Я с восторгом разглядывала себя в зеркало: мои морщины постепенно возвращались ко мне. Конечно, улыбка еще полностью не восстановилась и напоминала ту, что рисуют на своих лицах клоуны, но прогресс был заметен. Веселые лучики морщинок разбегались в стороны от внешних уголков глаз, и я, не теряя надежды, упорно тренировалась перед зеркалом. Наконец какая-то из улыбок мне показалась удовлетворительной; я ее запомнила. Еще несколько минут ушло, чтобы научить улыбаться глаза.

Я была довольна результатом. Я снова себе нравилась. Это восхитительное чувство! Я — красотка. Я кружилась по комнате в шелковой ночной рубашке на тонких бретелях, представляя, что это вечернее платье и на меня смотрят сотни восхищенных глаз. Я то и дело оказывалась перед зеркалом и улыбалась своему отражению той улыбкой, которая редко достается кому-то другому. Я решила завести роман с фотографом, чтобы бесконечно ему позировать. Я чувствовала себя женщиной Джеймса Бонда, я могла очаровать любого. Упоительное чувство!

Бравурной музыкой из «Ну, погоди!» зазвонил мой мобильный. Определился московский номер Ванечки. Я почти забыла о нем. Но все же есть необъяснимое очарование в людях, которые некогда сделали нам больно. Захотелось ответить Ванечке. Но — нет! У него был шанс, он не воспользовался. Переливчатые трели припева резко оборвались. «Незваный гость хуже татарина», — прокомментировала я от лица Ванечки. Нет, не так. «Кошке — игрушки, а мышке — слезки».

Я задумалась о том, как давно никто не любил меня. И попыталась представить себе мужчину, любовь которого я восприняла бы как долгожданную награду. Воображение услужливо рисовало образ Сержа. Я старалась мысленно заменить картинку, но менялось только выражение его лица. Я решила обмануть себя. Я представила Тома Беренджера, обнимающего меня со своей страстью, на которую он, судя по всему, способен. Я трогала пальцами его упругие локоны. Он наклонил голову, почти касаясь губами моего уха… и заговорил голосом Сержа.

Я обреченно достала бумаги, которые принесла с работы, и углубилась в бухгалтерские отчеты.

Меня прервала Лена. Она спрашивала разрешения заехать ко мне в гости.

Я знала, что если брошу сейчас все эти цифры и проценты, то потом придется начинать с самого начала. Но Лена сказала, что находится уже в трех минутах от моего дома, и мне ничего не оставалось, как обрадоваться ее приезду.

Лену постигло разочарование. Не успел ее любимый вернуться из командировки и загладить оплошность с ее днем рождения, как засобирался на Новый год в Куршевель с бывшей семьей. Ради ребенка. Чтобы девочка полноценно провела каникулы. Мама, папа и дочь — в полном составе. Лена была в бешенстве.

— Я молчала про Новый год, ожидая, какой сюрприз он мне преподнесет! И на тебе, сюрприз! — возмущалась Лена.

— А он что?

— Ничего! Говорит: это же моя дочь!

— Ужас! — согласилась я. — И что ты будешь делать?

— А ты где празднуешь Новый год?

— Не знаю еще… Если Машку бабушка заберет, то пойду куда-нибудь…

— И я с тобой. Пошел он…

Лена была очень расстроена.

— Знаешь, — сказала она несколько минут спустя, — я ведь влюбилась в него…

Я понимающе вздохнула.

С тех пор как я видела Светлану в последний раз, ее живот увеличился втрое. Она стала огромной, как борцы сумо, и совсем перестала ухаживать за собой.

Я пожалела, что Серж никогда ее такой не увидит.

Мы встретились на «Веранде у Дачи». Это была ее идея. Мне казалось, что сидеть за рулем машины на девятом месяце беременности небезопасно. Тем более ехать за город.

Об этом она и заговорила.

— Руль упирается в живот, — пожаловалась она с довольным видом.

Я предложила ей ездить на такси.

Мы заказали по курице в тандыре, и она еще жеманно попросила у официанта соленых огурцов. Он понимающе улыбнулся.

— Почему ты не снимешь квартиру? — спросила я, борясь с раздражением.

— Ты знаешь, — она преданно заглянула мне в глаза, — я решила не снимать квартиру.

— Да? — Я подумала, что она уже потратила мои деньги.

— Если ты не возражаешь, я бы пожила пока в этой. А деньги отдала как первый взнос за квартиру в Крылатском. Там начали строить дом, очень красивый, и воздух там хороший для ребенка — Она сделала глубокий театральный вздох. — Первый взнос — пятнадцать тысяч. Десять ты мне уже дала, и если бы ты была так добра ко мне и к Сережиному ребенку… еще пять тысяч…

— А остальные? — спросила я.

— По шестьсот долларов в месяц — десять лет. Если бы тебе это было сложно, я бы не просила… Я пойду учиться, потом работать… У меня большие планы.

Я понимала, что это правильней, чем платить две тысячи в месяц за аренду. А еще правильней, если бы у нее были свои пять тысяч или если оформить Крылатское на меня. И пусть она там живет — бесплатно.

Светлана порылась в сумке и с сияющим лицом достала голубой сверток. Это были крохотные ползунки с кнопками между ножек.

— Смотри, какое чудо! — Покупка вызвала у Светланы такой восторг, что она даже похорошела, нежно прижав мягкую тряпочку к своему лицу.

Боковым зрением я увидела умиленные улыбки девушек с соседнего столика.

Я почувствовала себя такой маленькой и незначительной, что захотелось подпрыгнуть.

— А на какой стадии строительства сейчас этот дом?

Светлана аккуратно упаковала свое приобретение.

— Котлован, — улыбнулась она, — поэтому так дешево.

— А когда дом сдается?

— Через два года. Я узнавала, это очень хорошая строительная фирма, у них уже есть несколько домов. Я думаю, сдадут в срок. Я уже представляю, как мы справим Сережечкино двухлетие в новой квартире. Хочу детскую в морском стиле.

Я кивнула.

— Хорошо. Заезжай завтра ко мне в офис. Я предупрежу бухгалтера.

Светлана взвизгнула и поцеловала меня в щеку.

Я растерянно подумала о том, что сама тысячу раз делала то же самое с Сержем. Только он после этого поцелуя всегда улыбался — довольно и умиротворенно.

Я не улыбалась, как не улыбаются банковские аппараты, выдающие наличность.

Светлана ела курицу, жадно обводя взглядом тарелки на соседних столах.

В дверях неожиданно появилась Лена. Она скинула куртку из огненно-рыжей лисицы прямо на руки метрдотелю и подлетела ко мне.

— Как хорошо, что ты здесь! Я такая голодная! А домой не хотелось… — она мельком взглянула на Светлану, но обратилась только ко мне: — Я вам не помешаю?

Я не была уверена, что хочу знакомить Светлану со своими друзьями.

— Конечно, не помешаешь. Садись.

Светлана с готовностью убрала свою сумку с пустого стула и улыбнулась Лене:

— Мы ели курицу в тандыре.

— Я съем две! И еще плов! Кого ждете? — Лена вежливо уставилась на Светланин живот.

— Мальчика, — застенчиво ответила будущая мать.

— Это — Светлана, это — Лена, — сказала я. Но Лена уже потеряла к ней интерес. Она оживленно обсуждала с официантом заказ. Они остановились на картофельном пюре с бефстрогановом.

— А у вас есть дети? — поинтересовалась неожиданно Светлана.

— Это любовница моего мужа, — пояснила я, с удовольствием наблюдая за ее смущением.

— А… — Лена вежливо улыбнулась. Я после таких улыбок перестаю здороваться.

Светлана уткнулась в меню. Лена повернула ко мне лицо, на котором застыл вопрос. Я оставила его без ответа.

Мы обменялись ничего не значащими фразами.

Официант принес Светлане клубнику фламбе.

— Отлично выглядишь, — сказала мне Лена.

— Спасибо, ты тоже. А как твоя любовь?

— Я поставила ему ультиматум. — Лена подлила себе в чашку коллекционный китайский чай за десять долларов США — глоток.

— Правильно. — Я, как один мой знакомый, который провел два года в следственном изоляторе, — «за любой кипеш, кроме голодовки». — А какие условия?

— Я ему сказала: выбирай! Я не имею ничего против твоей дочери. Я ее даже удочерить могу, если надо. Но твоя жена?!

Лена выкатила на меня возмущенные глаза, ожидая одобрения. Она его получила.

— Значит, так, — сказала я ему, — первое — развод, второе — никаких совместных отдыхов с бывшими женами, третье…

— А он не разведен? — уточнила я.

— Представь себе, нет! Уже четыре года они не живут вместе, но она держит его так, словно он ее муж, любовник, сын, папа и бедный родственник одновременно.

— Ужас, — покачала головой Светлана, и мы с Леной подозрительно покосились на нее.

— И я сказала ему, — продолжала Лена, игнорируя последнюю реплику, — ты, конечно, можешь возить дочь в школу или куда там, но не каждый день. Существуют водители. Ты можешь встречаться с ней в выходные столько, сколько хочешь, — но без мамы. Ты можешь ездить с ней отдыхать — но вдвоем. Или со мной. И уж точно не делать из меня нелегала. Правильно?

— Правильно, — кивнула я. — И что?

— Я велела ему не звонить, не приезжать, не писать, телеграмм не слать, пока он не примет мои условия. Белым флагом капитуляции должно быть его предложение руки и сердца.

— Можно еще попробовать сделать так, чтобы он приревновал, — произнесла Светлана.

— Приревновал? — недоверчиво повторила Лена.

— Да. Оставить цветок в машине. Какой-нибудь непонятный телефонный звонок…

— Можно какую-нибудь визитку положить на видное место! — с воодушевлением подхватила Лена.

— Ага.

— Точно.

— И еще можно пропасть на пару дней. Оставить телефон у мамы, и пусть она говорит, что Леночка уехала домой, а телефон забыла.

Лена с таким восхищением смотрела на Светлану, что я чуть не попрощалась с ними обеими.

— Я думала об этом. А потом невинно сказать, что была у подруги на даче! — Светлана кивнула.

В Лениной сумке зазвонил телефон.

— Вот он. Легок на помине. Сейчас я ему устрою… — По-моему, Лена даже подмигнула Светлане. Я не могла опомниться от удивления.

Звонил телефонный мастер. Лена вызвала его два дня назад, чтобы показать, где делать дополнительные розетки. Он ждал ее дома уже полчаса.

— Я же опаздываю! — закричала Лена и, наскоро попрощавшись, выскочила на улицу, на ходу надевая куртку.

— Какая приятная девушка, — мило произнесла Светлана, когда Лены уже не было видно.

— Да, — проговорила я медленно, — ее муж ушел к другой два года назад.

Светлана сочувственно улыбнулась и погладила свой живот.

— Мне пора. Ты больше ничего не хочешь? — сухо спросила я.

— Нет, спасибо.

Я попросила счет. Светлана стала искать номерки от одежды.

Она соглашалась со всем с такой подкупающей готовностью, что я подумала: неудивительно, что наши мужья уходят к таким вот Светланам… «От Лен», — уточнила я с непростительной мстительностью.

Каждое воскресенье я проводила с дочерью. Мы ездили в детский клуб «Санта-Фе» или на корабль «Викинг», ходили в цирк или смотрели спектакли. На этот раз мы ехали в уголок Дурова. Маша сидела на заднем сиденье и рассказывала последние школьные новости: Оля завела свой сайт в Интернете, Кате мама разрешает красить губы бесцветным блеском, Никита, к сожалению, очень тупой. Говоря про Никиту, Маша виновато улыбалась. Потому что была очень хорошо воспитана. Даже слишком. Я иногда думала, что в какой-то момент, когда надо было уже прекратить ее воспитывать, я этого не сделала. Иногда я всерьез размышляла о том, что хорошие манеры стали Машиным пленом, границами ее поведения и, что гораздо хуже, — ее сознания. Они выработали у нее кучу комплексов под названием: «нельзя», «не могу», «некрасиво», «невозможно». Что в сочетании с ее действительно добрым сердцем и отзывчивым характером делало ее особой весьма ограниченной. Я надеялась, что со временем это пройдет.

Маша похвасталась пятеркой по математике и признанием в любви от Прохорова, а потом с горечью в голосе рассказала, что учительница при всем классе высмеяла ее прическу.

— А разве няня не заплела тебе с утра косы? — спросила я.

— Заплела, конечно. Но на перемене Никита ударил меня портфелем, я погналась за ним и дала ему пеналом, потом упала, и одна резинка соскочила.

— А учительница?

Маша опустила глаза и сказала тихо-тихо:

— Она ругала меня. А все смеялись.

Я была так возмущена, что не заметила красного светофора. Хорошо, что гаишника не оказалось на месте.

Это была идея Сержа — отдать Машу в обычную спецанглийскую школу. Я предпочитала тогда British School. Там бы наверняка мою дочь не унижали перед всем классом.

— А почему ты не ушла? Почему ты стояла и слушала? — Я буквально кричала на Машу.

Она молчала. Я и сама знала, почему она не ушла. Потому что учительница была взрослая. А взрослых всегда слушают.

Я резко остановила машину.

— Выходи, — сказала я.

— Куда? — Маша недоуменно оглянулась вокруг.

Мы были уже в центре Москвы. Я остановила машину напротив дворика консерватории. Снег падал крупными хлопьями и оседал на ресницах редких прохожих.

— Выходи, — властно повторила я. — Встань посередине тротуара и закричи во весь голос.

— Что закричать? — шепотом спросила Маша. Ее глаза наполнились ужасом.

— Просто «а-а-а»! Но очень громко. Изо всех сил.

— Я не смогу. — На ее глазах появились слезы.

— Сможешь! — заорала я. — Должна смочь! Быстро! — я кричала на дочь так, что ей стало страшно. Но я не могла остановиться.

Маша стояла на тротуаре и во все глаза смотрела на меня через лобовое стекло. Я открыла окно переднего пассажирского сиденья.

Она подождала, когда оно опустится вниз до конца.

Ее первое слабое «а-а-а» было похоже на SOS в открытом океане.

— Громче! — шепотом сказала я, и она прочитала это слово по моим губам

— А-а-а! — закричала Маша, словно пробуя эту букву на вкус. — А-а-а!

Ужас в ее глазах сменился озорством, потом весельем и невероятным, огромным удивлением.

— А-а-а! — кричала она что было сил, и небо не упало ей на голову, как она, вероятно, ожидала.

Прохожие шли мимо, особо не останавливаясь и лишь кидая короткие взгляды на хохочущую маленькую девчушку в розовой шапочке, орущую во все горло: «А-а-а!»

Так кричат пленники, вырвавшиеся на свободу.

— Садись в машину. — Я поманила ее пальцем.

Но ей совсем не хотелось уходить с этого тротуара. Так полководцам жаль покидать поле битвы, которую они выиграли.

— Хочешь, еще закричу? — предложила Маша, залезая на заднее сиденье.

— Нет, не хочу.

Я довольно улыбалась, а раскрасневшаяся, гордая собой и невероятно счастливая Маша уже была готова на любые подвиги.

— Ну что, в Уголок Дурова? Или поедем в ресторан, отпразднуем победу?

— В ресторан! — радостно закричала моя дочь, а когда я уже развернула машину, спросила: — А какую победу?

— Над собой.

По дороге мы заехали в магазин. Я купила Маше огромного розового медведя.

— Миша и Маша, — радостно сказала она, устраивая его рядом с собой.

— Мама, Маша и Миша, — поправила я.

Она понимающе улыбнулась.