В последующие дни Сент-Роз каждое утро в один и тот же час выходил из дому, чтобы соседи думали, что он где-то работает, и у них не возникало никаких подозрений. Он ежедневно принуждал себя к долгим прогулкам. Ведь предстоящий переход через горы требовал большой выносливости, и он к нему готовился. Но эти два соображения были не единственными, заставлявшими его уходить из дому. Ему претило собственное бездействие и угнетали мысли о судьбе Филанджери, о долгом, затянувшемся молчании Луки, о внезапном исчезновении Мари. Когда он позвонил ей, к телефону подошла Ванда.

— Да, Мари в отпуске.

— Она куда-нибудь уехала?

— Не думаю.

— Может, нездорова?

— Скорей всего, взяла отпуск по семейным обстоятельствам.

В тоне звучала какая-то скованность.

— Вы не знаете, когда она вернется?

— Через неделю.

— Передайте, пожалуйста, что звонил Пьетро.

— Непременно.

Из осторожности приходилось быть лаконичным. Сент-Роз мысленно повторил короткие реплики Ванды, пытаясь уловить в них какой-то скрытый смысл. Ванда сказала «семейные обстоятельства», а это могло быть связано с Филанджери. Но по телефону другой разговор невозможен. Как невозможно незаметно подойти к Ванде, когда она выйдет из здания Радио Рима, ибо он не знал ни как она выглядит, ни в котором часу кончает работу.

Он нередко заходил в кафе передохнуть. На раненой ноге лежала повязка из тонкого полотна, но все-таки шрам воспалялся. Сент-Роз экономно расходовал деньги, которыми его снабдил доктор Марко, и заказывал самые дешевые напитки, внимательно прислушиваясь к тому, что говорят посетители кафе о заложниках. Казнили их не в Колизее, как полагали раньше, а в песчаных карьерах при выезде из Рима. Невзирая на приказы, которыми предусматривалось набирать жертвы из числа приговоренных к смертной казни или же пожизненному заключению, солдаты, случалось, хватали людей, обвиняемых в пустяковых проступках и еще не представших перед судом. Некоторые из арестованных верили в то, что их действительно забирают на расчистку завалов. И чтобы хоть ненадолго выйти из смрадной атмосферы тесных, набитых камер, многие сами вызывались ехать, не зная, что их ждет. Еще одна страшная деталь: несмотря на опубликованное в печати официальное сообщение о том, что расстреляно триста двадцать человек, число жертв было больше и превосходило соотношение, установленное самим Гитлером: за каждого убитого немца — десять итальянцев.

Когда два дня спустя Сандра пришла на квартиру в Париоли, она обнаружила клочки своего письма в корзинке для мусора и, не сказав ни слова, засмеялась. Сент-Роз поцеловал ее и похвалил ее новое платье. Вешая в гардероб свое пальто, Сандра спросила:

— А вы до конца прочли то, что я вам написала?

— Что за вопрос?

Она, не мигая, посмотрела на него своими расширенными зрачками, невыносимо спокойная, как бы застывшая. Сент-Роз подумал, что Сандра снова накурилась «грифа».

— Да, у меня есть такая слабость, — сказала она, — особенно когда остаюсь в одиночестве. Вы себе представляете мое разочарование? Я надеялась вас видеть, побыть с вами, а вы, оказывается, уже ушли. Привратник не знал, когда вы вернетесь. Сначала я решила дождаться вас — нелепая мысль! — а потом написала вам это дурацкое письмо. Вам следовало бы его уничтожить…

Она открыла печь, взяла корзину и все ее содержимое вытряхнула в огонь. Пламя взметнулось, окрасив ее лицо теплым персиковым цветом.

— Я принесла вам немного провизии. Наверное, ваши запасы уже иссякли.

С этими словами она вышла в кухню. Ее узкое платье плотно облегало бедра. Вернувшись, Сандра сбросила туфли, уселась в глубокое кресло, вынула из сумочки сигарету.

— Последняя, — сказала она. — Не хотите ли пополам?

Он жестом отказался.

— Надеюсь, вы не придали особого значения моим разглагольствованиям?

— Разумеется, ведь я вас знаю.

Уютно свернувшись в кресле и поджав под себя ноги, она наблюдала за ним, прислушиваясь не столько к смыслу его слов, сколько к интонации, с какою они произносились.

— Отлично! — воскликнула она. — Но то, как вы обошлись с этими страничками, свидетельствует, пожалуй, о некотором раздражении.

Ее темные бархатные глаза с искусно подкрашенными веками, опушенные огромными ресницами, по-прежнему пристально смотрели на него.

— Я сделал это машинально.

— Понимаю.

— Кроме того, я очень беспокоился. С одной стороны, покушение. С другой — молчание Луки…

— Ну естественно, что все это взяло верх над изъявлениями моей нежности.

Она опять засмеялась, лукаво прищурившись, и тут Сент-Роз понял, что письмо было не более чем игрой, просто иронией, которую она умела обращать даже на себя самое. Действительно, стоило ей появиться, как возникало ощущение, что вот-вот поднимется занавес, зажгутся прожекторы и она тут же, на глазах, станет другой. Когда же она была сама собой?

— Признаюсь, я очень встревожен тем, что Лука так задержался.

— Может ли он при нынешних обстоятельствах думать о вас? После покушения проверки стали гораздо строже. За теми, кого подозревают, охотятся самым безжалостным образом. Может, и вашего Луку уже арестовали?

Сент-Роз не без запальчивости сказал, что, будь он в этом уверен, он бежал бы один и сам добрался бы до Сульмоны.

— Это было бы безумием, — спокойно ответила Сандра. — За тем районом усиленно наблюдают. Вы бы и двадцати километров не прошли.

— Я шел бы только ночью.

— Ну что вы ерунду говорите! Подумайте немного, и сами придете к выводу, что разумнее ждать.

— Ждать — чего? Прихода союзников?

— Они не задержатся, я полагаю.

— Они и так уже чересчур задержались.

Она бросила сигарету и стала снимать кольца. Потом вытянула одну, затем другую ногу, чтобы снять чулки. Сент-Роз подумал, что Сандра точно так же вела бы себя с любым другим мужчиной, и не ощутил при этой мысли ни досады, ни ревности. Раздеваясь, она иногда поглядывала на него то вкрадчиво, то иронически. Лицо ее быстро менялось, словно она внезапно надевала на себя маску. Сент-Роз вспомнил, что пожалел о разорванном письме; подумав, он решил, что в нем могло содержаться нечто большее, чем упражнения в стилистике. Но сейчас это не играло существенной роли, а история с письмом потеряла всякое значение и смысл.

Сент-Роз продолжал выходить по утрам из дома, удрученный непонятным молчанием Луки и отсутствием Мари. Он позвонил Ванде на службу, но она отвечала ему столь же лаконично, как и в первый раз.

Однажды утром, прежде чем встретиться с Сандрой, Сент-Роз зашел в кафе на виа Россини и устроился за столиком против какой-то бродяжки. Это была совсем молодая женщина с увядшим лицом и пустым взглядом. Она вынула из сумки целлулоидную куклу, расстегнула блузку и обнажила грудь, которая, к удивлению Сент-Роза, оказалась очень полной. Сумасшедшая прижала к груди игрушку, одетую в лохмотья, и стала смотреть на нее с нежностью матери, кормящей младенца. Через несколько минут лицо ее изменилось, и на нем появилась злобная гримаса. Она заворчала на своего «ребенка», не желавшего сосать, и в приступе безумия вдруг начала, издавая стоны, бить куклу. Блузка ее при этом расстегнулась до самого пояса.

— Да замолчи же! — крикнул хозяин кафе.

Испугавшись, сумасшедшая привела себя в порядок, засунула куклу в сумку и застыла в неподвижности, лицо ее было в тени, и Сент-Розу показалось, что безумные глаза следят за ним. Когда он возвращался назад, тревога его не покидала. Шел дождь, и пальто у него промокло насквозь. Вернувшись, он не без удивления узнал, что Сандра пришла уже с полчаса тому назад. Он заметил, что она одета более нарядно и элегантно, чем обычно, что на ней длинные серьги из венецианского хрусталя и несколько очень тонких браслетов. И в то же время ему показалось, что она нервничает — возможно, устала от ожидания. Обняв ее, он сразу почувствовал примешавшийся к духам дурманящий запах «грифа». Он спросил, как поживает маркиза. Сандра рассказала ему, что свекровь была потрясена историей с заложниками, что ей стало плохо и пришлось вызвать доктора Марко.

— Она добрая женщина, — сказал Сент-Роз, огорченный этим сообщением.

В эту минуту по улице чеканным шагом прошло небольшое немецкое подразделение, распевая: «Ich hatt einen Kameraden…» Сент-Роз подбежал к окну и застыл, глядя на солдат сквозь тюлевую занавеску. Он вспомнил, что на виа Разелла эсэсовцы тоже пели, даже подходя к месту, где была заложена бомба. Эта подробность едва мелькнула в его сознании, но, повернувшись, он встретил взгляд Сандры и догадался, что ей пришла в голову та же мысль. Она курила сигарету, несколько странно держа ее между большим и указательным пальцами почти у самого рта. Дым стлался легкой волнообразной вуалью, за которой блестели ее глаза.

— Рим — не открытый город, — сказал Сент-Роз, — и это была чисто военная акция! Однако какая варварская реакция!

— Но те, кто совершил покушение, должны были знать, что оно вызовет варварскую реакцию.

К такому соображению, высказываемому очень часто, Сент-Роз обычно относился спокойно, но сейчас оно обожгло его мозг, словно Сандра бросила в него пылающую головешку.

— Если бы я летел на боевое задание, то могли быть те же результаты, то есть погибло бы десятка три немцев. Что же, прикажете отказаться из-за этого от бомбежек? Предоставить нацистам свободу действий?

— В чем тут разница, вы знаете не хуже меня. Немцы не признают за итальянскими антифашистами права воюющей стороны.

Она говорила это очень тихо, почти шепотом, как говорят с детьми, чтобы успокоить, урезонить их, и это возмутило Сент-Роза больше, чем смысл ее слов. Отряд, шедший по улице, уже удалялся. Песня растаяла в воздухе, от нее осталось лишь легкое эхо. Сандра насмешливо проговорила:

— Подойдите к окну. Взгляните. Быть может, вы увидите страшное зрелище — тридцать трупов с оторванными головами и вывороченными в канаву внутренностями.

— Я делаю различие между жестокой солдатской смертью, ибо солдаты — исполнители гнусных приказов, и гибелью ни в чем не повинных людей, которых одного за другим загоняют прямо по трупам в пещеры, ставят на колени и хладнокровно стреляют им в затылок.

— Но разве одно не является следствием другого?

Воцарившуюся затем напряженную тишину нарушала лишь немецкая песня, сейчас еле слышная, как слабое жужжание насекомого.

Сандра сидела в кресле и продолжала смотреть на Сент-Роза, а когда она подносила к губам сигарету, браслеты ее тихонько позвякивали. Сент-Роз думал о том, что их жизнь и их мысли идут в противоположных направлениях. Он видел ее тонкие ноги, с которых были тщательно удалены мельчайшие волоски, ее маленькие уши, поблескивающие серьги, светлый треугольник декольте. Он находил ее красивой, но душевно пустой.

— А вы знаете, — сказал он, — до чего дошла жестокость оккупационных властей. Они отказываются назвать имена заложников! Представляете себе, что означает для семей такая неизвестность?!

— Прекрасно представляю, уверяю вас. Впрочем, имеются списки, которые тайно продают чуть не за десять тысяч лир. Мне с трудом удалось достать один для свекрови.

— Она за кого-то тревожилась?

— Да, за одного старого друга. Очень близкого. Видимо, они были друзьями в молодости.

— Он спасся?

— Нет.

Сент-Роз подумал, что, должно быть, Сандра стала реже посещать эту квартиру из-за состояния здоровья маркизы.

— Если бы вы в тот раз сообщили мне, что у нее горе, я бы навестил ее, — сказал он.

— Стоит ли рисковать? Во всяком случае, теперь ей лучше.

— Я отношусь к ней с большой симпатией. Мне хотелось бы ее увидеть.

Сандра ничего не ответила, и он спросил:

— Вы, конечно, читали этот список?

— Вовсе нет. Должна предупредить вас, что он не полный. Там не хватает около сорока имен.

Она бросила недокуренную сигарету в пепельницу, встала и, улыбаясь, подошла к Сент-Розу.

— Жак, я здесь не для того, чтобы говорить об этих ужасных вещах, а, наоборот, чтобы мы вместе постарались забыть о них, хоть ненадолго.

Глаза ее сверкали, как и хрустальные серьги. Обняв Сент-Роза за шею, Сандра добавила:

— Можно ли винить человека за то, что он хочет немного счастья? Пусть даже без особых иллюзий? Пусть даже самого маленького счастья? Рюмку рома за минуту перед концом!

На следующее утро Сент-Роз заторопился к маркизе, движимый прежде всего благодарностью и добрыми чувствами, но и смутной тревогой: Сандра почему-то не спешила сообщить ему о нездоровье свекрови. Не на это ли намекала она в своем пресловутом письме? К тому же зачем преувеличивать риск, с которым связан его приход в палаццо? Может быть, состояние маркизы в действительности гораздо серьезнее (она ведь стара, и страшные новости могли нанести ей сильный и тяжелый удар), а сдержанность Сандры продиктована простой деликатностью, желанием избавить его, так тепло относившегося к маркизе, от лишних волнений. Но и список заложников тянул его в палаццо. Тревога за судьбу Филанджери не давала ему спать, всю ночь вызывала кошмары, и ему снился список заложников, в котором он читал одно-единственное имя — имя старика скульптора, повторявшееся сотни раз.

По дороге Сент-Роз вспомнил, что накануне Сандра держалась приветливее, чем обычно, — видимо, хотела, чтобы он забыл о некоторых раздражавших его высказываниях. Эта переменчивость, которую он называл «чисто женским свойством», стала для нее привычной. С Сандрой он утолял свои плотские желания, и ему бывало неловко, когда он ловил себя на том, что, удовлетворив их, мечтает, чтобы она ушла. Иногда Сент-Роз даже опасался, как бы она не догадалась о его равнодушии: ведь оно могло ранить ее, как это случилось в тот раз в ее спальне в палаццо. Хотя тогда необходимость расстаться с ней была вызвана вполне понятной осторожностью.

Что заставило ее, точно девчонку, написать эти пылкие слова, не вязавшиеся ни с ее характером, ни с возрастом? Сделав усилие, он восстановил в памяти последнюю фразу: «С Вами я воспринимаю мир обновленным сердцем, наслаждаюсь его красотой и знаю, что не пожалею жизни, чтобы дать Вам настоящее счастье». Всего лишь! Он вспомнил, как накануне в минуту отдыха, лежа на смятых простынях, она шептала ему слова, полные обожания. Это было столь неожиданно и удивительно, что он склонился к ее лицу с припухшими губами, с нежными утомленными веками и подумал: это, видимо, лишь признательность, рожденная пылом любовных ласк и наслаждениями плоти. Странная женщина! В другой раз она вскочила с постели и ходила по комнате обнаженная, с гримасой на лице, словно какая-то страшная мысль или воспоминание о непонятной обиде навсегда разделило их, охладило пыл. Напрасно он расспрашивал ее. Ни слова не говоря, она снова бросилась в постель, трепещущая, охваченная страстью. Сент-Роз не сомневался, что нервы у нее расшатаны чрезмерным употреблением наркотиков.

Продолжая думать о Сандре, он подошел к палаццо Витти. Сначала внимательно оглядел прохожих и убедился, что на маленькой площади нет ничего подозрительного. Сквозь тучи пробивался сумрачный свет, ложился на крыши, бросал отблеск на оконные стекла, пересеченные бумажными полосками в виде буквы «X». Эта буква на каждом окне да еще некоторые надписи казались Сент-Розу предупреждающими знаками: Рим предостерегал его. Он пошел по переулку. «Al ricovero!» — гласила надпись под стрелкой на зеленоватой от сырости стене; стрелка указывала путь в бомбоубежище. С облезлого фасада на него глядела львиная голова. Дверь ему открыл удивленный и улыбающийся Джакомо.

— Ах, синьор, это вы? Заходите.

— Как поживает маркиза?

— Хорошо. Сейчас уже лучше. Слава богу, ничего серьезного! А вы, синьор, вы, гляжу я, успокоились?

Сент-Роз решил, что речь по-прежнему идет о маркизе, и ответил:

— Да, пожалуй.

Тогда Джакомо, просияв, доверительным тоном продолжал:

— Знаете, мы с Софией были очень довольны. И все же будьте осторожны.

— Вы о чем?

— Да о пареньке, которого вы ждали!

— Когда он приходил?

— Когда? Право, синьор… Да разве синьора Сандра вам не сказала?

— Все-таки расскажите.

Сердце у Сент-Роза отчаянно забилось. Старик, видимо, смутился.

— Он был на прошлой неделе. На другой день после событий на виа Разелла, около полудня. Мы с Софией как раз говорили о казнях, которые готовят немцы. Мы были здесь, когда он пришел.

— Он назвал себя?

— Конечно. Лука, как вы нас…

— Он был один?

— Нет, в грузовичке у подъезда его кто-то ждал.

Сент-Роз почувствовал, что волнение его слишком заметно, а напряженное состояние встревожило старика, и попытался взять себя в руки.

— Ну-ну, и как же он выглядел?

Портрет соответствовал описанию, которое дал ему Филанджери, такие же усы и вздернутый нос.

— С кем он виделся после вас?

— София сказала ему, что оба мы были предупреждены о его приходе. Она хотела отвести его к маркизе, но маркиза была очень подавлена и никого не желала видеть. Она перед этим узнала, что немцы готовят репрессии, и…

— Так. Значит, его приняла синьора Сандра?

— Вот именно, именно так. Синьор Луиджи был в отъезде, пришлось ей.

— Он заходил в дом?

— Сначала не хотел. Попросил, чтобы вы сами спустились в швейцарскую, — думал, что вы еще здесь. Тогда София сказала ему, что из предосторожности вы решили укрыться в другом месте.

— Значит, он все-таки зашел в дом!

— София оставила его в гостиной с синьорой Сандрой А я стоял у выхода и следил…

— Спасибо, Джакомо.

Теперь все было ясно. После встречи с Лукой Сандра, заранее приняв решение, отправилась в Париоли, не застала там Сент-Роза и, вместо того чтобы рассказать ему, как было дело, написала письмо, в котором даже не упомянула о Луке. Что же произошло в ее полубезумном мозгу? Джакомо стоял с раскрытым ртом и простодушно глядел на Сент-Роза. Через двери швейцарской была видна клумба, засаженная цветущей фуксией. Ее красные колокольчики напоминали брызги свежей крови. Сент-Роз вспомнил смущение, охватившее его при чтении этого письма. Интуиция его не обманула. Для такой женщины, как Сандра, подобные излияния были весьма необычны. Он припомнил некоторые ее жесты, интонации. Вспомнил и то, что она умолчала о недомогании маркизы, а потом уговаривала его не приходить в палаццо. К счастью, он решил пренебречь этим советом. Его левая рука, засунутая в карман пальто, нервно задрожала, и он никак не мог совладать с этой дрожью. Весь он покрылся потом и почувствовал, как ожесточается от ярости.

Он закрыл дверь, пересек двор и поднялся на крыльцо. София, услышав его шаги, вышла навстречу.

— Вы довольны, синьор? Теперь уже скоро…

— Надеюсь.

В камине пылал огонь. По большим гобеленам волнами пробегали тени, заставлявшие двигаться вытканные на них фигуры. Тысячи искр сверкали в подвесках люстр, превращая их в кинжалы, напоминающие о восточной жестокости.

— Я предупрежу маркизу. Она в постели, и у нее в гостях две приятельницы. Но она вас примет, я уверена.

— Предупредите и синьору Сандру, если она дома.

— Она еще спит. Встает около полудня, уж не знаю, можно ли ее побеспокоить.

— Пожалуйста, сделайте это, прошу вас.

София пошла наверх предупредить маркизу о его приходе, а Сент-Роз остался один в гостиной, хотя его и обуревало желание броситься к Сандре в комнату, поднять с постели и потребовать немедленного объяснения. Сама мысль о том, что она спокойно спит здесь рядом, только разжигала его ярость. Из недр его памяти стали рваться наружу бранные слова, которым он, бегая в детстве по улицам, научился у хулиганов. И в то же время что-то в нем вспыхивало, становилось колючим, как эта люстра с ее острыми гранями и подвесками. Как мог он довериться такой женщине? Ведь его же предупредили, что она безнравственна, цинична! Любая девка проявила бы больше преданности. Но как встретиться с Лукой? Неужели упущена последняя возможность? В голове опять вихрь мыслей. Но София уже вернулась и сверху, с галереи, стоя среди семейных портретов, сделала ему знак. Казалось, будто она только что вышла из огромной вычурной рамы и все другие лица, изображенные на портретах, тоже могут внезапно ожить и начать двигаться.

Мерцающий свет свечей по обе стороны кровати распадался на мелкие блики в хрустальных флаконах и бокалах. Он причудливо освещал голову маркизы, которая покоилась на отделанной кружевами подушечке, словно гипсовая голова замученного фанатика с посеревшими губами на серебряном блюде.

— Заходите, заходите, мой бедный друг! — сказала маркиза, протягивая ему свою высохшую руку.

Она представила Сент-Роза как Марчелло Гуарди двум старым, одетым в черное дамам, которые сидели, сгорбившись, у ее изголовья, похожие на зябких, облезлых птиц.

— Видите теперь, на что способны нацисты? Убедились?

Она застонала. Сквозь ее реденькие волосы Сент-Роз видел розовую кожу. Неужели в этой законопаченной комнате на самом деле так душно? Войдя, он снял пальто, но уже вспотел. Он все еще думал о Луке и списке заложников. Маркиза жаловалась, а ее старые приятельницы то и дело вздыхали, подтверждая ее слова кивками головы.

— А святой отец? Вы думали, папа вмешается? Да ничего подобного. А ведь он римский епископ. Разве эти несчастные люди — не его чада? Их повели на гибель, а он и пальцем не пошевелил! Он допустил, чтобы свершилось такое преступление!

У нее перехватило дыхание, и она замолчала; одна из старых дам поднялась и осторожно вытерла ей губы кончиком носового платка.

— Не надо так волноваться, — сказала дама. — Вам это вредно.

Хрустальные подвески блестели в полумраке, царившем здесь из-за плотно задернутых портьер. Запах горячего воска создавал духоту.

— Он изменил своему пастырскому долгу, — продолжала маркиза, покачивая головой.

— Успокойтесь, прошу вас, — повторила старая дама.

Сент-Роз понимал всю глубину страданий маркизы, и ему вспомнились ее стойкость и благородство во время прихода двух немецких танкистов. Одновременно он подумал о Сандре, о том, что ее, наверно, уже предупредили.

— Папа молчал, когда преследовали римских евреев! Он молчал, когда начали депортировать наших рабочих! Ни словом не обмолвился по поводу пыток. И продолжает молчать, когда его собственных сынов волокут на бойню!

Ее отчаяние взволновало Сент-Роза, которого до сих пор мало заботила сложная дипломатия Ватикана. По его мнению, папа Римский боялся быть осмеянным и отстраненным нацистами и потому не выступал против них. Какой бы духовной властью ни обладал этот человек в белой мантии, он был бессилен даже против одного-единственного батальона эсэсовцев. Но разве крик ужаса не стоил бы больше, чем такая покорность?

Маркиза в изнеможении откинулась на подушки, закрыла глаза, и лицо ее стало спокойным и удивительно некрасивым. Стоявшие сбоку свечи едва освещали это худое лицо без обычных румян, с высохшей от пудры кожей; веки были закрыты, опухли, как у больных малярией, и выглядели, как два коричневых бугра.

Сент-Роз осторожно склонился над постелью маркизы и попросил разрешения прочесть список заложников. Усталым жестом маркиза указала на шкафчик, прошептав: «Это слишком жестоко!» И он почувствовал к ней такую жалость, что взял ее за руку, не находя слов утешения. Список был отпечатан на машинке с указанием возраста и профессии каждого заложника. Там значились подростки от пятнадцати до семнадцати лет, рабочие, студенты, фермеры, артисты, коммерсанты, служащие. Имя Филанджери в списке не фигурировало. Можно было думать, что он не полон, так что оставалась маленькая надежда. Перечитав список, Сент-Роз положил его обратно, а когда повернулся, то увидел Сандру, которая стояла, прислонясь к двери, и смотрела на него. Поглощенный чтением, он не слышал, как она вошла. Сент-Роз поздоровался с ней, и ему показалось, что Сандра держится настороженно. Приподнявшись на постели, маркиза спросила его, не нашел ли он того, кого искал?

— Нет, — ответил Сент-Роз.

— Буду молиться, чтобы вам не пришлось оплакивать друга.

В кропильнице распятия, висевшего над шкафчиком, в котором Сент-Роз взял список, была веточка букса. Каждая деталь, каждый предмет в этой комнате начали казаться Сент-Розу какими-то странными после того, как здесь появилась Сандра. Он недоверчиво поглядывал на мебель, бархатные портьеры гранатового цвета, зеркало в резной раме, украшенной ангелочками, хотя мог бы поклясться, что оно ничего не отражает, как зеркало в импрессионистском фильме. Весь город за стенами этой комнаты словно вымер, превращенный в руины. И его волнение сменилось подавленностью. Своими большими темными глазами Сандра продолжала наблюдать за Сент-Розом и как бы читала его мысли. На ней был все тот же домашний елизаветинский халат. Она стояла напротив Сент-Роза, напряженно вытянув шею с небольшой, гладко причесанной головкой, и, сощурившись, внимательно смотрела на него.

— Можно поговорить с вами? — спросил Сент-Роз.

Очевидно, она ждала этого вопроса, ибо, не говоря ни слова, повернулась, толкнула дверь и вышла. Сент-Роз, учтиво простившись со старыми дамами, последовал за Сандрой в портретную галерею. Сандра уже спускалась по лестнице, слегка подобрав свой длинный халат, чтобы удобней было идти. Внизу в большой гостиной у камина возилась София, подбрасывая в огонь лозу. Сандра подошла ближе к камину и уставилась на пламя.

— Почему, — спросил Сент-Роз, подойдя к ней, — вы скрыли от меня, что сюда приходил Лука?

Еще на лестнице он дал себе слово, что будет держать себя в руках, но тут же почувствовал, как заколотилось его сердце. Перед ним в напряженной позе, вытянувшись, стояла Сандра, словно окутанная желтой дымкой. Она молчала, и Сент-Роз подумал: «Повсюду на земле сражаются и гибнут миллионы людей, а она, эта безумная женщина, живет так, словно всей этой трагедии не существует».

— Итак? — спросил он.

Не двинувшись с места, даже не повернувшись к нему, она прошептала:

— Значит, вы ничего не поняли?

— Что еще понимать, кроме того, что вы снова решили позабавиться и устроили настоящий фарс! Как в тот раз с танкистами. Когда идет война, не слишком много поводов для смеха! А вам ведь так скучно! Зрелище разрушенных кварталов в конце концов надоедает — всегда одно и то же, никакого разнообразия! А на допросы в гестапо светский Рим — увы! — не приглашают! Не зовут и на великолепный спектакль в Ардеатинские пещеры. Вот вы и стараетесь наверстать упущенное! Отличная шутка! Не считаете ли вы, что я должен веселиться вместе с вами, да еще находить все это остроумным?

Запальчивость и саркастический тон Сент-Роза привели Сандру в замешательство, и она долго смотрела на него.

— Вы говорите чудовищные вещи!

— Ах, вот что! Значит, я еще должен выслушивать ваши упреки?

Взволнованный, он отошел от нее в глубину комнаты и остановился у балюстрады лестницы.

— Когда вы мне сказали, что на вас нельзя положиться, я это учел, но вам все же удалось усыпить мое недоверие. Конечно, я сам виноват и вас обвинять не вправе. Мне следовало быть начеку. Но вы превосходно разыграли эту комедию! Поздравляю!

Она держалась с высокомерным пренебрежением, и ему хотелось причинить ей боль, уязвить ее, заставить платить за разочарование. Чтобы не встревожить Софию, занятую на кухне, он старался говорить тихо, и губы его дрожали.

— Ну отвечайте же! — сказал он. — Нечего строить из себя оскорбленную невинность!

Он хотел унизить ее. Самые жестокие слова, как обезумевшие осы, роились в его мозгу. Сандра снова отвернулась и, держась за доску камина, глядела в огонь. В волосах ее играл отблеск пламени, на лице было написано такое удивление, словно она только что открыла неведомую для себя истину, которую до сих пор не могла уразуметь. Сент-Роз понимал, что вразумительного ответа от этой наркоманки не добиться, но все же сделал шаг в ее сторону:

— Послушайте. Вы понимали, что значит для меня приход Луки? Насколько он для меня важен? Как же вы могли поступить так легкомысленно? Неужели вам совершенно чужды человеческие чувства?

Сандра сделала легкое движение, и Сент-Роз подумал, что она наконец-то ответит ему, но ошибся.

— Дело не в вашей нравственности, — сказал он жестко. — Можете спать с кем угодно, это ваше дело. Я сам попал в число счастливых избранников, ну что ж, благодарю вас! Но постель для меня еще далеко не все!

Он ждал, неотрывно глядя ей в лицо, а кровь продолжала стучать у него в висках.

— Отказываетесь отвечать? Не хотите сказать, что говорил вам Лука? Даже теперь не желаете возвратить то, что принадлежит, в сущности, только мне?

«Она просто безумная», — с горечью подумал Сент-Роз, глядя на оцепеневшую Сандру. Он знал, что если подойдет к ней вплотную, то не сможет сдержаться. Но любое физическое насилие ему было противно, и, хотя временами ярость омрачала его разум, он все же владел собой.

— Ваши симпатии к нацистам зашли слишком далеко. Так, да? Я не ошибся? Вы хотите лишить меня возможности причинить им малейшее зло?

Он произнес это не без иронии, но обвинения были явно натянуты, а стало быть, неубедительны, и Сент-Роз это понимал. Впрочем, с такими женщинами… как знать? Он искал любую возможность растормошить ее, вывести из наркотического состояния, заставить говорить. Он видел, как при каждом вдохе раздуваются ее ноздри. Ему казалось даже, что Сандру знобит. Не было ли это признаком того, что она сама хочет освободиться от оцепенения, вызванного, видимо, ее губительными сигаретами? Ему казалось, будто и он увяз в тине, пытается выбраться из засасывающего болота, грозящего поглотить его. И вся комната словно была полна тошнотворным запахом стоячих вод. А наверху, на гобелене, Гектор и Андромаха на фоне розового неба взирали на горизонт, ощетинившийся пиками и дротиками. Неожиданно Сандра очнулась, направилась к креслу, села, положила руки на подлокотники и скрестила ноги. Она была в домашних туфлях, и одна из них упала с ноги, которой она нервно покачивала. Казалось, Сандра приняла какое-то решение, лоб у нее наморщился, она явно хотела сосредоточиться.

— Вы правы, — хрипло сказала она. — Я должна вам передать то, что мне поручено. Лука действительно приходил двадцать четвертого. Я объяснила ему, почему вам пришлось перебраться из этого дома. Он просил предупредить, что двадцать шестого будет вас ждать на Центральном вокзале. Я должна была отправиться вместе с вами, чтобы облегчить встречу, но в Париоли я вас не застала и, уступив велению сердца, ничего не сообщила вам. Нет, позвольте мне договорить. Лука добавил, что если по какой-либо причине вы не сможете явиться со мной на вокзал, то вы должны сделать все возможное, чтобы встретиться с ним в Сульмоне до десятого апреля. Я записала место встречи и те данные, которые он мне оставил.

Сент-Роз был так удивлен услышанным, что долго молчал. Значит, еще не все потеряно! Это его несколько успокоило, но впечатление осталось прежним: Сандра «играла» так же, как и в тот вечер с танкистами. Он продолжал смотреть на нее, а она покачивала ногой. Маленькая ножка с голубыми прожилками и подкрашенными ноготками соблазнительно высовывалась из-под халата.

— Почему же, — спросил Сент-Роз, — вы скрыли от меня эту встречу?

— Ни о чем меня не спрашивайте.

— Вам не хочется объяснить причину?

— Вы ее никогда не узнаете.

— Пусть так. Гораздо важнее для меня быть уверенным, что вы мне рассказали все.

— Я вам сказала все. Что касается Сульмоны, то записку с адресом и указаниями Луки я надежно спрятала в своей комнате. Я отдам вам ее перед вашим уходом. Насчет того, как туда добраться, я поговорю с мужем. Можете не сомневаться, он вам поможет.

Легкость, с которой менялось ее настроение, обычно приводила в замешательство. Но вот Сандра перешла на свой обычный насмешливый тон. Однако теперь казалось, что она смеется над самою собой.

После разговора у Сент-Роза осталось какое-то горькое недоброе чувство, которое он даже не пытался подавить, а, наоборот, поддерживал в себе, снова и снова перебирая какие-то мысли, какие-то воспоминания; несмотря на то что Сандра выразила сожаление о содеянном и пыталась исправить ошибку, он ей не доверял. Сандра больше не приходила в Париоли, и он был признателен ей за это. Если бы она явилась, он не смог бы скрыть враждебности. Он видел ее мельком в палаццо, куда время от времени наведывался — конечно, соблюдая осторожность, — чтобы навестить маркизу, уже немного успокоившуюся, и переговорить с Луиджи относительно предстоящей поездки. Безусловно, Сент-Розу понадобятся другие документы взамен тех, на имя Марчелло Гуарди, которыми снабдил его доктор Мантенья, ибо полиции это имя уже, видимо, известно. Сандра сообщила мужу о встрече, которая будет у Сент-Роза в Сульмоне, естественно умолчав о том, что поддалась «слабости», помешавшей свиданию на Центральном вокзале. Луиджи согласился сопровождать Сент-Роза и с этой целью подготовил вполне официальную командировку якобы для решения с местными властями кое-каких финансовых вопросов. Он намеревался достать для Сент-Роза все необходимые документы и пропуск на имя депортированного шофера из министерства финансов. Опытная рука кое-что подправит в них и заменит фотокарточку.

Но еще одна мысль не оставляла Сент-Роза. Мари уже вернулась и однажды утром сама подошла к телефону. Вряд ли он когда-нибудь забудет, с каким блаженством слушал ее голос. Мари назначила ему свидание на следующий день в шестнадцать часов, но по старому уговору встреча должна была произойти на день раньше, в полдень, и не в баре «У Пьетро», а на виа Мадзини. Сент-Роз никогда в жизни не был по-настоящему влюблен и считал себя человеком не сентиментальным, не подверженным тем пламенным вспышкам, которые приписывают любви, но сегодня он не желал скрывать своих чувств и надежд. Может быть, понадобились эти месяцы одиночества в Риме, чтобы он освободился от сердечного оцепенения и постиг самые сокровенные, самые чудодейственные законы жизни? И кто знает, быть может, Сандра отчасти способствовала этой перемене, этому превращению?

Добравшись до улицы Мадзини, он увидел, что по указанному адресу находится церковь Христа Вседержителя, и без колебаний вошел внутрь. В тот час в церкви было мало верующих. Сент-Роз оглядывался по сторонам, но на него никто не обращал внимания. Затем он стал в маленькой часовенке, где среди цветов ярко горели свечи, образуя как бы светящийся куст; все это было красиво, но рассудок подсказывал ему, что надо вести себя осторожно. Странная мысль — выбрать для встречи подобное место! Он надеялся, что скоро узнает причину такого решения, но главное сейчас было дождаться Мари, и он почти с болезненным напряжением ждал ее, прислонившись к стене, покрытой мраморными дощечками с короткой надписью всего из трех букв — Р. G. R., и в своем длинном поношенном пальто был, конечно, весьма заметен на ее белом фоне.

Вскоре в часовенку, чуть сгорбившись, во всем черном, вошла какая-то женщина, скрестив руки на груди и спрятав ладони под мышки, чтобы немного их согреть. Она шепнула Сент-Розу, чтобы он следовал за ней в ризницу. Там и стояла Мари со старым священником, который поздоровался с Сент-Розом и исчез. В ризнице было так холодно, что у Сент-Роза сразу сдавило виски.

— Мари! — воскликнул Сент-Роз, взяв ее за плечи.

В ответ она печально улыбнулась ему, и несколько секунд они молча стояли, глядя друг на друга. Сент-Розу показалось, что она стала еще более красивой, более земной и сияющей. Из-под шапочки ниспадали ее длинные волосы, и ему так хотелось зарыться в них лицом. Высоко под самым потолком висела огромная потемневшая от копоти картина, изображавшая ночь в Гефсиманском саду.

— Может, пойдем в другое место? — спросил он.

— Мне нужно встретиться здесь еще с одним человеком.

Сент-Роз знал, что и на этот раз она тайком ушла с работы и что ей дорога каждая минута.

У стены стояли хоругви с золотым шитьем, вышивка на них сверкала, и холодом, казалось, веяло от темной живописи, находившейся выше. Мари сказала, что брала недельный отпуск, чтобы на свободе заняться розысками Филанджери, но, хотя имя его не значилось ни в одном из самых подробных списков заложников, которые ей удалось раздобыть, следов его не было нигде, даже в тюремных лазаретах. Возможно, Филанджери вывезли в Германию, но это предположение до сих пор ничем не подтверждалось. К тому же капитана Рителли перевели на Север, и Мари лишилась его ценной помощи. Она упросила Джину и Адриано поговорить с Таверой. Тот мог по крайней мере помочь выяснить место заключения. Но Тавера отказался.

— Разве Фило не выставил меня за дверь? Да или нет? Там, за дверью, я и останусь.

Мари рассказала и о том, что в последовавшие за покушением и репрессиями дни любые попытки хлопотать в официальных инстанциях вели лишь к бесконечному ожиданию и безрезультатным встречам. Повсюду низость, безразличие, лицемерие. И все же Мари будет искать Филанджери наперекор всем препятствиям, и ее вера в успех не иссякла. Но эти новости огорчили Сент-Роза.

Когда Мари узнала, что на следующий день он уезжает в Сульмону, у нее вырвалось:

— Берегите себя, Жак! Прошу вас.

— И вы тоже себя берегите, — ответил Сент-Роз, взволнованный тем, как она это сказала.

Оставалось несколько часов до их разлуки. Неужели она не догадывалась, какое могучее чувство проснулось в нем?

— Я вернусь, — сказал Сент-Роз. — Вернусь ради вас.

— Ради меня?

Мари улыбнулась без всякого кокетства, и он подавил в себе желание прижать ее к груди, заключить в свои объятия.

— Освобождение Рима для меня неотделимо от встречи с вами. Они неотделимы друг от друга, как любовь и свобода.

За легкостью тона он постарался скрыть тревогу. Мари смотрела на него сейчас очень серьезно, несколько раз кивнула головой — видно было, что и она взволнована не меньше его.

— Не говорите так, — сказала она под конец. — Я не легкомысленна, и есть слова, которые имеют для меня абсолютный смысл.

— Как и для меня.

Она задержала на нем взгляд, словно желая убедиться, что он говорит искренне. Глаза ее лихорадочно заблестели, щеки внезапно покрылись румянцем. И его пронизал трепет, он ощутил бурный бег крови. В эту минуту снова появился старый священник и подал знак пальцем. Он был почти лыс, только по бокам на голове еще сохранились серые прядки.

— Меня ждут, — сказала Мари. — Пора идти.

— Мари!

Мари молчала, словно прислушиваясь к эху, которым отозвался в ней этот возглас, полный тоски и страсти. Потом она сказала:

— Возвращайтесь, Жак.

— Вы этого действительно хотите?

— Да.

— Скажите еще раз, что вы на самом деле этого хотите.

— Хочу всем сердцем.

Он взял ее руки и поцеловал их, одну за другой.

— Я вернусь, Мари.

— Я уже жду вас.

При этих словах она слегка придвинулась к нему и коснулась губами его губ. Это было едва уловимое прикосновение, но он успел почувствовать ее дыхание, вдохнуть нежный запах ее кожи. Мари отстранилась, толкнула дверь, и ему показалось, что хлынувший поток света исходит не из соседнего помещения, а от нее самой, от ее тела.