Алексис направился к комнатам Каролины Бичуит. Было уже за полночь, и он устал, но он обещал Каролине. Но даже если бы он не пообещал этого, его последняя встреча с женщиной убедила его в необходимости избавиться от старых обязательств. После чувственного катаклизма, который он испытал в этот день, он не мог больше откладывать, особенно если учесть слова, которые были сказаны Кейт, когда они спускались вниз по винтовой лестнице башни.

Она шла за ним, придерживая юбки обеими руками, тогда как он нес проклятый кринолин. Когда он завернул за очередной поворот лестницы, он услышал, что звук шагов позади него затих. Он оглянулся через плечо. Кейт стояла, придерживая юбки, несколькими ступеньками выше его. Она внимательно смотрела на полоску раствора между двумя камнями, образующими часть стены.

— Что-то случилось, любовь моя?

Медленно повернув голову, она посмотрела на него сверху вниз. У него возникло такое ощущение, как будто она была удивлена, увидев его здесь.

— Нет, — сказала она. — Я не уверена, но я думаю, что я теперь падшая женщина.

У него отвисла челюсть, но всего лишь на мгновение.

— Лет.

— О да. Мама всегда очень определенно высказывалась о добродетели. Я действительно падшая женщина.

— Послушай…

Кейт продолжала говорить, как если бы он не произнес ни звука:

— Но я не могу ничего сделать. Дело в том, Алексис, что мы все испортили.

— Я не вижу, каким образом.

— Я не могу больше считаться леди. В конце концов, настоящие леди не занимаются любовью с джентльменами, если они не женаты. А так как ты хочешь, чтобы я была приличной девушкой, вела себя пристойно и все такое, то мне кажется, что я не могу больше тебя касаться.

Проклятье, это снова заработал ее ум. Если бы она только не была так чертовски умна. Алексис прислонил кринолин к стене и подошел к ней. Она рассматривала его с озадаченным видом.

— Ты ведь ненавидишь, когда я не веду себя достойно, — сказала она.

Он прижал ее спиной к стене и прикоснулся губами к ее виску.

— Это исключение, — сказал он, целуя ее. Он не смог удержаться от того, чтобы прижать свои бедра к ее. Моментально желание снова охватило его, и он попытался прижать ее своим телом как можно плотнее к стене.

Она высвободила свои губы и сказала:

— Это лицемерие.

Опершись руками на стену, он оттолкнулся от нее и встретился с ней взглядом.

— Ты права, маленькая дикарка. Но если я начну выставлять напоказ в обществе наши отношения, то пострадаю не я. Как и ты, я могу спокойно

прожить без одобрения людей, у которых вместо головы на плечах маленькие жестянки из-под печенья. Однако Фальк, Ханна и моя мать не могут прожить без этого.

Кейт прикусила нижнюю губу.

— Моя мать тоже не может прожить без этого, — она, прищурившись, посмотрела на него и добавила: — И Офелия тоже не могла.

Склонившись над ней, он поцеловал кончик ее носа.

— Офелия не сдалась бы. Она твердо решила про себя стать хозяйкой замка Ричфилд, и она была так настойчива в достижении своей цели.

— Это у нас фамильная черта, — сказала Кейт и внезапно замерла. — Ш-ш.

Она высунула голову из-под его руки и прислушалась.

— Что? — спросил он.

— Я слышу Динклей.

— Боже упаси!

— Быстро! К стене. Мы перебежим в другую башню.

— Все, что угодно, лишь бы не встретиться с Динклями.

Алексиса вернул к окружающей действительности его собственный смешок. Он огляделся вокруг и увидел, что он остановился в Длинной галерее, которая соединяла комнаты, где жили члены семьи, с комнатами для гостей. Галерея, по одной стороне которой шли высокие окна, была отделана дубовыми панелями и освещалась двадцатью серебряными канделябрами, которые были украшены фамильным гербом. Он снова возобновил свой путь, проходя мимо портретов, висевших на стенах.

Вздохнув, он остановился рядом с портретом Карла II и обратился к нему:

— Это нужно сделать, ваше величество. Вы должны понимать, что долг перед женщиной нужно выполнять.

Карл взирал на него с портрета с королевским безразличием. Алексис снова вздохнул и направился в коридор, который вел к апартаментам Каролины. Он остановился перед ее дверью, положил руку на ручку, а затем убрал ее.

Разглядывая дверные панели, он почувствовал, что его настроение портится с каждой секундой. С ним что-то случилось. Мысль о том, что придется отбиваться от Каролины и даже, может быть, уступить ей, беспокоила и раздражала его, л он постоянно вспоминал о том, какой невинной и озадаченной выглядела Кейт на ступеньках в Башне духов. Он вспомнил, как она назвала себя падшей женщиной.

— Лучше не сегодня, — пробормотал он.

Он развернулся на каблуках и пошел назад. Когда он открывал дверь в Длинную галерею, она ударилась о что-то твердое.

— Черт! — воскликнул Вэл.

Его друг отступил назад, в круг света, отбрасываемого свечами, когда Алексис вошел в галерею. Вэл держал в руках длинный, тяжелый меч. Его лезвие поблескивало в свете канделябров, но этот блеск казался тусклым по сравнению с сиянием золотистых волос и горящими ненавистью глазами.

— Что ты собираешься делать с этим мечом? Вэл поднял меч вверх, отдавая ему салют.

— У мадемуазель Сен-Жермен очень необычный вкус.

Алексис молча ждал, скрестив руки на груди.

— Ну, хорошо. Сегодняшний вечер прекрасно подходит для того, чтобы избавить старую добрую Англию от гнойного нарыва по имени Джеймс Бруднелл, граф Кардиган.

Протянув к нему руку, Алексис преградил ему путь. Вэл сердито посмотрел на него, но отдал ему меч.

— Я отдаю его тебе только потому, что ты не вооружен, а я не хочу ранить тебя в борьбе.

— Конечно, — сказал Алексис. — Не будем принимать во внимание тот факт, что ты устал оттого, что донес его сюда из большого зала. У тебя дрожат руки. Пойдем.

Он успокаивающим жестом взял Вэла за руку, и они направились обратно, в то крыло, где были расположены их комнаты.

— Ты никогда не шпионил за своими людьми, — сказал Вэл.

— Конечно, нет.

— А он шпионил. Он пытался отдать под трибунал офицера, который заказал на обед не то вино. У него был самый дорогой полк в конной гвардии. Все офицеры обязаны были обзавестись чистокровными лошадьми — для охоты, понимаешь — иметь самую изысканную кухню, шить одежду у самых дорогих портных.

— Не стоит убивать его за то, что он избалован, как примадонна.

Они подошли к комнате Вэла. Алексис пересек гостиную и направился в кабинет взять графин с портвейном. Он предложил стакан Вэлу, но тот отказался. Алексис оперся на каминную доску и наблюдал, как Вэл переходит от кресла к столу, от стола к дивану, от дивана к окну. Дольше всего он простоял у окна, устремив взгляд в темноту.

— Ненависть пожирает твое здоровье, — сказал Алексис.

Вэл резко обернулся и сердито посмотрел на него.

— В тот день ты тоже пробирался по колено в крови.

— Поэтому я хочу знать правду, Вэл. — Ответом ему стал золотистый затылок друга.

Алексис поставил стакан, подошел к своему другу и стал у него за спиной.

— Расскажи мне.

— Нет.

Вэл прислонил ладонь к стеклу. Алексис знал, что если прикоснуться к этой ладони, то она окажется такой же холодной, как и стекло под ней.

— Тогда я расскажу тебе, что произошло, — сказал он. — Чтобы проскакать по долине смерти, понадобилось не больше двадцати минут. Полторы мили под перекрестным огнем прямо навстречу жерлам пушек, сначала ты видел только мелькание клинков в воздухе, стреляющие во всех направлениях пистолеты. Острые сабли рассекали на куски все, что попадалось на пути. Вокруг тебя только свист пуль, гулкие удары ядер и разрывы снарядов, и чем дольше ты скакал, тем больше людей падало на землю, пока земля не покрылась полностью телами людей и лошадей.

— Прекрати, — Вэл опустился на кушетку у окна.

— Ты был весь залит кровью, когда я нашел тебя, наполовину скрытым лежащей лошадью.

Вэл взорвался. Он бросился на Алексиса, его кулаки мелькали в воздухе. Алексис ловко увернулся и поймал его. Падая вперед, он усадил своего друга обратно на кушетку, а затем схватил его молотящие воздух кулаки и завел их Вэлу за спину. После этого он продолжил свой монолог, одновременно стараясь удержать своего друга на месте.

— Помнишь звуки артиллерии? Невинный тихий свист и шипение — и вот у человека оторвана голова, ноги или, может быть, только вырван глаз или челюсть.

— Боже, Алексис, нет! — Вэл напрягся и попытался подняться, затем издал крик, полный боли, и рухнул на кушетку. Он зарылся лицом в подушку, и его плечи начали вздрагивать.

Алексис потряс его за плечо:

— Расскажи мне.

— Рассказать тебе? — Пытаясь подавить всхлипы, Вэл повернул свое мокрое лицо к Алексису. — Черт бы побрал твою душу. Я расскажу тебе это хотя бы только для того, чтобы сделать твои ночи такими же ужасными, как мои. Я скакал назад. Я почти ничего не видел впереди из-за дыма, но землю под ногами видел хорошо. Я скакал по ковру из тел, тел моих друзей и моих солдат. Этертон был рядом со мной, но пуля попала ему прямо в грудь, и он упал с коня. Я попытался вернуться к нему, но сразу же за мной скакали другие, возвращавшиеся назад. Меня увлекли вперед, но я слышал, как он зовет меня.

Вэл замолчал. Он не замечал дрожи, которая сотрясала его тело. Алексис отпустил его, но Вэл даже не пошевелился.

— Он звал меня, — сказал Вэл, — умолял меня помочь ему. Но я не видел его. Я еще не был ранен, меня ранило, когда я уже почти выбрался оттуда. Я должен был увидеть его. Он повторял мое имя снова и снова, и наконец, я отыскал его. Я как раз поворачивал своего коня, чтобы вернуться, но в этот момент что-то ударило меня. Если бы я только остался в сознании.

— Но ты же пытался вернуться.

— Мне рассказали потом, что у него вырвало снарядом половину позвоночника. Я мог бы спасти его раньше, прежде чем его ранило во второй раз. Каждую ночь после этого он приходит ко мне во сне и зовет, зовет, зовет меня, — Вэл подавил смешок. — Но я перехитрил старого Этертона. Я больше не сплю. Правда ведь, очень умно с моей стороны?

С трудом подавляемые смешки Вэла переросли в смех. Алексис присел на корточки и смотрел, как его друг содрогается от горького веселья. Он протянул руку и несильно ударил Вэла по лицу. Вэл мигнул и умолк.

— Ты хочешь ссоры, Алексис?

— Ты чувствуешь себя виноватым, потому что ты не попал в число тех сотен человек, которые погибли. Но это не твоя вина. И никто не мог бы спасти Этертона. Если бы ты вернулся, вы оба были бы убиты.

— Оба? — Вэл покачал головой. — Нет. Я спас бы его.

— Почему ты так уверен в этом? Все остальные погибли.

— Но я мог бы спасти его.

Алексис схватил Вэла за руку и рывком заставил его подняться.

— Что бы ты смог сделать? Его лошадь была мертва. Ты смог бы перевезти его вместе с собой? Преодолеть весь этот путь? Ты был уже ранен. Ты тоже был бы убит.

Вэл внимательно смотрел на Алексиса, как мальчик, повторяющий урок за учителем:

— Я тоже был бы убит.

— Скажи это еще раз, громче.

— Я тоже был бы убит.

Алексис оттащил Вэла в спальню. Он затолкал его в кровать, а затем полез в стоящий рядом столик за бутылкой. Налив воды в стакан, он отмерил туда несколько капель из бутылки, а затем протянул стакан Валу.

— Выпей.

— Мне не нужен лауданум. Ты же знаешь, что я его не пью.

— Если ты не выпьешь его по своей воле, я заставлю тебя сделать это.

Вэл выпил, сунул стакан Алексису и в ярости откинулся на подушки.

Алексис стоял над ним.

— Скажи мне еще раз.

— Иди к черту. Ну, хорошо. Я тоже был бы убит?

— И?

— И я ничего не смог бы сделать, будь ты проклят.

— И?

— Дьявол. Хорошо! Мне не в чем себя винить.

— Хорошо, — Алексис направился к дверям.

— Во всем этом виноват он. Алексис простонал.

— Как только тебе в голову придет какая-то идея, ты цепляешься за нее, как эти австралийские медведи коала цепляются за свое дерево. Спокойной ночи, Валентин.

— Спокойной ночи, тиран.

Алексис быстро вернулся к себе в комнату. Сбросив одежду, он потянулся за своим халатом, но затем остановился, увидев в зеркале свою руку на фоне красного атласа. Она дрожала. Последние несколько минут вернули его к ночным кошмарам, повторения которых он не хотел. Он понял, что не сможет сейчас уснуть. Держа халат в руке, он подошел к стеклянным дверям, которые вели на балкон. Он открыл их и вышел наружу. Ночь была необычно теплой и тихой.

Перегнувшись через перила, он увидел несколько освещенных окон в других частях замка. Ветра не было, и вымпелы, укрепленные на Сторожевой башне, обвисли. Сделав глубокий вдох, Алексис подумал, что ему, возможно, и самому следовало бы выпить лауданум. Он ненавидел его еще сильнее, чем Вэл. Он напоминал ему о Крыме и о том, как Фальк давал ему его после смерти отца и Талии.

Нет, он не будет пить лауданум. Он встряхнул свой халат и уже собрался сунуть руку в рукав, когда бросил взгляд вправо. Через трое апартаментов от его комнат находились комнаты Фалька. На балконе стояла фигура в белом. Ханна.

Она стояла на неосвещенном балконе. Алексис опустил руку. Халат мягко скользнул к его ногам. Он чувствовал на себе ее взгляд. Она не двигалась, не говорила, просто продолжала смотреть на него. Он повернулся так, чтобы ей был виден только его профиль, а потом очень медленно надел халат. Он почувствовал холодное прикосновение шелка к своей коже. Он завязал пояс на талии и сделал шаг назад в комнату, не глядя на женщину. Ему не нужно было смотреть. Он был уверен, что она все еще стоит там — молчаливый белый ястреб, наблюдающий за своей жертвой.

Пока он шел к своей кровати, Ханна вылетела у него из головы. К своему огорчению, он понял, что думает о Кейт. Кейт, Кейт, Кэти Энн. Имя звенело у него в голове и тут же вызвало воспоминание о ее теле.

Прошел час, другой, а он все еще не мог уснуть. Она была рядом. Она спала в его доме, а он не мог заснуть. Он думал, что обладание ею будет похоже на утоление жажды после смертельной скачки. Но обладать ею было все равно что принимать опиум. Он хотел еще.

Он всмотрелся в часы, стоящие на каминной полке, но в лунном свете он почти не видел их стрелок. Ему показалось, что они замерли, но часы продолжали тикать. С каждым тиканьем его возбуждение росло. Он чувствовал, как он увеличивается и набухает с той же ритмичностью, с которой шли часы. Тик-так, тик-так, тик-так. Он прикусил щеку изнутри, —но боль не помогла.

— Черт побери!

Алексис отбросил одеяла и, снова натянув на себя халат, выскользнул из комнаты. Вскоре он уже стоял перед дверью Кейт. Он тихо приоткрыл ее. Вместо темноты его встретил за дверью свет единственной свечи. Кейт сидела в кровати, переворачивая страницы книги. Наблюдая за ней, он увидел через какое-то время, что она вздохнула и перестала листать страницы.

— Кейт.

Она подпрыгнула и, открыв рот, уставилась на него. Книгу она обеими руками прижала к груди. Алексис приблизился к кровати, каждую секунду ожидая, что она осыпет его ругательствами или выгонит из комнаты. Он встал рядом с ней и смотрел, как свет свечи превращает ее волосы в языки пламени, а затем прошептал:

— Кэти Энн.

Она еще плотнее прижала книгу к груди и посмотрела на него испуганными глазами. Не сводя с нее взгляда, он схватил книгу и вытащил у нее из рук. Бросив ее щит на пол, он прижал руку к ее щеке и почувствовал, как она вздрогнула. Его тут же охватило какое-то неотчетливое сомнение. Она была так неопытна, и он совсем не давал ей никакого выбора. Вернее, не совсем так. Он заранее продумал план ее обольщения и принялся его выполнять, но затем в ходе его выполнения он понял, что был вовсе не таким умным, каким сам себе казался. Он сам устроил ловушку, в которую сам же и попался.

Кейт повернула лицо и поцеловала его в ладонь. Алексис втянул воздух сквозь зубы, и все его сомнения и угрызения совести тут же улетучились. Он отыскал сокровище, и он не собирался отказываться от него. По крайней мере, сейчас.

Он поставил сначала одно колено на кровать, а затем другое. Стоя перед ней на коленях, он потянул за пояс своего халата. Халат распахнулся, когда он опускал ее на матрац. На ней было надето что-то прозрачное, и это мешало ему. Он оперся на одну руку, а другой поднял подол ее ночной сорочки до талии. Все это время Кейт молчала и продолжала смотреть ему в глаза, как будто не могла отвести от него взгляда. Когда он опустил на нее свои бедра, она, наконец, закрыла глаза и в то же самое время раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее. Он зарылся лицом в ее шею.

— Я не мог уснуть из-за мыслей о тебе, — сказал он, целуя ее горло. — Я хочу тебя так сильно, что эта боль убивает меня. Мне не следовало бы так давить на тебя, но я просто не могу вынести этой боли. Помоги мне.

Она приподняла его лицо, чтобы поцеловать его. Поймав зубами его нижнюю губу, она слегка прикусила ее.

— Мне кажется, ты сам решил помочь себе.

Он провел языком вниз по ее шее до ткани, которая покрывала ее грудь. Внезапно он понял, что ненавидит этот прозрачный материал. Его рука взметнулась вверх по ее телу, сжала ткань в кулаке и разорвала ее.

— Ты права, — сказал он. — Я помогу себе сам.

Он прильнул губами к ее груди и всосал ее. Ее руки сомкнулись у него на затылке и прижали его к ее телу. Он втянул в рот ее сосок, и она выгнула спину навстречу ему. Его рука скользнула вниз по ее бедру, а затем устроилась между их телами там, где начинались ее ноги. Он слегка прижал к ней ладонь.

— Откройся, — сказал он. — Откройся мне. Шире. Шире.

Его палец скользнул внутрь ее. Внизу его живота разливалась тупая боль, и он почувствовал, как он начал подергиваться. Он вспомнил о часах, и движения его пальца стали имитировать ритм часов. Она напрягалась и расслаблялась в такт движениям его руки, и это сводило его с ума. Ее руки сжали его ягодицы, и она попыталась притянуть его к себе.

— Нет, еще рано.

Он спускался все ниже и ниже до тех пор, пока его губы не оказались прижаты к тому влажному гнезду, где играла его рука. И снова Кейт попыталась, приподняв ноги, вернуть его в прежнее положение. Чтобы остановить ее, он поцеловал самую чувствительную часть ее тела.

— Нет, — сказал он. — Расставь ноги пошире, — он руками раздвинул ее ноги и снова поцеловал ее. Пробежавшись по ней языком, он почувствовал, как она пытается сжать ноги вместе. — Расслабься. Вот так. Прочувствуй то, что я делаю с тобой. Это именно то, чего я хочу.

Когда он довел ее до такого возбуждения, что она буквально подпрыгивала в ответ на его ласки, он рассмеялся.

— По крайней мере, я могу тебя заставить подчиняться мне хотя бы в этом.

Ему не следовало бы говорить этого, так как Кейт тут же приподнялась, дотянулась до него и поймала рукой его пенис. Он чуть было не вскрикнул, почувствовав, как ее ладонь сжимает его набухшую плоть. Она всего лишь раз погладила его рукой, и этого оказалось достаточно, чтобы заставить его швырнуть ее назад на матрац и накрыть ее своим телом. Его халат все еще висел у него на плечах. Он чувствовал, как ее ногти через шелк впиваются в его спину.

— Халат, — сказал он сквозь зубы.

Она сорвала с него одежду как раз в тот момент, когда он раздвигал ее ноги. Он глубоко погрузился в нее, а затем отступал до тех пор, пока едва не освободился. Она сделала глубокий вдох, отчего ее мышцы судорожно сжались. Алексис взорвался. Он снова вонзился в нее и начал свои ритмичные движения. Он не поверил своим ушам, когда услышал, как она потребовала:

— Быстрее.

— Иди к черту, — сказал он.

В качестве мести он начал извиваться и делать бедрами вращательные движения, а затем с новой силой атаковал ее. Она закусила губу и задрожала под ним, устремляясь к вершине наслаждения.

Он продолжал вбивать себя в нее.

— Крикни для меня, Кэти Энн. Крикни же. Я хочу услышать твой крик.

Он издал долгий, яростный стон, затем еще один, а потом Кэти Энн приподнялась навстречу ему требовательному толчку и вскрикнула. При этом звуке Алексис полностью потерял контроль над собой. Он ритмичными толчками прокладывал себе путь к избавлению, которое разнесло его вдребезги, как стакан, брошенный в стену. Он обессиленно рухнул на нее, предпринимая отчаянные попытки вернуть себе ясность осознания окружающей действительности.

Ясность мысли долго не приходила. Его самоконтроль был полностью разрушен так же, как и его сила воли. Он зарылся лицом в волосы Кейт и признался себе в чем-то очень важном. Он хотел завоевания, и он его добился. Вот только сражение принесло ему мучительную боль и одновременно наполнило его безграничным наслаждением. И таким сделала его Кейт. Он и раньше соблазнял женщин, но не чувствовал ничего, кроме быстро проходящего удовольствия. Все дело было в самой Кэти Энн, в этой маленькой дикарке, которая мучила его, кружила ему голову, которая превратила его из цивилизованного человека в варвара.

Он вздохнул и приподнялся на локтях так, чтобы увидеть ее лицо. Она гладила руками его спину. Не обращая внимания на его смятение, она улыбнулась ему и поцеловала его в нос.

— Я хотела, чтобы ты пришел ко мне сегодня ночью, — сказала она. — Я так хотела этого, но я боялась тебя попросить. Я рада, что ты поддался соблазну.

— К тому времени, как я подошел к твоей двери, я готов был убить за право обладать тобой.

Изумленный собственными словами, Алексис выругался про себя. Ему не следовало признаваться в своем желании. А теперь она улыбалась ему, как будто бы он одарил ее бриллиантами. Бог мой, она снова двигала бедрами.

— Кейт, нет. Для тебя это внове. Черт, прекрати.

Он зажмурился, когда она обвила его тело руками и ногами и принялась вращать бедрами. Он почувствовал, как ее мышцы присасываются к нему, и его протесты затихли. Зарывшись руками в ее волосы, он принялся ритмично двигаться внутри нее и через мгновение уже поддался своему непонятному безумию.

Предполагалось, что Кейт отправится с Ханной, графиней и трио Динклей заниматься тем, что Ханна называла «христианской благотворительностью». Кейт высказала предположение, что устройство мастерских для обучения ремеслам было бы гораздо полезнее, чем вытирание носов малышам, но Ханне не понравилась эта мысль. Ее воплощение в жизнь повлекло бы за собой необходимость организации, а также вмешательства в дела бизнесменов. Настоящая же леди должна быть выше подобных низменных проблем, и в то же время она была слишком легкомысленна, чтобы понять их и разобраться в них.

Кейт была не настроена заниматься благотворительностью. Она хотела найти укромное местечко, чтобы подумать об Алексисе и о том, какие чувства он вызвал у нее в Башне духов и в ее спальне прошлой ночью. Послав Ханне записку с извинениями, Кейт надела костюм для верховой езды — юбку со шлейфом, а не юбку-брюки — и поскакала в леса неподалеку от замка Ричфилд.

Она оставила свою лошадь пастись на полянке в нескольких ярдах от места, куда она направлялась. Во время предыдущей прогулки она обнаружила руины Тайм Холла. Этот дом был построен в глубине леса одним из предков Алексиса для своей любовницы. Солдаты Кромвеля сожгли его во время гражданской войны. Покрытый сейчас мхом и заросший плющом, дом был когда-то построен из красного кирпича. Обломки кирпичей в изобилии валялись вокруг, и она несколько раз наступила на них, пробираясь к самому зданию. Там под одной из стен была полоска травы, на которой она очень любила сидеть и читать.

С тех пор как она решила стать леди для Алексиса, ей приходилось читать большинство интересных книг в укромных местах вроде Тайм Холла. На этот раз вместо того, чтобы уйти с головой в принесенную с собой книгу, она оперлась спиной на стену и принялась рассматривать траву и цветы, которыми постепенно зарастали руины.

Она чувствовала себя виноватой в том, что она не чувствовала вины из-за того, что занималась любовью с Алексисом де Гранвилем. Ее прежние тревоги снова вернулись к ней. У общества были свои правила, и она не могла согласиться с ними. В них не было логики. Если Алексису было позволено заниматься сексом, то она не понимала, почему это не позволено ей. Еще одним источником ее раздражения был тот факт, что все приличные, воспитанные люди, которых она знала, утверждали, что женщины любят дом и семью, но не получают удовольствия от физической стороны взаимоотношений с мужчинами. Слава Богу, что в свое время она познакомилась с Пейшенс.

Пейшенс наставила ее на путь истинный. Со стороны окружавших ее было просто низостью утаивать от нее тот факт, что женщина также может испытывать удовольствие. Нельзя, конечно, было сказать, что Пейшенс находила удовольствие со всеми своими клиентами, но она заверила Кейт в том, что мужчина может доставить женщине столько же наслаждения, сколько женщина доставляет ему. С самого первого раза, когда Алексис поцеловал ее, Кейт стала подозревать, что Пейшенс говорила ей правду. Сейчас она была в этом уверена.

Она достала из кармана небольшую книжку, которую принесла с собой. Она открыла ее, но читать не стала. У мучающей ее проблемы есть только одно решение, подумала она. Она заставит Алексиса полюбить ее. Они были уже помолвлены, и она своими усилиями по соблюдению правил приличия уже завоевала его одобрение. Она заставит его полюбить ее так, чтобы у него не возникло желания положить конец их договоренности. Если она продемонстрирует ему свою любовь, во-первых, тем, что превратит себя в леди, а во-вторых, тем, что будет заниматься с ним любовью, пока он не упадет от изнеможения, он, в конце концов, отдаст себя ей навсегда.

Она почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь волнения. Она была уверена, что Алексис уже чуть-чуть любил ее, хотя сам он этого еще не понимал.

Она не понимала, как можно было делать с ней то, что он делал вчера, и не чувствовать при этом хоть немного любви. Это было бы нелогично. А прошлой ночью он был просто великолепен и так же безумен, как и она.

Ее мысли переключились на красоту тела Алексиса, и она, расслабившись, почти задремала. Тепло солнечных лучей, аромат сырой земли и неподвижность воздуха убаюкивали ее. Она вздрогнула, когда ржание лошади разбудило ее.

Услышав голос Алексиса, она улыбнулась. Он выследил ее. Она будет оставаться на месте и заставит его немного поискать ее.

Она услыхала быстрые шаги. Хруст камней под каблуками сапог, шорох травы, нетерпеливое похлопывание хлыста по бедру. Кейт снова улыбнулась. Будучи не в настроении, Алексис всегда похлопывал своим хлыстом по какой-нибудь части тела. Она начала подниматься, чтобы выйти ему навстречу, но неожиданная резкость в его голосе заставила ее снова быстро сесть на место.

— Ты что, сошла с ума? Твоя записка была настоящим проявлением безумия, Ханна.

— Ты уже несколько месяцев дома и ни разу не поговорил со мной, — послышался голос Ханны.

— Я разговариваю с тобой каждый день, — в тихом голосе Алексиса была слышна напряженность.

— При других. Пустая вежливость. Ты ни разу не прикоснулся ко мне за годы, прошедшие с того момента, как мы расстались.

У Кейт пересохло во рту, а руки похолодели от напряжения. Она прижалась поближе к стене и, подняв над ней голову, смотрела на говоривших через ветки плюща, которые вились над ее укромным местечком.

Алексис стоял на солнце. Его стройная, прямая фигура была залита солнечным светом, глаза были похожи на холодные, зеленые озера, а лицо не выражало ничего, кроме смутного отвращения.

— Не надо со мной так обращаться, — сказала Ханна, подходя к нему поближе. — Ты смотришь на меня так, будто я — ленивая прислуга, которую необходимо уволить. О, не стоит беспокоиться и протестовать. Ты прекрасно знаешь, что то достоинство, с которым ты себя держишь, может иногда пугать. Когда я пытаюсь заговорить с тобой, я чувствую себя подданным, который имеет дерзость требовать близости со своим королем.

— Этот разговор вызывает у меня отвращение, — сказал Алексис и направился к своей лошади.

Настроение Кейт улучшалось с каждым шагом, который он делал прочь от Ханны.

— Фальк не изменился, — сказала Ханна. — Он никогда не прикасается ко мне.

Алексис остановился, но не повернулся к ней лицом.

— Ты мне нужен, Алексис. Повернувшись к ней, Алексис задумчиво покачал головой:

— Я уже не пятнадцатилетний девственник. Мне никогда не следовало позволять тебе прикасаться ко мне. Я предал Фалька однажды, но я не сделаю этого снова. Я уже совершил в своей жизни слишком много грехов. Не проси меня повторить один из них.

— Ты мне нужен.

— Почему я? Ведь были же и другие. Ханна улыбнулась и взмахнула руками в одном из своих беспомощных жестов.

— Ты был таким нежным, прекрасным созданием, и ты был так близко. Каждый день я видела тебя на уроках фехтования, стрельбы, во время езды верхом. Я даже видела однажды, как ты плавал. Ты сбросил с себя одежду и прыгнул прямо в озеро. В тот вечер за обедом твои волосы были еще немного влажными. Я представляла себе все твое тело — влажное, теплое и уже созревшее. Я должна была обладать тобой.

— Заткнись.

Ханна бросилась к нему. Кейт чуть было не выбежала из того места, где она пряталась, когда эта женщина вцепилась в его жакет, прильнув к нему так же, как льнул плющ к развалинам Тайм Холла. Алексис попытался оторвать ее от себя, но она держалась очень крепко. Он ухватил ее за руки, которые сжимали материю его жакета, и толкнул их к ней, так что ей пришлось оставить какое-то расстояние между их телами.

— Мне нужен ребенок, — сказала она. Услыхав ее слова, Алексис оставил все попытки освободиться от нее и замер.

— Бог мой! Каким же чудовищем ты меня считаешь? Я не сделаю этого.

— Он не сможет ничего сказать. Что он сделает? Скажет, что ребенок не может быть его, потому что он уже несколько лет не занимался любовью со своей женой? Он не признается в этом перед всем миром, потому что это означало бы признаться в том, что он является мужчиной лишь наполовину из-за своих родителей. Ты знаешь, что они избивали его за проявление хотя бы малейшей привязанности к женщинам?

— Прекрати, — сказал Алексис, снова пытаясь освободиться от Ханны. — Фалька нельзя винить в том, что произошло с ним, когда он был еще ребенком.

— А как же я? — Ханна потрясла Алексиса за плечи. — Мое милое дитя, ты так похож на него, что никто никогда не догадается, что это твой ребенок. —

— Кроме Фалька.

Кейт вздрогнула, когда Алексис оттолкнул Ханну от себя с такой силой, что та упала на траву. Но она недолго испытывала сочувствие, так как Ханна быстро поднялась и тут же бросилась вдогонку за Алексисом. Он уже почти подошел к лошади, когда она догнала его. Схватив его за рукав, она уперлась каблуками в землю. Алексис рванулся в сторону и, ударив ее по руке, высвободился. К сожалению, он не обратил никакого внимания на то, что находилось у него за спиной. Он сделал назад шаг, другой, и оказался прижатым спиной к стволу огромного дерева.

Они находились слишком далеко от Кейт, и ей было не слышно, о чем они разговаривают. Она отодвинула в сторону листок плюща так, чтобы хотя бы видеть, что происходит. Когда Алексис оказался у дерева, Ханна приблизилась к нему, поймала в ладони его лицо и поцеловала его. Алексис замер. Он схватил ее за плечи и начал отталкивать, но в ответ на это она просунула свою руку вниз, туда, где прижимались друг к другу их бедра. Голова Алексиса откинулась назад, а его губы образовали кружок. Кейт почти услышала его полу-вздох-полувскрик. Какое-то мгновение он стоял неподвижно у дерева, а потом Ханна опустила вниз и вторую руку.

На этот раз Кейт услышала его.

— Нет! — Он оторвал ее руки от своего тела. — Клянусь Богом, в моей жизни слишком много женщин.

Он уронил свой хлыст, когда она прикоснулась к нему. Снова схватив его, он взмахнул им в воздухе, когда Ханна снова попыталась дотянуться до него. Затем он взобрался верхом на Тезея и исчез в лесу, оставив Ханну на поляне.

Кейт видела, как женщина плакала, закрыв лицо руками. Прошло какое-то время, прежде чем она пришла в себя и смогла уехать. После этого Кейт смогла подняться на ноги, ухватившись руками за верхушку стены. Ноги затекли и отказывались ей подчиняться.

Сука. Лицемерная, лживая сука. Нет, Ханна была не виновата. Чудовищем был Фальк. Нет, Ханна. Она соблазнила Алексиса, когда ему было пятнадцать лет. Пятнадцать, проклятье!

— Черт побери! — Кейт схватила свою книгу и принялась ходить взад-вперед.

— Сколько же у него женщин? — спросила она у деревьев. — Посмотрим. Миссис Бичуит, графиня, леди Черчилль-Смайт, Динкли, мадемуазель Сен-Жермен, а теперь еще Ханна. И еще была Офелия. Он мог бы зарабатывать на жизнь в качестве жеребца-производителя.

Какая ужасная мысль. Кейт опустилась на край осыпающейся стены и вздохнула. Почему он должен хотеть ее, если за него хваталось так много красивых и уступчивых женщин? За этой мыслью последовала другая, еще более печальная. Алексис привык к тому, что его разыскивают, преследуют, за ним ухаживают.

До того как папа отыскал золото, она часто думала о том, как прекрасно было бы иметь красивую, дорогую одежду. Когда же она получила ее, то всего лишь через несколько месяцев эти чудесные атласы и шелка стали для нее такими же обыкновенными, как хлопок. Если бы бриллиантов было столько же, сколько песчинок на земле, то они не были бы никому нужны.

Женщины рассыпались у ног Алексиса, как песчинки, поэтому нельзя было ожидать, чтобы он обращался с ними, как с бриллиантами. Бедная Ханна, бедная миссис Бичуит, бедная Офелия.

Бедная Кейт.

О нет, не бедная Кейт.

Вскочив на ноги, Кейт отправилась к той поляне, где ее ждала лошадь.

— Берегись, милорд маркиз. Перед тобой песчинка, которая собирается превратиться в самый большой из всех бриллиантов, который тебе когда-либо приходилось видеть.