– Можно мне? – Патрик поднялся с кресла и указал на большую сумку, размером примерно восемьдесят на шестьдесят сантиметров, которую Хелен несла на плече. Она была сшита из черного нейлона и напоминала сумку курьера.

– Я справлюсь! – решительно, но вежливо отозвалась Хелен.

Плексигласовые шаблоны, которые она хранила в сумке, сложить было нельзя. Сумку сшил на заказ один еврейский портной из Бостона, и Хелен пришлось отдать за нее кругленькую сумму. Впрочем, шаблоны практически ничего не весили, поэтому помощь при переноске ей не требовалась. Если излагать коротко, разработанный ею метод заключался в том, чтобы с помощью плексигласа и огромного транспортира измерять и просчитывать геометрическую конструкцию картины. Композиция произведения, особые точки перспективы, расстояния между объектами и краями полотна, углы – все это интересовало ее, а в первую очередь – особое соотношение: Божественная пропорция, иначе называемая золотым сечением.

– Предлагаю пойти пешком, – произнес Патрик, протискиваясь в украшенную золотистой латунью дверь-вертушку в отеле.

Хелен окинула взглядом улицу в поисках Ральфа и обнаружила его в нескольких метрах от отеля: он следовал за ними на подобающем расстоянии. Ее родной город Бостон находился на той же широте, что и Северная Испания, и климат там был тоже мягким, но здесь, в Мадриде, было все же немного теплее. Шагая за Патриком, она подняла голову и на миг закрыла глаза, наслаждаясь солнечным теплом.

– Я размышлял, – произнес Патрик. Сейчас они шли по широкой оживленной улице. – И мне кажется, я догадываюсь, какое дело у моего отца могло быть к вашей дочери.

Услышав эти слова, она перестала дышать. «Дело» – как же странно это звучит! Мэйделин ведь еще ребенок.

– Я думаю, он намерен вас шантажировать.

Хелен остановилась.

– Что? – недоверчиво переспросила она.

Патрик тоже замер на ходу. Краем глаза Хелен заметила, что Ральф, по-прежнему находившийся на расстоянии нескольких метров позади них, тоже остановился.

– Я думаю, он хочет вас шантажировать, – спокойно повторил Патрик. Его слова создали красную молнию, промелькнувшую перед внутренним взором Хелен.

– Шантажировать меня? Зачем? Каким образом?

– Через вашу дочь. А зачем, ясно будет позже. Я предполагаю, что это как-то связано с вашей профессией и его манией. Наверное, речь идет о красоте в самом широком смысле.

Хелен сделала шаг по направлению к Патрику.

– Это же безумие. Я не представляю, что вашему отцу может быть от меня нужно. Я – исследователь!

– А зачем еще ему интересоваться вашей дочерью? Мы ведь оба понимаем, что речь не идет о каких-то там… как бы это сказать… нежностях. Иначе зачем он написал ваше имя и ваш номер телефона на бумажке, которую я нашел? Нет, все дело в вас. Я в этом уже совершенно уверен. Не может быть случайностью то, что вы исследуете красоту, его величайшую страсть. Или лучше сказать одержимость?

– Но что ему от меня нужно? И что он собирается делать с Мэйделин?

– Об этом лучше спросить у него самого.

Хелен вспомнилась огромная коллекция старого Вейша. К сожалению, то, что сказал Патрик, не казалось таким уж невероятным.

– И все-таки, что я могу сделать для вашего отца, для чего потребовалось бы меня шантажировать? Вы действительно думаете, что ваш отец способен на это?

– Вы его не знаете. После катастрофы на вертолете он действительно очень сильно изменился.

Они стояли друг напротив друга, а мимо пролетали автомобили.

– Он еще не в курсе, что мы напали на его след, и в этом наш единственный шанс. – Судя по всему, Патрик хотел ее утешить, но, как только он предположил, что Мэйделин сделали заложницей, в горле у нее встал ком.

Остаток пути они прошли рядом в молчании, и тучки, недавно появившиеся на небе Испании, вдруг показались Хелен мрачными и угрожающими.

Они добрались до музея как раз к его открытию. Хелен тщетно высматривала свою дочь среди собравшихся у дверей посетителей. Им без проблем удалось пройти контроль на входе в музей, и вскоре угрюмый охранник, чеканя шаг, отвел их в кабинет директора.

Сеньор Алегре оказался привлекательным мужчиной лет шестидесяти с седыми волосами, кустистыми бровями, жгучими темными глазами и выдающимся носом, из-за чего его лицо казалось очень суровым. Здороваясь с Хелен, он рассыпался в комплиментах, словно только и ждал возможности с ней познакомиться. Патрик с довольной улыбкой взирал на то, как тепло он приветствовал ее.

– Поговорите с ним, а я пойду к «Моне Лизе» и осмотрюсь. Нельзя пропустить их, – прошептал ей на ухо Патрик.

Хелен с удивлением посмотрела на него.

– Я думала, мы вместе обсудим с директором сложившуюся ситуацию, – негромко отозвалась она.

– Какую ситуацию? – Сеньор Алегре с любопытством смотрел на своих гостей. Он говорил на чистейшем английском языке.

– Миссис Морган вам все объяснит! – с обаятельной улыбкой отозвался Патрик. – Нам нужна ваша помощь в одном деле. Я пока погуляю по музею, если позволите. Слышал, у вас здесь есть копия «Моны Лизы». Я непременно хотел бы взглянуть на нее!

Патрик подмигнул Хелен. Она поняла. Больше всего на свете она желала сейчас пойти с ним, чтобы тоже искать Мэйделин.

– Конечно же, сеньор. Также у нас открылась тематическая выставка Дали. Очень рекомендую!

Патрик поблагодарил директора, и вскоре Хелен и сеньор Алегре остались в кабинете наедине.

Здесь находился старинный письменный стол, достойный стать экспонатом музея, два таких же антикварных стула для посетителей и полки, полные книг. Хелен поискала знакомые корешки, но большинство названий ей ни о чем не говорили. В глаза ей бросилась статуя у стены рядом с дверью: мужской торс, похожий на древнегреческие образцы, на эрегированном пенисе которого висел зонтик. Хелен пришлось дважды посмотреть туда, дабы удостовериться в том, что она видит именно это.

– Думаете, в Мадриде не бывает дождей? Ошибаетесь, – прервал ее размышления сеньор Алегре, усмехнувшись. – Итак, что привело вас сюда? – вернулся к делу директор, указав на один из стульев для посетителей. Сам он устроился на другом.

– Речь идет о моей дочери Мэйделин. И об отце Патрика Вейша. – Произнося эти слова, Хелен осознала, насколько безумно все это звучит. Она понятия не имела, как ввести сеньора Алегре в курс дела, чтобы он не счел ее сумасшедшей. – Несколько дней назад моя дочь исчезла, отца мистера Вейша тоже не могут найти. У нас есть основания предполагать, что сегодня они оба явятся сюда, в музей… – Она запнулась. – Вместе. Мы знаем возможное место их встречи, но не знаем время.

Сеньор Алегре был действительно несколько удивлен.

– Мы предполагаем, что они договорились встретиться здесь, причем у картины «Мона Лиза», – добавила она.

Сеньор Алегре нахмурился. Похоже, он пытался осознать услышанное.

– Вы имеете в виду «Мону Лизу» из Прадо? – мягко поинтересовался он.

– Именно ее, – подтвердила она и почувствовала, что должна кое-что добавить. – Мы еще точно не знаем, какие отношения их связывают. Видите ли, моей дочери всего шестнадцать, а мистеру Вейшу, как вам известно, уже за шестьдесят…

Ответом ей был понимающий взгляд директора. Судя по всему, ему не требовалось все объяснять.

– И чем я могу вам помочь? – спросил он.

– Мы хотели бы подождать их здесь, и, если это возможно, поговорить с вашими охранниками на входе. У меня есть фотографии. Может быть, кто-нибудь узнает мою дочь, когда она придет в музей. Или мистера Вейша. Его точно… – Она снова запнулась, пытаясь подыскать подходящее слово.

– Ни с кем не спутаешь, – закончил вместо нее фразу сеньор Алегре. – Конечно же, я поддержу вас, – сказал он и поднялся. – Будет лучше, если мы сейчас же пройдем к нашей «Моне Лизе». Мистер Вейш ведь уже там. Я имею в виду сына.

– Благодарю за понимание, – сказала Хелен, тоже вставая.

– А я-то думал, что вы хотите поговорить со мной о своей работе. Мне было бы очень любопытно узнать побольше о ваших шаблонах. – Сеньор Алегре указал на ее сумку. – Они там?

Хелен кивнула:

– Я с удовольствием покажу вам их позже. Вполне возможно, нам придется ждать целый день.

– Для начала я проведу вас к нашей «Моне Лизе». Сумку можете оставить здесь. Полагаю, это одно из самых надежно защищенных зданий в Испании.

– Обычно я не оставляю ее без присмотра, – ответила Хелен. – Она гораздо легче, чем кажется.

– Как скажете, – ответил сеньор Алегре, понимающе пожав плечами, и открыл дверь кабинета. – Вы знаете историю нашей «Моны Лизы»? – спросил он, пока они шли по коридору сектора управления.

– Только то, что писали в прессе.

– Картина находится в нашей коллекции с момента открытия этого музея в 1815 году. Однако много веков ее считали самой обыкновенной и более поздней копией подлинной «Моны Лизы», созданной фламандской школой. Когда же над ней начали работать перед крупной выставкой полотен Леонардо да Винчи в Лувре в 2012 году, анализы показали, что доска, на которой она нарисована, не дубовая, как предполагалось ранее, а сделана из древесины грецкого ореха. Такие использовались в мастерской Леонардо да Винчи.

К этому моменту они дошли до двери, которая вела в экспозиционные залы. Директор прижал палец к считывающему устройству, и дверь, негромко зажужжав, открылась. Точно такой же системой безопасности была оборудована дверь в подвал старика Вейша. Хелен помнила, как легко ее преодолеть.

– Но подлинник «Моны Лизы» нарисован на древесине тополя, – заметила Хелен, когда дверь у нее за спиной захлопнулась.

– Вы хорошо информированы. Это верно. Впрочем, наши исследования с применением инфракрасной спектроскопии показали, что древесина ореха имеет тот же возраст, что и подлинная «Мона Лиза». Наша картина тоже была создана в начале XVI столетия. Таким образом было доказано, что прежний вывод, гласивший, что это плагиат фламандской школы, неверен. Более того, наша картина возникла примерно в одно время с настоящей «Моной Лизой».

Директор быстро прошел вперед, не обращая внимания на висевшие справа и слева полотна. Хелен узнала некоторые работы Веласкеса, перед которыми она при обычных обстоятельствах могла бы провести не один час. Но сегодня они ее фактически не интересовали.

– Потом мы выяснили, что черный фон, окружавший голову нашей «Джоконды», был нанесен гораздо позднее, после 1750 года. Удалив его, мы обнаружили точно такой же пейзаж, какой изображен на подлинной «Моне Лизе». То есть наша картина представляет собой совершенно идентичную ее копию. – Сеньор Алегре остановился перед переходом в следующий выставочный зал и обернулся к ней. – У нас не осталось сомнений: наша «Мона Лиза» была нарисована тогда же, когда и оригинал. Нет ничего удивительного в том, что мастер и ученик сидели рядом и работали над одной и той же картиной. Только наша «Мона Лиза» сохранилась гораздо лучше оригинала. Мазки кисти лежат гораздо плотнее друг к другу, краски кажутся ярче. Так часто бывает в жизни. – Он подошел ближе, словно собираясь доверить ей некую тайну, и женщина инстинктивно отшатнулась. – Копия превосходит оригинал. Но посмотрите сами.

Директор вошел спиной вперед в следующий зал и с радостной улыбкой указал правой рукой на стену. Посредине, между двумя информационными табличками, располагалась помпезная золотая рама, планки которой напоминали стилизованные колонны, из-за чего рама походила на портик античного храма. Хелен огляделась в помещении. В центре зала стояла скамья, но она была пуста. Мэйделин нигде не было видно. Как и Патрика Вейша.

Хелен взглянула на часы на запястье. Было еще рано. Им долго придется ждать Мэйделин. Хелен посмотрела на противоположную стену зала, в которой заметила дверь, представила, как там появляется Мэйделин. Она буквально увидела ее перед собой, входящую с робким взглядом, но при виде матери вспыхивающую от радости.

– Посмотрите сюда, – услышала она голос сеньора Алегре у себя за спиной. – Это не просто точная копия «Моны Лизы», это ее абсолютный близнец!

Хелен неохотно перевела взгляд с того места, где только что представила себе входящую Мэйделин, на картину. Сеньор Алегре не приукрашивал. Если знаменитая «Мона Лиза» из Лувра смотрела на мир сквозь пелену столетий, созданную кракелюром – мелкозернистой сеточкой трещин на ее поверхности, – эта «Мона Лиза» поражала зрителей яркими красками. Хелен затаила дыхание, исследуя взглядом каждый квадратный сантиметр картины. Теперь она поняла слова Джорджо Вазари, который первым поэтично описал подлинную «Мону Лизу» в 1550 году. Готовясь к работе в Лувре, она только на прошлой неделе перечитывала его описание в научной книге о произведении да Винчи.

Все, что увидел в свое время флорентийский художник на картине, увидела теперь и она. Блестящие и влажные глаза, в точности как у живых людей. Брови, узкие в конце и широкие в начале, растущие из пор над глазницами. Нежные розоватые ноздри. Губы с приподнятыми уголками, цвет которых гармонирует с цветом лица. Впадинка на шее, в которой внимательному наблюдателю могла почудиться пульсация крови. И не в последнюю очередь – очаровательная улыбка, кажущаяся скорее творением Неба, а не рук человеческих. Вазари писал об оригинале: «…самый же портрет почитается произведением необычайным, ибо и сама жизнь не могла бы быть иной».

Внезапно Хелен замерла, услышав чей-то шепот. Обернувшись, она взглянула на сеньора Алегре. Тот, скрестив руки на груди, задумчиво смотрел на висевшую перед ними картину. С его губ не сорвалось ни единого звука. Чуть поодаль стояла группа пожилых женщин, переговаривавшихся между собой на каком-то восточно-европейском языке. В проходе в следующий зал Хелен заметила мужчину в дорогом костюме, который как раз выходил из помещения. Она видела только его спину и то, что он опирался на трость с тяжелым серебряным набалдашником. На миг ей показалось, что у нее дежа вю, но она тут же отбросила эту мысль и едва заметно покачала головой. Так или иначе, непосредственно рядом с ней никого не было. Значит, ей послышалось. Но едва она вернулась к картине, как звук раздался снова. Теперь он походил скорее на хрип, чем на шепот. Она резко повернула голову, но директор стоял рядом с ней в той же позе.

Заметив, что она смотрит на него, он улыбнулся:

– Прекрасно, не правда ли?

Хелен кивнула и тоже улыбнулась. Она опять обратила свой взгляд к произведению искусства. Рассматривая задний план картины, она заметила, что он прорисован гораздо подробнее, нежели задний план оригинала. И вдруг вновь раздался хриплый шепот. На этот раз он был совершенно отчетливым. Хелен различила целую фразу. Если она ничего не перепутала, фраза прозвучала на итальянском языке.

Она резко отпрянула и обернулась вокруг своей оси. Ничего. Группа женщин из Восточной Европы двинулась дальше. На другом конце зала стояли парень и девушка, слушавшие аудиогида через наушники. На миг Хелен показалось, что девушка немного похожа на Мэйделин, и сердце ее радостно забилось в предвкушении. Но затем она поняла, что ошиблась. Ее дочь гораздо более худая и высокая. Кроме того, они оба стояли слишком далеко, чтобы она могла услышать их шепот.

Директор с удивлением посмотрел на нее:

– Все в порядке?

– Да… ничего, – ответила она и указала на картину. – Можно посмотреть на нее вблизи?

– Конечно же. Но осторожнее, если подойдете слишком близко, сработает сигнализация.

Сделав три широких шага вперед, она перегнулась через ограждение, которое должно было защищать картину от назойливых посетителей. Вблизи краски казались еще влажными – так ярок был их блеск. Теперь ей почудилось, что она услышала слово parvenza. Хелен наклонилась еще ниже. Разобрала другие слова. И тут пронзительный звук заставил ее вздрогнуть.