1

Тж-ж-ж-жик

сформироваться в слова.

Тж-ж-жик

и мысли не успевают

Сильно махать веником — тжик, тжик.

Я сделала две толстые дорожки, и Катя с шумом вдохнула одну из них, словно работающий во всю мощь пылесос Rowenta. Передала мне свернутую трубочкой стодолларовую купюру.

— Кока-кола кончилась, — сказала она.

Я полезла под диван за очередной бутылкой колы. Катя вдохновенно рассказывала о своей встрече с Микки Рурком во Флориде — десять лет назад.

Колы под диваном не оказалось, и я стала искать ее под креслом и в письменном столе. Я уже давно держала все необходимое в кабинете, чтобы лишний раз не сталкиваться в коридорах ни с домработницей, ни с учителями Артема.

Упаковка с водой нашлась на подоконнике.

Я отодвинула шелестящие тяжелые занавески и с удивлением обнаружила за окном дневной свет.

— Сколько времени? — спросила я скорее себя, чем Катю.

Она сморщилась, словно вампир.

— Закрой занавески. Наверное, утро.

Часы показывали четыре.

Я налила колу в большие стаканы.

Мы не спали уже третий или четвертый день.

Катя говорила, что ее рекорд — семь суток.

— Четыре часа дня, — уточнила я.

— Кокос кончился. Поехали к Машке?

— Нет, давай спать.

— Давай еще по дорожке — и спать.

Дверь в кабинет приоткрылась, пустив немного дневного света, и Артем просунул в кабинет свою белобрысую голову.

— Мам, живот болит, — проныл он совершенно без выражения.

— Ляг в кровать и полежи, хорошо?

«Наверное, в школе чем-нибудь накормили».

Я вспомнила про Микки Рурка.

— А клево было бы зароманиться с ним.

— Нет, он теперь ужасный. Тебе бы не понравился.

Мы все-таки решили лечь спать. Не потому, что хотелось, а потому, что надо следить за своим здоровьем.

Я положила под язык валидол. Это было мое личное снотворное.

Катя осталась спать в кабинете.

Я плотно задернула занавески в спальне и забралась под мягкие пуховые одеяла.

Закрыла глаза.

Валидол не помогал.

Мозг работал, словно дорогостоящий вечный двигатель по производству мыслей. Мысли были такими объемными, что заполняли собой все свободное пространство в моей спальне. За это я ненавидела кокс.

Мысли были о Микки Рурке. О его дурацкой пластической операции.

Я взяла вторую таблетку валидола под язык и еще выпила валерьянки.

Говорят, что кому-то помогает заснуть сигаретка с марихуаной. Но я ненавижу курить.

Скрипнула дверь, и в спальню осторожно зашел Артем.

— Мам…

В этот момент мне показалось, что я уже засыпала и он разбудил меня.

— Что, мой дорогой?

— Живот болит.

— Иди попроси но-шпы у Тамары, а я посплю, хорошо?

— Угу.

Я постаралась расслабиться и ни о чем не думать.

Мозг сам, моими словами и моим голосом, продолжал монолог о жизни с голливудскими звездами.

Я испробовала последнее средство. Представила себя маленькой в своей голове. А в руках — огромный веник. И я методично слева направо разметаю собственные мысли.

Главное — не отвлекаться.

Сильно махать веником — тжик, тжик, и мысли не успевают сформироваться в слова.

Тж-ж-жик, тж-ж-ж-жик…

Я проснулась оттого, что кто-то сильно тряс меня за плечо.

Артем. Взрослое отчаяние на детском лине.

— Мамочка, пожалуйста, вызови мне «скорую», мне плохо.

«Скорая» приехала минут через двадцать. Было шесть утра. Уставшие лица с дружелюбными глазами. Диагноз поставили сразу — гнойный перитонит.

Артем плакал не переставая, пока я собирала его в больницу.

— Ты приедешь ко мне? Ты позвонишь папе?

В «скорой» я посадила его себе на колени.

— Малыш, не бойся, все будет хорошо. Папа прилетит уже завтра. И мы сразу к тебе приедем.

В ЦКБ на Мичуринском ему выделили палату с душем и туалетом. Я разложила на узкой полочке вещи Артема. Больничный уют — это особый раздел интерьерного дизайна. Неплохая фотосессия могла бы получиться. Где-нибудь в «AD».

И люди в гипсе и капельницах.

Операция прошла успешно.

Из живота Артема торчала короткая коричневая трубочка. Когда я ее увидела, слезы сами полились у меня из глаз.

***

Катя еще спала в кабинете Ромы.

Я села рядом с ней на полу, обхватив руками колени.

Я старательно плакала.

Мне почему-то казалось, что, пока я плачу, я веду себя так, как должна вести себя хорошая мама. И мне не в чем винить себя. И Артему не за что на меня обижаться.

— Ты что? — зашевелилась на диване Катя.

— Позвони Рембо. Пусть кокос везет, — попросила я сквозь слезы.

Катя послушно извлекла мобильный откуда-то из-под подушки.

— Рембо? Я. У Оли. Привези нам кокоджанго. Сколько? — спросила меня Катя одними губами.

Я пожала плечами.

— Два привези. Ждем.

— Что случилось? — спросила Катя.

— Артем в больнице. Операцию сделали. Гнойный перитонит. Это я виновата!

Я рыдала в голос на Катином плече.

— Почему ты? — удивилась Катя.

— Он же говорил вчера, что живот болит. А я ему: но-шпу выпей.

— Ну ты же не доктор…

— Я же мать!

Катя погладила меня по голове и приподняла панель с клавиатурой на своем мобильном.

Panasonic G70. Очень удобная модель. Между аккумулятором и клавишами есть место для небольшого пакетика. НЗ.

— У меня тут припрятано на крайний случай, — объяснила она и высыпала на стол горку белоснежных кристалликов.

Для меня ее жест только подтвердил серьезность произошедшего сегодня утром. Я заплакала еще сильнее, и эти слезы казались мне светлыми и праведными.

***

Прилетел Рома.

Водитель поехал встречать его в аэропорт.

Я встала по будильнику. В два часа дня.

Оделась и долго красила ресницы перед зеркалом.

Домработница налила в банку куриный бульон и завернула в фольгу паровые котлетки.

Я выбрала на полке несколько любимых фильмов Артема. Положила их в сумку вместе со сменным бельем, пижамой и спортивными штанами, на которых белыми буквами было написано «Don't worry, America».

Рома задерживался.

С посещениями в ЦКБ строго. После 17.00 уже не пустят.

Было 15.15.

«Наверное, пробки», — подумала я, рассматривая себя в зеркале.

Рома должен оценить осунувшееся лицо матери, чей сын в больнице.

— Где же Рома? — заволновалась домработница Тамара. — Не опоздать бы вам к Артему.

Я набрала мобильный мужа.

Ответил водитель.

— Где Рома? — спросила я раздраженно.

— Он у Артема, в палате, — отрапортовал водитель, — а телефон мне оставил. 

Я растерялась. 

— Он в больнице?

— Ну да.

Значит, он поехал к Артему сразу из аэропорта, не заезжая за мной. Я в бешенстве швырнула трубку.

Схватила сумку, банки. Если ехать очень быстро, то успею.

Вот свинья. В своем репертуаре.

Он перезвонил через несколько минут.

Я не стеснялась в выражениях. Я орала так, как это принято было между нами последние полгода.

— Ты бы мог позвонить! Я, как дура, ждала тебя! Я могу опоздать теперь, а у меня одежда, еда ребенку!

Рома был так же невозмутим, как и все десять лет нашей совместной жизни.

— Не волнуйся, ты успеешь. У меня вторая линия, увидимся вечером.

Гудки.

***

Грустный Артем бездумно переключал телевизионные каналы огромным квадратным пультом.

— Никита!

Это было мое прозвище. По фамилии: Никитина.

— Папа приезжал, — похвастался он.

— Я знаю…

Я поправила жесткое больничное одеяло.

Сердце на секунду захлебнулось в вязкой жалости и замерло. Я взяла себя в руки.

— Малыш мой, скоро поедешь домой.

— Когда?

— Завтра вытащат катетер, через день снимут швы, и все.

— А это не больно? — заволновался Артем, глядя на меня своими серьезными серыми глазами.

— Нет, — пообещала я, испытывая невероятное облегчение оттого, что не вру ему.

***

Вечером мы с Ромой встретились у свекрови.

Она праздновала шестидесятилетие. По этому поводу у нее дома собралась вся творческая интеллигенция Москвы. Как уточнила сама свекровь, «вся выпивающая интеллигенция».

Рома подарил матери кольцо de Grisogono с россыпью черных бриллиантов.

— Ты сократил мне лимит на карточке, а сам de Grisogono покупаешь, — прошипела я в ухо мужу.

— Когда тебе будет шестьдесят, выберешь все, что захочешь, — засмеялся Рома.

Моя свекровь — известный театральный режиссер. У нее была бурная молодость, и каждый из присутствующих гостей знал об этом не понаслышке.

Я лучезарно улыбалась знаменитым актерам и кокетничала с продюсерами.

Перед тем как сказать тост, я закрылась в гостевом туалете. Одна маленькая дорожка для вдохновения мне явно не повредит.

Подняв бокал, я несколько минут воспевала немеркнущую красоту и божественный талант своей свекрови. Она слушала снисходительно и насмешливо. Наши отношения не сложились с самого начала. Она так и не смогла смириться с тем, что Рома женился на точной копии ее самой. Я только в режиссуру не пошла. Но, как говорится, еще не вечер…

Когда веселье было в разгаре, появился мой свекор. Безукоризненно галантный гомосексуалист. Пожалуй, единственный гомосексуалист в большом бизнесе у нас в России.

Эффектно преподнес жене часы, квадратный корпус которых был щедро усыпан черными бриллиантами. De Grisogono, конечно. Моя свекровь не любит экспромтов, режиссер все-таки.

Рома натянуто поздоровался с отцом.

Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как мой муж ушел из уютного семейного бизнеса и оказался один на Большой Дороге Российского Предпринимательства. Свекор пережил это с трудом. Но изо всех сил делал вид, что уважает право сына на самостоятельность и независимость.

Лучше всего Рому понимала мать. Хотя иногда мне казалось, что она приветствует его свежеприобретенную автономность только потому, что лимиты на моих карточках сократились втрое — как и положено у жены начинающего бизнесмена. И это после стольких лет замужества!

Я сделала в туалете еще одну маленькую дорожку.

— Никита, ты научилась готовить любимые Ромины паровые котлетки? — спросила меня свекровь через весь стол.

Раздались заинтересованные возгласы. Этот вопрос свекровь задает мне уже давно, и я не удивлюсь, если гости скоро начнут делать ставки.

— В последнее время у Ромы не получается кушать дома, он слишком поздно приходит, — ответила я, а мой взгляд красноречиво продолжал: «Потому что вы с папочкой достали моего мужа настолько, что ему пришлось уйти и начать все сначала!»

Глаза свекрови метали молнии.

— А ты все скучаешь? Так ничем и не занялась полезным?

Так, лучше не заводиться. Она ведь прекрасно знает, что это — моя больная тема. У каждого в этом семействе есть свое дело, у каждого, кроме меня.

— Подожду, когда муж разбогатеет, и займусь благотворительностью.

— Ну да, как раз у него и поучишься.

Как же мне хотелось когда-нибудь утереть ей нос!

Но пока я могла позаботиться только о собственном носе. Я снова отправилась в туалет.

Откуда эта дурацкая песенка? И почему каждый раз, уезжая от свекрови, я даю себе слово научиться готовить эти несчастные паровые котлетки, но забываю, переступая порог собственного дома. Сегодня обязательно скажу Тамаре, чтобы научилась. Там весь секрет в том, что в них надо добавить тыкву.

***

Рома заснул еще до того, как я успела обсудить с ним майские праздники. Едем мы куда-нибудь отдыхать или это тоже та жертва, которую я должна принести его внезапно проявившейся самостоятельности?

Я тихонько зашла в спальню и забралась в постель. Вопрос с отдыхом мне не давал покоя, и я решила его прояснить прямо сейчас. Хотя, скорее всего, из-за кокса мне просто хотелось поболтать с кем-нибудь.

— Рома! — громко прошептала я ему в самое ухо.

Он сделал движение, словно хотел накрыться одеялом с головой.

— Нет-нет, спи, — пробормотал он.

Пожалуй, мое скромное желание поговорить он расценил как притязание на нечто большее.

Какая самонадеянность!

Я закрылась в кабинете. Слизала языком остатки первого со стола. Десны приятно онемели. Во рту появился ни с чем не сравнимый горьковатый привкус. Рембо звонить не буду, лягу спать.

Как легко Рома отказался от меня десять минут назад! И это не в первый раз.

До чего безмятежно он спал! У него наверняка кто-то есть. А если нет, то скоро появится. Эта мысль развеселила меня. Какая-нибудь глупая девица будет всерьез переживать из-за Ромы, названивать ему по телефону и сходить с ума от ревности ко мне. Ха! Ему это будет льстить первое время, а потом надоест. Он слишком дорожит своей семьей, да у него на другую бабу просто и сил не хватит: мы с Артемом, да еще новый бизнес.

Молодец свекровь, с самого детства расставила сыну приоритеты: семья — на первом месте, какая бы она ни была. Даже если муж голубой.

Я выбралась из-под одеяла и пошла звонить Кате.

Она сидела у Антона, и у них было полно кокоса.

— Приезжай, — предложила Катя, — мы собираемся поехать в казино.

— Не могу. Рома только сегодня прилетел.

— Да ладно, он подумает, что ты спишь в кабинете.

Через полчаса я оказалась у Антона. Роме оставила записку: «Я тебя будила, но ты меня послал. Зачем мне ночевать дома, если я тебе больше не интересна? Я у Кати». Записку я оставила вместе с моим одеялом в кабинете. Если Рома подумает, что я сплю там, то он не зайдет и будет думать, что я дома. А если зайдет, то подумает, что я сначала легла в кабинете, а потом, обидевшись, уехала к Кате.

В отличие от меня, моя подруга имела собственный бизнес. Благодаря чему она была на «ты» со всеми нашими олигархами и многими не нашими тоже. Катя надеялась когда-нибудь выйти замуж за одного из них. Недавно ей исполнилось тридцать два. Начинала она лет десять назад. Первым серьезным клиентом Кати был известный российский предприниматель, изобретатель финансовой пирамиды. До женитьбы. И после женитьбы тоже. Но — до тюрьмы.

Катя возила ему по пять-шесть девушек одновременно. Раз в неделю. Чаще всего они оказывались простыми студентками, мечтающими подзаработать. Предприниматель платил $200 каждой и 500 — Кате.

Потом было много других, не менее славных и знаменитых деятелей российского бизнеса. Как настоящий профессионал, моя подруга не очень распространяла информацию, добытую по долгу службы. Только ту, которую она рассказывала «за давностью лет». По моим наблюдениям, этот срок колебался от шести до десяти. Или в зависимости от того, насколько важно ей было заинтересовать собеседника.

Мой интерес она держала ровно трое суток.

После чего мы странным образом сдружились.

Странным для меня. Потому что вообще-то сутенерши не моя компания.

С Антоном они познакомились на какой-то вечеринке. Катя протянула ему визитку «PR-компания „Золотая жила“. Креатив-директор».

Антон в то время открывал очередной ночной клуб.

Были времена, когда Антон еще что-то открывал.

Хотя еще раньше были времена, когда Антон все только закрывал, фабрики, рестораны, магазины. Потому что ему не хотели платить. Идеи социализма еще витали в наивных головах. Многим тогда еще казалось, что «каждому по способностям» — это более правильно, чем «каждому по потребностям».

Потребности Антона в начале 90-х были хорошо известны: 600-й «мерседес» (кузов 140-й), шелковая рубашка, барсетка Dupont, золотой браслет граммов на 150. Каким образом из него получился Антон сегодняшний — рафинированный бездельник с первичными признаками интеллектуала, — загадка.

Хотя не большая, чем прошлое многих современных бизнесменов и политиков.

С Катей им было о чем поговорить. Ее так же мало интересовали творческие муки креатива, как его — маркетинговые проблемы продвижения общественных заведений.

Катя органично смотрелась на фоне модерна антоновской квартиры. Хотя, я думаю, столь же уместно она выглядела и среди десятка обнаженных девиц в каком-нибудь гостиничном номере.

Она одевалась модно, но не напоказ. Никаких Chanel и Doice&Gabbana. Дорогие английские дизайнеры. Она их покупала прямо на Oxford Street. Стильно и богемно. Как и полагается бизнес-вуман со вкусом. Кстати, постельное белье Pratesi она приобретала в Harrod's еще до того, как его стала продавать Данилина в Москве. И даже до того, как Саманта из «Sex and the City» воскликнула на весь мир: «Не кончай на мой Pratesi!»

Антон валялся на полу в расстегнутой на все пуговицы рубашке. Между ним и полом был толстый шелковый ковер с растительным узором (магазин «Дача», 22 000 долларов до скидки, размер скидки держится в тайне). Он лениво пускал в потолок никотиновые кольца и беззлобно подтрунивал над Катей.

— «Собака головою вниз», — объявила Катя свою любимую позу йоги.

Ее тело выстроилось в безупречный треугольник, нижней гранью которого служила паркетная доска.

— «Собака без головы», — предложил свою версию Антон, — слабо?

— «Собака-которой-не-досталось-кокоса», — мрачно объявила я.

— Кстати, звучит очень по-индусски, — одобрил Антон.

Катя уселась в классическую позу лотоса перед низким японским столом с ящичком для разжигания костра внутри. Стол назывался «хибачи», в ящичке Антон хранил коко-джанго.

— «Собака-которая-хочет-шампанского!» — Антон принес из холодильника бутылку Crystal.

В казино я изобразила позу «собака-которая-четыре-раза-подряд-проиграла-на-»красное"!".

А Антон объявил себя «собакой-которая-встретила-товарок».

Думаю, он решил, что слово «товарки» — уменьшительно-ласкательное от «товар». Девушки, которых он привел, так не думали.

Он закрылся с ними в туалете, и кокса у нас стало на полграмма меньше. Девушки привели с собой приятелей, и мы все отправились завтракать в «Эльдорадо». Как «стая голодных собак».

В «Эльдорадо» Антон поделил стаю на сучек и кобелей. Сучек было больше, что кобелей вполне устраивало. Одна из них, известная фотомодель Ольга, собралась ехать к Антону в гости. И наверное, поехала бы, если бы Антон громко не объявил следующую асану: «Собака-которая-отправляется-на-случку!» Фотомодель обиделась. В итоге мы оказались у Антона все, кроме фотомодели. Впрочем, фотографов все равно не было.

В одиннадцать утра, рассчитав, что Рома уже на работе, я стала «собакой-которая-возврашается-в-свою-конуру». Все прочие остались на резных диванах Антонова модерна с плотно задернутыми занавесками и обрезанными коктейльными трубочками.

Дверь в кабинет была открыта. На моей записке, снизу, я прочитала Ромино послание: «Уехал к Артему в больницу».

Я села на пол, с запиской в руке, в позе «побитая собака».

Видимо, в моей семье начался такой особый период — эпистолярный. Потому что Артем тоже подготовил мне письмо. Он вручил мне его в то время, когда я доставала из пакетов коробку с пазлами и сборную модель самолета МиГ-21, купленную только что в центре «Винни».

Читая письмо Артема, я была растрогана и чувствовала себя неловко. Как это бывает, когда случайно подглядишь за кем-то. Или, например, прочитаешь чужой дневник.

«Дорогая мамочка, я очень, очень тебя люблю, когда ты заберешь меня отсюда? Ты такая красивая, я так люблю твои нежные руки и твои глаза, иногда они такие строгие, что мне очень страшно, иногда ты так обнимаешь меня, я очень хочу домой, и ты будешь болтать со мной в гостиной».

Я постаралась обнять его так, как он это себе представлял, когда писал письмо. Его теплое трогательное тельце доверчиво обмякло в моих руках. Я тихонько целовала сына в теплую шейку, и он молчал, старательно пряча от меня свои слезы.

— Скоро поедем домой, — пообещала я, — ужасно надоела эта больница.

Артем одобрительно кивнул.

Я села в машину и отключила телефон.

Забралась в постель. Мне удалось заснуть.

 

2

Поужинали

Проснувшись, чувствовала себя отлично.

Тамара сказала, что в гостиной меня ждет Вероника.

Я немного удивилась. Что за визит без предупреждения? Вероника была моей подругой почти с детства. У нас дачи в Усово рядом, с одним общим забором и маленькой калиткой, чтобы ходить друг к другу завтракать.

Артем дружит с ее Никитой, и они ходят в одну школу. Только Рома не любит Игоря, ее мужа.

Мужа Вероники я вижу в последнее время чаще, чем саму Веронику. Хотя она, конечно, об этом не знает.

Когда Вероника думает, что он в командировке, Игорь просиживает с нами целыми сутками в зашторенной Машкиной квартире. Антон его тоже не любит. По-моему, его любит одна только Вероника. А он ее бьет. И гуляет, как мартовский кот. С Катей у них тесные деловые отношения. В смысле креатива Игорь большой затейник.

— Я уже две недели тебе звоню. Ты все время спишь. Я стала волноваться, — объяснила Вероника свое присутствие.

А мне, наоборот, казалось, что я вообще не сплю. Хотя сейчас я проспала почти сутки. Такого со мной давно не случалось.

Я принесла из столовой бутылку белого вина.

— С утра пораньше? — удивилась Вероника.

Редкая зануда.

Я вздохнула.

— Ты не представляешь, что у меня.

— Что? — Она смотрела на меня внимательно, как следователь в кино.

— Артем в больнице.

— Я знаю, мне Тамара твоя сказала.

Я протянула ей бокал с вином.

— Пойдем в кабинет, — предложила я.

В кабинете Вероника бросилась открывать занавески.

— Давай не будем, — попросила я.

Я села в свое любимое кресло на гнутых ножках, французский ампир. Выпила вина.

Вероника обняла меня.

— Ты не расстраивайся, у всех детей бывает аппендицит. Это не страшно.

Я непроизвольно всхлипнула. Все-таки Вероника — хорошая. Мы дружим с ней не сказать сколько лет.

— Понимаешь, он говорил, что у него живот болит, а я не обращала внимания…

— Ты же не знала…

— Да, не знала. Но теперь мне так тяжело из-за этого…

Я налила нам еще вина.

Вероника вдруг отодвинула свой бокал.

— Вместо того чтобы жалеть себя и винить с самого утра, давай лучше в больницу поедем! — Она посмотрела на меня строго, как учительница.

— Да я езжу каждый день. И сегодня поеду — попозже.

Какая же все-таки Вероника бесцеремонная.

— Ты знаешь, — Вероника подошла ко мне совсем близко и опустилась на пол рядом с моим креслом, — со мной Тамара разговаривала. Она волнуется из-за тебя…

— Чего?

Я чуть не опрокинула бокал прямо Веронике на голову. Вот это наглость. Обсуждать меня с моей домработницей!

— Она сказала, что с тобой что-то неладное происходит, ты спишь до четырех часов…

— Какой бред! Какое ее дело! Я ей устрою!

Никогда не знаешь, чего ждать от этих домработниц. Скорее бы уж домашних роботов изобрели. Я даже готова финансировать научные исследования в этой области.

— Никит, просто она за тебя волнуется. Она не знает, что делать… Что вообще происходит?

— Пусть полы моет получше. И вещи мои не портит!

Возмутительная наглость!

— Дорогая, со мной все нормально.

Как бы ее выпроводить?

— Ты знаешь, мне действительно пора собираться к Артему.

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Нет, нет, ему хочется побыть со мной вдвоем.

Я устроила скандал Тамаре. Я попросила ее не совать свой нос в мою личную жизнь. И уж тем более не обсуждать ее с моими подругами.

Тамара расплакалась и попросила прощения.

А я строго-настрого запретила ей пускать кого-либо в дом, если только я не предупредила ее заранее.

Вероника намекала на коко-джанго. Надо было дать ей с собой немножко. Может, это удержало бы Игоря на какое-то время дома.

***

Рома достал из холодильника винегрет и вывалил себе на тарелку почти половину всей салатницы.

Я стояла посреди кухни и наблюдала за тем, как он режет хлеб прямо на столе. Стол весь оказался в крошках, а у Тамары был выходной.

— Сколько раз говорить: возьми дощечку!

Рома кое-как стряхнул крошки. Половину — на пол.

— Мы поедем куда-нибудь на майские?

— Я не могу, у меня работа.

— А что, все остальные не работают? Все остальные деньги в тумбочке берут?

Роме было наплевать на всех остальных. А мне наплевать на то, что ему наплевать.

— Никит, ты же знаешь, какое у меня сейчас положение… Что ты начинаешь опять?

— Тогда мы с ребенком поедем вдвоем!

Я совершенно не собиралась оставаться на майские праздники в Москве, абсолютно одна, когда все разъедутся на целых десять дней.

Рома пожал плечами:

— Езжайте.

— Хорошо. На Кипр поедем. А то я Артему же визу никуда не успею поставить. Его же сфотографировать надо.

— Ага.

— В «Four Seasons».

— Нет, давай в «Аматус». В «Four Seasons» номер будет $450 в сутки, а в «Аматус» у меня корпоративная скидка. Номер обойдется в $250, сьют на первом этаже с бассейном.

— Но я хочу в «Four Seasons»!

Я не заставляла его уходить от отца.

— Нет, поедете в «Аматус», и я дам тебе три тысячи с собой.

— Артем в автоматы больше проиграет, — проворчала я, просто чтобы его позлить.

— Налей мне чаю.

— У нищих слуг нет.

Я скрасила эту сентенцию лучезарной улыбкой и все-таки налила чай.

— Завтра Альберт к нам приедет на ужин. Предупреди Тамару, — попросил Рома.

— Ага.

Альберт был единственным из всех Роминых друзей, кто согласился вложить свои деньги в новый Ромин бизнес. Что-то там с угольными шахтами. Причем от него Рома этого ожидал меньше всего.

У Альберта была аллергия на кунжут. В очень опасной форме. Он мог даже умереть. В бардачке его машины всегда лежал шприц с лекарством — на всякий случай.

— Не «ага», а сама проследи за продуктами. Никита, это ж не шутки!

Я ему клятвенно пообещала. И ушла спать, сославшись на головную боль. Как в анекдотах.

Предварительно выпив снотворное. Имован.

***

Мы все собрались у Машки.

Машка была младшей сестрой одной моей приятельницы. Молодая совсем — лет двадцать.

Или двадцать четыре. Моя приятельница вышла замуж и уехала с мужем в Милан. А Машка осталась с мамой на Остоженке. Потом мама тоже вышла замуж и перебралась в Крылатское. А Машка осталась одна. Вернее, с нами со всеми. И с целой кучей женихов, которые вместе с сестрой способствовали ее безбедному существованию. Как это полагается в двадцать лет.

Машка каждый раз искренне влюблялась, перевозила к очередному жениху свои вещи, получала в подарок автомобиль или шопинг в Третьяковском проезде, помогала ему построить дом или вылечить язву желудка, и они расходились.

Машку всегда бросали. Потом, через несколько месяцев, звонили, умоляли вернуться, но она, как правило, была уже в новом романе и потому мстительно кидала трубку.

Последнему своему молодому человеку Машка помогла избавиться от наркотической зависимости. Она ему надоела. Сначала зависимость, потом Машка.

Катя, считая себя старшим Машкиным товарищем, периодически давала ей какие-то советы. Но Машка никогда к ним не прислушивалась. Считала Катин опыт неприемлемым для своей юной жизни.

Мы все любили Машку за ее оптимизм и веселый характер.

Моя приятельница иногда звонила мне из Милана и говорила, что Машка связалась с плохой компанией. Мне казалось, она преувеличивала.

— Я придумала себе бизнес! — объявила Машка после очередной дорожки.

— Надеюсь, это проституция? — поинтересовался Антон.

Все девушки любили Антона, и Антон любил всех девушек. Он был в бежевом трикотажном свитере швами наружу.

— Возьмешь меня в партнеры? — Катя старательно отрабатывала новую асану со звучным названием «Цветок лилии в последних лучах заката».

— А что за бизнес? — спросила я ревниво. Потому что сама не могла ничего придумать уже несколько лет.

Надо тоже напроситься к Машке. Я моментально представила себя в большом кабинете, за письменным столом, и моя свекровь пришла ко мне как посетитель. Она ожидала в приемной.

Машка вытянула указательный пальчик в сторону Антона.

— Он не поймет…

Антон удивленно поднял брови.

— …Потому что мужчины не стирают каблуки, когда водят машину. Особенно если коробка — ручная. Но и автомат тоже.

— Ага, — согласилась Катя, — я помню, у меня раньше на правой туфле весь задник стирался.

— И у меня тоже, — подтвердила я.

— И у меня. — Антону не хотелось выделяться.

— Не ври, — огрызнулась Машка.

— И что? — Мне не терпелось узнать, в чем, собственно, бизнес.

— Нужно продавать такие нахлобучки на каблук. Съемные. И легкие в использовании.

— Здорово. — Я даже слегка позавидовала Машкиной изобретательности.

— Производство — это всегда хорошо, — подтвердила Катя. Хотя к ее бизнесу больше подходило слово «потребление».

— Можно делать одноразовые, можно многоразовые. Главное — найти инженера, который их сконструирует, — объяснила Машка, — все девушки будут покупать. Особенно кто на «Жигулях» ездит.

— А разве девушки ездят на «Жигулях»? — Антону нравилось дразнить Машку. — На «Жигулях» ездит мой сантехник. Мы сможем впарить ему нахлобучку на каблук?

— Маш, придумай мне тоже какой-нибудь бизнес! — попросила я жалостливо.

— Нахлобучки, в принципе, можно делать на любые предметы, — рассуждал Антон. — Никита может делать, например, нахлобучки на нос, у многих он мерзнет. У тебя мерзнет?

— Мерзнет, — призналась Катя.

— Главное, — Антон увлекся, — чтобы они были съемные. Легким движением руки, придя в ресторан, вы снимаете вашу нахлобучку с носа…

Хохотали все, кроме Машки. Она с обиженным видом пыталась повторить за Катей позу йоги. Асану по-научному.

— Разбогатею — за деньгами не приходите, — проворчала она.

— Без специальной нахлобучки на кошелек не приходите, — хохотал Антон. — Без нахлобучки, которая одновременно служит защитой от посторонних глаз и от врагов, если вы катите в трамвайчике…

— Зайчики в трамвайчике, — подхватила Катя. Уходить не хотелось. Вдруг бы Машка все-таки придумала что-нибудь для меня. Ведь изобрел же кто-то зубочистки. И одноразовые вилки. И еще целую кучу всего.

***

Альберт уже был у нас. Тамара приготовила овощи на электрическом гриле, телятину маленькими кусочками без всяких специй (я ее действительно не забыла предупредить), салат «Романо» с тунцом и оливковым маслом, а на десерт был самодельный торт «Наполеон», который Альберт привез с рынка в Жуковке, где он снимал дачу.

— Рынок закрыли, — жаловался Альберт, — и перевели в торговый центр. Тут же, на площади. Но уже не то. Колорит пропал. Все промаркировано и со штампом санэпидемстанции.

— Там вообще все поменялось, — поддержала я разговор, — даже казино открыли.

— Отличное, кстати, — подхватил Рома.

Я подозрительно покосилась на него. Он, видимо, испугался очередных упреков по поводу сокращения лимита на моей карте и поспешил перевести разговор на другую тему.

Мне не очень нравился Альберт. Он никогда не был в нашей компании. Зануда, без всякой изюминки и чертовщинки. Без харизмы, как это принято говорить. Что в переводе означает «отсутствие сексуальности». В моем, имеется в виду, переводе.

Альберт всего достиг в жизни сам. Работал с самого детства, хотя и не кичился этим, как многие другие. У него не очень складывались отношения с женщинами, если подразумевать тех женщин, которые были его достойны. Всех остальных женщин Альберт избегал.

Он был полной противоположностью моего мужа. Тот считал, что Альберт вложил деньги в его бизнес потому, что уважает его и верит в его будущее. За это Рома был Альберту очень благодарен и такое отношение явно ценил. Но я думаю, что Альберт просто решил для себя, что это капиталовложение — не столь уж большая плата за то, чтобы пробраться в великосветскую тусовку Москвы, стать другом всеобщего любимца Ромы и получать все вытекающие отсюда дивиденды.

Так или иначе, но Альберт был честным человеком, что уже приятно, и очень нам теперь помогал. Что всегда похвально.

Мы сидели в столовой и обсуждали галстук Альберта. Он был полосатый. Как и его костюм.

И рубашка. Носки были в полоску. И — я так думаю — белье тоже.

— Для полосатой рубашки этот не годится, — объяснял Рома, пробуя слегка подгоревший зеленый перец. Он обильно полил его соусом «Терияки».

Рома встал из-за стола и принес из гардеробной несколько разноцветных галстуков.

— Попробуй вот этот. — Он предложил фиолетовый галстук без рисунка, в тон рубашке Альберта.

Альберт отложил вилку и послушно сменил галстук.

Мы с Ромой восхищенно комментировали перемену.

Альберт сидел немного смущенный, но наша забота его явно тронула.

— Дарю, — улыбнулся Рома, сопровождая слова широким жестом.

— Спасибо.

— Тебе правда идет, — согласилась я.

Я, как радушная хозяйка, разложила салат по тарелкам. Рома щелкнул пультом телевизора. Ненавижу, когда включают телевизор в столовой.

Когда я была маленькая, мы во время обеда разговаривали, обменивались новостями, и это было самое лучшее время за весь день.

По телевизору как раз шел футбол. Самое лучшее время для Ромы за весь день. Я проследила взглядом несколько пасов и повернулась к Альберту, чтобы узнать, как он относится к спортивным передачам.

Такого я никогда раньше не видела. Лицо Альберта надувалось, как воздушный шарик с глазками.

Рома вскрикнул одновременно со мной.

Альберт выскочил из-за стола и бросился к входной двери. Рома побежал за ним.

«Наверное, в машину, — подумала я в каком-то ступоре, — за шприцем».

Я лихорадочно пересматривала в кухне все банки, которые могла взять Тамара. Она испуганно оправдывалась.

— Я же ничего не добавляла. Как вы сказали…

В дверях появился Рома.

— А где Альберт? — виновато спросила я.

— Уехал.

Рома смотрел на меня холодными злыми глазами.

— Ничего нигде нет. Не понимаю, как это могло случиться. — Я продолжала изучать перечень ингредиентов на бутылках с маслом и уксусом.

— Ищи. — Видно было, что Рома еле сдерживает бешенство.

Я громко выдохнула. Скорее даже простонала. В состав оливкового масла входило масло из семян кунжута.

— Ром, извини, пожалуйста, кто бы мог подумать, я вообще не знаю, кто купил это масло…

Домработница запричитала, Рома громко хлопнул дверью.

Поужинали.

 

3

В первую секунду было такое чувство будто не я их, а они меня… Я не то чтобы смутилась… И не испугалась… Как космонавты перед запуском.

У Антона в «Красную Шапочку» была золотая карта. Пока он не показал мне ее, я думала, что в мужские стриптизы ездят одни только девушки.

— У каждого свои места для знакомства с женщинами, — объяснил мне Антон. — Некоторые спускаются за ними в метро: это просто край непуганых невест, а ленивые, типа меня, просто сидят за лучшим столиком там, куда женщины сами приходят в поисках мужчины.

Мы вытащили огромный мягкий диван из столовой прямо на улицу, на крытую веранду моего загородного дома. И теперь сидели, наслаждаясь первым по-настоящему теплым днем.

Машка приехала со своей подругой — молоденькой блондинкой в рваных синих джинсах со стразами. Джинсы должны были сидеть на бедрах, но из-за полного отсутствия этой части тела казалось, что они вот-вот упадут. Она выглядела очень сексуально. Рядом с ней хотелось худеть.

Подруга представилась Анжелой, и вряд ли ее имя могло быть каким-нибудь другим. Поздоровавшись, она сразу сняла с себя фиолетовый топ и, оставшись в малиновом бюстгальтере, изящно растянулась в шезлонге под солнцем.

Оказалось, что Анжелин отец — один из крупнейших производителей строительных материалов в России. Несколько заводов по всей стране.

Анжела приехала на Cayenne белого цвета. Все детство она провела под Лондоном, в женской школе. Вопреки расхожему мнению о том, что если дети уезжают за границу, то уже не возвращаются, Анжела собиралась остаться в Москве.

Мама купила ей аттестат средней школы и отправила в МГУ поступать то ли на исторический, то ли на филологический. Анжела позвонила маме прямо из кабинета ректора: «Мам, какую я школу закончила, а то здесь непонятно!»

Анжелина школьная привычка покуривать марихуану переросла в Москве в стойкую привязанность. Она научила своих друзей пользоваться трубками, бутылками и прочими приспособлениями английских студентов.

На одной из вечеринок в собственной квартире она познакомилась с Машкой, и Машка познакомила ее с коко-джанго. Анжела отнеслась и к Машке, и к коко-джанго как к очередному развлечению, тем более что ее неожиданно выгнали из университета, прямо с пятого курса. Теперь она собиралась поступать в МГИМО, и ее отец был готов выделить необходимые для поступления в этот самый престижный институт Москвы $45 000. Но Анжеле предстояло учиться. Потому что за $45 000 они в МГИМО брали всех, а оставляли после первой сессии только тех, кто ее хорошо сдал.

Отец Анжелы не очень надеялся на то, что его дочь будет хорошо учиться. Но он считал, что у нее есть шанс выйти замуж за перспективного однокурсника до того, как ее выгонят. И тогда она наконец-то успокоится. Анжела скрывала от отца, что не собирается замуж еще по крайней мере лет десять. В общем, до первой пластической подтяжки.

Машка уселась на колени к Антону.

— Я звонила Кате, у нее кто-то там из Лондона прилетел. Она его выгуливает. Вряд ли сегодня освободится. Разве что ночью.

— Это вы все бездельницы тут собрались, а человек работает, — ответил Антон. В его последних словах было явное сострадание.

Года полтора назад Антон продал свой ночной клуб и с тех пор объявил себя «на пенсии». Но я подозревала, что от продажи одного-единственного ночного клуба его пенсия не могла быть особо продолжительной. Если только он не собирался переехать жить в какой-нибудь Таиланд. Или…

Я ведь не все знала об Антоне.

— Поехали на майские в Перу, — предложила Машка.

— С рюкзаком по горным хребтам… фляжка с водой… надежный товарищ… — Антон говорил, словно пел речитативом.

— Опытный проводник… — подхватила я.

— Солнцезащитные очки… — в тон продолжал он.

— Потрясающая романтика, — издевательски прокомментировала я.

— А что? — обиделась Машка.

— Ничего. Только учти: я твой рюкзак не потащу. — На Антоне были коричневые носки с зеленым мыском. Очень стильно.

— Никакие не хребты. Вон Анжела там была. Отличные гостиницы и природа. А с рюкзаками одни придурки ходят, типа тебя.

Антон скрутил Машке руки, и она радостно завизжала.

— Расскажи, что там, в Перу? — попросила я Анжелу.

— Там в ресторанах все заказывают чай с кокой.

— Да ладно! — удивилась я.

— Кока — это то, что я думаю? — уточнил Антон.

— Да, вполне легально. Из-за этих самых хребтов и перевалов чай с кокой помогает нормализовать давление. Там эти листы коки везде продаются. Только из страны вывозить нельзя.

Анжела, сидела в шезлонге в своем малиновом бюстгальтере. Размер груди у нее был, наверное, четвертый.

— Едем, — решил Антон.

— Я не могу, я на Кипр еду. На Перу Рома еще не заработал. — Я постаралась сказать это весело, но, по-моему, не получилось. Все уловили досаду в моем голосе.

— Ну и ладно, на Новый год поедем! — Машка явно хотела меня поддержать. Но мое настроение уже безвозвратно испортилось.

За неимением сложностей в нашей жизни Рома создал их искусственно.

— Нас и здесь неплохо кормят. — Антон высыпал кокаин на одноразовую тарелку с надписью «Happy birthday». На тарелке были нарисованы веселые клоуны, и она, видимо, осталась со дня рождения Артема.

Антон ловко разделил кредиткой горку на четыре одинаковые дорожки. На этой тарелке они производили впечатление крохотных праздничных пирожных.

Антон стал разжигать мангал, а Машка готовить шашлык.

Мы с Анжелой поехали в Жуковку покупать вино.

Фиолетовый топ она надела только перед супермаркетом.

В Анжеле было что-то такое, что заставило лысого мужчину в пляжных шлепанцах пропустить ее в кассу без очереди. С пятью бутылками белого вина в руках она смотрелась так же романтично, как если бы это был букет белых ромашек.

Рядом с Анжелой я казалась себе меньше ростом и какой-то угловатой. Хотелось подпрыгнуть.

Лысый шел за нами до самого Анжелиного Cayenne. Но так и не решился подойти.

Шашлык получился невкусным, потому что его не замариновали заранее.

Машка отнесла его соседской собаке, а мы ели огурцы и украинское сало. Нас угостила моя домработница. Ей муж привез. Я купила ему красный комбинезон Ferrari как спецодежду, и теперь он гордо разгуливал в нем по участку и ничего не делал, боясь испачкаться.

— Ему же жарко… — посочувствовала Машка.

Я пожала плечами:

— Зато красиво.

После темной холодной зимы нюхать кокос на солнышке — в этом была своя прелесть. И будоражащая новизна.

Ночью приехала Катя. Она привезла шампанское и еще полтора грамма.

Я распределила на всех комнаты в доме.

Машка с Анжелой поселились в одной.

Я заметила их отсутствие уже далеко за полночь. Антон отправился с Катей в Жуковку, в казино.

Я толкнула дверь в Машкину комнату. Я была уверена, что они не спят.

В первую секунду было такое чувство, будто не я их, а они меня застали за чем-то неприличным. Я не то чтобы смутилась…

И не испугалась…

Как космонавты перед запуском ракеты.

Они ведь все знают про космос. Но… просто никогда там не были.

Анжела потянула меня к себе. Удивительное ощущение — женская грудь на ощупь очень мягкая. Свою собственную ощущаешь совсем по-другому.

В комнате было темно. Я узнавала лица, только когда они оказывались совсем близко.

Я постоянно ощущала на своем теле прикосновение волос. Мягких и шелковистых.

Мне казалось, что все, что со мной происходит, уже было в моей жизни. Или в моих снах.

Или в фантазиях.

Но я никогда не испытывала ничего подобного.

Когда женщины занимаются любовью — они не срывают одежды. Одежды мягко соскальзывают с кожи. Но, даже оставаясь на теле, не мешают, а становятся такими же важными и ценными, как и все, что к тебе прикасается.

Касание рук, волос, шелкового белья, губ — это не секс из семейной жизни. Это — расставание с невинностью. Такое, каким представляет его себе каждая юная девушка. Такое, которое не подмешивает к рассвету досадное чувство несбывшихся надежд.

Еще девочкой я однажды наблюдала за своей подругой, более взрослой и более развитой, с каким-то непонятным чувством робкого вожделения. Она тогда поймала мой взгляд. И в ее глазах было понимание. Помню, что мы тут же заговорили о мальчиках.

Безумная ночь.

Если у меня и были какие-то комплексы, то в эту ночь я от них избавилась. Если было что-то, что казалось запретным, в эту ночь оно исчезло.

Когда я снова появилась на веранде, Антон не сказал мне ни слова. Он кидал крошки засохшего лаваша стайке скворцов.

Я налила себе кока-колы и забралась на диван.

Под лучами солнечного света все бурные эмоции минувшей ночи показались мне надуманными.

Я испытывала только досаду и опустошение.

И почему-то чувство вины.

Как объяснил мне Антон, так же ощущают себя мужчины, когда после ночного загула возвращаются домой. К жене. Разочарование, боязнь расплаты — то есть скандала, и на этом фоне щемящий вопрос: зачем вообще все это было нужно?

Не хотелось встречаться ни с Машкой, ни с Анжелой.

— Я поеду, — объявила я Антону. — В Москву.

— Прямо так? — Он критично осмотрел меня.

Я была в старом Ромином свитере, джинсах и зимних ботинках. Потому что это было первое, что попалось мне под руку.

— Дома переоденусь.

Я села в машину. Мне действительно хотелось домой, хотелось попасть в привычный мир привычных вещей — тогда все, что находится за его границами, будет казаться неважным. Можно будет даже сделать вид, что этой ночи не существовало.

Бензин был на критической отметке. Я свернула на заправку в самом начале Рублево-Успенского.

Подсчитала деньги. Шестьсот рублей. Можно будет купить в «Ростиксе» два превосходных чебурека и Ice Tea.

— Девяносто пятого бензина на пятьсот рублей, — бросила я заправщику.

«Только бы никого не встретить, выгляжу я действительно неважно».

Я нагнула голову и проскользнула мимо припаркованных машин.

Пока готовили мой заказ, я подошла оплатить бензин. Они что-то там перепутали и заправили меня на шестьсот рублей.

— Я просила на пятьсот, — сказала я. Сто я уже потратила на воду и чебуреки.

— Но заправщик утверждает, что…

— Вы тут разбирайтесь, а я пока поем…

Я уселась на высокий стульчик. Чебурек был великолепен.

Передо мной оказались заправщик с кассиршей.

— Вы мне сказали бензина на шестьсот рублей! — громко заявил он.

На меня покосилась пара с соседнего столика.

— Я сказала: на пятьсот, и больше обсуждать это не буду.

Дурацкая ситуация! Угораздило же меня оказаться без денег.

— Что же нам — сливать бензин?

Я пожала плечами:

— Сливайте, если хотите.

Они ушли, а я протянула руку ко второму чебуреку. Положительные эмоции были мне просто необходимы.

— Никита! А я смотрю: ты или нет?

Муж одной моей знакомой. А я в таком виде!

Ужасный день.

— Слушай, дай сто рублей.

Он послушно достал из кармана деньги.

— Спасибо. — Я помахала ему рукой и лучезарно улыбнулась. — Возьми себе чебуреки, не пожалеешь!

Я выехала с заправки. Было всего восемь утра.

Что этот тип делал здесь в такую рань? Наверное, от девицы ехал. Позвоню и все расскажу своей приятельнице. Хотя он, наверное, в эту минуту то же самое про меня ей рассказывает.

***

Мы познакомились с Ромой, и через год я забеременела. Еще через полгода мы поженились.

Свекор решил, что его сын не из тех, в кого влюбляются бескорыстно, и устроил мне испытание.

Мы на год уехали в Лондон, где Рома учился бизнесу, и жили на какое-то подобие его стипендии. У меня не было няни, и домработница приходила раз в неделю. Причем, если в доме был бардак, то она требовала дополнительные деньги.

Таковы английские правила. К ее приходу я убирала дом.

К счастью, через год мы вернулись в Москву.

Рома пошел работать к отцу на фирму. Нам купили квартиру, мне выдали кредитную карту.

Я накупила миллион дешевых вещей на распродаже. Вечером с нетерпением ждала Рому, чтобы похвастаться богатым гардеробом. Ему, кстати, я тоже кое-что прикупила. Там же. Рома пришел, посмотрел, поцеловал меня, сложил все в черный мешок для мусора и отнес к себе в машину. На следующий день его водитель отвез мои наряды каким-то беженцам. Чтобы унять мои слезы и негодование, Рома отложил платежи по кредитам и выдал мне мой месячный лимит еще раз. Как сейчас помню, я купила себе костюм в «Славянской». И две маечки. Рома был доволен.

А я почувствовала себя богатой женщиной.

Хотя кое-какие вещички на распродаже люблю покупать до сих пор. Или где-нибудь в «Mere». А еще лучше — в Китае. Я была там проездом, всего один день, но впечатление до сих пор не стерлось. Дороже пяти долларов ничего нет.

Я рассказывала об этом всем своим подругам.

У кого-то загорались глаза от возбуждения. Некоторые делали презрительное лицо. Те, у кого неограниченный лимит. Или те, кто находился в образе так глубоко, что для того, чтобы они из него вышли, мир должен был перевернуться: топ-модели должны были бы весить 80 килограммов, а по телевизору идти реклама целлюлита.

Но и то бы они побоялись признаться сами себе, что купить что-нибудь хорошее, но задешево — это здорово. Так же, как и переспать с Путиным.

Только уверенные в себе женщины признают, что они бы с удовольствием это сделали.

Я бы — да. С удовольствием. Власть — это очень сексуально.

***

Моя мама отказалась от меня, когда мне было три месяца. Конечно, не в том ужасном смысле слова, как отказываются от малышей, когда сдают их в детский дом. Мои дедушка с бабушкой уезжали за границу на важную партийную работу. И они удочерили меня, чтобы взять с собой. Мама осталась в Москве — разбираться со своей личной жизнью. Это она, кстати, делает до сих пор.

А я уехала в Австралию со своими новыми — по документам — родителями. И вернулась только через шесть лет.

Так что все-таки она меня бросила. Я так считаю.

Хотя ее жалко. Больше у нее детей не было.

***

Я позвонила Бубиной, чтобы она забронировала мне два билета на Кипр бизнес-классом. Бубина, как обычно, немного поворчала по поводу того, что я все решаю в последний момент, но билеты пообещала.

Бубина — это моя новая турагентка. Не зря их называют не только туроператорами, но и агентами. По количеству секретной информации, которой они обладают, Джеймс Бонд рядом с ними — просто мальчишка. Они ведь заказывают одновременно поездки и мужьям, и женам.

И любовникам, и любовницам. И меняют цены в зависимости от пожелания клиента. И маршруты, чтобы кто-нибудь с кем-нибудь не встретился.

Достоинство Бубиной было в том, что она держала язык за зубами. Не пыталась заработать в компаниях авторитет рассказами про своих богатых клиентов.

Хотелось уехать прямо сейчас. Причем навсегда. Стать звездой где-нибудь в Голливуде, и пусть они смотрят меня по телевизору. А потом вернуться и снисходительно кивать головой при встрече. В ответ на их заискивающие взгляды.

Неделю назад я встретила в «Балчуге» Наталью Водянову. Молоденькая топ-модель из России. Она стояла со своим мужем-лордом в окружении журналистов. Не в пошлой короткой юбке. А в обычных джинсах. И говорила — не визгливый вздор взбалмошной суперзвезды, а нормально, спокойно и умно. Не было в ней ничего такого, чтобы я могла почувствовать свое превосходство и пройти мимо, бросив снисходительный взгляд. Я остановилась и разглядывала ее, пытаясь найти изъян. Она была безупречна. Это испортило мне настроение до конца вечера.

Я ругала Тамару за бардак в доме. Она молчала, опустив глаза. И как-то странно улыбалась.

При других обстоятельствах я бы назвала эту улыбку лукавой.

— Тамара, я хочу, чтобы с сегодняшнего дня вы пересмотрели свое отношение к работе.

Улыбка Чеширского Кота.

Рома мне всегда говорил: «Как ты хочешь заниматься собственным бизнесом, если не можешь справиться с одной только домработницей?» Я ему объясняла, что легко руководить бухгалтерами, водителями, инженерами, рабочими: все эти люди пришли на свою работу, потому что им нравится, она их устраивает, они учились этому и сами стремятся к тому, чтобы работать лучше — это обеспечивает рост карьеры и зарплаты. А такой профессии, как домработница, просто не существует. На нее не учат, и девочки не выбирают ее после школы. В домработницы идут те, у кого в жизни что-то не получилось. Кто делать ничего другого не умеет. Или за легким заработком. Домработницы получают больше, чем учителя и инженеры. Вот и справься с ними. Легче уволить. И взять другую. Точно такую же. Как раньше нас учили в школе: «У народа была вера в доброго царя». Так у меня сейчас — вера в хорошую домработницу.

 

4

…Девушки, которые на дорогих машинах ездят, у них называются «парашютистки».

У Артема начались осложнения после перитонита.

Он лежал на железной больничной кровати и горько плакал. Он хотел домой. Он был таким маленьким и беспомощным, что казался несчастным пленником взрослой жестокости. Хотелось укутать его в одеяло и посадить себе на колени.

Но только не в это одеяло с квадратным штампиком.

За окном сверкало солнце, но в палату оно не попадало.

С улицы доносились голоса птиц, но мне они казались записанными на магнитофон.

Я принесла из дома уже почти все игрушки, но эта комната с желтыми стенами и особым запахом все-таки никак не походила на уютную детскую спальню.

Именно в больницах дети впервые знакомятся с одиночеством. Поэтому, вырастая, они забывают своих друзей и врагов, дни рождения и каникулы. Но они всегда помнят о том, что лежали в больнице.

Я отказалась от Кипра. Хорошо, что билеты не эконом-класса, — они бы пропали. Скупой платит дважды.

Я села в машину в отвратительном настроении. Мне было невероятно жалко Артема. Взрослые, когда они лежат в больнице, успокаивают себя тем, что делают это ради прекрасного здорового будущего. Ради чего маялся в больнице мой сын, он не понимал.

Меня мучил один вопрос: связывает ли Артем свое положение с тем, что я вовремя не отнеслась серьезно к его жалобам? Не вызвала врача, вместо того чтобы идти спать? Думать об этом было слишком тяжело.

Я отправилась к Антону.

В больнице мне дали целый список лекарств, которых у них не было. ЦКБ называется. Что тогда говорить про обычные районные? Страшно представить.

Я остановилась около первой попавшейся аптеки. На Брестской.

Купила лекарства. Заодно влажные салфетки в больницу, какие-то леденцы.

Открывая машину, пожалела, что не купила гематоген. В детстве я его очень любила, может, Артему тоже бы понравилось?

Я резко обернулась, и это могло меня спасти.

Прямо передо мной оказался небритый мужчина в черной шапочке. Я уперлась ему в грудь.

Но не спасло. Я увидела руку, которая стремительно приближалась к моему лицу.

Боль вонзилась в меня, и она была такой сильной, что я даже не почувствовала страха, когда чьи-то руки подхватили меня и я оказалась на заднем сиденье своей машины.

Я попыталась за что-то ухватиться, но сильные удары, уже ногами, затолкали меня в пол, между сиденьями, и я, как будто глядя на себя со стороны, на секунду удивилась, что смогла там уместиться.

Казалось, что еще мгновение назад я была на безопасном тротуаре, но машина уже мчалась, я лежала под чьими-то ногами, и тут только я поняла, почему темно: на голове было что-то, что закрывало мне глаза.

Я пошевелилась, чтобы избавиться от этого, но тотчас же получила пинок ногой. Боли не почувствовала: то ли от страха, то ли пинок был слабым.

Они говорили не по-русски. Я не понимала ни слова.

Голова болела так, словно в нее воткнули острую вилку и накручивали мозги, как спагетти.

Я вдруг поняла, что плачу. Сильно и очень мокро. Но абсолютно не шевелясь.

— Где права и техпаспорт? — услышала я голос с сильным акцентом.

Мне на голову что-то опустилось, и мне показалось, что это моя сумка.

— Громче, сука!

Я с готовностью повторила:

— В бардачке.

Мой голос был заискивающим, я специально старалась. Мне хотелось отвечать на их вопросы, говорить, рассказывать что угодно, чтобы их успокоить. Чтобы их разжалобить.

Чьи-то жесткие руки оказались у меня на теле… в моих карманах… у меня на груди.

— Деньги есть? — рявкнул тот же голос.

Нет, не надо скулить. Они меня не пожалеют.

Я постаралась совладать со своим голосом:

— Конечно есть. У кого ж их нет?

Я даже зажмурилась от страха. Шея напряглась в ожидании удара.

Они начали ругаться. По-русски. Матом.

— Вот сука…

«Они взяли мой „мерседес“. Забрали мои документы. Они убьют меня».

— Давай деньги, где они?

Я приготовилась не реагировать на боль. Каждая моя мышца напряглась и застыла.

Я ответила максимально вежливо:

— Права отдайте. Потом поговорим.

Я решила, что если в моем кармане будут права, то они меня не убьют. О том, что их могут потом вытащить, я почему-то не думала.

Меня не ударили.

— Слушайте, — я говорила бодро, словно все еще находилась в шезлонге на своей дачной веранде, — хотите, я вам доверенность на машину напишу, катайтесь на здоровье!…

Я замолчала на полуслове. Дура! Если они продиктуют мне данные, на кого доверенность, тогда уж точно убьют.

— Хотя вы и сами можете выписать…

Они говорили на смеси русского и какого-то армянского. Или таджикского. Или чеченского.

Один все время орал.

Мне показалось, что они дергались не меньше меня.

«Обдолбанные, — с ужасом подумала я, — на шприце».

— Слушайте, давайте нормально поговорим. Я ж нормальный человек, и вы нормальные. У меня в сумке, видели в кармане, кокс. Хотите?

Да. Нормальные люди обычно именно так и разговаривают. В скрюченном состоянии и когда половой коврик забивается в рот.

Ноги на мне задвигались, голоса стали оживленными.

Наверное, когда говорят: «В эту минуту напряжение между ними спало», имеют в виду именно такую ситуацию.

***

— Гур, гур, гур, вые…ть, гур, гур… сука…

«Не убьют, — думала я, — шапку на глаза надели, не убьют».

— Слушайте, хотите, я вам анекдот расскажу? В два часа ночи мужик шарит по всем кухонным шкафам, заходит заспанная жена. «Где-то здесь водка была спрятана». — «Так ты ее на похоронах отца выпил». — «То-то я смотрю, что-то папашки не видно!»

Тот, что сидел впереди, засмеялся.

Они снова заговорили. По-моему, заспорили.

Разбавляя свои слова русским матом.

В какую сторону мы едем? Сколько времени?

Большим пальцем я стянула со среднего кольцо. Не бог весть что, но все-таки бриллианты.

Подняла руку вверх, наугад.

— Держите кольцо. Денег стоит немерено. С бриллиантами. Муж подарил.

— Кто твой муж?

Мысли в голове закрутились, как на ускоренной перемотке: «Дипломат? Американец? Депутат? Олигарх?…»

— Права отдайте, — проныла я.

«… — Милиционер? Прокурор? Художник?»

Что сказать? Чтобы не испугать. И не слишком расслабить.

— Давайте я вам еще один анекдот расскажу, а вы мне за это — права?!

— Давай.

Я получила легкий пинок в живот.

— Девушка приходит к врачу: «Доктор, меня все раздражает». Доктор спрашивает: «Что именно?» Девушка ему, злобно так: «Не зли меня, сволочь!»

Они громко заржали. Я почувствовала себя актрисой, которую осыпали овациями на дебютной премьере.

Тот, что впереди, перестал орать.

По времени мы уже вполне могли оказаться за городом.

— Это твой адрес? У тебя ребенок есть?

Зачем я взяла с собой паспорт? В голову снова вернулась боль.

— Это адрес прописки. А живу я за городом. На Рублевке, слыхали? Туда не подъедешь просто так. Камеры и охрана. Вам туда лучше не соваться. «Мерседесов» и в Москве хватает.

Мне хотелось сказать: «Отпустите меня, пожалуйста». Мне так сильно хотелось это сказать!

Еще сильнее, чем в пятнадцать лет объясниться в любви Сереже Храмцову.

Они переговаривались. Именно переговаривались. Я напряженно думала: хорошо это для меня или нет?

Машина стала реже останавливаться. Значит, светофоров все меньше…

— Господи, помоги мне… — Я забормотала слова, выдумывая их на ходу, бессвязные и бессмысленные, тихо, но так, чтобы они смогли уловить суть. -…Вседержитель, прости нас, грешных, помоги нам, кающимся…

Пинок в бок.

— Ты чего там?

— …Господи, всепрощающий, рабы твои… — Что-то подобное я исступленно бормотала несколько минут. Как пела без музыки.

Несколько рук сильно дернули меня вверх.

Я завизжала от ужаса. Я забыла все свои уловки.

Я кричала от страха. Кричала не потому, что решила кричать, а кричал мой рот. Сам. Моя голова. Мое тело. Сердце. Руки. Все кончено. Я кричала с тем же отчаянием, с каким кричит ребенок, рождаясь. Не понимая, почему он кричит. Но не кричать не может.

Я ударилась головой о дверь; перед глазами оказалось крутящееся колесо машины; мое тело перекатилось несколько раз по асфальту; я шевельнула рукой. На небе собирались тучи. Я была жива. Меня выкинули из машины.

Я вскочила и побежала… Бежала, пока были силы. Хотелось оглянуться назад, но я не позволяла себе.

Когда бежать я уже не могла, я пошла. Я шла очень долго, и за все время не проехало ни одной машины. С двух сторон дороги был лес.

Я устала и остановилась. Села на обочину. И заплакала.

Я была одна, в лесу, избитая, уставшая. Неизвестно где. Телефон они забрали.

На шум мотора и яркий свет фар я бросилась грудью в лучших традициях отечественного кинематографа про войну.

***

Ромы дома не оказалось.

Я налила полную ванну воды. Вылезла, мокрая, добежала до входной двери, проверила — заперта ли, вернулась.

Доливая только горячую, я смогла согреться.

Рома был на встрече и домой не собирался.

Я расплакалась.

Он приехал через двадцать минут.

Мы лежали, обнявшись, и он гладил меня по голове.

Он принес мне чай, а потом коньяк. Я смешала и то и другое и закрыла глаза. С облегчением поняла, что засыпаю.

Мне позвонила с сочувствием вся Москва. Сарафанное радио.

Всех интересовали жуткие подробности. Не изнасиловали меня? Страшно было? Как, анекдоты рассказывала, правда?

Приехали Машка с Анжелой.

Последние события затмили все, что было до этого, и я встретила их без замирания сердца.

— Перестань брать трубку, — посоветовала Машка, — пусть мучаются от любопытства.

— Ты на чем теперь ездить будешь? — спросила практичная Анжела.

— Только не на «мерседесе», — ответила я. — Мне Рома «фольксваген» какой-то обещал. Из офиса.

Они понимающе кивнули.

— Я сама так боюсь на этом Cayenne, — призналась Анжела. — Всю дорогу в зеркало смотрю, ужас.

— Мне в милиции сказали: девушки, которые на дорогих машинах ездят, у них называются «парашютистки», — сообщила я.

Я действительно утром побывала в отделении.

Рома возил. Я заявление написала. Пусть мой «мерседес» ищут.

— Да, ужасно страшно, — согласилась Машка.

— Хочется иметь пистолет или охрану, — сказала я. — Я стреляю отлично, кстати.

— Никита. — Анжела поставила ударение на последний слог.

— Только не знаю, успела бы я достать пистолет или нет.

— Никита. Клево! — подхватила Машка. — Давайте агентство откроем: «Никита».

— Пистолеты будем продавать? — спросила я.

— Нет! — Машкины глаза азартно заблестели. — Женщины-телохранители. Такого еще нет!

— Лучше уж нахлобучки на каблук, — засомневалась я.

— Какие нахлобучки? — удивилась Анжела.

— Да нет, охранницы — это суперидея. Это будет модно. И дорого. Все захотят.

— Действительно, здорово, — похвалила Анжела.

— Ну давайте! — У меня было чувство, что я принимаю историческое решение. Как в фильмах про олигархов — вот они студенты, а вот решили открыть ИЧП. Они легкомысленно пьют пиво за успех, а мы-то, зрители, знаем, чем это все закончится. Собственными империями.

Анжела отказалась:

— Бизнес — это не для меня. Потом на косметолога времени не останется. И без укладки будешь ходить. Видела я этих бизнес-вуман… В девять утра встают.

Я готова была ходить без укладки, без маникюра, без чего там еще — но с визитной карточкой.

Машка была уверена, что у нее хватит времени на все.

Рома отнесся к идее скептически.

— Может, сначала с кокаина слезть? — предложил он.

— С какого кокаина? — обиделась я.

— От которого ты носом постоянно шмыгаешь, словно у тебя гайморит хронический.

— От этого… — Я засмеялась. — Шучу. Рома, не говори глупости. Лучше поддержи меня в начинании.

— Ты меня сильно поддерживаешь?

— Ну, понятно. Спокойной ночи.

Мы отвернулись друг от друга, одинаково обиженные и непонятые — каждый своей «второй половиной».

 

5

ЧАСТНОЕ ОХРАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ «НИКИТА»

приглашает на работу женщин до 35 лет

В газетах «Милицейский вестник», «Работа для Вас» и «Ищу работу» мы поместили объявление:

ЧАСТНОЕ ОХРАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ «НИКИТА»

приглашает на работу женщин до 35 лет,

имеющих опыт работы в правоохранительных органах;

владеющих техникой восточных единоборств;

з/п от 1000 евро.

Мы напечатали сто листовок с тем же текстом и фотографией симпатичной брюнетки с большим пистолетом.

Ромин водитель наклеил их во всех спортивных клубах, адреса которых мы смогли раздобыть.

Мы оставили Машкин телефон в качестве контактного.

Никто не звонил.

Мы добавили в объявление фразу: «или женщин, желающих овладеть профессией». Через три дня звонков было столько, что Машка установила для себя рабочий день до 20.00. Потом отключала телефон.

Мы поняли, что осуществление нашей идеи возможно, и стали искать офис. Надо было приглашать девушек на собеседование.

— Сколько вам лет? — Вы хотите работать в личной охране? — Вы занимались какими-то видами спорта? — Назовите имя и контактный телефон. — Вы все узнаете на собеседовании. — Мы с вами свяжемся в течение недели. Готовьте две фотографии 3х4.

— Алле. Да. Сколько вам лет? Вы хотите работать…

— Может, пусть она отсядет? — предложила Анжела.

Мы обедали в «Vogue-кафе».

Маша сделала обиженные глаза.

— Мы все вам расскажем на собеседовании…

— Да ладно, — я засмеялась, — пустых столов нет.

У Анжелы тоже зазвонил мобильный.

— Пап… ну, мне же завтра на работу… ну, я с девочками ужинаю… давай завтра я приеду…

— Чего у тебя случилось? — спросила я.

— Да… папа уже достал. Надо вправду замуж скорее выходить. Хотя наверняка муж будет еще хуже, чем папа.

Подошел официант. Мы заказали суши.

— Вы занимались какими-нибудь видами спорта?

— Маш, суши?

Машка кивнула, записывая в блокнот очередной телефон.

— А на какую работу ты завтра выходишь? — удивилась я.

Анжелу можно было представить работающей только на подиуме. И то если подиум — ее собственность.

— А… — Анжела набросала лед в бокал с белым вином до самого края, — в одну нефтяную компанию. У них офис в Смоленском пассаже. Так что теперь обедать будем там.

— Здорово. А чего ты будешь делать?

— Европейскими контактами заниматься. У меня же два языка.

Я посмотрела на Анжелу с уважением. Не из-за двух языков — раз та жила за границей, — а из-за ее спокойной уверенности в том, что она может заниматься «европейскими контактами».

— Какая зарплата?

Анжела беспечно пожала плечами:

— Пока никакая. Это же папины друзья. За то, что они меня взяли, мы им компьютер новый купили в офис.

— Почему вы хотите работать в личной охране?

Принесли суши. Как только Машка открывала рот, чтобы положить туда ролл с угрем, звонил телефон.

— Ешь. — Я забрала у нее трубку. — Алле.

Высокий женский голос.

— Это по поводу объявления.

— Да. Сколько вам лет?

— Двадцать шесть…

Она ответила не очень уверенно. Может, на самом деле ей 36?

— Вы хотите работать в личной охране? — Я подражала Машкиным деловым интонациям.

— Ну… не знаю… я думала, вы расскажете, что это…

— Вы занимались какими-нибудь видами спорта?

— Да, я мастер спорта по плаванию.

— Назовите имя и контактный телефон.

— Но я хотела сначала узнать, что это за работа…

— Мы все вам расскажем на собеседовании. Там и решите.

Я записала ее имя.

— Ты не сказала про фотографии, — упрекнула Машка.

— Забыла. Она мастер спорта по плаванию.

— Ну, балерины не звонят. Алле. Сколько вам лет?…

Анжела закатила глаза.

— С вами так весело стало. Ужас.

— Бизнес. — Я иронично развела руками.

Главное — сделать это модным. Чтобы появиться где-нибудь с женщиной-охранницей стало престижно. Чтобы наши девочки стали показателем благосостояния. Их надо хорошо подготовить — чтобы через месяц после того как их возьмут «для экзотики», девчонок не выгоняли.

Чтобы в них действительно обнаружилась потребность. Они должны уметь приглядывать за безопасностью клиента, водить машину, чтобы при необходимости заменить водителя, хорошо готовить, чтобы заменить домработницу утром того дня, когда та не вышла на работу, со вкусом одеваться — чтобы быть для своего клиента немного стилистом, и не быть дурой, чтобы его не раздражать.

Это — наша бизнес-концепция.

— Алле. Нет, мужчины нам не нужны.

Мы собирались набрать группу. Человек восемь. Отлично их подготовить. Сделать из них суперменок. Провести небольшую рекламную кампанию — несколько интервью. И продать их. Тысяч по пять в месяц. Минус одежда, стилист, обучение.

Прибыль с восьми девушек — 32 000 в месяц.

Сколько на это потребуется денег, мы пока не знали. Хотя допускали, что первую группу можно будет продать и дешевле. По три с половиной или четыре тысячи в месяц.

Мы выяснили, что однажды женщина была хозяйкой ЧОПа. Но никакой специальной программы по женской личке у нее не было.

Личка — это первое профессиональное слово, которое мы освоили.

***

Мы ехали с мужем к Артему.

— Давай ему робота купим? — предложила я холодно.

Никогда и ни с кем я таким голосом не разговаривала. Только с мужем.

— Давай. — Он равнодушно смотрел в окно.

Уверена, у него тоже выработались специальные привычки для меня.

— В центр «Винни»? — спросил водитель.

— А поближе ничего нет? — недовольно поинтересовался Рома.

— Ничего. — Еще неизвестно, кто из нас больше недоволен.

Я ласково обняла Артема. В больничной палате он казался маленьким и беззащитным.

— Пап, поехали в ресторан. Я хочу есть. Мне здесь надоело. Никто и не заметит.

Рома опешил.

— Одевайся, — кивнула я.

И вспомнила, как февральской ночью, в больничном халате, беременная Артемом, я бежала из больницы. Рома подогнал машину. Несколько метров я прошла в тапочках. Снег падал крупными хлопьями. Фонари слегка раскачивались от ветра. Я чувствовала себя узницей замка Иф.

Сокровищем острова Монте-Кристо был Рома.

Артем заказал спагетти с вонголе и пиццу.

— Малыш, я не уверена, что тебе это все можно.

— Можно, — уверил меня Артем.

Рома ел помидоры с моцареллой, нарезанной толстыми ломтями.

— Я буду директором, когда вырасту, — неожиданно объявил Артем, не попадая вилкой со спагетти в ложку.

— Почему директором? — не очень удивилась я.

— В больнице медсестрам все директор не разрешает и разрешает. Я вырасту, стану директором, лягу в больницу и сам все себе разрешать буду.

— Так ты хочешь быть директором больницы? — уточнил Рома.

Артем немножко подумал.

— Нет. Просто директором.

— А я хотела быть объявлялой в метро, — поделилась я. — Мне казалось, нет лучшей доли, чем сообщать пассажирам: "Следующая станция — «Сокольники».

Мой сын посмотрел на меня с уважением.

В метро он ни разу не был.

— А ты кем хотел быть? — спросила я Рому.

Рома смешно поджал губы и закатил глаза. Как одна из трех обезьянок: «Не говорю», «Не слышу», «Не вижу».

— Ну давай, скажи! — подзадоривала я.

— Скажи, пап. Кем?

— Лилипутом.

Мы с Артемом захохотали:

— Кем? Лилипутом? Боже мой, почему?

— Это — очень личное, — издевался Рома.

Официант в классическом черном переднике унес тарелки и подкатил к столу тележку с десертами. Мы на них даже не взглянули.

— Я влюбился в одну лилипутку. Она выступала в цирке. Была ассистенткой фокусника. Он засовывал ее в разные черные ящики, отрезал ей голову. Мой папа сказал мне, что лилипутки выходят замуж только за лилипутов.

— Он обманул тебя! — возмутилась я.

— Теперь ты понимаешь, Артем, почему я полюбил маму? Мне с детства нравились необычные женщины.

— Но мама же не лилипутка!

— К сожалению…

Я запустила в мужа салфеткой, он уклонился, и салфетка угодила в официанта.

Артем хохотал на весь ресторан так заразительно, что пожилая пара за соседним столом тоже начала улыбаться. Мы разулыбались им в ответ.

Артем стоял у больничной двери и махал нам рукой. Ему хотелось плакать, но он сдерживался.

— Он так похудел, — сказала я мужу в машине.

— Когда его выпустят?

— Послезавтра. Утром будут готовы анализы, и, если все нормально — сразу домой.

— Директор, — улыбнулся Рома.

— Лилипут! — поддразнила его я.

— Объявляла! — в тон ответил муж.

Я пнула его кулаком в бок, он стал щекотать меня, я извивалась, пытаясь делать то же самое с ним, он вывернул мне руку, я сдалась.

— А, больно же!

Мы немного отдышались после этой возни.

— Ну, что там с твоим агентством? — спросил Рома.

— Все нормально. Набираем девушек.

— Симпатичные?

— Лилипутки.

Мы снова обменялись легкими пинками вбок.

— И что дальше?

— Офис нужен. И что-то придумать с их подготовкой.

— Сейчас УпДКовские офисы разрешили сдавать русским гражданам. С охраной, с ремонтом — и недорого.

— Да? — Я заинтересовалась.

Рома кивнул;

— Иностранцам теперь можно жилье покупать, раньше же нельзя было. Вот они все и съехали. А корпуса пустуют.

— Спасибо. — Я сказала это от души.

— И я с Палычем разговаривал. У него кто-то там есть серьезный, насчет подготовки телохранителей, чуть ли не в «Моссаде» учился. Запиши телефон Палыча.

Я неприлично взвизгнула и бросилась мужу на шею. От неожиданности он растерялся.

— Ку, давай телефон, — напомнила я.

Перед тем как Рома высадил меня около моей машины, я спросила, как продвигается его бизнес.

— Спасибо. Потихоньку.

Я улыбнулась ему так, словно именно такой ответ и устраивал меня больше всего.

Думаю, это была отличная благодарность за его работу.

Я поехала в супермаркет за продуктами.

Позвонил Антон.

— Ты где?

— Я… Так… Нигде практически. — Я замялась.

Потому что Антон считал, что продукты можно покупать только в «Стокманне». Выслушивать очередную лекцию о здоровой пище мне не хотелось.

— Ты что, продукты покупаешь? — прозорливо спросил Антон.

— Да. — Я рассмеялась.

— Езжай в «Стокманн». — Антон был категоричен.

— Не, могу. Мой муж — начинающий бизнесмен. Я должна на всем экономить.

После этих слов я опять почувствовала себя неловко. Антон, наверное, тоже.

Пауза затянулась.

— Думаю, ты преувеличиваешь… — неуверенно проговорил Антон.

— В последнее время я все больше преуменьшаю.

Я машинально брала что-то с полок и складывала в тележку. Разговор не получился. Зачем я только это затеяла!

Рома. Это он затеял, а не я.

— Ну, выйдешь из магазина, позвони. А то я улетаю.

— Хорошо.

Я только через несколько минут сообразила, что не спросила его, куда.

Я выбрала самый дорогой сыр, который лежал в витрине.

— А я бы рекомендовал вам другой, — раздалось у меня за ухом.

Мужчина неестественно высокого роста, словно на ходулях. И с оттопыренными ушами — для равновесия. В тележке — сыр, конфеты Mozart, две бутылки Moet&Chandon. Все ясно.

— Разрешите с вами познакомиться?

Я угрюмо молчала.

Только недавно жаловалась Кате, что со мной уже давно никто не знакомится.

"Это потому, что у тебя на лице написано: «Не подходите, я замужем».

«А у тебя что написано?» — поинтересовалась я.

«Все ко мне, не пожалеете».

Интересно, куда подевалась моя надпись сейчас?

— Вот моя визитка. — У этого человека все было длинным; и тело, и руки, и пальцы, в которых он держал скромный листок бумаги с российским гербом. И, кстати, нос.

— Руслан.

На визитке было написано: «Советник руководителя аппарата Государственной думы РФ».

— А у вас другой нет? — спросила я.

Одной моей приятельнице на пляже в Строгино дали визитную карточку, на одной стороне которой было написано: «Первый Советник Президента РФ», а на другой — «Международный Союз Банкиров — Генеральный директор».

— Нет, — честно ответил длинный. И как будто с сожалением: — А вы сами чем занимаетесь?

— Я не готова отвечать на ваши вопросы.

Я недоуменно огляделась вокруг. Что за интервью среди мертвых куриц?

— Ну, может, вы подготовитесь и я вам позвоню?

— Я вам сама позвоню. До свидания.

Я толкнула тележку вперед. Длинный отстал.

Наверное, снова надпись на лбу появилась.

***

Мы уже два часа сидели за игровыми автоматами в «Ударнике».

Мне не везло, а на Машку выигрыши сыпались, как конфетти в новогоднюю ночь.

Анжела играла с переменным успехом. Свои редкие выигрыши она обзывала «отрыжкой слот-машины».

Антон улетел в Перу. Я очень ясно представляла его в кожаных пляжных тапочках, под шаткой тростниковой крышей, попивающего чай с кокой. И разглядывающего загорелые женские тела в ярких купальниках цепким взглядом Джеймса Бонда.

Узкая щель впитала очередные 500 рублей.

— Что делать с офисом? — Машка отдавала менять выигрыш на cash.

Я пожала плечами и заказала мартини со льдом.

— Надо срочно где-то устраивать собеседование. Я тоже буду мартини. Bianco. И положите, пожалуйста, побольше льда.

— Давайте закажем кокос, — предложила Анжела.

— Давайте, — согласилась Машка.

— Вы можете устраивать свои собеседования у меня в офисе.

Мы с Машкой одновременно повернули головы и застыли.

— Ну да, — Анжела пожала плечами, — у меня огромный кабинет. Там никого нет. Пожалуйста.

Эта идея нам понравилась.

***

Мы решили проводить собеседование каждый день. Вызывать не более семи человек. Чтобы взгляд не замыливался.

Кроме Анжелы в офисе сидела еще секретарша. Молоденькая девушка в дешевых колготках с книгой Филипа Котлера «Основы маркетинга».

Она с обожанием смотрела на Анжелу и готова была делать все, что та ей скажет. Анжела заказывала ей кофе и пиццу с первого этажа.

Обожание секретарши делало присутствие Анжелы в офисе оправданным.

Интересно, это не перейдет в разряд «сексуальных домогательств» на работе со стороны моей подруги? Я вспомнила нетрадиционную ночь у меня на даче. Небольно кольнула ревность. Секретарша, кстати, симпатичная.

Девушки шли на собеседование одна за другой. Мы делали пометки на листочках и вызывали следующую кандидатуру только после того, как обсудили предыдущую.

Собеседование представляло собой разговор в режиме перекрестного допроса.

Девушки были не из робких, бойко отвечали на все вопросы.

Чтобы потом они не смешались в голове в одну кучу, мы давали каждой из них кличку.

***

Кличка: Пергидроль. 25 лет. Образование — инженер. Английский — разговорный. Скучает замужем.

Машка:

— Вы сможете сутки находиться на объекте? Что скажет ваш муж?

— Не знаю. — Смеется. — На сутки я не могу. Только до шести часов.

Я:

— Что такое быть женщиной?

— Всегда чувствовать свою ущербность.

С мечтой о том, что Никита — это красотка со спортивной фигурой, интеллектуальным взглядом и сексуальными манерами, нам пришлось расстаться. Ни одна из претенденток не соответствовала хотя бы одному из этих трех критериев.

Кличка: Оля. Села, закинув ногу на ногу. Строгий брючный костюм. Облокотилась локтем на колени, согнувшись в спине. Как будто позирует Родену. Изображает мужчину. Холодный, пристальный взгляд — наверняка плод долгих репетиций.

— Я год работала охранницей.

«Ура! Она расскажет нам, как это должно выглядеть!»

Я:

— Кого охраняла?

— Дочь хозяина.

Машка:

— Твои функции?

— Сопровождение.

Я:

— Владеешь оружием?

— Да, у меня было оружие, но…

Я:

— Что? Ты хорошо стреляешь? В нашей подготовке тир занимает 30%.

— Нет. Я не умею стрелять.

Машка:

— Как же ты охраняла девушку?

— Ну… там не было реальной угрозы…

Машка:

— Она могла быть, раз человек тебя нанял. Ты понимаешь, что заведомо подвергала свой объект опасности?

Я:

— Ты, получается, рисковала чужой жизнью!

— Ну, я однажды сказала хозяину, что мне надо потренироваться…

Я:

— А он?

— Он сказал: тренируйся.

Мы дали ей заполнить анкету. На трех листах.

Очень подробно о себе, о своем прошлом и о своих привычках. В правом углу — место для фотографии.

Секретарша Анжелы убирала анкету с нашими пометками в серую папку «Личное дело» и маркером писала имя. И ставила значок: "+", или "?", или "!". С наших слов.

Кличка: Байк. Приехала на мотоцикле. Вся в коже. Потрескавшейся. Лет сорок. Слишком черные волосы, слишком сильно подведены глаза. Слишком заметно, что проблем в жизни было так много, что она научилась с ними бороться.

Я:

— Что такое быть женщиной?

— Это значит быть Гаем Юлием Цезарем. Уметь делать пять дел одновременно.

Они все были очень разные. Но среди них не было ни одной дуры. Странно, среди мужчин-телохранителей я отмечала совсем обратную тенденцию.

Кличка: Мадам. Если бывают женщины, которых невозможно себе представить без эпиляции, то это она. В ушах — бриллианты. На руках — маникюр. Черное трикотажное платье, которое может быть одновременно вечерним нарядом и ночной рубашкой. Мечта жадины.

Я:

— Вы не боитесь, что наши зарплаты могут не соответствовать вашему социальному уровню?

— Вы про сережки? Они фальшивые.

Машка:

— Вы нам подходите. А мы вам?

— Что такое быть женщиной?

— Уметь плакать тогда, когда плакать надо.

***

Я позвонила Палычу.

Палыч — это директор Роминого ЧОПа. То ли «Штурм», то ли «Шторм». То ли «Нептун».

— «Никита» — отличная идея! — похвалил он. — У меня есть парень для вас. Очень серьезный. Работал за границей, учился в этой школе… Ну, как ее? Международной… у него сертификат есть… Ну, в общем, сама узнаешь. Если он подпишется, конечно. У него работы полно. У нас таких раз-два — и обчелся.

Я поблагодарила.

— Да не за что. Меня Рома попросил. А ты звони, если что. У меня уже два ЧОПа зарегистрировано, один — с оружием. Может, вместе чего придумаем.

Мы договорились, что Палыч приедет вместе с ним к нам в офис. На переговоры. Я дала адрес Анжелы.

Завтра в пять.

Все равно до этого времени арендовать собственный офис у меня бы не получилось.

Машка привела стилиста. Лохматый молодой человек, только что закончивший какой-то колледж на проспекте Мира. Паша Шмаков.

— Ты же их видела, — объяснила Машка, имея в виду наших девушек, — им стилист очень нужен. Как воздух. Как зарплата.

Машка не снимала черные очки. Боялась напугать стилиста своими расширившимися зрачками. Она то и дело выбегала в туалет и возвращалась, шмыгая носом и облизывая языком верхнюю десну.

Вид стилиста мне доверия не внушал.

Я устроила ему тест.

— А вот что бы вы мне посоветовали? — спросила я насмешливо, рассчитывая на его смущение. Что может мне посоветовать двадцатилетний выпускник колледжа на проспекте Мира?

Пусть и очень престижного. Среди стилистов.

— У вас, в принципе, все органично. — Он с милой улыбкой кивнул головой.

Я сидела с выражением лица: «Да что вы говорите?»

— Но лучше, конечно, надевать бейсболку не тогда, когда вы не помыли голову, а тогда, когда это соответствует вашему образу.

Я ошарашенно посмотрела на него:

— Я помыла. Просто уложиться не успела.

Он ободряюще кивнул.

Появилась Машка.

— Ну что? Он тебе нравится?

Я пожала плечами:

— Наверное, да.

Мы договорились, что, как только подберем первую группу для подготовки, он начнет работать.

Личный образ, прическа, цвет волос, макияж, манеры — это он будет преподавать нашим девушкам за 500 долларов в месяц. Цена нас устраивала. Его тоже. Подозреваю, что это будут первые пятьсот долларов в его жизни.

Из коридора донесся стук каблуков, который всегда предшествовал появлению секретарши.

Машка уже давно перевела свой телефон на ее номер, и теперь на звонки соискательниц отвечала она. Давала адрес и назначала время собеседования.

— Завтра с пяти до десяти, нормально? — уточнила она.

— В пять телохранитель придет, с Палычем, — напомнила я.

— Тогда с шести.

— Окей.

— А там уже две пришли.

— Запускай.

Кличка: Крези. 20 лет. Пухленькая девушка с ямочками. И блестящими глазами. Очень симпатичная. Говорит, что увлекается восточными единоборствами. Мне показалось, что увлекается она косметикой. Слишком сильно. Наверное, пытается замазать веснушки.

Я:

— Назови самую основную черту твоего характера.

— Я убить могу.

Я:

— Спасибо. Мы вам обязательно позвоним.

Машка:

— Возьмите анкету у секретарши. Вы фотографии принесли?

Мой взгляд был, как минимум, удивленный.

Машкина озорная улыбка во весь рот.

Кличка: Дура. Педагог в музыкальном училище, 31 год.

Я:

— Чего вы ждете от этой работы?

— Не знаю. Перемен.

Влетела Анжела:

— Мой начальник приехал!

— Что делать? — Я считала, что начальник Анжелы имеет полное право на то, чтобы быть недовольным подобным оживлением у него в офисе.

— Сколько там еще человек? — спросила Машка.

— Двое.

— Отправлять домой несолидно. — Машка задумалась.

— Да я сказала ему, что ищу нового логистика! — улыбнулась Анжела.

— А он? — заинтересовалась я.

— Удивился, конечно. Но сказал, что хочет сам поговорить с кандидаткой.

— Анжел, а вам что, логистик нужен? — уточнила Машка.

— Да нет, — отмахнулась Анжела, — он бабник просто.

Машка пошла к начальнику в качестве кандидатки, а я продолжала собеседование.

Кличка: Зонтик. Она его все время теребила в руках.

— А вы можете гарантировать, что мои будущие клиенты… Это ведь будут и мужчины тоже?

Я:

— Конечно.

— Что они не будут… ну…

Я:

— Что?

— Ну…

Я:

— Вы имеете в виду сексуальные домогательства?

— Да, да.

Я:

— Если вы боитесь, что не сможете защитить себя, как же вы хотите защитить других?

Кличка: Клетка. У нее юбка в клетку, сумка и заколка. Молоденькая девчонка с короткой челкой. Говорит — романтика. И деньги, конечно.

Хочет научиться драться и стрелять. Работу представляет как в фильме «Телохранитель». То, что надо. Не пытается выглядеть мужчиной. Наверняка честно овладеет профессией. Такая может и закрыть кого-нибудь грудью. Слишком честная перед самой собой. Просто родилась с авантюрным характером.

Я жирно вывела "!".

— Что такое быть женщиной?

— Заставить других думать, что быть женщиной — это что-то особенное.

Как обычно, к вечеру от всех этих девушек у меня голова шла кругом.

Я переставала их различать. Даже клички не помогали.

Я поняла, что такое уставать на работе.

Все они были слишком разными для того, чтобы эта работа превратилась в рутину.

Появилась Машка. С визитной карточкой в руке.

— Мне позвонят, — уныло сообщила она.

— Уходите быстрей. — Анжела буквально вытолкнула нас в дверь. — А то он сейчас еще Никиту вызовет!

 

6

Я чувствовала себя одноразовым мешком, в который сложили КУЧУ чужих историй и приготовились выкинуть.

Мы заехали в «Желтое море».

Машка заказала коктейль в шейкере «Гренадин». Я — прозрачную вермишель и вермут.

— Закажи тоже коктейль, пожалуйста, — попросила Машка.

— Зачем? — удивилась я.

— Если мы закажем три коктейля, то нам подарят шейкер! — объяснила Машка, падкая на дармовщину.

— Не знаю, он ведь с водкой… Сейчас у гаишников какое-то усиление…

— Да там один лимонад! — уговаривала Машка.

— Слушай, ты же говорила, что хозяин ресторана — твой приятель. Попроси у него шейкер, что ему, жалко, что ли?

— Нет. — Машка покачала головой. — Если все его приятели у него шейкеры будут просить, то ему придется коктейль в одноразовых стаканчиках подавать.

— Ну да. — Я вынуждена была согласиться.

— А я, наоборот, как его хорошая знакомая, поддержу его маркетинговый ход, закажу три коктейля и поспособствую процветанию его бизнеса!

Это была убедительная речь, и я заказала себе коктейль «Цитрусовый». То есть в нем была водка «Абсолют Цитрон».

Часа через три мы стали обладателями прекрасного стеклянного шейкера.

Машка уехала на тусовку, а я поехала домой.

На Ленинском проспекте меня догнала машина ГАИ.

Я забыла включить фары.

Мне дали дыхнуть на пластмассовую квадратную коробочку.

— Забираем права, — сообщил мне инспектор с такой веселой ухмылкой, словно спрашивал: «Вы вообще как к летающим тарелкам относитесь, нормально?»

Я дала двести долларов, и за это он провожал меня до дома. С мигалкой.

Еще дешево за такой сервис.

Я ехала и думала о том, что вот у нас в семье нет денег, а я трачу двести долларов на музыкальное сопровождение. И еще сто — на шейкер, наверное, откуда-нибудь из «ИКЕА», долларов за пятнадцать. Это потому, что мои деньги — как будто отдельные. Есть у меня лимит на карточке, и я могу тратить его как хочу. А если бы у нас с Ромой деньги были общие и никаких лимитов у меня не было, я бы болела за семейный бюджет. Может, в лучшие времена и тратила бы больше, чем хотелось Роме, но зато в худшие не транжирила деньги направо и налево.

Это Ромина идея — с лимитом.

Я моргнула гаишной машине фарами. Она поравнялась со мной.

— На Спиридоньевку! Маршрут изменился! — крикнула я в открытое окно.

Гаишник кивнул, включил сирену.

Я с ветерком доехала до Кати.

Она, как всегда, занималась йогой.

— Неплохо ты тут медитируешь. — Я кивнула в сторону журнального стола. На обложке глянцевого журнала был многообещающе рассыпан грамм коко-джанго.

— Присоединяйся, — пригласила Катя широким жестом.

Я растянулась на полу, поближе к журнальному столику.

— Ты о чем сейчас думаешь? — спросила Катя.

— О том, что мне надоело ездить на «фольксвагене». Хочу «мерседес».

— Все, выкинь это из головы. Делай то, что я буду говорить.

— Хорошо.

— Расслабь свои веки. Они абсолютно расслаблены.

Мои веки дрогнули и расслабились.

— Твой нос… Твои губы… Твои скулы…

Я чувствовала, как напряжение пропадает с моего лица. Лицо разглаживается.

— Твоя шея… Твои плечи… Твоя грудь… Твои руки…

Я концентрировалась на той части тела, которую называла Катя. Когда она дошла до коленей, я почти заснула. Я не ощущала своего тела. Оно было невесомым.

— Твой мозг, он живет, — говорила Катя, — и вся твоя энергия сконцентрирована в нем. Ты дышишь ровно, твои мысли далеко от тебя. Они в твоем будущем. Что бы ты хотела там увидеть? Ты уже видишь это. Ты рассматриваешь каждую деталь. Ты все видишь очень четко. Это происходит на самом деле. Ты испытываешь радость — она настоящая. Люди живые. Они делают и говорят то, что ты хочешь.

Мы стоим в огромном сверкающем зале.

Я и моя свекровь. Я не вижу себя, не вижу, во что я одета, я ощущаю себя изнутри. У меня очень хорошее настроение. Свекровь в бальном платье.

«Вы сегодня просто великолепны», — шепчу я ей игриво. «Это благодаря тебе», — отвечает она.

«Ну что, будем танцевать или пройдемся?» — спрашиваю я ее как закадычную подругу. «Давай возьмем мороженое, — предлагает она. — Посмотри на того усатого, он с тебя глаз не сводит». — «Нет, по-моему, он пялится на вас». Играет музыка, и я испытываю радостное возбуждение от предстоящего вечера.

Когда я открыла глаза, Катя аккуратно нарезала кокс соломкой. С помощью дисконтной карты ресторана «Мао».

Я чувствовала возбуждение. Как будто только что вернулась с великолепного праздника.

На каком-то балу мы со свекровью были подружки. Нам было весело.

Зачем мне такая подружка? Эта сумасшедшая свекровь?

— Мне нужен «мерседес». Не могу на «фольксвагене» ездить.

Катя пожала плечами:

— Поехали в «Галерею»? Сегодня четверг, все гуляют.

— Все гуляют каждый день, — высказала я свое твердое мнение.

Мы поехали в «Галерею».

Я ничего не пила. Заказала теплые суши. И лососевое карпаччо.

В «Галерее» было полно народу. Как всегда.

И как всегда в «Галерее», свободных столов не было.

В этот день hostess работали Наташа и Женя.

Только от них зависит, получишь ты стол или нет.

И насколько он будет хорош. То есть от них зависит, как пройдет твой вечер.

Hostess в «Галерее» знают всю тусовочную Москву по именам. Странно, что их еще не зовут на ток-шоу в качестве экспертов светской жизни.

Наташа проводила нас на диванчики. Как мы и хотели.

С Катей постоянно здоровались мужчины. Кидали на меня изучающие взгляды. «Они что, думают, что я Катина проститутка какая-нибудь?»

Я вспомнила про надпись у меня на лбу и успокоилась.

Толстый мужчина южной национальности присел к нам за стол.

Катя рассказывала ему про наше агентство.

Мужчина кивнул официанту, который носил за ним пузатый бокал с коньяком по всему ресторану.

Официант поставил стакан на стол.

— Шампанское принеси и… — мужчина бегло оглядел наш столик с кока-колой, — фрукты какие-нибудь…

Катя представила нас друг другу. Я слышала о нем раньше. Если измерить его вес в баррелях, то не такой уж он и толстый. Очень даже милый.

Баррель — это мера веса нефти. Меня Анжела научила. Не зря же она на работу ходит. Бесплатно. За знаниями.

— У меня есть такая девушка, — неожиданно объявил мне Не-Очень-Толстый-Баррель, — я ее сам всему учил. Но ей и уметь ничего не надо. Только стрелять. Я знаю, что она всегда выхватит пистолет первой…

Он разлил шампанское по бокалам.

— …серенькая такая девушка. Никто и не подумает, — говорил он мне почти в ухо и совсем не пьяно.

Я кивнула.

— Ну что, за что пьем? — провозгласил он громко и развязно. Как будто и не было сейчас этого шепота про серенькую девушку.

Меня волновал еще один вопрос.

— А пять тысяч долларов в месяц — не дорого? — спросила я.

Он пожал плечами:

— А кто их готовить будет? Вот что важно! Чтобы вам доверяли. А так — не дорого.

Тост был за меня и за моих девушек. За Никиту, словом.

***

Нам повезло. Анжелин начальник снова отбыл в Норильск.

Офис был в нашем распоряжении.

Я не спала всю ночь. Машка, похоже, тоже. Мы пили кока-колу и смеялись по любому поводу.

— Представляешь, я вчера шейкер подарила.

— Кому?

— Какому-то идиоту в «First». Он предлагал мне поехать к нему домой.

— А ты что?

— Как — что? — Машка возмутилась. — Я достала из сумки шейкер и сказала: поеду, только если он его весь наполнит кокосом.

Я засмеялась:

— И что?

— Ничего. Сказал — наполнит. Взял шейкер и пропал. Развел меня на шейкер.

— Наверное, дал его какой-нибудь девушке за то, что она поедет с ним к нему домой.

— А что ты смеешься? Я в Интернете видела — сейчас там жених номер один, не помню, как зовут, так он дарит девушкам мобильный телефон. За семь посещений. Очередь стоит!

— А ты говоришь — шейкер, — подхватила я.

Анжелина секретарша принесла кофе.

— Там к вам пришли. Мужчины. — Последнее слово она произнесла удивленно.

— Зови.

Мы спрятали колу, сели в креслах поровнее и приготовились к встрече с Палычем и его моссадским телохранителем.

Он превзошел все наши ожидания. К описанию его внешности подошла бы любая из превосходных степеней.

Он сам делал вид, что не знает об этом.

Он был красивее всех знакомых мне мужчин и даже незнакомых тоже.

Он вел себя с достоинством, но не показным.

У него на руке не было обручального кольца.

Он говорил умно, но не умничал.

Модная небритость и стильная одежда — мы говорили с ним на одном языке.

Палыч быстро почувствовал себя ненужным, распрощался и уехал.

Его звали Илья.

Он обращался в основном ко мне. Я была довольна.

Машка старалась обратить его внимание на себя.

Не может быть, чтобы он не замечал эту возню.

— Это интересный проект, — говорил Илья, а я жалела, что оделась сегодня так скучно, — я сам когда-то хотел его делать.

— Что вы можете нам предложить? — Было заметно, что Машка все готова предлагать сама.

— Я могу подготовить девушек. Набрать лучших специалистов — их не так много в Москве. Я могу разработать программу в соответствии со спецификой вашей концепции.

— У вас есть какая-то база? — Как же здорово, что мы затеяли этот бизнес.

Отсутствие базы у Ильи абсолютно не испортило мне настроения.

— Обычно арендуется Дом отдыха. На месяц. Или недели на три. И — такой интенсив. Восемь часов в день, — объяснял он.

Он был, конечно, профессионал. Из тех, кто не заводит романы с клиентками.

Он был телохранитель по призванию. Хотя уже давно ушел в бизнес. Занимался организацией охраны правительственных мероприятий, готовил специалистов по личке. Его вызывали в качестве «скорой помощи» туда, где, кроме него, справиться никто не мог.

Разговаривая с Ильей, я поверила в то, что он действительно сможет подготовить наших девушек.

— Я бы хотел посмотреть на претенденток, — сказал Илья.

— Пожалуйста. У нас как раз собеседование.

— Хорошо, я только позвоню.

Илья вышел с телефоном. Мы с Машкой переглянулись. Ее глаза блестели.

— Ничего себе, — протянула Машка.

— Да… Супер, — согласилась я.

— У тебя муж есть, — напомнила мне подруга.

— А я замуж за него и не собираюсь.

Надеюсь, он не услышал эти слова.

Мы дали ему бумагу. Объяснили принцип собеседования. Он посмотрел анкету.

— Я бы хотел добавить сюда несколько вопросов.

— Пожалуйста. — Мы с готовностью закивали.

***

Кличка: Джулия Робертс. Если мы потом ее вспоминали, то называли именно так. Вылитая.

Высокая, длинные каштановые волосы, улыбка.

Мы с Машкой ревниво поглядывали на Илью.

Он делал пометки на листе бумаги. 27 лет. Живет в коммунальной квартире. Мне кажется, ей это удается только потому, что она оттуда ни разу не выходила. После первого собеседования она пропала. Видимо, ее перехватили по дороге домой. И теперь она живет на Рублево-Успенском.

— Что такое быть женщиной?

— Уметь сделать за тридцать лет то, на что у мужчины есть шестьдесят.

Кличка: Модель. С появлением Ильи наши девушки качественно изменились. Эта была красоткой с рыжими волосами. Пришла с подругой и рассказывала о том, как они всю жизнь вместе и все делают вдвоем.

Илья:

— Тест. Вы сопровождаете объект на встречу. Он очень спешит. В темном дворе у вас прокалывается колесо. Ваши действия?

— Я выхожу и помогаю водителю поменять колесо.

Илья:

— Объект опаздывает. Или его убивают. Вас тоже.

— Я оставляю водителя с машиной, сама еду с объектом.

Илья:

— Темный двор. Пока вы доходите до дороги, объект опаздывает. Или его убивают. И вас.

— Я звоню в офис, вызываю подкрепление.

Илья:

— Нет, потому что объект кричит, что у него нет времени, у него сделка на пятьдесят миллионов, и пошли вы все в жопу!

— Ну, не знаю…

Мы с Машкой переглянулись. Это слово он произнес довольно изящно.

— Надо будет ее взять, а подругу нет, — сказал Илья, когда дверь за моделью закрылась. — Тогда и посмотрим, насколько серьезны ее намерения.

Кличка: Гора. Она высокая. Примерно метр девяносто. Она сильная и уверенная в себе. Ей никогда и никому не приходилось доказывать свою силу — потому что и так в ней никто не сомневался. Ей негде было реализовать ее. В ней накопилась целая гора адреналина, и она принесла ее нам.

— Я вызову объекту такси и поеду с ним.

Илья:

— Отлично. Номер телефона такси?

— Ой, не знаю.

Илья:

— ?

— В справочную позвоню.

Машка:

— Что такое быть женщиной?

— Всегда за все отвечать.

— А что на самом деле нужно делать? — поинтересовалась я, когда дверь за девушкой закрылась.

— Уволить водителя. Чтобы не возил темными дворами, — улыбнулся Илья.

Я на всякий случай улыбнулась тоже.

Кличка: Алекс. Ее зовут Александра. Она работала в милиции. Сержант вневедомственной охраны. Она забавно прищелкивает каблуками, как офицеры в кино.

— Я ищу место, где я могла бы применить свои умственные способности.

Я:

— Мы тебе найдем такое место. Были бы способности.

У нее абсолютно мужеподобная фигура. Причем она специально делала ее такой. Но она носит декольтированные маечки и топики на бретельках. Работа скорее не для стилиста, а для психолога.

Психолога обещал Илья.

— Все равно последнее слово будет за ним, — сказал он. — Мы выберем, кто нам нравится, но решать вопрос их профпригодности будет психолог.

Мы договорились встретиться завтра.

Илья взял несколько дней на составление программы и ее калькуляцию.

Я очень устала. Я чувствовала себя одноразовым мешком, в который сложили кучу чужих историй и приготовились выкинуть.

— Я нашла вам офис, — радостно сообщила Анжела, — на этом же этаже! Комната двадцать метров и небольшая приемная. $1800 в месяц. Ну что, берем?

— Берем, — согласилась Машка.

— Не глядя, — подтвердила я.

Я добралась вечером до постели и заснула от одного только ее вида.

 

7

Мне нужны были положительные эмоции

Я приехала в «Aldo Coppola». В «Славянской».

Лена Бургозлиева критически осмотрела мою прическу.

— Садись. — Она кивнула на парикмахерское кресло.

Лена была звездой. И знала об этом. Если бы она об этом не знала, то и все остальные тоже бы не знали.

— Что ты хочешь? — спросила она, поглядывая на меня через узкие солнцезащитные очки.

Отсутствие в салоне окон, через которые могло бы просочиться солнце, Лену не смущало.

— Не знаю. Хочу быть красивой.

Лена философски хмыкнула. Если бы я знала ее чуть меньше, то обиделась бы.

Она кивнула кому-то за своей спиной:

— Помойте ей голову.

В «Aldo Coppola» мастера до таких мелочей не опускаются.

— У вас волосы сухие. Давайте полечим? — предложила рыженькая мойщица волос.

Я знала, что лечение — это дополнительные цифры в счете. Да и не очень оно мне нужно. Нормальные у меня волосы. Я на них дома по полбанки за одно мытье всяких масок-бальзамов перевожу.

— Давайте. — Я обреченно пожала плечами.

Проще согласиться, чем объяснять ей.

Минут через двадцать шампуней — лечений — ополаскивателей — массажей — ампул моя голова была помыта. Действительно, если бы Бургозлиева это делала сама, времени на стрижку и укладку у нее бы не осталось.

Но она, конечно, талант. Я ушла, вполне довольная собой. И своей новой, укороченной стрижкой. И слегка осветленными волосами.

Проходя мимо японского ресторана, решила перекусить.

Японский в «Славянке» — идеальное место для того, чтобы обедать одной. Никогда не скучно.

Мимо снуют люди. Нарядные девушки идут в «Mercury» выбирать бриллианты ко дню рождения; босиком бегут иностранцы в спортзал (идиоты, у них же тапочки в номерах); молодые люди в зауженных костюмах важно разговаривают по телефону; продавщицы дефилируют по коридору, демонстрируя свои дорогие наряды; еда тоже, кстати, вкусная.

Я съела угря на рисе, «Калифорнию» без майонеза, выпила зеленый чай с кока-колой.

Попросила счет.

— У вас лежит моя дисконтная карта.

Официантка была, видимо, новенькая, я назвала ей свое имя. В этом ресторане очень удобная система — можно оставлять свои карты у них. Потому что они вечно оказываются в нужный момент в другой сумке или в машине.

Официантка вернулась через минуту и вежливо сообщила мне, что скидку сделать не сможет, потому что карта не моя.

— Как «не моя»? — возмутилась я. — Да я к вам несколько лет хожу, вы что?

Невысокая девушка за соседним столом презрительно покосилась на меня.

— Я сама позавчера обслуживала большой стол, и они заявили эту карту, — объяснила официантка. Раскосая, но не японка, конечно.

— Я не знаю, какой там стол и кто чего заявил, но это — моя фамилия. И моя карта. Позовите менеджера.

Мне пришлось подписаться, чтобы они сличили подпись. Менеджер извинилась, уж она-то должна знать меня в лицо.

Интересно, кто тут погулял?

Наверное, какая-нибудь моя подруга, которая много раз слышала, как я прошу карту, решила тоже ею воспользоваться. Хоть бы предупредила.

Девушка с соседнего стола уже ушла. Мне нужны были положительные эмоции. Я зашла в «Данату» и купила себе джинсовую куртку. С кружевами на рукавах и со стразами. $420 до скидки. Скидка — 10%. Я у них в списках.

Покупательский аппетит разыгрался. Я села в машину и поехала в «Soho». Мой обычный маршрут за положительными эмоциями. Удобно, когда продавцы знают твои вкусы и твои размеры.

Удобно, когда официанты знают, что ты пьешь на аперитив и ешь на горячее. Удобно, когда парикмахер знает, как тебя уложить и во что покрасить.

Удобно, когда маникюрша знает твой любимый цвет лака и твои предпочтения по форме ногтя.

Удобно, когда водитель знает, на какую кнопку дисковода нажать, если ты вышла из дома не в духе.

Все это максимально работает на то, чтобы человек мог почувствовать свою значимость.

Хотя я не против общения. Я люблю с таксистами поболтать. У нас очень эрудированные таксисты. Они целый день слушают радио.

Я отнесла блестящие штаны шоколадного цвета с лиловой полоской от Lanvin в примерочную, как зверек тащит в норку свою добычу. Вернулась в зал. Долго перебирала вешалки двумя пальцами. С равнодушным лицом и горящими глазами. Остановилась на юбке в складку от Diane von Furstenberg. Продавщица принесла мне к ней желтый кашемировый кардиган от Jil Sander. He то.

Стала изучать мужские вещи. Представила себе Рому в этой черной рубашке с головой быка на груди. Jil Sander. И — в «First».

Мне понравился красный свитер с белой полоской на вырезе. Изящно. Классически. Недорого. 7000 рублей.

Интересно, какой у Ромы сейчас размер?

Я уже давно ему ничего не покупала.

Продавец показал мне 48-й и 50-й. Скорее 50-й. Я отложила его в сторону.

— Поменяете, если что, — успокоил продавец.

«Наверное, Роме бы понравился этот Calvin Klein, — решила я. — Бежевый кардиган с двумя молниями. 17 000. Дороже, чем красный Jil Sander. Ну и ладно».

Я никак не могла решить, какой бы из них выбрал Рома. Взять два?

«Скажет, что я деньги транжирю. Что у него полно одежды».

— Я лучше пришлю мужа. — Я улыбнулась продавцу. — Пусть сам посмотрит.

«Скажет, что 24 000 он мог бы потратить с большей пользой», — подумала я с раздражением. «Ну и ладно. Пусть сам о себе заботится». Настроение снова испортилось.

Я вернулась в женский отдел.

Купила себе шифоновую юбку со стразами Oscar de la Renta за 80 460. Салатовая. Очень красивая. Дорого.

…Претенденток стать Никитой становилось все больше. Я с ужасом приезжала в офис для того, чтобы каждый день начинать все по новой.

— Что такое быть женщиной?

— Иметь больше возможностей, чем у других.

Шкаф в нашем новом офисе был уже наполовину заставлен папками с казенной надписью «Личное дело».

Секретарша — поклонница Анжелы — перешла к нам на работу. Только поверив в обещание своего кумира, что таким образом они станут подругами. Анжела даже иногда с заинтересованным лицом листала ее очередную книгу. «Стратегический менеджмент». Автор — Артур А. Томпсон.

У нас с Машкой случались короткие стычки.

Из-за Ильи. Мне не нравилось, когда Машка перебивала меня, чтобы привлечь его внимание.

Машке не нравилось, когда я ей делала замечание, словно младшему товарищу.

Атмосфера в офисе перестала быть веселой и творческой. Наша нервозность передалась даже секретарше. Она стала чаще звонить Анжеле по всякой ерунде.

А девушки все приезжали. Мы выдвинули в объявлении очередное требование: умение управлять автомобилем. Количество звонков убавилось.

— Ты записывай телефоны и имена всех, — попросила я секретаршу, — не только тех, кого на собеседование зовешь. В личку.

Я подумала, что, пока наши будут готовиться стать Никитами, можно организовать женский батальон для охраны объектов. Прибыль, конечно, не такая высокая, но все-таки прибыль.

Илья был неотразим. Самим фактом своего существования он увеличивал правдоподобность голливудских фильмов. Потому что именно там все лучшие люди обязательно были красивыми.

Кличка: Эрудит. Она очень хотела быть умной.

Одно это желание делало ее достойным человеком.

Она выискивала в толковых словарях умные слова.

Была ли она умной на самом деле? Я не уверена.

— Не годится, — сказал Илья. — Слишком будет полагаться на собственное мнение. Слишком.

Кличка: Добропорядочная гражданка. Больше решили таких длинных кличек не давать.

Илья:

— Тест. Вы работаете охранником. На ночь клиент забрал у вас пистолет. Чтобы спать спокойно. Вы засекли угрозу со стороны постороннего, проникшего на вашу территорию. Ваши действия?

— Вызову милицию.

Кличка: Мышка.

— Буду красться за ним бесшумной мышкой, чтобы в нужный момент оказаться рядом.

В кабинет просунулась голова секретарши.

— Там надсмотрщицы из женского СИЗО. Звать? 

Любопытство. Тревожное и робкое.

— Звать.

Крепкие деревенские бабы. С усталым ртом и золотыми сережками в ушах. Зарплата — 2500 рублей в месяц.

Я:

— А почему не пойдете в продавцы или домработницы?

Сказала и содрогнулась при мысли иметь одну из них дома.

Они вяло пожали плечами:

— Да нам нравится наша работа. Только платят мало.

Что такое быть женщиной? Наверное, они многое смогли бы рассказать мне об этом.

Я:

— Заполните анкету на охрану объектов.

Илья принес программу подготовки, рассчитанную на три недели.

— Лучше, конечно, два месяца, — объявил он.

Но мы торопились. Нам уже хотелось зарабатывать деньги. Пока мы их только тратили — офис, секретарша, объявления в газеты, канцелярские товары, факс. Очень удобная модель. С цветным принтером и сканером одновременно. Подключается к компьютеру. Всего 300 долларов.

В качестве базы для подготовки мы выбрали Дом отдыха на Ярославке, «Огонек». Номер — 250 рублей в сутки, трехразовое питание включено. Обшарпанный, конечно, но нам подходит. У них огромный спортивный зал, а летняя площадка на улице.

— Нужна игровая машина, — сказал Илья, — желательно, конечно, «мерседес». Чтобы привыкали.

— У Никиты — «фольксваген», а я приеду с проверкой, вот вам и «мерседес».

— Я тоже буду приезжать.

Мы обменялись с Машкой многозначительными взглядами.

— Да вам вообще хорошо бы там пожить, — обнадежил нас Илья.

— У Никиты семья, она не может.

— Почему ты за меня все решаешь?

— Но ты же не можешь?

— Я сама разберусь.

Если бы не присутствие Ильи, мы бы уже орали друг на друга.

— Программа включает в себя занятия по двенадцати дисциплинам. Общей физической подготовкой, восточными единоборствами и кое-какой теорией займусь я сам. — Илья держал в руках несколько машинописных листов с таблицами и расписаниями. — Два раза в неделю — поездка в тир. Здесь нужно будет арендовать автобус. Занятия рассчитаны на девять часов в день. Теория включает в себя уголовный кодекс, юридическое право. Игровые тренинги, взрывчатые вещества — всего, правда, три часа. Я думаю, достаточно…

— А зачем уголовный кодекс? — поинтересовалась Машка.

— Чтобы знать, — лаконично ответил Илья — Им же объяснения придется писать, если что случится. Убьет кого-нибудь… Конечно, в таких случаях мы выезжаем сами — и вам придется, — решаем вопросы с милицией. Но они и сами должны знать, что им делать во всяких нештатных ситуациях.

— А… — Машка кивнула.

— Например, застрелила она кого-нибудь в пылу погони, за воротами охраняемого объекта, и что?

— И что? — поинтересовалась я.

— Зная уголовное право, она затащит тело на охраняемую территорию, а хорошо занимаясь на наших курсах, она будет знать, как это сделать правильно.

— Убедил. — Я улыбнулась.

— Еще необходим, конечно, курс психологии, ну и общеобразовательные занятия. Я думаю, дешевле и лучше, если их вы будете проводить сами — Он посмотрел на наши удивленные лица и рассмеялся: — Ориентация на местности: адреса ночных клубов, модных ресторанов, дорогих магазинов, в общем, предполагаемые маршруты следования.

Эта программа должна была обойтись нам в восемь тысяч долларов. Мы делили с Машкой затраты пополам.

— Вам решать, — подытожил Илья и улыбнулся.

Мне показалось, Машке он улыбался дольше.

— Хорошо, мы подумаем и созвонимся, — сказала я сухо.

Машка холодно кивнула мне на прощание.

 

8

… запах блинов, которые жарят не мне

Мы приехали на выходные на дачу. Я смотрела из окна своей спальни, как муж моей домработницы выпиливал столешницу для уличной барной стойки. В красном комбинезоне Ferrari он был больше похож на заправщика из Монте-Карло, чем на плотника из Могилева.

Мне кто-то говорил, что нет лучшего способа релаксировать, как наблюдать за чьим-то трудом.

Судя по тому, что я уже десять минут не отходила от окна, это была правда.

Вот так в старину барыни и влюблялись в мастеровых. Посидит у окошка часик-другой и ну звонить в колокольчик: «Глашка, кто это там у меня дрова пилит за конюшней?»

«Бог с вами, барыня, это ж Никола, Авдотьи сын, вы еще третьего дня его розгами наказать изволили, за драку в кабаке по пьяному делу». — «Да? Не помню… Чай, исправился? Позвать-ка его сюда!»

Дальше перед глазами почему-то всплыла сцена из «Собаки на сене». Где Терехова хлещет по щекам счастливого Боярского.

— Завтрак остывает! — услышала я снизу голос домработницы.

Интересно, она любит своего мужа? Ревнует его? Они вообще занимаются сексом? Думаю, да.

У него всегда такие живые глаза. А она встает пораньше, чтобы нажарить ему блинов. Меня первое время раздражал распространяющийся на весь дом запах блинов, которые жарят не мне.

Мою домработницу зовут Слава. А меня чаще всего зовут Никита. Два мужских имени — это уже тенденция? Или совпадение? Или изюм моего дома?

Завтрак накрыли на веранде. Зеленая скатерть, зеленые салфетки, зеленые подушки на стульях.

Зеленая с золотом, совсем не дачная, не уличная посуда: мейсен, я никакой Villeroy&Boch не признаю. Посуда должна быть лаконичной, но очень нарядной. Как, например, тарелки Cavalli с яркими алыми и лиловыми розами.

И скатерти я люблю. На моей зеленой вышиты наши инициалы. Гладью. А наш большой обеденный стол мне не нравится именно из-за того, что на него скатерть не положишь: слишком изысканная столешница, жалко закрывать.

***

За завтраком мы объявили Артему, что он едет в Лондон, учить английский язык.

Я считала, что девять лет маловато для самостоятельных путешествий, но Рома был другого мнения. Он сообщил об этом мне рано утром.

В вежливой форме намекнул, что я совсем не занимаюсь ребенком.

— Ты наркоманка, Никит, — сказал Рома.

В его чае плавали сразу два кусочка лимона.

— Ты тоже, — ответила я, не особенно утруждаясь.

— Ты, например, знаешь, что твой ребенок ест на завтрак? — наседал мои муж.

— То, что я покупаю, — парировала я.

— Ты когда у него уроки в последний раз проверяла? — не унимался Рома.

— У него четыре учителя! — закричала я.

— У него четыре учителя, домработница и няня. То есть ты считаешь, ты ему не нужна. Так?

— В этот список ты еще не включил водителя. И себя, кстати, тоже.

— Никита, я не хочу ссориться.

— А что ты хочешь?

Мне нужно было звонить Машке, и я спешила закончить разговор.

— Я думаю, — сказал Рома, громко отодвигая стул, — что Артема надо отправить в Лондон. Я уже оформляю документы. Извини, что не посоветовался с тобой.

— Не царапай паркет! — закричала я почти с ненавистью.

— Извини, — снова сказал Рома.

То ли за паркет, то ли за Англию.

— Будешь жить в семье. Это наши знакомые. Они не говорят по-русски. И каждый день будешь ходить в школу, — объясняла я сыну.

Его глаза горели тревожно и радостно одновременно.

— А я смогу звонить? — забеспокоился Артем.

— Конечно, у тебя будет твой мобильный. — Я пододвинула Артему салфетку. — Представляешь, один полетишь на самолете?

— А я прилечу к тебе в гости, — сообщил Рома.

— Когда? — удивилась я.

— Мне надо будет в Лондон на три дня съездить, пока точно не знаю по датам.

— Купи мне «мерседес», — попросила я неожиданно.

Рома сделал недовольное лицо.

— Ну какой «мерседес»?…

— Хоть какой-нибудь! — Я начала заводиться.

— Ну все, я пошел, — объявил Артем и вышел из-за стола.

— Я не могу сейчас отдать восемьдесят тысяч за машину!

— Купи за тридцать.

— И что ты будешь с ним делать через два года? Продашь за тринадцать? Проще взять напрокат.

— Что же, я буду на «фольксвагене» ездить?

— Спасибо за завтрак. — Странно, что он бросил салфетку на стол, а не в меня.

***

Я приготовила себе ванну. Она выглядела потрясающе. Когда мы с Машкой прославимся и у меня будут брать интервью для статьи «Красота женщин, занимающихся бизнесом», мне будет что рассказать. "У меня есть несколько своих секретов, — сообщу я журналистке с видом звезды, спустившейся на землю. — Раз в неделю я принимаю ванны из молока с медом. В некоторых SPA они называются ваннами Клеопатры. Для этого нужно купить сорок пакетов сухого молока и чашку меда. Молоко развести в ванне, а подогретый мед подставить под струю воды, чтобы образовалась пена. После такой ванны не надо ополаскиваться душем — кожа становится шелковистой, плюс эффект релаксации.

Секрет № 2: у меня в ванной есть небольшой автомобильный холодильник. Я храню в нем спрей с минеральной водой. Каждое утро я брызгаю воду на лицо снизу вверх — эффект подтяжки и умывание.

Секрет № 3: лосьоны я всегда переливаю во флаконы с дозатором. Я брызгаю небольшое количество лосьона на ладони и умываю лицо. Без всяких крышечек и ватных кружочков".

Я видела перед собой лицо журналистки.

Почему-то прыщавое. Она явно не следует советам тех, у кого берет интервью.

Катя сказала бы, что я медитирую. На самом деле я просто немного пофантазировала на тему «Как быть звездой». Такая самодельная асана.

Я не поехала на собеседование.

Не хотела портить себе настроение. В последнее время оно у меня и так менялось со скоростью «сто эмоций в минуту». Хотя на самом деле чаще было плохое. По утрам меня мучили непонятные страхи. Я не боялась ничего конкретного — просто было очень тревожно. Как Караченцов поет в Ленкоме: «Как будто что-то случилось или случится. Ниже горла высасывает ключицы».

Я даже думала попить какие-нибудь успокоительные. Негрустин — я видела в аптеке, и название мне понравилось. Или просто — валерьянку. В «Американском психопате» все пьют «ксанакс». Модное и сильное успокаивающее. У нас аналогов нет. Потому что мы еще как-то держим себя в руках. Не то что Патрик Бэйтмен.

Но настроение, конечно, не очень.

Говоря научным языком, я стала чаще впадать в депрессии. Хотя, конечно, кокос сильно помогал мне с ними бороться. Одна длинная сыпучая пилюля — и депрессии как не бывало. И страхов тоже. И никакой «ксанакс» не нужен.

На телефоне определился Машкин номер.

— Ты где?

— Дома.

— Ты что, забыла? У нас собеседование! — Машка начала кричать на меня, радуясь тому, что у нее появился такой прекрасный повод.

— Маш, разговаривай нормально. Какие у тебя проблемы? Ты с Ильей?

— Да.

— И что, вы не сможете вдвоем провести собеседование?

Она промолчала.

— И когда ты приедешь?

— Завтра. Мы же завтра собирались отбирать кандидаток?

— Да, в четыре часа.

— Увидимся.

Я хотела произнести что-то типа: «Наслаждайся обществом Ильи», но промолчала. Зачем мне вообще этот Илья? Не нужен, конечно.

Просто неприятно, когда ты сидишь в собственном офисе, а красивый мужчина больше уделяет внимания твоей подруге. Это не свидание, в конце концов. Мы же решаем деловые вопросы. Наши мнения должны быть ему одинаково интересны.

И подруга тоже хороша. Хотя что подруга? Наверное, я несправедлива к Машке. Ей ведь всегда так не везло с мужчинами. Ее вечно все бросают. А она хочет семью, детей — как и всякая женщина.

Глупость. Не хочет она семью с Ильей. Таких семей у нее было бы уже десяток. Или по крайней мере — одна.

Его звали Егор. Они вместе учились в школе.

Именно он учил ее целоваться. Именно его она просила стать ее первым мужчиной. Он отказывался. Боялся, что она может пожалеть потом. Я слышала эту историю от Лены, Машиной сестры.

«Она совсем с ума сошла, — сообщила Лена, когда мы заехали в „Tod's“ за новыми сумками, — хочет выйти замуж за одноклассника».

Я спросила: «А кто он?»

«Пока никто, но у него большие планы. Он собирается стать поваром!»

Лена посмотрела на меня, и мы весело рассмеялись.

«Удобно. Будет готовить ей обеды», — сказала я.

Теперь он готовит обеды кому-то другому.

С Машкой была проведена беседа, после чего Машка сказала Егору, чтобы он ей больше не звонил. И никогда о нем не вспоминала.

Только когда узнала, что он женится, прорыдала в своей комнате шесть дней. На седьмой умылась, причесалась и пошла ужинать с подругами.

Ленка вздохнула с облегчением.

«Я по своей первой любви больше убивалась», — сказала она. То ли с осуждением, то ли с завистью.

И уехала в Милан. С Антонио.

Снова телефон. Снова Машка. Голос расстроенный.

— Илья отменил собеседование. Сказал, что для голосования нужно три человека. И что у каждого должно быть собственное мнение, а не мнение подруги.

Надо же. Мне, конечно, было приятно. Отменил из-за меня собеседование. Бедная Машка.

Она, конечно, очень переживает.

— Да что он себе позволяет! — возмутилась я в трубку.

Машка молчала.

— Я вполне доверяю твоему мнению. Так же, как, надеюсь, ты доверяешь моему! Так?

— Так…

— В конце концов, мы еще даже не утвердили его в качестве партнера! А если бы и утвердили, у него все равно было бы только тридцать процентов! Он не может ничего отменять! Маш, ты уже распустила девушек?

— Не знаю, вроде нет еще.

— Иди посмотри.

Пару минут в трубке было молчание.

— Здесь еще. Секретарша не знала, что делать, и дала им анкеты заполнить.

— Отлично. Маша, киска, посмотри, что там за девицы. Ладно? А потом мне расскажешь. Хорошо? А то я правда никак не могу сегодня.

— Хорошо, а завтра в четыре здесь, отбирать кандидатов.

— Давай в три?

— Давай, но Илья…

— Ну и пусть он к четырем подъезжает, какая разница?

Интересно, что там за девушки? Есть хорошие? Я пожалела, что не поехала.

Завтра отберем человек пятнадцать и — к психологу. Потом почитаем его заключения и выберем восемь человек. На все уйдет неделя.

Потом — три недели подготовки. Мы в это время начнем раскручивать проект.

Я вылезла из молочной ванны, промокнула тело черным полотенцем. Я признаю только черные полотенца. И черное постельное белье. Желательно — шелковое. В крайнем случае — качество «сатин». На ощупь то же самое, что и шелковое.

Спустилась в холл. Вчера из почтового ящика я достала газету. «Рублевское шоссе». Новое какое-то издание, здесь, у нас на Рублевке. Распространение — все дачи, а также магазины и рестораны. Стопроцентная наша целевая аудитория, как говорит Рома.

Полистала газету. Рекламы мало. В новом издании люди не очень хотят размещать свою рекламу. Значит, в деньгах газета очень нуждается.

Я посмотрела фамилию главного редактора.

Ага. Набрала номер.

— Редакция газеты «Рублевское шоссе».

— Секретариат Ольги Николаевны Никитиной, — произнесла я так, как говорила Анжелина секретарша: одновременно и казенно, и приветливо, — соедините, пожалуйста, с главным редактором.

Пару щелчков — и ответил мужской голос:

— Алле.

Секунду я думала: представляться или нет? Решила, что нет — меня представила «секретарша».

— Я получила вашу газету, мне понравилось.

Я говорила вежливо и чуть-чуть высокомерно.

— Спасибо, — поблагодарил мужской голос.

— Возможно, мы бы хотели с вами посотрудничатъ.

— Конечно. Нам тоже это было бы интересно.

— Может быть, вы пришлете нам журналистку? И мы с ней все обсудим.

Главный редактор явно замялся на другом конце провода.

— Я понимаю, что это будет стоить каких-то небольших денег, вы — молодое издание, мы готовы вам помогать.

— А у вас офис на Рублевке? — спросил он.

— Нет.

— Жаль… — расстроенный голос, — концепция нашей газеты такова, что мы пишем только про то, что происходит на Рублевке.

— Ну, тогда я приглашу вас к себе на дачу. В Усово.

— Отлично. Будем считать, что мы договорились.

— Спасибо. Я позвоню, уточню время.

Я повесила трубку, крайне довольная собой.

Во-первых, я вот так запросто сама организовала первый шаг нашей PR-кампании.

Во-вторых, я буду давать интервью. Да здравствует медитация! Все мои знакомые прочитают его. И кстати, Ромины родители. Я решила ничего не говорить им заранее. Пусть «узнают обо мне из газет».

Я позвонила Машке.

— Ну, как там?

— Да ничего особенного. Одна была более-менее, но заикается. Не знаю.

— Нет, заикается — не надо. Раздражать будет. Слушай, я не хотела тебе говорить, пока все не точно было. У меня сейчас была встреча: я договорилась насчет интервью в «Рублевском шоссе». Класс?

— Да. А сколько стоит?

— Да им сейчас вообще никто ничего не дает, они же новые. Ну не знаю — долларов 500 дадим за большой материал на целую полосу. И пусть фотографа присылают.

— Здорово. Ну ладно, а то меня там такой экземпляр ждет — чистая Шаде.

— Клево.

В гостиной я наткнулась на Рому. Сделала обиженное лицо, надула губы.

— Я уезжаю. У меня встреча на «Веранде», — бросил он мне by the way.

А если бы я не спустилась, он бы вообще мне ничего не сказал.

Ребенок только два дня из больницы, пережил такой стресс, а он в воскресенье — на «Веранду»?

Мысли накатывались одна на другую, как снежный ком при изготовлении Снеговика.

И слепились в одно огромное, шершавое Раздражение.

Я совсем забыла о том, что должна была приехать моя мама. Ее привез Ромин водитель. Он у нас работал «без-выходных-до-свидания», как выражалась одна моя знакомая. У нее самой «без выходных и проходных» работали все — от домработницы до директоров ее многочисленных магазинов. По полгода. Больше никто не выдерживал.

Мы даже думали небольшой домик ему купить — деревянный. Такие продаются, уже в сборе. Четыре с половиной тысячи стоят. С двумя крохотными комнатами, кухонькой и туалетом, Привезли, собрали, поселили водителя.

Но не успели. Рома ушел от папы. Нырнул, так сказать, в омут самостоятельной жизни с головой. И нас макнул. С Артемом.

Хотя Артем летит в Лондон бизнес-классом.

По крайней мере есть шанс, что у соседа от ног вонять не будет.

— Вам не жарко? — первым делом спросила моя мама мужа домработницы.

Он упорно носил красный комбинезон Ferrari.

Комбинезон до сих пор был как новенький.

— Нет.

Было градусов 25.

— Значит, сейчас будет жарко. Мы с вами займемся газоном. Так что лучше сразу переоденьтесь.

Он уже знал мою маму. Поэтому поверил ей на слово.

Я вздохнула. Если моя мама начнет заниматься газоном, значит, мы с Артемом будем держать грабли, совки и черенки.

Моя мама — профессор математики. Жизнерадостный, кокетливый, принципиальный, властный профессор. Когда весь ректорат МГУ стал разбегаться по частным школам, моя мама категорически отказалась от всех предложений. Так же категорично она запретила мне поступать в ее университет. Чтобы я не позорила ее — объяснила мне мама свою позицию.

Работа у нее всегда была на первом месте. «Ты можешь идти учиться куда угодно, только не в МГУ. Я договорюсь, чтобы тебя подготовили, и даже помогу поступить», — сказала мне мама, когда я училась в десятом классе.

Никакое другое учебное заведение я выбрать так и не смогла. Если не считать Щукинского театрального училища, где я провалилась на первом же туре творческого конкурса. Я читала Цветаеву. За длинным столом напротив меня — человек десять преподавателей. Все абсолютно так, как показывают в кино. Только не по одному вызывают, а запускают сразу по несколько человек.

— начала я с ходу, громко и звонко.

Все десять человек одновременно подняли головы и заинтересованно посмотрели на меня.

Я смутилась. И оставшиеся строки проговорила скороговоркой и без всякого выражения. Когда на последних словах я поняла, что на меня уже никто не смотрит, было поздно.

Не то чтобы я очень хотела стать актрисой.

Просто хотела узнать, есть ли у меня шанс.

Сейчас я думаю, что он был — ведь они все так сразу подняли свои головы!

Диплом для меня пришлось купить. Роме. Чтобы показать своим родителям. Он думал, что я им без диплома не нужна. Как оказалось, с дипломом я им не была нужна тоже.

Моя мама тоже всем говорила, что я учусь в институте. Мысль о том, что ее дочь не получила высшего образования, была для нее пыткой. О том, что она сама никогда и ничего для этого не сделала, я старалась не думать. У всех же разные представления о воспитании. Например, я не закончила музыкальную школу и не научилась играть в теннис Потому что, по словам мамы, я пришла к ней и твердо сказала: «Не пойду туда больше». А если бы ко мне с такими словами пришел Артем, то получил бы удар по попе и бодро отправился собирать мячи и теннисную форму.

Сложнее всего было для моей мамы смириться с тем, что теперь я ей давала деньги. Первые два-три года она отказывалась. Но потом, наверное, стало совсем тяжело. И она согласилась на «пособие» — это ее словечко.

Мы очень с ней разные. Если бы я работала в МГУ, возможность поступления туда моего сына была бы главным преимуществом моей работы. И я бы даже, наоборот, хотела, чтобы он пошел именно в МГУ — чтобы за ним приглядывать.

И, в отличие от мамы, я очень надеюсь на то, что в старости смогу рассчитывать на деньги моих детей. Пока, правда, одного.

Артем весело бегал с лейкой по всему участку.

Мама что-то сажала. Я не могла спросить что, потому что мы наверняка это уже обсуждали.

Но раз я согласилась, значит, наверное, что-то хорошее. Если только я никуда не спешила в тот момент.

Я улеглась в гамаке, и, как ни странно, садовые работы обошлись без меня.

— А где Рома? — спросила мама уже под вечер.

— Уехал, — ответила я, поджав губы. С таким видом, словно говорила: «Полюбуйся-ка на него!»

Мама оставила мой ответ без комментариев.

Только бросила на меня свой знаменитый взгляд.

Уверена, именно так она и смотрит на прогульщиков.

 

9

Наверное, каждая женщина в душе немного стриптизерша. Нужно только достаточно выпить.

Я приехала в офис к трем часам. Машка уже была на месте. Они пили кофе в приемной с Анжелой. Секретарша уговаривала их съесть шоколадные конфетки из нижнего ресторана. Они отказывались, потому что начали худеть.

— Тем более я сегодня уже съела тортик на завтрак, — призналась Анжела.

— Ну что, кого будем к психологу отправлять? — спросила Машка.

— Прямо сейчас начнем обсуждать? — Мне казалось, что обстановка слишком неформальная.

— Конечно. А чего ждать? Да, кстати, я позвонила в ЧОП один, так у них своя школа подготовки телохранителей. И они готовы с нами сотрудничать. И даже разработать индивидуальную программу.

Я удивленно посмотрела на Машку.

— А Илья?

— Там в три раза дешевле. Всего 2600 долларов. А если ты будешь настаивать на Илье, я решу, что… — Она запнулась.

Я не могла поверить, что она с такой легкостью расстается с Ильей. Две недели ревности, кокетства, ссор, интриг — ради чего?

— Да нет, надо съездить, поговорить, и, если все нормально… конечно. А ты где их нашла?

Машка смотрела на меня с облегчением и благодарностью. Неужели она могла подумать, что расставание с Ильей может быть для меня проблемой?

— В Интернете.

Мы все радостно захихикали. Включая секретаршу.

— А Илья сейчас едет? — поинтересовалась Анжела.

Я позвонила ему по телефону. Сказала, что, вероятно, мы не можем принять его предложение: для нас это слишком дорого.

Он опешил:

— Так мне не ехать?

— Мы просим тайм-аут. На недельку.

Лучше подержать его на всякий случай. Как запасной вариант.

— Я уже отказался от двух предложений, — пробормотал он.

— А вы бы не могли дать нам телефон психолога? Если вдруг он нам понадобится?

Машка прошептала: «Yes!» — и сделала соответствующее движение рукой.

— Дает? — одними губами спросила Анжела.

Я записала номер.

Мы выбрали Алекс (которая сержант вневедомственной охраны и прищелкивает каблуками), Клетку (которая молодая и честная и кинется на амбразуру), Мадам (с фальшивыми сережками и великосветскими манерами), Гору (которая гора адреналина ростом метр девяносто) — единогласно.

Прения возникли по поводу Эрудита, которая очень любит умные слова. И про которую Илья сказал, что ее брать нельзя, потому что она слишком будет полагаться на собственное мнение.

Мы ее взяли. Скорее всего, назло Илье.

Долго спорили насчет Оли, которая уже работала в личной охране, но при этом не умеет стрелять.

— Ну вы представьте, что это за человек! — горячилась я. — Она получала зарплату, и все остальное ее не волновало! А цена вопроса была — человеческая жизнь!

Заглянула секретарша:

— Там из какого-то театра звонят. Спрашивают, вам женщины-лилипуты не нужны на работу?

— Чего? — удивилась Машка, — Очень нужны! — Я рассмеялась.

Секретарша захлопнула дверь. Я махнула рукой с видом «забудь об этом».

— Но она же говорила ему, что не умеет стрелять! — Машка вернулась к прерванному разговору.

Я не понимала, почему она защищает Олю.

— И эта ее отвратительная манера вести себя как мужчина! Она вообще, наверное, лесбиянка! — Я запнулась.

— У нее есть опыт. И она единственная знает точно, куда она пришла.

Олю взяли.

Потом взяли Модель. Которая пришла с подругой, и Илья сказал, что подругу надо не брать и посмотреть, насколько намерения Модели серьезны. Мы взяли и подругу. Решили убрать ее после психолога.

— Крези возьмем?

Это которая «убить могу».

— Да ладно, она сумасшедшая, — засмеялась я.

***

У Анжелы был день рождения.

Она его праздновала в ночном стриптиз-клубе.

Только для близких друзей.

Пришли я, Машка, сама Анжела, еще три модные девушки на одно лицо, гомосексуалист Андрей в кожаных брюках и два молодых человека в переливающихся рубашках, скорее всего натуралы.

Небольшой круглый зал с красной подсветкой. По периметру — мягкие диваны. Посередине — бархатный круг для стриптиза. Как мини-арена. Она вращалась. На ней сидел огромный плюшевый медведь с розовым бантом. Гомосексуалист подарил.

Медведь вращался на стриптиз-круге, по очереди поворачиваясь ко всем своей плюшевой улыбкой.

Было 11 вечера. До этого мы поужинали у Анжелы на балконе. Легкий фуршет с коктейлями и коксом. А также с чебуреками из «Белого солнца пустыни».

Пять граммов кокса Анжела заботливо нарезала толстенькими дорожками. Похожими на недостроенные автобаны. И приготовила коктейльные соломки, разрезанные на три части.

Автобаны были приготовлены на отдельном столике, сразу за десертом.

На праздничном столе они выглядели примерно так же, как полумертвые обнаженные тела на белоснежной скатерти у вампиров.

По всей квартире и на балконе горели свечи.

В вазах стояли белые цветы. Это Анжелино желание — чтобы все приходили только с белыми цветами. Еще она хотела, чтобы все пришли в белых одеждах, но хорошо, что ее послушалась только я. Мне как раз хотелось надеть новое белое платье. Я купила его зимой в Куршевеле, чтобы пойти в нем на Новый год, но в последний момент надела что-то другое. И платье ждало своего часа у меня в шкафу с ценником $1200.

Не так дорого.

В белых одеждах перед крутящимися на подиуме стриптизершами мы бы смотрелись как группа студентов-медиков на лабораторных занятиях.

Нас вообще могли принять за извращенцев и не пустить.

Хотя пустили бы, потому что вход стоил 100 долларов с человека, и от лишних 900 долларов заведение бы не отказалось.

Из-за бархатной занавески вышла девушка в леопардовом купальнике.

— Вы разрешите мне с вашим мишкой покататься?

Мы разрешили.

Она показала стриптиз, адресуя его плюшевому медведю. Она бросала на него пылкие взгляды и предметы туалета. В качестве апофеоза этого действа она сняла с мишки розовый бант.

Очень эротично.

Я пила вермут в треугольном бокале.

Свою машину я оставила дома. Мы приехали в клуб на длинном белом лимузине. Он же должен был развезти нас по домам.

Арендованный лимузин был подарком двух молодых людей в переливающихся рубашках.

На коленях у одного из них сидела стриптизерша в бикини. Она эротично изгибалась, елозила и каждую минуту вытаскивала сто рублей из пачки, которую тот держал в руке, как цветок с многочисленными лепестками.

Анжела попросила убрать с круга и мишку, и девушку, залезла на него сама и исполнила «эротический танец именинницы». Без обнаженки.

Мне тоже захотелось залезть на круг. Все-таки я с детства мечтала о сцене.

Ни с чем не сравнимое ощущение. Машка с гомосексуалистом кидали мне деньги. Я чувствовала себя гибкой и сексуальной. Если бы я была в майке, я бы наверняка сняла ее. Я скинула на плечи бретельки платья.

Вовремя остановила себя, когда хотела сесть на шпагат. Я не умею этого делать. Но я исполнила что-то типа «собака головою вверх».

Я казалась себе невероятно эротичной и раскрепощенной. Может, так и было на самом деле.

Я решила устроиться инкогнито сюда стриптизершей и выступать два раза в неделю в маске.

Наверное, каждая женщина в душе немного стриптизерша. Нужно только достаточно выпить.

У кого-то возникла идея рассыпать белый прямо здесь.

Анжела сказала, что тогда вызовут милицию.

На кругу танцевала Машка. К ней присоединилась стриптизерша. У них получился отличный женский дуэт. Чувственность с одной стороны и профессионализм — с другой.

Мы с гомосексуалистом пошли гулять по клубу. У нас у всех были самые дорогие билеты, поэтому мы могли заходить во все залы.

Зал «Камасутра».

Зал «Шоу с фаллоимитатором».

Настоящая лесбийская любовь на сцене. Вернее, настоящий лесбийский секс. Любовь, даже лесбийская, — это все-таки что-то другое.

Шоу не вызвало у меня никаких эмоций. Даже наоборот. Охладило те, которые были.

Никакой романтики.

Голая правда жизни.

За голой правдой подглядывала шумная компания, типа нашей, и одинокий пьяный армянин невысокого роста с водкой. Он не сводил глаз с женских половых органов и, как запрограммированный робот, метал на сцену сторублевые бумажки. Одну в две минуты. «Сеятель, разбрасывающий облигации» из одноименной картины.

Переливающиеся рубашки отправились в кабинеты с сауной. Анжелины подружки составили им компанию. И еще две стриптизерши.

Машка тоже куда-то пропала.

— Она на лесбос-пати, — уверенно сообщила Анжела.

Мы с ней упорно крутили «Колесо Фортуны», надеясь выиграть автомобиль, как написано в инструкции. Или путешествие в Египет. Но пока мы только вскрывали «утешительные призы» с презервативами.

Через какое-то время обслуживающий персонал сжалился над нами и сообщил, что каждый поворот этого колеса стоит $200. Счет нам предъявят на выходе.

Поэтому выход мы оттягивали до последнего.

Пока не собрали на мокрый палец последние остатки коко-джанго с белоснежного бачка унитаза в женском туалете.

Анжела протянула свой палец с прилипшими белыми крупицами мне в рот. Видимо вспомнив ту дачную ночь. Я внимательно посмотрела на нее и облизала палец. Анжела засмеялась и вышла. Я тоже засмеялась. Слизала остатки со своей руки. Сильно втерла в десны. Они онемели настолько, что можно было выдирать зубы.

Хотелось пить.

На следующий день имениннице надо было идти на работу. Папа не сделал ей поблажки даже в связи с ее двадцатичетырехлетием.

— Я пытаюсь ему объяснить, что нам это невыгодно, — говорила Анжела, — я на парковку и бензин сколько трачу! А обеды в ресторане на первом этаже? Так я хоть иногда дома обедала, а сейчас — нет! Только здесь. Я ему говорю: «Подсчитай, во сколько мне обходится эта работа?»

Я поехала спать на дачу. Хотя спать вполне можно было и в лимузине. Причем нам всем. Он был такой же длинный, как если бы растянуть таксу.

На поворотах у нас с водителем был разный пейзаж за окном. Я еще видела то, что было «до поворота», а водитель уже то, что «после».

Вообще в многочисленные рублевские повороты лимузин вписывался так же ловко, как опытный скейтбордист в толпу прохожих.

***

Я проснулась оттого, что хотела есть. Было семь часов вечера.

Поискала домработницу.

Ее муж, стоя на последней ступеньке одиннадцатиметровой лестницы, вычищал водостоки.

В зеленом рабочем комбинезоне. «Надеюсь, с Ferrari все нормально», — подумала я.

«Вы не упадете?» — хотела я его спросить, задрав голову наверх.

Но решила не говорить под руку.

Пошла искать Славу.

Зашла в их комнату, расположенную в самом дальнем конце цокольного этажа. На высоком подоконнике в ряд стояли книги. Славы не было.

«Ничего себе читают», — подумала я без всякого выражения.

Потопталась на входе. Неожиданно с любопытством подошла к книгам.

Пробежала глазами названия. ПОТОМ ЕЩЕ РАЗ. Поморгала. Не помогло.

«Сто советов стервы»

«Психологическая школа стервы»

«Стерва в семье и на работе»

«Деловая стерва»

«Кулинарная книга стервы» — это я еще как-то понимаю.

«Идеальная фигура для пляжного сезона»

Моя Слава была размера пятидесятого.

И еще одна интересная книжица. О том, «как пробраться в высший свет». На обложке — портрет какой-то известной актрисы. По-моему, кадр из фильма. Короткая стрижка актрисы показалась мне знакомой Точно! Как у моей Славы. Надо же. А я думала, что она отрезала свои длинные, почти по бедра каштановые волосы, чтобы они при работе не мешали. А она, оказывается, решила стать стервой и пробраться в высший свет.

Надо будет как-нибудь взять почитать. Надеюсь, это не советы типа «убейте свою хозяйку и оденьтесь в ее платье».

Издательство «Феликс». Интересно, они вообще в курсе, кто их целевая аудитория?

Я нашла Славу в детской. Она купала в огромном тазу артемовские машинки. Я с интересом посмотрела на нее. И с подозрением. «Деловая стерва».

Слава бросила машинки и отправилась жарить мне шницели из молодой капусты.

Я попросила ее сервировать на улице. Хотя солнца уже не было.

К шницелям она приготовила изысканный соус. Что-то чесночное на сметанной основе. И с базиликом. Сто процентов — «Кулинарная книга стервы».

 

10

…делай что хочешь, но пять минут выбирай себе белье

Я сидела в кабинете психолога в отвратительном настроении. Депрессия, которая однажды пустила корни в моем сознании, теперь разрослась буйными цветами. Черными. И колючими.

Я не смогла найти Машку после Анжелиного дня рождения, и мне пришлось приехать сюда самой.

Психолог была крашеной блондинкой с шанелевской сумкой на подоконнике.

«Аферистка, наверное», — подумала я.

Она принимала в обшарпанном кабинете полуподвального помещения.

Когда я зашла, она беседовала с Горой. Я кивнула ей, как кивали завучи в нашей школе, когда заходили в класс посреди урока.

— Возможно, это потому, что у тебя давно не было мужчины, — сказала психолог запросто, словно они с Горой ходили в один детский сад.

— Почему давно? Пять дней назад был, — возразила Гора без всякого хвастовства. Надо отдать ей должное.

— Значит, ты не можешь себя почувствовать женщиной даже во время близости?

— Не в этом дело…

Я почувствовала себя лишней. Хотелось извиниться и выйти. Самое интересное, что они обе не обращали на меня никакого внимания. Как будто я была пустым местом. По-моему, я даже ущипнула себя, чтобы убедиться в том, что существую.

— А в чем?

— Меня никто никогда не носил на руках. Один мужчина однажды попробовал перенести меня через лужу, как в кино, но мы рухнули с ним вместе в эту же лужу.

Глаза психолога были серьезны, без напускного сострадания. Вот молодец.

Я представила себе Гору, лежащую поперек лужи. И под ней — отчаянный храбрец, каких много ходит по нашей земле.

— Почему ты ушла из спорта?

— У меня вывих плеча. При любом ударе оно выпадает из суставов. И приходится вправлять.

— Это было для тебя проблемой?

— Нет. Проблемы начались после. Когда я оказалась самой высокой из всех, кто меня окружал.

Бедная Гора. Мне даже стало ее жалко, уж лучше быть маленькой. Лилипуткой. Наверное. По крайней мере, они могут встать на цыпочки.

— Тебе надо побольше сконцентрироваться на себе и поменьше — на окружающей действительности. Вот, например. На тебе какого цвета трусы сейчас?

Гора задумалась.

Я тоже. Вспомнила. Черные с красным кружевом. Я держала их секунду в руке и прикидывала, будут ли они просвечивать сквозь юбку?

— Белые, — уверенно сказала Гора.

— Почему?

Гора растерялась. Даже в первый раз взглянула на меня. Словно я могла рассказать ей, почему она в белых трусах пришла к психологу. Словно к психологу надо обязательно ходить в зеленых — цвета травки и релаксации. Не в смысле травки, а в смысле травы. Газона.

— Потому что все они у тебя белые? — бесстрастно спросила психолог, и было непонятно: хорошо это или плохо.

— Да нет. Просто они одни сохли на батарее, я и взяла их. Чтобы в шкаф не лезть.

Я представила себе батарею, на которой сохли белые трусы Горы. Огромные, с домиком.

Я такие в «Рамсторе» видела. Представила себе эту батарею в моей гостиной. Ужас.

— Вот тебе задание. Каждое утро ты должна три минуты уделять выбору белья. Через пару дней увеличить время до пяти минут. Примеряй, снимай, смотри на себя в зеркало, делай что хочешь, но пять минут выбирай себе белье.

Гора послушно кивнула.

— Когда ты научишься тратить на выбор белья минут по десять, все остальные проблемы покажутся тебе незначительными.

Я не могла понять, издевается она или говорит серьезно.

Гора взяла ручку и на маленьком листочке записала: «5 минут. Лучше — 10».

— Кстати, ты никогда не пробовала перенести своего мужчину через лужу?

Гора недоуменно посмотрела на психолога.

— Попробуй, — кивнула та, — думаю, тебе это понравится.

— А какое вы напишете для меня заключение?

— А как ты сама считаешь?

Гора на минуту задумалась. Потом уверенно произнесла:

— Закомплексованная. Но исполнительная.

— Еще?

— Дикая. Но надежная.

— Вот так я и напишу.

Мне она понравилась. Гора. Вернее, они обе. До этого я имела очень слабые представления о работе психологов и психотерапевтов. И то со слов моей подруги Насти. В десятом классе она в очередной раз поссорилась с мамой. И попыталась отравиться. Наглоталась, по-моему, седуксена.

Мама вызвала «скорую». «Скорая» сказала, что в таких случаях они обязаны везти девочку в психиатрическую больницу. Был конец перестройки. Но уже тогда давали взятки. Настина мама не дала. Настю увезли. Лечили в основном сульфой. Я увидела ее через месяц, из окна такси, ковыляющую по нашей улице. Я выбежала ей навстречу. Она говорила медленно и ни о чем.

Только пару раз ухмыльнулась озорно и лукаво — так, как только она умела. Как будто дважды в непроницаемой маске образовались трещинки.

Я привела Настю домой. На диване лежал журнал. То ли «Пионер», то ли какой там был? Не помню уже. Настя села, машинально открыла журнал. В нем была напечатана повесть. Про войну. Неплохая повесть. Я помню, мне нравилась.

По ней еще фильм сняли. Настя начала плакать.

Горько и безудержно. Я никогда не забуду ее мокрое от слез лицо.

Оказывается, им в психиатрической с 16.00 до 17.00 обязательно читали отрывок оттуда.

И они все должны были коллективно плакать.

Сработал рефлекс — прочитав несколько знакомых строк, Настя расплакалась.

Вот такое лечение. Маме, кстати, пришлось выкупать в психдиспансере ее личное дело, чтобы Настя могла поступить в институт. Туда психов раньше не брали. Не знаю, как сейчас.

Гора диктовала психологу какие-то свои анкетные данные, и я подумала, может, спросить ее про мои страхи? И подавленное состояние?

Не посоветует ли она и мне трусы мерить?

Я мысленно представила этот разговор.

«Вы знаете, меня по утрам мучают страхи. Я боюсь непонятно чего. Это, наверное, депрессия. Может, мне таблетки какие-то попить?»

«Давно это у вас началось?»

«Да нет, может, пару месяцев…»

«Что этому предшествовало?»

«Да ничего».

«Страхи проходят?» 

«Да». 

«Когда? После чего?»

«После того, как я понюхаю кокаин».

Ведь действительно. Может, вообще эта депрессия из-за кокаина?

Я вдруг очень ясно осознала, что так оно и есть.

Замкнутый круг.

Я сама себе психолог. Надо поменьше нюхать.

***

Тамара не вышла на работу. Я позвонила ей домой.

— Я не смогла… — промямлила она в трубку.

— А завтра сможете? — спросила я так, как спрашивают душевнобольных: мягко и заранее подготовившись к тому, что ответ может быть неадекватен.

Тамара была моей домработницей два года.

У меня к ней, в общем-то, претензий не было.

— Да, смогу, — ответила она неуверенно.

— Я вас жду.

Не перевозить же мне Славу с дачи?

Надеюсь, она завтра выйдет.

Громко хлопнула входная дверь. Она у нас по-другому не может закрываться.

Рома, наверное. Явился. Я схватила первую попавшуюся губку и принялась самозабвенно тереть кухонный шкаф.

Рома застыл в дверном проеме.

Я сдула с лица прядь волос. Так Тамара всегда делала.

Терла шкафчик, не обращая внимания на Рому. «Знай наших!»

Его молчание я отнесла к восторгу по поводу моей домовитости.

— Нам надо поговорить, — произнес Рома.

Я натирала полки, не поворачивая к мужу голову. «Обиженная и оскорбленная жена за домашней работой».

— Оля!

Он редко называл меня по имени. Наверное, совсем стыдно стало, что он там гулял, а я тут дом драю. И сейчас еще еду ему буду готовить. И — что еще? Точно: стирать его вещи. И гладить. И?…

С собакой гулять! Стоп. У нас нет собаки.

Я обиженно молчала.

— Да брось ты эту тряпку! — взорвался Рома. — Ты все равно не умеешь ничего мыть! Сейчас разобьешь еще что-нибудь…

Я опешила.

Оценив ситуацию, бросила губку в раковину.

Достала сигареты.

— Что?

— В Монако есть клиника, она специализируется на наркоманах. Я думаю, тебе…

— Что-о? — протянула я возмущенно.

— Не перебивай, пожалуйста. Дослушай. Я думаю, тебе надо туда поехать. Ты сама не замечаешь, что уже давно перегнула с этим палку. Я не говорю про наши отношения, подумай о себе.

— Это бред. Ты затеял этот разговор, чтобы не объяснять, где ты шлялся три дня.

— Оля, подумай об Артеме. То, что у него был перитонит, и эти спайки потом…

— Об Артеме? — закричала я. — А ты часто думаешь об Артеме? Ты забыл его поздравить с именинами! Хотя моя мама позвонила тебе, напомнила! А родительское собрание? Ты приехал? А он ждал! Тебя это волновало? Ты когда с ним последний раз в кино ходил?

Рома вышел. Я бежала за ним по квартире, продолжая свою обличительную речь.

Через несколько минут я иссякла.

— Что? Молчишь? Тебе нечего сказать?

— Просто с тобой стало невозможно разговаривать. Ты сразу начинаешь кричать.

— А где ты был эти три дня? — снова закричала я.

— А ты где ночевала вчера?

— Я была на дне рождения. У Анжелы!

— Ты не заметила, что уже давно ходишь на дни рождения одна?

— Рома, чего ты хочешь?

— Уже ничего. Я ухожу.

— Куда? — В моем голосе не было испуга. Скорее издевка.

— Сначала в гостиницу. А там посмотрим.

— У тебя появились лишние деньги? На гостиницу?

— Попроси Тамару собрать мои вещи. Я пришлю за ними водителя.

— Убирайся! Пожалуйста! И сам проси Тамару о чем хочешь! Я не собираюсь опускаться до такого позора!

— Ты понятия не имеешь, что такое позор.

— У тебя девка!

— Если тебе от этого легче.

Я замерла на секунду. А потом кожа на голове как будто бы отделилась от черепа. Наверное, это то, что называется «волосы зашевелились».

Я подскочила к Роме в два прыжка.

Я давно этого не делала. Руку надо слегка расслабить.

Рома получил отличную пощечину.

Я замахнулась для второй, но он схватил меня за запястье.

— Успокойся. У меня никого нет.

— Пошел вон отсюда!

Он думает, что это он уходит? Это я его выгоняю!

— Ты не представляешь, как ты меня достала.

Рома вышел.

Эта была первая грубость, которую он мне когда-либо сказал.

Я села на диван. Щелкнула пультом телевизора. «Достала».

Может, я и вправду его достала?

Я подумала о том, что от меня ушел муж. Хм.

По идее, я должна плакать, рыдать и царапать лицо.

У меня было ощущение проигранной партии.

Реванш — впереди.

Куда он уйдет? И зачем? Чтобы меня повоспитывать? Он же хотел, чтобы я поехала в Монако.

Если только у него нет девицы.

Без девицы никто из мужчин никуда сам не уходит. По крайней мере, никто из моих знакомых не смог довести мужа настолько, чтобы он просто так все бросил и ушел в гостиницу.

Мысль о девице показалась мне абсурдной. Говорят, жены всегда все чувствуют. Я ничего не чувствовала.

Если только проститутка какая-нибудь.

Но Рома слишком хорошо воспитан, чтобы бросить семью ради проститутки.

Надо что-то делать. Что?

Я позвонила Кате.

— Меня муж бросил, — сообщила я, с интересом ожидая реакции.

Хотя, конечно, такой я не ожидала.

— Да? — Без всякого удивления.

— Такое впечатление, что я сообщила тебе, что ела яичницу на завтрак. Из двух яиц.

— Ну, вообще-то этого можно было ожидать.

— Можно было ожидать, что меня бросит Рома? — возмутилась я.

— Ну, вообще-то да. Все-таки у вас были такие свободные отношения в последнее время. Мужики этого не любят.

— Кать, я не понимаю: ты собираешься меня жалеть?

— Хочешь, я к тебе приеду? — опомнилась моя подруга.

С чего я взяла, что она — моя подруга?

— Нет. Не хочу.

— А что ты делаешь?

— Кухню мою. У меня домработница не вышла.

— А.

И опять она не удивилась. Как будто я каждый день что-нибудь мою.

Я обошла всю квартиру по кругу. В голове была какая-то каша.

Достала из книжного шкафа пудреницу. На самом деле это была не пудреница. Это была стилизованная под пудреницу коробочка из-под клеточного крема Yves Rocher. Очень хороший крем. У них и у Cell Cosmet.

На самом деле это была даже не коробочка из-под крема. Это было мое ИЗ.

С кокаином каши в голове не бывает.

Я залезла в кровать и тихонечко всплакнула.

Пожалуй, лучше поехать к Анжеле.

***

В «Елисеевском» я взяла две бутылки Chardonnay и подошла к кассе.

— Две тысячи двести восемьдесят, — объявила приветливая кассирша в форменной косынке.

Я положила карту, любуясь лепниной на потолке.

— Не проходит.

— Попробуйте еще раз, — равнодушно посоветовала я ей, не отрывая взгляда от замысловатого узора.

— Нет.

Я посмотрела на кассиршу. Ее улыбка показалась мне насмешливой.

— Позвоните в банк, — бросила я высокомерно.

В банк мне пришлось позвонить самой. Я заметно нервничала. Я решила, что Рома перекрыл мне карту. Конечно, он вряд ли на такое способен, но мне рассказывали, что мужчина, когда уходит, становится совершенно другим.

Оказывается, я превысила в этом месяце лимит.

Это из-за «Колеса Фортуны», конечно. И кокоджанго.

Его всегда не хватает.

Было только двадцатое число.

Я чувствовала злость и растерянность одновременно. В сумке лежало 500 рублей.

Я гордо купила несколько бутылок пива.

Роме звонить не буду. Не дождется. Одолжу деньги у Анжелы.

Анжела сидела на барном стуле у себя в кухне и разговаривала с папой по телефону.

— Нет, мама была здесь с дизайнером час назад, они выбирали для меня занавески… Не знаю…

Анжела скорчила для меня смешную рожицу, которая должна была означать: «Извини, я через минуту освобожусь — папа».

— Нет, нам иногда выписывают счета на одно имя… нет, просто это удобно… нас в этом SPA все знают… что значит «часто»?

Анжела театрально закатила глаза. Я сочувственно улыбнулась.

— Ну конечно, я могу сказать по процедурам, кто что брал. У нас все-таки возраст разный и разные процедуры… Нет, не обязательно, что у мамы они дороже…

Я села напротив, машинально взяла из вазы конфету.

— Ну, в общем-то, какие-то дороже… но какие-то, может… у меня…

Анжела сделала из указательного и среднего пальцев вилку и поднесла ее к горлу.

— Да нет, все SPA одинаковые по ценам, а это открыли наши знакомые, мы знаем, что там мастера хорошие… Пока. Целую.

— Ужас. — Она вздохнула. — Мы чего-то с мамой в этом месяце в SPA разошлись, там ему счет какой-то баснословный пришел. Чуть ли не двадцатка.

— Да ты что? Двадцать тысяч долларов?

— Да там дорого, реально! У Ленчиков! А что делать? И мама уехала, мне самой пришлось расхлебывать.

— Ужас, — согласилась я.

— А я думаю: что это они нам дисконтную карту сами принесли, на блюдечке с голубой каемочкой.

— Я тоже лимит превысила.

— И что? На стопе?

— Да. — Я вздохнула.

— Ну, скажешь Роме, он же не оставит тебя без денег?

— Он ушел от меня.

Анжела внимательно посмотрела мне в глаза.

— Да ладно?

— Да. Сказал, за вещами завтра пришлет.

— Ничего себе. У него что, кто-нибудь есть?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Вряд ли.

— Переживаешь?

— Ага.

— Сегодня день какой-то ужасный. — Анжела достала из холодильника открытую бутылку вина, проигнорировав мой Heineken. — И у Машки что-то там…

— Что?

Анжела на секунду задумалась, внимательно посмотрела на меня.

— У нее тоже, кстати, финансовые проблемы.

— Да?

— И она, по-моему, на герыч перешла. — Анжела многозначительно вздохнула.

— Да ладно?

Мне много раз предлагали попробовать героин. Я отказывалась. Мне казалось, героин — это уже наркомания.

— Она у меня уже неделю деньги стреляет. Как будто я их печатаю. Знаешь, у меня папа тоже вон какие скандалы устраивает… А мне еще на отдых у него просить.

— Ты куда хочешь?

— На июль — в Монако. А там посмотрим.

— Я, может, с тобой в Монако поеду.

— Давай!

Я не знаю, зачем я сказала про Монако. Ни в какое Монако я не собираюсь.

***

Мы везли Артема в аэропорт. Я даже волновалась. Все-таки в первый раз один — за границу.

Он летел «Британскими авиалиниями». На регистрации билетов ему на шею повесили сумочку с документами. Стюардесса профессионально улыбнулась.

— Не волнуйтесь. Я взяла его за руку и отпущу только тогда, когда он окажется пристегнутым в кресле. — Так я перевела ее превосходный английский.

Рома пожал сыну руку:

— Звони. И не грусти там, учи английский.

Я обняла его:

— Познакомишься с кем-нибудь. Заведешь друзей. А как только захочешь по-русски поболтать — сразу звони мне. Или папе.

У Артема был такой вид, словно ему не терпится поскорее попрощаться с нами. Он поглядывал на стюардессу как на свою собственность и с великодушной улыбкой извинялся перед ней за своих сентиментальных родителей.

Мы провожали их взглядом, пока они не скрылись за линией таможенного контроля.

— Она могла бы и помочь ему нести рюкзак, — недовольно проговорила я.

— Это не входит в систему британского воспитания, — ответил Рома.

Он приехал домой вчера вечером, когда бабушка привезла Артема с дачи.

Чтобы не травмировать ребенка перед поездкой.

Мы с Артемом ужинали.

Рома кивнул мне так, словно мы виделись час назад.

Повозился с Артемом.

— Садись ужинать! — сказала я очень приветливо. Ощущая себя Элизабет Тейлор на премьерном показе.

Дети все чувствуют. Их обмануть очень трудно. Но именно это я и собиралась сделать. Артем должен был улететь завтра в Лондон, не догадываясь о том, что дома что-то происходит.

Рома сел за стол:

— Я не очень голоден.

— Давай чайку?

Я принесла чашку и чайник. Достала из холодильника торт. «Ледяной». Супер.

Рома недоверчиво косился на меня. Моя забота его настораживала.

Я налила чай.

— Приедешь и сразу отдашь пятьсот долларов мисс Сэмсон, понял? А она будет тебе выдавать, когда вы по магазинам поедете, — объяснял Рома Артему, не обращая на меня никакого внимания. Даже спасибо не сказал.

— Мисс Смен? — переспросил Артем.

— Мисс СЭМСОН, — отчетливо повторил мой муж.

— Мисс С-Э-М-С-О-Н, — старательно проговорил Артем, — Ну ладно. Там футбол начался.

Я слышала, что Рома улегся на диван в гостиной и включил телевизор.

Я терпеть не могла, когда все еще едят, а он уже уходит.

И он это прекрасно знал.

Почему он так себя ведет? Как будто я провинилась в чем-то? Как будто это не он, а я ушла?

Что если на него не кричать, так он думает, что я чувствую себя виноватой?

Он что, не понял, что я такая хорошая не потому, что заискиваю перед ним — а из-за Артема?

Я в бешенстве подлетела к нему.

Он вальяжно развалился среди подушек.

— Будь добр встать и общаться с сыном! — прошипела я. — А футбол можешь в гостинице посмотреть. Или где там?

В его глазах появилось то выражение, которое было у него за секунду до того, как я ударила его по лицу в прошлый раз.

Наверное, он решил, что сейчас получит еще одну пощечину.

Рома вернулся на кухню.

Артем посмотрел на нас подозрительно.

— Да я уже доел. Ссорьтесь.

— С чего ты взял, что мы ссоримся, малыш? — ласково спросила я.

Рома стоял в дверях.

— Просто твоя мама расстроена из-за того, что ты завтра улетаешь.

— И папа очень расстроен, — проговорила я в тон.

— Мама просто места себе не находит!

— Зато папа очень быстро нашел.

— Слушайте, вы мне надоели! — Артем обычно воздерживался от подобных фраз.

Мы в изумлении замолчали.

— Артем! Что это такое? Как ты разговариваешь? — Я опомнилась первой.

Артем насупился.

— Быстро ко мне в кабинет! Я хочу с тобой поговорить, — приказал Рома.

Лучше бы, конечно, не в кабинет. Потому что он уже давно стал моим будуаром.

Я представила себе, как Рома яростно расправляется с глухими занавесками. Запускает свет в помещение, которое уже забыло, как это бывает.

Артем вышел через десять минут. Судя по глазам, он плакал. Он отправился в душ. Я влетела в кабинет.

Занавески были зашторены. Действительно, какой свет в десять вечера?

— Что ты ему сказал? Ты его обидел? — Если я не кричала, то была близка к этому.

— Нет. Мы поговорили.

— Вы поговорили, а он сейчас, наверное, плачет! А ему уезжать завтра! Ты ничего не можешь делать нормально!

— Не подходи ко мне. И оставь меня в покое.

Я лягу спать здесь.

— Да как ты смеешь со мной так разговаривать?

Я гордо задрала голову. Хам.

— У Артема глаза на мокром месте, потому что он на самолете боится лететь один.

— Боится? — Я растерялась.

Рома кивнул.

— А что ты ему сказал? — Я озадаченно села в кресло.

— Мы загадали: «Если стюардесса будет симпатичная и возьмет его за руку, значит, все будет нормально».

Я улыбнулась. Рома, конечно, молодец. Стюардесса по правилам сопровождения малолетних детей должна будет взять его за руку.

— Ром, а если она будет несимпатичная?

Зазвонил мой мобильный. Номер Машки. Мы разговаривали с ней час назад. Она хотела попросить у меня денег. Просить у меня денег все равно что у нищего — бриллиантов. Моя карта была на стопе. Интересно, Рома об этом знает?

По крайней мере молчит. Я сама просить не буду. Пока.

Я не ответила. В ответ на Ромин вопросительный взгляд пояснила:

— Машка.

Он кивнул.

— Так как быть, если она окажется уродкой? — переспросила я.

— Ну, ты понимаешь… Придется немного испортить вкус ребенку и сказать, что она симпатичная. Надо же чем-то жертвовать.

— Ага. А через пятнадцать лет он приведет нам долговязую жердь с лошадиной улыбкой. И будет ждать твоего одобрения.

— Не волнуйся. Мы найдем общий язык.

Говорить вроде как больше было не о чем, и я вышла.

От Машки пришло SMS. «У тебя есть кокос?»

Я разозлилась. Совсем она, наверное, с ума сошла. Слать такие SMS открытым текстом? А если бы у меня дома кто-нибудь прочитал — Артем? Или Рома?

Видимо, Машка где-то здорово гуляет.

Я не ответила. И отключила телефон. А то еще ночью начнет названивать. А Рома подумает, что у меня роман. И какой-нибудь придурок не может заснуть, пока не услышит мой голос.

Я ворочалась в постели и боролась с желанием пойти к Роме в гости.

«Нет, не пойду. Решит, что я испугалась, что он меня бросит. Хотя он уже меня бросил. Вот пусть первый и приходит».

***

— Красотка! — восхищенно протянул Рома, глядя на веснушчатую стюардессу, ожидающую нас на стойке регистрации. Она, словно услышав, повернула в нашу сторону свои выпученные из-за сильных линз глаза.

— Да, симпатичная, — подтвердила я оптимистично.

Ромин водитель отвез меня домой.

 

11

Мамочка, прости меня, пожалуйста.

И ты, Леночка тоже.

Я вас очень люблю.

Не думайте обо мне.

Психолог с шанелевской сумкой забраковала четверых. Жирно написала в заключении: «Профессионально непригодна». И аргументировала на трех страницах.

Крези была «психологически нестабильна»; от нее ожидали «неадекватных реакций в нештатных ситуациях»; личность ее «не была окончательно сформирована». И к сожалению, у нее был недостаточный уровень интеллекта.

Оля не подходила потому, что была «необучаема» и «вспыльчива», а также «не связывала с профессией свое будущее». Но самой опасной чертой ее характера оказалась «мстительность».

Клетка была «слишком романтична» и «слишком стремилась к подвигам». К тому же психолог предлагала нам не рассматривать кандидатуры моложе 25 лет.

Ей не понравилась Модель. «Не исключены личные отношения с клиентами». И вообще она «личное ставит намного выше общественного».

Подругу Модели тоже забраковали. Слишком «не развита физически». Часто болеет. Очень мнительна.

Я сидела в обшарпанном кабинете психолога и согласно кивала.

— Вообще я бы ни про одну из них не сказала «профессионально пригодна».

— А может, вам стоит встретиться с ними еще раз после обучения?

— Да, это было бы интересно.

Зазвонил телефон. Анжела.

— Не вешай трубку, одну секунду.

Я сгребла в охапку личные дела, благодарно кивнула, оставила $300 и вышла.

— Да, Анжела, извини, у меня была встреча.

Анжела говорила как будто с зажатым носом.

— Не слышу, Анжел! Сейчас я выйду.

Я толкнула дверь на улицу.

— Машка умерла.

— Что? — Мне показалось, я ослышалась.

— Машка.

Первая мысль: «Она мне вчера звонила. Не может быть».

— Она мне вчера звонила.

— Мне тоже. Правда, я трубку не взяла. Представляешь? — Анжела тоненько всхлипнула и неожиданно разрыдалась.

«И я не взяла», — подумала я.

Мне казалось, что мы говорим о чем-то постороннем. О чем-то, что можно исправить. Как будто бы, например, мы не пригласили Машку в ресторан, и теперь надо срочно ей звонить. Или не сказали, что в Третьяковский завезли новую коллекцию.

— Она умерла… — всхлипывала Анжела, — представляешь?

Перед глазами стояло лицо Машки. Смеющееся…

— Приезжай ко мне, пожалуйста, — простонала Анжела.

Я кивнула и отключила телефон.

Куда-то хотелось бежать, что-то делать.

Вдруг стало пронзительно жалко Машку. Она умерла.

Я села в машину и заплакала.

Это были грустные слезы. Не отчаянные, не истеричные. А очень грустные.

И все время ее лицо перед глазами.

Почему она умерла?

Я набрала номер Анжелы.

— А почему она умерла? — У меня было ощущение, что Анжела сейчас скажет что-то такое, что я засмеюсь и скажу: «Дурочка, это же не смерть. Просто заболела немного. Но — выздоровеет». Я почти успела улыбнуться.

— Передоз. Наверное, героин. Я тебе говорила. Ее домработница утром нашла. Вызвала «скорую». Она письмо оставила. Прощальное. Видимо, чувствовала, что ей плохо. А может, специально…

Мы плакали в одну трубку с двух сторон.

Все краски вокруг меня почему-то стали ярче.

Листья — зеленее, небо в лобовом стекле — голубее, вывеска «ЛЮСТРЫ» передо мной — кричащего красного цвета.

Хотелось оказаться рядом с Машкой, обнять ее и успокоить, Я попыталась представить ее в морге. Окоченевшей. Не получилось.

Посиневшей.

Стало страшно.

— Анжела, я к тебе сейчас приеду.

Я задержала взгляд на нелепой красной шляпке пожилой женщины, переходившей дорогу.

Люди шли, курили, выбирали себе безвкусные шляпки — делали все то же самое, что и до того, как Машка умерла.

С ее смертью ничего не изменилось. И даже я не изменилась.

***

Ее хоронили через три дня.

Прилетела Ленка из Милана. Ее сестра.

Приехала мама из Крылатского. С мужем.

По рукам ходило ее письмо. Листок из блокнота на пружинке.

Первые две строчки очень ровно.

«Мамочка, прости меня, пожалуйста. И ты, Леночка, тоже».

Дальше — строчка полетела вверх, буквы как будто непослушно скакали по бумаге и их собирали в слово. Буквы были разного размера, а последние вообще печатные.

«Я вас очень люблю. Не думайте обо мне…»

Фраза была, наверное, недописана. Все гадали, какое слово она хотела написать: «плохо»? Или, может быть, «вообще»? Или: «не правильно».

Каркали вороны.

Ее хоронили в свадебном платье.

Три года назад Машка собралась замуж. Купили платье. А свадьба не состоялась.

Я подошла к Машкиной маме. Она стояла у могилы с отрешенным взглядом.

Я улыбалась.

Она посмотрела сквозь меня под землю.

Я готова была от стыда провалиться за эту улыбку, но чем больше я нервничала, тем улыбка моя становилась шире.

Я могла и хохотать начать.

Это у меня с детства.

Первый раз я растянула рот до ушей, когда у нас в летнем лагере птенец сдох. С тех пор все время улыбаюсь. Когда другие плачут.

Однажды я расставалась со своим бой-френдом. Он меня предал. И улыбалась во весь рот.

Хотя готова была рыдать. А он смотрел на мою улыбку и чувствовал себя ничтожеством. Думал, что мне — все равно. Если бы мне было хоть чуть-чуть больше все равно, я бы рыдала. И его самолюбие не было бы так задето. Он мне потом еще несколько лет звонил.

Я немного удивилась, увидев Илью. Кто ему сказал? Наверное, секретарша.

Здесь он мне уже не показался красавчиком.

Да и одет был не очень. Пришел в черной водолазке в мае месяце. К чему эта показуха?

Все, наверное, принимали его за родственника. Бедного. Я подошла к нему.

Он выглядел каким-то испуганным.

— Ну, я поехал. Мы в Реутово живем, — проговорил он, словно извиняясь.

При чем тут Реутово? Просто хочет побыстрее уехать. А зачем приезжал тогда?

— А мы на Рублево-Успенском. — Не знаю, зачем я это сказала? Прозвучало как приговор.

— Никит, как получилось, что вы с Маней вместе что-то делали? Это агентство? — спросила Ленка.

Я пожала плечами:

— Не знаю.

— Ты видела, что с ней творилось?

— Видела.

— Так почему мне не позвонила? — Ее голос был полон возмущения. — Почему?

— Мы дружили. Ей бы это не понравилось…

Она посмотрела на меня с ненавистью.

Я хотела сказать ей, что «еще твоя младшая сестра мне звонила. Ночью. Но я не взяла трубку — боялась, что она попросит денег. А может, она хотела попросить о помощи!»

Машка умерла в четыре часа утра.

Я заблаговременно отключила свой телефон.

Лена еще раз посмотрела на меня и быстро отошла. Наверное, я в ее жизни больше не существую. Как и Машка. Она потеряла нас обеих.

Поминки были в Центре международной торговли. Машка терпеть не могла это место. Говорила — «лоховское».

Я думала об этом и плакала в туалете.

Мертвая — это все равно что «новорожденная». За тебя решают другие. Просто потому, что не знаешь, как им все объяснить. Просто не можешь донести до них свои мысли. Только перспектив меньше. Хотя кто это знает?

Я насыпала кокс тонкой струйкой.

«Машка, я тебя люблю».

***

Ленка искала друзей своей сестры.

Никто в дружбе с ней не признавался.

Ленка подозревала меня.

Она говорила со мной холодно и с ненавистью.

Один раз мне позвонила Машкина мама. Она рыдала в трубку. Она кричала, что это мы не уберегли ее девочку.

Мне хотелось стать глухой.

Приходили из милиции. Хорошо, что Артем улетел. Тамара косилась на меня с подозрением.

Милиция приходила по просьбе Ленки. Выспрашивали. Подозревали.

— Я не виновата! — однажды закричала я в трубку.

— А я так не думаю, — ответила Ленка.

— Это ты ее бросила! — обвинила я. Хотя на самом деле так не считала. Виновата была я. Я — ее подруга. Я — ее старше. Машка умерла из-за меня.

По-моему, милиция тоже так думала.

Как вообще все это могло произойти?

Хочется убежать. Но куда?

Или правильней — от чего?

Хочется стать хорошей. Чтобы подруги не умирали.

Завести новых подруг и начать новую жизнь.

 

12

Получи: пошел ты со своими деньгами!

Ты сам стал в моей жизни лишь банковским счетом!

Я припарковалась на втором этаже подземной стоянки. Второй этаж — для сотрудников.

Я в первый раз приехала в наш офис после смерти Машки.

Я медленно шла по коридору, словно тянула время.

Сзади хлопнула дверь. Я обернулась.

Анжела. На высокой шпильке и с розовой сумочкой-кошельком.

— Ужас! — сообщила она вместо приветствия. — Мало того что мы им компьютер купили, так теперь я еще бумагу должна покупать для принтера!

Я улыбнулась.

Анжеле легко выбирать себе работу. Никто не откажется от сотрудников, покупающих компьютеры и бумагу.

— Все! Не начнут платить мне зарплату — уволюсь!

Наша секретарша читала «Менеджера мафии». Я кивнула ей и прошла в кабинет.

Я думала о Машке. Я как будто ощущала ее присутствие. Сейчас я толкну дверь, и она окажется там. С очередной телохранительницей.

Мой кабинет оказался битком забит человечками. Они сидели в креслах, на диване, перемещались по периметру на своих коротких ножках. У них были очень серьезные глаза. И большие головы. Некоторые из них были похожи на игрушки Артема.

Лилипуты.

Я аккуратно прикрыла дверь.

— Что это? — спросила я секретаршу.

Она с трудом оторвалась от книги.

— Лилипутки. Вы же хотели. Восемь человек.

— Отлично.

Я вернулась в кабинет.

Маленькая женщина с детским хвостиком встала мне навстречу и представилась Ангелиной Сергеевной. Старшей. Спросила, что, собственно, мы можем им предложить?

— Только никакие обнаженки, расчлененки, расписенки мы не рассматриваем. Мы — серьезная труппа. А то, знаете, когда просят одних женщин — это настораживает.

Мне стало ужасно смешно. Первый раз с тех пор, как умерла Машка.

— Никакой обнаженки! — пообещала я.

Малыши радостно зашевелились.

— И два выходных! — продолжала качать права Ангелина Сергеевна.

Я кивнула.

— И одежда за ваш счет.

— А вы где одеваетесь?

— У нас личный портной!

Когда Ангелина Сергеевна говорила своим странным утробным голосом, она сильно жестикулировала. Я невольно следила за ее руками и никак не могла толком разглядеть ее саму.

Мне бросилась в глаза грубая кожа на ее руках. Она странно контрастировала с их размерами.

— Ну, так мы где будем работать? Рассказывайте.

Я взяла со стола листок и написала на нем адрес Роминого офиса. Почему-то крупными печатными буквами.

— Работа разовая. Несколько цирковых номеров. Сможете?

— Четыреста долларов.

— Идет. С вами расплатятся на месте. А если понравитесь — дадут постоянную работу. Все зависит от Никитина Романа Анатольевича. Я здесь написала. Кстати, у вас собачки с собой?

— Какие собачки?

— Я же просила — с собачками!

Я возмущенно оглядела притихших лилипуток. У каждой из них была настоящая взрослая сумка.

— Без собачек — полцены, — категорично заявила я. Все-таки не чужие мы с Ромой. — Номер минут на десять, не больше. Так что соглашайтесь.

— Мы готовы.

Ангелина Сергеевна оставила мне свою визитку. На ней было написано: "Труппа «Маленькие львицы». Роме понравится.

Я позвонила на охрану в Ромин офис и попросила пропустить лилипуток без препятствий.

Я нашла в Интернете адрес частного охранного предприятия с учебным центром.

Мне же надо готовить девушек. Это единственное, что я могла сделать сейчас для Машки.

На столе лежали личные дела. Эрудит, Алекс, Гора, Мадам, Байк, Мышка. Я покачала на руке личное дело Оли. Отложила в сторону. Будем доверять мнению профессионалов.

Я не могла пригласить Илью. Получилось бы, что я избавилась от Машки и стала прекрасно сотрудничать с Ильей.

Хотя его помощь мне бы сейчас пригодилась.

Охранное предприятие располагалось в полуподвальном помещении. На входе висел щит с образцами всех видов оружия.

Мне надо тоже такой повесить.

У них можно было купить практически любое средство самообороны. От дубинки до газового пистолета. От шокера до «Осы». Они за два дня оформляли любые разрешения.

У них была своя школа. С разработанной программой. И свой тир.

Директор ЧОПа был серьезным человеком, Все, чем занималась я, мне показалось детскими играми.

Пока он меня не похвалил:

— Отличная идея. Женщины очень востребованы. Мы сами просто никогда с этим не связывались.

— А вы сможете адаптировать под них свою программу?

— Конечно. Только дайте нам время.

Времени я им не дала. Занятия должны начаться через три дня. В понедельник. И закончиться через две недели.

— Что, через две недели они станут суперменками? — уточнила я.

— Во-первых, если у них самих есть предрасположенность к этому.

— Есть.

— Во-вторых, они получат базу. Чтобы начать работать. Но два раза в неделю они должны будут приезжать в зал и в тир. В течение полугода. Иначе мы лишим их квалификации.

— Бесплатно?

— Конечно нет. Но обычно восемьдесят процентов за них платит клиент — это же в его интересах, чтобы девушки повышали свой уровень. Но недорого, не бойтесь. За эти две недели они отлично выучат теорию.

— А что туда входит?

— Ну… — Директор был с усами и в галстуке. — Например, должен ли телохранитель открывать дверь машины клиенту?

— Конечно! Для чего же они еще нужны?

— Не должен! Если он один, конечно.

На моем лице явно читалось сомнение.

— Конечно, все хотят, чтобы открывали. Мы их научим — как.

— И как?

— Левой рукой. Правая должна быть отведена назад. Поближе к пистолету.

— А где пистолет?

— За поясом.

— И у женщин?

— У женщин — под мышкой.

В общем, они мне понравились. Самой захотелось походить в зал, научиться драться и стрелять.

— Кто первый входит в дверь?

— Кто?

— А это смотря куда. В ресторан — охранник. В дом на охраняемой территории — клиент. А выходит?

— Кто?

— Всегда охранник выходит первым! А у нас что? Охранников в вышибал превратили. Они двери открывают и за сигаретами бегают.

— А не должны?

— В их работу это не входит. Но, конечно, все бегают.

Курс обучения обходился мне в три тысячи шестьсот долларов.

Их надо было достать за три дня.

Не Роме же звонить?

Я вернулась в офис.

Рома позвонил сам.

— Что это было? — спросил он, еле сдерживая ярость.

Я уже забыла про лилипуток.

Когда Рома такой, я его даже боюсь. Хорошо, что он на телефоне, а не где-нибудь здесь.

— Тебе что, не понравилось? — Я пыталась казаться веселой.

— Ты совсем с ума сошла. Понимаешь? У тебя крыша поехала!

Мне захотелось плакать.

Не могу, когда на меня кричат.

— Ты кем меня перед офисом выставила? Мужем сумасшедшей?

Подумаешь… Если нормальный офис, то должны были посмеяться вместе.

— Извинись. И скажи, что ты была не права.

Я молчала.

По щекам полились слезы.

— Извинись.

Я чувствовала себя как бык перед красной тряпкой. Она застилала мне глаза, и хотелось на нее броситься. Просто броситься. Непонятно зачем.

— У тебя карта закрыта? И не будет открыта, пока не извинишься.

Он поспешил положить трубку. Но я перезвонила сама.

— Деньги? — закричала я. — Тебя уже давно может заменить банковский счет! Понимаешь? Ты сам стал в моей жизни всего лишь банковским счетом! На праздники ты не даришь подарки, ты даешь мне деньги — как cash-машина, да? Ты когда в последний раз сам что-нибудь мне купил? А?

— Да тебе ничего никогда не нравится!

— Да? Может, мне серьги не нравились? Или кольцо мое? Или тот браслет? Мне не нравится, когда фигню какую-нибудь покупают, про которую ты и сам знаешь, что это фигня! А разговоры? О чем у нас разговоры? Только про деньги! Сколько надо отнести в школу, сколько стоит моя гостиница, сколько — машина! Так? Вот ты ушел, а я знаешь что чувствую?

Рома молчал.

— Что денег нет! — торжествующе проговорила я. — Ты хочешь извинения? Получи: пошел ты в жопу со своими деньгами!

Я повесила трубку и испугалась. Не переборщила? Надо было сказать: «на фиг».

Вот я и осталась без денег.

А мне еще девушек надо обучать.

Может, бросить эту «Никиту»?

Нет, я это сделаю.

Машка придумала. И я сделаю.

А вдруг я бы тоже от передоза умерла?

Я представила себе, как холодеющей рукой пишу на листочке: «Не думайте обо мне…» 

Ужас. 

И меня хоронили бы в свадебном платье.

Оно на даче, в кладовке. Наверное, пожелтело за десять лет.

Артем бы плакал на похоронах.

Жалость прилипла к сердцу, как муха к липкой ленте.

Нет, ребенок не должен переживать такие несчастья.

Я не умру. Никогда.

Я буду пить зеленый чай.

Максимум, что я буду нюхать, — это розы у себя на клумбе.

Захотелось позвонить Ленке и сообщить о своем решении. Решении. Точка.

 

13

А потом все пьют «любовное зелье»…

— Обзвони всех, кого мы брали на охрану объектов, — попросила я секретаршу, — и скажи мне, сколько человек реально могут начать работать.

— Хорошо. Здесь человек пятьдесят. Мне нужен день.

Я зашла к Анжеле. Она набивала что-то на компьютере.

— Ты не занята? — спросила я очень серьезно. Внутренне издеваясь.

— Да нет, что ты! Это вообще не моя работа. Просто начальник попросил несколько факсов перевести.

— С английского?

— Ага. На французский.

Я посмотрела на Анжелу с уважением.

— А зачем ему?

— Да махинации какие-нибудь.

Я попросила у нее помощи. Анжела знает всю Москву. Тех, кто устраивает показы, приемы и презентации. Мне нужно было мероприятие, которое охраняли бы мои девочки. Мое подразделение.

— «Нежная роза» тебе подойдет? У них показ купальников планируется. Мне хозяин говорил, я его знаю.

— Подойдет.

Анжела набрала номер.

— Это я… Да, да, весело было… Да… Слушай, я вообще-то по делу. Есть женское охранное предприятие, «Никита» называется… Ну, никто еще не слышал… Вот я и предлагаю тебе быть первым. Представляешь, какая фишка? На показе купальников.

Я держала пальцы крестиком. И не шевелилась.

— Ну и что, что в Манеже? Сколько тебе надо человек? Ну и пожалуйста, у них и больше есть…

Анжела прошептала мне: «Двадцать».

Я закивала головой, словно у меня тик. Найду я ему двадцать человек.

— Дешево! Дешево! Дешево! — повторяла я подруге одними губами.

— Но они, знаешь, не дешевые…

Я замотала головой и сделала страшные глаза.

— Дешевые, дешевые! — прошипела я, думая, что Анжела не поняла меня.

— …Ну, я просто на всякий случай сказала… нет, я так не думаю… не сомневайся, тебе понравится… конечно, все красотки… — Анжела взглянула на меня, я скептически хмыкнула. — Ну, не все, конечно. Слушай, это ж тебе не модельное агентство, а охранное… хорошо. Она позвонит.

Я бросилась Анжеле на шею.

— Ты — гений! — призналась я чистосердечно. — Анжела, я — твой фанат.

Анжела скромно улыбнулась:

— Да ладно. Можно еще кому-нибудь позвонить.

Двадцать человек секретарша набрала. Они хотели работать сутки-трое и получать сто пятьдесят долларов. Некоторые из них уже охраняли объекты. Мои надзирательницы привели подружек. Боюсь, какое-то СИЗО осталось без персонала.

Я подсчитала; в месяц им надо платить 3000 долларов. У меня их нет. Пойдут ли они на разовую работу?

«Нежная роза» согласилась на мое предложение за 2000 долларов за мероприятие.

Я решила рискнуть. Ничего не заработать.

Найти где-то еще тысячу долларов. И получить двадцать человек себе на работу на месяц.

Следующий вопрос: во что их одеть? Может, позвонить в «Мажордом»?

Эту проблему «Роза» решила сама. Они прислали факс: «Наше обязательное условие — форму предоставляем мы. Черные брюки, удлиненные черные блузки, фиолетовый галстук».

Я согласилась. Они попросили прислать мои реквизиты для составления договора.

Реквизитов у меня не было.

Готовый ЧОП стоил 15 000. Их у меня тоже не было. Чтобы зарегистрировать ЧОП самой, надо иметь оружейную комнату, соответствующую всем нормам. И она должна находиться в неарендованном помещении.

Те, кто предоставлял нам школу, согласились оформить договор на себя. Сначала хотели за это проценты, но поняли, что от договора зависит наше дальнейшее сотрудничество.

Договор был заключен, и я внесла деньги как предоплату за обучение.

Курс начался.

Я вовсю занималась «Розой».

Устроила собрание моему «Розовому подразделению».

Двадцать ужасных женщин сидели в моем кабинете.

Не нюхать кокс было невозможно. Я держалась. За воздух.

Я пыталась их сделать лучше.

— Вам нужно все время улыбаться. Не губами, а в душе. Чтобы улыбались ваши глаза. Понимаете? Месяц — это ваш испытательный срок. Останутся только лучшие. Те, кто все время думает о чем-то хорошем. Кто считает себя красивой и желанной, кто улыбается. Понимаете?

Я репетировала с ними, как стоять у дверей.

Как реагировать на гостей. Что говорить, если к тебе обращаются.

Секретарша сидела и улыбалась в душе так, что не могла собрать свой рот.

Женщины старались и нервничали.

Иногда мне казалось, что, может, им лучше не улыбаться?

— И никакого макияжа! Косметику приносите сюда и краситесь под нашим чутким руководством.

«Роза» прислала форму. Free size.

Это был день показа. Мой офис был похож на женскую раздевалку из фильма «Мулен-Руж».

Стилист Паша метался между охранницами с расческой, лаком для волос и губной помадой.

— Ну что ты губы накрасила, как варенья поела? — возмущенно восклицал он своим тонким голосом. — Нет, умоляю, не надо начеса! Вы все равно делать его не умеете!

— Кравцовой до сих пор нет! — сообщила секретарша.

— Ты ей звонила?

— Да, но у нее с утра не отвечает.

— Приедет. Она приедет. — Я внушала и себе, и Кравцовой.

Кравцова не приехала.

По договору я предоставляла двадцать человек.

— Катя, умоляю, выручай. Мне нужна одна из твоих девиц! — Я почувствовала, как напряглась Катя на другом конце провода.

— Тебе?

— Да. У меня пропала одна охранница.

— Но у меня не охранницы!…

— Какая разница? Я заплачу ей как за секс с извращением!

— Почему с извращением? — обиделась Катя за своих клиентов.

Катя прислала пышногрудую блондинку. Хотелось надеть ей фиолетовый галстук прямо на голое тело и дать в руки транспарант: «Никита».

— Ты будешь лицом компании, — сообщила я ей радостно.

Она повернулась ко мне спиной. Наверное, потому, что привыкла быть другой частью тела.

Надзирательницы СИЗО вызывали у нее ужас.

Я тихонько велела секретарше следить за тем, чтобы она не сбежала.

Я не запомнила ни одного купальника с показа. Я их даже не видела.

Каждую секунду я следила за своими охранницами.

Одна вытащила ногу из туфли. Я тут же оказалась рядом.

Вторая попросила у гостя сигарету. От моего взгляда она подавилась дымом.

Третья сказала:

— Здесь служебный вход. — И, не удержавшись, грубо добавила: — Не видно, что ль?

Я металась между ними, расточая чарующие улыбки гостям.

Иногда мне хотелось провалиться сквозь землю.

В середине вечера я обнаружила, что забыла надеть украшения.

После показа ко мне подошел хозяин «Нежной розы».

— Без вас этот праздник бы не состоялся, — объявил он громко, целуя мне руку.

Я всматривалась в его лицо. Издевается или нет?

Он не сводил с меня восхищенных глаз.

— Журналисты фотографируют ваших женщин чаще, чем моих моделей! Я могу пригласить вас на ланч завтра утром?

У него было ко мне деловое предложение. Он хотел заключить договор на охрану трех его магазинов.

— Для начала — трех, — добавил он многозначительно.

Мне хотелось подпрыгнуть. Усталость как рукой сняло. Я улыбалась во весь рот. Я была просто великолепна. Я сделала это. Yes!

Сама придумала. Сама организовала. Сама сделала.

Сама.

Я чувствовала себя так, словно вышла в открытый космос без скафандра. И не умерла. А даже наоборот, справилась с заданием. Под восхищенные взгляды телезрителей всего земного шара.

И откуда-то оттуда, из космоса, на меня наверняка смотрела Машка. И заливисто хохотала.

— За то, чтобы мы все когда-нибудь встретились. — Анжела подняла бокал с пузырящимся шампанским и протянула мне второй.

Гости уже почти разошлись, но мы упорно не отходили от барной стойки.

— А хочешь, я покажу тебе Машкину Москву? — неожиданно предложила Анжела.

Я кивнула. Была полночь.

Анжела повезла меня к зданию Главпочтамта на Мясницкой. Вход через железную арку.

— Сегодня суббота, — объяснила она, — нам повезло. Потому что лесбиянки гуляют только по субботам и только в этом клубе.

— Лесбиянки? — как будто бы удивилась я.

На двери висела табличка: «Частная вечеринка».

— Здравствуйте! — радостно объявила Анжела на входе. — Мы как раз на вашу вечеринку!

Я с любопытством поглядывала в глубину зала. Несколько пар, обнявшись, танцевали между столиками. Пары состояли из девушек. Хотя мне показалось, что юношей я тоже видела.

За вход мы заплатили по 75 рублей.

На входе стояла невысокая спортивная женщина лет сорока пяти — видимо, хозяйка заведения. Что-то в ней было такое, что выделило бы ее из десятка других. Про таких говорят: «В ней есть стержень». Она смотрела собеседнику прямо в глаза, как будто внутрь, но не искала там изъян, а, наоборот, словно направляла пучок чего-то светлого и доброго.

Скорее всего, эта женщина провела свою молодость в туристических палатках, с песнями под гитару у костра или в походах на байдарках по горной реке. Думаю, у нее и муж был.

Но, наверное, не ценил прелестей походной жизни. Зато появились подружки. Близкие. По духу. И вообще.

Хотя, возможно, она всю жизнь банально проработала поваром в школьной столовой.

Маленький зал был набит битком.

Я даже немного протрезвела.

Я почему-то не чувствовала себя в безопасности среди сотни девушек. Вернее, пятидесяти пар.

К счастью, за стойкой оказался мужчина. Это меня немного взбодрило. Я даже захотела с ним поболтать, но он, видимо, был не расположен.

Интересно, он полагает, что я — одна из этих?

Нас с Анжелой никто не разглядывал. Непонятно почему. Хотя мы сильно отличались от толпы. В вечерних платьях, с хорошими прическами. На Анжеле — бриллианты.

Девушки были одеты в основном в джинсы и бесформенные свитера. На тех, про кого я сначала подумала, что это юноши, были мужские рубашки и подтяжки. Но таких оказалось немного.

Одна девица сидела за стойкой в белом кружевном корсете и короткой юбке. Это была местная звезда. К ней все подходили поболтать и поцеловаться.

Вообще целовались здесь постоянно. И просто так, и во время танца. По-настоящему, в губы.

Все было как в обычном ночном клубе. Кто-то с кем-то знакомился, кто-то выяснял отношения у выхода, кто-то объяснялся в любви в углу. Только мне все это напомнило возню детей в песочнице: когда происходящее кажется значимым только им самим, а окружающие поглядывают снисходительно, в лучшем случае с любопытством.

Такими игрушечными мне казались их поцелуи. И их страсти. Девушка в корсете стремительно выбежала в другой зал, ее догнала бритоголовая особа в подтяжках. Прижала ее к стенке. Я подглядывала из дверного проема.

Девушка в корсете начала плакать и как будто оправдываться. Лысая целовала ее, а я чувствовала себя каким-то великаном в стране лилипутов.

Хотя про лилипутов лучше не вспоминать.

— Ну, как? — спросила Анжела меня прямо в ухо.

— Сборище неудачниц.

— Еще не самое плохое сборище, — усмехнулась Анжела.

Я удивленно посмотрела на нее.

— Есть один секрет. Про Машку. Дай слово, что никому не расскажешь!

Я кивнула:

— Даю.

— Во-первых, я ей обещала, — объяснила Анжела, — а во-вторых, опасно.

Машка познакомилась с членами секты.

Секта называется «Крысятницы».

С центром где-то в Подольске. Они поклоняются не богу, а первой женщине.

Машка попала туда случайно. И видела обряд посвящения. Женщины одеваются в желтые балахоны и принимают какой-то наркотик. Какой — Машка не поняла. Но эффект ей понравился.

Обряд начинается с обращения к сатане и к «святой Лилит» — повелительнице «Крысятниц».

Кандидатка должна принести на обряд кошку, разбить ей голову и слегка отпить мозга.

Потом Лилит убивает крысу. За это ей надо заплатить своей кровью. Она делает надрез на руке и мажет кровью свое лицо и лица всех присутствующих.

Трудно себе представить, чтобы Машка все это делала.

Наверное, наркотик действительно был хорош.

А потом все пьют «любовное зелье» и занимаются сексом.

— Представляешь? — спросила Анжела. — На Машку это произвело такое впечатление! А еще она говорила, что они все там друг о друге очень заботятся. Настоящее женское братство.

Наверное, так себя чувствуют дальтоники. Надевают синий свитер к голубым джинсам и думают, что замечательно выглядят. А какая-нибудь подружка им небрежно сообщает: «Симпатичный зеленый свитерок, очень подходит к твоим туфлям».

— Поедем отсюда, — попросила я Анжелу.

Она рассмеялась.

— Да здесь нормальные девчонки, ты что? Просто лесбиянки. Подумаешь!

Хозяйка проводила нас внимательным взглядом.

— Мы вернемся, — пообещала я. И зажала пальцы крестиком.

***

Ленка вернулась в Италию. Антонио уже слишком долго оставался без присмотра. В Милане полно туристок, готовых к любовным приключениям. Это, конечно, не Венеция, но все же…

 

14

Просто ты же представляешь, что он с ней сделает?

Такая дурацкая осень. Листья цвета разлуки.

И такого же цвета вино в наших бокалах. С запахом банана. Чем больше вина, тем меньше запаха.

Холодно. Никто уже не сидит на «Веранде».

Только мы. Я. Катя. Антон и Анжела. Кутаемся в пледы и дышим газом из обогревателей.

Я наблюдаю за воронами. Они кружат над нами в беспорядочном плавном движении.

— Папа купил себе Maybach, — говорит Анжела с легкой завистью, — за четыреста тысяч долларов.

Вороны похожи на бумажные самолетики.

Как им удается летать, не взмахивая крыльями?

А тут хоть маши, хоть что…

— Что это за Maybach? — спросила я.

— Машина такая. Клевая. Их выделили на Москву всего тринадцать штук. А заявок было сто, — объяснила Анжела, наблюдая за тем, как официант открывает новую бутылку.

— Я поехал, — объявил Антон. Но не сделал ничего, что подтвердило бы его намерения.

— Куда? — поинтересовалась Катя лениво.

— В кино. Кто со мной?

— Никто. — Анжела выразила общее мнение.

— Ну и ладно. У вас вон целый стол женихов сидит. — Антон ревниво покосился на соседний стол.

— Правда, лучше в кино сходи. А то с тобой к нам и не подойдет никто. — Анжела улыбнулась так, словно фотографировалась.

— Конечно. Подумают, что я — сутенер и запрошу за вас слишком дорого.

— Не примазывайся к чужой славе, — проговорила Катя, строя глазки кому-то за моей спиной.

— В общем, не уговаривайте, я все равно уезжаю.

— Давай, давай! — торопила Анжела.

— Или выпить еще бокал? — протянул Антон, явно издеваясь.

Трое мужчин, которых Антон назвал нашими женихами, попросили счет.

— Возьми с собой, — прошипела Анжела.

— В клювике, — посоветовала я, — и глотай понемножку. Как раз до кино дотянешь. А там продается.

Антон уехал. Столкнувшись в дверях с нашей приятельницей Олесей и небрежно ей кивнув, поскольку людей, чей IQ был ниже среднего, он большим вниманием не удосуживал.

Олеся очень любила своего мужа — уже лет пятнадцать — и он ее тоже, но проблема была в том, что она никак не могла поверить в свое счастье.

Олесю явно что-то расстроило. Она прятала заплаканные глаза под огромными солнечными очками. Убедившись в том, что Олесино появление не произвело никакого впечатления на женихов с соседнего стола, мы предложили ей присесть с нами.

— Девочки, я решила завести любовника, — сообщила Олеся так, словно объявила о смерти кого-то из членов своей семьи.

— Да вон, полный стол! — кивнула я, решив, что из Олеси получится прекрасная наживка. — Поулыбайся им, они чуть в обморок не попадали, когда ты зашла.

— Да? — Олеся выпрямила спину и сняла очки. Глаза ее заблестели. Инстинктивное поведение на уровне самец — самка.

— Подмигни им, — предложила Катя, поглядывая на меня и еле сдерживая смех.

— Только не тому блондину, — предупредила Анжела и проверила, достаточно ли расстегнута розовая атласная рубашка на груди. Достаточно.

Если бы грудь была хоть чуть-чуть меньше, она была бы видна вся.

Я налила Олесе в бокал Антона. Тут же подошел официант и предложил свои услуги.

— Давай, давай!

Но Олеся не нуждалась в том, чтобы ее подбадривали. Она выпила вино залпом.

— Легкий аромат банана, — прокомментировала за нее Анжела.

— Меню? — спросил официант Олесю.

Мы замахали на официанта руками, и он обиженно отошел.

— Давай, Олеська! — Я уже не сдерживала смех.

Трое молодых людей, симпатичных не только в общей массе, но и каждый по отдельности, встали из-за стола.

Олеся повернулась к ним с таким видом, словно ей наступили на ногу.

Расплываясь в улыбках, мы, не отрываясь, смотрели на ее лицо.

Олеся медленно закрыла левый глаз и так же медленно открыла его. Я вспомнила шариковые ручки, в которых девушки раздеваются по мере того, как ручку переворачиваешь.

Мы зашлись в хохоте. Я оказалась почти под столом, Анжела закрылась новым журналом «Буржуазия». Катя постаралась повторить за Олесей маневр с глазом.

Молодые люди молча разглядывали нас. Они явно ждали, когда мы успокоимся. Олеся недоуменно улыбалась.

— Это мои подружки, — проговорила она, словно извиняясь.

— Нет! Нет! — Мы одновременно запротестовали, размахивая руками.

Анжела первая манерно убрала журнал и постаралась придать лицу выражение: «Да, да, я вас внимательно слушаю. Вы, собственно, кто?»

— Можно пригласить вас на ужин?

Он смотрел прямо в глаза Анжеле и говорил очень серьезно.

Блондин со странной прической в стиле Жерара Депардье. Но не толстый. Совсем не толстый. Отличная фигура. И взгляд. Под таким взглядом становится очень уютно и спокойно.

Но не нам с Катей.

— А где вы обычно ужинаете? — спросила Катя. Подразумевая, что одним взглядом сыт не будешь.

— Потому что мы что попало не едим, — поддержала я подругу.

— Да, и когда? — спросила Олеся, и я мысленно умоляла ее подмигнуть еще раз. Блондин пожал плечами:

— Может быть, в «Скандинавии»?

Катя скривилась.

— Что это за «Скандинавия»?

— А где это? — спросила я, подозревая, что, раз я этот ресторан не знаю, значит, он недостаточно хорош.

Блондин подошел прямо к Анжеле.

— Я бы вас хотел пригласить. — Он сделал ударение на слове «вас».

— Квас? Вы сказали «квас»? — Катя уже не старалась произвести хорошее впечатление, понимая, что ее никто никуда не приглашает. Я видела, что и меня тоже — Нет, спасибо. Мы — винишко. — Я смеялась, глядя на растерянное лицо блондина.

Двое его друзей отошли от нашего стола, не сказав ни слова.

Блондин был настойчив:

— Дайте мне ваш телефон.

— Запишите, — неожиданно согласилась Анжела, словно испугавшись, что сейчас ему все это надоест и он уйдет вслед за своими друзьями.

Она продиктовала номер.

Блондин почувствовал себя уверенней.

— Когда позвонить? — спросил он почти развязно.

Анжела внимательно посмотрела на него, уловив перемену в тоне.

— Завтра, в 12.15, — произнесла она высокомерно, — в 12.16 я отключу телефон.

— Я позвоню ровно в 12.15, — сказал блондин на прощание.

Олеся снова сидела в очках.

— Девочки, я собираюсь пить антидепрессанты, — сообщила она сквозь слезы.

— Паксил. Очень помогает, — посоветовала Катя.

— У меня есть для тебя отличное лекарство, пойдем ко мне в машину, — великодушно предложила Анжела. У нее было хорошее настроение, и она готова была поделиться им со всеми.

— Кокос? — поинтересовалась я.

— Нет. Голландская шмаль. Супер.

— Но я ни разу не пробовала, — призналась Олеся.

Катя отказалась, а мы втроем, не снимая ресторанных пледов, пошли покурить в Анжелину машину.

Рядом с нами остановилась черная Cayenne.

Медленно поползло вниз затонированное окно.

За ним оказался Анжелин блондин.

— Пледы-то верните! — улыбнулся он.

В это время Анжела собиралась сделать Олесе паровоз.

— Завтра, в 12.15, — отрезала она довольно грубо и закрыла окно.

Олеся закашлялась.

— Может, хватит ей для первого раза? — спросила я.

— Давайте еще, девочки, — потребовала Олеся.

— У нас одинаковые машины, — проговорила Анжела, делая глубокую затяжку. — Вам не кажется, что это судьба?

Катя заказала ананасы, потому что, по ее мнению, они расщепляют жиры.

На меня голландская анаша вместе с вином произвела эффект выпавшего снега в разгар июля: непонятно, то ли лето такое плохое, то ли зима хорошая.

— Я в туалет, — объявила Олеся.

— Будем знать, — кивнула Катя.

— А что это за «Скандинавия»?

Анжела принесла журнал «WHERE». Очень удобный журнальчик. Мы прочитали: «Скандинавия. Все продукты из Швеции. Средняя цена — $55 на человека».

— А в «Галерее» сколько? — поинтересовалась я.

— В «Галерее» — 50, — объявила Анжела. — Крутое место. Завтра пойдем.

Мы с Катей попросили взять нас с собой. Мы даже взяли с нее слово, что без нас она не пойдет. Все-таки друзья тоже были симпатичные.

А меня, можно сказать, муж бросил. Имею право уйти в загул.

Олеся блевала в туалете. Анжела пошла посмотреть, и, когда вернулась, на лице ее было отвращение.

— Там уже все в этом. А она никак не остановится, — объявила она.

В дверях показалась Олеся. Она была бледной и несчастной.

У Анжелы зазвонил телефон.

— Девочки, мне так плохо, — сказала Олеся, — я там все облевала.

— Алле. Кто? — Анжела переспросила в трубку еще раз: — Кто? Кто?

— Неудобно перед официантами, — сказала Катя. — Что они подумают?

— Я опять пойду. — Олеся быстро повернулась, и я испугалась, что она может не успеть до туалета.

— Я же сказала: в 12.15! — раздраженно проговорила Анжела, подхватывая Олесю и бросая телефон на диван.

— Позовите менеджера! — громко произнесла Катя. — Чем вы отравили нашу подругу?

Менеджер неуверенно возразил, что она даже не успела сделать заказ.

— Но она ела с наших тарелок! — возмущалась Катя. — Это что, значит, у нас тоже у всех отравление будет?

Я наблюдала за всей этой историей отстраненно. Как зритель в кино. Мне только хотелось, чтобы выключили звук.

***

Моя домработница снова не вышла. Я позвонила ей домой. Она ответила как ни в чем не бывало.

— Ну, вы приедете? — Я добивалась единственно приемлемого для меня ответа.

— Нет. Я пока не смогу.

— Как «не смогу»? — Я захлебнулась от возмущения. Что они себе позволяют?

— Извините.

Мне показалось, что это прозвучало от чистого сердца. Я все-таки хорошо к ней относилась.

Даже называла ее «своей второй мамой».

— Ладно. Я позвоню в агентство, буду искать другого человека.

— Извините, — повторила она.

— Я дам вам рекомендацию в агентство. Хоть и не понимаю, что произошло.

Агентство обещало прислать замену завтра.

Может, и хорошо, что у меня нет домработницы. Все-таки экономия! Я испугалась собственных мыслей. Им нельзя поддаваться.

Я свято верила, что с человеком никогда не произойдет то, что для него неприемлемо.

Возьму себе двух домработниц. Трех.

Я собиралась к свекрови в гости. В худшем смысле этого слова.

Я доставала с полок моей огромной гардеробной вещи, держала их одну за другой в руке, словно взвешивала, и бросала на диван. Пока на диване не оказалась половина моего шкафа.

Это — моя обычная манера одеваться. Куда мне без домработницы? Кто же это все раскладывать будет и гладить?

Я покупаю вещи чаще всего именные. В Третьяковском проезде. Или в «Soho».

Я держала в руках вешалку с черным костюмом Valentino. Свекровь бы оценила.

Я бросила костюм в общую кучу. Взяла юбку Cavalli.

Неуверенно остановилась перед платьем Armani. Снова бросила взгляд на Valentino.

В Valentino чувствуешь себя леди. В Cavalli ощущаешь себя так, как будто муж наконец-то уехал в командировку. А в Armani — как будто муж уехал в командировку, но ты — осталась леди.

Я, как всегда, надела Cavalli. С удовольствием представила себе раздраженный взгляд свекрови.

Зазвонил телефон. Рома. Сообщил, что я, оказывается, уже давно могу пользоваться своими карточками VISA и АтЕх.

За что люблю Рому — так это за отходчивость.

— А зачем ты едешь к моим родителям? — поинтересовался он.

— На тебя пожаловаться, — вздохнула я. Чересчур громко. Рома мог подумать, что я выдохнула дым марихуановой сигаретки.

— Вряд ли они тебя пожалеют.

— Это точно. Но еще заодно я покажу свекру фотографии моих телохранительниц. Твой папа благородно вызвался взять себе парочку — это будет что-то вроде моей PR-кампании.

Я уже по второму разу перерывала все шкатулочки и вазочки в поисках своих сережек. По полтора карата плюс на три карата россыпью.

Их не было.

Я посмотрела под диваном, на всех полках.

В постели.

Вышла к машине. В пепельнице. Я иногда снимаю сережки по дороге домой. Слишком тяжелые, уши болят.

Сережек нигде не было. Я моментально связала исчезновение бриллиантовых сережек со странным увольнением домработницы.

«Вот сука!» Я схватилась за телефон. Что я ей скажу? Она начнет плакать, а доказать я ничего не смогу.

Я еще раз вытряхнула содержимое всех коробочек в своей спальне и ванной. Отодвинула мебель. Нет.

Позвонила Веронике.

Она сочувственно выслушала меня. Расспросила о подробностях. Рассказала, как у ее приятельницы домработница украла все шубы. Я продиктовала ей паспортные данные своей Тамары. Хорошо, что не выбросила анкету из агентства.

У Вероникиного мужа есть такой специальный Борисыч. На зарплате. Его работа заключается в выколачивании долгов.

— Но ты точно уверена, что это она? — еще раз переспросила Вероника.

— Ну, я же не сумасшедшая!

— Просто ты же представляешь, что он с ней сделает?

Я попыталась представить. Вспомнила, как ходили в Праге в музей, в котором в качестве экспонатов были собраны орудия пыток со всего света.

На всякий случай я соврала:

— Да.

— Ну ладно, позвоню тебе, как только будут новости.

***

Свекровь встретила меня нерадостным взглядом давно стареющей женщины.

— Очаровательная тряпочка.

Свекор сразу оценил Cavalli. И, словно сравнивая, окинул свою жену слегка брезгливым взглядом уверенного в себе гомосексуалиста.

Я вдруг поняла, почему свекрови не нравится моя юбка. Потому что сама она уже не может надеть такую. А когда-то ведь надевала.

Не огромное ли количество подобных юбок в гардеробе моей свекрови заставило его когда-то в молодости так радикально пересмотреть свои сексуальные предпочтения?

Свекор рассматривал фотографии моих девушек с удивленным видом эстета на помойке.

— Дорогая, а других фотографий у тебя нет? — спросил он.

— Есть. Моя. Джулии Робертс. Кэмерон Диас. И Брюса Уиллиса. — Последняя фамилия была явно конъюнктурным высказыванием.

— Мужлан, — бросил свекор.

— Возьми вот эту. — Свекровь вытащила из пачки фотографию Мадам. Счастливое семейство. Редкий случай, когда жена действительно укажет мужу самую симпатичную девушку.

— Да. И еще эту. — Я показала на Гору.

Мы договорились, что я привезу ему их сама.

Свекровь откровенно разглядывала меня.

Я вспомнила, что меня бросил муж, и приняла удрученный вид. Потупила взгляд. Только собралась горестно вздохнуть, как меня остановил ее ледяной голос.

— Думаешь, он к тебе вернется?

Мы посмотрели друг другу в глаза. Когда-то она таким же голосом сказала мне: «Мой сын никогда на тебе не женится».

Я не ответила. Мы и так отлично понимали друг друга. Она так же хорошо, как и я, знала, что он вернется. Потому что в этом была и ее заслуга тоже. Это она воспитала своего сына так, что необходимость принимать самостоятельные решения для него пострашней, чем самый беспощадный женский деспотизм.

Например, какие носки надеть утром? Если брюки коричневые, а ботинки черные? И в какую из трех одинаковых кнопок на микроволновке надо ткнуть, чтобы разогреть себе ужин?

 

15

…я же не могу работать бесплатно — 12.13

Парковка у тебя бесплатная… — 12.14

позвонил ровно в 12.15

Я слонялась по квартире из угла в угол. Заходила в детскую, рассматривала фотографии на стене в холле, какое-то время постояла перед зеркалом в гардеробной. Как скучно в пустой квартире! Абсолютно не чувствуешь собственную значимость. Некем командовать. Ни мужа, ни сына, ни домработницы. Ни даже собаки.

Хорошо собакам в Нью-Йорке. У каждой из них есть пять человек, которые не дают развиться комплексу неполноценности: парикмахер, ветеринар, специальный человек для прогулок, дрессировщик и тренер по йоге. Йога для собак называется doga. Несложные упражнения, которые может выполнить буквально любой питомец. Конечно, под присмотром профессионала.

И вот все эти пять человек, постоянно присюсюкивая, говорят собаке: «молодец», «хорошая», «умная», «красивая» — и так каждый день. Конечно, собаки ходят, осознавая свою значимость.

Если бы я была нью-йоркской собакой, я бы не интересовалась новинками пластической хирургии.

И возможно, старость не так бы пугала меня.

«Умная», «красивая», «молодец», «хорошая».

Пять дней в неделю.

Два оставшихся дня — самостоятельный аутотренинг.

Я сделала еще один круг по квартире. Чем же заняться?

Жалко, что я не люблю читать книги. Авторы в них постоянно пытаются умничать. Я бы тоже могла стать писателем. Это так же, как многие мои знакомые ни с того ни с сего становятся модельерами или дизайнерами интерьеров. Они думают, что чем больше нашить на куртку блесток рядом с кружевом и драной мешковиной, да еще меха оранжевого неплохо — тем больше шансов, что у тебя признают талант. И нашивают все это с таким уверенным видом, что те, кому это не нравится, просто боятся признаться. Чтобы не прослыть людьми с плохим вкусом. То же самое с интерьерами.

И с литературой. Пиши что хочешь. Например, я бы написала; «Небо было голубым. Но неоднородно голубым. Если бы человеческая кожа была голубой, то это небо было бы похоже на целлюлит в поздней стадии».

Круто? А кому не круто, у того, значит, просто нет художественного вкуса.

Человечеству свойственна стадность. А про тех, кто выбивается, говорят, что они — ненормальные. Да здравствуют сумасшедшие! Без них было бы так скучно!

Интересно, а я — сумасшедшая? Надеюсь, что да.

Я щелкнула телевизионным пультом. Включила Fashion TV. Я люблю. Красивая картинка, красивые люди. По количеству полученных эмоций Fashion TV — это спортканал для девочек.

***

Три магазина «Нежной розы» охраняло мое агентство.

Настоящий бизнес. Так здорово, что даже не верится, что за это еще и могут платить.

Я решила, что первую же прибыль потрачу на огромный красивый памятник Машке. Можно заказать проект какому-нибудь художнику.

Художнику-монументалисту Церетели. Рома когда-то знакомил меня с ним. Очаровательный старикан. В него была влюблена Лайза Миннелли. Но он вряд ли согласится делать памятник Машке.

Все-таки странно, что Машки нет. Ни на одном уголке земного шара Машки нет. А где же она тогда? Когда умирает очень близкий человек, легко поверить, что его просто не существует. Потому что если бы он был, то был бы рядом. Обязательно рядом. А когда не очень близкий… просто кажется, что он куда-то уехал. На время. Может быть, даже навсегда.

Машка, вернись!

***

Блондин позвонил ровно в 12.15. Что было странно. Он оказался единственным из наших женихов, кто позвонил ровно в 12.15. Все остальные звонили в 12.18, в 12.25, в 12.40. Все остальные сразу хотели продемонстрировать свою значимость. Блондин не хотел. Из чего мы сделали вывод, что он — самоуверенный тип с манией величия.

Он позвонил в тот момент, когда Анжела сидела в офисе и обсуждала с шефом перспективы своей работы. Точнее, возможность того, что она все-таки будет получать зарплату. Прямо перед ней на столе лежал телефон. Она не сводила взгляда с цифр, показывающих время.

12.13. 

— Сереженька, я же не могу работать бесплатно. Это тупо, в конце концов.

— Ты учишься и набираешься опыта.

Если Анжелиного шефа их теперешний разговор и тяготил, то он изо всех сил старался быть серьезным и этого не показывать.

12.14. 

— Да мне стыдно друзьям сказать, что я работаю бесплатно. Знаешь, сколько парковка у вас тут стоит? А обеды? А бензин? А мое время, в конце концов?

— Парковка у тебя бесплатная. Обедать ты можешь в столовой. А сколько стоит твое время, я как раз и пытаюсь понять.

12.15. 

Телефонный звонок. Анжела хватает трубку.

— Алле, — говорит она максимально сексуально, вспоминая выразительный взгляд блондина. — Привет.

Шеф вздохнул и украдкой посмотрел на часы. Анжела не обращала на него никакого внимания.

— Хорошо. Да. Что? Меня зовут Анжела… Спасибо…

Шеф поднял на свою сотрудницу удивленные глаза. Анжела откровенно заигрывала с телефонной трубкой, теребя цепочку у себя на груди.

— Да. А тебя как зовут?

Они ведь действительно не познакомились с блондином.

Шеф раздраженно постучал пальцем по циферблату часов. Анжела сделала плавный жест рукой, словно отпуская его. Они находились в кабинете ее шефа. Он огляделся по сторонам, словно для того, чтобы убедиться в этом наверняка.

— Но мы же не будем устраивать из нашего ужина романтическое свидание, — щебетала Анжела в трубку тот текст, который она обещала нам заранее, — мы же возьмем с собой друзей?

Шеф вышел, хлопнув дверью.

***

«Скандинавия» оказалась шумным местом, напоминающим пивнушку где-нибудь в Мюнхене.

Жалко, что как раз сегодня я решила начать худеть. Как всегда, некстати. Я заказала салат рукколу. Анжела — моцареллу.

Наши ухажеры оказались футболистами. Бывшими.

Минут двадцать мы слушали комментарии к последнему матчу. «Спартак» проиграл, потому что кому-то дали желтую карточку.

Мы засобирались домой.

Блондина звали Денис. Он сказал, что если нам про футбол не интересно, то они, в принципе, могут не говорить о нем.

Эту жертву мы приняли как должное.

Мы с удивлением обнаружили, что они могут говорить не только о футболе, но и с почти таким же энтузиазмом — обо всем остальном. Этот вечер разрушил мои представления о спортсменах: раньше я была уверена в том, что все они недалекие и ограниченные анатомические модели.

Хотя я лично не против фигур, по которым можно изучать анатомию. А очень даже за.

Анжела влюбилась. Она говорила гадости и цинично шутила, что было у нее всегда первым признаком зарождения настоящего чувства.

Когда Денис назвал свою фамилию, она показалась известной даже мне, вообще далекой от спорта.

Анжела распахнула глаза и мило спросила:

— А разве это не метатель дисков? Я всегда смотрела эти соревнования по телевизору.

С тех пор мы называли Дениса Метателем Дисков. Он об этом не знал.

Позже мы стали называть Анжелу Метательницей.

А они оба вместе были Дискометы.

Денис проводил Анжелу домой, и они целовались в машине. Часа полтора. Потом они поднялись к ней.

Анжела протянула ему связку ключей и попросила помочь открыть дверь. Но не сказала, что это ключи от родительской дачи. Потому что сцена, исполняемая сейчас на лестничной клетке, была для Анжелы отработанной и даже имела название: «Заведенный и обескураженный жених отправляется домой».

После тщетных попыток вставить ключ в замочную скважину Денис прокомментировал происходящее с использованием ненормативной лексики.

Анжела возмутилась подобным поведением, и после бурных препирательств Денис уехал, а она легко открыла дверь подходящим ключом.

Анжела считала, что мужчинам нужно создавать такие условия, где они могут за счастье побороться.

— А тем более спортсмены, — говорила Анжела. — Представляешь, какая у них воля к победе! Им на блюдечке с голубой каемочкой просто не интересно!

Денис не звонил два дня.

Анжела похудела на два килограмма От переживаний.

Жалко, что я не худела от того, что не звонил Денис.

Я пыталась похудеть от голода.

Когда утром я увидела кексы в программе «Смак», у меня закружилась голова. И я чуть не съела телевизор.

Я подумала, что скоро у меня от голода начнутся галлюцинации. И я, возможно, смогу предсказывать будущее.

Будущее всевозможных кондитеров мне казалось безрадостным. Человечество семимильными Шагами двигалось в сторону здорового образа жизни и поэтому не удивлюсь, если очень скоро пекари окажутся нелегалами. А французские булочные будут переведены в подвалы с фальшивой вывеской «Стриптиз-клуб». Может, мне заняться хлебопечением?

Надо спросить у Данилиной.

Однажды она сказала жене Федора Бондарчука Светлане, что той надо стать телеведущей.

Светлана тогда ничем особенно не занималась, если не считать особенным дом, детей и мужа.

Прошло два года. И неожиданно она дала согласие вести передачу на «Домашнем» канале. Ей это так понравилось, что когда она встретила Лешу Бокова — приятеля Иры Данилиной, — то сразу, едва поздоровавшись, воскликнула: «Почему же я сразу не поверила Данилиной? Я потеряла столько времени!»

Я решила, что один легкий салатик погоды не сделает. И йогурт — даже полезно. И две сосиски. Ладно, все равно уже столько съела — положила к сосискам картофельное пюре.

Начну худеть завтра.

Парочка шоколадных конфет.

Сыр с виноградом — очень по-гурмански.

Объелась невероятно.

Анжеле позвонил Денис.

По большому счету никто из нас не знает, что движет миром и человеческими поступками.

Я ничего не стала говорить Анжеле, но подумала, что, может быть, мое чревоугодие каким-то образом способствовало этому звонку. Может быть, подсознательно, из человеколюбия, Денис решил прекратить мое обжорство?

Потому что, конечно же, оно сразу прекратилось. Мы начали активно обсуждать их телефонный разговор.

Денис назначил Анжеле свидание. Она великодушно согласилась с ним поужинать. За свои два килограмма на нервной почве Анжела собиралась жестоко отомстить. Только никак не могла придумать, каким образом.

 

16

Влюблялся же кто-то в Анжелу. Просто так, в каком-то ресторане, за обычным ужином…

А сколько ей таких ужинов пришлось съесть для того, чтобы в итоге встретить Дениса…

Я приехала на дачу.

Слава сказала, что ко мне несколько раз заходила соседка. Моей соседке (через два дома) было лет шестьдесят. Но она почему-то очень хотела со мной дружить. Она приглашала меня к себе на завтраки и передавала для Артема то книги, то игрушки.

В последнее время меня пугают старухи. Они ведут себя так, как будто с ними ничего не произошло. Как будто нет этих морщин вокруг глаз, как будто щеки не висят на скулах, как белье на веревке, как будто их попы не похожи на лопнувший воздушный шарик, — словом, будто с ними не случилась эта ужасная вещь под названием «климакс».

Кстати, в нашей семье он традиционно ранний. Надо ходить в спортзал. Говорят, помогает.

Врут, наверное.

Я решила, что соседка узнала о том, что мы временно не живем с Ромой, и решила поучить меня жизни.

Я попросила Славу не звать меня к телефону.

Я не видела ничего плохого в том, что мы с мужем немного отдохнем друг от друга. Наберемся новых впечатлений. Отсутствие которых является, на мой взгляд, основным минусом семейной жизни.

А через какое-то время наверняка случится чудо, и мы соскучимся друг по другу. Или просто поймем, что лучше никого не найти.

Рома осознает, что он мог потерять, и будет снова носить меня на руках.

Ведь не только Горе хочется, чтобы ее носили на руках. И не только через лужи.

***

Приехала Анжела. С Денисом и коко-джанго.

Мозг под кокаином — как обезумевшая слот-машина, где все комбинации выпадают одновременно, но при этом каждая умудряется существовать сама по себе. Я сделала дорожку, и у меня тут же образовался такой комплекс вины перед самой собой, словно я наелась жареной картошки после хорошей тренировки в тренажерном зале.

Анжела явно была влюблена. Она смотрела на Дениса так, словно вся превратилась в огромные восхищенные глаза. И в этих глазах не было вечно недовольного папы, сверкающей юбки от Luca Luca, счета из SPA на Третьяковке, неудачно выщипанных бровей — был только он. Лениво развалившийся в кресле, озвучивающий шутки, проверенные не на одной сотне девушек. А она хохотала, широко раскрыв рот и зная, что эта ее манера смеяться нравилась не одному десятку мужчин.

Так и начался их роман.

Они очень подходили друг другу. Они оба долго спали, поздно вставали. Им обоим никуда не надо было спешить с утра (Анжелина карьера закончилась, не успев толком начаться. Однажды она исполнила свою угрозу и не вышла на работу). Днем они выезжали в город, где Денис беззаботно тратил заработанные за свою спортивную карьеру деньги в ресторанах, на теннисных кортах, в спортивных клубах, а Анжела не менее легко сокращала баланс на счетах своего папы в салонах красоты, в основном на Третьяковке. 

В SPA. 

Вечером они встречались в ресторанах.

По меню они заказывали одинаковые низкокалорийные салатики или рыбу на пару, ели, курили кальян, пили красное вино. Иногда они пили белое вино, реже — виски. И у него всегда был с собой кокс. Они буквально были созданы друг для друга.

Они филигранно выстраивали отношения: Анжела мастерски вела себя так, что ему никогда не было скучно, а он — чтобы она всегда чувствовала себя женщиной. То есть она иногда по полдня не отвечала на звонки, а он всегда замечал, во что она одета. На них приятно было смотреть со стороны. Хотелось тоже влюбиться. Хотелось ходить с блестящими, как у Анжелы, глазами и не замечать ничего вокруг. Хотелось многозначительно улыбаться, когда кто-то спрашивает: «Как дела?» И с сочувствием относиться к тем, кто улыбается по-другому. Глядя на Анжелу, хотелось тоже прикоснуться к прекрасному, стать членом некоего клуба «посвященных».

Я стала с интересом смотреть по сторонам.

С удивлением обнаружила, как много симпатичных мужчин вокруг. Странно, раньше мне казалось, что кругом одни уроды.

Я строила глазки и с замиранием сердца искала заинтересованные лица. Влюбился же кто-то в Анжелу. Просто так, в каком-то ресторане, за обычным ужином… А сколько ей таких ужинов пришлось съесть для того, чтобы в итоге встретить Дениса?

Про Рому я не думала. Мысль влюбиться в собственного мужа показалась бы мне слабостью. Хотя ему было бы полезно поревновать.

Думает, что он один такой на свете… Посмотрим.

Еще на коленях приползет…

Я не испытывала никакого зла по отношению к Роме. Просто я не люблю, когда меня воспитывают. Я и замуж так рано вышла, может быть, для того, чтобы сбежать от опеки. Но не только из-за этого. Рома был идеальным мужчиной.

И кстати, никогда меня не воспитывал. Значит, я так думаю, любил. И с чего это пришло ему в голову сейчас, я не понимала.

Я в очередной раз пыталась заснуть. Валидол под языком не помогал.

Мысли кружились, как сломанная карусель.

По кругу.

Рома отбил меня у своего друга.

Они начали одновременно ухаживать за мной.

Целые дни мы проводили втроем.

Я искусно лавировала между обоими, поочередно распределяя свое внимание. Как милость.

Здоровый дух соперничества придавал их ухаживаниям остроту и особый смысл. Каждый из них пытался доказать, что он — лучший, — не только мне, но и своему другу.

Они бешено ревновали меня и ревниво следили за успехами друг друга.

В определенный момент мне стало казаться, что я люблю их обоих. Я даже очень серьезно стала представлять себе уютные сцены нашей совместной семейной жизни. Втроем. Жила же Гала одновременно с Сальвадором Дали и с Элюаром. Чем я не Гала?

Но через какое-то время я поняла, что Рома все-таки не Сальвадор Дали. И, как человек далекий от искусства, на такие отношения никогда в жизни не согласится.

Рома мне нравился все-таки больше, чем его друг. Но его друг так любил меня!

Я сама сообщила Роме о том, что в ту ночь осталась у его друга. С замиранием сердца и с азартом человека, прыгающего с тарзанки: страшно, но наверняка все будет хорошо. Потому что все просчитано: длина резинки, вес прыгуна, высота обрыва…

Я все рассчитала правильно. Рома, как более сильный, быстренько отбил меня у своего друга. Правда, дружить они перестали. Я даже переживала из-за этого какое-то время. Зато Рома ценил меня. Люди всегда ценят только то, что дается им с трудом. Но то время, когда они ухаживали за мной вдвоем, я вспоминаю до сих пор. С улыбкой.

***

Я позвонила Роме поздно вечером:

— Ну, ты никого себе еще не завел?

Я очень старалась, чтобы мой голос был не слишком насмешливым.

— Завел. Отличную привычку жить одному, — ответил Рома, как всегда очень вежливо.

— Ну-ну. — Думаю, что это прозвучало поощрительно. Если бы телефон был с видео, я бы, наверное, даже лакомство достала.

***

Мы смотрели во «Фреско» футбол и ели устрицы. «Жемчужина № 2» — не слишком жирные и раковина красивая. На вкус Дениса — самые лучшие.

Вкус (вообще в еде, одежде, домах) — это инстинкт. Он есть у животных. И детей. Ни одному ребенку не понравятся устрицы. А мне нравятся. Потому что я давно живу. И мой вкус подчинен многолетнему опыту человечества. Хотя это глупо, потому что еще ни одному человеку этот опыт не помог избежать смерти.

С появлением Дениса в Анжелиной жизни мы стали часто смотреть футбол. Нам нравилось. Двадцать два мальчишки, которые играючи зарабатывают свои миллионы. Эстетическое зрелище.

«Фреско» — очень симпатичный ресторан. Хотя и с дурной славой. Так сказал одной моей приятельнице ее муж.

«Туда ходят девиц снимать», — сказал он.

« А что в этом плохого, — удивилась моя приятельница, — когда одинокие люди знакомятся друг с другом?»

В тот день одинокие люди во «Фреско» были представлены только нашей компанией. Если не считать местных завсегдатаев в VIP-зале: бывших мегазвезд футбольного небосклона Шалимова с другом Колей Писаревым и пока еще нынешнюю звезду Мостового.

Шалимов пил вино, курил кальян и терпеливо гонял официантов, а Мостовой хорошо натренированным взглядом встречал и провожал входящих девушек. Коля Писарев ел цыпленка.

Я строила глазки Мостовому до тех пор, пока не приехала Данилина.

Она была подружкой невесты Шалимова на венчании. И часто бывала у них в гостях в Италии.

За ней ухаживал Рональде. Уже тогда это имя знал весь мир.

Он слал ей записки. Он не отходил от нее дальше чем на один шаг.

В то время Данилина была влюблена в другого.

— Ты одна? — поинтересовался Игорь Шалимов, проверяя, достаточно ли холодное вино подал официант.

— Одна. — Данилина кивнула и подошла ко мне поцеловаться.

— А могла бы быть с Рональде, — задумчиво произнес Шалимов, и непонятно было по его тону, хорошо это или плохо.

Ира встречалась с журналисткой. Ее хотели расспросить о том, как это она отказалась на показе Вивьен Вествуд выходить на подиум на ее знаменитых гигантских каблуках. Наоми Кэмпбелл не отказалась, а Ира отказалась. И Наоми грохнулась с них прямо в объективы всех столиц мира. А Данилина продефилировала, изящно хлопнув себя ладошкой по попе. Что соответствовало концепт-задумке великой Вествуд.

К нам за стол уселась блондинка с огромной грудью нараспашку. Новая знакомая Антона.

Два одиноких человека, которые познакомились вчера в «First» в 5 утра. Не переспали только потому, что потерялись где-то в районе туалетов. Но, увидев друг друга сегодня во «Фреско», не удивились. Мир тесен. Хотя и не особо обрадовались. За ее спиной стояли два охранника с автоматами. В нарядных костюмах цвета хаки.

А Антон почему-то весь день флиртовал с Катей.

Блондинку звали Снежанна. Я решила, что это псевдоним.

— Я вышла замуж в двадцать один год, — рассказывала Снежанна, — и только в тридцать освободилась.

Освободившись, Снежанна ловко оказалась любовницей одного нашего олигарха. Его нарядные охранники теперь оберегали Снежанну от встреч с одинокими людьми.

Катя рассказывала о том, что ее знакомая — Светлана, девушка известного певца, — неожиданно для всех и для самой себя стала оперной певицей.

После чего мы стали пророчить Анжеле громкую карьеру на поприще женского футбола, а Снежанне — олигархическое будущее в нефтяном бизнесе.

— Скучно, — протянула Снежанна. Ее верхняя губа была похожа на гусеницу. Она мокро шевелилась, когда Снежанна говорила. — Вот я захожу в магазин и знаю, что могу купить все. И мне ничего не хочется. Ничего вообще.

— Ну, надо заставлять себя, — незло пожурил Антон.

«Челси» играл с ЦСКА. Естественно, выигрывал.

— Не понимаю, — зевнула Снежанна, и ее гусеница-рот скользнула по всему лицу, — зачем Абрамовичу этот «Челси»?

Денис секунды две смотрел Снежанне прямо в глаза, как будто только что ее заметил. Отвернулся к телевизору, не удостоив ответом.

— А правда, зачем он купил футбольную команду? — спросила Анжела, обнимая Дениса.

— А что ему еще покупать? — Я решила поддержать разговор. — Очередную яхту? Очередной самолет? Или остров? Вариантов потратить деньги не так много. Для Абрамовича.

— Не потратить, а вложить, — поправила Катя. Она единственная среди нас была с коммерческой жилкой. — «Челси» принадлежит огромная земля, чуть ли не в центре Лондона. С клубом, рестораном и уж не знаю с чем там еще.

— Вы просто не представляете, о чем говорите! — раздраженно произнес Денис. Его глаза блестели. — Вы представляете, что это такое, когда тебе аплодируют многотысячные трибуны? Когда трибуна просто ревет в твою честь! С чем это может сравниться по количеству эмоций? С самолетом? С яхтой? С новым галстуком?

Денис говорил с таким азартом и смотрел на нас с таким снисходительным сожалением, что я даже почувствовала свою ущербность.

В мою честь трибуны никогда не ревели.

И вряд ли уже будут. Хотя… Если, например, Абрамович разведется со своей женой…

— Я сегодня в журнале прочитал чудное стихотворение. Про осень. — Антон затянулся кальяном и громко продекламировал нараспев, глядя в потолок:

Денис с Антоном недолюбливали друг друга.

Два бездельника, проживающие когда-то заработанные деньги, они относились друг к другу с презрением.

Денис жил своим прошлым. Своими голами, своей славой, своими воспоминаниями. Антон писал свою биографию проявляющимися чернилами. Вот она есть, но наступает утро — и чистый лист.

Для них обоих будущее представляло интерес весьма посредственный. Хотя и по разным причинам. Антону было на будущее наплевать, а Денис в него просто не верил, считая, что все самое лучшее в его жизни уже прошло.

— Красивое стихотворение, — сказала Снежанна.

Мне было лень смеяться.

Подошла Данилина.

Журналистка попрощалась. С вежливой улыбкой и цепким взглядом.

— Чай, — бросила Данилина официанту.

Бизнес-леди в обед не выпивают.

— Как твой новый магазин? — Я завела светский разговор.

Это было опасно.

Данилина помешана на своих одеялах, подушках и постельном белье. Она могла говорить про них часами.

— Я тоже думаю магазинчик открыть, — произнесла Снежанна очень вовремя.

— Тебе еще рано, — улыбнулся Антон.

В телевизоре «Челси» оказался в непосредственной близости к нашим воротам. Опасный момент.

— Не галдите, — попросил Денис.

— Вот ты как магазин открыла? — не унималась Снежанна.

— Очень весело, — сказала Данилина без всякой улыбки. — Игорь Чапурин оказался на фабрике Fabric Frontline и абсолютно влюбился в то, что они делают.

— А что это? — спросила Снежанна.

Я завидую людям, которые не боятся выглядеть профанами.

— Очень известная фабрика. — Данилина посмотрела на Снежанну с недоверием. Я малодушно кивнула. — Они делают шелк. От Вивьен Вествуд до Chanel заказывают у них свои ткани. Это лучшее, что есть.

— И что Чапурин? — заинтересовалась Снежанна, падкая на «звездные» имена.

— Чапурин сказал мне: «Ира, я с ними обо всем договорился! Ты хочешь их продавать? Они тебя ждут!»

Данилина улыбнулась;

— И я поехала в Швейцарию. Договорилась о встрече. Мы все обсудили. И только потом выяснилось, что Чапурин ничего им обо мне не говорил! Представляете?

— Как? — спросили мы со Снежанной одновременно.

— Вот так. — Теперь уже Данилина не переставала улыбаться. — А я-то поехала, думала, меня там с транспарантами встречать будут…

— Ну ты даешь… — похвалила Анжела.

— И обо всем договорилась? — уточнила я.

— Да. Мы продаем и Fabric Frontline, и Schlossberg. И Pratesi, конечно.

Мы приготовились к коротенькой лекции о том, что человек проводит в постели треть своей жизни и как важно…

Данилина встала.

— Рада была вас видеть. Я побежала, у меня встреча.

Мы были несколько разочарованы.

Могла бы уделить побольше внимания своим потенциальным клиентам.

У меня подушки уже старые. Я их года три назад покупала. И одеяла. Пора менять.

А если обычный человек проводит в постели треть своей жизни, то я, значит, больше.

Анжела заинтересованно смотрела в окно.

Новенькая блестящая «девятка» («Жигули») в сопровождении джипа с охраной припарковалась около «Фреско».

С ног до головы в Doice&Gabbana, из нее вышел невысокий мужчина с челкой в стиле Адольфа Гитлера.

— Что это? Сережа свою Lamborgini на «девятку» поменял? — удивилась Анжела.

— Наверное, поспорил на что-нибудь или проиграл в карты, — сказала Катя.

Оказалось, что Сережа вместе со своим товарищем, известным предпринимателем, купили себе «девятки», чтобы познакомиться «с простыми девушками». Сережа поехал за «простыми девушками» к какому-то институту.

Сережа предпринял четыре попытки.

— Ну и что? — очень заинтересованно спросил Антон.

— Луры, — вздохнул Сережа, — и все хотят денег.

— А у того что? — не терял надежды наш товарищ.

— То же самое, — махнул рукой Сережа. Он выглядел таким разочарованным, что его хотелось пожалеть.

— Может, в метро? — предложила я.

Сережа вздохнул.

— Поеду на «Веранду», — сказал он, безразлично скользнув взглядом по экрану. «Челси» по-прежнему вел счет. — Там мои друзья ужинают.

Автоматчики из джипа профессионально прикрывали его от прохожих, пока он открывал ключом свои «Жигули».

— Гол! — громко прокомментировал Денис и заказал еще одну бутылку вина. — Ты не думай, — сказал он Сереге-официанту, — мы их считаем.

— Если бы вы их еще и сами приносили, — пробормотал Серега с интонацией Кота Матроскина из мультфильма.

— Мы их сами выпьем, — обнадежил Антон.

 

17

…пришлось сначала съесть все конфеты

Я нашла свои сережки. Они сладко лежали в конфетной вазе. Видимо, спрятанные там моей заботливой рукой.

Для того чтобы их найти, пришлось сначала съесть все конфеты.

Я схватила свой телефон так же быстро, как гаишник хватает свою дубинку, когда кто-то нагло едет прямо на красный свет.

— Вероника? — закричала я. Мне было смешно и страшно одновременно. — Ты меня убьешь, но я нашла свои сережки!

— Слава богу, — сказала моя подруга Вероника, — а то твоя домработница не колется.

Смысл ее слов до нас двоих дошел не сразу.

Я почувствовала себя ужасно виноватой.

— Слушай, а что там с ней сделали? — спросила я почти шепотом, как спрашивают дети, когда нахулиганят: «А что нам за это будет?»

— Ну, я не знаю подробностей… — протянула Вероника, видимо уже представляя, как она рассказывает эту историю своим подружкам. Начало, наверное, будет таким: «Никита донюхалась до чертиков…»

— Подробностей не надо, — перебила я.

И мне хотелось больше никогда и нигде не слышать ни про мою домработницу, ни про то, что с ней случилось.

Если к несчастью не относиться как к несчастью, то тогда никакого несчастья нет.

К сожалению, это хорошо получается только тогда, когда речь идет о других людях.

— Может, тебе стоит позвонить ей и извиниться? — спросила Вероника, специально действуя мне на нервы. Наверное, Игорь снова не ночевал дома.

— Конечно. — Я послушно согласилась. Неудивительно, что Игорь предпочитает оставаться у других женщин.

— Может быть, тебе дать ей денег? За моральный ущерб?

Это, конечно, хорошая, идея. Тогда и совесть мучить не будет.

— А сколько, ты думаешь? — спросила я.

— Не знаю. Дай штуку.

— Да. Надо. У меня сейчас, правда, с деньгами не очень…

— Тебе что, Рома не дает?

— Да я сама зарабатываю. Еще побольше, чем он.

Я повесила трубку. Отвратительная история.

Я рассматривала сережки у себя на ладони. Бриллианты действуют на меня успокаивающе.

«Теперь все буду убирать только в сейф», — решила я.

Я заставляла себя не думать о Тамаре. Дам деньги. Штуку. Только надо придумать — как? Сама звонить не буду. Не смогу.

Ну надо же было случиться такой истории!

Я снова позвонила Веронике.

— Слушай, а нельзя Борисыча попросить передать ей деньги? — проныла я в трубку.

— С ума сошла? Он не станет. — Потом Вероника решила пожалеть меня: — Ладно, я что-нибудь придумаю. Завези деньги.

— Окей! — Я сразу повеселела. Представила себе, как обрадуется Тамара. Тысяча долларов.

Мысленно я заставляла ее обрадоваться.

Я поняла, что устала. Больше не буду об этом думать. Все равно от моих мыслей никому легче не становится.

Я положила сережки в пепельницу. Сдвинула их точно в середину. Пепельница была хрустальной, густого бордового цвета. Как божоле.

***

Итак, в моей команде было шесть человек:

Эрудит — она любила умничать;

Алекс — она прищелкивала каблуками, как белогвардейские офицеры;

Гора — знакомясь с человеком, она первым делом узнавала о его перхоти;

Мадам — фальшивые бриллианты смотрелись на ней как настоящие;

Байк — своим существованием доказывала, что «рокер» — это слово «унисекс»;

Мышка — хороша тем, что про нее даже сказать нечего.

Эрудит и Мадам работали у моего свекра. Он появлялся с ними на всех мероприятиях, фотографировался в их окружении для светской хроники, и постепенно словосочетание "девушки из охранного предприятия «Никита» становилось таким же будничным, как, например, "новая коллекция Oscar de la Renta ".

Алекс взяла одна моя приятельница, которая продавала то ли кефир, то ли творог. Сыворотку. Приятельница была редкая стерва, и поэтому я не думала, что Алекс задержится у нее надолго.

Байк охраняла шестнадцатилетнюю дочку одного из деятелей нашего шоу-бизнеса. Громкий скандал по поводу романа его дочки с водителем вынудил его серьезно рассмотреть вариант с женщиной-телохранителем. Она же водила машину. Иногда — мотоцикл. Это когда дочке хотелось одеться в черную кожу.

Не удавалось продать пока только Гору и Мышку.

Вот их-то я и пообещала телевизионщикам с ОРТ.

Режиссер позвонил мне в тот момент, когда я решила повысить свой интеллектуальный уровень посредством прочитывания газет. Я выбрала пять изданий и невероятным усилием воли заставляла себя прочитать все «от корки до корки». Это было нелегко. Газеты напоминали мне многосерийный фильм. Если не знаешь содержание предыдущих серий, то действия героев не совсем резонны.

Другое дело, последние страницы. Где про спорт. Особенно про футбол. Кто с кем контракт подписал, кто кого перекупил, кто у кого выиграл. Интересно и понятно.

Ужас. Надеюсь, это не деградация.

Режиссер сказал, что хочет делать материал про мое агентство. Что это пойдет в прайм-тайм и будет отличной бесплатной рекламой.

Он говорил мягко, но убедительно.

Я всегда хотела прославиться. Мне кажется, все хотят. Некоторые просто стесняются в этом признаться.

А если человек не хочет прославиться, значит, он псих. Или что-то замышляет. Или считает себя умнее всех.

Если бы я стала звездой, то в ночных клубах люди бы расступались передо мной. И в «Лете» Паша-фейс-контроль кивал бы мне, как своей.

А на презентациях фотографы окружали бы меня плотной стеной. Я бы назвала ее «стеной тщеславия». А при встрече с незнакомыми людьми не надо было бы стараться понравиться: любите меня такой, какая я есть. А я даже специально буду казаться хуже, чем на самом деле. Терпите.

Позвонил Рома. Спросил, как дела.

— Знаешь, про меня будут передачу снимать, на телевидении.

Я знала ответ на любой вопрос, который я бы задала Роме. И его реакцию на любые мои слова.

Навряд ли людям, которые прожили вместе много лет, есть что сказать друг другу так, чтобы обоим это было интересно.

— Только не пей перед съемкой. И все будет отлично, — сказал Рома традиционно.

— Я понюхаю, — обиделась я по привычке.

***

Он оказался совсем молодым. Режиссер.

С губами, как будто слегка припухшими. Как будто он только что целовался. Несколько часов подряд.

Было что-то детское в том, как он отдавал распоряжения съемочной группе. Словно играл в солдатиков. Такой молодой генерал с невероятно чувственными губами. Мне захотелось потрогать их пальцем. И от этого стало невероятно смешно. А он смутился. Я не могла поверить своим глазам, но он покраснел. А на щеках у него были ямки.

У него потрясающе мужественное имя: Стас. 

Когда он смотрел на меня, улыбка исчезала с его лица. А у меня, наоборот, появлялась — нахальная улыбка кошки, которая держит за хвост мышку.

Мы снимали игровую ситуацию с Горой. Подъезжает «мерседес», из него выходит актер, загримированный под олигарха (рассеянный взгляд, начищенные ботинки, хорошо хоть, без сигары), автоматчики в пятнистых комбинезонах с бегающими глазками и вдруг — элегантная и надежная Гора. Надежная, как любовь собственного ребенка. Элегантная, как обложка журнала «Vogue».

Стас все время чем-то недоволен. Он хочет снимать без крупных планов; он хочет контровой свет.

А я хочу смотреть на его губы. Они не имеют четкой формы. Может, он много дрался в детстве?

Такие губы бывают у боксеров.

Мне захотелось стать девочкой, из-за которой дерется Стас.

Рыжеволосая ведущая походила на картинку из комиксов. Я представила себе огромное количество слов — над ее головой, в воображаемом «пузыре». И мимика ее была рассчитана на то, что если вдруг в телевизоре пропадет звук, то зрители смогут читать по губам.

Она брала у меня интервью.

Под взглядом Стаса в бурном потоке ее слов куда-то пропадал смысл вопроса. Я терялась. Стас мягко говорил «стоп», я чувствовала себя глупой и ни на что не способной, Стас снова говорил: «Камера. Работаем», я натянуто улыбалась и несла какую-то чушь.

Я хотела понравиться этим припухшим губам.

Я смущалась и вела себя невероятно глупо. Даже Гора пыталась меня подбодрить. А я пыталась взять себя в руки и думать о чем-нибудь другом.

О чем-нибудь привычном. Интересно, сколько времени сейчас Гора проводит, выбирая белье?

В конце концов я разозлилась. Что я себе придумала? Портить съемку из-за какого-то мальчишки? Прославлюсь — тогда еще и не такие будут за мной бегать.

Он сказал, что я могу приехать на монтаж.

Я продиктовала ему свой телефон. Самым своим надменным голосом.

И заискивающе посмотрела ему прямо в глаза. Он понял, что я хорошая?

Он улыбнулся своими ямочками.

Он скользнул взглядом по моим ногам в короткой джинсовой юбке.

Что-о-о?

Я поняла, что припухлость его губ никакая не детская. А наглая и искушенная. Мне было приятно об этом думать.

Я проверила, хороший ли прием в моем телефоне.

Он, конечно, позвонит не сразу.

Он, конечно, привык играть в кошки-мышки.

Он, конечно, еще не понял, что кошка — это всегда я.

На всякий случай я снова проверила, работает ли телефон (он у меня иногда отключается сам).

Мне стало смешно, что я это делаю.

Как будто у меня была временная потеря зрения, а теперь я снова различала предметы.

А вдруг я влюбилась?

Еще до того как Рома сделал вид, что ушел от меня, я часто думала: «Неужели в моей жизни больше ничего не будет?»

Я пожалела, что не взяла номер Стаса.

Я посмотрелась в зеркало. Интересно, на сколько лет я выгляжу? И вообще, в меня еще можно влюбиться? Чем я хуже Анжелы? Я даже лучше. Намного.

Мне было приятно думать о том, что я об этом думаю. Мне было приятно переживать из-за мужчины, понимая, что я переживаю из-за мужчины.

В моей жизни опять это происходит!

***

Анжела приехала ко мне в офис.

Я рассказывала ей о Стасе так, как будто у нас роман. Причем давно.

Она делала вид, что слушает.

Как только я сделала в своем монологе небольшую паузу, она тут же заговорила о Денисе.

Денис очень сексуальный.

Стас, мне кажется, тоже очень сексуальный.

Денис очень веселый.

У Стаса потрясающее чувство юмора.

Денис любит Анжелу.

Стас влюблен в меня с первого взгляда.

Она думает, что пора познакомить Дениса с отцом.

Я думаю, что можно будет познакомить Стаса с Артемом.

У Анжелы зазвонил телефон. Денис.

Зачем я все это придумываю про какого-то Стаса, который уже, наверное, и думать про меня забыл?

— Ты соскучился, любовь моя?… Ну скажи — соскучился?… Просто скажи: да или нет?

Я достала из стола несколько тонких папок.

На каждый охраняемый нами объект — своя.

Зачем-то обвела в кружок несколько фамилий в графике выхода на работу.

Анжела закончила разговор с довольной улыбкой. Если бы у нее был хвост, она бы сейчас им радостно завиляла.

— Он действует мне на нервы, — радостно сообщила она. — Специально не говорит, что соскучился.

— А что говорит? — спросила я, не понимая, что ей так нравится.

— Говорит, что для того, чтобы соскучиться, надо провести с человеком какое-то время, а потом расстаться. И скучать.

— Здорово. — Я кивнула. И вспомнила, что, если человек нравится, в нем нравится абсолютно все.

— Но он говорит, что думает обо мне. Представляешь?

Я представила себе Дениса, который с блуждающей улыбкой держит в одной руке футбольный мяч, в другой — бокал красного вина. Здорово. На экране перед ним люди забивают голы, судья раздает красные карточки, а ему — хоть бы что: он думает про Анжелу.

Секретарша плакала в моей узенькой приемной над «Антикризисным PR-ом» Ольшевского.

— Ты тоже кого-нибудь встретишь, — успокаивала ее Анжела. Очень серьезно и виновато.

Секретарша любила Анжелу. Ей казалось, что всех, кого ей надо было встретить, она уже встретила. На столе лежала открытая книга.

Томпсон. «Стратегический менеджмент».

Когда Артему было три года, он просил меня дать ему покурить. Я не давала, и он плакал. Мне было жаль его, потому что я понимала, что его слезы искренние — ему действительно хотелось покурить. Но я улыбалась — потому что никак не могла разделить его горе.

Я смотрела на рыдающую от несчастной любви секретаршу и пыталась вспомнить, сколько дней назад моя домработница просила купить ей стиральный порошок.

Анжела за ее спиной закатывала глаза, строила рожицы и просила меня помочь ей прекратить эту истерику.

В какой-то момент мне стало жалко свою подругу, и, посмотрев на часы, я воскликнула:

— Анжела, уже пять! Папа убьет тебя! Иди, мы тут сами разберемся.

Я разобралась с секретаршей довольно быстро. Просто отправила ее домой.

Какая-то роковая женщина моя подруга Анжела. Интересно, сколько стоит операция по увеличению груди?

 

18

Если вы не умеете летать, значит, вам это не нужно

Отдельная история — одеваться, чтобы сходить в гости к моей свекрови. Я выбрала юбку, за которую когда-то заплатила $1600 (бывали же времена). Розовые лотосы на белом фоне.

Carolina Henera.

Еще я однажды подарила своему любовнику на День святого Валентина пижаму Brioni за $1200.

Шелковую. В Торговом доме «Москва» купила. Не удержалась — и оставила чек в коробке. Высшая степень снобизма. А то бы вдруг он не узнал, сколько стоит пижама у Brioni? На Восьмое марта он преподнес мне шикарный букет роз. Первого апреля — в день смеха — мы расстались.

Рома еще раз победил всех конкурентов. Не зная об этом. Или все-таки догадываясь?

Я ехала с родственным визитом к своей свекрови. И к ее прекрасному, экзальтированному мужу. Надеюсь, гомосексуализм по наследству не передается. Рома, когда танцует, любит покрутить попой. О чем я думаю?

Их газон был аккуратно подстрижен. Садовник в зеленом комбинезоне собирал пылесосом редкие листья. Из-за грохота пылесоса говорить было невозможно. Что лучше: несколько романтичных желтых листьев на клумбе или этот рев на весь участок? Дело вкуса. Для моей свекрови — рев.

Она сама была похожа на клумбу — такая же подстриженная и ухоженная. И такая же осенняя.

Я сообщила свекрови, что она отлично выглядит. Льщу по привычке. Она рассмеялась своим знаменитым басистым смехом. Странно, почему бы ей не любить меня? Все-таки я мама Артема.

Это нейтрализует тот факт, что я жена ее сына?

Садовник выключил пылесос. Спросил, может ли он идти. С характерным таджикским выговором. Назвал свекровь «хозяйка». Меня — «сестра».

Садовник был у них новый. Но мне показалось, что мы раньше встречались. Эти таджики кочуют с дачи на дачу по всему Рублево-Успенскому.

Фиолетово-сиреневый свекор смотрелся очень эпатажно в окружении моих девушек — Мадам и Эрудита. Наверное, эпатаж — неплохая защитная реакция для тех, кто в ней нуждается. Хотя непонятно, зачем она свекру с его миллионами?

Мы со свекровью стояли в разных углах их огромной, захламленной гостиной. Никто не спешил начать дежурный разговор. Так в кино показывают дуэлянтов, которые медленно сходятся. Ее первый выстрел был в воздух. Очень благородно.

— Выпить хочешь?

Я не хотела. Я за рулем. Мне было неинтересно пить со свекровью. Я ее боялась.

— Хочу.

Если уж свекровь стреляла, то она попадала туда, куда хотела. Мы выпили бутылку Willa Antinori, обсуждая мою юбку. Вторую бутылку мы выпили, обсуждая ее юбку (джинсовая Armani). Казалось, говорить больше не о чем.

Мы открыли третью бутылку.

— Ты не бойся, он к тебе вернется, — сказала свекровь, покручивая тонкую ножку бокала двумя пальцами.

Я и не боялась. Но слышать это от свекрови было приятно.

— Может, и не вернется, — почему-то сказала я. Наверное, чтобы сделать ей приятное. — Все-таки я была не самая лучшая жена на свете.

Мне стало невероятно жалко и Рому, и себя.

И очень хотелось, чтобы свекровь меня тоже пожалела.

— Да и мать ты была так себе, — сказала свекровь, — помнишь? Когда только Артем родился? Не мать, а прям ебтвоюмать, честное слово.

Я терпеть не могла свекровь с самого начала.

— Да не плачь ты. Все мы одинаковые, — утешила меня Ромина мама. Как могла.

Мы чокнулись.

— Давайте за наших детей, — сказала я.

— И за наших мужиков.

Я кивнула.

— Хотя моего-то мужиком трудно назвать. В нем от мужика только то, что деньги зарабатывает. Да нервы треплет. А в остальном…

Она беспомощно посмотрела на меня и допила вино. Жадно. Так, словно вливала в себя какую-то силу. Или лекарство. Или яд.

Уже стемнело. И даже перестал рычать пылесос на улице.

— Ну и не надо его как мужика воспринимать, — сказала я. — Лучше как подружку. Даже здорово — можно о ресничках поговорить, об имплантатах, о косметике.

Свекровь недоверчиво уставилась мне прямо в глаза.

— Конечно, — я пожала плечами, — ведь главное — чтобы он вас не бросил. Правильно? Ведь уже возраст… — я испуганно взглянула на нее, но она только устало кивнула, — и не хочется заботиться о деньгах, и чтобы близкий человек рядом был…

— Это мне за мою молодость, — неожиданно засмеялась свекровь. — Ты думаешь, ты гуляла? Это я гуляла! Ого-го как! — Она встала, чуть не опрокинула стул, подошла к телевизору. По губам было видно, что она матерится. — Нашла! — Она взяла пульт и включила МУЗ-ТВ. Филипп Киркоров пел что-то зажигательное. Она плавно повела плечами, руками, бедрами.

«Когда состарюсь, ни за что не буду танцевать», — подумала я.

— Давай! Давай! — позвала свекровь, и мы на пару станцевали танец из «Криминального чтива». Я исполняла партию Траволты. Она зажимала нос двумя пальцами, пока не упала на пол.

Глядя на нее сверху, я подумала, что это всего лишь старая пьяная женщина. Которую давно не любит муж.

— Я сама! — Свекровь отпихнула мою руку и с трудом поднялась. — Значит, говоришь, реснички, имплантаты?

— Конечно. — Я кивнула.

— «Был бы милый рядом…» — высоко затянула свекровь.

Потом мы спели «Все, что тебя касается…», группа «Звери».

Потом мы обнимались и клялись друг другу в любви.

— Оставайся у меня, — сказала свекровь, — а то ты завтра проснешься и подумаешь, что тебе это все только приснилось.

Мы еще немного пообнимались, и я пошла спать в гостевую комнату.

Наверное, пошла. Раз я там проснулась на следующее утро.

***

Вчерашний садовник что-то говорил мне уже несколько минут. Я не могла разобрать его слов.

Мне казалось, что это шумит пылесос. Но это шумело у меня в голове. И вдруг все смолкло за одно мгновение. Остался только голос таджика.

— Я у хозяйки хочу спросить, можно листья жечь? Или отвезти их за участок?

Я слышала этот голос. Я снова почувствовала ноги на своем теле и липкие пальцы у себя на груди. Я им рассказывала анекдоты. А они решали, что со мной делать. Я не перепутала бы этот голос ни с одним другим.

Я молча рассматривала его лицо. Закричать?

Пусть его схватят и бьют. Долго — ногами. Пока он не захлебнется в собственной крови.

Таджик стоял и растерянно улыбался.

— Так что, хозяйка?

Не узнал меня? Может, мы им тоже все на одно лицо, как они нам?

Они были под иглой тогда или еще под чем-то; у меня на голове был мешок… Голос?

Нет, не узнал. Смотрит на меня тупыми невинными глазами.

— Этот садовник выкидывал меня из машины, — сказала я свекрови.

Она подняла на меня глаза. Не пытаясь их особенно сфокусировать.

Махнула рукой.

— Я узнала его голос! — Неужели у меня тоже будет такое тяжелое похмелье в ее возрасте?

— Никита, успокойся! У тебя белая горячка. — Свекровь театральным жестом положила руку себе на лоб.

— Но я узнала его! Неужели вам не страшно, что в доме бандиты? И наркоманы.

— Наркоманы? — Свекровь упала в кресло и усмехнулась: — Это уж точно…

Она про меня?

— Надо пить оливковое масло. Одну ложку, — сказала я, направляясь к двери.

— Что?

— Перед приемом алкоголя. Одну ложку. Тогда похмелья не будет.

— Никита, обратись к доктору.

— До свидания.

Я села в машину, включила музыку. Сосны качались на ветру, на заборе сидели вороны.

Если рассматривать ворон вблизи, то они очень поджарые. У них такой спортивный вид — это из-за длинных ног.

Если когда-нибудь открою фитнес-клуб, возьму ворону на эмблему. И слоган: «Если вы не умеете летать, значит, вам это не нужно».

***

Дверь в кабинет была плотно закрыта. Я проводила оперативное совещание. Эрудит явно была горда тем, что на нем присутствует. Мадам была серьезна, что вполне соответствовало ситуации.

— Это точно? — спросила Эрудит. — Просто иногда подсознание может умышленно…

— Не точно. — У меня болела голова, и я не хотела слушать про подсознание. — Но от одного до десяти примерно восемь. Нам надо это проверить. Гора привезет вам все для прослушки. В доме пока ничего не говорим. В общем, вы сами знаете, что делать.

— Надо поставить жучки в его комнату и узнать, есть ли у него мобильный, — кивнула Мадам.

— Еще надо выяснить, как он попал в дом, с кем он и куда уходит на выходные. Если они, конечно, у него есть. — Эрудит словно стояла у школьной доски.

Я достала из сумки пенталгин и проглотила огромную таблетку, не запивая.

— Только не спугните, — попросила я, — и, кстати, следите, чтобы сейфы были закрыты и никакие деньги по дому не валялись.

***

На дачу я не поехала.

С некоторых пор я предпочитала оставаться на моей заброшенной московской квартире. Там никто не убирал уже почти месяц. Я приезжала и с каким-то странным удовлетворением отмечала следы упадка и запустения. В некоторых углах уже появилась паутина. Мне это нравилось.

В паутине было что-то личное. Паутины нет ни у кого. У всех есть домработницы. Это как будто все идут строем и поют песню, и всем так здорово: и тем, кто идет, и тем, кто смотрит.

И когда ты вдруг делаешь шаг в сторону, ничего не меняется. Для них. Просто ты перестаешь быть частью и становишься целым.

Для того чтобы я почувствовала себя личностью, мне надо было завести паутину. Интересно, а если пустить в квартиру пару мышей, у меня начнется мания величия?

А вдруг от кокоса сходят с ума? А у меня вообще есть этот ум? А вдруг я превзойду себя и сойду с ума, которого у меня нет?

Нет, наверное, все-таки есть, раз я не стала предлагать понюхать своей свекрови.

***

Денис лежал на диване в моем кабинете и, по-моему, опал. Анжела уже минут пять красила губы. Я разговаривала по телефону. Вернее, слушала. Олеся жаловалась мне на то, что ее муж устроил ей скандал. Он увидел, как Олеся целуется в машине. Со своим тренером. По шахматам.

Олеся решила научиться играть в шахматы, чтобы быть интересной своему мужу.

— Ничего же не было, — всхлипывала Олеся в трубку, — мы просто целовались. А этот дурак раньше времени домой приехал.

Я рассматривала свой маникюр. Мне нравятся овальные ногти.

— Чего ты молчишь? — обиделась Олеся.

— Ну а зачем ты с ним целовалась-то? — спросила я, ожидая услышать длинный перечень достоинств тренера по шахматам.

— Да я просто целоваться люблю! — закричала Олеся в трубку. — Что в этом такого?

Я пожала плечами, хотя Олеся этого и не видела.

— Хорошо, что ты не любишь, ну, например, делать минет, — вздохнула я.

Денис открыл глаза.

— Поехали в Завидово, — сказал он.

— Странные у тебя ассоциации, — проворчала Анжела.

Я попрощалась с Олесей. Она собралась звонить мужу и сообщать ему о том, что тренер ею уволен. Обрадовать.

Приехал Антон. Сообщил, что Катя улетела в Париж. Повезла девчонок на закрытую вечеринку одного из наших эмигрантов. Вечеринка вроде бы посвящалась рождению его дочери.

— А ты бы хотел маленькую очаровательную дочку? С розовым бантиком? — спросила Анжела Дениса, надув накрашенные губки.

— С бантиком? Не хотел бы. — Денис лениво повернул голову к двери. Зашла секретарша. Поставила на журнальный стол поднос с кофе и колой. Улыбнулась по очереди Денису и Антону.

Денис сел.

— Ты про нее говорила, что она лесбиянка? — спросил Денис, не слишком дожидаясь, когда секретарша выйдет.

Она обернулась, вспыхнула. Я испугалась, что снова увижу слезы, и уже решила ее уволить, но секретарша улыбнулась и довольно откровенно посмотрела Денису в глаза. Он ухмыльнулся. Она улыбнулась еще раз и вышла.

— Можно было бы помолчать! — зло проговорила Анжела.

— А можно, я буду делать то, что хочу? — Денис обнял Анжелу двумя руками, и она захихикала.

— Ты хочешь только футбол и кокс, — капризно произнесла моя подруга. Явно ожидая, что он начнет спорить.

— А ты — кокс и меня. — Денис уже целовал ее, и она игриво повизгивала.

— Значит, что-то общее у вас все-таки есть, — заметил Антон.

Он так старательно выравнивал дорожку двумя кредитками, что она получилась неестественно ровной — словно это дохлый дождевой червяк свалился нам на стол. Белый и жирный.

— Куда заведет нас кривая дорожка? — пропела Анжела непонятно на какой мотив.

— Сама ты кривая, — обиделся Антон. — Очень даже аккуратненькая.

На выходные решили поехать в Завидово.

Снять один большой дом, покататься на лошадях, поиграть в боулинг, попинать ногами желтые листья. Денис предложил взять с собой секретаршу.

— Я ревную, — сказала Анжела.

— Она тоже, — сказал Антон.

— Я бы хотел ревновать вас друг к другу, — мечтательно произнес Денис и тут же получил от Анжелы пинок в бок.

Мы поужинали в «Горках», на Тверской. Антон пригласил Снежанну с автоматчиками.

— Для колорита, — объяснил Антон.

Снежанна соблюдала пост. Целую неделю. Перед тем как исповедоваться. И причащаться. Она отказалась от меню.

— Даже не выпьешь? — не поверила я.

Снежанна заколебалась.

— Ну, разве что бокальчик… — неуверенно произнесла она.

— Ну конечно, бокальчик! — подхватил Антон.

Снежанна набрала номер телефона.

— Сейчас у батюшки спрошу… Алло… Отец Сергий? Это Снежанна… да… спасибо… Я вот что хотела: а можно мне бокальчик вина выпить? Красного? Спасибо, батюшка. До свидания.

Снежанна повесила трубку.

— Можно. Наливай. Такой батюшка у меня хороший…

— Дашь телефончик? — спросила Анжела насмешливо.

— А ты вообще в церковь не ходишь, — надменно произнесла Снежанна.

— Девочки, не ссорьтесь, — засмеялся Антон.

Он не сводил со Снежанны восхищенных глаз.

— Ты умеешь удивлять, — похвалил он ее не без сарказма.

— Батюшка! — Снежанна через полчаса звонила снова. — А можно мне еще один бокальчик? Красного? Спасибо, батюшка.

По телевизору начался футбол. С появлением в нашей компании Дениса мы совсем перестали смотреть Fashion TV.

 

19

Свекровь ценила людей с хозяйственной жилкой

В доме моего свекра готовилось похищение.

О чем мне сообщила Мадам, разбудив среди ночи.

Таджика — его звали Сайд — мы прослушивали круглосуточно.

Оказалось, что он появился в доме свекра две недели назад. Сам позвонил в дверь и предложил свои услуги.

Дело в том, что перед главным входом стояла мертвая сосна. Ее надо было срочно снимать, потому что, если бы поднялся сильный ветер, она бы рухнула прямо на дом. И снесла половину крыши.

Сайд обмотался тросом, залез на самую верхушку и постепенно спиливал сосну по частям.

В конце дня получил свои $100 и уже собрался уходить, как мимо прошла свекровь.

— Хозяйка, пылесос надо покупать. Листья кругом, — обратился к ней Сайд.

Свекровь ценила людей с хозяйственной жилкой. То есть с тем, чего не было ни в ней, ни в ее муже.

Пылесос купили. Сайд поселился в садовом домике в конце участка. Не пил, не ленился. Все были им довольны.

Он разговаривал по телефону в основном по-таджикски. Мадам записывала разговоры на пленку, и мы придумывали, где взять таджика для перевода.

Но вчера он говорил по-русски. С каким-то Арнольдом. Содержание разговора заставило Мадам позвонить мне в два часа ночи.

— Но почему ты решила, что хотят похитить именно свекра? — спросила я, моментально проснувшись.

— По крайней мере, речь идет об особе мужского пола. — Мадам говорила тихо, чтобы в доме никто не услышал. — А Рома улетел в командировку.

Хорошо хоть, Артему ничего не угрожает.

— И возьмите себе охрану.

— Вы пробили номер, с которого звонил этот Арнольд?

— Телефон зарегистрирован непонятно на кого. Поэтому мы сейчас ничего не можем сделать. Только ждать. И следить.

— Хорошо. Вообще это какой-то кошмар.

— Кошмар был бы, если бы вы его не узнали. А так у нас все под контролем.

Я, честно говоря, в этом сомневалась. Расписывая клиентам профессиональные качества моих девушек, я никогда сама в них не верила. Мне казалось, что они играют в это так же, как и я.

Может быть, позвонить Роме? Пусть этим займется его служба безопасности? По крайней мере, это было бы правильно.

Я представила себе, как разоблачаю преступную шайку таджиков, может быть, даже освобождаю людей. Мои фотографии в газетах. Рома почтителен, свекровь благодарна, свекор уважает, очередь за девушками из охранного предприятия «Никита», жизнь удалась.

Такой шанс терять нельзя. Чему-то же их учили? Не зря же я платила?

Я заснула, едва ли не довольная тем, что в доме моего свекра завелись преступники.

***

Приехала Вероника. Она сбежала от Игоря.

Он забрал у нее машину и перекрыл карты.

У всех у них одинаковые методы. Неужели они в самом деле хотят, чтобы жены возвращались к ним только потому, что нет денег? Это же унизительно!

— Он сказал, что жены для мужей — это то же самое, что презерватив для секса: убивает все ощущения, — без всякого выражения проговорила Вероника. Она выглядывала в окно из-за занавески. За тонкой белоснежной березой Игорь притаился на своем огромном мотоцикле.

— Вот придурок, — сказала я.

— Полный, — согласилась Вероника.

Зазвонил мой мобильный.

— Меня нет! — умоляюще прошептала моя подруга.

— Я знаю.

Они женаты уже пятнадцать лет, и я знаю все, что сейчас будет происходить.

— Нет, Игорь, ее здесь нет. Тупо обсуждать это. Будешь кричать — повешу трубку. — Я убрала телефон за спину и прошептала: — Он хочет со мной встретиться, поговорить…

Вероника кивнула.

— Хорошо. Ты где? Да, надо же! А я тебя не видела. Сейчас спущусь.

Я была буферным государством. Нет, парламентером. Хуже всего было то, что белый флаг никто вывешивать не собирался. Так же как и соглашаться на условия противника. Они просто хотели потрепать друг другу нервы.

И им было абсолютно наплевать на то, что кого-то хотят похитить.

Мне стало страшно. О чем я думаю?

А если это коснется и меня? А если Ромы?

Похищенные редко остаются в живых. И их все время бьют, чтобы сломить волю.

Я вернулась в квартиру.

— Вероника, я не могу выходить. Мне нужна охрана.

Вероника обиделась. Она поджала губы и, не прощаясь, хлопнула дверью. Потому что Игорь долго не стал бы ждать. Ни меня, ни ее. Уехал бы.

А это в ее планы не входило.

Я хотела подойти к окну и посмотреть сцену примирения. Но мне было лень.

Я должна вызвать себе охрану. Срочно. Моих бесстрашных девушек.

Мышка и Гора приехали очень быстро. У них были газовые пистолеты, «Оса» и шок-дубинки.

Всему этому арсеналу я бы предпочла один простой автомат. Калашникова. Захотелось к маме.

Моей маме всю жизнь нравились странные вещи. Она никогда ничего не любила, но все время была чем-то увлечена. Не долго и не сильно.

Кулинарией, путешествиями, людьми, тибетской медициной. Она легко бросала одно ради другого, и ничего не оставляло следа в ее душе.

Или, может быть, она специально выбирала только то, что не оставит следа. Ее жизнь была похожа на покрывало в стиле пэчворк. Она запросто сшивала все, что попадалось ей под руку, не задумываясь ни о форме, ни о цвете. Ни о чем.

В итоге, как ни странно, получилось что-то уютное и функциональное. Она надела на нос очки и попросила называть ее «бабушкой».

Артем обожал ее. Я дорожила произошедшими с ней изменениями и не думала о том, что и у пэчворка есть изнанка.

А поверила бы мне мама?

Все это напоминало мне кино. В серьезность происходящего верилось с трудом… Это, наверное, потому, что в моей жизни никогда ничего серьезного не происходило.

Когда я рожала Артема, я закричала после того, как мне его показали. «Чего орешь-то, все уже позади!» — сказала добрая британская акушерка.

А я закричала потому, что только тогда и поняла, что это не очередной прикол — я действительно что-то сделала. Родила ребенка. Ничего себе.

До того как он родился, я хотела назвать его Бенционом. Сокращенно — Беня. Это из Бабеля.

Назвали Артемом. Свекровь сказала, что если он будет Бенционом, то у него не будет бабушки.

Я всегда очень зависела от Роминого семейства. Во всем. Их мнение, их деньги, их планы.

Я при них — как Золушка. Только штамп о браке в паспорте освобождает меня от работы. Но не от презрения.

Мне было бы спокойней, если бы я взяла хотя бы одного нормального охранника. С нормальным пистолетом. Но я не могла. Потом, когда все это закончится, быстро бы выяснилось, что «в нештатной ситуации» я не слишком доверяю своим телохранительницам.

Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

А вдруг получится?

Немного выпью — и рискну. Или лучше…

Я позвонила Рембо. Телефон отключен. Такого никогда не было. Набрала Анжеле. Они с Денисом в Завидово. У Антона тоже отключен. Меня все бросили. Ладно, значит, выпью. Pino Grigio.

Позвонил Рома. Я не взяла трубку. Не хотелось слышать его насмешливый голос. Посмотрим, как он заговорит потом. Как будет хвастаться перед друзьями, какая у него жена. И ему будут завидовать. Наверное, в первый раз за всю нашу совместную жизнь. А он будет смотреть на меня влюбленными глазами. И наверняка повысит лимит на карточке. Хотя я уже и сама буду зарабатывать.

Мне нравилось представлять, как я куплю Роме что-нибудь дорогое. В подарок. Может быть, машину? Но сначала — себе. Невозможно ездить на этом «фольксвагене». Когда едешь на «мерседесе», с тобой знакомятся минимум «мерседесы», а сейчас мне даже «опели» сигналят и глазки строят. Ужас.

Рома мог бы давно уже поменять мне машину. Зачем он ушел из отцовского бизнеса? Отвратительный эгоизм.

Не подарю я ему машину. Телефон — в лучшем случае. Пусть еще постарается, чтобы я разрешила ему вернуться.

Рома позвонил еще раз. Я снова не ответила.

Даже не посмотрела на телефон. Он лежал на диване и настойчиво верещал. Как будто был абсолютно самостоятельной единицей, а не частью моей жизни. Одной из самых важных, пожалуй.

И самой функциональной.

Необитаемый остров плох хотя бы тем, что нет приема.

Пропущенный звонок не от Ромы.

От кого же? Незнакомый номер.

Через минуту телефон снова вздрогнул и зашевелился.

Это — Стас. Его мальчишеский, чистый голос.

Как будто я снова сижу на уроке, а в открытое окно врывается жизнь. Вместе с первыми лучами моей пятнадцатой весны и противным трескучим школьным звонком.

Стас младше меня лет на десять. Или на пятнадцать?

Я старше его на целую жизнь.

***

Мы смотрели смонтированный материал в прокуренной аппаратной, а потом ели бутерброды с яйцом в ресторане Телецентра.

Мне хотелось кормить его с рук.

Он следил за каждым своим словом, боясь сказать глупость.

Я смеялась над ним.

Он — краснел.

Я заставила его пить вино.

Он мечтал когда-нибудь снять большое кино.

Я льстила ему; я обещала ему громкое будущее. Я признавала его талант.

Он почувствовал себя увереннее.

Он взял меня за руку. Его рука оказалась прохладной и легкой. Про такие руки пишут стихи.

Мне захотелось дотронуться до них губами.

Первое прикосновение — это как первый взгляд: он может быть случайным, недоверчивым, высокомерным, любопытным. Он может быть даже равнодушным. Но тогда это не те прикосновения, о которых хочется говорить.

Мне было хорошо и спокойно.

Я была режиссером много раз отыгранного спектакля. И новичок-актер послушно следовал моим указаниям.

Я перестала названивать Рембо.

Меня не беспокоил его отключенный телефон.

Мы сели в мою машину и поехали в ночной клуб. За рулем — Гора. Наши глаза как звезды сверкали в темноте, образовывая новое созвездие, названия которому пока не было.

Мы танцевали. Я волновалась за свои Jimmy Choo. He оттопчет? Любовная эйфория пройдет, a Jimmy Choo останутся.

Этот мальчишка уверенными мужскими руками прижимал меня к себе. Он выпил слишком много. Слишком много для того, чтобы понять, что эта ночь — только сон.

Странно, что и мне не хотелось просыпаться.

Разве это не может оказаться правдой? Разве любовь скрепляется только кровью? Вино тоже красного цвета. Кто-нибудь пробовал скрепить любовь вином?

Разве ребенок, плачущий над сломанной игрушкой, менее несчастен, чем его мама, рыдающая над своими взрослыми бедами?

Разве не хорошо нам в этом душном, громком, ревущем, тесном мирке ночного клуба? Разве в нем есть еще кто-то, кроме нас?

В шесть утра мы завтракали в «Бочке». Стас заказал себе мясо с кровью. Мы целовались.

Первый поцелуй — это как тост за знакомство. Так же многообещающе по форме и ничего не значаще по сути.

Мы не хотели расставаться.

Мы стояли около машины и болезненно отдирали себя друг от друга.

До самого дома на моих губах оставался вкус его губ: сигарет, алкоголя и мяса с кровью.

Я медленно развернула жвачку. Хотелось спать.

Интересно, меня никто не видел со Стасом?

Все-таки танцевали мы довольно откровенно.

Роме не стоило бы об этом знать.

***

У Антона с Катей случился роман.

— Очень удобно, — говорил Антон, — и точно знаешь, что ничем не заразишься — все же у всех на глазах.

— У него, кончились деньги, — доверительно сообщала Катя, — так что у нас сейчас зарабатываю я.

— Зато если я захочу групповуху, — говорил Антон, — Катя всегда все профессионально организует.

— Мы поедем на Новый год в Куршевель. — Катя посматривала на Антона счастливым взглядом правообладательницы. — Я познакомлю его с нужными людьми, и Антон будет работать.

Для нас изменилось только то, что теперь, сидя в ресторанах, они иногда обнимались. Хотя, в общем-то, они делали это и раньше.

Катя мечтала о том, что у них будет мальчик.

Когда они встречали какого-нибудь ребенка, Катя многозначительно брала Антона за руку и умиленно улыбалась. Но не всегда.

Катя считала, что дети бывают хорошенькие и не очень. Не очень — это при встрече с которыми возникает чувство досадного ожидания: сейчас заплачет, или будет кричать, или шумно бегать, или приставать. А хорошенькие — это когда сразу хочется воскликнуть: «Ой, какой хорошенький!»

— У нас будет самый хорошенький на свете, — говорила Катя, — потому что он будет похож на Антона. А по характеру — на меня.

Антон любил всех детей. Но себя представить отцом счастливого семейства пока не мог.

Катя верила в то, что все будет хорошо. Ей все удавалось. Ей казалось, что началась лучшая пора в ее жизни.

Ей хотелось поделиться счастьем со всеми. Она щедро раздавала советы.

— Анжела, брось ты Дениса, — говорила она. — Мне кажется, он несерьезный.

Анжела обижалась и не разговаривала с Катей.

— Я тоже несерьезный, — защищал Анжелу Антон. — Кать, брось меня, пожалуйста.

— Никита, хочешь, я познакомлю тебя с людьми из ФСБ, и ты займешься чем-нибудь серьезным со своим агентством? Например, разрешениями на перевозку оружия в самолетах. Пока еще ни у кого нет на это лицензии. Хочешь?

Я мечтала о том, чтобы совсем скоро никто бы не сказал, будто я занимаюсь чем-то несерьезным. Совсем скоро все будет по-другому.

Телефон Рембо был отключен.

Мы все были в недоумении и без кокоджанго.

 

20

Чтобы сделать одно одеяло от Dream of Switzerland, нужно собрать пух из 60 гнезд

Эрудит разбудила меня среди ночи.

— Где вы? — кричала она в трубку.

— Дома, — ответила я спросонья, соображая, где я, собственно, должна быть.

— Дома? — настаивала Эрудит.

— В чем дело? — Мне хотелось спать, а не отвечать на дурацкие вопросы.

Тем более что не так часто мне удается поспать. Сегодня я, как рядовой обыватель, легла в постель в двенадцать ночи. Как ни странно, сразу заснула.

Преимущество отключенного телефона Рембо.

— Похитили! — выдохнула в трубку Эрудит.

Очень темно в моей спальне.

— Кого?

— Не знаем.

— Вы что там, с ума сошли?

— Мы сначала за вас испугались.

Может, растолкать Гору в ее комнате? Пусть охраняет, а не спит?

— А свекровь на месте? — забеспокоилась я.

— На месте.

— А свекор?

— Тоже. Слава богу.

— Так кого похитили?! — закричала я, подозревая, что уже не усну.

— Не знаем. — Эрудит явно чувствовала себя виноватой.

— Надеюсь, мне это снится.

— Да вы не волнуйтесь. За домом мы следим, а утром созвонимся и будем решать, что делать.

Я повесила трубку.

Спать уже не хотелось. Хорошо, что Артем в Англии.

Я позвонила Стасу. Он ответил так, как будто дежурил у телефона.

— Привет, — промурлыкала я.

— Привет. А я ждал твоего звонка.

— Вот я и позвонила. Ты всегда жди, ладно?

— Ладно. А ты всегда звони.

— А что бы ты сделал, если бы меня похитили?

— Отбил бы тебя. Освободил. И увез домой.

— Точно?

— Точно.

Мне стало тепло и спокойно.

— Ну, я тебе еще позвоню. Ты жди.

— Я буду.

— Я тебя целую.

— Как?

Я засмеялась.

— Пока, мальчишка.

***

С утра снова была Вероника.

Хочется ей ездить ко мне в такую даль? С Рублевки?

Она поссорилась с Игорем. Я кивнула.

Я ожидала слез, но она смеялась.

Оказывается, история не грустная.

Вероника, зная наверняка, что Игорь за ней следит, устроила ему театр одного актера.

Она зашла в «Soho» и вышла из него вся в новом. Продемонстрировав ему, какая она настоящая женщина. Деньги тратит со вкусом и без сожаления.

Потом она села в машину и поехала в Петровский парк.

Там она долго собирала с земли осенние листья. Потом села на первую попавшуюся скамейку и просидела на ней целых два часа.

— Я чуть с ума не сошла со скуки, — смеялась Вероника.

Потом она театрально всплакнула и не менее театрально выбросила сухие листья. Продемонстрировав, какая она романтическая натура. Но способная на поступки.

Через несколько часов они помирились.

Через несколько часов они поссорились опять.

— Я уйду от тебя! — закричала Вероника.

— Уходи, — улыбнулся ее муж, — я знаю, где тебя искать.

— Где? — очень естественно удивилась Вероника.

— На твоей любимой скамейке. В парке, — ответил Игорь, потупив взгляд.

Вероника хохотала.

— Представляешь, какой идиот!

Я кивнула и налила нам кофе. Davidoff. Банка стильная.

***

Мне позвонила свекровь. Она рыдала.

Я доехала до нее за полчаса, пристроившись на Кутузовском за черным БМВ, мчавшимся с мигалкой по разделительной полосе. Гаишники удивленно смотрели вслед моему «фольксвагену», а я делала вид, что я машина сопровождения: ехала не четко сзади, а чуть-чуть сбоку, словно прикрывая БМВ.

Свекровь оказалась в котельной дома. Я искала ее довольно долго. Среди красных блестящих агрегатов фирмы Buderus, на фоне красных крашеных стен моя свекровь смотрелась очень органично. Она была в золотистом шелковом халате. Уверена, надевая его, она четко знала, где пройдет эта мизансцена.

— Реснички, говоришь? Подружка? — рыдала моя свекровь.

Через какое-то время я поняла, что у моего свекра есть любовник.

Не собачка, не девица — любовник.

— Ты представляешь! — возмущалась она сквозь слезы.

Как будто это могло быть новостью. Как будто ее муж улетел в космос. Или починил утюг.

Мне очень льстило то, что своим зрителем она выбрала именно меня. И немного пугало.

— Я с ним про косметику, про наряды, и все вроде хорошо! Вот, думаю, молодец Никита. Мы правда прям подружки стали, и вдруг это!

— Он сам вам сказал? — осторожно спросила я, не до конца уверенная в границах ее откровения и не зная толком, могу ли я вообще к этим границам подходить.

— Да влетел ко мне в спальню, как сумасшедший! Орал так, что ты бы не поверила!

— Из-за чего?

Котлы периодически вспыхивали и хлюпали.

— Да его кто-то похитил, кому он, на хер, нужен, а он орет, что это я организовала! Ты представляешь?

Я представляла. Что я беспомощная, самоуверенная, глупая и напыщенная. Что я вообразила себе, что на что-то способна. Что из-за меня, возможно, пострадал человек. Что этим человеком могла оказаться я сама. Или мой ребенок. Стало страшно. Захотелось остаться в этой красной котельной навсегда. Просить прощения. У свекрови, у всех остальных.

Просто умереть. И пусть никто никогда не произносит моего имени. Чтобы не было стыдно.

Раствориться в пространстве. Стать невидимой.

Свекровь что-то говорила мне. Ее губы двигались как в замедленной съемке. Потом поплыли куда-то в сторону, словно были маской для Хэллоуина, которую сняли с лица.

Я потеряла сознание.

Когда я открыла глаза, я показалась себе вареной морковкой в красной эмалированной кастрюле. Кружилась голова.

Я попила воды. Интересно, обмороки — это признак возраста? Или просто давление?

— Мы все знаем, — сообщила Мадам, — не представляю, как это произошло. Мы следили за домом, но похищение не коснулось его обитателей.

Я вдруг поняла, что если бы хотели похитить меня, то обязательно похитили бы. Это уже не шутки.

Любовник позвонил свекру на мобильный два часа назад.

— Тебе нужно отдать им миллион, — сказал он хриплым испуганным голосом. И добавил: — А то они меня убьют.

— Где ты? — закричал свекор. — Что произошло?

— Меня все время бьют, они… — Телефон разъединился, в трубке раздались гудки.

Они перезвонили снова минут через двадцать.

— Собирайте деньги. Мы сообщим, когда совершим обмен. — Голос был торопливым и наглым.

— Дайте мне поговорить с ним! Дайте ему трубку! — закричал свекор.

— Нет.

Снова раздались гудки.

— Любимый мой! Маленький мой! Где ты? — шептал свекор, не обращая внимания на свою жену.

Она стояла в дверях, и ее разрывали на части жалость и ненависть. Части были равными.

— Ты знала! — закричал свекор. — Ты знала! И ничего не сделала! Никита, ты же сказала ей?

Я кивнула. Они смотрели на меня. На какое-то время я почувствовала себя персоной VIP в этом доме.

Телефон зазвонил в руках свекра, и он чуть не выронил его от волнения.

— Алле, — прошептал он в трубку, — скажи мне, они в масках? Они в масках?… Мальчик…

По его лицу было ясно, что разговор оборван на том конце телефона.

— У него на глазах повязка, — сообщил он жене, — это хороший знак.

— Значит, они не собираются его убивать, — подтвердила моя свекровь.

— Замолчи! — Свекор вскочил с кресла и забегал по периметру гостиной. — Это я убью тебя! Если это твоих рук дело! Я убью тебя! Ты поняла, старая стерва?!

Они стояли друг перед другом, и он был похож на взбешенного мальчишку, только что пережившего уличную драку, а она… Она тонко улыбнулась одной половинкой рта и, красиво взмахнув рукой, ударила мужа по щеке с таким видом, словно она гранд-дама, которая отхлестала веером зарвавшегося кавалера. Кавалер удивился, но виду не подал.

Мы втроем сидели в гостиной, и каждый думал о своем.

Я — о том, что я во всем виновата.

Свекор — о том, как плохо «его мальчику».

Свекровь — о чем думала свекровь? Интересно, хватило у нее душевных сил на то, чтобы не желать зла любовнику своего мужа в такой ситуации?

— Заявлять нельзя, — сказала свекровь.

— Будем давать деньги, — кивнул свекор. — Только бы с ним ничего не сделали…

Он выглядел таким несчастным. Ничего удивительного не было в том, что жена подошла к нему и прижала к себе его голову. И провела рукой по волосам. Искренне.

«Есть женщины в русских селеньях».

Я вышла на улицу.

Началось настоящее бабье лето. Солнце палило, как на Лазурном Берегу в июле на Монако-Бич.

Я сняла свитер и осталась в одной летней майке.

Захотелось еще снять кроссовки и надеть мои любимые махровые Jimmy Choo на высокой танкетке. Розовые. За $300. Недорого. И поехать в SPA. И чтобы вся эта история была не моей проблемой.

Мои девушки, обученные и подготовленные телохранительницы модного агентства «Никита», выглядели растерянными.

— Мы слишком поздно перевели их разговор, — оправдывалась Мадам, — опоздали буквально на час. Они захватили его, когда он выходил из дома.

— Мы даже не сразу поняли, о ком речь, — сказала Эрудит, глядя на носки своих туфель.

— Вы знаете, где он? — спросила я. — Это сейчас самое главное. Надо его спасти.

— Может, привлечь органы? — предложила Гора. — Ведь у нас ничего нет.

— У нас есть Сайд, а милицию свекор не хочет. Не сводите глаз с Сайда. Если потеряем его — все, — сказала я. — Пока они не получили деньги, ему ничто не угрожает. Надеюсь.

Рома был в командировке. Наверное, он мне звонил, чтобы сказать, что улетает. Когда я не взяла трубку.

Я обняла и поцеловала Роминых родителей.

Они стояли рядом на крыльце, но, наверное, никогда еще не были так далеки друг от друга. «А ведь они мои родственники, — подумала я, — и мы семья». Странная семья, где каждый живет сам по себе. Но я поняла сегодня, что они мне нужны так же, как и я — им. В первый раз я покидала их дом без чувства тайного облегчения.

***

Позвонила Анжела. Как будто бы из другого мира.

В это время я принимала ванну с ароматической солью и курила кальян. Запах вишневого табака перемешивался с благовониями моих любимых индийских палочек, и дым из легких мягко оседал на белой мыльной пене.

Я не смогла зажечь свечи, потому что не нашла спичек. Но все остальное, для того чтобы успокоиться, я сделала.

— Ты нашла изумруды? — тревожно спросила Анжела в трубку.

— Какие изумруды? — Я не сразу сообразила, о чем речь.

Изумруды нужны были для того, чтобы надеть их на «Изумрудную вечеринку» нашей приятельницы Снежанны. Ей исполнялось 32 года.

Снежанна решила стать оригинальной. После того как одна девушка отметила свой день рождения вечеринкой под названием «Розовая пантера», куда все должны были прийти только в розовом, причем мужчины могли ограничиться розовыми носками, но почти все пришли в розовых рубашках, праздновать дни рождения в определенных цветах стало модно. А потом обыденно. Некоторые именинницы стали фантазировать и объявлять свои дни рождения «Вечеринкой в коротких юбках» или «Вечеринкой в стиле Чикаго, 30-е годы», но Снежанна превзошла их всех. К ней на день рождения можно было прийти только в изумрудах.

— Во-первых, все лишние сразу отсеиваются, — объяснила нам Снежанна свое решение, — а во-вторых, моему Пузику не надо будет думать, что мне дарить. Я видела отличные изумруды у Bvlgari. И месяц назад заказала под них платье. В «Soho». Сумасшедшее. За $4000. Бежевое, с открытыми плечами! Все переливается, Маге Jacobs!

— Это не то, что было на Дженнифер Лопес на «Оскаре»? — подозрительно спросила Анжела.

— То. — Снежанна гордо кивнула. — Как вы думаете, хорошо будет с изумрудами? Там вокруг горла черные бисерины. — Снежанну не особенно интересовал ответ. Скорее, произведенное впечатление. — Они обещали успеть ко дню рождения. Если не успеют, я вскроюсь! Кстати, — она обвела нас высокомерным взглядом, — я это рассказала для того, чтобы никому из вас не пришло в голову надеть бежевое платье. Девочки, пожалуйста!

Мы безразлично пожали плечами.

Анжела сощурила глаза. Дурной знак.

У меня был старинный изумрудный браслет, который мне недавно подарила свекровь. С некоторых пор она разлюбила цветные камни.

Предпочитала бриллианты. И избавлялась от остальных, даря их мне по одному изделию на каждый праздник. Я была не против.

— Мне придется ехать к матери, — проговорила Анжела в трубку. — У меня есть изумрудные сережки, но пойти в таких к Снежанне — позор.

— А у Катьки есть? — поинтересовалась я.

— У нее какая-то бижутерия — бусы, по-моему. Она говорит, что ни один ювелир не отличит. Она в Швейцарии покупала: там бабка какая-то заказывала копию своих бус, а вторую копию Катька купила, уж не знаю как.

В моем кальяне закончился уголь.

Я подлила в ванну теплой воды.

Рассказать Анжеле про похищение?

Вот Машке можно было бы рассказать.

— Ты на машине поедешь? — спросила Анжела.

— Нет, такси вызову. Будем выпивать.

— Ну, отлично. Денис принесет «первый».

— А что будем дарить?

— Да у нее все есть! — возмутилась Анжела. — А чего нет, ей Пузик купит.

— Поехали в «Галерею», — предложила я.

— Когда, Никит? Мы ж на день рождения идем! — удивилась Анжела.

— Да в «Галерею», к Данилиной! На Кутузовский!

— Одеял, что ль, ей купим?

— А что? Каждый человек проводит в постели треть своей жизни…

— Где-то я это уже слышала.

Катя тоже подъехала в «Галерею».

На меня произвел впечатление рассказ продавщицы о том, что для того, чтобы сделать одно одеяло от Dream of Switzerland, нужно собрать пух из 60 гнезд. Я ясно это себе представила.

В связи с ограниченным количеством гнезд одеял они делали только 500 штук. В год.

Снежанна могла стать счастливым обладателем двух из них. Плюс подушки.

Подарок на $2500.

Пока я звонила Данилиной, выясняла вопрос по скидкам, Анжела предложила другой вариант. Одеяло с серебряными нитями. Нити защищают от радиоволн.

— А почему ты думаешь, что Снежанну надо защищать от радиоволн? — поинтересовалась Катя.

— Не знаю. — Анжела легкомысленно улыбнулась. — Но мне было бы приятно спать, зная, что меня от чего-то защищают. Хотя бы от радиоволн.

— А это не влияет на потенцию? — забеспокоилась Катя.

— Антона? Может, и влияет, — сказала Анжела, — а вообще нет.

Улыбающаяся продавщица уверила нас в том, что если и влияет, то положительно.

Мы единогласно остановились на этом варианте.

— Кстати, шикарный подарок. — Анжела любовалась нарядно упакованной коробкой. — Я бы не отказалась от такого на день рождения.

— Учтем, — пообещала я.

— А к тебе в чем надо будет приходить? — спросила Катя. — В рубинах? Или в сапфирах?

— Ко мне надо будет прилетать только на личных самолетах, — объявила Анжела, и собственная идея ей очень понравилась. — Кстати, клево!

— Да, только будет очень ограниченный контингент, — вздохнула я.

— А я и сама ограниченный контингент, — отрезала Анжела.

Продавщица мило улыбалась нам вслед.

Сразу после «Галереи» Данилиной Анжела попросила высадить ее в «Soho».

— У меня тут отложено кое-что. Я быстро, — объяснила она.

— Ждем тебя в «Славянке». — Я поцеловала ее в щеку.

Она распахнула стеклянные двери.

— Менеджера! — бросила она от входа так, как только она и умела.

Молоденький юноша застыл с приветливой улыбкой. Такой улыбкой встречают самолеты и принимают ненужные подарки. Продавец.

Профессиональным чутьем угадывая скандал, он стоял молча, пока из глубины зала не подошел директор. Известный всей Москве Саша Бичин. Саша составил гардероб не одному десятку модниц. И разрешил не один десяток конфликтов.

— Моя подруга у вас платье заказала, — Анжела изящно присела на краешек кресла. — Маге Jacobs.

— Да. — Улыбка Саши располагала к разговору.

— Так вот, оно ей не нужно! — Анжела сдула невидимую пылинку с наманикюренного ногтя.

— Как? — Видимо, в подобную ситуацию директор поверить не мог.

— Так. Она купила себе другое. — Анжела лучезарно улыбнулась, — Я приехала, чтобы забрать аванс.

— Вряд ли это возможно!… — задумчиво произнес Саша.

Анжела не обратила внимания на его слова.

— Но по дороге сюда я подумала: а не взять ли это платье себе? — Она взглянула на продавца. Тот снова мысленно представил самолет. — Но только вы мне дадите хорошую скидку!

— Дадим, — послушно кивнул продавец.

— Сколько? — Анжела подозрительно сощурилась.

Продавец отвел взгляд:

— Десять процентов.

— Смешно. — Анжела встала. — Продавайте его сами.

— Пропадет аванс вашей подруги. А мы его и так продадим.

— Ей на аванс наплевать.

— Извините. Больше мы ничего не можем вам предложить.

— Сорок — и я его беру.

Еще минут десять, и Анжела взяла платье с десятипроцентной скидкой.

— Я ведь ваша постоянная клиентка! — сказала Анжела обиженно.

— Поэтому мы вас и любим.

Она вышла из «Soho», разминувшись со Снежанной всего на минуту.

Когда Анжела приехала, мы уже причесались в «Aldo Coppola» и заказывали суши в японском.

Мне позвонила Снежанна.

Она ругалась матом, как пьяный прораб.

В «Soho» ей рассказали, кто забрал ее платье.

Анжела сидела напротив меня и довольно улыбалась.

— Зачем? — спросила я подругу одними губами.

— А ты помнишь, как она во «Фреско» на Дениса вешалась? Пусть думает в следующий раз! — возмутилась Анжела громко. Так громко, чтобы это услышала Снежанна на другом конце провода.

— Я могу дать тебе одну наводку в качестве утешения, — сказала я Снежанне. Та жалостно всхлипнула. — Езжай в Столешников. Там есть Jimmy Choo с нефритами. Зеленовато-голубые. К изумрудам — то, что надо. $2000. У тебя есть скидка?

Мы опоздали часа на полтора. Денис с Антоном уже были там. Как и остальные приглашенные мужчины. А девушки подъезжали до самой ночи. Все собрались только часам к одиннадцати.

Выступал известный певец. Суперзвезда.

40 минут — $8000. Через 40 минут именинница попросила его спеть еще. За дополнительную плату. Певец отказался. Сказал что-то вроде: «Не буду таким доступным. Пусть меня хотят». Его захотели очень. Увеличили цену почти вдвое. Он отказался уже просто из вредности.

Потом пели еще несколько групп, названий которых я не знала, но их песни были шлягерами.

Мы танцевали. И пили виски.

Девушки ревниво разглядывали изумруды друг на друге. Когда кто-то видел что-нибудь особо роскошное, тут же слышался комментарий: «Подделка».

Вспоминали тех, кто не приехал.

— Конечно, Катрин нет. Откуда у нее изумруды?

— Да нет, она просто не в Москве.

— Конечно, улетела, чтобы не опозориться.

Я ела фуа-гра и запивала шампанским Crystal Rose за $600 бутылка. В закупке — $230. Но вряд ли его здесь приобретали оптом.

Мужчины сидели в черных и синих костюмах, разговаривали о делах и медленно напивались.

— Мне надо обойти гостей, — сказала Снежанна после второй бутылки Crystal.

— Уже, мне кажется, и не надо.

Я критически оглядела ее. Кивнула Данилиной. Та расцеловывалась с Юлией Бордовских.

Гостей было человек двести. Всех Снежанна уже обойти не могла. А если бы она выказала свое внимание только половине, то вторая половина обиделась бы.

Но на самом деле я и не была уверена в том, что хотя бы большая часть гостей знала, как зовут именинницу. Потому что девушки у Пузика менялись с обнадеживающей частотой.

По всему пути в туалет выстроилась охрана гостей. Когда я возвращалась, вытирая на всякий случай нос, мне хотелось закричать им: «Пли!» — и чтобы они повыхватывали свои пистолеты и устроили праздничный салют. В Снежаннину честь.

И в мою.

Пузик танцевал на сцене рок-н-ролл. Как ему удается быть таким жизнерадостным, с его-то количеством денег? Думаю, это даже не миллионы.

Я пожалела, что здесь нет Стаса. Как мы целовались в ночном клубе!

— Я влюбилась, — сообщила я Снежанне.

Я снова перешла на виски.

— Здорово. Кто он? — спросила Снежанна, не сводя глаз с Антона.

— Никто. — Я рассмеялась. — Но у него потрясающие губы.

Я люблю класть лед в бокал руками. Пальцам так приятно ощутить прохладу!

— И все? — Снежанна посмотрела на меня с пониманием.

— И еще он совсем мальчишка. Если бы ты видела, как он на меня смотрит!

Снежанна кивнула. Они с Антоном смотрели друг другу прямо в глаза. Антон улыбался своей нахальной улыбкой сытого кота.

— Я влюбилась. — Официант подлил мне виски, и я подошла к Анжеле. В Marc Jacobs она выглядела бесподобно.

— Я тоже, — кивнула моя подруга.

Дениса окружили мужчины, и он лениво рассказывал им что-то про футбол. Удивительно, но глаза его собеседников почти горели. Это любовь к футболу или алкоголь? Наверное, и то и другое вместе.

Денису было привычно находиться в центре внимания, и нельзя сказать, что ему это не нравилось.

Катя оживленно разговаривала с Данилиной.

Я хотела сообщить им, что влюбилась.

Они не давали мне вставить слово.

— Прямо заказывать сны? — восхитилась Катя.

— Да. — Ира просто кивнула. — Над этим мы сейчас и работаем.

— Все-все-все, что хочешь? — не могла поверить Катя.

— Ну, пока то, что Schlossberg предлагает.

— А что они предлагают?

— Объясните мне, — попросила я. Я забыла про Стаса. — Тоже хочу сны заказывать.

— Ирка будет продавать наволочки с рисунком. И то, что нарисовано на них, будет тебе сниться, — объяснила Катя.

— Здорово. — Я удивилась.

— Есть очень красивая коллекция «Сны в Японии», — рассказывала Ира так, как будто речь шла о совершенно обыкновенных вещах, — или «Негреско».

— Это отель в Каннах? — уточнила я.

— Вот! — обрадовалась Катя. — Я бы купила! Пусть мне снится Лазурный Берег! Там всегда так весело! Но я останавливаюсь в «Du Cap».

— Я принесу шампанское, — решила я.

Идти не пришлось.

Официант вырос из-под земли как снеговик-боровик в сказке. Или кто там в сказке из-под земли вырастал?

— Ира, за твой талант! — провозгласила Катя. — И за то, чтобы наволочки со снами достались всем желающим!

— Но у нас приоритет! — уточнила я. — Мы же друзья!

— Спасибо, — сказала Ира. И нам с Катей одновременно захотелось ее поцеловать.

Я закажу себе наволочку с тортом «Наполеон». И как я его ем.

В какой-то момент я поняла, что сижу совсем одна.

Все танцевали, подходили друг к другу, смеялись. Я думала про Стаса.

Я думала про него каждой клеточкой своего тела, каждым завитком своего мозга.

Он сразу ответил на мой звонок.

Он говорил, что не может работать, что все время думает обо мне.

Я хохотала.

Он говорил, что в его жизни это в первый раз.

Я подливала себе виски.

Он говорил, что бешено ревнует меня.

Я строила глазки плечистому охраннику.

Он сказал, что соскучился.

Я уже готова была поехать к нему прямо сейчас.

Сработала давнишняя привычка. Не принимать решений после приема алкоголя. Особенно решений на сексуальную тему. Надо быть леди — лучше лишний раз не дать, чем дать лишний раз.

Мы договорились, что он завтра будет звонить.

Снежаннин день рождения приобрел особый смысл.

Я пошла танцевать. С Пузиком. Мы познакомились, когда одновременно начали отнимать микрофон у «Иванушек Интернешнл».

Снежанна танцевала с Антоном.

***

Головная боль наутро была страшной. А еще говорят, что изумруды обладают лечебными свойствами.

Пенталгин помог, как всегда.

Я позвонила свекрови. Новостей не было. Они не перезванивали.

Поговорила с Мадам. Сайд заболел. Высокая температура, кашель.

— Наверное, что-то готовится, — сказала Мадам. — Он не выходит из своей каморки.

— Не спускайте глаз, — попросила я. — Пожалуйста.

Я лежала, накрывшись одеялом с головой.

Простым одеялом. Которое не могло защитить меня от радиоволн.

Оно показалось мне бесполезным и не мягким.

Старым.

И я сама показалась себе старой тоже.

Рембо не отвечал.

Я не жила. Я просто пережидала время.

Мне должен был звонить Стас.

Главное — не думать о таджиках. И о любовнике свекра. Главное — вообще не думать. Все утрясется само собой.

Как всегда.

И еще все — позавидуют.

И у меня будет молодой любовник. Для этого не обязательно быть гомосексуалистом.

Вот о чем думать приятно.

Нельзя даром растрачивать космическую энергию, как говорил жених моей приятельницы Валентины, когда она начинала фантазировать на тему свадьбы. Надо думать только о хорошем.

Я буду думать о Стасе.

Я закрыла глаза. Теплое солнце бабьего лета грело мои веки.

Я загадала: если он позвонит сейчас, значит, все будет хорошо. Если буду счастлива я — значит, будут счастливы все. И любовник, и свекор — все. Если он позвонит сейчас, значит, кто-то там наверху любит меня и заботится обо мне. А значит, и обо всех, кого я люблю. А может быть, так предначертано свыше и свекор снова влюбится в свою жену? И они будут трогательно носить друг другу пледы и грелки?

А потом умрут в один день?

Я бы сама хотела так провести старость. Я попыталась представить Стаса состарившимся. Ничего не получилось. Перед глазами была только его улыбка. И его губы.

Я думала о нем, и мне хотелось петь. Громко.

И даже не притворяться, что у меня есть слух.

Хотя это не была любовь.

Я помню, как это бывало, когда я влюблялась.

Мне хотелось, чтобы объект моей любви сходил по мне с ума. Чтобы он думал обо мне каждую секунду, и чтобы не было для него ничего важнее, чем мои капризы. Чтобы он замирал, глядя на меня. Чтобы он скупал весь цветочный рынок и весь цветочный рынок, как прессованная ветчина, умещался в моей машине. Чтобы я просыпалась оттого, что слышала его голос в телефоне, и засыпала, слыша его голос в своем сердце.

Ничего этого мне не нужно было от Стаса.

Удивительно, но я просто хотела оказаться с ним в одной постели. И чтобы мы никуда не спешили. И чтобы занавески были такими плотными, что ночь могла длиться бесконечно. Когда я думала об этом, мое тело покрывалось мурашками и кружилась голова. Я была десять, нет, уже одиннадцать лет замужем и родила ребенка. Ничего подобного со мной раньше не происходило. Как же я жила?

Я хотела заниматься с ним любовью, и желание было таким огромным, что сердце в бешеном ритме стучалось прямо об кожу. Я хотела быть с ним, и мне было абсолютно все равно, что будет потом.

Наверное, так влюбляются мужчины. Своим телом. И если бы кто-то сказал мне, что в этом меньше романтики, чем в сентиментальных мечтаниях о свадебном платье, я бы сочувственно рассмеялась в лицо.

Наверное, это называется «страсть».

Я думала о нем, и мне хотелось выть.

Уверена, именно так чувствуют себя животные в брачный период.

Я вспомнила пса, который у меня был, вспомнила, как он сломя голову бегал за течными суками, и мне стало его жалко. Потому что не каждый раз ему удавалось догнать какую-нибудь из них.

Наверное, существует между людьми связь на уровне какого-нибудь астрала.

Стас позвонил тогда, когда за этот звонок я готова была отдать всю оставшуюся жизнь. Всю, кроме наступающей ночи.

— Что делаешь? — спросил он, словно мы прожили вместе сто лет и он мог предвидеть любой вариант ответа.

Поэтому я не сказала то, о чем думала: «Схожу с ума, потому что хочу тебя».

— Так, ничего. Телевизор смотрю.

— Какие планы?

«Обычные. Хочу переспать с тобой. Даже если потом ты меня бросишь».

— Не знаю. В принципе, есть хочу.

— Так, может, поужинаем?

«А вдруг он импотент? Или эгоист? Или…»

— Давай.

— На «Веранде»?

«Надену чулки. Нет, тепло. Пошло. Не надену ничего».

— Давай.

— Через час?

Я повесила трубку. Забыла попрощаться. Он понял, что я согласна? Может, перезвонить?

Я сняла с вешалки свое любимое платье. Сиреневые и желтые цветы на белом фоне. Luca Luca.

Он онемеет, когда увидит меня в нем. Он перезвонил сам.

— Так я не понял, через час?

— Ну, давай через час.

***

Я позвонила Рембо из машины. Отключен. Ну и ладно. У меня другой наркотик — гормональный. Любовь.

Я зашла на «Веранду», улыбаясь еще от входа.

Стас уже ждал меня.

Официанты с интересом разглядывали его.

С кем это я? И кто он такой?

Мы долго выбирали вино. Потому что все время начинали говорить о чем-то другом.

Наконец заказали первое попавшееся.

По-моему, Willa Antinori.

Интересно, у него хватит денег, чтобы оплатить счет?

Я заказала кальян. Какую-то еду.

С моего лица не сходила дурацкая улыбка.

С его щек не пропадали ямочки.

Мне казалось, что все на нас смотрят и все все понимают.

Мы трогали друг друга глазами.

Я ощущала его почти физически.

Он болтал какую-то ерунду. Рассуждал про сигары. Мне было смешно.

Мы оба не притронулись к еде.

Выпили бутылку Willa Antinori.

На следующий день я не смогла вспомнить, о чем мы говорили.

Но мы все время о чем-то говорили.

Иногда я останавливала себя, чтобы дать возможность говорить ему.

Кальян закончился.

Еду унесли.

Расстаться было невозможно.

— Что будем делать? — несмело спросил он.

Я пожала плечами. Посмотрела на него из-под ресниц. Ответ на свой вопрос он должен был прочитать у меня в глазах.

— Может, заедем ко мне? — спросил он. Ямочки исчезли.

Я кивнула. Хорошо, что не пришлось предлагать самой.

Он жил на Кутузовском. Это близко.

Я давно не была в таких грязных подъездах.

Он взял меня за руку. Как в школе. Как маленькую.

Я и сама жила когда-то в таком же подъезде.

***

В лифте мы не отрываясь смотрели друг на друга. Мои губы хотели его губ, и каждый кусочек кожи моего тела хотел его тела. Мы смотрели друг на друга и тонули в глазах друг друга. Он был так близок, что кружилась голова.

Мы были как несчастные, замученные жаждой люди, которым дали кипяток. И они дули на него. Они не пили, обжигаясь. Они держали его в руках, и от этого их жажда становилась еще мучительней. Но они медленно дули на кипяток, предчувствуя наслаждение и наслаждаясь этим предчувствием. Какой бы вода ни оказалась на вкус, это будет вкус удовлетворения.

Лифт открылся. Я смеялась, пока Стас открывал дверь. Он долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Он приложил палец к моим губам. Дверь открылась. Свет был или нет? Я не помню.

Одежда — это не то, что нужно в такую ночь.

Жадные губы, нежные пальцы. И совсем иногда — слова, их не понимаешь, потому что они вообще ничего не значат. Но в то же время они значат так много!

У каждой ночи есть имя.

Эту ночь звали Страсть.

Капельки пота на висках и бездна, в которую погружаешься вместе. Держась за руки так, что ногти впиваются в кожу. И нежность. Всепоглощающая, бездонная, в которой растворяешься настолько, что не чувствуешь своего тела. Но что может быть важнее своего тела в такую ночь?

Только его тело.

Мы лежали не просто обнявшись. Мы лежали так, как живут сиамские близнецы — просто не представляя себе, что может быть по-другому.

Вкус его тела был на моих губах.

Его запах впитала моя кожа.

Секс — это как объяснение в любви: всегда приятно. Почти всегда — по-разному. Зависит от темперамента. Можно ограничиться тремя словами, можно сложить поэму. Причем три слова от любимого человека заменяют поэму.

— Выходи за меня замуж, — сказал Стас.

— Конечно, — кивнула я.

Мы как будто следовали сценарию. Идеальному сценарию идеальной ночи.

— Я люблю тебя, — сказал Стас.

Или мне это приснилось? Потому что, когда он сказал это, я уже спала.

У него был большой коричневый холодильник. Абсолютно пустой. Только квашеная капуста.

Стас спал. Я хотела есть.

Я села на пол, обхватив банку ногами. Я с удовольствием доставала пальцами капустные листья.

Сколько лет прошло с тех пор, как мы устраивали такие пикники с Ромой?

Мы провели с ним тогда вдвоем трое суток.

Не выходя из дома.

Мы съели все, что хранилось в его шкафах.

Я варила макароны, и мы кормили ими друг друга, прямо из кастрюльки, руками. Мы облизывали друг другу пальцы и губы. Мы жадно разрывали одну макаронинку зубами с двух сторон.

Мы не одевались три дня.

Не проходило десяти минут, чтобы мы не целовались.

Мы обнимались каждую минуту.

Мы смеялись над какой-то ерундой и еще несколько лет находили эту ерунду смешной.

Мы придумывали друг другу прозвища.

Мы объяснялись друг другу в любви своим телом. Как давно это было!

Я смотрела на спящего Стаса. Он улыбался во сне.

Я хотела домой.

Я собрала свои вещи с пола и оделась в ванной.

Убрала капусту на место.

Вышла из квартиры, тихонько хлопнув дверью. Я чувствовала себя героиней французского романа.

Романа, который закончился, не успев начаться.

Без чулок было холодно. Бабье лето длилось два дня.

 

21

Мне хотелось, чтобы мою банку никогда не открыли.

Мне бы хотелось всю жизнь провести в тесноватом мирке огурчиков, делающих вид, что они — рыбки.

Рома долго не брал трубку.

Стояло раннее утро, но улицы не были пустынны.

Машины послушно останавливались на светофорах.

Меня подрезал 220-й «мерседес». Такой же, какой был у меня. Может, мой?

На светофоре стояли «тойота» и старая маленькая «ока». «Мерседес» встал за «окой». Я бы тоже так сделала. Маленькая «ока» оценит проявленное доверие и стартанет первой. Даже рискуя потерять педаль газа. А «тойота», наоборот, помедлит, наслаждаясь своим секундным — мнимым! — преимуществом.

Рома ответил заспанным голосом.

— Как дела? — спросила я бодро.

— Давай попозже. Я сплю.

— Подожди. Я по тебе соскучилась.

Мне показалось, что он не расслышал.

— Алло, Ром?

— Никит, чего ты хочешь?

Я представила себе, как он сел на кровати.

Взял сигарету. Щелкнул зажигалкой. Закутался в одеяло.

Все такое родное и знакомое.

— Я соскучилась, Ром.

— Как Артем? Он звонил мне вчера.

— Я соскучилась! — закричала я. Он что, не может поверить собственным ушам?

— Никит, это просто у тебя настроение такое, — тихо сказал Рома, — тебе стало обидно, что я давно не звонил.

— Да нет! — Рома в своем репертуаре. — Ром, возвращайся. Я хочу домой. И хочу, чтобы дома был ты. Никакое не настроение.

Рома молчал.

— Я устала жить без тебя, Рома.

— Нет, Никит. Я уже не вернусь.

— Почему? — Я не понимала, что это — игра какая-то?

— Я не смогу с тобой больше жить. Ты просто не представляешь себе, насколько мне хорошо одному.

Я повесила трубку.

Он издевается? Или это нарочно?

Снова набрала его номер.

— У тебя кто-то есть, Рома?

— Не в этом дело.

— У тебя кто-то есть? — закричала я.

— Да нет у меня никого.

— Тогда что же?

— Я не хочу жить с тобой.

— Думаешь, я с тобой хочу? Да я просто так позвонила! Думаешь, ты мне нужен? Да у меня любовник молодой! Он на мне жениться хочет!…

— Извини меня, Никит…

— Я изменила тебе! Ты слышишь? И мне было очень хорошо!…

— Ты не заводись, ладно? Хочешь, пойдем вместе позавтракаем?

— Да пошел ты знаешь куда?

Я кричала так, что перекрикивала гудки в телефоне.

Достала из бардачка валерьянки.

Снова набрала Ромин номер. Телефон был отключен. Вот свинья.

Этого не может быть, потому что просто не может быть.

Я выпила валерьянку.

Расплакалась. Меня бросил муж.

Нажала на газ. Не было никакого смысла куда-то ехать.

Я свернула в сторону химчистки. Надо забрать пальто. Потом заехать в магазин, купить стиральный порошок.

Потом застрелиться. Жизнь потеряла всякий смысл.

***

Колонотерапия — это клизмы по-научному.

Катя увлеклась ими с таким же рвением, с каким еще недавно изучала йогу. Каждый день с 4 до 5 сухонькая женщина в белом докторском халате вставляла шланг в ее прямую кишку и закачивала по нему специальный состав, имевший своей целью промывание кишечника. К шлангу, вероятно, была приделана портативная камера.

Потому что изображение своих внутренностей с 4 до 5 Катя рассматривала на плоском мониторе, как научно-популярный фильм. Под комментарии женщины в белом халате.

Курс состоял из 10 процедур по 80 долларов.

После первой процедуры Катя позвонила в состоянии легкой эйфории.

— Представляешь, — прошептала она в трубку, словно боясь, что ее услышат, — у меня глисты. Я видела их прямо на экране. Это отвратительно.

— Наверное, съела что-нибудь, — предположила я, думая о том, что у Кати с ее девицами и поездками еще и не то может быть.

— Доктор сказала, что глисты есть почти у всех. — Катя словно читала мои мысли. — Тебе тоже надо пойти.

— Обязательно.

У Барона Мюнхгаузена в распорядке дня с 4 до 5 был «подвиг». У Кати — клизма.

Я лежала на полу своей ванной и смотрела в потолок.

В конце концов, почему бы не сделать клизмы? Но только пусть приходят сюда и делают их прямо здесь.

Я немного поплакала.

Я все время думала об этом юноше. Который сейчас у таджиков.

Я пыталась представить его. Наверное, красивый. Высокого роста. С темными грустными глазами. И тонкими длинными кистями рук.

Почему-то я представляла такого юношу, которого хотелось жалеть.

Он сказал, что его бьют. Что у него на глазах повязка.

Наверное, у него связаны руки. Затекли и болят.

Ему дают пить? И есть?

Его не насилуют?

Образы грязных пьяных таджиков, сдирающих одежду с темноволосого юноши, разрывали мое сердце на миллиарды острых и ядовитых осколков, которые рассыпались по моим внутренностям. Но я никак не могла прогнать эти образы. Как вообще таджики относятся к гомосексуализму?

Я взяла телефон.

Одновременно он прошептал: «Message». Потом чуть громче: «Message». Потом еще чуть громче. Я скачала это из Интернета. Так было, когда мне приходили сообщения. Через несколько секунд телефон дурным голосом уже орал на всю квартиру: «Message! message! message!»

От Стаса.

«Я хотел снять про тебя кино. Но никак не мог решить, что должно быть на экране? Твое тело? Или твои глаза?»

У Ромы отличная служба безопасности. Они все сделают как надо.

Я набрала Ромин номер.

Телефон заблокирован.

Я снова расплакалась.

Дурак. Он отключил телефон. Из-за меня. Думает, я буду названивать ему.

Я ведь позвонила только из-за того, что надо помочь его папе.

Второе SMS от Стаса.

«Где ты? Отзовись!»

Я смотрела в потолок и чувствовала себя законсервированным огурчиком.

Огурчик, после того как его законсервируют, становится похожим на рыбку. Плавает себе за стеклянной стенкой.

Мне бы хотелось, чтобы мою банку никогда не открыли. Мне бы хотелось всю жизнь провести в тесноватом мирке огурчиков, делающих вид, что они — рыбки.

Надо бросить коко-джанго. А я и бросила.

Рембо нет уже две недели.

Позвонила Мадам.

Больного Сайда отпустили на выходные. Он сказал свекрови, что пойдет к своему брату. У таджиков все — братья.

Мадам считала, что это — наш шанс.

— Я не упущу его, — пообещала она.

Я отправила ей на помощь Гору.

Эрудит осталась в доме.

Хотелось позвонить в милицию и переложить все на чьи-то надежные плечи.

Я боялась все испортить.

Ни в одном кино родственники похищенных не обращаются в милицию.

А может быть, Сайд приведет моих девушек сразу туда, куда надо?

Может же такое быть?

Первый раз за весь день мне стало легко.

Я даже ответила на звонок Стаса.

— Я хотел сказать тебе спасибо за эту ночь, — все-таки у Стаса очень сексуальный голос, — такого в моей жизни никогда не было.

— Спасибо, — произнесла я кокетливо. Словно его слова были банальным комплиментом. — Что делаешь?

— Работаю. Знаешь, у меня столько новых идей! Ты — мое вдохновение.

— Клево.

— Моя муза.

Может, посоветоваться со Стасом? Он же мужчина.

Нет. Он или испугается, или уйдет в мир своих фантазий. Или и то и другое.

— Ты уже подбираешь себе свадебное платье?

В этой теме есть все, о чем любая женщина будет говорить часами и с придыханием; замужество и одежда. Один этот вопрос сделает женщину лучше и добрее в несколько раз.

Я рассмеялась. Сказала очень нежно:

— Конечно. Какой бы ты хотел меня видеть?

— Голой, — ответил он.

— Заколку можно?

— Да. Сосредоточься на дизайне заколки.

Он спросил, во сколько мы увидимся. Я сослалась на семейные проблемы.

— А можно мне поучаствовать в их решении? — спросил Стас.

Конечно. Последи за Саидом. Убей его товарищей. Освободи заложника. Объясни всем ситуацию — и можно идти ужинать. В японский.

— Еще успеешь, — пообещала я.

Я отправила Роме SMS.

«Срочно перезвони»

Он получит его, как только включит телефон.

Позвонила Катя. Я машинально посмотрела на часы. Половина пятого. Неужели она собирается вести «репортаж с места событий»? Рассказывать мне про своих глистов и пользу клизм прямо с той кушетки, на которой она лежит лицом вниз?

— Алле.

Всхлипывания и рыдания.

За последнюю неделю такая реакция на мое «алле» ужа стала нормальной. Попробую говорить «да».

— Этот идиот переспал со Снежанной! — прорыдала Катя.

Надеюсь, эту новость она узнала не с трубкой в попе.

Речь шла об Антоне. Не потому, что он — идиот. А потому, что он уже давно поглядывал на Снежанну. И это замечали все, кроме Кати.

— Откуда ты знаешь? — спросила я. Как будто это имело какое-то значение.

— Прочитала ее SMS в его телефоне. Ты знаешь, как она его там называет? — Катя слегка завывала и шмыгала носом каждую секунду.

Мне было ужасно интересно, как может называть Снежанна Антона. Если, например, своего олигарха она называет Пузиком.

— Что будешь делать? — Мне казалось, что чем спокойнее я говорю, тем лучше для Кати.

— Не знаю.

Катя перестала всхлипывать.

— А он что говорит?

— Говорит, что ревность надо убрать. Что ревность все убивает.

— А…

Мы помолчали.

Я не знала, можно ли убрать ревность. Рома никогда мне не изменял.

Про ревность лучше спросить его.

Неужели он так же всхлипывал, узнав про очередного моего любовника? Вряд ли. Скорее всего, просто тер свою бровь большим пальцем правой руки, как всегда, когда он нервничал. Как всегда, когда я доводила его.

— Может, правда? — вздохнула Катя. — Может, не обращать на это внимания? Он говорит, что это животный инстинкт. Ничего общего с любовью не имеет.

— Конечно. — Я легко согласилась. Представить себе, чтобы Антон полюбил Снежанну, было невозможно. Как невозможно представить своим мужем Телепузика.

— К тому же у него сейчас совсем нет денег. Как я его брошу?

— Да…

Катя снова тихонько всхлипнула.

— А может, тебе тоже изменить ему? И сказать, что это — животное? Посмотрим, понравится ли ему это?

— Нет… Антон считает, что у женщины все идет от головы. В отличие от мужчин. И поэтому достойная женщина спать с кем попало не будет.

Я восхитилась Антоном. Недаром мы дружим столько лет. Такая сильная аргументация! Буквально все продумано до мелочей.

— А ты его любишь? — спросила я подругу.

— Да, — выдохнула Катя.

Я словно увидела ее улыбку на другом конце провода. Дурацкую улыбку. Такую, словно мышцы лица на секунду перестали работать. Улыбка посвященных.

Я вдруг подумала, что тоже простила бы Рому.

Пусть он удовлетворяет свои тупые животные инстинкты с такими девушками, как Снежанна.

Только пусть он потом приходит домой!

Я так пронзительно остро поняла это: я очень хочу, чтобы Рома пришел домой. И пусть хрустит своими вечными сухариками перед телевизором. И даже ест семечки. Я так хочу, чтобы кто-то хрустел сухариками у меня перед телевизором! Или даже ел семечки.

И чтобы это был не кто-то. А он. Никого другого с сухариками я не вынесу.

И чтобы Артем отрабатывал на нем новые приемы карате.

Чтобы ко мне вернулась моя жизнь.

Эти каникулы слишком затянулись. И я очень соскучилась по Артему. Почему Рома отправил его за границу?

Рома не перезванивал.

Я выехала на освещенную трассу Ленинградского шоссе.

Свернула на 16-м километре. Долго плутала проселочными дорогами, сверяясь с планом, который нарисовала на титульном листе «Голого завтрака» Берроуза. Мадам диктовала мне по телефону, а я рисовала все эти повороты с ее слов.

Как в анекдоте про гинеколога.

Я искала экспериментально-строительный поселок «Эдем». Интересно, с чем они экспериментируют? Надеюсь, не со строительными материалами? Может быть, с ценами?

В поселке под названием «Эдем» скрылся Сайд.

Было уже совсем темно.

Мадам ждала меня около широкого проема в кирпичном неоштукатуренном заборе. Но недостаточно широкого для того, чтобы проехала моя машина. Я вышла.

«Эдем» располагался примерно на пятнадцати гектарах земли. И на Эдем совсем похож не был.

Огромные костры освещали одинаковые двух-трехэтажные коттеджи. Некрашеные и без окон, в красном свете костров они были похожи на страшную коллекцию черепов с пустыми глазницами.

Всюду сновали рабочие, в основном таджики.

Их были сотни.

Женщины готовили на кострах еду.

Дети играли с таким азартом, словно это была не полночь на стройке, а утренник в образцовом детском саду.

Я оставила машину около забора.

— Им к этому проходу проституток привозят, — пояснила Эрудит, — на автобусе.

— Проституток? — удивилась я.

Вспомнились проститутки из фильмов. В ботфортах и коротких шубках. Они ругаются матом и смеются с вульгарным шиком. Но я никак не могла представить их себе в данной интерпретации Эдема.

— Ну, с Ленинградки. Они берут одну на круг, человек на десять. У них же денег нет.

Эрудит уверенно пробиралась мимо людей, домов, костров и кирпичей. Таджики молча косились на нас и не уступали дорогу.

Найти Сайда в этом муравейнике было невозможно.

Я заглядывала в пустые окна домов, словно надеясь увидеть там юношу своего свекра. Или какие-то его следы. Я всматривалась в лица рабочих, и в каждом мне мерещился похититель.

Я была бы не против найти здесь и свою машину.

Я уехала домой, а мои девушки остались в «Эдеме».

***

Мне снился страшный сон. Как будто Рома разводит костер, но у него никак не получается.

Он злился и подкидывал в слабенькое пламя все новые и новые дрова. А вокруг сновали таджики.

Я стояла в стороне и смеялась с вульгарным шиком. Над Ромой, над таджиками, над всеми. Это длилось целую ночь.

Я проснулась с головной болью.

Захотелось пересказать сон Роме. Я представила себе, как он смеется надо мной. Или философски замечает, что такой сон может быть, например, к деньгам.

У Ромы отключен телефон. Я отправила еще одно SMS:

«Прошу тебя, перезвони мне. Я не буду кричать, не буду скандалить. Я просто хочу все тебе объяснить»

Свекру дали три дня, чтобы он собрал миллион долларов. Еще ничего. Вероятно, им и в голову не могло прийти, сколько миллионов мог бы собрать мои свекор за три дня. К счастью.

Они сказали, что перезвонят и скажут, куда привезти деньги.

Я не могла заставить себя встать с кровати.

Я вела бесконечный монолог с Ромой. Я мысленно все ему объясняла и рассказывала. Я вспоминала все наши ссоры и заново оправдывалась перед ним. И обвиняла его. Я вытирала слезы, и жалость к себе сменялась обидой. Бессилием. Меня бросил муж, и я уже ничего не могу поделать с этим.

Я звонила Рембо. Телефон отключен. Я была рада этому. Через несколько минут звонила снова. Я боялась, что он ответит. Но все равно звонила.

Я постаралась взять себя в руки. Не плакать.

Я облизала губы. Они были солеными. Хорошо к пиву.

Плакать не буду.

Буду.

Меня бросил муж.

Подлец! У-у-у!…

Интересно, а как плачут глухонемые? Не слыша собственных завываний? Наверное, от тишины в этот момент у них лопаются барабанные перепонки.

Позвонил Стас.

— Что у тебя с голосом? — тревожно спросил он.

Я всхлипнула.

— Не молчи, пожалуйста. Что случилось?

Я с удовольствием разрыдалась.

Зачем мне Рома, если у меня есть Стас? Такой молодой, такой заботливый. Такой красивый.

Я могу родить ему ребенка. Сына. И у него будут такие же, слегка припухшие, губы. Нет, пусть лучше будет девочка. Девочку можно наряжать, и ей не обязательно быть умной. Достаточно хорошо готовить. Я готовлю отвратительно. Зато меня жалко.

— Просто ты так долго не звонил. И я подумала, что ты меня бросил…

— Девочка моя… Что мне делать? Хочешь, я приеду?

Мне давно никто не говорил «девочка моя».

Когда мне было девятнадцать и у меня был мой первый серьезный роман, я объясняла своему семнадцатилетнему возлюбленному: «Я — твоя женщина». Он смаковал слово «женщина», и мы оба казались себе невероятно взрослыми.

— Скажи еще раз «девочка моя»! — попросила я.

— Девочка моя… Самая лучшая!

Может, встретиться со Стасом? Невозможно сидеть дома. А если позвонит Рома, то даже лучше. Пусть поревнует. Все мужчины — собственники.

Он предложил пойти пообедать. На «Веранду». Но я не видела никакого смысла сидеть со Стасом в ресторане. Пить я не собиралась. Мало ли, вдруг какие новости у свекра… Надо быть в нормальном состоянии.

Я сказала Стасу, что приеду к нему. Он обрадовался. Он расценил это как проявление моих чувств. Все мужчины — самоуверенные идиоты.

Рома не звонил.

Стас был очень мил. Он исполнял любое мое желание, заглядывал мне в глаза и говорил приятные слова.

Рома не звонил.

Мы всерьез обсуждали предстоящую семейную жизнь. Стас считал, что через год мы начнем ссориться. Я смеялась. Он наивно надеялся, что ему позволено будет со мной ссориться. Он надеялся, что через год я вспомню, как его зовут.

— Стас, ты меня любишь? — Я преданно заглянула ему в глаза.

Ямки на щечках стали нежно-розового цвета.

— А ты меня?

Я ответила шепотом:

— Мне кажется, да.

И удивилась: как же люди слышат то, что хотят слышать. Не скрытый в моем голосе смех, не равнодушную интонацию, а только одно слово: «да».

Стас обнял меня почти отечески.

— Девочка моя…

Я не стала настаивать на его признании. Пусть немножко почувствует свое превосходство. Пусть побудет мужчиной.

Позвонил Рома.

— У тебя все нормально?

Я уютно сидела на коленях у Стаса.

— В общем, да. Но мне надо с тобой поговорить. Я хочу тебе кое-что рассказать…

— Я через три дня буду в Москве, поговорим.

— Ты позвонишь?

— Да. Как Артем? Звонил?

— Да. Все нормально. Ром…

— Я спешу, Никита. Пока.

То, что я сказала Стасу в следующую минуту, было от чистого сердца.

— Я ведь вправду за тебя замуж выйду.

— Я знаю.

Я опять уехала утром. Пока Стас спал. Я даже хотела пойти на кухню, поесть квашеной капусты. Я люблю заводить традиции. Но всю капусту съели вчера.

Если уж я смирилась с тем, что когда-нибудь непременно умру, то почему бы мне не смириться с тем, что Рома меня бросил? Просто нужно принять это как неизбежное.

Глупо плакать из-за того, что все мы умрем.

А значит, еще глупее — из-за того, что меня бросил муж.

Когда стадо баранов ведут на живодерню, они ведь тоже, наверное, пока в дороге, занимаются своими проблемами; выясняют, кто сильней, делят овец… Бедняги. А разве это имеет какое-то значение?

Я стояла у себя в гардеробной. Перед зеркалом. Мы собирались пообедать на «Веранде».

Я взяла черную юбку. Положила обратно.

Надо молодиться. Я сняла с себя все бриллианты.

Неплохо.

Мы решили, что «Веранда» надоела, и поехали в «Red Bar» на Кутузовском.

Анжела рассказывала про свою подругу, которая собирает со всех знакомых деньги, чтобы передать их жертвам Беслана.

— Я не верю, что она их передаст, — говорила Анжела.

— Почему? Нормальная благотворительность, этим сейчас все занимаются. Я бы и сама передала деньги. Там такой ужас, в Беслане. — Катя развела в огромном бокале пиво со спрайтом, попробовала, добавила еще пива.

— Да потому что! — возмущалась Анжела. — Я бы тоже передала! А она — нет. Ни налоги не спишешь, ни в прессу не попадешь! Значит, зачем ей это? Только чтобы себе деньги забрать.

— Вот гадина, — подтвердила я.

— Вот-вот, — обрадовалась Анжела, — гадина! Вон Никита все время игрушки Артема в детский дом отвозила…

— С водителем отправляла, — поправила я. — И одежду тоже…

— Девочки, у меня одежды — полно… — задумалась Катя.

— А ты в комиссионный отнеси. У меня одна знакомая рассказывала, комиссионный называется «Мечта». Покупаешь Doice&Gabbana за $5000, а туда за двести отдаешь. А если пять костюмов, то уже тысячу получишь. — Анжела прикидывала в голове, сколько будет, если отнести в «Мечту» десять костюмов.

— Неплохо, — согласилась я.

— Конечно, две-три тысячи в месяц можно иметь. Плохо, что ли? Пошла в «Soho», себе новое платье купила, — Анжела заказала бутылку вина, — и в некотором роде благотворительность: студентки какие-нибудь мечтают в именных вещах ходить.

В «Red Bar» огромные окна. Из них видны огни Кутузовского проспекта. Как будто на самолете приземляешься. Ночью.

Я люблю смотреть на город сверху. Некоторым нравится различать дороги, дома… Или телевизионную башню. А мне нравится представлять людей, которые строили этот город тысячи лет назад. Я не вижу, во что они одеты, не различаю их лиц… Но их морщины и их улыбки, их мозоли и их мечты витают над городом, концентрируются в воздухе и наполняют своей энергетикой эти постройки, эти дороги и эту телевизионную башню. И меня. И моих подруг.

В дверях появилась Олеся.

И Олесю.

— Кто Олеське сказал, что мы здесь? — прошипела Катя, приветливо улыбаясь нашей приятельнице.

— Я. — Я вздохнула. Не люблю врать по мелочам.

— Девочки, привет! — Олеся была в длинной шубе, хотя снег еще не выпал. — Бедная Катечка!

Катя закатила глаза.

— Мне никогда не нравился Антон, — сообщила Олеся, усаживаясь.

— Ты ему тоже, — ответила Катя не очень вежливо, и я подумала, что напрасно не соврала Олесе.

— И у Никиты проблемы тоже, — продолжала Олеся, и я уже точно знала, что лучше бы я соврала. — Анжел, а у тебя что?

— У меня, Олеська, — любовь. Но ты нам лучше про себя расскажи. — Анжела закурила сигарету.

— Ты же антиникотиновый пластырь наклеила, — удивилась я.

— Ага, — кивнула Анжела, — просто заставляю себя курить. Вообще не хочется. Еле-еле до половины докуриваю…

Она с отвращением потушила Vogue с ментолом.

— У меня тут такой жених был! — сообщила Олеся, заказывая виски со льдом. — Депутат. Богатый, не старый! В меня влюбился с первого взгляда!

— Как фамилия? — поинтересовалась Катя.

Олеся задумалась:

— Попозже сама вспомню, скажу.

— И что? — немного ревниво спросила Анжела.

— Ничего. Я даже телефон не оставила. У него жена беременная, на девятом месяце. Двойня.

— Так она же скоро родит! — не унималась Анжела.

Олеся пожала плечами:

— Да ну, женатый… Вы знаете, девочки, он без сотки тысяч долларов из дома не выходит!

— Ну, — воодушевилась Анжела, — он же без сотки не выходит, а не без жены! Олесь, ты что, с ума сошла?

— Не знаю. — Видно было, что Олеся провела не один час в размышлении на тему депутата. — Ну все равно, как я теперь его искать буду?

— С металлоискателем! — засмеялась Катя, и мы все ее поддержали. Кроме Олеси.

— Девочки, я мужа своего люблю, — обиделась Олеся.

— Тогда да… — согласилась я.

— Кать, позвони Антону, пусть «номер первый» привезет, — попросила Анжела, — а то, я чувствую, здесь долго не высижу. А у меня Денис еще два часа на футболе будет.

— У него нет. Я с ним разговаривала. Он на спорт поехал.

— На какой спорт? — удивилась я. И обрадовалась. Я начала считать дни, проведенные без кокса. Как когда сидишь на кефире. Один день получилось, два дня, три, зашла соседка с тортиком.

— Я ему абонемент в «World Class» купила.

Антон появился в дверях «Red Bar» почти одновременно с этими словами.

— Забыл кроссовки взять, — объяснил он, — пришлось отложить тренировку. Жалко, конечно.

— Зачем тебе тренировки? Ты и так красивый, — сказала Анжела.

— У меня есть цель: дожить до ста лет максимально здоровым.

— Поэтому ты и «первый» не привез? — поинтересовалась я.

— Нет, — Антон аккуратно положил салфетку себе на одно колено, — просто денег не оказалось. Я хотел взять сразу граммов десять.

— А один ты не мог взять? — спросила Катя.

Мы с интересом наблюдали за ней. Как она будет вести себя с Антоном после его любовного приключения с девушкой одного из первых олигархов Москвы?

Катя смотрела на Антона с обожанием. Она любила его так, как любят собаку: принимая его таким, каков он есть, не пыталась его переделать, — а если иногда и дрессировала, то только для того, чтобы перед людьми не было стыдно.

Антон ее вопрос проигнорировал.

— Ну, вы выпиваете? — Антон кивком подозвал официанта. — А кстати, где футбол?

— На футболе, — ответила Анжела.

— Только когда вы все на стадион начнете ходить, пожалуйста, меня не зовите, — попросил Антон немного капризно.

Антон был из тех мужчин, которым всегда улыбаешься. И все прощаешь. Я понимала Катю.

Антон настолько всегда был «здесь» и «сейчас», что невозможно было представить себе существование у него интересов где-то в другом месте.

Он ел салат из зеленых листьев.

— Кать, расскажи, как прошла сегодняшняя клизма? — заботливо поинтересовался Антон, пробуя вино.

— Как по маслу, — улыбнулась Катя.

— По-моему, йога лучше, — рассуждала я, — и без всяких посторонних вмешательств.

— Ну, это как сказать, — возразила Анжела, беспечно намазывая на хлеб масло. Под нашими недоуменными взглядами. — Вон у Ленки из Жуковки чакра открылась. Она рассказывала, страшно — ужас. Как будто световой луч пронзает.

— Ты масло не слишком толсто мажешь? — поинтересовалась Катя.

— Нет. Нормально.

— Она что, тоже асанами интересуется? — спросил Антон.

— А ты чем интересуешься? — возмутилась Катя.

— Просто так спросил, — обиделся Антон.

— Она на Бали ездила. Медитировать, — вспомнила я.

— Поэтому и чакра открылась, — поддержал разговор Антон. — Не то что вы. Вам все равно, что йога, что клизма.

Катя схватила Антона за шею и начала душить.

Он дурачился и строил рожицы.

— Между прочим, она японский изучает и арабский, — прощебетала Олеся.

Катя посмотрела на Олесю с ненавистью.

Олеся сделала вид, что увлечена своими устрицами.

У меня зазвонил телефон. Стас.

— Мой молодой поклонник, — объяснила я друзьям.

— Бери телефон! — У Анжелы загорелись глаза.

— Приглашай его сюда! — предложила Катя.

Антон сморщил нос.

— Девочки, он — лох. С ним неприлично и скучно. С ним только домой. Секс. — Я улыбнулась Антону.

— Секс нам здесь не нужен, — подтвердил Антон, — мы просто выпить немножко собрались.

— Алле. — Я все-таки ответила.

— Я думал, что если ты не возьмешь трубку, то я сойду с ума…

Я улыбнулась Анжеле и вздохнула, закатив глаза.

— Малыш, я перезвоню тебе из дома…

Я никогда не называла Стаса «малыш». Но мне понравилось. В окружении своих друзей, в «Red Bar», с бокалом отличного вина в руке, назвать его по-другому я просто не могла.

Он пытался что-то сказать.

Я была взрослой, искушенной и снисходительной.

— Малыш, я за столом. Мне неудобно говорить, пока.

Я отключила телефон, оборвав его на полуслове.

— Он тебе совсем не нравится? — поинтересовалась Катя.

— Нравится. Очень. У него такие губы… — я загадочно сощурила глаза, — просто надоел пока.

Когда мы выходили, было уже темно. Мы решили заехать в «Галерею». Выпить.

Вереницей из четырех машин мы не успели добраться до Триумфальной арки, как нашу головную машину (Антона) остановила муниципальная милиция. Мы припарковались неподалеку.

Антона попросили выйти, открыть багажник.

Один человек с фонариком проверял содержимое бардачков и карманов кресел.

— Наркотики ищут, — сказала я Кате по телефону. Я стояла ближе всех к «мерседесу» Антона, — хорошо, что у него ничего нет.

— Наверное, рейд какой-то, — решила Катя, — смотри, сколько народу.

В боковое зеркало я видела, как Антон улыбался и шутил, когда его попросили положить руки на капот и обыскали.

Один из муниципалов, который осматривал багажник, подошел к Антону и протянул что-то в руке.

Я видела, как изменилось выражение лица Антона.

Я выскочила из машины.

У муниципала в руке был пакет с коксом, граммов двадцать, не меньше.

— Это не мое! Это не мое! — закричал Антон. — Никита, это подстава! У меня ничего не было!

Антона грубо толкнули на капот, заломили руки за спину. Звякнули наручники.

Я стояла в оцепенении.

— Свидетелем будете? Наркомана арестовали.

Я медленно покачала головой и попятилась назад.

Подлетела Катя.

— Что здесь происходит? Я вызвала адвоката! Вы не имеете права!

Антона усадили в машину, сильно пригибая его голову вниз.

Катя возмущалась и материлась.

— Может, у него было? — прошептала Анжела.

Она вышла из машины без куртки, поэтому нос у нее был ярко-красного цвета. От холода.

— Вряд ли. Это бред. — Я не видела ни одной причины, по которой Антон не сказал бы нам про кокс.

Муниципалы составили какие-то протоколы.

Пожилой блондин в голубом пуховике и шапке Adidas стал понятым. Антона увезли.

Катя плакала, размазывая тушь по лицу.

— Мне сегодня мясо приснилось, — проговорила она, — сырое.

— Это плохо, — согласилась Анжела.

— Звони папе, — предложила я.

И вспомнила про наволочки. Со снами.

— Да ты что! Он меня убьет! Скажет, я с наркоманами связалась.

— Анжел, позвони папе, — попросила Катя.

— Нет! — Анжела решительно махнула головой. — Я замерзла, девочки, пошли ко мне в машину!

В Анжелиной Cayenne пел Брайан Адамс и пахло ванилью.

Ваниль была насыпана в пепельницы и подстаканники.

— Это чтобы белый скинуть, если что, — объяснила Анжела, — ну, и вообще запах приятный.

Мы позвонили Катиному знакомому адвокату. Тот обещал все выяснить и держать нас в курсе.

Настроение было отвратительным.

— Больше никогда ничего возить не буду, — пообещала я. Самой себе.

— Да у него не было! — воскликнула Катя. — Он вообще без денег сегодня с утра! Это подстава какая-то!…

— Может, им для отчетности надо было?… — вздохнула Анжела.

— Ведь и Рембо пропал. Может, его приняли и он стучит? — предположила я.

***

Я приехала домой под утро. Пока перезвонил адвокат, пока сказал нам, что увидеть Антона невозможно, пока мы в это поверили, уже рассвело.

Адвокат обещал, что все будет нормально. Тысяч за пятьдесят. Катя согласно кивала головой.

Я легла спать, давая себе обещание не иметь ничего общего с коксом. И размышляя: зачем вообще нужны наркотики? Может, для того, чтобы, попав после смерти в рай, не испытать сильного психологического потрясения? Может, наркотики — это такой тренажер? Привыкание к раю? Кто-то же их придумал?

Я всегда относилась к Богу как к помощнику по хозяйству. «Господи, пусть это пятно отстирается с моего любимого белого пальто!», «Господи, хоть бы у меня не закончился бензин прямо перед заправкой!», «Господи, пусть новая няня окажется хорошей, я не могу больше сидеть дома!», ну и так далее. Проблем каждый день хватает. Бытовых.

Засыпая, я в первый раз обратилась к Богу с просьбой личного характера. «Господи, пусть Рома вернется ко мне. И я буду хорошая-хорошая. Самая лучшая. И научусь готовить».

 

22

Я смотрела на небо.

Небо казалось мне пляжем.

Свекор должен был отвезти деньги в экспериментально-строительный поселок «Эдем». Ему продиктовали подробный адрес. С указаниями, что и как делать. И с обязательными угрозами в конце разговора.

Свекор должен быть один. Он не должен звонить в милицию. Он получит своего парня.

С каждым днем мой свекор сомневался в этом все больше.

Его поддерживала свекровь. Она вела себя так, словно похитили их любимого сына. Тьфу-тьфу, не Рому.

Однажды они даже сидели на диване в обнимку.

Я предложила позвонить в их службу безопасности.

Свекор отказался.

Я сказала даже, что поеду вместе с Горой и Мадам.

Свекор был против.

В девять утра следующего дня свекор взял свою спортивную сумку LV ($450), положил в нее деньги, поцеловал жену и отправился в «Эдем».

Я, Гора и Мадам приехали туда к девяти утра.

Поселок было не узнать. То, что ночью напоминало огромный цыганский табор, днем стало обычной стройкой. Тяжелая техника, рабочие в спецовках. Ни детей, ни женщин, ни запаха супа. Те же таджики, но только улыбающиеся.

Мы заняли пункты наблюдения согласно заранее разработанному плану.

Я следила за входом в «штаб строительства».

Ровно в десять, согласно инструкции похитителей, туда зашел свекор.

Я сообщила об этом Мадам по рации.

Свекра встретила улыбающаяся пожилая женщина.

— Я хочу посмотреть дом номер четырнадцать в третьем квартале, — сообщил свекор, подозревая всех присутствующих в соучастии.

Он был в костюме сдержанного коричневого цвета. И в зеленых ботинках. Сумку Louis Vuitton он крепко сжимал в правой руке.

Напротив дома номер четырнадцать в третьем квартале дежурила Гора.

Менеджер открыла дверь ключом.

— Да у вас же окон еще нет! — удивился свекор. — Зачем ключи-то?

— Порядок такой, — строго ответила менеджер.

По плану в холле второго этажа должна была лежать картонная коробка из-под люстры. Деньги следовало оставить в ней.

— Мы используем самые передовые технологии и материалы, — с азартом рассказывала менеджер.

Свекор нетерпеливо покручивал обручальное кольцо, не отводя взгляда от окна.

— Достижения лучших западных и отечественных производителей…

Происходящее напоминало известную сцену из фильма "Операция "Ы" и другие приключения Шурика":

«…В то время как космические корабли бороздят просторы Вселенной…»

Менеджер предложила подняться на второй этаж. Осмотреть спальные комнаты.

— Откуда это здесь? — удивилась она, глядя на коробку из-под люстры.

Свекор мрачно смотрел ей в глаза.

Менеджер продолжала свой монолог.

«Они на втором», — сообщила Мадам по рации.

«Иду к Никите», — ответила Гора.

— Мансардного этажа нет, но можно сделать по желанию клиента. Пока — только чердак, восемьдесят квадратных метров. — Она закончила свою экскурсию с выжидательной улыбкой.

Если бы свекор нервничал чуть меньше, он бы по привычке зааплодировал.

Они спустились вниз. Подошли к входной двери.

— Я не обратил внимания на вид из окна. Из детской спальни. Подождите меня минутку.

Свекор бегом поднялся наверх. Louis Vuitton уютно расположился в картонной коробке.

Свекор зачем-то плотно закрыл ее. И повернул набок.

Мы с Горой зашли в «штаб строительства». Менеджер, которая встретила нас, оказалась полной противоположностью первой. Она была молодой и совсем не улыбалась.

— Мы хотим, наверное, купить дом номер четырнадцать в третьем квартале, — сообщила Гора.

Я бы не удивилась, если бы этот дом прямо на наших глазах подорожал процентов на сорок.

Менеджер взяла мобильный.

— Танюш! Не закрывай четырнадцатый. — Она говорила высоким, равнодушным голосом. — Я еще клиентов веду. Ага.

По узкой дорожке, покрытой мелким гравием, шел мой свекор в сопровождении неумолкающей Танюши.

Увидев меня, он остановился. Из удивленного его взгляд сделался злым, а потом беспомощным.

Я равнодушно прошла мимо. Гора отвернулась.

На втором этаже менеджер рассказывала нам про передовые технологии.

Коробка была на месте. Были ли еще в ней деньги — неизвестно.

Дом оставался открытым всего несколько минут. За домом следила Мадам.

У меня зазвонил мобильный. Свекор.

— Что ты здесь делаешь? — прорычал он в трубку голосом взбешенного натурала.

— Делайте все, как вы планировали, — мило ответила я, глядя на менеджера, — когда я освобожусь, я все вам объясню. Пока.

— Кажется, я оставила свой мобильный наверху, — проговорила я, когда мы спустились.

Коробка была пуста.

Менеджер тщательно закрыла за нами дверь.

— Мы здесь походим. — Гора неопределенно махнула рукой, озираясь по сторонам с видом любознательного туриста.

Менеджер кивнула и неожиданно улыбнулась:

— Как говорится, добро пожаловать в Эдем!

Позвонил свекор. Из квартиры на Фрунзенской набережной, которую он снимал для своего молодого возлюбленного.

Похитители велели ждать его там.

Он ждал уже два часа, и терпение его было на пределе.

— Никита, объясни мне, что происходит? Ты же обещала не вмешиваться!

— Мы следили за этим домом…

— Никита, ты ничего не испортишь? Я никогда тебе этого не прощу!

Я сама себе не прощу.

— В дом зашел Сайд. Ваш садовник. Его засекла Мадам. Деньги забрали.

— Деньги забрали?

— Мы уверены, что из дома никто не выходил. Мы ждем.

— Я хочу позвонить в свой ЧОП! Тебе точно нужна помощь!

— Звоните. Они могут оцепить весь поселок. Я уверена, что он где-то здесь.

Свекор молчал несколько минут, и я слышала только его прерывистое дыхание.

— Но если они увидят милицию, они могут что-нибудь с ним сделать… Чтобы не было доказательств… Так? 

Я не знала. 

Я думала, что если бы они хотели с ним что-то сделать, то уже сделали бы.

С другой стороны, если бы они хотели его отпустить, то уже отпустили бы.

Видимо, вопрос в деньгах. Пока Сайд не вынес деньги из дома и не отдал их сообщникам, никаких мер они не предпринимают.

Непонятны две вещи: почему Сайд не пытается выбраться из дома и где его сообщники?

Мы просматривали дом со всех сторон. Иногда переговаривались по рации.

Я сидела на импровизированной табуретке из пустого баллона для краски. Хотелось есть. Я отключила звук в своем телефоне и потому, когда свекор снова позвонил, аппарат просто зашевелился у меня в руке, словно маленький зверек прямоугольной формы.

— Никита, я связался со своей службой безопасности. Они настаивают на участии, и я, честно говоря, тоже.

— Хорошо. Я тоже думаю, что в этом есть смысл. Пусть оцепят всю стройку. Чтоб никто не вышел. Только незаметно.

— Я дам твой номер.

Я кивнула.

Мы следили за домом уже несколько часов.

Где-то в глубине поселка шла активная жизнь: подвозили кирпич, кричали прорабы, работали краны; дом номер четырнадцать в третьем квартале был самым последним, и поэтому все происходящее в «Эдеме», казалось, на него совершенно не распространяется.

Перед домом стояли две пушистые сосны.

Я представила себе, как кто-нибудь купит этот дом, и будет Новый год, и разноцветные гирлянды обовьют эти сосны, а из трубы на крыше заструится уютный белый дымок.

Я смотрела на небо.

Небо казалось мне пляжем. И под теплыми, ласковыми лучами на нем загорали отдыхающие.

Отдыхающие от жизни.

Поселок был оцеплен.

Смеркалось.

— Мы не могли его упустить? — В моей рации что-то громко шипело, слова Мадам я разбирала с трудом.

— Не знаю… Я сама об этом думаю…

Я взяла телефон.

— Это Никита. Мы хотим пробраться в дом.

У начальника службы безопасности свекра был веселый молодой голос.

— Только осторожно, не спугните. Наши рации настроены на вашу волну. Жду сигнала.

С тысячей предосторожностей мы с Горой забрались в дом. Через пустое окно будущей гостиной. Мадам осталась караулить снаружи.

Стараясь не шуметь, на цыпочках, мы обследовали дом.

Я пожалела, что у меня нет фонарика. Говорят, в некоторых мобильных телефонах есть.

В доме никого не было. На всякий случай я еще раз проверила коробку. Сумка исчезла.

Рация затрещала так выразительно, словно она была человеком и у нее что-то случилось.

— Уезжают! — Истошный голос Мадам.

— Кто? — не поняла я.

— Сайд! В «мерседесе»! С кем-то! — кричала Мадам.

Я первый раз слышала, как она кричит. Я представляла себе Мадам, которая прячется за деревом перед воротами поселка и кричит в микрофон, одновременно поправляя прическу.

— Что делать? — Ее голос перешел на визг.

Мы с Горой с грохотом сбегали по лестнице.

— Задержи их! — попросила я, задыхаясь от бега.

— Как? — В ее голосе было отчаяние последнего человека на Земле.

Мы с Горой бежали к воротам.

Туда же устремились Эрудит и все остальные.

Они слышали наши вопли по рации.

Широко раскрыв глаза, словно завороженная, Мадам смотрела на медленно выезжающий из ворот «мерседес». Она видела его днем. Он стоял во дворе голубого особняка. Особняк был почти готов. Только забор не оштукатурен, и ворота с калиткой не поставлены.

Мадам решительно швырнула рацию в кусты.

Сделала два шага в сторону дороги.

Выставила ногу.

Махнула головой. Длинные каштановые волосы спадали на шею и плечи.

Она улыбнулась. И подняла руку.

В тот момент, когда «мерседес» поравнялся с ней.

Машина скользнула мимо.

Мадам потянулась с кошачьей грацией. Посмотрела через плечо.

«Мерседес» остановился. Будто у него одновременно вышли из строя все детали. Он замер.

Мадам медленно шла в его сторону.

Затаив дыхание, мы ждали с другой стороны ворот.

Ничего другого не оставалось.

Открылась задняя дверь.

Наше нападение будет вспоминаться им как шабаш ведьм. Мы кричали, тыкали им в шею пистолетами, выволакивали их наружу.

Все слова, которые они выговаривали, были женского рода. Ругательные.

Сайд сразу узнал меня.

А я узнала свой «мерседес». Он был черный, а не серебристый, как раньше. Но я узнала его.

Каждую трещинку кожи на водительском сиденье я знала как собственные морщинки.

Сайд лежал на земле.

— Быстро! — орала я, как в кино «Менты». — Где он?! Быстро говори! — Я засунула «Осу» ему в рот. — Где парень?!

С пистолетом во рту он вряд ли мог говорить — мог только мычать и крутить головой. Но это я сообразила позже.

Гора и Мадам кинулись в голубой дом. Он был пустынен. Только свет горел везде, словно дом готовился к приему.

Мы нашли его в пристройке на заднем дворе.

Он лежал связанный и с кляпом во рту. По щекам текли слезы.

 

23

Мы выпили столько Whisky, что все планы, которые мы стоили, казались нам реальными и осуществимыми.

Я начала утро с уборки. Вернее, я начала утро с того, что два часа искала, где хранится то, чем обычно убирается моя квартира. Не нашла.

Села в машину, доехала до «Седьмого Континента». Удивилась, какое количество чистяще-моющих средств есть в продаже. Накупила на двести долларов.

Протерев пыль во всей квартире, поняла, что физический труд — тоже труд.

Когда доставала шваброй паутину с потолка, вспомнила мультфильм про Мойдодыра. Хотя я умываюсь.

Полы мыть уже не смогла. Позвонила в агентство по трудоустройству. Накричала на них: почему мне месяц не присылают домработницу.

Они слабо оправдывались, говоря, что звонили мне, а я не проявляла интереса. Я в жесткой форме объяснила им, что интересы мои распространяются на другие области, но чтобы завтра у меня была домработница. Они обещали через три дня.

Я была зла и поэтому помыла полы. Когда позвонил Стас, я так ему и сказала: «Перезвоню, когда помою полы». Без всякого напускного бахвальства. И добавила, подумав: «Малыш».

Я очень устала. Успокаивала только мысль о том, что за этот день я наверняка похудела. Килограмма на три.

Я положила на глаза маску Shiseido и действительно набрала номер Стаса.

— Я не спал всю ночь, — сообщил Стас.

— Гулял? — уточнила я не без зависти.

— Да. Во сне. По небу. Вместе с тобой. Ты держала меня за руку.

Я вздохнула.

— Никита, мне надо тебя увидеть.

Я снова вздохнула. Когда уже даже играть неинтересно — все. Отношения без будущего.

Стас буквально закричал:

— Никита, мне надо тебя увидеть!

— Ты с ума сошел? Не кричи на меня.

— Да, я с ума сошел! Это ты свела меня с ума!

Я подумала, что у Стаса истерика. Положила трубку. Он перезвонил через секунду.

— Извини меня, — попросил он совершенно ровным голосом.

— Извиняю. Ну, что нового?

— Буду делать репортаж. Из милицейского участка. Про несовершеннолетних проституток.

— Очень интересно. Я бы даже сказала, захватывающе.

— Да. Когда мы увидимся?

— Я позвоню тебе, малыш. Ладно?

— Ладно.

Я думала, он повесит трубку, но гудков не было.

— Стас, пока!

— Пока. Целую тебя. И знаешь что?

— Что?

— Я загадал. Если ты не сразу повесишь трубку, значит, ты любишь меня. Ты не повесила.

— Здорово, — сказала я и нажала на красную кнопку мобильного.

Завтра должен приехать Рома.

Свекор тогда прислал свою службу безопасности.

Он не хотел милицию. Ему не нужна огласка.

И он приехал сам. В лиловом.

Юношу звали Артем. Как моего сына. Я боялась стать свидетельницей какой-нибудь сцены из жизни сексуальных меньшинств.

Свекор вел себя достойно. Надо отдать должное Артему, он тоже.

Вокруг были люди. Свекор крепко обнял его и проводил в машину.

Только глаза.

Глаза не умеют себя вести как надо. У глаз нет этикета. Глазам необязательно соблюдать приличия.

Глаза свекра с ненавистью смотрели на Сайда. И с растерянностью — на грузного темноволосого азиата. Он был за рулем «мерседеса».

Моего.

Азиат сидел на земле, в наручниках, прислонившись спиной к машине.

Моей.

Его рубашка то ли порвалась, то ли расстегнулась, и над ремнем брюк нависал голый живот, как тесто, когда оно выходит за край миски. Моя бабушка пекла пироги.

Он не сводил глаз со свекра.

Черных, слегка раскосых глаз.

Что-то изменилось в лице моего свекра.

То ли он помолодел лет на пятнадцать.

То ли состарился за эти несколько минут.

Они были знакомы.

Около ворот «Эдема» мне никто ничего не стал объяснять.

***

Позвонила Катя.

Я рассказала ей о событиях прошедшей ночи.

Боевик с погоней. И с хеппи-эндом.

Катя вяло комментировала.

— Антона не выпускают, — сказала она невпопад, когда я стала высказывать свои предположения о дальнейшей судьбе Сайда.

Занятая своими делами, я совершенно забыла об Антоне.

Люди сначала эгоисты, а уже потом — друзья.

— Как не выпускают? Адвокат же сказал…

— Не знаю. Говорит, там какие-то сложности.

— Что же делать, Кать?

— Не знаю.

Я сидела совершенно обескураженная. Антон в милиции. Безжизненный Катин голос.

Слишком много всего свалилось на меня в последнее время.

Позвонил Рома.

Мы договорились увидеться на следующий день.

Я соскучилась по Артему.

Я хочу, чтобы мне вернули сына.

***

Я проснулась знаменитой.

Меня разбудил телефонный звонок журналистки из «7 Дней». Ей срочно понадобилось интервью со мной. Обо мне. Ну, и о моем агентстве.

Мы встретились одновременно: я, Рома и журналистка. В Смоленском пассаже, в пиццерии.

Пусть Рома знает наших.

Журналистка оказалась бойкой, улыбчивой, с длинными руками и очень длинным носом.

С проблемой лишнего веса она если и боролась, то безуспешно. Волосы были покрашены в белый цвет, вероятно, потому, что белый, говорят, освежает. Ей было давно около сорока. Она пришла в короткой юбке.

Большую часть вопросов она задавала Роме.

Мне хотелось пнуть ее под столом ногой. Рома улыбался и поглядывал на часы.

— А вы не боитесь своей жены? — спросила журналистка Рому. — С ее боевыми девушками? С ее боевым характером?

— Боюсь. Но вы скажите, как мне лучше ответить, чтобы это было интересно вашим читательницам?

Она пошевелила ногами, как мне показалось, для того, чтобы юбка слегка приподнялась.

— Читателям будет приятно прочитать о том, как вы ее любите, и о том, что дома она совсем другая — хорошая хозяйка, добрая мать и любящая жена.

Рома отвратительно усмехнулся.

— Это как раз ее портрет. Я бы не смог сказать лучше.

Я глупо улыбалась. Попросила официанта принести мне вина.

Журналистка уехала, оставив на столе перед каждым из нас по визитной карточке.

Позвонила Катя. Попросила меня связаться с адвокатом Антона.

— Я не понимаю его намеков, Никит. Может, он денег еще хочет? Почему тогда сразу не сказать об этом?

— Я позвоню ему, Кать, не волнуйся. — Я думала о том, как выгляжу со стороны. Со стороны Ромы: такая милая заботливая подруга. Отлично. — Я все узнаю, и все, что возможно, сделаю. Все будет хорошо, я уверена.

Рома не спросил, в чем дело. Я рассказала сама.

Рома скептически пожал плечами. Как будто кто-то из моих друзей объелся черносливом.

Я постаралась не обращать на это внимания. Роме всегда не нравилась моя компания. Ну и ладно.

Главное — вот он, Рома. Мой муж. Насмешливые голубые глаза, вечная полуулыбка. Тщательно подобранный галстук и безукоризненно выглаженная рубашка. Ленивая развязность маменькиного сынка и продуманное равнодушие уверенного в себе мужчины.

Даже трудно представить, что когда-то он целую ночь простоял под моими окнами.

Официантка забрала тарелки и поставила перед Ромой белую чашку с дымящимся капучино.

Я обратила внимание на ключи, которые Рома по привычке бросил на стол.

— У тебя новая машина? — спросила я так, словно не было ничего страшного в том, что у моего мужа новая машина, а я не узнала об этом первая.

— Да, — Рома довольно улыбнулся, — Maserati.

Я почувствовала себя девушкой, за столик к которой подсел миллионер. Чужой и красивый.

Надо что-то делать. Что-то такое, чтобы он понял: он никакой не миллионер, а я не девушка.

Он — Рома, а я его жена. Его обожаемая жена.

Которая может делать что хочет. Например, сказать: «Мазерати?» Отлично, только ездить на ней буду я. Хорошо, Ром?"

— Кстати, я повысил тебе лимит на карточке.

Рома сообщил мне об этом небрежно, попробовав капучино.

«Рисуется, — подумала я, — разбогател наконец-то, а теперь рисуется».

— Не бросай меня, Ром, — попросила я жалобно.

— Тебе Артем звонил сегодня?

— Дай мне еще один шанс.

Рома не отрывал взгляд от своего кофе.

— Я не могу, — сказал он, словно чего-то испугавшись.

— Почему?

— Я устал, Оля. — Он смотрел в чашку так пристально, словно собирался погадать на кофейной гуще. — Это копилось много лет. Ты думаешь, я был идиот? Все эти твои поездки в Париж непонятно с кем, ночевки у подружек. Ты сама все убила. Все, что я к тебе испытывал.

В его голосе не было боли. Не было обиды. Претензий. Не было ничего, что предполагало бы мой ответ. Мои оправдания.

Только равнодушие.

Может, и убила. Но, полюбив меня однажды, почему бы ему не полюбить меня опять?

Я улыбнулась. Той улыбкой, которой улыбается женщина, снимая белье.

Можно воспользоваться старым проверенным способом — соблазнить его и забеременеть.

— Может, прощальный секс? — прошептала я ему в ухо. — С сексом-то у нас всегда все было нормально.

Я чуть-чуть дотронулась губами до его уха.

Рома отвернул голову:

— Прекрати.

Я разошлась. Я чувствовала себя воплощением сексуальности и женственности.

— Ты помнишь, как нам было хорошо? — спрашивала я в лучших традициях американской киноиндустрии.

— Никита, я не хочу тебя.

Я никогда не слышала этих слов, обращенных ко мне. Поэтому до меня даже не сразу дошел их смысл. Я продолжала улыбаться.

Поэтому Рома решил объяснить мне все подробно.

— Мне даже неприятно думать о том, что ты можешь обнимать меня. Извини.

Он пожал плечами так, словно я спросила: «Который час?», а у него не оказалось часов. Или я спросила его, какая погода. Или класть ли в салат «Оливье» репчатый лук.

Я не смотрела ему вслед, когда он уходил.

Я никому не звонила. Никто не звонил мне.

Я боялась выйти из этой пиццерии. Как будто она была тем Рубиконом, за которым будут сожжены мосты. Но мне не хотелось его переходить.

Я выпила одна бутылку мартини. Со льдом.

Я чувствовала себя такой несчастной, что мне это даже нравилось.

Я с удовольствием вспоминала моменты нашей семейной жизни, когда Рома бывал обманут мною и унижен. Его сегодняшние слова — это просто жалкая месть.

Я не включила габариты, и меня остановил гаишник.

Я дышала на их пластмаски. Он хотел $500.

Я горько плакала. Я рассказывала ему о том, что меня бросил муж.

Мне было невероятно жалко себя, свою жизнь и $500. И гаишника. Потому что его тоже бросила жена. Он отпустил меня за двести. Я осталась собой довольна.

Его звали сержант Хохлов.

***

Это было первое, что вспомнила, проснувшись.

Потом я вспомнила все остальное.

Наверное, я бы часто поступала по-другому, если бы меня вовремя предупредили, что жизнь похожа на минное поле: когда-нибудь обязательно рванет. Главное, как можно дольше продержаться. И научиться получать при этом удовольствие.

Хотя, наверное, хорошо, что не предупредили.

Я иногда думаю: интересно, а если бы рядом с Евой был не Адам, а другой мужчина, попробовала бы она яблоко?

Зазвонил телефон.

Мне казалось, что в то утро он звонил не переставая. Огромными чугунными колоколами, в которых язычком служила моя голова.

Подруги. Утешали и успокаивали. Говорили, что все еще наладится.

Пропущенный звонок от Стаса.

Взяла электрическую зубную щетку Ultrasonex, зубную пасту Colgate. Тюбик с зубной пастой был без крышки, поэтому, как всегда, я достала ушную палочку, чтобы протолкнуть засохшую пасту внутрь. Как всегда, дала себе слово закрывать тюбик. Почистила зубы. Ровно три минуты.

Крышку от пасты не нашла. А когда будет домработница, будет кому закрывать мою пасту.

Жалко, что нет Антона. Захотелось уткнуться ему в плечо и выслушать его соболезнования.

Иронично искренние.

Позвонила адвокату. Странные слова адвоката о том, что в этой истории не все чисто. Разве в историях с наркотиками бывает «все чисто»?

Он сказал, что очень высокие люди заинтересованы в том, чтобы Антон сел. Бред. Я напрямик спросила его про деньги. Он не задумываясь поднял гонорар на 50 процентов.

Пропущенный звонок от Стаса.

Анжела долго рассказывала про то, какой хороший Денис. Как будто это именно то, что я бы хотела слышать сейчас.

Гораздо приятней было бы узнать, что все всех бросают и разлюбливают.

Позвонила свекрови. Обещала приехать к ним в гости. Они с мужем летят в романтическое путешествие в Финляндию. Там какая-то гостиница вся изо льда. И мебель, и кровать — все. На кровати — теплое электрическое постельное белье. И вроде из пола горячий воздух. Но даже посуда — ледяная. Очень романтично. Наверное, они решили, что на этом ледяном фоне их отношения покажутся теплыми. А как же его любовник? Что вообще происходит?

Пропущенный звонок от Стаса.

Больше занять себя было нечем. И я стала делать то единственное, что, в общем-то, делала с утра: ждать звонка от Ромы.

Вдруг он передумал и раскаивается?

Я медленно листала альбомы с фотографиями.

Для этого и существуют альбомы — быть немым укором. Солью для раны. Не помню, чтобы я пересматривала их раньше. Никогда больше не буду фотографироваться.

Лучше бы мне не давали есть. Или я умирала бы от жажды.

Лучше бы мне плохо покрасили волосы или я вся покрылась целлюлитом. До ушей.

Ждать звонка от Ромы я больше не могла.

Мне хотелось стать собакой, чтобы выть.

Мне хотелось сойти с ума, чтобы кричать и биться головой об стену.

Я отключила телефон.

Через пять минут стало легче.

Он наверняка мне звонит. Каждые пять минут. Названивает мне, а я не беру трубку.

Наверное, даже каждые две минуты. Или две секунды.

Я повеселела. Спокойно позавтракала.

Как здорово я придумала. Звони, звони.

Все еще наверняка наладится. Может, в церковь сходить? Свечку поставить?

Я поехала в храм, в котором крестили Артема. На Николиной Горе. Очень красивый вид.

Шла служба. Людей было столько, что я еле протиснулась за свечами.

Что они здесь все делают? Может, просто хотят переложить на кого-то ответственность за свою судьбу? Хор из пяти человек в длинных черных рясах очень красиво подпевал батюшке.

Я стояла почти перед алтарем.

Люди, которые не могли подойти ближе, передавали через спины свечки, чтобы тот, кто ближе, их зажег.

Я тоже передала вперед чьих-то несколько свечей.

Все это напоминало мне рулеточный стол. Когда много народу и невозможно протиснуться, передаешь фишки через спины. «Поставьте на красное». Соображаешь очень быстро. «И на зеро, две».

Так и казалось, что сейчас хор пропоет «Все ставки сделаны». Причем звук будет Dolby Digital.

Я честно отстояла всю службу: "Господи, прости грехи мне мои. Не ведаю, что творю. Прости Артему, моей маме, Роме, свекру со свекровью.

И пусть они снова будут вместе. И пусть Артем будет здоров. И пусть Рома ко мне вернется.

И любит меня".

Я не знала, надо ли добавлять в конце «Аминь».

Когда я вышла из храма, у меня было такое чувство, словно я долго-долго плакала. Может быть, со слезами пришел покой?

Я потрогала выключенный телефон. Звони.

Звони.

***

Свекор сидел на диване со множеством подушек, в шелковом халате. Было в этом что-то персидское.

Свекровь носилась по всему дому, вытаскивая вещи из многочисленных комодов и складывая их в чемодан. Louis Vuitton. В этом было что-то семейное. Я не имею в виду Vuitton.

Они действительно уезжали. Вдвоем. Что я выяснила очень корректно, со множеством предосторожностей.

Свекор устал. Ему нужен был отдых.

Почему она везет его в ледяной дворец?

Чтобы не очень расслаблялся? Нет. Я посмотрела на свекровь. Она порхала по дому, как юная девушка. Ее глаза светились. Она то и дело спрашивала мужа, какую рубашку он хочет взять, какой свитер и какие джинсы.

— Почему в ледяной дворец? — задала я свекрови мучивший меня вопрос.

Она остановилась посреди гостиной с кофром в руках. Посмотрела на меня недоуменно.

— Ему нужна смена впечатлений. Никит, разве это не ясно?

Она бросила взгляд на мужа. Заботливый.

Искренне.

Муж довольно кивнул. Пошевелился в подушках.

Мне показалось, что она сейчас подойдет к нему и предложит скамеечку для ног. Или сделает что-нибудь подобное.

Я не могла поверить своим глазам.

Она решила о нем заботиться.

Моя свекровь на старости лет решила о ком-то заботиться!

Вообще-то у нее есть внук.

— Я хочу, чтобы Артем вернулся из Англии, — сказала я.

Приятно в доме моей свекрови начинать фразу со слов «я хочу».

Приятно, что никто не начинает снисходительно иронизировать на эту тему.

— Конечно! — весело согласилась бабушка Артема. — Надо вернуть ребенка! У него, в конце концов, есть мать!

Я боялась пошевелиться.

— И бабушка! — продолжила она. И снова бросила взгляд на мужа. — И дедушка! Я обязательно поговорю с Ромой.

— Я сам поговорю с Ромой, — подхватил свекор. И его жена послушно кивнула.

Я помогла свекрови отнести в гладильную целую кучу мужских рубашек.

— Приятно смотреть на вас, — произнесла я, по привычке подобострастно улыбаясь, — вы так подходите друг другу!

Она строго посмотрела на меня.

— Мы — друзья, — произнесла она многозначительно. — Добрые, старые друзья.

— Ну, совсем даже не старые.

— Я к тебе тоже хорошо отношусь, Никита.

Мы все так искренне улыбались друг другу, что напоминали рождественский фильм для семейного просмотра.

Свекор предложил мне денег.

— Должен же я тебя как-то отблагодарить! — сказал он. — Если бы не ты…

— Я придумаю как, — пообещала я.

Он рассказал мне про того второго азиата — узбека.

Он знал его отца. Давно. Когда у свекра было несколько фабрик по производству текстиля в Подмосковье.

Мой свекор в 80-х был подпольный миллионер. Потому что напольных тогда не было.

Свекор вспоминал об этом с мечтательной улыбкой.

Я заметила: все бизнесмены вспоминают о своем прошлом с такой улыбкой.

Как будто то, что у них есть сейчас, не важно и не интересно. А вот тогда…

— А отец этого узбека? — спросила я.

Улыбка исчезла. Как тряпкой стерли со школьной доски.

— Там было громкое дело. По хлопку. В общем, его отца расстреляли. Подробности тебе будут не интересны.

Пара подушек поменялись местами. Персидский царь закончил аудиенцию.

***

Про меня вышла статья в еженедельнике «7 Дней». С фотографиями. На двух разворотах.

Я была горда собой.

Мы с Анжелой рассматривали фотографии и читали друг другу выдержки в каминном зале ресторана «Паризьен». В этом ресторане высокие потолки с лепниной и вообще все очень красиво. Кроме камина.

Из офиса звонила секретарша. Просила себе помощницу. После публикации она не справлялась одна с количеством заказов на моих девушек.

Мы пили Dom Perignon. Я угощала. Анжела заказала стейк по-американски, а я салат с лобстерами.

— Повезло тебе с этим похищением, — сказала Анжела, опуская в бокал лед.

— С одной стороны, да.

— Да со всех сторон, — беспечно уверила Анжела. — Вон у тебя заказов сколько! И прославилась.

— Да просто, знаешь, такое чувство, как будто я всех обманываю. Понимаешь?

— Почему? — удивилась моя подруга, покосившись на журнал. Словно он мог служить доказательством противного.

— Потому что себе бы я взяла профессиональных охранников, если что. Понимаешь? Просто ты не была там. Не слышала те телефонные звонки, весь этот ужас…

— Страшно, конечно…

— И тебе бы я дала профессионалов…

Анжела быстро сплюнула через левое плечо и постучала по столу.

— Типун тебе на язык, Никита. Я и так на этой Cayenne езжу и трясусь постоянно.

Приехала Катя. Она похудела и побледнела.

Анжела заранее предупредила меня, что нельзя заговаривать с Катей об Антоне. Это так же, как я попросила их две недели назад не говорить при мне про кокос. И не употреблять.

Нет. Это — по-другому. Когда говорят об Антоне, Катя сразу начинает плакать.

— Поздравляю, — сказала Катя, кивнув на журнал.

Официант поставил на стол третий бокал.

— Спасибо.

Мы чокнулись.

— Чтобы все было хорошо, — произнесла я.

— А как Рома? — спросила Катя без всякого интереса.

— Не знаю. Звонит, наверное.

— А ты? — Катя действительно удивилась.

А я была весела и довольна. Мой телефон отключен. Можно придумать себе все, что угодно.

Беды происходят не в пространстве, а в сознании.

При отключенном телефоне бед нет.

— Никита не хочет больше заниматься своим агентством, — объяснила Анжела Кате. Видимо, считая, что эта тема уместней в данной ситуации, чем косметика, наряды, алкоголь и ухажеры.

— Понимаешь, это огромная ответственность. Которую я должна брать на себя. А я не хочу брать на себя никакую ответственность. Тем более ответственность за безопасность людей.

Катя вяло пожала плечами:

— Просто бизнес.

— Нет. Просто бизнес — это прокладки, и майонез, и даже нефть. А здесь другое. Жизнь!

Мне было странно, что они меня не понимают.

— Катя, спокойно. — Анжела смотрела на кого-то за моей спиной, на вход. — Снежанна приехала.

Мне показалось, что Катя даже обрадовалась.

Снежанна была сильно пьяна. Она сама подошла к нашему столу.

— Ты знаешь, что случилось с твоим любовником? — спросила Катя.

Снежанна разъяренно махнула рукой:

— Он меня бросил.

— А где твоя охрана? — поинтересовалась Анжела.

— Я же говорю: бросил. Вы что пьете? — Она сделала знак официанту. — Мне виски-кола, только быстро. Охраны нет, Пузика нет, ничего нет!…

Мы все думали об одном и том же: как не вовремя Пузик бросил Снежанну. Все-таки она спала с Антоном, может, смогла бы что-то для него сделать…

— У меня тост! — Снежанна неуклюже встала, чуть не смахнув со стола тарелку. — За женщин! За то, как все подряд вытирают об нас ноги, а мы еще умудряемся так отлично выглядеть!

Я выпила.

— А кстати, где ваш товарищ Антон? — Снежанна пьяно огляделась.

Катин взгляд был полон ненависти.

— В тюрьме, — сказала Катя.

Снежанна громко расхохоталась.

— Слушай, тебе надо протрезветь, — посоветовала Анжела брезгливо, — закажи кофе.

— Официант! — закричала Снежанна. — Кофе с коньяком! ХО! Дабл! — Она снова повернулась к Кате. — А что он делает в тюрьме? Если не шутишь?

— Его приняли с наркотиками, — ответила я. — Только наркотики подкинули. У него не было. А теперь адвокат не может его вытащить.

Снежанна, не шевелясь, смотрела на меня. Несколько минут. Если бы не открытые глаза, я бы подумала, что она заснула.

— Вот так, — кивнула Анжела.

— Девочки, — прошептала Снежанна, — неужели это правда?

Она находилась под таким впечатлением, что мы все посмотрели на нее с благодарностью.

На глазах Снежанны появились слезы. Она с ужасом перевела взгляд на Катю.

— Что? — спросила Катя одними губами.

— Простите меня. — Тушь Снежанны оказалась не водостойкой и теперь размазалась по всему лицу. — Простите меня…

— За что? — спросила Анжела. — Говори нормально!

— Я не знала, не верила… Он сказал мне, что, если я пересплю с кем-нибудь, он мне ничего не сделает… а любовника моего… уничтожит… Я и забыла потом, думала, так просто сказал…

— Сука! — Катя кинулась к Снежанне через весь стол. — Какая же ты сука!

Официанты быстро закрыли дверь в каминный зал. С той стороны.

— Я не знала… — рыдала Снежанна, пока мы оттаскивали от нее Катю, — честное слово… не знала… — Катя грозила ее убить, задушить, утопить. Она называла ее всеми возможными словами, и Снежанна покорно кивала. Она выглядела как загнанный в угол зверек. Дорогой зверек с роскошной шубкой, которую с нее содрали. И осталось склизкое, дрожащее тельце.

Через какое-то время сил говорить уже не было. Мы пили виски. Молча. Не чокаясь, как не чокаются на поминках. Захотелось к Роме. Я включила телефон.

Когда он зазвонил, это было похоже на сигнал с другой планеты.

Стас. Я ответила.

Я все должна объяснить этому мальчику. Пусть снимает свои фильмы. И репортажи. И влюбляется в костюмерш. И в помощниц режиссера.

Пусть держится от нас подальше. То, что мы творим, творчеством не называется.

Мне казалось это таким понятным, что после «алле» я ограничилась одним ответом:

— Найди себе кого-нибудь. Оставь меня в покое.

Он словно не расслышал.

— А я сейчас в милиции. Делаю репортаж. А ты где?

Интересно, он не в той милиции, где наш Антон?

— В «Паризьене», — ответила я машинально.

— Я соскучился.

— Забудь меня. Прошу тебя! — Он начал сильно меня раздражать. — Не звони мне больше! Понимаешь? Все кончено!

Я швырнула на стол телефон. Покачала головой. Мне только Стаса с его любовью сейчас не хватало.

Ресторан закрылся. Нам, как постоянным клиентам, оставили двух официантов, а остальной персонал разошелся по домам.

Мы выпили столько виски, что все планы, которые мы строили, казались нам реальными и осуществимыми.

Мы решили, что я должна позвонить Пузику.

На «изумрудной» вечеринке он танцевал со мной и делал мне комплименты. Тем более что сейчас он остался один.

Мы были уверены, что он мне не откажет. Снежанна в порядке передачи опыта рассказывала, что любит Пузик и как произвести на него впечатление.

Анжела вспомнила историю про свою приятельницу Веру. Та устроилась секретаршей к председателю правления банка. Ей было точно известно, что он предпочитает блондинок. Она была брюнеткой. На собеседование она пришла в парике. Председатель правления влюбился в нее с первого взгляда. Она боялась снять парик целый месяц. Подруга дала ей совет, и она им воспользовалась. Однажды утром она пришла на работу совершенно лысая. Ее не выгнали. А потом все долго удивлялись, почему новые волосы стали расти каштанового цвета.

Было три часа ночи. Играл блюз.

Приехал Стас.

Он прошел мимо дремавших официантов и остановился в нескольких шагах от нашего стола.

— Стас! Какая бесцеремонность! — произнесла я заплетающимся языком.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он немного угрожаюше.

Ответом ему был истеричный смех Снежанны. Вслед за ней засмеялась Катя. Потом Анжела и я. Мы хохотали так весело, словно находились в цирке, а Стас был лучшим из клоунов.

Мы ничего не имели против того, что он приехал. Мы даже были ему рады. И, не переставая, радостно смеялись.

— Замуж, — говорил кто-нибудь из нас сквозь смех, вызывая этим магическим словом новые приступы хохота.

— А можно я выйду? — хохотала Катя.

— И я! — подхватила Снежанна.

— Мы все выйдем! Давай? — Анжела еле-еле выговаривала слова.

— Потянешь? — поинтересовалась Катя. Почти из-под стола.

— Мне кажется, потянет, — многозначительно сказала Снежанна, делая паузу для смеха между словами.

— А давайте прям сейчас, — хохотала Анжела, — поженимся! Пока мой не приехал!

— А подарки? — вспомнила Катя. — Ты нам что на свадьбу подаришь? По кинокамере?

— По фотоаппарату! — Анжела сделала вид, что фотографирует меня.

Я манерно улыбнулась «в объектив».

Мы начали «щелкать» друг друга, принимая разные позы.

Я даже не заметила, когда Стас вышел.

***

Похмелье было тяжелым.

Хотя голова не болела.

Я выпила кока-колу, а потом кефир.

Я ходила по пустой квартире, и привычные вещи казались мне чужими и враждебными.

Иногда на отдыхе очень хочется домой.

У меня было такое же чувство.

Только я была не на отдыхе. А в каком-то кошмаре.

Тревога. Без лица, без тела. Без названия. Холодная и колючая.

Она жила не в голове, не в сознании. Прямо в сердце. Оно перестало стучать. Оно трепетало.

Его надо было достать, чтобы избавиться от тревоги. И выкинуть. Подальше.

Казалось, что другого способа нет.

Я попыталась рассуждать.

Чего я боюсь? Что может случиться?

Мозг послушно предложил вариант ответа: Артем. Вдруг с ним что-то случится?

От ужаса у меня отнялись кончики пальцев.

Телефонный разговор с сыном принес успокоение только на то время, что я слышала его голос.

***

Я взывала к своему разуму. Я пыталась объяснить себе, что это просто депрессия. Вызванная, в первую очередь, отказом от кокса. Волевым решением я перестала нюхать. Депрессия в таких случаях неизбежна.

Ничего не помогало. Страх за Артема был как наводнение. Он уничтожал все беспощадно, и с ним невозможно было бороться. Он не кончался. Мерзкий, липкий, холодный страх. Я чувствовала его запах. От него тошнило.

Мои мысли были как судороги: они приходили внезапно, скручивали мои мозги, причиняя почти физическую боль, и так же внезапно отступали. Чтобы через какое-то время вернуться вновь очередным приступом. Более сильным.

Анжела объяснила мое состояние ревностью.

Потому что она встретила Рому в ресторане с девушкой. Молоденькой, не особо симпатичной, но с отличной фигурой. Но ведь лицо в штаны не спрячешь!

Анжела сказала, что в моей жизни просто наступил переломный момент. Может быть, я взрослею таким образом. Или старею. Или замуж хочу. Или кокса. Это пройдет. Посоветовала мне сходить в церковь.

— Я ходила, — сказала я.

— Я где-то слышала, что надо объехать одиннадцать церквей и везде собирать святую воду. И везде ставить свечи.

— Да?

— А потом этой водой умываться и квартиру окропить, и вообще…

«И Артема», — подумала.

Я поехала на Рублево-Успенское. Там в каждой деревне по храму. Но оказалось, что они работают по расписанию. Как электрички. Я почти везде оказывалась перед закрытыми воротами.

Массивными, с завитками. Очень красивыми.

Вернулась в Москву. Елоховская, Ваганьковская, на Крылатских холмах, на Станкевича.

Все открыты. Любой может зайти в любое время.

День накрыла темнота, как платок клетку с птицей.

В десятой церкви я разговорилась с батюшкой. У него были роскошные каштановые кудри. И очень живые глаза. Они смотрели не в себя, а вокруг. И видели только хорошее. Хотелось смотреть на мир его глазами.

Я рассказала про свой марафон по церквям.

Он удивился. И, не стесняясь, заявил мне, что эта идея — полный бред.

— А что же мне делать? — расстроилась я.

— Сегодня?

Мне показалось, что он смеется надо мной, но я совершенно не обиделась.

— Вообще… — проговорила я.

— Жить без греха, любить Бога. Не за что-то, а просто так. И не только в храме, а в сердце своем.

Я кивнула.

Приехала домой и сняла с полки детскую Библию. До самого сна читала библейские притчи.

Про Ноя, про Каина.

Про Рому я думала без боли, со спокойной бархатной грустью.

***

Телефон Пузика был записан на салфетке с логотипом «Паризьена». Я долго держала ее в руках. Белизна паризьеновской салфетки казалась неестественной.

Трубку взяли после второго гудка. Мне не пришлось долго объяснять, кто я такая. Он как будто даже обрадовался. Был мил. Сказал, что я хорошо танцую — у меня отличная пластика. Я тоже сыпала комплиментами. И кокетничала.

В какой-то момент он замолчал. Видимо, решил, то настало время узнать причину моего звонка.

— Понимаешь, — начала я, — у меня очень серьезная проблема…

Он молчал, не проявляя любопытства.

— И я вдруг самонадеянно подумала, что ты можешь помочь мне… Даже не мне, а моему другу. Его зовут Антон… — Я очень волновалась. Я не могла даже представить, какой будет его реакция. — Его приняли с наркотиками. Но наркотиков у него не было.

— Так это твой друг? — спросил Пузик нарочито равнодушно.

— Да, — ответила я, теряя всякую смелость.

Он добродушно рассмеялся.

— Никита, я же ее предупреждал. И он тоже хорош — знал же, чья она девушка. А? Знал или не знал?

— Знал, — согласилась я убито.

— Конечно знал. Вся Москва знает. А прости я ему, где я завтра своих возлюбленных искать буду? Такой уж у меня принцип. И не он первый, не он последний. Один, кстати, в этом году выходит.

Я молчала. Его голос стал колючим, как бывают колючими свитера:

— Но это между нами.

Я молчала. Он рассмеялся.

— Никита, а давай я тебя к себе на день рождения приглашу! Там, правда, еще четыреста девушек будет. И лучшие музыканты из Европы и Америки, не помню названий. А? Мужчин, правда, всего семьдесят. Мои гости. А девушки и знать не будут, зачем их собрали и почему кормят. А в полночь — представляешь, фейерверк и ведущий объявляет: «Кстати, у нас сегодня еще и день рождения!» — и выхожу я. Клево?

— Клево, — согласилась я.

— Ну, позвони мне, я приглашение пришлю. Ну давай. И не забивай себе голову чужими проблемами, наверняка своих хватает. Целую.

— Целую, — произнесла я максимально эротично. Все-таки олигарх.

 

24

Я почуяла беду, как животное чувствует приближение грозы.

В этой ледяной гостинице моя свекровь хорошо сохранилась.

Она вернулась такая же веселая и заботливая, как уезжала.

Я придумала, как свекор может отблагодарить меня. Купить «Никиту».

Это решение не далось мне просто. На «Никиту» сейчас был спрос.

Я стояла у Машкиной могилы и объясняла ей, почему я так поступаю.

— Я ведь все сделала, как ты хотела, Маш. А теперь — хватит. Не мое это. Я лучше на Рублевке киоск прессы открою. А то в магазине не все издания. Про меня писала какая-то газета, а я ее даже купить не смогла. Представляешь?

Свекру «Никита» не нужна была, конечно. Но он купил бы все, что я попросила.

Приятно. Приятно было осознавать, что такое отношение я честно заработала. И он поговорил с Ромой. Насчет Артема.

— Позвони ему, — сказал свекор.

Рома сказал: «Алле», и мое сердце ухнуло, как машинка на американской горке.

Я не выясняла с ним отношений, не кричала, не плакала, не грозила и не умоляла. Говорила спокойно и по делу. Когда повесила трубку, была собой абсолютно довольна. Только на одну минуту пожалела, что не поинтересовалась, не мог ли он себе девушку посимпатичней найти.

Рома обещал позвонить в школу и посоветоваться, когда лучше забрать сына. И заказать мне билет. На самолет «Москва — Лондон», бизнес-класс.

***

Анжела приехала ко мне в офис. Помочь собрать какие-то вещи. Бумаги. Папки. Передать это все новому владельцу.

Секретарши не было.

— Ты не говорила ей? — спросила Анжела.

— Не успела еще.

— А что Рома?

Я пожала плечами:

— Наверное, со своей малолеткой.

— Знаю я эту тему. Решил: возьму себе молоденькую, которая ничего не видела, ничего не знает. Воспитаю под себя, такой, как мне надо. И проведу с ней спокойную старость. Скучно.

— Ему, наверное, не скучно.

— Не скучно ему с тобой было.

Мы одинаково усмехнулись. Шкодно.

Дверь была открыта.

В проеме образовалась секретарша. Как фантом. Увлеченные беседой, мы не заметили ее приближение.

— Хочу вас предупредить, — заявила она, — через полгода я ухожу в декретный отпуск. Чтоб не говорили потом, что я обманывала. Хотите — сразу увольняйте.

Мы с Анжелой завизжали одновременно. Она довольно улыбалась, слушая наши поздравления.

— Какой срок? — Я посмотрела на ее абсолютно плоский живот.

— Пять недель. — Секретарша положила руку на живот характерным жестом всех беременных.

— Кого хочешь? — Я была так довольна, словно это я жду ребенка, а не секретарша.

— Мальчика. — Она застенчиво улыбнулась.

Повернулась к Анжеле:

— Футболиста.

— От кого? — настороженно спросила Анжела.

Я почуяла беду, как животные чувствуют приближение грозы.

— От Дениса, — ответила секретарша с вызовом.

Я замерла.

— А… — протянула Анжела. И почти зевнула: — Ну, так успеешь аборт сделать.

— Нет.

— Да, киска, да! — Анжела подошла к бару, взяла бутылку вина. Последнюю.

Это была не Анжела. Я смотрела на нее, не в состоянии отвести взгляд. Я могла ожидать от своей подруги чего угодно: слез, истерики, бутылка об стену или даже об голову секретарши, но вот такого холодного спокойствия; такой насмешливой высокомерности…

— Ты ведь знаешь, какая история произошла с Антоном, — продолжала Анжела, слегка растягивая слова, — только потому, что он переспал с кем не надо? Хотя, конечно, в тюрьме лесбиянок любят. Знаешь, как тебя будут называть?

Анжела улыбалась так, словно только что внесли праздничный торт со свечами.

— Ковырялкой.

Секретарша смотрела на нее исподлобья.

С ненавистью.

— Иди подумай. Только не уходи пока.

Анжела отпустила ее истинно царским жестом.

— Нормально? — произнесла я слово, которое можно смело употреблять во всех ситуациях.

Анжела уже набирала номер телефона. Лицо ее постепенно краснело, глаза наливались слезами. Губы трогательно задрожали.

Я приготовилась к сцене ревности.

— Пап, — произнесла она в трубку дрогнувшим голосом, и я в который раз убедилась в том, что недооценивала свою подругу, — я хочу умереть!…

Она прерывала рыдания только для того, чтобы обрисовать папе сложившуюся ситуацию.

— Ну, что? — спросила я, когда Анжела положила телефон на стол таким жестом, каким в голливудских фильмах кладут руку на Библию.

— У него какое-то совещание. Но он сейчас приедет поговорить с ней.

Она была похожа на несчастную обиженную девочку. Бокал в ее руке казался фарфоровой куклой.

— Ты не будешь звонить Денису? — осторожно спросила я.

— Зачем? Он сам мне позвонит после футбола. Сейчас чемпионат какой-то там идет.

Анжела резко вскочила с дивана, как будто была зайчиком на пружинке. Дернула дверь в приемную. Крикнула, высунув голову:

— Во сколько сегодня футбол заканчивается? — И после короткой паузы, угрожающе: — Ты меня слышишь? — Улыбнулась, кивнула. Повернулась ко мне. — Она говорит, в шесть. Значит, с шести до шести десяти он позвонит.

Приехал Анжелин папа. С интеллигентными охранниками в белых рубашках. Неинтеллигентные, в зеленых спецухах, остались на улице охранять вход.

Как-то сразу получилось, что в приемной оказались мы, а они с секретаршей в моем кабинете.

Через полчаса он по селектору попросил чай.

Мы с Анжелой переглянулись. Решили, что чай понесу я.

Через час они вышли вместе. Ее лицо было зареванным.

Они стремительно прошли мимо нас к выходу. Анжела еле успела сделать несчастное лицо.

Окруженные охраной, они прошли мимо так быстро, что со стороны это было похоже на захват заложницы.

Анжела взяла телефон.

— Пап, а вы куда? А… Понятно.

— Куда они? — переспросила я.

— В больницу, — медленно произнесла Анжела.

В шесть ноль шесть позвонил Денис.

— С каким счетом закончился матч? — поинтересовалась Анжела спокойно и немного игриво. — Отлично. В общем-то, это все, что я хотела узнать. Кстати, любимый, ты мой номер наизусть знаешь или он у тебя в телефоне забит?… Нет-нет, не надо учить…

Анжела прошлась по кабинету.

— Поздно. Сотри его и больше не звони. Никогда. Ты еще спрашиваешь? Потому что твой уровень — это секретарши, официантки, стюардессы и проститутки. Подумай сам: где ты и где я? Давай.

Анжела села. Я смотрела на нее с восхищением. И с завистью.

— Я думаю, никуда он не денется, — произнесла я.

— Ты не поняла, — сказала Анжела. — Поехали? Я домой хочу.

 

25

Я отправилась в турецкую баню гостиницы «Славянская».

Растянувшись на мраморной скамейке, я растворилась в клубах ароматного пара. Раза три прыгнула в холодную купель. Натерла тело скрабом. Скраб готовит моя домработница — по особому рецепту: пшено, мед, молоко.

Посмотрела на себя в зеркало и осталась собою довольна. Даже румянец появился. Немного пококетничала. Как раньше: «Какая я красивая и кому я такая достанусь?»

Сделала в «Aldo Coppola» маникюр. Выбрала цвет лака, название которому дать не смогла. Но красиво.

На набережной развернулась через две сплошные, и меня сразу остановил гаишник.

Осторожно открыла окно, чтобы не смазать лак.

— Документы?

— Возьмите пока 500 рублей. А документы, наверное, в сумке.

Я ткнула наманикюренным пальцем на свою сумку, черную Tod's.

Гаишник даже не удивился. Взял 500 рублей.

Посмотрел на меня с сожалением и захлопнул дверь.

— Счастливого пути.

Решила, что в следующий раз дам рублей триста. Гаишник показался мне симпатичным.

Мне вообще все нравилось в этот день. Нирвана. Я слушала мир вокруг себя и чувствовала себя его частью.

Даже музыка в машине играла негромко. Хотя обычно включена на полную мощность — звуковая завеса между мной и действительностью.

Я позвонила Роме.

Он продиктовал мне номер рейса. Билеты привезут домой.

***

Моя мама принесла странный предмет: зеленую пластмассовую вазу с длинным узким наконечником.

— Это специально для кладбищ, — объяснила она довольно, — чтобы в землю вставлять. А то, знаешь, на могилах эти пластмассовые бутылки под цветы…

Я слышала, что некоторые ближе к старости покупают себе гробы и спят в них, чтобы привыкнуть.

Я смотрела на свою маму с подозрением. Она на меня — раздраженно.

— Машке на могилу отвезешь.

Я кивнула, и на следующий день действительно собралась на кладбище. Я скучала по Машке.

Когда она была жива, я не понимала, насколько мы близки.

Моя мама поехала со мной.

Наверное, хотела поддержать меня. Или полюбоваться на свою вазу. Скорее всего — и то и другое.

На кладбище было тихо. Под ногами скрипел первый снег.

Все могилы были укрыты снегом, как саваном.

Зазвонили колокола. Красиво и грустно.

Как пронзительно не хочется умирать!

Понимаешь это только на кладбище.

Как не хочется лежать в земле, и чтобы червяки скользко перебирались из уха на шею… Потом… в рот…

Ужас. Может, лучше пусть меня сожгут?

А если рай все-таки существует? Целую вечность знать, что ты не то выбрала?

С другой стороны, если не бояться умереть, то тогда ничего не страшно.

***

— Неплохо было бы мне выйти замуж, — сказала моя мама, аккуратно прикрывая калитку могилы.

У меня не получилось скрыть удивление.

— А что, ты думаешь, в шестьдесят жизнь уже закончилась?

Неужели моей маме надо было приехать на кладбище, чтобы задать мне этот вопрос? Или себе?

— Конечно нет. Когда тебе тоже будет шестьдесят, ты это поймешь, — ответила мама сама себе.

Мне было приятно услышать это.

Но все-таки еще один разок представила себе, как меня несут в гробу по этой дорожке. А сзади длинная процессия скорбящих. И падает легкий снег…

Я вздохнула. В шестьдесят лет жизнь не заканчивается. Значит, в тридцать она только начинается?

С чего начнем?

Процессия скорбящих как-то самопроизвольно растворилась в пространстве.

***

Приехала Анжела. Немного обиженная.

— Ты что, могла улететь и даже не попрощаться с друзьями? — Она села в кресло и положила на стол ноги в лакированных сапогах от Jimmy Choo.

Если есть Jimmy Choo — больше ничего не надо.

Редактор красоты журнала «Harper's Bazaar» Алена Пенева носит свои сатиновые Jimmy Choo с бабочкой на пальце разного размера.

Левый — 36-й, правый — 37-й. Или наоборот.

Что-то перепутали с коробками на фабрике и прислали так.

Алена Пенева не стала отказываться, носит.

Jimmy Choo все-таки. Размер — не главное.

— Да я всего на два дня. Заберу Артема — и домой.

Ее папа купил футбольную команду. Что за странную моду ввел Абрамович? Почему никто не покупает команду пловцов? Или, например, метателей дисков?

— Представляешь, папа взял на работу эту дуру, — пожаловалась Анжела.

Речь шла о секретарше.

— Не меня, родную дочь! А ее! Нормально это?

— Да… — Я кивнула и тоже вытянула ноги на стол. — Но она действительно способная…

Моя новая домработница принесла нам чай.

На ней были спортивные штаны с вытянутыми коленками. Я вспомнила про «Мажордом». Придется заказывать платье с фартуком.

— Способная, не то слово, — зло согласилась Анжела.

— А как Денис? — спросила я.

— Я просила папу подарить мне эту футбольную команду. На три дня рождения и три Новых года вперед.

— А он?

— Не согласился.

— Надо было еще к трем Восьмым марта приурочить.

— Ага. У него там Денис тренером работает. А папа мечтает, чтобы мы поженились.

В гостиную заглянула мама. Кивнула Анжеле.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась моя подруга. — Говорят, сейчас давление?

Мама хлопнула дверью. Ей не нравится, когда напоминают о ее возрасте.

— Замуж собралась, — объяснила я Анжеле.

— А…

— А что, Денис очень нравится твоему папе?

— Нет, просто папа спит и видит, как бы я замуж побыстрей вышла.

Мы немного помолчали.

Я принесла бутылку мартини. Разлили по бокалам.

— А что Денис-то? — снова повторила я.

— Ухаживает за мной. Цветы и все такое. А я, Никита, в Перу уезжаю.

— В Перу? — Мое удивление было искренним.

— Ага. Забыла? Чай с кокой? По горам с рюкзаком?

Я думала, она шутит. Или, может, в новой коллекции Louis Vuitton рюкзаки какие-то очень уж красивые? И Анжеле просто приходится отправляться в Перу, чтобы покупку оправдать?

— Ты это серьезно? — поинтересовалась я.

Анжела улыбнулась.

— С кем? Неужели есть еще сумасшедшие? — поинтересовалась я.

— Есть. Целая группа. Представляешь, как здорово?

Глядя на блестящие Анжелины глаза, я хотела ей верить.

— Здорово, — кивнула я, — в конце концов, тебе же не впервой?

Анжела пожала плечами.

— Ага.

Вечером мы стали звонить Кате.

Она теперь работала где-то в правительстве.

Кем — мы не понимали. Но все очень легально и престижно.

И она ждала Антона. Жила его проблемами.

Проблем в тюрьме много. Его перевели в другую камеру, значит, нужен новый телевизор. Потому что забирать что-либо из камеры не принято.

Еще нужен новый вентилятор. И компьютерные шахматы. Передать можно все, что угодно. Каждая передача — сто долларов. Даже кокос можно передать. За плюс сто. Только самой носить тяжело. На очереди по целому дню уходит. Поэтому передачи носит адвокат. Оплата — почасовая.

Антон говорит, что вспоминает Катю каждый раз, когда его бесцеремонно обыскивают. И ощупывают.

Катя никого никогда не любила до Антона.

Интересно, где Снежанна?

***

Будильник стоял на 6 утра.

Ромин водитель вез меня в аэропорт.

Через четыре часа я увижу сына.

Я заберу его домой.

В гостиной на журнальном столике лежат три билета в цирк. Мама купила.

Школа Артема была похожа на дом нашего соседа. Лучшие английские традиции: темный кирпич, ровный ряд окон, перед входом лужайка.

Артем в синем спортивном костюме. У них — физкультура.

— Я так по тебе соскучилась!

Только когда я обняла его, я действительно поверила, что я здесь. В Лондоне. И все эти странные события, которые происходили со мной, закончились.

— Мам, подождешь? Ладно? А то я капитан, я не могу ребят бросить. Полчаса?

Я кивнула. Полчаса — подожду. Но не больше. Я и так слишком долго ждала.

В иллюминаторе показалась взлетная полоса Шереметьево-2. Никакой sea view не сравнится с этим видом. С него начинается ощущение дома.

По привычке я приподняла ноги и опустила их на пол в ту секунду, когда самолет коснулся земли. Артем сделал то же самое.

Это нас Рома научил.

Артем с визгом бросился папе на шею.

Рома довольно улыбался, как кот, которому чешут ухо.

Артем шел между нами, держа нас за руки.

В машине я продемонстрировала Роме галстук, который купила ему в Duty Free. В подарок. Valentine.

Рома усмехнулся.

— Никит, знаешь, за что я тебя люблю? — спросил он.

Я мило улыбнулась. Как будто он сказал не «люблю», а, например, «сырники».

— За постоянство. Ты мне уже покупала такой галстук, когда летела из Рима в прошлом году.

Ужас. Я непринужденно рассмеялась.

— Мне кажется, тот был на тон светлее.

— Не расстраивайся. Ты же, в конце концов, не виновата, что они годами не меняют коллекции в этих Duty Free, — сказал Рома. Добрый человек.

Всю оставшуюся дорогу я молчала.

— Когда в цирк идем? — спросил Рома, взяв со стола билеты.

Мама в это время накрывала на стол.

Я стояла, не шевелясь.

— В воскресенье? — Рома внимательно изучал билеты.

Я молчала.

— Первый ряд? Отлично. — Он смотрел на меня и улыбался.

Я подумала, что мне, наверное, лучше молчать.

Просто стоять, молчать и не шевелиться. Может, и все вокруг тогда тоже застынет? Как в детской игре. «Море волнуется раз, море волнуется два…»

— Артем! — позвала бабушка с кухни. — Я там билеты купила! В цирк пойдем!

«Море волнуется три…»

Артем внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на Рому.

— Я не хочу в цирк! — крикнул он, чтобы слышно было на кухне.

— Мама с папой хотят. Вместе пойдете.

Моя мама появилась в дверях с полной тарелкой пирогов. Посмотрела на нас.

— Да что я не видела в этом цирке? — сказала она медленно.

«Море волнуется три, морская фигура на месте замри».

А в цирке принято обниматься, как, например, в кино? Надеюсь, что да.