Вирус «Мона Лиза»

Роде Тибор

Похищена дочь ученой Хелен Морган. Помочь женщине вызвался некто Патрик Вейш. Его пропавший отец загадочным образом связан с исчезновением Мэйделин. Теперь Хелен и Патрику нужно успеть выполнить условия похитителя, чтобы спасти девушку. Но для этого они должны выяснить, за что изуродовали главных красавиц страны, почему уничтожают предметы искусства и кто тот таинственный гений, который держит в страхе полмира?

 

© Bastei Lübbe AG, Köln, 2016

© Shutterstock. com / sanneberg, обложка, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

* * *

 

 

Пролог

Она наконец-то уснула, плотно смежив веки, слегка приоткрыв полные губы. По контрасту с темно-каштановыми волосами в ярком свете операционной лампы ее кожа казалась еще светлее.

Он скользнул взглядом по линии ее скул до подбородка, центр которого отмечала маленькая ямочка, затем по длинной шее, где в равномерном ритме пульсировала сонная артерия. На миг он замер, считая удары, затем сосредоточился на плечах – они были обнажены, из-за чего она выглядела хрупкой и ранимой. Груди были действительно идеальными, доктор Рахмани не преувеличивал: маленькими, но упругими. Однако самой удивительной казалась их форма, вызывавшая особенные ассоциации. Не круглые, но и не овальные. Перед его внутренним взором мелькали образы фруктов, а затем ему почудилось, что сквозь хирургическую маску он слышит некий запах, к которому примешивается запах медицинского спирта. Кормила ли его мать грудью? В конце концов, все мы жертвы собственных мыслей.

Он провел тыльной стороной ладони по лбу. Латексные перчатки прилипли к покрытой шрамами коже. Ее живот, едва заметно поднимавшийся и опускавшийся в такт дыханию, казался мраморным и в то же время невероятно мягким. Парадокс. На миг в его душе всколыхнулось желание прижаться к нему щекой, затем его взгляд остановился на маленьком фальшивом бриллианте, сверкнувшем в пупке. Пирсинг. Внутри у него все судорожно сжалось, он почувствовал что-то вроде отвращения. В своем стремлении к красоте они не боялись даже боли. Не боялись ранить собственную плоть. Он устоял перед желанием вырвать камень из пупка. Скоро он будет стоить дороже. Если сейчас цирконий терялся на фоне почти безупречного тела, то вскоре он станет самой ценной деталью этого куска плоти.

Он снова коснулся рукой своего лица, ощутив шероховатость кожи. С некоторым облегчением отметил, что ниже живота это женственное тело прикрыто простыней. Мужчина был уверен в том, что ядовито-зеленая ткань скрывает бесконечно длинные ноги. Он много думал о том, как им дальше быть с ногами. И удовлетворительное решение было найдено. Он взглянул на инструмент, похожий на резиновый молоточек. Глубоко вздохнув, он поднял голову и посмотрел доктору Рахмани прямо в глаза – только они и были видны на его лице, закрытом огромной маской. Свет ламп временной операционной отражался в зрачках Рахмани, и по их безумному блеску он понял, что врач нервничает. Или боится? Кустистые брови доктора влажно поблескивали, и только теперь мужчина заметил в руках хирурга скальпель. Его острие в дрожащей правой руке выводило в воздухе яркие линии, словно врач размахивал спичкой. Этот оптический обман понравился ему. На ум пришел образ фитиля, конец которого нужно было поджечь. Он почесал под глазом. Из-за латекса собственная кожа на кончиках пальцев казалась еще более чужой, чем обычно. Или, вернее будет сказать, более нечувствительной?

Он ободряюще кивнул доктору. Наблюдая за тем, как тот, тяжело дыша, склонился над столом, а скальпель бесшумно разрезал первый слой кожи, он испытал глубокое чувство счастья. В последний раз он поглядел на лежавшее перед ним творение Бога. Теперь настало время человечеству познакомиться с его собственным творением. Конечно, поначалу миру непросто будет понять его, но все же это первый шаг к исцелению. И лекарство на вкус горчит.

 

1. Акапулько

На время соперничество было словно позабыто. Мисс Луизиана каким-то образом умудрилась пронести в автобус бутылку текилы, и когда, спрятанная в коричневый бумажный пакет, та несколько раз обошла ряды сидений, напряжение кандидаток сменилось развязной веселостью. К нему примешивалось также всеобщее предвкушение праздника. По программе им предстояло провести неделю в Акапулько – последний этап подготовительного марафона перед крупным заключительным мероприятием по случаю выборов Мисс США. Час назад на взлетном поле аэропорта Интернасьональ их приветствовал генерал Хуан Н. Альварес, обдуваемый потоками горячего воздуха, и к этому моменту ни одна из девушек уже не сомневалась в том, что они великолепно проведут неделю возле самых роскошных бассейнов Мексики. До отеля ехать добрых полчаса – так сказал водитель, мексиканец, когда за девушками закрылись двери автобуса. «При условии, что я смогу оторваться от созерцания своих прекрасных пассажирок и не доставлю всех прямиком в могилу», – в шутку добавил он.

Из мобильного телефона Мисс Нью-Йорк доносился громкий рэп. Автобус преодолел примерно половину пути, когда пьяная вдрызг Мисс Флорида, одна из самых юных красавиц страны, сняла туфли, встала на сиденье босиком и принялась танцевать, виляя бедрами под вопли остальных. На каждой выбоине мексиканского шоссе мягкое сиденье подбрасывало представительницу солнечного штата к потолку видавшего виды автобуса. Подзадориваемая криками конкуренток, Мисс Флорида в конце концов издала ликующий возглас, расстегнула верхнюю пуговицу своей белоснежной футболки поло и принялась позировать перед поднятыми вверх камерами и вспышками смартфонов, не догадываясь, что ее перспективы получить титул только что растворились в тяжелом от алкогольных паров воздухе.

У нее не было ни малейшего шанса, когда автобус резко затормозил. В первую секунду она полетела вперед над головами визжащих товарок, ударилась красивым личиком о подголовник, затылком – о потолок, рукой – о стекло, коленом – обо что-то еще. Когда автобус развернулся поперек шоссе, центробежная сила швырнула ее вместе с чемоданами, сумками и бутылками с напитками на другой ряд сидений. К тому моменту уже потеряв сознание, она ударилась всем телом об оконное стекло, оставив на нем длинную трещину, и скользнула вниз, под сиденье, словно безжизненная соломенная кукла.

Поэтому она уже не услышала, как в автобусе поначалу воцарилась полная тишина, лишь изредка прерываемая негромкими всхлипываниями. Не услышала она и выстрела, пробившего лобовое стекло в опасной близости от головы водителя, и не заметила, как тот открыл двери автобуса, услышав приказ, отданный на испанском языке. Не увидела тяжелых военных сапог совсем рядом с собственной окровавленной головой, не услышала испуганной мольбы водителя, которого сдернули с места и вытолкали на дорогу, где он и остался лежать в пыли. Мисс Флорида не почувствовала жгучей боли, когда автобус рванулся вперед и она ударилась переносицей об острые углы нижней части сиденья, на котором Мисс Алабама и Мисс Южная Каролина с раскрытым ртом и широко распахнутыми от ужаса глазами впервые в жизни смотрели в дуло обшарпанного пулемета.

 

2. Бостон, неделю спустя

Стук стал громче, энергичнее. Если сначала он был робким, то теперь игнорировать его у Хелен уже не получалось. Промежутки между отдельными ударами тоже сократились. Стук раздавался в каком-то странном ритме, и она пыталась разгадать его. Длинный – длинный – короткий – очень длинный. Голубой – голубой – желтый – темно-синий. Как часто бывало, звуки вызывали перед ее внутренним взором цветовые вспышки. Хелен испуганно вздрогнула, когда раздался гулкий рокот. За закрытыми веками разливалась темно-красная волна. На ум невольно пришла ассоциация с лужей крови, но тут же исчезла, когда красный сменился фиолетовым. Стук ускорился, словно гипнотизируя женщину. Ощущение было такое, словно она осушила бутылку красного вина. Да, точно, это оно. Цвет, который ассоциировался у нее с рокотом, напоминал цвет красного вина. Тягучего бордо.

– Хелен! Ты что там, уснула? Хелен!

Гулкий голос оторвал ее от размышлений. Словно кто-то говорил в консервную банку. Заштрихованный розовый.

Она открыла глаза, испытывая желание двигаться, потягиваться, но это было невозможно в узкой трубе, в которой она лежала. В маленьком зеркальце, закрепленном на расстоянии пяди от глаз, она увидела изображение улыбающегося мужчины. Ему наверняка было не более двадцати пяти лет. Иссиня-черные волосы идеально причесаны и блестят, словно на них выпала свежая роса. На лбу вился один-единственный локон, и Хелен захотелось протянуть руку и убрать его в сторону. Она с трудом сдержалась, вспомнив, что двигаться нельзя. Рука налилась тяжестью. Скулы у мужчины резкие, зубы – белоснежные. Намек на щетину придавал ему особенно мужественный вид. Дерзкий взгляд обещал приключения. Да, пожалуй, его ни одна женщина не прогнала бы из своей постели. Хелен на миг закрыла глаза. Черный. В груди кольнуло.

– Ну что, он красив на твой взгляд? – спросил звучный голос.

Хелен показалось, что в нем мелькнули нотки веселья. Она нащупала кнопку, стараясь не шевелить всей рукой. Слегка нажать пальцами. Подождать.

– Так я и думала! – услышала она голос Бетти. – А мы уже испугались, что ты тут уснула.

«Очень смешно», – подумала Хелен. Ее тело вырабатывало такое количество адреналина, что, наверное, ночью у нее будет бессонница. То, что здесь происходило, напоминало ей скачку на взбесившейся лошади. Кто ж тут уснет? На лбу выступили капельки холодного пота. Она снова втянула воздух ртом. Ощутила покалывание в кончиках пальцев. У нее были причины откладывать эту процедуру. Все ее коллеги уже давно прошли обследование на аппарате МРТ. Большинство – еще во время учебы. А ей все как-то удавалось избежать этого. До сегодняшнего дня. Но если ты возглавляешь научный проект, то нужно подавать хороший пример. И именно ей, а не кому-то другому надлежало проверить испытательную установку. Теперь стук сопровождался новым цветом. Хелен отогнала красочные образы, сосредоточившись на зеркале.

– Так, теперь следующий снимок! – объявила Бетти.

На этот раз в нем показалось женское лицо. Сначала Хелен подумала, что женщина не накрашена, но, присмотревшись внимательнее, заметила тени на веках и следы макияжа. Тем не менее выглядела она как-то пресно. Бледная кожа щек немного обвисла. Губы тонкие. Нос не совсем ровный. Взгляд скучающий. Тяжелые верхние веки. Ясно, что должна символизировать эта фотография: непривлекательность. Хелен закрыла глаза. Ярко-красный. Может быть, все дело в гудении? Она снова шевельнула указательным пальцем.

Из динамика послышалось скептическое: «Ладно».

– Ты уверена, что не ошиблась?

Хелен хватала воздух ртом, но грудь словно залили цементом. Ей казалось, что она вот-вот задохнется.

– Я хочу выбраться отсюда! – вдруг сказала Хелен, и сама удивилась собственным словам.

– Но мы еще не закончили… – неуверенно протянула Бетти.

– Прервать! – решительно заявила Хелен. Стук создавал последовательность, вызывавшую в ее воображении мрачные тени.

– Точно? – недоверчиво переспросила Бетти. – У нас еще десять фотографий…

– Точно! – В голосе послышались панические нотки.

Хелен немного подождала и, когда ничего не произошло, нащупала маленький резиновый мячик, который лежал возле ее правой руки. Она сотни раз клала этот мячик в прибор МРТ рядом с испытуемым, произнося при этом фразу, которая должна была успокоить его и напомнить о том, что обследуемый может сжать мячик, если будет необходимо. Конечно же, такой необходимости ни разу не возникло. Еще никто и никогда не увиливал. И вот теперь это сделала она сама.

– Да, да, я иду. Закончили! – раздался голос Бетти, в котором звучали удивление и тревога. Поле зрения Хелен затуманилось ярко-лиловым.

Осознание того, что она не сможет выбраться из этой трубы самостоятельно, лишь усилило панику Хелен. Она почувствовала, как холодный пот выступил изо всех пор. Сердце колотилось, словно обезумев. Здесь слишком тесно. Что, если сейчас выключат свет? Сколько придется тогда пролежать в темноте?

Стук и гудение вдруг стихли, прибор МРТ содрогнулся и замер. Свод над ней медленно пришел в движение, и Хелен услышала негромкое жужжание автоматики, в то время как каркас, на котором она лежала, выехал наружу. Свет не выключили.

Ее захлестнула волна облегчения. Радиочастотную катушку откинули в сторону, и перед ней возникло лицо Бетти. Какой контраст по сравнению с последней картинкой, которая еще недавно парила над ней! Зеленые глаза на лице, усыпанном веснушками, с тревогой смотрели на нее. Рыжие локоны Бетти щекотали ей шею.

– С тобой все в порядке? – нахмурившись, спросила она.

– Пожалуйста, помоги мне подняться, – простонала Хелен и протянула руку коллеге. Мокрые от пота пальцы едва не выскользнули из ладони Бетти.

Когда Хелен наконец сумела выпрямиться, голова у нее кружилась, но впервые за несколько последних минут ей казалось, что она наконец-то может дышать. А вот правду лучше не говорить никому. Будучи руководителем исследовательского проекта такого масштаба, она не могла позволить себе проявить подобную слабость.

– Мне срочно нужно в туалет. Кажется, сегодня утром я выпила слишком много чая, – подчеркнуто спокойным тоном произнесла она, снимая с себя провода.

Хелен заметила удивленный и задумчивый взгляд Бетти.

– Что? – рассмеялась она, надеясь, что это прозвучало не слишком натянуто. – Неужели ты думаешь, что мне страшно внутри прибора МРТ? Эта штука – вся моя жизнь!

Бетти почесала лоб.

– Но ты нажала на тревожный мячик…

– Да ведь мне срочно нужно в туалет! – воскликнула Хелен, энергично качая головой и делая вид, что все это ее забавляет. – Возможно, это потому, что там тепло. Не знала? – И, словно для того, чтобы придать своим словам больший вес, она свела коленки, как маленькая девочка, и неловко зашагала к двери. – Кстати, разбери пока те снимки, которые уже есть. Я сейчас вернусь! – крикнула она, выходя в коридор.

Туалет находился рядом. Хелен умылась холодной водой, отчего ей стало лучше. Она негромко застонала, отчасти от холода, отчасти – от облегчения. Случилось именно то, чего она боялась много лет. Хелен почувствовала, как кровь прилила к щекам. Есть стоматологи, которые боятся лечить зубы. Полицейские, которые превышают скорость. И, что уж греха таить, есть неврологи, которые испытывают панический страх перед туннелем прибора МРТ. Вытерев лицо жестким бумажным полотенцем, от которого отдавало серой, бросив взгляд в зеркало и поправив прическу, Хелен направилась обратно в комнату управления.

Обсуждение случившегося нужно пресечь в зародыше. Хорошо, когда командуешь именно ты.

Бетти была одна. Она сидела за пультом, напоминавшим тот, что стоит в кабине пилота в самолете. За стеклом виднелся осиротевший магнитно-резонансный томограф. Бетти сосредоточенно смотрела на большой монитор.

– А где Клод? – спросила Хелен. Ей очень хотелось увидеть, как он отреагировал на прерывание эксперимента, и сразу же предложить ему подходящее объяснение. До того, как об этом станут говорить коллеги.

– Пошел за едой, – задумчиво отозвалась Бетти.

– А там было несколько довольно симпатичных парней, – сказала Хелен. Главное – вести себя естественно.

– Я так и подумала, что тебе понравится.

Хелен помассировала виски. Ей все еще казалось, что она слышит негромкий гул.

– Эти звуки в трубе просто убивают, – произнесла она. – Внутри они слышатся еще интенсивнее. Сплошная психоделия!

Бетти подняла коробочку с CД-диском, не отводя взгляда от экрана. Хелен увидела на ней надпись «Magnetic Sounds».

– Во время сеанса МРТ Клод записал звуки, а потом перенес их на диск. Он говорит, что, если их смикшировать и слушать вечером в автомобиле, это звучит получше любого лаунжа. Еще он спросил меня, не могу ли я что-нибудь под это спеть.

Хелен усмехнулась. Она давно подозревала, что между Бетти и Клодом что-то есть.

– А мне он ничего не рассказывал.

Бетти громко рассмеялась:

– Наверное, боится, что из-за этого у него будут неприятности. В конце концов, здесь же не студия звукозаписи.

– И они у него будут! – сухо заметила Хелен. Увидев озадаченный взгляд Бетти, она положила руку на плечо девушке, чтобы успокоить ее. – Я пошутила!

Отметив, что коллега расслабилась, Хелен посмотрела на монитор. То, что казалось похожим на половинку грецкого ореха, на самом деле представляло собой изображение ее мозга в разрезе. В правом верхнем углу было написано ее имя: Хелен Морган. Впервые в жизни она видела на мониторе собственный мозг. Среди похожих на кораллы серых контуров светились красно-желтые области, напоминающие пожарища.

– Скажи, это твое первое исследование на МРТ? – спросила Бетти, и в ее голосе звучала неприкрытая тревога. Видимо, она так и не успокоилась из-за того, что пришлось прерывать опыт, несмотря на все попытки начальницы сделать вид, что все в порядке.

– Я ведь сказала, что мне просто нужно было в туалет…

– Я не об этом. – Бетти наклонилась, чтобы внимательнее рассмотреть что-то на стоящем перед ней мониторе. – Я вот что имею в виду, – произнесла она.

Взглянув через плечо Бетти на изображение собственного мозга, Хелен почувствовала, что сердце забилось быстрее. Только сейчас она заметила то, что, по всей видимости, раньше упустила. В нескольких сантиметрах от мерцавших красным областей, на противоположной стороне ее мозга, выделялось еще одно пятно. Пятно, которого там не должно быть, и невролог прекрасно об этом знала. И прямо под ним к монитору прилип указательный палец Бетти.

Она сразу поняла, что означает эта ярко-красная точка размером с ноготь большого пальца. Бетти обернулась к ней, брови ее были строго сведены на переносице. Не обращая на коллегу никакого внимания, Хелен продолжала смотреть на монитор. Она много читала об этом, изучала картинки в учебниках и именно так и представляла себе это. Но теперь, увидев это перед собой, в собственном мозге, она испугалась больше, чем предполагала. Снимок был наглядным подтверждением того, о чем она давным-давно подозревала.

Казалось, палец Бетти, все еще лежавший на изображении ее мозга, проник за лобную кость и погрузился внутрь черепа. Хелен не была готова к тому, что это отклонение окажется столь явным, надеялась, что Бетти не обратит на него внимания. И почему именно Бетти? Она сохранит врачебную тайну примерно столь же надежно, как и доска объявлений в общей комнате.

Придется кое-что предпринять, чтобы девушка не болтала.

Не отводя взгляда от экрана, Хелен протянула правую руку и толкнула дверь рядом с собой с такой силой, что та с грохотом захлопнулась. Перед глазами вспыхнула яркая желтая точка. Бетти испуганно обернулась и поглядела на нее.

– Что скажешь, если на выходных я предоставлю вам с Клодом лабораторию для ваших музыкальных экспериментов?

Бетти расцвела в улыбке, и веснушки на ее лице заплясали.

 

3. Сан-Антонио

– Тебе нехорошо, Мэйделин? – Казалось, взгляд доктора требовал от нее откровенности.

Девушка энергично покачала головой. На этот раз даже обманывать не пришлось. Она чувствовала себя хорошо. В минувшие недели ей становилось все лучше с каждым днем. И это было связано с визитами к доктору. Но и с Брайаном тоже. Стоило ей подумать о его лохматых каштановых кудрях, как сердце екнуло.

– Со мной все в порядке. Мне очень хорошо, – твердым голосом произнесла она, выдержав взгляд доктора Рейда.

Скептическое выражение лица врача сменилось улыбкой.

– Замечательно. Просто замечательно, – сказал он и посмотрел на лежащую у него на коленях папку с документами, словно пытаясь отыскать там некую запись.

Она вытянула шею, и ей показалось, что она увидела среди бумаг чек. Может быть, это от мамы, плата за пребывание в клинике? Девушка перевела взгляд на часы, висевшие над дверью. Уже без двадцати пяти четыре. В четыре они с Брайаном договорились встретиться в парке клиники. Как же медленно движется минутная стрелка!

Доктор отложил бумаги в сторону и скрестил руки на груди, не спуская с нее взгляда. Его грудная клетка равномерно вздымалась. Видимо, он собирался сказать ей что-то неприятное.

– Мэйделин, я очень рад, нет, мы все рады, что тебе лучше. Но позволь мне задать вопрос, и, прошу тебя, не сердись на меня. Как твой терапевт, я могу быть прямолинейным.

Удивленная, Мэйделин кивнула. Во время прошлых сеансов она ни разу не видела его таким. Он, воплощение хладнокровия и уверенности, впервые казался ей напряженным. В его голосе звучала неприкрытая тревога. И внезапно все ее существо охватило волнение.

– Да, конечно, – нарочито спокойно произнесла она. – Спрашивайте!

Плечи терапевта снова поднялись, он многозначительно откашлялся.

– Мэйделин, – наконец начал он, глядя на нее еще внимательнее, чем прежде. – Ты набрала вес?

Девушке показалось, что она ослышалась, она открыла было рот и снова закрыла. Попыталась поймать эхо его слов, но в этой комнате оно не звучало. Неужели… неужели он действительно сказал «набрала вес»?

– Не пойми меня превратно, – продолжал доктор Рейд, которому, видимо, было не по себе, – но при поступлении к нам ты была очень стройной и привлекательной девушкой. Гораздо красивее многих здешних обитательниц. А теперь ты сидишь передо мной с самодовольной улыбкой, двойным подбородком и кажешься мне… – Доктор умолк и медленно наклонился вперед. – Прости за прямоту, но… толстой! – Когда он произнес последнее слово, на его лице мелькнуло отвращение.

Мэйделин почувствовала, как сжалось горло, а сердце стало болезненно биться о ребра, что много лет было явным признаком ее плохой физической формы. Глубоко оскорбленная, она поднялась, с трудом сдерживая рвотный позыв.

Теплая рука терапевта легла ей на колено.

– Мэйделин, – с сочувствием в голосе произнес он, – мы все здесь хотим тебя вылечить, но не собираемся превращать тебя в самодовольного человека. Если ты станешь толстой и некрасивой, то психическое здоровье в несправедливом внешнем мире тебе не понадобится. Мир жесток, Мэйделин. Не забывай об этом!

Она смотрела на нахмуренный лоб доктора, слегка поблескивавший в желтоватом свете настольной лампы. Тошнота усилилась. Может быть, это испытание? Мэйделин искала в глазах доктора Рейда нечто такое, что помогло бы ей понять: все это лишь шутка, проверка ее душевных сил. Но она не увидела в его взгляде ничего, что смягчило бы жестокость его слов. Более того, казалось, он искренне тревожился за нее. Можно сказать, переживал.

Все ее тело судорожно сжалось. Она не заметила, что поправилась. А что с Брайаном? Почему он ничего ей не сказал? Может быть, он любит полных женщин? Может быть, на самом деле он здесь именно поэтому, а не потому, что лечится от наркозависимости, как он утверждал? Может быть, он извращенец и фетишист? Скорее прочь отсюда! Она вскочила и на негнущихся ногах зашагала к двери. Чтобы надавить на ручку двери, ей потребовались собрать все свои силы. Коридор шатался под ногами, словно палуба корабля во время сильной качки. Во рту ощущался привкус рвоты.

 

4. Варшава

Патрик Вейш остановился в пустом коридоре, прислушиваясь. В огромном доме царила тишина. Сам он никогда здесь не жил. Он вырос в Лондоне, и только несколько лет назад отец после смерти матери снова переехал сюда, на родину предков. Патрик же себя поляком не ощущал, за минувшие годы он лишь трижды навещал отца в его доме, поэтому этот особняк казался ему чужим, а без отца становился просто неким зданием. Взгляд его упал на фото в рамке, висевшее на стене. На нем был изображен он сам в возрасте, пожалуй, лет двух. Он сидел, одетый лишь в огромный подгузник, на краю песочницы, держа в руках синюю лопатку. В камеру он смотрел недоверчиво, левая ручонка изобличающе указывала на фотографа. Наверное, он удивлялся: что это за человек глядит на него сквозь стекла фотоаппарата? Мама рассказывала, что отца часто не бывало дома. Домом ему служил офис, а настоящей семьей были сотрудники. «Дело всей его жизни» – как неоднократно заявлял сам отец. Патрик вздохнул. Должно быть, после выхода на пенсию его существование стало по-настоящему мучительным. К тому же он страдал от болей после аварии, о которой никогда ничего не рассказывал, но от ее последствий, по словам врачей, ему не избавиться до конца жизни. У Патрика снова вырвался вздох.

Какой-то звук заставил его насторожиться. Возможно, это одна из борзых или один из немногих оставшихся слуг, главной задачей которых была забота о собаках. Также в их обязанности входило держать запертыми двадцать шесть комнат, пять из которых были ванными, а семь – спальнями.

Патрик покачал головой и презрительно рассмеялся. Двадцать шесть комнат для одного-единственного человека! Много места, чтобы быть одному. Разве не говорят, что богатство – это путь к одиночеству? Что ж, вот он идет по воплощенному в камне доказательству данного высказывания. Пустота, которую он ощущал… Вдруг пришло осознание, что она всегда была в этом доме, а не появилась теперь, когда не стало отца. Ровно восемь недель назад Павел Вейш бесследно исчез из этого мира.

Оторвавшись от созерцания фотографии, Патрик взглянул на противоположную стену. С одной из картин над маленьким столиком на него смотрел человек с прижатыми к ушам руками и широко раскрытым ртом. Казалось, нарисованный человек кричал. Картина была знакомой, одного норвежского художника. Молодой человек удивился. Прежде он не замечал ее в доме. Интересно, оригинал ли это? Обычно отец не довольствовался копиями. На ум тут же снова пришел подвал. Рука метнулась к карману, выудила оттуда маленькую записку.

«Хелен Морган» – вот что было написано там неровным отцовским почерком. Поглядев на стоявшие рядом с именем цифры, Патрик попытался припомнить, как попасть в кабинет, где находился телефон.

 

5. Флоренция, около 1500 г.

Сегодня в нашем доме после обеда появился молодой человек. Элегантно одетый, на воротнике – рысий мех. Роскошные кудри, щеки – словно персики, полные розовые губы. Взгляд уверенный, словно у принца. Сначала я принял его за одного из учеников и хотел уже сделать выговор из-за того, что он явился без предупреждения, но почему-то не смог. Это было так же невозможно, как превратить день в ночь. Так же невозможно, как не впустить смерть, если она решит явиться в ваш дом. И лишь тебе, мой дневник, я доверю свои мысли, прекрасно зная, что ты никому и никогда не откроешь их. Я не мог сделать этого, поскольку ждал его всю свою жизнь. Он не ученик, и он не принц.

Что-то в глубине души подсказывает мне, что он не из этого мира.

И поэтому я впустил его.

 

6. Бостон

В лицо ей дул теплый осенний ветерок. Она делала глубокие вдохи, буквально чувствуя, как рассасывается образовавшийся в животе комок. Вокруг нее в парке яркими красками пылали листья деревьев. Походя она отметила молодую парочку, ворковавшую на одной из скамеек. Бабье лето вдруг показало себя с самой лучшей стороны и окутало город атмосферой романтики.

Будучи ученой, Хелен разбиралась в феноменах природы. Из-за того, что ночи были холодными, а дни – по-прежнему теплыми, деревья в это время года вырабатывают вещество, блокирующее влагообмен между ветвями и листьями. Следствием этого становится резкое снижение содержания хлорофилла в листьях, а сахар окрашивает их в самые теплые цвета. Химический процесс, не более того. Впрочем, как и любовь. Хелен почти сумела убедить себя таким биологически-рациональным объяснением, однако ей вдруг стало тяжело на сердце. Как ни хотелось ей этого, как ни цеплялась она за идеалы науки, оставаться по-настоящему рассудительной и благоразумной не получалось. Так же, как и тогда, когда она обязала Бетти хранить молчание относительно результатов МРТ.

– Почему? В этом же нет ничего постыдного, – удивилась Бетти и тем самым преступила невидимую для всех, кроме Хелен, границу. Ее тело принадлежит ей, и именно она будет решать, с кем делиться медицинскими снимками ее мозга, а с кем – нет.

В конце концов она попросила Бетти, как коллега коллегу, сохранить все сказанное в тайне. Затем в комнату вошел Клод, и разговор резко оборвался. Заметив, что при его появлении воцарилась тишина, он даже немного обиделся.

– Вы что, поссорились, что ли? – спросил он, и обе улыбнулись его смущению.

Затем Хелен взяла отгул на оставшуюся часть дня, предварительно убедившись, что все записи об испытании с ее участием стерты.

И вот теперь она чувствовала себя подавленно. Голова болела, как часто бывало после громких звуков. Она помассировала переносицу большим и указательным пальцами. Потом нужно будет выпить таблетку, а лучше две.

– Мое тело принадлежит мне, – негромко повторила она слова, которые недавно сказала Бетти.

Так бывало не всегда. Может быть, поэтому ей нелегко позволить кому-то проникнуть в тайны ее тела? Может быть, поэтому она так резко отреагировала на любопытство Бетти? Опасалась, что снимок ее мозга пойдет по рукам? На миг она представила себе обложку журнала «Вог» с фотографией ее собственного мозга, затем зажмурилась, чтобы отогнать прочь нежелательный образ. Хелен вздохнула, подставила лицо солнечным лучам, почувствовала тепло на лбу и понадеялась на то, что ультрафиолетовые лучи сожгут ее мрачные мысли.

Хелен опустила руку в карман пальто и нащупала конверт. Вытащила его, вынула из него письмо, где на бланке красовалось изображение парижского Лувра. Под ним была напечатана фамилия директора музея, месье Луи Русселя. Хелен пробежала глазами строчки. Месье Руссель выражал свою радость по поводу того, что скоро сможет приветствовать такое светило науки, как она, в парижском Центре исследований и реставрации музеев Франции, сокращенно ЦИРМФ, и сообщал о том, что все готово для предстоящей работы. Кроме того, он еще раз напоминал о необходимости хранить все в строжайшем секрете. Из соображений безопасности. Даже ее ближайшие сотрудники, Бетти и Клод, не имели права знать о том, что именно является целью ее визита в Париж. Ей это казалось некоторым преувеличением, но придавало поездке особый шарм.

По лицу ее скользнула улыбка. Мысль о Париже навевала радостные воспоминания, похожие на воспоминания о минувшем лете. В Париже ей довелось пережить самые чудесные моменты своей жизни… и в то же время самые худшие.

Сложив конверт таким образом, чтобы он поместился в кармане пальто, она нащупала мобильный телефон. Медленно вытащила наушники, вставила один из них в ухо. С тех пор как Хелен прочла в специализированном журнале об исследовании шведских ученых воздействия излучений мобильного телефона на мозг, она перестала подносить аппарат непосредственно к уху.

Хелен набрала номер Мэйделин. Прошло некоторое время, прежде чем раздался звук вызова, породивший колющую боль, которая протянулась от внутреннего уха к виску. После пятого гудка включилась голосовая почта. Хелен обрадовалась, услышав звонкий голос дочери, просившей оставить сообщение после звукового сигнала. Однако она предпочла бы поговорить с ней самой прямо сейчас. Возможно, в данный момент у Мэйделин сеанс психотерапии. Лечебное заведение в Сан-Антонио имело четкий план для каждого пациента. Сколько времени она уже не видела дочь? Шесть долгих недель. Но этого хотели врачи, поскольку этого хотела Мэйделин. Хелен протяжно вздохнула. При мысли о дочери на сердце стало тяжелее.

Прямо на нее двигалась еще одна парочка, молодые люди держались за руки. Оба были одеты так, словно сошли со страниц осеннего каталога крупного модного бренда. Хелен усмехнулась и покачала головой. Неужели в этом городе днем больше никто не работает? И слабая улыбка, появившаяся в уголках ее губ, тут же померкла.

Счастье других расстроило ее. Она уже жалела о собственном решении потратить солнечный денек на прогулку.

С момента расставания с Гаем прошло три месяца. И с тех пор она, если не считать работы в институте, по-настоящему так и не вернулась к жизни. Она по-прежнему чувствовала себя чужой в новой квартире. Что поделаешь, она не привыкла жить в одиночестве. Спать в одиночестве. Ходить за покупками в одиночестве. Смотреть телевизор в одиночестве. Теперь она начинала понимать тех женщин, которые в таких случаях заводят кота. Или сразу нескольких.

Хелен остановилась перед роскошным красным кленом, запрокинула голову, чтобы охватить его взглядом до самой кроны. Какой контраст с летней зеленью! Короткая, мимолетная фаза внимания. Как часто за последние месяцы она проходила мимо этого дерева, не присматриваясь к нему? И теперь, когда оно оделось в ярко-красный наряд, мимо него так просто не проскочишь, обязательно нужно взглянуть. Она не могла пройти мимо, как не смог в свое время пройти мимо нее сотрудник модельного агентства, который заговорил с ней на одной из нью-йоркских улиц, когда ей было шестнадцать лет. Неприятная для нее фотосессия в бруклинском лофте, первый кастинг в крупном доме моды, и фактически наутро она превратилась в звезду модной индустрии. Она выступала на шоу в Нью-Йорке, Милане, Париже и Берлине, иногда ее в течение одной недели приглашали сразу в несколько городов. В первый год работы она преодолела на самолете больше миль, чем ее родители за всю свою жизнь. А какой она была яркой моделью! По спине пробежала дрожь. Воспоминания о той карьере были неразрывно связаны с воспоминаниями об отце Мэйделин.

Она до сих пор не знала, сумела бы без него понять, что вспышки камер, перед которыми она позировала каждый день, в первую очередь ослепляют ее: внезапно все покрылось пеленой темных тонов. Или, наоборот, с ее глаз спала пелена, затмевавшая для нее истину? Ответа на этот вопрос у нее не было. Но Хелен знала, что в какой-то момент блеск погас. Бесповоротно. То же самое произойдет и с этим красным кленом, который стоит перед ней. Через несколько недель здесь останется только голый ствол с ветвями, устремленными в небо, и дерево станет невидимым для всех.

После неожиданного финала своей карьеры она еще во время беременности начала учиться, и ей повезло. Не только потому, что во время учебы мама прикрывала ее тыл, помогая с Мэйделин, и она без проблем сумела сдать все экзамены, несмотря на свалившуюся на нее двойную ответственность молодой матери. Но и потому, что она рано сделала ставку на только начавшуюся развиваться дисциплину нейроэстетики и, еще будучи студенткой, стала известным исследователем в этой молодой области. После окончания учебы она не знала, куда деваться от предложений работы.

Заболела спина, и она отвернулась от клена, пытаясь сориентироваться. Выход из парка находился где-то к востоку от нее. Хелен снова двинулась вперед медленным шагом. От воспоминаний об отце Мэйделин отделаться было невозможно. Как невролог, она знала, что фраза «мысли свободны» лжива: на самом деле все мы пленники собственных мыслей, а по-настоящему свободны только те, кому удается подчинить их себе.

Оглядываясь назад, она испытывала один лишь стыд. Она узнала о том, что была не единственной, кто поверил в фальшивую влюбленность знаменитого фотографа. По слухам, он уложил в постель сотни девушек – прямо из-под объектива. Однако, насколько ей было известно, она оказалась единственной, кто от него забеременел. После того как была зачата Мэйделин, агентство бросило ее на произвол судьбы. Они обвинили ее – не его – в недостатке профессионализма и даже извинились перед ним за ее подведение.

Хелен соблазнила его, как заявил он ее агенту с наигранным смущением. Она, неиспорченная, невинная девушка, знавшая о сексе еще меньше, чем о мире моды, в который ее втолкнули! Все было ровным счетом наоборот, но она не осмелилась возразить со всей возможной резкостью. Как же наивна она была, как глупа! Ей следовало уйти самое позднее тогда, когда он вдруг начал раздеваться, фотографируя ее. Широко улыбаясь, он пояснил, что хочет помочь ей расслабиться перед съемкой в бикини. Его улыбка блистала обаянием. Снимки предназначались для одного очень знаменитого дизайнера, и она не рискнула прервать фотосессию. Теперь Хелен было стыдно. Она стыдилась мысли о том, что могла все предотвратить. Потому что, если бы она остановила этого человека, если бы не купилась на его флирт, сегодня Мэйделин не существовало бы. И если она хочет, чтобы этого никогда не было, значит, в то же самое время она хочет, чтобы Мэйделин не появлялась на свет. Потому что, несмотря на неприятные обстоятельства ее зачатия и сложные чувства к отцу Мэйделин, дочь оставалась самым дорогим, что было у нее в жизни. Своим появлением на этой планете Мэйделин спасла ее из мира зависти, лживости и эгоизма. Первый крик дочери в родильном зале словно разбудил Хелен и повернул ее жизнь в другое русло.

Она снова прошла мимо крепко обнимавших друг друга молодых людей. Это была та же парочка, которая недавно сидела на лавочке. На миг Хелен вспомнилось чувство влюбленности. Так же, как, вдыхая запах погасших свечей, она невольно вспоминала Рождество.

Под пальто вдруг что-то завибрировало. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять: это ее мобильный телефон, который дрожит в кармане блейзера. «Наверное, Мэйделин решила перезвонить», – подумала Хелен и тут же ощутила, что ей стало немного легче. Она вытащила телефон из кармана. Скрытый номер. Значит, это Бетти. Вечно она звонит с неизвестного номера! Наверняка решила спросить, действительно ли с ней все в порядке. Хелен вздохнула. Ну вот, начинается.

Она опять достала из кармана наушники, размотала провод и вставила наушник в ухо. Правой рукой взяла маленький микрофон, прикрепленный к кабелю, и поднесла его ко рту.

– Со мной все в порядке, – заявила она и поняла, что ее собственный голос звучит более насмешливо, чем ей хотелось бы.

– Рад слышать, – отозвался мужской голос, совершенно ей не знакомый. – Я говорю с Хелен Морган?

Хелен осторожно подтвердила этот факт. Голос казался чужим, но приятным.

– Очень хорошо. Меня зовут Патрик Вейш. М-да, с чего же начать? Вы знаете, кто такой Павел Вейш?

Хелен остановилась, пытаясь сосредоточиться на разговоре. Похоже, это не обычный звонок. На миг женщина задумалась. Фамилия Вейш действительно была ей знакома, но она не смогла сразу вспомнить, что это за человек.

– Вы имеете в виду миллиардера, занимающегося продажей программного обеспечения? – наконец спросила она.

– Именно, – радостно согласился собеседник. – Вы встречались с ним лично?

– К сожалению, нет.

В телефоне послышался вздох досады.

– Я его сын.

– Не понимаю… – отозвалась она.

– Я тоже. По крайней мере, не до конца… – На миг Патрик Вейш умолк, и Хелен уже решила, что связь прервалась.

Может быть, это шутка? Может быть, это Клод решил развеселить ее таким образом по поручению Бетти?

– Дело в том, – продолжал звонивший, – что мой отец пропал несколько недель назад.

– Мне очень жаль, – ответила она, продолжая идти.

– Я нахожусь в его доме, в Варшаве. Это в Польше, в Европе.

Она знала, где находится Варшава, однажды она ездила туда на показ мод.

– В поисках того, что могло бы пролить свет на исчезновение моего отца, я наткнулся на ваше имя и этот телефонный номер. – Он снова замолчал. Видимо, мужчина на другом конце земного шара надеялся, что она ответит ему.

– Как я уже говорила, я не знакома с вашим отцом. Мне действительно очень жаль, и я надеюсь, что вы найдете его. – И тут она остановилась. – Как вы сказали, откуда у вас этот номер телефона?

Она не любила пользоваться мобильной связью и по какой-то непонятной ей самой причине старалась держать свой номер в тайне. Кроме нескольких друзей, членов семьи и некоторых коллег, этого номера никто не знал.

– Поэтому я вам и звоню. Перед тем как исчезнуть, последним, что написал мой отец в своем блокноте, который я нашел здесь, в его доме в Варшаве, было ваше имя и этот номер телефона. По крайней мере, так сказал мне один из его слуг.

– Странно… Я действительно не представляю, чем могу вам помочь.

К этому моменту Хелен уже почти добралась до выхода из парка и испытывала острое желание поскорее сбежать отсюда – так же, как и от этого весьма удивительного телефонного разговора.

– Рядом с вашим именем написано еще одно, – продолжал собеседник. Ей показалось, что она слышит шуршание бумаги. – Мэйделин. Вам оно о чем-нибудь говорит?

Хелен резко остановилась, почувствовав, как что-то кольнуло в сердце. Внезапно оно забилось быстрее. Какое отношение имеет Мэйделин к Павлу Вейшу? Ведь этот человек намного старше ее!

– Ну да, так зовут мою дочь, – осторожно сказала она, и в душу закралось нехорошее подозрение. Вспомнилась тщетная попытка дозвониться Мэйделин в клинику.

– Ваша дочь? – Собеседник очень удивился. – А она с вами?

– Нет, она… – Хелен запнулась. В конце концов, этому незнакомцу не обязательно знать, что Мэйделин сейчас находится в психиатрической клинике. – В данный момент она не со мной.

– Вы видели дочь в последнее время?

– Что вы имеете в виду?

– Сколько ей лет, если мне позволено будет спросить?

– Шестнадцать. А зачем вам все это знать? – Нет, ей совершенно не хотелось говорить о Мэйделин с незнакомцем, лучше положить трубку.

В наушнике послышалось негромкое неуверенное хмыканье.

– Что такое? – уже настойчивее поинтересовалась она, чувствуя, что ее охватывает страх.

– Хм, дело в том, что вокруг имени Мэйделин нарисовано сердечко.

– Сердечко? – Во рту у нее вдруг пересохло. – Это невозможно! Моя дочь еще подросток. Сколько лет вашему отцу?

– Шестьдесят шесть.

Хелен показалось, что ее сейчас стошнит. В наушнике снова на миг стало тихо.

– Алло! – крикнула она в микрофон. – Вы еще здесь?

– Тут есть еще кое-что, рядом с именем вашей дочери, – отозвался собеседник.

– Что? – Хелен заметила, что ее голос дрожит.

– Я не могу толком сказать, это написано по-польски…

– Говорите же! Прошу вас… – Она произнесла свою просьбу громче и требовательнее, чем собиралась. Краем глаза она заметила, что женщина с коляской испуганно обернулась и посмотрела на нее.

– Под именем вашей дочери стоят слова «Piêkna i Bestia».

– И это значит…

– Я не очень хорошо владею польским, – снова увильнул от ответа ее собеседник. – Но, если я не ошибаюсь, то это можно перевести как «Красавица и чудовище».

– Красавица и чудовище? – недоверчиво переспросила Хелен и почувствовала, что ей становится дурно. – Что это, черт возьми, может означать?

Она услышала, как ее собеседник снова шумно вздохнул.

– Вы в прошлом году видели фотографию моего отца?

– Нет. – По крайней мере, ничего подобного она не помнила.

– Предлагаю вам сейчас же отправиться к дочери и спросить у нее, знает ли она моего отца. И если это так, то перезвоните мне. Я сейчас пришлю вам телефонный номер по эсэмэс. Согласны?

– Я… – Хелен запнулась, не зная, что ответить. – Я по-прежнему не понимаю… – И она замолчала.

– Спросите свою дочь, умоляю вас!

– Ладно, спрошу…

– Спасибо. Тогда, возможно, до скорого, – попрощался невидимый собеседник.

На подгибающихся ногах Хелен направилась к пустой скамье, села и уставилась на экран своего телефона. На миг задумалась, затем снова набрала номер Мэйделин. Несколько гудков – и опять заработала голосовая почта. Тревога Хелен нарастала. Нервно перебирая контакты в телефонной книге, она нашла номер клиники и нажала на зеленый символ.

Яркие красные и оранжевые пятна вокруг нее уже не выглядели романтично, внезапно они стали угрожающими.

 

7. Сан-Паулу

Челюсти пчелы выгрызали пыльцу из пыльников цветка. Затем она приподнялась на несколько сантиметров над ним, словно вертолет. Пчела принялась старательно счищать похожую на муку пыльцу со своей шерстки с помощью щеточек на задних лапках. Гребешки на конце голени отправляли ее на внешнюю сторону штанишек противоположных лапок, где уже начал крошиться запечатанный мешочек с пыльцой. Она поспешно выдавила капельку из медового пузыря, передала его передними лапками назад. Смоченная клейкой жидкостью, пыльца слиплась и превратилась в тесто, которое теперь наверняка останется на месте. С тяжелым грузом ей пришлось чаще махать крылышками, и она развернулась, намереваясь отправиться в улей вместе с добычей. Дорогу ей преградила еще одна вишня, поэтому пчеле пришлось облетать ее по широкой дуге. Пчела пыталась набрать высоту, но то и дело опускалась вниз. Некая сила заставила ее потерять равновесие, и насекомое ударилось задней частью туловища о ветку с нежными розовыми цветами. Покачиваясь, она пыталась вновь подняться, но тяжелый груз тянул ее вниз, словно свинец. Крылья лихорадочно рассекали слои воздуха. Гудение нарастало, становилось выше, теперь напоминая крик. Внезапно крылышки замерли, ножки вытянулись, словно в поисках опоры. Воздушная подушка, на которой только что словно бы парила пчела, исчезла как по мановению невидимой руки, и насекомое рухнуло вертикально вниз, задом наперед, на землю, где и осталось лежать в пыли у подножия дерева.

Несколько секунд пчела еще вздрагивала, затем замерла неподвижно, подняв к небу сложенные лапки, как будто в молитве.

 

8. Нью-Йорк

Последняя на сегодня операция заняла намного больше времени, чем было запланировано. В конце рабочего дня Сьюзен, его ассистентка, отменила ужин с доктором Айвори, компаньоном косметологической клиники. Поэтому у доктора Ахмеда Рахмани выдался свободный вечер. Он решил разобраться с накопившимися бумагами. В ящике стола он нашел упаковку крекеров с кунжутом, которые были уже подозрительно мягкими, но вполне съедобными. В неярком свете настольной лампы дымилась чашка травяного чая, а вообще в офисе царила кромешная тьма.

Он чувствовал жжение в глазах, как обычно бывало, если он весь день оперировал в ярком свете операционных ламп. Он размышлял над докладом, с которым будет выступать на конгрессе в Лондоне на следующей неделе, но сосредоточиться не мог. Доктор то и дело открывал браузер и принимался что-то искать в интернете. Пробегал глазами последние новости. Похищенных в Мексике королев красоты по-прежнему не нашли. Репортер предполагал, что где-то за кулисами ведутся переговоры по поводу крупного выкупа. Доктор Рахмани проверил страницу клиники в Фейсбуке, где час назад его благодарила пациентка, отлично выглядевшая на фото. Затем он перешел на сайт знакомств, на котором зарегистрировался несколько недель назад. Будучи весьма успешным пластическим хирургом, он не испытывал недостатка в молодых женщинах, которые страстно желали, чтобы он коснулся их груди. Однако они мало интересовались его хорошо тренированным телом; скорее, они добивались его лишь ради того, чтобы сократить свои немалые расходы на увеличение бюста. Долгое время ему это было безразлично и он принимал секс как плату за операции. Делал своего рода тест: как было и как стало. Но теперь он достиг того возраста, когда пора было решать, собирается ли он заводить семью в этой жизни или нет. Кроме того, ему было непросто рассматривать женщин не с профессиональной точки зрения. Его занятие заключалось в том, чтобы наделять женщин красотой. Иногда – сексуальностью. Он творил идеал, не до конца продуманный природой. Как он может искренне восхищаться женщиной и любить ее, если на носу у нее горбинка, если у нее лишний вес?..

Звонок оторвал его от размышлений. На экране компьютера открылось окошко с надписью «Мона». Мона была молодой женщиной, с которой он познакомился на сайте и с которой уже некоторое время переписывался. На прошлой неделе они впервые общались с помощью видеосвязи. Мона была невероятно сексуальна и настойчива. Честно говоря, она была не той женщиной, с которой ему хотелось создать семью, однако это может и подождать. Он поспешно провел рукой по черным кудрям, проверил воротничок рубашки, а затем нажал на кнопку «Ответить».

В центре монитора появился значок установки соединения, и наконец на экране возникло изображение. От увиденного его пульс тут же участился. Мона лежала в постели на животе, опираясь подбородком на руки, и смотрела в камеру своего ноутбука. Бросив взгляд ей за плечо, он заметил, что на ней нет ничего, кроме бюстгальтера и черных трусиков.

– Я скучала, – послышался ее бархатный голос из динамиков монитора. – И мне было так одиноко. – Ее губы сложились бантиком, словно для поцелуя.

– Я ведь в офисе… – отозвался он просто для того, чтобы что-нибудь сказать. Неужели он действительно такой скромный?

– Мне почему-то было так… жарко, – с улыбкой продолжала Мона. Зубы у нее были идеальными.

– Я вижу, – только и ответил он.

– Ты не против, если я устроюсь поудобнее? – спросила она.

Изображение качнулось, на миг показалась люстра, затем комод и ковер. Послышалось шуршание, и вот на экране снова появилась Мона. Теперь она сидела, прислонившись к груде постельного белья. Камера снимала ее снизу. На ней действительно не было ничего, кроме нижнего белья. Черного, с кружевами по краям. Выглядела она сногсшибательно.

Он почувствовал, что ему тоже стало жарко. Покрутил головой, перевел взгляд на закрытую дверь кабинета. Нелепый жест. Сейчас он в клинике совершенно один.

– Обычно я такого не делаю, – вдруг сказала она и робко улыбнулась. – Но ты пробуждаешь во мне нечто такое…

Он невольно улыбнулся. Конечно, она не так невинна, как хочет показать. Тем лучше.

– Что именно ты имеешь в виду под «нечто такое»? – поинтересовался он.

Ее первоначальная стыдливость постепенно улетучивалась.

– Вот что! – ответила она и, запустив правую руку в бюстгальтер, принялась поглаживать грудь. Другая рука тем временем потянулась к пупку. При этом она вызывающе смотрела в камеру.

Он почувствовал явные признаки эрекции. Может быть, она еще и пьяна? Что ж, если так, то можно и немного расслабиться после тяжелого дня. Внезапно она остановилась и ликующе улыбнулась.

– Ты первый! – произнесла она и захихикала.

– Я в офисе… – пожал он плечами.

– Это меня заводит, – нагло заявила Мона и облизнулась. – Представь, что я сижу на твоем письменном столе. – Она стала медленно раздвигать ноги.

Он затаил дыхание.

– Раздевайся! – приказала она.

Он огляделся. Жалюзи у него за спиной были опущены.

– Иначе я опять оденусь! – сказала она с обидой. Ее рука потянулась к одеялу, которым она слегка прикрыла обнаженную кожу.

– Хорошо, хорошо, – поспешнее, чем намеревался, произнес он, медленно расстегнул рубашку, вытащил ее из брюк, снял и положил рядом с собой. С удовлетворением отметил, что она снова убрала одеяло в сторону.

– А теперь брюки! – прошептала она, дотрагиваясь до своих трусиков.

Он встал, расстегнул ремень и сбросил на пол и штаны, и боксерки, сняв их ступнями с лодыжек. Теперь, когда он стоял возле своего офисного кресла в одних носках, он показался себе немного смешным. Из динамиков компьютера послышался сдавленный стон, и то, что он увидел, заставило его отбросить последние сомнения.

– А теперь… прикоснись к себе! – потребовала Мона. – Видишь это?

Он подчинился. Ее желание возбуждало его.

– Поставь лампу так, чтобы я могла все видеть!

Он встал, наклонил абажур настольной лампы таким образом, чтобы она освещала поверхность кресла, а затем сел на место.

– Роскошно! – глубоко вздохнув, похвалила она его.

Доктор с наслаждением наблюдал за тем, как она расстегивает бюстгальтер. «Неплохо», – подумал он. Возможно, несколько граммов силикона не помешали бы.

– У тебя стои́т? – спросила она.

– Стои́т! – тут же отозвался он и, словно в доказательство этого, издал громкий стон. Правой рукой он массировал свой член.

– А теперь назови свое имя! – ласковым голосом произнесла она.

Это желание было легко исполнить.

– Ахмед Рахмани!

– Доктор Рахмани? – переспросила она, выгибаясь дугой.

– Доктор Ахмед Рахмани! – тяжело дыша, подтвердил он. И лишь произнеся свое имя, он вдруг замер. – А что? – спросил доктор, и связь вдруг оборвалась. Окошко с Моной исчезло.

Еще мгновение он сидел перед экраном обнаженный, как был, надеясь, что окошко снова станет активным. Ощущение было таким, словно его партнерша растворилась в воздухе прямо в момент полового акта.

Посидев несколько минут неподвижно перед монитором, он стал замерзать. Вокруг него лежала разбросанная одежда. Ему казалось, что он постепенно трезвеет.

Что он натворил?

Внезапно ему стало смешно. Он просто оборвет с ней всякую связь. Даже если она будет пытаться дозвониться ему, он больше не ответит. При мысли о том, что минуту назад он мастурбировал перед, в общем-то, совершенно чужой ему женщиной, у него запылали щеки.

В конце концов, он уже не мальчик.

Ахмед Рахмани наклонился, поднял штаны, попытался выудить из них трусы. Со стороны монитора вдруг послышался стон. «Похож на мой», – подумал он и повернул голову. На экране, где только что извивалась Мона, он увидел… самого себя.

– Стои́т! – услышал он собственный голос. Слабый луч настольной лампы освещал его, сидящего на стуле в офисе, совершенно голого, если не считать черных носков, с рукой между ног.

– Доктор Ахмед Рахмани! – хрипло произнес он прямо в камеру.

Внезапно изображение застыло, показывая его в этой крайне неловкой позе.

Сердце забилось быстрее.

– Что, черт возьми… – выругался он.

В этот миг на экране загорелось еще одно окошко, в котором яростно мигал курсор. Словно по мановению невидимой руки, он начал печатать слова.

Уронив штаны на пол, Рахмани наклонился, чтобы прочесть написанное.

Это небольшое видео с Вами в главной роли меньше чем через две минуты разойдется по электронной почте и через Фейсбук по всем Вашим контактам. Если только Вы не согласитесь оказать нам услугу. Мы можем надеяться на Вашу поддержку?

Курсор продолжал мигать рядом со знаком вопроса.

Ахмед Рахмани в недоумении смотрел на экран. Что же делать? По всем его контактам в электронной почте? Среди них есть его коллеги-мужчины и, хуже того, женщины. Бо́льшая часть его пациентов. И даже мать.

Внезапно курсор снова замигал.

Скажите вслух «да», если Вы поддержите нас!

Он обернулся, словно пытаясь понять, есть ли кто-то рядом с ним, и тут взгляд его упал на маленькое окошко камеры, встроенное в монитор. Может быть, она все еще видит его…

– Да! – хрипло произнес он. Во рту ужасно пересохло, словно он только что съел кусок черствого тоста.

Он подождал, но ничего не произошло.

– Да! – крикнул он снова. Он кричал очень громко. В душе поднималась волна паники.

Курсор опять задвигался.

Хорошо. Вы еще услышите о нас. Пароль «Мона». Это ради доброго дела, – прочел он вслух. Курсор остановился, а затем напечатал еще одну фразу: – Расслабьтесь. Возможно, Вы закончите то, что сами же и начали.

Курсор остановился, появилось двоеточие, дефис, а затем скобочка. Смайлик:-)

Окошко исчезло, возникло изображение. Он пронзительно вскрикнул. На мониторе появилась фотография обнаженной женщины, очень похожей на Мону. Но тело ее было причудливым образом искажено и напоминало карикатуру. Глаза опухли, нос был скошен. Груди несимметричны: одна полная, будто вот-вот лопнет, вторая – обвисшая, словно у старухи. Живот как у беременной, толстые бедра, ноги странным образом вывернуты и покрыты обвисшей кожей, как у слона. Ему стало дурно. Его рука потянулась к монитору, нащупала выключатель и держала его до тех пор, пока картинка не погасла. Другой рукой он погасил свет настольной лампы. Погрузившись в полную темноту, он, тяжело дыша, откинулся на спинку офисного кресла, чувствуя бесконечную усталость. Кожаное сиденье прилипало к обнаженной коже. В ушах пульсировала кровь. В душе поднимались страх, стыд и отчаяние.

На ум пришли последние мелькнувшие на экране строчки: «Ради доброго дела…»

Ноги дрожали от холода. Чего бы от него ни потребовали ради того, чтобы эта запись не была опубликована, наверняка из этого ничего хорошего не выйдет.

 

9. Акапулько

Грег Миллнер сидел в офисе Рафаэля Герреры и нервничал. Его раздражали мухи, которые почему-то целыми стаями летали по полицейскому участку, – он надеялся, что это не имеет отношения к расположенному в подвале моргу, – и еще его донимала жара. В это время года в Акапулько царила ужасающая жара, и ему начинало казаться, что кондиционеры просто сдались.

Это было его первое дело после инцидента в Бразилии. Он невольно коснулся щеки, провел ладонью по зарубцевавшейся ткани, образовавшейся над проделанным в ней отверстием. Провел языком по ряду искусственных боковых зубов. Голову снова пронзила боль. Фантомная боль, как объяснял ему врач, но все же каждое утро он забрасывал себе в рот пару маленьких красных таблеток. Им ведь абсолютно все равно, с какой болью бороться – фантомной или реальной. Если он не принимал таблетки, жизнь становилась прямо-таки невыносимой.

Правая рука молниеносно взлетела вверх и сжалась в кулак. В нем билась, щекоча ладонь, мечущаяся в поисках выхода муха.

– Вместо одной убитой тут же прилетают десять новых, – заявил Геррера и рассмеялся. – Ты осторожнее, они мстительные!

Зазвонил телефон, и начальник полиции с недовольным видом сдернул трубку с рычага, словно снимал с гриля горячий початок кукурузы.

Миллнер огляделся и, не обнаружив поблизости стенки, по которой можно было бы размазать маленькую тварь, или мусорного ведра, медленно разжал кулак и стал наблюдать за тем, как черная точка отчаянно рванулась к потолку. «Ловим навозных мух и снова выпускаем. Добро пожаловать в полицию», – подумал он.

В Мексику прибыл небольшой отряд сотрудников ФБР, всего четыре человека, руководителем которых он и являлся. Поскольку места было мало, их разместили не в главном офисе местной полиции, а в одном из давно заброшенных полицейских участков на окраине города. В фасаде небольшого квадратного здания еще виднелись дыры от пуль, оставшиеся после нападений местных наркобанд. Когда-то, рассказывали ему, никто из полицейских не соглашался нести в этом здании службу, и участок закрыли. Видимо, предполагалось, что агенты ФБР, которым тут были не рады, сумеют выжить, – или надеялись, что этого не произойдет.

Даже спустя два дня мексиканцы так и не провели в здание электричество, поэтому Миллнер теперь курсировал между офисом Рафаэля Герреры, местного начальника полиции, и зданием федеральной полиции, именовавшейся здесь Policia Federal, чтобы получить свежую информацию.

Хуже всего было то, что новой информации не поступало. Они рассчитывали, что от них потребуют выкуп – признак того, что девушек удастся вернуть домой более-менее невредимыми. Но раз его не требовали, это означало, что, возможно, они имеют дело с торговцами живым товаром. В этом случае девушки вернутся домой в лучшем случае в роли актрис нелегальных порнофильмов.

У них было два свидетеля: водитель автобуса, которого похититель вышвырнул вон, и фермер, который направлялся в город со своим скотом. В отличие от остальных свидетелей происшедшего, фермер, вероятно, просто не успел сбежать до прибытия полиции. Однако в данный момент ему хватало ума для того, чтобы молчать по поводу случившегося. Он клялся и божился, что уснул за рулем автомобиля и ничего, совершенно ничего не видел. Даже когда Миллнер пытался что-то вытрясти из него спустя два дня, несчастный дрожал всем телом. Страх перед наркокартелями, заправлявшими тут с помощью грубой силы, в этой стране был неистребим. Слишком многих свидетелей потом находили обезглавленными, бандиты бросали их тела на перекрестках или прибивали к мостам в целях устрашения. Все знали: если хочешь жить, нужно держать рот на замке.

Похоже, это правило не соблюдал только водитель автобуса. Он рассказывал много, однако почти ничего такого, что могло бы помочь. Он сражался как лев, но нападающих было больше. Говорили они как мексиканцы, носили маски. Как бы там ни было, благодаря его показаниям им стало известно, что на автобус напали по меньшей мере четверо тяжеловооруженных мужчин. Они захватили автобус вместе со всеми пассажирками, а затем словно сквозь землю провалились.

В США случившееся стало предметом оживленных дебатов. В том автобусе ехали девушки со всех концов страны. Участницы групп поддержки, модели, студентки… Самые красивые девушки Америки.

– Боюсь, что это одна из наркобанд развлекается, – сказал ему Геррера во время их первой встречи в Акапулько.

Он производил впечатление человека, потрясенного до глубины души. Позднее американцам довелось узнать, что этот тучный полицейский с трехдневной щетиной и вечно печальными глазами сам был отцом трех дочерей. При мысли о том, что похитители могли сделать со своими жертвами, он просто сходил с ума. В такой ситуации, будучи полицейским, не следовало давать волю воображению, иначе заниматься этой работой не имеет никакого смысла.

Миллнер отпил кофе. На вкус тот был отменным, даже лучше, чем в офисе ФБР в Вашингтоне.

Геррера сидел перед ним, продолжая разговаривать по телефону. Впервые с момента знакомства он казался Миллнеру воодушевленным. Беседуя, он не сводил с американца прищуренных глаз, что-то записывал, постоянно задавал наводящие вопросы. Затем он наконец положил трубку и обеспокоенно нахмурился.

– Одна из девушек? – спросил Миллнер. Возможно, это будет первая хорошая новость, которую он сообщит на родину. – Она жива?

– Да, жива, – отозвался Геррера. – Но с ней обошлись очень сурово. Еще в день нападения ее бросили перед больницей в Чильпансинго, однако местная полиция опознала ее только сегодня. Это Рейчел Вуд.

Миллнер полез во внутренний карман костюма и вынул оттуда листок бумаги. Провел указательным пальцем по строчкам, а затем резко остановился.

– Мисс Флорида, – констатировал он. – Самая младшая. Ей всего шестнадцать лет.

Геррера выругался по-испански.

– Как она себя чувствует? Ее уже можно допрашивать? Нас к ней пустят?

Геррера покачал головой:

– Она в искусственной коме.

– Она выживет?

– Врачи считают, что да…

– Но?

– Кажется, она сломала себе все, что можно сломать. Особенно на лице. Королевой красоты ей, наверное, уже не бывать.

Миллнер понял его. «Что ж, по крайней мере, она жива», – успокоил он себя.

– Вы говорили, что ее бросили там в день нападения?

– Примерно час спустя.

Миллнер поднялся и направился к карте, висевшей на стене в кабинете начальника полиции. Он быстро нашел Чильпансинго к северу от Акапулько.

– Сколько ехать туда от Акапулько?

– Около часа, – отозвался Геррера, который тоже встал и подошел к Миллнеру.

– Значит, она покалечилась во время нападения. Возможно, когда водитель затормозил. В таких автобусах никто не пристегивается, – задумчиво заметил Миллнер. – Как бы там ни было, теперь мы знаем, в какую сторону они поехали. Нужно продолжить поиски в Чильпансинго и в окрестностях. Я сейчас же отправлюсь туда и обсужу этот вопрос с федеральной полицией.

– Знаете, что меня удивляет? – спросил его Геррера, поворачиваясь к двери. Миллнер отрицательно покачал головой. – Что они не дали ей умереть. Не бросили в придорожную канаву. Нет, оставили рядом с больницей. Обычно здесь так не делают.

Миллнер хотел что-то ответить, но передумал.

– Добро пожаловать в Мексику, – негромко сказал он себе, одной рукой закрывая за собой дверь кабинета начальника полиции, а другой отгоняя назойливую муху от лица.

 

10. Лейпциг

Он приблизился к зданию со стороны рынка, где торговали разными сластями. Как и в предыдущие ночи. Спрятавшись у входа в магазин, он наблюдал за открывшейся перед ним площадью. Глаза внимательно изучали фасад объекта в поисках какого-либо движения в окнах. Дом был действительно примечательный. Он совершенно не разбирался в архитектуре, намного лучше – в каминах, время от времени имел дело с предназначенными под снос мостами. Но это строение ему сразу понравилось.

В желтом свете уличных фонарей выделялась надпись большими золотистыми буквами, змеившаяся вдоль всего здания ратуши. «Одному Господу честь, ибо где Господь не строит город, там впустую работают над ним, где Господь не оберегает город, там тщетно стража сторожит», – прочел он ее часть и невольно усмехнулся. Похоже, Господь в эту ночь не бережет Лейпциг.

Убедившись, что кроме него здесь никого больше нет, он пересек площадь и двинулся мимо надписи в тени фасада. Обогнув здание, он остановился возле башни на другой стороне. Прямо перед ним находился главный вход в Старую ратушу.

Башня не являлась центром сооружения. Это смущало его с самого начала. Кто же строит одну-единственную башенку в прямоугольном здании и ставит ее на краю фронтона, а не посредине?

Что ж, ладно, может быть, в следующий раз он с этим разберется…

Вытянув шею, он посмотрел на большие башенные часы, которые ночью освещала лампа. Начало четвертого.

Ровными шагами он направился к полукруглым аркам, образовывавшим аркаду в передней части ратуши. За ними находились закусочная, несколько кафе и сувенирные магазины. Вот теперь близился самый напряженный момент. Спрятавшись за одной из арок, он перевел дух. Лестница, которую он принес два дня назад, по-прежнему была на месте. «Муниципалитет» – значилось на маленькой табличке, которую он сам же и смастерил. Он рассчитывал на то, что в муниципалитете не обратят на нее внимания. В первый день заметят лестницу, на второй – поудивляются, а на третий день появятся другие заботы.

Кряхтя от напряжения, он взял ее и прислонил к стене рядом с небольшим уступом, образованным башенкой. Ловко взобрался на нее, затем опомнился и, негромко ругаясь, снова спустился. Подбежал ко входу в ратушу, поискал что-то в кармане брюк, нашел и приклеил к двери. Размышляя над тем, как это связано с пчелами, он разгладил наклейку мокрой от пота ладонью, а затем снова бросился к лестнице. Поднявшись по перекладинам, он примерно через пять метров оказался на балконе с деревянным парапетом, находившемся у подножия башни прямо над главным входом ратуши. Возможно, ее построили именно так, чтобы отсюда удобно было махать рукой народу. Перебравшись через перила, он втащил лестницу и положил ее на пол узкого балкона. Теперь ее вряд ли кто-то заметит. И его, стоящего рядом на коленях, тоже. Он проверил пятнадцать отверстий, просверленных в минувшие ночи. Каждое из них – тридцать три сантиметра в глубину. Пятнадцать отверстий, сумма цифр числа составляет шесть – день его рождения. Точно так же, как и сумма цифр числа тридцать три.

«Сколько вы хотите?» – спросил его незнакомец по электронной почте.

Сначала он счел все это шуткой. «Зачем это делать?» – осторожно поинтересовался он.

«Потому что мы желаем этого».

«Почему я?» – написал он.

«Потому что вы можете. Ну, так сколько?»

«За это? 600 000», – сымпровизировал он. Сумма цифр числа – шесть.

В конце концов он оказался достаточно безумным, чтобы согласиться на это и очутиться одной ногой в тюрьме, а другой – в аду. Может быть, ему просто было скучно. Наконец, после еще трех электронных писем, они сошлись на сумме 330 000 евро. Как бы там ни было, за такие деньги можно купить шикарный дом где-нибудь на берегу озера.

– Дом с башней, – негромко сказал он себе под нос и снова невольно усмехнулся. Нужно улыбаться даже в самых критических ситуациях. Он всегда отличался этим умением, работая в шахте, глубоко под землей: в случае чего – кислороду на час и всего один путь для отступления.

Опустив руку в черную дорожную сумку, он вытащил оттуда шесть килограммов аммонжелита, который небольшими порциями похищал на своей фирме на протяжении последних недель.

Конечно, взрывчатые вещества охранялись очень надежно. Но он был умен. Намного умнее, чем предполагал его начальник. И если ты, вот как его начальник, почти всю свою жизнь возишься с подобными вещами, будучи подрывником, в какой-то момент ты просто перестаешь испытывать к ним должное уважение. А значит, уходит и осторожность. То же касалось и склада.

Он еще раз пересчитал в уме: четыреста граммов в каждое отверстие. Привычными движениями установил фитиль. Часы над головой пробили половину четвертого, три часа тридцать минут, сумма цифр числа – шесть. Теперь начиналось самое сложное. На этот раз ему предстояло спуститься без лестницы. Она будет единственной вещью, которую придется оставить – правда, распавшейся на миллион частиц.

Достав из кармана веревку, он закрепил ее на набедренном ремне, а затем осторожно спустился с балкона.

Оказавшись внизу, он сложил все в сумку и поспешно отошел от ратуши на безопасное расстояние. Снова спрятался у входа в дом, который выбрал еще несколько дней назад. Оттуда открывался отличный обзор, а его самого видно не было. Кроме того, потом можно будет быстро скрыться в переулке рядом с домом. Правда, башня рухнет в эту сторону, но его не заденет.

Старая проверенная методика. Аммонжелит подрубит башню, словно дерево, а потом она упадет. По крайней мере, он на это надеялся. Раньше он имел дело лишь со старыми каминами. Башню таких размеров он еще никогда не взрывал.

Краем глаза он заметил движение. Тень двигалась из переулка Барфусгэссхен по направлению к рынку, расположенному напротив ратуши. Он прищурился. Походка у прохожего была неровная, как у пьяного.

Он перевел взгляд на башенные часы. Прохожий шел очень медленно – прямо по линии падения башни.

Он выругался.

Теперь что-то показалось на противоположном конце рынка, и он не поверил своим глазам. Со стороны обычно закрытой для автомобильного движения пешеходной зоны практически в темпе прогулочного шага приближался полицейский автомобиль. Он снова выругался про себя. До сих пор все шло без сучка, без задоринки, а теперь такое! Может быть, кто-то наблюдал за ним и вызвал полицию? Он поглядел на башню. Если взрыв произойдет сейчас, то это отвлечет их, а сам он сможет сбежать.

Впрочем… Теперь пьяный стоял прямо напротив ратуши, метрах в тридцати от заложенной взрывчатки.

Он снова посмотрел на полицейский автомобиль. До него оставалось всего метров сто. Сейчас полицейские увидят его.

На ум пришла фраза, написанная на обратной стороне ратуши. Как там говорилось? «Где Господь не оберегает город, там тщетно стража сторожит».

И опять он поглядел на пьяного. Тот как раз сделал еще пару шагов.

Он перевел взгляд на взрыватель, который держал в руке. Подумал о деньгах.

А затем улыбнулся.

 

11. Бостон

Хелен не впервые летела на частном самолете. На вершине ее модельной карьеры дизайнеры неоднократно путешествовали с ней на служебных реактивных самолетах. Однако это было давно, и никогда прежде она не была единственным пассажиром, как на этот раз.

Под ней уменьшался аэропорт Логан, она перевела взгляд на горизонт. При воспоминании о телефонном разговоре с клиникой на глаза ее навернулись слезы.

– Странно, что вы именно сейчас решили справиться насчет Мэйделин. Я как раз собирался вам звонить – кажется, она пропала, – сказал ей доктор Рейд, когда секретарь в приемной соединил их.

– Пропала? – крикнула Хелен в телефонную трубку. И на этот раз ей было все равно, уставятся ли на нее люди, прогуливающиеся в парке.

– К сожалению, похоже, это так, – печальным голосом подтвердил доктор Рейд. – Ее состояние весьма ухудшилось. Внезапный рецидив. Она прервала нашу беседу и ушла, и с тех пор ее никто больше не видел. Мы обыскали все. И, поскольку пропало кое-что еще… в общем, я очень надеялся на то, что она связывалась с вами. Поэтому как раз и собирался вам звонить.

– Нет, она со мной не связывалась! – ответила Хелен прерывающимся голосом, и ей показалось, что земля ушла у нее из-под ног. – А что с ее мобильным телефоном? – догадалась спросить она, несмотря на то что мысли в голове кружились в безумном хороводе.

– Его мы нашли в ее комнате. Она не взяла его с собой. Мне все это действительно очень неприятно, можете себе представить. Это чрезвычайное происшествие. Но пациенты убегают от нас не впервые, и до сих пор мы возвращали всех целыми и невредимыми. Поверьте, далеко уйти она не могла. Клиника находится в очень уединенном месте…

– Очень уединенном? – Хелен хватала воздух ртом, и пока она пыталась справиться с нахлынувшими слезами, последовал вопрос, которого она опасалась.

– А у вас случайно нет родственников в Варшаве? – спросил доктор Рейд и, не дожидаясь ответа, продолжил: – В ее комнате мы нашли письмо, похожее на любовное. Подписано «Павел», и, судя по адресу, отправлено оно было из Варшавы. Кроме того, мы нашли пустой конверт из-под авиабилетов…

Словно в трансе, она записала варшавский адрес, позволила уверить себя, что доктор Рейд сообщит в полицию, а затем положила трубку. Прошло несколько минут, в течение которых она отчаянно пыталась успокоиться, после чего позвонила Патрику Вейшу в Варшаву.

– Чего-то подобного я как раз и опасался, – с грустью прокомментировал он новость об исчезновении ее дочери. – Похоже, они сбежали вместе.

При мысли об этом в животе у Хелен все сжалось. Не прошло и получаса – она как раз направлялась в свою квартиру, – как ей снова позвонил Патрик Вейш.

– Один мой друг работает в службе безопасности полетов, у него есть доступ к данным, к которым у него вообще-то не должно быть доступа. Он только что подтвердил, что некая Мэйделин Морган вчера вечером улетела в Варшаву через Вену.

Как только Хелен осознала, что ее дочь одна отправилась в Варшаву, у нее закружилась голова. Конечно, Мэйделин – уже не та маленькая девочка с чудесными кудрями и большими изумленными глазами, которую Хелен все еще представляла себе, думая о ней. Мэйделин исполнилось шестнадцать, столько же, сколько было ей самой, когда в ней увидели модель… Ей стало зябко. В ее случае детство закончилось в мире моды, в случае Мэйделин – болезнью. Болезнь отняла у нее Мэйделин какое-то время назад. Теперь дочь жила в тысяче миль от нее, в клинике. Не проходило ни одного дня и даже часа, чтобы она не тосковала по дочери. Однако Хелен пыталась утешать себя мыслью, что там она находится в надежных руках. Поверила врачам, что у них ей будет лучше, чем дома. Но то, что Мэйделин, не позвонив ей, сбежала из клиники, улетела одна в Европу, без присмотра, – эта мысль до смерти напугала женщину.

– Приезжайте сюда! – потребовал Патрик, когда она рассказала ему о еще одном звонке с номера, имевшего такой же код, как у клиники.

Это звонил полицейский. Директор клиники дал номер ее мобильного телефона местным копам. «Были ли у Мэйделин проблемы?» – поинтересовался полицейский, и Хелен ответила грубее, чем намеревалась: «Разумеется, иначе моя дочь не оказалась бы в психиатрической лечебнице!» После этого его интерес к расследованию заметно угас. «В ее палате нашли любовное письмо, есть ли у вас какие-то предположения по поводу того, кто его отправил?» – спросил он.

Хелен заставила себя рассказать об отце Патрика Вейша, жившем в Польше. Ей было нелегко признать, что, возможно, ее дочь связалась с человеком, который старше ее на пятьдесят лет. Кто же отнесется всерьез к исчезновению Мэйделин? Она решила рассказать и о сведениях, добытых другом Патрика нелегальным путем. Ее не волновало, что у него будут неприятности.

Как и ожидалось, это ввело полицейского в ступор. Знает ли она фамилию этого человека? Как так вышло, что он раскрыл служебную информацию? Это федеральное преступление. В этот миг нервы Хелен не выдержали. Она заорала в трубку, пытаясь заставить полицейского вернуться к поискам ее дочери. В конце разговора тот вежливо, но без особого энтузиазма попрощался. «Судя по всему, – добавил он, – заявление о пропаже поможет скорее нашим польским коллегам». Он собирался узнать, как установить связь с Варшавой.

Взбешенная пассивностью полиции, Хелен, оказавшись в квартире, налила себе коньяка и залпом выпила его. Она не увлекалась алкогольными напитками, но в такой ситуации не помешает пропустить стаканчик. Спустя два бесконечных часа, в течение которых она выпила еще два бокала коньяка, глядя на лежащий перед ней мобильный телефон, Вейш-младший позвонил снова. Рассказ о разговоре с полицейским его не особенно удивил. О том, что касалось его друга из службы безопасности полетов, она ему сообщать не стала.

– Что ж, вы можете, сидя дома на диване, ждать вестей от польских властей, но лучше вам приехать в Варшаву, и мы будем искать вашу дочь вместе, – предложил он. – Я арендую для вас частный самолет, и вы окажетесь на месте в считаные часы.

В ту же ночь она отправилась в аэропорт, а вскоре после этого уже поднялась на борт самолета, арендованного Патриком Вейшем.

Взгляд ее упал на багаж, лежащий напротив нее на свободном кожаном кресле. Она быстро собрала вещи на неделю. Сумку с шаблонами для исследований в Лувре она тоже взяла с собой. Если все будет хорошо, она найдет Мэйделин в Варшаве и вместе с ней полетит в Париж. Похоже, им необходимо какое-то время провести вместе. Если все будет хорошо…

Хелен снова едва не заплакала. За минувшие часы она всячески пыталась успокоиться, прогнать страшные образы прочь, но у нее не слишком хорошо получалось мыслить позитивно. Ее дочь и старый миллиардер вместе? В Польше? Ей все еще не верилось в это. Хелен уже слыхала о подобных отношениях, завязывающихся в интернете. О похотливых стариках, которые пытались познакомиться с несовершеннолетними девушками. Но ее Мэйделин? Бежать в Варшаву из закрытой клиники в США? Все это казалось Хелен невероятным. Что ж, она хотя бы нашла союзника в лице сына Павла Вейша, который был так же напуган случившимся, как и она.

Глядя в окно салона, она наблюдала за облаками, видневшимися на горизонте и похожими на мрачные тени.

«Где бабушка?» – спросила Мэйделин, когда семь лет назад умерла мать Хелен, Рут. Смерть ее не была внезапной, этого ждали. Рут храбро боролась с раком, но в какой-то момент проиграла. И хотя у Хелен было достаточно времени, чтобы подготовить Мэйделин к этому дню, когда из клиники позвонили, она не знала, что сказать. Бабушка была для Мэйделин второй матерью. Если быть до конца честной, то, возможно, даже первой. Пока она училась, о Мэйделин заботилась Рут. Бывали дни и недели, когда Мэйделин проводила больше времени с бабушкой, чем с ней.

– Все, что ты делаешь, – это ради нее, – пыталась утешить ее мать, когда Хелен, всхлипывая, в очередной раз осознавала, что превратилась в мать-кукушку. – Мэйделин будет очень гордиться тобой, когда ты станешь доктором. И ты сможешь обеспечить ей прекрасное будущее.

Потом мать гладила ее по волосам, словно прогоняя из головы мрачные мысли. Точно так же она поступала и сама с того дня, когда Рут ушла навеки. Она гладила Мэйделин по волосам, если той становилось грустно. Хелен тяжело вздохнула.

– Бабушка на небе. Над облаками, – наконец ответила она дочери. – Смотрит на нас, наблюдает за нами сверху.

Мэйделин подбежала к окну, отодвинула в сторону гардину, поглядела на затянутое тучами небо, прижала ладошку к стеклу.

На глаза снова навернулись слезы, когда Хелен посмотрела на горизонт.

– Позаботься о нашей малышке, мама! – прошептала она и коснулась ладонью холодного стекла.

На какой-то краткий миг Хелен испытала нечто вроде облегчения, но затем тревога вернулась снова. Она опустила жалюзи и, чтобы отвлечься, взяла в руки ежедневную газету, лежавшую в самолете. Пролистала ее в задумчивости. Драма Мисс Массачусетс, которая пропала в Мексике вместе с остальными королевами красоты, продолжалась вторую неделю. Сегодня слово предоставили родителям исчезнувшей девушки. На третьей странице разместили их фото в комнате дочери, мать – вся в слезах. Трагическая история вновь напомнила Хелен о Мэйделин. Точно так же могли сфотографировать и ее в опустевшей комнате дочери.

Хелен торопливо пролистала дальше. На глаза попался снимок множества мертвых пчел. В Бразилии неизвестный вирус уничтожил целые пчелиные колонии. Странно, но в данный момент похожие сообщения поступали и из Китая. Ужасно. Она отложила газету в сторону, не в силах сосредоточиться на чтении, и закрыла глаза.

Хелен провалилась в тревожный сон, полный мрачных сновидений.

 

12. Акапулько

Даррен, которого благодаря его сходству с президентом Обамой команда называла исключительно Бараком, сидел на ящике с бутылками колы. По прибытии в Акапулько они почти сразу же заказали восемь ящиков колы у ближайшего торговца. В отличие от США, в Мексике колу делали из настоящего тростникового сахара и продавали в настоящих стеклянных бутылках. В Вашингтоне за мексиканскую колу в первоклассных ресторанах или барах приходилось платить в десять раз больше обычного.

Нельзя сказать, чтобы у них не было забот поважнее. Но если уж приходится нести службу в нескольких тысячах миль от родины, в заброшенном много лет назад полицейском участке, то надо создать хоть в какой-то степени привычную атмосферу. И сахар с кофеином были как раз тем, что нужно.

Миллнер, который только что вернулся из больницы, вытер рукавом пот с лица, взял одну из теплых бутылок, открыл зажигалкой. Из горлышка хлынула пена.

– Вот дерьмо! – выругался он, держа бутылку в вытянутой руке, подальше от себя, чтобы не испачкаться. – Нам необходимо электричество.

– Вчера утром я еще раз надавил на местных. Сказали, что сегодня во второй половине дня придет техник из городской службы. И тогда холодильник наконец-то заработает, – отозвался Барак, которого забавляли попытки Миллнера справиться с извергающимся из бутылки вулканом.

Лицо Барака помрачнело, когда он увидел на поясе у Миллнера запечатанный в пластик пропуск с плохой фотографией, сделанной «Полароидом». Серыми буквами там было написано: «Госпиталь Галениа».

– Ты был у малышки? – поинтересовался он.

Миллнер кивнул.

– Она пришла в сознание, но ничего не помнит.

– И что от нее осталось?

Миллнер ответил не сразу, осторожно поднес ко рту бутылку, с которой все еще капало, сделал большой глоток и издал стон наслаждения.

– Очень классная, – наконец отозвался он.

– Мисс Флорида?

Миллнер покачал головой и сделал еще один глоток.

– Кола, идиот! У малышки дела неважнецкие. Выглядит как после драки на ринге.

– Главное, что она жива. И кто знает, чего ей удалось избежать, – спокойно отозвался Барак.

Миллнер кивнул.

– Значит, мы не продвинулись ни на шаг, – недовольным тоном произнес его коллега.

– А где остальные? – Миллнер обвел рукой комнату, в которой они были только вдвоем.

– Сержио в федеральной полиции, а Томас пошел купить поесть.

Миллнер кивнул, ослабил галстук на шее и рухнул в одно из потрепанных офисных кресел. Несколько секунд он смотрел на наполовину опустевшую бутылку колы, которую все еще держал в руке.

– Не понимаю… – покачав головой, произнес он. – Они поставили заграждение на дороге, словно ждали именно этот автобус. Бесследно исчезли вместе с ним и не дают о себе знать. Не требуют ни выкупа, ничего. А ведь заложниц много, и их нужно где-то держать.

Барак задумчиво почесал подбородок и ничего не сказал.

– Или это все же торговцы. Может быть, они надеются получить особые барыши за таких красивых девушек, – продолжал Миллнер.

Мускулы его челюстей напряглись, словно он пытался раскусить что-то особенно твердое.

Вдруг Барак хлопнул себя по лбу.

– Кстати, позвони в главный офис. Примерно три часа назад тебя пытался разыскать Келлер.

Миллнер достал из кармана брюк мобильный телефон, проверил экран.

– Я выключил его в больнице…

– Келлер считает, что ты в Бразилии ориентируешься, – весело заявил Барак.

– В Бразилии? – с тревогой переспросил Миллнер, залпом допил колу и пристально вгляделся в красно-белую этикетку, словно не веря своим глазам. – Ничего хорошего это не предвещает, – задумчиво произнес он.

Взяв смартфон, он набрал номер Келлера.

 

13. Флоренция, около 1500 г.

Незнакомец с нами уже три недели. У него очень сложное имя. Я называю его lo straniero – иностранец. Леонардо тоже полюбил его с самого начала. Что, конечно же, не нравится музе Леонардо, Салаи.

– У него черная душа, – сказал мне вчера Салаи, так пылая ревностью, что с него можно было писать ее аллегорию.

– То же самое другие ученики говорят о тебе, – ответил я ему и бросил в него тряпкой.

Lo straniero, слава Господу, ничего этого не видел. Он был в полях вместе с Леонардо. Чтобы подвести его ближе к истине, как он сказал. «Чтобы показать ему свой анус», – заявил Салаи.

Он поразителен. Несмотря на то что lo straniero намного моложе нас с Леонардо, он кажется кем-то вроде учителя. А мы – его ученики. Все, что он говорит, очень похоже на истину. Он много рассуждает об истине. О правдивости.

И о некой мере Господней, в соответствии с которой Он создал этот мир. По словам lo straniero, если ты стремишься к истине, ее необходимо постичь. Пока что я до конца не понимаю этого, но он спрашивал меня о разведении пчел, чтобы объяснить это. Завтра с самого утра мы пойдем к моим братьям-монахам на пасеку. Кроме того, lo straniero просил меня достать для него Helianthus annuus, однако они не цветут в это время, подсолнухи-то. Неужели он этого не знает?

 

14. Варшава

Фуражка шофера была ему маловата и именно поэтому привлекла внимание Хелен. Казалось, его голова чуть выросла с момента ее приобретения. Может быть, несколько шоферов пользуются одним и тем же головным убором? Сидя в роскошном лимузине, она разглядывала его изнутри, и эта мысль казалась абсурдной.

Водитель забрал ее прямо со взлетной полосы и приветствовал от имени мистера Вейша. С самого момента прибытия она тщетно проверяла телефон, надеясь получить сообщение. Ни клиника, ни полиция, ни сама Мэйделин не написали ей ничего. Еще целая вечность без единой весточки от Мэйделин…

Добрых полчаса спустя они оставили позади скоростное шоссе и с тех пор ехали по проселочным дорогам среди почти незаселенной местности, что показалось ей удивительным. Время от времени в полях встречались обрамленные рядами деревьев хутора. Деревни, которые они проезжали, казались лишь случайным скоплением домов. День клонился к вечеру, вокруг клубился туман. Дома, в Новой Англии, осень была красива, а здесь ее мрачный наряд действовал на Хелен угнетающе.

Внезапно водитель притормозил и свернул на узкую дорожку. «Не официальная дорога», – отметила про себя Хелен. Красно-белый знак запрещал въезд.

На душе у нее стало неспокойно. Она снова уставилась на фуражку водителя.

Словно почувствовав ее взгляд, тот склонил голову набок.

– Мы почти на месте, – произнес он.

Голос его вызывал доверие. Хелен заставила себя улыбнуться и кивнула, благодаря за сообщение.

«Конечно же, к дому Павла Вейша ведет частная дорога», – сказала она себе. Личный реактивный самолет, шофер – все это ее уже не удивляло. После приземления она немного почитала в интернете об этом Павле Вейше. Разбогател он в девяностых годах на ативирусном программном обеспечении; если верить «Форбс», его состояние оценивается в десять миллиардов долларов. После того как несколько лет назад он оказался единственным пассажиром, выжившим после падения вертолета, он расстался с последними акциями своего предприятия и полностью уединился.

О его сыне, Патрике Вейше, Хелен нашла немного информации. Фото с университетской гребной гонки. С этого снимка, робко улыбаясь в камеру, на нее смотрел молодой человек в окружении своих сокурсников. Еще была фотография на Фейсбуке, на которой его лицо почти полностью закрывали расставленные пальцы.

Ощущение складывалось такое, что семья Вейш, несмотря на богатство, избегала внимания общественности.

Дорога вильнула, переходя в узкую аллею, деревья на которой уже сбросили листья, и закончилась сплошными железными воротами. По обе стороны от них возвышалась стена высотой с добрых три метра, по верху которой для надежности была протянута еще и колючая проволока.

«Похоже на тюрьму», – подумала Хелен.

Водитель остановил машину и потянулся за мобильным телефоном. Набрал номер, сказал пару слов по-польски. Обе створки ворот распахнулись, словно по мановению невидимой руки, и они въехали внутрь.

Они медленно двигались по широкой дороге, под колесами рядом с сиденьем Хелен скрипели мелкие камешки.

И, словно высокая стена образовывала искусственную границу, они оказались среди совсем другой природы. Серое уныние польского осеннего пейзажа сменилось сочной парковой зеленью, газоны напоминали ковры, экзотические виды деревьев хвастались яркими нарядами. Хелен заметила даже несколько пальм.

Но полностью оградиться от осени здесь тоже не удалось. Землю усеяла листва, кое-где небольшими группками росли грибы. Тут и там пробивались сорняки. Этого было достаточно, чтобы разрушить иллюзию идеального парка. Казалось, что садовник недавно умер.

Параллельно дороге вились усыпанные галькой тропки, обрамленные каменными скульптурами. Хелен поначалу приняла их за сказочных существ или драконов, но при ближайшем рассмотрении они оказались монстрами.

На нее глядели морды с широко распахнутыми глазами, их пасти с острыми зубами сочились слюной. Адские создания.

Они проехали мимо одинокой фигуры старухи. Нос похож на клин, глаза – два глубоких темных отверстия. Обнаженная кожа покрыта морщинами, словно камень, из которого ее вытесали, съежился с течением времени. До самого толстого живота свисали две такие же сморщенные груди. Под животом – намек на срамное место, неприкрытое и уродливое. Ноги – тонкие и дряхлые, словно они были не в состоянии держать ее тяжелую фигуру. «Ведьма», – подумалось Хелен, когда автомобиль вдруг остановился. Только теперь она заметила, что они подъехали к двери величественного дома. Ей снова стало зябко. То, что на первый взгляд казалось декорацией к фильму «Унесенные ветром», на самом деле выглядело как ее мрачная копия. Никогда прежде она не видела дома, построенного из одного только черного камня. Но даже не это оказалось самым примечательным. Хелен заморгала, желая убедиться, что глаза не обманывают ее. Здание было асимметричным.

Все массивные колонны, поддерживавшие портик, были разной ширины. Некоторые были круглыми, другие – угловатыми. Некоторые вытесаны из одной глыбы, другие, наоборот, сложены из нескольких. Окна были разной высоты и ширины, вырезанные в фасаде без сохранения каких бы то ни было пропорций. Если с ней не сыграла злую шутку десинхрония, то весь дом был неровным.

Дверь распахнулась, и перед Хелен возникло лицо дворецкого, похожее на морду сенбернара.

– Добро пожаловать, мисс Морган, – приветствовал он ее на безупречном английском. При звуках его речи у нее возникла мимолетная ассоциация с твидовой тканью.

Она схватилась за руку в белой перчатке и, благодаря за помощь, выбралась из машины. Негромко кряхтя, Хелен потянулась. Она как раз хотела указать на свои сумки, когда заметила еще одного слугу, который уже нес ее багаж ко входу в дом.

– Эту я возьму сама, – произнесла она, потянувшись к большой сумке с рабочими принадлежностями, которую не любила никому доверять.

– Мы сейчас доставим багаж в вашу комнату. Мистер Вейш уже ждет вас, – ответил мужчина с лицом собаки и указал на открытую дверь.

– Спасибо, – отозвалась она.

Дверца машины захлопнулась, и лимузин величественно укатил прочь.

Подходя к крыльцу, ступени которого вели ко входу, она обратила внимание на каменные фигуры, установленные на передней стороне портика. Такие же существа, как и в саду, истекающие слюной; они усмехались, смотрели на нее сверху вниз и тянули к ней длинные лапы.

«Демоны», – подумала она.

Когда Хелен проходила в дверь, ей показалось, что она почувствовала холодный порыв ветра.

Надо будет при первой же возможности написать Бетти о том, где она находится.

 

15. Флоренция, около 1500 г.

Вне всякого сомнения, lo straniero прекрасен. Еще прекраснее, чем Салаи. Иногда мне кажется, что его лицо светится в темноте. Его кожа гладкая, словно лед. Когда сегодня утром его, еще не проснувшегося, осветил луч солнца, мы с Леонардо тайком измерили его черты. Поначалу мы опасались, что разбудим его, но он спал как младенец. Поразительно: все совершенно симметрично! Словно его лицо было создано с помощью циркуля. Леонардо набросал эскиз, который теперь собирается изучить. Я предупредил его, что незнакомец не должен ни о чем узнать. Дал понять, что мы ни в коем случае не имеем права сердить его. Не гнева боюсь я, а того, что он может уйти от нас.

Сегодня он дал мне книгу. Он носит ее с собой с девятью другими. Все выглядят очень старыми и ценными. Я был уверен, что это разные издания Библии, но ошибся. И все же содержание книги тут же захватило меня.

– Читайте, пока я с вами, – произнес незнакомец.

Всю ночь я просидел над книгой. Да и Леонардо уже не может заниматься работой с тех пор, как прочел первые строки. Мне не хватает слов, чтобы описать магию, исходящую от этих трудов. Она подобна нектару.

Кстати, мы ходили на монастырскую пасеку. Сначала мы не понимали, к чему клонит незнакомец. Но затем он вынул соты, убил несколько пчел и показал нам нечто совершенно невообразимое.

– Как недавно с цветами! – воскликнул Леонардо, и незнакомец кивнул, как кивает учитель, когда ученик наконец начинает понимать.

Вынужден признать, что в тот миг я почувствовал в груди укол ревности. Я не Салаи, я пытался взять себя в руки. Леонардо с тех пор только и делает, что измеряет.

– Смотрите в книге, и вы все поймете, – сказал незнакомец.

Так сложно! Но с каждым днем, который он проводит среди нас, мне все больше кажется, что все вокруг меня пропитано ложью. Постепенно приподнимается пелена, скрывающая истину от людей. Это подобно второму рождению.

Надеюсь, он останется с нами навсегда.

 

16. Варшава

Едва они вошли в фойе, как дворецкий исчез за большой двустворчатой дверью вместе с ее багажом. Хелен еще обеспокоенно глядела ему вслед, сжимая в руках большую наплечную сумку с ее драгоценным содержимым, когда кто-то негромко откашлялся рядом с ней. Незаметно подошел еще один слуга и обратился к ней, стоя сбоку. На испуганный возглас, вырвавшийся у нее, он ответил смущенной улыбкой и указал на двери, уводившие в сторону от холла.

Хелен последовала за мужчиной по белому мраморному полу, мимо колонн, доходивших до потолка высотой в несколько метров. В центре фойе возвышалась массивная каменная лестница, ведущая на второй этаж. Хелен показалось, что она участвует в экскурсии по замку, как во время одного из ее путешествий в Европу.

Но все изменилось, когда они вошли в следующее помещение. Темно-красный ковер с длинным ворсом, тяжелая темно-коричневая кожаная мебель, застарелый запах сигарного дыма и потрескивающий камин – она словно оказалась в комнате мужского клуба минувшего века. Только вот мужчин тут не было. Слуга указал на мягкий уголок и произнес что-то по-польски; она перевела это как «Прошу, подождите здесь».

Когда сопровождающий оставил ее одну, Хелен решила осмотреть комнату. В старом шкафу, который наверняка стоил целое состояние, она увидела за стеклом ряды бутылок со спиртным. На этикетки были наклеены двузначные числа, доказывающие их солидный возраст. Она предположила, что стоимость напитков превосходит даже стоимость шкафа. Под ними на специальной подставке висели ножками вверх бокалы разного размера.

Она подошла к огню, который бесшумно полыхал за мутным стеклом, распространяя приятное тепло. На каминной полке стояло несколько фотографий в рамках. Хелен взяла одну из них. Рамка была тяжелой, и женщина предположила, что она сделана из чистого золота. На фотографии был изображен широко улыбающийся мужчина лет пятидесяти. Черты его лица были резкими, начавшие седеть волосы аккуратно подстрижены. Он весь лучился превосходством, которое Хелен замечала и у других знакомых ей успешных людей. Во взгляде его читалась уверенность в том, что жизнь ничего не может с ним сделать, поскольку у него достаточно денег, чтобы откупиться от любых проблем. Рядом с ним, будучи намного ниже его ростом и скромнее на вид, стоял Папа Римский. Несмотря на напряжение, Хелен не сумела сдержать улыбку, отметив, насколько разное впечатление производят эти люди. Ей уже доводилось слышать о том, что знаменитые личности могут получить личную аудиенцию у главы Римско-католической церкви, и, видимо, фотография была свидетельством этого. Хелен поставила ее на место и повернула к себе стоявшее рядом фото, чтобы убрать блики, которые отбрасывала на него большая люстра. На этом снимке был запечатлен тот же мужчина, но на этот раз в смокинге. Рука его лежала на плече другого, который был значительно моложе. Определенное сходство бросалось в глаза. «Отец и сын», – промелькнуло в голове у Хелен.

– Это мы с отцом, – раздался у нее за спиной низкий голос.

Она обернулась. Между тяжелыми креслами, всего метрах в трех от нее стоял младший из тех мужчин, которых она только что видела на снимке. В джинсах и серой рубашке с длинными рукавами он явно чувствовал себя свободнее, чем одетый так, как на фотографии. Густые темные волосы, на снимке зачесанные назад и уложенные гелем, торчали во все стороны.

Словно прочитав ее мысли, он провел рукой по волосам, отчего сразу показался более симпатичным, хотя и несколько неуверенным.

Хелен заметила, что у нее запылали щеки. Наверное, от жара в камине, а может быть, она почувствовала, что ее застали врасплох.

– Я не слышала, как вы вошли, – извинилась она и поспешно отошла от камина.

Хозяин дома улыбнулся:

– Простите, если я вас напугал…

Какое-то время они стояли друг напротив друга, не зная, что сказать. Выглядел он хорошо, его фотографию можно было бы использовать для одного из ее экспериментов. Казалось, он нервничал, и это ее поразительным образом успокоило.

Женщина протянула ему руку.

– Хелен Морган, – представилась она. Рукопожатие было крепким, но не болезненным.

– Патрик, Патрик Вейш. Мне жаль, что наше знакомство состоялось при таких обстоятельствах.

Хелен кивнула.

– Вы не получали известий от отца или моей дочери? – вырвалось у нее.

Тот покачал головой:

– К сожалению, нет. Я еще раз связался со своим другом из службы безопасности полетов и попросил его узнать побольше о маршруте вашей дочери, но пока еще жду от него ответа. Полиция не сказала вам ничего полезного?

– У них то же самое. Они тоже пытаются разузнать побольше. Это просто ужасно! Все такие спокойные… Полицейский в разговоре со мной назвал Мэйделин «маленькой бунтаркой». Это же кошмар!

Патрик Вейш понимающе кивнул.

– На фотографии, которую вы только что рассматривали, изображены мы с отцом. На благотворительном балу, четыре года назад.

– Простите, я не хотела проявлять чрезмерное любопытство…

Хозяин дома поднял руки, успокаивая ее:

– По телефону вы спросили меня, представляю ли я себе, с чем могут быть связаны слова «красавица и чудовище». Посмотрите на эту картину. Это тоже мой отец. Портрет написан через два года после того, как была сделана та фотография, которую вы видели. – И он указал на картину маслом, которая висела высоко над камином, из-за чего Хелен заметила ее только теперь.

Взглянув на нее, она невольно вздрогнула. Там было изображено чудовище. Но уже в следующее мгновение она отбросила эту мысль. В человеке на портрете она узнала Павла Вейша. Те же глаза. И лишь бесстрашие, которым он лучился на фотографиях, исчезло из его взгляда. Те же белые зубы, блестящие за слегка приоткрытыми губами. Вот только все остальное выглядело совершенно иначе. Словно на мужчине была резиновая маска. Кожа напоминала латекс, вместо аккуратной прически блестела лысина, покрытая шрамами, как и его лицо. От носа остались лишь два отверстия в плоти. Шея, похожая на шею девяностолетнего старика, была спрятана за воротником рубашки, обвитым галстуком, узел на котором был таким огромным, словно кто-то с его помощью пытался удержать это создание в одежде.

Хелен перевела взгляд на Патрика Вейша, наблюдавшего за ней.

– Примерно так же реагирует на него большинство людей. Авария вертолета неподалеку от Аспена – мой отец был единственным, кто выжил тогда. Но шестьдесят процентов его кожи сгорело.

Хелен судорожно сглотнула.

– Такой контраст по сравнению с другими его фотографиями… – Это была жалкая попытка оправдать свою несдержанность.

– Думаю, именно этот контраст он и пытался запечатлеть, выставив фотографии. – В голосе Патрика Вейша прозвучало нечто, чего Хелен никак не ожидала: горечь. – После аварии он очень изменился. И я имею в виду не только внешность. Вообще все. Он вернулся сюда, в Польшу, спрятался от всего мира.

Хелен кивнула. Ей показалось, что она понимает Павла Вейша. Достаточно было вспомнить свою реакцию, за которую ей по-прежнему было стыдно: должно быть, жизнь стала для него настоящей пыткой. Однако, судя по всему, старший Вейш подошел к вопросу серьезно, иначе он не стал бы увековечивать свои ожоги в масле и вывешивать картину именно в приемной.

И все же представить себе, чтобы Мэйделин влюбилась в такого человека, было просто невозможно. Даже сама мысль об этом была невыносима для Хелен.

– Вы пытаетесь понять, как это случилось, чтобы ваша дочь и мой отец оказались вместе, верно? – Патрик Вейш бросил на нее пристальный взгляд.

– Вашему отцу шестьдесят шесть, а Мэйделин – шестнадцать, – снова оправдываясь, произнесла она.

– Пойдемте со мной, я покажу, где я нашел ваше имя и имя вашей дочери. Или вы хотите сначала немного отдохнуть? Я совсем забыл, что вы уже давно на ногах.

– Как я могу сейчас спать? – отозвалась она.

На миг ей показалось, что на лице Вейша промелькнуло некоторое облегчение. Он обернулся к узкой двери между двумя книжными шкафами, почти незаметной.

– Прошу вас, сюда.

Следуя за ним, она почувствовала желание бросить на портрет последний взгляд. Хотя Павел Вейш очень сильно обгорел, на картине он действительно улыбался. И от этой улыбки по спине бежали мурашки.

 

17. Лейпциг

– Бессмысленно, просто бессмысленно. – Комиссар уголовной полиции Манфред Либерманн покачал головой и потер лицо руками.

– Я же говорю: левый экстремист. Это направлено против города. Возможно, из-за отвергнутых беженцев. – Файгель отпил чаю.

– Везде у тебя левые экстремисты. Ты сказал бы так, даже если бы стену разрисовали свастикой. Ты и в этом случае списал бы все на леваков. – Либерманн скривил губы в насмешливой улыбке.

– Да отстаньте вы от меня! – возмутился Файгель и шумно водрузил стакан с чаем на стол в конференц-зале. – Говорю вам: вы серьезно недооцениваете опасность слева. На семинаре в Геттингене…

– Да перестань ты рассказывать про свои семинары! – перебил его Либерманн. – Только из-за того, что когда-то ты состоял в нацистском футбольном клубе, дружил с правыми ребятами…

– Хватит ссориться! – послышался строгий голос женщины лет сорока. У нее была спортивная фигура, она носила узкие джинсы и белую блузку. – Давайте снова вернемся к фактам. В конце концов, мы собрались ради того, чтобы устроить мозговой штурм.

Либерманн весело усмехнулся.

– Мозговой штурм, – передразнил он ее. – Ох уж мне эти ваши полицейские глупости! Факты очень просты: ратуша без башни, один пьяница, если он вообще когда-нибудь проснется, будет иметь величайшее похмелье в своей жизни, и вся площадь в обломках. И это – посреди Лейпцига, так сказать, на коленях у мэра.

Он изобразил взрыв, картинно взмахнув руками.

– Кому, черт возьми, может понадобиться взрывать ратушу, если не левым? – вставил Файгель.

– Правым? – усмехнулся Либерманн.

– Ах, да хватит уже, Манфред! – Файгель пренебрежительно махнул рукой.

– Как бы там ни было, сработано чисто. Техники говорят, что башню буквально вырвало с корнем, словно орудовали скальпелем.

– Каким скальпелем? – недоверчиво переспросил Либерманн. – Что за дерьмо, Сабина! Ее просто взорвали. Идиоты прикрепили взрывчатку на дверь, и – бумм! – ее оторвало. Это не имеет никакого отношения к скальпелю.

– А если они действительно хотели взорвать только башню? – спросила у него коллега, упершись руками в бока.

Она стояла перед маркерной доской, на которой последние полчаса аккуратным почерком записывала все идеи.

– Зачем кому-то взрывать одну только башню лейпцигской ратуши? – В этом Файгель был с начальником согласен. – В конце концов, это вам не Биг-Бен и не Эйфелева башня.

Либерманн одобрительно кивнул:

– Если ты стреляешь в дикого кабана и случайно попадаешь точно в глаз, то не будут же все говорить: «Ага, он целился точно в глаз, обалдеть!»

Главный криминалист Сабина Штайнке нахмурилась:

– Это плохой пример, Манфред. Конечно же, так все и подумают. И если охотник умен, то он будет твердо стоять на том, что целился именно в глаз кабану.

Либерманн сокрушенно покачал головой:

– Чушь какая-то!

– Как бы там ни было, башня известна во всем мире благодаря золотому сечению, – сказала его коллега.

– Золотому сечению? – переспросил Файгель.

– Ты сколько уже живешь в Лейпциге? Возможно, тебе стоило бы побывать на экскурсии по городу. Башня разделяет ратушу по так называемому золотому сечению. Это обозначение определенной пропорции. Если нарисовать линию длиной десять сантиметров и поставить вертикальную отметку ровно на шести и восемнадцати сотых сантиметра, то линия будет разделена золотым сечением…

– Ладно, ладно, – перебил ее Либерманн. – Не надо математики, пожалуйста. Мы тут говорим о покушении с использованием взрывчатых веществ. Есть у нас что-нибудь полезное от Федерального ведомства уголовной полиции? – спросил он, обернувшись к Файгелю после короткой паузы.

Тот потянулся к синей папке, лежащей перед ним на столе.

– Федеральное ведомство уголовной полиции затребовало от секретной службы США протоколы допросов за последние недели. Также Федеральное ведомство попросило американцев перепроверить кое-что. Интернет, телефон, оповещения. Это произошло за два дня до взрыва. АНБ обратило внимание на переписку по электронной почте между одним адресом в Гримме и другим, зарегистрированным где-то в Мексике. Мы идентифицировали немецкий адрес. Американцы обнаружили в переписке кое-какие подрывные термины и составили список.

– И что? Звучит очень многообещающе. Гримма совсем недалеко отсюда. Кроме того, это случилось незадолго до взрыва. – Либерманн выпрямил спину и сел ровно. Похоже, он почуял след.

Файгель усмехнулся.

– Я все перепроверил. Адрес в Гримме принадлежит… – Он ненадолго умолк, чтобы повысить напряжение. – Андреасу Шлибергеру. Подрывник по профессии, он работает в одной фирме в Вурцене. Они уже несколько десятилетий занимаются сносом мостов, дымоходных труб…

Либерманн глубоко вздохнул и сложил руки за головой, из-за чего стали видны два больших пятна пота у него под мышками.

– Подрывник говорит о взрывчатке. О господи! Отличный след! – Он презрительно фыркнул. – Это АНБ выуживает одну только чепуху! Чего доброго, однажды нам придется проверять самих себя, поскольку мы употребим слово «убийство», разговаривая по полицейской рации!

Файгель рассмеялся.

– Ну так что, займемся им?

Манфред Либерманн на миг призадумался, а затем покачал головой:

– Напрасный труд. Сейчас все нужны нам здесь. Если атакуют ратушу, то мы, защитники, должны быть настороже. Поставь для Федерального ведомства отметку «проверено», а они пусть отдадут список обратно американцам. Тогда нас оставят в покое.

Файгель улыбнулся и сделал ручкой пометку в папке, а затем захлопнул ее.

– Значит, все же левые, – сухо произнес он.

– Или дикий кабан, – заметила Штайнке, в следующий миг ловко увернувшись от блокнота, которым швырнул в нее Либерманн.

 

18. Нью-Йорк

Доктор Рахмани догадывался, к чему все идет. Еще вечером пришло электронное письмо с планом поездки. Билеты уже ждали его в аэропорту. Лететь нужно было в Акапулько. Но это будет не отпуск. Что можно потребовать в качестве выкупа от пластического хирурга в одной из стран, где идет жесточайшая война наркокартелей? Наверняка придется изменить чью-то внешность. Внешность людей, стоящих на самом верху списка разыскиваемых полицией или списка целей клана противников. С его помощью эти люди получат новую личность. И единственным, кто будет знать, как они выглядели раньше и кем были до нападения, окажется он. Эта мысль терзала Ахмеда Рахмани все утро, заставляя обильно потеть. Он поглядел на дежурных полицейских, тщательно осматривавших пассажиров у шлюза безопасности. Отвел взгляд, словно заинтересовался ими случайно. Не наблюдают ли за ним шантажисты? Возможно, он будет лететь не один. Вынимая ремень из брюк и складывая его в пластиковый ящичек, он снова прокрутил в уме сцену в офисе, как он сидел в кресле и мастурбировал со спущенными штанами.

«Это небольшое видео с Вами в главной роли меньше чем через две минуты разойдется по электронной почте и через Фейсбук по всем Вашим контактам», – пригрозили они. Какая разница, полетит он или нет, – ему все равно конец. Тяжело дыша, он уложил свою ручную кладь на ленту транспортера, чтобы ее проверила служба безопасности, кивнул полицейскому и прошел через шлюз. Сигнализация не сработала.

 

19. Сан-Паулу

Пальцы Миллнера скользнули по щеке. Под щетиной он нащупал шрамы. Кто бы мог подумать, что ему доведется так скоро вернуться в Сан-Паулу? В прошлый раз он улетал из этого города на юго-востоке Бразилии на санитарном самолете американского правительства и находился в подвешенном состоянии не только в прямом, но и в переносном смысле. Тогда он готов был спорить, что никогда больше не ступит на территорию Бразилии. Должно быть, правительству пришлось поднапрячься, чтобы сделать для него возможным въезд в эту страну, и он по-прежнему опасался, что его арестуют сразу после приземления.

Он вытянул шею, чтобы бросить мимо соседа взгляд в окно «Боинга» на море домов, среди которых кое-где торчали похожие на сталагмиты высотки. Затянутый мглой горизонт, казалось, предвещал нечто скверное. Миллнер нащупал баночку с таблетками, лежавшую в кармане брюк, и проглотил сразу три.

Если уж были приложены такие усилия, чтобы доставить его в Сан-Паулу, это не могло означать ничего хорошего, и он это прекрасно понимал. Мысли его вернулись к несчастным девушкам, которые, если они вообще еще живы, ждали спасения в каком-нибудь мексиканском подвале, но он сразу же прогнал прочь эти образы. Он входит в состав международной команды ФБР, и теперь у него новое задание. Как у врача, который должен профессионально, без эмоциональной привязки, заняться следующим пациентом.

Казалось, его опасения оправдались, когда после жесткой посадки он увидел бразильца в черном костюме в конце трапа. В руках у него была фотография.

– Мистер Миллнер?

Он кивнул и отошел от остальных пассажиров. Видимо, сопротивление бесполезно. По собственному опыту он прекрасно знал, что с бразильской полицией говорить просто не о чем. Вопрос будет решаться на дипломатическом уровне. Он поставил чемодан и протянул руки, готовый к тому, что на него наденут наручники. Каково же было его удивление, когда мужчина приветливо улыбнулся, схватил его за руку и энергично потряс, демонстрируя крепкое рукопожатие!

– Мы вас очень ждали. Меня зовут Жуан Резенде. Называйте меня Жу. Надеюсь, полет прошел хорошо. Мне поручили провести вас, чтобы избавить от неприятной процедуры прохождения контроля.

Миллнер все еще не мог пошевелиться в изумлении, а бразилец уже подхватил его чемодан и показал на черный внедорожник, припаркованный между патрульными полицейскими машинами на взлетном поле.

«Должно быть, все очень серьезно», – подумал Миллнер и двинулся вслед за своим новым проводником. Чуть позже две патрульные машины и джип уже неслись по шоссе СП-36 вглубь Бразилии.

– И все они мертвы? – спросил он.

Жу кивнул.

– Там, куда мы едем, пожалуй, выжило несколько десятков тысяч. Но большинство просто исчезло.

Миллнер поморщился.

– И как именно я могу помочь?

– Это не случайность, а запланированное покушение. Биологи говорят, что ничего подобного никогда прежде не видели. Тем более одновременно.

– Одновременно?

– На нескольких континентах. Почти в одно и то же время. И здесь в нескольких местах. Естественные причины не обнаружены, если вы понимаете, что я имею в виду.

– И кто же… мог осуществить подобное? – спросил Миллнер.

К этому моменту они уже съехали с шоссе. Местность вокруг становилась все более сельской. Какой разительный контраст по сравнению с бетонными крепостями, над которыми он только что пролетал!

– Вы ведь за этим и приехали. Мы считаем, что это биологический терроризм.

– Биологический терроризм? – недоверчиво переспросил Миллнер. – Но ведь мы говорим о…

Жу перебил его, крикнув что-то водителю по-португальски; тот притормозил и съехал с дороги. Затем бразилец снова повернулся к нему.

– Кое-кто утверждает, что это только начало, – пояснил он. – И если погибнут действительно все, то рано или поздно настанет черед людей.

– Люди погибнут от того же самого вируса? – поинтересовался Миллнер.

Жу покачал головой:

– Нет. Пока вообще не установлено, что это именно вирус.

В то время как Миллнер размышлял над словами Жу, водитель снова сбавил скорость. Впереди показалась белая деревянная табличка, которая явно нуждалась в покраске. «Питомник святой Изабеллы» – было написано на ней, а рядом красовалось неумело нарисованное изображение гигантской пчелы. На месте ее головы зияло несколько дыр. Миллнер сразу понял, что кто-то использовал эту табличку в качестве мишени во время уроков стрельбы.

Жу похлопал водителя по плечу и что-то крикнул ему, после чего тот резко затормозил. Машину окутала туча пыли, а Жу опустил оконное стекло. Когда пыль немного улеглась, Миллнер увидел вокруг ряды деревьев. Плантация.

– Слышите? – спросил Жу и ткнул себя пальцем в левое ухо.

Миллнер стал напряженно прислушиваться, но кроме равномерного постукивания мотора ничего не услышал и поэтому нерешительно пожал плечами.

– Вот именно, – произнес Жу. – Обычно из-за гудения пчел здесь собственного голоса не различишь. А теперь все тихо. Мертвая тишина! – Они снова прислушались. Затем Жу поднял стекло. – Конец правления пчелиных маток! – заявил он.

Миллнер вгляделся во встревоженное лицо Жу. Королевы красоты в Мексике, пчелиные матки здесь… И среди всего этого – он. Какое-то время он пытался установить взаимосвязь двух этих случаев, но затем перестал об этом думать. В конце концов, он – современный рыцарь и всегда находится там, где королевам требуется помощь.

По команде Жу машина резко тронулась с места.

 

20. Варшава

Дом производил сильное впечатление, почти как дворец. Снаружи он казался мрачным из-за темного асимметричного фасада, а внутри был обставлен прямо-таки роскошно. Если бы не эти странные произведения искусства повсюду… Картины, изображающие чудовищ, словно бы искалеченные статуи, фотографии уродливых людей в самых разных позах.

Обычно Хелен не называла людей уродливыми, в том числе благодаря своей профессии. Но если искать сходство между людьми на портретах, то невольно на ум приходил признак уродства. Изборожденные морщинами лица, неестественно искривленные носы, вываливающиеся глазные яблоки, лысые черепа, искаженные тела. Кроме того, дизайнер по интерьеру, судя по всему, не пользовался уровнем, потому что повсюду в здании – как и снаружи – царила асимметрия. Если поначалу Хелен не доверяла своему вестибулярному аппарату, списывая увиденное на последствия долгого перелета, то вскоре поняла, что причина ее головокружения заключается в отделке дома, а порой и в неровно проложенных коридорах.

– Мой отец имеет склонность к абсурду, – извиняющимся тоном произнес Патрик Вейш, когда они быстрым шагом проходили через картинные галереи.

Путь привел их к узкой витой лестнице, которая соединяла этажи между собой в дополнение к главной, выполняя функцию запасной.

Спускаясь вслед за Патриком на нижний этаж, Хелен вновь почувствовала, что у нее кружится голова. Они шли в подвал. Свет был приглушенный, и она ощутила, как нарастает ее тревога.

– Ну, вот мы и пришли, – наконец произнес Вейш, когда они остановились перед простой темно-серой стальной дверью. Внешне она совершенно не вписывалась в стиль, в котором был выдержан весь дом, где доминировали дерево темных цветов и искаженная архитектура.

– Что находится за дверью?

– Я тоже задал себе этот вопрос, когда оказался здесь впервые, – загадочно ответил Вейш-младший. – Мой отец исчез, и Форсайт, его управляющий, связался со мной, не зная, что делать. Я сразу же прилетел сюда, в Варшаву, и мы несколько дней ждали, не подаст ли он весточку. Все это время я часами бродил по дому в поисках намека на то, куда он мог деться. В какой-то момент я очутился перед этой дверью и задал себе тот же вопрос, что и вы сейчас.

– И что? – Хелен стало еще любопытнее.

Патрик Вейш указал на маленький черный ящичек рядом с дверью.

– Замок с датчиком, определяющим отпечатки пальцев. К сожалению, открыть эту дверь может только отпечаток пальца моего отца.

Хелен почувствовала, как в душе нарастает разочарование. Зачем же тогда они сюда спустились? Но не успела она озвучить этот вопрос, как Вейш что-то протянул ей.

– Палец моего отца, – с ликующей улыбкой произнес он.

Хелен почувствовала, что душа ее ушла в пятки.

– Вы шутите… – с отвращением в голосе произнесла она.

Ее спутник звонко расхохотался:

– Конечно, шучу. Я нашел отпечаток его пальца на телефонной трубке. Сфотографировал в высоком разрешении, очистил изображение на компьютере, инвертировал. Потом распечатал на отцовском принтере на прозрачной пленке. Нанес белый клей… и вот, искусственный палец готов! – Он показал ей кусочек белой пленки.

Патрик приклеил его поверх своего большого пальца, поднес его ко рту и несколько раз подышал на пленку. Затем прижал палец к квадратному стеклянному полю аппарата, находящегося рядом с дверью. Лампочка над ним загорелась зеленым светом, послышалось гудение, из-за которого перед глазами у Хелен поплыли черные тучки. Пока она, сощурившись, пыталась разогнать их, Вейш толкнул дверь коленом и гудение прекратилось.

– Откуда у вас такие познания? – поинтересовалась Хелен, поспешно входя в подвал вслед за ним.

– Мой отец разбогател на создании антивирусных программ. А тот, кто хочет помешать кому-то вломиться куда-либо, должен сначала понять, каким образом можно это сделать. Можно сказать, я впитал это с молоком матери. У нас семейка медвежатников, версия 2.0, если можно так выразиться.

Патрик Вейш обернулся к ней и улыбнулся. Тонкие мимические морщинки делали его улыбку задорной, и ей это нравилось. Осознав это, Хелен тут же почувствовала угрызения совести. Думать она должна исключительно о Мэйделин. Она не имеет права даже замечать шарма Патрика, пока не узнает, все ли в порядке с Мэйделин и где та вообще находится. С другой стороны, она понимала, что ее мозг просто пытается вытеснить мрачные мысли. Перенести невыносимое в область подсознания. Это фундаментальный защитный механизм, поддерживающий душевное здоровье человека, и с ним лучше не бороться.

Впереди автоматически зажегся свет на потолке.

– Я, кстати, не такой параноик, как мой отец. Как видите, смысла в этом нет. Все можно взломать. Поэтому и пин-код у меня на телефоне простой: один-два-три-четыре. Другой я просто не запомнил бы. Осторожно, здесь ступеньки! – произнес он и двинулся вперед. Тяжелая стальная дверь у них за спиной зажужжала и закрылась.

– Ух ты! – вырвалось у Хелен, когда она заглянула через голову Патрика Вейша в открывшуюся перед ними комнату.

Добравшись до подножия небольшой лестницы, Вейш отошел в сторону и поднял руку, словно директор цирка, представляющий свой величайший номер. Они находились посреди музея. Пол был выложен темным камнем, потолок для подземного этажа был удивительно высоким, а в следующий миг Хелен поняла, почему это было необходимо: между стеклянными витринами высотой около метра стояли статуи в человеческий рост. Рядом Хелен увидела копию произведения Микеланджело. Стены слева и справа были увешаны картинами, словно там расселись гигантские мухи.

Она с удивлением ступила в центр комнаты. Многие скульптуры и картины показались Хелен знакомыми. Она решила, что два смонтированных портрета Мэрилин Монро принадлежат Энди Уорхолу.

– Что это такое? – спросила она у Патрика Вейша, наблюдавшего за ней с напряженной улыбкой.

– Я ведь говорил вам, что после того несчастного случая мой отец изменился. Не только внешне, но и внутренне. У него развилась настоящая мания.

– По отношению к искусству?

Вейш покачал головой.

– Нет, по поводу красоты. То, что вы видите здесь, – это вся история эстетики, собранная в одной комнате.

Он направился обратно ко входу, и Хелен последовала за ним.

– Я сам обнаружил это всего несколько дней назад и пытался сориентироваться тут с помощью интернета и книг из отцовского кабинета. Все выстроено в хронологическом порядке. Вот, посмотрите, здесь начало. – Патрик Вейш указал на пьедестал со скульптурой, стоявшей неподалеку от двери. Она была сделана из глины и представляла собой тело, не имевшее ни рук, ни ног. В глаза бросались две огромные груди и голова размером с футбольный мяч – без лица. – Венера Виллендорфская. Датируется примерно двадцать пятым тысячелетием до нашей эры. Вероятнее всего, мой отец приобрел ее в Музее естествознания в Вене.

Хелен остановилась перед небольшой фигуркой. Только теперь она заметила, что у нее все же были две вполне аккуратно вылепленные руки, которые, однако, так сливались с огромной грудной клеткой, что разглядеть их удавалось не сразу. Она почувствовала, что в душе нарастает волнение. Все это имеет к ней какое-то отношение. Не только потому, что она, будучи нейроэстетиком, изучала неврологические аспекты представления о прекрасном. Нет, по какой-то непонятной причине она чувствовала, что тронута всем этим до глубины души. Однако, кроме этого ощущения, в душу ее закрался страх. Вейш тем временем двинулся дальше.

– В этом ряду все то же самое. Одна Венера за другой, эпоха за эпохой. Вот, посмотрите на эту. Двести лет до нашей эры. Узнаете скульптуру?

Хелен догнала его. Остановившись перед статуей высотой в два метра, она открыла рот. Не только потому, что спешила и запыхалась.

– Это что же?..

– Венера Милосская. Совершенно верно! – не без гордости добавил Патрик Вейш.

– Но ведь она находится в Лувре!

– А вы уверены, что в Лувре – настоящая? – подмигнув ей, отозвался Вейш и снова отошел от нее на несколько шагов. Теперь он стоял напротив одной из картин у стены. – Тогда вы, наверное, узнаете и это полотно! – воскликнул он. Акустика этого зала поглотила его слова.

– «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли, – с удивлением отозвалась Хелен, увидев перед собой обнаженную Венеру в гигантской раковине. Одной рукой она прикрывала грудь, а другой, с помощью очень длинных рыжих волос, – низ живота.

– Как сильно изменилось изобразительное искусство с момента появления Венеры Виллендорфской! – сухо заметил Патрик Вейш. – Подытоживая, можно сказать следующее: с течением времени модели становились стройнее. Или можно выразиться иначе: они худели. Если хотите, культурное истощение!

«Они худели». Перед глазами у Хелен заплясали черные пятна. Мысленно она вернулась к Мэйделин. Что она вообще здесь делает? Ее дочь исчезла, а она бродит по выставке в польском подвале в компании незнакомого мужчины!

– С вами все в порядке? – спросил Патрик Вейш, осторожно подхватив ее под руку.

Хелен кивнула.

– Все это очень интересно, но ведь вы хотели показать мне что-то здесь, внизу? То, что касается моей дочери и… вашего отца.

– Простите мою бестактность, – смутившись, произнес Вейш. – Но чувство подсказывает мне, что эта страсть моего отца имеет какое-то отношение к его исчезновению – а значит, и к исчезновению вашей дочери. Поэтому потерпите еще мгновение… – Он умоляюще посмотрел на нее.

Внезапно Хелен почувствовала невероятную усталость. Глаза жгло, она с трудом могла мыслить ясно. Из исследований коллег она знала, что в состоянии усталости некоторые области мозга отключаются, а другие продолжают работать. Кажется, у нее этот процесс уже начался; как бы там ни было, протестовать она толком не могла. Поэтому она произнесла только:

– Если вы так считаете…

– Спасибо за доверие, – с теплой улыбкой сказал Патрик Вейш, чтобы в следующее мгновение спокойно продолжить экскурсию. – Прошу вас, посмотрите на все эти картины рядом с нами. Одна обнаженная Венера за другой. Кранах, Тициан, Веласкес, Гойя. Здесь, в этой комнате, мой отец собрал их всех. Заканчивается ряд портретом Мэрилин Монро в стиле ню. Но мне кажется, что его коллекция не завершена. Есть еще несколько свободных мест…

Хелен проследила за его взглядом вдоль ряда картин. Перед глазами расплывались розовые пятна плоти обнаженных женщин, ей казалось, что нужно зажмуриться, чтобы не упасть в обморок.

– С искусствоведческой точки зрения весьма примечательная коллекция, но почему вы называете это манией? И какое, простите, отношение имеет ко всему этому моя дочь?

– Я чувствовал то же самое, что и вы, когда увидел все это, и я просто пытаюсь поставить вас на свое место, чтобы вы поняли это так же, как понял я.

Теперь Патрик Вейш говорил очень быстро и взволнованно, развернувшись к ней.

– Есть еще одна комната, и там я нашел записку с вашим именем и номером телефона. – Вейш указал на деревянную дверь в нескольких метрах от них. – Возможно, «мания» – не то слово. – Теперь он казался расстроенным. – Возможно, мой отец просто безумен.

 

21. Флоренция, около 1500 г.

Lo straniero очень нами доволен. Мы с Леонардо начали заново каталогизировать мир.

Прежде мы мыслили такими категориями, как мужчина и женщина, богатство и бедность, добро и зло, жизнь и смерть, наличие и необходимость.

Как же слепы мы были!

Именно я, человек, доведший до идеала двойную бухгалтерию! Как я мог тратить свое время на числа и при этом не занести в счетную книгу самое существенное?

Теперь у нас есть гармония, пропорции и, самое главное, эстетика – теперь мы заново опишем вещи и людей вокруг нас. Мир вдруг стал казаться нам совершенно другим.

Сегодня мы презираем то, что еще вчера вызывало на лицах улыбку. То, на что мы не обращали внимания прежде, рождает у нас интерес.

Мы расстались с некоторыми учениками: либо они не отвечали нашим новым требованиям, либо не хотели понять, что от них потребуется в будущем.

– Как я должен изображать красоту, если вокруг меня нет ничего красивого? – возмущался Леонардо.

Кроме того, он прогнал нескольких своих мальчиков. С презрением. Салаи он, конечно же, оставил. Хотя этот парень по-прежнему не доверяет lo straniero, что меня весьма тревожит. Это одна из тех вещей, которых я по-прежнему не понимаю. Салаи с его идеальным мальчишеским лицом и телом, достойным бога, полностью соответствует тому, чему пытается учить нас lo straniero. Он словно создан по его критериям. Как может он презирать то, что так возвышает его?

Я точно не знаю почему, но мне это кажется в некотором роде богохульством.

Нужно будет поговорить об этом с lo straniero, пока Салаи не совершил ничего необдуманного.

 

22. Акапулько

Она не знала, который теперь час. Не знала, где находится. Очнувшись, она почувствовала запах влажной земли. Потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя, и поначалу ей показалось, что она лежит в своей мягкой постели в Монтгомери, штат Алабама. Но холод, который она ощущала, быстро разрушил иллюзию. Над головой она увидела синее небо. Она на улице!

Пошевелившись, она поняла, что болит все тело. Боль была гораздо сильнее той, которую ей когда-либо доводилось испытывать. Словно кожа на всем ее теле была обожжена. Осторожно поднявшись, она тут же потеряла равновесие и упала. Руки вцепились в землю и траву. Она снова попыталась встать на ноги и снова упала, когда все рядом с ней словно закружилось. А потом она увидела дом. Увидела его окна невдалеке. Застонав от боли, она все же сумела подняться.

Пройдя лишь несколько метров, она едва переводила дух. Ей казалось, что тело и лицо вот-вот взорвутся от боли. Споткнувшись, она рухнула на колени, и ее стошнило. Она с удивлением посмотрела на желчь, отливавшую желтовато-зеленым на солнце. Медленно перевела взгляд на дом. Воспоминания постепенно возвращались. Другие девушки. Автобус. Подземелье. Обморок. Неужели она наконец-то свободна?

Эта мысль помогла ей встать. Она двигалась вперед шаг за шагом и наконец добралась до веранды. В окнах отражалось солнце. Запнувшись на первой ступеньке, она на четвереньках забралась на вторую. Схватилась за ручку двери, сумела выпрямиться. Ей казалось, что она изо всех сил забарабанила в дверь, но раздался лишь робкий стук. Голова раскалывалась, и она прижалась лбом к деревянной двери. Прислушалась. Услышала биение собственного сердца, шум в ушах, свое дыхание. Потом раздался звук шагов.

Когда дверь открылась, девушка, прислонившаяся к ней всем телом, потеряла равновесие и растянулась на пороге. Коснулась головой чего-то мягкого, издавшего пронзительный крик. В следующее мгновение она ударилась о твердые половицы, потому что не смогла выставить вперед руки.

– Oh, Dios mío, un monstruo! – Это было последнее, что она услышала до того, как ее поглотила тьма.

 

23. Сан-Паулу

Пасечника звали Нальдо, у него были маленькие умные глазки. Он казался то взволнованным, то подавленным, игнорировал Миллнера и в основном общался непосредственно с Жу. Это была довольно крупная пчелиная ферма, и Миллнеру она действительно показалась заброшенной. Лишь кое-где летали пчелы, что для пасеки такого размера было очень необычно, как не уставал повторять Жу. Однако Миллнер только радовался этому, поскольку ненавидел все, что умело летать и кусаться.

Эта ненависть несколько ослабела, когда пасечник отвел их в сарай и продемонстрировал им то, что находилось внутри. Поначалу Миллнер решил, что там хранится пшеница или какой-то корм для пчел, но при ближайшем рассмотрении это оказалось горой пчелиных трупов. Зачерпнув их пригоршню, Нальдо сунул мертвых пчел гостям под нос. Затем взял одну и разломил, словно краба.

– Это какой-то вирус или грибок, убивающий насекомых! – перевел его слова Жу, тыча пальцем в белесый налет на теле пчелы.

Миллнер кивнул, будто всю жизнь только тем и занимался, что лечил насекомых, а потом поспешно выбрался из душного сарая. После того как он увидел тысячи пчелиных трупов, ему казалось, что даже здесь чувствуется запах разложения.

И вот теперь они сидели на веранде дома, где жил Нальдо. На столе перед каждым из них стоял стакан с крепким алкогольным напитком, отдававшим медом.

– Когда умерли первые пчелы? – спросил Миллнер напрямую у хозяина, который поглядел на Жу, как бы спрашивая у него разрешения ответить. Бразилец перевел.

– Три недели назад, – ответил Нальдо и, чтобы подчеркнуть собственные слова, поднял вверх три пальца. – В первый день они умирали тысячами, – продолжил он. – На следующий день – десятками тысяч, и так далее, вплоть до сегодняшнего дня.

Благодаря тренингу по биологическому терроризму, который с ним провели эпидемиологи, Миллнер знал, что столь быстрое распространение болезни является скорее исключением. То, что убило насекомых, похоже, было очень заразным. Или ядовитым.

– А что у других пасечников? – Миллнер махнул рукой, обводя окрестности.

– У них та же проблема. Насекомые умирают, куда ни глянь.

– Только здесь, в Сан-Паулу?

Нальдо покачал головой.

– По всей Бразилии. По всему миру!

Миллнер кивнул. Это совпадало с тем, что ему говорили на брифинге в департаменте. Пчелы погибали не только здесь, в Бразилии, но и на других континентах.

– Если меня правильно информировали, пасечники отправляют своих маток почтой коллегам по всему миру. Может быть, тут кроется причина распространения эпидемии? – Об этом Миллнер тоже прочел по дороге в документах.

Нальдо терпеливо выслушал перевод, а затем энергично покачал головой:

– Мы не получаем маток по почте. Но сами кое-что выращиваем и рассылаем.

– Вы выращиваете и так называемых пчел-убийц? – поинтересовался Миллнер.

В ФБР распечатали для него статью, в которой говорилось о том, что в Бразилии скрестили африканских и европейских пчел. В пятидесятых годах несколько роев вырвалось из лаборатории, и с тех пор этот вид распространился до самой Северной Америки, получив название «пчелы-убийцы».

Когда Нальдо услышал эти слова, лицо его помрачнело еще до того, как Жу закончил перевод. Он заговорил, обращаясь к бразильцу, волнуясь и отчаянно жестикулируя.

– Он утверждает, что называть пчел убийцами могут только очень глупые люди, – несколько смутившись, перевел Жу. – Конечно, они более агрессивны, чем европейские пчелы, но зато дают намного больше меда и гораздо более жизнеспособны.

Миллнер развел руками, как бы извиняясь.

– Свое имя они получили просто потому, что, в отличие от европейских пчел, почувствовав угрозу, атакуют целым роем и преследуют предполагаемого противника. Из-за большого количества укусы могут оказаться смертельными. Но если пчел не трогать, то и они никого не трогают.

Миллнер поднял голову, будто радуясь возможности узнать что-то новое.

– Они тоже умирают, несмотря на повышенную жизнеспособность? – спросил он и ради Нальдо придал своему лицу как можно более озабоченное выражение.

Выслушав короткий перевод, пасечник кивнул.

Миллнер потянулся за напитком. Не только потому, что почувствовал сильную жажду, но и потому, что сказывалось опьянение. Высокое содержание сахара в сочетании с алкоголем – это просто убийственно. Он уже почти скучал по мексиканскому полицейскому участку, где стояло так много ящиков с колой. Он ведь не биолог, зачем он здесь? Он агент ФБР.

– Вы видели кого-нибудь на ферме, кто мог отравить ваших насекомых? Не болтались ли в окрестностях какие-нибудь незнакомцы примерно в то время, когда пчелы начали массово погибать?

Казалось, Нальдо задумался, а затем снова покачал головой.

Миллнер бросил на Жу взгляд, который должен был означать, что он здесь закончил.

– Вы знаете, кто такой Альберт Эйнштейн? – вдруг спросил у него Нальдо. Теперь он говорил на ломаном английском языке.

– Конечно, я знаю, кто такой Эйнштейн. Это немецкий гений.

– А вы знаете, какие слова ему приписывают?

Миллнер пожал плечами. Вряд ли пасечник решил поговорить с ним о теории относительности.

– Если исчезнут пчелы, людям останется жить года четыре. Не будет пчел, не будет и опыления, исчезнут растения, потом животные, а затем и люди.

Это было уже интересно. Возможно, именно поэтому его послали в Бразилию, возможно, именно поэтому пчелы стали целью биотеррористов. Хотя он был знаком и с мнением экспертов, полагавших, что человечество сумеет пережить вымирание пчел. Однако растительный мир на земле действительно существенно сократится, выбор продуктов питания без пчел станет значительно меньше. Многие товары навсегда исчезнут с полок супермаркетов, не говоря уже о ситуации в тех регионах земли, где и сейчас люди голодают. Только после получения этого задания он узнал о том, что на сегодняшний день пчелы играют ведущую роль в сельском хозяйстве. От плантации к плантации летают целые пчелиные рои: так эти «бродячие рабочие» опыляют растения.

Что ж, первые попытки осуществлять опыление вручную уже предпринимались. Вот только ни один человек не может быть настолько эффективным, как пчела.

Пчела – он читал об этом – опыляет до двух тысяч цветков в день. А пчелиная колония может насчитывать до шестидесяти тысяч насекомых.

– Именно поэтому я здесь – чтобы прекратить вымирание пчел. Правительство Соединенных Штатов относится к этому вопросу очень серьезно, – сказал Миллнер, обращаясь к Нальдо, и ему показалось, что в глазах бразильца впервые появилось что-то вроде доверия.

– Пчелы – это ключ ко всему, – заявил пасечник. – Для большинства людей это просто насекомое. Для некоторых – еще и весьма надоедливое. На самом же деле они – слуги Господа на этой земле. – Он вдруг заговорил так громко, что это испугало Миллнера. – Вы слыхали о божественном делении, мистер Миллнер? – Пасечник глядел на него широко раскрытыми глазами.

Миллнер мысленно пробежался по документам. Нет, об этом он ничего не читал.

– Его еще называют золотым сечением. Это когда два отрезка соотносятся друг с другом в определенной пропорции, которую мы, люди, воспринимаем как особенно удачную.

Миллнер беспомощно посмотрел на Жу, однако тот даже не пытался вмешаться.

– Возьмите отрезок от пола до своей макушки и разделите его на отрезок, равный длине от пола до пупа. Вы получите число, примерно равное шести десятым; его еще называют «фи». Если я сделаю то же самое, я тоже получу число, примерно равное шести десятым. Хотя вы на две головы выше меня. Пупок у человека всегда находится на уровне золотого сечения относительно его роста. То же самое можно проделать с длиной от плеча до кончиков пальцев и от локтя до кончиков пальцев. Или от пола до бедра и до колена. Соотношение всегда будет составлять ноль целых шесть десятых…

– И как это касается пчел? – поинтересовался Миллнер. В Сан-Паулу стояла такая жара, что ему было не до занятий математикой.

– Пчелы тоже созданы в соответствии с золотым сечением. Расстояния от их головы до груди и от груди до конца туловища строго подчиняются этому правилу. Если разделить оба отрезка, то всякий раз будем получать шесть десятых. Мало того… – Нальдо глубоко вздохнул, словно собираясь делать продолжительный доклад. – Возьмем, к примеру, фамильное древо пчелы-трутня. Самцы получаются из неоплодотворенных яиц матки, поэтому у пчел-самцов есть только мать и нет отца. Однако у матки есть и мать, и отец, можно сказать, что они являются бабушкой и дедушкой нашего трутня. У бабушки опять же есть мать и отец, однако у отца, поскольку он самец, есть лишь мать. Если продолжать эту мысль, у предка-женщины всегда есть два родителя, а у предка-мужчины – только мать, а если это записать, то на каждого трутня-самца приходится одна мать, бабушка и дедушка, трое прародителей, пять прапрародителей, восемь прапрапрародителей и так далее. Один, два, три, пять, восемь – все это так называемые числа Фибоначчи, для которых сумма двух чисел в ряду составляет следующее за ними число. А частное двух чисел Фибоначчи всегда равно шести десятым. Вот, посчитайте сами! Если два разделить на три, получится ноль целых шесть десятых. И три на пять – тоже!

Нальдо на минутку умолк, перевел дух и вдруг принялся издавать булькающие звуки. Миллнер уже начал было волноваться за него, когда тот продолжил так же взволнованно, как и прежде:

– Или подсчитайте самок-пчел в улье и разделите это число на число самцов-трутней. Угадайте, что получится? Шесть десятых! Посмотрите на цветы, к которым прилетают пчелы. Почти у всех вы найдете золотое сечение, поскольку цветы созданы по тем же самым правилам…

Нальдо наклонился вперед и закашлялся. Казалось, теперь он окончательно выдохся.

– И что все это значит? – Миллнер решил воспользоваться передышкой собеседника. Внезапно у него возникло ощущение, что он беседует не с пасечником, а с математиком.

Нальдо придвинулся настолько близко, что лицо его оказалось на расстоянии пяди от лица Миллнера. От него пахло медом и перебродившим соком.

– Кто-то убивает самых идеальных и трудолюбивых помощников Господа на этой планете, – прошептал он, обращаясь к Миллнеру. Затем он откинулся назад и поднял вверх теперь уже четыре пальца правой руки. – Четыре года, – прохрипел пасечник. – Четыре года – и человечеству придет конец.

Миллнеру захотелось рассмеяться, чтобы снять напряжение. Пошутить, чтобы все ответили смехом и вздохнули с облегчением. Но он не сумел сказать ни слова. Миллнер медленно откинулся назад, чтобы оказаться подальше от пасечника. Жу неподвижно сидел рядом, напуганный мрачным прогнозом их собеседника, казалось, еще больше, чем он сам.

В это мгновение зазвонил мобильный телефон Миллнера. «Есть Бог на свете», – подумал он и схватил мобильник так энергично, словно ждал самого важного звонка в своей жизни.

– Да, – произнес он в трубку, наблюдая, как Нальдо так же медленно откидывается на спинку своего стула.

– Обнаружена еще одна девушка, – услышал он голос Барака. – Мисс Алабама. – Но радости в его голосе не было.

– С ней все в порядке? – с тревогой спросил Миллнер.

– В порядке? – Казалось, Барак подыскивал слова. – Посмотри на фотографию, которую я только что тебе отправил.

Что-то в звучании его голоса крайне обеспокоило Миллнера.

– Она жива?

– Посмотри. А потом перезвони!

Миллнер проверил телефон. Только теперь он заметил, что получил эсэмэс. Бросив на Нальдо и Жу извиняющийся взгляд, он открыл его. Сообщение было от Барака. А вот еще одно сообщение – фотография. Прошло мгновение, прежде чем картинка открылась. И Миллнера едва не стошнило.

 

24. Варшава

Теперь Хелен поняла, что имел в виду Патрик Вейш, когда говорил, что, возможно, его отец сошел с ума. Она с удивлением оглядывалась по сторонам. Они вышли из большой комнаты и оказались в маленькой, расположенной за деревянной дверью. На ум Хелен тут же пришло понятие «инь и ян». Если первая комната была поразительно светлой и роскошно обставленной, то здесь глазам нужно было еще привыкнуть к тусклому освещению. Потолок оказался значительно ниже. Однако главный контраст заключался в экспонатах. Если Вейш-младший только что говорил о коллекции красоты, то девизом этой части экспозиции должно было стать слово «уродство».

Как и на верхних этажах дома, стены комнаты украшали картины, посвященные исключительно жестоким, безобразным или отвратительным мотивам.

– «Голова Медузы». Рубенс. Она долгое время висела в Музее искусствоведения Вены как экспонат, предоставленный во временное пользование, – прокомментировал стоящий рядом Патрик Вейш. – А картина рядом, на которой старик словно кусает младенца, – это тоже Рубенс. Здесь изображен Сатурн, пожирающий своих детей.

Хелен испуганно отпрянула и наткнулась на что-то твердое – оно тут же резко вскрикнуло и принялось отчаянно махать руками у нее за спиной. Обернувшись, она увидела лицо черта с вывалившимся языком, выпученные глаза которого двигались в деревянных глазницах. Грубо выструганное туловище, хаотически раскачивающееся из стороны в сторону, стояло на ящике с шестеренками внутри.

Вейш рассмеялся.

– «Прикованный раб». Автомат легендарного Манфредо Сетталы, датируемый XVII веком. Жутко, правда?

Хелен поспешно отодвинула статуэтку, по-прежнему издававшую жалобные звуки, подальше от себя.

– Как я уже говорил, мой отец сошел с ума, – извинился перед ней Патрик Вейш, когда она снова повернулась к нему. – Экспонаты в этой комнате могут напугать вас. Вон там, позади, в стеклянном саркофаге даже лежат настоящие останки доисторического человека.

– Спасибо, я видела достаточно, – отозвалась Хелен, поднимая руки, словно сдаваясь. – Вы упоминали, что нашли здесь указание на меня… и Мэйделин.

Постепенно ей начинало надоедать это путешествие по загадочной стране чудес Вейша. Пожалуй, у нее есть заботы и поважнее.

– Вот здесь лежал блокнот с вашим именем и номером телефона. – Патрик Вейш показал на стоящий у стены небольшой секретер, взял бумагу со стола и протянул ей.

Это был самый обыкновенный лист белой бумаги, на котором корявым почерком было выведено ее имя. Она не сразу узнала номер своего мобильного телефона, поскольку к нему был добавлен международный код Соединенных Штатов. В животе у Хелен все судорожно сжалось, когда рядом она прочла имя Мэйделин. Оно действительно было обведено сердечком. Судя по толщине линий, кто-то сделал это несколько раз. Так, как обычно рисуют, болтая по телефону, при этом ни о чем особенно не думая. Под ним она разобрала несколько слов, судя по всему, на польском языке.

– «Красавица и чудовище», – сказал Вейш-младший. – Я еще раз спросил у слуги. Я перевел правильно.

– Странно, – вырвалось у нее.

– Что странно?

– Номер моего мобильного телефона почти никто не знает.

– Может быть, моему отцу дали его в институте?

Хелен покачала головой.

– Я не из тех телефонных маньяков, которые хотят, чтобы им можно было дозвониться везде и всегда.

– Это хорошо, – ответил Вейш. Хелен вопросительно посмотрела на него. – Потому что, возможно, это даст нам первую подсказку. Судя по всему, ваше имя и ваш номер телефона были очень важны для моего отца. Я выяснил, что дворецкий купил ему этот блокнот незадолго до его исчезновения. Чем меньше людей знают ваш номер телефона, тем проще будет выяснить, кто именно его дал ему.

Это звучало логично.

– Вы нейроэстетик, верно? – оторвал он ее от размышлений. – Я навел о вас справки, – добавил он и робко улыбнулся.

Хелен кивнула. Она по-прежнему размышляла о записке. Теперь, когда она собственными глазами увидела имя своей дочери в обрамлении сердечка, все это начало казаться ей еще более странным.

– И вы говорите, что в ближайшее время у вас дела в Париже?

– Да, я буду исследовать картину в Лувре.

– Какую картину?

Казалось, Вейша действительно интересовала ее деятельность, и это ей льстило. Однако в данный момент Хелен не хотелось рассказывать о себе. Она приехала, чтобы найти дочь. Кроме того, она подписывала обязательство о неразглашении.

– Я не имею права говорить об этом.

Ей самой было неприятно, что это прозвучало так отстраненно. Как бы там ни было, Патрик Вейш привез ее сюда за свой счет и проявил интерес к ее работе. Однако тот, похоже, не обиделся.

– Звучит очень загадочно, – слегка улыбнувшись, произнес он.

– Мне нужно будет измерить человека, изображенного на одной картине. Возможно, вы читали в интернете о шаблонах, которые я разработала? О шаблонах Морган?

Вейш покачал головой.

– Способ достаточно сложный. Но я полагаю, что использование некоторых пропорций в искусстве, в первую очередь в живописи, вызывает в мозге человека определенные реакции. За минувшие годы я создала соответствующую… как же вам объяснить?.. сетку. Мои шаблоны можно представить себе как большие географические карты из прозрачного плексигласа. Наглядным примером использования этих пропорций является… та конкретная картина, которую я буду исследовать в Париже. По крайней мере, такова моя гипотеза, которую я должна буду подтвердить в ближайшее время. Если нет… – Она осеклась.

– Мы найдем вашу дочь, – произнес Патрик Вейш и осторожно коснулся ее плеча. – Но теперь мне, конечно, стало интересно, какую именно картину вы имеете в виду. – Он улыбнулся. – Вы не переживайте, я не собираюсь смущать вас. Просто куплю вашу следующую книгу и тогда-то, наверное, все и узнаю.

– Наверное. – Хелен тоже улыбнулась.

Внезапно Вейш посерьезнел.

– Значит, ваша деятельность как нейроэстетика связана со всем этим? – Патрик жестом указал на окружавшие их произведения искусства.

– В некотором роде да, – признала его правоту Хелен. – Речь идет о прекрасном…

– Наверняка мой отец записал ваше имя и номер телефона не случайно.

– А какую роль играет тут Мэйделин?

Патрик Вейш пожал плечами.

– Красавица и чудовище, – пробормотал он. – Это тоже как-то связано с красотой.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Он стоял перед ней и казался растерянным. «Ребенок, ищущий своего отца, – промелькнуло у нее в голове. – И мать, потерявшая дочь».

Внезапно он вздрогнул.

– Все это меня запутывает. Значит, вы не представляете, чего мог хотеть от вас мой отец? Он не звонил вам? Не оставлял сообщений на голосовой почте?

– Я совершенно уверена, что не говорила с вашим отцом.

Она увидела, что его плечи опустились на пару сантиметров. Видимо, он слишком надеялся на то, что она сумеет помочь ему объяснить исчезновение отца.

– Мне действительно жаль… – извинилась она.

– Наверняка потерять несовершеннолетнюю дочь гораздо хуже, чем упрямого и безумного отца.

Его сочувствие было приятно, но, услышав его слова, она почувствовала, как сжалось ее горло.

– И все-таки я был бы рад, если бы вы немного осмотрелись здесь. Возможно, что-то покажется вам знакомым, вдруг что-то имеет отношение к вам, к вашей работе… или вашей дочери. Любая зацепка окажется ценной.

Теперь он почти умолял ее. Она осмотрелась бы и без его просьбы в надежде найти указание на то, что все это как-то связано с исчезновением Мэйделин.

Она подошла к письменному столу. На нем царил беспорядок. Не похоже было, что его хозяин намеревался исчезнуть, скорее казалось, что он всего лишь отошел за кофе. Ей вдруг стало стыдно, будто она без спроса рылась в чужих вещах.

Рядом с клавиатурой лежала стопка бумаг: счета, накладные. На некоторых она увидела названия знаменитых музеев. В пепельнице остались окурки сигар. Только теперь Хелен почувствовала витавший в воздухе застарелый запах табака. Никаких подсказок. Она перевела взгляд на стену над столом. Там липкой лентой были приклеены вырезки из газет и фотографии. Хелен наклонилась к ним. Список названий модных журналов, большинство казались знакомыми. На висевшем рядом листке была нарисована пчела. Отдельные части ее тела были обозначены стрелочками с латинскими названиями. Выглядело это как страница, вырванная из учебника биологии. Два понятия были подчеркнуты, рядом что-то написано неразборчивым почерком. Под рисунком пчелы висела карта мира достаточно большого масштаба, чтобы разглядеть отдельные страны. На некоторых континентах красным карандашом были начерчены большие круги.

И поверх этого кто-то приклеил статью из журнала, которую Хелен пробежала глазами. В ней говорилось о предстоящих выборах Мисс США в Нью-Йорке. В статье один абзац был выделен цветом, тот, где речь шла о Мексике. Возникло ощущение дежа вю, но тут же исчезло.

Дальше справа, над плоским монитором компьютера, висела фотография величественного здания с одной-единственной башней. Башня была перечеркнута крест-накрест красным фломастером. Может быть, это замок где-то в Европе? Под зданием тем же красным фломастером были записаны адрес электронной почты и имя.

– Андреас Шлибергер, – прочла она вслух.

Видимо, имя немецкое. Оно ни о чем ей не говорило. Рядом с ним значились цифры, в которых она не сразу узнала позавчерашнюю дату, поскольку европейцы указывают сначала день, а потом месяц.

– Что это такое? – Она показала на фотографию с башней.

Вейш пожал плечами.

– Почему ваш отец развесил здесь все эти снимки и статьи из газет?

Ответа на этот вопрос Патрик Вейш тоже не знал.

Хелен еще раз пробежала взглядом статью о выборах королевы красоты. Снова посмотрела на огромную пчелу. Представила себе, как она жужжит. На фото легли пятна ярких весенних красок, но тут же все затмил серый фильтр. Хелен вспомнила статью о гибели пчел, которую читала в самолете. А еще – словно она открыла дверь в кратковременную память – дело о похищении королев красоты в Мексике.

В последние несколько дней от сообщений на эту тему было просто некуда деться. Она тщетно пыталась найти дату в заметке на стене, но, судя по всему, она была написана до трагедии в Акапулько. В душе ее возникло смутное мрачное подозрение. Пульс сразу участился. Она бросила быстрый взгляд на Патрика Вейша, который все еще неподвижно стоял рядом и, похоже, не замечал того, что происходило с ней.

Она осторожно сделала шаг назад, чтобы осмотреть стену с большего расстояния. Только теперь она обратила внимание на фотографию, где был изображен мужчина в белом медицинском халате. Судя по всему, он был арабского происхождения или родом из какой-то южной страны. В волосах у него появилась первая седина, они были аккуратно зачесаны на пробор. Среди штрихов шариковой ручки, закрывавших почти все его лицо, сверкали белоснежные зубы, словно кто-то в ярости пытался сделать его неузнаваемым. Рядом с ним было написано имя: Мона.

– А это кто? – спросила она.

– Доктор Ахмед Рахмани, – отозвался Вейш с едва заметным презрением в голосе. – Врач. По крайней мере, так он себя называет. Он в ответе за смерть моей матери. Очевидно, отец повесил здесь его фотографию, чтобы никогда не забыть об этом. – Слова Патрика Вейша донеслись до нее в путанице ядовито-зеленых пятен.

Хелен кивнула, толком не зная, что сказать.

– Мои соболезнования, – негромко произнесла она.

Вдруг она почувствовала, что колени ее слегка задрожали, и ей пришлось опереться на стол. Рука коснулась книги, которая лежала там, раскрытая посередине. Называлась она «Diario di Luca Pacioli». На вид книга была весьма старинной. Пока она размышляла, сколько ей может быть лет, перед глазами вдруг все закружилось.

– Вам нехорошо? – спросил Вейш и подошел к ней сзади. Она почувствовала, что он сжал ее плечо, подвел к офисному креслу, усадил в него. В нос ей ударил терпкий аромат его лосьона после бритья. – Спасибо за сочувствие, но с тех пор прошло уже несколько лет. Она умерла во время операции.

О чем он говорит? Хелен вдруг стало трудно следить за его словами. Ах да, он упоминал о своей матери…

Она перевела взгляд на стену перед собой, на статью о выборах королевы красоты. Рисунок пчелы отсюда казался огромным.

А потом она увидела ее. Фотографию, похожую на снимок папарацци. Сделанную словно исподтишка, со слишком большого расстояния и оттого нерезкую.

Но она сразу узнала впалые щеки, большие умные глаза и полные губы.

Это была Мэйделин, ее дочь.

 

25. Булонь-Бийанкур

Жаку Фурре снова срочно понадобилось отлучиться. Он взял экземпляр журнала из стопки, привычным жестом скрутил его и спрятал под мышку.

– На семнадцатый! – крикнул он коллеге, который поднял вверх большой палец, показывая, что слышал его слова, несмотря на громкие звуки в наушниках.

Не прошло и двадцати секунд, как Фурре оказался в одной из кабинок мужского туалета и со вздохом опустился на крышку унитаза. Оторвав кусок туалетной бумаги, он промокнул выступивший на лбу пот. Скоро смена закончится, и после тоста с сыром и кружечки пива в «Филипс Бар Табак» он для начала завалится спать. Развернув только что вышедший из печати журнал, от которого еще пахло типографской краской, он замер. С обложки ему улыбалась женщина, а точнее, причудливо искаженная карикатура на нее. Жаку невольно вспомнилась компьютерная программа, которую давным-давно с хихиканьем показывал ему племянник: с ее помощью можно было так менять лица, что картинки получались похожими на фотографии пришельцев.

Здесь, в туалете, он регулярно читал толстые модные журналы, еще пахнущие типографской краской, но такого фокуса никогда прежде не видел. Да еще на обложке. Что ж, допустим, он не входит в целевую аудиторию этих журналов. В поисках объяснения он быстро просмотрел заголовки на первой странице, но там красовались самые обыкновенные обещания чудо-диет, чудо-секса и чудо-моды.

Покачав головой, он открыл журнал и наткнулся на следующую карикатуру. Там, где обычно помещалась фотография главного редактора, на этот раз с трудом угадывалось лицо женщины. Глаза большие, круглые, словно у коровы, нос распухший, похожий на воздушный шар, рот сжат в узкую щелочку, подбородок вытянутый и заостренный. Перелистывая страницу за страницей, он обнаружил, что все лица обезображены подобным же образом. Во всем журнале он не нашел ни одной нормальной фотографии. Уродливые рожи красовались даже на объявлениях. Тела были под стать лицам: то раздутые, как у резинового человечка из рекламы шин «Мишлен», то усохшие, словно кто-то выпустил из них весь воздух.

Жак Фурре не писал статьи в газеты и к моде тоже отношения не имел. Но его внутренний голос подсказывал ему: что-то явно пошло не так. На миг он заколебался, не сообщить ли начальнику смены, но потом передумал. Он давно понял, что не стоит вмешиваться в дела, которые тебя не касаются. Кроме того, он вспомнил об ароматных тостах, которые подают в баре «Филипс». В худшем случае придется перепечатывать весь тираж. И тогда не будет у него спокойного вечернего отдыха. Нет, уж лучше забыть об увиденном. А поскольку увиденное показалось ему неприятным, это будет нетрудно.

Он кое-как засунул журнал в мусорное ведро рядом с умывальником. Подсушивая руки феном, он вдруг усмехнулся. Хотел бы он посмотреть на лица этих трудяг из мира моды, которые раз в год приходят в типографию вместе с новыми редакторами, чтобы взять в руки свежий выпуск. Наверное, они будут не слишком отличаться от тех, что изображены в журнале.

 

26. Сан-Паулу

– Это просто ужасно. Самое страшное из всего, что мне доводилось видеть.

Похоже, Барака всерьез проняло. Миллнер представил себе, как он сидит на одном из ящиков с колой во временном офисе в Мексике и, сопя, качает головой.

– Трупов я навидался всяких, каких ты только можешь себе представить и каких не можешь – тоже. Но живого человека…

Миллнер провел ладонью по лицу. Это теневая сторона их работы. Нужно смотреть, когда другие предпочитают отводить взгляд. Он покосился на Жу, который безучастно глядел в окно. Сказав, что ему необходимо поговорить по телефону, он воспользовался этим предлогом, чтобы наконец распрощаться с пасечником Нальдо, и теперь они направлялись обратно в аэропорт.

– Судебные медики все задокументировали? – Следующий вопрос необходимо было задать, хотя при одной мысли об этом становилось больно. – Вы можете прислать мне подробные снимки? И, пожалуйста, еще фотографию, на которой она… ну… Чтобы я знал, как она выглядела раньше.

– Я уже распорядился об этом. Но дам тебе совет: не ешь ничего перед тем, как их изучать. Лицо ужасно изуродовано. Грудь… Бедную девушку полностью… переделали. Впрочем, судебный медик был очень удивлен…

– Охотно верю, – отозвался Миллнер.

– Нет, не самой ситуацией, хотя он, разумеется, тоже ни с чем подобным прежде не сталкивался, а исполнением. Великолепная работа хирурга, так он сказал. Это был профессионал. Не какой-то там обдолбанный наркоторговец.

– Профи?

– Он предполагает, что это был пластический хирург из высшей лиги.

Как-то не сходится. Зачем похищать автобус с королевами красоты, выполнив это с военной четкостью, чтобы потом хирургическим путем превратить одну из девушек в монстра, а затем отпустить? Извращенец, командующий армией? Таких он еще никогда не встречал. Психопаты обычно одиночки, даже по двое сходятся редко.

– Пусть этим займутся криминалисты!

– Сделано, – отозвался Барак с некоторой обидой.

– И никакой прессы!

– Слишком поздно. Я как раз получил из Вашингтона первые скриншоты газетных статей. Они даже напечатали фотографии малышки…

– Как это возможно? – удивился Миллнер. – Я думал, ее отпустили всего пару часов назад.

– Судя по всему, фотографии были сделаны раньше. Майлз как раз ищет информацию. СМИ в панике. Самые красивые дочери Америки в руках безумного хирурга! Национальный кошмар…

– Вот дерьмо!

Послышался равномерный писк. Миллнер посмотрел на экран телефона, где высвечивался второй входящий звонок.

– Звонят из Вашингтона. Продолжим разговор позже, – сказал он Бараку и нажал на кнопку, чтобы принять вызов.

Нечасто случалось, чтобы ему звонил руководитель ФБР. Изуродовали прекрасное лицо Америки, а он торчит здесь, на юге Бразилии, пытаясь спасти горстку пчел!

 

27. Варшава

– Это моя дочь! – воскликнула она, указав на фотографию. Патрик Вейш подошел к стене и пристально вгляделся в снимок. – Судя по всему, фото недавнее, – констатировала она. На заднем плане виднелось здание клиники. – Почему оно висит здесь?

Хелен почувствовала, как в ней вскипает ярость. Никто не имеет права вешать над столом фотографию ее шестнадцатилетней дочери! То, что это произошло в тысячах миль от ее дома, в особняке эксцентричного польского миллиардера, только усиливало ощущение, что здесь происходит нечто ужасное, и к ярости добавилось чувство страха.

– Это ваша дочь? – В голосе Патрика звучало удивление.

Хелен пригляделась. Фотография была хорошего качества. На ней Мэйделин не улыбалась, но и несчастной не выглядела. На лице ее было то особое выражение – сочетание силы и печали, – которое очаровывало не только ее мать, но и врачей, и учителей. И наверняка некоторые мальчишки из класса тоже не остались к ней равнодушными. Если бы эта фотография висела над ее собственным рабочим столом в лаборатории, она стала бы чудесным напоминанием о доме. Но здесь она казалась совершенно лишней. Только теперь Хелен заметила, что на снимке что-то написано. Madrid: Museo Nacional del Prado, ML, и завтрашняя дата.

Хелен покачала головой и показала на надпись.

– Что это значит?

Вейш тоже прочел то, что было написано рядом с фотографией Мэйделин.

Тем временем Хелен окинула взглядом остальные бумаги, висевшие на стене, и снова вернулась к фотографии дочери. Больше она не сомневалась: старик Вейш, безумен он или нет, задумал что-то дурное, и на Мэйделин его планы тоже распространялись.

«Нужно позвонить в полицию», – подумала она. Но что скажет на это Вейш-младший? Как бы там ни было, речь идет о его отце. Она рассматривала его со стороны. Патрик стоял рядом, сильно наклонившись вперед, и изучал висевшие на стене документы. Он тоже выглядел встревоженным.

– У меня такое чувство, что здесь что-то не так… – осторожно произнесла она, наблюдая за его реакцией.

Патрик Вейш медленно обернулся к ней, посмотрел ей прямо в глаза. Было видно, что он тоже пытается совладать с собой.

– Мне тоже так кажется.

Лицо его было серьезным, он глубоко вздохнул. Перед ее внутренним взором тут же возник теплый коричневый оттенок, и Хелен почувствовала, что немного расслабилась. Однако нехорошее ощущение – та самая смесь ярости и страха – не отступало.

– Скажите, что вам известно! – потребовала она резче, чем намеревалась.

– Простите, что я не посвятил вас во все сразу, но я не знал, можно ли вам доверять и не являетесь ли вы… частью всего этого.

Удивленная, Хелен откинулась на спинку кресла.

– Частью чего?

– Вы позволите? – Патрик Вейш осторожно отодвинул кресло, на котором все еще сидела Хелен, и склонился над клавиатурой, лежащей на столе перед ними. Нажал на какую-то клавишу, и монитор включился. Пальцы Вейша мелькали над клавиатурой, а затем по экрану побежали ряды зеленых цифр и букв.

– Что это такое?

– Как я уже говорил, мой отец стал успешным благодаря антивирусному программному обеспечению.

Хелен покачала головой. Она хотела поговорить о Мэйделин и бумагах на стене, а не о компьютерах.

– И это его программа? – с трудом выдавила она.

Ее собеседник многозначительно улыбнулся и покачал головой.

– Нет. Это – прямая ее противоположность.

– Компьютерный вирус?

Патрик Вейш кивнул:

– Думаю, его создал мой отец. На этом компьютере есть несколько его версий, и каждая последующая совершеннее предыдущей. – Теперь он обеспокоенно хмурился.

Хелен не знала, что сказать. По сравнению с тем, в чем она подозревала его отца, компьютерный вирус был детской игрушкой. Кроме того, вряд ли вирус объяснит, почему на стене висит фотография ее дочери.

– Больше вы ни в чем его не подозреваете? Только в том, что он создал компьютерный вирус? – недоверчиво спросила она.

Вейш был по-прежнему серьезен.

– Я еще не совсем понял, на что он способен. Но если мои первые предположения верны, то он окажет значительное влияние на мир, в котором мы живем. Боюсь, что он способен уничтожить основы того, что составляет все наше существование.

Хелен пыталась понять, о чем он говорит. Конечно, о вирусах ей уже доводилось слышать, например о «троянах», с помощью которых похищали пароли. А также о том, что секретные службы используют вирусы для того, чтобы устраивать диверсии на атомных станциях. Однако прежде она не считала их угрозой благополучию всего мира.

– Вы считаете, что этот вирус может спровоцировать войну или что-то в этом роде?

Патрик Вейш выпрямился, поискал взглядом, куда бы сесть, а затем устроился на краешке стола прямо напротив нее.

– Осторожно! – воскликнула она и вытащила из-под него старую книгу, которая бросилась ей в глаза еще раньше. Пока он извинялся так, словно это была ее вещь, Хелен положила книгу себе на колени.

– Нет, не войну, и никакие атомные ракеты он тоже не запустит. Как я уже говорил, я не до конца понял принцип действия, но считаю, что он поражает нечто вполне банальное: гармонию… или, вернее будет сказать, пропорции.

Хелен покачала головой. Хотя, будучи неврологом, она занималась достаточно сложными вещами, но не никак не могла понять, к чему клонит Патрик Вейш.

– Когда я сказала, что здесь что-то не так, я имела в виду не это. – Она указала на монитор, по которому по-прежнему бежали бесконечные ряды чисел. Произнося эти слова, она провела ладонью по переплету книги, которую держала в руках. Та казалась мягкой и теплой. В нос ей ударил запах старой бумаги. – Я имела в виду статьи из газет, висящие на стене, о подготовке к выборам Мисс США в Мексике. А еще изображение пчелы и карту мира рядом с ней. Вы в последнее время не следили за новостями?

Патрик Вейш с удивлением повернулся к стене и бросил взгляд на статьи, о которых она говорила.

– Нет, здесь, в Польше, я занимался расшифровкой кода вируса и в основном сидел здесь, в подвале, – извиняющимся тоном произнес он. – А что не так с этими выборами Мисс США и пчелами?

Похоже, он действительно ни о чем не слышал. В этот момент она поняла, что он выглядит очень усталым. Кожа у него была загорелой, и темные круги под глазами можно было заметить не сразу. Но теперь, когда он сидел очень близко к настольной лампе, она увидела на его лице признаки переутомления.

– Автобус с участницами конкурса красоты был похищен примерно неделю назад неподалеку от Акапулько. Девушки до сих пор не найдены.

Вейш провел рукой по волосам, но несколько упрямых прядей так и остались стоять торчком.

– Я не понимаю, как это связано с моим отцом. Ладно, он тоже пропал…

– Кроме того, во всем мире загадочным образом гибнут пчелы. Я читала об этом во время перелета. И если я правильно помню, в статье были перечислены страны, отмеченные на этой карте красным.

Он снова проследил взглядом за ее указательным пальцем. На миг в комнате стало тихо, а затем Патрик Вейш громко расхохотался.

– Вы ведь не думаете на самом деле, что мой отец имеет к этому какое-то отношение? Похищение, гибель пчел?

Она не сводила с его лица серьезного взгляда, и мимические морщинки на нем исчезали, пока она смотрела на него.

– Вы серьезно? – наконец спросил Патрик, но прозвучало это скорее как утверждение. – Это же безумие!

– Вы сказали, что ваш отец безумен! – Хелен снова взглянула на фотографию своей дочери, висевшую на стене. Затем она покосилась на все еще бегущие по монитору ряды чисел.

– Ну да, говорил, но я имел в виду скорее эту выставку! Или вот это! – Он указал в угол комнаты, куда Хелен пока что не смотрела.

В полутьме она заметила поблескивающую металлом дверь, в которой виднелось стеклянное окошко. На нем красовался желтый знак, предупреждающий о биологической опасности.

– Что там?

– Подойдите и посмотрите, – ответил Вейш.

Хелен неохотно поднялась. Осторожно, словно не доверяя полу, она двинулась к двери. За стеклом, затянутым тонкой металлической сеткой, горел слабый свет. На полпути она остановилась и снова внимательно посмотрела на Патрика Вейша. Он по-прежнему сидел на краешке письменного стола, скрестив на груди руки, и наблюдал за ней.

Наконец она оказалась у двери. Медленно повернула голову, заглянула в окошко рядом с желтой предупреждающей наклейкой. Она увидела слабо освещенное помещение, длинное и узкое, похожее на операционный зал. В центре помещения на глыбе цемента лежали различные инструменты, которые можно встретить в лабораториях. Ничего особенного. Если верить предупреждающему знаку, то за дверью должны находиться какие-то биологические организмы или субстанции, от которых исходит потенциальная опасность.

Хелен сфокусировала взгляд на ближайших предметах и проверила, насколько прочна эта дверь. Впечатление она производила солидное. По бокам Хелен обнаружила края силиконового уплотнителя. Она опять обернулась к Патрику Вейшу, который продолжал наблюдать за ней. Хелен произнесла одно слово:

– Что?

Не отвечая, он едва заметно кивнул в сторону двери.

Хелен снова устремила взгляд через вставленное в стальную дверь стекло, а затем наконец увидела это в дальней части комнаты. На миг ей показалось, что это появилось там только сейчас. Из прочного стеклянного ящика, закрепленного на стене в другом конце помещения, ей улыбалась женщина.

 

28. Флоренция, около 1500 г.

Леонардо уничтожил почти все свои труды, которые не соответствовали его новым идеалам. Он назвал их «заблуждениями». Последовала крупная ссора с Салаи, который хотел помешать ему бросить их в огонь. Когда lo straniero попытался успокоить Салаи, тот его ударил. Сначала мы испугались, что завяжется драка, но lo straniero не сопротивлялся. Он спокойно стоял на месте, и на его нежной коже отпечатывался след ладони Салаи. Он улыбался. Салаи уже хотел ударить его снова, но потом, выругавшись, отпрянул. Мы тысячу раз извинились перед lo straniero. Вынужден признаться, что я даже пал на колени и поцеловал его руку. Мне и думать не хотелось о том, что он покинет нас из-за этой сцены.

Но он сохранял полное спокойствие, словно ничего не произошло. «Салаи красив лишь внешне», – сказал он наконец и помог Леонардо сжечь все неудачные, отвратительные и мерзкие картины и эскизы.

Тем временем я начал читать последнюю из десяти книг. Я тщательно изучил ее и уверен, что нам открылась часть Божественного великолепия. Как долго человечество пыталось понять, по каким правилам создан мир! И вот теперь перед нами модель. Мы с Леонардо едины во мнении, что наш человеческий долг заключается в том, чтобы в будущем точно придерживаться этих правил. Не ради того, чтобы подражать Ему, а чтобы брать с Него пример. Я обязательно напишу об этом очень ясный и содержательный трактат с таким названием, как, например, «О Божественной пропорции». Леонардо согласился иллюстрировать его. Lo straniero трактат наверняка понравится, кроме того, это поможет ему простить нам историю с Салаи. Что же до Джана Джакомо, то я поговорю с Леонардо и напомню о том, что неспроста его прозвали Салаи, что означает «дьяволенок».

Одна мысль восхищает и тревожит меня одновременно: действительно ли возможно то, что здесь, на глазах у меня и Леонардо, между собой сражаются две самые могущественные силы во Вселенной?

Если это так, то скоро нам придется выбрать одну из сторон.

 

29. Варшава

Мужчина в черном костюме сидел на ветке, довольно высоко над землей. Его ноги в до блеска отполированных коричневых кожаных туфлях стояли на более тонкой ветке чуть ниже. Коричневый пояс, треугольник платка, соответствовавшего тону галстука, – все это было подобрано в одном стиле и совершенно не сочеталось с роскошными локонами, ниспадавшими ему на плечи. Казалось, он спал, прижавшись спиной к дереву. Муха облетела вокруг его головы, спустилась по щеке, потерла передние лапки, поднялась в воздух, когда уголок его губ слегка дрогнул, и, описав небольшой круг, села ему на лоб.

Внизу, под деревом, стояла прислоненная к нему черная палка, которую увенчивал массивный серебряный набалдашник в виде бараньей головы.

Муха снова испуганно взлетела, когда мужчина, расположившийся в кроне старого дуба неподалеку от импозантных ворот, преграждавших путь к дому старого Вейша, внезапно открыл глаза и осторожно склонил голову набок. На несколько секунд он застыл в неподвижности. На его губах мелькнула чуть заметная улыбка, после того как на горизонте, на фоне кроваво-красного неба и заходящего солнца, он заметил ряд огоньков.

Мужчина поправил узел галстука, поглядел на землю под деревом и в следующий миг рухнул вниз.

Ловко подогнув колени, он смягчил падение, подхватил палку и побежал вдоль массивной стены, окружавшей участок, так быстро, что муха с трудом поспевала за ним.

 

30. Вашингтон

Нечего было и думать о сне во время перелета из Сан-Паулу в Вашингтон. После взлета он ненадолго задремал, но стоило ему закрыть глаза, как в памяти всплывали фотографии изуродованной девушки. Он закончил свою работу. Отчет судмедэксперта, который отправил ему Барак на смартфон, был похож на протокол операции из фильма ужасов.

Ее нос был размозжен и наполнен чужеродным хрящом, из-за чего превратился в причудливое образование, напоминавшее по форме птичий клюв. В нескольких местах под ее кожу, особенно на животе и в верхней части бедер, впрыснули жир. Ее собственный жир отсосали там, где в этом не было необходимости, изменив таким образом соединительные ткани до неузнаваемости и создав в них настоящие кратеры. На очередной фотографии была запечатлена одна ее грудь, которую, похоже, удалили. От нее остался только кожаный мешок, висевший на ребрах. Другую грудь так нашпиговали силиконом, что, судя по отчету, она могла лопнуть в любой момент. Серьезно обеспокоило врачей интенсивное применение ботулотоксина, из-за которого лицо девушки превратилось в уродливую маску, чему способствовало также впрыскивание силикона под кожу. Тот факт, что ее обрили наголо, на фоне всего остального казался весьма незначительным. Волосы вырастут снова. Что ж, если верить отчету, девушка хотя бы не страдала. Операцию проводили под общим наркозом. Когда ее нашли, она все еще была напичкана обезболивающим. Это указывало на другие виды физического насилия, возможно, даже сексуального.

Миллнер взял телефон и снова открыл последнюю серию фотографий, приложенных к медицинскому заключению. Пролистал их до тех снимков, где были запечатлены голени девушки, на которые, как казалось на первый взгляд, нанесли сеть татуировок. Нарисованные волосы были такими густыми, что можно было подумать, будто ее голени и икры покрыты шерстью. Врачи определили, что здесь применили не по назначению средства для перманентного макияжа. Насколько было известно Миллнеру, такие косметические татуировки выцветали через несколько лет. В отличие от той, которую ей накололи прямо посреди лба. Сначала Миллнер подумал, что ошибся, но, увеличив фотографию на экране телефона, понял, что на лбу у девушки красовалась черно-желтая пчела. С этим фактом смириться было тяжело. Пару часов назад он еще сидел на веранде дома бразильского пасечника и говорил с ним о загадочной гибели пчел, а теперь смотрел на обезображенное лицо похищенной и изувеченной в Мексике девушки, на лбу у которой было изображение пчелы.

Он провел на этом свете достаточно долго, чтобы понимать: в жизни порой случаются самые странные совпадения. Но, кроме того, он был слишком опытным следователем, чтобы не знать: на самом деле они происходят крайне редко. Тот, кто называет стечение нескольких событий случайностью, скорее всего, лишь пытается отказаться от поисков их причины. Миллнер был очень хорош в своем деле, поскольку находил взаимосвязь там, где остальные ее не замечали. И внутренний голос подсказывал ему, что здесь она тоже есть. Тем не менее он злился на себя с самого момента вылета из Сан-Паулу, потому что его чутье ничего не говорило ему об увиденном на фотографиях.

Гибель пчел и королевы красоты. Увечья отпущенной на свободу Мисс Алабамы выглядели как предупреждение, попытка поднять цену выкупа. Впрочем, таких требований все еще никто не выдвигал. Возможно ли, чтобы кто-то взял на прицел королев красоты Америки и одновременно с этим – популяцию пчел?

Размышления утомляли его. Миллнер потер ладонью лоб и взял виски, который заказал у стюардессы, чтобы справиться со страхом полета. Бросив в стакан таблетку, он залпом опрокинул в себя напиток, поднял столик, убрал пустой пластиковый стаканчик в сетку перед собой и, расстроенный, откинулся на спинку кресла.

Он как раз собирался закрыть глаза, когда его заставил насторожиться разговор женщин, сидевших перед ним.

– Похожа на зомби! – смеясь, заметила одна из них. Судя по голосу, она была довольно молода. – Кошмар какой!

– Я никогда прежде не видела ничего подобного в газетах. Ты только посмотри на эти фотографии!

Миллнер наклонился, чтобы заглянуть в проем между сиденьями, но увидел только куртку, которую кто-то туда положил. Хихиканье впереди стало еще громче.

– Все мутировали и стали уродами! Ты посмотри, какие титьки! Одна совсем маленькая, а вторая огроменная.

Миллнер вскочил, шагнул вперед и схватил газету, заслонявшую сиденья. За ней он увидел лица двух девушек, испуганно глядевших на него. Но ему было все равно – он с изумлением рассматривал газету.

Там обнаружилось не фото Мисс Алабамы, а объявление с изображением полуголой женщины, изуродованной графически. Лицо действительно походило на морду зомби, тело напоминало карикатуру из настенного календаря.

– Эй, мистер, вы что? – запротестовала более симпатичная из девушек, сидевшая у прохода, то есть ближе к нему.

Не обращая на нее внимания, он пробежал глазами страницу и остановился на портретной фотографии мужчины, размещенной рядом со статьей. Его лицо тоже выглядело так, будто редактор позволил себе над ним жестоко пошутить: нос увеличен, глаза странным образом перекошены. С расстоянием между ртом, носом и глазами тоже словно поиграли.

– Они в газете все такие, – произнесла вторая девушка, сидевшая сбоку.

Миллнер перевернул страницу. Он нашел несколько снимков людей с увеличенными головами и другими нарушенными пропорциями, из-за чего все они выглядели как инопланетяне или актеры из фильма ужасов. На следующей странице было то же самое.

– Можно мне взять ее? – пробормотал Миллнер.

Не дожидаясь ответа, он вернулся на свое место и рухнул в кресло.

– С удовольствием! Очень вежливо с вашей стороны, – донеслось из переднего ряда, а кто-то прошипел в ответ:

– Оставь его, наверное, он пьян.

Наконец среди перемешанных страниц газеты Миллнер отыскал заглавную. Там черными буквами было напечатано название: «Вашингтон пост». Ниже он увидел фотографию, на которой, если верить подписи, был запечатлен президент федерации, но на деле там оказался изуродованный человек.

А потом он увидел ее. Прямо между словами «Вашингтон» и «пост». Сначала он решил, что это часть надписи, потом подумал, что это, должно быть, клякса типографской краски. Но наконец он сумел разглядеть ее – крошечную пчелу.

 

31. Варшава

– «Мона Лиза»! – воскликнула Хелен и обернулась к Патрику Вейшу.

Он встал и подошел к ней. Только теперь Хелен заметила в походке хозяина дома что-то кошачье. Он остановился рядом с ней и посмотрел сквозь стекло в комнату, где на противоположной стене в стеклянной коробке висел знаменитый портрет.

– Что это значит? – спросила она, указывая на предупреждающий знак биологической опасности на двери. – Обычно его клеят на контейнеры с возбудителями болезней, бактериями, вирусами и тому подобным. Почему картина висит там?

– Понятия не имею, – ответил Патрик. – И в комнату я войти не решился. А вы хотите?

И он с вызовом посмотрел на нее.

Хелен выдержала его взгляд, чувствуя, как в животе у нее все сжалось. Что-то смущало ее. Пока она искала на его лице причину, ее осенило: коричневый цвет с оттенком охры, который ассоциировался у нее с его голосом, исчез, уступив место красному. Темно-красному, что обычно не предвещало ничего хорошего.

– Вряд ли это настоящая «Мона Лиза»… – заметила она.

– С моим отцом ни в чем нельзя быть уверенным. Помните, у него ведь не один миллиард долларов. И он редко довольствуется копиями…

– Ему потребовался бы триллион, – возразила Хелен. – И даже тогда купить «Мону Лизу» было бы невозможно, поскольку она не продается.

– Она стоит тысячу миллиардов долларов? – Казалось, Патрик Вейш удивился. – С чего вы взяли?

– В эту сумму оценивают сейчас «Мону Лизу», – отозвалась Хелен.

– Это много. – Уголки его губ изогнулись. Сказанное ею произвело на него впечатление. – Может быть, он украл ее?

– Тогда общественность была бы в курсе, – возразила Хелен. – Кроме того, «Мона Лиза» – это, пожалуй, самая охраняемая картина в мире. Чтобы украсть ее, ему потребовалась бы целая армия. И, самое главное… – Она умолкла.

– Что?

– Именно ее я буду изучать в Лувре.

– Вы будете изучать «Мону Лизу»? – удивленно переспросил он.

К клочьям темно-красного теперь примешивались коричневые нотки с оттенком охры, образуя новый узор.

– Мне нельзя говорить об этом. Но… да, я будут изучать «Мону Лизу» в Париже.

– В рамках вашего исследования…

Хелен кивнула.

Лицо Вейша расплылось в улыбке.

– Жаль, а я уже начал надеяться, что та «Мона Лиза» – настоящая. Как бы там ни было, однажды я все это унаследую, а с тысячью миллиардов можно много хорошего сделать. – Едва он произнес эти слова, как лицо его омрачилось и он пробормотал: – Надеюсь, это произойдет не слишком скоро…

Хелен почувствовала желание погладить его по руке, утешить. Его рубашка с длинными рукавами была теплой и мягкой на ощупь. Патрик поблагодарил ее улыбкой за этот жест сочувствия. Ей стало приятно, напряжение, охватившее ее несколько минут назад, отступило.

Жужжание рядом с ней заставило Хелен вздрогнуть. Звонил ее мобильный телефон. На экране показался номер клиники. Ее захлестнула волна надежды. Быть может, вернулась Мэйделин? Она поднесла телефон к уху, не воспользовавшись наушником.

– Да? – затаив дыхание, произнесла она.

– Алло, миссис Морган? Это доктор Рейд.

– Вы нашли ее?

– К сожалению, нет.

Хелен почувствовала, как земля уплывает у нее из-под ног. Она окинула взглядом комнату в поисках места, куда можно было бы присесть, но ничего поблизости не нашла. Хелен была на грани обморока. Такой беспомощности она никогда прежде не испытывала.

– Мы снова перевернули все вверх дном в ее комнате и нашли путеводитель.

– Путеводитель?

– Да, по Мадриду. Может быть, это что-то говорит вам в связи с вашей дочерью? Может быть, она собиралась отправиться туда?

Хелен перевела взгляд на стену, где висела фотография Мэйделин.

– Мисс Морган, вы еще там? Также мы нашли брошюру. Из музея. Подождите… – Послышалось шуршание, затем доктор Рейд вернулся к телефону. – Museo Nacional del Prado. Вам это о чем-нибудь говорит?

Хелен поспешно вернулась обратно к письменному столу, чтобы рассмотреть листок с фотографией дочери поближе. Да, там было написано Museo Nacional del Prado, а рядом – завтрашняя дата.

– Возможно, – выдавила она из себя. – Большое спасибо, доктор Рейд. И, пожалуйста, сообщите мне сразу же, как только получите новую информацию, хорошо?

– Обязательно. Поверьте, мне действительно очень жаль. Этот случай мы расценили как повод повысить стандарты безопасности нашей клиники…

Хелен заставила себя вежливо попрощаться и нажала на кнопку отбоя на телефоне. Ее не интересовало, что собиралась делать клиника в будущем. Все равно это не вернет ей Мэйделин.

– Кто звонил? – с тревогой поинтересовался Патрик.

Взгляд ее снова упал на фотографию дочери, на которой та казалась такой хрупкой. Ей почудилось, что девушка на снимке зовет ее.

– Что случилось?

Она повернула голову; его лицо было совсем рядом. Он обнял ее за талию.

– Это звонил врач из клиники, где лежала Мэйделин.

– Они нашли ее?

Хелен покачала головой:

– Нет, зато нашли путеводитель по Мадриду и брошюру из Национального музея Прадо. В ее комнате.

Он обернулся и посмотрел на висевшую на стене фотографию Мэйделин.

– Национальный музей Прадо, – прочел он приписку от руки и озадаченно засопел. – Думаете, она там?

Хелен пожала плечами.

– Подождите! – воскликнул Патрик и взял трубку телефона, стоявшего на столе. Набрав номер, он что-то негромко произнес. Если Хелен правильно поняла, он говорил по-польски. Несколько раз он повторил одно и то же слово, затем положил трубку и поднял на нее радостный взгляд. – Я говорил с моим другом из службы безопасности полетов. На сегодня действительно был забронирован билет на имя некой Мэйделин Морган из Варшавы до Мадрида. Судя по всему, самолет как раз приземлился!

Сердце Хелен подпрыгнуло. Ну наконец-то свет в конце туннеля! Хотя она по-прежнему не понимала, что происходит.

– Но почему… – начала она, но договорить не успела: ее прервал резкий пронзительный звук. Звонил стационарный телефон.

Патрик Вейш снял трубку.

Хелен наблюдала, как Вейш некоторое время молча слушал то, что ему говорили, затем положил трубку. В следующее мгновение он уже что-то набирал на клавиатуре компьютера, и на мониторе показалось изображение дороги возле входа на виллу. То место, где шофер высадил Хелен.

Ей пришлось прищуриться, чтобы рассмотреть картинку. Она увидела множество автомобилей, а также полицейских в тяжелой униформе, сновавших перед зданием.

– Звонил Адам, один из дворецких. Прибыла полиция. Они ищут моего отца и утверждают, что у них есть ордер на обыск. А еще они спрашивали о нас с вами.

Пока он говорил, изображение потемнело, и вскоре на мониторе снова показались колонки цифр. Патрик Вейш протянул руку за монитор, и экран полностью погас. Он вынул из компьютера небольшой флеш-накопитель и спрятал его в карман брюк. Затем встал напротив Хелен, дотронулся до своего подбородка, окинул ее взглядом. По его лицу было ясно, что он намеревается сказать что-то неприятное.

– Если хотите знать мое мнение, у нас с вами есть два варианта, – начал он. Где-то у них над головами раздался громкий стук, а затем топот тяжелых сапог. – Мы сейчас можем подняться наверх и отдать себя в руки польской полиции. Они начнут задавать вопросы обо мне, о вас, о моем отце и вашей дочери. И, возможно, обо всем этом. – Патрик указал на стену, заклеенную бумагами, и на экран компьютера, где только что мелькали ряды цифр.

– Обо мне? Но я не имею к этому никакого отношения! – возмутилась Хелен. – Я вообще не знаю ни вас, ни вашего отца!

– Возможно, они приехали из-за вас. Вы сообщили полиции Соединенных Штатов, что мой отец… – Патрик Вейш пытался подобрать нужное слово, – сблизился с вашей несовершеннолетней дочерью?

– Да, конечно! – в отчаянии воскликнула Хелен. – И ведь это правда! – Она указала на фото на стене.

Он поднял руки, пытаясь успокоить ее.

– Но поверьте мне, пока они все выяснят, пройдет много времени. Особенно, если они обнаружат тот компьютерный вирус. Говорят, польская полиция не слишком церемонится с подозреваемыми… И помните: по сведениям моего друга из службы безопасности полетов ваша дочь уже не в Польше. А это значит, что польская полиция не сможет помочь вам в поисках Мэйделин.

Патрик Вейш был прав, Хелен и самой хотелось как можно скорее убраться из этого дома.

– Вы говорили, что у нас есть два варианта? Каков же второй? – спросила она. Топот над их головами стал громче.

– Мы можем воспользоваться тайным запасным выходом и убраться отсюда, не общаясь с полицией. Мой отец построил под домом систему туннелей, по которым можно попасть в северную часть имения. Мы уйдем прежде, чем кто-либо наверху заметит, что мы вообще были здесь. Если верить надписи и дате рядом с фотографией вашей дочери, мы найдем ее и, возможно, моего отца завтра в мадридском музее.

Из соседней комнаты послышался громкий стук.

– Они пытаются вломиться сюда. Надолго стальная дверь их не задержит, – заявил Патрик Вейш.

Хелен снова посмотрела на фотографию Мэйделин, затем вскочила и сорвала ее со стены. Липкая лента, с помощью которой она крепилась, оказалась удивительно прочной, и часть фотографии, прямо рядом с головой Мэйделин, оторвалась. Грохот, раздавшийся из-за двери, заставил их вздрогнуть. Судя по всему, полиция решила пробиваться сюда силой.

– Поспешите же! – поторопил ее Патрик, протягивая руку. Хелен приняла ее, и он потащил женщину к стоящему у стены книжному шкафу. – Классика, – насмешливо произнес он и снял книгу с верхней полки.

В следующее мгновение шкаф отъехал в сторону, как электрическая раздвижная дверь, открывая прямоугольную нишу в стене, достаточно широкую и высокую, чтобы пройти в нее в полный рост. Патрик уже поставил туда ногу, когда она выпустила его руку и бросилась обратно к письменному столу.

– Что вы делаете? – испуганно воскликнул он.

Но она уже схватила старинную книгу. В соседней комнате снова раздался оглушительный грохот, а затем послышались взволнованные мужские голоса, из-за которых перед глазами у Хелен возникли яркие молнии. Голоса стали громче, как и топот тяжелых сапог. Она торопливо сорвала со стены несколько записок. Неизвестный за́мок с перечеркнутой башней, статья в газете… Стук в дверь заставил ее обернуться. Скомкав листки в руке, она прижала книгу к животу, и пять секунд спустя Патрик втащил ее в коридор через нишу. Последний взгляд Хелен упал на голую стену, на которой, кроме липкой ленты, остался один-единственный рисунок: изображение пчелы.

Негромко зажужжав, тяжелый шкаф за их спинами встал на место, и их окружили полнейшая темнота и тишина.

 

32. Флоренция, около 1500 г.

Сегодня произошло нечто ужасное. Проснувшись, мы обнаружили, что пропал Салаи. Его постель была еще теплой, но ни в доме, ни в саду его не оказалось. Lo straniero тоже поначалу нигде не было, и мы предположили, что они ушли вдвоем, что весьма удивило нас, поскольку до сих пор они избегали друг друга. Однако вскоре lo straniero вернулся с кувшином свежего козьего молока и сказал, что ничего не знает о Салаи. Мы уже было утешились, решив, что Салаи, который проявлял в последнее время все бо́льшую ревность по отношению к lo straniero, просто сбежал, когда с улицы донесся громкий крик.

Три крестьянина принесли к нам тело, и только по одежде я понял, что это Салаи. Они нашли его на пути к полям. Он был без сознания, но внешне совершенно невредим. За исключением лица. Оно совсем почернело, и сначала я подумал, что оно испачкано землей, однако потом я почуял запах гари и копоти. Все лицо его обгорело, и, присмотревшись внимательнее, я заметил обнажившееся мясо. Крестьяне предположили, что он шел в темноте с факелом и споткнулся.

Редко доводилось мне видеть Леонардо в таком ужасе. Он тут же уложил Салаи в постель, осторожно умыл его и принялся плакать и причитать:

– Только не мой красавец Салаи! Только не его лицо! Он был так красив! Так прекрасен!

Не знаю, что больше потрясло его: возможная потеря любимца или разрушение подобной красоты. Казалось, даже lo straniero был потрясен. Он молча сидел на своем стуле перед кувшином козьего молока, не в силах пошевелиться. Если Салаи очнется, я не уверен, оставит ли его Леонардо у себя. Без своей красоты он – всего лишь никчемный дьяволенок.

 

33. Варшава

Ему не пришлось долго ждать, прежде чем молодой Вейш и Хелен выбрались из поросшего мхом люка у северной стены имения. Солнце уже совсем зашло. Первой показалась женщина, за ней – мужчина. Настоящий кавалер. Вейш-младший, судя по всему, спокойно осматривал окрестности, а на ее лице явственно читалась паника. Для своего возраста она была довольно привлекательной. Суетливо оглядываясь по сторонам, она словно ждала, что в любой момент на нее кто-то или что-то нападет.

Внезапно он замер. Его любопытство пробудило то, что она крепко прижимала к себе вместе с какими-то бумажками. Он проклял ограниченность человеческого зрения. Однако, скорее всего, эта книга была ему знакома. Переплет истрепался, краски поблекли с тех пор, как он видел ее в последний раз. На него нахлынуло что-то вроде ностальгии. Он втянул носом запах масляной краски, представил себе, как дым поднимается из трубы небольшого дома, почувствовал на языке вкус козьего молока. Вспомнил нежную кожу юноши. Встряхнувшись, словно промокшая собака, он отогнал очередную муху. На миг он замер, когда Патрик Вейш и женщина скрылись из его поля зрения, однако затем услышал гул двигателя тяжелого автомобиля. Быстро шагнув за угол, он успел увидеть, как черный «бентли» исчезает за рядом молодых деревьев.

Зажав трость с серебряным набалдашником под мышкой, он медленно двинулся прочь. Он окажется на месте раньше, чем они, – куда бы они ни направились.

 

34. Техас

После того, что заявил ей без обиняков доктор Рейд, Мэйделин бросилась в женский туалет, где ее стошнило. А она уже почти забыла, как больно обжигает горло желудочный сок; забыла его привкус на языке, преследовавший ее на протяжении последних лет. Целую вечность она просидела рядом с открытым унитазом, глядя на крепеж для туалетной бумаги прямо перед собой и чувствуя себя такой же опустошенной, как насаженный на него картонный патрон. В какое-то мгновение, когда поверхностное дыхание помогло ей избавиться от покалывания в руках, одна мысль заставила ее подняться: Брайан.

Почему он не сказал ей, какой она стала непривлекательной и толстой? Он должен был согреть ее. Защитить.

В какой-то момент она почувствовала в себе достаточно сил, чтобы держаться на ногах. Умывшись, она отправилась на поиски Брайана. Мэйделин обнаружила его в саду клиники: он сидел на скамейке и читал.

Брайан поднял глаза от книги:

– Выглядишь ужасно!

Первый раз за последние несколько недель он сказал ей правду. Всхлипнув, она набросилась на него и принялась молотить кулачками, пока силы снова не оставили ее и она не рухнула в его объятия. Брайана, похоже, удивила ее вспышка, но он с любовью прижал ее к себе, и когда она, все еще плача, ощутила тепло его кожи, вдохнула его запах, ее ярость почти совсем улетучилась.

– Что случилось? – с тревогой спросил он.

– Доктор Рейд был впервые честен со мной, – снова всхлипнув, ответила она. – Я хочу выбраться отсюда!

Брайан еще крепче обнял ее и прошептал ей на ухо:

– Так давай убежим!

Она высвободилась из его объятий и с удивлением посмотрела на него:

– Ты серьезно?

– Клиника, все это лечение – оно не идет нам на пользу. Это просто тупик.

Девушка кивнула, соглашаясь с ним.

– Подожди здесь, а через пятнадцать минут подходи к павильону за полянкой для занятий гимнастикой, – произнес он, словно давно уже спланировал это. – Дай мне ключ от своей комнаты, я принесу кое-какие вещи.

– Я сама соберу вещи! – возразила она.

Но Брайан взволнованно покачал головой:

– Если мы оба с полными рюкзаками пройдем через клинику и сад, это обязательно бросится в глаза. Что, если нас увидит Гус из службы охраны? Нет, ты будешь просто гулять по парку, как будто ничего не происходит. А я присоединюсь к тебе. Я знаю одно местечко, где мы сможем перелезть через забор.

Его слова звучали логично. Клиника – закрытое заведение, строго охраняемое, хотя на первый взгляд это незаметно.

– Принеси мой телефон! – попросила она, подумав о матери. Рано или поздно та попытается ей дозвониться.

– Его нельзя брать с собой! По нему могут вычислить наше местонахождение. Купим новый, когда выберемся отсюда.

Это тоже звучало логично.

– На тумбочке рядом с кроватью лежит Библия, в ней спрятаны пятьсот долларов, – сказала она, и он принял ее слова к сведению, радостно улыбнувшись.

– На эти деньги мы доберемся до Мексики, – ответил он, а затем исчез.

Все прошло без сучка, без задоринки. Менее чем через пятнадцать минут Брайан появился возле забора с большим рюкзаком, похожим на те, какие носят военные. Он еще несколько дней назад обнаружил за кустами шиповника огромную дыру в колючей проволоке, которую, судя по всему, кто-то специально вырезал. На вопрос Мэйделин, не он ли это сделал, Брайан лишь многозначительно усмехнулся.

Покинув клинику, они около часа шли только по полям параллельно дороге. Когда приближалась машина, которую на этой плоской местности было видно издалека, они ложились на землю. Мэйделин чувствовала себя сбежавшим из тюрьмы заключенным. Брайан задал такой темп, что ее бросило в пот, и она радовалась, что он несет рюкзак. Не хватало только лая ищеек вдалеке.

Когда беглецы под руководством Брайана пересекли несколько полей и оставили за спиной лесок, они почувствовали себя в относительной безопасности и решили попытаться поймать машину. Похоже, Брайан отлично ориентировался на местности, но на вопрос, почему это так, он ответил одним словом: карты. Наконец они наткнулись на брошенную машину, оставленную метрах в десяти от дороги. Она была старой и очень грязной, красная краска поблекла от ветра и непогоды.

– Может быть, тут и ключ оставили? – весело предположил Брайан, и девушка ужасно испугалась, когда заглянула в окно и действительно разглядела рядом с рулем очертания брелока с ключами.

– Мы не можем так поступить! – возмутилась она, но Брайан уже распахнул дверь и для проверки запустил мотор. Тот какое-то время барахлил, но затем все же завелся.

– Не похоже, чтобы эта машина была кому-то особенно дорога, правда? – отозвался он. – Давай, садись уже!

– Это кража!

– Тут ключ в замке.

– И все равно это кража! – не уступала она, но звучало это уже далеко не так убедительно.

– Или сядем в автомобиль, или вернемся в клинику! – заявил Брайан, и лицо его стало серьезным. – Кроме того, мы просто берем его напрокат.

Вскоре она уже сидела рядом с ним на пассажирском сиденье, рюкзак лежал сзади.

Они двигались по дороге, пока не стемнело, спали в машине, чтобы на следующее утро продолжить путь.

Из динамика старого радио звучали песни Джонни Кэша «Ангел» и «Негодяй».

Они ехали уже не один час, и опасения Мэйделин, что их в любой момент может остановить специальный патрульный отряд, постепенно улеглись. Солнце висело высоко в небе. Взгляд ее упал на Брайана, который сосредоточенно, но спокойно вел автомобиль.

– Мы действительно едем в Мексику?

На его лице мелькнула едва заметная улыбка. Как же ей нравилось это озорное выражение!

– Там хотя бы тепло. И я знаю там человека, у которого можно будет пока что спрятаться.

– Не уверена… – протянула Мэйделин. – Это так далеко!

– Время у нас есть, – отозвался Брайан.

Они как раз проезжали мимо небольшого городка, название которого было ей незнакомо, а потому сразу же забылось, как и названия прочих.

– Нужно срочно купить мобильник. Я должна позвонить маме.

– Я понял. Как только подвернется магазин, я остановлюсь. Не переживай. Все равно твоя мама думает, что ты в клинике! Расслабься и поспи немного!

Его слова успокаивали, и девушка действительно почувствовала сильную усталость. Старое сиденье автомобиля поскрипывало под ней, пока она пыталась устроиться поудобнее. Мэйделин закрыла глаза и вдруг почувствовала, что на ее руку легла ладонь Брайана. Большой палец нежно поглаживал тыльную сторону ее ладони. Ее отвратительной жирной ладони.

 

35. Скерневице

После получаса езды тяжелый автомобиль остановился перед старым сельским домом. Серый облупленный фасад, поросшая мхом крыша и покрытые пылью гардины за грязными рамами – на Хелен дом произвел не слишком приятное впечатление. Каково же было ее удивление, когда оказалось, что это гостиница.

– В сельской местности выбор у нас невелик, – извиняющимся тоном произнес Патрик, пока они ждали, чтобы на их стук кто-нибудь отозвался.

Когда за ними закрылась спрятанная в стенной нише потайная дверь, ведущая в подвал имения, они долго бежали по длинному темному коридору, который после резкого поворота вправо привел их к узкому люку. Поднявшись по железной лестнице, они выбрались из катакомб на самом краю имения и, пройдя через покрытую ржавчиной железную дверь, оказались за широкой внешней стеной. Здесь их уже ждал «бентли», который встречал Хелен в аэропорту. Водитель был тот же. К огромному удивлению Хелен, ее вещи и большая рабочая сумка лежали на заднем сиденье.

– Ральф сам был полицейским, – представил ей Патрик водителя, подмигнул и добавил: – Скажем так: визит полиции оказался для нас не слишком большой неожиданностью.

– Наша цель – аэропорт в Лодзи, – пояснил Патрик во время поездки. – До него примерно час пути, но он охраняется гораздо хуже, чем Варшавский аэропорт. Вероятность того, что нас ждут там, очень низка. Впрочем, в Лодзи действует запрет на ночные вылеты, так что отправиться в Мадрид мы сможем только завтра утром. Поэтому до тех пор нам нужно где-то остановиться.

Так они и оказались в этой гостинице. Хелен уже понадеялась, что никто не откроет и они поищут более гостеприимное заведение, когда дверь с громким скрипом распахнулась.

На пороге стояла пожилая женщина. На ней был синий халат и пестрый платок, из-за которого ее лицо казалось еще более сморщенным, чем на самом деле. Она была похожа на человека, который всю свою жизнь много работал. Женщина перекинулась с Патриком парой фраз на польском, причем он, судя по всему, понимал ее плохо, затем она отошла в сторону и впустила их в дом.

Вскоре после этого Хелен уже стояла на втором этаже дома в скудно обставленном одноместном номере: тут имелась одна кровать, пустой шкаф и стол с двумя стульями. Кроме умывальника, на котором лежали небольшой обмылок и полотенце в клеточку, никаких гигиенических принадлежностей в комнате не было. Душ и туалет находились в коридоре, как пояснил ей Патрик, когда они поднимались по скрипучей лестнице.

Хелен сняла одежду, взяла полотенце, завернулась в него, затем выглянула в коридор, желая убедиться, что там никого нет, и пробежала на цыпочках по холодному полу к двери, за которой, как она предполагала, находился душ.

Там она обнаружила маленькую ванну с яркой пластиковой занавеской, но постоять под горячей водой, хлынувшей из ржавого душа, все равно было очень приятно. Хелен казалось, что она два дня провела на ногах, ни разу не присев, и с учетом бессонной ночи в самолете и смены часовых поясов, это вполне соответствовало истине. Намыливая голову, она впервые за долгое время почувствовала, что более-менее приходит в себя. И вдруг ее снова охватила паника. Пока она хоть что-то предпринимала, чтобы найти Мэйделин, она могла контролировать свои тревоги. Но стоило Хелен успокоиться, как ей начинало казаться, что страх догоняет ее. От дешевого мыла слезились глаза.

Звонок Патрика в парке, исчезновение Мэйделин, поспешный перелет в Варшаву, странные события в доме старого Вейша – все это казалось ей теперь бесконечным кошмаром. Дурным сном, от которого пора было наконец-то проснуться. Сейчас самое главное – это вернуть Мэйделин в целости и сохранности. Обо всем остальном, в том числе и о загадочном мире семейства Вейш, можно будет подумать позже.

И все же Хелен радовалась тому, что находится здесь не одна. Похоже, Патрик принял ее сторону, и она была благодарна ему за то, что он сейчас рядом с ней. Она совершенно не представляла себе, каким образом сумела бы пережить последние несколько часов без него. С тех пор как она узнала об исчезновении Мэйделин, она чувствовала себя еще более одинокой, чем раньше. Ей не удавалось вспомнить никого, кто мог бы помочь ей в этой ситуации. Как же хорошо иметь друга, с которым можно поговорить! Дело было не только в том, что Патрик понимал ее, как никто иной, поскольку у него самого пропал отец. Благодаря своему спокойствию и прозорливости, а также, не в последнюю очередь, своим финансовым возможностям, Патрик дарил ей хоть какое-то ощущение безопасности.

Глаза по-прежнему жгло слишком сильно, и она не могла открыть их. Хелен нащупала кран и повернула его. Холодная вода заставила ее вздрогнуть. Когда ей наконец удалось закрыть кран, она отодвинула занавеску и с зажмуренными глазами нащупала полотенце, которое прежде повесила на расстоянии вытянутой руки на батарею отопления.

– Oh, sorry!

Хелен заморгала и увидела Патрика, стоявшего у распахнутой двери. Поток холодного воздуха заставил все ее тело покрыться гусиной кожей. Она поспешно набросила на себя полотенце, которое было слишком узким. Дверь уже захлопнулась.

– Мне очень жаль, но тут было не заперто! – услышала она голос Патрика из коридора.

– Ключа нет! – крикнула она, поспешно вытираясь.

Завернувшись в полотенце, она посмотрела в запотевшее зеркало, чтобы проверить, все ли важные участки тела прикрыты.

– Я готова, можете входить!

Хелен осторожно открыла дверь и увидела, что Патрик приветливо улыбается ей. Во взгляде его читалось раскаяние. На нем тоже не было ничего, кроме полотенца на бедрах. Тело его было мускулистым и подтянутым. На широкой груди росли темные волосы.

Ей показалось, что он тоже пытается незаметно разглядывать ее.

– Вы собираетесь спать? – спросил он, когда они поменялись местами, слегка соприкоснувшись бедрами.

Хелен не торопилась с ответом.

– Я ничего такого не имел в виду! – поспешно произнес он и даже немного покраснел.

– Мне кажется, что я не спала уже несколько дней.

– Я разбужу вас завтра утром! – пообещал Патрик, забравшись в ванну, в то время как она уже начала мерзнуть в холодном коридоре.

Хелен подтянула полотенце чуть выше на груди.

– Спасибо! – сказала она, улыбнувшись ему.

– Не за что!

– Это и за то, что вы помогаете моей дочери.

– И снова не за что! – отозвался Патрик, по-прежнему тепло улыбаясь. – В конце концов, вы мне тоже помогаете.

Хелен кивнула.

– Поверьте, все будет хорошо! – Он протянул руку и осторожно коснулся ее плеча.

От плеча по всей груди растеклось приятное ощущение тепла, но, несмотря на это, она невольно отстранилась, и рука Патрика повисла в воздухе.

– Я попытаюсь мыслить позитивно. Доброй ночи, – сказала Хелен и направилась к себе в комнату.

По пути туда ей все казалось, что она чувствует взгляд Патрика на своей спине. Не оборачиваясь, она проскользнула в свой номер, рухнула на кровать и расплакалась. Сдерживать слезы уже было просто невозможно.

 

36. Вашингтон

– Что-то здесь не так!

Миллнер сидел с одной стороны конференц-стола, спиной к двери, Уэс Келлер, директор ФБР, и его заместитель Флоренс Вайола – с другой. После приземления в Национальном аэропорту Вашингтона имени Рональда Рейгана Миллнер сразу же из такси позвонил в штаб-квартиру и, несмотря на поздний час, попросил о встрече с Келлером в самом узком кругу. Он рассчитывал на то, что заместитель директора Вайола не будет при этом присутствовать, и надеялся, что Келлер поймет его намек. Каково же было его удивление, когда, войдя в конференц-зал, он увидел Флоренс, приветствующую его своей кисло-сладкой улыбкой. От него не укрылся агрессивный блеск в ее глазах.

– Конечно не так, если какие-то безумцы похищают американок и уродуют их! – вырвалось у Келлера.

Он был одним из самых старших чиновников в этой структуре. Его загорелое лицо избороздили глубокие морщины. Директор казался похожим на ковбоя и не славился особой чуткостью.

– Я имею в виду не это, я говорю о пчелах!

– О пчелах? – Вайола с удивлением взглянула на Миллнера.

– Он только что из Бразилии, летал туда разбираться с гибелью пчел во всем мире. Мы предполагаем, что это вирус.

– Вирус? – Вайола с отвращением поморщилась.

Ей еще не было сорока, и в серых широких брюках, блейзере в тон и белой блузке, расстегнутой не на одну пуговицу, как это было принято, а на несколько, она выглядела чертовски привлекательно. Не было такого агента ФБР, который не хотел бы остаться с ней на ночное дежурство. Ходили самые безумные слухи относительно ее умения обращаться с наручниками. Флоренс Вайола была живым доказательством того, что сексизм неистребим, даже в стенах ФБР. Но Миллнер знал и другую ее сторону.

– Я не это имел в виду! – воскликнул он. – А вот что. – Он разложил на столе выпуск «Вашингтон пост», пододвинул его к собеседникам и указал пальцем на изображение пчелы в названии. – Посмотрите на фотографии на титульном листе. Все лица изуродованы. И так во всем номере!

На лице Келлера отразилось недоумение:

– Какое отношение это имеет…

– …к нашим пропавшим красавицам? – закончил вопрос за своего начальника Миллнер. Из лежавшей на столе папки он вынул верхнюю фотографию и положил ее рядом с газетой.

На ней была изображена татуировка пчелы на загорелой коже.

– Мисс Алабама. Ей это накололи на лбу.

– Такая же пчела, как в «Вашингтон пост»? – удивилась Вайола.

Келлер в недоумении смотрел то на газету, то на лежащую на столе фотографию.

– И что это значит? – наконец пробормотал он и поднял голову, надеясь, что Миллнер подскажет ему.

– Поэтому я и хотел поговорить с вами, сэр. Я понятия не имею. Кроме того, во всем мире погибают пчелы. Я встречался в Бразилии с одним пасечником. Он считает, что это не обычный вирус. С моей точки зрения, эпидемия вызвана отнюдь не естественными причинами.

– Вы хотите сказать, что мы имеем дело с биологическим терроризмом? – В голосе Вайолы послышался испуг.

Миллнер пожал плечами.

– По меньшей мере, с крупным заговором, – задумчиво произнес Келлер.

– Именно этого я и опасаюсь, – заявил Миллнер. – Все взаимосвязано.

Келлер открыл газету, быстро пролистал ее страницы. Найдя фотографию, на которой люди выглядели особенно страшно, он остановился и пригляделся повнимательнее.

– Вы связывались с редакцией «Вашингтон пост», узнавали, что у них там стряслось?

– По пути сюда я разговаривал с заместителем главного редактора, человеком по фамилии Левин. Выражался он очень настороженно и по телефону распространяться не пожелал. Но, похоже, речь идет о вирусе.

– Еще один вирус?

Миллнер перевел взгляд на Вайолу. Похоже, слово «вирус» очень беспокоило ее.

– Компьютерный вирус. По всей видимости, он проник в компьютерную систему типографии, точно они еще не знают. Но «Вашингтон пост» – не единственная газета, которой это коснулось. Судя по всему, есть дюжины других издательских домов, среди них и редакции журналов, где при печати получилась такая же ерунда. Однако затронуло это не весь тираж, а только более поздние допечатки. Некоторые заметили это до того, как издания попали в торговые сети, другие – нет. Вероятно, «Вашингтон пост» не успел вовремя отозвать все экземпляры.

– Что это за дерьмо? Глобальная атака на… что именно? И при чем тут пчелы? – вырвалось у Келлера. Он стукнул ладонью по столу, и сидевшая рядом с ним Вайола вздрогнула. – Что, у пчел в какой-то культуре или религии есть значение, о котором мне ничего не известно? – поинтересовался Уэс Келлер, потирая ушибленную ладонь.

– Пусть кто-нибудь попытается выяснить это, – сухо отозвался Миллнер.

– А мы должны понять, каков истинный масштаб дела, – произнесла Вайола. – Возможно, произошли и какие-то другие события подобного рода. – Она показала на лежащие на столе документы. – Просто пока что мы не уловили связи.

– Вот именно. Нам нужна полная программа. Криминалисты, эксперты в области информационных технологий, особые команды, – поддержал ее Келлер.

Миллнер почувствовал, что напряжение, которое он испытывал во время поездки сюда, постепенно спадает. Реакция директоров подтвердила, что он правильно оценил ситуацию. Нельзя приглашать директора ФБР на личный разговор, если ничего особо важного не произошло. А здесь, судя по всему, все было достаточно серьезно. Хотя какие-то успехи в расследовании им не помешали бы.

– Насколько все плохо с пчелами? – поинтересовалась Вайола.

– Говорят, Альберт Эйнштейн когда-то сказал, что если с лица земли исчезнут пчелы, то человечеству останется жить четыре года, – ответил Миллнер, наблюдая за ее реакцией.

Как и ожидалось, Вайола открыла рот в испуге. Продолжать дальше он не спешил. Пусть эта стерва немного помучается.

– Не переживайте. Судя по всему, Эйнштейн несколько преувеличивал в своем пророчестве. Но вымирание пчел в любом случае будет иметь последствия для многих регионов Земли. Без пчел не будет растений, без растений станет меньше еды. Вот так все просто. Авокадо, вишни, арбузы, киви… Тридцать процентов наших продуктов питания исчезнут, если вымрут пчелы, поскольку, согласно новейшим исследованиям, их производство напрямую зависит от опыления. То есть это нанесет огромный ущерб всемирной экономике. Ежегодный ущерб от того, что пчелы во всем мире перестанут опылять растения, оценивается в триста одиннадцать миллиардов евро. Я слабо представляю себе, какой катастрофой окажется вымирание пчел на этой планете.

На мгновение в комнате стало тихо. Звук работающего кондиционера напомнил Миллнеру жужжание пчел, и ему стало интересно, думают ли остальные о том же, о чем сейчас думал он. Хорошая возможность прояснить свою роль.

– Чем мне заняться теперь? – спросил он, нарушив молчание.

– Отдыхать, – резко заявила Вайола, и на лице ее промелькнула улыбка.

– Отдыхать? – недоверчиво переспросил Миллнер.

– Грег может пригодиться, Флоренс. Это ведь он все обнаружил, – встрял в разговор Келлер.

– Уэс, не забывай, что он на испытательном сроке, – прошипела она, бросив на Миллнера осторожный взгляд, словно надеялась, что он не услышал ее слов, хотя он сидел прямо напротив нее.

– Но он ведь ничего не сделал… – удивился Келлер.

– Что все это значит, Флоренс? – вмешался Миллнер.

Видимо, именно этого Вайола и ждала.

– Грег, после… перерыва… вам пришлось слишком резко взяться за работу. Мексика, Сан-Паулу, Вашингтон. Мне кажется, это чересчур. Отдохните пару дней, а потом снова выходите на работу. Я просто беспокоюсь о вашем… Как бы это выразиться? Ментальном здоровье. – Несмотря на то что ее слова звучали мягко, взгляд был вызывающим.

Миллнер почувствовал, как внутри у него закипает гнев. В поисках поддержки он обернулся к Келлеру, который с тревогой смотрел на него, даже не думая о том, чтобы поддержать. Вместо этого он начал медленно складывать газету, затем вдруг замер, словно принял решение.

– Грег, Флоренс права. Не порите горячку. Похоже, это очень громкое дело и в него вам лучше не соваться. Вы успели заслужить медаль за него. Обнаружили взаимосвязь, и я обязательно укажу это в отчете. Сколько вы уже работаете после перерыва из-за случившегося в Бразилии?

– Месяц.

– И как ваши швы?

– Как мои швы относятся к этому делу? – вопросом на вопрос ответил Миллнер. Он чувствовал, что вот-вот взорвется, а это в данной ситуации ни к чему хорошему не привело бы. – Со мной все в порядке, сэр!

– Уэс, существуют договоренности, – прошептала Вайола, и Миллнер снова прекрасно расслышал ее слова.

На миг Келлер замер, затем поднялся.

– Отдыхайте! – твердым голосом произнес он.

Вайола тоже встала, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен. Миллнер поднялся и, словно в трансе, направился к двери. Келлер стоял, спрятав руки в карманы черных брюк, глядя на него со своего места у стола. Вайола смотрела на него вызывающе, опершись на столешницу, словно только что пробежала десять километров.

– А что с девушками? – спросил Миллнер.

– Если они еще живы, их спасут, – ответил Келлер.

– И опять же без вас, – добавила Вайола. – Или мне лучше сказать, что без вас вероятность этого станет значительно выше?

Миллнер сжал кулаки, затем одумался, кивнул и поспешно вышел из комнаты.

Негромко ругаясь себе под нос, он шел к лифтам и вдруг почувствовал, что шрам под бородой зачесался.

Он так и знал, что Вайола не упустит возможности отомстить ему. Снова и снова, и так до конца жизни. По крайней мере, до конца его службы в ФБР. Миллнер огляделся по сторонам и, убедившись, что его никто не видит, быстро вынул две таблетки из пластиковой баночки, которую всегда носил с собой. Проглотил их, не запивая, почувствовал, как они спускаются по пищеводу.

Внезапно зазвонил телефон. На экране высветилась фамилия Келлера.

– Миллнер? – услышал он голос начальника. – Вы уже едете в отпуск?

– Очень смешно. Я стою возле лифтов. Флоренс не может простить мне инцидента в Бразилии.

– Простит, поверьте. А теперь отдыхайте.

На языке у Миллнера вертелся ответ, который он решил оставить при себе.

– Я придумал, куда вам нужно поехать. Отправляйтесь в Лондон, обратитесь в фирму «Вейш Вирус» и поговорите с ними насчет компьютерного вируса.

В который раз за последние двадцать четыре часа Миллнер не поверил своим ушам.

– Я не совсем понимаю вас, сэр.

– Официально вы в отпуске. А неофициально – по-прежнему в строю. Неужели вы действительно думаете, что я откажусь от вас в таком важном деле?

– Но ведь вы только что…

– Иначе Флоренс Вайола выпила бы мне всю кровь. Через пару лет она окажется на моем месте, и не потому, что любит сидеть у меня на руках. Мне тоже нужно быть осторожным. Президент любит длинные ноги, понимаете?

Раздался звонок, извещающий о прибытии лифта.

– «Вейш Вирус»? Это случайно не фирма того миллиардера, который пропал несколько недель назад? – Об исчезновении основателя фирмы он читал в газете.

– Возможно, но он все равно давно уже отошел от дел. Лучше их в вирусах не разбирается никто. Обратитесь к Майклу Чендлеру. Я знаю его – работал с ним над некоторыми проектами. Хороший человек. Я сообщу ему, что вы навестите его.

– Уже лечу. – Миллнер вошел в пустую кабину лифта.

– И не забудьте плавки, – услышал он хриплый голос Келлера в динамике, прежде чем разговор оборвался.

 

37. Коюка-де-Бенитес

Стоявшая перед ним бутылка была почти пуста. Доктор глядел на червяка, плававшего на дне. На вид тот был целехонек. Если освободить его из бутылки, он вполне может уползти прочь. Но червяк был живым трупом, мертвецки пьяным существом, судьба которого давно была предрешена. Как и его собственная.

В первые дни здесь, в Мексике, доктор еще раздумывал, не ввести ли себе перед сном немного пропофола, обнаруженного в складском помещении с медикаментами. Но его дозировку рассчитать было сложнее, чем дозировку мескаля. Особенно если ты хотел отправить в страну снов самого себя. Жара в бараке была невыносимой, мокрая от пота одежда липла к коже. Каково же приходится девушкам, запертым в тесном подвале под главным домом?

В булькающем звуке, с которым напиток переливался в стакан, было что-то умиротворяющее, и доктор опрокинул внутрь очередную порцию. Водка обжигала горло, не говоря уже о желудке. Или это совесть его мучает? Адское пламя, пожирающее изнутри?

На миг ему показалось, что червяк в бутылке смеется над ним. Но это оказался лишь звук медленно открывающейся двери. Он предполагал увидеть в дверном проеме круглое лицо своего сторожа Тико, который был хоть и не слишком умным, но в целом довольно неплохим парнем. Каково же было его удивление, когда в комнату вошел сам черт. На лице гостя застыла гримаса, в которой доктор еще во время первой встречи с ним здесь, в Мексике, распознал паралич лицевого нерва. Судя по всему, значительное поражение мимических мышц в данном случае было вызвано сильными ожогами. Покрытое шрамами лицо казалось похожим на маску. Когда доктор видел его в последний раз, это был еще статный, даже привлекательный мужчина. Рахмани слышал о той трагедии, но не сумел полностью скрыть собственный ужас при виде этой чудовищной маски.

Старик закрыл за собой дверь и ровным шагом подошел к нему, чтобы усесться на свободный стул. Один стол, два стула, старый проволочный каркас вместо кровати, умывальник и туалет – больше в этой комнате без окон не было ничего.

– Вижу, вы нашли способ справиться с этим, доктор Рахмани, – произнес он, слегка шепелявя.

– Справиться? – Самое время, чтобы под влиянием алкоголя наговорить с три короба. – Это ваш тайный рецепт для омерзительных деяний? – Он сплюнул на пол, глядя на неподвижное лицо своего собеседника, который лишь мягко покачал головой.

– Справляться приходится только тем, кто ни о чем не подозревает. А мне – мне не с чем справляться. Я творю.

– Вы творите? – Доктор Рахмани не смог сдержать презрительной улыбки. Он был слишком пьян. Потянувшись к бутылке, он снова наполнил свой стакан. Теперь червяку было негде плавать. – Вы называете это творчеством? Жестокую расправу над невинными девушками? Да вы безумны! Достойны жалости! Вы ничем не лучше этого червяка в бутылке.

Наверное, его можно заставить совершать ужасные поступки, но быть при этом любезным он не обязан. По крайней мере, доктор на это надеялся. Вот только его тревоги оказались беспочвенными, его слова даже слегка позабавили этого безумца.

– Aegiale hesperiaris, доктор Рахмани. Aegiale hesperiaris.

– Это еще что значит?

– Гусеница! У вас в бутылке не червяк, а гусеница. Вот, посмотрите: там, где вы видите лишь жалкого червя, я вижу гусеницу. Там, где вы подозреваете конец, я вижу начало чего-то нового.

– О чем вы, черт побери, говорите?! – От разговора и водки у доктора шумело в ушах.

– Возможно, я действительно чем-то похож на эту гусеницу, поскольку, в отличие от вас, готов развиваться дальше. Я вижу в нашем существовании лишь временную, промежуточную стадию.

Доктор Рахмани уставился на лежащее в бутылке насекомое. Если присмотреться повнимательнее, можно было подумать, что бледная, похожая на резину кожа гусеницы действительно напоминает кожу лица его собеседника. Потянувшись к стакану, он сделал еще один большой глоток.

– Почему вы так поступаете с девушками? – Когда он поставил стакан на стол, его голос звучал невнятно.

На такой простой вопрос разумного ответа ему не получить. И действительно, казалось, безумец на миг растерялся. Из его вечно приоткрытого рта – еще одно следствие паралича лицевого нерва – потекла тонкая струйка слюны.

– Вы снова видите лишь червя, – наконец прошепелявил он.

– Я вижу только людей, которым вы причиняете боль!

Рахмани испытывал искренний гнев. Подумал об отчаянии, которое терзало его в течение минувших дней. Может быть, ударить его прямо здесь и сейчас бутылкой по голове и тем самым покончить со всем этим? Доктор вспомнил о Тико, о его автоматической винтовке, которую тот всегда носил с собой, и отказался от этой идеи.

– Я причиняю вам боль? – Свистящие звуки в его голосе стали отчетливее.

– Мне и этим девушкам!

– Вы ошибаетесь, милый мой. Это ваша гильдия причиняет девушкам боль. И не делайте вид, будто я говорю нечто удивительное для вас! Вы и вам подобные каждый день вскрывают женские груди и засовывают туда силиконовые подушки. Впрыскивают яд под кожу здоровому человеку. Удаляют плюсневые кости, чтобы пациентки могли ходить на высоких каблуках. Ломают молодым девушкам ноги, чтобы сделать их длиннее. С недавних пор вы кромсаете даже вагины. Это ведь ваша профессия – играть в бога и изменять природу. Разве ваши пациентки не испытывают боли после подобных операций? Сколько их умерло на операционном столе или позже, от осложнений, а, господин доктор Рахмани?

Произнося свою речь, старик поднялся и теперь стоял, склонившись над столом, так что Рахмани ощущал, как с каждым возмущенным словом на него летят брызги слюны. Несмотря на то что сознание его было замутнено алкоголем, он постепенно начал осознавать.

– Вы поэтому делаете все это, мистер Вейш? Из-за вашей жены?

– Не смейте говорить о ней! – Казалось, старик впервые утратил самообладание и проявил истинные чувства.

– У нее был нераспознанный порок сердца. Любой наркоз мог стать для нее последним. И по чистой случайности это произошло именно в нашей клинике! Это подтвердили все эксперты. Поэтому меня и оправдали!

– Я сказал, не смейте говорить о ней! – Старик Вейш смахнул стакан со стола, и тот со звоном раскололся на полу.

– Я не думаю, что ваша жена хотела бы этого! Этим вы ее не оживите!

Старик схватил бутылку, и Рахмани уже представил себе, как она разбивается об пол, но тут Вейш остановился. Словно в резком приступе боли, он замер и снова рухнул на свой стул. Поднес пустую бутылку прямо к лицу, чтобы рассмотреть вблизи лежащую на дне гусеницу.

– Верно. Ее уже не оживить, – произнес он и с грустью покачал головой. Из-за выпуклого бутылочного стекла его левый глаз казался вдвое больше. – Как вы думаете, гусениц убивают до того, как опустить в водку, или бросают их в бутылку живыми, чтобы они утонули в алкоголе, погибнув самым ужасным образом?

– Что? Понятия не имею.

– А если их убивают до того, то существует ли человек, который весь день только тем и занимается, что умерщвляет гусениц? Интересно, как он с этим справляется?

– Мистер Вейш, я не знаю. Но мне действительно кажется, что вам нужна помощь!

– Помощь?

Вейш осторожно поставил бутылку обратно на стол и посмотрел на него. В его глазах на короткий миг мелькнуло что-то вроде грусти. Затем в них вернулся прежний агрессивный блеск, на который Рахмани обратил внимание еще во время их первой встречи.

– Мне действительно нужна помощь, доктор. Причем именно ваша! – Он положил перед собой на стол два густо исписанных листа бумаги.

– Что это такое? – недоверчиво поинтересовался Рахмани.

– Прочтите!

Записки состояли из нескольких абзацев с пронумерованными заголовками. Рядом с каждым числом было написано слово «Мисс», а рядом с ним – название штата.

– Что это такое? – повторил он свой вопрос, хотя уже прекрасно знал ответ.

– План следующих операций. С сегодняшнего дня у нас будет по две операции в день. Нужно подойти к ним более творчески. Я разработал идею для каждой девушки, пытаясь учесть особенности ее физиогномики. Давайте постараемся подчеркнуть именно то, что считалось в них особенно прекрасным. Нам нужно… Как бы так выразиться? Нарисовать карикатуру. Понимаете? Очень важно, чтобы это получилось!

Доктор содрогнулся. Он бегло просмотрел написанный от руки текст, буквы сильно клонились вправо. От прочитанного по коже побежали мурашки.

– Вы больны, – выдавил он из себя. – Что все это значит? Зачем вы это делаете? Мстите за умершую жену? Хотите получить выкуп? Я думал, что вы – человек богатый. Или вам действительно нужно лишь уничтожить меня?

Вейш молча смотрел на него.

– Я все еще врач. Я давал клятву Гиппократа. Я не могу этого сделать. – Доктор вскочил, отшвырнув бумаги прочь. – Поступайте как хотите. Пожалуйста, можете разослать свое видео. Что в нем такого: я со спущенными штанами? Кому интересно, когда я этим занимаюсь? С меня довольно! Или вы собираетесь убить меня? Ну и пожалуйста, мне все равно! Лучше всего – прямо здесь и сейчас!

Он чувствовал, что с каждым движением рук все больше теряет равновесие.

Вейш поднял бумаги и сложил их, не обращая внимания на его вспышку ярости. Затем поднялся с тем же спокойствием, с которым несколько минут назад вошел в комнату.

– Хорошо, будь по-вашему. Покажем миру видео, на котором вы развлекаетесь со своим маленьким дружком, а я сам буду оперировать девушек. – Он повернулся, намереваясь уйти.

– Вы не можете их оперировать! У вас нет опыта! Вы убьете девушек, если осуществите то, что написано в вашем плане! – Доктор отшатнулся и упал на стул, на котором только что сидел.

Вейш остановился в дверях.

– Тогда сделайте то, что обязаны сделать как врач, и спасите девушкам жизнь, оперируя их вместо меня. Разве ваша клятва Гиппократа не к этому обязывает?

Доктор почувствовал, что ему стало дурно.

– Вы – сатана! – воскликнул он и с удивлением услышал собственные всхлипывания.

Сейчас его стошнит. Конечно, он не святой и в прошлом не проявлял щепетильности, когда представлялась возможность заработать. Он знал, что его плоть слаба. Но это – это уже другое. Нечто извращенное.

– Значит, продолжим завтра утром. Скоро поступит еще одна девушка, не отмеченная в плане операций. Она не такая, как остальные и, к сожалению, не в лучшем состоянии. Для нее нам придется разработать особый план лечения. Я еще не до конца уверен… Вы разбираетесь в ампутациях?

Рахмани уставился на старика в надежде, что тот шутит. Но, судя по всему, он говорил совершенно серьезно. Доктор швырнул ему в лицо яростное «нет!».

– Ну ладно, вряд ли это слишком сложно, – отозвался Вейш и открыл дверь. Поглядел на осколки стекла на полу. – Попрошу Тико принести вам еще бутылку мескаля и новый стакан. – В его голосе отчетливо различалась насмешка, несмотря на то что он сильно шепелявил. – Кто знает, возможно, вам нужно лишь хорошенько напиться, чтобы начать отличать червяка от гусеницы. И если вы будете оперировать пьяным – тем лучше!

Скрип закрывающейся двери заглушил свистящий смех старика и хрип в горле доктора: Рахмани стошнило прямо на собственные босые ноги.

 

38. Милан

«Один из вас предаст Меня!»

В свете карманного фонарика он увидел ужас, написанный на лицах двенадцати мужчин. Они отчаянно жестикулировали, пытаясь отвести от себя подозрения. Обсуждали услышанное в небольших группах. Только Он, Тот, Кто произнес эту фразу, молчал и рассматривал внутреннюю сторону ладони, словно надеясь отыскать там разгадку. Словно мог прочесть там, кто из его последователей станет предателем.

Он взирал на эту сцену молча, почти с благоговением. Осуществить взлом оказалось гораздо проще, чем он предполагал. Поскольку настенную фреску украсть было нельзя, с охраной тут особенно не усердствовали. Он обошел шлюзы безопасности и затворы для пыли, сломав всю кладку в восточном углу комнаты. Снова и снова он вслушивался в темноту, но никто не обратил внимания на шум, который ему пришлось устроить. Монастырь ночью был совершенно пуст. И вот он уже добрых пять минут смотрел на картину, изучая ее вблизи. Он участвовал в трех экскурсиях на протяжении минувших недель, но ни разу не смог подобраться к картине так близко, как теперь. Повсюду виднелись следы времени. По фреске змеились тончайшие трещинки, кое-где осыпалась краска. Неудивительно, ведь картина пережила не только пять веков, но и бомбежки во время Второй мировой войны. Вес двух канистр, которые он нес на спине, уже причинял ему боль. С ума сойти, за что только люди готовы платить деньги! Эта ночь сделает его богатым человеком. По крайней мере, для его положения. Кроме того, он войдет в историю. Он был твердо намерен купить все ежедневные газеты, которые выйдут завтра и послезавтра. Его поступок заполнит все первые полосы. Как только остаток денег окажется на его счету, он покинет свою квартиру в старом высотном доме в квартале Оггиаро и вернется с семьей обратно на Сицилию, они купят там себе домик.

Все казалось таким простым, пока луч света его карманного фонарика не коснулся лица Иисуса. Он вдруг увидел перед собой заломленные в мольбе руки матери, старую церковь, где был похоронен его отец. Вера, которую он утратил в процессе взросления, вспыхнула в душе. Но как раз в тот самый миг, когда сомнения едва не одолели его, он вспомнил: его ведь давно оставило то, что могло повернуть его жизнь на стезю добра.

Он поставил канистру на пол и надел защитные очки, болтавшиеся у него на шее. Тяжело сопя, он включил насос и направил распылитель на произведение искусства.

«Важны руки!» – так написали ему в указаниях. Он не понял, в чем смысл, но целился, как мог. Когда едкий запах кислоты ударил ему в нос, он перекрестился. Главное, ни в коем случае не забыть дурацкую наклейку с пчелой.

 

39. Вашингтон

«Верните наших девочек домой!» – было написано на плакатах, которые держали в руках демонстранты. То, что вчера ближе к вечеру началось как мероприятие на странице в Фейсбуке, собравшее десяток протестующих перед зданием Конгресса, на следующий день переросло в многотысячную демонстрацию. И не только в Вашингтоне: люди вышли на улицы в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и даже далеко на севере, в Анкоридже, откуда была родом одна из королев красоты.

Пит еще утром вместе с оператором и специалистом по звукотехнике брал интервью у нескольких взволнованных демонстрантов, а затем, забравшись повыше, с восторгом наблюдал за тем, как с каждым часом толпа все нарастает, словно поднимающееся дрожжевое тесто. Но это было не единственное, что восхищало его – человека, которому через сорок пять минут предстояло делать репортаж об этом в вечерних национальных новостях. Если на протяжении первых часов речь шла исключительно о похищенных в Мексике американках и явной неспособности властей справиться с этим, то затем к плакатам с надписями «Верните их домой» и картонным табличкам добавились новые требования, которые поражали журналиста. «Покончить с террором красоты!» – было написано на плакате, который поднимала вверх женщина, вряд ли сумевшая бы принять участие в подобном конкурсе.

«Красивые должны страдать?», «Долой красоту!» и «Если мисс не выбирать, то и голову не придется ломать» – прочел он.

– Снимай их! – крикнул он своему оператору, указав на группу, состоявшую из пяти молодых женщин, которые, судя по всему, ради этого протеста вытащили из закромов наряды для Хэллоуина.

На них были маски монстров, на некоторых – даже костюмы, в которых они выглядели в точности как люди на жутких картинках, создаваемых с недавних пор компьютерным вирусом. При этом они держали транспарант, на котором значилось: «Мы все – монстры!», а ниже – «Хватит притворяться!».

Пит в недоумении покачал головой, когда со стороны молодых людей, на лицах которых были светло-зеленые, как у хирургов, маски, полетели какие-то предметы в полицейских, образовывавших кордон между демонстрантами и зданием Конгресса. Пит поспешно похлопал оператора по плечу, и тот немедленно перевел туда камеру.

Пит не сразу понял, что именно бросали в правоохранителей, а это оказались принадлежности для макияжа. Несколько конных полицейских двинулись на зачинщиков беспорядков с палками, что спровоцировало новую волну агрессии. Из рядов протестующих донесся пронзительный свист. Пит почувствовал, что настроение вот-вот изменится.

Поглядев на свои наручные часы, он взял микрофон и встал между камерой и демонстрантами.

– То, что началось как проявление солидарности по отношению к похищенным в Мексике девушкам, за несколько часов превратилось в манифестацию против того, что касается всех нас. Того, что оказывает мощнейшее влияние на наше общество уже не первое столетие. Того, что прежде можно было назвать смазкой для работающего общественного механизма, пережитком эволюции и рудиментом поведения предков людей в брачный период. Речь идет о человеческом идеале, не будь которого, наши храбрые героини не отправились бы в Мексику, где они стали жертвой подлого нападения. Феномен, фантом, за которым мы все по-своему гонимся. Нечто, к чему стремится каждый из нас, а если природа нас обделила, мы хотим хотя бы обладать этим – через брак или посредством современной медицины. Речь идет о красоте.

Он сделал шаг в сторону, чтобы дать возможность камере заснять беспорядки. Между полицейскими и демонстрантами завязалась ожесточенная драка.

Пит подождал несколько секунд, а затем громко крикнул: «Режь!»

Еще сорок минут до начала трансляции.

 

40. Скерневице

– Как спалось?

Патрик сел рядом с Хелен на заднее сиденье тяжелого автомобиля. Было очень рано, сквозь открытую дверцу проникал холодный утренний воздух, отчего она зябко поежилась.

– Глаз не сумела сомкнуть, – ответила она. – Постель была такой твердой и… – Она умолкла.

– Мы найдем ее. Сегодня, – произнес Патрик, и в его голосе прозвучала уверенность.

Хелен кивнула.

Сигнализаторы опасной дистанции громко запищали, когда Ральф, водитель, выехал со двора задом наперед.

Некоторое время все молчали.

– А что, согласно вашим исследованиям, можно считать промежуточным выводом по красоте? Ну, с профессиональной точки зрения? – вдруг нарушил тишину Патрик.

Хелен потребовалось мгновение, чтобы сосредоточиться на его вопросе.

– Что именно вы имеете в виду?

Патрик Вейш поерзал на сиденье. Казалось, эта тема занимала его уже давно.

– Красота – это хорошо или плохо? – Серьезность в его голосе удивила ее.

– Я не знаю… Мы в институте не мыслим подобными категориями… Это все равно что спросить у меня, плоха ли или хороша погода сама по себе.

– Чем, собственно говоря, занимаются нейроэстетики?

– Нейроэстетика включает в себя несколько областей: психология восприятия, функциональная анатомия, эволюционная биология и неврология. Я – невролог. Мы в институте пытаемся выяснить, что происходит в мозге, когда что-то кажется нам красивым. Например, то ощущение, когда вы рассматриваете произведение искусства или просто привлекательного человека. Для этого мы используем функциональную магнитно-резонансную томографию, более известную как МРТ. С ее помощью можно увидеть, что творится внутри мозга. Ну, вы знаете, такие большие трубки, в которые вас запихивают, чтобы провести исследование.

Касаясь указательным пальцем подбородка, Патрик внимательно слушал ее.

– Да, знаю. То есть, можно сказать, что вы занимаетесь исследованием того, как красота влияет на мозг человека?

Хелен кивнула.

– Вы и книгу написали? Как она называется? «Искусство красоты»?

– «Красота и искусство». Произведения искусства – лучшие объекты для моих исследований. Уже не одно тысячелетие художники пытаются изобразить то, что кажется прекрасным им и их современникам. Взять хотя бы коллекцию вашего отца…

– Ваша книга даже попала в список бестселлеров! – с уважением произнес Патрик Вейш.

– И она все еще находится там. Переведена на двенадцать языков. Тема красоты глобальна. Или, точнее сказать, вопрос, в чем именно заключается красота.

– А еще вы консультируете канал Эн-би-си, который снимает большой телесериал на тему красоты…

– И все это вы нашли в интернете?

Хелен почувствовала, как кровь прилила к ее лицу.

– Да, достаточно ввести ваше имя в поисковик. Вы – настоящий корифей в области исследования красоты!

– Звучит так, словно я старуха, – отозвалась Хелен и смущенно улыбнулась. На самом деле подобная характеристика показалась ей не такой уж и плохой. В минувшие годы она много работала над своей репутацией.

– И поэтому мозг? – продолжил Патрик.

Хелен бросила на него недоуменный взгляд.

– Я имею в виду татуировку на… ну, вы понимаете. Я вчера увидел ее, когда мы встретились в ду́ше.

Хелен усмехнулась.

– Лучше, чем оленьи рога!

– Я понимаю, вы невролог, но не обязательно ведь из-за этого делать себе татуировку с изображением мозга. Я хочу сказать, что тогда остается гинекологу или проктологу?..

И оба рассмеялись.

– Кроме того, мозг не слишком сексуален, – добавил Патрик. – Какому мужчине понравится спать с женщиной, у которой два мозга? – Судя по всему, он пытался развеселить ее, и за это она была ему благодарна.

– Не стоит недооценивать чувственность мозга, – возразила Хелен. – Это потрясающий орган. Центр всего. Даже секс был бы невозможен, если бы мозг не посылал соответствующие импульсы…

– Ваши ответы все время кажутся мне чересчур рациональными, – отозвался Патрик. В таком настроении он казался очень привлекательным. Белоснежные зубы блестели, когда он смеялся. – Может быть, вы отпустите себя? Не будете мыслить столь логично? Почему вы не сделали себе татуировку в виде бабочки?

– А кто вам сказал, что у меня ее нет? – ответила Хелен, бросив на него загадочный взгляд. На миг Патрик попался на крючок, а затем оба расхохотались. Тут же последовали угрызения совести: Мэйделин пропала, разве она может шутить и смеяться?

– Нет, я серьезно: как такой красивой женщине пришло в голову заняться исследованием мозга? – спросил Патрик.

– Что это за вопрос? – с возмущением воскликнула она. – Вы хотите сказать, что красивые женщины не должны заниматься ничем сложным?

– Нет, я просто имел в виду… – Похоже, Патрику стало неловко.

Она накрыла его руку своей ладонью, успокаивая.

– Не переживайте, вы не одиноки в подобных взглядах. – Она тут же убрала руку. – Это одна из причин, почему я выбрала нейроэстетику. Разве не удивительно, какие предрассудки кроются во всем, что касается так называемой красоты? Красивым не обязательно быть умными. Умным не обязательно хорошо выглядеть. Вы знаете, что привлекательным девушкам живется легче?

Патрик снова расслабился.

– Я раньше думал, что богатым живется легче…

– Возможно. Но это правда. Красивым людям отдают предпочтение, и не только при выборе партнера. Все начинается с детского сада, когда речь идет о внимании воспитателей, и заканчивается при выборе профессии. Людям, которых большинство считает красивыми, легче устроиться на работу, они быстрее получают повышение, чем те, которые не соответствуют общепринятым критериям красоты.

– Это не всегда хорошо для тех, кому это выпало на долю, – ответил Патрик.

– Что вы имеете в виду?

– Как сын миллиардера, я сужу по своему опыту. Не важно, проще ли тебе, потому что ты богат или потому что, по вашей теории, красив: из-за этого трудиться приходится меньше. Уметь нужно меньше. Меньше бороться. Тот, кто небогат и некрасив, тот, кто беден и уродлив, может добиться чего-то только в том случае, если сумеет благодаря своим навыкам и способностям настоять на своем. Я считаю, что в этом и кроются корни предрассудка, утверждающего, что красивые люди не так умны, как не слишком симпатичные, и в этом иногда даже есть доля правды. Любому человеку приходится решать, каким образом он будет убеждать других.

Удивленная, Хелен подняла голову:

– Вы поразительно мудры для красивого и богатого человека.

Патрик смущенно улыбнулся и в шутку стукнул ее кулаком.

– Когда-то у меня действительно была татуировка бабочки, – добавила Хелен. – До того как я начала изучать неврологию, я работала фотомоделью.

Патрик поднял брови:

– Никогда бы не подумал.

– Не так уж я и безобразна, – отозвалась она.

Патрик устало улыбнулся:

– Я не это имел в виду. Между неврологом и моделью лежит огромная пропасть.

– Это верно, – согласилась Хелен. – Звучит почти как метафора. Поворот от внешнего к внутреннему.

Они переглянулись – в глазах обоих читалось уважение. По крайней мере, так показалось Хелен.

– Я пытался жить без денег отца, – произнес Патрик. – Пробиваться самостоятельно.

– И как?

– Не получилось, – ответил он и помрачнел. Мгновение Хелен ждала объяснений, но когда их не последовало, заставила себя задать встречный вопрос:

– Вы хотите поговорить об этом?

Патрик покачал головой и уставился в окно.

– Скоро будем в аэропорту, – произнес он.

Хелен стало интересно, как он это определил. Пейзаж, пролетавший за окнами, выглядел точно так же, как и пять минут назад. Поля сменялись рощами, а они все молчали.

– Поскольку у меня пропал отец, я лишь весьма отдаленно могу представить себе, каково это – узнать об исчезновении несовершеннолетней дочери. С наступлением ночи я думаю о худшем, что могло случиться с отцом, – нарушил тишину Патрик.

То же самое чувствовала и она. С темнотой ею овладевали самые страшные опасения, а когда вставало солнце, к ней снова возвращалась слабая надежда на возможность обнять Мэйделин хотя бы до заката.

– Возможно, нам все же стоило сотрудничать с полицией, – высказала Хелен мысль, мучившую ее на протяжении всей минувшей ночи. – Нам ведь нечего скрывать.

– Моего отца не могут найти уже шесть недель. Как вы думаете, предпринимала ли полиция хоть сколько-нибудь серьезные попытки его отыскать, добились ли они хоть чего-нибудь?

Ей показалось, что в его голосе прозвучала горечь.

– Может быть, если бы речь шла об исчезнувшем ребенке, все изменилось бы?

– Может быть, – произнес Патрик. – Однако мой жизненный опыт подсказывает, что на других никогда нельзя полагаться. Кто знает, возможно, ваша дочь бросится наутек, завидев орду суровых полисменов. Не забывайте, она ведь сбежала из клиники. Мы знаем, где ваша дочь, и поэтому будет лучше, если мы найдем ее сами.

Это звучало логично.

Хелен опустила руку в карман пальто и вынула оттуда фотографию Мэйделин, которую сорвала со стены в доме Павла Вейша. В очередной раз прочла приписку: «Мадрид: Национальный музей Прадо, МЛ».

– Что означают буквы «МЛ» рядом с названием музея? – спросил Патрик, который, наверное, тоже еще раз прочел эти слова.

– «Мона Лиза»! – вырвалось у Хелен.

– «Мона Лиза»? Я думал, она висит в Лувре, в Париже…

– «Мона Лиза» из Прадо, – ответила Хелен. – Идеальная копия оригинала. Она находится в музее Прадо, но только недавно была распознана как картина-близнец настоящей «Моны Лизы».

– Картина-близнец?

– Я как раз на днях читала об этом. Считается, что она была создана в то же время, что и оригинал. Предположительно одним из учеников да Винчи.

– М-м-м… – пробормотал Патрик.

Некоторое время оба молчали, и вихрь мыслей в голове у Хелен все никак не мог улечься.

– Я ничего не понимаю. Мадрид, музей Прадо, «Мона Лиза», Мэйделин, ваш отец… Как все это связано между собой? – наконец произнесла она.

– Может быть, они хотят встретиться у картины? В музее Прадо? Подобные музеи обычно очень велики, лучше всего договариваться о встрече у знаменитой картины.

– Не хватает только точного времени, – заметила Хелен.

Как ей хотелось, чтобы Патрик оказался прав! Тогда у них есть хорошие шансы на то, что они обнаружат там Мэйделин. В крайнем случае они просто проведут в музее целый день, останутся там до тех пор, пока в поле зрения не покажется ее ребенок.

Только сейчас она вновь ощутила ноющую боль, которая прошлым вечером бушевала в висках. Она закрыла глаза, провела рукой по лицу. Долю секунды Хелен надеялась, что сейчас снова проснется в своей квартире в Бостоне и все окажется лишь страшным сном. Однако, открыв глаза, она обнаружила, что все еще сидит в «бентли» и смотрит на поле кукурузы, проносящееся за окном машины.

– Надеюсь, мой отец и ваша дочь смогут нам потом все объяснить, – произнес Патрик в бесплодной попытке уверить ее в чем-то.

Внезапно она ощутила свинцовую усталость. В телефоне – ни новых сообщений, ни звонков. Хелен положила голову на спинку сиденья. Патрик тоже устроился рядом поудобнее. Она отвернулась от него.

Какое отношение имеет Мэйделин к старику Вейшу? Трудно даже представить, что они знакомы. На протяжении нескольких недель Мэйделин была фактически заперта в клинике, у нее не было возможности вступить с кем-либо в контакт. С другой стороны, они с Мэйделин в последнее время все больше отдалялись друг от друга, и эта мысль была Хелен очень неприятна. Ей давно уже казалось, что она знает не обо всем, что интересует ее дочь. Хелен считала, что, поместив Мэйделин в клинику, она тем самым объявила о том, что не состоялась как мать. И никак не могла избавиться от подозрения, что Мэйделин думает так же.

Удивительно, но ощущение отчужденности появилось тогда, когда они с дочерью поневоле сблизились. После смерти матери Хелен пришлось заботиться о Мэйделин. Она стала работать в институте неполный день, и внезапно мать и дочь оказались наедине в квартире, проводя вместе намного больше времени, чем прежде. Хелен до сих пор не знала, не по ее ли вине возникла эта отчужденность, поскольку, если быть до конца откровенной, она скучала по своей лаборатории. Или в этом была виновата Мэйделин, у которой началось половое созревание? Возможно, близость матери показалась ей чересчур навязчивой? Именно в это время они начали постоянно ссориться. И когда Мэйделин похудела, Хелен сперва не придала этому значения.

То, что дочери стала велика вся одежда, Хелен объясняла ее высоким ростом. Привычку Мэйделин запираться в ванной сочла обычным подростковым капризом. Хелен находилась рядом с ней и в то же время бесконечно далеко. Но ничто не могло подготовить ее к этой болезни. Потом Мэйделин перестала приходить домой сразу после школы, проводила все свое время с подругами. Хелен вдруг ощутила себя брошенной. И была почти благодарна руководству института, поставившему ее перед выбором: либо она возглавит проект и будет снова работать полный день, либо уйдет. Не испытывая ни малейших угрызений совести, она вернулась в институт, твердо уверенная в том, что больше не нужна Мэйделин. И при этой мысли Хелен снова почувствовала, как у нее закололо в груди.

Она покосилась на Патрика.

Тот откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он был хорош. Гладкие щеки, полные губы, слегка вьющиеся волосы. Сейчас он казался похожим на мальчика, потерявшего отца. Эта мысль почему-то успокоила ее, и на миг ей захотелось, чтобы они оба были еще детьми. Маленькими человечками без ответственности, без серьезных забот. По ту сторону добра и зла. Подумав о зле, она вдруг испугалась, словно вспомнила что-то ужасное. Боль в виске снова стала невыносимой.

 

41. Лондон

Миллнер сам почувствовал себя чем-то вроде вируса, когда проник в здание компании «Вейш Вирус» в обход всех барьеров безопасности. Главный офис фирмы находился в неприметном лондонском здании в районе Уимблдон. Сразу после своего визита в штаб-квартиру ФБР он бросился обратно в аэропорт и успел на последний прямой рейс в Лондон. Разница во времени составляла пять часов, поэтому он прибыл туда на рассвете. Значительно переоценив свои силы и наплевав на левостороннее движение, он взял в аэропорту автомобиль напрокат и долго разыскивал фирму «Вейш Вирус». Типичный случай обманутых ожиданий. Там, где он предполагал обнаружить современное офисное здание, нечто похожее на космический корабль, находился всего лишь серый бетонный куб размером с двухэтажный автобус. Только множество камер и подозрительно похожая на сейф входная дверь подсказали Миллнеру, что он пришел по адресу.

Он тщетно искал кнопку звонка, но вдруг что-то загудело, дверь открылась изнутри, чуть не ударив его по носу. И опять его ожидания не оправдались: в здании не было ни администратора, ни офисов. Вместо этого он увидел цементный пол, голые бетонные стены и всего в двух метрах от входа – контрольный пост, похожий на те, какие бывают в аэропортах. Люди в форме, с которыми ему не хотелось бы ссориться, окружили его, бросая на него недовольные взгляды, словно он был первым посетителем, умудрившимся проникнуть сюда.

Самый низкорослый, но в то же время и самый коренастый из четырех охранников минут пять назад скрылся в соседней комнате вместе с его служебным удостоверением. Миллнер уже начал было волноваться, когда мужчина наконец вернулся и с весьма серьезным выражением лица сообщил о том, что он и так прекрасно знал: мистер Чендлер ждет его.

Пока Миллнер размышлял о том, где и как собирается принимать его мистер Чендлер в этой консервной банке, в задней стене комнаты открылась дверь лифта, и вскоре агент спустился метров на двадцать под землю. В фирме «Вейш Вирус» работали под землей, чем и объяснялся жалкий вид здания наверху.

Двери лифта открылись, и сопровождающий повел его по длинному коридору. Они проходили мимо комнат без окон, где Миллнер заметил забитые жесткими дисками шкафы. В воздухе витал запах раскаленной электроники. Каждые два метра путь им преграждала стеклянная дверь, которую сопровождающий открывал с помощью чип-карты.

Наконец они оказались перед дверью офиса с просто оформленной надписью «М.Ч.» «Майкл Чендлер» – расшифровал инициалы Миллнер. Через минуту он уже пожимал вялую и потную руку худощавого парня чуть старше двадцати лет. Украдкой вытирая ладонь о костюм, Миллнер разглядывал небольшое помещение.

Ему уже доводилось видеть письменные столы с несколькими мониторами, в ФБР они входили в комплект стандартного оборудования. Но в этом офисе он насчитал не менее двенадцати мониторов. Письменный стол был повернут к стене, на которой висело большинство экранов. На всех виднелись столбики цифр, понятия и аббревиатуры, которых он никогда прежде не видел. «Наверное, какой-то язык программирования», – подумал Миллнер.

– К сожалению, не могу предложить вам стул, мистер Миллнер. Мы здесь, внизу, не привыкли принимать посетителей. Если хотите, можете сесть на мой письменный стол.

Чендлер смахнул со стола несколько пустых стаканчиков из-под кофе и коробку от пиццы, расчистив таким образом пространство – достаточно большое для того, чтобы там поместился Миллнер.

– Как насчет энергетика? – спросил Чендлер и открыл маленький холодильник, стоящий у двери.

Не дожидаясь ответа Миллнера, он бросил ему банку и открыл такую же для себя, сделал большой глоток. Затем сел в офисное кресло, которое Миллнеру показалось похожим на место капитана космического корабля, откинулся в нем и выжидающе уставился на него.

С бледным лицом, покрытым прыщами, с волосами, кое-как уложенными гелем, он выглядел как подросток. Губы у молодого человека были узкими. Миллнер предположил, что у него индийские корни.

– Хорошо, что вы смогли принять меня в такую рань, – начал он.

– Мы сейчас все равно работаем круглосуточно, – отозвался Чендлер и показал на свое кресло. – Это, можно сказать, моя постель.

– Вы знаете, зачем я здесь?

Майкл Чендлер кивнул:

– Уэс проинформировал меня в общих чертах.

«Уэс его проинформировал. Что ж, хорошо. Он называет директора ФБР по имени», – подумал Миллнер и на миг задался вопросом, какая между ними может быть связь. Открывая банку с напитком, он отодвинул ее подальше от себя. Как он и предполагал, наружу хлынула пена, и Миллнер слизнул ее с крышки.

– Речь идет о новом компьютерном вирусе, – наконец произнес он.

– Вирусе «Мона Лиза», – отозвался Чендлер, негромко отрыгнув.

– Что, простите?

– Так мы называем этот вирус. Вирус «Мона Лиза».

– Я не знал, что у него уже есть имя.

– Вы не замечали, что мы, люди, всему даем имена? Ураган Катрина, картофель «Линда», комета Галлея, сорт яблок «Бабуля Смит». Если у чего-то нет имени, мы не можем им восхищаться, не можем его бояться и бороться с ним тоже не можем. Этого монстра в мире вирусов мы назвали именем Моны Лизы.

Миллнер нахмурился.

– Мона Лиза? При чем тут она?

– Картина Леонардо да Винчи в самом прямом смысле является олицетворением красоты. И наглядным примером применения золотого сечения в искусстве.

Миллнер, который в этот момент собирался сделать еще один глоток из банки, поперхнулся. Вот уже во второй раз за несколько дней ему говорят о золотом сечении. Пасечник в Бразилии тоже о нем рассказывал.

Чендлер внимательно посмотрел на него, залпом допил содержимое банки, раздавил ее и бросил в сторону корзины для мусора, где, как заметил Миллнер, уже лежала добрая дюжина таких же. Банка отскочила от стены и с грохотом покатилась по полу.

– Это понятие вам о чем-то говорит? – спросил Чендлер.

– Особая пропорция… – неуверенно ответил Миллнер.

Чендлер уважительно хмыкнул:

– Совершенно верно. Причем такая, которая считается совершенной. Многие лица, которые принято называть красивыми, имеют эту особую пропорцию. И именно тут в дело вступает вирус «Мона Лиза»: он ее разрушает.

– Лицо?

– Соотношение. Вирус изменяет на картинках в компьютере и даже в интернете все соотношения, которые приближаются к золотому сечению. Только что была модель – и вот тебе, пожалуйста, в следующее мгновение перед вами урод.

Чендлер наклонился и нажал какую-то кнопку на клавиатуре. На одном из мониторов, висящих на стене, появилось изображение группы привлекательных молодых женщин, сидящих на диване. Нажав еще одну клавишу, Чендлер исказил их нежные лица такими кошмарными гримасами, что Миллнер в ужасе затаил дыхание. Затем молодой человек проделал то же самое с еще несколькими фотографиями мужчин и женщин.

– Это происходит со всеми снимками, которые находятся на жестком диске зараженного компьютера. Файлы изменяются таким образом, что процесс становится необратимым. То же самое творится в интернете. С учетом нынешних темпов заражения мы все скоро превратимся в зомби. По крайней мере, на наших компьютерах и в сети.

В первое мгновение эта мысль развеселила Миллнера. Он никогда не был особенно тщеславным, а собственные фотографии ему и подавно не нравились.

Казалось, Чендлер угадал, о чем он думает.

– Хотя это звучит достаточно забавно, ситуация сложилась драматическая. Изображения обладают властью. Возможно, это самый могущественный инструмент в мире. Вы же знаете эту поговорку: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»?

Миллнер кивнул. Он подумал о фотографиях изуродованной девушки, которые прислал ему Барак.

– Возьмите хотя бы современные средства массовой информации, мистер Миллнер. Практически невозможно представить себе новость без фотографии. Их применяют в рекламе и пропаганде. Мы все используем фото для передачи посланий и эмоций. Социальные сети живут фотографиями. Я думаю, можно даже сказать, что фотографии управляют этим миром.

С этой точки зрения Миллнер на ситуацию еще не смотрел. Но слова Чендлера показались ему разумными.

– Кстати, поражены не только файлы на личных компьютерах: особенно досталось серверам предприятий, в частности серверам издательств. С учетом текущей степени заражения, мы начинаем опасаться, что вскоре у нас не останется ни одного компьютера, ни одного средства массовой информации, в котором мы сможем увидеть нормальные лица. Звучит безумно, но сегодня у нас все цифровое. Компьютерный вирус поражает даже видеофайлы. Как я уже говорил, он превращает нас всех в цифровых зомби.

Миллнер почувствовал, что Чендлер говорит совершенно серьезно, и кивнул.

– Я видел это в «Вашингтон пост».

– Редакция «Вашингтон пост» уже обратилась к нам, – произнес Чендлер. – Им и некоторым другим газетам пришлось приостановить обычный выпуск номеров. Вирус поразил даже онлайн-издания. «Вашингтон пост» в данный момент выходит только маленьким тиражом, это вынужденная мера, и им придется работать в таком режиме до тех пор, пока не будет заменено все программное обеспечение. И мы не можем гарантировать, что новое ПО не будет уязвимо для вируса. А еще мы только сегодня утром обнаружили… – Чендлер повернулся в кресле и взял что-то со своего письменного стола. – Вирус теперь поражает и фотоаппараты. У этого есть выход в интернет, там он и подцепил заразу.

– Как вы думаете, кто за этим стоит?

Чендлер покачал головой:

– Не имею ни малейшего понятия. Но это должен быть настоящий гений. Он отлично разбирается не только в вирусах, но и в антивирусном программном обеспечении. Вирус атакует компьютеры через уязвимые места, которые мы и сами еще не обнаружили, даже наше аналитические программы с этим не справились. И это очень странно.

– Что?

– Все это кажется похожим на чудовищную шутку. Такого не скажешь о других супер-вирусах минувших лет, атаковавших военные комплексы или компьютеры определенных стран. Но это слишком профессионально, прямо-таки идеально организовано для обыкновенной шутки. Что-то должно стоять за случившимся, что мы еще не обнаружили.

«Потому этот молокосос так подавлен, – подумал Миллнер. – Наверное, он всегда был в числе лучших в своем деле, в тринадцать лет основал свою первую фирму по производству программного обеспечения, с отличием окончил какой-нибудь элитный университет в рекордные сроки, а теперь явился какой-то шутник и показал ему, что он может не все, – с помощью карикатур и страшных рож. Похоже, бизнес антивирусного программного обеспечения – это своего рода борьба, соревнование между единомышленниками, выиграть которое может только один».

– Вы говорили, что это вирус-монстр. Что же делает его чудовищем? – поинтересовался Миллнер.

– Строго говоря, это не вирус, с технической точки зрения это…

– Избавьте меня от подробностей. Меня интересует его действие.

– Компьютерные вирусы ведут себя иначе, чем биологические. В конечном итоге у каждого вируса только одна задача: копировать себя.

– Копировать?

– Как можно чаще. Ничто не может расти так быстро, как то, что размножается самостоятельно. 2, 4, 6, 8, 16, 32…

– Прямо как в атомной бомбе. Атомы делятся до тех пор, пока не происходит взрыв, – отозвался Миллнер.

– Совершенно верно. К тому же вирусы коварны. Они – паразиты, потому что у них нет собственной системы копирования, они пользуются тем, что находят. У любой нормальной клетки есть какой-то механизм деления, вирус берет ее на абордаж, использует ее информацию, и с этого момента клетка работает на вирус. Точно так же поступают и компьютерные вирусы.

– И этот компьютерный вирус хуже остальных?

– Это настоящий кошмар. Вирус инфицирует БИОС.

Заметив недоуменный взгляд Миллнера, Чендлер тут же поправился:

– Он инфицирует так называемый стартовый код компьютера. И неважно, какая на нем установлена операционная система. Это очень необычно. Поэтому переустановка операционной системы в данном случае не помогает. Когда мы попытались удалить вирус с инфицированных компьютеров, он начал атаковать наше аналитическое программное обеспечение. Но хуже всего то, что он устанавливает зашифрованные интернет-соединения с неизвестными контрольными серверами, причем даже в том случае, если компьютер отключен от интернета. Он пытается создать интернет-подключение самостоятельно. Кроме того, с помощью высокочастотных аудиосигналов он обменивается пакетами данных с другими компьютерами, которые находятся рядом. Только после отключения микрофонов и динамиков мы смогли остановить обмен данными. Ничего подобного мы никогда прежде не видели и даже не предполагали, что когда-либо увидим. – В словах Майкла Чендлера наряду с тревогой звучало восхищение.

– Вы сумеете побороть этот вирус?

– Конечно, сумеем. Ни одна программа не может быть идеальной, то же самое касается и этого вредителя. А мы в «Вейш Вирус» – лучшие. – Однако особой уверенности в голосе Чендлера Миллнер не услышал.

– Но пока что у вас ничего нет?

Чендлер закусил губы, и возле них появилась белая линия.

– На это потребуется время. Как я уже говорил, программа написана достаточно хитро.

Миллнер задумчиво смотрел на висевший на стене монитор, где по-прежнему виднелось искаженное мужское лицо.

– А что насчет пчелы? – спросил он.

– Еще одна странность. Программа везде оставляет крохотные изображения пчелы. Как водяной знак – на измененных фотографиях, иногда в виде заметного графического изображения. Почему – мы не знаем.

– Это визитка, – отозвался Миллнер. – Как у серийного убийцы. У вас есть предположения относительно того, почему это именно пчела?

Чендлер пожал плечами.

Во время этого разговора Миллнеру пришла в голову еще одна идея:

– Вы сказали, что тот, кто стоит за этим, очень хорошо разбирается в антивирусном программном обеспечении. Может быть, это кто-то из ваших сотрудников?

– Исключено! Никто, кроме меня, не смог бы написать подобную программу.

– А это были вы?

На миг Чендлер растерялся и уставился на Миллнера, раскрыв рот от удивления. Затем совладал с собой и расхохотался.

– Вы меня чуть не подловили. Я уж подумал было, что вы серьезно спрашиваете.

– А я спрашивал совершенно серьезно, – ответил Миллнер, сделал последний глоток из банки и поднялся.

– Если бы я дал себе труд создать подобный вирус, то только ради того, чтобы разбогатеть с его помощью, а не для того, чтобы портить фотографии.

Миллнер еще какое-то время рассматривал его, а затем вычеркнул из списка подозреваемых. Чендлер совершенно искренне удивился его предположению, что это он может стоять за созданием супервируса.

– Я вам верю, – произнес Миллнер. – А как насчет мистера Вейша?

– А что с ним? – поднял брови Чендлер.

– Он исчез.

– Ничего о нем не знаю. Он, в общем-то, очень давно отошел от дел. После ссоры с сыном и катастрофы с вертолетом. Теперь все акции принадлежат Патрику Вейшу. А тот появляется редко.

– Ссора с сыном?

Чендлер с равнодушным видом махнул рукой.

– Это давняя история. Павел никак не мог расстаться со своим детищем. Его сын был готов принять бразды правления, а тот не подпускал его. Их ссора на несколько месяцев парализовала деятельность предприятия, но затем судьба решила все сама, устроив катастрофу с вертолетом.

– А что вам известно о его падении? – Миллнер мысленно приклеил себе записку на внутреннюю сторону лба.

Чендлер пожал плечами:

– Немного, только то, что написано в газетах. После нее Павел стал другим, и он никогда не любил распространяться на этот счет. Это произошло во время зимнего отпуска, когда они с Патриком вообще-то должны были помириться.

Миллнер приклеил еще одну записку себе на лоб.

– А Вейш мог создать такой компьютерный вирус, как этот, ну, вирус «Мона Лиза»? – Это название казалось ему глупым.

Чендлер удивился его вопросу.

– Мог! – ответил он. – Но зачем ему это?

Они с Миллнером некоторое время молча смотрели друг на друга, затем Чендлер тоже встал.

– Не догадываетесь, где мне его найти?

– Я уже много месяцев не связывался с Павлом. Быть может, вам стоит спросить его сына. – Чендлер взял со стола листок бумаги, написал на нем что-то и протянул Миллнеру. – Вот номер его мобильного телефона.

Миллнер с благодарностью кивнул и спрятал бумажку.

– Сообщите мне, если узнаете что-то новое. – Он вручил Чендлеру визитку, которую тот принялся внимательно изучать.

– За кем или за чем вы на самом деле охотитесь? – Майкл Чендлер с вызовом посмотрел на него и продолжил, не дожидаясь ответа Миллнера: – Речь ведь идет не только о вирусе «Мона Лиза», я прав? Я знаю, что у ФБР есть для такого собственные отделы с первоклассными специалистами, а вы не имеете о компьютерных вирусах ни малейшего представления. Так чем же вы на самом деле занимаетесь?

Миллнер молча встретил вызывающий взгляд собеседника. Затем смял пустую банку и, не глядя, швырнул получившийся жестяной мячик в корзину для бумаг, стоявшую рядом с письменным столом Чендлера, попав точно в цель.

– Кто-то уродует красивые лица не только на фотографиях, но и в реальной жизни. Эту девушку нашли вчера неподалеку от Акапулько, на проселочной дороге. Она – нынешняя Мисс Калифорния.

Миллнер достал из кармана смартфон и протянул его Чендлеру, чтобы тот мог увидеть фотографию.

Молодой человек с отвращением поморщился.

– Одна из похищенных в Мексике королев красоты? – спросил он и, заметив настороженный взгляд Миллнера, добавил: – Об этом не первый день говорят по всем каналам!

– Это уже вторая девушка, с которой так поступили. Одну из похищенных нашли чуть раньше.

– Да он больной! – растерянно произнес Чендлер.

– И кто бы ни был за это в ответе, в его власти все еще находятся другие девушки…

– Мы сделаем все, что в наших силах. Если у меня появятся зацепки по поводу того, кто написал вирус или откуда он взялся, я свяжусь с вами.

Миллнер кивнул.

– Тогда выпустите меня отсюда, – произнес он и указал на дверь.

Чендлер снял трубку телефона, нажал какую-то кнопку и снова положил трубку, так ничего и не сказав.

– Там, наверху, мир поистине отвратителен, – пробормотал он и уставился на свои мониторы.

В дверь постучали, и в комнату заглянул тот самый охранник, который провожал Миллнера в катакомбы.

Чуть позже служба безопасности выпустила его в утренний лондонский туман. Оглядываясь по сторонам в поисках автомобиля, который был припаркован где-то неподалеку, он вспоминал последнюю фразу Чендлера. Что-то было в ней не так. Стоило Миллнеру ступить на дорогу, как он услышал недовольное гудение автофургона. Чертово левостороннее движение! Миллнер выругался, надеясь, что водитель заметил в зеркале заднего вида его поднятый средний палец.

 

42. Флоренция, около 1500 г.

Похоже, огонь что-то повредил у него в голове. И я говорю не об унынии, охватившем Салаи с того памятного дня. Его я могу объяснить болью, которую причиняют ожоги на его лице. И грустью из-за утраченной красоты. Нет, меня тревожат истории, которые рассказывает Салаи. У него развилась какая-то мания относительно lo straniero. Сегодня он снова пришел ко мне и стал болтать о девушках, которых принимают в мастерской Леонардо и lo straniero. Только самых красивых и только девственниц. Якобы они со страхом входят в мастерскую, некоторые даже плачут. Салаи умолял меня пойти с ним, чтобы я сам в этом убедился.

– Да что они с ними могут сделать, кроме как написать портрет? – возразил я.

Но Салаи лишь рассмеялся. Сказал, мол, он знает, что видел, а чего не видел. А потом серьезно посмотрел на меня и пробормотал что-то о потерянных душах. Мне нужно срочно поговорить с Леонардо, но я теперь редко с ним встречаюсь. Равно как и с lo straniero. Они оба запираются днем, а иногда и ночью в сокровищнице Леонардо. Мне это на руку. Я пишу труд о Божественной пропорции. Сейчас он течет сквозь меня, словно моя рука – вовсе не моя, а рука Господа.

– Убирайся к черту! – крикнул я Салаи, и тот поморщился, отчего его обезображенное огнем лицо стало еще уродливее. Он расхохотался, словно безумец, и сказал, что, наверное, так и сделает.

Надеюсь, он не причинит себе вреда. Когда кого-то посылают к черту, то имеют в виду вовсе не это. Господь свидетель.

 

43. Мадрид

Никто не останавливал их. После того как они вчера едва успели сбежать от полиции в имении семейства Вейш, Хелен предполагала, что их арестуют в аэропорту, однако ничего подобного не произошло. Они без проблем прошли контроль безопасности для VIP-персон. На взлетной полосе уже стоял реактивный самолет. Тот же самый, который доставил ее из Бостона в Варшаву. Стюард дал ей таблетку от головной боли из бортовой аптечки, и Хелен даже сумела немного поспать в самолете. А разбудило ее яркое сновидение: по лужайке к ней бежала Мэйделин, протягивая руки. Но чем ближе она подходила, тем сильнее менялась. Когда она наконец оказалась совсем рядом, Хелен уже хотела обнять ее, но вместо лица дочери увидела перед собой лицо Моны Лизы.

Пока Хелен размышляла о значении сна, они спускались по трапу, а через полчаса уже ехали по центру Мадрида в другом автомобиле класса люкс, взятом напрокат в аэропорту.

Во время перелета они с Патриком едва перекинулись парой слов. Хелен была слишком утомлена событиями минувших дней, слишком сильно волновалась за Мэйделин, и тоска по ней разъедала ей сердце, как кислота. От размышлений ее оторвал телефонный звонок. Однако звонили Патрику.

– Кто вы? – резко спросил он. Казалось, он был встревожен. – Откуда у вас этот номер? – Патрик ерзал на сиденье, словно оно вдруг стало раскаленным. – Вы были в компании «Вейш Вирус»? – Он обеспокоенно хмурил лоб. – В Варшаве. Я сейчас в Варшаве, в доме моего отца. – Это была ложь.

Хелен наклонила голову, чтобы лучше слышать.

– Нет, он не появлялся. Я приехал в Польшу, чтобы найти его. – Патрик говорил недовольным тоном, в его голосе сквозило раздражение. – Я ничего не знаю об этом вирусе. Уже несколько недель не был в офисе.

Сердце Хелен забилось быстрее. В памяти всплыл монитор и колонки чисел в подвале дома Вейша. Похоже, Патрик лгал своему собеседнику и сейчас. Что ответил звонивший, она не поняла.

– Послушайте, я ничем не могу вам помочь. Мне и так непросто в связи с исчезновением отца. Пожалуйста, обратитесь… – По всей видимости, звонивший начал проявлять нетерпение, металлическое потрескивание в телефоне стало громче. Патрик напряженно глядел в окно. – Пчелы? Понятия не имею. Мне ничего не известно о пчелах.

Хелен стало дурно. Вспомнился рисунок пчелы на стене в подвале.

– Обязательно, у меня теперь есть ваш номер, мистер Миллнер. До связи.

Патрик убрал телефон от уха и глубоко вздохнул. И вдруг обернулся к Хелен. Она почувствовала, что ее застали на месте преступления. Словно кто-то открыл дверь, а она стояла с другой стороны, подглядывая в замочную скважину.

– Кто это был? – поинтересовалась она.

– Некий мистер Миллнер. Сказал, что он из ФБР.

– Из ФБР? – Хелен испугалась еще больше. Куда она вляпалась? – И почему вы ему солгали?

– Лучше выключите телефон. Если они попытаются отследить ваш номер… – вмешался в разговор сидевший впереди Ральф.

Патрик послушался его совета и только потом ответил на вопрос Хелен:

– За нами гонится полиция, вы уже забыли об этом? Они вломились в дом моего отца. Сейчас никому нельзя доверять.

– А может быть, в ФБР смогли бы нам помочь? В конце концов, нас не в чем обвинить.

Патрик энергично покачал головой и махнул рукой, указывая за окно.

– Видите здание там, впереди, то, что с колоннами? Это музей Прадо. Возможно, ваша дочь уже здесь, где-то совсем рядом.

Услышав эти слова, Хелен вспомнила сон, который приснился ей в самолете, но тут же постаралась забыть о нем.

– Хотите рискнуть и упустить ее, впутав в дело ФБР и еще неизвестно кого? Возможно, они будут нас неделю допрашивать, прежде чем наконец отпустят. Если вообще отпустят. – Выражение лица Патрика было мрачным. Карамельный тон снова полностью исчез из его голоса. Перед ее внутренним взором всплыл образ кроваво-красной лавы.

– Нет, этого я не хочу, – прошептала она, судорожно сглотнув.

Хелен вытянула шею, чтобы увидеть за спиной Патрика музей Прадо. Вход осаждали целые толпы туристов. Прищурившись, она тщетно высматривала среди них знакомый силуэт Мэйделин.

– Наш отель неподалеку. Давайте зарегистрируемся и сразу же направимся в музей. Придем как раз к открытию.

Хелен кивнула, продолжая разглядывать лица прохожих в поисках Мэйделин.

– Пока вы спали в самолете, я связался с директором музея Прадо. Я вспомнил, что видел в отцовском кабинете его письма и даже номер мобильного телефона. Его зовут Хосе Франциско Алегре, и по телефону он показался мне весьма приятным человеком. Он действительно довольно хорошо знает моего отца, поскольку тот в последние годы приобрел у Прадо несколько произведений искусства. Ваше имя ему тоже кое о чем говорит. Он знаком с вашими шаблонами.

– Правда? – Хелен удивилась и обрадовалась одновременно.

Прежде она никогда не имела дел с музеем Прадо. Тем лучше, если слава о ее работе дошла и до них.

– Он спросил, не покажете ли вы ему шаблоны, и я позволил себе согласиться.

– Не знаю… – Ей не очень-то хотелось беседовать с директором о своей работе. При обычных обстоятельствах она была бы готова на все ради такой перспективы. Но сегодня ей было не до того. Она приехала сюда, чтобы разыскать Мэйделин.

– Я знаю, о чем вы думаете. Возможно, он пригодится нам в поисках вашей дочери и моего отца. Музей велик, а мы не знаем, когда и где нам их ждать. Он наверняка сумеет нам помочь. Возможно, мы даже сможем посмотреть на мониторы наблюдения или дать сотрудникам, которые проверяют посетителей, их фотографии, чтобы они внимательно следили за входящими.

Похоже, это было то, что надо.

– Ну ладно, – сдалась она и посмотрела на свой мобильный телефон. Новых сообщений по-прежнему не было.

Как только они приедут в отель, нужно будет еще раз позвонить в клинику, спросить, нет ли новостей. Впереди образовалась пробка, причиной которой стал туристический автобус. Из него высыпали пассажиры. Внезапно она замерла. Ей показалось, что в группе азиатов ей машет рукой какой-то мужчина. В черном костюме, с платком в кармане, при галстуке, в блестящих коричневых туфлях, с длинными кудрявыми волосами, он очень выделялся среди по-летнему одетых туристов. В одной руке у него была трость с серебряным набалдашником, другой он махал ей.

Она обернулась к Патрику и дернула его за рукав.

– Смотрите, вон тот мужчина в костюме, рядом с автобусом!

Патрик послушно проследил взглядом за ее пальцем, указывающим на группу туристов, в центре которой только что стоял мужчина. Но тот словно сквозь землю провалился. Хелен огляделась, но его нигде не было видно.

– Какого мужчину вы имели в виду? – с удивлением поинтересовался Патрик.

– Забавно, но он исчез.

Хелен опустила руку и медленно откинулась на сиденье, в то время как автомобиль снова набрал скорость. За кольцевой развязкой, в центре которой располагался огромный фонтан, возвышалось большое белое здание, крышу которого украшало слово «отель».

Она в последний раз оглянулась через плечо, но мужчины в костюме нигде не заметила. Неужели это была галлюцинация? Будучи неврологом, она прекрасно знала, что это означает.

 

44. Коюка-де-Бенитес

Они остановились, чтобы поужинать, и перекусили жирными бургерами с прогорклой картошкой фри. Сразу после этого она зашла в туалет и вызвала рвоту, а Брайан в это время попытался купить в соседнем магазинчике мобильный телефон, но в продаже их не оказалось.

После этого они двинулись дальше, остановились только, чтобы заправиться и сходить по малой нужде. Поскольку Мэйделин не знала на память номер телефона матери, она позвонила из автомата на заправке в бостонский институт, но никто не взял трубку.

На протяжении этой поездки Брайан проявил себя как человек, который долгое время может обходиться без сна. Она то и дело уговаривала его остановиться, но он вел себя так, словно действительно находился в бегах. В некотором роде так оно и было. Они ехали в машине, которая им не принадлежала, удрав из закрытой клиники для молодежи.

Она испытала огромное облегчение, когда они без проблем пересекли границу с Мексикой. Последние километры она проспала и проснулась только тогда, когда равномерное гудение мотора умолкло и вокруг стало тихо. За окном уже стемнело.

– Мы на месте? – сонным голосом поинтересовалась она, потягиваясь на своем сиденье. Она укрылась курткой как одеялом, но ей было холодно.

– Ч-ш-ш! – шикнул на нее Брайан.

Удивленная, девушка села, пытаясь что-то разглядеть в темноте, но увидела только освещенную фарами автомобиля гальку. Брайан неподвижно сидел за рулем, казалось, каждая мышца в его теле напряглась. Словно он чего-то ждал.

– Ты… – снова начала Мэйделин, но опять громкое шиканье заставило ее умолкнуть. Его голос, все его движения вдруг показались ей чужими.

Мэйделин стало страшно. Ее глаза по-прежнему пытались привыкнуть к темноте. Вокруг было тихо, слышен был лишь звук дыхания Брайана. Дышал он непривычно быстро. Ей показалось, что в круге света она видит чей-то силуэт.

– Брайан… – прошептала она, но, прежде чем девушка успела сказать что-то еще, дверь рядом с ней вдруг распахнулась. Она ощутила чьи-то руки на своих плечах и бедрах, одна обхватила ее живот, другая – шею.

– Брайан! – Мэйделин уже кричала, когда ее вытаскивали из автомобиля.

Она в последний раз увидела его: он по-прежнему неподвижно сидел за рулем, крепко вцепившись в него обеими руками. На нее он не смотрел.

Крик девушки прервался, когда огромная лапа закрыла ей рот, едва не задушив ее. Кто-то понес ее прочь, автомобиль остался позади, в темноте. До ее ушей донесся злорадный смех, в воздухе пахло алкоголем.

Она принялась брыкаться, сумела высвободить одну ногу, попала во что-то мягкое и услышала стон. Смех стал громче, однако теперь его сопровождали яростные проклятия. Ее ударили в нос, жгучая боль пронзила голову. По губам потекло что-то теплое и влажное, с железным привкусом. Мужчины ругались по-испански. Внезапно ее оставили силы, тело перестало подчиняться. Она безвольно парила над землей. Слезы смешивались с кровью. Мама! Неужели она позвала маму вслух? Этого Мэйделин не знала. Никогда прежде она так не тосковала по матери, как в этот миг.

 

45. Лондон

– Что ж, отличный отпуск! – Он слышал по телефону, как Барак трясется от смеха.

– Очень забавно. Один мой звонок – и ты будешь следующим, кто в последнюю минуту сядет в самолет. Что там случилось на прошлой неделе с проститутками из Колумбии? И что за белый порошок в твоем номере в отеле?

Барак тут же перестал смеяться.

– У тебя отвратительное чувство юмора!

Теперь пришла очередь Миллнера улыбаться.

– У тебя есть для меня что-то или нет?

– Он выключил телефон сразу же после вашего разговора. Поэтому мы, к сожалению, теперь не можем его отследить.

– А перед этим?

– Он был в Мадриде, это в Испании.

– А не в Варшаве?

– До вчерашнего дня – да. Когда вы говорили по телефону, его там уже не было. Он находился в Мадриде.

– Значит, он солгал! Так я и знал! – возликовал Миллнер. – Перешли мне на него все, что сумеешь найти. Если он лжет, значит, ему есть, что скрывать.

– Возможно, похитители его отца запретили ему впутывать полицию, – заметил Барак.

– Возможно. Но и об этом я тоже должен знать. Пожалуйста, проверь для меня все списки пассажиров и отели в Мадриде. Я хочу знать, один ли он там.

– Так точно, сэр, будет сделано. – Голос Барака так и сочился иронией.

– И свяжись с варшавской полицией, спроси, знают ли они что-нибудь о старике Вейше и его сыне.

– Обязательно, сэр. Мы тут, в Мексике, можно сказать, совсем рядом.

Миллнер усмехнулся.

– Как там у вас дела?

– Похоже на Хэллоуин. Сидим и ждем, какой монстр позвонит в дверь следующим. Нет, я серьезно, сегодня утром нашли еще одну девушку. Мисс Аляску. Похоже, уродство с каждым разом становится все более пугающим… – Теперь голос Барака звучал подавленно.

– Ты пришлешь мне фотографии? – попросил Миллнер.

– Конечно, больной гений.

– Спасибо. А мне нужно выяснить, смогу ли я вылететь в Мадрид. Столько миль, как за этот отпуск, я еще никогда не собирал.

Миллнер закончил разговор и втянул в себя прохладный воздух, поднимавшийся от Темзы. Он сидел на скамейке на берегу и глядел на Тауэрский мост, величественно возвышавшийся над рекой. Было раннее утро. После посещения «Вейш Вирус» ему показалось, что нужно все как следует обдумать, поэтому он решил остановиться у реки. Напечатал на смартфоне краткий отчет о посещении компании «Вейш Вирус» и отправил Келлеру по электронной почте. Затем купил себе чай в картонном стаканчике и принялся наслаждаться царившим вокруг спокойствием. Расслабление, охватившее его при виде черной воды, оказалось кратковременным. Мимо него пробежала молодая девушка в открытом топе и розовых наушниках. Утренняя пробежка давалась ей нелегко, ее лицо было искажено гримасой напряжения. Он задался вопросом, как можно заставить себя вылезти из постели в столь ранний час только ради того, чтобы пробежаться по осенней прохладе. Затем показались и другие бегуны, и все они выглядели несчастными, несмотря на уверения врачей, что во время бега трусцой непрерывно вырабатываются эндорфины. Говорили даже, будто можно впасть в зависимость от пробежек.

Мания красоты. Мания похудения. В лучшем случае мания фитнеса. После недавних событий в Мексике на все эти усилия он смотрел совершенно иначе. Как мимолетна красота! Как смешны попытки ее добиться! Сам он никогда особенно не стремился к этому, поскольку не родился красивым. Слишком широкий в кости, слишком коренастый. Нос ему несколько раз сломали еще в юности во время уличных драк, и никто его не выпрямлял. Кожа так никогда и не оправилась полностью после юношеского акне. И новый шрам на щеке тоже не добавлял ему привлекательности.

– Ты особенный, – сказала как-то одна из его бывших подруг, когда после секса с ним задумчиво гладила его по лицу, и это было самое приятное из всего, что ему когда-либо говорили женщины.

Но он считал себя добряком, и оказался достаточно умен, чтобы суметь устроиться на работу в ФБР. Кроме того, его отличала непоколебимая вера в добро. Это казалось ему более важным, чем тело как у бодибилдера или безупречное лицо.

Набережная опустела. Миллнер любил одиночество. Запрокинув голову, он вглядывался в затянутое тучами небо.

Тишину нарушил звонок мобильного телефона.

– Чего тебе еще, сукин сын? – раздраженно поинтересовался он.

– Милое приветствие, – отозвался Келлер.

От ужаса он опрокинул стаканчик, пролив чай на брюки.

– Вот дерьмо! – выругался он и тотчас же извинился: – Простите, сэр, я не вас имел в виду. Вы еще не спите? У вас должно быть…

– Конечно же, я еще не сплю. Как раз прочел ваш отчет по «Вейш Вирус». Мы нашли очередную девушку…

– Мне уже сказали об этом, – перебил его Миллнер.

– Нет, ну какое свинство! – В голосе Келлера звучала ярость. – Вы слышали о происшествии в Италии?

Миллнер ответил отрицательно.

– Кто-то уничтожил фреску. Кислотой. «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи! В Санта-Мария-делле-Грацие в Милане. Кажется, это то ли церковь, то ли монастырь. Так или иначе, это было одно из величайших произведений искусства в Италии. Все стоят на ушах.

– И опять на месте преступления нашли изображение пчелы? – спросил Миллнер.

– Совершенно верно. Оно было наклеено прямо на том месте… Как бы объяснить? В общем, в точности там, где прежде был Иисус.

Зажав телефон между ухом и плечом, Миллнер оттирал брюки последним сухим концом платка.

– Значит, он еще и шутник.

– Мне не смешно, – отозвался Келлер. – Несколько дней назад в Лейпциге – это такой город в Германии – была взорвана башня ратуши. Сейчас мы уже понимаем, что это тоже имеет отношение к нашему делу. На двери ратуши была найдена наклейка с изображением пчелы, которую поначалу никто не заметил.

– Безумие какое-то, – удивился Миллнер. – Похоже, масштабы происходящего превосходят то, что мы предполагали вначале.

– Я пришлю информацию по этим происшествиям на ваш телефон. Пора нам отвоевывать утраченное. Сейчас мы подключили к этому делу еще несколько команд. Флоренс оказывает сильное давление.

Услышав ее имя, Миллнер снова почувствовал, как в нем закипает ярость.

– Я по-прежнему не понимаю, что я здесь делаю. Либо я в команде, либо нет.

– В Бразилии кашу вы заварили сами, – возразил Келлер.

– И я за это поплатился. Я три недели провел в коме, и теперь у меня стальная челюсть. Дисциплинарное расследование было прекращено.

– Угадайте почему. Потому что я за вас поручился! Так что не притворяйтесь обиженным.

– Ну ладно. – Несмотря на всю свою злость, он был отнюдь не глуп. С Келлером лучше не шутить.

– Вы играете в хоккей, Миллнер?

– Предпочитаю бейсбол.

– Какой самый важный игрок в хоккее?

– Понятия не имею. Вратарь?

– Совершенно верно, Миллнер. Вратарь. Он держит ворота.

– Я уже догадался. – Мокрые брюки прилипли к ноге.

– Мы с вами оба – вратари. У нас хороший обзор, мы видим перед собой все поле. И мы стоим там, где пахнет жареным. А знаете, как поступают в хоккее, если команда проигрывает, а времени осталось мало?

– Выводят из игры вратаря.

– Так и есть. Чтобы создать численное преимущество у ворот. Но он по-прежнему является частью команды, поскольку на самом деле он самый важный человек. Ему просто нужно ненадолго сесть на скамью. И если равновесие восстанавливается, он возвращается и выигрывает матч. Так и с вами, Миллнер. Давайте посмотрим, когда можно будет вернуть вас в игру, и тогда вы снова будете официально с нами. С благословения Флоренс.

«С благословения Флоренс, – повторил про себя Миллнер. – Да пошла она… Вместе с хоккейными метафорами Келлера».

– Я понял, сэр. Значит, я попытаюсь вернуться на поле. Лечу в Мадрид.

– Мадрид? Что вам там нужно?

– Мое чутье подсказывает мне, что пропавший Павел Вейш или его сын как-то связаны с компьютерным вирусом. Сейчас – это лучший след. Вы не могли бы проверить их по базам для меня?

– Сделаю. Я позвоню. Держите меня в курсе! – Разговор был окончен.

Миллнер медленно поднялся, разгладил брюки и неторопливо направился к автомобилю. Ратуша в Лейпциге. Фреска в Италии. Королевы красоты в Мексике. Компьютерный вирус, который разрушает лица. Во всем мире погибают пчелы. Он поглядел на экран смартфона, но пока что от Келлера ничего не пришло. Пчела как связующее звено. Должно быть что-то еще, то, чего они пока не заметили. И он уже догадывался о том, что это может быть.

Как раз в тот самый миг, когда он подошел к своему взятому напрокат автомобилю, зажужжал телефон. Миллнер быстро пролистал письмо от Келлера с прикрепленными к нему файлами с информацией о происшествиях в Германии и в Италии. Уже на втором абзаце кое-что буквально бросилось ему в глаза. Открыв бардачок, он вынул оттуда пластиковую баночку с таблетками. С тревогой взглянул на содержимое. Осталось всего три таблетки. Он вытряхнул их прямо в рот, запил последним глотком чая, а затем выбросил баночку и пустой стаканчик в открытое окно. На миг прислонился к спинке кресла, не открывая глаз, затем завел автомобиль.

Держась за руль одной рукой, другой он снова взял свой телефон. Прежде чем лететь в Мадрид, нужно обязательно поговорить с одним пластическим хирургом.

 

46. Флоренция, около 1500 г.

Я больше не могу закрывать на это глаза: в мастерской Леонардо что-то творится. Туда приходит все больше юных девушек. Некоторых отправляют прочь, и они покидают дом в слезах. Некоторые убегают, словно в страхе. Другим разрешают остаться. Я не знаю, что с ними делают lo straniero и Леонардо. Он говорит, что рисуют.

Салаи не сдается. Когда вчера ночью меня разбудил какой-то шум и я вышел посмотреть, что происходит, я заметил во дворе его тень. Я сразу понял, что это он. Он скрылся в мастерской Леонардо. Я пошел за ним, чтобы помешать ему в очередной раз что-то натворить. Сам я крался, словно разбойник, чтобы он меня не заметил. К моему огромному изумлению, я обнаружил, что он рисует. Через отверстие в стене я увидел, что он стоит у мольберта. Он очень старательно работал кистью. Не знаю, что он там изображал, но, возможно, это вернет ему рассудок.

Надеюсь, это не заразная болезнь и не какая-то мерзкая порча: одну из девушек, которую рисовали Леонардо и незнакомец и которая еще вчера спокойно вышла из нашего дома, сегодня поймали разгуливающей голышом. Как мне сообщили, она рассказывала какие-то безумные истории о том, что ее преследует сатана. Затем ее увели мои братья из ордена францисканцев.

Просто поразительно, на какие метания способен дух человеческий!

В целом работа над моим трудом о Божественной пропорции продвигается хорошо. Незнакомец будет очень мной доволен, когда увидит, чего я добился. Настало время распространить трактат, чтобы он покорил мир.

 

47. Мадрид

– Можно мне? – Патрик поднялся с кресла и указал на большую сумку, размером примерно восемьдесят на шестьдесят сантиметров, которую Хелен несла на плече. Она была сшита из черного нейлона и напоминала сумку курьера.

– Я справлюсь! – решительно, но вежливо отозвалась Хелен.

Плексигласовые шаблоны, которые она хранила в сумке, сложить было нельзя. Сумку сшил на заказ один еврейский портной из Бостона, и Хелен пришлось отдать за нее кругленькую сумму. Впрочем, шаблоны практически ничего не весили, поэтому помощь при переноске ей не требовалась. Если излагать коротко, разработанный ею метод заключался в том, чтобы с помощью плексигласа и огромного транспортира измерять и просчитывать геометрическую конструкцию картины. Композиция произведения, особые точки перспективы, расстояния между объектами и краями полотна, углы – все это интересовало ее, а в первую очередь – особое соотношение: Божественная пропорция, иначе называемая золотым сечением.

– Предлагаю пойти пешком, – произнес Патрик, протискиваясь в украшенную золотистой латунью дверь-вертушку в отеле.

Хелен окинула взглядом улицу в поисках Ральфа и обнаружила его в нескольких метрах от отеля: он следовал за ними на подобающем расстоянии. Ее родной город Бостон находился на той же широте, что и Северная Испания, и климат там был тоже мягким, но здесь, в Мадриде, было все же немного теплее. Шагая за Патриком, она подняла голову и на миг закрыла глаза, наслаждаясь солнечным теплом.

– Я размышлял, – произнес Патрик. Сейчас они шли по широкой оживленной улице. – И мне кажется, я догадываюсь, какое дело у моего отца могло быть к вашей дочери.

Услышав эти слова, она перестала дышать. «Дело» – как же странно это звучит! Мэйделин ведь еще ребенок.

– Я думаю, он намерен вас шантажировать.

Хелен остановилась.

– Что? – недоверчиво переспросила она.

Патрик тоже замер на ходу. Краем глаза Хелен заметила, что Ральф, по-прежнему находившийся на расстоянии нескольких метров позади них, тоже остановился.

– Я думаю, он хочет вас шантажировать, – спокойно повторил Патрик. Его слова создали красную молнию, промелькнувшую перед внутренним взором Хелен.

– Шантажировать меня? Зачем? Каким образом?

– Через вашу дочь. А зачем, ясно будет позже. Я предполагаю, что это как-то связано с вашей профессией и его манией. Наверное, речь идет о красоте в самом широком смысле.

Хелен сделала шаг по направлению к Патрику.

– Это же безумие. Я не представляю, что вашему отцу может быть от меня нужно. Я – исследователь!

– А зачем еще ему интересоваться вашей дочерью? Мы ведь оба понимаем, что речь не идет о каких-то там… как бы это сказать… нежностях. Иначе зачем он написал ваше имя и ваш номер телефона на бумажке, которую я нашел? Нет, все дело в вас. Я в этом уже совершенно уверен. Не может быть случайностью то, что вы исследуете красоту, его величайшую страсть. Или лучше сказать одержимость?

– Но что ему от меня нужно? И что он собирается делать с Мэйделин?

– Об этом лучше спросить у него самого.

Хелен вспомнилась огромная коллекция старого Вейша. К сожалению, то, что сказал Патрик, не казалось таким уж невероятным.

– И все-таки, что я могу сделать для вашего отца, для чего потребовалось бы меня шантажировать? Вы действительно думаете, что ваш отец способен на это?

– Вы его не знаете. После катастрофы на вертолете он действительно очень сильно изменился.

Они стояли друг напротив друга, а мимо пролетали автомобили.

– Он еще не в курсе, что мы напали на его след, и в этом наш единственный шанс. – Судя по всему, Патрик хотел ее утешить, но, как только он предположил, что Мэйделин сделали заложницей, в горле у нее встал ком.

Остаток пути они прошли рядом в молчании, и тучки, недавно появившиеся на небе Испании, вдруг показались Хелен мрачными и угрожающими.

Они добрались до музея как раз к его открытию. Хелен тщетно высматривала свою дочь среди собравшихся у дверей посетителей. Им без проблем удалось пройти контроль на входе в музей, и вскоре угрюмый охранник, чеканя шаг, отвел их в кабинет директора.

Сеньор Алегре оказался привлекательным мужчиной лет шестидесяти с седыми волосами, кустистыми бровями, жгучими темными глазами и выдающимся носом, из-за чего его лицо казалось очень суровым. Здороваясь с Хелен, он рассыпался в комплиментах, словно только и ждал возможности с ней познакомиться. Патрик с довольной улыбкой взирал на то, как тепло он приветствовал ее.

– Поговорите с ним, а я пойду к «Моне Лизе» и осмотрюсь. Нельзя пропустить их, – прошептал ей на ухо Патрик.

Хелен с удивлением посмотрела на него.

– Я думала, мы вместе обсудим с директором сложившуюся ситуацию, – негромко отозвалась она.

– Какую ситуацию? – Сеньор Алегре с любопытством смотрел на своих гостей. Он говорил на чистейшем английском языке.

– Миссис Морган вам все объяснит! – с обаятельной улыбкой отозвался Патрик. – Нам нужна ваша помощь в одном деле. Я пока погуляю по музею, если позволите. Слышал, у вас здесь есть копия «Моны Лизы». Я непременно хотел бы взглянуть на нее!

Патрик подмигнул Хелен. Она поняла. Больше всего на свете она желала сейчас пойти с ним, чтобы тоже искать Мэйделин.

– Конечно же, сеньор. Также у нас открылась тематическая выставка Дали. Очень рекомендую!

Патрик поблагодарил директора, и вскоре Хелен и сеньор Алегре остались в кабинете наедине.

Здесь находился старинный письменный стол, достойный стать экспонатом музея, два таких же антикварных стула для посетителей и полки, полные книг. Хелен поискала знакомые корешки, но большинство названий ей ни о чем не говорили. В глаза ей бросилась статуя у стены рядом с дверью: мужской торс, похожий на древнегреческие образцы, на эрегированном пенисе которого висел зонтик. Хелен пришлось дважды посмотреть туда, дабы удостовериться в том, что она видит именно это.

– Думаете, в Мадриде не бывает дождей? Ошибаетесь, – прервал ее размышления сеньор Алегре, усмехнувшись. – Итак, что привело вас сюда? – вернулся к делу директор, указав на один из стульев для посетителей. Сам он устроился на другом.

– Речь идет о моей дочери Мэйделин. И об отце Патрика Вейша. – Произнося эти слова, Хелен осознала, насколько безумно все это звучит. Она понятия не имела, как ввести сеньора Алегре в курс дела, чтобы он не счел ее сумасшедшей. – Несколько дней назад моя дочь исчезла, отца мистера Вейша тоже не могут найти. У нас есть основания предполагать, что сегодня они оба явятся сюда, в музей… – Она запнулась. – Вместе. Мы знаем возможное место их встречи, но не знаем время.

Сеньор Алегре был действительно несколько удивлен.

– Мы предполагаем, что они договорились встретиться здесь, причем у картины «Мона Лиза», – добавила она.

Сеньор Алегре нахмурился. Похоже, он пытался осознать услышанное.

– Вы имеете в виду «Мону Лизу» из Прадо? – мягко поинтересовался он.

– Именно ее, – подтвердила она и почувствовала, что должна кое-что добавить. – Мы еще точно не знаем, какие отношения их связывают. Видите ли, моей дочери всего шестнадцать, а мистеру Вейшу, как вам известно, уже за шестьдесят…

Ответом ей был понимающий взгляд директора. Судя по всему, ему не требовалось все объяснять.

– И чем я могу вам помочь? – спросил он.

– Мы хотели бы подождать их здесь, и, если это возможно, поговорить с вашими охранниками на входе. У меня есть фотографии. Может быть, кто-нибудь узнает мою дочь, когда она придет в музей. Или мистера Вейша. Его точно… – Она снова запнулась, пытаясь подыскать подходящее слово.

– Ни с кем не спутаешь, – закончил вместо нее фразу сеньор Алегре. – Конечно же, я поддержу вас, – сказал он и поднялся. – Будет лучше, если мы сейчас же пройдем к нашей «Моне Лизе». Мистер Вейш ведь уже там. Я имею в виду сына.

– Благодарю за понимание, – сказала Хелен, тоже вставая.

– А я-то думал, что вы хотите поговорить со мной о своей работе. Мне было бы очень любопытно узнать побольше о ваших шаблонах. – Сеньор Алегре указал на ее сумку. – Они там?

Хелен кивнула:

– Я с удовольствием покажу вам их позже. Вполне возможно, нам придется ждать целый день.

– Для начала я проведу вас к нашей «Моне Лизе». Сумку можете оставить здесь. Полагаю, это одно из самых надежно защищенных зданий в Испании.

– Обычно я не оставляю ее без присмотра, – ответила Хелен. – Она гораздо легче, чем кажется.

– Как скажете, – ответил сеньор Алегре, понимающе пожав плечами, и открыл дверь кабинета. – Вы знаете историю нашей «Моны Лизы»? – спросил он, пока они шли по коридору сектора управления.

– Только то, что писали в прессе.

– Картина находится в нашей коллекции с момента открытия этого музея в 1815 году. Однако много веков ее считали самой обыкновенной и более поздней копией подлинной «Моны Лизы», созданной фламандской школой. Когда же над ней начали работать перед крупной выставкой полотен Леонардо да Винчи в Лувре в 2012 году, анализы показали, что доска, на которой она нарисована, не дубовая, как предполагалось ранее, а сделана из древесины грецкого ореха. Такие использовались в мастерской Леонардо да Винчи.

К этому моменту они дошли до двери, которая вела в экспозиционные залы. Директор прижал палец к считывающему устройству, и дверь, негромко зажужжав, открылась. Точно такой же системой безопасности была оборудована дверь в подвал старика Вейша. Хелен помнила, как легко ее преодолеть.

– Но подлинник «Моны Лизы» нарисован на древесине тополя, – заметила Хелен, когда дверь у нее за спиной захлопнулась.

– Вы хорошо информированы. Это верно. Впрочем, наши исследования с применением инфракрасной спектроскопии показали, что древесина ореха имеет тот же возраст, что и подлинная «Мона Лиза». Наша картина тоже была создана в начале XVI столетия. Таким образом было доказано, что прежний вывод, гласивший, что это плагиат фламандской школы, неверен. Более того, наша картина возникла примерно в одно время с настоящей «Моной Лизой».

Директор быстро прошел вперед, не обращая внимания на висевшие справа и слева полотна. Хелен узнала некоторые работы Веласкеса, перед которыми она при обычных обстоятельствах могла бы провести не один час. Но сегодня они ее фактически не интересовали.

– Потом мы выяснили, что черный фон, окружавший голову нашей «Джоконды», был нанесен гораздо позднее, после 1750 года. Удалив его, мы обнаружили точно такой же пейзаж, какой изображен на подлинной «Моне Лизе». То есть наша картина представляет собой совершенно идентичную ее копию. – Сеньор Алегре остановился перед переходом в следующий выставочный зал и обернулся к ней. – У нас не осталось сомнений: наша «Мона Лиза» была нарисована тогда же, когда и оригинал. Нет ничего удивительного в том, что мастер и ученик сидели рядом и работали над одной и той же картиной. Только наша «Мона Лиза» сохранилась гораздо лучше оригинала. Мазки кисти лежат гораздо плотнее друг к другу, краски кажутся ярче. Так часто бывает в жизни. – Он подошел ближе, словно собираясь доверить ей некую тайну, и женщина инстинктивно отшатнулась. – Копия превосходит оригинал. Но посмотрите сами.

Директор вошел спиной вперед в следующий зал и с радостной улыбкой указал правой рукой на стену. Посредине, между двумя информационными табличками, располагалась помпезная золотая рама, планки которой напоминали стилизованные колонны, из-за чего рама походила на портик античного храма. Хелен огляделась в помещении. В центре зала стояла скамья, но она была пуста. Мэйделин нигде не было видно. Как и Патрика Вейша.

Хелен взглянула на часы на запястье. Было еще рано. Им долго придется ждать Мэйделин. Хелен посмотрела на противоположную стену зала, в которой заметила дверь, представила, как там появляется Мэйделин. Она буквально увидела ее перед собой, входящую с робким взглядом, но при виде матери вспыхивающую от радости.

– Посмотрите сюда, – услышала она голос сеньора Алегре у себя за спиной. – Это не просто точная копия «Моны Лизы», это ее абсолютный близнец!

Хелен неохотно перевела взгляд с того места, где только что представила себе входящую Мэйделин, на картину. Сеньор Алегре не приукрашивал. Если знаменитая «Мона Лиза» из Лувра смотрела на мир сквозь пелену столетий, созданную кракелюром – мелкозернистой сеточкой трещин на ее поверхности, – эта «Мона Лиза» поражала зрителей яркими красками. Хелен затаила дыхание, исследуя взглядом каждый квадратный сантиметр картины. Теперь она поняла слова Джорджо Вазари, который первым поэтично описал подлинную «Мону Лизу» в 1550 году. Готовясь к работе в Лувре, она только на прошлой неделе перечитывала его описание в научной книге о произведении да Винчи.

Все, что увидел в свое время флорентийский художник на картине, увидела теперь и она. Блестящие и влажные глаза, в точности как у живых людей. Брови, узкие в конце и широкие в начале, растущие из пор над глазницами. Нежные розоватые ноздри. Губы с приподнятыми уголками, цвет которых гармонирует с цветом лица. Впадинка на шее, в которой внимательному наблюдателю могла почудиться пульсация крови. И не в последнюю очередь – очаровательная улыбка, кажущаяся скорее творением Неба, а не рук человеческих. Вазари писал об оригинале: «…самый же портрет почитается произведением необычайным, ибо и сама жизнь не могла бы быть иной».

Внезапно Хелен замерла, услышав чей-то шепот. Обернувшись, она взглянула на сеньора Алегре. Тот, скрестив руки на груди, задумчиво смотрел на висевшую перед ними картину. С его губ не сорвалось ни единого звука. Чуть поодаль стояла группа пожилых женщин, переговаривавшихся между собой на каком-то восточно-европейском языке. В проходе в следующий зал Хелен заметила мужчину в дорогом костюме, который как раз выходил из помещения. Она видела только его спину и то, что он опирался на трость с тяжелым серебряным набалдашником. На миг ей показалось, что у нее дежа вю, но она тут же отбросила эту мысль и едва заметно покачала головой. Так или иначе, непосредственно рядом с ней никого не было. Значит, ей послышалось. Но едва она вернулась к картине, как звук раздался снова. Теперь он походил скорее на хрип, чем на шепот. Она резко повернула голову, но директор стоял рядом с ней в той же позе.

Заметив, что она смотрит на него, он улыбнулся:

– Прекрасно, не правда ли?

Хелен кивнула и тоже улыбнулась. Она опять обратила свой взгляд к произведению искусства. Рассматривая задний план картины, она заметила, что он прорисован гораздо подробнее, нежели задний план оригинала. И вдруг вновь раздался хриплый шепот. На этот раз он был совершенно отчетливым. Хелен различила целую фразу. Если она ничего не перепутала, фраза прозвучала на итальянском языке.

Она резко отпрянула и обернулась вокруг своей оси. Ничего. Группа женщин из Восточной Европы двинулась дальше. На другом конце зала стояли парень и девушка, слушавшие аудиогида через наушники. На миг Хелен показалось, что девушка немного похожа на Мэйделин, и сердце ее радостно забилось в предвкушении. Но затем она поняла, что ошиблась. Ее дочь гораздо более худая и высокая. Кроме того, они оба стояли слишком далеко, чтобы она могла услышать их шепот.

Директор с удивлением посмотрел на нее:

– Все в порядке?

– Да… ничего, – ответила она и указала на картину. – Можно посмотреть на нее вблизи?

– Конечно же. Но осторожнее, если подойдете слишком близко, сработает сигнализация.

Сделав три широких шага вперед, она перегнулась через ограждение, которое должно было защищать картину от назойливых посетителей. Вблизи краски казались еще влажными – так ярок был их блеск. Теперь ей почудилось, что она услышала слово parvenza. Хелен наклонилась еще ниже. Разобрала другие слова. И тут пронзительный звук заставил ее вздрогнуть.

 

48. Коюка-де-Бенитес

Пол был глиняным. Плотная глина, влажная и тяжелая, прилипала к ногам. Сарайчик, в котором ее заперли мужчины, был очень маленьким. Она могла в нем стоять, однако стоило ей вытянуть руки в стороны – они касались деревянных стен. Радость от того, что с нее сняли оковы, длилась недолго. Ее тонкие кеды почти не смягчали ударов, и теперь большой палец болел так, словно она его сломала. Плечо тоже онемело после того, как она несколько раз попыталась высадить дверь. Однако дерево не поддалось ни на сантиметр.

Сейчас она сидела в углу, тяжело дыша и по-прежнему пытаясь привыкнуть к темноте. Было холодно, и к тому моменту, как на полу обнаружилось одеяло, она полностью продрогла. В темноте она нащупала и бутылку, содержимое которой ничем не пахло, но пить его она не решилась. В рюкзаке, который мужчины, судя по всему, взяли с заднего сиденья машины, обыскали и бросили к ней в сарай, оставалась припасенная ею раньше вода, но она ее уже выпила. Во рту снова пересохло. Кроме того, она нашла на ощупь ведро, которое, наверное, должно было служить ей туалетом.

Все это было не случайно. Ее ждали. Если поначалу она шептала имя Брайана в надежде на помощь, то вот уже несколько минут она бормотала его с презрением. Она никогда не забудет, как безучастно он смотрел в лобовое стекло, когда ее вытаскивали из машины. Сомнений быть не могло: он заманил ее в ловушку!

Но что они собираются с ней делать? Несколько недель назад она видела фильм о торговцах людьми, но запретила себе вспоминать подробности. Или все дело в выкупе? Но ее мать небогата. Так или иначе, все скоро прояснится. Стиснув зубы, она принялась ощупывать большой палец ноги. Несмотря на то что она ничего не видела в темноте, девушка была уверена, что он уже посинел.

В животе заурчало. Положив руку на плечо, она пососала кожу предплечья. Ничего съедобного в своей темнице она не нашла. Значит, во всем этом есть хоть что-то хорошее: наконец-то она по-настоящему похудеет.

 

49. Лондон

Найти пластического хирурга в Лос-Анджелесе было почти так же трудно, как песок в пустыне. Ни в одном городе мира не насчитывалось столько докторов красоты на душу населения. В Лондоне это было уже сложнее, особенно в такую рань. Миллнер нашел в интернете номера нескольких клиник, но дозвониться по одному из них ему удалось только около десяти часов.

Радуясь тому, что сумел выжить в условиях левостороннего движения, он примерно час спустя въехал на взятом напрокат автомобиле на парковку клиники, распложенной на Гросвенор-стрит и снаружи напоминавшей первоклассный отель.

Дверь была открыта, а за стойкой администратора его встретила блондинка, которая холодно взглянула на него. Ее внешность заставляла предположить, что для доктора в этой клинике она одновременно служит и подстилкой, и подопытным кроликом. Глядя на ее гигантскую грудь и прикидывая, во сколько оценил свой труд ее начальник, он помахал своей корочкой агента ФБР.

Едва заслышав, где работает Миллнер, доктор наук Руперт Джонс сразу же согласился принять его, и это заставляло Миллнера надеяться, что совесть у него нечиста. Миллнер только сказал врачу, что речь идет о текущем расследовании и он не может вдаваться в подробности по телефону. Если верить табличке на входе, доктор являлся владельцем этой клиники. Покачивая бедрами так, словно она собиралась его загипнотизировать, светловолосая ассистентка провела Миллнера из холла в одну из расположенных тут же комнат. Она негромко постучала, ей ответили «да», и в следующий миг Миллнер увидел доктора Джонса.

Рукопожатие врача было вялым, а пальцы – тонкими, словно у пианиста. Он мог бы играть пластического хирурга в голливудском фильме, так он соответствовал общепринятому стереотипу: неестественно черные волосы, зубы, словно сделанные из слоновой кости, и загорелая кожа, которой позавидовал бы любой профессионал гольфа. На докторе были белые туфли и белые брюки со складками на талии, а также белая футболка-поло с логотипом клиники на груди.

«Ради того, чтобы обставить этот офис, наверняка пришлось вырубить целые джунгли», – подумал Миллнер. Хотя врач излучал самоуверенность, от Миллнера не укрылась его растерянность. Доктор Джонс наверняка беспокоился о проблемах с налогами, возможно, об участии в нелегальном фонде. Нельзя было исключать и пристрастие к наркотикам. Так или иначе, у этого доктора водились скелеты в шкафу, и это было Миллнеру только на руку.

– Что привело вас ко мне? – спросил доктор и жестом пригласил его присесть на кожаный уголок рядом с дверью. На лице его читалась тревога. – Вам повезло, обычно мы начинаем оперировать очень рано, но сегодня одну операцию пришлось отменить. – Таким образом врач пытался заставить его перейти ближе к делу.

Миллнер с наслаждением откинулся на спинку дивана, и доктору пришлось сесть в кресло. От гарнитура приятно пахло кожей, Миллнеру тут же захотелось вытянуться во весь рост и немного подремать. Перемещение между разными часовыми поясами за минувшие дни его здорово утомило.

– Дело очень серьезное, – произнес Миллнер, глядя на собеседника самым непроницаемым взглядом из всех, на какие только был способен.

Впрочем, у него не было повода заставлять доктора лишний раз потеть, он хотел всего лишь задать ему несколько профессиональных вопросов. Однако пластические хирурги вызывали у него столь сильное отвращение, что он решил: можно немного и поразвлечься.

– Мне показалось, или я видел там, снаружи, «мазерати»? Оливкового цвета с коричневыми сиденьями?

Паркуя машину, он обратил внимание на роскошный автомобиль, а огромная наклейка с названием клиники не оставляла никаких сомнений в том, что владельцем его является этот обаятельный доктор.

– Да, а что с ней?

Хотя Миллнер был уверен, что доктор делает себе инъекции ботокса, ему показалось, что на лбу у того появились морщины.

– Похоже, дела у вас идут очень хорошо… – Миллнер поерзал на диване, устраиваясь поудобнее, раскинул руки в стороны. Под локтями заскрипела кожа.

– Бум пластической хирургии, не только в нашей клинике. Но ведь не ради этого вы приехали в такую рань. – Доктор Джонс теперь уже не просто нервничал, он был раздражен.

– Это верно, – ответил Миллнер, опершись локтями на колени. – Вы следите за делом о похищении американских королев красоты в Мексике?

Несмотря на то что тема была мрачной, доктор Джонс заметно расслабился. Значит, проблема не в нем и не в его сделках.

– Да, конечно же, слежу. Ужасная история, просто ужасная…

– Как вы, пластический хирург, относитесь к этому?

Врач удивился:

– Почему вы спрашиваете об этом именно меня? Не думаете же вы, что я имею к случившемуся какое-то отношение?

На языке у Миллнера вертелся едкий ответ, но он не хотел, чтобы его игра зашла слишком далеко.

– Нет, не думаю. Честно говоря, я выбрал вас совершенно случайно. Листал телефонную книгу, и ваша клиника оказалась первой, куда мне удалось дозвониться.

– Значит, так теперь ведет расследование ФБР?

На его лице промелькнула насмешливая улыбка. Стоило отступить страху, как к доктору вернулась его обычное высокомерие. Миллнер пожалел, что не заставил его помучиться подольше.

– Наверное, название вашей клиники показалось мне знакомым, поскольку я уже видел его на какой-то папке. Это возможно?

Врач тут же побледнел. Миллнер с трудом сумел сдержать улыбку.

– Мне об этом ничего не известно, – ответил доктор Джонс и провел рукой по волосам.

– Так или иначе, будьте любезны ответить на пару вопросов.

– Конечно, спрашивайте! – Джонс украдкой покосился на часы.

– Вы видели фотографии изуродованных девушек?

Доктор кивнул.

– Хорошая работа?

Врач прямо-таки замер.

– Что вы имеете в виду? Женщины ужасно искалечены! – Его возмущение, похоже, было искренним.

– Я спрашиваю, насколько профессионально проведена работа. Хотя, конечно, выглядит это отвратительно.

– Для этого мне нужно увидеть больше фотографий. Однако, судя по тому, что я уже просмотрел и прочел, в этом принимал участие по меньше мере один хирург с высшим образованием.

– Пластический хирург?

Доктор не спешил отвечать.

– Думаю, да. Мне кажется, что необходимо иметь определенные профессиональные навыки, чтобы проводить такие… как бы это назвать? Операции, искажающие внешность.

– У вас есть предположение, зачем это сделали?

Уголки губ доктора опустились вниз.

– Думаю, это психопат. Или тот, кто… – Доктор Джонс не договорил.

– Кто?

– Тот, кто хочет воздействовать на общественное мнение. Возможно, противник пластической хирургии. Мы заметили, что наши пациенты стали чувствовать себя неуверенно.

– Неуверенно?

– Я имею в виду то, что эти фотографии в некотором роде портят им все удовольствие от подобного рода операций. Если бы речь шла о скандале в сфере продуктов питания, то можно было бы сказать, что это испортило им аппетит.

– А что вы имеете в виду, когда говорите о воздействии на общественное мнение?

– Что ж, несмотря на то что число пациентов постоянно растет, журналисты уже не первый год атакуют нас. Равно как и эту мнимую одержимость красотой. Или индустрию моды с ее тощими манекенщицами. Возможно, кто-то просто решил бороться с пластической хирургией. Знаю, звучит безумно, но это всего лишь моя версия.

– Мне это не кажется безумным, – отозвался Миллнер.

– Однако я считаю эту затею напрасной. Как думаете, что произойдет, если все женщины на этой планете будут довольны своей внешностью? Какие отрасли промышленности существуют за счет идеала красоты? Это приведет к глобальному экономическому кризису.

С этой точки зрения Миллнер на ситуацию еще не смотрел.

– И вы остались бы без работы, – добавил он.

– Кроме прочего. Хорошо, что это никогда не случится. Ни одно стремление человеческой расы не сравнится по силе со стремлением к красоте. И никто и никогда не сумеет это изменить, будь он хоть трижды безумцем.

Миллнер почувствовал, что в словах доктора есть нечто, о чем стоит поразмыслить. Он решил подумать об этом во время перелета в Мадрид.

Впрочем, до сего момента все было пустой болтовней. Только теперь он подобрался к истинной цели своего визита.

– Поговорим о другом. Играет ли в пластической хирургии какую-то роль так называемое золотое сечение? – Миллнер почувствовал, что его тело выбросило заряд адреналина. Скоро станет ясно, верно ли его предположение.

– Вы серьезно спрашиваете меня, имеет ли моя работа какое-то отношение к золотому сечению? – Казалось, этот вопрос искренне развеселил хирурга. – Пойдемте, я вам кое-что покажу! – произнес доктор Джонс и поднялся.

Все еще удивляясь его реакции, Миллнер тоже встал и подошел вслед за ним к фотопортрету, висевшему на стене возле письменного стола. На фотографии была запечатлена знаменитая актриса. Однако в глаза сразу же бросалась сеточка круговых линий, нарисованных на ее лице.

– Мэрилин Монро, – представил доктор, хотя в этом не было необходимости, и указал на портрет. – Без сомнения, одна из прекраснейших женщин из всех, которые когда-либо работали в Голливуде. Тем не менее эту фотографию можно и заменить. Сюда с тем же успехом я мог бы повесить портрет Софи Лорен или Анджелины Джоли. Или Нефертити. Графическая решетка, которую вы видите на лице, осталась бы той же.

– И это означает?..

– Все строго соответствует золотому сечению! – Доктор Джонс ликовал. – Пропорции идеального лица или, если хотите, лица, которое кажется нам идеальным, в точности соответствуют правилу золотого сечения. Черты красивого лица можно рассчитать в соответствии с ним. Так, например, соотношение ширины переносицы и ширины рта полностью отвечает правилу золотого сечения. Оно знакомо каждому пластическому хирургу.

Миллнер посмотрел на портрет Мэрилин Монро с удовлетворением.

– И позвольте, я угадаю: то же самое справедливо не только для лица?

– Совершенно верно. Его можно применить практически ко всем пропорциям тела. Золотое сечение – это нечто вроде Божественного плана для красивого человека.

– А там, где у Бога не вышло, подправляете вы? – В словах Миллнера прозвучало больше презрения, чем он собирался вложить в них изначально.

– Девяносто девять процентов творения остается в руках Бога. Мы, хирурги, занимаемся только одним процентом, который порой можно улучшить у некоторых людей.

Примерно такой ответ Миллнер и ожидал услышать, и ему было что на это возразить, чтобы завязалась жаркая дискуссия о пластической хирургии. Однако он уже получил необходимую информацию и не испытывал ни малейшего желания ссориться. Судя по «мазерати» на парковке, у доктора не было причин всерьез задумываться о сути своей профессии.

– Глядя на вас, мистер Миллнер, я думаю, что и вам не повредило бы вмешательство пластического хирурга. – Доктор Джонс кивнул, указывая на его лицо.

Похоже, ему как раз таки хотелось поссориться с агентом ФБР. Миллнер почувствовал, как в нем закипает ярость, и остановить ее было невозможно.

– Если вы имеете в виду мой нос, мистер Джонс, то да, он выглядит не так роскошно, как у некоторых красавчиков из Голливуда, но он здорово чует нарушения закона. Рабочие носы так и должны выглядеть, чтобы вы знали. И этому уродливому носу очень хочется порыться в ваших счетах, налоговых декларациях и тому подобном. Я уверен, что где-то он что-нибудь да найдет! Или я сейчас же сверну на сторону ваш идеальный нос отличным ударом правой, и вы сами станете своим следующим пациентом!

Неизвестно, что произвело больший эффект – то ли угроза начать расследование, то ли угроза применить силу, – но слова его возымели нужное действие. С лицом таким же белым, как его футболка, доктор испуганно уставился на него.

– Я имел в виду только шрам у вас на щеке, который вы пытаетесь спрятать под бородой, – выдавил он из себя и скрестил на груди руки, словно готовясь в любой момент отразить атаку.

Про шрам-то он и забыл. Миллнер почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он инстинктивно коснулся его рукой. Шрам был еще слишком свежим, и он не успел привыкнуть к нему.

– Это мне безразлично, – произнес он, пытаясь вызвать в себе былое раздражение. – Кстати, пластические хирурги имеют право выписывать трамадол? – резко спросил он.

Врач на миг замер, затем понял его. Кивнул, вернулся к своему столу, нажав клавишу, вывел компьютер из спящего режима, набрал что-то на клавиатуре.

– Сколько? – спросил врач и, заметив, что Миллнер колеблется, добавил: – Думаю, вам нужна большая упаковка. – Закончив, он нажал клавишу возврата. – Моя ассистентка отдаст вам рецепт.

Не зная, что сказать, Миллнер поднял правую руку.

– Думаю, на этом все? – поинтересовался врач.

Миллнер снова поднял руку и, не прощаясь, поспешно вышел из кабинета. Ему показалось, что на лице пышной блондинки-администратора он прочел что-то вроде сочувствия, когда та с улыбкой протянула ему рецепт. Однако, возможно, ему это только показалось. Эхо его прощальных слов прокатилось по лестнице, и, отъезжая от парковки клиники, он решил не бросать последний взгляд на «мазерати».

Отъехав от клиники на несколько километров, он повернул зеркало заднего вида так, чтобы увидеть в нем себя. Возможно, стоит действительно подумать о том, чтобы удалить шрам, хотя ему самому тот не мешал. С другой стороны, шрам отвлекал внимание от его действительно не слишком симметричного носа. Миллнер провел рукой по лицу, словно стирая отражение, а затем вернул зеркало заднего вида в первоначальное положение. Что за бред! Самое главное – это то, что внутри, духовные ценности, и в этом отношении инстинкт его не подводил никогда. Он покосился на рецепт, лежащий на центральной консоли. Нужно будет найти в аэропорту аптеку, прежде чем лететь в Мадрид.

 

50. Флоренция, около 1500 г.

Я нашел его. Обыкновенный женский портрет. Он еще не закончен, но почти готов. Я никогда не предполагал, что Салаи настолько искусен в живописи. Когда он отправился в город, чтобы купить козьего жира для незнакомца (не знаю зачем, но нужно тому немало), я обыскал все его тайники. Нашел много краденого, а под льняным покрывалом – картину, нарисованную на ореховой доске.

Не стану отрицать, она привела меня в восторг. Зрелые мазки, яркие краски. Меня интересовало лишь то, кого он там изобразил. Эту женщину я никогда прежде не видел. На лице ее – нежная улыбка. Я положил картину на место и оставил все так, как и было.

Сегодня ко мне приходил золотых дел мастер из Нюрнберга. Фамилия его Дюрер [18]Альбрехт Дюрер (1471–1528) – немецкий живописец и график, один из величайших мастеров западноевропейского Ренессанса.
. Я посвятил его в искусство пропорций, и он проявил недюжинный интерес. Когда он уезжал от нас, я буквально почувствовал, с какой силой полыхает в нем зажженный мной огонь.

Сейчас, когда я пишу эти строки, мне кажется, что слово «огонь» очень точно описывает его.

Однажды зажженный, он с головокружительной скоростью распространяется по округе и не отступает, пока не сгорит все. И ослепляет так же, как зарево.

Слишком яркий, чтобы смотреть на него, но чем ближе подходишь к нему, тем сильнее он греет.

 

51. Мадрид

Должно быть, она слишком близко подошла к картине, поэтому и сработала сигнализация. Перед ее внутренним взором запылали ослепительные молнии. Заткнув пальцами уши, она обернулась к директору, надеясь, что он сможет быстро выключить сигнализацию, однако увидела только клубы белого дыма. Хелен испуганно втянула в себя воздух. Это было ошибкой. Дым заполнил легкие, ей показалось, что она задыхается. Глаза слезились. Вытянув руки, она двинулась туда, где только что стоял сеньор Алегре, но никого не увидела. Сделав несколько шагов, она совсем заблудилась. Директор Алегре исчез. И, ко всему прочему, оглушительный визг так и не смолк, время от времени раздавались взволнованные крики. Где-то вдалеке плакал ребенок.

Внезапно она почувствовала руку на своем плече и вскоре увидела лицо – впрочем, не директора, а Патрика. Правой рукой он прижимал к лицу платок, левой снимал с ее плеча сумку.

– Я понесу вашу сумку, нам нужно туда!

Из-за платка его голос звучал приглушенно и казался незнакомым. Без огромной сумки с шаблонами ей стало легче двигаться, и это ослабило панику, которую она испытывала, находясь в непроницаемом дыму. Она с благодарностью позволила Патрику провести ее к выходу. Внезапно он снова отошел от нее, и вместо него рядом появился Ральф. Приступ кашля заставил ее остановиться, но ее тут же подтолкнули в спину. Вдруг дым рассеялся, она узнала лестницу, по которой недавно проходила.

Со всех сторон мимо них бежали люди. Ральф по-прежнему крепко сжимал ее плечо. Обернувшись к нему, она увидела позади стену густого дыма.

– Идемте, нам туда! – крикнул Ральф, подталкивая ее к лестнице.

Хелен резко остановилась.

– Нет! – закричала она. – Что, если Мэйделин здесь?

Ральф крепче сжал ее руку и потащил дальше.

– Ее здесь нет! – фыркнул он.

Хелен хотела что-то возразить, но теперь Ральф схватил ее и за другую руку и буквально понес по ступенькам вниз, громко крича: «Fire! Fire!», чтобы предупредить других посетителей. Те поспешно спускались по лестнице, слышались взволнованные крики. В толпе кто-то наступил Хелен на ногу, кто-то ткнул ее локтем в бок. Краем глаза она заметила, как Ральф довольно грубо оттолкнул в сторону пожилую женщину, и пробормотала извинения вместо него.

– Патрик Вейш, он ведь еще там, наверху! Вместе с моей сумкой! – выдавила она, когда они добрались до следующего лестничного пролета.

– Он нас догонит! Я должен вывести вас отсюда! – отозвался Ральф, и они снова устремились вниз.

Наконец они оказались в холле, в который со всех сторон стекались люди. Работники музея распахнули двери и махали руками, указывая посетителям путь. Тяжело дыша, Хелен опустилась на ступеньку напротив выхода, но Ральф заставил ее подняться.

– Пойдемте, миссис Морган. Нам нужно убираться отсюда! – произнес он, вытаскивая ее на улицу.

Хелен разглядывала лица тех, кто постепенно выходил наружу, в поисках Мэйделин, но тщетно. Наконец они оказались возле автомобиля, в котором ехали из аэропорта в отель.

– А он здесь откуда взялся? – удивленно спросила Хелен, вспомнив, что они шли из отеля в музей пешком.

Ральф открыл заднюю дверцу и усадил ее в машину. Затем устроился на месте водителя.

– Что все это значит? Я хочу остаться. Сюда рано или поздно придет моя дочь. И где мистер Вейш? – возмутилась она, но в тот же миг дверь распахнулась и на сиденье рядом с ней плюхнулся Патрик.

– Ваша сумка, – тяжело дыша, произнес он, осторожно помещая ее в пространство между задними и передними сиденьями.

Глаза ее слезились, дышать было по-прежнему тяжело, но Хелен пыталась привести в порядок хаос, царивший у нее в голове, разложить все по полочкам, понять, что произошло.

– Мэйделин… – закашлявшись, произнесла Хелен, но, прежде чем она успела что-то добавить, машина тронулась с места и помчалась прочь.

 

52. Лондон

Средства массовой информации переживали кризис. Судя по всему, большинство ежедневных газет и журналов были вынуждены отказаться от размещения фотографий на своих страницах, поскольку их компьютеры поразил новый вирус.

Миллнер стоял в магазине печатных изданий в Хитроу и с недоверием смотрел на стойки с газетами, выставленные прямо перед ним. Заголовки о компьютерном вирусе вытеснили с первых полос сообщения о похищенных королевах красоты. Он пробежал взглядом передовицы некоторых газет. Похоже, пока никто не уловил взаимосвязи.

«Скоро мы все станем цифровыми зомби?» – вопрошала «Таймс». Ниже красовалось одно из причудливо искаженных лиц. «Зомбированы!» – заявлял заголовок «ЮЭсЭй тудей». Здесь тоже напечатали одну из ужасных фотографий. В «Гардиан» поступили иначе. «Наше истинное Я?» – было набрано черным шрифтом. Какая-то региональная газетка поместила изображение белого флага, а под ним одно слово: «Капитуляция!» Другие газеты интересовались: «Кто за этим стоит?» Заголовок «Чем занимается правительство?» заставил Миллнера усмехнуться.

Да, кстати, чем занимается правительство? В главном штабе ФБР царил настоящий хаос. А он, единственный, кто хоть что-то начал понимать, отправлен в отпуск и носится по всему миру в качестве «тайного оружия» директора ФБР Келлера. И все из-за того инцидента в Бразилии, во время которого он едва не лишился жизни на службе у нации. Вместо того чтобы дать ему орден, его отправили на скамью запасных.

За последний час Келлер оставил ему два сообщения на голосовой почте, но Миллнер пока не испытывал желания перезванивать. Агенту казалось, что он постепенно начинает разбираться в этом деле, но, чтобы поймать преступника, одного мотива мало. И ему не хотелось помогать другим сесть на коня, чтобы потом наблюдать, как они ускачут прочь без него. Речь шла не только о награде за раскрытие дела. Речь шла об автобусе с американскими девушками, которых снова и снова самым жестоким образом уродовали в неком неизвестном месте в Мексике. Речь также шла о пчелах, которых кто-то пытался уничтожить. Миллнер стал сначала полицейским, а затем и агентом ФБР, чтобы защищать мир от подобных безумцев. А еще речь шла о его реабилитации. Молодой Вейш солгал о том, где он находится. Его отец исчез несколько недель назад. Оба сделали состояние на антивирусном программном обеспечении. Инстинкт подсказывал Миллнеру, что это не случайность.

Обложки модных журналов выглядели непривычно. Например, «Вог» выставил платье без модели. Другой журнал поступил иначе: они просто отрезали голову девушке с обложки, оставив только тело. Но пропорции ее фигуры тоже казались нарушенными. То ли дело было в модели, то ли поработал вирус, – этого Миллнер сказать не мог.

«Посадка» – появилась надпись на табло рядом с его рейсом. Запихнув себе в рот остатки сэндвича с сыром, агент подхватил чемодан и стаканчик кофе и направился к выходу. Зазвонил мобильный телефон. Бросив взгляд на экран, он невольно вздрогнул. На экране виднелась перекошенная мужская физиономия.

– Почему вы не отвечаете? – услышал он голос Келлера.

Значит, это искаженное лицо принадлежит ему. Все контакты ФБР Миллнер снабдил фотографиями. Это могло означать только одно: его собственный смартфон тоже поразил вирус. В душе он рассмеялся, вспомнив заголовок «Гардиан»: «Наше истинное Я?» В случае с Келлером, похоже, так оно и есть.

– Вы что, никогда не спите? – поинтересовался Миллнер.

– В ФБР сейчас никто не спит, – резко отозвался Келлер.

– Я был в дороге. А сейчас в аэропорту.

– Что касается Павла Вейша, польская полиция вчера обыскала его особняк в Варшаве, – продолжал Келлер. – Вероятно, теперь они подозревают здесь некий криминал. У Вейша есть странная слабость к… искусству. Под его домом обнаружен подвал, в котором хранится огромная коллекция стоимостью несколько миллионов долларов.

– А его сын?

– Судя по всему, Патрик Вейш уехал оттуда незадолго до прибытия полиции. А с ним – женщина, личность которой нами пока не установлена. На допросе один из слуг сообщил, что она появилась в тот же день, а затем бесследно исчезла вместе с Патриком Вейшем. Если верить одному из слуг, наша незнакомка – американка, ей за тридцать. Скорее высокого роста, волосы каштановые. Красивая. Сейчас мы занимаемся тем, что проверяем списки пассажиров, летевших в Варшаву, и просматриваем записи с камер наблюдения, чтобы установить ее личность. Как только у нас будет имя, я вам его сообщу.

Что-то в словах Келлера заинтересовало Миллнера.

– А какие произведения искусства коллекционировал Вейш? У вас есть снимки его коллекции?

– Я спрошу у поляков.

– Если его коллекцию фотографировали, то мне нужны все фото. Все детали.

– Я позабочусь об этом. И сейчас же перенаправлю вам всю информацию, которую мы нашли в наших базах по Вейшу. И еще одно… – Казалось, Келлеру хотелось избавиться от чего-то неприятного. – Разумеется, вы уже не один занимаетесь этим делом. Можете себе представить, что здесь творится. Сначала эта история в Мексике, теперь компьютерный вирус… Там, наверху, все как с цепи сорвались, всем нужны результаты. Я дал сотрудникам наводку на Вейша. Его загадочное исчезновение, его тяга к компьютерным вирусам… Подключили всех. Одна команда уже направляется в Варшаву, еще одна – к «Вейш Вирус» в Лондон.

– Да ясное дело, – с нарочитым спокойствием ответил Миллнер. – Мы ведь все в одной лодке.

– Совершенно верно!

Миллнер услышал, как кто-то обратился к Келлеру.

– Мне пора!

Разговор был окончен.

Значит, Патрик Вейш путешествует не один. По всей видимости, он бежал от полиции в Мадрид. Миллнер перерыл свою память в поисках чего-то, что вызывало бы ассоциации с Мадридом, но ничего не обнаружил. Агент был вынужден признать, что вообще ничего не знает об этом городе.

Завибрировал смартфон. Пришли электронные письма от Келлера. Будет что почитать во время перелета, а там, глядишь, и поспать удастся.

 

53. Флоренция, около 1500 г.

Рисунок должен впитать в себя душу человека, изображенного на холсте, чтобы отразить ее, – это новейшая точка зрения Леонардо. Они с незнакомцем по-прежнему заняты созданием чего-то великого. Мастерская все так же напоминает голубятню: приходят молодые – порой весьма молодые – девушки. Некоторые приезжают даже из Пизы или Венеции. Когда я спросил, что делают с ними Леонардо и lo straniero, Леонардо развеселился.

– Что делаем? Мы рисуем! – ответил он и добавил: – А lo straniero еще заботится об их душевном здоровье.

Однако мне по-прежнему не по себе. Впрочем, пока я не имею к этому никакого отношения, мне не придется отвечать перед Господом.

Работа вызывает у Леонардо ощущение эйфории, но идеи, которые он рождает, удивляют меня.

– Если лицо супруги заказчика не симметрично и я устраняю этот недостаток на холсте, чтобы исправить явные огрехи творения Господа, почему бы не сделать это и в действительности?

На мой удивленный вопрос, что он имеет в виду, Леонардо не ответил и молча ушел прочь. Чуть позже он вернулся со своими исследованиями по анатомии. Он показал мне страницы, где были изображены череп и лицо.

– Лицу можно придать форму. Сломать кость, потом срастить заново. То же самое касается кожи. Она растягивается, как свиные кишки. Представь, что ты заполняешь ее чем-то. Это осуществимо.

– Вмешиваться в творение Господа? – удивился я. – Никто не имеет права становиться на Его место!

И Леонардо снова расхохотался и сказал, что об этом он уже беседовал с lo straniero.

– Ученик наносит на картину краску, – сказал он, – неужели он таким образом становится на место своего учителя? Если мы возводим здание в соответствии с Божественными пропорциями, разве мы спорим с Господом при этом?

– Подумай о Вавилонской башне, – предупредил я его. – Господь не любит, когда к нему приближаются вплотную. Помнишь, что тогда произошло? Раздор и путаница.

– Господь? – отозвался он со странным блеском в глазах. – У нас есть lo straniero!

И он ушел, а затем снова принялся за работу.

Вынужден признать, что в душе моей зашевелились сомнения. Нужно будет поговорить об этом с lo straniero.

Дополнение: Салаи утверждает, что картины могут разговаривать. Боюсь, он окончательно утратил рассудок.

Второе дополнение: Я теперь не вижу, как девушки покидают мастерскую. Только как они входят туда. Полагаю, они тайком убегают ночью.

 

54. Мадрид

– Что это было? – Хелен наконец сумела выдавить из себя пару слов.

– Пожарная тревога, – отозвался Патрик.

Хелен почувствовала, что рукав у него мокрый. Пахло от него какими-то химикатами. Ее глаза по-прежнему слезились: воспалилась слизистая.

– Я стояла с сеньором Алегре перед «Моной Лизой», и вдруг…

– Я знаю, мы вас видели. Мы вернулись в кабинет директора, и нам сказали, что вы вместе отправились на выставку. Мы как раз нашли вас, когда внезапно появился этот дым. Слава богу, что я успел схватить вас, а Ральф вывел вас на улицу…

Хелен посмотрела вперед, на водительское сиденье. В этот миг машина повернула на стоянку перед отелем.

– Нам нужно вернуться в музей из-за Мэйделин! – запротестовала она. Ее колени все еще дрожали после пережитого волнения. – И из-за вашего отца! – добавила она, покосившись на Патрика.

– Не думаю, что музей сегодня снова откроется, – отозвался он.

– Директор будет меня искать, – напомнила Хелен, еще не успевшая оправиться после пережитого. – Мы ведь буквально сбежали оттуда!

– Я встретил его по пути на улицу и сказал ему, что мы вернемся в отель. Думаю, у него сейчас другие заботы.

Конечно, пожар для музея – ужасная катастрофа. Хоть бы с «Моной Лизой» ничего не случилось!

Они спустились в подземный гараж отеля.

– И все же нам нужно вернуться! – повторила она.

– В музее наверняка царит хаос! – заявил Ральф. – Думаю, там все перекрыто. Вы не видели отряд полиции перед зданием? Туда теперь не попасть.

– Не переживайте вы так, – добавил Патрик. – Всех посетителей эвакуировали. Если Мэйделин и мой отец были там, с ними все в порядке. Иначе нам бы сообщили. – Он посмотрел на часы. – Мы можем немного освежиться в отеле, а Ральфа я отправлю обратно к музею. Дадим ему фотографию вашей дочери. Если музей снова откроется и Мэйделин или мой отец появятся в поле зрения, он позвонит нам – и мы через несколько минут будем на месте.

Хелен захотелось поехать в музей одной и подождать там Мэйделин. Похоже, Патрик угадал ее мысли.

– А мы тем временем подумаем о том, где они могли остановиться в Мадриде. Если весть о пожаре в музее разойдется по городу, велика вероятность, что они туда уже не пойдут.

Это предложение показалось Хелен разумным.

– А потом я снова попытаюсь связаться с сеньором Алегре, – добавил Патрик.

Мотор выключился, послышался громкий писк, когда открылась дверь со стороны водительского сиденья. Хелен вышла и посмотрела на автомобиль так, словно с ним что-то было не в порядке.

– Что-то не так? – с тревогой поинтересовался Патрик.

– Почему автомобиль вдруг оказался перед музеем, мы ведь шли от отеля пешком?

Патрик, стоявший с другой стороны машины, с удивлением взглянул на нее.

– Я попросил служащих отеля, чтобы его подогнали к музею, – вмешался в разговор Ральф. – Подумал, что так будет удобнее возвращаться.

Где-то за правым глазом в ее голове поселилась боль. Хелен на миг оперлась на заднюю дверцу, а затем в сопровождении Ральфа двинулась вслед за Патриком к табличке с указателем стойки администратора.

Они уже почти добрались до выхода из подземного гаража, когда она вспомнила:

– Моя сумка! Она все еще в автомобиле!

– Ральф принесет! – отозвался Патрик, и водитель сразу же повернул назад.

– Я пойду с ним, – возразила Хелен и бросилась обратно.

Автомобили стояли так близко друг к другу, что у нее не сразу получилось вытащить сумку из-за сиденья. Та показалась непривычно тяжелой, поэтому Ральф галантно подхватил ее. Видимо, пока Хелен бежала из музея, она умудрилась где-то вывихнуть плечо и растянуть шейную мышцу.

Через пять минут лифт доставил их на четвертый этаж, и они распрощались у дверей номера Патрика, который забронировал им комнаты рядом. От предложения немного выпить вместе в баре Хелен с благодарностью отказалась.

Номер отеля был светлым и элегантно обставленным. Он состоял из двух комнат и просторной ванной. В апартаменты Патрика вела межкомнатная дверь, однако она была закрыта. Это Хелен проверила первым делом, как только вошла.

Вопреки своей привычке она рухнула прямо на покрывало. Обычно она сначала расстилала постель из соображений гигиены, но сегодня подобные мелочи ее не волновали. Женщина сразу же почувствовала, как на нее навалилась свинцовая усталость. Где же Мэйделин?

Закрыв глаза, она увидела себя, стоящую посреди небольшого парка в Бостоне перед красным кленом, незадолго до того, как зазвонил ее мобильный телефон и Патрик Вейш спросил ее о дочери. Как же ей хотелось вернуться на то место и в то время! Ей хотелось, чтобы она тогда не снимала трубку, а вместо этого несколько дней назад съездила в клинику к Мэйделин, чтобы навестить ее перед поездкой в Париж. Образы перед глазами расплылись, и все окутала тишина.

Она открыла глаза. Щеки были влажными. Должно быть, она уснула и плакала во сне. Хелен не знала, сколько она проспала. Над головой у нее висела старая люстра. Женщина постепенно приходила в себя. Она в Мадриде, в номере отеля. Вместе с этим осознанием вернулся и страх за Мэйделин, едва не лишив ее возможности дышать. Нужно взять себя в руки. В жизни главное быть храбрым. Об этом ей с самого детства твердила мама. Будучи моделью, Хелен часто вспоминала этот совет, и он всегда придавал ей сил.

Не двигаясь, она снова прокрутила в памяти свой визит в музей. Она никак не могла избавиться от ощущения, будто что-то забыла там или не обратила на что-то внимания во время паники, когда начался пожар. К счастью, шаблоны удалось спасти. Хелен потянулась к сумке, которая лежала рядом с ее постелью, – и замерла. На ощупь она была не такой, как обычно. Хелен снова дотронулась до сумки и почувствовала сквозь ткань что-то твердое. Удивившись, она села, подтянула сумку к себе. Привычным движением открыла застежку-молнию и нахмурилась, увидев край тонкой деревянной доски рядом с ее пленками. Что бы это ни было, оно ей не принадлежало.

Хелен принялась осторожно вытаскивать предмет, что оказалось нелегко, поскольку он был примерно того же размера, что и сумка. Дерево было старинным и испещренным бороздами. Внезапно Хелен осенила догадка. Дрожащими руками она перевернула доску и уставилась на лицо молодой женщины. «Мона Лиза»!

Пока Хелен в недоумении смотрела на картину, которую держала в руках, она отчетливо услышала шепот, на который обратила внимание еще в музее, и очень испугалась. Она внимательно рассматривала задний план картины.

– La bella, – шептал голос.

Она разглядывала платье с красными рукавами.

– Parvenza, – слышалось ей. И наконец взгляд ее скользнул по лицу с загадочной улыбкой. Шипение заставило Хелен вздрогнуть.

– Del male!

Она поспешно перевернула картину, чтобы перед глазами появилась голая доска.

Тяжело дыша, она прислушивалась к звукам в комнате, но кроме эха от воды, спущенной где-то в унитазе, и едва различимого гудения холодильника мини-бара, не услышала ничего. Перевернула картину и осмотрела ее. Опять ей показалось, что она слышит слова: La bella parvenza. А стоило ей посмотреть на лицо, как снова прозвучало:

– Del male!

Хелен содрогнулась. La bella parvenza del male. В те годы, когда Хелен выходила на подиум, она выучила несколько слов по-итальянски, и поэтому сумела перевести услышанное.

– Красивый отблеск зла, – негромко произнесла она.

В ужасе она выпустила картину из рук. Голова готова была взорваться от боли. Чувствовала она себя все хуже и хуже.

 

55. Коюка-де-Бенитес

Дверь со скрипом распахнулась, от яркого солнечного света у Мэйделин заболели глаза. Кто-то снова грубо схватил ее, заломил ей назад руки, которыми она пыталась отбиваться. Ее бесцеремонно потащили на улицу. Из-за громкого крика, а может быть, от жары, ударившей ей в лицо, девушке стало трудно дышать. Она увидела трех мужчин, судя по внешности и языку, мексиканцев. Один держал ее за ноги, двое других – за руки. Мэйделин отчаянно пыталась высвободиться, и они что-то кричали ей по-испански. Один из мужчин злобно смеялся. Внезапно она почувствовала чью-то руку у себя между ног, и ее захлестнула волна паники.

Они добрались до дома. Распахнулась дверь, Мэйделин швырнули на кровать. Старый матрас сработал как трамплин и подбросил ее вверх, но три пары рук уложили ее обратно. Кто-то стал возиться с ее поясом, и не успела она оглянуться, как с нее сорвали джинсы. Кто-то задрал ей футболку, которая на мгновение закрыла ее лицо. Чья-то неловкая рука расстегнула ей бюстгальтер. Мэйделин крепко зажмурилась. Почувствовала щетину на щеке и запах перегара. Услышала громкий смех мужчин. И как раз в тот момент, когда она расплакалась, хотела сдаться и представить себя где-то в другом месте, чтобы хоть как-то пережить это, вдруг воцарилась тишина.

Когда девушка наконец осмелилась открыть глаза, оказалось, что она одна. Мэйделин посмотрела вниз. На ней не было ничего, кроме трусиков. Одежда кучей лежала рядом на полу. Трех ее мучителей и след простыл.

– Они такие грубые. Как животные!

Голос заставил ее вздрогнуть. Подхватив с пола футболку и пытаясь прикрыть ею грудь, она старалась разглядеть хоть что-то в полутьме там, откуда доносился голос.

Внезапно из тени вышел мужчина. Он был невысоким, в волосах уже появилась первая седина. Круглые очки придавали ему интеллигентный вид. На насильника он был не похож, и страх Мэйделин немного отступил. Но больше всего ее успокоил белый халат мужчины. Судя по всему, он был врачом. Однако это никак не могло изменить тот факт, что она сидела перед ним практически голая.

– Мое имя тебе ни о чем не скажет, но я прошу тебя успокоиться. Я врач.

Только когда он оказался перед ней, девушка заметила, что он сильно вспотел. Капли пота стекали по его лбу, по вискам, по щекам. Он взял стул и подтянул его к себе, чтобы сесть прямо напротив нее.

Он смотрел на нее едва ли не с сочувствием. Или ей так показалось?

– К сожалению, не могу пообещать, что с тобой ничего не случится. Это было бы ложью. Но, так или иначе, я думаю, что у тебя – у нас обоих – есть выбор: обойдемся мы без этих ребят, ожидающих снаружи, или нет. И поверь мне, они отнюдь не безобидны… – У мужчины заплетался язык. Судя по его стеклянному взгляду, он был пьян. – Как бы там ни было, я могу гарантировать, что сегодня с тобой ничего плохого не произойдет, если ты позволишь мне тебя осмотреть – и сфотографировать.

Мэйделин пронзительно вскрикнула, подтянула ноги и придвинулась к стене, по-прежнему прижимая к груди футболку.

Мужчина, которого она считала врачом, тут же с тревогой перевел взгляд на дверь. Но та не открылась.

– Сиди тихо! – умоляющим тоном произнес он. – Разве ты не поняла? Иначе я ничего не могу гарантировать, не знаю, что они с тобой сделают. Я тебя не обижу, мне нужно лишь одно. – Мужчина опустил руку в карман своего белого халата и вынул оттуда толстый черный фломастер. – Возможно, сейчас это прозвучит непонятно, но я прошу тебя поверить мне. Этим фломастером я нарисую на твоем теле несколько линий, в том числе там, где тебе это будет неприятно. Потом я сделаю фотографию и позабочусь о том, чтобы ты вернулась в свой… домик для гостей и чтобы с тобой ничего не случилось. Согласна?

Девушка с недоверием смотрела на черный фломастер в дрожащей руке собеседника.

– Альтернатива у тебя такая: нам придется накачать тебя всякой дрянью, и, как я уже говорил, те ребята снаружи – самые настоящие животные.

Доктор указал на маленький столик, стоящий рядом с кроватью, на котором девушка только теперь заметила металлическую миску, шприцы и небольшую коричневую бутылочку.

Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Кто-то выкрикнул что-то по-испански. Врач громко ответил на том же языке и умоляюще посмотрел на нее, а затем снял с фломастера граненый колпачок.

Мэйделин задрожала всем телом.

 

56. Мадрид

Хелен в нерешительности сидела на постели, уставившись на картину. Она ни капли не сомневалась в том, что перед ней «Мона Лиза» из Прадо. Когда в музее зазвучала пожарная сирена, она лишь ненадолго рассталась со своей сумкой. Должно быть, кто-то воспользовался этим, чтобы спрятать в ней картину. И поскольку именно Патрик Вейш взял у нее сумку с шаблонами – как она сначала решила, чтобы помочь ей, – вполне логично заподозрить, что за всем этим стоит именно он. Возможно, в музее вообще не было никакого пожара, он являлся лишь отвлекающим маневром. Неудивительно, что после прибытия в отель Патрик Вейш настоял на том, чтобы Ральф отнес сумку в ее комнату.

У входа в отель вот уже несколько минут без остановки гудели сирены. Пожарные бригады, как она сперва подумала. Возможно, теперь к ним присоединились полицейские, поскольку к этому моменту наверняка уже обнаружилось исчезновение одного из самых драгоценных экспонатов музея. А он лежал на постели рядом с ней, в ее номере! Хелен хотела уже достать телефон и позвонить в полицию, но потом передумала. Что, если ей не поверят? Что, если на картине обнаружатся только ее отпечатки пальцев? В конце концов, картина была в ее сумке, и она не сомневалась в том, что нет таких свидетелей, которые смогли бы подтвердить ее версию событий, за исключением Ральфа. Однако, если за похищением стоит Вейш-младший, то с ним, несомненно, связан и Ральф. Но разве Патрик Вейш мог украсть картину?

Ей вспомнились сокровища из коллекции его отца. Эта семья очень богата, обладает миллиардным состоянием. Зачем Патрику Вейшу идти на такой риск? И какое отношение имеет ко всему этому она? Может быть, ее хотят обвинить в этом преступлении или просто воспользовались ею, как отмычкой, чтобы осуществить свой план? Какое-то время она колебалась, не положить ли картину обратно в сумку и не притвориться ли, что она ее не заметила. Вероятно, в ближайшее время ее кто-то отвлечет и заберет у нее картину. Тогда она выйдет из дела.

Но как быть с Мэйделин? Хелен приехала в Мадрид и в музей Прадо лишь потому, что нашла в подвале дома Павла Вейша фотографию своей дочери с соответствующей припиской. Даже если это была только уловка, чтобы заманить ее сюда, – и при мысли об этом у Хелен душа ушла в пятки, – все же вполне вероятно, что семейство Вейш имеет какое-то отношение к внезапному исчезновению Мэйделин. Наконец решившись, она осторожно взяла картину за край и направилась к двери, соединявшей ее апартаменты с номером Патрика.

Она постучала, но ответа не было. Хелен медленно надавила на дверную ручку и удивилась, когда дверь поддалась. Еще недавно она была заперта. Слегка приоткрыв дверь, Хелен остановилась и прислушалась. Царила тишина. Что, если Патрик и Ральф уехали? Она с опаской заглянула в соседнюю комнату.

– Не бойтесь вы так! Можете входить, миссис Морган!

Она замерла. Голос был ей незнаком. В нем слышалось шипение, похожее на то, с каким испаряется вода. Хелен в нерешительности застыла на пороге.

– Да входите же! Мы не кусаемся! – Голос показался ей даже приветливым.

Она осторожно толкнула дверь свободной рукой. Номер Патрика был больше ее собственного, но обставлен так же роскошно. На противоположной его стороне она заметила обеденный стол с огромным букетом цветов посредине и шестью стульями, стоящими вокруг, а возле него – диванный гарнитур. На одном из двух диванов кто-то сидел: тот мужчина, которого она уже видела на картине в Варшаве. Взглянув на него, она вздрогнула. И дело было не только в его внешности. Обгоревшая кожа выглядела в точности так, как и на той картине, напоминая латексную маску. Он был совершенно лыс, и из-за этого казалось, что в нем есть что-то нечеловеческое. Однако особенно пугающей была его улыбка.

– Очень рад наконец-то познакомиться с вами лично. Вы еще красивее, чем на тех фотографиях, которые я видел, – произнес он и жестом пригласил ее присесть рядом. – Прошу, садитесь. Мы поговорим о вашей дочери. Мэйделин – чудесное имя.

Когда он произнес имя Мэйделин, у Хелен едва не остановилось сердце. Она неуверенно шагнула в комнату, и рядом внезапно мелькнула тень. Картину вырвали у нее из рук. Это был Ральф, он отдал «Мону Лизу» старику Вейшу.

– Настоящее произведение искусства! – воскликнул тот, держа картину перед собой на вытянутых руках, чтобы как следует рассмотреть ее. – Словно зов былых времен, правда, миссис Морган? – Он оценивающе взглянул на нее, а затем рот его исказился в неком подобии улыбки. – Не будьте же невежливой…

По-прежнему растерянная Хелен подошла ближе и опустилась на второй диван.

Отец Патрика повернул к ней картину, поставил ее прямо перед ней. При этом он, прищурившись, наблюдал за ее реакцией.

– La bella parvenza del male! – снова негромко, но настойчиво зазвучало у нее в ушах.

– Вы что-нибудь слышите? – с вызовом поинтересовался он.

– Что вы имеете в виду? – Хелен пыталась выиграть время.

– Вы меня прекрасно поняли!

– La bella parvenza del male! – донесся от картины шипящий звук.

– Что я слышу? Совсем ничего, – солгала она. – Где Мэйделин?

Вейш-старший еще некоторое время оценивающе смотрел на нее, затем снова улыбнулся и поставил картину рядом с собой.

– Добро пожаловать! – заявил он и протянул ей в качестве приветствия свою правую руку.

Хелен невольно уставилась на нее. На ум пришла ассоциация с манекеном. Местами она была гладкой, как кожа младенца, местами – морщинистой. Кисть отражала свет висящей над ними люстры. Хелен неохотно взяла предложенную ей руку. Та оказалась холодной и неестественной на ощупь. Инстинктивно вытерев ладонь о брюки, она тут же пожалела об этом, заметив взгляд Вейша.

– Жутко, правда? – спросил он. – Неудивительно, что мой вид вас пугает: у меня сгорел шестьдесят один процент кожи. Немногие люди пережили нечто подобное. Но не беспокойтесь, я уже привык к отвращению, которое вызывает моя внешность у окружающих.

– У меня вызывает отвращение не ваша внешность, – выдавила она из себя, не успев задуматься о том, что говорит. Но ей уже надоело самовлюбленное поведение собеседника. – Где моя дочь?

Вейш снова не обратил внимания на ее вопрос.

– Какую красивую картину вы принесли нам! «Мона Лиза» из Прадо. Я и не думал, что музей согласится расстаться с ней добровольно. Вы просто непревзойденная воровка, миссис Морган.

– Вы прекрасно знаете, что это не я ее украла, – отозвалась Хелен. Она перевела взгляд на Ральфа в поисках поддержки, однако тот неподвижно стоял у окна, заведя руки за спину.

– Но кто об этом знает, кроме вас? – ответил ей старик Вейш.

«Патрик Вейш», – подумала она и оглянулась. Интересно, где он?

– Что все это значит? Что вам от меня нужно? И прошу, скажите, где Мэйделин?

Вейш внезапно поднялся и побрел к стойке, отделявшей небольшую открытую кухню от жилой части номера. Взяв лежавшее в миске яблоко, он шумно вонзил в него зубы. Жуя с перекошенным лицом, он медленно повернулся к ней.

– Думаете, все из-за этого? Из-за этой дешевой копии? – сказал он с полным ртом, ногой показывая на стоящую на полу картину. Когда он заговорил, кусочки яблока выпали у него изо рта.

Хелен опять посмотрела на картину, и ей показалось, что она слышит шепот: «La bella parvenza del male!» Красивый отблеск зла. Она тут же отвернулась.

– С вами все в порядке, миссис Морган? – Вейш-старший остановился и внимательно взглянул на нее. Через несколько секунд он подошел к дивану, сел, откинулся на спинку и невольно застонал. – До аварии я очень любил рыбалку, – продолжал он. – Вы знаете, чем лучше всего приманивать хищную рыбу? Другой рыбкой. Помельче. Лучше всего живой, хотя это вообще-то запрещено.

Хелен с удивлением уставилась на него.

– Поэтому сначала нужно поймать рыбешек помельче, чтобы с их помощью выловить что-то покрупнее. Вы понимаете меня?

Нет. Она ничего не понимала, но перед ее внутренним взором возник образ большого темного озера, из центра которого расходились круги.

– И я – маленькая рыбка? – спросила она. – Или моя дочь?

Вейш хлопнул себя ладонью по бедру и расхохотался, издав какой-то булькающий звук.

– Ты это слышал, Ральф? Наша гостья полагает, что является рыбкой! – Из его рта в ее сторону полетели кусочки яблока. – Вы крючок, миссис Морган. А это, – Вейш указал на картину, – это и есть маленькая рыбка.

Хелен пыталась догадаться, на что намекает Вейш, но у нее ничего не получалось.

– Что с Мэйделин? – повторила она свой вопрос.

– Она тоже маленькая рыбка, да, – ответил Вейш, тщетно пытаясь вытащить что-то из внутреннего кармана пиджака правой рукой. – Похудела ваша малышка. Чертова анорексия, – сказал он и наконец достал из кармана то, что хотел. – Она в Мексике, и с ней все в порядке. Вот вам от нее небольшой привет.

В руке у Вейша был мобильный телефон. Его большой палец скользнул по экрану, затем он протянул гаджет Хелен.

С гулко бьющимся сердцем она схватила его и увидела фотографию на экране мобильника.

– Нет!

Из глаз у нее брызнули слезы, заставив расплескаться палитру пестрых красок, которую вызвал перед ее внутренним взором ее собственный крик.

 

57. Мадрид

Телефон с фотографией дрожал в ее руках. Снимок был темным, в плохом разрешении, но сомнений не оставалось: на фотографии была Мэйделин. Она стояла в одних трусиках возле койки. Освещение было ужасным, но Хелен показалось, что на заднем плане виднеется дощатая стена. В ней вспыхнул гнев. Никто не имеет права фотографировать ее дочь в таком виде!

Плечики у Мэйделин были худенькими как никогда, ребра выпирали так, что их можно было пересчитать. Ниже тоненькой шеи выступали острые плечевые кости и ключицы. Это зрелище шокировало Хелен, однако она видела свою дочь и в худшем состоянии. Хотя, разумеется, ей больно было смотреть на нее, такую тонкую и хрупкую. Однако особенно пугала Хелен решетка из черных линий на теле Мэйделин. Казалось, ее нарисовали краской прямо на обнаженной коже, словно разделив ее тело на части. Хелен сразу же поняла, что это такое: линии, которые рисуют пластические хирурги, перед тем, как начать операцию.

– Что вы с ней сделали? – Голос ее дрожал, но не от страха, а от гнева.

– Пока ничего!

На глазах у нее выступили слезы, и она тщетно попыталась сдержать рыдания.

– Я понимаю, что это расстраивает вас. Но сейчас очень важно, чтобы вы внимательно выслушали меня, миссис Морган. Важно для вас, а еще важнее – для вашей дочери. Вы слышите меня? – Внезапно старик Вейш заговорил серьезно и с поразительной мягкостью. – Вы слышите меня? – повторил он.

Хелен не ответила, не в силах отвести взгляда от лица Мэйделин, на котором она читала безграничный страх.

– Миссис Морган, вероятно, вы считаете меня – кстати, как и Патрик, – настоящим монстром. Но взгляните: в глазах большинства людей я именно таковым и являюсь.

Хелен подняла голову и посмотрела на него со всем презрением, на какое только была способна. Да, он – монстр!

– Вам придется кое-что сделать для меня, миссис Морган! – спокойно, как ни в чем ни бывало, продолжил Вейш. – Я мог бы и попросить вас об этом. Положиться на силу своего убеждения. Понадеяться, что вы проявите понимание. Я даже думаю, что если кто-то и может понять меня, то это вы. Однако, к сожалению, в этом деле я не могу позволить себе услышать в ответ «нет». Поэтому мне пришлось не оставить вам выбора. Поскольку у меня его тоже нет. И поверьте мне, мои мотивы в высшей степени благородны.

Хелен медленно опустила руку в карман блейзера, нащупала свой телефон. Если постараться, возможно, она сумеет тайком набрать номер экстренной службы.

– В похищении, истязании и краже нет ничего благородного! За это вас посадят в тюрьму, – заявила она и обернулась к Ральфу. – И вас тоже.

К этому моменту Хелен удалось перевести переключатель на телефоне в положение вибрации. Теперь он не выдаст ее, когда она будет набирать номер экстренной службы.

– Есть суд более высокий, нежели суд земной, – отозвался Павел Вейш. – Но, как уже было сказано, я и не пытаюсь переубедить вас. Шантажируя, я лишаю вас необходимости делать выбор, миссис Морган. Хотя сейчас вы этого не понимаете, я таким образом даже оказываю вам услугу.

Хелен представила себе, где на смартфоне находится иконка набора номера. Оставалось лишь надеяться, что она сумеет вслепую найти ее. Если она не ошибалась, номер службы экстренных вызовов в Европе везде одинаковый: 112. Она почти наугад ткнула туда, где эти цифры должны были находиться на клавиатуре, а затем коснулась места, где, как она считала, располагалась зеленая кнопка вызова. После этого она вынула руку из кармана. Ральф стоял у двери в ее апартаменты и смотрел прямо перед собой. Похоже, никто ничего не заметил. Если ей повезло, испанская полиция уже на связи. В любом случае, они смогут отследить экстренный вызов и хотя бы отправят сюда наряд. В этом номере они обнаружат фотографию ее дочери и картину, похищенную из музея, и этого будет достаточно для того, чтобы отправить Павла Вейша на скамью подсудимых. А потом они освободят Мэйделин. Если выяснят, где она находится. В желудке Хелен возникло неприятное жжение. Если они вообще сумеют найти Мэйделин…

– Для чего эти линии на ее теле? – вырвалось у Хелен.

– Вы же медик, вы прекрасно знаете, для чего они нужны, – отозвался Вейш, кончики пальцев которого теперь образовывали треугольник.

– Линии надрезов, – ответила она.

Вейш кивнул.

– Возможно, вы слышали о нашем новом проекте, который мы осуществляем в Мексике? Сейчас мы пытаемся дать новое определение красоте, в том числе с помощью хирургии.

Хелен почувствовала, что на миг перестала дышать, ее щеки запылали. Что ж, теперь это признание зафиксировано, если с помощью телефона ей действительно удалось дозвониться в полицию. Она полагала, что все звонки записываются.

– Если вы причините моей дочери вред, я убью вас, мистер Вейш, – прошептала она. – Клянусь.

Вейш поморщился – видимо, это была единственная гримаса, которую он мог изобразить.

– На свете нет почти ничего, что было бы сильнее материнской любви, – спокойно сказал он. – Я полагаю, вы готовы на все, чтобы спасти Мэйделин, верно?

Она не ответила, лишь бросила на него испепеляющий взгляд.

– Я объясню вам, в чем заключается наша сделка. Вы достанете мне то, чем я хочу обладать, а в награду получите назад свою дочь. Целой и невредимой.

– А кто гарантирует мне, что вы не убьете нас обеих, если я сделаю то, чего вы от меня хотите? Уже хотя бы для того, чтобы я не обратилась в полицию?

На этот раз его смех был похож на звук стартера старого автомобиля. Хелен предположила, что во время аварии в огне пострадали его дыхательные пути.

– Вы не пойдете в полицию, уж поверьте мне.

На это она решила не обращать внимания.

– Так чего вы от меня хотите?

– Вы украдете для меня кое-что, мисс Морган.

– Украсть? – недоверчиво переспросила она. – И что же?

Ее собеседник с вызовом посмотрел на нее.

– «Мону Лизу», – ответил он.

– Но вот же она, стоит тут… – удивилась Хелен и поняла все только после того, как эта фраза сорвалась с ее губ. – Вы имеете в виду настоящую «Мону Лизу»? Она в Париже. Это невозможно.

– Для нас – да, для вас – нет, – отозвался старик Вейш. – Вы ведь будете исследовать «Мону Лизу» в лаборатории Лувра. Это просто уникальная возможность.

Хелен в недоумении покачала головой:

– Даже если бы я хотела…

– Вы хотите, – перебил ее Павел Вейш. – Ради своей дочери. Вы поедете в Париж вместе с моим сыном Патриком. Не пытайтесь связаться с полицией или с кем-то еще. Кроме вас самой, вам и вашей дочери никто не поможет.

Хелен подумала о лежащем в кармане мобильном телефоне. «Только бы у меня получилось набрать номер экстренной службы!» – мысленно взмолилась она.

– Отдайте мне телефон! – потребовал Павел Вейш.

Хелен неохотно протянула ему аппарат, бросив последний взгляд на фотографию дочери.

– Я имею в виду ваш телефон, – произнес он, пряча собственный мобильник в карман пиджака.

– У меня его нет с собой.

Едва Хелен успела сказать это, как Ральф быстро подошел к ней и уверенно опустил руку в карман ее блейзера.

– Оставьте меня в покое! – крикнула она, пытаясь вырвать мобильник из рук Ральфа, но тот уже передал его Павлу Вейшу. Старик показал ей экран.

«22#» – вот что там было написано.

– Не забывайте включать блокировку экрана, не то телефон может случайно сам позвонить кому-нибудь, – произнес он. Поднятый уголок его рта изображал веселую улыбку.

Затем он бросил мобильник Ральфу, тот поймал его, положил на пол и раздавил точным движением каблука.

– Если сегодня обыщут вашу квартиру в Бостоне, миссис Морган, все будет указывать на то, что это вы стоите за похищением «Моны Лизы» в музее Прадо. На вашем компьютере найдут разного рода данные, например планы зданий и сообщения прессы, которые свяжут вас с кражей. Там будет даже предложение о покупке от анонимного торговца антиквариатом. Все, что найдет полиция на жестком диске вашего компьютера, укажет на то, что это сделали вы. Поэтому будем надеяться, что вас поймают не слишком скоро и у вас будет достаточно времени для того, чтобы спасти свою дочь. Как я уже говорил, Патрик поедет с вами в Париж.

Хелен слушала его, и перед ней в воздухе порхали ярко-желтые неоновые круги. Как же ей хотелось разбить о его лысую голову тяжелую цветочную вазу, стоявшую на большом столе!

– И все это ради денег? – выдавила она из себя. – Я думала, вы миллиардер. Сколько денег вам нужно, чтобы остановиться? Вы проявляете подобную бесчеловечность только из жадности?

Павел Вейш покачал головой.

– Или вы просто хотите обладать этой картиной? – Она надеялась, что в ее голосе звенит вся та ненависть, которую она к нему испытывала.

Она думала, что он станет смеяться над ней, но вдруг увидела на лице Вейша грустное выражение.

– Дело не в деньгах, миссис Морган. Деньги значения не имеют. Никто не знает об этом лучше того, у кого их очень много. И даже не в искусстве. Речь идет о чем-то намного более важном. Настолько важном, что ради этого можно пойти на любые жертвы. Вас это не утешит, но мы с вами находимся при этом на правильной стороне.

– Это всего лишь вопрос перспективы!

– Ваша фраза мне нравится, миссис Морган. Перспектива зависит от точки, на которой находится наблюдатель, а значит, в ней есть нечто относительное. Равно как и в красоте. Что для вас красота, миссис Морган?

Хелен замерла. Сейчас ей было не до научных или философских дискуссий.

– Есть дюжина подходов к тому, чтобы объяснить красоту, – уклончиво ответила она.

– Я спрашиваю о вашем подходе. В конце концов, это область ваших исследований.

– Для меня восприятие красоты – это чисто неврологический процесс. Раздражение определенных зон мозга.

– Отлично! – похвалил ее Вейш и передвинулся ближе к краю дивана. – Вы когда-нибудь слышали о сравнении человеческого мозга с жестким диском компьютера?

– Весьма поверхностная точка зрения…

– Наверное, вы относитесь к этому так, потому что вы – невролог. Но мне нравится все упрощать. Думаю, вы согласитесь, если я скажу, что человеческий мозг можно программировать точно так же, как устанавливают определенные программы на жесткий диск компьютера.

– Да, это упрощение…

– Поэтому я и спрашиваю вас, миссис Морган: кто заложил в наш мозг те программы, которые отвечают за восприятие так называемой красоты? Вы никогда не задумывались об этом?

– Это философский вопрос. Я занимаюсь неврологическими исследованиями. И в данный момент я не могу думать об этом, поскольку…

Павел Вейш улыбнулся.

– Но такой исследователь, как вы, просто обязан задаваться этим вопросом.

Хелен в отчаянии пожала плечами.

– Не знаю, что вам от меня нужно…

– Красота – это зло, миссис Морган. – В уголках глаз Павла Вейша блестели слезы, возможно, вызванные его травмами. – Вам ведь известно о золотом сечении…

При слове «сечение» перед ее внутренним взором возникла фотография дочери с пугающими линиями на теле.

– Конечно! – с раздражением отозвалась она.

– Золотое сечение – это корень всех зол.

Снаружи донеслось громкое завывание сирен. Ральф подошел к окну и выглянул на улицу сквозь гардину.

– Нам лучше исчезнуть, мистер Вейш, – низким голосом произнес он.

Отец Патрика Вейша поднялся и указал на стоявшую рядом с ним «Мону Лизу».

– Возможно, позже у нас будет время углубиться в эту тему, миссис Морган, – с сожалением в голосе произнес он. – Ральф, положи картину обратно в сумку миссис Морган и не забудь ее багаж! Он понадобится ей для исследований в Лувре. Встретимся в подземном гараже, – сказав это, он подошел к двери номера и открыл ее. – Вы позволите, миссис Морган? – Он протянул ей руку, приглашая встать.

Хелен неохотно последовала за ним.

– Поглядев на нас с вами, можно подумать, что мы – красавица и чудовище, – произнес Вейш, когда она прошла мимо него, и снова расхохотался.

Хелен вспомнила записку, которую видела в его доме в Варшаве.

– Вы не чудовище, – сердито заметила она. – В одноименной сказке под личиной монстра скрывался тонко чувствующий человек.

Черты лица Павла Вейша застыли, и ей показалось, что Ральф усмехнулся, услышав эти слова.

 

58. Мадрид

– Что вы имеете в виду? – Директор Алегре казался по-настоящему растерянным.

– Изображение пчелы. Наклейка, граффити, я не знаю, что именно! Не попадалось ли вам где-нибудь на глаза изображение пчелы, которого прежде не было?

Сеньор Алегре удивленно покачал головой, снял очки и протер их синим платком, который вынул из кармана брюк.

– Нет, сэр. По крайней мере, мне об этом неизвестно. На этот счет вам стоит поговорить со служащими Гражданской гвардии.

Миллнер посмотрел на пустую раму на стене. Сразу же после его прибытия в Мадрид Келлер прислал ему сообщение о громком похищении произведения искусства, хотя уверенности в том, что это как-то связано с их делом, у него не было. Миллнер же все понял сразу. Его внутренний голос, его интуиция, его инстинкт – все пели в унисон. Добираясь на такси в музей, он покопался в интернете и чуть не подпрыгнул от радости, узнав, что «Мона Лиза» считается примером картины, созданной по всем критериям золотого сечения. Если во время перелета он еще спрашивал себя, зачем Патрику Вейшу понадобилось в Мадрид, то теперь этот вопрос был решен быстрее, чем он надеялся. Благодаря удостоверению агента ФБР и звонку Келлера в министерство внутренних дел Испании его быстро пропустили к директору музея Прадо. Тот, в свою очередь, сразу же провел его к пустой раме картины, хотя, судя по всему, по-прежнему находился в состоянии шока.

– Итак, давайте еще раз, сначала. Вы подошли с этой женщиной к картине, когда внезапно сработала пожарная сигнализация?

– Да, отовсюду повалил дым, который исчез так же быстро, как и появился.

– Как ее зовут, говорите? – Миллнер вынул смартфон, чтобы сделать запись.

– Хелен Морган. Знаменитый ученый из «Бостон ньюроэстетикс».

– Американка, – пробормотал Миллнер себе под нос. – А какой наукой она занимается?

– Нейроэстетикой.

Миллнер нахмурил лоб. Об этом он никогда прежде не слышал.

– Она исследует влияние красоты на человеческий мозг. Это новая дисциплина, которая…

– А почему она хотела посмотреть именно «Мону Лизу»? – перебил его Миллнер.

На губах директора впервые мелькнуло что-то вроде улыбки, хотя и довольно грустной.

– Такой вопрос мог задать только человек, не имеющий отношения к искусству. «Мона Лиза» – олицетворение красоты.

– Но это ведь не оригинал, правда же? – спросил Миллнер и сразу добавил: – Был.

И словно его вопрос оказался последней каплей, в глазах его собеседника вспыхнуло пламя.

– Наша картина даже красивее, нежели оригинал. Посмотрите на проспекты! Яркая «Мона Лиза» – это наша. Матовый экземпляр – та, что в Лувре. Как вы думаете, почему похитили нашу «Джоконду», а не ту, что в Париже?

– Полагаю, потому, что ваша была хуже защищена, – сухо отозвался Миллнер, за что получил в ответ сердитый взгляд. – Где сейчас эта Хелен Морган?

– Понятия не имею. Когда начался пожар… Я хочу сказать, когда повалил дым, мы потеряли друг друга из виду. Полагаю, она оказалась достаточно умна, чтобы покинуть помещение, как и все остальные посетители. – Потрясенный сеньор Алегре снова покачал головой. – Слава богу, что никто не пострадал!

– Полиция сообщает, что кто-то поджег дымовые шашки. Собственно, пожара как такового не было. Дым ни для кого не представлял опасности, – сообщил директору Миллнер. – Кроме «Моны Лизы».

– Не нравится мне ваша грубость, – с неодобрением посмотрел на него директор. – Вы вообще представляете, какую культурно-историческую ценность мы утратили?

Этого он не знал, нет. По пути в музей он читал о настоящей «Моне Лизе», не о той, которая находилась здесь и, судя по всему, была лишь подделкой.

– Так я и думал! – насмешливо заявил директор, заметив озадаченное выражение лица Миллнера. – Лучше объясните мне, почему вы прилетели сюда так быстро, хотя вы не знали о ценности картины? И какое отношение ко всему этому имеет ФБР?

Справедливый вопрос, однако отвечать на него Миллнер пока не хотел.

– Откуда вы знаете эту миссис Морган? – попытался он отвлечь директора.

– Мне ее рекомендовали…

К ним подошел молодой сотрудник и что-то прошептал директору на ухо.

– Сожалею, но пришел представитель страховой компании. Мне нужно вернуться в кабинет, – извинился директор и бросил последний печальный взгляд на раму картины.

– Кто рекомендовал? – снова спросил Миллнер, схватив директора за рукав.

– Мистер Вейш, – ответил сеньор Алегре.

– Патрик Вейш?

– Нет, его отец, Павел Вейш. Он позвонил мне несколько дней назад и сказал, что находится в Мадриде и хочет зайти к нам. Однако вместо него сегодня явился его сын вместе с миссис Морган.

От удивления Миллнер выпустил рукав директора, и тот воспользовался этой возможностью, чтобы быстро удалиться, поправляя на ходу пиджак. Миллнер хотел было пойти за ним, но передумал. Взгляд его упал на небольшую камеру наблюдения, висевшую в углу комнаты. Он терпеть не мог просматривать записи.

 

59. Коюка-де-Бенитес

Доктор Рахмани выблевал содержимое своего желудка в жестяную бочку, служившую ему в качестве мусорного ведра и полную медицинских отходов: пустых шприцев, полых игл, использованных латексных перчаток и испачканных кровью тампонов. Ему казалось, что глаза его вот-вот выпадут из орбит, в висках пульсировала кровь.

Он мог убеждать себя, что виновата в этом только водка, которую он пил сейчас, словно воду, однако прекрасно знал, что это не так. Склонив голову над ведром, он краем глаза видел койку, стоящую в центре комнаты. Только светло-зеленые операционные простыни и передвижной аппарат для наркоза придавали комнате атмосферу операционного зала. На самом деле это была лишь грязная хижина в богом забытой пыльной местности.

Всего этого девушка на койке уже не видела. Поскольку по дороге из «отеля», как называли охранники здание из черного камня, она сопротивлялась, мексиканцы впрыснули ей полный шприц успокоительного. Такого, которое обычно вкалывают телятам и свиньям во время перевозки. Поначалу он пытался остановить их, однако средств для наркоза в лагере не хватало, а он был необходим для операций. Поэтому он радовался, если девушки были еще живы, когда их привозили к нему.

Он никак не мог забыть ту малышку. Она была моложе других. Ему было приказано нарисовать на ее теле как можно больше линий надреза, а потом сфотографировать. Остальных девушек его снимать не просили. И она казалась необычной не только поэтому. Она была не так красива, как остальные. Но после того, что ему довелось пережить за последние дни, он вообще разучился мыслить категориями «красивый» – «уродливый». Ему уже казалось, что он больше никогда не сможет назвать женщину красивой, слишком жестокой была его работа. Нет, его тронула не внешность той девушки. В глазах у нее он увидел нечто такое, что дало ему надежду. Хотя она покорилась и позволила ему разрисовать себя фломастером, в ее взгляде при этом отчетливо читалось, что она не сдалась. Несмотря ни на что, гордости она не утратила. Когда охранники уводили ее, она еще раз обернулась и с упреком посмотрела на него. И это затронуло в нем что-то. В его душе зрела мысль, которую он пока не мог облечь в слова. Тело его сотрясла дрожь, и он встряхнулся, словно мокрый пес.

Рахмани поднял голову. Взгляд его упал на столик, стоявший рядом с кроватью, и он снова ощутил тошноту.

Старик уехал из лагеря на несколько дней, но надежды Рахмани на то, что в его отсутствие операции остановятся, не оправдались. Напротив, утром Тико разбудил его и передал «привет от шефа»: список и посылку. В списке значились имена следующих кандидаток. А в посылке обнаружилось то, что сейчас лежало среди других приборов и блестело в слабом свете мутной лампы: новехонькая пила для костей.

 

60. Флоренция, около 1500 г.

Наши идеи распространяются. На прошлой неделе я делал во Флоренции доклад, а сегодня мастер из Испании, который приехал к нам по рекомендации, рассказал мне о моих собственных теориях! Можно представить, каково было его удивление, когда я открыл ему, что я – не кто иной, как автор этих идей! (В принципе, источником их был lo straniero, но думаю, он не обидится на меня за то, что я украсил себя его лаврами.)

Я искренне уверен, что Божественная пропорция однажды уничтожит все остальные. Так, как хорошая пшеница вытесняет плохую, если только посеять ее в достаточном количестве. И, клянусь Господом, мы сажаем! Хотя я вынужден признать, что я намного прилежнее Леонардо и незнакомца. Не знаю, сколько времени они уже работают над портретами. Не хочу даже думать о том, сколько их они намерены создать.

Я должен рассказать и о Салаи. Сначала он решил, что полотна разговаривают, теперь он заявил, что новая картина Леонардо поет, если посмотреть на нее вблизи. Я спросил, когда это с ним случилось, но он просто развернулся и ушел.

Мой вопрос показался ему слишком черным. Я уверен, что он сказал именно «черным», а не «мрачным». Как нечто сказанное может иметь цвет?

Тут пытаешься осознать Вселенную, а тебе мешает жалкий грешник в собственном доме.

 

61. Мадрид

Миллнер стоял за спиной Ксавье, начальника службы безопасности музея, и смотрел на стену, состоящую из маленьких черно-белых мониторов. Люди на них двигались, словно в замедленной киносъемке, поскольку камеры наблюдения делали всего лишь двенадцать снимков в секунду: так записи занимали меньше места. Это злило Миллнера. В музее хранятся произведения искусства, стоящие миллионы долларов, а руководство жалеет денег на технику для службы безопасности, чтобы сэкономить пару тысяч долларов в год!

– Вот они! – произнес Ксавье и остановил изображение. Он указал мясистым пальцем на троицу, спешащую через фойе.

– Одна женщина, двое мужчин. Они сказали, что у них встреча с директором. Мои люди у входа позвонили, и мы пропустили их.

Миллнер кивнул и подошел ближе к монитору. Слегка напрягшись, он узнал лицо Патрика Вейша, фотографию которого присылал ему Келлер.

– Отмотайте немного назад, – попросил он Ксавье. – Можно ли увеличить изображение?

Начальник службы безопасности отрицательно покачал головой.

Миллнер наблюдал за тем, как эти трое входят в холл и быстрыми шагами приближаются к контролю.

Женщина – должно быть, упомянутая директором Хелен Морган, – похоже, была довольно привлекательной. Даже на маленьком мониторе можно было разглядеть ее правильные черты лица. Миллнер решил, что ей около сорока. Рослая, стройная, темные волосы заплетены в косу. Она высоко держала подбородок, да и вообще казалась очень статной. На ней были джинсы и блейзер.

Третий мужчина шел на некотором расстоянии от них. Миллнер сразу понял, что это телохранитель. Несмотря на большой размер, костюм едва не лопался на его широких плечах. Даже на прерывистой серии изображений было видно, что он постоянно оглядывается, словно бы проверяет все вокруг.

– А вот директор ведет даму по выставке. Тех двоих с ними нет, наверное, они ждут сеньора Алегре и женщину в его кабинете или в кафе музея, а может быть, находятся там, где нет камер. Мы наблюдаем только за выставочными залами, да и там камеры стоят не в каждом углу.

Миллнер оперся на обе руки, наклонился и вгляделся в монитор. Директор и миссис Морган, похоже, беседовали.

– А что у нее на плече?

Ксавье прищурился, вглядываясь в экран.

– Сумка, сеньор.

Миллнер растерялся.

– Разве их не нужно сдавать при входе?

– Обычно так и бывает, сеньор. Но миссис Морган – гость директора. Насколько мне известно, в сумке находились рабочие материалы. Она одна из этих… лабораторных мышек.

Миллнер обернулся к Ксавье и вопросительно поднял брови.

– Так мы называем тех, кто работает с картинами. Реставраторов. У них есть особые разрешения на инструменты. И, судя по всему, эта сеньора каким-то образом к ним относится.

И оба снова обернулись к записям.

– А вот повалил дым. Похитители подожгли дымовые шашки. Теперь ничего не видно.

Директор и миссис Морган исчезли в густых клубах дыма.

– А когда она появится снова? – поинтересовался Миллнер.

Ксавье нажал на клавишу и принялся напряженно всматриваться в мониторы. По всей видимости, он умел охватывать взглядом сразу несколько экранов.

– Вот! – вдруг сказал он, указывая на дисплей в верхнем левом углу. – Фойе. Она выходит с одним из мужчин со стороны лестницы и выбегает на улицу. Вот!

Миллнер наблюдал за обоими людьми, которые словно прыгали по картинкам.

– Стоп! – крикнул он, когда женщина вдруг оглянулась в сторону камеры. – Странно… – произнес он себе под нос, но, по всей видимости, недостаточно тихо.

– Что странно?

– Кажется, она действительно была в панике, – ответил Миллнер.

– Вовсе не странно. Вы посмотрите на других посетителей. На тот момент никто еще не знал, что настоящего пожара нет.

Миллнер кивнул, словно бы признавая его правоту. Он решил не делиться с собеседником своими соображениями.

– Дальше, – попросил он.

Он увидел, как Хелен Морган и ее спутник вышли из музея через одну из открытых дверей.

– Еще раз назад, пожалуйста.

Ксавье покрутил колесико рядом с клавиатурой, и картинки замелькали в обратном порядке.

– Стоп! – снова крикнул Миллнер. Он медленно откинулся на стуле, затем опять наклонился вперед, словно, изменив угол зрения, мог разглядеть что-то еще.

– Ее нет, – наконец заметил он, коснувшись указательным пальцем стекла монитора.

– Кого нет? – удивился Ксавье.

– Не кого, а чего. Сумки! – ответил Миллнер. – Когда появился дым, та была у нее на плече. А здесь ее нет!

– Может быть, женщина уронила сумку, когда запаниковала, – предположил Ксавье. – Я бы тоже так сделал, если бы начался пожар.

Миллнер поморщился.

– Вы нашли сумку?

Ксавье пожал плечами:

– Мне об этом неизвестно, но я это выясню.

– Давайте еще раз, дальше.

Начальник службы безопасности нажал на кнопку, и картинки пришли в движение. Некоторое время они наблюдали за людьми, поспешно пересекавшими фойе и выбегавшими на улицу.

– Вот! – вдруг воскликнул Миллнер, указывая пальцем на экран. Ксавье снова остановил запись. – Патрик Вейш с сумкой!

– Наверное, он нашел ее и отдал миссис Морган, – отозвался Ксавье. – Это объясняет, почему мы ее не обнаружили.

Миллнер помассировал подбородок, глядя на монитор вслед удаляющемуся Патрику Вейшу, который тоже в конце концов скрылся из вида, выйдя на улицу.

– Можете сделать копию? Всего, что мы сейчас посмотрели?

– Без проблем, сеньор. Куда прислать?

Миллнер протянул ему визитку.

– На этот электронный адрес.

Начальник службы безопасности разглядывал карточку, и глаза у него сияли.

– Круто! Настоящая визитка агента ФБР. Будет стоять у меня дома на почетном месте! – Он с торжествующим видом поднял ее вверх.

Миллнер похлопал его по плечу, поблагодарил и попрощался.

Он поспешно пересек фойе, которое недавно видел на записях. Теперь оно казалось совсем пустым, только двое полицейских стояли на страже. Они открыли ему двери.

Выйдя из здания, он достал мобильный телефон.

– Келлер, – послышался в трубке голос шефа.

– Нам нужен ордер на обыск квартиры миссис Хелен Морган. – Он решил сразу перейти к делу, для верности даже продиктовал это имя по буквам. – Она научный сотрудник «Бостон ньюроэстетикс».

– Что она натворила?

– Она – та самая американка, личность которой до сих пор не была установлена. Она сопровождала Патрика Вейша, и, если я не ошибаюсь, сегодня они вместе похитили «Мону Лизу» из музея Прадо в Мадриде.

Келлеру потребовалось мгновение, чтобы переварить эту новость.

– И каким образом это относится к нашему делу?

– У меня появилась догадка, впрочем, пока еще слишком сырая, чтобы ею делиться. – Высказывать свои подозрения было слишком рано, он нуждался в более подробной информации.

– Тут еще одну девушку отпустили, – мрачным голосом произнес Келлер.

– И?..

– Если хотите сегодня спать спокойно, лучше не спрашивайте. Или можете посмотреть в интернете. Уже создали сайт с фотографиями этих девушек «до» и «после».

По спине у Миллнера побежали мурашки.

– Ужас какой!

– Более десяти миллионов посещений страницы – в первый же день! Фотографиями делятся в социальных сетях, от них нам уже никогда не избавиться! – В голосе Келлера слышалось неподдельное возмущение.

– Мы можем выяснить, кто стоит за созданием сайта?

– Пока нет. Я еще не совсем понял ситуацию, но эта страница – словно фантом. Она постоянно изменяет техническую структуру, используя для этого инфицированные компьютеры.

– Зачем они размещают фото в сети?

– Наши криминалисты уже ломают над этим голову. Может быть, похитители таким образом хотят усилить давление, намереваясь в какой-то момент все же потребовать выкуп. Или преследуют какие-то политические цели. Белый Дом снова делает ставку на наркокартели, которые собираются настроить американскую общественность против вмешательства нашего правительства в борьбу с наркоторговлей в Мексике. В прошлом месяце с нашей помощью удалось поймать одного из боссов и отправить его в Вашингтон…

– Я так не думаю, – сразу же возразил Миллнер.

– Вы же знаете: с волками жить…

– Что с пчелами?

– Ситуация драматическая. Если верить союзам пасечников, уровень смертности составляет уже двадцать четыре процента, и болезнь стремительно распространяется. Кажется, до сих пор эпидемия пощадила только австралийских пчел.

Миллнер глубоко вздохнул. Несмотря на выхлопные газы на оживленной улице, в Мадриде еще пахло летом.

– А компьютерный вирус?

– Еще хуже. По оценкам наших экспертов, инфицирован тридцать один процент всех компьютеров в мире. Все поисковые системы уже отключили поиск по изображениям. Многие фотоагентства приостановили оказание услуг. Загляните в социальные сети. Настоящая выставка фильмов ужасов! И я не шучу: в нашу эпоху цифровых средств массовой информации это просто катастрофа!

Миллнеру вспомнились слова Чендлера о силе изображений.

– Я в бюро уже тридцать два года, но такого количества загадочного дерьма в одном деле еще никогда не видел. – Келлер издал громкий стон.

– Я буду держать вас в курсе, сообщу, как только появится что-то новое. Позаботьтесь о миссис Морган. И, пожалуйста, не забудьте проверить свой компьютер, – задумчиво произнес Миллнер и закончил разговор.

Он смотрел на одну из статуй, украшавших фасад музея, выполненный из натурального камня. Белые скульптуры стояли каждая в своей нише, создавая интересную игру теней. Его внимание привлекла фигура женщины в одежде, какую носили древние римляне или греки. В правой руке она держала посох. Статуя возвышалась на пьедестале, на котором, как и на других, было выгравировано слово.

– Simetria, – прочел он вслух. Симметрия.

На шее фигуры змеилась длинная трещина, словно кто-то отрубил ей голову, а потом снова поставил на место.

– Зачем кому-то понадобилось обезглавливать такую красивую статую, которая к тому же символизирует не что иное, как симметрию? – услышал Миллнер чей-то голос. Оглянувшись и обнаружив, что рядом никого нет, он понял, что говорил сам.

 

62. Мадрид

– Мы поедем туда на машине?

Они уже целую вечность пробирались по запруженным улицам, а несколько минут назад движение и вовсе замерло.

– Лететь или ехать на поезде слишком опасно. Зато картина с нами. Кроме того, в аэропорту зарегистрировали бы наши имена. – Сказав это, Патрик Вейш посмотрел на сумку, стоявшую у него в ногах между передними и задними сиденьями.

Хелен внимательно смотрела на Патрика. Вероятно, он ее выдал. Отец воспользовался им как приманкой. Если еще утром присутствие Патрика Вейша дарило ей ощущение надежности, то теперь в ее душе нарастало презрение к нему. Презрение и, как она была вынуждена себе признаться, даже ненависть. Хелен знала, что такое ненависть: она носила это чувство в себе девять месяцев со дня нежеланного зачатия и только после рождения Мэйделин научилась превращать его в положительную энергию. И вот теперь это желание уничтожить человека вернулось. Оно нарастало в ней с каждой минутой, и Хелен ничего не могла с ним поделать – или же просто не хотела.

– И сколько же добираться из Мадрида в Париж? – спросила она со всей холодностью и отстраненностью, на какие только была способна.

– Обычно часов двенадцать, но мы надеемся успеть за девять. Ральф – неплохой водитель. Однако если мы и дальше будем двигаться в таком же темпе, как сейчас, нам потребуется на это добрых двадцать часов. – Патрик Вейш устало улыбнулся собственной шутке.

Хелен решила не обращать внимания на его попытки казаться остроумным, ей было не до смеха.

– Почему ваш отец хочет, чтобы я украла именно «Мону Лизу»? – спросила Хелен.

– Он одержим, – презрительно фыркнул Патрик.

– Чем одержим?

Патрик Вейш пожал плечами:

– Вы ведь видели его коллекцию. Красотой.

– Звучит безумно, – с отвращением отозвалась Хелен.

– Он и есть безумец.

– Вы должны остановить его!

Автомобиль резко затормозил: их подрезал транспортер.

– К сожалению, не могу, – ответил Вейш-младший, мрачно глядя прямо перед собой.

– Почему же? – Она хотела задать этот вопрос с упреком в голосе, но вместо этого в нем прозвучало лишь сомнение.

– Вам не понять, – сказал Патрик Вейш и закрыл лицо руками. – Если он что-то вбил себе в голову, его никто не сможет остановить. Это его талант: он всегда получает то, чего хочет. Любой ценой.

– Давайте вместе пойдем в полицию, пока еще не слишком поздно! – не успокаивалась Хелен.

Патрик с опаской взглянул на Ральфа, который молча сидел за рулем, и Хелен тут же поняла, что ее последние слова были ошибкой. В зеркале она увидела глаза Ральфа, который смотрел на нее без всякого выражения.

– Думаю, мистер Вейш был бы очень разочарован, если бы вы так поступили. И ваша дочь тоже, – заявил Ральф и, включив сигнал поворота, сменил полосу.

– Зачем вы это делаете? Ради денег? – спросила она, не глядя на Ральфа.

Хелен ждала ответа, но когда его не последовало, она забилась в самый угол заднего сиденья. Патрик Вейш поступил точно так же и стал смотреть в боковое окно. Ей казалось, что после этого разговора ее последняя надежда развеялась. Очевидно, никто ей помогать не станет.

Автомобиль снова остановился. Она осторожно положила левую руку на ручку двери и потянула на себя хромированный рычажок, который сдвинулся на несколько миллиметров. Резкое движение пальцев – и она откроет дверь, выскочит из автомобиля и убежит. В отличие от Патрика Вейша, она была не пристегнута, ее не успеют задержать. Сидящий на водительском сиденье Ральф не сумеет быстро отреагировать. По крайней мере, она на это надеялась. Вероятно, она сможет скрыться в одном из находящихся неподалеку магазинов и попросить там о помощи. Тот факт, что она признается сама, должен убедить полицию в том, что она является жертвой, а не преступницей. В конце концов, она – американский ученый. Мысли Хелен вернулись к Мэйделин, и она тут же растеряла все свое мужество. Даже если она сумеет убедить полицию в том, что невиновна, – как она найдет Мэйделин без Павла или Патрика Вейша?

– Блокировка дверей включена, миссис Морган, – заявил Ральф. – Лучше пристегнитесь, сейчас будем проезжать пункт дорожного контроля. Не хватало нам еще неприятностей с полицией.

Хелен почувствовала, как запылали ее щеки оттого, что ее застали врасплох. Скоро стало понятно, почему возникла пробка: в нескольких метрах мигали огни полицейского автомобиля. Полицейские в желтых жилетах сузили дорогу с помощью конусов и проверяли каждое авто. Пульс Хелен участился. Их разделяло лишь несколько машин.

– Это глупая идея! – прошептал ей на ухо Патрик Вейш. – Подумайте о дочери. Мой отец безумен. Совершенно неконтролируемый человек. А Ральф способен на все.

– Вы не лучше его! – Хелен даже не пыталась скрывать свою ярость и презрение.

– Он держит меня так же, как и вас.

– Каким образом?

Он запнулся.

– Об этом я не хочу говорить.

Хелен посмотрела вперед. Еще четыре автомобиля – и настанет их очередь.

– Скажите мне, где моя дочь, или я сейчас сдам нас всех, – потребовала она со всей решительностью, на которую была способна. Ральф обернулся к ним и бросил на Вейша-младшего угрожающий взгляд.

– Я не знаю, – ответил тот. – Отец мне не говорил.

– Я вам не верю! – Она обернулась к Ральфу. – Где моя дочь?

Автомобиль перед ними тронулся с места, образовалась брешь между ним и следующей машиной.

– Я тоже не знаю, – спокойно ответил Ральф.

У них за спиной раздалось гудение, которое привлекло к себе внимание полицейского. Ральф поспешно сократил расстояние с предыдущим автомобилем.

– Я серьезно. Значит, мы все отправимся в тюрьму!

Эту ситуацию Хелен не планировала, но чувствовала, что подобная возможность подвернется нескоро.

– Он нам ничего не сказал! – настойчиво повторил Патрик Вейш. Ей даже показалось, что она различила в его голосе нотки страха. – Проявите благоразумие!

– Где ваш отец? – спросила Хелен.

– Понятия не имею. – Похоже, Патрик Вейш собирался настаивать на своей версии.

– Может быть, полицейские знают? – с сарказмом предположила Хелен.

Один из сотрудников полиции начал разговор с водителем автомобиля, стоявшего через один от них. Другой полицейский, прикрыв глаза от солнца ладонью, смотрел сквозь стекло на заднее сиденье машины.

– Подумайте: если мы окажемся в тюрьме, вы не сможете похитить из Лувра «Мону Лизу» для моего отца. И ему станет незачем щадить вашу дочь! – Патрик Вейш говорил очень быстро, не сводя взгляда с поста контроля.

Хелен вздрогнула. Теперь, когда он заговорил об этом, затея показалась ей еще более безумной: украсть «Мону Лизу» из Лувра…

– Скажите, где моя дочь? – не отставала она. Полицейские уже разговаривали с водителем «ауди» перед ними.

– Мистер Вейш в Мексике! – вдруг ответил Ральф, не оборачиваясь к ним.

– Где в Мексике?

Ральф бросил на нее быстрый взгляд в зеркало заднего вида, словно колеблясь.

– Коюка-де-Бенитес. Неподалеку от Акапулько.

Хелен удивилась. Она не ожидала столь конкретного ответа, однако было неясно, говорит ли Ральф правду. Патрик Вейш казался ошеломленным и пытался встретиться с ним взглядом в зеркале.

– Да какая разница! Все равно она ничего не сможет сделать, – извиняющимся тоном произнес Ральф.

– А моя дочь? – не сдавалась Хелен. – Где она?

Ральф пожал плечами:

– Возможно, тоже там, я не уверен. Но эти шлюхи, американские модели, точно в Мексике.

В этот миг автомобиль перед ними тронулся с места и полицейский со скучающим видом махнул Ральфу рукой, веля ехать дальше.

Хелен обратила внимание, что Ральф продолжает смотреть на нее в зеркало заднего вида. Мексика? Его слова подарили ей надежду и одновременно встревожили еще больше. Как бы там ни было, теперь у нее есть первая зацепка. Впрочем, этой информации недостаточно, чтобы спасти Мэйделин, если сдаться полиции. Автомобиль притормозил, Ральф опустил стекло.

В ушах у Хелен гулко стучала кровь. В глубине души она надеялась, что их поймают. Возможно, камеры наблюдения в музее все зафиксировали и ищут именно их. Взгляд ее упал на сумку. Размеры у нее необычные. Если полицейский заглянет внутрь автомобиля, то обязательно обратит на нее внимание.

Она услышала, как Ральф разговаривает с полицейскими на прекрасном испанском языке, затем он протянул в окошко маленький кожаный футляр. Полицейский открыл его, внимательно изучил содержимое, а затем вернул его Ральфу и один раз стукнул по крыше, даже не взглянув на пассажиров на заднем сиденье. Когда автомобиль медленно двинулся с места, окно на стороне водителя начало закрываться.

Хелен с удивлением посмотрела на Патрика Вейша, который шумно перевел дух и откинулся на сиденье.

– Что это было-то? – поинтересовалась она и в зеркале заднего вида увидела, как улыбается Ральф.

– Дипломатический паспорт, – ответил он. – Мужчина, который сидит рядом с вами, как и его отец, является почетным консулом Кабо-Верде. Иногда это очень удобно, кроме того, такой статус запрещает полицейским обыскивать автомобиль.

– Почетный консул Кабо-Верде? – недоверчиво переспросила Хелен.

– Это группа островов неподалеку от Африки. Я там никогда не был, но там, говорят, очень красиво, – с серьезным выражением лица произнес Патрик Вейш. – За деньги можно купить абсолютно все.

Хелен обернулась и сквозь заднее стекло увидела, как за ними проверяют небольшой грузовик. Очевидно, он показался полицейским подозрительным, поскольку его окружили сразу шесть человек в униформе.

Ярко-желтые жилеты полицейских быстро уменьшались, вскоре исчезли из вида даже сверкающие проблесковые маячки их автомобилей. Хелен почувствовала себя, как потерпевший кораблекрушение в океане, мимо которого вдалеке проплывает спасательное судно, чей экипаж не слышит отчаянных криков о помощи.

– Вам стоит немного поспать, – произнес Патрик Вейш, и, хотя голос его звучал мягко, слова вызвали яркие вспышки перед закрытыми глазами Хелен. – Ближайшие дни обещают быть очень напряженными.

Хелен откинулась на спинку сиденья. Хотелось плакать, но ей следовало быть сильной, хотя бы ради Мэйделин.

С течением времени анорексия ее дочери становилась все более пугающей, и однажды Хелен поняла, что как мать ничего больше не может сделать. С тех пор, как ее малышка впервые попала в клинику и осталась там одна, Хелен не могла избавиться от ощущения, что бросила Мэйделин на произвол судьбы. Врачи пытались ее успокоить, постоянно говорили ей, что это болезнь, требующая специального лечения. Но ни одна мать не может оставить ребенка на попечение других, не испытывая при этом угрызений совести.

Конечно, Хелен искала причины болезни Мэйделин и по большей части винила в ней себя. Может быть она, бывшая модель, привила ей неправильные ценности? Когда она в очередной раз садилась на весеннюю диету или жаловалась, что опять поправилась, – может быть, Мэйделин еще в детстве невольно запоминала ее слова, придавала им слишком большое значение и в итоге создала болезненный идеал красоты? Хелен с гордостью показывала ей фотографии времен своей модельной карьеры, когда платья болтались на ее тощем теле, словно на вешалке. Или дело было в том, что Мэйделин так и не познакомилась с родным отцом, может быть, в этом заключается одна из причин ее болезни? Может быть, все эти годы ей очень не хватало отца?

Тогда Хелен встречалась с мужчинами, но герои ее романов редко годились на роль отца. Много работая и в одиночку воспитывая ребенка, нельзя стать желанным товаром на рынке незамужних женщин, и, откровенно говоря, выбор у нее был небольшой.

А потом появился Гай. Он с самого начала старался построить доверительные отношения с Мэйделин. Порой они ходили куда-то втроем – например, в Центр отдыха Диснея в Орландо, – и Гай обнимал их обеих, отчего у Хелен возникало чувство, что они – настоящая семья. Кроме того, она знала, что Мэйделин по-настоящему нравится Гай. Но она, Хелен, была связующим звеном между ними. Словно синапс между нервными клетками. И когда Гай ушел, возникло ощущение, что одна из нервных клеток умерла. Он бросил не только ее, но и Мэйделин. Хелен предполагала, что их общая утрата только усилила заболевание дочери. Возможно, Мэйделин винила себя в том, что Гай ушел.

Однако психолог уверяла Хелен, что все не так просто. Причины анорексии гораздо сложнее. И все же от чувства вины было нелегко избавиться. Напротив, оно было подобно ползучему растению: чем чаще его обрезаешь, тем больше побегов образуется.

На этот раз она не бросит Мэйделин, поклялась себе Хелен. До Парижа двенадцать часов пути. Значит, у нее есть двенадцать часов на то, чтобы разработать план. Выход всегда есть. Нужно только найти его.

 

63. Мадрид

Автомобиль – ужасное изобретение. Насколько проще следовать за лошадью или каретой, чем за одним из этих вонючих жестяных транспортных средств! Время, когда они застряли на контроле, позволило ему передохнуть. Он тревожился, не раскроют ли их, но даже это препятствие они преодолели без проблем, ему не пришлось вмешиваться. Стряхнув пыль с плеча своего пиджака, он чуть не раздавил муху. Иногда он бывает слишком неуклюж.

День у него выдался суматошный. Как давно он не видел картину Салаи! Когда он стоял перед ней в музее Прадо и рассматривал ее, он даже испытал нечто вроде тоски. И в то же время он восхищался ею. Как этому парню, этому ничтожеству, удалось скопировать картину так близко к оригиналу?

Он как раз изучал ее детали, когда появились женщина и мужчина, по всей видимости, сотрудник музея. Он никогда еще не находился так близко к ней, она была поистине прекрасна. Будь она моложе, ее стоило бы нарисовать.

Он поспешно удалился, а потом вдруг появился дым. Каким смешным кажется этот трюк, если смотреть на него из-за кулис!

Дым, сигнализация, паника. Людей так легко напугать… А потом стена опустела. Но это следовало допустить. Тот парень был довольно ловок, а он не предусмотрел этого шага.

Не настоящий противник, но достаточно одаренный для одного из них.

После кражи «Моны Лизы» в 1911 году и нелепых попыток похитить ее в 1956-м, возможно, спустя некоторое время это получится снова. Темный автомобиль остановился у пункта сбора оплаты на скоростной трассе, и он воспользовался этой возможностью, чтобы немного отдохнуть.

Сквозь тонированное стекло он видел лицо женщины на заднем сиденье. Она выглядела усталой, бледной и очень несчастной. Однако вместе с тем и весьма упрямой. Было ясно, что с ней сыграли очень злую шутку. Похоже, ее превратили в инструмент, который для начала им пришлось подчинить себе.

И столь злобный поступок совершили якобы с благими намерениями! Еще одно доказательство того, что зло без добра существовать не может.

Хотя все равно ни один человек не в состоянии понять, на чьей стороне он в данный момент сражается.

Автомобиль миновал пункт оплаты и снова набрал скорость. Все в этом мире ускоряется. Судя по всему, человечеству не терпится рухнуть в пропасть.

 

64. Мадрид

– Вы дали более чем щедрые чаевые.

Приветливый коридорный был готов поделиться информацией. Невысокого роста, худощавый, он зачесывал свои черные волосы назад.

– А когда именно они уехали? – поинтересовался Миллнер.

Коридорный посмотрел на свои наручные часы.

– Примерно в пять часов пополудни. Я знаю наверняка, поскольку хотел дать поручение Изабелле, горничной, убрать в номерах. Но у нее как раз закончилась смена, и она уже ушла. Я тогда обратился к Кончите, которая, однако, как раз начала уборку на верхнем этаже. Поэтому в их номерах, к сожалению, еще не наводили порядок.

– Сколько человек в них проживало?

– Четверо. Сеньор Вейш-старший, Вейш-младший, который прибыл позднее, водитель и женщина.

– Значит, старший и младший, – негромко произнес Миллнер. – Полагаю, у вас есть система видеонаблюдения? – Он окинул взглядом потолок холла в поисках ближайшей камеры, но ничего не нашел.

– В данный момент, увы, нет, – ответил коридорный. – Со стороны клиентов поступили жалобы, и мы их демонтировали. Видите ли, не всякому клиенту хочется, чтобы его снимали в отеле вместе с сопровождающими.

Это было досадно, но Миллнер не удивился. Нигде так часто не совершают адюльтеры, как в отелях. Но был в этом и положительный момент: ему не придется просматривать записи с камер наблюдения.

Они завернули за угол, и коридорный остановился напротив двери, которую открыл общим ключом.

– Это был номер мистера Вейша, – входя, пояснил он.

Миллнер прошел мимо него, окинул номер взглядом. Тот состоял из нескольких комнат, которые выглядели весьма роскошно.

– Здесь еще не убирали? – переспросил он.

– Нет, как я уже говорил, сеньор.

Миллнер вошел в соседнюю комнату, но, похоже, тут даже не расстилали постель. Все выглядело так, словно здесь только что побывала горничная. Лишь использованные стаканы на большом обеденном столе и наполовину пустая бутылка воды свидетельствовали о том, что за последние несколько часов в номере кто-то был. В мусорном ведре обнаружился огрызок яблока.

– Женщина жила в соседнем люксе, – произнес коридорный и указал на дверь, соединявшую оба номера.

Он как раз собирался открыть ее, когда Миллнер громко попросил его не делать этого. Протиснувшись мимо него, агент нажал на ручку двери, набросив на нее чистую салфетку, взятую со стола.

– Простите, сеньор, – пробормотал сотрудник отеля, похоже, весьма впечатленный увиденным.

– Пожалуйста, не трогайте здесь ничего, пока кто-нибудь не придет и не снимет отпечатки пальцев, понятно?

Коридорный кивнул.

Миллнер вошел в соседний номер, который был значительно меньше, но такой же роскошный. Казалось, в нем тоже убирали, только покрывало на кровати чуть смялось. Похоже, на ней кто-то сидел, а может быть, даже лежал. Миллнер открыл шкафы, но они были пусты.

Он уже собирался выйти из комнаты, когда обратил внимание на лежащий на ночном столике предмет.

Сначала он подумал, что это Библия, которая в большинстве отелей являлась стандартным предметом обстановки каждого номера. Но приглядевшись повнимательнее, он заметил, что эта книга слишком ветхая. Он обошел кровать и склонился над ней. «Diario di Luca Pacioli» – гласило название. На мгновение Миллнер задумался, затем спрятал салфетку и взял книгу в руки. Судя по всему, она действительно была очень старой. Несколько страниц выпали из переплета.

Он крепко сжал переплет, чтобы ничего не потерять, и снова обернулся к коридорному, который все еще стоял в проходе между номерами и молча наблюдал за ним.

– Эта книга – собственность отеля?

Коридорный покачал головой.

– Нет, я в этом уверен, сеньор. Конечно, в салоне у нас есть книги, которые могут брать посетители, но таких… – он на миг задумался, – потрепанных среди них нет.

Миллнер надеялся получить именно такой ответ.

– Пожалуйста, закройте оба этих номера, пока не придут мои коллеги, и никого не впускайте! Особенно горничных.

– Само собой, сеньор.

– Вы не знаете, куда направились оба Вейша и женщина?

Сотрудник отеля пожал плечами.

– Нет, сеньор. Обычно мы не спрашиваем клиентов, куда они собираются ехать дальше. Насколько мне известно, они прибыли на двух автомобилях и на двух же автомобилях из отеля уехали.

– Номера?

На этот вопрос коридорный тоже не знал ответа, и постепенно Миллнер начал понимать, что конфиденциальность в этом отеле ставили выше норм безопасности. Идеальная гостиница для тех, кому есть что скрывать.

Он взглянул на книгу, которую держал в руке. Хотя он не представлял себе, как она может ему помочь, его визит сюда, после того как Келлер дал ему адрес, оказался хотя бы не напрасным. Оба Вейша и их спутник регистрировались под настоящими именами, из чего он заключил, что эти господа чувствуют себя в полной безопасности. Между спокойствием и самонадеянностью грань иногда оказывается весьма тонкой. Миллнер уже сталкивался с тем, что разыскиваемые закоренелые преступники пользовались своими настоящими именами – просто из гордости.

– Вы больше ничего не заметили? – Так он всегда заканчивал стандартный допрос свидетелей.

– Женщина казалась испуганной, – не раздумывая, ответил коридорный. – Хотя… это странно. Когда гости зарегистрировались и я провожал их в номера вместе с багажом, я подумал только о том, что она очень красива – и в то же время очень печальна. Но они вдруг выехали, и я смотрел на нее, пока она вместе с мужчинами спускалась в подземный гараж, – так вот, она выглядела уже не просто грустной, а подавленной и безвольной, почти как робот.

– Как робот?

– Да. Словно ею управлял кто-то другой. Как машина. Или марионетка. Вы понимаете?

Миллнер кивнул, хотя на самом деле не совсем понял его. Он протянул коридорному купюру и поспешил уйти, прежде чем сюда явилась испанская полиция или, хуже того, его коллеги из ФБР. У него не было ни малейшего желания отвечать на глупые вопросы.

Пока лифт вез его на первый этаж, он набирал сообщение для Келлера: «Вы уже нашли для меня информацию о миссис Морган?»

На стенах лифта висели зеркала, поэтому он мог рассмотреть себя. По-военному коротко стриженные волосы, нос картошкой, слишком большой для его лица, кожа в шрамах от акне, новый, все еще ярко-красный шрам под трехдневной щетиной, который можно заметить, только внимательно присмотревшись, темные круги под глазами – в ярком свете кабины лифта он казался похожим на привидение.

«Переслал», – ответил Келлер.

– Тогда для начала посмотрим, кто ты, – пробормотал Миллнер, открывая файл с данными, называвшийся «Хелен Морган».

 

65. Париж

Что-то в этом заказе показалось ему необычным. У него на родине жилеты собирали таким образом, чтобы носители сами могли привести в действие запальный механизм. Обычно с помощью короткого шнура. Как при прыжке с парашютом, только этот жилет должен был отправить его обладателя на небо.

В данном случае все было не так. Вместе со взрывчаткой установили целый ряд самых современных дистанционных взрывателей. Ему доводилось слышать о том, что несовершеннолетним бойцам порой вручают дистанционные взрыватели, поскольку подростки чаще всего в последний момент пугаются и не решаются привести в действие механизм. Или на тот случай, если они впадут в панику, когда их обнаружат. Здесь же было нечто иное. Эти жилеты предназначались для взрослых, как можно было судить по размеру. Высоких и крупных взрослых с необычным вкусом, ведь дизайн жилетов тоже был своеобразным. Не военные модели, которые используют во всем мире и которые не должны бросаться в глаза. Напротив, эти пестрели всевозможными красками, от золотого до серебряного. На всех красовался логотип, похожий на насекомое. Может быть, оса или пчела.

Тот, кто отправляется в последнее путешествие в столь броской жилетке, должен любить риск так же сильно, как смерть.

Но все это не его заботы, а заботы заказчиков. Главное, чтобы они хорошо платили, а в данном случае все именно так и обстояло.

За размышлениями обо всем этом удалось скоротать время, а его руки тем временем с сомнамбулической точностью шнуровали один карман за другим, соединяли один кабель с другим, создавая таким образом жилеты – один за другим.

Он осторожно перенес восьмой экземпляр в соседнюю комнату, где его принял брат с сигаретой во рту и сложил в подготовленный заранее ящик. В восьмой раз он напомнил брату о необходимости быть осторожным.

– Внимательнее, осел! Этого достаточно, чтобы превратить в пепел весь округ! – ругался он. – Через час товар заберут.

Брат снова усмехнулся в ответ и выругался.

– Чертов Париж! – При этом он перекатывал окурок из одного уголка рта в другой и тот мог в любой момент упасть в коробку.

– И принеси мне гвозди и винты! – потребовал он, прежде чем вернуться обратно на свое рабочее место, чтобы подготовить следующий жилет.

Так или иначе, очень скоро где-то в этом городе вспыхнет ослепительный фейерверк, но они с братом тогда будут уже далеко.

 

66. Над Францией

Значит, Париж. Институт, в котором работала миссис Морган, сообщил сотруднику ФБР в Бостоне о том, что она отправилась в командировку в Париж. Поразительно, но никто не смог назвать ему цель командировки. Строго засекреченный исследовательский проект. Хотя коллеги из ФБР пытались разузнать больше, но до сих пор им ничего не удалось. Ясно было одно: проект был не военный, это выяснилось после запроса в Пентагон. Изучение реквизированного компьютера миссис Морган, к огромному разочарованию Миллнера, еще не было завершено.

– А вы как хотели? – раздраженно отозвался на его жалобу Келлер. – Все сотрудники ФБР, которые знают, с какой стороны подходить к компьютеру, сейчас гоняются за вирусом.

Просмотр списков пассажиров тоже поначалу ничего не дал, пока ее имя не всплыло на бланке личного реактивного самолета. Она летела из Бостона в Варшаву. После этого международным сообщением она не пользовалась. Если по Европе миссис Морган путешествовала на частном реактивном самолете, соблюдая осторожность, вполне возможно, что ее имя не вносилось в списки пассажиров.

Сразу после получения сообщения Миллнер бросился в аэропорт и успел сесть на последний рейс в Париж. Пока что он не представлял себе, каким образом будет искать в этом городе миссис Морган, а также отца и сына Вейш. И вообще, он до сих пор гонялся всего лишь за смутным предположением.

Во время перелета он в очередной раз перечитал пересланный из центрального офиса файл с информацией о Хелен Морган, снова и снова останавливаясь на ее фотографии, предоставленной им паспортной службой.

Исходя из указанной даты рождения, ей было тридцать восемь лет, но на фотографии, сделанной лишь год назад, она выглядела намного моложе. Темно-каштановые волосы заплетены в строгую косу, лицо отличается идеальной симметрией. Высокий лоб, словно нарисованные брови. Под скулами на изможденном лице – узкие тени, позволявшие предположить, что она изнуряет себя тренировками. Полные губы, но полнота эта естественная. Однако ее взгляд приводил его в восторг. Веки чуть прикрыты, а темные глаза смотрят в камеру мягко и в то же время упрямо. Оглядывая пассажиров, сидевших в одном ряду с ним, он пытался подобрать подходящее слово. «С вызовом» – пожалуй, самое то. Раньше она была фотомоделью, а затем сделала головокружительную карьеру ученого. Весьма необычная жизнь, как ни крути.

Об отце ее дочери в файле ничего не было сказано. Миллнер пролистал в смартфоне страницы электронного документа, в котором имелась и фотография девочки. Впрочем, очень старая, поскольку на ней Мэйделин была ребенком лет восьми. Если верить данным, на сегодняшний день ей исполнилось шестнадцать. Медицинские данные, к которым в ФБР имелся доступ, позволяли предположить, что она больна. Как бы там ни было, в последнее время она находилась на лечении в клинике в Сан-Антонио.

Ничто во всем файле не указывало на то, что Хелен Морган могла стать похитителем произведения искусства. Кроме того, ничто не указывало на ее связь с семейством Вейш. Ничто не вызывало подозрений. Кроме одного: ее специальность. Сначала он не имел никакого представления о нейроэстетике, но уже одно только слово «эстетика» включило в его мозге все сирены. Поиск в интернете помог ему окончательно утвердиться в подозрениях. Миссис Морган занималась проблемами эстетики, то есть красоты. Ему не пришлось долго искать, чтобы найти одну из ее статей о золотом сечении, напечатанную в специализированном журнале. «Значение золотого сечения для восприятия красоты в истории искусства» – так она называлась. Пробежав ее глазами, он понял очень мало, однако это хватило, чтобы осознать: здесь и кроется ключ.

Закрыв документ, он вернулся к старинной книге, которую нашел на прикроватном столике в мадридском отеле. Она была написана на итальянском языке, и это его обрадовало. Его мать была итальянкой. И хотя отец, потомок ирландских переселенцев, все время потешался над языком матери, теперь-то наконец выяснилось, что ее старания научить сына языку предков не пропали даром. Перевести каждое слово он не мог, но понимал, о чем идет речь.

Название «Diario di Luca Pacioli» сразу же дало указание на автора. «Дневник Луки Пачоли». Это имя он тоже поискал в Гугле и чуть не завопил, увидев результат поиска. Лука Пачоли был монахом-францисканцем, жившим в конце XV – начале XVI века в Италии. Он считался создателем знаменитого трактата, называвшегося «De Divina Proportione» – «О Божественной пропорции». Известные на сегодня экземпляры оригинала находились, если верить статье в Википедии, в Амброзианской библиотеке в Милане и в Женевской библиотеке.

Из той же статьи он почерпнул, что Пачоли вместе со своим другом Леонардо да Винчи считается одним из первооткрывателей золотого сечения как самой целесообразной пропорции в искусстве и эстетике. Именно подобными моментами и жил такой криминалист, как он: когда смыкались круги, соединялись свободные концы.

Он еще раз перечитал первые фразы дневника:

С егодня в нашем доме после обеда появился молодой человек. Элегантно одетый, на воротнике…

На этом слове Миллнер запнулся. Если он не ошибается, lince означает «рысь». Он стал читать дальше:

Роскошные кудри, щеки – словно персики, полные розовые губы. Взгляд уверенный, словно у принца. Сначала я принял его за одного из учеников и хотел уже сделать выговор из-за того, что он явился без предупреждения, но почему-то не смог.

Он пролистал несколько страниц и только после этого осознал, что кое-где рядом с текстом оригинала что-то было приписано от руки. В отличие от текста книги, эти заметки были сделаны не готическим шрифтом, а современными печатными буквами и выглядели недавними. Ему даже удалось стереть их большим пальцем. Может быть, их автором была миссис Морган? Приписки состояли лишь из отдельных слов: судя по всему, просто мысли, приходившие в голову человеку, читавшему древний текст. Поскольку книгу он обнаружил на ночном столике в номере отеля, где жила миссис Морган, Миллнер предположил, что записи сделала она.

В своем смартфоне он создал список из обнаруженных на полях слов, после чего подскочил как ужаленный. Многие вещи, занимавшие его на протяжении минувших нескольких дней, каким-то образом были упомянуты здесь. Хотя определенной взаимосвязи между ними он так и не обнаружил. В очередной раз он пробежал глазами список:

Пчелы

Золотое сечение / de divina proportione

Пластические операции

Вирус

«Мона Лиза» из Прадо (Салаи?)

Слышать цвета?

Конкурс красоты

Показ мод!

На последнем слове он задержался. Не потому, что самолет приближался к Парижу, а из-за электронного письма, которое получил от Келлера незадолго перед отлетом. Составлено оно было в финансовом отделе ФБР и содержало диаграмму движения денежных средств семейства Вейш. Открыв приложение к письму, он пролистал документ.

Ребята из финансового департамента проделали отличную работу. Неудивительно, что миллиардер, входивший в число самых богатых людей мира, имел множество источников дохода. Искусство состояло в том, чтобы разобраться в этой путанице из фирм, депозитов и фондов. Большая часть сведений в документе, представлявшем собой схему из фамилий, названий компаний и корпораций, соединенных стрелками, соответствовала обычному денежному обороту. В основном эта деятельность была направлена на то, чтобы преумножить накопленное или уменьшить налоги, а также время от времени делать добрые дела.

Прочитав документ в первый раз, он не нашел в нем ничего интересного. Но в конце размещался обзор мероприятий и событий, в которые вкладывал средства Павел Вейш, а иногда даже полностью финансировал их. Он был составлен в хронологическом порядке. И на самом верху значилось событие, которое он пропустил во время первого чтения по непонятным ему причинам.

«Показ мод в Париже» – было написано там, а под ним – завтрашняя дата. Организатором был дом мод, о котором он никогда прежде не слышал, под названием «Измени мир». Если верить отчету, финансировала его акционерная компания с офисом в Кабо-Верде, принадлежавшая, судя по всему, Павлу Вейшу.

Миллнер стал искать место, где будет проводиться показ, и, хотя он знал очень мало адресов в Париже, этот оказался ему знакомым: Лувр. Но особенно его встревожил девиз мероприятия, указанный в описании под датой: «Террор красоты».

 

67. Париж

Они без остановки неслись по автобанам, разве что пару раз заезжали на заправки, и Хелен воспользовалась этим для того, чтобы сходить в туалет. Ральф купил сэндвичи, печенье, чипсы и жевательные конфеты, но аппетита у нее не было. Большую часть времени она испытывала дурноту. Поездка показалась ей бесконечной, но в итоге они все-таки добрались до Парижа. Прежде Хелен частенько бывала в этом городе, однако всегда путешествовала на самолете. На этот раз она приближалась к нему в автомобиле и снаружи было темно, хоть глаз выколи.

Великолепный план по спасению Мэйделин ей выработать так и не удалось.

Она снова и снова прокручивала все возможности: представляла себе, как, громко зовя на помощь, выбегает из автомобиля, после того как Ральф притормозит на светофоре. Как на заправке вылезает в маленькое окошко туалета и убегает в лежащий за ней лес. Она подыскивала оружие, чтобы напасть с ним на Ральфа и Патрика и нанести им серьезные раны. Воображала, как во время поездки вонзает Ральфу в шею пилочку для ногтей, и ее едва не выворачивало наизнанку при мысли о фонтанах крови, которыми ее обязательно окатит в этом случае. В полудреме она проигрывала в сознании сцены допроса испанскими властями, а после пересечения границы – французской полицией. Пыталась посмотреть на похищение «Моны Лизы» из Прадо нейтральным взглядом европейского полисмена. Снова и снова все ее игры воображения заканчивались в камере полицейского участка, где она ждала хороших новостей от Мэйделин. Или, хуже того, – и эта мысль едва не сводила ее с ума, – в мексиканском морге, где в стерильном помещении сотрудник открывал ящик и откидывал белое покрывало, чтобы она могла опознать лежащий под ним труп.

В конце концов она стала надеяться на случайность, которая лишила бы ее необходимости принимать решение. Точнее, на несчастный случай. На еще один полицейский контроль и внезапную атаку спецподразделения. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого несколько минут назад они покинули автобан и теперь неспешно двигались по улицам столицы Франции – мимо площади Согласия, вдоль Сены. Улицы были окутаны привычным желтым светом парижских фонарей.

Внезапно Ральф притормозил и резко свернул влево, и Хелен увидела справа от себя стеклянную пирамиду, возвышавшуюся над главным входом в Лувр. В ночные часы она была ярко освещена и, казалось, таила в себе некую загадку. Автомобиль остановился.

– Великолепно, – произнес Патрик, которого, вероятно, впечатлил этот вид.

– Все дело в золотом сечении, – с сарказмом заметила Хелен. – Архитектор Мин Пей взял за основу большую пирамиду в Гизе, а пирамида Хеопса считается одним из древнейших примеров применения золотого сечения в строительстве. Ваш отец бы порадовался.

– Это вы так думаете, – с презрением отозвался Патрик.

– Вот они! – вдруг произнес Ральф и указал на группу темных фигур.

Только теперь Хелен заметила грузовики, стоявшие рядом с пирамидой во внутреннем дворе музея. Возле них суетились мужчины, возившиеся с каким-то тяжелым предметом.

– Они хотят проникнуть туда? – в недоумении спросила она.

Патрик расхохотался.

– Кто же так вламывается в Лувр?

– А что они делают?

– Готовятся, – ответил Патрик. – К показу мод, который состоится завтра вечером в холле Лувра. Вы тоже будете присутствовать там.

– У нас еще много дел, – напомнил ей Ральф с водительского сиденья.

Автомобиль медленно тронулся с места.

– Куда мы едем? – поинтересовалась она. Пока она говорила, ее рука случайно опустилась в бардачок, расположенный в двери рядом с ней, и наткнулась там на твердый предмет.

– Вам уже доводилось бывать на Монмартре? – спросил Патрик.

Она незаметно ощупала предмет и поняла, что это такое.

– Квартал художников? – с подчеркнутым равнодушием отозвалась она.

Патрик обернулся к ней, и Хелен оставалось лишь надеяться, что он не обратит внимания на движения ее левой руки.

– Сегодня это скорее Мекка для туристов. Однако художники там еще живут, к одному из них мы сейчас и отправимся.

– А вы не скажете мне зачем?

Она осторожно зажала предмет между указательным и средним пальцами, стараясь как можно незаметнее вытащить его из узкого ящичка в двери.

– Нужен новый лак для «Моны Лизы», лежащей в вашей сумке. Или, лучше сказать, старый лак?

– Новый лак? Зачем?

Хелен наконец удалось вытащить предмет. Теперь оставалось лишь спрятать его. Она молилась о том, чтобы не уронить его на пол.

– О моем отце можете говорить все, что угодно, но он все-таки гений. С вами все в порядке? Вы какая-то… напряженная.

Левая рука Хелен уже лежала в кармане пальто вместе с находкой. Может быть, это тот самый случай, на который она надеялась? Она сделала вид, что мерзнет, опустив в карман пальто и другую руку.

– Мне холодно. Я устала. Мы путешествуем в автомобиле уже не первый час, вместе с украденным произведением искусства, которое стоит на полу между нами, а завтра я должна похитить для вас «Мону Лизу» из Лувра. И как тут расслабишься?

– Успокойтесь. Все будет хорошо.

– Хорошо для кого?

– Сделайте то, чего хочет мой отец. И тогда вы с дочерью переживете всю эту ситуацию без вреда для себя. Это я вам обещаю.

– А если нет?

Патрик некоторое время молча смотрел на нее, затем обернулся к Ральфу:

– На Монмартр! Луи уже наверняка заждался.

Перед внутренним взором Хелен заплясали темно-красные пятна, их сопровождала дикая головная боль. Рука ее тем временем судорожно сжимала лежащий в левом кармане пальто предмет.

 

68. Флоренция, около 1500 г.

Они ненасытны. Наше маленькое имение стало центром настоящего паломничества. Я пытался образумить Леонардо, но он пылает страстью. А lo straniero раззадоривает его как только может. Он снова грозился покинуть нас. Уже несколько недель он не читал мой трактат. И хотя девушек, которых они рисуют, слишком много, они все никак не успокоятся. Словно ищут ту, единственную.

– Сколько картин нарисовали вы оба? – спросил я Леонардо, когда он сегодня пришел на обед и поспешно проглотил едва ли не целого козленка.

– Что ты имеешь в виду? – с удивлением спросил он.

– Женщины, чьи портреты вы пишете. Сколько картин вы нарисовали и где они хранятся? Я ни одной не видел!

Леонардо, обгладывая косточку, лишь с недоумением покачал головой. И прежде чем уйти, унося под мышкой большой кувшин пива, он сказал, что они рисуют одну-единственную картину.

Одну-единственную! Разве это можно вообразить? А как же толпы девиц, осаждающих нас не первую неделю? И все это – ради одной-единственной картины?

И, словно этого всего недостаточно, Леонардо и незнакомец запланировали еще кое-что. Не знаю, как это назвать, но сегодня вечером Леонардо сообщил мне, когда пришел за остатками козленка, что устроит помост во внутреннем дворике. Как для казни! Только на этих подмостках будут расхаживать девушки в своих лучших платьях. Леонардо и lo straniero хотят выбрать самых красивых из них для портрета. Избранница получит право называться reginetta di bellezza.

– Что за фиглярство в нашем доме! – ругался я. Но потом явился lo straniero, и сказанное им показалось мне разумным.

– Мы выберем ту, которая больше всего соответствует Божественной пропорции. Остальные увидят ее красоту и небесную сущность, и природа будет стараться создать в будущем больше подобных ей.

– Подать природе пример? Мы ведь всего лишь люди! – удивился я, а lo straniero ответил мне улыбкой:

– Вот именно!

– А что насчет уродливых? – спросил Салаи. И от однозначности его слов мне стало неуютно.

– Им следует прятаться. Представьте себе материал, созданный по канонам красоты: он может успешно скрывать огрехи природы, – ответил lo straniero, не поддавшись на провокацию.

– Маска – красивее того, кто ее носит? – усмехнулся Салаи. – Маскироваться – это так по-человечески. Где же при этом Божественное?

Lo straniero улыбнулся еще мягче и ангельским голосом посоветовал Салаи самому надеть маску на свое изуродованное огнем лицо.

– Лучше уж подняться в небо по лестнице, чем не подняться вовсе! – добавил он. Салаи расплакался и убежал.

Давно уже понятно, что им с lo straniero не стать друзьями. Но я молюсь, чтобы они не стали врагами, поскольку Салаи поистине непредсказуем.

 

69. Коюка-де-Бенитес

Ее разбудил поворот ключа в замке. Когда дверь распахнулась, в сарайчик упал луч голубоватого света. Снаружи уже занималась заря. Мэйделин дремала, ей казалось, что по-настоящему она не спала уже несколько дней. Испугавшись, она отодвинулась от двери, прижалась спиной к деревянным доскам, острые углы которых впились ей в лопатки. Несмотря на темноту, она увидела, что в щель скользнула тень, а потом дверь со скрипом закрылась.

Звук тяжелого дыхания и запах алкоголя свидетельствовали о том, что в комнате действительно кто-то есть.

Рукой она пыталась нащупать палку, камень или что-то другое, с помощью чего она могла бы защищаться. Но ей удалось найти лишь бутылку из-под воды, и она сжала ее горлышко, готовая ударить, когда обнаружит цель.

Чужое дыхание стало более шумным, затем внезапно перед ней вспыхнул свет. Она уже занесла руку для удара, когда в свете огонька зажигалки узнала лицо мужчины, рисовавшего на ее теле линии. Что-то в его взгляде заставило ее остановиться.

– Ч-ш-ш! – шикнул он на нее, едва не потушив огонек у ее лица. – Ты меня узнала? – Он поднял руку с зажигалкой, осветив свое лицо.

Девушка кивнула.

– Не бойся, я ничего тебе не сделаю, – прошептал он. Она заметила, что пламя в его руке дрожит.

На мгновение воцарилась тишина, затем она снова услышала его дыхание, которое постепенно становилось более размеренным. Видимо, гость пытался взять себя в руки.

– Кто ты? – наконец выдавил он, и, когда она не ответила, добавил: – Ты не одна из них.

– Одна из них? – Голос ее прерывался. После долгого молчания в горле совсем пересохло.

– Из этих мисс!

Она не поняла его, но решила не признаваться в этом.

– Меня зовут Мэйделин Морган, я из Бостона, – как можно спокойнее ответила она.

Когда-то она читала, что если тебя похитят, нужно попытаться построить как можно более личные отношения с преступниками, – тогда им будет сложнее убить заложника.

Пламя зажигалки погасло. Она услышала негромкий болезненный вздох, мужчина несколько раз прокрутил колесико запала. Наконец снова вспыхнуло пламя, озарив лицо мужчины тусклым светом. Волосы прилипли к его мокрому от пота лбу. Зрачки у него были черными и большими, взгляд – бегающим. Она все еще ожидала, что он вот-вот бросится на нее, и поэтому крепче сжала горлышко бутылки.

– Почему ты здесь? – спросил он шепотом, словно опасался, что их обнаружат.

– Это вы мне скажите, – растерянно произнесла она. – Ведь ваши люди меня здесь держат! – Она почувствовала, как к горлу подступил комок.

– Ты не из красавиц! – отозвался он, потирая правой рукой висок.

– Спасибо, очень мило с вашей стороны, – пробормотала она. Даже в этой ситуации его слова показались ей обидными.

– Я не это имел в виду. Ты очень даже хорошенькая!

Теперь она уже жалела о том, что сейчас сказала. Лучше бы он счел ее уродкой. Эта мысль впервые в жизни пришла ей в голову. Девушка еще крепче прижалась к стене, пытаясь отодвинуться от него подальше.

– Я ничего тебе не сделаю, – вновь попытался успокоить ее ночной гость.

Сквозняк подхватил пламя зажигалки, и оно затрепетало, однако все же не погасло.

– Ты единственная, кого я должен был сфотографировать. Я подумал об этом и решил, что с твоей помощью хотят кого-то шантажировать. – Теперь мужчина заговорил быстрее и громче. – Сколько тебе лет?

– Тринадцать, – солгала она. Она решила, что будет лучше, если он сочтет ее более юной. Ей показалось, что в его взгляде мелькнула растерянность.

– Кто твои родители?

– Мою мать зовут Хелен Морган. Отца я не знаю.

В слабом свете зажигалки она заметила, что он покачал головой.

– Морган? Это имя мне ни о чем не говорит…

Внезапно снаружи раздался громкий голос. Пламя зажигалки тут же погасло, и она услышала тихое, но настойчивое:

– Ч-ш-ш!

Перед сарайчиком зазвучал другой голос, кто-то громко рассмеялся. Похоже, у самых дверей разговаривали как минимум два человека. Только теперь девушка осознала, что затаила дыхание.

Казалось, прошла целая вечность, пока голоса наконец удалились. И только когда они стихли, она почувствовала движение у своей ноги.

– Ты и я. Мы сбежим отсюда вместе. Сегодня ночью! – донеслось из темноты.

Затем ее бедра коснулась рука, и она хотела было стукнуть его бутылкой, но он, засопев, отошел к двери.

– Я приду за тобой, – прохрипел он. – Скоро!

Дверь приоткрылась. В крохотную щель подул свежий воздух, и Мэйделин жадно втянула его в себя. Она увидела звезды в ночном небе, а затем дверь снова захлопнулась. Ключ повернулся в замке, и все стихло.

Долгое время она не осмеливалась шелохнуться. Когда холод стал невыносимым, она осторожно села на пол и закуталась в одеяло.

Она сидела так несколько минут, вглядываясь в темноту, и вдруг задумалась, не почудился ли ей этот разговор.

 

70. Париж

Мостовая, по которой они ехали, была неровной, и машину потряхивало. Автомобиль несся по узким улочкам вверх по холму, мимо кафе, навесы которых на такой скорости сливались в одну сплошную красную линию. Хелен часто бывала в Париже, когда работала моделью, но только один раз – на Монмартре. Она уже толком не помнила, когда и с кем приходила сюда, но, как только перед ними внезапно возник освещенный фасад базилики Сакре-Кер, она поняла, что однажды уже бывала там. Огромный холм возвышался над городом. Всякий раз, когда это позволяла узкая застройка, Хелен пыталась бросить взгляд на море огней большого города, раскинувшегося внизу.

В это время улицы облюбованного туристами района были пусты, что только усиливало очарование этого места. Внезапно они стали еще у́же, по обе стороны возникли старые каменные стены. Затем дорога снова устремилась вниз. Они проехали мимо старинного здания, отливавшего розовым в свете одинокого фонаря. Дома расступились, и Хелен показалось, что она видит в темноте справа ровные ряды виноградников, которые вряд ли могли находиться здесь, в центре Парижа. Ральф резко свернул вправо, и автомобиль замедлил ход. Наконец они остановились перед покрытыми граффити воротами гаража.

Они не простояли и полминуты, когда дверь медленно поднялась. Широкий автомобиль едва втиснулся в узкий проход. К огромному удивлению Хелен, ворота вели не в подземный гараж, а во внутренний двор. Когда они шумно опустились у них за спиной, Хелен заметила окружавшую их пышную зелень. Желтый свет множества маленьких фонариков освещал побеги самых разных растений, за которыми скрывались каменные стены. Они стояли в центре выложенного старинной брусчаткой двора перед маленьким фонтаном, благодаря плеску которого перед внутренним взором Хелен разлился приятный коричневый цвет. Он был мягким, и когда Хелен глубоко вдохнула аромат города, она на миг едва не забыла о том, почему она здесь и в какой ситуации оказалась. Только Париж имел такой запах.

В нескольких метрах от нее открылась застекленная дверь, и из дома вышел пожилой мужчина. Его белоснежные волосы спадали на плечи. Лицо украшала белая борода, подчеркивающая его загар. На нем была белая рубашка и синий костюм наподобие тех, какие обычно предпочитают рабочие. В нем без труда можно было угадать художника не только по ярким пятнам краски на одежде.

– Луи, старый друг! – воскликнул Патрик и бросился к нему, чтобы обнять.

– А где старая шлюха? – спросил мужчина по имени Луи.

Хелен отпрянула, удивившись его вопросу, но Ральф шагнул вперед и протянул Луи ее сумку.

– Здесь, внутри!

– А вы, должно быть, миссис Морган? – обернулся к ней мужчина, зажимая ее сумку под мышкой.

Она кивнула.

– Тогда позвольте выразить свое восхищение по поводу того, что вы задумали. Вы войдете в историю. Моему отцу довелось присутствовать при последнем похищении «Моны Лизы» в 1911 году – в то время он был смотрителем Лувра. С тех пор старая дама больше не покидала своего дома. – Он улыбнулся.

Хелен в растерянности остановилась.

– Так, посмотрим, что можно сделать для старушки! – сказал Луи, поднимая сумку вверх. Затем он повернулся, и, не обращая больше внимания на гостей, направился в дом.

Патрик подошел к Хелен, мягко взял ее за плечо и подтолкнул, приглашая следовать за Луи.

– Пойдемте!

– Что мы здесь делаем? И почему он посвящен в наш секрет? – прошептала она ему, неохотно следуя за мужчиной. – Неужели весь Париж знает о том, что я должна украсть «Мону Лизу»?

– Он – часть плана. Без него ничего не выйдет.

– А когда я узнаю подробности плана? И, самое главное, когда я наконец смогу увидеть Мэйделин?

Они прошли в низенькую дверь, а Патрик так и не ответил на ее вопрос. Дом был старым. Из небольшой прихожей они попали в узкий темный коридор, пол в котором был каменным. Справа от нее поднималась крутая лестница, ведущая на верхние этажи, но Патрик провел Хелен мимо прихожей к следующей двери. Вдруг что-то коснулось ее ног с громким лаем. В темноте Хелен потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть два маленьких пушистых комочка.

– Рембрандт! Пикассо! – донеслось из комнаты, и обе собаки тут же бросились на зов низкого голоса.

Поднявшись на одну ступеньку, они оказались в мастерской.

– Ух ты! – вырвалось у Хелен.

Потолок имел добрых пять метров в высоту: очевидно, здесь убрали перекрытие между первым и вторым этажами. В самом центре комнаты возвышался огромный купол из стали и стекла, словно гигантский иллюминатор в небо. Задняя стена представляла собой одно сплошное окно. Днем эту комнату, должно быть, заливали потоки солнечного света. Однако сейчас на улице было еще темно и окно походило на черную стену.

По бокам оставили на виду грубую каменную кладку, что создавало в мастерской атмосферу старины, из-за нее она даже напоминала пещеру. Впечатление еще больше усиливал тусклый свет нескольких торшеров. На потертых половицах громоздились холсты. Некоторые были разрисованы, другие – еще девственно чисты. В углу рядом с окнами стояло несколько потертых кресел, у противоположной стены – огромный книжный шкаф.

Луи остановился в центре комнаты. Рядом с ним свернулись клубком две собачки, которые приветствовали ее в коридоре.

– Она действительно прекраснее, чем оригинал! – басом провозгласил Луи. – Какие краски! Боже мой, как они сверкают! Эту картину можно использовать вместо лампы!

Только подойдя ближе, Хелен заметила рядом с собаками свою сумку, небрежно брошенную на пол. Широкая спина хозяина дома заслоняла от нее «Мону Лизу» из Прадо, стоявшую на мольберте.

– Да, ты прав, – произнес Патрик, похлопав Луи по плечу.

Ральф остался в дверном проеме позади них, словно по-прежнему думал, что она попытается сбежать.

– Мой отец надеется, что ты сможешь нам помочь. Справишься? – с тревогой спросил Патрик.

– Справлюсь! Но будет нелегко! – ответил Луи, почесав правой рукой затылок.

Хелен смотрела на картину, краски которой действительно казались еще более яркими, чем в музее, несмотря на слабое освещение в комнате.

– Что он может сделать? – спросила она.

– La bella parvenza, – вдруг раздался шепот. – Del male!

По спине ее побежали мурашки. Она поспешно отвела взгляд от картины, и жуткий голос тут же умолк.

– Лак! – радостно отозвался Луи. На нем были очки для чтения, из-за которых его широкий нос казался крошечным. – Лак! – повторил он, а затем вдруг запнулся. – Но простите мою невежливость. Разрешите предложить вам что-нибудь выпить?

Хелен поняла, что действительно очень хочет пить. Последний раз они останавливались у заправки несколько часов назад.

– Водопроводная вода стоит в графине там, на столике. Там же, если немного повезет, найдете чистый стаканчик. Впрочем, вам нужно срочно попробовать мой «Виноградник Монмартра»!

Топая ногами, Луи скрылся среди мольбертов и холстов. Хелен услышала звон. Вскоре он вернулся с бутылкой вина в одной руке и бокалами в другой – их он ловко держал за ножки.

– Полагаю, ваша горилла не пьет? – спросил он у Патрика и, не дожидаясь ответа, зубами вытащил из бутылки пробку, чтобы затем выплюнуть ее прямо на пол.

– Вот, возьмите! – протянул он Хелен один из бокалов. Она хотела было отказаться, но все же взяла его. Наверное, немного алкоголя ей не повредит.

Патрик тоже взял бокал.

– Вино производится здесь, на Монмартре. Наверное, вы видели виноградник, когда подъезжали к дому.

Значит, она не ошиблась.

– У нас выращивают двадцать семь различных сортов винограда. Никакой химии. Подпускаем к лозе только медь и серу. Попробуйте! – Он наполнил три бокала до краев и уставился на нее, ожидая одобрения.

Хелен сделала большой глоток и поморщилась. Вино было горьким и кислым. По реакции Патрика она поняла, что он испытывает примерно те же чувства.

Луи звонко расхохотался:

– Старая поговорка гласит: «C’est du vin de Montmartre. Qui en boit pinte en pisse quarte». В приблизительном переводе это означает: «Таково вино Монмартра. Кто выпьет стаканчик, помочится квартой!» Но это несправедливо по отношению к вину. Если привыкнешь к кислому вкусу, то начинаешь его ценить! – Луи залпом осушил свой бокал, налил еще и снова выпил вино одним глотком.

Поставив бутылку и стакан рядом с собой, он вытер руки.

– Что ж, сделаем из старой леди еще более старую!

Он наклонился и взял в руки жестяную банку, стоявшую под мольбертом.

– Я довольно долго экспериментировал. За минувшие недели я бывал в Лувре чаще, чем за последние несколько десятилетий. Толща бронированного стекла не облегчает задачу, но кажется, мне удалось получить нужную смесь.

Луи вынул из жестяной баночки широкую кисть, и, словно в доказательство его слов, с ее щетинок обратно в сосуд закапала коричневатая жидкость.

– Смущает меня только большая трещина, да и времени у нас маловато. Ну да ладно, примемся за дело! – Он повернулся к картине и начал широкими мазками распределять жидкость из баночки по ее поверхности.

– Что вы делаете? – ужаснулась Хелен, пролив при этом немного вина из своего все еще полного бокала.

– Лак представляет самую большую проблему для того, кто захочет подменить картину, – вмешался Патрик. – Луи попытается сделать «Мону Лизу» из Прадо как можно более похожей на «Мону Лизу» из Лувра.

– Подменить?

– Завтра, исследуя картину, вы замените одну «Джоконду» на другую.

– Да вы с ума сошли! – вырвалось у Хелен. – У меня просто не получится!

– Нет, получится.

– И как я пронесу эту картину внутрь?

– Точно так же, как мы вынесли ее из музея Прадо. В своей сумке!

– На этот раз меня будут проверять! Кроме того, я вряд ли останусь наедине с подлинником «Моны Лизы».

– У нас есть союзники. Поверьте мне, все будет хорошо.

– «Мона Лиза» из Прадо выглядит совсем иначе! Подмену заметят сразу же.

– Поэтому мы здесь. Луи – мастер своего дела. Прозрачный лак, который он нанесет на картину, лишит ее красок и сделает похожей на более матовый оригинал.

– Там другой фон! – возразила Хелен.

– Пока что, мадам. Как только будет нанесен первый слой, я его перерисую.

– Вы не можете так поступить! Вы разрушите эту картину! Пусть это всего лишь копия, но она бесценна! – Ей вспомнилось, как гордо звучал голос сеньора Алегре в музее Прадо во время презентации «Моны Лизы». – Почему вы просто не сделали копию?

– Таково было желание моего отца. Именно эту картину должны выставить в качестве подмены. А если он что-то втемяшит себе в голову…

– Этот прозрачный лак можно будет удалить, как любой другой, – вмешался Луи, кисть которого продолжала скользить по поверхности. – Для этого достаточно использовать любой растворитель: нашатырный спирт, винный спирт, скипидар, ацетон или другое средство. Некоторые даже пользуются человеческой слюной! В минувшие века, к сожалению, было принято решение не чистить парижскую «Мону Лизу» во время реставраций. Если бы это делали, она сияла бы так же, как эта. Однако знатоки опасаются, что если ее как следует почистить, то слезут все краски!

– На настоящей «Моне Лизе» намного больше трещин, чем на этой картине. Как вы собираетесь повторить эту паутину? – поинтересовалась Хелен.

– Когда закончу с лаком, поджарим ее вон в той глиняной печи. Как пиццу. Увидите результат – удивитесь. Вот только большая трещина на оригинале… Ничего, что-нибудь придумаем. Боюсь, она останется с этой леди навечно. Но она ведь заканчивается возле ее головы… – Луи наклонился, вылил в свой бокал остатки вина из бутылки и залпом осушил его.

– Вы все сумасшедшие, – простонала Хелен. – Меня арестуют.

– Надеюсь, это не произойдет. Ради вашей дочери.

Хелен взглянула на бокал, который держала в руке, и тоже сделала большой глоток. Вино было настолько кислым, что ее едва не стошнило.

Она посмотрела на стоящую на мольберте картину. Шепот, который ей постоянно слышался, стал тише. Прежде у нее не было времени подумать об этом. Почему картина постоянно шепчет ей о «красивом отблеске зла»? Это же невозможно! Она сделала еще один глоток вина, показавшегося ей уже не таким мерзким, и почувствовала, как алкоголь ударил в голову. Она ничего не ела со вчерашнего дня. Полнейшее безумие! Хелен зябко поежилась. Ей вспомнилось пятнышко на снимке ее мозга. Ей казалось, что оно разрастается.

– Где у вас туалет? – спросила она.

– В коридоре, – отозвался Луи, не отвлекаясь от работы. К этому моменту уже четверть поверхности картины блестела от лака. – В кухне наверняка осталась какая-то еда. В холодильнике. Моя экономка приготовила киш.

Хелен поставила бокал на столик и двинулась в том направлении, откуда они пришли. Ральф пошел следом за ней.

– Я не улизну через сливное отверстие! – рявкнула она на него. – Но если хотите, можете пойти со мной, посмотреть, как я испражняюсь!

– Незачем, тут нет окна. – Ральф указал на дверь.

Хелен заперла ее за собой и села на опущенную крышку унитаза. Рука ее скользнула в карман пальто. Не задумываясь, она взяла в руку предмет, найденный в дверце автомобиля. Нужно сосредоточиться…

 

71. Париж

Комар долго мешал Миллнеру уснуть. Когда он наконец прибил его газетой, оказалось, что в номере таких нарушителей ночной тишины было довольно много. В итоге он сдался и снова принялся читать старый дневник, пока не уснул с первыми лучами солнца. К собственному огромному удовольствию, он проснулся только ближе к полудню. Ледяной душ, два круассана и три чашки эспрессо привели Миллнера в чувство, и вскоре такси высадило его у Лувра.

Некий дизайнер по имени Клемент Монье считался ответственным за показ мод под названием «Террор красоты», и его ассистентка сообщила Миллнеру по телефону, что, возможно, он застанет ее шефа в Лувре, где тот занимался последними приготовлениями.

В Лувре Миллнер никогда прежде не бывал, но зато ему доводилось подниматься на пирамиды в Гизе, заплатив небольшую мзду охраннику. Тем более странной показалась ему стеклянная пирамида, высящаяся у входа в музей посреди Парижа. Что бы сказали египтяне, если бы в долине Нила воздвигли Эйфелеву башню?

После бесконечных дискуссий с очень плохо говорившими по-английски сотрудниками музея его служебный пропуск помог ему пройти бесплатно, но его хорошее настроение уже улетучилось. На полпути он заметил приготовления к показу мод, который, судя по всему, должен был проходить прямо в фойе. Повсюду стояли черные ящики для транспортировки оборудования. Мускулистые мужчины, покрытые татуировками, воздвигали подиум посреди зала. Уже повесили большой занавес, по обе стороны от которого стояли широкие колонны. На них красовалась надпись «Change the world», еще выше можно было разглядеть оливково-зеленые буквы, складывающиеся в слоган «Террор красоты». Рабочие расставляли стулья.

Миллнер пробрался через весь этот хаос, и никто не обратил на него ни малейшего внимания. Двое мужчин вежливо поздоровались с ним. Наверное, приняли его, одетого в черный костюм, за какое-то официальное лицо. Возможно, за сотрудника службы безопасности. Еще издалека он заметил возле установленной сцены невысокого, даже приземистого мужчину, отдававшего указания и отчаянно жестикулировавшего. На нем был костюм из камуфляжной ткани. Этот весьма необычный для Лувра наряд еще и поражал своим цветом – он был розовым. Дополняли его посеребренные военные сапоги. Миллнеру не пришлось даже уточнять, он сразу понял, что это и есть дизайнер.

Подойдя ближе, он заметил, что лицо мужчины испещрено шрамами от акне. На подбородке виднелась узенькая бородка, обесцвеченная перекисью водорода. Глаза были скрыты большими солнцезащитными очками в белой оправе. Миллнер не сдержался и слегка улыбнулся. Слишком часто люди мыслят стереотипами, а еще чаще они за это оправдываются.

Манера речи у этого дизайнера была под стать его одежде: он тараторил, словно пулемет, разговаривая с двумя девушками. Одна из них держала большую тетрадь, и этот расфуфыренный петух время от времени указывал на одну из открытых страниц. Миллнера заметили только тогда, когда он подошел к этой троице вплотную. Медленно достав свое удостоверение, он показал его всей группе.

– Месье Монье?

Успех допроса определяют его первые секунды. Внезапное появление агента усиливало естественную реакцию человека на столкновение с ФБР. Если собеседнику было что скрывать от бюро, он испытывал страх. Если же ему казалось, что его обвиняют несправедливо, человек реагировал агрессивно. Или проявлял любопытство.

– Меня зовут Грег Миллнер. Я из ФБР и хотел бы поговорить с вами о показе, который должен состояться сегодня вечером.

Обе женщины исчезли даже быстрее, чем Миллнер успел посмотреть им вслед. Фигуры у обеих были просто отличные.

Дизайнер провел рукой по губам, словно стирая невидимые остатки пищи. Затем поднял другую руку, как для приветствия, но тут же опустил ее. Он явно нервничал, хотя и пытался скрыть это.

– В чем дело? – Его голос прерывался, но по-английски он говорил практически без акцента.

Если хочешь что-то узнать от собеседника, весьма разумно как можно дольше держать его в неведении.

– Вы устраиваете этот показ мод? – Миллнер указал на почти готовые подмостки.

– Поглядеть на вас, так не скажешь, что вы хотите принять в нем участие. Хотя я вполне представляю вас в роли модели, – сказал дизайнер. Он был ниже Миллнера, поэтому встал на цыпочки, наклонился к нему и принялся что-то высматривать на его лице. – Отличный шрам на щеке. И эти мышцы… – Теперь он указывал на плечо Миллнера, над которым его костюм топорщился складками.

Миллнер инстинктивно сделал шаг назад.

– Думаю, я своей работой доволен, – сухо заявил он.

– Что же тогда привело вас сюда? Вряд ли в ФБР заинтересовались модой. – Произнося эти слова, дизайнер нервно оглядывался по сторонам, словно опасаясь, что кто-то подслушает их разговор.

– Зачем эта воинственность? – Миллнер указал на его костюм.

– Розовый цвет кажется вам воинственным? – Клемент Монье с обидой на лице провел рукой по ткани.

– «Террор красоты»? – прочел Миллнер девиз показа на плакате над сценой.

– Вы за этим пришли? Из-за слова «террор»? – Монье громко и пронзительно расхохотался. – Неужели Америку до такой степени охватила паранойя, что всякий раз, когда где-то употребляют слово «террор», появляется агент ФБР, чтобы проверить, не хотят ли тут что-нибудь взорвать?

– И как? Тут хотят что-нибудь взорвать сегодня вечером?

Монье на мгновение оторопел, но сразу же взял себя в руки.

– Еще бы! – вырвалось у него.

Такого ответа Миллнер не ожидал.

– Диктатуру моды. Пропаганду модных журналов. Эпидемию модных тенденций. Не мы устраиваем террор, а диктатура красоты! – Он говорил быстро и громко.

– Показ мод против показов мод? – с удивлением переспросил Миллнер и поднял брови.

И тут к ним подошел высокий молодой человек с коробкой, на которой виднелась надпись «Осторожно, хрупкий предмет!». Рядом стояло еще несколько таких коробок.

– Вот эти жилетки, куда их? К остальным? – поинтересовался он на ломаном английском.

– Сначала отнеси их Сьюзен, пусть проверит. Но подожди минутку, – сказал Монье и снова обернулся к Миллнеру. – Пуленепробиваемые жилеты для моих моделей. Они наденут их во время показа для защиты от возможных покушений со стороны консервативных элементов. Хотите посмотреть? – Монье открыл крышку коробки.

– Вряд ли найдется деталь одежды, которую я знал бы лучше, – ответил Миллнер, поднимая руки.

Молодой человек удалился за сцену.

– Что вы знаете о компании «Салаи верджин айлендс интернешнл бизнес компани»? – Пока Миллнер произносил это название, в голове у него словно запищал сигнал тревоги. Салаи – это имя он видел в дневнике, однако на совпадение обратил внимание только сейчас.

– В ней работают люди, обладающие хорошим вкусом. Эта компания – спонсор моего показа, – ответил Монье.

– А вы знаете, кому она принадлежит?

– Конечно же, Павлу Вейшу. – Ответ прозвучал без запинки.

– Когда вы видели его в последний раз?

Клемент Монье пожал плечами:

– Несколько месяцев назад. Мы давние друзья. Думаете, он тоже террорист? – Дизайнер снова расхохотался. Смех его прозвучал неестественно. – У него есть деньги и идеи. Очень многообещающий симбиоз, – добавил он. – Он крупный меценат.

Монье провел рукой по волосам. Они были чуть влажными на ощупь. Судя по всему, он не пользовался дешевым гелем для душа.

– А кто решил устроить этот показ?

– Конечно, я, я ведь дизайнер. Как я уже говорил: у меня есть идеи, а у Павла – деньги. Хотя иногда у него тоже бывают идеи.

– Так этот показ был и его идеей?

Тут ничего не добьешься. Монье – личность творческая, но совершенно безобидная. Нужно выяснить, почему Павел Вейш решил спонсировать это мероприятие. Может быть, это очередной тупик.

– Ключевое слово – «мы»! – Дизайнер всплеснул руками, подняв их вверх. Только теперь Миллнер заметил, что каждый его палец украшает массивное кольцо.

– Вы ожидаете сегодня вечером знаменитых гостей?

– Сьюзен может показать вам их список. Если хотите, я для вас тоже забронирую место. Думаю, она там, за сценой!

Миллнер кивнул. Хороший повод распрощаться с Монье.

– В таком случае, желаю успеха с революцией, – произнес он, оставил Монье и принялся пробираться сквозь ряды стульев.

Его поразило то, что дирекция Лувра позволила загромоздить свое фойе подобным хламом. Судя по всему, деньги действительно способны открыть любую дверь. Начав высматривать Сьюзен, он осознал, что не знает, как она выглядит. Однако, скорее всего, это одна из тех двух женщин, которые разговаривали с Монье в момент его появления. Если да, то знакомство предстояло приятное: обе были очень красивы.

Тут в кармане его брюк завибрировал мобильный телефон: пришло сообщение. В папке обнаружилось еще одно послание с номера, который он узнал далеко не сразу. Оно пришло рано утром, похоже, Миллнер пропустил его.

Самых красивых девушек Америки, Павла Вейша и похищенную Мэйделин Морган вы найдете в Коюка-де-Бенитес, Мексика. Поспешите!!!

Миллнер уставился на текст. Телефонный номер отправителя показался ему смутно знакомым. Точно. Патрик Вейш. Вчера он звонил ему по этому номеру. Сообщение пришло с телефона Патрика Вейша! На миг он задумался, затем набрал номер, но наткнулся только на голосовую почту без указания имени. Агент прочел сообщение еще раз.

С момента его поступления на телефон прошло уже добрых часов шесть. Миллнер был ужасно зол на самого себя. Как он мог пропустить его? Работая в ФБР, Миллнер знал, что от одного-единственного текстового сообщения может зависеть чья-то жизнь. На миг он задумался, не права ли была Вайола, пытавшаяся отправить его в отпуск, но затем отогнал эти сомнения прочь и набрал номер Келлера. Миллнер огляделся по сторонам. Похоже, на него никто не обращал внимания. Стулья вокруг него были пусты, Монье и след простыл, все рабочие занимались своими делами.

– Самое время, – мрачно отозвался директор ФБР.

– У меня есть новости, – без обиняков произнес Миллнер.

– У меня тоже, – ответил Келлер. – Из Милана сообщили еще об одном теракте. Сожгли Амброзианскую библиотеку.

Миллнер оторопел.

– Амброзианскую библиотеку?

– Да, я тоже о ней не знал. Она считалась одной из самых крупных библиотек Европы. Более 850 000 трудов, более 40 000 рукописей… Итальянцы уверены, что это был поджог и…

– «Da Divina Proportione», – перебил его Миллнер.

– Я не говорю по-итальянски.

– Один из двух последних экземпляров. Он находился в Амброзианской библиотеке.

– Ни слова не понимаю, – с раздражением ответил Келлер.

– Не важно. Коюка-де-Бенитес, – сменил тему Миллнер.

– Что, черт побери, это означает?

– Коюка-де-Бенитес в Мексике. Там должны находиться похищенные девушки. И Мэйделин, дочь миссис Морган. Вероятно, и Павел Вейш.

– Кто это сказал? – Внезапно в голосе Келлера послышалось волнение.

Миллнер задумался, пытаясь вспомнить, доводилось ли ему слышать нечто подобное прежде.

– Патрик Вейш.

– Он признался?

– Нет, он прислал мне сообщение.

– Только что?

Миллнер помолчал.

– Да. – Еще один прокол он не мог себе позволить, только не теперь. – Кроме того, в сообщении было сказано, что нам следует поторопиться. Так что давайте не будем терять времени.

– Вы с ним говорили?

– Включается голосовая почта.

На миг в трубке повисла тишина, Миллнер слышал лишь стук по клавишам компьютера.

– Коюка-де-Бенитес – это крохотный поселок неподалеку от Акапулько. Вроде сходится. Там практически ничего нет. Если они действительно там, мы быстро найдем их. Я отправляю кавалерию.

– Свяжитесь со мной, когда найдете их.

Келлер положил трубку.

В голове у Миллнера роились вопросы. Почему Патрик Вейш послал ему это сообщение? Почему дочь миссис Морган содержали вместе с похищенными королевами красоты?

– Месье Монье сказал, что я должна помочь вам со списком гостей сегодняшнего вечера. А вот ваш билет на показ.

Рядом с ним стояла светловолосая женщина, которая прежде наверняка работала моделью.

Через десять минут Миллнер бегом поднимался по витой лестнице. Музей уже наполнялся туристами, поэтому на лестнице ему пришлось прижаться к поручням из плексигласа, чтобы протиснуться мимо них. Еще раз поглядев на происходящее сверху, он заметил дизайнера, похожего на пляшущее розовое пятно. В ребра Миллнеру ткнулся острый край огромной сумки.

– Нельзя ли поосторожнее? – крикнул он вслед ее хозяйке, но увидел только раскачивающуюся взад-вперед косу.

Наконец он снова оказался снаружи, перед стеклянной пирамидой. Он уже собирался уйти, когда в поле его зрения попало составленное на нескольких языках объявление, на которое он поначалу не обратил внимания.

В связи с реставрационными работами доступ к «Моне Лизе» сегодня закрыт. Кроме того, в связи с мероприятием в музее мы завершаем свою работу в 15:00. Приносим свои извинения за доставленные неудобства.

Миллнер замер, перечитывая объявление. Он все прекрасно понимал.

 

72. Коюка-де-Бенитес

Днем в маленькой хижине без окон было чуть светлее, чем ночью. Свет заставлял ее нервничать, поскольку она думала, что днем ей угрожает бо́льшая опасность, нежели ночью. Днем дверь открывалась дважды. В первый раз один из охранников, невысокий мужчина с черными усами и беззубой улыбкой, заглянул к ней, а потом молча закрыл дверь. Затем другой надсмотрщик принес миску с кашей и новую бутылку с водой.

К еде Мэйделин не прикоснулась, она только пила воду. У нее было много времени для того, чтобы исследовать свое тело, и она с удовлетворением нащупала под кожей ребра и другие кости. Если ей повезло, она похудела здесь уже на два, а может быть, даже на три килограмма.

Она представила себе, что ее освободят, ее фотографии напечатают в газетах, и она будет выглядеть на них потрясающе стройной. Мэйделин до сих пор не понимала, чего от нее хотят. Линии, которые нарисовал на ее коже тот странный врач, наверное, все еще были на месте. В царившем в хижине полумраке она с трудом их различала. Возможно, все дело в выкупе. Она знала, что в Мексике часто похищают людей.

Окружавшая ее темнота свидетельствовала о том, что, должно быть, уже наступила ночь. Она лежала на полу и смотрела прямо перед собой. В сотый раз представляла себе, как накажет Брайана за его предательство. В своих первых фантазиях на эту тему она лишь злорадно наблюдала за тем, как полицейские уводят его прочь в наручниках, наклоняют его голову, чтобы посадить в автомобиль, и как он просит прощения, умоляюще глядя на нее. Но вскоре она начала мысленно причинять ему боль. Сначала несильную, отвешивая ему пощечину, однако позднее она уже осыпала его пинками. В данный момент она подвергала его средневековым пыткам, и даже они не удовлетворили ее потребность в мести. Если она еще поживет на свете, то Брайану, по крайней мере в ее фантазиях, стоит опасаться за свою жизнь.

Всякий раз, когда ее захлестывал страх, который становился все сильнее, на ум приходили слова матери: «Все будет хорошо!» Так она говорила, когда Мэйделин переживала из-за чего-нибудь в детстве и в раннем подростковом возрасте: «Все будет хорошо, мое сокровище!»

Мэйделин начала повторять эти слова вслух тем же тоном, что и мать, и действительно сумела немного успокоиться.

Чаще всего она находилась на грани между сном и бодрствованием, больше напоминавшей транс. В памяти всплыло посещение гипнотизерши, специализировавшейся на лечении нарушений пищевого поведения. О сеансе договорилась ее мать, хотя, будучи неврологом, очень скептически относилась к медицинской эффективности гипноза.

– Я предпочла бы, чтобы ты сознательно попыталась справиться со своей болезнью, – сказала она и тем самым снова невольно переложила ответственность за этот недуг на нее. Так бывало всякий раз, когда она смотрела на нее вроде бы сочувствующим и в то же время укоризненным взглядом.

За последнее время в клинике Мэйделин научилась прощать мать.

То, что она долго считала недостатком любви, оказалось просто чрезмерной нагрузкой. Ее мать, вундеркинд, успешная модель, гениальный ученый, просто не справлялась с душевными страданиями дочери. Жизнь ее матери всегда была идеальной, за исключением истории с ее отцом, о котором мать никогда не рассказывала. И до того момента, когда ее дочь перестала функционировать. С этим Хелен не могла справиться. Она решилась исследовать человеческий мозг, чтобы научиться контролировать его, но совершенно не могла поставить себя на место дочери.

Как хотелось теперь Мэйделин сказать матери, что она простила ее! Она бесконечно тосковала по ней. Хотела глубоко вдохнуть ее запах. Мама… Как она приятно пахнет!

Внезапно Мэйделин услышала, как что-то царапает стену сарайчика. Девушка воображала, что за время пленения сумела развить чуткий слух. Этот скрип был совсем не похож на обычные ночные потрескивания и пощелкивания, к которым она постепенно начала привыкать. Она взглянула на дверь, и действительно вскоре в замке повернулся ключ. Девушка на всякий случай отползла подальше в угол, и тут деревянная дверь со скрипом отворилась.

– Это я, – послышался шепот врача. Через щель в сарай упал луч лунного света, образовав на полу сероватый клин. – Пора, мы уходим отсюда.

На миг она застыла, затем резко села, поднялась. Из-за того, что она большую часть времени проводила лежа, а возможно, и от голода, ее ноги подкашивались, но она в два прыжка добралась до двери.

– Мой рюкзак! – прошептала она, обернулась, ощупью нашла его и перебросила через плечо. Когда она снова оказалась у двери, врач схватил ее за руку и вытащил на улицу.

Снаружи было значительно прохладнее, чем в хижине. Мэйделин с жадностью втянула носом воздух. Луна окутала все вокруг слабым голубоватым светом. Слева девушка разглядела несколько зданий покрупнее. В другой стороне стояли припаркованные пикапы. В целом же местность казалась заброшенной и негостеприимной, кое-где росли крупные кактусы, а между ними – куцые кустики.

– Вот, надень это! – сказал врач и протянул ей куртку. Он тяжело дышал, словно после забега на большую дистанцию. – Я взял ее у другой девушки – одежда ей уже не понадобится.

Размышляя о значении его слов, она продела руки в рукава. Куртка была ей великовата.

– Я изучал окрестности на карте. Все охранники – там, у главного здания, пытаются проспаться после попойки, поскольку старик еще не вернулся. Если мы пройдем там, а потом двинемся параллельно дороге на восток, то в какой-то момент доберемся до большой трассы, ведущей в Акапулько, и таким образом сбежим.

Он говорил приглушенным голосом, но по-прежнему слишком громко. Мэйделин принялась испуганно оглядываться по сторонам. Однако вокруг царила тишина. Где-то вдалеке взвыла собака. А может быть, койот.

– Ты готова? – спросил он.

Мэйделин кивнула.

– Раз, два, три! – отсчитал врач, и они вышли из тени здания и побежали в сторону невысокого кустарника. Добравшись до него, врач бросился на землю и увлек ее за собой. Тяжело дыша, он смотрел на дорогу, по которой они пришли.

Мэйделин увидела хижину, в которой ее держали, и впервые осознала, насколько та мала.

– Идем дальше! – задыхаясь, сказал ее спутник, и с трудом поднялся. Она вскочила на ноги раньше его и теперь ждала.

Какое-то время они бежали по полям, миновали узкий ручеек, который без труда преодолели. Местность действительно казалась пустынной. Через четверть часа врач вдруг схватился за бок.

– Перерыв! – простонал он. Опершись руками на колени, он с трудом переводил дух. Затем он закашлялся.

«Я совсем одна с совершенно чужим человеком, – промелькнуло у нее в голове. – Если он нападет на меня, помощи ждать неоткуда».

По спине у девушки побежали мурашки. Возможно, стоит поискать палку или что-то вроде этого. Или сбежать от него, попытаться уйти самостоятельно. Взгляд ее упал на рюкзак. Воды у нее с собой не было. Скорее всего, она далеко не уйдет.

– В укрытие! – вдруг крикнул ее спутник и потащил ее за кусты. Она хотела было спросить, что случилось, когда услышала нарастающий равномерный гул.

– Вертолеты! Они ищут нас с вертолетами, – прошептал врач. Его последние слова утонули в гуле моторов.

Мэйделин разглядела три большие машины, пролетевшие прямо у них над головами.

Они не двигались, пока шум не стих вдалеке.

– С вертолетами! Это свидетельствует об их могуществе! – пробормотал он.

Девушка не стала возражать, но удивилась, что машины прилетели с той стороны, куда они направлялись, а не со стороны хижины. Может быть, похитители просто вызвали подкрепление из города?

Она вздрогнула, когда вдалеке вдруг послышался треск, похожий на звуки фейерверка.

– Выстрелы! – произнес ее спутник. Ей показалось, что она чувствует, как дрожит его рука, все еще лежащая на ее предплечье.

– Что там происходит? – спросила Мэйделин.

– Надеюсь, они ничего не сделают с другими девушками. Может быть, из-за того, что мы сбежали… – Его голос прерывался.

Несколько минут они прислушивались к тишине. До них доносились отдельные глухие вскрики, затем все стихло. Ее спутник, казалось, наконец взял себя в руки.

– Нам нужно двигаться дальше! – Закряхтев, он поднялся и помог ей встать. – Как можно дальше. Пока не рассвело! – Он указал направление. – Туда!

И они снова медленно двинулись в сторону города.

– Все будет хорошо! – беззвучно произнесла она одними губами, глядя под ноги и стараясь не споткнуться. – Все будет хорошо, сокровище мое.

 

73. Лондон

В Лондоне дело близилось к полудню, первоначальный план давно был выполнен, появилась возможность задать вопросы. Майкл Чендлер из компании «Вейш Вирус» произнес проникновенную речь, и после того, как в зале на целую минуту воцарилось смущенное молчание, переводчицы, расхаживавшие между рядами с микрофонами в руках, принялись успокаивать тех, кто, волнуясь, желал что-то сказать.

«Мир без цифровой фотографии?» – такова была провокационная тема однодневного семинара, на который в столицу Великобритании съехались эксперты в области информационных технологий и журналисты со всего мира. На данный момент компания «Вейш Вирус» скорректировала свой прогноз в худшую сторону. Во всем мире вирус поразил около семидесяти процентов компьютеров, и уровень заражения постоянно возрастал на несколько процентов. А способа победить его, несмотря на все усилия, так и не нашли. Более того, вирус постоянно проявлял новые свойства и, похоже, становился все более сложным.

– Если так пойдет и дальше, цифровые фотографии как тип данных просто канут в Лету, – предсказывал Майкл Чендлер, и в ответ на его слова в зале раздался возмущенный гул.

Слишком уж вызывающим было название, которое дали вирусу, слишком большое влияние он оказывал на СМИ – в этом заключались звучавшие из зала упреки, которые Чендлер выслушивал с невозмутимым спокойствием.

Он рисовал весьма мрачные сценарии:

– Мы не устаем предупреждать! Мы знаем, что вирус ищет пропорции так называемого золотого сечения и намеренно изменяет их, разрушая. В данный момент, судя по всему, он нацелен на изображения человеческих лиц. И не только на них, но и на тела, здания: он перемалывает их, как челюсти – жевательную резинку.

Иллюстрируя свой доклад, Чендлер демонстрировал на экране файлы с измененными изображениями людей и построек. Реакция была сдержанной, люди уже успели привыкнуть к подобным карикатурам.

– Что тревожит нас особенно сильно, это атака на архитектурное программное обеспечение. Судя по всему, вирус теперь целенаправленно изменяет определенные пропорции в архитектурных чертежах, так что им верить больше нельзя. Список программного обеспечения, которое поражено на данный момент, вы сможете позднее скачать с нашего сайта.

Публика начала перешептываться.

– Если верить сообщениям агентств, в России вирус уже начал менять телевизионный сигнал, – произнес один из журналистов на ломаном английском языке, когда ему передали микрофон. – Что вы на это скажете, мистер Чендлер?

– Это еще одна катастрофа среди множества!

– А вы не преувеличиваете? Когда-то цифровой фотографии вообще не существовало, и человечество выжило, – заметила рыжеволосая женщина, которая прежде представилась редактором новостного канала из Бухареста.

– Когда-то не было и электричества, воды и антибиотиков. Речь идет о достижениях современной цивилизации! – воскликнул Чендлер. – Там, где цифровые изображения играют определенную роль, наша жизнь существенно изменится из-за вируса. И, к сожалению, цифровые изображения сейчас имеют важное значение практически везде. Из какого вы СМИ, говорите? Вам лучше подготовиться к тому, что ваша редакция скоро откажется от публикации фотографий, а если вы из телевизионной компании, то лучше уже начинайте искать себе другую работу.

Ответом Чендлеру стали отдельные смешки, но докладчик сохранял ледяное спокойствие.

– Вам не кажется, что это всего лишь чудовищная шутка? – спросил мужчина, на бейдже которого можно было прочесть название крупной социальной сети.

– Нет, не кажется, – решительно ответил Чендлер.

– А что же тогда?

– Теракт.

На этот раз в зале зашептались громче. Вверх взлетел еще десяток рук.

– Чего требуете конкретно вы? – поинтересовался мужчина в костюме.

– Правительство должно немедленно начать действовать. Нам нужны финансовые средства и поддержка всей элиты информационных технологий нашей страны. Кроме того, нам следует сотрудничать с другими странами. Это глобальная проблема.

– Можно ли возместить ущерб вашего предприятия? До сих пор компания «Вейш Вирус» считалась непобедимой в области производства антивирусного программного обеспечения. Ваши акции продолжают падать. Что вы скажете своим вкладчикам? Сначала уход Павла Вейша, а теперь такой позор. – Этот вопрос тоже задал мужчина в костюме. В зале тут же стало тихо.

Майкл Чендлер пристально посмотрел на человека, задавшего вопрос, и взял переносной микрофон, чтобы поднести его ближе ко рту.

– Мы еще не побеждены, – произнес он, наклоняясь вперед. – Но мы не настолько надменны, чтобы не просить о помощи. – В аудитории снова принялись перешептываться. – А нашим вкладчикам я бы сказал, – продолжал Чендлер, – пусть сами выбирают, верить нам или нет. Ясно одно: компания, которая найдет средство лечения, заработает миллиарды. И мы, сотрудники «Вейш Вирус», намерены сыграть в этом решающую роль. Даже без Павла Вейша, которого мы все очень ценим и который еще будет выступать в качестве нашего консультанта, равно как и его сын. Большое спасибо за внимание. Работа зовет, я думаю, вы понимаете меня.

Майкл Чендлер поднялся и под громкие протесты присутствующих сошел со сцены.

 

74. Где-то в Мексике

– Они все мертвы! – крикнул Джон Рашмор в рацию, пытаясь перекрыть гул мотора вертолета. Его команда находилась в пути уже не первый час, прочесывая ферму за фермой, на данный момент безуспешно. – Все королевы тоже мертвы. Выживших нет. Мы везем трупы, – произнес он, надеясь, что его слышат. – Чтобы установить точную причину смерти, нам придется сделать анализ, но, похоже, дело ясное, – добавил он.

Растерянность его собеседников была почти осязаемой.

Ему очень хотелось передать на родину новости получше. Сейчас за этим делом следил весь мир, и сбылись худшие опасения. О завтрашних заголовках газет ему даже думать не хотелось.

В хвосте вертолета лежало множество тел. Он едва мог на них смотреть. Они были так красивы и горды, словно знали о своем особом предназначении в этом мире. И в их смерти было нечто унизительное, она лишала их изысканности, превращая в обыкновенных существ. Когда его люди нашли их, у некоторых уже начался процесс разложения.

В этом регионе не все фермы были подключены к телефонной сети; поэтому они решили проверить каждую. Уединенность этого высокогорья позволяла им надеяться, что они сумеют опередить своего неизвестного противника хотя бы на шаг. Они создали кордон, хотели таким образом гарантировать выживание вида, которому он как ученый посвятил всю свою жизнь. Но теперь уровень заболеваемости составлял уже более семидесяти пяти процентов, вирус затронул даже диких пчел. По их расчетам популяция пчел будет потеряна, если они не найдут противоядия в ближайшие семьдесят два часа.

Поместив радиопередатчик обратно в держатель, он посмотрел на расположенную неподалеку плантацию пышно цветущих деревьев, попытался запомнить этот пейзаж в мельчайших подробностях. Возможно, ничего подобного вскоре не будет нигде на всей планете.

 

75. Париж

О кражах произведений искусства Хелен слышала прежде только в новостях. И всякий раз сообщение о громком похищении ценного артефакта вызывало у нее огромное удивление, поскольку она совершенно не представляла себе, как можно осуществить нечто подобное. Неужели в наше время так легко завладеть шедевром стоимостью несколько миллионов долларов?

Кража в музее Прадо еще больше усилила это ощущение, но теперь настал ее черед попытаться похитить самую дорогую картину в мире.

В доме художника Луи Патрик Вейш рассказал ей о плане, который казался простым и в то же время безумным: завершив свое исследование, Хелен заменит подлинную «Мону Лизу» на специально подготовленную «Мону Лизу» из Прадо. Ближе к вечеру в фойе Лувра будет проходить крупный показ мод. В это время Хелен должна будет передать украденную картину. После этого она поселится в отеле «Модильяни» на Монпарнасе и там получит дальнейшие указания, где и когда она сможет увидеться с Мэйделин. Скорее бы уже все закончилось! Хелен понимала, что план этот рискованный, особенно для нее. Если что-то пойдет не так, арестуют за кражу произведения искусства только ее. Однако, поскольку опасности подвергалось ее дитя, этот момент ее почти не интересовал. Кроме того, после передачи картины ей придется лишь уповать на то, что Мэйделин действительно отпустят. Вот только она слишком устала, чтобы протестовать, и виновата в этом была головная боль, которая снова начала мучить ее. Луи дал ей какую-то странную синюю таблетку, которую она запила глотком вина.

Ей не оставалось ничего иного, кроме как выполнять указания Патрика Вейша. Какова его роль, она все еще не понимала, хотя возглавлял всю операцию, безусловно, его деспотичный отец. Но действительно ли Вейш-младший был жертвой шантажа, как утверждал он сам, или просто послушным сообщником? В глубине души она подозревала, что они оба заодно и просто играют с ней. Очевидно, задачей Патрика было поддерживать ее в нужном настроении. Поэтому утром она вела себя с ним подчеркнуто холодно. Вино и таблетка от головной боли погрузили ее в тревожный сон, и сегодня впервые за несколько дней она по-настоящему выспалась. Головная боль тоже исчезла, зато с самого утра появилась жестокая резь в животе.

В мастерской она посмотрела на обработанную ночью «Мону Лизу» из Прадо. Насколько она могла судить, картина теперь имела поразительное сходство с оригиналом. Из-за молочной пелены и множества трещин на поверхности она выглядела так, словно ее накрыли мутным стеклом. Большая трещина, как у настоящей «Моны Лизы», тянулась от края к темени Джоконды. Впрочем, краски ее все равно были намного ярче, чем краски оригинала.

– Ничего лучшего я за ночь сделать не смог, – словно извиняясь, заявил Луи. – Потребовалось бы нанести несколько слоев, да просушить каждый. На все это у нас нет времени. Проблема, впрочем, заключается не в этой «Моне Лизе», а в той, что в Лувре. Опасаясь повредить картину, они уже много десятилетий не чистили лак. Если бы это было сделано, настоящая «Мона Лиза» выглядела бы точно так же, как и эта. Вы с ней поосторожнее, возможно, слой лака, несмотря на процедуру в печи, все еще кое-где влажноват.

И хотя втайне Хелен даже восхищалась его работой, она бросила на него укоризненный взгляд. Любая другая реакция означала бы, что она одобряет непростительное вмешательство в это потрясающее произведение искусства.

Остаток утра они провели, расхаживая взад-вперед по мастерской под строгим взглядом Ральфа.

Когда Луи приготовил просто восхитительно ароматный обед и они поели, Ральф повез ее в Лувр. Патрик Вейш пожелал ей удачи. Хелен чувствовала себя так, будто ее вели на казнь. Но это был единственный шанс освободить Мэйделин. Хелен была вполне готова к тому, что ее поймают. На входе обнаружится лежащий в ее сумке «двойник», и ее тут же арестуют. Если ее и без того не ищут после истории в музее Прадо и не ждут с заготовленными наручниками. Необычную яркость картины заметят сразу же после подмены. А если ее поймают – что же будет с Мэйделин?

Центр исследований и реставрации музеев Франции, где она должна была работать, находился на подземном этаже Лувра. Данное учреждение занималось учетом, реставрацией и консервацией произведений искусства всех музеев страны и было известно во всем мире. В нем оценивали и обрабатывали сокровища, которые порой стоили несколько миллионов долларов, и зачастую это происходило в строжайшей тайне. Прежде чем получить право участвовать в исследовании «Моны Лизы», Хелен пришлось пройти длительный процесс отбора и тестирования, хотя она собиралась лишь провести экспертизу. Будучи нейроэстетиком, она каталогизировала картины во всем мире в соответствии с их неврологическим воздействием на находящийся в человеческом мозге центр, отвечающий за ощущение красоты. И ясно, что «Мону Лизу», пожалуй, самое известное воплощение прекрасного, необходимо было исследовать на основании разработанных ею шаблонов в первую очередь. Однако, когда она согласилась, в Центре сделали вид, что делают ей одолжение. Ей пришлось заполнять многостраничные формуляры, от нее потребовали даже справку о несудимости. Кроме того, она подписала обязательство о неразглашении, нарушив которое, должна была бы заплатить многомиллионный штраф.

Но эти меры оказались напрасными, поскольку старик Вейш каким-то образом все же узнал о том, что ей предстоит работать в Лувре, и заманил ее в ловушку.

Когда Ральф высадил ее у музея, Хелен заметила объявление, сообщавшее о том, что сегодня «Мону Лизу» посмотреть будет нельзя. Это она расценила как хороший знак. Если бы ее уже ждали, чтобы арестовать, никакое исследование ей проводить не позволили бы. С другой стороны, объявление могло быть уловкой, чтобы не вызвать у нее подозрений.

На негнущихся ногах она стала подниматься по знаменитой винтовой лестнице. Запрокинув голову, она смотрела на раскинувшийся вверху стеклянный шатер, и вдруг ее сумка, которую она несла на плече, задела мужчину в костюме.

Она негромко извинилась, услышала, как тот выругался, опустила голову и решила постараться больше не задерживаться.

У подножия лестницы уже полным ходом шла подготовка к показу мод, из-за чего она едва сумела сориентироваться. Патрик Вейш объяснял ей особенности здания, демонстрируя его фотографию, и точно указал, в каком месте ей нужно будет передать картину. Но из-за того, что там теперь стояла импровизированная сцена, все выглядело совсем иначе. «Террор красоты». Девиз показа мод буквально бросился ей в глаза. И пока Хелен размышляла, что это может значить, она заметила шлюз безопасности, который ей следовало пройти, чтобы попасть на особым образом защищенный нижний этаж. Она почувствовала, как сильно бьется пульс в сонной артерии.

Нарочито уверенным шагом она приблизилась к шлюзу и почувствовала, что страх внезапно отступил. Казалось, ее мозг вдруг настроился на программу «похищение шедевра», о существовании которой она ранее и не подозревала.

Она оказалась у стойки с надписью «ЦИРМФ». Молодой человек в белой рубашке с черным галстуком недоверчиво посмотрел на нее. Краем глаза она заметила, что рядом стоит еще один сотрудник службы безопасности, чуть постарше. Хелен без лишних слов положила на стойку приглашение, полученное от Центра.

Молодой сотрудник внимательно изучил его и, не поднимая головы, взял лежащую перед ним папку. Провел по списку имен кончиком ручки, остановился на одной из строк и поставил напротив нее галочку. Затем обернулся к компьютеру и что-то набрал на клавиатуре.

– Пожалуйста, встаньте возле той стены! – попросил он. – Сумку можете пока поставить на пол.

Не зная, раскрыли ее или нет, Хелен выполнила его указания. И только когда сотрудник службы безопасности взял фотоаппарат, она наконец расслабилась. Он просил ее повернуться, ослеплял вспышками. Когда он закончил, Хелен сразу же подхватила с пола свою сумку, наблюдая за тем, как из принтера вылезает пропуск с ее именем и фотографией.

Сотрудник музея вложил готовую карточку в прозрачный пластиковый карманчик, прикрепленный к длинной ленте, и протянул его ей.

– Носите его на шее все время, пока вы будете находиться здесь, – произнес он на ломаном английском языке.

Хелен уже понадеялась, что это все, когда мужчина указал на ее сумку.

– Мне нужно ее просканировать, – произнес он.

Хелен почувствовала, как душа у нее ушла в пятки.

– Не выйдет, там находятся фоточувствительные пленки, – солгала она.

– Тогда я должен заглянуть внутрь. – Мужчина протянул руку, чтобы взять сумку.

– Тоже нельзя, – пролепетала Хелен.

В этот миг к ним сзади подошел сотрудник постарше.

– Проблемы? – поинтересовался он по-французски.

– Ваш коллега хочет просканировать или обыскать мою сумку, но у меня там лежат ценные материалы для исследований, – ответила Хелен, удивляясь тому, что не забыла французский язык, несмотря на все свое волнение.

Мгновение он смотрел на нее, затем наклонился и пошевелил мышкой компьютера.

– Она – пятьдесят девять ноль, – наконец произнес он укоризненным тоном, обращаясь к своему молодому коллеге и указывая на экран. А затем с улыбкой обернулся к ней. – Вы можете пройти, миссис Морган. Добро пожаловать в наш Центр. – Хелен показалось, что он подмигнул ей правым глазом, но уверена она не была. – Прошу, воспользуйтесь лифтом.

Он обернулся, сделал два быстрых шага назад, нажал на небольшую кнопку на стене, отчего засветился направленный вниз треугольник. Вскоре один из двух лифтов открылся.

Пробормотав слова благодарности, Хелен вошла в кабину.

Седой охранник протянул руку, нажал на кнопку «В» и кивнул ей.

– Желаю успеха, миссис Морган, – произнес он и усмехнулся.

Хелен снова показалось, что он подмигнул ей.

Лифт медленно закрылся, и кабина рывком пришла в движение. Ощущение, что пол ушел из-под ног, длилось всего долю секунды, а затем в душе у Хелен разлилось облегчение.

У нее получилось.

 

76. Париж

Давненько ему не бросали вызов. А то, что это сделал именно Павел Вейш, удивило его, это следовало признать. Поистине, Павел Вейш – не ангел.

Он сидел на одном из стульев, подготовленных для зрителей показа мод, и наблюдал за тем, как вокруг суетятся люди. «Террор красоты». Отличное название для подобного мероприятия.

Он с удовлетворением рассматривал костюм сыщика. Он любил благородные ткани и радовался всякому, кто разделял его вкус в одежде. Чего нельзя было сказать о толстяке в розовом камуфляже, с которым беседовал сыщик. Ему очень хотелось подойти к нему и снять с него этот солдатский наряд. Возможно, он уместен на полях сражений этой земли, но только не в музее! И не на показе мод!

Сыщик наконец скрылся из виду, появилась женщина с сумкой, подошла к дальнему окошку и через некоторое время села в один из лифтов, расположенных в стороне от общей туристической сутолоки. Вернулся сыщик, побродил по фойе, поссорился с одним из охранников рядом с лифтами. Затем, красный как рак, поговорил по телефону и снова куда-то ушел.

Казалось, вокруг него все двигалось, а он являлся точкой покоя. Он поглядел на трость, стоявшую рядом. Она была словно ось большого колеса. При мысли об этом он улыбнулся, поскольку ему была уготована скорее роль тормоза. Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки на груди. Нужно лишь смотреть и ждать. Кроме того, он испытывал некоторую нервозность, поскольку давненько уже не подбирался к ней так близко, как сегодня. Он радовался встрече, словно свиданию со старой подругой.

Он зевнул. Настанет момент, когда потребуется его вмешательство, но сейчас еще рано.

Он закрыл глаза, чтобы взглянуть в темноту, где он видел больше других. Жужжание мухи помешало ему уснуть.

У людей есть замечательная фраза: «Лихо никогда не спит».

И она ему очень нравилась.

 

77. Париж

Подобное могло произойти только во Франции! Едва поняв, что именно сегодня из-за реставрационных работ «Мону Лизу» не покажут широкой публике, он снова ринулся внутрь. Попытался пробиться к руководству музея, размахивал своим удостоверением, но не нашел никого, кто изъяснялся бы на его языке. После тщетных попыток договориться с кем бы то ни было, он наконец подошел к стойке, на которой было написано «ЦИРМФ». Если он правильно понял женщину из магазина, торгующего сувенирами, так назывался отдел Лувра, отвечающий за реставрацию экспонатов.

Ни молодой сотрудник службы безопасности, ни его более пожилой коллега не захотели понять его.

– Pardon, pardon, – то и дело повторяли они, а затем, если Миллнер правильно истолковал обрушившийся на него поток французской речи, отправили его в пресс-службу Лувра.

– Я не журналист! – кричал Миллнер.

Он сунул мужчине под нос свое удостоверение. Осознав, что здесь никто не говорит по-английски, он сдался, позвонил Бараку и поднялся по лестнице наверх, чтобы выйти наружу.

Ничего, он вернется на показ мод и, как он надеялся, более готовый к происходящему. Его инстинкт часто подсказывал ему, когда что-то шло не так, но редко сообщал, в чем именно заключается подвох.

– Я могу с точностью до десяти метров определить, откуда было отправлено сообщение с телефона Патрика Вейша, но не могу сказать, где сейчас находится телефон, поскольку он снова выключен, – сообщил ему Барак в ответ на его вопрос. – Улица Абровуар на Монмартре. Это такая гора земли в Париже за кварталом красных фонарей Пигаль.

– Узнай, что в ней такого особенного! Кто там живет? – допытывался он у Барака, поскольку пребывал в весьма скверном расположении духа. К этому моменту он уже вышел из Лувра и уселся на столбик на площади перед музеем. – И выясни мне, не Хелен ли Морган сегодня проводит реставрационные работы с «Моной Лизой» в Париже. В Центре исследований и реставрации музеев Франции.

– Записал! – отрапортовал Барак.

– И если миссис Морган там, обеспечь мне доступ, чтобы я мог с ней встретиться! Мое удостоверение не позволило мне проникнуть в закрытую зону.

– И как я должен это устроить? – удивился Барак, а Миллнер, выругавшись, положил трубку.

Иногда он забывал, что работает не в какой-то крутой фирме с мотивированными сотрудниками и высококлассным технологическим оборудованием, а всего лишь в ФБР.

Нужно было срочно что-то придумать. Его уже покойный учитель Хеллер из полиции Балтимора, где он проработал пятнадцать лет, прежде чем перешел в ФБР, всегда говорил ему, что думать необходимо.

– Когда ищешь что-то дома, чаще всего потерянный предмет находится только благодаря размышлениям и лишь изредка – благодаря бесцельным поискам, – втолковывал ему старый вояка.

– Откуда вы знаете? – спрашивал Миллнер. – Проводили исследования?

Хеллер только смеялся, кашлял – так жутко, что приходилось опасаться за его здоровье, – и отвечал:

– Жена моя так говорит, осел. А она всегда права!

Миллнер улыбнулся. «Тогда мир еще был в порядке», – подумал он.

Затем он проверил электронную почту. Последнее письмо было из отдела информационных технологий. В теме письма значилось: «Исследование компьютера миссис Хелен Морган». Он как раз собирался прочесть его, когда зазвонил телефон.

– Стопроцентное попадание. Все девушки свободны! На вид, похоже, целы. – В голосе Келлера звучало неподдельное ликование.

– Быстро справились, – с облегчением вздохнул Миллнер. – А Павел Вейш?

– Не приехал. Зато есть двое убитых и четверо пленных мексиканцев. И что-то вроде импровизированной операционной.

– А Мэйделин Морган?

– О ней мне ничего не известно. Но мы пока что опознали не всех найденных девушек. Судя по всему, они еще не оправились от перенесенной травмы.

Миллнер кивнул. Как бы там ни было, они живы. Хоть одна хорошая новость!

– Я бы с радостью сообщил наверх, что информация поступила от вас, Миллнер. Но ведь официально вы в отпуске…

– Вот спасибо, – отозвался Миллнер, не скрывая сарказма в голосе.

– Однако спасение девушек вам зачтется.

«Вернее сказать, зачтется Патрику Вейшу», – подумал Миллнер. Значит, Вейш-младший действительно на их стороне. Тем важнее найти его.

– Остается еще компьютерный вирус, гибель пчел, теракты… – продолжал Келлер, и голос его снова зазвучал тревожно. – Что до компьютерного вируса, то он становится все более безумным. Наш отдел информационных технологий уже считает, что остановить его невозможно. Похоже, он вредит любому программному обеспечению, которое использует изображения, масштабы и тому подобное. Все говорят о полном отказе от файлов изображений. Тяжело представить себе, что это означает на самом деле.

– А пчелы?

– Из ООН сообщают, что нужно готовиться к вымиранию вида, если в течение нескольких дней не найдут противоядия. А еще у нас какой-то безумец уничтожает европейскую культуру.

– Я думаю, что они хотят похитить «Мону Лизу» здесь, в Париже, – вырвалось у Миллнера.

– «Мону Лизу»? – удивленно переспросил Келлер. На мгновение он умолк, словно ему требовалось время, чтобы переварить эту информацию. – Вы уверены? Я должен предупредить кого-нибудь? И кого вы имеете в виду, когда говорите «они»?

– Я еще точно не знаю, – ответил Миллнер. – Господин Вейш, Хелен Морган. Я пока что обрабатываю информацию. – Он запнулся. – Лучше не спешите предупреждать французов. Возможно, это наш шанс их поймать.

– Я пришлю вам подкрепление.

Миллнер хотел отказаться, но, возможно, это была не такая уж плохая идея. Нельзя же быть сразу повсюду.

– Мне понадобятся две команды. Они должны подчиняться непосредственно мне.

– Я все понял. Но почему именно «Мону Лизу»?

– А почему вообще все это происходит?

Хотя его подозрения уже практически оформились, он не спешил ими делиться. После освобождения девушек он догадывался, чем все это закончится. Лавры достанутся другим.

– Хороший вопрос.

– Нет, именно в этом и заключается главный вопрос! – На этот раз Миллнер сам положил трубку.

Поскольку он сделал достаточно для спасения королев красоты и опять не получил за это орден, он мог позволить себе грубость.

В нем росло чувство тревоги. Ему казалось, что он держит в руках все свободные концы этого дела и нужно их просто связать между собой.

На его смартфоне открылся файл с оценкой данных с диска миссис Морган. Документы, имеющие отношение к теме «красота», «неврология», «эстетика». Статьи для научных журналов. Научные исследования. Папка с изображениями. Открыв ее, Миллнер взглянул на изуродованную улыбающуюся физиономию, вздрогнул и закрыл ее. Келлер не преувеличивал. Судя по всему, его смартфон, а возможно, и сервер ФБР, уже поражены компьютерным вирусом.

Он пробежал глазами названия файлов и заинтересовался одним из новейших.

– «Мона Лиза», – негромко прочел он и открыл файл.

План здания, которое он идентифицировал как музей Прадо. План Лувра. Затем он наткнулся на папку с электронной перепиской между Хелен Морган и зашифрованным адресом: имя отправителя состояло только из цифр.

«Когда вы сможете доставить нам ее?» – прочел он одними губами.

«Как только на мой счет в швейцарском банке поступит соответствующая сумма», – отвечала Хелен Морган.

«Сначала поставка, затем оплата».

«Не интересно».

«Пятьдесят миллионов, когда мы получим выкуп за американок и Павла Вейша. Еще сто пятьдесят миллионов мы отправим после поступления денег за антивирус».

Миллнер остолбенел. Неужели это и есть объяснение? Хелен Морган хочет украсть «Мону Лизу», а покупатели намерены финансировать приобретение картины, потребовав выкуп за американок и Павла Вейша? Он еще раз прочел фразу о компьютерном вирусе: «Еще сто пятьдесят миллионов мы отправим после поступления денег за антивирус».

Неужели они еще и создали компьютерный вирус, чтобы дорого продать антивирусное программное обеспечение, когда мир настрадается достаточно? И все это ради того, чтобы приобрести украденную «Мону Лизу»? Все это звучало настолько безумно, насколько это вообще возможно.

Он стал читать дальше.

«Еще десять миллионов при передаче картины, остальное после».

«Согласна».

Миллнер снова и снова перечитывал диалог.

– Вот дерьмо, – проворчал он.

Громкий визг шин заставил его поднять голову. На некотором расстоянии от него на подъезде к Лувру остановились два черных внедорожника с тонированными стеклами. Незаметно, как это умеет ФБР.

 

78. Париж

Когда лифт спустился на нижний этаж Лувра и двери кабины снова открылись, Хелен встретила энергичная и приветливая женщина. Она была немного старше Хелен и значительно ниже ее ростом, судя по внешности, скорее испанского, нежели французского происхождения. Это подозрение подтвердилось, когда она с сильным испанским акцентом представилась как мадам Аранча Мартинес, заведующая отделом консервации ЦИРМФ.

– Рада познакомиться с вами, мадам Морган. – Она с улыбкой протянула Хелен руку. – Я много читала о вашей работе и от имени всех сотрудников Центра могу сказать, что мы гордимся возможностью принимать вас в нашем музее.

Хелен почувствовала, как с души упал камень, но в следующее мгновение он вернулся на место. Гостеприимство, с которым ее встречали, означало, что никто ни о чем не подозревает. И в ближайшее время ей придется жестоко обмануть всех этих людей.

– Мы вместе пройдем в лабораторию, где вас уже ждет руководитель экспозиции месье Руссель.

Хелен заметила, что у главного консерватора был такой же пропуск на шее, как и у нее самой. На небольшой фотографии та выглядела значительно моложе. Они прошли через защитную дверь и двинулись по коридору, который напоминал Хелен скорее бункер, нежели лабораторию.

– К этому привыкаешь, – улыбнулась мадам Мартинес. Она, похоже, заметила встревоженные взгляды, которые Хелен бросала на камеры наблюдения, видневшиеся у них над головами через каждые два метра. – В конце концов, сюда свозят для обработки бесценные картины со всего мира, – добавила она.

– Никаких проблем, – поспешно заверила ее Хелен. Все-таки она еще не слишком далеко продвинулась в искусстве ограбления музеев.

Коридор резко повернул направо, и они оказались перед еще одной дверью. Рядом стоял широкоплечий охранник, который кивнул им обеим с серьезным лицом. На поясе у него висела рация и огнестрельное оружие. Хелен улыбнулась, приложив максимум усилий, чтобы скрыть нервозность. Охранник открыл дверь, и они наконец оказались в комнате, которую Хелен могла назвать лабораторией, хотя та скорее походила на мастерскую. Хелен заметила весьма дорогостоящие инструменты, которые были ей отчасти знакомы по фотографиям. Трое мужчин стояли у противоположной стены напротив стальной рамы, в которой Хелен узнала прибор для рентгено-флуоресцентного анализа. На столе рядом с ними лежала камера для создания многоспектральных цифровых снимков.

Один из мужчин обернулся и, увидев их, несомненно, обрадовался.

– А, мадам Морган, добро пожаловать!

Он поспешно бросился к ним и взял ее за руку, чтобы запечатлеть на ней поцелуй.

– Месье Луи Руссель, руководитель экспозиции, – представила его мадам Мартинес.

Этот подвижный человек из-за худощавой комплекции выглядел значительно моложе своих лет. Лицо его заросло темной щетиной, на носу сидели никелированные очки. Он был одет в костюм, под которым виднелась рубашка с расстегнутым воротничком. На шее тоже болтался пропуск с фотографией.

– А это Марк Новлс и Мартин Коста из Мельбурнского университета. Они проводят рентгено-флуоресцентный анализ, но вот-вот закончат. И тогда вы сможете приступить.

Только теперь Хелен издалека увидела то, что прежде заслонял своим телом месье Руссель: «Мону Лизу», стоявшую в стальной раме перед обоими австралийскими учеными, которые сосредоточенно возились с прибором.

– La Bellezza! – услышала она шепот. – Bellezza!

Хелен испуганно отступила на шаг, вгляделась в лица других присутствующих в комнате, которые, не выказывая никакого смущения, лишь удивленно смотрели на нее. Неужели они ничего не слышали?

– Извините, – пробормотала Хелен и коснулась рукой горла, которое словно сдавила веревка.

– Не извиняйтесь. Во время первой встречи с ней без плексигласа и рамы я испытал то же самое, – заметил месье Руссель. – Она подобна явлению Девы Марии, и именно это делает нашу картину уникальной.

Луи Руссель смотрел на нее с улыбкой, и мадам Мартинес тоже не сдержала ухмылки.

– Мы выбрали эту профессию потому, что нас волнует красота, – заметила она.

Хелен сжала губы и кивнула. Она снова осторожно перевела взгляд на картину, и в ушах зазвучало негромкое «bellezza». Скорее пение, чем речь. Но звучало это приятно. Она тут же отвернулась, пытаясь сделать вид, что все в порядке. Руки покрылись гусиной кожей. Она испытывала острое желание снова посмотреть на картину. «La Bellezza!» Теперь она узнала мелодию, и страх отступил.

– У вас будет достаточно времени, – произнес месье Руссель. – Как вы наверняка догадываетесь, у нас есть строжайшие предписания относительно требований безопасности: мы следим, чтобы рядом с картиной не находилось более пяти человек одновременно. Кроме того, мы постоянно измеряем температуру поверхности картины, чтобы исключить всякий риск ее нагревания во время исследований.

– La Bellezza, la Bellezza, la Bellezza.

Мелодия была прямо-таки опьяняющей. Хелен чувствовала себя так, словно выпила немного алкоголя.

– Мадам Морган? – Месье Руссель смотрел на нее с тревогой.

– Простите, – пробормотала она, бросив на картину последний взгляд.

– La Bellezza!

– Полагаю, в сумке у вас пленки? Можно мне посмотреть на них? Я много читал о вашей методике, и нам всем, конечно же, не терпится узнать результаты исследования.

– С удовольствием.

Хелен огляделась по сторонам в поисках стола или другой поверхности. Все ее тело было напряжено до предела. С этого момента ей следовало быть очень осторожной. Нельзя отвлекаться на это странное пение.

– Как я вам уже писал, мы много размышляли о принципе вашей работы. Нужно помнить, что пленки не должны прикасаться к картине, – напомнил месье Руссель. – Вы сообщили, что во время других исследований пользовались мольбертом со специальной натяжной рамой? Я позволил себе заказать в мастерской нашего музея подобную конструкцию. – Он повернулся и указал на деревянный мольберт, весьма похожий на раму, которую Хелен обычно использовала, чтобы наложить на картину пленки, не прикасаясь к ней.

Обрадовавшись тому, что можно обсудить дела, она подошла к мольберту и проверила конструкцию.

– Выглядит отлично, – с улыбкой сказала она.

– Сотрудники музея, которые отвечают за установку и демонтаж картины, помогут вам зафиксировать в нем «Мону Лизу», – добавил руководитель экспозиции.

В комнате уже сейчас находилось множество людей, за дверью стоял представительный сотрудник службы безопасности, а теперь должны были подойти еще двое. Хелен совершенно не представляла себе, как осуществить подмену у всех на глазах. Так или иначе, месье Руссель говорил, что в непосредственной близости от картины не могут находиться более пяти человек одновременно. А это означало, что ей придется как-то отвлечь четверых. Она никогда не сумеет этого сделать.

– Мы закончили, месье! – произнес один из стоявших у нее за спиной мужчин. Оба австралийца держали в руках по большому чемодану. – Это было изумительно, кроме того, мы получили отличные результаты.

Все пожали друг другу руки, один из австралийцев постучал в дверь, и сотрудник службы безопасности открыл ее. Теперь они остались втроем.

– Вы хотели показать нам пленки, – напомнила мадам Мартинес. Хелен внезапно почувствовала, как давит ей на плечо вес фальшивой «Моны Лизы».

– Верно! – приветливо отозвалась она, словно совсем забыла об этом.

– Аранча, может быть, нам стоит сначала позвать сотрудников, чтобы они перенесли картину? – предложил месье Руссель и постучал указательным пальцем по циферблату часов на запястье.

– Уже занимаюсь этим! – ответила испанка и взяла трубку телефона, висевшего на стене у двери.

Не прошло и трех минут, как дверь лаборатории открылась и в комнату вошли двое мужчин в синих брюках и фланелевых рубашках. Они остановились напротив «Моны Лизы», достали из карманов тонкие белые перчатки и аккуратно натянули их. Затем встали с двух сторон от картины и, словно по команде, сняли ее со стальной конструкции. Шагая в ногу, они поднесли ее к мольберту, ни на миг не сводя друг с друга взгляда, и абсолютно синхронно водрузили «Джоконду» на новое место.

Сразу после этого они, коротко попрощавшись, удалились.

Хелен с удивлением наблюдала за происходящим, при этом стараясь не смотреть на портрет. Когда же она наконец решилась на это, пение вернулось. Стало ясно, что слово «Bellezza!» звучало всякий раз, когда она смотрела на картину. Объяснения, которые приходили ей в голову, не успокаивали, и она решила подумать об этом позже.

– Итак, мадам Морган, «Мона Лиза» ваша! – Месье Руссель элегантным жестом указал на картину.

Хелен подошла ближе, наклонилась вперед. В песне звучало лишь одно слово, но мелодия была очень сложной, причем последовательности гармоний постоянно повторялись. Ей пришлось приложить все усилия, чтобы оторваться от созерцания.

– Впечатляет, – произнесла она, говоря при этом сущую правду.

Хотя Хелен все время думала о предстоящем задании, она не могла не заметить, что картина представляет собой истинное совершенство. Она подтащила поближе стоявший неподалеку стул, опустила на него свою сумку. При этом она изо всех сил старалась не выдать своего волнения.

С гулко бьющимся сердцем, пытаясь заслонить спиной сумку, Хелен осторожно потянула за застежку-молнию. Вскоре показались находившиеся внутри пленки. Сквозь плексиглас шаблонов виднелась подготовленная «Мона Лиза» из Прадо. Хелен затаила дыхание, передвинулась чуть дальше и осторожно вытащила одну из пленок.

– Вам помочь?

Краем глаза Хелен заметила, что мадам Мартинес сделала шаг в ее сторону.

Хелен молниеносно закрыла сумку, однако край спрятанной внутри картины выглянул наружу. Она уже готовилась к тому, что мадам Мартинес обнаружит это, когда услышала за спиной голос Луи Русселя:

– Аранча, мне нужна твоя помощь! – Месье Руссель стоял рядом с прибором, которым только что пользовались австралийцы, и разглядывал корпус. – Может быть, ты принесешь новый?

Пока он разговаривал с мадам Мартинес, Хелен поспешно вынула из сумки пленки и тут же закрыла застежку.

Аранча Мартинес подошла к ней. В руке она держала небольшую деталь, судя по всему, часть аппарата для проведения рентгено-флуоресцентного анализа.

– Мне нужно заменить эту вещь, а потом поговорить по телефону. Сколько времени займет ваше исследование?

– Часа два, может быть, три.

Хелен пыталась сделать вид, что увлечена работой. Она подняла пленки высоко вверх, надеясь, что никто не заметит, как дрожат ее руки.

– Тогда я подойду позже. У нас наверняка еще будет время побеседовать. Месье Руссель останется с вами и не отойдет от вас ни на шаг. Скажете ему, если что-то понадобится.

Хелен кивнула, и мадам Мартинес с улыбкой скрылась из виду.

Теперь Хелен осталась наедине с руководителем экспозиции. Всего один человек, которого нужно отвлечь, чтобы незаметно подменить картину! Впрочем, даже один – это все равно слишком много.

– Рентгено-флуоресцентный анализ снова поставил перед нами множество вопросов. Как и ожидалось, на картине повсюду следы свинца, но есть и кальций. Много кальция, он буквально везде. Хотя известно, что в то время использовали костный клей, но не в таких же количествах! Кроме того, мы обнаружили медь и железо. Можно сказать, что картина состоит практически из тех же элементов, что и мы, люди. Вероятно, поэтому она кажется такой живой…

На душе у Хелен стало тяжело. Если все произойдет так, как хочет старик Вейш, то с сегодняшнего вечера больше никто не сможет изучать это произведение искусства, кроме него самого.

– Но разве она не чудесна? – произнес месье Руссель. Теперь он стоял рядом с ней и с мечтательным видом рассматривал «Мону Лизу». – Как подумаешь, что ей более пяти сотен лет! Сколько войн она пережила! А еще одну кражу и два покушения. И она по-прежнему улыбается, как ни в чем не бывало.

Хелен взглянула на него, стараясь не смотреть на картину. Слишком велико было ее опасение, что в противном случае она никогда не сможет от нее оторваться.

– Гениальное произведение, словно не от мира сего. Ни единого мазка кисти. Несмотря на все исследования с помощью новейших методик, мы до сих пор так и не выяснили, как именно рисовал ее да Винчи. Вы посмотрите на эти багряные цвета, на оттенки плоти, для которых он использовал особенно прозрачное клеящее средство с малым количеством пигмента. Поэтому плоть ее выглядит так, будто под кожей действительно циркулирует кровь.

Увлеченная столь страстным описанием, Хелен осмелилась бросить взгляд на картину и тут же снова услышала звонкое пение:

– La Bellezza!

«Будто зов сирен», – подумалось ей. Должно быть, так пели мифические существа женского пола, упоминаемые в греческой мифологии.

– Как все связано с солнечным светом! Одежда, балкон, небо! «Мона Лиза» – это воплощение красоты и совершенства.

Хелен казалось, что его слова звучат, словно признание в любви. Тот, кто так говорит об искусстве, должен быть очень чутким человеком. «Возможно, это мой последний шанс», – подумала Хелен.

– Я должна украсть «Мону Лизу»! – вырвалось у нее.

Наблюдая за его реакцией, она чувствовала, как у нее дрожат колени. Улыбка на губах Луи Русселя замерла.

– Меня шантажируют! У них моя дочь. Прошу, помогите мне! Прошу вас! – Она слышала, что голос ее звучит умоляюще, почувствовала, как слезы обжигают веки.

Месье Руссель озадаченно глядел на нее, не говоря ни слова, едва заметно качая головой. Должно быть, сказанное ею казалось ему чудовищным.

– Вы понимаете, месье? У этих людей моя дочь! Наверное, вы сможете помочь мне изобразить кражу. Пожалуйста! У меня в сумке лежит копия «Моны Лизы», которой я должна заменить оригинал.

Месье Руссель посмотрел на ее сумку, по-прежнему даже не пытаясь что-нибудь сказать. Его молчание смутило ее. О господи! Что, если он откажется? Тогда Мэйделин конец!

– Пожалуйста, помогите мне! Они что-то сделают с моей дочерью, если я не принесу им «Мону Лизу»!

По щеке ее скатилась слеза, она с трудом подавила рыдания. Казалось, напряжение, нараставшее в ней за последние несколько дней, стремилось найти выход, теперь, когда она наконец осмелилась довериться хоть кому-то.

– Скажите же что-нибудь! – взмолилась она.

Но Луи Руссель по-прежнему стоял, словно окаменев, и лишь в недоумении смотрел на нее.

 

79. Флоренция, около 1500 г.

Картина завершена. Сегодня я видел ее, и я потрясен. На ней изображена женщина. Где бы ты ни стоял, она следит за тобой взглядом и улыбается при этом так, словно намерена околдовать. Ее несказанная красота потрясает воображение.

– Готов поклясться, что она живая, – с восхищением произнес я, а Леонардо и lo straniero переглянулись и рассмеялись.

– Почему вы смеетесь над моими словами? – с обидой поинтересовался я.

А Леонардо ответил так, что у меня кровь застыла в жилах:

– Она и есть живая!

Я уверен, что не ослышался.

– Кто она? – спросил я, и все повторилось снова: они переглянулись и рассмеялись.

– Она – это сотни, – ответил Леонардо, а lo straniero добавил:

– По меньшей мере.

Пока я с недоумением смотрел на Леонардо, он продолжил:

– Мы уловили ее. Красоту. У каждой мы брали только лучшее, в тот краткий миг, когда она раскрывала свою прелесть. Если хочешь посеять самые красивые цветы, нужно взять семена самых красивых цветов. Только из чего-то может появиться что-то новое, и красота существует лишь во взгляде и мыслях. – Lo straniero указал пальцем на свою голову.

Я смирился с тем, что понимаю не все из происходящего вокруг; если быть до конца честным, я и не хотел понимать. Я толкую это как смирение пред лицом Господа: я вникаю не во все пути Его.

В конце концов явился Салаи и в ярости обозвал их обоих убийцами. Леонардо прогнал его пинками.

Однако, при всем моем восхищении, картина не стала для меня неожиданностью. Я не сказал Леонардо и lo straniero о том, что уже видел однажды женщину, изображенную на ней, – на картине Салаи, который тайком скопировал ее. Из-за всех этих событий портрет уже не потрясает, а скорее трогает.

Я обрадовался, когда lo straniero подарил мне кожу для переплета моей книги о Божественной пропорции. Тем, что осталось, я хочу переплести этот дневник. Она такая мягкая… Салаи сказал, что это человеческая кожа. Если приглядеться внимательнее, то можно даже увидеть поры.

Он действительно пытается испортить любую радость. И хуже всего то, что, однажды посеянная, эта мысль так просто не отпускает.

 

80. Париж

Надвинув козырек кепки на лицо, он бродил по выставке, чтобы убить время. Венера Милосская, «Автопортрет с чертополохом» Альбрехта Дюрера, «Святая Анна с Мадонной и младенцем Христом» да Винчи – и это были только самые знаменитые полотна. Он остановился перед квадратом плексигласа, за которым обычно находилась «Мона Лиза». Сегодня там было пусто.

Он содрогнулся. Ему стало зябко при мысли о том, как посетители год за годом расхаживали по Лувру, не догадываясь, насколько велика опасность. О том, сколько миллионов людей заразились за минувшие десятилетия, сами того не ведая. Несли вирус в мир, инфицировали других. Это был идеальный вирус, поскольку он не убивал своего хозяина. Существенное условие для успешного распространения.

«Мона Лиза» – назвали они другой вирус, компьютерный, который как раз бушевал во всем мире. Случайность, вполне в его вкусе, однако он всячески помогал ей осуществиться, делая соответствующие записи в блогах на всех ведущих платформах. Таким образом мир теперь связывал имя Моны Лизы с самым знаменитым компьютерным вирусом в истории человечества. И с до смешного искаженными лицами, которые порождал вирус. Он нащупал пусковое устройство, лежащее в кармане. Одно нажатие кнопки – и двенадцать моделей разлетятся на куски. Он рассмеялся и еще ниже надвинул козырек. Его действия совершенно рациональны. Речь идет только о том, чтобы уничтожить корень зла и создать новые картины. Пробудить ассоциации, которые запечатлеются в человеческом мозге. Передать их через СМИ, добровольно работающие посыльными. Человеческий мозг подобен жесткому диску, а если кто и знает, как очистить диск и переписать информацию заново, то это он.

Он бросил последний взгляд на то место, где обычно висела «Мона Лиза», и побрел дальше, покидая крыло Денон. Возможно, его считают бесчувственным, бесчеловечным, и следовало признать, что этот поступок пробуждал в нем сомнения. Павел Вейш остановился напротив картины, на которой был изображен распятый Иисус. Имя художника ни о чем ему не говорило.

Он бесчеловечен. А что делать? Таким и нужно стать ради того, что он задумал. Лишь у немногих есть иммунитет против вируса, а у него он проявился только после той кошмарной аварии. Он прошел сквозь огонь. И теперь нужно идти дальше. Он избран ради этой цели. И сегодня – его самое сложное испытание. Ведь все остальные считали то, что он пытался уничтожить, безвредным, более того, желанной целью. Возможно, его не будут почитать. Даже не поймут, от чего он избавил мир.

Однако такова судьба многих мучеников.

Наверное, с ним произойдет то же самое, что и с Ван Гогом. Гонимый художник, который сам отрезал себе ухо и в конце концов прострелил себе грудь, обрел славу уже после смерти.

Или же его постигнет судьба Салаи. Он посмотрел на часы на запястье. Еще час.

 

81. Париж

– Я понимаю, в каком вы положении, лучше, чем вы можете себе представить, – наконец произнес месье Руссель. – Намного лучше, – мрачно добавил он.

Хелен стояла перед ним на подкашивающихся ногах, надеясь, что не пожалеет о своих словах.

– Но вы ошибаетесь, если думаете, что «они» сделали ставку только на вас.

Она с недоумением взглянула на месье Русселя. Правильно ли она поняла его?

– И поэтому, к сожалению, вы не можете на меня рассчитывать, – продолжал месье Руссель. – Все, что я могу сделать, чтобы помочь вам и себе, это оставить вас с картиной наедине и увести охранника от двери. У вас есть час, в лучшем случае полтора, после чего, для нашего общего блага и безопасности, там, на мольберте, должна оказаться «Мона Лиза» из Прадо.

Месье Руссель сделал шаг к двери, а затем вдруг резко остановился, повернулся и подошел к «Моне Лизе». С невероятной нежностью он провел ладонью по верхнему краю доски, а затем вышел из лаборатории, не глядя на Хелен.

Она изумленно смотрела ему вслед, а затем разрыдалась. Содрогаясь, она рухнула на колени и заплакала. Взгляд ее упал на «Мону Лизу». Она снова услышала мелодию. Хелен закрыла ладонями уши, но пение не стало тише. Зажмурила глаза – и мелодия оборвалась. Она ударила себя по голове, словно это что-то могло изменить, а затем снова взглянула на картину.

Улыбка Моны Лизы, добрый, все понимающий взгляд оказали на Хелен утешительное воздействие. Она постепенно успокоилась и полностью отдалась во власть пения. Как же оно прекрасно! Бесконечно прекрасно. Хелен убрала за ухо прядь волос, упавшую на лоб. Если смотреть снизу, лицо Джоконды скрывалось за густой пеленой, лак казался еще более непрозрачным. Наконец Хелен поднялась. Она посмотрела на сумку, все еще стоявшую на стуле рядом с картиной. Тщательно вытерев руки о брюки, она осторожно отодвинула подлинную «Джоконду» на несколько сантиметров в сторону. Затем открыла застежку сумки, вынула оттуда «Мону Лизу» из Прадо и поставила ее на мольберт рядом с оригиналом.

Картины действительно имели сходство в размере, сюжете и красках. Только, как и ожидалось, портрет из Прадо, несмотря на все ухищрения фальсификатора Луи, все еще оставался более ярким и сияющим. Пока она сравнивала картины между собой, мелодия, которую она слышала, когда смотрела на подлинник, смешалась с шепотом, исходящим от картины из музея Прадо.

– La bella – parvenza – del – male!

– Красивый отблеск зла, – негромко произнесла она себе под нос. Внезапно ее душу затопила волна страха.

Она вот-вот лишится рассудка! Будучи неврологом, она знала, что человеческий мозг мастерски умеет отвлекать от ужасных вещей. Похищение Мэйделин, безусловно, нанесло ей тяжелую травму, и эти голоса – лишь попытки мозга защитить ее. Или, возможно, что… Она вспомнила пятно на снимке МРТ, на которое указывала Бетти. Исследование провели лишь несколько дней назад, но оно казалось воспоминанием из другой жизни. Нет, так быстро события не могли развиваться. Или могли?

Массируя виски, Хелен закрыла глаза. Нужно наконец сосредоточиться на задаче, ради которой она оказалась здесь.

Благодаря различиям в яркости обеих картин подмену заметят сразу. Впрочем, старик Вейш, судя по всему, сделал своим сообщником и месье Русселя, и не важно, какие средства он для этого использовал. Возможно, руководитель экспозиции должен был помешать своим сотрудникам слишком быстро обнаружить кражу.

И что ей делать? Если она действительно подменит картины, покинет Лувр с «Моной Лизой» в сумке, то, без сомнения, войдет в историю как двукратная похитительница одного и того же произведения искусства: и не только потому, что кражу оригинала «Моны Лизы» из Лувра можно будет доказать. После этого ее обвинят и в похищении «Моны Лизы» из Прадо. И разве Павел Вейш не говорил о каких-то данных на ее компьютере, которые недвусмысленно подтвердят ее участие в преступлении?

Нет, похоже, выхода нет. Она по-прежнему стояла с закрытыми глазами и массировала виски.

Вдруг в дверь постучали. Хелен испуганно обернулась. Дверь лаборатории медленно открывалась. Когда Хелен дошла до нее, та уже была наполовину открыта. За ней показался синий мешок. Хелен взялась за ручку и дернула ее, пытаясь заслонить собой обе картины. Она увидела тележку уборщицы, на которую был натянут пакет для мусора, за ним стоял ящик с чистящими средствами.

– Bonjour! – раздался робкий голос. Из-за метел, швабр и тряпок выглянула маленькая азиатка. – Nettoyer! Nettoyer! – закричала она.

Хелен бросила мимо нее пристальный взгляд в коридор. Охранника там действительно не было. Метрах в десяти за ее спиной, совершенно незащищенная, стояла самая дорогая картина в мире, и тут явилась уборщица, чтобы навести здесь порядок? Хелен едва не рассмеялась. Теперь ее не удивляли сообщения о громких кражах. Совсем не обязательно обладать для этого суперспособностями.

– Не сейчас! – сказала она и махнула рукой. – Потом!

Казалось, азиатка поняла ее и посмотрела на часы на руке.

– Тогда сейчас перерыв! – радостно воскликнула она и взглянула на свою тележку. – Тележка останется здесь! – Она ткнула пальцем в комнату.

Радуясь, что проблема так быстро разрешилась, Хелен затащила тележку внутрь.

– Хорошо, – с улыбкой ответила она, постучала пальцем по запястью, где не было часов. – Позже!

Азиатка улыбнулась в ответ и засеменила прочь. Хелен с облегчением перевела дух, когда дверь за ее спиной громко захлопнулась.

Она поглядела на мольберт, с которого на нее смотрели «Мона Лиза» и ее сестра-близнец. Это заставило ее вспомнить двух своих лучших подружек школьных времен. Их звали Джил и Джейн, они были однояйцевыми близнецами. Время от времени они позволяли себе пошутить и выдавали себя друг за друга. Хелен вспомнилось, как Джил в старших классах сдала экзамен вместо Джейн. Для этого они поменялись одеждой в кустах перед школой. Воспоминание заставило Хелен улыбнуться, но лишь на миг.

Затем ее огромной волной захлестнуло отчаяние. Месье Руссель ушел довольно давно, ей нужно торопиться. Сделав шаг вперед, она ударилась ногой о тележку. Застонав от боли, она откатила ее в сторонку, при этом с нее упала бутылка с моющим средством. Хелен наклонилась, чтобы поднять ее. Нахмурившись, она смотрела на бутылку, которую держала в руке. Кажется, это был скипидар.

Она повернула другие бутылки с чистящими средствами, стоявшие на тележке, таким образом, чтобы прочесть их этикетки. Похоже, здесь не скупились на химикаты. По всей видимости, в лаборатории музея требовались особые растворители для поддержания чистоты.

Хелен снова перевела взгляд на обе картины, и на этот раз ей удалось игнорировать пение и шепот, доносившиеся от них. Внезапно она ощутила в сердце покой.

Впервые за несколько дней у нее созрел план.

 

82. Акапулько

Воняло фекалиями и средствами для защиты от насекомых. Ее спутник, который уже попросил называть его Ахмедом, еле перебирал ногами. Он все время задыхался, а после того как он несколько раз споткнулся, упал и больно ударился, они спрятались в трубе сточного канала. Спускавшаяся с расположенной выше равнины, большая бетонная труба торчала из земли прямо перед ними. На дне ее виднелся поток желтовато-коричневой жидкости. Они отползли повыше, насколько это было возможно, чтобы только ноги касались вонючей жидкости. Но лучше это, чем стать мишенью для преследователей. Со своего места Мэйделин видела входное отверстие трубы, в которое попадало немного солнечного света. Они забрались достаточно глубоко внутрь, чтобы их заметили не сразу. Некоторое время они молчали, и Мэйделин смотрела на вход, ожидая в любой момент увидеть там силуэт вооруженного преследователя. Девушка крепко прижала к себе рюкзак. Она слышала лишь равномерный свист бронхов сидящего рядом с ней мужчины, от тела которого исходил сильный запах пота, перекрывающий даже вонь канализации.

– Думаю, мы прошли полпути до Акапулько! – наконец выдавил из себя Ахмед.

– Что будем делать, когда доберемся туда? – спросила Мэйделин. В трубе ее голос звучал глухо.

– Я отведу тебя в полицейский участок, где ты окажешься в безопасности. А я постараюсь залечь на дно.

– Почему бы вам тоже не сдаться полиции?

Ахмед рассмеялся. В трубе этот звук получился похожим на собачий лай.

– В последнее время я совершил множество скверных поступков. Возможно, меня сгноят в мексиканской тюрьме или, хуже того, выдадут США, где приговорят к тремстам годам лишения свободы.

– Каких поступков? – Мэйделин боялась его ответа, но этот вопрос она была просто обязана задать.

– Я пластический хирург. Моя задача – наделять женщин красотой. Но в минувшие дни я поступал как раз наоборот. Я уродовал женщин. Молодых девушек. – Ахмед всхлипывал. – Я оперировал их для того, чтобы искалечить. – Он весь сотрясался от рыданий. – Для этого понадобились и линии на твоем теле. Это были линии разрезов.

Мэйделин почувствовала, как по коже побежали мурашки. Посмотрела на линии, которые все еще были видны довольно хорошо даже здесь, в сумраке. Девушка невольно отодвинулась подальше от Ахмеда.

– И зачем вы это делали?

– Он меня заставил! – всхлипнул он. – Безумец!

Снова послышались судорожные всхлипывания. Теперь она почти жалела его.

– Значит, у вас не было выбора, – ответила она, пытаясь сказать что-то в утешение.

Движение в темноте заставило ее вздрогнуть. В следующее мгновение что-то коснулось ее ноги. Увидев, что это было, она пронзительно вскрикнула, и ее вопль раскатился вокруг, эхом отражаясь от бетонных стен. Огромная крыса, испугавшись, бросилась обратно вглубь трубы.

– Тихо! – шикнул Ахмед, схватив ее за запястье. – Не шуми! – Его голос теперь звучал сердито.

Мэйделин перестала шевелиться, даже дыхание затаила и вздохнула с облегчением, когда Ахмед отпустил ее руку.

Минуту они смотрели на отверстие, не зная, обнаружили их или нет, затем снова расслабились. Мэйделин подтянула ноги повыше.

– Выбор есть всегда, – с грустью в голосе произнес Ахмед. – Многие опасные преступники пытались оправдаться тем, что их якобы заставили. И все они были не правы.

– Но меня вы спасли. – В этот миг Мэйделин действительно испытывала благодарность. Она не хотела даже думать о том, что именно означали линии на ее теле и какой жуткой судьбы она сумела избежать. – Почему? – задумчиво спросила она через некоторое время.

– Не знаю. Ты была не похожа на остальных девушек. Все они были королевами красоты, готовились к выборам Мисс США в Акапулько, а по дороге их похитили. В отличие от них, ты была так…

– Уродлива? – перебила его она.

Конечно, за минувшие дни в плену она основательно похудела, но, наверное, по сравнению с кандидатками на титул «Мисс США», была все еще ужасно жирной.

– Ты? Уродлива? – удивился Ахмед. – Ты прекрасна! Я пластический хирург, я могу судить об этом!

Она почувствовала, как краска прилила к ее лицу. Разумеется, он говорил так из вежливости.

– Нет, ты была такой… невинной.

Мэйделин не совсем поняла, что он имеет в виду, но решила не расспрашивать.

– Я хотела узнать, почему вы меня спасли, но еще больше – почему меня вообще взяли в плен. Почему должны были… изуродовать именно меня? – Фраза прозвучала ужасно, и все волоски на теле у девушки встали дыбом.

– Не знаю. Но, думаю, угрожая что-то сделать с тобой, они хотели кого-то шантажировать. Ты была единственной, кого я должен был сфотографировать с нанесенным на тело узором линий разреза. И мне следовало не спешить с операцией… Твоя мать богата?

Мэйделин покачала головой:

– Нет!

– Как ты сюда попала?

– Мы с моим другом Брайаном сбежали из клиники, он привез меня сюда и передал тем мужчинам.

– Из клиники?

– Ну, психиатрической… – Не хватало еще поплатиться головой за такие разговоры, лучше просто помолчать. А потом она вспомнила: – Мне нужно срочно позвонить маме. Так или иначе, она наверняка с ума сходит от беспокойства. Я должна сказать ей, что я в безопасности.

– Как только доберемся до Акапулько! Нужно дождаться наступления темноты и только потом идти дальше.

Вспомнив о матери, Мэйделин испытала ужасные угрызения совести. Если бы она не сбежала с Брайаном из клиники, ничего бы этого не случилось.

– Ты очень даже хорошенькая, – оторвал ее от мрачных размышлений Ахмед. Только теперь девушка заметила, что он придвинулся ближе. Он провел ладонью по ее руке, отчего Мэйделин снова вздрогнула. – Нам придется убить еще массу времени. А ты мне кое-что должна… – Она услышала над ухом его хриплое дыхание.

 

83. Париж

Иногда его работа заключалась в том, чтобы ждать. Миллнер терпеть не мог это состояние. И презирал он не связанную с этим скуку, а потерю собственной воли. Ведь ожидание заканчивалось обычно тогда, когда действовал кто-то другой. Когда убийца снова наносил удар, когда человек, за которым он наблюдал, наконец начинал двигаться. И иногда нельзя было даже толком объяснить, чего ты ждешь. Вот так и сегодня. Одну из команд, присланных в подкрепление, он отправил в кафе за углом, чтобы они не привлекали внимания. Он планировал использовать их позднее, на показе мод, и не хотел, чтобы лица агентов примелькались сейчас, пока там еще относительно пусто и немноголюдно. Использовать команду под прикрытием имеет смысл только в том случае, если вы под прикрытием и действуете. Другая команда состояла из двух французов и двух американцев, которых он расставил перед зданием Лувра и внутри него. Каждому агенту вручили фотографию миссис Морган, а также фото отца и сына Вейшев. Как только их где-нибудь обнаружат, ему сообщат по рации. Невидимый маленький передатчик, который дали ему коллеги, вызывал сводящий с ума зуд в ухе. Больше всего ему хотелось вытащить горошину-динамик и выбросить как можно дальше, но, возможно, тот стоил больше, чем агент мог заработать за месяц.

Сам он сидел на выступе у подножия стеклянной пирамиды и наблюдал за входом. Уже прибыли первые гости показа – в массивных черных лимузинах или просто на такси. Некоторые приходили пешком от расположенной неподалеку станции метро. Если верить ассистентке дизайнера, сегодня в Лувре встречались виднейшие представители мира моды. В списке приглашенных Миллнер обнаружил несколько имен, которые о чем-то говорили даже ему, абсолютному профану.

В действительности же он просто делал вид, что наблюдает за входом, поскольку эту задачу он поручил другому агенту – тщеславному американцу с прической а-ля Кеннеди. На самом деле он уже давно мысленно играл в «Тетрис». В горизонтальных рядах все еще было полно пробелов, а больше всего его тревожил кирпичик, который он окрестил «миссис Хелен Морган».

Найденная на ее компьютере переписка не позволяла сделать иных выводов, кроме очевидного: в том, что касалось похищения картины, она – главный преступник, а ее заказчик стоит за всеми остальными злодеяниями, которыми сейчас занимается ФБР. Чтобы таким образом оплатить покупку произведения искусства.

Однако этот очевидный результат его не устраивал. Зачем знаменитому нейроэстетику вдруг начинать карьеру похитителя художественных ценностей? Кроме того, никто не требовал выкупа за похищенных девушек. А мнимая жертва похищения Павел Вейш вместе со своим сыном и миссис Морган разъезжал по Мадриду. Коридорный в отеле видел всех троих.

С помощью фантазии это можно как-то объяснить, однако кусочки головоломки все равно не сходились.

Хелен Морган – это тетрамино, камешек в «Тетрисе», который не помещался ни в одно отверстие, как бы он мысленно ни крутил его.

Да и Патрик Вейш, пусть он и сообщил Миллнеру, где найти королев красоты, оставался для него загадочной фигурой.

Кроме того, еще ведь было золотое сечение, которое, похоже, объединяло все события минувших недель. Как может простая пропорция, обыкновенное соотношение отрезков, стать причиной одного из величайших преступлений последних лет? Не говоря уже о пчелах, уничтожение которых – даже после прочтения электронного письма миссис Морган – не имело никакого смысла.

Как он ни старался сложить известные ему факты в нечто осмысленное, ничего не получалось.

Он уже несколько дней собирал информацию, путешествовал, пытаясь догнать подозреваемых, и ему все еще не удавалось закрыть в этой игре ни единого ряда.

От размышлений его оторвал телефон. Миллнер поднес его к уху, но ничего не услышал. Да, там же динамик, точно. Он прижал телефон к другому уху. Барак не стал тратить время на вежливость.

– В Лувре сказали, что руководитель экспозиции месье Руссель может обеспечить вход в ЦИРМФ.

– И что?

– С ним нельзя связаться. Говорят, он ходит где-то по Лувру. И некая… – он полистал бумаги, – мадам Мартинес. Она – заведующая отделом консервации и тоже могла бы тебе помочь. Но и ее сейчас нет на месте.

– Нет на месте? – недоверчиво переспросил он.

– Зато в списке посетителей Центра значится некая миссис Хелен Морган.

– Отлично! – возликовал Миллнер.

– Отправить ее в международный розыск или попросить Келлера позвонить в министерство внутренних дел Франции?

Миллнер колебался. Такие решения могли стоить ему карьеры. Или того хуже.

– Нет, пока не нужно, – немного подумав, произнес он. В этом случае он отказался бы от дела, а он еще с ним не закончил. Он находился уже совсем рядом с целью. – Ты можешь быстро проверить, сколько есть выходов из Лувра и Центра исследований?

Барак застонал:

– Ты меня доконаешь! Я тебе что, черт возьми, путеводитель по Парижу для туристов?

Миллнер знал, что он уже ведет поиск в компьютере.

– Только один официальный. Все остальные – запасные, – тут же произнес Барак.

– Что насчет того адреса, который ты мне называл? На Монмартре. Есть на той улице что-то особенное?

– Кафе, бордель, один педофил на испытательном сроке, один отсидевший художник-фальсификатор, виноградник на углу и союз парижских трансвеститов, – перечислил Барак.

– Фальсификатор!

– Луи Дюпон. Семьдесят восемь лет. Отсидел шесть лет за подделку картины. Специализируется на Ренессансе.

– А «Мона Лиза» – это Ренессанс?

Барак опять выругался, и Миллнер снова услышал, как его пальцы забегали по клавишам.

– Да!

И вновь информация, которую Миллнер не знал, как использовать.

– Пришли мне точный адрес этого Дюпона и, если у вас есть, его дело.

– Что там у тебя происходит?

– Я бы тоже хотел это знать! – проворчал Миллнер и хотел уже положить трубку.

– Постой! – крикнул Барак. – Не знаю, заинтересует ли тебя это, но мы получили сообщение по телефону. В аэропорту имени Шарля де Голля были задержаны двое изготовителей бомб из бригады Фалуджа, пытались выехать из страны. Я просто подумал, раз уж ты в Париже…

Миллнер насторожился:

– Когда?

– Да вот, час назад. У меня есть фотографии и имена. Если это тебя интересует. Думаю, они оба сражались в Сирии.

– Известно, чем именно они занимались?

– Изготавливали приспособления для смертников. Грузы со взрывчаткой, пояса, жилеты, все в таком духе. Как бы там ни было, власти Парижа очень волнуются. Сейчас идут дискуссии о том, чтобы повысить уровень террористической угрозы.

– Подожди, ты упоминал жилеты со взрывчаткой? – Что-то забрезжило в голове у Миллнера, но он никак не мог ухватить эту мысль. – В любом случае, спасибо.

– Обращайся.

Миллнер, по-прежнему сидя на столбике, попытался откинуться назад, но стекло пирамиды у него за спиной находилось слишком далеко, чтобы он мог на него опереться.

– Мы засекли цель – женщину. А еще тут показ мод начинается, – услышал он трескучий голос прямо в ухе. Это был один из французских агентов.

– Иду! – отозвался Миллнер в микрофон, прикрепленный к запястью. Вызвав вторую команду подкрепления, он направился ко входу.

Он снова прокручивал в мыслях разговор с Бараком об арестованных подрывниках. Занимаются грузами со взрывчаткой, поясами, жилетами…

Неподалеку на огороженной площадке стояли припаркованные грузовики, на которых перевозили материалы для установки подмостков. По рации он отдал приказ одному из агентов проверить их. Перед ним в музей вошел мужчина в ярко-зеленых брюках, белой рубашке и желтой жилетке. Миллнер задержал взгляд на жилетке и буквально услышал, как в голове что-то щелкнуло. Во время разговора дизайнер показывал ему ящики с бронежилетами. Он хлопнул себя ладонью по лбу – хлопок получился звонкий – и оттолкнул в сторону похожего на канарейку мужчину. Миллнер закричал в микрофон так громко, что агенты на том конце линии наверняка оглохли.

Когда он добрался до подножия винтовой лестницы, внизу оглушительно зазвенели боевые фанфары, возвещавшие о начале показа. Только бы он не ошибся!

 

84. Париж

Услышав звук фанфар, Хелен вздрогнула. Теперь ряды стульев окружали подмостки, рядом стояли люди. Вспышка ослепила ее – какой-то фотограф делал снимки. Она высматривала место, которое, по словам Патрика, забронировали для нее где-то возле подиума. Первые десять минут она должна была сидеть там, поставив сумку на пол рядом с собой. Затем должна была встать – без сумки – и уйти с показа мод и из Лувра. Наверное, кто-то другой, возможно Патрик Вейш, заберет сумку вместе с картиной. Ремешок сумки болезненно впивался ей в плечо. Хелен вытянула руку прямо перед собой – та все еще дрожала.

При этом в лаборатории все прошло поразительно гладко. Под конец у нее даже осталось время на то, чтобы поработать с пленками и обеспечить алиби для мадам Мартинес. Однако все эти усилия оказались напрасными. Когда месье Руссель вернулся в сопровождении охранника, он был так немногословен и холоден, словно они никогда не говорили о похищении «Моны Лизы». Но в его взгляде она заметила страх. Пока сотрудник службы безопасности ждал снаружи, месье Руссель передал ей наилучшие пожелания от мадам Мартинес, которая, к сожалению, не смогла подойти, и выражала надежду однажды приехать к ней в Бостон или, по крайней мере, как следует пообщаться по телефону. Результаты исследования мадам Мартинес хотела бы потом загрузить на сайт своего Центра, который сейчас был недоступен из-за нового вируса, бушующего во всем мире. Компьютерный вирус, атакующий цифровые изображения, – это настоящая катастрофа для музея искусств.

Пока Руссель проговаривал все это на удивление монотонным голосом, он смотрел на стоящий перед ними мольберт с «Моной Лизой». Картина была яркой, сияющей, краски – сочными как никогда. Даже самый последний невежда в вопросах искусства сразу определил бы, что это не та «Мона Лиза», которую еще утром по внутренним коридорам принесли с выставки в Центр.

Хелен наблюдала за его реакцией, и сердце едва не выпрыгивало у нее из груди. И хотя за последние дни ей довелось пережить немало волнующих моментов, этот был наиболее щекотливым из всех.

Наконец месье Руссель вздрогнул и указал на деревянный ящик, стоящий чуть в стороне на тележке.

– Давайте упакуем «Мону Лизу» для транспортировки обратно на выставку. Поможете мне? – Он протянул ей пару перчаток, таких же, какими недавно пользовались его сотрудники, когда переставляли картину на мольберт.

– Как вы это объясните? Вас сразу заподозрят в пособничестве… – негромко спросила его Хелен, когда они вместе упаковывали картину в полном соответствии с предписаниями. Поскольку тот ничего не ответил, она добавила: – Вряд ли вы сможете сказать, что не заметили разницы.

– Бывают и худшие вещи, которые могут случиться с человеком и его семьей, нежели это, – мрачно отозвался он, чем заслужил сочувствие Хелен.

– С вашей семьей? – проникновенным тоном произнесла она, и месье Руссель отвернулся, пряча лицо.

Потом все произошло очень быстро.

Руководитель экспозиции провел ее мимо охранника к лифту, затем наверх, к стойке в фойе.

Инстинкт велел ей бежать как можно дальше отсюда. Однако ей пришлось остаться здесь, чтобы передать сумку с добычей.

Она испуганно смотрела на вход в Центр. Оба сотрудника службы безопасности не выглядели особенно взволнованными, по крайней мере, так казалось издалека.

Протискиваясь сквозь толпу, Хелен на этот раз тщательно следила за тем, чтобы никого не задеть. После недолгих поисков она наконец нашла стул, на котором лежала табличка с надписью «IBM – International Beauty Magazine». Патрик Вейш говорил ей, что такого журнала вообще не существует. Хелен рухнула на сиденье.

Снова зазвучали фанфары – очевидно, сигнал к началу показа мод.

Бросив взгляд на подмостки, она вспомнила о своей собственной карьере модели и тут же отогнала прочь эти мысли. Времени на них сейчас нет.

– Мы коллеги, – произнес кто-то рядом с ней. – Лорел Хайд из «Вог».

Хелен обернулась и увидела красивую женщину примерно одних с ней лет. Бледная кожа, легкий макияж, модная стрижка «паж»…

– Ханна… Мюррей из «Бьюти мэгэзин», – пробормотала она.

– Никогда не слышала. А где вы выходите?

Хелен смущенно улыбнулась. Общительность соседки стала для нее неприятной неожиданностью.

– В Бостоне и окрестностях, – солгала она.

– Бостон? Красивый город! Там опять в моде большие сумки? – Журналистка указала на сумку, которую Хелен поставила рядом с собой на пол.

– Рабочие принадлежности, – сказала она, не вдаваясь в подробности.

Какое-то время Лорел Хайд молчала, и Хелен уже понадеялась, что ее холодность оказала свое воздействие, когда соседка вдруг сменила тему:

– А как вы справляетесь с вирусом?

– С вирусом?

– Ну, с этим вирусом «Мона Лиза». Мы сейчас дошли до того, что обходимся без всякой компьютерной графики, рисуем от руки. Почти как в школьной стенгазете. – Женщина запнулась. – Забавно, правда? Я говорю о вирусе «Мона Лиза», а картина «Мона Лиза» висит здесь, в Лувре, наверное, в сотне метров от нас! – Лорел Хайд звонко расхохоталась. – Жаль, что сегодня на нее нельзя посмотреть.

Хелен почувствовала, что ее бросило в жар. А вдруг этой женщине что-то известно? Вряд ли.

– Этим вирусом занимается редакция. А я тексты пишу, – нерешительно ответила она.

– Радуйся!

Хелен ничего не сказала и отвела взгляд. Поскорее бы эта Лорел заметила, что ей совсем не хочется разговаривать. Из двух больших колонок зазвучала громкая музыка, на миг ослепившая Хелен, – перед ее внутренним взором взрывались краски.

– Но этот вирус заставляет задуматься! – Лорел перекрикивала музыку. – Какое огромное значение имеют сегодня изображения, замечаешь только тогда, когда вынужден обходиться без них.

Хелен кивнула.

Занавес в конце сцены слегка шелохнулся. Сквозь щель между портьерами Хелен разглядела чью-то длинную ногу.

– Вы там, в Америке, наверное, очень счастливы теперь, когда наконец-то освободили несчастных королев красоты в Мексике! – крикнула Лорел.

Хелен словно молнией ударило, она чуть не подскочила.

– Освободили? – воскликнула она, инстинктивно схватив соседку за руку, отчего та испуганно отпрянула.

– Да, только что сообщили, – ответила Лорел.

– Всех? – Голос Хелен снова прервался.

– Насколько мне известно…

Только теперь Хелен заметила, что все еще держит Лорел за запястье, и отпустила ее. Грудь ее распирало до боли. Конечно же, это известие все меняло, по крайней мере, если освободили Мэйделин.

Занавес в конце подиума раздвинулся, открыв взорам выстроившихся в ряд моделей, вид которых приводил в ужас. Их лица были выбелены, глаза – сильно подведены черным. На волосы, судя по всему, вылили несколько баночек лака, предварительно их начесав, и теперь они торчали во все стороны. На девушках были короткие шорты, едва прикрывавшие ягодицы, и сверкающие жилетки, в которых Хелен не сразу узнала бронежилеты, похожие на те, что носят солдаты.

Из колонок полилась громкая музыка, и модели двинулись вперед, на подиум.

 

85. Париж

Послышались звуки марша, и занавес распахнулся. Один из главных инструментов природы – это уничтожение. Без него не может быть обновления. Никто не знает этого лучше, чем он, поскольку он уже однажды избежал уничтожения, когда рухнул вертолет. Он всегда воспринимал этот факт по существу: его пребывание на этой планете продлится еще какое-то время. На протяжении многих месяцев после катастрофы он размышлял над тем, почему из всего экипажа выжил именно он. И пришел к выводу, что он – избранный. Что у него есть миссия. Кто бы ни управлял судьбами Вселенной, Он дал ему поручение, которое необходимо выполнить.

В действительности Павел Вейш умер во время аварии, а то, что теперь продолжает жить, – скорее существо неземное. Ему не пришлось долго искать свое предназначение. Осознать его помогли боль, неделями терзавшая его в специализированной клинике, месяцы реабилитации, каждый взгляд в зеркало.

И вот приближалась кульминация. Он мог бы продолжать, но слишком устал. Тот факт, что во время великого финала он не пощадит собственную жизнь, с его точки зрения, оправдывал то, что он унесет с собой и жизни других. Облокотившись на перила винтовой лестницы, ведущей вниз, в Лувр, он наблюдал за показом мод. Все взгляды были устремлены на подиум, и – поразительно! – никто не обращал на него внимания. А ведь именно он все организовал. Это его рук дело.

Он с удовлетворением смотрел на Хелен Морган, которая заняла место в первом ряду, рядом с ней стояла большая сумка. Сейчас он подойдет к ней, встанет напротив, возьмет сумку и сразу же приведет в действие взрыватели на всех жилетах. Он с удовольствием бросил бы последний взгляд на картину – порождение зла. Без плексигласа, лицом к лицу.

Он провел большим пальцем по пусковому механизму, лежащему у него в кармане, на ощупь похожему на большущую шариковую ручку. Его заверили, что от картины останется так же мало, как и от него самого. Возможно, никто никогда не узнает, что произошло с подлинником «Моны Лизы». Ее будут искать несколько лет и не найдут. А со временем ее место займет «Мона Лиза» из Прадо. И через несколько десятилетий все забудут, что это всего лишь копия. Оригинал «Моны Лизы» останется лишь слабым воспоминанием, а вместе с ним пропадет и инфицирующее воздействие. Он делал ставку на то, что Салаи постарался на славу и «Мона Лиза» из Прадо несет истину. Лучший мем. Как же он завидовал Салаи и миссис Морган из-за их дара!

Снимок МРТ мозга миссис Морган, к которому он получил доступ с помощью своего вируса, предоставил ему последнее доказательство ее способностей. Некоторые люди могут видеть больше других.

Он обвел взглядом ряды сидящих. Все вокруг подиума разнесет на куски. Этот теракт вырвет сердце модельному бизнесу – бизнесу красоты. Он потрогал жилет под пальто, нащупал цилиндр со взрывчаткой, кабели.

Из огромных колонок зазвучала громкая музыка, и модели, выстроившись в длинный ряд, двинулись по подиуму. Их размалеванные лица выглядели поистине устрашающе. Гримаса красоты. По замыслу хореографа они будут расхаживать по подмосткам взад-вперед, до великого конца шоу.

Отойдя от перил, он преодолел последние ступеньки. Вниз в ад или вверх в небо, это уж как посмотреть. Не ему судить об этом.

Публика как зачарованная глядела на моделей. Узкий коридор вел между стульями к краю подиума. Лишь несколько метров отделяли его от американки, он уже видел ее спину, когда что-то вдруг коснулось его плеча. Он испуганно повернул голову и увидел на плече серебряную голову барана.

– Не так быстро, друг мой, – раздался гнусавый голос.

Обернувшись, Павел Вейш оказался лицом к лицу с мужчиной в черном костюме и галстуке. Из кармана его пиджака торчал уголок платка, в руках у него была прогулочная трость, причудливый набалдашник которой все еще тяжело давил ему на плечо. Мужчина весело смотрел на него. Его длинные волнистые волосы совершенно не сочетались с изысканной одеждой.

– Вы кое-что обронили! – Незнакомец протянул ему какой-то предмет.

Вейш не сразу понял, что это такое.

 

86. Париж

Миллнер ловил ртом воздух. Он стоял на краю сцены, за занавесом, и вместе с двумя французскими агентами наблюдал за моделями на подиуме. Прикрыв рукой глаза, чтобы его не ослепляли яркие прожекторы, он разглядывал их тела. В обычной ситуации его интересовало бы нечто совсем иное, но сейчас он осматривал их жилеты в поисках чего-то подозрительного. Ближайшая модель находилась всего лишь метрах в четырех от него.

– Кабель, вижу! – произнес его коллега, указав на одну из девушек, но ее уже заслонила другая, закрыв им обзор.

Даже если модели несли на себе взрывчатку, у агентов не было возможности вмешаться. Миллнер исходил из того, что преступник или преступники наблюдают за девушками и сразу же нажмут на кнопку взрывателя, как только агенты бросятся на подиум и остановят представление. Единственная возможность предотвратить катастрофу заключалась в том, чтобы схватить того, кто должен был привести в действие пусковое устройство. Однако если это собираются сделать по мобильному телефону, издалека, то шансов у них нет.

Он скользнул взглядом по рядам зрителей, среди которых была и Хелен Морган. Она сидела в первом ряду, рядом с ней стояла большая сумка, знакомая ему еще по видеозаписям из музея Прадо. «Возможно, сегодня внутри лежит “Мона Лиза”», – подумал он. Миссис Морган казалась напряженной и оглядывалась по сторонам, словно чего-то ждала. Ее руки беспокойно двигались, она покусывала ногти. Под усталыми глазами лежали черные круги. Волосы были небрежно заплетены в косу. Выглядела она встревоженной и несчастной. И очень испуганной.

– Что будем делать? – прошипел стоящий рядом агент.

Миллнер все еще смотрел на миссис Морган, когда заметил движение неподалеку от нее. Прямо за сидящими возле подиума гостями в конце небольшого прохода стоял пожилой мужчина в кепке с широким козырьком и в пальто. В данный момент он обернулся к другому мужчине, который, судя по всему, только что остановил его. Козырек отбрасывал тень на лицо старика, и опознать его было нелегко. Другой же сразу бросался в глаза. Его ярко освещали прожекторы, он был роскошно одет. Длинные распущенные волосы придавали ему несколько эксцентричный вид. И вот теперь он что-то поднял вверх – и мужчина в кепке в ужасе отступил от него на шаг.

Увлеченный этой сценой, Миллнер на миг упустил из виду Хелен Морган. Когда он снова обернулся, чтобы посмотреть на нее, то заметил, как она что-то прячет в руке. Маленький черный предмет, которого совсем недавно у нее не было. Дистанционный взрыватель! Он инстинктивно опустил руку под пиджак и нашел оружие. Одним-единственным плавным движением он выхватил его и прицелился.

 

87. Париж

Она просто позвонит этому агенту ФБР. Он должен знать, находится ли среди освобожденных королев красоты и Мэйделин. Если ее дочь в безопасности, она может не следовать плану. Хотя это было не важно, она все же постаралась достать телефон незаметно. Хелен опустила руку в карман пальто и вынула оттуда мобильник Патрика Вейша, который нашла в боковой дверце лимузина во время поездки из Мадрида в Париж. Из туалета в доме художника с Монмартра она отправила этому агенту послание, в котором сообщила ему, где Павел Вейш держит в плену королев красоты и ее дочь. Она была уверена: если не ради Мэйделин, то ради освобождения похищенных девушек ФБР непременно отправит туда целую армию. Хелен слышала, как агент ФБР звонил Патрику Вейшу в Мадриде. По совету Ральфа Вейш сразу же выключил мобильник, чтобы никто не смог отследить его местоположение. Возможно, потом он просто оставил его в автомобиле и забыл о нем.

Пока на подиуме двигались хорошо вышколенные модели, она включила телефон. Один – два – три – четрые. Пин-код, который сообщил ей Патрик в подвале дома своего отца в Варшаве, был принят, и телефон негромко звякнул, однако музыка на подиуме заглушила этот звук. Телефон был готов к работе. Открыв список входящих, она выбрала верхний номер. Только бы агент ФБР ей ответил!

 

88. Париж

Хорошо одетый незнакомец, стоявший перед ним, протягивал ему дистанционный пульт взрывного устройства. Чтобы убедиться в этом, Вейш сунул руку в карман пальто и обнаружил, что там пусто. Должно быть, он действительно потерял этот пульт. Когда он потянулся, чтобы взять его, стоявший напротив мужчина молниеносно отдернул руку.

– Не так быстро! – с широкой ухмылкой произнес он. Лицо его показалось Павлу знакомым, но припомнить, где он видел этого мужчину прежде, он не мог.

– Отдайте мне это! – нетерпеливо потребовал Павел и оглянулся на подиум.

У него за спиной модели прохаживались по кругу, то одна, то другая выходила из ряда и показывалась публике. Казалось, они чего-то ждали, и он здесь был единственным человеком, который знал, чего именно. Со своего места он видел лишь затылок миссис Морган.

– Может быть, мне нажать на кнопочку? – Мужчина взмахнул тростью с большим серебряным набалдашником и сделал вид, что нажимает на маленькую красную кнопку на конце компактного взрывателя.

Вейш растерялся, не зная, что ответить. Казалось, этому человеку было известно, что он задумал. На него спикировала муха, и он отогнал ее взмахом руки.

– Вы действительно думаете, что небольшой взрыв может остановить это? Признаю, я очень привязан к картине, это ведь самое настоящее произведение искусства. Но таких картин много. Вам с ними не справиться.

Павел в недоумении уставился на собеседника. Этот человек в изящном костюме, с треугольником платочка в кармане и волнистыми волосами, не был похож на полицейского или агента ФБР. Скорее он напоминал дворянина из давно минувших времен. «Может быть, он антиквар», – подумалось ему. Но больше всего его поражала приветливая улыбка незнакомца.

– Кто вы? – пробормотал Павел.

– Он, – ответил мужчина.

Павла словно сковал холод.

– Так вперед! – Незнакомец протянул ему дистанционный взрыватель и требовательно кивнул. – Берите же!

Старик медленно протянул руку.

 

89. Париж

Стрелять по цели в огромной толпе гражданских было нелегко. Поступить так он мог лишь в том случае, если кому-то угрожала непосредственная опасность, например, во время террористического акта. Слишком велик риск навредить ни в чем не повинным людям. Даже если агент попадет в того, в кого целится, пуля может пройти навылет и ранить или даже убить посторонних. Сейчас у него не было иного выбора, и обычно он стрелял очень хорошо. Что и доказало дело в Бразилии. Он прицелился ей в живот.

Позднее он не сможет сказать, что именно послужило причиной – воспоминание о Бразилии? внезапно смолкнувшая музыка? или виброзвонок мобильного телефона, лежащего в кармане пиджака, раздавшийся в тот самый миг, когда он спустил курок? – но обе пули пролетели мимо цели. Услышав звуки выстрелов, публика на миг замерла, а затем поднялась паника. Кто-то громко кричал:

– Покушение!

Пронзительные крики эхом отражались от стен. Он успел увидеть, как вскочила миссис Морган, ему показалось, что она потянулась к сумке, а затем ее заслонили другие люди. Он перевел взгляд на моделей в жилетах, которые бросились врассыпную. Но больше всего его беспокоили две пули, которые, пусть и пролетели мимо миссис Морган, но куда-то явно попали. Только бы они не ранили кого-то из зрителей!

Он окинул взглядом пол вокруг того места, где только что сидела Хелен Морган, высматривая раненых или кровь, но в суматохе и сутолоке ничего не мог разглядеть.

– Займитесь жилетами! И объявите тревогу! – крикнул он стоящим рядом агентам и поспешно бросился к выходу, чтобы спасти то, что еще можно было спасти. Этот случай будет стоить ему головы, несомненно.

 

90. Париж

Он оглянулся и посмотрел на кровавый след, который оставлял на каменном полу. Большие темные капли образовывали лужицы через каждые несколько шагов.

Остановившись, он снял пальто, обмотал им правую руку. Боли он сейчас практически не чувствовал, но шевельнуть рукой не мог.

Лишь через долю секунды после ощущения резкого удара он услышал грохот выстрела, но сразу понял, что в него попала пуля.

Кто ее выпустил, было трудно сказать, но мишенью стал он. Пульт взрывателя упал на пол, и в следующее мгновение его окружили охваченные паникой люди. Место миссис Морган опустело, сумка исчезла. И загадочного незнакомца тоже поглотила толпа бросившихся к выходу зрителей показа.

Он обернулся к винтовой лестнице, туда, куда бежали все. Он остался одним из последних в большом зале. Лестница закружилась у него перед глазами, ему стало дурно, наверняка из-за потери крови.

Пожилая женщина, которая споткнулась, но все же обогнала его, поглядела на него широко раскрытыми от ужаса глазами. К этому он привык. Вот только смотрела она не на его лицо, не на обожженную кожу, а на тело. Только теперь Павел осознал, что жилет со взрывчаткой все еще на нем и, после того как он снял пальто, стал виден всем. Он толкнул рукой стул, споткнулся. Устало опустился на него, пытаясь перевести дух. Висевшее на локте пальто изнутри пропитывалось темно-красным.

Подиум закружился и наконец перевернулся. Казалось, все в мире переменилось на свою полную противоположность. Еще с тех пор, как случилась та авария на вертолете. Все ценности, которые скрепляют это общество. Добро и зло. Негромкое, едва слышное тиканье в его жилете заставило его перевести взгляд на собственный живот.

 

91. Париж

Она уже почти добралась до верхней площадки винтовой лестницы. Как раз в тот самый миг, когда она попыталась позвонить агенту ФБР, на подмостках вдруг поднялась паника. Музыка смолкла, и в этой тишине раздались два громких звука. Ей показалось, что в конце подиума она увидела огонь, вспыхнувший в дуле пистолета. Кто-то за сценой рявкнул: «Покушение!» Все вскочили с мест и бросились к выходу. Она еще держала телефон возле уха, когда ей на миг показалось, что на противоположной стороне подиума мелькнуло лицо Патрика Вейша, смотревшего прямо на нее. Однако затем ноги бегущих моделей заслонили ей обзор, а, когда она снова смогла что-то увидеть, его и след простыл. Тем не менее она беспокоилась о том, что он заметил, как она звонила по телефону – его мобильному телефону.

Она как раз собиралась пройти дальше по лестнице, когда взрывная волна швырнула ее на ступеньки. Сквозь стеклянные перила она увидела яркую вспышку, всего метрах в тридцати от нее, посреди пустых стульев у подиума. Повалил белый дым. Когда он немного рассеялся, взгляду ее предстали обломки мебели и конструкций. Запах фейерверка и горелой плоти ударил ей в нос. В правом ухе зазвенело, закружилась голова. Сверху хлынул дождь. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять: это включилась противопожарная сигнализация. В стеклянной пирамиде над головой она заметила широкие трещины. Она стала медленно подниматься, и тут кто-то, перешагивая через нее, наступил ей на лодыжку. Кто-то другой лежал на ее левой руке. Хелен наконец удалось встать на ноги. Она подхватила сумку, которая, похоже, была совершенно цела. Словно оглушенная, она поднялась на следующую ступеньку.

Позади, внизу – повсюду слышались крики и причитания. Нужно убираться прочь, пока ее не затоптали или пока не прозвучали новые взрывы.

Ее оттеснила в сторону молодая девушка. Хелен не сразу узнала в ней одну из моделей. Она двинулась вслед за девушкой, протиснулась мимо двух мужчин впереди и наконец добралась до верхней площадки лестницы. Кроме звона в ушах, она слышала громкий визг, раздавшийся где-то позади, и вскоре волна охваченных паникой людей подхватила ее и вынесла на улицу через стеклянную дверь.

Хелен жадно хватала воздух ртом. Лишь с третьей попытки ее легкие наполнились им. Пошатываясь, она подошла к каменному столбику и присела на него. Что бы сейчас ни произошло, это имело какое-то отношение к ней и к лежащей в ее сумке картине. Хелен обернулась. Люди все еще выбегали из пирамиды, у всех на лицах читался ужас. Некоторые, едва оказавшись снаружи, просто падали на землю перед музеем, другие мчались дальше, мимо нее, и площадь перед Лувром заполнилась яркими пятнами.

Метрах в ста от нее возле Лувра пролегала узкая улочка. Она вела к проходу между домами, за которым открывалась улица побольше. Туда ей и нужно, главное – прочь отсюда! Хелен поднялась, но вскоре ноги ее подкосились, и она сосредоточилась на том, чтобы не упасть. Затем она все же побежала, крепко прижимая к себе сумку. Закололо в боку, словно кто-то вонзил ей под ребра кинжал.

Путь показался ей бесконечным, однако она все-таки добралась до переулка, а потом и до выезда на широкую улицу. Когда она случайно сошла с узкого тротуара и ступила на дорогу, прямо за ее спиной просигналил автомобиль. На крыше синего «пежо» она заметила знак такси. Хелен лихорадочно замахала рукой, и, к ее безграничному удивлению, водитель остановился. Она распахнула заднюю дверь и рухнула на сиденье.

Тяжело дыша, она лихорадочно пыталась вспомнить какое-нибудь место в Париже, которое можно было бы назвать водителю, но голос, внезапно раздавшийся рядом с ней, заставил ее подскочить.

– Bonjour, миссис Морган!

Парализованная ужасом, она смотрела в серьезное лицо мужчины, сидевшего рядом с ней на заднем сиденье.

 

92. Париж

Такси снова пришло в движение, в то время как Хелен Морган по-прежнему испуганно смотрела на мужчину. Он наклонился вперед, подхватил ее сумку, осторожно открыл застежку и заглянул внутрь. В яблочко! Снова застегнув сумку, он поставил ее рядом с собой.

– Поздравляю вас, миссис Морган, с этим, пожалуй, самым громким похищением произведения искусства в истории человечества, – произнес он.

– Кто вы? – спросила она. В глазах ее читался настоящий ужас.

Вблизи она казалась еще красивее, чем издалека. И ее фотографии, которые он видел, не могли передать, насколько она хороша. Несмотря на то что она выглядела уставшей, лицо ее излучало нечто особенное, только он не мог подобрать для этого слов.

– Грег Миллнер, ФБР. – Он протянул ей свое удостоверение. Его эффект всякий раз удивлял Миллнера. На этот раз эта бумажка тоже сотворила чудо, поскольку лицо ее просветлело.

– Я вам звонила! – воскликнула она. – Только что, во время показа!

Миллнер нахмурился. Лишь теперь он вспомнил, что, когда он стрелял, у него вибрировал телефон. Он взял его, проверил список входящих звонков.

– Мой телефон говорит, что мне звонил Патрик Вейш, – задумчиво произнес он.

Краем глаза он заметил, как миссис Морган опустила правую руку в карман пальто, и положил ладонь на кобуру, спрятанную под пиджаком, тут же вспомнив о двух пролетевших мимо пулях, попавших неизвестно куда. Он еще испытывал слабую надежду на то, что они срикошетили в стену, никого не ранив. Однако чутье подсказывало ему, что он ошибается. Позже придется выяснить, были ли жертвы с огнестрельными ранениями. Если взрыв не уничтожил все следы его трагического фиаско.

– Я тайком завладела мобильником Патрика Вейша. Это я вчера отправила вам сообщение! – воскликнула она и протянула ему мобильный телефон.

Пытаясь понять, как ее слова вписываются в его мозаику, Миллнер проверил номер. И правда, похоже, звонили с этого телефона.

– Когда освободили девушек в Мексике, мою дочь Мэйделин Морган тоже нашли? – Ее голос дрожал, глаза были широко раскрыты. Он помедлил, но скрывать правду смысла не было.

– К сожалению, нет.

Ему редко доводилось видеть людей в таком отчаянии. Ее лицо буквально расплылось в гримасе искреннего страдания. Затем из груди вырвался долгий протяжный стон.

– Бедная моя малышка, – выдавила она из себя, закрыла лицо руками и безудержно разрыдалась. Агент не знал, как ее утешить.

Прошла целая вечность, прежде чем она наконец немного успокоилась и опустила руки.

– Если я не принесу им картину, лежащую в сумке, они с ней что-то сделают! – воскликнула Хелен и снова разрыдалась.

– Кто такие «они»?

Такси остановилось на красном сигнале светофора. Она повернула голову и посмотрела в окно.

– Куда мы едем? – спросила она, не особенно рассчитывая на ответ.

– В местную полицию. Там о вас и о содержимом вашей сумки позаботятся.

Женщина в отчаянии покачала головой.

– Павел Вейш и его сын… Они заманили меня в Варшаву, оттуда – в Мадрид, сделали меня приманкой, чтобы украсть «Мону Лизу» из музея Прадо, а потом стали шантажировать, требуя подменить ею «Мону Лизу» из Лувра. Чтобы заставить меня сделать это, они похитили мою дочь и взяли ее в заложницы. – Голос ее прервался.

Миллнер ни на секунду не спускал с нее глаз. Либо она чертовски хорошая актриса, либо действительно попала в тугие тиски. Ему пришли на память слова коридорного в отеле Мадрида. Женщина выглядела запуганной, словно ею управлял кто-то другой. Он сравнил ее с роботом или марионеткой, именно так он и сказал. Кроме того, Миллнеру вспомнились кадры с камер наблюдения в музее Прадо. Когда она бежала оттуда, после того как сработала противопожарная сигнализация, на лице ее читалась паника, она не была похожа на хладнокровную похитительницу. По крайней мере, на человека, который все это устроил.

– Я думаю, старик Вейш ничего вам больше не сделает, – произнес Миллнер.

Та с недоумением посмотрела на него.

– Взрыв в Лувре – это был он.

– Он взорвал бомбу?

– Он и был этой бомбой! На нем бы жилет со взрывчаткой, как и на моделях на подиуме. Когда я заметил его сверху, с лестницы, он сидел на стуле у подмостков, и бомба на его теле уже тикала. Боюсь, от него ничего не осталось.

Ее лицо исказил ужас, она покачала головой. На миг ему показалось, что в глазах ее вспыхнула искорка надежды, но тут же угасла.

– А его сын? – спросила она. – Патрик Вейш?

Миллнер пожал плечами:

– Понятия не имею, где он. До сих пор я полагал, что сообщение, которое помогло освободить девушек в Мексике, отправил он. Вы что-то о нем знаете? Он заодно со своим отцом?

Она смотрела в его сторону, но словно сквозь него.

– Я не уверена. Он утверждал, что отец шантажирует и его тоже. Но он и этот Ральф – единственные, кто еще может помочь нам найти мою дочь! – пролепетала она, и глаза ее снова наполнились слезами.

– Ральф?

– Его шофер.

Миллнеру срочно нужен был свежий воздух. Он приоткрыл окошко. Он надеялся, что встреча с миссис Морган расставит все по местам, поможет разгадать загадку, а на деле вместо ответов появились лишь новые вопросы.

– Каков был план действий в Лувре? Почему вы остались на показ мод, а не… скрылись сразу после похищения картины?

– Мне дали такие указания. Я должна была посидеть там десять минут, затем встать и уйти. О господи, есть ли еще жертвы, кроме этого безумца Вейша?

Ответить на этот вопрос Миллнер не мог.

Когда произошел взрыв, он уже был на лестнице, прямо за ней. Выйдя наружу, он оказался вне зоны действия радиопередатчиков коллег. Вспомнив об этом, он потянулся к уху, достал оттуда маленький шарик телесного цвета и щелчком отправил его в открытое окно.

– Насколько я понял, мои коллеги еще до взрыва успели снять жилеты с моделей. Как бы там ни было, похоже, взорвался только жилет Павла Вейша. Насчет раненых ничего сказать не могу.

Мысли его вернулись к тем двум пулям, которые прошли мимо нее, и он невольно перевел взгляд на ее живот. Если бы он прицелился получше, вряд ли Хелен Морган сидела бы рядом с ним. Как только он подумал об этом, его вдруг начала мучить совесть. Может быть, ему повезло, и пули застряли где-то в стенах огромного холла. Возможно, это вызовет крупный скандал и разбирательство между ФБР и французскими властями. Нельзя, будучи агентом ФБР, отправиться в Париж и открыть стрельбу в Лувре. Чутье подсказывало ему, что он попал в кого-то из зрителей.

– Эй? – Она слегка толкнула его локтем в бок. Кажется, она о чем-то спросила его. – Что за жилеты со взрывчаткой?

– Мы уже почти на месте, – вмешался водитель, указывая на большое здание впереди. Главный офис регионального управления полиции. Настоящий дворец правосудия.

Хелен Морган обернулась к нему, она снова была в панике.

– Не выдавайте меня им, мистер Миллнер. Пожалуйста! Подумайте о моей дочери! – взмолилась она.

Такси помигало указателем поворота и перестроилось на правую полосу, замедлило ход и наконец остановилось во втором ряду. Миллнер принялся искать бумажник.

– Без картины у меня не будет залога, чтобы выкупить ее! Может быть, они убьют Мэйделин – если уже не убили! – Она снова всхлипнула. – Пожалуйста, помогите мне!

Миллнер посмотрел на здание, напротив которого несли вахту двое французских полицейских с автоматами, и принялся лихорадочно размышлять. Он передаст миссис Морган коллегам вместе с сумкой и картиной, а затем его самого проведут в комнату для допросов, где он, вероятно, будет ждать несколько часов, пока не явится высокопоставленный представитель министерства внутренних дел Франции или сотрудник американского посольства. Потом ему придется все рассказать для протокола. Если ему повезет, ему позволят поговорить с Келлером, который сможет ускорить дело на высшем уровне. Вероятно, его будут спрашивать и о выстрелах. Как бы там ни было, а их слышали все. В ФБР невольно вспомнят о Бразилии и, возможно, официально отстранят от дел. Как он объяснит то, что он, агент ФБР в отпуске, применял в Лувре огнестрельное оружие? В худшем случае французские власти привлекут его к ответственности за ранение, а возможно, и убийство гражданского лица. Быть может, его подвергнут предварительному заключению или, по меньшей мере, посадят под домашний арест в американском посольстве. А миссис Морган увидит свою дочь, если вообще увидит, только через прутья тюремной решетки.

– Пожалуйста! – снова взмолилась она. – У вас есть дети?

Он обернулся к ней и покачал головой. Если умение разбираться в людях еще не оставило его, Хелен Морган, несомненно, была в отчаянии.

С другой стороны, вряд ли ему стоит помогать ей доставить «Мону Лизу», лежащую у нее в сумке, банде уголовников, даже если на кону – жизнь ребенка. Он снова посмотрел на дворец правосудия. Один из охранников у входа заинтересовался их такси и с подозрением поглядывал на автомобиль.

– Вы можете отправить меня к ним позже, вместе с картиной. Я просто прошу вас дать мне шанс, и моей дочери тоже, если она еще жива.

– А как вы собираетесь связаться с Патриком Вейшем? – поинтересовался Миллнер.

Она указала на его нагрудный карман, куда он положил мобильник Вейша.

– У нас есть его телефон. Возможно, он позвонит.

Миллнер посмотрел на водителя такси, который с невозмутимым видом сидел за рулем и барабанил по нему пальцами в такт льющейся из радио музыке. Пока счетчик работал, его, похоже, все устраивало.

– Что вам известно о похищенных королевах красоты, компьютерном вирусе, вымирании пчел во всем мире и покушениях в музеях?

– Вы мне поможете? – вместо ответа спросила она. Внезапно в ее взгляде появилась решимость.

У него зазвонил телефон. Миллнер посмотрел на экран. Звонил Келлер. Он выключил мобильник. Глубокий вздох, вырвавшийся у него, вызвал в груди странное чувство. Агент был уверен в том, что обладает геном, который регулярно заставляет его вляпываться в неприятности. При всей его верности ФБР для него важнее всего было оказаться на правильной стороне. И если чувства не обманывают его, этой женщине и ее дочери срочно нужна его помощь. Не говоря уже о старой даме, лежащей у нее в сумке.

Охранник перед дворцом правосудия все еще наблюдал за ними и наконец сделал шаг по направлению к такси.

– Отель «Рю де ла Круа», – сказал он, обращаясь к водителю.

Когда такси снова медленно пришло в движение, он прочел в глазах Хелен Морган бесконечную благодарность.

 

93. Акапулько

Солнце немилосердно палило с мексиканского неба, а она все бежала и бежала. Кровь на футболке и руках давно высохла на жаре. Рюкзак давил на плечи.

Она пыталась держаться как можно незаметнее, но ее видели крестьяне, работавшие в полях, а дети, игравшие на обочине, удивленно смотрели ей вслед.

Конечно, в этой местности на нее обращали внимание. Наверняка уже разошлась весть о том, что какая-то молодая иностранка бегает по полям, словно перепуганная курица. Ее утешало лишь то, что до сих пор не показывались подозрительные автомобили и вертолеты.

Она проклинала всех мужчин. Своего отца, который почему-то бросил ее мать. Доктора Рейда, который так плохо поступил с ней в клинике. Брайана, который притворялся ее другом, а сам заманил ее в Мексику. А теперь еще этот доктор, который, пусть и освободил ее, но потом набросился на нее, когда они прятались. Вот негодяй!

Мэйделин сопротивлялась как могла, пытаясь отпихнуть его воняющее по́том тело. Укусила его за язык. Но если бы ей не попался под руку острый камень, лежавший в канализационной трубе, все закончилось бы для нее плохо. И все же это было ужасно. Сколько раз ей пришлось ударить его, пока он наконец не застонал и не рухнул!

Она посмотрела на свои колени, которые ободрала, пока выбиралась из трубы. Бросив последний взгляд назад, она увидела, что этот мерзавец лежит неподвижно. Из-за него ей пришлось уйти оттуда средь бела дня.

Ее мучила жажда, и она не знала, сколько еще ей придется бежать. Не знала даже, в нужную ли сторону двигается. Поле, по которому она мчалась, закончилось, впереди возникла небольшая рощица. Она замедлила шаг, а затем и остановилась. За высокими кустами она услышала голоса и громкий смех. Она попыталась спрятаться, но вдруг всего метрах в двух от нее из-за дерева показалась чья-то фигура.

 

94. Лондон

Майкл Чендлер сидел у экрана и зевал. Самый сложный момент наступает тогда, когда приходится признаться себе в поражении. Всякое поражение – это гибель надежды. Пока есть надежда, еще не все потеряно. И вот, похоже, этот момент настал.

Они уже не первый день предпринимали все возможные усилия ради того, чтобы победить компьютерный вирус. Прокрутили все стандартные последовательности, устраивали мозговые штурмы. Работали в две смены, без сна и отдыха. Лучшие специалисты страны занимались этим делом, однако решения проблемы не видели даже на горизонте. Более того, вирус до сих пор постоянно изменялся, и, если быть до конца честным, от победы над ним они были далеки, как никогда прежде.

Он не предполагал, что его и его коллег можно победить. Всю свою жизнь он считал себя лучшим в программировании и, конечно же, в борьбе с вирусами. Полагал, что он даже лучше Павла Вейша, который взял его на работу в «Вейш Вирус» еще во время учебы. Молодому человеку очень хотелось поговорить с ним об этом вирусе, но наставник как сквозь землю провалился. Павел давненько поговаривал о том, что собирается однажды отправиться на какой-нибудь уединенный остров, где не будет интернета, а еще лучше, если и людей тоже.

– Сделаю вид, что умер, и исчезну, – частенько шутил он.

Возможно, теперь он решил воплотить свою мечту в жизнь. Вероятно, даже хорошо, что он не увидел этого позора. Как бы там ни было, а они потерпели поражение от его имени. Прежде компания «Вейш Вирус» считалась непобедимой, всегда первенствовала в борьбе с вирусами. К ним обращались не только СМИ, но и правительства многих стран. То, что теперь им не удавалось одолеть вирус, наносило их имиджу непоправимый ущерб. И это еще слабо сказано: вирус уничтожил их репутацию. Это все равно как если бы боксера впервые отправили в нокаут, – ему больше не вернуть себе титул непобедимого спортсмена.

Единственное, что утешало его, – это то, что ущерб, похоже, ограничивался лишь одной конкретной сферой. Хотя он неустанно напоминал общественности о власти изображений и значении фотографии в современном обществе, в конце концов, этот вирус атаковал и уничтожал всего лишь отражения реальности. Вот только это было слабое утешение, поскольку он знал: тот, кто способен создать подобный компьютерный вирус, может сделать это снова. И в следующий раз он, возможно, примется за намного более опасные вещи, нежели файлы изображений. Майкл Чендлер даже представить боялся, что произойдет, если такой вирус займется цифровыми финансовыми потоками. Или военными данными.

Молодой человек взял в руки банку с энергетиком, которая стояла рядом с его ноутбуком, сделал глоток. Напиток был теплым и неприятным на вкус.

На его мониторе открылось пустое окно. Майкл Чендлер оторопел и отставил банку с напитком в сторону. Все попытки закрыть окно оказались тщетными.

Внезапно в окне появился мигающий курсор и начал что-то писать.

Майкл нажимал по нескольку клавиш сразу, но ничего не происходило. Казалось, он утратил контроль над своим ноутбуком.

– Да быть того не может! – бормотал он.

Еще бы, у них был, наверное, самый лучший файервол в мире. Это просто невероятно, чтобы кто-то атаковал его компьютер. По крайней мере, он так думал, пока вирус в конце концов не инфицировал и его сервер.

«Решение в папке Beauty», – написал курсор и остановился.

Наконец ноутбук снова стал повиноваться ему. У него не было папки под названием Beauty. Полный мрачных предчувствий, Майкл Чендлер наконец ввел это имя в поиск и удивился, когда оказалось, что такая папка существует. На миг Майкл заколебался, а затем, вопреки здравому рассудку, дважды кликнул на ее значок.

Внезапно по экрану побежали ряды чисел и букв, он несколько раз мигнул. Майкл Чендлер уже начал опасаться, что он сейчас выключится, когда снова появилось привычное изображение рабочего стола.

Глубоко вздохнув, он открыл папку, в которой хранились изображения. Оттуда ему улыбалось множество лиц. Еще утром они гримасничали, искаженные самым причудливым образом, но теперь они снова стали совершенно нормальными. На одной фотографии он узнал себя и своего друга, с которым они вместе играли в теннис, на другой – своего коллегу: их сфотографировали во время игры в боулинг.

– Господи боже мой! – вырвалось у него, когда он снова открыл папку Beauty.

Возможно, все еще наладится.

 

95. Париж

Какое-то время они вместе смотрели на маленький экран телевизора в отеле. Репортеры вели трансляцию с площади перед Лувром. Пока что информации было немного. Говорили о несчастном случае или теракте. В данный момент здание прочесывали специальные подразделения полиции. Точное число раненых не указывалось. Один репортер с важным видом сообщал о «по меньшей мере одном убитом». О «Моне Лизе» не говорилось ни слова. Однако, по мнению Хелен, это ничего не значило: даже если подмену картины обнаружили, наверное, еще никто не обратился к прессе. Кроме того, вполне вероятно, что из-за происшествия в холле картину еще не установили на ее место в музее. Пройдет какое-то время, прежде чем будет обнаружена кража и все бросятся на поиски «Моны Лизы».

Миллнер осторожно достал портрет из сумки и положил на покрывало двуспальной кровати.

Агент ФБР был высоким и широкоплечим. Трехдневная щетина придавала ему лихой вид. Миллнер показался Хелен грубоватым и немногословным человеком. Однако, как бы там ни было, он не выдал ее полиции, а взял с собой в отель, и Хелен решила, что под этой грубой оболочкой скрывается доброе сердце. Если не считать того, что он носил черный костюм, Миллнер совершенно не соответствовал ее – следовало признать, довольно стереотипным – представлениям об агенте ФБР. Пиджак свой он снял, и на виду оказалась кожаная кобура с пистолетом. Скрестив руки на груди, он смотрел на картину, словно что-то искал, хотя вряд ли был знатоком искусства. Хелен постепенно начинала нервничать.

– Впечатляет вблизи, не так ли? – спросила она, чтобы нарушить молчание.

– Интересно, сколько она стоит?

– Говорят, триллион долларов.

Миллнер негромко присвистнул.

– Значит, здесь, на постели обычного отеля, лежит триллион долларов! – заявил он.

И она впервые увидела, как на его лице промелькнуло что-то вроде улыбки. Когда он улыбался, то сразу казался симпатичнее. Под его бородой Хелен заметила свежий шрам, на который она обратила внимание еще в такси.

Миллнер подошел к ней и выключил телевизор. Поскольку она сидела на единственном стуле в номере, он присел на край стола и серьезно посмотрел на нее.

– Нам срочно нужно поговорить. – Он протянул ей руку. – Грег, – произнес он, – однако все называют меня Миллнер.

Она смущенно улыбнулась.

– Хелен, и большинство так меня и называет.

Уголки его губ слегка приподнялись, обозначив улыбку, и тут же снова опустились.

– Я уже не первый день гоняюсь за вами, Хелен, и надеюсь получить от вас искренние ответы на мои вопросы. – Он умолк, словно подыскивая слова. – Это не допрос. Но если вы хотите, чтобы я помог вам, я должен узнать все, что знаете вы. И вы должны быть со мной откровенны. Если я пойму, что вы лжете или что-то скрываете, я немедленно передам вас французской полиции. Вы поняли?

Она кивнула. И пусть его слова звучали неприветливо, для Хелен их окружал ореол цвета красного дерева.

– Как давно вы знаете Патрика Вейша и его отца?

– Патрика – несколько дней, его отца я видела лишь однажды. – Она на миг задумалась. – В Мадриде.

Миллнер молча смотрел на нее, и она расценила это как просьбу продолжать.

– Я работаю неврологом в Бостоне. Несколько дней назад мне на мобильный позвонил Патрик Вейш. Он сказал, что нашел этот номер среди документов своего отца, который пропал несколько недель назад, и вот теперь он искал зацепки, которые помогли бы ему установить его местонахождение. Рядом с моим номером телефона, по его словам, значилось имя моей дочери. Практически сразу же мне позвонили из клиники, где находилась Мэйделин, и сообщили, что она бесследно исчезла. В ее комнате будто бы нашли любовное письмо, путеводитель по Мадриду и пустой конверт из-под билетов на самолет. Вскоре мне снова позвонил Патрик Вейш и сказал, что узнал от друга, якобы имеющего доступ к данным в аэропорту, о том, что Мэйделин находится на пути в Варшаву. Он спросил меня, не хочу ли я приехать к нему в Варшаву, чтобы мы вместе могли поискать мою дочь и его отца. – Хелен перевела дух. Миллнер по-прежнему смотрел на нее, и лицо его ничего не выражало. – Я согласилась. Я думала, что Мэйделин здесь, в Европе, и не хотела сидеть в Бостоне сложа руки…

– В вашем институте сообщили, что вы уехали по делам в Париж. И что это путешествие было запланировано давно. Но зачем – говорить не пожелали. Будто бы ваш визит строжайше засекречен, – перебил ее Миллнер.

– Я должна была исследовать «Мону Лизу» в Лувре, – ответила Хелен. – Эта поездка была действительно запланирована давно, а Лувр в подобных случаях всегда требует хранить все в тайне. Однако после исчезновения Мэйделин я, конечно, могла отменить встречу. Только я надеялась, что найду ее в Варшаве и отправлюсь с ней дальше. Поэтому и взяла с собой сумку. А потом они заставили меня ехать в Париж…

– Давайте по порядку, – попросил Миллнер. – Мы остановились на вашем перелете из Бостона в Варшаву…

– Я летела в Варшаву на самолете, который предоставил в мое распоряжение Патрик Вейш. Ральф встретил меня и отвез на виллу. А потом все завертелось.

Хелен задумалась, пытаясь сообразить, как изложить последующие события.

– Я до сих пор не совсем понимаю, что произошло и почему. Но в кабинете подвального этажа имения Павла Вейша, где находится коллекция экспонатов, посвященных красоте, я обнаружила рядом с фотографией своей дочери Мэйделин и другие странные предметы.

– Другие странные предметы?

– Изображение пчелы, вырезку из газеты о выборах Мисс США, фотографии зданий… – Все вспомнить у нее не получилось, но это перечисление, казалось, тоже заинтересовало Миллнера.

– Странно, я не видел этого на снимках польской полиции, – задумчиво произнес он.

– А я забрала их с собой! – ответила Хелен. – По крайней мере, большинство. Они… у этого Луи.

– Луи?

– О нем потом. Ах да, там еще была старинная книга. Я тоже взяла ее с собой, но где-то потеряла. Думаю, она все равно не имеет особого значения…

– Вы имеете в виду эту книгу? – Миллнер показал ей древний дневник.

– Откуда она у вас? – удивленно спросила Хелен.

– Лежала в вашем номере в Мадриде.

Хелен испытала нечто похожее на стыд. Этот агент ФБР, судя по всему, действительно следил за ней на протяжении последних нескольких дней. Хотя у него были на то причины и в этом заключалась его работа, ей стало не по себе. Она спросила себя, что он о ней знает.

– Вы читали ее?

Она покачала головой.

– Значит, заметки от руки сделали не вы?

Хелен снова покачала головой.

– А зачем вы ее взяли?

– Думаю, переплет понравился. Но точно сказать не могу. Там, в подвале имения, мне все казалось таким загадочным. Я готова была ухватиться за любую соломинку, чтобы получить еще какое-нибудь указание на местонахождение Мэйделин…

– Рассказывайте дальше.

– Пока мы были в подвале и осматривали коллекцию Павла Вейша, внезапно появилась польская полиция. Патрик открыл потайной выход, и мы бежали.

– Почему вы бежали от польской полиции, если на тот момент не совершили ничего противозаконного?

– Хороший вопрос. – Хелен шумно втянула носом воздух и затаила дыхание на несколько секунд. – На фотографии Мэйделин стояла дата и название музея Прадо. Патрик сказал, что, возможно, мы найдем там Мэйделин. А главный врач клиники как раз рассказывал мне, что в ее комнате нашли брошюру из музея Прадо. – Теперь, повествуя об этом, она казалась себе ужасно наивной. – Наверное, это была лишь уловка, чтобы заманить меня в Мадрид, – с грустью произнесла она. – Думаю, директор клиники тоже как-то замешан в этом деле.

Миллнер продолжал молча смотреть на нее.

– Как бы там ни было, я вылетела в Мадрид вместе с Патриком Вейшем, и затем мы пошли в музей Прадо. Вот там-то я и утратила контроль над событиями.

– Что насчет кражи «Моны Лизы» в Мадриде?

– К этому я не имею никакого отношения. Пока мы ждали в музее Мэйделин – мы ведь думали, что встретим ее там, – внезапно повалил дым, зазвучал сигнал пожарной тревоги. По пути на улицу я встретила Патрика Вейша и его водителя. Кто-то снял сумку у меня с плеча, и вскоре после этого мы встретились перед музеем. И уже в отеле я обнаружила «Мону Лизу» из Прадо в своей сумке.

Миллнер едва заметно кивнул. Судя по всему, он ей поверил.

– Тогда я в первый и единственный раз встретилась с Павлом Вейшем. Он показался мне… жутким.

– Где вы с ним встретились?

– В отеле. После той аварии с вертолетом он действительно ужасно изуродован. Он был циничным, желчным и злым. Показал мне фотографию Мэйделин, на которой она… – Хелен запнулась. В горле образовался комок, который не позволял ей говорить.

Миллнер поднялся, шагнул к шкафу и наклонился. Открыл дверь, за которой обнаружился мини-бар.

– Хотите воды?

– А ничего… покрепче нет?

На губах агента ФБР снова промелькнула улыбка, и он вернулся к ней с бутылкой воды и маленькой бутылочкой виски.

Хелен сделала большой глоток алкоголя.

– Знаете, все это было уже чересчур.

Он взял у нее полупустую бутылочку и опрокинул в себя остатки виски.

– Да ладно, – произнес он и бросил бутылочку в мусорное ведро, а Хелен запила крепкий алкоголь водой.

Миллнер снова опустился на край стола, прямо рядом с телевизором.

– Что было на той фотографии, которую дал вам старик Вейш?

– Моя дочь. Голая, если не считать трусиков, и все ее тело было изрисовано линиями.

– Линиями? – удивленно переспросил Миллнер, подняв брови.

– Линиями надрезов для косметических операций… Только выглядело все это не слишком эстетично.

Губы агента ФБР сжались, и Хелен прочла на них непроизнесенное ругательство.

– И этим вас шантажировали?

Она кивнула.

– Что именно вы должны были сделать?

– Заменить подлинник в Лувре на «Мону Лизу» из Прадо.

– И вы сделали это?

– Перед этим мы ночевали в Париже у одного человека по имени Луи. Я могу показать вам, где он живет. Он обработал лаком «Мону Лизу» из музея Прадо, потому что она более яркая, чем оригинал. Чтобы подмену не сразу заметили.

Миллнер надул щеки, затем шумно выдохнул. Провел ладонью по волосам.

– В музее Прадо не обрадуются…

Смущенная, Хелен молчала. Хотя она не могла предотвратить случившееся, она чувствовала себя соучастницей преступления. Пятьсот с лишним лет картина просуществовала в своем первоначальном состоянии, до сегодняшнего дня.

– Как вы смогли осуществить подмену? Вряд ли вы оставались с «Моной Лизой» наедине.

Хелен подумала о месье Русселе и тоскливом выражении его лица, когда она спросила его о семье. И хотя Миллнер требовал у нее откровенности, она решила об этом человеке пока не говорить.

– Подвернулась возможность остаться с картиной наедине, ненадолго. Не знаю, случайно ли это вышло. – Хелен изо всех сил старалась сделать так, чтобы эта ложь во спасение прозвучала убедительно.

Миллнер некоторое время смотрел на нее, затем скрестил на груди руки.

– А потом?

– Остальное вы знаете. Я должна была ждать у подиума во время показа мод, а затем уйти, оставив сумку с картиной. После этого мне было велено зарегистрироваться здесь, в Париже, в отеле «Модильяни» и ждать там, пока Мэйделин… – Она осеклась, почувствовала, как кровь вдруг отхлынула от ее лица. – О господи, а что, если Мэйделин появится там или уже ждет меня? Нужно ехать туда! Скорее!

Она вскочила, принялась лихорадочно искать свое пальто.

– Прошу, сядьте, – произнес агент ФБР. – Она туда не придет. По крайней мере, пока картина лежит здесь, на постели.

Хелен снова медленно опустилась на стул. Он был прав. Кроме того, она поняла, что не сможет просто так войти в этот отель.

– И это все?

– Да. Я так думаю!

Кое о чем она умолчала. Но многое из того, что она должна была рассказать, прозвучит просто безумно. А пока Мэйделин не в безопасности, лучше пусть в ФБР узнают не все. Нельзя рисковать. В конце концов, речь идет о жизни ее дочери.

– Во время показа мод я видела Патрика Вейша. Незадолго до выстрелов. Кто вообще стрелял и в кого?

Внезапно агент ФБР занервничал. Он поерзал по столешнице, коснулся своего носа, вероятно, сломанного в нескольких местах. Хотя симпатичным он не был, никто не назвал бы его непривлекательным.

– Я. Я стрелял, – наконец произнес он.

– А в кого?

Он снова неловко заерзал на столе.

– В вас.

С небес рухнули две ярко-желтые молнии, разделив пространство между нею и агентом ФБР.

– В меня? – недоверчиво переспросила она. – Но почему?

– Я думал… Ошибся. – Прежде такой самоуверенный Миллнер внезапно смутился. – Я думал, что вы собирались привести в действие взрывные устройства в жилетах моделей. Когда у вас в руке появился телефон…

Хелен не знала, что сказать, и лишь через некоторое время заметила, что у нее открыт рот.

– Я не попал, – добавил Миллнер и потер свои огромные руки.

– Вы хотели меня… убить? – спросила Хелен, когда к ней наконец вернулся дар речи.

– Мне очень жаль.

Страдальческое выражение его лица подсказало ей, что ему действительно не по себе. Хотя впервые в жизни кто-то признался, что хотел убить ее, она почему-то не могла сердиться на этого человека. В конце концов, ей было поручено украсть «Мону Лизу», а он предполагал, что модели и, более того, все присутствующие в фойе Лувра подвергались смертельной опасности.

Тем не менее она решила воспользоваться его смущением.

– За это вы позволите мне задать вам несколько вопросов. Что все это значит? Я знаю, что мной манипулировали, чтобы украсть «Мону Лизу». Но при чем здесь королевы красоты, похищенные в Мексике? Почему в подвале дома старика Вейша я нашла изображение пчелы? И почему этим занимается ФБР, а не полиция Франции?

Миллнер не спешил с ответом.

– Вы слышали о компьютерном вирусе? – наконец спросил он.

Хелен пожала плечами:

– В последнее время я не особенно следила за новостями…

– Он изменяет файлы цифровых изображений и вот уже несколько дней бушует во всем мире.

– В Варшаве Патрик Вейш говорил что-то о компьютерном вирусе, который создал его отец, – вспомнила Хелен.

– Это самый страшный вирус за всю историю цифровой эры.

– Но что все это значит? – повторила свой вопрос Хелен.

Миллнер молча посмотрел на нее, и ей показалось, что она слышит, как крутятся колесики у него в мозгу.

– Есть у меня одно подозрение, но оно кажется мне совершенно безумным, – наконец произнес он и снова взял в руки книгу в красивом старинном переплете.

– В данный момент нет таких вещей, которые казались бы мне безумными.

– Думаю, дело в золотом сечении и в красоте, – произнес Миллнер.

– Красоте?

В этот миг снова зазвонил мобильный телефон.

– Вы не хотите ответить? – спросила она у Миллнера, когда заметила, что он даже не собирается вставать.

– Мой телефон выключен, – ответил он и окинул комнату взглядом.

Хелен поднялась, сделала два шага по направлению к пиджаку Миллнера, который тот повесил на ручку своего чемодана на колесиках. Кончиками пальцев она выудила из нагрудного кармана мобильный телефон Патрика Вейша. Аппарат тут же зазвонил громче.

Она вопросительно посмотрела на Грега Миллнера и протянула ему телефон, а тот кивком головы разрешил ей принять вызов.

 

96. Акапулько

– Брайан, это ты? – недоверчиво переспросила она. Стоявший напротив молодой человек выглядел, по меньшей мере, таким же удивленным, как она.

– Что ты здесь делаешь? – хриплым голосом поинтересовался он и сделал шаг по направлению к ней.

Мэйделин испуганно отпрянула.

– Не прикасайся ко мне! – ответила она и подняла руки.

– Господи, как же я рад тебя видеть! – воскликнул Брайан, проведя рукой по лбу. При этом задралась его футболка, обнажив крепкие мышцы пресса. – Я специально вернулся сюда, чтобы освободить тебя. Привел с собой Энди и Даррена. Мы как раз направлялись туда, где эти ребята тебя забрали! – Он обернулся и громко крикнул: – Парни, идите сюда! Смотрите, кого я нашел!

В следующее мгновение возле кустов появились еще два молодых человека. Один был высоким, широкоплечим, с бледной кожей и загорелым лицом, второй – худощавым, с дредами на голове.

– Это Энди и Даррен. А это Мэйделин! – представил их друг другу Брайан.

– Ух ты! – ликуя, произнес тот, что покрупнее. – Мы нашли ее, нашу малышку за десять тысяч долларов!

– Заткнись, Энди! – зашипел на него Брайан и снова обернулся к ней: – Какое совпадение! – с кривой улыбкой произнес он.

Окинув ее взглядом, он заметил кровь на футболке.

– О господи! Что они с тобой сделали?

Он опять шагнул к ней, и она снова осторожно отступила, чтобы сохранить дистанцию. Брайан посмотрел мимо нее, на пустое поле.

– Ты что, сбежала? – спросил он.

Мэйделин вытерла пот со лба рукавом, пытаясь совладать с собой. Затем прыгнула вперед и отвесила парню звонкую пощечину.

– Я не верю ни единому твоему слову, скотина! – рявкнула она. – Они послали вас искать меня! И за это вам даже денег дадут!

Она снова замахнулась, но кто-то подскочил к ней сзади и заломил руки за спину. В следующее мгновение она уже лежала, уткнувшись лицом в пыльную землю и ощущая, как кто-то уселся на нее сверху.

 

97. Флоренция, около 1500 г.

Салаи говорит: он знает, что можно сделать с незнакомцем. От любого яда есть противоядие. Говорит, что нарисовал его, но показывать не хочет. Салаи вне себя, и я тоже: незнакомец объявил, что скоро оставит нас. Картина, которую они создали вместе с Леонардо, все еще стоит в нашем доме, и она снова и снова приводит меня в восхищение, излучая кротость и умиротворение. Недавно я поймал себя на том, что долго стоял перед ней и созерцал ее, пока голова не закружилась. Она совсем не кажется нарисованной, а некоторые оттенки красок и вовсе мне незнакомы.

Настоящее произведение искусства. Нужно подумать, где ее смогут увидеть больше людей, так сказал lo straniero. И отдать туда. Только в этом случае она окажет свое воздействие. И вот теперь мы ищем подходящее место.

Я обратился к lo straniero с последней просьбой, пока он не оставил нас. Я хочу, чтобы Леонардо написал картину, на которой были бы изображены только lo straniero и я.

Больше всего меня тревожит Салаи: боюсь, он может попытаться уничтожить портрет прекрасной женщины.

Но он наверняка не осмелится.

Правда, он все время затыкает уши, когда смотрит на нее. Выглядит это странно.

 

98. Париж

Звонил Патрик Вейш.

– Итак, вы нашли мой телефон в боковой двери автомобиля. Но откуда у вас мой пин-код?

– Вы назвали мне его в доме своего отца, разве вы забыли? В подвале, когда обошли систему безопасности.

– Верно! Видите, и это происходит со мной, наследником «Вейш Вирус»! – В трубке раздался его смех.

– Где Мэйделин?

– Вы знаете, что мой отец мертв? – ответил он вопросом на вопрос.

Хелен промолчала.

– Несчастный случай, – продолжал он. Особой печали в его голосе не было.

– И что теперь? – осторожно спросила Хелен. – Вы можете помочь мне вернуть дочь? – Она почувствовала, как сердце болезненно бьется о ребра.

– Поэтому я и звоню! – Голос Патрика Вейша звучал приветливо, и это успокоило Хелен.

– Скажите, где мне ее найти! Прошу вас!

– Я могу даже вернуть ее вам в целости и сохранности.

Она почувствовала, как в душе пробивается росток надежды. Может быть, этот кошмар наконец-то закончится.

– Где? – вырвалось у нее.

– Встречаемся в доме моего отца, в Варшаве. Через двадцать четыре часа.

– Через двадцать четыре часа? В Варшаве?

Не на такой ответ она надеялась. Ей показалось, что выносить тревогу за Мэйделин она больше не сможет. Кроме того, похоже, ее слова, которые она повторила вслух, не понравились Миллнеру. Он прислушивался к разговору и хмурил брови.

– И привезите с собой «Мону Лизу». Такова сделка: «Мона Лиза» в обмен на Мэйделин. Через двадцать четыре часа в доме моего отца.

Черные молнии пронзили комнату, и на миг у Хелен закружилась голова.

– Значит, вы все же в этом замешаны, – пробормотала она, шокированная и разочарованная.

Из динамиков донесся негромкий смех.

– Мы все в этом замешаны, – отозвался он. – Не притворяйтесь моралисткой! Принесите мне картину и заберите свою дочь. Каждый получит то, чего хочет.

Хелен почувствовала, как в душе нарастает гнев. Больше всего ей хотелось накричать на него, но делать этого было нельзя.

Миллнер махнул рукой, пытаясь успокоить ее.

– Хелен? – услышала она голос Вейша. – Вы еще здесь? Подумайте: после смерти отца я стал очень богатым человеком и в случае чего могу отказаться от «Моны Лизы». Но не думаю, что то же самое можно сказать о вас и о вашей дочери. – Теперь его тон стал суровым и холодным. Хелен увидела, как в воздухе кружатся ярко-голубые кристаллики льда.

– Ладно, – поспешно произнесла она. – «Мона Лиза» у меня. Я приеду в Варшаву.

– Тогда все в порядке!

– Зачем вы делаете это? Я думала, отец шантажирует вас. Теперь, когда он мертв, вы можете все исправить.

– Совершенно верно, – ответил Патрик Вейш. – Это мой шанс наконец-то выйти из его тени. Вы же знаете, каково приходится побегам, растущим в тени большого дерева. И думаю, вы понимаете, что теперь, когда дерево упало, я наконец-то получу немного солнца…

– Пока что вы не совершили никаких преступлений, Патрик.

Он снова рассмеялся.

– Хелен, вы невролог, вы хорошо изучили человеческий мозг. Но о природе человеческой вы ничего не знаете. – Его голос уже не вызывал ассоциаций с карамельно-коричневым цветом. Она видела лишь ярко-красные пятна с мрачными черными прожилками. – Ах да, и, конечно же, никакой полиции!

– Никакой полиции, – произнесла Хелен, пытаясь встретиться взглядом с Миллнером.

– Кстати, я положил в вашу сумку то, что поможет мне подстраховаться. Вы найдете там мобильный телефон. Я могу в любой момент проверить, где он находится. Не пытайтесь отключить телефон. Он соединен со взрывчаткой, которой хватит на то, чтобы отправить вас вместе с сумкой в небытие. Если хотите, чтобы с Мэйделин все было в порядке, то просто оставьте телефон в сумке. Если же я пойму, что вы пытаетесь юлить, избавиться от сумки с взрывчаткой, а не приехать вместе с ней сюда, вы больше никогда не увидите свою дочь живой.

– Взрывчатка в моей сумке? – переспросила она, обернувшись к Миллнеру.

Тот сразу же вскочил, бросился к ее сумке и принялся осторожно осматривать ее. Наконец он вынул оттуда предмет, который показался Хелен похожим на аккумулятор холодильника. К нему скотчем был примотан мобильный телефон.

– Вы поняли? Было бы жаль, если бы вы взорвались вместе с «Моной Лизой».

– Да вы такой же ненормальный, как и ваш отец! – вырвалось у Хелен.

– Большинство великих людей были безумны! Счастливого пути. И будьте осторожны.

Разговор был окончен.

– Не выключайте телефон, Грег! – крикнула Хелен. – Он сказал, что теперь может отслеживать его местоположение в любое время, и, если мы выключим его, произойдет взрыв!

Миллнер, сидевший теперь на краю постели, казалось, не обратил на ее слова никакого внимания и принялся возиться с телефоном.

– Думаю, устройство сдетонирует не только в том случае, если его выключить, но и если отсоединить его от взрывчатки, – задумчиво произнес он.

Хелен нахмурилась.

– И что, теперь мы и правда должны лететь в Варшаву с бомбой в багаже? А что, если о краже «Моны Лизы» из Лувра станет известно в течение следующих суток и она будет предана огласке?

Но это казалось не самой большой проблемой. Мысленно Хелен находилась рядом с Мэйделин. Где она теперь? Как она? Неужели действительно нет никакого шанса найти ее без помощи Патрика Вейша?

– Похоже, нам придется ехать поездом. Не можем же мы сесть на самолет вместе с бомбой, – рассудительно отозвался Миллнер и поднялся.

– Он сказал, что я должна приехать одна, без полиции.

Миллнер посмотрел на нее.

– А вы знаете, кто может помешать Вейшу убить вас и вашу дочь, когда вы передадите ему «Мону Лизу»?

Хелен испуганно взглянула на него и отрицательно покачала головой.

– Я, – ответил Миллнер.

– Если туда явятся ваши друзья из ФБР, он сразу заметит это и что-то сделает с ней или спрячет ее. Имение оборудовано камерами, и, как я уже говорила, там есть потайные выходы.

– Мои «друзья из ФБР» сейчас заняты тем, что пытаются поймать вас… а возможно, и меня тоже. Я же собираюсь помочь женщине, укравшей картину стоимостью один триллион долларов, вывезти ее за пределы страны. Вероятно, в Лувре я случайно ранил или убил ни в чем не повинных людей. Угадайте, как сильно меня сейчас любят в ФБР?

– Значит, мы теперь вдвоем? – подытожила Хелен.

Миллнер кивнул и поднял картину.

– Втроем! – с усталой улыбкой произнес он. – Должно быть, я спятил, раз иду на это.

– У вас не было выбора, – сухо отозвалась Хелен.

Миллнер бросил на нее скептический взгляд.

– Свободной воли не существует. Неврология давно доказала этот факт. Классический эксперимент: испытуемым предлагают выбрать между двумя кнопками. За несколько секунд до того, как они сделают это, на магнитно-резонансном томографе можно увидеть, какая доля мозга получила импульс раздражения, и только на основании электрического импульса можно со стопроцентной уверенностью судить о том, какую кнопку выберут испытуемые через несколько мгновений.

– И что это означает? – спросил Миллнер, все еще державший перед собой картину на вытянутых руках.

– Это значит, что мы делаем не то, что хотим, а хотим то, что делаем.

Казалось, Миллнер на миг задумался над ее словами, а затем покачал головой.

– Я не хочу всего этого, но делаю. – Он отвернулся и осторожно убрал картину обратно в сумку.

 

99. Париж

Он поймал муху и снова выпустил. Повторил игру несколько раз, поскольку все искусство заключается в повторении. Репродукция и разделение. Человечество этого еще не поняло.

Одним жарким августовским днем 1911 года Винченцо Перуджа похитил «Мону Лизу» из Лувра, перевез в Италию и тем самым сделал знаменитой. До возвращения во Францию ее даже выставляли в галерее Уффици во Флоренции как трофей.

Неожиданностью для него стал поступок боливийца Уго Виллегаса, который в 1956 году бросил в нее камень. Мелодия картины, которую он не мог выносить, толкнула его на такой варварский поступок. Этот случай предотвратить не удалось.

В 1963 году картина отправилась в Вашингтон, в 1973-м – в Японию.

Ее успеху не мешало даже бронированное стекло, в которое ее заключили.

Однако потом долгое время ничего не происходило. Совсем ничего, и это было плохо. Понадобился Павел Вейш, чтобы помочь ей обрести новую известность. И он был уверен, что, несмотря на преклонный возраст, «Моне Лизе» предстояло пережить вторую молодость.

На него никто не обращал внимания. Анонимность хорошо одетого человека. После взрыва в Лувре появилось много деловитых мужчин в костюмах. Особенно здесь, в сердце музея. Кто-то впустил его, если не ты сам, значит, кто-то другой. Не мог же он пройти сквозь стены в самом деле! При мысли об этом он усмехнулся. Есть в этом что-то очень древнее: чувствовать себя в безопасности за стенами.

И теперь все смотрели на деревянный ящик, который только что доставили на тележке. Охранники Лувра выстроились в ряд, гордясь предоставленным им правом и считая себя избранными, поскольку могли бросить взгляд на произведение искусства, освобожденное от бронированного стекла. Заведующая отделом консервации (это он прочел на ее бейдже) и руководитель экспозиции суетились вокруг, отдавая указания группе реставраторов.

Ящик открыли, убрали слои защитного материала, и сотрудники музея, надев белые перчатки, наконец вынули картину. Зазвучала музыка, и ему пришлось прислушаться, прежде чем на губах его промелькнула довольная улыбка. «Хорошая девочка», – подумал он и чуть было не расхохотался.

Впрочем, сотрудникам музея было не до смеха. Пронзительно вскрикнула заведующая отделом консервации и недоуменно всплеснула руками, заметно побледнел руководитель экспозиции. Кто-то принялся звать полицию, куда-то звонить.

Выглядела картина ослепительно и была воистину прекрасна, чего с ней не случалось уже несколько столетий. Почти так же очаровательна и естественна, как модели, с которых ее писали. Будет представление!

Его задача выполнена. Он незаметно удалился. Его прогулочная трость оставляла на паркете, уложенном в форме рыбьего хребта, маленькие круглые отпечатки.

Последний хребет еще предстояло выдернуть, чтобы раз и навсегда успокоить Салаи.

 

100. Франция

– Тем не менее это безответственно, – переживала Хелен. – Нужно было ехать на автомобиле. Нельзя садиться в битком набитый поезд с заряженной бомбой! – Она говорила слишком громко, и, несмотря на то в купе что они были одни, Миллнер решил, что нужно ее немного осадить.

– Может, прокричите об этом в мегафон? – проворчал он. – На автомобиле мы добирались бы часов двадцать, если повезет. И на дорогах намного выше риск подвергнуться проверке. Патрик Вейш не станет активировать бомбу.

– Почему вы так уверены?

– Потому что заряд лежит рядом с картиной стоимостью один триллион долларов.

– Пожалуйста, повторите это в мегафон, – с раздражением передразнила его Хелен и с обидой уставилась в окно. Морщины на ее лбу стали глубже.

Они выехали из Парижа добрых четыре часа назад. Скоростной поезд доставит их сначала в Кельн, где им придется сделать пересадку.

Миллнер вспотел. Он инстинктивно нашарил в кармане брюк баночку с таблетками и принял сразу две.

– Что за таблетки вы все время пьете? – с недоверчивым любопытством спросила Хелен.

– Да так… – грубовато буркнул он, чтобы ей расхотелось об этом допытываться.

Однако Хелен уже наклонилась вперед и прочла надпись на этикетке вслух:

– Трамадол. – Ее печальный взгляд подсказал ему, что ей знакомо это средство. – Воздействует непосредственно на опиоидные рецепторы в таламусе и нервной ткани, – сухо сказала она. – Вызывает зависимость.

– Я знаю, – недовольно отозвался он. – Но кто идеален?

Она едва заметно улыбнулась, что смягчило его чувство вины.

– Это поддается лечению.

– Я знаю, – повторил он. – Может быть, когда у меня будет отпуск или когда меня вышвырнут из ФБР.

Она снова улыбнулась, на этот раз так, что выражение ее лица вызвало у него угрызения совести.

– Это из-за вашего ранения? – Она провела рукой по своей безупречно гладкой щеке. – Я имею в виду шрам, который вы пытаетесь скрыть под бородой. На вид довольно свежий.

– Так и есть. – И почему все пытаются заговорить с ним о шраме?

– Как это произошло?

Он задумался, прежде чем ответить. До сих пор он никому не рассказывал всю историю.

– Во время операции в Бразилии несколько месяцев назад меня подстрелили. Осколок пробил щеку и застрял в челюсти. Мне повезло, могло и убить.

Хелен сочувственно поджала губы.

– Звучит ужасно. Кто в вас стрелял?

– Бразильский полицейский.

– Зачем бразильскому полицейскому стрелять в лицо агенту ФБР?

– Перед этим я ранил ребенка.

Он увидел, как в ее глазах полыхнул ужас, очень похожий на тот, который мелькнул в тот миг, когда он рассказал ей о том, что в Лувре целился именно в нее.

– Ребенка? – в недоумении переспросила она.

– Это был особый ребенок. Дочь председателя Верховного суда Бразилии.

– Почему вы решили стрелять в ребенка?

– Когда террориста, находящегося в международном розыске, мы собирались передать судье, который занимался проверкой законности содержания под стражей, в здании суда началась перестрелка: террориста попытались освободить. Он забаррикадировался в кабинете судьи. А к тому, как назло, пришла одиннадцатилетняя дочь. – Он запнулся. Несколько недель он по мере сил пытался избавиться от этих воспоминаний. – Он выстрелил в ее отца, а девочку взяли в заложницы у нас на глазах. Я был уверен, что он сделает то же самое и с ней, а потом и с собой. Если верить нашим криминалистам, у него были суицидальные наклонности, тип мученика, понимаете?

Она слушала его, широко раскрыв глаза.

– В какой-то миг мы оказались друг напротив друга, я целился из своего пистолета, он приставил свой к голове ребенка. Нас окружали полицейские. Я боялся, что кто-то из них не выдержит и выстрелит первым. Тогда я решил, что уж лучше это буду я.

– Вы случайно попали в ребенка?

Миллнер покачал головой.

– Нет, нарочно. Я выстрелил девочке в ногу. В бедро, в мягкие ткани, подальше от аорты. Пуля прошла чисто, навылет. Она сразу упала на землю, а я прикончил террориста. К сожалению, полиция тоже открыла огонь, причем по мне. Одна пуля угодила вот сюда. – Он пошевелил челюстью, что по-прежнему причиняло ему боль.

– А девочка? – озадаченно переспросила Хелен.

– Пару дней полежала в больнице, потом ее отпустили домой. Ее отец тоже выжил.

Хелен все еще сидела с открытым ртом.

– Вы стреляли в ребенка! – воскликнула она, и голос ее сорвался.

– Ну-ка, погромче! – отозвался он. – Да. И таким образом спас ей жизнь.

– А ваши коллеги из ФБР считают так же?

– Не все. К сожалению, девочка случайно оказалась еще и племянницей заместителя начальника ФБР, сестра которой вышла замуж в Бразилию. Она до сих пор не простила меня.

Не нужно было ей это рассказывать. Тот, кто никогда не сражался на фронте, не мог понять, какие решения приходится принимать в нестандартных ситуациях.

– Я не знаю, радоваться мне или бояться, что вы на моей стороне, – произнесла его собеседница. – В меня вы тоже однажды стреляли.

Дверь купе распахнулась, к ним заглянул проводник.

– Кто-нибудь подсаживался? – спросил он.

Миллнер покачал головой, проводник закрыл дверь и ушел.

Хелен с облегчением перевела дух. Для гражданского лица она поразительно хорошо держалась на протяжении последних дней.

– А что вы имели в виду, когда сказали, что у вас есть безумное подозрение, будто во всем этом замешаны золотое сечение и красота?

Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать, что она сменила тему.

– Вы эксперт по золотому сечению, верно?

– Оно является неотъемлемой частью моих исследований. Встречается повсюду и определяет то, что нам, людям, кажется особенно прекрасным. Оно существует в природе, применяется в архитектуре, в других видах искусства, в пластической хирургии… – Хелен запнулась. – Во время нашей короткой встречи в Мадриде Павел Вейш тоже хотел побеседовать со мной о золотом сечении.

Еще одно доказательство в пользу его теории.

– Он что-то говорил об этом?

– В принципе нет. Но о красоте рассуждал. Сравнил человеческий мозг с жестким диском компьютера и спросил меня, известно ли мне о «вредоносном программном обеспечении». Мне все это показалось каким-то очень… запутанным.

Агент почувствовал, что еще одна деталь мозаики у него в голове встала на место.

– Думаю, он объявил войну красоте, но в первую очередь – пропорции золотого сечения, – вырвалось у него.

Хелен поморщилась:

– Как можно воевать с пропорцией?

– Он поручил взорвать ратушу в Лейпциге, уничтожить «Тайную вечерю» да Винчи в Милане. Сжег книгу Луки Пачоли «Da Divina Proportione» в Амброзианской библиотеке.

– Похитил кандидаток на титул «Мисс США»… – негромко добавила она.

Он кивнул.

– И изуродовал их. Очевидно, он пытался уничтожить золотое сечение… может быть, создать прецедент.

Хелен зажмурилась. Либо она сочла его сумасшедшим, либо начала понимать суть его размышлений.

– Или же он хотел стереть с наших жестких дисков положительное воздействие, которое оказывает на нас золотое сечение, и то, что мы воспринимаем как прекрасное, – произнесла она. В ее глазах Миллнер заметил блеск, который внушил ему уверенность в том, что его понимают.

– Он сколотил состояние на антивирусном программном обеспечении и, судя по всему, считал золотое сечение и красоту чем-то вроде…

– Вируса! – закончила она за него.

Миллнер кивнул.

Поезд замедлил ход, и, когда они въехали в туннель, на несколько секунд стало темно. Очевидно, освещение в купе было неисправно.

– Идея безумная и в то же время… гениальная, – произнесла Хелен. – И все же это дело рук монстра.

Миллнер кивнул.

– Вам знакомо понятие «мем»? – поинтересовалась его собеседница.

– Доводилось слышать, – неуверенно произнес он.

– Мемом называют мысль, идею или тенденцию, которая посредством коммуникации очень быстро, словно вирус, передается от человека к человеку, то есть от одного мозга к другому. Если хотите, это вирус для человеческого рассудка. Как национал-социализм в Германии или другие идеи, распространявшиеся, словно эпидемия…

Некоторое время они молчали, и Миллнеру показалось, что Хелен продолжает размышлять над его словами.

– Например, идея о том, что нужно быть стройным, чтобы добиться успеха в современном мире, – негромко заметила она и смущенно уставилась в пол.

– Вы подумали о дочери?

Немного помедлив, она кивнула.

– После ужасной катастрофы и полученных в результате нее ожогов Павел Вейш, похоже, проклял все идеалы красоты этого мира, – продолжал он.

– И после смерти жены. Она умерла во время пластической операции, – добавила Хелен. – По крайней мере, так сказал его сын.

– Очевидно, Павел Вейш решил использовать все свои знания и деньги, чтобы сразиться с современными идеалами красоты… Затем и разработал компьютерный вирус, атакующий все цифровые изображения, пропорции и фотографии. – Его подозрения уже не казались такими беспочвенными. – В цифровом мире он совершил то, чего хотел добиться в реальном: покончил с безумной идеализацией красоты, превратив красивое в уродливое.

– Он сумасшедший! – произнесла Хелен и покачала головой. – На какие страдания он обрек людей ради этого! Но при чем здесь «Мона Лиза»? – Она показала на свою сумку.

Миллнер достал старинную книгу, найденную Хелен в доме Вейша-старшего.

– Я прочел этот дневник и уверен, что Павел Вейш его тоже читал. На полях я нашел множество заметок, думал, что это ваши. Похоже, эта книга послужила ему источником информации. В ней идет речь о золотом сечении и красоте, и мне кажется, что и о создании «Моны Лизы» тоже.

– И что же?

– Если верить дневнику, то она стала матерью всех идеалов красоты. И рассуждения в нем звучат поистине ужасно. Можно даже подумать, что картина да Винчи и этого незнакомца…

– Незнакомца? – в недоумении переспросила она.

– Так его называют в книге. Lo straniero. Он появляется из ниоткуда и выступает в роли учителя или – только не смейтесь надо мной! – быть может, и самого дьявола.

– Дьявола? – Хелен покачала головой. – Грег, прекратите! Вы уже начинаете рассказывать сказки.

Тут она права. Агент провел рукой по лицу, словно пытаясь прогнать свои мысли, но это нужно было сказать.

– Если верить дневнику, то получается, что «Мона Лиза» создана из людей… точнее, из женщин.

Отреагировала Хелен вполне ожидаемо: на ее лице отразились недоумение и отвращение, а затем она расхохоталась, но когда он не поддержал ее, смех застрял у нее в горле.

– Вы серьезно? – озадаченно произнесла она.

Он пожал плечами и поднял вверх книгу.

– В те времена краски делали из чего угодно. Я в интернете об этом читал. Дерево перед нанесением рисунка грунтовали и обрабатывали костным клеем. А костный клей тогда изготавливали путем вываривания хрящей, костей или кожи…

– Фу, как омерзительно! – с отвращением в голосе воскликнула она, но вдруг на лице ее отразилось удивление.

– Кальций и медь, – пробормотала она.

– А что с кальцием и медью?

– Мне в Лувре рассказал об этом месье Руссель, руководитель экспозиции. Исследователи картины обнаружили на ней очень много кальция и меди, и никто не может понять, откуда они там взялись. Он сказал, что картина состоит из тех же элементов, что и мы, люди…

Миллнер поежился, и Хелен Морган тоже провела ладонями по плечам, словно ей вдруг стало холодно. Похоже, они подумали об одном и том же.

– И что, по вашей теории, собирался делать Павел Вейш с «Моной Лизой»? – наконец нарушила молчание Хелен.

– Может быть, уничтожить? Судя по всему, он опасался, что картина распространяет послание о поклонении красоте. Что вы там говорили о мемах? Они передаются посредством коммуникации? Тем, чем сегодня является телевидение или интернет, раньше служило искусство. Поэтому, по мнению Павла Вейша, картина передает такой мем. Несет послание тому, кто ее созерцает. Ведь она считается одним из самых ярких образов прекрасного и примером золотого сечения в искусстве.

– Несет послание? – тихо повторила она.

Миллнер отметил, что она побледнела.

– Все в порядке? – с тревогой поинтересовался он.

Хелен кивнула.

– Более-менее.

Однако что-то ее все же волновало.

– Не хотите воды? – Он протянул ей бутылку с минералкой, которую купил перед отправлением поезда в киоске на Северном вокзале в Париже.

Хелен взяла бутылку, сделала большой глоток. Внезапно она побледнела еще сильнее и указала на сумку.

– Если Павел Вейш действительно хотел лишь избавиться от «Моны Лизы», это объясняет бомбу в моей сумке. Но это значит, что она может взорваться в любой момент. Ваш аргумент, что никто не захочет уничтожить картину стоимостью один триллион долларов, кажется, больше не имеет значения…

Миллнер тоже посмотрел на сумку. В этот миг в купе опять стало темно, поскольку они снова въехали в туннель.

– Но Вейш-старший мертв. А Патрик давно уже мог привести в действие взрывчатку, если бы пожелал. Очевидно, он хочет получить картину. – Он попытался успокоить ее, да и себя тоже.

Поезд миновал развилку на рельсах, вагон тряхнуло.

В купе опять стало тихо, каждый был занят собственными мыслями. Когда Миллнер снова взглянул на попутчицу, в ее глазах стояли слезы.

– С вами точно все в порядке? – растерянно спросил он.

Хелен кивнула.

– Думаете, я получу Мэйделин в целости и сохранности? Мы переживем все это? Я ведь чуть не потеряла ее во время родов. У нее шея была обмотана пуповиной, прошла целая вечность, прежде чем она наконец закричала. – Хелен негромко всхлипнула. – Она же еще ребенок!

Миллнер затаил дыхание и проглотил первый ответ, который пришел ему в голову.

– Пока картина у нас, надежда есть, – наконец сказал он.

Агент изо всех сил пытался говорить уверенно, хотя прекрасно знал, что их шансы встретить счастливый финал не слишком велики.

Внезапно дверь купе снова открылась, внутрь заглянул мужчина в роскошном костюме. В руке у него была прогулочная трость с серебряным набалдашником.

– У вас свободно? – на идеальном английском поинтересовался он.

Миллнер рассматривал незнакомца. Пышные локоны ниспадали ему на плечи. Миллнеру показалось, что он уже где-то видел его, только никак не мог вспомнить, где именно. Он быстро переглянулся с Хелен, затем указал на место рядом с ней. Мужчина закрыл дверь и опустился на сиденье, приветливо кивнув.

Хелен отогнала муху.

Мужчина тепло улыбнулся ей. Затем указал на дневник, который все еще лежал на сиденье рядом с Миллнером.

– Похоже, это старинная книга! – заметил незнакомец и протянул руку. – Можно?

Поначалу Миллнер хотел отклонить его просьбу, но затем все же передал книгу попутчику, не спуская с нее глаз.

Мужчина провел рукой по переплету.

– Такая мягкая на ощупь, – произнес он. – Словно чья-то бархатная щечка! – Он открыл дневник, пролистал несколько страниц, после чего вернул ее Миллнеру. – Очень мило с вашей стороны. Я коллекционирую старинные книги. Вы мне ее не продадите?

Миллнер пристально посмотрел на него. Одет элегантно, костюм сшит на заказ. Лицо привлекательное, манеры приятные – сдержанная любезность. Тем не менее Миллнер чувствовал, что нужно быть начеку. Ему казалось очень странным, что появившийся в купе незнакомец вдруг решил купить у них старинную книгу. Хелен тоже, судя по всему, было как-то не по себе.

– К сожалению, она не продается, – произнес он.

– Я согласен на любую цену, – ответил мужчина и теперь наградил его такой улыбкой, от которой агент невольно содрогнулся.

– Как я уже сказал, она не продается.

– Очень жаль, – ответил мужчина, наклоняясь к нему и опираясь на свою трость. – А я думал, что у нас с вами выйдет удачная сделка. Вы избавитесь от бремени обладания. А я – от ненадежности денег.

Он загадочно улыбнулся. Мигание лампочки на окне возвестило о том, что они снова въезжают в туннель.

 

101. Флоренция, около 1500 г.

А теперь он пропал. Не lo straniero, а Салаи. Ночью я слышал кудахтанье кур и думал, что к ним забралась лиса. Но утром, когда меня разбудил Леонардо, я узнал, что это не так. Он оставил записку, нацарапанную на маленьком клочке бумаги. Я едва сумел прочесть ее, когда Леонардо показал ее мне. Должно быть, писал второпях. Словно за ним гнался дьявол. Если бы я не видел этого собственными глазами, то не поверил бы.

Его последние слова, обращенные к нам, оказались загадкой. Он хотел испытать нас.

«За этим стоит не человек, а маска, которой следует опасаться. И его нужно опасаться. Я должен предупредить мир о нем», – вот что он написал.

Нам остается лишь догадываться, кого он имел в виду, однако же мы полагаем, что это lo straniero. Lo straniero очень встревожился, когда мы показали ему эти строки. Таким я его еще никогда не видел. А когда я сказал, что Салаи забрал картину, lo straniero буквально рассвирепел.

– Не ту картину, которую нарисовали вы, а копию, – пытался успокоить я его. – Он писал ее тайком, по ночам.

Увидев, что lo straniero по-прежнему в ярости, я солгал:

– Я не знал. Он мне только вчера показал ее!

Он спросил, не знаем ли мы, куда мог пойти Салаи. Мы не знали. Он жил у нас практически всю свою жизнь. Lo straniero сидел, задумчиво ел козий сыр, и выражение его лица было мрачным.

– Я знаю, по чьему наущению он действует, – пробурчал он, и я не понял, кого он имеет в виду. Страшно даже выговорить, но не дьявола ли?

 

102. Лондон

Презентация удалась. Ее подготовили и разослали приглашения всего за несколько часов, и, несмотря на это, зал был переполнен. Велась прямая трансляция во все уголки мира. Майкл Чендлер продемонстрировал эффективность антивирусного кода с помощью проектора и впервые за долгое время смог показать журналистам нетронутые вирусом цифровые изображения и фотографии.

– Наши титанические усилия все же увенчались успехом, – сказал он во вступлении. – «Вейш Вирус» снова доказал свое превосходство на рынке антивирусных программ.

Не только эта фраза заставила курс акций фирмы взлететь практически до небес. Прибыль на бирже составила не менее сорока двух процентов в течение часа – историческое событие для Уолл-стрит. Стоимость предприятия существенно повысилась еще и потому, что «Вейш Вирус» установил цену за антивирусное решение в размере девяноста девяти долларов. На данный момент они рассчитывали на то, что антивирусное приложение скачают около миллиарда раз, то есть оборот должен составить не менее девяноста девяти миллиардов долларов.

– Нам швырнули в лицо перчатку, бросили вызов, разозлили нас, и наши неутомимые работники, лучшие в мире специалисты по антивирусным программам приняли вызов и поразили вирус и его возбудитель, – с пафосом провозгласил Чендлер.

На миг он задумался над тем, кто подбросил ему решение проблемы, а потом принял его как то, чем оно и являлось: как подарок. Втайне он подозревал Павла Вейша, где бы он ни находился. Он просто не мог представить, кто еще был способен победить вирус и при этом пожелал бесплатно поделиться своим открытием с компанией «Вейш Вирус». Однако, в конце концов, какая разница: хотя бо́льшая часть акций предприятия все еще принадлежала семейству Вейш и, в первую очередь, этому ничтожеству Патрику Вейшу, но даже те пять процентов акций, которыми он обладал, превратят его, Майкла Чендлера, в миллиардера. Многие сотрудники, которые успели получить в качестве бонуса акционерные опционы, станут миллионерами.

Конец вируса «Мона Лиза» – это счастливый день для всех акционеров и сотрудников фирмы «Вейш Вирус», однако и для всего мира тоже: наконец-то лица на фотографиях снова обрели былую красоту. Времена цифровых зомби благополучно миновали.

Майкл Чендлер поднял вверх наспех сделанный логотип нового антивируса и широко улыбнулся под вспышками камер.

На логотипе красовался стилизованный силуэт «Моны Лизы».

«Lisa’s Smile» – так, посовещавшись, назвали они программный продукт, и Майкл считал, что это звучит как обещание.

 

103. Акапулько

– К твоей матери! Мы отвезем тебя к твоей матери! – снова и снова повторял ей Брайан, пытаясь успокоить ее, но она не верила ни единому его слову. Лживый негодяй.

Его друзья оттащили девушку, когда она на него набросилась. Мэйделин чуть не задохнулась от того, что толстяк, которого называли Энди, уселся прямо на нее. Брайан поспешно заставил его встать, затем поговорил с кем-то по телефону, заметно волнуясь. Наконец он пошептался со своим жирным приятелем, и тот исчез. Вскоре после этого за кустами взревел мотор и к ним подъехал пикап, за рулем которого сидел друг Брайана. Все они забрались на открытую платформу, молодые люди сели по обе стороны от Мэйделин. Рюкзак давил ей на спину.

– Правда, мы отвезем тебя домой. Я не знал, что они собираются с тобой делать. Доктор Рейд поговорил со мной в клинике и предложил деньги за то, чтобы я отвез тебя в Мексику.

– Доктор Рейд? – недоверчиво переспросила Мэйделин.

Брайан кивнул.

Размахнувшись, она отвесила ему еще одну звонкую пощечину.

– Я-то думала, ты меня любишь…

Брайан схватился за щеку.

– Так и есть, я влюбился в тебя! Честно.

– Мерзавец! – Мэйделин скрестила руки на груди и больше на него не смотрела.

– Поверь мне!

Они выехали на главную дорогу и замедлили ход. Автомобиль свернул вправо. В сторону лагеря, не в сторону Акапулько.

– Куда мы едем? – поинтересовалась она, прикидывая расстояние до борта. Если немного повезет, обоих сторожей можно будет застать врасплох. Прыгать опасно, однако она сумеет уцелеть.

Автомобиль снова пришел в движение, и она вскочила. В это мгновение Мэйделин услышала ужасный звук. Посмотрев влево, за кабину водителя, она увидела стремительно приближающиеся фары грузовика, а в следующий момент услышала визг не справляющихся тормозов, скрежет раздавливаемого металла. Потом ей показалось, что она летит, а затем все вокруг потемнело.

 

104. Париж

Когда они выехали из туннеля, место рядом с Хелен снова было свободно. Увидев мужчину рядом с собой, Миллнер испугался. Между ними еще лежала сумка, на которую агент демонстративно положил руку. Он в любой момент был готов вытащить оружие, если потребуется.

– Буду с вами откровенен, – произнес незнакомец, снова выглядевший удовлетворенным. – Я здесь не случайно. Я знаю, кто вы: миссис Морган и мистер Миллнер. Кроме того, мне известно, что находится в этой сумке. – С этими словами он бросил на Хелен заговорщический взгляд. – А еще я знаю, куда вы едете. Трудный ход, вам понадобится немного удачи.

Он сделал паузу, давая им возможность переварить его слова.

Хелен показалось, что Грег Миллнер искренне удивился – впервые с момента их встречи.

– Кто вы? – поинтересовался агент ФБР с такой резкостью в голосе, которой она прежде за ним не замечала. Выглядел он встревоженным.

– Я понимаю ваше удивление, мистер Миллнер. Обычно это ФБР работает тайно и всегда знает больше других. – Мужчина совсем расслабился, его тон не казался угрожающим. – Как и у вас и вам подобных, мистер Миллнер, у меня много имен. Если бы я сейчас назвал одно из них, это был бы просто пустой звук. Скажем так: моя задача – дергать за ниточки за кулисами этого мира. Я всегда появляюсь там, где наносит удар зло. И в данный момент я здесь, с вами.

Он снова замолчал, позволяя им обдумать сказанное. Несмотря на то что их собеседник всячески старался выглядеть безобидно, Хелен почувствовала, как в душе поднимается страх. Когда этот человек говорил, она видела цвета, совершенно ей не знакомые, которые напоминали ей море огня. Оно показалось женщине настолько реальным, что ей стало жарко.

– Не преувеличивайте, – предупредил Миллнер. – Я мог бы арестовать вас и установить личность.

Ответом на эту угрозу стала усталая улыбка.

– Боюсь, сейчас вы никого арестовать не сможете.

Хелен отметила, что выражение лица Миллнера стало еще более растерянным.

– Чего вы хотите? – пришла она ему на помощь.

– Как я уже говорил, я страстно желаю заполучить эту клеветническую книжицу. – Он указал на дневник, все еще лежащий на коленях у Миллнера.

– А как я уже говорил, она не продается, – враждебным тоном отозвался Миллнер.

– Я уже не хочу покупать ее. Я предложу вам взамен нечто гораздо более ценное: свою помощь. Думаю, в том, что вы задумали, помощь вам не помешает.

– И в чем именно будет выражаться ваша помощь? – Миллнер говорил осторожно, подчеркивая каждое слово.

Мужчина опустил руку во внутренний карман своего костюма и вдруг замер, когда правая рука Миллнера метнулась к оружию.

– Всего лишь листок бумаги, – весело усмехнулся мужчина. – Не надо стрелять еще и в меня…

Эта шпилька тоже возымела действие, и Миллнер недовольно поморщился.

– Я предложу вам за книгу этот листок с номером моего телефона. Если, передав картину в Варшаве Патрику Вейшу, вы окажетесь в трудной ситуации, просто наберите этот номер, и я обещаю, что все будет хорошо.

Хелен уставилась на листок бумаги, который протянул Миллнеру мужчина. Агент ФБР вовсе не собирался идти на эту сделку. Его рука по-прежнему лежала там, где, как предполагала Хелен, он хранил оружие.

– Вы серьезно? – насмешливо поинтересовался Миллнер.

– Да, – с улыбкой ответил мужчина. – Возьмите листок или оставьте его. Решать вам.

– Почему эта книга такая ценная? – поинтересовалась Хелен.

– Такая ценная, что за нее нам предлагают номер телефона? – с иронией добавил Миллнер.

– Интерес личного характера. Есть книги, которые не должны были написать.

– Вы имеете в виду такие книги, как «Моя борьба» Адольфа Гитлера? – все с тем же сарказмом спросил Миллнер. – Я в этом дневнике ничего дурного не нашел…

– Вы выбрали очень неудачный пример. Скажем иначе: если бы в книге о вас содержались лживые факты, разве вы не захотели бы изъять ее?

– Да этому дневнику пять сотен лет! Как в нем могли дурно отозваться о вас? – удивился Миллнер.

Хелен было уже так жарко, что ей хотелось раздеться хотя бы до пояса. Несмотря на то, что это казалось безумием, несмотря на то, что она по-прежнему испытывала страх, она была готова поверить незнакомцу.

– Может быть, лучше все же отдать ему дневник, Грег… – произнесла она. – Это всего лишь древняя книга, а не исключено, что даже обещание помощи окажется для нас ценным. Что может случиться? В худшем случае, мы потеряем эту вещь. – Она пристально смотрела на Миллнера, надеясь, что сумеет убедить его.

– Да это же смешно! – возмутился тот.

– Как бы там ни было, ему известны наши имена и многое другое, чего он вообще-то не должен знать!

Миллнер не сводил глаз с попутчика.

– Что именно находится в этой сумке? – с вызовом поинтересовался он.

– Вы имеете в виду взрывчатку «С-4» или «Мону Лизу»? Или пакетик с лакричными конфетами в переднем кармане? Миссис Морган их обожает и обычно покупает на Вашингтон-стрит в Бостоне.

Миллнер бросил на нее взгляд, словно ожидая, что она подтвердит сказанное.

– Кто вы? – тихо спросила Хелен.

– Так что, мы договорились? – произнес мужчина и, широко улыбнувшись, пододвинул листок бумаги ближе к Миллнеру. Тот, немного поколебавшись, неохотно протянул ему книгу и взял листок.

В этот миг в купе снова стало темно: они въехали в следующий туннель. Когда несколько секунд спустя поезд выбрался на свет, место рядом с Миллнером пустовало.

 

105. Флоренция, около 1500 г.

Его прощальным подарком стал улей с пчелами.

– Все красивое опыляют пчелы, все уродливое – ветер, – произнес он. – Помните: без пчел в этом мире не было бы красоты. Изучайте их и будьте впредь такими, как они!

Леонардо плакал, я никогда прежде не видел его в таком состоянии. Он планирует отправить картину, которую создал вместе с lo straniero, в путешествие, чтобы ее увидело как можно больше людей.

Вынужден признаться, что я тоже испытываю огромную пустоту в душе с тех пор, как ушел lo straniero. Однако нас заботят не только его пчелы. Вчера мы впервые взяли у пчел мед, и я получил несколько укусов. А затем невольно вспомнил о Салаи.

– Дьявольские создания, – всегда говорил о пчелах Салаи. – Потому и кусаются! А их мед – искушение! Без пчел не было бы опыления, а без опыления – яблок. Теперь вы знаете, кто виноват в изгнании Адама и Евы из рая! – Он всегда путал добро и зло, этот несчастный.

О Салаи, как и прежде, ничего не было слышно. Леонардо расспрашивал людей, но его никто не видел. Lo straniero сказал, что, если встретит его, отправит домой.

Мы спросили lo straniero, куда он уходит, и он ответил, что сам подобен пчеле, порхающей от цветка к цветку.

Так что, раз уж мы были цветами, то решили пообещать ему принести плоды.

 

106. Акапулько

Над местом аварии поднимался черный дым. Когда Хулио Перес вышел из автомобиля, пожарные еще тушили огонь. Взглянув на оплавленные комки жести, он громко выругался. Перекрытая дорога на Акапулько создаст транспортный хаос, разбираться с которым ему придется до самого вечера. Про ужин с барбекю у Педро можно забыть.

– Несколько погибших, – сообщил Хуан, парень из патруля, который первым прибыл на место аварии. – Обуглились до неузнаваемости. Большой автомобиль – грузовик из Мехико, доверху нагруженный металлическими стержнями. Тот, что поменьше, – пикап.

– Сотрудников похоронного бюро уже поставили на уши?

– Да, вот что мы нашли. – Хуан поднял вверх рюкзак. – Видимо, принадлежал одному из пассажиров, его выбросило при столкновении. – Расстегнув молнию, он достал паспорт. – Мэйделин Морган, – прочел он и показал начальнику фотографию. – Американка.

Перес оторопел, взял паспорт и еще раз прочел имя и фамилию. Затем вернулся обратно к своему автомобилю, достал рацию.

– На днях звонили из ФБР, разыскивали кого-то. Как ту девушку звали?

В трубке зашипело, затем ему ответил Франко из радиоцентра:

– Мэйделин Морган. При обнаружении сразу же сообщить в ФБР, здесь так написано.

Что ж, на память еще можно полагаться, хотя она уже и дырявая.

– Тогда скажи им, что мы ее нашли. Погибла в автокатастрофе. Ее тело позже перевезут в Акапулько в морг. Как только выясним, кто из этих обугленных трупов – она, ее сможет забрать американское посольство.

– Понятно, – подтвердил Франко. – Кстати: у нас есть еще один тяжелораненый, неподалеку от вас, нашли в сточной трубе. Наверное, бродяга.

– Пусть им кто-нибудь другой занимается, а я тут застрял с аварией.

Перес положил паспорт в бардачок, выбрался из автомобиля и принялся оглядывать обочину в поисках подходящего дерева.

 

107. Польша

Среди ночи они сделали пересадку в Кельне. Целых одиннадцать с половиной часов им придется добираться отсюда до Варшавы.

Миллнер посмотрел на часы. Скоростной поезд «Thalys» доставил их в Кельн из Парижа всего за три часа, и поэтому они наверняка успеют попасть в Варшаву до того, как истекут двадцать четыре часа.

На главном вокзале Кельна он сделал все, чтобы избавиться от возможной слежки, однако в ее отсутствии никогда нельзя быть уверенным на сто процентов. Он даже забронировал целое купе, рассчитанное на шесть человек, чтобы наверняка избавиться от нежелательных попутчиков.

При этом он думал о загадочном незнакомце. Когда тот внезапно исчез, Миллнер вскочил, распахнул дверь купе и принялся высматривать мужчину, однако того и след простыл. Если бы Миллнер не видел этого сам, не держал в руке листок бумаги с телефонным номером, то ни за что не поверил бы в случившееся.

Хелен сложила пальто в виде подушки и теперь спала, прислонившись к окну. Она казалась такой умиротворенной… Впервые с тех пор, как он встретил ее, черты ее лица расслабились. Благодаря коротким рукавам блузки он видел ее руки, и издалека ему показалось, что они покрыты гусиной кожей. Ему очень хотелось встать и набросить на нее свой пиджак, но появившаяся возможность была слишком заманчивой.

Осторожно поднявшись, он взял сумку, лежавшую сейчас на свободном месте напротив него, и шагнул к двери купе. Осторожно, миллиметр за миллиметром открыл ее и выскользнул в коридор через узкую щель. Замер снаружи, убедился, что Хелен не проснулась, после чего притворил стеклянную дверь. Туалет, к счастью, находился неподалеку и был свободен.

Запершись в нем, он достал оружие и проверил магазин, затем вынул из кармана смартфон и включил его. Тот запищал, сообщая о множестве пропущенных вызовов и сообщений, из которых его особенно заинтересовало одно.

– Проклятье! – негромко выругался он, прочитав последнее из списка.

На миг он замер, озадаченный, затем взял себя в руки. Поставив сумку на умывальник, он принялся искать пакет со взрывчаткой. Осторожно вытащил его и, держа на расстоянии вытянутой руки, занялся прикрепленным непосредственно к заряду мобильником. Миллнер зажмурил глаза, ожидая, что тот может взорваться в любой момент, а затем в кармане брюк вдруг завибрировал смартфон. Проверив номер звонившего, он нажал на отбой. Так же осторожно, как прежде вынимал ее, он уложил упаковку со взрывчаткой обратно в сумку. Затем достал листок бумаги, который получил в обмен на старинную книгу от загадочного незнакомца. Изучив номер, он не сумел удержаться от мрачной улыбки.

– Так я и знал, – пробормотал он и убрал листок обратно в карман.

Прежде чем выйти из туалета, он плеснул себе в лицо две пригоршни холодной воды и выпил сразу четыре таблетки из своей баночки. Еще раз перечитал сообщение, обнаруженное в электронном почтовом ящике. Из груди вырвался глубокий вздох.

Если это правда, то жизнь несправедлива.

 

108. Варшава

– Мы выйдем здесь! – произнес Миллнер, вкладывая в руку сидящего рядом водителя такси несколько купюр.

Хелен зевнула. Несмотря на то что она, к своему удивлению, проспала всю поездку из Кельна в Варшаву, женщина испытывала смертельную усталость. Заметив, что Миллнер получил у водителя квитанцию, она открыла заднюю дверь и вышла из автомобиля, не спуская взгляда с больших железных ворот, перед которыми ей пришлось ожидать несколько дней назад, – правда, тогда она сидела в салоне лимузина Вейша. В тот день ворота тоже были закрыты.

– Неплохая защита! – сказал Миллнер.

Он вышел из машины, окинул оценивающим взглядом колючую проволоку, тянувшуюся по верху стены. Подошел к воротам, надавил на них – они не сдвинулись с места.

– И что теперь? – растерянно спросила Хелен.

Миллнер снова отступил на шаг, ощупал выступ стены рядом с воротами.

– Ну как что? Будем звонить!

Он нажал на маленькую серебряную кнопку, которую Хелен не заметила прежде. Некоторое время ничего не происходило, затем ворота вдруг открылись.

– Нас ждут! – произнес Миллнер, шагая вперед.

– Теперь они знают, что я приехала не одна, – сказала Хелен.

– Поверьте мне, все, что им нужно, – это картина. – Он посмотрел на часы на своем запястье. – И мы вовремя, даже на несколько часов раньше приехали.

На этот раз Хелен пересекла сад пешком. Миллнер шел на два шага впереди нее, внимательно оглядываясь. Его рука снова лежала на пиджаке на уровне бедра: агент в любое мгновение был готов выхватить оружие.

– Прелестно, – произнес он, когда они проходили мимо статуи уродливой старухи, которая бросилась в глаза Хелен во время предыдущего визита.

Вблизи та выглядела еще более жутко. Каменные фигуры монстров, казалось, готовых вот-вот пробудиться к жизни и прыгнуть на посетителей, внушали ей страх, по спине постоянно пробегал холодок. Миллнер приветливо потрепал одного из монстров по голове.

– Возможно, они здесь самые милые, – сухо заметил он.

Они шли по траве параллельно дороге. Впереди возвышался дом из черного камня, темный и угрожающий. Внезапно Миллнер остановился и сделал знак Хелен спрятаться за его спиной. Он осмотрел все окна в доме. Теперь Хелен снова показалось, что она стала жертвой оптической иллюзии – настолько асимметричным был фронтон особняка. Ни одна колонна, ни один карниз, ни одно окно не походило на другое, а портик явно был перекошен.

– Я бы этого архитектора просто уволил! – заявил Миллнер.

– Он старался избегать симметричных пропорций, – заметила Хелен.

Миллнер кивнул и медленно двинулся вперед. К ужасу Хелен, он вытащил оружие и теперь держал его перед собой с опущенным вниз стволом.

– Теперь следуйте строго за мной, – прошептал он ей.

Все казалось тихим и заброшенным. Когда они наконец добрались до входной двери, Миллнер провел ладонью по прямоугольной наклейке на дверном проеме, разорванной посредине. На ней виднелось слово «Poli…cja».

– Печать полиции, – произнес Миллнер. – С обыска осталась. Дверь взломали.

Он осторожно надавил на дверь, та поддалась и приоткрылась.

– Это наверняка ловушка. – Хелен еще крепче прижалась к его спине.

Миллнер весело хмыкнул.

– Конечно, ловушка, – прошептал он и распахнул дверь носком правого ботинка, поднимая оружие вверх обеими руками. Открывшийся их взглядам холл был пуст.

– Эй, есть кто-нибудь? – громко крикнул он, но ответа не последовало. – Нам открыли ворота, значит, кто-то здесь есть.

– Дом огромен, – заметила она, вцепившись в сумку с картиной.

Они осторожно вошли в здание, причем Миллнер постоянно поворачивался, не выпуская из рук пистолет.

– Смотрите! – воскликнула она, указывая на листок бумаги, приклеенный к вазе, стоящей на столике прямо перед ними.

– «Я внизу, П.», – вслух прочла она. – Значит, он ждет нас внизу. Там находится и коллекция его отца. Посвященная красоте… – Хелен запнулась и добавила шепотом: – И уродству. Думаю, нам туда!

Хелен указала на комнату, где Патрик принимал ее несколько дней назад. Оттуда они вместе спустились в подвал дома.

– Тогда идем! – произнес Миллнер.

Хелен почувствовала его напряжение. Очевидно, он в любую секунду готов был встретить атаку или неприятную неожиданность.

Они медленно прошли мимо широкой белой деревянной лестницы, ведущей наверх, и наконец оказались в комнате с камином, где Хелен впервые встретилась с Патриком Вейшем. Огонь в камине погас, пахло холодным дымом. И вообще, ей показалось, что в комнате теперь царит холод. Красный ковер напомнил огромную лужу крови, а кожаная мебель при слабом освещении напоминала скалы. Она бросила взгляд на галерею фотографий, на которых издалека узнала Патрика Вейша с отцом. Последний все еще улыбался ей с картины над камином, но теперь эта улыбка казалась ей не только ледяной, но даже коварной. Как же ей хотелось взять в руки кочергу, стоящую у камина, и обрушить ее на портрет!

– Теперь куда? – спросил Миллнер.

Хелен указала на скрытый узкий проход между двумя книжными шкафами, почти незаметный с того места, где она стояла.

– Вы поразительно хорошо ориентируетесь здесь.

Хелен показалось, что в голосе Миллнера прозвучало недоверие.

– Это называется кратковременной памятью, – ответила она. – В конце концов, я побывала здесь всего несколько дней назад.

Миллнер снова взял оружие на изготовку, подкрался к проходу и резко повернулся.

– Идите сюда! – позвал он, и она поспешно откликнулась на его приглашение.

Они прошли по коридору с жуткими фотографиями изуродованных или некрасивых людей, которые теперь приобрели для нее особое значение.

Внезапно Миллнер остановился и приложил указательный палец к губам. Хелен тоже почудился какой-то звук у них за спиной. Через несколько секунд Миллнер подал ей знак идти дальше.

– Нам нужно спуститься по винтовой лестнице, – прошептала она, указывая в конец коридора.

– Ненавижу винтовые лестницы! – негромко отозвался Миллнер.

Она отметила, что он рассматривал фотографии, висевшие на стенах, проходя мимо них. Взглянув на одну из них, запечатлевшую изуродованное тело без головы, он с отвращением поморщился.

Старая винтовая лестница, сделанная из дерева и железа, скрипела и стенала под их шагами. Сейчас уже точно все в доме узнали, что они спускаются в подвал.

В конце концов они оказались перед стальной дверью, ведущей к коллекции, хранящейся в подвале, той, которую Вейш-младший не так давно демонстративно открывал перед ней с помощью искусственного пальца своего отца.

– Как вы считаете, Мэйделин тоже здесь? – спросила она, чувствуя, как сердце болезненно бьется о ребра. Ей пришла в голову мысль, что, возможно, только эта дверь отделяет ее от дочери.

Миллнер пожал плечами и принялся осматривать дверь. Она была серьезно повреждена. Внутренняя сторона изогнулась, на ней виднелись черные следы дыма. Хелен вспомнила громкий звук, раздавшийся тогда, когда полиция брала подвал штурмом. Очевидно, они взорвали дверь. Открывая ее, Хелен заметила, что она криво висит в петлях и громко скрипит.

Комната за дверью была погружена в темноту.

– Осторожно, там ступенька, – прошептала она.

Миллнер провел рукой по стене в поисках выключателя, однако ничего не нашел.

– Эй! – крикнул он. – Мистер Вейш, вы здесь?

Ответа не последовало.

– Здесь, внизу, несколько комнат, – вспомнила Хелен.

– Мне это не нравится, – отозвался Миллнер.

– Что нам делать?

– А что же еще? – спросил он, осторожно ощупывая правой ногой ступеньку впереди. – Это неразумно, но если бы выживали только разумные, мир не был бы так перенаселен, – прошептал он. – Пока картина с нами, они в нас стрелять не станут. Слишком велика опасность попасть в нее.

Взяв его за плечо, Хелен последовала за ним.

– Спасибо, что вы делаете это ради меня, – негромко произнесла она.

– Вы имеете в виду, совершаю самоубийство? – пошутил он.

Впереди было темно, хоть глаз выколи. Миллнер сунул руку под пиджак, поискал там что-то, достал и протянул Хелен. Это нечто пищало и вибрировало у нее в руках.

– На сообщения не обращайте внимания, просто включите фонарик!

Хелен поднесла телефон к глазам, модель оказалась такой же, как у нее. По крайней мере, теперь она могла видеть пол перед собой. Свет фонарика плясал из стороны в сторону, потому что руки у Хелен ужасно дрожали. Внезапно рядом с ними показались очертания человека, намного более крупного, чем она сама. Хелен и Миллнер одновременно повернулись в ту сторону и уставились на огромную белую скульптуру.

– «Давид» Микеланджело, – объявила Хелен.

Миллнер шумно вздохнул.

– Я чуть не застрелил его, – произнес он.

– Здесь повсюду скульптуры. А в том углу – дверь в соседнюю комнату.

Миллнер снова опустил оружие.

В это мгновение включилось освещение на потолке. Сначала оно замигало, а затем их обоих ослепил яркий свет. Хелен в страхе вцепилась в руку Миллнера.

 

109. Варшава

– Я ведь, кажется, ясно дал понять, что никакой полиции здесь быть не должно, миссис Морган, – прозвучал голос, принадлежащий, похоже, Патрику Вейшу, однако самого его нигде не было видно.

Миллнер поднял оружие, целясь в ту сторону, откуда они пришли. Там стояла бронзовая скульптура, изображавшая, вероятно, какую-то индийскую богиню.

– Я не из полиции! – крикнул он в тишину, надеясь, что сможет определить, где находится Патрик Вейш, когда тот снова что-нибудь скажет.

– Я знаю. Вы из ФБР. Грег Миллнер. Родился двенадцатого марта 1974 года. В данный момент в отпуске. Вам нравится экстремальный отдых?

Миллнер перевел взгляд на несколько метров вправо. Если слух не обманывал его, Вейш должен прятаться где-то за большой белой статуей «Дискобола».

– Не люблю мерзавцев. Даже когда я в отпуске. – Если разозлить Вейша, возможно, он станет менее осторожным. – Выходите и покажитесь, чтобы мы смогли провести обмен. Картина за ребенка, и каждый пойдет своим путем. Каждый получит то, чего хочет. Как вы и предлагали.

Раздался язвительный смешок. Патрик Вейш явно стоял за скульптурой «Дискобола». Однажды Миллнер подарил такую – хотя и не столь большую – фигуру старому другу, когда тот закончил карьеру десятиборца. Поэтому она была ему знакома. Он присмотрелся повнимательнее, и ему показалось, что он видит краешек одежды Патрика за квадратным пьедесталом скульптуры.

– А кто гарантирует мне, что вы не пристрелите меня сразу же, как только я выйду? Или не арестуете?

– А кто гарантирует нам, что вы нас не убьете?

На миг воцарилась тишина.

– Убедили. Я выхожу!

– Оставайтесь сзади! – прошептал Миллнер своей спутнице.

За статуей, на которую он все время смотрел, стало заметно движение, затем оттуда медленно вышел Патрик Вейш. На нем был темно-серый кордовый костюм свободного покроя, под ним – белая рубашка. Волосы всклокочены, на лице, покрытом трехдневной щетиной, как у Миллнера, сверкала белозубая улыбка.

– Ну, вот и я, – произнес он.

Держа оружие в вытянутой руке, Миллнер целился Вейшу прямо в голову.

– Подойдите ближе!

Патрик Вейш с вызывающим спокойствием сделал два шага по направлению к ним, а затем прислонился к другой статуе, которая изображала женщину, лежащую в мраморном шезлонге.

– Еще ближе! – не успокаивался Миллнер. Ему хотелось выяснить, насколько он может здесь командовать.

Вейш-младший покачал головой, вытащил сигарету, зажал ее в уголке рта и закурил с тем же демонстративным спокойствием.

– Это достаточно близко, – произнес он, выпустив дым в его сторону.

– У меня оружие! – возразил Миллнер, тайком озираясь по сторонам. Патрик Вейш здесь наверняка не один.

– А у меня Мэйделин, – отозвался Патрик. – Если вы выстрелите в меня, то никогда не найдете девушку. Сколько сможет человек прожить без еды? Впрочем, малышка с анорексией может протянуть и подольше. – Он сам рассмеялся своей безвкусной шутке, выпустив струю сигаретного дыма.

– Где Мэйделин? – возмутилась Хелен и встала рядом с Миллнером.

– В безопасности, – ответил Патрик. – Пока что.

– И как это будет происходить? – спросил Миллнер, пытаясь свободной рукой толкнуть Хелен обратно к себе за спину.

– Вы отдадите мне сумку с «Моной Лизой», а я скажу вам, где найти Мэйделин. Потом вы уйдете, и, если дадите мне немного форы, то через… – он поглядел на часы, – скажем, через полчаса вы снова сможете обнять свою дочь, миссис Морган.

– Ее здесь нет? – В голосе Хелен Миллнер уловил безграничное разочарование.

– Насколько же наивным вы меня считаете? – удивился Патрик Вейш.

– Что вы собираетесь делать с «Моной Лизой»? – спросила Хелен. – Вряд ли вы сможете ее продать. Для такой знаменитой картины вы не найдете покупателя.

Вейш рассмеялся.

– Тут вы ошибаетесь. Хватает миллиардеров, которые просто от скуки готовы повесить краденую «Мону Лизу» в гостевом туалете. – Он еще раз затянулся сигаретой, на миг задержал дым в легких, а затем продолжил: – Но даже они не так богаты, чтобы заплатить мне столько, сколько я запрошу за «Мону Лизу».

– А кто же заплатит? – удивилась Хелен.

– Лувр. Или, точнее, правительство Франции. Любой, кто не захочет, чтобы «Мона Лиза» вернулась во Францию по кусочкам. Это не кража, не укрывательство краденого, а похищение. И «Мона Лиза» станет самой знаменитой заложницей в мире.

– Да уж, в похищениях вы разбираетесь, – с горечью в голосе произнес Миллнер. – Девушки в Мексике, за которых вы не потребовали выкупа. Теракты с применением взрывчатки, компьютерный вирус. Зачем все это? Столько трудов – только ради того, чтобы взвинтить цену за «Мону Лизу» до небес? И при чем здесь вымирание пчел?

Патрик Вейш усмехнулся.

– Великая загадка, верно? Это сложно. – Щелчком пальцев он стряхнул пепел с сигареты. Он по-прежнему с нарочитым спокойствием стоял, прислонившись к скульптуре лежащей женщины. – К вашему сведению, после аварии на вертолете моему отцу было очень плохо. Ожоги, психологическая травма. А тут еще внезапная смерть матери, которая произошла несколько лет назад… И умерла она именно во время пластической операции. Отец очень любил ее. А когда после этой аварии он стал страшным уродом, он просто-напросто потерял рассудок.

– Он устроил крестовый поход против красоты и золотого сечения, – перебил Миллнер Вейша-младшего, который ответил на его слова улыбкой.

– Совершенно верно! Мой отец действительно очень много размышлял над тем, что представляет собой красота. Этот призрак, который овладевает нашими умами вот уже не одно тысячелетие. И он пришел к удивительному выводу, что есть в этом нечто дьявольское. Что идея красоты – не что иное, как вирус, выпущенный в мир темными силами, который на протяжении веков снова и снова вкладывали в головы людям. Если взглянуть на эту теорию непредвзято, возможно, она не так уж неверна.

– Красивый отблеск зла, – услышал за своей спиной Миллнер, но не понял, что Хелен хотела этим сказать.

– Выпущенный в мир темными силами? – повторил он слова Патрика Вейша. – Звучит как бред параноика!

Вейш кивнул.

– Знаете, что такое «троян», мистер Миллнер? – Кончик сигареты его засветился красным, когда он вновь затянулся.

– Компьютерный вирус.

– Да, но совершенно особый. Он проникает на жесткий диск и таким образом дает доступ к данным на компьютере третьим лицам с целью манипуляции. Мой отец считал, что красота – это примерно то же самое. Вы посмотрите на эпоху Ренессанса, когда фаворитки благодаря своей красоте проникали в спальни к королям и оттуда управляли страной. Сегодня красивые люди легко достигают успеха. Или возьмите рекламу, которая посредством образов прекрасного манипулирует умами людей. Я думаю, все подпишутся под этим. Пластические операции, мания стройности – мы ведь живем в душевнобольном мире. И мой отец вбил себе в голову, что победит вирус, который поразил всех нас. Нужно понимать, что он всю жизнь боролся с вирусами, а теперь вот выбрал один, особый.

Казалось, детали мозаики в голове у Миллнера наконец-то сложились.

– А при чем здесь пчелы? – поинтересовался он.

– Признаю, это понять непросто. Он считал, что пчелы – это маленькие пособники дьявола, которые распространяют красоту, опыляя цветы. А еще он болтал что-то о пчелах и золотом сечении.

– А что он имел против золотого сечения? – вмешалась Хелен.

Патрик Вейш рассмеялся и покачал головой:

– Наверное, понять это под силу только программисту. Мой отец считал эту пропорцию, это соотношение длин, эту расчетную величину чем-то вроде исходного кода вируса красоты. Он презрительно называл его black cut или «черное сечение». Миссис Морган, вы сами знаете: все, что создается с учетом этой формулы, наш мозг воспринимает как очень красивое. Поэтому отец нацелился в первую очередь на нее. На уничтожение black cut, исходного кода вируса.

– Это же безумие! – воскликнула Хелен. – Никто не может уничтожить или искоренить красоту, она материальна, это достижение эволюции…

– О, мой отец полагал, что сможет. Он хотел подвергнуть человечество чему-то вроде поведенческой терапии. Он полагал, что если связать текущий идеал красоты и золотое сечение с достаточно отвратительными вещами и переживаниями, люди в какой-то момент передумают и, возможно, даже станут бояться их. Аналогично тому, как человек боится садиться за руль автомобиля, попав в серьезную аварию. Поверьте мне, у него было еще несколько ужасных идей, как проучить человечество – заставить его бояться красоты… Так что, возможно, даже лучше, что его больше нет среди нас.

– Но что насчет вас, мистер Вейш? Не похоже, чтобы вы разделяли идеи своего отца. Он не хотел похищать «Мону Лизу», чтобы шантажировать кого-то, он хотел уничтожить ее!

– Возможно, это была его самая безумная идея. Он был убежден в том, что эта картина создана лично дьяволом и должна… как бы это выразиться? Он считал ее источником суперинфекции, предназначенным для того, чтобы распространять по миру вирус красоты и пропорции золотого сечения. «Мона Лиза» является самой популярной картиной в мире, ее знают практически все. Он считал, что достаточно одного взгляда, чтобы заразиться вирусом красоты. Он был уверен, что взгляд на нее изменяет наш мозг.

– А «Мона Лиза» из музея Прадо?

– О, ее он очень ценил. Портрет из Прадо он считал чем-то вроде противоядия. Нарисованный «знающим» человеком, как он всегда говорил. Как там его звали? Салаи или что-то вроде того. Этот близнец подлинной «Моны Лизы», по его мнению, несет тайное послание об истинной, злой природе красоты. Поэтому он разработал план подмены. «Правильная» Мона Лиза должна была навеки заменить «злую». – Патрик Вейш презрительно фыркнул. – Он называл их «говорящими картинами». Смешно. А ведь картины выглядят совершенно одинаково!

– Говорящие картины, – услышал Миллнер шепот Хелен у себя за спиной.

– А миссис Морган? – поинтересовался Миллнер.

– Мой отец спланировал все до мельчайших деталей: эту историю с миссис Морган и ее дочерью, кражу «Моны Лизы» из музея в Мадриде и подмену картин в Лувре. Он был в своем роде гением. Но если бы все произошло именно так, как он задумал, половина Лувра вместе со зрителями показа мод, миссис Морган и оригиналом «Моны Лизы» взлетела бы на воздух.

– Поэтому вы убили его, – подытожил Миллнер. – Убили собственного отца.

Патрик Вейш презрительно сплюнул на пол.

– Не поэтому! Его мании долгое время шли мне только на пользу! Отличная идея – оставлять на месте преступления изображение пчелы. Как вы думаете, заплатит французское правительство выкуп за «Мону Лизу»? Поверит, что кто-то может быть настолько безумным, чтобы разрезать картину на куски, не получив денег? Наверное, нет. Но может быть, французское правительство все же отдаст за нее миллиард, раз похититель уже расправился с американскими королевами красоты, уничтожил несколько ценнейших культурных памятников всемирной истории и заразил весь мир чудовищным компьютерным вирусом? Думаю, да!

– Вы использовали безумие своего отца, – сказал Миллнер.

– Это верно. Симбиоз был идеальным. Он вел свою маниакальную борьбу против красоты, а я ему не мешал.

– Однако в конце концов ваши интересы разошлись… Вы хотели денег, а вашему отцу до этого дела не было.

– Он действительно уничтожил бы картину стоимостью триллион долларов, – вздохнув, подтвердил Патрик Вейш.

– А еще вы хотите заработать и на антивирусной программе, спасающей от разработанного вашим отцом компьютерного вируса…

– Этим вирусом он едва не уничтожил труд всей своей жизни. И, к тому же, мое будущее. Из-за того, что «Вейш Вирус» на этот раз не сумел выпустить эффективное антивирусное программное обеспечение, курс акций рухнул вниз. Моих акций, поскольку бо́льшая их часть на данный момент принадлежит мне! Ему так хотелось быть мучеником, но я воспротивился тому, чтобы это произошло за мой счет… И пусть для многих я – всего лишь сын Павла Вейша, но я не идиот. Я знал, как остановить компьютерный вирус, и подбросил решение собственной фирме. Думаю, в этом нет ничего предосудительного…

– Прежде дождавшись, пока вирус распространится, – цинично заметил Миллнер.

– А даже если и так, мир должен быть благодарен мне за то, что я остановил своего отца.

Он швырнул окурок на пол и раздавил его каблуком ботинка.

– Вы уже однажды пытались убить своего отца, – произнес Миллнер, по-прежнему не убирая палец с курка, готовый в любой момент нажать на него.

Патрик Вейш с удивлением уставился на него.

– Что вы имеете в виду?

– Я просматривал документы, касающиеся аварии вертолета. Точнее говоря, это была не авария, а покушение. Полагаю, что в вертолет тогда выпустили ракету класса «земля-воздух».

– Даже если…

– В то время вы были в ссоре с отцом, поскольку он не хотел передавать вам управление компанией «Вейш Вирус». Так мне сказал Майкл Чендлер. Поэтому вы решили убрать его с дороги.

– Но он выжил…

– Вот именно. Однако после катастрофы он передал вам почти все свои акции, так что вы все же достигли своей цели. Вот только вы создали монстра…

– То, о чем вы говорите, дело прошлое. Судя по всему, я поступил правильно, поскольку вскоре стану самым богатым человеком на планете.

– Не станете, – решительно произнес Миллнер. – Потому что мы оставим «Мону Лизу» себе и вернем ее в Лувр.

– Что? – прошептала Хелен, вцепившись ногтями в его плечо.

– Я знаю, что делаю, – прошептал он в ответ. – Вы арестованы, мистер Вейш. Ложитесь на пол и вытяните руки в стороны.

В глазах Патрика Вейша он прочел искреннее недоумение.

– Вы приносите ребенка миссис Морган в жертву правосудию? Или старинная картина вам важнее? – недоверчиво переспросил он.

– У вас нет Мэйделин, ваш блеф раскрыт. – Миллнер поднял оружие выше. – А теперь прошу, ложитесь на пол!

Патрик Вейш растерянно смотрел на него.

– Считайте, что ей конец! – произнес он.

– Нет! – воскликнула Хелен. В голосе ее звучала неподдельная паника.

– Я… – начал Миллнер, но договорить не успел.

Кто-то ударил его по руке, и он выронил оружие, а Хелен бросилась мимо него к Патрику Вейшу. Миллнер сделал два шага и наклонился за пистолетом, однако на оружие опустилась нога в до блеска отполированном ботинке.

– Оставьте это, – произнес спокойный голос.

Подняв голову, Миллнер обнаружил, что смотрит в дуло пистолета.

– Медленно возвращайтесь назад, – приказал водитель Патрика Вейша, знакомый Миллнеру по видео с камер наблюдения.

Ловким движением он отпихнул оружие Миллнера в сторону, и оно пролетело несколько метров по гладкому полу.

Миллнер попытался отодвинуться подальше от пистолета, которым ему угрожали, и тут услышал, как вскрикнула Хелен. Он увидел ее в нескольких метрах впереди, за спиной у нее стоял Вейш, обхватив локтем ее шею. Женщина пыталась обеими руками ослабить его хватку, чтобы не задохнуться, а ногами пинала его по коленям.

Вейш снял сумку с ее плеча, а затем изо всех сил толкнул ее в спину, так что она упала на пол рядом с ним.

– Вы ведь не думали, что я настолько глуп, чтобы встречаться с вами без оружия и подкрепления? – крикнул Патрик Вейш.

Миллнер посмотрел на Ральфа, стоявшего поодаль. Мускулистый мужчина с решительным и спокойным взглядом. Его фигура и манера держать оружие выдавали в нем человека, получившего военное образование.

– Судя по всему, обмен удался, поскольку теперь у меня есть все, чего я хотел, – послышался насмешливый голос Вейша. – Ральф, пристрели его!

Водитель поднял оружие выше, прицелившись Миллнеру в висок.

– В любой момент здесь могут появиться агенты ФБР. Подумайте, хотите ли вы иметь на своей совести еще одно убийство, – произнес Миллнер. – Первое правило: всегда прикрывай свое отступление.

– Никто не придет. Слишком уж вы переживали за Мэйделин, – бросил ему в лицо Вейш. – Ральф, убей его!

– Я знал, что Мэйделин у вас нет. Она в Мексике, – произнес Миллнер, внимательно следя за указательным пальцем Ральфа, лежащем на курке.

– Что? – в недоумении воскликнула Хелен и разрыдалась.

Ральф тоже не спускал с него взгляда, но колебался.

– Он правду сказал про аварию, Патрик? – вдруг спросил он, все так же глядя на Миллнера. – Это ты тогда подстрелил вертолет Павла?

Патрик Вейш на несколько секунд замешкался с ответом.

– Что за бред! Не верь ему! Расследование подобных результатов не дало.

Было понятно, что Вейш говорит неправду.

– Да. Потому что ваш отец не захотел, чтобы проводили расследование, – ответил Миллнер. Он стоял на коленях, подняв руки на уровень плеч.

– Твой отец однажды намекал, что это был не несчастный случай, – серьезно сказал Ральф. – Я решил, что он это выдумал.

– Так он догадывался? – удивился Патрик и презрительно фыркнул. – И все равно отдал мне долю акций?

– Ты же знаешь, что деньги стали ему безразличны. Он всегда заботился о тебе!

– А даже если и так! – рявкнул Патрик. – Ты же знаешь, каким он был. Упрямым, эгоистичным, несправедливым и депрессивным. Я был его сыном, а он всю жизнь обращался со мной как с подчиненным. А я скоро стану богаче, чем он. Кто бы мог подумать, что настанет день, когда я сумею выйти из его тени?

Миллнер покосился на Хелен, которая все еще лежала на полу перед Патриком Вейшем, продолжая безмолвно плакать. Что ж, по крайней мере, она не ранена.

– Значит, это правда. Авария – твоя работа? – Дрожь в голосе Ральфа выдавала глубину его потрясения.

– Ральф, хватит этого дерьма! С тобой он тоже не всегда был справедлив. Если бы ты знал, что он о тебе говорил… «Педик» – это только одно из самых милых прозвищ, которыми он тебя награждал.

– Заткнись! – рявкнул Ральф. При этом рука его дернулась в сторону, прозвучал выстрел – и правая нога Патрика Вейша подогнулась, он со стоном рухнул на пол.

В следующее мгновение Миллнер оказался рядом с Ральфом, схватил его руку, державшую оружие, и умело заломил назад. Одновременно с этим он отработанным жестом ударил его локтем по шее. Ральф негромко застонал, но устоял на ногах. Он вдруг ударил Миллнера в лицо левой рукой, надавив большим пальцем на его глаз.

Миллнер повернул голову в сторону, пытаясь вырвать пистолет из руки Ральфа. Это удалось только после того, как он пнул его коленом в живот и этот сильный мужчина бесшумно опустился на пол. Миллнер отошел на шаг, и тут два выстрела буквально разорвали грудную клетку Ральфа.

Метрах в четырех от него на полу подвала лежал Патрик Вейш, сжимая в руках оружие Миллнера.

Миллнер кинулся к сумке и на бегу подхватил ее за ремешок. Прозвучал еще один выстрел, пуля просвистела совсем рядом с ним. Краем глаза он увидел, что Хелен ползет к статуе лежащей женщины. Прыгнув, Миллнер скрылся за соседней скульптурой, в которую сразу же врезались еще две пули.

Прижавшись спиной к статуе, Миллнер прислушался. Крик испуга заставил его заподозрить неладное.

– Все в порядке, Хелен?

Ответа не последовало.

Прижимаясь спиной к каменному укрытию, он пытался перевести дух.

– Хелен?

Когда она снова не ответила, он осторожно выглянул из-за согнутого локтя статуи. Там, где только что лежал Вейш, осталась лишь лужа крови. Миллнер проследил взглядом за кровавыми полосами на светлом каменном полу до статуи, за которой пряталась Хелен Морган.

– Хелен? – снова крикнул он.

Новый сдавленный вопль подтвердил его худшие опасения. Миллнер отклонился в сторону, чтобы лучше видеть, но тут же пожалел об этом. Грохот выстрела заставил его снова укрыться за статуей, во все стороны полетели осколки мрамора.

– Картина все еще у меня! – изо всех сил крикнул Миллнер и, прислушавшись к происходящему у него за спиной, уловил, как где-то захлопнулась дверь.

Шепотом досчитав до десяти, он предпринял еще одну попытку проанализировать ситуацию. На этот раз, когда он вышел из укрытия, ничего не произошло. Оглядевшись, он увидел еще одну дверь в углу комнаты. Хелен говорила, что здесь, внизу, есть несколько выставочных залов. Замерев на миг, он взял сумку с картиной, заслонив ею свое тело, и стал медленно приближаться к двери. Он все еще делал ставку на то, что Патрик Вейш не станет стрелять, пока сумка с картиной находится на линии огня.

Обойдя труп Ральфа, он двинулся по кровавому следу. Тот вел к месту, где он в последний раз видел Хелен, а оттуда – в сторону двери. Миллнер зашагал быстрее. Оказавшись у двери, он на миг замер, а затем рванул ее на себя, просунув в щель сумку.

Ничего не произошло.

Держа оружие наготове, он осторожно шагнул в дверной проем и оказался в следующей комнате. В отличие от подвального помещения, где он находился прежде, здесь было довольно темно. С первого взгляда Миллнер не сумел различить на антрацитовом полу следов крови. Все выглядело пустынным и заброшенным.

Осторожно двигаясь вдоль стены, он старался не задеть висевшие там картины. Изображенные на них жестокие сцены он не удостоил ни единым взглядом. Глаза его медленно привыкали к темноте. Похоже, в комнате он был один. В нескольких метрах от себя агент заметил еще одну дверь со стеклянным окошком, вероятно, стальную.

Медленно отделившись от стены, он сделал несколько шагов к центру комнаты, когда что-то вдруг задергалось прямо рядом с ним. Отскочив, он прицелился в то, что двигалось: вырезанная из дерева фигура, которая раскачивалась из стороны в сторону, показывая ему деревянный язык. Миллнер расслабился – и вдруг тишину прорезал выстрел. Почувствовав жгучую боль в правом плече, он рухнул на пол. Падая, он заметил, что в самом конце комнаты в сторону отъехал стеллаж с книгами – из образовавшегося в стене провала в него и стреляли.

Миллнер перекатился вбок и пополз к стальной двери. Добравшись туда, он заметил блестящий желтый знак, предупреждающий о биологической опасности. Над его головой просвистела еще одна пуля и врезалась куда-то в стену позади него. К счастью, Вейш был плохим стрелком. Миллнер встал на одно колено и потянулся к дверной ручке. Надавливая на нее, он попытался встать и тут же застонал от боли в плече. К его огромному облегчению, дверь открылась. Из последних сил он перевалился через порог и закрыл за собой стальную дверь. Громкий треск сообщил ему о том, что пуля врезалась в стекло двери, не разбив его. Стекло было пуленепробиваемым.

Оглядевшись по сторонам, агент обнаружил рядом с дверью большой продолговатый огнетушитель. Одной рукой он сорвал его со стены и заблокировал дверную ручку, так что открыть ее снаружи было уже невозможно, затем сел, прислонившись спиной к столу. Каждый вдох отдавался болью.

Миллнер осмотрел рану в плече. Ранение было не сквозным, крови вытекло немного, но обработать рану самостоятельно он не мог. Правая рука бессильно висела плетью. В пальцах уже началось покалывание, словно рука онемела.

Громкий стук в дверь отвлек его от размышлений о ране. На внешней стороне испещренного трещинами стекла он увидел кровь. Внезапно там показалось лицо Патрика Вейша. Глаза его были широко раскрыты, лицо перекошено так, что Миллнеру невольно вспомнились испорченные компьютерным вирусом фотографии.

– Миллнер! – донесся до него сквозь дверь глухой крик.

Вейш скрылся, у стекла появилось испуганное лицо Хелен. Она стукнулась о него лбом.

Заставив себя подняться, Миллнер подошел к двери. При этом он держал сумку здоровой рукой, подняв ее к окошку, чтобы могли увидеть с другой стороны.

– Обмен! Миссис Морган на картину! – крикнул он как можно громче, надеясь, что его слова услышат за дверью.

Он прижался лицом к стеклу, однако помещение перед ним казалось пустым. Хелен тоже след простыл. Возможно, они сидят на корточках в не просматриваемом отсюда углу.

Внезапно снизу показался окровавленный палец и что-то написал кровью на стекле. Миллнер сумел прочесть перевернутые буквы: ОК.

Он оглянулся, взял оружие, которое перед тем положил на стол, обыскал комнату. Открывая один за другим ящики лабораторного стола, он нашел моток клейкой ленты. Вложив пистолет в руку, которой не мог толком шевелить из-за раны в плече, он обмотал липкой лентой ствол и кисть, пока не возникло ощущение, что оружие прочно сидит в ладони. Разорвав зубами ленту, он закрепил указательный палец на курке. От боли он едва не сошел с ума, но все же поднял руку, пытаясь нажать курок. На один выстрел его хватит.

Вернувшись к двери, он взял сумку в здоровую руку, выбил ногой огнетушитель. Держа сумку с картиной перед собой, он тщательно прицелился в дверь.

– Входите! – крикнул он.

Прошло несколько секунд. Наконец ручка опустилась вниз, дверь открылась снаружи. Сначала он увидел Хелен, которую за волосы держала окровавленная рука. Стальная дверь еще чуть-чуть приоткрылась, и они оказались друг напротив друга. Патрика полностью прикрывало тело Хелен, поэтому Миллнер не мог выстрелить, не ранив ее. Вейш держал у ее виска табельное оружие Миллнера.

В голове промелькнули воспоминания о захвате заложницы в Бразилии. На миг он задумался, не прицелиться ли в ногу Хелен. Нет, это не сработает. В отличие от ситуации в Бразилии, теперь он мог сделать лишь один выстрел, если это вообще получится. Агент согнул указательный палец, практически не повиновавшийся ему.

– Картину! Живо! – крикнул Патрик.

Миллнер протягивал ему сумку, пока не поднял ее настолько, что она оказалась прямо напротив лица Хелен, а затем вдруг швырнул ее мимо головы женщины за дверь. В тот же миг он схватил Хелен освободившейся рукой и втащил ее внутрь комнаты. Из последних сил он бросился на дверь, и та с грохотом захлопнулась.

– Огнетушитель! – простонал он, опираясь спиной на стальную дверь.

Хелен с изумлением огляделась по сторонам, заметила огнетушитель, подтащила его к нему. Миллнер снова просунул его в дверную ручку, а затем, тяжело дыша, так и остался сидеть, прислонившись к двери. Хелен села рядом с ним.

– Бронированная сталь, – с трудом произнес он. – Никакая пуля не пробьет.

Какое-то время в комнате слышалось лишь его тяжелое дыхание.

– С вами все в порядке? – наконец спросил Миллнер, с тревогой глядя на нее. – Это ваша кровь? – Он вытер красные следы с ее лица.

Женщина покачала головой.

Он заметил, что она дрожит как осиновый лист.

– Что вы сказали о Мэйделин? – выдохнула она. – Почему вы решили, что Вейш просто блефует и что ее здесь вовсе нет? Вы сказали, что она все еще в Мексике…

Миллнер сглотнул. Он вспомнил сообщение из Мексики, пересланное ему Келлером, которое он прочел в туалете поезда. Сейчас не время говорить ей об этом.

– Мне так показалось, – ответил он.

– Просто показалось? – вне себя от ярости воскликнула Хелен и ударила его по раненому плечу. – Вы рискнули жизнью моей дочери просто потому, что вам так показалось?

Миллнер застонал.

– Да вы же ранены! У вас кровь, – чуть мягче заметила она. – Простите меня…

Коснувшись руки, он поморщился. Взгляд его упал на странный стеклянный ящик, висевший на стене.

– Что это такое? – указал он туда кивком головы.

В прозрачном ящике на стене висела «Мона Лиза».

Хелен проследила за его взглядом, чуть повернув голову, словно прислушиваясь к картине.

– Наверное, копия, – наконец произнесла она. – Когда я увидела ее впервые, то ничего не поняла, но теперь до меня дошло, что старик Павел считал «Мону Лизу», идеал красоты, заразной и поэтому хранил эту копию в своей лаборатории за бронированными дверями со знаком биологической опасности. Полное безумие или зловещая шутка.

Она встала и прошла через комнату к картине. Миллнер наблюдал за тем, как она остановилась напротив нее и повернулась к ней ухом.

– Всего лишь копия! – сказала она, а затем принялась осматривать оборудование в комнате.

Хелен подошла к белому холодильнику, который гудел в уголке. На нее упал слабый отблеск света. Протянув руку, Хелен вынула оттуда маленькую стеклянную пробирку и поднесла ее ближе к лампе на потолке.

– Что это такое? – поинтересовался Миллнер.

– Полагаю, это имеет какое-то отношение к вымиранию пчел, – ответила она и осторожно поставила пробирку обратно в холодильник.

Миллнер нахмурился.

– Посмотрите-ка, чем он там занимается! – произнес он, зажимая рукой рану, отчего боль слегка отступала.

Хелен вернулась к двери и выглянула в окошко.

– Я его не вижу, возможно, он уже давно сбежал через потайной ход вместе с картиной… Нет, подождите!

– Что?

– Вот он! Он что-то делает… разливает что-то!

Миллнер подтянулся, опираясь на дверь, и тоже выглянул в окошко. Действительно, Патрик Вейш, хромая, разливал по полу какую-то жидкость из красной канистры.

– Это, наверное, бензин. Хочет поджечь весь дом, и нас заодно, – произнес он.

Боль в плече заставила его опуститься обратно на пол.

Хелен присела на корточки напротив него.

– Мы должны что-то предпринять, здесь мы в ловушке!

Миллнер снял липкую ленту с оружия. В магазине был всего один патрон.

– Вряд ли мы сможем этим проложить себе дорогу, – констатировал он.

Хелен встала и снова выглянула в окошко двери.

– Он машет мне рукой! Очевидно, он закончил. Теперь он сидит в офисном кресле и… – она запнулась и перевела взгляд на Миллнера, – прикуривает сигарету.

– Сигарета и бензин – это плохо. – У Миллнера снова вырвался болезненный стон.

Мысленно он прокручивал в голове их шансы на спасение, однако выбор был весьма ограничен.

– А огонь сюда не доберется? – спросила Хелен.

Миллнер окинул взглядом стены и потолок.

– Боюсь, доберется. Конечно, дверь бронированная, но лаборатория все же, наверное, не герметична. Огонь проникнет сюда в лучшем случае в тот момент, когда примется за потолочную отделку. И потом, я не вижу здесь вентиляционного отверстия.

– Значит, мы действительно в ловушке, – с поразительным спокойствием произнесла Хелен и уставилась в пол. Внезапно она с надеждой подняла голову. – А подкрепление правда скоро прибудет?

– Нет, – ответил Миллнер. – Он ведь сказал: никакой полиции.

На ее лице отчетливо читалось разочарование. Хелен опять посмотрела в окошко.

– Он все еще курит, но уже не сидит в кресле. Сумка с картиной у него на плече, он собирается уходить…

Миллнер почувствовал, что силы оставляют его. Вспомнился загадочный незнакомец в поезде. «Если в Варшаве вы окажетесь в трудной ситуации, просто наберите этот номер, и я обещаю, что все будет хорошо». Примерно так выразился тот человек. Словно догадывался…

– Листок бумаги во внутреннем кармане моего пиджака. Достаньте его! – велел он. – И мой телефон из другого кармана. – Он выпятил грудь, чтобы Хелен было удобнее. – Скорее!

Его раненая рука висела плетью.

– И как это должно нам помочь? – прошептала она, но все же принялась рыться у него в карманах. – Он вот-вот подожжет здесь все! Кто же может нас спасти?

– Набирайте номер телефона! – настойчиво произнес он, не обращая внимания на ее причитания.

Боль в плече и руке, казалось, нарастала с каждой секундой, агент опасался, что вот-вот потеряет сознание. Чуть прикрыв глаза, он наблюдал, как дрожащие пальцы Хелен скользят по клавиатуре телефона и затем тянутся к зеленой кнопке вызова.

– Подождите! – крикнул он вдруг, и Хелен даже вздрогнула. – Дайте телефон, я нажму кнопку! – потребовал он.

– Почему же? – запротестовала Хелен, но он грубо перебил ее:

– Не важно. Дайте телефон, это сделаю я!

Напуганная строгостью его голоса, она протянула ему смартфон, и он нажал на маленький зеленый кружочек со стилизованным изображением белой телефонной трубки на нем.

– Дождитесь, пока установится соединение, – произнес он и из последних сил поднялся, чтобы посмотреть в стекло на Патрика Вейша.

Тот заметил Миллнера, и губы его зашевелились, словно произнося: «Пока-пока!» Затем он как следует затянулся и насмешливо улыбнулся ему, демонстративно отведя сигарету подальше от себя. Он медленно пятился к выходу в стене рядом с книжным шкафом, все еще держа окурок в вытянутой руке. Было ясно, что он задумал: вот-вот он швырнет сигарету на пол и подожжет бензин.

– Гудок… – вдруг сказала Хелен.

И в следующий миг белая вспышка света ослепила Миллнера, за ней последовал мощный взрыв, который сорвал с петель дверное полотно.

 

110. Вашингтон

– Миссис Морган, меня зовут Уэс Келлер. Я директор ФБР. А это – миссис Флоренс Вайола, мой заместитель. Дама справа – миссис Сьюзен Бридж, консультант.

– Мне нужен не психолог, а адвокат, – ответила Хелен, откидываясь на спинку стула.

Голова у нее болела, а после длительного перелета в США она испытывала смертельную усталость.

– Я не сказал «психолог», я сказал «консультант».

Хелен озадаченно посмотрела на него.

– Я думала, их приглашают только в том случае, если кто-то умер… – Она осеклась, взгляд ее затравленно заметался от одного лица к другому. – Нет, – сказала она и покачала головой. – Нет! – Она уже кричала, колотила ладонью по столу. – Нет! Нет! Нет!

– Нам очень жаль, миссис Морган. Авария на шоссе в Мексике. Судя по всему, ваша дочь находилась в автомобиле. Был пожар. Мы нашли ее рюкзак и паспорт.

Хелен снова покачала головой:

– Нет! Она не умерла! Я бы почувствовала.

Консультант встала, обошла вокруг стола и обняла ее, пытаясь успокоить.

– Она не умерла! – снова крикнула Хелен. – Я просто уверена в этом!

А затем она вдруг вспомнила слова Миллнера, которые он произнес в подвале Вейша. Хелен думала, что слезы хлынут рекой, но глаза оставались на удивление сухими.

– Она не умерла! – повторила Хелен.

– Мне жаль, – снова произнес мужчина, назвавшийся Уэсом Келлером. – Американское посольство в Акапулько займется формальностями…

Хелен провела ладонью по глазам, чувствуя, как кружится голова. Дрожащей рукой она взялась за спинку стула, который придвинула к ней консультант, и опустилась на него.

– Миссис Морган, мы дадим вам возможность погоревать, но прежде нам нужно уладить с вами кое-какие детали. Без адвоката это получится проще и быстрее.

Хелен поглядела на заместителя директора ФБР так, словно не слышала ее слов.

– Миссис Морган, вы поняли меня? Мы хотим закончить с этим как можно быстрее.

– У вас есть дети? – прошептала Хелен.

Миссис Вайола покачала головой.

– У меня есть дети, и я понимаю, в какой исключительной ситуации вы оказались, – ответил вместо миссис Вайолы Келлер. – Но прошу, поймите и вы нас, мы должны поговорить с вами. То, что произошло там, в Варшаве, а до того в Париже, настолько… из ряда вон. Весь мир смотрит на нас. Я обещаю вам, что после этого разговора мы оставим вас в покое, а миссис Бридж позаботится о вас.

Консультант, которая снова вернулась на свое место, тепло улыбнулась Хелен. Та смотрела сквозь мистера Келлера. Внезапно ей все стало безразлично. Ее сердце как будто окутала вата.

– Автомобильная авария? – пробормотала она. – Как так?

– Вам сообщат подробности, миссис Морган, когда мы здесь закончим. Если хотите, мы вместе позвоним мексиканским властям. Только прошу вас, помогите нам с этим делом. Мы говорили с мистером Миллнером. Он находится на лечении в больнице, но рассказал нам обо всем, что знал. Он высказался в вашу пользу. Впрочем, ему самому понадобятся хорошие адвокаты. В доме семейства Вейш в Варшаве была уничтожена знаменитая картина «Мона Лиза» – из-за взрыва бомбы, в результате которого погиб сын Павла Вейша. Что еще не до конца ясно, так это то, каким образом произошел взрыв. Возможно, бомбу привел в действие дистанционный взрыватель, управляемый с мобильного телефона. Нам неизвестно, кто позвонил на этот номер и тем самым спровоцировал взрыв. Мы сумели выяснить, куда и откуда звонили, по приемному реле мобильной связи в том регионе. – Келлер протянул ей бумагу, на которой был написан ряд цифр. – Звонок был сделан с защищенного номера, такого, какими пользуемся мы в ФБР…

Хелен бросила на него быстрый взгляд. Номер на бумаге был тем же самым, который дал им тот незнакомец из поезда. Хотя имена она запоминала плохо, цифры надолго задерживались у нее в голове. Она сама набирала этот номер незадолго до взрыва.

– Мистер Миллнер сказал нам, что этот номер ему не знаком. Предполагаю, вам тоже?

Хелен смотрела на Келлера, не говоря ни слова.

– Значит, вы тоже не знаете, чей это номер, – задумчиво произнес директор ФБР. – Что ж, тогда переходим к следующему пункту. Еще большей трагедией, чем гибель Патрика Вейша, представляется потеря «Моны Лизы», – продолжал он. – И тут мы переходим к вам. К сожалению, в этом деле вы увязли глубоко. Предполагаю, французское правительство будет требовать вашей выдачи: как бы там ни было, вы вынесли «Мону Лизу» из Лувра. – Келлер бросил на свою коллегу печальный взгляд. – Пожалуй, это вы не сможете отрицать, миссис Морган. Вопрос на данный момент заключается лишь в том, выступали вы в качестве соучастника или же, как заявил мистер Миллнер, вас действительно вынудили совершить эту кражу.

Хелен безучастно покачала головой. Ей было безразлично, что произойдет с ней.

– Я не похищала «Мону Лизу», – монотонным голосом произнесла она.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовалась миссис Вайола.

– Она по-прежнему находится в Лувре, – ответила Хелен.

Келлер окинул озадаченным взглядом собравшихся.

– Вы подменили ее. После вашего визита в лаборатории была обнаружена другая «Мона Лиза»…

Хелен снова покачала головой:

– Это та же самая, оригинал. Когда я осталась с картиной наедине, я сняла слой лака смесью различных чистящих средств. Сотрудники Лувра наверняка думают, что я подменила картину, однако, когда я уходила из музея, в моей сумке лежала та же самая «Джоконда», которая была там и раньше, – из музея Прадо.

Келлер почесал в затылке. Его коллега смотрела на нее, широко раскрыв рот.

– Значит, кражи не было, – продолжала Хелен. – Если что-то и можно мне вменить, то только порчу имущества. Но я нахожу, что после моей обработки «Мона Лиза» выглядит лучше, чем прежде. На протяжении столетий люди не осмеливались снять с нее старый лак.

Заместитель директора снова обрела дар речи:

– А что насчет кражи «Моны Лизы» в Мадриде?

– К этому она не имеет отношения. На видеозаписях видно, что она картину не трогала, – обратился к коллеге Келлер. – Судя по всему, в Мадриде миссис Морган воспользовались как приманкой.

– Значит, ничего серьезного мне инкриминировать не могут, – бесцветным голосом произнесла Хелен.

Она уже почти хотела отправиться в тюрьму. Ведь несмотря на то, что с юридической точки зрения она была не виновна – по крайней мере в том, что касалось манипуляций с картинами, задуманных Вейшами, – на ней все же лежала вина. Вина в смерти собственной дочери. Потому что она как мать потерпела неудачу, Мэйделин заболела анорексией, попала в клинику и оттуда была похищена. Без этого Мэйделин никогда не оказалась бы в Мексике.

– Как произошла авария? – негромко спросила она.

– На этот счет нам известно немногое. Американское посольство сможет сообщить вам подробности.

– Значит, во время взрыва была уничтожена лишь «Мона Лиза» из Прадо? – спросила сидевшая в стороне миссис Вайола.

Хелен с трудом сосредоточилась на судьбе знаменитой картины, но в конце концов кивнула.

– «Лишь» – это вы хорошо сказали. Она тоже имела неоценимое значение…

Пристыженная миссис Вайола потупила взгляд.

– Кроме того, в коллекции Павла Вейша хранилась еще одна «Мона Лиза», уничтоженная во время пожара. Думаю, это была так называемая Айзелуортская «Мона Лиза», – добавила Хелен. – Очень известная копия, тоже созданная в XVI веке. Наверное, Павел Вейш хотел владеть всеми тремя – или уничтожить их.

Печаль захлестывала ее с головой. Хелен чувствовала себя все хуже, ей хотелось как можно скорее уйти отсюда.

Келлер пролистал лежащие перед ним на столе документы, затем обеими ладонями хлопнул по столу, словно подводя итог.

– Если настоящая «Мона Лиза» все еще в Лувре, это, конечно же, все меняет… – произнес он.

– Значит, мы закончили? – спросила Хелен, отодвигая стул.

– Думаю, да, – нерешительно произнесла миссис Вайола, но затем в каких-то своих заметках она наткнулась на еще один вопрос: – Что насчет стеклянной пробирки, которую у вас изъяли?

– Я полагаю, что в ней вы найдете геном пчелиного вируса. Я спасла его из холодильника в лаборатории Вейша перед нашим бегством, прежде чем она сгорела. Возможно, это поможет найти противоядие.

Вайола кивнула, а Келлер уже выглядел почти довольным.

– Значит, теперь мы можем позволить вам спокойно погоревать, миссис Морган. Еще раз примите мои искренние соболезнования. Никто не должен сталкиваться со смертью своих детей. – Келлер понурился.

В этот миг зазвонил телефон, стоящий на столе перед ними.

Уэс Келлер снял трубку.

– Как я и говорил, вам позвонили из американского посольства в Акапулько, – сказал он, обращаясь к Хелен. – Соединяйте, – произнес он в трубку, пододвигая к Хелен телефон.

Она почувствовала, как горе полностью завладело ею, в душе поднялась волна отчаяния. Сдерживать слезы не осталось сил.

Дрожащей рукой женщина взяла трубку.

– Мама, это ты? – донесся до нее голос издалека. – Это я, Мэйделин. Со мной все в порядке, мама.

 

Эпилог

Ее рука лежала на плече Мэйделин. Они вместе смотрели на картины Питера Пауля Рубенса.

– Он любил женщин, склонных к полноте, – рассказывала Хелен. – Но по сути он был всего лишь реалистом. Он рисовал женщин такими, какими они были на самом деле и как они выглядят до сих пор.

Мэйделин наклонилась к картине, с восторгом разглядывая ее. С тех пор как она вернулась к матери, она значительно поправилась, и Хелен не упускала возможности показать ей, что на самом деле представляет собой женская привлекательность. Она знала, что болезнь Мэйделин значительно сложнее и что ее ребенок еще не совсем выздоровел, но она делала все, что могла. Ночью Мэйделин спала в одной постели с Хелен, поскольку, едва темнело, к ней возвращались кошмары. И все-таки Хелен считала, что она на верном пути и наслаждалась каждой секундой, проведенной с дочерью. Она позаботилась о том, чтобы Бетти повысили, в результате время, которое она проводила в институте, сократилось.

После того как во время допроса в главном офисе ФБР она решила, что навсегда лишилась дочери, Хелен воспринимала каждый день, который могла провести с ней, как драгоценный подарок.

Во время аварии в Мексике Мэйделин выбросило из пикапа в придорожные кусты, при этом она потеряла рюкзак. Она чудом осталась цела, если не считать незначительных ушибов и царапин – кусты и высокая трава смягчили удар.

Проведя несколько секунд в обмороке, она в состоянии шока сбежала с места аварии и пешком добралась до Акапулько. Только несколько дней спустя, когда ее уже считали погибшей, ей удалось разыскать американское посольство.

– В наши дни должно быть больше таких художников, как Рубенс, – произнес Миллнер. Он улыбнулся Мэйделин и перевел взгляд на картину.

Они медленно двинулись дальше.

– Сейчас, – произнесла Хелен, держа в руках план здания.

Ей не пришлось долго раздумывать, когда Лувр пригласил ее в Париж, чтобы на этот раз по-настоящему провести исследование «Моны Лизы». Ей даже предложили немного отдохнуть вместе с дочерью в столице Франции. А Мэйделин решила, что неплохо бы попросить Грега поехать вместе с ними. Хелен не видела его со времен событий в Варшаве, а Мэйделин так много слышала о нем, что ей не терпелось познакомиться с ним. Кроме того, Хелен хотелось поблагодарить его, хотя она считала, что они друг другу ничего не должны.

Мэйделин заметила еще одну картину Рубенса и побежала вперед. Хелен с улыбкой смотрела ей вслед.

– Замечательная девочка, – произнес Миллнер.

Хелен кивнула.

– Да, – сказала она и с нежностью улыбнулась. – Только вертлявая, как оса.

– Кстати, об осах. Вы слышали, что пчелы поправляются? Количество роев снова увеличивается во всех регионах мира. И все благодаря пробирке, которую вы спасли из лаборатории Вейша. С помощью ее содержимого ученые действительно сумели создать лекарство. Похоже, пчелы избежали смертельной опасности.

– К счастью! – Хелен читала об этом в газетах. – А как поживает ваше плечо?

Миллнер повел им.

– Еще немного не слушается, но ничего, все в порядке.

– Как дела в ФБР?

– Никак. Я получил щедрую компенсацию и теперь подыскиваю другую работу.

– Уже есть идеи?

– Может быть, стану частным детективом. Я всегда мечтал об этом. Кроме того, буду отвечать только за себя. Или открою школу дайвинга на Багамах.

Он рассмеялся, что было ему очень к лицу, по мнению Хелен. Она тоже невольно расхохоталась. Опустив руку в карман, он достал оттуда пакетик с мятными драже. Протянул пакетик ей, но Хелен поблагодарила и отказалась.

– Переключились на леденцы?

Миллнер улыбнулся.

– Я же говорил, что как только уйду из ФБР, сразу же займусь этим. Пока, если нужно, принимаю только аспирин.

– Поздравляю!

Она действительно была рада за него и снова ответила на его улыбку, однако вдруг посерьезнела.

Она решила наконец задать вопрос, который мучил ее уже давно.

– Почему вы не сказали мне в Варшаве о том, что в ФБР считают Мэйделин погибшей? Вы ведь знали об этом, верно?

Грег Миллнер почесал подбородок. Похоже, ему неприятно было вспоминать об этом.

– Да, я знал об аварии. Получил сообщение в поезде, когда мы ехали в Варшаву. Но что я должен был рассказать вам? На тот момент они просто нашли рюкзак Мэйделин и ее паспорт, тела были не опознаны. Возможно, следовало сообщить вам об этом до того, как мы вошли в виллу Вейша.

– Обязательно нужно было это сделать! – В голосе Хелен было больше раздражения, чем ей хотелось бы.

– Я сомневаюсь, что тогда вы смогли бы пройти через все это вместе со мной. Вы были нужны мне, и картина тоже. Я очень хотел поймать этого негодяя, распутать дело. В тот момент ФБР вело расследование против нас, так что рассчитывать на быструю помощь не приходилось.

Миллнер глубоко вздохнул. По всей видимости, этот вопрос волновал его.

– Вероятно, это действительно было ошибкой. Мне следовало сказать вам. Я был очень зол и думал, что вам тоже захочется прижать этого Вейша, если ваша дочь действительно… – Он не договорил. – Когда мы оказались в лаборатории, я решил, что, возможно, нам конец, и подумал: если так и есть, то лучше вам, наверное, погибнуть с мыслью о том, что с вашей дочерью все в порядке.

Хелен выпятила губы, затем резко выдохнула через нос. Такой честности она от него не ожидала. Когда он произнес эти слова, они прозвучали неожиданно жестко.

– Хорошо, что вы не сказали мне об этом в лаборатории, – ответила она, немного помолчав. – Иначе у меня не осталось бы сил бежать после взрыва по тайному ходу, да еще и тащить за собой вас. Но надо было сообщить мне раньше. Сразу же, как только узнали.

Миллнер кивнул.

– Да, я должен был это сделать.

Тем временем Мэйделин изучала следующую картину, написанную не Рубенсом, но зато очень большую.

– Она весьма увлечена искусством, – заметил Миллнер, когда они двинулись дальше.

– Это верно. – Хелен приготовилась задать очередной вопрос, который по-прежнему занимал ее. – Почему вы не сказали ФБР, что это мы своим звонком взорвали бомбу в сумке?

– Это был я, – ответил Миллнер.

– Вы знали, что номер, который дал нам незнакомец, приведет в действие взрывчатку, верно? Поэтому вы и не хотели, чтобы на кнопку вызова нажала я…

Склонив голову набок, Миллнер словно бы размышлял над этим.

– В поезде, когда вы спали, я позвонил с телефона, прикрепленного к взрывчатке, самому себе, и сравнил высветившийся номер с тем, который был написан на листке бумаги. Вот так все и узнал.

Какое-то время они шагали рядом молча. Затем Миллнер вдруг остановился и обернулся к ней.

– И, конечно же, я не хотел, чтобы вы набрали номер и тем самым привели в действие взрывчатку. – Он помедлил. – Вы должны понимать: за всякое убийство приходится расплачиваться. Рано или поздно.

На миг Хелен показалось, что в его глазах что-то предательски блеснуло, но в следующий миг она уже не была в этом уверена.

– Иначе он убил бы нас, – упрямо заметила она.

Сжав губы, Миллнер кивнул.

– Да, пожалуй.

Они снова не торопясь двинулись вперед.

– А кто был тот человек, который дал нам в поезде этот номер?

– Если бы я знал! – вздохнул Миллнер. – Возможно, он работал вместе с Патриком или Павлом Вейшем, но уверенности у меня нет. Было в нем что-то такое…

– Жутковатое, – закончила вместо него Хелен.

Миллнер кивнул.

Они снова помолчали, думая каждый о своем.

– У меня тоже есть вопрос, – наконец сказал он.

Теперь остановилась Хелен, глядя ему прямо в лицо. Он был выбрит, на щеке выделялся шрам. Тем не менее без бороды он выглядел гораздо лучше.

– Когда Патрик Вейш упомянул о том, что «Мона Лиза» из музея Прадо несет тайное послание, вы сказали что-то о «говорящих картинах».

Улыбка на губах Хелен замерла. Она быстро обернулась к Мэйделин, которая в данный момент надевала на голову взятые у входа наушники с аудиогидом.

– А почему вас это интересует? – вопросом на вопрос ответила она.

– Потому что в старинном дневнике, который вы нашли у Вейша-старшего, я читал о чем-то подобном. Его автор, Пачоли, писал о юноше, который жил с ним и Леонардо да Винчи, и этот юноша, судя по всему, тоже утверждал, что «Мона Лиза» поет или разговаривает. Ну, я имею в виду картину. Кроме того, он утверждал, что слышит краски. А еще он говорил, что нарисовал картину, в которой спрятал послание. Речь шла, по всей видимости, о другой «Моне Лизе», которую спустя пятьсот лет выставили в музее Прадо. – Он умолк, увидев удивление на лице Хелен, улыбнулся и добавил: – Я знаю, это звучит безумно…

Хелен пошла дальше, чтобы не потерять из виду Мэйделин. Никому прежде она не рассказывала об этом.

– Я тоже это умею, – наконец произнесла она, когда Миллнер догнал ее.

Удивленный, он остановился и взял ее за руку.

– Что?

– Слышать цвета и видеть звуки. Когда я слышу чьи-то слова, перед моим внутренним взором возникают цвета и оттенки. И наоборот, я слышу звуки, когда вижу краски. Однако же обычно это не речь и уж тем более не мелодия… – Хелен умолкла на миг, а затем продолжила: – Это называется синестезия, а таких, как я, называют синестетами. Сочетание чувств, аномалия мозга. Когда мне делали МРТ, это изменение даже удалось увидеть. В конце концов, это можно представить себе таким образом: когда в моем мозгу активируется один орган чувств, затрагивается и другой. Прихоть природы, которая иногда может свести с ума. Например, ваша речь для меня обычно ассоциируется с оттенком красного дерева, время от времени – с оттенками бронзы.

Миллнер удивленно уставился на нее.

– Цвет красного дерева? – недоуменно переспросил он. – Что ж, в любом случае лучше, чем розовый.

Хелен невольно усмехнулась.

– Ничего не могу с этим поделать.

Миллнер наморщил лоб.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что при виде красок обычно не слышите слов, не говоря уже о мелодии? – спросил он.

Хелен помолчала.

– Это прозвучит странно, но феномен синестезии еще до конца не изучен… Я могла бы убедить руководство института начать соответствующий проект с моим участием. В последнее время при виде определенных цветов я слышала целые фразы.

– При виде определенных цветов? – не отставал Миллнер.

От Хелен не укрылся строгий тон его вопроса.

На миг она задумалась, затем отвернулась и решила, что лучше всего не затрагивать тему странных посланий «Моны Лизы». Она сама еще не понимала этого, в конце концов, все происходило только у нее в голове.

– Да, цветов, – уклончиво ответила она.

Миллнер продолжал пристально смотреть на нее, и она буквально чувствовала, что ему не терпится задать и другие вопросы, но внезапно он вздрогнул, лицо его расслабилось.

– Цветов, значит, – мягким тоном повторил он и хитро улыбнулся. – Скажете, когда захотите об этом поговорить, – добавил он. – Полагаю, у вас с этим Салаи есть нечто общее… Возможно, я еще сумею расшифровать некоторые абзацы из дневника Пачоли.

Хелен с благодарностью кивнула. Она была благодарна ему за понимание и за то, что он не стал настаивать на том, чтобы она ответила на его вопрос.

Ясно было одно: Миллнер – хороший детектив.

В этот миг к ним вернулась Мэйделин.

– Она в следующем зале, но там столько людей, просто безумие! – взволнованно воскликнула она.

Хелен посмотрела на план.

– Верно!

Они перешли в следующий зал и остановились. Перед плексигласовым покрытием стояла огромная толпа людей, закрывая для них обзор.

– Вся эта история только увеличила популярность «Моны Лизы», – произнес Миллнер. – И не только потому, что картина благодаря твоей матери стала еще прекраснее, – добавил он, обращаясь к Мэйделин.

Хелен ущипнула его за бок. Комиссия по реставрации Лувра приняла решение завершить чистку лака руками профессионалов. Было установлено, что Хелен, сняв его верхний слой, причинила картине гораздо меньше вреда, чем опасались сотрудники музея на протяжении долгого времени. Боясь последствий, картину не чистили уже много лет, но теперь, когда из-за Хелен это поневоле пришлось сделать, мир был буквально потрясен результатом. По телевизору она видела, что картина вновь сверкает яркими красками.

«Возрождение “Моны Лизы”» – так называлась статья в «Бостон глоб».

– Почти два миллиона посетителей побывало здесь с тех пор, как она снова появилась в экспозиции, – сообщил Миллнер. – А поскольку «Моны Лизы» из Прадо и Айзелуортской «Моны Лизы» больше нет, она теперь осталась единственной в мире. Я слышал, что из солидарности с утратившими свои шедевры музеями картина впервые за несколько десятилетий покинет стены Лувра и отправится в мировое турне. Скоро практически все человечество сможет увидеть ее! – Он вдруг умолк. – Как будто все это спланировал не Павел Вейш, а рекламный агент «Моны Лизы»!

– Я хочу увидеть ее! – воскликнула Мэйделин и подпрыгнула на месте, чтобы хотя бы через головы людей бросить взгляд на картину.

– А благодаря громким событиям даже молодежь заинтересовалась старой леди, – усмехнувшись, добавил Миллнер. – Какая ирония!

Хелен вымученно улыбнулась.

– И ее вечная соперница из Мадрида уничтожена. Если безумец Вейш был хоть отчасти прав в своих теориях, людям придется несладко! – напомнила она.

Миллнер усмехнулся.

– Пойдемте, будем проталкиваться, – предложил он и ободряюще кивнул ей.

Однако Хелен стояла как вкопанная, глядя на посетителей, которые вытягивали шеи и поднимали вверх руки с камерами над головами других, чтобы сделать снимки. Словно это была не картина, а поп-звезда, раздающая автографы.

– Похоже, там слишком много людей, – произнесла она и склонилась к Мэйделин. – Давай лучше посмотрим что-нибудь другое! – Она обняла дочь.

– Ах, нет, пожалуйста, дай посмотреть, мама! – взмолилась Мэйделин. – Такой возможности, может быть, уже никогда не представится!

– Давай вернемся к картине Рубенса, которая тебе так понравилась. Наверняка в Лувре есть и другие его полотна. Кроме того, здесь много произведений искусства… Потом перекусим где-нибудь вместе с Грегом.

Мэйделин вывернулась из объятий матери.

– Побывать в Лувре и не увидеть «Мону Лизу» – так нельзя! – надулась она. – Всего одним глазком!

– Побывать в Париже и не попробовать круассаны, не увидеть Эйфелеву башню – так нельзя! – решительно произнесла она и еще крепче прижала к себе Мэйделин. – А там, впереди, всего лишь скучная старая картина.

Миллнер бросил на нее удивленный взгляд. Мэйделин с недовольным видом подчинилась. Когда они уже собирались выйти из помещения, он мягко удержал ее за плечо.

– Вот теперь я хочу знать: что вы слышали у одной из картин?

– Что слышала, мама? – тут же с любопытством спросила Мэйделин.

Хелен помедлила мгновение.

– Ничего я не слышала, – наконец сказала она и высвободилась из хватки Грега. Краем глаза она заметила его недоверчивый взгляд. – А теперь давайте съедим что-нибудь, я ужасно хочу есть! – И она пощекотала Мэйделин, а та рассмеялась и побежала вперед.

Выходя из зала, Хелен в последний раз обернулась к «Моне Лизе» и над головами посетителей сумела разглядеть ее знаменитую улыбку.

– La Bellezza!

 

Послесловие

Все персонажи этого романа, действующие в настоящее время, – выдуманные личности и не имеют прототипов в реальности.

Лука Пачоли, Леонардо да Винчи и даже его помощник Салаи, конечно же, существовали. Образ lo straniero навеян единственным сохранившимся до наших дней портретом Луки Пачоли, на котором он стоит у своего письменного стола, похожий на марионетку, а за его спиной изображен красавец со зловещим выражением лица. Кто он такой, мы не знаем до сих пор. В главах, посвященных минувшим столетиям, особенно там, где заканчиваются известные нам исторические факты, также многое пропитано фантазией, правда и вымысел смешиваются произвольно.

Правда в том, что Пачоли и да Винчи были друзьями и по крайней мере какое-то время жили в одном доме. Пачоли и да Винчи действительно интенсивно исследовали феномен красоты и золотого сечения. Лука Пачоли в то время написал книгу «De Divina Proportione», которая считается самым серьезным историческим трудом о золотом сечении. Оба последних экземпляра рукописи находятся в Амброзианской библиотеке в Милане и в Женевской библиотеке.

Кроме того, на сегодняшний день «Мона Лиза» считается воплощением красоты и является, пожалуй, самой знаменитой картиной в мире. Ее создание все еще окутано множеством тайн. Так, до сих пор не установлено наверняка, кто изображен на портрете. Точная дата создания тоже является предметом споров. Научные исследования в ЦИРМФ помогли ответить на множество вопросов, но подняли новые. Например, оказалось, что на поверхности картины повышена концентрация меди, а также там были обнаружены следы кальция – не совсем ясно почему. Считается, что наличие кальция можно объяснить использованием костного клея в качестве связующего средства.

Правда и то, что золотое сечение, которое встречается в природе, а также применяется в архитектуре, искусстве, музыке (его можно найти даже в таблицах биржевых курсов!), и по сей день является одной из величайших загадок этого мира.

В отличие от известного на протяжении многих веков феномена золотого сечения, теория мема достаточно молода. По аналогии с понятием гена, которое подразумевает передачу информации путем деления и воспроизведения нити ДНК, понятие «мем» означает информацию, такую как, например, мысль, передающуюся посредством коммуникации. Если гены участвуют в биологической эволюции, то мемы – в эволюции культурной. Поэтому их распространение – в первую очередь, в наших умах – вполне сопоставимо с распространением вирусов, которые передаются сходным образом.

Однако еще более древней и великой загадкой, нежели золотое сечение и теория мемов, является феномен красоты. Несмотря на то что он влияет на нашу повседневную жизнь, несмотря на то что мы с готовностью приносим в жертву значительную часть доходов и львиную долю времени своему стремлению к красоте (оборот индустрии красоты во всем мире составляет несколько миллиардов долларов в год), пока еще не ясно, что представляет собой красота и каким образом ее нужно оценивать.

Можно попытаться объяснить ее с биологической точки зрения, согласно которой красивые люди обладают лучшими генами и поэтому воспринимаются как более привлекательные. Однако эта попытка слишком поверхностна, поскольку красота – это нечто гораздо большее, нежели привлекательность, и затрагивает она все сферы человеческого существования, вплоть до искусства и культуры. Кроме того, эволюционный подход лишь рождает новые вопросы, например такие: что является красивым и почему оно считается красивым?

Нейроэстетика, которая занимается исследованием влияния красоты на мозг и ее восприятия в мозге, является одним из проявлений нового подхода к феномену прекрасного.

При этом понятие «красивый» или «красота» всегда ассоциируется с чем-то положительным. Только несколько лет назад начал подвергаться критике распространяемый в первую очередь средствами массовой информации идеал красоты, возникло понимание того, что стремление к этому идеалу может иметь и отрицательные стороны.

Идеалы красоты делят людей на «красивых» и «уродливых», что зачастую интерпретируется как «хороший» и «плохой». Наблюдается тенденция нового миропорядка, в котором красота как ценность хотя бы временно отходит на второй план.

Однако же, несмотря на это, красота будет править миром в ближайшие несколько столетий, оставаясь тем, чем она является сейчас: неудержимой силой.

Я не смог бы написать эту книгу без поддержки и активного участия множества прекрасных людей. Я благодарен в первую очередь своему неутомимому редактору Карин Шмидт, редактору Доротее Кабрас и Клаусу Клуге из издательства «Люббе», а кроме того, своему агенту Ларсу Шультце-Коссаку. Также хочу сказать спасибо Мишелю Пироли, который неоднократно давал мне консультации по итальянскому языку.

Своим родителям и семье я благодарен за понимание, терпение и неустанную поддержку.

Но особенно я благодарен Сандре, источнику моего вдохновения и мудрому советчику, самому прекрасному человеку из всех, кого я знаю.

Ссылки

[1] Очевидно, речь идет о картине норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка «Крик», серия которых была создана между 1893 и 1910 годами. ( Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное. )

[2] Аммонжелит – взрывчатка, один из видов динамита.

[3] Десинхрония (джетлаг, синдром смены часового пояса) – явление несовпадения ритма человека с дневным ритмом, вызванное быстрой сменой часовых поясов при перелете на самолете.

[4] Агентство национальной безопасности Соединенных Штатов – подразделение радиотехнической и электронной разведки Министерства обороны США.

[5] Энди Уорхол (1928–1987) – американский художник, продюсер, дизайнер и кинорежиссер, один из создателей поп-арт-движения.

[6] Господи Боже мой, монстр! ( исп. ) ( Примеч. пер. )

[7] Манфредо Сеттала (1600–1680) – миланский изобретатель, коллекционер и изготовитель научных инструментов.

[8] Дневник Луки Пачоли ( итал. ). ( Примеч. пер. )

[9] Мадрид: Национальный музей Прадо, МЛ ( исп. ).

[10] О, простите! ( англ. )

[11] Пропофол – предназначенное для внутривенного введения снотворное средство.

[12] Мескаль – традиционный для Мексики алкогольный напиток из перебродившего сока голубой агавы.

[13] Aegiale hesperiaris – латинское название бабочки, живущей на плантациях голубой агавы. Добавление ее личинки в мескаль или текилу является распространенным маркетинговым ходом.

[14] Санта-Мария-делле-Грацие – главная церковь доминиканского монастыря в западной части Милана. В трапезной этого храма находится «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи.

[15] Джорджо Вазари (1511–1574) – итальянский живописец, архитектор и писатель. Автор знаменитых «Жизнеописаний», основоположник современного искусствознания.

[16] Отблеск ( итал. ). ( Примеч. пер. )

[17] Трамадол – сильное наркотическое обезболивающее средство.

[18] Альбрехт Дюрер (1471–1528) – немецкий живописец и график, один из величайших мастеров западноевропейского Ренессанса.

[19] Пожар! Пожар! ( англ. ) ( Примеч. пер. )

[20] Королева красоты ( итал. ). ( Примеч. пер. )

[21] Киш – блюдо французской кухни, открытый несладкий пирог, похожий на пиццу.

[22] Изменить мир ( англ. ). ( Примеч. пер. )

[23] Извините, извините ( фр. ). ( Примеч. пер. )

[24] Красота ( итал. ). ( Примеч. пер. )

[25] Добрый день! … Убирать! Убирать! ( фр. ) ( Примеч. пер. )

[26] Ай-би-эм – Международный журнал красоты ( англ. ).

[27] Мем – единица культурной информации. Мемом может считаться любая идея, символ или образ действия, осознанно или неосознанно передаваемые от человека к человеку посредством речи, письма, видео и т. д.

[28] Красота ( англ. ).

[29] Улыбка Лизы ( англ. ). ( Примеч. пер. )

[30] Международный оператор скоростных поездов. ( Примеч. пер. )

Содержание