I

Между приземистыми домами, отливавшими желтизной от падавшего на них света фонарей, прикрепленных к концам пик, медленно двигалась процессия. В пять часов было уже почти темно. Носилки, которые несли на своих плечах скотники с фермы Пьемонта — косматые, худые мужчины с прилипшими от пота ко лбу волосами, — раскачивались в такт их шагов. Порою от ветра приподнималась черная простыня, которой было накрыто тело Магды. Из-под ног носильщиков поднималось облако мелкой серой пыли. Родные Магды шли молча, окруженные темной толпой, состоявшей из шахтеров, каменоломов, рыбаков, рабочих соляных копей и соседних сельскохозяйственных угодий. Двое карабинеров, стоявших на площади и следивших за продвижением шествия, обнажили головы, когда носилки поравнялись с ними. Вход в кинотеатр «Империал» был освещен двумя рядами разноцветных лампочек. Глухое шарканье ног и шепот тех, кто возносил молитвы, заставляли людей высовываться из окон.

Biancaneve е i 7 nani

Grand Hôtel con Greta Garbo e

Joan Crawford

L.100

Spettacoli a favore del fondo di socorso pro alluvionati [15] .

С виа Реджина-Элена процессия свернула на набережную. Две красные лодки лежали на боку. На потрескивающих кострах дымились огромные котлы, подвешенные на грубо сколоченных перекладинах. Ветер разносил едкую вонь консервного завода. Потом пришлось свернуть еще раз. Носильщиков сменили, и те, кто освободился, потирали усталые плечи. Простыня плотно облегала тело усопшей, так что легко угадывалась округлость груди и мягкая линия живота. Это был не самый короткий путь на кладбище, где их уже дожидался кюре, но зато так, в обход, можно было пройти мимо виллы Гордзоне. Никто не знал, у кого появилась такая идея. Между тем, проходя мимо закрытых ставен и ограды, толпа не проявила ни малейшей враждебности. Но каждый отметил, что дом выглядит пустым. Когда они прибыли на кладбище, пошел мелкий дождь, от которого щипало лицо. Кюре ожидал их у входа в домишко могильщиков, где должно было состояться положение в гроб и отпевание. Сандро не появлялся. Он исчез еще накануне, через несколько часов после того, как Валерио увидел его окаменевшее лицо в трагическом пламени свечей. Он долгое время стоял, прислонившись к стене, в самом темном углу комнаты, и никто не осмеливался приближаться к нему. В ту минуту, когда сестра Пьетро, а вместе с ней и другие женщины с рыданиями вошли в дом, Сандро незаметно выскользнул на улицу, и его напрасно прождали всю ночь. Встревоженный Валерио отправил Пьетро на его поиски. Сам же он утром поехал на машине на ферму Пьемонта — предупредить семью Магды, надеясь, что Сандро там. Потом он решил, что увидит его на кладбище. Но Сандро на кладбище не пришел. Эта неизбывная боль потрясла Валерио и в то же время не давала ему покоя. После того как все было кончено и гроб опустили в могилу, он снова вернулся к Пьетро. Маленькая комнатка была уже прибрана. Хотя там все еще пахло горячим воском.

— Сандро я так и не видел, — сказал Пьетро. — Но он ничего не натворит.

— Будем надеяться, — проворчал доктор и, сунув руки в карманы, с хмурым видом подошел к окну, глядя на спешащих под дождем людей. «Если Гордзоне надумал уехать из Салины, тем лучше!» На балконе в доме напротив появилась женщина, она торопливо собрала охапку белья, преодолев сопротивление розовой комбинации, которая хлопала на ветру, и поспешно ушла к себе. Тьма все больше сгущалась, оседая на улицы и дома, словно черный пепел.

— По мне — уж лучше бы он кричал и плакал! — послышался сзади голос Пьетро.

— А мне хотелось бы знать, куда он подевался! — мрачно сказал Валерио.

Он чувствовал себя безмерно усталым. Еще один день, проведенный в бегах туда-сюда, не выдалось даже полчаса, чтобы по-настоящему отдохнуть. Едва хватило времени проглотить в полдень бутерброд в «Палермо». В комнату вошла сестра Пьетро. Лицо у нее распухло и покраснело от слез.

— По-моему, в Риети у него живет кто-то из родных. Кажется, брат…

— Я съезжу туда.

Валерио дождался, пока женщина уйдет. Потом подошел к Пьетро.

— У него был с собой револьвер?

— Не знаю.

— Ты же перевозил его вещи?

— Да, но перед уходом из дома он и сам кое-что взял… Может, на всякий случай, заглянуть в сундук?

— Ступай посмотри.

Удостоверившись, что сестры нет, Пьетро прошел в соседнюю комнату.

Оставшись один, Валерио взглянул на часы — десять минут седьмого — и вспомнил, что именно в этот день Анджела должна была получить письмо, длинное письмо, в котором он писал, что согласен переехать в Неаполь. Он попытался представить себе радость молодой женщины, однако мысли его неуклонно возвращались к одному и тому же: «Сандро, должно быть, прихватил свой люгер. И либо пустил себе пулю в лоб, либо дожидается подходящего момента, чтобы пристрелить этого болвана Гордзоне». Тесть, наверное, тоже остался вполне доволен, прочитав знаменательные строчки, возвещавшие о том, что Валерио внял голосу разума. «Наконец-то он решился! Давно пора!..»

Он вздохнул. Пьетро возился в другой комнате.

— Ничего не нашел? — спросил Валерио.

— Ничего.

— Брось. Я так и думал.

Вернулся Пьетро, почесывая бороду.

— Похоже, хорошего ждать не приходится.

— Он способен наделать глупостей.

— Вы всерьез думаете, что Сандро прикончит «Борова»?

— Гордзоне?

— Да. Ведь за пять лет этот негодяй причинил ему немало зла.

— Я попытаюсь отыскать его, — обескураженно сказал Валерио. — А Гордзоне, наверное, в Кальяри. Будем надеяться, что у него хватит ума остаться там еще дней на пять, на шесть.

— Дома у него никого не было.

— Ладно, посмотрим. Поеду в Риети.

На улице по-прежнему шел дождь, став еще сильнее и холоднее. Подняв воротник пальто, Валерио пересек двор, сел в машину и потихоньку двинулся по виа Реджина-Элена.

Улица была пустынна. И все-таки ему встретились группы людей, укрывшихся под навесом магазина «Альфьери» и в холле кинотеатра «Империал».

Biancaneve е i 7 nani…

На площади тоже никого. На том месте, где утром размещался рынок, ветром перевернуло одну из легких палаток да кружились пальмовые листья, которые намело по обе стороны маленького памятника героям великой войны. «После возвращения из Риети я приму душ и попробую поспать часок», — подумал Валерио. Ему пришлось пропустить большой красный автобус, остановившийся напротив «Палермо». Вообще-то лучшее, что можно сделать, это уехать в Неаполь. И главное теперь — найти сменщика, того, кто займет его пост в Салине. Для начала он напишет своему другу. Д’Андреани наверняка что-нибудь посоветует… Автобус пересек улицу. Он был пустой. Кондуктор стоял на подножке в намокшем плаще с надвинутой на глаза фуражкой. Валерио снова тронулся и в ту же секунду заметил сквозь окно «Палермо» силуэты Гордзоне и еще двоих, сидевших с ним за столом, во всяком случае, так ему показалось. Но машина уже набрала скорость, перед ним расстилалась идущая вдоль моря дорога, окутанная плотной тьмой. Он включил фары «Надо было проверить», — подумалось ему. Но нет. Он наверняка обознался. Где-то вдалеке голубая молния прорезала черноту небес, высветив неясные очертания туч. На повороте возникло какое-то дерево, совершенно белое. «Надо было остановиться и проверить». Но подумав хорошенько, Валерио отказался от мысли вернуться назад. «Мне показалось». Он нажал на акселератор. И вот уже дорожный указатель возвещал: «До Риети 18 километров». Теперь он не сомневался, что ошибся. Еще одна молния вспыхнула над гребнями гор.

 

II

Рядом с кафе находилась бензоколонка, выкрашенная в зеленый и белый цвета. Сандро взглянул на мальчика, отвинчивающего крышку бензобака большого грузовика, груженного щебнем. У мальчишки — никак не старше десяти лет — вид был серьезный. Он принялся заливать бак бензином под неусыпным оком шофера в небрежно надвинутой на густую копну вьющихся волос фуражке, который курил, сунув руки в карманы. На пороге показалась толстая женщина, она с размаху выплеснула на шоссе тазик грязной воды, а Сандро и не заметил, что за ним наблюдают с настойчивым любопытством. Всю ночь он шагал вдоль лагуны. Ноги у него были забрызганы грязью чуть ли не до колен. Он в задумчивости постоял у грузовика. Потом, в конце концов, решился и вошел в кафе. Народу внутри было мало. Хозяин бросил на него взгляд, когда он садился за маленький столик в самой глубине зала, под ярко раскрашенным плакатом, прославляющим марку какого-то аперитива.

— Что вам принести? — спросил хозяин.

Подняв голову, Сандро долго глядел на него, словно пытался узнать, потом глухо произнес:

— Да-да… Белого вина.

— Стаканчик?

— Бутылку.

Сняв свой берет и положив его перед собой, Сандро замер, снова будто оцепенев. В душе его непрерывно звучали какие-то жалобные голоса, вконец изматывая ему нервы. Его мучила жажда. Он чувствовал, как все у него внутри пересохло. Ощущение было такое, будто ноги его непомерно раздулись и стали настолько тяжелыми, что ими нельзя было пошевелить. Хозяин уже вернулся. Поставив на стол стакан и бутылку, он ушел, не сказав ни слова.

Неподалеку от Сандро, играя в карты, шоферы рассуждали о непоправимом бедствии — наводнении на севере. Он тоже стал жертвой непоправимого бедствия. Движения его были судорожны и резки, он закурил сигарету и только тут заметил, что хозяин не спускает с него глаз. Он чуть было не встал, повинуясь внезапно захлестнувшему его порыву гнева, намереваясь потребовать ответа у этого толстого идиота, спросить, чем ему не понравился его вид. Но тот, должно быть, распознал огонь, вспыхнувший в зрачках странного посетителя, и сразу же отвел взгляд, заинтересовавшись, казалось, механизмом своей кофеварки. «…Вода поднялась на уровень второго этажа, дом рухнул…» По шоссе с ревом промчался грузовик, так что стекла задрожали. С другого рекламного плаката ему улыбалась очаровательная молодая женщина, протягивая что-то. Бутылку. Сандро схватился руками за голову. Он знал, что ему надо избавиться от застарелой болезни и потому не следует шевелиться. К его растрескавшимся губам прилипла догоравшая сигарета. Под конец он налил себе стакан вина и залпом выпил его. Один из шоферов пристально смотрел на него поверх развернутой газеты. Делая вид, будто читает, он наблюдал за Сандро, и Сандро выпрямился. Ухватившись руками за край стола, он попробовал оторваться от стула. В голове у него не осталось ни одной мысли. Ему хотелось только драться. Он стал жертвой несправедливости и должен был отомстить за себя. Что надо делать, он в точности не знал, но этот тип, разглядывавший его, словно редкого зверя, заплатит за всех. Он разобьет ему морду. Впрочем, у него есть револьвер. Сандро торопливо ощупал внутренний карман пиджака. Но шофер уже сложил свою газету и, шмыгая носом, направился к двери.

— Дерьмо! — проворчал Сандро. — Все дерьмо!

И осушил еще один стакан. Он спрашивал себя, зачем ему понадобилось тащиться в лагуны и шлепать по грязи. Ему казалось, что из дома он ушел уже очень давно. Он снова выпил. Руки слегка дрожали, он смотрел на них как на чьи-то чужие руки, как на отдельные от него, независимые от его тела предметы. Он смутно ощущал, что зал постепенно пустеет, что он останется один в своем углу. Затем на улице послышался грохот грузовика, кафе наполнилось выхлопным смрадом. Но Сандро не шелохнулся. Он погрузился в глубокий, печальный сон, отгородивший его от остального мира. Ничто его теперь не интересовало, ему было все равно… «Непоправимое бедствие» — звучало у него в ушах, словно нескончаемый удар гонга. У него отняли что-то очень дорогое, и отныне все потеряло смысл. Не надо было больше выбирать свой путь. А те пути, что открывались перед ним, никуда не вели. «Пейте кока-колу», — улыбаясь, говорила ему молодая женщина, приколотая к стене; она глядела на него с нежностью, но в ее карих глазах застыла лукавая усмешка. Она парила над ним в светлом платье на фоне приятной зелени. Выпив всю бутылку, он испытал некоторое удовлетворение. Ледяные глыбы, сковавшие его ноги и поднимавшиеся выше, сдавливая поясницу, начали теперь оттаивать, постепенно растворяясь, и Сандро, скрестив на столе руки, положил на них голову. Ему чудилось, будто он идет сквозь строй зеркал. В них отражались другие Сандро. Так вот оно что. Вот в чем дело: Магда умерла. И больше ничего и никогда. Магда умерла. Почему именно она? Какая подлая судьба! Почему она? Он шел сквозь строй зеркал, оставляя их позади одно за другим, а вокруг него сгущалась тьма. Тут его охватила непонятная ярость. Он выпрямился.

— Хозяин! — крикнул он. — Давай еще бутылку!

Хозяин в матерчатых туфлях на веревочной подошве неслышно подошел к нему с бутылкой в руках.

— В чем дело, старина? — сочувственно спросил он.

— Оставь меня в покое, — буркнул Сандро.

Разве он нуждался в участии всех этих людей? Он ушел из дома из-за их слез, из-за их несносных рыданий и скорбного шепота, воспламенявших его нервы!

Хозяин, нахмурившись, наблюдал за ним. Запечатлев в своей памяти сухощавую фигуру этого странного посетителя, его мускулистую шею, сильные, нервные руки, он пожал плечами. А Сандро, выпив еще, снова пустился в путь по ледяному полю своих воспоминаний. «Дорогой, — говорила она, — мы могли бы быть еще счастливы вместе!» Что-то в нем дрогнуло, и он чуть было не расплакался. Хотя это никому не было нужно, он чувствовал, что это вовсе никому не нужно. Его окружала полная пустота, и ему было бы совершенно безразлично, если бы земля вдруг разверзлась, чтобы поглотить его. Совершенно безразлично. «Дорогой, как хорошо, что ты меня любишь!» Кто-то так говорил. Самое ужасное — эта пустота и это молчание. И стало быть, никто не сможет ему помочь. «Пейте кока-колу». «Читайте „Иль Пополо“». Дамы и господа, я хочу пустить себе пулю в лоб, чтобы не надо было больше вставать, уходить из-за стола и снова бродить по этой страшной пустыне воспоминаний со стаканом в руке, но откуда он взялся, этот стакан? И эта молодая, такая очаровательная молодая женщина, улыбавшаяся ему?.. У Магды была точно такая улыбка и ямочки на щеках, такая же грудь и длинные волшебные руки… Этот душный зал был адом, где ему приходилось шагать по чему-то стонущему.

— Ты и так уже много выпил, старина.

Кто-то разговаривал с ним? Неужели кто-то действительно с ним разговаривал? Пальцы Магды шевелились на простыне, перебирая его волосы. «Милый, дорогой, ты мое счастье!» Она улыбалась, протягивая бутылку, но была где-то далеко, по другую сторону пропасти, над которой проносились скорбные блики, а он остался один, совсем один, где теперь Магда? «Что-нибудь случилось, старина?» Что-то полыхало, а он оказался в самом пекле пожара. «Плевал я», — сказал он и вдруг увидел, как хозяин заскользил по красно-белому плиточному полу, став похожим на ястреба, возвращающегося в свое гнездо. Тело Магды; а вы-то верите в воскресение плоти? Пейте вино Огастры; поздно, он в ужасе, с дрожью спускался в глубокую яму, где его дожидалась мертвая, испуганная Магда, надеясь только на него; раздетая и заледеневшая, она ждала его, как долгое время ждали его мать и тот самый товарищ, убитый под Дерной, точная копия раны которого осталась у Магды на груди: красный знак остановившегося сердца… Не мог же он оставаться здесь, если его ждали там и если кроме него некому было спасти тех, кто его ждал, и еще надо было наказать того, кто в ответе за этот мир, где существа, которых любишь, могут исчезнуть в одно мгновение, их поглотят, растворят — ужасное и притом безнаказанное преступление, об этом следовало бы знать хозяину с его гнусной рожей осведомителя и тому типу тоже, тому самому, который только что вошел и, взяв в руку стакан, упивался кровью невинных! Он сплюнул перед собой. Доктор не виноват, он правильно себя вел, сражался до самого конца. Где теперь искать Магду, кто в ответе за все и куда ведут эти высокие, крутящиеся лестницы да и важно ли то, куда они ведут, раз он все равно поднимется по ним и бросится в пропасть, потому что пить больше нечего… Он машинально взглянул на пустую бутылку. Надо во что бы то ни стало выбраться отсюда, снова идти и искать, искать без устали, без передышки, все перерыть, перевернуть, и так до самого дня пробуждения, Великого Воссоединения, до самого того дня, когда он крикнет: «Любовь моя, вот и ты наконец, все кончено, моя любимая, моя дорогая, моя красивая, я люблю тебя», до самого того дня, когда все кончится, потому что это обязательно должно кончиться, так не может продолжаться, иначе это будет беспримерная, чудовищная, немыслимая несправедливость, но если он выйдет, если станет искать, все будет хорошо, никто не заставит его больше страдать, как он страдает, главное — выйти; «я иду, дорогая, тебе холодно, я иду, и все скоро кончится, мы снова будем вместе, ты и я, моя красавица Магда, сердце мое…»

Хозяин взял деньги, и Сандро с изумлением увидел на бумажке капли воды: он не знал, что плачет, и дождался сдачи, сидя напротив посетителя, похожего на черного пса, который молча глядел на него и правильно делал, что молчал, ничего не говорил, помалкивал, словно воды в рот набрал, потому что Сандро такие типы не нравились и он его попросту пристрелил бы. Сандро собрал монеты, вытер лицо обшлагом рукава и вышел. Холодный воздух едва не обжег ему легкие, так глубоко он его втянул. А этого типа он вполне мог пристрелить — стоило тому открыть рот, и готово. Гнев его стихал по мере того, как он медленно продвигался к Салине. Он знал, что за ним следуют люди, тысячи призраков следовали за ним неслышным шагом, но он неуклонно шел к Салине по дороге между холмами, под низко нависшим небом. Мимо с ревом проносились грузовики. Над окрестностями сочился тусклый свет. Сандро увидел пустынный пляж, волны одна за другой с грохотом разбивались о берег, и, словно зачарованный, он свернул с дороги и стал спускаться к морю.

Валерио не ошибся, в «Палермо» он действительно видел Гордзоне. Еще накануне Гордзоне стало известно и о смерти Магды, и об исчезновении Сандро. Встревожившись, он ранним утром отвез все свое семейство на ферму, а сам отправился в Кальяри к Сильване, молодой женщине, овдовевшей после гибели в 1942 году в открытом море у Мальты своего мужа, офицера авиации. И так как на полагавшуюся ей пенсию жить пристойно было нельзя, ей пришлось взять в любовники Гордзоне в обмен на то, что она называла «добавкой к жалованью». Она была высокой, красивой и обладала в тридцать пять лет безупречным телом, поддерживаемым в хорошем состоянии благодаря массажу и сложным, дорогостоящим процедурам. Большую часть времени она проводила лежа на узком диване; набросив на ноги одеяло, она курила, пила кофе и читала бесчисленные французские романы. Ее маленькая квартирка на бульваре Карло-Феличе не лишена была уюта. Там было солнечно, а окно гостиной выходило на море. Гордзоне любил бывать у нее раза три-четыре в неделю; он приносил Сильване недорогие подарочки, и всю вторую половину дня они занимались любовью, говорили о музыке и живописи или ссорились. Ибо Сильвана была женщиной нервной, а Гордзоне отличался ревнивым нравом. Он заставлял следить за ней мальчишек или нищих, а разгорячившись, громогласно бросал ей в приступе гнева самый веский упрек: «Плачу-то я! Понимаешь? Плачу!» Мысль о том, что кто-то другой мог наслаждаться этим телом бесплатно, будила его порой по ночам и заставляла обливаться потом. Ссоры чаще всего происходили летом, потому что Сильвана любила купаться и почти все послеполуденное время проводила с подругами на пляже Гоэтте.

— Совсем голая! — кричал Гордзоне. — Как потаскуха! Никакого стыда!

Сильвана не мешала ему бушевать, а назавтра все начиналось опять.

В тот день Гордзоне заявился к Сильване около десяти. Они вместе пообедали, затем слушали в гостиной пластинки, которые принес Гордзоне. В десять минут четвертого Гордзоне сам решил свою судьбу, надумав позвонить маклеру, Альдо Фелипе, которому поручил заниматься продажей отеля «Палермо». На другом конце провода Альдо Фелипе кричал как оглашенный: он с самого полудня безуспешно пытался «связаться» с Гордзоне. Звонил ему домой, на ферму, в бар «Палермо», и все напрасно.

— А что случилось-то? — проворчал Гордзоне, не переставая нервно вертеть в левой руке рюмку с ликером.

— Да тут клиент нашелся. Один англичанин-мультимиллионер заинтересовался этим делом.

— Англичанин?

— У него огромное состояние в Австралии. И яхта ослепительная. Я сам видел. Настоящий корабль. Он пришвартовался у таможни.

— Как его сюда занесло?

— Он страстный любитель рыбалки. Просто чокнутый. Хочет обосноваться в здешних краях и купить хороший дом. Двадцать две комнаты отеля его не пугают. У него много друзей, таких же, как он, которые приедут к нему в гости. Он хочет осмотреть здание.

— Любопытно, — угрюмо буркнул Гордзоне. — Назначьте ему встречу на… ну, скажем, на завтра после полудня.

— И речи быть не может! У него есть другие варианты, ясно? Ему предлагают виллу из десяти комнат в Боджеру, и это его вполне устраивает. Может, даже еще больше.

— Досадно, — сказал Гордзоне.

— А что вам мешает? Вы ведь на машине? Да? Захватим по дороге этого типа и к вечеру вернемся.

— Я все-таки перенес бы на завтра.

— Но почему, черт возьми?

Гордзоне заколебался, но потом принял решение.

— Послушайте, я освобожусь в пять часов. Узнайте, подходит ли ему это. Если он согласен, можете больше не звонить, я сам к вам заеду…

— Договорились, господин Гордзоне…

Повесив трубку, Гордзоне задумался. Он догадывался, что Сильвана наблюдает за ним, и это его раздражало. Конечно, доктор преувеличивает опасность. Но этот головорез Сандро вполне может наброситься на него и спровоцировать драку… «Не хватало еще связываться с этим паршивцем!» — с отвращением подумал Гордзоне. Он выпил глоток ликера. За его спиной Сильвана опять включила проигрыватель. Итальянские монодии XVI века. Голос тенора Витторио Лигури… Он обернулся, удрученный тем, что как раз сегодня, именно сегодня этот англичанин заинтересовался «Палермо». «Похороны, наверное, происходят сейчас. Не исключено, правда, что, когда мы приедем в Салину около шести часов, все уже уляжется. Будет темно. Мы войдем с задней стороны отеля…» Он не мог отрицать: Сандро внушал ему страх. «Вечно взвинченный. Зачем я, спрашивается, его держал? Он всегда был мне неприятен… Ему чертовски повезло — еще бы, заполучить такую красивую девушку, как Магда. Если теперь он вздумает валять дурака, я могу обратиться в полицию, пускай займутся им». Наклонившись, он обхватил руками голову Сильваны и приник к ее губам долгим поцелуем.

— Ты красивая, — молвил он. — Я знаю таких, кто заплатил бы за тебя дороже, чем я…

— Дай мне их адрес, — с насмешкой отозвалась Сильвана.

— О, ты не заставишь себя упрашивать. Знаем мы этих офицерских жен…

Сильвана что-то ответила резким тоном, но он ее даже не слышал. Подойдя к столику с ликерами, он налил себе рюмку шартреза. Англичанин мог тут же решиться. Мысль о том, что это дело имеет все шансы закончиться очень быстро и, в таком случае, принесет ему значительную прибыль, приятным и сладким теплом разлилась по всему телу. Ему захотелось снова подразнить Сильвану, но тут он заметил, что она смотрит на него с ненавистью, и на мгновение просто остолбенел, застыв с рюмкой в руках. «До чего же люди глупы! — подумал он. — Обидчивы, как кобры!»

— Почему ты расстреливаешь меня своими красивыми глазками, словно из пистолета? — с улыбкой спросил он.

Она пожала плечами.

— Хочешь шартреза? — добавил он непринужденным тоном.

— Нет, — сухо сказала она.

Он вздохнул. «Если бы я жил возле большого города, вроде Неаполя или Милана, — подумалось ему, — я мог бы иметь женщин навалом. А когда разонравятся мне, посылал бы их ко всем чертям».

Он похлопал ее по спине, словно молодую кобылку. Спиртное вселяло оптимизм. Но в сознание его незаметно вкралась мысль о том, что вскоре ему так или иначе придется избавиться от Сандро, ибо в жизни на первом месте стоит задача устранения всех причин возможных неприятностей. Он по достоинству оценил приступ гнева Сильваны. Ему не нравилась нежность у женщин. Он главным образом любил в них покорность. Укладываясь на диван, он говорил себе, что потаскушки с виа Рома в Неаполе намного превосходили в постели всех этих женщин на содержании, которые манерничали, отказываясь участвовать в любовных играх, считая их оскорбительными для своего достоинства. У них, видите ли, есть достоинство… И притом неаполитанские малютки обходились дешевле. Можно было найти таких, кому не больше семнадцати-восемнадцати лет, они отличались очаровательной смелостью и восхитительной наивностью. И никакой опасности венерических заболеваний… Он закурил сигарету. «Да если бы такая девушка, как Магда, вместо того чтобы выйти замуж за этого голодранца Сандро, захотела, я бы устроил ее в Кальяри; у нее была бы совсем другая жизнь, жила бы себе припеваючи и горя не знала, женщины глупы, у них птичий ум, хотя, признаться, то, что она умерла, впечатляет…»

Англичанин явился на свидание ровно в пять. Роста он был маленького, одет весьма просто, на голове — фуражка с кожаным козырьком. На его худом, обветренном лице выделялись очень светлые глаза, смущавшие своим блеском и неподвижностью. Гордзоне заметил, что они никогда не моргают. Англичанина звали Кулидж, по-итальянски он говорил довольно хорошо. Он проворно взобрался в «Де Сото» Гордзоне, а маклер тем временем расположился на заднем сиденье. Когда они выехали на дорогу в Салину, стемнело. Шел дождь. Но у самого горизонта на западе между тучами появились тусклые просветы. Фары высветили на шоссе стадо баранов. Слегка притормозив, Гордзоне долго гудел. Скрестив руки на животе, англичанин зябко съежился и умолк, словно задремав. Обогнав стадо, Гордзоне снова набрал скорость. Он чувствовал себя уверенно, не сомневаясь в своем могуществе. «Де Сото» была послушной, удобной в управлении машиной. Мотор работал как часы. «Если это дело сладится, я дарю себе две недели отдыха в Неаполе…»

В это же самое время Сандро двинулся с пляжа, направляясь в Салину. На этот пляж он приходил купаться летом вместе с Магдой. Теперь же шел дождь… Волны вздымались в темноте и клокотали, разбиваясь о берег. Казалось, весь мир рушится. Вокруг было черным-черно, все погибало, таяло под мощным натиском дождя. Лишь иногда глаз различал вдалеке смутные блики, мимолетные просветы, последние отблески вселенной в агонии. Сандро чувствовал себя окончательно загнанным в угол и побежденным. Он оказался посреди огромного стада быков, толкавших его головами, но знал, что настоящие враги не здесь. Надо было вырваться из этой ловушки и снова искать, преодолеть усталость, сковавшую его мускулы. Он дрожал. Совсем рядом обрушилась волна, окатив его ноги и устремившись ледяными струями прямо к сердцу. Слева от шоссе выскочила машина, прорезав тьму ослепительными лучами фар, затем растворилась во мраке. Откуда Сандро было знать, что это машина доктора? Со стороны моря не утихал барабанный бой. Главное — выбраться, наконец, из этого песка, в котором увязали ноги. Он знал, что его где-то ждут, что он и так уже опаздывает. «Мне надо выйти на дорогу». Продвигался он с трудом, и вдруг его охватила паника при мысли, что он может упасть без сил, а цель, между тем, так близка! Над ним в вышине раздавался яростный крик, звенели чьи-то голоса. А ему хотелось услыхать один-единственный голос, с неистовой силой он жаждал внимать этому голосу, который умолк, но все еще звучал в его испепеленной душе.

Тут он понял, что выбрался на дорогу. Да, это была дорога, и значит, он спасен. Стало быть, все зависело от мужества, энергии и упорства! Что-то бесформенное мерцало вдали, в самой глубине страшной, трагической пещеры, наполненной вздохами и бурлящими парами, проглядывая сквозь лавину мятущейся тьмы. Он знал, куда ведет дорога. В голове у него прояснилось, несмотря на длинные иглы, пронзавшие его череп. Он едва не погиб, но, оказывается, все еще жив, жив и полон сил и обязательно спасет ее. «Магда!» — простонал он, и ветер подхватил это слово, сорвав его с губ. Что же произошло? Что произошло? Если он вернется к себе домой, может, все будет как раньше? Ему пришлось остановиться и прислониться к парапету. Стальные крюки вонзились в легкие. Пошатываясь, он снова двинулся в путь. Он не заслужил такой разрухи, такого крушения. Нет, он не заслужил этого. Он ведь ничего не сделал. Он будет биться. До конца. Магда тоже ничего не сделала. Магда была ребенком. Она ничего не сделала. К несчастью, он здесь. Он поползет на коленях, пластом, но обязательно доберется. Черные псы вцепились ему в спину, кусали плечи. Неистовый барабанный бой звучал теперь со всех сторон. И ни души вокруг. А надо во что бы то ни стало добраться до людей. Тихий смех прозвучал у него над ухом — такой знакомый, ласковый, мягкий, нежный. «Магда», — снова сказал он и увидел, как вздулось море, взметнувшись вверх на фантастическую высоту.

Облокотившись о стойку, управляющий «Палермо» Раймундо Фонсека читал страницу «Эуропео», посвященную событиям в Египте. Он остался доволен, узнав, что англичане испытывают там трудности. Ему казалось это справедливым. Он ненавидел англичан. Англичан вообще. Потому что тот из них, кому Гордзоне показывал отель, выглядел, пожалуй, вполне симпатичным. В зале кафе почти никого не было. Непогода удерживала людей дома. А между тем, по распоряжению Гордзоне, пришлось зажечь все лампы, как в субботу или воскресным вечером. После осмотра Гордзоне вместе со своим англичанином и Альдо Фелипе сели за столик возле печи. Альдо Фелипе пил ананасовый сок, а те двое — вермут. За другим столиком матросы с траулера «Санта-Роза» играли в карты. Двое молодых людей начали партию в бильярд, за ними хмуро наблюдал официант. Дождь яростно хлестал в окна. Гордзоне с англичанином о чем-то тихо беседовали, Фелипе время от времени вмешивался в их разговор с привычной для него скороговоркой. Управляющий думал про себя, что в такую непогоду авиапочта, возможно, не придет. А он ждал газет из Неаполя. Ему не терпелось узнать результат жеребьевки футбольного матча, который должен был состояться в пасхальные дни на Сицилии. Зевнув, он лениво пригладил рукой свои длинные волосы и повернулся к двери. Вошел какой-то мужчина. Он промок с головы до ног, к его брюкам и матерчатым туфлям прилип песок. В глубоко посаженных глазах с красными, набухшими веками светился внушающий тревогу огонь. Короткая, грязная борода облепила его щеки. «Это еще кто? — подумал управляющий. — И как назло, в тот самый вечер, когда у хозяина важный клиент, которому он собирается сплавить свое заведение за хорошую цену!» Он уже собирался подать знак официанту, чтобы тот вышвырнул вон этого бродягу, который, судя по виду, был пьян и, казалось, едва держался на ногах. «Еще, чего доброго, начнет блевать или наделает глупостей!..» Но тут он внезапно узнал Сандро и замер, пораженный. Однако в зале никто пока не обратил внимания на вновь прибывшего. Гордзоне сидел спиной ко входу, моряки были увлечены своей игрой. Сандро обвел присутствующих суровым, подозрительным взглядом, но ни на ком не остановил его. Он скользнул глазами по лицу Гордзоне, не выделив его среди всех прочих. Сначала его неподвижная фигура заинтриговала Альдо Фелипе, но вскоре, однако, весь зал с любопытством воззрился на Сандро. При всеобщем молчании управляющий решил все-таки вмешаться и вышел из-за стойки. Заметив это, Сандро выпрямился с угрожающим видом, ноздри его раздувались, челюсти судорожно сжались. Управляющий заколебался. Сандро резко повернулся в сторону матросов с «Санта-Розы», словно опасаясь, что те нападут на него сзади.

— Успокойся, — сказал управляющий мирным тоном, каким обычно разговаривал, пытаясь усмирить немного взвинченного посетителя.

Однако в ту же самую минуту Гордзоне, до тех пор прикованный к своему столу, страшно побледнев, в ужасе вскочил, словно собираясь бежать, с губ его сорвался тихий стон. Взгляд Сандро метнулся от управляющего к Гордзоне. Совершенно непонятно, как в руке у Сандро вдруг появился револьвер. Молния прорезала зал, который, казалось, содрогнулся, и Гордзоне стал медленно оседать, его пытался поддержать англичанин. Альдо Фелипе пронзительно закричал, зажав виски ладонями. В последовавшем затем беспорядке никому и в голову не пришло задержать убийцу.

— Нам часто приходится встречаться, доктор, и при весьма прискорбных обстоятельствах! — сказал Фазаро вполголоса, приветствуя Валерио на пороге «Палермо».

Ничего не ответив, Валерио пожал инспектору руку. Укрывшись под навесом кафе, два карабинера охраняли вход, но любопытных не было: дело еще не получило огласку, к тому же лил сильный дождь, и улица превратилась в бурлящий поток. Полицейский, который привел Валерио, отдал честь и отошел.

— Я провожу вас, доктор, — сказал Фазаро все тем же любезным тоном.

— Да, — еле слышно ответил Валерио. Ему не удавалось скрыть свое волнение. Едва он успел вернуться из Риети, где безуспешно расспрашивал всех людей на ферме, как посыльный от Фазаро сообщил ему об убийстве Гордзоне. Он находился еще в гараже, дверь была открыта, и полицейскому не пришлось даже называть имени убийцы. Валерио просто прошептал: «Идемте». В большом зале «Палермо» собралось несколько человек, которых допрашивали инспектора. По дороге он узнал полицейского с акульей головой, который уводил старого Фуоско. Был там и Альдо Фелипе, маклер из Кальяри. Прислонившись плечом к столбу, он заливался горючими слезами. Где-то, видно, открыли огромные краны, дав выход шумным потокам черной воды, воздух вдруг показался более плотным, тяжелым, он сдавливал лоб, грудь, и барабанные перепонки болезненно сжимались. Валерио словно сквозь туман увидел печальное лицо Фазаро. «Как же так, Сандро? Как же так?»

Он прошел по коридору. Кто-то сказал:

— Я дозвонился госпоже Гордзоне. Она будет здесь через двадцать минут.

Но слова эти были обращены не к нему. Впрочем, произносивший их голос звучал спокойно и жестко. Он проникал в сознание, как острый нож в тело.

— Что он сказал? — с жадным интересом спросил управляющий.

— Госпоже Гордзоне сообщили.

— Бедная, бедная женщина…

В полумраке Валерио не мог разглядеть, кто говорил, слова, казалось, летали над его головой, быстрые и тревожные. Он добрался до той части отеля, которая подверглась бомбежке. И внезапно очутился перед раскрытой дверью. При желтом свете свечи (электричество еще не было восстановлено в отстроенном крыле) он увидел Гордзоне, лежавшего на узкой кровати. Стоявшая на табурете свеча отбрасывала на стену тень профиля раненого: выпуклый лоб, прямой нос, широкий подбородок. Жена управляющего стояла у изголовья, вытирая время от времени глаза скомканным платочком, который она держала в руках. Валерио так быстро пересек комнату, что не успел обратить внимания ни на окружающую обстановку, ни на людей, находившихся за спиной. Склонившись над Гордзоне, он просто-напросто ощущал их присутствие, слегка раздражавшее его. На подушке из красного полотна резко выделялась голова с воскового цвета, блестевшим от пота лицом. Гордзоне с бесконечной усталостью поднял глаза на доктора. Валерио взял его руку, чтобы определить пульс.

— Какое несчастье! — простонала женщина, слегка качнувшись взад-вперед, словно пытаясь усмирить давнишнюю боль. — Какое несчастье!

Точными, привычными движениями Валерио расстегнул рубашку и брюки Гордзоне. Справа от пупка он увидел маленькую ранку с синеватыми краями. Крови не было. Круглый, жирный живот казался слишком белым, полоска волос спускалась по нему к лобковой кости. Под кожей виднелись вены. Валерио чувствовал, что с него не спускают глаз. У него было такое ощущение, будто чьи-то горячие, дрожащие руки легли ему на спину. Сколько человек стояло позади? Фазаро следовало бы удалить их. Он перевел взгляд на лицо Гордзоне и увидел его глаза, ставшие уже чужими этому телу и, казалось, жившие своей особой жизнью; словно два коричневатых зверька, ощетинившихся тонкими черными лапками, очень подвижные, они метались на этой землистой маске в поту, источавшей зловонные капли. «Ему конец», — подумал Валерио и, охваченный жалостью, слегка коснулся рукой лба Гордзоне.

— Скажите…

Губы Гордзоне шевельнулись; белые как мел губы с усилием пытались выговорить слова, которые никак не могли вырваться наружу из глубин его существа. Валерио наклонился.

— Скажите… я должен… умереть?..

Последний слог едва можно было разобрать. Валерио тихо сказал, приложив губы к уху Гордзоне:

— Держитесь… Я буду рядом… Я вас не оставлю…

Приглушенные звуки доносились из зала кафе. Валерио повторил:

— Держитесь.

В памяти его зловеще стучали проливные дожди. «Сандро, Сандро! Зачем?» Этот человек часто бывал несправедлив, но это тоже жизнь, да, жизнь, то самое неповторимое чудо, которое теперь исчезнет навсегда. Пушки вдалеке своими гулкими голосами снова и снова вопрошали из недр разорванной ночи: «По какому праву? По какому праву?..» Валерио с горечью осознал свое бессилие. Он повернулся к Фазаро. Увидел молчаливого, серьезного инспектора, а рядом с ним других людей, вид у них был удивленный. Все они были странным образом освещены дрожащим пламенем свечи, бросавшим желтые пятна на лица и заставлявшим блестеть их намокшие куртки. «Спасите меня, — молил взгляд Гордзоне, — спасите меня», но то было уже совсем другое существо, взывавшее из глубины глаз Гордзоне, из самой глубины, словно со дна колодца или пропасти. Остальные мужчины стояли по-прежнему, безмолвные, обреченные на чудовищную неподвижность, и сделать было ничего нельзя, никто ничего не мог, и тогда Валерио медленно, с трудом распрямился, сердце его металось средь красных огненных языков. «Почему такое возможно?»

Глаза Гордзоне становились прозрачными и блестящими, словно два кусочка хрусталя.

На улице с ревом гулял ветер. Послышался протяжный, унылый крик торговца газетами. Он подошел к самому окну. Голос прорывался сквозь мощный грохот волн, разбивавшихся о маленькую дамбу:

ALTRO DISCORSO DE VISCINSKY!

LA РАСЕ О LA GUERRA! [17]

Но Гордзоне уже не слышал этого вопля живых. Голова его, казалось, еще больше отяжелела на подушке, а на окаменевшем лице застыло выражение глубочайшего удивления.

«La расе о la guerra!» — кричал исступленно торговец, подобно черному ангелу бросая страшный вызов, без устали слоняясь по городу во все концы, повсюду сея ненависть, тревогу и страх. Голос его уже затерялся в лабиринте улиц. Как же не потеряться душам в этой ужасающей пустоте? В памяти Валерио один за другим вставали образы: торговец газетами, маленькое личико старой женщины — такое жуткое под черным капюшоном, Гордзоне в своей гостиной у огромного, выходившего на море окна. «Вы читали речь Вышинского?..» (Пушечные выстрелы продолжали сотрясать небо, их грохот долго не умолкал.) «Нам всем грозит опасность, всем!» Женщина вдруг начала рыдать, и Валерио с сочувствием посмотрел на нее. Затем, повернувшись к мужчинам, к Фазаро, прошептал:

— Все кончено…

Но никто не шелохнулся. Все тоже будто умерли, живыми оставались только женщина, которая плакала, и голубовато-желтое пламя свечи, пламя, отбрасывавшее на стену тень Гордзоне, его тяжелый, застывший профиль.

— Все кончено, — повторил Валерио, и слова эти, казалось, открыли в его горле какую-то огромную дыру, дыру, сквозь которую начала хлестать кровь, горячая и густая. Женщина со слезами подошла к Гордзоне, наклонилась и ласковым, мягким, чуть ли не материнским движением закрыла ему глаза, затем перекрестила ему лоб и с молитвой опустилась на колени.

«Добрая женщина, добрая женщина», — машинально подумал доктор и вышел.

В коридоре последовавший за ним Фазаро тихонько спросил:

— Вы не станете дожидаться госпожу Гордзоне?

— Нет, — ответил Валерио.

— Понимаю. Завтра я вас увижу?

— По поводу заключения?

— Да.

— Хорошо, до завтра.

Они пожали друг другу руки. Валерио пересек огромный зал. Он шел как во сне. «Дожидаться госпожу Гордзоне? И речи быть не может». Он вздрогнул. Мужчины глядели на него. У Альдо Фелипе вид был испуганный.

— Please, — обратился к нему забавный персонаж в морской фуражке. — Он усоп?.. Простите, умер?

— Умер, — сухо ответил Валерио.

Карабинеры отдали ему честь. Полицейский спросил, не надо ли отвезти его домой на машине.

— Нет, — раздраженно ответил Валерио.

— Льет как из ведра, доктор!

— Тем хуже. Спасибо.

Как только он очутился на тротуаре, дождь поглотил его, хлестая по лицу. Ветер доносил грохот волн, разбивавшихся о дамбу, их низкий, зловещий рокот, похожий на артиллерийскую стрельбу. Валерио вышел на виа Реджина-Элена. Его переполняла горькая обида на Сандро. «Может, это моя вина? Я должен был отобрать у него оружие, глаз с него не спускать». Его охватила страшная печаль. Вдали, у самого горизонта, в разбушевавшейся ночи огни Кальяри излучали белесый свет. Ветер яростно метался по разодранному в клочья небу. Бело-черная картина улиц напоминала негатив фотографии, но воздух, наполненный шумом дождя, пронизывали порой смутные, голубоватые отблески. Усталый и удрученный, Валерио заспешил к дому Клары, к Кларе, единственному своему убежищу.

 

III

Клара спала рядом с ним, и он получал смутное удовольствие, слушая ее легкое, спокойное дыхание, дыхание малого ребенка. Зазвонили колокола. Гудел ветер. Мария Торелли была уже на ногах. Из глубины дома доносились привычные звуки. «Наверное, больше шести часов». Однако Валерио не удавалось оторваться от неги постели; как всегда, он дожидался пробуждения Клары — ему хотелось видеть первую улыбку на ее прекрасном лице, еще не оправившемся от сна, хотелось первого поцелуя.

В окно сквозь отверстие между шторами сочился бледный свет, во весь рост вставал высокий белесый призрак, от самого пола до потолка. «Торелли разводит огонь… Гнусная ночь», — подумал Валерио. Он плохо спал, его преследовал взгляд Гордзоне, таинственный взгляд смерти. В Африке во время войны он много раз видел, как этот дрожащий, отчаянный свет мерцает в глубине глаз тех, кто должен умереть, и всегда испытывал это жуткое чувство покинутости и душераздирающую тоску. Образ Гордзоне блуждал в сознании, завладев тем печальным и мрачным его закоулком, где и без того уже загнивали все мысли. Перед глазами снова вставало блестевшее от пота, отяжелевшее лицо, мертвенно-бледный, заострившийся нос, бескровный рот, горькая складка губ, тонкая сетка голубоватых морщин и ясно различимые черные точечки бороды, похожие на крохотных насекомых-трупоедов, уже готовых приняться за работу, уже занявших свое место, чтобы вгрызаться, уничтожать эту плоть, все тело целиком. Он вновь видел сцену в «Палермо» — маленькую, едва освещенную свечой комнату, жену управляющего на коленях, Фазаро и неподвижно застывших в полумраке незнакомых людей, молчаливых, настороженных, с полосками серебряной бумаги, которые, казалось, поблескивали у них из-под век.

Рядом с ним тихонько вздохнула Клара. К этому часу Сандро, возможно, уже поймали. «А если он отбивался? Если стрелял в своих преследователей?» Да нет, он знал, что Сандро бросил свой люгер у двери, полицейский сказал ему об этом. «А может, он покончил с собой». Свет в окне стал теперь желтеть, загораясь жарким отражением в зеркале напротив кровати. «Придется пойти к Фазаро». Однако его заранее обескураживала мысль о встрече с инспектором и предстоящей беседе по поводу этого дела. «Если они действительно поймали Сандро, я попрошу свидания с ним». На мгновение он попробовал представить себе, каким могло быть ночью это драматическое преследование по зловещим, залитым водой низинам в самый разгар бури. У полицейских были собаки, натасканные на такую охоту, но он был уверен, что из-за потока использовать их не смогли.

Клара снова вздохнула, она просыпалась. И все остальное потеряло для него значение. Он обнял ее. «Дорогой», — прошептала она. В сознании Валерио успел мелькнуть силуэт мужчины, бежавшего, обезумев, прямо навстречу свинцовому горизонту, такого маленького и одинокого на бескрайней равнине, с глазами, полными беспредельного ужаса. Но Клара уже притягивала его к себе, и Валерио почувствовал мягкое тепло ее груди. Они жарко прижались друг к другу, со страстью соединив свои тела, словно хотели устоять на краю пропасти, спастись от падения в бездну, разверзшуюся вокруг них.

Около восьми часов Валерио садами возвращался домой. Было холодно. Клара не стала вставать. Тяжелые тучи заволокли небо. Они нахлобучили свои шапки на окрестные холмы. Листва деревьев колыхалась на ветру, и гигантские эвкалипты раскачивались, словно парусники, готовые сняться с якоря… Валерио вспомнилось, как Клара шепнула ему на ухо: «Мы всегда будем вместе, моя любовь, ты и я, даже после нашей смерти», а он в ответ повторил ей надпись под той самой гравюрой, которой любовался в журнале у Гордзоне: «Любовь — это дар Божий, тот, кто умеет любить, сумеет достойно и умереть, и Господь смилуется над ним». Валерио почувствовал себя более уверенно, словно под защитой, и пошел вперед аллеями, а в ушах его все звучал нежный шепот Клары. Поверх изгородей ему был виден окружающий ландшафт; длинными изгибами растительность взбиралась к вершине Риети. Невидимые длани ветра сотрясали ее, месили на свой лад, выворачивая тяжелые ветки оливковых деревьев, с неистовой силой взъерошивая листву эвкалиптов и пальм; они яростно трепали тростник, разметая полосы тумана, устремлявшиеся, словно сорванные паруса, вверх по склонам. Валерио обогнул клумбу с геранью. «Как бы мне хотелось вырастить ребенка! В Неаполе с Кларой это стало бы возможно!» Из-за деревьев внезапно показался его дом. Вдоль всей стены вьюны раскрывали в крике свои фиолетовые ротики, словно о чем-то предупреждая его. «Похороны Гордзоне, должно быть, состоятся сегодня после полудня». Едва не угодив в лужу, он направился к двери на кухню, но потом, передумав, решил войти в дом через веранду. Да, любовь Клары в самом деле защищала его, делала лучше, придавала ему сил, позволяя противостоять жизни и ее признакам. И тут вдруг, словно в каком-то кошмаре, он услыхал за спиной шаги. Он не сразу обернулся. Обрывок фразы промелькнул у него в мозгу: «Похороны, должно быть, сегодня после полудня…» В ту же минуту перед его мысленным взором возник сияющий образ Клары, и он отпрянул в сторону. Это был Сандро. Он, верно, вышел из сарая, где держали садовые инструменты. Сандро глядел на доктора своими темными застывшими глазами. Рот его был полуоткрыт, а руки безвольно повисли вдоль туловища. Весь вид его говорил о том, что человек этот страшно устал и вовсе не способен думать, не способен произнести ни единого слова.

— Ты напугал меня, — резким тоном сказал Валерио. Он чувствовал, что сердце его все еще бьется учащенно.

С минуту они стояли так, молча глядя друг на друга, их разделяла лужа, в которой отражались их силуэты, дрожавшие от ряби из-за ветра.

— Пошли, — проговорил, наконец, Валерио.

Открыв дверь, он отступил в сторону, снова приглашая жестом войти заколебавшегося Сандро.

— Ты убежал от них…

— Никто за мной не гнался, — ответил Сандро, который, очутившись в коридоре, снова застыл на месте.

Одежда его пропиталась едким запахом ила. Глубокие морщины прорезали лоб, расходились от уголков глаз и губ, словно голова его была высечена из потрескавшейся, расщепленной колоды с оставшимся на месте щек и подбородка черноватым мохом.

Валерио снял пальто и бросил его на кресло.

— Зачем было убивать? — с неожиданной злостью спросил он.

Он увидел, как во тьме коридора блеснули глаза Сандро. Казалось, крохотные лампочки вспыхнули в их глубине, придав им холодный и суровый отблеск металла.

— Я не знал…

— Чего ты не знал?

— Что он умер.

— Печень была задета, — жестко сказал Валерио.

Он понятия не имел, что теперь делать, не мог от неожиданности собраться с мыслями, разрываясь между жалостью и острым чувством злости.

— Кто он? — спросил Сандро странно безучастным тоном.

— Что? Ты хочешь сказать, что не знаешь, кого убил?

— Не знаю. Я ничего не видел…

Валерио заглянул ему в глаза, подозревая чудовищный обман.

— Что ты плетешь?

— Я выпил. Обезумел от горя и выпил. Мне хотелось драться. Помню, что мне хотелось драться, убить того, кто в ответе…

— В ответе?

— Да, в ответе за все, что случилось, за все эти несчастья…

Он с трудом подыскивал слова. В его хриплом голосе прорывались порой более мягкие ноты.

Казалось, он задумался. Потом заговорил устало, словно в полусне:

— Я долго шел. Помню, лил дождь, и я шел по берегу моря, вдоль пляжа. Помню, что мне захотелось зайти в кафе. И уже тогда я знал, что кого-нибудь убью, что обязательно выстрелю, потому что после полудня я чуть было не сделал это, я чуть было не выстрелил в людей, которые смотрели на меня. Помню, я не хотел, чтобы на меня смотрели. Я много выпил и долго шел. Я знал, что буду драться и что в кого-нибудь выстрелю. А тут в кафе все эти люди…

— Ты выстрелил в Гордзоне.

— Я не знал. Меня… Магда умерла. И я хотел отомстить. Я хотел… Это трудно объяснить…

Внезапно он умолк.

— Подумать только, я ведь был совсем недалеко, когда ездил за тобой в Риети, — сказал Валерио.

Он был потрясен гораздо больше, чем хотел это показать. И все-таки у него оставалось сомнение, подсознательное недоверие удерживало его.

— Хотелось бы верить тебе, Сандро. Но ты так настойчиво говорил мне, что собираешься убить Гордзоне. Да, ты сказал, что убьешь его. Как же я могу тебе поверить?

— После смерти Магды я больше ни разу не вспомнил о нем. И вчера я тоже о нем не думал. Все произошло так, как я сказал. Если бы я хотел убить именно его, я бы так и сказал вам: да, я его искал и прикончил, потому что хотел убить, как собаку. Но это неправда. Я вовсе не думал о нем.

— Невероятная история, — сказал Валерио. — Полиция никогда в такую историю не поверит. Никогда. Впрочем, Гордзоне или кто другой… Лучше бы ты выбросил свой люгер в море… Что нам теперь делать?

Сандро взглянул на него своими печальными глазами, уже тронутыми тою болью, что пожирает плоть изнутри, впиваясь в нее тысячью маленьких, но мощных, жестоких и неутомимых челюстей.

Валерио покачал головой. Теперь жгучая жалость толкала его к Сандро. Дверь сотрясали порывы ветра. Он не знал, какое принять решение. Скоро должна прийти служанка. «Невероятная история», — думал он. Сандро ждал с покорным и смиренным видом. Нетрудно было догадаться, что он полностью вверял себя Валерио, что он готов выполнить любое его приказание. «Самое разумное было бы, пожалуй, отправить его к Фазаро». Но он сразу же отверг эту мысль. Она ему претила. Бремя несчастья и без того придавило Сандро. Надо было придумать что-то другое. Этот человек походил на него, был из той же породы стремящихся к абсолюту, и он, Валерио, не мог предать связывавшее их непонятное, глубокое и непонятное чувство братства. А если бы это была Клара, если бы Клара… Волна крови захлестнула ему грудь, подступила к горлу. Он в ужасе отбросил такое предположение, саму мысль о мертвой Кларе.

— Послушай, — сказал он. — Ты поднимешься в маленькую комнату наверху. Через несколько минут придет служанка. Тебе надо просто не шуметь. Она никогда не заглядывает в эту комнату.

Он начал подниматься по лестнице.

— Следуй за мной! — приказал он, повернувшись к Сандро, который не двигался с места.

Он отвел его в темный чулан под самой крышей. Там стояли кровать с голым матрасом, два стула, полированный стол и в углу еще один стол, поуже, с чашей для цветов. Стены были покрашены известью, а проживавшая здесь некогда сицилийская служаночка оставила после себя благочестивые картинки, приколотые к тонкой стенке заржавевшими кнопками. Окно выходило на виа Реджина-Элена. Ставни были закрыты. Вместо одного разбитого стекла был вставлен кусок серого картона. Промозглая сырость хватала за горло, давила на плечи.

— Ты останешься здесь. Я принесу тебе поесть. Потом подумаем, что делать. Сейчас для тебя главное отдохнуть и не попасть в руки полиции. А там посмотрим.

— Я совершенно случайно оказался у «Палермо», — торопливо проговорил Сандро.

— Ладно. Только не шуми. И не показывайся. Об остальном подумаем позже.

Сандро провел рукой по губам и прошептал:

— Это так трудно объяснить. Люди любят друг друга и умирают. Все это…

Он неопределенно махнул рукой и тяжело опустился на кровать.

Совсем рядом подал сигнал какой-то пароход. Его гудки ударились в небесный свод и, словно отскочив, эхом отозвался вдали. Сандро замер, прислушиваясь со странным вниманием, словно то был таинственный сигнал, адресованный только ему. Затем лег на матрас и закрыл глаза.

 

IV

Когда, собираясь идти к Фазаро, Валерио вышел из дому, ему показалось, что старая Дельфина провожает его взглядом из окна кухни. Она явилась за четверть часа до его ухода и вскрикнула от удивления, увидев, что доктор сам приготовил себе завтрак, вскипятил молоко… «Надо быть с ней поосторожнее. Только бы Сандро сидел спокойно! В мое отсутствие она наверняка всюду сует свой нос!» У него было такое ощущение, будто его понесла лошадь, пустившаяся галопом по полям, со всех сторон окруженным пропастью, а он не может ни остановиться, ни направить ее. «Посмотрим, чем все это кончится». Сквозь великолепные кучевые облака молочной белизны, похожие на гигантские порции мороженого, проглянуло солнце. Над склонами холмов поднимался пар, обнажая чередующиеся полосы зеленых и красных участков, омытых недавним дождем. Навстречу Валерио шли люди, спускавшиеся к рынку. «Люди любят друг друга и умирают! Любят и умирают!» Голос Сандро преследовал его, настойчивый, жалобный. Кто-то, проходя мимо, поздоровался с ним, он машинально ответил, даже не пытаясь вспомнить, кто это. Идти к Фазаро ему было неприятно. Валерио опасался предстоящей встречи. «От этого типа трудно что-нибудь утаить. Надо быть начеку». Он знал, что не стоит особо полагаться на свое умение скрытничать. Дойдя до полицейского участка, он принял решение внимательно следить за своими словами и поведением. И все-таки немного нервничал. «Постараюсь уйти как можно скорее!» Но именно это могло показаться подозрительным. Ему подумалось, что после целой ночи напрасных поисков под дождем настроение у полицейских должно быть прескверное. «Сейчас увидим». Он пошел вдоль ограды маленького садика, окружавшего здание, и увидел море, кусок мола, красную трубу буксирного судна и длинные ряды волн, с яростью устремлявшихся к волнорезам и разбившихся об их массу, вздымая к небу высокие снопы пены.

Как только он вошел, его тут же проводили в кабинет главного инспектора Фазаро.

— Садитесь, доктор, прошу вас.

На столе Валерио сразу увидел люгер, лежавший рядом со стопкой папок.

— Вы читали утреннюю газету? — любезно спросил инспектор.

— Нет.

— Там опубликован краткий отчет об этом деле. Но я дожидаюсь вечерних газет из Неаполя. Уж эти-то, по своему обыкновению, состряпают из этой истории целый роман.

Он улыбнулся. Он так и не снял бежевого плаща. От него слегка пахло лавандой. На нем был довольно яркий галстук, желтый в тонкую черную полоску, и Валерио обратил внимание на его ухоженные руки, ухоженные, но тем не менее сильные, нервные, с короткими пальцами.

— Почти вся первая страница посвящена сегодня международной обстановке.

Он с презрением щелкнул по утренней кальярской газете. Возможно, он сожалел, что убийству Гордзоне не отвели места побольше.

— Война, доктор. А вы в нее верите, в эту войну?

Наклонившись над письменным столом, он глядел на Валерио, слегка вытянув вперед голову, словно придавал его ответу большое значение. Его тщательно причесанные волосы блестели. Он походил на светского танцора, привыкшего очаровывать богатых старых дам в дансингах на модных пляжах. Валерио держался настороже. Этот парень был умен и отлично владел своим ремеслом. Он, должно быть, умел вытягивать признания у людей, которых допрашивал, не повышая тона, не раздражаясь и не угрожая, все с тем же привычно приветливым видом. «Подумать только, ведь он, возможно, знает, что Сандро прячется у меня, и просто разыгрывает комедию!» Валерио, однако, не стал поддаваться этой мысли и спокойно ответил:

— Прежде всего, мне кажется, что сейчас на этот счет ведется умелая кампания в прессе, умелая и хорошо продуманная.

— Вы не верите в угрозу скорой войны — войны, которая может разразиться в ближайшие месяцы?

— О! — молвил Валерио. — Угроза, возможно, существует и вполне реальная…

И он поднял руку, словно желая тем самым сказать, что не имеет никакого особого мнения на этот счет. Он по-прежнему держался настороже. Порою взгляд его останавливался на люгере, дуло которого было повернуто к нему. Маленькое черное отверстие, похожее на сложенные губы, казалось, предостерегало: «Тсс!», советуя ему быть осторожным и немногословным.

— Что вы имеете в виду под «хорошо продуманной кампанией прессы»?

— Большинство наших газет оболванивают нас идеей неизбежной войны, то есть, иными словами, вынуждают нас согласиться с ней заранее, смириться. Это психологическая подготовка, результаты которой вам, конечно, известны.

— Вот как? — с некоторым удивлением сказал инспектор.

— Когда полиция преследует какого-то человека, о котором ничего не знает, она дает сообщения в газетах, где утверждает, что его арест неизбежен, что след его обнаружен, что это всего лишь вопрос времени и что, само собой разумеется, необходимо строгое соблюдение тайны. И в девяти случаях из десяти человек, которого разыскивают, совершает грубые ошибки, считая, что ему грозит более серьезная опасность, чем он предполагал.

— Что за идея! — воскликнул, заинтересовавшись, Фазаро. — Мы никогда не прибегаем к подобным методам, уверяю вас.

— Я и не говорил, что речь идет о каком-то методе.

— Вы сказали: «Полиция дает сообщения в газетах…»

«Черт возьми, — подумал Валерио. — Я здесь всего-то каких-нибудь пять минут, а он забросал меня вопросами и, судя по всему, следит за каждым моим словом. Далеко же у него заходит профессиональная привычка». И хотя держался он вполне непринужденно, было ясно, что ему не удается скрыть свое раздражение. Он поймал себя на том, что нервно барабанит пальцами по подлокотнику кресла. Острый взгляд Фазаро смущал его.

— Я имел в виду, — сказал он, — что полиция дает иногда сообщения такого рода, чтобы оправдать свои промашки в глазах публики, а человек, которого преследуют…

— A-а! Теперь ясно… Я понял.

— Точно так же и в отношении войны: изображая ее как неизбежную, газеты, на мой взгляд, опасно настраивают умы.

— A-а, понятно. Вы прекрасно объяснили. И все-таки вы меня заинтриговали своими словами об «умелой кампании в прессе».

— Верно, — согласился Валерио. — Я употребил это выражение.

— И я подумал: по-вашему, американцы решились развязать превентивную войну против СССР. Мы связаны с американским лагерем. И значит, наши газеты ведут кампанию, умелую кампанию, дабы подготовить нас к такой возможности. Так ведь?

— Я вижу, вы каждое мое слово интерпретируете с некоторой долей предвзятости, и если во время ваших допросов…

— Боже милостивый! — со смехом воскликнул Фазаро. — Ни о каком допросе и речи нет, доктор. Что за идея! Прошу прощения, что досаждал вам! От всего сердца прошу прощения. Поверьте, я вовсе не хочу вас задерживать понапрасну, хотя мне всегда доставляет огромное удовольствие беседовать с вами. Вы приготовили заключение?

— Вот оно, — сухо сказал Валерио.

Фазаро встал и с непринужденным видом взял листок, развернув его, он стоя прочитал написанное, затем снова сел.

— Хорошо, — сказал он. — Дело ясное: этот несчастный Гордзоне не мог уцелеть. Печальная история. Надо было видеть отчаяние его бедной жены. Она упала в обморок. Бедная, бедная женщина!

Валерио вдруг понял, что ему следовало задать вопрос: «Вы поймали Сандро?», но что-то удерживало его, быть может, опасение выдать себя голосом, самим тоном фразы. «Мне не следует поддерживать его игру, вступать в долгие разговоры».

— Все свидетели сходятся на одном, — продолжал Фазаро, играя теперь изящным разрезным ножом с рукояткой из слоновой кости. — Сандро вошел с блуждающим взглядом. Он искал Гордзоне.

«Откуда вы знаете, что он искал именно Гордзоне?» — чуть было не спросил Валерио, но вовремя удержался.

— Сандро, верно, выпил и едва держался на ногах. Он обвел взглядом весь зал. Гордзоне испугался, встал и тем самым привлек к себе внимание Сандро, который, по словам управляющего, сначала вроде бы и не узнал его. Сандро, как я уже говорил, был пьян, не так ли? А выстрелив, внезапно протрезвел. Он бросил револьвер и убежал, никому и в голову не пришло броситься за ним вдогонку.

— Вы… Вы не арестовали его? — с усилием спросил Валерио.

— Нет. Я знаю, что он из числа ваших друзей и что вы проявляете интерес к этому несчастному парню, эта печальная и тягостная история потрясла вас. Мы не стали продолжать поиски. Погода была неблагоприятная. Но нам известно, что он бежал к Красному мысу.

Достав из среднего ящика письменного стола карту, Фазаро разложил ее и, сделав знак доктору приблизиться, концом разрезного ножа помогал ему следить за своими пояснениями.

— Найти его будет несложно. Это ведь полуостров, не так ли? Узкий перешеек окружен лагунами. Трудно себе представить, что минувшей ночью он мог воспользоваться лодкой. Море разбушевалось. И стало быть, он в ловушке, живой или мертвый, так как не исключено, что он покончил с собой. Если он жив, мы скоро его поймаем. Сегодня мои люди ведут поиски в прибрежной зоне, вот здесь, видите? Там есть пещеры. Я уверен, что ему содействуют крестьяне. Достаточно было увидеть толпу, собравшуюся на похороны несчастной Магды. Люди не любили Гордзоне. Нельзя отбрасывать версию, что Сандро предупредили о возвращении Гордзоне в Салину. Возможно, вы не в курсе, доктор? Гордзоне находился в Кальяри, решив провести там два или три дня. К несчастью, его вызвали обратно из-за продажи отеля. Поэтому он и вернулся в «Палермо». Откуда об этом стало известно Сандро? Загадка. Однако его предупредили. Не случайно же он оказался в «Палермо», вы с этим согласны?

— Я… Я не знаю. Он был в отчаянии после смерти своей жены, Магды, которую обожал.

— Разве это причина, чтобы убивать человека? — негромко, словно разговаривая сам с собой, сказал Фазаро. — Итак, Гордзоне вернулся. Роковое стечение обстоятельств, не так ли? Он опасался какого-нибудь акта насилия со стороны Сандро. Его маклер рассказывал о нежелании Гордзоне возвращаться в тот вечер в Салину. Да и сам Гордзоне, пока мы вас искали, сказал, — с большим трудом, конечно, — что ожидал этого, что вы его предупреждали.

— Я? — воскликнул Валерио.

— Ну да. Гордзоне уже говорил об этом своей жене. Несколько дней назад вы приходили к нему и предупредили: если Магда умрет, Сандро готов убить его.

— Ничего подобного я не говорил.

— Вот как? — молвил Фазаро, с удивлением взглянув на него. — Но это же очень важно! Надо занести это в дело! Я как раз собирался задать вам этот вопрос. Это очень важно.

— Я просто предупредил Гордзоне…

— Подождите, прошу вас. Я запишу это, если позволите.

Казалось, его крайне заинтересовало это обстоятельство, Валерио же почувствовал, что нервы его сдают.

— Итак, вы утверждаете… — начал Фазаро, отвинчивая колпачок авторучки.

— Я утверждаю, что не говорил Гордзоне о намерении Сандро убить его.

Голос его был твердым, в нем слышалась некоторая доля возмущения. В действительности же Валерио охватила легкая паника. Он изо всех сил старался справиться с собой.

— Когда это было?

— О… Думаю, 17 марта. Да, 17 марта. Это был день моего посещения приюта. Я точно помню.

— Утром?

— Да, около одиннадцати часов.

— Вы заходили к Гордзоне по его просьбе?

— Мне надо было поговорить с ним о намерении горнорудной компании приобрести «Палермо», с тем чтобы переоборудовать его в больницу.

— Гордзоне собирался выселить Сандро из дома, который тот занимал в его поместье, это так?

— Да. Он решил, что новый сторож займет одну из комнат дома, а Сандро с Магдой останутся в другой. Но это оказалось невозможно. У нового сторожа большое семейство, да и Сандро был уже на пределе. Я застал его в состоянии крайнего возбуждения и потому предостерег Гордзоне.

— Вы действительно ничего не говорили Гордзоне об угрозах, которые будто бы исходили от Сандро?

— Нет.

— Вы в этом уверены, доктор?

— Да.

Фазаро застрочил пером по широкому листу бумаги, и Валерио воспользовался этой передышкой, чтобы справиться немного со своим волнением. В окно он видел здание таможни, а чуть подальше — пост карабинеров с развевающимся по ветру флагом. По небу с головокружительной быстротой пронеслась какая-то птица.

— Так, так, — прошептал Фазаро, став теперь совершенно серьезным. — Вы просто-напросто предупредили Гордзоне об опасности.

Он вертел между пальцами авторучку, о чем-то задумавшись. Валерио ждал, тихонько потирая руки. Горячая волна внезапно захлестнула его от поясницы до самого затылка.

— Что вы в точности ему сказали? — настаивал Фазаро.

Валерио устало взглянул на него.

— Когда я попросил его проявить сострадание к Сандро и Магде, Гордзоне ответил, на мой взгляд, немного насмешливо, что призыв к его добрым чувствам обычно не остается без ответа. На это я возразил, что в противном случае мне пришлось бы обратиться к его инстинкту самосохранения.

— И все?

— Конечно.

Фазаро медленно провел рукой по волосам.

— Вы уверены, доктор, что не истолковали на свой лад угрозы, которые высказал Сандро в вашем присутствии?

— Разумеется.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Конечно. А почему вы так настаиваете?

— Да нет. Просто… То возбуждение, о котором вы мне сейчас рассказывали, могло ведь вылиться в серьезные слова, намерения, не так ли?

— Ничего подобного не было.

— Ладно. Я присоединю к делу ваши показания. Мы еще увидимся. Вы можете подписать это, когда пожелаете.

— Ну разумеется…

И в этот момент раздался телефонный звонок, заставивший Валерио вздрогнуть. Фазаро сразу снял трубку. Он внимательно слушал гудевший в трубке голос. «Я неумело солгал, — подумал Валерио. — Мои ответы звучат неубедительно. Они уже, наверное, допросили кучу людей, которым Сандро выкладывал свой бред… Все это крайне опасно… Я ясно даю понять, что склоняюсь на сторону Сандро». Он рассеянно обвел взглядом строгую обстановку комнаты, и вдруг его словно в сердце ударило: позади него стоял человек, тот самый инспектор с акульей головой. Зачем он здесь находился? И когда вошел? Почему не слышно было, как он входил? И почему он не дал знать Валерио о своем присутствии?.. Все эти вопросы, теснившиеся у него в голове, лишь усилили беспокойство Валерио и даже в какой-то мере разозлили его. «Только бы Сандро в мое отсутствие не наделал глупостей! Только бы Дельфина…» Тут он впервые почувствовал, насколько глубоко втягивал его в это дело совершенный им поступок. Но он ни о чем не жалел. Напротив, желание спасти Сандро лишь окрепло. «Эти типы станут истязать его минута за минутой вплоть до финальной комедии. А дальше — ад тюрьмы или каторги. Но если они обнаружат, что я его прятал, мне это дорого обойдется…» Он тотчас подумал о Кларе, об отчаянии Клары.

Но что же все-таки делал полицейский за его спиной? Он собирался обернуться и вдруг заметил, что, слушая то, что ему говорили по телефону, Фазаро не спускал с него глаз, тогда что-то сжалось у него внутри, на грудь внезапно навалилась ледяная глыба. Фазаро пристально смотрел на него, а таинственный, неутомимый голос продолжал журчать.

— А, хорошо… Хорошо… — говорил иногда инспектор.

И тут длинная спираль с невероятной быстротой начала раскручиваться в мозгу Валерио, мешая образы Сандро, Дельфины, Клары с обрывками фраз, которые его память глупейшим образом продолжала перемалывать, словно куски стекла, превращая их в сверкающие, больно ранящие осколки.

И все же, несмотря на охватившее его смятение, какая-то часть его существа оставалась начеку, подобно зверю в засаде, выдающему свою настороженность подрагиванием усиков и незаметным, едва уловимым трепетом.

— Хорошо… Хорошо… Да, — говорил инспектор.

Он отвел взгляд, однако — хотя это, может, только показалось? — Валерио почудилось, будто он насмешливо улыбается. То была всего лишь складка в уголке губ, мимолетный знак, словно ирония, едва коснувшись его лица, не оставила на нем следа. Но Валерио инстинктивно почувствовал себя в опасности. Снежные вихри захлестнули его и без того заледеневшую душу. Он вздрогнул. Во дворе послышались голоса. «Они, возможно, ничего не знают. Главное, не терять головы». Он чувствовал за своей спиной присутствие другого полицейского. «Это он меня разволновал. Они, возможно, ничего не знают. Однако следует быть осторожным».

— Пока! — сказал инспектор, вешая трубку. Затем встал, потирая руки.

— Итак, доктор… На чем же мы остановились? Ах, да… Я благодарю вас за ваше заключение и… что же еще? А-а! Вы зайдете еще ко мне, чтобы подписать ваши показания. Я должен отдать дело сегодня после обеда. И вот еще что: тело Гордзоне забрала семья. Вы полагаете, можно выдать разрешение на его захоронение?

Когда он произносил последние фразы, в больших глазах Фазаро, в его прекрасных женских глазах вспыхнули серые, мертвящие блики, мрачный, похоронный свет.

— Я отошлю его госпоже Гордзоне после того, как вы подпишете, — сказал Валерио бесстрастным тоном.

— Значит, мы с вами согласны.

Валерио направился к двери. Полицейский, заложив руки за спину, стоял теперь у окна и, казалось, был поглощен созерцанием улицы. На голове его, посреди редких, седеющих волос розовым и немного отталкивающим пятном светилась лысина.

— Что же касается Сандро… — начал инспектор.

Валерио обернулся, не отрывая правой руки от дверной задвижки.

— Так вот, что касается Сандро, то мы напали на его след. Мы не сомневаемся, что скоро арестуем его и…

Внезапно он умолк. Губы его растянулись в улыбке, лицо сморщилось.

— Ах, доктор! Простите меня!

И он расхохотался.

Валерио почувствовал, как у него вдоль спины, до самой поясницы стекают крупные капли ледяного пота. Если бы Фазаро в эту минуту сказал ему, что у него в доме произвели обыск, он отреагировал бы точно так же. Застыв на месте, Валерио буквально вцепился в задвижку, а тут еще эта вода, струящаяся из его тела, разъедала плоть, прокладывая, словно ядовитая жидкость, длинные, глубокие бороздки.

— Ах, доктор! — весело сказал Фазаро. — Я как раз подумал о нашем с вами разговоре. Помните? Ваш намек на пресловутые сообщения полиции!

— Ну конечно, — ответил Валерио, пытаясь улыбнуться.

— Однако я говорю вам это вовсе не для того, чтобы скрыть наши… промашки. Мы очень скоро поймаем этого несчастного.

Он подошел к Валерио, который совсем рядом ощутил запах ухоженного мужчины, свежий аромат мыла, лаванды, легкого табака, новой ткани. Он мог различить на лице Фазаро мельчайшие морщинки в уголках глаз и даже легкий пушок на его щеках…

— Между нами говоря, — тихо сказал инспектор, — я с вами заодно. Этот Гордзоне был не слишком симпатичным…

Он протянул ему руку. Валерио машинально пожал ее и вскоре очутился на улице, ему не хватало воздуха, словно ныряльщику в момент появления на поверхности, он испытывал боль в ушах и чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди.

 

V

Покрытая грязью дорога шла вдоль моря над темным нагромождением скал, похожих на груды трупов китообразных, выброшенных сюда бурей и блестевших от пены, волны с неукротимой яростью бросались на приступ этих глыб, рассыпаясь на миллионы сверкающих осколков, потом отступали, чтобы ударить без устали с новой силой, с темным и мрачным упорством диких зверей. Меж облаков растерянно скользило солнце. Посетив нескольких больных, Валерио сходил за машиной. И теперь мчался к Красному мысу. Предлог: проверить, что «волчица», то есть Камелия Линарди, выполнила его распоряжение. «Если она не отправила Роберто в больницу, он может умереть». Валерио мог бы позвонить в Кальяри главному врачу, однако Красный мыс неодолимо влек его к себе. Он никак не мог успокоиться после разговора с Фазаро. «Возможно, он пока еще не знает. Возможно, он вообще ничего не знает. В конечном счете, я просто дал себя запугать». Прежде чем закрыть гараж, он заглянул на кухню. Дельфина мирно трудилась, склонив свое лошадиное лицо над раковиной. Она подняла тощий пучок волос, удерживая его на макушке при помощи широких гребенок, украшенных маленькими блестящими камешками. Заметив, в свою очередь, доктора, она кивнула ему и жестом дала понять: «Нет, никаких писем, никаких пациентов в приемной, никаких телефонных звонков».

— Я вернусь в полдень! — крикнул перед уходом Валерио.

Он немного успокоился. «Сандро, наверное, спит наверху. Сегодня же вечером надо повидаться с Пьетро». Пьетро поможет. Дорога нырнула в короткий туннель. У выезда двое карабинеров, сидевших на парапете, взглянули на доктора. «Значит, они продолжают здесь поиски. Следят за окрестностями. Они ничего не знают!»

Он с удовольствием уносил с собой образ двух карабинеров, положивших руки на дула своих ружей. Валерио поздравил себя с удачной мыслью: «Я хорошо сделал, что заехал сюда». Он испытывал облегчение. И за Клару тоже был рад, словно уберег ее от самой настоящей опасности.

Он решил ничего не говорить ей. Зачем ее понапрасну тревожить. Однако он был убежден, что Клара одобрила бы его.

У Красного мыса еще один сюрприз. Приятный сюрприз: двое других карабинеров с оружием на ремне пробирались между кактусов вдоль откоса, дорогу им, видимо, показывал мальчишка в черной куртке. Его чересчур широкая куртка, словно траурный флаг, раздувалась на ветру. Двое крестьян, неподвижно застывших на вершине холма, мрачно и сурово смотрели, как они поднимаются. «Но почему Фазаро сказал мне, что, как и я, считал Гордзоне малосимпатичным?»

После поворота солнце ударило ему прямо в глаза. Ослепленный, он вынужден был притормозить. Вскоре он добрался до Красного мыса, где церковные часы показывали одиннадцать. Валерио быстро нашел дом Роберто Линарди. Он стоял в конце деревни, маленький домишко с потрескавшейся крышей. На веревке, возле шаткой веранды, сушилось белье. Какой-то пес рылся в куче отбросов под окном с открытыми ставнями. Когда машина остановилась, пес повернул голову и быстро убежал.

По первому зову дверь ему открыла старая женщина. Наверняка мать Роберто. На ней было черное платье из грубой материи. Узнав доктора, она застонала и, закусив губы, бросилась внутрь дома. Валерио последовал за ней. В соседней комнате в плетеном кресле дремал Роберто. Луч солнца, проникнув сквозь окно, упал на его впалую щеку землистого цвета. «Так я и думал», — проворчал Валерио.

— Pronto! — сказала старуха, тряхнула сына за плечо. — Il dottore!

— Ты все еще тут? Почему не в больнице?

Оторопевший Роберто попытался подняться.

— Сиди, — приказал доктор сердитым голосом. — Где твоя жена?

— Она стирает в подвале.

Откуда-то чудом появились трое ребятишек. Сгрудившись в углу комнаты, они шмыгали носами, зрачки их маслянистых глаз так и бегали. У всех троих были худенькие мышиные личики, они с удивлением глядели на Роберто и доктора, непрестанно посапывая или поднося к носу почерневшую от грязи ручонку.

— Пускай кто-нибудь из вас сходит за мамой, — сказал Роберто, вытянув свою исхудавшую руку.

— Не надо! — сказала появившаяся вдруг с воинственным видом Камелия. Она с вызовом взглянула на доктора.

— Да, этот бездельник все еще здесь. Да. Я из сил выбиваюсь, чтобы накормить всю эту банду. Что он мне дал, а? Все, что зарабатывал, пропивал. И вот вам результат! Пьяница, весь прогнивший внутри!

Тут она внезапно обнаружила присутствие ребятишек.

— А вы, марш на улицу! Быстро! Паршивцы!

Затем она сняла свой огромный фартук из мешковины и снова повернулась к Валерио.

— Да, доктор, я отдала ему лучшие годы своей жизни, этому прохвосту! Я была девушкой, доктор, он взял меня девушкой. Я была красивой, а этот бандит только и думал, как бы напиться, напиться, и пропивал все свое жалованье, заставляя меня работать. Потому что ничего другого не умел делать, кроме как пить да лепить ребятишек, и если бы я не потеряла троих моих бедных ангелочков, то сейчас бы мне пришлось кормить всю ораву, не считая этой грязной старухи, этой отравительницы, которая сглазила меня! Потому что это она, доктор, она виновата во всех несчастьях, это она приходила к моей матери просить меня в жены своему ублюдку сыну, а я, как дура, согласилась, не противилась, я была бедной девушкой и понятия ни о чем не имела, я погубила свою жизнь, а теперь, если ему суждено сдохнуть, пускай подыхает или пускай его сволочная мать служит ему сиделкой! А я должна работать, надрываться над стиркой, чтобы всех их кормить, так что с меня довольно!

Задохнувшись, она умолкла, лихорадочно поправив падавшие ей на щеки пряди волос. Старуха не шелохнулась. Ее застывший, патетический взгляд был прикован к доктору, в то время как Роберто, бессильно откинув голову за спинку кресла, закрыл глаза.

— Его надо отвезти в больницу, — спокойно сказал Валерио.

— Ну нет! Я этим заниматься не стану! У меня слишком много работы, чтобы терять полдня. К тому же у меня нет ни гроша. Чтобы доехать до Кальяри, надо платить за автобус. А мне нечем.

Она снова вошла в раж и визжала, уперевшись руками в бока, ее слова хлестали, подобно ударам кнута. В комнате стояла фотография, на которой были изображены Камелия с мужем, она влюбленно склонила голову на плечо хвастливо красовавшегося усатого Роберто. Это была старая фотография, безжалостное свидетельство их прежней жизни, того краткого мгновения, когда они, возможно, верили в счастье, хотя всегда жили во мраке. Валерио взглянул на злобное лицо Камелии.

— Я оплачу поездку, — с усилием сказал он. — Я провожу Роберто в Салину. Его мать тоже поедет. Автобус проезжает мимо больницы. Я беру все расходы на себя.

Он чувствовал, как слова обдирают ему горло, словно ощетинившиеся шипами шарики. Но он знал, что его защищает, знал, что только благодаря Кларе он мог противостоять пронзившему его отчаянию. Прикованные к нему взгляды стесняли его, жгли до самых костей.

— Надо собираться, Роберто.

Но никто не шелохнулся. Валерио положил ладонь на руку старухи.

— Вы тоже собирайтесь. Мы едем через пять минут. Нельзя опаздывать на двенадцатичасовой автобус.

Камелия уже ушла. Он догнал ее на веранде.

— Вы проявили много мужества. Но вам его понадобится еще больше.

В ответ она злобно пожала плечами, рот ее распирали ругательства.

— Пускай подыхает. И его грязная свинья мать вместе с ним. Если бы не вы!

Она помахала кулаком и спустилась по лестнице вниз.

Когда они выехали на дорогу, Роберто наклонился к доктору:

— Она хотела заставить всех поверить, будто это моя мать отравила меня. Ну и скотина!

Старуха на заднем сиденье смотрела на пробегающий мимо пейзаж все с тем же выражением затравленного зверя.

— Счастье, что вы приехали. А то я уж собирался послать к вам сына. Она говорила мне: если бы ты умер, гора с плеч свалилась бы! Разве можно говорить такие вещи больному человеку? Она упрекала меня за то, что я пью. Она права. Но если я не буду пить, я пропал. Приходится пить, потому что иначе мне захочется убить ее, убить всех ребятишек и самому броситься в море. Что ни говори, но когда выпьешь, чувствуешь себя намного лучше, внутри теплеет, и тебе становится спокойнее, верно? Но она не понимает. Жалеет, что вышла за меня замуж. Завидует своим подругам, которым больше повезло. Разве я в этом виноват? Она говорит, что жизнь ее не удалась, что она никогда не была счастлива. Да разве такие вещи говорят? Правда в том, что я не всегда мог найти работу. Мне следовало бы поехать работать в Алжир. Или в Тунис. Если бы я не женился, я уехал бы туда и жил бы теперь хорошо, не болел.

В отсутствие жены он снова обрел красноречие закоренелого алкоголика. Но тут возле туннеля они увидели двух карабинеров, преграждавших им путь. Поравнявшись с ними, Валерио остановился.

— Это доктор, — сказал один из карабинеров.

— А этот тип сзади? Спроси у него документы!

Тот, что был помоложе, открыл дверцу и протянул руку к Роберто.

— А ну, давай пошевеливайся.

Старая женщина даже головы не повернула. Своими изуродованными цементом руками Роберто вынул бумажник, достал оттуда засаленное удостоверение личности.

— Все в порядке, — сказал молодой карабинер с плоским, как уж, черепом и зеленоватой кожей, которая вроде бы шелушилась у глаз. — Извините нас, доктор!

Валерио снова тронулся в путь, а Роберто с облегчением откинулся на сиденье.

— Вы видели, доктор?

Он положил руку на свою тощую грудь. Щеки его слегка порозовели. Казалось, он был крайне взволнован этой встречей.

— Они ищут Сандро. По-прежнему ищут Сандро. Обыскивают все машины. Но Сандро надежно спрятался. Пускай себе ищут с самого утра, все равно ничего не найдут. Они обошли все фермы и пещеры. Да! Сандро хорошо сделал, что ухлопал этого негодяя Гордзоне.

— Роберто, — с упреком сказала старуха.

В смотровое зеркало Валерио мог видеть ее, печальную и далекую, с изможденным лицом, обрамленным черным платком, туго завязанным под подбородком.

Роберто зябко поднял воротник пиджака, покрепче затянул тонюсенький шарф вокруг своей облезлой, сморщенной шеи цвета глины и проворчал:

— Ничего! Сандро им так просто не поймать!

 

VI

На другой день, выйдя от Клары, Валерио отправился на рынок купить кое-какую провизию для Сандро. Он прекрасно понимал, что поступает неразумно. Знавшие его люди не без удивления украдкой поглядывали на него. Солнце сияло на бледном небе, затянутом кудрявыми облачками. Валерио сознавал, что ему предстоит проделать долгий путь сквозь густой и душный лес, где его подстерегали подозрительные взгляды. Навстречу ему попалась молодая женщина. Она несла на голове большой глиняный кувшин и держалась прямо, походка ее была исполнена изящества и благородства, грудь горделиво вздымалась, бедра слегка покачивались. Ребятишки со смехом преследовали сбежавшую козу. А что будет, если обнаружат Сандро! То-то поднимется шум! Но может, эти люди уже знают правду. Может, они сговорились? И в скором времени к нему потянутся чьи-то руки, схватят его за плечи, за ноги.

Он отпихнул ногой голодного пса, преграждавшего ему путь. «Доктор, — обратилась к нему какая-то торговка, — вам не надо картошки?» В ее отвратительной беззубой улыбке ему почудилась насмешка. Он ответил «нет» и пошел дальше. «Oggi si mangia Pasta Cirio vera Napoli». (Через сотню лет все эти люди умрут. А я? А Клара?) Надо было бежать. В конце улицы, словно шарф на протянутой веревке, колыхалось море. Холмы постепенно окрашивались в розовые, рыжие, коричневые тона, как будто на поверхность поднимался подземный огонь, поджаривая их снизу вместе с грузом уже полыхавших домов и выгоревших сосен. «Не хотите апельсинов, доктор?» — «Нет, спасибо!» Он покинул площадь, свернув на пустынную улочку. «Sole ardente di Sardinia, mago che fa sordere della terra i frutti piu profumati. Aranci! Limoni! Pompelmi di Sardinia!» Вернувшись домой, он увидел Сандро сидящим на полу у кровати с неподвижно застывшим взглядом.

Валерио выложил на стол хлеб, ветчину, сыры, фрукты и бутылку вина. «Жаркое солнце Сардинии!..» Сандро с отупевшим видом повернулся к доктору.

— Послушай, старик, тебе надо поесть, — сказал Валерио.

Опустив голову, Сандро прошептал, что хотел бы вновь встретиться с Магдой, однако Валерио не был уверен, что Сандро это сказал, нет, он вовсе не был уверен и остался стоять возле кровати, положив руку на ее перекладину, в то время как сквозь щели закрытых ставен сочился ужасный, гнетущий, сумеречный свет. «Загубленная жизнь». Со стены улыбался оставленный сицилийской служаночкой образ Богородицы, в точности напоминавший брачную фотографию Камелии Линарди. «Я отдала ему всю свою жизнь, доктор!» Стряхнув с себя оцепенение, Валерио по-братски положил руку на плечо Сандро.

— Я прямо сейчас еду к Пьетро. Мы тебя вытащим. Тебе нечего бояться полиции. Они никогда тебя не поймают.

И снова Сандро поднял на него свои темные глаза, а Валерио захотелось крикнуть ему то, что он обычно говорил некоторым из своих больных: «Больше я ничего не смогу для вас сделать, раз вы сами не хотите жить, не цепляетесь за жизнь, отступаетесь!» Но что касается Сандро, ему, похоже, пришлось бы прокричать это во все горло, словно оба они находились в открытом море на двух разных кораблях, разделенных бездной пенящейся воды. Быть может, существуют магические слова, обладающие даром проникать до глубины души, приносить утешение, утолять все печали! «Ты встретишься с ней на том свете!» — говорили старые женщины, но Валерио опасался сказать что-либо подобное, ибо, услыхав это, Сандро, наверное, попросту плюнул бы ему прямо в лицо.

Он тихонько похлопал его по плечу:

— Посиди тут спокойно. Я скоро вернусь. Не шуми…

Сандро ничего не ответил и даже не шелохнулся, однако Валерио догадывался, что какая-то мысль гложет его. Что внутренним взором он следит за развитием этой жгучей, отчаянной, пагубной мысли.

— Я скоро вернусь, — снова горестным тоном прошептал доктор.

Он тщательно запер дверь, положив ключ в карман пиджака, и спустился по лестнице. Валерио был очень удивлен, столкнувшись в коридоре с Дельфиной.

— Вы что-то рано сегодня пришли, — заметил он.

— Уже девять часов. Я немного опоздала, — сказала старуха.

— Девять часов? — с изумлением переспросил доктор.

Он прошел к себе в кабинет, проверил блокнот с записями сегодняшних дел. Вычеркнул имя Фазаро. Накануне, незадолго до закрытия полицейского участка, он пошел и подписал свои показания. Валерио нарочно выбрал это время, чтобы не встречаться с инспектором. А сегодня утром ему предстояло посетить санчасть шахты. «Вот и увижусь с Пьетро». Пьетро работал там с прошлого понедельника. «Мне он необходим». Ему требовался совет, какая-нибудь направляющая идея, да просто ориентир. И в этот момент он обнаружил, что Дельфина наблюдает за ним из глубины коридора. Но она отвела взгляд, как только заметила, что доктор направляется к ней.

— В чем дело? Что с вами? — тихо, но зло спросил Валерио.

— Но… Я пришла… Вы не завтракали. И я хотела спросить, надо ли готовить завтрак…

— Нет, спасибо, — проворчал он.

В горле у него пересохло. Он выпил стакан воды. «Черт побери! Только бы Сандро соблюдал осторожность! И только бы этой старухе не пришло в голову взобраться наверх и подслушивать у двери. Она наверняка шпионит за мной. Может, она видела меня на рынке!»

Он поставил стакан на стол в кухне. За его спиной Дельфина гремела кухонной утварью, словно желая тем самым выразить свое недовольство. Взглянув на нее, он заметил ее помрачневший взгляд, ее побелевшие, поджатые губы.

— Извините меня, — сказал доктор. — Я что-то нервничаю сегодня.

Он вернулся к себе в кабинет. Может, она смеялась за его спиной! Может, она все уже знает? Может, ее успели допросить до того, как она ушла из дома! Голодный пес, которого он отпихнул утром, не шел у него из ума, куснул его в сердце, с яростью разорвав тот тонкий покров, который защищал Клару. «Если они обнаружат, что я спрятал Сандро, меня арестуют. Меня разлучат с Кларой». Положив локти на стол, он обхватил голову руками. «Это огромная жертва, Сандро! Ты, как никто другой, должен понимать это. Месяцы разлуки с Кларой». Никелированные инструменты безжалостно поблескивали за стеклом. «Но мы с тобой мужчины, Сандро, а есть вещи, которые мужчина должен или не должен делать, иначе он больше не мужчина, а пес с перепачканной отбросами мордой, который боится кнута. И я спасу тебя, Сандро, потому что ты пришел просить у меня убежища. И хорошо сделал, да, хорошо сделал, ведь мы с тобой братья, и я тебя не брошу». Тут зазвонил телефон, и он со вздохом снял трубку. Звонила госпожа Франческа Маркези, которая просила его приехать, она напоминала, что сегодня начинается второй курс предписанных им уколов.

Чтобы добраться до дома Маркези, надо было миновать целый ряд улочек, окаймленных садами. И вот, наконец, посреди пальм появился сам дом. Позади него простирались земли, засаженные оливковыми деревьями. Две огромные сосны стояли по бокам от входа, над которым висела великолепная лампа из кованого железа. Франческа Маркези пригласила доктора в маленькую гостиную, забитую коврами, подушками и драпировками.

— Мой муж на охоте, — с улыбкой сказала Франческа. Ее немного презрительная улыбка наделяла фразу определенным смыслом: «Вот видите, каким дурацким занятиям предается этот скот? И подумать только, что я его жена, представляете себе?» Ей было тридцать три года, она страдала из-за своего маленького роста и всегда носила обувь на высоких каблуках, отчего немного подпрыгивала. Волосы у нее были очень темные, лицо — круглое, взгляд — дерзкий. Валерио знал, что она имела «виды» на него, и потому остерегался. В то утро на ней был легкий пеньюар со смелым вырезом, который распахнулся, когда она упала в кресло, обнажив свою ногу с тщательно удаленными волосами. Голос у нее был резкий, движения живые, она много смеялась. Очень властная, она держала в строгости и рабочих и прислугу и любила хвастаться своей энергией, «силой духа». Между тем, благодаря нескромности ее служанок, стало известно, что она часто плачет тайком, появляясь затем с покрасневшими глазами и опухшим лицом.

— Воду уже кипятят, дорогой доктор, — сказала она, придавая своему голосу чарующие интонации. — Надеюсь, после этих девяти ампул ревматизм оставит меня в покое?

— В сентябре снова придется провести курс уколов, — ответил Валерио.

— Значит, я снова буду иметь удовольствие видеть вас и принимать у себя дома.

Наклонив голову, она бросила из-под полуопущенных ресниц лукавый взгляд и кокетливо улыбнулась.

— Чтобы пришел доктор, мне достаточно сказаться больной, — молвила она, — но что надо сделать, чтобы у моего друга Луиджи Валерио появилось желание заглянуть сюда иногда и составить мне компанию?

— У меня так много работы, — непринужденным тоном сказал Валерио.

— Знаю, знаю, но не настолько же, чтобы пренебрегать теми, кто вас любит, не уделять им ни минуты, совсем забросить их, забыть?

«Весь арсенал наготове», — подумал Валерио, с философским спокойствием дожидаясь, пока принесут шприц. Франческа смотрела на доктора, не переставая улыбаться. Собираясь делать пресловутые уколы, она неизменно отвергала услуги медсестры или акушерки, под предлогом того, что эта маленькая процедура внушает ей неодолимый ужас и что лишь легкая рука Валерио помогает ей сносить такие тяготы. Однако это вовсе не мешало ей падать порою на руки доктора и требовать воздуха, при этом она с поразительным проворством расстегивала свою блузку. Но Валерио оставался холоден, как камень, и в один прекрасный день это послужило причиной довольно вульгарного и малоприятного замечания: «Вы никак не Дон Жуан, вы скорее Командор!» Однако он хорошо ее знал и неизменно противопоставлял ей все то же холодное терпение. Ему было известно, что муж ее — грубый малый, который дурно обращается с ней, предпочитая ей деревенских девок. В трех принадлежавших ему поместьях полно было его незаконных отпрысков, уверяли даже, будто он взял в любовницы одну из своих собственных дочерей четырнадцати или пятнадцати лет. В Салине его видели редко, и появление там этого бородатого, скверно пахнущего, громогласного великана тут же сеяло панику среди челяди и прислуги.

Наконец, горничная принесла маленькую кастрюлю, из которой шел пар.

— Хорошо. Поставьте же сюда и ступайте, Наталиа, — приказала госпожа Маркези и тотчас же начала жалобно стонать: «О! Доктор! Вы не сделаете мне больно, правда? Все будет как раньше! Это ужасно! Что за пытка! Боже мой!»

Но как только Валерио кончил наполнять шприц и укрепил иглу, она проворно подняла подол пеньюара, с очаровательным бесстыдством выставив напоказ свое прекрасное золотистое тело до самой поясницы, не прекращая при этом ворковать, вздыхать и причитать.

— Вот и все, — сказал Валерио. — Надеюсь, я не сделал вам больно?

— О, нет, — сказала она с пугающей лаской в голосе. — Вы — вы никогда не делаете мне больно.

— Ну что ж, до завтра, дорогая госпожа Маркези. Однако рекомендую вам пройти небольшой курс лечения в Вальдивиано. Это наверняка поможет.

— О, да! Я уверена, что вы избавите меня от этих невыносимых болей. Представьте себе, я не могу спать по ночам, моя рука словно наливается свинцом.

— Все пройдет. Немного терпения.

— Вы уже уходите?

— Мне пора ехать на шахту. В этот день я всегда посещаю тамошнюю санчасть.

— Хотите чего-нибудь выпить со мной?

— О! В такой ранний час ничего. Правда. Благодарю вас.

Франческа так и сверкнула своими красивыми глазками. Она скривила губы с огорченным видом:

— Вы нехороший.

Эта комедия раздражала Валерио. Он собрался уже уходить, когда молодая женщина сердито заявила:

— Если бы вы знали, как я одинока и несчастна! Не всем же так везет, как госпоже Гордзоне!

— Везет?! — воскликнул Валерио.

— О, да будет вам известно, что ее муж был не лучше моего! И я рада, что убийцу так и не нашли. Надеюсь, он укроется от господина Фазаро. Да я не далее как вчера вечером сказала ему, что, если бы Сандро Галли пришел ко мне просить убежища, я бы его спрятала.

— Почему вы ему так сказали? — спросил Валерио, не глядя на молодую женщину. Он боялся увидеть в ее глазах опасность, приближающуюся, вполне определенную, неминуемую. Он медленно застегивал свою сумку. Пальцы его действовали как бы сами по себе. Что он сейчас услышит от этой сумасшедшей, которая, возможно, спит с Фазаро? Должно быть, ей удалось выманить у инспектора кое-какие признания относительно убийцы и результатов поисков.

— Да, — продолжала Франческа, — господин Фазаро уверен, что убийца скрывается в городе, что в тот вечер после совершенного преступления он вовсе не бежал в поля, а остался здесь, что кто-то прячет его, вы понимаете?

— Ну разумеется! — буркнул Валерио. Ему вдруг почудилось, будто он оказался один на пустом вокзальном перроне, да к тому же еще ночью, и не может никуда бежать со своими ненужными чемоданами, а перед ним расстилаются рельсы, тоже никому не нужные. Язвительный голосок Франчески снова обрушился на него, затопив, словно поток горячей воды:

— Само собой разумеется, добрые люди, которые хотят защитить этого бедного Сандро, должны знать, что им это может очень дорого обойтись. Очень, очень дорого.

— В самом деле? — сказал Валерио и немного повернулся — так, чтобы на этот раз взглянуть молодой женщине прямо в лицо.

— Это сказал мне господин Фазаро. В таких случаях законом обычно предусматривается минимум два года тюрьмы. Но, конечно, это может обойтись еще дороже.

— Конечно, — очень спокойно прошептал Валерио.

Маленькое личико японской куколки выражало всего лишь безобидную глупость. «Не может быть, чтобы Фазаро предложил несчастной Франческе разыграть эту нелепую комедию».

— Похороны господина Гордзоне состоятся сегодня утром в одиннадцать часов. Вы, конечно, пойдете, доктор?

— К сожалению, нет. Мне надо непременно побывать в санчасти на шахте. Я должен осмотреть раненых.

— Раненых?

— Да. Там недавно произошло несчастье.

— А-а, — молвила Франческа. И так как она повернулась, чтобы взять сигарету из лежавшего на столе портсигара, Валерио успел услыхать голос Сандро, простонавшего где-то у него внутри: «Спасите меня». Хотя, возможно, это Гордзоне умолял его или Магда, а может, и он сам, ну конечно же, он сам — то самое существо, бывшее им и находившееся в плену своей жалкой тюрьмы — его плоти. Едва различимое чирканье спички заставило его вздрогнуть. Он увидел двух блестящих змеек, глядевших на него из глубины глаз госпожи Маркези, двух крохотных змеек, внезапно погасших в тот момент, когда Франческа бросила спичку.

— Я знаю, — сказала она. — Вы сами не курите и, наверное, сердитесь на меня за то, что я курю.

— Я на вас не сержусь, — угрюмо ответил Валерио.

А сам подумал: «Я сделал то, что должен был сделать. И это Добро. Но Клара, поймет ли это Клара?» Его заинтриговал таинственный знак на ковре, очень простой рисунок, однако ему требовалось немедленно разгадать его магический смысл. Вытянув ногу, он накрыл мыском ботинка красную черту, похожую на жало.

— О чем вы думаете? — жеманно произнесла Франческа. — Нехороший! Как вы далеки от меня!

— Извините, госпожа Маркези. Мне пора ехать. Я схожу за машиной и поеду на шахту.

— Да, да, — сказала она, с лукавым видом поднося палец к виску, — у вас, наверное, есть красивая подружка, из-за нее-то вы и пренебрегаете мной. Разве не так?

— До встречи, — холодно сказал Валерио.

Она удержала его за руку.

— Вы не сердитесь на меня? — спросила она, поднимая брови дугой.

— За что же?

— Я так скверно веду себя с вами!

Валерио захотелось отхлестать ее по щекам. Сумасшедшая! Но, быть может, следовало с большим вниманием выслушать ее слова. Не Фазаро ли говорил сейчас ее устами, и не он ли с насмешкой смотрел на него, спрятав свои глаза на дне глаз Франчески? «Два года тюрьмы, Клара!» Валерио поспешно вышел. «Уж лучше умереть». Он свернул на маленькую улочку, снова повторив, что готов убить себя, и вдруг, почувствовав внезапно свободу, ощутил радость шагать в полном одиночестве в ярких лучах солнца, средь нежных, умиротворяющих, зловещих и утешительных запахов садов.

 

VII

Закончив обход, Валерио закрылся в своем кабинете в санчасти. Раненые чувствовали себя хорошо. С этой стороны ему нечего было опасаться. Когда в полдень сирена возвестила о перерыве на обед, он послал мальчишку за Пьетро, который работал на складе взрывчатых веществ. Под окном прошел состав вагонеток с шахтерами, направлявшимися в столовую. У мужчин были суровые лица, покрытые рыжеватой пылью, все они казались молчаливыми и серьезными.

— Бедные люди, — подумал доктор.

Он взглянул на искрящееся небо, на холмы, утыканные почерневшими кустиками, и его пронзило острое чувство тревоги, словно сзади к нему кто-то подкрадывался, чтобы схватить за шею и задушить.

«Фазаро не стал бы медлить, если бы заподозрил меня. Он поговорил бы со мной или допросил бы Дельфину, а то и произвел бы обыск». Валерио знал, что все глубже погружается в бездонную пещеру. «Почему? Зачем?» — кричала Клара. У него еще была возможность вернуться назад, к маленькому дружескому огоньку, но он предпочитал идти вперед в одиночку, не отвечая ни на какие призывы.

— Рад видеть вас, доктор, — сказал Пьетро, внезапно появляясь перед ним.

Лицо его по-прежнему напоминало лицо какой-нибудь старухи. Но солдатской шинели он больше не носил, на нем была спецовка цвета хаки. Зажав в руках фуражку, он улыбался, не переставая переминаться с ноги на ногу.

— Садись, мне надо поговорить с тобой, — сказал Валерио.

— Неужели речь пойдет о Сандро? — вытаращив глаза, спросил Пьетро.

— Да.

— Я так и думал. Полицейские приходили на другой день после случившегося. Допросили несколько человек и меня тоже.

— Чего они хотели?

— Э-э, конечно же, искали Сандро, им было известно, что я его друг. Они спрашивали меня, не говорил ли, случаем, Сандро, что собирается убить Гордзоне. Само собой, я сплутовал. Сказал, что Сандро никогда не говорил ничего подобного.

— И хорошо сделал.

— Вам известно, что они получили подкрепление?

— Какое подкрепление?

— Легавых из Неаполя. Они прилетели самолетом вчера вечером. Они в бешенстве из-за того, что не могут его найти.

— Я этого не знал.

— Надеюсь, что, в конце концов, дело у них сорвется. Надеюсь, Сандро в надежном месте. Ходят слухи, будто он спрятался в городе. А я думаю, что он скорее всего бродит где-нибудь в лесах.

— Он у меня, — устало сказал Валерио.

— Черт возьми, доктор! И вы мне так просто это выкладываете? Да это уму непостижимо!

Оба мужчины с минуту молча глядели друг на друга. В печальных глазах Пьетро трепетал отблеск страха. «Ничего не поделаешь, — раздавался в голове Валерио крик огромного петуха, который хлопал крыльями, и звук этот болью отзывался в висках. — Ничего не поделаешь!» А другой голос нашептывал: «И это может мне стоить двух лет тюрьмы! А у меня есть женщина, которую я люблю, и мы оба умрем, если нас разлучат». «Идиот!» — кричал петух, продырявливая ему изнутри череп крепкими ударами клюва.

Зазвонил колокол столовой. Его слабый звук растворился в слепящем воздухе. «Два укола. Два укола стрихнина. И мы ляжем, Клара, бок о бок! Клара, любовь моя!..» «Идиот!» — протрезвонил петух из глубины следовавших один за другим длинных гулких залов. Лицо Пьетро расплылось перед ним, словно восковая маска от печного жара.

— Я могу вам помочь? — спросил потрясенный Пьетро.

— Да. За этим я и приехал к тебе. Потому что боюсь, что его, в конце концов, обнаружат. Мы должны спрятать его в надежном месте. Надо найти способ.

— Ну конечно, — сказал Пьетро.

Снова наступило молчание.

— Доктор, здесь не все товарищи сходятся во мнении относительно преступления, но все хотят, чтобы Сандро выпутался. Не все одобряют убийство Гордзоне. И все-таки мы можем рассчитывать на них…

— Ты с ума сошел! — проворчал Валерио, почувствовав, что руки его вспотели. Еще более липкий пот начал струиться у него под мышками. Черт возьми, да он совсем спятил! Доверить столь важный секрет такому болвану, как Пьетро! Теперь он пропал! Он обхватил голову руками. — Пьетро, — прошептал доктор умоляющим тоном. — Ты не должен никому ничего говорить. Это наш с тобой секрет… Никому ни слова!

Образ Пьетро теперь странным образом полностью исчезал. «Помнишь, Клара, нашу первую поездку в Буджеру? Огромный пляж, зеленые волны. И то счастье, что заставляло биться наши сердца, твое и мое, наши сердца, которые никогда уже не перестанут биться вместе, никогда, во веки веков. Твои глаза, Клара, твои ласковые глаза, дорогая, в которых я видел свое отражение, словно сам Господь Бог следил за мной взглядом, твои глаза не давали мне сомневаться, заставляя понять, что смерть — это вовсе не конец тайны, а триумфальная арка, только начало, праведный путь!»

— Чего вы хотите от меня, доктор?

Валерио поднял руку, как бы говоря: «Да разве я знаю?», однако рука показалась ему тяжелой, словно затянутая огромной латной рукавицей. Итак, стало быть, выхода нет. Пьетро внимательно смотрел на доктора.

— У меня идея, доктор.

— Какая?

— Мой двоюродный брат через неделю должен вернуться из Палермо. У него маленький парусник. Он плавает между Салерно и Сицилией. Если вы оплатите путешествие, я уверен, он согласится взять Сандро и доставить его в Тунис или в Алжир. Чтобы управлять его судном, нужны два человека. Я поплыву вместе с ним и Сандро, чтобы на обратном пути брат был не один. Все должно получиться.

— Да, — сказал Валерио. — Я оплачу путешествие. Ты уверен, что твой двоюродный брат согласится?

— Уверен. Все будет просто, вот увидите. Мы отчалим от берега глубокой ночью. Вы кого-нибудь знаете там, на том берегу?

— Знаю? Да… В Тунисе.

— Надо предупредить его, чтобы он помог Сандро на первых порах.

— Я предупрежу.

Проблемы больше не было. Сандро будет спасен. Клара будет спасена. И снова им овладело оцепенение. Он уже не знал, откуда доносится грохот, который он слышит, действительно ли от второго состава вагонеток, выехавшего на площадку под окном санчасти?

— Пойду в столовую. Значит, договорились, доктор?

— Приходи ко мне вместе со своим двоюродным братом. Когда стемнеет. Пройдете через сад, ладно?

…Он остался один. Суждено ли и ему когда-нибудь отправиться в Южную Америку, распластавшуюся в океане, словно благодатный рай? В Южную Америку вместе с Кларой, которая станет еще моложе и красивее, чем всегда, еще любимее, да, с Кларой, после того как кончится эта агония, потеря всей его крови. В этот час, должно быть, заканчивается погребение Гордзоне среди могил, уже поросших весенней травой. И тут вдруг между живых стеблей его воспоминаний промелькнул поддельный: Анджела!.. Скоро вернется Анджела! Валерио встал. Значит, конца еще не видно! С маленькой площади до него доносились крики. Ему почудилось, будто его осаждает огромная толпа, освистывая его и требуя смерти.

 

VIII

— Да что с тобой, дорогой? Почему ты такой грустный и нервный?

Клара задержала его, когда он уже собрался уходить. «Прекрасные глаза! Нежная душа!» — подумал Валерио, поглаживая ее плечо. Надо было успокоить ее, рассеять это беспокойство. «Я вымотался до предела!»

— Со мной ничего, Клара. Может, я немного устал.

— Хорошо! Поедем в субботу в Буджеру. Отдохни хотя бы два дня…

— А мои больные? Ты хочешь, чтобы я их бросил?

Улыбнувшись, он привлек молодую женщину к себе. Но в голове у него с молниеносной быстротой крутилась страшная фраза: «Я не смогу жить вдали от тебя; так долго и так далеко…» Она скручивалась, раскручивалась и снова скручивалась, ему никак не удавалось забыть эту фразу. Казалось, она навечно запечатлелась в его измученной душе. «Soffite di nevralgie, mal di testa, mal di denti, dolori periodici?.. Antidolorifico Veramo!» Хорошо, хорошо! Одна таблетка, и всякая боль исчезнет. А как быть с моей?

— Мы поедем в Буджеру. Обещай мне, — настаивала она.

— Ладно. В субботу едем в Буджеру. Но погода будет плохая.

— Тогда мы проведем время в нашей маленькой гостинице. Будем смотреть на море.

— Надеюсь, чтобы скрасить наше пребывание там, ты позволишь нам заняться другими играми?

— Всем, чем пожелаешь, любовь моя.

Она прижалась к нему.

— Как я тебя люблю! — сказала она тихо с затаенным оттенком страдания в голосе. — Без тебя я ничто, Луиджи. Вдали от тебя я не живу, я становлюсь тенью…

— Клара, — взволнованно прошептал он, ощущая резкие и частые удары сердца.

Голова Клары лежала у него на плече, от ее волос пахло вербеной. Он чувствовал нежное прикосновение груди Клары, словно две легкие птички опустились на его собственную грудь.

«Женщина! Женщина!» — чудился ему чей-то голос, а солнце тем временем разливалось по полу, словно лужа крови.

— Что со мной станется без тебя, дорогой?

Все тот же шепот раздавался теперь у самого его уха.

— Что со мной станется без тебя? Все опустеет и потеряет смысл, любовь моя, любовь моя…

В самом сердце вспыхивали тысячи и тысячи огоньков, оторвавшихся от солнечного потока, лившегося в окно на большие красные плитки пола.

— Без тебя я пропаду!..

Это было похоже на вырывавшийся из глубины пропасти зов, приглушенный расстоянием, и все-таки он его понимал, о, как он его понимал, словно в другой жизни испытал уже эту горечь одиноких дней, убогих ночей, минут, когда опустошенная душа внезапно жаждет смерти! Он поднял голову Клары и увидел, что она плачет. Тогда он нежно поцеловал ее и стал успокаивать, точно отчаявшегося ребенка.

— Надо верить, Клара. Я люблю тебя, верь мне.

Надо бороться — «Господь смилуется над нами», — дать отпор темным силам, отвоевать Клару.

— До вечера, — прошептал он, слегка отстранившись от нее.

— До вечера, — ответила она, пытаясь улыбнуться.

Прежде чем пойти домой, он зашел к госпоже Маркези, которую застал в постели. На ней была почти прозрачная ночная сорочка, позволявшая любоваться ее прекрасной грудью, круглой и слегка заплывшей. Валерио извинился, что не сможет задержаться. Франческа сочла необходимым сразу же проинформировать его, что мужа нет дома, что ей пришлось провести печальную ночь в этом пустом огромном доме и что существование ее на редкость глупо, ибо у нее нет ни одного настоящего друга. Валерио едва слушал ее. Сделав за три минуты укол, он отправился к Бьенкарди, у которых лечил двух ребятишек, заболевших дизентерией. Затем он спустился в порт, пошел в самую глубь старого квартала и в жалких лавчонках, вонючих и темных, точно берлоги, купил несколько банок консервов, которые спрятал в широких карманах своего пальто. Потом вернулся домой. Дельфина была в саду. Сидя на маленьком ящике, она чистила на солнышке картошку. Вид у нее был угрюмый, и она сухо поздоровалась с доктором.

— Что нового? — спросил Валерио.

Даже не повернувшись к нему, она ответила:

— Приходила госпожа Арджелли. У ее старшей дочери высокая температура. Она ждет вас…

— Это все?

— Ах, да! И еще господин Фазаро.

— Чего ему надо?

— Он проходил мимо. Хотел с вами увидеться.

— Он ничего не просил передать?

Старуха подняла голову и, прищурив глаза, взглянула на него.

— Нет. Передать он ничего не просил.

— Хорошо, — сказал доктор.

«Хорошо, хорошо!» — отозвалось у него в голове насмешливое, злое эхо.

Он поднялся к себе в комнату, закрыв предварительно двери в коридор. «Если Дельфина надумает взобраться сюда, я услышу». Затем осторожно ступил на деревянную лестницу, ведущую на чердак. Он старался не скрипеть ступеньками, однако Сандро все-таки услыхал его, и когда Валерио толкнул дверь, то увидел его стоящим у входа.

— Ты спал?

Сандро не шелохнулся. Валерио заметил, что он едва притронулся ко вчерашней еде. Доставая все из карманов, он стал упрекать его тихонько и немного сердито:

— Черт возьми, старик, ты должен есть! Нельзя распускаться. Через несколько дней тебе придется мобилизовать все свои силы и возможности! Полиция по-прежнему ищет тебя. Если будешь сидеть здесь спокойно, ничего не случится. Я виделся с Пьетро. Тебе надо есть и быть наготове.

Сандро махнул рукой, как бы желая сказать: «Зачем все это!», и доктор рассердился.

— Нельзя, чтобы тебя схватили!

— А что они могут мне сделать? — безучастно спросил Сандро.

— Осудить на каторжные работы, да мало ли что еще! Во всяком случае, накажут тебя жестоко.

Сандро только пожал плечами.

— Мы с Пьетро переправим тебя в Тунис. У нас есть относительно простой план. Но все зависит в первую очередь от тебя.

— Что мне делать в Тунисе?

Он смотрел на Валерио своими темными помертвевшими глазами. Что тут ответишь? С мертвецами бороться бессмысленно. «Зачем приходил Фазаро?» Валерио чувствовал, как ловкие руки с головокружительной быстротой замуровывают его живьем. «Что ему от меня надо? Может, он обнаружил, что Сандро прячется у меня?» Надо было как можно скорее опрокинуть стену. Ему уже не хватало воздуха. «Я сейчас же пойду к Фазаро».

— Послушай. На будущей неделе Пьетро и его двоюродный брат возьмут тебя на борт маленького парусника. Ты высадишься возле Туниса. Ты же знаешь Тунис, черт побери! Я дам тебе адрес моего друга. Ты встретишься с ним. Он тебе поможет. Только надо держаться, сопротивляться, не распускать себя! Ты же не какая-нибудь девчонка, в самом деле? Так что давай, держись!

Он из сил выбивался, пытаясь вернуть к жизни труп, и прекрасно сознавал это. Слова не трогали Сандро, они скользили мимо, не задевая его, он больше не воспринимал их. На ум Валерио, разрывая сердце, пришла мысль о потерявшем управление корабле без экипажа, блуждающем по морю мрака, о корабле, который еще держится на плаву, но уже лишен души.

«Зачем Фазаро приходил к тебе?» — вопрошал все тот же насмешливый голосок. «Возможно, я понапрасну иду на риск!» Но таково уж было его ремесло: сражаться против смерти до последнего биения сердца, пускай даже понапрасну, без всякой надежды. «Я спасу тебя, Сандро!» Когда-то они с Магдой, должно быть, обменялись горячими словами, возможно, такими же точно словами, какие сказали друг другу сегодня утром Клара и Валерио, теми же самыми магическими словами, составлявшими хрупкий заслон против смерти, который смерть опрокинула одним дуновением! «В Тунисе он сможет заново начать свою жизнь!» — прошептал насмешливый призрак, словно сверчок, трещавший в ушах Валерио. Как будто можно «заново начать свою жизнь», снова посадить срубленное под корень дерево!

— Я пойду. Вернусь вечером!

Лестница уходила в бездонную пучину, и, пока Валерио в смятении спускался вниз, всякая надежда оставила его. Дойдя до первого этажа, он обнаружил у последней ступеньки Дельфину, вся в черном, с неподвижно застывшим взглядом, она дожидалась его, подобно ангелу смерти.

— Чего вам надо? — грубо спросил доктор.

— Но… Я только хотела сказать вам, что звонила госпожа Арджелли, она просит вас срочно прийти, ее дочь бредит, у нее очень высокая температура…

 

IX

Тонкая пелена облаков начала заволакивать небо, когда он ступил за ограду полицейского участка. «Ничего страшного!» Почему он сказал госпоже Арджелли, что нет ничего страшного? Сильный порыв ветра всколыхнул листву. Тринадцатилетняя малышка Арджелли провожала его взглядом. «Ничего страшного!» Еще одна тяжесть добавилась ко всем остальным. Караульный читал газету, где крупный заголовок гласил: «Беспорядки в Каире!» Он встал, сложив газету. «…В Корее бомбардировщики Соединенных Штатов…»

— Мне нужен инспектор Фазаро.

— Он занят. Пойду посмотрю, может ли он принять вас.

Тщательно застегнув пальто, Валерио вытер руки. Они были горячие и влажные.

— Можете войти, — сказал караульный.

— Как поживаете? — послышался голос Фазаро, прежде чем доктор успел заметить его за столом в наброшенном на плечи плаще, с сигаретой в зубах. Он был не один. Двое мужчин сидели напротив него. Они поднялись, как только вошел доктор, более тучный присел на маленький столик у окна. Другой же, кивнув на прощанье, ушел совсем.

— Какой сюрприз, доктор! Чем могу быть вам полезен? — спросил Фазаро радостным тоном.

— Но вы ведь заходили ко мне сегодня утром. Наверное, что-то хотели сказать.

— Я?

Фазаро повернулся к тучному полицейскому, словно призывая его в свидетели полного своего неведения, затем со смехом воскликнул:

— Ах, да! Прошу прощения! О, не стоило беспокоиться. Это сущая малость!

«Комедия», — подумал Валерио, изловчившись сесть в кресло, откуда можно было наблюдать за обоими инспекторами сразу.

— Возможно, я преувеличиваю, когда говорю: «сущая малость»… Мне показалось, вас может заинтересовать полученное мною утром известие.

Валерио ждал, сохраняя невозмутимость и положив обе руки на подлокотник кресла, такие послушные и безупречно спокойные руки, за которыми мог наблюдать кто угодно, нет, они не дрожали, в этом легко было убедиться…

— Старик Фуоско покончил с собой этой ночью в своей камере в Кальяри.

— Вот как! — только и сказал Валерио, слегка наклонив голову.

— Он повесился на решетке окна при помощи веревки, которую сделал из разорванной одежды. Проходя мимо вашего дома, я остановился, чтобы сообщить вам конец этой печальной истории. А как чувствует себя девочка?

— Хорошо. Теперь она вне опасности. Хотя кое-что вылечить будет гораздо труднее, чем ее тело. Кто может предугадать последствия такого удара для детской души?

— Это верно, — согласился Фазаро.

В эту минуту Валерио мог бы встать. Все, казалось, было уже сказано, однако он инстинктивно чувствовал, что этой встречи ждали и что тучный полицейский с головой боксера оказался тут не случайно. К тому же он не спускал глаз с Валерио. Его волосатые кулаки лежали на широких коленях. На нем были тяжелые потертые башмаки из черной кожи. «Они ничего не знают», — подумал доктор. Однако он чувствовал, как позади него отряд солдат готовит оружие, прилаживая его на спине, отряд солдат-призраков, все как один с фиолетовой головой, увенчанной коротким голубым пламенем.

Валерио не смог спокойно усидеть на месте и заерзал в кресле. Под конец с пылающим горлом он в нетерпении оглянулся. Сзади никого не было. Тучный полицейский казался очень удивленным; он в задумчивости медленно провел пальцами по губам.

— На мой взгляд, судьба старика Фуоско ожидает и Сандро, — уверенным тоном заявил Фазаро. — Вы с этим согласны, доктор?

— Возможно, — ответил Валерио.

— По логике вещей, этот несчастный уже должен был бы покончить с собой. Но он у кого-то спрятался. Это ненадолго оттягивает его решение. И все-таки он человек конченый, можно сказать, мертвец. Если бы его не поддерживали в этот момент, не окружали вниманием, заботой, он наверняка выбрал бы единственный оставшийся ему теперь путь.

— И вы полагаете, что он кончит именно так — рано или поздно? — спросил Валерио.

— Безусловно. Весь смысл жизни для него заключался в Магде. Вы же сами знаете, как страстно он любил ее. Он пережил ее вместо того, чтобы в тот же вечер покончить с собой, и как раз потому, что у него сохранялся последний предлог остаться в живых: отомстить Гордзоне. А когда Гордзоне не стало, жизнь потеряла для него всякий смысл. Вам не кажется, доктор, что я перегибаю палку в своих рассуждениях?

Мысль Валерио заработала с невероятной быстротой, он пытался отыскать выход, найти ответ, избежать ловушки, ибо речь наверняка шла о ловушке.

— Посмотрим, — глухо отозвался он. — Факты докажут правоту или неправоту ваших рассуждений.

Жалкий ответ, но его все равно бросило в жар, он весь обливался потом, словно комнату сильно топили.

Надо было сказать, что Сандро хотел выстрелить не в Гордзоне. Он, Валерио, знал это. Он, Валерио, понимал это. Он был единственным, кто понял. Сандро стрелял в Гордзоне, но не только в Гордзоне. И если Сандро удастся перебраться в Тунис, чудо, возможно, свершится. Быть может, Сандро согласится жить. Надо попробовать добиться невозможного. Речь идет о человеке, о том, чтобы спасти человека. А те, что сидят напротив, хотят наказать его, и только. Они рассуждают, как стражи зверинца. «Молчать, молчать! Главное, молчать!» — думал Валерио, догадываясь, что подбирается к кратеру вулкана. Он приближался к нему, не имея возможности избежать неотвратимого рока. Но он не позволит поглотить себя. У него не было сомнений: чтобы одержать победу, достаточно шагать прямо навстречу опасности.

— У вас есть подозрения? — спросил он инспектора.

— Подозрения? Ах, вы хотите сказать… Вы, конечно, хотите знать, кого мы подозреваем в укрытии Сандро? Да всех, доктор! Мы подозреваем решительно всех. Наше ремесло требует подозревать всех. Любые предположения допустимы, и даже вас, доктор: мы можем подозревать даже вас!

Засмеявшись, он откинулся на спинку стула. Зато тучный полицейский не шелохнулся, храня свою грозную неподвижность. А Валерио вдруг почувствовал себя в окружении огня. «Я пропал!» — подумал он. Из кратера на него пахнуло обжигающим паром, размягчившим его до самых костей. К счастью, Фазаро снова заговорил. Голос его прорывался сквозь тяжелую завесу пепла, сквозь дикое урчание пожара.

— Но, думаю, наше маленькое предупреждение в газетах заставит задуматься неосторожных. Хотя вы не читаете газет, доктор. Так вот! Мы проинформировали наше бесстрашное население о том риске, которому подвергает себя человек, пожелавший помочь убийце укрыться от правосудия. Я ведь уже говорил вам: время, как мне кажется, работает на нас.

В этот момент кто-то постучал в маленькую дверь, находившуюся за спиной Фазаро.

— Да! — крикнул инспектор.

Появился служащий и, протянув какой-то листок, тут же исчез.

Пока Фазаро читал, доктор успел немного прийти в себя. Неужели это комедия, чтобы заставить его понять, что ему следует без скандала выдать Сандро? Что в таком случае его проступок против закона будет забыт? Но он никогда не выдаст Сандро. К тому же подобные предположения были чистым безумием. Ему было страшно, а испугавшись, он потерял голову, вообразив самое худшее. Эти люди ничего не знали.

«Мы не поедем в Буджеру, Клара. Я обманул тебя. Мы не поедем в маленькую гостиницу на берегу моря. Возможно, нам никогда больше не суждено туда поехать». И хотя внутри у него что-то плакало, он знал, что не выдаст Сандро, что будет драться у своего дома и в самом доме, дабы защитить его от красавчика Фазаро, от глупой и бесчеловечной логики Фазаро. В нем крепла злобная решимость. Фазаро наклонился над письменным столом, любезно сказав:

— Это для вас, доктор. Само собой разумеется, мы сейчас проверяем как телеграфную, так и телефонную связь. А также почту. Кто-то может попытаться переправить нашего несчастного Сандро в Алжир или Тунис, поэтому нам следует принимать все меры предосторожности. В настоящий момент мне сообщили содержание телеграмм, полученных сегодня утром. Прошу прощения за то, что мне приходится читать строки, адресованные вам госпожой Валерио: «Прибываю вместе с отцом на борту „Портичи“ в пятницу около полудня». Вы видите, я счастлив первым сообщить вам эту добрую весть. Правда, вернувшись домой, вы найдете у себя и саму телеграмму. Примите мои поздравления, дорогой доктор.

В голосе его не было ни тени иронии. Он говорил с привычной для него непринужденностью. Валерио вслушивался в его слова с изматывающим вниманием.

— Спасибо, — проговорил он едва слышно.

Пот струился по его спине. Он с трудом дышал этим перегретым воздухом, иссушавшим легкие. Бросив тревожный взгляд в окно, он увидел фасад казармы карабинеров, закрученное вокруг своего древка полотнище флага и старую, плохо стертую надпись: «Credere — Obbedire — Combattere».

— Ну вот, доктор! Теперь вы счастливы. Надеюсь, госпожа Валерио возвращается в добром здравии?

— Пребывание в Альпах пошло ей на пользу, — ответил Валерио.

— И вы не будете больше жить в одиночестве в этом огромном доме. Если позволите, доктор, я хотел бы задать вам один маленький вопрос.

— Прошу вас, — сказал, насторожившись, Валерио.

Стало быть, эта гнусная комедия все еще продолжается и будет длиться до тех пор, пока ему, возможно, не скажут: «Вы арестованы!» При этой мысли гнев окатил его кипящей волной.

— Как бы вы поступили, окажись вы на месте прокурора в деле Сандро? — сказал инспектор, радостно улыбаясь.

— В деле?.. Но я понятия не имею!

— Да, какого приговора потребовали бы вы для убийцы Гордзоне, хотел я сказать. Я люблю задавать этот вопрос и зачастую получаю на него весьма поучительные ответы.

Валерио взглянул ему прямо в глаза. Ловушка, зияя, открылась перед ним, однако он не отступил. «Клара, любовь моя, единственная моя любовь!»

— Оправдания, — сказал он, и слово это, казалось, вырвалось из самых глубин его существа.

— Оправдания? Прокурор требует оправдания? Вы шутите, дорогой доктор. В первый раз я слышу такой ответ. До сих пор мне довелось услыхать немало любопытного, но оправдание!..

Он рассмеялся своим молодым, звонким смехом, обнажившим его великолепные, чересчур белые зубы.

— Погодите. Вы забываете о преднамеренности! У нас есть свидетельства! Сандро давно уже грозился убить своего врага. Гордзоне, безусловно, не был благодетелем. Однако мы живем в организованном обществе, черт побери!

Валерио чувствовал, что тучный полицейский наблюдает за ним, и этот взгляд невыразимо стеснял его.

— Я хочу сказать, что Сандро человек несчастный, — с усилием произнес он. — И потому, мне кажется, не следует мучить его еще больше.

— Конечно, конечно! — сказал Фазаро на этот раз кислым тоном. — История его не может оставить равнодушным. Я понимаю. Молодая пара. Оба страстно любят друг друга. Она умирает. Но ведь убит человек! А вы говорите — оправдать, доктор! Не думаете же вы об этом всерьез!

— Я думаю об этом всерьез.

— Яснее не скажешь! — воскликнул Фазаро и развел руками. — Ну что ж, дорогой доктор, не хочу вас больше задерживать.

Валерио уже встал. Он попрощался легким кивком головы, но Фазаро подошел к нему и проводил до самой двери.

— Я рад за вас в связи с возвращением госпожи Валерио, — сказал он на пороге. — Еще раз примите мои поздравления!

Выйдя на улицу, доктор заторопился. Его охватило безумное желание обнять Клару. И в то же время он чувствовал себя очень усталым, ноги едва держали его. «Sole ardente di Sardinia», говорила стена. Ему только что удалось избежать кораблекрушения. Он лишился сил, но остался жив. В его пылающей голове умирала любая мысль, превращаясь в липкую массу. «Чего они ждут, чтобы арестовать меня? Чего они ждут?» Всей душой он ненавидел Фазаро. «Что за гнусная игра? К чему эти поздравления, он же знает, что Клара — моя любовница! Зачем?» Он вошел в дом. Дельфина была в столовой.

Повернувшись к нему, она крикнула своим пронзительным совиным голосом:

— Для господина телеграмма. Я положила ее на письменный стол!

Взяв телеграмму, он в спешке разорвал ее, открывая.

«Прибываю вместе с отцом на борту „Портичи“ в пятницу около полудня. Целую. Анджела».

«Целую», — написала Анджела. Он вспомнил, что Фазаро не стал читать ему этого слова.