Доктор Рахмани выблевал содержимое своего желудка в жестяную бочку, служившую ему в качестве мусорного ведра и полную медицинских отходов: пустых шприцев, полых игл, использованных латексных перчаток и испачканных кровью тампонов. Ему казалось, что глаза его вот-вот выпадут из орбит, в висках пульсировала кровь.

Он мог убеждать себя, что виновата в этом только водка, которую он пил сейчас, словно воду, однако прекрасно знал, что это не так. Склонив голову над ведром, он краем глаза видел койку, стоящую в центре комнаты. Только светло-зеленые операционные простыни и передвижной аппарат для наркоза придавали комнате атмосферу операционного зала. На самом деле это была лишь грязная хижина в богом забытой пыльной местности.

Всего этого девушка на койке уже не видела. Поскольку по дороге из «отеля», как называли охранники здание из черного камня, она сопротивлялась, мексиканцы впрыснули ей полный шприц успокоительного. Такого, которое обычно вкалывают телятам и свиньям во время перевозки. Поначалу он пытался остановить их, однако средств для наркоза в лагере не хватало, а он был необходим для операций. Поэтому он радовался, если девушки были еще живы, когда их привозили к нему.

Он никак не мог забыть ту малышку. Она была моложе других. Ему было приказано нарисовать на ее теле как можно больше линий надреза, а потом сфотографировать. Остальных девушек его снимать не просили. И она казалась необычной не только поэтому. Она была не так красива, как остальные. Но после того, что ему довелось пережить за последние дни, он вообще разучился мыслить категориями «красивый» – «уродливый». Ему уже казалось, что он больше никогда не сможет назвать женщину красивой, слишком жестокой была его работа. Нет, его тронула не внешность той девушки. В глазах у нее он увидел нечто такое, что дало ему надежду. Хотя она покорилась и позволила ему разрисовать себя фломастером, в ее взгляде при этом отчетливо читалось, что она не сдалась. Несмотря ни на что, гордости она не утратила. Когда охранники уводили ее, она еще раз обернулась и с упреком посмотрела на него. И это затронуло в нем что-то. В его душе зрела мысль, которую он пока не мог облечь в слова. Тело его сотрясла дрожь, и он встряхнулся, словно мокрый пес.

Рахмани поднял голову. Взгляд его упал на столик, стоявший рядом с кроватью, и он снова ощутил тошноту.

Старик уехал из лагеря на несколько дней, но надежды Рахмани на то, что в его отсутствие операции остановятся, не оправдались. Напротив, утром Тико разбудил его и передал «привет от шефа»: список и посылку. В списке значились имена следующих кандидаток. А в посылке обнаружилось то, что сейчас лежало среди других приборов и блестело в слабом свете мутной лампы: новехонькая пила для костей.