток дня он беседовал с алжирцами наедине, без третьих лиц. И к вечеру смог убедить их, что нужные плоды принесет именно та мера, которую предлагает он, — последовательное сокращение добычи.

Лед начал таять. Вслед за Алжиром на позиции Ямани перешла и Сирия.

К концу дня не сдался только Ирак. Нажим остальных членов ОПЕК привел лишь к тому, что иракцы решили покинуть совещание.

Начался второй акт.

Было принято решение немедленно сократить добычу нефти на 10% и затем ежемесячно сокращать ее еще на 5% — с оговоркой, что экспорт в дружественные страны не будет снижаться.

— Мы разделили мир на дружественные, нейтральные и враждебные страны, — поясняет Ямани. — Но рекомендуя ввести эмбарго против враждебных стран, мы оставили фактическое решение этого вопроса на собственное усмотрение правительств государств.

Ямани вернулся в Эр-Рияд, где свершился третий, и последний, акт драмы.

Введение эмбарго зависело теперь от короля Фейсала. И этот шаг — во всяком случае, так уверяет Ямани — вовсе не был неотвратим.

— Фейсал никогда не стремился к введению эмбарго на поставки в Соединенные Штаты. Но Никсон не оставил ему иного выбора.

Джим Эйкинс, в отличие от Ямани, считает, что это рано или поздно должно было случиться.

— Это вынужденное решение не доставило Фейсалу радости, но иначе он просто не мог поступить. «Мы добываем слишком много нефти, — не раз говорил он мне, — больше, чем нужно. И не в состоянии рационально использовать доход, который она нам приносит. Мы поступаем так только потому, что вы нас об этом просите. Но впредь мы не будем этого делать, пока не увидим прогресса в деле возвращения арабам их земель». Саудовцы сожалели о введении эмбарго, но объясняли это тем, что Америка во время войны поставляла оружие Израилю. Она направляла из Германии самолеты с военными грузами прямо на оккупированный Синай. Арабы расценивали такие действия как враждебные. Позже конгресс проголосовал за резкое увеличение помощи Израилю. Это переполнило чашу их терпения и сделало эмбарго неизбежным.

О введении эмбарго публично объявил король Фейсал. Он сказал:

— В связи с увеличением американской военной помощи Израилю Королевство Саудовская Аравия решило прекратить все поставки нефти Соединенным Штатам Америки.

И в государственном департаменте, и в Белом доме заявление Фейсала вызвало некоторую растерянность.

Похоже, до последней минуты посольство Соединенных Штатов в Саудовской Аравии получало успокаивающие заверения из «компетентного и заслуживающего доверия» источника, весьма близкого к королю. Смысл этих заверений состоял в том, что, несмотря на словесную поддержку, которую Фейсал, естественно, не может не оказывать своим арабским братьям, он никогда не предпримет действий, которые могли повредить отношениям Саудовской Аравии с Соединенными Штатами.

К несчастью для американцев, эта информация оказалась ложной. А источником ее, если верить служащему, который в те годы работал в посольстве, был не кто иной, как министр внутренних дел принц Фахд.

22 октября к решению Саудовской Аравии присоединились остальные члены ОАПЕК. Эмбарго распространялось и на Голландию, поскольку эта страна упорно отказывалась осудить Израиль, а голландские добровольцы открыто сражались на стороне израильтян.

Голландия заявила, что не подчинится шантажу. Ее твердость заслужила похвалу и одобрение американцев.

Ямани расценивает поведение голландцев иначе:

— Роттердам — крупнейший нефтяной рынок, там находится масса нефтеочистительных заводов. Конечно, прекращение поставок было для голландцев весьма болезненным. Это могло парализовать их бизнес. Они знали, на что идут, принимая свое решение. Но я не считаю, что нужно их за это уважать, потому что не считаю происходившее шантажом.

Ямани называет эмбарго вполне законной политической акцией и говорит, что Саудовская Аравия выступила в данном случае как достойный ученик самих же Соединенных Штатов.

— Как бы то ни было, — продолжает он, — голландцы относились к Израилю иначе, чем другие страны Европейского сообщества. В Нидерландах была группа политиков, которая, как нам стало известно позже, очень тяжело переживала события, происходившие в их стране во время нацизма. И это наложило отпечаток на их действия. По правде говоря, я не понимаю, почему нужно мириться с несправедливостью, которую творит человек, только на том основании, что когда-то он сам был жертвой такой же несправедливости. Прошлое никак не может оправдать поведения израильтян.

Скачок цен, сокращение добычи и эмбарго совпали во времени, и это было шоком для промышленно развитых стран. Западу необходимо было ткнуть в кого-нибудь пальцем и сказать: вот он, главный злодей! Но обвинять было бы не совсем корректно. Кроме того, на такое обвинение последовал бы резонный ответ: «Мы здесь ни при чем, арабские министры нефти действовали независимо». Поэтому мир стал искать виновника среди арабских министров нефти. И под прицел телекамер попала наиболее знакомая физиономия.

— Наши симпатии принадлежат Западу, — непрерывно повторял Ямани, пытаясь объяснить происходящее западным репортерам. — И ваши и наши интересы состоят в том, чтобы совместно трудиться ради общего блага. Мы живем в едином мире. Мы стараемся убедить вас, что вы должны пройти навстречу нам, арабам, свою половину пути. В этом случае все мы узнаем друг о друге много нового и мир станет лучше.

Но чем длиннее становились очереди возле бензоколонок в Соединенных Штатах, тем с меньшей охотой слушали Ямани западные журналисты.

Даже сейчас Ямани чувствует необходимость объяснить тогдашнюю позицию Саудовской Аравии:

— Поймите, наконец: вопросы о сокращении добычи и об эмбарго на поставки нефти в Соединенные Штаты рассматривались раздельно. Эмбарго имело иную политическую природу. По существу, оно не означало сокращения количества нефти, импортируемой Соединенными Штатами. Сами понимаете, если нефть из Саудовской Аравии и других арабских стран уходит куда-то, то Соединенные Штаты обязательно найдут возможность устранить дефицит. Поэтому эмбарго было наиболее символическим из всех наших действий.

Чисто символическим, если верить уроженцу Бахрейна Махди ат-Таджиру — бывшему послу Объединенных Арабских Эмиратов в Великобритании, а в настоящее время одному из лидеров арабского бизнеса в Европе и Соединенных Штатах.

— В 1973 г. на Западе шумели на все лады, будто арабы используют нефтяное оружие, чтобы оказать нажим на Соединенные Штаты и остальные страны свободного мира. Но скажите по совести: разве это было правдой? Где, как мы это делали? Разве это было настоящим эмбарго? По сути дела, никто не испытывал дефицита. Мы говорили об эмбарго исключительно для внутреннего потребления. И хотели поймать вас на эту удочку.

По мнению ат-Таджира, единственный реальный способ сделать из нефти оружие — это полностью прекратить ее добычу.

— Вы хотите использовать нефть как оружие? Перекройте кран. Только так, не иначе. Но в 1973 г. ни о чем подобном и речи не было. Разве можно говорить об эмбарго, если вы отправляете нефть в порт и не в состоянии проследить ее дальнейший маршрут? Объявляется эмбарго, но никто и не думает закрывать нефтепромыслы. Какое же это эмбарго? Это просто символический жест. По-видимому, — говорит ат-Таджир, — арабы лишь хотели показать, что они могут использовать нефть в качестве оружия. А может быть, когда-нибудь это действительно случится. Не вижу причин, которые помешали бы им это сделать. Конечно, это отразится на странах-экспортерах куда сильнее, чем на странах-импортерах, потому что у нас нет других источников дохода. Но все зависит от того, кто будет стоять во главе арабских стран в будущем. Сейчас идет ирано-иракская война. Вы верите хоть на миг, что она скоро кончится и что потом все снова пойдет на лад? Где угодно, но не в этом регионе. Те, кто думает, что после войны жизнь в заливе вернется в прежнюю колею, сами себя обманывают.