Я лежала в постели и размышляла о том, как в моей тридцатиметровой спальне могла уместиться двухкомнатная квартира моего детства. С кухней и совмещенным санузлом. Я мысленно чертила границы помещений, выкрадывая места для кладовки и гардеробной (не помню, были ли они там?), и у меня получался довольно просторный домик для Барби. Я населила его двумя детьми (у меня был брат), мамой и папой. Вышло здорово, если представить себя ребенком. Потом вообразила себя мамой — не так много уборки, потом папой — и уехала на футбол. На этом моя потребность фантазировать не исчерпалась, и я попыталась представить себя их собакой. В домике для Барби — двухкомнатной квартире с кухней и санузлом — моей спальне. Ничего не получалось. Не получалось представить себя и кошкой. Я подумала, что курение наркотиков плохо действует на воображение.

Я спустилась вниз. Всюду был порядок, в столовой сервирован чай.

— Завтракать будешь? — доброжелательно спросила Алекс. Она сидела на диване, листая «АД».

— Видела филиппинку? — поинтересовалась я.

Алекс кивнула. Видимо, филиппинка оставалась незримой только для меня.

Я позавтракала в полном молчании и отправилась на работу с Алекс за рулем. После вчерашнего недиетического вечера почки не болели, из чего я сделала вывод, что абсолютно здорова. Но на всякий случай порцию таблеток увеличила вдвое.

У меня ничего не получалось.

Моя идея с развозочной кампанией трещала по швам, как женская рубашка на качке-чемпионе.

Склады, с которыми я хотела работать, давно нашли себе других партнеров.

Магазины расторгали договоры со мной.

Я чувствовала себя маленькой девочкой, которая хотела накрасить губы, а вымазала все лицо.

Я качалась на ножках плюшевого кресла, и апатия делала плюшевой меня саму.

Мои мозги уютно свернулись в моей голове и, наверное, задремали.

Все мое тело, от плюшевых мозгов до педикюра, было пронизано тупым безразличием.

Рабочий день давно закончился, я осталась в офисе одна.

Как эксгибиционисты наслаждаются своей наготой, я наслаждалась своей грустью. Это было неправильно, но приятно. Мне казалось, что я сплю с открытыми глазами. Я боялась шевельнуться, потому что знала, что достаточно малейшего движения — и это оцепенение пройдет.

Мне хотелось пережить этот день и верилось, что завтра все образуется.

В дверь постучали. Я все время забывала про Алекс. Она принесла трубку: мне звонил водитель. И включила свет.

У его мамы гиперкриз. Ей надо в больницу. Им не на чем ее отвезти — машина сгорела. Не могу ли я прислать водителя?

Нет, не могу. Это опасно. Она должна оставаться дома.

— Пойми меня, — просила я больного, перепуганного человека, — возможно, за вашей квартирой следят. Мы не можем рисковать. Я пришлю вам доктора. Он будет рядом с ней, пока в этом будет необходимость.

Он молчал. Лучше бы он кричал и посылал матом меня и всех моих Вов и Крыс.

Он молчал. И мне захотелось быть рядом с ним, поддержать его в этой изнуряющей борьбе за принципы и покой. Или, может быть, мне хотелось, чтобы он поддерживал меня?

Я позвонила своему врачу. Он обещал сделать все, что в его силах.

Все это время Алекс находилась в кабинете.

«Бедная девочка, — подумала я. — За два рабочих дня и тебе наркотики, и виляние перед ГАИ, и больная старушка, которую могут убить, и я — часами качаюсь в плюшевом кресле».

— Ты что-нибудь ела? — спросила я.

— Да. Вместе со всеми. — Она махнула в сторону приемной.

— Подожди меня. Скоро поедем.

Я решила отправиться к Веронике. Забраться с ногами в кресло в ее темном, зашторенном кабинете и укрыться от всего мира. Может быть, даже поплакать вместе. Как бонусный зайчик в игровом автомате, перед глазами всплыл Игорь. Конечно, он уже дома.

Лучше поехать к Лене. Сесть перед камином и, глядя на сумасшедшую пляску огня, потягивать красное вино из огромных бокалов. И обсуждать мужиков, какое они все дерьмо. И жизнь тоже. Только это вино и этот огонь имеют смысл.

По ее «алле» я поняла, что она не одна. Конечно, у нее же роман. Как это неудобно, когда в жизни твоей подруги появляется мужчина.

Поехать туда — значит почувствовать себя актером, который вышел на сцену, не прочитав пьесы.

Я повесила трубку, не сказав ни слова. Перспектива зарыться в мягкие подушки Катиного Provazi перед телевизором показалась мне более привлекательной. Ее расчетливый ум быстро разложит мои беды, как уравнение, на составные; перемножит, разделит, вычтет корень и определит процент; получит в итоге число «пи» и убедит меня в том, что все вопросы мы уже решили.

Она собралась на вечеринку «ДОН-Строя» со своим олигархом.

— Он дал мне всего полтора часа на сборы! — возмущалась она, и ее голос дрожал от возбуждения. — Как ты думаешь, чего он от меня хочет?

— Любви, — ответила я. — После того как генералы завоевывают все земли, которые возможно, они возвращаются домой.

Я не стала ей объяснять, что происходит это с ними от распущенности. Чем богаче человек и чем выше его положение, тем более распущенным он позволяет себе быть. Только единицы умудряются найти в себе некий стержень, который помогает им этого избежать. И опираются на него всю жизнь. Обычно это семья. Дом, жена, дети, собака. Компьютер, теща, спортивный канал.

Я почувствовала себя забытой. Как будто дороги всего человечества вели на юг, а моя — на север. Или наоборот. Я не понимала, почему это должно случиться со мной.

— Потому что ты сильная, — объяснил мне Ванечка. Я позвонила ему в Лондон. — У нас ты была бы премьер-министром.

Я часто слышала это в своей жизни. Когда других жалели, мне говорили: ты — сильная. Когда другие пьют белое вино, разбавляя его признаниями в любви, я вынуждена думать о том, что должна спасти своего водителя. И его маму. И вернуть им жизнь.

Пока мои подруги наслаждались любовью, я все время должна была убивать кого-то. Я с залихватскими песнями переходила в разряд серийных убийц.

Телефон Олежека был переведен на автоответчик. Я попросила его срочно связаться со мной.

Домой не хотелось. В ночной тишине комнат принятое решение будет гонять меня из угла в угол и не даст заснуть.

Алекс была рада переменам. Она аккуратно вела машину по вечерней Москве, каждую минуту нажимая на кнопку в радиоприемнике. Как только какая-то песня мне нравилась, она тут же переключала ее на другую. Я молчала, мучительно борясь с раздражением.

«ДОН-Строй» закатил очередную свою вечеринку. Их бюджет на развлечения сравним, наверное, только с бюджетом на закупку стройматериалов.

У меня не было пригласительного, и я попросила Катю встретить меня.

Мы сидели за столом с ее олигархом и какими-то его приятелями, каждый из которых на него или уже работал, или мечтал работать, и то и дело к нам кто-нибудь подходил, чтобы почтительно с ним поздороваться. Девушки с соседних столов с завистью смотрели на нас с Катей, и мы купались в волнах его величия.

— Ты искала меня? — шепнул мне на ухо Олежек, вдруг возникнув у меня за спиной. Он с достоинством пожал руки всем мужчинам за нашим столом и сделал комплимент Катиной прическе.

— Не ожидала тебя здесь увидеть, — честно сказала я, когда мы отошли с ним в глубь зала.

Он неопределенно пожал плечами.

— А я был уверен, что найду тебя здесь.

Теперь пожала плечами я. Пренебрежительно.

— Я хочу убить Вову Крысу, — сказала я.

Наши плечи двигались так же часто, как в национальном еврейском танце под песню «Хава нагила».

В ответ его плечи двинулись равнодушно.

— Ты мне поможешь? — уточнила я.

— Не смогу. — Он уверенно мотнул головой, и я увидела в его глазах искреннее сожаление. — Мне сейчас в таком деле засветиться нельзя.

— Почему?

Его плечи качнулись загадочно.

— Так… А тебе срочно?

— Срочно. — Я кивнула ему как телефонисту, принимающему телеграмму.

— Не могу.

Заявление банка об отторжении собственности на основании договора о залоге уже легло на стол судебного исполнителя. О чем мне прислали уведомление. Попросили расписаться. Видимо, я могла идти собирать вещи.

Мой дом за три с половиной миллиона продавался, чтобы погасить банку задолженность в сто двадцать тысяч. Невероятная глупость.

Надо было позвонить Вадиму и одолжить у него эти деньги.

А чем отдавать?

А если он откажет? Как унизительно пережить подобный отказ!

Я думала о своем директоре Сергее. Букашка, которую вовремя не раздавили, потому что лень было шевельнуть ногой, отложила личинки. И теперь они сожрут весь огород. У меня не было на него зла — только равнодушное презрение.

Такие деньги, конечно, есть у Вероникиного Игоря. Я представила, как приеду к нему и он будет насмешливо на меня смотреть, закинув ноги на стол. Лучше уж продать дом.

Есть еще Катин олигарх. К нему с такими просьбами обращаются, наверное, по нескольку раз в день.

Есть Ванечка, который в силу своего английского менталитета не представляет, как можно одолжить столько денег.

Есть мои бриллианты. Но кому их продать?

Начать одалживать деньги — значит признаться в своей деловой несостоятельности. Предательство Сергея — тоже несостоятельность. Не надо было делать так, чтобы от одного человека зависело решение всех вопросов.

Я ходила из комнаты в комнату, и моя филиппинка ускользала от меня с завидным упорством.

Если бы Серж был жив! Я так устала от необходимости принимать решения. С ним я могла бы быть страусом и засунуть голову в песок. А он бы разбирался с этими закладными.

Если бы Серж был жив, он бы нянчил сейчас своего сына и смотрел на Светлану теплыми, благодарными глазами. А вдруг он и вправду ее любил?

Как только я оделась, филиппинка оказалась у входной двери и с вежливой улыбкой попрощалась со мной. Платье с длинным фартуком от «Мажордома» делало ее похожей на героиню мексиканских сериалов.

Я не предупредила Светлану о своем приезде.

С запоздалым сожалением подумала о том, что надо было купить ребенку игрушку.

Светлана была растрепана, и мне показалось, что она вряд ли сегодня умывалась. Ребенок истошно орал в Машиной кроватке.

— Ты можешь посидеть с Сережей несколько часов? — Она умоляюще посмотрела на меня.

— А что ты хочешь? — Я немного испугалась такой перспективы.

— Он сопливит, с ним нельзя на улицу. — Она готова была расплакаться. Я не понимала, почему она не успокаивает ребенка.

— Тебе что-то нужно купить? — уточнила я.

— Нет. — Из ее глаз хлынули слезы. — Я устала! Я замурована здесь в четырех стенах!

Она затравленно огляделась вокруг.

— Успокой ребенка, — сказала я.

— Не буду! — Светлана перешла на визг: она бросилась на расстеленную кровать и стала колотить по подушкам. — Пусть орет! Мне все равно! Он орет круглые сутки!

Я аккуратно достала Сережу из кроватки. Его тельце в моих руках напоминало мне куклу хорошего качества.

— Ну-ну, малыш, — просюсюкала я, а руки вспоминали, как нужно держать ребенка, — успокойся, все хорошо.

Приговаривая таким образом, я кружилась по комнате.

Ребенок замолчал и доверчиво устроил головку у меня на плече.

— Смотри, как мама расстроилась. Она у нас такая красивая. Собирайся! — это я обратилась к Светлане.

— Куда? — проговорила она сквозь слезы. Одеяло сползло на пол, ее волосы спутались, глаза опухли. Она представляла собой жалкое зрелище.

— Поедем знакомиться к бабушке с дедушкой, — сказала я неожиданно для себя.

Светлана ойкнула и недоверчиво уставилась на меня.

— Давай, давай! — подбодрила я ее. — Только приведи себя в порядок.

На это ушло полчаса.

— Тебе же мама помогала? — спросила я Светлану, когда она устроилась у меня на заднем сиденье с Сережей в переносной люльке.

— Она у моего брата. У нее от крика давление поднимается.

Она то и дело поправляла что-нибудь в люльке ребенка.

«Не волнуйся, — хотела сказать я, — он им понравится». Но промолчала.

Дверь открыла свекровь. Увидела меня, радостно всплеснула руками.

— Как вы? — нежно спросила я.

— Да… — Она махнула рукой. Слеза блеснула на ее лице, но она тут же отвернулась. — А это кто у нас такой хорошенький?

Пока Светлана доставала Сережу из его одежек, я увлекла свекровь на кухню. Там же смотрел телевизор ее муж. Он кинулся мне навстречу.

— Кто к нам приехал!

Я закрыла за собой дверь.

Свекровь непонимающе поглядывала на меня

Мне показалось, что всю свою жизнь я жила ради этой минуты. Сказать им, что у них есть их Сережа, а потом умереть.

— Это ваш внук. Его зовут Сергей. — Не уверена, что у меня получилось улыбнуться.

Отец Сержа попеременно целовал то внука, то Светлану. А мама сидела со мной на диване, держала меня за руку, и счастливые слезы катились по ее лицу.

— О-го-го! — кричал дедушка, поднимая внука к самому потолку.

— Спасибо, — шепнула мне свекровь и погладила меня по голове.

Я все— таки улыбнулась. Им надо было о многом расспросить Светлану. Я сослалась на какие-то дела и уехала.

Лена болтала по телефону. Она открыла мне дверь, не прекращая монолога ни на минуту.

— … у них там шахматы всякие, астролог раз в неделю приходит, косметолог по вторникам, по четвергам они учатся танцевать, а по средам — готовить блюда бразильской кухни. В субботу — литературный вечер, и все читают стихи… потом зарядка…

— Это садик какой-то? — поинтересовалась я, проходя в гостиную.

— Слушай, я тебе перезвоню, но, в общем, ты подумай. Они там чай пьют и сплетничают. Цивилизованный вариант скамейки около подъезда. Купил годовой абонемент — и все. Пока, думай.

— У Кати же роман с олигархом образовался, — объяснила мне Лена на одном дыхании, — а ее мама-то его не очень. Вот я и предложила ей организовать клуб для родителей. Мы все скинемся — и достаточно. Моей маме тоже делать постоянно нечего. Будут собираться там и на нас внимания поменьше обращать.

— Здорово, — одобрила я и подумала, что моя мама тоже туда бы ходила. — А что, у Кати прямо роман?

— Да, она к нему переезжает!

Судя по разбросанным всюду мужским вещам, к Лене тоже кое-кто переехал.

Она поймала мой взгляд.

— Мы думаем пожениться, — торжественно объявила Лена.

— Здорово, — снова сказала я.

Если бы я рассказала, что мой дом продают, Ленка пожалела бы меня. И мне стало бы легче. Может быть, мы даже поплакали бы вместе.

Но это значит, что и Катя узнает об этом. От Кати — Кира. Потом Олеся. Потом вся Рублевка. Я бы шла и думала: «Все смотрят на меня и жалеют — незадачливая бизнесвумен».

Я молча выбирала диск для CD-проигрывателя. Остановилась на Pink.

— Нам придется строить дом! У него же ничего нет, он все жене оставил. Она такая акула! Хорошо хоть, машину не забрала.

— Он уже сделал тебе предложение?

— Нет, но спросил, не против ли я.

— А ты что?

— Сказала, подумаю. Представляешь, он по утрам не завтракает. Вот мне повезло!

Она плавно, по-кошачьи двигалась под музыку.

— Свадьбу сделаем в «Метрополе». Я хочу подарить ему что-нибудь необыкновенное! Не знаешь что?

Я пожала плечами:

— Обычно дарят женихи…

— Ну и что? Я ему тоже подарю, — она упрямо качнула головой, — знаешь, он не хочет, чтобы я брала деньги у своего мужа…

— Здорово.

— Да что ты заладила: здорово, здорово…

Зазвонил телефон.

— Алле, — произнесла Лена капризно. Но тут же сменила интонацию на покровительственную. — Папу? А ты не хочешь со мной поздороваться сначала?

В следующие секунды она уже не была настроена так доброжелательно.

— Нет, пока ты со мной не поздороваешься… Надо же, повесила трубку. Это его дочь. Ей двенадцать, — объяснила Лена.

Снова раздался звонок.

— Алле. Нет, я же тебе сказала, пока ты со мной не поздорова… Снова повесила. У него, наверное, мобильный отключен.

— Ладно тебе, сказала бы, что его нет, — заступилась я, — она же ребенок.

— Ребенок? — возмутилась Лена. — Да я слышала в трубке дыхание ее мамы! Это она ее подговаривает! Я, говорит, не буду с тобой здороваться, дай папу!

Телефон зазвонил снова. Лена буквально закричала:

— Слушаю!

Лицо ее поменялось, глаза наполнились слезами. Она послушно кивала головой, но потом снова начала кричать:

— Не буду я терпеть хамство твоей дочери' Я не кричала на нее, она врет! Я ее очень вежливо попросила! А вот ты орешь на меня! Не смей орать! — Лена швырнула трубку и принялась рыдать. — Надоело! Надоело! За все надо бороться! За уважение к себе и то надо бороться! Ты помнишь, как он не поздоровался со мной в ресторане? — Ее глаза горели, как фары на неосвещенной дороге с кочками. — Если человек однажды так поступил, значит, потом он будет орать на тебя и унижать как угодно!

Я уже открыла было рот, чтобы сказать ей, что мой дом продает банк, как опять зазвонил телефон.

— Возьми, — попросила Лена, — это он. Скажи, что я плачу и с ним разговаривать не хочу.

Звонила Катя. Пригласила к себе на семейный ужин.

Лена долго одевалась, а я красилась перед зеркалом. Не каждый день ужинаешь с олигархами.

Молодящаяся шестидесятилетняя мама Кати встретила нас в джинсах с огромными буквами из кристаллов Svarovski на попе: RICH.

— Вы видели себя в последнем «Vogue»? — спросила она осуждающе.

В разделе светской хроники Катя с Леной стояли в обнимку на вечеринке Moet Chandon и улыбались прямо в объектив. Подпись под фотографией «Светские львицы».

— А по-моему, неплохо, — довольно произнесла Лена.

— А по-моему, неплохо — это когда пишут твое имя и фамилию. И род занятий, — возмутилась Катина мама.

Но Катя тоже была довольна.

— Посмотри на эту дуру, — она протянула мне журнал с фотографией девушки, к которой недавно ушел муж нашей приятельницы. — На ней платье из позапрошлой коллекции Вивьен Вествуд. У меня тоже такое было.

— Потом его мне отдали, — с нарочитым смирением произнесла Катина мама, — я все донашиваю…

Я покосилась на ее джинсы за шестьсот долларов, и слова сочувствия застряли у меня в горле.

Мы с интересом разглядывали светскую хронику нового «Vogue».

— Рустам с какой-то новой девкой, — прокомментировала Лена, пробегая глазами страницу в поиске знакомых лиц.

— А что это за шуба на Курбатской? — Катя так низко склонилась над фотографией, что хотелось предложить ей лупу.

— Это ей Маруся сшила. Смотрите, Ульянины сиськи сейчас прямо из журнала вывалятся! — Лена развеселилась. — Представляете, рекламная акция: открываешь журнал, а оттуда вываливаются Ульянины сиськи — прямо на колени!

Ужин с Катиным олигархом прошел удачно. Мы попали под обаяние его острого ума и непринужденных манер. Только один раз дружеская атмосфера вечера оказалась под угрозой благодаря Катиной маме.

— Это же твоя девушка? Бывшая? — с напускной простотой спросила она, показывая в телевизор. Героиню очередного российского мыла играла актриса, из-за которой много лет назад не задалась Катина личная жизнь.

— Ну что вы, у меня всегда была только одна девушка — ваша дочь, — широко улыбнулся он.

Я подумала, что с актрисами и прочими звездами олигархам действительно интересней, потому что у них такая же завышенная самооценка, как и у них самих, и чтобы произвести на них впечатление, олигархам приходится постараться немного больше, чем с нами, простыми девушками с Рублево-Успенского шоссе.

Катя смотрела на свою маму и прикидывала, во сколько ей может обойтись клуб для родителей. Действительно, неплохая идея. Только не надо путать его с домом престарелых.

— Ты знаешь, — сказала мне Лена по телефону, когда мы созвонились, чтобы обсудить Катин ужин, — моя мама тоже, когда я подарила ей сережки на день рождения, сказала: «Какая красивая вещь! Но если бы ты мне не сказала, что там бриллианты, я бы их в жизни не разглядела!»

— Ну не случайно же они — наши родители! — выступила я в защиту ненавистницы мелких бриллиантов.

— Да, — вздохнула Лена, — но иногда хочется просто услышать «спасибо».

Кто-то уже дважды звонил и вешал трубку. Я разбиралась в Машиной комнате. Няня заболела, и мне пришлось остаться дома. Я перебирала Машины игрушки, тетрадки, альбомы, сумочки, ластики, блокнотики и книжечки. И половину сразу отправляла в пластиковый пакет для мусора. Дети никогда не расстаются с вещами сами.

А как она расстанется с этим домом?

Я старалась думать про это отвлеченно: не верилось, что я могу лишиться дома, что это будет не мой двор, не мои комнаты, не мой адрес. У меня было такое чувство, как будто кто-то хочет одолжить у меня машину. На один день. Сердце, конечно, щемит от волнения — вдруг поцарапает или бандиты отнимут, — но это всего один день. И потом все будет нормально.

Снова зазвонил телефон и после моего «алле» сразу отключился.

Кто бы это мог быть?

Вдруг Вова Крыса?

Страх — это когда наплевать, как ты выглядишь. Это когда потеют руки. Страх — это когда нужно только одно: поставить ширму между тобой и опасностью. И ты готов сделать эту ширму из чего угодно. И кого угодно. В первую секунду. В эту секунду совершаются предательства. Потом ты с хрустом переламываешь в себе что-то и уже в состоянии адекватно мыслить.

Я не нужна Вове Крысе. Только если он не шизофренический идиот и не маньяк-убийца.

Я позвонила Вадиму.

— Они собираются ловить этого Вову? — спросила я раздраженно. — Я боюсь за семью водителя. Им уже машину сожгли!

— У меня есть один рычаг. Я постараюсь взбодрить их, — пообещал Вадим

— Или они все переедут жить прямо к ним в отделение! — пообещала я.

— Тебе надо развеяться, — сделал вывод друг моего мужа.

Господи! Не забирай у меня мой дом!

Получилось, как будто этот дурацкий банк — Господь Бог.

Господи, дай мне силы пережить все это!

Нет, тоже не годится. Каждый несет тот крест, который может вынести. Лучше бы у меня этих сил не было.

Господи, яви чудо!