Как всегда, выходя из отделения домой, Ангелина Петровна прошла по второму этажу, кивая пациентам и прощаясь с дежурной медсестрой.
Спустилась на первый. Несколько мужчин в холле играли в преферанс.
Ангелина Петровна заглянула в карты одного из них, невысокого, с буйной шевелюрой и в круглых очках. Он дал возможность изучить свои карты Ангелине Петровне и лукаво улыбнулся.
– Молодец, – кивнула Ангелина Петровна.
– Еще какой молодец! – подхватил длинноволосый молодой человек в узких джинсах. – Такой молодец, что вам тут банковский аппарат надо ставить, чтобы кэш снимать!
– Ну, а вы как? – обратилась Ангелина Петровна к третьему игроку. Он старательно прятал от всех карты и хмурился. – Как самочувствие?
Смотря что вы имеете в виду под самочувствием, – ответил он, не отрывая взгляда от карт. – Оно зависит не только от магниторного возмущения земной коры, но и от солнечной активности, которая подчиняется более общим космическим законам, и количества «черных дыр» в нашем участке Млечного Пути. Кроме того, мое самочувствие напрямую зависит от эмоционального состояния микроорганизмов, обитающих в моем кишечнике.
– Погнал! – прокомментировал длинноволосый парень.
– Ладно, много не проигрывайте, – улыбнулась Ангелина Петровна и кивнула медсестре: – Как только начнут последние штаны с себя снимать, забирайте карты!
– Нет, – засуетилась медсестра, – они интеллигентные, они на последние штаны играть не будут. Они на доллары только.
Ангелина Петровна закрыла дверь на этаж на ключ, прошла через пост охраны, еще один ключ повернула в замочной скважине, вышла на улицу.
Ее отделение располагалось на территории бывшей ведомственной больницы. Внешне оно ничем не отличалась от других корпусов – такое же типовое белое здание с симметричными рядами окон. Только охрана, прогуливающаяся по периметру, делала его обособленным и придавала статусность.
Ангелина Петровна щелкнула брелком своего «БМВ», но садиться в машину не торопилась.
Медленно пробираясь по извилистой дороге, важно шурша шинами по асфальту, к корпусу психиатрического отделения приближался «Мерседес» с флагом на номерах, включенной мигалкой на крыше и двумя машинами охраны.
Ангелина Петровна снова щелкнула пультом, «БМВ» мигнула, кнопки утонули в дверцах, словно подводные лодки, временно опустившиеся на дно.
– Ангелина Петровна, дорогая! – Из «Мерседеса» вышел высокий, с хорошо проработанными трицепсами мужчина в модном узком галстуке и современно, под ноль стриженной головой.
– Рада вас видеть, Игорь Анатольевич, – улыбнулась Ангелина Петровна и протянула руку, которую Игорь Анатольевич крепко пожал.
– Заехал своего проведать. Как он там?
– Хорошо. Такой обаятельный молодой человек, очень на вас похож.
– А мне говорили, я на мужика похож, а не на педераста. – Игорь Анатольевич смачно сплюнул на землю.
– Ничего. Перерастет. – Ангелина Петровна привычно не обращала внимания на окружившую их со всех сторон охрану.
– Вот и мать то же самое говорит. Уже лет двадцать. И в четыре года – перерастет, и в тринадцать – перерастет. Ладно. Может, и вправду перерастет когда-нибудь. – Игорь Анатольевич задорно улыбнулся. – «Только увидеть ту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе!»
– Вы паксил пьете? – заволновалась Ангелина Петровна.
– Пью, пью! – отмахнулся Игорь Анатольевич. – Видите, какой спокойный стал! До свидания.
Он направился к центральному входу, и, как рыбешки, сопровождающие корабль, его охранники двинулись вместе с ним.
До закрытия магазина, в который спешила Ангелина Петровна, оставалось полчаса.
«Успею, – решила она, – хотя, конечно, напрасно водителя отпустила, он такие тайные тропы знает!»
На всякий случай позвонила в магазин, попросила ее дождаться.
Дождались. Она опоздала на две минуты.
Открывая дверь в бутик, Ангелина Петровна представила себе, что управляющая магазином стоит у входа и, как судья секундомер, держит в руках ее вожделенный «Турбийон». За 240 тысяч евро. С ремешком из кожи аллигатора с золотой застежкой.
Часы – мечта, часы – настроение, часы – романтика. Ангелина Петровна заказала их шесть месяцев тому назад.
– Поздравляем! – произнесла управляющая с такой улыбкой, с какой обычно вносят торт со свечами.
– Спасибо, – ответила Ангелина Петровна и поискала блестящими глазами свою обнову.
– Вот они. – Управляющая взмахнула рукой, словно волшебница, и продавщица вынесла в зал огромную квадратную коробку. Открыла.
– Циферблат из австралийского опала. Как вы и хотели.
Застежка часов захлопнулась на запястье легко и изящно, и само запястье стало как будто тоньше и нежнее.
Аркаша позвонил, когда Ангелина Петровна уже садилась в машину.
– Привет, тигренок, – улыбнулась Ангелина Петровна трубке, часам, Аркаше, заходу солнца, гаишнику и собственным мыслям.
– Привет. Я отлично поплавал. А ты где была? Я позвонил сначала на работу…
– В «Третьяковке».
– Да? Здорово. Что-нибудь купила?
– Пришли мои часы.
– Поздравляю! Это надо отпраздновать!
– Давай.
– Что-нибудь китайское?
– «Шатуш»!
– Отлично! Сначала салат с уткой, потом роллы, потом кальян виноград с клубникой.
– Я буду через двадцать минут.
Аркаша был в сиреневой рубашке, рваных джинсах и с мокрыми после бассейна волосами. Волосы слегка завивались в кудряшки, их хотелось трогать руками, накручивать на палец, ерошить, а потом заново приглаживать.
Обычно ничего подобного в ресторанах Ангелина Петровна себе не позволяла.
Но сегодня был какой-то особенный день. Все казалось возможным, настоящим и правильным.
Аркаша пускал клубы виноградного дыма и снисходительно улыбался.
– Часы делают твои ручки шаловливыми. Можно, ты будешь почаще покупать себе часы?
– Это ты делаешь мои ручки шаловливыми. Это ты все делаешь! Ты! Ты! Ты!
– Ну, хорошо – я. Мне это даже нравится.
– А мне нравишься ты.
– А мне теплые роллы.
– А мне ты и теплые роллы, только если есть их с тобой.
– А мне если с тобой, то можно и без роллов.
– Врешь!
– Не вру!
– В Москву привезли Пабло Пикассо, портрет «Анхеля де Сото».
– Да?
– Ага. Его будут продавать на Christie's через пару месяцев. Стартовая цена – 60 миллионов.
– Ого!
– Не ого, а ого-го! Это же Пикассо! Помнишь, я подарил тебе альбом?
Официантка в короткой бежевой юбочке принесла два бокала шампанского.
– Помню. «Девочка на шаре».
– Умница. И в особняке Шехтеля на Тверской будет закрытый прием. Туда привезут картину. Нам обязательно надо попасть в список. Слышишь?
– Зачем? – Ангелина Петровна нахмурилась. – Я, например, не собираюсь покупать ничего, что стоит 60 миллионов. Тем более картину. Ты, по-моему, тоже.
– Об этом можешь мне не напоминать! – Аркаша отодвинул свой бокал, отвернулся в сторону. Вода в колбе кальяна забулькала, заполняя паузу в разговоре.
– Аркаша! Не начинай! Прошу тебя. Просто ты должен понимать, что там соберутся люди, которые будут потенциальными покупателями. А что там должна буду делать я? Притворяться, что тоже прикидываю, подходит ли мне этот портрет под мои занавески?
– Смотреть! – воскликнул Аркаша, и соседний стол удивленно оглянулся на него. – Наслаждаться! Это удивительное полотно! Оно уедет в частную коллекцию, и ты больше никогда не сможешь увидеть его! Понимаешь? Ты, может быть, будешь жалеть об этом всю жизнь!
– Аркаша, котенок, успокойся.
– Не называй меня котенком!
– Хорошо. Успокойся. – Ангелина Петровна прикурила сигарету на длинном, одного цвета с ремешком от часов мундштуке.
– Я хочу видеть эту работу.
– Это неприлично. Мы не можем туда пойти.
– Неприлично хотеть увидеть шедевр?
– Давай не будем ссориться.
– Я все равно попаду туда!
Ангелина Петровна вздохнула.
– Хорошо. Я постараюсь что-нибудь придумать, надо узнать, кто организовывает прием.
– Ты – чудо!
– А ты – как маленький ребенок!
– Ты – самая лучшая! Я без тебя умру!
– По-моему, ты умрешь без Пикассо.
Циферблат часов тускло отсвечивал низкое пламя свечи на столе, аллигатор нежно поглаживал кожу. Аркашины волосы высохли, беспорядочными локонами падали на глаза, которые были так широко распахнуты, словно вся вселенная умещалась в одном их взгляде.
– Ты – чудо! – прошептала Ангелина Петровна, сдувая с Аркашиного уха прядки волос.
– Я люблю тебя, – прошептал Аркаша и выпустил дым двумя аккуратными колечками. Они одновременно воспарили над столом, на мгновение переплелись так, как переплетаются кольца на свадебных автомобилях, и растворились в и без того насыщенном воздухе ночного московского ресторана.