Гости «Ice & Fire» уже съезжались к особняку на Басманной – бывшему клубу детей железнодорожников.

Роскошные меховые пальто, смешные муфты, пушистые рукавицы, затейливые шапки, высокомерные лица счастливых обладательниц.

Я забыла пригласительный дома, на кухне.

– Ну что вы, – протянула девушка на входе и улыбнулась. – Проходите, пожалуйста, мы вас и без пригласительного знаем…

Александр стоял в конце длинной аллеи и смотрел на меня.

Журналисты и фотографы толкались с обеих ее сторон, выкрикивали мое имя. Они кричали все громче, все яростнее и остервенелее.

Я не поворачивалась к объективам. Я смотрела ему в глаза. С каждым шагом я все глубже погружалась в них.

– Моя дочь не замечает меня! – вдруг услышала я сзади голос своей мамы.

Она размахивала пригласительным и поощрительно кивала фотографам.

Она надела мою шубу из рыжей лисы.

– Это ваша дочь? – загалдели журналисты.

Мама неожиданно резво взяла меня под руку и повернула к камерам.

– Пожалуйста, сюда. Журнал «Glamour».

– Пожалуйста, для ««ОК!».

– Пожалуйста, для «Hello!».

Я пыталась не отрывать взгляда от Александра Мама крутила меня перед камерами, я даже по привычке улыбалась.

Мама посылала воздушные поцелуи и кокетливо морщила носик. И хохотала.

Она исчезла в толпе так же неожиданно, как и появилась.

Он протянул мне бокал с шампанским.

Никто не хотел первым нарушать молчание Мы чокнулись. Но не сделали ни глотка.

Мимо проходили люди, здоровались со мной, я молча им кивала и улыбалась.

Он взял меня за руку, и я покорно засеменила за ним, путаясь в фалдах своей длинной шубы.

Он поцеловал меня за сугробом.

– Привет, – сказала я, и мне показалось, что это было первое слово в моей жизни.

– Привет, – прошептал он, склонившись совсем близко к моему лицу.

– Есть хочешь? – почему-то спросила я.

– Хочу.

И он снова потащил меня за руку.

В роскошной шубе в пол, модный и ироничный, Андрей Фомин приветствовал гостей. У него всегда немного загадочный вид, как будто он знает что-то такое, чего не знает никто. Причем, может быть, даже про тебя.

– Дочь, положи мне рыбу, – услышала я мамин голос и удивленно обернулась: она никогда не называла меня «дочь».

– Рыбу? – переспросила я, принимая из ее рук тарелку. Моя мама многозначительно смотрела на Александра.

– Давайте я за вами поухаживаю, – предложил он, и мама удовлетворенно кивнула.

Они завели беседу о телевидении. Я никогда не знала, что моя мама в курсе рекламных долей ведущих каналов.

Они обсудили «ТНТ». Потом «Первый». Наконец мама заговорила о том канале, с которого ушел Александр.

– Ни одного успешного проекта! – заявила моя мама. – Одни провалы, с тех пор как вы перестали там работать!

– Спасибо, – улыбнулся Александр. Равнодушно.

И мама перевела разговор на детей. Ее историям про то, какой я была милой девочкой в детстве, не было конца.

Александр заинтересованно расспрашивал о подробностях.

Я с ужасом представляла себе, как она сейчас достанет из складок пушистой шубы семейный альбом.

Я извинилась перед ними и сказала, что мне нужно позвонить.

Сан Санычу.

Потому что тот же молодой человек, что был с гвоздикой на встрече с читателями, теперь стоял рядом с нами здесь.

– Ты уверена, что тот же? – уточнил Сан Саныч.

– Ну, конечно, уверена.

– Может, просто тусовщик какой-то?

– Раньше я его нигде не встречала.

– Ладно. Я пришлю туда людей. Веди себя естественно.

Как только моя мама наелась и, помахав нам рукой, сказала, что хочет «пройтись», Сан Саныч перезвонил.

– Мои люди там. Никогда не думал, что так. сложно попасть на эти мероприятия.

– А разве тебе не присылают пригласительные? – хихикнула я.

– Уже отчаялись, – ответил Сан Саныч. – Там нет какой-нибудь пустынной дорожки?

Хорошо, что к Александру в это время подошел Фомин.

– Нет. Вряд ли. Хотя… – Я вспомнила про то место за сугробом, где мы целовались.

– Иди туда, одна, – решил Сан Саныч.

– Одна? – не очень обрадовалась я.

– Не бойся. С тобой профессионалы. А потом, там такая толпа, он не решится на что-то совсем уж… но проявить себя может. Иди.

Александр и Андрей что-то увлеченно обсуждали.

Я сделала знак, что сейчас приду, и направилась к сугробу.

Какие-то незнакомые люди по дороге кивали мне, потому что наверняка были знакомыми.

Сугроб отгораживал меня от них.

Немного страшно. И глупо стоять тут в одиночестве.

– Писаешь? – неожиданно подкравшись, спросил мой знакомый фотограф из «Коммерсанта». Валера.

Не писаю, – отгрызнулась я, и он ловко щелкнул фотоаппаратом, Может быть, он – маньяк? Я стала придумывать какой-нибудь провокационный вопрос, но начался показ шуб, и Валера убежал, оставив меня одну.

Мне показалось, что я услышала какой-то шорох. Нет. Никого.

Постояла еще минут пять.

Если он здесь, то надо его спровоцировать.

Как? Что может спровоцировать маньяка? Наверное, мой довольный вид. Он же считает, что я – овощ, и мой довольный вид может подействовать на него как красная тряпка на быка.

Я принялась насвистывать. И слегка пританцовывать в такт музыке, доносящейся с показа. Я даже пару раз щелкнула пальцами. И подпела.

– Неплохо, – похвалил Александр из-за сугроба.

– Да? – Главное – сделать вид, что я совершенно не растерялась.

– Да. Я за тобой уже давно наблюдаю.

– А… Просто… Знаешь…

– Я понял. – Он подошел ко мне и обнял. – Понравилось? Так бы и сказала. К чему эти ритуальные танцы? Я в них и не очень-то разбираюсь.

Он поцеловал меня. Второй раз за сегодняшний вечер.

Наверное, это может спровоцировать маньяка.

Мы поцеловались еще раз.

Мы целовались так долго, что я уже забыла и про маньяка, и про то, почему вообще оказалась за этим сугробом.

Пока не позвонил Сан Саныч.

– Уходи оттуда, – мрачно сказал он. – Я отзываю своих людей.

– Приглашаю к себе домой! – торжественно объявил Александр. – Отметить нашу встречу.

Конечно, я не стала ему говорить, что отлично знаю, где он живет.

И машину он припарковал там же, где, видимо, и всегда.

Я ревниво искала в квартире следы предыдущей женщины.

Даже открыла шкафчик в ванной.

Ничего. Туалетная вода, дезодоранты. Крем «Cellcosmet» для глаз. Хи-хи.

В столовой – накрытый стол. Белая скатерть, в ведерке со льдом – шампанское.

– Я не знал, чем блеснуть перед тобой, и решил приготовить ужин, – сказал он, очаровательно смущенно.

– А ты готовил раньше? – подозрительно спросила я. И тут же представила, как он встречает с вот таким вот нарядным столом ту, другую.

– Нет, – честно признался он. – Раньше готовили мне. Но от тебя, похоже, этого не дождешься…

– Зато я на сноуборде умею! – Я довольно улыбалась.

На ужин был бульон из телячьих хвостов с раками.

Из книжки Оксаны Робски «Рублевская кухня».

– Продавщицы посоветовали, – сказал он, – говорят, именно для тех, кто не умеет готовить, но хочет удивить гостей Ты удивлена?

– Очень. – Из тарелки с аппетитным супом на меня гламурно поглядывал рак, небрежно свесив с края клешни.

Было вкусно. И романтично.

– Ты точно сам готовил? – засомневалась я.

– Конечно! – обиделся он, разгрызая клешню.

– Ну, как это готовится? – не унималась я.

Александр подробно рассказал, как смотрел в толковом словаре, что такое «мясной бульон», и консультировался с мамой, где лучше приобрести телячьи хвосты.

Я осталась у него до утра.

Мы постелили новое постельное белье. Прямо из упаковки. «Японские сны».

Розовый куст, голубой букет.

– Хранил для особо торжественного случая! – ухмыльнулся он. – И запомни на будущее: постельное белье покупай только в магазине «Сны i Секреты».

– Они что, тебе за это приплачивают?

– У тебя извращенная психология медийного лица.

Он потянул меня за руку. На кровать.

– А ты про какое будущее? – не удержалась я.

– Про наше, конечно. Не волнуйся.

– Я не волнуюсь.

– Да?

– А ты разве не чувствуешь?

– Ну… что-то чувствую., хи-хи…

– Сейчас почувствуешь еще больше…

– А разве бывает больше?

– Что за сарказм?

– Нет, что ты… хи-хи…

– Ну, все, сейчас я тебе покажу!..

Телефон Регины трезвонил не переставая. Все журналы и все газеты уже знали, что я подписываю с издательством договор и получаю аванс миллион долларов.

– На-на-начали пи-пи-пи-пиар вашей книги, – объявила мне в трубку Графиня Вишенка. – Ка-ка-ка-как, кстати, продвигается работа?

– Нормально.

– За-за-заканчиваете?

– Почти.

– Ну-ну-ну отлично. И, по-по-пожалуйста, не отказывайтесь от и-и-и-интервью. Этот п-п-п-иункт есть в нашем договоре.

– А когда я получу деньги?

– Мо-мо-может, пятница?

– O’kay.

– И, по-по-по-по-пожалуйста, побольше чернухи! Народ у нас это любит. Мы та-та-та-та-такие тиражи обеспечим!

Катя уже начала ходить.

Я знала, сколько нужно было денег, чтобы закрыть дело. И сколько попросили родственники погибшего.

– Я достану, – сказала я Кате – В пятницу. Не волнуйся.

Спасибо, – кивнула Катя. – И не сомневайся: я отдам. Я что-нибудь придумаю… в крайнем случае, брошу его на фиг… – прошептала она и кивнула в сторону стриптизера. Он сидел у окна и перебирал журналы, выбрасывая те, которые Катя, видимо, уже посмотрела. – И зароманю с каким-нибудь олигархом!

Я улыбнулась.

Она качнула своим гипсом.

– А что? Извращенцев полна – Катя хитро подмигнула.

Я обняла ее.

– Все будет хорошо. Ты, главное, выздоравливай. А выглядишь и так отлично.

– Я тут похудела! – подхватила моя подруга.

– Заметно, – сказала я серьезно. – Даже очень.

Стриптизер довольно улыбнулся себе под нос. Незаметно бросил на меня одобрительный взгляд.

– Ну, ладно, ребята. Я вас целую! – попрощалась я. – Слушайтесь врачей.

Почему-то хотелось говорить им «вы», обращаться сразу к ним обоим.

Как обычно перед Новым годом, на улице почти совсем растаял снег.

Машины месили грязь, люди сновали по улицам в суетливой предпраздничной кутерьме.

Солнце ослепило день. И сумерки, как марлевая повязка, накрыли землю.

Я включила фары.

Можно, конечно, поехать домой. Но можно поехать и к Александру. Если он позвонит.

Утром, когда я уходила, он сказал: «Набери мой номер, когда освободишься».

Я освободилась. Вернее, я специально не занимаю себя.

Я говорю журналистам: «Ее нет», а они нагло утверждают в трубку, что узнают мой голос.

Заехала в «GQ».

Знакомых почти никого нет.

Александр не звонит. Может, ждет, когда я позвоню?

Потяну еще немного. Позвоню через час, если он сам не объявится.

За столом слева от пианино большая компания. Один из владельцев ресторана – Александр Соркин.

Сажусь к ним.

Справа от меня – девушка. Ляля. Я ее везде вижу, но лично не знакома. Тусовщица. Мы весело болтаем.

Позвонил мой издатель.

– Это правда? – спросил он с укором.

– Что именно? – интересуюсь я.

– Ты не подписываешь договор со мной?

Ляля кладет мне в тарелку пару димсимов.

Я качаю головой: не хочу.

– Дай денег, подпишу.

– Это нечестно.

– Честно. Мне деньги нужны.

– Мы их заработаем. Вместе.

– Слушай, я вообще не знаю, смогу ли я написать еще пять книжек.

– Напиши пока только одну. Помнишь, я тебе говорил? Детская проституция, все такое, очень легко.

– Не легко.

– Не легко? Почему? – Он как будто действительно удивлялся.

– Не знаю. Не могу я.

– А ты пробовала?

– Я даже пробовать не хочу.

– А зря.

Я заказала воды.

– Может, фруктиков? – предложил Соркин.

А может, Соркин и есть маньяк? Например. Надо задать ему провокационный вопрос. «Соркин, ты – маньяк?»

– А у тебя в детском садике что было на ящике нарисовано? – интересуюсь я, как будто бы между делом.

– Земляничка! – не моргнув глазом, отвечает Соркин.

– А меня мама не отдавала в эти ужасные детские сады, – сказала Ляля. И я думаю о том, что она маньяком точно быть не может.

Александр позвонил и пригласил меня к себе.

– На ужин? – уточнила я. – Что-нибудь из «Рублевской кухни»?

– Разберемся, – ответил он. – И постарайся побыстрей: я соскучился.

Я сказала Ляле, что мы обязательно будем дружить, и уехала, не допив воду.

За мной каждый раз надо ухаживать. Долго, трепетно, и как будто впервые.

Свидания, которые прямо на пороге начинаются с секса, – это не мой casual. Если, конечно, я не устраиваю продуманную PR-акцию.

В этот раз я ее устроила.

Представляя себя Николь Кидман в фильме Стенли Кубрика. И была возбуждающая интрига в том, что к стене меня прижал не Том Круз.

А потом мы лежали на полу. В обнимку, свернувшись калачиком. В прихожей. Голые.

Слышно было, как соседи возвращаются домой. Хлопали двери. Топали сапоги охранников. Звонили мобильные телефоны. Наши. Мы не отвечали.

Особенно разрывался Регинин. Такое впечатление, что кто-то устроил конкурс для журналистов. Тот, кто дозвонится первым, – получит кофеварку и два пригласительных на премьеру Тарантино.

– Ты собираешься меня кормить? – интересуюсь я.

– Собираюсь, собираюсь.

– Правда? Ты такой четкий! Что-нибудь изысканное?

– Ты как Брэд Питт.

– В каком смысле? В смысле твоих сексуальных пристрастий?

– Не только. – Мы оба захихикали. – Ты никогда не замечала, что Брэд Питт в каждом фильме обязательно ест? Это его фишка. И твоя: ты удивительно прожорлива.

– У нас, у звезд, хороший аппетит! – пошутила я и тут же смутилась.

Он ведь тоже звезда. Только бывшая…

– А ты, кстати, когда на телевидении работал…

– Я худел.

– А! Хотел быть красивым?

– Красивым я был. А хотел быть – худым.

– Больше не хочешь? – Я повернулась к нему лицом. До этого он дышал мне в затылок, а я разглядывала стальную ручку входной двери.

– Больше не хочу.

,– Почему? Он улыбнулся.

– А зачем? Меня и так девушки любят.

– А профессиональные амбиции? – не унималась я.

– Неблагодарное это дело.

– А тебе надо, чтобы тебя обязательно благодарили?

– Наверное, всем надо. Тебе разве нет?

– Не знаю. Это просто бонус такой – признание, известность. А так-то я все делаю для себя. То, что я хочу. И что мне надо.

– Ты говорила, что тебе надо есть.

– Нет. Я говорила, что мне надо много есть – и вкусно.

На ужин был омар по-каталонски. Правду говорят, что лучшие повара – мужчины.

Я уехала очень рано.

На съемку к Андрею Малахову.

Не знаю, ради чего еще я решила бы проснуться в такую рань. Чтобы попасть на Луну. На Мальдивы. На свадьбу. Все.

Говорили об армии.

Мой оппонент – депутат Олег Савченко. Он странно смотрел на меня, когда я, не стесняясь, заявила, что да, я бы заплатила, и дала бы взятку, и подделала бы документы, и сделала бы все, что угодно, лишь бы мой сын не пошел в армию. И чтобы его не отправили в Чечню.

Потому что, конечно, очень приятно его представить на танке, или как там это называется, такого красивого, такого белозубого, как Федор Бондарчук в «9 роте». Но есть еще груз 200. А я – мать.

– За Родину пора научиться не умирать, а убивать! – заявил депутат Савченко, и остальные гости дружно зааплодировали.

– Кто же будет защищать наших девочек? – обратился Савченко прямо ко мне. И мне было приятно это слово «девочек». Я представила Савченко на танке, улыбающегося и такого надежного. – Если не мы, то кто же?

– Кто же? – повторил Андрей Малахов, умеющий ловко не только развернуть, но и свернуть любые дебаты ровно в ту самую минуту, когда эфирное время заканчивается.

Конечно, Антошка не пойдет в армию. Он будет учиться в институте, влюбляться, танцевать в клубах, зарабатывать деньги.

Может быть, даже он будет президентом страны. Или хоккеистом.

Я сама забрала сына из детского садика. Мы поехали на детский праздник.

Александр уже ждал нас там. Так мы с ним договорились.

– Я поеду с вами, – сказал он утром, провожая меня до лифта. – Можно?

– Можно. – Мне было приятно. Когда мужчины знакомятся с твоими детьми, это то же самое, когда тебя знакомят с его родителями.

Они поздоровались за руку, по-мужски. Я подошла к организатору праздника. Рите Лернер. Хозяйке «BS-Agency».

– Журналистов нет? – подозрительно спросила я.

– Есть! – Она радостно кивнула, ошибочно предполагая, что это может меня обрадовать.

– Посмотри, чтобы Антона не снимали, – попросила я.

– Ладно. – Она удивилась, но профессионально не подала виду: желание клиента – закон. Не просто так ее агентство стало ведущим на этом рынке. Ни один праздник на Рублевке не обходится без «BS-Agency». И – как следствие – без журналистов.

Дети лепили фигуры из расплавленного шоколада. Антошка иногда подбегал к нам, вымазанный в шоколаде, счастливый и возбужденный.

– Только не ешь! – попросила я. – У тебя же аллергия!

– А там у всех почти аллергия! – радостно сообщил он. – Мы потом фигурки домой заберем! А когда будет можно – съедим!

– Ладно.

– Слепи маму, – предложил Александр.

– Ладно! – крикнул мой сын, убегая.

– А я ее съем! – договорил Александр громким шепотом, склонившись к самому моему уху.

– Почему у тебя нет детей? – спросила я.

– Значит, еще не встретил ту женщину, от которой хотел бы их иметь. – Он улыбнулся. – Или уже встретил.

– Ты куда?

– Пойду полеплю с ними. Обожаю шоколад.

Он вымазался в нем весь. Даже фартук – их выдавали всем желающим – не помог.

Рита отвела нас в служебную ванную и оставила от нее ключ.

Мы конечно же решили, что просто так смывать шоколад с рук – жалко.

– И расточительно, – уточнила я. Слизывая сладкую теплую массу с его пальцев.

– Это мое! – возмущался Александр, которому не доставалось почти ничего. Он целовал меня шоколадным поцелуем, и скоро я уже была такая же чумазая, как он.

Но мы обошлись практически без воды И без полотенец.

Когда через полчаса мы спускались вниз, ли» выглядели безукоризненно аккуратно.

Рита Лернер забрала ключ, не позволив себе даже намека на многозначительную улыбку.

Александр подарил мне цветы.

Антон внимательно изучал его.

– А ты даришь маме цветы? – спросил у него Александр.

– Нет… – растерялся мой сын.

– А что-нибудь даришь?

Антон пожал плечами. Обычно подарки дарили ему.

– Маме обязательно надо что-нибудь дарить, все время. И цветы, и всякие мелочи… Ты же мужчина?

– Мужчина. – Антон уверенно кивнул.

– А мужчина ты только тогда, когда женщина рядом с тобой чувствует себя женщиной Понимаешь?

– Понимаю.

– А знаешь ли ты женщину прекрасней, чел. твоя мама?

Похоже на объяснение в любви. Антошка сосредоточенно думал.

– Не знаю, – ответил он, не слишком уверенно.

Я укладывала его спать.

Он попросил у меня портрет Тимати.

– Можешь подстричь меня налысо? Как Тимати? – спросил он, обнимая застиранного медвежонка.

– Нет. Налысо – нет, – испугалась я.

– Почему? Я же мужчина.

– Все равно нет. Тебе надо подрасти.

– А если я подарю тебе завтра цветы?

– А если я выключу свет на ночь, раз ты такой большой?

– Нет! Не выключай!

– Вот видишь? Когда вырастешь настолько, что будешь спать без света, – тогда и поговорим.

Позвонил Алик.

– У меня нет визы! – кричал он в трубку.

– Какой? – не поняла я.

– Я в Марокко! Мне надо сойти на берег!

– И что? У тебя нет мультивизы? – Я ахнула

– Ну конечно нет! Я вообще-то летел в Гватемалу!

– А яхта?

– Они идут дальше вдоль африканского побережья. В Антарктиду!

– Ужас.

– Конечно, ужас! Я не хочу в Антарктиду! У меня вообще, кроме шлепанцев, ничего нет!

– Я что-нибудь придумаю. Нужны знакомые в консульстве. Не волнуйся, ладно? Прошу •тебя!

– Нет, я волнуюсь!

– Послушай, а как ты плыл две недели на этой яхте и даже не удосужился заглянуть себе в паспорт? На предмет визы? А?

– Тебе легко кричать на меня. Ты – в Москве.

– Я не кричу. Извини. Я что-нибудь придумаю.

– Обещай.

– Я постараюсь.

– Ты никуда не летишь? Лучше не надо.

Знакомство в консульстве оказалось у Ляльки. Причем она была последним человеком, которому я звонила по этому вопросу. Звонила уже без всякой надежды.

– Я в Танжере как-то месяц проторчала. У меня роман был. С одним арабом. Ну и консула, конечно, знаю. Он меня на все приемы приглашал, а то там знаешь какие все уродины?!

Мы приехали с ней к Черновым.

Ляля долго рассматривала фотографию черновского сына: смуглого, кудрявого в мелкий бес, любителя американских фильмов, травки и спортивных автомобилей.

– Ничего себе: голубые глаза! – воскликнула Ляля, и Чернова польщенно кивнула.

– А толку-то? Лучше бы в голове что-нибудь было. Из всех университетов повыгоняли, отец уже скоро плюнет на него.

– Есть что-нибудь вкусненькое? – Лялька открыла холодильник так, как будто была своим человеком в этом доме.

Чернова неодобрительно покосилась на нее

– Вряд ли.

– А давайте в «Марио» пойдем! Так хочется чего-нибудь такого… вкусненького.

– Я буду пасту, – радостно согласилась я. – У них там есть фиделлини с камчатским крабом, супер!

Лялька заказала филе «Россини» с утиной печенью и черным трюфелем.

– Давай бизнес делать? – предложила она. – Ты у нас уже бренд, так что с пиаром проблем не будет.

Вино всегда заказывала Чернова. И жалеть об этом нам еще ни разу не приходилось. Способность разбираться в вине, умение подобрать его к конкретному блюду так, чтобы подчеркнуть вкус и того и другого, – это так же, как стиль или чувство такта: или оно есть, или его нет.

У Черновой все это было.

Мы пили «Giorgio Primo Chianti Classico DOC CG» 2002 года от Fattoria la Massa.

– А какой бизнес? – поинтересовалась я. Просто так, чтобы поддержать разговор.

– Девочки, вы оценили вино? – обиделась Чернова. – Элтон Джон заказывал его для своей вечеринки после «Оскара».

– Круто, – согласилась Лялька. – Можно делать одежду.

– Да ну, все делают одежду. – Я подозвала официанта и попросила еще воды. – Мой доктор говорит, что надо пить воду, если пьешь алкоголь. Для сосудов.

– А мы будем мужскую! Тебе мужчины в чем нравятся? – Она разглядывала официанта.

Официанты в «Марио» одеты очень элегантно. И очень галантно улыбаются посетительницам.

Только официанты умеют так галантно улыбаться. Но не все. И не везде.

В «Марио» на Рублевке умеют.

– Мне нравятся мужчины в дорогих костюмах, – сказала Чернова. – Особенно надетых на голое тело.

– Ты имеешь в виду латиноамериканских мужчин? – уточнила Лялька. – Или наших, пузатых, волосатых?

– Давайте еще бутылочку закажем? – предложила я.

– Такого же? – спросил официант.

– Такого же! – закричали мы хором.

– Нужно что-нибудь необычное, для мужчин, – настаивала Лялька. – И очень простое, типа палочек для ушей.

– Например, суперпалочки для ушей! – предложила я. – Из чистого золота.

– Нет, наоборот, что-нибудь простое….– Вторая бутылка кьянти «Giorgio Primo» незаметно заканчивалась. – Как… ну, не знаю… прокладки! Почему есть прокладки для женщин и нет прокладок для мужчин?

– И мое радостное лицо на рекламе, – резюмировала я.

Нет, резюмировала Чернова. Она попросила счет.

– Я подписала договор, – сказала я Кате Она сидела на кровати, окруженная журналами и DVD-дисками.

– Я не могу здесь больше, – сказала моя подруга.

– Я отдала деньги. Надеюсь, все будет хорошо.

– Нет. Хорошо уже не будет.

Перестань. Знаешь, у водителей есть такая примета: отправляясь в дорогу, они представляют себе, как выглядит конечная точка. Понимаешь?

Катя задумалась. Скинула на пол журналы.

– А ты представляешь конечную точку?

Я пожала плечами.

– А я представляю. Только она не в фокусе почему-то, наверное, зрение совсем сядет! – Она рассмеялась, а я облегченно вздохнула.

– Хорошо выглядишь, – сказала я. – Похудела.

– Еще бы не похудеть! Меня тут трюфелями не кормят!

– А где твой? – Я словно только что заметила отсутствие в комнате Катиного стриптизера.

– Мой… – Она неопределенно взмахнула рукой.

– Что, поругались? – удивилась я.

– Да ты что? – засмеялась Катя. – Придет он скоро. Не волнуйся.

Журналисты как с цепи сорвались. На всех первых полосах было написано про то, что я «заработала свой первый миллион».

– Ч-ч-через по-по-полгода вы до-до-должны сдать мне в-в-вторую к-к-книжку, – сказала Графиня Вишенка. – А мы на-на-начинаем PR-компанию в по-по-поддержку вашего б-б-б-ренда. И з-з-знаете что?

– Что?

Оказывается, миллион долларов запросто умещается в целлофановый мешок.

– До-до-добавляем че-че-человечности. Ни-ни-никто не п-п-п-одозревает, что вы ж-ж-женщина и мать. Все ду-ду-думают – ка-ка-карьеристка и ту-ту-тусовщица.

– Нет, про ребенка я не хочу.

– Но мы уже до-до-договорились с н-н-несколькими обложками – вы с ребенком. В-в-вдвоем. Улыбаетесь в ка-ка-камеру.

– Нет, я не могу с сыном.

А если маньяк – она? Графиня Вишенка? Не зря у нее на столе постоянно эта черешня?

– Служба безопасности, которая занимается поимкой маньяка – меня преследует маньяк, – запрещает мне говорить о ребенке с журналистами.

Я внимательно смотрю ей в глаза.

– М-м-м-маньяк? – Она слегка приподнимает брови.

– Ага, – киваю я.

– А что он х-х-х-хочет?

– Хочет, чтобы я не притворялась фруктом, если на самом деле – овощ.

– О-о-о-ригинально, Я вздохнула.

Новый год – особенный праздник.

Если бы я не стала писателем, я бы была Дедом Морозом.

Меня бы ждали в каждом доме, к моему приходу готовились бы и не обращали никакого внимания на то, что моя борода из ваты.

Никто бы не плакал, когда я уходила, потому что я бы никогда не уходила навсегда. Я бы всегда возвращалась. Через год. И может быть, даже с новой бородой. И – в любом случае – с целым мешком подарков.

Я была бы счастливым Дедом Морозом.

Мы склеивали с Антоном игрушки из картона и вешали на елку.

Александр принес золотистый спрей и блестящие нитки.

Мы покрывали все подряд краской из спрея и подавали «свежеиспеченные» игрушки Александру, который стоял на лестнице и прикреплял их к самой макушке.

Мы закрасили золотом все конфеты, деревянную вешалку, игрушечную машинку, плюшевого мишку, маленькую кастрюльку для молока и все остальные мелкие предметы, которые оказались у нас под рукой.

Антон еще позолотил свои подтяжки, и мы использовали их вместо гирлянды.

В качестве ответного жеста Александр позолотил свой ремень.

Им мы украсили верхушку. На модной пряжке блестели буквы DG: Dolce & Gabbana.

– Теперь у нас елка в тренде, – обрадовалась я.

– Мама, ты тоже должна дать какой-нибудь предмет! – возмутился Антошка.

Я сняла тапочек, и после легкой обработки спреем он занял почетное место между плюшевым мишкой и золотой конфеткой.

Неожиданно для нас Антошка позолотил фотографию Тимати, так что остались видны одни глаза, и тоже подцепил портрет на елку.

Мы посыпали все это вместе искусственным снегом, и Александр сказал, что это самая красивая елка в его жизни.

– И самая веселая, – добавил он.

– И моя, – сказала я, глядя ему в глаза.

– И моя, – согласился мой сын за компанию.

В прошлом году он забросил на верхушку елки футбольный мяч, в результате чего она рухнула и половина игрушек побилась.

В новогоднюю ночь Александр приготовил для меня омара по-каталонски и сибаса в шпинате с трюфельным соусом.

– Ну, я поехала, – сказала я своему бывшему мужу, после того как мы уложили Антона спать. В десять минут первого.

– Ты слышала, какой он сказал тост?

– Чтобы все желания исполнялись?

– Ага. Как ты думаешь, что он имел в виду?

Я убрала со стола посуду. Ира так до сих пор и не вышла на работу.

– Не знаю. Вообще-то он хочет быть фотографом.

Я доела салат из Антошкиной тарелки. Бывший муж сидел, развалившись в кресле. Александр ждал у себя дома.

– Каким фотографом? Ты уже сейчас должна внушать ему, что он должен зарабатывать деньги. Зара-ба-ты-вать! Деньги!

– А ты в детстве кем хотел быть? – поинтересовалась я, стоя в дверях.

– Я? Не помню. Космонавтом, наверное.

– Так, может, лучше бы ты стал космонавтом, а? Может, ты бы тогда и не разорился; и с женой не развелся…

– Можно не доставать меня хотя бы в новогоднюю ночь?! – закричал он.

– Я уезжаю.

– А мне что делать прикажешь?

– Странно, что ты об этом спрашиваешь меня.

– А мне странно, что ты куда-то собираешься, когда мы празднуем Новый год дома.

– Нет, мы не празднуем! – тоже не удержалась и закричала я в ответ. – Мы просто собрались здесь ради ребенка! Но ребенок уже спит! И я уезжаю!

– Я тоже уезжаю! Не помню, чтобы ты так орала на меня, когда у меня были деньги!

– При чем тут деньги? Ты ничего не понимаешь!

– Бот для чего Антону надо зарабатывать – чтобы на него не орала его собственная жена!

– Спасибо за отличный праздник!

– Тебе спасибо! За приглашение!

В машине я чуть не расплакалась. Но при охране как-то неудобно.

Он обогнал нас на выезде из поселка. Мы едва успели взять вправо.

Охранники переглянулись.

– Никогда не ела ничего прекрасней! – похвалила я омара. По-каталонски.

Праздник – это когда много ешь, но при этом не испытываешь угрызений совести. Как в обычные дни, когда много ешь.

Обычно после Нового года я ем до февраля. С февраля я начинаю худеть и в свою обычную норму прихожу к марту.

Поэтому в Международный женский день (или как он теперь называется) я снова много ем. Без угрызений.

– За исполнение желаний! – сказал Алекандр.

– Совсем как мой сын. Он недавно такой же тост произнес.

– Конечно, он же мужчина. А мужчины должны заботиться о том, чтобы желания исполнялись. Это их главная миссия. Бери побольше трюфельного соуса.

– Я объелась. Это так вкусно! А какое у тебя желание? В чем твоя миссия?

– Моя? Наверное, готовить омаров по-каталонски, чтобы ты ими объедалась.

– Достойная миссия!

– Главное, что моя.

– Тогда за исполнение желаний!

Весь следующий день мы валялись в постели, смотрели фильмы братьев Коэн и доедали сибаса в шпинате. Причем сначала мы доели рыбу, а потом шпинат. После этого мы съели восемь упаковок чипсов.

Это был необыкновенный день. В нем не было ничего лишнего. Чипсы были хороши к братьям Коэн, братья Коэн – к плазменному телевизору «Panasonic», а телевизор – к постели. А постель, соответственно, к нам.

Я люблю плазменные телевизоры. Хотя бы за то, что на них нельзя поставить вазочку, картинку в рамочке и пару статуэток.

– Последний раз я ела чипсы, когда ты клеил меня в магазине, – сказала я между «Большим Лебовски» и «Неоправданной жестокостью».

– Да ты сама мне глазки строила! – Он ловко выхватил у меня последнюю чипсину прямо изо рта.

– Я? Глазки строила? Да я тебя даже не узнала!

– А… вот оно в чем дело… ты строишь глазки только знаменитостям? Так?

– Да я вообще никому не строю глазки! Я только что с мужем развелась! Мне все это вообще не интересно.

– Не интересно?

– Не интересно.

– Уверена? – Он схватил меня за горло и слегка придавил, не переставая улыбаться.

– Нет… – преувеличенно захрипела я. – Не уверена.

– Громче. Не слышу: уверена?

– Нет! – закричала я. – Не уверена!

– То-то же. И не мешай мне фильм смотреть.

– Это ты мне не мешай.

– Молчи!

– Сам молчи. Клуни какой красивый!

Александр покосился на меня угрожающе.

– Красивый, красивый! – упрямо повторила я.

– Красивый! – кричала я, когда он душил меня подушками.

– Красивый!

Он гонялся за мной по всей квартире, а я кричала:

– Красивый, красивый!

Я сдалась на кухне. Прямо на остатках шпината.

Мы перемотали «Неоправданную жестокость» на начало.

Мне позвонил Боков. У него агентство.

– Знаешь, есть такая компания «Сны i Секреты»? – спросил он.

– Магазины? – уточнила я. – Там, кажется, постельное белье?

– Не кажется! А самое лучшее! У них все «езды покупают.

– Ну и что? Они хотят прислать мне дисконтную карточку?

– Они хотят сделать тебя лицом своей рекламной кампании.

– Леш, что же ты мне сразу не сказал?!

– Вот я тебе и говорю.

– Сколько?

– Тебе надо встретиться, обсудить. Но бюджет там нормальный, не волнуйся.